Бесплатный фрагмент - Лила. Игра Трех Миров

Мы просто не можем жить без игр. Потому что в игре есть смысл. А нам, простым смертным, почему-то всегда нужен этот самый смысл, что бы мы под ним не подразумевали. Нам нужно знать, для чего мы переставляем фишки, к какой цели стремимся, почему продолжаем игру, навязанную нам кем-то или чем-то…

Но только ли смертные играют в игры?

А. Гаффаров

Лила. Игра трех Миров

«Если в мире всё бессмысленно,

— сказала Алиса, —

что мешает выдумать какой-нибудь смысл?»

«Алиса в стране чудес»

Льюис Кэрролл

Ничем непримечательный мужчина средних лет неспешно зашел в антикварную лавку на окраине провинциального городка Версаль.

Поморщив багровый нос от запаха старых вещей, он направился к хозяйке, пробираясь сквозь пыльные, загроможденные хламом витрины.

— Bonjour, monsieur Fischbacher! — старательно, по-французски пропела продавщица китанка. — У меня есть для вас кое-что особенное!

Она искренне обрадовалась раннему посетителю. Он и день скрасит, и наверняка что-нибудь купит, не зря же каждый месяц приезжает из Германии.

Герр Фишбахер давно протоптал дорожку в этот неприглядный с виду магазинчик: здесь всегда найдется чем поживиться букинисту со стажем перед очередным аукционом. Ко всему, она приятная особа. Он получит и удовольствие от общения, и впереди неплохой заработок от перепродажи инкунабул и прочих старинных книг.

— И что же вы припасли для меня, мадам, на этот раз? — на хорошем французском ответил герр Фишбахер и любезно улыбнулся, показав желтые от табака зубы.

— А вот, взгляните! — Китаянка протянула собеседнику массивный фолиант в потрескавшемся, но еще крепком на вид кожаном переплете. — Это Библия, ее принесли на той неделе. Я сомневалась, брать или нет, но заметила на полях чернила, кто-то пометки делал, вроде, на немецком? Я сразу же подумала о вас и решила не показывать ее никому до вашего приезда.

— О мадам, благодарю искренне!

Герр Фишбахер надел очки, с осторожностью взял книгу и открыл ее.

— Судя по штампу типографии, это 1644 год! — Не скрывая удивления, он перелистнул испещренную чернилами страницу. — А теперь давайте поглядим, что же там на полях…

Ангелы vs Люди

***

В джаз-клубе «Каву Де Ля Ушет», расположенном в Латинском квартале Парижа, было полно народу. Шампанское лилось рекой, то и дело слышалось, как выскакивают пробки и звенят бокалы. Гости города и местные жители на смешанных языках и наречиях желали друг другу счастливого Нового года.

В эту ночь молодой ангел с почетным званием, муза среднего звена Лила, невидимая людскому глазу, на минутку сбежала из своего измерения. Она забралась под своды каменного низкого потолка вышеупомянутого заведения, приняв образ мраморного амурчика с натянутой тетивой. Заняв стратегическую позицию, Лила облокотилась о лампу и приготовилась стрелять.

Но не тут-то было!

Мимо нее, справа и слева, бумажными кометами нёсся серпантин. Гости забавы ради стреляли пробками шампанского, пытаясь попасть в амурчика. Лила недовольно наморщила нос и показала невидимый кулачок. Она не была в обиде на людей за то, что они принимают ее за каменного мальчика, нет. Она нервничала по другому поводу. У нее времени в обрез, только одна стрела и никакого права на ошибку. В случае промаха ее следующий визит в мир людей может состояться только через семь лет.

Лила собралась с силами. Видимый только ей арбалет был наготове, а стрела нацелена на блондинку.

«Бум!» — очередная пробка от шампанского из рук веселого француза понеслась Лиле прямо в глаз, но Муза успела увернуться, и пробка пролетела в дюйме от ее виска.

— Ну все, попался, голубчик! — Лила резко навела оружие на его лоб. — Сейчас проткну тебя волшебной стрелой купидона вон с тем толстым мужиком, будешь знать, как мешать Лиле!

На счастье смазливого француза, его бесцеремонно потянул за рукав рыжебородый гигант в шотландской юбке. Килт в сине-желтую клетку нелепо повис на его узких бедрах, отчего плечи казались еще шире.

— Мэри! Иди к нам! Давай выпьем! — выкрикнул рыжебородый в спину блондинке. Девушка танцевала у сцены, где играл джазовой квартет и не обращала внимание на назойливых кавалеров.

— Не делай, вид, что ты нас не знаешь! — подхватил его француз, не отрывая глаз от Мэри и не догадываясь, что его только что вывели из-под прямого огня музы-хулиганки; он тут же обратился к собеседнику, излагая нетрезвую мысль на хорошем английском, чтобы позлить гиганта.

— Если бы мы жили в средневековье, я бы поборолся за сердце красавицы! Я бы вызвал тебя на рыцарский турнир, а во времена мушкетеров, я бы достал шпагу…

— Мой дорогой друг! Разборки дикарей не достойны истинных джентльменов, — рыжебородый обхватил своей лапищей француза и снова улыбнулся, на этот раз совершенно искренне. — Пусть russian beauty сама сделает выбор. И что, на ней сошелся свет клином? Смотри, какие шикарные задницы у девчонок за стойкой бара. Пойдем-ка познакомимся, может они более сговорчивы.

И нетрезвой поступью они двинули в сторону обтянутых юбками накачанных ягодиц, продолжая перебраниваться, как добрые старые друзья.

Эти двое не подозревали, что над ними завис невидимый ангел Лила. Она наблюдала за перепалкой мужчин, стрела была наготове, а в светлой голове витали мысли:

«Да уж! Время течет, все меняется, и только жалкие мужские потуги доминировать над женщиной от эпохи к эпохе остаются неизменными…»

Размышляя о человеческих слабостях, Лила забыла о своих желаниях, а они были далеко не ангельские.

За несколько минут до того, как занять удобную позицию под сводами джаз-клуба, Лила бродила по Поднебесью — миру, что раскинулся между Небесами и Землей. Там, среди райских кущ, нашли приют обленившиеся ангелы и их пастыри, записные святоши, которых не взяли в Нижние миры по причине их чрезмерной пресности, и другие небожители. Все они — несчастные обитатели Поднебесья, города образцового порядка и правящей бюрократии.

Именно там Лила зашла к купидону якобы на минутку. Она хитростью выпроводила стрельца из его же опочивальни, схватила его личное оружие и рванула на Землю, в Париж. Согласно ее плану, с помощью чар стрелы купидона она должна была навечно соединить мужчину и женщину и родиться у них обычным земным ребенком.

Случай выдался удачный. Эта новогодняя ночь начинает седьмой год отсчета, а значит, даты на Земле и в Поднебесье совпадают. Все, кто знает об этом, могут перемещаться сквозь открытый портал в обоих направлениях сколько угодно раз.

Лила вздохнула и поменяла огневую позицию, подлетев ближе к сцене. Толпа внизу гудела и аплодировала. Мишень под прицелом. Блондинка на тонких ногах, удлиненных шпильками сантиметров в пятнадцать, выдавала жару на танцполе и выкидывала в стороны руки и ноги, не стесняясь эмоций.

Джазовый квартет, похоже, не выдерживал темпа, который задавала танцующая мадмуазель. Откуда в этой худышке столько сил и темперамента? Вон, даже музыканты сдались, в их мелодиях аллегро почти и не слышно, сплошь анданте и ленто.

Лила недовольно покачала головой: слабаки! Кто-кто, а она-то уж знает толк в джазе. Сто лет тому назад на Лилу, случайно оказавшуюся тогда в Новом Орлеане, внезапно накатило нестерпимое желание поозорничать. Пролетая мимо Дома оперы, она влетела в оркестровую яму и наставила совершенно немыслимых знаков в каждой партитуре (между прочим, оттуда и ведет свое начало традиция не оставлять нот без присмотра).

Ошеломленные музыканты все-таки доиграли концерт, правда, при пустом зале, потому что публика стала буквально разбегаться. Дамы и их кавалеры заткнули уши и с ужасом в глазах бросились к выходу. Слишком непривычно звучал родившийся в тот миг джаз!

Сегодня Лиле было не до баловства. В любой момент может вернуться купидон, и первое, что он сделает, — посмотрит на стену, где висит его арбалет. Точнее, должен был висеть. Сейчас он в руках Лилы.

«Ну наконец-то!» — из ее груди вырвался вздох облегчения.

Девушка оттанцевала. Благодарно кивнув музыкантам, она развернулась и подошла к брюнету и рыжему. Один с готовностью поднес ей бокал, другой заученным движением наполнил его шампанским.

Слева Лила услышала скрежет. Это скрипели половицы под ногами купидона. Лила мгновенно перевела кончик стрелы на парней и девушку, нажала курок и тут же сорвалась с места, взмывая вверх, с удовлетворением заметив, что все-таки не промахнулась.

В следующий миг силуэт экс-ангелочка пронзил уже начинающий мутнеть портал между мирами, и из прокуренного зала парижского джаз-клуба Лила попала прямиком в апартаменты к купидону. Она швырнула за диван арбалет, ставший ненужным. Пусть хозяин думает, что оружие упало само.

Затем Лила с невинным выражением лица плюхнулась в кресло, мгновенно приняв расслабленную позу — дескать, заждалась я вас, дорогой купидон!

