Пролог
Ария была совсем молодым демиургом, получившим право работать с мирами. Правда, это право было временным — на период преддипломной практики. Задача у неё была обыкновенная — создание мира, с чем она неплохо, по своему мнению, справлялась. Структуру мира выглядевшая совсем молодой — лет девятнадцати-двадцати — девушка скопировала с Изначального Мира, но решилась внести свои коррективы.
Для начала Ария создала Магию. Решив сэкономить время, девушка сотворила Великую силу с собственным сознанием и возможностью воплощения во внешне живом существе. И встала перед ней женщина лет тридцати.
— Постой спокойно, — попросила Ария новосозданную Магию, — я сейчас еще Смерть и Судьбу создам.
— Судьба едина во всех мирах, — хмыкнула Магия, и демиург покраснела — она совсем забыла об этом.
— Тогда, получается, только Смерть… — проговорила Ария, создавая женщину в чёрном.
— Новенькая? — поинтересовалась Смерть. — Смерть, Судьба, Жизнь — не создаются, а призываются, забыла? Чему вас только в Академии учат?
Ария на этих словах прикрыла рукой вместилище интуиции жестом, подсмотренным у Тринадцатой — юной шаловливой демиуржки, которой уже пару раз «прилетало» воздаянием. Хотя детям демиурги боль не причиняли, но ассоциации были у каждого, разумеется, свои.
Тяжело вздохнув, демиург обратила свой взгляд на сотворённый ею мир. И тут почувствовала… Боль и страх. Опешив, ибо только что их не было же, девушка вгляделась. Затем, раскрыв проекцию пошире, небрежным движением руки сотворила себе кресло, усевшись в которое, начала разбираться. И мир поделился с ней картинами…
Задыхающийся ребёнок, нуждающийся в помощи, и равнодушный целитель, заботящийся лишь о своём кармане…
Убивающие целителей звери в человеческом обличье…
Умирающая девочка, которую принесли поздно, просто поздно для спасения, и обезумевший родитель…
Целитель, убивающий пациента…
Целитель, получающий удовольствие от боли…
Мучения умирающих, которым можно было бы помочь, но…
Ария заплакала… Слёзы демиурга растворялись в ткани мира, приближая его к ней. Совсем недавно получившая свое право, девушка решила исправить этот мир, полный боли… Сначала, конечно, девушка подумала, а потом заговорила. И, вторя её словам, в самой сути мира появились непреложные законы.
— Целитель по воле Магии — оценивается самой Магией. Неважно, сколько ему лет, он должен понимать свою ответственность, должен уметь принимать решения и обладать знаниями. Целитель должен уметь исцелять, но только Магия может назвать его целителем, — проговорила Ария. — Возражения есть?
— А если целитель причинит вред? — заинтересовано уточнила Магия.
— Если осознанно, то Смерть его заберёт, — женщина в чёрном согласно кивнула. — А если нет… хм…
— Правильно, подумай, — усмехнулась Магия. — Целитель же человек и может чего-то не знать или же искренне заблуждаться. А если каждого убивать — целителей не останется.
— Тогда пусть у него попа болит, — хихикнула демиург, вспомнив Тринадцатую. — Пропорционально нанесённому вреду, вот!
— Совсем девчонка ещё, — покачала головой Смерть, на что её собеседница согласно кивнула.
— А ещё целитель по твоей воле, — кивнула Ария Магии. — Обязан вылечить или… если вылечить невозможно, то максимально облегчить состояние. Ведь бывает так, что вылечить не получится… Но ребёнка убивать нельзя!
— Вот это правильно, — прокомментировала Смерть. — А если кто-то на него нападёт?
— Напавший на целителя отправляется в тюрьму… — ответила демиург. — Ну или пусть Магия его накажет. Хм… А ещё же надо как-то обозначить целителя… пусть у него будет перстень, который нельзя снять и нельзя подделать. Согласна, Магия?
— Согласна, — кивнула поименованная. — Ещё что-то?
— Пока нет, вроде бы… — неуверенно произнесла Ария, жалобно взглянув на собеседниц.
А мир жил дальше, уже имея понимание об истинных целителях. Но люди не всегда хотели выполнять правила, поэтому целителя от магии можно было позвать, а вот те, которых целителями назвали сами люди, перед лицом Магии были самозванцами. Достаточно было проговорить: «Этот целитель самозванец», чтобы его наказала Магия. Усевшись перед проекцией, девушка глубоко задумалась.
* * *
Девочку им отдал брат незадолго до своей гибели. Отчего умер мистер Томпсон, Александра не знала, но в память о нём она приютила ребенка, хоть и не любила девочку, как и её муж. Поселив малышку в кладовку возле туалета, миссис Вилсон относилась к той по остаточному принципу — так кормила, так же и одевала. От мистера Вилсона девочке перепадало, особенно когда тот приходил домой пьяным, поэтому маленькая Виктория быстро научилась прятаться у себя в кладовке и двигаться очень тихо.
Жизнь Викки была бы беспросветной, если бы не сын Вилсонов — Адаберт, или Берт, как она его называла. Он единственный в семье принимал её сестрой, стараясь защитить от почему-то зверевших в её присутствии родителей. У Викки всегда был только Берт. Его руки, его тепло, его глаза…
— Я не знаю, почему мама и папа к тебе так относятся, сестрёнка, — сказал Берт, едва только сестре — а мальчик считал девочку именно сестрой — исполнилось пять.
— Ну, я же не родная… — слишком взрослые для пятилетнего ребенка слова, услышанные где-то на улице.
— Ты самая родная на свете, — сказал ей мальчик, обнимая.
— Ты самый родной на свете, — ответила юная Виктория, прижимаясь к брату.
Когда начали болеть руки, девочка никому, кроме Берта, об этом не сказала. Да и некому было говорить, взрослые только и искали возможность сделать ей больно, останавливал их только мальчик, закрывавший девочку своим телом. Всё тяжелее становилось дышать в кладовой, всё чаще девочка плакала, и мучился от невозможности помочь сестре Берт.
Хорошо хоть, что мама и папа спокойно сносили «капризы» мальчика, как они думали, поэтому сестру удавалось покормить, иногда даже с ложечки, что вызывало слёзы, от которых девочке становилось очень плохо. Почему так происходит, Берт не понимал, но для него было достаточно и того, что он может помочь. Остальное его не интересовало.
Проходили месяцы, годы, Викки всё чаще плакала, падала в обморок в школе и дома, а иногда ей нужна была помощь даже чтобы сходить в туалет. Становилось всё хуже, и девочка понимала — она умирает. Очень было жалко Берта, ведь жила Викки только ради него. Только он дарил ей тепло, только он заботился, только он ухаживал… И день за днём девочка проживала свой ад. Большой ад маленького ребёнка.
В тот вечер Герберт пришел навеселе. Он привычно шутил и смеялся, но стоило ему только увидеть неосторожно вышедшую из кладовки Викки — и будто дьявол вселился в мужчину: он схватил палку, бросившись на девочку. Берт только и успел затолкать сестру в чулан, подставившись под руку отца. Привычно защищая Викки, даже ценой своей жизни. И в тот момент, когда палка соприкоснулась с головой мальчика, всё будто замерло — рассыпавшееся прахом орудие убийства, падающий на пол Берт и страшно покрасневший Герберт. Замер сам мир.
— Да, так дело не пойдёт, — заметила появившаяся демиург. Что делать в таком случае, Ария просто не знала. — Смерть, мысли будут?
— Насколько я понимаю, — заметила возникшая рядом с демиургом женщина в чёрном, — мальчик ушел с выплеском, но ему это не помогло, а девочка погибнет без него?
— Хуже… Мальчик создан миром, чтобы жила девочка, — кивнула демиург. — Был бы мальчик… Но тут даже вина не моя, а матери ребенка, так желавшей девочку, что… Отсюда у ребёнка и это состояние, кстати.
— Привет! Тётя Ария, что случилось? — перед девушкой появилась маленькая девочка в сверкающем платье, которой юная демиург немедленно улыбнулась, опускаясь на корточки.
— Это должен был быть обычный мир, — объяснила Ария. — Ну, для диплома, понимаешь? — малышка кивнула. — Но мама мальчика очень хотела девочку и провела ритуал, подсунутый ей в шутку.
— И он стал девочкой, да? — заинтересовалась Тринадцатая, чувствуя очередную шалость.
— Да, — кивнула демиург. — Но у всего есть своя цена, и её цена — боль. Ещё на неё наложили проклятье, причем странное какое-то… И, главное, не одно. Мальчик создан миром, поэтому не поддался. Он стал всем для девочки… Но…
— Мальчика убил злой этот? — ткнула пальчиком в Герберта маленькая девочка. — Тогда нужно в мальчика кого-то посадить, а то девочка умрёт! Я сейчас!
То, что девочка может умереть, понимала и демиург, потому что цена той досталась не самая простая, а малышка куда-то уже умчалась, явно готовясь принести в мир решение этого вопроса. По обыкновению, шаловливая демиуржка разбиралась с проблемами как в песочнице, то есть — без оглядки на последствия. Берт потратил всего себя ради защиты самой близкой девочки, его можно было и вернуть, что Ария, кстати, и собиралась сделать.
— Так, я договорилась! — сообщила появившаяся Забава. — Теперь нужно законы магии творить!
— Так есть же вроде? — удивилась демиург, но малышка смешно помотала косичками.
— Нет, нужен целитель, по воле тёти Магии! — радостно заявила Тринадцатая. — Здесь такие есть?
— Есть, — сообщила улыбавшаяся Магия, став материальной. Малышку Тринадцатую знали все и во всех мирах.
— Ви-и-и-и, тетя Магия! Ура! — запрыгала Тринадцатая. — Теперь вот в мальчика… хм… Если сразу взрослого, то, наверное, плохо будет… А давай их объединим?
