Бесплатный фрагмент - Личность тает в глубине

Сборник стихотворений: «Личность тает в глубине»

Пролог

Когда за собранными художественными произведениями стоит личность — ты опираешь прямо на её большую ногу. Ту, в которой стало очень больно ожидать сложные переливы твоего сегодняшнего счастья. А потом кататься по лужам на улице, давая себе противозаконный аппарат между амбициями интеллигента и совестью, затёртой на глубине ножа. Путь страха, по которому ведёт автор указывает сегодня родственное поле символизма в человеке, которое заставляет его менять свою личность. Точно так же движет инерция шар Земли, за ним же по основной оси движемся все мы, что напрасно не пробовать этот выдох экзистенциального мира. Впустить любовный ток по очереди над предсказуемой сложностью перманентного счастья — не так уж легко. Ты выживаешь для своего мифологического образа и даёшь автору немного ожившей надежды. Писать и думать так, чтобы в своём философском зеркале упрочил путь ещё один образ постоянного смысла. Лишь ему удалось развить частицу твоей личности и снова воспроизвести наглое чутьё, перед собственной важностью бегущей жизни.

Ты перестал таять в глубине, из её философского шёлка показался гений. На его ладони выдуманной софистики и каждого счёта метра за беглым светом остановки физической пустоты. Как жаль, что космос сегодня не может принять эту физическую пустоту внутри твоего сердца и дать виток на продолжающейся видом мифа — культуре твоей жизни. Автор так же переживает своих героев, какими кажутся ему философские очерки модерна для этих лет. Вступая на золотую середину умственной жизни — ты не хочешь мешать автору и понимать системы его хода часов. Внутри человека устало пишет моральный мотив — его личность. Она стала для тебя вещью внутри сознания. Как будто бы ты отчуждал его целые годы, а потом оно стало твоим лучшим другом. Видеть такой счёт мира нелегко и только движения логических форм интеллекта выносят твою критику наружу. Автор не знает личность так же, как знает его прошлый опыт. Он и движет сознательный экскурс этой морали для того, чтобы понять смысловое я.

Впуская философа ты ждёшь за личностью целые сутки. А он предполагает день в ином свете материального хаоса. Этот дух хаоса и есть твоя смерть. В душе она стала совсем маленькой и тычет вокруг умерщвлённой мысли, что пора отдохнуть. Но от чего ты сам толком не знаешь. Всюду преследуя свою идею мысленного счастья — ты восходишь туда, к автору и на этом идеале пишешь о себе. Прошло много лет и самоявленное чутьё не видит твоими глазами, оно стало сомнением в социальной риторике чёрного нуара. Что же убеждать сегодня в мысли, когда автор находится в твоём перманентном состоянии развития жизни? Он видит и душит тебя самого, как личность. Он хочет устремится к твоей фатальности и выжимать эту свободу внутри. Не жаль его и этот космос, как будто всё порождённое эго уже хранилось в анналах происходящего мира. В тоске или в глупости — умирать за идеи под философской картиной авторского благородства в жизни.

Читаешь эти анналы мира привидений, когда ты ещё не понимаешь, что важные всходы твоей личности умерли. Они смотрят на тебя из прошлого и притворяются мемуарами, чтобы застигнуть философское молчание в глубине. Отчего же автор спит, когда ты спрашиваешь его о твоём будущем? Ведь не все смертные тени уложили свои фантомы из дерзкого счастья внутри? Ты ходишь по внутренней Вселенной и мельтешишь своим урождением будущего. А твой автор принимает световое решение, как раскрасить свободу в душе этого праздника. Фантомы над мнительным благополучием сгущают краску и усложняют формы мерцающей красоты, пока ты размышляешь о существовании мира философского времени. Когда спишь он ждёт твоего очерствения, тает, как корпус мороженого в положенное время. Ведь этой диалектикой трудно жить и ещё труднее звать на помощь других людей. Реальность сама ищет автора в тебе, но призраки за вымышленными анналами вертят любовный оскал всё ближе. Он то и подтверждает твою философскую причину личностного желания быть собой.

Лежит на камыше

Спокойной тенью воли и души

Лежит на камыше остаток ран,

Через войну и боль он думает,

Что сам — остановил конечность..

Приобретая свод земной тоски,

Её мгновенный разум и восторг,

Чтоб говорить сегодня быстро,

По уму, и в этом берегом ожить..

Ему неважно слышать о себе

Строптивый пережиток от души,

Но ночью стать лежит на камыше

И отражает светлый образ мира..

Не жив внутри оскомины гранит,

Что хочет сохранить особый вид

В душе, которой нравится игра

На камышовых водах мира — до утра..

Путеводитель стройности зовёт

Её историю сквозь имени поток,

Где сам лежал ты нитью — между строк

И форму сохранял на той душе..

Её изгибы встретили восторг,

Нам зарево открыли сквозь пути

По камышовой вольности идти

На гору слёз без слова в тупике..

Одна стоит той притчи — голова,

Не сразу видно старости ей вид,

Но жив тот порох душ на камыше

В учтивой роли воли о гранит..

Не страсть устало видит эту ночь,

Лежа на камышовом свете лет,

А точный возраст страха о любовь

Завидует ей мысленно и вслед..

Чтоб думать нитью в благе на строке,

Кругом осматривая нежности поток

По тени камышовых стен из рока

И стиля философской формы в нас..

Пропустите для конечности

Важный ужас подыграет нам,

Свой ли стиль в потерянном уме,

Он не знает истину для слов,

Но в природе думать ей готов..

Личной сказке вылеплена блажь,

Что за человеком видит врозь

Слов конечность в выемке под нас

И любовь к приличному в себе..

Старым стало общество — искать,

Видеть стойкость мысли и любви,

А за эту роскошь ей продать

Дух последней моды в красоте..

Чтобы жизнь казалась, как портрет

Снова на гравюрах от любви —

Нарочитой к стойкости ума,

Сложенной в примете от других..

Для безумных стал тот ореол

В самый полдень думать и стонать,

Что не знает истину о той

Формуле искусства к нам — искать

Расстояние в пути и за него,

Думать им, как критик слов — слагать

Форму для конечности в уме,

Жажды думать прочной тишиной..

Мода вновь уходит от такой

Слов свободы к праву для людей,

А потом конечный видит день

И притворный казус за рукой..

Пропустите слов похожий день,

Чтобы думать в истинах под ролью,

Где бы жизнь искала нам с тобой

Слов реку в примете для любви..

Открывая личности историю —

Видит океан тот — малый берег

И над ним устало светит сам

Дом конечной формы для людей..

Был он сном былого для последних,

Самых старых роскошью из горя,

Но конечный казус под другой —

Выбирает ясностью нам время..

Серый свет болезни

Где нет учёта вынесенной тьмы,

Не свяжет роскошь книгу для тебя,

Над прошлым не ушла она — творить

Искусный образ мании пера,

Взяв пошлый адрес лучшего — взаймы,

Дав номер счастья в мнении своём,

Где ты ожил бы в сфере личных лет,

Не ожидая пропасти под страхом..

Но вьёт предельный серый силуэт

Спокойной неги — благость у лица,

Предельно горделивому для тьмы,

Но жалкой ночью в каждом по себе..

Ты ждёшь его рассеянные тени

Для блага жизни открывать слова,

Но книги нет на том пороке глаз,

А серый неги вылепит свой ход..

Потомок ли, но в жизни от себя,

Взяв полный счёт для счастья и беды,

Ты светишь по болезненной игре

В ту часть страданий прошлого ума..

Твой склеп покрыт фантазией вокруг

Над следом там — изношенная тьма,

А роскошь глаз приличествует нам

Искать фатальный мира диалект..

Где серый цвет болезни видит боль,

То пустошь разговаривать с тобой,

Когда ты воздух мира от любви

Не ищешь в прозе слова — для двоих..

Случайностью не стала эта боль,

А серый тон из моды ей — пароль

Над безызвестной, личной правилу строкой

И точной ролью спрашивать о нас..

Что серый цвет болезни, как герой

Не ищет тот невысказанный страх,

А только ноет к праву для двоих

И ищет совесть в строках их молитв..

Сохраняет ли душа на сегодня?

Истончает или блуждает

Твой поток утончённого чувства

Перед явью припомнить о том,

Что душой хоронило пока?

Ты берёшь эту дрожь от искусства

И рекой в изумлении слова —

Твой обычный восток, как листок

Породнишь за глаголом любви..

Между осенью малого чувства

Им запомнили слабое зарево

И от этого сном нам добавили,

Восторгающим маской истца,

Современным историей, думать ли,

За которой не видит то правило,

Чтобы душу не слушать от лучшего

И о том говорить нам заранее..

То была историчности прошлая

Аксиома в изнеженной личности,

Где душа хоронила свой мании

Исторический провод от зарева..

Подошли к аксиоме из нужного

Над душой оправдав это лучшее,

Но не можем мы вспомнить то зарево,

Что прошло как и яркое к нужному..

Расточительный облик им нравится,

Не белеет под страхом — та мудрая,

Исторической воли красавица,

Чтоб запомнить свой миф от прелюдии..

Где бы помнили душу те странные,

Разожжённые козни от высшего

Пьедестала быть заревом худшего

От морали в той сказке без лишнего..

Сохраняет ли заново к лучшему

Исторический облик нам в правило —

Эту осень под модой из душного

Утончения личности в мании?

Он зовёт через век и прелюдию,

От которой ушли, словно ранили

Эту осень в своей прозе — люди те

И развились от моды в том правиле..

Стать бы миром нуарного прошлого

За отточенной мифом страдания

Идентичностью боли без нужного

В укоризнах под правила ранние..

Тем отпрянули стены от мании

Быть ненужной над столькими бедами,

Словно осень сошла, как бы раненой,

Чтобы душу внутри сохранить — для себя..

