Бесплатный фрагмент - Луллубейство — феномен древней истории (монография)

Имя в истории.

Луллубе́и (Lullubi, Lullubu) — хорошо знакомый нам по архивам древних цивилизаций вымерший народ Ближнего Востока. Согласно тем же архивам луллубеи обитали в верховьях реки Дияла (Шахризорская равнина) в горах Загрос к востоку от Двуречья в интервале переднеазиатской истории с 2500 по 1500 годы до Р. Х.

Место расположения луллубейской страны — это очень своеобразные края, к климату и суровым пейзажам которых следует присмотреться со всей тщательностью.

Вот как пишут современные этнографы о Луллубее: «Пустыня — это безжизненный, безводный, враждебный человеку мир, в котором некогда бесследно исчезали целые караваны. Горы же означают воду, жизнь, обильные пастбища, недаром именно возле горных хребтов возникали и расцветали первые цивилизации. Горы Ирана — старые, приземистые, словно морщинистые. Бурные весенние воды размывают их, создавая причудливые архитектурные сооружения, похожие на стены неизвестных городов» [1].

Южные горы Загрос (гора Кухе-Дена 5180 м), ставшие главной природной основой исторической драмы луллубейства, по сравнению с Альпами и Гималаями более сглажены. Резкие пики, покрытые снежными шапками, возвышаются только в хребтах Северо-Западного Загроса. Это определило и основной тип древнего населения этих мест — здесь селились племена горцев-кочевников, существенно отличавшиеся по своему образу жизни как от классических оседлых горцев, так и от степных номадов.

Образ жизни древних луллубеев поможет нам хотя бы отчасти, и в общих, приблизительных чертах реконструировать современная этнография. Дело в том, что в Иране имеется «останна» (область) Луристан, приходящаяся как раз на место дислокации древних луллубеев. Во многом быт местных жителей — народа луров — там не изменился со времен каменного века…

«Одно из наиболее интересных мест горного Ирана — небольшие останы (области) — Луристан, Бахтиария и Кохгилуйе, место обитания одноименных персоязычных народов, многие из которых до сих пор сохраняют кочевой или полукочевой образ жизни, не спешат променять древние обычаи предков на современный комфорт» [2].

Очень важно отметить, что кочевники-луры принципиально отличны от собственно-иранцев арийского происхождения. Скорее всего они и есть дальние потомки древних луллубеев, которых оставили в «остане» арии-покорители этих просторов.

Обилие чистой пресной воды в горных ручьях позволяет развиваться рыбоводству — в специальных садках кишмя кишат тысячи рыб. Горы покрыты редколесьем: дубами, дающими съедобные желуди (из них выпекают особый хлеб), другими дикорастущими деревьями, плоды которых («систе») также годятся в пищу и напоминают китайские яблочки.

С середины лета на обочинах дорог здесь и сегодня в обилии продаются дешевые орехи, миндаль и любимое иранское лакомство — аджиль — смесь орехов, сухофруктов, семечек.

Луристан славится своими минеральными источниками и живописными водопадами. Но Луристан, Бахтиария и Кохгилуйе интересны не только своей природой. Обильные горные пастбища служат йейлагом — летней стоянкой — для многих кочевых племен Ирана — бахтиаров, луров, мамасани, кохгилуйе. Их можно отличить по колоритным национальным одеждам, используемым до сих пор — у бахтиарских племен, например, это синие многослойные платья у женщин, полосатый халат — капанак — и широкие, почти конусообразные, черные штаны у мужчин.

До начала ХХ века большинство обитателей этих мест были «чадорнешинами» (в буквальном переводе — «живущими в шатрах»). В 1920-30-х гг. правительство предприняло ряд жестких мер по переводу луров на оседлый образ жизни. Однако, после отречения шаха Резы в 1941 г. многие семьи вновь вернулись к кочевому быту. И сейчас кочевниками является значительная часть лурских племен.

В теплое время года здесь часто можно увидеть живописные группы черных шатров из козьей шерсти. К зиме племена откочевывают на юг, в Хузистан. Само кочевье занимает от четырех до шести недель, в течение которых семья со всем своим немногочисленным скарбом и многочисленными детьми и стадами должна преодолеть сотни километров по горным перевалам, высота которых — свыше трех тысяч метров.

