Бесплатный фрагмент - Легионеры

Легионеры

Часть первая

Мигель

Мигель Прието привычно поднялся по Солидад, свернул на Сан Мартин, обогнув заколоченный деревянными щитами, давно закрывшийся продуктовый магазинчик. Через сотню метров он остановился у небольшого полуразвалившегося блочного здания, расписанного граффити, толкнул заржавевшую дверь.

В помещении без кондиционера стоял спёртый воздух с привкусом пота и крови. За годы тренировок, проведённых в боксёрском зале, Мигель привык к этому воздуху. Десять лет назад, пацаном, он впервые пришёл сюда. Эль Падрино [1] дал ему старые боксёрские перчатки, из которых местами торчал конский волос. «Иди, постукай мешок, — сказал тренер и, обращаясь к взрослым парням, — Гладкий, Цезарь, в ринг!»

Маленький Мигель потрясённо смотрел на то, как парни дрались в ринге. Они били, промахивались, быстро перемещались, входили в клинч, делали шаг назад и снова сходились в схватке. У одного из бойцов закапала кровь из носа.

Прозвучал гонг. Эль Падрино, тяжело ступая по ступенькам, медленно взобрался на помост ринга, достал из кармана палочку, обмотанную ватой, сунул её парню в нос и энергично пошурудил ею. Парень вёл себя совершенно невозмутимо. Эль Падрино остановил кровотечение и дал бойцам сделать по нескольку глотков воды. Крикнул, чтобы перезапустили таймер, и парни продолжили спарринг. Внезапно один из них упал. Мигель не понял, как это случилось. Парень, покачиваясь, поднялся. Эль Падрино дал ему время восстановиться и затем спросил: «Готов?» Тот утвердительно кивнул головой, и спарринг продолжился…

Днём Эль Падрино работал сортировщиком овощей — откидывал гнилое, а лучшее клал в корзинки для отелей — из овощей приготовят вкусную еду для отдыхающих иностранцев. Здесь, в боксёрском зале, он делал то же самое — откидывал слабаков, взращивал перспективных бойцов; в будущем, если им повезёт, они будут выступать в дорогих американских отелях-казино.

Мигель стоял с открытым ртом, полуобняв мешок, и неотрывно наблюдал за тем, что происходит на ринге.

Прозвучал гонг, ринг опустел, Эль Падрино внезапно повернулся к Мигелю:

— Что заскучал? В ринг!

Мигель не понял, что от него хотел этот старый чёрный мужик.

— Шевели задницей, толстячок. Давай в ринг! — повторил Эль Падрино, не сводя глаз с Мигеля.

Упитанный Мигель не спеша взобрался по ступенькам, подлез под канатами и встал в центре ринга. Здесь свет от низко подвешенной лампы был ярче, а воздух более спёртый — от лампы шло тепло, температура поднималась до ста по Фаренгейту.

— Эй, Санни [2], подвигайся с ним, — Эль Падрино указал на Мигеля.

В ринг легко запрыгнул пацан, раза в два меньше Мигеля, худой и наглый, он улыбался во весь рот. Почему его звали на английский манер не понятно, но кликуха Санни подходила ему.

Прозвучал гонг. От сильного волнения у Мигеля закружилась голова, настил ринга поплыл под ногами. Санни обрушил на него шквал ударов, один из которых пришёлся в нос — резкая боль помогла Мигелю прийти в себя. Он вытер перчаткой нос, размазав кровь по лицу, и набросился на соперника, размахивая руками, как делал это на школьном дворе во время потасовок. Санни, как солнечный зайчик, ускользал от Мигеля, успевая наносить ответные удары. Это разъярило Мигеля. Вот Санни чуть замешкался у канатов в углу ринга и Мигель, перегородив путь своим большим для восьмилетнего мальчика телом, начал дубасить соперника. Наконец он попал в Санни, тот сразу ушёл в глухую защиту. Мигель продолжал беспорядочно наносить удары, а Санни, как неваляшка, покачивался из стороны в сторону, уворачиваясь от испачканных кровью перчаток Мигеля. Раздался гонг.

— Молодец, толстячок, — сказал Эль Падрино, — подойди сюда.

Эль Падрино сунул в нос Мигелю палочку с ватой. Мигелю не было больно. Он испытывал гордость — палочка, сунутая ему в нос самим Эль Падрино! Он уже был чемпионом.

Санни, ничуть не обескураженный, подошёл с улыбкой на лице, обнял Мигеля и громко, чтоб все слышали, сказал:

— Ты хорошо поработал!

Сотни раз после этого первого в своей жизни спарринга Мигель слышал в свой адрес: «Oye… buen trabajo» [3]. Придёт время, когда ему это же будут говорить по-английски, но тогда маленький переполненный счастьем Мигель не мог и подумать об этом. Бокс прочно вошёл в его жизнь. Возвращаясь с тренировок, потный и усталый, покусывая кусочки кожи на разбитых губах, он чувствовал себя особенным.

* * *

Мигель поздоровался со всеми, прошёл к скамейке, бросил на неё истрёпанную спортивную сумку.

Эль Падрино умер. Боссом стал Карлос — он не ругался матом, от него не исходил сладковатый перегар рома, он не подначивал Мигеля и других боксёров, как это делал Эль Падрино. Карлос был замечательный тренер во всём, кроме одного — в нём не было огня, какой-то сумасшедшинки, которая была в Эль Падрино.

Мигель скучал по «старому чёрному мужику», каким Эль Падрино запомнился ему с первой встречи. За годы тренировок под его руководством Мигель провёл бесчисленное количество спаррингов и более сотни любительских боёв. Эль Падрино воспитывал в Мигеле волю, злость и упорство — делал это порой грубо, унижая и задевая его самолюбие. Но если Мигель не жаловался, преодолевал боль, то Эль Падрино хвалил его. Из толстого увальня Мигель превратился в крепкого крузера [4]. Он не держал обид на тренера, он любил старика. Что бы ни говорили об Эль Падрино, он был отличный тренер и хороший психолог. Через его руки прошли сотни гаванских ребят.

Уже после первых двух лет занятий боксом сверстники, да и те, кто постарше, остерегались приставать к Мигелю, никто больше не пытался отобрать у него мелочь. А ещё через несколько лет — подростками, он и Санни заступились за мать Мигеля. Выгнали из дома её сожителя Зи, который не работал, а только пил ром и ходил через улицу к Паулине. Они собрали чемодан с его вещами и, когда тот заявился домой, встали в боевые стойки на пороге в квартиру. Зи не рискнул драться с подростками, забрал вещи и ушёл. Через год его зарезали в пьяной драке во время игры в карты. Всё это в прошлом…

В следующем месяце Мигелю предстоит чемпионат Кубы по юниорам, он его выиграет и поедет представлять страну на молодёжный чемпионат мира. А по-другому и быть не может!

«Мигель, что задумался?» — окликнул его Карлос.

