Бесплатный фрагмент - Луковый суп

«Иоктан родил Алмодада, Шалефа, Хацармавефа, Иераха, Гадорама, Узала, Диклу, Овала, Авимаила, Шеву, Офира, Хавилу и Иовава».

(Быт. 10:26—29)

Мальчик с соседнего пляжа

1

Темная сине-зеленая волна с шумом ударила в берег, гоня перед собой гальку в кипящей пене.

В волне появилась Милана.

Белый купальник, сделавшись прозрачным, облепил тело, проявил детали. Особенно хороша была нижняя часть — заманчивые линии зрелой нерожавшей женщины.

Зная это, Милана любила дразнить окружающих — стояла практически голая и не спеша отжимала мокрые волосы, давала любоваться собой. Острота была особенной в первые дни приезда.

Сидя в шезлонге первого ряда, Попов физически ощущал, как ее тело разглядывают все, находящиеся поблизости.

Женщины со злобной завистью, мужчины — с почти таким же злобным вожделением.

Он знал, что постояв, как на подиуме, Милана грациозно пройдет по песку и сядет рядом. Повернется спиной, давая ему расстегнуть лифчик. И ни от кого не скрываясь сменит купальник, поскольку не любила быть в мокром на ветру.

Такова была его тридцатипятилетняя жена, не боящаяся никого и принадлежавшая только ему.

Не принадлежаЩая, а именно принадлежаВшая — в прошедшем времени. В прошедшем и только прошедшем, Попов это понимал сильнее с каждым днем.

Показав себя всему пляжу, Милана повернулась, но дорогу преградил какой-то невысокий парнишка. Она склонилась, тот говорил, сопровождая слова жестами. Кругом ходили люди, шумели и брызгались дети — жена оглянулась, отчего-то смутилась, лицо ее вспыхнуло сильнее, чем от соли и горячего ветра.

Было непонятно, что может просить мальчик у незнакомой тетки.

Сотовый телефон, чтобы позвонить родителям, немного денег? Это казалось абсурдом, под Миланиным купальником не могло спрятаться десятикопеечной монетки.

Показать дорогу на соседний пляж или в соседний отель? Но для этого не требовалось много слов, да и жена не вела бы себя столь странно.

Попов поднялся, настал момент выяснить проблему.

Но спорщики сами шли к нему.

2

— Сядь пока.

Жена кивнула в сторону шезлонга.

— А ты Саша, иди сюда…

На ее лице играла краска не то смущения, не то чувства, Попову неизвестного.

ПахнУв морем, она приникла к его уху, зашептала:

— Представляешь себе, что просит у меня… у нас… этот парень?

— Что?

Она казалась почти радостной и это радовало.

— Он…

Покраснев еще сильней, жена прыснула. И даже закашлялась, спрятала лицо в ладонях. Он терпеливо ждал, догадавшись, что просьба мальчика нешуточна, но даже отдаленно не представляя сути.

— Саш, Саш!

От усилия сдерживать смех из ее глаз потекли слезы.

— Представляешь, мальчишка просит нас с тобой… как бы сказать… перепихнуться. И предлагает за это заплатить.

— Не понял.

Попов был оглушен набором слов, которые не соединялись между собой.

— Поясни.

— Поясняю.

Милана слегка успокоилась.

— Он говорит, что заплатит нам за то, чтобы мы совершили при нем супружеское соединение.

— И… только?

— И только. А тебе мало?

— Да нет, не мало.

Услышанное казалось абсурдом.

— Зачем ему это надо?

— Хочет посмотреть, как происходит главное дело всей жизни. Все толково, кстати, объяснил. Умный мальчик.

— Да уж. И даже чересчур. Ну и что? Ты его, надеюсь, послала к ебеням? Или… судя по тому, что он за тобой увязался, не послала?

Жена промолчала.

— Так?

— Саш.

Смех зазвучал растерянно.

— Конечно, надо было его послать и в придачу надрать уши за приставание с неприличными просьбами. Но… Я не знаю, что произошло.

Она повела плечами, пока еще белыми.

— Я не поняла, как ввязалась в разговор. И, кажется, успела что-то пообещать.

— Зачем тебе это?

— Не знаю. Как-то так получилось.