Некоторые племена переходят на полукочевой образ жизни — летом они живут в горных деревнях, где имеют участки земли и занимаются сельским хозяйством, а к зиме переселяются в Гармсир (букв. «теплый край», в отличие от Сардсир — холодного) — жаркое равнинное побережье Персидского залива.

Немудреный кочевой быт луров и сегодня возвращает этнографа во времена почти доисторические: палатки, наскоро сложенные из пальмовых ветвей или тростника хижины, загоны для овец, построенные из подручного материала, костры в вырытых в земле очагах, на которых женщины по утрам пекут хлеб…

Есть и сегодня полностью кочевые племена, живущие именно за счет скотоводства. Средняя такая семья имеет от 300 до 700 баранов и нескольких ослов — основное транспортное средство горных районов. Они стараются устраивать стойбища подальше от населенных пунктов.

Здесь быт сохраняет больше традиционных черт, нет электричества, зато одежды более ярки и колоритны. Некоторые племена откочевывают не в Гармсир, а в более холодный — конечно, по иранским меркам — Исфаганский оазис, строят там другой тип временного зимнего жилища, нечто среднее между шатром и землянкой: выкапывают углубление в земле, из камней сооружают низкие стены, сверху устраивают брезентовую крышу. Такие же шатры, только более обширные, ставятся и для скота.

Одна лури рассказала этнографам, что каждый день ей приходится ходить за водой несколько километров от стойбища с тремя большими ведрами: два она несет в руках, а третье — на голове. Этой женщине как раз только что исполнилось девяносто лет…

С этнографической точки зрения интересны и небольшие горные деревеньки Бахтиарии и Кохгилуйе. Дома строятся прямо на склонах гор, как бы возникая из горы, и крыша каждого дома используется соседями сверху, так что вся деревня — некое многоступенчатое сооружение. Обстоятельства способствуют этому виду строительства: в Луллубее интенсивное физическое выветривание привело к образованию мощного шлейфа обломочного материала, покрывшего подножия гор. В межгорных солончаковых депрессиях отступившего моря накопились соленосные и гипсоносные пласты, которые были во времена луллубеев главным источником засоления грунтовых вод. Это облегчало оборону Луллубеи, делало её практически непроходимой страной испепеляющей, соленой жажды для древних неповоротливых армий.

Климат луллубейского нагорья и сегодня — как в древности — характеризуется высокой аридностью (пустыни господствуют не только во внутренних частях нагорья, но и занимают значительную часть краевых Южно-Иранских гор), а также резкой термической сезонностью. Ранней весной и поздней осенью, в зависимости от смещения термического экватора, над нагорьем располагается полярный фронт. С ним связаны циклоническая деятельность и осадки.

Особенно сильные циклонические дожди (а в горах снег) выпадают весной, усиливаемые орографией. Летние осадки часто связаны с влажными ветрами Каспия. Зимой через среднеазиатский отрог Сибирского антициклона в страну луллубеев вторгался холодный умеренный, а иногда арктический воздух, который, застаиваясь в котловинах, обусловливал низкие температуры. Однако средняя температура января в стране луллубеев составляла около 13°С. Страна лежала в тропическом поясе. Преобладал западный перенос воздуха. Переход к сухому и жаркому лету здесь и сегодня совершается через короткий сезон теплой дождливой весны. С наступлением лета горы луллубеев очень сильно прогреваются.

Порой в зону Луллубеи устремляются северные (из Средней Азии) и западные (из Месопотамии) ветры, иногда достигающие ураганной силы. Первые местное население ныне называет «ветром 120 дней», а вторые — «шемалем».

Маловодные реки нагорья, в большинстве сезонные, наполняются водой в период дождей. Однако в верховьях, получая влагу с гор, они постоянны. Этим издавна пользуется население для орошения полей. В дельту Евфрата впадает стекающая с Загроса река Карун (550 км) единственная судоходная река Ирана. Сегодня, как много веков назад, население луллубейских земель отводит воду на поля посредством примитивных плотин и арыков, а в тех местах, где реки пересыхают, используются грунтовые воды с помощью кяризов (система колодцев, связанных тоннелями, протяженностью в несколько километров).

