* * *
Как я искала, как тебя искала!
Шутя, сказала: уходи. И ты ушел.
Какой конец? — ведь не было начала!
Ты мог взойти на пьедестал, но не взошел…
* * *
А потом была музыка,
А за нею — ты вся!
И такою разнузданной
Я не помнил тебя.
Ты — от Бога стыдливая,
Как бы Богу молясь,
К небу руки красивые
Распростёрла, и страсть
Увела тебя к облаку,
Где укрылись мечты,
Те, что некогда отняты
Были крахом любви.
И, доверившись мне,
Ты была горше слёз,
У меня на плече
Прошептала: и что ж?
* * *
Печален вид разбитого стекла,
Но как красивы на свету осколки!
Я не прощаюсь, уезжаю только,
Надолго. Без обиды. Навсегда.
* * *
Огрубели звуки тишины.
Плач надсадный из груди не вырвать.
Вместо звезд — горящие кресты.
Линии в ладонях не раздвинуть!
Тихо стало. Опустошена,
Обокрадена несбывшаяся радость.
Прокричали в стон колокола:
Никому не нужные обряды…
Твой венец звездою предрешен.
Не упасть на небо даже птице!
Слезы не смываются дождем.
Я тебе не буду больше сниться.
Ухожу. Былому не взрасти.
Все цветы раздарены впустую.
Приглушенный свет моей любви
На твоих угаснул поцелуях.
* * *
Я обречен на нежность — помоги;
Охвачен дрожью чувственной — дай руку.
Я отрешен от Бога.
Обрети
Ты божество свое:
Войди ко мне без стука…
* * *
Белое платье.
Белая скатерть.
Ночь на закате.
Хрустальный бокал.
Как все некстати,
Как все некстати.
Черное небо.
Забытый обман.
Пальцы вплетенные
В волосы черные.
Бедра растроганы
Нежностью губ.
Мы — обреченные,
Мы — отрешенные…
Камни разбросаны.
Камни и звук.
Наземь упавшая,
Чья-то вчерашняя
Мертвая звездочка.
Вечная высь.
Бедная, страшно мне,
Гордая, страшно мне.
Время — не жить.
За меня помолись.
* * *
И ты вошла, и я не смел и слова
Произнести от блеска наготы.
Неистовая красота, сошедшая с алькова,
Какому божеству предназначалась ты?
Ни робости, ни вызова, ни страсти,
В глазах невинность: им не снизойти!
По родинке у каждого запястья.
Какому божеству предназначалась ты?
На паперти пред вечностью лишь место.
Эль — Греко, Данте или Дебюсси-
Кому подвластно это совершенство?
Какому божеству предназначалась ты?
И протянул я руки, и ладоней
Доверчиво коснулась грудь — не отреки!
И я взошел. И промелькнуло в стоне:
Какому божеству предназначалась ты!
* * *
Какие звезды падают с небес!
И говорят, что это чья- то смерть.
Тогда звезда моя уж на подлете.
Какое счастье умирать при всех!
Какие звезды падают с небес!
Их красоту затмить не может смерть,
И, оставляя след на небосводе,
Они принадлежат влюбленным, как и медь —
«На счастье» брошенная —
В чистом водоеме.
Какое счастье вместе умереть!
* * *
А знаешь, как горит свеча?
Заходишь в церковь — столько судеб!
И среди них — твоя судьба.
Всевышний милостив: рассудит.
Она вначале, как зажжешь,
В церковном полумраке вспыхнет,
Потом таинственно замрет:
Покажется, что не достигнет
Своей кончины до конца,
До высохшего пьедестала.
Потом, завидев страх в глазах,
Начнет гореть в дыму сначала.
Затем увереннее, в такт,
Едва звучащего, органа,
За то, что кто-то был распят,
Она отдаст себя пожару.
А ты красивая стоишь,
И запах ладана опутал
Твою несбывшуюся мысль.
Свеча горела лишь минуту!
* * *
Одиночество тела —
Сокровенная страсть.
Ты любить не посмела,
Не решилась обнять.
И ушёл он безмолвно.
Твоё тело звало:
Ему было так больно
За слова «ну и что?»
За безмерную гордость
Твои губы сухи,
И в ночи безысходно
Просит тело любви.
* * *
Я обожаю все твои грехи:
Порочности безумной утонченность,
И нежной грубости твоей незавершенность.
Ты — женщина над пропастью любви.
