Бесплатный фрагмент - Луковый суп

«Иоктан родил Алмодада, Шалефа, Хацармавефа, Иераха, Гадорама, Узала, Диклу, Овала, Авимаила, Шеву, Офира, Хавилу и Иовава».

(Быт. 10:26—29)

Донор

В. К.

1

«Я, Петрова Вера Васильевна, паспорт серия… Настоящим выражаю свой отказ от претензии относительно отцовства моего ребенка к Иванову Юрию Сергеевичу, паспорт…»

Кое-как просмотрев бумагу, напечатанную всерьез: на гербовом бланке, исчирканную синим и украшенную печатями нотариуса — я сложил ее вчетверо и сунул во внутренний карман куртки.

— Нормально?

Вера взглянула снизу вверх.

— Пойдет.

Я еле сдерживал радость.

Она помолчала, шагая рядом по двору.

— Ну что, теперь можно делать тебе ребенка?

Терпеть уже не было сил.

— Можно.

Она кивнула.

— Едем ко мне.

— Прямо… сейчас?

Несмотря на серьезные приготовления, я не до конца верил в удачу, и перед последним словом поперхнулся.

— Прямо сейчас.

Голос Веры звучал до обидного спокойно.

— У меня удачный период и мужа нет дома.

2

— И где мы будем его делать?

Три замка на стальной двери были очень надежными.

Не отвечая, подруга скинула шубку и расстегнула сапоги, подтолкнула мне тапочки. Дождавшись, когда я переобуюсь, взяла за рукав и молча повела по коридору.

Квартира дышала тишиной и была огромной, как египетская гробница.

Справа в открытой двери показалась широкая кровать — я подался туда, но Вера увлекла меня дальше.

Я понял, что она хочет напоить меня чаем; против этого я не имел возражений. Заботу о своей персоне я любил, потому что никогда не имел ее в должной мере.

Однако, не доведя до кухни, она втолкнула меня в дверь ванной комнаты.

— Но…

— Руки вымой.

Команда прозвучала жестко.

Затворив дверь снаружи, подруга добавила:

— И…. его тоже. Намыль два раза и смой как следует.

Просьба казалась странной.

Я никогда не пренебрегал гигиеной. Тем более, не пренебрег бы сейчас, на пороге открытия.

Именно открытия; с ростом количества познанных женщин каждая новая радовала меня все сильнее.

Быстро, но не спеша раздевшись, я покидал все на сушильную машину, стоявшую рядом со стиральной, залез в теплую душевую кабину, настроил объемный гидромассаж и пустил воду.

Удивительность жизни была прекрасной.

3

С Верой мы учились на одном курсе.

Она была хорошенькой и мне сильно нравилась, но без взаимности: в университетские годы я был болтлив, хвастлив и самоуверен, а это девчонок не привлекало, а отталкивало.

Я пытался ухаживать за нею и сильно страдал от безрезультатности, но продолжал попытки до тех пор, пока Вера не связала судьбу с одним типом из параллельной группы — статус замужней женщины подразумевал ее неприкосновенность. Другие сокурсницы, официально лишившись девственности, пускались во все тяжкие. Вера же была добропорядочной до последней пуговки на своем длинном платье, которое скрывало красоту ее очень красивых ног.

Замужество моей несостоявшейся пассии казалось странным. Ее избранник был низок, кривоног, приплюснут и прыщеват; на конкурсе «Самый уродливый парень курса» он занял бы первое место.

Но, как видно, она умела рассчитывать далеко вперед. Верин муж оказался победителем тайного конкурса на самого умного. Бросив специальность по получении диплома, сейчас он был совладельцем крупного автосалона. А я — великолепный и харизматичный — до сих пор оставался тем, кого принято называть мальчиком на побегушках.

Жизнь меня в общем устраивала. Я имел нормальную семью, красивую жену, здорового сына.

Но мне исполнилось всего тридцать два года, а влечение к Вере имело серьезную базу.

Когда в прошлом месяце мы собрались на первый юбилей выпуска и я увидел ее, то понял, что все прежнее осталось прежним.

Только если прежде я, полный юношеской глупости, был готов читать ей стихи, то сейчас моя готовность сосредоточилась в другом месте.

Мы танцевали с Верой весь вечер: ее муж находился в заграничной командировке.

Ее отношение ко мне сделалось иным, я слышал это за каждым словом.

И меня почти не удивило, когда при расставании она предложила увидеться на другой день и в другой обстановке.

Целуя на прощание Верину щеку, я был уверен во всем дальнейшем.

Встретились мы в кафе.

Правда, повод Вера избрала нетривиальный.

Выпив кофе и оборвав разговор о мелочах, она призналась, что за двенадцать лет брака не сумела стать матерью. Потом молчала, краснела, не глядела на меня.

И наконец заявила, что просит ее осеменить.

Точнее, потратила несколько витиеватых фраз для обозначения мероприятия, которое можно назвать одним словом.

