Бесплатный фрагмент - Кукловод

ЗАГАДОЧНОЕ ПИСЬМО

«Драгоценный друг!»

Этими словами начиналось адре­сованное мне письмо, под которым стояла размашистая подпись Вадима Ромоданова, человека, вызывавшего у меня глубочайшую антипатию. Уверен, впрочем, что не только у ме­ня. Не могу представить, кому мог бы понравиться этот желчный госпо­дин, на узком холеном лице которого будто раз и навсегда застыла брез­гливая гримаса, а в холодных ры­бьих глазах читалось полное равно­душие к окружающим. Ходи­ли упорные слухи, что еще несколько лет назад этот тип, ведущий ныне затворнический образ жизни, преда­вался самому разнузданному развра­ту, что в его шикарной квартире и на роскошной даче в престижной Жердяевке не прекращались дикие ор­гии, по сравнению с которыми пиры Калигулы покажутся детскими ша­лостями. Туманно намекали то на его связи с мафией, то на занятия ок­культными науками, благодаря чему он, якобы, умеет навязывать людям свою во­лю. По другим источникам, еще в молодости ему досталось наследство, должно быть чрезвычайно крупное, ибо, швыряя денежки направо и налево в течение трех десятилетий (исключительно ради удовлетворения своих прихотей), он так и не успел промотать капитал. Напло­див множество врагов, Ромоданов в конце концов попла­тился: в него всадили чуть не целую обойму, но каким-то чудом он выжил. Первая его жена погибла при загадочных обстоятельствах, вторая — таинственно исчезла. Смерть, выглядевшая, как правило, нелепой, унесла также многих, кто имел неосторожность тесно общаться с этим дьяволом во плоти.

Не знаю, можно ли принимать на веру все перечислен­ное, ибо, появившись в нашем городе относительно недав­но, я не был очевидцем трагических и прочих событий вокруг Ромоданова, а здесь всего лишь упомянул некото­рые толки. Но доля истины в них, несомненно, есть. По крайней мере, умение Ромоданова внушать собеседнику свою волю я однажды испытал на себе. Равно как и его безграничный цинизм. Каким-то невероятным образом он вызвал меня на откровенность, прикинулся сочувствующим, другом, а следом, как говорится, плюнул в душу. Я прекратил всякие отношения с ним.

Как же теперь не изумиться этому обращению — «дра­гоценный друг»?

Но самое непостижимое — факт присутствия письма

на моем столе. Минуту назад, когда я отлучился на кухню,

чтобы заварить кофе, его не было. Никто посторонний войти в квартиру не мог: входная дверь на засове и це-

почке, окна закрыты, шестой этаж. Не с потолка же упал этот листок!

Впрочем, довольно загадок. Почитаем, что пишет Ва­дим Ромоданов.

Драгоценный друг!

Задавшись вопросом о том, какое качество наиболее ценимо в людях, мы неизбежно придем к выводу, что имя ему — порядочность. И это так. Ум может оказать­ся коварным, воображение — извращенным, талант — больным, мужество — безрассудным, сила — тупой, иде­алы — надуманными, убеждения — ложными. Надежда не сбудется, друг предаст, возлюбленная обманет. Все — груда фальшивых монет, среди которых сияет единст­венный золотой — порядочность. Только порядочный человек внушает доверие. Он ни­когда не изменит слову. Он выполнит свою миссию при любых обстоятельствах, даже если не связан клятвой. Порядочности никогда не бывает «чуть-чуть», «почти» или «с избытком». Либо она есть, либо отсутствует напрочь.

Драгоценный друг! Я остановил свой выбор на Вас именно потому, что, по моим наблюдениям, Вы одарены тем самым качеством, о котором я позволил себе здесь порассуждать — пускай несколько банально, зато искрен­не, а искренность я ставлю на второе место после по­рядочности.

Смею надеяться, что Вы возьмете на себя труд ис­полнить мою последнюю волю.

Не стройте гипотез, каким образом сие послание ока­залось на Вашем столе. Немного терпения, и Вам все станет ясно.

В нижнем ящике Вашего письменного стола Вы обна­ружите довольно увесистую папку. В ней рукопись. Про­читайте ее. Догадываюсь, что она покажется Вам более чем странной, наверняка — неправдоподобной, а по сти­лю — неровной.

Вы узнаете о тайне чрезвычайной важности. Не спе­шите поделиться ею с приятелями, ибо… (далее жир­но зачеркнуто). В нашем суматошном мире доверие — самая неконвертируемая валюта. Говорю об этом со знанием предмета. Есть могущественные силы, кото­рые… (снова зачеркнуто две строки). Чудо еще, что мне удалось довести начатое до логического заверше­ния.

Друг мой, отложите в сторону Ваши дела, какими бы срочными они Вам ни представлялись, и уделите внима­ние исповеди обреченного. Собственно, это еще и пре­дупреждение. Да Вы и сами это поймете.

Далее поступайте так, как подскажет Вам Ваша совесть.

Искренне Ваш — Вадим Ромоданов.

Ничего это письмо не прояснило.

Я выдвинул нижний ящик стола и остолбенело уста­вился на желтую папку, лежавшую сверху. Ромоданов охарактеризовал ее точно — довольно увесистая. Тесемки едва сходились. Здесь было не менее пятисот стра­ниц машинописного текста. С многочисленными правками и вставками. Встревоженный и вместе с тем заинтригованный, я пошуршал листами.

Однако взяться за чтение незамедлительно я не мог. Через час меня ждали в издательстве. Я водворил неждан­ный «гостинец» на место, собрал свой «дипломат», оделся и вышел из дому.

Естественно, что по дороге в издательство мои мысли вращались вокруг личности господина Ромоданова.

Припомнилась наша первая встреча.

Я вообще мало кого знал в этом чужом для меня городе, куда переехал около года назад по причинам, которых здесь не хотел бы касаться.

Мои скромные сбережения подходили к концу, когда нежданно мне улыбнулась удача: в одном из издательств, где я показал свои рисунки на фантастические темы, удалось получить выгодный заказ. Речь шла об иллю­страциях к книге местного литератора Вадима Ромоданова под весьма тривиальным названием «В далеких мирах». Под стать заголовку оказалась и рукопись — очерковый сборник о научных прогнозах в области астрономии и космонавтики, местами написанный весьма живо и экс­прессивно, но большей частью в суховатой менторской манере.

Не мешкая, я засел за работу, стараясь вложить в нее всю свою изобретательность.

Я трудился как проклятый, и вскоре эскизы были го­товы. Как водится, для их обсуждения в редакцию при­гласили автора. Там и произошла моя первая встреча с Ромодановым. Я увидел хмурого, желчного господина зре­лого возраста, высокого, жилистого, с коротким прямым носом, выступающими скулами и соломенными бровями. Его дорогой костюм в елочку, светло-голубая рубашка с молниями на накладных карманах и безупречный узел модного галстука, равно как и безукоризненно начищенная кожаная обувь, свидетельствовали об устойчивом достатке, хорошем вкусе и аккуратности.

Авторы — народ капризный. Они нервничают, кряка­ют, кусают губы, выискивая у вас тысячу ошибок и давая понять, что их творения достойны куда лучшего худож­нического воплощения.

Ромоданов листал мои эскизы с таким видом, слов­но это были квитанции коммунальных платежей. При­чем чужие. Затем он бросил их веером на стол, рав­нодушно присовокупив, что возражений не имеет, бурк­нул что-то себе под нос и удалился, странно глянув на меня.

Я провел в редакции еще какое-то время, когда же вышел в коридор, то, к своему удивлению, вновь увидел Ромоданова. Он задумчиво прохаживался взад-вперед, сце­пив руки за спиной, но, заметив меня, тут же устремился навстречу.

— Мне понравились ваши рисунки…

Долг вежливости побудил меня сказать несколько при­ятных слов в адрес его текста.

— Да бросьте вы! — поморщился он и снова смерил

меня странным взглядом. — Не пообедать ли нам?

У меня была с собой кое-какая наличность, по крайней мере, этого хватило бы на пару рюмок коньяка в доступном кафе либо в баре Дома журналистов, где кучковалась местная богема.

Но когда мы вышли из темноватого подъезда на шум­ный проспект, выяснилось, что Ромоданов приглашает ме­ня к себе домой. Подойдя к дорогой иномарке, он по-хо­зяйски распахнул дверцу.

Ехали недолго. Ромоданов свернул на одну из тихих престижных улочек и остановился возле импозантной пятиэтажки с богатым декором на фасаде.

Выбравшись на тротуар, мой новый знакомый скупым жестом пригласил меня следовать за ним.

