Бесплатный фрагмент - Летопись Кенсингтона: Кенсингтонский народный фольклор

ЛЕТОПИСЬ КЕНСИНГТОНА

КНИГА ВТОРАЯ

КЕНСИНГТОНСКИЙ НАРОДНЫЙ ФОЛЬКЛОР

Что же нам в данной книге, спросят авторов исчесавшиеся от ожидания читатели. В ответ на похожий вопрос, заданный Остапу Бендеру гражданином Корейко, Ося Б. ответил: «Синее море, белый пароход…» Дальше цитировать не будем, просто хотим сказать, что здесь будет чуть побольше вкусного, чем просто море и какой-то дурацкий пароход.

И все-таки, что это вообще за книжка такая — Фольклор? Отвечаем. Во время написательства «Фредди и остальных» параллельно придумывалось много историй, которые при всем желании нельзя было пристегнуть к официальной биографии группы «Куин». А выкидывать созданное тоже было жаль — во всяком случае, большую его часть. Вот и решили авторы собрать все эти истории в одну большую такую книжку и назвать ее см. выше. Помимо просто картинок, здесь будут иметь место стихи, песни, баллады и даже пьесы — в общем, фольклор. Так что здесь мы никого не обманули. И вообще, помните главный принцип и политическое кредо наших сочиняний? Не любо — не слушай, а врать не мешай.

/ — картинка №1 — / Что посеешь, или То и вырастет /

Однажды невероятный слух пошел по Кенсингтону — Брайан нашел шиллинг!

Ох уж этот Брайан у нас! Везунчик! Везило! Вечно ему везет, везуну этакому!

Конечно же, сей тавтологический слух распускал Коллинз, не добавляя одного — в какое время укладывается это «вечно», ведь всем достоверно было известно, что Брайану повезло всего дважды в жизни: один раз, когда он организовал группу, другой — когда он перегрыз и сбежал от жены. Однако достойный Фил, помимо таланта варить «Двойной Кенсингтон», обладал и еще одной невероятной способностью. Нет, он не рисовал носом и не умел подзывать змей на свист. Фил наделял свои сплетни такими достоверными подробностями, что все сразу и беспрекословно ему верили, что бы он там ни наврал. А кто не верил, тех Фил просто пошло подкупал. За франки.

Вот и на этот раз — все сразу поверили, иззавидовались, и по району пошла эпидемия. Все ходили, опустив носы в землю, в надежде найти шиллинг. Ну хоть что-нибудь, блин, найти! Посчастливилось только Джо Кокеру с катушкой из-под ниток, да еще Ангус Янг отыскал в канализации дохлого мышонка. Три дня они ходили именинниками, все им жали руки, все их прославляли, и даже Том Уэйтс сложил в их честь торжественную оду, за которую ему чуть башку не оттяпали, и даже Коллинз угощал всех дармовым (потому что теплым и фактически жареным) пивом.

Вот и Фредди попал под всеобщее настроение, закинул на плечо палку с узелком, в котором ничегошеньки не было, ибо куда же прятать найденное? Но нашел он только Джона, который, вдохновленный давешним примером Брайана, перегрыз, сбежал от семьи и теперь жил под мостом. Фредди притащил его на рыночную площадь — хвастаться, но таинственный клад заинтересовал только жену Дикона, которая вцепилась в супружника, отвесила ему по шеям и уволокла домой. Фредди ни с чем остался стоять посреди рынка. Будучи в нервах, он малость поскоблил стену будки, но, узрев в щели возмущенную рожу Маисыча, Фарух решил пойти покопаться в саду. Каком-каком, Кенсингтонском, конечно! Проще сказать, в Горпарке.

Подходя к памятнику Питеру Пэну, Фредди узрел возмутительную.. нет, не так — дерзновенную! — нет, опять не так — да просто бабуинскую по своей животности картину!!! Под памятничком сидел Аксл Роуз и продавал семечки по пятаку стакан, а на плечах Пэна сидели злодеи в лице Даффа и Слэша, хамски плюясь шкурками во все стороны.

— Пошли вон, слизерины! — заорал задетый за живое Фредди. — Не трожь Питера!

Тут же со всех сторон набежали Пит Бест, Пит Шоттон, Питер Габриел, Питер Страйкер и почему-то Лемми-Моторная Голова, которого в Кенсингтоне все называли просто Бражник-Мертвая Голова. Фредди обрадовался, поелику Лемми был ему должен пакет муки, и проскрипел:

— А-а-а, Бражник! Что ты тут делаешь, Бражник?

Лемми испугался и убежал, а Питеры начали скандировать:

— Ура! Бей мешочников! Разорваки! Решения Хартии — выполним досрочно!

А Фредди, движимый подлостью натуры, ополз памятник и коварно напал на ганзов сзади. Аксл мастерски отмахивался мешком, как цепом, а Дафф и Слэш орошали трассирующими шкурками немытые башки Питеров. Последние на ганзские поползновения отвечали нестройным гулом. Иx поддерживал Ангус Янг, наяривая на тромбоне «Осенний сон». Так, по крайней мере, утверждали очевидцы. Мы же врать не будем. Хрен знает, что он там играл, Ангус-то.

— Вперед! — ревел Фредди, выхватывая у Ангуса тромбон и дудя в него. — Х-Х-Х-О-О-О-НК!

Аксл так перепугался, что лег на землю и прикрылся мешком — спрятался.

— Лучше бы в мешок влез! — посоветовал Фредди, пнув Роуза под копчик.

Аксл и влез. И пропал. Вместе с мешком. Фредди обернулся — глядь! И Питеры пропали! Никого!

— Как же? — плаксиво спросил Фредди, оборачиваясь к Янгу. Того тоже не было, лишь на земле возле памятника сиротливо лежала маленькая семечка.

— Ангусевич, — тревожно спросил Фредди, заглядывая под семечку. — Ты здесь?

Но Ангусевича здесь не было. И вообще нигде. Безутешный Фредди посадил семечку у себя в палисаднике, полил шампанским и бухнулся спать в кошачьем загончике, разбросав ноги.

Неделю после этого по утрам, вместо того, чтобы идти ловить карпов у себя в пруду, Фред приходил в палисадник, садился возле грядки и вдумчиво ее созерцал. Когда на восьмой день он пришел в садик — о радость! о счастье! — на грядке нагло стоял толстый зеленый стебель подсолнуха, увенчанный огромным золотистым решетом, посреди которого по-турецки сидел мрачный Брайан Мэй.

— Отчего же, отчего же, отчего же, — спел Фредди, — вырос здесь ты, а не Ангус?

— Шампанским поливал, — выплюнул пробку Мэй. — Драть вас надо, дрянь. Я его не любю. А любю я джин.

— Твой джин, если ты вдруг этого не знаешь, — заметил Фредди, — это поганая «Стрелецкая»…

— Лучше помолчи, — честно предупредил Брайан. — Хуже будет!

— Настойка, — отважно сказал Фредди, после чего долго летел через два лестничных пролета и выбил стеклянную дверь…

На следующий день все в Кенсе узнали — с Фредди что-то не так. Он вышел на балкон в одних кальсонах, с хрустом потянулся, скульнул, и вдруг заорал испанскую народную песню: «Ой, бывав я в тим садочку, да скажу вам всю правдочку — ото так копають мак!»

Пел он ее долго, с надрывом, пуская обильную слезу и слюну под балкон. Под балконом же стоял очень злой Том Петти и собирал эту гремучую смесь в кулечек, потом переливал по пузырькам и продавал как средство от всех болезней доктора Воф-Ху. Помогало! Ну не от всех и не всем, но были случаи.

А эпидемия собирательства закончилась достаточно громко — Брайан потерял шиллинг. Он так орал, что сбежался весь рынок и устроил генеральную уборку, в результате коей было найдено несметное количество вещей, потерявшихся еще с прошлой зимы. Браев шиллинг найти никто не смог, а сам Мэй нашел маленького детеныша бурозубки и радовался, как дитя. Хотя шиллинг свой он нашел вечером во внутреннем кармане пиджака. Чему очень удивился. И пропил его за ваше здоровье. Бурозуба, кстати, тоже пропил. Иуда!!!

/ — картинка №2 — / Шведский буржуин, или Пекинес /

Однажды Фредди купил печку-буржуйку. Однако ему было не дано, как ее топить, ведь буржуйку он видел в первый раз в жизни. Поэтому он закидывал в печку огромные кривые дрова, а те, которые не помещались, проталкивал ногами. Он сушил на печной трубе носки, пек в буржуйке картошку, пел скаутские песни, а если приходили налоговые инспектора, Фредди прятался от них в печку и настороженно бдил, глядя, как инспектора шарятся по комнате в поисках чего-либо ценного. Фред и сам был бы не прочь пошарить и тоже найти чего-либо ценного, но он, в отличие от настырных инспекторов, знал — в старом доме ничего ценного нет. Мэри-шантажистка вывезла все Фредово барахло в новый особняк и теперь с нетерпением ждала, когда же сам Фредди торжественно въедет в новый дом.

Но Фредди не желал въезжать в новый дом. Он жил бобылем, прихлебывая чай из пакетика, заедая суп из пакетика сухарем из пакетика, и чувствовал себя совершенно счастливым. «Если бы не эти паскудные инспектора, было бы еще лучше», тоскливо думал Фред, глядя, как резво копается один инспектор в его комоде. Не найдя ничего стоящего, подрабатывающий инспектором Элтон Джон вдруг узрел таинственный агрегат, скорбно стоящий возле стены. Элтон брезгливо сбросил с трубы агрегата сохнущие носки, поплевал во все углы — от сглазу — поднял печку, ухнул, хрюкнул и понес домой. Фредди, прикорнувший в тепле и уюте, не знал, что вором был Элтон Джон, и, когда Элтон, придя домой, с грохотом поставил печку на пол, Фредди пулей выскочил оттуда и заорал:

— Стоять! Руки на ширину плеч! Все вы тут мерзавцы и козы! Я платил!!! — и тут же узрел под очками знакомые удивленные, близоруко щурящиеся зенки. Фреддины глазки тут же заиграли в ответ вальс «Амурские волны».

— Раз украл — покупай! — капризно сказал Фредди. — Что я ее — домой сейчас потащу? На своем горбике? Нашел верблюда.

— Да я и сам могу отнести, — упрямо сказал Элтон. — Мог бы, да неохота. И вообще, это трофей! Я победил, посему мое! — и он вцепился в печку.

— Расхищать народное добро?! — свистящим шепотом спросил Фред. — Обкрадывать честных тружеников капитализма?! Это же бунт!

— Хорошо, — убрал руки Элтон. — Сколько просишь?

— Вот это уже разговор настоящего… — Фредди задумался. — Как же тебя назвать-то… Знаю! Слава мне! Вот это — разговор настоящего капельмейстера!

— Капель? — воздел брови Элтон.

— Не в том дело, что капель, а мейстера!

Элтон приосанился и разгладил воображаемые баки.

— Вот чем мы начнем наш торг, — сказал Фредди важно. — Зачем тебе сия вещ?

— Вещ сия мне нужна для того, — занудно сказал Элтон, — чтобы приготовить самогон.

— Во-первых, самогон гонят, — менторским тоном заявил Фредди. — Это и ежу понятно.

Из-за двери показался смертельно пьяный еж — редкостная дрянь, позор Стингового зоопарка, — покачался немного, приподнял шляпу и с идиотской ухмылкой хлопнулся на пол.

— Вот, а во-вторых, как ты, кобра, собрался в печке-буржуйке самогонку-то гнать?

— Во-первых, сами вы змеищща, и сами вы буржуй, — не остался в долгу Элтон. — А во-вторых, я вашу печку переплавлю в самогонный аппарат и змеевик!

— Мою печку, — сказал Фредди, и голос его дрогнул. — Мою печечку. Мою печурочку. Переплавить такую превосходную печь в агрегат для приготовления адского варева? Да ты просто прр! — он сделал гадкий звук языком.

— Я и тебя приглашу, — искушал Элтон. — А так — останетесь без выпивки, гражданин козлищев.

— Кто это — «останетесь»? — осовел Фредди. — Как это — «козлищев»?

— А я что? — и в притворном ужасе Элтон засунул себе в рот носовой платок. Полчаса он бился, пытаясь вытащить платок на волю, а потом, когда молодость победила, изрек:

— У меня послезавтра день рожденья!

— Выпивка будет, ведь правильно? — сработала природная извилинка Фредди.

— Будет, — кивнул Элтон. — Без этого нельзя. Только вот самогонного аппарата нету.

— Как — нету? — поразился Фредди. — Вот не надо только мне тут. А это? — и он ахнул ногой по боку печурки.

— Так плавить надо, — лицемерно сказал Коллинз. — Печка ж твоя.

— Моя, — кивнул Фредди. — Однако продам.

— Сколько просишь?

— Сколько дашь?

— Немало — фунт!

— Опупел? Я сам ее за три фунта купил!

— Купил? Не смешите мои запонки! Чей у нас нынче печной магазин, гессловский? Вот мы у Пера-то и спросим! А вот, кстати, Гессле идет. Гессле! Гражданин Пер! Пер, иди ко мне, мой хороший! Это твоя печка?

— Немножке не понимайт…

— ПЕЧКА, говорю, ТВОЯ?

— (басом) А то!

— Фред у тебя ее купил?

— (басом) А то! Хмм! (фальцетом) Чито? Кыто? Фыред? Покупай? Кокта он чефо покупай? И уже успел стасчить? Дуел! Толко дуел!

— Да я честно купил! — бешено лаял Фредди. — У меня вот — и чек припасен. Что?

— Ну-ка, дай-ка… Так. Угу. К оплате.

— Ясно вам? — пляшет Фредди. — К оплате!

— Печная труба — одна штука, ухват — один штука, заслонка — одна… Все???

— А что мне еще — сапоги твои вшивые купить? Или вообще там — голенища какие-нибудь?

— Пробиль ухват, а ухватиль целую печку! Держийт меня, убю!

— Элтон, если не поможешь — печку не дам!

— Пер, отпусти его.

— Пшел!

— Отпусти, говорю!

— Хрясь!

— А! У! Помогайт!!!

И Пер спасается через водосточную трубу.

— Элтон, получи печь. Давай два фунта, злодей.

— А с этим что делать?

Элтон указал на беспомощно сучащего ногами и руками Пера Гессле, торчащего задней частью из трубы.

— Может… Того… В расход?

— Так мы же его можем в саже вымазать — его никто и не узнает!

— Так он же отмоется!

— Так мы опять вымажем! Хо?

— И зачьем? — робко подал голос Пер из трубы.

— Помолчи, Дуду!

— Кто? — и швед принялся так энергично рваться и метаться, что труба не выдержала.

— Ах, вредитель! — взьярился Элтон. — Моя трубища!

— Што?

— Высший сорт!

— Хто?

— Ринго звать?

— Вай-бэй! Христом-Богом… Царицей-матерью небесной и двенадцатью апостолами… Ни пагуби!

— А что я с этого буду иметь?

— Ухыват падарю!

— Возьми этот ухват, и ухвати…

— Элтон, не надо! Ринго тоже уши имеет! 3а грубословие, говорят, расценки повысили! Обнищаешь!

— Хорошо, будешь мне каждый день… (шепотом) Фред, что попросить? Что он больше всего любит?

— Вроде — звук расстроенной гитары… Так что пусть настроит гитары всему Кенсу…

— Ге-ге-ге!!!

— Пер, немедленно!

— Чево?

— Настрой гитары всему Кенсу!

— НЕЕЕЕЕЕЕТ!!!

— ДАААААА!

— Щет! Кляти англикосы! Хотя б не Мэю и не Пейджу!

— Именно Мэю и именно Пейджу в первую очередь!

— Ну за що ви меня так ненавидьите? За що, за що? — и Пер пустив патьоки, патьоки горьких сльоз, узявшись за бока (пер. со староангл. — заплакал).

— Вопрос решен! Убирайся, и помни — у нас длинные руки!

— А какие ноги! Фу ты, пропасть, какие у нас ноги!!!

— А теперь с тобой, — сказал Фредди, когда Пер, оглашая воздух рыданиями, пошел по указанным адресам. — Когда празднество?

— Послезавтра.

— Тогда плавь печь, и я приду к тебе в гости.

— А что подаришь?

— Подумаю. А танцы будут?

— Я уже заказал музыкантов, мой удивительный кузен!

— Кузнец — это Роберт Смит.

— Это ты — мой кузен.

— А, кузен! А с каких пор? Почему я об этом ничего не слышал?

— Потому что я только что это придумал! Ловко?

— До свиданья.

— Нет, ну ловко?

— До свиданья.

— Ну ответить ты можешь, пекинес?

— До свиданья. Сам пекинес. А ловко?

— Да ловко, ловко.

— До свиданья.

— А ты пекинес?

— Пекинес. До свиданья.

— А Элтон — пекинес! А Элтон — пекинес!

— Да ну? — подбежал Рон Вуд.

— Сам признался!

— Ну, дела! — и Вуд убежал.

А Фредди ушел домой. Послезавтра он явился к Элтону Джону в самый разгар раздачи подарков. Пер подарил Джону ухват, Рон Вуд — новый выпуск «Чайника», на первой странице которого был напечатан портрет Элтона с подписью: «Хвала Элтону Джону — лучшему пекинесу района!». Дэвид Боуи презентовал Элтону песню «Морда», но Элтон сказал, что недостоин такой возвышенной песни, и Боуи пришлось срочно переименовывать песню в «Моду», чтобы пустить ее в эфир. Фредди же принес Элтону оригинальный подарок — очки с абсолютно непрозрачными стеклами. Все по очереди примеряли подарок, в результате чего сослепу переколотили всю мебель и китайские кувшины.

Потом Элтон сказал: «Прошу к нашему», и на стол был подан огромный бочонок отличнейшей самогонки тамбовского разлива. То-то стало весело, то-то хорошо! Когда самогон закончился, отрядили Фредди еще и за пивом. А Фред не пошел за пивом, а Фред за дверью стоял и слушал, как Элтон, честя его на все корки, под шумок выкатил еще полгаллона самогонки, после чего, выдержав эффектную паузу, вошел. Все покраснели, а Элтон… Нет, лучше не надо… Нет, право, не нужно… Неудобно как-то…

Фредди все равно бегал еще и за водкой, потратив на нее два фунта и тем самым ничего не выиграв на продаже печки. Теперь он ходил в мокрых носках, ел сырую картошку и думать забыл про скаутские песни. И налоговые инспектора брали с него крокодильские налоги. И Фредди не стерпел и переехал к Мэри в особняк. Вот и все.

/ — стих №1 — / А. С. Пушкин за такое позвал бы стреляться — живи он сейчас, а не двести лет назад, или Поэтому спите сладко, дорогой Элтон Джон, который, собственно, и написал эти стихи в газету «Кошмары и ужасы темной половины Кенсингтона через черное зеркало»! /

Однажды Фред надел колпак

И завалился спать.

Потом вскочил, надел пальто,

И захрапел опять.

Потом во сне пошел гулять

По крышам городка,

А Брайан шел и рассуждал,

Что жизнь так коротка!

Увидя Фредди, он сошел

Со своего ума,

И с диким воплем убежал.

А Фред кричал: «Ура!»

Не просыпаясь, он пошел

Нa Кенсингтонский рын (ок),

А там уж рымит исполин,

Злопастый Дэвид Бым.

(Наш Дэвид Боуи себе

Взял псевдоним такой —

Ведь сверхдогадливый Буек

Не взял себе другой!)

Вот это здорово, друзья!

Взгляните — сам не свой

Несется Бым за Меркури

По гулкой мостовой!

Какой кошмар! Дубина Быма

Вновь летит вперед,

Но хитрый Фред отпрыгнул вбок —

И скок за поворот!

Ужасный Боуи искал

Фаруха в темноте,

А Фредди по уши лежал

В канаве и воде.

Тут свист услышал Меркури

И шевельнул лицом —

А это Барбара свистит

И машет пальтецом.

— Ах, черт возьми! — взъярился Фред. —

— Отдай пальто мое!

В конце концов, ты снишься мне,

Верни мое тряпье!

Но Барбара сказала: «Фиг!»

И мимо пробежала,

А Меркури в канаве вмиг

На грудь вскочила жаба.

Он скинул жабу и бегом

Помчался в тайный лаз,

Но Мэй подставил ему ножку —

Фредди лбом в «КамАЗ»!

И Барба, дико хохоча,

Вмиг скрылась в тайном лазе,

А Фредди следом попытался

Въехать на «КамАЗе».

Но Барбары простыл и след,

Затертый пальтецом…

И Фредди пробудился злой

И недовольный сном.

Наутро он решил отмстить

За давешний кошмар,

И через час в Маиса будке

Полыхал пожар.

А Валентинихе наш Фред

Дал в Мюнхен телеграмму —

Где он видал ее саму,

Отца ее и маму.

Затем он Мэя и «КамАЗ»

Спустил в канализацию.

Пытался Янг не допустить —

И получил акацию.

(А у акации, друзья, очень длинные колючки! — прим. Элт.)

Затем, в канавах по Кингс-роуд

Всех жаб передушив,

Наш Фредди лег и засвистал

Приятнейший мотив.

И так, как в этот смутный день,

Он никогда не спал!

А ночью он пошел в кабак

И всех там нахлестал!

(В смысле, напоил. И будку Боуи отстроил обратно. Я там был и видал это сам. — прим. Элт.)

/ — картинка №3 — / Венский ремонт, или Скорбный набор /

Однажды Брайан решил сделать ремонт. Как это произошло? А вот как — однажды шел он по рынку с твердой целью как следует повеселиться. Но, как назло, никто его в это хмурое утро веселить не желал. Все попрятались по норам, и даже Фил не маячил в окошке «Шинка», ласково шлепая, как встарь, газетой скверных мух. А тут еще и дождик стал накрапывать. Мэй совсем было приуныл, но тут кто-то с такой силой заверещал ему в ухо, что он аж присел:

— Купи пособие по ремонту! «Здоровый кот без всяких хлопот»!

— Что мне кот? — сварливо поинтересовался Брайан, поправляя парик. — Негодное животное. Не уважаю котов. И кошек — опрежь.

— А как жа! — с неповторимым канадским акцентом ответил продавец, лицо коего скрывала шикарная бархатная полумаска черного цвета. — На новоселье-то кого первым через порог пускают?

— Фреда, — уверенно сказал Брайан. — А попробуй не пустить — ой, что будет!

— Болванс ты Чик, — уверенно сказал продавец. — Кота пускают, понял? Кота! Котофеича.

— Да-а? А пособие? — ехидно поинтересовался потенциальный покупатель. — Может, больной кот-то получше будет, а?

— Повторяю — ты не очень умный человек, — терпеливо промолвил незнакомец в маске. — Больной-то кот разве куда пойдет? Или ты его на руках понесешь.

— Не желаю я никого на руках носить! — разозлился Мэй. — Злой я. И денег у меня нет. Потому и зол.

— Возьми в долг! — настырничал масконосец. — Могу я сказать слово?

— Валяй, — разрешил Брайан.

— На!!!

И продавец со скоростью света умчался, оставив в лапах обалдевшего Мэя пачку брошюр по ремонту квартиры, включая пресловутого «Кота».

— Лихо, — неуверенно пробормотал Брайан. — А не сделать ли мне ремонт? А? О!

Придя в свой неухоженный дом, Брайан засучил рукава и принялся за дело. Первым нумером он раскрыл пособие и прочитал:

«ПРОВЕДИТЕ В КВАРТИРЕ ГЕНЕРАЛЬНУЮ УБОРКУ, ВЫБРОСИТЕ МУСОР И ВЫМОЙТЕ ПОЛ.»

Брайан медленно отсучил рукава и пригорюнился.

— Че супонишься, добрый молодец? — прохрипел знакомый масочный голос. — Самому претит убирать, так найми кого-нибудь!

Брайан просиял и кинулся к телефону. Через минуту перед ним стоял мрачный Фредди в бахилах и под зонтом.

— Чего звал? — сурово поинтересовался он, складывая зонт и дерзко отряхивая его на стены.

— Хочешь, чтобы у тебя был здоровый кот без всяких хлопот? — без обиняков начал Брайан.

— А кто ж не хочет? — возмутился Фредди, ставя зонт сушиться на стол.

— Помоги мне убрать квартиру!

— Поглядите на него — он хитрец! А ты что будешь делать? Клопов по стенам давить?

— А я буду… — Брайан вновь наугад открыл брошюру. Неизвестный автор советовал:

«СВАРИТЕ КЛЕЙСТЕР, ОБДЕРИТЕ СО СТЕН СТАРЫЕ ОБОИ И НАКЛЕЙТЕ НОВЫЕ.»

— Варить клейстер! — гордо сказал Брайан, и ушел на кухню.

— Клейстер — это клей, — заметил ему вслед Фредди. — Убираться, говорите? Во мгновение ока! Вы даже не успеете сказать волшебное слово «табурет», как все будет…

Тут он обнаружил, что Брайан уже вовсю дерет глотку на кухне в процессе клееварки, обозвал его сквозь зубы грилдриком, и приступил к делу.

Когда через некоторое время Брайану удалось отлипнуть от кастрюли и кое-как отчистить плиту и пол, он радостно, в предвкушении чистоты, вернулся в комнату, и:

— Негодяй! Чего не прибрал?

Фредди молча встал, с кучи вещей, выброшенных из шкафа, продемонстрировал Мэю внушительный кулак, обвел глазами комнату, выразительно насупил брови, пошевелил усами и величаво прошествовал на кухню. Брайан понял вышеописанную пантомиму, захныкал, но не отступил с поклоном, а принялся наводить порядок.

— Господинчик! — крикнул ему Фредди с кухни с набитым ртом. — А про здорового карпа у тебя ничего нет?

Брайан только продолжал прибираться и про себя посылал на его голову всевозможные проклятия, кары и казни египетские. Завершив труды, он решил проведать друга и отправился в храм пищи. Зайдя на порог, ему стало невыносимо жарко и плохо — сидя за столом, Фредди вдумчиво пожирал сваренный им клейстер прямо из кастрюльки.

— Хорош киселек, — заключил он, отставляя посуду в сторону. — Только сахару мало.

— Какой кисель? — ужаснулся Мэй. — Это же клейстер!

— А как ни назови, — махнул Фредди.

— Ты не знаешь, что такое клейстер? Клейстер — это клей.

— Я тебе сказал об этом полчаса назад, годзилла, — ласково сказал Фредди.

— Вот ты и сожрал весь клей, — пробубнил Брайан. — А хороший был. По моей собственной бабушки собственному рецепту.

— Клей, — повторил Фредди дрогнувшим голосом. — Я наелся клея? Вот так здрасьте…

— И что мне теперь делать? — уныло произнес Брайан. — Полкастрюли слопал, грызи тебя хопуга!

— Хо-хо-хо! Хо-хо-хо! А пособие на что? — прогудел из-за окна маскопродавочный голос. — Стихи получились.

Мэй послушался, открыл и прочел:

«ЕСЛИ УСТАЛИ — ПЕРЕДОХНИТЕ И ПОДКРЕПИТЕСЬ.»

Брайан закрыл пособие, вздохнул, взял со стола кастрюлю и стал доедать клейстер, усиленно стараясь не глядеть в горящие жадным желтым огнем глаза Фредди. Доев, он поставил кастрюлю в мойку.

— Хороша твоя бабушка, — мрачно сказал Фредди. — Жаль только, что она варила так мало клейстера.

— А вот что я теперь буду делать? — пригорюнился Мэй. — Без клея? Обои на слюньках фигачить?

— Белить потолки, — подсказал масковещательный голос.

— Белить потолки, — как попугай, повторил Брайан.

— Потолки! — загорелись уже синим, неоновым светом глаза Фредди. — Дай побелю! Ну, пожалуйста! Я ведь умею! Наверное.

— Неси известь, — пожал плечами Брайан. — Тогда и.

— Сейчас, — засуетился Фредди. — Я мигом! Я знаменитый бельщик… белочник…

— Белк, — отрубил Мэй. — Беги за известкой.

Фредди унесло.

— Таперича, когда этого надоедалу сплавили… — прозвучал таинственный голос.

— Мы откроем писчебумажный магазин! — радостно закончил Мэй.

— Это не послужит вам оправданием, — сурово отозвался маскопродавец. — Отнюдь. Мы сделаем адскую смесь и нальем ему в ведро, чтобы дармоед приклеился к потолку. Вот тогда мы все здорово похохочем!

— Похохочем! — обрадовался Мэй и принялся действовать, действовать и еще раз действовать.

Первым делом он сбегал в «Шинок», выпросил у Фила на вынос здоровенную бюргерскую кружку «Двойного», влил ее в ведро с приготовленной для извести водой, плюнул туда, посыпал сверху мелких бумажек и, чтобы лучше мылилось, выдавил туда же полтюбика клея «Феникс». Сделав свое черное дело, он сложил руки на коленях, как примерный астроном, и принялся ждать.

Через пятнадцать минут появился и сам виновник торжества. Кряхтя и посапывая, он тащил на плече мешок.

