Книга посвящается моей музе и супруге, Лизогуб Юлии Игоревне
Василиск
Часть 1. В глуби лесов
В глуби лесов Руси великой,
на берегу одной реки
Деревня древняя стояла
в краю, где зори глубоки.
Была деревня небольшая,
от силы пятьдесят дымов,
О ней сейчас расскажем сказку,
её не встретишь в мире снов.
Среди народа поселения
Матрёша-девушка жила,
Ей скоро будет восемнадцать,
без жениха, плохи дела.
Всё потому, что красотою
ей не дано в миру сверкать,
Лишь только длинною косою
она могла кого позвать.
Но что коса, такое чудо
у каждой девицы славян,
А на лице у той Матрёши
для паренька один изъян.
Но как-то раннею весною
все женихи одним гуртом
К Матрёше ринулись толпою,
решивши свататься при том.
Забыв девиц, что полюбили,
все, как глашенные, идут
В тот дом, где никогда не были,
у окон все Матрёшу ждут.
И первый парень на деревне,
кузнец, красавец Велимир,
Идёт не в дом любимой Лели,
несёт Матрёше весь свой мир.
Но только Леля, как все русы,
не сдастся горю ни за что,
Она идёт к ведунье Агни,
знать, ворожит Матрёше кто.
Сквозь лес, таёнными тропами
прошла девица в глубь болот,
Нашла дом древний на поляне,
в котором Агния живёт.
Заходит к Агнии в светлицу,
сидит ведунья за столом,
Да филин с соколом на плечах,
они хранят ведуньи дом.
Ведунья Агни:
«Пришла, небось, просить о чуде?
Что? Жениха приворожить?
А может, в доме кто болеет,
да надо травы, полечить?»
Леля:
«К тебе пришла не просто с делом,
у нас в село беда пришла,
Все мужики к одной прилипли,
такие странные дела.
Да каб была она красотка,
я приняла бы всё, как есть,
Сёл на Руси полно без меры,
в них мужиков не перечесть.
Но у Матрёши нос картошкой,
на оба глаза косота,
Вся в оспинах, нога кривая,
такая, в общем, красота».
Ведунья только усмехнулась:
«Никак тут кто-то ворожил,
Давно такого не слыхала,
чтоб с колдовством здесь кто-то был.
Давай посмотрим, погадаем,
на блюде яблоко бежит,
Оно покажет и расскажет,
в селе кто нынче ворожит».
Уселась девица к ведунье,
та блюдо достаёт на стол,
Бросает яблочко по кругу,
узор вмиг рябию пошёл.
Открылося окошко явью,
Матрёшу видим средь села,
Под мышкой что-то держит явно
да озирается сама.
Вот день за днём мелькают тени,
Матрёша ходит по селу
И носит что-то под рубахой,
да тихо прячет во дому.
Так шесть седьмиц проплыли мимо,
как караваны чередой,
И вот однажды ранним утром
всё проясняется порой.
Зверь появился у Матрёши,
трещит яйцо, раздался писк,
Тут Агни блюдо подхватила:
«Смотри-ка, это василиск!
Так вот разгадка, что случилось
и кто колдует на селе,
Всё вверх ногами закрутилось,
как создала его себе».
Леля:
«Скажи скорее, что за диво?
И что за зверь тот василиск?
Неужто обладает силой
тот, кто издал негромкий писк?»
Агни:
«Мы все рождаемся малыми,
и все пищим, придя на свет,
А то, мы вырастем какими,
ни у кого сомненья нет.
Вот и про кроху василиска
я сразу знаю всё, как есть,
Он принесёт по миру горя,
каких не сразу перечесть.
Петух, коль проживёт за двадцать,
лишь в жизни раз яйцо снесёт,
И то яйцо не для наседки,
оно беду в себе несёт.
Вдруг подберёт его девица,
чтобы под мышкою носить,
И будет люда сторониться:
ни показать, ни обронить.
Лишь только шесть седьмиц минуют,
на свет явится василиск,
И бед грядущих чередою
предвестием станет злобный писк.
В нём смесь змеи с куриным родом,
короной гребень на главе,
Он может управлять народом
и волю навязать тебе».
Леля:
«Ну, я Матрёшу вместе с зверем,
возьму пёклу да зашибу!
И никогда я не поверю,
что это сделать не смогу!»
Агни:
«Махнуть пёклой — вопрос не хитрый,
да только надо тебе знать,
Что василиск с волшебной силой
и может вмиг заколдовать.
Коль только взгляд его увидишь,
так камнем станешь в тот же миг
И никогда уже не сможешь
поднять на ту Матрёшу крик.