Договори и свет погаснет

Пойми ещё одну историю ума,

Когда остыл минорный берег на тебе,

Не виден часу идеала от пустынь,

От чёрной тучи не уходит по воде —

Твой слышный образ, а истерика его

Договорила сложный повод и мораль,

Где нет уже противника слепого,

Но только вдаль подходят чувству те огни,

Не премини испуганно их взять

За свой руки согбенный воли — разговор,

Чтоб африканский дух усиленной тоски

Развить к потоку чуда о восток,

Где жил ты прошлой манией — сполна,

Искал договоривший свету бег,

А мудрый человек ему снискал

Воды искусство в том — подправив свет,

Где он погас внутри ничейного лица,

Не обнимая думать истину с конца —

До воли предначертанной истории,

Чтоб слышать ту достаточную власть,

Где ты договорил об эту страсть,

А ночью свет парит, как небо под тобой,

Смелее жизни думать о восток,

Дороже мысли поднимать о слово.

Погасло время, вслед загонит эту боль,

Внутри которой расточает слабо дым —

От той свободы уточнения — искать

Культуру риска под утерянной главой,

Имея счастье видеть новый силуэт,

Он свет погасит и за точностью — порой

Не верит в дух от приземления — на строй

Фатальной маски идентичного безумия.

Попустительство из ничего

Разогнан безыдейный элемент

В пути второго юмора довольства,

Где между строчек поднимает им вину —

Противник ужаса и права — потому..

А славный с глаза поднимается, вот так,

Чтоб слышно было кучу смелых драк,

Исчезнувших под маской бытия,

Где на снегу лежали летом ты и я..

Из ничего не сформирован дух вещей,

Без никого не слышно образа кругом,

А новый шаг — повторный ужасу магнит

Из преисподней до того опять — манит..

Там изучает попустительский облом —

Секунды мнения и присказки во рту,

О том, что кажешься ты именем — не тот,

Как был в искусстве и за этим — по уму

Ты выжил сам, но твой удобный «ничего»

Пророк достатка за бесценок пострадал,

А ты из недр души обломок тот — достал,

Чтоб жизнью бить и скушать теперь — одно,

Скупое поколение у формы красоты,

Зарочное стремление умея в том понять,

Но душу отпуская над предвидением — спать

Ты мог лишь вглубь указки на бегу.

Чтоб мыслить чудом на благое ничего,

Не делать худо из подсказки за других,

А видеть утро на снегу из берегов,

Где мы лежим и мудро в безыдейности поём..

Загляни между крыш

Путеводный открыл на крыле

Утомлённое небо во мне,

Расплескал утончённый маяк

И струится под почестью мрак.

Ты не видишь им прозы в вине,

И не пьёшь эту осень из мук,

Чтобы чувство за мыслью из рук

Не искало претензии мне.

Почему же струишься внутри

Между истиной пользы у крыш,

По которым ты ищешь мотив

И за ним изучаешь свой стих?

Ты привычки поэт под войной,

Ей незыблемый этос, как свой

Оттопыренный ветхостью сна

Мимолётный испуг, где весна

Не смывает студёные дни,

Не снимает придирки со слов,

А сегодня ты ищешь свой рок

И ему упрощаешь полёта мотив.

Не желая узнать кто ещё

Будет ветхость искать на крыле,

Между осенью прошлого мне

Под угрюмой привычкой ходить,

Понимая свой ветреный вес,

Что со стилем уносит ряды

Отношения светлой беседы

И стоической формы судьбы.

Петербург ей за крыльями — факт,

А над чайками светит маяк,

Он претензия робости тьмы

И судьбы обещание в нас.

Будет ходом за временем плыть,

Словно крышей заглядывать в нас,

Между ловкостью утренних глаз,

Где осенний струится мотив.

Он не ждёт эту поступь внутри,

Ей давно потеплел Петербург,

Что заходит под утренний звук

И садится меж лёгкостью тьмы.

Нам на этом ходу под крылом

Незнакомый уносит приют

Разделённый под крышами тут,

Утончённый маяк, словно друг.

Забывает искать между крыш

Поколение сердца из грёз,

Чтобы ночью сквозь утренний ход

Поднимать утомлённое небо и рок.

Остановочный день

Несовершенен призрак бытия,

Он в теле дня и время не таит,

Чтоб говорить предчувствие вдали

И формы имени остановить у нас.

Не в этот день — он остановит фарс,

Но дух былой над сердцем не твоим —

Ты не отнимешь в призраке за раз,

Что был ты миром, встреченным одним.

Остановил свой нежный декаданс,

Но грезишь сам о чувствах на себе,

Виляя в теле вымученных глаз

О существе из роз и прозы, по губам.

Не говорят, что вышли заодно,

Не стали смертью пробовать летать,

А только счёт остановили в том

Предчувствии искусство не узнать.

Не выяснить претензии поклон,

Что смотрит вдаль по Петербургу вниз,

А стены робким шорохом — каприз

И стиль монументального лица.

Не выеден искать в том мудреца,

Сам сложен врозь, а тело пополам

Не может думать в счастье по слогам,

А слов не видит робостью из звёзд.

Ты шёл дорогой той до пустоты,

Нелёгкой формой откровения и слов,

Фактически ты выждал тень веков,

А дух былого смотрит им — вослед.

То остановка в сущности со звёзд,

Претензия культуры в смыслах нам,

Ей видит воздух чувство по уму,

А останавливает сердце по слогам.

На день приходит мудрость, что одна

Не стала новой каторгой во сне,

А Петербург стоит в то утро по словам

И видит сон монументальный сам.

Мерцающий магнит

Исподлобья увидел свой старый дом,

Он увечен и тяжко гремит судьба,

Унижения воли, чтоб видеть ей

Притворённое поле других людей.

И идей, чтобы стало уметь себя

Распинать по приказу идти вокруг

Этой старой реки и потёмков мук,

От которых не сразу ушли года.

Лишь мерцает вдали в камышовом сне

Этот образ войны, что не видно мне,

Он нашёптывал стройный мотив из грёз

И унёс этот ужас под свойский нос.

Под колено ты стал на себе, что стыд,

Под нечаянной ношей видишь впотьмах,

А вокруг этих образов — только тишь

И вороны под сумрак уже дрожат.

Показался магнит на твоей тропе,

Видит берег, а там камышовый снег,

От того, что не стало убитым мне

Пролагать этот ужас в покорном сне.

Он не стойкий фантом, а кружит его

Идеальная дрожь, чтобы думать там,

Где стоит этот дом, словно старый Бог

И не учит путям обращать года.

Понимая судьбы упрощённый вид —

Ты ему напиши, в час когда манит

Этот берег — шарм утомлённых снов

И любви идеал за твоим лицом.

Пусть мерцает тьма, умирая в нас,

Не щадит путями искусства глаз,

А таит эту вечность под серой мглой

В камышовом сне за твоей спиной.

Где ты был и укромно в аду сидел,

Под ногами не падал тот мёртвый берег,

Он хотел погадать, что сейчас успел,

А остался там собирать свой пепел.

Острый гипноз

Здесь были следы идеального сна,

Он прошлым сложил обывателю сам

Острейшую нить из которой нельзя

Уметь узнавать ту случайную рознь.

Так близко, что ходят за телом, ища

Курьёзы и мнения в сердце внутри,

Обратный отсчёт им — немая толпа,

А тело изношено смертью, как блик.

Не слышало в обществе силу в пути —

То ясное призрака смелости в нас,

А рядом сложило по трупу — вести

Искусственный, видимый образ.

Телега за прошлым не спит по уму,

Ей доля от ноши на смятой реке

Впустила искусственный праздник в себя,

Чтоб было довольно то мирное время.

Но ищет в любви, как и быстрый износ

Свой юмор и им же тот острый уму

Гипноз притязания видеть войну

Напротив стремления тяги к себе.

Что призраку прошлого — сны и весна,

То дым Петербурга за мыслью в тебе,

Он ищет те улицы к сердцу из роз

И тянет судьбы обличителя в нас.

Не ранит, но острым ты ношу его

Всё чувствуешь в прошлом и тянет весна,

Она, как забытая юмором — тут

Стоит и на образ Литейного в путь

Всё смотрит на небо в истерзанной тьме,

Всё ищет приличие в слове вокруг,

А ты ей — свой острый гипноз от разлук

И стёртое прахом под тенью из мук.

За глиняной маской

Теперь не оценит искусства итог

За глиняной маской проблемы ума:

Твой цикл идиомы и тёплая мгла,

Она дорожает, что мысли за гнёт.

Не умер и ищет претензии путь —

Рассчитанный маркер прямого пути,

Он выждал прелюдией форму свою

Но точной моделью не знает итог.

Что было пред Богом — немыслимо там,

Что будет к пределу расплаты ума —

Не каждому слову сегодня дано

Узнать — от знакомой иллюзии риска.

За глиняной маской сцепились вокруг

Рассказы и риски причины порук,

Их манит и тешит седая молва,

А тяжкому сердцу не лепит почёт.

Тут, вышел поэт в захолустном бреду

На малое поле и высыпал тьму,

Чтоб было желание в сердце — одно

Искать историчности догму свою.

Ей был утолённый манер не у дел,

Обнял изучение масляных сфер,

За маской своей, что не мучит умы,

А только пророчит искусству взаймы.

Так жил бы и лёгкому слову в себе

Искал равновесие в глиняной тьме,

Но знаком иллюзий ты был, как рассвет,

Что в маске ты видел о тот силуэт.

Настоятельно вас попрошу

Вне культуры из просьбы ищу

Остановленный воздух, как свет,

Где стихает в безумную тьму

Аллегорий фантазии бег.

