Бесплатный фрагмент - Любовь НЕ с первого взгляда

Глава 1

Митя

Если вручали бы награды за самый глупый поступок, совершённый за короткий промежуток времени, то в этом месяце я получил бы гран-при.
Угадайте, кто решил начать встречаться с самой красивой и популярной девчонкой в нашей школе, которая, по несчастливому совпадению, к тому же ещё и моя одноклассница?

Хм… Ладно, этот пункт звучит хорошо. Тогда вот так:

Угадайте, кто начал встречаться с девицей, которая просто ограниченная стерва с эгоцентризмом, как у худших римских императоров?
Привет, это я. Меня зовут Дима. Друзья называют меня Митей.

Благо, что это было две недели назад, и сегодня я распростился с этим бременем.
Я дал нам шанс, но двух недель мне хватило с лихвой. Хорошо, что я ещё работал в это время, поэтому мы виделись не так часто, как не хотелось бы вообще. Самому странно в таком признаваться.

И вот, чем же ещё можно заняться тёплым августовским вечером в пятницу, как не зависать в соцсети, которую даже не я сам себе завёл, так как не тащусь выкладывать фотки со своим участием? Нет, конечно же, не гулять, веселиться и точно не встречаться с друзьями. Я удаляю из своей истории бывшую девушку. Из истории жизни? Если бы… Хорошо было б удалить и из памяти, чтобы не сильно разочароваться в женщинах, когда я ещё столь юн и полон надежд. К сожалению, такие опции пока мне недоступны. Поэтому я подчищаю только социальные сети. Но чем дольше я сижу за компьютером, тем отчётливее понимаю, что проще и лучше удалить свои данные полностью, чем подчистить все наши фотографии с Маринкой, которые она успела сделать на мой телефон и выложить в сеть. И это всего за две недели?!

«Как я до этого докатился?» — главный вопрос, что вертится в моей голове, пока я листаю ленту. На столе вибрирует телефон. Перевернув его, я читаю всплывшее на экране сообщение от Тима: «Митяй кончай страдать! пойдем кататься на бордах».
Пугающе, но первое, на что я обращаю внимание, так это на пропущенную запятую после имени. Я иногда бываю ужасным ботаном, но умудрился так глубоко спрятать этот мой баг ото всех, что если я честно пишу контрольную, то учителя считают, что я явно скатал с чего-нибудь. Точно не с кого-нибудь, так как в нашем классе нет того, у кого можно было бы списать. Пришлось мимикрировать.
Стыдно? Немного. Я надеюсь, что после школы, если мои тесты будут не самыми худшими, в универе исправиться. Тешу себя мыслью, что впереди ещё целый учебный год. Рад бы набрать ответное сообщение: «Нет, спасибо! Сегодня я, пожалуй, воздержусь».
Но понимая, кому я и что пишу, приходится просто отправить: «Не могу, сорри. Сейчас занят)».
Ответ приходит моментально, но уже с другого номера. Антон: «Если ты планируешь свалить без связи на две недели не попрощавшись, то жди рыбу на балконе». В конце сообщения красуется злобный смайлик.
Блин, эта угроза — нешуточное дело. Мы уже это проворачивали с ним в девятом классе с нашим общим другом и одноклассником, когда тот уехал с семьёй в деревню, не предупредив никого из нас. Решили отомстить ему за нанесённые душевные раны и забросили с десятой попытки на незастекленный балкон на третьем этаже, голову форели. Нам было безумно весело. Но когда он вернулся через две недели и рассказал, какая была вонища, и что балкон ему пришлось мыть три раза, мы поняли, что это было жестоко. Хотя ржали, пока он нам рассказывал, до слёз. До сих пор смешно вспоминать.
Хороши друзья. Поэтому ничего не остаётся, как написать ответ: «Ок, но не думай, что я поддался на шантаж!))»
Конечно же, поддался. Я живу на втором этаже, он сюда сможет столько всего забросить, если захочет, что страшно подумать. Проще отделаться малой кровью. Потом доделаю всё незавершенное.

Одевшись, выхожу из дома, захватив свой роллерсёрф. На простом скейте я отлично катаюсь, но эта доска, как будто родом из цирка, моё новое приобретение, и я решил, что пока я её не освою в совершенстве, не смогу спокойно спать.

— Здорово, Митяй! — Антон встречает меня у входа на площадку, где мы обычно катаемся. — Неужели ты действительно просто отключил бы телефон и свалил бы на две недели без прощальных речей и слёз?

— Только не говори, что ты собираешься плакать в разлуке со мной. Или ты планируешь довести меня до слёз? — за моим вопросом следует предупредительный тычок пальцем ему в бок, что он спрыгивает со своего борда.

— Ладно тебе, ты, наверное, и так обрыдался из-за Маринки. Что у вас с ней произошло? Если вы просто мирно расстались, то почему она про тебя такую дрянь рассказывает подружкам? Мы сегодня в беседке все сидели днём, они там скучковались своей бабьей сворой, а она как начнет про тебя песни петь, что, не будь ты мне лучшим другом, я бы тебя тоже бросил в знак солидарности со всеми обиженными и оскорблёнными.

Антону смешно. Мне-то не очень. Вот надо же мне было так вляпаться, связавшись с ней в первую очередь.

— Чё ты помрачнел, Мить? Расслабься, я шучу. Хотя она реально про тебя рассказывала. Когда, правда, она увидела, что я на неё внимание обратил, так сразу тему сменила. Мне это не понравилось. Подозрительно как-то.

Устало выдыхаю. Мне нечего ему рассказать. Я связан честным словом, которое не ограничивает, очевидно, Маринку на полёт фантазии и на распространение всякой чуши. Антон всё ещё внимательно всматривается в моё лицо, как вдруг его глаза округляются от удивления.

— Да неужели это ты её бросил? — у Антона такой вид, как будто он узнал, что я бросил не Маринку, а Анджелину Джоли с шестью детьми.
Да, я, по-моему, только что сравнил себя с Бредом Питтом.

— Как ты это делаешь? Ты просто по моему виду такой вывод слепил? — его проницательность меня искренне восхищает.

Он всегда умеет разгадать ситуацию. К сожалению для него, только в чужих вопросах. Мы останавливаемся около перил, на которых можно и посидеть, и попрыгать через них на скейтах.

— Я прав? Я прав! Ну, вижу ведь, что прав! А теперь, пока все не пришли, расскажи мне, как хороший мальчик, что случилось, — Антон садится нога на ногу, надев дужки невидимых очков на уши, явно намекая, что он будет сегодня моим психоаналитиком.

— Мы расстались, так как я к ней ничего не чувствую, кроме раздражения, и она меня реально напрягала. Я честно ей всё сказал, стараясь разойтись полюбовно, а она меня обложила матом по полной. Некоторые бранные слова я даже впервые слышал, настолько у неё открылась чакра вдохновения. Вспомни любое ругательство, будь уверен, что она его знает. Ещё пообещала, что я об этом сильно пожалею. А прикол в том, что я уже жалел с первого дня, когда мы только начали встречаться. Ладно, согласен, со второго. Я в полной жопе. Как можно было так облажаться? И какого хрена меня дёрнуло за ней начать ухаживать? Сколько мы тогда выпили на твоей днюхе? Надо было всё списать на состояние алкогольной интоксикации… — опускаю голову на руки, самого себя противно слушать.

Поднимая глаза, замечаю, что Антон еле сдерживает смех. Чего тут смешного, я не понимаю? Тоже мне — сама деликатность!

— Бранные слова!
Вот и всё, прорвало. Теперь он будет ржать как конь. Весь лирический настрой запорол.
Ничего не остаётся, как смеяться вместе с ним, всё же друг на то и друг, чтобы поднимать настроение.

— Ну, ты, Мить, как скажешь что-нибудь такое, я в восторге просто! Алкогольная интоксикация? Великолепно! — Антон, чувствительная натура, уже утирает слёзы.

— Короче, понятно, поговорили. Хреновый из тебя слушатель! — говорю неодобрительно, но всё же признаю, что не зря я выговорился этому засранцу. — Один фиг, что я завтра уезжаю на две недели. Может, она успокоится, что её величество кинули и отвалит? Очень надеюсь.

— Мить, должен понять, что королев не бросают. Ты, наверное, первый её кинул. Конечно, она тебе этого не простит, но шансы, что забудет, есть. Может, пока тебя не будет, она себе нового бойфренда отыщет, что ей с её данными будет проще простого, тогда она и успокоится, — Антон задумывается. — Хотя беру свои слова обратно, шансов мало. Она такая стерва, что вряд ли легко отпустит.

— Ну, спасибо, друг. Успокоил!

— Ты забыл что ли, про Петрову?! Маринка с девчонками ей чёлку обрезали под корень в девятом классе за то, что она причёску такую же сделала, как у нашей королевы, а в итоге обыграли всё, что та якобы сама подстриглась от нечего делать на переменке, — вспоминает Антон, качая головой в знак сожаления.

О Петровой или обо мне я не улавливаю. У меня мороз по коже от этих неприятных воспоминаний. Лишь бы она просто оставила меня в покое. Правда, кого я обманываю? Эх…
К площадке подъезжает Тим и остальные члены нашей шайки. Всё! Все разговоры об отношениях остаются в прошлом. Теперь время шутить, кататься и делать всякие трюки на скейтах, которые приводят в ужас наших родителей, но собирают тысячи лайков в сети. Завтра я уеду от своих друзей на две недели без возможности звонить и выходить в интернет. Welcome back to Советы и в их комсомольский санаторий, его ж налево.
Мать, конечно, ничего не могла лучше придумать, чем лишать всю семью связи с внешним миром, знаменуя этим наш семейный отдых.
Ну и ладно, раньше же жили без телефонов и без интернета. Я тоже так смогу. Постараюсь. Зато никаких неприятных сюрпризов от бывшей точно не буду ожидать. Буду надеяться на это.

Катя

— Не думаю, что мне это подходит, — говорю, придирчиво осматривая своё отражение в зеркале примерочной. — Чувствую себя женщиной легкого поведения. Юбка почти ничего не прикрывает, декольте до пупа, руки голые. Если я к этому платью подберу чулки-сетку и туфли на двадцатисантиметровой шпильке, то о том, чем заняться после выпуска из школы, можно будет уже не беспокоиться. Карьера девушки эскорт-услуг у меня в кармане. Но я пока предпочитаю придержать этот вариант на чёрный день, поэтому скажу прямо: нет, это платье мне тоже не подходит. Бабуля? — кричу, чтобы меня было слышно с той стороны кабинки.
Тишина. Потом раздаётся тяжёлый вздох, и я отдёргиваю плотную штору.
Моя дорогая бабушка смотрит на меня с укором.

— Катя, я тебе в сотый раз говорю — длина чуть выше колена не является такой уж откровенной, как ты думаешь. А декольте чуть ниже ключиц — это абсолютно нормально. Тебе семнадцать лет, а не семьдесят семь, чего ты жалуешься? У тебя прекрасная фигура, если ты не начнешь одеваться по возрасту, останешься старой девой, и придётся жить всем вместе до конца наших с дедом дней, — шутит бабушка.
Шутит ли, правда?

— Мало того, что я тебе лучшая подруга, раз не с кем в магазин пойти, так ещё и одеваться вздумала как я? — её сегодня явно прорвало. Я уже жалею, что согласилась на эту сделку — выбор себе нового гардероба взамен отсылки меня в языковой лагерь под предлогом «тебе нужно социализироваться». Вместо этого планируется поездка вместе с ними в пансионат в Ленобласти в последние две недели августа. — Посмотри на себя! Ты же просто красавица! Этот нежно-сиреневый оттенок так изысканно подчеркивает твой цвет лица, — Бабушка окидывает меня взглядом и показывает жестом повернуться, что я и делаю. — Сидит великолепно. Надо брать. А длина изумительная. Будь у меня в молодости такие ноги, я из мини-юбок не вылезала бы, а ты как наденешь свою юбку до пят, или шаровары, или ещё не пойми что, и ходишь как пугало, извини меня, — по-моему, она сама не заметила, как перешла на откровения.

Это что-то новенькое. Конечно, предложение сменить стиль я от неё уже слышала, но чтобы так в лицо… Однако…

— Катенька, я тебя очень люблю и ни к чему не принуждаю, — я мысленно фыркаю на это заявление, — но мне просто обидно, что моя милая внучка одевается не по годам скучно и безлико. Ты юная девушка, леди, ты должна нести это звание, пока не поздно. Носить легкие платья и короткие юбки.

— Бабуля, ты какая-то неправильная, — усмехаюсь. — Нормальные бабушки наоборот жалуются на молодежь, что носят всё короткое, стыд позабыли и так далее по списку. Что с тобой? Ты рушишь мою картину мира, — тут я уже не могу сдержать смех.

Бабушка стоит передо мной, пытаясь найти слова в своё оправдание, но в итоге она всучивает мне очередное платье, которое всё это время держит в руках, со словами:

— Какая внучка, такая и бабка! — и, выдержав театральную паузу, всё же улыбается.

— Бабуля, ты не забывай ещё важную поговорку, объясняющую, почему ты — моя лучшая подружка, — говорю ей, аккуратно снимая узкое платье, — старый друг лучше новых двух.
Бабушка смеётся.

— Не стоит так буквально воспринимать поговорки, дорогая.

— А как же «Встречают по одёжке, провожают по уму»? Не её ли мы сейчас претворяем в жизнь, а? — пытаюсь подловить доморощенного стилиста на её же слове.

В ответ ничего не получаю. Второе платье — ближе к моему вкусу: длиной по колено, с красивым вырезом, открывающим ключицы и немного плечи, а также с короткими рукавами. Хотя бы такие. Пышная юбка-солнце делают его с виду немного кукольным, но отчасти это и придаёт мне вид, как у Барби. Разве не об этом мечтает в глубине сердца каждая девочка? Я, по крайней мере, когда-то точно мечтала. Благо, что оно не розовое, а небесно-голубого цвета.

— Это мне нравится! Вот такое платье я с удовольствием буду носить! — сообщаю, выходя из примерочной.

— Вот и славно! Тогда на праздник у тебя есть что надеть! — бабушка довольно хлопает в ладоши.

Праздник — это бабушкин юбилей. Полуюбилей, вообще-то. Шестьдесят пять лет. Но после пятидесяти, видимо, уже каждые пять лет отмечаются, как раньше — каждые десять. Отмечать надо с размахом, с приглашением всех друзей и родственников.
Если всюду есть свой баланс, то и тут — с возрастом друзей становится меньше, родственников больше. Хотя у бабушки, к сожалению, пока не очень получается. И друзей становится меньше, и родственников. Это грустно, но сейчас мне не хочется об этом думать. Для этого у меня предостаточно времени перед сном, как всегда.

— Ну, тогда выбор сделан! Пойдём уже скорее отсюда. С меня на сегодня хватит покупок.

Хождение по магазинам для меня сродни хождению по мукам. За одеждой и обувью в особенности. Мы сегодня уже купили мне достаточно новой одежды. Я сама хотела оплатить большую часть из моих средств, заработанных летом на подработке, но бабушка говорит, что они с дедом смело могут позволить себе пустить сэкономленные на лагере деньги на мои обновки. К тому же, не я их и хотела в первую очередь. Приходится с радостью соглашаться, так как свои деньги я люблю тратить чуть менее практично. Правда, с меня сразу взяли клятвенное обещание самостоятельно усиленно учить английский и подружиться с кем-нибудь, чтобы результат был тем же, несмотря на то, что я поеду с ними в любимый ими пансионат, куда они исправно ездят из года в год.

— Ну, как, бабуля, у нас уже всё готово к завтрашнему дню?

— Да, Катюша. Завтра приедем к двум, зарегистрируемся, потом проследим, чтобы зал был готов. В четыре будем встречать гостей, и в пять — начало.

— Звучит очень серьёзно. А много народа приедет? — спрашиваю голосом, полным безысходности. — Можно улизнуть оттуда ближе к середине, пожалуйста? Слушай, а может, вообще сказать, что я всё же уехала в лагерь?

Несмотря на мою искреннюю любовь к своим старикам, встречаться с их дальними родственниками и друзьями я предпочитаю быстро и редко.

— Посмотрим, милая, — бабуля бросает на меня один из своих «ну-катя-ты-даёшь» взглядов, качая головой.

— Здорово! Буду надеяться! А теперь пойдем, и я угощу тебя самым вкусным мороженым! — говорю, взяв свою старую верную подругу под руку и подарив самую широкую улыбку, которую я теперь, после того, как мне сняли на прошлой неделе брекеты, не упускаю шанс продемонстрировать, а потом звонко целую её в мягкую, нежную щёку.
Махнув на меня рукой, бабушка смеётся. Она меня крепко любит. Как и я её.

Глава 2

Катя

Что мне всегда нравилось в наших ежегодных поездках в этот пансионат, так это ни с чем не сравнимое чувство свободы. Я тут гуляла уже сама по себе лет с восьми, по-моему.

Раньше, конечно же, было проще. Здесь были другие дети, с которыми можно было играть и дружить. Когда же настала пора моего взросления, со всем хорошим и плохим (а может, с плохим и очень плохим, как иногда мне кажется), дети, мои одногодки, перестали сюда приезжать. Кому охота в четырнадцать лет тухнуть в пансионате для престарелых, хронически больных и семей с маленькими детьми? А меня и тогда всё устраивало. Всё равно мои лучшие друзья — книги. С ними я ухожу от реальности, забываясь в сладких фантазиях Толкиена, Льюиса, Роулинг и так далее. Они не предадут, не обманут. Хотя больно могут сделать. О, ещё как могут. Но они всё равно лучшие.

Даже сейчас, несмотря на музыку, звучащую за моей спиной, на тосты, которые время от времени произносят уже подвыпившие гости, которые мне знакомы, но мало интересны, общее празднование дня рождения моей любимой бабушки заставляет меня жалеть о том, что я забыла взять с собой что-нибудь почитать. Это дало бы мне возможность уйти отсюда хотя бы мысленно, раз бабушка не желает отпускать меня без весомой причины по-настоящему. Надо придумать причину. Может, ногу подвернуть? Хотя, наверное, это лишит меня последнего шанса уйти отсюда не с последним гостем. А на часах всего лишь…18.46?
Не могу удержаться, чтобы ещё раз не посмотреть на циферблат своих наручных часов. 18.45. Ну, вот. Даже время теперь идёт вспять. Хотя, конечно, вероятнее всего, что я неправильно посмотрела в первый раз, но про время вспять всё же немного верится. Эх, надо было ехать в лагерь…

Я сижу возле кафе, к которому примыкает зал. Он используется как раз для подобного рода увеселений, будь то празднование дней рождений, свадеб, выпускных или чего захотите. Любой каприз за ваши деньги.

Находиться внутри я уже не могу. Снаружи лучше, но хочется уйти ещё дальше. Может, в номер пойти, сославшись на головную боль? Но голова, как назло, не болит, а бабушке я никогда не вру.
План… Мне нужно придумать план.

Вдруг на примыкающую к кафе асфальтовую дорожку выруливает кто-то на странном скейтборде с двумя колёсами. Никогда ещё такого не видела.
И тут меня как молнией озаряет: этот парень — мой шанс.
Не думая больше ни о чем, я его окликаю:

— Эй, привет!
Поднимаюсь со ступенек, ведущих в кафе, оправляя на себе новое платье, в котором, возможно, не стоило бы сидеть на пыльной лестнице. Я изо всех сил стараюсь вложить всю свою надежду на скорое спасение в улыбку, с которой смотрю на него. Пересечься с кем-либо в возрасте от пятнадцати до двадцати лет тут вообще достаточно сложно, а шанс встретить такого красавчика в столь важный момент — один на миллион. Нельзя его упускать.

— Привет! — протягивает он, улыбаясь, окидывая меня не самым скромным взглядом. Должно быть, прикидывая степень моей доступности.

Пфф. Даже неинтересно. С такой смазливой мордашкой, я уверена, он привык, что девушки сами на него вешаются. Будет приятно его удивить, что не все девушки одинаковые. Хотя, зачем себя обманывать? Он, действительно, очень даже ничего. Совсем не короткие темно-русые волосы, уложенные по последнему слову моды, голубые глаза такого яркого цвета, что можно подумать, что он носит линзы, красиво сложенные в ухмылке губы… Хм… С фигурой тоже порядок.
«Соберись, Катя!»

— Вау, я настолько не ожидал кого-нибудь тут встретить моложе пятидесяти, что если ты можешь доказать мне, что ты не мираж, буду премного благодарен, — говорит парень, нагло улыбаясь и подходя ко мне ближе.
Ну и подкаты. Если он спросит меня следующей фразой, не нужен ли моей маме зять, то я сама вернусь на вечеринку. Но сейчас, так и быть, дам ему возможность спасти меня из этой передряги.

Оцениваю его внешний вид, чтобы понять насколько его одежда соответствует случаю. На нём светлые штаны с отворотами, белая футболка и такого же цвета кеды. Отлично, подойдёт!

— Хочешь, я угощу тебя чем-нибудь вкусным? — спрашиваю, стараясь звучать равнодушно, хотя, когда фраза слетает с моих губ, понимаю как же это пошло прозвучало.
Наверное, я краснею, так как моему лицу вдруг становится очень горячо.

— Ещё бы, конечно, — отвечает мой собеседник, пытаясь сдержать смех.
Даже не сомневаюсь, что со стороны выгляжу ужасно смешно. Надо взять себя в руки и попробовать по-деловому.

— Тогда давай так. Мы сейчас зайдём вместе сюда, — взмахиваю рукой в сторону зала, — берём по куску торта, извиняемся перед моей бабушкой, что мы должны так внезапно покинуть её великолепный день рождения, благодарим и уходим… Каждый куда пожелает, — поспешно добавляю, скорее всего, снова покраснев и неловко улыбнувшись. — Согласен?
Парень всё ещё выглядит так, как будто еле сдерживает смех. Его глаза смеются громче всего, как если бы он транслировал бы звук своего раскатистого хохота прямо мне в мозг, отчего тоже хочется присоединиться к этому воображаемому веселью по-настоящему.

— Так хочется уйти с вечеринки, да?

— Даже не спрашивай, — театрально вздыхаю.

— Давай, конечно, пойдём. Он прислоняет свой борд к стенке, рядом с лестницей, готовый следовать за мной.

