Бесплатный фрагмент - Лучшие рассказы 2016—2022

1. ПОСЛЕДНИЙ ДОМ

— Я поздравляю тебя, капитан, теперь мы с тобой подводники! — сказал, обращаясь ко мне полковник, — Были летчики, а теперь подводники. Переквалифицировались, так сказать. А вернее, нас переквалифицировали. С одной лишь разницей: меня чуть раньше, а тебя чуть позже.

— Что тут, черт побери, происходит, командир? — воскликнул я, пока еще не осознавший в полной мере произошедшей со мной перемены.

— Все очень просто, капитан: в переводе на современный жаргон, нас с тобой слили и отформатировали. Как ты уже, вероятно, успел заметить, мы находимся на дне моря. Вместо легких у нас жабры, и мы можем дышать, только находясь в воде. Голосовых связок у нас теперь тоже больше нет и говорить мы уже не можем, мы общаемся мысленно: ты передаешь мне свою мысль, а я тебе свою: вот так и находим понимание. Со временем у твоего тела, как ныне и у моего, появятся и иные изменения: перепонки между пальцами, чешуйчатая кожа, вырастет хвост, и так далее. Поначалу тебе это будет казаться необычным и даже неприемлемым, но это не смертельно: ты привыкнешь и освоишься.

— Кто все это с нами сделал и почему вы так спокойно к этому относитесь, командир?! — возмутился я. — Неужели вы с этим смирились?!

— Не сразу, капитан, — невозмутимо ответил мне полковник, — а со временем. Когда понял, что иной вариант невозможен.

— Что произошло с вами, командир? И что произошло в конце концов со мной? Можете вы мне дать на это хоть какой-нибудь вразумительный ответ?

— Попробую капитан, — согласился полковник. — Это случилось на третий год войны. Я летел бомбить врага, находящегося по ту сторону моря, в котором мы сейчас с тобой благополучно пребываем. Мой самолет внезапно потерял управление в небе над морем. Но клянусь, что он был абсолютно исправен! Я проверял! И проверял его перед каждым вылетом! На тот момент я уже летал много лет, имел сотни боевых вылетов, своей машиной я управлял также легко, как частями своего тела: рукой или ногой. Моя машина была словно частью меня! Но в тот злополучный день в небе над морем самолет внезапно вышел из моего подчинения и стал управлять мной, и я ничего не смог с этим поделать, несмотря на весь свой огромный опыт!

— Как такое могло случиться? — удивился я.

— Не знаю. У меня было впечатление, что моей машиной управлял кто-то другой, но не я, и этот кто-то намеренно вел самолет в море. Отчаявшись что-то изменить, я был вынужден катапультироваться. Дальше я ничего не помню. Вероятно, я отключился. А когда очнулся, то обнаружил себя уже в измененном состоянии на дне морском… — полковник выдержал небольшую паузу, а затем продолжил: — Это все проклятая война! Знал бы я, чем она обернется! Как сегодня помню тот день, когда она началась. В парламенте нашей Демократической республики выступил один из депутатов и сказал те ставшие уже историческими слова: «В нашей стране накопилось очень много бомб. Зачем мы их производили? Чтобы они гнили? Произведенное оружие обязательно должно быть использовано и неважно против кого! Враг — не проблема, его легко найти! Кроме того, если наши летчики не будут регулярно тренироваться, то они и вовсе забудут, как выглядят бомбы! В один прекрасный день, подойдя к бомбе, кто-либо из них подумает, что это не бомба, а колбаса, попытается съесть ее и поломает себе все зубы, а то и вовсе подавится! Нужны ли нам такие летчики? Смогут ли они защитить нашу страну в случае, если ей возникнет военная угроза? Не смогут!»

— Да, я помню эту речь, командир, — сказал я, — видел и слышал ее по телевидению. В нашей Демократической республике все заседания парламента постоянно транслируются.

— Верно, таковы общедемократические нормы и принципы, — согласился со мной полковник, а затем продолжил: -Речь эта, как ты помнишь, вызвала в парламенте бурю восторженных эмоций и шквал нескончаемых аплодисментов. Врага нашли быстро: ближайшую страну по ту сторону моря. Туда и начали летать и бомбить ее. Перелетим через море, нанесем несколько ударов с воздуха, а потом обратно, домой, на аэродром.

— А потом и оттуда, с той стороны моря, враги начали летать к нам и бомбить нас, — добавил я.

— Вот именно! — воскликнул полковник, а точнее передал мне свою мысль, ибо общались мы в воде исключительно мысленно, как уже упоминалось ранее. — Это-то и вызвало у меня большие подозрения! Почему мы, собственно говоря, позволяем врагу бомбить нашу территорию?! И почему нас направляют бомбить исключительно мирные населенные пункты врага, а не его аэродромы, например?! Напрашивалась сама собой мысль, что нашему руководству был абсолютно не интересен исход войны, что ему не нужна была победа. Выходит, что ему нужно было совершенно другое: чтобы война никогда не кончалась, чтобы она длилась вечно. Разве так воевали наши деды и отцы? С этими-то вот соображениями я и решил обратиться в наш генеральный штаб. Прибыл я туда, а там, в генштабе, сидит за столом на двух стульях, ибо на одном не помещается, какой-то гражданский, крыса тыловая, ни разу не нюхавшая пороху, щелкает семечки и плюется ими во все стороны, а по кабинету бегает уборщица и ловко, однако, успевает подхватывать в воздухе шелуху из-под этих семечек и складывать ее в небольшой пакетик для мусора. Вот той тыловой крысе я и имел неосторожность и глупость высказать свои соображения по поводу войны. Крыса та выслушала меня нехотя и безучастно, а потом выпалила: «А не засунуть ли тебе свои военные соображения, полковник, куда-нибудь себе поглубже?» С этими словами он плюнул мне в лицо шелухой и велел убираться вон. Больше я эту тему не поднимал. То был как раз тот злосчастный третий год войны. Вскоре меня отправили на очередное задание, за море, но перелететь его я так и не смог и оказался тут, под водой… — полковник на какое-то время задумался, а потом спросил у меня: — А что, капитан, война все еще идет?

— Так точно, командир, — ответил я, — идет. И не видно ей ни конца ни края.

— И который год идет? Совсем я тут счет времени потерял.

— Тринадцатый.

— И стратегия не изменилась?

— Так точно, велено бомбить мирные населенные пункты, а аэродромы врага не трогать. Впрочем, и враг не трогает наших аэродромов, тоже бомбит мирных. Они-то больше всего и страдают. Однажды жители, проживающие вблизи морского побережья, возмутились бомбежками врага и потребовали ввести ММК.

— Международный миротворческий контингент?

— Именно. Это было на третий год войны, когда, как заявили официальные информационные источники, вы пропали в небе над морем, командир. Вас и поныне считают пропавшим без вести. В ответ на требование мирных жителей ввести контингент один из депутатов нашего парламента возмущенно выступил с речью, что также транслировалось по телевидению, и сказал следующее: «А кто будет оплачивать пребывание этого контингента на нашей территории? Неужели мы должны опустошать свои собственные карманы, в самом деле?! Нам-то этот контингент, как собаке пятая нога, ведь не нас же бомбят! Где же тут справедливость, скажите мне? Поэтому содержать контингент должен тот, кому он необходим, кто настаивает на его введении, то бишь мирные жители! Кроме того, позволю себе заметить, что в том, что мирных жителей бомбят, виноваты не кто иной, как эти самые мирные жители, а вернее их собственная лень! Ведь они же могут сделать так, чтобы бомбы реже попадали в их дома! Для этого надо всего лишь перестать лениться! Когда наступает зима мирным жителям следует перекрашивать свои дома в белый цвет, под цвет снега, а когда наступает лето, то в зеленый цвет, под цвет листвы и травы, и тогда врагу будет намного сложнее заметить их жилища с воздуха, разве не так?» За такое выступление депутат был награжден орденом «За Вселенскую мудрость». А вопрос о контингенте мирные жители больше не поднимали.