Мы прошли мимо консьержки в светлый подъезд, поднялись на второй этаж по широкой мраморной лестнице, устланной ковровой дорожкой и украшенной кашпо и вазонами под антик, и вошли в просторную квартиру, будто сошедшую с рекламного ролика. Всё — самое дорогое, всё — лучшего качества… Однако же чувствовалось, что это жилище холостяка.

— Не возражаете, если мы расположимся на кухне? — на ходу поинтересовался Ромоданов. — Чтобы не таскать туда-сюда тарелки?

Я не возражал.

По своим размерам кухня вполне годилась для проведения банкетов, а выстроившиеся вдоль стен агрегаты избавляли, вероятно, владельца от множества бытовых проблем.

На столе появились холодные закуски, включая красную и черную икру.

— Коньяк, водка, джин?

— Лучше коньяк.

Мы расположились друг против друга на кожаном угловом диване.

Он наполнил крохотные хрустальные рюмочки.

— За знакомство!

— За всё хорошее!

Выпив, я отставил рюмку.

И тут что-то началось.

В глубине бледно-голубых зрачков Ромоданова будто включились мощные лазеры. Я почти физически ощущал, как некий энергетический вампир проникает в моё подсознание, шарит по его полочкам, выискивает нужную информацию. Моя собственная воля была парализована.

Словно из ватного тумана донесся вопрос Ромоданова, похожий на команду:

— Вы работаете на Мамалыгина?

— Не понял, — пробормотал я, полагая, что он имеет в виду некое влиятельное в издательском мире лицо.

— Говорите правду! Откуда вы знаете, как выглядит Би-Ар?

— Би-Ар — это инициалы некоего Мамалыгина? — уточнил я, ощутив внезапно прилив безграничной симпатии к Ромоданову. Мне представилось, какой он славный малый, как он чуток и отзывчив… Захотелось искренне рассказать о собственных злоключениях, поплакаться в жилетку…

Краешком сознания я понимал, что происходит что-то неладное, но контролировать ситуацию уже не мог.

Ромоданов оказался прекрасным слушателем.

Говорил ли он сам? Не знаю. Моя память не сохранила ничего конкретного о его участии в нашей «беседе». Я так и не узнал, кто такой Мамалыгин и что означает таинственное «Би-Ар». Долго ли продолжалось наше застолье? Притрагивался ли я еще к напиткам и закускам? Тоже не знаю.

Когда я мало-мальски пришел в себя, было около двух ночи. Я находился в своей постели, не имея ни малейшего представления о том, как же добрался до нее, хотя о нетрезвом состоянии и речи не могло быть. Несмотря на провал в памяти, сознание работало удивительно ясно. Я радовался тому, что в лице Ромоданова приобрел настоящего друга.

Но наутро, решив сделать ответный ход и позвонив вчерашнему доброжелателю, я услышал от него ледяное:

— Прошу вас никогда больше не набирать этот номер.

Аппарат отключился.

Я не знал, что и подумать.

Некоторое время я страшно переживал по поводу этой загадочной размолвки, пока наконец до меня не дошли слухи о Ромоданове, давно уже, как выяснилось, циркулирующие по городу. Я узнал, что сей высокомерный господин, и впрямь обладающий даром экстрасенса, нередко проводит забавы ради всякого рода психологические эксперименты над доверившимися ему простаками. Противостоять ему бесполезно, ибо тайная власть этого негодяя над чужой психикой безгранична. Лучше держаться от него подальше.

Так я и поступил, дав себе клятву, что лучше отдам руку на отсечение, чем протяну ее когда-либо Вадиму Ромоданову.

И вот он обращается ко мне — «драгоценный друг!» — и просит о помощи…

* * * * *

* * * * *

На сей раз я вернулся домой поздно вечером. Сразу включил телевизор. В соседней республике по-прежнему кипели митинговые страсти. Посмотрев выпуск новостей, я заварил кофе и приготовил скромный ужин — куда мне до Ромоданова с его деликатесами!

Лишь после этого выдвинул нижний ящик стола в тайной надежде, что желтая папка исчезла так же нежданно, как и появилась.

Но она была на месте.

Я развязал тесемки, отхлебнул пару глотков кофе и приступил к чтению.

НАЧАЛО РУКОПИСИ РОМОДАНОВА

Прошу простить за некоторую сумбурность изложения. Время торопит. Успеть бы передать суть.

Итак…

На мою беду, встретился мне в жизни кошмарный человек — благодушный старичок.

Как бы покороче начать…

С детства я бредил фантастикой, читал взахлеб всё, что попадало в руки. Меня ничуть не смущало, что этот жанр ставился в общественном мнении еще ниже детективного, а уж тот и вовсе имел репутацию этаких окололитературных кроссвордов. Плевать.

Я бесконечно верил в блестящее будущее фантастики.

Сие не означает, разумеется, что мне безумно нравилось всё прочитанное. Напротив.

Все эти многостраничные описания космических перелетов, конструкций кораблей, инопланетных пейзажей, как и псевдонаучные толкования загадочных явлений, нагоняли дикую тоску.

Еще большую зевоту вызывали романы, на страницах которых самоотверженные, пытливые и дерзновенные земляне (вдобавок, по всем признакам, однополые) посещали отдаленнейшие уголки Вселенной, находя там в лучшем случае полуголых дикарей, кровожадных ящеров либо фиолетовую плесень. Этакие полубоги. Высокая миссия мыслящего Человека…

Я имел свою точку зрения на этот круг вопросов.

Какая, к бесу, миссия! Давайте у себя разберемся, прежде чем лезть с советами хотя бы к той же фиолетовой плесени!

Постепенно у меня проклюнулось желание поведать миру о своем видении космических перспектив. Я стал марать бумагу, пописывать, как говорится…

Согласно китайской мудрости, путь в тысячу ли начинается с первого шага.

Я поступил в инженерно-строительный институт, расположенный в крупном промышленном городе. Осваивать строительную специальность я не собирался. Просто конкурс был здесь пониже, а я нуждался в стартовой площадке. Притом в городе имелись издательства и редакции, и я рассчитывал, что там меня примут с распростертыми объятьями, тут же издадут сборник моих рассказов, а далее — признание, слава, поездки, выступления перед читателями, жизнь свободного и независимого художника…

Но оседлать удачу оказалось не так просто. Редакции журналов и газет, куда я разослал десяток своих рассказов, составлявших весь мой творческий багаж, дружно их отвергли.

Вскоре я узнал, что при клубе железнодорожников работает семинар, который ведет некий литературовед Мамалыгин Аркадий Андреевич. И будто бы он привечает начинающих фантастов.

Мамалыгин оказался любезным розовым старичком неопределенного возраста. Меня он встретил ласковой улыбкой и охотно зачислил в ряды семинаристов. Расспросил о том о сем, обещал прочитать мои рассказы, но просил не торопить.

Я быстро сделался активистом объединения: читал чужие рукописи (всё то же покорение космических далей, высокая миссия человека, полная победа над фиолетовой плесенью либо же чужаки-агрессоры, война миров, секретное оружие пришельцев), критиковал, высмеивал, ехидничал. Одну пишущую дамочку я довел до нервных рыданий, зло вышутив ту стряпню, которую она пыталась выдать за фантастическое блюдо под пикантным соусом.

Я горел желанием услышать мнении о собственных вещах, но Мамалыгин не спешил ставить их на обсуждение. Он будто присматривался ко мне, то и дело кивая благообразной головой с пушистым венчиком седоватых волос и улыбаясь как родному внуку.

Никогда не забуду этот день — 16 мая. Только что закончилось очередное занятие. Мамалыгин попросил меня задержаться.

— Вот что, Вадим… — в своей мягкой манере произнес он, когда мы остались одни. — Давно собираюсь серьезно побеседовать с вами…

— Всегда готов! — по-пионерски бодро воскликнул я.

— Нет-нет. — Поморщившись, он сделал плавный жест тонкой с розовыми пальцами рукой. — В другом месте. Вот что… Поедем сейчас ко мне домой. Заодно и поужинаем.

Надежда вспыхнула ослепительно. Если мэтр пригла­шает ученика к себе домой… Значит, ему понравилось?! В воображении рисовалась глубокомысленная литератур ная беседа за письменным столом, лампа под зеленым абажуром…

Жил Мамалыгин в восемнадцатиэтажной башне на про­спекте Космонавтов. (Кстати, благополучно здравствует он там и поныне).

Надо отдать должное: он угощал меня с таким непри­нужденным радушием, что я не испытывал ни малейшей неловкости.

Разумеется, я сгорал от нетерпения. Но спешка была не в характере хозяина. Оставалось ждать заветной ми­нуты.

Наконец ужин закончился. Мамалыгин разлил по ча­шечкам кофе, придвинул блюдце с лимоном.