— Это чево? — глупо спросил Мэй, так как уже успел подзабыть, за чем же, собственно, посылал рабочего человека. Фредди молча взял мешок за нижние концы и перевернул, высыпав на пол всю известку. Брайан тихо пискнул, но Фредди показал ему ладонь, сказал:

— Спок!

И скоро-скоро закидал всю известь в ведро — ни крошки не осталось. Брайан уже пожалел, что сделал гадость другу, и постарался предупредить его:

— Пст!

— Че? — обернулся Фредди. — Никак, ты тоже хочешь побелить? Понимаю. И поручаю тебе право первого мазка! — и он втиснул ему в руки объемистую кисть. — Валяй!

— А то! — молодецким фальцетом сказал Мэй, окунул кисть по уши в ведро, подставил стремянку и, влезши по ней, храбро мазнул кистью по потолку. Нетрудно догадаться, что кисть моментально прилипла. Мэй трусливо заметался по лестнице, но так как она была коротенькая, он довольно быстро оступился и повис, нелепо суча ногами. Стремянка сделала «скирр» и упала.

— Повеселился? — сухо осведомился Фредди, отбросив окурок сигары. — Слезай, Пикассо. Полезай вниз, говорят тебе!

Но Мэй беспомощно раскачивался на кисти, не решаясь отпустить руки.

— У меня страховки нет, — наконец жалобно сказал он.

— У меня тоже, — сварливо сказал Фредди. — И что мне теперь — по миру пойти?

— Ежели упаду — убьюс, — пояснил Брайан. — А страховки нету. И не на что похоронить будет.

— Да не убьешься! — сказал сурово Фредди. — И не оттудова падали.

— Все равно боюс, — сказал Мэй и еще судорожнее вцепился в палку. — Фред, подай лестничку — я и слезу. Ловко?

— Нет. НЕловко, — проворчал Фредди. — Что мне за это будет?

— А что ты хочешь?

— Ну, — Фредди обшарил взглядом комнату. — Чего это тут у тебя? А, ерунда… А в чулане?.. Тоже чушь чепуховая. А скажи-ка, дядя, что у тебя здесь?

— Где? — трусливо спросил Мэй.

— Вот тут, в серванте — что?

— Ах, в серванте? — переспросил Брайан. — В серванте, да?

— Да, — сказал Фредди, начиная понемногу терять терпение. — В серванте. За стеклом. На второй полке.

— За стеклом, — закивал Брайан. — В серванте за стеклом, я понял. На второй полке. На полочке второй, в серванте, который за стеклом. И с двумя полочками, точно? Или с тремя?

— С двумя, — сказал Фредди. — Щас ведром брошу в тебя.

— Нельзя, — быстро сказал Мэй. — Это венский набор. Фарфоровый. Посудный.

— Чашечки, — забулькал Фредди. — Чайничек. Блюдечки. Мои, — и он потянулся к набору жадными руками.

— Не сметь! — заверещал Брайан так, что в стену застучал Питер Габриел и пригрозил набить из нарушителей спокойствия чучела. Нарушители затихли. На время. Весьма короткое — пять сек.

— Почему — не сметь? — переспросил Фредди. — Почему бы и не сметь? Щас смету его в сумку, дам стремянку…

— Это не мое, — торопливо сказал Мэй. — Точнее, мое, но не совсем мое. Наследство это. Память бабушкина. Последнее «прости».

— А тебе какая разница, где твое прости стоять будет: у тебя, в грязи — или у меня, за красивым стеклом в красивом китайском шкафчике, рядом с чудными дрезденскими куколками?

— Тьфу, — передернулся Брайан, при этом чуть не сорвался и вцепился в кисть так, что побелели костяшки пальцев. — Куколками. Молокоотсос. Играется! Дю! Маленький. Позор впавшим в детство!

— Дурында, — сказал, покраснев, Фредди. — Это объекты эстетического любования. И твой венский набор будет жемчужиной моей коллекции.

— И не проси, — наотрез отказался Мэй. — Лучше упаду.

— Падай, — нежно сказал Фредди. — Прямо на острые камни. Будет печально, но придется пригласить Пейджа.

— На какие камни? — робко спросил Мэй. — Ггггде ттут кккамни?

— А вот, вот, — угодливо сказал Фредди и — ап! — ловко высыпал из карманов прямо под Брайана целую кучу отборно острых, угловатых и грязных кирпичей. — Прошу приземляться. Мягкой вам посадки, гражданин.

— Нет. Спасибо, — Брайан вцепился в кисть пальцами ног и решил, что будет висеть, а когда Фредди уйдет, станет кричать, пока его кто-нибудь не спасет.

— Давай-давай, — поддержал его мысли Фредди. — А я пока горло промочу. После киселька сушняк. А кстати!

Он схватил с каминной полки Мэя какой-то пузырек с чрезвычайно аппетитно булькающей внутри жидкостью, и залпом выпил. Мэй при виде этого заквохтал от смеха.

— Непонятно, — пожаловался Фредди, с хрустом сжевав пузырек. — Не распробовал. Глоп — и нету.

— Знаешь, что ты выпил? — прохрюкал с потолка Брайан. — Это был мой нитроглицерин. Я им протираю линзы в телескопе, хотя он, возможно, еще для чего-то нужен.

— И что? — не въезжал Фредди.

— А еще то, — давился Мэй, — что он взрывается при малейшем сотрясении или надавлении на него извне.

Фредди выпятил живот.

В животе ухнуло.

Фредди насторожился.

В животе ахнуло.

— Мама, — сказал медленно Фредди. — Ой, мама. Мэй, где тут у тебя клозетик?

— В клозетик нельзя, — перепугался Брайан. — Ты там все к чертям разнесешь.

— Разнесу, — кивнул Фредди. — Обязательно разнесу. Если, — он подвигал бровями, — не отдашь мне наборчик.

— Ни за что! — покачался на кисточке Мэй. — Пусть даже меня режут. Э! Э! Погоди! — завизжал он, глядя как Фредди, пожав плечами, вновь устремился к кабинету задумчивости. — Там же у меня новенький стульчак финской марки!

— Да? — сдержанно удивился и поразился Фредди. — Ну так скажи своему стульчаку финскому добрых слов. Ибо через минуту он будет уже там, откуда не возвращаются.

— И ты тоже! — злорадно сказал Брайан.

— Но — облегченный, — парировал Фредди, и вновь вернулся к цели. — Я иду?

— Нет… Фред… Ну погоди! — заныл Мэй, обращаясь к спине Фредди. — Дай подумать!

— Не могу, — ответствовала спина. — Не в силах.

— Можешь, — скрипел, раскачиваясь, Брайан. — Минутку. Положим — только ПОЛОЖИМ — что я отдам тебе венский набор. И что тогда?

— Тогда, — вернулся Фредди, — я тут же ставлю стремянку…

— Да, — коварно заблестел глазами Мэй. — Отдаю!

— Нет, — поправился Фредди. — Я сначала беру набор, а потом, положа его на стол, ставлю…

— Забирай! — радостно крикнул Мэй.

— Обратно нет, — поднял палец Фредди. — Я беру набор, выношу его на улицу, возвращаюсь и ставлю стремянку.

— Идет! Идет! — вопил Мэй, думая про себя: «Окно-то! Окно! Хо-хо! Шо-шо!»

— Идет так идет, — сказал Фредди, взял набор, вынес его на улицу, вернулся и принялся тщательно запирать окна.

— Ты это чего? — сердито сказал Мэй, не ожидавший такой подлости от друга.

— Что-то у нас как-то сыро, — со лживой заботливостью сказал Фредди. — Заметьте — по рюмашке я вам не предлагаю, а предлагаю я себе отнесть набор домой, облегчиться, и по возвращении поставить стремянку…

— Да ты с ума сошел! — заревел Мэй. — Я изнемогаю!

— Ничего, — утешил его Фредди. — Я тоже. Если бы ты не был таким упрямым, ты бы уже давно был бы внизу. И мы бы вовсю белили бы. А так ты только себе каку делаешь.

— Нет уж, — уперся Мэй, — ставь сейчас, а то обижусь и не сделаю кота без хлопот.

— Шантажист, — устало сказал Фредди, но все же подставил стремянку. Брайан радостно отпустил руки, но, так как ноги его порядком затекли, он не удержался и с грохотом пересчитал все ступеньки лестницы, после чего остался лежать неподвижно у ног Фредди.

— Сколько? — поинтересовался Фредди.

— Семь, — слабо сказал Мэй. — Фредди, выполни последнюю волю умирающего Мэя.

— Да ради Бога, — сказал Фредди. — Все, что в моих силах.

— Тогда, — начал Брайан. -…

— Все, — подтвердил Фредди. — Кроме венского набора.

Брайанова голова, звякнув, упала на пол. Фред пожал плечами и вышел. Через минуту с улицы раздался его ужасный крик:

— Мерзавцы! Злохвосты! Кто спер набор?

А тем временем масконоситель и Брайан, хихикая и перемигиваясь, запихивали набор под диван. Едва они его успели забросать всякой гадостью, как в дом ворвался Фредди в расстроенных чувствах.

— Где сортир? — заорал он с порога. — Иду прямой наводкой по стульчакам, нажитым неправедным трудом! Огонь! Огонь!

— Нет, Фред! — прижался к его клетчатым ногам Мэй. — Не надо! Оставь в покое мой клозет!

— Да! — рявкнул Фредди. — А мой набор? Кто его спер? Вот кто? — и он вцепился в незнакомца. — Ты украл? Раздавлю, как чипсу!

— Нет, — с достоинством сказал масочник. — Не раздавишь. Неизвестных не давят.

— Маска, — сказал Фредди, водя мизинцем перед носом под полумаской. — Маска, я тебя знаю! Ты — Джим Керри!

— Это я Джим Керри! — всунулся в окно какой-то парень со смешной физиономией.

— Ммухх, — сказал Фредди, с презрением выталкивая ладонью в лицо пришлеца. — Керри, снимай маску, я тебя узнал.

— Да это я — Керри! — вновь всунулся тот. — Вот и паспорт!

— Уйди отсюда, — сказал Фредди, выдавливая его из комнаты тем же способом. — Маска, я знаю твой фильм. Ты там играешь. Я читал в «Передовом ударнике Трура»!

— Да я там играю, я! — опять влез безмасочный, складывая свое лицо в жалюзи. — Вот же!

— Ну разумеется, — кивнул Фредди. — Я тоже там играю. На пиле. И не крой мне рож!

Он грохнул ставней, заставивши тем самым пришлеца спланировать вниз.

— Вот молодежь пошла — все им надо! — пробрюзжал Фредди. — Трутни!

— Фред, — мягко сказал Мэй. — Это же и вправду был Джим Керри.

— Да? — растерялся Фредди. — А как же маска?

— Так может, это другая маска? — бросил реплику Джим Керри, который, никем не замеченный, проник через черный ход, и теперь лез на шкаф. — Незеленая.

— Может, ты Фантомас? — с надеждой спросил Фредди.

Масочник покачал головой.

— Методом дедукции, — сказал Фредди, — я вычисляю, что ты не кто иной, как Зорро.

— Нет, — сказал незнакомец. — Я не Зорро. И даже не зять его Бандерас.

— Может, однофамилец? — с надеждой спросил Фредди.

— Ни в коем разе, — сказал маскоголовый. — Задом наперед — совсем наоборот.

— Ну не Брайан же ты Адамс, — устало сказал Фредди. — Кто же ты? Может, Моффи?

— А это еще что за чудеса? — удивился Мэй.

— Моффи — это Моффи, — пояснил Фредди. — Все. Отныне ты — Моффи. И даже если ты ни кто иной, как Брайан Адамс — что маловероятно — для меня ты отныне Моффи.

— Ну уж простите! — и из-под маски выкарабкался вспотевший и злой Брайан Адамс. — Не желаю! Зовите хоть Леопардом, только не Моффом.

— Для меня ты — Моффи, — отсутствующим голосом заявил Фредди. — А никакой не Леопард. И уж во всяком случае, не Адамс.

— Нет! Клянусь моим мегафоном, нет!

— Да, Моффи, — ласково прошептал Фредди. — Да. И перестанешь ты быть им только в том случае, если поможешь мне сейчас же найти мой венский набор…

Как ни подавал Мэй Адамсу отчаянные знаки ушами, тот повелся на моффианский блеф. Он, всхлипывая, полез под диван и вытащил облепленный разной гадостью короб с набором. Фредди заверещал и кинулся целоваться с посудой. Мэй же стоял особняком и говорил в адрес Адамса слова, хоть и нехорошие, но не лишенные некоего налета гуманности и эстетизма. Например, «форшмак».

— Не говори дрянь, — сурово сказал Ринго, возникая на пороге. — A то — штраф. Ты меня не узнал, может быть? — и он затряс носом.

— Йеху! — и ноги Брайана, мелькнув, исчезли за окном.

Ринго, высунувшись за ним, долго и безуспешно свистел, после чего, обернувшись к друзьям, внушительно протрубил не до конца вытряхнутым носом в огромный клетчатый плат, и загремел:

— За выгонятельство оскорблятеля Блюстителя и за укрывательство особо ценного для блюстителя же венского набора — штраф в крокодильском размере!

— В энтаком? — вытащил из-под кровати крокодила Фредди и протянул его обмершему Ринго с выражением глубочайшего почтения и преданности. Старр крепился три секунды, после чего с жутким ревом вылетел в окно. За ним, возмущенно вереща, последовал Джим Керри — он ревновал всех к зеленым.

— Ишаки, — сказал Фредди, заботливо запихивая крокодила ногами вперед обратно под диван.

В окне показалась взъерошенная голова Брайана.

— Ушли? — прошипела она.

Фредди вместо ответа сложил губы трубкой и издал поцелуйный звук и, взяв под мышку вожделенный набор, собрался уходить.

— А ремонт? — взревел разобиженный Мэй. — Ремонту подавай!

— Сейчас подам, — проворчал Фредди, мимоходом отвешивая злополучному Брайану внушительную оладью по мягкому месту.

— Нy и сдохнут твои звери смертию неминучею! — провыл вслед Мэй.

— А я им панадолу дам, — прозвучал ответ удаляющегося Фредди.

Тогда Брайан замыслил кровавую месть. С помощью безмасочного теперь Адамса он кое-как доделал ремонт, затем поскакал в «Шинок», они с Филом заперлись там и долго о чем-то совещались за закрытыми дверями. Как ни пыталась их взломать заинтригованная общественность в лице Васи Стрельникова и парней из «Aerosmith» под коноводством губастого Тайлера, который, под звуки трещащей двери, вопил: «Так им! Гапоны плешивые!»

Когда же дверь слетела с петель, они узрели уже прощающихся негодяев. Один из заговорщиков обозвал взломщиков тунеядцами, гуслями и ползучими зелибобами, опосля чего заставил их заменять ему дверь. А второй заговорщик неспешно удалился, горлумкая и гложа свои черные пальцы в предвкушении мести…

На другой день Фредди проснулся у себя в особняке… И так зарррррычал, что проснувшийся по ту сторону Кенсингтона дедушка Джорджа Харрисона, не разобрав в чем дело, в одних подштанниках выскочил на балкон с берданкой и пару раз выпалил в воздух, после чего сиганул через перильца и помчался по улице, крича, что наконец-то настало его время. Что он имел в виду, стало известно, когда через неделю по телевизору в новостях сообщили, что Ирландия опять объявила войну Северной Англии и ее колониям в других странах. Правда, дальше сообщения дело не пошло, но все равно то тут, то там в Ирландии еще долго раздавались одиночные выстрелы из берданки…

Но мы отвлеклись. Фредди заорал из-за того, что по всему его персидскому ковру были разбросаны клочки из брошюры про здорового и безхлопотного кота, а одна из кошек, жалобно стеная, таскалась по комнате с привязанной к хвосту гирляндой консервных банок.

— Я знаю, — сказал Фредди злобно, — чьи это происки. Только Боуи у нас жрет «Килька в мас…", — не договорив, он выскочил из дома и побежал к будочке, откуда вскоре на весь район стали доноситься вопли: «А ты кто такой?» и звон разбиваемых о чью-то голову банок и бутылок. Наконец оттуда выкарабкался Фредди, трижды поклонился и на карачках уполз обратно в особняк.

— Ошибочка, — бормотал он, втаскивая свое щуплое туловко по ступенькам. — Выходит, не один Буй жрет рыбу… Хо! Это что?

И Фредди потянулся к почтовому ящику, из которого умильно выглядывал кончик конверта. Фредди вытащил письмо и быстро его развернул, а там оказалась дохлая крыса, восемь паучков, три сушеные ящерицы и одна вяленая вобла. Под всем этим было уничижающе подписано «Так будет со всяким!» Фредди сразу почуял неладное.

— Наверняка это храбрые львы, называемые Роджер и Джон, — подумал он. — Хотят сделать мне козью морду. Но я буду начеке. Или начеках, — добавил он, подумав, как следует. После чего кинул присланные пакости в мусорный бак, вытер руки об дверь и вошел в дом.

Через секунду его тоскующий крик потряс сердца и уши каждого трезвого кенсингтонца, а поскольку сейчас был файф-о-клок, то единственный сухой в районе — Джордж Харрисон — расчувствовался и по этому поводу устроил грандиозную пьянку. Дело-то было в том, что по особняку разгуливали уже все четырнадцать товарок баночно-хвостатой кошки точно с такими же украшениями.

Откричавшись, Фредди сел писать тревожные письма. Королеве. Потом — канцлеру, принцессе Диане, Роберту Карлайлу и еще тридцати влиятельным лицам королевства. Дописав, он с чувством глубокого удовлетворения зализал конверты и улегся прикорнуть в корзинке. Вскочив через полчаса с твердым намерением идти на почту, он кинул взгляд на стол и громко, с чувством сказал:

— ВОТ…!!!

Больше он ничего не сказал. Да и не требовалось — на столе вместо готовых к отправке писем нагло лежал Ангус Янг, расклячив живот, и ел бутерброд с жирной колбасой. Рядом с ним примостился баран Фила и жевал траву, принесенную с собой. На шее у Янга был плакат «Инглиш воровайка», а на шее у барана — «Венский набор не выдержит двоих». Посреди стола аккуратно догорали все письма. На подоконнике сидел, свесив ноги, Брайан и со зверским выражением лица держал веревку, к которой были привязаны за хвосты все кошки. А Коллинз, последнее действующее лицо в этом фарсе, держал наизготовку таз с «Кенсингтоном», чтобы раз и навсегда оградить Фредди от глупостей и поползновений к выручательству кошек и прочим дерзостям.

— Мэй, — сказал Фредди стальным голосом. — Дай кошек.

— И не подумаю, — отозвался чрезвычайно довольный Брайан. — Еще одно слово — и я превращу их в пюре, — и он выразительно покачал вервием.

— Птички мои, — тоскливо спросил Фредди. — Что там с вами?

Ответом ему был нестройный вой по ту сторону окна.

— Душегубы, — сказал Фредди с легкой грустинкой. — Живодеры. Шпана сельская. Обезноздрить бы вас. Каленым железом.

— Отдай собственность, — громко сказал Мэй.

— Не могу, — еще более грустно сказал Фредди. — Я ее променял Васе Стрельникову на галапагосскую черепаху и карпа кои. Черепаха сбежала сразу, вон она, несется, я ее в окошко вижу, а карпа могу предъявить хоть щас.

— ВАСССЕ?!! — взревел Брайан, и его лицо сменило сто восемнадцать выражений — дело в том, что Стрельникова знали в Кенсингтоне не только как почетного донора, хаммерсмитского беса и ведущего масскульта, но и как заядлого бойца посуды, и если Стрельникову удавалось разбить особо ценную вазочку или стакан, он ходил гордый и считал, что день не прошел зря.

Вот почему Брайан с воем вылетел сейчас из дома Фредди и полетел по направлению к почтовому ящику Стрельникова. Вслед за ним выскочил и Коллинз — если Вася успеет разбить набор, а Фил не успеет раззвонить об этом на весь рынок, шинкарь мог считать, что потерял работу — лучшего звонаря, чем Коллинз, еще не знал никто. Фредди подумал и припустил за ними, по пути спустив Ангуса в канализацию при помощи метелки, рожка для обуви, водяного пистолета и пары пустых бутылок из-под «пепси». Баран, почесав в своем бараньем затылке, плюнул на траву и поскакал за остальными.

В почтовом же ящике на углу Ягуляра и Филхама, с парадным и черным ходами и занавесками на окнах, служащем походным домом Васе, было тем временем людно и весело.

— Габон, — нежно позвал Стрельников своего друга — маленькую платяную вошь с накладными усами из лески, которую он давным-давно поймал в канализации, и теперь холил и лелеял. — Гляди, как сейчас хряпнется этот чудный стакашек! ДЗЫНЬ! Здорово? А теперь погляди, как нежно звякнет вот этот сoyсник! БРЯМС! Огого! Ничего себе!

На этом проповедь Стрельникова прервалась — к нему вломились все предыдущие лица. Стрельников посинел от ужаса, сморщился весь и стал похож на старуху Шапокляк, а Габон быстро заполз в свою любимую щель — в дырку ботинка Стрельникова. Брайан, взвыв, как Элтон Джон, которому наступили на очки и съели шляпу, кинулся к остаткам стакашка и соусника, прижал их к утлой груди и принялся баюкать. Фил, запыхавшись и поддерживая руками живот, подбежал к Стрельникову и загородил от него окно, истерически взвизгивая:

— Ба… батюшки! Ох! Не дам! Не лезь!

Стрельников же норовил проскользнуть между ним и рамой. Под окном Стрельникова уже собралась толпа, привлеченная шумом, звоном и криками, а также гулкими ударами гонга.

— Бедный Фил, — посочувствовал Питер Габриел, жадно глядя в окно и записывая что-то на манжете. Джимми же Пейдж подмигнул ему и приготовил лопату.

— Люди! — орал Стрельников, на миг выныривая из-под подмышки Коллинза. — Знаете, за что меня? Стака…

Тут же он пропал, так как одновременно три чьих-то руки одновременно оттащили его от окна за штаны, а еще один внушительный кулак крепко запечатал стрелецкую пасть.

…Чрез толпу, охая и держась левой рукой за правый бок, уже прорывался Фредди верхом на баране.

— Запасайтесь, дьяволы, гробами! — гремел он, — Я иду! Я уже иду!

Подсадив в окно барана, он безуспешно запрыгал, пытаясь залезть туда же сам, в надежде, что кто-нибудь из толпы его подсадит, или же из окна его втащат. Hо в толпе от души потешались над его прыжками, а в квартире Стрельникова было не до него — там уже разгорелась настоящая баталия.

Брайан, закрывая своим длинным телом венский набор и высунув язык от усердия, склеивал черепочки остатками клея «Феникс». Спотыкаясь об него, бегал по комнате Стрельников, пытаясь улизнуть от Коллинза, который таранил его пухлым брюхом, а по полу катались, схватившись не на жизнь, а на смерть, кользенский баран и отважная вошка Габон. Кошки Фредди, которых Брайан подвесил на веревке к люстре, раскачивались, линяли во все стороны и жутко орали. В общем, творился настоящий хаос и даже больше — патология.

— Мерзавцы! — это в окно-таки влез всеобщий любимец Фред. — Я вам покажу…

Он не успел показать — ему под ноги подкатился взъерошенный баран, и Фредди, заорав, встал на голову и побежал, как марсианский богомол, по комнате, пытаясь сохранить равновесие. Но равновесие упрямо не желало сохраняться, что и привело к катастрофе. Фредди, заскрипев от натуги, как столетний хрыч Сэм Джонс, стал медленно заваливаться набок. Клеющий Мэй при виде кренящегося Фредди заверещал, но — хруп! — тот уже свалился на тщательно склеенный coyсник. Брайан безмолвно проводил глазами вываливающегося из окна Фредди, потом утер слезы и вновь принялся за свой скорбный труд.

А тем временем случилась новая напасть — Дэвид Боуи, в сопли упившийся крюшоном, явился на свет божий и застал возмутительный беспорядок.

— Полундра!!! — заорал он во всю глотку. — Плевать на мой лысый череп! Без меня зубы рвут!

И он мощным рывком подскочил к окну аккурат в момент подлетания Фреда к земле, послужив точкой соприкосновения. Фредди встал и уставился на него.

— О! — сказал он с невыразимым удивлением. — А ты что тут?

— Эх! — радостно сказал Боуи. — Как хорошо! Драться идем?

— Фу, — повернул ноздри по ветру Фредди. — Бе. Господин Дэвид, от вас прет. Удалитесь на лежбище.

— На пастбище! — заревел Бoyи, схватил Фредди в охапку и принялся с ним отплясывать фокстрот. Вокруг них быстро собралась толпа танцующих, и вскоре весь рынок вдохновенно прыгал и скакал под аккомпанемент губной гармошки Джорджа Харрисона и дудки Дикона. А Брайан тем временем уже доклеил набор, и, сдув с него пылинку, поставил в шкап.

— Вот! — сказал он с умилением. — Как красиво!

— Где-е-е??? — в окно всунулась пьяная помятая кудлатая голова Джимми Пейджа. — Хрюк!

— Марш отсюда, свинья! — гаркнул Брайан. — И я за тобой.

Пейдж отдал честь, при этом он убрал руку, которой держался за подоконник и с диким криком упал вниз. Брайан вынул наборчик из шкафа, упаковал его в коробку и направился к двери. Тут его перехватил Стрельников.

— Где мой ГАБОН?!! — заорал он прямо в нос Мэю.

— Вот! — и Брайан сунул ему в руки глобус, ткнув пальцем.

Вася увидел родимую страну под названием Габон и стал ее гладить, и алкать ее, и говорить с ней. К нему незаметно подкрался Коллинз, и —

— НЕЕЕЕЕЕЕТ!!!

Дело в том, что Стрельников сейчас как раз вытащил микрофон, и теперь под прикрытием глобуса рассказывал про битву во всех подробностях, опередив тем самым старого сплетника и наушника.

— И в этот роковой час, — летел его голос по улицам Кенсингтона, — нашелся-таки человек, который спас соусник и стаканчики! Это — я! Ура! Поцелуемся же!

Танцующие на улицах затихли, и только Дэвид Боуи, уже отцепившийся от Фредди, прыгал и скакал вместе с Миком Джаггером, как веселый гну.

— Друзья, возрадуемся! — летел из динамиков голос Стрельникова. — Хироро!

— Я вот тебе покажу «хироро»! — раздался в динамиках вдруг рев Фила Коллинза. — Раз! Два!

— ХООДООДОО!

— Естественные причины, — развел руками Фредди, и бросился спасать Стрельникова. Вслед за ним потянулись и остальные. И едва успели вырвать полузадушенного Васю из цепких щупалец Коллинза.

— Люди, будьте бдительны! — сипел Стрельников, пока его размазывали по кушетке. — Держите шинкарей под замком! Таким не место среди нас — таким место среди них!

— Да вы меня токо пустите! — рвался Коллинз. — Я ему покажу мое место!

— Твое место возле чана, — возразил ему Фредди. — Посему застегни хохотальник и дай выпить!

— Дай! Нам! Пить! — грохнула общественность.

Фил вздохнул, но покорно поплелся в «Шинок». И выпивка в тот день все-таки была бесплатная.

А венский набор и по сей день хранится у Брайана. Было из-за чего шум подымать!

А обои, приклеенные им, отвалились вскоре прямо ему на голову. И штукатурка. Вообще весь дом рассыпался, как плохой сахар. И ушел Брайан жить к… Но это уже другая история.

/ — картинка №4 — /Грибная икра для медведя-шатуна, или Жрите, любезные!/

Однажды Стингов медведь отравился грибной икрой. Икру он делал сам — собирал опятов и маслятов, пихал их в мясорубку, одной лапой придерживал рвущуюся наружу коричневую скользкую массу, а другой — энергично крутил ручку. Потом добавлял соли и специй по вкусу, и немного свежей зелени — для аромата. Выложив на блюдо икру, он также готовил рагу из петушьих гребней и почек, клал на оное пулярку и подавал себе на стол.

А потом начинал так громко чавкать — чав-чав-чав… Нет, вот как: ЧАВ-ЧАВ-ЧАВ, — что заглушал даже лекции преподобного мессира Д. Р. Дикона по христианству, англиканству и, по особой просьбе Фредди, зороастризму. Боуи еженедельно на два часа запирали в хлеву, дабы простой люд мог прочитать лекцию — каждый, про что хотел. А Дикон хотел читать лекции исключительно на религиозные темы. После лекций происходили шумные диспуты, оканчивающиеся, как правило, кучей-малой…

Но вернемся все же к икре. Медведюшка на этот раз дал маху — побросал в блюдо немного тертой брюквы, а даже сапожнику Флетчу было известно, что от смешения брюквы с маслятами здорово пучит живот и жутко хочется летать. Медведь же, однако, этого не знал, да и вообще он жрал брюкву с чем попало — с семгой, с черничным вареньем, и даже с тараканами. Но с грибами ел впервые. И вот вам результат — охолонулся. Брюхо у него раздуло — будьте нате! Поэтому несчастное животное захныкало и, подойдя к Стингу, жалобно сказало:

— Ну, вот и смертушка моя пришла!