— Ну и ну…

Попов покачал головой.

Просьба мальчика была столь дикой, что выпадала из разряда требующих реакции. И он понимал жену, огорошенную наглостью в сочетании с юным возрастом.

— Так что ты ему обещала?

— Да в общем ничего. Сказала — просьба серьезная, надо посоветоваться с мужем.

— Это верная мысль.

Он помолчал.

— Но чего хочешь ты сама?

— Сама…

Темно-зеленые Миланины глаза глядели в сторону.

— Саша, со мной творится нечто странное. Умом я понимаю, что все полная дичь. Но вот этим местом…

— Этим?

Переодеть насквозь просвечивающие трусики она не успела, вопрос был понятен.

— Ага, этим.

— Так что этим?

— Этим кажется, что ничего особенного. Что для меня… для нас с тобой будет прикольно потрахаться на глазах у мальчишки. От нас ничего не убудет, а ему… удовольствие.

Попов вспомнил себя в том возрасте. Представить, что он обратился с подобной просьбой, было немыслимо, да и взрослые иначе относились к процессу. Мальчишкам оставалось блуждание в потемках, отрывочные знания и разглядывание картинок с пловчихами или фигуристками.

— Идем, поговорим с ним.

Жена тянула за руку; кажется, она уже все решила.

3

Мальчик ждал в шезлонге.

Чистенький и ухоженный, он выглядел невыразительно, его нельзя было узнать, увидев во второй раз.

— Так чего же ты хочешь? — спросил Попов, присев напротив.

— А ваша жена не сказала?

Голос был приятен, звучал вежливо.

— Моя жена сказала. Но я желаю слышать от тебя.

— Я хочу…

Запнувшись, парнишка слегка покраснел.

— Хочу, чтобы вы… показали мне, как все делается реально. Я заплачу.

— Про заплачу уже слышал. Ты скажи другое: зачем тебе это видеть? Ты не маленький, живешь в современном мире. Не мне объяснять, что сейчас младенец может выйти в интернет и увидеть все, что можно и даже чего нельзя.

— Так в том-то и дело! Я порнухи насмотрелся — во!

Он чиркнул себя по горлу.

— Но там одна фанера!

— Не понял.

— Ну лажа и чепуха! Все искусственное. А я хочу знать, как это на самом деле.

— А ты не думаешь, что стоит подождать, пока сможешь не только узнать, но и попробовать?

— Прежде, чем пробовать, надо знать.

Слова звучали серьезно, почти отчаянно.

— А откуда узнать, если везде вранье?

— Сколько тебе лет, кстати?

— А какая разница? Мне же не на права сдавать.

— Маленький негодяй умеет убеждать.

Милана смущенно улыбнулась.

— Но скажи мне тогда, почему для своей… просьбы… ты выбрал именно нас?

Попов не заметил, как мальчик втянул в разговор и его.

— Я выбрал не вас, а вашу жену. Потому что она красивая. Очень красивая. Красивее всех других тё… других женщин на вашем пляже.

— Вот стервец, — с чувством сказал Попов, заметив, что Милана порозовела. — С горшка не слез, а уже знает, как подольститься к женщине. Он тебе это тоже говорил?

— Ага.

Жена кивнула.

— Даже пытался расписать мои достоинства.

— И еще я понял, что у вас нет детей и никто не помешает, — продолжил проситель.

— Глазастый мерзавец.

Попов покачал головой.

— И как обо всем догадался, если как бы ничего не знаешь?

Мальчик пожал плечами.

— А ты не боялся за такую просьбу получить по мордасам?

— Так я же не к кому попало обратился. Вы люди интеллигентные. Бить не станете.

— Не станем. Возьмем за руку, отведем к родителям и расскажем, чего ты хочешь от взрослых дядьки с теткой. Этого тоже не боишься?

Милана с непонятной улыбкой слушала идиотский диалог.

— Не-а. Я приплыл с соседнего пляжа. Там сетка в море, но я знаю место, где можно поднырнуть. А живем мы вон в том отеле. Туда охрана не пропустит.

Отель «Гранд Оранж» стоял на горе и был самым роскошным в этом месте. На мальчике не имелось браслета — так бывало только в люксовых заведениях, где охрана вела фэйс-контроль и не нуждалась в опознавательных знаках. Он не врал.