Мигель посмотрел на тренера, ничего не ответил, и не спеша стал бинтовать руки. Он тщательно зафиксировал запястье, несколько раз обернув бинт вокруг кисти и сустава большого пальца. Сжал кулак, удовлетворённо посмотрел на проделанную работу. Распрямил кисть и накрыл её сверху прямоугольной «подушечкой», сложенной из бинтов. Подушечки, оклеенные по краям пластырем, со временем спрессовывались и служили отличной защитой для суставов. Мигель наложил подушечку на костяшки пальцев — основной удар наносится ими, их надо сохранить здоровыми. Руки боксёра, как руки пианиста, жизненно необходимы для профессии. Затем Мигель протянул бинты крест-накрест между пальцами, обходя запястье, и зафиксировал их. Постучал кулаком в ладонь — хорошо! И приступил ко второй руке.

* * *

Мигель выиграл молодёжное первенство страны — дверь в большой спорт приоткрылась. Он знал, что откроет её полностью…

После награждения он и ещё несколько ребят пошли в ресторан. Мигель с аппетитом уплетал говядину с бобами. Разделавшись с горячим, накалывал на вилку кусочки поджаренного в сахаре плантайна и медленно смаковал. Мысли о большом будущем пьянили его. Лёгкий тычок в плечо прервал его мечты и заставил обернуться.

«Потанцуем, красавчик?» — женщина взяла его за руку и потянула на танцпол. Здесь, в полумраке, танцующие пары чувствовали себя раскованно. Отсутствие света не позволяло Мигелю разглядеть черты её лица, но и без того было ясно, что она старше. Блеск темных глаз, сладкие духи, мягкое податливое тело, когда даже через платье чувствуешь бархат кожи, возбудили Мигеля. Почувствовав это, женщина прижалась крепче, замерла на мгновенье, и заскользила, то отстраняясь, то приникая к нему всем телом. Она отличалась от поджарых сверстниц, с которыми у него был сексуальный опыт. Девчонки, насмотревшись фильмов, старались не подкачать — изображали пламенную страсть: стонали, извивались, манерно закидывали головы… Секс с ними больше походил на разновидность физического единоборства. С этой он мог никуда не торопиться, не изображать страсть, а плыть, тонуть, улетать в её объятиях, дрожать от её прикосновений и наслаждаться её послушным телом. Она продолжала играть с ним: повернулась спиной и, плавно покачиваясь, прижалась ягодицами. Затем спиной легла к нему на грудь, и снова отстранилась. В очередной раз, когда она прильнула, Мигель сжал её крепко. Она ничем не выказала того, что ей больно. Её рука скользнула вниз. «Jesus, какое блаженство», — голова Мигеля кружилась. Последний аккорд песни — он задрожал и обмяк. Она, как мамочка, поцеловала его в щёку и ушла. «Jesus, только бы никто не заметил». Jesus — этим словом он сопроводил два совершенно противоположных чувства — наслаждение и стыд. Вдруг кто-то из ребят наблюдал за ним? Шуток и подколок не оберёшься.

Прошло время, а Мигель до сих пор помнит запах и податливость тела той женщины.

* * *

Чемпионат мира по юниорам — они впервые в Азии. Ха! Они вообще впервые за границей. Они — боксёры сборной Кубы. Вот так!

Небоскрёбы из стекла и стали, шикарные казино, здесь быстрый бит жизни пропитан влажным горячим воздухом. Всё не так как дома, где размеренная жизнь и морской бриз навевает прохладу: мужчины не бегут сломя головы, а сидят в тени, курят сигары и пьют прохладительные напитки. А девушки? Какие на Кубе девушки! У них нет возраста. Пацанами, на пляже, глядя на удаляющуюся сеньориту в бикини, гадали на спор — сколько ей лет, нередко ошибались… Помнится, Санни влюбился с одного взгляда. Ей было под пятьдесят, старше его в три раза. Санни шёл за ней вдоль моря, ступая по потемневшей влажной кромке песка. Так и не придумав с чего начать, ляпнул: «Девушка, у вас одна нога левая, а другая правая». Она улыбнулась, оценив комплимент, и спросила:

— А тебе какая больше нравится?

— Обе!

Той же ночью Санни стал мужчиной.

* * *

После полуфинала к Мигелю подошёл рыжеволосый, с веснушчатым лицом, уверенный в себе джентльмен. Говорил по-английски, похлопывал и обнимал Мигеля за плечи. Говорил много, быстро и непонятно. Мигель улавливал — «бокс, профессионал, контракт». Понимал главное — в нём заинтересованы. Звёздная карьера, слава, деньги… Всё то, о чём мечтал.

Мигель слушал сладкую патоку, без остановки льющуюся из Гарри. Гарри Норфолк — так он представился:

— Я самый лучший промоутер. Ты классный, я помогу тебе стать чемпионом.

Мигелю льстило внимание промоутера мирового уровня, но он устал, хотелось отдохнуть после боя, а тут приходится напрягать внимание. В конце концов, не выдержав, он соединил ладони и приложил руки к щеке, что на всех языках означает — хочу спать.

— О’кей, чемп, удачи в финале.

Мигель завоевал золото. После награждения Гарри поджидал его. Он был не один. Где же Мигель видел этого человека? Точно, на видео — они частенько смотрели с Эль Падрино записи боёв лучших боксёров мира. Шустрый, маленького роста, всегда в кепке, утыканной значками всех стран и континентов — не узнать его было невозможно. Кто-то вешает на холодильник магниты из памятных мест, а Чико накалывал значки на кепку, в центре которой торчал бутон искусственной красной розы.

Гарри играл роль «отца родного». Объяснил, что готов подписать с Мигелем контракт и заняться его карьерой. Но для этого ему, Мигелю, прямо сейчас надо лететь вместе с ним в Ирландию. Вот контракт. Все расходы по переезду и обустройству он берёт на себя — гарантирует визу и легализацию Мигеля в Ирландии… И главное, Мигель станет чемпионом мира среди профессионалов.

— Соображай, Мигель, такой шанс у тебя.

Ответ у Мигеля был готов. Ещё недавно ему так хотелось заграницу, а вот прошло две недели и скорее бы домой. Он соскучился. Какая Ирландия? У него и так всё прекрасно!

— Олимпиаду выиграю, тогда и поговорим, — Мигель знал, что олимпийцам платят больше и чемпионские бои дают быстрее.

Гарри и бровью не повёл:

— Отлично, чемп! Вот моя визитка. Счастливо добраться домой.

Гарри пожал Мигелю руку и стремительно вышел.

Гарри надо было ещё переговорить с боксёром из Нигерии и парочкой важных людей из мира бокса. «Боксёры — это источник дохода; там, где начинаются сантименты, теряется прибыль. Нельзя показывать боксёру, что он нужен тебе — это ты ему нужен, чтобы он мог вылезти из дерьма. Сотни стоят в очереди за счастливым билетом, и каждый хочет использовать тебя, поэтому не брезгуй любыми средствами и используй их. Правил нет, а победителей не судят». Эти простые истины стали его неизменной сутью. Он, как рыба в воде, лавировал в хитросплетениях боксёрских интриг, с годами выработал умение скрывать фальшь за лучезарной улыбкой и сердечными рукопожатиями. Наработанная практика и умение обходиться с людьми приносила дивиденды. Он стал успешным менеджером с мировым именем. И знал, что Мигель никуда от него не денется.

