Бесплатный фрагмент - Курс — мыс Таган Рог
Поэмы. Баллады. Сонеты. Лирика
Курс — мыс Таган Рог
1
Приглашение в экс
Я с вами вновь, мой друг читатель,
Коль не забыли, то со мной,
Путеводитель — созидатель,
Берем и в путь, идём с тобой.
В старинный городок у моря,
Где шелестит морской прибой,
Где тайны с истиною споря,
Переплетаются порой.
Ключи имея к старым дверцам,
Я открываю, тайный вход,
Скрипят заржавлены петельцы
И взгляд уходит в горизонт:
2
Побережье
Врата открыты. Побережье,
Буруны сходят чередой
И на берег ложатся нежно,
Шлифуя гальку под ногой.
И воды тёплого Азова,
Приносят радость и покой,
В приливах, к мысу Таган Рога,
Кувшин прибьет, волны прибой.
Кусок доски, с арабской бязью,
Куруш — османский, золотой,
Все спрятано, за тайной связью,
Былины скрыты, под водой.
А мы пройдём, в старинный город,
Где улиц даль, что веерок,
Сбегают, в крепостной задворок,
В «Форпост» на юге — Таган Рог*.
Сей град, купеческий, старинный,
В сраженьях живший много лет,
Петром Великим был стихийно,
Назначен, от османских бед.
Таган — подставка для кострища,
А Рог, на тюркском, значит — Мыс,
Маяк сигнальный в том огнище,
Для барж торговых, был сюрприз.
Первый форпост* на юге, основанный Петром I в 1698г.
3
Тайны подземного мыса
Крамольный путь под Таганрогом,
Ведущий с берега, наверх,
Был основательным истоком,
Имел невиданный успех.
В тех подземельях, лабиринтах,
Хранилась рыба в ледниках
И казематы для бандитов,
Внушали людям, жуткий страх.
И в прошлом, сам писатель Чехов,
Имел огромный интерес,
В своих заманчивых легендах,
Писал о тайне здешних мест:
С мукой повозки проходили,
Под мыс высокий, в глубину
И растворяясь, расходились,
Теряясь в сумрачно дыму.
Легенда образно гуляла
И слухом полнится молва,
Что контрабанду в номиналах,
Вальяно*, спрячет навсегда.
И контрабанда процветает,
Вальяно сказочно богат,
Из пароходов выгружают,
В поместье маклера летят.
Закрыт проход и запечатан,
На подземелье ставим крест,
То тут, то там провал закатан,
Садятся своды тайных мест.
Наш путь неспешный, вдоль залива,
Хрустят ракушки под ступнёй
И чайки вторят говорливо:
«Ступайте к Лестнице крутой»
Грек Марк Вальяно * — Богатейший в Таганроге коммерсант, член правления многих компаний. Контрабандист и маклер, ставший миллионером в короткое время.
4
Богудония
Вальяжно, томно вдоль залива,
В просторах розовых небес,
Парят две чайки говорливо,
Пейзаж чудесен, здешних мест.
Рукой шершавой, взяв за весла,
Бадару по ветру ведёт,
Костер, что филин, смотрит грозно,
Глазами яркими моргнет.
А ветер дул, такой колючий,
Дорога вновь зовёт на Мыс,
«Низовка» ветер, очень злющий,
Сгоняет воды в Танаис.
А воздух терпкий, пахнет мёдом,
Донской насыщенной водой,
Ковыльно — чебрецовым сгоном,
Казачьей брагой удалой!
Бывало, здесь кидали сети,
Шамайка, линь, кефаль, рыбец.
Суровы будет, эти вести,
И грозным будет, молодец:
Что паутина переулки,
Меж хижин, все переплелись,
Уходят к морю закоулки,
К бадарам, стругам, подались.
Проулки в скалах, завитушки,
Виляют, меж античных скал,
Ступени — гладкие макушки,
Что лёд, скользящий их овал.
Перила — жёсткие верёвки,
Севрюжный, веет запашок.
Стоял корабль, в дальней бровки
И сброшен был там, якорек.
И здесь, на этом самом месте,
Стена, что крепость исполин,
Соорудил себе поместье,
Мсье, французский господин.
Рыбацкий промысел затеял,
Команду дерзкую сплотил,
Поручик — Богудон, отмерил,
Ледник подземный, сотворил.
Сплотилась дружная команда,
Ребятки взялись за весело
И всё пошло у них, как надо,
Что в доброй сказке, зацвело!
Историй много в этих камнях,
К тому же, выпито полно.
Бочонки с ромом, бились в скалах,
Буруны, поднимали дно.
Район рыбацких — анархистов,
Где Богудон* — авторитет,
А берег, в чешуе, лучистый,
Сияньем манит, пришлых с мест.
Пошла отменная путина,
По всем каналам, смут пошёл,
Завод рыбацкий! Не кручина,
Рыбец, в Москву и на престол!
Дельцов тянуло, к криминалу,
Сорвать, мечтая жирный куш,
Но, Богудонцам не пристало,
На место ставили, маруш.
Сюда полиция не лезет,
Себе дороже — Жим, жим, жим.
Бывало, что кого подстрелят:
«Не будь баклан, таким лихим!»
Растет рыбацкие семейство,
А Богом данная земля,
Районом станет, благоденства,
ЭЭЭЭх — Богудония моя!
Богудон* Александр Иванович — французский эмигрант, отставной поручик. Его именем назван один из районов города (Богудония). Совместно с богатыми в городе рыбопромышленниками Мартовицким и Рочеговым открыл в этом районе рыбо перерабатывающий завод.
5
Каменная лестница
И вновь сарматская эпоха,
Сто с лишним метров в горизонт,
Сто сорок две ступени строго,
Античный, лестничный проход.
Статуи прежде красовались,
По обе стороны, всегда,
В площадках отдыха, смеялись,
Детишки, дух переведя.
Красивых статуй скажем: «Нету»
В граните, лик свой обрели,
Не сохраненные сюжеты,
В античный мир, вовек ушли.
Хвала и честь купцу Депальдо!
Всё сотворил, о чём мечтал,
«Всехсвятский храм» стоит, реально,
Дом престарелых, воссоздал.
Пройдя ступени с остановкой
Присев на лавочках в тиши,
Мы поступью довольно кроткой,
Поднялись до её вершин.
Архитектурный символ града,
Остался с нами навсегда.
И древней Греции, Эллада,
В былинах сходит иногда.
Спускались люди, в лучах света:
Цари, солдаты, господа,
Купцы, писатели, поэты,
По плитам вечности всегда.
Чайковский, Пушкин и сам Чехов.
Сходили на берег порой,
И вдохновившись, от сюжетов,
Глядели в мир, но уже свой…
Идёт народ считать ступени,
На «Солнечный» спускаясь пляж,
Но, от сердечного волнения,
В душе у каждого, кураж.
Садилось солнце, диск вполнеба,
Огромный, красный горизонт
И море замерло от света,
И отражало небосвод.
И мысли все во мне вскипели,
Представил я, что Пушкин шёл,
По тем Депальдовским ступеням,
И Лукоморье, здесь обрёл!
Герасим Фёдорович Депальдо* — Таганрогский купец, мировой судья, меценат. Родился на греческом острове Кефалония в знатной итальянской семье
6
Солнечные часы
На верхней смотровой площадке,
Где на ладони весь залив,
Часы стоят от Отто Франка*,
Неся загадочный мотив.
Который час, могли проверить,
Взойдя по лестнице крутой,
Гномон от солнца тень отметит,
На циферблате час любой.
Часы идут по нашей жизни,
По солнцу век скользит вокруг,
Но, замечаем мы отныне,
Как мир меняется, мой друг.
Но, время бережно коснулось,
Сарматской тумбы, под плитой,
Набеги, войны, отвернулись
И обошли их стороной.
Реликвия, жива осталась,
Свиданья, пламенных сердец,
Как прежде, там же назначались
И уходили под венец!
И вновь Эллада древних греков,
Коснулась солнечных часов,
Времён Гомера и ацтеков,
Великой жизни, мудрецов!