— Как я понимаю, вы верите во множество обитаемых миров? — неожиданно спросил он.

— Конечно!

— Ну да, — меланхолично кивнул он. — Сейчас мно­гие верят. Во всяком случае, куда больше народу, чем пару десятилетий назад. Худо-бедно, наука делает свое

— дело. Да и хорошая фантастика просвещает дремучие умы. — Манера разговаривать у него была своеобразной: обращаясь к собеседнику, он одновременно прислушивался

— к чему-то в себе.

— Но пока человечеству не грозит контакт с инопла­нетянами, — со значением проговорил я.

— Вы уверены?

— Мы для них — так, вроде муравьев. Да, муравьев. Вот по лесу идет человек. Муравьи могут вообразить, что он ищет контакт с ними. А на самом деле человек собирает

— грибы или ягоды. Муравьям, озабоченным лишь тем, что происходит в их муравейнике, этого никогда не понять.

— Муравьи? — бледно улыбнулся Мамалыгин. — Любопытно… Но ведь есть ученые, которые как раз и изучают жизнь муравьев.

— Но не каждого муравейника!

— Однако же ваша аналогия не вполне корректна, — заметил Мамалыгин. — Люди все-таки не муравьи. Притом человечество все же развивается, двигает вперед науку,

— расширяет сферу знаний…

— Но этого мало. Нужно выйти на определенный, бо­лее высокий уровень, — стоял на своем я. — Тогда нами заинтересуются.

Он забарабанил по столу тонкими розовыми пальцами: — Мне нравится, Вадим, что вы так безоговорочно верите во внеземные цивилизации. Но уж слишком вы строги к бедному человечеству. Разумная жизнь — в лю­бой форме — не может быть неинтересной. И если нас обнаружили, то наверняка изучают.

— Зачем?

— Смысл в том, — тихо и серьезно ответил он, — что всякая молодая цивилизация чем-то похожа на ребенка. А за ребенком, особенно энергичным и беспокойным, ну­

— жен присмотр.

Что-то неуловимо изменилось в самой атмосфере ком­наты. Я вдруг понял, что меня пригласили вовсе не для разбора моих рассказов, что наш вроде бы умозрительный разговор переходит на некие практические рельсы.

— Может быть… — пожал я плечами. — Всякие там НЛО, телеспутники, инфракамеры, замаскированные объективы, перехват информации…

— Разумеется, технических проблем для инопланетян не существует, — кивнул Мамалыгин. — Они без труда могут собрать любую информацию. Но сумеют ли по­нять — вот вопрос!

Я не нашелся, что ответить, и Мамалыгин заключил:

— Они слишком далеко ушли вперед, логика наших поступков, наша психология, побудительные мотивы недоступны их восприятию. Они не в состоянии понять, к примеру, почему в критических ситуациях люди часто поступают себе же во вред. А это — ключ. Без него никак нельзя. Даже мы, земляне, попав в другую страну, доверяем гиду, живому толкователю местных обычаев, куда больше, чем самому подробному справочнику, — продолжал Мамалыгин. — Вадим, вам не кажется логичным, что инопланетяне могут быть крайне заинтересованы в том, чтобы иметь на Земле своих «гидов», или проводников, или агентов, — назовите их как угодно? Естественно, из числа землян.

— По-моему, это невозможно.

— Почему? — удивился он.

— Трудно общаться. Разные уровни интеллекта.

— Конечно, подобрать агентов нелегко, — согласился Мамалыгин. — Они должны удовлетворять многим требо­ваниям. И все же такие люди есть. Те, кто понимает сущ­ность проблемы. Это уже немало. Вы, Вадим, по-моему, подошли бы для подобной роли, — неожиданно заклю­чил он.

Хочу подчеркнуть: у меня и мысли не возникало о нелепости нашего разговора. Напротив — было предчув­ствие чуда.

А Мамалыгин не сводил с меня глаз — молодых, ярко-синих, проницательных.

— Вы имеете в виду…

— Да, — с царственным спокойствием кивнул он, — я предлагаю вам стать доверенным лицом планеты Би-Ар.

— Что-о?

— Наблюдение за Землей ведет — согласно распределению функций между Обитаемыми Мирами — планета Би- Ар. Ее цивилизация старше нашей на шесть тысяч лет. Возможности Би-Ар безграничны. Говорю со знанием дела — ведь я служу этой планете много веков. Да-да, Вадим, у меня библейский возраст, и это при том, что я выгляжу моложаво, не жалуюсь на здоровье, полон сил и энергии. Би-Ар подарил мне долголетие. Подарит и вам, в числе многих других благ. Естественно, при условии, что вы не против сотрудничества. Задания, которые вы будете получать, совершенно необременительны, но возна­граждаются щедро. Вы забудете, что такое бытовые про­блемы. Совесть ваша останется спокойной — ведь, служа Би-Ару, вы прежде всего служите Земле, родной планете. И, кто знает, может, лет эдак через триста, когда обе расы встретятся, ваше имя будет занесено в золотую книгу че­ловечества…

Я упивался словами Мамалыгина, веря ему радостно и до конца. В сущности, последние годы я жил в предчувствии великого перелома в судьбе. И необыкновенное случилось! Налетело как ураган…

— Я понимаю, что у вас есть основания для сомнений. Однако не торопитесь судить. Вам будут предоставлены исчерпывающие доказательства. Немедленно, прямо сейчас вы сможете отправиться на Би-Ар и увидеть планету собственными глазами. После мы вернемся к нашей беседе.

— Это далеко? — глупо спросил я.

— Сотни световых лет.

— Как же…

— В ваших рассказах высказывается та здравая мысль, что для великих цивилизаций расстояний не существует, — улыбнулся Мамалыгин.

— Но… институт… сессия… Эйнштейн… скорость света… — я плохо соображал, что говорю.

— Забудьте про Эйнштейна! Они овладели не только пространством, но и временем. — Мамалыгин щелкнул по циферблату. — По часам наблюдателя вы вернетесь ровно через секунду. Если только вы не против… Ну? Согласны?

— Да!!!

— Вот и отлично!

Из серванта он достал золотистый обруч:

— Наденьте на голову. Как корону. И не волнуйтесь.

Обруч излучал тепло. В меня вливалась мощная энергия. Я чувствовал, как внутри просыпаются былинные силы.

— Готовы?

— Да!

— Примите удобную позу и закройте глаза.

В тот же миг я бесстрашно шагнул в светящуюся бездну…

Сон, волшебный сон… Описывать его в деталях — значит отнимать время у читателя.

Но я и поныне помню всё до мелочей.

Мне казалось, что я пробыл на Би-Аре целую вечность. Но когда я «вернулся», Мамалыгин сидел в прежней позе, кофе еще дымился.

— Ну? — спросил он. — Может, ваш разум противиться? Говорите прямо, Вадим. Никаких проблем. Я просто сотру из вашей памяти всё произошедшее. Оно никак не повлияет на вашу дальнейшую жизнь.

— Нет! — горячо воскликнул я. — Моя жизнь… Чего мне в ней жалеть?!

Он тонко улыбнулся:

— Значит, вы согласны стать агентом планеты Би-Ар?

— Да!

— Я знал, что вы согласитесь, Вадим. Вы единственный в моем семинаре, у кого светлая голова…

Я был готов молиться на Мамалыгина.

А он смотрел на меня с отеческой любовью.

— Отныне, Вадим, ваши возможности расширяются. В каком-то смысле — безгранично.

Он протянул мне жесткий картонный прямоугольник. Это была визитная карточка. Темно-синяя, с золотым тиснением. Аккуратные буковки складывались в мою фамилию, имя и отчество. Ниже располагались адрес и телефон.

— Во владение квартирой вы можете вступить незамедлительно, — как о чем-то обыденном возвестил Мамалыгин. — Две комнаты, застекленная лоджия, балкон… Престижный район… Думаю, для начала довольно? Во дворе — гаражи. Один из них — ваш. Найдете по табличке на воротах. В гараже — автомобиль, он тоже ваш. Кремовая «Волга». Ключи от машины висят в прихожей. На бронзовом гвоздике рядом с вешалкой. А это ключи от квартиры. Держите!

Сказки Шехерезады! Но я верил каждому слову — окончательно и бесповоротно.

