Бесплатный фрагмент - Любовь, Комсомол и Танцы под Звёздами

От автора

Роман «Любовь, Комсомол и Танцы под Звёздами…» — продолжение истории первого романа «Любовь, Комсомол и Зима».

Отрывок из заключительной главы первого романа:

Разбудил меня громкий стук в дверь. Казалось, все стены тряслись. Затряслась и я на кровати. Кто-то из девчонок открыл дверь.

Алексей влетел в комнату и резко сдёрнул с меня одеяло.

— Как ты могла?! Полгода живёшь в общаге и скрываешь! Как долго скрывала бы и дальше, загадочная моя женщина? Если бы Капа сегодня не выдала твою тайну, я так и не узнал бы, да?! Четыре месяца мы слонялись по улицам, как бездомные псы! А у тебя персональная комната, — он перевёл взгляд на тумбочку, — да ещё и личный телефон! Когда я корчился по ночам и не мог уснуть! Я хотя бы голос твой услышать мог… Ни одного вечернего звонка от тебя! Ни разу! Лина, ты меня пугаешь тайнами! Сколько их ещё у тебя, безграничная моя? А я ещё чуть свет примчался извиняться… Как дурака вокруг пальца обвела! Ну что ты молчишь, Лина?! Да что же ты такая упрямая?!

Я встала с кровати. Он схватил меня за плечи и повернул к себе.

— Лина, у тебя был секс? У тебя в этой долбаной комнате и в этой долбаной кровати был секс? Когда? С кем? Ну что ты молчишь?! Да ответь же ты, наконец!

Он яростно затряс меня за плечи, и я почувствовала, как «шарики» зазвенели в голове и начали слабеть ноги.

Я с трудом набрала воздуха.

— Идиот! какой же ты идиот! — бросила я в его искажённое от гнева лицо. — Пошёл вон! Пошёл вон из моей жизни!

— Что?! — взревел Алексей и всё ещё тряс меня, как тряпичную куклу, и моя голова отлетала назад.

— Алексей, ты больной! У тебя наваждение! Я боюсь тебя, Лёша! — я правда испугалась: в его голубых глазах полыхали жёлтые блики дикого разъярённого зверя.

Он расслабил руки и, наконец, выпустил меня из крепкой хватки.

— Лёша, всё! Наши отношения на этом закончились. Ты сво-бо-ден! — я указала ему на дверь.

— Малышка, ну как ты можешь так?! Я ещё и виноватым, и подлецом оказываюсь! Да?!

— Лёша, я не малышка! Во всяком случае, уже не твоя малышка. Химия испарилась. Как началась внезапно, так внезапно и завершилась. Катализатор выдохся. Полная нейтрализация. Я устала от тебя, Лёша. Видеть тебя не могу. Уходи! Ты мне не нужен.

Он оттолкнул меня на кровать и выскочил из комнаты. А я упала лицом в подушку и заплакала навзрыд.

Конечно, ничего у меня ещё не кончилось. И сердце клокотало! Но такой необузданный взрыв ревности на пустом месте я не в состоянии простить: однажды в подобной ярости он сможет покалечить или даже убить, хотя бы непреднамеренно, просто не рассчитав силы. Безрассудная, беспочвенная, дикая ревность — чудовищное чувство в отношениях, особенно от такого неуравновешенного, горячего мужчины с богатырской физической силой. Страсть страстью, но жизнь мне дороже, тем более что я любила жизнь…

Романовск Приволжский, весна 1976

«Вы нас не ждали, а мы припёрлися»

«Журчат ручьи, слепят лучи, и тает лёд, и сердце тает», — вот уже две недели Майя Кристалинская пела в моей голове.

Матушка Волга ожила, задышала подводными фибрами, затрещала льдом, и пешеходную тропу через реку, не говоря уже об автомобильной, закрыли. Представьте себе, как сложно стало добираться с одного берега на другой в объезд через столицу области: 40 км по левой стороне Волги, деревенька за деревенькой, пересадка на краснобокий Икарус и 35 км отсчитывать деревни и проглатывать пассажиров по правой стороне. Теперь я понимала, почему так мало людей из Левобережья работало на комбинате.

И влюблённых развела весна по разным берегам:

«Но нельзя рябине к дубу перебраться.

Знать, ей, сиротине, век одной качаться…»

Мне же вскрытие Волги пошло на пользу: без контакта «глаза в глаза» расставание с Алексеем проходило легче, хотя сдаваться «левобережный дуб» не привык и рвал телефонные провода звонками «правобережной рябине». Но я сразу же бросала трубку.

В среду, перед концом рабочего дня, физрук Владимир стоял у окна и поманил меня пальцем:

— Лина, весенний сюрприз!

— Володя, не отвлекай своими шуточками! Ведомость заполняю.

— Это не шуточки! Лёха тебя поджидает. Вот неугомонный! И ведь не поленился через областной центр переться!

Я подошла к окну. Да уж, стоит писаный красавчик, переминается с ноги на ногу, ловит у проходной заинтересованные взгляды девчонок. Как всегда, разодет как с картинки журнала мод, а вокруг шеи — синий длинный шарф, на голове — синяя шапка, месяц назад связанные мной ему в подарок.

И что мне делать? Я всё ещё вздрагивала, если в памяти всплывал тот дикий жёлтый всплеск в его голубых глазах, когда он тряс меня за грудки. Не хотелось его ни видеть, ни слышать.

— Володя, ты мне друг или не друг? Скажи ему, что я в городе по комсомольской линии. А я прошмыгну с задней двери корпуса, уйду через парковку.

— Ну и что ты от него бегаешь? Так и будете, как дети, в кошки-мышки играть? Выясни отношения до конца и живи спокойно!

— Я и так всё выяснила! Больше нечего добавить, — огрызнулась я и надела пальто. — И Надю предупреди, он же непременно к ней подойдёт.

Вышла на парковку. Директор комбината Сергей Петрович открывал дверцу «Волги», но боковым зрением заметил меня и подождал, когда подойду поближе.

— Ангелина, садись! — тоном начальника приказал он.

Я не заставила себя уговаривать. Случай был особый. Когда мы вывернули на дорогу, Алексей, Надя и Владимир уже отошли от проходной и направлялись в нашу сторону. Сергей Петрович из-под густущих бровей кинул на них быстрый взгляд и догадался о причине моего побега.

— Ангелина, от парня сбежать можно, а от себя не сбежишь. Сто раз подумай, прежде чем рвать окончательно. По молодости решения частенько принимаются сгоряча, а потом жалеем.

Ну вот, ещё один советчик! Как сговорились! Нет, я не бесчувственная кукла: сердце встрепенулось при одном только взгляде на Алексея, такого одинокого и растерянного. Но обратной дороги нет! Я уже не верила, что когда-нибудь он уймёт свой необузданный нрав; да и вышла я из возраста, когда девочки любят плохих мальчиков. Нет-нет, мне не по пути с ним!

Водитель Николай высадил меня в центре у горкома. В общежитие не решилась идти: туда мог заявиться Алексей и непременно пустил бы в ход арсенал своих чар. Да, он умел это делать…

Спустилась к дому тётушки Капы. Надя добралась пешочком минут через тридцать и сразу с порога налетела на меня:

— Линка, уверена, что всё делаешь правильно? Попёрся к тебе в общагу. Сам не свой! Уж простила бы ты его! Ну, любит же!

— Любит?! И что мне делать с такой его любовью? Ждать, когда он в порыве ревности, как Отелло, придушит меня, свою Дездемону? — от возмущения я вырвала сумку из её рук и повесила на крючок в прихожке. — Это не любовь, Надя! Наверное, привязанность или зависимость. Болезнь, одним словом. Переболеет и выздоровеет.

— Как же ты повзрослела, мать! — она сняла пальто, и мы прошли на кухню.

— Ну вот, хоть что-то положительное вынесла из отношений с ним, — я налила чай, и мы присели за стол.

— Не жалеешь, что они были?

— Нет, Надя! Не жалею. Чего уж скрывать: то, что я испытала с ним, навряд ли мог дать кто-то другой. И я не про интим, если что… — я призадумалась и не заметила, как бросила в чашку уже энный кусочек сахара.

— Да, он с юности умел кружить головы. Это тоже талант своего рода.

— Ага,«сахарить мозги», как сказала Капа. Я уже говорила, что не хочу ничего слышать про Лёшку, но пришлось, раз припёрся. Надеюсь, больше не придёт. Он же гордый, поймёт, что избегаю встреч, — я глотнула чай и чуть не поперхнулась от приторности: оказывается, не только Лёшка умел сахарить мозги, но и я пересластила чаёк.

Ленинский субботник

В день рождения Ленина комитет комсомола подготовил торжественную часть. Опять эти алые транспаранты, речи с тумбы под указующим перстом бронзового Владимира Ильича о пути к светлому будущему и гвоздики, гвоздики, гвоздики…

А 25 апреля всех работников комбината пригласили на Всесоюзный Ленинский коммунистический субботник, который, конечно же, детально спланировал и организовал младший брат коммунистов — актив комсомола.

Работники красильного цеха комбината вышли на свои места отработать четыре часа, чтобы наверстать график выпуска продукции. Остальные распределились на группы убирать территории комбината, общежития и футбольного поля. Четвёртой группе досталась подшефная школа-интернат. На каждую группу назначили командира.

Я присоединилась к самой малочисленной группе физрука Владимира: Надя, четверо парней-строителей и три девушки из прядильного цеха. Нам предстояло перебраться на левый берег Волги. Там в ближайшей деревне, на опушке леса притаилась школа-интернат. Чтобы добиться шефства над этой школой, мне пришлось пооббивать пороги директора комбината, профкома, гороно и горкома комсомола. Я шныряла из кабинета в кабинет. Большой вопрос кто кого брал измором: я кабинетчиков или они меня. Но, в конце концов, верх взяло добровольное шефство.

Из кабины парома громко играла музыка. Под «Алёнушку» в исполнении Евгения Мартынова Владимир увёл меня на «медляк», парни пригласили девчонок. Пассажиры, переглядываясь, о чём-то шептались и с улыбками смотрели на нас — приходилось ли кому видеть на пароме танцующих?

Паром покидали с шутками-прибаутками, загрузились в «РАФ» комбината. Микроавтобус, подпрыгивая на ухабах, приближался к школе, где до вскрытия Волги я вела уроки танцев для выпускников.

В лобовое стекло я увидела Алексея с бойкой девушкой-хохотушкой, которую он провожал в пресловутый вечер 7 марта, когда наши отношения взвились до пиков Эвереста и… рухнули на дно Марианской впадины. Да, та самая большеглазая пухляшка, каждый раз приглашавшая Алексея на «белый танец». Я сама же и советовала ему обратить на девушку внимание, мол, именно для неё он сможет стать Вселенной со всеми его Алексеевыми звёздами. Они шли по центру дороги. Её рука вцепилась в локоть Алексея. Он размашисто отмерял шаги длиннющими ногами, а девушка едва успевала за ним.

Парочка услышала звук машины, отступила к обочине и уставилась на «РАФ» — любой вид транспорта на Левобережье был редкостью. Наши взгляды встретились… Господи, всего на секунду! Глаза увлажнились. Ну вот и что это? Я же издали наблюдала за ними и сразу признала обоих, и ничто у меня нигде не дрогнуло. Но стоило столкнуться взглядами… Как это объяснить? Нет-нет, я не была зависимой от него! Я даже не думала о нём. Почти не думала. Моя жизнь наполнена и без Алексея. О страданиях не было и речи. И это не кокетство, это правда! Мне совершенно некогда было страдать, я загружала себя работой и разнообразной активностью по максимуму. Но один только взгляд…

— Видела? — Надя стрельнула в меня глазищами.

— Угу, — буркнула я.

— Ну а что ты ожидала, мать? — не унималась Надя, обернувшись в сторону застывшей у обочины парочки. — Ты же сама ему все пути отрезала.

— Этого и ожидала. Да я только рада! Наконец-то избавился от наваждения. И мне спокойнее будет, — я отвернулась от неё.

— Ну-ну, — усмехнулась Надя.

В интернате выгрузили из «рафика» коробки с угощениями для ребят от кондитеров комбината, рабочие инструменты, краску и пошли знакомиться с персоналом и детьми.

Директор школы-интерната, Лариса Ивановна, женщина лет пятидесяти, в строгом старомодном костюме коричневого цвета, с коротко подстриженными волосами с паутинкой седины, поджидала нас и показала главное здание интерната.

Уныло-синие стены учебных классов давили. В спальнях стены побелены, но краска на деревянных полах обшарпана и местами вытерта — прослеживалось, в какие цвета пол красили в разные годы. Одним днём здесь не обойтись…

Решили начать с внешних работ: убрать мусор, спилить старые ветки с деревьев, разбить клумбу под цветы, покрасить калитки и ворота. Пока Владимир с карандашом за ухом и блокнотом в руках обдумывал порядок действий и поглядывал на вату облаков, пропитанную дождём, школьники обступили командира и ждали указаний.

А я уединилась с директором в её кабинете — маленькой комнатушке с письменным столом, пятью старенькими стульями вдоль стены и нагромождением всякого барахла в углу, которое, видимо, негде хранить.

— Лариса Ивановна, давайте составим список, в чём ребята нуждаются для досуга. Как я понимаю, с учебниками и другими школьными принадлежностями у вас нет проблем, а с играми, развлечениями, кружками по интересам?

— В комнатах отдыха по телевизору, но в одной старенький, а во второй — нерабочий. Проигрыватель, как видите, у меня в кабинете, второй — в актовом зале. Из музыкальных инструментов — несколько барабанов и одна гитара. Но обучать игре на гитаре некому. А вот библиотека у нас отличная. Наталья Леонидовна, заведующая городской библиотекой, помогает нам и проводит тематические вечера.

На словах про Наталью Леонидовну — старшую сестру Алексея — я поёрзала, и стул возмущённо скрипнул.

— А какие кружки?

— Рисование, танцы. Швейный цех для девочек…

— Швейный цех? — я подскочила, и бедный дряхлый стул еле сдержался, чтобы не упасть в обморок и не развалиться на части прямо подо мной. — Это интересно! А можно посмотреть оборудование?

— Конечно, пойдёмте! Цех — сказано громко. Но все девочки обучаются шитью.

— А мальчики? Чему обучаются они? — продолжала я терзать директрису расспросами по дороге в цех.

— Имеем столярную мастерскую. Показать?

— Да, любопытно взглянуть, — от нетерпения я ускорила шаг. — Резьба по дереву — один из профилей моей учёбы.

Вместо запланированных четырёх часов мы пробыли в интернате все шесть. Работали дружно и весело. Надя оказалась знатной певуньей, а парни — задорными рассказчиками анекдотов «Армянского радио», подходящих для нежных девичьих и детских ушек:

— «Хорошо ли в Армении с мясом? — С мясом в Армении хорошо, а вот без мяса очень плохо!».

В те времена с мясом было плохо, вернее, без мяса было плохо и в Романовске Приволжском. За мясом ездили в Москву. За 300 км! «Почему?! Почему при таких равнинах и лугах не развито животноводство?» — вопрошала я безмолвные пюре и горошек в столовой интерната…

День прошёл плодотворно. Очистили не только территорию школы-интерната, но и вокруг неё, а в подсобном помещении обнаружили мелкий щебень в мешках и засы́пали им подъездную дорогу к воротам.

