Бесплатный фрагмент - Кусочки мозаики

Зачем тебе это надо

Сначала небольшое предисловие.

В жизни не так уж часто случаются моменты взрывных, ярких впечатлений, когда в коротком отрезке времени сконцентрированы и восторг, заполняющий все твое существо, и осознание своего торжества над собой, над своей природой, над природой вообще, и страх, не игрушечный, а реальный, «всамделишный», который ты смог побороть, но который не ушел, а остался где-то рядом, на втором плане, и который придает ощущениям необычайную остроту.

Жуткий восторг — вот, пожалуй, правильные слова, которыми можно определить это состояние.

Такие моменты — вот те драгоценности, которые стоит искать, собирать, копить, коллекционировать. Не вещи, не материальные ценности, а именно такие состояния души создают ощущение наполненности жизни. Да и сама жизнь приобретает удивительно яркие, необычные краски, если в ней есть бриллиантовые искорки таких моментов. Без них жизнь оставалась бы серенькой, пустой и пресной…

Конечно, драгоценные камни в такой коллекции могут быть самые разные (и у каждого свои) — разной величины и достоинства. От мелкого жемчуга до больших алмазов.

Мне недавно достался крупный бриллиант чистейшей воды…

Началось все с того, что Галинка — моя младшая дочь — заявила, что в день своего двадцатилетия хочет прыгнуть с парашютом. Это было вполне в ее духе. Я поддержал дочь в этом сумасбродстве и даже согласился не только его профинансировать, но и самому составить ей компанию. Родственные души…

Почему все же я ее поддержал? Да просто потому, что самому хотелось прыгнуть. До сих пор это желание носило несколько абстрактный характер. Хотя и не без оснований — всегда любил откуда-нибудь прыгать: в речку — с высокого берега, в море — с прибрежных скал, в бассейн — с вышки… Было приятно вот это, хоть и краткое, ощущение полета. А еще я часто летал во сне. Ах, как я там летал!..

Но не буду отвлекаться. Короче, мелькнула мысль: а действительно, не попробовать ли сделать это не во сне, а наяву?

Первая попытка оказалась неудачной. На ближайшем аэродроме под Егорьевском дела обстояли плачевно. Было видно запустение… С парашютом, несмотря на информацию в интернете, здесь не прыгали. Только один спортивный самолетик (мне он показался каким-то грустным) предлагал прокатить вас, сделать несколько фигур высшего пилотажа (мертвую петлю, бочку, штопор или что-то в этом роде) всего лишь за пару-тройку тысчонок с носа.

За неимением ничего другого дочь с подружкой воспользовались этим предложением и остались вполне довольны полученными впечатлениями. Однако мысль прыгнуть с парашютом Галинка не оставила и через некоторое время обнаружила, что еще одно подходящее местечко находится во вполне удобном для нас месте — в «Аэрограде» под Коломной.

Сначала мы решили сделать ознакомительную поездку. И вот в один из июньских солнечных воскресных дней сели в машину и вдвоем отправились туда.

То, что мы увидели, оставило очень приятное впечатление. Особенно по контрасту с тем печальным зрелищем, которое мы наблюдали под Егорьевском.

«Аэроград» — это действительно целый городок вместе с небольшим аэродромом. Здесь были и коттеджи для гостей — для тех, кто решит остановиться здесь на ночь или даже на несколько дней. И место для палаточного городка для «дикарей». Здесь был и ресторанчик, и стоянка для машин.

Рядом с летным полем прямо перед площадкой, куда приземлялись парашютисты, были места для гостей и зрителей — и под открытым небом, и под тентами, защищавшими от летнего жаркого солнца. А желающие позагорать могли расположиться тут же, рядышком, на зеленой лужайке, что многие с удовольствием и делали. Здесь же была небольшая кафешка, где можно выпить кофе, прохладительные напитки, взять мороженое или просто перекусить.

Но главное — здесь все было серьезно организовано именно для занятий парашютным спортом, скайдайвингом.

В этот солнечный летний день здесь, в «Аэрограде», чувствовалась приподнятая, празднично-возбуждающая атмосфера. Ярко-зеленая трава поля, синее-синее небо, павильоны в голубых тонах, где складывают парашюты. Яркие, эффектные комбинезоны спортсменов-парашютистов, которых было довольно много и среди которых время от времени слышалась даже иностранная речь (что, согласитесь, тоже является показателем хорошего уровня этого местечка).

Мы расположились среди публики на скамейке с видом на площадку приземления и окунулись в эту атмосферу. Ожидая, когда парашютисты появятся в небе, запрокинули головы и, прищурив глаза, всматривались в сияющую голубизну.

Ждать пришлось совсем недолго — минут пять. Самолеты — не наши «кукурузники» АН-2, а чешские L-410 — взлетали с группами парашютистов чуть ли не каждые 20 минут. Настоящий конвейер, работающий четко и слаженно.

И вот в небе над нами, чуть в стороне, вдруг словно ниоткуда появилась россыпь темных точек. Постепенно они увеличивались в размерах, обретали цвет и форму маленьких парашютиков. По замысловатым, извилистым, переплетающимся траекториям они спускались все ниже и ниже, все ближе и ближе к нам. Вот уже стали отчетливо видны яркие разноцветные парашюты, формой напоминающие прямоугольное надутое воздухом крыло, и под ними — фигурки парашютистов, управляющих своим полетом. Они закладывали крутые виражи, потом выравнивали полет, снова вираж, но теперь уже в другую сторону. Как горнолыжники змейкой спускаются с горы все ниже и ниже, все ближе и ближе, так и здесь парашютисты зигзагами скользили по невидимому крутому небесному склону и, постепенно снижаясь и приближаясь к нам, заходили на траекторию посадки…

Их приземление оказалось очень эффектным зрелищем. Представьте себе: группа человек двадцать на разноцветных парашютах стремительно сыплется с неба на площадку размером где-то сто на сто метров. Каждый приземляется в своей манере. Кто-то, видимо еще новичок в этом деле, не скоординировав свои движения, неловко валится в траву или садится прямо на свою мягкую пятую точку (надо признать, таких в каждой группе было мало, а то и совсем не было). Кто-то изящно (особенно грациозно это получалось у девушек) в буквальном смысле слова сходил на землю, сделав всего лишь несколько быстрых шагов (так человек сбегает с высоких ступенек), после того как на высоте где-то полутора метров характерным движением рук, держащих клеванты (специальные петли строп управления, которые парашютист держит в руках) — сверху вниз на уровень плеч и дальше вниз вдоль тела до упора — гасит горизонтальную скорость и мягко опускается на поле.

Но особенно эффектным было приземление асов. Они заходили на площадку по крутой глиссаде, буквально падали с неба, скорость почти не гасили и со свистом ветра в стропах, с эффектно трепыхающимся на стеньге хвостом «медузы» проносились сквозь створ «ворот» и дальше уже почти горизонтально, сбрасывая скорость, скользили по траве своими ногами, как самолет на шасси, мимо зрителей и спокойно становились на ноги. Это был высший класс!

Не знаю, что подумала Галина, а вот моя мысль была очень четкой: «Это мое. Я тоже так хочу!» Видимо, она чувствовала что-то похожее, а потому мы дружно направились к «манифесту» — узнавать условия прыжков.

Все оказалось достаточно просто: прыжок в тандеме с инструктором может совершить практически каждый — подписывай договор, в котором всю ответственность принимаешь на себя, плати денежки и — вперед!

Прыжок «тандем» хорош тем, что действительно не требует от новичка никаких навыков. Он ведь просто пассажир, надежно прикрепленный спереди к опытному инструктору. И тем не менее прыжок в тандеме дает хорошее представление о том, что такое ПРЫЖОК.

И мы решились.

Облачившись в комбинезоны, надев шлем и всю «сбрую» (подвесная система из ремней и замков-карабинов, с помощью которой «пассажир» крепится к инструктору), отправились к выходу на поле.

Объявили наш взлет, и группа человек в двадцать парашютистов, среди которых были мы с Галинкой и наши инструкторы, направилась к самолету.

Всего парашютистов обслуживали три самолета, у каждого из которых было собственное имя. Нам достался «Скай шарк» (небесная акула), с носом, разрисованным под зубастую акулью пасть.

Разместились на длинных скамьях вдоль бортов самолета. «Тандемы» — в самой глубине фюзеляжа, у кабины пилотов. За нами гурьбой забрались несколько групп молодых ребят и девчонок. Как выяснилось позднее, они отрабатывали групповые прыжки.

Самолет взлетел и начал набирать высоту. И вот тут я почувствовал мандраж. Одно дело — сидя на земле, наслаждаться эстетикой прыжков и думать: «Как здорово! Я тоже так хочу!». Совсем другое — реально оказаться на высоте более четырех километров и вдруг осознать, что вот сейчас, уже через несколько минут, ты, пусть и с опытным инструктором, накрепко пристегнутый к нему, должен будешь падать в эту четырехкилометровую пропасть…

В голову откуда-то из подсознания пытался выбраться в сопровождении глупых мыслей типа «а вдруг…», «а что, если…» холодок страха, заставляющий тревожно колотиться сердце…

Я упорно гнал эти мысли прочь, убеждая себя, что все это чушь, что все здесь давно отработано и абсолютно безопасно, что все возможные роковые случайности настолько маловероятны, что думать о них просто несерьезно… Я старался загнать страх обратно, не давая ему выбраться наружу…

Напротив меня сидели, улыбаясь и оживленно что-то обсуждая, молодые ребята и девушки лет по двадцать-двадцать пять. Казалось, им все эти волнения и страхи «по барабану». Их вид успокаивал и обнадеживал: «Раз они могут, значит, и я могу. Чем я хуже?! Тем более что мне и делать-то ничего не нужно. Просто расслабиться и получить удовольствие от прыжка.»

В этой внутренней борьбе прошли те несколько минут, что оставались до решающего момента. Я, конечно, не подавал виду и улыбался Галинке, которая, казалось, тоже совсем не волновалась.

Наконец самолет набрал нужную высоту (4200 метров), и ребята-парашютисты начали ритуал напутствия друг друга перед прыжком. Как я понял позже, это было полусерьезной-полушутливой традицией, которая неукоснительно соблюдалась. Ритуал состоял в следующем: соседи, дружелюбно улыбаясь, протягивали друг другу руки, как бы для рукопожатия, но вместо пожатия хлопали раскрытой ладонью о ладонь, потом сжимали ладони в кулак и легонько стукались встречным движением кулаками, затем, не разжимая кулака, выставляли указательный палец, с улыбкой направляя его друг на друга (так в шутку рукой имитируют пистолет, на самом же деле этот жест у парашютистов означает сигнал на раскрытие парашюта). Этим они подбадривали друг друга и желали удачного прыжка.

Мы тоже проделали этот ритуал, хотя и не очень ловко (первый раз же!), тем самым как бы приобщаясь к сообществу парашютистов. И — удивительное дело! — чрезмерное волнение и подступающий страх отпустили…

По команде пилотов дверь самолета, расположенную по левому борту позади крыла, ближе к хвосту, открыли, и парашютисты стали группами вываливаться наружу.

Приближалась наша очередь. Инструктор поставил меня перед собой и пристегнул к себе, тщательно проверив все крепления. Я глубоко вздохнул, надел мягкие пластиковые очки, предназначенные для защиты глаз от плотного потока воздуха, и мы неуклюже, как парочка сиамских близнецов, неразрывно сцепленных друг с другом, стали подходить к открытой двери. Остановились в метре перед ней, и по команде инструктора я повис на нем, согнув ноги в коленях. Инструктор сделал шаг вперед и… на несколько мгновений мы замерли у самого обреза двери…

Сильный и плотный, затягивающий поток воздуха за срезом борта, гул мотора и… четырехкилометровая пропасть под ногами. Где-то там далеко внизу земля…

И от меня уже ничего не зависело…

Инструктор профессиональным движением откачнулся сначала чуть назад, а потом резко вперед, и… мы рухнули в эту пропасть!

Словами сложно передать те ощущения, которые обрушились на меня. Это был восторг! Все страхи мгновенно испарились. Только свист прорезаемого мной плотного воздуха и далекая, с вдруг узнаваемыми контурами «Аэрограда» и окрестных полей-лесов, с изгибами Москвы-реки и автострады земля, которая стала неспешно приближаться…

Это не было падением, это был именно свободный полет. И не просто какие-то несколько мгновений, а десятки секунд, минута. Было достаточно времени, чтобы впитывать всем своим существом совершенно новые ощущения, которые, казалось, струились через тебя вместе с пронзаемым воздухом. Хотелось, чтобы это длилось еще и еще… Это падение, этот полет увлекал, завораживал… Все другое перестало существовать…

Вдруг почувствовался резкий рывок, и над нашими головами раскрылся парашют. (Заметьте, не круглый купол, а прямоугольное крыло, потому что прыжки выполняются на парашютах типа «крыло», позволяющих выполнять управляемый полет.)

Раскрылся парашют, и нас сразу, резко окружила спокойная тишина…

А где-то внутри плескалась новая волна восторга! Радость, замешанная на чувстве облегчения от того, что эта штука сработала, что парашют-таки раскрылся, как надо. (И я не оторвался от инструктора!)

И новое чувство полета, теперь уже под крылом парашюта.

Инструктор спросил, как дела. У меня не было слов, но я смог дать понять, что, мол, все нормально. И сосредоточился на новых для меня ощущениях.

Да, это был тоже полет, хотя и отличный от того — в свободном падении. По сравнению с тем, стремительным, когда ты несешься сквозь небо, как пуля, со свистом, этот был приятно спокойным. И этот полет был уже полностью управляемым — мы делали повороты, виражи, двигаясь во вполне определенном направлении. Это прекрасно ощущалось, хотя я был всего лишь «пассажиром» в нашем тандеме.