Естественная растительность Луллубеи в основном пустынная и полупустынная (солянки, дикий арбуз-колоцинт, каучуконос хондрилла, белый и черный саксаул) на серо-бурых почвах и степная (полыни, злаки, в том числе ковыль, дающие хорошие укосы) на буроземах. Очень широко распространены местные формации нагорных ксерофитов, так называемая иранская фригана, состоящая из колючих подушковидных полукустарников и кустарников; среди них дающие камедь трагакантовые астрагалы (до 600 видов), рогатый эспарцет и др.

Светлые леса и редколесья Луллубеи приурочены к узким полосам внешних склонов окраинных гор и к более влажным тенистым ущельям соседних с ними областей. Они состоят из дубов, кленов, ясеня, вечнозеленых мирт и фисташек, а где суше из можжевельника (арча). Высотная поясность проявляется в виде смены пустынных ландшафтов в межгорных котловинах степными и лесостепными по склонам гор, а в более засушливых районах луллубейской пустыни сменяются нагорными ксерофитами на горно-скелетных почвах. Степи и полупустыни Луллубеи издавна используются для выпаса скота. Обычно скот содержится на подножном корму круглый год.

Племена луллуби, предположительно, расселились к западу и юго-западу от озера Урмия в III—II тысячелетиях до Р. Х. Ранние памятники правителей луллубеев относятся к XXIII—XXII в. до Р. Х. Во второй половине III тысячелетия до Р. Х. на южных берегах озера Урмия возникло племенное объединения Луллубеев. Некоторые авторы полагают, что где-то в XXIII веке до Р. Х. это племенное объединение трансформировалось в государственное образование. По крайней мере, в аккадских источниках конца III тыс. до Р. Х. упоминается страна луллубеев в районе озера Урмия.

Полагают, что около 1500 — 1300 Луллубея подверглась хурритскому завоеванию, а около 1300 — 900 гг. — ассирийскому завоеванию.

Города-государства Луллубеи так же упоминаются в ассирийских надписях 9 в. до Р. Х. Ассирийские цари в своих клинописях изображали себя победителями луллубеев. Ададнерари I (1307—1275 гг. до Р. Х.) представляется, в частности, в качестве «уничтожителя» касситов, кути и луллубеев. Согласно логике посвященной ему клинописи, «страна Касси» находилась в районе Масионских гор (прямо за Месопотамскими равнинами), дальше шла «страна Кути», а ещё дальше — «страна Луллуби».

Это довольно странно, потому что общее мнение историков древнего мира заключается в том, что Луллубея находилась МЕЖДУ странами Касси и Кути. Однако Ададнерари мог фиксировать особый момент расположения враждебных ему орд, тем более, что все «драконы гор» были кочевниками, и, следовательно, могли в поисках пасбищ и трофеев перемещаться на значительные расстояния, «уходить в поход» таким образом, что и географическое расположение орд друг относительно друга менялось.

По крайней мере, трудно поверить, что клинопись допустила простую фактологическую ошибку, поскольку Ададнерари I показывает себя достаточно компетентным в данной теме. Например, он уточняет, что его отец Аркиденили прежде уже завоевал «страну Кути» которую он также называет Катмухи.

Безусловно, однако, то, что соседи луллубеев воспринимали их не только как жестоких врагов, вызывающих ужас, но — одновременно! — и как источник огромной массы рабов, вызывающий презрение и употребляемый порой даже в фигурально-уничижительном смысле. Исторические источники указывают, что уже во II тыс. до Р. Х. в государствах хурритов было много рабов-луллубеев, очевидно, из военнопленных. Луллубеи жили в ассирийском городе Нузи, где местные хурриты называли их «нуллу».

В частности, в хуррийском брачном договоре, найденном археологами в месопотамском городе Нузи, мы находим типичную запись: «Если Гилимнину сможет рожать детей, то Шеннима не возьмет еще одну жену. Но если Гилимнину не сможет рожать детей, то Гилимнину найдет для Шеннимы женщину из страны Луллу (т. е. рабыню- А. Л.) в качестве наложницы. В этом случае, Гилимнину будет иметь полную власть над потомством». [3] Иначе говоря, «луллу» в хурритской среде настолько бесправны, что даже бесплодная женщина имеет право забрать себе в полное владение детей, рожденных от рабыни-луллу.