— Спасибо! — уже чувствую огромную благодарность к этому незнакомцу и улыбаюсь во весь рот, предвкушая своё скорое освобождение. Протягиваю ему руку, чтобы провести внутрь, и надеясь дать бабушке пищу для размышлений, раз она так сильно хотела меня разодеть, чтобы я с кем-нибудь познакомилась.

Мой спутник с готовностью берёт предложенную ему руку и идёт следом. Ладонь у него большая, сухая и тёплая, отчего моей руке чрезвычайно и неожиданно комфортно. Решаю всё же сначала поговорить с именинницей, а потом уж приступить к торту, поэтому, как только я нахожу глазами в зале бабушку, мы направляемся прямо к ней. Обернувшись, она первым делом смотрит на меня, потом её взгляд скользит по моей руке и останавливается на моём спутнике, имени которого я так и не узнала.
«А вот это — настоящий прокол в великолепном плане побега!», — проносится у меня в голове.

— Катюша, — её глаза загораются от радости, как если бы я сейчас стояла перед алтарем с любовью всей моей жизни, а не с посторонним человеком.

— Бабуля, вот познакомься, пожалуйста. Это… — я с надеждой смотрю на парня.

— Дима, — заканчивает он за меня, не пропустив ни секунды. — Очень рад с вами познакомиться. Катюша много про вас рассказывала, — а мне в ответ прилетает взгляд, который чётко говорит: «Видишь, ты поступила правильно, выбрав меня».
Я с радостью возвращаю ему улыбку.

— Бабуля, ты не против, если мы с Димой возьмем по кусочку торта и пойдём погуляем немного, пожалуйста? Здесь душно. А на улице такая прекрасная погода…

— Конечно, дети. Очень рада с вами познакомиться, Дима! — бабушка протягивает ему руку, и он её сразу же пожимает, не выпуская моей.

— Анна Петровна, — я шепчу, прислонившись к нему вплотную, надеясь, что музыка скроет мою подсказку.

— Взаимно, Анна Петровна! С днём рождения! Долгих и счастливых лет жизни, крепкого здоровья и счастья вам, а также вашим родным и близким, — широко улыбнувшись бабушке, он снова смотрит на меня.

— Спасибо, бабуля! Я буду гулять неподалёку, а потом пойду в номер, — целую её в щеку и крепко обнимаю на радостях, что этот праздник для меня уже официально завершён. — Мы тогда пойдём, — прощаюсь, готовая бежать сломя голову, пока меня никто не задержал.

— Какой симпатичный молодой человек, — шепчет мне бабуля, обнимая в ответ, а затем отстранившись, она мне подмигивает.

Мне реально не снится, что бабушка мне только что подмигнула, говоря про симпатичного молодого человека? Я не знаю, что и думать, поэтому просто закатываю глаза от неловкости момента.

— Ну, всё. Пока! Предупреди дедушку, пожалуйста, что я ушла, — прошу, уводя за собой Диму в сторону огромного торта, пока бабушка меня не смутила ещё больше.

— До скорой встречи, Анна Петровна! Спасибо! — говорит Дима через плечо, не отставая от меня.
Мы подходим к столу с закусками, напитками и десертами. Несмотря на большое количество гостей, здесь всё ещё есть из чего выбрать всякие ништяки.

— Угощайся чем хочешь, ты сегодня — герой дня, — сообщаю, наливая себе стакан сока. — Если хочешь, то можешь вообще тут остаться на праздник, я большинство этих людей знаю не лучше тебя, поэтому ты спокойно впишешься.

— Не могу, я же сказал твоей бабушке, что мы пойдём гулять. Я не говорю неправду таким милым дамам, — отвечает Дима с ухмылкой.

— Ты ей в лицо сказал, что я тебе много о ней рассказывала, — парирую с лёгким оттенком укора.

— Из наших первых трех фраз, больше половины было про день рождения твоей бабушки. В процентном соотношении, на время нашего знакомства с Анной Петровной, больше трети всей информации, которую я знал о тебе, было связано именно с ней, — победно заключает он.

— Туше! Ты прав, и это впечатляет, — я искренне удивлена его логике.

— Ты обещала угостить меня чем-нибудь вкусненьким, — томно произносит он, игриво приподняв одну бровь. А потом, засмеявшись, добавляет нормальным тоном: — Где мой торт?
Мне остаётся лишь, усмехнувшись, положить на одноразовые тарелки по кусочку торта, Дима берёт вилки, сок, и мы направляемся на выход. Ура! Свобода!

Глава 3

Митя

Катя идёт впереди, обходя пляшущих гостей, ловко уворачиваясь от приближающихся в танце, и так грациозно у неё это выходит, что складывается впечатление, что она сама танцует. Представление с тортом. На это я бы посмотрел. И вкусно, и красиво. Ммм…
Катина фигура так обалденно смотрится сзади, что нельзя не любоваться её покатыми плечами, ровной осанкой, стройными ногами, тонкой талией, которую уже хочется обвить руками, а её замысловатая прическа красиво открывает длинную шею, которая, наверняка, ещё вкуснее пахнет вблизи. А ещё огромный плюс наблюдения сзади, так это то, что меня не подловят на этом Катины внимательные глаза. Хотя она так мило смущается, что было бы здорово ещё на это посмотреть.
Мы выходим на свежий воздух и останавливаемся в дверях, оглядываясь по сторонам.

— Куда дальше? — спрашиваю, пока мы спускаемся вниз по ступенькам.
Захватываю свой роллерсерф, засовывая его подмышку, чтобы он не мешал мне нести наши напитки.

— Если вариант пойти каждому своей дорогой — для тебя не вариант, то предлагаю уйти как можно дальше от этого места, пока кто-нибудь оттуда меня не позвал, а потом что угодно меня вполне устроит, — отвечает Катя, уже начав уходить прочь от банкетного зала.

— Окей. Мы идём в сторону пляжа. Наш пансионат располагается прямо на берегу, поэтому, как ни крути, выйдешь к воде рано или поздно.

Расположившись на скамейке с видом на залив, в тени высокой сосны, что растет ближе всего к кромке песка, Катя ставит одну тарелку на сиденье, берёт свой сок из моих рук, протягивая взамен другую порцию торта. Это кайф. Сидишь себе на берегу почти моря, ешь вкусный десерт рядом с шикарной девушкой. Прям, как настоящий отпуск ощущается, в лучшем смысле этого слова.

— Катя, теперь ты обязана рассказать о себе подробнее.
Я шучу, конечно, но моё любопытство абсолютно искреннее.

— Хм… — задумчиво протягивает Катя, облизывая вилку. — Меня зовут Катя, мы отдыхаем в этом пансионате. У моей бабушки, её зовут Анна Петровна, сегодня день рождения, который она празднует сейчас, и там подают вкусный торт с клубничным джемом и настоящими взбитыми сливками, — резюмирует она, рассматривая свою тарелку с тортом. — Как-то так, — она игриво улыбается.

— То есть, ты сейчас мне подробно рассказала ровно ту самую информацию, что я и без этого уже знал, верно?

— Похоже на то, — теперь её улыбка становится ещё шире, обнажая идеально ровные белые зубы. — Ты меня не от смерти же спас, чтобы я теперь была обязана тебе чем-либо, — она хитро подмигивает мне. — К тому же, оговорённую плату в виде торта ты уже получил. Кстати, обалденно вкусный, — и она продолжает спокойно есть, не сводя взгляд с большой воды.

В принципе, да. Верно. Я даже не нахожу, что ответить. Да и торт, правда, очень вкусный, чтобы сильно от него отвлекаться.

— Дима, расскажи, пожалуйста, лучше о себе немного. А то меня бабушка будет допытывать, а мне будет нечего рассказать, — говорит Катя без особого интереса.

— Что бы ты хотела узнать?
Она обводит меня взглядом, очевидно, что-то прикидывая в уме.

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать, в декабре будет восемнадцать. А тебе?

— Тоже, но без последней части. У меня день рождения весной. В каком ты классе?

— Перешёл в одиннадцатый, а ты?

— И я. Ты здесь до какого числа?

— До двадцать девятого августа, а ты? — я уже начинаю улыбаться самому глупому диалогу на встрече, которая могла бы со стороны сойти за свидание.

— Вау, мы тоже, — Катя с напускным удивлением смотрит на меня. — У нас столько общего! У меня мороз по коже. Может, нам пора уже сравнить наши родинки, чтобы убедиться, что мы не разлученные после рождения двойняшки? — Катя прыскает от смеха. — Извини, я тут с бабушкой старый индийский фильм смотрела, там вот такая ситуация и случилась.

Я усмехаюсь, так как, к счастью, индийскими фильмами не увлекаюсь. Но смотреть на хохочущую Катю невероятно приятно, это… красиво, если одним словом.
Катя доедает свой торт и начинает что-то искать. Предполагаю, что салфетку. Но её, конечно же, нигде нет. Мы их точно не брали, потому что я как раз на них и смотрел, когда мы уходили, думая, что стоит взять… но не взял.

— Эх, салфеток-то и нет, — разочарованно произносит она. — Посмотри, пожалуйста, у меня лицо чистое? А то, если я увижу в номере, что у меня где-то на лице всё это время были крошки или крем, мне станет стыдно и придётся избегать тебя до конца своих дней.

Наверное, шутит. Хотя кто поймёт этих девчонок? Может, они взаправду принимают всё настолько близко к сердцу. Я бы не удивился.
Катя разворачивается полностью ко мне, указывая прямой ладонью на своё лицо.
Я любуюсь ею, совершенно забыв про крошки, которые должен или не должен обнаружить. Немного придвинувшись к ней, я рассматриваю её с близкого расстояния, восхищаясь её чистой кожей, большими зелёными глазами в обрамлении темных изогнутых бровей и длинных пушистых ресниц, её розовыми, полными, красивой формы губами, которые вдруг так сильно хочется поцеловать. Я инстинктивно наклоняюсь ещё чуть ближе и попадаю в плен её пронзительных глаз.

— Дима, просто скажи, — нетерпеливо говорит она.

— Ты очень красивая, — медленно выговариваю, словно заворожённый.

— Спасибо, — еле слышно отвечает она, краснея и опуская взгляд. — Я про крошки и крем спрашивала. Чисто?

— Всё идеально.
Двусмысленность тут преднамеренная.

— Спасибо, — говорит она, отворачиваясь снова к заливу.
Мы так сидим ещё некоторое время, слушая звуки набегающих волн и крики чаек. Мной овладевает некоторое беспокойство. Впервые я и не знаю, что бы ещё сказать, чтобы подольше погулять с девушкой.

Видимо, думая о том же, только наоборот, Катя встаёт, а я вслед за ней. Она по-хозяйски собирает наши пустые бумажные тарелки, стаканчики и вилки, выбрасывает их в стоящую неподалеку урну и говорит:

— Ну, мне пора! Меня ждёт ещё одно приятное свидание и не хочется заставлять ожидать меня, — она широко улыбается, протягивая на прощание руку. — Приятно было познакомиться, Дима! Надеюсь, что мы ещё увидимся.

— Какое ещё свидание? — спрашиваю, не понимая, но принимая маленькую нежную руку для рукопожатия.

Как всё странно. Во-первых, мне никто из моих сверстниц никогда не протягивал раньше руки для прощания. Во-вторых, блин, какая это хорошенькая ручка. Такая изящная, с тонким запястьем, длинными ровными пальцами, мягкая, тёплая.
В-третьих, какое ещё нахрен свидание?! Я, по-моему, уже её немного ревную. Так себе знак для получасового знакомства.

— Я ещё не выбрала с кем, — мечусь между князем и графом. Князь-то, конечно, знатнее будет, но у графа денег больше… — она задумчиво смотрит в сторону, склонив голову к правому плечу.

Мне остаётся только стоять с широко раскрытыми глазами, держа её милую ручку и абсолютно не соображая, что здесь вообще происходит. Заметив мой взгляд, она снова заливается смехом, наполняя меня мелодичными переливами изнутри. Приходится рассмеяться вместе с ней, хотя я по-прежнему ничего не понимаю.

— Я выбираю какую книгу сегодня начать читать и рассказываю тебе про князя Мышкина и графа Монте-Кристо соответственно, — она продолжает смеяться. — Видел бы ты себя со стороны.

— Так и подумал! — выдаю сквозь смех, хотя реально купился на её розыгрыш. — Можно я тебя провожу?

— Давай, если тебе по пути, — она вытягивает свою руку из моей ладони, и мы направляемся к тенистой аллее, что ведёт к корпусу с номерами.

По обеим сторонам дороги высажены плотные ряды кустарников с белыми цветами, которые вкусно и сладко пахнут. Нотки аромата напоминают черёмуху, но не так резки. Дорога грунтовая, но совсем не пыльная. Идти по ней приятно и в кои-то веки хочется дышать полной грудью. Вокруг звучат перекликающиеся между собой птицы, создавая приятный фоновый аккомпанемент для завершения первого дня на природе. Мы всё ещё идём молча. Потом Катя показывает в сторону, что слева от корпуса и говорит:

— Вон за тем зданием находится хороший спортивный центр с новым тренажерным залом, ты знал? Раньше там было всё как в школьном физкультурном зале, а теперь как в настоящем спортклубе. Я пока в нём не занималась после открытия, но думаю посмотреть завтра. Они с семи утра открыты, вроде.

— Здорово, спасибо за информацию. Если нужна будет компания, буду рад присоединиться. А ты здесь в прошлом году была ещё?

— Бери выше. Мы здесь каждый год отдыхаем, — Катя усмехается.

— А почему вы сюда приезжаете так часто? Семейная традиция, карточный долг или зловещая тайна заставляет тут проводить каждый год отпуск? — спрашиваю, искренне недоумевая зачем тащиться сюда из года в год.

Я пока не нашёл для себя ничего такого, чтобы порекомендовать друзьям в этом месте. Пляжи Испании, по мне так, намного предпочтительнее, а по ценам разница вышла бы не столь огромной.

— Семейная традиция тогда, — отвечает Катя. — Мои бабушка и дедушка познакомились тут чуть больше сорока лет назад. Поэтому они сюда приезжают почти каждый год, за небольшим исключением пары-тройки лет, чтобы отметить годовщину со дня своего знакомства. Они страшные романтики. — заканчивает своё объяснение Катя, сладко вздохнув.

— Ничего себе! Вау! Сорок лет уже вместе! Круто! — меня всегда восхищает и одновременно удивляет, когда я слышу про такие юбилеи. Мои родители чудом продержались пока только восемнадцать лет, но гарантировать я уже не могу, что они отметят хотя бы двадцатилетний юбилей. — Было бы интересно продолжить вашу семейную традицию, да? — довольно спрашиваю, поздно осознавая, что непреднамеренно делаю глупые намёки.

Катя лишь закатывает глаза.

— Да, я именно за этим тащусь каждый год за ними. Надеюсь, ты свободен на следующие сорок лет, а то мне надоело тратить здесь время попусту, — смеясь, она слегка толкает меня плечом.

— Вполне возможно. Я должен свериться со своим расписанием, — отвечаю с улыбкой, точно также нежно прислонившись к ней.

— Ну, тогда стоит быть на связи.

— Кстати, ты мне дашь свой номер телефона?

— Нет.

— Почему?

— Потому что у меня нет мобильного телефона. Я здесь с бабушкой и дедушкой отдыхаю, забыл? Только телеграф, только хардкор, — она широко улыбается. — Шутка, конечно. Про телеграф. Телефона у меня, действительно, нет.

— А социальные сети?

— У меня нет аккаунтов в социальных сетях.

— А интернет? Ты знаешь, что в мире есть интернет? Это такая всемирная система объединённых компьютерных сетей для хранения, обработки и передачи информации. Улётная штука, настоятельно рекомендую попробовать, — говорю, еле сдерживая смех.

Она останавливается. Серьезно смеряет меня своими зелёными глазищами, пытаясь выглядеть строгой. А потом мы одновременно разражаемся хохотом.

— Мой компьютер остался дома. Так что, если ты хочешь написать мне электронное письмо, то я его прочту не раньше двадцать девятого августа, — говорит она, подмигивая.

В это время мы подходим к корпусу.

— Блин, я только что вспомнил, что у меня на это время тоже нет ни телефона, ни интернета, ничего. Мы с тобой как будто на двадцать лет назад вернулись, — говорю, немного испугавшись нашедшего на меня осознания ситуации.

— Это не страшно, не переживай. Встретимся. Нам тут ещё две недели отдыхать, — обреченно произносит Катя, успокаивающе похлопывая меня по плечу. Но через мгновение на её губах снова играет улыбка. — Если серьёзно, то тут очень даже здорово. Если ты не патологический экстраверт, то здесь можно действительно отлично отдохнуть, плюс тут много есть чего интересного, чем можно заняться. Так что готовься к лучшим двум неделям отдыха перед последним учебным годом.

От её слов, хотя я не совсем уверен, что она не шутит, мне почему-то становится тепло на душе, и настроение, и без того отличное, ещё больше ползёт вверх. Из-за того, наверное, что у меня есть целых две недели, чтобы познакомиться поближе с этой удивительной девушкой. Таких, как она, я пока не встречал, чтобы настолько удачно в одной изумительной форме совмещались ум, красота и чувство юмора.
Как бы мне не хотелось побыть вместе подольше, но мы заходим внутрь здания, и Катя уже поворачивает к лестнице.

В холле главного корпуса пансионата интерьер оформлен в приятных бежевых тонах, с несколькими креслами и парой диванов цвета топленого молока. Слева от стойки регистрации, что в центре, располагаются два лифта и рядом же открытая лестница, с застекленной стеной на все семь этажей вверх. По заезду, я надеялся, что нам достанется номер на седьмом этаже. Это бы гарантировало и шикарный вид, и ежедневную тренировку по спуску и подъему по лестнице. Что почти и вышло. У нас номер на шестом этаже, в этом самом корпусе. В пансионате их два и они соединяются между собой прозрачным длинным переходом, заставленным обильной зеленью в горшочках, будто её недостаточно снаружи. Во втором корпусе также располагаются гостевые номера, столовая, кинозал, и прочие важные помещения. Я же несказанно рад, что мы с Катей будем жить в одном здании. Следую за ней.

— А почему лестница, а не лифт? — считаю, что с красивыми девушками приятнее ездить в лифте, хотя, конечно, сам всегда предпочитаю пользоваться лестницами. — Ты на каком этаже живёшь?

— На седьмом.

— Повезло! Мы на шестом.

— Надеюсь, что вам тоже тогда повезло, — отвечает она с улыбкой.

— А в каком ты номере?

— Не скажу.

— Почему?

— Не хочется. Мы ещё не настолько близко знакомы, чтобы давать такую важную информацию, — ты ещё спроси мой домашний адрес, пин-коды и пароли, — она усмехается.

— Ладно, тогда сейчас не буду навязываться. Сама потом скажешь и номер комнаты, и домашний адрес, и паспортные данные, если захочу, — бросаю на неё особый «козырной» взгляд, давая понять, что вызов принят.

На неё он не производит должного эффекта, по-моему. Странно. Теряю сноровку. Мы доходим до моего этажа, и я останавливаюсь, а Катя продолжает подниматься наверх.

— Договорились, красавчик! Удачи! — громко объявляет она, хитро улыбаясь.

Её же взгляд снова заставляет меня усомниться в себе и в своей браваде. Хм… Может, я немного перестарался с блефом.
Но похоже, что эти две недели точно будут интересными.

Глава 4

Катя

На следующее утро я просыпаюсь в прекрасном настроении. За окном светит солнце, поют птицы, пахнет свежестью и морским побережьем, и из приоткрытого окна, что располагается рядом с моей кроватью, веет прохладой раннего утра. Я всегда встаю рано. Несмотря на день недели, выходной или нет, каникулы или учебный день. Привычка. А может просто это из-за того, что уже к десяти вечера я успеваю доделать свои дела на день и могу лечь спать тогда же, когда ложатся бабушка и дедушка.
Мда… Если так подумать, то я вроде бы только что призналась, что у меня пенсионерский режим дня для моих семнадцати лет.
Ну да ладно, зато я много всего успеваю и прекрасно выгляжу без синяков под глазами от недосыпа.

Встав с кровати, первым делом умываюсь, потом надеваю спортивную одежду и отправляюсь на пробежку. Это моё примерное расписание на каждый день. Спустившись по лестнице вниз, меня окликает Татьяна, женщина средних лет, которая работает за стойкой регистрации. Мы с ней видимся почти каждый год, поэтому хорошо уже знакомы.

— Доброе утро, Катюша! Ты всё также бегаешь по утрам? Какая ты молодец!

— Доброе утро, Татьяна! Бегаю. Это уже своего рода потребность, — шутливо-нервно усмехаюсь, сравнивая бег с нездоровой зависимостью. — Вы, как всегда, прекрасно выглядите!

Не каждый в 7.30 найдёт время на макияж и причёску. Точно не я, по крайней мере. Мне перед пробежкой хватает времени только собрать волосы в хвост или максимум заплести косичку.
А сделать кому-то комплимент — приятно для обеих сторон. Для меня важно поддерживать дружеские отношения со своими немногочисленными знакомыми. К несчастью, они все чаще всего намного старше меня, чтобы быть моими близкими друзьями.

— Спасибо, дорогая! Я тут хотела тебе рассказать, что после завтрака, в 9.00, начинается открытый турнир по шахматам, если тебе это всё ещё интересно, как в прошлом году. Объявление повесили вчера, но я знаю, что вы не были на ужине, и ты могла его пропустить.

— О, это просто супер! Огромное спасибо! Надеюсь, вы вчера хорошо повеселились? Торт был превосходным! — я надеюсь скрыть то, что ушла оттуда ближе к середине.

— Всё было великолепно, спасибо!

— Это замечательно, что вам понравилось. Бабушка будет рада. Хорошего вам дня! — прощаюсь и выхожу на улицу, вдыхая свежий воздух полной грудью, и моя тридцатиминутная пробежка торжественно объявляется открытой.

К шахматам я пристрастилась в позапрошлом году, когда познакомилась тут с бывшим (если они бывают бывшими?) кандидатом в мастера спорта по шахматам, который устроился в пансионат массажистом. В массажисты и доктора наук идут, ничего особенного. К тому же он завёл традицию, которая прижилась: устраивать открытые шахматные турниры раз в месяц. На аллее у входа в спортивный центр расставляют столы, за которыми одновременно может играть шесть пар соревнующихся. Победитель получает… Та-дам… Массаж от кандидата в мастера спорта по шахматам и почётную грамоту. Я участвую, конечно, не ради грамоты или тем более не ради массажа. Я участвую просто потому, что это интересно. Плюс спортивное мероприятие, как-никак.

