Бесплатный фрагмент - Лекции по искусству

Предисловие

Вы держите в руках третью книгу, в которую вошли уникальные лекции профессора искусствоведения Волковой Паолы Дмитриевны, прочитанные ею в Сколково в 2012 году.

Те, кому посчастливилось побывать на лекциях этой удивительной женщины, не забудут их никогда.

Паола Дмитриевна — ученица великих людей, среди которых были Лев Гумилев и Мераб Мамардашвили. Она не только преподавала во ВГИКе и на Высших курсах режиссеров и сценаристов, но и являлась крупнейшим мировым специалистом по творчеству Тарковского. Паола Волкова не только читала лекции, но и писала сценарии, статьи, книги, проводила выставки, рецензировала, вела телевизионные программы по искусству.

Эта необыкновенная женщина была не просто блестящим педагогом, но и великолепным рассказчиком. Через свои книги, лекции, да и просто беседы, она прививала своим студентам и слушателям чувство красоты.

Паолу Дмитриевну сравнивали с Александрийской библиотекой, а ее лекции становились откровением не только для простых обывателей, но и для профессионалов.

В произведениях искусства она умела видеть то, что обычно скрыто от постороннего взгляда, знала тот самый тайный язык символов и могла самыми простыми словами объяснить, что в себе таит тот или иной шедевр. Она была сталкером, проводником-переводчиком между эпохами.

Профессор Волкова была не просто кладезем знаний, она была мистической женщиной — женщиной без возраста. Ее рассказы об античной Греции, культуре Крита, философии Китая, великих мастерах, их творениях и судьбах, были настолько реалистичны и наполнены мельчайшими подробностями и деталями, что невольно наталкивали на мысль, что она сама не просто жила в те времена, но и лично знала каждого, о ком вела повествование.

И сейчас, после ее ухода, у вас есть великая возможность окунуться в тот мир искусства, о котором, возможно, вы даже и не подозревали, и, подобно странствующему путнику, испытывающему жажду, испить из чистейшего колодца знаний.

Лекция №1

Волкова: Давайте обсудим, что мы с вами можем сделать за эти 10 лекций. Читать я буду, включая сегодняшнее занятие, без перерыва. Перерывы я не делаю. Смешно, это же не школа. Длительность: полтора — два часа. Столько, сколько надо. С картинками. За исключением сегодняшнего дня. Вашей подготовки я не знаю, как и уровня ваших знаний. Что вас интересует? Я слушаю.

вопрос из зала: Я читал о том, что вы занимались творчеством Андрея Тарковского?

Волкова: Я занималась и занимаюсь. Но это не история искусства. У нас курс по истории искусства. Буквально, в течение недели, выйдет моя третья книжка и мы сделаем специальное занятие. Я с большим удовольствием презентую ее вам, потому что, действительно, могу считать себя специалистом по его творчеству. Кроме того, я не просто специалист по его творчеству, я была основателем и десять лет возглавляла фонд Андрея Тарковского. И мы очень немало сделали для всего этого. И, конечно, эта тема для меня не чужая. Не говоря уже о том, что я сделала четыре книги о Тонино Гуэрра, что не менее интересно, чем Андрей Тарковский. Но! У нас история искусства.

вопрос из зала: Я смотрела недавно телепередачу «Наблюдатель» с Вашим участием, и вы говорили, что цикл передач «Мост над бездной» сделан без периодизации, то есть просто показаны яркие моменты.

Волкова: Точечно. А теперь, вот, что я хочу вам сказать. У нас с вами будет несколько лекций и я предлагаю распорядиться со временем следующим образом. Сегодня, для нас всех есть одна, очень важная проблема: кто мы с точки зрения духовного истока. Это важно для меня, это важно для вас и это важно для многих.

Что такое наше художественное сознание, и что такое наш художественный выбор, наша ментальность? Откуда она? Вы подумайте, какая интересная вещь. На самом деле, до сих пор, мы с вами являемся наследниками Средиземноморской цивилизации. Средиземноморской! Те цивилизации, что были до неё — не наши. То есть, не европейские. Я имею в виду только европейскую, а не мировую. Вы меня хорошо поняли? Ведь речь идет о том, что мы с вами включены в европейскую культуру, потому что единственным предметом изображения является человек. Что в литературе, что в искусстве, а коль скоро так, то это значит, что мы включены в европейскую цивилизацию. Ведь только в европейской цивилизации человек является основным предметом изображения. Весь интерес только к человеку, который содержит в себе все: и микрокосмос, и макрокосмос. Все это и есть человек. Но это не восточная культура. Культура китайская, мусульманская — абсолютно другие, а это европейская. И этот самый европейский корень — в Средиземноморье. Это Египет другая цивилизация. Понимаете? Полностью другая. Мы просто знаем о ней, как о некоем предмете. Приблизительно. Меня очень смешат бесконечное количество лекций на тему «Кто построил пирамиды?». И вот их крутят и крутят. Бесконечно. Кто построил пирамиды? Кто построил пирамиды? Ответить ни на один вопрос никто не может. Однажды я была во Франции, в Гран Пале, на выставке «Египетское искусство». Она была совершенно необычной и меня потрясла абсолютно, потому что кроме пирамид, внутри них были еще и росписи. А сколько этих росписей? Погонные километры. И вот на этой выставке показывали фрагменты росписи. А французы, ну очень высокомерны, поскольку считают себя главными египтологами. А главные они из-за Шампольона, который пришел туда с Наполеоном. Он был абсолютный гений. Просто совершенный. И таких гениев мало. Поразительно, но, когда он родился, все решили, что родился древний египтянин, так как он был красного цвета. У него была красная кожа. И Египет краснокожий. Они не белокожие. Это цивилизация краснокожих людей. И то, что было ведомо египтянам, неведомо нам.

Разумеется, нам предстояло пробираться через незнание, потому что незнание — это то, что мы не можем увидеть. Так вот, об этой выставке. Привезли они кусок такой стены, который, кто-то, откуда-то, где-то выломал. Естественно, речь идет о французах — им тогда все можно было. Это сейчас нельзя. А тогда — будьте любезны, ломайте! Они, значит, выломали кусок и привезли. Причем, привезли не древнеегипетское искусство, а совсем древнеегипетское — шикарное, до невозможности. И что же я увидала? А увидала я то, чего никогда не читала, ни в одной книге, и никто мне никогда не рассказывал. Оказывается, что это вовсе не росписи — египтяне ничего не расписывали. Это совершенно другая техника изображения, которую они потом стали называть росписью. И мы тоже. Значит, что происходило. Вот идут они с ведерком, с веревкой, и размечают стенку в клеточку, как тетрадку. Потом идет еще какая-то партия людей — бригада такая и делает трафарет. Трафарет для письменности. А вы знаете, что их письменность и изобразительную культуру мы можем назвать иероглифической? А почему? А потому, что они и изображение, и письменность наносили трафаретом. После того, как трафарет был нанесен, они начинали выскабливать стену. Понимаете? Они не писали на загрунтованной стене, а выбивали ранее нанесенный трафарет. И благодаря трафарету, у них получались такие вдавленные изображения. Затем они делали специальные цветные пасты (из чего они их делали, мы не будем спрашивать друг друга) и начинали ими инкрустировать стену. Вы представляете, что это за техника? Они ее восковали. А мы говорим: «Какая роспись!» А потом смотришь и думаешь: этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Как же мы можем обсуждать эту цивилизацию? Что мы можем о ней сказать? Решительно ничего. Это величайшее, гениальное искусство консервной промышленности. Да, консервной. Они консервы делали. Мойва — это консервы. И пирамида — консервная банка. Они эту промышленность довели до такого уровня, что миллионы лет лежит и всё. Мы ничего не может о них сказать. Мы можем только любоваться и констатировать.

Мы очень любим строить гипотезы. Практически на ровном месте. Гипотезы — замечательная вещь и носит фантазийный характер. Особенно я люблю, когда говорят про инопланетян. Всё списать на инопланетян. Замечательно! И, вообще, я согласна — пускай будут инопланетяне. Правда ведь? Что нам? Легче же от этого. Поэтому говорить о египтянах не стоит просто потому, что мы можем только их описывать. Мы можем описать. Мы даже не знаем сейчас их хронологию.

У меня всегда было очень сильное подозрение, что пирамиде Хеопса совсем не три с половиной тысячи лет до новой эры, а намного больше. Сейчас объявили, что там, чуть ли не все восемь. А потом скажут, что десять, а после, что шесть. Какой-то углеродный метод, не углеродный. Зачем этим заниматься? Мы вот путешествуем и описываем. Говорим: ах, ну, конечно, исследование идет. Это я так немножко иронично об этом говорю, потому что нам не надо этим заниматься. Это очень острые, совершенно неизученные и закрытые проблемы. Я, конечно, не могу заниматься с вами этим вопросом. Наш с вами корень — это Средиземноморье. Мы с вами родом оттуда. И по нему, конечно, надо сделать маленький обзор.

Когда я говорю про Средиземноморье, угадайте, что я имею в виду? Древнюю Грецию и Рим. Потому что Греция и Рим — это средиземноморская античность. Две руки. Одна рука, скажем, правополушарная. Другая — левополушарная. Это две, совершенно разные культуры. Абсолютно. Очень мало имеющие общего между собой. Это очень большое заблуждение считать, что они, как бы имеют общий корень и общую традицию. Это не так. Вот об этом я и хотела бы поговорить с вами, чтобы вы умели это различать и понимать.

Итак, Рим строил государство. Рим строил право. Рим строил гражданские сооружения, канализацию, дороги, водопроводы. Они строили государственную правовую систему. И они — те системы общественных отношений, как государство, до сих пор продолжаются. То есть: Империя, тирания и демократия. Всё! Что же касается греков, то они были совершенно другими. И какими! Об этом мы с вами сегодня и начнем говорить. Мы до сих пор являемся их наследниками. Куда ни чихни, а повсюду в театрах идет своя Антигона. А во всех ли театрах мира ставят Антигону? Нет, не ставят.

А что вы скажете по поводу эдипова комплекса? Из всяких других тонкостей и их завиральных идей. Как замечательно сказал один из самых великих философов нашего времени Мераб Константинович Мамардашвили: «Вся история европейской философии есть лишь комментарий к Платону». И он сказал правильно. Они создали европейскую философию, основу европейской философии. Они создали основы европейского театра, которые сейчас и продолжаются. Я бы сказала, что, может быть, философия и театр имеют гораздо большее значение для Греции, нежели искусство, а мы просто больше воспринимаем Грецию через искусство. Но, на самом деле, более глубокое основание есть и в драматургии, и в философии, которая является основой сознания, и, вообще, основой европейской философии. Можно, я задам вам один вопрос? Была ли когда-нибудь Греция государством?

голоса из зала про Александра Македонского.

Волкова: Значит так. Никогда. Потому что он пришел для того, чтобы, создав государство, разрушить Грецию. Это был самый гениальный грек, который ее разрушил. Это было самое великое политическое имя Греции, но Александр оказался ее разрушителем. На нем Греция закончилась и начался эллинизм. А эллинизм — это уже другое. Значит, Греция государством не была. Не была, правда? Из чего она состояла? Что она представляла собой? Если она не была единым политическим государством, то кем она являлась?

голоса из зала.

Волкова: Конечно, правильно, разными полисами, в разных провинциях. Там Пелопоннес, здесь Фессалия. Но самое интересное в том, что эти провинции территориально были не очень-то связаны между собой, потому что существует малоазийская Греция — это там, где сейчас находится Турция. Существует Аттика, Пелопоннес, Лакония. Вот существует полуостров, который мы называем Грецией. И существует Балканская Греция. В виде подковы. И единственная общая территория — Эгейская лужа. Это не Средиземное море, как у римлян, а это маленький Эгейский бассейн. И что они делают в этом бассейне? Они непрерывно воюют. Ни покоя, ни мира, ни на один день. Почитайте античную историю, хотя бы для 5 класса, и вы будете с ума сходить, потому что запомнить все это невозможно. Они живут, как в общежитии — у них все время какие-то огромные коммунальные квартиры. Постоянно, кто-то, с кем-то объединялся. Шушукались. Эти с этими, те с другими. И так до бесконечности. У них было две очень большие войны, между которыми заключена и хронология — то, что мы называем Древней Грецией. Это и Греко-персидская война, и Пелопоннесская. Между ними всё это и располагается. Это общее, так сказать, межполисное пространство. Они создавали между собой союзы: Пелопоннесский, Лаконский, Спартанский. Глядишь, а они все объединились в союз против персов. Так ответьте мне, пожалуйста, только внимательно: каким образом Греция, не имеющая единого земельного пространства, а мы с вами только что установили, что у них была лишь общая акватория, создали культуру, которая до сих пор обслуживает весь мир? Ни границ, ни единой политической системы, постоянно воюют друг с другом. Так как же они ее создали? Единую. Вам никогда не приходил в голову такой странный парадокс?