Барон Отто Франк* — Градоначальнике города. Солнечные часы в Таганроге были установлены в 1833 году
7
Дом Чайковских
Но сделав шаг, другой, к заливу,
Предстал чудесный особняк,
С большой мансардой, мезонином,
С зубчатой башней, что маяк.
В нём, стиль готической эпохи
И итальянский колорит,
Нам остаются только вздохи,
Здесь жил, Чайковский Ипполит.
И Чехов как-то пишет брату:
«О, если был бы я богат,
то непременно взял обратно,
тот расчудесный особняк»
И в вечер ясный, над заливом,
Романсы с нежным ветерком,
Переплетались говорливо,
В закат летели, огоньком.
И Пётр Ильич не раз бывавший,
В гостях, о доме говорил:
«Да, дом у братца, очень славный
И вид чудесный на залив!»
Здесь музы с лирою общалась,
В закатах облачных клубясь.
И тихим вальсом возвращалась,
К фортепиано, не стучась.
Дом собирал всех меценатов,
Под музыкальный разговор,
Решалось всё, в плоть, до талантов,
Их обучения и школ.
Судьба и жизнь, всё в резонансе,
Качнуло дом и вот, финал.
И Калиновский в преферансе,
Купцу Сардино* проиграл.
Купец Сарандино* — В 1871г в счет карточного долга, забирает здание у подполковника Донского Войска, казака Д. Г. Калиновского
8
Домик Чеховых
Мы вдаль идём, чтоб удивляться,
Жизнь наша, словно монпансье:
Те леденцы, в лучах лосниться,
А эти, в нежной синеве.
А те зелёные, в цвет поля,
Вот этот красный, поцелуй,
Его окрасят, только зори,
В подлунном свете, нежных струй.
Не зря бытуют параллели,
Где герцогиня Монпансье,*
А рядом, леденцы-пострелы,
В жестяной банке, как и все.
Сравнил великое, с убогим,
Как этот домик, в тишине,
Где был рожден веленьем Божиим,
Антоша Чехов — «Чехонте*
Да, здесь родился, вырос гений!
Которого признает мир!
И каждый знает, без сомнений,
Для Таганрожцев, он кумир!
Снимали флигелек у моря,
Фасад белеет во дворе,
Окрас зелёной крыши, колер,
Сияет в утренней заре.
Но тайну, приоткрыв на месте,
Поведаю всё же о том,
О родовом гнезде, поместье,
Что на «Конторской» был их дом!
Но, Боже мой, кому-то гладко,
По жизни всё идёт, с небес,
Другие бьются, что стерлядка
И жизнь проходит, без чудес.
Долги огромные оставил,
И лавку бросил, новый дом,
Отец в Москву семью отправил,
Антон один, остался в нём.
И гнёт судьба, одних ломает,
Других, что сталь, лишь закалит,
Всё переиначить, заставляет,
Антон — прозаик и пиит!
Не в каждой жизни искушенья
И испытания невзгод,
Антон нашёл своё прозрение,
Рассказ «Огни» идет в народ.
До мелочей сюжет знакомый,
Степной колючий ветерок,
Что гладит вдоль залива волны
И Таганрогский, говорок.
А колорит, какой подобран,
Присущ и местный интеллект,
Фамилии купцам знакомы,
Барыжно-мелочный сюжет.
Моральный принцип выраженья,
С годами станет золотым!
И Антон Чехов без сомнения,
Для мира станет, всем — Любим!
Чехонте* — Антоша Чехонте — прозвища, данное учителем таганрогской гимназии.
Герцогиня Монпансье* — Французская принцесса королевских кровей, дочь Гарсона Орлеанского
9
Особняк хлеботорговца Шаронова
Старинный городок на юге,
Одноэтажный Таганрог,
Модерн сквозит, во всей округе,
Предстал пред нами, двойничок.
Стиль небывалый, неорусский*
И классицизму не в упрек,
Чистейшей наш, северо-русский,
Шароновский* — особнячок!
Лик Ярославского вокзала,
В работах, Шехтель* отразил
И передал, как и пристало,
Невообразимый дерзкий стиль.
И вновь, изюминка модерна,
И синтез творчества удел,
Архитектурного шедевра,
Хлеботорговец, преуспел.
Как неожиданно. У шпиля,
В шатровой башне, восьмиклин,
Кокошник северного стиля,
Над крышей, словно властелин.
И в стиле Рериха мозаика,
«Ладьи плывущие в поход»
Сюжеты сказочного замка,
Вас приглашают в Таганрог!
В работе Врубеля — лик львицы,
Вход на воротах стережёт,
И «Бой морской» во фресках длится,
Что Васнецов преподнесёт.
Дочурке, милому созданию,
При въезде в Старый Таганрог,
Отец Шаронов, как приданье,
Подарит тот особнячок.
Неорусский стиль* — направление в русской архитектуре, в стиле модерн.
Фёдор Осипович Шехтель* — русский архитектор, мастер русского модерна.
Иван Иванович Шаронов,* — богатый таганрогский купец и помещик.
10
Дворец императора Александра 1-го
«Заезжий гость? Прошу бокальчик,
Вы в наш прекрасный Таганрог»?
Прошу проходьте, на диванчик,
Винца, или горячий Грог?»
Примерно так, купцов пленили,
Своей душевной теплотой,
Таганский, говорочек с ними,
Что сердцу, ласковый припой.
Ветра шептали и манили,
Гостей заморских и царей,
С любовью, с кораблей сходили,
Зюйд — теплый ветер, для друзей!
Во время дальних путешествий,
Вояж, по Родине, родной,
Заехал сударь, не заезжий,
Сам Самодержец, дорогой!
Летит хвала за Александра,
Что «Царь — царей» в Европе стал!
Победа — лучшая награда!
Наполеон великий пал.
Три дня гуляли в Таганроге,
Веленье Господа — судьба!
Спешат купцы, по той дороге,
Подарки знатные, сполна!
Весь центр сиял, масла горели,
В цветных стаканчиках огни
И все, под всплеск веселья пели,
И были счастливы в те дни.
И высказав благоволение,
Душою к городу, проник
И по приказу, повеленью,
Семейный дом купил. денщик.
Не царской роскоши палаты,
Что в Стольном граде, в суете,
Обычный особняк, пенаты,
В провинциальном городке.
Дом каменный, одноэтажный,
С большим подвальным этажом,
Что для прислуги очень важный,
Для вин и пряностей при нем.
Часть дома для императрицы
И знатных фрейлин, что при ней,
Все титулованы девицы,
К том же, царских все кровей.
Приемный зал, опочивальни,
С походной церковью притом,
Просторный кабинет, у спальни,
Где всё решалось, за столом.
При доме сад, обширный дворик,
Беседка, сладкий виноград,
Диванчик мягкий, дивный столик,
Садовник Грей в придворный штат.
И в тихих вечерах цветенья,
Душистых роз, прогулка в сад,
В огни каштановых свечений,
Пред сном грядущим, променад.
Императрица выходила,
В кругу прислуги и гостей,
В «Аптечный сад» всех уводила,
Плод Самодержца, чертежей!
Листочки трепетных сердечек,
Дарил могучий великан
И обнимал Гинкго* при встрече,
Как будто, прежде был роман.
А там, в дали, стоят на рейде,
В тягучих, монотонных днях,
Галеры, Галеоны в свете,
Пурпурных зорь, на якорях.
Огромен вклад и постоянство,
Что ковш воды, в палящий зной,
Несёт владыка, во дворянство,
Преображая город свой.
Растут дома, дворцы в убранствах,
Меняя жизненный устой
И крепнут люди, их хозяйства,
И Таганрог, совсем другой.
Сменилось всё у Лукоморья,
В скрижали вписана строка
И точку ставим аллегории,
В архивах дни, и на века!
Грог* — классический алкогольный напиток, приготовленный из рома, сахара и воды, нагретый до температуры кипения.
Гинкго* билоба — Дерево из Китая, не только очень древний, но и очень живучий вид. Некоторым ныне растущим экземплярам более 4000 лет.
11
Дворец Алфераки
Встает заря в лучах востока,
Протяжно, в небесах глубин
Звучит азан*, зовом Пророка,
В долинах, и в горах вершин.