После моей пробежки и быстрого душа мы все идём на завтрак.

— Катюша, ты мне так и не рассказала про того мальчика, Диму, с которым ты вчера ходила гулять, — бабушка загадочно улыбается.

Жаль, конечно, её расстраивать, но мне придётся рассказать, что мы просто посидели на берегу и поболтали за поеданием торта и всё. Никаких предложений руки и сердца, или на что она там постоянно мне намекала, так и не последовало.

— Что это за мальчик? — подозрительно спрашивает, отвлекаясь от завтрака, дедушка.

Он как раз у меня правильный дед, который не заставляет меня ни с кем социализироваться. Я считаю, что его вполне устраивает тот образ жизни, что я веду. Скорее всего, у них с бабушкой есть явные педагогические расхождения по этому вопросу, но они никогда при мне не обсуждают свои противоречия.

— Да никакой, дедуля. Самоуверенный, смазливый. Эго, наверное, размером с Луну. Не знаю. Ему, бабуля, — теперь обращаюсь к ней, отвечая на её вопрос, — тоже семнадцать лет, тоже перешел в одиннадцатый класс, они здесь, как и мы, на две недели,… — потом задумываюсь о том что бы ещё ей рассказать, и добавляю с улыбкой, — не смотрит индийские фильмы. Вроде всё.

Мы спокойно продолжаем завтрак. Рассказываю про шахматный турнир, но они собираются на фитотерапию в 9.30, а потом в бассейн, поэтому мои планы предполагаются без группы поддержки. Доев, желаю своим родным хорошего утра, целую их и спешу на выход.
Но первый же шаг наружу из столовой становится почти роковым, так как на меня кто-то налетает. Судя по ощущениям, это мраморный Давид Микеланджело в натуральную величину или Железный человек. Ужасно раздражает, когда люди забывают правила входа и выхода — сначала надо пропустить того, кто выходит.

— Ауч, — говорю с обидой в голосе, потирая плечо.

— Простите, пожалуйста, — моментально реагирует мой обидчик, прикладывая руку к своей груди в знак глубокого раскаяния. Им оказывается Дима. Он небрежно, как профессиональная фотомодель, откидывает свою длинную чёлку с глаз и, увидев меня, широко улыбается. Волосы же обратно занимают своё положение. — Катюша, извини, пожалуйста! — говорит он, протянув руку к моему ушибленному плечу. — Надеюсь, я тебя не сильно зашиб? — его ухмылка совершенно не выражает той степени раскаяния, что была ещё миг назад.

— К твоему счастью, не слишком. Но если бы на моём месте была бы какая-нибудь субтильная древняя старушка, то ты бы мог нанести ей непоправимый вред, — выговариваю ему, чувствуя негодование. — Ты мне плечо, по-моему, вывихнул! — трагически разминаю пострадавшую конечность, давя на жалость.

Я, конечно же, утрирую, но мне хочется видеть в его глазах осознание своего проступка. Хотя его глаза практически скрыты за модной причёской.

— Не удивительно, что ты не видишь, куда идёшь, — говорю, поднося руку к его волосам и откидывая прядь волос назад.

Его прямой взгляд этих синих глаз, смотрящих на меня с какой-то тайной, которую в эту секунду хочется разгадать больше всего на свете, моментально почти обжигает. Моя рука на мгновение застывает у его лица, а он смотрит, по моим ощущениям, в самую душу. Он поднимает свою руку к моей и, аккуратно перехватив её за запястье, опускает к себе на грудь. Я чувствую как сильно стучит его сердце. Меня охватывает неведомое мне ранее волнение и хочется скорее от этого чувства убежать. Ну, и трусиха же я, оказывается.

— Мне очень жаль, Катюша, что я тебя случайно задел, — теперь абсолютно искренне произносит Дима, подняв свободную руку к моему голому плечу, и в этот раз нежно поглаживая ушибленное место.

Тут у меня случается перенасыщение незнакомыми эмоциями. Высвобождаю свою руку и делаю шаг в сторону.

— Н-н-ничего страшного, — глупо заикаясь, отвечаю, мысленно ругая себя за такое нелепое поведение. — Я тоже должна была посмотреть, куда шла. Ну, приятного аппетита, пока!

Я поспешно ухожу прочь по коридору, ведущему на улицу.

— Кать, — кричит Дима мне вслед, — пойдём потом погуляем?

— Не могу, — отвечаю на ходу, развернувшись к нему, но продолжая идти задом наперед, — у меня планы на потом, извини! Может быть потом-потом, кто знает? — развожу руки в стороны, пожимая плечами, пытаясь загадочно при этом улыбаться.

Судя по моим ощущениям, то, как глупо я себя чувствую, может легко сойти за загадочный взгляд. Развернувшись по направлению движения, выбегаю на улицу.
Теперь остаётся лишь злиться на себя. Вот что это сейчас со мной было?!

Глава 5

Митя

В столовую захожу в смешанных чувствах.

С одной стороны, моё сердце бьётся быстрее от такой случайной встречи с этой прекрасной девушкой, но с другой стороны, меня несколько обескураживает, что она отказалась всего лишь пойти вместе погулять. Но я же видел её взгляд, в таких больших глазах сложно что-либо утаить. Хотя, опять же, она так быстро увернулась от моего лёгкого прикосновения… Я не знаю, что и думать. Впервые я настолько не понимаю женщин.

В столовой шведский стол, поэтому отправляюсь набирать свою любимую еду на завтрак, пытаясь не сильно забивать себе голову вопросами, на которые у меня пока и не может быть ответов. Беру омлет с ветчиной и сыром, тост, фруктовый салат и апельсиновый сок. Дома я, конечно же, так не завтракаю, к сожалению. Мать всегда готовит скучную овсянку по утрам, но меня не заставишь её есть, когда возможно выбрать что-либо другое.
Набрав еду, я иду к столу, за которым сидит моя «дружная» семья. Судя по лицам, мать опять чем-то грузила отца. Когда я уже достаточно близко, всё становится на свои места.

— Что это за семейный отпуск такой, если все проводят время раздельно? — говорит мать. — Вот ты, Дима, чем планируешь сегодня заниматься, а? — раздраженно спрашивает она.

— Доброе утро! — произношу обреченно, идя вразрез со сказанным приветствием. — Сегодня спать, наверное, буду. Вчера почти не спал.

— Это не из-за мыслей ли о той прекрасной незнакомке? — хитро уточняет отец.
Мы с отцом очень близки, намного ближе, чем с матерью. Я ему вечером на прогулке рассказал про Катю. В общих чертах, я и сам мало что пока знаю, но этого хватило, чтобы дать понять, какое впечатление она на меня произвела.

— Что ещё за «прекрасная незнакомка»? — подозрительно спрашивает мать. — Этого ещё нам не хватало!

— Мама, успокойся, пожалуйста. Я не собираюсь с тобой советоваться в подобных вопросах, — моему терпению есть предел, а когда я абсолютно невыспавшийся, то этот предел неизмеримо ближе, чем обычно.

Мне уже столько раз приходилось выслушивать мамины причитания по этой теме, что сейчас точно не хочу повторений. А может из-за того, что в данном случае это касается непосредственно Кати. Чувствую, что должен её защитить.

— Лена, пожалуйста, успокойся, — говорит своей жене отец, положив руку ей на плечо, видимо, осознавая, что он сейчас меня случайно заложил.

— Почему меня все успокаивают?! — вспыхивает она.

— Мама, дорогая, — попытаюсь исправить ситуацию, предварительно глубоко вдохнув для самоуспокоения. — Давай сегодня ты сходишь на какие-нибудь процедуры с папой, пока Федька будет в летней группе, — взъерошив шевелюру младшего брата, сидевшего рядом со мной, вызываю у него звонкий смешок, — а завтра мы устроим семейный день на пляже? Ну, как тебе такое предложение? — собираю все силы, чтобы вложить в свою улыбку как можно больше искренности, но мысль семейного дня меня чрезвычайно пугает. Но это будет проблемой для завтрашнего меня, сейчас предпочитаю об этом не думать.

— Хм… — мама серьезно смотрит в сторону, а потом обводит каждого из нас взглядом. — Ладно. Меня это устраивает. Но завтра мы будем проводить время вместе!

— Вот и славно! — довольно произносит отец, хлопнув в ладоши.

— Превосходно, — вздыхаю, понурив голову.

— Ура-а-а! — кричит вечно довольный Федька.
Ему пока шесть лет и ему полагается быть всегда в хорошем настроении. Он даже в школу ещё не ходил, пойдет только в этом учебном году, поэтому братишка всегда радует своим позитивным настроем.

Дальше родители обсуждают, что им выбрать из оздоровительных или косметологических услуг, а мне Федя рассказывает про то, как у него вчера прошёл день, когда он впервые два часа побывал в летней группе. Это такая услуга, когда можно сплавить ребенка на несколько часов под присмотр воспитателей, пока родители могут спокойно тратить свои денежки. Вообще, то, что рассказывает Федя, мне нравится. Там их конкретно развлекают. Не знаю, правда, как он в депрессию не впадает, когда он не там?

Позавтракав, выбираю отправиться на небольшую прогулку, надеясь встретить Катю и узнать, что у неё за «планы на потом», а затем всё же хочу пойти к себе в номер и лечь спать. Я реально чувствую себя ужасно сонным. Сейчас почти десять утра, я сворачиваю в аллею, что находится рядом со спортивным комплексом. Думаю, что стоит зайти, посмотреть на тренажёрный зал, про который мне вчера рассказывала Катя. Каково же было моё удивление, когда перед спортивным центром я встречаю, среди играющих на улице, скорее всего в шахматы или шашки, пожилых людей Катю.

Она сидит ко мне боком, за крайним столом. Подол её тонкого свободного сарафана развевает легкий ветер. Если бы какая-нибудь другая девушка носила этот абсолютно не подчеркивающим фигуру элемент одежды, мне бы он не понравилось, но на Кате — наоборот, кажется очень красивым и завораживающим. Особенно то, как сарафан подчеркивает её изящные, гладкие, и такие нежные на ощупь плечи, делая акцент на них, как на наиболее открытом участке тела, не считая её стройных ног и прекрасных рук…
Забыв про сон, я бодрым шагом направляюсь к столам. Играют в итоге в шахматы. Я в детстве очень любил эту игру. Мы с папой иногда по-прежнему можем сыграть партию-другую.
Подхожу к Катиному столу, но она меня не замечает, оценивая свои позиции на поле, которые, к слову сказать, очень даже неплохие. Сидящий напротив старик нервно хрустит костяшками пальцев и постоянно елозит на стуле. Не знаю, как Катю это не выводит из себя.

— Шах и мат, Алексей Олегович, — говорит она через некоторое время, походив конём, расположение которого я даже не приметил сначала. — Извините меня, пожалуйста! — она мило смущается своему успеху, так как её светлое лицо вдруг становится на пару оттенков розовее.

Оппонент внимательно осматривает поле, рисуя пальцем в воздухе Катин ход.

— Что ты, Катенька! — отвечает, как видимо, Алексей Олегович, улыбаясь ровными, но явно вставными зубами. — Это была прекрасная партия! Мне не стыдно проиграть такому достойному противнику!

Они встают и пожимают друг другу руки. Тут Катя замечает меня и очаровательно краснеет ещё больше.

— Привет! — произносит она тихо. — Ты тут давно уже стоишь?

— Достаточно, чтобы насладиться твоей победой. Выигрываешь турнир?
Если честно, то я в восторге узнать, что она ещё и в шахматы играет.

— Нет, что ты! — машет она рукой, усмехнувшись. А потом заговорщическим шепотом добавляет, оглядываясь по сторонам, — Это стол для лузеров. Я вылетела из турнирной таблицы в прошлой партии. Теперь страна не узнает меня в качестве победителя августовского шахматного турнира пансионата «Сосновка» этого года, — она в шутку смахивает со лба пот и выдыхает, — можно не опасаться внезапно свалившейся популярности, так как моего фото не будет в стенгазете.

— Может, мы с тобой сыграем?

— Давай, у нас пока время есть, — задумчиво соглашается Катя.

Я не уточняю про «пока есть время». Что-то мне подсказывает, что у неё могут уже быть планы и на «потом-потом», а мне не очень хочется сейчас об этом узнавать.

— Давай сыграем на… что-нибудь? — предлагаю, усаживаясь за стол напротив неё.

— Как, например, на… — медленно проговаривает она, с хитринкой во взоре, ожидая моего ответа.

— На поцелуй?

Но вопреки моим ожиданиям она лишь закатывает глаза от невыразимой глупости сказанного мной. Блин, это было неверным предложением.

— Может ты хочешь, чтобы я поцеловала тебя в случае твоей победы, а ты поцеловал меня в случае моей, или наоборот? — она фыркает от смеха.
Я бы не отказался, чего уж там. Но надо признать, что этот шаг я как следует не продумал.

— Играть надо либо на интерес, либо на выгоду, — продолжает она с видом бывалого игрока-картёжника, не меньше.
Это выглядит очаровательно, учитывая то, что она, скорее всего, никогда не играла на деньги.

— А на что ты тогда хочешь играть? — спрашиваю, всё ещё умиляясь ей.

— Я предпочитаю классику. Только получение максимально возможной личной материальной выгоды безо всякой там сопливой лирики, — серьезно говорит Катя. А я улыбаюсь тому, что это исходит из уст человека, который, видимо, битый час резался в шахматы с пенсионерами, пока я не пришёл. — Если выигрываю я, ты покупаешь мне мороженое. А если ты…

— То мы идём гулять, и я угощаю тебя мороженым, — заканчиваю за неё.

Она на мгновение впадает в ступор, а потом, улыбнувшись, выдаёт:

— Было бы очень нелогично с моей стороны не согласиться. Давай!
Я играю за чёрных. Мне интересно, какой дебют (начальную стадию шахматной партии) она выберет, чтобы я мог обеспечить себе достойную победу. В итоге у нас итальянская партия, где я удачно воплощаю Берлинскую защиту, и достаточно скоро я вынужден сказать:

— Шах и мат, милая Катерина. Ты забыла, что у меня был ещё слон, которому не терпелось добраться до твоего короля, — встав, я победно кланяюсь по сторонам, выслушивая воображаемые овации.

Катя сидит с раскрытым ртом, пытаясь осознать, как и что сейчас произошло.

— Ты мне мат за пять минут поставил… Как… Где… Почему… — она точно впечатлена и не знает, что и сказать.

Это льстит, чего уж там скрывать. Протягиваю ей руку для финального рукопожатия. Пока она встаёт и подаёт мне руку, я говорю:

— Ничего страшного, Катенька, это была отличная партия! Мы все что-нибудь забываем. Ты забыла про слона, а я забыл сказать тебе, что являлся обладателем первого разряда по шахматам, — тяжело не лыбиться, наблюдая за тем, как Катя меняется в лице, а её рука, которая уже почти в моей, шлёпает теперь по моей ладони.

— Такую информацию сообщают перед тем, как играть на спор, — строго говорит она.

Но потом она добродушно смеётся и приятное рукопожатие всё же имеет место быть.
Я хочу сразу отправиться на выигранную прогулку, но Катя говорит, что надо помочь организатору, старичку, который вручает главный приз другому старичку.

Мы всё складываем, и я отношу все вещи в спортивный центр. В конце все мило друг с другом прощаются, уже как со старыми друзьями. Катя почти всех знает по имени-отчеству. Я их и по именам бы не запомнил. Наверное, можно начать подозревать у неё признаки гениальности. Но очевиднее всего то, что она попросту очень дружелюбная и вежливая. Да, хорошую память тоже не следует исключать. Моя бабушка пришла бы от неё в восторг. Мне на мгновение представляется, как мы с Катей поехали бы вместе в Москву знакомиться с ней, и мне становится радостно от одной такой призрачной мысли. И вот, наконец, мы направляемся в сторону пляжа.

— Дим, ты не против, если я забегу в номер за пледом, на котором мы могли бы посидеть на пляже, если все лежаки будут заняты? — Я только за, отличная идея! — вспоминаю, что у меня с собой нет денег на мороженое, поэтому мне тоже надо забежать к себе в номер.

Мы договариваемся встретиться внизу, в холле, куда я прихожу первым. Следом по лестнице легко сбегает Катя, перепрыгивая через ступеньки, с пляжной сумкой в руках, из которой высовывается угол толстой книги.

— Ты серьёзно взяла с собой книгу на свидание? — спрашиваю голосом, преисполненным скептицизмом.

— Не на свидание, а на прогулку, во-первых, — Катюша отвечает с легким укором, мягко ткнув меня указательным пальчиком в бицепс и, очевидно, отвлёкшись от своей мысли, аккуратно ведёт им вниз до локтя, от чего у меня бегут мурашки. — А, во-вторых, — она отводит взгляд от моей руки, — я на прогулки чаще всего беру с собой книги. Иногда кажется, что они сами прыгают ко мне в сумку, это что-то на уровне рефлексов, — она разводит руки в стороны, пожимая своими изящными плечиками.

— Как скажешь, хотя я надеюсь, что тебе не будет настолько скучно.

— Будь уверен, что не будет, — она хитро улыбается, но мне почему-то кажется, что она имеет в виду свою книгу.

Мы медленно бредём до пляжа, пока она мне рассказывает про шахматный турнир, про массажиста, что был кандидатом в мастера спорта по шахматам, про то, как она начала играть. Мне нравится её слушать. Она говорит так интересно, что любое предложение у неё выходит как маленькое произведение искусства. При том её мягкий, но уверенный голос такой мелодичный, что я всё жду случая узнать, не поёт ли она. Почти уверен, что она обязательно должна ещё и уметь петь.

Потом Катя начинает спрашивать меня про мой разряд по шахматам.

— А почему ты сказал, что у тебя был первый разряд? Он не выдаётся пожизненно, как звание Олимпийского чемпиона или вроде того?

— Только, если одариваемый успеет умереть в последующие два года, — отвечаю с усмешкой.

— А почему же ты не продлил свой разряд? — спрашивает она с легкой улыбкой.

— Это тогда надо было сделать, когда я учился в девятом классе, а к этому с подозрением относятся все знакомые, кто тоже не ходит в шахматный клуб. Да и вообще к тем, кто выделяется из их толпы. Я выбрал уважение одноклассников, наверное, — с досадой признаю. — Ты вообще первая, кому я рассказал про свой тёмный секрет, — пытаюсь вернуть легкость нашему разговору.

— А тебе нравилось ходить в шахматный клуб, участвовать в турнирах, иметь разряд?

— Да, наверное. Зачем бы мне тогда этим заниматься?

— Просто странно, как мне кажется, что мнение людей, важность которых не повлияет на твою жизнь в целом, оказало такое влияние, что тебе пришлось забросить то, что нравилось и что действительно могло положительно сказаться на многом.

Мы молчим. Я не хочу спорить с Катей. Да и спорить не о чем, кроме как защитить себя, хотя я знаю, что она права. Это даже не к вопросу о шахматах. Я после переезда в восьмом классе, чтобы прижиться в новой школе, даже учиться стал плохо, чтобы не выделяться и не прослыть ботаником. И вот я перехожу в одиннадцатый класс — с тройками в аттестате за девятый класс, немногим лучше в десятом. Возможно, действительно, надо что-то делать в последнем школьном учебном году, если я планирую потом поступать в университет. На сердце как-то паршиво. Но Катю я ни в коем случае не виню. Сам виноват, что загнал себя в такой угол. Она просто свежим, объективным взглядом дала мне это понять. Паршиво-то как. Если честно, то хочется беззаботности и веселья.

Мы приходим на пляж. Он не такой, конечно, чтобы иметь право называться одним и тем же громким словом, наравне с пляжами Греции, Италии или Туниса, но здесь хотя бы чисто. Красивый Финский залив спокойный, с легкой рябью на поверхности воды. На горизонте он сливается с небом. Чувствуется легкий, почти незаметный ветерок, который иногда становится более порывистым. Вокруг слышится лишь спокойный плеск накатывающих волн, пение птиц со стороны соснового леса и редкие крики чаек со стороны залива.

Мы подходим к лежакам, представляющим из себя два стоящих рядом места под общим широким зонтом. Подобных на пляже, принадлежащих нашему пансионату, немного, как и желающих принимать солнечные ванны, впрочем. Мы тут практически одни, за исключением семьи с двумя маленькими детьми, которые у самой воды и бросают в залив камни.

Удобно расположившись, Катя открывает свою пляжную сумку, которую я нёс, думая, что она с собой взяла минимум три из четырёх томов Войны и Мира или чего-то вроде этого. Но она достаёт нам по маленькой бутылке с водой, протягивая мне одну со словами:

— «Размышление и вода навечно неотделимы друг от друга», как говорилось в Моби Дике.

— Спасибо! — невесело усмехаюсь, отпивая из своей бутылки. — Что ты взяла почитать? — спрашиваю, по прежнему надеясь отвлечься от своих тяжёлых мыслей.

— «Идиот» Достоевского, — Катины глаза загораются от предвкушения, — я в итоге выбрала князя. Ты читал это произведение? У нас в прошлом году «Преступление и наказание» проходили вместо него. Это дополнительное чтение. Мне больше пока нравится, но я ещё немного прочла… — можно легко почувствовать в её оживлении, что о книгах эта красавица может говорить сколько угодно.

— Мы тоже про Раскольникова разбирали. А можешь почитать мне немного вслух, пожалуйста?

— С удовольствием. Я бабушке с дедушкой часто читаю. Только я уже на второй главе. Хочешь я сначала начну или продолжить дальше? — спрашивает она, устраиваясь удобнее на лежаке, подложив плед, который она захватила, себе под спину.

— Продолжай читать, пожалуйста, где остановилась, — говорю зевая.

Солнце скрылось. Становится немного прохладно, но когда ветер не дует, всё же ещё тепло.

— Итак, в первой части князь Мышкин, знакомится в поезде с Рогожиным, который рассказывает ему свою историю ссоры с отцом. Также Рогожин говорит про Настасью Филипповну, которую он явно любит безумно сильно, — нежный голос Кати льётся музыкой в мою сонную голову. Я устраиваюсь поудобнее и с удовольствием слушаю. — Глава вторая. «Генерал Епанчин жил в собственном своем доме, несколько в стороне от Литейной, к Спасу Преображения. Кроме этого (превосходного) дома, пять шестых которого отдавались внаем, генерал Епанчин имел ещё огромный дом на Садовой, приносивший тоже чрезвычайный доход…»

А дальше я уже ничего не слышу, крепко засыпая.