— Значит мирные смирились с бомбежками своих домов? Привыкли?

— Можно сказать и так, командир. Хотя домов у многих уже нет, они разбомблены врагом. Люди стали выкапывать землянки и жить в них. Покидать свои родные места жители не хотят, ибо тут могилы их предков. Продукты питания перестали привозить на прибрежные территории: поставщики продовольствия заявили, что не желают попадать под бомбежки врага и терять свой товар. Так что жители прибрежной полосы вынуждены сами рисковать своими жизнями и несмотря на бомбежки выходить на лодках в море и ловить рыбу, которая стала их единственным продуктом питания. При этом они развили удивительную скорость реакции, немыслимую даже для самого ловкого и быстрого в мире зверя: они ловят рыбу и одновременно уворачиваются в лодках от бомб!

— Ты абсолютно прав, капитан, ибо реакцию эту я уже успел опробовать на себе. Когда я попал сюда, как ты говоришь, уже десять лет назад, разумеется, я не желал мириться со своей судьбой, как и ты сейчас, и попытался вырваться отсюда. Я поплыл в сторону нашего берега, хотел позвать на помощь, но тогда еще окончательно не осознавал, как и ты теперь, что говорить уже не могу, а дышать способен исключительно под водой. Когда же моя голова высунулась из воды около одной из лодок, то я даже не успел попытаться сделать вдох как тут же получил сильный удар веслом по голове. Вот это действительно скорость реакции! Мирные что, и от бомб веслами отбиваются?

— Чего не знаю — того не знаю, командир.

— Вот, значит, как сильно изменилась жизнь людей за годы войны! — удивленно воскликнул полковник, а, вернее, передал мне свою мысль.

— Она изменилась у всех жителей. И не только у тех, которые живут близ моря и подвергаются постоянным бомбежкам, ведь как известно, война идет не везде, а только в так называемой прифронтовой зоне на 100 километров от границ по обе стороны вглубь нашей и вражеской территории, но и у тех, кто живет далеко от моря и таковым бомбежкам не подвергается.

— А в чем конкретно изменилась жизнь тех, до кого не долетают бомбы? — поинтересовался полковник.

— Те наши жители, что живут далеко от моря, вдали от прифронтовой зоны, стали иначе выглядеть, иначе говорить, — ответил я: — Умами всех, от мала до велика, завладел популярнейший в наше время в нашей Демократической республике мультипликационный сериал «Супергерои». Там, в том сериале, бегают какие-то непонятные твари полугуманоидного типа, у которых глаза желтого цвета, зрачок в виде узкой черной вертикальной полосы, вместо кистей когтистые лапы, как у хищной птицы, а вместо стоп копыта. Тело их все в шерсти, имеется также и хвост. Но как они говорят, однако! Когда они произносят слова, то отчетливо слышится нечто среднее между мурлыканьем кошки и тем звуком, как если бы человек полоскал горло! Эти супергерои творят в сериале всевозможные немыслимые чудеса, выделывают бесподобные и неподражаемые трюки! Вот жители и пытаются таковым героям подражать. Носят контактные линзы желтого цвета, говорят, мурлыкая и даже дошло даже до того, что некоторые обратились в медицинские учреждения с настойчивыми просьбами отрезать им стопы и пришить вместо них копыта!

— Вот как? — удивился полковник.

— Но интересно не это, а другое, — продолжил я.

— И что же это? — поинтересовался полковник.

— А то, что однажды, смотря по телевизору очередное заседание парламента нашей Демократической республики, я заметил, что депутаты наши все, как один, ходят в черных очках, в перчатках, в костюмах, при этом брюки их достают до пола, а ботинок у них нет и стоп их не видать! Я прислушался и присмотрелся. Когда они передвигались по полу, мне будто бы почудился стук копыт. Однажды у одного из них упала перчатка и я увидел когтистую лапу, а другой как-то раз снял очки, чтобы протереть глаз, и глаз тот был желтым с узким черным вертикальным зрачком! О своих наблюдениях я сообщил некоторым своим сослуживцам, но они даже не пожелали меня выслушать! Я потом пожалел о том, что ляпнул об этом другим, ибо вскоре получил боевое задание и пропал без вести в небе над морем так же как и вы, командир. Но кто же все таки те, кто работает в нашем парламенте? Люди ли они?! И кто они тогда, если не люди?

— Нелюди, капитан, — ответил мне полковник, — и не имеет значение, кто именно: супергерои, пришельцы или черти, маскирующиеся под супергероев или пришельцев…

— Кстати, — заметил я, прервав полковника, — слово «черт» ныне нашим парламентом запрещено употреблять, оно изъято из обихода, и за его употребление грозит большой штраф по новому закону.

— Да, не имеет значения, — также прервал меня и продолжил свою мысль полковник: — Раз это нелюди, то они и не должны о нас, людях, заботиться. Пока что они скрывают свой образ и готовят людей к его принятию через мультсериал. А когда люди окончательно привыкнут видеть их на экране, они и в реальной жизни сбросят с себя маски и явятся нам во всей своей поганой красе. Видеть таких на улице станет нормой. Но людям не следует замечать того, что что-то тут не так, не следует обращать внимания на эти перемены, дабы не оказаться тут, с нами, на дне морском. В свое время я совершил большую ошибку, замечая то, что замечать не следует, говоря то, что говорить не следует. Это случилось сразу после моего визита в генштаб, о котором я тебе рассказывал. Вслед за этим последовало боевое задание и моя пропажа без вести в небе над морем. Ведь и твой самолет, наверняка, оказался таким же непослушным в воздухе, как и мой, хотя был абсолютно исправен, не так ли, капитан?

— Так точно!

— Наши глаза, наши уши и наши языки — наши враги! По этой причине я здесь. По той же причине здесь и ты.

— Вот оно, значит, как.

— Именно. Но как ты меня узнал, очутившись здесь, ведь мое тело уже изменилось и мало напоминает человеческое?

— По вашему взгляду, командир, он нисколько не изменился. Когда я очнулся тут, в воде, я пытался выбраться отсюда, плавал несколько дней в поисках выхода и однажды натолкнулся на вас. Но неужели выбраться отсюда никак нельзя? Где нас отформатировали? Должна же быть тут какая-то лаборатория! Мы найдем ее и заставим их вернуть нам наш прежний облик!

— Это все пустое, капитан. Если и есть тут какая-то лаборатория, то местонахождение ее никому тут неизвестно. Кстати, есть тут и те, кто был слит в море со стороны врага. Они тоже замечали то, что замечать не следует, говорили то, что говорить не следует. Там, по ту сторону моря, все то же самое, что и в нашей Демократической республике. Но мы тут уже не враги, а хорошие знакомые, вполне мирно обмениваемся своими мыслями. Сливают сюда, в море, также не только военных, но и гражданских с обеих враждующих сторон, совершающих те же ошибки, что и мы. И знаешь, я тут даже себе невесту присмотрел. Она тоже уже мало чем похожа на человека, как и я, да это уже и неважно. Я также благодарен Богу за то, что я ее нашел и за то, что нас все-таки слили и отформатировали, а не убили. А ведь могло быть иначе!

— Что вы такое говорите, командир! — воскликнул я одновременно от удивления и возмущения, услышав слова своего собеседника.

— То, что ты слышишь, капитан, — спокойно ответил мне полковник: — Привыкай, осваивайся. Море — наш последний дом и возврата отсюда в прежнюю жизнь нет!

© Copyright: Иннокентий Сланевский, 2016

Свидетельство о публикации №216050301355

2. ПРИШЕЛЕЦ ИЗ КОСМОСА

— Это ваш клиент! — сказал один из полицейских когда стражи порядка меня, изрядно помятого и кровоточащего, и не способного передвигаться самостоятельно, передавали в руки психиатрической бригады.