Это вторая загадка луллубеев — кем они были: палачами или жертвами окружающих народов, источником террора, опасности, или источником «двуногого скота» для самой грязной и черной работы? Имеющиеся источники не дают на этот вопрос сколько-нибудь однозначного ответа, представляя дело то так, то эдак. Скорее всего, неустойчивость централизации Луллубеи приводила к чередованию эпох военной силы (когда какому-нибудь сильному племенному вождю удавалось объединить под своим началом серьёзные силы) и эпох военно-политического ничтожества (когда в период отсутствия центральной власти раздробленные и враждующие между собой племена луллубеев становились легкой добычей для работорговцев Древнего Мира.

Исчезли же луллубеи с лица земли, как этноним, когда арийские по происхождению племена мидийцев с начала IX в. до Р. Х., переселившись в Восточный Иран, начали политику постепенной ассимиляции местных неарийских племен, включая и лулубеев. Это перевернуло луллубейскую страницу истории западного Ирана, открыв арийскую страницу.

Кем были луллубеи? Кто их современные потомки? Точных и безусловных ответов на эти вопросы нет, и, к сожалению, видимо никогда уже не будет. Тем не менее феномен луллубейства отнюдь не канул в реку забвения — кроме «остаточных» племен утопающих в арийском массиве «останн» кочевников-луров, у него были и остаются и другие претенденты на наследие.

Прежде всего, это многочисленные неарийские народности Закавказья и Северного Кавказа, выжившие в арийских тисках ирано-армянского и славяно-аланского давления с юга и севера.

Вот как пишет об этом современный этнограф: «Древнейшее население Малой Азии, память о котором сохранилась среди прочего в донесенном до нас древнегреческими источниками этнониме лелег, называло себя, вероятно, также по имени птицы — своего тотемического знака» [4].

Характерный головной убор (из птичьих перьев) этих древнейших насельников Передней Азии и сопредельных европейских регионов позволяет предложить этимологию этнонима лелег (ср. лезг. лекь «орел», леглег, авар. лакълакъ «аист», чеч. лекь «перепел», рут. эрфи–лелей «вид орлиных», цез. лалулкьи «летучая мышь», лак. лелуххи «птица», хин. лялу «ястреб», из северовосточнокавказского субстрата происходит и азерб. лелек «птичье перо»), который мог означать «люди– птицы, крылатые люди» [5].

«Речь здесь идет, возможно, о луллуби, горском народе из Загроса, известном из других месопотамских источников, этноним которых, исходя из вышесказанного, также объясняется на основе северовосточнокавказского корня, исконно означавшего „орел, птица“. Древняя мода украшать одежду и головные уборы перьями своей тотемической птицы (пережитки этой моды сохранились до наших дней у некоторых европейских народов) объясняет, по всей видимости, названия целого ряда современных кавказских народов» [6].

Имя черкес — так называют адыгов их соседи — происходит от осетинского (алано- сарматского) тсергес «орел» (здесь мы видим связь с протоиранским словом «сrkasa» — «орел», что заставляет в свою очередь вспомнить и о свойственном нескольким арийским языкам собственном или заимствованном слове «каркас», т. е. основа, скелет, главная составляющая).

Самоназвание грузин картвел (сродни также наименование исторической области Картли) восходит, вероятно, также к наименованию одного из видов орлиных (сродни лезгинскому «кард» — «сокол», туранскому — картал «орел»), дагестанские цезы берут свое название от цез. це «орел», от аварского «цум» — «орел» происходит, по всей видимости, также этноним цумадинцы и т. д.

Отражение названия племени лулубеев видят в современном ингушском слове «уллув» — «рядом», «уллуби», «лулуби» — «соседи» (буквально: «находящиеся рядом») а так же в имени ингушского рода «лоалахой» (как тут не вспомнить, что хетты называли луллубеев «луллахами»! ), происходящего из места Лялах. Вторая часть этнонима «лулл+ахи», которую мы подробнее будем разбирать ниже, имеет самостоятельное корнесловное значение, и повторяется в древнем имени чеченов и ингушей — «вайн+ахи». Так же на этноним Лулуби претендуют сегодня и азербайджанцы. (на азербайджанском лулу-взрослый мужчина).