Открыв глаза, чувствую, что у меня сильно затекла спина, но в остальном мне комфортно и уютно. Не сразу поняв где я и который сейчас час, я резко сажусь. Мне вдруг становится зябко, так как с меня сваливается Катин плед, которым, судя по всему, до этого я был накрыт по самую шею. Я оглядываюсь, пытаясь отыскать её глазами. Рядом, в соседнем лежаке, располагается какая-то полная женщина в возрасте. Существенная разница между ожидаемым и действительным заставляет меня вздрогнуть от неожиданности.

— Здрасти… А где Катя? — спрашиваю, всё ещё потирая глаза, пытаясь прогнать остаток сна.

— Дима, это я и есть, — серьёзно отвечает женщина. — Ты спал тридцать лет!

У меня всё внутри холодеет, а эта дама через пару секунд начинает хохотать ужасно неприятным смехом, режущим ухо.

— Шутка! Это шутка! Не переживай. Катя отошла в уборную, попросила сказать эту фразу, если ты проснёшься до того, как она вернётся, — она всё ещё смеётся, но я пребываю в какой-то прострации и пока не сильно соображаю. Но страх уже хотя бы отпустил. — Это надо снимать на скрытую камеру! Такое выражения лица нельзя сыграть, — она утирает слёзы, не прекращая веселья, и я начинаю понемногу понимать, как на самом деле это, должно быть, забавно выглядело. — Ох, извини, пожалуйста, — дама заканчивает смеяться, теперь лишь продолжая утирать выступившие слёзы. — Катя такая милая. Я не могла не сделать, как она меня попросила.

— Понимаю, — отвечаю с улыбкой. Катя действительно супер милая. — Всё в порядке. Это отличный розыгрыш.

— Вообще, должна сказать, что тебе невероятно повезло с девушкой. Главное не упустить такое сокровище. Такая добрая, заботливая. Она меня как заметила, что я планирую отдыхать на пляже, сразу же свой лежак уступила, помогла разместиться. Потом тебя накрывала пледом, потому что ветер холодный дул, а сама сидела рядом, да книжку читала. Ох, были бы мои внуки такими же внимательными к другим, — дама грустно вздыхает, а затем машет кому-то рукой в сторону. — А вот и она, кстати.

Катя грациозно идёт в нашу сторону, широко улыбаясь.

— Ну, спящая красавица, ты, смотрю, уже проснулся, — она садится рядом с моими ногами.

— Если мне полагается поцелуй, то я могу снова заснуть… — с надеждой предлагаю.

— Обойдёшься, — коротко обламывает она, показывая мне язык.
А моё глупое сердце лишь стучит как будто громче. Что же она делает со мной?!

— Ирина Викторовна, шалость удалась? — спрашивает она женщину, смотря при этом на меня и хитро улыбаясь.

— На 100%! Это просто сделало мой день, — Ирина Викторовна снова заходится смехом, который начинает переходить в кашель.

А я придвигаюсь ближе к Кате, пропускаю руку в её мягкие длинные волосы, собранные в хвостик, на некоторое время забывая, что я хотел сделать, но тупо наслаждаясь шелком её волос и наблюдая за ней вблизи. Потом, вспомнив, слегка, по-мальчишески дёргаю её за хвостик и обещаю с улыбкой: — Я тебе за это отомщу! Я чуть не умер от страха.

Невозможно не смеяться, рассказывая как и что произошло, свои первые мысли и чувства. Катя смеётся своим чудесным смехом, который хочется слушать вечно, хотя его несколько заглушает смех той дамы, что меня разыграла.

Я только не упоминаю предположения Ирины Викторовны, что мы вместе, и то, как мне бы хотелось, чтобы они были правдой.

Глава 6

Катя

С пляжа на обед мы идём в приподнятом настроении, весело болтая ни о чём. Но и тучи часто скрывают солнце, чего уж говорить про смену настроения у подростков.

— Извини, что заснул. Я всю ночь не спал накануне, поэтому, видимо, просто выключился, — говорит Дима, пиная в сторону с дороги упавшие сосновые шишки.

Видно, что он расстроен из-за нашей неудавшейся прогулки. Не могу сказать, что она совсем уж не удалась. Когда он спал, он выглядел таким милым и хорошеньким, что хотелось его потрепать по щёчке и угостить конфетой.
Когда он бодрствует, он выглядит не так безобидно, и я не могу так беззастенчиво разглядывать его, чтобы не покраснеть как рак, если он поймает мой любопытный взгляд. Мне нравится даже просто смотреть на него. У него очень красивые черты лица. Это во мне художник говорит, ничего личного. Наверное.
И как же теперь хочется его нарисовать! Надо только придумать ему предложить попозировать мне, чтобы не подкармливать его самомнение. Обязательно подумаю об этом.

— А почему ты не спал всю ночь?

— Кто ж скажет наверняка, но у меня какая-то ошибка в прошивке, видимо, — Дима невесело усмехается, — и я абсолютно не могу спать первую ночь на новом месте. Скорее всего, у меня была какая-то психологическая детская травма в бессознательном возрасте. Предки-то не признаются, конечно. Но ни одной первой ночи уже в сознательном возрасте на новом месте я не спал. В лагерях, в отелях, в отпуске с родителями, у бабушки, тут — всё одно и то же.

— Жесть. Карьера дальнобойщика для тебя однозначно закрыта с таким диагнозом.

— Надеюсь! Мой отец не простил бы мне, если бы я с дипломом юриста пошёл бы в дальнобойщики, — Дима вместо точки в конце предложения пинает ещё одну шишку.

— Ты уже выбрал себе будущую профессию? — спрашиваю, но ответ сразу же читаю на его лице. — Или за тебя уже выбрали?

— Отец хочет, чтобы я семейный бизнес продолжал, а он юрист, и у него своя юридическая компания. Я там летом работал и могу теперь с уверенностью сказать, что мне не понравилось. Хотя бы платят там неплохо, — отвечает он, всё же натягивая улыбку.

Мне нравится, что негативную мысль он всё же закончил чем-то оптимистическим. Это много говорит о взглядах человека на жизнь в целом.

— А ты сам кем бы хотел быть?

— Пока не решил, я в активном поиске, в процессе самоанализа и выявления своих стремлений одновременно. А ты? Какие у тебя интересы и чем бы ты хотела заниматься по жизни? — спрашивает Дима, касаясь плечом моего плеча и смотря на меня таким взглядом, будто собирается прочитать ответы с моими планами на будущее, написанные на мне в самых неожиданных местах.

— Хм… Ну… Так сразу и не скажешь, — мямлю что-то нечленораздельное, отворачиваясь, и делаю паузу перед тем, как продолжить. — Я так много вкладывалась во всестороннее развитие себя любимой, что затерялась где-то в куче этих увлечений. Мне слишком много всего кажется интересным. А надо выбрать в лучшем случае парочку, что можно было бы совместить, — размышляю вслух, озвучивая то, о чём думала, но ещё никогда никому не говорила. — Наверное, если бы мне надо было сделать выбор прямо сейчас, то мне бы пришлось примкнуть к бродячему цирку на должность, типа человек-оркестр, только с навыками в написании сочинений, рисовании, геометрии, танцах и изучении иностранных языков, — весело подвожу итог.

— Звучит интересно. Я бы на это посмотрел, — говорит Дима, улыбаясь и открывая передо мною дверь в столовую.

Внутри уже почти пусто.

Пансионат был построен в 60-х годах прошлого века, а в Советском Союзе знали, что значит строить с размахом. Помещение столовой размером с половину футбольного поля. Или около того, на взгляд человека, никогда не бывавшего на стадионе. Белые стены украшены разнообразными репродукциями картин известных художников. У дальней стены от входа располагается буфет-шведский стол. Остальное пространство занимают уютные круглые столы разного размера — от самых маленьких на двух человек, до больших семейных столов — на человек десять, не меньше.

До окончания обеда осталось всего двадцать минут, поэтому никого из моих внутри уже нет. Бабушка с дедушкой, видимо, пришли намного раньше, учитывая то, что они были утром в бассейне, где можно хорошенько нагулять аппетит.

— Твои тут есть? — спрашиваю своего спутника.

— Нет, к счастью. Пообедаем вместе?

— Конечно, — отвечаю, пожав плечами, стараясь не сильно проявлять радость, теша его эго.

— Вот, ты говоришь, выбрать профессию. А у меня от слова «выбор» уже живот начинает болеть. Смотри, — он указывает рукой на накрытые столы с едой, — я даже не могу быть уверен, что взять из этого. Хотя в худшем случае, мне просто не понравится, и я не буду это есть, — вроде бы и о еде разговор, но думает он явно о чём-то своём.

— Эх, я тебя прекрасно понимаю, к сожалению, — вздыхаю. А потом мне в голову приходит отличная идейка. — А вот с обедом мы сейчас кое-что придумаем.

Дима с любопытством смотрит на меня.

Помыв руки, я беру две чистые белые тарелки и протягиваю одну Диме.

— Давай облегчим друг другу выбор. Ты набираешь еду мне, я — тебе. За других всегда проще выбирать, чем за себя. Давай хоть немного отдохнём и получим от этого удовольствие, — постаралась вдохновить его улыбкой.

Не знаю насколько удачно вышло, но Дима, не сводя с меня глаз, с готовностью берёт тарелку и говорит:

— Только не подсматривать! Я пойду с этого конца, а ты с противоположного, ок? — его глаза горят азартом.

— Договорились!

Мы расходимся в разные стороны и минут через семь встречаемся у нашего маленького стола под картиной Шишкина (декораторы определенно решили, что соснового леса много не бывает).
Шведский стол, конечно же, изрядно до нас измельчал, но всё же есть из чего выбрать.

— А теперь сладкое и напитки, — объявляю следующий тур, ставя тарелку на стол.

Вскоре мы довольные занимаем свои места за столом перед своими тарелками с едой-сюрпризом. На моей тарелке очень красиво выложено немного круглой отварной мелкой картошки с укропом, кусочек красной рыбы, овощной салат и сердечко из морковки, которая, видимо, украшала до этого какой-то салат. Мне безумно приятно и я чувствую, как мягко растекается по мне чувство, похожее на нежность, заполняя каждую клеточку. Дима в это время с довольным видом рассматривает свою тарелку с едой.

Мой выбор для него пал на мясную запеканку, салат из свежих овощей, как и у меня, и жульен. Всё это я украшено свежей зеленью, которую я водрузила сверху, как маленькие деревца. Мы сидим за нашим столиком друг напротив друга. Как только наши взгляды встречаются, мы одновременно глупо и по-детски расплываемся в улыбках.

— Мне нравится, — говорим хором, а затем также дружно смеёмся.

Учитывая то, что вокруг уже начали прибираться, мы не теряем времени и приступаем к обеду.
Во время еды мы говорим мало, но всё о еде. Я приятно удивлена, узнав, что он умеет готовить. Мне раньше казалось, что эта функция отсутствует у мальчишек, и оттого очень здорово иногда оказаться неправой.

Я, в свою очередь, рассказываю про блюда, которые умею готовить, когда бабушка на работе или отдыхает. Хотя я больше всего люблю печь что-нибудь.

— А что твои родители? Вы вместе живёте? — спрашивает Дима.

— Нет, не вместе, — коротко отвечаю, и, не переставая, повторяю про себя: «Пожалуйста, больше не спрашивай! Только не спрашивай!»

Мне кажется, что Дима всё понял и более не говорит об этом ни слова, начав расспрашивать про то, что я больше всего люблю печь из сладкого.

— Кстати, о сладком, — говорю. — Давай быстро допьем кофе и пойдём отсюда. На нас уже косо посматривают работники столовой, — оборачиваюсь, чтобы в подтверждение своих слов заметить бросающую в нашу сторону тяжёлые взгляды официантку, уносящую блюда со столов. — Что это такое, интересно? — рассматриваю на блюдце маленькие рулетики, которые выбрал для меня Дима.

Вилкой их невозможно подцепить, поэтому я беру один кусочек двумя пальцами, отправляю в рот и закрываю глаза, а с моих губ слетает стон от чистого гастрономического удовольствия. Десерт тает во рту. В меру сладкие, с легкими нотками чего-то похожего на имбирь или миндаль. Но что бы то ни было внутри, это просто потрясающе.
Когда я открываю глаза, вид смотрящего на меня Димы с приоткрытым ртом, и с каким-то огоньком в глазах, меня немного смущает.

— Ты обязан это попробовать, тогда поймешь, — придвигаю к нему свою тарелку, стараясь отвлечься от захвативших меня мыслей.

— Угости меня сама, пожалуйста, — отвечает он, придвигаясь ближе и открывая рот.

— Сам возьми, — парирую, нервно сглотнув.

— У тебя всё равно уже руки в креме. Он ухмыляется, обводя меня взглядом, как будто я вся была бы сейчас в креме, как вкусная пироженка. Ох уж эта моя буйная фантазия.

— Ладно, мне совсем не сложно. Сдавшись, я беру следующий рулетик и кладу ему в рот, резко одергивая руку, как если бы боялась, что Дима кусается.

— Ммм… Очень вкусно! — медленно произносит он, облизываясь. Потом он сам закидывает себе в рот следующий кусочек.

— Хм… Интересно… — резюмирует начинающий дегустатор.

Я сижу как загипнотизированная, следя за его движениями (совершенно не думая, что Дима уминает мой десерт, между прочим).

— Можно мне последний кусочек для эксперимента, пожалуйста? — спрашивает он, смотря на меня своими яркими сине-голубыми глазами, от которых невозможно оторваться.

Я на автомате беру рулетик и аккуратно подношу к его рту.

Дима, нежно обхватив ребро моей ладони своей теплой рукой, медленно забирает моё угощение с помощью губ и языка, чьё горячее прикосновение я чувствую не только кончиками большого и указательного пальцев левой руки, но каждой клеточкой своего тела.

— Да, так и есть, — задумчиво говорит он, всё ещё не выпуская мою ладонь из своей, слизывая крем с моих пальцев. — Из твоих рук намного вкуснее. Честно, — он смотрит на меня, как если было бы возможно передать мысль на расстоянии, если у тебя получится достаточно сильно на этом сосредоточиться.

Мысли, которые я улавливаю, меня пугают своей определённостью, к которой я пока не готова. Не знаю, почему здесь вдруг стало так жарко. Надеюсь, что я не самовозгораюсь, а просто краснею. Мне становится трудно дышать и хочется скорее выйти на свежий воздух. Дима сидит совсем рядом и старается не сильно улыбаться, закусывая нижнюю губу. У него не особо получается. Мне по-прежнему очень неловко.
Тогда я высвобождаю свою руку, отправляю себе в рот оставшийся кусочек лакомства и встаю из-за стола.

— Пойдём, — говорю. — Настало время посжигать калории, научить тебя уважению и, возможно, преклонению предо мною, посмотрим как пойдёт, — добавляю, растягивая улыбку до ушей, в сладком предвкушении мести за моё смущение.

Глава 7

Митя

Сказать, что я заинтригован — ничего не сказать. Хотя Катя меня часто удивляет, поэтому у меня внутри свербит от приятного предчувствия.
Я не могу не посмеиваться, вспоминая Катино выражение лица в столовой. А этот прелестный румянец, когда она смущается… Я уже начинаю волноваться о скором развитии у меня привычки подшучивать над ней, заставляя её так мило реагировать. Но при всём при этом я решительно искренен с ней.

Мы подходим к лестнице в главном холле.

— Мне надо только забежать в номер переодеться и сказать своим, что я буду позже, хорошо? — Катя внимательно осматривает меня с ног до головы. — Возможно, тебе тоже стоит переодеться. Нам придётся немного попотеть, — она мне подмигивает и начинает легко взбегать вверх по ступенькам.

Мой интерес разгорается лишь сильнее. Я следую за ней.

— А что не так с моей одеждой? Могу и в ней потеть, — говорю, перебирая в голове приятные фантазии, в которых мы могли бы потеть вместе, но потом останавливаюсь, осознав, что опять сильно забегаю вперёд.

Но мысль — она же мгновенна. Тут отвлёкся на долю секунды, и уже можно потерять нить беседы. Я любуюсь Катиными ногами, идя следом, а она так резко останавливается и разворачивается, что я почти налетаю на неё. К счастью, вовремя торможу, и мы стоим друг напротив друга, глаза в глаза, так как верхняя ступенька прибавляет ей недостающие сантиметры до моего уровня глаз.

— Дима, — начает она.

— Митя. Близкие друзья называют меня Митей, — тихо перебиваю её, борясь с желанием ещё немного приблизиться.

— Я это учту на будущее, — она улыбается одним правым уголком своего прекрасного рта. — Дима, — повторяет Катя, приподняв одну бровь, делая акцент на имени, — мне бы не хотелось, чтобы тебе жали тапочки или твои модные брючки, которые так тебя интересно облегают. Мне нужна честная победа, — она задумчиво проводит рукой по моим волосам.

Это безумно приятно, хочется закрыть глаза и попросить её не останавливаться. Да, я, видимо, всё же не удерживаюсь от этого и смыкаю на мгновение веки.

— Тебе не хочется спать, надеюсь? — с осторожностью спрашивает она, замерев, по-прежнему с рукой на моей голове. Как же это обалденно!

— Нет, — коротко отвечаю, широко распахивая глаза.

— Вот и хорошо. Думаю, что тебе надо будет как-нибудь убрать волосы от лица, чтобы не мешали. У тебя резинка есть? — она задумчиво прикидывает можно ли собрать мою стрижку в хвостик на макушке.

У меня короткие волосы по бокам и сзади, но достаточно длинные сверху, которые я ношу с длинной чёлкой сбоку. Меня обычно устраивает, как они лежат уложенные с помощью мусса или геля для волос, но мне действительно интересно, что придумала Катя, если моя чёлка может мне помешать.

— Нет, у меня нет резинки, — шепчу, не сводя с неё взгляд, в то время, как она собирает мои волосы в хвостик. Потом лёгким движением одной руки она быстро снимает простую чёрную резиночку со своих волос, и закрепляет её на моих.

Кайф. Я и забыл уже, что можно постоянно не смахивать волосы от глаз.
Катя улыбается, осматривая результат, а я восхищаюсь её красотой и рассыпанным на плечах локонами каштановых волос с золотистым отливом, не имея возможности налюбоваться. Хочется, чтобы время остановилось.

— Так будет лучше, не придерёшься. Кстати, тебе очень идёт, — произносит она, мягко улыбаясь.

Затем она резко разворачивается на 180 градусов и продолжает подъём наверх. А я иду, как во сне, всё ещё ощущая приятные мурашки от её прикосновений.

Зайдя в свой номер, я первым делом встречаю внутри мать, которая, как всегда, без лишних слов, обращается ко мне своим привычным, наработанным годами голосом:

— Где ты был? Ты сказал, что будешь сегодня отсыпаться в номере, а тебя здесь не было с самого завтрака.

— Тебе тоже привет! — отвечаю, снова снизив градус своего настроения до уровня Антарктиды. — Я поспал в итоге на пляже.

— Как бездомный, что ли? Ты обедал?

— Да, — следует короткий ответ, пока я пытаюсь отыскать свои спортивные штаны или шорты в шкафу. А на какой вопрос я утвердительно ответил, пусть сама решит.

— Что ты ищешь и куда собираешься?

Если бы она каждый свой вопрос в конце сопровождала хрустом пенопласта или звуком чего-то острого по школьной доске, то эффект был бы полным. Она никогда не разговаривает со мной, взрослым, на равных. Поэтому как-то перешла в режим строгой училки и не выходит из него, что до безумия действует на нервы и никак не улучшает наши взаимоотношения. К сожалению. Мне иногда очень не хватает моей мамы, которая вдруг стала такой чужой.

— Я иду гулять с девушкой. Ищу шорты или мои спортивные штаны.

Мать молча извлекает из шкафа, из аккуратно сложенной стопки белья, мои спортивные пляжные шорты и недовольно мне их протягивает.

— Спасибо, — что-что, а организационные способности моей матери меня всегда удивляли. — А белую футболку, которая быстро сохнет, сможешь, пожалуйста, также легко найти? — спрашиваю, наверное, даже больше желая проверить свои наблюдения, хотя футболку всё равно мне придётся искать.

Она сразу же достаёт её из стопки совершенно белых вещей, даже не сомневаясь в своём выборе.

— Это просто круто! — искренне хвалю её. — Спасибо!

— Ты помнишь, что завтра мы собирались семейный отдых устроить, да? Сегодня я бы хотела, чтобы мы всей семьёй пошли гулять вместе после ужина, — говорит мать тоном, не предусматривающим возражений.

— Сделаю всё возможное, — отвечаю, уже натягивая свежую футболку, и переобуваясь в кеды. — Пока! Спасибо за помощь!

Мать остаётся стоять в центре комнаты, провожая меня не очень любящим взглядом. Я иногда жду, что она вдруг признается, что я ребёнок отца от первого брака, о котором я никогда не слышал. Это бы расставило всё по своим местам.
Но сейчас я не хочу думать ни о матери, ни о своих семейных тайнах, которые надо бы раскрыть, а спешу вниз, перепрыгивая через две-три ступеньки, навстречу Кате.

Когда я оказываюсь в холле, там нет никого, кроме женщины у стойки регистрации. Мы вежливо обмениваемся улыбками. Потом я перевожу взгляд на лестницу и жду, считая секунды. Катя легко и быстро сбегает по лестничному пролёту. На последнем участке, заметив меня, она резко сбавляет скорость и аккуратно продолжает спускаться, как истинная леди, что нереально мило и забавно в контрасте с тем, как она только что мчалась перед этим. Я не могу не улыбаться, но когда я обращаю внимание во что она переоделась, моя улыбка быстро сменяется на сжатые губы, готовые произнести лишь одно слово — wow!…
В отличие от вчерашнего платья до колена или сегодняшнего сарафана той же длины, сейчас на ней самая короткая юбка, которую я бы только мечтал на ней увидеть. И её стройные ноги кажутся неимоверно длинными, хотя она даже не на каблуках, а в белых кроссовках. Сверху достаточно закрытая спортивная футболка, которая завершает идеальный комплект красотки с теннисного корта. Катя подходит ближе, приподнимает сладким (теперь я знаю точно) пальчиком мою отвисшую челюсть и, усмехнувшись, идёт на выход. Я послушно следую за ней.