На обратном пути, подъезжая к дому Смирновых, я увидела свет в окне Алексея. Жалюзи — достопримечательность его комнаты — наполовину спущены.

Встряхнув головой, я обернулась к Владимиру:

— Ну что, возьмём вдвоём личное шефство над ребятами? Ты с мальчишками — спортом, а я займусь девочками. Готов убить на это два-три часа в неделю?

— Ну, Лина, у тебя моторчик в одном месте включён! — фыркнул он. — Но если вдвоём, то я только «за». Надеюсь, левобережные бить не будут, коли ты рядом.

— Не будут, ежели на Лёху не нарвёшься, — со смешком Надя обернулась к Владимиру, — хотя, рядом с Линой и Лёха не тронет. Но поодиночке вас обоих выловить может.

— Типун тебе на язык, Надюха! У меня с Лёхой свои давние отношения.

— Угу, Валерка тоже так думал, — продолжала посмеиваться Надя. Сегодня она была на пике своих подковырок.

— Слушайте, да прекратите вы его вспоминать! Прям свет клином сошёлся на этом вашем Лёхе! Как будто, кроме него, некому морду набить, если нарвёшься! — разозлилась я. — А вообще, здесь все ребята миролюбивые, за исключением этого вашего «Главного Героя».

— О, как вырулила! Лёха ещё и нашим с Володей главным героем оказался, — не унималась Надя и опять обернулась к Владимиру за поддержкой, но он задумчиво отмолчался.

«Рафик» тряхнуло прямо напротив окна Алексея, и я чуть не вылетела к входной двери. Даже «Рафик» и тот подтрунивал надо мной!

Ох, и икалось, должно быть, Алексею, пока сидел на диванчике в своей спаленке рядом с бойкой девушкой, которую он, наверное, называл «пышкой», как совсем недавно меня — «малышкой». Разнотипные вкусы у Алексея, однако! Всеядный!

Вечером у Капы на кухне за столом мы привычно разговорились по душам за чашкой чая.

— Надь, ты стала реже встречаться с Толиком, могла бы сегодня остаться на танцульки — паром же возобновил движение.

— Реже — не то слово! — Надя отхлебнула горяченный чай, обожглась, занервничала. — Три недели не было переправы. А Толик — не Лёшка, не догадался в объезд хоть раз приехать. Да и паром не ходит допоздна: на нём после семи вечера не вернёшься. Вот отремонтируют теплоход, тогда и возобновим встречи.

— А в клуб он без тебя ходит? Если после всех страстных «химий и физик» у меня прямо из-под носа увели Алексея, как бычка на верёвочке, то всякие бойкие семицветики и Толику могли ноги приделать, — я надкусила сушку и чуть не сломала зуб, потёрла челюсть и продолжила. — Парень он видный! А там столько жаждущих девчонок!

— Лина, типун тебе на язык! Сама волнуюсь… Он мне и на комбинат стал реже звонить. Обещай, что через неделю пойдёшь со мной в клуб! Хоть с ребятами пообщаешься, вы же на одной волне. Тем более, ты там сто лет не была.

— С того дня и не была. Посмотрим! Планирую интернат по воскресеньям, заодно можно и в клуб на часик заглядывать.

— Вот оно всё это тебе надо? Лучше бы с книжкой повалялась или юбку начала бы мне вязать.

— Так повязать я и с утра могу, а с книжкой поваляюсь перед сном. Привыкла весь день загружать под завязку. Зато дурь всякая в голову не лезет.

…В ту ночь мне приснилась эта девушка — Пышечка. Она сидела на диване в комнате Алексея в моей синей шубке из длинного искусственного меха. Кто-то в виде расплывчатого чёрного пятна стягивал с неё шубку и нервно говорил Лёшкиным голосом: «Не смей даже трогать! Не твоё! Не по Сеньке шапка!». Без шубки она оказалась голой. Меня передёрнуло. И я проснулась…

Шефство над интернатом

В понедельник в 9 утра в кабинете директора я уютно уселась в глубоком мягком кресле. Рядом — Сергей Петрович за столом. Секретарша принесла на мельхиоровом подносе чашки с крепким чаем и блюдечки с солнечными кружочками запашистого лимона. Я поделилась с Сергеем Петровичем впечатлением от интерната, описала состояние помещений, а затем перешла к ребятам-выпускникам:

— Сергей Петрович, они могли бы влиться в наш коллектив, тем более что после сдачи жилого дома, в общежитии освободятся места, следовательно, хватит и для выпускников интерната.

— Да, мы всё ещё нуждаемся в рабочих руках для строительства корпусов второй очереди, — кивнул он, — и с общежитием права. Сама-то готовишься к переезду в квартиру?

В ответ я только пожала плечами и продолжила про интернат: добралась до покупки двух телевизоров, наборов инструмента в столярную мастерскую и хотя бы двух швейных машин в цех. Финансы на шефскую помощь уже выделены, оставалось определить их целевое назначение.

Директор слушал, побрякивал ложечкой в чашке чая и молчал.

— Хорошо, Ангелина. Хочу съездить в интернат вместе с тобой, — Сергей Петрович перешёл на ты (такое с ним случалось, когда он брал на себя какую-то отцовскую заботу обо мне). — И за покупками тоже поедем вместе.

— Когда? — прервала я его неспешную речь торопливым вопросом, подцепила ложечкой дольку солнышка из чашки и скривилась: «кислятина, аж родную Москву видно!».

— Вот в этом ты вся — сразу берёшь быка за рога. Ну, давай в интернат завтра после обеда, а с остальным решим позже.

Ларису Ивановну мы застали врасплох: одно дело встречаться со мной, пигалицей, и совсем другое — с директором крупного предприятия, депутатом областного совета. Она разволновалась, не зная, с чего начать.

— Лариса Ивановна, давайте покажем Сергею Петровичу мастерскую и швейный цех, а когда ребята закончат урок, пройдёмся по классам и комнатам отдыха, — пришла я ей на выручку своей инициативой, без подобающих церемоний взяла под руку и повела в цех.

Сергей Петрович цепким взглядом хозяйственника осматривал всё неспешно и детально, делал пометки в блокноте. Директриса подуспокоилась.

— Можно встретиться с выпускниками, Лариса Ивановна? — Сергей Петрович открыл кожаную толстую папку, убрал в неё блокнот и выжидающе посмотрел на директрису.

— Да, конечно! Я соберу их в актовом зале минут за десять.

Выпускников было около двадцати пяти.

Сергей Петрович кратко рассказал о комбинате: о производстве, цехах, рабочих специальностях, перспективах роста квалификации и зарплаты, получения жилья в общежитии.

— Ну, Ангелина, вам слово: как живёт, чем увлекается молодёжь?

Я приковала взгляды старшеклассников рассказом про кружки, спортивные секции, команду КВН, недавно победившую команду швейной фабрики соседнего района, танцевальные вечера. Молодых ребят интересовала именно эта область, а не трудовые заслуги.

— Что же вы скромничаете, Ангелина? Наша молодёжь своими силами выпускает еженедельную стенную газету, готовит материал для внутреннего радио, подаёт рацпредложения по улучшению производства, участвует и побеждает в социалистических соревнованиях. По инициативе актива комсомола организованы два штаба добровольной народной дружины. И вот шефство над вами тоже выбито конкретно руками Ангелины, которая сейчас скромно стоит перед вами. — Сергей Петрович развернулся в мою сторону, ободряюще вскинул на меня брови, и ребята захлопали.

Сейчас напрашивается написать: я смутилась… Но нет, никакого смущения и в помине не было! Я, как сталь у Островского, к этому времени уже закалилась при «большом огне» и «сильном охлаждении». Так легко меня не пробьёшь!

Когда хлопки поумолкли, Сергей Петрович продолжил:

— Молодёжь — двигатель всей жизни комбината. Именно на молодых и рассчитываем, и опираемся. Так что, ребята, если есть желание после окончания школы влиться в наш молодёжный коллектив, добро пожаловать! Специальности обучим, жильём обеспечим. А пока мы приехали посмотреть, чем сможем пополнить ваши мастерские, комнаты отдыха, спортивный зал. Обещаем вернуться не с пустыми руками.

В итоге и ребята, и Лариса Ивановна остались довольными и толпой проводили нас до машины. Мальчишки вышагивали рядом с Сергеем Петровичем, задавали вопросы про стройку, а девчонки не сводили любопытных глаз с моей персоны — видимо, я всё ещё не вписывалась в привычный образ комсомольского вожака местного разлива.

Мы выехали из интерната после пяти часов вечера. В это время рабочие молокозавода возвращались по домам — толпа растекалась по улицам Левобережья. И вот ведь как тесен мир! Все дороги ведут в Рим! То бишь, к дому Смирновых. Навстречу нам шёл Алексей в окружении шести — семи девушек. В их числе картинно вихляла бёдрами Светик-семицветик. Они шли и смеялись. Водитель Николай «бибикнул», мол, расступайтесь, не видите, что ли? Они освободили путь. Я сидела у окна с их стороны. Алексей кинул взгляд на проезжающую «Волгу», но я успела отвернуться. Никакого контакта глазами! Николай хихикнул. Сергей Петрович тоже «крякнул». И чего они потешались? Ну не спрашивать же их об этом!

— Поклонился твой хлопец низко в пояс и снял шапку, мол, «проезжайте, барыня!», — со смешком пояснил Николай. — Это же Смирнов? Эх, хорош футболист! Покруче нашего Владимира! Надеюсь, в июне увидим его в городском турнире.

Вот и как в этом маленьком городке кого-то вычеркнуть из своей жизни? Это не Москва! Здесь не затеряешься…

Мир, Труд, Май

Приближались майские праздники. Первый из них — Международный день солидарности трудящихся. На комбинате не планировалось проводить каких-либо мероприятий. Главным в эти праздничные дни всегда были демонстрация на центральной площади у зданий горкома партии и горисполкома и концерт художественной самодеятельности на открытой площадке парка. Левобережные переправлялись теплоходом и паромом и присоединялись к колоннам Правобережья. В первых рядах шло руководство, знаменосец и сотрудники, несущие транспарант с названием предприятия. От нашего комбината знамя гордо нёс физрук Владимир. И рядом, с правой стороны от него — директор и парторг, а с левой — секретарь комсомольской организации и главный инженер. После работы без посторонних глаз нам пришлось потренироваться немного, чтобы шагать красиво в ногу: всё-таки предстояло возглавлять всю демонстрацию, не зря же наш комбинат являлся градообразующим.

Но 1 Мая нежданно-негаданно выпал мокрый снежок, хотя накануне стояла солнечная тёплая погода. Ноги мои насквозь промокли — видите ли, «стиляга-модница» о резиновых сапогах для такого праздника даже и не помышляла. Демонстрация ещё не началась, а настроение уже слегка подпорчено.

Предприятия готовились к построению, одно за другим в сплошную линию. Из динамиков парка орала патриотическая музыка. Комсомольский актив раздал красные флажки и надутые воздушные шарики. Мимо нас на построение в «хвост» прошли две самые большие группы с левого берега: молокозавод и ателье «Тюльпан». Алексей и Виктор (муж тихони Люси) несли длиннющий транспарант молокозавода. Алексей кинул оценивающий взгляд на «головку» демонстрации и что-то с усмешкой сказал Виктору, и тот кивнул в ответ. Видимо, обсуждали важность «барыни» в мероприятии. Надя безрезультатно высматривала своего Толика в колоннах Левобережья. Он работал в СМУ, но в немногочисленных рядах этого предприятия его не было.

Со стороны парка из громкоговорителей наконец-то громыхнул бодрый марш. Народ оживился. Построение закончилось. И в 9:00 комбинат открыл демонстрацию. Несмотря на испортившуюся погоду и долгое ожидание, люди счастливо улыбались, махали флажками, воодушевлённо кричали «ура!» и выпускали в небо разноцветные шарики.

Днём в парке намечалась праздничная программа. Вода хлюпала в моих лаковых туфельках, и я решила не оставаться на ярмарку и концерт. Утянула в общежитие и Надю. Вручила ей свежий польский журнал «Ванда», а сама сразу же ушла под горячий душ согреться.

— Лин, ну что, мы идём за Волгу? — Надя шелестела страницами журнала в поисках ярких картинок. — Денёк-то распогодился!

— Вот честно, Надя, если ты про клуб, то у меня никакого желания нет. Извини! Ты должна понимать, я могу наткнуться там на «Главного Героя». А если он ещё и под градусом, то вообще будет «Г… в кубе». Ты же его знаешь! — я поменяла полотенце на сухое и обернула им голову.

— Ну а как я одна? Мне надо встретиться с Толиком.

— А как же я одна всю осень добиралась на левый берег? Точно так и ты вернёшься. Теплоходом! Это не пешком по льду через Волгу идти — провожатые не требуются.

— А в клубе, как я одна, если его там не будет? А если будет и вдруг не один? Сестра, ты правда не понимаешь, как мне это важно? — Надя откинула журнал, чтобы не мешал брать меня измором.

— Ты же в его дом вхожая, Надя! На фиг тебе этот клуб сдался? Сходи домой и всё узнай! Может быть, он больной лежит, если на демонстрации не был.

— Вот ты какая?! Мне поддержка нужна, даже если в дом идти. Без приглашения я ещё ни разу не ходила, — Надя соскочила со стула, подошла к окну и обиженно отвернулась от меня.

— Ну вы даёте! Вы же пожениться собираетесь.

— Вы тоже собирались, — тут же парировала она. — И что из этого вышло?

— Аха, брошенки мы с тобой, сестрица! Две брошенки! — засмеялась я, подошла к ней и обняла. — Ладно, куда деваться? Поведу тебя в дом к Толику.

Я надела новый костюм из плотного атласного шёлка. Изумрудный жакет, элегантный и в то же время романтичный. Под жакетом — нежнейшая гипюровая блузка пастельного тона. А салатовые фалды юбки-солнца волнами опускались чуть ниже колена. Оборочки и фалды меня не полнили, наоборот, на контрасте подчёркивали тонкую талию и придавали некоторый объём бёдрам, а стекающие книзу вертикали юбки зрительно удлиняли ножки. Ну, разве такой наряд купишь в Романовске Приволжском? Да и в областном центре не купишь! Я сама придумала фасон и сшила костюм за несколько вечеров.

— ПрЫнцесса»! Нет, Королевишна! — засмотревшись, Надя жестом просила ещё раз перед ней покрутиться. — Вот умеешь ты преподнести себя!

Погода одумалась и ласкала солнечными лучами. Пассажиры набились в теплоход, как селёдки в бочку: первый день навигации после ремонта судна, и люди соскучились по противоположным берегам. Мужчины в весёлом алкогольном опьянении разной степени громко разговаривали, ругались матом. Но мат уже не резал ухо так, как это было в первые месяцы моей жизни в этом городке. К сожалению или к счастью, но человек привыкает ко всему. Удивительно, но в моём личном окружении мужчины не употребляли нецензурной брани: или она действительно отсутствовала в их речи, или они контролировали себя.

— Ну ладно, давай заглянем в клуб. Ненадолго! Вдруг Толик там. Да и с музыкантами хочется пообщаться, — обрадовала я Надю, когда мы поднялись на набережную по крутой деревянной лестнице.