голоса из зала: Наличие общего языка.

Волкова: Ой, кто вам это сказал? Что такое вы говорите? Чтобы я такого ответа никогда больше не слышала! Они говорили, как итальянцы — на диалектах! Всё! Наличие общего языка. Привет! У них был язык, но об этом потом. Так как они создали? Что у них было общее?

голоса из зала: Они торговали друг с другом.

Волкова: Они не только друг с другом торговали, они много торговали. Но наличие торговых связей не является основанием для абсолютной, феноменальной, поэтически-художественной гениальности, где вы не можете различить — какой полис, что делает. Я вам скажу по секрету одну очень серьезную вещь. Только вы мне не верьте — это как раз тот случай, когда не бытие определяет сознание, а сознание определяет бытие. Подумайте над этим. Там была создана единая культура, которая до сих пор обслуживает весь мир. Античная идея имеет значение или нет для XX века? Да это какой-то просто ужас! Все помешаны на античности! Все художники. Все, все, все! Театральные художники, поэты. Это можно с ума сойти, что они делают. Экзистенциалисты переписывают античность. И Ануй, и Сартр. Что они делают-то!? А Камю? Они все переписывают античность. Я уж о Бродском не говорю — тот через каждые два слова что-нибудь античное, но ляпнет. Понимаете, какая интересная вещь? А сколько лет было этой античности? Всего-то? При отсутствии государства, границ, единого управления, что самое страшное. А культуру она создала. А сколько лет? Давайте посчитаем хронологию. Хотите?

Значит так. Поскольку у нас сейчас вступительное занятие, я специально не буду брать такой феномен, как крито-микенская культура. Если вы откроете книжку, то в содержании увидите главу про крито-микенскую культуру. Вы знаете об этом? Знаете или нет? Видели, когда-нибудь? Крито-микенская культура, которая считается предшественницей высокой греческой культуры. Это, как бы культура, связанная с эпохой Троянских войн. Правильно или неправильно говорю? Не знаем? Значит, верим мне! Крито-микенская культура: Крит — это одна культура, Микены — это другая культура. Просто их немножечко сводит хронология.

Я вам должна рассказать страшную тайну. Ужасную. То, что греки писали о Крите: Лабиринт, Минотавр, Тесей. Помните? То, что писал Мандельштам: «Греки сбондили Елену по волнам, ну а мне соленой пеной по губам». Помните, что они писали в мифе о Зевсе, который стал быком и увез Европу на Крит? И он с ней что-то там замечательное делал, от чего она родила непонятно кого. То ли кого-то хорошего, то ли плохого. Так говорили греки, но сами критяне про это ничего не знали. Ни-че-го. И когда вы начинаете приближенно рассматривать критскую культуру, то понимаете, что в ней и в помине нет: ни Елены, ни Зевса, ни Тесея, ни Ариадны. Это все античная мифология. Так вот, это и есть период крито-микенской культуры. Но считать ее прямой предшественницей совсем античной культуры, очень сложно.

Однажды, когда я путешествовала по Греции, то заехала в одно место. Оно называется Тиринф. Кто-нибудь из вас был в Греции? Нет? Если будете, то, пожалуйста, поезжайте в этот Тиринф. Это в 15—18 километрах от Микен. Едете, въезжаете в Тиринф и видите кучу камней. Подходите ближе и начинаете понимать, что это и не камни вовсе, а фантастическое сооружение, сложенное невероятным образом. Как-будто из скал выломали куски. Случайно. Подошли, отколупали и положили нешлифованными друг на друга. Где-то края острые. Невозможно вообразить, где между ними цементирующий материал. И вы начинаете понимать, что перед вами огромное городище. И оно стоит. И ничего ему не сделалось. Ни война, ни бомбежка. Вы начинаете идти по эспланаде по этим самым переходам. Кто это строил? Они говорят: «Как, кто строил? Циклопы строили». И нечего улыбаться, потому что это, действительно, строили циклопы. Так и называется: циклопическая кладка. Но это к античности отношения не имеет. Античность на этом месте. А вот потом, когда встает вопрос: «А к какому периоду это относится?», мы отвечаем — примерно XV–XII век до новой эры, потому что это считается век Троянской войны. XII век — расцвет крито-микенской культуры. Они все время воюют: одни с другими, через море-океан. То есть микенские греки. Пелопоннесские воюют с малоазийскими, с Троей и шастают туда-сюда со своими героями. Это XII век. Гомер жил в IX веке. Это надо знать. Между событиями Троянской войны и Гомером рубеж IX и VIII века. И Гомеру 300 лет. Что у нас было 300 лет тому назад? У нас. Кто у нас был 300 лет тому назад?

голоса из зала: Крепостничество.

Волкова: Крепостничество у нас и сейчас. Ну, отсчитаем. Что было 300 лет назад? От XX века отсчитайте 300 лет. Получается XVII век. Как бы Алексей Михайлович до Петра. Между IX и XII веками 300 лет. Знаете, пойдем просто на уступки и скажем: 250. Сблизим. А это уже и есть та культура, которую мы можем считать основой европейской цивилизации. Основой. Потому что, конечно, Гомер не только описал исторические события, но, будучи аэдом, оформил античную мифологию.

Я видела, как изображали аэдов того периода. Я, даже, в книге «Мост через бездну» привожу картинку этакого аэда с арфой. Знаете, кто такие аэды? Это странствующие певцы. Барды. Гомер положил основу бардовой традиции — всей мировой бардовой традиции. Он же ничего не писал — он рассказывал. Он был сказителем, трубадуром, как Высоцкий с гитарой. И говорил. Везде ездил.

Аэдов было много. Эта культура подразумевала аэдов, таких вот певцов с маленькими арфами — так они их изображали. Но, конечно, Гомер был фигурой столь неординарной, что само время называет его имя. Само время его выделяет. Я сейчас не буду останавливаться на этом. Выйдет моя книжка, там более подробно обо всем рассказано. Я даже описываю его поэтические диалоги с другими поэтами. И он сделал одну, очень важную вещь для нас с вами. Он первый, кто оформил — практически оформил античную мифологию, как систему, как космос. Если ранее она существовала, как-то разлито, то он первый, кто создал и назвал ее. Описал античную философию. А когда это всё было записано? Он же не записывал. Так кто-то же записывал? Значит, Троянские войны в XII веке, Гомер жил в IX, а записано в VI. Вы понимаете, как это по времени все растянуто? Это все формировалось постепенно.

А теперь, попробуйте спросить меня: Паола Дмитриевна, скажите, а что представлял собой мир Древней Греции в то время, когда жил Гомер? Что он собой представлял? И я скажу: не знаю! Не очень знаю. Почему? Архитектуру мы не знаем. Её не осталось. Нет архитектурного прецедента. Его очень мало. А вазопись — да! Это такие глиняные диплоиды, которые потом исчезли. Их датируют IX веком, иногда VIII. Их в музеях очень много. Но по одним только диплоидам нам трудно судить, о чем бы то ни было. И практическое отсутствие пластики. Она очень условна, скорее амулетна — такие маленькие амулетики, с очень условными изображениями. Между тем, троянская культура, то есть культура догреческая, представляет собой образцы невероятно высокоразвитой цивилизации. Так что Шлиман и другие археологи, такие как Эванс, предъявили миру в качестве образцов крито-микенской культуры вещи, вызвавшие потрясение. Так же, как Египет, с чисто технической точки зрения. Они там, знаете, как под лупой работали.

И если говорить о том, что такое наш источник — европейский, в полном смысле этого слова (абсолютно, как мир, как культура, как идеология, единая идеология), то можно сказать — этот мир был разный: политизированный, говорил на разных диалектах, воевал. Но они имели единую духовную идеологию. Ею, конечно, была мифология. Но и она далеко не всё. Я вам могу сказать одно — хотя, конечно, неправильно то, что я сейчас делаю — но именно в этом месте, где существуют Эгейские бассейны (государства малоазийские, балканские, где Македония, Фессалия, Пелопоннесы, Аттика, Лакония), сложилась (употреблю такое слово) «некая феноменальность», которая больше никогда не повторялась и повториться не может. Это невозможно. И, как она сложилась, мы точно сказать не можем. Мы можем описывать целый ряд феноменальных вещей: приход дорийцев с Балканского полуострова, вливание дорийского начала и дорийского алфавита на аттическую культуру — такой совершенно новый коктейль. Но я не буду об этом говорить. Я хочу сказать, что в этом месте создались условия, которых больше никогда не было в мире, и они никогда не повторятся. Это культура, которая была единой и создались условия для создания культуры. И этими условиями являются единые территории, как это было в Риме. Государство. Политика определенная, как в Риме — она же уже была, когда там ставили Императоров, еще что-то. А тут — ничего. И все-таки получилось нечто, что до сих пор обслуживает весь мир. Весь мир!

А существовало это «нечто» с очень большой натяжкой целых 600 лет. И начало складываться то, что мы сейчас называем античностью. И все учебники начинаются с этого. Там архаический период, потом еще какой-то и еще какой-то. Вот, где-то рубеж VII — VI веков. Ну, я такая щедрая, что говорю: пусть будет VII век! VII, VI, V, IV, III, — всё! Всего 500 лет отсутствия государства, территории, непрерывных войн, черт знает что, и создана единая культура, которая на сегодняшний день обслуживает весь мир. Вот это и есть феноменальность. Как это могло получиться? Самое страшное, что я вам хочу сказать: я не знаю, как в ваших профессиях — я не берусь судить, потому что ничего в них не понимаю. Вот я сяду, а вы встанете передо мною, мне все расскажите, и я с удовольствием буду слушать. Но в той области, в которой работаю я — я все больше и больше, прихожу к такому выводу, что самое страшное ответить на вопрос: «Как это началось и как закончилось». Понимаете? Это тайна!

голос из зала: Вы говорите, что за эти 500 лет войн и т. д. сложилась культура. А можно сказать, что в эти 500 лет была попытка найти какую-то другую форму жизни человека, кроме как в государстве? Потому что мы привыкли к тому, что государство есть.

Волкова: Я сейчас хочу ответить на этот ваш вопрос. Я уже подползаю к этому ответу. Существуют простые вещи. Все знают, как родятся дети. Правда? Восемь, одиннадцать лет в подворотне — и он уже все знает. Мы с вами знаем не больше. Биологи тоже больше не знают, потому что, на самом деле, как получается никто не знает. Хоть разложи все это на наноэлементы. Есть какой-то момент, который все равно остается тайной. Тайной бытия. Это я пример такой, конечно, вульгарный привожу. Но там случилось именно так… Что самое главное? Это хронология. На самом деле мир регулируется летоисчислением. Такой-то царь, в такой-то год, вручил России свой народ. Хронология.

Хронология — это вещь очень интересная. Мы живем по юлианскому календарю или григорианскому. Весь мир, как говорил Петр, празднует Новый год. Новая хронология! А самые интересные люди, самые гениальные люди — это те, которые переставляют стрелки часов. Вот Цезарь взял и переставил стрелки часов. Юлианский календарь. Ну, Наполеон — так тот просто устроил нам, так называемую, новую историю. Он перевел стрелки часов. Пришло новое историческое время, которое мы называем Новейшая история. Всё! Какой бы он не был: плохой — хороший, глупый — умный, гениальный — нет, а стрелки часов перевел. Македонский стрелки часов перевел. Это очень серьезная вещь.

И в Греции была особая хронология. У них возникла и была создана совершенно особая хронология, которой больше нигде не было. Раз в четыре года у них проводилось празднование. И это называется: Олимпийская хронология. На самом деле, единство Греции — в Олимпийских играх, в Олимпиадах. Время, когда она — Греция была едина — это Олимпиада. Вот через Олимпиады и была создана единая культура. Олимпиада раз в четыре года. И такое место есть специальное — Олимпия, где проводились Олимпиады, там люди и не жили. Там стоял такой алтарь с сухими всякими штучками: вереском, хворостом, и Феб своим лучом, в определенное время (а там за этим надзирали — обслуживание было очень серьезное), начинал зажигать огонь. Огонь нерукотворный. Спичками, огнивом или зажигалкой его никто не зажигал! У них там была какая-то механика, стояли какие-то линзы или что-то вроде этого. И начинал этот вереск тлеть, а они факелы туда совали и посылали гонцов с этими факелами. Так вот, те, кто принимал участие в Олимпийских играх, это и есть Древняя Греция, а остальные — варвары. Те, кто был вхож в Олимпийский круг, кто принимал участие в Олимпиадах, называли себя эллины. Они себя греками не называли. Нет. У них для себя было одно название: я — фессалиец. А было и другое название для тех, кто принимал участие в Олимпиадах. Это и есть самое главное. Об этом и стоит говорить. Они называли себя ЭЛЛИНЫ.