— Родители живут своей жизнью. Когда надо, звонят мне на мобилу.

Мальчик вытащил из плавок маленький телефон в герметичном чехле.

— Отец каждый день выдает деньги. На всякие мороженые, катание на бананах и прочую фигню. Так что не волнуйтесь, я вам заплачу.

— Послушай, как тебя зовут?

Попов усмехнулся.

— Случаем, не Рокфеллер?

— Меня зовут Джин.

— Ну если ты Джим, то я… Эллен, — быстро сказала Милана.

— Тогда я — Чак, — так же быстро ответил Попов, не успевая сообразить, что делает.

— Не Джим, а Джин.

— Так ты не только интересуешься взрослыми занятиями, но еще и пристрастился к спиртному?

— Нет.

Выбить этого мальчика из колеи не представлялось возможным.

— «Джин» сокращенное от «джинджер», что по-английски значит «рыжик». Не в смысле гриб, а человек с рыжими волосами.

— Но разве ты рыжий? Ты самый обычный из обычных. У рыжих кожа белая, а ты вон какой загорелый.

— Не знаю. Не помню. Говорят, в первом классе был рыжим. Потом потемнел, а кличка осталась.

— А сколько тебе лет, недоёбок? — спросил Попов.

— Больше, чем достаточно. У меня и права уже есть. Не с собой. Хотите, завтра принесу?

— Ну и что нам с тобой делать, твою мать, нерыжий рыжик?..

Мальчишка молчал.

— То, о чем ты просишь — это…

В воздухе повисло единственно верное, хоть и не прозвучавшее слово.

— Но, как говорят французы, а пуркуа па?

Милана перевела взгляд на Попова.

В определенные моменты жена становилась неуправляемой; перечить ей было опасно для жизни. Похоже, сейчас неожиданно настал именно такой момент.

— Пожалуй, не «па», — натужно согласился он.

— Ну тогда…

Все шло черт знает куда, но повернуть уже не могло.

— Ты когда… Когда хочешь, чтобы мы тебе показали?

— Когда угодно. До обеда меня не хватятся.

— Можем хоть сейчас.

— Правда, что ли?

— Можем?

Попов посмотрел жене в глаза.

— Можем.

Она кивнула.

— Нам это сделать пара пустяков.

4

В номере жена пошла смывать с себя морскую соль, а Попов с мальчишкой сели в кресла по разные стороны от темного комода.

Они молчали; говорить было не о чем.

Парень, вероятно, опасался, что взрослые передумают, стоит лишь напомнить о себе. А Попов пытался понять свои мысли и не мог ответить на вопрос: как он — умный и практичный — ввязался в нелепую игру. Точнее, зачем это надо жене, с чьего молчаливого согласия все началось.

Вода в душе перестала шуметь, некоторое время жужжал фен, потом с облаком пара выскользнула едва прикрытая Милана.

Попов отмылся по-военному, за пару минут. Выходя из душа, он тоже прикрылся; в предвкушении выходки тело вело себя неясным образом.

В номере ничего не изменилось.

Мальчик окаменел в напряженной позе.

Милана сидела, положив обернутый полотенцем бюст на скрещенные локти и скрестив красивые ноги.

Попов протянул ей руку. Отступать было некуда.

Встав с кресла, Милана отшвырнула полотенце жестом стриптизерши.

Соски на ее белой груди казались черными.

Шагнув к кровати, она опрокинулась на спину.

Попов бросил куда-то полотенце.

— Ой, а что это у вас там?! — в изумлении воскликнул мальчик.

— Ошибка молодости, — коротко ответил Попов.

Ему не хотелось рассказывать пацану, как в экипаж военно-морского училища пробрался мастер-татуировщик и, взяв серьезные деньги, подговорил курсантов отметить тела соответствующими символами. Причем якорь на причинном месте стоил втрое дороже прочего ввиду тонкости работы.

Вздохнув, он положил руки на белые полушария жены.

Милана улыбнулась ободряюще.

Кажется, присутствие зрителя ей не мешало.

Он закрыл глаза и постарался не думать о лишнем.

— …Высший класс.

Мальчишка поднялся с кресла.