Легкий на помине, главный посредник в сердечных делах только что переступил порог номера. Окруженный вниманием двух муз, которые щебетали, засыпая его комплиментами, купидон прошел мимо Лилы.

— Бе-е-е! — высунула язык и сгримасничала ему вслед Лила.

Купидон не заметил столь пренебрежительного отношения. Он томно ворковал, поскольку музы действительно были хороши.

Лила встала с кресла и пересела к столику с кальяном. На мгновение сойдя с воображаемого пьедестала, на который купидон вознесся стараниями своих очаровательных спутниц, он небрежно кивнул Лиле, мол, «Виделись! Отстань!» и переключился на муз:

— Девочки, будьте как дома! Приношу извинения за скромность этой холостяцкой обители и в качестве компенсации предлагаю выпить шампанского!

— Купидон, что вы прибедняетесь! — протянула одна из муз, игриво наклонив головку. — У вас очаровательный номер!

— Премия лучшему стрелку по итогам года! Увы, это только на новогодний вечер, — сказал с досадой купидон и отошел к висящей на стене карте Парижа.

По дороге сердцеед успел сделать кучу мелких дел: бросил взгляд в зеркало, незаметным жестом причесал безукоризненный пробор и пригладил мизинцем напомаженные усики. Покрутив часы со своим фарфоровым тезкой, венчающим цветочную лозу, купидон развернул запыленный холст с фламандской живописью и наконец уткнулся хищным носом в шедевр технологий всех трех миров: электронную карту Парижа.

Как на ладони, в трехмерном измерении открылся весь город, где каждый уголок от Монмартра и до Эйфелевой башни мерцал сине-красными огоньками. Красным были обозначены -дамы, синим — кавалеры. Оранжевыми огоньками — новоявленные пары, а если уж загорался зеленый — это был сигнал купидону — «Пора!»

И тогда купидон без всяких порталов мгновенно оказывался в нужной точке и привычно делал выстрел. Пятно становилось оранжевым, а купидон возвращался в номер. Процесс занимал ничтожные доли секунды и был настолько отработан, что стрелок даже не просил прощения за свое отсутствие.

Бывали времена, когда соединитель сердец проводил в мире людей куда больше времени. Он летал над городом и прилежно выполнял свою работу… Тогда он мог заметить юношу, с тоской глядящего в небо, и тут же оказаться на расстоянии выстрела от его возлюбленной. А было и так, что у пруда в Булонском лесу парочка беседовала о чем-то мелком и незначительном, никак не решаясь заговорить о главном. Купидон с полуулыбкой направлял в них свою стрелу. Или вот, вполне еще цветущая вдова проходила мимо бравого отставного солдата. Он продавал цветы вместо своего старика-отца. Купидон был тут как тут! В повидавших многое глазах вояки зажигались искры, а женщина чувствовала, как скорбь сама собой покидала ее выжженную трауром душу.

Это было так давно! В наши дни купидон всего лишь исполнитель чужой воли. Снайпер высшего класса, который работает на Департамент Соединения Сердец — одно из главных порождений Верхнего мира. Бюрократическая машина, где всем заправляет Тереза, официально возглавляющая Департамент, а неофициально — все Поднебесье.

К прибывшим с Земли она снисходительна: в ее бездушной сущности еще сохранились воспоминания о земной жизни, в которой она была обыкновенной женщиной.

А вот ангелам приходилось несладко. Тереза их недолюбливала за фривольный образ жизни. Если люди Поднебесные позабыли, то ангелы помнили, как Тереза подвинула святого Валентина, бывшего тогда главой Департамента, пережевала и выплюнула, даже не поморщившись. С тех пор в Поднебесье все помалкивали и исполняли ее волю. Кому политика Терезы была не по душе, тот мог отправляться в утилизацию. Или, как здесь принято говорить, в Поток.

Купидон, как и все ангелы в Поднебесье, терпеть не мог Терезу, но он помалкивал и радовался тому, что его не гонят. Он днями напролёт просиживал у своей великолепной карты и ждал, когда ему дадут отмашку. Коротая время за бокалом вина, он мечтал, что однажды его способности оценят по достоинству. Грезы всегда были одинаковы: увитая виноградом беседка, огромное поместье, музы тонкими пальцами перебирают струны арф, а он, купидон, велит слугам седлать коня.

Увы, это были всего лишь мечты. В действительности лучший снайпер Поднебесья, имеющий за плечами пять тысяч лет безупречной работы, ютился в затрапезном домике на окраине. Ну разве это справедливо?

Неожиданно на карте маленьким оранжевым солнцем загорелась новая точка. В том месте, где ее никак не должно было быть.

Лила насторожилась, это же ее рук дело. И пошла в атаку:

— Купидон, девочки заскучали! Где шампанское?!

— Прошу прощения. — Помотав головой, словно отгоняя воспоминания, стрелок повернулся к музам, с самой обворожительной из своих улыбок поправляя воротничок сорочки. — Сейчас все будет!

Лила тем временем уже успела присосаться к кальяну, громко журча водой в колбе и отпуская комплименты табаку в попытке отвлечь внимание купидона.

— Лила, ты не представляешь, чего мы натерпелись в этом «Гранд-отеле»! — внезапно начала частить одна из пришедших со стрелком муз.

— Нас просто вышвырнули, словно дворовых девок! — От возмущения кудряшки на ее голове затряслись как в ознобе, а с хлопающих ресниц посыпалась тушь. — Это нас-то, муз?! Безобразие! Жалобу написать на этих горилл и сослать в Поток! Им там самое место! Мы с Манишей сняли каблуки и полезли…

Лила перевела взгляд на Манишу, флегматичную музу в опасно-коротком с точки зрения целомудрия длины платье и с красной розой в волосах. Муза медленно приготовила мундштук и сигарету, постукивая ею о серебряный портсигар.

— Хорошо еще, эти двое, московский купидон и тот, из Еревана, сняли с кроватей простыни и сделали люльку, в которой затянули нас к себе. Дожили! Раньше они к нам влетали на крылатых конях, теперь мы к ним карабкаемся!

— И невидимость не срабатывает, — протянула Маниша.

Лила посочувствовала девочкам. Сама она успешно прошла в «Гранд-отель» простым, но действенным способом. Сначала заболтала охрану, а потом предложила сыграть им в домино на желание. Кто бы мог подумать, что муза, совсем на музу не похожая, на вид едва ли старше двадцати, стриженная под мальчика, но с длинной розовой челкой и новомодной пушистой сумкой, способна выиграть у охранников, проведших полжизни за костями?

Гориллы так и не поняли, что внешность обманчива. Им оставалось лишь хлопать глазами, пока Лила с гордо поднятой головой шла мимо них в темные коридоры отеля. А еще через несколько секунд она стучала в дверь купидона Парижского.

Купидон неосмотрительно открыл. Кого-кого, а этой наглой гостьи он не то, чтобы не ожидал, но и видеть вовсе не хотел. Причины тому были. Как-то раз шалунья Лила подарила ему на день рождения пегаса, но забыла предупредить, что конь не объезжен. Разумеется, конь понесся. Купидон несколько недель пролежал в гипсе и теперь прихрамывал. Так что у купидона с этой музой отношения были не теплее вечной мерзлоты.

— Привет! С Новым годом! Пф! — Лила сдула с носа в сторону розовую челку. — Как Париж?

Купидон посмотрел сквозь музу, делая вид, что никого за дверью нет.

— Купидончик, миленький! Можно взглянуть на Париж?!

Она молитвенно сложила ладони у груди.

— Иди Астану рассматривай! — рявкнул купидон. — Или Бишкек! А можешь на Пенсильванию повтыкать, там тоже интересно! Прогуляйся этажом ниже, у парней сегодня спокойная ночка. А я занят!

Он резко потянул дверь на себя, но Лила успела вставить ногу в дверной проём.

— Ой, больно! — запищала Лила, и недовольный собеседник вынужденно ослабил давление.

Купидон больше не захлопывал дверь, но и открывать не спешил. Он пошел ва-банк и решил договориться с непрошеной гостьей дипломатично:

— Ты как вообще сюда попала? Сегодня усиленный режим, ворота закрыты, мост поднят, вход только по спецпропускам!

Лила в ответ захлопала ресницами.

— Впрочем, не мое дело, как ты тут оказалась. Я занят. Заходи на день рождения. — иронично сказал он.

— Купидончик, ну пожалуйста, на Эйфелеву бы башню одним глазком глянуть. Я мешать не буду. Смотри, что мне прислали. — Лила достала из белой пушистой сумки бутылку шампанского и приготовила свой козырь. — Я не одна. Девчонки из нашего отдела в кустах прячутся. Обезьяны ваши говорящие не пускают. Купидоша, выйди, договорись с гориллами, проведи девчонок. Давайте отпразднуем Новый год вместе! Кальян покурим, споем что-нибудь новогоднее, потанцуем?

Несмотря на частые микросекундные визиты в Париж, настоящего шампанского купидон не пробовал давным-давно. Подарок действительно был щедрым. Стрелок знал толк в вине и любил девочек, и потому, немного помедлив, распахнул дверь.

Хитрюга Лила знала его слабость. Перед девочками из отдела муз купидон не устоит. Тем более что встреча с ними стала такой редкостью.

Всех муз до одной Тереза выселила за пределы города, а купидонам запретили без официального разрешения общаться с дамами, припугивая утилизацией и отправкой в Поток, что для ангелов смерти подобно.

Купидон прищурился. Девчонки — это хорошо, но рискованно.