* * *

В самолёте Мигель опустил спинку кресла, закрыл глаза и задремал… Как тогда в детстве, после первого в жизни спарринга, он гордился собой, так и сейчас мысли о собственной исключительности переполняли его. Чемпионская медаль на шее, спрятанная под рубашкой, была тому подтверждением.

В отличие от большинства сверстников, он не просиживал в подворотнях, не сжигал попусту свою жизнь бездельем. Никто из его знакомых не выезжал дальше Гаваны. Большинство дальше района своего носа не кажут, проживают день за днём, не отличимые один от другого. Ему же ещё только девятнадцать, а он уже побывал заграницей и завоевал золотую медаль.

В районе, где жил Мигель, за год обрушилось четыре дома. У правительства нет денег на ремонт. По улицам, оставляя шлейфы выхлопного газа, тащатся обветшалые американские автомобили пятидесятых–шестидесятых годов, вперемешку с уродливыми авто из СССР, завезёнными позднее — во времена братской дружбы. Отъедешь от старой Гаваны и натолкнёшься на безобразные панельные застройки. Ничего не меняется, куда не посмотришь — запустение, упадок и разруха… за исключением двух-трёх кварталов для туристов, где фасадам придали ухоженный вид.

По возвращению Мигелю показалось, что время на Кубе остановилось, если не пошло вспять. Как быстро первые дни абсолютного счастья сменились на скучные будни. Эйфория чемпионства у Мигеля прошла. Ничего не изменилось в его жизни. А чего он ждал? Он и сам толком не мог ответить. Душа его всё ещё кричала: «Я чемпион!», но никому уже давно не было дела — чемпион он или нет.

«Как глупо я поступил», — Мигель ругал себя за то, что не принял предложения Гарри. Жизнь заграницей снова звала и манила его своим внешним шиком, славой и деньгами.

«Всё можно исправить. Выиграю чемпионат страны, поеду на Олимпиаду и не вернусь», — говорил себе Мигель. Но удача отвернулась от него. Он не смог сделать вес крузера и потому ему пришлось выступить в тяжах. Его главный соперник — Орто. Мигель полагал, что сумеет обыграть Орто на скорости. Да и технически он лучше. Но вышло всё иначе, Мигель проиграл, и о поездке на Олимпиаду можно было забыть.

Первый раз в жизни он напился. Его рвало с такой силой, что под глазами от кровоизлияния образовались багровые мешки. Лицо наутро отекло, голова раскалывалась. Он пролежал весь день, уставившись в потёртую стену, на которой кнопками были пришпилены журнальные фотографии Боба Марли, Че Гевары и знаменитых боксёров.

Наутро Мигель твёрдо решил, что не останется на Кубе.

* * *

В молодёжной команде самым близким другом Мигеля был мухач Эрнесто. Легковесы традиционно дружат с тяжеловесами, наверно, льву и маленькой собачке легче ужиться. Ещё до поездки Мигеля на молодёжный чемпионат, Эрнесто доверил ему свой план побега с Кубы. Тогда Мигель слушал его вполуха, но теперь вспомнил о том разговоре. Эрнесто говорил, что знает человека, который может сбросить его на небольшом плотике в американской зоне. Риск минимальный. Американцы прочёсывают свою зону постоянно и обязательно подберут и дадут убежище. И вот ты уже в Майами, прогуливаешься по Южному бульвару, вдоль улицы тянется вереница ресторанов, а напротив — широкий чистый пляж, где симпатичные девушки в бикини играют в пляжный волейбол, и повсюду атмосфера праздника. «Каких-то двести километров отделяют нас от рая», — громко шептал Эрнесто.

Мигель позвонил Эрнесто. Встретились.

— Прости, Мигель, я не могу с тобой, у матери рак. Вот телефон, позвони Пульпо [5]. Кликуха у него такая.

— У меня есть ещё одна наводка в Виста дель Мар.

Клочок бумаги с нацарапанным на ней телефоном лежал у Мигеля в кармане. Мигелю дал её незнакомый парень в баре, где он накануне напился и, по-видимому, наболтал лишнего. А так с чего бы тому давать ему номер телефона? На прощание приятели обнялись, долго хлопали друг друга, расставание получилось сентиментальным. Эрнесто даже прослезился.

* * *

Всё решила цена. Пульпо запросил тысячу зелёных, а человек в Виста дель Мар согласился за пятьсот.

Через неделю Мигелю позвонили. Мигель сел в автобус, в кармане лежали пятьсот долларов — плата за доставку в американскую зону. По указанному адресу располагалась кособокая бетонная коробка. На пороге его встретил худощавый тридцатилетний щёголь — с первого взгляда видно, что не местный.

— Хосе, — крикнул он, повернув голову в сторону открытой двери, — Клиент!

Из помещения вышел мужчина средних лет. Он окинул Мигеля взглядом, как бы прицениваясь — не продешевил ли, назначив столь низкую цену.

— Пять косарей…

Мигель отдал деньги.

— Посиди на улице, я сейчас, — сказал и исчез в дверном проёме.

Щёголь ушёл. Мигель сел на корточки, прислонился к стене дома, закрыл глаза, подставив лицо солнцу. Он отдыхал и думал о побеге. Страха не было: «Завтра я буду в Майами».

Мигель услышал шаги, открыл глаза. К нему приближались двое полицейских. Подошли, спросили документы, попросили пройти в участок для проверки. «Какая проверка?» В участке его допросили: «Что ты здесь делаешь? Откуда приехал? Зачем?» Он не мог толком объяснить, что делает в Виста дель Мар. Его продержали сутки и отпустили. Мигель вернулся туда, где его взяли полицейские, прошёл в дверной проём коробки: голые стены, на земляном полу строительный мусор, в воздухе устойчивый запах испражнений. «Так и есть, подстава!»

Весь следующий день он пролежал лицом к стене. Со стены на него смотрел одноглазый Боб Марли. Кто испортил портрет и закрасил глаз, у Мигеля не было желания выяснять. Ему хотелось напиться. Денег не было. Поздно вечером он пошёл на пятачок, где тусуются гомики, там его снял пожилой немец. Мигель отобрал у него кошелёк, взял пятьдесят евро, остальное вернул. На эти деньги снова напился.