Популярная грузинская песня «Лалеби» (известная русскому слушателю в текстовой обработке А. Дмоховского) заставляет задуматься о её, возможно, луллубейских корнях (по-грузински «лалеби» — означает, если опустить семантические нюансы, «колыбельную»). То, что грузины называют своей колыбелью нечто по имени «лалеби» — интересная деталь кавказской фольклористики.

В одной древневавилонской хронике упоминаются воинственные жители горных регионов к северу от Месопотамии, характерной особенностью внешности которых был «вороний» (вероятно, все же «орлиный», воспринятый, как «вороний») нос и одеяние, украшенное птичьими перьями (в хронике говорится буквально о «птичьих телах») [7].

Тут нельзя не вспомнить о свойственных шумерам и аккадцам очевидной птеранофобии (т. е. боязни птичьих перьев). Описывая жалкое состояние мертвеца, довольно живо излагая ужасы разложения (легкие его полны пылью и т. п.) шумерская поэма сообщает характерную деталь: «одежда его (мертвеца) из птичьих перьев». У шумеров души умерших, находящиеся в царстве подземных богов, были одеты в птичьи перья. Возможно, одетых в птичьи перья луллубеев шумеры считали своего рода «живыми мертвецами», восставшими из ада — слишком уж напрашивается такая парралель при сопоставлении двух вышеуказанных фактов.

Путешественник, привыкший к плоским раскаленным равнинам и великим рекам Месопотамии, встречал в предгорных прогибах Загроса мощную толщу моласс (песчаники, глины, конгломераты), которая достигает порой до 3500 м. У подножий Загроса ей соответствуют бахтиарские и фарсидские нефтеносные толщи, в которых сосредоточено до 20% запасов нефти Ближнего Востока. Могли быть возжигания и самовозгорания, увеличивавшие суеверный ужас древнего человека перед этой загадочной и страшной землёй.

Внутренние плоскогорья Луллубеи принадлежат крупной природной области пустынь и полупустынь центральных частей Иранского нагорья. Годовая амплитуда абсолютных температур воздуха в краях основного расселения луллубеев достигает 90°С (от -40° до +50°С)! Здесь — то в арктическом холоде, то в раскаленной жаре протянулись перед зрителем плоские котловины. Наиболее глубокие их части заняты пересыхающими солеными озерами, солончаками и такырами — символами неумолимой смерти, переполенными костями путников и караванов.

Вообще следует отметить, что луллубеев судьба сделала «народом солончаков». Ведь солончаками занято до 1/3 равнин того нагорья, на котором гнездились луллубеи. Значительная часть равнин занята подвижными и закрепленными песками и щебнистыми пустынями. Одна из наиболее безводных пустынь нагорья Деште-Лут, пониженная часть которой лежит на высоте 200 м над у. м., имеет концентрическое строение: центральный солончак опоясывают глинистые и щебнистые пустынные ландшафты, по периферии располагаются подвижные барханно-грядовые пески.

Земля луллубеев настолько отличается от привычной для шумеров обстановки, что действительно могла показаться им иным миром, адом, как показалась древним евреем адом своеобразная геенская равнина…

Корни луллубейства.

Как мы уже отмечали выше, около 2200 — 2100 историками фиксируется государство (или квазигосударственное образование) луллубеев в Западном Иране. Дошло до нас два луллубейских царских имени Сидур (ри) и Аннубанини (ок. 2200 гг.).

Археология Луллубеи доказывает тесное родство материальной культуры луллубеев с Шумером. «Металлургия Луристана в III тыс. до н. э. практически не отличалась от шумерской» [8] — писал знаток вопроса Б. Мойшезон. Правда, он в той же работе оговаривался: «Кстати сказать, у Луристанских изделий из металла прослеживается целый ряд схождений с традицией Гассул-Беэр-Шевской культуры».