— Разберемся! — ответил на это один из санитаров, и меня тут же подхватили за руки-за ноги несколько пар крепких здоровых лап и понесли куда-то по длинному коридору.

Люди в белых халатах несли меня около получаса, а затем вошли в кабинет, надели на меня смирительную рубашку и усадили на стул. Напротив меня за столом уже сидел человек в белом халате.

— Вот полицейский протокол на этого чудика, доктор, — сказал один из санитаров и передал сидевшему за столом человеку какую-то бумагу.

Доктор внимательно ознакомился с ней, затем отложил бумагу в сторону, протер свои очки и стал всматриваться в меня своими близорукими глазами сквозь протертые линзы. Санитары остались стоять в кабинете доктора за моей спиной, грозно скрестив на груди руки.

— Вы напали на полицейских и дрались с ними, — сказал доктор. — Нехорошо!

— Вы так в этом уверены, док? — удивился я.

— Так сказано в протоколе, — заметил на это человек в белом халате.

— А разве факты не говорят об обратном? — поинтересовался я.

— Какие факты?

— Ну ведь битый-то я, а не они! Это ж невооруженным глазом видно!

— Невооруженным глазом видно лишь то, что ваше лицо в крови, а не то, что вас избили. В протоколе ясно сказано, что вы ворвались в нашу Пирамиду, стали кричать всякую чушь вроде того, что Пирамида наша нарушает гармонию Вселенной, что Пирамиду необходимо немедленно срыть до основания, что скоро тут, в нашей столице, приземлятся на своем корабле гости из иных миров, которые являются вроде как вашими друзьями и которые намереваются обучить нас, землян, уму-разуму, а потом вы стали биться своим лицом прочные стеклянные окна Пирамиды. Поэтому ваше лицо и в крови. При чем тут полицейские-то? Они всего лишь подхватили вас под руки и принесли ко мне сюда на лечение. Если бы они этого не сделали, то вы бы напрочь расколбасили свою несчастную голову и в итоге отправились бы в мир иной, разве не так? Действия полицейских, тем самым, спасли вам жизнь!

— Именно так все и описано в протоколе? — поинтересовался я.

— Именно так, — ответил доктор. — И там даже ваша подпись стоит!

— Моя?! — остолбенел я. — Но, клянусь, док, что я не подписывал никаких протоколов!

— Так может это ваша рука, не ведая, что творит, подписала протокол, потеряв центральное управление, то бишь от головного мозга? Такое иногда случается, я по своему врачебному опыту знаю. Когда человек тяжело заболевает, то бывает, что части его тела, бывает, перестают слушаться головной мозг и начинают действовать сепаратно от него. Тем более, если мозг не в порядке, он легко теряет контроль над остальными частями тела! Поэтому, вполне может быть, что ваша рука подписала протокол, ваш язык выкрикивал всякие нелепости и несуразности, ваше лицо билось о стеклянные окна Пирамиды, в то время как ваш мозг дремал и не осуществлял должного контроля, ибо был поврежден!

— Мой мозг в полном порядке, док!

— Если бы это было так, то вы бы не называли себя пришельцем из космоса! Инопланетян не существует! Мы, люди, — единственные разумные живые создания во Вселенной! Это доказано наукой уже много-много лет назад, дорогой вы наш пришелец!

— Пришелец не я, а моя душа, док. Владыка отправил ее с далекой планеты на Землю и вселил ее в человеческое тело.

— Вот как?! И с какой же целью?

— Это было сделано для того, чтоб я вырос здесь, в человеческом теле, среди землян, чтобы я смог изучить и понять вас, достучаться до вашего разума и направить вас на истинный путь, на путь гармоничного развития. Если бы я явился на Землю в своем истинном теле, то у вас это бы вызвало животный страх. А страх и гармония — вещи несовместимые. Поэтому я и явился вам в человеческом обличье.

— И как же выглядят ваши истинные тела? И с какой конкретно планеты вы прибыли? — поинтересовался доктор.

— Едва ли эти знания добавят вам ума, док, — ответил на это я. — Скорее, наоборот: они могут у вас этот ум отобрать, ибо если вы заговорите об этом, то рискуете оказаться рядом со мной в смирительной рубашке, разве не так?

И в этот момент я получил подзатыльник от стоявшего за моей спиной санитара.

— Думай, что говоришь, чудик! — грозно рыкнул на меня санитар.

— И в чем же вы видите гармоничное развитие? — продолжил расспрашивать меня доктор. — В отсутствии нашей Пирамиды?

— Вот именно, док, — ответил я, — ибо Пирамида ваша источает страх, злобу и агрессию.

— Но ведь это ересь, кощунство и дичайший бред! Вы безумны в своих убеждениях! История нас учит тому, что Пирамида наша тут находилась всегда! Она появилась раньше самой Земли! Сначала была Пирамида, которая излучала божественный свет и ангельскую энергию. Свет и энергия Пирамиды притянули сюда саму Землю. Если вы выросли на Земле, то вы должны знать нашу историю!

— Да, я читал вашу историю. О том, как потом появился человек, о том, как возникли города, о том, что Пирамида была засеяна семенами жизни самых выдающихся умов и о том, как затем те, что остались жить снаружи от Пирамиды, были признаны официальной наукой подобием человека, человекообразными, но не самими людьми.

— Верно! — воскликнул доктор. — Историю вы хорошо помните, но тем не менее, вы все же сошли с ума! Человек может обезуметь, но при этом сохранить хорошую память. Такое в моей практике случалось. Но чем вам все-таки не угодила наша Пирамида?

— Вы когда-нибудь слышали музыку звезд, док? — спросил я. — Вы слышали когда-нибудь вибрации Вселенной? Представьте себе человека, который садится сюда на мое место напротив вас, берет в руки гитару и начинает вам играть на ней? Но при этом гитара его совершенно не настроена. Что вы скажете такому человеку? Понятное дело, вы попросите его прекратить свою игру. А если он вас не послушает и все же продолжит свою игру, то что вы тогда ему скажете? Вы уже прикрикнете на него. А когда он и дальше продолжит играть, то вы, вполне вероятно, и вовсе броситесь на него и разобьете в щепки его музыкальный инструмент, не так ли? Но весь фокус в том, что вы, люди, способны слышать что-либо только на близком расстоянии. Для нас же расстояние абсолютно никакой роли не играет. Мы способны слышать вас, ваши вибрации, слышать друг друга за миллионы световых лет! Мы легко слышим издалека и вибрации вашей Пирамиды! И знаете, что, док? Ваша Пирамида звучит для нас как ненастроенная гитара! Слышать ее с далеких звезд, равно как и тут, мне просто невмоготу, поверьте!

— И что же, вы хотите разрушить ее?

— Это необходимо сделать!

— Да вы абсолютно безумны! Вы безумны в своих убеждениях, повторяю вам! С каждым вашим словом я убеждаюсь в этом все больше и больше! Остановитесь, пока не поздно, признайте свое безумие и тогда, быть может, вы еще сможете спасти свою жизнь!

— Уже поздно, док. Моя миссия на Земле, увы, провалилась! Я не смог достучаться до вас, землян, эти мои вибрации уловили представители моей расы за миллионы световых лет отсюда, и мои космические братья уже вылетели сюда, к Земле. Я чувствую их музыку, я вижу, как они летят и, поверьте мне, док, они скоро будут здесь! Очень скоро! Вы не успеете и глазом моргнуть!

Доктор и санитары громко рассмеялись, а затем в один голос басистым хором воскликнули:

— Пирамида вечна и несокрушима! Никто не способен ее уничтожить!

В этот момент в кабинет доктора заползли на четвереньках три человека: у одного в руках были веник и совок, у второго — ведро с водой и тряпка, у третьего — щетка и крем для обуви. Второй полз за первым, а третий пополз в сторону доктора. Все эти трое передвигались на четырех конечностях, не смея поднимать глаз. Первые двое с бешеной скоростью отдраивали до блеска все находившиеся в кабинете предметы, и вскоре даже пол в кабинете засиял ярче солнца! Третий же вычистил так же до блеска ботинки доктора и санитаров, после чего все трое так же спешно ползком удалились из кабинета.