Тебя касаться — быть сметенным враз.
Горжусь, что были мы знакомы.
Я поместил бы образ твой в икону,
Украсив им святой иконостас.
Быть женщиной «от бога» нелегко,
Когда под утро будешь виновата
За прелести желанного разврата,
И на тебя навесят жуткое клеймо.
Но я молю прощения за всех.
Мир благородства так несовершенен.
И перед каждой стану на колени,
Взамен услышав благодарный смех.
* * *
Когда умру. Когда я больше не вернусь
И превращусь в остывшего урода,
Когда не вымолишь из мертвых моих уст
Роскошных фраз иронии восторга;
Когда в ночи случайное тепло
Напомнит жар угасшего камина,
Разлитое на скатерти вино,
Соединенье тел, еще невинных;
И вспомнишь вдруг нежданный первый дождь,
Когда срывал губами я по капле
С лица дождинки среди капель слез,
И исчезал на самолетном трапе,
Но вновь, отброшенный капризом твоих рук,
Я возвращался, целовал ладони,
И тайных нескончаемых минут
Нам не хватало в бешеной погоне…
И вот тогда ты сядешь за рояль,
Самозабвенно извлекая звуки,
Уверенная, что я точно изменял,
Обидно, просто так, совсем от скуки.
И вот тогда под наш с тобою блюз
Обнимешь ты безумного другого,
И вот тогда я больше не вернусь.
Когда умру, свободны будем оба!
* * *
Нежданная моя!
Ладони опустели,
Крест обронен…
Прости
Убожество мое.
Сегодня, знаешь,
Птицы прилетели?
Но нет моей:
Гнездо ее пусто.
* * *
Как быстротечно время у любви!
А я лежал, смотрел и восхищался,
Что, поглотив меня, она искала счастье,
Описывая бедрами круги.
И в такт кругам, по стенам силуэт,
Метался тенью женщины незрелой.
Ее безумству не было предела.
А я молчал восторженно в ответ.
Она творила чудеса богини,
И я как я, не нужен был в тот час,
Я обожал ее за этот дивный транс:
За взгляд — и отрешенный, и невинный.
И время не хотело уходить,
Часы, минуты — все во мне смешалось,
Но вдруг наружу вырвалось начало…
И не было, кого благодарить!
* * *
— Куда она ушла?
— В туман.
— Куда она ушла?
— В обман.
Губам, небрежно обведенным,
Словам, всегда незавершенным,
К чему стенания Христа?
Ей не понять — она греховна!
Рожденная под знаком Овна,
Растраченная до любви…
Какие плечи!
Без причины — улыбка девочки невинной.
И ложь без смысла — совершенство.
Она была чужой невестой!
И навсегда: неужто было?
Лишь одного она простила,
Того, кто первым в ее тело
Амура жезл вонзил, —
Хотелось разорванною быть,
С восторгом: Еще! Сильней! Больнее! Долго!
Но не бывает вечной страсти.
Забыто первое причастье.
И так проходят луны, луны,
И каждый день ее безумен.
И как же трудно жить красивой,
Недавней девочке игривой!
А дождь так тягостен,
Где солнце?
Расплата будет после, после…
И не расходится туман.
И не кончается обман.
* * *
Мне хочется немножечко уюта в твоих глазах…
Не долетели стаи,
Не до желтели листья,
Но откуда
Так много выроненной с губ твоих печали?
Я обнищал:
Я растерял всю дрожь,
Всю боль свою растратил.
Но откуда
Вот эта новоявленная боль,
К чему ищу в глазах твоих уюта?
Стригут деревья — не защищены,
Утрачена невинность — нет возврата.
И жгут траву — так надо для земли.
Хотелось как от этого заплакать!
Так было.
А теперь, когда дожди
Идут —
Скорее бы под крышу
И спать.
Какие еще сны?
Я эти сны давно уже не вижу.
Гитара, оброненная в углу,
И сигареты дым взмывает круто.
Я понимаю: больше не пойму,
К чему ищу в глазах твоих уюта.
* * *
Ты рождена в мои 17 лет.
Завороженный, я считаю годы,
Когда меня не будет больше — нет! —
И стану частью брошенной природы.
Отыщут после пусть мои рубцы
На вскрытом сердце — это ли не память?
Я их дарил — не мертвые цветы!
Что, кроме пепла, оставляет пламя?
Но это не касается обид.