— Мы будем играть в теннис? — спрашиваю я несколько мгновений позже, когда уверен в том, что смогу говорить спокойно.

Беру её спортивную сумку, чтобы понести, но там явно нет теннисных ракеток, которые туда просто бы не поместились.

— И да и нет, — уклончиво отвечает она.
Когда мы приходим на поле, всё становится понятным. Там стоят три каменных стола с пластиковыми сетками для игры в настольный теннис.

— Если ты хочешь, то мы можем пойти в спортивный зал, но я подумала, что на свежем воздухе будет лучше, а растительность вокруг поля хорошо защищает от ветра, — говорит Катя, как будто извиняясь.

— Тут шикарно! Я полностью поддерживаю твой выбор, — одобрительно киваю.

Сегодня не очень солнечно, тепло и уже почти безветренно, поэтому это место прекрасно подходит для приятного времяпрепровождения. Хотя мои идеи были бы ещё приятней, но это тоже пока сойдёт.

— Вот и здорово, — радуется Катя, забирая у меня сумку и извлекая оттуда две ракетки и шарик для пинг-понга.

— А я думал, что мы будем в большой теннис играть, — говорю, оглядывая Катю с ног до головы, стараясь записать на сетчатку её изображение, чтобы сохранить в памяти подольше.

Катя опять заливается краской, заставляя меня улыбаться ещё шире.

— Мне нужна была одежда для занятий. Когда я пришла в магазин, меня обслуживала милая дама, которая расслышала в моём запросе на одежду для занятий настольным теннисом только слово «теннис». Продавец старалась помочь изо всех сил, подбирая варианты, и мне в итоге так всё понравилось, что я взяла и купила. С тех пор это мой победный комплект. Я в нём никогда не проигрываю, — она мне хитро подмигивает.

— Могу себе представить, почему…

— Почему же? — недоверчиво спрашивает она.

— Ты соперников своими ногами отвлекаешь. Вот почему.

— Неужели так и сказала? Это жестоко, — не могу поверить, что так к подарку на годовщину можно отнестись. Мне жаль деда.

— Надеюсь, ты готов? — спрашивает она с шутливым вызовом в голосе, расставляя широко ноги, для устойчивости положения тела, но явно влияя на моё самообладание.

Шансы сосредоточиться на игре уже заведомо обречены на провал.

— Всегда готов! — отвечаю, повторив за ней позу.

Шарик у меня, поэтому решаю над ней немного пошутить. Беру ракетку, как мухобойку, и под таким же углом как шлёпают мух, нелепейшим образом бью по шарику об стол.

Катя стонет от разочарования. Её лицо выражает вселенскую печаль. Она облокачивается на стол, положив в сторону ракетку, закрывая лицо руками, и говорит через мгновение:

— Ты не умеешь играть, да?

— Не страдай, умею, я пошутил! — тут уже сложно сдерживать смех, и я разражаюсь хохотом от Катиной театральной реакции на моё типа неумение играть в настольный теннис, как на конец света.

— Ну, ты… — изо всех сил эта прелесть силиться изобразить себя рассерженной, но в итоге мы вместе смеёмся, а потом принимаемся за игру.

Катя — нереально хороший игрок. Это сразу становится понятным с первой подачи. Такой реакции позавидовал бы ярый поклонник Брюса Ли, наверное. А то, как она ловит мои неудачные попытки отбить шарик, посылая его мимо поля, вообще заслуживает отдельного вида спорта. Её активные движения в супер короткой юбке, которая на поверку оказалась, к слову, юбкой-шортами, это танец. Честно, я бы предпочёл посмотреть как она играет со стороны, а то подачи меня постоянно отвлекают.
Но в итоге первой партии с разгромным счётом 25—3, второй 4—25 и третьей 25—5 (не в мою пользу), мы уходим на перерыв, чтобы отдохнуть.

— А теперь рассказывай. Где ты научилась так играть?

Я беру из её рук бутылку с водой, из которой она только что пила. Прислонившись губами к пластиковому горлышку, мне кажется, что это как поцелуй во времени. Вроде бы такая мелочь, но мне просто физически приятно ощущать призрачное тепло её губ, которое сохранил этот предмет. Блин, никогда раньше так сильно не мечтал о настоящем поцелуе.

— Это не самый простой вопрос. Может быть, это мой дар, передающийся через поколение по материнской линии, на планете, с которой я прилетела, — она задумчиво смотрит в небо, — может, это последствие укуса радиоактивного паука, и тогда мои сверхспособности не ограничиваются одним настольным теннисом, а может, это одно одинокое лето, когда здесь поставили эти столы, и тут отдыхал бывший призёр СССР по настольному теннису восемьдесят какого-то бородатого года. Выбирай сам, — она мне хитро улыбается.

— Тогда выбираю другую планету, хотя с пауком тоже интересно, но всё это я где-то уже слышал, — отвечая, возвращаю ей воду.

Катя сразу же делает глоток, не прерывая наш зрительный контакт, а потом облизывает свои чудесные губки, как если бы моя мысль о поцелуе во времени была ей тоже известна. Возможно, я слишком впечатлительный, это тоже стоит учитывать.

— К тому же, к моим наследственным талантам, само собой, — продолжает она, пытаясь запрыгнуть на стол, чтобы на него сесть. — Мне приходится заниматься настольным теннисом в качестве отступных, чтобы не ходить на физкультуру в школе, поэтому я участвую в турнирах, чтобы у школы были медали, грамоты и кубки.
Запрыгнуть ей не удалось из-за ямы в земле, отлично замаскированной травой, поэтому она остаётся стоять, делая вид, что так и было задумано.

Я встаю перед ней и тихо произношу, слегка дразня, чтобы она скорее согласилась:

— Давай я тебя подсажу. Ты такая маленькая, так просто не запрыгнешь на такую чудовищную высоту.

Хотя она, действительно, маленькая. Катюша меня, наверное, на целую голову ниже, не меньше.

Она глядит на меня снизу вверх своими большими зелёными глазами, которые при таком освещении кажутся продолжением леса, окружающего нас, и также тихо отвечает:

— Давай…
Ура! Это ли не доступ к телу? Шучу, но в каждой шутке есть доля шутки. Я рад, что могу немного расширить границы дозволенного. Кладу свои жадные до прикосновений руки на её крепкую и тонкую талию, но потом застываю в раздумьях. Помимо того, что тащусь от ощущений, меня накрывает мысль, что мне ещё не приходилось куда-либо подсаживать девушек, и я просто не уверен как безопаснее это сделать. Я веду руками вниз к её бедрам, но это положение кажется не самым верным для того, что я что-то хотел, вроде, делать, и учитывая то, что я начинаю забываться, надо срочно возвращаться к исходной точке. Тогда я провожу руками вдоль её стройного тела обратно к талии и чуть выше, к рёбрам, но тут мои большие пальцы уже упираются в мягкую упругую грудь, что никак не помогает. Во рту сразу пересыхает, и я поспешно (не уверен, но надеюсь) возвращаю руки снова к талии.

Подняв глаза, я убеждаюсь, что я смущен не меньше Кати. Её щеки горят румянцем, и мне вдруг тоже становиться очень жарко.

— Если ты рассмотрел все варианты, то просто можешь положить руки сюда, — определив им место под своими рёбрами, она опирается руками о стол и легко подпрыгивает, и я запросто усаживаю Катю наверх, всё ещё стоя у её колен, никуда не убирая своих рук, которым всего мало.

— Извини, — шепчу, поспешно одёргивая свои хваталки, и запрыгиваю на стол рядом, по другую сторону сетки. — А почему ты не ходишь на физкультуру? — спрашиваю, откашлявшись, надеясь снять разговором такой неловкий момент, который я бы ещё сто раз повторил, правда.

— Какая-то психологическая детская травма, видимо, — невесело усмехнувшись отвечает Катя, повторив мои же слова. — У меня была паршивая прошлая школа, после которой я полтора года училась на домашнем обучении. Моим условием по возвращению в последние два года в школу было то, что я не хожу на физкультуру. Я и без неё достаточно активная.

— Верю. Вижу. Не сомневаюсь, — поддерживаю её с улыбкой. — Мне очень жаль, что у тебя так нехорошо сложилось со школой. Не хочу тебя расспрашивать, хотя мне очень интересно. Поэтому просто знай, что если захочешь поговорить о… чём угодно, я с радостью тебя выслушаю.

— Спасибо, — нежно говорит она, положив свою маленькую ручку поверх моей.

К сожалению, она быстро её убирает.

— А у меня тоже не одна школа за плечами, — меняю тему разговора, стараясь отвлечь её от неприятных воспоминаний. — Мы из Москвы приехали, когда я в восьмом классе учился. Прямо посреди года. Новый город, новая школа, — выдыхаю с присвистом, — это было нелегко. Но, к счастью, мне повезло со школой.

— Расскажи мне про твоё детство в Москве, пожалуйста, — просит Катя, мягко улыбаясь.

Я рассказываю ей про свой район, в котором вырос, про свою первую школу, своих друзей, про то, как увлекался шахматами, каким отличником я был, какие музеи больше всего любил и места, куда мне больше всего нравилось ездить с родителями. Про бабушку, которая осталась там, и как мы ездим к ней в гости. Катя слушает с неподдельным интересом, задавая множество уточняющих вопросов, ответы на которые помогают ей составить полную картину моей Московской жизни. Хочется рассказывать дальше, Катя потрясающий собеседник.

— Давай слезай, а то на холодном нельзя так долго сидеть, — говорю немного позже, встав на ноги перед девушкой, которая мне нравится ещё сильнее, чем час назад. Немного пугает такая стремительность. Я протягиваю руки вперед, чтобы помочь ей спрыгнуть.

— Спасибо, но слезть я могу сама, — отвечает она, задумчиво глядя на мои руки.

Мы собираем вещи и идём в сторону корпусов, продолжая наш разговор. Про себя Катя почти ничего не говорит, поэтому я решаю сегодня рассказывать ей про себя, но не очень подробно, чтобы сохранить интригу и флёр загадочного мужчины.

— Какие у тебя планы на вечер? — спрашиваю с надеждой.
Мне хочется продолжить этот день вместе. Я не готов расстаться.

— Мы с моими отправляемся в город через час примерно. Мы с дедушкой выбрали на прошлой неделе кольцо для бабули на их годовщину, а она его увидела и сказала, что она такое носить не будет, теперь надо возвратить его и купить новое.

— Неужели так и сказала? Это жестоко, — не могу поверить, что так к подарку на годовщину можно отнестись. Мне жаль деда.

— Поверь, через сорок лет совместной жизни, всё говорится просто и без прикрас. Никаких тебе недомолвок и недопониманий, — откровенничает Катя, веселясь при этом над моим выражением лица, предполагаю. — Но в этом своя магия.

— В моей семье все вопросы решаются тягостным молчанием, от которого холодеет всё внутри у всех, кто попадает в зону поражения. Познакомить бы моих родителей с твоими бабушкой и дедушкой, может быть, научились бы чему-нибудь, — весело говорю, но сразу же слегка испугавшись мысли, знакомить милых стариков с моей семьёй. — А как долго вы будете возвращать кольцо?

— Ну, если нам посчастливится не нарваться на орков, гоблинов и на войско Сарумана, то точно скорее, чем это удалось Фродо и Сэму, — отвечает она смеясь.

— Если у вас и правда Кольцо Всевластия, то я бы порекомендовал Вам тогда оставить его у себя, — я заговорщически шепчу ей на ушко.

— Это плохо закончилось для всех, кто последовал такому совету, — она также отвечает шепотом, прислонившись ко мне, пытаясь дотянуться до уха.
Её горячее дыхание и запах её кожи и волос производят на меня необычайное впечатление. Мне приходиться собрать все силы, чтобы не прижать её к себе и не поцеловать. Я сегодня и так слишком многое себе позволил, не хочется переходить черту. Поэтому я лишь глубоко вдыхаю и на всякий случай делаю шаг вперед, в сторону лестницы, ведущей к нашим номерам.

— Буду надеяться, что вы скоро вернётесь.

— Я тоже. Когда мы доходим до моего этажа, я протягиваю Кате сумку.

Она берет её почти за то же место, где находится моя рука, так что наши пальцы встречаются.

— Спасибо, — тихо говорит она, заглядывая куда-то глубже, чем просто в мои глаза. И я чувствую, что в это «спасибо» входит что-то большее, чем благодарность за переданную сумку.

— Всегда пожалуйста, — подмигиваю ей. — До скорой встречи, красавица!

Катя уже ничего не отвечает, лишь сжав на прощание мою руку, полностью перехватывая ручки сумки, и медленно поднимается дальше по лестнице, пока я смотрю ей вслед.

Глава 8

Катя

Меня не покидает какое-то странное чувство. Такое ощущение, что я приоткрыла перед кем-то дверь своего внутреннего мира, и меня одновременно охватывает ужас и… накрывает уютным спокойствием. Может, это из-за того, что этот кто-то — симпатичный добрый парень с сине-голубыми глазами, а может, мой психолог прав, и новые знакомства помогают забыть старые раны.
Дима.
Митя.
Ми-тя.
Звучит мягко, как-то уютно и тепло. Готова ли только я впустить в свой тесный устоявшийся круг доверия кого-либо, кроме бабушки и дедушки? Ведь всегда есть шанс остаться снова с разбитым сердцем, растоптанным доверием и убитыми нервными клетками. Не знаю. Хотя, как в прошлый раз уже невозможно ничего повторить. Но всё равно не хотелось бы рисковать.
На всякий случай…

Мы в итоге с бабушкой и дедушкой задерживаемся в городе на всю ночь.

После того, как мы накануне управились со всеми делами, и бабушка стала счастливой обладательницей нового золотого кольца с рубином, уже стемнело. Сороковая годовщина со дня знакомства и свадьбы называется — «Рубиновой», оттого и соответствующий подарок. Мы в итоге поехали домой, а в пансионат было решено вернуться утром. Или к обеду, потому что у дедушки заодно нарисовались сразу дела в его клинике, которые надо, как всегда, срочно уладить.

И вот утром мы с бабушкой пьём чай, в ожидании, когда за нами заедет дед, и мы отправимся в путь. Погода радует своим всё ещё летним теплом и чистым небом, что большая редкость для Санкт-Петербурга. На послезавтра уже предвещают грозы. Хочется скорее отправится на свежий воздух, чтобы насладиться летом, пока это возможно.

— Татьяна с ресепшена сказала, что ты вчера гулять ходила с «очень приятным молодым человеком» и выглядела очень счастливой, — начинает бабуля разговор, пряча довольную улыбку за дымящейся чашкой с ароматным чаем.

— Мы с Митей, — запинаюсь, так как я ещё не до конца решила как буду его называть, — …Димой ходили играть в пинг-понг. Было весело.

Коротко и по существу.

— Представляю, как вы играли, — бабушка усмехается. — Ты ему хоть раз дала выиграть?

— С чего это вдруг? У нас равноправие полов в стране, разве нет? — шучу.

— Тебе он нравится? Выглядит он очень впечатляюще. Такая стать, рост…

— В бёдрах узок, косая сажень в плечах… — заканчиваю за неё, закатывая глаза от ощущения неловкости из-за разговора с бабушкой о парнях.

Однозначно, если она когда-нибудь заведёт разговор о противозачаточных средствах или о чём-то из этой области, я, наверное, умру на месте. Но бабушка у меня добрая, поэтому она не обижается на моё нежелание продолжать эту тему, а просто смеётся. Отставив чашку в сторону, она кладёт руку мне на плечо и ласково произносит:

— Ничего нет плохого в том, что тебе может кто-то понравится. Тебе уже пора найти себе друзей. Нельзя рассчитывать только на стариков и на мой широкий круг общения.

— Но где же мне найти себе знакомых врачей, протезистов и профессоров моего возраста, разрешите спросить? — ахаю, разыгрывая горечь потери.

— Найти себе простых друзей из которых потом вырастут врачи, профессора, и особенно цени протезистов.

Мы с бабушкой весело хохочем.

Утро всегда дарит надежду.

Мы приезжаем в пансионат к обеду, даже ближе к концу, из-за того, что дедушка в итоге не смог уйти вовремя с работы, пока мы не поставили ему ультиматум. В нашем случае помог следующий — либо он сейчас же приходит домой и везёт нас на отдых, либо мы едем без него, и готовить он будет себе сам. Подумав, он выбрал поехать с нами, чему я была очень рада. Бабуля — так себе водитель, с которым ездить не очень спокойно, поэтому за рулём почти всегда дед. А дед — так себе повар.

После обеда я беру свой учебник по английскому, плед и отправляюсь в сторону пляжа.

Диму я сегодня пока так и не видела, поэтому с одной стороны, я где-то в глубине души хочу его встретить, ощущая странную тоску, а с другой, решаю, что неплохо было бы всё же позаниматься, ведь это одно из условий, чтобы не пришлось ехать в языковой лагерь.

Проходя мимо нового здания уборных и раздевалок, построенного лишь в прошлом году, от которого всё ещё пахнет свежей древесиной, я слышу, как меня окликают. Обернувшись, вижу Диму, который бежит ко мне, улыбаясь во весь рот. Ему невозможно не улыбаться в ответ. Он останавливается прямо передо мной и, немного отдышавшись от бега и глубоко набрав полную грудь воздуха, эффектно приосанивается и включает улыбку на полную мощь, заставляя этим сильнее и быстрее стучать моё сердце. Но этот факт и его сознание меня немного настораживают, и мне становится отчего-то не по себе.

— Иди сюда, — говорит Дима, оборачиваясь туда, откуда прибежал, и осторожно тянет меня к зданию, чтобы нас не было видно с дороги. — Привет! Мне кажется, что я уже очень скучал по тебе, — признаётся он и сразу закусывает нижнюю губу, очевидно осознавая, что сболтнул лишнее.

— Привет! — отвечаю коротко.

Успокойся, Катя! Это ничего не значит, кроме того, что ему было скучно.

— Катюша, — начинает Дима, — умоляю. Придумай что-нибудь, чтобы меня спасти. Меня вчера угораздило пообещать сегодня целый день семейного отдыха, но мне с утра уже хватило его до следующего года, наверное. Это ещё не считая того, что я с ними и вчера вечером время проводил, раз тебя не было. Я с ума сойду, если не найду возможность избежать этой пытки, — выглядит он при этом, и вправду, как будто немного не в себе. — Мы с утра хотя бы в бассейн ходили, было терпимо, там всё же пять дорожек и мужское отделение есть, но сейчас…

Я не сдерживаюсь и начинаю смеяться, зарабатывая за это от него осуждающий взгляд.

— Извини, Дим, но ты так говоришь, как будто тебе надо провести время в клетке со львом, а не с родной семьёй. Неужели всё может быть так плохо?

— Ты просто не знаешь мою мать. Поверь, это невыносимо. Это выглядит примерно так: «Феденька, сладкий мальчик, какого цвета ты хочешь новую машинку на свой день рождения?». Федя — это мой младший брат, — поясняет он своим нормальным голосом, — А потом мне опять: «Дмитрий, если ты сейчас же не возьмешься за ум, то поставишь крест на своём профессиональном образовании и тебя будет ждать низкооплачиваемая работа с минимальным уважением от общества», — далее следует фейспалм века с наигранным стоном отчаяния, лишь вызывая у меня смех. — И всё снова и снова в разных формулировках. Я уже всё пробовал от препирательств до угроз, мой следующий шаг будет скандал, но я пока изо всех сил пытаюсь найти менее кровавый выход, так как нам тут ещё больше недели проводить без возможности уйти в интернет.

— Мне очень жаль, — пытаюсь его поддержать.

Мне хотелось бы добавить «Как я тебя понимаю», но я являюсь именно тем, кто этого не может понять. Я была бы счастлива выслушивать нотации моих родителей, если бы только они были рядом… Надо срочно отвлечь себя от накатывающей волны саможаления.

— А ты пробовал имитировать солнечный удар или пищевое отравление? — как можно веселее спрашиваю. — Нападение бешеной белки или какой-нибудь приступ?

— Актёр из меня никудышный, к сожалению. Но я уже на переломном моменте, то есть на грани сломать себе что-нибудь, если это спасёт меня, не заставляя меня разорвать отношения с родителями, — грустно усмехается Дима.

«Break a leg…» — всплывает в памяти, стоит мне взглянуть на свой учебник по английскому, что я держу в руках, так как я читала на ходу до встречи с моим новым, впрочем единственным, другом. И меня внезапно посещает великолепная, как мне кажется, идея.

— Мне тут в голову пришла идейка, связанная со сломанной ногой… — начинаю, но не договариваю, снова засмеявшись, видя его испуганное выражение лица. — Не в прямом смысле, не бойся, — успокаиваю Диму, дотронувшись до его руки. — Это идиоматическое выражение, своего рода рабочий слэнг, у работников театра в англоязычных странах. Break a leg, что дословно переводится, как «сломай ногу», образно является пожеланием удачи. Мы можем разыграть сценку, что родители простят все твои обещания.

— Фьюх, тогда я согласен на что угодно, только скорее, мои уже через пять секунд будут тут, — говорит он, выглядывая из нашего укрытия на дорогу.

Он подходит ближе к зданию, притягивая меня к себе, чтобы мы, очевидно, как можно дольше оставались незамеченными.

— Окей, — я всё ещё не уверена в том, что делаю, но какой-то азарт занимает место осторожности. — Твоя задача — держать рот закрытым, понял? — серьезно ставлю условие.

— Всё, что ты скажешь.
Да, почему бы и нет, это даже интересно.

Бросаю свою сумку на землю и кладу книгу сверху. Распустив свои собранные в узелок волосы, взбиваю их руками, чтобы они как можно лучше нас скрывали за объёмом, и подхожу вплотную к Диме. Он же смотрит на меня, не сводя глаз, как если бы он был под каким-то заклинанием, подчиняющим чужой воле, не меньше. Я с удовольствием смотрю в его потемневшие красивые глаза и еле слышно произношу, то ли ему, то ли себе:

— Это будет маленькое театральное представление, не принимай слишком близко к сердцу.

Беру его лицо в свои ладони, стараясь не волноваться.

«Это просто так, ничего серьёзного», — повторяю про себя, как мантру. Положив большой палец левой руки ему на губы, и слегка провожу по ним пальцем. Они мягкие и гладкие на ощупь. От моего прикосновения, он приоткрывает рот, на что я ему напоминаю шепотом:

— Рот держать закрытым. Буквально.