— Кто эти люди? — поинтересовался я.

— Люди?! — рассмеялся доктор. — Это человекообразные, «подошвы», живущие в своих бараках за пределами нашей Пирамиды. «Подошвами» тут называют тех, кто из кожи вон лезет, чтобы получить хоть какое-то место работы, пусть даже самое грязное, но внутри Пирамиды. Среди них есть даже медики, педагоги и профессора. Они не хотят жить в бараках и готовы мать родную продать, чтобы только оказаться тут! Они обожают нашу Пирамиду! Нашу несокрушимую Пирамиду! Один из троих, что только что чистил мои ботинки, — это бывший друг моего детства, учился вместе со мной на психиатра, работал даже со мной здесь врачом и однажды даже стал заведующим отделением, поднялся выше меня по ступеням Пирамиды, стал работать выше этажом, носить лучше пиджак и ездить на машине более высокого класса, но потом, вскоре, тем не менее, был низвергнут со своего пьедестала, и снова стал «подошвой», а его место занял я!

— Как такое возможно? — удивился я.

— Дело в том, что мой друг однажды обезумел, — ответил мне доктор. — Да-да, и психиатр может оказаться безумцем! Однажды, еще будучи моим другом, он написал научный трактат под названием «Лишний орган». За этот трактат тот, который живет на самом верхнем этаже Пирамиды и кого мы называем «Лучезарный», возвысил его до заведующего отделением. В трактате том говорилось о языке. Мой бывший друг начал свой трактат цитатой из нашего великого мудреца и правителя Лучезарного: «Народ наш человекообразный в большинстве своем — разбойники и психи, ибо порой несвоевременно соблюдает основополагающий принцип нашего государства, главную статью нашей Конституции, которая гласит: „Народ обязан заботиться о благосостоянии своего правителя и его администрации“. Но, тем не менее, когда „подошвы“ направляются собрать с народа причитающееся правителю и его администрации, то все время возникают проблемы, ибо человекообразные жалуются на нехватку средств, которые, наверняка, где-то спрятали! Вот лживые языки!» И мой бывший друг ухватился за это слово: языки! В трактате рекомендовалось отрезать лживые языки у человекообразных, дабы языки те не лгали посланникам Лучезарного. Поначалу все были в восторге! И я в том числе! Лучезарный возвысил моего бывшего друга. Однако потом, я неожиданно прозрел от своей временной эйфории и осознал тот факт, что если языков у человекообразных не будет, то и у нас, психиатров и полицейских, занимающих большую часть Пирамиды, не станет работы, ибо нам станет сложнее определить психов и разбойников, если те будут немы и, потому, не смогут признать себя психами и разбойниками. А если не будет нас, психиатров и полицейских, то кто же тогда защитит Лучезарного? Я тут же сообщил о своих соображениях Лучезарному, и мой бывший друг был признан безумцем, низвергнут и опять стал «подошвой», спустился на тот уровень, с которого мы все начинали нашу службу верой и правдой великому Лучезарному. Мой бывший друг, бедняга, надеется снова когда-нибудь подняться!

— А вы знаете, док, — сказал я, — а я даже и не предполагал, что, чтобы стать «подошвой», жителю городского барака надо еще ой как постараться!

— Конечно! Неужели ты этого не знал?!

— Даже и не догадывался. Однажды я пришел в Пирамиду с намерением выучиться на психиатра и предстал перед приемной комиссией, а они мне и говорят: «Выворачивай карманы!» Я спросил их: «Это еще зачем?» А мне снова говорят: «Выворачивай!» Ну, я и вывернул свои карманы перед ними. И тут же раздался оглушительный хохот членов приемной комиссии! Председатель той комиссии, продолжая смеяться и показывая на меня пальцем, воскликнул: «Нет, вы только гляньте! Видал я на свете дураков, но таких… Ты и в правду дурак или с другой планеты прилетел? Явиться к нам с пустыми карманами! Да тебе не учиться, а лечиться надо! Хотя… и там тебе с пустыми карманами делать нечего!» И я ушел несолоно хлебавши.

— Ха! — рассмеялся доктор. — Ты действительно безумен! Один житель барака в течении года приносил в Пирамиду весь свой доход и жертвовал его администрации, сам же он весь тот год питался тем, что найдет на городских помойках. И только тогда приемная комиссия присвоила ему почетное для него звание «подошва»!

— Вот оно, значит, как! — удивленно воскликнул я.

— Ладно, — сказал доктор, обращаясь к санитарам, — довольно с меня этого безумца! Уведите его прочь в подземные этажи Пирамиды, где стены каменные и прочные и где у нас содержатся всякие психи и прочие безумцы! Кормить его впроголодь объедками с наших столов, выбивать палками дурь из его башки, пока не сдохнет!

И в этот момент небо за стеклянными окнами Пирамиды озарилось ярким светом и все мы увидели, как в воздухе над Пирамидой завис огромный космический корабль.

— Ну что ж, док, — прокомментировал это событие я, — мои братья прилетели и настало время нам обменяться нашими одеяниями: давайте мне сюда свой халат, док, а на себя наденьте мою смирительную рубашку. Теперь лечить мы будем вас, ибо вы безумны в своих убеждениях!

© Copyright: Иннокентий Сланевский, 2016

Свидетельство о публикации №216090101785

3. БЕССМЕРТНАЯ КАРТИНА

Видения не оставляют меня. Они приходят ко мне снова и снова. Все чаще и чаще. Сначала я вижу какие-то отрывки, но со временем они складываются в одну общую мозаику. И эта мозаика становится мне более или менее понятной. Я только не могу определить, откуда мне все это приходит. С одной стороны, мне кажется, что кто-то или что-то будто пытается достучаться до меня, будто кто-то снаружи стучит в мое тело как в дверь. С другой стороны, я отчетливо слышу чьи-то голоса. Иногда эти голоса разговаривают между собой, а один из них будто бы обращается непосредственно ко мне. Какое-то время мне кажется, что, быть может, я начинаю сходить с ума. Но потом я понимаю, что это не так, и что голос, пытающийся выйти на контакт со мной, желает, чтобы я выполнил какое-то его желание, его волю, которая пока остается для меня неведомой и абсолютно непонятной.

И вот, я снова слышу голоса. Но на этот раз я также вижу и всю картину происходящих событий. Я вижу, как двое здоровых людей нещадно избивают ногами одного, лежащего на полу в каком-то темном помещении, похожим на тюремную камеру. Тот же, что лежит на полу, абсолютно беспомощен, и не может оказать своим истязателям никакого сопротивления, ибо у лежащего напрочь отсутствуют и руки, и ноги. Он истекает кровью, но стойко терпит боль и не падает духом.

— Когда же наконец-таки сдохнет этот проклятый калека? — с раздражением произносит один из истязателей, обращаясь к другому.

— Не беспокойся, — отвечает ему другой, — ему недолго осталось. Завтра утром ему отрубят голову по приговору суда и больше уже никто о нем не вспомнит.

— Ошибаетесь, парни, — отвечает своим истязателям лежащий на полу человек. — Я вас и с того света достану!

А потом я вижу, что двое здоровых людей, в очередной раз сильно пнув свою жертву напоследок, не спеша покидают помещение. После чего истязаемый поворачивает свою окровавленную голову в мою сторону. Он будто смотрит на меня. Он будто смотрит мне прямо в глаза!

— Они не понимают, — произносит он, как будто обращаясь ко мне. — Они не понимают, что это еще не конец. Они не понимают, что и завтра утром конца не будет!

— Что это значит? — вслух спрашиваю я, будто обращаюсь к своему неведомо где находящемуся собеседнику.

А человек, лежащий на полу, как будто отвечает мне. Он как будто видит меня!

— Это значит, что они проиграли, — говорит он мне.