— По поводу всевозможных нудных формальностей не волнуйтесь, — продолжал Мамалыгин, протягивая мне объемистый конверт. — Квартиру, машину, обстановку, а также дачу в Жердяевке оставил вам родной дядя по материнской линии, крупный научный работник, который души в вас не чаял, хотя напряженная научно-общественная деятельность сильно ограничивала его стремление контактировать с вами. Подробности вам знать не обязательно. В конверте копия его завещания, здесь даже ваш паспорт с новой пропиской, водительские права и всё такое прочее. Словом, полный боекомплект. А это сберегательная книжка на предъявителя. Дядя оставил вам весьма крупную сумму. Рекомендую основной капитал не транжирить, а жить на проценты, хотя решать только вам. А здесь кое-какая наличность на текущие карманные расходы, — Мамалыгин придвинул ко мне пухлую пачку.

Из неимущего, скорее, нищего студента я превращался в принца — да кой черт в принца! — в падишаха!

— Вы, разумеется, знаете о том, что обычный человек, рядовой землянин, использует едва ли десять-двенадцать процентов возможностей, заложенных в него матушкой-природой, — ровным тоном продолжал между тем мой наставник. — К примеру, мы донельзя скверно владеем своим биополем. Многие вообще не подозревают о его существовании. А ведь это такое же врожденное чувство, как зрение или осязание… — Тут он выдержал значительную паузу и каким-то особо торжественным тоном, будто посвящая меня в таинство, возвестил: — Отныне, Вадим, вы становитесь полным хозяином своего биополя. Теперь вы почти всемогущи. Попросту говоря, вы можете диктовать любому, кто находится в радиусе двадцати метров, свою волю. Ваш мысленный приказ сохраняет свою силу в тече­ние десяти минут. Но вы должны пользоваться своим новым даром осмотрительно и только в интересах дела.

Признаться, о биополях, экстрасенсорике, ауре и прочем подобном я в ту пору думал мало. Темы эти являлись тогда чуть ли не государственной тайной, и никакие сведения о них, кроме полуанекдотических слухов, хождения в народе не имели. Может, поэтому последний «гостинец» Мамалыгина произ­вел на меня гораздо меньшее впечатление, чем квартира, машина и сберкнижка.

Но, кажется, настал мой черед задавать вопросы. Да и на­ставник ждал их от меня.

— Аркадий Андреевич… Я получил так много… Что же взамен?

— Для начала привыкайте к своей новой роли. Не меняйте образ жизни слишком резко. Вы — студент, вот и продолжайте учебу. Образование вам не повредит. Пишите рассказы. Налаживайте контакты с редакциями и издательствами. Заводите новых друзей, обрастайте связями. Учитесь разби­раться в людях, в истинных мотивах их поступков…

— И это все? — изумился я.

— Почему же? Со временем получите задания. Для вашего уровня интеллекта они будут несложными.

— Со временем — это когда?

— Может, через год. Или через пять лет. Куда вам торопиться? Теперь у вас впереди — - очень долгая жизнь.

— От кого я буду получать задания? От вас?

— Может, от меня, — ответил он в своей манере, — Или от резидента. Или от специального посланника Би-Ара. По обстоятельствам…

— Значит, я должен ждать?

— Мамалыгин улыбнулся затаенной мудрой улыбкой:

— Вадим, вы никому и ничего не должны. Агент Би-Ара и агент-шпион — понятия совершенно разные. Живите жизнью свободного человека. Раскрепоститесь. Избавьтесь от комплексов.

— Да, но… — Я совершенно растерялся.

— Если я вам понадоблюсь, вы знаете, где меня най­ти, — проговорил Мамалыгин. — Милости прошу. В лю­бое время. Только позвоните предварительно. Иногда я

бываю в отлучке.

Похоже, инструктаж подходил к концу. Я вдруг подумал о том, что так ничего и не услышал относительно своих рассказов, но самому поднимать эту тему (после посещения Би-Ара!) — казалось верхом глупости.

Мы попрощались.

* * *

Еще какой-нибудь час назад предел моих мечтаний был таков: отдельная комната, хотя бы в нашем общежитии, пишущая машинка, стопка чистой бумаги и немного сво­бодного времени. Уж тогда я засел бы за работу и, как Бальзак, сутками не поднимался бы из-за стола. Я со­здал бы такой вал шедевров, перед которым не устоя­ли бы никакие редакционные бастионы. Я доказал бы всем…

Но теперь, когда я получил во сто крат больше, мое воображение рисовало почему-то совсем другие картины: музыка, женский смех, обнаженные плечи…

Черт побери! За машинку я всегда успею засесть. (Сначала ее нужно еще купить.) А покуда надо избавиться от пожиравших меня комплексов, ведь я напичкан ими выше головы, — тогда, кстати, и творчество получит новый импульс. Разве не то же самое советовал мне Мамалыгин?

Я шел по вечерней улице взвинченный, возбужденный, наэлектризованный… Какая там осмотрительность! Мне хотелось петь и смеяться, дурачиться, чудить.

Между тем вдоль проспекта вспыхнули фонари, за­жглась реклама. Дул легкий ветерок, воздух был по-ве­сеннему ласков. Встречные девушки казались одна другой краше. Так-так… С чего мне начать?

Путь мой лежал мимо ресторана «Волна». Это заве­дение считалось лучшим кабаком в городе. Ходили слухи, что простому, смертному сюда не попасть, что именно здесь веселится местная элита. Это был другой мир, в некотором смысле еще более недоступный и далекий, чем Би-Ар.

Я замедлил шаг. Отчего бы не начать новую жизнь с «Волны»?

У входа нервно переминалась небольшая очередь. Таб­личка, висевшая с обратной стороны стеклянной двери на бронзовой ручке, категорически извещала: «Извените, сво­бодных мест нет». Именно — «ИзвЕните». Эта рестора­торы — неважные грамотеи.

Я пристроился к очереди и некоторое время разгляды­вал плотные зеленые шторы, которыми был задрапирован вестибюль. То, что они скрывали, обещало море удоволь­ствий. Немедленно, сейчас же. Затем тайком ощупал кар­маны. Денежки не испарились. Вот они, здесь. Правда, одет я весьма непритязательно, но стоит ли брать в голову подобные пустяки?

Возбужденный приятной перспективой, я протоптался в хвосте очереди с четверть часа. За это время дверь так и не открылась ни разу.

Хм!

И тут меня озарило. Ну и осел! Покорно жду, а надо всего-навсего пожелать.

Заприметив в глубине холла вальяжного усатого швей­цара, я послал ему мысленный приказ. Он тотчас встре­пенулся, торопливо прошагал к дверям, откинул планку-засов и подобострастно обратился ко мне:

— Проходите, пожалста!

Ого! Биополе работало! Да еще как!

Передние заволновались, но швейцар свою обязанность знал:

— Тихо, дамочки! Столик заказан.

И вот я впервые в «Волне». Впрочем, сегодня многое впервые в моей жизни.

Зал поражал кричащей роскошью. Эстрада с белым роялем, светильники под старину, фикусы размером с пальму… Лысые дядьки, веселые толстяки, хмурые усачи, задумчивые донжуаны и — женщины, женщины, женщи­ны… Боже, сколько здесь красавиц! Изнеженных, горя­чих, не обремененных бытом…

По меньшей мере четверть мест была свободна. Во вся­ком случае, тех бедолаг, что изнывали сейчас у входа, удалось бы разместить без хлопот. Но, похоже, этот «мо­настырь» жил по своему уставу.

Легкость, с которой я сюда проник, испарила последние капли моей робости. Заприметив у дальней стены удобный столик, я направился к нему. На белоснежной накрах­маленной скатерти красовалась табличка «Стол заказан». Я небрежно смахнул ее в кадку с фикусом и вольготно развалился на кожаном диване.

Тотчас подлетел официант — плотно сбитый молодец с холеными усиками.

Мгновенно оценив мою фактуру, он известил:

— Здесь не обслуживаем, стол заказан, — шаря цеп­кими глазами в поисках исчезнувшей таблички. Высоко­мерная вежливость, которую он подчеркнуто демонстрировал по отношению ко мне, балансировала на грани со скотским хамством.

Но сейчас тонкости его психики меня не интересовали. Честно говоря, хотелось малость расслабиться, а заодно отведать чего-нибудь вкусненького под коньячок.

Направив всю мощь своего биополя на этого типа, я приказал ему воспылать ко мне подобострастной предан­ностью.

Тотчас на его ухоженной физиономии появилась льстивая улыбка:

— Впрочем, для вас мы рады сделать исключение. Сегодня восхитительная бастурма. Как поцелуй красави­цы… — Он даже зажмурился. — Рекомендую!

Чтобы гарсон бегал к моему столу бойчее, я сунул, ему пару крупных купюр. Бедняга, что называется, офонарел. Суетливо озираясь, он спрятал их в какой-то потайной карман.

Забавно было наблюдать, как изогнулся его борцов­ский стан.

— Как тебя зовут, любезный?

— Вова.