Вектор памяти тянет назад,

А из общего смысла ища —

Ты устроишь презрительный взгляд

Из тлетворного неба впотьмах.

Он забыл, что такое война

И не трогает сердце из грёз,

Он не знает, что будет за нас

Нескончаемой волей из звёзд.

Покорившись искусству сказал

Ты идею, что мантию слов,

Где и вас попрошу не уйти,

А остаться со мной до слёз.

Их не смыть в пустоте из идей,

Их не высмеять в прозе игрой,

А сегодня такой же изгой

Я стою по причине своей.

Что не нужен в поместье ума,

Не скучаю под сводом земным,

А прощальная светит тюрьма

Только ловкости слова немым.

Настоятельно в сердце прошу

Не искать этот численный ад

И за это в уме всё прощу,

Но исчезну под волей назад.

Будут искры искать не меня,

Будут розы учить этот свет,

Кто в войне разговором успел

Проявить этот медленный бег.

На заранее списанных днях

Ты примету от слов отпусти,

Чтобы не было боли расти

И примету от звёзд познавать.

И над ужасом мира ему —

Ты стоишь на прощание в нас,

Чтобы лучше учить эту тьму,

По прошествии сердца стоять.

Постоишь под постоянным ливнем

Гипнотизируешь обычности игру,

В ней день — он постоял на мысли

И верит в дождь по слову — твоему,

Его приход не озадачил ты.

Стоять и верить в час прохожих судеб,

Искать претензии в манере откровений,

То что сегодня будет — этой модой,

А завтра ливнем в пище для Богов.

Ты постигаешь мужество и будишь

Растёртые ладони в этом мире,

Над призраком культуры — не пробудишь

Их счёт в погоде музыкальных лет.

За ливнем стал прохаживать — свободно,

Гордится пафосом и мерой светлой мысли,

Её спокойный тон уводит — скупо

В природный ужас за твоей спиной.

То, что казалось лишним в этом мире

Вновь выпадает в частности — из ливней,

Грядёт искусству видеть — этот ужас

И смерть в руке гнетущего за ней.

Не жалуя походы в моде личной —

Идут дожди и стелют неприлично

Свою систему выгоды — под память,

Что надо бы понять культуру всей

Погодной маски личности и жизни,

Тех каплей черт иллюзии — под нами,

Что сплошь уводят роскошь — под ногами

К потворству слёз благого — в глубине.

Ты сам искал намёки этих ливней

И оседал внутри дождливых судеб,

Чтоб вместе с ними понимать противный

Сюжет истории под постоянным — сном.

Наверно ты стоишь и этим ливни —

Твои иллюзии в душе погоды мира,

То падают на голову, как души —

То в сон зовут из пищи — для Богов.

Под каждой каплей собираешь свой

Утопленный мотив внутри их мыслей,

Ты постоишь им временем — их жизни

И будешь спать в надеждах — их оков.

Роза кармической жизни

Долгой оценкой любовь теребя

Ищет источник другую себя,

Знает он вольности боль и намёк,

Только ли карма сплотила его?

Ты не желаешь ответить внутри,

Ищешь вопросы над светом и мрак

Твой откровенный, отзывчивый враг

В небе кармической просьбы души.

Тает, как зеркало в слитой борьбе

Время под масками слов о покое,

Но человеческой ищет в себе —

Розу кармической вольности боли.

Ты не застрял между небом и сном,

Где — то отняли тем именем — вехи

Ложь в просвещении думать умом

Также красиво, как тлен сгоряча

Ночью держал эту истину мира,

Серой ли маской, сплочая восход,

Только к народу ты ищешь его

Странный источник и жизни — поток.

Над остановленной словом своим

Истиной глаз у кармической ноши —

Знает в себе человеческий — схожий

Дум относительный миру — родник.

Вновь зацветёт и внутри современно

Розу он в тайной картине любви —

Будет смотреть под иллюзией — смирно,

В небе грядущего сам — за покоем.

Дух ли им ищет природу — от воли,

Сам ты не знаешь случайностью горе,

Мир открывая над слабостью маски

В сером итоге без личной картины.

Страх не имеет ей цвета и жизни,

Словом берёт эту розу — спокойно

И надевает ей ночи под миром

Странного облака в каждой черте.

Стали они человеческим стилем,

Жаждой познания в сущем — итога,

Что до понятия стала им — мода

Волю искать от пророческой мысли.

Тяжбы ли осени, слиты под золото,

Странно ли верить нам в жизни — от розы,

Жаждой не сникнет ей время и слёзы,

Как в человеческой близости жизни.

Символ песка и уюта под призраком

Стал необычной картиной той встречи,

Смелой тоской из иллюзий и речи

Только ли жизнь по обрывкам — искать?

Ты на кармический круг опираешься,

Смотришь — он властью внутри провидения

Новый, как жажды строения праздник,

Личный в той лунной причине — воззрения.

Чёрной тоской в непомерной догадке

Лишь человеческий призрак — отыщет

Смерть в этой розе и будет ей — пищей

Самой потерянной силы в уме.

Словом кармический круг открывает

Ужас той пищи, откуда ты вышел,

Лишь бы он сну в идеалах привычек

Видел, как новую права — весну.

В розе кармический круг закрывает

Вечное тождество спрятанной жизни,

Под человеческим слухом играет —

Вечер той маски от странной тоски.

Лишь ты остался под томной привычкой

Розы — в её объективности видеть

Магию логик кармической жизни,

Мантию долгой разлуки в себе.

Их человеческий вечер не признан,

Стал он летать от оценки у жизни,

Логики им забывают ту — миром

Сложенной ясности света — звезду.

Роза над этой тоской, словно лира

Спрятана в личности строгого мира,

Пусть по готической жизни — нам видит

Слог на кругу от кармических лет.

Дней ли, что знают её отражение,

Ясности позу в чертах и уюта,

Ты философское встретишь — то утро

В розах на небе внутри облаков.

Веря в почтенное имя под страхом

Жизни ища аллегории — в смерти,

Кармы души, той которая стала

Розой от юности сердца и лиры.

Случайность конечного времени

Прорыл культуру каторги к себе

Тот странный мир и думает упрямо,

Что он един на безысходной тьме

Внутри от умирания и ран.

Покойный сын от подлости природы

Желает стынуть в частности ума,

А жажда ворона внутри — его вина

И всплеск погоды внутренней игры.

Случайный вид не встретил этот рай,

Случайностью не стал позором мира,

Он стал конечным в эхо — на прощание

И светлым ужасом преддверия любви.

То, что забыто в мудрости твоей —

Нельзя назвать обычной волей психа,

Но жалко стынуть в рисках — от того,

Как ты проходишь в ясности — тупой,

Гарцуешь на Земле и глухо миру

От тяжкой брани вечности войны,

Венок твоей дилеммы — ей вина

В случайности культуры этих дней.

А слово в душу упрощает — призрак,

Чтоб человеческий ответ застрял — в себе,

Нарочно положил упрямый день

Под мир отъявленного ужаса — затем.

Ты яд зовёшь и мудрость по родам,

Ты ветер слов в приличии — диктуешь,

Сам веря снам конечности, что там

Ты самость всемогущего на ним.

Но этот такт в любви — намерен встретить

Особу подлой важности, как смерть,

Её черты из белоснежных снов

Манящей робости внутри костлявой мглы.

По человеческой картине долгих снов

Отправлен в каторгу страдать — на этом,

Ты стал хранить ей обереги — завтра,

А тайный стиль крадущейся мечты —

Твоя особа нежности и лести

По мантии костлявой, ровной силе

Уметь ей возводить всю эту прелесть

К случайной лжи из мести — наперёд.

Не призрак на коне и не примета

Оставила портрет случайной встречи,

А новая звезда из странной лести,

Что чёрным ходом милует затем.

В твою ли истину — ты ей отшельник сам

И горемыка странного бессилия,

Откуда поколениям под мифом —

Ты открываешь перст души своей.

Не чёрной философией был здесь

Запрятан мир в конечном эпилоге,

Он духом открывал любви итоги

И странной муки тесный приговор.

А ночью сам ты ищешь соль разлуки

С той местью воли в призраке и скуке,

Что на коне отчалит, будто смертью

И словно дух — остановила сон.

В покойной ловкости души её порока —

Случайный вой над ветром и печалью,

В костлявой истине мы все — не опечалив

Нашли итоги странствия души.

Сложили счёт конечной квази роли

И там остановившись стали миром,

Угадывая свет в костлявой скуке

По тем иллюзий призракам — любви.

Не смертью свой скелет забрав — в итоге,

Ты ищешь скол порока в нежном Боге,

А страх почёта мира преисподней

И лишний свет потусторонней моды.

Он выеден случайностью над нами

И конь над резкой близостью разлуки

Всё ищет смерть в таинственности муки

По той, которой любит он — скакать,

Искать Земли пределы между миром

И сам того не видя — стал вампиром,

Он ищет призрак личности на утро

В крамольном сне из яви — по любви.

В понуром призраке из лёгкого безумия

Ты этим миром посторонней маски

Отыщешь дух костлявый между сказкой

И верным словом в смерти от — души.

Не стала петь под дифирамбы — смело,

Сплотила счастье в дух прискорбной мысли

И села на коня, чтоб стало время

Искать культуру в призраке — маня

Искусством черт костлявого предела,

Манеры видеть идеалы в сущем,

Что дух доходит личностью до судеб

И в том стремится волю взять — себе.

Зайдя к логичной маске этой встречи —

Ты стал, как призрак мудрости конечной

Искать свою культуру в личной муке

И над случайным ветром — угадал,

Что смерть — твоя фигура от привычек

И долгий холод в бытие отличия,

Так призрак верит личному бессмертию,

Чтоб на коне его от участи — отнять.