— Давай, — не совсем поняв, что имеет в виду всем известная малышка, но заранее на всё согласная, Ария кивнула. Потому что за проваленный тестовый мир могло быть очень грустно, а «грустно» девушка не любила. Да и людей было жалко.
Вот только согласившаяся душа не смогла оказаться в Берте. Сам мир сопротивлялся этому, поэтому душу снова и снова выбрасывало из тела. Когда Ария хотела уже просто вернуть мальчика, все увидели, как душа девочки вылетела из тела. Вот это уже была катастрофа — сказка, придуманная демиургом, на этом заканчивалась. Возможно, где-то ошиблась Ария, или что-то недоглядела малышка, но Викки устремилась прочь из тела, да так быстро, что остановить её не смогла даже Смерть.
— Мия! Мия! — закричала Тринадцатая.
— Что случилось, горе моё? — поинтересовалась моментально появившаяся Мия. — Что натворила? Привет, Ария!
— Привет, — улыбнулась наставнице малышей демиург. — У нас мир… Отец семейства забил сына, а девочка не захотела больше быть.
— Мия! В мальчика не лезет никто! А теперь ещё и она убежала, — показала пальчиком на ускользающую душу Тринадцатая.
— Мальчик созданный? — с пониманием спросила Мия, покачав головой. — Ох, Ария, как ты только курс закончила? Нельзя в созданного самим миром никого вселить. Только вернуть, а вот девочка…
Проблема девочки была в том, что изначально это должен был быть мальчик, отчего душе было не очень комфортно в женском теле. Где неумная мамаша достала описание ритуала, неизвестно, но в нём самоуверенная магичка, разумеется, налажала, поэтому при первой же возможности душа Виктора Томпсона женского пола покинула своё вместилище, ибо в такие игры играть нельзя, особенно смертным. Мир, тем не менее было жалко, тем более что он адаптировался под героя женского пола, даже предназначенную пару подобрал, хотя изначально демиург этого не предусматривала. Справедливости ради стоило бы заметить, что Ария очень многого изначально не предусмотрела, решив скопировать подсмотренную в одном из миров историю Вилли Шнайдера, но при этом поместив героя гораздо севернее.
— Ладно, — вздохнула Мия, улыбнувшись Тринадцатой, уже сообразившей, что ей ничего не будет. — Иди уговаривай.
— Ура! — подпрыгнула малышка, исчезая.
— Какой-то перекошенный мир у тебя, — сообщила Арии наставница демиуржек. — Ну да пусть будет началом новой истории.
— Главное, чтобы не влетело… — тихо проговорила юная демиург.
Тринадцатая помчалась на поиски. Подходящих душ не было, зато была одна тётя, лечившая как раз такие болезни. Тётя сейчас спала, и ей снились плохие сны, отчего Забава решила схитрить, потому что «это всё равно же не навсегда», как оправдалась маленькая демиуржка перед самой собой. Ей очень хотелось узнать, как тётя доктор вылечит саму себя. А еще… тётя доктор оказалась почти бякой и такое разбякивание точно-преточно заслужила, потому что детям надо верить, вот.
История, придуманная совсем юной Арией, обещала стать интересной, ибо там, где отметилась Тринадцатая, скучно точно не было.
Глава 1
Елена Викторовна была врачом, как ей казалось, всю свою сознательную жизнь. Родители её погибли в автомобильной катастрофе, когда девочке было двенадцать, поэтому остаток детства она провела в детском доме, где было бы совсем плохо, если бы не Димка.
Димка встретился ей в школе. Он сиротой не был, но, тем не менее потянулся к Ленке, принявшись её поддерживать всегда и везде. Им было по четырнадцать, и Димка, совершенно не слушая возражений девушки, носил за ней сумку, следил за её питанием и заботился о ней, как ни о ком другом. Считая юношу другом, Ленка оттаивала душой в его присутствии.
За школой был институт и педиатрический факультет, а Димка исчез на долгие два года — в армию. Девушка ни с кем не встречалась, переписываясь с юношей. Окрестные парни считали, что она ждёт его из армии. Так оно, впрочем, и получалось — без Димки было пустовато. Но лекции, практикумы, дополнительные занятия отнимали время, не позволяя ей сосредоточиться на своём отношении к Димке.
В институте Ленка стала личной ученицей профессора Квитке, специализировавшегося на редких и крайне редких заболеваниях, потому пропадала в клинике днем и ночью, учась лечить именно таких детей. Это было очень интересно и непросто, потому что можно было лишь облегчить состояние больного, а не полностью вылечить, но юная педиатр очень старалась.
Вернувшийся из армии Димка продолжал оказывать внимание Ленке, не видевшей других парней, но по-прежнему считавшей, что с Найдёновым они друзья. Ухаживавший за Ленкой годами мужчина не унывал, потому что ему просто не был нужен никто другой. Дмитрий Красармович был человеком упёртым, уверенным в себе, работал сначала в свите депутата, а потом уже и сам двинул в политику, отчего больница, где Ленка работала, была обеспечена всем, чем возможно и невозможно.
В эту рождественскую ночь у Ленки было суточное дежурство. Доктор, которую очень, по её мнению, любили пациенты, легко срывалась с места, чтобы прибыть туда, где кто-то плакал, отчаявшись от боли и обиды. Ибо редкие заболевания — это часто неверие, наказания за «обман» и «симуляцию». Пока поверят, что ребёнку больно…
Обход завершился, дети капризничали, а младшая, Маша, навыдумывала себе ещё большие боли, чем у неё были, хотя Ленка точно знала — так болеть не может. Уставшая женщина уселась за свой стол, уронив голову на руки. Спустя неизмеримо долгое мгновение зазвонил телефон.
— Педиатрия редких, — устало произнесла в трубку Ленка.
— Елена Викторовна, звонили из области, у них что-то странное, — проговорил голос дежурного диспетчера. — И, судя по всему, срочное.
— Погода позволяет? — прогоняя сонную одурь, сразу же спросила врач. Вопрос был нелишним — если погода не позволит вертолёту подняться, то ей предстоит ночная дорога, чего Ленка не любила.
— Сегодня Евсеич за рулевого, — хмыкнул диспетчер. — Так что ждёт!
— Иду, — бросила она в трубку, резко поднимаясь.
Евсеич личностью был известной — в прошлом военный пилот, он не признавал словосочетания «нелётная погода», и летать с ним было иногда страшновато, но почти всегда безопасно. По крайней мере, еще никто не убился. Усмехнувшись своим мыслям, доктор, накинув пальто прямо на халат, двинулась к лифту.
Когда она вышла из здания, вертолёт санитарной авиации раскручивал винты, чтобы унести доктора туда, где было «что-то непонятное». Сколько она таких видела, скольким помогла… Не счесть, да и не считала никогда доктор Капустина. У неё была совсем другая работа.
— Ленка, вечером отчеты занесёшь? — поинтересовался начмед, перекрикивая гул моторов, едва догнав женщину почти у самой машины.
— Занесу, чего б и не занести, — пожала плечами женщина, настраиваясь на работу. «Что-то непонятное» на поверку могло оказаться чем угодно.
— Взлетаем! — предупредил пилот.
Вертолёт был маленьким, потому летали вдвоём — Елена Викторовна и пилот. Надев шлем, женщина отрешилась от звуков, думая над своей статьей по поводу редкого васкулярного типа синдрома Элерса-Данлоса. По какой-то причине этот тип отличался от давно известного, перемешав симптомы, отчего вести пациентов оказалось делом сложным, но интересным.
Вертолёт шел невысоко, тут и лететь было совсем немного — сравнительно, конечно, потому что местность была накрыта туманом так, что непонятно, как пилот ориентировался. Но не ответить на отчаянный призыв Елена не могла, вот и летела. Внезапно машину дёрнуло, стекло перед доктором разлетелось, и последнее, что видела детский доктор, была какая-то железяка, устремившаяся в неё.
Открыв глаза, Елена Викторовна обнаружила себя на лесной полянке. Журчал ручей, а напротив женщины оказался ребёнок, девочка, судя по косичкам, лет, наверное, пяти. Платье на ребёнке сияло как подсвеченное, а на лице сверкала широкая улыбка. Присев перед девочкой, доктор Лена внимательно осмотрела на вид совершенно здорового ребенка. О предсмертных галлюцинациях Капустина знала, потому не удивилась.
— Тётя доктор, ты умерла, — сообщило ей милое создание. — Но я тебя хочу попросить, можно?
— Можно, — улыбнувшись, ответила Елена Викторовна, поразившись богатству своих предсмертных галлюцинаций.
— Там девочка одна, она жить не хочет, а она главная, потому что мальчик, без которого мира не будет, — сумбурно объяснила малышка. — Давай ты ею станешь, а? Чтобы мир был, ну пожа-а-а-алуйста!
— Давай, — сразу же согласилась доктор, поражаясь своему воображению. Ну а почему бы и нет?
Поторопившаяся Тринадцатая многое забыла рассказать избранной ею, но Мия остановила её по просьбе Арии, вернувшей магию Берту, а того — в своё тело. Мир вновь пришел в движение. Мальчик упал, потеряв сознание, Александра почувствовала резкое головокружение, да громко треснул о ступеньку череп Герберта, спасать которого демиурги не подумали. Почему Ария решила не рассказывать «избранной» о законах этого мира, Мия не знала, считая, что демиург имеет право — её же мир.
В следующее мгновение картинка сменилась. Осознав себя в темноте, доктор Лена сначала подавила панику, затем осмотрелась, насколько хватило света. Она стала девочкой лет навскидку семи. Не самой здоровой, о чём свидетельствовали сильно отекшие суставы рук и, похоже, ног. Одежда на ребёнке была почти нищенской, хуже детдомовской, что заставило Лену тяжело вздохнуть, а проделав это несложное действие, доктор поняла, что и с сердцем тоже не всё ладно.