— Спасибо. И вам спасибо, тетя…

— …Эллен

— Тетя Эллен. А можно…

— Можно.

Милана перебила с усмешкой, не дожидаясь вопроса.

— Завтра и послезавтра и каждый день.

— Спасибо.

Порывшись в плавках, мальчик выложил на черный комод аккуратно сложенную блекло-желтую бумажку.

— Вот.

— Ты насчет денег-то брось.

Попов приподнялся на локте.

— Нет. Мой папа говорит, что за любую услугу надо платить, иначе второй раз не попросишь.

— Умное высказывание. Нельзя не согласиться. Кто твой папа?

— Да никто. Богатый зануда. Управляющий банком или что-то вроде того.

Милана тоже привстала.

— Все, мне пора. А то в самом деле начнут искать. Спасибо и до завтра.

— До завтра… — невольно повторил Попов.

— И да, вот еще. Можно, чтобы завтра вы вынули и показали, как это все получается наружу?

Он не ответил.

— Деньги-то забери! — крикнула жена вслед мягко захлопнувшейся двери.

Попов встал и пошел в душ.

— Ничего себе мальчик с соседнего пляжа!

В голосе жены звучал неприкрытый восторг.

— Представляешь, сколько денег он оставил?

— Евро? пять евро? десять?

— Пятьдесят.

— Круто живем. Пятьдесят евро за собственное удовольствие.

— Да уж. Не податься ли нам в порноактеры?

— Им платят меньше.

Он включил воду.

Как ни странно, в душе не было ни стыда, ни даже мутного осадка, лишь в теле дрожало нечто давно забытое.

— А требуют больше.

5

— Как ты думаешь, все-таки сколько ему лет? — спросил Попов.

За окном стояла ночь, они лежали в постели.

— А какая нам разница? Еще Каин говорил, что он не сторож брату своему, а этот радикальный пиздёныш нам даже не брат.

— Мы не попадем под статью за совращение малолетнего?

— А кто узнает? И в конце концов, мы его совращаем не больше, чем порносайт с вебкамерой. Да и вообще. Для его воспитания полезнее видеть нас, чем подглядывать в спальню родителей.

— А ведь по возрасту он мог быть нашим с тобой сыном.

— Да.

Ответив коротко, Попов замолчал.

Они коснулись невеселой темы.

Вряд ли стоило напоминать друг другу, что сорокатрехлетний атлетически сложенный мужчина на самом деле — инвалид, не способный иметь детей.

Старший лейтенант Александр Попов, командир «БЧ номер N» ракетного крейсера «Слава», не был виноват в пожаре, случившемся в хранилище боеголовок. Равно как и в том, что всерьез облучился только он, бросившийся первым на ликвидацию. Но молодая жена Ланя, ждавшая на берегу, тоже не была виновата, что комиссованный, облысевший как биллиардный шар муж через полгода ожил не до конца. Проблема, рожденная глупостью, обернулась трагедией, отравившей семейную жизнь.

Время от времени — особенно в последние годы — между ними поднималась стеклянная стена, которую было не пробить. И это казалось ужасным.

В номере стояла комфортная прохлада. Миланино тело смутно белело в плотной турецкой темноте.

Попов коснулся ее очень осторожно и замер, ожидая реакции.

— Не будем сегодня? — спросил он через некоторое время. — Не хочешь?

— Хочу. Но что-то не могу.

Такое с ней случалось всякий раз, как только заходил разговор о детях.

— Устала. Но ты если хочешь… Только меня не жди.

— Хочу. Ты же знаешь.

Милана не ответила.

Тело ее радовало, ничего лучшего не могло быть.

Сам себе он казался молодым и сильным… и не имеющим проблем.

Наверное их и не имелось — так стало ясным минут через пять.

Он бы чувствовал себя полностью счастливым, если бы…

Жена дышала ровно и было непонятно, витает ли она на границе полусна или просто не хочет разговаривать.

— Напомни мне завтра, чтобы я там побрила, — сказала Милана уже когда он думал, что она спит.

6

— Послушайте…

Попов потерял счет дням; казалось, на отдыхе они только тем и занимались и происходящее не воспринималось извращением.

Более того, действие несло нечто острое, чего до сих пор не имелось.

И не только острое, но…

— Послушайте, вы мне много показали. Я теперь кое-что понял.