Зал клуба увешан красными флажками и воздушными шариками. Озираясь по сторонам, мы прошли в свой левый угол. Музыканты увидели нас и заулыбались. Когда они закончили «медляк» и поставили на проигрыватель пластинку, первым со сцены спрыгнул ударник Андрей. Он приподнял меня и закружил.

— Линка, как же мы тебя ждали! Почти два месяца не появлялась, — он опустил меня и повернулся к Наде. — Привет, Надюха! С праздником вас, девчонки!

Следующими с объятиями подошли Николай и Анна. Оба сияли. Новые незнакомые мне гитаристы Алик и Гриша (прежние готовились к весеннему призыву в армию и отошли от дел), лет по семнадцать — восемнадцать, немного робели с бурными приветствиями — я подмигнула и улыбнулась им.

— Танцевать-то будем? — спросил Андрей и утянул меня в центр зала.

Гриша пригласил Надю. Николай танцевал с Анной. Ура! По-моему, они пара.

— Ты свободна, Лина? — склонился ко мне Андрей, обнимая одной рукой за талию.

— В смысле? Я всегда свободна. Я же не птица в клетке и не рыбка в аквариуме, — посмотрела я в его карие глаза и улыбнулась.

Слушая рассказ Андрея о работе их группы, я рассматривала посетителей. Много подвыпивших, незнакомых мне ребят. Они разговаривали на повышенных тонах, глазели и сально скользили взглядами по телам девчонок. Ни Толика, ни Алексея, ни Валерия, ни студента Анатолия.

— Смена контингента? — поинтересовалась я, когда Андрей замолчал.

— Да, деревенские ребята решили покутить на полную катушку. Ну и перебрали малость. Но не дрейфь, ты под нашей защитой.

— Дык… а чего мне дрейфить? Я же не льдина, — засмеялась я. — Что-то я давно студента Анатолия не видела. Вот прямо со дня свадьбы Люси и Виктора, после нашей с ним румбы ни разу и не попался на глаза.

— Ты что, не знаешь? — Андрей напрягся и крепко сжал мою ладонь.

— Чего не знаю? Я, вообще-то, почти два месяца на Левобережье не была.

— Ох, тогда я в затруднении как сказать…

Моё сердце гулко ухнуло.

— Андрей, что случилось?

— Ну, давай отойдём, присядем, — он повёл меня в левый угол, и мы сели на стулья.

— Утонул Анатолий. Около полутора месяцев назад, когда лёд затрещал…

— Что?!

— Лин, ну неужели у вас на правом берегу об этом ничего не говорили?

Внезапно заложило уши и застучало в висках. Не было сил произнести хоть что-то, и я уже не слышала, какие подробности всё ещё рассказывал Андрей.

Он потряс меня за плечо:

— Лина, ты как? Лина, смотри на меня!

Я обмякла и повалилась на его плечо.

— Ко-ля, во-ды! Лин-ка от-клю-чи-ла-сь! — как во сне услышала я глухой, уплывающий голос Андрея.

Ну вот такая я вдруг стала припадочная! Хорошо, что хоть не эпилептик!

Когда я очнулась, вся молодёжь стояла толпой и глазела на меня.

Мокрое лицо. Мокрые пятна на жакете.

— Господи, как ты напугала нас! — обняла меня Надя.

Андрей вытирал моё лицо носовым платком.

— Вот какой я дурак! Дёрнул чёрт за язык! Я же знал, какая ты чувствительная…

Ко мне наконец-то вернулась способность говорить:

— Надя, нам надо уйти. Ну не срывать же вечеринку моей выходкой. Извини, но про дом Толика придётся забыть.

— Отсидись немного, Лина, — робко предложил Николай.

— Нет, нет, я нормально! Всё прошло! — успокоила его я. — Идите, играйте! Вечер должен продолжаться!

Я посмотрела на опустившего глаза Андрея.

— Не кори себя! Ты вообще ни при чём. Со мной такое случается. Это уже не в первый раз.

Когда Николай поднялся на сцену и поставил очередную пластинку, в зал вошли Алексей и его Пышечка. Алексея невозможно было не увидеть — голова возвышалась над публикой. Скопление народа в левом углу зала привлекло его внимание. Он подошёл. Я опустила глаза. Алексей присел передо мной на корточки, больно вцепился своими длинными пальцами в колено.

— Что случилось, Лина? На тебе лица нет! Тебя кто-то обидел? — голос звучал взволнованно.

И я не удержала слезу, всё ещё не глядя ему в лицо.

— Узнала про Анатолия, — пояснил Николай.

— А-а-а, понятно! — Алексей поднялся с корточек. — Странно, что до сих пор не знала. Разве он не к тебе шёл в тот вечер, Лина?

Что за ересь?! Его вопрос повис в воздухе.

— Какое же ты «Говно в кубе», Лёшка! — не сдержалась Надя, — Лина со дня Люсиной свадьбы Анатолия не видела.

Но он промолчал и быстрым шагом направился к выходу. Пышечка суетливо последовала за ним.

8 Марта, а теперь и 1 Мая — ещё один день в мою копилку чёрных праздников.

День Рождения

25 мая мне исполнилось двадцать два. Ну что такое возраст в двадцать два года? Ути-ути! Начало жизненного пути! Конечно, прекрасно, когда под ногами уже есть фундамент, а на нём сформирована база, но и для начинаний этот возраст не преграда. Я была полна сил и энергии, и главное, у меня получалось всё задуманное.

На календаре был вторник. С утра от администрации и комсомольского актива меня поздравили директор и Надя. Большой букет красных роз в романтично оформленной корзинке красовался на моём столе и распространял запах мёда и фруктов.

Но самый близкий коллега, физрук Владимир, в тот день отсутствовал. 9 мая стартовал футбольный турнир района, и Владимир уделял внимание не только команде комбината, но и являлся одним из организаторов всего турнира. Почти каждый посёлок имел свою, пусть невысокого уровня, но всё же играющую команду. Владимир хотя бы раз в неделю посещал тренировки каждой из команд. Таким активистом был не он один. На левом берегу местные команды курировал Алексей. Из них к концу апреля он собрал сборную Левобережья и тренировал ребят на спортплощадке школы. Условия для тренировок на левом берегу были на порядок ниже: на правом имелись и футбольное поле со скамейками для зрителей, и крытый спортзал.

Но вернёмся к моему дню рождения. Я не собиралась отмечать его широко и шумно: посидим за чаем и тортиком с соседками по квартире, а Надя с Толиком присоединятся чуть позже.

Вечером мы с девчонками хлопотали на кухне с салатиками и лёгкими закусками к бутылке розового вина. В дверь постучали. Таня пошла открывать и вернулась с букетом из девяти белых роз на длинных ножках. Элегантные розы в ажурной серебристой обёртке перехвачены большим белым атласным бантом. К банту прикреплена поздравительная открытка с коротким текстом: «С днём рождения, Ангел Лина!».

— Кто принёс? — спросила я, разглядывая открытку.

— Комендантша, — тряхнула белокурыми кудряшками Таня.

Конечно, по формулировке я поняла, от кого букет. Ну и зачем Алексей продолжает вспоминать прошлое? Он же в новых отношениях! И пока он не способен отпустить меня полностью, я тоже не в состоянии освободиться от этой невидимой тонюсенькой ниточки, всё ещё привязывавшей меня к нему, хотя и непрочно.

Открытку незаметненько убрала в карман фартука, а букет вложила в руки растерянной подруги:

— Тань, разверни упаковку и поставь цветы в вашей комнате!

Сама же отвернулась от букета нарезать ровными кругляшами редиску — с глаз долой, из сердца вон!

Наконец-то подошли Надя и Толик с тортом и бутылкой шампанского. Мы посидели все вместе за общим столом: девчонки пели застольные, Толик разбавлял хор анекдотами. Затем втроём ушли в мою спальню.

В тот злополучный первомайский день Толик действительно оставался дома из-за гриппозного состояния. Развития в отношениях Нади и Толика не наблюдалось, они оставались всё в том же подвешенном режиме. Разговоры о свадьбе стали запретной темой, хотя прошло уже больше пяти месяцев после возвращения парня с флота. А Надя рассчитывала на скорую свадьбу. Так что наша тихоня Люсенька всех обскакала!

Выпив шампанского и вина, я растревожила свою «пагубную» разговорчивость и начала резать правду-матку в глаза: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

— Толик, в конце концов, ты собираешься жениться на моей сестре? Я дружкой ни разу не была, а так хочется! Ну сколько можно мотаться за Волгу туда-сюда? Вам уже по двадцать четыре года! Пора бы и определиться! — не дождавшись ответа, я перевела взгляд на Надю. — Надя, а ты чего молчишь? Не хочешь разве замуж? — мои мысли скакали, не успевая одна за другой. — Кстати, Надюха, тебе срочно надо выписаться из квартиры Капы и прописаться здесь в общежитии. Можешь ко мне в комнату подселиться. Скоро новый дом сдавать будут, и есть шансы получить квартиру.

— Нам пока и без штампа в паспорте хорошо, — наконец-то заговорил Толик, поймав за хвост паузу в моей тираде, — правда, Надюха? У нас ещё конфетно-букетный период. Сейчас пошла тенденция жениться по залёту. Так что как только, так сразу! А вот с пропиской в общаге — отличная идея. Надя, держи нос по ветру! Линка дело говорит: своего жилья у тебя нет, живёшь у тётушки. Не откажут тебе! Тем более, ты специалист.

Но Надя отмалчивалась, хотя её давно уже напрягала нерешительность Толика распрощаться с холостяцкой жизнью. Поэтому я и начала разговор.

— Эгоист ты, Толик! Пользуешься девчонкой по полной программе, а женитьбу хочешь только по залёту. Даже гуляка Алексей, и тот был готов жениться немедленно, вопреки своенравной мамАн.

— Ну, я — не Лёха, а Надя — не ты. У нас ситуации разные. Вы страстью горели и ею наломали дров. А у нас всё идёт своим чередом чинно, ровно, благородно, — он повернул голову за поддержкой в сторону Нади, — да, Надюх?

Надя всё ещё молчала. Разговор неприятен ей, но она понимала, что он давно назрел. И, скорее всего, в душе была благодарна мне за инициативу. Она поднялась со стула, распахнула штору на окне и выпалила:

— Лин, Алёшка под окном. Лёгок на помине!

Я вспыхнула:

— Тебя не видел?

— Нет, стоит спиной и смотрит на рощу за оврагом.

— Зашторь скорее! — моё сердце колотилось.

— И чего стоит как истукан? Караулит, кто выйдет? Или не решается войти? Лёшка и вдруг такая робость! — Надя отошла от окна и взглянула на Толика — он направлялся к двери.

— Девчонки, я не прощаюсь! Выйду покурить с Лёхой, — Толик хлопнул дверью.

— Наверное, дружинники и вахтёр не впустили. После того дебоша попросила занести его в чёрный список. Но букет роз передал. — Я нервничала. Зачем-то надкусила ноготь и с досадой посмотрела на него.

— Это те девять белых роз в зале?

— Они самые.

— А я же флористику изучала. Цвет и количество роз имеют определённый смысл. Девять белых роз — это искренние муки совести из-за проступка.

— О как?! Но за время наших отношений я столько раз наслушалась про муки совести! И давно поняла — никогда его выходки не закончатся, темперамент у него такой, — я встала, подошла к окну, чуть-чуть раздвинула штору и посмотрела в щёлочку на одинокую длинную фигуру, застывшую, как фонарный столб на мосту Александра III в Париже. — А эта его патологическая ревность?! Это же порок! Ему нужен психолог, иначе не будет счастлив в семейной жизни. Если, конечно, не женится на клуше, заглядывающей в рот. Но и тогда, ну о каком счастье можно говорить? Разве его устроит такая клуша? Он же совсем непрост! В отношениях тянется к высоким материям, копается в чувствах, философствует. «Поматросит и бросит», как говорил Анатолий.

— Ну вот поэтому он до сих пор и болен тобой. Равноценно-то заменить некем. И ты… Ты же тоже не освободилась!

— Ну, нет! Я выбор сделала: вместе нам не быть! Я его давно отпустила. Пусть женится и живёт своей жизнью без воспоминаний обо мне, — я взглянула на ноготь, поискала маникюрные ножнички в тумбочке… Всё на фиг обрежу под корень!

— Лина, ну, легко сказать «живи и не вспоминай!» А как не вспоминать, если постоянно натыкаетесь друг на друга? Память не сотрёшь ластиком…

Наш разговор прервал вернувшийся Толик.

— Ну что, Надя, по домам? Надо успеть на теплоход. Проводим до Капы вместе с Лёхой.

Он развернулся ко мне:

— Можно пошептаться с тобой?

— Если про Алексея, то не надо. Я не нуждаюсь в дипломатах.

— И всё-таки пару слов. Обещал, что передам их тебе.

— Ну, пойдём на кухню, если пара слов, — я прихватила пустую бутылку, а Толику указала глазами на стаканы. — Заодно и порядок наведём.

Мы сели за стол.

— Он просит встретиться, обещает не приставать с чувствами. Хочет выяснить один важный принципиальный для него вопрос. Без ответа на него не успокоится.

— Хорошо! Если хочет успокоиться, я согласна. Пойду с вами и останусь на ночь у Капы.

Мы вышли из подъезда. Алексей замер передо мной. Без зимней верхней одежды, в тонкой синей рубашке, в свете луны он выглядел бледным и похудевшим. Высоченный мальчишка с виноватыми глазами! Куда испарился из него тот герой-любовник, мартовский кот?

— Здравствуй, Лина! С днём рождения! — его голос, обычно шумный, звучал непривычно тихо и вкрадчиво, как будто слова слетали с губ, без участия голосовых связок, словно шорох осенних листьев под ногами…

Ох и хитрец! Даже голос и тот пустил в обольщение! Конечно, он же знает, что я темброзависимая! Я кивнула. Мы медленно пошли следом за Надей и Толиком.

— Я слушаю, Алексей!

— Мы ни разу не поговорили с того злополучного восьмого марта.

— В тот день я сказала тебе всё, что хотела сказать. И с тех пор ничего не изменилось.

— Изменилось. Я стал другим. И ты стала другой.

— И? В целом это ничего не меняет. Я жду принципиальный вопрос.

— Сначала прими мои извинения, — он широко шагнул двухметровыми ногами, развернулся лицом ко мне, преградил путь и попытался поймать мой взгляд, — я, идиот, был неправ. Впрочем, как всегда! Идиотом был в те последние минуты в клубе и ещё бо́льшим идиотом на следующее утро.

— Проехали, Алексей! — я обошла его стороной. — То, что ты идиот, я давно поняла. Но те последние минуты седьмого марта, в конце концов, привели тебя к новым отношениям. И я, правда, рада за тебя — клин клином вышибают!

— Не сравнивай, Лина! Это совсем другое… — он поравнялся со мной и робко коснулся моего плеча.

Я встряхнула его руку.