Поэтому, когда мы говорим Древняя Греция, мы имеем ввиду эллинскую культуру. Это культура, созданная вот таким искусственным путем — путем искусственного регулятора. И что интересно. На время Олимпийских игр заключалось священное перемирие: всё, ребята, мы больше не воюем, мы соревнуемся. Значит, для них Олимпиада была важнее войны. Это был Олимпийский мир.

Вы знаете, очень часто говорят о греческой демократии. И когда спрашиваешь: что такое греческая демократия? Где вы ее видели? Ответ: Афины! Нет, позвольте, Афины — это Афины, а остальные-то что? Лакония — это, вообще, совершенно аристократическое место. Македония — патриархальна. Так у них еще и разные свои уклады. Нет! Греческая демократия — это Олимпиады. Олимпийская демократия и есть демократия. Все имели равные права, одинаковые. И так далее, и так далее, и так далее. Олимпийский устав. Это, конечно, невероятно просто, потому что Олимпиада нужна была всем. Просто про одну только Олимпиаду я могу читать десять часов, совершенно не закрывая рта. Но у нас нет на это и часа. Поэтому, я вам могу сказать, что Олимпийские игры развивались постепенно. А кто был основателем Олимпийских игр и когда они были основаны? Ну, ходят там всякие разные сплетни, что об Олимпиадах между собой договорились два правителя больших полисов — Полидевк и Солон. Но мы этим сказкам не верим. Я верю грекам. А греки говорят так: основателем Олимпийских игр был Геракл. Я свято в это верю. И основал он их, где-то в 789 году. Все-таки в VIII веке до новой эры. А когда бы Македонский все это сделал? Какие Олимпийские игры, если, извините, они все были в походах? И как только начались игры — началась Древняя Греция. А как только они закончились — так закончилась и она. И вот этот самый период — между началом и концом Олимпиады — это и есть Олимпийская хронология. Те, кто жил по ней — эллин, а кто жил не по ней — варвар. А почему он варвар? Потому что Олимпиады — это форма. Главное — это форма. Главное, что создала древнегреческая культура или эллинская культура — она создала форму. Она создала идею. А варвар — это человек, не имеющий языка и форму. Не потому, что он глупый или какой-то другой, а просто он не эллин и к Олимпиадам отношение не имеет. А что делали на Олимпиадах все эти: бегуны, прыгуны, метатели диска, метатели копья? А какой самый главный вид спорта? Это квадрига. Соревнование на квадригах. Человек стоит на площадочке, тут еще такая приступочка. На ней, как в гоночной машине сидит второй человек для баланса. Спорт смертников! А где важнее победить? В какой-то там третьестепенной войне или на Олимпиаде? Как вы считаете? Ну, конечно, на Олимпиаде. На войне что: сегодня ты победил, завтра проиграл, потом опять победил, потом снова проиграл. А тут, на Олимпиаде, куда ты идешь? Ты идешь в бессмертие! Ты с Олимпиады шагаешь прямо в бессмертие! И они очень заботились о том, чтобы это движение от Олимпиады в бессмертие, было идеально соблюдено. Там целый ритуал.

Но Олимпиада, это не только соревнование, это еще и театр, это еще и соревнование аэдов — мальчиков, играющих на арфе. А вы знаете, что были женские Олимпиады? Вообще не понятно, как они там жили: раз в четыре года Олимпийское перемирие, а раз в три года Пифийское. Пифийские игры равны Олимпиадам и называются Дельфийские игры, потому что проходят в городе Дельфы. И это большая разница. Олимпийским играм покровительствует Зевс, а Пифийским — Аполлон. Значит, Аполлон ведает одним, а Зевс ведает другим. А теперь вы задайте мне вопрос: Паола Дмитриевна, а кто принимал участие в Олимпийских играх? Почему вам в голову не приходит такая мысль? Поднять руку и сказать: Паола Дмитриевна, а кто принимал участие в Олимпийских играх? Прямо таки все эллины?

голоса из зала: Во-первых, только совершеннолетние мужчины. Мужчины, достойные среди своих.

Волкова: А как выбирали достойных, если у них полная Олимпийская демократия? Ничего вы и не знаете. В играх принимали участие эфебы четвертой ступени, а в Пифийских — эфебы третьей. А еще те, кто стал победителем предыдущих Олимпиад. А совершеннолетие наступает в 21 год и ты уже можешь носить бороду, иметь семью. А если у тебя бороды нет, то и ничего другого нет. Ты еще пока готовишься. Так вот, во-первых, Олимпиады — это вещь не социальная, потому что принимают участие абсолютно все слои общества. В том числе и эфебы. И если вы у меня спросите: Паола Дмитриевна, а кто такие эфебы? — я вам отвечу. Греческую скульптуру видели, когда-нибудь? Хоть в слепках? Если увидите в подлиннике, вы просто сознание потеряете, потому что между картинкой, которую я вам покажу, слепком и подлинником, нет ничего общего. То, что они делали с камнем — это делали только они одни! И больше никто и никогда. Никакие Родены, никакие Майоли. Никто. Они даже понятие про это не имеют. Это было абсолютно гениально. Именно в это умение ушла вся гениальность нации.

Так вот, эфебы. Сейчас я вам открою великую тайну. Во всех этих самых разных городах-государствах, самых-самых разных, была одинаковая, идентичная система образования. Это были гимназии, которые входили в Олимпийский совет. А если у тебя в твоем полисе нет гимназии, ты никогда не выйдешь на Олимпиаду. А чего тебе там делать-то? Ты не можешь участвовать. А в Олимпиаде принимает участие кто? Эфебы или победители прошлых игр. А кто такие эфебы? Гимназисты! Почему эфебы? А это совсем замечательно. Потому что все юноши, учившиеся в гимназиях, находились под покровительством и патронатом Аполлона. Аполлон имел много всяких министерств — у каждого античного мифологического бога было много министерств, и под его рукой было. В частности такое министерство среднего школьного образования. Он заведовал воспитанием юношей. А еще он был Феб, то есть — Свет! А Эфеб — это «наши мальчики», «наш свет» — цвет общества. А цвет общества — это наше будущее. И во всех городах, которые входили в Олимпийский союз, самым главным было идентифицированное образование. В Москве у нас образование одно, а в Липецке другое. Все никуда не годятся. Образование для всех должно быть на одном уровне, иначе никакой эфеб международного класса из тебя не получится.

голос и зала: Почему мы говорим, что объединяющим фактором в Греции и в других соседних государствах были, именно, Олимпийские игры, если сейчас выясняется, что там была единая система образования? Вроде, это более важно?

Волкова: Сейчас, подождите, я еще не все сказала. Потому что главное — это Олимпийские игры. Олимпийские игры — это объединяющая система. Просто она все цементирует. Понимаете? Это хронология. Это священное перемирие. Раз в четыре года. Другое дело, это кто являлся участником игр. Так вот, там внутри было четыре регулятора. При всей этой сумятице, которая там происходила: войны, торговля, о которой вы говорите, чего-то там еще, было четыре искусственных регулятора, которые они создали быстро и за очень короткое время, закрепив эту идею. Вообще, греки были создателями идей. Они, как чеширский кот. Вы знаете, что такое чеширский кот? Да? Это, когда улыбка есть, а кота нет. Они улыбку создали. Подлинной скульптуры очень мало, архитектуры подлинной очень мало, рукописи подлинной очень мало, а в Греции есть. Всех обслуживают. Они — чеширский кот. Они идеи создали. Они создали улыбку мира. В каждом полисе. А что может называться полисом? Вот я говорю: я — деревня, а ты, кто? Почему ты называешь себя полис? Какое ты имеешь право называться полисом, то есть центральным городом, таким маленьким государством? А у меня есть школа эфебов и агора! Ах, раз у тебя есть школа эфебов и агора, тогда ты — полис. То есть, система управления. Ну, скажем, народное собрание и правитель, архистратиг и, главное, гимназия. Сейчас я не буду вам рассказывать В следующий раз я вам покажу картинку про эфебов, ладно? Эфебы — это что-то гениальное. Там было четыре ступени обучения. Первая, вторая, третья, четвертая. Они обучались, внимание: грамматике, арифметике, истории и музыке. Каждый мужчина обязан был быть грамотным, уметь считать, играть на музыкальном инструменте — назовем это гитарой, кифарой, дудкой, и знать мифологию. Это было поголовно грамотное население и поэтому, когда они выходили на четвертую ступень (заканчивали гимназию), то тогда они демонстрировали все свои способности. Свою способность быть воином. Свою способность быть гражданином. Свою способность быть образованным человеком. Свою способность играть на музыкальном инструменте. То есть, они демонстрировали, что являются готовыми гражданами своего полиса. А уж если я — победитель, то это уже всё! И что получается? А то, что к следующей Олимпиаде мне ставят памятник или скульптуру. Значит, вся античная скульптура, которая до нас дошла — абсолютно вся, отвечаю вам стопроцентно, делится на две категории: это статуи победителям на Олимпиадах — Пифийским или Олимпийским, и изображения богов. Вы меня поняли? Через скульптуру я вхожу в бессмертие.

А еще вы не знаете о таких двух регуляторах, от которых можно с ума сойти. Если вы окончили третий класс, то вы проходите через Пифийские игры, а если четвертый класс, то через Олимпийские. И это все одновременно, все вместе связано: школа эфебов и Олимпиада. Потому что Олимпиада — это не спорт. Это смотр сил, понимаете? Мы просматриваем, кто мы по отношению ко всем остальным. Это та же война, только гораздо более жестокая, потому что на той войне ты убит — не убит. Ты победитель — не победитель. Сегодня так, завтра этак. А здесь ты — все! Вот какой у нас полис! Вот какие у нас мальчики! Вот какое у нас будущее! Вы понимаете это или нет, скажите?

Например, есть еще один очень интересный момент: кто все это строил и делал? Скульптуру, архитектуру, вазы? Кто это все строил и делал? Один полис может себе позволить что-то делать? Вот вы можете себе представить Петербург? Его строили сразу. Помните? Пётр взял Леблона и сразу поставил. И к моменту его смерти, в 1725 году, Петербург уже стоял в основных чертах, как сейчас. Почему? Он был поставлен сразу. А Москва строилась постепенно. Все, знаете, мотается, мотается. Нынешняя Москва есть, а той уже нет. Той — другой уже не будет, потому что она, как тесто из квашни выливается, выливается. А Петербург, как его поставили — так он и стоит! Извольте!

Я сейчас, по печальному случаю, была в Венеции, и опять подумала, правда, не в первый раз: Боже мой, ну как же они это все сделали? Закончили все строительство к XVIII веку. И этот город остался. Когда Геракл учредил Олимпийские игры, то, все, как-то сразу стало «сразу». Там практически не было этого постепенного развития. Вот сейчас мы сделаем это… Были уточнения. Александр Филиппович Македонский, извините за фамильярность, самый гениальный грек, поломал все. Неважно. Греки все равно остались самые образованные — с театральной культурой, которых приглашали во всем мире быть педагогами и актерами. Все актеры: и в Риме, и повсюду — были греками. Это совершенно отдельная тема. Но мы с вами говорим именно о том, что называется классическая Греция. Как она создавалась? Что вы видите? Что есть предмет изображения? В основном изображения мужских тел, мальчиков и молодых людей. А почему? Кто они такие? А я объясняю вам — это эфебы. Еще есть изображения богов. В следующий раз я покажу вам шествие эфебов с Афинского диплоида, которое англичане увезли к себе в Британский музей. Это, конечно, умопомрачительное зрелище — изображение богов, изображение героев. Но их мало! Победителей!

На чем мы остановимся? Только на картинках. У нас на всю Грецию будет только одно занятие и одно занятие на Рим. Потому что остальное время должно быть отдано другому.