Как ни странно, я почти не удивился. Видимо, судьба решила дать мне реванш за неудачи студенческой поры.

Я не стал уточнять, почему Вера обратилась к просьбой именно ко мне.

Точнее, понял ситуацию по-своему.

За десять последних лет я слегка похорошел и сильно поумнел, как мужчина для легкой связи на стороне был идеален. Но гордость, воспитание и еще черт знает какие предрассудки не позволяли Вере пойти на простое дело без мудреного прикрытия. Наверняка и со своим мужем она спала, не снимая ночной рубашки.

Впрочем, сильными вопросами я не задавался, цель оправдывала средства. Мне было все равно, какую причину озвучит дурочка перед тем, как мы ляжем в постель.

Ничего не спрашивая дальше, я вытащил смартфон, чтобы быстро найти съемную квартиру на час.

Однако Вера заявила, что, во-первых, принять меня может только у себя дома, во-вторых, должна составить официальный отказ от моего отцовства, а в-третьих, выбрать оптимальный день для зачатия.

Такая детальная разработка показалась мне дикостью, но желание овладеть старой подругой не уходило.

Красивую, но зашоренную Веру стоило понять. Ее тело хотело утех, а ее глупая голова противилась. Как видно, идея отдаться мне далась ей нелегко, и к осуществлению собственных желаний она шла поэтапно.

Сначала решила сама, затем обговорила со мной, а потом дала себе еще немного отсрочки — для храбрости.

Я согласился на все: и на ее дом, и на нотариуса и на стыковку сроков: я ждал ее четырнадцать лет, два лишних дня уже не играли роли.

4

Мое тело, скользкое от дорогого геля, говорило, до какой степени оно готово.

Я не спешил; последние минуты всегда были самыми сладостными во всем деле.

— …Юра, ты где?

Голос из коридора прозвучал неожиданно.

— У нас мало времени. Я с работы отпросилась только до обеда!

— Сейчас. Иду. Уже бегу!

Наспех вытершись, я выскочил из ванной.

На великолепной паркетной доске остались мокрые следы, но это меня не волновало.

— Юра, ну где ты?

Вера кричала не из спальни, а совсем с другой стороны.

Я вспомнил о чае и подумал, что все идет по плану.

Ее кухня оказалась больше моей гостиной; кроме стола и стульев там поместился огромный кожаный диван, на котором можно было начать.

— Ты…

Увидев меня, Вера — в прежнем зеленоватом деловом костюме — всплеснула руками и что-то уронила.

— Ты зачем разделся?!!!

— Я… Разделся?! Но…

— Одевайся немедленно!

— Но разве мы не будем… делать ребенка?

От неожиданности я прикрылся рукой..

— Будем. Но для этого тебе не нужно раздеваться. Одевайся.

— Да, но…

— Одевайся.

Вера повторяла единственное слово, старательно не глядя на меня.

— Но разве мы не будем делать ребенка?

Я тоже начал повторяться.

— Будем. Зачем, по-твоему, я трачу на тебя время?

— А как мы будем его делать? Разве не естественным способом?

Моя усмешка получилась кривоватой.

— Что ты имеешь в виду под естественным?..

Абсурдность ситуации повергла в изумление, из которого ростком пробилась догадка.

— Скажи мне, Вер…

Я сел к столу.

— Для чего мы встретились?

— Как «для чего»? Ты что — не понял?

— Нет, почему же.

Начиная приходить в себя, я усмехнулся уже по-настоящему.

— Я-то все прекрасно понял. Мы пришли сюда, чтобы потрахаться.

— Мы?! Потрахаться??!!! И ты смеешь применять ко мне это гадкое слово?

Вера поднесла к щекам ладони.

— Ну да. Потрахаться. Или перепихнуться. Заняться сексом. Заняться любовью. Совершить половой акт. Как тебе больше нравится. От слов не меняется суть.

— С ума сошел. Точнее, остался таким же дураком, каким был в универе.

Я промолчал.

— «…Совершить с тобой половой акт»?! Придет же такая чушь в голову! Не собиралась даже.

Вера смотрела на меня круглыми глазами, какие встречаются лишь у очень глупых женщин, уверенных в правоте каждого своего слова.

— Ты не за ту меня принимаешь.

— Но какого…

Подруга была очень хороша, и я еще на что-то надеялся, потому не упомянул собачий половой орган, хотя этого хотелось.

— …Но зачем ты меня сюда привела?

— Ну ты и дурак, Юрка.

Вздохнув, она улыбнулась снисходительно.

— Тысячу раз обо всем сговорились.

Устав стоять, она тоже села.

И даже закинула ногу за ногу; английская юбка поднялась, колени ласкали взгляд.

— Что-бы ты сде-лал мне ре-бен-ка.

Она продиктовала по складам.

— Так и я о том. Но как я буду делать, если ты… если ты мне… Если ты отказываешься.

Я запутался в словах, которым Вера придавала излишнее значение, и замолчал.