На следующее утро в ванной перед зеркалом Мигель высунул язык. Дурацкое отражение в зеркале — рожа с высунутым языком, покрытым белым с желтизной налётом, усталый апатичный взгляд. Мигель взял зубную щётку и стал счищать налёт, тем самым вызвал рвоту. Кровь застучала в висках. Он принял душ, похмелился пивом, и только после этого ему полегчало. Вечером пошёл в сторону Эль Малекон посмотреть на закат, потолкаться среди гуляющих, чтобы не быть одному. Но быстро ощутил себя лишним: люди, их улыбки и смех раздражали его. Он покинул оживлённое место на набережной, спустился к воде, устроился на брошенном кем-то порванном шезлонге и уснул под шелест прибоя. Ему снился цветной сон — слепящий свет софитов, он наносит сокрушительный удар, соперник падает, салют разрывает небо петардами, становится светло, как днём…

Мигель проснулся. Невдалеке кто-то работал отбойным молотком, грохот которого во сне он принял за салют. Первые лучи солнца отражались в морской глади. На море — полный штиль. Мигель разделся догола, вошёл в воду и поплыл. «Вот если бы я мог доплыть до того берега…» Он настолько задумался, что не заметил, как далеко заплыл: «Так и в море унесёт». Мигель развернулся, и мощными неторопливыми гребками, чтоб не сбить дыхание, устремился обратно: «Нет! Я не утону, я стану чемпионом, у меня будет настоящая жизнь».

* * *

«Надо было слушать Эрнесто». Он не мог рассказать приятелю, что его кинули, как лоха — это всё равно, что расписаться в своей глупости. Вот Санни он мог сказать больше, чем кому-либо. Санни давно завязал с боксом, устроился работать в автомастерскую — он всегда любил автомобили.

— Нужна тысяча баксов, не знаешь где взять?

— У меня есть пятьсот.

— Не поможет, ещё половину надо.

— Можно попробовать у Диаса спросить… Возьмёшь моих пятьсот?

— Нет спасибо, какая разница просить пятьсот или тысячу.

Диас знал Мигеля — не раз бывал на его матчах. Если бы на Кубе был разрешён профессиональный бокс, Диас стал бы главным кубинским промоутером. Он любил бокс и обладал железной хваткой в делах. Делами его были наркотики и проституция.

— Диас, мне нужны деньги.

— Сколько?

— Штука баксов.

— Не мало. Что взамен?

— У меня сейчас ничего нет, но я отдам.

— Я знаю, что ты отдашь, если деньги будут. А если их не будет?

— Будут.

— Что у тебя есть? — взгляд Диаса не выражал эмоций.

Мигель старался сообразить, что ответить.

— Что у тебя есть? — Диас повторил вопрос. И сам ответил:

— Кулаки, вот что у тебя есть.

Мигель поднял свои большие руки и посмотрел на них.

— Я дам, через год вернёшь пять тонн, не сможешь через год — через два вернёшь десять. А если лажанёшься — отработать придётся. Понял?

Мигель утвердительно кивнул головой. Диас отсчитал десять новеньких хрустящих стодолларовых банкнот:

— Удачи, amigo!

* * *

Мигель позвонил Пульпо. В ожидании ответного звонка прошёл месяц. За это время Мигель пристрастился к пиву. На тренировки к Карлосу ходил редко. В Мигеле угас огонь, не было прежней одержимости. Карлос молчал. Он знал — каждый боксёр устаёт психологически от боёв, от напряжения, связанного с тренировками, отдых нужен… иной раз кажется — боксёр навсегда уходит из бокса, но потом возвращается, с некоторыми это происходит по многу раз.

* * *

Мигель, капитан Пульпо и ещё двое сели ночью в катер, на море был штиль. Все молчали. Пульпо окинул взглядом пассажиров, усмехнулся.

Они отшвартовались, шли на полном форсаже до нейтральных вод. Через несколько часов Пульпо сбросил обороты, и лодка почти бесшумно заскользила в направлении Флориды. «Ещё час и будете выгружаться. Не бздите парни! Не вы первые и не вы последние».

Они шли в кромешной тьме. Внезапно завыла сирена, лодку осветили прожекторами.

— Atencion! [6] Заглушить мотор, manos arriba [7], бьём на поражение.

Это были кубинские пограничники.

— Мы рыбаки, оружия нет, наркотиков нет, заблудились…

— Знаем мы, какие вы рыбаки…

Патруль зацепил их лодку багром.

— Поднимайся по одному.

Под дулами автоматов они поднялись на борт патрульного катера, их тщательно обыскали, каждого обнюхал натасканный на наркотики пёс. После осмотра всех спустили в трюм, закрыли в спецотделении без иллюминаторов — угнетающая тишина и темень такая, что Мигелю захотелось громко выть.

И он завыл. Он не думал о Диасе, деньгах, которые как-то надо будет вернуть, о боксе, о том, что его ждёт, он ни о чём не думал. Просто выл, как животное, загнанное в угол.

Мигель отсидел в тюрьме шесть месяцев. Выйдя на свободу, пил неделю, потом очнулся, перевернул всё в доме — что-то искал…

— Она была где-то здесь… — он перебирал предметы на полке.

— Что ты ищешь? — спросила мать.

— Карту, бизнес-карту. Гарри Норфолк — промоутер. Я знаю, что она должна быть здесь, я клал её сюда среди открыток.

Мать вышла из комнаты и вернулась через минуту, держа визитку Гарри Норфолка в руках:

— Вот. Нашла в мусорном ведре и сохранила.

* * *

На следующий день Мигель послал Гарри e-mail, в котором кратко сообщил, что готов подписать контракт. Гарри прочитал, усмехнулся — теперь он получит этого парня на более выгодных условиях.

От Гарри долго не было вестей, Мигель потерял терпение и запил. Деньги доставал тем же способом, что и в первый раз, когда взял у немца пятьдесят евро. Понимал, что так долго не протянет, полиция его вычислит, и он загремит в тюрьму по-настоящему. С каждым днём Мигель всё больше опускался. Он терял надежду, реже проверял электронную почту.

Ответ пришёл через два месяца. У Гарри был план побега для Мигеля.

* * *

Море неспокойно в это время года. Осень, ураган за ураганом, Гаити недавно разметало…

Качку Мигель переносил хорошо. «Балла три-четыре будет» — подумал он. Как бы угадав его мысли, капитан сказал:

— Должно немного успокоиться, придём чуть раньше, подождём в квадрате, смотришь, и за тобой раньше придут.

Они уже целый час находились в условленном месте. Мигель не заметил, чтобы море успокоилось, наоборот шторм усиливался.

— Идут. Ну, и калоша у них. Повезло тебе, Мигель, — с сарказмом заметил капитан.

Мигель пересел на борт пришедшего катера, вернее переплыл. Катера из-за высокой волны не могли сблизиться. К концу каната привязали груз, забросили на пришедший катер, другим концом Мигель обвязал себя. Он прыгнул в море, его подтащили и втянули на борт.

Это были мексиканские индейцы — выходцы из джунглей, сухопарые, маленькие, как дети. Их коричневые, выжженные солнцем, покрытые татуировками лица выглядели устрашающе, в глазах читалась безжалостность. Мигель понял, с кем он имеет дело; такие, не раздумывая, изрубят тебя мачете, если потребуется. Наркокартель в деле — об этом Гарри ничего не сказал.

Шторм усиливался. Катер жутко скрипел, переваливаясь через волны, того гляди и развалится. Ветер крепчал, пошёл дождь. Все одели спасательные жилеты, Мигель долго возился, надевая жилет на своё крупное тело. Мексиканцы стали громче разговаривать, жестикулировать, как-то засуетились — вода в трюме. Он встал в линию, первый черпал воду и передавал ведро по цепочке. Все работали с бешеной скоростью, но вода прибывала.