— Кто? Что? Куда пришел? — побледнел Самнер, шустро пряча за спину баллон с пивом. — Не дам!

— Никто не пришел, — разозлился медведь.

— А, это просто ты с ума сошел? — натужно рассмеялся Стинг, пытаясь засунуть баллон в штанину.

— Помираю я, — голосом примадонны сообщил медведь. — Дохну. Подыха-аю!

— Да тебя и колом не перешибешь! — отмахнулся Стинг, и присосался к банке. Медведь, до смерти пораженный таким явным равнодушием со стороны хозяина, так расстроился, что тут же побежал топиться. До Темзы, однако, дело не дошло, так как на набережной Гризлу встретился Фредди, деловито жующий что-то, завернутое в бумажку. Да-да, прямо с бумажкой.

— Чего это ты жуешь?

— спросили они одновременно.

— Куда это ты идешь?

— Куда я жyю? — удивлeннo повторил Фредди. — Ясное дело, в живот! Куда ж еще?! Чего же боле? — и он разразился клохчущим, полузадушенным смехом.

— Чего я иду? — удивленно повторил медведь. — Топиться, ясное дело! Куда же еще? — и он уже приготовился тоже вдосталь наквохтаться, но тут вспомнил о своей суицидной миссии и пригорюнился. — Пропускай, чего встал? У нас район свободный, кто когда хочет, тот и топится! Пропусти немедля!

— Meдля! — упер руки в боки Фред. — Топиться, да? И без моего сыновнего благословения? Ты же мне, — и он всхлипнул, — как мать и отец родной. Ы!

И Фредди с медведем, обнявшись, так захныкали, что Темза чуть не вышла из берегов. Из берегов, впрочем, вышел дедушка Джорджа Харрисона с удочкой и чуть не отхлестал плакунов, еле спаслись они. Но рев все равно не стих, что характерно.

— Летать хочу, — плакал медведь, — а животная сущность не позволяет.

— Заратустра позволяет, — ревел Фредди. — Лети, голуба! Лети на здоровье!

— Крылёв нету! — заливался медведь. — Без крылёв — какой я вальдшнеп?

— Обрезали? — ноздри Фредди затрепетали, чуя несправедливость.

— И не было их! — сухо напомнил мишка. — Я же зверь.

— А, стоп! Крылья! — встрепенулся Фредди. — Всего-то делов… Пошли!

И пошли они не куда-нибудь, а к Дэвиду Боуи. Медведь занял позицию в арьергарде, а Фредди присел под окном у Боуи и закукарекал, подражая Хетфилду:

— А во-от продаю старые дубины! А во-от почти даром новые аксолотли!

Буй, высунувшись на миг из окна (ему стали любопытны аксолотли), попал прямо в лапки медведя, который слегка его прижал и содрал с него крылышки. Боуи тут же сел на землю и заплакал, размазывая по щекам грязь и типографскую краску (как раз за распечаткой свежего номера «Вестей с полей» застали его подлые медвежьи заговорщики). Фредди утешил его куском репки и стал играть с ним в бабки и дедки (это игра запрещенная, и о ней не расскажем).

А медведь, нацепив крылья, ринулся вниз с обрыва, радостно заревел, и…

И тут действие грибов кончилось… Не будем же более о грустном!

/ — стих №2 — / Ода английскому огороду, или Уж!!! /

Однажды Дэвид Роберт Буй

Забрался в огород,

И вдруг он видит — из гряды

Торчит огромный рот.

А в этом рту торчит морковь,

И смачно так хрустит,

И Дэвид руку протянул —

А ну, как угостит?

— А ну, как я не угощу! —

Сказал нахально рот, —

Тебе мозги прополощу,

И станешь ты комод!*

(*Существует версия, что имелся в виду римский император Коммод, но насчет этого нам никаких рекламаций не поступало. — прим. авт.)

А Дэвид в это время — хвать

Морковку изо рта:

— Тебя я лихо обманул,

Дырявая тахта!

Но рот, вдруг выпрыгнув из грядки,

Оказался Джоном,

Он показал Маису пятки

И отправился в булочную за свежим батоном*.

(*Мы понимаем, что это попирание устоев, но короче написать никак не получилось, а ни за чем другим Джон, как мы ни умоляли, отправиться не захотел. — прим. авт.)

— Росли чтоб пятки изо рта,

Я сроду не видал! —

Сказал так Дэвид Боуи,

И следом побежал.

Потом на грядках очень быстро

Выросли носы,

А за носами очень быстро

Выросли басы.

Там вырос Пол Маккартни, также

Билл Уаймен, Дафф,

А вслед за ними выползли

Медведь, баран, удав,

Пятнадцать кошек, бегемот

И маленькая зебра,

А также Фредди Меркури,

Брай Мэй и сколопендра!

Мэй с диким ревом от нее

Запрыгнул на забор,

А Фредди в спину ему кинул

Тухлый помидор.

А Стинг, явившись из окна,

Как Спас Нерукотворный,

Изо всех сил метнул им вслед

Топор и дрын подпорный —

Из-за чего и рухнул дом,

Его родной домина!

Стинг-Самнер плакал и кричал

Вслед Боуи: «Дубина!»

А Дэвид отвечал:

— Ты что,

Причем тут я, осел!

Лови скорее Дикона,

Пока он не ушел!*

(*Как вы помните — в магазин за свежим батоном. — прим. авт.)

Во всем один он виноват,

Зарылся он в гряду,

А я теперь через забор

Дороги не найду!

— Найдешь! — кричал сердитый Стинг, —

Сейчас я покажу!

И он, как истый Стивен Кинг,

Отдал Буя Джорджу.

А Харрисон был очень зол

На Боуи неделю —

Ведь Буй ему налил чернил

В любимые ботинки!*

(* Как вы сами понимаете, комментарии излишни. — прим. авт.)

Маис был без дубины нынче,

Сдал ее в утиль,

И за сто фунтов приобрел

Большой автомобиль.

(Пошто так дешево? А в нем

Мотора нет уже,

И он стоял у Роджера

Лет десять в гараже.)

Ворчащий Харрисон засунул

Боуи в багажник,

Но перед этим выудил

У недруга бумажник,

Пошел, напился и проспал

Пятнадцать дней в овраге…

А Боуи в багажнике

Со злости слопал краги*!

(Краги — кожаные шоферские перчатки до локтей, с раструбами. — неожиданно в тему прим. авт.!)

Пока его не выпустил

На волю Коллинз Фил

И под завязку «Кенсингом»

Его не напоил.

И стал наш Боуи опять

Сильнее всех на рынке,

И снова начал отбирать

У бабок с маслом крынки.

И с маслом тем он ел блины,

И на глазах мужал,

А Харрисон в своем овраге

Изловил ужа…

Отныне Брайан Гарольд Мэй

Спокойно спать не мог —

Его будил огромный уж,

Похожий на шнурок.

И он в окно смотрел на Мэя

Так, что тот вопил,

А Харрисон на радостях

Часы свои пропил…

(Нам тут поступают телеграммы с требованием продолжить сюжетную линию романтической связи Джона с батоном хлеба, но отвечаем вам со всей прямотой — на это мы не уполномочены. — последнее прим. авт.)

/ — картинка №5 — / Искатель потерянного музея, или Революшенри! /

Однажды Фредди пошел в музей Революции. А так как он не знал, существует ли такой музей в Лондоне, то он просто шатался по району, время от времени начиная тревожно метаться и с беспокойством интересоваться у прохожих:

— Вы, мерзавцы, небось, не знаете, что я иду в музей Революции? А? О!

Но в ответ он получал только тумаки или, в лучшем случае, плевки на поля своего широкополого сомбреро. А где он его взял? Сейчас узнаете.

Во время своих странствий Фредди наткнулся на гражданку с сомбреро на голове и сорвал с нее шляпу с криком:

— Поносила, дай другим поносить! Не одна ведь! Люди ждут.

— Ну ты и лещ! — густым басом ответила гражданка, и Фредди с ужасом узнал в ней Марка Нопфлера. — Шляпку мою захотел? А ты знаешь, лис паршивый, что таких шляп уже нигде не делают, и что если бы ты, гамадрил, мне ее испортил, то всю жизнь алименты бы мне платил. Денно. И нощно.

Марк закончил свою патетику и протянул руку:

— Штраф!

И Фредди с ужасом узнал в Марке Нопфлере Ринго Старра.

— За что? — обомлел несчастный искатель.

— А за то, ребро ты адамово…

— Клейтона или Смита?

— А у тебя деньги есть? — вопросом на вопрос ответил Ринго.

— Пока есть… — трусливо придержал рукой карман Фредди. — А чегой?

— А тогой, — нравоучительно изрек Блюститель, — что деньги имеет только Адам Смит. А Клейтон их сроду не жевал.

— Точно, — закивал Фредди, вспоминая, как Клейтон вчера приходил к ним на студию просить в долг, и как он, Фредди, с наслаждением выкидывал его в окно. А Брайан при этом играл на гуслях похоронный марш…

— Итак, о деньгах, — прервал его сладкие воспоминания Ринго. — Плати штраф!

Фредди со вздохом выгреб из кармана всю мелочь и отдал ее Ринго, который немедля выписал ему квитанцию, упрятал штраф в один из своих необъятных карманов, снял шляпу, обдул пыль, сказал: «Пусть ее», и с гордостью вручил Фредди. Тот нахлобучил шляпу на уши, земно поклонился Блюстителю, и, насвистывая, пошел в музей.

Пройдя сто метров, он остановился и даже захрюкал от бешенства — с противоположного тротуара, стоя за одним из лотков, ему весьма приветливо улыбался Элтон Джон и держал в зубах объявление низкого содержания:

«ТОЛЬКО СЕГОДНЯ! БЕСПЛАТНАЯ РАЗДАЧА БРАЗИЛО-ЯКУТО-МЕКСИКАНСКИХ ШЛЯП — СОМБРЕРО!»

Элтону можно простить невольный грех — он не обучался в колледжах, как квины, он только закончил консерваторию, и то давно, и до всего доходил своим умом. Но его ум как-то не дошел до того, что Бразилия и Якутия — две большие разницы. А когда ему об этом тактично намекали, он рычал и плевался. А Фредди успокоиться не хотел долго. Отвесив подзатыльник Элтону, он три квартала спасался от Боуи, который подрабатывал (sic!) у Элтона (sicsic!!) секьюрити (sicsicsic!!!). Отвязавшись от Боуи (очень много sic), Фредди придумал новую забаву — растер по стеклам «Шинка» разной дряни, и долго громко злобно хохотал, довольный проделкой. Затем он пошел в ресторан и проделал там одну из своих старых шуток — напился, упал, пролетел два лестничных пролета и выбил стеклянную дверь. И уже под вечер, бреда окольными путями домой, он-таки наткнулся на музей Революции. Лбом. Но что это было за здание, Фредди не понял, пнул его, отшиб еще и ногу, опосля чего уполз домой, подвывая и обещая страшно отмстить. Всем. И музейщикам в частности. И отмстил. Но это уже совсем другая история.

/ — картинка №6 — /«Рьяный вегетарьянец», или «Шинок» — приют для всех убогих?/

Однажды жил да был, жил да был не очень страшный Жилдабыл, а совсем не страшный Коллинз Фил. Вполне такой нормальный Фил. Умный, но хитрый. Хитрый, но добрый. Добрый, но в кредит не отпускал. В кредит не отпускал, ко всем верил. Всем верил, но всех дурил. Всех дурил, но никого не обманывал. Никого не обманывал, но был не простак. Не простак, но… Да хватит уже, честное слово!!!

А важно то, что Фил после встречи с барашком совершенно опустился и перестал есть мясную пищу. Стоило ему взять в зубы смачную котлетку, как он тут же встречался взглядом с укоризненным глазом барана. Фил краснел, бледнел и выбрасывал котлетку в окно, где ее тут же ловил в сачок керосиновых дел мастер Элтон Джон. А Фил катастрофически терял вес. Он уже не был тем упитанным коротышкой. Напротив, он стал таким щуплым, что его даже путали с Брайаном, и если Фредди и вмазал единственный раз за всю свою жизнь Филу по затылку, так только потому, что спутал его со спины с Гарольдычем.

— Глуп, как пуп, — ругался Коллинз на следующий день в «Шинке». — Спутать меня — с этим хлыщом! Эва!

— Твой Мэй, — раздался вдруг чей-то вопль, — сидит тут на месте Фила и буровит с копытным!

И на лысину Коллинза обрушился такой хлопок, что бедный шинкарь чуть не отдал Богу не только свою измотанную душу, но и кое-что иное. Развернувшись, он узрел сзади не кого иного, как Дэвида Боуи собственной персоной.

— Уг, — смущенно кашлянул Боуи. — А где Мэй?

— Откель я-то знаю? — сердито сказал Фил, потирая хлопнутое. — Я шинкарь.

— А чего отощамши? — недоверчиво спросил выглядывающий из-за плеча Боуи Джон.

— Это называется — лечебное голодание! — поднял палец Фил. — Лечусь я. Жру одни лекарства. Поэтому и голодаю.

— А зачем тебе Мэй? — поинтересовались Фил с Боуи у Джона.

— Да говорили, что он в «Шинке», — пожал плечами Джон. — А мне выпить не с кем. А Мэй…

— А Мэй только вчера просох, — сухо сказал Боуи.

— А хрум тамид жочах, — невнятно сказал Джон, поедая БигФилбургер («две лосиных котлеты-гриль, специальный синий сыр, муравьи, салат-латук, все на булочке с кинзою — не стошнил? Все это — БигФил!»).

— Это хорошо, — кивнул Боуи, — а точнее?

— Сам черт ему не брат, — прожевал Джон, и тут заметил жадный взгляд Коллинза. — Ой, извини, больше нет…

— У меня есть, — сжалился Элтон Джон, вынул из сачка и протянул бармену котлету, внешний вид которой показался Коллинзу до боли знакомым.

— Твоя, — поддакнул Элтон. — Вот уж не думал…

— Он вообще редко думает, — встрял Джон. — Только по вторникам, после обеда.

— Что ты способен на такие фигли-мигли, — закончил Элтон.

— На такие хрюки-щуки, — поддержал Боуи.

— На такие зиги-заги, — встрял Джон.

— На такие экивоки, — влез баран.

Все с неодобрением, а кое-кто даже со злобой посмотрели на него.

— Чего надо? — свирепо спросил Коллинз. — Уйди, животное!

— Опять ешь котлеты? — хрипло поинтересовался барашек. — Из моего мясца-то ты ведь котлетки жрешь, каннибал!

— Они лосиные! — фальшивым голосом возопил Коллинз.

— А лоси, можно подумать, не люди?! — пресек баран. — Всех маралов в зоопарке переел, Злобный Убийца с Чаном! Потом за медведя примешься, а там и до Ринго недалеко? Съешь ему ручки — гам! Съешь ему ножки — гам!

— Всегда на страже! — это вошел Ринго. — Штрафы со всех вместе, или с каждого по отдельности?

— Ринсмен, это не по-конституционному, — выступил вперед Боуи.

— Я и суд присяжных, я и адвокат, — прервал гнусные инсинуации Старр. — Штраф!

— Нас же больше, — скучающим голосом сказал Джон, и все, очень неожиданно для Ринго, и в особенности для барана, набросились на них и скрутили. Не сразу, но шум битвы долетел даже до мило храпящей прабабушки Боуи, глухонемой с тринадцати лет. Она пробудилась, расправила помятые со сна уши и, видно, кое-что все-таки услыхала, потому что открыла рот и сказала первую за сто лет фразу:

— «Шинок» — приют для всех убогих, подруг он дней моих сурових, — после чего хлопнулась на подушку и вновь погрузилась в сладкий сон.

Ринго и баран были закачены под стойку, и баран был неприятно поражен и даже напуган, когда увидел, что Фил тут же впился зубами в огромный сочный мыш-кебаб (еще одно шиночье фирменное блюдо).

А Ринго даже сквозь старый нашейный платок, запиханный ему в говорилку, продолжал бубнить размеры и показатели штрафов. Только спустя три дня, когда Ринго торжественно, при большом скоплении народа, пообещал не требовать штрафов с проштрафившихся, а баран поклялся больше не устремлять на Фила коробящих честь и достоинство последнего взглядов, их отпустили и вдоволь накачали детским шампанским. И теперь, если баран еще и пытался укоризненно взглянуть на Коллинза во время поедания последним сосиски или бифштекса, сам Коллинз устремлял на барана свой новый фирменный взгляд «Барашек в бумажке», так что баран немедленно линял и становился фиолетовым. В крапинку. И — что особенно важно — его не надо было для этого даже стукать! Во как!

/ — стих №3 — / Зловещий доктор, или Плавали — знаем! /

Однажды доктор Фу Манчу

Купался ночью в Темзе,

И пятку желтую свою

Он тер усердно пемзой.

Как вдруг узрел

По берегу гуляющего Мэя,

И док решил перепугать

Носатого репея.

Китайский доктор вдруг потер

Брусочком пемзы палец —

И Мэй от звука страшного

Полиловел, как заис.*

Он побежал в свой Кенсингтон

И стал там всех стращать,

Пока его не начали

Кровянкой угощать.

Наш Брай вцепился в колбасу

И обо всем забыл,

Как только в славный бутерброд

Клыки свои вонзил.**

А Фу Манчу доскреб пяту

И в свой Китай уплыл,

Ругая непугающихся кенсов

Что есть сил…

* (Заис — кенсингтонский подвид зайцуса стингозоопаркуса вульгариса. Отличается лиловым окрасом (это в честь него сложена известная баллада «Про заика», начинающаяся строками «О, Заис! Ты такой сиреневый, Как лед, И уши черные, Как черное стекло…"), тягой к спиртному и, как следствие, пониженной плодовитостью. — прим. авт.)

** (Его тоже можно назвать «рьяным вегетарьянцем». А можно и не называть. — прим. авт.)

/ — сказка №1 — / Страшная Шапочка, или Белый Кролк /

Однажды Фредди оставили сидеть с Джоновыми детьми. Не задаром, конечно. За еду, питье, ночлег и пару новых хитов. А сами Диконы пошли в кино. И вот когда Фредди съел и выпил все, что ему оставили, и отрепетировал новые песни, он переловил детей, которые разбежались от его пения и попрятались кто куда, уложил их в кровати и стал рассказывать им сказку. Но так как единственную сказку он слышал в далеком детстве, рассказывал он ее по-своему:

— Жила-была однажды маленькая — вот такусенькая — девочка. Однажды она пошла в лес и потерялась. Ау, ау, где вы, сволочи? — никого нету. Ходила, ходила она — глядь, дом стоит из шоколада. Нет, кажется, из пряников… Или из пельменей? Плевать. Пусть будет из сосисок. Девочка обрадовалась, съела все сосиски, пряниками закусила. Стала толстая-претолстая, как ваша ма… хм-м, как тетя Валя. Неважно. Папа знает. Так вот. А ну, не крутиться! Не то по сусалам. Вот, так-то лучше. Свалилась она и захрапела. Нет, сильнее, чем папа. Вот так — ХРА-А-А! Лежать! Глаза закрыть. Смирно!

Чав. Чав. Шсму-у-у… (звуки, как будто кто-то торопливо ест что-то очень сочное) Сказка? Какая еще вам ска… Ах, да. Так вот. Мимо шел волк. Увидел он толстуху и захотел съесть. А потом вспомнил, что он рьяный вегетарьянец! Что? Да, как дядя Брай. Нет, печень у волка не болела. Нет, он мясо не ел из принципа. Да, как дядя Пол. Заплакал тогда волк, взмахнул он просторными волосатыми ушами и полетел, полетел…

Да, я знаю. Нет, этот умел. А я говорю — не спорь со старшими! Вот черти пошли! Да никуда никто не пошел, что вы орете? Это я вас чертями назвал. Ладно, у него были крылья, он их у дяди Маиса одолжил. Что противный дядька Боуи делал в лесу? Нет, он не упал с Марса — на этот раз, во всяком случае. Нет, он не хотел тоже девочку есть. Он грибы собирал, ягоды там, арбузу-кукурузу всякую. Так вот, полетел волк, а мимо шел охотник, и он вскинул свое большое и кривое ружье…

Не плачь. А я говорю — не плачь. Я куплю тебе большой, с маком такой калач. Что-о-о?! Что значит «от тебя только фиги с маком дождешься?» Всем молчать! Немного осталось. Дорасскажу сказку и пойду себе спать. Вот… И убил волка. А волк-то, фьюить — и упал сверху на охотника! И раздавил его всмятку. Ну, хорошо, и в мешочек тоже раздавил. А мимо шел волшебник… Откуда я знаю? По делам. Он увидел охотника и волка и оживил их. Почем я знаю, зачем. Дурак был. Надо было из волка чучело набить и Габриелу продать, а охотника оставить — пускай валяется. Что с него взять? Гильзы? Хню…

Короче, оживил на свою голову. Волк тут же его съел и опять, туды его в качель, издох!!! Отравился к песьей маме. А охотник захотел на девочке жениться. Она уже выросла. Да. А пока она росла, он состарился и умер. Тут девочка заплакала и пошла домой. А дома-то — хе-хе! — уже не было! А потому, что она из дому ушла пятьдесят лет назад! Ничего не было. Ни дома, ни деревни, ни коровника даже со свинячьим загоном — все лесом заросло. Ну, что делать? Стала она жить в лесу. Спала в дупле, дралась с белками, питалась шишками, жуками и всякой дребеденью. А ты кашу за обедом не жрешь! Чем закончилось? А я почем знаю, чем закончилось? И жила она долго и счастливо… Нет, это не то, какое тут счастье, с жуками-то? А, вот! Жила, жила, и — хлоп! Умерла. Хха!!! Хотя смешного-то мало, на самом деле… Короче — спокойной ночи, малыши! А самый главный малыш в нашей семье — это я — сейчас пойдет и выпьет на ночь микстурки. Полторашку, а лучше — две!

/ — картинка №7 — / Злой и гадкий, или Мартин Гор /

Однажды Фредди пошел в гости к Полу Маккартни. Пол сначала долго не хотел его пускать в дом, но потом, когда Фредди пригрозил привести Боуи — да не одного, а с прабабушкой — Пол его все-таки пригласил на чашку чая. Однако пили они не чай, а настойку из традесканции, как хвастался Пол, «собственной возгонки, перегонки и сгущения». Так они угощались и не замечали четырех страшных глаз, которые, нехорошо блестя, наблюдали за ними с улицы через окно. Нет, это были не обделенные Боуи с прабабушкой, а… Но об этом пожже.

А пожже Пол пошел провожать гостя. Он довел Фредди до дома, они простились, облобызались, и…

Фредди пошел провожать Пола, а то вон Кокер ходит, еще обидит, не дай Бог! Доведя Пола до пристани, Фредди пожал ему руку, и…

Пол пошел провожать Фреда, а то ненароком упадешь, а я отвечай?

Так они ходили до середины ночи, пока у Маккартни не отказали ноги, и он с тяжким скрипом, как подпиленный дуб, не свалился в канаву.

Фредди облегченно вздохнул, развернулся, прошел пару десятков метров, и тут на него, ослабленного приемом вовнутрь неограниченного количества традесканки, напал Мартин Гор. Злой. Гадкий. Ему этим утром не позволили протрубить подъем в его новенький сверкающий пионерский горн, и он теперь в бешенстве метался по городу в поисках, кому бы. Обшарив нетрезвого Фредди, он выудил у него из потайных карманов пару фляжек традесканки, книжку «Катера и дрожки», часть шестую — «Умри, но замеси!», а вдобавок — к глубокому оскорблению Фреда — диск Джона Леннона «Представь себе» с автографом Коли Васина, который подарил Фредди Пол Маккартни. Напоследок Мартин Гор сделал и такую неприятную вещь — куснул Фредди за ухо и побежал вприпрыжку. Фредди, на своих негнущихся и спотыкающихся ножках поковылял за ним.

— Поймаю! — ревел он страшным металлическим тенором. — Ты, Имхотеп! Верни дискету, я все прощу! А то — не прощу! Знаешь, как я страшен?

— Неужто? — искренне изумился Гор, приостанавливаясь. — А кого вчера били в «Шинке»?

— Так я тогда не гневлив был, — смутился Фредди. — И не зол.

— Верно, — кивнул Гор. — Зол был Коллинз, у которого ты высосал поллитра цикория на коньяке, а потом с идиотским хихиканьем вывернул пустые карманы.

— Брехлив, как пес! — ощетинился Фредди. — Я задарма не пью.

— А Коллинз не наливает, — серьезно кивнул Мартин. — А вчера вот налил. На свою плешивую голову.

— Ну, так он, наверно, всю лысину ошпарил, — скребуче засмеялся Фредди. — Стоп. Отставить смех. Отдай мою пластинку!

— Взя-али! — вдруг раздался рев марала, которым оказался, как вы уже догадались, старьевщик Дэвид Гэхен. — Йэпс!

С этими словами они с Гором подхватили хмельного Фредди под руки и потащили куда-то. Фредди сучил ногами и не особо сопротивлялся.

А хулиганы притащили его к кабачку, недавно открытому в честь победы при Ватерлоо. Правда, сам знатный ресторатор — Элтон Джон — считал немного по-другому, утверждая, что его заведение было открыто в честь хорошего урожая кабачков, которые он, Элтон, собрал, и на деньги, вырученные от продажи которых и был открыт этот ресторан, в принципе, и названный-то в честь именно этого события «Кабачком». Но посетителям было наплевать, в чью там честь был назван кабачок, главное — что он был открыт.

Так вот, негодяи, притащив Фредди к кабачку, раскачали его и, с воплем: «Йэпс!» за руки-за ноги вбросили его в витрину. Так что Фредди, пробив навылет два стекла, врезался прямо в живот официанту, который чинно и вальяжно проходил как раз мимо окна. Вместе с работником подноса Фредди пролетел через весь зал, два лестничных пролета и… врезался в дубовую дверь. Это открытие так пошатнуло его внутренний мир, что Фредди встал, волоча за собой официанта, потом швырнул его в аквариум, а сам направился к бару — выпить с устатку. Каково же было его изумление, когда он обнаружил у стойки Гора и Гэхена!

— Салют, мессир! — вскричала неугомонная парочка, и Дэвид замахал пластинкой.

У Фредди при виде его собственности всплеснулось, о чем он и объявил немедля.

— Неужели? — подмигнул Гор.

— В самом деле! — отозвался Гэхен.

Они вновь схватили бормочущего что-то про качели-карусели Фредди под микитки и поволокли куда-то. Притащив его к закрытому в честь позднего времени «Шинку», они раскачали дорогое тело и, все с тем же гнусным криком: «Йэпс!», швырнули его в окно. Тут же завыла сигнализация (в лице барана, спавшего обычно под стойкой), и на шум выскочил Фил в засаленном ночном колпаке.

— Удалить! — вопил он, — Разорили! Пенальти! Дрын достану щас! Вот я вас палкой! Дискоквалифрицируваю! — вывернул язык он. — Вы недостойны носить мою майку!

А надо вам сказать, что Коллинз расщедрился и в честь юбилея «Шинка» выпустил в свет майки с изображением рогов (барана) и копыт (собственных) и роскошной подписью «Шенок». Теперь все завсегдатаи сего почтенного заведения носили эти майки, а сам Коллинз — даже две. Или три — это зависело от настроения и погоды. Сейчас же на Филе было, по крайней мере, пять маечек. И вот что было дальше:

— Витрина! Моя витрина! Арррр! — и Коллинз, завыв от ярости, разорвал пополам верхнюю майку. Всех начало трясти. Даже Кокер, появившийся было из-за угла, с поклоном ретировался. Гор и Гэхен быстро-быстро, боком-боком, как два краба, также удалились. Фредди тоже было начал смазывать пятки, но тут на него налетел разъяренный Фил, вцепился ему в глотку и стал жать масло. Фредди беспомощно хрипел и лягался.

Тут на втором этаже показалась сонная физиономия миссис Коллинз. С надсадным «Мм-у-хх» она подняла над головой злосчастный чан и вылила на спорщиков все содержимое. Фредди хохотал и прыгал в дожде любимого напитка, а вот с Филом определенно творилось что-то непонятное. Он сморщился. Он посинел. Он стал похож на маленького осьминога. Все подумали, что Фил сейчас примется честить благоверную, на чем свет стоит. Но все повернулось отнюдь не лицевой стороной. Фил неожиданно опустился на колени, и —

— Бё!!! Бё-ООО! — дикий клич оповестил район о неблагонадежном состоянии желудка шинкаря. Фредди отвернулся, баран в ужасе залез под стойку, а мадам Коллинз, взвизгнув, выбежала на улицу и быстро увела бледного, как череп Боба Марли, мужа домой. Фредди же, трижды повернувшись на каблуках — от сглазу и порчи — тоже ушел домой. Так и не узнав причину неописуемого поведения Фила. Этот секрет мы с вами узнаем позже. А пока — о ворюгах.