— Мы старались.

Милана улыбнулась и провела рукой по волосам, еще влажным после душа.

— Джим… Джин… Подойди сюда.

Мальчик приблизился, ступая неуверенно.

— Дай я тебя поцелую.

Попов не мог понять, кем сейчас была его жена: женщиной или матерью.

— Ну ладно. Все…

Очнувшись, она оттолкнула мальчика, совершенно пунцового.

— Все на сегодня. Иди теперь, иди!

7

— Саша, ты сердишься, что я втянула тебя в эту игру?

Желанная, как никогда — и более далекая, чем всегда — Милана сидела на краю кровати.

Попов промолчал.

Вопрос не требовал ответа, ни один из вариантов не изменил бы ровным счетом ничего.

— Не сердись.

— Я и не сержусь.

— И не сердись.

Жена пересела ближе.

— Не сердись.

Она подалась к нему.

— Я не знаю, что со мной делается.

— Я тоже.

Попов вздохнул.

Потянув за запястье, жена зажала его ладонь бедрами.

— В самом деле.

Он пошевелился, ее тело вздрогнуло.

— Давно такого не было.

— Знаешь, Саша, у нас ведь с тобой в последнее время…

— Знаю. Только поделать ничего не могу.

В самом деле, он знал все.

Продолжение не вызывало сомнений, завершение не обещало ничего.

Точнее, обещало очередную констатацию развала.

Тему следовало пресечь.

— Я тоже не знаю, что делать.

Внутри жены оказалось обещающе.

— Не знала, — поправилась она.

— А теперь знаешь?

Милана расслабила ноги, на него пахнУло чем-то прежним.

— Не знаю, знаю ли, но знаю, что…

Она вытолкнула его руку прочь, отсела подальше.

— Ты сегодня опять устала, — утвердительно спросил он.

— Немножко.

Голос звучал чуть виновато.

— И низ тянет.

— Месячные на подходе?

— Нет, овуляция.

Милена с преувеличенным вниманием следила за своими фазами. Бесполезность занятия приводила Попова в отчаяние, но он не комментировал, зная, что будет только хуже.

— Поцелуй мне грудь.

Опять придвинувшись, она наклонилась к нему.

— Методом торпедной спирали, как ты умеешь.

— Спиральной торпеды, — автоматически поправил Попов.

Этот способ, освоенный во времена ВМФ, был ее любимым.

8

Единственный зритель сидел на привычном месте, его лицо было грустным.

Видимо, парню влетело от родителей за какую-то провинность.

Хотя вид аккуратного «Джина» исключал мысли о шалостях.

Когда Милана забралась на кровать, мальчик сказал:

— Всё. Мы с родителями уезжаем.

Попов увидел, как изменилось ее лицо.

— Вы здесь сколько, тетя Эллен?

— Десять дней. То есть двенадцать. Приехали на две недели.

— А мы были месяц. И сегодня вечером улетаем.

Необъяснимая грусть повисла в воздухе; показалось, будто нечто серьезное вот-вот уйдет из жизни.

— Тебе понравилось? — спросил Попов, чтоб разбить печальную тишину.

— Очень.

Парень кивнул.

— Большое вам спасибо. За все. Честно говоря, я не ожидал.

— Ты хороший мальчик.

Жена заговорила не своим голосом.

— Хочешь… потрогать мою грудь?

И метнула на Попова умоляющий взгляд.

Попов понимал, что это недопустимо, но столь же недопустимо этому мешать, поскольку стеклянная стена делалась все толще. И если Милане захотелось причуды, то лично ему ничего не повредит, а стекло, возможно, на время исчезнет.

Сглотнув, мальчик не двигался с места.

Милана посмотрела мужу в глаза.

— Саша, можно тебя на минутку?

Попов, еще не понимая до конца, пожал плечами и слез на пол.

Жена увлекла его в душ, закрыла дверь, прижалась всем телом, словно хотела принадлежать ему именно здесь. Но чувствовалось, что все не так просто.

— Саша…

Шепот Миланы срывался.

— Я хочу… попросить тебя… об одной вещи.

Кафельный пол качается под ногами, словно стальная палуба того самого крейсера, который принес ему не славу, а отчаяние.