— Как так? — снова спрашиваю вслух я.

— Но ведь это же ясно как день! — как будто снова отвечает он мне. — Так и есть, ибо они боятся меня! Они отрубили мне руки и ноги, а завтра отрубят и голову, но при этом они продолжают меня бояться! Продолжают бояться меня, пока я жив! Но будут бояться меня и после моей смерти!

— А за что Вам отрубили руки и ноги?

— За то, что я — художник. За то, что я рисую их. На своей картине я изображаю их пороки и злодеяния. И каждому, кто видит мою картину, все становится понятным. Каждый, кто смотрит на мою картину, понимает, кто на ней и что этот кто-то из себя представляет. Я рисую мою картину снова и снова, а они отбирают ее у меня каждый раз и при этом публично сжигают. Но я снова ее рисую! И снова приношу ее на всеобщее обозрение к их Дворцу по государственным праздникам, когда перед тем Дворцом собираются толпы народа. И тогда они решили отобрать у меня саму возможность к рисованию. Они отрубили мне руки. Сразу две! По приговору суда! Они заявили, что моя картина возбуждает ненависть и вражду! Они отрубили мне обе руки, чтоб я вдруг не научился рисовать левой рукой. И тогда я стал рисовать свою картину ногой, зажав кисть между пальцами. И у меня получилось! И я снова принес свою картину к их Дворцу на очередной праздник. Я принес ее в зубах! И они решили отрубить мне ноги. Сразу две! Чтоб я не смог дойти до их Дворца. И тогда я взял кисть в зубы, снова нарисовал свою картину и пополз с ней, держа ее в зубах! Я полз как змея целую ночь и дополз-таки до их Дворца! И тогда они решили удалить мне глаза. Они вырезали их! Они наивно полагали, что без глаз я не смогу ни нарисовать картину, ни доползти до них. Но они ошиблись! Мой разум помнит все штрихи картины и дорогу до их Дворца! Я снова нарисовал картину уже будучи слепым, и снова дополз до моих недоброжелателей. И они приняли решение отрубить мне голову. Опять же, по приговору суда. Чтоб я больше никогда не смог нарисовать свою картину, ибо рисовать мне будет уже просто нечем!

— Но при чем тут я? Зачем Вы говорите это мне? Почему Вы выходите со мной на связь?

— Но ведь ты же мечтал стать художником, не так ли?

— Да, мечтал. Я с детства пытался рисовать, но у меня ничего не получалось. То, что я рисовал, высмеивали. Говорили, что мои рисунки — все равно, что курица лапой нарисовала. Я очень расстраивался по этому поводу. И даже плакал. Но я не мог нарисовать лучше! Да, я мечтал стать художником, но у меня не было такого дара! Чтобы быть художником — нужен дар. Дар с рождения. Разве я не прав?

— Конечно, прав. И этот дар у тебя будет.

— Откуда?

— Дар бывает не только с рождения. Конечно, приобрести его очень тяжело, практически невозможно. Но его можно передать. Тот, кто владеет даром, способен передать его другому. И не только при жизни. Владеющий даром может передать свои способности любому желающему даже после своей смерти!

— Но разве это возможно?

— Возможно. Тут главное — желание. Желание человека принять этот дар. Поэтому я и вышел на контакт именно с тобой. Потому, что ты всегда мечтал быть художником. Ты мечтаешь об этом и сейчас, несмотря на все те неудачи, которые постигли тебя в твоем художественном творчестве. И желание принять мой дар у тебя тоже есть. Я это чувствую. Я это вижу.

— И каким же образом Вы собираетесь передать мне свой дар?

— Ты увидишь. Завтра меня не станет. Мне отрубят голову. А потом я снова выйду на контакт с тобой, художник.

И при этих словах мой далекий собеседник как будто улыбнулся мне своей доброй, располагающей к себе улыбкой.

И снова видение. На следующий день. Я вижу Дворец. Я вижу, как к тому Дворцу несут человека. У того человека нет ни рук, ни ног. Тот человек совершенно слепой. Я узнаю в этом человеке своего собеседника в моих видениях. Это Художник! Да, это он! Я вижу, что перед тем дворцом собралась большая толпа. Толпа негодует, ворчит, кричит. Но ее мнение никто ни во что не ставит. Я вижу как какой-то суровый, твердый и властный голос с трибуны перед Дворцом заявляет, что сегодня состоится публичная казнь самого опасного преступника века. А потом я вижу, как Художника кладут вниз лицом на какой-то пень и палач отрубает ему голову топором!

Я в шоке. Я не нахожу себе места. Я не могу ночью уснуть. Но потом усталость все же одолевает меня, и я засыпаю.

А утром я просыпаюсь бодрым, как ни в чем не бывало, и у меня возникает непреодолимое желание рисовать! Я покупаю в магазине холст, возвращаюсь домой и начинаю рисовать. При этом я чувствую, что тут что-то не так. Вроде бы это я рисую, но, в то же время, вроде и не я. Будто кто-то водит моей рукой. Я рисую свою картину быстро и легко. И она у меня получается очень красивой! Она выглядит настоящим шедевром! Я заканчиваю мою картину за одну ночь! Я вглядываюсь в нее и вижу в ней знакомые мне лица. Лица известных всем людей. Их пороки и злодеяния.

А когда приходит день очередного государственного праздника, то я беру в руки свою картину, несу ее к Дворцу и представляю ее не всеобщее обозрение.

Настроение собравшейся у Дворца толпы невозможно передать! Толпа аплодирует, толпа ликует, толпа ревет.

— Наш Художник к нам вернулся! Его картина бессмертна! Да здравствует Художник! — раздаются крики собравшихся.

Эти крики и радостные, и в то же время гневные, требующие отмщения. Люди понимают, что Художника больше нет. Люди видели его казнь. И были очень разозлены этим. Но в то же время они верят, что, быть может, Художник каким-то чудесным образом уцелел. Они хотят в это верить. Они видят его картину. И они видят меня. Они понимают, что я — это не он, но картина — его. И эта картина жива, несмотря на то, что ее столько раз прилюдно сжигали! Сама мысль о том, что Художник, быть может, жив, воодушевляет толпу. Эта мысль придает толпе какой-то особый энергетический заряд. И в итоге толпа, получив тот особый энергетический заряд, сметает ограждения и охрану и рвется к Дворцу. Большинство из тех, кто еще недавно чувствовал себя тут хозяевами, разбегается кто куда, а оставшиеся пытаются забаррикадироваться за весьма хрупкими стеклянными дверьми Дворца.

И это уже не видение. Это — реальность

© Copyright: Иннокентий Сланевский, 2017

Свидетельство о публикации №217030502275

4. ОТЧИМ

— Вы готовы к эксперименту?

— Да.

— И Вы не боитесь?

— Нет.

— И куда же Вас отправить?

— В прошлое.

— А, может, в будущее?

— Нет.

— Почему?

— Будущее пугает меня. Оно неизвестно и непредсказуемо. Я хочу отправиться именно в прошлое.

— Почему?

— Я хочу найти разгадку одной тайны.

— Какой тайны?

— Тайны гибели моего отца.

— Ваш отец погиб?

— Я не знаю. Но я хотел бы это узнать. Мне кажется, что его убили. Я это чувствую!

— И что же Вам об этом известно?

— Немногое. Мне известно, что мой отец бесследно исчез. Пропал. Его так и не нашли. Я тогда был совсем маленьким. Мне было месяцев шесть, не больше. Моя мать очень переживала по этому поводу. Где-то через год после таинственного исчезновения моего отца она познакомилась с моим отчимом. Она вышла за него замуж. Мать мне об этом рассказывала. Отчим вырастил меня и поднял меня на ноги. Я помню его с детства. Я очень благодарен ему за это. Но…

— Вас что-то смущает?