Мартин Гор и Дэвид Гэхен перепродали диск обратно Полу Маккартни. Фредди, который не знал об этом акте милосердия, подстерег их поодиночке и так извалял в грязи и отбросах, что Гэхен стал колоться черти чем, а потом, дабы избавиться от навязчивой галлюцинации в виде осла в кальсонах и панаме, являющейся к нему по утрам с приветственным криком, наколол себе на плече татуировку, изображающий процесс грязнения. А чтоб уж заодно — на другом плече наколол осла. А Гор… Нет, Гор — это вообще кадр. Он — знаете, что он сделал? Не знаете? Ну, так нечего вам и знать. А зря. Такое, надо вам сказать… Гррмм. А Маккартни опять подарил пластинку Фредди. А Фредди на следующий день выплавил из нее отменное кашпо!

P.S. Утренний осел Гэхена так и не покинул.

P.S.S. А если Дэвид пытался от него сбежать — осел искал его, плакал, расспрашивал прохожих, до тех пор, пока не находил, а уж тогда, с приветственным криком…

/ — стих №4 — / Ринго, или Буонапарте мне спинку, пожалуйста! /

Однажды Ринго Старр решил,

Что он — Наполеон.

Надел на голову треух

И стал гордиться он.

— Эй, вы! — кричал он кенсингтонцам.

— Ну-ка, поглядите!

Но отвечали все ему,

Что он — свинья в корыте.

Наш Старр обиделся, и вот —

Глядите-ка! — вприпрыжку

Бежит он, длинноносенький,

Похожий на мартышку!

Его ловили всем районом,

А когда поймали —

Две пачки галоперидола

С квасом ему дали.

Он проглотил, упал без сил

И в тот же миг уснул,

Проснувшись же, совсем забыл,

Про что тогда загнул!

Он взял свой жезл, и взял свисток,

Высоких полон дум,

И всех, кто рядом был, замел —

Сам черт ему не кум!

Ну а потом надел треух

И, новых полон сил,

— Ну, как насчет Наполеона? —

Вот как всех спросил!

Ну, все ему, конечно, хором:

— Ты — Наполеон!

— Вы врете, — хмуро Старр сказал.

— Наполеон — вот он!

И барским жестом указал

На Дикона-водилу,

Который за рулем сидел,

И глазом поводил он.

— Нет, я не Бонапарт! — тотчас

Наш Джоныч возмутился.

А Кенсингтон-район тогда

На землю опустился

И начал отбивать ему

Сто раз свои «салям»,

А Ринго меж рядов ходил,

Бил жезлом по рукам.

И щупальца у всех распухли,

Как гусячьи лапы.

И кенсингтонцы стали вдруг

Чернее, чем мулаты!

А почему? А потому, что

«ДЕДКО» выхлоп дал,

И от прибавки смога Лондон

Дуба чуть не дал*!

(*А потом еще удивляются — чего это во всегдашней теплой и сырой Англии вдруг снежные бури и заносы! Все из-за недостатка экологии и хулиганской выходки некоего г-на Дикона.

P.P.S. «ДЕДКО» — это кенсингтонский омнибус номер двадцать девять, о нем и его шофере Диконе вы прочтете чуть позже.

P.P.P.S. Рифма «дал — не дал», конечно, несколько остра, но ее не мы придумали, честное скуперфильдское! — прим. авт.)

/ — легенда №1 — / Альпинист, или Трубочист /

Однажды в Кенсингтоне появился необычный трубочист. Был он странен — весь в белом, весь в черной шапочке и с ледорубом за спиной. Опознать загадочного человека не мог никто. Сотни раз его подстерегали с сетью и фонариками, но трубочист растворялся в воздухе или с таинственным шипением сдувался в маленькую гусеницу, которая чрезвычайно быстро уползала.

Самым рьяным охотником оказался Ангус Янг. Он был глубоко убежден, что паскудный Альпинист ворует у него прокладки для гусаков и переходники для шлангов. Янг строил такие ловушки и засады, так мастерски маскировался в тенях труб и антенн, что все просто диву давались — вот стоит Ангус, и вдруг раз! — на его месте уже одиноко возвышается длинная, поперечно-полосатая дециметровая антенна. Даже Боуи не выдержал и написал про него песню «Палас Атена», объясняя очевидную неграмотность полным отсутствием у себя блох. Непонятно, но доводы Боуи убедили не всех, а сомневающиеся переводили песенку, как «Отель «Афина». Глупо, но речь сейчас идет об альпинисте-трубочисте, так что попросим г-на Боуи убраться со своими Антеннами и Афинами.

Единственным, кого смог залучить* Ангус в свои сети и силки, был дворовый кот по кличке Бармалей, случайно залезший на подопытную крышу в поисках чего-нибудь вкусненького.

(*В прямом смысле — приманкой служил крымский синий лук. Непонятно одно — какого шницеля он понадобился коту?! — прим. авт.)

Бармалей был отправлен на экспертизу, коя вынесла следующий вердикт — «невиновен», кота отпустили, а Ангус с удвоенной энергией принялся бдеть.

Тем временем Альпинист был и активно действовал. Имели место таинственные уханья и гуканья в печной трубе Мэри Остин, а также звук прочищаемого дымохода у Стинга. Кто-то сорвал антенну в кенслесмолкомхозе, а затем — по-видимому, он же — залез в «Шинок» через каминную трубу и основательно попортил ЧАН, изгадив его непристойными словами и картинками со скабрезными подписями.

Даже Фредди забеспокоился — к нему среди ночи ворвался какой-то субъект с ледорубом и в неприличных выражениях попросил «набздынькать на посох». Фредди набздынькал ему гипсовым слепком своей левой ноги, доселе лежавшим у него на ночном столике. Ночной пришлец с проклятьями и воем, а равно с похищенной бутылкой «Кеглевича» выскочил в окно, а Фредди с ногой в обнимку лег досыпать.

Непорядок — наконец-то решил Ринго. Нарушать не позволим, даже если штрафа взять не с кого. Собрав рюкзак и взяв бессменную книжечку с квиточками, Старр сам полез на крышу и засел там на ночь.

Как он узнал, что именно на его крышу нынче покусится таинственный незнакомец? Очень просто. Он переписал все дома, в которых замечалось появление призрака-трубочника, и пришел к потрясающему выводу. Преступник, выбирая очередную жертву почищения и покушения, действовал по сложной и тщательно выверенной системе — по квадрату. Следующей по квадрату жертвой как раз предполагалась старровская крыша.

Так вот. Ринго устроился на крыше, справедливо рассудив, что, чем трубочист грязнее — тем труба чище, а его, Ринговская труба, по праву считалась одной из самых грязных в городе, и, следовательно, ее-то лиходей-трубодей миновать никак не сможет.

И вот, как певал наш незабвенный Леннон, имэджин — темная ночь. Слышен только храп Стингова медведя — умаялся, бедолага, брюкву по полу клетки гонять. Ринго пьет чай с лимоном из термоса и заедает оный пирожком со вкусным мясом. Лепота, хотя и весьма холодно, плюс два, заморозки, на дорогах гололедица. И вдруг — стук-стук-стук! Шкряб-шкряб-шкряб! Лезет! Страшно! Но Ринго — мужик что надо! Он откладывает термос. Он отбрасывает чертов пирожок вместе с его чертовым мясом. Он вынимает квиточник. Раскрывает его. Достает ручку. И строго, но справедливо, начинает вещать. Слова его — грозные, тихие, но полные скрытой мощи, разносятся по району и улетают куда то далеко-далеко:

— За покушение на честь, достоинство и печные трубы кенсингтонского народа! За мерзкое надругательство над жителями последнего! За порчу всенародной собственности мерзкими непристойностями! За…

Долго читал Ринго. Как острые ножи, впивались слова в темную фигуру с ледорубом за спиной. И, наконец, когда последнее слово уже готово было сорваться с ринговых губ, незнакомец разомкнул свои. Он сказал, и даже Старра потрясло величие и подчеркнутое достоинство сказанных им слов:

— А, это ты, Блюстик! Я-то стою и думаю — трубочист, не трубочист! А это вона кто! Чего ж ты делаешь на крыше? Внимание! Рядом с антенной поставил я лисий капкан, а напротив дымохода — волчий! Не споткнитесь.

Ринго молча развернулся, молча улез в дымоход, и о нем ничего не было слышно в течение недели. Переживал, наверно. Ангус никому ничего не рассказал. Только Филу. Тот занес сообщение в «3олотую книгу», откуда и пошла легенда, и мы узнали, собственно. И вам рассказали, только вы — ни одной живой душе, ладно?

Альпинист буянил еще долго, пока всех однажды не потрясло следующее событие. Как-то посреди ночи, когда почему-то мало кто спал (было всего-то полтретьего утра первого января), все шлялись по улицам, в основной своей массе, правда, пребывая в «Шинке». Лилась спокойная светская беседа, пока общий гул и битие кружками по выям не прекратил дикий рев Дэвида Ковердейла:

— Глядите! Глядите же, не будь я знатный ковровец! Это же просто хрущ какой-то!

Все приникли к окнам. Это был не хрущ, ибо хрущи посещают Великую Британию исключительно в июне, отчего и зовутся июньскими жуками. Напротив — по крыше дома г-на Дикона медленно брел Трубочист. Теперь, при свете фонарей, можно было отчетливо разобрать хотя бы очертания Альпиниста. Был он в неширок в плечах, высок, худ и в лыжной шапочке. Глубокое впечатление на всех произвел нос призрака — большой, чуть отвисающий, издали он напоминал тюбик клея «Уникум». В худых руках с огромными ладонями призрак держал ледоруб.

Всех затрясло, и именно это, возможно, и дало толчок всему помещению, которое, по принципу костяшек домино, передало толчок далее, в результате чего сотрясение дошло до дома, по крыше которого карабкался наш общий друг. Не удержавшись на скользком обледенелом скате, Трубочист закричал и полетел вниз. Хорошо, что январь выдался снежный. Хотя трубочисту было все равно — в сугроб он не попал, а гукнулся спиной об табличку «По газонам не ходить — ноги выдерну!». И замер.

Когда все высыпали из «Шинка», незнакомец не подавал признаков жизни. Внезапно он зашевелился, но не по своей воле — из-под чужестранца выкарабкался Дэвид Боуи. Бросив: «Будет жить», он, прихрамывая и суя за пазуху пресловутую табличку, направился в питейный дом. А прочие кенсы подошли к паданцу, чтобы как следует рассмотреть грозу района. Кто-то — кажется, Фредди — сдернул с него шапочку, и —

— Ах!

— Ох!

— Не может быть!

А застигнутый врасплох человек изо всех сил зажал лицо ладонями. Фредди взял его ладони своими и резко развел их в стороны. Заглянув за них, он скривился и изо всех сил — питч! — плюнул в нахальную рожу со знакомыми пугливыми глазками, после чего с чувством выполненного долга закрыл обратно ладони разоблаченного Брайана…

— Нет, я все могу понять и простить, — кипятился несколькими минутами позже Фил Коллинз, отогревая несчастного Мэя глотком крепкого теплого грога. — Но зачем чан-то портить? Чан-то мой тебе чем не угодил?

— Зачем водку спер? — злился Фредди. — Зачем в глаз дал? Собака переодетая.

— Наитие, — бормотал Брайан в спасительную кружку глинтвейна. — Наитие Божие. Так само собой вышло. Я не хотел, но сделал!

— Вот отскребешь чан… — холодно сказал Фил.

— Вернешь винище! — хищно продолжил Фредди.

— Публично извинишься перед Ринго, — поддакнул Ангус.

— …И только тогда мы поймем и простим, — сухо закончил Дэвид Боуи.

Мэй поперхнулся вином, вскочил, раскланялся, каркнул: «Мерси!» и упорхнул…

— …А почему — Трубочист? — задал вопрос Джо Кокер, до этого примерно и не перебивая слушавший легенду.

— Потому что Мэй, будучи уволенным из пожарной части и временно не занимаясь выпуском гитар собственной фирмы, так сказать, подрабатывал левым путем. Он чистил трубы и проверял отопление.

— А водку? — недоумевал Кокер. — Зачем брать водку? И откуда ледоруб?

— Выпить хотел. А ледоруб… Ты же знаешь, он никогда не расстается со своей гитарой каминного происхождения. Вот и замаскировал ее.

— Нет, нуахули? — Кокер явно был в ударе, поэтому и заговорил по-новозеландски.

— Ладно, — захлопнул большую заплесневелую книгу Хранитель Одного Из Кенсингтонских Склепов, — ты мне и так уже весь распорядок дня и ночи в бебеху сбил.

— А продолжение? — приставал Джо. — Про Черного Психиатра? Про Кровавый Омнибус На Двадцати Девяти Колесиках?

— Иди, иди, — проскрипел Склепарь, щелкая суставами. — Сегодня ночью больше ничего не будет, даже сигарет и кофе.

Джо Кокер понурился, вышел и пошел по району, как прежде, выкликая свою старую присказку: «Ти-ихо в Кенсингтоне! Кенсингтон спи-ит!». А двери склепа гулко захлопнулись за его спиной под жуткую музыку и душераздирающее хихиканье Склепаря…

/ — картинка №8 — / Кто осквернил Блюстителя, или Натуральное маврокордато! /

Однажды Элтон Джон… Впрочем, история не о нем. Хотя начинается все с него, так что выкинуть мы его никак не можем.

И не просите.

И не заикайтесь даже!

Так-то лучше.

Вот и.

Однажды Элтон Джон вышел, зевая, из своей керосиновой лавочки и начал без видимой причины подбрасывать и ловить несколько мелких монет. Тут же, как из-под земли, рядом о ним вырос суровый Блюститель.

— Что делаешь? — строго и отрывисто вопросил он.

— Так, — удивился Элтон. — В «Шинок» хочу сгонять, пельменей поесть. А что?

— Почему не работаешь? — продолжал сурово вопрошать Ринго.

— Перерыв потому что!

— Пошто?

— Желаю яства и пития вкусиху!

— Пошто?

— Отвяжись, морра.

— Так. Как обычно — «3а оскорбление при исполнении…»

— Старр! Стоп! Спрячь книжку! Морры — это родовое имя финских королей!

— Нда? Ладно. Прощаю. Так почему ты не работаешь?

— А потому, маврокордато ты синее…

— ЧТООО?!!

— Хорош драться! Вон у тебя на лбу написано, синим фломастером — «Маврокордато»!

— Дай зеркалце. Убери зеркалце. ТЫ НАПИСАЛ, УБОИЩЕ?!!

— Причем тут я? Вон, у Мэя спроси!

Ринго со всех ног поскакал к Мэю и длинной рукой закона схватил его за горло.

— Ты написал, гускварна?!!

— Что?!! Какая скварна? Это ты меня швейнкерлем обозвал?

— Мало того — еще и швейнбублем! Заслужил. А «Гускварна» — это швейная машинка такая. На ней шьет жена моя, Барбара.

— Марволо?!! — и глуховатый Брайан очень быстро побежал, но Ринго был начеку и не дал убежать далеко. Вскоре Брайан успокоился настолько, что смог вопросить:

— Так твою жену и вправду зовут Том Марволо Реддл?

— Барбара ее зовут, — прорычал Ринго. — За оскорбление жены Блюстителя… Ну-ка, повтори ту гадость, что ты про нее говорил!

— Не повторю, — с чувством ответил Мэй. — Это Имя Нельзя Называть. Очень страшно. Накличу еще.

— Это точно, — кивнул Ринго. — Барбару накличешь — тут тебе и бах!

— Что?

— По башке тебе будет, что! От жены моей, и имя ей — Барбара Бах.

— Какая жена? Причем тут машинка? Это я-то — швейнкерля? — вернулся Брайан к прежним баранам.

— Она самая, если не скажешь мне, кто написал!

— Про Тома Марволо Реддла? Еще никто не написал, но напишет обязательно, что же теперь — хорошему имени пропадать?

— Поросиный! На лбу у меня написал! Вот это! Читай!

— Старричок… Да я ж это… читать не умею… И пишу плохо.

— Да? А кто же тогда?

— А ты у Фреда спроси! Вон он идет — все руки чем-то синим измазаны.

Ринго выпустил Брайана и погнался за Фредди, который, насвистывая, шел куда-то по своим фреддинским делам.

— Стой, попался, отвечай — почему малевал у меня на лбу слова?

— Где? Вот это, да? Фу-у, какой ты — позволяешь писать у себя на лысине страшные слова!

— Да я не позволяю, они сами… Тьфу, это же ты написал!

— Я?!!

— Да, ты! Вот и доказка — пальцы-то сини!

— Ну, а тебе-то что с того, что сини? Убери грабки! Убери сейчас же! Они у тебя пахнут луком!

— В жизни не брал в рот луку!

— А вот уж на это, милейший, мы вам скажем решительное «чегось?»! Кто третьего дня у Харрисона на именинах прямо пучками в рот закидывал?

— А ты не уходи от ответа!

— Сам не уходи от ответа!

— Ну, я. И что, мне теперь, повеситься?

— Разумеется! Какой же ты тупой, право!

— Я не туп!

— Ты туп. И вот тебе второе доказательство…

— Почему — второе?

— Потому что даже твое имя — Ринго — навевает подозрения.

— И что же дальше?

— А дальше то, что… Неважно.

— Важно! Мне все важно! Говори, не то пропорю тебя вилами!

— Убери вилы! Быстро убери от меня эти вилы, а то я за себя не отвечаю!

— Говори!

— Хорошо, уже говорю. Лук едят только тофслы, вифслы, дедки, бабки, буратины, а также знаменитый русский писатель Иван Сергеич Тургенев! Ясно тебе?

— Ну, а я вот что скажу — написал ты, шантрапа! И посему штраф как можно скорее!

— А я не даду!

— Дадошь! Я вот в суд квиточек пошлю, тебя и к ногтю! Как блоху! Блоха! Хахахахаха! Блоха!

— Ну, как я тебе докажу? А! Знаю как! У тебя ничего не выйдет!

— Че это?

— Вот! Я рисовал план загона для кроликов.

— Я слышу фальшь. У тебя нет кроликов.

— Что же, если у меня нету кроликов, я уже и загона для них не могу построить?

— Почему, можешь. Только этим ты докажешь, что ты не только невменяемый, ты еще и просто недоразвитый бифидок.

— Сам кисляк! Я в загон кошек посажу. А это вот, на рученьках трудовых, на левой — тушь, а на правой — чернила!

Ринго, сверля Фредди подозрительным взором, вынул из кармана два маленьких полиэтиленовых пакетика и стеклянную лопаточку, собрал с обеих ладоней Фредди пробы грязи, сложил в пакетики, запечатал и свистнул в свисток особым манером. Тотчас же от своего лотка с медикаментами прискакал доктор Пит.

— На экспертизу, — коротко бросил Ринго.

Габриел кивнул, забрал пакетики и убежал. Через несколько минут его тоскующий крик пробудил кенсингтонцев от дневного сна:

— Прове-е-рено! Мин нет!

— А что есть? — вопросили хором Фредди и Ринго.

— Есть свежие булочки! — материализовался рядом Элтон Джон.

Ринго тщательно проверил его руки, потом забрал все двадцать три булочки, тщательно отслюнявил Элтону три пенса, а сам вторично осведомился:

— А что е-е-есть?

— Есть черни-и-ила и ту-у-у-ушь! Черни-и-и-ила и ту-у-у-ушь!

Эти «и-и-и» и «y-y-y» так долго раздавались в ушах у Ринго и Фредди, что, казалось, они никогда не закончатся. Но, наконец, и они умолкли после громкого крика и гулкого удара дубиной по спине. Ринго вынул пальцы из ушей и жалобно спросил:

— Фред, а что же мне делать-то?

— Сотри флом, и дело в шляпе, — легкомысленно предложил Фредди.

Ринго аж передернуло от такого явного незнания кенсингтонских законов.

— Справедливость должна быть восторжествована, — чуть не плача, сказал он. — А преступность — наказована. А как же она будет наказована, если наказуемого нет?

— Тогда, — приосанился Фредди, — нужно воспользоваться дедуктивным методом. Как мой любимый сыщик.

— Шерлок Холмс? — наивно сказал Ринго.

Фредди самодовольно подкрутил усы.

— Бери выше, — сказал он важно. — Знаменитый кенсингтонский сыщик!

— Дэвид Боуи! — догадался Ринго.

Фредди поморщился и даже немножко посерел.

— С каких это пор Дэвид Боуи стал кенсингтонской легендой? — сварливо осведомился он. — Наш знаменитый сыщик — это Фредерик Бульс. Все об этом знают. А кто не знает, тот у нас кто?

— Я знаю, — быстро сказал Ринго. — Честно.

— Так вот, займемся дедукцией…

— Может, не надо? — трусливо поджал хвост Ринго.

— Надо, — стальным голосом сказал Фредди. — Надо, Рингик. Внимай. И отвечай. По возможности быстро.

— Хорошо-о, — тускло ответил Старр. — Хорошо-о.

— Итак, — сказал Фредди (ужасно, на взгляд Ринго, надменно). — Как это все у вас развивалось — ступенчато? Где ты был сегодня с утра, до того, как встретил меня?

— Это просто, — сказал Подписанный Лоб. — Дело было так. Выйдя утром из дома, я немного поболтал со своим собратом по группе Джорджем Харрисоном — у его дедушки начали трескаться пятки, и он шел в аптеку за мазью, а я знаю одно верное средство — оно изготовляется из сложной смеси аммиака, птичьего помета, стружки с лосиных рогов, обрывков копирки…

Фредди в течение пятнадцати минут с идиотским выражением лица внимал сложному рецепту приготовления мази против трещин на пятках, а по окончании оного спросил:

— А потом ты встретил меня, да?

— Нет, потом я пошел на выставку собак, собрал с посетителей несметное количество штрафов за нахождение не на лекциях и не на заутрене…

— А потом — сразу ко мне?!!

— Да нет, потом я увидел спящего под тачкой Хетфилда и стряс с него штраф за спанье в неположенном месте…

— Так вот, когда ты к нему нагнулся, он и намалевал у тебя на лобе! Дело закрыто!

— Не, я не наклонялся, он мне монету из-под тачки кинул. А потом…

— А потом ты и увидел меня! Я сразу догадался!

— Нет же! Я потом сам зашел на лекцию, послушал Боуи, крупно повздорил с ним по поводу произношения слово «латифундия»…

— И побежал ко мне?

— Нет, в церковь.

— Зачем тебя туда-то потянуло?

— Как — зачем? На обедню. Я же запевал! На хорах!

— А, ты же у нас — хе-хе — певун!

— Это ты — Петрус-певун, а я — певчий! А потом я пошел в баню…

— И не отмыл свою гадость со лба? Стыдно!

— Стыдно, но перед этим…

— Ага, ты встретил меня? Тьфу, как же так? Меня-то ты встретил только что! А баня?

— Вот и иди ты в баню! Сам меня путаешь, а потом… Вообще ничего не буду говорить!

— Погоди, так куда ты зашел, Рингочик? Лапушка!

— Гы-гы-гы, — сухо сказал Старр. — Перед баней я зашел к Брайану.

— А, ну тогда вопрос решен. Брайан и написал, от него и не того можно было бы ожидать! Хорошо, что вовсе не убил! Дело закрыто!

— Да ты в своем уме? И потом, я не к Мэю заходил, а к Адамсу. Мы с ним пельменей поели.

— В пельменной?

— В пельменной — пирожки из кошатины, а он меня домашними угостил.

— Что, у Адамса домашней кошатины мало?

— У него — из говядинки! Скууусно!

— Не тяни! А потом…

— Ну да, потом уже я тебя увидел.

— Слава мне! Слава любимому! Выношу решение — на лбу тебе написал Адамс! Дело закрыто!

— Да я к нему не приближался! Я через стол от него сидел!

— Так он незаметно!

— Я все примечал!

— Значит, в бане!

— В бане я был один. Вышел из-под душа, глянул в зеркало — а у меня чего-то чернильное на лбу. Ну, я не придал значенья, думал — оптический обман!

— Хорош обман — на всю рожу!

— Не приставай. В бане не красили, зуб даю!

— Ну, тогда значит — в церкви! Какой-нибудь церковный шутник.

— Там было-то всего народу — комитетчики, Дикон, служка-Стайп…

— Кто-о? Шляпа? Ну, я его! Он же мне — во! — галстук порвал!

— Так это уже год назад было! Плюнь!

— Я и плюну. В него. Когда встречу. Ладно. Так, может, тебе кто из комитета написал? Из мести! Дедушка, например. Или мама Ама.

— Кого?

— Ну, Тейлора. Мы его иногда «Ам» зовем, он пожрать не дурак. Недавно был неописуемый случай — он вот тоже пошамать захотел, а Мэй…

— Да ГРЕБАНЫЙ ПАНЦИРЬ!!!

— Я не буду больше! Не бей ногой!

— Так что с церковью? Они?

— Это я тебя хочу спросить!

— Не могли! Они — почтенные старцы…

— Кто здесь упоминал мое достославное имя? — возник возле спорщиков многопочтенный Боуи.

— Маис, мы сказали не «Стардсы», а «старцы». Так что можешь идти. СТОП! Что это у тебя?

— Где? Это… Это так.

— Я вот тебе дам — «так»! Я тебе дам «так»! Почему фломастер на руках?

— Ну, рисовал я.

— Иди-ка ты к бую!

— Да я и так уже здеся! Только вопрос дурацкий имею — почему же?

— Да потому, что только такие пингвины, как ты, рисуют в свое удовольствие.

— А я заказ выполнял.

— Какой еще заказ, говячий ты тип!

— Гос.

— Я его сейчас ударю.

— Госзаказ на полимерочные предметы первой необходимости.

— А причем же тут рисунки? — совершенно опупел Ринго.

— А при том! Я делал эскизы!

— Какие еще эксузы? Не морочь голову порядочным людям!

— Хоть облейте меня какавой — не вижу тут ни одного порядочного человека! Притащили, говячим назвали, про эскизы понятия не имеют… Что здесь происходит, черт возьми?!!

— Да вот, понимаешь, кто-то Рингу на лобе намалевал нехорошее слово.

— Сам вижу — «маврокордато». Непорядок. Ринго, друже, отчего же штраф не содрал с гадюки самопишущей?

— Так я не знаю, кто писал! Может, ты? Вон у тя руки у самого все унавожены!

— Ну а вам, милостивые государи, какое собачье дело, в чем у меня там руки?

— А такое!

— Какое?!!

— Такое! У Старричка написано фломастером. А у тебя как раз.

— И вы вздумали меня — МЕНЯ, своего лучшего друга и соратника — подозревать? В жизни не видывал больших клеветников и лицемеров! Пойду-ка я отсюда…

— Стоять! 3ачем писал?

— Сказал же — делал эскизы, ну, наброски к плакату. Вот как, слушайте — «Будешь класть ты криво плитку — поломаю тебе спинку!». Знатно? Или вот, из свеженького: «Спекулируешь цементным раствором? Поцелуешься с бетонным забором!». Славно?

— Очень славно. Про что же ты лекцию сегодня читал?

— А то сам не догадался? Про ахритекторов!

— Так. А что такое маврокордато?

— Се — не такое. Се — такой. Это такой ахритектор греческий!

— В греческом зале?

— Ну да!

— В греческом зале только мышь белая! Там никаких кондратов нету, я проверял! Вот и справка.

— Ну и сам разбирайся, кто тебе дурацких слов пишет на лысине, а я пошел!

И он действительно пошел. Ринго же печально молвил:

— Ну вот, Фред, и остались мы в помойке.

— Не надо обобщать.

— Хорошо. Я остался — в огрызках, бумажках и селедочных хвостах. Он мне и вправду не мог написать, я от него далеко сидел — во втором ряду, он бы не дотянулся.

— А кто рядом с тобой был?

— Никого, я один.

— А сзади?

— Сзади — много. Я всех и не упомню. Хотя был один муфлон. Стингом звать. Он еще конспектировал. Кстати!

Это подошел Стинг.

— О, мужики! Как мило, что вы тут! А я уже все перекопал! Вы Маиса не видали?

— Стинжище! Экий матерый человечище! Ты чего тут забыл?

— Да не тут, а у Маиса. Я его лекцию писал. А потом, когда закончилась…

— Лекция?

— Какая вам лекция? Бумажка! Бумажка у меня закончилась! Вот он возьми, да и скажи одну фамилию. Мудреная такая, я уже забыл.

— И чего?

— А того, что я-то ее записал все-таки! Но не помню, где! Вот ведь, а теперь кроссворд не могу разгадать. Слушайте вопрос: «Фамилия знаменитого греческого архитектора», двенадцать букв по горизонтали.

— Постой! ПОСТОЙ! Ты на как-к-кой бумажке записал фамилию?!! Отвечай, маврокордато!

— О! Ринжик! Чмок! Золотце! Дай-ко запишу!

— Погоди! Это ТЫ писал?

— Где? Это? Я! А где ты это нашел?

— Я — не нашел! Я — с собой ношу! Это моя голова! Видишь — вот! Вот!

— Фу! Не тряси головищей тут своей! Размахался! Вижу, твоя голова! И что?

— А почему же ты, скотина, написал мне на голове, сиречь на лбу?

— Ни на какой сиречи я не писал…

Фредди решил вмешаться:

— Ринго, а вот ты мне теперь скажи — ты вчера на лекции спал?