Понять подземный облик между ночью,

И став безумной логикой — от чисел

Искать свои пророческие письма

На той случайности, которой не узнать.

Как в сове застряла ночь

Клокочет, ищет Землю отдохнуть

И видит чёрный тени звон — у мира,

Застрял иллюзий скомканный цветок

Готического ощущения от стиля.

Понурым не сложило время в нас

Секунды завтра — в близости скупой,

Но ветер ночи поднимает свой

Кармический ответ затвора мысли.

Кукует день и в ёмких склепах зря

Ты веришь чёрной маске января,

То звук совы внутри упрятал тень

И ищет дуб в Земле противоречий.

На станции под стилем сложным я

Прослыла в чёрный день его — потери

Ещё одной иллюзий — смотря

На этот звук совиной красоты.

Любовью встретил май твои черты

И наловчился думать подло завтра,

Он март научит в мысли создавать

Культуру явной почерку — черты.

На ночь оставила мосты иллюзий ты

И шла к предмету диалекта кванта

За днём физической истории — скупой,

Её преддверия и яркости таланта.

Могильный звон не ищет в том лесу

Совиный хруст и стать его руки,

А только волки шепчут на росу

В пределе мании и ловкости — постичь,

Как думать на душе иллюзий тех,

Как форму света в ночь — приобрести

И жить в культуре этой, словно птицы

В совиной части сердца от тоски.

На дуб в который раз ты смотришь — вдаль,

Роднеет стиль готического мира

К твоей совиной красоте вуали

И такту современности — расти.

Постигнув ночь в сознании упрёка —

Ты одолжила сон в проторенной тропе,

Чтобы у дуба в лёгкой красоте

Найти ту ясности сову и мир души.

Ночная поступь в личной красоте,

Ночное утро в близости привычек,

Ты ищешь состояния черту,

Чтобы обнять искусство в этом мире.

Не мифологией настигла смерть — сову,

Устала роскошью терпеть понурый стыд

И там забравшись под дупло — вокруг

Ты стала вновь природой от любви.

Украдкой чисел в снах материальных,

Искусством жизни в маленьком дупле,

По степени которых не случайно

Ты ищешь суть подхода — к глубине,

Чтоб стать совой на этой ясной ночи

И крохотное небо обогнув —

Ты ищешь крыльям мир — своей тоской,

Вникая в небо истинного слуха.

Реальностью в ночи застыла память

И летний звук совы пронзил виток

Лесной природы душ — одной из тех,

Кромешных жизней личности в уме.

Там ждёт сова, она настигла ухо

И внутрь клокочет мыслью — по себе,

Как редкий вид иллюзий в глубине

Ночного неба утреннего слуха.

Произведённый мифом материально

Заглядываешь роскошью один

За миф, в котором спало одеяло

И свет запаянной природы — бередит

Судьбу — от заполнения внутри.

Чутьё примерно встретило свой ад

Под серой рамкой исторического края

И произвольный ищет в сердце раб —

Историю — пройти к себе назад.

Там миф в произведённой чистоте

Аналогичной квази роли — современной,

Он чистый воздух ясности — надменной

И рожь достатка в счастье — от любви.

Бежишь за ней в полях идеи мира

И так легка спокойствия мораль,

Но чудо сном твоим — материально,

Одержит роскошь права под нутром.

За этой снятой белизной огромных глыб

Не спит моряк — он слабый свет упрятал

Внутри сидения над морем корабля

И весь свой страх диктует, отойдя,

Как будто ты был против — мифом,

Искал людские сны и им творил

Мерцательное имя в водах мира,

То время, за которым не посмел

Встречать историю у длин календаря,

Ты этим жил над миром — отворяя

Свободой суть, произведённой мифом,

А свод тоски за этим — сам не зная

Искал твою печать внутри и ждал,

Материально стал в обратной мере — мыслить,

Считать иллюзий срок и мифом — сам

Ты обратится в свет по нескольким морям,

В которых ты так действуешь — изысканно,

Сидишь в корме иллюзий у идей,

Твой фон материальной бликом ниши

Не знает чувства рода — от дверей,

Он открывает заново в морях —

Культуру плыть под роскошью полей

И между нескончаемым изыском —

Ты будишь свет, произведённый с ними.

Жадно испепеляющий волю

Словно ладони не сняты они,

Замертво мысли не видят упрёк,

Лишь по дороге, в которой одни

Мы оставались учить — эту волю.

Смерть не застала культуру одним,

Долгим, бодрящим Земли разговором,

Замертво мысли её — поредели,

Сели на отмель печали и слов.

Мутно в привычках ты видишь судьбу,

В каждом глазу из под крайней тоски,

Тяжко ли исподволь слышать — тугие,

Вечные имени звонкие — сны?

Родом из древней столицы — под нас,

Стал ты богат и прелюдией моды

Странно идёт в идеалах судьбы,

Но не твоей на парчовой примете.

Жадно укусишь свой лёгкий мотив,

Словно вампир на ладони — из права,

Ловко застынешь от мании — справа

Видеть судьбу в безыдейности — сути.

Жизнь за привычкой, что стать существа,

Долго внутри бесконечности ходит,

Жадно уводит реальность назад,

Чтобы усталые корни ей — спрятать.

В волю ты сердце кладёшь и его

Риск пережив в драгоценной морали —

Таешь, что чудо под новой тропой,

Сам укусив свой простор и прибой.

Мелкие рыбы, им в пищу твой страх

Ты поднимаешь и в ясности воли

Сам остановишь видение снов,

Словно ты видишь судьбу — поневоле.

Маска к лицу субъективной черты

Вновь не затронет обыденный смех,

Сколько вампиров ты вывел на свет,

Чтобы умерить свой страх — в глубине?

Род человеческий тает во сне,

Мысль, как приказчик бунтует на льдине,

Чтоб по её равномерному сну —

Ты проходил ледоколом, как имя.

Пройденной сущности в квази среде

Ты не оценишь сожжение — в письмах,

Зная, что роскошью стали — они

Спать, словно мысли в этом огне,

Видеть причины на медленной льдине,

Таять, как сон о песок на морях,

Ты бы отчалил по яркости — синим

Небом из лёгкой картины — во мрак.

Как испросить эту чашу на воле

В жажде её необычной риторики,

Ты остановишь пути этих лет,

Жадно испив свой ментальный полёт.

Слов пронеся истощение — в мире,

Гибнет апостроф под наледью — сам,

Как на прибрежной равнине умов —

Ты открываешь пути бесконечности.

Верить им можно, но гордость во тьму

Сон отпускает и мысли на льдине,

Чтобы их страсть покорять — на виду

Лёгкой материи в сложном аду.

Небо придумало этот строптивый

Миф идеальности ветра — под новым,

Лёгким намёком быть нервом вампира,

Стройным умом на понятии — нам.

Жадностью видеть свой свет и мотивы,

Рук тождество отпускать и поэтому —

Ты различаешь те меры — пустыне

В долгой проталине сна ледяного.

Верит им небо и также — не ново

Стало за страхом внутри — открывать,

Землю искусственной воли сжимать —

Каждое утро под тяжестью мысли.

Вечный парад из под малой тоски,

Верностью права нам тащит — от тыла

Маску культуры и мысли по ним,

Автора ли — или света вампира?

Не в прицеле фантастики мир

Разобщает в себе нигилизм,

Он пустой объяснения точки —

Уникальный ответ между длин

И скупой поведенческий стиль.

Поднимает внутри не один

Стихотворный манер этой ночью,

Чтоб фантастику встретить взамен

И найти идентичный ей — мир.

В подопечном прицеле слились

Утончённые розы в той песне,

Нигилизму они поднялись

На застенчивый образ из звёзд.

Чтобы лучше в прицеле понять

Утопический возраст под личным,

Идеальным манером скакать

Без привычек в потерянной точке.

Где же эта забытая суть

Изъяснила матёрый упрёк,

Что когда — нибудь солнце умрёт

И поникнут прозрачные ночи,

По которым ты только молчишь,

Изъясняешь потерянный ветер,

А потом в подопечном шагу

Не узнаешь свой новый мотив?

То фантастики смертный ответ

Над догадкой о сущности времени,

Ей желанные дни повторяет сюжет,

Чтобы видеть, что старились мы

В подопечной иллюзии черт,

За изношенной маской любви

И её откровений сегодня прочесть

Утончённые строки — к уму.

Он — фантастики новый испуг,

За своим нигилизмом не знает,

Что оставил писателя в свете разлук

И прочтённой свободы в утерянной нише,

Где и ты разобщаешь миры,

По которым вновь стало светлее

Поднимать иллюзорные тени внутри,

Объяснить те пути нигилизма.

Что же делать на скромный манер,

Если время фантастики терпит длину

И её категория численных сфер —

Необъятна для слова прочтения?

Как создать в нигилизме отчётливый путь,

По которому стынет природа игры

И её незабвенные розы — о суть

Поведения масти на ногах нигилизма?

Всё то было и страхом отчётливо — пусть

Не страшит эту осень ментально — внутри,

Ты напишешь историю малого — в грусть

И свои объяснения мук нигилизма.

До фантастики вдоволь напряг города,

Эту вольность устать и спросить — потому,

Как изжить на прицеле отчётливо нам

Проведённую жизнь на конечном счету?

Если сущностью нет ей — вины,

Нет отчётливой рамки и снега потерь,

Что же стало до новой войны,

Как её разобщить и оставить — теперь?

Ты не пишешь в прицеле — за роль,

А писателя маска опустила стихи,

Чтобы внутренне стать нам — дорогой,

По которой идёт — та фантастики дверь.

Раскрывает свой счёт — по уму,

Неприкаянно в сердце из будущей маски,

Нам ли ищешь ту волю — вину,

Из нутра объективности — жить потому?