Сиянье дня, сойдут в потоки,
В объятья солнечных лучей.
И колокольный звон далёкий,
Доносит вести прошлых дней.
Эллады зодчества, античность,
Увидеть в роскоши дворец,
Не уступающий столичным
Палатам царским, леденец!
Дворцовый лик, его убранство,
Что в сказке можно лишь сказать,
Где Алефереос* — сын спартанца,
Секунд-майор* сумел создать!
«За доблесть!» от императрицы
Рукою щедрой, награждён,
Приказ всем грекам, от царицы:
«Вход к Таган Рогу, разрешен!»
И среди первых эмигрантов,
Явился к мысу в городок,
Сам Алефереос, внук атлантов
Кровей спартанских мужичок.
Чета богата, знатна родом,
Род Алфераки, преуспел,
Главенство взял над Таганрогом!
И для строительства надел.
Все греки, знать, мастеровые,
Попы, чиновников семья,
Все итальянцы деловые,
Друзья купцы, вся их родня.
Прижились в славном городище,
Дома видны их, из даля,
Особняки их, краше, выше,
Словно грибы, после дождя.
И пышный стиль, необарокко,
Коринфских четырех колон,
Фамильный герб сияет строго,
Изящества, вдоль всех окон.
Воздвигнут особняк отменный,
Двухъярусный огромный зал,
Для встреч, исконно сокровенных,
Где роскошь, торжества и бал.
Здесь потолки, чуть ниже неба,
«Воздушный зал», объем окон
И кружится, над нами эхо,
И звук летит, со всех сторон.
Статуй и антиков предметов,
Картин великих мастеров,
Не счесть их в залах, кабинетах
И стиль в убранстве — рококо.
Дворец, культурной жизни града,
Богемы муз, послы, цари,
Для встреч вельмож, любого ранга,
Накрыты яствами столы.
Пройдя по мраморным ступеням,
Взглянув на дуги, в небосвод,
Сойдутся образы в мгновенье
И жизнь, во фресках оживет.
Чета Людовиков, десница:
В нарядах пышных, в париках,
Убранства, роскошь, стать девицы,
На карнавальных вечерах.
Дворец — алмаз, чистейшей пробы!
Эллада, греческих былин,
Стоит, что агнец, для народа,
И Ахиллес в нём господин.
Нельзя пройти мимо сюжетов,
Лепнин, статуй и вдоль ворот,
Где даже в оттиске багетов,
Сама история живет.
И наш любимый Антон Чехов,
Дворец в рассказах описал,
Где «Моя жизнь» он без огрехов,
В «Ионыч», «Маска» рассказал.
Азан* — длинная, сигнальная медная труба, перевод с (араб) «оповещение»
Дмитрий Ильич Алфераки. Алефереос* — в Греции, род был известен со времён античности.
Секунд-майор* — Офицерский чин, русской армии в 18 веке
/сейчас капитан/.
12
Маленький Ла Скала. Театр Чехова
Взглянув за ширму, в закулисье,
Нам остаётся, лишь мечтать,
Не зная тайны этой жизни:
«Театр — жизнь! «Легко сказать.
***
Неспешный, тихий и уютный,
В обилье розовых цветов,
Который век стоит культурно,
Купель великих мастеров!
С годами, всё идёт в забвение,
Но, тот истории листок,
Мы приоткроем на мгновенье,
Всего лишь на короткий срок:
В пристройке, старого амбара,
Что Караяни* удружил,
Актер играет, роль гусара,
Коль сцена есть, театр жив!
И двадцать лет несменной группе,
Принёс артистам торжество,
Трагикомические судьбы,
Своё имели волшебство.
Повестка дня, для обсуждений:
«Театр есть, а сцены нет»
В столицу вновь летит прошенье,
И в слове: «Нет» закрыт сюжет.
Помочь в строительстве, отказы,
Непонимание вельмож:
«К чему пиар, кому показы?
На, что же будет, он похож?»
Года летят, горох об стену,
Стучи, хоть бей в колокола,
Не хочет царь закрыть дилемму,
Безрезультатные дела.
И власти местные, показом,
Закрыли денежный вопрос,
Кто сколько мог, собрали налом
И каждый житель, лепту внес.
Собрав заказ, из ценных грузов,
Для созиданий, приглашён,
Наш архитектор русский Трусов
И итальянец Лондерон.
В зеркальном образе, явленья,
Что волшебство, к нам снизошёл
«Ла Скала» в точном отраженье,
Отделка, роскошь и декор.
Купец Мавро* вершил убранство,
Отделка значимый пассаж,
Вся атрибутика богатства,
За свои средства, весь коллаж.
И итальянская культура,
И роскошь — неоклассицизм,
Внедрилось всё в архитектуре:
«Театр есть. Вперёд артист!»
И город весь, и его люди,
Что лихорадкой, поражён,
Россини, опера «Цирюльник»
Чайковский, Глинка, приглашён.
Какой пассаж и всюду музы,
В галерках, в сцене и в фойе,
И даже Энрико Карузо,
Витает тенор, вдалеке.
И подведу чертою красной,
Тот день, открытия дворца,
Труды все были, не напрасны,
И в продолжения венца.
Билетов нет, зал до отказа,
«Ла Скала» сказочный, у нас!
И итальянцы для показа,
Пропели гимн, не свой, а наш!
И это было озарением,
И чудесам на свете жить!
«Боже, царя храни» — явление.
Тех слов признания, не забыть.
А следом, попурри — Лучия,
И блеск, Мария де Роган,
На бис, Белатти и Зангери,
Аншлаг, что буря, ураган.
И в этом «Маленьком Ла Скала»
В провинциальном городке,
Где итальянец Лондерано,
В проекте с Трусовым вполне.
Решат проблему возрождения,
В решительно короткий срок,
За восемь месяцев. Творение!
Но разве, кто поверить мог.
И мелодрамы, водевили,
Трагикомедии кружат,
И в тех спектаклях, в изобилье,
Себя увидеть, каждый рад.
«Фурор, новинка, представленье,
В театре — «Горе от ума»
Летит пострел на удивленье,
В руке газетками кружа.
Купцы в раздумье уходили,
Глядя на сцену, как в себя.
На суд, Петровского* водили,
Его закончена, стезя.
Года летят, Антоша Чехов,
В театр был весьма влюблён,
И гимназистам, не в утеху,
Строжайше, вход был, запрёщён.
Но передам, души волненье,
Имея столь приличный рост,
Антоша Чехов без сомненья,
В театр все же, будет вхож.
Одев сюртук большой, скорее,
Надвинув шляпу до бровей,
И усики, приклеив клеем,
Проходит, словно лицедей.
И жизнь его — сплошной театр,
Харизма, стиль его письма,
Прикроют ловко компроматы,
Сатирой, что всегда, жива.
Года летят, взлетает «Чайка»
Аншлаг, немыслимый успех!
«Вишневый сад, Медведь, Каштанка»
На обсуждении у всех.
И эти ценные страницы,
Что предоставил на финал.
Мелькают в мыслях, как зарницы,
Идут в разрез, бьют наповал:
— А был бы драматург наш — Гений?
Живя в далеком городке,
Где нет театра и без сцены,
Где жизнь скромна и налегке —
Но Боги есть! Как провиденье,
Судьба дающему — даёт!
«Театр Чехова» решеньем,
Выходит в мир и на народ!
И тайну все же приоткрою,
Тем, кто со мной шёл, не спеша,
В фойе есть куклы, тех историй,
Артистов, в них живёт душа!
А выше, зеркало большое,
Имеет силу волшебства,
Взглянув, лицо в нём молодое,
Театра дух, здесь жив, всегда!
А стул под номером двенадцать,
Как прежде там же и стоит
И загадав желанье вкратце,
Оно всегда благоволит.
Сидеть любил, скажу в признанье,
Антоша Чехов завсегда,
Так загадай мой друг желание,
Вперед в театр, господа!
Иван Караяни* — купец 3-й гильдии занимался торговлей красным товаром.
В. Петровский* — дворянин и режиссёр первого театра в Таганроге,
первый, кто поставил спектакль по «Горе от ума» за что и был уволен.