Мексиканцы давно связались со своими по рации и, в ожидании спасательного катера, то и дело вглядывались в ночную мглу.

Вычерпывать воду больше не было смысла. Один за другим члены экипажа попрыгали в море. Мигель последовал за ними…

Катер пропал из виду — наверно уже затонул. Никого из мексиканцев рядом с ним не было, всех раскидало в разные стороны. Мигеля накрывало волной, вынырнув, он успевал сделать вдох, до того как накроет следующей. Он боролся за жизнь, не паниковал, не думал. Начни думать — страх парализует, и океан поглотит тебя. Руки Мигеля немели, всё труднее становилось держаться на воде. Вдруг что-то твёрдое ткнуло его в затылок. Это был буй, видимо оторванный от береговых ограждений. Мигель обхватил буй обеими руками и прислонил к нему голову. Он позволял себе ненадолго закрывать глаза, усилием воли размыкал их снова, чтобы не уснуть. К рассвету море почти успокоилось. Мигель уснул.

Его подобрала мексиканская береговая охрана и передала иммиграционной службе. Мигеля поместили в приёмник временного содержания. Очухавшись, он достал из кармашка трусов записку с мексиканским номером.

На следующий день за Мигелем пришёл адвокат.

* * *

Всё позади — шторм, бандиты, тюрьма… Мигель и Гарри летели в Дублин. Гарри взял себе виски. Взгляд Мигеля задержался на стаканчике, что не ускользнуло от внимания Гарри. Он промолчал, но сделал вывод: «Это может быть проблемой».

Мигель сгорал от любопытства, так ему хотелось поскорее увидеть Дублин. Самолёт выпустил шасси, заходя на посадку. Мигель прильнул к иллюминатору, но сквозь плотную завесу облаков не увидел ничего. Наконец самолёт вынырнул из облаков и почти сразу коснулся взлётной полосы. День был серый, пасмурный. Мигель разочарованно смотрел через иллюминатор на невзрачные терминалы аэропорта. С тоской вспомнил голубое кубинское небо и жаркое солнце.

Гарри поместил Мигеля в небольшой комнате, примыкающей к боксёрскому залу. Комнатёнок было всего три, в одной из них жил его соотечественник Гарсиа — легковес, третья была свободна. Душ общий.

Мигель и не знал, что Гарсия находится под патронажем Гарри. Обрадовался, увидев соотечественника, но тот не выказал бурных эмоций. Они обменялись несколькими фразами, как будто встретились в зале на Кубе, а не в далёкой Ирландии за тысячи миль от дома.

Вскоре Гарри объявил Мигелю, что через два месяца состоится его первый профессиональный бой. «Да, парень не в форме, но надо его запрягать. Подберу ему „мешка“ какого-нибудь, пусть почувствует вкус крови, взбодрится и поверит в себя».

* * *

Ирландия Мигелю не нравилась — низкое серое небо, холодный ветер, частые дожди. Магазины закрывают рано в шесть, а то и в пять, на улицах в это время уже почти никого. Мужики тусуются в барах, расположенных в подвальных помещениях, напоминающих катакомбы. Мигелю приходило сравнение с крысиными норами. Маленькие круглые столики, шатающиеся на хлипких ножках, на них можно поставить пару стаканов, а есть с них неудобно. Да и какая еда в барах? Гиннесс — основное блюдо, виски вместо закусона. Впрочем, некоторые предпочитают чередовать Гиннесс с «Попрыгунчиком Джонни» [8] или начать с «Бомбы в машине» [9], а уж в конце шлифануть вискарём. Первое время, встречая на улице пьяную женщину, Мигель поражался — как это они пьют наравне с мужчинами? Ну, видно женщины здесь не слабее мужиков — решил, и перестал удивляться.

Гарри и тренер улетели в Лондон, Мигель надрался…

Она прицепилась к Мигелю на выходе из бара — от неё несло алкоголем, табаком и приторно-сладкими духами. Высокая, сухопарая, с вытянутой, как у лошади, физиономией, она громко цокала каблуками по асфальту. Длинные тонкие ноги в чёрных чулках с дыркой на левой лодыжке торчали из-под юбки, как две палки. «Шоколадный мой, пойдём ко мне!» — ухватила и потащила Мигеля за собой, время от времени делая остановки для того, чтобы подтянуть чулки. Её вульгарность, доступность и отсутствие стыда возбуждали Мигеля. Они пришли в маленькую неопрятную квартирку. Женщина стянула с себя трусы, плюхнулась на кровать: «Иди ко мне, креольчик». «Сейчас я тебе покажу креольчика», — подумал Мигель… Он грубо брал её, снова и снова. Она стонала, вскрикивала, больно впиваясь и царапая ногтями его спину.

Удовлетворив себя, Мигель почувствовал брезгливость к пьяной незнакомке. Женщина — он даже не спросил её имя — лежала без движения, без звука, только пульс на её шее подавал признаки жизни. Перед уходом он бросил взгляд на её испитое, когда-то даже красивое лицо: «Знай шоколадного!»

* * *

Шестнадцать выигранных боёв и точка, поставленная в отношениях с алкоголем, вернули Мигелю гордость, которую он почти растерял. Успех в ринге помогал преодолевать трудности и не обращать внимания на сырой ирландский климат. Жизнь более-менее наладилась, у него появилась подружка Сесилия из Венесуэлы. Но связывать навсегда свою жизнь с Ирландией Мигель не хотел — слишком холодно, серо и однообразно. Он вспоминал Кубу и мечтал когда-нибудь перебраться в Майами, где, как и дома, голубое небо и яркое солнце.

Когда Гарри объявил Мигелю о бое в Америке, Мигелю показалось, что в окно боксёрского зала пробил солнечный луч. Наверное, это ему показалось, но то, что на душе стало как-то светлее — это точно. Ведь он получил свой шанс. Противник — русский нокаутёр, левша. Мигель был уверен в своих силах, он быстрее и искусней, сумеет уйти от смертоносных ударов русского «медведя». У Мигеля в двух последних боях были достойные соперники: поляк, шедший без поражений и ветеран Акоста из Аргентины — опасный соперник, сломавший карьеру не одному перспективному боксёру. Мигель сумел нокаутировать Акосту в шестом раунде. Выманил на удар и поймал навстречу — пора Акосте на пенсию.

Мигель никогда не был в такой отличной форме — пробегал половину марафонской дистанции, укладываясь в полтора часа. Для тяжа это феноменально, всё равно, что борца сумо заставить крутить солнышко на перекладине.

Мечта, к которой он шёл через унижения, безденежье, смертельную опасность и низкие поступки уже рядом. «Да! Меня могли убить, зарезать в тюрьме или сбросить в океан кормить рыб, но я выжил. Я сумел преодолеть трудности. Я готов к этому бою и нокаутирую русского! Буду чемпионом и смогу жить там, где хочу — в Майями».