Через какое-то время я смог сполна почувствовать это — инструктор дал мне «порулить». Я взялся руками за клеванты и, пользуясь подсказками, потянул вниз левую. Сделал это довольно резко. Земля накренилась под нами, и нас в лихом вираже повлекло влево. Потом, отпустив левую клеванту, я уже спокойнее потянул за правую, и мы плавно повернули вправо. Все было предельно просто и естественно!

Полет был плавным и неспешным. Он давал возможность наслаждаться высотой.

Высота — вот еще одна вещь, ради которой стоит заниматься скайдайвингом. Ради того, чтобы почувствовать высоту.

Высота — третье измерение того мира, в котором мы живем. Казалось бы, ничего удивительного. Все и так знают, что наш мир трехмерен. Ан нет! Реально в обычной жизни мир нами воспринимается скорее плоским, двумерным. В том смысле, что мы живем и действуем в тонком плоском слое, и все третье измерение ограничено его толщиной, сравнимой с нашим ростом. Эта плоскость, в которой мы живем, двигаемся, перемещаемся, немного может изгибаться вверх-вниз, и тем не менее это не дает почувствовать нутром третье измерение. И небо над головой мы воспринимаем почти как абстрактное понятие, обозначающее то недостижимое, что простирается над нашими головами.

Третье измерение открывается только тем, кто имеет возможность действовать, физически существовать и перемещаться в нем. (Ходьба по лестницам и езда в лифте не в счет.) Те, кто связан с небом — летчики — вот кто знает, что такое высота, что такое третье измерение, что такое глубина неба. Летчики и… парашютисты.

Теперь и я знаю, что наш мир трехмерен. Третье измерение — высоту — я ощутил всей своей шкурой и теперь знаю, что такое глубина неба, что такое полет, что такое высота. Я промчался сквозь нее, я пролетел через нее, и в конце — внизу у земли — я спокойно соскользнул с нее…

Здесь я, конечно, забегаю вперед. В том первом прыжке в тандеме с инструктором, естественно, все делал он, а я лишь был неподготовленным наблюдателем, на которого вдруг свалилась гигантская гора новых ощущений. Осознание тех ощущений — я попытался описать их выше, — конечно, пришло позже, когда уже начал прыгать самостоятельно, каждый раз подпитываясь новой и новой их порцией. А тогда я лишь испытывал безотчетный восторг, эйфорию, радость полета…

…Мы спускались все ниже. Под ногами уже было поле для приземления с приветливо-лениво колыхавшимся «колдуном», похожим на полосатый колпак Буратино. Чуть в стороне — площадка со зрителями…

Земля приближалась все быстрее и быстрее… Наша вертикальная скорость постепенно переходила в горизонтальную. Уже у самой земли я вытянул ноги вперед, и мы мягко проехались по траве на своих пятых точках…

Все!

Вскочив на ноги после того, как инструктор отстегнул меня от себя, я, обалдевший от бушующего в крови адреналина, стал озираться по сторонам и в небо — где Галина? А! Вот и она! Их тандем сел следом чуть в стороне, и, увидев ее радостно-восторженную физиономию, я сбросил с себя дополнительно висевший на душе груз — груз беспокойства за нее…

Что ни говори, а момент удачного приземления является той жирной заключительной точкой, тем волнующим ключевым моментом прыжка, который создает мощный финальный мажорный аккорд в симфонии чувств, которая звучала все это время внутри тебя! В этом аккорде был и восторг, и торжество победы, победы над собой, над высотой, и облегчение, снятие напряжения. И ликующий крик внутри: «Я сделал это!» (У некоторых, я видел, он в явном виде вырывается наружу.)

Впечатление от прыжка было настолько сильно и так насыщено положительными эмоциями, что я решил на этом не останавливаться и попробовать заняться прыжками всерьез.

Как выяснилось тут же, в «Аэрограде» есть все для этого: программа обучения по годами отработанной методике, опытнейшие инструкторы… Так я стал студентом курса AFF (Advanced Free Fall). Мне предстояло пройти теорию, сдать экзамен, а затем — семь уровней прыжков: от первых уровней, когда тебя плотно опекают два инструктора, до уже полностью самостоятельных прыжков с элементами воздушной акробатики. При переходе от уровня к уровню степень опеки инструкторов постепенно снижается и все больше ответственности за свои действия ты берешь на себя. Лишь на четвертом уровне студент делает первый действительно самостоятельный прыжок. Да, конечно, инструктор рядом, но он только наблюдает и контролирует, в случае чего — подстрахует. Но здесь ты уже сам стоишь у среза открытой двери самолета, ты сам даешь себе команду прыгнуть в это четырехкилометровое пространство под тобой, сам делаешь этот бросок в пропасть, сам контролируешь стабильность падения, высоту по высотомеру на левой руке и определяешь тот момент на высоте 1600 метров, когда нужно отработанным на земле движением протянуть правую руку вниз и за спину (левая одновременно принимает положение перед головой, как будто отдаешь пионерский салют), нащупать бобышку «медузы», резким движением выдернуть ее и откинуть в сторону от себя в воздушный поток. «Медуза» — маленький вытяжной парашютик — вытягивает из ранца за спиной основной парашют. Нужно посмотреть вверх через правое плечо, чтобы убедиться, что парашют раскрылся нормально, взяться за клеванты и уже спокойно по ориентирам на земле лететь под парашютом, выбирая тот маршрут, который приведет тебя в нужную точку захода на посадку.

Как оказалось, в этом курсе учат не столько прыжкам с парашютом, а скорее прыжкам без парашюта. В том смысле, что парашют — это, в конце концов, всего лишь средство посадки. Да, конечно, полет под парашютом — это тоже особый кайф! Но все же это лишь заключительная вспомогательная фаза твоего прыжка. А основная же цель — это вот та минута свободного падения, когда парашют спокойно спит в ранце за спиной, а ты несешься сквозь небо абсолютно свободный, ничем не сдерживаемый и можешь (если ты, конечно, овладел соответствующими навыками) позволить себе дополнительные безумства — вращения, кувырки… Главное тут — не увлекаться, не отдаться безоглядно восторгу полета и вовремя раскрыть парашют.

…Я сделал уже полтора десятка прыжков. Всего лишь! Для сравнения: у моего инструктора почти полтора десятка тысяч. Но даже мне за это небольшое время довелось испытать разнообразные ощущения, связанные с разными случаями. Вот парочка примечательных.

Случай курьезный.

Было ясное, солнечное утро. Ночью был ливень с грозой, но сейчас небо было чистым, и свежий ветер (но не критичный, не больше 8 м/с) приятно холодил разгоряченное волнением лицо. Я, ожидая своей очереди на взлет, наблюдал за приземлением очередной группы парашютистов. В ней были и опытные ребята, и молодые, которые неуклюже плюхались на пятую точку, не устояв на ногах.

Взгляд задержался на одном парашютисте, который спускался как-то неуверенно и, управляя клевантами, рулил явно не туда. Вместо того чтобы довернуть вправо, отпустив левую и потянув правую клеванту вниз, и попасть на поляну приземления, он (перепутал, что ли?) потянул вниз левую и теперь летел прямо на места для зрителей, где кроме скамеек стояли большие палатки-тенты с тканевыми крышами. Она (это оказалась молодая девушка) что-то орала, кричала, явно потеряв контроль. Тент рядом со мной, с провисшей от скопившейся дождевой воды крышей, оказался прямо на ее пути. И вот прямиком в эту лужу на крыше девушка и плюхнулась.

Сначала все, кто наблюдал за этим приземлением, тревожно затихли в ожидании развязки. Когда же с крыши из-под полотна «сдувшегося» парашюта, накрывшего с головой бедолагу, раздалась обиженная нецензурная тирада, произносимая тонким голоском девушки с непередаваемыми интонациями (смысл которой был такой: «Черт! Ну почему?! Почему это произошло именно со мной?!»), дружный хохот всех наблюдавших разрядил атмосферу. Девушку сняли с крыши тента целую и невредимую, а чуть позже, дабы отпраздновать столь удачное приземление, был выставлен ящик пива — девушке и всем причастным.

Случай стрёмный.

Это случилось со мной на шестом самостоятельном прыжке. При открытии парашюта перехлестнулись и запутались его стропы. Я падал с нераскрывшимся парашютом, бессильно трепыхавшимся надо мной бесформенной тряпкой.

Вспомнив из теоретического курса инструкции, как надо поступать в таком случае, попытался раскрутить запутавшиеся стропы руками и телом… Не помогло. «Вот невезуха!» — подумал я, лихорадочно соображая, что делать дальше.

Чей-то голос спокойно сказал мне: «Не паникуй. Ты все правильно делаешь. Расслабься и повтори еще раз. Все получится».

Это не мог быть голос инструктора. Тот остался где-то выше надо мной — его парашют раскрылся и затормозил его падение, я же продолжал лететь вниз.

Тогда я не стал задумываться над природой этого голоса — не время — просто последовал его совету. Расслабился, перевел дыхание и еще раз повторил попытку. Уф! Стропы раскрутились, и парашют стал раскрываться, наполняясь воздухом, но… как-то медленно. Черт! Слайдер! Он застопорился и не хочет сползать вниз, препятствуя раскрытию парашюта. Я взялся за клеванты, потянул вниз до упора, отпустил, снова вниз, опустил… (В инструкции это называется «прокачать клеванты». ) Слайдер нехотя сошел вниз. «Слава богу!» — облегченно сказал я себе. «Ну вот видишь», — улыбнулся мне голос.

Дальше уже без приключений: осмотрелся, сориентировался и спокойно стал делать заход на посадку.

Этот волнующий случай не отбил у меня желания прыгать — собираюсь прыгать еще и еще. Зачем мне это нужно? В мои-то годы… Давно уж не мальчик.

Ответ кажется мне очевидным, и потому сам этот вопрос, который мне задавали довольно часто, вызывал у меня удивление.

Надеюсь, что у большинства, дочитавшего до этого места (места в этом тексте, в этой моей сумбурной попытке выразить словами впечатления от прыжков), ответ тоже уже сложился — он ведь лежит на поверхности.

Чувство полета ни с чем не сравнимо, и хочется испытать его еще и еще. Это и восторг высоты. Это и необъятный простор неба вокруг, и ты, находящийся внутри него и несущийся на бешеной скорости сквозь него. И облака, такие близкие! А то облако, что лежит прямо под тобой, ты просто пронзаешь своим телом. И красота лежащей внизу земли…

А торжество победы над самим собой, над своими страхами?! Это тоже многого стоит. А весь тот пьянящий коктейль чувств, который врывается в тебя после приземления?! Этот адреналиновый взрыв! Он превращает меня в молодого парня, а перед глазами заново открывается обновленный, искрящийся всеми красками мир.

…И свобода! Там, в этом падении-полете — непередаваемое ощущение. Там я абсолютно свободен! Наполнен чистой, ничем не замутненной свободой.

…И еще мне просто понравилась атмосфера в «Аэрограде». Атмосфера какой-то радостной и возбужденной сосредоточенности и осмысленности… Конечно, это явно не проявляется, но я это чувствую… Люди… Их глаза… Среди них приятно находиться… И сюда хочется возвращаться снова и снова…

Так зачем же мне все это нужно?!

— — —

Прошло много лет, и я снова прикоснулся к небу, но теперь уже совсем по-другому. Представился случай взглянуть на него совсем под другим углом, о чем и захотелось поделиться в этом коротком добавлении к рассказу о прыжках с парашютом.

Небо. На протяжении всей своей истории человек, задирая голову вверх, наблюдая за облаками, полетом птиц, мечтал вот так же, как они, оказаться там, высоко в небе…

Сейчас сделать это просто. Купил билет на самолет, сел в удобное кресло у иллюминатора, и вот ты уже в небе, любуешься причудливыми облаками, с интересом смотришь на землю в высоты полета.

Да, все это так, но… Там, в самолете между человеком и небом толстая надежная переборка воздушного судна, грохот двигателей. Ты сидишь в салоне в кресле, как в обычном автобусе. А ведь хочется совсем другого…

Дельтапланы, парапланы — вот где единение с небом! Увы, не каждому это доступно — нужны специальная подготовка, упорные тренировки.

Есть еще прыжки с парашютом. Здесь нужны только ваша смелость и решимость сделать этот прыжок. (Имеется в виду, конечно, прыжок в тандеме с инструктором. Если вы решили прыгать самостоятельно, то тут, безусловно, потребуется подготовка. Всем этим я уже поделился в вами — см. выше.)

Однако, все это, что ни говори, все же экстрим, решиться на который могут лишь очень немногие.

Но есть, есть еще один путь в небо, который с родни глубокому релаксу. Это полет на воздушном шаре.

И в прыжках с парашютом, и при полете на воздушном шаре ты напрямую оказываешься в небе, становишься его частицей, можешь почувствовать его глубину, его высоту (только здесь понятия глубины и высоты сливаются воедино), можешь прикоснуться к облакам в буквальном смысле слова.

Но какая же разница в ощущениях!

Прыжок с парашютом — это скорость, стремительный бросок в пропасть, взрыв адреналина, шквал эмоций и чувств, восторг полёта пули! Всё спрессовано в несколько быстрых минут.

Полет на воздушном шаре — неспешное размеренное наслаждение. Шар спокойно наполняется горячим воздухом от горелки. Никакой суеты. Корзина с вами мягко отрывается от земли и медленно поднимается выше… еще выше. Земля степенно уходит вниз.