Следующим ощущением стала навалившаяся боль, вполне характерная для суставов в таком состоянии. «Надо же, всю жизнь описывала, а в галлюцинациях и почувствовать удалось», — хмыкнула доктор, решив принять правила игры. Галлюцинации могли субъективно длиться долго, а раз она по-любому уже всё, то почему бы и нет.
* * *
Будто очнувшись, Александра кинулась к телефону, подумав, что муж убил сына. Вызвав полицию и парамедиков, женщина кинулась к Берту, осмотрев которого, увидела, что он жив. Что произошло, Александра осознавала с трудом. С неё будто бы что-то стекало, по консистенции вызывая ассоциацию с клеем. При этом миссис Вилсон подумала о девочке, обнаружившейся, судя по всему, в кладовке.
А вот доктор Лена чуть не потеряла сознание, осознав память той, которой оказалась. О существовании эпопеи о Вилли Шнайдере женщина была, разумеется, осведомлена, но и только. Подробностей доктор Лена не знала — ей всегда не хватало времени, надо было работу работать и детям помогать.
— Мой муж кинулся на сына, — рассказывала полицейскому Александра. — Тот успел спрятать дочь в кладовку, но…
— Но сам убежать не успел, — констатировал врач, наблюдая за тем, как только что пришедший в сознание Берт с криком бросился в сторону небольшой комнаты рядом с туалетом. — Давайте девочку посмотрим.
Дверь тёмного помещения, в котором она находилась, раскрылась как раз тогда, когда Леной уже начинала овладевать паника. Дышалось всё тяжелее, из-за чего разговор за дверью она пропустила, полностью сосредоточившись на контроле и не позволяя себе поддаться панике. Двинуться в сторону проёма Лена, ставшая, как подсказала память, Викторией, не могла: при любом движении всё тело простреливало болью так, что темнело в глазах. Это было очень плохой новостью, означавшей, что либо ребёнок пережил недавнюю остановку, либо состояние утяжелилось скачком. Мозг врача принялся оценивать ситуацию, тем самым справляясь с паникой.
Когда из кладовки никто не показался, парамедик хмыкнул, залезая внутрь, но через мгновение попросил коллегу помочь, осторожно вытягивая на свет божий явно державшуюся из последних сил девочку с цианозом. Почти фиолетовое лицо девочки, выпученные, полные паники глаза очень многое сообщили врачу, немедленно сделавшемуся крайне серьёзным.
— Вторая машина не успеет, — покачал головой врач. — Грузим в одну, время дорого.
— Что с Викки? Что с Бертом? — всполошилась Александра, видя, как осторожно берут детей на руки врачи.
— Ничего хорошего, — как-то очень спокойно ответил доктор, продолжая ласково улыбаться девочке, стараясь не напугать её ещё сильнее.
— Потом родителей в больницу подбросите? — поинтересовался у полицейского его коллега.
Александра провожала залитыми слезами глазами два маленьких тела: едва дышащее — девочки и снова лишившееся сознания — мальчика. Через мгновение за окном тревожно завизжала сирена, принявшись очень быстро удаляться, а Александра просто упала в обморок, вызвав тяжелый вздох офицера полиции. Мужчине, который явно, по мнению полиции, упал сам, помощь уже была не нужна, что парамедики подтвердили.
Ленка на руках местного «скорача» буквально растеклась, старательно контролируя дыхание. Отсчитывая про себя секунды, доктор чувствовала онемение конечностей, стараясь не потревожить суставы. Казалось, руки просто горят в огне, а о ногах вспоминать вообще не хотелось. Тип навскидку не определялся, но педиатр понимала, что для этого нужно хотя бы осмотреть себя, что сейчас было невозможно. Ситуация с дыханием говорила о развитой сердечной недостаточности, что сразу же вызывало логичный вопрос: как девочка вообще ходить-то могла.
«Скорач» донес её до машины, уложив на несколько непривычную каталку, рядом уложили и мальчика. Согласно памяти, это был Берт — единственное светлое пятно в памяти девочки, что было совсем уж ненормально. Осторожно вдвинув каталку в машину, доктор — или фельдшер — забрался в машину, а второй сотрудник рванулся за руль. Ленка почувствовала усиливающееся головокружение и задышала активнее, чтобы не отключиться, — об оснащении «скорых» она помнила, поэтому надо дотянуть до больницы хоть как…
Вариантов не было, поэтому Ленка попыталась привлечь внимание коллеги, что сразу не удалось — суставы на резкое движение отреагировали такой болью, что она чуть не отключилась. Дышаться стало ещё тяжелее. Что с этим делать, доктор Лена, разумеется, знала. Сколько у неё было таких пациентов — не счесть. Поэтому, тщательно контролируя дыхание, девочка, которой она себе, по своему мнению, сейчас казалась, со второй попытки привлекла-таки внимание коллеги.
— Го… лов… ную… час-ть… — попытавшись продолжить, Лена задохнулась, но на её лицо уже легла маска, в которой зашипел кислород. — По… нимите…
— Головную часть? — с сомнением спросил парамедик, отчего-то не знавший симптомов хронической сердечной недостаточности. — Ладно, — кивнул он, проделав то, о чем попросила растёкшаяся по каталке пациентка, сразу же задышавшая спокойнее.
— Похоже, девочка знает, что с ней, — заметил коллега, откладывая уже приготовленный дыхательный мешок. — Значит, хроника.
— Значит, — кивнул парамедик, внимательно осматривавший обоих детей.
Пацан был просто в обмороке, демонстрируя симптомы сотрясения мозга, а вот с девочкой всё было непросто, это опытный парамедик понял сразу — цианоз, аккуратно лежавшие руки и неподвижность ребёнка говорить могли об очень плохих вещах, озвучивать которые мужчине не хотелось. Потому, известив больницу, машина выжимала всё возможное и невозможное из двигателя, озаряя улицы всполохами красно-белых огней и оглушая отчаянным визгом сирены.
Глава 2
Пока машина мчалась, Лена имела возможность оценить ситуацию.
Во-первых, она говорила по-английски, который знала не так чтобы очень, в пределах кандидатского минимума. Сейчас она говорила как по-русски. Во-вторых, внутренность английской скорой Лена не видела никогда, а то, в чем она ехала, на родное и хорошо изученное не похоже было совершенно, ну и кроме того — как-то много деталей было для галлюцинаций. Это заставляло задуматься. Психиатрию доктор Ленка ещё помнила, поэтому уже начинала сомневаться в том, что всё вокруг ей только кажется.
Ну и состояние ребенка, которым теперь была она. Выраженный суставной синдром, тонкая, мраморная кожа, проступающие венки… полностью себя осмотреть девочка не могла, но даже того, что видела и чувствовала, хватало для постановки неутешительного диагноза из шести букв, вторая «и».
Видимо, местный «скорач» подумал о том, что раз девочка знает, как ей помочь, то может объяснить и происходящее с ней, поэтому мужчина приблизился к каталке, вглядываясь в Ленкино лицо.
— Ты знаешь, что с тобой? — поинтересовался парамедик.
— Да, — кивнула Лена, и сделала несколько вдохов, чтобы поднять сатурацию, но говорилось всё равно очень тяжело. — Нас… лед… све… ное… нар… руше… ние… раз… ви… тия… кол… ла… ген… овых… стру… тур… — под конец фразы в глазах уже было темно. Пришлось осторожно дышать, прогоняя мрак перед глазами. К такому дыханию доктор Ленка не привыкла, но метод, конечно, знала.
— Ничего себе! — воскликнул врач, понимая, что раз даже ребёнок знает, то это вряд ли игра. — Даже я такого не знаю… «наследственное нарушение развития коллагеновых структур»… все слова знакомые, а вместе — не понимаю.
— Значит, сообщим коллегам, — хмыкнул его напарник, расслабляясь по причине того, что машина уже взлетела на эстакаду больницы. — Раз ребёнок в курсе, то слышала не раз… — сделал он логичный вывод.
Машина остановилась, резко раскрылись задние двери, и парамедики буквально выдернули каталку, трезво рассудив, что дорога каждая секунда. Дальше был бег в реанимацию, где слабо улыбнувшаяся Ленка наконец потеряла сознание, вызвав известный ажиотаж персонала. Правда, довольно быстро выяснилось, что девочка жива. Вот болевой шок у семилетнего ребенка не мог не вызывать вопросов.
Переодевавшие её люди отметили чрезвычайную худобу девочки, признаки сердечно-лёгочной недостаточности, отёчные суставы. Если бы не озвученное парамедиками, то полицию вызвали бы прямо в больницу, а так — было непонятно. Поверить в то, что парамедики разбираются в том, что произнесли, врачи не могли — не было у тех специального образования, а так как парамедики сослались на ребёнка, то реаниматологи сделали тот же вывод, что и коллеги: ребёнок не раз слышал эти слова, потому и запомнил. Поэтому, едва выведя девочку из обморока, её повезли исследовать.
— Сердце… Лёгкие… Состояние суставов… Состояние костей… — сыпались находки, убеждавшие докторов, что обнаружено нечто новое, раньше не встречавшееся, потому ушёл запрос в королевский госпиталь, ибо напрямую запросить европейские банки данных они не могли.
— Ортопеда позовите, — посоветовал хирург. — Или ревматолога, может, хоть он знает.
— Вполне может быть и озвученное, даже очень похоже, — приглашённый на консультацию специалист в простом разговоре с едва дышащей пациенткой понял, что в теме она разбирается, что в случае семилетних детей было возможно только в одном случае — частые госпитализации. Ибо неоткуда девочке было знать довольно сложную терминологию, а в чудеса ревматолог не верил.
Но всем медикам было абсолютно понятно — такое состояние не лечится, а это означало — инвалидность. Даже обнаруженный порок сердца оперировать не решились, ведь ситуация у девочки была очень нехорошей, брать на себя ответственность никто не хотел. Шансов на успех и выживание ребёнка было меньше, чем если «не трогать». Поэтому кардиохирургия отказалась.