Часть вторая

Булат

Отец приложил указательный палец к губам — тихо, показал сыну ладонью вниз — пригнись. Булат пригнулся и замер. Отец занял исходную позицию, прицелился. Раздался выстрел. Косуля дёрнулась, будто пыталась отпрыгнуть в сторону, споткнулась и упала.

— Аллах Акбар! — произнёс отец и пружинистым шагом направился к добыче. Булат подхватился следом. Косулю привязали за ноги к жердине и водрузили на плечи.

Булату исполнилось четырнадцать, по кавказским меркам — мужчина. Своей статью он опережал ровесников, был на голову выше всех, почти догнал отца. Мать говорила, был в роду прапрадед по её линии, отличавшийся высоким ростом, вот так передалось через несколько поколений. Жердина впилась Булату в плечо, он охнул под тяжестью, но ничего не сказал, пошатываясь, последовал за отцом.

Шли долго. Наступило время обеденного намаза. Отец остановился, достал коврики. Опустились на колени лицом в сторону Мекки. Отец и сын полушёпотом читали молитвы. Завершив намаз, отец поднялся и одобрительно взглянул на сына. Булат замечал, что после обращения к Аллаху у отца всегда просветлённый взор, и даже жёсткая линия, рассекающая его лоб наполовину и изгибом касающаяся правой брови, как бы разглаживалась. Отец становился добрее.

После трёх часов изнурительной ходьбы они добрались до Шатоя.

Отец разделал косулю. Жарили на огне, нарезав мясо большими кусками. Женщины — мать Лейла и сестра Камилла суетились, накрывая на стол.

Вечером, по случаю удачной охоты Исмаила (так звали отца Булата), собралась на ужин вся родня. Булат любил, когда большой семьёй собирались за столом. Но особенно он ждал прихода Зарины — двоюродной сестры, глаз с неё не сводил. Задирал двоюродных братьев, вызывая их на борцовский поединок, хотел показать Зарине, что он самый сильный.

С шести лет Булат посещал секцию греко-римской борьбы, которую вёл Салах Зелимханов — чемпион Чечни, уважаемый человек в посёлке. Салаху исполнилось шестьдесят, а он всё ещё полон сил и энергии — тренирует мальчишек.

Не прогнал его Салах, не сказал — в школу пойдёшь, тогда и приходи. Определил Булата в группу, где самому младшему было восемь. Следил, чтобы не обижали Булата или, того хуже, не смеялись над ним. «Все чеченцы братья, наказать можно — достоинство унижать нельзя», — говорил Учитель.

Прошли годы. Булат делал успехи в борьбе, ездил на соревнования в Грозный, в Махачкалу. «Если ты выиграл Кавказ, считай Россия твоя, на Кавказе лучшие борцы. Да что Россия — мир завоюешь!» — часто говорил Салах своим подопечным. «Сила и храбрость, храбрость и сила» — было написано на плакате в школьном спортзале.

Дядя Тагир в ущелье Шаро-Аргуна нашёл медвежонка. Думал: «Где его мать?» Ждал — может появится. Нет, не пришла. «Оставить здесь? Погибнет, одному ему не выжить». Забрал дядя Тагир медвежонка к себе.

Стоял месяц Рамадан, на Ураз Байрам все родные собрались у дяди Тагира. Булат пошёл к медвежонку поиграть и так заигрался, что перешла игра в борьбу. После этого случая, Булат прославился в родном посёлке и за его пределами — «мальчик, не побоявшийся бороться с медведем».

Отец за застольем промолчал, а пришли домой сказал: «Зачем полез к медведю? Это тебе не человек, поди, узнай, что у него на уме. Ухо мог тебе откусить».

Да, про ухо: на тренировке схватился Булат с более взрослым борцом. Противнику Булата удалось взять его голову в замок. Булат терпел, неожиданно для соперника сделал резкое движение, чтобы выскользнуть из захвата — левое ухо пронзила острая боль. Булат вскрикнул, багрового цвета левое ухо стояло торчком — сломались хрящи. «Ничего, заживёт. Вот теперь, Булат, ты выглядишь как настоящий мужчина, а не какой-то там кузнечик», — сказал Салах.

Исмаил гордился успехами сына в борьбе, но не хвалил. Брал у сына очередную медаль за победу в борцовском турнире и вешал на стену молча. Это и была самая большая похвала отца. Он воспитывал в Булате скромность. Соблюдение мусульманских правил и обычаев, чтение Корана было для Булата обязательным.

Последние годы в посёлке часто можно было встретить мужчин в камуфляже с автоматами. Они распространяли ваххабитскую литературу, говорили о свободе и независимости Ичкерии. Приходили в школьный спортзал, организовывали стрельбища. Ребятам льстило внимание бородатых вооружённых мужчин; для мальчишек подержать в руках «Калашников» — это круто, а пострелять — вообще запредел. Матери волновались. Недоглядишь, и завтра твой сын с оружием бегает по «зелёнке».

Отец Булата приветствовал независимость Чечни, но к ваххабитским учениям относился настороженно. Не отвергал, но и не принимал — следовал традиционному исламу.

Из Грозного ползли разноречивые слухи. Прошёл общенациональный конгресс чеченского народа. Шла междоусобица внутри республики, провозгласившей независимость. У Булата всё перепуталось в голове — кто хороший, кто плохой? Отец обсуждал с сельчанами политику и будущее Чечни, но никогда не говорил об этом с Булатом. Он вообще напрямую почти никогда не говорил с сыном, действовал через мать Булата. Булат хотел бы задать отцу вопросы, но молчал. Знал, что отец не одобрит.

В посёлке обстановка становилась небезопасной, мать велела Булату и Камилле никуда, кроме школы, не ходить. В Грозном и по всей Чечне начались боевые действия. Исмаил вступил в добровольное вооружённое формирование по охране посёлка.

В школе наступили новогодние каникулы, но было ясно, что школу не откроют, пока не закончится война. Салах ушёл защищать Грозный — спортзал в школе закрыли. Булат сидел дома, помогал матери по хозяйству, умирал со скуки. Решил вступить в ополчение. Только завёл разговор с отцом, тот жёстко посмотрел на сына, резко вскинул руку — на том разговор и закончился.

Прошла ещё неделя. Новости отовсюду были одна хуже другой. Мать начала паковать вещи. Наказала Камилле и Булату взять самое необходимое.

Ближе к полудню за ними приехала большая иномарка — джип. Булату и сестре было велено грузиться. Прощание было коротким. Отец обнял и поцеловал Камиллу. Крепко, как никогда, обнял Булата: «Помни, ты теперь в семье главный. Ты в ответе за мать, за сестру. Береги их». Булат не помнил, когда отец последний раз его обнимал, но знал — отец любит его, просто сдержан в своих чувствах.

Булат с сестрой сели в машину; через залепленные грязью автомобильные стёкла смотрели на прощающихся родителей; на дом, где родились и выросли, не допуская мысли, что уезжают навсегда.

Мать плакала. Прильнула к отцу, положив голову ему на грудь… замерла, потом отстранилась, заглянула Исмаилу в глаза, как бы запоминая его, повернулась и, опустив голову, пошла к машине.