— Вот что, Вова… Тащи выпить и закусить, а после исчезни на время.

— Как прикажете!.

На эстраде появились музыканты в смокингах. Зазвучала модная мелодия. Парочки устремились к свобод­ному кругу.

Насчет бастурмы Вовик не соврал. Да и салаты были превосходны, и коньячок недурен… Кажется, в «Волне» умели угодить почетным гостям.

В голове приятно зашумело. Откинувшись на спинку дивана, я с наслаждением закурил и принялся анализировать свое положение в институте. Иного круга общения в ту пору у меня попросту не существовало. Не брать же в расчет наше хилое литобъединение!

Если говорить откровенно… У нас подобралась очень сильная группа. Сплошные корифеи. Но даже на этом звездном фоне выделялись Виталий и Олег. Притом они дружили, что увеличивало их влияние вчетверо. Это были умницы, эрудиты, острословы. Словом — лидеры.

Я мечтал добиться их дружбы, стать для них своим… Они держались со мной на равных, как, впрочем, и с другими, но не более. Я был для них одним из многих. И это глубоко уязвляло мое самолюбие.

А еще был красавчик Лорен, ну вылитый Дориан Грей. Девчонки беззастенчиво пялили на него глаза, вешались ему на шею. Постаралась природа, вылепила идеальный обра­зец. Рядом с Лореном я чувствовал себя серым мышонком.

Я неистово завидовал ему. Я его ненавидел. Я желал ему всяческих напастей и бед. Как мне хотелось увидеть хотя бы тень тревоги на его смазливой роже! Но, похоже, сама фортуна покровительствовала этому броскому ничто­жеству.

А еще была Жанночка… Меня она не замечала в упор. Я страдал, зная, что ничего нельзя изменить, что я всегда буду для нее пустым местом.

Именно эти однокурсники делали мою жизнь закомплексованной.

Теперь все менялось. Поднесен бинокль, и далекие го­ризонты стали неправдоподобно доступными…

— Извините… — Мои размышления были прерваны склонившимся к моему плечу Вовчиком. Я даже увидел щербинку на его переднем зубе.

— Да, любезный?

— У вас нет желания разделить ужин с очаровательной дамой? Очень рекомендую.

Хм… Мне, конечно, доводилось слышать о ресторан­ных шлюхах, которых подсаживают к одиноким клиентам для облегчения кошелька. Ну и что? Деньги-то у меня есть! Мой любовный опыт был крайне ограничен и нуждался в обогащении. Чего ради тянуть?

— Вовка, а ты уверен, что твоя протеже и вправду очаровательна? Вдруг наши вкусы резко разнятся?

— Шикарная девчонка! Пятый номер бюстгальтера, — шепнул он, осклабившись. — Я покажу вам ее издали. Если не глянется — заменим, выбор большой.

— Ну, давай. Но — чтобы никаких сюрпризов. Понял, доктор Айболит?

— Шеф! У нас все чисто…

Вовчик исчез в глубине зала, но уже через пару минут вынырнул возле ближайшей колонны. Рядом с ним появи­лась молодая женщина в ярком малиновом костюме с белой оторочкой, сама не менее яркая — белокурая, фигуристая, длинноногая. Глубокий вырез открывал налитые сомкну­тые груди.

На ее броско накрашенном скуластом лице с чуть рас­косыми голубыми глазами и пухлыми губами лежал несмываемый налет вульгарности. Шлюха в ней чувствовалась за версту. Но именно такая женщина — порочная, продажная, умелая — и нужна была мне сегод­ня. К черту чувства! Животная страсть, похоть, голое тело! Плоть моя уже взбунтовалась.

Я кивнул.

Вовчик что-то шепнул девице, та поправила прическу и двинулась к моему столику, глядя, однако, куда-то в сторону. В проходе она остановилась, задумчиво озираясь, и, будто только сейчас заметив свободное место, прибли­зилась с дежурной улыбкой.

— Простите, у вас не занято? — Голос у нее был хрип­ловатый: то ли прокуренный, то ли она подражала попу­лярной эстрадной диве.

Внезапно я почувствовал себя легко и непринужденно, будто всю жизнь тем и занимался, что общался с прости­тутками. А ведь я покупал женщину впервые. Никаких моральных мук, если вас это интересует, я не испытывал. Если что и волновало меня, так это чувство новизны и предвкушение разнузданного блаженства, которое обещали формы профессиональной совратительницы.

— Садись, — кивнул я на свободное место рядом с собой. — Как тебя зовут?

— Алина.

Врет, наверное.

— Красивое имя. А я — Вадим. Что будешь пить, Алина?

Она молниеносно, но цепко посмотрела на бутылку коньяка, почти полную, и ответила:

— То же, что и ты.

Я наполнил бокалы.

— За знакомство! В тебе, Алина, есть что-то от леди Винтер…

По недоуменной тени, пробежавшей по ее лицу, не­сложно было догадаться, что она не читала даже Дюма. А может, она и читать-то не умела, как одна из героинь Альберто Моравиа. Плевать! Ведь я не собирался вести с ней литературных бесед. Мне не терпелось скорее добраться до этого гиб­кого тела, посмотреть, так ли оно хорошо без костюмчика.

Она выпила, держа рюмку двумя пальцами и оттопырив мизинец. Затем призывно улыбнулась мне. Некоторое бес­покойство в глубине ее глаз исчезло. Видимо, она успела решить, что я для нее не представляю опасности.

— У тебя очень милая улыбка, — заметил я. Это был последний комплимент, после которого я собирался перей­ти в лобовую атаку.

— Ты мне тоже нравишься.

— Выпьем еще?

— Не откажусь. И поужинать не мешает. Ладно, ко­тик?

— Послушай, Алина… — Я погладил ее по руке. Та была горячей и сильной. — Давай договоримся о двух вещах. Во-первых, ты не будешь называть меня ни коти­ком, ни зайчиком, ни лапонькой, хорошо?

— А как ты хочешь?

— Ну… Милый, дорогой, любимый…

Настал ее черед веселиться.

— Ладно, миленький. Заметано. Так ты угостишь меня ужином?

— А это второй вопрос, — ответил я.

Она тут же поскучнела, но я поспешил ее успокоить:

— Ужин, безусловно, за мной. Но я предлагаю сделать это в другом месте.

— В каком?

— У меня дома. Наберем сейчас закусок, какие ты сама выберешь, корзину шампанского и — вперед! Со­гласна?

Она ответила мне откровенным взглядом.

— Тогда и я спрошу, ладно?

— Валяй!

— Сколько ты мне заплатишь? Учти, я дорогая жен­щина. Мужики ко мне липнут как мухи на мед.

Я молча достал из кармана пачку, помахал ею в воздухе и снова спрятал.

«Ночная бабочка» так и затрепыхала крылышками…

— Значит, ты меня не обидишь?

— Как поработаешь, так и получишь.

— Ты хочешь на пару часиков или на всю ночь? Я, вообще-то, выносливая, — похвастала она.

— Там будет видно. Может, на целую неделю загудим.

Наклонившись, она легонько, но чертовски дразнящее поцеловала меня в щеку, одновременно ее рука легла под скатертью на мою ширинку:

— Ах ты, шалун…

Ответить я не успел.

У стола в позе Каменного Гостя застыл какой-то квад­ратный краснорожий тип со стриженым затылком и смешным рыжеватым чубчиком. Его светлые глазки с бел­ками как у вареной рыбы пылали неистовой лютостью. Смотрел он мимо нас с Алиной.

— Владимир! — рявкнул он тоном удельного князька, жаждущего крови отступника.

Несмотря на шум, гам, музыку и танцы, наш гарсон немедленно возник из-за портьеры. Лицо у него было пе­пельно-бледное.

— Почему мой стол занят?!

Я с интересом ожидал развития событий.

Вовчик, который, как я уже отмечал, производил впе­чатление человека самоуверенного, от страха готов был напустить в штаны.

— Не знаю… — пролепетал он, дрожа всем телом. — Не понимаю, как это получилось… Какое-то помутнение нашло… Бес попутал… Ей-Богу!

Я не спешил на выручку. Спектакль на десерт — совсем даже неплохо.

А краснорожий продолжал наливаться бешенством.

— Забыл, кто ты такой?! — шипел он, глядя прямо перед собой и по-прежнему не замечая нас с Алиной, будто мы были парочкой манекенов. — Завтра же вылетишь от­сюда к такой-то матери! Улицу пойдешь подметать! Ну! Долго мне еще ждать?! — За его спиной появились двое качков, наверняка знакомых с приемами ка­ратэ.