— Мне, правда, не интересно знать, насколько это у тебя другое. Твоя жизнь, и меня в ней больше нет. Наши дорожки разошлись. Я всё ещё жду принципиальный вопрос. Давай, помогу! Ты хотел спросить про Анатолия? С Анатолием у меня никогда не было никаких отношений, и в тот вечер он шёл не ко мне. Это тебя успокоит? Или принципиальный вопрос — «мой секс в общежитии»? Я тебя, моего первого и единственного мужчину, тебя, любимого, ни разу к себе не пригласила. Как же ты мог подумать, что я пустила в свою постель кого-то другого? Разве я такая доступная и распущенная? Или по себе судишь? Для тебя же флирт и вытекающие из него последствия — дело привычное.

— Лина, малышка… — он остановился и попытался обнять меня.

— Нет, нет, убери руки! Ты обещал, никаких слов о чувствах. Лучше слушай и не перебивай! Я сегодня опять разговорчивая и позволю себе многое сказать. И забудь про «малышку»! Даже на твоём фоне я давно уже не малышка. Я уже переросла тебя, Алексей, а ты всё тот же инфантильный мальчик. Лёша, пойми, мы пошли по жизни разными тропами. И лучше было бы, чтобы они нигде не пересекались, — я пнула подвернувшийся под ногу камень и чуть не вскрикнула от боли в пальце.

Да, мне было больно… и не только в пальце.

— Лина, ты меня презираешь? Неужели я настолько подлец? Я вообще хотел поговорить не об этом. Даже и не знаю, как начать.

— Начни уж как-нибудь! Ты же такой красноречивый у нас!

— Красноречивым я был только с тобой. Никто больше не вызывает желания облачать слова в красивую форму. Но ты выпила меня всего до дна, а потом своей ножкой выпнула из своей жизни, как пустую бутылку… Пустой я сейчас, Лина… О-пус-то-шён-ный…

— О-ля-ля! Как банально! Алексей, прекрати! Меня уже не купишь такими речами! Я уже не та девочка, которая попадала под подобные чары. Честное слово, сейчас эти твои выражения кажутся надуманными, нелепыми и даже смешными. Всему своё время, Алексей! Было, было да прошло! — я, наконец-то, подняла глаза и смело посмотрела ему в лицо, и ничего у меня нигде не дрогнуло и не наполнилось слезами. — Так о чём ты хотел поговорить?

— О родителях. О моём отце и твоей матери. — Он задумался. Пауза затянулась. Кашлянул в кулак и продолжил. — Они были любовниками, когда матушка была слегка беременна мной.

— Я в курсе. И даже в курсе, что чисто теоретически, как сказала Капа, ты и я могли бы быть братом и сестрой по отцу. У нас разница в возрасте всего три месяца. По срокам сходится.

— Ты это знала?! — он схватил меня за плечи и резко развернул к себе.

— Аккуратнее на поворотах, Лёша! — я демонстративно скинула его руки. — Про связь родителей сначала просто догадывалась, а ты разве нет? Ты не видел, как твои родители пожирали меня взглядами за столом? И как отец спросил про номер дома? И как твоя мать возмущалась, когда я назвала адрес? Ну а потом Капа подтвердила мои догадки. Про брата и сестру, Лёша, я никогда в голову не брала. Не переживай, мы не родственники! Я родилась семимесячной. Можно сказать — жертва неудачного аборта. Моя мать после расставания с твоим отцом почти сразу вышла замуж. Неужели ты мог подумать, что я твоя сестра? Ты что, слепой, Лёша? Мы же совершенно разные!

— Уф! Ты меня успокоила… — он всё-таки набрался наглости, обхватил меня, приподнял, покружил и бережно поставил. — Я чуть не чокнулся, когда матушка рассказала.

— Господи, Лёша, ну что же ты такой наивный?! Я тобой поражаюсь! Твоя матушка подкинула палку в огонь, чтобы лишний раз убедить, что мы не пара. Но сейчас я понимаю, как тяжело ей было видеть меня в своём доме, если я так разительно похожа на мать. Так что, обиды на Нину Васильевну у меня нет. Лёша, всё, что делается в жизни, делается к лучшему: мы расстались… Примут и полюбят твои родители эту Пышечку. И нарожаете вы деток. Тебе же от жизни большего и не надо! И будете вы все счастливы!

— Как же ты изменилась! «Жертва неудачного аборта» — непреклонная сильная малышка… — он громко набрал воздух, наверное, чтобы заглотить ком в горле.

Знакомое состояние. В чувствах и переживаниях мы совпадали.

— Да, Лёша! Я изменилась. Я уже не та! Поэтому успокойся! Ты любил совершенно другую девочку: наивную, трепетную, доверчивую, слушающую тебя с открытым ртом. Но её больше нет! Ничего этого во мне уже не осталось. Не мучь себя воспоминаниями! В одну воду дважды не войдёшь, — я старалась сдержать слезу, напрашивающуюся выкатиться на свободу. — Отпусти меня с миром, как я отпустила тебя. И мы же не враги, Лёша! Ты мне многое дал эмоционально. Я повзрослела с тобой. След в моей жизни ты уже оставил. Наследил, одним словом! Да и я, всё, что могла отдать тебе за это короткое время, я отдала сполна.

Слезу я сдержала, сложнее было с комом в горле — он постепенно нарастал. Комом я пока ещё не научилась управлять, но набралась сил продолжить:

— Про то, что я выпила тебя всего… извини, Лёша! Но это большой вопрос, кто кого выпил! Я была невинной девочкой, а ты был уже опытным мужчиной… Это я отдавала себя, а ты, Лёша, брал. Больше я ничего дать тебе не могу, как и ты мне. Отношения исчерпали себя, — наконец-то мне удалось сглотнуть тяжёлый ком, и стало легче, и я взбодрилась. — Даже если бы мы решили снова быть вместе, я не могу представить, на какой почве мы строили бы отношения и совместную жизнь. Что конкретно связывало бы нас? Лёша, даже просто другом стать не получится: я не хочу близкого и частого общения с тобой. Мне ведь тоже подошла пора строить личную жизнь, а ты был бы помехой, как бельмо на глазу.

Он шёл. Молчал. Слушал. Слушал, понурив голову.

Моё сердце болезненно ныло от сочувствия, жалости и спрятанной куда-то глубоко в закрома души нежности…

Ну что за дисбаланс в моём организме?! Голова моя понимала, что никакой совместной счастливой жизни нам построить не удастся! И на это сто причин! А душа и сердце не хотели слушать мою разумную голову… Глупая ветреная душа хотела вылететь и обняться с Лёшкиной… Обняться и закружить… Закружить и улететь…

— Всегда знал с самой первой минуты, что ты особенная, — он скрестил пальцы обеих ладоней и звонко щёлкнул ими, я вздрогнула. — Но не мог даже представить, что окажусь в такой зависимости от девушки и стану для неё бельмом на глазу. Какой же болван я был! За пять минут разрушил всё, что связывало нас, — он пнул пустую бутылку, попавшую ему под ногу, и повторил, — болван!

— Лёша, это произошло не за пять минут. Это давно накапливалось капля за каплей. Мы разные с тобой! Наверное, единственное, что связывало нас, так это сходная чувственность. А про любовь мне всё ещё неясно до конца, была ли она на самом деле у нас: любимого человека так не унижают, как это сделал ты, Лёша.

Мы подошли к дому Капы. Толик уже попрощался с Надей и поджидал у подъезда Алексея.

— Лина, ну, посмотри на меня, посмотри мне в глаза… Ну в последний раз… Просто посмотри! Больше я ничего уже и не прошу.

Он пальцами поднял мой подбородок, как когда-то на танцах. И мои глаза окунулись в его озёра. Дёрнулось правое веко (как долго такого не случалось!).

— Всё, Лёша, прощай! Опоздаете на теплоход.

Он склонился ко мне и поцеловал в глаза.

— Будь счастлива, малышка! Ты для меня навсегда ею останешься. И спасибо за урок жизни!

— Прощай, Лёша! И прости…

Я тихонечко прошмыгнула в комнату Нади, упала на кровать и разревелась. Слёзы всегда приносили облегчение.

— Не простила? — присела на уголок кровати Надя, не зная, как меня утешить.

— Простила и… отпустила с миром… И сама попросила простить. Надя, это не любовь! Это наваждение! Мы же доведём друг друга до нервного срыва. Похоже, что и мне тоже надо лечиться. А с утра я была уверена, что всё уже в прошлом. Ну нельзя нам пересекаться! — я приподнялась, присела рядом с Надей, и она обняла меня.

— Парня тебе завести надо! Хотя бы просто друга, — Надя протянула мне носовой платок, и я промокнула слёзы, — Толькин сослуживец Иван, ну, который поцелуй у тебя вырвал, когда в бутылочку играли, он постоянно интересуется тобой. Сам он из посёлка Заречный. Давайте в воскресенье вчетвером съездим в областной центр, посидим в ресторане, погуляем по городу.

— Какой такой Иван, Надя?! — я скрутила носовой платок и от возмущения швырнула его на пол. — Даже лица его не помню! Разве мне тогда до этих сослуживцев было? Кроме Лёшки я же никого вокруг не видела… Он был моим единственным светом в окошке… — я опять заплакала.

— Вот умудрились же вы встретиться! Оба ненормальные… как оголённые провода… — её голос задрожал. — Да, я понимаю, что сейчас ни Лёшка, ни ты не сможете найти достойную замену. Ну и как быть дальше?!

— «Две белые вороны в городе, а поэтому заметили друг друга, пересеклись и не оставили шанса чёрным воронам», — так однажды сказал Владимир. Получается, он был прав. Оказывается, со стороны виднее. И все были правы: и Анатолий, и Владимир, и Андрей, и даже Капа! Одна я слепая! — я схватила подушку, уткнулась в неё лицом, чтобы заглушить рыдания и не перепугать Капу за стенкой…

— Ты не слепая. Ты была влюблённая. А когда любят, то не за что-то, а вопреки — народная мудрость.

Надя отобрала подушку, притянула меня к плечу, мы соприкоснулись головами, и я успокоилась.

— Надя, это не народная мудрость. Так сказал философ и психолог Эрих Фромм. И да, я принимала Лёшку таким, каким он был. Но как вспомню его в день 8 марта, до сих пор мороз по коже! — я встала с кровати, подошла к столу налить воды из графина в стакан, но вода расплескалась — дрожали руки. — В его глазах, обычно таких прекрасных, вдруг вспыхнуло столько ужасающей меня агрессии… Вообще, не его глаза, а глаза какого-то хищного зверя… Мне казалось, он мог бы убить: в этом необузданном гневе ударить головой об стену и размазать всю меня по ней… А за что, Надя?! Ну как такое простить? Как такое принять и любить вопреки? Значит, в нём всё-таки живёт демон. И, по-моему, он сам об этом знает. Не зря говорил, что у него много пороков… Эх, не наломал бы дров!

Товарищеская игра

На воскресенье, 30 мая, спорткомитет запланировал товарищескую игру по футболу между командами двух берегов, чтобы парни присмотрелись друг к другу перед турниром. Команда Правобережья почти полностью состояла из ребят-строителей нашего комбината. Комсомольский актив призвал молодёжь посетить мероприятие и поддержать свою команду.

Я любила футбол, и с восьмого класса отец брал меня на стадион. Не пропускала я ни телевизионных трансляций, ни обзоров в прессе, отслеживала турнирную таблицу и назубок знала, какие команды входили в высшую и первую лигу СССР. В итоге из меня получилась подкованная болельщица, способная заткнуть за пояс любого парня.

Но идти на эту товарищескую игру не горела желанием: память жёг эмоциональный срыв после разговора с Алексеем. Оказалось, полностью абстрагироваться от гипноза его глаз я так и не смогла. Не хотела хоть как-то пересекаться с ним, даже если просто созерцать издали.

Но для города эта игра была событием: её ждали и заранее ставили на победителя, хотя и не знали ни состава команд, ни уровня их игры.

Поле располагалось рядом с общежитием, и Надя с Толиком перед игрой зашли ко мне.

— Ничего знать не хотим! Собирайся! — тоном командира октябрятской звёздочки сказала Надя, — Володька не простит, если не придёшь. Комсорг не должен увиливать. Да и в стенную газету надо очерк написать.

— Вот ты и напишешь! Привыкли все на мне ездить, — огрызнулась я.

— Лин, если ты из-за Лёхи, то не парься: он понял — всё потеряно. Доставать больше не будет. Так и сказал. Он тоже парень не лыком шит. Расслабься! — Толик постучал пальцем по циферблату командирских наручных часов. — Пора идти, девчонки! Все места расхватают!

Не в моём характере вынуждать людей уговаривать себя. Всё-таки идти надо! В конце концов, я же не страус прятать голову в песок.

И мы пошли к футбольному полю.

На немногочисленных скамейках свободных мест не наблюдалось. Я обвела взглядом ряды зрителей: в основном молодёжь комбината, но на одной из скамеек увидела знакомых мне по клубу левобережных ребят. Среди них сидел и Валерий. «Подойду попозже», — решила я и перевела взгляд на поле..

Футболисты разминались. Солнце ещё не покрыло кожу игроков загаром, и в белой форме команда Правобережья смотрелась бледненько. Всё-таки нужны цвета поконтрастнее. Левобережные одеты в чёрные спортивные трусы и голубые футболки. Футболисты — парни в основном коренастые, плотные, среднего роста. Высоченный Алексей выглядел «белой вороной» среди всех. Отнюдь не бледный от природы, он как будто уже успел подзагореть где-то под южным солнцем.

— Ангелина, Надежда, добрый день! — услышали мы голос позади себя и обернулись.

Нам широко улыбался бывший секретарь комсомольской организации комбината Георгий Сергеевич, а рядом с ним стоял мужчина крепкого телосложения в добротном спортивном синем костюме с отделочной белой узкой полоской по швам, с надписью на груди «СССР».

— Здравствуйте, Георгий Сергеевич! Пожаловали в родные края футбол посмотреть? — удивилась я, что такая важная персона областного спорткомитета заинтересовалась товарищеской игрой районного уровня.

— Да вот, тренера привёз на твоего парня глянуть. Сами-то вы так и не перезвонили. Знакомьтесь: Юрчев Василий Степанович.

Я кивнула тренеру.

— Ну что же, гляньте, если вам всё ещё актуально. Только парень уже не мой, так что посредником быть не смогу.

Георгий Сергеевич с тренером ушли поближе к футбольному полю. С отдалённой «левобережной» скамейки в нашу сторону смотрел Валерий. Я приветственно взмахнула рукой, он улыбнулся.

— Пойду, поздороваюсь с Валеркой, а то все глаза проглядит, но так и не решится подойти. Вы со мной? — спросила я, надеясь на ответ «нет».

— Иди. Мы не потеряем тебя: белую ворону за версту видно, — засмеялась Надя.

Когда я подходила к скамейке зрителей левого берега, Валерий уже лавировал между болельщиками мне навстречу.

— Привет, Лина! Сто лет не виделись! За кого болеть будешь? За Лёху или за комбинат?

— За игру болеть буду! Ни Лёху вашего, ни Владимира я ещё в игре не видела.

— Может, отойдём поодаль, вон на ту возвышенность, сядем на траву? — Валерий склонил взлохмаченную голову, и я еле сдержалась, чтобы не запустить руку в его шевелюру и не подёргать за волосы. Однажды парень уже испытал это на себе. Вот ведь искушение!

Мы подошли к невысокому насыпному холму, в бок которого вгрызся вход в бомбоубежище. Валерий снял с себя лёгкую ветровку и расстелил её на траве. Сели. Отсюда всё поле просматривалось хоть и не как на ладони, но значительно лучше, чем со скамеек.