А потом я встаю на цыпочки и крепко целую… свой большой палец, лежащий на его губах. Я стараюсь думать о чём-то постороннем: об английском, который мне надо учить; о сослагательном наклонении, что тяжело мне даётся; о тёте Алле, бабушкиной лучшей подруге, артистке труппы Александринского театра, которая мне и рассказывала про этот трюк, которым пользуются актёры, которым предстоят сцены с поцелуями; о том, что надо иногда поворачивать голову в разные стороны для полного эффекта, это ведь не для фотографии.
Но меня постоянно что-то отвлекает от этих увлекательных мыслей. То приятный запах его кожи, видимо, с нотками средства после бритья, то горячее частое дыхание, которое я ощущаю на своём лице и губах, то его блуждающие руки по моей спине, то частый стук его сердца, что я могу чувствовать своей грудью в том месте, где мы соприкасаемся. А может это моё сердце так бьётся? Когда его правая рука ложится мне на поясницу, я застываю, но когда она начала опускаться ещё ниже, я едва отстраняюсь, убрав свой палец, что был нашей единственной преградой, чтобы остановить его намерения. Шепчу ему в губы:

— Твои уже ушли?

— Да, — еле слышно выдыхает он в ответ, так и не убирая никуда свои руки. Его дыхание пахнет сладостью, которую хочется выпить… или вдохнуть, скорее, но почему-то мне вдруг хочется именно пить.

— Так когда ты мне планировал это сказать?! — теперь возмущенно спрашиваю, приходя в себя и делая приличный шаг назад. — Руки мог бы и при себе держать! — добавляю, очевидно краснея, так как ощущаю быстро нарастающую теплоту в области лица.

— Ты мне только про рот говорила, — отвечает Дима с блеском в глазах, поднимая руки в жесте «сдаюсь, я тут ни при чём». — Нельзя целоваться достоверно без использования рук, ты разве не знаешь?

Он выглядит нереально довольным. Прям, джек-пот сорвал.

— Не знаю, — бросаю без тени ответного веселья.

Дима, видимо, осознавая свой прохлоп, сразу сменяет выражение лица и произносит совершенно искренне, подойдя чуть ближе:

— Извини, пожалуйста, честно, не отдавал себе в этом отчёт, я не такой многозадачный, — теперь виновато улыбается он. — Моё внимание было сосредоточено на главном условии, и я его честно выполнил, хоть это было нелегко, поверь. И должен сказать, что это лучший почти-поцелуй, что у меня когда-либо был. Спасибо тебе! — заканчивает Дима, снова расплываясь в улыбке неприличных размеров.

— Как будто у тебя их было много, — бормочу себе под нос.

Но по какой-то пока непонятной мне причине на него сложно сердиться.
Я поднимаю с земли свои вещи и инструктирую свежеспасённого:

— Ну, через минут пять, пусть пока подумают, что ты ещё в страстном поцелуе, можешь пойти к ним и сказать, что у тебя срочно нарисовались новые планы. Извинишься, и убегай от них куда хочешь. Вуаля!

— Почему ты думаешь, что это сработает?

— Чаще всего взрослым неловко осознавать, что их дети уже совсем не дети. Это я по чужим рассказам знаю. Плюс ко всему, ни один здравомыслящий родитель не заставит выбирать заряженного гормонами подростка между семейной прогулкой и его личной жизнью, — даже кажется смешным озвучивать такие прописные истины. — Если они здравомыслящие, правда. Всякие бывают. Хотя, конечно, тебя потом может ожидать «серьёзный разговор» про «пестики и тычинки» или не знаю, какие аналогии любят твои родители. Расскажи потом что из этого выйдет, — весело ему подмигиваю, собираясь уже идти своей дорогой.

— Эй, ты куда, — меня останавливают, нежно взяв под локоть. — Во-первых, на пляж ушли мои, и тебе туда нельзя без меня, извини. А, во-вторых, тебе никуда без меня нельзя. Я планировал погулять вместе.

— А я планировала учить английский, а не обжиматься с тобой у туалета, как последняя девка сего почтенного пансиона, — заявляю на аристократический манер, сдерживая смешок, но тут я понимаю смысл сказанного и ужасаюсь от своих слов, осознав, что мой театральный способ вызволять Диму из так называемой «беды» был всё же, мягко сказать, не продуман.

А что если нас кто-то ещё видел? Что если они расскажут это моей бабушке или, ещё хуже, дедушке? Что в итоге обо мне подумают его родители? Как мне теперь объяснить, что я не такого лёгкого поведения, и всё было не по-настоящему? …Не считая Диминых рук у меня на пятой точке… Кошмар! У меня всё холодеет внутри, и я нервно сглатываю.

Да и ладно! Какой смысл переживать сейчас о том, чего нельзя исправить? Буду как Скарлетт О’Хара и, пожалуй, подумаю об этом завтра.

— Жизнь бывает крайне несправедлива иногда, знаешь ли! — говорю, глядя в его бездонные голубые глаза и осознавая вдруг всю печальную глубину этой фразы.

Глава 9

Митя

По Кате видно, что она взволнована, но не в таком приятном смысле, как я, например. В моей голове роятся столько мыслей о нашем с ней первом близком контакте, что очень хочется ими поделиться, но как назло, они по большей части достаточно неприличные, поэтому буду держать их при себе.

Я всё ещё отчётливо ощущаю её вкусный запах, к счастью, так плотно засевшим в носу, что даже чувствую его на языке, что лишь больше разжигает аппетит.

Этот почти-поцелуй оказался настоящим испытанием и кайфом одновременно. Находиться так близко, но быть вынужденным соблюдать дистанцию — по меньшей мере, трудно, но всё равно чрезвычайно приятно.

— Катюша, — мягко провожу ладонью от локтя, за который я её остановил, так как она прижимает к себе книгу, вверх по руке до плеча, наслаждаясь нежностью её кожи. Она при этом не сводит взгляд с моих губ, заставляя меня улыбаться. — Я не знаю, что тебя сейчас тревожит, но если это из-за меня, то позволь мне, помочь всё исправить. К тому же, я прекрасно владею языком и могу позаниматься с тобой.

— Ты сейчас про какой язык говоришь? — спрашивает она, чуть заметно краснея и еле сдерживая свой чудесный смех.

— Катюша, — медленно протягиваю имя, смакуя каждый слог, смотря при этом на неё с шутливым укором. — Я от тебя такого не ожидал. Ты за кого меня принимаешь?! Конечно же, как истинный джентльмен, я говорю тебе про обучение французским поцелуям по своей экспресс-методике.

Тут мы оба смеёмся, несколько разряжая обстановку. Хотя я и не шучу сейчас, по большому счёту. Больше для отвода глаз.

— Но если серьёзно, то английский я очень даже неплохо знаю, так как у меня мать — учительница английского, — тут специально делается многозначительная пауза. — А как полагается каждому ребёнку учителя-предметника, я вообще никогда с ней не занимался, английского не знал абсолютно, и мне в итоге нанимали отличных репетиторов. Так что I’ll be happy to help you! («Буду рад тебе помочь» — прим. автора).

— Вау! Звучит убедительно! — Катины глаза загораются от восторга. Мне лестно заслужить её подобный взгляд.

Мы идём вместе по дороге в сторону пляжа. Наши плечи часто соприкасаются. К сожалению, её руки всё ещё заняты книгой.

— Тогда я сейчас сбегаю к своим, отмажусь, а потом мы идём заниматься английским… или французским, если захочешь, — не могу удержаться, чтобы не добавить, за что небольно получаю локтём в бок от Кати и её улыбку. Оно того стоило. — А потом мы пойдём есть мороженое, которым я тебя, к своему стыду, так и не угостил.

— Звучит прекрасно, — отвечает она, ослепляя меня своей белоснежной улыбкой.

Мне всегда казалось, что такое возможно только у голливудских звёзд, чтобы зубы были настолько идеально ровными и белыми.

— Ты носила брекеты? — догадываюсь.

— Да, сняли на прошлой неделе. Всё не могу нарадоваться легкости и гладкости, — весело говорит она, проводя для демонстрации языком по верхним зубам, как в рекламе зубной пасты.

А меня на мгновение выключает из разговора мелькнувшая мысль, что я мечтаю также провести своим языком по её зубам. Блин, звучит странно даже для внутреннего диалога, но что поделаешь.

— А я хотел тоже когда-то брекеты, но потом перехотел, хотя результат просто потрясающий, — говорю, не сводя взгляда с её рта.

— Понимаю. Два года я носила их, жалея каждый день, кроме дня, когда мне их сняли, а потом уже радуясь каждый последующий день. Но у тебя очень красивые зубы, тебе не нужны никакие брекеты, — договаривает Катя, немного смутившись.

Здорово, что она делает подобные заметки о моей внешности. Смею надеяться, что я тоже ей нравлюсь.

Подойдя к развилке дорог, одна из которых выходит на пляж, а пересекающая её аллея ведёт вглубь парка, мы останавливаемся. Я безумно рад, что мы прощаемся лишь на пять минут, но даже при этом, всё равно хочется отсрочить этот момент.

— Тогда я пошёл на пляж, но совсем скоро к тебе присоединюсь, — говорю, и моё сердце наполняется особой, непривычной теплотой. — Где мы встретимся?

— Хмм… Я планировала получить свою дозу витамина Д, поэтому, раз на пляж нам нельзя, — раздумывая, она прикладывает указательный пальчик к своим сладким губкам, — то давай пойдём на поле, где мы были вчера, может?

— Куда угодно! — рассеянно отвечаю, не имея возможности отвести взгляд. — Тогда я мигом на пляж и к тебе на поле. Пять минут! — легко касаюсь её плеча, как если бы мне надо было убедиться, что она не мираж, а потом пускаюсь бегом в сторону берега.

Оглянувшись, я встречаюсь глазами с Катюшей, которая смотрит мне вслед и загадочно улыбается.
Лишь бы не ушла! Это будет больнее всего.

На пляже я быстро нахожу отца, отдыхающего на лежаке. Мать с Федькой стоят у воды, в метрах двадцати от нас. Сегодня мне фартит, раз я могу решить все вопросы с отцом.

— Пап, хотел сказать, что меня сейчас ждёт Катя, и поэтому вынужден завершить нашу чудесную прогулку, — выпаливаю, не имея возможности не выглядеть счастливым по обоим озвученным пунктам.

— Я тебя прекрасно понимаю, Мить, — подмигивает мне отец. — Но с матерью тебе всё же придётся вечером поговорить. У неё свои пунктики, которые необходимо учитывать для собственного благополучия.

Вздыхаю. Он прав, к сожалению. Было бы супер, если бы всё закончилось спокойно.

— А во сколько вы собираетесь на ужин?

— Около шести, наверное. А ты? — отец меня прекрасно понимает.

— Тогда я пойду ближе к концу. Оттяну неотвратимое до последнего, — заканчиваю, снова повеселев. В ближайшие несколько часов я могу об этом не думать.

— Давай. Приятного вечера!

— Спасибо, пап, — бросаю фразу через плечо, спеша удалиться без того, чтобы встретиться со вторым родителем, от которого уйти легко невозможно.
Но тут мне в спину раздаётся приказ:

— Дмитрий! Стой!

Наверное, слишком наивно с моей стороны надеяться, что кричат кому-то другому. Приходится обернуться. Да, моя мама спешит в мою сторону своим натренированным строгим шагом, от которого, наверное, должны падать в обморок, заслышав цоканье её каблуков по паркету, даже самые отъявленные школьные хулиганы.

— Мам, с папой мы уже договорились, я побежал, хорошо? — «Отличная попытка, молодец!» — мысленно хвалю себя, поражаясь своей надежде, которая, как всегда, умирает последней.

— Нет, не хорошо!
«Покойся с миром, надежда!» — проносится в голове.

За мамой, еле поспевая, бежит Федька и что-то ей оживленно рассказывает, а та лишь смотрит на меня прищуренными от ярости глазами, и что-то невпопад отвечает ему. Мне жаль Федьку. Да и себя, чего уж там.

— Дима, — начинает она, подойдя совсем близко.

Будь я меньших размеров, то сказал бы «на расстояние удара», но она меня никогда не била и вряд ли сейчас начнёт, когда у меня рост почти под два метра.

— Какого хрена ты тут устраиваешь на улицах?! Совсем стыд потеряли?!

— Мам, расслабься. Мы ничем таким постыдным не занимались, — «Если бы» — мечтаю про себя. — Катя отличная девушка, и она мне нравится, смирись с этим. Мне не пять лет, я уже взрослый, почти совершеннолетний человек, — добавляю немного серьёзнее, чем предполагалось, и её лицо слегка искажается от моего тона, как от чего-то гадкого.

— Я просила сегодня один семейный день, когда мы можем вместе провести время, неужели это так сложно?! — говорит она неприятным голосом на повышенных тонах.

— Сложно. Очень сложно. Мы уже сегодня провели достаточно времени вместе, теперь я хочу провести время в приятной компании с красивой девушкой. Так что извини, сейчас я ухожу заниматься своими делами, — договариваю, сдерживаясь, чтобы не высказать что-нибудь матери в лицо из того, что накопилось.

— Не забудь предохраняться, когда будешь заниматься своими делами, — бросает она мне, отворачиваясь от меня.

— Всегда, не переживай, — отвечаю, не думая, и стремительно ухожу прочь, кипя от негодования.

Чтобы успокоится перед встречей с Катей, решаю немного пройтись по аллее, что ведёт к полю с теннисными столами, где мы договорились встретиться. Но сделав небольшой крюк и подойдя чуть ближе к месту нашего рандеву, я замечаю сквозь зелень кустов Катю, которая лежит на пледе, расстеленном на траве, и уже читает свою книгу. Не могу сказать, что меня этот вид сильно успокаивает, но точно приятно меняет вектор моего возбуждения. Меня охватывает радость от предвкушения нашей скорой встречи. Не хочу терять ни минуты.

Чтобы не пробираться сквозь плотные заросли кустарника, приходится немного пройти вперед в поисках тропинки, зато я натыкаюсь на неподстриженный участок луга, весь усыпанный ромашками. Выбрав самую красивую и большую, срываю её.

Приближаясь к Кате, не перестаю любоваться ею. Она лежит на животе, подняв свои босые ноги, согнутые в коленях. Сегодня на ней другой лёгкий сарафан, белый с серым рисунком, но таким мелким и частым, что весь сарафан сам, кажется светло-серого цвета. На фоне зелёного пледа и травяного ковра вокруг, она выглядит как изящная фарфоровая статуэтка.
Катя снова собрала свои шикарные волосы в пучок, но сзади на шее остаётся нетронутым живописный длинный локон, который лежит на спине, приковывая внимание к себе и мягким её плечам, пролегая как река между ними.

Подойдя к ней со стороны ног, я веду черенком ромашки ей по розовой пятке, заставляя тем самым заметить меня. Слегка повернув голову, красавица приветливо мне улыбается, щурясь от солнца.

— Ну, как прошло?

Сажусь перед ней на траву.

— Прекрасно! Твой план сработал, и я свободен, благодаря тебе. Спасибо, Катюша! — нежно говорю и протягиваю цветок.

Думаю, что не стоит посвящать её в то, что с моей матерью спокойно ничего не получается. Это издержки нашей «счастливой и благополучной» семьи.

— Спасибо, — мягко отвечает Катя, прислоняя ромашку к своему носику, чтобы понюхать. — Это первый цветок, который мне подарили не в честь восьмого марта.

— Точно не последний, — обещаю. — Должен тебе сказать, что нам с тобою поверили на 100%. Я даже не ожидал такого головокружительного успеха.

— Это одновременно и хорошо, и плохо, наверное, — задумчиво произносит она.

— Почему же?

— С одной стороны этот успех является признанием публики моего, — улыбнувшись, она благосклонно махает и в мою сторону рукой, в ответ на мой удивленный взгляд, — ладно, твоего тоже актёрского дарования, так как я подумывала пару-тройку месяцев назад пойти в театральное после школы и проводила исследование всех сфер этой профессии на примере моей хорошей знакомой, которая работает в театре.

— Ты много кого целовала? — я искренне изумляюсь.

Ещё больше тому, что я сейчас испытываю невиданный прилив ревности неизвестно к кому.

— Я никого не целовала, — отвечает Катя, явно смутившись, выдав тем самым больше, чем было сказано словами.

— Извини, — поспешно бормочу, почувствовав себя дураком. Но счастливым дураком. Про плохое мы уже не говорим. И совершенно не хочется.

— Садись рядом, — похлопывает она по пледу по левую руку от неё, — и давай заниматься. Как у тебя с сослагательным наклонением?

— If I didn’t know that, I wouldn’t offer to teach you. (Если бы я не знал этого, то не предложил бы обучать тебя — прим. автора).

— Замечательно! Тогда располагайся, и начнём.

Следующие два часа мы действительно занимаемся только английским. Ну, почти. Мы отдыхаем от него за разговорами про всё, что в голову приходит. Кто бы мог подумать, что это так увлекательно, когда ты ботанишь с тем, кто тебе нравится. У Кати хороший уровень владения иностранным языком, и она быстро схватывает то, что ещё не знает. Если бы мы с ней учились в одной школе, мы могли бы напару быть лучшими в классе. Так-то у меня по английскому всё равно тройки и четвёрки, ввиду того, что наша «англичанка» ставит чаще оценки за поведение, а не за знания. С Катей было бы всё совсем иначе. Я мог бы быть самим собой.

Я лежу на спине, заложив руки за голову. Катя сидит рядом, опершись на свои прямые руки за спиной.

— Ты не сильно устал? — заботливо спрашивает она.

— Вообще не устал, я бы так мог весь день провести.

— Ты мне очень помог. Большое спасибо, Мить. Почему ты так улыбаешься?

— Ты меня Митей назвала, — я очень доволен, чувствуется как маленькая победа.

— А вот и не называла, ты ничего не докажешь, — выпаливает она, забавно поморщившись. Катя ложится рядом на бок, подставив руку под голову.

— А ты упрямая, — весело подвожу итог, — «но я упрямее», — добавляю про себя. — Расскажи мне, лучше, зачем тебе сейчас так налегать на английский, если ты не в языковой школе учишься? Можно было бы в учебное время заниматься, точно не летом, — спрашиваю, тоже поворачиваясь на бок, чтобы смотреть на неё.

Между нами почти метр пространства, насколько возможно дальше разместиться на одном пледе стандартного размера вдвоём, но ощущение, если с ней совсем близко. Как назло снова вспоминается её аромат, всё несколько усложняя. К тому же со своим живым воображением, я легко могу воспроизвести в памяти очертания её тела под тонкой материей одежды. Я буквально ощущаю это кончиками пальцев.

— Долгая история. Если вкратце, то у меня учительница по английскому просто мегера, которая невзлюбила меня, по-моему, с первой встречи. Я со старшим поколением обычно очень хорошо общаюсь, кроме этой женщины. Мы с ней в постоянном конфликте, хотя я и не инициатор, но терпеть её замечания у меня тоже не всегда получается. Не помню точно как всё началось, но вот результат в том, что она постоянно цепляется ко мне по всем темам, по всем заданиям. Я на английский трачу больше времени, чем на что бы то ни было другое.

Катя переворачивается на живот и теперь ещё ближе ко мне, что несколько мешает внимательному выслушиванию её рассказа. Чтобы усилить эффект, она как назло стягивает резинку с волос, и они падают ей на спину и на руки водопадом роскошных локонов. Я уже едва слышу остальное. Держать руки при себе становится всё сложнее, поэтому не могу остановить себя, когда меня одолевает невыносимое желание дотронуться до её волос. Заправляю ей за ушко прядку, которая мешает видеть её прекрасное лицо. После этого жеста Катя договаривает очень тихо, почти шёпотом, глядя мне в глаза:

— Так ещё хуже то, что она завуч, поэтому на неё нельзя просто так забить.

— Я уверен, что всё будет хорошо. У тебя великолепный уровень знаний для школы.

— Спасибо, — смущенно отвечает, переводя взгляд на свои руки.

— Пойдём, я тебя мороженым теперь угощу.

Я встаю на ноги. Лежать в такой близости дальше невыносимо, не имея возможности быть ближе. Как почти-поцелуй, версия 2.0, расширенная и дополненная, блин, так как теперь я точно знаю, чего хочу. Лучше уж идти, так проще.
Катя садится, и я протягиваю ей обе руки, чтобы помочь подняться. Она уверенно вкладывает свои руки в мои, я тяну её к себе и она оказывается совсем рядом. Практически в моих объятиях. Блиииин, что ж всё не становится-то проще.

— Ой, извини, — щебечет она, краснея и делая шаг назад.

Мы складываем вещи и неспеша идём в кафе за мороженым.
Когда мы уже почти у входа, из кафе выходят моя мать и Федя.

— Привет, — я так счастлив, что даже матери улыбаюсь.

Но тут я замечаю, что она очень странно смотрит на Катю, в глазах которой читается нескрываемый ужас. Она переводит взгляд с меня на мою мать и обратно, становясь всё бледнее.

— Здравствуйте, Елена Александровна, — еле слышно проговаривает она.

— Здравствуйте, Екатерина, — надменно отвечает мать, сощурив глаза.

Потом презрительно фыркнув она быстро уходит прочь, таща за собой Федьку. Катя теперь просто белая от потрясения. Я подхожу к ней поближе и беру за руку. Пальцы ледяные. Беру и вторую руку, чтобы согреть их в своих ладонях.

— Катя, с тобою всё в порядке? — спрашиваю прилично потрясенный тем, что мир настолько тесен.

— Нет. Мне, видимо, из-за тебя придётся снова менять школу, — она смотрит на меня в замешательстве. — Это моя учительница по английскому и завуч, про которую я тебе рассказывала. И она твоя мать?

— Блин. Похоже на то…

Теперь я вспоминаю, что она упоминала, что её училка-стерва была ещё и завучем. В принципе, мне следовало бы тогда уточнить в какую школу она ходит. Слишком подозрительно для простого совпадения.

— Ну вот… Если твоим отцом окажется тот мужик, которому я случайно сообщила результат игры Зенита со Спартаком, когда он бежал домой посмотреть запись матча, я вообще уже не удивлюсь… А братом окажется тот мальчик, которому я сделала замечание, на то, что он песком бросался в прохожих…

Не могу сдержать смех. Она выглядит так мило в своей несуразности, что хочется её обнять.