— Какой?

— Не буду говорить, о какой. Ты мне запретишь. Но я все равно это сделаю. Все равно, понимаешь?

— Примерно.

Он, кажется, и в самом деле начал понимать.

— А я не хочу ничего делать против твоей воли. Поэтому просто прошу.

Грудь, которой не решился коснуться мальчик по имени не-Джин, была прекрасной.

— Прошу разрешить сделать то, чего мне захотелось. Поверь, я не задумала ничего плохого.

— Верю. Как я могу тебе не верить.

— Просто разреши, и все.

— Разрешаю.

Попов вздохнул.

Как никогда, он понимал, что запрещать жене нельзя. По крайней мере, сейчас.

— Делай, что хочешь.

— Спасибо.

— Надеюсь, что ты понимаешь, что делаешь.

— Что бы я ни делала, хуже чем есть, уже не будет.

Милана отстранилась, взглянула потерянно.

Он понял, что все понял правильно.

— Я тебя люблю.

Подавшись вперед, жена поцеловала его в нос.

Словно стремилась девчоночьим движением сгладить серьезную остроту момента и свести все к шутке.

— И я тебя, — ответил Попов.

Она вышла из санузла вперед него.

На белых ягодицах играло очень решительное выражение.

Молча сев на кровать, жена выпрямилась всем телом.

Лицо стало напряженным, точно получив разрешение, теперь сама она не могла решиться.

— Послушай…

Голос звенел и срывался, казался чужим.

— Ты…

Мальчишка стоял молча и ковырял босой ногой не слишком чистый ковер четырехвездного номера.

— …Хочешь…

Милане не хватало воздуха.

— …По…

Обращаясь к мальчику, она смотрела на Попова.

Напряженно и мучительно, точно гипнотизируя.

— …пробовать?

— Да.

— Это не страшно и не больно.

Тишина вот-вот должна была разорваться, как проклятая ядерная боеголовка, и поглотить всех троих.

— Тебе понравится.

Где-то далеко, через этаж или даже через два, кто-то прокричал что-то веселое.

Глаза Миланы не отпускали из себя.

— Но…

— Чен выйдет на балкон, — не оборачиваясь сказала она мальчику.

— Не Чен, а Чак, — мертво поправил тот.

9

Облокотившись на перила турецкого балконаj, Попов смотрел вниз на беспечный отельный люд, и ему мучительно хотелось закурить, хотя табак он бросил еще на флоте.

В номере происходило самое чудовищное, что только могло произойти.

Причем с его молчаливого согласия, полученного насильно.

Но настал момент истины, при неправильном решении которого отношения с женой рисковали пойти прахом уже навсегда.

Поэтому бывший военный моряк стоял спиной к балконной двери и изо всех сил старался не вслушиваться — и в то же время ловил каждый звук.

Но ничего не доносилось сквозь дверь, за которой багрово клубился чудовищный акт.

Попов не мог дать отчета, сколько времени он простоял: десять минут, или целый час. Должно быть, выкурить бы удалось целую пачку.

Потом — или то лишь показалось? — где-то в глубине хлопнула дверь.

Но еще некоторое время ничего не происходило.

Возможно, не происходило ничего вообще, а он лишь нафантазировал себе турусы на колесах.

— Саша… Можешь заходить.

Он вздрогнул; тихий голос жены звучал словно из-под воды.

10

Привычный номер — семейный номер, где они жили одиннадцать дней — встретил странным запахом.

Он обрушивался со всех сторон, обволакивая и проникая во все поры, не был неприятным и что-то напоминал.

На измятой постели лежала Милана.

Только сейчас Попов отметил, что за прошедшие дни она успела сильно загореть.

И все ее тело: темная часть и светлая, каждый изгиб, каждый сантиметр — было облито чужим белым. Между стройных ног пузырилось.

Казалось, с женой развлекалась рота изголодавшихся матросов.

А она улыбалась разнеженно.

— Он что… Только наружу?

Попов сам не знал, зачем выдавил вопрос.

— По-всякому.

— Сколько?

Милана задумалась лишь на секунду.

— Шесть раз.

Было непонятно, что говорить дальше.

— Мог бы и семь, но мать вызвонила по мобильному.

— Ясно.