— Вот так.

На столе появился одноразовый стакан.

— Это… что?

— Это емкость. Соберешь семенную жидкость. А я потом введу себе куда нужно.

Я молчал.

Я был смят.

Я строил воздушные замки.

Я просчитал Верины мысли на много шагов вперед, задал вопросы и нашел ответы.

Я объяснил и оправдал каждую ее дурость.

Я не сомневался, что слова насчет ребенка — всего лишь завеса, поставленная для того, чтобы соскользнуть незаметно для собственной совести в багровую пропасть греха.

А в реальности все оказалось не так просто.

То есть как раз проще простого.

Моя бывшая сокурсница всего лишь хотела себя осеменить.

— Ты в самом деле думал, что мы станем… заниматься этим самым?

Я молча пожал плечами; слов не было.

Вера переложила ноги в другую позицию.

Вместо того, чтобы встать, выругаться и хлопнуть дверью, я продолжал сидеть, надеясь невесть на что.

— …Даже не думай, я не такая.

В самоаттестациях она начала повторяться.

— Я позвала тебя не для развлечений. Я не собираюсь изменять мужу, он вообще мой единственный мужчина…

Женщина, познавшая за всю жизнь одного мужчину, казалась мне безнадежной ошибкой природы. Очевидно, Вера такой и была, мне стоило понять это раньше и не строить планов.

— …Просто у нас проблема с детьми — из-за него, как я полагаю. И я хочу решить ее так, чтобы никто не догадался. Ведь ты будешь молчать?

— Буду, — уныло ответил я.

Болтать я не болтал никогда; при моем образе отношений с женщинами в ином случае я бы давно остался без головы.

— Но почему ты не пошла в банк донорской спермы? Почему решила решить проблему таким образом? И почему выбрала меня?

Вопросы не имели смысла, но я их задавал.

— Ну, во-первых, все решила именно я. Мужа никуда не затащишь, он еще десять лет готов откладывать. А почему тебя — зачем мне ребенок от неизвестного донора? Они, конечно, и фотографии покажут и наговорят с три короба, но я никому не верю. А ты… Ты мне известен. Ты нормальный человек, не алкоголик, высокий…

То, что Вера увидела меня нормальным именно по такому поводу, радовать не могло.

— …Высокий и красивый. У тебя нормальная наследственность, потому я к тебе обратилась. И ты ведь сам согласился, разве нет?

— Согласился.

— Ну так вот!

— От слов своих не отказываюсь, не в моих правилах, хотя…

Я махнул рукой, не имея желания объяснять того, что она не хотела понимать.

— Давай тогда делай, что нужно. А я пойду в спальню и буду ждать продукт.

— Как это — пойдешь в спальню? Ты мне не поможешь?

— Вот еще!

Она вспыхнула, как маков цвет, хотя сравнения я не понимал, не видев мака со времен раннего детства.

— Это как еще я тебе должна помогать?!

— Хотя бы руками. Но самом деле существует множество способов.

— Вот что.

Выпрямившись, Вера заговорила со строгостью учительницы младших классов.

— Если тебе хочется клубнички — иди отсюда и забудь обо всем. Я попросила тебя помочь, но если ты для меня не можешь сделать даже такую мелочь, то…

Она следовала классической женской схеме: обманутый мужчина оставался еще и виноват.

И будучи зол, как тысяча чертей, я не мог не восхититься ее хитрости.

— Стой-стой.

Я примирительно поднял руки.

— Говорю же — я не отказываюсь. Все сделаю для тебя, для твоего блага и будущего ребенка, хотя пусть мне отрежут…

Прикусив язык, я все-таки не сказал, что именно предлагаю себе отрезать.

— …Если я понимаю, зачем он тебе нужен.

Видя, что она хочет возразить, я заговорил громче.

— Ладно, трахаться не будем. Ладно, реально помочь не хочешь. Но снять одежду и посидеть передо мной — это ты можешь?

— Голой?! тебе позировать??!!!

Возмущению моей бывшей сокурсницы не было предела.

— Ну ладно, не обязательно голой…

Я замолчал, подумав, какой оказалась бы сокурсница, сними свой великолепно сидящий костюм.

— …Вот так посиди, как сидишь, нога на ногу. Я должен видеть перед собой женское тело, чтобы…

— И не думай. Я не собираюсь наблюдать это отвратительное зрелище.

— Какое зрелище?

— Процесс получения семени из твоих мужских органов.

Вера сказала, как отрубила.

— Извини, но я не автомат по выдаче спермы. И не подросток, чтобы от одной мысли о тебе дрочить на потолок…

— …Что за выражения у тебя?! Слушать противно!

— …Мне нужен возбудитель, понимаешь ты или нет?! Воз-бу-ди-тель! Не хочешь сама посидеть, так дай какой-нибудь порножурнал.

— Такой дряни в доме не держим.