И вот небо охватывает нас со всех сторон. В объятиях этой небесной тишины, лишь изредка прерываемой на секунду шумом газовой горелки, шар плывет спокойно и неспешно. Можно сосредоточиться на созерцании окружающего: любоваться землей внизу, ставшими такими близкими облаками, плывущими невдалеке соседними разноцветными воздушными шарами. Какие-то из них выше, какие-то ниже нас. И это создает восхитительную объёмность картины окружающего пространства.

Время вечернее (полеты чаще всего совершаются либо утром на восходе солнца, либо вечером — к закату). Низкое солнце удлиняет тени на земле, делает их более глубокими, а саму картинку более контрастной. Здесь тоже восторг, как и под парашютом, но он растянут на час и больше — есть время насладиться, впитать в себя все эти впечатления.

Посадка такая же спокойная.

На земле радостный обмен впечатлениями и посвящение в аэронавты — по бокалу шампанского и диплом. Сюрпризом от организаторов шутливое присвоение дворянского титула. Так я стал графом Дмитровским. Правда, с одной оговоркой — титул действителен только на время пребывания в воздухе над Дмитровским районом (мы именно там летали на воздушном шаре).

Эта шутливая традиция корнями уходит в давнюю историю: на заре воздухоплавания, когда полеты на монгольфьерах были еще в диковинку, король Франции под впечатлением от полета обещал присваивать дворянские титулы тем, кто пролетит над тем или иным местечком на земле. Потом спохватился, но нарушить свое слово было недостойно короля. Что было ему делать? Выход нашелся — он просто добавил в свое распоряжение три коротких слова: «на время полета».

Так что «графья» мы те еще, но в любом случае полеты на воздушных шарах — дело благородное. Летайте!

Неформат или Четыре дня в декабре

Чтобы сразу дать понять, чем обернулись для нас эти четыре дня в конце декабря 2008 года, проведенные в Академгородке под Новосибирском, приведу по памяти пару высказываний непосредственных участников. Не ручаюсь, конечно, за дословную точность, но все же…

Маргарита, жена Дрюни (Дрюня — это, вообще-то, главный виновник событий этих дней, но об этом чуть позже), часа в 2 ночи с субботы на воскресенье — завершение нашего третьего дня пребывания в Академе:

— Ребята, обратите внимание, до Нового года осталось всего четыре дня, вся страна уже вовсю готовится или даже уже празднует Новый год, а мы о нем даже и не вспомнили… Да и бог с ним! Я вот в новогоднюю ночь дождусь 12 часов, выпью шампанского под бой курантов и завалюсь спать! Просто потому, что новогоднее Чудо, которого все так ждут, уже произошло… И это Чудо — это вот эти три дня, проведенные вместе с вами — с нашими друзьями!

Примерно час спустя после слов Маргариты. Мы, здорово навеселе, возвращались к себе в гостиницу. Секарь убежал вперед — заскочить в работающий круглосуточно магазин, купить пива для достойного завершения вечера. Немного позади нас с Юриком шли чуть ли не в обнимку Гоня с Шурой, пьяно и весело горланя какую-то песню… В душе, постепенно успокаиваясь, плескалось море положительных эмоций, которое бурными волнами захлестнуло нас в эти дни…

Юрик (один из нас, один из «Гони-М») вдруг сказал:

— В эти дни все было настолько хорошо, что, скорее всего, так больше не будет никогда. Если завтра, нет, уже сегодня, — поправил он сам себя, — наш самолет грохнется — это будет замечательным концом «Гони-М»!

— Юрик! Бог с тобой! Что ты такое говоришь! Накаркаешь! — засмеялся я, внутренне соглашаясь с этим ощущением обреченности… Этот праздник подходит к концу, и его уже не вернуть… Такое больше уже не повторится… Где-то внутри светло и радостно-грустно (грусть вполне может быть радостной) продолжала звучать песня из «Обыкновенного чуда», которую спели буквально минут пятнадцать назад при расставании:

…

Начало вернуть невозможно, немыслимо.

И даже не думай, забудь…

…

Да-да, господа, не авось, не когда-нибудь,

А вовсе уже никогда…

…

Ах, как это мило, очень хорошо.

Было и уплыло, было и прошло.

Так что такое было? Что же такое произошло в эти дни под Новосибирском, в Академгородке?

Тремя днями ранее…

…Ставший уже противным женский голос в который раз объявил по аэропорту:

— Вылет рейса 0173 авиакомпании S7, Москва — Новосибирск, откладывается из-за неготовности самолета. Дополнительная информация ожидается через полчаса. Авиакомпания приносит извинения за доставляемые неудобства.

Эти извинения, произнесенные уже не раз и не два, стали восприниматься как издевка. Было около часа ночи. Мы томились в Домодедово с восьми вечера, и сколько это будет еще продолжаться, было неизвестно.

Воспользуюсь этим моментом и, пока мы в ожидании рейса то полуспим, то пробавляемся пивом, то ведем заторможенные разговоры в ночном опустевшем аэропорту, представлю нас тем, кто с нами незнаком.

Кто такие «мы»?

Экскурс в историю

Мы — это пятеро уже далеко не молодых мужиков, широко известных в узком кругу наших друзей и поклонников как группа «Гони-М». И направляемся мы на пятидесятилетний юбилей нашего друга Дрюни, который пригласил нас и оплатил всю нашу четырехдневную поездку. (Увы, следует честно признаться, иначе эта поездка вряд ли бы состоялась — большинству из нас ее было бы трудно потянуть финансово.)

«Гони-М». Странное название, не правда ли? А пошло оно с того момента, когда сорок лет назад кто-то в шутку так назвал четверых студентов третьего курса ФАКИ — факультета аэрофизики и космических исследований (чтобы быть более точным, Гоня был в то время на втором курсе), которые решили петь вместе и вполне успешно выступили на традиционном концерте «Физтех-песни». Тогда, во второй половине 70-х, повсюду на дискотеках гремела группа «Бони-М». А самой колоритной и сладкоголосой личностью в сложившемся студенческом квартете, а в будущем и неформальным художественным руководителем нашей группы, был Игорь К., более известный среди своих как Гоня. Вот кто-то и скаламбурил: «Бони-М» — «Гони-М». Вполне логично, не так ли? Так и пошло — группа Гони стала группой «Гони-М», что можно было при желании интерпретировать как группа «Гоня и Мужики».

К нам приклеилось именно это шутливое название, хотя на самом-то деле изначально группа называлась по фамилии Андрея Б. (он же Дрюня), который был тем центром кристаллизации, вокруг которого и сложился наш маленький коллектив, притянув к себе остальных парней с хорошими голосами, хоть в какой-то мере умеющих (надо честно признаться — в очень малой, за исключением Гони, конечно), а главное — желающих петь.

Стоит сразу сказать, эта способность Дрюни быть центром притяжения плюс его колоссальная пробивная энергия сохранились и приумножились на протяжении последующих тридцати лет. И вот тридцать лет спустя группа «Гони-М» (уже в версии 3) летит к нему на пятидесятилетние, на юбилей к человеку, который, благодаря этой своей способности собирать вокруг себя талантливых и дельных людей, благодаря своей неисчерпаемой энергии, которая переполняет его и выплескивается, но не в пустоту, а на окружающих его людей, перетекает в них, заражает и заряжает их, организовал и воплотил в жизнь Дело. Именно Дело с большой буквы. Но о нем позже… А сейчас вернемся к нашей предыстории.

Итак, группа «Гони-М», версия 1.

Андрей Б. Дрюня. Кое-что я о нем уже сказал, а чтобы вы могли лучше себе его представить внешне, скажу, что это мавр! В тот момент, когда он душит Дездемону. Яростная чернявая цыганская физиономия! Только эта ярость добрая. Это энергия! Низкий, чуть с хрипотцой и часто такой же яростный голос.

Игорь К. Гоня. Единственный из нас с хорошим музыкальным образованием и, как мне кажется, абсолютным музыкальным слухом. Во многом благодаря ему в наших песнях такие красивые расклады на голоса. Высокий чистый голос. При этом — детская круглая очкастая физиономия. Она же сохранилась и в пятьдесят — этакий вечный мальчик, большую часть своей деятельности посвятивший космическим станциям (мы же все-таки выпускники факультета аэрофизики и космических исследований), а сейчас работающий в области интернет-технологий.

Александр П. Шура. Как ни странно, хотя к большинству из нас еще со студенческих времен прилипла какая-нибудь кличка, к нему ничего не прилипло. Просто Шура. На мой взгляд, он почти не изменился за пролетевшие 30 лет. Такой же сухощавый и подтянутый. Приятный голос среднего диапазона. Его бесценный талант делать еще что-то руками очень пригодился в то время, когда мы оборудовали свою студию всякой мудреной музыкальной электроникой (плюс, конечно, Секарь. Секарь — он потому и секарь, что разбирается во всем, чем хочешь, и умеет делать все, за что ни возьмется).

Что еще накрепко связано с образом Шуры, сформировавшимся у меня, — это Звездный городок. Его родители были непосредственно связаны с космонавтикой, что, естественно, произвело на меня, поступившего на физтех из далекой российской глубинки, большое впечатление. Шура вырос в Звездном городке, был знаком со многими космонавтами. Там же, в Звездном, большой шумной компанией мы справили студенческую свадьбу Шуры и Натальи, нашей однокурсницы. Потом еще не раз бывали у него в гостях в Звездном, пели, репетировали, даже пробовали делать наши первые записи на его японский магнитофон.

Ну и я, ваш покорный слуга. Михаил К. Майк. Забавно, что одна часть моих друзей зовет меня на французский манер — Мишель. А вот на физтехе прилипло это англоязычное — Майк. Говорят, у меня неплохой голос, хорошо звучащий наверху. Наверное, это так, иначе меня давно бы выгнали за профнепригодностью, так как я абсолютно музыкально безграмотен и не имею врожденной способности петь на голоса. Те партии, которые достаются мне в Гониных мудреных раскладах, даются мне пОтом и кровью. Мужикам приходится запасаться терпением, чтобы дождаться того момента, когда Гоня вдолбит в меня на репетициях то, что нужно.

Таким образом, в нашем распоряжении было четыре голоса и две гитары — на гитарах хорошо играли Гоня и Дрюня. Я и Шура, конечно, тоже бренчали немного, но именно бренчали.

Мы быстро поняли, что хотим не просто петь под гитару, а петь красиво, петь на голоса песни с красивой мелодией и красивыми словами, петь песни со смыслом и чувством. Это стало кредо «Гони-М». Оно остается в силе и по сей день.

Этим составом мы пели вплоть до окончания института. Выступали на «Физтех-песне», постепенно заслужив честь петь большинство песен из традчасти. Пели на множестве других концертов: нас приглашали в другие институты, на сборища КСП и в другие места, где поющий человек с гитарой был основной фигурой. Сразу скажу, что самыми впечатляющими были поездки на «День физика» в НГУ — в Академгородок. Физтех и НГУ, особенно физфак, как-то сразу сдружились между собой. И это, как будет видно из дальнейшего, имело большие последствия для некоторых из нас.

Окончен институт.

Дрюня уехал в Академгородок — сказались тесные связи с НГУ, c клубом «Квант». Сказалось влияние духа и той непередаваемой атмосферы научного творчества (и не только научного!) в Академе, которую мы все прочувствовали во время нескольких наших поездок.

Шура рванул с А. С. на Сахалин — дань романтике путешествий и увлечению физикой моря и океанологией.

Меня забросило в Киев — в Союзе микроэлектроника (да-да, не удивляйтесь, именно микроэлектроника. Судьба довольно прихотлива, и парнишка, закончивший факультет аэрофизики и космических исследований, оказался вдруг молодым специалистом по разработке программных средств для проектирования интегральных схем — чипов) была сосредоточена в довольно ограниченном количестве мест, и судьба выбрала именно Киев.

Гоня остался один — двигать вперед советскую космонавтику в подмосковном Калининграде, теперешнем Королеве, и… продолжать дело «Гони-М». Это, так сказать, «по факту». Как говорит сам Гоня, у него и в мыслях этого не было, это Секарь (см. ниже) подвигнул его на это.

После нескольких промежуточных вариантов наконец сложилось новое звучание «Гони-М». «Гони-М», версия 2. На этот раз это было трио. К Гоне примкнули Секарь и Вредный. Это был новый виток истории «Гони-М». Качественный скачок.

Андрей К. Секарь. Этот — наш, с физтеха. С ФУПМа — факультета управления и прикладной математики. Мы были знакомы с ним еще со времен «Гони-М» версии 1, участвовали вместе в концертах, где он выступал или сам по себе, или с кем-то. Низкий красивый глубокий голос. Наши басы. Бородатый былинный русский богатырь. Высочайший специалист в области радиолокации и специализированного ПО. В области музыкальной теории ему тоже палец в рот не клади. В обсуждениях и спорах Секаря и Гони как раз и рождались уникальные и красивейшие расклады по партиям наших песен.

Юрий А. Юрик. Подпольная кличка — Вредный (это тот самый случай, когда кличка совершенно не соответствует реальности, более того — противоположна ей). Единственный из нас не с физтеха. Московский педагогический институт. Что-то связанное с географией, биологией, природой. Некоторое время изучал птиц, ездил в экспедиции по всей стране, от пустынь Средней Азии до заполярной тундры, от Кавказских гор до сибирской глухомани.

И вот где-то в глубинах Сибири в одной из научных экспедиций (Секарь с Гоней в те времена в свои отпуска тоже забирались с сибирскую глушь, подальше от столичной цивилизации) пересеклись пути всех троих участников будущей «Гони-М» версии 2. Где-то там, в таежной глуши, они пели все вместе у костра и не могли не почувствовать, как гармонично в этом трио звучат их голоса. Чистые Гонины верха, глубокий бархатный низ Секаря и приятного тембра центровой голос Вредного, ведущего, как правило, основную мелодию.