Мавро* — купец, член дирекции театра на свои средства произвёл отделку внутреннего убранства, на манер итальянского
оперного театра « Ла Скала»
Человек в футляре
Этот «Человек в футляре»,
Город в страхе держит,
Не замечен в криминале,
Взгляд его, что скрежет.
Он прощупает рентгеном,
Каждого прохожего,
Под пенсне во взгляде скверном,
Много чего вложено.
Делит мир на оболочки,
Где кому и как в нем жить,
Все размеренно до точки
И не вздумай выходить.
Город весь его боится,
Летний зонт и вдруг, шинель
И порой он многим сниться,
В голове сплошной коктейль.
Ветер-зюйд осенний с моря,
Поднимает воротник,
Беликов с судьбою споря,
Шёл в гимназию и сник.
Он стоит глядя в прохожих,
У гимназии мужской,
И застыл, склоненный ветром,
Под дождём и в летний зной.
Скульптурная композиция «Человек в футляре» установлена перед фасадом Таганрогской мужской классической гимназии.
СОНЕТЫ
Под созвездием Тельца. венок сонетов
1
Созвездие Телец взошло на небосклоне,
Гомер в стихах воспел плеяды ярких звёзд,
Огонь, вода и жизнь в космическом муссоне,
Рисуем в новый мир из спектра радуг мост.
Искусством созидать ты обладаешь в меру,
Сумей же и поймать бегущего быка,
Золотом на солнце горят его рога,
Могучий и спесив, влетает в стратосферу.
Альдебаран в Тельце — ярчайшая планета,
Воспета сотни раз и не одним поэтом,
Ведомый покровитель, и ярок его луч!
Богатство возродиться, с лихвою во сто крат,
Поймай лишь ты за рожки и будешь ты богат!
С мечом выходит Марс, в доспехах из-за туч.
2
С мечом выходит Марс в доспехах из-за туч,
Дрожит земля под ним и рушатся устои,
В руках снопы огня, и смертен его луч,
Что обращали в прах, дворцы Великой Трои.
Ты поднял кверху меч и замерли в надежде,
Споткнувшись в тишину стоишь в руинах вновь,
Горит Эллада вся, и вновь прольётся кровь,
А звёзды в вышине глядят на мир, как прежде.
Но тени не поднимут стены на руинах,
«Последний день Помпеи» пишется в картинах,
Идут народы вновь к Богам в земном поклоне.
Мечта бывает пеплом и в сердце пустота,
С надеждой ходят люди к Небесным воротам,
Кого же ждёт Перун на золоченом троне?
3
Кого же ждёт Перун на золоченом троне?
Богиня Амфитрита, вышла в скорбный час,
Водою напоить идущих, к ней в поклоне,
С открытою душой, живущих без гримас.
Ведуньи тайны шлют, а духи шлют знаменья,
Кумиры лишь несут нам светлые мечты!
И встречи этой ждёшь до утренней звезды,
И от того в душе, исконные волненья.
Нам суждено пройти все тяжбы и невзгоды,
Их пережили все перед тобой народы,
И мы переживем, над нами солнца луч!
Но от чего в пути светла у них дорога,
Ведущая вперед от отчего порога?
Выходит человек, что был всегда могуч.
4
Выходит человек, что был всегда могуч,
Умерить гнев огня, не побояться боя,
В пучину со скалы и даже в бездну круч,
Герой способен лишь особого покроя.
В душе горит огонь, что пляшет вместе с тенью,
Натура не его, сойти в благую даль,
И выбор лишь один — прямая магистраль!
И этот человек не встанет рядом с ленью.
Слепая зависть слов и льются оскорбленья.
И стрелы диких ос, летят не в утешенья,
И этот человек всё выдержать способен.
Мышиная возня и подковёрный шум,
Давно здесь не у дел, и их никчемный кум,
Мирами правит тот, к кому Бог благосклонен.
5
Мирами правит тот, к кому Бог благосклонен,
Коснётся лишь рукой его седых волос,
Воскреснет старец тот, не будет захоронен,
И жизнь его продлится в подлунном мире гроз.
Мессия выйдет в люди, к утреннему свету
И скажет: — Ваш Учитель! Над ним и херувим,
Ангел православный всюду только с ним,
Псалмы сошли читать, по Старому Завету.
Ошибки очень часты, при выборе друзей,
Кто честен был при жизни, а кто-то лицедей.
Блуждают словно тени, с отблесками гроз.
Но больше тех людей я встретил на дороге,
К которым Бог с небес сойдет и на дороге,
Позволит прикоснуться, золотых колос.
6
Позволит прикоснуться золотых колос,
Не каждому дано к нему прикосновенье,
Не всякий человек духовно и дорос
И от того в речах бытует разобщенье.
Привет мой светлый день! И жалкое проклятье,
Дана мне Богом жизнь! И выбор — ад и рай.
И голос в унисон: — Дерзай и выбирай!
Два полюса судьбы, что манят как объятья.
В сияниях утра, есть шансы на прощенье,
В тени ночной, лишь боль и страхи отмщенья,
Трактаты жизни слов, увы, не от глупцов.
Быть может, рай — лишь миф, а ад вполне реален?
И даже в темноте, где мир так виртуален,
Я поднимаю тост: — За здравие творцов!
7
Я поднимаю тост: — За здравие творцов!
\Кто ценит этот мир и созидает всюду,
За красоту идей, увы не для глупцов,
За тех, кто открывает, в каждом миге чудо.
Прими остаток дня и подведи итоги,
Все пройдено в пути, отмерено и спето,
Даже в тех строках вечного сонета,
Напишешь ты стихи, о жизни своей, строки.
Оставь же всё что было в прошлом, позади,
В архивах твои свитки, к ним не подходи,
Ведь мы живём в системе, так наш мир устроен.
Постичь стремимся дали, горизонт чужой,
Космос неизвестный, и разум неземной!
Но разве человек с Богами быть достоин?
8
Но разве человек с Богами быть достоин?
Дилеммы той ответ не сможет дать некто,
Умерь же пыл в груди и будь в душе спокоен,
Космический портал, не хрупкое стекло.
Куда уводит мир, что соткан из загадок?
Там каждая звезда, что новый континент,
Летит уже с Земли, космический клиент
И принят вызов ваш, хоть он весьма и краток.
Срывает ветер перемен, замки из песка,
Старый мир и Новый свет и на душе тоска,
Вывод: — Жадность у людей, жадность без границ!
Портал живёт огромен мир, множество страниц
И мириады в нём огней с душами без лиц,
Года летят стрелой, а дни что взмахи птиц.
9
Года летят стрелой, а дни что взмахи птиц,
Гляжу я вслед ушедших дней и благодарен,
То стайкой пропорхнут, безропотных синиц,
Бывает так, что год во благо всем раздарен.
И вот закончен путь, ходьбы по белу свету,
Уходит новый день, исчезнет навсегда
И точку ставишь ты — Дописана глава!
Добавлена строфа и к твоему сонету.
Любовь, страдания, и быт, и твой успех,
Всё это — жизнь! Но, разве кто-то скажет: — Грех?
Нам остаётся лишь взглянуть в лицо паяца.
Минул и этот день, рисунков череда,
Эскизы жизни мы рисуем в облаках,
Порхают над землёй разбросанных страниц.
10
Порхают над землёй разбросанных страниц,
Лови мгновения, той бабочки полёт,
Играет солнца луч вдоль хуторов, станиц.
Со взмахом крыльев, ветерок уже поёт.
Запомни солнца блеск и радость его лета!
Подходит осень всё развеется как дым
И этот день уже не будет повторим,
Весь небосвод в окрасах розового цвета.
Забудь тревогу, боль и грусть в своих порывах,
Любовь жива! Звучит признание в призывах,
А негативы все из жизни, выбрось прочь.
Уходит сумрак, день приходит из вселенной,
В лучах знамения с зарницею несменной,
Меняет нашу жизнь лишь только день и ночь.
11
Меняет нашу жизнь лишь только день и ночь.
Плетут узор судьбы, неповторимый, ясный.
Спустились ангелы, чтоб в жизни всем помочь,
Встречают музы вас мелодией прекрасной!