Третий вопрос — это вопрос о том, кто строил, кто ваял скульптуру? Очень интересный вопрос. Чего не выкопаешь — все гениально. Чего не скажешь о Риме или о других местах. И не потому, что время, а потому что все выкопанное является настоящей античностью. А ты только рот открываешь. До сих пор.

Куда стоит поехать? Назвать одно-два места… Вы знаете, на античном Акрополе, то есть Афинском, есть очень маленький музей. Это музей «Афинского Акрополя». Недавно там закончилась реконструкция. И как всякая реконструкция, она имеет свои и положительные, и отрицательные качества. Если будете, то обязательно сходите туда. Там есть подлинные скульптуры эфебов, которые сидят на лошадях. Юноши. Сразу видно чувство формы. А какая греческая скульптура в музеях Рима! Гениальная! Они были гениями формы. Они так чувствовали камень, что им был присущ этот гений ваяния, как больше никому и никогда. Это повторить невозможно, как нельзя повторить ту странную, практически метафизическую, не очень ясную для нас систему, которая все для нас создала. Они, как будто бы, из какого-то полудрагоценного камня. Такие золотистые, прозрачные.

А как они любили тело человека! Это был главный предмет изображения. Не портрет, не голова, а тело человека. Они любили его выразительность, его пластичность, его силу. Я вам сейчас не буду рассказывать кое-что, чтобы просто потом все это показать. Это будет интереснее. Да кто же это делал-то все? Откуда они брали этих гениев?

голос из зала: Из мастерских.

Волкова: А мастерские, где? А как они выявляли гениев-то? Значит, рассказываю, чтобы вы себя не мучили. Это была особая идея — наблюдать за способностями мальчиков, когда появилась потребность в увековечении этого мира. Вы понимаете, они жили на двух уровнях, на двух слоях. На одном уровне — война, мордобой, недород, перерод, торговля, любовь, страсть, разводы. Что хочешь. А еще они жили на другом уровне — на уровне вот этого самого духовного единства. Повторяю, этого больше не случилось никогда. Так вот, когда они создали единый Олимпийский мир, куда попадали только те, кто соответствовал нужным требованиям, следом был создан Художественный союз. Этот Художественный союз был интерполисный, космополисный и помещался сначала в городе Милете. Туда попадали только особо одаренные к строительству и пластике люди. Особо одаренные. Их обучали и смотрели, могут ли они быть достойны художественной профессии или нет. Я вам потом покажу особенности милетской школы. А потом этот Милетский союз переехал в Афины на Пелопоннесс и тут же их стиль и тип работы очень изменился. Я вас научу, за какое-то время, отличать работы милетского направления от аттического для того, чтобы вы, когда сами будете смотреть, знали, чем они отличаются друг от друга. Разница стилистическая, а по сути все одно и то же — обнаженные молодые люди.

Но там, в Пифийских играх принимали участие еще и девушки. Раз в три года. Девушки были особые, отдельные. Они были предусмотрены государством. Это были, так называемые, школы гетер. Но об этом, если вы будете себя очень хорошо вести, я вам расскажу. Они были замечательные девушки. Это были такие политические и художественные клубы. И если гимназии были в каждом полисе, то школ гетер было всего три, четыре или пять. Не помню.

Союз художников приглашался для выполнения только заказных работ. А надо сказать, что союз содержался на деньги не только всех полисов, но и на деньги меценатов — богатых людей. Они обязательно содержали этот Художественный союз. У меня еще есть десять минут и я вам скажу, что если, допустим, я вхожу в этот союз, то, согласно Уставу, во-первых, художник не имел право жениться. Он никогда не должен был быть женат и не должен был иметь семью. Он должен был принадлежать только искусству. А тут детей надо растить, устраивать их куда-то, всех кормить. А кто будет бессмертие делать? Не полагается. Или ты делаешь бессмертие, или ты делаешь детей. Это уж, как хочешь. А, во-вторых, они не имели дома. Они не имели права, как художники, болеть за свой полис, потому что работали абсолютно на идею. Вы понимаете? И, в-третьих, они не имели ни имущества, ни денег. Им этого не позволялось. Они были в идеальных, для художнических гениев, условиях. Они не имели семьи, денег и дома. Им создали идеальные для гениев условия работы. И это правда. Позже, в Италии, в эпоху Возрождения, во Флоренции, пытались повторить Союз горшечников — фигушки, у них ничего не получилось, потому что и люди уже были другие, и время. Но они пытались.

А как греки работали! Вот, к примеру, говорили: Ты сейчас не занят работою, а еще ты, он и тот. А нам надо поставить скульптуру победителю-копьеносцу. Будете делать? Те, кому предложили, приходят на заранее оговоренное место, где к следующей Олимпиаде должна стоять скульптура. Им говорят: «Тому, кто победил в метании копья из города Аргоса, сделайте скульптуру вот такой-то величины». И всем дают одинаковое количество денег, чтобы они хоть как-то питались и жили, плюс материал для работы. Другими словами, создавали минимальные условия для творчества. Делать ты это можешь там, где хочешь. Хочешь — здесь, хочешь — снимай мастерскую, хочешь — поезжай домой — к маме и папе. Но в определенное время ты должен привезти заказанную модель. Понимаете? Модель. Наступает время, те съезжаются — минимум пять, максимум семь человек, привозят свои модели, вешают на них табличку на веревочке и начинают выбирать, чья модель лучше. Кто выбирает? Кто определяет, какая работа лучшая?

голос из зала: Победитель.

Волкова: А кто победитель?

голос из зала: Народ.

Волкова: А если он ничего не понимает в этом деле? Народ. Кто же будет в таких важных вопросах народ спрашивать?

голос из зала: Все участники.

Волкова: Только они! Только. Ни поэты, ни драматурги, ни политики, ни доярки, ни стахановцы — никто. Только эти пять человек. И никогда, никто больше. И тогда, они на этих табличках пишут первое место и второе. Первое чье? Мое. Второе — того, кого я считаю лучшим, после себя. И идет подсчитывается. И тот, кто получает максимальные очки, скульптура того и остается. Потому что в этом деле понимает только тот, кто это делал. Вот скульптура выбрана. Остальные берут молоточки и всё, что они сделали, тут же разбивают в пыль. Потому что право на существование может иметь только лучшая вещь, только гениальная. А остальные должны быть уничтожены. И так во всем. С таким напряжением, больше 500 лет, это работать не может. И, конечно, когда Македонский построил себе столицу Александрию, в которой он никогда не был, и которую никогда не видел, то там положение дел было другое. Там уже пошла наша современная жизнь — заказы, Академия, протеже и так далее. Всё то, о чем я говорю — это то, что имеет отношение к эллинской культуре. Вы у меня еще не спросили, почему они назывались эллинами? Почему они так себя называли? Но я сейчас рассказывать вам об этом не буду, потому что это довольно серьезный разговор.

Так, и в последние пять минут, я хочу вам сказать, о четвертом регуляторе. Я назвала три: Олимпиада, эфебы, Художественный союз, а вот четвертый — очень интересный. Это традиция, существовавшая только в античном мире — только там, больше нигде и больше никогда. Только там. Она называется Пир. Каждый мужчина обязан был устраивать Пир. Вы знаете, Пиры были совершенно разные. Они были государственные, они были связаны с государственными праздниками, они были связаны с большими религиозными праздниками, великими Пифиниями, Дионисиями и т. д. Это все отдельная история. Античная мистерия. Театр и мистерия. Это еще одна сторона, так сказать, художественной гениальности того места, но в данном случае речь идет о другом. Это Пир частный.

Когда юноша кончал школу эфебов, ему давали или дарили пиршественные принадлежности — пиршественный гиматий и кое-что еще. Если вы возьмете любой учебник — какой угодно, то сможете прочитать в предисловии: архитектура, cкульптура, живопись. Вот такое деление. Но об этих объединяющих вещах речь и не идет. Сделали, поставили. Кто поставил, что сделал? И есть такой раздел: «Живопись, вазопись античная». Вы знаете, что в каждом музее есть вазопись? Знаете или нет, честно? Боже, куда я попала. Воды надо выпить срочно. Много. А лучше смешанную с водкой, потому что одна вода не успокоит бедного человека. Вы что не знаете, что такое вазопись? Расписанные античные вазы и амфоры. Совершенно невозможно работать в таких не гигиенических условиях. Что вы, все музеи полны этим! Всюду написано: ВАЗОПИСЬ. И вы, как дураки, смотрите на эту вазопись. Но это такая красота! Это что-то немыслимое! А сколько форм у этих ваз! Покажу вам в следующий раз картинки. И когда вы смотрите на эту вазопись, то понимаете, что Пикассо просто всё срисовывал с них. Этот рисунок есть у Матисса, а тот у Пикассо. Так вот, никакой вазописи в живописи не было. Вазопись — это пиршественная утварь. Это утварь для Пира. Она имеет функциональное значение. Пир имеет ритуал. Вот у римлян было такое слово. Они говорили: «У нас сегодня симпозиум». Симпозиум — это, значит, мужская попойка после ужина. Честное слово. Это вариант греческого Пира, модификация. Пир — это диалоги, ритуальные диалоги о главном. И это обязан был делать каждый мужчина. Бедный, несчастный — это очень трудная работа, потому что Пир — это жесточайший ритуал, его больше выдержать не мог никто и никогда. На Пиру категорически запрещалось говорить о политике, о хороших и плохих правителях, категорически запрещалось говорить о деньгах. Денежный разговор исключался. Богатый, бедный, у кого сколько денег. Запрещалось говорить о злых и добрых людях, то есть сплетничать. Запрещалось говорить о своей семье, про детей. Категорически запрещалось говорить о своей вере — это твое дело. Значит, о чем бедным людям разговаривать? Все табуретки из-под них вышиблены. Про политику нельзя. Ни политического анекдота — ничего. Про деньги нельзя, про своих детей нельзя, про себя — хорошего или чужих-плохих нельзя. Ни свою душу раскрыть, ни в чужую плюнуть. Нельзя! И о чем же они говорят? Они говорят о том, что нарисовано на вазе. Разговор начинается с того, что нарисовано на вазе. А на вазе всегда определенный сюжет. Скажите мне, пожалуйста, почему Сократ, по воспоминаниям Платона, когда ему дали чашу с цикутой, сказал одно слово — «Пир»? Так Платон называет свое произведение о философских диалогах. Потому что Пир — это диалоги о главном, это философские диалоги. И если вся нация на протяжении пятисот лет треплется о главном на своих Пирах, как вы считаете, найдется там десяток философов или нет? Это с тренировкой философской! Они тренировались-то как! Это же была нация философов. Их все время тренировали. Их заставляли тренироваться физически, психически, умственно. Художественно, в художественных условиях. Именно это, о чем я вам сейчас рассказала и то, к чему я снова вернусь в следующий раз, для того, чтобы вам все это показать, чтобы вы не думали, что я все это выдумала сама для себя — это все мы и называем эллинской культурой или греческой античностью. Что было один раз очень коротко, при полном напряжении, абсолютно свободно развитого и очень сложно живущего гения.

Нация всегда вкладывает свой гений во что-то одно. Вот римляне вложили его в государственное строительство. Но вы еще не знаете очень многого другого. Так что, давайте, я расскажу вам это в следующий раз. Потом одну лекцию, если хотите или не хотите — про Рим, и про главное: про истоки нашей с вами культуры, в которой мы сейчас живем. А это еще интереснее и серьезнее, потому что имеет уже отношение… ну, собственно говоря, античность имеет к нам сегодня отношение или нет, как вы считаете? Ну вот, как вы считаете?

голоса из зала: Ну, как жизненный опыт — нет. Он ни к кому не имеет отношение. Но как идея!

Волкова: Видите ли, особенно имеет отношение не столько мифология, сколько ее преломление в философии и театре. Не в чистом виде мифология, не в чистом, а в художественно-переработанном, как поэзия, как театр. Я же про театр еще ни слова не сказала. А главным-то там был театр, потому что он — дело общенациональное. Ведь в искусстве, что? Одно положительное. Герои-то все положительные, правда? Он — красавец, весь из себя и победитель. То есть, одно положительное начало, идеальный человек. А в театре — ой, нет! И вы знаете, что театр имеет катарсис, но не всегда хэппи энд. Потому что катарсис и хэппи энд — это разные вещи. Потому что идея-то у них была, вы еще не знаете, какая! А вот я, в следующий раз, расскажу вам главное.

Извините, ребята, всё. Я сегодня больше не могу и должна уходить (Аплодисменты в зале).