Байки, которые рассказывали об этих таежных экспедициях Секарь, Юрик, Гоня на наших четвергах на Петровско-Разумовской (см. ниже), достойны особого внимания. Приключения в духе Мамина-Сибиряка, встречи с уникальными людьми (один Мика Тарковский — внук Арсения Тарковского и племянник автора «Зеркала», «Андрея Рублева», «Соляриса»… — чего стоит) … Но это совсем другая история, которая требует отдельного рассказа.

Славная история трио «Гони-М» («Гони-М», версия 2) занимает период примерно до середины девяностых. Если «Гони-М» версии 1 — это была все же студенческая самодеятельность, хоть и старавшаяся выйти на какой-то более высокий уровень (увы, для этого им просто не хватило времени), то «Гони-М» версии 2 на пике их формы — это были уже профессионалы. Не в том смысле, что пение стало их профессией. Нет. Все они по-прежнему работали в серьезных научных и научно-инженерных направлениях, и пение было лишь их хобби. Но исполнение ими песен достигло того уровня, когда можно было сказать: да, это мастера! Именно трио «Гони-М» снискало большую популярность среди слушателей. Это были три великолепно сочетавшихся голоса и три гитары. Все трое отлично владели инструментом и порой выдавали такие перлы виртуозной игры на гитаре, что слушатели просто замирали от удовольствия.

Во времена уже «Гони-М» версии 3, слушая их лучшие вещи, такие как «Аве Мария», «Черная птица», «Зеленоватые глаза», «Я смотрю на Москву», я понимал, что это трио вполне самодостаточно. Ах, как красиво они пели втроем! Какие вещи делали! Три ярких голоса, три полноценные гитары, огромный творческий потенциал и гибкость. Зачем им понадобились мы с Шурой? Это вызывало у меня недоумение, особенно в те моменты, когда в мою «тормозную» голову с трудом «вбивали» какой-то музыкальный ход в доставшейся мне партии. На это Секарь с Гоней неизменно отвечали, мол, пять голосов — это более богатое звучание, более широкие возможности делать красивые вещи на голоса. И мне приходилось стискивать зубы и терпеть те «мучения» и «пытки», которыми «истязал» меня Гоня…

Так или иначе, но где-то в середине девяностых трио «Гони-М» преобразилось в квинтет — «Гони-М», версия 3.

К тому времени Союз развалился, экономика рухнула, наука влачила жалкое существование. Я вернулся из Киева в Россию, быстро поняв, куда рулит хохлятская самостийность. Все мои интересы по работе были сосредоточены в Москве, вот мы с семьей сюда и перебрались — благо родители жены из Подмосковья. Шура со своим семейством тоже вернулся с Сахалина, где занятие наукой не оставляло возможности нормально жить и зарабатывать, да и здоровье их сына требовало сменить климат (что было, пожалуй, основной причиной). Так все мы вновь оказались в Москве. Все, кроме Дрюни, — он остался в Академе, своей энергией проламывать идиотизм 90-х.

И, конечно, мы не могли не встретиться. И, конечно, мы не могли не начать петь все вместе. И оказалось, что у нас это неплохо получается. И решили всерьез вновь заняться этим делом. Так образовалась группа «Гони-М», версия 3.

Лучшие времена «Гони-М» версии 3 — это времена Петровско-Разумовской. Там, вблизи станции метро «Петровско-Разумовская», была наша репетиционная база — недоремонтированная однокомнатная квартира с пошарпанными стенами без обоев, которую мы превратили в нечто вроде музыкальной студии для репетиций, а в дальнейшем, когда приступили к реализации идей звукозаписи (увы, так и не доведенной до конца), оборудовали ее очень неплохой звукозаписывающей аппаратурой, и она стала еще и студией звукозаписи. Мы старались собираться каждую неделю по четвергам часам к семи вечера, после работы. До одиннадцати — репетиция. А после одиннадцати… О, это было замечательное время! Варилась кастрюля пельменей, закупалось пиво и что-то вкусненькое к нему для баловства, и наши дружеские беседы затягивались далеко за полночь — часов до двух-трех ночи, охватывая широчайший спектр тем — от древней истории Руси до новейших проблем науки… Потом укладывались в спальники здесь же на полу, чтобы утром разбежаться по своим работам.

Это благословенное время продлилось до весны 2008, когда ту квартиру пришлось освободить. Мы стали бездомными скитальцами, приют которым дала родная Alma Mater. Но это было уже не то…

…Ну вот. Краткий экскурс в историю «Гони-М» подошел к концу, и очень кстати, так как наконец-то объявили посадку в самолет. Где-то после 3 часов ночи мы вылетели, проторчав в аэропорту семь часов с лишним.

День первый.

Продремав в самолете четыре часа с перерывом на обед, мы приземлились в Толмачево. Дрюня встретил нас двумя машинами. Радостная встреча! Я не видел его, наверное, лет шесть-семь. Точно не помню. Помню, что пересекались где-то на физтехе, кажется, на 20-летие окончания института. Он нисколько не изменился. Радостная толчея вокруг него — он один, а нас-то пятеро плюс С. Т. прямиком из Лондона, с которым, как оказалось, мы летели на одном самолете. С. Т. — это здешний, Н-ский, человек из компании друзей Дрюни, связанных с клубом «Квант». Здоровый такой мужик, с серьезно-смешливым выражением лица, сквозь крупные черты которого прорывалась наружу как будто с трудом сдерживаемая постоянная готовность смеяться и шутить.

Нами завладело радостно-возбужденно-приподнятое настроение, которое будет сопровождать нас все эти четыре дня…

Дрюня сразу привез нас в свою «контору» — слегка взбодриться, выпив по чашке кофе, коротенько показать свои владения (большую серьезную экскурсию он пообещал назавтра). Потом нас доставили в гостиницу, где мы могли немного отдохнуть и прийти в себя перед основным мероприятием сегодняшнего дня — нашим концертом.

Гостиницей оказалась очень хорошая большая квартира с тремя спальнями на шестерых человек, просторной гостиной и кухней, которая была предоставлена в наше распоряжение на эти четыре дня, хотя и под присмотром горничной, которая менялась каждые сутки.

Я принял душ и даже сумел немного отдохнуть в полудреме перед тем, как нас препроводили к месту нашего выступления. Под временный концертный зал было оборудовано помещение ангара со сводчатым бетонным потолком, в котором на следующей неделе будет монтироваться оборудование для водяной резки металла, полученное из Германии — новая технологическая задумка Дрюни.

На наших глазах, пока мы распевались и вспоминали кое-что из нашего репертуара, рабочие споро собрали сцену, привезли и смонтировали вполне профессиональное оборудование: микрофоны, усилители, микшерный пульт, телекамера… Ого, да тут все по-серьезному и на хорошем уровне! Дрюня — молодец!

Акустика оказалась вполне приличной, голоса звучали хорошо. Единственное, что вызывало беспокойство, — в этом импровизированном концертном зале было довольно прохладно, градусов 10—12, наверное, не больше… Как оказалось впоследствии, мое беспокойство было ненапрасным — ближе к концу второй части концерта голос у меня подсел и не тянул на высоких. Хорошо, что это произошло ближе к концу, и кажется, мне удалось, аккуратно переходя в самых высоких местах на фальцет, нормально допеть.

Концерт предполагалось сделать из двух частей. Первая часть — ностальгическая. Студенческие песни из традиционной части концертов «Физтех-песни». Вспомнить молодость, так сказать. Ну а тем, кто этого никогда не слышал, предполагается, будет интересно познакомиться со студенческим фольклором московского физтеха. Было только одно «но» — мы совершенно не готовили эту часть, надеясь на то, что прежние навыки вывезут — ведь «Физтех-песню» мы пели довольно часто в прошлом.

Однако начать решили с «Тополей». Помните эту песню в исполнении «Ореро»? Так вот, мы тоже поем ее на пять голосов, но в своей интерпретации. Гитара — Юрик. Начинает один Секарь. Постепенно к нему добавляется по одному голосу: Юрик, потом к ним выходит Шура, следом Гоня добавляет виртуозную верхнюю партию, кульминацией — мой выход, и звучание обретает лирическую мощь и наполненность… Кажется, в этот раз у нас это получилось неплохо.

Дальше физтеховские песни пошли по накатанной дорожке. Получалось вполне прилично, с допустимым уровнем лаж и небольших накладок. Первая часть концерта достигла своих целей — мы распелись, публика слегка разогрелась.

Послушать нас пришло не так уж много народа. Наверное, человек 100—150. Семья Дрюни, небольшой круг его друзей, тех, кто нас знал и раньше. А остальные — в основном сотрудники его фирмы, которые слабо представляли, куда они идут и что будут слушать. Тем интереснее было узнать и почувствовать их впечатление о нашем концерте по его завершении. Но об этом позже.

А в перерыве публика размялась легким фуршетом здесь же, в этом же зале, слегка подняв настроение закуской и напитками (в том числе вином и тем, что покрепче). Мы же ни-ни — перед выступлениями и во время самих выступлений у нас строгий сухой закон. Если его даже немного нарушить, то, конечно, настроение поднимается, энтузиазм повышается и кажется, что поешь прекрасно — ну прямо соловьем заливаешься! Чаще всего это впечатление очень обманчиво. Со стороны послушать — увы, не то. Зато после концерта выпить под хорошую закуску, снять напряжение — милое дело!

Началось второе отделение.

Первой была песня Берковского на слова Окуджавы «Круглы у радости глаза» (другие ее названия: «Черешневый кларнет», «В городском саду»). Начинаем мы ее с вступления, имитируя голосами звучание органа в прелюдии к токкате и фуге ре-минор Баха. Почти сразу почувствовалось, что «пошло»! Пелось легко и вдохновенно.

Потом была «Тишина» — одна из самых удачных наших многоголосых песен (наши и музыка, и слова). Была «Аве Мария» — моя любимая вещь в исполнении составом «Гони-М» версии 2 (трио). Мы с Шурой стояли в сторонке. Я слушал и краем глаза наблюдал за залом. Было видно, что публика балдеет…

Я слушал «Аве Мария» и жалел, что мужики не споют «Черную птицу». В моем восприятии эти две песни почему-то всегда стоят рядом, может быть, потому что они очень похоже на меня воздействуют… «Черная птица» — слова Левитанского, музыка «Гони-М» — Юрика, Секаря, Гони. Они, глупые, не понимают, что сделали шедевр, и относятся к ней несколько пренебрежительно. И не видят, как она нравится слушателям… И поэтому нечасто поют ее на концертах…

Потом была «Сьюзен». На мой взгляд, это та песня, где наиболее хорошо проявляется звучание наших голосов. Ах, этот Гоня! Ну паршивец, ну молодец! Какие партии расписал! У меня там есть пара мест, в которых не просто голос звучит на высокой ноте, а кажется, сама душа взлетает куда-то ввысь. И ведь при этом, что удивительно, звучат не отдельные голоса — Гони, Секаря, Юрика, Шуры, мой — не отдельные партии! Происходит не просто их сложение, они сливаются в нечто новое, гармоничное единое целое, заставляющее звучать что-то внутри, трогающее какие-то глубокие внутренние струны.

…Мне всегда хотелось встать в такие мгновения на место тех людей в зале, что слушают нас. Хотелось понять, чувствуют ли они что-то похожее… Получается ли у нас донести до них эту красоту?

…Похоже, что да, получается… иногда… И в этот раз, похоже, получилось… Наши голоса звучали в зале, замершем и впитывающем это волшебное «нечто», которое называется песней…

Песня кончалась, какое-то мгновение казалось, что последний аккорд висит в воздухе сам по себе… И после некоторой паузы (о! эта пауза многого стоит! она требовалась завороженной публике, чтобы слегка прийти в себя после магии песни) зал взрывался аплодисментами и криками «браво» и «бис»!

…Непривычно, но чертовски приятно… чувствовать такое явное проявление благодарности публики…

— Ребята, спасибо огромное! Ваш концерт — глоток свежего воздуха! Спасибо!

— Ну, мужики, вы даете! Хор Турецкого отдыхает!

— Я вообще-то не хотел идти на ваш концерт. Самодеятельность вызывает у меня зубную боль. Но теперь нисколько не жалею. Спасибо!

И опять про хор Турецкого (дался он им!):

— Я обожаю хор Турецкого и не думала, что могу получить такое же — нет, большее! — удовольствие от совершенно незнакомых и таких живых ребят.

— Думал, будут занудные бардовские песни под бренчание полурасстроенной гитары: искры костра, запах тайги и прочая мутотень. Неожиданно порадовали! Спасибо, мужики!

Это и многое другое в том же смысле говорили подходившие к нам в перерыве после второго отделения нашего концерта разные и совершенно незнакомые нам люди…

…Все! Основное мы отработали. Во втором отделении спели десятка два самых наших ударных песен. Теперь можно расслабиться. Откровенно говоря, я что-то озяб… Да и горло согреть теперь можно — от довольно низкой температуры голос подсел.

Коньячок плюс неплохая закуска, разговоры, обмен впечатлениями. Градус настроения повышался, душа и публика требовала продолжения концерта. Третье, неофициальное, отделение началось как-то спонтанно и затянулось до полуночи…

День второй.

На следующий день проснулись довольно поздно. Состояние организма было лучше, чем можно было бы ожидать после вчерашнего фуршета по окончании концерта и затянувшегося его продолжения уже в гостинице. Новая хозяйка-горничная накормила нас завтраком (омлет, сосиски, чай-кофе с печеньем-кексами), и — вперед! — Дрюня нас уже ждал с обещанной экскурсией по своему хозяйству.