Исчез вчерашний день в объятьях лунной ночи,
Сменился красок цвет и звук, и отношения,
Как прежде звезды дарят повод, для общенья
Пейзаж становиться в тех красках позолочен.
Уходит ночь в порталы нежности, мечты,
Затишье полное, любовь без суеты,
Луна далекая лишь светит одиноко.
Оставь печаль свою в подземном переходе,
Скрипач сыграет, уходящим и проводит,
Но, взгляд издалека — Всевидящее око.
12
Но, взгляд издалека — Всевидящее око,
Вмирах далёких, существующих давно,
Портал невидим, в нем все тайны от пророка,
К нему идём и счастья просим всё равно.
Танцуют тени звёзд, а в сумрачных долинах,
Ветра космические шепчут о любви
И шёпот ангелы доносят до земли,
Об этом пишем мы, в сказаньях и былинах.
Покинуть солнце медлит наш чудесный мир,
Блеснёт зарницей напоследок, что есть сил,
Хотя и знает, что вставать опять с востока.
Взглянул в туман и в его в дымку в легком сне,
Скользнул в то время, что даровано тебе,
Без устали глядит в любовь и тень пророка!
13
Без устали глядит в любовь и тень пророка!
Последний выбор все же будет за тобой,
Пожить в тени и оставаться без порока,
Или грешить и побывать, чуть-чуть звездой.
Ты ослеплен собой и стал уже повесой,
Красив наряд, душа твоя — сплошная грязь,
Любую маску одеваешь, не стыдясь,
Не быть ей светлой и лазурной и белесой.
Отбрось же прочь свою фиглярную личину,
Что в маске спрятал ты давно и беспричинно,
Стремнина вод уносит образ за версты.
Не нужен мир той красоты из зазеркалья,
Все назовут тебя, что плут ты и каналья,
Выходит Зевса дочь — Богиня красоты!
14
Выходит Зевса дочь — Богиня красоты!
Души и плоти, из другого с нами мира
Не передать тот дивный образ на холсты,
Она прекрасна, что весна в речах Зефира.
Она — мечта, что расцветает в нашем сердце!
Как первый снег свежа, как утренний туман,
Как солнца вечный свет, что миру Богом дан.
Цветет она — богиня, дочка громовержца.
Она легка, что ветра дуновение,
Арома всех цветов, соединение,
Мы отдаём своё признание в поклоне.
Тернист и труден путь в Божественном огне,
Не смейся надо мной, огонь есть и во мне,
Созвездие Телец взошло на небосклоне!
***
Созвездие Телец взошло на небосклоне,
С мечом выходит Марс, в доспехах из-за туч,
Кого же ждет Перун на золоченом троне?
Выходит человек, что был всегда могуч!
Мирами правит тот, к кому Бог благосклонен,
Позволит прикоснуться золотых колос,
Яподнимаю тост: — За здравие творцов!
Но, разве человек с Богами быть достоин?
Года летят стрелой, а дни что взмахи птиц,
Порхают над землёй разбросанных страниц,
Меняет нашу жизнь лишь только день и ночь.
Но взгляд издалека — Всевидящее око,
Без устали глядит в любовь и тень пророка,
Выходит Зевса дочь — Богиня красоты!
Мы с тобой. Коронка сонетов
1
Сегодня мы опять вдвоем с тобой,
Иду по жизни, взяв тебя за руку,
Спустились к морю где шумит прибой,
Волна ласкает старенькую стругу.
А под рубашкой у меня сюрприз,
О нём, конечно, ты ещё не знаешь,
Смеёшься и догадками пытаешь
И волны затихают в море, бриз.
И вот оно, чудесное мгновенье,
Я представляю нежное явленье,
И поднимаю руку высоко.
Голубка сизокрылая вспорхнула
И на прощанье крылышком махнула,
И к солнышку взлетела так легко.
2
И к солнышку взлетела так легко,
Кружилась и порхала меж лучами,
То улетала с Лирой далеко
И возвращалась с песней и стихами.
В таверне дверь открыта для тебя,
Лети же к нам, к обилию желаний!
Исполню я романс моих признаний,
Голубка сизокрылая моя.
Идут друзья мы рады этой встрече,
И в канделябрах всех сияют свечи,
Сегодня мы гуляем допоздна!
Примером кротким делаю решенье
И разделяю в жизни отношенье,
В сонет вплетаю нашу жизнь сполна.
3
В сонет вплетаю нашу жизнь сполна,
Цветок соблазна станет всё же первый,
И пусть подхватит лёгкая волна,
И вдаль несёт цветок тот, белоснежный.
Река в печали струи тихих вод,
Приняли нежно, белую ромашку,
И подхватили словно ту букашку,
И плавно понесли в водоворот.
Плывёт она, объятая покоем,
Возможно к счастью вынесет прибоем,
На брег песчаный выбросит волна.
И будешь ты подаренной ромашкой,
В руке любимой стала ты — милашкой,
Судьба твоя уже предрешена!
4
Судьба твоя уже предрешена,
Лучами солнца нежными согрета,
В принцессу Господом, превращена,
Или рукой влюблённого поэта.
О, мир чудесен! Всё здесь может быть,
И небо поцелуется с землёю,
И я, конечно, обнимусь с тобою,
Под парусом небесным будем плыть.
И вот стоишь и смотришь в дали неба,
Но там пустоты и кругом плацебо,
Реальность не находишь для себя.
Сегодня мир чудесным ты увидишь,
Возможно, даже лучшее обнимешь,
И мы присядем вместе у огня.
5
И мы присядем вместе у огня,
На берегу реки у вод хрустальных,
Я вижу, как летит из корабля,
Цветок любви, багровый и печальный.
И всё же, отчего и почему?
За что отверг художник? И в стремнину.
Лишь память остаётся в тех картинах,
Натурщицей она была ему.
Но срок прошёл, уже не нужной стала,
Краса былая с нежностью пропала,
Остался на стене лишь, гобелен.
И мир людской дополнен тем сюжетом,
Пером в венец завяжется поэтом,
И повторится красочный рефрен.
6
И повторится красочный рефрен,
Цветы по тихой речке проплывают,
Что на картинах тех, дворцовых стен,
Давно висят, года свои считают.
Ну что ж, плыви, заждались мы тебя,
В стремнине вод искристый огонёчек,
И рядом проплывает тот цветочек,
Я на руки беру, уже любя.
Судьба твоя спасённой всё же будет,
И доброту поэта не забудет,
Мы непременно свидимся ещё.
В красивых клумбах городского сада,
А может быть под тенью винограда,
Возможно, и под трепетным дождём.
7
Возможно, и под трепетным дождём,
Ласкал струями, гладил вас бесстыдно,
Когда с тобою были мы вдвоём,
Я был дождём, а это было видно
.
И я касался локонов волос,
И струйками разглаживал их пряди,
А руки обнимали тебя сзади,
И между нами встал один вопрос.
Мне показалось, всё уходит в вечность,
А вечность — это та же бесконечность,
Скажи: — Нам вместе было хорошо?
И я стекал всё ниже, ниже, ниже,
И торс ваш обнимал: — Какой бесстыжий.
Я был всего лишь трепетным дождём.
8
Я был всего лишь трепетным дождём,
В тот тихий и прекрасный, звёздный вечер,
Когда с тобой гуляли мы вдвоём
И в небе загорались звёзды-свечи.
И вспыхнула на небе та звезда,
Которая зовётся: «Вожделенной»
Она одна и путь её несменный,
Рождаются под нею иногда:
Великие умы певцы, поэты,
Лишь избранных, ведёт она по свету,
И светлым будет путь их завсегда.
В своих лучах она оберегает,
От нечисти и горя избавляет,
К Олимпу приближает иногда.
9
К Олимпу приближает иногда
Лишь только тех, кто жизнью не балован,
В учениях, в познаниях всегда,
И будет той звездою поцелован!
Тебя увидит старый Эверест,
И окунёшься в воды океана,
Объедешь города, столицы, страны,
В светлицах побываешь тайных мест.
Откроются порталы — созиданий,
Увидишь мир иной, научных знаний!
И ты откроешь новый элемент.