Лекция №2

Волкова: Знаете, я хочу вам кое-что сказать. Как я выяснила, по нашим с вами отношениям, у вас ни у кого нет даже приблизительно систематического образования и знания. Наверное, кто-то, что-то, когда-то знал или читал, но системности нет. А для нас с вами главной является одна очень важная вещь, я бы даже сказала, что перед нами стоит сверхзадача — это понять самих себя. Это самое главное. Кто мы, откуда мы, и что собою представляем? Что мы за культура и какова сложность рецепторов нашего восприятия мира, через письменные тексты и различные дисциплины? Как я считаю, есть две, наиболее существенных области культурной деятельности человечества — это музыка и изобразительное искусство.

Музыка — удивительная вещь. Совершенно удивительная. Потому что она создается из тончайшей ткани глубокой метафизики нашей ментальности. Музыка и вся история музыки. Начиная от шаманских барабанов, которые издают чистое движение ритма, вызывая духов природы и заканчивая сложнейшими связями. Музыка не имеет языка, и она всечеловечна.

Сегодня я покажу вам всякую античность. В прошлый раз я рассказывала о том, что сегодня в природе не существует контекста культуры. Это та магма, из которой рождается культура. Это материя, из которой формируется и музыка, и искусство. Это то, что мы выделяем из себя. Потому что то, с чем мы имеем дело, это отдельные предметы, полностью потерявшие связь со своим родовым местом.

Когда люди приходят в музей и видят вот такой предмет, то они просто постоят около него, посмотрят и уйдут. Кому-то это интересно, кому-то это не интересно, а ведь на самом деле этот предмет родился из тончайшей и сложнейшей ткани искусства. Этот предмет родился из Пира.

Помните, я рассказывала о Пире? Мы с вами еще раз к нему вернемся. Эта амфора, в которой греки приносили вино. Потом они приносили воду в гидриях, смешивали ее с вином в кратерах. И вот эту смесь жуткой гадости и кислятины называли вином.

Греческое вино, смешанное с водой, подавалось на Пиру. Его пили и вели беседы о главном. Одним из самых тяжелых условий разговора на Пиру были изображения предметов, стоявших вокруг. А что здесь изображено? Один из самых популярных видов Олимпийского спортивного состязания — бег. И будь любезен, смотри на вазу и говори. Или изображена борьба. Тогда говори о борьбе. А еще тут есть такая маленькая хитрость — жуткий текст. Все сидящие должны знать о беге или борьбе всё-всё. Почему имеется именно такой шаг, а не другой? Что-то там о движении рук. Почему они бегают обнаженными? А еще все должны были знать: когда и на каких Олимпиадах бегали именно таким образом. Что?

голос из зала: А если я не хочу знать?

Волкова: Каждый должен был знать. Каждый! И рассказать об этом. А еще они должны были рассказать, кто стал победителем в таком-то роде бега и процитировать Гомера, или выдать собственные стихи. Это колоссальный труд. Вот в этом и была культурная деятельность общества. И она непосредственно была связана с этими предметами.

Проходит время, история все это растворяет и остается тот самый предмет. И все забывают, а с чем он был связан? И пишут о нем так, как описывают картинки: античная ваза — предмет экспорта. Нет. Предметом экспорта античная ваза стала тогда, когда распался Пир. Это я говорю к тому, что любая культура, с которой мы сейчас имеем дело — есть артефакт, раритет, существующий исторически и художественно совсем в другом контексте, и на совсем других волнах, нежели та история, в которой он был сотворен. Поэтому то, что я вам буду показывать, это уже есть вынутые из своего времени и живущие в другом культурном пласте вещи, потому что каждое искусство имеет несколько историй. Оно имеет историю своего рождения, историю своего создания и историю продленности существования. Мы с вами сейчас имеем дело с продленностью. А что такое продленность существования? Это неизменность нашего интереса. Это неизменность наших художественных вкусов, это то влияние, которое, по ходу бега этих исторических вещей, оказывает свое действие на культурное сознание других людей, других эпох и так далее. То есть, это вообще необыкновенно интересная и очень важная для нас форма. Но сейчас, прежде, чем мы посмотри некоторые вещи, я должна коснуться одного, очень важного обстоятельства, которое в прошлый раз я не успела вам рассказать — у нас с вами не хватило времени. Если вы помните, я говорила вам о том, что читала только у Павла Александровича Флоренского — величайшего человека русского Ренессанса. Вы слышали что-нибудь о нем? Только честно говорите мне, слышали или нет? О Павле Александровиче Флоренском? Вы слышали. Еще кто? Никто.

Тогда я хочу сказать о нем несколько слов. Это один из самых светлых умов и самых гениальных людей русского Ренессанса, возрожденческой русской культуры на рубеже двух столетий. Отец Павла Александровича был священником, создателем религиозного христианского общества, автором невероятных по новизне, сложности и актуальности, то есть непреходящему значению философско-искусствоведческих и философско-культурных работ. Самая большая работа Павла Александровича называется «Столп и утверждение истины». Это была его диссертация и сейчас она переиздается. Ее можно читать как целиком, так и по частям. А еще Павел Александрович Флоренский, как всякий человек Возрождения, был величайшим русским ученым-гидравликом.

Когда я впервые пришла в Ленинскую библиотеку, мне захотелось почитать его работы. Тогда не было электронных каталогов, а стояли такие симпатичные ящики. Я открыла один из них, вынула карточку с его именем и не увидала там его философско-искусствоведческих и художественных работ. Я увидала только его работы по гидравлике. В частности, он рассчитал ДнепроГЭС, строил Беломорканал, делал очень много других вещей, что не помешало нашему замечательному государству, во главе которого стояли совершенно удивительные люди, уничтожить его. Я даже не хочу об этом говорить, иначе начну рыдать. На Белом море был опрокинут вместе с плотом в воду. Долго сидел. Был одним из первых, кого казнили. Это страшно. Но его работы удивительны. Сейчас таких уже никто не пишет, потому что ни у кого нет таких знаний. Так вот, я прочитала у Павла Александровича Флоренского как раз то, о чем говорила в прошлый раз — античный мир был миром, который они сами называли словом «Эллада». Помните?

Вот вам Эллада, а это то, что не имело общей территории, и что было разбито на: Балканскую Грецию, Малоазийскую Грецию, Аттику, Пелопоннес, Лаконию.

А сейчас посмотрите на одну очень интересную вещь. На секунду от этого отключитесь. Не кажется ли вам, глядя на эту картинку, что все это место могло быть когда-то единой территорией? И представьте себе, что происходит какой-то невероятный подземный взрыв, катаклизм, благодаря которому эта территория разлетается в прах. И сюда заходит море, образуя тот самый Эгейский бассейн.

Вы видите эту рваную географию Эгейского бассейна, включающую когда-то и Крит? Он принадлежал этому территориальному единству. Вот, о чем я говорила вам в прошлый раз. Культура Крита, о которой все пишут, является предшественником античности.

Я хочу показать вам критскую скульптуру.

Вы, пожалуйста, посмотрите на нее, а теперь посмотрите на античную скульптуру. Похожи они между собой или нет? Да ну, нисколько. Вы видите, что они совершенно различные? Если вы внимательно посмотрите на критскую скульптуру, то сможете увидеть, что здесь, по всей вероятности, изображена жрица с открытой грудью и со змеями в руках. Она одета в кофточку с очень узенькими рукавами по локоть, в корсет на очень узкой талии, ярусную юбку и платок, завязанный, как передник. А на голове у нее такая вот шапка. Я вам хочу сказать, что мать Александра Македонского — Олимпиада, на которой женился его отец, была критской жрицей. Но к тому времени, конечно, никакого Крита уже не было. Она была просто критской жрицей. Красоты необыкновенной. Ее все боялись, как огня, начиная с собственного сына. Просто смертельно. Когда мы дойдем до Александра, я вам расскажу историю о ней и о змеях.

Я просто взяла первую попавшуюся античную скульптуру. Ведь это совершенно, абсолютно другой принцип видения человека. Абсолютно. Совершенно другая пластика, совершенно другая идея, другая задача, другая одежда, другая форма. Поэтому я утверждала и утверждаю, что прямых связей между Критом и Грецией нет. Посмотрите, какая замечательная критянка.

Ее в искусстве называют таким условным именем «Парижанка». Посмотрите, какая у нее взбитая голова, огромный подведенный глаз. К сожалению, вы не можете видеть на этом скудном изображении накрашенный пунцовый рот, черные завитые кудри. А на кого она похожа? Скажем, из этнически знакомого нам современного типа? Ну, посмотрите, господа! Не на испанку ли? А костюмчик-то какой! Вот какая интересная вещь. Напомните мне, чтобы мы не потеряли эту очень важную линию. Она на сегодняшний день очень современна, актуальна и очень важна. Отсюда, через финикийцев, это семя было пересеяно в финикийские средиземноморские колонии и они стали тем самым местом откуда пришла, какая тема?

голос из зала: Корриды.

Волкова: Конечно. Но это не просто коррида. Это та коррида, что сохранилась и сейчас — деревенская коррида. Вы видели тысячу раз в кино, когда открывают ворота и быки начинают бежать, а мальчишки через них прыгать. Это деревенская коррида. Мне просто сейчас не хочется останавливаться на этом, чтобы не терять время и рассказывать о том: когда, каким образом и при каких условиях сложилась настоящая коррида. А об этом очень точно все известно.

Сейчас я хочу показать вам критские сосуды. Они изумительны. Посмотрите.

Я очень люблю этот кувшин. Он сделан из какого-то полудрагоценного материала в виде капли и у него имеется такой поясок. Он не стоит, а укреплен на специальной подставочке.

А этот? Просто сумасшедшей красоты. Посмотрите, как он горло свое подставил, задрал куда-то наверх. А по всему полю растет какой-то тростник или камыш. Изумительно нарисовано, очень утонченно. И создается впечатление, что камыш двигается. Его движения создают форму самого кувшина, заставляя его задирать свое горло. Хотя, между этими формами нет ничего общего. Почему? Потому что античную форму мы можем назвать регулярной. А это всегда одни и те же формы, что и станет предметом нашего сегодняшнего разговора. Это регулярные формы. Это, прежде всего, существующая форма, а уже потом идет ее внутренняя дешифровка.

На Крите капля создает форму. Камыш создает форму. Тут гуляет и действует природа. А вот здесь действует человек со своей идеей и со своей задачей. Античность создает очень важные для нашего с вами современного сознания, для всей нашей современной культуры правила. Правила, понимаете? Вот правила, по которым существует общество; правила, по которым существуют отношения; правила, по которым существует форма. Они эту форму создали, сотворили.

До античности, в культуре не существовало такого рода сознания и такого рода мышления. Нам очень трудно говорить о том, что было на Крите. Мы ничего о нем не знаем. Алфавита нет? Нет. Религию знаем? Нет. Время знаем? Нет. То, что откопал Эванс — это все относится к определенному времени. Но ведь откопал он в момент катастрофы, в момент гибели. А когда ахейцы пришли на Крит, этого уже ничего не было. А когда Навсикая подобрала бедного Одиссея — умирающего на берегу, он глаза открыл, а тут — царица — та самая Навсикая, с девушками постирушку делает. Белье она в море стирает. Царица. Они постирали, постирали и в мяч стали играть. А потом его увидали. Это 1200 год до нашей эры. Практически следов этой культуры уже не осталось — стерлись, растворились. А Одиссей попадает в эпоху, которую мы с вами назовем Гомеровской Грецией. Видите, какие разрывы? Какие чудовищные разрывы. Вот арабская культура, которая существует на территории Древнего Египта, считает фараонов своими предшественниками. Это ли не абсурд, правда?

Они на этой территории недавно, просто совсем недавно, потому что это Средневековая культура, седьмой век. А та культура погибла. Они говорят: «А вот и мы, здрасте!». И все привыкли так думать, что это они. Нет, ничего общего. Мусульманская культура лишена фигуративного изображения, она подчинена идеям Корана. Вы знали об этом? А египтяне-то консервные банки в Космос делали. На той же земле. Вот в чем дело. Это такие цивилизационные слои, которые между собой перемычки теряют. Так вот, возвращаясь к формированию истоков античности, я могу сказать, что мне очень трудно обсуждать что-либо реальное, связанное с Критом, хотя, их последствия я вижу там, на юге Испании. Между прочим, они свои колонии так и называли — Испания. Они — финикийцы, так называли. А Европа, которую похитил бык, она кто была? Финикийская принцесса. А финикийские купцы были всесущие. Позже, этот полуостров, а вернее его южная часть, стала называться Иберией и Утикой. Потом она вернулась к тому слову, которое дали финикийцы — Испания. Там идет такое очень сложное пересеивание, и оно довольно очевидное. И идет не в античность, а через финикийские корабли в Иберию. Тут пути культуры немножко более сложные, чем мы хотим это выстроить. Так вот, что касается античной культуры, я могу вам сказать одно: я этого не знаю. К великому своему сожалению и очень большому скептицизму, я абсолютно не могу себе реально представить, как это было сотворено. Поэтому я иду по самой простой схеме. Мы с вами сказали, когда собственно началось то, что мы называем античностью. А ведь мы с вами и есть наша античность. Руки, ноги, наше отношение ко всему, по сегодняшний день. Мы считаем от начала Олимпийских игр и будем считать так и со смертью Александра Македонского. Вот, в этот участок, так сказать, все и заключено.