Жена не ответила.

Ситуация, начавшаяся в штуку, но закончившаяся всерьез, висела на волоске. Дрожала в одном шаге до неожиданной ссоры, которая могла взорваться от неверной интонации.

Видимо, Милана тоже ощущала нечто подобное, и молчала.

— А ты?

Вопрос был глуп, но вырвался сам по себе.

— Что я?

— Ничего.

Он отвернулся.

Кажется, блестело на стенах и даже на потолке.

— Саша.

Попов снова взглянул на жену.

В ее глазах мелькнуло нечто пугающее.

— Тебе так хочется узнать во всех подробностях? Мне кажется, пусть это останется у меня.

— Пусть.

Он ощущал себя на краю обрыва.

Или у борта, вдоль которого не протянули леер.

— Ну хорошо.

Видимо, он согласился недостаточно убедительно.

— Он понятия ни о чем не имеет. Можешь успокоиться. Я не почувствовала ничего. Ни-че-го. На этом давай закроем тему.

— Давай, — согласился Попов.

Тянуло поинтересоваться, почему жена, ничего не ощутив, лежит счастливая, какой не бывала давно.

Но бывшему командиру БЧ было ясно, что для общего блага тему надо закрыть.

Тем более, что случившееся не исправлялось словами.

— Ты деньги ему так и не вернула.

Он кивнул в сторону комода, где привычно желтела бумажка в пятьдесят евро.

— Я пыталась.

Миланин вздох был легкомыслен.

— Но не получилось. Знаешь, он в самом деле умеет убеждать. Сказал, чтобы я не думала…

— …Что он заплатил тебе как проститутке.

Сдерживаться было нелегко.

— Ну типа того.

Жена кивнула спокойно.

Не будучи дурой, она знала слова, применимые к ситуации.

— Так что он сказал?

— Что он благодарен нам. И мне лично. И тебе. И хочет, чтобы мы купили что-нибудь в подарок от него.

— Не мы, а ты. Кто из нас двоих заслужил больше?

— Ты хоть знаешь, сколько там денег?

— Даже не прикидывал.

— Я подводила баланс каждый вечер. Там пятьсот пятьдесят евро.

— Здорово. На это можно купить тебе хороший подарок. Что-нибудь красивое с бриллиантами.

— Правда?

Миланино лицо просветлело — как у всякой женщины, с которой заговорили о драгоценностях.

— Ты так думаешь? разрешаешь?

— Да. Я так думаю. И разрешаю.

— Тогда…

Она села, поправила волосы двумя руками, глядя в зеркало, которого видеть не могла.

— Тогда не будем покупать здесь барахла, а зайдем в Анталье в ювелирный Фришоп. Можно?

— Можно.

Попов улыбнулся.

Не улыбнуться он не мог.

Опасность миновала, жена снова превратилась в обычную женщину, а он ощутил, до какой степени устал, и опустился на край кровати.

— Саш.

После некоторого молчания Милана заговорила сама.

— Что?

— Спасибо тебе.

— За что?

— Ты даже не представляешь, что мне позволил.

Попов молчал, опасаясь возврата.

— Извини, Саша. Я неправильно выразилась, извини и не обижайся.

Она говорила быстро-быстро.

— Я знаю, почему ты стал все выяснять. Когда ты вернулся с балкона, у меня был слишком счастливый вид, я это чувствую. Только не обижайся на меня.

Он слушал.

— Ты пойми, мне уже много лет. И… эти… ощущения… для меня в общем не так важны. Ты понимаешь?

— Понимаю.

Попов не хотел не вдаваться в подробности, проводить параллель с собой.

На пляже сновали полчища полуголых девчонок всех возрастов, однако он не мог представить, как упасть в постель с одной из них и после всего не ощущать в душе гадости.

Но это касалось лишь его и не могло относиться к Милане.

— Мне не судьба стать матерью.

Была опасно дышать, чтобы разговор не свернул куда не надо.

— Но зато я стала первой женщиной, это почти то же самое. И чего бы ни было, этот мальчик, который не знает моего имени, будет помнить меня всю жизнь.

— Ты уверена?

— А ты забыл свою первую женщину?

Попов промолчал из внутреннего противоборства.

На самом деле он ничего не забыл.