И он, всё поменяет на планете,
И времена расторгнет на столетья,
От алого заката и в рассвет.
10
От алого заката и в рассвет
С тобою в прошлом мы ещё дружили,
И незабвенный помнится сюжет,
Когда в вишнёвый сад с тобой входили.
И невозможно этого забыть,
Пора цветенья и очарованья,
И прозвучали здесь мои признанья,
В душе они, остались с нами жить.
Не ожидали слышать вы такое,
Признание в стихах, а не иное,
Я просто мог сказать тебе: — Люблю!
Но я поэт, и взгляд мой был иначе,
Посыл я преподнёс в другой подаче,
За что я и судьбу благодарю.
11
За что я и судьбу благодарю,
Вы слушали меня, слегка краснея,
Как джентльмен, себя я не корю,
И на колено встал, чуть-чуть робея:
— Я розу предлагаю в руки взять,
Пусть будет знаком наших отношений,
И двух сердец единое решение,
Коль мил я вам, прошу её принять!
Вы протянули руку мне на встречу,
Задумавшись, возможно, что отвечу,
И принят был цветок моей любви!
В озёра глаз глядел я, утопая,
И счастлив был, и вами наслаждаясь,
И вспыхнул огонёк в моей груди.
12
И вспыхнул огонёк в моей груди,
Я уходить собрался в дали ночи
И напоследок тихо: — Подожди!
Сказали и взглянули в мои очи.
Сегодня лайнер в небо унесёт,
Ту девушку простую, без гламура,
Возможно, нашу песню-увертюру,
Другой, обнявшись с вами, допоёт.
А я поэт, терзающийся в мысли,
О женщине, что бегает по жизни,
Частенько буду всё же вспоминать.
И этот заключительный аккорд
Вставляю я в прощальный свой экспромт,
И вечерами буду напевать.
13
И вечерами буду напевать,
Когда буран органом дует в трубы,
Резистором той мощи не унять,
Его басы громки и очень грубы.
Приемлем в кульминации накал,
Когда решится всё в одно мгновенье
И замер мир, и всё в оцепенении,
И бас звучит, и заполняет зал.
Шаляпин мог вот так и не иначе!
Буран не отстаёт в своей подаче,
И слышится объем, и мощь веков.
Преображая стиль и поведение,
Фужеры разрываются в мгновенье,
И время избавляет от оков.
14
И время избавляет от оков,
Смотрю на мир с открытыми глазами,
Иду к погосту, вдоль былых дворов,
Что поросли бурьяном, временами.
Их больше нет, они в лета ушли,
История ушедшая в забвенье,
И замерли, где есть для них спасение,
В парталах испытаниях души.
Сегодня я иду к любимой маме,
Могилки холм и памятник с цветами,
Зажёг свечу: — Ты ждёшь уже меня?
А по свече сбегают воском слёзы,
И жёлтые кладу тебе мимозы,
Восьмое Марта, милая моя!
15
Восьмое Марта, милая моя,
Чудесный женский праздник на планете,
Вернулся я в родимые края,
Иду к тебе, несу цветов букетик.
И вновь прижмусь к могильному кресту,
Тепло моё уже к тебе доходит,
С молитвою в портал небесный сходит,
Ты чувствуешь сыновью теплоту.
Вся наша жизнь хранятся в подсознанье,
И лучшее придёт в воспоминаньях,
Я сам уже беседую с собой.
Все думы заплету в свои сонеты,
И безусловно, все будут пропеты,
Сегодня мы опять вдвоём с тобой!
Город кукол
В этом венке сонетов заложены необычные истории о жизни кукловода и его кукол, которые умудрились стать героями маленького мира, олицетворяющего нашу реальность.
1
Я сегодня представлю вам город
— Город кукол, где тысяча душ.
В нём туман и пронзающий холод,
Очень много вельмож и чинуш.
Все столбы в разноцветных афишах,
Яркий текст: «Обалденный флеш моб!»
И народ, словно шумный сугроб,
Отовсюду, на санях и лыжах.
Площадь стала театром и сценой,
Если нравится — просто ареной,
Собирайся весёлый народ!
Этот город меня будоражит,
Наша сцена о многом расскажет,
Он живой и со мною живёт.
2
Он живой и со мною живёт,
«Город — кукол» он так и зовётся,
Я вхожу, и народ весь встаёт,
Тишина в городке создаётся.
В мире кукол я Бог и судья
И вершитель их маленьких судеб,
Если новая кукла прибудет
Дружно встретит бравада — семья.
Знаю всё, что в стране происходит,
Кто трудяга, кто смуту наводит,
Всё узнаю и есть тому повод.
Они видят в душе моей счастье,
Плачут тихо, предвидя ненастье,
И когда на душе моей холод.
3
И когда на душе моей холод,
Куклы-люди со мною идут,
Слышен всем нарастающий топот,
Тот, что куклы мои создают.
Вага держит все струны и нитки,
Правой, левой — и только вперёд!
По брусчатке шагает народ,
Лик серьёзный и нет там улыбки.
Они все за меня, до едино,
Братство кукол не только в картинах.
Как один встали все под ружьё.
Впереди весельчак — запевала,
Подпою я ему, как бывало,
Город кукол со мною поёт.
4
Город кукол со мною поёт,
Я для них дирижёр и учитель,
В каждой кукле сценарий живёт,
Всё решаю лишь я — покровитель.
Судьбы все их, в движенье перста,
С ваги нитка порвавшись слетает,
Кукла плачет и умирает,
Меркнет сцена и песня без текста.
Она ротик откроет невинно,
Я — то с верху, и мне это видно,
Угасает в глазах озаренье.
Куклы видят все эти несчастья,
Но поют и предвидят ненастье.
Они знают мое настроенье.
5
Они знают моё настроенье,
Распорядок их очень знаком,
Предсказуема жизнь и явленье,
Город спит под железным замком.
Но две куклы лежат на кушетке,
Второпях их забыли убрать,
Ангел стал между ними летать,
Взрослый взгляд но, а с виду, что детки.
Они смотрят друг в друга влюблёно,
Притягательно, не отрешённо,
Как же быть? Может, я подскажу?
Знаю, что мои куклы не люди,
Взгляд холодный, что студень на блюде.
Даже видят всё, как я живу.
6
Даже видят всё, как я живу,
Как кружится шальная ворона,
Как по насту к ним в город иду,
Сундуки открываю со звоном.
Отомкнув, погляжу в их окно,
Шторку сдвину всего на мгновенье,
И увижу на лицах волненье,
Чёрно-белое в титрах кино.
Они смотрят в глаза так печально,
Безразлично, другие — банально.
Своих кукол всегда я пойму.
Постараюсь им всем улыбнуться,
Шевелюр и косичек коснуться.
Не обманешь их — всё наяву.
7
Не обманешь их — всё наяву,
Словом ласковым губки не смажешь,
Куклы хором развеют пургу:
Их гостинцами только уважишь.
Поднесём все подарки к столу,
Взгляд конечно сегодня не строгий:
— Гардероб ваш, признаюсь убогий,
Что ж, пора потрясти и казну.
В автолавке всё есть, и на выбор,
Парфюмерный газончик к нам прибыл,
Праздник шумный и столпотворенье.
Они знают, что завтра на сцену,
Каждый кукле губнушка и кремы,
В их спектаклях мои откровенья.
8
В их спектаклях мои откровенья,
В сцене завтра поёте романс,
Я сгораю уже от волненья,
Непредвидимым будет альянс.
Из столицы летят к нам с проверкой.
Мы носы им опять подотрём,
«Ай — да Люда» станцуем, споём
И закончим «Цыганской венгеркой»
Вот и кончился день говорливый,
Танцевальный, певучий, игривый.
Миг чудес уже в фото — открытке.
И я вспомню мгновения эти,
Лицедеев своих, что в сонете.
А сегодня на пальчиках нитки.
9
А сегодня на пальчиках нитки,
Праздник всем, а у нас — трудовой,
Зал заполнен, и люди в улыбке
Выхожу я с поднятой трубой.
В городке заиграли фанфары,
И встречают уже под аншлаг,
И трепещет над городом флаг,
И выходят красавцы — гусары.