Осматривавшие девочку педиатры замечали многое — малышка испытывала такие боли, что любая другая на её месте кричала бы не переставая, а Виктория демонстрировала силу воли, что говорило только об опыте. Об опыте, которого у детей не должно быть. Но раз он был, то значило это лишь одно: подобные боли привычны. Даже представить себе, что сильная боль может стать привычной, медикам было очень нелегко.
Пришедший в себя Берт, по мнению невролога, быстро шё л на поправку, впрочем, категорически возражая против перевода в другую палату. Мальчик так боялся, что с сестрёнкой что-то случится… до дрожи, до паники, поэтому доктора не решились разлучать близких людей. Александра же… Внимательно выслушав врача, женщина поняла, что малышку покойник, похоже, успел ударить, возможно и не раз, потому что теперь Виктория была…
— Ваш сын готов за сестру умереть, такая привязанность встречается редко, — объяснил женщине психиатр. — Мы не рекомендуем их разлучать, это опасно для жизни девочки.
Врач знал, о чём говорил: состояние Виктории было, по мнению врачей, очень нехорошим. Ходить она не могла, а в положении лёжа девочке временами нужен был кислород. Как малышка дожила до своих лет, специалистам было совершенно непонятно, но вот теперь, теперь с ней всё было очень плохо. Александра сначала задумалась о том, не лучше ли девочке будет в хосписе, среди обученного персонала, но потом, уже в палате, глядя в эти понимающие глаза…
Ленка понимала, что, скорей всего, её выкинут в приют. Это англичане, она не родная дочь, так что вероятность остаться одной среди холодных стен существовала. При этом было очень жалко Берта — мальчик сильно привязан к своей сестре, так он называл девочку. Поэтому Викки принялась аккуратно готовить брата к тому, что её могут… У слышавших разговоры детей медсестёр просто волосы вставали дыбом. Взрослые женщины понимали, какой именно вариант рассматривает едва дышащий ребёнок и от чего желает защитить своего близкого. Понимать, что девочка-инвалид, стоящая одной ногой по ту сторону, хочет, чтобы брат не плакал, когда её предадут, было очень сложно даже для англичанок. И поэтому каждая из них приняла решение.
— Доченька… — прошептала Александра, с которой уже успели поговорить почти все сёстры отделения, прося, умоляя не разлучать детей. — Маленькая… Я тебя не брошу, клянусь тебе.
— Спа… сибо… — ответила Ленка, тщательно контролируя ставшее очень коротким дыхание. — Но я… теперь…
— Ты моя дочь! — твёрдо произнесла Александра, не желавшая больше никого терять.
Вчера она похоронила Герберта, пока дети были ещё в больнице. Муж умер не от удара или какой-нибудь магии, а от банального инсульта, потому что часто в последнее время прикладывался к бутылке, после этого вымещая какую-то свою злость на домочадцах. Где-то женщина была рада, что он… ушёл. С деньгами помогло государство, а теперь ещё, учитывая в каком состоянии дочь, — так и подавно. Главное, чтобы малышка её простить смогла…
Для Ленки же всё было очень непростым. Отлично зная, через что ежедневно проходили её пациентки, девочка пыталась найти комфортное положение рук, которого просто не было. Конечности слегка подёргивались, что необычным не было, но суставы на это реагировали так, что хотелось просто выть. Если бы не Берт… Брат, едва научившись ходить не падая, всё время проводил рядом с сестрой. Он гладил её, успокаивал, помогал даже на кнопку нажать, чтобы позвать медсестру, и был готов ради Ленки на все.
Доктор Ленка, конечно, уже понимала, что всё не так просто, как она себе навоображала. Но зная, какой на дворе год, девочка отлично понимала, что впереди у неё пять лет ада до тех пор, пока не появятся адекватные препараты. Ну и как убедить докторов в том, что ей нужны бандажи, диета, режим, гимнастика, Ленка банально не знала.
* * *
«Получается, что либо я сошла с ума, либо это не глюки», — сделала логичный вывод доктор Лена. Впрочем, этот факт ничего не менял. Девочке Виктории нужна была коляска, лучше — электрическая, нужны были бандажи на руки и ноги и, похоже, подгузники, учитывая, с какой болью был сопряжён поход в туалет. Хотя на судно было не больно, но судно… Ленка вздохнула и принялась привыкать к новому имени. Привыкалось плохо.
— Вот тут у нас самая загадочная пациентка, — голос лечащего врача Ленка распознала сразу, но в палату вошел не он, а незнакомый седой мужчина в белом халате.
От лечащего его отличало внимание в цепком взгляде, мягкость движений и лёгкая улыбка. Вслед за ним в палату повалили мужчины и женщины, заставив девочку понимающе усмехнуться, что заметил и незнакомец. Что такое «обход», доктор Ленка знала даже слишком хорошо. Что ж, оставалось надеяться, что её не сдадут психиатру как симулянтку. Педиатр слышала много историй, очень много…
— Ну, ты-то свой диагноз знаешь? — поинтересовался представившийся профессором коллега, на что девочка кивнула. — Назовёшь? — улыбнулся он.
— Синдром Элерса-Данлоса, — проговорила Ленка, отлично зная, что, скорее всего, её поднимут на смех.
Несмотря на то, что диагноз существовал уже полвека, знали о нём немногие, в основном специалисты. Она закрыла глаза, чтобы не видеть насмешек, понимая, что маленькая девочка, которой она теперь стала, от недоверия со стороны врачей просто разревётся, а вот плакать ей было сейчас совсем нельзя — это могло плохо кончиться, ибо что именно у неё с сердцем, доктор Ленка не знала, предполагая не самые простые, учитывая порок, вещи.
— Вот, Уилкинс, видите? Она может забыть своё имя, возраст, год и день рождения, но диагноз будет помнить насмерть, — как-то очень горько произнёс седой мужчина, погладив Ленку. Её страх он, конечно же, увидел и правильно интерпретировал. — Большими муками достается им этот диагноз… Пока поверят, что ребёнку действительно больно, пока начнут что-то делать… А она еще и сирота, хотя опекуны, похоже, достались человечные, не убили.
— А могли? — удивился лечащий врач, впервые в жизни услышавший этот диагноз.
Профессор был прав, озвучь его девочка — и кто знает, как бы это восприняли. Мужчине стало стыдно.
— Еще как, не она первая… — вздохнул пожилой коллега, принявшись затем диктовать назначения. Не забыл ни про бандажи, ни про диету, улыбнувшись в ответ на благодарный взгляд ребёнка. Всё понимающего ребенка с просто стальной силой воли, что профессора удивляло и настораживало. Что творится в голове девочки, терпевший такую боль, он себе даже представить не мог?
Назначения профессора были выполнены немедленно и чуть ли не бегом. С появлением ортезов боль стала приемлемой, чтобы потом, как твёрдо знала Ленка, полностью исчезнуть. С кислородом и в лежачем положении жить стало вполне комфортно, правда, насколько Ленка понимала, всё придется делать самой — и терапию выбивать, и ЛФК, и прочие радости, что обещало весёлые дни и ночи.
«В принципе, при условиях сидячего положения, от кислорода можно отказаться. По крайней мере, днём», — подумала доктор Ленка, понимавшая, что баллоны в доме — это бомба, а до мобильных концентраторов ещё лет пять, как минимум. Историю медицины девочка, разумеется, знала. Тяжело вздохнув, она смирилась, как смирялись и все её пациенты.
А вот Александра очень внимательно расспрашивала докторов, понимая, что шесть долгих лет они с Гербертом мучили малышку. Каждый день, каждую ночь, и только Берти спасал её… Осознавать это было очень тяжело, практически невозможно. Кроме того, вопрос: «Почему они так вели себя с малышкой?» для женщины всё ещё был открыт, ибо ответа на него она не знала.
Вот с Адабертом всё было непросто. Он не верил маме, совсем. Узнав, что сестрёнка больше не сможет ходить, пообещал остаться с ней в приюте, если мама решится, но Александра давно уже приняла решение, в том числе и по месту проживания. Хорошо подумав, Александра решила сменить графство.
Выписанных из больницы детей санитарная машина везла в какое-то незнакомое место, а Александра всё думала, как рассказать новости. За прошедший месяц при помощи Ленки Берт как-то научился доверять маме, но именно что «как-то». После всего случившегося плохо было с доверием у парня, просто совсем плохо. Берт сидел рядом с вполне уже нормально дышавшей Викторией, очень бережно обнимая сестру, а та успокаивала мальчика. Александра, слышавшая это, утирала слёзы. Что говорили дети друг другу и как они это говорили, дарило понимание, что очень долго у малышки был только брат… и больше никого.
Глава 3
Машина ехала как-то слишком, по Ленкиному мнению, долго. Девочка уже задумалась, не решили ли избавиться от обоих детей, но оставила эту мысль — слишком искренней выглядела тётя для того, чтобы хладнокровно предать доверившихся ей детей. «Ну, или я совсем в людях не разбираюсь», — подумала девочка.
— Ты больше не ходишь, — вздохнул Берт. — Как же в школе будет?
— Как-нибудь справимся в школе, — улыбнулась ему Ленка, точно зная, что в школе будет больно.
Больно писать, больно кушать, а не кушать нельзя… Потому что будет ещё больнее. А уж о туалете думать не хотелось совсем. Что переживают каждый день её пациенты, доктор Лена знала отлично. Она тяжело вздохнула. Вздох ребенка отметила и Александра, решив поговорить с дочкой дома.
— Мама, а куда мы едем? — удивился Берт, совершенно не узнавая местность вокруг.
— Мы переехали, сыночек, — улыбнулась ему Александра. — Совсем переехали, чтобы школа была для доченьки удобной, и чтобы…
— Забыть прошлое и начать с чистого листа, — закончила за неё девочка, кивнув. — Это правильно, меньше стресса — дольше жизнь.