«Эх! Была не была, когда еще шанс такой выпадет! Охрана в отеле хоть и устрашающая, но лишнего не выболтает», — подумал купидон. Но только не Лила! Мало того, что от нее одни неприятности, она не в его вкусе и на музу-то не похожа. Музы обычно стройные, высокие, с точеными фигурками и симпатичными мордашками, а у этой весь нос веснушками обсыпан, да и ростом не вышла.

— А шампанское настоящее? — Купидон недоверчиво посмотрел на бутылку в руках Лилы и вторую, что торчала из сумки — Ну, да-да, — раздраженно перебил он порывавшуюся возразить ему музу. — Знаю-знаю: у тебя всегда все настоящее. Где ты только берешь такие штуки?

— Я же муза, вдохновилась и достала! Пф-ф!

Пока купидон несся вниз по ступенькам, чтобы встретить девочек из отдела муз и организовать им проход в номера, Лила стащила арбалет и стрелы, ну и провернула все то, свидетелями чему мы уже стали, а после, как ни в чем ни бывало, встретила купидона в номере. На правах полноправной хозяйки она разгуливала по временному жилищу купидона, совала нос куда не надо и раздавала указания: «Принеси… развесели…»

Купидон вынес к столу шампанское с бокалами.

Обойдя седло для лошади, брошенное у открытого окна с балконом, Лила подошла вплотную к зеленой елке со стойким ароматом смолы.

Она раздвинула ветки и потянулась между болтающихся блестящих шаров к двум рождественским носкам. Отражаясь в пузатых боках шара, муза усмехнулась: вряд ли в этом блинообразном существе кто-то признает одну из самых продвинутых обитательниц Поднебесья!

— Купидон, ты что, веришь в Санта-Клауса? — Лила глазами прочитала записку, вложенную купидоном в один из носков, и не смогла удержаться от смеха.

— Что?

— Зачем на елку носки повесил?

— Так, не трогай там ничего! Что вообще за мода — лезть туда, куда тебя не просят?

Лила отошла от дерева, прихватив пустой носок. Записку со слезным текстом купидона муза добросовестно оставила на исполнение Санте.

«Дорогой Санта! Я был лучшим стрелком и никого не обидел, так что сердечно прошу, сделай так, чтобы я избавился от страха перед лошадьми. Пьер Оливье де Салют, купидон парижский».

Лила прислонилась лбом к оконному стеклу. За ним расстилалась привычная взгляду картинка. Темные силуэты деревьев и черная клякса пруда. Яркие пятна окон отеля бликами отражались на поверхности воды. Причудливо изломанные зубцы башен подсвечены праздничной иллюминацией, а за ними — пятно леса и призрачные очертания гор, которые прятали Поднебесье от других миров.

Лила взмыла в безмолвное ночное небо к мерцающим звездам под прощальный салют пробки, вылетевшей из бутылки под сильными пальцами купидона. Но муза не услышала этого, ей больше не было дела до стрелка и его гостий. Ее влекла величественная тьма.

— А где Лила? — с удивлением огляделась Маниша. — Только же тут была!

— Да ну ее, эту неугомонную! — отмахнулся купидон. — Надоела! Может, погулять пошла? Так пусть идет, куда хочет: нам больше достанется!

Он убрал один из бокалов и наполнил остальные бурлящим благородным напитком.

— С Новым годом, крошки! — Стрелок поднял руку с бокалом, и навстречу ей потянулись еще две руки. — За нас!

Вскоре музы уже бормотали что-то бессвязно, а купидон терзал гитару и на плохом испанском пытался выпросить у них поцелуй:

«Besame, besame mucho…»

Новогодняя ночная смена осталась позади. Купидоны из разных городов и стран уснули в номерах «Гранд-отеля».

Вдалеке послышался размеренный рокот мотора воздушного судна. Это из Департамента по Соединению Сердец вылетел аэромобиль и направился к логову божественных стрелков. За штурвалом сидел Платон по прозвищу Профессор. В своей земной жизни, оставшейся где-то далеко позади, он был ученым. Теперь же он был секретарем Департамента, правой рукой Терезы и по совместительству — её поверенным в особо важных делах. Нахмурив лохматые седые брови, он вёз купидону-нарушителю депешу.

Платон включил автопилот. Путь предстоял неблизкий. «Гранд-отель» располагался у самых границ Поднебесья, на острове, в бывшей резиденции старого барона Браунинга, некогда бесследно исчезнувшего.

Когда-то барон, как и все местные жители, спокойно жил на краю мира, был мил с соседями, собирал фрукты в огромном саду, варил пунш, играл в крикет и время от времени катался на любимом пегасе.

Однажды на одной из таких прогулок барон увидел островок. Он попадался ему на глаза и раньше, но в этот раз что-то щелкнуло в голове барона. Он направил пегаса вниз, и через несколько минут уже спешивался посреди девственного луга.

Крылатый конь жевал пахучие травы, пока его хозяин сбросив сандалии, бродил по мягкой и влажной земле. Солнце садилось, горы становились розовато-красными, когда барон с рыданиями упал в траву. Он вспомнил все. До Поднебесья у него была совсем другая, нездешняя жизнь!

Детство, дом, отец-защитник. Мать долго оплакивала погибшего в бою мужа. Были юность и зрелость, первый поцелуй и разочарование, предательство и дружба, любовь и ненависть, месть и милосердие. Там у него была Жизнь. А что тут? Рутина, от которой барон устал. Просить о перерождении на Земле он не хотел, не видел в этом смысла. Вот вернуть бы ту Жизнь, прежнюю…

С этими мыслями барон уснул под звездным небом, а с утра, забыв сандалии на траве, отправился к тогдашнему главе Департамента. После недолгих, но не ставших достоянием гласности переговоров он стал владельцем острова, на котором возвел свой замок и окружил его высокой крепостной стеной.

Прожил барон в замке несколько лет, никогда более не выходя за пределы своего владения. На вопросы гонцов из Департамента, не желает ли он вернуться в город, просто захлопывал окошко в калитке перед их носами.

Через несколько лет барон пропал. Его искали, но так и не нашли. Замять случившееся не удалось. Тереза, на тот момент только-только возглавившая Департамент, с успехом прошла первое испытание властью. Исчезновение отшельника породило слухи, которые затем вылились в недовольство. Народ возроптал. Тогда она повысила в воздухе концентрацию аромата забвения, а после велела собрать пегасов и вывезти их на утилизацию, предложив населению в качестве альтернативного средства передвижения велосипеды. Впрочем, один пегас уцелел: его Тереза припрятала для себя в Департаменте.

Вскоре волнения утихли, о бароне перестали вспоминать, а чтобы замок не пустовал, его было решено превратить в фешенебельный «Гранд-отель». Флигели стали комнатами, а личные покои бывшего владельца — номером-люкс, в котором сейчас спал тяжелым сном лучший стрелок минувшего года Пьер Оливье де Салют, купидон парижский.

Тяжелы и мрачны были интерьеры замка. Пыль в складках гардин хранила запах былого величия, а скрипучий паркет вторил в такт редким шагам или противному визгу колесиков старого рояля. Его иногда вывозили в танцевальный зал, когда-то бывший рыцарским. Здесь было полным-полно старинного оружия, которое барон выменивал или покупал у чернокожего менялы. Все, от царапин на старинном серебряном ноже до истончившейся бахромы на когда-то роскошных, а теперь просто старых коврах, не меняли со времен прежнего хозяина.

О том, что это не простой отель, свидетельствовал и персонал. Он практически в полном составе был привезен с острова разумных обезьян, которые с удовольствием выполняли обязанности привратников, лакеев, коридорных и охраны, нацепив на себя смокинги и бабочки.

Магией в «Гранд-отеле» пользоваться было нельзя — личный приказ Терезы. Точно так же на территорию замка было запрещено въезжать. Можно было только входить, оставляя средства передвижения за наполненным водой рвом, попадая внутрь по каменному мосту, сооруженному после пропажи барона.

***

Платон тем временем сбросил высоту и предстал случайному зрителю во всей красе. Аэромобиль выглядел просто сногсшибательно и был собственноручно собран самим Профессором. Капотом с ним поделилась соседка, она, правда, об этом не знала. Её роллс-ройс 1958 года выпуска, мирно ржавевший в гараже, был замечен клептоманом-профессором. Движок от электролебедки гордый пилот выменял у чернокожего менялы на канарейку, отловленную в саду муз. Пластинку со своим именем, закрепленную на крыле, он отлил из столового серебра, что стащил в кухне «Гранд-отеля» во время банкета.

Чудо техники зависло над замком, и через мгновение аэромобиль уверенно пошел на посадку. Через пару секунд из нижнего люка вывалилась лестница, а следом высунулась круглая голова профессора.

Пары метров высоты оказалось достаточным, чтобы у Платона затряслись колени. Он чувствовал себя в безопасности только в своем летательном аппарате с плотно закрытыми люками и дверями. А пегасы, высокие лестницы и прочий адреналин сразу навевали неприятные воспоминания о падении с Эйфелевой башни.

Профессор достал из кармана стеклянную баночку с таблетками и бросил в рот парочку белых пилюль. Аккуратно повернулся спиной к выходу и, придерживаясь за перила, стал медленно спускаться. Вдыхая, он набирался храбрости и, на выдохе нащупывая ногой ступеньку, спускался ниже. Конструкция под весом его тела поскрипывала.

— Смазать бы! — проскрипел в ответ лестнице Платон.