Наконец-то взвизгнул свисток. Игроки рассы́пались по полю. Владимир сразу завладел мячом и на скорости рванул к воротам команды Левобережья, виртуозно обходя то одного игрока, то другого. Но Алексей не стремился остановить атаку, а что-то выкрикивал и показывал знаки защитникам своей команды. При его «двухметровых» ногах он был у ворот ещё до того, как туда добежал с мячом Владимир. Алексей остановился невдалеке от ворот и наблюдал за действиями. Владимир размахнулся, чтоб ударить по мячу, защитник левого берега поймал сигнал Алексея и тут же подкатом, скользя по траве, в падении выбил мяч из-под ног Владимира в сторону своего капитана. Алексей подхватил мяч, ловко обработал его и пнул диагональной длинной передачей в центр поля, где мяч поджидали нападающие его команды. За столь короткое время правобережные игроки, только что атаковавшие, не успели перестроиться и закрыть зоны в обороне. И, гол!!! Команда Левобережья на первых минутах игры вышла вперёд. 1:0. Зрители взревели и зааплодировали. Динамичное начало! Алексей показал большой палец игроку, забившему гол.

— Боже, как это просто и в то же время филигранно! — тихо сказала я и прикусила губу.

— Да уж… — Валерий с прищуром посмотрел на меня. — Ты ещё и в футболе разбираешься?

Вопрос повис в воздухе. Я следила за игрой.

Владимир старался что есть сил, жаждал взять реванш за пропущенный гол и выкладывался на все 100%. Но какой же он болван! вообще не давал играть ребятам! А Алексей в это время натаскивал команду: шанс отличиться имел каждый, и ребята отрабатывали различные виды передач. Он не стремился забивать сам, но контролировал и направлял весь процесс игры. Особое внимание капитан уделил способам защиты с подстраховкой друг друга. И Владимир упрямо бился об этот щит, но… Команда ЛБ (левого берега) на контратаках забила ещё два гола. 3:0. На Владимира жалко было смотреть. Он устал и взмок. Команды ушли на перерыв.

К нам подошли сначала Надя и Толик, затем Георгий Сергеевич.

— Ангелина, твой парень — прирождённый тренер! Но хотелось бы и его самого увидеть в игре. Василий за этим и приехал.

— Георгий Сергеевич, повторюсь: парень не мой. Но если Смирнов захочет показать себя в игре — покажет. Он довольно амбициозный и строил планы на этот год.

Я повернулась к Валерию:

— Сможешь подойти к Алексею и передать, что его пришли «покупать»? Пусть покажет товар лицом.

— Сказать-то могу, но толку… Ты, что, сама Лёху не знаешь? Он упрямый, как бык!

— Ты хотел сказать как баран? — засмеялась я. — Ну да, бык ему подходит больше. Нет, с такой стороны его не знаю: упрямым ни разу не видела, во всяком случае, не со мной.

— Ещё увидишь! — усмехнулся Валерий и пошёл на поле.

Футболисты отдыхали: одни сидели, другие лежали на траве, массировали мышцы и пили воду. Валерий подозвал Алексея, заговорил, и оба повернули головы в нашу сторону.

Тактику игры второго периода Алексей перестроил, сосредоточив внимание на атаках. Но если сам и перехватывал мяч у соперника, к воротам не рвался, а точным ударом пасовал то одному, то другому нападающему ЛБ для позиционной атаки или для быстрого прорыва, в зависимости от ситуации. В ворота правого берега залетело ещё два мяча. Но гол всё-таки забил и Владимир. 5:1.

До конца матча оставалось минут десять. Алексей сильным техничным толчком плеча в плечо отобрал мяч у Владимира, отправил его короткой передачей своему игроку, набрал скорость, ворвался в зону ворот правого берега, получил верхнюю передачу на голову, ударил, и мяч влетел в ворота. 6:1! Болельщики соскочили со скамеек и шумно, с криками захлопали. Да-а-а, эффектный гол! Я проморгала ресницами непрошеную слезу.

Георгий Сергеевич обнял меня:

— Ну а что я говорил? Звезда района!

К нам подошёл тренер областной команды Юрчев.

— Этот парень — самородок! При таких физических данных ещё и голову имеет, в отличие от капитана команды Правобережья.

Но матч продолжался. Алексей посылал знаки своим парням, и они по очереди пристреливались к воротам. Когда игрок ЛБ потерял мяч, и тот оказался у правобережного, Алексей набежал ему навстречу, совершил выпад, присев в полушпагат, и красиво отправил мяч в зону ворот соперника. И юный нападающий ЛБ принял этот чистый мяч «на блюдечке с голубой каёмочкой» и моментально направил его в ворота. 7:1! Игра закончена.

Бесспорно, Алексею удалось за короткое время собрать команду. Что же, я гордилась им как другом или братом. Ну, в самом деле, он же мне не враг и не чужой человек!

Болельщики высыпали на поле. Все хотели поздравить левобережных ребят, несмотря на то, что сами проживали на правом. Капитан принимал поздравления и пару раз поворачивал голову на наш холм.

Юрчев и Георгий Сергеевич направились к Алексею. Они разговаривали недолго. Мне показалось, что Алексей отрицательно покачал головой. Затем пожали руки и разошлись.

— Думаю, надо подойти к Лёхе, Лина, — предложил Валерий, — даже посторонние люди поздравляют. А полный игнор будет означать, что ты держишь обиду. А ты же не держишь, правда? Ты ведь выше этого?

— Дело вовсе не в обиде. Но наверное, ты прав — подойти надо.

Лёшка увидел, что мы направились к полю, и сам зашагал нам навстречу. Он с отстранённым видом рассекал толпу болельщиц и поклонниц, с восхищением посматривающих на высокого красивого парня.

Мы поравнялись. Толик обнял героя дня, похлопал по плечу. Валерий пожал руку. А Надю больше интересовала моя реакция, чем Алексей, и она уставилась на меня.

— Лёша, это высший класс! Я не ожидала такого. Ты настоящий капитан, — искренне сказала я, не поднимая на него глаз, — у тебя всё получилось: создал команду, как и планировал. Молодец! Правда, я горжусь тобой, Лёша… Иди дальше, не останавливайся! Ты сможешь!

Мы стояли рядом на всеобщем обозрении, оба с опущенными головами и молчали. Лёшка сжимал и разжимал кулаки, и у него мелко дрожала голень правой ноги. Я приподнялась на носочки, поцеловала его в щёку и перевела глаза на всхлипнувшую носом Надю.

— О-фи-ге-ть! — сказал Толик, — ну что вы так мучите друг друга? Аж у меня мурашки…

Но я уже развернулась и пошла к общежитию: с глаз долой, из сердца вон…

Надя и Толик догнали меня. Валерий остался с Алексеем.

— Девчонки, приглашаю в кафе «Молодёжное» на мороженое и шампанское. Отметим победу нашего дворового Левобережья над вашим профессиональным комбинатом, — иронично предложил Толик.

В понедельник утром Владимир выглядел как побитая собака, забившаяся в угол и поджавшая хвост. Никого не хотел видеть, не выходил из кабинета, заполнял ведомости и молчал. Конечно, переживал! Но мне совершенно не хотелось сочувствовать ему и говорить какие-то ободряющие слова.

Наконец, он не выдержал:

— Ну что ты молчишь, Лина? Ну, отругай уже!

— Володя, честно?

— Конечно, честно!

— Ты болван, Владимир! Ну вот что ты хотел показать своей игрой? Что ты единственный такой в команде, самый лучший и неповторимый? Это и так было ясно ещё до игры: ты же капитан и тренер! Зачем выпячивал своё «я» на передний план? Ты никому не дал возможности проявить себя. Перед кем выпендривался? Перед Юрчевым? Видел бы ты игру своей команды со стороны! При всей твоей 100-процентной отдаче как игрока, зрелище было жалким. А уж по сравнению с действием капитана соперников, ты просто облажался. Я в шоке, как пренебрежительно ты отнёсся к товарищам по команде, тем более что встреча была тренировочной. Чему научил ребят за эту встречу? Ничему!!! Вот правда, мне жалко их, но не тебя. Честно, я разочарована в тебе, как в капитане. Это было непрофессионально, хотя у тебя диплом тренера физкультурного института.

Владимир стоял у окна и молчал, затем подошёл к моему столу, придвинул стул и сел напротив меня. Крепкий широкоплечий парень, как мальчишка, хлопал передо мной белёсыми ресницами.

— Лина, я центральный нападающий, форвард, задача которого — забивать. И такая тактика всегда срабатывала. Остальные тоже не бездействовали. Ты преувеличиваешь! Они также владели мячом и пасовали мне для завершения атаки.

— Володя, вот только не надо «бла-бла-бла»! Я наблюдала за всей игрой. Ты рисовался! Повторю вопрос: хотел понравиться Юрчеву, зная, что он ищет новых игроков? Так не понравился ты ему! — я перебрала стопку отчётов на столе в поисках нужного и снова взглянула на молчавшего Владимира, — «Хороший футболист играет не только ногами, но прежде всего — головой» — примерно такой вывод Юрчева. А ты голову полностью отключил: видел только мяч и ворота и никого вокруг себя. Тебе сто́ит пересмотреть тактику тренера и капитана.

— Так, может, встанешь на моё тренерское место? Ты же у нас везде незаменимая! — поддел меня Владимир.

— А что?! Я бы встала! Если б родилась в штанах, а не в юбке. Учись у Смирнова, хотя институтов он не оканчивал! Костяк твоей команды играет два или три года, а он команду за весну собрал с нуля из новичков. Кстати, три игрока — мальчишки по шестнадцать — семнадцать лет из школы-интерната.

— Ну да, ну да! Куда мне со своим свиным рылом до футбольного Гения! — Владимир вспылил и отвёл глаза.

— Володя, не передёргивай! Он не гений, но себя в игре не выпячивал. А ведь мог бы! И тогда в ворота твоей команды влетели бы не семь, а все десять мячей. И у него на сегодняшний день команда, а у тебя — пшик…

Он кинул взгляд на мой альбом на столе и увидел наброски карикатур на вчерашнюю игру.

— Очерк собираешься писать? Может быть, не надо, Лина? Это всего лишь товарищеская игра. Напишешь после официальной.

Я взглянула в его просящие глаза. Господи, мужик, года на три старше, взывает сопливую девчонку не писать очерк! Сидит, хлопает ресницами. Да что же так обмельчал мужской род?!

— Хорошо, Владимир. Я понимаю, тебе сейчас психологически сложно. И дело не в проигрыше, дело — в тебе. Но как тренер, ты же знаешь, что один в поле не воин, — я скомкала лист с карикатурой, — но это ещё не всё, Володя. Хочешь слушать дальше?

— Ну а что мне ещё остаётся? Говори, добивай лежачего!

Я встала, прошлась по кабинету туда-сюда, собираясь с мыслями. Он ждал.

— Володя, извини, но что за нижнее белое бельё было на вас надето? Это спортивная форма?! Что за подстреленные коротенькие трусишки? Кто вам такое купил? Вы на балансе комбината! Неужели нельзя выбрать в спорттоварах профессиональную спортивную одежду? Вы же смотрелись как беленькие молочные поросята во всей этой порнографии, на вас надетой. Слава богу, что причиндалы наружу не вывалили! Команду Левобережья никто не содержит, сами себя одевают и смотрятся достойно, а вы на всём готовеньком, а так убого выглядите.

— Ну ты даёшь! Включила художника-дизайнера! Нормальная форма! Из магазина спортивных товаров! — Владимир соскочил со стула и отошёл к окну.

— Может быть, эта форма и нормальная для зала, парням-гимнастам, но не для игры в футбол! Да что же вы здесь все такие зашоренные?! Никакого эстетического вкуса! — я вернулась к столу и на этом хотела закрыть тему, но на этот раз не мог успокоиться Владимир.

— Может, ты нам ещё и форму выберешь и купишь? — съязвил он.

— А что? Я бы выбрала! А то за весь комбинат стыдно — глядеть на вас в коротеньких подштанниках… — я поискала глазами еженедельник, чтобы сделать в нём пометку «спорттовары».

— Лина, как Лёха столько времени тебя терпел? Ты же язва!

— Ха, Володя! Вопрос не по адресу: кто кого терпел, надо измерить на аптечных весах для точности. Я рядом с ним чувствовала себя божьим одуванчиком и ромашкой… Но у Лёхи с эстетикой всё в порядке, слава богу! Ты же сам нас обоих белыми воронами называл: мол, заметили друг друга в толпе, мол, подобное к подобному тянется. И наверное, ты прав: таких, как Лёха, поискать — потрудиться надо!

— Вот-вот! Вдруг заценила парня после вчерашней игры! Открылись глаза?

— Володя, я его заценила задолго до этой игры!

— Ну и что тогда отталкиваешь? — он вернулся к стулу напротив меня. — Пойми вас женщин!

— Характерами не сходимся и имеем разные моральные принципы. Жаль, поняла поздно.

— Лин, ну вот скажи, как простому парню к тебе подкатить? Ты прёшь, как танк! Вон, даже Лёху раскатала…

— Ёпэрэсэтэ, ну сколько можно про Лёху?! Начали за здравие, а кончили за упокой! Вот уж точно, в жалости Лёха не нуждается. И всё у него супер-пупер и без меня будет. А если под простым парнем ты подразумеваешь себя, то не бери зря в голову, а лучше занимайся командой — время до официальной игры ещё есть.

Июнь-разноцвет

Значит будет жарко!

На следующее воскресенье, 6 июня, я вписала в еженедельник и жирно обвела красным карандашом «урок моделирования выпускных нарядов». Родители большинства девочек-выпускниц школы-интерната приобрели ткань для пошива платьев. И я хотела предложить несколько придуманных мной моделей. К тому времени я уже знала особенности фигур и осанки девчонок и эскизы рисовала детально под каждую выпускницу и её вкус.

В субботу в общежитие пришла Надя, увидела меня за рисунками и опять проворчала:

— Лучше бы потратила время на себя любимую, пашешь и в выходные.

— Надя, когда у тебя запланирован десяток занятий, то, поверь, одиннадцатое проскакивает самотёком. А смена одного дела на другое — это и есть отдых, — я прорисовывала мелкие детали на силуэте: декоративные застрочки, защипы, воздушные петельки для пуговиц, а Надя следила за шустрым карандашом, прикусив указательный палец.

— Пойдёшь со мной в интернат? — с надеждой на положительный ответ спросила я. — Володька команду тренирует, а мне не хочется пешочком одной идти через всё Левобережье. Давай, составляй компанию, поможешь с обмером девчонок.

— А в клуб вечером зайдём? Ты там с 1 мая так и не была ни разу.

— Ну, можно и в клуб. Только где мы будем слоняться после интерната до начала танцев? Может, к Толику заглянем? — я перевернулся страничку в альбоме и нанесла на следующий силуэт рюшечки и оборочки — эскиз платья для худышки Верочки.

— Ну, давай, заглянем! Сделаем ему сюрприз, — Надя заворожённо следила, как из-под кончика карандаша рождается рисунок романтического девичьего наряда.

В двенадцать дня на теплоходе «Обь» мы причалили к левому берегу. В начале июня Левобережье выглядело краше, чем осенью, когда я его увидела в первый раз и влюбилась в исконно русский провинциальный городок, хранящий устои и традиции ушедших поколений.