Петухи в фиксированной пустоте

Не взглянешь в пропасть, там —

Повсюду стиль из слов,

Не выучишь его мораль —

Сегодня будь на то — готов

Ты ждать фиксированный день

И роль, ему предшествием своим,

На этом покоряют петухи —

Разобранный апломб — внутри ума,

Он — лучший стих изложит на один

Доселе подлинный манер и эталон,

Гордится им и видит сон во сне

Всё тот же мученик и ловкий мир.

У субъективности взрастила западня

Иллюзию своих прицельных судеб,

Опустошая этим видит — не один

Петух — из личной мании на судьях.

Подложит роль, он в сущем Господин

Страдающих отныне поколений

И мученик в подлоге жить — по ним,

Как эталон никчёмной прошлой тьмы.

Зарделось утро в скважине ума,

Запели петухи и стало мудро

Искать матёрый воздух — ото сна

И им кормить предчувствие внутри.

Ты спесью больший возраст — теребишь,

Ласкаешь Землю в новостной манере,

Их мысль на этой сложной пустоте —

Фиксированный эталон любви и времени.

Приятен взгляд на пёстром оперении

И медной кажется расплата — по мозгам,

Когда ты думаешь о пустоту воззрения,

А сам стремишься в ложе к петухам.

Виляешь пусть нарочной белизной

И тощий ад — не вертит оперение,

Он будит подлость в нише — этих слов

И сам затронет слово — на любви.

Любить ли мужество обличья петухов,

Когда они внутри каморки мысли

В пустое вглядываясь — пишут от оков

И дым тоски приличествует — ввысь

Всё той же ценностью гордится и любить,

О той же цели жизни — вдоль привычек,

Как гарцевать и страстно мучить птичек

По эталону выигрыша в любовь?

Природа любит в пустоте одних,

Фиксированных мыслей в чувствах судеб

И спрашивает волей — за других,

Когда они несут почёт — из благ.

То в Небе петухи сложили судеб

Свою причину мужества и мысли,

Они уводят край печальных глаз —

Туда, где нет иллюзии для нас.

Ты сыщик в новостной гряде ума,

Ты филин в том потворстве от потуг,

Но сам петух от блага и добра,

Коль выеден в яйце своих разлук.

Фабула небытия

Дерзкий не ищет вину,

Скользкий не встретил печать,

В прошлом которого тьму —

Ты так хотел изучать.

Знал о предчувствии в ней

Этой забытой, как пыль —

Ревности в догме твоей —

Быть одиноким, как стиль.

Больше не стал утруждать

Фабулой в мере ей — плыть,

Новые грани держать

За постоянством, которым остыть

Ты так наглядно готов,

В равной тоске иллюзорного дня,

Где не смотреть на меня —

Стал, как иллюзия фабулы звёзд.

Быть ли тебе до преграды

Страшной утопией в чёрной тоске,

Лезть ли по странной ограде

Внутрь упоённого зверя — в любви,

Чтобы из лести не стать —

Им неприглядным и борзым, как путь

Старости к новым годам,

Им за тобой утруждаясь и плача?

Где же ты встретил весну,

Жизнь из причаленной ниши тугой,

В обществе ложной тоски —

Нам непременно, но важной порой?

Стал ты учить этот день,

Сам окунаясь под старый оскал,

Он непременно нам искоса — встал,

Чтобы войной над умом — дорожить.

Близ состояния ревности — сам

Ищешь пути к разряжению славы,

Но образуешь всё новый оскал

В чёрном шагу изумления каждого.

Нет бытия в этом томном бреду,

За небывалой оскоминой там —

Ты не приручишь их древние сны

Новым позором и статью безбрежной.

Лучший ли истину видит — под стать,

Стал небытием и оставил ему

Ловкое время ума — потому,

Что из тоски ты был создан.

Гордо ли стал изумляться — в уме,

Долго ли думаешь в тесном бреду —

Лишние пользы в том счастья аду —

Стелют внутри равноправие маскам.

Ложь покоряет свой броский намёк,

Стержень искусства не знает о прошлом,

Где человеческий ужас — свой толк

Встретил в уме образованной сказки.

Небытие не устало вокруг,

Небытие — не ложится от скуки,

Нам бы простило ту участь внутри

Слов развалившейся старости — муки.

Пойманный зверь

Родился и запомнил от кого

Ты стал, как зверь излюбленной души

Искать по очерёдности зазрение

И дух любви в крамольной темноте.

Вампир не скажет сложно, где твой путь,

А каждый словом моды — видит суть

В упокоённой старостью от ложи

Манере упрощать искусством сны.

Ты доживаешь личностью — до нот,

Но те не знают происки от моды,

Всё ждут фантомный мир и глобализм

Внутри украдки — упиваясь в смерть.

Одна постель настала в мире этом

И ты противник в той войне — вокруг,

Ты смотришь на иллюзии от счёта

И сам не пойманный от слухов — идиот.

Родился в потугах за властью и смотря

Ты держишь социальный стыд — у пользы,

Чтоб думая — прошла весна твоя,

А смерть запомнила культуру от души.

В ней будет жить вампирский анекдот

И службу в части совести нести,

А может пойман зверь внутри у нот

И стал ты этим воздухом — за смертью?

Прошла и дышит честь внутри — твоя,

Забыт проворный, заспанный апрель

И новая умом к нему глава

Не отзывает смертью общее — внутри.

Над небом в промедлении парит

Твой чёрный зверь — он знает, что затих

В понурой чаше слабости зари,

Весны не пойманной за властью — от того.

Что будущее в славе не поймёшь,

Не очертить служебный тыл и мании пера,

Когда твой чёрный зверь — другая тьма

И личность новой эры на заре.

Но этот путь родился от любви,

Он чёрный аист лести между снов,

Им мы поймали личности свои

И гнёт иллюзий в сердце сложных слов.

Интеграция унифицированной души

Вместе не узнал себя,

Врозь не вспомнил слово — время,

Но в какой же форме дня

Ты почтёшь другое я?

Без любви и вместе в новым

В ноль ты превращаешь — смерть,

Может страху стал знакомым —

Твой порядок в каждой паперти?

За тобой несмелой маской

Вместе, вскользь бегут года,

И отдав приказ под статью —

Интегрируют потёртые глаза.

Может сникли все мы в горе,

Может стал ты новым миром,

Столь унифицирован, как боли

На годах, чтоб верить в право.

Положив на сердце руку —

Ты одолжишь вместе в правдой —

Свой источник душ над холкой,

Чтобы жить ещё над правом —

Тысячи столетий в мире,

Интегрируя свой поздний —

Воздух в каждом свете моды,

Он унифицирован — во столько,

Что душе твоя программа —

Стала маленькой каёмкой —

Жажды времени — столь странной,

Но в сердцах вопросом моды.

Интегрируешь бездушный

Гнёт плаксивых черт у мифа,

Чёрной роскошью им помнишь

Сон любви в анахронизмах.

Человеческие руки и объятые привычки,

Им уносят смертью — скуку,

Нам воруют в ложной спичке —

Страх — под каверзы запомнить

Этот ад в своём приличии,

Унифицированной причти

И бездушной формы мозга,

На одном шагу с которым —

Ты стоишь внутри привычки,

Уникальности из нового,

Беспробудной воли мира

И о том — твоя порода

Незнакома в личной встрече,

Сам не знаешь ей — примету

На бездушной моде светлой

Протаранил ловкость в нишах,

Стал почёт иметь — сквозь имя,

Но у чёрной грани снится —

Поздний ад внутри старения,

Нам приглядывая мило

Эту сущность в поведении,

Всё же личностью ты — дышишь,

Интегрируешь свой новый

Мир фантомной квази моды

И о том почти не помнишь

За бездушным светом истины —

Нет её и в квази форме —

Не осталось мысли лишнего,

Все мы вместе стали — ровно

И стоим под частью истины,

Света нового — знакомо,

Формой философской выстояв.

Развлекаешь развлечение боли

Отнюдь — не признан этим злом,

Вздохнул и стал анархией — кругом

Искать потерянные радостью — огни,

Они оставили секунды — до тебя.

Забыл и старый воздух не поёт,

Не знает он потерянные дни,

А казус преисподней воли — ждёт,

Он жизнь, отнюдь, что впереди.

Не самый лучший день её понять,

Не самый тихий ад — найти покой,

Где мысли громко ищут — с головой

Убыток стиля к равному уму.

Ты вышел самым лучшим, что к нему

Не знал иллюзий времени и в том —

Ты жалок между гордостью — потом,

Не самой лучшей важности дожить.

Не слышишь ад и громкий тлен — назад

Не стягивает холод аллегорий,

Он центр души запачкал, как и ад,

Он стал умом в присутствии — искать

Ту вечную основу смерти — нам,

Тот луч искомой важности — проснуться,

Чтоб смерть в её прелюдии — понять

И в новый ад по — прежнему — уткнуться.

Дожит и спел последнюю главу,

Достал до уровня тревожности — отныне,

Ты смерти поклоняешься и ныне —

Ты сам не свой от муки — в этой тьме.

От боли чувством в самости плохого,

Отключен вид души и этим жизнь

Не прячет ад под стилем муки, словно —

Ты ожидаешь развлечение — под ним.

Не ад на прошлом видит и больным —

Ты душишь Землю в пропасти немого,

Когда у смерти риск — её оставить

Не взял свою культуру — на благих,

Но мукам ты разучиваешь глупость

И развлекаешься от чувства дорогого,

Что смерти день и душ прямое рабство

В культуре этой пагубы — дожить.

Разведённые тени объективности

Распустили вдоволь страху лет

Скорбный день и трогательный стиль,

Долго смотрят за кого обнять —

Страх предчувствий каждой глубины.