Наконец он коснулся твердой почвы и, облегченно вздохнув, скорчил рожу висящей на столбике табличке. На вывеске — пегас и вертолет с запретной жирной красной линией. Парковать летательные аппараты здесь запрещалось, но сегодня у Платона были особые полномочия, и он мог кривляться сколько угодно.

Отведя душу, профессор быстрым шагом направился ко входу. Он пробежал мимо пруда, вдоль высоких и стройных кипарисов и внезапно начал безудержно чихать: брызги фонтана, что журчал напротив входа, растревожили гардению, и она стала усиленно источать аромат.

Из-за громогласных раскатов чиха и застилающих глаза слез профессор не увидел, что уже прибыл на место. Он шарил руками, опасаясь удариться о стену, и прямо влетел в двери-вертушки, застряв в них.

— Оставьте дверь в покое! — рявкнул чей-то грубый голос, и профессор, дернувшись от неожиданности, наконец-то оказался в холле. Он извлек из кармана скомканный платок, чтобы вытереть распухший нос.

— Куда?!

Словно из ниоткуда, перед Платоном возникли две гориллы в смокингах. Их вид не сулил ничего хорошего: клыки оскалены, кулаки, каждый размером с профессорскую голову, сжаты.

Однако гость не стушевался. Развернув платок, он извлек из него соответствующего вида цидулку и протянул гориллам. Мелькнули два сплетенных между собой сердца и слово «Срочно».

По такой бумаге Платону можно было пройти всюду, и гориллы подтвердили это, расступившись и слегка поклонившись:

— Вам на последний этаж, номер люкс!

В ответ им раздался лишь шорох отъезжающего лифта.

Платон постучал костяшкой указательного пальца в дверь. На стук не открыли. Недолго думая, он пошарил по карманам, достал скрепку, придал ей конфигурацию J и вставил стороной с крючком в замочную скважину. Пара поворотов и дверь открылась. Профессор, на все руки мастер, тихонько, на цыпочках, переступил порог комнаты.

В следующее мгновение он истошно завопил:

— А-а-а-а!

На диване, раскинув руки, сидело обезглавленное тело. Кружевной воротник и рукава белой рубашки были забрызганы чем-то кроваво-красным.

Платон закрыл от испуга глаза и услышал томный, сонный голос купидона:

— Ну что вы так орете?! Мертвого разбудите.

Платон приоткрыл один глаз. Ох уж эти ангельские штучки! Купидон сидел на диване с головой, волосы торчали в разные стороны, а помятое от ночной гулянки лицо скривилось в гримасе ненависти к незваному гостю. Купидон потер виски руками.

— Чем обязан столь раннему визиту в первый день Нового года?

«Да, — подумал Платон, — такой самоуверенный гусь уж точно не промахнется».

— Ну?! Чего пожаловали?

Платон не торопился отвечать и начал процесс изучения интерьера. Полюбоваться было чем. Поваленная елка у окна. На полу, разметавшись среди пуха из подушек и золотых конфетти, спала девица в одной туфле. Вторая сидела в кресле с сигаретой, воткнутой в мундштук. Она прихлебывала из бутылки шампанское и выпускала дым кольцами. Ее стеклянный взгляд доказывал, что она и не заметила появления профессора. На люстре висел женский чулок, а антикварный стол подпортили засохшие винные разводы.

Профессор перевел взгляд на кальян. Рядом с ним валялись три пустых бокала. Картину дополняла сломанная пополам гитара. Арбалетные стрелы были почти аккуратно сложены, как дрова для костра. Профессору даже пришла в голову крамольная мысль — что, если курящую девицу привязать к елке, обложить эту конструкцию стрелами, да и поджечь? Платон принял серьезный и важный вид.

— Что уставился?! Поехали в Департамент!

Одновременно он протянул остолбеневшему купидону тот же жеваный листок, который уже видели гориллы.

— Это какая-то ошибка!

— Там разберутся! — Профессор был немногословен. — Оружие возьми. Сама велела.

— Но мне нужно переодеться!

— Минута, — кратко ответил гонец, глаза которого алчно блестели, нацелившись на кальян.

Купидон удалился в ванную, а профессор подошел к кальяну, отвинтил мундштук и незаметно сунул себе в карман.

— Probatum! — удовлетворенно воскликнул Платон.

— Что, простите? — появился перед ним купидон.

С иголочки одетый и прилизанный, он вполне мог претендовать на звание чемпиона мира по приведению себя в порядок на скорость.

Платон окинул взглядом вверенного ему клиента и уныло позавидовал его модному блейзеру, накрахмаленной рубашке и начищенным сапогам.

— Я говорю, кони где? — съязвил Платон.

— Кони? Кони в загоне.

Купидон почувствовал, что к нему возвращается былая уверенность, а заодно и злость из-за нахлынувших воспоминаний о неудачном падении.

— По такому поводу благородных животных трогать не стоит. Где там твое корыто? Полетим на нём.

***

Маша с коллегой сидели в обычном с виду московском кафе. Сразу и не скажешь, что это место предназначалось для посвященных веганов. Подруги заходили сюда почти каждый день: недалеко от офиса, модно и полезно для фигуры.

— Я знаю, что сегодня закажу. А ты чего хочешь? Нет, не так. Ты, Маша, будешь… — не отрываясь от меню, Лена утвердительным тоном решила за подругу.

Маша не хотела ничего. Маша хотела выть. И чтобы не уподобиться оголодавшей по осени волчице, в этот октябрьский день она сделала вид, что не слышит собеседницу, и блуждала по залу глазами.

В поле ее зрения попала девушка с пирсингом и розовыми волосами. Она сидела за столиком у стены. Заметив Машин взгляд, она ей заговорщицки подмигнула.

Тем временем в зал вошла стройная женщина в темных очках. Она была одета по погоде: черное пальто и похожее на чалму устройство на голове того же тона.

Окинув прибывшую взором, Маша всё-таки ответила на вопрос Лены.

— Не хочу я ничего… — Предвосхищая возмущение подруги, она поправилась:

— Возьму смузи-детокс! Странно, где же я ее видела?

— Кого?

— Да девчонку с розовыми волосами! За столиком у стены сидит.

Подруга посмотрела в сторону пустого стола и заволновалась. Маша с голодухи бредить начала.

— Машуль, где?

— На луне! — резко выпалила Маша.

Лена на мгновение удивилась этой вспышке гнева, но тут же, воспользовавшись случаем, в очередной раз оседлала любимого конька:

— Машка, сколько можно? Когда ты нормально есть начнешь? На смерть похожа, скоро тень перестанешь отбрасывать, а все дрянь пустую хлебаешь! Вот скажи мне, ты сегодня ела?

Лене нравилось быть ведущей в их тандеме, и в ответ на Машин кивок она энергично уточнила:

— А что?

Маша промолчала. Она не помнила, ела ли она сегодня, и что именно. Это длилось уже не первый день и даже не неделю. Без того худая, за это время она потеряла еще килограммов пять. Лицо заострилось, пронзительные синие глаза стали глубже и постоянно слезились, а под ними темнели огромные мешки.

На кого же ты стала похожа, Мария Михайловна Маркова, старший бухгалтер-аудитор? Эх, сейчас бы подбежать к бабуле, уткнуться в теплое плечо и выплакаться. Добрая старушка проклинала бы того, кто довел ее дитятко до такого состояния. Потом упасть на продавленный диван, закутаться в плед, отвернуться к стене и под старые, хрипящие от времени французские пластинки молчать, молчать, молчать.

Но нельзя, положение, точнее, должность обязывает. На работе аврал. Завтра три встречи в офисе, две на выезде, а потом к генеральному с отчетом на ковер. Ничего, Мария Михайловна женщина сильная, переживет все — и разрыв с Вениамином, и отложенную на неопределенное время новую попытку забеременеть.

Еще недавно Маша подобным себе брошенным женщинам сказала бы: «Что значит „бросил“? Да это не он тебя бросил, это ты с ним попрощалась, с непутевым!» Теперь Маша сама по эту сторону баррикад занимается самокопанием, совсем как ее бывший. Только археолог Вениамин в древних руинах роется, а Маша — в тайных комнатах своей души.

А как все хорошо начиналось! Она, молодая и красивая, знающая себе цену (были поводы в этом убедиться), и он — юный атлет неотразимой внешности с роскошными серыми глазами. Сколько же они прожили вместе — пять лет? Шесть?

Познакомились они банально, в ночном клубе. Выросшая без отца Маша старалась быть во всем и для всех хорошей. Заботливой и послушной дочерью, гордостью школы, строгой старшей сестрой. С детства Маша лелеяла мечту стать учителем, но сменив ее на практичность, оперативно окончила курсы и стала бухгалтером, да еще каким! Но иногда Маше хотелось быть «плохой девчонкой», и тогда она приходила в клуб исключительно оторваться, не с целью найти того, единственного. И всегда уходила домой одна.

В один из таких «отрывов» она и встретила Веника. Перед его обаянием Маша не устояла, и после знакомства наутро они проснулись в Машиной квартирке. Через неделю Веня забрал вещи из общежития и переехал к Маше, и вот уже пять (или все-таки шесть?) лет они были вместе. Точнее, уже порознь: после последнего разговора Веник ни разу не позвонил и не написал.