Вовчик, чуть не плача, подлетел ко мне и сбивчиво зачастил:

— Извините, пожалуйста, произошла ошибка. Оказы­вается, этот столик был заказан. Очень уважаемым кли­ентом. Очень! Вы не согласитесь пересесть? Мы живо

— организуем вам другое место, еще удобнее… И бутылочка за счет ресторана.

— С какой стати? — громко осведомился я. — Мне и здесь очень нравится. А тебе, дорогая?

Алина молчала. Краешком глаза я заметил, что кра­сотка нервничает не хуже моих однокурсниц перед сдачей зачета.

В этот момент краснорожий сделал вид, будто только сейчас разглядел меня — досадного, невесть откуда зале­тевшего комара.

Его поросячьи глазки сомкнулись в щелки. Он все же соизволил одарить меня, правда, единственным словом:

— Выметайся!

Я принял еще более вольготную позу и выпустил в его сторону струйку дыма:

— Вы что-то сказали, товарищ?

Должно быть, мое спокойствие его озадачило. Настоль­ко, что он расщедрился на целую фразу:

— Это мой стол!

Я от души рассмеялся:

— Товарищ! С каких это пор в советских ресторанах существуют персональные столы?

Бедняжка Алина сидела ни жива ни мертва.

А рядом безостановочно, как попугай, бубнил Вовчик:

— Ну пожалуйста… Очень вас прошу… Любой другой столик… За счет ресторана…

Амбалы за спиной краснорожего придвинулись ближе. На лице одного из них — этакого героя латиноамерикан­ских фильмов — появилась блуждающая полуулыбка.

А важный тип, наш Каменный Гость, до которого нако­нец-то дошло, что над ним потешаются, сорвался в штопор.

— Молокосос! Мальчишка! Ссыкун! — заорал он, не обращая ни малейшего внимания на окружающих. (А за нашей перепалкой уже наблюдало ползала.) — Да знаешь ли ты, с кем говоришь?!

— Со старым козлом, — ответил я. Получилось гру­бовато, но эффектно.

Вдруг он успокоился.

— Ладно, недоумок. Ты, значит, еще не поужинал? Отлично! Сейчас из тебя сделают отбивную и тебе же дадут ее сожрать. Понял?! Ты и твоя шалава!

Набычившись, он бросился ко мне, рискуя перевер­нуть стол.

Алина взвизгнула. Вовчик готов был грохнуться в об­морок. Смолк оркестр, замерли танцующие. Теперь уже весь зал — до единого человека — наблюдал за перипе­тиями нашего скандала.

Импульс биополя — и один из амбалов, тот самый «латиноамериканец», ухватил своего босса за уши и ткнул багровой физиономией в большое блюдо с салатом. Со стороны могло показаться, что парень попросту поскольз­нулся, и все произошло случайно. Тем разительнее был эффект.

Когда краснорожий выпрямился, было на что полюбо­ваться, скажу я вам.

Ему бы взять салфетку да утереться, а он для чего-то принялся размахивать руками, вдобавод повернувшись ли­цом к залу. Майонез, стекающий по щекам, и колечко лука, повисшее на грушевидном носу, делали его похожим на клоуна.

Ресторанная публика, притом находящаяся в сильном подпитии, — особая, не склонная к сантиментам. Вид оп­лошавшего краснорожего приводил на память кинокоме­дии Чарли Чаплина и Макса Линдера, которые в ту пору снова с успехом шли на экранах. Хохот стоял дикий.

Наконец мой противник позорно бежал с поля боя — должно быть, к умывальнику. Оба амбала последовали за ним, при этом усатый бросил на меня взгляд, каким палач награждает будущую жертву, сильно насолившую ему.

Я наслаждался триумфом.

— Миленький, пошли скорее, тут есть второй вы­ход… — потянула меня за рукав Алина.

— Погоди, дорогая… Давай выпьем.

Но она уже нервно поднялась:

— Пойдем, миленький…

Разве я сам хотел не того же?

Тем более, враги повержены. Пора в интимную обста­новку.

У колонны, держась рукой за сердце, страдал Вовчик. Я сунул ему несколько купюр.

— Это за ужин и доставленное удовольствие. Не дрейфь, Вовчик! Резервирую этот столик за собой!

А Алина упорно тащила меня прочь от зала — по каким-то коридорам, через кухню, мимо ящиков и меш­ков. Похоже, она прекрасно здесь ориентировалась. На­конец мы оказались в тесном дворике. Опять какие-то ящики, затем калитка и — боковая улочка, темная и пустынная.

Мне наскучила эта беготня. Я остановился и привлек Алину к себе.

— Погоди, хочу тебя поцеловать…

Красотка дрожала как осиновый листок.

— Это ужасный человек, — выдохнула она, пряча гу­бы. — Напрасно ты так с ним. Ой, напрасно! «Козла» он тебе не простит. Никогда. Лучше бы тебе уехать на время.

— Ох, как страшно! — усмехнулся я.

— Ты не понимаешь… Это же Китель! Да и Макс — еще тот подонок! — Она принялась заламывать свои пальцы с ярким маникюром: — Господи! Как мне не по­везло! Надо же было оказаться с тобой именно сегодня! Теперь они и меня начнут доставать.

Кажется, она была близка к истерике.

Я взял ее за плечи и резко встряхнул: — Ну, хватит! Мне плевать на этого типа, поняла?! Скручу его как тряпку и вытру ноги.

Она посмотрела на меня с каким-то новым выраже­нием:

— Ты по правде не боишься?

— А ты разве не чувствуешь?

— Она доверчиво прильнула ко мне:

— Чувствую… Ты такой сильный… — Затем вздохну­ла, будто преодолевая что-то в себе, и добавила совсем другим — беспечным — тоном: — Ну и пусть! Обратно

— уже не воротишь, зачем тогда переживать?

— Вот это разумная мысль. За нее стоит поцеловаться.

Еще через пару минут все ее страхи улетучились окон­чательно.

— А вообще, здорово ты его! Ну и рожа у него была, обхохочешься…

От «Волны» до моей новой квартиры было метров трис­та. С проспекта доносились голоса, звон трамваев. Но здесь, в узеньком проулке, обрамленном высокими топо­лями и кустами сирени, было тихо, темно и безлюдно. Мы то и дело останавливались, чтобы поцеловаться. Алина распаляла мое воображение все сильнее.

Наконец мы пришли.

Опускаю описание дома и квартиры, ибо вы, мой дра­гоценный друг, однажды были у меня в гостях и должны помнить подробности.

Замечу только, что, хотя в тот вечер я вошел в достав­шуюся мне квартиру тоже впервые, как и Алина, у меня было ощущение, что я все в ней знаю: то есть я знал, где находятся выключатели, куда выходят окна, чем наполнен холодильник и так далее.

Пока я собирал легкую закуску, Алина успела загля­нуть во все углы. С интервалом в три секунды до меня доносились ее восхищенные возгласы:

— Ой, какой у тебя хрусталь! Вот это ковер! А это

— что? Видик! А кассеты есть? Это родителей квартира?

— Моя собственная.

— Врешь!

— Ну, зачем мне врать?

— А жена у тебя есть?

— Нет.

— А любовница?

— А ты, кажется, из любопытных, — урезонил ее я.

Она нежданно смутилась:

— Извини. Я просто хотела узнать, кто же у тебя убирает. Везде так чисто.

— Старуха приходит. С клюкой.

— А вот сейчас точно врешь! Небось, меняешь любов­ниц как перчатки…

Не дождавшись ответа, она снова учинила визг: на сей раз по поводу шкуры бурого медведя, что возлежала в спальне перед широкой кроватью. Из оскаленной пасти торчали мощные клыки.

— Миленький, а это у тебя откуда?

— Подстрелил однажды в Забайкалье, — на ходу со­чинил я, входя в комнату.

Я собирался пригласить Алину на кухню — выпить еще немного и, наконец, заняться любовью.

Но когда я увидел, как она, склонившись, оглаживает эти клыки, мне безумно захотелось овладеть ею немедлен­но, прямо на этой шкуре.

— Ой, какой ты у меня храбренький! — пропела она. — А я, когда увидела тебя там, в «Волнушке», не знала, что и подумать. Делаешь шикарный заказ, а одет хуже задрипанного инженера.

— Был когда-то такой принц — Гарун-аль-Рашид. Он любил переодеться в простое платье и побродить среди своих подданных. — Я присел рядом и принялся рассте­гивать ее пуговицы.

— Так ты — принц? Ты и вправду принц? — Она

— умело занялась моей одеждой.

— Самый натуральный…

Наконец-то я справился с ее пуговками и начал осво­бождать ее от костюмчика.