— ЧТО-О?! Я — и спал на лекциях? Да ты что, Фарух усатый, не знаешь, что я по происхождению сова?

— Знаю. Но, может, вздремнул?

— Фредди, только тебе, и конфиденциально — ДА! Вздремнул! А все потому, что Буй — отъявленный прохвост! Он читал своих архитекторов так заунывно — комар бы уснул.

— Ну, вот вам и результат! А дело было так, друзья — Ринго заснул… ой! Не драться! Вздремнул на лекции, а Стингу стало не слышно. Он пересел поближе. Потом — сел напротив Боуи. А еще потом — вообще рядом с ним! И в пылу конспекции написал на лбу сонному Старру мудрое слово. Все просто, как сесть на муравейник. Дело закрыто!

— Ну, это понятно! Стинг, штраф за преступное написание!

— А я всем расскажу, как ты на лектории храпелку устроил!

— Нет! Прошу! Умоляю! Не надо!

— Надо!

— На вот, забери квиточек! Да и деньги! Только, знаешь, не нужно никому говорить…

— Ну, так и быть. Не буду говорить. А шептать можно?

— Нет! Ни под каким видом!

— Уговорил, керогаз. А пантомиму?

— Убью щас!

— Понял. Отступаю.

И Стинг отступил на заранее заготовленные позиции — в зоопарк. И заперся там изнутри.

— А теперь что? — вновь повернулся к Фредди Ринго. — Как я сотру надписю?

— А вот об этом меня уже не спрашивай! — фыркнул Фредди. — Ты и так дешево отделался, что я денег за консультацию не беру.

— ЗА ЧТО?

— Ну, я же сыщик-консультант. 3а консультацию берут денги. А я денги не взял!

— Тогда я возьму! Если сотрешь каракули — не возьму!

— Да что же это за вымогательство такое? Люди добрые, спасите!

Но добрые люди не спасли. И злые не спасли. И до вечера следующего дня Фредди в поте лица отстирывал блюстячий лоб. Чем он его только не тер: смесью горчицы и щелока, и парным козьим молоком, и ежовой рукавицей — ничего не помогало. И только к вечеру он, наконец, догадался с помощью небезызвестного барашка поплескать на лобешник Старру «Мусорка». Надпись таинственно зашипела и пропала с глаз, а заодно и со лба, долой. Ринго радовался, как ребенок. Но потом оказалось, что никуда надпись не исчезла, она просто стала фосфоресцировать в темноте. Ринго разозлился, как ребенок… И поэтому отныне он на улицу ночью не выходил. Да ему там и нечего было делать-то! Там уже был свой Блюститель — тот, что ночью тоскливо орет на весь район: «Ти-иха в Кенсе! Кенс утоми-илси-и!» Даже некоторое удобство от надписи появилось — Старр теперь мог в любое ночное время посмотреть, который час. Было светло, как днем! И Ринго опять стал радоваться. И всем было от этого легче!

Кроме Кокера, на которого Ринго любил выскакивать из-за угла с лаем, рычем и светящимся лбом. Всё.

/ — картинка №9 — / Мышелов, или Отравили! /

Однажды у Фредди забрали всех пятнадцать кошек. Вот так — не говоря ни слова, пришли Майкл Дуглас, деловито собрали из загончика всех зверят, поклали в большой мешок и унесли. Фредди бежал следом и со слезами причитал:

— Что ж это вы, паскудник, делаете! Отнимаете ведь радость последнюю!

— Не ори, — увещевали его Дуглас. — Мыши у меня.

— Вот сам и ловите! — ревел Фредди, — Или медведя наймите! А кошатков не трожьте!

— Отвянь, — выпучили глаза Майкл. — Я их запущу, они всех переловят, мышей, я имею в виду, и я тебе завтра же их верну!

— Мышей? — саркастически засмеялся Фредди, тряся усами.

— Кошек, ослина! — рявкнули Майкл и захлопнули дверь прямо перед фреддинским носом.

Фредди ничего не оставалось, как пойти домой. И надо же такому случиться, что мыши, напуганные кошачьим присутствием у живущего рядышком Дугласа, стройными рядами перебежали в особняк Фредди и окопались там. Фредди же до смерти перепугался. Мышей-то он не боялся. Мышек. Мышулечек. Но в том-то все и дело, что каждая злая кенсингтонская мышь превосходит по размерам и прожорливости добрую кантонскую крысу. Злую, кстати, тоже превосходит. А крыс Фредди боялся пуще грыжи. К слову — Мэй крыс любил. Он даже держал их одно время, пока не скормил всех фредским кошкам. Ну в самом деле — идя в гости к Фредди, что ему надо нести? Шампанское «Кристалл». А кошкам? Вот так-то.

Но мы отвлеклись. Фредди, услышав шуршание и писк, похолодел и заметался. Он не знал, что делать. Раньше такой напасти он не ведал. Даже мышеловок у него не было. Он покопался в книге «Катера и дрожжи» и нашел один рецепт отравы из укропа, перца и соды. Отварив все это в керосине, Фред вымочил в отраве сухари, высушил их феном для волос, кинул их под рояль и стал трепетно ждать результата…

Проснулся он среди ночи от веселого хруста и обрадовался, поняв, что ловушка cработала. Дрожа, он включил свет, и обомлел — из-под рояля, кряхтя, выполз Б. Г. Мэй, и, держась за больную печень, с достоинством объявил:

— Ухожу умирать!

После чего заполз за шкаф и затих. Умереть он не умер — Фредди явственно слышал, как за шкафом что-то громко брякает, щелкает, и даже временами зажигаются сигнальные огоньки… Мыши же есть сухари отказались, бегали в кишках рояля и издевательски бренчали струнами.

Наутро пришел хмурый Дуглас с мешком, вытряхнул кошек прямо посреди комнаты и ушел. Брайан выполз из-под шкафа, и тоже ушел, наглаживая печенку. Мыши, признав в Брайане старшего, вылезли из рояля, построились в колонну по две и ушли следом, тряся лапками.

А отравленные сухари сожрали кошки. Фредди долго их отпаивал молоком с валерьянкой, и из пятнадцати кошек сдохли только две, не самые важные и любимые — старая кошка Гамарджоба и весьма вредный и царапучий джентльмен по кличке Солитер. Фредди похоронил их со всеми почестями, трижды выстрелив из ружья Андрея Мисина, после чего, на радость всему Кенсингтону, долго справлял поминки, угощая за свой счет всех желающих. Поминки были кошачьи, а не по тем, кого подстрелил веселый охотник Фредди. Так-то.

/ — легенда №2 — / Изгоняющий дьякона, или Дэвид-синий глаз /

Однажды Фредди поехал в джунгли Амазонки поохотиться на носорогов. Вернулся он через три дня, злой, голодный, с рогом посреди лба, и очень обижался впоследствии на того, кто ему об этом напоминал.

Но это еще что! А вот Брайан Мэй однажды заболел водянкой мозга… Впрочем, это никому не интересно.

А вот однажды Фредди решил стать изгоняющим дьякона, и изгнал Джона. Из своего дома. Потом он захотел стать шаманом. Он прыгал с бубном и камлал: «Кай-о! Кай-о!», после чего споткнулся и упал головой в таз с пельменями. Завидя такой казус, одна из его кошек стала слизывать с него сметану. Фредди с перепугу подумал, что это прилетел мэнкв забрать его грешную душу, и с диким воплем сиганул в окно… Нет, скучно как-то.

А Дэвид Боуи в то время занимался выковыриванием устрицы из раковины. Она там застряла при весьма грустных обстоятельствах — Боуи ел на кухне устриц и одну уронил в раковину. И теперь грустно стонал, глядя на кончик хвоста подлой устрицы, торчащий из слива. Дэвид уж к ней и так и этак — и ножом поддевал, и крылом помогал — ни в какую. Позже устрицу вытащил с той стороны и слопал проползавший по трубе Ангус Янг, а Дэвид со злости сожрал у Фредди все лимоны. И даже без сахара.

А вот Янг, скушамши устрицу, совершенно облысел. Хотя и это тоже не интересно.

А Дэвид Боуи как-то решил дать концерт в Врикстонской Академии. И там ему подбил глаз сигаретной пачкой сидящий в зале Брайан Мэй. Он тоже выступал в Академии, но позже. И Боуи засветил ему в глаз гнилым помидором.

А Джона наградили титулом «отец-герой» и присудили ему давать бесплатное молоко. И Джон таскал судьям бесплатное молоко, пока ему не надоело, и он не сбежал на Мальту.

А Боуи присудили почетное звание «Дэвид-синий глаз».

А Фредди уже не было, он уже давно умер. Вот какие славные обычаи в Кастилии! А причем же здесь Кастилия? Просто так, для компании. Все.

/ — картинка №10 — / Про одну кинороль, или Очень кушать хочется! /

Однажды в Кенсингтоне наступил невероятный голод. Вдруг и сразу кончились все продукты питания. Даже Фил Коллинз заметил, что у него съели все пельмени и сушки. Баран, медведь, козел и прочие кенсозвери прятались от греха подальше. А все наши знакомые, страшно злые, бродили по округе в поисках пропитания.

Роджер, как Аленушка, печально сидевший на берегу Серпентайна, вдруг закричал страшно, что он француз, нырнул в воду и подозрительно долго не показывался. Вскоре раздался прощальный крик лягушки, и Роджер вынырнул, цокая языком и поглаживая себя по животу, после чего полез в камыши, встал на одну ногу, покачался немного вместе с камышами и заснул.

Джон разорил гнездо малиновки, выпил все яйца, закусил скорлупой, заорал, порезав язык, и, устроившись в гнезде поудобнее, стал оплакивать незавидную участь птичек в передовом загнивающем обществе.

Фредди и Брайану повезло меньше — им достался всего-навсего один засохший конский каштан на двоих. Каштан, естественно, Фредди взял себе, а Брайану досталась только шкурка. Но, пока Фредди настороженно оглядывался в поисках конкурентов, Брайан зашел с тыла и слопал каштан в два приема.

Тем временем Роджер проснулся и пошел прогуляться по берегу озера. Вдруг откуда-то из-под ног он услышал жалобное стрекотание. Тейлор наклонился и увидел кузнечика, запутавшегося лапкой в травинке. Насыщенный лягвой и посему благодушно настроенный Роджер освободил кузнеца и только хотел отпустить, как вдруг на него коршуном налетел Фредди и зашипел, вырывая насекомое:

— Ты что? С ума сошел? Это же пища!!!

— Пища! Пища! — заскандировали остальные, окружая Роджера и кротко глядя на него волчьими глазами. Брайан выступил вперед, протянул руку, и, лаконично промолвив:

— Мне, — вырвал несчастного кузнечика из рук сослуживца.

Закипела свалка. Фредди работал кулаками, Джон разулся и всем показывал большие пальцы ног, Роджер душил Мэя, встав на скамеечку, Фил Коллинз в пятый раз кусал Джорджа Майкла за икру, Харрисон метелил Боуи телеграфным аппаратом, а дядя Боуи Сэм Джонс выбивал бубну дедушке Харрисона — Кисе Пежачеку. Питер же Габриел фехтовал с Элтоном Джоном на вантусах.

Да, славный был бой. Кстати, никто не хочет узнать, кто победил? Да мы и так скажем, нечего валяться в ногах. Ну ладно, если настаиваете… Победил бывший сюзерен Кенсингтона — Брайан Г. Мэй. Но и ему не дано было откушать кузнеца — Фредди, дьявольски хохоча, вытянул шею и скусил насекомому голову.

Последовала минута молчания.

— Подлец, — нарушил молчание Брайан, поглаживая зеленое тельце.

— И съела кузнеца, — дерзко сказал Фредди и пошевелил животом

Брайан скользнул слезой по щеке и сердобольно заявил:

— Не плачь, зеленый зверик. Там тебе будет лучше, — и показал пальцем себе в рот.

Но подлый Элтон Джон изловчился, выхватил скрипачика прямо из пасти г-на Мэя и не замедлил его схрумкать. Таким образом, Брайан остался голодным на радость Джеку Николсону, который сидел в это время на дубу, все видел и все знал. Эту умилительную картину увидел Лохмач из группы «Rednex» и написал по этому случаю песню «Старый папа на дубу». Он же не замедлил ее исполнить, а Брайан и Джек подпевали ему и притопывали ногами, обутыми в подкованные сапоги…

Друзья же топтунов в это время времени не теряли и успели немного подкрепиться, загнав голубя. Они прогнали птицу по парку, пересекли весь район и только на Ягуляр-роуд с помощью атаковавшего сверху — с дерева — Дикона нагнали ее, да тут же на месте и оприходовали. Начисто позабыв о голодном Брайане.

— Нам самим мало было, — отдуваясь, объяснял Мартин Гор, и все согласно кивали, пряча куски голубя в рюкзаки. И хотя Мэй просил и клянчил так жалобно, что даже Нельсон на колонне чуть не прослезился, изо всех кустов светились только голодные глаза и ядреные кукиши. Вспомнив, что самый добрый из голодающих — Джон, Брайан поплелся к нему.

А Джон тем временем, копаясь в сундуке своей бабушки, нашел два шарика нафталина, три моли и старую газету. Нафталин Джон тут же скормил диконятам, из одной моли и отвоеванного голубиного куска сварил бульон, а остатки роскоши сунул в карман и вышел на улицу. Его мигом окружили голодные друзья.

— Что вам, — ругался Джон, — мало мяса жирной птицы?

Но после того как получил в подарок свисток, часы, дубину и литровую бутыль одеколона, Джон раздобрел и скормил поволжанам газету. «Вечерний Волос Кенсингтона» мгновенно был растерзан и съеден с таким хрустом и смаком, как никогда не едали и самых свежих вафель из пекарни Боно сотоварищи.

В этот-то момент и подошел печальный, как оплывшая свеча, Брайан. От вопросительного взгляда Джона у него так заунывно запело в животике, что Дикон расчувствовался, отвел его в сторонку, и, протянув одну моль, прошептал:

— Пойдем, я тебе дам понюхать бутылку из-под коньяка!

Заполучив бутылку, Брайан поскорей засунул в нее свой необъятный нос и стал поглощать винные капли и коньячные пары с таким усердием, что окружающие его товарищи — голубожоры и волосокрады — просто корчились от зависти.

— Ай да нос, — гундосил в рифму из бутыля Мэй. — Что за нос! Шедевральный.

Но нос его и подвел — когда Мэй решил достать его из бутылки, тот решительно воспротивился. Тут Фредди вытащил из кармана молоток и гаркнул:

— А вот кому носы доставать! Bceгo за одну моль!

Брайан, пьяненько смаргивая слезки, вынул моль, и, немного обглодав крылышко, отдал другу. Фредди придирчиво осмотрел поврежденную мольскую конечность, пробормотал что-то о бесстыжем обмане со стороны бутылконосых, но голод взял верх над его обычной щепетильностью, и моль была проглочена. Она несколько ударила Фредди в голову, поэтому с первого раза по бутылке он не попал. Брайан, гнусаво визжа, умчался в город со скоростью игуаны, и даже так же выбрасывая ноги.

Настала ночь. Брайан брел по Лондону, что-то грустно и протяжно трубя носом в бутылку. На эти вопли души, не нашедшей покоя, сбежались горожане.

— Кто это тебя так? — поинтересовался старый приятель Мэя Тим Стаффель.

— Ду-у! — жалобно протрубил Брайан и покачал бутылкой.

Сосуд в сочетании с общим внешним видом Мэя, который никогда упитанностью не отличался, а сейчас и вообще высох, как мумия, вызвали такую жалость со стороны мэйфэрцев (ибо именно в их стан странствия занесли Гарольдыча), что они общими усилиями сняли с носа Мэя стеклотару, а потом сбегали по домам и накидали ему полный мешок кое-какой снеди. Брайан притащил мешок на поляну, чтобы похвастаться, но все уже спали, поэтому Мэй обиженно заглотал все, до чего смог дотянуться, и лег соснуть часиков тридцать под неумолчное пение несъедобных сов.

Утром первым проснулся Фредди, умылся в реке и, почесываясь, побрел на поиски завтрака. Увидя Очень толстого Брайана и, понятно, ни капли его не узнав, он принялся ходить вокруг, бормоча: «Ску-усно! Ску-у-усно!»

…Когда Брайан проснулся, вокруг него уже образовалось кольцо из голодных людей, вполне способных, судя по блеску в их глазах, на преступление без наказания. Брайан откашлялся и приятным фальцетом сказал:

— Ребята, вы что это? Это ж я! Я несъедобный!

— А вот это мы сейчас и проверим, — плотоядно ответил Роджер и для пробы куснул Брайана за ухо. — У-у! Не свинье, конечно, но вполне съедобно и переваримо!

— Второе мне! — рявкнул Фредди. — Я говорю — второе ухо мне, на стюдень! И рульки!

— А мне — окорока, ляжки…

— Ему ляжки, гляньте! Мне ляжки!

— Ладно, тогда мне — голяшки! — окрысился Роджер.

— А мне — ребрышки копченые! — ощерился Джон.

— А я ничего, кроме вырезки, не ем, — со значением промолвил Боуи.

— Вымя! — взревел Элтон Джон, но его отогнали.

Тут Брайан не выдержал, разинул рот и заплакал.

— Раньше надо было, — сухо сказал Коллинз.

— Людей не едят, — заливался Мэй.

— Если ты — ха-ха — человек, — вставил Роджер, — то как тебя зовут?

— Брайан! Могу паспорт показать!

— При современной постановке производства поддельных документов… — начал Фредди и махнул рукой. — Чего спорить? Среди нас есть уникальный мужчина-биолог. Вот он и скажет, что это за зверь.

— Як, — лаконично отозвался Роджер.

— От яков я полнею, — скривился Боуи.

— А что такое як? — хором спросили Энди Белл и Винс Кларк, потрясая своими невероятными ушами.

— Бык такой горный, — облизываясь и истекая слюной, ответил Роджер. — Хотя вам это все равно, не получите ни хрена, поелику духом слабы.

— Собрание единогласно решило, что ты — бык, — сообщил Фредди Брайану.

— Сам ты бык! — разозлился тот и впился другу в ляжку.

Мигом вокруг дерущихся собралась толпа. Джон свистел во все пальцы, Элтон вспоминал похожие случаи из своей керосиновой практики, Мартин Гор давал советы — по большей части скабрезные, а неподалеку увлеченно отплясывал Боуи:

— Два быка — это ж еще лучше!

Из клубов пыли, которые подняли соперники, слышались вопли:

— Бык! Быковер!

— А сам-то? Сам-то кто? Як ползучий!

— Да разве я як?

— Нет, отчего же? Ты не як! Ты просто уховерт!

— Без гнезда?

— Без гнезда!

Затем пыль осела, и из нее, кряхтя и отплевываясь, восстал Фредди. Точнее, его кудлатая голова высунулась из-под торчащих ног Мэя и убежденно сказала:

— Яки так не щиплются. Только Мэй умеет, потому что у него пальцы от струн дубастые. Это либо як, щиплющийся, как Мэй — либо Мэй, толстый, как як. Но как?

От волнения Фредди заговорил стихами. А Брайан вытащил свои ноги из-под его головы и все объяснил. Все посмеялись, а тут как раз поспели Тим Стаффель и Кози Пауэлл с полными мешками гуманитарной помощи из Паддингтона, Хаммерсмита и Челси, а также Патни и Степни. Все славно попировали, а потом все помаленьку наладилось и голод в Кенсингтоне закончился.

И все животные вылезли на божий свет. И Фредди облегченно вздохнул и вытащил своих кошек из подвала, а карпов — из бочки с солеными огурцами, где он их прятал от ненасытных друзей.

И все закончилось хорошо. Только не для паддингтонцев — до мешка с их помощью не дошло, и поэтому, дождавшись, пока все как следует протухнет, его содержимое однажды ночью было разбросано под окнами у паддингов.

И не для карпов — ибо они в бочке отменно просолились, вследствие чего были слопаны за фреддино почтение да под пивасик.

А Дэвид Боуи снялся в фильме «Голод», и, по мнению кенсингтонской общественности, это была не самая лучшая его кинороль…

/ — картинка №11 — / Фред, который лопнул, или Детоксикация /

Однажды Фредди перепрыгнул жерло вулкана.

На мотоцикле.

Брайана.

Брайан следом перепрыгнул.

Так, голыми, можно сказать, ногами.

Да и не вулкан это был, а так.

Гейзер.

Фонтан из люка бил — канализацию прорвало.

Вот…

Но рассказать мы хотели вовсе не об этом. А все дело в том, что Фредди больше всего на свете уважал собственность. И очень страдал, когда эта собственность принадлежала не ему. Он просто бесился, когда веселые фунты проплывали мимо его рук в чьи-нибудь загребущие лапы. И вот однажды Фредди задумал потрясающую и наводящую ужас махинацию по отъему денег у населения. Дома, гитары, бараны, шинки и прочая недвижимость его не интересовала — на тот момент, но к наличным он всегда был неравнодушен.

— Пойти попросить! — радостно предложил он сам себе, после чего постучал сам себе по лбу и важно добавил. — Дать-то дадут, но по шее. Забрать самому? А ну как догадаются кто? Линчуют! — и он затравленно огляделся, как будто его уже окружили и требуют немедленной казни через повешение.

— Ничего, — сказал он через минуту, — они у меня попляшут польку-галопку! Украду!

— У кого? — это открылся люк в полу, и в нем показалась суровая, как будто высеченная из камня, физиономия Дэвида Боуи. — Ты решил ограбить банк? Хвалю. Но, надеюсь, не «Ноттингемск-кредит»? Там мои хрустики!

— Мне плевать и на тебя, и на твой Ноттингемск, и на твои вшивые хрустики!

— Ты мне поплюй! — прорычал Боуи, выдвигаясь из люка. — Плевун!

Еле-еле Фредди запихал его обратно и прилег отдохнуть.

— Может, свалить на Джона? — думал он вслух. — Хотя нет, Джона трогать нельзя, у него скоро третий родится. А, может, на Ринго? Вот смеху будет — Блюститель проблюстился! Ха, ха! — и с таким демоническим хохотом Фредди перевернулся на другой бок.

И заорал.

Рядом на своем собственном половике лежал Боуи.

Завидя, что Фред его, находчивого паренька, приметил, Буй весело попрядал ушами и сказал:

— Я все слышал. Насчет Ринго. Давай вместе украдем. А потом мне из Ноттингемск-кредита еще и неустойку приплатят!

— Боуи, я сейчас за твою левую уху не дам и дохлой мухи! — в сердцах срифмовал Фредди.

— А что дашь? — с интересом приподнялся Боуи. — Очень забав…

В этот момент Фредди и дал ему — по вые. Буй от неожиданности так ошалел, что тихо встал, скатал свой половик в трубку и ушел, естественно, не попрощавшись.

— Так. С этим покончено, — отряхнул штаны Фредди. — Чего гадать? Пойду и всех убью. Тогда они мне как миленькие денежки-то отдадут! Ура! Постой, — сказал он вдруг, — А ведь я тогда буду совсем один. Страшно. Что ж делать-то? Может, их не убивать? Скажем, отравить? Подумаешь, потошнит их денька три, зато, когда очнутся, денюшки — тю-тю!

И Фредди, не откладывая, принялся действовать, действовать и еще раз действовать.

В подвале фреддинского особняка было темно, и тесно, и уныло. Но там не рыдал и не плакал кот Бармалей. И даже Брайан не нарушал покой полупустого помещения своими зубовными клацаниями. Отчего же? Да оттого, что на сей раз Фредди спустился в подвал сам. Он собирался приготовить странное варево, которое должно было бы уложить весь Кенсингтон в кроватку с балдахином, по крайней мере, на три дня.

Для сего он добыл — невероятными усилиями, воспользовавшись шантажом, деньгами, печеньем «Бабаевское», а также своим безграничным обаянием, граничащим с маниакальным упорством — три миллилитра яда кобры, пять плевков Боба Марли, хранящихся в коллекции собирателя знаменитых плевков Сида Баррета, восемнадцать капель редчайшей и смертельнейшей в мире желчи одной маленькой лягушечки, нaзывaeмoй «бaтpaxoтoкcинoм». Также в его копилку пошли: пять зубов летучей мыши, один зуб Джорджа Харрисона, литр жидкого дихлофоса, трехлитровая банка формалину, жбан пива «Гиннес», большая кружка «Двойного мусорка», и для затравки — флакончик шампуня «Жожоба». Фредди тут же, помешивая железным прутом смесь, окрестил ее «батрахомиомахией», что, по его мнению, означало «война батраков и кулаков». Закончив мешать, он вытащил оплавленный остаток прута, вышвырнул его в окно и, вылив «махию» в канистру, злорадно зашевелил усами (чем чрезвычайно перепугал подвальных тараканов), и сплясал «мамушку» (чем довел до нервного срыва единственного обитающего в подполе сколопендру). Старый сколопендра был здорово потрясен, видя, как лихо трясет животом Фредди, время от времени подпрыгивая и вскрикивая что-то вроде «попчики, лопчики, позе-о-вывай, милай!!!».

Так прошел день НАКАНУНЕ. И вот настал День Дэ.

О, что это был за день! Спозаранку, ни свет, ни заря, к кенсам вламывался Фредди, возбужденно размахивающий какой-то тарой и кричащий:

— ДЭзинфекция! ДЭзинфекция! Карантин!

После чего бесцеремонно задирал жителям головы и капал в их носы по пять капель таинственной жидкости, напоминающей одновременно кристально чистую воду и жидкие гвозди. Не проходило и пяти минут, как закапанный кенс терял опору под ногами и валился, как свинья, на пол. Тут же его подхватывали заботливые руки коновала и укладывали на софу, в то время как заботливые знахарские глаза внимательно осматривали каждый закоулок квартирки дезинфицируемого.

Правда, однажды случился конфуз. Когда Фредди прибежал к Мэю, тот ни во что не поверил и принялся клянчить у Фредди каплю лекарства — изучить на предмет. Фредди отказал. Наотрез. Мэй пригрозил пожаловаться властям. Фред пригрозил, что отнимет у него любимого плюшевого осла. Вот это подействовало, Брайан безропотно подставил нос, и через три минуты уже лежал, как старый пень.

Короче, в этот день Фредди потрудился на славу. Он проведал всех, и на текущем счету у доктора Хайда стало густо. Только Боуи Фредди не провел текущее обследование, поскольку тот и так спал, наглотавшись халявного рыбьего жиру, который в тот день давали по талонам в местной аптеке кормящим матерям. Боуи принял сразу несколько бутылочек, и теперь давал такого храповицкого, как будто по его дому проезжала танковая дивизия. Поэтому Фредди просто забрал все его деньги и ушел.

На следующее утро Фредди с замиранием сердца ждал последствий. Но ничего не произошло — никто, стеная и хватаясь за бока, не шел на работу, в магазины или в «Шинок». Кенсингтон был пуст, как вакуумный насос. Фред удивился. Фред возмутился. Фред пришел в ярость и кинулся на поиски пропавших сограждан. Первым делом он пошел, конечно, к Брайану. На стук за дверью неуверенно завозились, и все стихло. Фредди завопил:

— Мэй, открывай! Я слышу, что ты дома!

В ответ — молчание.

— Это я! Не узнал, сохатый? Что, оглох там?

— Кто там? — раздался слабенький голосок досточтимого бакалавра.

— Как это — кто? Тормозило! Это же я, Фредди!

— Нет, я не оглох.

— Тьфу ты, пропасть! Отпирай дверь, сачок!

— Нет, я не тормозило.

— А я говорю — тормоз!

— И не сачок!

— А я говорю — сач!

— Знаете, — робко сказали из-за двери. — Зайдите на том неделе, у меня еще капуста не солена, и воо…

— Воо — что?

И тут Фредди услышал шум падающего тела и вслед за этим — богатырский храп Брайана. Фредди, почесывая в затылке, пошел на угол к автомату и позвонил Джону.

— Алле! Джоб-Джоб! Ты дома, смею надеяться?

— Тевирп!

— Чего еще?

— Амод я.

— Кто, кто? Ну все, товарищи, теперь он еще и комод. А я ведь это подозревал, еще тогда!

— Йытялкорп ноббиг, домок ыт мас!

— Так, так. Хорошо. Мне надо принять мои капли от головы. Нет, для головы. Да что вы там все? Взбесились? Отбой!

Следом Фредди позвонил Роджеру, но тут же, как обжегшись, бросил трубку, едва услышал в нем знакомым и вроде бы роджеровым голосом сказанные слова:

— Джерет Дэвидович Буй у телефона!

— Ладно, хвостыри, — решил Фредди, и позвонил в «Шинок».

Трубку снял Коллинз. Фред узнал его по обязательному чмоканью губами перед началом разговора.

— Привет! — осторожно сказал Фредди.

— Привет, — совершенно обыденно ответил Фил. — Как ты там, Фред?

— Да помаленьку, — облегченно вздохнул Фредди. — «Кенсингтон» варишь?

— Чего это я должен его варить? Я вам что — варвар? — удивился Фил, и строго добавил. — Платить извольте штраф! За поклеп.

— Что? — не поверил своим ушам Фредди, — А «Кенсингтона» что, совсем не будет?