О, какой злобой было пропитано каждое его слово в тот вечер! Он стоял и, наслаждаясь происходящим, резал по живому:

— Машенька, милая, я устал, понимаешь ты это? Мне простор нужен! Я потому и не говорил о своем решении, чтобы обойтись без всех этих сцен со слезами. Я пять лет делал все, как ты хотела: надевал то, что ты покупала, ходил, куда ты хотела, ел то, что ты подавала… Но ты хоть раз спросила меня, чего хочу я? Я, археолог по образованию и по призванию, пошел в маркетинг, в котором ни фига не понимаю! И это для тебя, чтобы ты была довольна и счастлива! Я стал носить костюмы и галстуки, хотя в джинсах мне куда удобнее. Я все делал ради тебя, а что ради меня сделала ты?

Маша искренне не понимала, в чем ее обвиняют? Она определенно знала, как и что лучше. Она старше Веника на семь лет, у нее за плечами жизненный опыт. Союз крепок лишь до тех пор, пока она будет жить для него и для будущего ребенка, во имя которого все и затевалось, ведь именно от такого мужчины Маша хотела родить сына или дочь.

За пять или шесть лет из милого юноши Веник превратился в молодого смазливого мужика. По мнению Веника, он стал ее тенью. Он упрекал Машу в излишней опеке, в чрезмерной любви к матери, сестре и племяннику, он припечатывал: гулять по столице не так уж весело и интересно, как полагает Маша.

Нужно отдать должное судьбе: ее первые звоночки прозвенели еще несколько месяцев назад. Веник переспал с молодой коллегой, о чем Маша не знала. Тогда он и подумал первый раз о том, чтобы уйти. Он стал всматриваться в Машино лицо, словно пытаясь отследить траекторию морщинок, начинающих свой скорбный путь в уголках глаз девушки. Он беспричинно брал ее руки в свои. Якобы нежно, а на деле для того, чтобы убедиться в начавшемся увядании кожи, а в становившиеся все более редкими минуты близости бесцеремонно вертел опадающую грудь.

Да, он собирался уйти, но ждал подходящего момента! Сохранив в себе каплю настоящего мужчины, Вениамин полагал расставание en anglais недостойным, а записку — атрибутом дешевых мыльных опер.

Наконец повод нашелся. Несколько месяцев назад выяснилось, что его бывший научный руководитель отправляется в долгую и далекую экспедицию. Расчетливый Веник быстренько застолбил себе местечко в составе партии, оплатив билет из денег, которые откладывались на кольца. Откладывались Вениамином, хотя устроила ему такую возможность Маша. Она зарабатывала больше, и ее это ни капли не смущало. Это мировой тренд: женщина старше, умнее, состоятельнее, а мужчина помогает ей решить вопрос с продолжением рода и, если повезет, воспитанием потомства.

Но Веник в один вечер сумел разрушить все! То, что для Маши было заботой: позвонить, спросить, как у него прошел день, поел ли, что приготовить на ужин, для Веника оказалось лишь формой контроля, в котором растворилась его индивидуальность. Его согласие перейти в веганство — всего лишь желанием не обидеть ее. И в целом их понимание и жизненные перспективы совсем не совпадали.

— Маша, я не вижу нашего будущего! Мне тесно с тобой, мне не хватает воздуха, настолько крепко ты меня зажала! Как бы банально это ни звучало, я хочу заниматься любимым делом. В нашей стране все мало-мальски значимые места уже давным-давно перекопаны. В экспедиции я последний раз был еще в институте, и когда Степаныч сказал, что едет на раскопки в Австралию, я сразу попросился в команду. Да, это трудно, но это мое! Мое по-настоящему, без дураков! А что моего есть у тебя? Все, Маш, я прошу тебя, давай закроем тему и останемся друзьями!

Маша молчала, по ее лицу сами собой текли слезы. Она чувствовала, что дело не в сопернице, ее действительно не было. Просто Веник вырос. Он расчетливо и цинично освобождал место рядом с собой. Кто его знает, как там все сложится? Может, найдется австралийская дурочка, а может быть, и выскочит нормальный вариант, а за ним — долгий и счастливый брак.

— В общем, Маш, я вещи собрал. Переночую у родственников, а завтра оттуда в Шереметьево. Не грусти! Я не ангел, а ты найдешь себе нормального парня, правда? Ну, пока!

Подозрительно быстро для человека в расстроенных чувствах Вениамин подхватил чемодан и сумку с ноутбуком и скрылся за дверью. Маша оцепенела, из ступора ее вырвал только звонок телефона. Она схватила трубку. Оттуда послышался знакомый голос:

— Маш, я это, бритву в ванной забыл… Можешь вынести?

— Я тебе сейчас все вынесу!

С неудержимой яростью она рванулась к окну, и в бывшего-будущего мужа с высоты пятого этажа полетело все, что ее с ним связывало.

Освободив квартиру от всех признаков сосуществования с противоположным полом, Маша окаменела. В этот миг ее будущность предстала перед ней в мрачном свете: бесконечная тьма с еле-еле обозначенным направлением, по которому предстояло отныне двигаться.

А Вениамин, подобрав имущество, отправился прочь с легким сердцем. Для него начиналась новая история с чистого листа.

В Машиной жизни потери случались и прежде: умерла бабушка, отец ушел к другой женщине, а рок-н-ролльщик, что занимал место до Веника, был послан самой Машей куда подальше. Человек высасывал в день по бутылке виски, курил травку и бренчал на гитаре круглые сутки, разве он мог произвести хорошее потомство?

Но Веник предал, и это было больно. Не помогали ни внезапно окружившие ее вниманием и заботой друзья-подруги, ни безрезультатные попытки отрыва все в том же клубе, ни груды успокоительного, ни даже модная йога. Как только Маша забывалась, ее тут же настигал противный внутренний голос. Он корил ее пятью (ну хорошо, шестью!) бесцельно прожитыми годами:

— Что пригорюнилась? Давай, давай, поплачь — дам калач! Зареви, дам три!

Голос внутри вставлял в свои сентенции бабушкины прибаутки из детства.

— Понадеялась на пацана, думала, не оставит и на ляльку его хватит, а на что ты ему? Как вас там в гинекологии называют, старородящая?! Дура ты, Машка! Дура и есть! Что, уже плачешь? Ну и плачь — меньше в туалет бегать будешь! А еще у тебя по морде морщины пойдут, синяки под глазами набухнут, и ни один бомж тебя не захочет!

Только после нескольких походов к профессиональному психологу голос, слава богу, заткнулся. Рана начала затягиваться, депрессия отступала. Остались только желтоватое, с привкусом желчи, восприятие мира и ненависть к Австралии, куда якобы поехал Веник. Как только речь заходила о чем-то австралийском, Машу начинало трясти. Она громко и яростно желала ни в чем не повинному континенту самых страшных кар.

Пока Маша в очередной раз копалась в своей драме с Веником, Лена перечисляла официанту заказ.

Хорошо иметь в подругах такую Лену! В одном лице и жилетка для поплакаться, и танк для переть на кого-то, и личный диетолог, и персональный психотерапевт, и еще куча всего.

Ковыряя подозрительно бодро выглядящую котлету-де-воляй, но из чечевицы, Маша слушала разглагольствования подруги. Та взахлеб описывала некую схему. На днях ей предложили возглавить фирму, но она опасается лезть без подготовки, а Маркова — одна из лучших бухгалтеров-аудиторов столицы и про все текущие фирмы в курсе.

Схема была так себе, о чем Маша, ненадолго ставшая Марией Михайловной, честно предупредила подружку:

— Лен, ты бы не связывалась с этим, а? Ну, выплатишь ипотеку, поменяешь машину, съездишь раз, ну, может, два в теплые края, а дальше… дальше ничего нет! Искать ведь не учредителей будут, а того, кто подписи ставит — тебя, Лена! Помнишь N?

Подруга медленно кивнула. Перед ее глазами явно пронеслись реалистичные картины следствия, суда, этапа и трудовых будней в швейном цеху исправительного учреждения.

— N тоже влез в подобную контору. Точнее, его поставили, а потом подставили. Он сто зеленых грандов отдал, чтобы вынырнуть в Лондоне. И хватило у него лишь на захудалую цирюльню. Это у N, который здесь миллионами баксов ворочал и с ноги двери на Тверской открывал!

— Я его видела по телевизору, — робко произнесла растерявшая весь свой пыл Лена.

— Правильно, он на тамошнем телевидении прописался, потому что это его страховка от неожиданностей из Москвы. Он знает кучу всего, а говорит совсем мало — ровно столько, чтобы длинные руки с Родины не дотянулись. Ведь он здесь на самого, — Маша многозначительно подняла палец вверх, — работал!

— Так у меня учредители попроще. — Лена уже приняла решение, и сейчас продолжала разговор по инерции.

— Это еще хуже, — тут же парировала Маша. — Этим никого не жалко, а значит, сольют тебя в два счета. Слушай, если тебе нужны деньги, давай я тебе пару своих контор под аудит отдам? Ты же в теме, а там работы валом. А я пока в отпуск сгоняю… на полгодика. Душно мне здесь, Ленка, надо обстановку сменить. Серфинг, параплан, рейки… подальше от Москвы… Мне здесь все о нем напоминает. На Бали уеду, куплю велик, буду, как Джулия Робертс, в Убуде по рисовым плантациям гонять.

— В Убуде? — тут оживилась Лена. — Там же место сбора веселых шизофреников! Там точно умом тронешься! Международная психбольница для «духовно продвинутых» — она сделала пальцами кавычки. — Помнишь молоденькую секретаршу Ларочку? Милашка-Барби из клиентского отдела? Поехала на Бали и все, до свидания, потеряли девочку. Сначала где-то на пляже моделью подрабатывала, потом в Убуде встретила «гуру», их там, «просветленных», миллион на квадратный метр. Куда ни плюнь, то вселенский учитель, то рейки-мастер, то космоэнергет. Она чего только не пробовала! И все в сети выкладывала: с воробьями говорила, с воздухом танцевала, на гонге играла, магические снежинки из бумаги вырезала, кошечек спасала, на батике гадала… И наконец нашла себя — стала целительницей-йони.