Утончённых манер кавалеры,
Крепкий дух и железные нервы,
Эти спросят всегда за ошибки.
Бросив другу под ноги перчатку,
Принимают смертельную схватку
Грусть подходит, у них лишь улыбки.
10
Грусть подходит, у них лишь улыбки,
И цедится рассеянный свет.
И Мальвина стоит у калитки,
А Пьеро уже машет в ответ.
И интрижки бывают у кукол,
И любовь, но нельзя под венец.
В той истории ясен конец
— Нафталин и сундук, в тёмный угол.
Но бывало, что куклы сбегали,
И любовь уводила их вдали,
За мечтой уходили вдвоём.
Остальные влюблённые в город,
Сцена — жизнь, артистизм — вот и повод,
И мы вместе о жизни поём.
11
И мы вместе о жизни поём,
Я бессилен уйти от творенья,
Мы в стихах куклам жизнь создаём,
Образ сцены, сюжет и явленья
.
Я для кукол отец им, да мать,
И я вижу в них то, что мне надо.
Город кукол — что Божья награда
Я всё знаю, о чём нужно знать.
Они все для меня словно дети
И на сцене за них я в ответе.
И конечно же к ним, загляну я.
Кто лежит, кто сидит на кушетке
Льётся музыка тихо в беседке.
Куда дальше судьбу поверну я?
12
Куда дальше судьбу поверну я?
Строю планы и жизненный плот.
Километры дорог прорисую.
Завтра Питер, и ждёт нас народ!
Не сидит «Слава» гордою птицей
Её путь в высочайший полёт.
Город кукол спешит в самолёт,
Запестрели в газетах страницы.
Мы летим к трудовому народу
Они с нами идут, тоже в ногу,
А вельможи уже протестуют.
Мы им тоже пощупаем нервы.
Захожу, и встречает нас первый-
К лицедеям, дворцовым холуям.
13
К лицедеям, дворцовым холуям,
Мы сегодня со сцены войдём,
И накроем таким поцелуем,
Что сиять будет ночью и днём.
Лицемерие куклы покажут,
Подхалимство, размеренный строй,
Лизоблюдов в тарелке размажут
И в дерьмо окунут головой.
Бюрократ себя видеть не сможет:
— На соседа ваш клоун похожий!
Мы со сцены о многом споём.
Город кукол разгону наводит,
Важных «членов» в раздумья уводит.
А быть может, в тени проживём?
14
А быть может, в тени проживём?
Лучше нас бы ни кто и не трогал,
Как в лукошке, беспечным груздём,
Пролежать, пока повар не слопал.
Но нельзя, наша жизнь — это сцена,
Есть у кукол единственный Бог,
И бывает порой он суров,
Но и добрым бывает, наверно.
Он, конечно, всё понимает,
Очень любит, часто прощает
И душою, как вы, очень молод.
И сегодня, взойдя на мосток,
Объявляет начальный пролог:
Я сегодня представлю вам город!
Магистральный сонет
Я сегодня представлю вам город,
Он живой и со мною живёт
И когда на душе моей холод,
Город — кукол со мною поёт.
Они знают моё настроенье,
Даже видят всё, как я живу,
Не обманешь их, всё наяву,
В их спектаклях, мои откровенья.
А сегодня на пальчиках нитки,
Грусть подходит, у них лишь улыбки
И мы вместе о жизни поём.
Куда дальше судьбу поверну я?
К лицедеям, дворцовым холуям,
А быть может, в тени проживём?
ЛИРИКА
Азовское море Миусский лиман
Утро сказочно красиво,
Необъятна ширь лимана,
Небо цвета апельсина,
Берег прячется в туманах.
Серебристы росы в травах,
Их апрельское цветенье,
Словно в сказочных забавах,
Я нашёл уединенье.
Тишина, вокруг ни звука,
Лишь камыш качнулся тихо
И сазан проплыл по кругу,
Нерестится время вышло.
Замер мир в одно мгновенье,
Слышу сердца стук ритмичный,
Это нежное забвенье,
Строчкой скрашу поэтичной.
Амур
Настал тот час. Вечерней мглой,
Окутав нежное пространство,
Заправив лук, любви — стрелой,
Амур взлетает без коварства.
И в облаках дорожкой лунной,
летит в заветные места.
Тихонько, у реки бесшумной,
Вспорхнёт на веточку куста.
И в проблесках лесной вуали,
Под звуки шелеста листвы,
В туманах нежных, в синей дали,
Вдруг проплывёте рядом вы.
И лук натянут, час пробит,
Сюжет уже не станет сказкой,
В той тетиве, любовь звенит,
— Лети стрела, объята лаской!
И вновь стихает, звонкий день,
И вечер тихий, как отрада,
На небеса спускает тень,
Летит Амур, дарить награду.
Августин
О, старый друг мой, Августин,
Признаюсь рад, чудесной встрече,
В тиши алей, бредёшь один,
В саду любимом, в тихий вечер.
Видать пора пришла, мой друг,
В лучах усталого заката,
Сойтись и повстречаться вдруг,
В зарницах, нежного раската.
Прекрасен ты, тебе к лицу
Перо и шляпа в украшение,
В плаще широком на ветру,
Зори сияет отражение.
Зелёный сад, где мы стоим,
Обилие плодов налитых.
Венец, подарок молодым.
Из нежных трав, в цветах увитых.
Душой и сердцем наслаждаюсь,
Гармонией твоей души,
К лесным озёрам удаляюсь,
В забвенье, кладовой тиши:
Здесь зверь отъевшийся, лоснится
И стаи уток в хоровод,
К лесным озёрам, насладиться,
Летят гурьбой, в водоворот.
Горн затрубит, рожок взыграет,
Охота — Царская грядёт!
И зорька ранняя встречает,
Олень, вдоль озера бредёт.
Сезон — обилия начался,
Страда воспела песнь жнецам,
И гордо Август наслаждался,
Златым посевам и трудам.
Ах, деньги, рублики
Ах, деньги, мелочь, рублики,
Откуда взялись вы?
И вот, гляжу на бублики,
На дырочки судьбы.
И мысли как сплетения
Гирляндами летят,
И в голове кружение,
А в сердце, кавардак:
«Дай миленький, на хлебушек
И на помаду дай,
Да не забудь про девушек
Доченькам подай.
Они у нас на выданье
Красавицы мои»
Скопить бы им на приданье,
Любимые, свои.
Ах, деньги, мелочь, рублики,
Откуда взялись вы?
Опять гляжу на бублики,
Как баловень судьбы:
«Ты к юбилею нашему,
Подарок не забудь
И на машину, старшему,
Деньжонок раздобудь»
«Но что — же братцы делать мне,
Ведь пахарь я, не вор,
Не в «Думской» плуг мой целине,
Душе нашёл простор.
Простой мужик я, от земли,
Простецкий, как страна,
С которой тянут из дали,
Богатства в закрома»
Ах, деньги, мелочь, рублики,
Откуда взялись вы?
Гляжу в пустые бублики,
На дырочки судьбы.
А годы, будто голуби
Голубем сизым на Родину,
Я в думах летел и мечтал,
В запах пьянимой смородины,
Тебя и себя вспоминал:
Были красивы и молоды,
Дарили букеты цветов,
Все наши тропинки исхожены
И в парках, и между дворов.
Встречались, сдружились, влюбились,
На годы, да нет — на всю жизнь!
И птахи над нами кружились,
И ворон врывался в ту синь.
Мы жили с тобой, как все люди,
Работа, наш кров и семья.
Не кто уже нас не осудит,
Не детки, не наши друзья.
И вот мы с тобою, мы вместе,
Как лебеди, парой живём,
Ты станешь сегодня невестой!
А я, вновь твоим женихом.
AI love Yu! Боря крикнул с балкон
Вышел Боря с утра, возбуждённый,
Солнце светит какой же тут сон,
Он, не голый, чуть-чуть обнажённый,
Лишь халатик махровый на нём.
Потянулся в рассвет, он счастливый!
Охмурил, всё ж соседку свою.
Называла: — Мой котик блудливый-
и всю ночку шептала: — Люблю! —
Эта ночка прошла как в тумане
Тел сплетение, упавший халат,
и всё дальше желание манит,
Превращаясь в любовный азарт.