Гордость, прозвучавшая в словах, сказала мне, что несмотря на возраст и опыт, эта сероглазая красавица на самом деле осталась прежней.

Стало ясным, что нет смысла проситься и за компьютер, чтобы выйти на чешский порносайт.

— Ну хоть колготки нераспечатанные у тебя есть?

— Есть. Зачем тебе?

— На упаковке должно быть изображено хоть что-то, на что я смогу возбудиться.

— И ты?! И ты будешь это делать, глядя на обертку колготок?!!

В ее устах все звучало так, будто я собирался заняться любовью с трупом.

— Да! Буду!

Уже не сдерживаясь, я закричал громко.

— Тебе нужен результат — мне нужны условия.

— Все-таки ты редкостный извращенец.

Верин вздох, несомненно, предназначался для того, чтобы меня уничтожить, и уничтожил бы, не испытывай она острую нужду.

— Я, конечно, подозревала еще в универе, но не думала, что до такой степени.

Но в самом деле я ей требовался сильнее, чем она мне.

Вздохнув еще раз с презрением, она поднялась.

Сходила куда-то в глубину квартиры, принесла плоскую картонку и молча бросила на стол.

На лицевой стороне была изображена девица с худыми ногами, не вызывавшими откликов, но иного не оставалось — я вздохнул еще раз, придвинул пакет и опустил руку под стол.

— Стой!!!

Вера заорала так, будто увидела кобру, я даже вздрогнул.

— Я же сказала — не смей этой гадостью заниматься при мне.

— А как сметь?

— Я сейчас уйду в спальню, разденусь…

— …Последнее радует…

— Не вздумай — если сунешься, дам в лоб.

— Ладно, дай. Но я все-таки сунусь.

Не отвечая, Вера отбежала к стене.

— Ты сольешь в стаканчик, отдашь мне, дальше я управлюсь сама. А ты уйдешь и захлопнешь за собой.

— Ладно, согласен.

Круглые Верины коленки сияли и сияли.

— Уйди отсюда, а то я за себя не отвечаю.

— Все, ухожу, можешь начинать.

Проводив ее глазами, я взялся за колготочную девицу.

По крайней мере, она позволяла все без лишних слов.

5

— Вера!

Кажется, прошли добрых полчаса.

— Продукт готов!

— Иди сюда.

Голос из спальни был невозмутимым.

— Я высуну руку, ты мне подашь.

— Держи, — сказал я, подойдя и вставив емкость в протянутую ладонь.

Дверь закрылась мгновенно; я не успел ничего увидеть.

— Как ты будешь ее себе вливать?

Представив Веру без трусиков, не поинтересоваться я не смог.

— Встанешь на голову и будешь лить сверху?

— Наберу в шприц. Впрочем, тебя не должно интересовать «как» — ты свое дело сделал, теперь уходи. Мне нужно ввести, расслабиться и полежать хотя бы минут сорок.

— Ухожу.

Одежда моя осталась в ванной.

Я вспомнил о том, с какими намерениями раздевался, и мне стало по-грустному смешно.

— …Какой он горячий!..

— Кто?

Вера заговорила, когда я уже надел ботинки.

— Шприц… с этой…

— Так я же еще живой, несмотря на все твои старания.

Она что-то добавила, я не расслышал.

— Твою мать, чертова дура, — пробормотал я вполголоса.

Вышел и захлопнул дверь, как было велено.

Прекрасные петли не скрипнули, замок щелкнул еле слышно.

Я шел вниз по широкой лестнице, забыв вызвать лифт, и думал, что никогда не бывал в таком идиотском приключении.

Вероятно, оно пришло наказанием за радости прежних лет.

6

«Свидание» с Верой вызвало досаду.

Меня провели как мальчишку — пообещали дарить удовольствием, а на деле просто использовали, причем результат дался не без труда: мальчишеским грехом я не занимался лет двадцать пять.

Бывшая сокурсница заслуживала, чтобы на ее имени поставить крест.

Эту тридцатидвухлетнюю великовозрастную пионерку стоило забыть, причем как можно скорее для пользы собственного самолюбия.

Однако недели через три Вера позвонила сама.

— Ничего не вышло, — услышал я, приняв вызов.

Определенно, она думала лишь о своих делах, пренебрегла даже секундой на простое «здравствуй».

— Что не вышло? И куда шло?

Я сразу понял, о чем идет речь, но решил над ней поиздеваться.

— Ничего. У меня начались месячные.

Мое молчание, вероятно, казалось ей очень громким.

— Юр, давай еще раз попробуем.

— Попробовать…

Я почувствовал, как ко мне возвращается дурость.

Видимо, она приворожила меня слишком сильно и держала до сих пор.

Ответ вырвался вместе со вздохом, который, конечно, прошел мимо Веры, поскольку слышала она только себя.

— Попробовать можно, и денег не возьму. Но мне кажется, тебе стоит обратиться в центр планирования семьи. Может, ты ввела как-то не так.

— Так я не понимаю — ты что, больше не хочешь мне помочь?