— Не ко мне вопрос, — сообщили из трубки. — Ринго у нас искони шинкарь!

— А ты тогда кто? Хотя постой. Дай-ка его мне!

— У аппарата, — раздался гнусавый голос Ринга.

— А ну, ответь, шинкарь новоявленный, каков состав «Двойного Кенсингтона»?

— Берем два галлона рисового самогона, — начал перечислять Ринго. — Кидаем туда пол-ложки негашеной извести и полкляссера гашеных марок…

— Это и я так могу, — фыркнул Фредди, — Ты вот мне ответь, ЧТО нужно кинуть для крепости и остроты, о чем никто, кроме изобретателя сего коктейля — то есть, Фила ибн Кола — не знает?

— Флакон жидкости для снятия лака и кусок пенопласта, растворенного в кислоте! — отрапортовал Ринго и отключился.

Фредди от неожиданности щелкнул челюстью и положил трубку.

— Нужно срочно найти противоядие, — решил он. — Не желаю жить! С тормозами не желаю жить! С тормозами, ходим мы по краю, ходим мы по краю… — он испуганно закрыл руками рот — видно, успел надышаться, пока всем закапывал носы. Быстрее ветра кинулся он в свой дом и принялся изготовлять противоядие, изредка приплясывая и разражаясь безумным смехом. Хорошенько размешав жидкость, он выкинул остаток оплавленного прута в окно, взял канистру, пипетку и побежал лечить сумасшедших друзей.

К вечеру он перекапал всех, кроме Боуи, который еще не оклемался после рыбьего жира, и начал преступные действия. Первым делом он позвонил Брайану:

— Брай! Как ты там?

— Ух…

— Взаимно! Мэи, у меня к тебе предложение. Я слышал, тебя обокрали, какое горе…

— Ох!

— Согласен. Ты это, хочешь, возьми у меня взаймы? Под проценты!

— Ых?

— Небольшие! Ну, как, по рукам?

— У-ук?

— Как, как! Хочешь, я тебя к Ринго подрабатывать устрою?

— Хра!

— Ладушки!

Потом Фредди позвонил Ринго.

— Хелло, Ринг! Я слышал, тебя грабанули? Нехорошо. Я вот чего. Взаймы брать будешь?

— Спасибо, меня уже ограбили.

— Да не. Я много не сдеру. Я же честный, ты знаешь.

— Я тебе ничем отдать не смогу. У меня ничего нет!!!

— Пс-с, от кого я это слышу? да ты за один день половину штрафами наберешь!

— И верно! По рукам!

Вот так Фредди охмурил пол-Кенсингтона и споткнулся только на Дэвиде Боуи.

— Джонс! Это Фред. Хочешь взаймы?

— Без отдачи?

— Обижаешь! Фирма солидная. Тебя ведь обчистили, верно?

— А ты откуда знаешь?

— Так ведь это, что я — лишний? Меня же тоже ограбили! Все из квартиры вынесли! Только записку оставили: «Жир!»

— Спасибо, обойдусь! Найду денег.

— А откуда ты денюшки возьмешь?

— Места надо знать!

— Да мне тоже надо! Не хватает до мильена! Гррмм…

— До чего?

— Даже лимон, говорю, не могу купить! Авитаминоз у меня.

— Ну ты совсем нищ! Ведь пять штук на десятку!

— Где я тебе выгрызу десятку-то?

— Ну, ладно. На углу Ягуляр и Филхам справа третий столб, постучи и потребуй свое!

Фредди для страховки позвонил Брайану, и они вместе отправились по указанному маршруту. Не доходя до столба, Фредди прошептал Мэю на ухо:

— Брай, друг мой! Пойди к тому столбу, постучи, и что будет — расскажешь.

Брайан послушно подошел к столбу, постучал, в столбе открылось окошечко, оттуда высунулась рука и протянула Мэю пухлую пачку купюр. Брайан потрещал кредитками, махнул Фредди рукой и уплелся куда-то в сторону Оксфорд-стрит. Фредди разинул рот от радости, подбежал к столбу, постучал, и —

— БАБАХ!!!

Согласитесь — досадно, когда вместо денег получаешь по кумполу, да еще с оттяжкой.

На следующий день Фредди приплелся к Боуи, выл и ныл, стонал и вздыхал, пока Дэвид сквозь зубы не проговорил;

— Ладно, пускуля! Слушай и запоминай. И не вздумай записывать, — предупредил он, глядя, как Фредди вынул блокнотик, — съедят. Итак, пойдешь прямо по Стрэнду, через восемнадцать кварталов повернешь направо, там будет овощной магазин. Пройдешь через черный ход и задворки, выйдешь в переулок. Не доходя полквартала до угла, будет большое здание. Ты его обойдешь, за ним будет флигель. В этом флигеле — третий этаж, четвертый сектор налево, триста двадцать пятая комната. Через нее пройдешь в кладовку. Там справа будет окошечко, ты скажешь пароль: «Ринго — гад ползучий», плюнешь туда, повернешься на сто восемьдесят градусов напротив будет другое окошко, оттуда тебе дадут.

Фредди подпрыгнул выше крыши, изрыгнул победный вопль и кинулся по указанному адресу. Он напряженно считал кварталы. Он подрался с продавщицей овощного, не пускавшую его на задворки. Он сражался с крысами у входа во флигель. Он заблудился внутри оного, ища сектор и комнату, нужную ему. И, наконец…

— Ринго — гад ползучий! Тьфу!

— Хрясь!!!

— Уух ты!

Тяжело пошатываясь, тряся головой и невнятно бормоча: «Денежки тю-тю, головка бо-бо», тащился Фредди с третьего этажа с огромным фингалом под глазом. Выйдя из флигеля, он прошел три шага, осмелился наконец открыть второй глаз полностью — и так закричал: «Ма-Га-Дун!», что все, кто был в тот момент посреди Кенсингтонского рынка, обернулись на него, осуждающе поцокали языками и отправились дальше по своим делам. А дело в том, что Боуи, пользуясь Фредовой жадностью и рассеянностью, дал ему точный адрес закусочной, где обычно находился Ринго, и которую все в Кенсингтоне знали. Знал и Фредди. Но такого он от Дэвида не ожидал! Поэтому пошел и сломал Боуи дверь. А когда в больнице отлежался, то со злости забрал у кенсов их же денежки, да еще и с процентами! Во как!

/ картинка №12 — / Постирушки, или СМС — не в смысле сообщения, а в смысле порошка /

А однажды Кенсингтон был ошарашен Видением. Видение было такое: каждое утро, часов в семь, по району, крадучись, проходили две сутулые фигуры с огромными тюками. Что было в этих тюках, никто не знал, да и сутульцы казались незнакомыми. Проверить же было невозможно, поскольку на работу всем было к восьми, а выходить раньше, чем без пятнадцати восемь, каждый считал унижением собственного достоинства. Ночной Блюститель же Джо Кокер вообще уходил спать в шесть утра, и тоже был не ослик дожидаться еще час. В общем, личности так и остались бы тайной, а их таинственные тюки вместе с содержимым «Скандалы и ужасы Кенсингтона через черное зеркало» объявили бы «загадкой сезона», если бы не одно случайное объявление. Однажды на доске в центре рынка оно и появилось. Объявление гласило:

«ДОРАГИЕ САГРАЖДАНЕ! У НАС В РАЕНЕ АТКРЫВАИТЦА ПРАЧИШНАЯ! НИКАДА ТАКОЙ НИКДЕ НИ БЫВАЛА! ПРИНАСИТИ СВАЕ БИЛЬЕ ТОКА К НАМ! И ТАГДА ВАШЕ БИЛЬЕ БУДЕТ АТЛИЧАЦА ОТ БИЛЬЯ ВАШИХ ГЛУПЫХ САСЕДЕЙ ПО ПАДИНКТОНУ! Па парученейу прачишников — Б. Г. Мый».

Ниже был указан адрес новой прачечной. Заинтригованные кенсингтонцы бросились по указанному адресу с пакетами грязного белья. Прибежали же они на самую окраину района, где увидели маленькую турлучную хатку, из которой колобком выкатился милейший «Б. Г. Мый» и пригласил всех войти. Вот эдак:

— Прошу!

Клиенты с трудом протиснулись в маленькую, похожую на наперсток, комнатку, где их приветствовали двое сутулых молодых человека — блондин и брюнет, причем у брюнета, как отметили абсолютно все, пасть была ненамного меньше, чем у известного губастика Мика Джаггера. Брайан, дождавшись, пока смолкнут звуки и прекратятся тыканья пальцами, заголосил:

— Слушайте сюда! Это — новая прачешная! Это — новые прачешники! Стивен Тайрле!

— Тайлер, — хмуро поправил губастый.

— Разумеется, — не смутившись, продолжил Мэй, — а вот это — Саймон Гиббон!

— ЛеБон! — ощетинился блондинистый.

— Лично по мне — хоть слоновий передник, — выступил вперед Боуи. — Меня, как честь и славу района, интересует — смогут они мне постирать мое знамя? — и он сунул под нос прачешникам тряпку, на которой с трудом угадывалось что-то, похожее на маленького крокодила.

Бравые работники центрифуги в унисон закивали и стали умолять Дэвида принять уверения в совершенном нашем к вам. Боуи сухо кивнул, откланялся и ушел. Вместе с тряпкой. Его побежал догонять ЛеБон. А Боуи, завидя, что за ним бегут, встал в позу орла и навешал Саймону таких оплеух, что ЛеБон еле успел разъяснить, что к чему, после чего мешком хлопнулся на землю. Пришлось самому же Боуи и тащить его обратно на закорках.

Тем временем кенсингтонцы сделали заказы, узнали, что вернут им белье в следующую пятницу, и с гордостью за свою страну удалились.

А вот дальше произошло что-то непонятное. Вешать для просушки белье прачечники отнесли почему-то на рынок. С раннего утра они понатянули поперек торговых мест каких-то веревок, тросов и канатов, после чего развесили на них белье. Никто не мог понять, что же напоминает это белье с первого взгляда — танковые чехлы, мастичные тряпки, холщовые штаны Вани-пастушка или же пижаму дедушки Джорджа Харрисона, такой расцветки и такого покроя, что смотреть, как она сохнет, выбегал весь район.

Короче, кенсам, вышедшим в тот день на работу на рынок, предстало странное, если не сказать страшное, зрелище. Повсюду болталось нечто. Оно было разных размеров, цветов, и самое необычное было не то, что все было по размеру слонам. И не то, что абсолютно у всех предметов одежды были рукава. И не то, что белье было в таком состоянии, будто его дали пожевать бегемоту, а после — Питеру Габриелу. И даже не то, что оно было перекрахмалено до такой степени, что казалось — в город пришли оккупанты и перевешали всех мирных жителей прямо в исподнем. А больше всего кенсингов поразило то, что они — ОНИ — ярые неприятели каких бы то ни было запретов, законов и казенщины, узрели на каждом предмете одежды огромную, да что там огромную — ГРОМАДНУЮ! — зеленую, похожую на тавро на ляжке динозавра, ПЕЧАТЬ. Она изображала поле из кактусов, на котором пасся салатового цвета печальный бык. Як.

— А! Знамя мое, знамя! — донесся из будки рев Боуи.

Все обернулись — и окаменели. Да, знамя висело и сохло. Ранее это был огромный флаг, шелковый с бархатной окантовочкой. Он, не потеряв ни единого сантиметра в размере, и не получив ни единой дырочки, мирно развевался на веревке. Но всех потрясло бесстрашие прачков. Герб Боуи — мощная рука с дубиной, высовывающаяся из венка ромашек — был намертво заключен все в ту же печать. А само знамя поменяло цвет. Теперь оно было не синим с красным гербом, нет. Оно стало одноцветным — ядовито-желтым с прозеленью, а герб — почему-то именно он! — стал густо покрыт фиолетовой сыпью, отчего стал выглядеть — по мнению большинства кенсов — просто омерзительно и кощунственно.

Боуи мягко шлепнулся на землю в очень, очень глубоком обмороке. А жители молча, построившись в колонну, направились, печатая шаг, на окраину. Там они расступились, к двери хатки поднесли Боуи, и тот слабою рукою постучал. Дверь открыл мокрый, в мыльной пене и грязном фартуке, Тайлер.

— Нет, — сказал он кротко, — еще рано. Пусть повисит еще пару дней.

И он уже хотел захлопнуть дверь, но кенсы сунули в щель ноги и постепенно просочились вовнутрь. Последним внесли Боуи. Тот величаво посмотрел сверху, сказал: «Спасибо, я уже могу сам», и, поставленный на пол, тут же рухнул. Его опять подняли и понесли. А из дальней комнаты — самой прачешной из всех — уже неслись жуткие вопли ЛеБона.

— Да что же вы делаете? Да за что же? Ой, помогите! Да что ж это они, прусаки, вытворяют-то? Ми-ли-ци-я! Козлятушки-ребятушки, отопритеся-отворитеся! Не толкайся, подлец, слезай с подножки! Я тебе покажу, твою мать…

Когда, наконец, Боуи внесли в комнату, и он увидел ЛеБона, из целой одежды на том оставались только очки, которых ЛеБон, как помнится, не носил никогда.

— Галстух, — плакал Саймон, — галстух-то хоть верните!

— А где второй? — небрежно поинтересовался Боуи.

Ему указали в угол. Там, сложенный в три погибели и, всунутый в тазик, смирно лежал Тайлер и вращал глазами, не в силах выплюнуть кляп.

— Где платок такой большой достали? — лениво поинтересовался Боуи.

— Эт` простынь, — небрежно ответили ему.

— А где третий? — безразлично поинтересовался Боуи.

— Какой — третий? — лениво ответили ему. — Ентот? Али вон тот? — и ему указали на лежащего в углу Брайана, связанного чьими-то подтяжками и с запиханным в глотку париком, и на Фредди, качающегося вместо абажура под потолком.

— А его-то за что? — удивился Боуи.

— Так это ж он, каналья, у нас денюшки-то стырил, — безразлично ответила стая. — Сам сознался.

— В горячечном бреду, — свесил голову Фредди. — Я был невменяемый. Посему снимите.

— А чего это мы тебя должны снимать, когда ты нам хрустики не вернул, — пожал плечами Боуи.

— А я брал? — пожал плечами Фредди. — Не пойман — не вор.

— Пойман. — сухо сказал Боуи. — Вор. Давай фунты.

— На, — сказал Фредди и показал большой шиш.

Боуи приказал включить свет. После того, как он вдоволь насладился зрелищем сияющего Фредди, он приказал выключить свет и сходить за мешком.

— Денег не дам, — покачал головой Фредди. — И не проси. Кончилис.

— Неужто пропил? — ужаснулась общественность.

— Понимаете, иду я по ночному Лондону, — стал рассказывать Фредди, — вижу — стоит дракон. Я, понятное дело, не перепугался…

— Хы, — сказали в толпе, — небось, полные штаны наложил.

— Заткнитесь, чувырла, — попросил Фредди. — Я ему и говорю — не ешь меня. Он мне — не съем, если отгадаешь три загадки. И стал я гадать…

— Ага. не разгадал, и дракон его съел, а потом он в ейном пузе развел костер…

— Это другая байка, — разозлился уже Боуи. — Не мешай говорить, дышло! Что дальше?

— А дальше вот, — продолжал рассказывать Фредди. — Я ему говорю — давай свои загадки. Ну, он и говорит — «Что на рынке дешевле, чем ботинки»?

— Цветы! — восторженно сказал Боуи.

— Кости, — прохрипел кто-то из толпы.

— А я и говорю — один ботинок, — хитро прищурился Фредди.

— Да где ж ты видел, чтобы на рынке по одному боту продавали? — не поверил Буй.

— Но ведь один ботинок дешевле, чем ботинки! — сказал Фредди кошачьим голосом. — Вот, и.

— Ну и что, и что, и что, и что! — сгорал от нетерпения Маис.

— А дальше так. Спросил дракон — «Кто на рынке всех умнее, всех прекрасней и белее?».

— Я, — скромно сказал Боуи.

Кто-то зааплодировал.

— Может, Ринго, — робко сказал кто-то.

Боуи гневно развернулся, но говорящий уже спрятался под свою тачку.

— Ну а я ответил так, — сказал Фредди. — Ну, конечно, ты, чудак!

Боуи напряженно выдохнул, а потом потребовал:

— Ну, ну, ну! — и от нетерпения запрыгал на одной ножке. — Говори!

— А третья загадка была такая — «Кто на рынке так приятно раздает товар бесплатно»?

Воцарилась напряженная тишина, только слышно было, как у Боуи в голове ворочаются жернова. Из него даже мука посыпалась, когда он, наконец, сдался.

— Не знаю такого, — нехотя сказал он, — Выкладывай разгадку быстрее!

— Вот и я сказал, — неожиданно упавшим голосом заключил Фредди, — что не знаю. Но те две я же отгадал, поэтому дракон меня не съел, а только отнял деньги!

— Ты, сказка дядюшки Гриммуса, — недружелюбно промолвил Дэвид. — О деньгах мы с тобой после потолкуем, с глазу на глаз! А сейчас, — продолжил Боуи, указывая на стиральцев, — ты мне подробно растолкуешь, откуда они взялись, зачем полощут и кто будет возмещать?

Фредди вместо ответа вытащил из кучи грязного белья в углу пару джинсов с большим подозрительным пятном на известном месте и многозначительно покачал ею перед глазами Маиса. Тот покраснел и загрыз пальцы.

— Сказать — чьи? — ясным голосом вопросил Фредди.

— Господа! — заорал Буй. — Попрошу всех разойтись, а то хуже будет!

Недовольно ворча, кенсингтонцы расползлись по рабочим местам. Боуи же, наклонившись к Фредди, доверительно сказал:

— Отдавай штаны сейчас же сволочь.

— Пошел ты, — покачал головой Фредди. — Может, мне самому пригодятся?

— Ну зачем они тебе? — упрашивал Дэвид.

— Как — а старый добрый шантаж вы сбрасываете со счетов? Ладно уж, отдам, но при одном условии!

— Пшенную кашу есть не буду, и не проси. И газовые зажигалки я чинить не умею. И газетку за твоими кошками выносить не буду!

— Песец! Я не о том. Ты мне просто скажи, где ты денежки прячешь?

— Я же тебе говорил! Пойдешь по Стрэнду…

— Ага, ага! Слышали уже. Говори давай, а не то присвою и всем растреплю!

— Ладно. Уломал. В моем матрасе. Только ты его не трожь, а не то заломаю!

— Могила! Ты ж меня знаешь! И вот тебе твоя чушь прекрасная.

Фредди кинул Бую его джинсы и ушел, посвистывая. Боуи же вытащил из кармашка-пистончика штанов бумажку с каким-то телефоном, покрыл ее сотней поцелуев и побежал звонить. Ему уже давно пора было починить скороварку. Как — чего? Как — чего? Телефон-то был мастера-скоровастера! А где сейчас найдешь хорошего лудильщика? Сами же джинсы Дэвид небрежно кинул опять в общую кучу. Как — чего? Как — чего? А, пятно… Да Боуи давно не заморачивался на эти вещи — с кем не бывает, верно?

А Фредди за руку попрощался со стиральцами, пожелал им всего самого, и ушел домой. Пересчитывать неправедно нажитые фунты. Ему все же удалось обдурить всех кенсов, и теперь он радостно взвизгивал и купался в луже бумажек.

Но не будем о грустном. Поговорим о еще более трагичном — о Боуи. Дэвид, вспомнив о знамени, вернулся с полдороги, разгромил всю прачечную и обломал рога стиральцам. Прачечники же обиделись за обломанные рога и собрались уходить.

Выглядело это весьма трогательно. Даже жители района их поняли и простили: по главной улице с оркестром шли Тайлер и ЛеБон. Шли они не только с оркестром, но и с узелками, в которых было сложено все их нехитрое имущество, грубо говоря, скарб. А сзади, понурившись, брел Брайан, хотя он лично никуда выезжать не собирался. Он шел за стиральцами и изредка, когда они проходили мимо дома какого-нибудь клиента прачечной, швырял тому в окно заказ. Заказы все прачи перевыполнили, и теперь каждый, кто отдал в прачечную хотя бы старый платок, получал его обратно выстиранным, выглаженным и даже кое-где подштопанным и оверлоченным. Это так всех умилило — в особенности Элтона Джона — что кенсы высовывались из окон и кричали: «Браво! Браво! Гиль!»

А Элтон, заливаясь слезами, вопил из мансарды:

— Уходят наши герои! Господи, да на кого ж вы нас покидаете? Судьба разлучает нас, но в наших сердцах вы будете жить вечно!

Тут из ниоткуда прибежал Боуи и так наподдал сзади ЛеБону, что тот вместе с Тайлером в две минуты добежал до кенсингтонской границы.

Тут уже всерьез принялись за гневливого Маиса. Для начала его сурово отчитал Ринго как за превышение полномочий, так и за недозволенное выгоняние с территории района почетных гостей последнего. Расплатившись, Дэвид тут же попал под обстрел критики. Злтон Джон, Рон Вуд, Фил Коллинз и редактор новой газеты Кенсингтона «Через розовые очки» Стив Хауи нацелили на него объективы своих камер, после чего разбежались по редакциям. Брайан Адамс же, как известный воротила, выворотил детские футбольные ворота и попер с ними на Боуи, вращая глазами и дико пища под подбадривающие возгласы кенсингтонцев:

— Всыпь ему! Всыпь ему!

Боуи развернулся и всыпал, да так, что Адамс всерьез почувствовал себя плохо и даже больше — как куль, повалился на землю. Ну, тут бедному Боуи оставалось разве что помолиться — здешние жители, уже успевшие привыкнуть к экзистенциальным выходкам сумасброда Адамса, выскочили из своих домов, И Боуи не смогла помочь ни его знаменитая дубина, ни даже матрас, с которым он шел в то время по улице. Дубину разломали на восемнадцать щепок, Бую смазали хорошенько, так, что он повалился рядом с Адамсом, а злосчастный матрас так рванули, что он разошелся по швам. Тут же раздался ликующий рев из многие десятков глоток:

— НАШИ БАБОСЫ! ВОРЮГО!

И Боуи получил еще и на орехи, причем достаточно сильно. Матрас был разорван на клочки, а деньги по-братски поделены между экзекуторами. Боуи угостили еще пару раз и пошли по домам, волоча за собой Адамса.

Боуи очнулся спустя два часа. Было темно и холодно, не было дубины, а от горячо любимого им матраса осталось три клочка и четыре соломинки. Буй закричал — злобно и страшно — затем проклял все на свете чистки пера и пуха, в одну из которых он как раз и направлялся вместе с матрасом, потом он громко сказал пару слов в адрес кенсингтонцев, за что был вознагражден огромной гнилой грушей, вылетевшей, как он мог поклясться, из окна Пола Маккартни, а потом пошел домой.

На следующий день началась травля. С утра всем в почтовые ящики кинули по два номера каждой кенсингтонской газеты, в которых находились такие фотографии Боуи и такие комментарии к ним, что все жители просто поразились, как такого человека вообще могли в Кенсингтоне прописать? Ну, а после появление на улице Брайана Адамса в отнюдь не лицеприятном виде, общественность возмутилась окончательно. Боуи в кальсонах и линялой майке выволокли из дома, прогнали по Кенсингтон-Хай-стрит, загнали на колонну Нельсона, расселись вкруг нее и с высунутыми языками стали ждать, недобро поглядывая на трясущегося от страха и холода Боуи.

Ждали до вечера. Потом ушли, оставив дозорного. Дедушка Джорджа Харрисона бодро нес службу до трех утра, после чего сладко уснул. Боуи тихохонько слез со столба и дунул вон из района. Остановился он перевести дух только после того, как подбежал к торчащей посреди дороги деревянной балясине, на которой было вырезано: «ВЫ ВСТУПАЕТЕ НА ТЕРРИТОРИЮ РАЙОНА КЕННИНГТОН! МЫ ВСЕГДА ВАМ РАДЫ?»

— Так это же ура! — крикнул Боуи. — Выпивка! Закуска! И да сгинут злостные хвостатые кенсы! Вперед! На штурм!

И он ринулся вперед на штурм нового района. Но по мере углубления в него физиономия Дэвида все больше и больше напоминала выжатый лимон. Или даже хуже — шкурку от банана. К тому же он стал кое-что припоминать. Он вспомнил, что местные, то бишь кенсингтонские, жители рассказывали, будто бы неподалеку от их района есть еще и другой, называемый Кеннингтоном. Там жили люди, ни в чем не уступающие кенсингтонцам. В конце концов, последние их всех переманили к себе, а заброшенный рай остались населять лишь бедняки и больные. Больные повымерли (не пугайтесь, им раз в неделю доставлялись продукты и питье, да и больные-то были безнадежные, и поэтому гуманные кенсы вместо лекарств, которые все равно не помогали, присылали им на бешеные деньги разносолов, так что больные не обижались). А «бедняками» считались люди, у которых было меньше двух миллионов фунтов наличными, и поэтому эти самые бедняки, оставшись в меньшинстве, вскоре перебрались в более популярные районы — в Паддингтон, Хаммерсмит, и всякие там Челси, Патни и Степни с Хайборо.

— Нет, мне тут не место! Тут темно и страшно. И телевизора нет, — решил Боуи и пешком ушел в Паддингтон.

Там его встретил суровый Кози Пауэлл и сказал следующее:

— Здесь тебе не место.

— Отчёж? — задал встречный вопрос Боуи.

— Оттож, — продолжил суровый Кози Пауэлл, — что твое место в дырявом Кенсе. Давай, ступай туда.

— Не хочу! — выпятил грудь Боуи. — Ты что — не знаешь, что я по происхождению паддингтонец?

Кози не знал. Боуи рассказал ему, да и всем уже столпившимся вокруг них паддингтонцам душераздирающую историю о том, как его мама спуталась с паддингским дворянином, и как он, Боуи, сбежал в грязный Кенсингтон, но теперь его, Боуи, просто тошнотворно влечет на историческую родину, а еще если учесть и то, что его, Боуи, двоюродная бабушка поглухела и онемела в аккурат после переезда из Паддингтона в Кенсингтон, а еще если присовокупить тот факт, что…

Дэвида выслушали, кротко покивали, поняли, рассмотрели, подумали, прикинули, вычислили, в конце концов сделали вывод и вынесли вердикт — «Боуи за проживание и пользование всеми льготами паддингтонского гражданина уплатить…» — и была названа такая астрологическая сумма, что Дэвид, как был, без штанов и в бумажной пилотке, поскакал обратно. В родной и любимый.

Подбежав к границе Кенсингтона, Боуи несколько умерил свой пыл, завидя возле шлагбаума, видно, недавно поставленного, дедушку Джорджа Харрисона с винтовкой Андрея Мисина, к которой был, понятно, примкнут штык. Боуи подошел поближе.

— А! Арестант! Во! Вот он! Арестант! — обрадовался дед.

— Дедан, погоди, это же я, Дэвид!

— Я тебя узнал! Ты — арестант! Щас Ринго позову!

— Нет! Погоди! Лучше слушай, что скажу!

— Не желаю! И Ринго все-таки позову! Или сам справлюсь. Не перелезай через шалагбам! Не перелезай! Я вот тебе! Коли круп-но!

— Ай-я-яй!

— Коли мел-ко!

— Ох, помогите! Убивают! Штыком!

— Вот-вот! И зарежу еще. Понял?

— Р-р-роберт Харрисон!

— Я!

— Отвечайте на вопрос!

— Есть!

— Что вы со мной хотите сделать?

— Ар-рестовать и пр-репроводить!

— Куда?

— В коллектор! На пожизненное без права смотреть видео и звонить по телефону!

— И кто же это такой строгий?

— Харрртия!

— Забавно! А меня они спросили?

— Говорят — пока не вернешь стиральцев…

— Еще чего!

— Да, и не попросишь прощения у некоего Брайана Адамса…

— ЧТОООО?

— Лишь тогда — просим пардону.

— А деньги вернут? Бабоски-то?

— Наши бабоски?

— Да это мои! Ваши — Фред зажилил!

— А доказка? Где доказка? Без доказки не верим!

— Будет вам доказка, будет и свисток! Как пропустишь.

— Прощения просишь?

— Деньги вернут?

— Еще чего!

— Так не вернут? Тогда никакого вам прощения! Вот! Какой я хороший!

— Ну и пошел вон отсюдова!

— Эй, дедан, я пошутил! Ну пропусти, а там посмотрим.

— Неча глядеть! Иди и проси прощенья, а потом веди прачков!

— А где они?

— Да в Челси. Живут там на птичьих правах, а им на гастроли ехать. А денег-то нету!

— Кстати! Я знаю, как взять Фреда за жабры! Иди-ка!

И зашептал.

— Ловко! Эх, гляньте, — молодой, а как все рассчитал!

— Ну, это же я! Самый разноглазый в мире!

— Разник! Чмок! Глазик! Чмок! Проси скорее прощения, а то тут Ринго нас совсем штрафами замучил, продохнуть не дает! Да и выпить не с кем — Фред помирает, ухи просит, говорит — никакой водки. Мэй вот тоже…

— А что Мэй?

— А ты не слыхал? С женой разводится!