Но не горюй, не всё так плохо,
есть способ зверя погубить,
Его же взгляд, назад вернувшись,
поможет нам его убить».
Леля:
«Так что же делать, как мне зверю
вернуть его смертельный взгляд,
Ведь не могу схватить рукою
и запихнуть ему назад».
Агни:
«Должна ты подстеречь Матрёшу,
узнать, где зверь сокрытый ей,
Но лишь главу он поворотит,
достань зерцало поскорей.
Пусть встретит взгляд его зерцало
да возвратится самому,
И мигом зверь окаменеет,
исходит время колдовству».
В дорогу Лелю снарядила,
дала зерцало ей с собой,
Перед дорогой накормила
и в лес отправила тропой.
Часть 2. Судьба
Сквозь лес, тропинкой неприметной
шагает Леля за судьбой,
А следом тенью незаметной
идём, читатель, мы с тобой.
На ней холщовая рубаха,
по краю красная тесьма,
И косоклинник без запаха
из ситца вышила сама.
Кушак на Леле в пять аршинов,
понёва, что прошла обряд,
Знать, ей понёву надевали,
чтоб Велимир был этим рад.
На волосах витая лента,
да коловрат узор по ней,
Она несёт воспоминанье
счастливых, беззаботных дней.
На ножках кожаные поршни,
в онучи смотана стопа,
А по краям её обувки
узором свитая тесьма.
Тропинка нитью тонкой вьётся,
вокруг сосновые леса,
Поляны мхами серебрятся —
Руси чудесная краса.
Но Леле не до созерцаний,
она идёт как будто в бой,
Как будто злобные, иные
на род её идут войной.
Вот впереди дома селенья,
солома крыш, заборов ряд,
А у окна избы Матрёши
толпою мужики стоят.
И Велимир в толпе с народом
ждёт, выйдет девица иль нет,
Кому из засланных сватами
желанный даст она ответ.
Но нет ответа, ждут напрасно,
ей любо парней потомить,
Глядишь, страдать так будут страстно,
а после лишь сильней любить.
Проходит Леля мимо дома
той, что разлучница девиц,
Ей с детства всё вокруг знакомо,
но всё ж следит из-под ресниц.
Селенье вечер накрывает,
укрыв окружные леса,
Народ по избам засыпает,
отдав себя объятьям сна.
Одна лишь Леля ночкой тёмной
крадётся тихо средь листвы,
Вон дом Матрёши, с виду скромный,
его бы не узнал и ты.
Лучины огонёк коптящий,
вдруг видит Леля в темноте:
Идёт Матрёша ночью спящей
и держит огонёк в руке.
Вот двери бани заскрипели,
Матрёша скрылася из глаз,
А сердце Лелино трепещет,
да кто же моется сейчас?
Подкралась Леля к двери бани,
глядит сквозь щёлочку на свет.
Но что такое? Кушака-то
на злой Матрёше вовсе нет.
На юбках, платьях, что на лавке,
лежит свернувшись странный зверь,
Коль точно раньше не узнали,
не догадались бы теперь.
Матрёша скрылась молча в мойке,
а Леля тихо прокралась,
И тихой мышью незаметной
она в предбанник пробралась.
Зверь задремал, не слышал деву,
когда же он открыл глаза,
Перед собой себя увидел,
гром грянул, будто бы гроза.
Матрёша бросилась в предбанник
и видит камень-василиск,
В зерцало смотрит пред собою,
застрял в горле последний писк.
Зерцало Леля убирает,
домой уходит прямо в ночь,
А сзади девица рыдает,
нечистых просит ей помочь.
Всё дальше просто, ранним утром
проснулось старое село,
А у парней любовь к Матрёше
как будто ветром унесло.
Вот Велимир в объятья Лели
бежит, не видя белый свет,
Что дальше было с злой девицей,
сейчас дадим мы всем ответ.
Нет на Руси такого дела,
чтоб девице в несчастье мстить,
И на совете порешили
грехи дать деве искупить.
Нашли ей мужа у соседей,
слепого старого вдовца,
Ему служа, оберегая,
быть с ним Матрёше до конца.
А Леля, как тому по сроку,
пошла счастливой под венец,
Всё, что узнал, я рассказал вам,
на этом сказочке конец.
Птицелов и Алконост
Часть 1. Волшебная птица
Когда случилось, не скажу вам,
но сотни лет уже прошли,
Те времена туманом скрыты,
чтоб всё увидеть не смогли.
Пусть сквозь тумана покрывало
пробьётся свет на те года,
Его мы видим очень мало,
но это было не всегда.
Спокойной летнею порою
Данила, местный птицелов,
За поставухами тропою
шёл через лес без лишних слов.