Александра задумалась над словами семилетнего ребенка, а вот доктор Лена оценивала свою способность передвигаться самостоятельно. Получалось грустно. Тип чем-то напоминал васкулярный, да ещё и порок ей оперировать просто побоялись, решив скомпенсировать медикаментозно, что, в свою очередь, значило — каждый день может быть последним. То есть — контроль, контроль и ещё раз контроль. И режим, разумеется… Особенно учитывая медикаменты.
— Вот здесь мы теперь и живём, — произнесла Александра, когда санитарный транспорт остановился у небольшого двухэтажного дома, расположенного на углу двух улиц, прямо рядом с автобусной остановкой.
— Здорово! — обрадовалась доктор Лена, оценивая удобство расположения, а Александра доставала и раскладывала коляску девочки, чтобы бережно пересадить её под внимательным взглядом Берта.
— В доме для тебя есть подъёмник, — проговорила женщина, погладив девочку по голове, что неожиданно оказалось очень приятно. — Ну и в туалете… тоже.
— Ура! — заулыбалась будто получившая подарок Ленка. В общем-то, так оно и было, это был бесценный подарок для таких, какой теперь была и она, — делать что-то самой, ибо абсолютная беспомощность буквально уничтожала, загоняя в депрессию. А в её нынешнем положении депрессия это смерть.
В доме действительно всё оказалось устроено так, чтобы было удобно, поэтому не ожидавшая такого Ленка, приучавшая себя к имени Викки, просто обняла Александру, показавшую себя не чопорной англичанкой, а человеком. Берт удивился такому проявлению чувств, но сестре он доверял, потому решил, что все правильно. Внимательно изучив место, где будет спать, доктор Ленка улыбнулась. Видя улыбку сестры, заулыбался и Берт, искренне надеясь на то, что всё плохое закончилось.
— И кровати наши рядом, — прокомментировал он. — Если тебе ночью плохо будет, то я успею.
— А часто мне плохо ночью? — поинтересовалась доктор, ибо эта информация была бесценной.
— Почти каждую ночь, — вздохнул Берт. — Поэтому я с тобой спал, чтобы тебе не было так страшно.
— А родители? — спросила заинтересованная девочка, но брат только махнул рукой, дав еще толику информации.
Вот затем настала пора обеда, и готовившей себя к этому процессу Ленке вдруг захотелось заплакать, но девочка сдержалась, напомнив себе, что плакать нельзя. Насадок на столовые приборы здесь точно не было, а дети очень не любят, когда больно. Доктор Лена сейчас стала ребёнком, очень хорошо осознавая это, потому старательно готовила себя к тому, что сейчас будет боль. Тело готовиться не хотело, оно в принципе боли не хотело, поэтому было готово разреветься. Но стоило ей только всхлипнуть, как Берт явно привычно отобрал ложку.
— Ну что ты, не плачь, — очень ласково произнёс мальчик, погладив Ленку по руке. — Сейчас братик покормит.
— Берт? — удивилась Александра, понимая, что сын привык кормить дочку, а это значило, что она даже поесть сама не могла. — Как давно ты кормишь Викки?
— Год скоро будет, мама, — спокойно отозвался мальчик, набирая в ложку суп для сестрёнки. — Вы с папой при этом делали вид, что нас нет, как будто переставали видеть. Давай, открывай ротик, — ласково произнес он, отчего всхлипнула уже Александра.
— Значит, почти год Викки не может даже поесть… — прошептала женщина, вспоминая всё то, что ей сказал доктор.
Александре захотелось просто заплакать от осознания того, через что проходил ребёнок. Спрашивать о том, что было в школе, женщина просто побоялась. Побоялась услышать то, что полностью уничтожит её мир. А Ленка спокойно ела, вполне доверяя брату, имевшему уже довольно большой опыт в кормлении сестрёнки. Это наводило на нехорошие мысли уже доктора Ленку, потому что кормить ребёнка с сердечной недостаточностью не так просто, как могло бы показаться, а у Берта был виден опыт.
⠀
* * *
⠀
Александра задумалась, снова пытаясь понять, кто их заставлял так относиться к ребёнку, а Ленка объясняла Берту, как ей помочь. Тип, навскидку, был ближе к васкулярному, но или новый какой-то, или же, смесь, что в последнее время в практике доктора Лены встречалось всё чаще. Вот только девочку беспокоили два вопроса: не сошла ли она с ума и, если нет, что происходит? Память Виктории сохранилась фрагментарно, что подтверждало тезис о смерти ребёнка, поэтому многого Ленка из неё не выудила.
— Самое опасное — это депрессия, — вздохнув, продолжила рассказ Ленка. — Она меня может убить, потому нельзя разрешать мне плакать.
— Хорошо, сестрёнка, — улыбнулся Берт. — Не разрешу тебе плакать!
— И нужно вовремя питаться, даже если вдруг не хочу, — вспомнила доктор капризы некоторых пациентов.
— Хорошо, — кивнул мальчик, обнимая сестру.
— Пойдём, может быть, погуляем? — предложила контролирующая дыхание девочка. На дворе стоял восемьдесят седьмой год, потому о компактном концентраторе можно было только мечтать еще года три. Или пять.
— Ура, пошли! — обрадовался мальчик, которому нравилось быть с сестрёнкой, всё равно где и как. — Хорошо, что ты живая… — прошептал он.
— Хорошо, что ты живой. Без тебя было бы плохо, — Ленка очень хорошо осознавала этот простой факт.
Ничуть не смущавшийся Берт помогал ей во всём — даже с туалетом. Какой была жизнь ребёнка до появления Ленки — даже представить страшно.
Режим Ленка установила привычный — полный прогулок, своевременного правильного питания и вот того, от чего поначалу плакали все дети — гимнастика. Дети плакали от страха, потом уже понимая, что это не больно, однако доктор Лена осознавала теперь, насколько страшно, когда «сейчас будет больно», начав лучше понимать своих пациентов. Редкие болезни многообразны, но Ленка считала, что ей ещё повезло, потому что «болячка» могла быть намного веселей, из новых, например, когда и сослаться-то не на что. А синдром известен полвека, не в такой форме, но уже есть на что ссылаться, потому и жить можно спокойнее. Вот только питание… Есть самостоятельно она не могла. Точнее могла, но, попытавшись взять ложку в руки, доктор Ленка почувствовала, насколько это больно, едва не потеряв сознание. Теперь она понимала, почему у детей начиналась истерика при виде ложки…
Для Берта же всё было просто: сестрёнке плохо, он ей может помочь. На этом раздумья семилетнего пацана заканчивались. А Викки ему было жалко просто до слёз иногда, но с этим что-либо поделать было сложно, поэтому он просто был для неё. Вот и сейчас мальчик мягко и осторожно помогал ей одеться, а разрешившая им «пойти погулять» Александра просто замерла на одном месте, глядя на сына. Такого она ещё не видела.
— Осторожно, — предупредил Берт, протягивая руку Ленки в рукав, и девочка чувствовала опыт за этим движением. — Посиди спокойно, хорошо?
— Если бы не ты, я, наверное, умерла бы… — почти прошептала Ленка, понимая, что долгое время по неизвестной причине у ребёнка был только брат. Значит, возможны были и другие сюрпризы.
— Ты так плакала, когда одевалась, плакала и одевалась… — вспомнил мальчик, погладив сестру по голове. — Разве мог я просто так на это смотреть?
— А в школе? — тихо спросила девочка, пытаясь представить ежедневный ад маленького нездорового ребёнка. Хотелось заплакать и поубивать равнодушных взрослых одновременно. Больше плакать, конечно, ведь она была ещё маленькой девочкой.
— А в школе я просил девочек помочь, — чуть покраснел Берт, порывисто прижав к себе Викки. — Ну и… А тебя не били, хотя хотели, но я обещал полицию, и они не стали почему-то.
— Берт, Викки хотели в школе… — Александра запнулась. Девочек бить в государственных школах было запрещено. Что там творилось в частных, правда, не знал никто.
— Учителя, как видели сестрёнку, сразу становились какими-то очень злыми, как вы с папой, мама, — грустно ответил мальчик, ласково поглаживая сестру. — Почему-то даже миссис Кроун нравилось, когда Викки плакала. Ну, поехали? — Берт улыбнулся Ленке, увидев такую же улыбку в ответ.
— Поехали, — согласилась девочка, узнавшая во время короткого разговора нечто, что нормой быть не могло.
Взрослые, выделяющие злостью одного ребёнка, — это либо целенаправленная травля, либо что-то фантастическое, типа гипноза. Вот только понимание того, зачем нужно травить семилетнего ребёнка, от неё ускользало. В этом вопросе следовало разобраться подробнее, ибо в таком отношении могла таиться опасность. А что будет, если ей попытаются отмассировать мускулюс глютеус, доктор Ленка понимала очень даже хорошо, учитывая состояние суставов.
Наконец Берт помог Ленке одеться, девочка положила руки на дуги, попробовав сдвинуться с места. Лучезапястные суставы даже в бандажах прострелило такой болью, что на минуту потемнело в глазах, намекая на последствия необдуманных действий. Александра, взглянув в глаза, наполнившиеся слезами, всё сразу поняла, подойдя и погладив неожиданно даже для самой себя прижавшуюся к ней девочку.
Ленка же на этот раз не удержалась, очень тихо расплакавшись. Почему так больно, она не понимала, желая сейчас отрезать руки и выкинуть их. Осознавая, что застыла на самом краю истерики, доктор Ленка старательно брала себя в руки, с чем ей помог Берт, обняв девочку.
— Берт, подожди, — попросила женщина. — Я сейчас оденусь и помогу вам, коляска для тебя слишком тяжёлая ещё.