Я соскучилась по этим местам. Сколько раз зимними вечерами мы гуляли с Алёшкой по парку и набережной! Тысячи звёзд пересчитали, валяясь на сугробах. Сотни стихов прочли друг другу, сидя на скамейках. На всех по очереди скамейках! Миллион нежных слов говорил он мне о чувствах… А сейчас вокруг щемящая душу красота и грустное воспоминание об утраченной любви… И одиночество! Наверное, в первый раз я так остро ощутила боль от потери былого. Тайком от Нади смахнула слезу.

Мы вышли на центральную улицу и пошли по ней к ближайшей деревне. Проходя мимо школы Левобережья, увидели Алексея на спортплощадке. Ну как же без него на левом-то берегу?! Центр местной вселенной! Он тренировал команду и не заметил нас. Мы быстренько скрылись за зданием школы.

Девчонки поджидали нас. Комбинат подарил в цех три новые машинки, и кроме них ещё шесть стареньких были в рабочем состоянии. Из выпускного класса на выходные остались только пять девочек. Они показали отрезы ткани. В те времена считалось правилом шить выпускные наряды из ткани белой расцветки. Я недоумевала! Как красиво смотрелись бы платья светлой бирюзы, или небесно-голубые, или бледно-розовые! Но против закоренелых традиций не попрёшь внезапным наскоком, поэтому я предложила дополнительно украсить платья шарфами, поясами или накидками из ткани нежных пастельных расцветок. Девчонки с восторгом рассматривали эскизы.

Вдвоём с Надей обмерили фигуры выпускниц и принялись за раскрой, расстелив ткань на большом рабочем столе. Я объясняла построение выкройки: как правильно рассчитать росток, скос плеча, места расположения и глубину вытачек по линии груди, выкат проймы. Старшеклассницы умели шить, во всяком случае, быстро и аккуратно строчили швы. После раскроя деталей девчонки сели смётывать их, чтобы успеть с первой примеркой. А прострочить все швы и обметать срезы деталей я задала им к следующему воскресенью.

По моей просьбе мальчишки принесли из комнаты отдыха проигрыватель, и я включила «Вальс цветов» Петра Чайковского. Лариса Ивановна навестила нас с чайником и чашками, сама разлила чай, села сбоку, у окна, и наблюдала за мной, должно быть, прикидывала, за какие грехи и откуда такое «счастье» на неё свалилось.

Девчонки задавали вопросы по моделированию, про мою учёбу и про мой сегодняшний наряд, который с любопытством разглядывали: полосатые красно-белые брюки, белая блузка с коротким рукавом и поверх блузки — голубая джинсовая куртка, а на голове — французская летняя шапочка из тоненького трикотажа в красно-белую полоску. Я любила разнообразные головные уборы, даже эксцентричные, и умела их носить так, что они выглядели уместными и летом. Уместны для Парижа! С Романовском Приволжским всё ещё оставались непонятки… белая ворона у старшего поколения вызывала оторопь.

В интернате мы пробыли до 17 часов, отобедали в столовой вместе с ребятами и персоналом. И пошли в город мимо дома Алексея и городской школы. До открытия клуба оставалось ещё полтора часа. Но идти в дом Толика трусиха Надя так и не решилась, и мы направились к набережной посидеть на скамейке и полюбоваться сверху панорамными видами. Я вынула из сумки альбом и начала рисовать. Надя скучала, болтала ногами и то и дело поглядывала на часы.

К пристани причалил теплоход. С него сошла шумная компания молодёжи. Среди них мелькал Толик. Он держал за руку высокую стройную девушку.

Надя напряглась и взглянула на меня:

— Лин, это то, что мне кажется?

— Ой, не пори горячку! А вдруг это его двоюродная сестра? Он же рассказывал про родственников из Заречного.

— Ага, «сестра»! И два парня-сослуживца, которые были с нами на Новый Год! Значит, у Толика намечается вечеринка. И он, гад, не позвонил мне в пятницу! Никаких планов на выходные не обговорили, — негодовала Надя.

Я обняла её за плечи и притянула к себе:

— Надь, посмотрим на развитие событий. Может, зря себя накручиваешь. Владимир тоже держит меня под ручку, когда вдвоём топаем до интерната. Это же ни к чему не обязывает! Просто опора, помощь со стороны мужчины.

Сзади хрустнула ветка, и мы обернулись. Через поляну жёлтых одуванчиков к нашей скамейке спешили Валерий с сиренью в руках и незнакомый мне невысокий длинноволосый парень в джинсовой куртке.

— Здравствуйте, девчонки! Можно присесть рядом? — Валерий протянул нам по ветке запашистой сирени.

На запах сирени у меня аллергия, и я громко чихнула. Надя витала в мыслях и молчала.

— Привет, Валера! Ну что за вопрос? Садитесь, конечно! — я убрала сумку и положила на колени, накрыв альбомом.

Длинноволосый парень обошёл скамью, продемонстрировал выбеленную надпись «Sashenka» на спине и встал напротив меня, загородив обзор на Волгу.

— Александр, — он оценивающе окинул меня взглядом всю от шапочки до кроссовок. — Приехал из центра друга навестить, ну и в клуб ваш заглянуть. Говорят, у вас здесь винил улётный.

— Это Лина и Надя, — представил нас Валерий.

— Лина? Ну, я и сам догадался: та самая Принцесса Грейс Келли. И правда, похожа, но миниатюрнее и упакована в ногу со временем. Зачётная ты гёрла, Лина!

Валерий заёрзал, опустил голову и раздавил пяткой туфли окурок, валявшийся около скамьи. Как же трогательно он смущается! Видимо, Александр озвучил Валерино личное сравнение с Грейс.

А манера общения «Сашеньки» с незнакомой девушкой напомнила мне Алексея в первый вечер нашей встречи. Ещё один плохой парень на моём пути? Такой же самоуверенный, напористый и наглый. И такие же скорые абстрактные комплименты. Я ничего не ответила, снова открыла альбом и продолжила набрасывать панораму, как будто и не слышала этого «Сашеньку». Ну не люблю я наглых парней!

— Лина, мы мешаем? — Валерий взглянул на меня характе́рным взглядом с прищуром, который я заметила и оценила в самый первый день моего появления на Левобережье почти девять месяцев назад.

Девять месяцев пристально наблюдает. И ноль инициативы! Да уж, за это время можно ребёнка зачать, выносить и родить! Почему всегда такие крайности: кто-то наглый и напористый, а кто-то смущается от одного взгляда на него? Где они, эти парни — золотая серединка? Андрей? Но его, как и Владимира, я рассматривала только как друга. Какие бы хорошие отношения ни складывались с ними, глаза обоих не цепляли меня: не было в них той глубины и загадки, которыми переполнены голубые очи Лёшки и карие Валерия. Значит, именно глаза — проводники в мою душу.

— Нет, Валерий! Не мешаете, — я продолжала рисовать и обдумывала, стоит ли высказаться сейчас, при Наде и Александре, и всё-таки решилась, — ты чертовски интересный парень, но почему такой неуверенный в себе?

Валерий только заморгал в ответ. Александр усмехнулся. Все молчали. Я рисовала.

— Можно тебя на минуту, Лин? Давай пройдёмся по набережной, — неожиданно Валерий поднялся и застыл передо мной, как солдат перед генералом. — Ты не против?

— Ну давай, пройдёмся! Пройтись могли бы ещё месяцев девять назад.

Мы молча шли рядом. Он остановился и повернул меня за плечи к себе.

— Лина, я не робкий. Такой я только с тобой. Ты же инопланетянка! И я не знаю, как подступиться.

— Ну, спасибо, что хоть не «райская птичка»! — усмехнулась я. — Но Грэйс Келли мне нравится больше, чем инопланетянка. Во всяком случае, сравнение с реальным человеком, а не абстрактные фантазии.

Он склонился ко мне с намерением поцеловать, но я отстранилась.

— Минуточку, Валера! Мои слова о чертовски интересном парне ещё ничего не значат. Я не готова к такому неожиданному повороту. Извини!

— Ну и как не робеть перед тобой? Я даже не знаю, что предпринять…

— Валера, не хочу больше никаких ошибок, я ими уже наелась. Время покажет. Во всяком случае, я чувствую к тебе симпатию. И это уже немало. На общение я согласна, но… пока не более того.

Шли рядом. Молчали. Я смотрела на Волгу. Он вынул из кармана пачку болгарских сигарет «Стюардесса», движением фокусника ловко выстрелил сигаретой, поймал её на лету второй рукой, закурил. Не люблю курящих мужчин. Но Валерий так элегантно держал сигарету между пальцев, что я простила ему этот грех.

«Какие у него красивые пальцы и ногти» — подумала я и покраснела: ну что за чепуха лезет в голову?!

— Вы идёте в клуб? — прервал Валерий затянувшееся молчание.

— Да, хочу увидеть ребят-музыкантов. И не танцевала давно. Так что, если пожелаешь, можешь пригласить на любой танец, — подмигнула я ему.

Мы направились к скучающим на скамейке Наде и Александру.

В клуб пришли вчетвером. Парни купили билеты, а я проскочила блатным зайцем.

Гардеробщица улыбнулась мне:

— Добрый вечер, Лина! Стало быть, сегодня будет жарко!

Я подала ей джинсовую куртку и сумку. Оказывается, гардеробщица — мама Николая и поэтому более-менее знала все подробности моих нечастых, но «эффектных» появлений в клубе.

Музыканты играли медляк «Алёшкина любовь»:

Говорят, что некрасиво, некрасиво, некрасиво

Отбивать девчонок у друзей своих.

Это так, но ты с Алёшкой несчастлива, несчастлива

А судьба связала крепко нас троих.

Александр пригласил Надю. Валерий вопросительно взглянул на меня.

— Не-не, не сейчас.

Кажется, я начинаю ненавидеть эту песню! Я танцевала с Анатолием под «Алёшкину любовь», и он каждый раз воспринимал текст буквально. Хватит аналогий!

Мы прошли в левый угол, и я помахала музыкантам. Они, всё ещё напевая, закивали мне. После Алёшкиной, едят её мухи, любви, поставили пластинку и всем коллективом спустились со сцены. С пластинки заструилась свежайшая мелодия романтизированной рокерской композиции Hotel California группы Eagles. Я обожала и композицию, и группу. Этот альбом в коробке с остальными подарками ко дню моего рождения передал в Москву через дипломата отец, и от меня пластинка перепала ребятам. Из популярных в том году мелодий зарубежной эстрады для медленного танца сложно найти что-то круче этой композиции.

Валерий взял меня за руку, и я с удовольствием откликнулась, даже не успев перекинуться парой слов с музыкантами. Мы медленно кружились и смотрели в глаза друг друга так же, как это было 7 марта, во время белого танца, на который я тогда пригласила Валерия. И опять никого не видели вокруг.

— Почему так легко с тобой в танце, Лина?

— Это воздействие музыки. Она разрушает все преграды, и тогда партнёры на одной волне.

— Никогда ни с кем ни какая музыка на меня так не воздействовала. Мне кажется, она льётся из твоих глаз.

О, ещё один поэт пробудился! Ещё один включил красноречие! Магия музыки почему-то сразу нарушилась. Я наконец-то огляделась вокруг и увидела у входной двери Толика с высокой девушкой. Поискала глазами Надю. Она ещё кружила с Александром и ни о чём не подозревала. Да уж, ситуация! Я вернулась взглядом к Валерию и продолжила разговор:

— Но я тебя танцующим в паре ни разу не видела. Всегда сидел под сценой и смотрел на всех.

— Не на всех. Только на тебя. Со всеми твоими партнёрами всегда смотрел только на тебя.

Ох, да парень осмелел! Надо было давно отхлестать его словами про робость! Или сделать комплимент про чертовски интересного парня? Ещё денёк и скажет, что я «особенная и лучик света в тёмном царстве». Но всё это я уже проходила! В первый раз верилось, во второй вызывает скепсис.

Песня закончилась, и я наконец-то подошла к музыкантам.

— Ребята, рада-рада вас видеть! Мне правда не хватало таких вечеров. Чем ещё заняты, кроме танцев в клубе?

— Иногда на свадьбах играем, — ответил Николай, — но самую лучшую подработку подкидывала ты. Что для тебя сыграть из ритмичного?

— Да что угодно на ваше усмотрение! Рок-н-ролл, шейк, твист… Тряхну стариной! Твоя мама сказала: «Значит, будет жарко!» Надо её не разочаровать.

Ребята поднялись на сцену и заиграли Hippie Hippie Shake группы The Swinging Blue Jeans, под которую мы зажигали 7 марта. Но сейчас парни играли и пели сами, хотя на заднем плане и крутилась пластинка.

Александр бодро вскинул голову, посмотрел на меня:

— Говорят, ты крутая. Станцуем?

Но в тот момент меня больше волновала Надя. Она сидела на стуле сама не своя и смотрела на Толика, обнимавшего девушку. Он даже не подошёл поздороваться. Как будто нас и не было! Я пребывала в шоке от его наглого поведения. Ещё неделю назад мы вместе пили шампанское в кафе «Молодёжное» и ничего не предвещало таких событий. Впрочем, 7 марта тоже ничего не предвещало неожиданную концовку вечера между Алексеем и мной. Особенно после того, как он вознёс меня к небесам в палатке посреди снежных сугробов.

Я вытянула Надю со стула, увлекла в зал и начала ритмичный танец: резкие поочерёдные развороты плечами то правым, то левым, щелчок пальцами, волна с груди перетекает вниз через талию к бёдрам, «восьмёрка» бёдрами «плавно извивающейся змеи», разворот вокруг оси тела, возврат в изгиб бедра, волна поднимается выше к груди и затем к плечам, взмах головой, щелчок пальцами, и волна снова стекает книзу… И опять резкий поворот… Нет, ну правда, так вызывающе в местном клубе я ещё не танцевала. Только однажды в Париже на частной вечеринке у однокурсницы.

К нам присоединились Александр и Валерий. Мы оказались в центре круга. Завсегдатаи клуба хлопали в ладоши и подтанцовывали. Ребята-музыканты заиграли композицию во второй раз. Да, та же музыка, под которую зажигал Алексей в наш последний вечер. Но «Сашенька» танцевал не хуже. Он пристроился ко мне сзади, и мы двигались почти синхронно. Когда я вскинула голову вправо, он схватил меня за руку и развернул лицом к себе. Я пару раз качнула бёдрами и снова отвернулась. И он опять танцевал сзади. И в этот момент я увидела Алексея. Он стоял у стены. Просто стоял. А рядом с ним под музыку суетливо двигалась его Пышечка. Алексей неотрывно смотрел на меня, прикусив губу. Я развернулась к нему спиной, исполнила две последние волны, два «кача», перенося вес тела с одной ноги на другую, затем подпрыгнула и на последней секунде мелодии села на шпагат.

Да, скорее всего, для местной публики мои прыжок и шпагат были сверх эксцентричной выходкой. Может, даже не совсем уместной. Но это был вызов! Пусть знают наших всякие там Алёшеньки и Толики, и их пышечки и стройняшечки! Зал взревел. Музыканты хлопали со сцены.