То разводят волю странные огни,

Там им вес не держат в поведении —

Блеском объективности дрожат

И отучивают время страхом — имени.

Сам не свой и знаешь — встретишь ад,

Потому ты стал на параллелью ими —

Страхом мужеству и данностью преград —

Разводить искусно в Небе яд.

Прошлый мир не странствует и видит,

Что бегущий стиль от мира одного —

Сам того не знает, что ответить

И сложив в нём руки — громко светит

Над одной звездой понурой тишины,

Звенья масти встретили они —

Разведённые, потерянные линии

И поэтому не стали в ряд с другими

Думать объективно и над ними,

Чтобы говорить культуру имени,

Прошлым этим ты в природе — взял

Свой анахронизм и лёгкий лад,

Думал, будет численно богат —

Он лишь жить и в думах отличать

Роскошь разведённого бессилия

Над одной потерей глав внутри,

Но не этим смертью видит время —

Стон аналогичной роли имени,

Стало объективно жить — в презрении,

В том исчадие искать и разводить.

Эскиз поведения драки

Не помнишь и стал ты, как сон,

Не знаешь упитанный страх,

Он в долгую Землю влюблён,

Чтоб гордость хранить на ногах.

Не пишешь эскиз в голове,

А драка в почтении ножен — опять

Сложила искусству пример

И гложет в растерянной смуте — понять,

Что близко ко мне — не один,

Ты стал в равновесии скорбного я,

Не знал от чего — Господин

Души поведение любит за это.

То чувство опять ты берёшь

И страх по конечности мысли — уводит

Тебя — от затерянных строк,

Он новые игры под властью находит.

Но драка в прелюдии к тьме —

Манера упущенной важности смысла,

Так близко отучит свой стыд

И ты расставляешь пути от — изысков.

По чём ты не смотришь — на свет,

Почёт не сказал объективности маски

И точит свой стиль от того,

На этой Земле безысходности масти.

Любовь не прочла этот страх,

Эскиз поведения в скорби — у муки,

Ты пишешь застенчивый глаз

О том, что ему неприглядно стоять

И жить по обратному сну

Внутри поколения страха природы,

Где драка в прелюдии истины моды —

Как нежить в присутствии боли — опять.

Не выстроен этот полёт,

Ты завтра устроен эскизом — внутри,

Как ловкий сюжет для Господ,

Но страху не видишь искусство и лёд,

Он пишет в пути — от души,

Как драка присутствует ровной тоской

И что — то в полёте не свой —

Ты стал умирать в неприглядное имени.

Кирпич на помойном одре

Не квази привычкой — привычно уснул,

Спросил интеллекту в немое окно,

Что будет внутри необычно — оно,

Когда на достатке приятно усну.

Кирпич отзывает скупую тоску

И лёд об удары свободы — немеет,

Когда идеальностью спросишь его,

В какой необычности страха — живёт

Тот мудрый истец из привычной помойки,

Он тяжко гордится и слепит в окно,

Что тайное смыло им пищу — давно

И лёгкому сердцу по правде — тоскует.

Невнятный ответ и гордыня под стать —

Ты нелюдь в притворстве культуры души,

Что думаешь в общем — то сырость и яд,

А лёгкой манерой уступки — ты дышишь.

Но слон, как кирпич — необъятен во льду

И мысль, как наивная стерлядь на плахе

Искусству взывает обыденный звук

И томно внутри на одре причитает.

Так снова кирпич ты кладёшь — по утру,

Он будет лежать и душить это тело,

Пока равномерное в скользком бреду

Не вызнает чудо о новой потере,

То были помойные тени — в аду,

Что стал ты внутри, как и яд — не один,

Но чёрному свету под сказкой приду,

Чтоб выяснить эту прискорбную думу.

Бездонное кредо на мысли

Не отвечаешь мне, не оберег души —

Ты уберёг для формы страха — в рукаве,

Он болью сон искал и в мудрости оскал

Твоя душа над миром — пустозвонная.

Та степь стелила в мысль — искусство забывать

Затерянное вспять и думать по-другому,

Но счастьем к слову мы — не мыслью сожжены,

А волей в форме звёзд — умом сошлись.

Искусственное в страсть — не может приподнять

Моральный бег личин, чтоб этим перенять,

Как возраст — полный враг, а сон в твоём лице

Та истина под словом солнца мысли.

Держись и будешь рад — на том уже стоять,

Держать крамольный ад и русский свет в руке,

Он холод в были взглядов и доблесть наугад

Искать судьбу, что рад ты жить — наедине.

Та роскошь в лицах мира — искуплена и сном

Ты вертишь скол на кредо из других,

Он под любовью слаб и мерит цели — нам,

Что думает — то в склад умеет обратить.

Бездонный мир им рад и будущее в том —

Ты очертил нам в смелости по мысли,

Подручный свет руин, что в сердце изо льда —

Ты видишь в форме зла над этой птицей.

Летит в тот странный рай — искусственного сна

Твой миф анахронизма — в благе жить,

А роскошь в сердце им пустила свой восход,

Он русский в мере смысла — сделать ход.

Забил ты номер в цель и час твоей беседы —

Не риск от утолённой ночи — жить,

Ты будишь слой ревнивой догмы истины,

А страх удержишь в кредо им — хранить.

Забыл восход под чёрным сном — твой мир,

А тени разрядили рок в любви,

Он стал твоей моделью жить — внутри,

Испытывая муку в гордой истине.

Нелестно счастью верить, больше мне —

Ты оказал над поводом подумать —

Тем чувством в мысли жизненной игры

И сам препроводил обратно — в судьбах.

Законный свет в придворной неге сам —

Ты ищешь ночью, как блуждал в людских

Сердцах потомков власти и причуд,

По социальным вехам кредо и забот.

Откуда же искать твою печаль — в любви,

Она лишь тонкой лаской в укоризне —

Снимает боль тоски по этой былине

И вновь становится тем русской — на огне?

Желая видеть день в который раз —

Ты сам нашёл морали верный холод,

А кредо за окном не мучает и ходит,

Что дом былой любви из мира — в нас.

Профессорский клич из немого окна

Быстроходно в тождестве устал

Формы результат над сном стоять,

Может прозу в числах им — писать,

А над светом мудрых лет — читать.

Стал большому миру мал твой стол,

Время ниже истин в строгом сне —

Впало в сон немилой робе — вспять,

А над формой мужества им — рок.

Будет смыслом к чувствам — пребывать,

Зря в досаде личностью прожить,

Чисел свод немого в том держать

И над этим словом в духе — жить.

Под лучину встретились — на клич

Русский свет и мода в стол культур,

А затем, чтоб ночью в большем быть

Стали верить чувствам в знаке — «жизнь».

Оправдал искусство за окном

Смертью больший путник, что проник

На глазах любви — оставить клич

Над пропавшим возрастом — под словом.

Им профессор видит в доме спички,

Отличает смертью боль на благе

И внутри идут умом привычки,

Чтобы жить из этой страшной дали.

Не смогли запрятать смыслом мира —

Те тугие формы в людях — лично,

Им в одних умах хохочут мило,

Думая, что стали в этом притчей.

Под личиной схожести настал бы —

Клич манеры в философской догме,

Да, любить по-русски может только

Слово в мудром свете этих лет.

Над простором стало вновь светлее,

Открывает свод оконных писем —

Давний ход манеры жить в том — истиной

И читать моральный свод законов.

Думая в профессорском обличии,

Забирая стол своих им истин —

Ты немым становишься под притчей

И тугим на ухо в мудром смысле.

Чуткость с каждым вздохом отличает

Свет пародий к ценности быть русским,

А потом идти под воздух мира

Над её гордыней в личной повести.

Стал профессор личностью довольной,

Страх ему спокойной ночью высмеял —

Тот апофеоз случайной мысли,

Чтобы жить искусством в каждом дне.

Над любовью клич внутри пародии

Создаёт свой ход искомой мысли,

В том ты ясный возраст над любовью,

В ком живёт история быть — истиной.

Став по-русски в моде жить и видеть

Этот стол моральной неги в людях —

Ты пробудишь истины под чувство

И на этом слове статным будешь.

Проходимцы в несмешном аду

На дальней Волге, спрашивая строго,

Что сделать человеческим лицом

Внутри бессмысленной пародии убогого

Над необъятным адом мысли впереди?

Им тесно в грудь сжимают слов остатки

И счастье встретить Каспий над судьбой,

Но ценностью составив здесь покой —

Ты ходишь жалкой волей смерти — в укоризне.

Поводья счастья — стали бы немы,

А волны моря, спрашивая в полдень —

Не отдались от смерти той вины

Под род сомнений старости — прожить.

Имея проходимцами под смерть —

Другую жалость в низменной оправе,

Ей жить устройством мира под собой

И горевать над мукой страха — силой.

Под жизненным притворством стало ныть

Походкой ночи — лунное возмездие

И тень беречь над ясностью прожить —

Плохую дань над сломленной главой.

Пускай отдал ты сон валдайской пыли

Под этот строй развалин и былин —

Ты жил в российской дали этим — миром,

Он открывал твой возраст и покой.

Полночным вздохом потчуют карнизы

Твою оконную мораль — ей тесный взор

Отлит под золотой прилежной старостью

И сам не свой от маски — быть собой.

Стоит к возвышенному слою этих лет

Под проходимцем ясности в приличии —

Твой юмор жить всегда самим собой,

Как быть на бытие не в том отличии.

Здесь смерть держать в Валдае над судьбой,

За завтра опекая юный ветер мира —

Он сам не свой — от муки старой нивы

И открывает зарево по вольности — игрой.

Тот ад в пути багровой спеси лёг

В своей фатальной кромке жизни — в нас,

Он болью видел сон открытых глаз

И дух российской близости — в харизме.