— Хорошо, — серьёзно кивнул мальчик, обняв затем Ленку, которой от своей немощности хотелось даже не плакать, а выть. Теперь она лучше понимала своих пациентов, намного лучше. Одно дело знать, что больно, совсем другое — чувствовать. Чувствовать эту простреливающую, мучительную боль… — Не плачь, сестрёночка, — попросил Берт, обнимая девочку, казалось, своей душой — так тепло становилось от его интонаций.
— Я не буду, — пообещала Ленка, твёрдо помнившая об опасности сильных эмоций для своих пациентов.
— Вот, я готова, — сообщила через несколько минут улыбающаяся Александра. — Пойдём?
Почему ей так плохо, Ленка поняла, как только выбралась на улицу. Почему-то девочка не помнила о времени года, но, увидев зеленеющую листву… На дворе была весна — середина марта, как теперь уже знала доктор Ленка, не всегда воспринимавшая себя Викторией. Весна… Самое страшное время, самое опасное, полное боли и мучений для детей с хроническими болезнями. Снова захотелось поплакать, но девочка уже привычно сдержалась.
Коляску катила Александра, а Берт очень бережно держал сестру за руку. В этом новом городе их не знал ещё никто, но Ленка помнила, что люди бывают разные, — года нынче ещё те, потому стоит ожидать и брезгливости, и равнодушия. Именно поэтому взгляд девочки не останавливался на людях. Она не заглядывала им в глаза, а рассматривала окрестности.
Александре рассказали, что школа в этом городке — пилотная в проекте инклюзивного образования инвалидов, поэтому её дочь сможет учиться вместе со всеми. В этом были и плюсы, и минусы. С одной стороны, дочка не будет отделена от других детей, варясь в бульоне общества детей-инвалидов, но вот с другой… Дети — они разные, очень разные, поэтому возможны эксцессы. Как защитить ребёнка от «эксцессов», женщина пока не знала, думая над этой задачей, пока прогуливалась с коляской.
Глава 4
Берт временами поглаживал Ленку по голове, будто успокаивая, и этот почти рефлекторный жест погружал доктора во всё более глубокие размышления о жизни маленькой девочки. По всему выходило, что выживала та только чудом, а в голове творилось такое, что и подумать страшно. Но, проанализировав своё восприятие, девочка поняла, что от Викки в ней осталось мало, поэтому визит к психиатру откладывается.
В глубокой задумчивости доктор Ленка не заметила женщину, что сначала наблюдала за ними, а потом, заулыбавшись, решительно подошла, вынуждая Александру остановиться.
— Добрый день, — поздоровалась с ними какая-то по-доброму улыбавшаяся женщина лет пятидесяти на вид. — Вы недавно переехали?
— Да, — кивнула вернувшая свою девичью фамилию уже совсем не миссис Вилсон. — Меня зовут Александра Грант, а это мои дети — Виктория и Адаберт.
— Очень приятно, — незнакомка заулыбалась пуще прежнего. — Меня зовут миссис Свенсон. Но вы можете называть меня Алисией, дорогая Александра.
— Очень приятно… — слегка опешила Александра от такого напора, а вот Ленка увидела не только искренность едва знакомой женщины, но и внимательный взгляд, что, по мнению девочки, было не очень обычно.
— Не желаете ли выпить чаю? — любезно предложила миссис Свенсон.
Александра, конечно же, сразу же согласилась — завязать знакомство на новом месте было необходимостью. У Ленки, правда, с высоты взрослого опыта создавалось странное ощущение — будто женщина опасается, что они исчезнут. А вот это, по мнению доктора Лены, было очень необычно. Тут явно крылась какая-то загадка.
Дальше загадки только множились — дом миссис Свенсон оказался прямо напротив их дома, хотя, насколько помнила девочка, когда они только переехали, он выглядел пустым и незаселённым. Получалось, соседка появилась всего за пару прошедших дней, а это уже отдавало мистикой. Ощущениям своим доктор Ленка доверяла, они не раз помогали ей в работе, поэтому девочка насторожилась — что-то было явно не так.
Неподалеку от дома обнаружилась и детская площадка. Оставив детей гулять, женщины принялись общаться. Именно на площадке Ленка и увидела эту девочку. Сидевшая на скамейке с книгой в руках, та с тоской смотрела вперёд, туда, где на качелях катался какой-то мальчишка. Ленка попросила Берта помочь, подъезжая к этой девочке. Что-то было в ней знакомое, но вот что, доктор Лена пока не могла сформулировать. Возможно, в ней заговорила врачебная интуиция, а возможно, и инстинкт педиатра. Тот самый инстинкт, что заставлял лететь сквозь ночь, бросаться на помощь плачущим детям, чаще всего принимая близко к сердцу их истории.
— Привет! — поздоровалась Ленка, отметив первую реакцию в глазах ребёнка. Это была реакция страха, что значило — всё плохо, просто очень плохо, и сюрпризы будут. Она насторожилась, привычно анализируя то, что видела. — Меня Викки зовут, давай дружить?
— Дружить? — поражённо спросила девочка с длинными, но сейчас явно нерасчёсанными густыми волосами. — Со мной? — от удивления и какой-то надежды в голосе Ленке стало не по себе.
— С тобой, — подтвердил страхующий сестру Берт. — Я Берт, а тебя как зовут?
— Лира… — тихо проговорил ребёнок, на вид примерно того же возраста, а доктор Лена занималась совсем другим — оценивала внешний вид девочки. То, как Лира держала книгу, как сидела, было очень знакомо педиатру. — Я согласна… дружить.
— Пальцы болят? — неожиданно спросила Ленка. — Голова часто кружится, особенно если резко встать, и в туалет ходить больно? — вынужденность позы явно давившей симптомы девочки говорила сама за себя.
— Откуда ты знаешь? — на глазах Лиры показались слёзы, а новая подружка, точно знающая, что не всякая болезнь видна, просто потянулась обнять её. Длинные волосы новой приятельницы казались кудрявыми, но такие и они на самом деле, сказать сейчас было сложно.
— Смотри, Берт, — вздохнув, гладила, как и десятки малышей до неё, Лиру доктор Ленка. — У неё болят пальцы, поэтому расчесаться она не может, за что её наверняка наказывают, да? — поза Лиры говорила о том, что либо у новой подружки серьёзные проблемы тазобедренного сустава, либо ей недавно массировали ягодичные мышцы.
Лира неожиданно разрыдалась. Ленка понимала, отчего та плачет, сколько их было… Девочка плакала оттого, что её поняли, поверили, от ласки в тоне такого же ребёнка, которому, судя по коляске, намного, намного тяжелее. Но сдержаться Лира не могла — испытываемая боль не давала ей сосредоточиться, а ласка просто стала последней каплей.
Увидев, что происходит, к детям кинулась Александра. Её дочь обнимала незнакомую плачущую девочку, гладя ту с такой нежностью, которой сама точно не знала. Но вот видя, как её дочь, испытывавшая сильные боли, гладит находившуюся почти в истерике незнакомую девочку, женщина даже замерла на мгновение.
— Что случилось, Викки? — поинтересовалась Александра, совсем не думая о том, что Викки могла кого-то обидеть.
— Больно ей, мама, — это слово выскочило как-то само по себе. Ленка была в своих мыслях. — Ей больно расчесаться, помыться, взять в руки ложку или зубную щётку, а ей не верят. Просто не верят те, кто должен всегда быть на стороне своего ребёнка! Ну как так можно! — доктор Лена не заметила собственных слёз, ведь каждый раз, встречая такое, она мучилась вместе с пациентами. Душой мучилась детский доктор. — Еще и почки, судя по отёкам…
— Что, симулянтка, нашла себе калеку поплакаться? — мальчишечий голос, раздавшийся рядом, заставил Лиру вздрогнуть и разреветься уже по-настоящему, влетая в неконтролируемую истерику.
— Вы дурно воспитаны, молодой человек, — голос миссис Свенсон наполнял лёд. — Извольте представиться, и ваши родители немедленно узнают о том, насколько отвратителен их сын!
— Да я что! Это все говорят! — закричал очень сильно испугавшийся мальчик, а вот девочка со спутанными волосами как-то очень сильно побледнела и стекла со скамейки.
Доктор Лена почувствовала, что сейчас поседеет, потому что Лира не дышала. Забыв о своей боли, девочка сползла на землю, начиная оказывать помощь, а всё понявший Берт в это время поддерживал сестру, молча, но чётко выполняя её команды. Миссис Свенсон куда-то быстро ушла, а замершая Александра не понимала, что происходит и что ей теперь делать.
Больно было так, что перед глазами плавали чёрные мушки, постепенно заполняя всё пространство. Доктор Лена контролировала своё дыхание, стараясь раздышать с помощью брата девочку, а вдали уже нарастал звук сирен. Одновременно с первым судорожным вдохом Лиры Виктория потеряла сознание. Спустя долгую, казавшуюся бесконечной, минуту рядом с детьми остановилась машина парамедиков, из которой к ним кинулись медики, и мир, замерший на мгновение, будто отмер.
* * *
Отделение реанимации и интенсивной терапии работало в нормальном режиме. Две доставленные девочки были уже вполне стабильны, поэтому врач разглядывал данные детей, громко комментируя то, что видел. Кроме того, в отношении девочки-инвалида у него наличествовали вполне полные для её состояния материалы. Доктор Ленка едва соображала, где находится, интенсивность боли была такой, что она будто плыла в ней, тем не менее прислушиваясь к голосам, доносящимся из «внешнего мира».
— Лира Вонсон, судя по свидетельствам очевидцев — кратковременная остановка сердца, объективно наблюдаются нарушение дыхания и сердечного ритма, нефрологический синдром, необходимо обследование, — диктовал спокойный голос, — кроме того, нарушение строения костей фаланг пальцев. Били, что ли?
— Это как надо бить, чтобы так повредить кости? — удивился второй голос, но ответом ему был только вздох первого мужчины, продолжившего диктовать.