— Снимаю шляпу! Чувствуется школа и практика! Вертикальные движения кобры вообще впервые вживую увидел, — Сашенька склонил голову и шаркнул ножкой, как герой Михаила Козакова в шумевшем телефильме «Здравствуйте, я ваша тётя!». — Клёвая ты!

Ударник Андрей спрыгнул в зал и подошёл ко мне. Валерий увёл Сашеньку в сторону, зная, что с музыкантами у меня свои темы для разговоров.

— Линка, ну ты дала жару! Покруче твоей румбы! А что за франт с тобой отчебучивал? Лучше пусть уносит ноги — Смирнов его чётко срисовал. Видел со сцены. Миром это не кончится.

— Франт из областного центра. Кто такой, сама не знаю. Приехал к Валерию на вас посмотреть.

— А-а-а, понятно! Значит, учатся вместе в институте строительства и транспорта. У них свой сильный вокально-инструментальный ансамбль, побеждали на областном смотре. Судя по его прикиду, музыкант. У нас ему ловить нечего — их уровень повыше.

— Сказал, хочет винил ваш послушать.

— Перебьётся!

Я вдруг вспомнила про Надю и поискала её глазами. Она сидела в нашем левом углу, а напротив стоял Алексей. Они разговаривали. Подходить сейчас к Наде не хотелось.

Но музыканты заиграли песню «Прощай», а я любила тексты Дербенёва, в них всегда был смысл.

Ты помнишь, плыли в вышине,

И вдруг погасли две звезды.

Но лишь теперь понятно мне,

Что это были я и ты.

Ну как можно не отреагировать на такой проникновенный текст? Четыре строчки и в них целая история! История моей первой любви… Почему я так эмоционально реагирую на все эти песенные тексты? Почему всегда переношу их на себя? Да-да, горели две личности, две яркие звезды, и вдруг обе погасли. И обе тускло тлеют сейчас в одиночестве… хотя… в относительном одиночестве, судя по присутствию Пышечки рядом с Алексеем.

Валерий протянул мне руку с приглашением на танец, но её перехватил и отбросил в сторону внезапно возникший перед нами Алексей. Он без слов заграбастал меня, приподнял, как обычно делал это раньше, и унёс в центр зала.

— Что за бесцеремонность, Алексей? Схватил, как добычу. Ты забыл наш последний разговор? — попыталась отбиться я.

Но он держал крепко и уже вёл в танце. Я «на автомате» подстроилась под его шаг.

— Последний не забыл. Ты сказала, что гордишься мной и веришь в меня, и поцеловала в щёку. И я снова поверил, что это не конец.

— Ой, я предпоследний имела в виду — в день моего рождения.

— Лина, ты не отдавала отчёта словам. Под алкоголем ты склонна к гротеску и утрируешь, хотя, признаю, смотришь в корень. А я, дурак, повёлся и поверил. Но потом переосмыслил и понял, что ты всего- навсего издевалась надо мной. Лина, ведь нам обоим нет жизни друг без друга! — он склонился ко мне, и я почувствовала его горячее дыхание на щеке. — Я имею в виду не физическое бытиё, а смысл и радость. Неужели ты сама этого не чувствуешь и не понимаешь? Мне дышать без тебя нечем: вот воздух есть, а кислорода в нём нет…

Пошла магия в ход! Бедное моё сердце, рано или поздно оно выскочит из груди!

— Я видела дважды, как тебе нечем было дышать: в обнимку с Пышечкой и в окружении хохочущих девиц… — я не поднимала на него глаза и не соображала кружили ли мы в танце или просто топтались на месте.

— Ну, я тоже сейчас дважды видел тебя «глазами в глаза» с Валерием и намерено заигрывающей с этим длинноволосым хлыщом, чтобы подразнить меня… Тебе нравится заводить меня! Ты кайфуешь от этого! Но я знаю, они для тебя ничего не значат — последняя спица в колеснице. Я даже представить не могу, что ты кого-то из них сама захочешь поцеловать, не говоря уже о большем…

— А вот я могу представить тебя с этой девушкой в твоей спальне. И даже могу представить, какие слова ты ей говорил, когда уносил в свою постель…

— Глупышка! Господи, такая умная девушка и такая глупышка! Ну какие слова я мог сказать им после того, как весь словарный запас бросил к твоим ногам? Кому ещё можно сказать то, что говорил тебе? Ты же одна такая… Неужели ты не понимаешь, что меня с тобой связывает отнюдь не физиология и даже не эта долбанная химия! Гори она пропадом! — выкриком Алексей привлёк к нам внимание, и боковым зрением я увидела, как Пышечка опустилась на стул в правом углу от сцены. — Ты же сидишь у меня в мозгах! Вот здесь, в голове. И вот здесь, прямо в сердце. И в печёнке, в конце концов. С первого дня, как увидел, с тех пор и сидишь… Да, я дурак! Я ревнивый дурак! Но эта ревность возникает не потому, что я не доверяю тебе, а потому, что боюсь потерять…

— Да-да, — усмехнулась я, — так доверяешь мне, что чуть не довёл до сотрясения мозга, требуя ответа, с кем у меня был секс.

— Я осознал. Да, это было бредовое наваждение! Но оно появилось только с тобой. До тебя таких приступов не было. Чтоб я и кого-то ревновать? Да боже упаси! Но ты… ты же другая… и все на тебя пялятся. И на этом фоне появились неуверенность и боязнь потери. А под действием алкоголя этот бред усиливается. Но я готов лечиться. Ездил к психологу.

— Ох, Лёша, хороша у тебя боязнь потери, что прямо на моих глазах уходишь из клуба с другой девушкой… Ты сам себя слышишь, какой бред несёшь? От неуверенности в себе взял и перешагнул через меня?! Взвешивай слова, Лёша! Отделяй зёрна от плевел! В отличие от тебя, у меня с аналитикой и логикой всё в порядке, так что пудрить мне мозги ты больше не сможешь, — я попыталась оттолкнуть Алексея, но он обхватил меня ещё крепче.

— Лина, я просто её проводил! И вернулся через пятнадцать минут. Но тебя уже не было.

— Просто проводил, а зачем? Она дорогу к дому не знала? Она же с левого берега! Или анекдот не успел дорассказать во время танца, чтобы посмеяться вместе? Просто проводил, а потом, какое-то время спустя, просто повёл в свой дом. Подумаешь, делов-то! Всего лишь просто сводил в свою спальню и просто поматросил немножко… ну так, между делом… для удовольствия — тело очень хотело, — я вырвала руку из его ладони.

— Ты ревнуешь?

Мне показалось, что в его голосе прозвучала надежда. Пальцами он поднял мою голову за подбородок и впился в меня голубющими своими глазищами. Но на этот раз магия не сработала.

— Да боже упаси! Я не тебя ревную, а себя, любимую, жалею, потому что, да, я эгоистка, знающая себе цену. А жизнь здесь, в провинции, подняла планку этой цены ещё выше, придала мне ещё больше самоуверенности. Ты столько раз повторял как мантру, что я особенная, другая, пришлось в это поверить. Лёша, ты сам вознёс меня на вытянутых руках, как богиню, на невероятную высоту… выше неба… а затем подло унизил и сбросил вниз… — я подняла глаза и увидела, как дрожат его губы.

— Лина, малышка, я сто раз свой мозг съел за те проклятые минуты…

— Да, я понимаю, ты сейчас готов локти себе отгрызть от отчаяния. Лёша, ты видишь меня насквозь, поэтому не буду скрывать: я помню всё, что между нами было. И мне всё ещё больно, что случилось так, как оно случилось. Я всё ещё могу фантазировать о чём-то… Но я не верю в наше будущее. И дело совсем не в статусе. И не в том, что ты проводил тогда девушку. Но с тех пор я перечитала кучу статей о параноидальной ревности. Со временем она будет нарастать. Ты только на первом этапе. Возможно, с другой девушкой у тебя не будет этих приступов. Ты же сам сказал, раньше ничего подобного не случалось…

Но Лёшка не дал мне договорить, обхватил меня и приподнял к своему лицу:

— Ну вот что мне сейчас упасть перед тобой на колени? Хочешь?! Я упаду! Ну прости, Лина! Я жить без тебя не могу. Ты мне снишься каждую ночь… Малышка, я люблю тебя… Тебя люблю, Лина! — его голос задрожал, и я почувствовала, как длинная и острая игла воткнулось мне в сердце. — Я же сказал, ради тебя я готов лечиться и исключить любой алкоголь…

— Поставь меня, Лёша. Мне больно! — Я прижала кулак к сердцу и трижды постучало по нему, спазм стал отпускать. — Лёша, сделай это не ради меня, а сделай ради себя. Ради меня ты уже обещал перевернуть всю свою жизнь. И что получилось в результате? Ты перевернул не жизнь, а скинул нас обоих… в пропасть… Вот что случилось, Лёша! Да, возможно, для тебя это гротеск, но для меня выглядит именно так. Подняться вдвоём наверх из этой пропасти мы не сможем. Ты разрушил всё! Дай мне свободу, Лёша…

Оказывается, музыка закончилась. Но мы всё ещё стояли посреди зала: он держал руки на моей спине, выше талии, низко склонившись к моему лицу, и мы эмоционально разговаривали на виду у всех, наверное, достаточно громко. А музыканты почему-то не начинали следующую песню. И как долго они молчали, я не знаю. Очнувшись, я огляделась вокруг, убрала Лёшкины руки и пошла к Наде в левый угол. Прошла мимо Валерия и Александра — каждый проследил весь мой путь от точки А (Алексей) к точке Н (Надя).

Боже, ну что за стыдоба?! Опять всё на виду у зала! Впрочем, как всегда! «На вас же глазам смотреть больно», — сказал мне когда-то Андрей, и теперь я понимала, что он имел в виду.

— Надя, уходим! Какой смысл оставаться? Я вволю натанцевалась на месяц вперёд. И разговора с Толиком сегодня не получится, надо переждать и посмотреть, что случится дальше…

— Давай! Сама хотела предложить, но Алёшка увёл тебя, — Надя встала, мы помахали играющим музыкантам и ушли в гардеробную. — Опять в душу лез? Расспрашивал про Александра. Ответила, что сегодня сами его в первый раз увидели.

— Ну вот! А говорит, что усмирит ревность. Ничего он не усмирит!

— Лина, по крайней мере, он любит тебя. И это не вызывает сомнения!

— Отелло тоже любил Дездемону. И она его любила. А он её душил, душил, не додушил и… зарезал…

— Ох, какие страсти ты рассказываешь!

— Надя, в психологии есть термин «синдром Отелло». В пятидесятых годах его описал британский психиатр Джон Тодд. Это уже не выдумки Шекспира, не фантазии, а почти научное название. Я довольно глубоко нырнула в эту тему, вынуждена была, поэтому знаю, о чём говорю. По-моему, и мимо Алексея эти публикации не прошли: сам понял, что проблема есть.

Никто из парней не пошёл нас провожать. Да нам и не требовалось! Теплоход доставил нас на правый берег за нетерпеливо отсчитываемые пятнадцать минут.

Совещание у директора. Пополнение?

11 июня, в пятницу, директор провёл небольшое совещание: вызвал начальника отдела кадров, коменданта общежития, физрука Владимира и меня, комсорга.

— «Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор», — начал Сергей Петрович с цитаты из «Ревизора» Гоголя и затем широко улыбнулся. — Нас ожидают волнительные события, но придётся засучить рукава и подготовиться к ним. После неоднократных обращений администрации и комсорга комбината в вышестоящие комсомольские органы, в конце концов, мы получили долгожданный ответ: в начале июля к нам приезжает строительный отряд старшекурсников Кораблестроительного института города Николаев с Украины. Тридцать три бойца. Рукастые парни с опытом в строительных бригадах. Такого многочисленного пополнения за один заезд у нас ещё не было. С этим дополнительным составом мы заткнём дыры в строительстве корпусов второй очереди. Но сдача жилого дома задерживается, получение квартир переносится, а это означает, что места в общежитиях не освободятся и придётся уплотнять размещение в комнатах.

Сергей Петрович посмотрел на коменданта общежития:

— Елизавета Львовна, сколько мест мы сможем высвободить для студентов, если уплотним комнаты?

— Ну, так сразу я не могу ответить. Ребята и без того живут плотно: по три человека в залах, по два в спальнях. У нас только Ангелина проживает одна, — комендантша не упустила шанс укусить меня, видимо, имела зуб за параллельное подключение к её телефону.

— Я совершенно не против, если ко мне кого-то подселят, — поёрзала я в кресле.

Сергей Петрович перевёл взгляд с Елизаветы Львовны на меня.

— Ангелина Витальевна, к вам действительно подселят, но ни кого-то, а Надежду Борисовну. Мы рассмотрели ваше ходатайство о предоставлении ей места в общежитие и решили его положительно.

Он нервно постучал карандашом по столу.

— Что же получается? Просили, просили и напросились на рабочую силу, а размещать некуда? Елизавета Львовна, давайте-ка всё-таки залы уплотним до четырёх человек. Это же временно на летний сезон, пока дом не сдастся.

— Ваше дело приказать, моё исполнить, — она поджала губы, — но не всё так просто. Не уверена, найду ли такое количество кроватей и нового постельного белья.

— Времени достаточно. Проведите инвентаризацию: подсчитайте, запишите. Придётся приобрести, если не хватает. Будем решать этот вопрос в рабочем режиме. Вы свободны, Елизавета Львовна. Займитесь делами! Их у вас прибавилось!

Когда комендантша покинула кабинет, громко хлопнув дверью, Сергей Петрович подобрел, по-отцовски посмотрел на меня, затем на Владимира.

— Ну, молодёжь, на вас вся надежда. Я получил рекомендательное письмо и характеристику ребят. Парни спортивные, играют в футбол за команду института, участвуют в КВН, с агитбригадой были на БАМе. Вам предстоит подключить их к активной деятельности как на комбинате, так и вне его. Ангелина, сбрось с себя все перегрузки на помощников. Всё, что касается стройотряда, будет твоей основной деятельностью: размещение, быт, отдых и, конечно, культурная программа: показать город, исторические места, на выходные свозить в областной центр, может быть в театр. Ну, не мне тебя учить, чем занять молодёжь. В общем, берите с Владимиром полное шефство над студентами. Надо встретить ребят достойно, с русским гостеприимством. Владимир, организуй товарищеские матчи по футболу. Пусть присоединятся к вашим тренировкам. Может, взаимно будете полезны друг другу.

Вот уж свалилось счастье на нас! Да, мы (читайте, директор и я) сами добивались этого: стучали и звонили во все двери, начиная от комитета комсомола района до областного, а затем и в ЦК писали, потому что результата от нижестоящих организаций не было. Но когда пришёл положительный ответ, то застал нас врасплох. Задержка сдачи нового дома во многом затрудняла ситуацию. Но что поделаешь, придётся приложить все силы, чтобы достойно вырулить из неё.

По дороге домой я ошарашила Надю новостью: теперь она может прописаться в общежитии и переехать ко мне в комнату. Вроде бы новость приятная для неё, всё-таки сулит получение квартиры. Но всю сознательную жизнь она прожила с Капой, заменившей ей мать, и оставить тётушку одну будет стрессом для них обеих. Но, когда всё так непонятно с Толиком, ей лучше проживать вместе со мной — поддержу хотя бы словом. Да и мне с ней будет гораздо комфортнее, чем если бы меня «уплотнили» неизвестно кем.