А хозяйство у него было немалое. В девяностые, когда наука по всей стране разве что выживала, когда умные и активные головы перебирались за бугор — туда, где они были по-настоящему востребованы, — Дрюня, не собиравшийся «линять» из страны, избрал вполне логичный путь. Деньги он стал зарабатывать на коммерции и вкладывать их в свои разработки. Так куриные окорочка, пресловутые «ножки Буша», поддержали российскую науку и технику.

Если вкратце, то в настоящее время у него в работе два основных направления — уникальная охранная система и мобильные рентгеновские аппараты (и конечно, море идей, задумок, планов в различной стадии разработки). Не буду вдаваться в технические детали и приводить тактико-технические характеристики этих сложных и уникальных изделий, разработанных от нуля в Дрюниной фирме. Мало того что они спроектированы и разработаны, так еще Дрюня поставил и наладил их производство, ну и конечно, сбыт, продажу, поставки, сопровождение. Полный цикл.

Про эти свои детища Дрюня рассказывал с горящими глазами и гордостью за них. Ему было чем хвалиться! И что особенно впечатляет, это то, что все это рассматривается им не как конечная цель, а как стартовая площадка для новых проектов! О! Планы у него наполеоновские! И я очень даже верю, что они осуществятся. С Дрюниной-то энергией и пробивной силой!

Его собственные слова, сказанные шутливым тоном: «Я вообще вижу два типа руководителей: Вождь и Начальник. Вождь — это тиран. Когда нужно организовать атаку и пробить непробиваемую, казалось бы, стену. А вот хороший Начальник — это тот, который постепенно и методично сожрет все вокруг. Я точно знаю про себя, что я Вождь. А вот в заместителях у меня хороший Начальник. Так что я пробиваю стену крепости, а он затем методично ее занимает — дом за домом, улицу за улицей…»

О своих делах Дрюня мог распространяться до бесконечности, но… дела. Да и нам нужно было уже немного релакснуть перед собственно празднованием юбилея.

Торжество (напомню, что это был 50-летний юбилей Дрюни!) было организовано в красивом местечке — пансионате «Былина». И действительно — сказочное место. Ночной заснеженный лес, среди которого уютные корпуса и подсвеченные фонарями расчищенные от снега дорожки. Легкий по сибирским меркам морозец —15 градусов. Пушистый хрустящий снег…

…Ну, про сервировку я не буду рассказывать. Это не очень интересно. Скажу лишь, что все было на высоком уровне. (Хотя, конечно, отличный стол очень способствовал установлению той особенной атмосферы праздника, которая нас почти сразу же захватила.)

Самое интересное — это гости.

Состав присутствующих. Сам юбиляр и его семья: жена Маргарита — организация этого вечера в основном ее заслуга, дочь Саша, очаровательная девушка, студентка, конечно же, физфака НГУ (а разве могло быть иначе?!), мама — замечательный человек, назвать ее старушкой даже язык не поворачивается.

Вторая группа гостей — ближайшие соратники по Делу. О них я знаю меньше всего, но не сомневаюсь — все это такие же замечательные люди, как и все, кого Дрюня собирает вокруг себя.

К третьей группе гостей отнесу нас — «Гони-М». Ну, с нами я вас уже немного познакомил, поэтому здесь скромно промолчу.

А вот оставшиеся (это не по значимости, а просто в порядке перечисления) — это друзья. О! Вот о них-то и хотелось бы рассказать поподробнее, но не уверен, смогу ли…

Нет, конечно, каждый из присутствующих на юбилее достоин отдельного рассказа. Уже одно то, что они приглашены к Дрюне на юбилей, говорит о многом. Но вот эта группа, которую я обозначил скромным словом «друзья» — они как раз и создали ту непередаваемую атмосферу веселья, искрящихся шуток, блестящего остроумия, в фокусе которой был Дрюня. И, пусть хоть и бледное, описание этой атмосферы мне хочется оставить на бумаге.

Друзья Дрюни — это в основном ребята примерно нашего возраста — выпускники НГУ и члены клуба «Квант». Чтобы вы могли представить себе, что такое клуб «Квант», вспомните игры КВН с участием новосибирской команды. Так вот — это все они! (Ну, не только они, конечно. Там участвовали и «БРД», и «Гея», и другие.) А здесь у Дрюни собрались лучшие из них. И на протяжении всего вечера можно было общаться с ними, слушать их, наблюдать за ними, за их сценками, миниатюрами…

Да! Я ж совсем забыл сказать, что у этого юбилея была своя культурная программа — гости не только поднимали тосты во здравие юбиляра, кушали водочку с коньячком и поглощали вкуснятину с богато сервированного стола, но друзья своими силами подарили ему персональный юмористический концерт.

Так вот… продолжу. На протяжении всего вечера общаясь с ними, слушая их, наблюдая за ними, за их сценками, миниатюрами, я понял, что они шутят, как дышат. Легко и естественно! Не задумываясь!

Пожалуй, так много и так от души я не хохотал ни разу в жизни! Ну мужики! Ну молодцы!

Пардон! Не только мужики, но женщины — их жены. Они не просто жены, этакое неизбежное приложение к мужьям. Они полноценные члены этой компании, «боевые подруги».

А какой зажигательный канкан дамы исполнили специально для юбиляра! Полный отпад! При повторе на бис они нарядили соответствующим образом троих мужиков и еще раз, уже вместе с ними, станцевали повторно — публика была в полном восторге! Так Гоня в ажурных артистических панталончиках поверх брюк стал здесь еще и звездой канкана!

Смех и шутки звучали не переставая. И ведь все это были не какие-то абстрактные шутки. Это все крутилось вокруг виновника торжества, человека, благодаря которому мы собрались все здесь. Как и все мы, Дрюня тихо балдел от удовольствия. Нет, он, конечно, смеялся вместе со всеми, принимал живое участие в празднике, с юмором и самоиронией отвечая на шуточки и подколы, впрямую направленные на него. Тихо — в том смысле, что хотя его персона и была центральной в этот вечер, но при этом не он сам поставил ее в центр, а его друзья. Не он сам забирал себе внимание, а его друзья высвечивали его направленным лучом (при этом и все остальные светились!). Чувствовалось, что его все это немного смущало, но и это смущение, и истинное удовольствие от происходящего он прячет где-то внутри. Но глаза-то все равно его выдавали.

Вечер был построен очень органично. Не забывали выпить, поднимая очередной тост (часто тоже превращавшийся в веселый панегирик), вкусно поесть, посмотреть очередную сценку-миниатюру. Отдышавшись от хохота, выпить еще раз. Потанцевать (это уже ближе к концу). Кстати, музыкальное сопровождение, подборка вещей тоже достойна всяческих похвал — все наше любимое.

Нам, «Гони-М», конечно, не удалось отсидеться «втихаря» — здесь же все были наши поклонники, и они, и сам юбиляр требовали, чтобы мы спели. Пели от души, радостно и вдохновенно.

В курилке продолжалось пиршество общения…

Со стороны на это, видимо, было забавно смотреть. Собрались люди, которые любят друг друга, которые получают удовольствие друг от друга, говорят друг другу всякие приятности… Улыбаются, смеются.

К. Н. (сейчас это большой человек на ТНТ — креативный продюсер канала, если я не ошибаюсь):

— Мужики! Я от вас балдею. Тащусь! Давайте мы вас запишем! Сделаем обалденную передачу с вами! Никаких проблем! Раз плюнуть!

Потом чуть помолчал и добавил:

— Только вот что я вам скажу… Ни хрена не получится! А почему? Да потому что вы неформат!

Хм… Я посмотрел на нас пятерых как бы со стороны. Н-да, вот уж действительно — неформат. Смешно даже представить нас на том телевидении, где царит попса, где штампованные, отформатированные «звездные» мальчики и девочки — форматные! — поют голосами, сделанными под копирку, поют песни, одинаково прилизанные и красивенькие.

Мне ужасно понравилось это определение — неформат. Как это точно сказано! Мы — неформат. Да и все присутствующие здесь — сплошной неформат! И я люблю их!

День третий.

Третий день состоял тоже из двух частей. Первая часть — в гости к Ване Л. Это еще один совершенно неформатный наш однокашник. Коренной сибиряк. Громадный, метра два ростом и, думаю, за сотню килограммов. Добродушный, слегка меланхоличный увалень. Но про него лучше всех может рассказать Шура — Ваня особенно тесно дружил именно с ним.

В этот раз Ваня был не совсем здоров и тем не менее организовал нам небольшую экскурсию по окрестностям Академгородка, проехали к морю — так они называют обширное водохранилище на Оби.

Стоял довольно крепкий мороз, усугубляемый ветром с открытых пространств водохранилища. А по его льду чуть вдалеке по заснеженной глади скользили на большой скорости лыжники (или они там на каких-то специальных сноубордах? — издалека не разглядеть), влекомые разноцветными яркими парашютами. Получалась довольно контрастная картинка: холодное заснеженное пространство, пронизанное студеным ветром, и по нему мчатся, как по курортно-южной морской глади, фигурки под по-летнему яркими и сочными парашютами. (О! Вспомнил, это называется «сноукайтинг». )

Потом посидели у Вани дома за чаепитием и неспешным разговором, сдобренным ароматом трубочного табака — трубку курил хозяин (ну чистый Хемингуэй, только без бороды, зато в свитере).

Вечером было продолжение вчерашнего банкета. Дрюня собрал еще раз своих друзей у себя в конторе. Доедали и допивали то, что осталось с шикарного застолья в «Былине». Рассказывать об этих посиделках — это значит повторяться, потому что дословно повторить все шутки невозможно, а передать атмосферу такого же дружеского веселья, смеха, шуток, песен и блестящего остроумия какими-то другими словами я не смогу. Уж извините…

Упомяну лишь один момент — женские байки на автомобильные темы, в основном обыгрывавшие мужское высокомерное мнение, что женщина и автомобиль — понятия несовместимые. Никогда не поддерживал этого мужского снобизма, но эта тема, «женщина и автомобиль», просто кладезь комических ситуаций, что нам и продемонстрировали наши дамы, рассказывая, как они получали права и объезжали своих четырехколесных железных коней. Опять хохотали до слез!

…О том, как закончился этот день, я уже написал в самом начале этого моего рассказа.

День четвертый.

Проснулись снова поздно. Я — с ощущением некоторой грусти от того, что наше время пребывания в Академгородке подходит к концу и что этот праздник, который Дрюня подарил нам, а мы — Дрюне, заканчивается.

Позавтракали.

Где-то часов в двенадцать к нам в гостиницу пришел Дрюня. Примечательный разговор случился в лоджии, куда мы все выходили покурить.

Но сначала небольшое отступление.

Идея сделать качественные записи исполнения наших песен возникала и возникает с постоянной периодичностью.

С одной стороны, нас подвигали на это наши друзья, знакомые с тем, что и как мы поем: «Мужики! Ну елки-палки! Что же у вас так мало хороших записей?! Где их найти? Сделайте, в конце концов!»

С другой стороны, нам самим было интересно, во-первых, чтобы кроме живых концертов еще осталось что-то материальное, зафиксированное на носителях, а во-вторых, было интересно послушать, как мы звучим, воспринимаемся со стороны. (Это любопытство было неистребимо, даже несмотря на то, что потом частенько бывало стыдно за наши «лажи». )

Те аплодисменты и слова признательности, которые дарили нам слушатели, всегда вызывали и вызывают у меня некоторое недоверие. Нет, я, конечно, вижу их искренность, но все же… мне все время кажется, они больше вызваны чем-то другим, не столько нашим песенным творчеством, а скорее просто добрым к нам отношением, дружеской поддержкой… Поэтому была интересна реакция совсем новых, не знакомых с нами слушателей.

Конечно, за немалую историю «Гони-М» кое-какие записи были сделаны. Например, юбилейный концерт «Физтех-песни» к 50-летию института и концерт с нашим участием к 20-летию «ТьМЫ» (студенческий театр миниатюр аэрофизиков). Наиболее удачной записью, пожалуй, была почти двухчасовая передача на Сергиево-Посадском телевидении («Нота Мы» — авторская программа нашего друга Володи С.). Кое-что из старых любительских записей ходит по интернету. Обнаружились даже старые оцифрованные видеозаписи «Гони-М» версии 2.

Но все это не очень нас удовлетворяло и лишь подпитывало желание сделать собственными силами свои записи. Сделать такое, что невозможно в условиях аренды профессиональной студии звукозаписи. Там мы неизбежно будем скованы, ограничены во времени и по деньгам, не сможем проявить все, на что способны.

И вот в какой-то момент мы решили сделать свою студию звукозаписи. Постепенно закупленная и собранная нами на Петровско-Разумовской аппаратура обрела законченный вид, и все было готово к записи… Были даже сделаны пробные черновые записи… Но…

Все подвисло. Все вещи вдруг показались нам сырыми, неотработанными. Мы понимали, что те мелкие лажи, шероховатости в исполнении, которые допустимы и вполне проходят на концертах, внося даже некоторый элемент своеобразного живого очарования, будучи зафиксированными в записи, будут сразу лезть в уши, резать слух. Этого мы допустить не могли.

Как следствие, мы снова завязли в репетициях… Мои робкие доводы, что можно идти постепенно, небольшими шагами, совмещать репетиции с записью, что позволило бы нам параллельно отрабатывать саму технологию записи, не были восприняты. А ведь можно было бы взять сначала наиболее отработанные песни, даже одну песню. Сделать ее. Пусть это займет месяц, два… Но довести ее до конца! И дальше переходить к следующей. Это позволило бы хоть как-то, пусть сначала медленно, но продвигаться вперед.