— Виктория Грант, синдром Элерса-Данлоса, нарушения… легче сказать, что не нарушено. По свидетельствам — вытянула девчонку, откачав самостоятельно, как только смогла… Объективно — болевой шок, — страшные слова падали в тишину палаты, прерываемую лишь мерным бибиканьем мониторов контроля состояния детей.
— Я… уже… нормально… — прохрипела доктор Ленка, выплывая из океана своей боли.
— Ну да, нормально ты, как же, — хмыкнул первый голос, и над девочкой появилось озабоченное мужское лицо. — Ты, конечно, великая героиня, но полежи ещё… — врач увеличил скорость подачи кислорода, что девочка поняла по усилившемуся шипению. Говорить действительно стало легче.
— У Лиры может быть тоже генетика, — более связно высказалась доктор Лена, припомнив состояние новой подруги. — Ну и цистит, ей мочиться больно.
— И опросить даже успела, — поражённо произнес тот же доктор. — Готовый врач уже, в семь-то лет!
— А что ты хочешь… — грустно произнес его коллега, которого Лена не видела. — Они через такой ад проходят каждый день, мы и представить себе не можем.
— Не генетика это, коллега, — с улыбкой сообщил нависавший над девочкой реаниматолог. — На рентгене переломы. Неправильно сросшиеся переломы, сама смотри, — и он положил перед девочкой снимки.
Врач, конечно, не надеялся на то, что малышка разбирается, но, демонстрируя уважение, он успокаивал девочку. А вот его пациентка неожиданно спокойно взяла «плёнку», привычно разглядывая её на просвет. Удивлённо переглянувшись с коллегой, врач пожал плечами. Удивляться чему-либо его отучила жизнь и работа в реанимации.
Доктор Лена разглядывала снимок, не чувствуя катившихся по лицу слёз. Неправильно сросшиеся переломы были хорошо видны на снимке довольно хорошего качества; это, правда, не исключало генетики, но вот причина болей была именно в этом. Поэтому теперь у полиции и психиатра было много работы, а психиатр был нужен, если били…
— Я умерла? — тихо поинтересовалась лежавшая на соседней кровати Лира, медленно, будто нехотя, раскрывая глаза.
— Тебя подруга твоя спасла, — улыбнулся ей все тот же реаниматолог. — Полежите, дети, отдохните, а лучше — поспите. Всё плохое уже закончилось.
— Где сестрёнка?! — раздался голос Берта из коридора, и в палату ввалился мальчик, сразу же кинувшийся к Ленке.
От этой сцены Лира заплакала, её монитор загудел, вызывая врачей, а доктор Ленка гладила Берта, успокаивая перепугавшегося за неё брата. Но ещё ставшая девочкой доктор очень хорошо понимала, какой же страшной, на самом деле, была жизнь этой самой Лиры.
— Всё хорошо, Берт, — тихо произнесла девочка, а потом тихо-тихо, одними губами попросила брата: — Погладь Лиру, пожалуйста.
Абсолютно доверявший сестре мальчик только едва заметно кивнул, потянувшись к новой подруге. Стоило Берту проделать эту простую операцию, как в палате на мгновение всё замерло — перестала плакать кудрявая девочка, с таким неверием глядя на мальчика, что аккуратно обнял её, подсознательно желая согреть. Наблюдавшие эту сцену врачи задались вопросом: что делали с ребёнком, раз она так реагирует?
Александра же настолько сильно испугалась за дочь, что теперь спала в отдельной палате, накачанная успокоительными по специальному распоряжению кардиолога, не желавшего рисковать.
Доктор Ленка решила расспросить Лиру о том, за что её так избивали. Ощущение именно показушного садизма её не отпускало, а это могло значить очень многое. О магии и магах девочка не думала, так как они пока ещё не вписывались в её картину мира.
— Лира, тебя били по пальцам? — поинтересовалась доктор Ленка.
— Ну да… — кивнула её новая подруга. — Это обычное наказание, — принялась рассказывать Лира. — Чтобы писала красиво, и чтобы не было помарок. Потом очень-очень больно было, но я справлялась.
— Тебя как, палкой били? — удивилась доктор Лена, знавшая, что пальцы в этом возрасте сломать не так просто.
— Железной линейкой, — ответила не понимавшая, в чём проблема, подруга. — Это не самое страшное, вот если в школе оценка плохая… Тогда… Тогда… — она всхлипнула.
— Не надо, не рассказывай, — попросила Ленка, уже всё поняв просто по реакции кардиомонитора, моментально замигавшего красным сигналом.
Происходившее с Лирой было очень ненормально, даже для Великобритании, но как это исправлять, доктор Ленка сходу понять не могла… «Какой-то слишком демонстративный садизм», — поняла девочка-доктор. Вот причины этого… Не было видимых причин для такого, просто не было. Лира казалась совершенно забитой, а это значило, что либо её родители получали удовольствие от боли ребенка, либо здесь было что-то совершенно ускользнувшее от Ленкиного внимания.
Выяснив у врачей состояние детей, миссис Свенсон нахмурилась. По всему выходило, что всё очень непросто. Продемонстрировав какие-то бумаги руководству больницы, женщина приказала на разговор с Вонсонами пригласить гипнотизёра и психиатра. То, что миссис Свенсон совсем не та, за кого себя выдает, до поры ни детям, ни Александре известно не было.
Медики с мнением миссис Свенсон согласились, потому что им и самим была совершенно непонятна такая явная неадекватность родителей ребенка. Вопросы к школе, правда, тоже имелись — например, почему там никак не отреагировали на страх ученицы. Как и вопросы к соседям…
Пока дети отдыхали в реанимации, врачи объясняли полиции, что именно сделали с Лирой, чем для неё закончились различные «наказания», и тому подобное, рекомендуя присутствие на допросе психиатра и гипнотизёра, при этом сославшись на миссис Свенсон. Распоряжение человека с такими полномочиями следовало исполнять. С этим согласилась и полиция.
Врачам же пока надо было думать, что делать с травматическим артритом восьмилетней девочки. Пиелонефрит и цистит мисс Вонсон были вторичными, первичной оказалась мочекаменная болезнь, вызванная неправильным питанием, переохлаждением, стрессами… Стрессы, по-видимому, нарушили и работу сердца. Лире предстояло длительное лечение, потому что, в отличие от Виктории, помочь ей современная медицина могла.
Глава 5
Родителями и братом Лиры занимались очень серьёзные специалисты, также обнаружившие именно этот показной садизм. Как удалось установить при помощи гипнотизёра, причина садизма была не в психическом заболевании, а в некоей гипнотической установке, которая, впрочем, психиатрии не исключала, так как Вонсоны ей совершенно не сопротивлялись.
Лире предстоял долгий период лечения и восстановления — несколько месяцев, что девочку скорее обрадовало. Этот факт всполошил психиатров, работавших с ребёнком — предстояли очень непростые недели.
Викки же готовилась пойти в школу. Не очень хорошо представляя себе, что там может произойти, доктор Ленка понимала, что дети разные, провокации будут и нужно себя держать в руках. Раз за разом напоминая себе, что она взрослая женщина, врач, Ленка давила рефлекторные реакции тела, которое ни в какую школу не хотело. Скорее, хотелось забиться в щель и чтобы никто не трогал.
— Завтра мы идём в школу, — задумчиво проговорил Берт, думая о том, сможет ли защитить сестру. О себе он не думал, зато подумала Александра, сходив в учебное заведение и объяснив тамошней дирекции причину недопустимости физических наказаний. — Как-то там будет?
— Мы справимся, — слабо улыбнулась доктор Ленка, почувствовавшая при этих словах скорее ужас. Через что девочка проходила каждый день до её появления, Ленка даже помыслить не могла.
— Викки, оценки мне не важны, — что-то вспомнив, наставляла девочку новая мама — Александра. Она оказалась очень доброй, отчего её все чаще хотелось называть именно мамой, и Ленка не видела причин этого не делать. — Важна только ты. Ничего не бойся, хорошо?
— Спасибо, — улыбнулась девочка, принявшая своё состояние и семью. Всё-таки врач остается врачом даже после перерождения в маленькой девочке, это доктор Лена очень хорошо поняла, несколько шокировав больничных коллег. Коллеги таких знаний и специфического чувства юмора от ребёнка не ожидали.
— Йогурт для Викки и бутерброд для Берта я положу утром, — сообщила Александра, хорошо усвоившая инструкции врачей. — Берт, после первого урока надо будет покормить нашу девочку.
— Я не забыл, — вздохнул мальчик, помня о том, как было плохо сестрёнке ко второму уроку, когда поесть было просто нечего. Правда, Берт быстро выучил, что хотя бы корочку хлеба Викки дать нужно.
Дети улеглись спать. Отдыхала и Александра, не понимавшая, как так вышло, что ей пока не надо работать, — откуда-то появились страховые выплаты, пенсионные да пособие по уходу за больным ребёнком, поэтому пока можно было просто заниматься детьми. По Герберту женщина отнюдь не скучала, пытаясь вспомнить, как появился на свет сын, но ничего пока не вспоминалось. Адаберт на Герберта совершенно не был похож, он и на Александру-то не особо походил, именно поэтому женщина пребывала в размышлениях.
Здание новой школы оказалось скорее ровным, отчего Берту было проще везти коляску сестры, пытавшейся ему помочь по мере сил. Доктор Ленка решала вопрос подвижности, но никак не могла его решить. Электрические коляски были или запредельно дорогими или вообще пока отсутствовали, что заставляло мучиться обоих. Войдя в школу, девочка оглядывалась, но ничего плохого не замечала — никто не пытался ни напасть, ни оскорбить, а встреченные взрослые мягко улыбались.
Вот, наконец, и класс. Ленке вдруг стало страшно. Девочка едва справлялась с этим страхом, потому что просто не могла представить, как будет писать, а дети боли очень не любят. Дело было не только в письме, судя по реакциям тела. Едва сумев задавить непрошеный плач, Ленка вздохнула. Рефлекторные реакции говорили о том, что легко не будет.