Тропа ведёт через болото,
а дальше сквозь сосновый лес,
Руси прелестная природа,
одно из сказочных чудес.
Вот он выходит на поляну,
где поставухи расставлял,
Он здесь не раз водил охоту
и как добытчик промышлял.
В кустах, он видит, кто-то бьётся,
мелькают крылья средь ветвей,
Клубами пыль повсюду вьётся,
и треск от веток всё сильней.
Данила бросился до сетки
и видит чудо из чудес,
Под поставухой дева бьётся
и рвётся в небо всё сильней.
Лицо — прекраснее не встретишь,
как только в сказках говорят,
Ланиты в розовом румянце,
уста кораллами горят.
В очах горит испуг вселенский,
на веждах слёзы-жемчуга,
Сражён прекраснейшей из женщин,
забрала сердце вмиг она.
Но что за чудо, тело птицы,
и руки-крылья воздух бьют,
Данила думает: «Мне снится,
как видно, задремал я вдруг.
Не может быть такого в Яви,
никак мне леший намудрил,
А может, я сказался в Прави?»
Данила наземь сел без сил.
А дева-птица молвит словом:
«Ты отпусти меня скорей».
В ушах Данилы бьётся громом:
«Она на свете всех милей!»
Данила:
«Кто ты, прекрасная девица?
Такого в жизни не видал.
Не человек, не зверь, не птица —
я чуда больше не встречал».
Птица-девица:
«Я Алконост, одна из вещих,
мне домом Ирий, тот что Правь,
Твои силки как будто клещи,
а мне нельзя надолго в Явь.
Прошу пустить, проси что хочешь,
я всё исполню в тот же миг».
И молит, молит, молит, молит,
и переходит в песню крик.
Волшебный глас в округе льётся,
как будто музыка небес,
Как будто сам Господь смеётся,
а вместе с ним река и лес.
У паренька трепещет сердце,
и закружилась голова,
Поёт прекрасная из женщин,
всё, как расскажет вам молва.
Данила тянется к девице,
уста её поцеловать,
Она ему совсем не птица,
её он хочет приласкать.
Но Алконост, отпрянув в сети,
сказала: «Стой! Я не могу.
Всё, что захочешь, но не это,
я Ирий песней берегу!
И если вдруг уста коснутся
из Яви люда только раз,
Я потеряю силы песни
и стану смертной тот же час.
Скажи, что хочешь — дом, жениться,
хозяйство с лучшею землёй,
А может, вместе с князем биться,
служить в дружине сам собой?
Купцом ли стать и окияном
водить суда, везти товар,
Чтоб торговать по разным странам,
с друзьями поделив навар.
Всё, что захочешь, я исполню,
чем пожелаешь, наделю,
Но не пылай ко мне любовью,
об этом только я молю.
Тех, кто влюбился в птиц Ирия,
ждёт рок суровый, непростой,
И навсегда несчастье с ними,
прошу, от этого постой».
Данила горько ухмыльнулся:
«Зачем мне дом, сгорит за раз,
Жена найдёт себе другого,
пока служить в дружине час.
Купцом я тоже не хотел бы,
не мне товар возить в моря
И не делить навар с друзьями,
торговля, знать, не для меня.
Но коль сулишь любую долю,
то попрошу тебя о том,
Чтоб не ходить одной судьбою,
мне в Рай попасть, как будто в дом».
Он взял рукою нити сетки,
враз сбросил с крыльев да спины,
И в тот же миг, как зверь из клетки,
взлетела дева, скрывшись в сны.
Мир закружился вкруг Данилы,
сверкая радугой небес,
В его очах вдруг всё поплыло,
озёра, горы, дивный лес.
Мелькнули звёзды золотые,
мир, обернувшись, задрожал,
И дивный сад, как сны былые,
перед Данилою предстал.
Часть 2. Ирий
Чудесный Ирий, Рай, что в Прави,
волшебный сад, мечта живых.
Что знаем мы об этом в Яви?
Рассказы мудрецов иных.
В начале всех времён, от света,
Сварог спустился в мир людей,
Средь гор великих выбрал эту,
впредь Алатырской зваться ей.
И возле той горы великой
пророс волшебный древний вяз,
Он кроной к небу тянет ликом,
корнями всей землёй увяз.
В его ветвях живут вещуньи:
Сирин и славный Алконост,
А также Гамаюн, колдунья,
у каждой девы птичий хвост.
Нет рук, их заменяют крылья,
всё тело в перьях до груди,
Зато их голос слаще мёда,
его ты лучше не буди.
Сирин поёт о том, что будет,
какая вечность вам грядёт,
Кому она предскажет горе,
от предсказанья не уйдёт.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.