— Да. Я уважаю своего отчима. Он многое сделал для меня. Растил меня как родного. Не обижал. И вот, я стал уже взрослым. Но я так и не могу назвать его отцом. И никогда его так не называл. Не знаю почему. Язык не поворачивался почему-то. Я всегда называл его «дядя Коля». И теперь я его так называю. Но отцом я его никогда не называл.

— Вы не любили своего отчима?

— Я его уважаю. Но любви к нему, тем не менее, никакой не испытываю.

— А ваша мать любит его?

— Полагаю, что да. Они уже много лет вместе. И живут душа в душу.

— Так что же Вам не нравится в вашем отчиме?

— Я не знаю. Я хотел бы и сам это узнать.

— И поэтому Вы хотите отправиться в прошлое?

— Да.

— Ну что ж, в таком случае, мы отправляем вас в прошлое. Но имейте ввиду: за вашу жизнь мы никакой ответственности не несем. Это указано в договоре, который вы подписали. Тот, кто согласился на эксперимент, имеет возможность попасть в иное время, в иную реальность, но при этом рискует своей жизнью. Вы отдаете себе в этом отчет?

— Разумеется. Я не имею к вам никаких претензий.

— Замечательно. В вашей правой руке находится прибор, который переместит Вас в иное время. Он заряжен на сутки. Иной возможности у нас на настоящий момент пока нет. Это новый прибор, который способен работать только сутки. Да и сам эксперимент — новинка, а Вы — первый испытуемый. На приборе есть две кнопки: кнопка отправления и кнопка возврата. Если через сутки Вы не нажмете на кнопку возврата и не вернетесь, то Вы навсегда останетесь в ином, чуждом для Вас времени. Вы это понимаете?

— Конечно. Но у вас есть и другие такие же приборы. Если я не вернусь, никто не отправится за мной с другим прибором?

— Никто.

— Но почему?

— Это не предусмотрено нашим договором.

— Понятно.

— Итак, в какое же конкретно время Вас отправить?

— Мой отец пропал 20 сентября. Точнее, в этот день моя мать заявила об его исчезновении в полицию. Мне она об этом рассказывала. Но мой отец пропал днем раньше.

— 19 сентября?

— Да.

— Вас отправить именно в этот день?

— Да.

— Хорошо. Как скажете.

— Так я могу отправляться?

— Да, конечно. Нажимайте на кнопку отправления и берегите себя! Удачи Вам в ваших изысканиях! И запомните вот еще что: когда вы окажетесь в ином времени, мы не сможем ни выйти с Вами на связь, ни спасти Вас, если в этом возникнет необходимость.

— Хорошо, я вас понял. Дай Бог, еще увидимся!

— Дай-то Бог! Хотя, кто знает…

И я нажал на приборе, находившемся у меня в руке, на кнопку отправления в иное время. В прошлое.

Я прибыл на место назначения вечером 19 сентября прямо к частному дому в одной из деревень, где на тот момент проживали мои родители. Я затаился около того дома, спрятался в кустах, чтоб меня не увидели и стал ждать.

Вскоре около дома появился человек. И он прямиком направился к входной двери дома. И каково же было мое удивление, когда я узнал этого человека! Это был дядя Коля, мой отчим. Он был еще молодым. Как и я сейчас. Но ведь мать рассказывала мне, что она познакомилась с ним через год после таинственного исчезновения моего отца! Выходит, мама мне солгала. Но зачем?

Я очень хотел это узнать. Я неслышно подкрался к окну дома и заглянул в окно. И увидел, как дядя Коля жарко целует мою маму. «Что за черт! — подумал я про себя. — Не может быть!». Но это было.

А потом, через некоторое время, я заметил, как к входной двери дома подошел еще один человек. Это был мой отец. Такой же молодой, как и дядя Коля, как и я сейчас! Я сразу узнал своего отца. Его фотографии не раз показывала мне моя мама. Отец мой возвращался с работы.

Вероятно, отец вернулся с работы на этот раз раньше, ибо его появления в этот момент в доме никто не ожидал. В окне я также увидел детскую кроватку, в которой лежал я сам. Я увидел в кроватке самого себя! И мне было на тот момент месяцев шесть. Малыш, то есть я, тихо и мирно спал в своей кроватке.

Отец, войдя в дом, увидел моего отчима, и между ними тут же завязалась перепалка. Сначала на словах. А потом на деле. Отчим оказался значительно ловчее. Он схватил висевшее на веревке полотенце и бросился на отца. Дядя Коля сумел заскочить за спину отцу и обмотать вокруг его шеи полотенце, а потом сделать полотенцем удушающее движение. Все произошло в мгновение ока. Отец не сумел оказать своему противнику должного сопротивления, вскоре обмяк и рухнул на пол.

— Что ты наделал, Коля? — воскликнула моя мама. — Ты же убил его!

— Да, я его убил! — ответил ей мой отчим. — Но ведь он мешал нашей любви! Он мешал нашему счастью! Он мешал нам быть вместе! Разве не так?

— Но о каком счастье теперь можно говорить? Тебя же в тюрьму посадят!

— Не посадят!

— Как так?!

— Тут нет никаких следов крови. Мы избавимся от трупа. Спрячем его так, что его никто никогда не найдет!

Мама ничего на это не ответила. Напротив, она стала помогать дяде Коле. Они засунули труп моего отца в мешок, погрузили мешок вместе с лопатой в телегу, запрягли лошадь и выехали на телеге из дома. Я, крадучись, отправился за ними. Ехали они не спеша и я поспевал за ними. Меня они так и не заметили. Отъехав на какое-то расстояние от поселка, они выгрузили труп, и дядя Коля закопал его на пустыре.

— Завтра ты пойдешь в полицию, — сказал дядя Коля моей маме, — и скажешь им, что твой муж вечером не вернулся с работы. Ты заявишь об его исчезновении. Никто ничего не заподозрит. Нас вроде бы никто не видел.

Мама ничего на это не ответила. Она дрожала как осиновый лист.

После этого я сразу же нажал на своем приборе на кнопку возврата и тут же оказался в том же самом месте откуда отправлялся.

Первым моим желанием по прибытию было схватить какой-нибудь очень большой увесистый камень, прибежать с ним в мой дом и размозжить этим камнем голову проклятого и теперь уже ненавистного мне отчима! Ведь он убил моего отца! Моего родного отца! Но потом, спустя какое-то мгновение, мне пришла в голову другая идея.

— Ну как? — спросили меня экспериментаторы, когда я вернулся. — Вы довольны? Вы нашли разгадку своей тайны?

— Да, — ответил я. — Нашел.

— И что же именно Вам удалось обнаружить?

— Моего отца действительно убили. И у меня есть к вам просьба.

— Какая же?

— Отправьте меня туда еще раз! Отправьте меня снова в 19 сентября!

— Зачем?

— Я хочу изменить прошлое! Я хочу спасти моего отца!

— Вы в этом уверены?

— Да!

— А может, не следует этого делать?

— Почему же?

— Господь забрал у Вас отца и даровал вам отчима. В этом был Его замысел. Следует ли в этот замысел вмешиваться?

— Но зачем Он забрал у меня моего отца?

— Мы этого не знаем, ибо пути Господни неисповедимы.

— Вот как? В любом случае, Его замысел мне совсем не нравится, ибо этот замысел принес мне только горе — смерть родного человека! А ваши приборы — уникальны! Они куда сильнее подобных замыслов! Ведь подумайте только: мы могли бы отправиться в прошлое и, к примеру, убить Гитлера! Тем самым, мы избежали бы стольких жертв, которых унесла та война! А среди тех жертв, быть может, были выдающиеся ученые, которые смогли бы осуществить настоящий прорыв в науке и двинуть цивилизацию на новый уровень развития! На более высокий, чем тот, на котором мы находимся сейчас! Разве не так?

— Возможно. Но среди тех жертв могли также оказаться и те, которые могли бы принести большие беды миру, чем Гитлер. Вы так не думаете? Тут тоже имеет место Божий замысел. А потому мы не считаем разумным в него вмешиваться.