Дело в том, что данная культура выступает памятником арийского присутствия на переднем востоке. Вторжения арийцев с Армянского нагорья двумя рукавами — на юго-запад, в Палестину, и на юго-восток — в Иран, оставили и тянущийся за этими походами шлейф археологических находок.

Палестина — страна, бывшая одним из ведущих центров «эпохи творческой активности» IV тыс. до Р. Х. В V тыс. до Р. Х. поразительная металлургия Гассул-Беэр-Шевской культуры обнаруживается именно там. Однако мы находим эту же культуру и перемещенной в Западный Иран (т. н. «кланы кузнецов»).

А после, во времена, названные у археологов «Средним бронзовым веком I» эти «кузнецы» из Ирана снова появляются на территории Палестины в качестве кочевых групп, что предстает, как «возвращение из Западного Ирана «кланов кузнецов», сохранивших память о Палестине» (Мойшезон) или, возможно, как просто родство двух рукавов одного ам-арийского потока («ам (ям)» — это арийское «юг», южная сторона света), отраженного в именах царства Амуру (Сирия) и царства амореев (Иран) [9]. Таким образом, металлургия буферного Луристана (Луллубеи) вполне естественно, содержала в себе черты и приемы двух своих великих соседей — арийцев севера и шумеро-семитов юга.

«Один из интереснейших иранских археологических комплексов — „луристанские бронзы“. Это происходящие в основном из хищнических раскопок многочисленные изделия своеобразного, иногда вычурного, „роскошного“ стиля, характеризующегося особой выразительностью, смесью реализма и фантастики в изображении людей или божеств, животных, сверхъестественных существ» [10]. Так, с большим разнообразием приемов металлургического и ювелирного производства изготовлялись ритуальные и бытовые предметы, вооружение, художественно выполненные удила с псалиями и т. д.

«Луристанские бронзы» ранее датировали от III тысячелетия до середины I тысячелетия до Р. Х.., различна и их этническая атрибуция. Лишь недавно в результате научных исследований могильников Луристана установлено, что, хотя металлургия в Луристане достигла большого совершенства уже в III тысячелетии до Р. Х.., своеобразный комплекс собственно «луристанских бронз» относится к концу II — первым векам I тысячелетия до Р. Х.., а преимущественно к VIII—VII вв. до Р. Х..

«Луристанские бронзы» обычно считали оставленными кочевниками, а Луристан того времени — населенным главным образом номадами. Но это мнение основано прежде всего на аналогии с положением в Луристане в более поздние эпохи (до новейшего времени), а не на характере самих этих изделий, отнюдь не указывающих на кочевой быт. А недавние археологические разведки и раскопки мест поселений показали, что в конце II — первых веках I тысячелетия до Р. Х.. в Луристане существовали многочисленные оседлые поселения.

Если вместе с большинством современных ученых принять версию о том, что луллубеи были родственны упоминаемыми Геродотом «париканиям», «азиатским эфиопам», которые населяли два округа будущего арийского Персидского царства во времена до нашествия арийской орды, то тогда они будут очевидно родственны и индийским дравидам, до-арийскому населению Индии. В таком случае луллубеи — часть огромного до-арийского этнического единства Средней Азии.

Современные археологи на большом фактическом материале артефактов утверждают, что темнокожее дравидическое население Индии отнюдь не коренное.

По утверждению таких авторитетных авторов, как Пейрос и Шнирельман [11], дравиды пришли в Азию с юго-запада, прошли через Двуречье Тигра и Ефрата, гонимые более сильными племенами на Восток, после чего оказались в Иране (луллубеи, эламиты?), и лишь затем — на Индостане.

В этой связи интересно отметить, что с расширением наших представлений о миграциях луллубеев можно считать не простым, случайным совпадением обнаружение в XIX веке неких негроидов-лулубу в составе центрально-суданской группы шари-нилъеких племен, которые распространены на юге Судана, в прилегающих районах Заира и Уганды (т. н. языки «мору-мади»). Лулуба живут среди южной группы языковой семьи мору-мади («мади» — слово в центральной Африке так же означает «пришельцев, посланцев»), где и отмечен их особый диалект [12].