Я вам хочу кое-что показать. Посмотрите на рисунок. Вот скажите мне, как мало вы знали или не знали об искусстве? Вот как вы считаете, Пикассо мог сделать такой рисунок?

Ну, конечно. Все рисунки Пикассо такие. Абсолютно. А вы просто посмотрите. А Матисс мог сделать такой рисунок? Мог. А я у вас спрошу: а кто это сделал? А вы и не ответите мне. И я сама себе не отвечу. Просто я знаю, а ответить себе не могу. Посмотрите, как это нарисовано! Какая линия. Линия на листе бумаги, определяющая форму, как объем. На листе бумаги. Вы чувствуете эту форму как объем? Конечно, это же невероятно. Для меня это просто чудо какое-то! Вот эти два юноши похожи или нет?

Физически друг на друга? По-моему, они просто братики какие-то.

Именно на этой территории сложилась такая очень интересная идея. Во-первых, предметом изображения древнегреческого искусства, начиная с седьмого века, становится только один человек. У них практически нет изображения природы. У них практически нет предметного изображения. Предмет только каким-то образом характеризует или не характеризует персонаж. Ну, скажем, кифара у Аполлона. Или там копье у Афины. Но это не сам предмет — он существует не сам по себе. Самое главное — это человек. Он является оптимальной, максимальной и единственной идеей этого изображения. И все уподоблено ему. То есть, здесь складывается система, которая целиком сконцентрирована на человеке и только на нем. Античность создала тот прецедент, который продолжается до сих пор или, как говорят в науке, антропоморфизм. Или антропоцентрическую систему. Я не буду долго вдаваться в историю вопроса, поскольку у нас очень мало времени, но существует академическое правило: весь эллинский цикл, который с трудом насчитывает 500 лет, делить на три или четыре периода. Деление искусства или художественного цикла на периоды, вещь условная. Абсолютно условная. А когда мы с вами дойдем до того, что является нашим вторым источником дохристианства, то вы увидите, что там будет еще более условное деление. Наука создает это для того, чтобы легче было осмыслить и осознать все это. Так вот, это деление в достаточной степени условно и сводится к тому, что сначала мы объясняем, что существовал, как бы ранний, греческий период — архаический, который плывет на границе седьмого века, начала шестого, середины шестого.

Что входит в это самое представление о идеях архаической культуры? А вот это очень интересное, такое чисто архаическое изображение. И вот уже архаическое изображение разделилось на две темы, которые продолжают изображать Бога и человека. Эфебы и богини. Когда вы смотрите на богиню, вы мысленно представляете себе столп, из которого она родилась. Да? Такой вот цилиндр или мраморный столп. Вы, как бы удалили лишнее и она обнажилась. Совершенно фантастическое свидетельство оставляет Пифагор в своей просто уникальной работе «Аполлоне». Она о пяти свойствах Аполлона. Он поклонялся Аполлону в Дельфах и хотел, во что бы то ни стало, увидеть самое древнее изображение Аполлона, находящееся в одном из святилищ. Туда никого не пускали, но поскольку Пифагор был посвященный и было абсолютно очевидно, что он необычный человек, то его пустили в святилище, где находилось как бы первое изображение Аполлона. И Пифагор пишет, что он увидал столп, такой неподвижный, выглядевший, с одной стороны, как колонна, а с другой, имеющий очертание человека — с такими прижатыми руками, условно обозначенными складками, изображающими почти обездвиженные каннелюры колонн и, вдруг, он увидал внизу ноги. Колонна с ногами. А наверху голова — очень странная, с большими инкрустированными зелеными глазами из драгоценных камней. И Пифагор сказал, что им овладел испуг, когда он увидал такую мистическую жизнь колонны, первозданность материала, в которой живет живая душа, выражающая себя вот в этих стопах ног и инкрустированных зеленых глазах.

Это замечательное описание. Почему я об этом говорю? Потому что колонна — это очень важно. А эти архаические изображения — они колоннообразны.

После Греко-персидской войны, Художественный союз переезжает в Пелопоннес и очень резко меняются направления и задачи в искусстве. Именно в этот же период оформляется то, что носит название античного ордера. Все греческое искусство, архитектура, скульптура и вазопись — ордерны. Ордерны — это всегда ордер.

Может быть то, что я сейчас вам рассказываю и скучно, но до греков этого не было. А греки всё это нам дали и всё это существует до сих пор. Настолько «до сих пор», что Корбюзье в своей последней работе — а он сделал пять работ с исследованием ордера, назвал их модулерами. Он говорил: модулер один, модулер два, модулер четыре, модулер пять. Что значит модулер? Модулер и есть ордер. Это исследование ордерной системы. А основой ордера является модуль. Греки создали ордер-модуль, потому что вся Вселенная построена по модулю. Вселенная и есть модуль.

Скажите, что-нибудь поменялось или нет, вы тут все физики, как насчет этой идеи? Насчет того, что Вселенная модульная? А я вам скажу, что такое есть модуль. Это есть определенные, фигуративно-числовые отношения. Ну, скажем, существует очень узкое, маленькое пространство — капельное, капелюшечное, такое «никакое», но на которое опирались греки, а они опирались на крошечное пространство. Полис — маленькое пространство. И Вселенная маленькое пространство. Ну, скажем, наша Солнечная система. Она имеет определенный модуль? Форма есть? Отношения ритмические есть? Расстояния определенные есть? А что будет, если поменяется этот модуль? Что будет? Будет хаос. Разрушится все или нет?

голос из зала: Всё. Не будет в том виде, в каком было.

Волкова: Вот и они так считали. Потому что макромир есть микромир. И основой античного модуля они считали свой модуль. И настоящее античное искусство начинается с того момента, когда они рассчитали свой модуль, то есть с конца шестого, начала пятого века. Вот тут все и стало. Модуль — это расстояние, это отношение объема колонны к высоте колонны. Объема дна кувшина к его высоте.

И вот на этом мы с вами остановимся самым подробнейшим образом. Это просто увлекательнейшая история.

Итак, вся античная культура — модульна. Поэтому, кота нет, а улыбка осталась. Подлинников почти нет, а античность есть. Потому что есть основательная, очень прочная и очень точная идея.

Что входит в понятие ордера? В понятие «ордера» входит то, что они создали. Кто создал? Кто это сделал? Никто не знает. Никто. Хоть читайте книжки, хоть не читайте. Хоть что делайте.

Пчелы сделали из воска модель и принесли Аполлону. Аполлон посмотрел, одобрил и сказал: «Хорошо. Нравится. Всё правильно. Точно». Всё! Других объяснений нет. Давайте, утвердим эту идею, потому что во всех книгах написано: «что где-то там, на рубеже шестого и пятого веков, в Греции возникла ордерная архитектура». Вот это слово «возникла» — ужасно. А как возникла? А никак. А мы не знаем, как. А я говорю: пчелы сделали восковую модель и принесли Аполлону на утверждение. А он, покровитель искусств, посмотрел и сказал: «Годится! Лично мне нравится». Ну, раз такое верховное начальство одобрило, все сказали: «хорошо» и, отныне, воцарилась ИДЕЯ. Они создали идею, существующую до сих пор — модульную архитектуру. Модульная античная архитектура, да будет вам известно, всегда кратна трем и состоит из основания, фундамента и стилобата. Этот стилобат должен обязательно состоять из трех ступеней. Три ступени. Два плюс один. Потому что три — это два плюс один. Две нижние — стилобат, верхняя — стереобат. Верхняя ступень. Колонна опирается на стилобат, но колонна имеет два варианта. Один вариант тот, который вы видите, а второй я бы хотела найти. Второй я бы хотела сейчас найти, потому что, как мне кажется, я его брала. Даже, по-моему, точно взяла. Но со мною беда. Вот, нашла. Итак, она имеет два варианта. Это два равнозначных варианта. Акрополь, который является музеем ордерной архитектуры и дает нам представление о двух вариантах.

Один вариант — это ствол колонны, опирающейся на стилобат и имеющий подушку или капитель. Между этой верхней частью и несомой конструкцией подушка другая и называется абака. Таким образом, колонна состоит из трех частей. Она состоит из ствола колонны, капители и абаки. Обязательно три.

Скажите, а вам тема троицы и троичности: два плюс один ничего не напоминает? Тема троичности? Ну как, а Символ Веры-то? Причем, что интересно, в Троице это всегда или раз, два, три, или Отец, Сын и Святой Дух. Или это всегда два плюс один. Что, вообще, гениально сделано у Рублева, так это то, что он полностью показал понятие «Троицы»: один плюс два, два плюс один. А «три» — это совершенное число Бога. Оно должно находиться в совершенных, гармонических соотношениях. И для того, чтобы эти гармонические соотношения были совершенны, они говорят: «Давайте возьмем за единицу измерения следующее — это то количество „раз“, что укладывается в его высоте». Диаметр колонны в его высоте. Все это и есть модуль. Это регулярная архитектура.

Греки создали главное в мире. Идеи. Они предложили миру идеи, а куда можно деться от модульной архитектуры? Никуда! Можно пробовать туда-сюда и все равно куда не пойдете, придете к модульной архитектуре — диаметр по отношению к высоте.

Троичность деления, стилобат, колонна и фронтон. И каждая часть имеет три элемента. Два плюс один. Два несущих — стилобат и колонна, и одна несомая. Ну, что дальше? А дальше есть два варианта. Они предложили мужской и женский вариант: Янь и Инь. Мужской вариант — отношение диаметра колонны к высоте, раз к шести-семи; и женский вариант, ионический — раз к семи-восьми. То есть более утонченное, хрупкое.

В ионическом варианте — женские локоны, то есть капители, имеют форму валют. И разница здесь очень большая. Наверху она очень серьезная. Они употребляют это или в чистом виде, или в смешанном. Правда, они, иногда, мешают. Вот на Акрополе абсолютно все варианты смешанные. Есть еще и третий вариант. Он упоминается, как коринфский, но мы его не берем. Он уникальный. Он родился после античности, когда шла тема разрушения модуля. Разрушения идеи модуля. Почему? Потому что колонна превращается в дерево. В растение. Капитель прорастает, как дерево. И вот эти вот естественные листья аканты — этот виноград, что прячется внутри той самой коринфской капители и создает ощущение уже немножечко другого мира. Мира более позднего. И то же самое мы с вами видим в скульптуре. Я, конечно, понимаю, что это скучно, но ничего тут поделать нельзя. Ну, не проскочишь мимо этого, никак. И, наконец, такой же собственно ордер был создан в скульптуре. Но тут, брат, держись. Одновременно создается вся система. А сейчас будьте внимательны, потому что будет скучно, я предупреждаю. Будет скучно, но это надо выслушать.

От Греции остались ошметки храмового зодчества. Фрагменты. Другими словами, улыбка чеширского кота. Их можно перечислить по пальцам. А сама архитектура никуда не исчезла — существует до сих пор. Почему? Потому что идея развивается. Но что касается скульптуры, это, вообще, невероятно. Я не могу вам читать историю скульптуры. У нас с вами на это нет времени, поэтому только самые элементарные вещи. Итак, они создали модуль или канон в скульптуре уникальнейшим образом. Вы помните, я рассказывала вам о том, как проходили конкурсы? Пример. Был дан заказ на создание скульптуры для метателей копья. Были выбраны пять человек. Когда пришло время показывать работы, они приехали и привезли свои макеты. Их выставили и повесили таблички. И каждый из мастеров написал свое имя и имя еще одного мастера. И оказалось, что все поголовно написали имя вот этого человека. Конкурс этот известен во всем мире. Он уникален. Итак, все назвали имя Поликлета из Аргоса. Что, интересно?