— А я считаю, что имея возможность что-то изменить к лучшему, мы просто обязаны это сделать!

— И что же вы хотите?

— Отправьте меня обратно! Отправьте меня снова в 19 сентября!

— Ну что ж, пусть будет по-Вашему. Отправляйтесь!

И я снова отправился в прошлое, в 19 сентября, нажав на своем приборе на кнопку отправления.

И я прибыл туда же, к деревенскому дому моих родителей и затаился около него. Но на этот раз, я не стал ждать развития событий, и когда мой отец зашел в дом и у него началась словесная перепалка с отчимом, я, недолго думая, разбил в доме окно, ворвался в дом, схватил висевшее на веревке полотенце и бросился на отчима. Я не знаю откуда у меня взялась такая сила. Быть может, мною двигала лютая ненависть к отчиму, но я задушил его полотенцем еще ловчее и быстрее, чем в прошлое мое прибытие сюда отчим задушил полотенцем моего отца. А потом…

А потом произошло непредсказуемое. Мое тело как будто исчезло. Оно как будто растворилось в воздухе. Но вскоре я снова почувствовал себя в теле. Но уже в другом теле. В теле шестимесячного малыша, который и был мной. Спящий малыш тут же проснулся и закричал. То есть, я закричал.

— Уйми своего выродка, сука! — крикнул моей маме мой отец, — А то я за себя не отвечаю!

— Но ведь это и твой сын! — ответила отцу моя мать.

— Мой?! Как бы не так! Ты нагуляла его, шлюха, от своего любовничка, чей труп валяется тут у нас в комнате! Ты только глянь на своего ублюдка! Он как две капли воды похож на твоего ухажера! За дурака меня держишь? Думаешь, я этого не заметил? По срокам он и зачат был когда я находился в командировке!

И моя мать разрыдалась горькими слезами. Но потом отец велел ей засунуть труп отчима в мешок, после чего они вывезли его на телеге из деревни.

А потом я прошел семь кругов ада. Я снова пережил свое детство. Но это было уже другое детство. Отец не развелся с моей матерью, он продолжал с ней жить, но нередко приходил домой пьяным и агрессивным, он бил и оскорблял и меня, и мою мать. А однажды, когда мне уже было лет шесть, я увидел, как отец в пьяном угаре не рассчитал своей силы и очень сильно ударил мою мать. Мама упала на пол и больше не поднялась. А на полу у головы ее была большая лужа крови.

© Copyright: Иннокентий Сланевский, 2016

Свидетельство о публикации №216111901639

5. ШЕПОТ СМЕРТИ

Я открыл глаза. Все было как в тумане. Я попытался сфокусировать взгляд на каком-нибудь предмете, но у меня ничего не получилось: перед глазами все плыло. И тогда я снова закрыл глаза.

Воспоминания тут же нахлынули на меня. Они всплывали в моей памяти отдельными фрагментами. Отдельными отчетливыми фрагментами. Как будто кадры из какого-то кинофильма.

Я вспомнил тот день, когда мне позвонили из больницы. Звонил хирург.

— Вам несказанно повезло! — радостным и бодрым голосом сообщил он мне. — Для Вас нашелся донор! Как я Вам уже говорил, Вам необходима срочная операция. Вам необходима пересадка сердца. С таким пороком как у Вас, Вы можете умереть в любой момент. Операции на Вашем сердце не помогут. Вы готовы немедленно прибыть в клинику?

— Конечно, да! — обрадовался я.

У меня было больное сердце. Неоперабельный порок сердца. Я задыхался каждую ночь. Каждую ночь я ожидал со страхом и ужасом. Я прекрасно понимал, что в любую из этих ночей за мной может прийти смерть. Но умирать я совсем не хотел! Я хотел жить!

— И Вы, конечно же, помните, что операция будет стоить вам немалых денег, — продолжил доктор. — Вы готовы за нее заплатить?

— Да, готов, — ответил я.

К тому времени я уже набрал кредитов в банках и продал почти все, что имел. Я продал почти все, что нажил. И все ради того, чтобы остаться в живых. Но долгое время не удавалось найти донора. И вот, он наконец-то, появился! Я был безумно рад этому! Я радовался этому от всей души!

Я быстро собрался и отправился в клинику. Там меня встретил звонивший мне хирург. Я поинтересовался у него, откуда ему удалось найти донора, и доктор ответил мне, что в клинику доставили в состоянии комы какого-то бездомного с тяжелейшей черепно-мозговой травмой. Он был до полусмерти избит, по всей видимости, уличными хулиганами, которые тренировались, на таких как он, рукопашному бою. Хирург сказал, что пострадавший вряд ли выживет. Доктор также сообщил мне, что у того бездомного, как ни странно, абсолютно здоровое сердце. Это сердце хирург и планировал пересадить мне. Я напомнил доктору, что в таких случаях необходимо согласие родственников, если сам пациент не в состоянии это согласие дать. На это хирург мне ответил, что мне не следует об этом беспокоиться, что у этого бездомного вряд ли отыщутся какие-либо родственники, и его едва ли кто будет искать.

И в тот же день мне пересадили сердце. Операция прошла удачно, и я был, как говорится, на седьмом небе от счастья!

Но так продолжалось только сорок дней со дня операции. А потом…

А потом у меня начались ночные кошмары. Сначала мне казалось, что кто-то как будто засовывает свою руку внутрь моего тела, берет в эту руку мое сердце и пытается его из моего тела вытащить! И так продолжалось каждую ночь! И каждую ночь я просыпался в холодном поту!

А спустя еще несколько дней я стал слышать голос по ночам. Я слышал этот голос каждую ночь. И каждую ночь этот голос повторял мне одну и ту же фразу: «Верни мне то, что тебе не принадлежит, и я смогу, наконец, обрести покой в моем мире! А если не вернешь, то и тебе в твоем мире покоя не видать!»

Я почему-то подумал, что мне необходимо срочно встретиться с оперировавшим меня хирургом. Я приехал в клинику, но мне там сообщили, что доктор отошел от дел и больше в клинике не работает. Я спросил, не дадут ли мне адрес хирурга, но мне ответили, что это не положено. Но медики, тем не менее, поинтересовались моей фамилией. Когда же я назвал себя, то один из них произнес весьма загадочную фразу:

— Странное дело. Доктор просил оставить свой адрес именно Вам. Он сказал, что Вы непременно появитесь в клинике и пожелаете с ним увидеться.

Я взял адрес хирурга и отправился к нему домой. Дверь мне открыла его жена и пригласила пройти в дом.

Я увидел доктора в ужасном состоянии. Он сидел за столом, а его жена его кормила с ложки супом. Руки доктора не двигались и висели как плети.

— Я ждал тебя, — обратился ко мне хирург, — и я знал, что ты придешь. Значит, и к тебе он тоже приходит.

— Кто он? — не понял я.

— Тот бездомный, чье сердце я тебе пересадил, — пояснил доктор. — Он и ко мне приходит, хотя он и умер в тот день, когда я вынул из его тела сердце.

Мне поначалу показалось, что хирург спятил, но я ошибся.

— Что это значит? — снова спросил я.

— Все началось не сразу. Со дня операции прошло сорок дней. Если я не ошибаюсь, то именно такое количество времени требуется душе, чтобы окончательно покинуть этот мир и обрести покой в мире ином. Хотя, честно говоря, я не силен в религиозных вопросах. Но душа того бездомного, похоже, вернулась за тем, что мы с Вами у нее украли. Украли у ее тела. Вероятно, без своего сердца бедняга бездомный так и не может обрести покой в загробном мире. Он ведь и к Вам приходит и требует вернуть ему его сердце?

— Приходит, — подтвердил я. — А что у Вас с руками?

— Он и ко мне приходит. Сначала он требовал, чтобы я снова сделал Вам операцию, достал из Вашего тела его сердце и похоронил это сердце рядом с его телом. Он угрожал мне, что если я этого не сделаю, то у меня перестанут двигаться руки, и я уже никому больше не смогу сделать операцию.