Нет, не зря вышел Боря в халате,
Потянулся в чудесный рассвет,
Наблюдала соседка, в азарте
И поймала его комплимент.
Выходите весной на балконы,
Улыбайтесь в чудесный рассвет!
Золотит солнце вешние кроны
И за вас не забудет, о нет!
Потому, как весенние штучки,
Из вселенной летят к нам в сердца
И пронзая, доводят до ручки,
AI love Yu! и летишь в некуда…
А. С. Пушкину
Ты воспевал в стихах великих муз,
И награждён венцом поэзии, талантом,
В горах Парнаса нёс незримый груз,
Который даже, непосилен и Атлантам.
В твоих стихах, великолепный дар
Строфа чудесная плывёт неотделимо,
А лирика, бушующий пожар,
Подобного, не возродят необъяснимо.
А если о любви слагаешь стих,
Сплетая с нежностью венком бесперерывным,
То в сердце остаётся нежный штрих,
Прекрасных чувств, с душой неразделимым.
А если загрустишь, узнают все,
Что нега в грусти трепетной бывает,
Слезою протекает по строфе,
Сусальным золотом, с годами просияет.
Апокалипсис
Зачем взираете вы очи,
В ту бездну дальнюю небес
И в горизонты мрачной ночи,
Вершитель с нами, он воскрес.
Нам разум высший не доступен,
Его не в силах мы понять,
За злато он не будет куплен,
И нам его не разгадать.
Но гром сошёл раскатным треском,
И вскрылся огненный родник,
Весь горизонт зажёгся блеском,
Сквозь тучи показался — Лик.
Тот день настал и суд вершится,
На землях, вновь Армагеддон,
Геенной — огненной упиться
И мир поставить на поклон.
И вновь сошёл с небес посланник,
И день настал тот роковой,
Не в радугах спускался странник,
Сходил из тучи грозовой.
И эхом, небеса звучали,
И содрогались города,
Тайфуны, слово повторяли,
Вскипает на море, вода:
«Я вижу взоры, нечестивых,
Притворство, в покаяния,
И Януса глаза, блудливых,
Под маской сострадания.
Вы все песок, степей пустынных,
Над миром надсмехаетесь,
Погрязшие в грехах, постыдных,
Богами прикрываетесь.
Живёте вы, чтобы глумиться,
Во власть, торопитесь залезть,
И жадность, стала вам царица,
Затмила волю, разум, честь»
И загорелось в небе пламя,
И факелы сошли с небес,
То роковое было знамя
И вышел Бог, и выполз бес.
Кипит казан, гееннам праздник,
Пылает, огненный вулкан,
Лишь грешных, выберет посланник,
Для вечных мук, огромен чан.
Сошли моря и земли вскрылись,
Всю нечисть, бездна, унесла,
Но ангелы с людьми укрылись
Молитва чудо вознесла!
И в небеса, поднялся странник,
И суд решился, роковой,
В ночи явился мне посланник,
Нарушил сон мой и покой.
Битва под Гератом
Война, Афган, там гибнут дети
И старики и матеря,
Летят Фантомы, в чёрном небе
Горит и небо и земля.
Стране мальчишки присягали,
Отчизне, Родине служить,
В чужой войне вы доказали,
Как надо дружбой дорожить.
И разрывались пулемёты,
И жар, от плавленых песков,
Пылают танки, самолёты,
Судьба копала, в вечность ров.
И вновь как штамп Афганистана,
Груз — 200, к матери пошёл.
И росчерк от штыка душмана,
Из гор Герата снизошёл.
Служить призвала нас Отчизна
И вот как сон — Афганистан,
Талибы, плен, дорога — тризна
И орден с водкою в стакан.
Идут ко мне друзья ночами,
Которых больше с нами нет,
Те, что убиты, палачами
Их под Шиндадом* прерван след.
Мне постоянно это снится:
Пески барханы, караван,
Дущманов бороды, их лица,
Пустынный зной — Афганистан.
Балка смерти. Таганрог
В «Балке — смерти» эпоха застыла,
С сорок первого замерло всё,
Так скажи мне казак: — Как всё было?
Ведь история, это моё.
И сказал старичок — «Петрушанин»,
И в глазах засияла слеза:
«В сорок третьем уже я был ранен,
А печаль, мне несли письмена.
Тех несчастных везли в эшелонах,
На окраину, под Таганрог,
Содрогалась земля от их стонов
И трещал по ночам пулемёт».
Сотни плит, по кровавой аллеи,
Всё омыто слезами дождей,
Коммунисты, а рядом евреи,
Цифры все с чередою нолей.
***
Страшных дней той войны не забыть
И тех дыр в небесах, что рвал холод,
Кровь с земли и дождями не смыть,
Пепелища, руины и голод.
Нас мечтали войной запугать,
Зубы скаля свинцовым оскалом,
Схоронить и в крови ликовать,
Всю Россию обрушить завалом.
Мы с тобой по ступеням сойдём,
В тишину, или проще в забвенье
И на мраморных плитах прочтём:
Украинцы, цыгане, евреи.
Море спит в тишине благодать,
В тишину окунулись берёзы,
В «Балке смерти» героям лежать,
Здесь печаль и ушедшие вёсны.
Бродяга сынок
Сыграй же мне ива на веточках — струнах
Песню, что пела когда-то нам мать,
Сыночек явился, в сияние под лунном.
Выходит к колодцу воды набирать.
Узнаешь родной ли ты нашу обитель?
Узнаешь ли отчий родительский дом?
С чужбины вернулся судьбы искуситель,
А было шутил, за накрытым столом.
Но, не зажжётся сегодня лучина,
Мать не напоить парным молоком.
Лишь головой покачает осина,
И кудри шальные погладит листом.
Сыграй же мне ива, на струнах души.
Борщ от Солохи
Забывшись мирно, в светлых снах, я еду в Петербург,
Колёса стук об рельсы бряк, на север, не на юг.
Плацкарт забит, вагон пыхтит, духман стоит кругом,
Один консервы требушит, другой вкушает ром.
Уют слетел за горизонт, сломали дивный сон,
Лежу на полке, как аскет с серьёзнейшим лицом.
Но, вдруг, «Диканьки» персонаж, что Гоголь преподнёс,
Я лицезрел, как сериал — «Солоха» вот курьез!
Смешные рожки на платке, торчащие на верх.
Меня смутили налегке и вызывали смех.
Но, перекусы под сто грамм, в дороге единят
И тему общую найдя, в союз объединят.
И тема вкусная зашла, о кухонных изысках,
Громко дамы говорили, чтобы было слышно:
«Кушала я ваши щи, жалкая похлебка,
Хоть там хрен пополощи, не поймаешь ложкой.
Борщ украинский сварить, кацапня не может.
Щи пустые называют: " Борщик для вельможи»
— Ты рецепт мне подскажи, помнить буду вечно,
Назову — Салохин борщ! Приглашу на встречу-
На листочек записала все ингредиенты,
Но секрет один здесь есть, в этом вот моменте.
Это сало! Жирный шмат, надо так отпиз.. ить,
И наваристый бульончик будет сытно выглядеть.
Лет немало я прожил, тот секрет не ведую,
Что горячие хохлы, сало бьют так смело.
И добравшись к Петербургу, в гости до желанной,
Исчезаю в её кухне, и творю создание.
Сало так друзья отп… ил, чуть не стало плохо мне,
Преподнес к столу любимой: борщ назвал — " Солоховый».
А что было на потом, от борща хохляцкого,
Все калории ключом и любовь горячая!
Бессонная ночь
Сегодня я не спал
И месяц осторожно,
По крыше дома тихо проходил.
О жизни я мечтал
И на душе тревожно,
Я снова в смысл жизни уходил.
О верности любви,
О слове и о чести,
И о предательстве, былых друзей.
О боли до крови,
О соли в сладкой лести
И о кроплённых жизнью «козырей»
Нас жизнь вращает так
И ставит в верх ногами,
Стучат сердца порою на разрыв,
Но расторгая мрак,
Глазами и руками,
Мы к свету лезем, многое забыв.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.