— Ой, какой ты горячий… — прошептала она. — Люби меня сильно-сильно, обещаешь? Ты мне так понравился сегодня…

Она продолжала еще что-то шептать, но я уже не раз­личал смысла слов. Ее облик более не воспринимался мною как вульгарный. Скорее, вульгарно вел себя я, набросив­шись на нее как изголодавшийся, переполненный похотью и спермой самец.

Это была одна из самых чудесных ночей в моей жизни. Может быть, самая чудесная…

Разбудил меня неясный шорох:

Я разлепил веки.

За окном занимался бледный рассвет. Накрапывал мел­кий дождик.

Нагая Алина стояла возле кресла, куда вчера сама же зашвырнула мою одежду, и воровато шарила по моим карманам.

— Алина!

Она вздрогнула и как-то жалко, заискивающе улыб­нулась:

— Я… я просто хотела посмотреть… то есть это упало, а я хотела поднять…

Мое романтическое настроение как ветром сдуло. Все очарование минувшей ночи рассеялось бесповоротно.

Я нехотя поднялся и подошел к ней, имея огромное желание влепить ей оплеуху. Она виновато сжалась, даже ее яблочные груди сморщились. Я достал несколько кре­диток и налепил ей на плечи, как погоны.

— Держи! Пять минут на сборы, и чтобы духу твоего здесь не было!

— Но, миленький… — залепетала она. — Ничего же не случилось… Ты был такой ласковый…

— Одевайся, не то вылетишь на лестницу в чем мать родила.

Я отрешенно наблюдал, как она влезает сначала в свои невесомые трусики, затем в смявшийся костюм. Ее пре­лести более меня не волновали. Просто я не хотел, чтобы она умыкнула что-нибудь из квартиры.

Затем я подумал, что стоит заглянуть в ее сумочку. И точно: там покоились две золоченые ложки из моего па­радного столового набора.

Она принялась опять что-то лепетать в свое оправдание, но я взял ее за руку, выволок в прихожую и подтолкнул к двери:

— Мотай, с попутным ветерком!

— Она просящее посмотрела на меня:

— Миленький, а там дождик…

— Иди, иди! Не сахарная.

Она усмехнулась. В дерзких глазах был вызов.

— Знаешь что, миленький? А пошел ты… — И она загнула фразу, от которой поперхнулся бы и завзятый матерщинник.

Ее каблучки звонко зацокали по узорчатой плитке, ко­торой была выложена лестничная площадка.

Вот дурища! Я намеревался провести с ней несколько дней, щедро одарить… Она сама все испортила, шлюха! Ну и пусть катится!

Я прошел в комнату и раскрыл створки шкафа. Ого! Гардеробчик-то у меня завидный! Я насчитал четыре кос­тюма: классическую черную тройку, темно-коричневый, светлый летний и джинсовый. Кроме того, я обнаружил три новые куртки, двенадцать сорочек, шесть пар обу­ви и груду всевозможного белья — все прекрасного ка­чества,

А вообще-то надо поближе познакомиться с достав­шимся мне «наследством». Кажется, у меня есть машина, которую я умею водить, и дача где-то в престижном ку­рортном пригороде.

Вот и ключи от машины — висят на бронзовом гвоздике возле зеркала, как и говорил Мамалыгин.

Через полчаса я спустился во внутренний двор нашего дома — тихий, зеленый, чистый, без помоек и мусора. В песочнице возилось несколько малышей. В глубине тяну­лись капитальные кирпичные гаражи. На одном из них я заприметил табличку с номером моей квартиры — «32».

Открыв ворота, я едва сдержал возглас восхищения. Не гараж, а мечта автолюбителя! На полках вдоль стен аккуратно разложены инструменты, запчасти, метизы… Сбоку — канистры, в углу — штабель запасной резины, огненно-красный огнетушитель. А над ремонтной ямой стоит она, нежно-кремовая красавица «Волга» — новень­кая, сверкающая лаком.

Ни разу в жизни не доводилось мне держать в руках руль, но сейчас возникло стойкое ощущение, что я доволь­но уверенно владею навыками вождения и люблю про­мчаться с ветерком.

Усевшись на водительское место, я включил зажигание. Мотор работал как часы.

Я вывел «Волгу» во двор, запер двери гаража, после чего помчался в Жердяевку на поиски своей дачи.

Рука плавно поворачивала руль, нога в меру нажимала на газ, а глаза автоматически улавливали, каким цветом горит светофор. Я уверенно держал дистанцию, а когда надо, решительно шел на обгон.

Я наслаждался скоростью, самим процессом перемеще­ния по утреннему шоссе, хохотал от счастья, вторя пению мотора.

Но вот город остался позади. Последние его кварталы укрылись за березовой рощей, перешедшей вскоре в густой хвойный лес.

После несильного утреннего дождя воздух был напо­ен ароматами распускающихся почек, живицы, молодой травы, подземных соков, которые жадно пила вся растительность. Промелькнул мостик через крохотную речушку, чьи берега заросли орешником. К дороге опять подступили березки, а вот и она — Жердяевка!

После городской суматохи и копоти поселок выглядел поистине райским уголком. На зеленых улочках царила патриархальная тишина. Лишь бодрый стук дятла временами прерывал ее. За высокими крашеными заборами в окружении зелени расположились особняки и коттеджи.

Ведомый то ли наитием, то ли информацией на уровне подсознания, я без особых хлопот разыскал нужный тупичок, а в нем — «унаследованную» дачу.

Это был просторный бревенчатый теремок в два этажа с пристроенной верандой. На макушке небольшой башенки, поднимавшейся над правым крылом, подрагивал на ветру флюгер в виде задиристого петуха. В глубине двора тянулись хозяйственные пристройки, а перед крыльцом пестрели цветочные клумбы.

Поставив машину перед запертыми на висячий замок воротами, я с удовольствием размялся, открыл калитку и двинулся к дому.

Большая комната гостиного типа на первом этаже была обставлена весьма прилично. Кожаные кресла и диван, коллекция хрусталя за стеклом, картины и оленьи рога на стене… Особенно восхитил меня камин, отделанный розоватыми с серым плитками мрамора. Узорная литая решетка носила печать благородной старины. В комнате было несколько дверей. Открыв одну из них, я оказался в… крытом бассейне!

Да-да, в таком домашнем крытом бассейне с застекленным фонарем наверху. Вот сюрприз так сюрприз!

Вернувшись в гостиную, я поднялся на антресоли по лестнице, которая слегка поскрипывала под ногами, то ли приветствуя нового хозяина, то ли желая о чем-то поведать.

Наверху я насчитал три спальни и два чулана.

В углу площадки виднелась узенькая винтовая лесенка, ведущая куда-то наверх. Я вспомнил о башенке с флюгером. Со двора она показалась мне декоративным архитектурным украшением. Но так ли это? А ну-ка, проверим!

Преодолев еще полтора десятка ступенек, я оказался перед низкой дверцей, закрытой на английский замок. Странно. Ведь ни одна другая дверь в доме не была заперта.

Я достал из кармана связку ключей и принялся подбирать подходящий.

Замок щелкнул, дверь распахнулась.

Внутри была комната — более просторная, чем можно было ожидать, глядя на башенку снизу.

Посередине стоял стол старинной ручной работы с выгнутыми дубовыми ножками и наборной столешницей, а на нем — раритетная пишущая машинка. Рядом высилась стопка чистой бумаги, имелась и папка с копиркой. Впритык к столу был придвинут массивный стул с высокой резной спинкой. На стене — так, что со стула можно было дотянуться рукой, — висело несколько пустых книжных полок.

В башне имелось два окна: одно — обычное — выходило на дорогу, за которой тянулся лесной массив; второе — круглое, похожее на иллюминатор, — смотрело во двор.

Сколько раз, лежа на студенческой койке и тихо страдая оттого, что в окружающей кутерьме нельзя сосредоточиться и засесть за рассказ, просящийся на бумагу, я мечтал о такой вот уединенной башне с окном, выходящим в потаенный сад, о башне, где нет ничего лишнего, но есть всё необходимое для творческой работы! Где никто не врубит шлягер, от которого тебя тошнит, не заведет банальной истории об очередной девице, не пристанет с просьбой растолковать пропущенную лекцию по сопромату…

И вот передо мной — точное воплощение моей мечты. Ну, теперь я докажу всему миру! Только держись!

Во дворе промелькнула легкая тень.

Что еще за гость пожаловал?

Я быстро спустился вниз и вышел на крыльцо.

На дорожке, вымощенной кирпичом, стоял сухонький подтянутый старичок в выцветшей офицерской рубашке и в поношенных дешевых брюках.

— Здравия желаИм! — с веселой почтительностью приветствовал он меня.

— Добрый день, — я ждал продолжения.

— Выходит, вы и есть молодой наследник? — плутовато сощурился старичок.