Поскольку это был союз космополитов, то художники не жили и не работали в своих полисах — они были гражданами мира. А что это значит? Что весь мир — это полис. космополис. Космос состоит из полисов. Это сейчас слово утратило свое первоначальное значение. А они просто были гражданами не своего полиса, а эллинского. Так вот, они говорили: «Мирный афинянин, это я покажу вам Поликлета из Аргоса». То есть, этот Поликлет был спартанцем из Лаконии, из города Аргос. То есть Поликлет нес на себе имя своего города, как Дон Кихот Ламанчский и так далее. Это очень укоренившаяся традиция. Они все, как бы сказали: «Эврика, чудо!». Явилось то, что надо. Вот это точка истины. А в чем же тут точка истины? Он сделал три скульптуры.

Одна «Несущий копье», вторая «Диадумен» или «Юноша, увенчанный повязкой победителя», и «Раненая амазонка». Я вам сейчас показываю вот эту самую скульптуру, посвященную победителю в метании копья. Она называется «Дорифор» или иначе «Несущий копье».

Победитель, метатель копья. Во всем мире и во всей литературе эта вещь называется канон. Вот есть канон в архитектуре, а есть канон в скульптуре. Канон мировой скульптуры, существующий до сих пор — эта скульптура. Если Корбюзье писал исследование по канону в ордере, то эту скульптуру описывали все. У Микеланджело есть исследования по этой скульптуре и у Родена есть исследования. Почему? Прежде всего — это композиция. Он нашел композицию. Скульптура полностью теряет свою связь с первоначальным столбом. Он придает ей движение, с опорой на одну ногу. Вот так! Видите или нет? Эта композиция, запомните раз и навсегда, называется хиазм. Хиазм — есть основа организации. Даже, когда ставят конные памятники, все равно у них одна нога поднята. А что он, этот юноша? Как, по-вашему, он хочет встать или идти? Я говорю встать.

слушатели делают предположения

Волкова: Да, но он в покое или в движении? Нет, в покое. Стоит себе спокойненько, ножку так отставил. А вы говорите, в движении. Вот это вот и есть хиазм. Это потенциальное движение потенциального покоя. А что исследуется? А как он это сделал?

Есть книга «Мастера искусства об искусстве». Там опубликован канон Поликлета. Он опубликован всюду. Его все исследуют — Леонардо его исследует, к примеру, но я расскажу только самые главные вещи. Это схемы. Вы видите, что у него поднято одно плечо? Если плечо поднято, колено опущено. Если колено поднято, плечо опущено.

А он разрисован схематично, грубо говоря, как ордер. И точно указаны пропорции. Какие пропорции? Пропорции очень интересные. Хиазм построен на пропорциях. Можно сказать, что он их вычислил. По примерно дорическому ордеру, когда грубой мерой измерения является голова, которая укладывается во всем корпусе определенное количество раз. 6–8 раз — это норма. А малой единицей измерения является мужская правая рука, от фаланги. Вот эти две фаланги — это и есть малые единицы измерения. Например, вот эта мера измерения должна укладываться у вас три раза. Уложились — ариец, не уложились — нет. Гениально. И тут произошла очень интересная вещь. Малоазийский тип оказался совершенно другой. Он этнически другой. А тот тип, который сложился в эллинском круге, где-то в VII веке — это идеальный тип эллина. Это тип белокожего северного человека. Это не краснокожие египтяне — это белый человек. Их называли дорийцы, которые пришли из страны Гипербореев, как гласит легенда и смешались с местным ахейским населением. Но во всем этом доминирует именно, этот персонаж. Именно этот тип. И мужской, и женский. Это одна из моих любимых вещей — фрагмент изумительного зофорного фриза.

Вот эта сплошная линия наверху с Парфенона, которую англичане хапнули и увезли к себе в Британский музей. Они, вообще, хапнули все. С ними могут сравниться только немцы, остальные просто бледнеют. Они Акрополь разорили, как могли. Вывезли всю скульптуру. Сейчас греки вяло вякают вместе с ЮНЕСКО: отдайте, отдайте. Никто, никому, ничего не отдаст. Это понимают все. И у греков нет сил, чтобы сильно вякнуть. Так что, все это останется, конечно, там.

Посмотрите на этого удивительного эфеба — победителя Олимпийских соревнований в метании копья. А это шествие эфебов?! Эти юноши — дети Аполлона. Свет Аполлона! Наше будущее! Они совершенны. Они совершенно сложены и в этом их абсолютность. Это стремление к Абсолюту. А почему они разбивали все скульптуры, не получившие первую премию? Потому что это уже «осетрина второй свежести». Это второй сорт. А право на существование в искусстве имеет только первый сорт. Только гениальные творения искусства. А гениальные творения искусства сводятся к ваянию обнаженного человеческого тела. Вы даже не представляете себе одну вещь — вот здесь, по этим слепым репродукциям — какой это узенький рельеф. А ведь это сделано из простой мраморно-желтой плиты. И на ней помещается все: лошадь, движение лошади, вот этот плащ, который одет на эфебе, и который называется хламида. И вот этот эфеб, который спешился и обращается в другую сторону.

В тот момент, когда всходило Солнце, из казарм, что назывались Дормиториями или Дормициями, из западных ворот выезжали эфебы. Они ехали на восток, пересекая город, на палестры и в гимназию. Они ночевали на западе — в Дормитории, а упражнялись на палестрах и учились в гимназиях — на востоке. И когда всходило солнце, они ехали на восток. И весь город стоял и смотрел, как они едут. У них, у всех, были белые лошади. Их гривы и копыта были покрашены золотой или серебряной пудрой. Тело эфебов всегда было натерто специальным составом оливкового масла. Они его специально втирали, чтобы тело становилось бронзовым. Мужчины, мальчики и эфебы натирались им, когда выезжали для обучения, перед боем или перед Пиром. Есть такая скульптура Леохара: стоит Македонский со специальным сосудом или кифом, из которого он льет масло и натирает им тело. Они были бронзового цвета, а волосы их всегда были в перманенте. И мужчины, и женщины делали перманент. Во-первых, они были белокуры и голубоглазы. Это такая драма! Если у тебя не тот цвет глаз, то лучше тебе на свет божий не появляться. Белокур, голубоглаз и все волосы в перманенте. А каким удивительным образом они делали перманент! Есть картинки, изображающие этот процесс. Женщины красили волосы и на таких вот шляпах, с такой дырочкой, сушили эти волосы. Затем они каким-то образом накручивали этот перманент так, что волосы становились прядями. Никто не знает двух вещей: как они драпировались и как накручивали волосы. Это — тайна, секрет.

Короткие волосы, в основном, носили спартанцы. А аттические мужчины имели очень красивые прически. У них были косы. У мужчин. И они эти косы корзиночкой укладывали сзади, а впереди делали такие кудрявые челки. И потому, как уложена голова у мужчины, мы знаем, из какой области этот человек. А если у них были такие прямые волосы в перманенте, то они, чтобы все это хорошо лежало, вкладывали в локон грузик. И в торжественных случаях специально покрывали гривы и копыта лошадей из пульверизатора. Представляете эту сцену — на восходе солнца, на белоснежных лошадях с крашенными копытами, едут обнаженные юноши бронзового цвета, с завитыми волосами. Полис стоит! Едут эфебы! Наше будущее! Наша слава! Будущие победители! Вы представляете, что это за картина? И ни одна мамаша своего среди них не найдет, потому что они там все друг на друга похожи. Как их отличишь? Все бронзовые, все с золотыми волосами. Вот это воспитание, что на современном языке называется «патриотизм». И так продолжалось несколько веков, пока все это не разъехалось по швам.

Вернемся, однако, к этому канону. Я вам просто специально показываю картинку и говорю, в каком контексте это существовало.

Это была очень сложная культурная вязь. Необыкновенная, исключительная. Я повторюсь — такого больше никогда не повторялось. Только один раз и существовало недолго, но зато, до сих пор, как говорится, мир обслуживают культуры. Что еще там было интересного? Очень интересно было то, что они, действительно, создали какую-то единую регулярную культуру. Единую. Они все разные, говорят на разных языках, воюют, разные системы управления, но ЭТО у них одно. И так сложилось, что создалась единая культура. Через мифологию и канон. Мифологический канон. И право на существование имеет только первый сорт. Только гениальное творение искусства. Почему? Потому что это — ИДЕЯ, а идею курочить нельзя. Она должна существовать в абсолютно ясном, чистом и завершенном виде. Поэтому судьба античности в европейском искусстве очень двусмысленна и очень сложна. Как вы понимаете, немцы не случайно использовали эту белокурую бестию. Они ужасно подражали античному канону. Это было страшно, но, тем не менее, корни находились там. Ведь они же создали удивительный образ. Построили на Акрополе маленький ионический храм. Он и сейчас очаровательно стоит на высоком правом выступе и называется храм «Ники Аптерос». Это очень маленький храм, и я хочу его сейчас найти и показать. И еще парня этого покажу. Сейчас мы с вами разберемся, что к чему.

Итак, храм называется «Ники Аптерос» — «Бескрылая Победа», скульптора Пеония. Она к нам пришла и мы теперь перманентные победители. Навеки. Она — Аптерос и никуда больше от нас не улетит. И стояла вот эта скульптура Пеония, в такой короткой и развевающейся тунике, такая скользящая вниз по камешкам, бескрылая, потому что куда же ей улетать-то, когда здесь так все прекрасно и изумительно. Сознание перманентных победителей вещь опасная. Это же очень страшная идея. «Я — непобедимый!» Между прочим, греки предупреждали эту идею. Помните историю всех их героев? А у Ахилла-то пятка. Это очень опасная мысль. Мысль о своей непобедимости — это чудовищно опасная идея. Один из величайших героев античной мифологии — Аполлон, который имел власть над юношеством и был их воспитателем. Вообще, триумвират: Зевс, Аполлон и Афина — это такое главное трио. Аполлон, конечно, очень серьезный экземпляр. Посмотрите на его скульптуру, где он изображен сидящим на прорицалище с кифарой в руке. Прорицалище — это такая табуретка, установленная над расщелиной скалы, из которой исходят дурманы.

Здесь очень здорово изображена кифара. Если ее рассмотреть, то она состоит из панциря черепахи, к которой приставлены рога и натянуты жилы. Вам будет небезынтересно узнать, что кифару изобрел младший брат Аполлона — Гермес. Этот Гермес очень интересный бог, причем не менее интересный, чем сам Аполлон. Когда он родился, то торчал в своей пещере, в пеленках. И вот однажды, он увидал, как мимо пещеры фланирует его златокудрый красавец-брат и водит белых коров или белых лошадей. Туда-сюда, туда-сюда. И этот маленький Гермес, сидящий в своей кроватке, в пеленках, начинает завидовать ему. И когда Аполлон отвлекся по каким-то там делам — а у него их большое количество — Гермес вылез из пеленок, привязал к ногам коров ветки, чтобы те заметали следы и увел их, спрятав в своей пещере. Аполлон возвращается, а коров нет. Ищет коров, ищет, а коровы там — в пещере. В конце концов, пропажа была обнаружена и Аполлон говорит: «Ах ты, воришка! Маленький такой, хитроумный воришка! Сейчас мы с тобой пойдем на расправу к отцу». И повел его по Олимпу. Тот шел, тащил за собой пеленку и плакал: «Оставь меня! Я — несмышленыш, я еще маленький, я еще мамку сосу». Между прочим, эта античная легенда, такой античный гимн, приписываемый Гомеру. И эта легенда о том, как Гермес украл коров у Аполлона. И тогда, чтобы каким-то образом сговориться с братом, и, ни в коем случае, не появляться папаше на глаза, Гермес пообещал сделать брату подарок. Он поймал черепаху, снял с нее панцирь, приделал к нему тугие рога и натянул семь струн. У него получилась семиструнная кифара, которую он и подарил брату.

А теперь я расскажу вам, что такое черепаха. В античности, черепаха обозначала то же самое, что и в философии Древнего Китая. Вы можете себе представить, что она является основой мирового резонатора? Потому что Аполлон, играя на кифаре, настраивал музыку сфер в единый лад. Ибо каждая сфера имеет свою вибрацию, свою музыку, свою мелодию и свою слышимость. А вместе всё это создает гармонию, подобно единой музыке сфер.