— Что тут смешного? Я могу поспорить, что у тебя и собака есть, — говорит эта милая девчонка, пытаясь выглядеть серьёзной.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что у меня аллергия на собачью шерсть, само собой.
Я смеюсь, держа её руки в своих, не понимая причин Катиного беспокойства. Даже забавно, что так сложилось. Это же моя мать. Что может пойти не так? Хотя до меня начинает доходить, что именно с моей матерью всё как раз и может пойти не так. Катя смотрит в сторону, погружённая в свои думы. Я знаю, что может помочь. Аккуратно приподнимаю её лицо, мягко подложив палец ей под подбородок, чтобы заглянуть в её выразительные зелёные глаза, которые сейчас блестят словно изумруды. Перевожу взгляд на её губы, которые она от волнения кусает, нереально отвлекая меня этим. Еле нахожу в себе силу волю, чтобы не предпринять ненужных сейчас действий, но смотреть в её глаза не менее приятно, к тому же, это немного отрезвляет.

— Катюша, всё будет хорошо! Ты мне веришь?

Она, на мгновение задумывается, а потом почти незаметно кивает.

— Вот и замечательно. Это главное! — улыбаюсь, стараясь её подбодрить. Провожу подушечками пальцев от подбородка до её левого ушка, почти как котёнку, и обратно, и поспешно убираю руку, боясь перейти черту. — Кстати, мой отец не смотрит футбол, и у меня нет собаки, если тебе от этого будет легче. А теперь позволим холодному мороженому привести нас в чувства, — говорю, в первую очередь имея в виду себя.

Глава 10

Митя

С мороженым всё всегда становится чуточку прекраснее. Выбрав себе по любимому лакомству из небольшого, но достаточного ассортимента кафе, мы, не сговариваясь, медленно бредём по грунтовой дорожке вглубь территории пансионата, наверное, оба мечтая о том, чтобы больше сегодня не наткнуться на мою мать. Солнце уже заходит за деревьями, но ещё достаточно светло и тепло. Вечернее пение птиц создаёт уютный фон для неспешных разговоров.

— А ты знаешь, — говорит Катя, рассматривая сахарную трубочку в своей руке, — есть даже какой-то тест, который определяет тип человека по тому виду мороженого, который он предпочитает, представляешь?

— Интересно. То есть они классифицируют людей по выбору десерта? — недоверчиво переспрашиваю. — И что бы ты сказала о моём выборе? — усмехаюсь, откусывая от своего эскимо на палочке.

— Хмм… — Катя задумывается, слизывая каплю мороженого с вафельного рожка. — Ну, я могу предположить, что ты человек со стержнем внутри… и любишь, чтобы у тебя было всё в шоколаде, — заканчивает она, засмеявшись.

— Неплохо!

— Теперь твоя очередь. — Дай-ка мне подумать, — медленно проговариваю, наблюдая за ней, как она ест. — Ладно. Это просто. У тебя аппетитная форма и ты очень сладенькая, — резюмирую, улыбаясь своей находчивости.

Катя прыскает от смеха.

— Это ты так мне говоришь, вряд ли бы этот результат подошёл бы тому грузному мужчине, что был за нами в очереди, если бы оказалось, что он взял тоже сахарную трубочку.

— Конечно, нет. Зачем мне ему что-то говорить, когда он мне совсем не нравится? — отвечаю, демонстрируя крайнюю степень удивления от её недогадливости.

— А я нравлюсь? — удивлённо спрашивает она, хлопая ресницами и глядя на меня своими хитрыми глазами со смешинками.

На этот вопрос так просто сходу не ответишь. Поэтому я останавливаюсь и делаю шаг, чтобы оказаться прямо перед ней. У неё за ухом моя ромашка, которую я ей подарил, что придаёт её милому облику вид сказочной лесной феи.

— Да, — серьёзно отвечаю, не сводя с неё глаз, а потом в шутку решаю шмякнуть ей по носу своим эскимо за глупые вопросы.

Но с её реакцией было бы проще попасть комару по носу, чем ей. Она резко отводит голову в сторону, за что получает мороженым по подбородку. Я разражаюсь хохотом.

— Эй, это не смешно. У меня нет салфетки, поэтому вытирай теперь сам, будь добр, — деловито ставит она перед фактом, подставляя мне своё лицо.

Наивная девчонка.

Мне сразу становится не до смеха. Я слегка приподнимаю её голову за подбородок, склоняюсь к её лицу и нежно губами, целуя, снимаю след от мороженого, а потом прохожусь ещё немного в сторону уха, почти по тому же маршруту, что я не так давно проводил пальцами. Губами намного приятней.

Из приоткрытого рта Кати мягко вырывается отрывистый выдох и она, слегка покачнувшись, делает шаг назад. Пытаясь посмотреть на меня своим расфокусированным взглядом, желая придать ему строгость, она лишь тихо говорит:

— Это было слишком. Слишком вкусно? Да. Слишком заманчиво? Тоже да. Слишком соблазнительно, чтобы не попробовать? Несомненно.

— Извини, но у меня тоже не было салфетки, — изворотливо отвечаю, облизывая губы, на которых по прежнему её сладкий сливочный вкус.

Никогда до этого настолько сильно не любил мороженое.
Продолжая нашу неспешную прогулку, мы молчим, каждый пребывая в своих мыслях. Я в приятных, и мне остаётся лишь надеяться, что она тоже.

— А как ты обычно лето проводишь? — спрашивает Катя.

— В последние несколько лет я работаю два месяца, потом около месяца отдыхаю. Мы с семьёй на две недели куда-нибудь выезжаем, чаще за границу. В этом году, по счастливой случайности, — смотрю на Катю с нежностью, — у нас не получилось из-за виз, поэтому мы приехали сюда.

— А кем ты работал?

— Много кем, но чаще всего у отца на фирме курьером, в этом году он меня посадил в офис на компьютерную поддержку, чтобы я смотрел за работой всех отделов. Компьютеры мне интересны, а вот работа в юридической фирме — вообще нет, — невесело усмехаюсь. По мне так, лучше курьером работать на свежем воздухе, чем прозябать на нелюбимой работе всю жизнь.

— А где вы были в прошлом году?

— Эй, теперь моя очередь задавать вопросы, — в моём тоне звучит шуточный укор.

— Давай, если хочешь, но ответы будут скучными, — пожимает она плечами.

— Очень сомневаюсь. Расскажи как ты обычно лето проводишь?

— Работаю, читаю, сижу дома, гуляю, учусь всему понемногу. Скукота. Лучше расскажи где за границей вы были?

Катя явно старается перевести тему.

— А с кем ты гуляешь? — спрашиваю осторожно.

— С бабушкой и дедушкой, — отвечает она, закатывая глаза.

— Почему ты не любишь говорить про себя? Как мне узнать тебя лучше, если у тебя нет социальных сетей, а ты сама мало про себя говоришь? — выдаю с некоторой обидой в голосе.

Я очень хочу узнать про неё больше. Нет, даже не так — я всё хочу знать: что, где, когда, зачем, почему, как часто, как долго и прочее и прочее.

— Извини, Дим, — мягко произносит она, коснувшись моей руки, — но меня жизнь больно научила не слишком верить другим людям, и мне теперь тяжело от этого избавиться. Я постепенно, наверное, смогу больше тебе рассказать. Но я не могу разогнаться от нуля до сотни за три секунды, мне нужно время, — заканчивает она, подмигивая мне.

Я беру её руку в свою ладонь и ободряюще слегка сжимаю.

— Хорошо, Катюш, я понимаю, извини. Всё в порядке.

Мне ужасно любопытно узнать, что же у неё произошло. Почему она так мало говорит о своём прошлом, школе, родителях? Но мне ни в коем случае не хочется давить на неё. Я надеюсь, что она начнёт мне со временем доверять, и сама всё расскажет. То, что посчитает нужным. А я умею ждать.

Как же клёво идти за руку с девушкой, которая тебе нравится, но через некоторое время Катя вытягивает свою руку из моей, якобы поправить волосы, но потом засовывает руки в карманы своего сарафана, которых я даже до этого не заметил. Такая мелочь, а чувствительно. Почему?

Так мы и гуляем по парковой зоне пансионата за неторопливыми разговорами почти два часа. Делая остановки в красивых местах, чтобы полюбоваться цветами ли, деревьями ли, или просто послушать птиц. Я рассказываю про зарубежные страны, где мы были с семьёй: про Италию, Испанию, Германию и Австрию (в эти две страны мы ездили в один отпуск), про Финляндию и Швецию.
Катя не была в этих географических местах, поэтому ей очень интересно узнать про них, как можно подробнее. А мне просто нравится с ней говорить, если даже за руки нельзя держаться. Катя рассказывает мне про уголки мира, в которых она хотела побывать из-за любимых книг, а я с удовольствием её слушаю.

— Ну, что ж, сейчас уже начало восьмого и нам пора бы успеть на ужин, если ты желаешь, — сообщаю, взглянув на свои часы.

Она притягивает мою руку к себе и слегка прислоняется, чтобы получше разглядеть время на часах. Её длинные распущенные волосы ветром тянет в мою сторону, и я свободной рукой приглаживаю их. Они такие мягкие, но при этом густые, безумно хочется запустить в них руки, наслаждаясь их нежностью. А как они обалденно вкусно пахнут — чем-то свежим и сладким, вроде арбуза или дыни.

Подняв на меня взгляд, всё ещё стоя так близко, Катюша смотрит мне в глаза, потом на губы, потом её щёки краснеют от румянца, и она возвращается на своё место, на расстояние вытянутой руки. Я не могу не улыбаться от такой реакции.
«Эх, красавица, что же ты нас так мучаешь обоих?» — думается.

— Да, конечно, пойдём, — неуверенным голосом произносит она, но затем выпрямяет ещё больше свою и без того прямую спину, расправляя плечи, глубоко вдыхает грудью, на которую я тоже посмотрел, конечно же.

На прекрасном лице снова появляется хитрая и ослепительная улыбка. Когда мы приходим в столовую, моей семьи там, к счастью, уже нет. Я не сомневался, что батя проконтролирует, что они, не замешкавшись, придут в шесть, как мы и договаривались, чтобы нам разминуться. Людей внутри, в принципе, мало, поэтому Катя с лёгкостью замечает за дальним столиком своих бабушку и дедушку. Они сидят на фоне картины с изображением моря (не иначе как репродукция Айвазовского, так как других маринистов я не знаю, а на его выставку картин я как раз ходил в Военно-Морской музей). Она машет своим родным. Посмотрев на меня с шуточным вызовом, Катя спрашивает:

— Рискнешь познакомиться с моим дедушкой?

Окидываю взглядом фигуру крепкого мужчины среднего роста, с когда-то темными, но теперь прилично поседевшими волосами, в очках, поверх которых он строго смотрит прямо на нас.

— Конечно. С радостью!

Нервно сглатываю, стараясь выглядеть спокойно, и иду за Катей к столику.

Уже на подходе приятно заметить с какой радостью её бабушка встречает нас обоих. Дедушка всё так же не выражает ни тени приветствия. Чувствую себя немного менее уверенно по мере приближения к этому суровому деду.

— Катенька, Дима, как здорово, что вы тут! — произносит Катина бабушка с таким воодушевлением, если бы мы только что вернулись из долгого путешествия.

Очень милая дама, мне реально приятно, что меня хоть где-то так тепло встречают.

— Здравствуйте, Анна Петровна, — вежливо здороваюсь.

— Дедушка, познакомься, пожалуйста. Это Дима. Дима, это мой дедушка — Сергей Константинович, — представляет нас Катя.

— Митя. Называйте меня, пожалуйста, Митей, — говорю, протягивая руку.

— Почему это Митя? — удивляется Катюша. — Ты же говорил, что ты Митя только для близких друзей.

— А, может, я чувствую, что мы станем с твоими бабушкой и дедушкой близкими друзьями, — самоуверенно улыбаюсь им, — а там, может, и ты соизволишь, рано или поздно, называть меня так же.

Сергей Константинович, привстав со стула, пожимает мою руку. Однозначно, это рукопожатие решительного и честного человека.

— Приятно познакомиться, Митя! Но если она что-то вбила себе в голову, это не так просто оттуда выкорчевать, — усмехается он, усаживаясь на своё место. — Помнишь, Аня, Лешку, медбрата? — обращается он к супруге, а потом снова ко мне. — Пришел к нам в клинику в прошлом году новый сотрудник после медучилища. Двадцать два года. Катька его всё Алексеем и на «вы» называла. Он ей говорит: «Давай на ты, можешь называть меня Лёша, у нас не такая большая разница в возрасте», а Катя ему: «Нет, что вы, Алексей. Не смею». Тогда он начал её называть на «вы» и полным именем, чтобы убедить, что это не всегда приятно.

— И что дальше? — спрашиваю, когда Сергей Константинович отвлёкся на еду.

— Да ничего. Так и называют больше года друг друга по имени-отчеству. Гиблое дело. Может, у тебя ничего и не получится. Просто информирую, — он снова усмехается.

— А вот я и не такая упрямая, дедушка! Зачем ты Мите про меня гадости всякие рассказываешь? — обиженным голосом говорит Катя, и мы все удивлённо смотрим на неё. — Да, Митя, тебе сейчас понарассказывают тут всякого, может, стоит сразу же пересесть? — она с укором смотрит на деда, щуря глаза. — Я пошла за едой.

Не дожидаясь ответа, она встаёт из-за стола.

— Спасибо, — проговариваю одними губами её дедушке, на что он машет рукой, держащей на вилке котлету, и добродушно ухмыльнулся. Мне её дедушка теперь очень нравится.

— Почему ты так довольно улыбаешься? — спрашивает Катя, когда мы с ней рядышком проходим у буфета, бросая еду, не сильно обращая на неё внимание, к себе на тарелки.

— Ничего, у тебя просто прикольные родственники. Жду не дождусь новых историй, — отвечаю, расплываясь в улыбке от предвкушения. — Вот тебе мои достоверные соцсети. Пожалуйста. Но иногда незнание бывает лучше, — она глядит на меня из-под своих длинных тёмных ресниц. — Не говори потом, что я тебя не предупреждала, — заканчивает она, проходя мимо, касаясь меня боком.
Когда мы занимаем места за столом, я вкратце рассказываю про себя, отвечая на их вопросы, про своих родителей (папа — юрист, мама — учитель, без упоминания, где она работает), свои планы на учебный год. А вот следующие полчаса все разговоры сводятся к рассказыванию смешных историях, которые происходили за время их отдыха в этом пансионате, в которых главным действующим лицом всегда была, несомненно, Катенька.

— А в прошлом году она устроила здесь клуб любителей чтения для тех кому за семьдесят, наверное, не меньше, — продолжал Сергей Константинович. — Она притащила сюда сборник рассказов Тургенева и читала вслух во дворе, сначала одной старушке, потом её аудитория увеличилась до десяти-двенадцати стариков. Некоторых привозили родственники, я уж было подумал, что надо бы спросить у них, хотят ли они там быть, вдруг их там поневоле держут, — посмеивается он. — Прихожу, смотрю — они там слёзы все утирают. Думаю, нет, надо спасать пенсионеров, дело неладное. А они Му-му читали! — тут он хохочет уже вслух, не сдерживая веселье. — Му-му! Старикам!

— Да ладно, дед, отличный выбор произведения, — говорит Катя, подложив руку под подбородок, уже закончив свой ужин, — мы до этого много других рассказов уже прочитали.

— Я думала, что в этом году будет то же самое, когда она притащила с собой книги, одна другой толще, — добавляет Анна Петровна, погладив свою внучку по плечу. — К счастью, пока обошлось, — нервный смешок в конце говорит о многом.

— Ещё не вечер, бабуля, — «успокаивает» её Катя. — Кстати, уже ведь вечер. Какие планы?

— Сегодня кино показывать будут в восемь часов, твой фильм про звёзды, который ты так любишь, — отвечает ей бабушка. — Она так его любила, что в своё время просила меня косы укладывать как той принцессе, — сообщает она мне посмеиваясь.

— Бабушка! — смущается Катюша.
Я просто в восторге. Это намного лучше любых соцсетей. Столько интересных фактов узнать можно только из уст любящих родственников.

— Вы говорите про Звёздные Войны? — уточняю у Анны Петровны. — Ты любишь Звёздные войны? — изумленно спрашиваю у Кати, так как не могу поверить своим ушам. Мне кажется, что я уже почти готов жениться. Это один из моих любимых сериалов. То есть фильмов. Короче, многосерийных фильмов.

— Да, точно! Звёздные войны, — отвечает Анна Петровна.

— Пойдём вместе смотреть? — спрашивает меня Катя с горящими глазами, отвечая своим видом на вопрос, любит ли она этот фильм.

— Ещё бы! У нас целых семь минут до начала, — я сверяюсь с часами.

— Тогда я нам сейчас вкусняшек наберу, по дороге съедим, чтобы времени сейчас не терять, — говорит она, вскакивая из-за стола.

У меня приятно что-то теплится в сердце в ожидании киносеанса с Катей, причем за просмотром Звёздных Войн. Не знаю, существует ли что-либо романтичнее.

— Спасибо Вам за прекрасный ужин, Анна Петровна, Сергей Константинович, — прощаюсь. — Очень рад нашему знакомству.

— Взаимно, Митя, — отвечает Сергей Константинович, пожимая мне руку. — Но не верь внешности. Катя не так проста. Она — машина для убийств, — усмехается он.

— Серёжа, — хлопает его по руке Анна Петровна, — прекрати пугать мальчика.

— Я не пугаю, а сигнализирую. У неё какой-то тёмный пояс по тхэквондо. Она может любому надрать задницу, это надо знать, — оправдывается он перед супругой, которая недовольно качает головой.

— Мне послышалось или вы сейчас говорили про задницу? — шутливо любопытствует Катя, подходя как мне со спины.

— Не в том смысле, в каком хотелось бы, — немного оторопев, проговариваю, оборачиваясь к ней.

Она переводит взгляд с меня на дедушку, потом на бабушку, потом снова на меня.

— О, нет. Что они тебе рассказали, пока меня не было полминуты? — испуганно спрашивает Катя.

— Только хорошее! — весело отвечаю, беря её за свободную руку. — Спасибо, Сергей Константинович, буду иметь в виду! Анна Петровна. До свидания! — распрощавшись с её родными, мы с Катюшей идём смотреть кино.

Глава 11

Катя

Учитывая то, что кинозал находится в этом же корпусе и на том же этаже, что и столовая, нам не надо тратить много времени на дорогу, поэтому мы не спеша прогуливаемся по коридору.

— Держи, — протягиваю Мите маленькие вафельки и печенья, лежащие в салфетке на моей ладони, высвобождая свою руку из его, чтобы угоститься самой.

Я очень рада, что дед пошёл на хитрость, «вынудив» меня называть Диму Митей. Мне так всё же больше нравится. Звучит нежно-сладко и ощущается как миндальная вкусняшка, что тает сейчас у меня на языке. С моим упрямством, с которым я давно пытаюсь бороться, замещая его настойчивостью, я, действительно, могла бы б называть его Димой до конца наших дней… или до конца нашего отпуска, правильнее сказать. «Упрямство — удел слабых», — вспоминаются слова тренера, и как-то некомфортно признаваться самой себе в своих слабостях. Но положив в рот ещё одну печеньку, на сердце становится спокойней.

— Так значит, ты занимаешься ещё и тхэквондо и потенциально опасна, как я слышал, — Митя усмехается, смотря сверху вниз, показывая всем видом, что он не верит.

Понятно. Вот, что, очевидно, рассказал ему дедушка. Это объясняет забавное выражение лица Мити в столовой, когда я подошла.

— Так точно. Моё второе имя — «Смертельная опасность», — смеюсь, стараясь с шуткой выйти из неловкой ситуации. — Дедушка даже предлагает рассмотреть вариант работы в качестве телохранителя, типа эскорта, но в хорошем смысле этого слова — сопровождение. Надеюсь, что в шутку… хотя не могу быть в этом уверена, — задумчиво заканчиваю.

К сожалению, не всегда можно понять — шутит ли дед или говорит всерьёз.

— Ну, ничего себе! Ты ещё и боевыми искусствами занимаешься?! Это потрясающе! — в его глазах читается восхищение.

Очень необычное чувство, когда ловишь на себе подобный взгляд. Мне становится отчего-то легко и весело.

— Мой дедушка просто наделён богатым воображением. Сходил один раз ко мне на показательные выступления весной, так до сих пор под впечатлением, — улыбаюсь, вспомнив, что дед радовался как ребёнок. — Увидел какие мы там удары выполняем, и как доски разбивали ударами ног и рук, так теперь всё норовит меня на слабо взять, домашние разделочные доски переломать, — сказав это, я явно перегнула палку, поэтому ничего не остаётся, как снова посмеяться, пытаясь придать разговору непринуждённость.
Я ведь только что призналась Мите, что могу разбивать доски голыми руками и ногами? Отлично. Теперь я могу рассказать, что однажды случайно вырубила на спарринге одноклубника его роста, чтобы точно произвести приятное впечатление милой нежной девушки-одуванчика.

— Ты не перестаёшь приятно удивлять! — Митя останавливается посреди коридора и смотрит на меня так, если бы я призналась, что являюсь послом доброй воли.

— Что ты имеешь против разделочных досок? — я всё ещё силюсь отшутиться, но тщетно.

Мне становится слишком тепло от подобного взгляда, и я тяну его за руку в кинозал, который уже в двух метрах от нас.
Открыв передо мной дверь и пропуская вперед, он по-прежнему смотрит на меня с восхищением. Что необычно и оттого кажется странным. «Видимо, мне придётся ему что-нибудь показать из моих умений, чтобы он точно поверил и не сомневался. Правда, есть шанс, что он может испугаться…» — мелькает мысль, но гоню всё нехорошее прочь. Митя не из пугливых. Хочется в это верить.

Зайдя в зал, мы находим его полупустым. «Звёздные войны» всё же не самый популярный фильм у людей сильно старшего поколения, несмотря на то, что он 1977 года выпуска. То, что будут показывать именно первый фильм, я не сомневалась, так как его уже однажды показывали пять лет назад. Мы тогда его с папой тут вместе смотрели, когда они с мамой приезжали к нам в гости. Я его впервые увидела в тот день, и он сразу стал одной из моих любимых кинокартин, так как он был любимым фильмом детства у папы, и он тогда много интересного рассказывал про «Звёздные войны» в целом. Я тяжело сглатываю подкатывающий к горлу комок.