Что же касается племен луллубу в горах Восточного Ирака и Западного Ирана, то их можно характеризовать, как горцев-кочевников, подвергшимися культурному воздействию со стороны шумерийских и аккадских племён. Обычно их рассматривали как коренной народ, обитающий в данных местах со времен неолита, но работы Пейроса и Шнирельмана о дравидидийских миграциях поставила этот взгляд под сомнение.

Около Сарпула, между Багдадом и Хамаданом, был найден ряд памятников луллубейской культуры. На одном из рельефов изображён царь Анубанини, попирающий ногами пленника. Судя по аккадским надписям и художественному стилю изображений, этот памятник относится ко времени Нарам-Суэна (Нарамсина) (XXIII в. до Р. Х.). Луллубейские памятники были найдены далее между Персеполем и Сузами. Эти памятники выдержаны в своеобразном художественном стиле древних горных племён, поклонявшихся священным змеям и водам горных потоков, но в то же время сохранили следы шумерийского культурного влияния.

Известнейший советский востоковед И. М. Дьяконов [13] утверждал: «К северу от Элама, в горах Загроса в III—II тысячелетиях до н. э. жили… луллубеи… Есть мнение о близком родстве их языков с эламским, но… это предположение остается недоказанным». Дьяконов, как известно, исходил из того предположения, что языки луллубеев, касситов и кутиев (т. е. всех «драконов гор») — близкородственные диалекты. Однако в наше время больше факторов говорит против этого предположения, хотя есть и подтверждающие его косвенные факторы.

Исходя из чередования предполагавшихся этнических прозвищ — акк. lullu, nullu, lullub/p-um, lullume, хурр. и хетт. lul (l) a-he/i (ср. ур. lulu «враг», «чужак»), Дьяконов озвучивает предположение, что -b/p и -me являлись луллубейскими суффиксами множественного числа, сопоставимыми с эламскими суффиксами множественного числа -р и -mе, но на этом основании не делает вывод, что луллубейский язык был близок эламскому. Он предполагает, что lullu — во всех случаях ареальное слово со значением «чужак» (в форме lullu-p-, lullu-me- прошедшее через эламское посредство).

Таким образом, особого луллубейского этноса, пишет Дьяконов, не существовало. Единственной гипотезой, в пользу которой можно привести достаточно показательные факты, является гипотеза эламо-дравидского родства. Общий характер морфологического строя луллубейского языка не противоречит увязке его с дравидийским.

На основе характерного морфологического признака у луллубеев выделяют агглютинативную [14] форму языка, при котором доминирующим типом словоизменения является «приклеивание» суффиксов и префиксов, причем каждый из них несет только одно значение.

Полагают, что в луллубейском языке лицо, время и падеж выражались отдельным аффиксом. В этом отличие лулубейского от большинства современных (фузиональных) языков, которые объединяют различные грамматические категории в одном аффиксе, или же, в процессе своего развития разные аффиксы обединяются в один. Важно, что при этом отдельные морфемы не влияют друг на друга.

Кроме языка луллуби к агглютинативным языкам относятся так же современные баскский, турецкий, чеченский, дравидские языки, финский, эстонский, венгеский, суахили, малазийский, эсперанто. Также к ним относят такие древние ближневосточные языки, как эламитский, хурритский, урартский, касситский, шумерский.

В урартском языке «лулу» означало «враг-чужеземец». А за ними, возможно, арийское слово «лулу» трансформировалось в «люпус» (означающее волка (животное вида сanis alpinus) у римлян), «лалу» — (волк у современных французов) и т. п. Формирование первой из указанных фонем представляется достаточно очевидным. Люпус (lupus) = Лулуб +ос [15]. Попробуйте несколько раз быстро произнести фонему «лулуб+ос» и слово «люпус» сложится в ваших устах само собой. Французское «лалу» -«волк» пишется как loup (во французском языке форма записи более архаична, чем произношение), что тоже недвусмысленно указывает нам на исходную фонему, восходящую к вражде ариев с лулубеями.

Перекличка арийских языков вообще довольно интересна. Если французское «лалу» (волк) отражается в русском «ляля» (волчонок) — дохристианском ласковом названии славянского ребенка, то русское современное «волк», наоборот, откликается во французском словами «voyou», «voyouter» (хулиган, хулиганить), которыми бранят обычно шаловливых подростков.