— Йони? — Маша удивленно подняла глаза на подругу. — Что-то знакомое слово, мелькает везде в последнее время.

Лена засмеялась:

— Машка, ты со своим Веником повязла, не видишь, чем мир дышит! Так называют женские гениталии в тех самых «духовно продвинутых кругах». Ну, в общем, Ларочка теперь себя позиционирует, как «йони-хилер, сестра Ларсон», обучает ремеслу и рекламирует свой продукт там же, в Убуде.

Для достоверности Лена открыла источник информации на смартфоне. Замелькали лозунги на фоне куклы Барби-Ларочки, сидящей в позе лотоса, с отрешенным взглядом и умалишенной улыбкой на лице.

«Ласковый массаж», «счастливая йони», «нежные ручки сестры Ларсон вернут чувственность и радость к жизни», — и еще много замысловатых фраз с одним и тем же завуалированным подтекстом.

Лена покачала головой и продолжила:

— Я изучила этот вопрос. По сути, Машка, это групповые мастурбации, где, прости господи, одинокие женщины друг другу гениталии натирают до оргазма. Лесбиянством отдает, нежели хилингом, а кто похитрее, типа нашей Ларочки, на этом деньги делают. Неплохие, судя по тому, что живет она на Бали уже пару лет. Не-е-е, Маш, куда угодно, но только не в Убуд! А вот что тебя точно вылечит, так это сальса! Танцы и горячие парни — лучшее лекарство и для души, и для йони, прости господи…

С йони, Лена перешла к астрологии, эзотерике и гаданиям на картах. Маша с удовольствием поддержала разговор о духовных наставниках и дела случая, и немного отключилась от личных проблем с Веником.

Громкий голос от столика возле самых дверей заставил подруг одновременно обернуться.

— Молодой человек! В этом заведении вообще кто-нибудь работает? Или я сама должна за своим заказом идти?

Чалма на голове дамы, выглядела, как ведьминский колпак. А у ее столика, как из-под земли материализовались сразу двое официантов.

Рука в черной перчатке водила по меню. Один из официантов записывал заказ в блокнот, а второй уже расставлял приборы.

Сделав заказ, дама положила на стол, видавший виды потертый клатч. Тот раскрылся, и по белоснежной скатерти рассыпалось все содержимое. Среди помад, пудрениц, исписанных листов она отыскала черный бархатный мешочек и не спеша вытащила из него колоду Таро.

Женщина повернулась к девушкам и, прислонив палец к губам, второй рукой поманила их к себе. Желая убедиться, что зовут ее, Лена указала пальцем на себя, но загадочная дама улыбнулась и повторила свой призывный жест.

Маша и Лена подсели за столик к даме с гадальными картами. Дама разложила Таро и много говорила, а Лена записывала, за себя и за подругу. Вскоре, Машину голову, как туманом обволокло.

Вечером бухгалтер Маркова заснула прямо на диване, не разбирая постели. Из ее руки выпал исписанный Леной листок с предсказаниями. В тусклом свете ночника виднелись загадочные символы — сердечки, стрелочки, вопросительные знаки, знаки доллара. Венчала все жирная надпись красным: «Новый год — Париж».

Маше, впервые за долгое время заснувшей без помощи лекарств, снились сны. Вот замок — древний и величественный. Она, одетая в бархатный мужской плащ с золотыми пуговицами, поднимается по узкой лестнице и затем проходит анфиладой куда-то вглубь замка. Повсюду встречаются молодые пажи. Кто молча, кто с приветствием, они почтительно кланяются.

Неожиданно очередные двери широко распахиваются, и Маша уже гуляет у Эйфелевой башни с круассаном в одной руке и фотоаппаратом в другой. Она ловит свое отражение в витрине магазина: брюнетка лет двадцати, с короткой стрижкой, в модном берете и красном шарфе.

Следующий кадр переносит ее в Прованс. Маленькая девочка бежит по лавандовому полю. Вдали дом, где её ждет бабушка, но ноги путаются в высокой траве, и Маша падает… чтобы разом повзрослеть и очутиться на высоком обрыве, где под ногами бушует темное море. На рейде виден корабль, на носу которого стоит крепкий загорелый моряк и машет Маше своей шляпой. Совсем скоро судно причалит, и тот единственный заключит ее в свои объятия.

Маша проснулась с улыбкой на лице и надеждой в душе. Треклятый Веник остался в мрачных застенках замка, он съеден вместе с круассаном, заблудился где-то в Провансе, его смыло волной во время шторма. У Маши впереди неизведанное светлое будущее, разве что чуточку приоткрытое картами Таро.

***

Тридцать первое декабря. Холодное бесснежное утро. Маленькая гостиница неподалеку от сада Тюильри в праздничном Париже.

Маша проснулась, сладко зевнула и потянулась. Она отлично выспалась, решив не погрязать в безысходности, а просто отдохнуть. Накануне самолет из-за непогоды вылетел из Москвы слишком поздно. Пока на взлетно-посадочной полосе расчищали снеговые завалы, в Париже закрылись все магазины, тем самым сбив планы Марковой порадовать себя предновогодним шопингом. Точнее, купить те самые желанные черные лаковые туфли на шпильке, что она заприметила на обложке модного журнала. Но это не катастрофа, шопинг Маша отложила на утро, благо перед Новым годом магазины работают до обеда.

Еще раз потянувшись, Маша включила телевизор. На экране чернокожая красотка с огромным бюстом повторяла: «neige, neige», указывая рукой на карту Европы, где белые спирали надвигались в сторону Франции от швейцарско-немецкой границы.

Маша не говорила по-французски, но о «нейже» знает с детства, спасибо бабуле, Алевтине Петровне.

Алевтина считала себя счастливой женщиной и жила на полную, наслаждалась жизнью. Имея академическое художественное образование, она предпочла работать в театре гримером. Работа в театре дала возможность посещать театральные премьеры, быть приближенной к московскому бомонду и путешествовать за границу в составе театральной труппы. Любовь к искусству Алевтина Петровна выражала в своем творчестве. Она рисовала пастелью старинные ключи и была страстной поклонницей всего французского.

Даже внешне она копировала Эдит Пиаф: выщипывала коромыслом до толщины суровой нитки брови, неизменная капля «Шанели номер пять» за каждым ушком сопровождала ее утренний туалет, постоянно работающий проигрыватель с французскими пластинками уютно напевал свои мелодии.

— Ах, Мар-р-ри, — нещадно грассируя, восклицала Алевтина Петровна, — жаль, что Наполеон не сумел обломать Кутузова, жили бы во Франции!

Промежуточное между бабушкой и внучкой звено, то есть родители девочки, записные комсомольцы и яркие представители советского народа, никак не одергивали мадам Алевтину. Всё дело было в добротной дореволюционной квартире, в которой гримерша приютила молодую семью.

Отец Маши приходился Алевтине племянником, причем очень-очень приблизительным, такое далёкое родство называется «седьмая вода на киселе». Молодежь Алевтине Петровне не перечила и оплачивала «коммуналку». Хозяйка в свободное от работы время сидела с малышкой и под настроение готовила обеды.

Идиллия, правда, образовалась не сразу. Сначала Алевтина Петровна совсем не приняла смазливой однокурсницы, которую племянник привел из своего Технологического института, но после рождения Маши сменила гнев на милость. Алевтина души не чаяла в белокуром ангеле с большими синими глазами, с удовольствием нянчила ребенка, а после того, как девочка заговорила, и одним из первых ее слов стало «Фифи», старушка растаяла окончательно С тех пор Маша стала единственным смыслом ее существования. Не считая Франции, разумеется.

Жила Маша счастливо до семи лет, пока ее отец не познакомился с некой «питерской инженю» из театра, где работала Алевтина. Обескураженный талантом и красотой старлетки, влюбленный отец семейства бросил беременную жену с ребенком и ушел из семьи.

Под звуки французского шансона мать с огромным животом, а была она на восьмом месяце, наскакивала на Фифи, обвиняя ее во всех грехах:

— Старая ведьма! Ты все знала и молчала?! У моего мужа любовница! Ты прятала их у себя в театре, змея! Ты всегда хотела моему мужу лучшую партию, да?!

Одной рукой мать держала Машу, другой швыряла все подряд по квартире, пока под руку не попалась картонная игра, ею мать и поколотила Фифи. Маша плакала, Алевтина пыталась успокоить женщину, а мать причитала:

— Это с твоей подачи, правда?! Нашла ему питерскую подстилку?! Теперь-то я понимаю, про какую «питерскую инженю» ты ему на кухне шептала! Бесстыжая! Ты давно хотела от меня избавиться! Как тебя еще земля носит?! Не родила своих детей, на чужих метишь?! Мужа украла, теперь на дочь целишься?! Забирай своего племянника, ведьма! Дочь не отдам! Никогда ее больше не увидишь!

Девочка вырвалась из рук матери и спряталась под стол. Маша просила кого-то невидимого спасти ее. Она сердечком ощущала, что есть кто-то большой и сильный, кто сумеет ее защитить.