— Выбирай, куда сядем, — беззаботно говорю немного тише, чем обычно, чтобы не отвлекать зрителей, хотя сеанс ещё не начался.

— Я выбираю места для поцелуев, — широко улыбается Митя.

— Очень оригинально. Давай сюда, — прохожу вперёд, держа его за руку, к ряду, где мы могли сесть и никому не помешать. Свет начинает гаснуть.

Усевшись поудобнее, Митя наклоняется ко мне так близко, что я чувствую как его губы дотрагиваются до моего уха, отчего по спине бегут приятные мурашки.

— Я хотел бы задать тебе ещё несколько вопросов.

— Сколько? После фильма сможешь задать? — шепчу ответ ему на ухо.

Нахождение на таком близком расстоянии напоминает мне сегодняшнюю встречу с постановочным поцелуем. Его запах, горячее дыхание, аромат одежды и парфюма накатывают на меня с новой силой, так как темнота вокруг усиливает эффект его присутствия рядом. Включается музыка из фильма, по которому все узнают, что на экране, даже не глядя. Начинается вступительная часть.

— Всего лишь пару тысяч, на фильм хватит — шепчет он с улыбкой, которую я ощущаю, даже не видя его лица. — Мне нравится так говорить, кстати. — Он глубоко вдыхает и заправляет локон моих волос за ухо, в которое шепчет, задерживая руку на мгновение на моей мочке, нежно гладя её. Я и не предполагала раньше, что в ухе столько нервных окончаний. Моё сердце набирает обороты. Чтобы как-то отвлечься, я закидываю в рот ещё одну мини-печеньку.

— Давай доедим, а то нас отсюда с едой попросят.

Я вкладываю ему в рот последнюю печенюшку, случайно дотрагиваясь до его губ, что лишь усугубляет моё состояние. Благо, что в темноте не видно моих красных щёк. Скомкав салфетку и убрав её в карман, я неожиданно осознаю, что не знаю куда деть освободившиеся руки. У меня нет ни верхней одежды, ни сумочки, на которую можно было бы их положить, найдя им тем самым место. На узких подлокотниках не очень удобно, но на том, что справа, Митя уже разместил свою левую руку, раскрытой ладонью вверх, похоже, приглашая меня вложить в неё свою. Но что-то меня останавливает, хотя держать его за руку очень приятно во всех отношениях. Они у него… уютные, что ли? Кажется, что руке одиноко, когда он её не держит…

Бред какой-то. Что я потом делать буду, когда мы уедем отсюда? Лучше не привыкать.

Поэтому я упрямо складываю несговорчивые конечности в замке на груди. А потом решаю, что с упрямством надо что-то делать. А проблемы всегда легче решать по мере поступления. Поэтому, глубоко вздохнув для храбрости, сама беру его за руку и тотчас обнаруживаю, что у меня внутри, видимо, вырабатывается чистая электроэнергия, не иначе как. Митя дарит мне свою тёплую улыбку.
Глаза немного привыкли к сумраку, и теперь в тёмном зале, при тусклом свете экрана всё видно так же хорошо, как и снаружи. Я даже вижу, как у него красиво блестят глаза, с расширенными от темноты зрачками.

Прильнув к моему уху, Митя делает паузу перед вопросом, сводя меня с ума горячим дыханием, которое я чувствую шеей.

— Какой фильм тебе больше всего нравится из серии?

— Этот, четвёртый — «Новая Надежда». Ты знал, что Джордж Лукас был настолько уверен, что этот фильм провалится, что вместо того, чтобы присутствовать на премьере, он отправился в отпуск на Гавайи со Стивеном Спилбергом, где они обдумывали идею для фильма «Индиана Джонс: В поисках утраченного ковчега»? — не могу не поделиться тем, что мне кажется интересным.

Ботаники все такие.

— Нет, не знал, забавный факт. Кстати, я Индиану Джонса тоже раз сто смотрел. Суперский фильм, — шепчет он в ответ.

И вот, пока на экране идёт наш любимый фильм, мы обсуждаем все оставшиеся. Начинаем со Звёздных Войн, переходим на Индиану Джонса. После этого мы начинаем обсуждать другие картины Спилберга, потом новинки кинотеатров, которые мы смотрели, затем переходим на сериалы. Приятно отметить, что большинство кинокартин, которые нам обоим нравятся или не нравятся, совпадают. Мы не один раз заканчиваем предложения друг за друга и говорим фразы вроде: «Надо будет вместе посмотреть». Где мы собрались вместе смотреть, остаётся тайной, которую мы пока не готовы разгадать.

— А какой у тебя пояс по тхэквондо, кстати? Твой дедушка сказал, что какой-то тёмный только, — его вопрос приятно щекочет, но думать о моём поясе мне сейчас не тянет.

Мне хочется чувствовать себя девушкой, которую нужно любить и защищать, как нежный цветок.

— Синий пока. А может, синий уже. Я не решила, буду ли стремиться к чёрному. У меня сейчас будут другие приоритеты в ближайший год, — шепчу, развернувшись к нему.

Его длинная стильная чёлка, вкусно пахнущая средством для укладки, настойчиво норовит попасть мне в нос, поэтому теперь моя очередь убрать его волосы от уха, и я, положив свою левую руку на его коротко подстриженный висок, с удовольствием запускаю пальцы в его волосы и перекидываю их на другую сторону, как он обычно их сам поправляет. Скользнув подушечками по другому виску и вниз по гладкой щеке, я ловлю на себе его внимательный взгляд, вдруг осознавая, что наши лица сейчас очень близко находятся друг к другу. До боли близко, так как сердце настолько громко стучит, что я боюсь возможных осложнений, несмотря на свой юный возраст.

Митя так смотрит, что у меня вдруг пересыхает во рту от волнения. Потом он переводит взгляд на мои губы, что в волнительно-опасной близости от его красиво очерченных приоткрытых губ, на которые, судя по всему, я перевожу свой взгляд. Внутри всё сжимается от страха и смятения, и я поспешно сажусь ровно в своём кресле, глядя прямо перед собой на экран. Я даже отпускаю Митину руку, так как мне кажется, что мои ладони предательски вспотели, поэтому, незаметно вытерев их о юбку, я опять складываю руки на груди, видимо, подсознательно стараясь закрыться от накативших неизвестных мне ранее эмоций.

Что там идёт в фильме, мне уже сложно понять. Мои мысли прыгают, как солнечные блики на воде, и невозможно ни на чём сосредоточиться. Я пытаюсь разобраться, чего я так вдруг испугалась. Наверное, того, что всё стало слишком по-настоящему. Взаправду. Это не книги, где главный герой «накрыл поцелуем губы» главной героини. Тут главная героиня — я, и мне страшно от этого понимания. Кажется, что я ещё не готова к такому существенному скачку.
«Мне семнадцать лет. Я могла бы уже детей воспитывать, если бы жила всего сто лет тому назад, а мне страшно поцеловать того, кто мне, судя по всему, очень нравится. Почему я себя так веду?»

Мои мысли прерывает Митя, который не придумал ничего лучше, чем положить свою празднолежащую руку мне на колено. Поверх юбки. Меня так обжигает от его прикосновения, как если бы он приложил грелку с кипятком, хотя при этом всё также нежно и приятно. Моё внутреннее электричество, которое начало вырабатываться ранее, приобретает пугающую силу молний, которые угрожают испепелить меня на месте. Моей голове становится нестерпимо жарко, что кажется, что передо мной из-за волнения теперь лишь два пути: либо взорвусь, либо упаду в обморок. Дыхание резко учащается. «Ах, вот на что похожа гипервентиляция», — проносится в голове, и я начинаю делать более глубокие вдохи. Это самое странное переживание, которое мне до этого приходилось испытывать. Двоякость чувства — приятные ощущения от невинного Митиного прикосновения, и двусмысленная реакция на него моего организма, который требует срочно прервать эту нежную пытку. Мне ничего не остаётся, как прислушаться к своему телу.

— Я скоро вернусь, — шепчу Мите на ухо, вставая и быстрым шагом направляюсь к выходу из зала.

Зайдя в уборную, что в двух шагах, я умываюсь холодной водой, радуясь, что не ношу макияж, который не позволил бы воде так легко и просто привести в чувства. В зеркале отражается кто-то похожий на меня, но только с яркими блестящими глазами, как у кошки, и с чрезмерно румяными щеками. 
— Ну, что с тобой, женщина?! — раздраженно говорю себе.
Ополоснув лицо ещё пару раз, охлаждаю его, избавляясь от красноты. Убираю волосы наверх, делаю несколько глубоких вдохов/выдохов и выхожу наружу. Вот надо же так перенервничать на пустом месте!
Возле входа стоит Митя, прислонившись к стене и закинув голову кверху. Услышав звук моих шагов, он поворачивается и его лицо озаряет улыбка.

— С тобой всё в порядке? — участливо любопытствует он, приподнимая моё лицо за подбородок, чтобы заглянуть в мои глаза.

— Да, — мямлю, в то время, как в голове всплывают картины и впечатления от того, как он сегодня «вытер» мороженое с моего лица, ощущение его горячих губ на моей коже… Наверное, я снова краснею.

— У тебя чудесный румянец, — игриво произносит от, проводя пальцем по моей щеке.

— Митя… — начинаю.

— Можно я тебя поцелую? — опережает он меня, одной рукой притягивая к себе за талию, а другую положив мне на затылок, поглаживая большим пальцем щёку. У меня перехватывает дыхание, я на мгновение забываю как это — дышать.

— Митя, — шепчу его имя, — я никогда ещё не целовалась, мне безумно страшно. Н-наверное… мне нужно немного времени, — бормочу, почти заикаясь, отрывисто дыша. — Можно я сама тебя поцелую?

— Конечно, Катенька, — нежно шепчет он, нисколько не ослабляя своего объятия.

— Ты обещаешь? Ты мне позволишь?

— Я обещаю, — тихо говорит он, закрывая глаза и наклоняясь чуть ближе к моему лицу.

— Вот и славно, — у меня сразу отлегает от сердца. — Тогда пойдём, досмотрим фильм и никаких больше посягательств, пока я сама тебя не поцелую. Ты обещал! — весело произношу, отводя его руку в сторону и делая шаг в сторону кинозала.

Он резко распахивает глаза и, вероятно, пытается найти способ пойти на попятную, так как выглядит он достаточно потерянным. Мне вдруг становится ещё веселее, и я смеюсь. С удовольствием взяв его за руку, мы идём обратно досматривать некий фильм, который, вроде как, приходили смотреть до этого.

После фильма, когда мы, расставаясь, стоим на его этаже, я стараюсь придумать, как бы ему предложить провести завтра вместе время до завтрака.

— У меня запланирована тренировка на утро, если хочешь, ты можешь прийти… Может, я тебя научу драться, как девчонка… «с каким-то тёмным поясом» по тхэквондо. Меня забавляет это выражение.

— Конечно, — у него снова появляется тот удивлённо-радостный взгляд.

— Тогда увидимся в семь тридцать в спортзале, — подмигнув ему, я разворачиваюсь и иду вверх по ступенькам.

— Катюш, — Митя останавливает меня, поймав за руку.

Когда я оборачиваюсь, он оказывается совсем рядом, на моём уровне глаз, так как я на ступеньку выше.

— Поцелуй меня, — в его лице настоящая мольба.

Это выглядит безумно мило, заставляя меня таять от нежности, но это таяние оголяет скрытую внутри охоту попроказничать. Было бы глупо этим не воспользоваться. Я беру его лицо в свои ладони, заглядываю в его синие, как вечернее небо глаза, медленно приближаюсь и… целую сначала в правую щёку, потом в левую. И затем шепчу на ухо:

— Всему своё время, Митенька!
В ответ он лишь разочарованно стонет. Если бы мне не было так весело, я бы его, наверное, пожалела.

Глава 12

Митя

Не знаю, в чём секрет Катиных поцелуев в щёку, но у меня ощущение, что места, куда прикасались её губы, должны светиться, не меньше. Поэтому, когда я встречаю в своём номере мать, которая, очевидно, и ждёт меня, сидя на стуле в центре комнаты, напротив входа, первое желание — отвернуться, чтобы не выдать ей своё свечение, предчувствуя, что она его быстро загасит.

— Где тебя носит весь день, Дима?! С этой девкой? Ты не думал предупреждать, когда уходишь шляться где попало и с кем попало до самой ночи?!

— Во-первых, не смей так про неё говорить, — во мне закипает негодование так же резко, как за пять минут до этого во мне расцветало счастье. — Пожалуйста, — с трудом добавляю, зная, что иначе этот разговор обернётся не пойми чем с её стороны. — Во-вторых, сейчас только одиннадцать вечера. В городе я возвращаюсь и к полуночи. И наконец, это была именно твоя дурацкая идея обходиться без средств мобильной связи весь отпуск, так что вини в этом себя.

— Да как ты смеешь со мной так разговаривать?! Ты! Неблагодарный! Да я ради тебя… — шипит она с глазами навыкате, что я немного начинаю беспокоиться о состоянии её здоровья. Не хватало, чтобы давление поднялось или что там у стариков бывает?

— Мама, пожалуйста, успокойся. Я не хочу ругаться, — как можно спокойнее проговариваю, делая над собой усилие. — Сейчас уже поздно, давай обсудим это, — блин, я даже не знаю, что мы сейчас обсуждаем, — завтра с новыми силами и как следует отдохнув, хорошо?

— Нет, совсем не хорошо! — почти кричит она.

Тут из спальни выходит отец. У нас двухместный номер. В спальне располагаются родители, там же стоит дополнительная кровать для Федьки, так как он первее всех ложится спать. Я ночую в общей комнате ближе к выходу, где мы все сейчас и находимся.

— Что вы тут устраиваете истерики на ночь глядя? — недовольно выговаривает нам отец, нахмурив брови. — Здесь стены тонкие, как в японских домах, хоть пальцем ковыряй насквозь. Мы ночами слышим как соседи дышат, а вы тут кричите. Вас весь корпус вынужден слушать. Заканчивайте сейчас же! — строго заканчивает, глядя преимущественно на свою жену.

Батя — вот на кого можно положиться в любой ситуации. Мать недовольно поджимает губы, сложив на груди руки морским узлом. Видно, что пятисекундное молчание ей тяжело даётся.

— Я пошёл мыться и буду ложиться спать, если вы не против, — устало говорю, надеясь, что на сегодня мать уже закончила.

— Нет, ты меня сначала выслушаешь.

Вот почему она так всегда делает? Выдёргивает из состояния покоя, когда ты уверен, что самое плохое уже позади.

— Что ещё? — раздражённо спрашиваю, в то время как отец, стоя слева от матери, чуть позади, знаком ладони показывает мне успокоиться.

Я глубоко вдыхаю.

— Ты вообще знаешь что-либо об этой Кате? Или ты дальше задницы не считаешь нужным полюбопытствовать?

Я так сильно сжимаю челюсти, что у меня зубы сводит. Отец кладёт руку на плечо своей жены, но она тотчас скидывает её. Я горжусь собой, что пока держу свой рот закрытым. Мои раздувающиеся ноздри, прогоняющие как будто десятки литров воздуха в секунду, наверное, говорят красноречивее, так как мать немного сбавляет обороты.

— Так вот. Я на её личное дело обратила внимание ещё год назад, когда она решила с домашнего обучения в моей школе перевестись на очное. Ты знаешь, что она училась в твоей школе, в твоём классе, но ушла оттуда с большим скандалом за три недели до того, как ты туда перевёлся? В её личном деле сплошные имена твоих друзей рядом с дисциплинарными взысканиями.

— Лена, как юрист, я тебе должен сказать, — вмешивается отец, — то, что ты сейчас рассказываешь является нарушением конфиденциальности, особенно в отношении несовершеннолетнего. Ты не имеешь на это никакого права. Нарушение неприкосновенности частной жизни классифицируется как уголовное преступление.

— Как это не имею права, если наш сын связался с той, с кем, может, и знаться не стоит?!

— Это не твоё дело, он сам разберётся.

Я лишь стою, не веря своим ушам. Мы могли учиться в одном классе. Мы могли встретиться ещё почти три года тому назад? Что за скандал? Катя говорила, что она училась в ужасной школе, а я рассказывал как мне повезло с моей. Так мы, получается, говорили об одном и том же месте? Что там произошло?
Мать с отцом всё это время спорят, но я их не слышу. Я поглощён своими мыслями.

— Мама, хватит! — перебиваю их. Чтобы она там ни говорила, мне нужна с её стороны сейчас только тишина. — Я благодарю тебя за «заботу», — показываю кавычки указательными и средними пальцами обеих рук, чтобы она уловила мой сарказм наверняка, — но я не хочу слышать что-либо о Кате от тебя, извини. Она сама мне расскажет, что посчитает нужным и когда посчитает нужным это сделать.

Мать от негодования не может найти, что мне ответить. Я, пользуясь моментом, направляюсь в ванную.

— Это поэтому ты её так сильно не любишь? Это и есть твоя причина гнобить ученицу? — не могу не спросить, делая снова шаг назад «на арену».

— Нет, не поэтому! — «Упс, кто-то уже признался в лишнем», — проносится в мыслях. — Никого я не гноблю, да будет тебе известно! — спохватывается она, но поздно.

— Всё с тобой понятно, — разочарованно говорю и, уже не в силах оставаться с ней в пределах одной комнаты, ухожу в ванную, хлопнув за собой дверью.

Вот мне бы сейчас пять минут интернета или просто позвонить по телефону. Может, смотаться в город ненадолго или спросить, где тут можно воспользоваться компьютером для выхода в сеть? Но, правда, чем бы тогда я отличался от своей матери, которая залезла в чужое дело (буквально и фигурально), никого не спросив? Хочу ли я, чтобы Катя потом разочаровалась во мне также, как и я в поступке своей матери?
Наверное, моей родительницей двигали добрые мотивы, но ничего кроме раздражения они во мне не вызывают. Я ложусь спать в волнении, не прекращая думать о том, что узнал.

Силой воли я заглушаю эти мысли воспоминаниями о сегодняшнем дне. Лучший день этого лета. Сначала этот волшебный недопоцелуй, который по воздействию на мои чувства мог бы смело войти в тройку лучших поцелуев, что у меня были. Может потому, что ни одна из тех многочисленных девушек не была Катей?
На что может быть похож настоящий поцелуй, если её невинный чмок в щёчку заряжает похлеще энергетика?
Ну, а запах её волос, нежность её шёпота, когда мы сидели в этом тёмном кинозале. Ммм… А воспоминания шёлка её кожи, когда я сцеловывал с неё мороженое, заставляют меня почувствовать даже сладость во рту.
Я с нетерпением жду утра, когда мы снова увидимся с Катюшей. Теперь заснуть мешает лишь приятное предчувствие нашей грядущей встречи, поэтому в итоге засыпаю улыбаясь. И всю ночь мне снятся наши грядущие, надеюсь, поцелуи и объятия, и ни о каких скандалах и проблемах мне и не хочется думать.
«Всему своё время, Митенька», — нежно звучат слова Кати в моей голове, как колыбельная.

Всё же совсем без ужасов не обошлось. Ближе к утру мне начинают сниться кошмары в лучших традициях фильмов ужасов и боевиков, где в качестве главной героини, всех косит направо и налево Катя. Я и забыл про тхэквондо вчера, но моё подсознание решило подкинуть мне пищу для размышлений против моей воли, поэтому первую половину ночи я наслаждаюсь близостью Кати, а во второй я рад, что лишь наблюдаю со стороны, радуясь, что подобной близости с убийственной мощью мне, пожалуй, не надо.

Надеюсь, что в реальной истории обошлось без жертв. В моём-то сне полетела не одна голова. Вообще, надо будет уточнить, в тхэквондо используют холодное оружие?

На часах 6.17 утра. Мои попытки снова заснуть до семи ни к чему не приводят, да и встречаться ни с кем не хочется, поэтому решаю уже выходить. Быстро надеваю спортивную одежду, умываюсь, чищу зубы и благо, что на выходе вспоминаю написать записку: «Ушёл в тренажерный зал, буду позже. Завтракайте без меня». Оставляю бумагу на столе, чтобы заметили, хватаю свой МР3 плеер с наушниками и тихо выхожу из номера.

Спустившись по лестнице и оказавшись снаружи, я с наслаждением глубоко вдыхаю прохладный, свежий морской воздух с еловым ароматом. День обещает быть ещё по-летнему тёплым, но в воздухе уже улавливаются нотки скорой осени.

Я бегу спокойно, глядя по сторонам, но не фокусируясь на деталях, слушая любимую музыку и своё дыхание. Мне не хочется вспотеть слишком сильно, поэтому прибежав на пляж, я просто некоторое время сижу на нашей с Катей скамейке, глядя вдаль, растворяясь в стихии воды, наслаждаясь ветром, который уносит прочь мои мысли и глупые сны. Приходится постоянно поглядывать на часы, подгоняя время идти быстрее.

Когда настало 7.15, я выбегаю в сторону спортивного комплекса, стараясь разогреться перед занятием, так как планирую быть не простым зрителем, но активным участником. К тому же, должен же я посмотреть, наконец, на их новый тренажёрный зал.

Несмотря на типично советское сооружение, каким этот центр кажется снаружи, внутри он достаточно уютно отделан, если не по последней моде современных тренажерных залов, но близко к подобной идее. Пахнет свежим ремонтом.

— Доброе утро, — вдруг раздаётся высокий дребезжащий голос справа от меня.

Обернувшись, встречаю подтянутую пенсионерку в спортивном костюме, которая помешивает в чашке, судя по аромату, кофе.

— Ещё одна ранняя пташка? Если вам надо найти Катюшу, тогда пожалуйте в этот зал, — старушка указывает кивком головы в сторону дверей с надписью «Гимнастический зал».

— Доброе утро, — удивляться, что тут хорошо знают Катю, мне даже в голову не приходит. — Спасибо! — отвечаю, побежав в указанном направлении, с нетерпением ожидая увидеть скорее уже столь милого сердцу человека.

Катя находится в самом конце зала, стоя лицом к гимнастической стенке, высоко закинув на перекладину прямую ногу и наклонившись к ней, делая растяжку.

Ко входу она находится полубоком и не может меня увидеть со своей позиции. Зато я могу. Ох, Катя… В ухе у неё виднеется белый беспроводной наушник, поэтому окликнуть тоже не вариант. Что мне хочется, так несколько подшутить над ней, слегка припугнув внезапным появлением со спины (её положение позволяет не опасаться резкого выпада в ударе, на всякий случай).