Нет… Воз и ныне там.

Складывается впечатление, что у нас просто образовался какой-то психологический барьер, через который мы не можем переступить…

А может быть, этого и вообще не стоит делать?

Возвращаюсь к разговору в лоджии нашей гостиницы. Дрюня высказал интересную теорию, а заодно и сделал заманчивое предложение.

Его теория объясняла силу воздействия нашего живого исполнения на слушателей. Согласно ей тембры наших голосов так взаимодействовали друг с другом в звучащем аккорде, что возбуждали наведенные звуковые гармоники частотой где-то в районе шести герц — внутренней резонансной частотой человеческого организма. Это порождало неосознанное воздействие на подкорку, причем такое, которое вызывало у слушателя сильную положительную эмоциональную реакцию. Этим объясняется то впечатление, которое испытывают слушатели на наших концертах. Этим же объясняется и то, что делать запись наших песен совершенно бессмысленно. Ни одна современная звукозаписывающая и звуковоспроизводящая аппаратура неспособна воспроизвести этот резонансный частотный диапазон, а следовательно, и эффект, производимый нашим живым пением.

Пожалуй, эта теория близка к истине. Но вот то, что из этого следует бессмысленность наших записей — с этим нельзя согласиться. Конечно, запись всегда слабее живого исполнения (даже если не учитывать эти шестигерцовые гармоники), но это же не приводит к отказу исполнителей записываться, а слушателей — слушать музыкальные записи.

Но, наверное, Дрюня прав в том, что нас слушать лучше живьем. И отталкиваясь от этого, он говорит:

— Мужики, я не буду повторять те комплименты, которыми вас и так тут уже завалили. Скажу лишь, что за то, чтобы глотнуть тот глоток свежего воздуха, который вы даете своими песнями, немало очень небедных людей готовы много отдать. Можно было бы организовать такие закрытые клубные концерты для избранных. Поставить все на серьезную основу. Только, если ступить на это дорожку, придется резко изменить свою жизнь. Здесь, в этой области, свои серьезные законы, которым придется подчиняться. Подумайте над этим. Я гарантирую вам успех и хорошие деньги. Но вам придется по-серьезному сосредоточиться на этом и отказаться от прежнего образа жизни. Готовы ли вы к этому?

Дрюня, как всегда, в своей манере берет быка за рога. А мы? Реакция меня удивила. Секарь, выслушав Дрюню, просто молча вышел с лоджии, где происходил разговор. Гоня с Шурой молча продолжали курить, никак не высказав своего отношения к предложению Дрюни. Лишь мы с Юриком как-то поддержали разговор и постарались высказать свою позицию.

Юрик высказался в том плане, что «эх, хотя бы лет 10 назад… Сейчас мы староваты для таких крутых жизненных поворотов».

Я высказался в том смысле, что Андрюша предлагает слишком радикальный ход. Рр-раз и отсечь все, чем мы сейчас занимаемся, и шашки наголо — вперед! Нас пятеро пятидесятилетних мужиков. Неужели он всерьез рассчитывает, что мы вот так все одновременно рубанем и ринемся в эту авантюру? Может, есть какой-то более мягкий путь? Может, запустить сначала этакий пробный шар, так сказать, «без отрыва от производства»? «Ты же знаешь, что мы всегда с готовностью откликаемся на предложения выступить с концертом, и если ничто не мешает — да с радостью!»

— Вы должны понять существенную разницу — вот этого «если ничто не мешает» в принципе не может быть! Концерт, если назначен, должен состояться при любых обстоятельствах!

— Да это понятно. Вообще-то, это укладывается в правила элементарных приличий: раз пообещали — нужно выполнять. Так что этим стращать нас не нужно. И если, скажем, первые три пробных концерта давать раз в месяц, то их вполне можно сделать до принятия каких-то кардинальных решений. А там видно будет… Я не думаю, что для их организации потребуются какие-то серьезные вложения, ну там в раскрутку, рекламу, оборудование… Ни раскрутки, ни рекламы, ни какого-то специального оборудования нам не нужно вообще! Так что в случае неудачи в любой момент можно расстаться полюбовно — никто никому ничего не будет должен…

— Ладно, мужики. Давайте так — вы подумайте, я подумаю. А потом, если вас это заинтересует, вы мне скажете.

На том и закончили этот разговор…

Что это было? Минутный порыв, который быстро забудется? Маниловщина? Дрюне это несвойственно… Все же мне непонятно полное отсутствие реакции у Секаря, Гони, Шуры. Не восприняли это всерьез? Сразу для себя решили, что это невозможно?

Самое забавное, что я, пожалуй, единственный из нас, у которого реально есть что терять (я, правда, не учитываю здесь присущую каждому из нас увлеченность и преданность работе). И тем не менее мы с Юриком хоть какой-то интерес проявили к Дрюниному предложению. Остальные фактически просто проигнорировали его… Ладно. Оставим. Пусть все отлежится некоторое время. А там посмотрим…

Завершилось наше пребывание в гостях у Дрюни небольшой экскурсией по Новосибирску — Ваня на своей машине заехал за нами пораньше, чтобы была пара-тройка часов перед отлетом.

Тепло распрощались с Дрюней со взаимными уверениями, что еще встретимся и не раз (Дрюня по делам своего бизнеса частенько бывает в столице), и вообще… будем в контакте.

Обнялись на дорожку и загрузились в Ванину машину.

Маленький нюанс: нас, как вы знаете, пятеро, и разместиться в машине мы не могли. Вышли из этого по-простому. Как в давние студенческие времена, Гоню загрузили в багажник — благо, багажник был как бы продолжением салона Ваниного внедорожника, и Гоне там было вполне комфортно — он вальяжно возлежал на чем-то мягком и потягивал пиво. Правда, завидев гаишников, ему командовали притвориться багажом, и Гоня сползал пониже, чтобы его не было видно снаружи.

Город Новосибирск особого впечатления не произвел — центр вполне современный, не хуже и не лучше других городов. Обь широка и скрыта подо льдом. В общем, нормальный крупный российский город.

Пообедали в забегаловке с уйгурской кухней. Несмотря на то что это была простая забегаловка, пообедали сытно и вкусно. Бешбармак, манты, чебуреки… Особенно впечатлили меня манты — мясная начинка была сочной, ароматной и вкусной — видимо, уйгуры знают в этом толк.

Собственно, на этом можно и закончить. В аэропорту зарегистрировались, посидели еще немного с Ваней в кафе — попили чайку, покурили, да и распрощались…

Наш рейс опять задержали, хотя и не так надолго, как в Москве, когда летели сюда — всего на час. Самолет взлетел и благополучно приземлился в предновогодней Москве (эффектного конца «Гони-М», слава богу, не случилось), вернув нас к столичной предпраздничной суете в ярких огнях и елочной мишуре.

Приближался Новый 2009 год…

С Новым годом!

Майори — Плёс

Прошло уже десять дней, как закончился мой двухнедельный отпуск в сентябре.

Сентябрь в Москве завершился вполне нормальной для нашей осени погодой — пасмурно, слякотно. Вокруг то и дело слышно сетование, что, мол, вот, бабьего лета опять так и не увидели.

А я вспоминаю свой только что закончившийся отпуск и улыбаюсь. Эти воспоминания согревают меня в эти пасмурные дни своей яркостью и покоем.

Как такое возможно — яркость и покой в одном флаконе? А вот возможно! И вы согласитесь со мной, прочитав эти несколько страниц, на которых мне захотелось зафиксировать пока еще свежие впечатления, полученные за эти две сентябрьские недели.

Отпуск сложился из двух частей, примечательных своим контрастом по отношению друг к другу: Италия, Амальфийская ривьера, и Россия, городок Плёс на Волге. Наверное, именно этот контраст особенно усилил впечатления, врезавшиеся в память.

Итак, сначала была Италия. Яркая, волшебная, праздничная!

Давно хотел ее увидеть — наслышан о ней от друзей-знакомых, «начитан» из книг, «насмотрен» из фильмов.

Италия для меня началась еще в школе с истории Древнего Рима — гладиаторы («Спартак» Джованьоли), Ганнибал, Везувий, гибель Помпеи, Гай Юлий Цезарь, другие римские императоры.

Эпоха Возрождения. Микеланджело, Леонардо да Винчи…

Италия через великого англичанина — Шекспира. «Ромео и Джульета», «Двенадцатая ночь». Книги и фильмы.

Италия Гарибальди — «Овод» Войнич.

Италия ближе к нашим дня: великие фильмы великих режиссеров с великими актерами…

Она манила своей историей, своими шедеврами искусства и архитектуры, своей культурой и… Видимо, в самой природе этого «сапога» содержалась какая-то тайна. Тайна того, что эта земля рождала столько гениев. Сама наша европейская цивилизация родилась здесь (после Греции, конечно).

До сих пор у меня была только одна короткая вылазка в Венецию лет уж десять тому назад. Отдыхали тогда в Хорватии, в Пуле, брали однодневный тур в Венецию: три часа на быстром кораблике туда, три — обратно, и четыре часа в самой Венеции. Но что такое четыре часа в Венеции? Торопливая ходьба по площади Сан-Марко, собор с колокольней, Дворец дожей, вокруг по улочкам да полчаса на гондоле… Все как-то скомкано, на бегу. Это, конечно, неправильно. Венецию и вообще Италию надо прочувствовать без суеты, без спешки.

Италия хоть и небольшая страна, но все-таки… Она такая разная! За один раз ну никак нельзя все охватить. И за два раза нельзя, и за три… Но начать-то с чего-то надо.

Решено. Едем. Но куда? Север — Милан, Флоренция, Верона, еще раз Венеция? Лигурийское побережье? Центр — Рим и его окрестности? Южнее — Неаполь, Капри, Искья? Еще южнее — Колабрия, Сицилия?

Выбор пал на Неаполь и то, что в том районе. Почему? Хотелось яркого теплого солнца, живописных итальянских берегов, моря… Память услужливо подсунула — Неаполь, Сорренто, Капри…

Порылся в интернете и выбрал недорогую гостиницу в небольшом городке Майори на Амальфийском побережье (Амальфитанская ривьера). Это между Сорренто и Солерно. Относительно рядом и Неаполь, и Помпеи, и Капри…

Подготовка к поездке была несерьезной — ай, приедем, там разберемся. В общем, так и получилось.

Из аэропорта в отель добрались уже вечером, когда стемнело, поэтому кроме россыпи огней по побережью ничего толком было не видно. Уснули в предвкушении — вот уж завтра!..

И «завтра» нас не обмануло.

Завтрак был на отрытой террасе на восьмом этаже отеля, прилепившегося к скале над морем. Хороший «шведский стол», ничего особенного, но… Капучино с нежнейшим круассаном, сыром и… (вот оно — пиршество для глаз!) с великолепным видом на утреннее море с разбросанными по нему лодочками, катерами, яхтами, на линию берега, на высокие горы, круто спускающиеся к морю, на городки с игрушечными разноцветными домиками, лепящимися к скалам — на эту самую Амальфитанскую ривьеру.

Мне, привыкшему к нашим среднерусским, в большинстве своем равнинным ландшафтам, где глаз видит только сравнительно близкое окружение, открылась удивительная перспектива. Если глядеть на карту этого побережья, видишь на ней соседние городки — Майори, Минори, Амальфи — и привычно представляешь их где-то далеко, вне пределов видимости. А здесь вдруг с удивлением обнаруживаешь, что Минори — вот же он, спрятался вот за тем ближайшим мысом, а чуть поодаль — уже виден Амальфи. Переводишь взгляд дальше и понимаешь, что там, за следующим мысом со средневековой башенкой (а может, и более древней, этих башенок здесь много разбросано по побережью — они называются норманскими), уже будет Позитано. А на горизонте угадывается остров — что это? О, так это же Капри! А если посмотреть с террасы виллы Чимброне в Равелло на юг, то виден даже противоположный берег Солернского залива. Видимый окружающий простор, его масштаб удивляет.

На следующий день мы взяли автобусную поездку в Сорренто. Легендарный Сорренто! Кто только его не воспел! И на живописных полотнах, и в музыке, и в песнях…

Но самым ценным в этой поездке для меня стал не сам Сорренто, а дорога к нему. Проехались практически по всему Амальфийскому побережью. Дорога шла над морем, повторяя все изгибы скалистого берега. С одной стороны — скальный массив, уходящий вверх, а с другой — отвесные скалы, обрывающиеся в море. И везде тесно прильнувшие к скалам домики.

Рука постоянно с пальцем на кнопке затвора фотоаппарата — всегда в готовности. Хочется сфотографировать вот этот красивый вид, но за поворотом открывается еще более красивый! А за следующим еще и еще. Глаза купаются в этой роскоши живописных видов, каждый из которых просится на холст художника.

Через день мы взяли морской тур на Капри. Кораблик плыл опять вдоль всего побережья, по которому мы недавно проехались на автобусе. И снова мы видели те же места, но с моря, и опять то же пиршество для глаз, но поданное с других ракурсов.

Вершиной, основным блюдом того дня был, конечно, Капри.

Хотя… Немного смазывают впечатление толпы туристов в Марина Гранде и в самом городе Капри. Их притягивают сюда известные во всем мире виды со скалами и гротами, шикарные виллы еще со времен римского императора Тиберия, великая история и знаменитости, которые жили здесь, посещали этот сказочный остров. (Сразу приходит в голову наш Максим Горький — знал, где подлечиться и творить! Да и Владимир Ильич был явно не дурак — знал, где и у кого погостить.)