За минувшие годы подруга научилась брать быка за рога так, что он бы даже не пикнул.

— Почему «не хочу». Помогу, раз уж надо.

— Ну, помоги.

Сокурсница говорила таким тоном, будто делала великое одолжение тем, что позволяла бросить все дела, выдумав причину для начальства, приехать к ней через весь город, помучаться над пакетом с леггинсами «Marilyn», передать из рук в руки резко пахнущий стакан и уехать, даже не услышав предложения выпить кофе.

7

Мы повторили донорский сеанс еще четырежды — с промежутками в три недели, согласно подходящим дням Вериного цикла.

Я уже ни на что не рассчитывал, торопился и не принимал душ, только кое-как мыл всего одну часть тела.

Но, как ни странно, с каждым разом работать мне было все легче.

Видимо, несмотря ни на что, на меня влияло поле Веры, молча ожидающей за плотно закрытой дверью спальни.

Или — скорее всего! — я подхлестывал себя мыслью о том, что занимаюсь непристойным делом на кухне, а женщина знает, что я делаю, хоть и не интересуется моими ощущениями.

Во всякому случае, глядя на тощую девицу в обрезанных кружевных колготках, которые у Веры были в десять раз более красивыми, я представлял бывшую сокурсницу без ничего, со шприцом наготове, и это несло определенное удовольствие.

Я возвращался во времена, когда единственным источником наслаждений была работа над собой с фантазиями о неизведанной женщине.

Надо мной посмеялся бы ровесник, имеющий жену и набор реальных женщин, но в поездках к Вере я обнаружил некое извращенное удовольствие, какого не могла дать обычная любовница.

А результата как не было, так и не появлялось.

8

— Юра, ты еще здесь?

Вера окликнула, когда я передал стакан и пошел на кухню, решив, что за труды достоин хотя бы чашки чая из пакетика.

— Уже почти не здесь.

Застигнутый на месте, я направился к выходу.

— А что?

— Знаешь… Я подумала…

Она замолчала.

Я включил свет, не спеша обулся.

Именно не спеша: так получилось, что я освободился до вечера.

— Что ты подумала, умная голова?

Над Верой я насмехался по любому поводу.

А также без повода.

— Может быть, мы неправильно вводим.

— «Мы»?

Я усмехнулся язвительно.

— Ну я.

— Конечно, неправильно. Надо просто трахнуться и ты забеременеешь раньше, чем успеешь надеть трусы.

— Ты опять о своем.

Невидимая собеседница говорила не раздраженно, а отчаянно.

— И теми же мерзкими словами. Но тебя приходится терпеть, никуда не денешься…

— Терпи.

— Но я не о том.

— А о чем?

— Я прочитала одну статью. Там сказано, что для… этого… физиологичная поза — на четвереньках. А я вставляю шприц спереди.

— Так вставляй сзади, кто мешает.

Я снял с вешалки куртку.

Обсуждение позы, в которой Вера вводит мое семя, раздражало.

Ведь мне было не только еще тридцать два, но и уже тридцать два. И пионерские игры оставались привлекательными лишь до определенного момента.

— Юр, ты знаешь.

В словах звучало смущение.

— У меня сзади не получается. Не знаю, почему.

— Потому что ты — безрукая.

Я сказал так, поскольку знал, что умеют делать нормальные женщины.

Но Вера даже не обиделась.

— Юр, помоги мне.

Голос упал.

— Пожалуйста…

Просьба далась ей нелегко.

— С великим удовольствием!

Я повесил куртку обратно.

Если мне не позволяли ничего ощутить, то стоило на что-то посмотреть.

— Юра, ты опять о своем.

На самом деле о своем продолжала и она, но я не стал спорить.

— Прошу тебя, будь серьезным.

— Я серьезен, как на кладбище!

Эта фраза, всплывшая из какой-то книги, как нельзя лучше подходила к ситуации.

— Только прошу тебя, без… без всяких.

— Хорошо. Без всяких, так без всяких.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Правда?

— Нам что — позвать сюда нотариуса?

— Не надо нотариуса. Просто дай мне слово.

Серьезность университетской подруги поднималась до олимпийских высот.

— Даю слово. Обещаю.

— Что именно обещаешь?

Отношение к своим интимным частям у Веры превосходило бережливость девятнадцатого века.

— Обещаю не коснуться тебя даже пальцем. Я не пятнадцатилетний пацан.

— Хотя ведешь себя именно как пятнадцатилетний…

Она помолчала, еще не решившись до конца.

— Но ты пообещал.

— Пообещал, пообещал. Открывай.

— Сам откроешь. Я лежу. Возьмешь шприц и вставишь.

Еще раз вздохнув, я открыл дверь.

Я никогда не бывал в публичном доме, поскольку у нас их не имелось. Но сейчас подумал, что там пахнет именно так.

На кровати громоздилась куча сильно мятого белья.