Приехали в Пятигорск. Остановились у двоюродной сестры Исмаила Малкан. У тёти Малкан своих трое — годовалый сын и две дочери младших классов, муж на заработках в России. Теснились — мать с Камиллой в проходной комнате, Булат в прихожей на раскладушке. Через месяц приехали люди из Чечни и передали от отца деньги на покупку дома. Дом нашли быстро, переехали сразу, как оформили документы. Тётя Малкан языком поцокала: «Вай-вай-вай, такой дом больших денег стоит».

Камилла решила поступить в торговый техникум. Булат пошёл в школу. Учиться было трудно, требования выше и программа сложнее, чем в Шатое. Булата хотели перевести из восьмого в седьмой, а ему по возрасту в девятом пора быть. Мать отстояла, наняла Булату репетиторов. Отличником он не стал, но и двоек, как в начале, не получал. Любимым уроком у Булата была физкультура — играли в волейбол и баскетбол. Рост у него для этих видов спорта подходящий, а мастерства недостаточно. В баскетболе он был по-настоящему опасен, нёсся на соперников, порой сметая их со своего пути. Из-за его фолов команда теряла очки. Ребята, может, и хотели бы упрекнуть Булата, но стоило им бросить взгляд на его искалеченное ухо, как желание сделать замечание отпадало само собой. Булат в команду — играть за школу на городских соревнованиях — не напрашивался. Пусть с мячиками прыгают те, у кого это получается. Борьба — его призвание. В поисках секции по борьбе он случайно наткнулся на большой баннер с изображением двух бойцов: один бил ногой, а другой ставил блок и отвечал ударом кулака, и надпись «Клуб Кавказ — боевые единоборства». Пройти мимо такого Булат не мог, зашёл посмотреть и с того дня стал регулярно посещать занятия.

Закончился учебный год. Наступили каникулы. Булата перевели в девятый класс. Отца не было с ними уже полгода, вести от него приходили, но не часто.

В последнем письме отец писал, что его сестра Бата приедет с семьёй в Пятигорск. Из письма было не понятно — вся семья едет или нет. Где они планируют остановиться? Сроки приезда тоже указаны не были, и едет ли Сахид — муж Баты с ними? Как всегда, письмо Исмаила было коротким и оставляло больше вопросов, чем ответов. Булат обрадовался новости — значит, он увидит Зарину, самую красивую девушку Шатоя.

За эти полгода Булат полюбил Пятигорск. Он бросал свой взгляд на заснеженные вершины Бештау, напоминающие ему родные горы, видами которых он любовался, когда с отцом ходил на охоту. Ему нравилось взбираться на Машук и вприпрыжку спускаться с него, перескакивая через препятствия из камней и ухабов, рискуя свернуть себе шею. Любил, минуя сквер Анджиевского, выйти на бульвар и прогуляться до «Цветника», затем подняться на Горячую горку к бронзовому Орлу. Кафешки, туристы, яркие цветы на клумбах — совсем другая жизнь! Любил спускаться в парк им. Кирова к озеру; прогуливаясь, не мог отвести взгляда от симпатичных смеющихся девушек. Чувствовал неловкость — ведь он любит Зарину. Ну почему его глаза сами таращатся на них?

Ему нравились конские каштаны, их аромат, он брал в руки тяжёлые колючие зелёные плоды, понюхав и повертев в руках, примечал мишень и швырял в неё. Недалеко от их дома рос тутовник. С ловкостью акробата Булат залезал на дерево за ягодами, очень быстро его руки и лицо становились тёмно-фиолетовыми. «Опять перемазался, футболки не отстирываются», — укоряла мать.

Жизнь текла размеренно, Булат проживал её легко, не задумываясь и не загадывая далеко наперёд. Каждая клетка его молодого сильного организма вибрировала от ощущения радости и восторга самого существования.

Поглощённый собой, он не обращал внимания, что Камилла только ночует дома, что мать стала как тень, что от отца давно не было вестей.

Время за полночь. Обычно Камилла приходит домой не позже девяти. Мать не ложилась спать, ждала её, нервно теребила рукав своей кофты, приговаривая: «Что-то случилось». Булат сочувствовал матери, не шёл спать, крепился, но уснул прямо на диване в гостиной.

— Булат, — мать коснулась рукой его плеча.

Он сразу открыл глаза, будто и не спал.

— Не пришла?

— Нет.

Булат старался сообразить, что делать. Пятигорск — это тебе не Шатой, не обежишь, так просто. Где искать?

Он встал с дивана, не подавая вида, что растерян.

— Не волнуйся, я найду её.

Булат вышел из дома — тёплая летняя ночь, чистое звёздное небо. Постоял на пороге, чтобы привыкнуть к темноте. Тихо прошёл к калитке и уже хотел выйти на улицу, как услышал шорох. «Откуда? С улицы или из сарая?» Булат решил проверить сарай. Тихо ступая, подошёл к нему, теперь он отчётливо слышал постанывание. Булат решительно дёрнул дверь, она была заперта изнутри. Стон тут же прекратился. Булат уверенно, но негромко спросил:

— Кто там?

— Это я — Камилла. Не шуми. Я сейчас приду.

— С кем ты?

Ответа не последовало.

— Открой дверь, я сказал! С кем ты?

Дверь открылась, в проёме появилась Камилла, кто стоит у неё за спиной Булат не мог разобрать. Камилла вышла первой, следом за ней вышла светловолосая девушка. Булат опешил. Девушки прошли мимо него, Камилла в дом, её подруга за калитку. Булат продолжал стоять, не зная, как ему поступить, как реагировать, что делать… Он услышал разговор Камиллы с матерью, мать не ругала её, но было слышно, как она причитала:

— Где ты была? Где ты была? Прости, Исмаил! Недоглядела, совсем дочь твоя от рук отбилась, про честь забыла. Недосмотрела… Булат за тобой ушёл…

— Мы во дворе встретились.

«Помни, ты теперь в семье главный! Ты в ответе за мать, за сестру! Береги их!» Занятый только собой, он забыл о наказе отца. Если узнают о Камилле — позор ляжет на их семью, как они вернутся в Шатой? Что он скажет отцу? Одолеваемый мыслями о случившемся, Булат ворочался всю ночь и уснул только под утро.

После той ночи Булат замкнулся, перестал разговаривать с Камиллой. Мать заметила перемены в поведении сына, но решила не придавать этому большого значения — парень растёт, мало ли что у него в голове. Камилла сама улучила момент, когда Булат был один. «Булочка, — так Камилла называла его, только когда Булат был маленький, — прости меня, я знаю, о чём ты думаешь… Не переживай, я выйду замуж. Всё будет хорошо».

Через месяц в их дом пришла страшная новость — убили отца.

* * *

Булата и Лейлу остановили на КПП. В который раз? — они сбились со счёта. Булата поставили на колени, обыскали, унизили.

Шатой опустел, семья Зарины уехала — разбежались жители кто куда; те, кто остался, стали заложниками войны — идти некуда. А если и есть, дойдёшь ли?