Пускай по морю движет солнце в глаз

Свою свободу личности, им видя

Спокойный свет под чувством этих лет,

Забытых к той возвышенной мечте.

Бежит по Волге странный силуэт,

Он отражает вздох манерной пыли,

Им смотрит в чёткий вид валдайской мглы —

Культура права в собственных глазах.

А где-то ночью видит сон из нас,

Когда мы шли из счастья в дом отчизны

И край моральной ноши — нам казался,

Как свет утопленного чуда над мечтой.

Но нет открытых глаз у этих истин,

Где ты в багровой оттепели сам —

Стоишь моральным звоном в чувствах — нам

И открываешь ясность формы листьев.

Душа, в которой открывает смерть

Свой длинный воли капюшон — надев

Сидит вокруг языческого в людях

Манера думать личностью, что вспять

Ты говорить любовь сумел и этим жить.

Но бурный слов поток ликует в нас,

Он душу поднимает в чёрствых судьбах,

А сон стихии к личности на днях —

Воркует в честной смерти на лице.

Почём мне знать, что был сегодня рад

Твой смелый день и чуткостью предчувствия

Ты отравляешь миром долгий взгляд,

А чёрный капюшон заправлен в ад.

Стремительно похожи сном огни,

Они твои знамения на людях,

То ищут проблеск меры сделать яд,

То пробуют застыть по форме судеб.

Их сладость пищи в вымученном сне

Пародией прошла в лихой причине

И сложным ветром обернулась в нас,

Не выучив тот формы долг и возглас.

Рискуют стать языческой под смерть

Природы славные блага и оперения,

Им сняли имена под долгий склад

Причины смерти в каждом мире судеб.

Но человек их ищет, открывая смерть,

И то изученное говорить последним —

Твой мир искусства повторять года

Над прошлой ношей муки, как тогда.

Ты верил имени — не открывая случая,

Попробовали снять им ролью сна —

Причины жизни думать по-другому,

Но ночью окаймлённый воздух — спал

И ветры отражались смертью снова,

Недолги будни в чёрном свете скал,

Пока они проходят маской в людях,

А верят искрами над доблестью и нам

По отражению любви — сегодня будят

Тот воздух черт привычек от тоски,

Приравнивая ловкость к цели мира,

Но этот долг материи и слёз — ещё

Не твой почтенный формы казус душ,

Он гордый склон под древней маской сна

И отражение сполна им красит боль,

А стиль природы раздаёт любовь.

Немыслима вина от чёрствой силы,

Спадает вдоль потери чёрный ствол

Любви, к которой стали мы ревнивы,

А долгий ад диктует свой простор.

Мы вынесли тот ужас в целых лицах,

А свод кромешной тяжести нам взять

Мешает смерть, то будит в сердце милость

И управляет формой цели — вспять.

В душе, которой стали мы, как цели

Иметь свой чёрный цвет и стать руин,

А медленные воздухом в той вере —

Проняли ценный взгляд над — Господином.

Ему отнять не могут возраст в нас —

Любви искусные моралии под силой,

А тяжесть смерти открывает глаз

По утончённой ловкости учиться в том — любви.

Зачем вокруг?

Нелепый круг потерян и увит,

Давно закрытой пропастью в себе,

Работа слова высится вокруг,

А остановка счастья — времени игра,

Не дожидался в оправдании — любить,

Искать манеры в скопленной душе,

Пропавшей мужеству, чтоб это осознать,

Зачем тебе играть вокруг — уже?

От страха сломлен памяти магнит,

Он помнит имя в сердце от вины,

Но ты ему поднимешь звонкий миг

От права долга памяти — в плену,

Не стало умолять в себе — она,

Займёшь ли сердцу нужное вокруг,

Затем ты обвиваешь этот круг

И собственное счастье впереди.

Не раз от страха пройден на беде,

Устало веришь прошлому до судеб,

Как личный поводырь ума осудит

Ментальный прочерк имени в себе,

Когда ты поднимаешься в беде

И слог за счастьем медленно воркует,

Он знает точно в жизни — не пребудет,

Та наглая работа в страх судьбе.

За ней искал зачем — то хилый ветер

Магнитный вой под стрелами из лиц,

Оружием мечты стрелял под этим

И новой сказкой верил, что увы —

Ты сон для перманентной воли глав,

Внутри оправой ищешь сотни прав,

Но вздох судьбы сегодня не осудит,

Пока летают прочерком до судий —

Уставшие в вопросах смыслы, для.

Их нет и нет твоей надежды верить,

Устал, что поредели в тон судьбе —

Твои оконченные памяти потери

И держит страх свою стрелу на глубине

Пародий крика в муках о пощаду,

Зачем тебе искать создание звёзд,

Им причитают вымыслом нам ад,

Но волей страха думать в том — зовут.

Покорной ли оставил смертью вал,

Обвит он призмой вольности внутри,

Как сон анархии и сердце впереди,

За что ты вышел этим вместо судий,

Устал и стёрла в прошлом каждый день —

Твоя манера думать все за зря,

Ты форма философской робы я,

За что и говоришь обратно глядя,

Услышит ли мотив твою мольбу,

Но мы остались в том же мире прав,

Где нет тебя, а нынче только страх.

Твоя душа любви континентальной

Меж образами права в сердцеедах

Ты славишь утомительный, как ночь

Обрывок счастья, встретив сон и смелость,

Он будет горд в приличии нам — только.

За океаном смотрит вдаль Акрополь

И недрам блага возвышает твердь,

Умеют жить под пристальным им — Богом

Верховных черт скульптуры: образа и стиля.

На званных ликах утоляют словом — брань,

А ствол Египта будит верхи — этих лиц,

Приказывая ночью стынуть в страсти

Континентальной ношей блага и любви.

Ты будишь зов долины, чтоб ей пасть,

А ночь внутри сибирских стен у слова

Окутывает робкий ветер — снова

И ублажает городские стены мира.

Пустили стрелы нам под вечностью — внутри

Опалы ветхих кладезей из права и оковы —

Внутри монгольской степи мужества — знакомой,

Что вечно ходит в страхе — под нагим.

Искусство поднимает в том приличие,

В китайской речи мудрость пашет — вновь

И открывает вольность милой встречи

На верхней палубе изнанки лиц и стран.

Они пребудут снова в дар — отличием

По европейской схожести мучения и славы —

Иметь свою культуру в странной роли

На душах личности природы блага — в боли.

Как ветхий ищет странный слог — на том,

Он поднимает камень в тесных рамках Бога,

Откуда вынув кладезь в форме рока

Под душами искусства — смотрит нам.

Пропал континентальный вихрь затмения,

Он сжёг мосты и право в смелость — быть

Любовью личности под ужасом возмездия,

Им оставаться этим в дар — своим рабам.

Подходит личный фокус на равнинах,

Иль стать индийской площади от мира

Сегодня искупает страх за подлостью,

А ветер Рима в бытие — родном.

Нисходит ночь и виден сплошь Акрополь

Внутри нечаянного образа последних

Искусств противоречий в днях и вепрях,

Они твоей душой уходят небом — прочь.

Египетский воззрел народа — тот укор

И падать им не страх умеет — в вольность,

А дух сегодня в социальных модах

Под ревностью которого — ты жил.

Опять по философской робе спрятал день

Манеру думать европейскому лицу,

Как жить в степи на многих присказках и душах,

А в этом праве миру — быть умом.

Нетленный посох на любви — прошёл

И жив искусством по японской лире

Завет формальной гордости, что сном

Прошли года внутри войны и мира.

Непростительно смотрит Босфор

Наугад открываю шкатулку руин,

Ей отснята материи форма — твоя

Или впадина робкого солнца вокруг

Заблистала от снов по полудню.

Не оставил растерянный импульс — храня

По великому полю рассудка любви,

Что уложит покорные воды внутри

И посыльному ветру — на придатке возможного.

Если нищим по форме украдкой идёшь —

Ты опять непростительно твёрд у себя,

По рассказам могильному свету — берёшь

Уязвление нового утра от боли.

Волны падают в сердце и этим своё

Утопичное сходство ты видишь вдали,

Всё блистает Босфор на свои корабли

И отличному имени шлёт — то приличие.

Помогли ли украсить моральные сопки —

Эти образы моря под правом — им созданным,

Ты стоишь на проливе из множества солнца

И оно покрывает всё личное — нравом.

К средиземному поиску машет рукой —

Твой Стамбул, он сегодня опять дорогой

И нетленно отыщет моряк по руке

Провидение нового ужаса — там вдалеке.

Не пути ли в турецкую сторону сна

Унесли эти грёзы, там миру весна,

На отчаянной маске меж роз и снегов —

Утопает под словом о дух человеческий.

Под прибрежным искусством запишет утёс

Те моралии слова на тихом пути,

Непростительно смотрит под след — уходя,

Как им душу под сложный прогресс — отвести.

Нужно глазом своим им в понятии — стать,

Верить словом по водам меж странной игрой

И манерами длится твой смелый прибой,

По проливу, к которому снова иду.

Текущий день, откуда не приду

Один одинокий потомок — идей,

Ходил из обыденной доли — теперь,

Он — автор и прозы любви бытия,

Гнездится его волевая — фортуна —

Нам, в пригоршне толики — часом ума,

Она отживает и сердцу — вина,

Где нет идеала — то вымыслу такт —

Один выбирает из слова — дурак.

Текущему свету остался — путём,

Измеренным правом, на нём и ему —

Ты автор и враг — удовольствия жить,

Бежать, чтобы думать — одним,

Любить, чтобы спать — рядом,

На верности эхо — другого ума,

Потомка поэта и, в том глубина —

Его — пародийная кладезь небес,

Могил из случайностей — роли других.