Так показалось в первый момент, потом я понял, что это Вера, спрятавшаяся под простыню.

— И куда мне вставлять?

Очертания женского тела угадывались с трудом.

— Сюда.

Невидимая рука откинула ткань.

Увиденное, конечно, не удивило; подобного я видел слишком много, чтобы удивляться.

По тому, как все блестело, я понял, куда привели попытки поменять позу.

— Где… то, что надо вводить?

— Вон, на столике. Остатки. Я все вылила мимо.

— В чем я и не сомневался.

Я взял почти пустой шприц, коснулся ее тела.

— Ты что??!!!

Вера дернулась так, словно ее укусили.

— Ты же обещал!!!

— Обещал. Но я должен посмотреть, как у тебя устроено.

— А что — у женщин бывает по-разному?.

Она поправила простыню.

— А что — у мужчин не по-разному?

Нагнувшись, я посмотрел внимательнее.

Страдать по этому было смешно.

— …Хотя что ты знаешь, про мужчин, неопалимая вагина…

— Я сама себе раздвину. Не смей ко мне прикасаться.

— Я не собираюсь к тебе прикасаться. Просто хотел раздвинуть волосы.

Сейчас мне было еще смешнее.

— Хватит врать. Откуда там волосы, если я перед каждым разом брею.

— Да я пошутил, Вер, что ты в самом деле.

— Еще одна такая шутка — и получишь в лоб.

— Слушаюсь и не шучу.

— Вводи давай, времени нет.

Простыня снова откинулась.

Рука с наманикюренными ноготками открыла мне путь.

— О-ой… Ой…

Тело Веры вздрогнуло само по себе.

— Уже кончаешь?

При всей остроте ситуации, я ощущал лишь смехотворность.

— Дурак…

Она вздохнула.

— Зачем вставляешь так глубоко?

— А ты вставляла не так?

— Нет. Я только самый кончик.

— Тебе так больно?

— Да нет, не больно. Просто… непривычно.

Кажется, она все-таки хихикнула.

— Потому, наверное, ничего и не вышло, что ты вставляла неглубоко.

— Не знаю. Сейчас глубоко — вводи давай.

— Так я уже ввел — там была капля.

— Ладно. Тогда будем ждать следующего раза.

— Подождем, — согласился я.

Все казалось гротесковым от начала до конца.

Но когда я вышел из дома и подумал, как Вера лежит на кровати, насквозь пропахшая мною…

Мне показалось, что я смог бы повторить.

9

— Все-таки мы что-то делаем не так.

С первой частью утверждения было нельзя спорить, теперь мы работали совместно.

Я не мог подсчитать, сколько раз вставлял шприц в Веру, стоящую под простыней.

Привычка пришла быстро, вариант перестал волновать, сокурсница оставалась недосягаемой.

— Стараемся-стараемся, а ничего не выходит.

Впервые за несколько месяцев Вера решила напоить меня кофе. Мы сидели на кухне, я грыз песочное печенье и смотрел на нее.

Моя привязанность к визитам, конечно, была полным идиотизмом. Но меня гнал спортивный интерес: несмотря ни на что, хотелось довести отношения до логической точки.

— Что-то не так.

— Я думаю, мы слишком долго переносим… продукт из меня в тебя.

Я так не думал, не думал вообще никак, просто сделал следующий шаг.

Даже не шаг — попытку продвинуться еще чуть-чуть вперед.

— Как — «долго»?

— Я произвожу на кухне, потом несу в спальню, ты набираешь шприц и так далее. Сперматозоиды теряют подвижность.

— А у медиков делается не так? Там донорский фонд, все получено неизвестно когда и хранится сто лет.

— Но хранится в иных условиях.

Помолчав секунду, я соврал еще раз:

— И я думаю, получается тоже в иных.

Вера нагнулась, рассматривая что-то под столом.

Я заметил ложбинку, бархатно темнеющую в вырезе домашнего платья, в котором она меня встречала — и думал, что чертова кукла чертовски хороша и не стоит опускать руки.

— Что ты предлагаешь?

— Осеменить тебя естественным способом.

— Об этом даже не заикайся, — быстро ответила Вера. — Заниматься с тобой сексом я не буду. Предлагай что-то конструктивное.

— Ну тогда…

Сделав вид, что задумался, я замолчал.

— …Тогда… Мне надо мастурбировать…

— Хватит наконец выражаться! Неужели не можешь называть вещи приличными словами?!

— Надо вырабатывать семя около тебя. Чтобы молниеносно набрать и ввести.

— Около меня?! Опять ты за свое…

— Не за свое, а за твое. Подумал о минуте, которую мы теряем.

— Ну бог с тобой.

Согласие Веры было неожиданным; ребенок для нее значил больше приличий.

— Только будешь делать все тихо.

— Я всегда все делаю тихо.

— Мойся и пошли в спальню.

— Я…

— …Только не надейся, что я буду лежать перед тобой голая. Возьмешь свою дурацкую картонку, потом я приподниму простыню.