Между такого рода вылазками-экскурсиями купались в море. Теплое, спокойное, непередаваемой синевы. Соленое, гораздо более соленое, чем наше Черное море, в котором мы купались совсем недавно (отдыхали всем семейством в Болгарии). Наверное, поэтому здесь можно спокойно лечь на спину — море держит тебя, нежно покачивая на ласковой волне, и ты, как медуза, раскинувшись во все стороны, расслабившись, словно растворяешься в нем…

Вечером неспешные прогулки по набережной, по улочкам — заглядываем в магазины, наблюдаем здешнюю жизнь, слушая ласкающий слух итальянский говор, итальянскую музыку, доносящуюся из многочисленных кафешек и ресторанчиков.

Ужинаем в ресторане на набережной. Побережье все в огнях. Видно далеко. Огни взбираются высоко в горы, образуя причудливые созвездия, отражающиеся в море. И волшебный свет полной луны — море подсвечено им, серебрится тусклым блеском убегающий к горизонту простор…

Что еще запомнилось? Итальянская кухня не нуждается в представлении. Упомяну лишь полюбившуюся нам пасту скьяфолино с мидиями трех видов (маленькие, средние и большие в черных ракушках) в изумительном соусе, лангуста (пришлось повозиться с ним с помощью специальных инструментов, но оно того стоило — вкуснятина!), местные вина и сыры…

В один вечер мы решили не ходить в ресторан, а поужинать у себя в номере. Я взял бутылочку местного амальфитанского красного вина, разных сыров с волшебно звучащими названиями и свежайшего хлеба с хрустящей корочкой. Расположились на веранде, потягивали вино и любовались ночным морем и побережьем в огнях. Настроение вечного праздника здесь усиливают фейерверки-салюты, которые случаются практически каждый вечер. И не простенькие какие-нибудь, а великолепной красоты фейерверки.

А еще… мощным заключительным аккордом в этой поездке в Италию было посещение вилл Руффало и Чимброне в городке Равелло. На карте этот городок располагается в стороне от моря, где-то в горах, и невольно думается: «А зачем туда тащиться? Вся же красота здесь, у моря». О, какое заблуждение! Будете в тех краях — обязательно загляните туда.

Виллы хороши сами по себе, их дворики, сады, история… Но виды, открывающиеся с их террас — просто улет! И это не сленговое выражение, а в данном случае очень точное слово, передающее ощущение полета. Особенно на террасе Инфинити. Вот уж действительно полет! Открывается потрясающий вид на бесконечный простор моря, его берега и прибрежные горы. А прямо под тобой отвесный обрыв скалы, такой, что прямо дух захватывает. И ты паришь над этим простором, как птица. Очень яркое ощущение полета, схожее с тем, что я испытывал, когда прыгал с парашютом: под тобой бездна, а вокруг — бесконечный простор неба и моря. Разве что не хватает самого прыжка в эту бездну, чтобы стать частичкой этого простора. Так что, друзья мои, если вы не решаетесь прыгнуть с парашютом, но хотели бы ощутить восхитительное чувство полета — просто постойте на террасе Инфинити виллы Чимброне.

Итальянцы оригинально использовали волшебство этого места. На вилле Руффало они устроили площадку для концертов классической музыки. Зрительские места обращены вот в этот простор моря и неба, а перед ними, чуть ниже, как бы паря над морем — сценическая площадка для оркестра. Хотелось бы мне побывать на концерте здесь! Представляю волшебные звуки музыки, парящей над этим простором и наполняющей его…

* * *

Москва нас встретила осенней депрессивной погодой: пасмурно, промозгло, дожди — последняя декада сентября все-таки. Но заряд только что полученных итальянских впечатлений поддерживал настроение на высоком уровне. К тому же впереди еще был остаток отпуска и поездка в волжский городок Плёс на три дня — мы предвкушали приятное маленькое путешествие в российскую глубинку (улыбнулся — прямиком из итальянской).

Выехали утром во вторник под моросящим дождем, который то усиливался, то затихал. Пять часов за рулем, и к обеду мы были уже на месте. Дождь волшебным образом прошел, а через пару часов выглянуло солнце. В отеле, куда мы прибыли, нам гостеприимно предложили выпить чаю, и после него настроение у нас стало благостным и умиротворенным.

Про чаепитие нужно сказать отдельно, чтобы было понятно, почему мир вокруг нам уже не казался таким серым.

Большой чайник с чаем на травах. Три вида варенья — черничное, земляничное и грушевое. А какие были ватрушечки-плюшечки, кексы, восхитительный «хворост» — пальчики оближешь! Запахи свежей выпечки и ароматного чая создавали атмосферу домашнего уюта.

Отведали всё и с трудом отвалились от стола, на котором еще оставалось много всяких вкусностей. Похоже, это сразу стал воплощаться девиз местной кухни: «Съесть все вы, конечно, не сможете, но попробовать-то можно»! И он подтверждался на протяжении всего времени нашего пребывания здесь.

Надо сказать, что стол для чаепития нам накрыли на просторной застекленной веранде. Гостиница расположена на самом краю довольно крутого спуска к Волге — такая ложбина между холмами, обрамленная лесом, со сбегающими к реке деревенскими домами. Отсюда, с веранды, открывался красивый вид на эту долину с уже обозначившимися осенними красками. К этому времени хмурые облака несколько поредели, в них появились прорехи, сквозь которые проглянуло солнце. Это добавило красок открывающему с веранды виду. Наше настроение стало просто отличным.

Приятно удивила гостиница: три деревянных деревенских двухэтажных дома вокруг уютного дворика с еще зелеными яблонями, кустами сирени. По двору расхаживали два больших симпатичных кота. Весь двор оформлен различными предметами деревенского быта: деревянные корыта, стиральные доски, палки для отбивания белья, колеса от телеги, тут и там — огромные тыквы, осенние цветы. Все это составляло продуманный декор двора. Интерьер ресторана и всех комнат был продуман и оформлен в русском стиле с вышивками, ковриками, куклами, цветочными композициями и множеством всяких мелочей. «Изюминка» при входе во двор — одна из яблонь увешана… мужскими галстуками. Видимо, это здешняя традиция — гости оставляют свои галстуки на этом дереве, как знак признательности за гостеприимство (позже при отъезде я пожалел, что приехал сюда без галстука).

Атмосферу этакого «ретро-уюта» дополняла ненавязчивая музыка. Это были старые русские и французские песни 20—30-х годов, звучащие как бы со старых патефонных пластинок.

Почему французские? Ах да, я совсем забыл сказать, что это русско-французский отель в этой российской глубинке. Хотя французского (кроме мужа хозяйки гостиницы) здесь было немного — вот эти песни, богатое содержание винной карты и некоторые блюда в меню ресторана.

Но о кухне — отдельно. Оно стоит того.

О чём еще обязательно нужно упомянуть — о чистоте. Чистота везде — и во дворе, и в комнатах. И, что не очень-то характерно для наших гостиниц, исправность всего оборудования, включая сантехнику. Вот нет здесь «совковости»! Нет ее и в отношении персонала отеля к гостям — одно приятное и теплое радушие. Было видно, что нам здесь искренне рады.

Прошлись по территории гостиницы. За домами с номерами для гостей был тот самый спуск, видимый с веранды, где мы пили чай. На нем на разных уровнях устроены деревянные террасы с чайными домиками и беседками, утопавшими в зелени, а в самом низу был еще один гостевой дом. Все это удивляло и радовало тем, как здорово и продуманно это обустроено. Представляю, как хорошо здесь чаевничать летом на открытом воздухе и любоваться красивым видом.

Пошли гулять по городу. Сразу оказались на Соборной горе, доминирующей над городом. С нее можно сразу охватить взглядом весь Плёс, его красивые православные храмы, его набережную, Волгу, простор реки и убегающий далеко-далеко лес на противоположном берегу. Вот они — левитановские пейзажи!

Левитан приезжал сюда писать картины, этюды с друзьями-художниками три года подряд с 1887. Помните его полотно «Над вечным покоем»? Вот она, эта часовенка, словно сошедшая с картины.

Мы много гуляли по городу и в этот день, и на следующий. Прошлись по набережной Волги, зашли в музей Левитана, в музей пейзажа, поднялись на гору к той самой часовенке…

Очень понравился сам город — вполне чистый, ухоженный, спокойный. В музеях прекрасное собрание картин. Приятное впечатление оставила экспозиция работ местных, костромских художников. Не смог удержаться и купил один пейзаж — вид на вечерний Плёс со стороны Волги с полной луной, и один натюрморт — ваза с букетом цветущего жасмина.

В эти три дня нас наполняло какое-то непередаваемое чувство радостного покоя. Наверное, причина этого — в этой спокойной красоте русских просторов, уже окрашенных цветами осени: клены в багрянце, желтые березы и осины, но на них еще много зеленой листвы. Фоном — темные ели…

Ужинали в ресторане. Тот самый очень уютный интерьер в русском стиле, который я уже пытался описать, та же ненавязчивая музыка, улыбчивые милые официантки… К нам неспешно, с каким-то важным достоинством подошел кот рыже-белого окраса (пушистый, длинношерстый) — Жульен Апельсинович Цукерман. Так нам представила его хозяйка, пояснив, что он и еще три кошки являются штатными сотрудниками отеля. Жульен Апельсинович прыгнул к нам на диванчик, прошелся, мурлыкая, по коленям и пристроился рядом. Он был очень воспитан, с хорошими манерами, ненавязчив, просто лежал рядом, не мешая нам ужинать, но при этом создавая атмосферу домашнего уюта.

А на ужин нам бог (в его качестве в этот вечер выступал шеф-повар этого заведения) послал следующее (и, действительно, вкус у поданных блюд был божественным):

— баклажанчики — рулеты с какой-то вкуснейшей начинкой;

— нежные пельмени с белыми грибами, с поджарочкой на боках и с ах-каким соусом;

— филе карпа (как они умудрились сделать так, что в нем не было ни одной косточки?!) с вкусной поджаристой корочкой на подушке из печеных тонких ломтиков яблок (жена была так очарована этим блюдом, что в следующий вечер повторила его);

— телятина в брусничном соусе с домашней картошкой, жареной с чесночком. (На следующий вечер, чтобы не повторяться, я взял сочные и нежные утиные котлетки и не был разочарован.)

Настойка на калгане в маленьком запотевшем графине гармонично дополняла эти блюда.

На следующий день за ужином я подробнее изучил винную карту. Удивило разнообразие выбора французских вин — чувствовалось, что хозяева отеля имеют какое-то отношение к Франции. На этот раз взяли вино: я — красное, жена — белое к рыбе. Увы, память не удержала названия этих вин, помню только, что это было бордо.

После отличного ужина, казалось, что сильнее порадовать нас кулинарией уже невозможно, но завтрак на следующее утро таки восхитил.

Завтракали на той же веранде с красивым видом за окнами. Играла спокойная музыка под тихий шорох патефонной иглы. Жульен Апельсинович снова почтил нас своим присутствием. От запаха домашней кухни сразу потекли слюнки…

Горячие хрустящие гренки, к ним паштет из печени индейки и красная икра со сливочным маслом, домашний йогурт, разнообразная выпечка (булочки, кексы, круассаны…), свежевыжатый апельсиново-яблочно-морковный сок и опять три вида варенья к чаю — земляничное, черничное и абрикосовое с косточками, то есть не с косточками, а с тем, что внутри косточек (ядрышки? Но ядрышки — это что-то округлое. Семечки?).

Я еще не упомянул про омлет с ветчиной, помидорами, зеленью, и про томленые в горшочке каши (разные, мы попробовали пшенную с тыквой и из пяти злаков)…

Все было очень вкусное, но съесть все было, увы, невозможно.

Этот праздник живота повторился и на следующее утро, а в полдень нам уже предстояло покинуть это прекрасное место.

…Кажется, я ничего не упустил, стараясь поделиться с вами впечатлениями от посещения Плёса, старинного русского городка на Волге, и уютной гостиницы «Частный визит».

Ах да! Как завершающий штрих — на прощание в дорогу нам дали пакет с только что выпеченными, еще теплыми пирожками с мясом и капустой. Какие же они были… м-м-м-м… язык проглотишь!

…Лишь отъехали — пошел дождь, и он лил всю обратную дорогу. Плёс уходил от нас всё дальше и дальше, скрываясь за зыбкой пеленой дождя. Впереди нас ждала Москва с её рабочими осенними буднями…

P.S. Хочу еще в Италию. В разные ее уголки. И хочу в Плёс в конце мая. И побольше поездить по России, по ее глубинке. У нас есть такие потрясающие места! Нет, они не лучше и не хуже европ и америк. Они другие. Родные и близкие нашей душе…

Калифорнийские встречи

Моим далеким друзьям посвящается

…Элли подбежала к двери, распахнула ее и вскрикнула от удивления. Ураган занес домик в страну необычайной красоты. Вокруг расстилалась зеленая лужайка; по краям ее росли деревья со спелыми сочными плодами; на полянках виднелись клумбы красивых розовых, белых и голубых цветов. В воздухе порхали крошечные птицы, сверкавшие своим ярким оперением…

А. Волков «Волшебник Изумрудного города»

Этот жизненный этап длиной в семнадцать лет, начало которого удивительным образом совпало с началом нового тысячелетия, характерен тем, что основной его составляющей была моя работа на серьезную американскую компанию — мирового лидера в сфере разработки программного обеспечения для микроэлектроники. Штаб-квартира ее располагается в Калифорнии, в Кремниевой долине, поэтому маршруты моих командировок (а были они довольно регулярны — раз в год, а бывало, и два) пролегали за океан.