Толик так и не звонил ей. В общем, полнейшая неопределённость. Хорошо, что я собираюсь по уши вовлечь её в шефство над интернатом и стройотрядом из Николаева, и времени на переживания останется гораздо меньше. Своим переживаниям я лазеек не оставила — решила помочь коменданту общежития с инвентаризацией имущества и с уплотнением комнат.

13 июня, в воскресенье, мы вдвоём с Надей отправились в интернат. День стоял солнечный, хотя и с лёгким ветерком. Голубое-голубое небо с нежно тающими облаками, буйная зелень, разноголосое пение птиц умиляли до томного щемления в сердце. Лаконичная простота сквера провинциального городка трогала мою чувствительную душу куда сильнее, чем вылизанные рукотворные красоты парков Парижа.

От пристани до интерната мы шли молча. Каждая думала о своём. На меня всё ещё давил последний разговор с Алексеем. Да, я не в первый раз говорила с ним жёстко, не оставляя ему надежды, но душа моя плакала, и слеза могла навернуться в любой момент, даже от созерцания красивой природы… Как это связано с Алексеем, я не могла себе объяснить. И чем настойчивее и убедительнее отгоняла его, тем больше страдала сама… Когда наши глаза встречались, я осязала, что земля круглая и она вертится… и слабели ноги. Эти его глубокие озёра глаз проникали внутрь меня, и сердце трепетало… Наверное, он чувствовал то же самое. Иначе как объяснить эту тягу ко мне у парня, вокруг которого всегда толпа девчонок? И что с меня взять? Пигалица от горшка два вершка, в 45 кг бараньего веса. Ну как оборвать нить, связывающую нас? Как вычеркнуть из своей жизни? Как говорил Алексей, мы всё ещё связаны «на межклеточном» уровне.

На подходе к интернату я привычно тряхнула головой с надеждой прогнать из неё все переживания, улыбнулась, и мы вошли во двор. Девчонки поджидали нас. До выпускного бала остались считаные дни, и им не терпелось дошить наряды и научиться вальсировать. С домашним заданием они справились. И после второй примерки я объяснила каждой, как аккуратно завершить работу и как украсить наряды. Я взяла с собой несколько шёлковых шарфов и цветных поясов различных фактур и конфигураций, учила завязывать шарф или элегантно набросить его на плечи. Затем мальчишки принесли проигрыватель, и мы немного повальсировали.

Лариса Ивановна пригласила нас с Надей на выпускной вечер.

Когда на обратном пути мы проходили мимо дома Алексея, из внутреннего двора вышел его отец Леонид Иванович, такой же статный, писаный красавец, как и сын.

— Лина, дочка, подожди минуточку! Извини нас, девочка, если обидели тебя. Но кто мог подумать, что такое возможно в жизни: всё у вас с Лёшей случилось точь-в-точь как это было двадцать два года назад…

Мы остановились посреди дороги.

— Не совсем так, Леонид Иванович: вы были женаты, а жена — беременна. У нас с Алексеем всё гораздо проще. И у меня ни к кому нет никаких претензий, — смотрела я на его красивое лицо и представляла себе Лёшку таким лет через тридцать: высоким, подтянутым, загорелым, с пепельной сединой на висках.

— Если нет никаких претензий, гони Лёшу прочь, не ломай ему жизнь…

— Я ломаю ему жизнь?! Интересная трактовка событий! — мои глаза округлились от удивления.

— Девушка от него беременна. Вчера узнали. Приходила, плакала, рассказала, как Лёша признался тебе в любви на глазах всего клуба. Видеть он её не хочет и из дому ни на шаг, даже тренировки забросил. Она не смогла с ним поговорить. Сегодня сами собираемся поставить его в известность.

Сердце гулко ударило и упало, адреналин горячо разлился по телу… Долбанный адреналин! До Романовска Привожского он не своевольничал. Сейчас заложит уши, накатит тошнота, я размякну и скачусь вниз… Я старалась сдержать волну, но в глазах всё замельтешило, раздвоилось и покрылось серой дымкой.

— С ума сойти! — произнесла Надя и крепко обняла меня.

…Я очнулась на коленях у Лёшки. Он сидел на корточках посреди улицы, раскачивал меня и покрывал лицо поцелуями. Надя и Леонид Иванович стояли рядом и молчали. Надя хлюпала носом. Как потом рассказала она, Лёшка увидел нас троих в окно, когда я начала заваливаться, а Леонид Иванович хлопал меня по щекам. Лёшка выскочил на улицу и подхватил меня.

Я поймала его пылающий взгляд, прожигающий насквозь. Горячая волна поплыла от лица вниз, и голова опять закружилась. Не было сил ни высвободиться из его крепких рук, ни подняться с его колен. Молча смотрела на него и понимала, что это конец: в последний раз наши тела соприкасаются, а глаза купаются одни в других… Больше такого никогда не будет… Я заплакала. Нет, мне не нужны стаканы слёз для облегчения, не нужно завывание в голос. Но каждый раз вместе с тихими слезами из меня уходила и боль, и сердце возвращалось туда, где ему и положено быть, начинало стучать ровненько, как часики…

Наконец-то мне стало легче. Лёшка поднялся, поставил меня на ноги и расслабил руки… Я выскользнула. Мы стояли. Взволнованный он напротив растерянной меня. Молчали. И не отводили глаз.

Я очнулась.

— Поздравляю, Лёша! Вот прямо сейчас услышь это от меня первой: ты скоро станешь отцом!

Он схватил меня за талию, близко наклонился к лицу и горячо выдохнул:

— Ты беременна, малышка?

— Нет, Лёша! Из нас двоих беременный — ты. «Взрослей парень! Тебе уже восемнадцать лет» — кажется, так ты советовал пацану Андрею в посёлке Заречный? Взрослей Лёха! Тебе уже двадцать два года! Если поматросить невтерпёж, то надо думать головой, а не нижним местом. Родители-медики не научили предохраняться? — я набрала воздух, чтобы протолкнуть растущий в горле ком и смело взглянула в растерянные, хлопающие длинными ресницами глаза Алексея. — Так что, Лёша, вот и логичный конец нашей истории! Само собой всё и разрешилось! Наконец-то ниточка оборвалась! Теперь окончательно. Даже гротеск не понадобился. Всё предельно ясно и просто. Теперь мне будет легче жить… А то в последнее время я подумывала, не поверить ли тебе и не попытаться ли начать всё заново… Нас с тобой вместе никогда не будет, Лёша. Никогда! Даже в ночных фантазиях. Наконец-то, это свобода, Лёша!

Алексей стоял ошарашенный. Конечно, он понял, о чём речь, но ещё не осознал до конца. Разумеется, ему будет сложнее, чем мне сейчас. Но меня это уже не волновало. Окончательная точка поставлена. И его красивые голубые глаза больше не в состоянии притягивать и гипнотизировать меня. Магия выдохлась!

— И напоследок, Лёша, помнишь, мы говорили про вражду семейств Монтекки и Капулетти? Так вот, если когда-нибудь твой сын встретится с моей доченькой, то я костьми лягу, но не позволю твоему отпрыску касаться моей девочки… Потому что и у отца твоего, и у тебя, его кровинушки, мозги вытекли из головы вниз, в ваши половые органы… Это у вас семейное, Лёша! Как права была Капа!

Второй акт трагикомедии закончен! Занавес! Бурные аплодисменты!

«Тебя окликнуть можно,

Ещё окликнуть можно,

Но возвратить уже нельзя…», —

проникновенно нашёптывал в моей голове голос Лёшки. Три строчки Леонида Дербенёва затихали финальной ноткой романса о влюблённых… «На вас же глазам смотреть больно… не сгори, Лина!» — предупреждал меня Андрей шестого марта… И почему я никому не хотела верить?! Самонадеянная дура!

Когда мы с Надей шли на пристань, от сердца уже полностью отлегло. Я будто освободилась от тяжёлого балласта, который не хватало сил тащить на себе.

— После ваших с Лёшкой качелей, моя история с Толиком кажется лёгким недоразумением и младенческим поносом. Какие же вы оба!!! Такая любовь на взрыв всех эмоций и такой неожиданный финал… Об этом книжку написать можно.

Написать книжку? А что, разве мне слабо?! Стану старенькой и мудрой, счастливой и богатой, пронесётся вся жизнь перед глазами, отсеется из памяти всё лишнее, наносное, вот тогда, возможно, сяду и напишу, если до того времени буду помнить эту историю. А если буду помнить и через 30-40-50 лет, значит, любовь светила так ярко, что выжгла след на всю жизнь, несмотря на внезапный, в общем-то, трагический финал. Напишу в назидание другим: если любите, берегите это чувство, оно может быть невероятно сильным и в то же время неожиданно хрупким и вдруг за считаные минуты разобьётся на мельчайшие осколки, которые затем невозможно будет собрать и склеить, не оставив шрамов на сердце. Если любите, не обижайте друг друга недоверием, ревностью и изменами… Если любите, храните любовь, эту многогранную хрустальную чашу чувств, чтобы не пришлось потом день за днём, месяц за месяцем, год за годом отматывать всю свою жизнь назад в поисках ответа на вопрос «а где же я совершил ту роковую ошибку и мог ли я избежать её тогда?»…

Только сейчас, на пристани, ко мне пришло полное принятие и осмысление всего произошедшего, и я каждой клеточкой приняла разрыв и готова жить без сожалений о прошлом. Но как же надолго это расставание затянулось!

— Бедный, бедный Лёшка! — продолжала Надя. — Как же ему жить дальше?

— Да уж, Надя, по твоей логике, оказывается самый пострадавший из нас — бедный Йорик Лёшка. А про Пышечку эту ты подумала? Каково ей? Ведь он её ни на йоту не ценит и никогда не полюбит. Насильно не полюбишь! Во всяком случае не такой человек, как Лёшка. Он же весь соткан из чувств и эмоций. Не от мира сего! И если уж полюбит, то внезапно, а не по привычке или из-за благодарности. Так и будет она, бедная, нелюбимой рядом с ним…

— Но ты-то у нас не пропадёшь. Правда, Лина?

— Конечно, не пропаду! Меня жалеть не надо… И ты, Надя, не пропадёшь! Ведь мы с тобой сильные, волевые, самодостаточные, образованные девушки: только свистнем, и парни в очередь встанут, — засмеялась я, вспомнив напутствие Толика, и обняла её.

Тот день спалил не только чувства, но и листы календаря с чёрными праздниками. Я перевернула страничку — будет новый день и начнётся новый отсчёт времени.

Футбольные страсти

По общежитию металась суматоха: уплотняли жильцов, укомплектовывали освободившиеся квартиры необходимой мебелью и постельным бельём. Елизавета Львовна скакала в мыле от свалившейся на неё ответственности. Человек старой закалки, ладить с ребятами и девчатами она не умела, но привыкла командовать. Уплотнение же требовало особого подхода к каждой конкретной ситуации, учёта характеров жильцов и их взаимоотношений. Поэтому уплотнение я взяла на себя, а заодно и парней организовала переносить и расставлять мебель. Комнату отдыха дополнили лёгкими столами и стульями. Всё-таки прибытие тридцати трёх новых жильцов в одночасье, как говорил Сергей Петрович, потребовало существенных изменений не только в квартирах, но и в местах общего пользования. Мы обновили шторы на окнах (сама сшила), купили пару торшеров. Физрук Владимир выделил несколько теннисных ракеток с мячами и воланами, а на складе общежития я обнаружила запылённый стол для бадминтона, который так бы там и тлел, если б не мой любопытный нос.

Надя, в конце концов, перебралась в общежитие. В комнате имелось достаточно места для второй кровати, и мы свили уютное девичье гнёздышко, прикупив несколько милых безделушек: подсвечники, бра, витые металлические полочки на стену, большую напольную вазу…

А Владимир перед первым официальным матчем двух берегов гонял команду не только после работы, но и выбил у руководства час рабочего времени на общую физическую подготовку.

20 июня в Югославии на стадионе «Цверна Звезда» состоялся финальный матч 5-го Чемпионата Европы по футболу. В финал пробились команды Чехословакии и ФРГ. Сборная СССР впервые не вышла из отборочного тура, и по этой причине советское телевидение полностью игнорировало освещение финальной части Чемпионата. Я всегда смотрела игры такого ранга. В сборной ФРГ играл мой любимчик Дитер Мюллер, мой одногодок, молодой ещё футболист. Знала его по играм за немецкие клубы «Кёльн» и «Штутгарт» — он легко и быстро покорил девичье сердце фанатки. Это был первый Чемпионат Европы Дитера. В полуфинале 17 июня в матче против Югославии команда ФРГ проигрывала 1:2. И вот тогда тренер немецкой сборной выпустил Мюллера на замену за десять минут до конца матча. Дитер впервые вышел за сборную, и уже через три минуты сравнял счёт!!! А в дополнительное время забил ещё два гола!!! За этот хет-трик западные обозреватели назвали Дитера кошмаром Югославии: «Что за чертовщина! Как будто фокусник достаёт кроликов из цилиндра: один Мюллер ушёл, другой вышел и сразу забил три гола», — недоумевала после игры югославская пресса. Как жаль, что я этого не видела! Но я слушала трансляции матчей радиостанции «Маяк». Слава богу, радиоприёмник висел у меня в кабинете рядом с портретом Ленина и в комнате отдыха общежития тоже красовался на почётном месте.

Не хочу больше возвращаться к Алексею, но… как же они чертовски похожи с Дитером! И по внешнему типажу, и по манере игры. Думаю, если бы Алексей жил в Москве, то смог бы проявить себя в семнадцать-восемнадцать лет. Всё-таки как много зависит от места проживания! Отнюдь не у всех равные возможности. Да что далеко ходить, даже здесь у нас, в Романовске Приволжском, две местные команды тренируются в абсолютно разных условиях. Так не должно быть! Надо будет навестить отдел спорта горкома и поднять этот вопрос.

В тот же день, 20 июня, на футбольном поле рядом с общежитием встречались команды двух частей города. Первая официальная игра из пяти, запланированных на летний сезон. Команды не входили ни в какую лигу, кроме районного уровня, поэтому рамки турнира спорткомитет города устанавливал сам. Но представители области держали глаз востро: иногда в местных турнирах можно откопать бриллиант чистой воды, останется только огранить его и оформить в дорогую оправу.

Не пойти на официальную игру я не могла: дело даже не в очерке, который собиралась написать, но и в желании получить удовольствие от зрелища. Я прекрасно понимала, опять неизбежна встреча с Алексеем. Но это меня мало волновало! Он стал просто хорошо знакомым мне человеком. Беременность его подруги свела на нет вспышки чувственных импульсов. Никакого томного настроения и в помине не было. Серое вещество разума восторжествовало над нематериальной душой.

Хотя я и Надя пришли к футбольному полю за тридцать минут до начала игры, болельщики уже плотно забили ряды скамеек. Я взглянула на «наш» с Валерием насыпной холм над входом в бомбоубежище, он пустовал. Значит, надо опять «прихватизировать»! С холма увидела вышагивающую команду Левобережья. Они добирались пешочком от пристани, уже одетые в спортивную форму — раздевалки на этом открытом поле не имелось. Команда правого берега появилась чуть позже.