Потом был запах сердечных капель и люди в белых халатах. По адресу Алевтины Петровны в этот день приехало сразу две «скорых». Одна к ней, а вторая — к Машиной маме, у которой от нервного срыва начались преждевременные роды. Женщину увезли, а Фифи осталась дома. Это были последние несколько дней, когда Маша видела ее. Мать вышла из больницы, забрала девочку, и они втроем, вместе с новорожденной сестрой, перебрались на окраину Москвы.

С тех пор Алевтине было запрещено даже звонить Маше. А мать каждый день напоминала девочке, что это Фифи виновата в том, что папа ушел к другой тете, и с жаром заканчивала: «Эта старуха тебе даже не бабушка!»

Впрочем, это не помешало «старухе» сделать Машу наследницей, отписав ей ту самую квартиру на Патриарших и отправиться с миром на небеса, а точнее в промежуточный мир между Потоком и новым рождением — Поднебесье. Туда, где обрели вечный покой души пожелавшие остаться недалеко от Земли.

Чернокожая предсказательница из телевизора не обманула, к вечеру Париж накрыло белым снежным покрывалом.

Но Машу не смущала наступившая зима, она радостно колола шпильками первый ледок, идя прямо к такси, что ждало ее у отеля.

Водитель-араб оценивающе посмотрел на стройную фигурку своей пассажирки. Лисий полушубок не скрывал изящной линии ног и чарующую бездну маленького черного платья, в которую они устремлялись. Мазнув масленым взором по ярко-красным пухлым губкам и безупречно блондинистым локонам, водитель ловко покинул рабочее место и открыл дверцу для своей клиентки:

— Куда, мадемуазель?

— Рю де ла Ушетт, латинский квартал.

Маша делала вид, что не замечает восхищенного взгляда, но ей было приятно.

— Пардон, мадемуазель, но это пешеходная улица. Я могу довезти вас только до Рю Пти Пон.

— Окей, Пти Пон. — Маша отвернулась. — Дойду.

— Рюсс? — полуутвердительно произнес бывший бедуин.

— Да, я из России. А что?

— О, русских девушек ни с кем не спутаешь! Они очень красивы и независимы! И только они ходят по зимнему Парижу на таких шпильках.

Араб повернул голову вперед, прошептав на своем языке то, что вряд ли понравилось бы Маше. С завистью, что сегодня какому-нибудь манерному французу повезет поцеловать эту красотку, он сплюнул в открытое окно:

— Вульгарная девка! Тьфу!

Поток машин еле шевелился, впереди шла снегоуборочная техника, не разгонишься. Маша смотрела в окно, в котором виднелись шпили Нотр-Дам де Пари. Парижане-пешеходы были счастливы. Одни играли в снежки, другие катались по замерзшим лужам, третьи вообще дурачились, валяясь в снегу.

Идиллию нарушили удар и звон разбитого стекла. Машина резко остановилась. Пока девушка поворачивалась на шум, водитель успел выскочить из-за руля и попытался открыть дверь стоящего впереди «пежо». Оттуда вывалился двухметровый верзила со свернутым носом, и пыл у воинственного араба резко пропал. Однако здоровяк не тронул обидчика, а направился к заднему бамперу.

Водитель-араб, семеня за ним, показывал куда-то за свою машину — дескать, виноват не он, а некто третий. Из-под капота начали пробиваться клубы дыма, и Маша спешно выбралась на улицу.

— Простите, мадемуазель! Вы в порядке?! Вам придется дальше идти пешком. Я не возьму с вас денег. Ваша улица уже рядом, прямо по мосту, потом второй поворот направо.

— А не подскажете, «Латино Клуб» где там?

Маша по-прежнему была полна решимости отпраздновать так, чтобы дым стоял коромыслом, и потому отважно собиралась идти на шпильках по снегу.

— Э-э, — протянул водитель, — там, на углу!

В следующее мгновение он скрылся под капотом, чтобы не отвечать на неудобные вопросы, явно не имея понятия, где этот клуб.

Вскоре Маша поняла, что погорячилась, не дождавшись другого такси, но назло всему побрела по парижским сугробам. Туфли были новые, она не успела их разносить, и они ужасно натирали ноги. Неожиданно поднявшийся ветер трепал ей прическу, жег руки и так и норовил залезть под платье.

Девушка наскоро застегнула полушубок и подняла воротник, но это не очень-то помогло. В последний день уходящего года парижская зима явно решила позабавиться.

— Ну, Ленка! Откуда ты взялась со своей долбаной сальсой? — разозлилась Маша. — Сидела бы я сейчас в номере, пила что-нибудь тепленькое, типа глинтвейна… Так нет же, поперлась за сальсой и за приключениями! Ой, там так круто! Ой, там такие парни!

За пару часов до этого подруга набрала Машу по видеосвязи, чтобы поздравить с наступающим, а заодно сбить ее с истинного пути.

— Маша, Машуля, с наступающим тебя, дорогая! Желаю, чтобы следующий год был динамичный, энергичный и полный приятных сюрпризов! Помнишь, что в «Золотых заповедях счастливой женщины» сказано? «Чтобы изменить течение судьбы, сделай то, что раньше никогда не делала». Есть в Париже Latino Club, сходи, не пожалеешь, там парни огонь! Одни латиносы, загорелые, черноглазые, с перчинкой, а двигаются… ммм. Помнишь Сандро? Я же его там подцепила. О боже! У меня аж мурашки, когда его вспоминаю. Не броди по Парижу в поисках француза. Они жуткие снобы. Только в кино показывают романтические знакомства с парижанином. В жизни, Маша, все гораздо прозаичней: берем то, что дает судьба, и вперед! У тебя всего четыре дня в Париже, не трать ни минуты впустую. Найди себе кого-нибудь поактивнее, и пусть он твою йони отмассирует хорошим крепким и живым агрегатом…

Последнее пожелание потонуло в заливистом хохоте обеих подруг. Лена смеялась искренне, у нее не было никаких обязательств, ни мужа, ни детей, и вся жизнь для себя любимой, а все желания подчинялись сиюминутным порывам. Маша завидовала легкости Лены, но жить как она не хотела. Иногда, она пыталась заглянуть подружке в душу, на самом ли деле Лена счастлива или удачно камуфлирует свои слабые места?

Маша продолжала ругать подругу, но не в сердцах. А против холода и метели было прекрасное средство, которому Маша доверяла.

— Вот сейчас приду и со старта закажу водки!

Рюмка с согревающим снадобьем была настолько осязаема, что Маша не заметила, как выкрикнула эту фразу в крутящийся белый вихрь.

Перед Машей появился нужный указатель. Улица была узенькая, темная, утыканная старыми зданиями, вереница которых убегала вглубь латинского квартала. Здесь и днем-то не по себе, а сейчас, морозной и снежной ночью, вообще было жутко.

На Машино счастье, за дверями сувенирной лавки горел свет. Девушка нажала на ручку, мелодично звякнул колокольчик, и она оказалась в тепле и свете. Правда, ее тут же вытолкнул на улицу работник магазина, азиат, и закрыл дверь на замок. Маша была не в силах даже возмутиться, а в голову снова полезли «Золотые заповеди женщины»: читай знаки, не страшись, иди вперед, будь тут и сейчас, цени опыт…

Помотав головой, Маша решительно выдохнула и, подняв воротник, храбро пошла прямо. Витрины вокруг были темны, и только вдалеке виднелось какое-то светлое пятнышко. Девушка ускорила шаг, и через несколько минут уже читала надпись: «Кебаб 24 часа». Желудок отозвался спазмами. Маша поужинала очень легко, и сейчас ей жутко хотелось какой-нибудь уличной отравы, которую люди по недомыслию нарекли фастфудом.

Из двери кебабной вынырнула парочка, очень похожая на двух Санта-Клаусов: пухленькие, курносые и в очках. Маша не сразу поняла, что это парень и девушка. Бросив сочувственный взгляд на Машу в туфлях на каблуке, они распахнули перед ней дверь. Оттуда аппетитно пахло жареным мясом и специями, но Маша героическим жестом отказалась, заметив вывеску на здании напротив: «Jazz Club Cuve de La Huchette». Ей сразу стало теплее. Спасена!

Внутри — как в старинной таверне, такие Маша видела в черно-белых французских фильмах. Серый камень, тяжелые своды и стилизованные под дубовые бочки с ржавыми обручами столы и лавки вдоль стен. От праздничной атмосферы и количества гостей в клубе было жарко. Из подвала доносилась джазовая музыка, а вниз вела узкая винтовая железная лестница, по ней туда-сюда ходили люди.

Маша сбросила полушубок и проскользнула в самую гущу, к барной стойке. Потом замахала бармену:

— Bloody Mary, double! Please!

Бармен услужливо поставил перед ней стакан с коктейлем. Лихо вливая в себя содержимое, Маша нацелилась на второй коктейль. Текила? Самбука? Абсент? Она подала бармену знак рукой.

В этот момент кто-то довольно болезненно толкнул ее, пытаясь пробраться к стойке бара.

— Excuse me, — прозвучало над ухом Маши.

Девушка повернулась и увидела рыжего бородатого парня. Его улыбка быстро погасла. Он шел на ярко-красные губы девушки, а встретился с агрессивными глазами Оззи Озборна в разгар демонического перформанса. Пребывание на холодном ветру под мокрым снегом не прошло даром для Машиного макияжа. Серые глаза с черными подтеками метали молнии в сторону строптивого рыжего мужика, который к тому же был не в ее вкусе.

Резким движением бедра Маша толкнула назойливого мужика и на свободном английском выругалась:

— What a fuck?! Что толкаетесь, не видите, я стою в очереди?!