Я не буду продолжать эту тему — она долгая, но, как вы знаете, существуют планеты, имеющие звучание и вибрацию. Древние знали и записывали эту музыку для того, чтобы все было в порядке. Вот и Аполлон настраивал эту гармонию на своей кифаре. Он просто так песенки не сочинял. Он занимался серьезным делом — следил за тем, чтобы музыка сфер звучала гармонично. И поэтому юноши, которые учились в гимназии: в третьем и в четвертом классах, обязательно были греками и умели играть и петь. Это целая история, как они исполняли гимны во время победы, и как пели на праздниках. Они первые, кто создал, поскольку это семиструнная кифара — до, ре, ми, фа, соль, ля, си. Они создали семистопную музыкальную грамоту и записали ее буквами. А дальше, вон там, наверху, сидит черный ворон. Он является птицей вещей. Прорицателем. Вы спросите, что такое черный ворон и почему он птица-прорицатель? Аполлон, помимо всего прочего, стоял во главе жрического прорицалища — секции мистерий прорицателей. Вот этой самой арфической секты, арфических мистерий, где знаком является кифара. Орфей и Аполлон были покровителями секты. А черный ворон, который являлся прорицателем, проливает жертвенную кровь на камень из тарелки, из килики.

Он и сам изображен на дне килики, из которой пили во время Пира и проливает жертвенную кровь. Аполлон, играющий на кифаре и прорицаюший через ворона, называется Аполлон Локис, Аполлон-прорицатель — это одно из самых великих изображений Аполлона.

А что вообще стоит за всем этим? Посмотрим на картинку. На ней ваза с очень красивым изображением. Это Тесей убивает Минотавра.

Это то самое действие, что греки придумали про Крит. Правда, сам Крит про это не знал. То есть бык у них был, а Минотавра в изображениях нет. Это греки придумали Минотавра. И Тесей — герой, был покорителем Крита и Минотавра. Это очень важный момент. Сейчас у нас с вами есть две очень серьезные темы: Кентавр и грек на барельефах Олимпийского Храма Зевса. Называется все это кентавромахия и имеет очень много изображений. Вот есть такой бык и Тесей.

Особенно это видно, чувствуется и становится понятным из драматургии. Там это было всегда, где-то в глубине. Вот эта их регламентация, их регламентированность, эти Пиры. А регламентированная культура — это культура эллинская! Это война между полисами и все прочее, а вот там — главная верхняя культура, то есть культура организованная, регламентированная: Олимпиадами, Пирами, школой художников, гимназиями эфебов, однообразными в полисах и имеющая где-то в себе одну, какую-то очень важную вещь. Ее надо пульпировать, в нее надо проникать, о ней надо думать. А как в драматургии все это сказано! Как это все у Софокла, как это все у Эсхила! Какая это удивительная вещь! Зачем эта регламентация? Зачем эта высокая идея совершенной организованности? Через вот эту самую такую рациональную гармонию? Что это такое, почему? И это что? И что такое — вот это? (показывает) Особенно сюжет, который называется гигантомахия, где есть победа Зевса и его братьев над хаосом титанов, над детьми Урана. И сюжеты эти разлиты внутри всей культуры. Они, в основном, являются основанием для разговоров Пира, создания той гармонической, мужественной, ясной, победительной, правильно организующей жизнь человека. Эти школы эфебов, с едущими красавцами, гимнастикой и грамотой. Где тут корень? А здесь есть один очень глубокий корень. ПАФОС. Внутренний пафос. Эмоциональный и психический. Вот оно психическое сознание. Когда мы видим, как много раз они повторяют эту победу над Минотавром, эту кентавромахию, эту гигантомахию, а самое главное весь эсхиловский цикл — абсолютно весь, то пафос приводит в глубину одного интересного явления: весь цикл связан с Эдипом.

Зачем это напряжение? Зачем это напряжение Пиров? Зачем это обязательное вытаскивание человека в обязательно другое высокое проживание? Потому что Пир — это высокое проживание. О детях нельзя, о войне нельзя, о политике нельзя. Смотри на вазы и рассказывай. Мифология, поэзия. Зачем эти немыслимые усилия? А они для одного единственного — человек должен вочеловечиться. Он должен убить в себе Кентавра, он должен убить в себе животное. Он должен быть победителем над своими животными инстинктами. И тогда он станет человеком. Если хотите знать, то художественный результат антично-греческого или антично-эллинского усилия, гениальный результат создания всех идей — это есть создание совершенной, высокой и гармонической формы.

Точно так же, как и хиазм — тема покоя и движения. И мужские сферы. Убей в себе Кентавра. Убей в себе Минотавра. Убей в себе животное начало — слепое, разрушительное. Сделай усилие для катарсиса, то есть для выпрямления космической линии. Выпрямление себя, как человека.

Уверяю вас, что именно глубокий внутренний пафос всех этих усилий, сознательно или бессознательно — мне очень трудно это сейчас сказать, но судя по драматургии, судя по искусству, как они не хотели, чтобы проступали какие-то пятна несовершенства — нужно разрушить второй сорт и оставить только первый. Оставь только совершенный образец, оставь только не идеальный, но совершенный образец гармонического начала, где человек — ЕСТЬ РАВНЫЙ ЭТОМУ. Это же удивительно. Эта настойчивость, которая кончилась трагически и страшно. Македонским. Но эти усилия никуда не пропали. Ты должен победить в себе Кентавра. Даже если царь Эдип не знает, что он — сын негодяя Лая. И не знает, что человек, которого он убивает — его отец. И, даже если он не знает, что женат на собственной матери — все равно, он разрушает высокий замысел о человеке. Позвольте мне на этом остановиться (Аплодисменты).

Нет, не закончить, а остановиться. Мы не закончили. Мы сколько угодно можем говорить о мифологии — она все та же — о сюжетах. Они все те же. Мы просто с вами не в состоянии все это осмыслить: а зачем это было?

Вся эллинская культура Олимпиад, вся эллинская философская художественная метафизика стремления к модулю, через который они выходят в совершенное творение человека — это все примеры. Убей в себе хтоническое чудовище. Убей в себе Химеру. Мы же не случайно всем этим в XX веке занимаемся. Фрейд этим занимался? Да или нет? Ницше этим занимался? Ну, что вы! Оказывается, что это обыкновенное кошачье «Мяу!» Бродского, а мы, за все это время — ни с места! А пафос и был в этом воззвании. Убей в себе зверя, убей в себе животное!

Они делали поразительные усилия для всего этого. А поразительные усилия — это культура какого-то удивительного духовного усилия, которое стало абсолютной мировой эстетикой. Но это было духовное усилие, колоссальное напряжение и его долго выдержать было просто невозможно. Все сводилось именно к тому, что через эти примеры ты должен был стать в какой-то момент: на Пиру или на Олимпиаде — ТЕМ САМЫМ! Воплотиться в ЭТО! Эллада — это остановка времени. И это остановившееся время божественно, потому что, когда время останавливается, когда вы выключаетесь из времени — вы подобны богам и соединяетесь с божественным Абсолютом времени. Скажите, вы понимаете то, о чем я говорю или нет? Только честно. Или я мелю, а вы потом скажите: «Вот, тетка пришла, говорит что-то…»

голос из зала: Расскажите более подробно, что вы имеете ввиду, когда говорите об «остановке времени».

Волкова: Я имею ввиду вырезку из времени. Когда бьют часы в Новый год? В 12 часов. А что это за время? Одно закончилось, другое еще не началось. Старый год уже закончился, а Новый не начался. А почему?

голоса из зала.

Волкова: Нет. А почему? Это и есть остановка времени. Это и есть метафорика, так же, как и Олимпиада. Это и есть остановка времени. Священное перемирие заключается? История выключается? Все выключается и начинается абсолютное время Олимпиады. Как написал отец Павел Флоренский: «Пир, Олимпиада — это вырезка». Это его слова «вырезка из времени». Выпадение из времени. Приходят они на Пир — бедные, несчастные. Господи, ему бы на базаре козу продать, а он на Пир должен идти. И тут начинается мистерия ритуала! Его моют, его умащивают, он надевает венок, торжественный гиматий. Он возлежит.

Вы знаете, как назывался обыкновенный греческий дом? Триклиниум. Потому что для Пира ложе ставилось в форме клина. Одно клине-ложе, потом еще одно и получалась буква «П». Вот это триклиниум. Вот триклиниум и означает Пир. Пир — это пять-семь человек. Только на спартанском Пиру, когда собиралась спартанская фаланга было пятнадцать человек. И они совершенно гениально описывают эти спартанские Пиры и Пиры отеческие. Не государственные, а философские. Они все время должны были тренироваться для этого. Олимпиады.

В то время жил Алкивиад — этот страшный тип, которому в Греции прощали то, что никому и никогда в жизни не прощалось. Необыкновенный красавец. Сумасшедшей красоты. Просто чистый Бог, любимый ученик Сократа — философ, воин, чудовищный сукин сын, по существу — предатель. Его любили, несмотря на то, что он был мерзавец. Он предал всех — Сократа, свои Афины. Что-то невероятное. Предал всех и бежал в Лаконию, к спартанцам. Биографы замечательно описали как спартанцы сразу пригласили его на Пир — на фалангу, где находились не три, пять или семь человек, а пятнадцать и плюс тамада — ведущий Пира. Хочу сказать, что по мнению Канта, идеальным количеством для пирующих или идеальным количество для диалога являлось не более семи человек.

Говорят, что спартанцы были очень строгие. Ничего подобного! Они надевали праздничные туники — и это спартанские мужчины, жившие в такой олигархической, военной, аристократической республике. У них же не было демократии — у них была военно-аристократическая олигархия. Красили себе лица, завивали волосы, подкрашивались, подводились и возлежали. И Алкивиад, и без того безумной красоты, тоже подмазался. И когда он появился на Пиру и улегся — те, прямо рты поразевали. А как я вам говорила — все греки пили гадость. Почему? Потому что они не умели хранить вино. Они ничего не умели. Оно у них быстро скисало, даже если они его в подпол клали. Это вам не египтяне, которые имели холодильники. Когда открывают гробницы и видят эти холодильники — все ахают. Вот эти фаянсовые холодильники, из которых вакуумом выкачивали воздух, заливали воском и — пожалуйста: тысячу лет лежи или десятки тысяч лет. Открыл, поел, закрыл. Как хорошо, да? Я же вам говорила, они были идеальные мастера консервной промышленности. А греки ничего не умели. Ели кое-как, когда угодно, как угодно. Хочешь поесть — поешь, не хочешь — нет. На Пиру не кушали. Разве это место, где едят? Это место, где разговаривают. Это место, где говорят о главном. Это тренировочный зал, где тренируют мозги и души. Так они же боялись этих Пиров пуще всего. Они должны были мобилизоваться, потому что нельзя отказаться принять участие в обсуждении: «В какую Олимпиаду, кто, за сколько минут добежал»? Он должен все помнить, да еще Гомера процитировать. Это, как минимум. А то и свои стишки сочинить тут же, по ходу дела. Никто же не знает, что ему будет предложено.

Так вот, значит, Алкивиад с ними улегся, а у них был такой особенно сложный ритуал: поскольку их пятнадцать человек, то тамада наливал и пускал по кругу кубок. И они все отпивали по глотку. И если после кого-то вино кислило, становилось еще более кислым, изменяло свой вкус, то этот человек должен был встать и уйти.

голос из зала.

Волкова: Что? Нет. Он должен уйти, ибо он находился не в форме. Он был не гармоничен. Мало ли что: плохо себя чувствовал или случилось что. А говорить-то про свои дела, деньги, детей нельзя, а он не готов к гармонии. Тогда вставай и уходи. Но, в кубок они наливали не свою кислятину. Они готовили алкогольное пойло, которое, вообще, в рот взять нельзя было. Из каких-то бычьих внутренностей и хвостов — это был страшный, совершенно жуткий алкоголь. Но спартанцы — вы же понимаете — парни выносливые. И они все уставились на этого красавца. Всем интересно, как он глотнет эту жидкость. Алкивиад сделал большой глоток и «на челе его высоком не отразилось ничего». Он был спокоен и одобрительно кивнул головой. И тут они говорят, что-то типа: «Такой красавец, просто шикарный мужик, да еще пьет наше пойло». Они были в восторге. Но для этого парня все закончилось трагически, потому что он сгорел и умер. Но это уже, как говорится, другая история.

А вот это очень хорошие вещи. Кратер, совершенно замечательная штука, потому что у этих кратеров прекрасная роспись.

И у них всегда такая очень широкая верхняя часть. С двумя или даже тремя ручками. Это специальный сосуд, в котором смешивали вино с водой. А вот гидрия — такой кувшин, в нем приносили родниковую воду.