Им показали, где похоронили отца — таблички не было. Да и его ли это могила? Сколько их, безымянных, кругом? Мать легла на могилу, разметав руки в стороны. Булат молча сидел рядом на корточках и смотрел, как она плакала. Сколько времени они провели на кладбище? Он не знал… Ушли, когда стемнело.

Дни в Чечне слились для него в один отвратительный сон — война. Он хотел только одного, поскорее уехать из Шатоя, в уютный, тихий, полюбившийся ему Пятигорск.

* * *

Им повезло — они смогли вернуться. Булат, как одержимый, приступил к тренировкам. Физические нагрузки, которыми он доводил себя до изнеможения, помогали забыться. Спарринговал почти каждый день — дрался с азартом, выплёскивая свою душевную боль: «Я должен стать сильным, чтобы больше никто никогда не поставил меня на колени».

И даже новость, что Зарина с семьёй в Пятигорске, не всколыхнула в нём прежних чувств, а ведь он так ждал её. Всё вышло само собой. Зарина пришла с матерью навестить Лейлу. Улучив момент, взяла за руку и только хотела сказать Булату то, что мысленно проговаривала накануне, как он опередил её: «Не сердись на меня, Заринка». Он смотрел на неё с высоты своего роста, она едва доставала ему до плеча. Со стороны могло показаться — подросток-акселерат просит прощения у молодой учительницы. «Я не сержусь», — Зарина обняла Булата.

Булат закончил спарринг, встал у мешка отрабатывать удары, подошёл тренер:

— Булат, отвлекись на минуту. Через неделю первенство города по боксу. Попробуй. В кикбоксинге тебе ещё не скоро удастся выступить на соревнованиях — по возрасту рановато. А вот бокс — можно. Практика боевая появится, что думаешь?

У Булата тут же загорелись глаза.

— Да, конечно!

— Отлично, через неделю взвешивание. Вес тебе делать не надо — ты же тяж.

Через неделю Булат выиграл первенство Пятигорска в своей возрастной группе, закончив два боя досрочно.

* * *

Прошло три года… Камилла вышла замуж. Слово сдержала. Булат никогда не обсуждал ту ночь с сестрой.

Булат и Зарина обручились. Всё время и силы Булата уходили на спортивную карьеру. Он выиграл молодёжное первенство России по боксу, попал в сборную, получил стипендию — небольшую, но всё же. Стал готовиться к дебюту в чемпионате России по «мужикам» [10]. Дошёл до финала. Победу по очкам отдали дагестанцу Заурбеку Зарипову из Ростова-на-Дону.

Булат не сомневался — был бы бой не три раунда, а шесть — он бы завалил Заурбека. Формат любительского бокса не позволил ему раскрыть себя полностью. Он не был спринтером по природе, ему нужно было время, чтобы поймать ритм боя, почувствовать соперника, подобраться к нему и нанести сокрушающие удары. А Заурбек — типичный представитель советской любительской школы бокса, где лучшая защита — шаг назад. Ударил — отпрыгнул, и так все три раунда «прыг-скок» — такого не догонишь. В отличие от Заурбека Булат не пользовался защитой «шаг назад», он блокировал удары, работал корпусом — нырки, уклоны; никогда не отступал, теснил соперника, выбирая момент для завершающей атаки; такой у него стиль — зрелищный. На профессиональном ринге, где сила, выносливость, характер и крепкий подбородок являются решающими, Булат мог бы добиться большого успеха. И он понимал это.

На следующий год на чемпионате России Заурбека и Булата развели на жеребьёвке, чтобы они, как фавориты, могли встретиться в главном поединке… при условии, что дойдут до финала.

Первый раунд. Заурбек, как смерч, носился по рингу, осыпая Булата ударами, которые тот старался блокировать. Не всегда это удавалось, хотя удары Заурбека опасности не представляли, слишком он быстр для того, чтобы бить по-настоящему. Невозможно кружить по рингу на носках и наносить сокрушительные удары. Удар надо подготовить, для этого боксёр должен крепко стоять на ногах и вложить в удар всю массу своего тела, чтобы кулак был, как ядро, вылетевшее из пушки. Кто-то возразит: а как же легендарный Мухаммед Али, который «порхает, как бабочка и жалит, как пчела»? В том то и дело, что когда он порхал — он не бил. А крушил он соперников в тот момент, когда прерывал свой танец — на секунду, но прерывал. И этой секунды ему было достаточно, чтобы отправить соперника в нокаут.

Второй раунд Булат выровнял — Заурбек подустал, Булат всё чаще прихватывал его, нанося прицельные удары. Пару раз Заурбек взорвался сериями, впрочем, совершенно неопасными. Этот раунд был равный — как судьи решат. Ничейных раундов, как известно, в боксе не бывает.

В третьем раунде Заурбек думал больше о защите, чем о контратаках — теперь они были редки и неэффективны. На последней минуте боя Булат зажал Заурбека в угол, навязав размен ударами — именно такого боя Заурбек избегал. Булат зацепил соперника левым боковым. Заурбек упал. Рефери счёт не открыл, решив, что Заурбек поскользнулся на мокром полу. В углу, где он упал, секунданты разлили воду в перерыве. Заурбек поднялся, демонстрируя готовность, мыча что-то рефери сквозь капу, торчащую изо рта, и при этом тыкал рукой в угол.

Булат видел, что Заурбек потрясён и нужно только добить его в оставшиеся тридцать секунд. Рефери остановил время. Секунданты Заурбека засуетились, но дело шло медленно: то тряпки не было, то она оказалась слишком маленькая. Профессионалы — время тянуть умеют. Рефери удовлетворённо осмотрел угол, затем подозвал боксёров на середину ринга, обтёр перчатки Заурбека о свою рубашку и подал команду: «Бокс».

С того момента, как бой был остановлен, до команды рефери — бокс, прошло не меньше пятнадцати секунд. Заурбек восстановился, всем своим видом показывая готовность к бою. Булат мгновенно ринулся в атаку, не особенно беспокоясь о защите. Заурбек пятился, обтирая спиной канаты, но при этом ему удавалось довольно удачно работать джебом. Раздался финальный гонг. Со счётом три — два победу снова отдали Заурбеку.

Булат решил — надо уходить в профессионалы. Бывает так: подумаешь, решишь, и вот на тебе — судьба идёт навстречу.

После боя к нему подошёл Иосиф Кац, все звали его Ося. Кац предложил Булату уехать во Флориду и начать профессиональную карьеру боксёра под его патронажем. Иосиф сыпал легендарными именами: казалось, все промоутеры у него в кармане, и все только и ждут, когда Ося покажет им настоящую звезду бокса в тяжёлом весе.

Булат согласился. Но у него есть условие — он поедет с Зариной. «Это ещё и лучше. Вам надо пожениться и тогда вы вдвоём сможете въехать в страну», — живо отреагировал Кац, понимая, что женатый мужчина более дисциплинирован, ответственен и главное — не одинок, а значит и проблем с ним будет меньше. Хорошая жена нужна боксёру не меньше, чем понимающий тренер, разбирающийся в деньгах менеджер и всесильный промоутер.