Рыжий не спешил сдаваться:

— You have such sexy lips. Я могу вас поцеловать?

— Что-о-о?

— Нет, можно, конечно, потанцевать для начала!

— Ты адекватный?!

— Да шучу. Я рядом постою?

Маша оценивающе посмотрела на кавалера. Молод, чуть старше тридцати, широкоплеч. Вместо брюк — шотландская юбка, эпатажно, но перебор. Не француз, и на скотиша не похож, так что килт нацепил совершенно напрасно. Нет в нем ничего шотландского, да и икры чересчур развиты, бокалы пивные, а не икры. Ничего интересного.

И Маша отвернулась к стойке, где появился бокал с «Маргаритой».

Рыжий на английском жужжал над ухом, как надоедливая муха:

— Погода сегодня, что надо! Вот бы с любимой подругой в домике скрыться, в Альпах. Вам какие Альпы больше нравятся: Швейцарские или Австрийские? Я люблю Швейцарские. Ну а если мы в Австрии, то можно в венскую оперу сходить. Вы любите оперу?

— Вот пристал, как банный лист! Укуренный, что ли?! — сказала Маша уже на русском и покрутила пальцем у виска.

Она достала пудреницу и открыла ее. В маленьком зеркальце Маша увидела дикую помесь пьяного Пьеро и злого клоуна: кожа была бела до аристократичной бледности, тушь потекла, брови потеряли контур, и только губы, словно в насмешку, оставались безупречно красными.

«Ну не скоты ли? — Маша оглядела зал. — Хоть бы кто сказал: барышня, вам бы на себя поглядеть!»

Взяв несколько салфеток, девушка начала вытирать размазанную по лицу красоту. Рыжий тоже взял салфетку и, плюнув в нее, потер Машин висок, за что немедленно получил пощечину:

— Ты, что больной?

— Ты, что дерешься?

— Ой, отстань уже!

Маша отвернулась и продолжила наводить красоту. Легкий укол совести заставил ее поднять глаза на рыжего.

«Вау! Вот это да!»

Позади отвергнутого помощника стоял настоящий красавчик-брюнет с длинными, но безупречно уложенными волосами и мощным, гладко выбритым подбородком. Он улыбался, и от этой улыбки у Маши защекотало внизу живота.

Заметив, как девушка смотрит на него, брюнет сделал отработанное движение бровью, означающее недвусмысленное приглашение. Теперь улыбнулась и Маша:

— О, так вот ты какой, мужчина моих грез!

Она произнесла это по-русски, но брюнет все понял и кивком пригласил девушку следовать за ним. Он ловко пошел к лестнице, что вела вниз, туда, откуда доносилась, набирая ритм, музыка.

Саксофонист вытянул джазовую мелодию «It don’t mean a things», его поддержали клавишные, запел вокалист.

Пока Маша провожала взглядом «мужчину ее грез», рыжий в юбке договорился с барменом. Два бокала шампанского с клубникой уже красовались у него в руках. Он протянул один бокал Маше.

Пузырьки, как змейки, тонкой струйкой поднимались со дна и исчезали в воздухе. Маша посматривала в сторону лестницы. Мысленно она упала в объятья жгучего брюнета, но возможность опрокинуть бокальчик шампанского не упустила.

— Салют! Я Джон! — он победоносно чокнулся с Машей.

— Приятно познакомиться, я Мэри. А вы откуда такой нарядный?

На самом деле ей было абсолютно безразлично, кто он и откуда, но нужно же поддержать светскую беседу.

— Это про мой килт? — Парень был польщен. — Мой дед из Шотландии, а я сам вообще из Австралии, и…

Триггер сработал: Маша тут же протрезвела и пристально вгляделась в собеседника.

— Откуда?! Из Австралии? Ну и ночка!

Джон удивился внезапной перемене настроения девушки и растерянно заморгал.

Маша прищурилась, резким движением свободной руки поймав серпантин.

— Из Австралии, значит…

Не понимая, что происходит, рыжий завороженно следил за рукой Маши. Она медленно, но с силой смяла бумажную ленту. Потом засунула бесформенный комок в карман его рубашки, стараясь побольнее продавить ему грудь.

— Мой бывший сбежал в Австралию! Поэтому, Джон, — Маша, не глядя, поставила бокал куда-то в сторону — может, на стойку, а может, и кому-то на плечо, — поэтому пошел ты в жопу! Приятного вечера!

В следующее мгновение Маша уже спускалась вниз, где ее дожидался тот самый брюнет. Он успел застолбить местечко на двоих неподалеку от сцены и радостно помахал ей руками:

— Мадемуазель не в восторге от шотландца?

— Мадемуазель не любит лже-шотландцев, — ответила девушка. — А факт ношения мужчиной клетчатой юбки еще не делает ее килтом.

— Боже мой, как низко пали нравы! Зачем вводить в заблуждение девушку? Не волнуйтесь, я самый настоящий француз! — сокрушенно заявил брюнет.

Улыбнувшись Маше, он отправился за шампанским. И словно по мгновению волшебной палочки в зале возник рыжебородый Джон. Озабоченно улыбаясь, он искал кого-то глазами.

— Мэри, где вы? Я вас потерял!

Маша стрелой вылетела из-за стола и, парируя между гостей, незаметно выскользнула на улицу. Через весь зал слышался голос Джона:

— Мэри, куда же вы?

Джон усердно занялся поисками сбежавшей. Видимо, Машин английский был недостаточно хорош и рыжий не понял, куда его пять минут назад отправили.

Вдохнув холодного воздуха, Маша извлекла из клатча последнюю сигарету. Самое время привести в порядок мысли. Не найдя зажигалки, она обратилась к опрятно и модно одетому чернокожему парню. Он подпирал спиной стену, покуривая, выпуская кольцами дым и выказывая полное безразличие к празднику.

— Молодой человек, можно прикурить?

Чернокожий быстрым движением выхватил у Маши из руки клатч, толкнул ее в грудь и побежал прочь, в темный переулок. Машу сзади подхватили чьи-то крепкие руки и поставили на ноги.

— Вы в порядке? Стойте тут! Я сейчас вернусь!

Это был Джон. Он побежал за преступником вприпрыжку. Мускулистые икры в гольфах перепрыгивали заснеженные лужи, а шотландская юбка разлеталась в стороны.

— Что же за безобразие! Это все беженцы понаехали, — качали головами и сетовали прохожие, но никто не рискнул догнать вора.

Маша посмотрела на часы. Стрелка предательски приближалась к полуночи. В клатче кроме кредитной карты и пары купюр, ценных вещей не было.

Через несколько минут из-за угла показался шотландец. Он держал в руке трофей — Машин клатч.

— Ой, спасибо! Thank you very much! Merci! Вы настоящий герой!

Джон не заметил подмороженной лужи, засеменил ногами в поисках ускользающего равновесия и тяжело шлепнулся всем своим немалым весом на мощенный камнем тротуар. Килт задрался. Как и любая русская женщина, Маша инстинктивно бросилась на помощь, а в голове пронеслась мысль:

«Вот это да! Закос под шотландца полный, даже белья не надел!»

— Вы не сильно ушиблись? — Маша мило улыбнулась.

— Нет, что вы! — Джон потер ягодицу. — Вот ваша сумка. Проверьте, все ли на месте.

Маша заглянула. Кредитная карта и деньги лежали среди косметики.

— Да все вроде на месте.

В следующее мгновение послышался мощный взрыв: на набережной запустили салют в честь Нового года. Народ вывалился на улицу, в воздухе захлопали петарды, на всех языках тут и там послышалось: «Bonne annee!», «Happy New Year!», «С Новым годом!», «Bon Capodanno!»

— Happy New Year! — рыжебородый улыбнулся.

— С новым счастьем! — смягчилась Маша и в знак благодарности поцеловала своего спасителя.

Музыканты, на минутку вышедшие в зал выпить с гостями по случаю праздника, вернулись на сцену и начали неторопливо наигрывать свинг. В их умелых руках ожили не только звуки, но и инструменты: контрабас превратился в красотку и закружился в танце, ударная установка — в вечный двигатель, способный питать ритмом всю вселенную, а клавиши пианино стали буквами, которыми писалась эта чудесная история.

В зале появился брюнет с ведерком. В нем звенели бутылка шампанского и бокалы.

— Мэри, куда же вы пропали? Я ищу вас по всему клубу! С Новым годом, Мэри! Давайте праздновать!

***

Первое января. Поднебесье. С купидоном-нарушителем на борту аэромобиль подлетел к Департаменту.

В силу оригинальности конструкции и исключительно согласно закону аэродинамики, который гласит «а вдруг да как-нибудь», аппарат перешел в режим снижения. Закон сработал. Чудо техники без происшествий коснулось колесами тверди Поднебесья.

Рулевой Платон горделиво поднял запотевшие от страха очки и с презрением посмотрел на мирно спящего купидона. Жаль, что он так и не оценил летных способностей своего водителя. Даже не проснулся в момент приземления, тем самым, не заслужив у профессора ни капли уважения. Одарил бы старика и его бесподобную новую летающую посудину парой комплиментов, глядишь, профессор смягчился бы. Но увы, стрелок был слишком горд, а Платон жутко не любил купидонов. Они представлялись ему бесполезными и заносчивыми тварями. Была бы воля профессора, он бы их загнал в резервацию, помучил догадками о предстоящей судьбе, а потом хладнокровно отправил в Поток.