— И на том спасибо.

Еще один шаг был сделан, я пошел в ванную.

10

— И сколько стаканчиков мы с тобой уже извели?

Я сидел около кровати.

Вера все так же пряталась, заранее встав на четвереньки, но голову больше не накрывала — смотрела на меня искоса.

— Пожалуй, целую упаковку.

— И на шприцах ты, наверное, разорилась.

Разговор о разорении на шприцах в комнате, где висел оригинальный кондиционер «Mitsubishi» инверторного типа, был фарсом, но она промолчала.

— А все равно не получается, хоть тресни.

— Не получается.

— Видно, что-то не так.

— Не так, да.

С Вериной постели мне улыбалась замученная диетами девка в черных колготках. Но сейчас она, кажется, подмигнула.

Я отвел от нее глаза и посмотрел в окно.

Там начиналось лето.

Наши встречи продолжались целую вечность; мы пережили и осень и зиму, недавно закончилась весна.

О том напоминал громадный букет сиреневой сирени, стоящий на кухне, затопивший ароматом всю квартиру.

Мне вдруг стало ясно, что стоит сделать последний рывок.

Но к нему требовалось подготовиться словами.

— …Ты что, уснул?

— Нет, не уснул.

Кажется, мне удалось придумать правильный ход.

— Просто думаю.

— О чем?

— О том, как решить твою проблему всерьез.

— И что — надумал?

— Надумал.

Она не подгоняла меня, словно в самом деле ожидала чего-то нового.

— Знаешь что, Вера…

Я заговорил, уверенный, что на предложение она не согласится.

— …Давай поедем в центр планирования семьи, пусть они осеменят тебя мной по всем правилам.

— С ума сошел. Чтобы весь город узнал, что я пришла черт знает с кем делать ребенка?!

— Спасибо за «черт знает кого».

— Извини, Юра, я не хотела тебя обидеть, просто…

— Я понял, что ты имела в виду, не извиняйся.

— Ни в какой центр планирования семьи я с тобой не пойду. Не собираюсь светиться.

Все шло именно так, как я рассчитал.

Смешок вырвался сам собой.

— И не светись. Кто тебя заставляет, неуловимый Джо?

— Какой еще Джо?

— Из анекдота. Неуловимый потому, что нафиг он кому нужен, чтоб его ловить.

Шутку, почти оскорбительную, подруга проглотила.

— Но здесь у нас ничего не выйдет. Работаем почти год, а результат нулевой.

— А что по-другому было бы в центре? Они вводят другими шприцами?

— Собирают в другие стаканы.

Конечный пункт был все ближе.

— А чем плохи наши?

— Кто их знает?

Я пожал плечами с деланным безразличием.

— Может быть, пластик недостаточно инертен и убивает все за полминуты.

Это было полной чушью; жена, врач, говорила, что в современной медицине даже скальпели пластиковые.

— И что ты предлагаешь? Собирать в хрустальную рюмку?

Вера находилась в состоянии, пригодном для последнего толчка.

Но я слегка помолчал, будто выдавал идеи на ходу, а не шел от точки к точке.

— Обойтись и без рюмки и без стаканчика.

— Прямо в шприц?

— Прямо в тебя.

— Опять за свое.

Усталость в голосе Веры вселяла надежду.

— Тысячу раз говорила: заниматься с тобой сексом не буду.

— Кто сказал про секс? Это слово я забыл.

— Но как в меня, если не секс?!

— Как-как…

Еще десять секунд молчания показались столь выразительными, что я сам поверил в намеченное.

— Сначала как всегда, но в последний момент я перелезу и брызну внутрь.

— А чем это отличается от секса?

— Тем, что я не буду тебя…

Что именно я не буду делать с сокурсницей, не требовало разъяснений.

— Даже касаться тебя не буду. Сама разведешь, я только нацелюсь.

Я противоречил самому себе, но Вера не помнила тонкостей.

— Ох… Не знаю.

Она пробормотала с сомнением, но почти согласно.

— Как знаешь. Мне-то что.

Встав со стула, я подошел к окну, выходящему на уютный сквер.

В тени сирени сидела девчонка; парень шарил у нее под юбкой.

— Поработаю, солью, наберу, введу. Хоть сто раз подряд, хоть двести. Но тебе нужен результат.

— Нужен.

Вера вздохнула длинно.

Я ждал.

— Но ты обещаешь, что только?

— Обещаю.

Обещать все, что угодно, я был готов всегда.

— А ты сумеешь? Не разольешь по ногам?

— Сумею. Если сомневаешься — давай потренируемся.

— Что… потренируемся?

— Быстро приставлять.

— Но…

— Да не трахать, успокойся.

Вера молчала, пропустив мимо ушей слово, которым я обозначил действие.

— Не надо ничему тренироваться. Я вот так разведу.

Она легла лицом на постель, из-под простыни показались руки.

— Сильнее.