За эти семнадцать лет — существенный кусок жизни! — много чего произошло. В этих записках хочется сфокусироваться лишь на одной стороне: на моих калифорнийских впечатлениях, встречах и случившихся маленьких приключениях. В основном они были приятного свойства и в чем-то очень примечательными для такого «совка», как я, а потому, надеюсь, они будут интересны и другим — в особенности тем из нас, кто родом из СССР.

Деловую сторону этих командировок я не буду затрагивать — она довольно специфична и малоинтересна людям, не погруженным в соответствующую область науки и техники. Общение с моими американскими коллегами по работе тоже оставлю за рамками данного повествования. Почему? Мой английский не настолько хорош, чтобы свободно общаться на нем на обычные, повседневные темы и вести неформальный разговор «по душам». К тому же, подсознательно я был уверен, что у нас слишком разный «культурный код», и то, что нам понятно с полуслова (а то и без слов), они просто не поймут. А для разговоров «по душам», согласитесь, это важно. Вот потому общение сводилось к банальным фразам и дежурным вежливым улыбкам. Мы поддерживали ровные деловые отношения, которые способствовали эффективной совместной работе, и не более.

Самым интересным в этих командировках были встречи и общение с «нашими»: со старыми друзьями по прошлой жизни в Киеве и Москве, которые волею судеб оказались в Калифорнии и прижились там.

Вот об этом и будет повествование.

Мои друзья

Все мы работали в микроэлектронике. Да, представьте себе — в Советском Союзе была микроэлектроника. И хотя она не дотягивала до уровня американцев или японцев, то не по причине отсутствия хороших мозгов. Это доказывается хотя бы тем, что позже, перебравшись за океан, эти мозги очень успешно проявили себя в этой же сфере, став ведущими инженерами, разработчиками, учеными, менеджерами.

А вот на родине после развала Союза они оказались невостребованными, почти без средств к существованию — микроэлектроника, да и другие отрасли науки и техники влачили жалкое существование. Кто-то ушел в бизнес, кто-то прозябал на мелких подработках. Кто-то, желая продолжить свой профессиональный рост, чувствуя в себе силы, энергию и потенциал, принял кардинальное решение — перебраться туда, где они были нужны и могли реализовать себя в полной мере.

И эти светлые мозги потекли за рубеж — вот она, «утечка мозгов». К моменту, с которого начинается это повествование, мои друзья уже прочно осели в Калифорнии, хотя пути туда были разными. Кто-то через Корею (Южную, конечно), кто-то через Японию, кто-то через Австралию, некоторые — напрямую.

Каюсь, и я грешен — в какой-то момент поддался этому влечению на запад, но по ряду причин (провидение остановило меня своей невидимой дланью?) этому не суждено было случиться. А случился у меня промежуточный, компромиссный вариант — я остался в Москве, перебравшись сюда из Киева после развала Союза (как оказалось впоследствии, это был очень правильный шаг), но работал в американской компании в той же сфере, в которой давно собаку съел. Тем самым убил двух зайцев — остался на родине и нашел достойную работу по своей специальности.

Первое для меня было не менее важным, чем второе. Что-то в моем воспитании было такое, что не позволяло мне представить себя своим в чужой стране. Не раз бывая за границей, я не чувствовал благоговейного восторга перед ней, не ощущал острого желания остаться там жить, стать своим в той, другой жизни, особенно в той ее части, что помимо работы. При этом я прекрасно видел и то, как хорошо устроена жизнь там, и все недостатки нашей российской действительности, часто просто ужасающие своим дебилизмом, своей подлостью и пошлостью. Но это была моя страна, в ней жили близкие и родные мне люди, мои друзья, без которых я не представлял своего существования. И недостатки не заслоняли от меня того, что близко и дорого, того, что составляет метафизическое ощущение Родины, ее духа, ее культуры… До сих пор, взвешивая на своих внутренних весах все «за» и «против», я еще и еще раз убеждаюсь, что жалеть мне не о чем — все сложилось правильно.

Думаю, и мои калифорнийские друзья не раз задавались этими же вопросами и отвечали себе так же — они тоже уверены в правильности своего решения. И я нисколько их не осуждаю — у каждого свой путь. На мой прямой вопрос «Нет ли у тебя желания вернуться в Россию?» или «Нет ли у тебя какой-то ностальгии по Родине?» они всегда твердо отвечали «Нет». Они уже давно получили американское гражданство и полноценно живут той жизнью. Но при этом они умудряются оставаться такими же нашими, такими же русскими, как и были. В курсе всех событий в России и вокруг, смотрят русские фильмы, слушают русскую музыку, читают русские книги — благо интернет предоставляет легкий доступ ко всему этому.

Но тут стоит сделать оговорку — это относится не ко всем моим знакомым эмигрантам, а только к моим друзьям, с кем у меня сложились устойчивые отношения. Собственно, наверное, именно поэтому они и оказались такими устойчивыми. Есть же у меня и другая категория знакомых русских. Те обрезали все концы и даже язык стали подзабывать, говорят с акцентом, и видно, как в разговоре подбирают русские слова. Эти мне менее интересны, и общение с ними ограничивается рабочими темами и чаще на английском.

Каждая командировка начиналась с почти двенадцатичасового перелета через океан. Это самый длинный отрезок пути. Дело в том, что прямого рейса до Сан-Франциско или Сан-Хосе из Москвы не было. Раньше, кажется, до 2006 года, был прямой аэрофлотовский рейс, правда с посадкой в Сиэтле, на Ил-96. Увы, его прикрыли, и чаще всего приходилось летать либо «Эр-Франс» через Париж, либо «Люфтганзой» через Франкфурт-на-Майне. Так что маршрут состоял из двух частей: короткой (часа три с половиной) и длинной (часов десять-одиннадцать).

Люди по-разному переносят такие длительные перелеты. Я — вполне нормально. Особенно с халявной выпивкой на борту, в полудреме, за просмотром фильмов или в неспешной беседе с коллегами — компаньонами по командировке.

Первые годы, пока у меня не было водительских прав, в аэропорту Сан-Франциско меня встречал на собственной машине мой друг Витя. Я тогда был совсем пугливым, диким новичком в чужой стране, и было очень кстати, что Витя брал на себя шефство надо мной, за что я ему очень благодарен. Это уже потом, года через три-четыре, когда освоился в этих командировках и получил в России права, я стал брать в аренду машину и, как «белый человек», вовсю рулил по дорогам Калифорнии.

Хотя не обошлось без парочки забавных случаев.

Первый вышел в первый же раз, когда я решился взять машину. Дело усугублялось тем, что за рулем я был новичком (только что получил права), а тут в чужой стране мне достался совсем незнакомый мне хендай «солярис». Был теплый дождливый день. Мы с коллегой, который присоединился ко мне в качестве пассажира, сели в машину где-то на задворках аэропорта Сан-Франциско. От высокой влажности стекла автомобиля сразу же запотели. Я завел машину и… Сидим мы в запотевшей машине, ехать невозможно — ничего не видно! Где тут, черт возьми, кнопка обдува стекла? Стали лихорадочно нажимать на все подряд кнопки в салоне в поисках нужной. Наконец — ура! — нашли! Стекла просветлели, и мы тронулись. Удачно, нигде не промахнувшись, вырулил на 101-ю, и погнал на юг, в сторону Сан-Хосе. Я осмелел. Машина послушно бежала по карполу (это полоса, по которой разрешено движение только автомобилям с пассажирами). Скорость около 80 миль в час. И все вроде бы хорошо, но только я стал замечать, что машины на дороге как-то в спешке, испуганно шарахаются от нас, уступают дорогу и стараются держаться от нас подальше. Мы были несколько удивлены, стали выдвигать предположения, с чего бы это. И только тут, взглянув еще раз на панель, я понял: о боже, мы гоним по автостраде на большой скорости с включенной аварийкой! Видимо, тогда, в аэропорту, когда мы искали кнопку обдува стекла и лихорадочно нажимали на все подряд, случайно нажали на аварийку. И все это время мы ехали с включенной аварийной сигнализацией.

Второй забавный случай произошел в одну из последних командировок. Опять беру машину в аэропорту Сан-Франциско. Прошу дать мне автомобиль с навигатором. Говорю, что готов доплатить. А должен вам сказать, что наша бухгалтерия довольно прижимиста и при оформлении командировки соглашается только на аренду машин экономкласса — нечего, мол, вам там шиковать, в этих ваших Калифорниях. Ну и с агентством все обговаривается заранее. Но тут, видимо, агент решил пойти мне навстречу — ну хочет человек машину с навигатором и готов при этом доплатить, зачем же ему отказывать?! И оформляет мне соответствующую машину, еще и извиняясь при этом, мол, «извините, сэр, сейчас в наличии есть только эта модель, сэр». Я ему любезно улыбаюсь: «Ну, что вы, сэр! Все нормально, сэр. Спасибо, сэр!» — подписываю бумаги и забираю ключи.

Каковы же были мой ужас и удивление, когда я увидел машину! Это был крутой мерс-внедорожник последней модели, стоящий неимоверных бабок. Я схватился за голову — циферка, проставленная в бумагах в графе «Цена аренды», была не просто большой, а ужасной, если учесть, что это была не общая сумма, а цена за сутки. Ну а что ты хотел, сэр?! Просил с навигатором — получи модель со встроенной супер-пупер навигационной системой. Но я-то имел в виду совсем другое — простенький, обычный навигатор, крепящийся на переднем стекле! Да, я готов был за него заплатить отдельно долларов пятьдесят, но не пять тысяч за суперновую модель мерседеса со встроенной системой навигации!

Вот к чему может привести недостаточно хорошее владение английским. Мою фразу о готовности доплатить он понял так, что я не стеснен в средствах и хочу хорошую машину. Слово «хорошая», видимо, тоже имеет разное значение у них и у нас.

И вот стою я, ошарашенный, перед этим зверем и пытаюсь сообразить, что делать. Решаю ехать на нем в офис и уже там с помощью местных товарищей как-то исправлять сложившуюся ситуацию. Но тут передо мной встал новый ряд проблем. Первая: как открыть дверь и сесть в машину? После разглядывания брелока и нажимания наугад обнаруженных на нем кнопочек дверь открылась. Сел. Ощущение — инопланетный корабль с неизвестной системой управления. Как его завести? Замка зажигания, куда можно было бы вставить ключ, не было в принципе. Я опять впал в панику. Лишь посредством напряжения всех своих интеллектуальных ресурсов я нашел ее — кнопку включения двигателя.

В движении мерс оказался на удивление легок и послушен. Он быстро домчал меня до офиса в Санта-Кларе, где мой шеф любезно помог обменять этого крутого мерина на обычную тойоту-короллу. Я с облегчением выдохнул.

Чаще всего командировки выпадали на апрель-май. Хорошее время в Северной Калифорнии (Сан-Франциско, «Бэй-Ареа», «Силикон-Вэлли» и окрестности). Еще нет летней жары, хотя по нашим, московским меркам — настоящее лето. Как правило, узнав о сроках командировки, я заранее предупреждал своих друзей о том, что собираюсь нагрянуть к ним в гости на «сан-хосейщину». С годами эти мои регулярные визиты превратились в добрую традицию, и друзья неизменно проявляли радушное гостеприимство.

По приезде, определившись с рабочим графиком, я звонил друзьям, и мы намечали вечер, когда и у кого можно собраться.

Эти наши встречи… Они оставляли после себя восхитительное чувство, которое испытываешь от душевного общения с близкими и родными по духу людьми. Все умницы, талантищи в своем деле, каждый по-своему уникален и обаятелен.

В этот круг моих друзей входил, конечно, Витя, о котором я уже говорил. Родом из самой-самой российской глубинки — деревушки где-то под Ижевском. Немного чудаковатый и смешной, порой неуклюжий и неловкий, вечный холостяк, которого так и не смогла охмурить ни одна представительница прекрасного пола. И немалые усилия жен друзей, которые хотели «обженить» Витю, тоже остались втуне.

Шура, мой старый добрый друг. Полная противоположность Вите. Обаятельный улыбчивый красавчик, любимец женщин, которым он с радостью и энтузиазмом отвечал взаимностью. Но… тоже холостяк. Дух свободы после развода казался ему милее перспективы вновь предаться семейным узам. Родом со Ставрополья, наверняка из тамошних казаков.

Володя с женой. Если мне не изменяет память, он родом откуда-то с юга Украины. Улыбчивый чернявый еврей, с отличным чувством юмора. Его ненавязчивые шуточки всегда украшают нашу компанию.

Влад и Лена. Муж и жена. Влад, кажется, с Донбасса. Познакомились мы в Зеленограде еще до развала Союза — они как разработчики использовали нашу программную систему проектирования. Здесь, в Калифорнии, знакомство, переросшее в искреннюю дружбу, продолжилось.

Наши встречи… Всегда это было роскошно! (Помните у Сент-Экзюпери: «Роскошь человеческого общения»? ) Тот, кому выпадал счастливый случай оказаться в такой компании, где все симпатичны друг другу, есть и общее доброе прошлое, и множество новостей в настоящем, о которых можно неспешно говорить и говорить, делясь мыслями на самые разные темы — тот поймет меня. Между друзьями словно протягиваются невидимые тонкие ментальные ниточки понимания и приятия друг друга. Вдруг вот здесь, прямо на глазах складывается красивый человеческий пазл, и ты сам являешься составной частью этого пазла. Это твой приезд послужил поводом собраться и сложить этот самый «пазл». И ты видишь, что друзья вокруг тоже испытывают что-то подобное, и в душе поднимается волна тепла и дружеской любви…

Скво-Вэлли