— А Вы? Что сделали Вы?

— А что я должен был делать? Я не воспринял его слова всерьез, но результат, как видите, налицо! Но он продолжает приходить ко мне по ночам. Тот бездомный.

— И что же он от Вас хочет?

— Он хочет, чтобы я убедил Вас отказаться от Вашего сердца. Чтобы Вам снова сделали операцию, чтобы извлекли из Вашего тела сердце и похоронили его рядом с телом того бездомного. Я сам этого сделать теперь не могу, так как у меня уже не двигаются руки.

— Но ведь это же — верная смерть!

— Безусловно, но это же — и та цена, которую он требует за то, чтобы вновь привести мои руки в рабочее состояние.

— И Вы в это верите?

— В то, что мои руки перестанут работать, я тоже сначала не поверил. Однако, это свершилось! Я догадался, что тот бездомный приходит т к Вам, так как он хочет забрать свое сердце. А оно находится у Вас. Поэтому, я знал, что Вы ко мне придете. Вы ведь пришли за тем, чтобы повторно сделать операцию, не так ли?

— И да, и нет. Я не хочу умирать, но и видеть и слышать того бездомного каждую ночь, и ощущать прикосновения его рук к моему сердцу уже просто выше моих сил!

— Ну, что ж, решайтесь! Я порекомендую Вам другого способного хирурга. Вы и меня, заодно, спасете! Люди жалеют, что я теперь не у дел, ведь я сделал немало удачных операций! Остались и те, которые ждут своих операций и хотят, чтобы им их сделал именно я! На кону немало человеческих жизней!

Я решился не сразу. Я еще какое-то время подумал. Но постоянные ночные визиты того бездомного я уже больше просто не мог терпеть! Я не мог больше слышать его шепот… этот шепот смерти! Еще немного — и я просто сойду с ума!

И вот, я наконец-таки решился! Я снова приехал в клинику и потребовал, чтобы мне вырезали сердце и похоронили его. Я рассказ медикам о том, что случилось с оперировавшим меня хирургом, и почему так произошло. Но мне никто не поверил.

И тогда я ворвался в операционную, вырвал из рук оперировавшего там хирурга скальпель и попытался собственноручно извлечь из тела свое сердце. Но меня тут же скрутили санитары.

И вот, я снова открываю глаза. Все опять как в тумане. Все опять плывет перед глазами. Я лежу на койке в какой-то палате. В палате светло. Видимо, сейчас день. На мне надета смирительная рубашка. Наверное, для того, чтобы я не смог причинить себе телесных повреждений. Не могу ничего видеть отчетливо. В теле ощущается жуткая слабость. Даже не могу пошевелиться — это требует очень больших усилий! Вероятно, мне сделали какую-то инъекцию.

А потом снова наступает ночь. И снова ко мне приходит тот бездомный. Я думаю о хирурге: «Он тоже, наверняка, мучается. Мы далеко друг от друга. И мы ничем не можем друг другу помочь».

И когда весь этот кошмар, наконец-таки, закончится?

Или он не закончится уже никогда?

© Copyright: Иннокентий Сланевский, 2018

Свидетельство о публикации №218010501381

6. СДЕЛКА

— Дом, бесспорно, великолепен, — сказал я агенту по недвижимости после того, как мы закончили осмотр объекта. — Но меня смущает вот что: заявленная цена на дом как минимум вдвое меньше его реальной стоимости.

— Это вы верно заметили, — согласился со мной агент.

— Так в чем же тогда подвох? — поинтересовался я.

— А никакого подвоха тут нет, — ответил на это агент. — Все дело в истории дома.

— В истории дома?

— Да. Дело в том, что за последние три года я продаю этот дом уже четвертый раз. Вы — четвертый покупатель. До Вас этот дом покупали еще трое.

— Вот как? Выходит, что те покупатели, купив дом, вскоре его продали?

— Ничего подобного.

— Куда же они тогда делись?

— Они умерли. Они все умерли в этом доме. Каждый из них не прожил в доме и года.

— И отчего же они умерли, если не секрет?

— Бесполезно от Вас это скрывать. Вы все равно узнали бы об этом от местных жителей. Короче говоря, все трое в этом доме повесились.

— Все трое повесились? Быть может, их убили?

— Нет. Экспертиза доказала, что они сами полезли в петлю.

— Но почему?

— Я не знаю. Они не оставили после себя никаких писем, ни записок. А кстати, у Вас никогда не было желания залезть в петлю?

— Да Вы что! У меня никогда в жизни не было суицидальных мыслей!

— Странно. Те трое говорили то же самое, но, тем не менее, все же повесились. Я не знаю, что на них так повлияло в этом доме, что заставило их залезть в петлю. Полиция неоднократно обыскивала этот дом, но ничего подозрительного в нем не нашла. В любом случае, будьте осторожны и старайтесь избегать дурных мыслей!

— Я обязательно последую Вашему совету, не сомневайтесь в этом!

— Я рад за Вас. Вижу, что Вы — человек разумный. Так, значит, Вы готовы заключить сделку? Вы покупаете этот дом?

Я задумался на какой-то момент. Конечно, история дома не вызывала у меня радостных эмоций, но предложение, тем не менее, было очень заманчивым по цене, а сам дом был прочным, просторным и удобным. Где еще я смогу найти такое выгодное предложение? С другой стороны, я совсем не был суеверным и не верил во всякую там чертовщину. А потому, поколебавшись немного, я все-таки принял предложение агента по недвижимости, заключил с ним сделку и приобрел понравившийся мне дом.

В то же время, я принял решение перестраховаться на всякий случай: я решил вести свой дневник и делать в нем записи время от времени, которые смогли бы пролить свет на всю эту таинственную историю дома на тот случай, если со мной все же что-нибудь случится. Я делал записи в своем дневнике не каждый день, а только тогда, когда я это считал необходимым, полагаясь на свою собственную интуицию. Эти записи я решил сохранить для тех, кто, быть может, поселится в этом доме после меня. О самом же дневнике я решил никому не говорить и прятал его в надежном месте, в своей спальной, в те дни, когда я не делал никаких записей. А вот и сами заметки, которые я оставил в своем дневнике:

День первый.

Ничего необычного. Устроился хорошо. Говорят, что на новом месте иногда трудно заснуть с непривычки, но ничего подобного тут со мной не произошло. Сон мой был крепким и спокойным. Ничего не снилось. Да и диван был мягким и удобным. В общем, действительно ничего необычного.

День седьмой.

Я живу в доме уже неделю. По-прежнему ничего необычного. Хотя… как сказать! В этот день меня неожиданно посетил тот самый агент по недвижимости, который продал мне этот дом. Я его не звал. Я не ожидал его прихода. Но он, тем не менее, все же появился!

— Как обустроились? — с ходу поинтересовался он.

— Спасибо, неплохо, — ответил я.

— Ничего в доме не вызывает у Вас беспокойства? — снова спросил агент.

— Ничего, — ответил я. — А что именно меня должно беспокоить?

— Я не знаю. Это Вам должно быть виднее, ведь Вы же тут живете, а не я! А мысли о петле у Вас не появлялись?

— Знаете что, сдается мне, что Вы чересчур назойливы и навязчивы. Вы сделали свое дело — продали мне этот дом. Что еще Вы от меня хотите?

Агент, увидев мое раздражение и недовольство от его вопросов, не стал меня более ими донимать и поспешил удалиться. При этом он как-то ехидно улыбался. Или мне так показалось, что его улыбка была ехидной. Я не могу этого знать наверняка, ибо я нервничал и не был сконцентрирован на своем собеседнике. В то же время у меня почему-то возникло ощущение, что я где-то видел этого агента раньше. Еще до того, как я с ним познакомился во время поездки к объекту недвижимости. Но я никак не мог вспомнить, где и когда именно я мог видеть этого агента раньше!

День тридцать третий.