— И давно?

— Дня три!

— И чего они не поделили?

— Да до сих пор делят! И еще, говорят, будут делить десять лет!

— Да-а, порядочки!

— А Джон-то целыми днями все вяжет, вяжет ползунки и чепчики!

— Шо, опять?!!

— Дело ихнее, хозяйское. Ладно, веди давай прачников. Устроим большую стирку.

— А без них никак нет?

— Не положено!

Дэвид что есть духу побежал в Челси, но там его настиг злой рок — ЛеБон со своей группой «Duran Duran» и Тайлер с «Aerosmith» уже укатили на гастроли, насобирав денег за стирку с челсийцев и развесив по берегу Темзы все их кальсоны и подштанники. Поняв, что с пустыми руками соваться в Кенсингтон нечего, Дэвид махнул рукой и уехал в Швейцарию, где у него был домик.

Такой подлой и целенаправленной травли обманувший ожидания дедушки и, как следствие, кенсов, Боуи не ожидал. Мстительные соседи настигли его и здесь. Аккурат каждое утро в каждой комнате его дома в Монтре появлялось дикое количество коровьих лепешек, свежих и ароматных, как иерихонские розы. Боуи остаток дня посвящал изощренным ругательствам и уборке помещений, но на следующее утро все повторялось снова. Дэвид ставил ловушки и устраивал засады, но таинственные осквернители ловко их обходили. Отчаявшись, Дэвид привязал к шее кирпич, и булькнул с берега в Женевское озеро. Из озера его тут же вытащили хохочущие кенсы, отвязали кирпич, обтерли махровыми полотенцами, угостили «Мусорком» и вручили новую дубину, невредимое знамя и матрас с купюрами.

— Не стыдно? — бранился Маис, плюясь водорослями. — Довели человека!

— Да мы бы и не вытаскивали, друг мой! Фред во всем признался и деньги вернул! — заорал с берега Ринго. — Мы расторгаем все!

— Прощаем! — гудели, обнявшись, ЛеБон, Тайлер и Брайан Адамс.

— А меня бить нельзя! — объяснял Фредди плачущему от счастья Боуи. — Поелику я смертельно болен. А тебе мы возвращаем гражданство, матрас и тайну вклада!

Вот так воссоединилась дружная семья кенсингтонцев. А причем тут Фред, который лопнул? А при том, что хоть замысел Фредди и с треском провалился, все чуть не лопнули от смеха. Вот и все. Глупо, но ни капли не смешно.

/ — стих №5 — / Очень вкусный бешбармак, или Элтонджоновый башмак /

Однажды Боуи достал

Себе большой котел,

Сварил отменный бешбармак,

Похавал и ушел.

А мимо Элтон Джон бежал,

И увидал котел,

И тут же Элтон Джон взалкал,

Вдруг — глядь! — бежит осел.

Тогда зловещий Элтон взял

Свой верный ослорез

И быстро-быстро поскакал,

Как молодой скворец.

Печальный зверик увидал

Блестящий нож, и вот

Осел несется, как шакал…

Или наоборот?

А наш добрейший Элтон Джон

Защелкал челюстями,

И тут узрел наш Элтон Джон —

Идет мешок с костями.

А это был ужасный дед,

Пежачек был дедан.

И стало плохо Элтону,

И он полез в карман…

В кармане же лежал осел!

Как он туда попал?

И вмиг очкарик поседел,

Как дряхлый аксакал.

Но тут же Элтон догадался,

Снял с ноги башмак

И в зубы деду запихал,

А сам взял бешбармак

И скрылся он из глаз осла

(как он туда попал?)

И дедушки, который выл

И кашлял, как шакал…*

(*Заметьте — это был стих без единого примечания! — прим. авт.)

/ — легенда №3 — / Лот номер 249, или Мумие мое /

Однажды — начало у этой легенды отнюдь не легендарное, согласитесь? — Дэвид Боуи вышел на кухню прогуляться. Он всегда погуливал в кухне размером два на два с половиной, чтобы отвлечься от неприятных мыслей. Сейчас же, в три часа ночи, Боуи просто обсели неприятные мысли — он должен был в семь утра пойти с бабушкой к врачу-натуропату, а дело в том, что этому самому натуропату — Джонни Роттену — Боуи вчера настучал по морде за публичное снимательство штанов в его, Боуи, адрес. Роттен очень обиделся и наплевал на будочку, вырезав на ней же ножом неприличное слово и добавив: «Лекции — плесень». Боуи же, как знали все, мог сколько угодно терпеть измывательства над собственной особой, но над продуктом своей мозговой деятельности не позволил бы смеяться даже Бобу Марли. Марли и не смеялся. И Боуи его не трогал. А вот Роттен осмелился. Вот теперь Боуи и думал — как же ему отвести бабушку к врачу, обследовать ее там, и, получив рекомендации, не сорваться и не отметелить натуропата в репчатый лук. Гулял Боуи по кухне, гулял, и вдруг, прогуливаясь как-то мимо окна, мимоходом поглядел в него. И мгновенно покрылся липким, мерзким и противным потом — он увидел две темные личности, которые, злобно пыхтя, что-то тащили по ночному переулку.

— Грабят, — шепотом сказал Боуи. — Последнее уносят.

Но с места сдвинуться и не подумал, еще плотнее приникнув носом к стеклу. Яснее не стало. Боуи притащил бабушкин прибор ночного видения и с удовлетворением заметил, что личности оказались вовсе не темными, а просто одетыми в малиновые пижамы и халаты, и что звали этих малиновых личностей — Брайан и Фредди, и тащили они, бедные и потные, громадный ящик, надпись на котором Боуи без труда прочел — «Лот-249».

— Чего? — вскричал Боуи. — Огого! — и он кинулся к холодильнику, быстро его распахнул, покопался в нем, выбрасывая оттуда такие мелочи, как баранья нога или гроздь бананов, но ничего похожего на продукт под названием «Лот-249» он не обнаружил.

— Все забрали, — тоскливо сказал Дэвид. — Наверное, что-нибуфь экзотифеское! Оф! — и он, что-то вспомнив, проковылял в спальню, взял с ночного столика свои вставные челюсти, вставил их в пасть, побежал обратно на кухню и сиганул в окно. Затем он короткой дорогой прокрался к дому Фредди и стал в немом бессилии подпрыгивать перед огромной каменной стеной, огораживающей его. Это Фредди придумал. Специально, чтобы к нему не залезли грабители. Стена теперь надежно охраняла дверь и окна от посягательств на грабеж. Хотя отдельные личности в дом Фредди забраться могли безо всякого труда. Как? Это уже второй вопрос…

А тем временем Брайан и Фредди распаковывали лот, то бишь приобретенную на аукционе в Хаммерсмите мумию. Полдня они добирались пешком до Хаммерсмита, там весь вечер яростно торговались за каждую мелочь, и только к самому закрытию купили себе мумию. На кой? Фредди, собственно, еще толком не знал, на кой. Лишь недавно он поделился с Мэем с грандиозным планом — он решил науськать мумию на Дэвида Боуи, чтобы вернуть свои алмазные челюсти, которые Боуи одолжил у него намедни, и до сих пор не вернул. И каково же было удивление и разочарование друзей, когда, распаковав мумию, они узрели на ней знакомую соломенную шляпу, очки и роскошные брюки с бахромой, покроя фирмы «Бонс и Джонс». Мумией подрабатывал конечно же злосчастный Элтон Джон, что друзья отметили долгим и страшным воем. Фредди встал на колени и еще немного повыл, а потом схватил Элтона поперек живота и, невзирая на его отчаянные вопли, вышвырнул в окно.

— Фарух несчастныыыыыыыыый! — кричал Элтон, летя к земле.

— Уж кто тут несчастный, — в сердцах выругался Фредди, — Чтоб тебя черти взяли и раки съели!

Тут они с Мэем услышали короткий всхрюк, шлепок, а затем такой леденящий душу вопль, что у Фредди по коже побежали маленькие мурашки. Побежали, и убежали, и нашел он их только спустя два месяца в носках, которые снял для того, чтобы надуть их, как воздушные шарики, и полететь на них далеко-далеко…

Но это все чушь чепуховая, а вот у Брайана парик встал дыбом, а Фредди сказал ему во всеуслышание, что он похож на птавва в бане, на что Брайан ему посоветовал держать свой поганый язык при себе, а не то он, Мэй, ero выдернет и вывесит сушиться. Фредди хотел пустить в ход руки, но Брайан сказал: «Пст» и пустил в ход ноги, то есть показал пальцем ноги вниз, на улицу. А там какая-то темная личность уже тащила за угол отчаянно кричащего Элтона Джона.

— Да это не черт. Это Буй, — строго указал Фредди. — Это же шутка. Ха-ха.

Они немного похихикали, и оттого не услышали, как крышка ящика заскрипела, и оттуда вылез кто-то еще.

— Ты-то кто? — закряхтел от смеха Фредди. — Сантехник-сан?

— Не! — подняло гнутый палец высохшее коричневое существо, замотанное в обрывки бинтов. — Лот 249!

— Тогда уже 250! — хрюкнул от смеха Брайан. — Того-то уже утащили! А ты скорее похож на чрезвычайно худого Бона Скотта! Знаешь такого?

— Имхотеп! — сказало существо, протягивая к хохотунам длинные узловатые руки.

— Харашо, харашо, имхотеп, — закивал Фредди, а потом взял мумию поперек живота и выбросил ее в окно. — Оп-ля! А теперь вылезайте все, кто там еще есть, и мы здорово повеселимся!

За окном раздался громкий хруст, и все стихло. Но друзья, наплевав на всех паданцев в мире, засунули носы в ящик и с неодобрением отметили, что в нем больше никого нету! И квины, малость разочарованные, разошлись по домам спать. Вернее, разошелся только Брайан, так как Фредди, уставший от разочарований и смеха, улегся спать прямо в ящике.

Наутро Джеймс Хетфилд, проезжая с тачкой по району, сгреб в одну кучу под окном Фредди бинты, кости, пыль, разбитые очки и новенькую алмазную челюсть. Подумав, он тщательно обтер челюсть грязным рукавом и, воровато оглянувшись, сунул в рот. Так что Фредди сам виноват, что остался без алмазов пламенных в лабазах каменных — ведь очередь подметать Кромвелл-роуд была сегодня за ним. Вот. Все! Конец легенды! Музыку, пожалуста.

/ — картинка №13 — / Совсем короткое, или Произведение искусства /

Однажды Фредди купил фланелевый жилет. Такой, симпатичненький, в общем-то, жилет. Недорогой. Можно даже сказать, дешевый. Почти совсем ничего не стоил. Ничего не стоил. Фредди стянул его с лотка Элтона Джона, когда хозяин отвернулся. Вот. А еще он купил эскимо. Правда, купил. Честно! Чего смеетесь? Купил, сказано! Почти что за свои деньги! У мороженщика. Дина Кунца. Как это — «Кунц не мороженщик!». А кто? Пи-са-тель? Видали мы таких писателей. Не, как писатель, он ничего, но как мороженщик — вообще загляденье! Такие завитушки делает на мягком! Такие гадкие слова ногтем выкорябывает на твердом! Просто загляденье… Ну, это совершенно неважно. Купил Фред у него эскимо, пришел домой, да и говорит сам себе:

— Вот сейчас съем эту эскиму, заболею — и помру! Жить некогда.

И в этот миг в комнату к нему ворвался… Элтон Джон собственной персоной! Фредди вмиг позеленел, сказал: «Я уже умер», и сполз с кровати. Но Элтон наклонился к нему и визгливо сказал в самое левое ухо:

— Товарищ! Воспряньте! Я с вас сейчас буду скульптуру лепить! В одну шеренгу становись!

— Не встанусь, — душевно сказал Фредди.

Душевно — это потому, что Элтон схватил его за горло и потащил.

— Вставай! — орал Элтон. — Я сейчас тебя увековечу!

— А я тя искалечу! — ощетинился Фредди, встав на дыбы. — Мыш!

Противники долго ходили по кругу, примериваясь вцепиться друг другу. А, в общем, если честно, зла они друг на друга никогда не держали. Пошто?

— Глупый, — нежно увещевал Элтон, примериваясь пнуть Фредди. — Я с тебя скульптуру лепить буду!

— Сам глупый, — ласково посмеивался Фредди, ударяя друга слева в бок. — Посмертную маску при жизни делать не дам!

Подумав и посмотрев на лежащего, он сказал:

— А дырочки проковырять не забудешь?

— Какие еще тебе дырочки? — прохрипел Элтон с пола. — Хулиган!

— Как, то есть — какие? — удивился Фредди. — Вроде ты меня хотел гипсом обмазать? А я задохнуться не хочу, у меня еще кошки не кормлены.

— Вы пшивый дизавнер! — презрительно сказал Элтон, вставая на карачки. — Ежели бы я и проковырял где-нибудь дырочку, то только в твоей голове. Хотя она и так дырявая.

— Нет, не дырявая, — надулся Фредди. — Я ее изолентой залепил — во, как крепко держится! И вообще — я сам ученый, сами когда-то бюсты лепливали.

— Когда это? — не поверил Элтон.

— Это уже преданье старины глубокой, — махнул рукой Фред, — Если хочешь, расскажу.

— Не хочу, — отказался Элтон.

— Ну, тогда слушай, — и Фредди стал рассказывать.

…Однажды Фредди решил слепить бюст. Если бы он только знал, как это сделать! В колледже, конечно, были занятия по скульптуре, но Фредди сбегал с них на свидания и репетиции. А как приспичило, так и пожалел! И тогда Фредди пошел за советом к своему ближайшему другу — Мэри.

— Мэричка, мне бы это… — сказал он робко, — Бюстик.

Мэри в один момент налетела на него и попыталась выцарапать глаза и вырвать кадык.

— Ага! — рычала она, — Вот ты и признался, мердяй! О, я давно подозревала, что ты такой! Людей бы постыдился! Мало того, что фальцетом поешь, теперь еще и бюст захотел?

— Мэри! — пищал Фредди, заслоняясь. — Я все объясню! Мне бы твой бюст.

Мери быстро сбросила комбинацию.

— Слепить! Только слепить! — струсил Фредди.

Мэри уселась на стул и уперла руки в боки.

— Лепи, шалун! — игриво сказала она.

Фредди не выдержал столь мощной пропаганды, и полез, и выполз в вентиляционный люк. И пошел к своему — не ближайшему, но близкому — другу Брайану.

— Брай, ты вот у нас астролог?

— Не астролог, а астроном.

— А какая разница?

— Разница, как между филовыми сушками и боновыми вафлями — вроде из теста, а вкус разный. Ну, и что? Хочешь в телескоп посмотреть?

— Я похож на человека, который хочет посмотреть в телескоп? Нет, я хочу бюст слепить. А что это такое?

— Где? Вот это? Это я утром яичницу ел.

— Я спрашиваю — что такое бюст?

— А я тебе что, Британская Энциклопудия?

— Ясно. Не подмажешь — не поедешь. Мэй! Знаешь, чего? Пивком угощу! Что такое бюст?

Брайан выпятил грудь, смерил Фредди взглядом лысого орла и провозгласил:

— Сначала пиво.

— На, — Фредди вынул ему из холодильника банку пива.

— По пояс! — сообщил Брайан между бульками.

— Что? Чтобы пива было по пояс? Нет, у меня денег не хватит.

— Я! По пояс! Это бюст!

Фредди молча кивнул, притащил глину, размял ее, пошебуршал руками, заунывно напевая: «О-о-о, ма-ай ло-о-ов, май да-а-арлинг…» и тому подобную хрень, и глядь! — вот уже красуется бюст Брайана!

— Такой? — спросил Фредди, вытирая руки о скатерть.

— Ага! — заплясал Брайан. — Вот уж спасибо! Как похоже-то!

Фредди еще раз кивнул, вытянул ногу — и глядь! — вместо одного большого бюста уже большая куча мятой глины! Брайан завыл и принялся собирать маленькие грязные комья в кулек. А Фредди пошел делать свой бюст, но дошел только до угла.

— …Ну так чем же дело закончилось? — подскакивал от нетерпения Элтон Джон.

— Понимаешь, — трагическим голосом сказал Фредди. — Помню только поднимающийся и падающий молоток, и все темнеет в глазах… А потом кое-какие носатые об этом падающем молоте песенку сляпали!

— Я не ляпал, — трусливо задрожал Элтон.

— От тебя дождешься! — фыркнул Фредди.

— Тогда продолжим, — скупо сказал Элтон Джон, нацепил взявшийся откуда-то грязный фартук, открыл ящик с инструментами, вынул оттуда глину и мастерок и стал творить.

Фредди, забыв о своих намерениях отлупить Элтона, сгонял в другую комнату, вернулся в новеньком жилетике и клетчатых штанищах, встал в командорскую позу и устремил свои очи в потолок. Элтон сурово отказал Фредди в жилете, заставил разоблачиться, мотивировав сие чистотой формы (Фредди покраснел). Затем он забегал вокруг заготовки, прилаживая по кусочку глины то здесь, то там. Пришедшие в это же время Брайан, Джон и Роджер не стали вмешиваться в процесс, а сели поодаль, перешептываясь и неприлично громко хохоча, чем отвлекали внимание творца. Творец уже хотел разозлиться и надавать пришельцам по мордасам, но передумал — процесс шел как нельзя лучше.

Вскоре Элтон облегченно вздохнул, схватил со стула какую-то тряпку, вытер ей лицо, мастерок и руки, и только после этого возгласил:

— Готово!

Фредди сорвался с места и вместе с друзьями подбежал поглядеть. В следующую секунду он издал протяжный скрип и рухнул на пол.

— Разве это он? — искренне удивился Джон.

— Не совсем он, — критически окинув взглядом фигуру, сказал Мэй. — Лучше скажу — совсем не он. Нет, это очень плохой портрет.

— Это скульптура! — визгливо закричал оскорбленный Элтон.

— И все равно нос великоват, — скептически отозвался Роджер, рьяно отрывая кусок глины от скульптового носа.

— И зубы не его, это я вам как спец говорю, — сказал Джон.

— Это я — спец по зубам! — оскорбился Роджер.

— Ты зуб по спецам, — хихикнул Брайан. — Вот рот точно какой-то кривой.

— И глаз пустой и темный! — встрял Фредди, поднявшийся с пола, и ткнул пальцем в глаз монумента.

Общими усилиями (при звуковом оформлении Элтона, которого не подпускали к изображению Фредди) фигуру удалось исправить, правда, стала она в десять раз меньше, отчаянно кренилась влево и походила в лучшем и натянутом случае на солиста группы «Рикки-э-Повери» (того, с усами), а никак не на Фредди. Но ведь это мелочи, верно?

Посрамленный Элтон назвал всех присутствующих подлыми гуаноэйпсами и памперниклами, после чего долго от них спасался по всей комнате, а когда был пойман, то был торжественно упечен и запечен в глине.

— Правда, полагается обжигать, — говорил Джон, вынимая из духовки сверток с Элтоном, — но и так сойдет.

— Ребятки, а вы видели мой новый жилет, — начал было Фредди и осекся — из кармана запеченного Элтона нагло высовывался краешек грязной тряпки, бывшей еще так недавно жилетом. Фредди захотел немедленно разбить Элтонову статую и забрать жилет, но друзья не дали.

— Элтон нам дорог, как память, — сурово сказал Роджер.

— А жилет мне дорог, как жилет! — обиделся Фредди. — Что важнее?

Но остальные обозвали Фредди рвачом и мещаном, после чего подняли Элтонстатую на плечи и торжественно вынесли. А Фредди со злости пнул ногой и вдребезги разбил свою модель. Только тогда ему полегчало, и Фредди напрочь забыл о каком-либо жилете. А Элтон не забыл. По извлечении из глины он отгладил и отстирал тряпку и носит этот симпатичный фланелевый жилетик по сей день!

/ — миф №1 — / Миф о том, как Джон ходил в гастроном, или ВсЁ съел сам! /

Однажды Джон решил сходить в гастроном за кровяной, или, как он ее называл, за «кровавой» колбасой. В гастроном он пришел, в гастроном он зашел и даже в очередь встал, но вот когда он подошел к прилавку и увидал свою заветную мечту — кровавую колбасу — в такой опасной для себя близости, у него внезапно отнялся язык. Джон шумно хрипел, махал руками и гнулся, изображая кровяную колбасу, но его не поняли, не приняли и вообще за подобные похабные штучки выбросили из очереди. Джон попытался изобразить человека, который не вынесет разлуки с колбасой, но яснее никому не стало, и его опять не поняли.

— Извращенец, — проворчал Роджер, оплачивающий два фунта ливерной.

— По сусалам ему, — посоветовал Фредди, прижимая к груди свиной фарш.

Но Джон никого не слышал — его помутненный колбасой взор упал на Брайана, который как раз покупал прелестный кус колбасы. Кровавой! Дикон издал натужный храп и вырвал у Мэя все волосы, оставшиеся после последнего облысения. Их было ровно три, да и то это были не волосы, а презренные нитки, коими Брайан подшивал парик к голове. А затем Джон засунул ему нитки в рот и приказал глотать.

— До единой! — сложил из себя крик Дикон, пока Мэй, давясь, глотал злополучные нитки.

А зачем Джон был так суров? А затем, что мимо проходил Ринго. а урны поблизости не было, а валяющиеся на полу нитки раздражали Старра так же, как и обрывки журналов непристойного содержания, кои часто вылетали из окон порядочных кенсингтонцев. Целые же журналы никоим образом Рингу не раздражали.

Ну, а теперь, когда мы осветили этот вопрос, вернемся к другому. Когда Мэй докушал нитки, Джон отнял у него колбасу, щелкнул зубами и пошел домой. По дороге, впрочем, на него напал злой бульдог Дэвида Боуи. Дэвид дрессировал его целый месяц и был в конце концов вознагражден огромным кусом кровяной колбасы, правда, немного пожеванной с краешков. Джон, в свою очередь, проделал подкоп к Дэвиду Боуи и из мести съел всю его квашеную капусту, хотя всегда терпеть ее не мог…

/ — картинка №14 — / История о рыцаре, или Летучий Сэр Элтик /

Однажды Доблестного рыцаря (так сам себя окрестил Элтон Джон) угораздило затесаться в самолет, на котором группа «Куин» летела в Швейцарию. Элтон.. пардон, Добрыцарь сидел на мешках в грузовом отсеке и, жалуясь сам себе на плохое обслуживание, отчаянно мерз в своих ненадежных доспехах.

— Н-н-нич-ч-чег-г-го. — утешал он сам себя, — в-в-в-от приеддду в Ш-швейцццарию, с-сражжжжюсс с каким-м-м ниб-б-будь швейцццар-р-ром и сразззу согреюссос.

Наконец, самолет приземлился, и Элтон ринулся к выходу, расталкивая изумленных квинов.

— А этот брундуляк что тут делает? — наперебой спрашивали они друг друга. — Откуда он тут родился?

Фредди подставил Элтону ножку, Добрыцарь с грохотом свалился у ног Мэя, а тот нагнулся над ним и посмотрел ему в глаза — строго и со значением.

— Ой, — втянул голову в плечи Элтон. — Нет! Не гляди.

— Ты за проезд не платил? — навис над ним и Фредди. — Не платил! Деньги где? Где деньги? Пиастры-пиастры? Дукаты-дукаты? Тугрики-тугрики?

Он еще долго перечислял валюты разных стран, но Добрыцарь его уже не слушал — он стремглав катился вниз по трапу, считая ступеньки. Их оказалось ровно пятьдесят две, но Элтон не обратил на это ни малейшего внимания, а просто достал из недр своего объемистого рюкзака маникюрный наборчик, привел свои доспехи в относительный, как ему казалось, порядок, и ринулся на поиски какого-нибудь завалящего швейцара, чтобы вызвать его на честный бой, измолотить и ограбить. Подбегая к лучшей гостинице столицы, Элтон издал ликующий крик — возле ее двери стоял огромный бородатый мужичина в фуражке и с галунами. Добрыцарь с разбегу боднул его головой в живот…

Очнулся он, дрожа от холода все в том же грузовом отсеке самолета, летящего в Лондон. Почему — Элтон узнал гораздо позже. А ведь все было просто — у входа в гостиницу стоял Дэвид Роберт Джонс. ДА, с бородой. ДА, в фуражке и с галунами. Он как раз отдыхал в Монтре, когда узнал о приезде квинов. Маис оделся поприличнее, отрастил окладистую черную бороду, чтобы смотреться солидным господином, и отправился в столицу навестить. Дэвид остановился возле входа, чтобы прикурить, и тут на него налетел неразумный Добрыцарь. Боуи двинул диафрагмой навстречу его голове, и для Элтона турнир был окончен. Закончилась же эта романтичная история вовсе не романтично — вернувшись в Англию, голодный и злой Элтон со злости передавил всех швейцаров лучших гостиниц Лондона.

/ — пьеса №1 — / Хэллокуин, или День всех дураков /

Пьеса мессира Брайана Г. Мэя.

Действующие лица и исполнители:

Герой, дон Педро Гомец-и-Страдалец (сокр. Страдалец) — Фредди Меркури.

Петух, он же Злодей — Брайан Мэй.

Жакоб, он же Предмет — он же.

Официант — Роджер Тейлор.

Дракон, он же Дьякон — Джон Дикон.

Принцесса — Мери Остин.

Лягушка — Элтон Джон.

Хор — он же.

Режиссер — Дэвид Боуи.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Сцена. Выходит Страдалец. Чешется, оглядывает зал и начинает кричать:

СТРАДАЛЕЦ: А-А-А-А-А-А-А!!!

Откуда-то вылетает Предмет и затыкает ему рот.

ПРЕДМЕТ: Ого! Ого-го! Повеселимся!

СТРАДАЛЕЦ (ворчит): Отвали, носатый! Я веду пьесу! Я конферансье!

ПРЕДМЕТ: Это такой мягкий неназойливый юмор?

СТРАДАЛЕЦ: Р-р-р!

ПРЕДМЕТ: Все, все. Умолкаю. Это ведь пьеса из жизни Франции? Гарсон! Лягушек мне! Лягушек!

Выходит Официант в белом халате и с подносом. На подносе сидит и злобно сверкает очками Лягушка. Она протестующе квакает. Официант бьет ее по голове молотком с пищалкой на конце и степенно кланяется.

СТРАДАЛЕЦ (срываясь): Что здесь делает этот кретин? Где Джон? Дьякон где?

Выходит Дьякон. Он в сутане и почему-то в драконьей маске.

ДЬЯКОН (обиженно): Так я кто? Дракон или дьякон?

ВСЕ (хором): Дьякон!

ДЬЯКОН (облегченно вздыхая): А-а-а!

Срывает маску и швыряет ее за кулисы.

Раздается громоподобный рык Режиссера.

РЕЖИССЕР: Эй, вы! Ну-ка, заново! Не верю ни во что.

Артисты, скуля и ругаясь, уходят за кулисы.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Сцена. Выходит Страдалец. Злобно оглядывает зал, чешется и начинает причитать:

СТРАДАЛЕЦ: О, где же ты, губитель грез моих, творец, кошмаров, мук моих, страданий?

ГЕРЦОГ (выбегая, трагически): Я здесь!

Спотыкается, падает. из-за кулис высовываются руки и утаскивают его. Слышен яростный шепот: «Сейчас не твой выход». «А чей?», «А вот мой!» «Вот и не твой!» «А по соплям?». Звуки борьбы, удары, после чего на сцену выскакивает Злодей. Он долговяз, кучеряв, отчаянно черноус, хром, в цилиндре и прикрывает платком фингал под глазом. Снимая цилиндр, раскланивается. Роняет усы. Поднимает их, старательно поплевав, прилаживает на место и начинает говорить:

ЗЛОДЕЙ (замогильным голосом): Я здесь! Да, я пришел, о ты! Тебя сейчас проткну вот этой шпагой!

Вытаскивает из-за пояса ржавый нож и долго, с недоумением смотрит на него. Из-за кулис слышно хихиканье Герцога. Злодей свирепо грозит туда кулаком, затем пожимает плечами и старательно протыкает ножом Страдальца. Тот падает. Выбегает Принцесса, падает на Страдальца. Тот дико и натужно кричит.

ПРИНЦЕССА (размазывая тушь по щекам): Прошу тебя, мой друг, не умирай! Не оставляй на произвол злодея!

СТРАДАЛЕЦ (вскакивая): И не умру! Ха-ха! Еще чего! Сперва мне надо с гадом поквитаться!

ЗЛОДЕЙ (удивленно): Пошто кричишь? Ведь я тебя убил?

СТРАДАЛЕЦ: Мерзавец! Не дождешься моей смерти!

Хватает в охапку Принцессу и швыряет ею в Злодея. Тот падает. Общая неразбериха.

РЕЖИССЕР: Заново! Заново от слов «Я здесь»!

Злодей напряженно думает, затем неуверенно говорит.

ЗДОДЕЙ: Я здесь. Да. я пришел, о, ты. Тебя сейчас убью я безвозвратно.

РЕЖИССЕР: Слова забыл! Своей же пьесы! Ха! Виктюк ты после этого!