Твой совершенный запах тела,
Как и наивный от природы стыд,
В меня впивался, восходя по нерву.
Мы были неприкаянно добры
К любым прикосновеньям наших взглядов.
Как были мы безудержно чисты
В растрате чувств под крики водопада!
Покинутая мною по судьбе,
В моем — уже чужом! — окне нет света.
17 лет, отторгнутых тебе,
Дарю взамен прощального букета.
* * *
За все плачу! Расплачиваюсь кожей,
Когда по телу дрожь — а ты трезва.
Как мы с тобою в счастье не похожи!
В несчастье — тоже. Ты была права!
Как больно уходить! Вот так — наотмашь,
Ударив, по растерзанным словам,
Ты потопила маленький наш остров
И к будничным уплыла берегам.
А как хотелось быть распятым на вершине
Твоих не пробужденных чувств нагих!
Люблю! К чему искать первопричины
Обидных слов: не верю? Ветер стих…
* * *
Дожди идут, остервенело,
Уже который день подряд.
А я болею, я болею,
Когда с деревьев листопад.
Мне в осень почему-то больно:
Какая-то утрата в ней,
И тянется нутро невольно
В мир необузданных страстей!
* * *
То был не Григ —
Лишь тихий крик
Как песнь Сольвейг
В последний миг.
Он не ушёл —
Исчез, пропал.
Как долго он тебя искал!
А ты в ответ была горда,
Красива, страстна — для себя!
А для него?
Он лишь предмет,
Который есть, а завтра — нет.
И так всегда.
Он не просил…
А жаль: он так тебя любил!
* * *
Умер Андрей Вознесенский.
Ушел. Аминь!
Где плачь рабынь?
Рабынь его таланта.
Березы поглотил камин —
Те, что росли сквозь тротуары.
Поэту нет страшнее кары,
Как умирать в тисках простынь!
Пришли проститься пару сотен —
Уже состарившийся люд,
И каждый с мыслью: мой прелюд?
И: тишины… чтоб тень от сосен
Перемещалась словно шалость.
О, боже мой, какая жалость!
Ты этой жаждал тишины?
* * *
Она смотрела на распятье
И мало верила в Христа,
Её коротенькое платье
Паству коробило слегка.
Мир изменился. У причала
Уже не встретишь прежних слёз,
Где стайка девочек встречала
Мечту осуществлённых грёз.
Проходит жизнь. И все начала
Уже родятся для других.
И отражённый блеск кристалла
Украсит губы молодых…
* * *
Мы умираем по частям…
Услышал — умерла, и замер:
Ушла из жизни Донна Саммер,
Потворщица моим страстям.
Ушла в мираж Уитни Хьюстон —
И сердце отозвалось хрустом.
Как голос был ее неистов!
Случайна жизнь и смерть артиста.
* * *
Гетерой — девственницей ты в окне явилась,
И чуть поодаль, рядом с головой,
Луна округлая изгибы осветила
Девичьих форм, отброшенных тобой;
Отброшенных не тенью — а внезапным
Порывом запаха от тела и волос.
И потянуло страхом непонятным,
Где страх ночной чарующе непрост.
Как я давно уже совсем не молод!
Но разве в красоте бывает стыд?
А ты не искушенье — только повод
Чуть приукрасить мой протяжный быт.
И это все. Уже не достучаться
До вспышек ревности, угроз, страстей, обид.
Не пропустить бы миг, когда пора прощаться,
И бесполезен стон бессмысленных молитв!
* * *
Не привноси в судьбу молитв —
Уже давно исчезли боги,
Я не буддист и не шиит,
И не поклонник астрологий.
Из древности хочу одно:
Дыханье молодой армянки
И обнаженное плечо,
И гордый взгляд патрицианки.
Но молодости не прошу —
Всегда безумно возвращенье!
На показную мишуру
Похожим будет воскрешенье.
Я есть таков, каков я есть,
Все годы прожиты блестяще,
А груда лет — немая месть
За уклоненье от несчастий!
* * *
Печальный образ двух скрещенных рук,
Вкрапленных в черный мрамор барельефом,
Вобрал в себя всю тяжесть прежних мук…
Нарекаци, ты стал моим поэтом!
Я тот из тех, к которым ты взывал
И обращал божественное слово;
Я тот из тех, кто так и не признал
Ошибок прошлого, и совершал их снова.
Искал виновных: бога и судьбу,
Соседей близких и других — за далью,
Но не винил себя; и в западню
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.