Берт погладил уже задрожавшую сестрёнку. Он всё очень хорошо понимал, надеясь только на то, что сможет её защитить. Спокойно закатив коляску за парту и отставив стул в сторону, он зафиксировал тормоза, только затем достал тетрадь и пенал своей сестрёнки, погладив её по голове. Эта ласка брата девочку неожиданно успокоила, что опять говорило о привычных реакциях.
Находившиеся в классе мальчики и девочки с удивлением смотрели на новеньких — к чему-то готовую девочку и явно стремившегося её защитить мальчика. Прозвенел звонок, в класс вошла улыбавшаяся учительница. Берт немедленно насторожился, готовясь защищать сестру от злого педагога, но учительница только снова улыбнулась, отчего уже и мальчик чуть не всхлипнул: доброе отношение учителей для него было внове. Женщина реакцию ребенка заметила, чуть нахмурившись, но потом снова вернула улыбку на место.
— Здравствуйте, дети, — негромко проговорила она. — С сегодняшнего дня с нами учатся Виктория и Берт Грант. Виктория далеко не всё может делать сама, поэтому я прошу вас помнить, что вы люди.
— Здрасти… — придушенно пискнула Ленка, вдруг понявшая, что сейчас целиком зависит от доброй воли взрослого. Ощущение было не из приятных, но, сосредоточившись на нём, девочка успокоилась.
На самом уроке начались проблемы — Ленка быстро утомлялась. Спустя каких-то двадцать минут девочка устало прикрыла глаза, а всё понимавший Берт чуть приспустил спинку коляски, вызвав этим очередную улыбку учительницы, будто бы желавшей поддержать Ленку. Почему-то всё видевшая учительница совсем не старалась унизить или оскорбить Викки, что для Берта было внове. Но работалось сравнительно спокойно, писать было не нужно, отчего доктор Ленка совсем успокоилась.
Только лишь прозвенел звонок, учительница даже не успела выйти из класса, как мальчик полез за ложкой и йогуртом. Сестрёнку необходимо было покормить, а Викки, как видел Берт, могла похвастаться слегка дрожащими руками, что имело шанс сделать процесс еды непростым. Но заняться едой и кормлением мальчик не успел. Дети действительно разные…
— Кале-е-ека! — прозвучал чей-то насмешливый голос, на что Ленка только грустно улыбнулась, вздохнув и давя желание разреветься.
— Да… — проговорила девочка, глядя в потолок, и от тоски в её голосе учительница остановилась, с тревогой посмотрев на Ленку. — Только не калека, а инвалид… Хотя врачи говорят «особенная», чтобы мы не плакали. Они знают, как опасны для таких, как я, слёзы. Но тебе они, наверное, нравятся… — прервавшись, Ленка всхлипнула. Детское тело хотело зареветь, женщина же пока справлялась. Её голос обрёл силу. — Я не могу ходить, мне постоянно больно, ты рад? Тебе же нравится делать больно! Почему ты не радуешься? — продолжить она не успела. Слёзы хлынули из глаз, Берт прижал сестру к себе, стараясь успокоить, а учительница молча вывела какого-то мальчишку из класса.
Доктор Лена не ожидала от себя ни такой экспрессии, ни подобных, совершенно детских, слов, а другие школьники с удивлением смотрели на девочку, которую, вытерев ей слёзы, очень осторожно кормил брат. Очень ласково, не забывая погладить, рассказывая, какая она хорошая девочка, как хорошо кушает. Берт кормил сестрёнку крайне аккуратно, зная об опасности аспирации, но мягкость его движений заставляла доктора Ленку расслабляться.
Именно от этих интонаций, оттого что девочка точно не могла сама поесть, на глазах обычных школьниц выступали слёзы. Они что-то начинали понимать.
* * *
— Итак? — поинтересовалась женщина, которую Гранты знали как миссис Свенсон.
— Вонсоны имеют гипнотическую установку на запугивание и ломку личности ребенка, при этом есть вопросы к их психике, — доложил мужчина с военной выправкой, одетый сейчас в строгий костюм. Они стояли на балконе высокого здания, с которого открывался вид на Темзу. — При этом брат девочки получает удовольствие от её слез, по мнению психиатра, это ненормально.
— Ещё бы это было нормально, — вздохнула женщина. — Что мы можем сделать быстро?
— Лишить прав, но это может быть хуже, по мнению врачей, — сообщил всё тот же мужчина. — Приют ей сейчас…
— Проверьте Вонсонов на родство с девочкой, — посоветовала собеседница.
— Сделаем, — кивнул тот. — Кроме того, у нас нет объяснений изменению внешности Александры… Грант. Какое-то оно слишком странное, и следов пластики не обнаружено.
— А сын её и дочь вполне классические, — заметила миссис Свенсон. — Да ещё и сестра меня не помнит.
— Тринадцатая, признавайся! — Мия улыбалась, предполагая, что сотворило это чудо.
— Ну вы же не дали мне рассказать про мир, вот месть! — сообщил милый ребенок, заставив улыбаться даже Арию, поначалу шалостью малышки недовольную.
— И что теперь? — поинтересовалась демиург этого мира.
— У них теперь будет защита, — объяснила Тринадцатая. — А тётя доктор если выберет, то узнает, как лечить, а если нет…
— Свобода воли, — кивнула наставница демиуржек. История обещала быть очень интересной.
— Тогда я предлагаю поговорить с мисс Грант, — внёс свое предложение мужчина с офицерской выправкой. — Возможно, она возьмёт девочку, учитывая знания дочери.
— А что там со знаниями? — поинтересовалась миссис Свенсон, об этом пока не проинформированная.
— По мнению докторов — чуть ли не сложившийся специалист, — объяснил офицер. — Просто не бывает таких умений и знаний в семь лет.
— То есть опять загадка, — вздохнула уставшая от загадок женщина, отпустив офицера кивком, и задумалась.
Сёстры исчезли почти двадцать лет назад. При этом исчезновение из закрытой и охраняемой школы было загадочным и совершенно необъяснимым. Поднятые по тревоге специалисты не обнаружили даже следов. Самостоятельные поиски тоже ни к чему не привели, но Алисия не сдавалась, стараясь найти своих зеленоглазых сестричек. И вот теперь вдруг появилась старшая из них. Почему-то зовущаяся Александрой, она была совсем не похожа ни на Алисию, ни на своих детей. Её бы пропустили, но вот сын и дочь — именно они продемонстрировали, кем на самом деле является не помнившая прошлого Александра.
* * *
Сестру Алисия провела через гипнотизёра, что позволило мисс Грант многое вспомнить, хоть и не всё. Очень боявшаяся остаться опять одна с детьми Александра легко приняла факт того, что Алисия её сестра, даже и не думая возражать. И вот теперь, сидя рядом, женщины негромко разговаривали.
— Маги, говоришь… — задумчиво произнесла Алисия, что-то о подобном слышавшая. Впрочем, для решения загадок существовали особенные люди, которым за это платили деньги. — А как сестрёнка?
— Я её не помню, — призналась Александра, неуверенная теперь и в существовании брата. — Помню, что был брат, он отдал мне доченьку, но уже как-то…
— Брат, говоришь… — количество загадок множилось так быстро, что у миссис Свенсон начинала болеть голова. — А дети как?
— Лира как-то очень быстро согласилась, даже обрадовалась, — поделилась Александра. — Правда, с ней Викки разговаривала, но такой радости я давно не видела у детей… Дочка… Знаешь, мне иногда кажется, что она сама доктор, — очень у неё чётко всё, а ведь…
— У детей так бывает, не надо волноваться, — успокоила её миссис Свенсон. Подозревать в чём-либо ребенка, стоявшего одной ногой в бездне и осознающего это, было, по мнению женщины, неправильно. — Так, забираем детей из школы и поедем. Согласна?
— Согласна, — кивнула Александра.
Алисия появилась в жизни женщины как-то внезапно, сразу же начав помогать и заботиться как близкий человек. Александра иногда думала, что именно такой представляла себе сестру в детских мечтах, но сестёр у неё в детстве не было, и от этого иногда хотелось плакать. Женщина плакала бы, но дети… При них нельзя. Как так получилось, что у Александры теперь была сестра и где-то должна была быть ещё одна, женщина не понимала, но и выдавать этого непонимания не стала.
Алисии, в свою очередь, тоже было о чём подумать. Слова сестры о брате заставили женщину ещё раз перечитать бумаги, но всё было правильно: две сестры, и, как подтвердила генетическая экспертиза, Александра действительно была её сестрой. Что это значит, понять было очень сложно. Решив поговорить с господами из контрразведки, миссис Свенсон быстро собралась, чтобы поехать в школу, забрать детей и потом уже разбираться.
Выйдя на улицу, женщина пригласила Александру в машину. Мисс Грант была несколько шокирована — автомобиль такого класса она увидеть не ожидала. Впрочем, долго раздумывать сестра ей не дала, кивком разрешив водителю начать движение и заведя ничего не значащий разговор, чтобы отвлечься от дурных мыслей. Упоминание «магов» Алисии совершенно не понравилось, ибо значить это могло что угодно, от сектантов до пришельцев. Оставалось только надеяться, что это не пришельцы.
А пока автомобиль ехал к школе, женщинам было о чём просто поболтать, надеясь на то, что с детьми за это время ничего не случилось.
Глава 6
В школе же всё было хорошо. Дети привыкли к тому, что Берт кормит Викки, привыкли, что сама девочка почти не пишет и ей это разрешается. Насадку на карандаш мальчик, внимательно выслушавший сестру, сделал из ластика, и теперь она хотя бы могла взять в руки карандаш, хотя старалась этого не делать. Заставлять себя оказалось очень сложным делом. Доктор Ленка унеслась мыслями в первые школьные дни.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.