ЗЛОДЕЙ: Я не забыл! Я только немножко переделал! Я в твои лекции не лезу, и ты не лезь! Станиславич-Мирченко!

Швыряет в Режиссера текстом. Тот разевает рот и одну за другой заглатывает бумаги. Злодей хнычет.

РЕЖИССЕР (ковыряя в зубах): Поехали дальше.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

СТРАДАЛЕЦ (морщась): О, черт! И кто писал всю эту муть? Особенно мою худую ролю!

ЗЛОДЕЙ (пафосно): Я написал вчера этот шедевр! И оскорблять его я не позволю!

СТРАДАЛЕЦ (язвительно): Да кто же знал, что это ты писал! Сию муру и оскорблять противно. Вчера гляжу — сидит себе, строчит! Морис ты Метерлинк наш дефективный!

ЗЛОДЕЙ (в бешенстве): Да я… Да ты… Да мы… Да вы…

Убегает за кулисы. Выходит Дракон с длинным хвостом. На шее болтается кадило.

ДРАКОН (обиженно): Так я кто? Дьякон или дракон?

BCE (xopoм): Дракон!!!

ДРАКОН (облегченно вздыхая): А-а-а! (срывает с шеи кадило и швыряет за кулисы). Так сейчас мой выход?

РЕЖИССЕР (раздраженно): Да твой, твой, дубина!

Дракон вытаскивает из складок шкуры бумажку, читает.

ДРАКОН: Р-р! Тут неразборчиво… Ах, да! Ур-р-гх-хр-р-р!

ХОР: Ур-р-гх-хр-р-р! Ур-р-гх-хр-р-р!

РЕЖИССЕР: Эй, вы, там! Заснули, что ли? Чья там очередь дракона убивать?

СТРАДАЛЕЦ: Мне нельзя — я хороший. Я зверей люблю.

ДРАКОН (плаксиво): Да-а… А кто же меня убьет?

РЕЖИССЕР: Я! После репетиции! А где… Стоп. Это еще кто такой?

Выходит странная личность в ливрее и с лорнетом в глазу. Лорнетчик долговяз, кучеряв, куц, хром, с фингалом и ведром, переделанным из цилиндра. Слоняется по сцене, брызгая водой на сослуживцев, глупо хихикает.

ДРАКОН (оживляясь): Брай! Убивай меня скорей, у меня жуб болит!

РЕЖИССЕР: Вот я тебя дубиной! Ты же Злодей!

ЗЛОДЕЙ: Никакой я теперь не злодей! Я Жакоб.

РЕЖИССЕР: Нет в пьесе никакого Жакоба!

ЗЛОДЕЙ: Покажи мне, где в пьесе нет Жакоба! И пьесы-то нет! Ты ее слопал. Так что желаю быть Жакобом, и все тут!

РЕЖИССЕР: Ладно. Не уймется ведь. Поехали дальше.

СТРАДАЛЕЦ: А что у нас дальше?

РЕЖИССЕР: Как обычно — злодей и дракон побеждены, принцесса идет под венец… А следом Элтон Джон бежит, как молодой скворец… По ходу дела разберемся.

Все, толкаясь и намеренно наступая друг другу на обувь, уходят. Режиссер машет крыльями, вентилируя помещение.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Те же и дракон.

ДРАКОН (принцессе, радостно): Спокойно, мэм, сейчас я вас упру!

Хватает ее поперек туловища, не удерживает и падает вместе с ней.

ПРИНЦЕССА: Скорей умру!

РЕЖИСCEP: Прекратить водевиль! Ну-ка, прежним ямбом!

Дракон отползает, волоча Принцессу за собой. Сверху на них падает задник, сделанный из мешка из-под сахара с намалеванной на нем черной дырой.

ЗЛОДЕЙ (с гордостью за дело рук своих): Логово дракона!

Выходит Страдалец. Оглядывается. Деликатно кашляет в кулак.

СТРАДАЛЕЦ (робко): Товарищ Дракон…

ДРАКОН (из логова): Я занят!

СТРАДАЛЕЦ: Но все же должен я тебя убить!

ДРАКОН (вылезает, оправляя шкуру): Зачем пришел?

СТРАДАЛЕЦ (удивленно): Зачем? Убить тебя!

ДРАКОН (язвительно): Ты думал, я тебе так и поддамся?

С ревом бросается на Страдальца, но по пути передумывает и падает бездыханным.

СТРАДАЛЕЦ (растерянно): Я победил? Эй, кто-нибудь! Я победил?

ПРИНЦЕССА: Конечно, победил, герой! (дракону) У-у, ящур!

ДРАКОН (приподымая голову): Сама ты…

РЕЖИССЕР: Молчать! Лежать! Тебя убили!

Дракон послушно закрывает глаза и шепчет сидящему на краю сцены Лягушке.

ДРАКОН: Так я кто? Дракон или дьякон?

Лягушка пишет на бумажке слово «Придурок!» и показывает Дракону. Тот временно успокаивается.

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

Злодей нетерпеливо меряет шагами сцену и поглядывает на часы.

ЗЛОДЕЙ: Должно быть, девять — на моих полтретьего. (встрепенувшись) Чу! Конский топ!

Прячется. Выезжают Страдалец и Принцесса верхом на Герцоге. Герцог хрипит и грызет удила, прядает ушами.

СТРАДАЛЕЦ (спешиваясь и снимая Принцессу): Что, Герцог, верный конь мой, приуныл? Что слышишь? Уж не вражьи ль козни?

ГЕРЦОГ (выплевывая удила): Сам ты кознь!

Сбрасывает седоков. Те, пока суд да дело, укладываются соснуть.

РЕЖИССЕР (удивленно): Где лошадь? Где коняка, я вас спрашиваю?

ГЕРЦОГ (плаксиво): Медведь съел!

РЕЖИССЕР (злобно): А кто ему позволил? Стинг-то куда смотрел?

ГЕРЦОГ (неожиданно рявкает): А кто тут распинался недавно: «Медведик, медведик! Скушай брюковку!» А вот и покормили! А конечно, на одних овощах долго не протянешь. А Ринго в это время драку разнимал… А…

РЕЖИССЕР (заинтересованно): А кто дрался-то?

ГЕРЦОГ (хихикая): Да было дело. Вот я тебе сейчас расскажу…

РЕЖИССЕР: Гррм! Достаточно! Коня! Полгерцогства за коня!

ГЕРЦОГ: У! Моего-то герцогства? Не дам!

РЕЖИССЕР (успокаиваясь): Ага, ну тогда ты — конь!

Герцог с воем убегает за кулисы. Из суфлерской будки высовывается знакомая кучерявая голова Злодея. Он хитро шевелит усами и лезет на сцену. Прикладывает палец к губам, крадется на цыпочках, заговорщически подмигивает, говорит: «Тс-с» и неожиданно орет.

ЗЛОДЕЙ: И вот я здесь! Он спит! И без коня!

СТРАДАЛЕЦ (просыпаясь): Конечно! Мне Принцессы, что ли, мало? С конем я спать, дружок мой, не привык!

ЗЛОДЕЙ (не обращая внимания на издевательства): Нет, на рожон я больше не ходок! И шпагой я его не убивок. А просто я вцеплюсь ему в бочок!

Кусает Страдальца за бок, после чего тщательно протирает зубы платочком.

СТРАДАЛЕЦ: А-а-а…

РЕЖИССЕР: Ни за что не верю!

СТРАДАДЕЦ: А-А-А-А-А-А!!!

РЕЖИССЕР: Удобоваримо. Дальше!

ЗДОДЕЙ (гадко): Слюна-то ядовита у меня! И наконец ты сдохнешь, аллигатор!

ДРАКОН (вылезая из-за кулис): Это вы… ко мне?

ЗЛОДЕЙ (озадаченно): Нет. А что?

ДРАКОН: А когда мой выход?

СТРАДАЛЕЦ (слабеющим голосом): Молчать! Не умер я пока!

ЗЛОДЕЙ (радостно): Уж действует слюна! Умри, несчастный!

ДРАКОН (настырно): Так когда же мой выход?

СТРАДАЛЕЦ (осторожно, чтобы не повредить организму, бьясь в конвульсиях): АХ! ОХ! ЫХ! ЮХ! ХХАААА! Уп…

Умирает. Злодей сардонически хохочет. Принцесса ревет.

ДРАКОН (выбегая на сцену, топает и капризно кричит, топая ногами): Мой выход! Йяя хочу! Йяяя!

ЗЛОДЕЙ (шепотом): Изыди, рогатая бестия! Ты дьякон!

ДРАКОН (смущенно, в зал): Простити! Извинити! Обознатушки! Перепрятушки!

Убегает.

СТРАДАЛЕЦ (трагически): Я умираю! Боги! Яду мне!

ЗЛОДЕЙ (задушевно): Хоть и не Бог я… Ладно! Получи!

Кусает Страдальца за другой бок, после чего тщательно протирает зубы платочком.

РЕЖИССЕР (недовольно): Скоро он сдохнет? У меня обед!

Страдалец, услыхав слова Режиссера, окончательно падает замертво, придавливая Принцессу.

ЗЛОДЕЙ (растерянно, плаксиво): А как же я? Остался без жены?

ПРИНЦЕССА (хрипит из-под Страдальца)? Придется! Такова Злодея доля!

СТРАДАЛЕЦ: Хрррр!

Умирает. Следом за ним, по не вполне понятной причине, умирает и Принцесса. Злодей трусливо мечется по сцене.

ЗЛОДЕЙ: А деньги на гробы? Поминки и венки? В конце концов, где дьяк-надоедала?

Выходит Дьякон. Он в сутане и с кадилом. Из-под сутаны волочится по полу драконий хвост.

ЛЯГУШКА: Ура! Почти он ничего не перепутал! Слава, слава, слава герою!

ХОР (заунывно): Слава, слава, слава! Спаси, Господи! Аминь!

ГЕРЦОГ (высовываясь из-за кулис): Ку-ку!

РЕЖИССЕР: ГРРМММ!

ДЬЯКОН (неожиданно дискантом): За упокой Принцессы и Страдальца спой, брат петух! Аминь! А я пошел.

ПЕТУХ (донельзя мерзким голосом): Кукурику! Кукурику!

Злодей дико хохочет, Внезапно его лицо искажает гримаса, и он, посинев, падает на трупы. Петушачий крик срывается на дикий рев. Затем — гробовая тишина. Из-за кулис осторожно показываются головы Герцога и Лягушки.

ГЕРЦОГ: Ну че, тритон? Закончился театр? И наконец мы попируем вволю!

ЛЯГУШКА: Ай, браво! На поминках мы одни! Оплакиваем дурней злую долю!

Все внезапно вскакивают и бросаются со страшным криком на Герцога и Лягушку.

РЕЖИССЕР (сыто отдуваясь, похрюкивая и отставляя в сторону тарелку): Ну, хорошо, дуболомы! Занавес!

Прилетевшее откуда-то кадило бьет его по макушке. Звон. Занавес падает и придавливает всех присутствующих. Высовывается голова Герцога.

ГЕРЦОГ (с невыразимой сладостью): Все! Конец! (раздраженно) Конец передачи! Чего сидите? Сказано! Расселись тут! Тьфу! Вот, из-за вас даже забыл, как там заканчивается-то! Да ну вас всех.

Втягивает голову обратно за кулисы. Из-под занавеса, из-под которого до сих пор никто не вылез, раздаются приглушенные голоса.

ГОЛОС ДРАКОНА: А можно, я еще выйду?

ГОЛОС РЕЖИССЕРА: Я вот тебе сейчас выйду, пресмыкающееся! Так, а теперь организованно и тихо расползаемся по домам.

Слышен чей-то голос, оживленно что-то рассказывающий. Дикий взрыв хохота. Голос Режиссера: «Тише! Тише! Услышат, негодяи!». Звуки ударов. Плач. Кого-то понесли. Бравурный марш матрасников.

КОНЕЦ

/ — картинка №15 — / Поймайте мне колобуса! или Помянемте… /

Однажды Фредди шел мимо их с Роджером одежной лавочки (которой уже давно занимался один Тейлор), а тот как раз устанавливал на витрине книгу под названием «Поймайте мне колобуса». Фредди удивился и решил подойти и узнать, почему вдруг в одежном — да книги, и кто такой колобус, и зачем его надо кому-то ловить. На ту беду Роджер его заметил, насупился, забрал книгу с витрины и вывесил табличку «Переучет». Он был очень зол на Фредди за то, что тот позавчера украл у него страшно дорогой глянцевый атлас мира, залез с ним на колонну Нельсона, наделал из страниц петушков и выпустил их на волю, сопровождая запуск издевательским свистом и маханием штанами. А если еще учесть, что Роджер в тот день еще по расписанию должен был генерально убирать площадь, становится понятным, почему он так неласково отнесся к другу. (Несмотря даже на то, что каждому генеральщику оставляли его фуражку и погоны на память.)

Фредди дерзко показал магазину язык, совсем дерзко помахал Роджеру обложкой от атласа и пошел, куда глаза глядят, по дороге размышляя, где бы раздобыть колобуса. Ловить не хотелось — хотелось есть, а дома ждала сковородка жареной картошки, но Фред был упрям и без колобуса дальнейшей жизни не мыслил.

— Это такая помесь колобка и глобуса! — размышлял он вслух. — Хотя, картошка… И все-таки колобус… Эх!

«Эх» он сказал потому, что узрел над спинкой ближайшей скамейки что-то круглое и гладкое. Фредди, не мешкая, вынул из кармана две вилки, и с воплем: «Колобус!» подскакал к лавке и воткнул свое оружие с двух сторон прямо в круглый предмет.

— Ай! — вскрикнул Брайан, оборачиваясь и вытаскивая вилки из ушей. — Чего дерешься?

— Картошка! — обрадовался Фредди. — То есть Брай! Поймай-ка мне колобуса!

— Мне некогда, — сказал важно Мэй. — Не видишь, парик постирал и сушу на кусту!

Он широким жестом указал на куст и осекся — парика там уже не было, зато невдалеке сверкал пятками знакомый субъект в соломенной шляпе и очках в виде двух целующихся черепах. Брайан издал негодующий йодль и кинулся следом.

— Картошку иду есть! — сообщил ему вслед Фредди. — А ты лови колобуса и приходи! Я жду!

Брайан настиг вора, впечатал свой внушительный кулак ему в переносицу, так, что черепах покоробило, потом отобрал у него свой парик и мирно спросил:

— Колобуса не видал, колючая твоя голова?

— Это который помесь коловорота и автобуса? — переспросил Элтон, снимая очки и пытаясь привести черепах в чувство.

Брайан не знал, как выглядит искомый зверь, но на всякий случай кивнул.

— У меня нет, — небрежно заметил Элтон. — У меня только керосин, ты же знаешь. A у Буя — семь штук без одной! Ты к нему сходи в будку. Скажешь, что от меня, и не забудь передать пароль…

Элтон три раза оглянулся и прошептал Брайану, пряча коварный огонек в глазах:

— А пароль такой: «Назовись в честь ножа!» Не забудешь?

Брайан замотал головой. Элтон похлопал его по плечу, и, отмщенный, потопал в «Шинок», отобедать, а чтоб уж заодно, и отужинать. А Мэй отправился к Боуи, не зная, какой его там ждет горячий прием.

Ненадолго отвлечемся и поведаем вам историю о том, как юный Дэвид Джонс приобрел свой знаменитый псевдоним. Началась эта история во время какой-то войны. Там правил бал жестокий полковник Боуи, кроша неприятелей направо и налево. В честь него назвали ножи-свинорезы с бороздкой для оттока крови. Не угадываете сходства? Вот и Дэвид не угадал. А друзья его угадали и вовсю уговаривали его назваться в честь ножа.

Дэвид просто не находил себе места — пойдет в паб, а там его уже ждет змей-искуситель в лице Мика Джаггера, и нашептывает в ухо голосом Луи де Фюнеса из фильма «Человек-оркестр»: «Пети-Петипа! Пети-Петипа! Назовись в честь ножа!».

Отправится ли Джонс прогуляться по набережной, а ему же несется навстречу, гудя, как самолет и раскинув руки, Пит Тауншенд, и кричит по-совиному: «Пу-гу! Пу-гу! Назовись в честь ножа!».

Пойдет ли Дэвид покупать себе пиджак, а вешалка сверкает очками-черепахами и сипит: «Назовись в честь ножа!».

Дэвид плюнул и назвался в честь ножа. И стал он Боуи до конца дней своих, мирных, как ящик с динамитом. Который, кстати, он и угрожал применить в быту к каждому, кто бы посмел напомнить ему о чертовом полковнике, чертовом ноже и чертовых уговаривателях! Во как крут Дэвид Боуи с бороздками для оттока крови! Это вам не какой-нибудь там Гари Барлоу, названный так в честь тупого перочинного ножика, ножика перочинного, который он в лесу нашел.

А Брайан ничего этого не знал. Он тогда еще был мал. Он был дитя, хотя они с Боуи по паспорту писались ровесниками. Нo кому пришла бы в голову глупая мысль сравнивать Дэвида Робертовича Джонса-Боуи, Великого и Ужасного, с долговязым язвенником-гитаристом Бр. Г.? В конце концов, сам виноват.

Итак, Брайан подошел к будке и застал Дэвида за высокоинтеллектуальным занятием — Боуи, отчитав лекцию, блаженствовал, развалясь в кресле и попивая кофеек. Он, конечно, мог бы, скажем, играть в крокет, но в его супербудке, кроме него самого и его дубины, помещались только облезлое кожаное кресло и кофейник. Даже сахарница не помещалась, поэтому Дэвид пил несладкий кофе, блаженно собрав на своем высоком лбу несметное количество складок.

— Ку-ку! — показалось в окошке улыбающееся лицо Брайана.

— Так точно, ку-ку, — дружелюбно ответил Дэвид.

— Я от Элтона, — многозначительно подвигал бровями Мэй. — Назовись в честь ножа!

— Что-о-о? — прорычал Боуи, приподымаясь и нашаривая позади себя ящик с динамитом.

— Назо… В честь… — проблеял растерянно Брайан, — Элтон! Он!

— Ну? — презрительно спросил Боуи, роясь в ящике.

— Мне Элтон сказал, что у тебя есть колобусы! — попытался оправдаться Брайан.

— И что? — продолжал грозно допрашивать Дэвид, взвешивая на руке аккуратный брусок.

— А мне нужны колобусы… хотя бы один, ма-аленький колобусик!

— Зачем? — льдисто посверкивая глазами, поинтересовался лектор.

— Фред попросил принести!

— А что же Фред сам не ловит, а чужими руками жар загребает?

— Но я ведь…

— Шестерка? Мальчик для битья? Адьютант его превосходительства?

— Нет, но…

— Детство, в людях, мои университеты?

— Нет, просто Элтон… парик… дай колобуса!

— Предположим, не дам. Предположим, продам. А деньги у тебя есть?

— Предположим, есть, — осторожно сказал Мэй. — А зверюга у тебя есть, предположим?

— Какого тебе? — спросил Буй. — Перепончатокрылого? С рогами, как штопор? Ах, нет, его уже взял Харрисон. Он рогами бутылки откупоривает.

— Давай самого маленького, — решился Брайан, боясь, что не хватит денег.

— Он слюнявый, — честно предупредил Буй. — Насусливает все, что под хобот попадется!

— Беру, — сказал Брайан, — И сколько мы просим?

Боуи загнул такую астрономическую сумму, какую Брайан и в телескоп не видал, хотя долго наблюдал вчера звезду Сириус.

— Да я сам за такие деньги в колобусы пойду!

— Иди, — кивнул Боуи. — А я тебя Фредди продам за сумму вдвое большую!

— Да мне твои колобусищи и даром не нужны! — крикнул разобиженный Брайан. — Я себе сто тыщ таких куплю!

— Купи, — кивнул Боуи. — Если найдешь во всем городе хоть одного, я тебе своих бесплатно отдам!

— Расписочку можно? — подозрительно спросил Брайан.

— Пиши, — кивнул Боуи, — «Дается Брайану Мэю в том, что он обещает до захода луны…»

— Как же? Это нечестно, — пискнул Брайан.

— Все честно. Взорву. «…луны найти в Лондоне живого колобуса, принести его, а также справку о его подлинности из зоомагазина. В случае предоставления справки потерпевшая сторона в лице всеми уважаемыми… мо… го Дэвида, он же Зигги, он же…» — впрочем, это неважно. «…обязуется предоставить вышеперечисленному Мэю живого колобуса за грабительскую для потерпевшей стороны цену в 30 (поставь прописью «тридцать») фунтов стерлингов. Эй, Фил! Иди, понятым будешь!

Из «Шинкa», подбирая полы пальто, прибежал Коллинз, не глядя, подписался и ускакал обратно.

— А подпись потерпевшего? — хитро прищурился Брайан.

— А вот пиши внизу, — хитро прищурился Боуи. — «Дэвид Роберт Джонс».

— Тшонсъ, — старательно вывел Мэй и встрепенулся, — так ты и правда в честь ножа?

Через секунду он уже улепетывал во все лопатки на поиски колобуса, а вслед ему неслось грозное рычание лектора и жуткий скрябающий звук неисправной, на счастье Брайана, зажигалки…

…Не будем описывать все мытарства нашего охотника за скальпами, но за час до захода луны усталый, запыленный, голодный и холодный Брайан нашел-таки колобуса! В зоомагазине Нейла и Криса, открытом почему-то круглосуточно. Подлинность зверя подтвердили хозяева, и, так как до назначенного срока оставался еще целый час, усадили Мэя играть с ними в преферанс.

Через пятьдесят пять минут Брайан с радостью спустился с «горы» и не спеша побрел к будочке, где горел свет (Боуи днем перепил кофе, и теперь его мучила бессонница). По дороге Брайан рассуждал, держа за самый кончик хвоста колобуса, который походил на дикую помесь макаки с крысой:

— Ну ладно, я крыс люблю. Но Фред-то их терпеть не может. И к тому же боится до смерти. Он меня выгонит вместе с этим чертовым колобусом! И хорошо, если только из дома, а то вдруг еще и из группы? А мне детей надо кормить. И я зря потрачу свои деньги!

И Брайан, просветленный голосом разума, утопил колобуса в ближайшем помойном ведре — возле «Шинка». А после легким шагом направился к Боуи.

Боуи его восторгов не разделял. Ему очень не хотелось терять тридцать фунтов.

— А где справка? — с надеждой спросил он, — чем докажешь, что колобус у тебя был?

Глупый Брайан предъявил справку, и отвертеться ему не удалось. Боуи, потрясая распиской, выудил у него из кармана фунты, а взамен достал из-под кресла точь-в-точь такую крысу, какая пять минут назад благополучно почила в ведре.

— На вот тебе нагрузку, — расщедрился Боуи, вытаскивая из кофейника жирного и облезлого морского борова. — Его зовут Харитон. Пара будет!

Брайан брезгливо взял сладкую парочку за хвосты, кинул на Боуи взгляд из-под насупленных бровей и понес колобуса и свина Фредди. Но донес только до помойного ведра… После чего сел возле ведра и расплакался. На оглушительные вопли и стоны сбежалась половина Кенсингтона. Прослышав о том, что Мэй ищет колобуса, все старались его утешить, кто чем мог — цыплятами, котятами, Фил сбегал в подсобку и вывел огромного облезлого верблюда, а рядом суетился Кокер и почему-то совал в руки Брайану ржавый велосипедный насос.

Конечно, на шум не мог не прийти Фредди. Он растолкал толпу, подошел к Мэю и замер, неодобрительно на него поглядывая.

— Колобусы! — пискнул Брайан, обводя рукой собранные вещи.

Фредди молча взял в руки ржавый насос и попробовал им поработать.

— У меня было три колобуса! — сиял Брайан, — Целых три!

Фредди повеселел.

— Ну, и где же они! — запрыгал он от нетерпения, — Где? Дай скорее!

— Колобусы! — не слушал его Мэй. — Я утопил целых трех колобусов!

Можете себе представить, что ему после этого было. Самое малое — перепало насосом по башке. Правда, потом за Брайана заступился Боуи, которому досталось целых тридцать фунтов, и все закончилось хорошо. Не считая того, что верблюд Коллинза заплевал все благородное собрание, и Филу пришлось выставлять бесплатную выпивку, а к ней — пельмени и сушки. И все славно посидели и помянули колобусов. Все.

P.S. При написании картинки ни один колобус не пострадал.

P.P.S. Как и морская свинка.

P.P.P.S. А крыс пострадало много — их всех передушил наш кот Владимир Носорогович. Так что казните нас, любители живой природы!

P.P.P.P.S. Кстати! Как донесла разведка дружественных стран Ближнего, Нижнего и Заднего Востока, колобус — это такая обезьянка. А книгу про нее написал Джеральд Даррелл. Прочтите ее. И вообще все, что достанете Даррелла, особенно про семью и других зверей. И будет вам щасте!

/ — легенда №4 — / Голуб-яван, или Залезающий в чан /

Однажды Фид Коллинз распустил чудовищный слух о том, что в Кенсингтоне появился Снежный Человек, и что якобы сам Коллинз видел его залезающим в чан с «Вечерком»!

Своей новостью он никого не удивил. Снежного человека уже видели многие, и сначала грешили на Альпиниста-трубочиста, но Брайан своевременным отъездом в Норфолк снял с себя все подозрения, и потом, йети и близко не походил на г-на Мэя.

Очевидцы утверждали, что голубяван ростом метра три, расцветкой коричневый с рыжими полосками, а мордой походит на Джорджа Харрисона после двухнедельного запоя, да еще и остановившего лицом паровоз. Фредди видел снежака чаще других, поэтому он и был инициатором поисков реликтового гоминоида в Гималаях. Но, кроме него, поисками никто не загорелся. Кроме Брайана, конечно, который, впрочем, расслабленный поездкой в Норфолк, не был настроен столь же решительно, как и Фредди, и поэтому соглашался искать таинственного снеговика лишь в отрогах гор между Паддингтоном и Хаммерсмитом.

— Я смеюсь над тобой! — кричал Фредди, стоя с рюкзаком и в снегоступах посреди солнечного рынка. — Вот так — ха-ха-ха! Да откуда ты взял, что снежные человеки водятся посреди Хаммерсмита и Паддингтона? Да тебе любой монах ответит, что самые снежные люди кишат кишмя исключительно в поселке Лоухи Карельской АССР, да еще в Гималаях, и именно туда-то я и отправляюсь. Ловить снеговика. А если он опять появится, скажите, что я его ловлю в Гималаях, и пусть туда и идет. Адиос.

И Фредди, сказав испанское слово, ушел. А Брайан тоже взял рюкзак и силки, и пошел к отрогам гор. Но пресловутые отроги были не чем иным, как маленьким взгорком на границе между вышеописываемыми районами. На взгорье сидел Брайан Адамс и что-то наигрывал на свирели, а вокруг него меланхолично бродили козьи стада.

— Вот так да! — сказал ошеломленный Мэй. — А где ети?

— Ети? — удивился в ответ Адамс. — Или вот ети? Ети тут, а вот ети — там, — и он показал пальцем на ангорских коз, сбившихся в кучку, и на несколько смрадных душных козлов, пасшиеся в сравнительном отдалении от остальных.

— Еще есть цинандали и напареули! — с гордостью возгласил Адамс и указал на пятерых совершенно пьяных животных, валявшихся под деревом. — Выбирайте, любезнейший, но просим дорого! Весьма.

— Да мне бы снежного, — промямлил Брайан.

Адамс тут же погрузился в стадо и ухватил поперек живота огромного козла — самца cнежно-белого окраса.

— Забирай, — прохрипел Адамс, вручая кучу мохнатого, беспокойно брыкающегося и блеющего мяса Мэю, совершенно одуревшему от запаха, издаваемого козликом. — Пять фунтов — мне перед хозяином отдуваться!

И Мэй, как последний болван, попер козла в Кенсингтон. Идти ему долго, а пока он идет, мы последим за Фредди.

Фредди же уже был в Гималаях. За те несколько часов, что Мэй потратил на добирание до границы, самолет «Аэрофлота» уже долетел до гор, и Фредди теперь шел, то и дело проваливаясь в сугробы, и выкликал, размахивая сачком:

— Эй, кис-кис-кис! Тц-тц-тц! А ну, поди-ка сюда! Фю-фю-фю! Как их там звать-то, черт… Вылезай, собака!

Но проказливый голубяван и не думал вылезать. Фредди еще бы очень долго протаскался бы в Гималаях, но, по счастью, вдруг наткнулся — на кого бы вы думали? — на доктора Албана, который, страшно и сумрачно сопя, спал в одной из пещер Гималайских гор.

— Ну, я так и знал! — триумфально сказал Фредди. — Лежит тут и отдыхает после неправедных набегов! Нехорошо.

И, заткнув опешившему доктору пасть валявшимся рядом клочком мха, Фредди сунул его в сачок и потащил к посадочной площадке. Когда он прилетел в Лондон, Мэй уже вовсю рассказывал собравшимся кенсингтонцам, как он в одиночку, смело и отважно задержал и захватил снежного почти что человека, а Фредди никогда спецом по части снежных людей не слыл, не плыл, да и сам давно уже сплыл…