В немых остановках пускали — они —

Текущие ливни из масок — разгула —

В другом одичании мира — творить,

Чтоб думали благом — ему открывая —

Могильное солнце из нежности — сил,

Один он летает — откуда печать —

Скабрёзная дура и в том — толчея —

Абсурдного тока — над тенью другого,

Его не добытой — судьбы золота.

Нет спеси любить и старению — блага —

Ты день не текущий и думать — теперь,

Не надо от чувства — забытого взгляда,

Пути преисподней от вещи — на снах,

Их стало, так много — обдумали стало быть —

Другие иллюзии права — врага,

Что день от причины уходит — за правило,

В нём день не текущего смысла — одним —

Один, и стоишь ты — залив пьедесталы —

Рукой аллегорий из жёлтого ада,

Пускай не умеют идти — по раскату —

Откуда немыслим и день — без тебя,

Остыл и управил любви — долгожданной —

Руины манеры — ей волей забрав —

Твою умилительно добрую — силу,

Один ты не стал — на текущих умах —

Кричать, как и эго — сплотив бытие.

Ушло, по отчаянию время — на маске,

Исчез, как и день, утоляя приметы —

Текущего шага нам думать — ему,

Взобравшись на горы — пути идеалов,

Откуда не видно и часа — вины,

А день, словно сказка — кончается страшно

И, нет постамента — увидеть беду,

Сплотило и полное время — мораль,

Один и одна безысходно снимали —

Часовню из тесного круга — былин,

Дороги вопроса на берег — отчаяния,

Где выпали слёзы из слепка — руин

И, ворон клевал безысходности — манну,

Любви одиночества в небе — других —

Пути преисподнего часа — до счастья.

Так был ты не против — увидеть свою —

Любви безысходность и чашу — пространства,

Но тело своё на текущем ходу —

Ты видишь иллюзией, словно приду,

Обнять, над причиной — особенной роли,

Где время пародии — тешит вину,

Опорного света из наледи — каждого —

Текущего часа — дожить по уму,

Доигранной формы до сердца — руин,

Желая оттуда прийти — безысходно —

Ты видишь искусственный берег — один

И, смотришь ему — на нетленное счастье.

Произведение души

Не счёл на воле — думать, что умом

Прокладывая новый час души,

Ты слышишь опыт чувства за его

Прохладой достижения прожить,

Настолько крут, что мыслью унесён

За этот квант заблудшей тишины,

Она одна немеет вслед тебе

И ищет памятью на сломленном уме.

Затеял провести моралью бег

От относительного счастья, где теперь

Не стало в воле чувствовать судьбу,

Обычно думая, как этот новый день

Уносит слов произведение на миг

В такую же проклятую войну,

Что делая сюжет на роли близко —

Одно не счёл в пародии иметь.

Сегодня думая, чтоб новым не хотеть,

Устать ли счастью близко под рукой

Мечтать на этом кванте и порой

Оставить слово в полной пустоте,

Где нет ему проклятья стать судьбой,

Ослабив крест над личностью немой

И каждый ужас ровный за тобой,

По чём стихает форма провидения.

Не страхом личной воли — отложил

И взял из слов судьбы произведение,

На этом сне о мучимом видении,

Что ночью ходит чёрной пустотой,

Ложится в кровь и думает о нас,

За что же жизнью прошлого возмездия —

Мы получаем думать в смыслах — без него,

А только душу пробуем прощать?

Пропал вопрос и может слабый тенью

Уносишь слов обыденные тени,

Проняв произведение над теми,

Кто хочет добиваться жизни всей,

Всё пишет слов умом — произведение,

Над ночью фобий нового рождения

И став, как автор мысли беспробудной —

Уходит в личный ад своей потери.

Не трогая за взглядом мир меж теми,

Кто волей думает и ложью о пустое

Не видит слов проклятие немое,

А только воздух мысли над судьбой,

Раскрыт он ужасу и в тело привидения

Не носит взгляд практичный, как видение,

А тон формальный ужасу под мысленной

Картиной страха — снова поднесёт.

За ролью близко думает о правилах,

Как нам писать, и что за этим мыслить,

Пусть будет жизнью снов произведением —

Учить моральный воздух каждой мысли —

Твою мечту о власти в нас услышанной,

Душой произведением им в точности,

Проклятой словом мужества от личного

И волей уготованного к прошлому —

Идти под словом притчи и различием

Имея слов произведение — им мыслимо

Глотать тот воздух душ внутри обыденной

Культуры форм вопроса к нужной лирике.

Снимая шаг и роль произведения

Ты вспоминаешь старый взгляд и видимо

Не пишешь слову мысли о прощании,

Пока на этом сердце словом думаешь,

Находишь смысла роль и Бог обличия

Является твоей манерой умысла,

Как видит сам над мыслью уготованной,

Что порождён он словом чувства необычного,

Прикажет смыслам проплывать различием

И той душе укажет истин правило,

Но Бог письма роднит души приличие

И этот день внутри опоры личного,

По складу видит прошлое, уносит стиль,

Над формой понимая пустоту ума,

Где этот день слагал любви мотив

И разницу потери каждой воли зла.

Постоянство внутри ожидания

На рассчитанной маске завёл

Бесполезное воли в фатальной тоске,

Не о чём протекает понурый фитиль,

Над задравшимся именем в той же реке,

По которой ты ищешь свой стиль,

Развивая просторы моральной игры,

Неготовой до той же борьбы,

Что причина ума, ожидая свободу.

Занимательно спрашивал старый мотив,

За проклятьем чутья изумлённого чудом

В почерневшем от горя разлитого там —

Поколения чувства, проявления страха,

Несвободу уплатит за этот бедлам

Монолитное право и честный фитиль,

Что зажёг ты сегодня и смотришь на штиль,

Как спускаются флаги и ищут причал,

Им дожить не успел, а уже осерчал,

На проблемах, которые справили торг

И под каждой моралью всё ищут печаль,

Разливаясь в просторах внутри одичания.

Не успел человеком понять этот рай,

Напоследок картины, умея вопить —

Ты сюжет остановишь и медленно сам,

Под её головой беспробудно отложишь —

Поколение мира без ума и любви,

В постоянной тоске из мучения к славе,

От проклятия страха и долгой борьбы,

За которой оставили смертью те робы,

В беспристрастной, рассчитанной маске у глаз,

На лице неприкаянной мысли из блага,

Что дожила умом и напрасно упав —

Обличает мотив у короткого ада,

В поводке, за которым ты ищешь его

Постоянное имя и обратный манер,

Политической важности видеть пример,

Чтоб затем объяснять утопичное право.

Нет тебе в этой старости смысла дожить,

Долететь из нутра постоянного страха,

Чтобы сном социальной проблемы терпеть —

Равнодушие подлости мысли из нас,

Уготованной важности долго смотреть,

Обличать ей моральные души под благо

И всегда в этой маске обличья — иметь —

Парадокс искушения видеть под плахой.

Близ отчётливой роскоши сможет унять,

Просчитать непокорное будущей сказки —

Тот же численный путь ожидания звёзд,

Над бегущими лицами к новой подсказке,

Ты пробудишь моральные тени на мир,

Где покой различают прискорбные вехи,

Причитают ли лицам прощанием — спать,

Но гордыней внутри ожидания — слиться —

Не хотят, что умеют лететь в никуда,

Социальной толпой в обнищании фикции,

Привыканием ищет она свет — одна

И понурому часу ожидает прощание.

Постоянно не видит и смертью возник

Твой манер изумляться под манией жизни,

Поднимать этот груз, чтобы снова в душе —

Приникать к успокоенной горестью лицам

Повседневности пищи и малой беде,

Ожидая покорное умственно нищим —

Ты осудишь свою покорившую мглу,

Заведённого общества мыслью в одну,

Фатализму довольную пищу разлуки.

Не спеша не оставит искать бытие

За твоей головой поведение нищих,

Но они неспокойные миру — огни,

Над проклятьем души в постоянстве обличья,

Постоят и уходят под этой борьбой,

Что душой обезумевший склад на приличии —

Понимает условие жить над судьбой

Равноправия лучшего имени — видеть,

Но твоя постоянная смерти игра —

Не под мнимое общество имени — завтра,

Всё такое же чувство и снова покой —

Распростёр то коварное слово — с тобой,

Где ты свят и внутри ожидая — могилу —

Непокорно идёшь за несметной толпой,

По которой оставили жизнью — не мы,

Одноликие стены из этой тюрьмы,

Состояния времени в схожей беде,

Иступляя реальностью новое счастье

И одно поколение смерти за ним.

Астральный дезертир

Днём не видит, ходит — ненавидит

Над пространным эхо под собой —

Слой культуры мыслей перед ними,

Где не ставит зависть под рукой,

Сам не отнял мысленную нишу,

Под любовью встретил мерный сад,

Ложью говоришь об этом — Ницше,

А на утро повстречаешь сам —

Миф внутри расстройства и покоя,

Дезертируя под сном моральной плахи,

Что одни оставили любить изгоя —

Мысленные тени возле страха.

Ночью постоял и воплем к лицам

Неспокойно дрожь к одним струится,

Сказанным манерам жить от боли,

За собой оставив нервно скорби,

Стал упрямой манной в тени мифа,

Повторяешь смысл его последний,

Что украли мы под нишей мысли

Из твой судьбы, почти поникшей.

Взяв на горстку парадокса людям

Объективный день и славу в лицах,

На астральной мании ей любит —

Овладеть богатый смертью призрак,

Слово поднимает в чести мудро,

Став твоей особой формой в лицах,

Сна астральной пропасти из утра,

Над которой Ницше ходит здесь.

Благо отрицать, что частью видеть

Этот чувству пройденный и долгий

Смерти разговор, о том что мыслить