Увидь Веру муж, его бы не спас автосалон «Lifan».

— Так?

Я задержал дыхание

— Еще.

Выдохнув, я расстегнул ремень.

11

Я открыл глаза.

Белый Верин зад перед глазами казался большим, как обеденный стол.

Следы от ладоней на нем гасли медленно, как мои ощущения.

Впрочем, ощущений особых не было.

Их не могло быть у меня с Верой, безучастной, как силиконовая кукла.

Но все-таки новое всегда оставалось новым и ради него стоило жить.

Опустив руки, где-то на полпути к простыне я нашел ее грудь.

Ткнувшись мне между пальцев, соски сказали, что думают так же.

— Ты кончать вообще будешь, или как?

Голос из-под спины звучал брюзгливо.

В лексиконе прорезались человеческие слова

— Я уже.

Она пробормотала нечто нечленораздельное.

— Ты что — не чувствуешь?

Между нами было влажно.

— Чувствую.

Откинувшись, я заглянул вниз.

По бедрам ползла белая струйка.

— Чувствую, что у меня внутри железная мясорубка.

Сравнение Веры, познавшей к четвертому десятку всего одного мужчину, меня потрясло.

— И она вот-вот снова заработает.

— Что есть, то есть.

Я не врал.

Следы на ее заднице прошли, на их место встало желание.

Какое я всегда испытывал с новой женщиной после первого раза.

— Все-таки ты редкостная скотина, Юра.

Я положил на нее руки, не давая ускользнуть.

— Заставил меня изменить мужу.

— Так получилось, Верочка.

— Да уж — получилось, так получилось.

Она шевельнулась — не от меня, а ко мне.

— Изменила ему впервые в жизни и не с кем-нибудь, а именно с тобой.

— Вер, я не собирался этого делать.

— Кто бы говорил.

Спина ее — прямая и ровная, отстроченная цепочкой позвонков, выражала высшую степень презрения.

— На самом деле я тебе удивляюсь, Юрка.

— Чему ты удивляешься, Верка?

Так в университете ее никто никогда не называл, но диалог требовал.

— Ничему.

Протянув руку, она что-то поправила.

— Вы, мужчины, редкостные сволочи. Но я вас до сих пор не понимаю.

— В чем?

Разговаривать на такие темы было абсурдно, но увлекательно.

— Ни в чем. Ты только что меня оттрахал.

— Не оттрахал, а осеменил. Причем по твоей просьбе.

— Я просила осеменять, а не трахать. Но это неважно.

— Почему?

— Потому что ничего не получается. Наверное, проблема не в муже. Но я говорю, что неважно, значит — неважно.

— А что важно?

— То, что ты отодрал меня раком, я не ответила, а ты опять меня хочешь…

— …Хочу, да…

Насчет мясорубки она, конечно, была права.

— …Как будто я могу дать тебе что-то приятное.

— Но ты же мне не дашь вообще ничего?

— Почему не дам?

На плечах, которыми она повела, не было намека на отпечатки бретелек; белье у Веры было дорогим, как и все остальное в доме.

— Если хочешь — трахай меня еще раз. Теперь уже все равно.

— На самом деле можно?

— На самом деле. Только не меняй позы и не вынимай, чтобы не сразу вытекло назад.

— Ладно, не буду.

Я вздохнул.

— Хотя я хотел перевернуть тебя лицом и поцеловать.

— Зачем?

— Что «зачем»?

— Зачем тебе надо меня целовать?

— Низачем. Для удовольствия.

— Обойдемся. Трахай, пока член стоит.

Удивляться я устал; достигнутая мною цель открыла в старой подруге нового человека.

Не удивился бы я, даже разразись Вера грузчицким матом.

— Только я устала стоять на карачках.

Прежде, чем Вера опустилась плашмя, я успел схватить ее за грудь.

— Только давай побыстрее, мне еще надо все привести в порядок и проветрить.

— Чтобы побыстрее, мне надо тебя поцеловать.

Зачем мне были нужны ее губы, я не знал, но без этого овладение не казалось исчерпывающим.

— Черт с тобой, целуй.

Она обернулась через плечо.

Губы Веры пахли кофе, от подмышек веяло дезодорантом, ягодицы под моим животом поднимались, мягки и упруги.

Все-таки тридцать два года мне было «еще», а не «уже».

12

— …Ты мне шею свернул.

Вера отстранилась.

— Ты меня всю обслюнявил.

Она вытерла губы тыльной стороной ладони.

— Столько лет, а целоваться по-человечески не умеешь.

Я уткнулся носом в ее спину.

— Ты мне наставил синяков и сейчас оторвешь соски.

С трудом я вытащил руки из-под Вериной груди.

— Ты меня раздавишь.

Я чуть шевельнулся.

— Думаешь, пушинка на мне лежать?

Я приподнялся.

— Ты мне простыню испачкал, теперь придется стирать.

Точка нашего соприкосновения сделалась еще более влажной.

— Мало мне забот?