— Допустим. А вы кем будете?

Он прокашлялся и бодро отрапортовал:

— Разрешите представиться: Иван Васильевич Пономарец, собственной персоной! Сторожил дом в отсутствие вашего дядюшки. А супруга моя, Фекла Матвеевна, стряпала, когда он отдыхал от своих важных занятий. Ваш дядюшка, царствие ему небесное, привечал нас как родных. Вот я и решил разузнать, захотите ли вы, чтобы все оставалось по-старому, или будете искать замену? — Он махнул рукой через улицу: — Мы живем неподалеку, у нас свой дом еще с тех времен, когда здесь деревня была. Нас тут все знают, можете поинтересоваться, ежели же­лаете.

— Что ж, пусть все остается как при дяде.

— Он почтительно вытянулся:

— Премного благодарны!

— Кстати, почему вы решили, что я — дядюшкин на­следник? Может — обыкновенный жулик?

Он хихикнул:

— Как можно! По машине сразу и признал. Да и по повадке видно. Разве жулик станет открыто ходить по чужому дому? Притом дядюшка говорил о вас.

— Говорил обо мне?

— Ну да! Был-то он вдов, своих детей не имел. И часто говорил — если вдруг случится беда, то завещаю все свое имущество любимому племяннику — Вадиму Фе­доровичу Ромоданову. Мы вас уже который день поджи­даем…

— -Вы хорошо знали дядю?

— Да как сказать… Лет с полтора десятка будет. Бы­вало, наедет он, крикнет с порога: «Васильич, рюмку вы­пьешь?» Как не выпить? Ну, расспросит о том о сем, а

— после скажет: «Ладно, Васильич, иди, мне работать пора». Душевный был человек!

— И часто он… наезжал?

— Да не сказать, чтобы очень. Все больше летом. А зимой дом, считайте, пустовал.

— Отчего он умер и как?

— Одному Богу известно, — вздохнул он- сторож.

— Постойте, разве вы не присутствовали на похоро­нах?

— Выходит, так, — смутился Пономарец. — Помер-то он, значит, не в Жердяевке и даже не в городе, а где-то за границей, в командировке. Даже не знаю, в какой стра­не. Ведь ваш дядюшка был, значит, из секретного инсти­тута и лишнего ничего не говорил. Но однажды признался: если умру, говорит, то завещаю свое тело для научных опытов. Так что хоронить нам его не довелось. — Он вздохнул еще печальнее.

Было о чем призадуматься. Я-то после беседы с Мамалыгиным полагал, что «дядя» — некое вымышленное ли­цо, необходимое для правдоподобия моей легенды. Но вот оказывается, что этот человек существовал на самом деле и исчез в тот самый момент, когда мне предложили стать агентом планеты Ди-Ара. Странная смерть где-то «за буг­ром»… Странное завещание относительно своего тела… Мне подумалось, что ни в квартире, ни здесь, на даче, на мои глаза так и не попалось ни одной бумажки, проли­вающей свет на «дядюшкину» жизнь. А ведь как ученый он должен был оставить горы рукописей, архив…

— Гости у него бывали?

— Вот чего не было — того не было. Очень он личный покой уважал.

— А женщины?

Пономарец хихикнул:

— Никогда! Однажды я говорю ему: «Хозяин, не пора ли тебе жениться, как всем нормальным людям?» А он отвечает: «Я, Васильич, сызмальства к этому племени ин­тереса не имею. Одна суета!»

Ужимки старика мне не очень понравились.

— Дядя был прекрасным человеком, — строго сказал я. — Память о нем должна оставаться светлой.

— Само собой, — понятливо кивнул он. — Это я толь­ко вам, как молодому наследнику… А так — ни гу-гу, даже соседям.

Плутоватость старика была для меня очевидна. Может, стоило от него избавиться? Но я прикинул, что со временем смогу вытянуть из него еще кое-какую информацию.

Вслух сказал:

— У меня другие привычки. Теперь в этом доме часто будут появляться гости. Работы у вас прибавится. Я согла­сен доплачивать, если у нас будет полное взаимопонимание.

— Не сумлевайтесь! — заверил Пономарец, и я мог бы поклясться, что он умышленно коверкает язык. — Бу­дете очинно довольны!

— Рюмочку выпьете?

— С превеликим удовольствием! — крякнул он. — Вот ваш дядюшка, бывалоча, наедет да так крикнет с порога…

— Это вы уже рассказывали.

Я провел его к машине, достал из «бардачка» бутылку и налил почти полный стакан.

— Ну, за ваше здравие, молодой наследник!

Он выпил со сноровкой, доказывавшей многолетнюю практику.

— Ох, хороша! Забориста!

— А что за башенка наверху?

— А-а, с хлюгером… В ней ваш дядюшка любил за­ниматься своими учеными трудами. И все больше по ночам. Бывалоча, вся Жердяевка спит, одно только круглое окно у него и светится. Я однажды говорю: «И охота тебе, хозяин, на эту верхотуру лазить?» А он отвечает: «У меня, Васильич, вдохновение там появляется»… — Язык у Пономарца начал заплетаться.

— Бассейн в доме работает? — прервал я его излия­ния.

— В лучшем виде! — ухарски воскликнул он. — На­сос, подогрев, все как в аптеке. Если желаИте поплескать­ся, я мигом включу.

— Мигом не надо. А попозже включите. Возможно, я сегодня еще вернусь. С гостями.

— Хозяи-ин! — Он покачнулся. — Встретим в лучшем виде!

Поручив деду навести в доме и вокруг идеальный по­рядок, я сел в машину и направился на лекции.

* * *

Мой родной институт располагался тоже за городом, только с противоположной — северной — стороны. Шесть корпусов — из них три общежития — выстроились елоч­кой в довольно-таки унылой местности. Тогда была мода возводить вузгородки на отшибе, словно какие-то вредо­носные объекты. Сразу же за объездной дорогой тяну­лись колхозные поля, которые регулярно обрабатывались ядохимикатами. Когда оттуда дул ветерок, в аудитори­ях — даже при закрытых окнах — стояли отнюдь не жердяевские запахи.

Я припарковал свою <Волгу» на общей стоянке. Обыч­но здесь съезжались дюжины две-три «Москвичей» и «Запорожцев», принадлежавших преподавателям и сту­дентам из имущих семей. На нашем курсе машиной не владел никто.

Я уже выбрался наружу, когда со стороны города показался переполненный «Икарус». Допыхтев до остановки, он распахнул двери, выпустив из своих спрессованных недр едва не полфакультета.

А вот и наши корифеи — Виталий и Олег. Оба дол­говязые, спортивные. Виталий темный, Олег светлый. Идут, отчаянно о чем-то споря. Должно быть, спорили и в автобусе, не обращая внимания на давку. Интересно, если их высадить на необитаемый остров, они и там будут спорить?

— Привет, старики!

Оба остановились, удрученно глядя на меня.

— Вадик, мы тебе сочувствуем. От всей души, — ска­зал Виталий.

Олег солидарно кивнул.

— Сочувствуете? — сощурился я. — А что за беда стряслась? Меня сняли со стипендии за прогулы? Или влепили выговор по комсомольской линии?

Они удивленно переглянулись.

— Ну, как же… — осторожно проговорил Виталий. — Умер твой близкий родственник… Или мы что-то напу­тали?

Вот те раз! Надо же было сунуться к ним с сияющей рожей! Но я и понятия не имел, что слух о кончине моего дорогого дядюшки успел так широко распространиться. Ай, да Мамалыгин! Но как же выкрутиться? Я выдал первое, что пришло в голову:

— Все так, к сожалению… Мой славный дядя… По­нимаете, он был большим оригиналом, верил в переселе­ние душ и перед смертью завещал вспоминать его только

с улыбкой…

Они опять переглянулись, синхронно похлопали меня с двух сторон по плечам и двинулись дальше.

Конечно, мне ничего не стоило воздействовать на этих гордецов биополем, вызвав у них прилив дружеского чув­ства ко мне. Но я не хотел легкой победы. Ребята, я сделаю так, что вы сами попроситесь в мою компанию!

И тут я увидел нашего красавчика Лорена.

Вот на ком я отыграюсь сегодня! Коварный план сло­жился сам собой.

— Привет, старина! — крикнул я ему.

— А-а, ты… — Он кивнул и тут же забыл о моем существовании.

Биополе я пока держал в резерве. Для начала пустим в ход оружие попроще.

— Как насчет того, чтобы малость погудеть? — бро­сил я ему в спину. — Есть тачка, свободная хата и холо­дильник, набитый жратвой и выпивкой. Но решать надо быстро.

Купить его оказалось легче, чем я думал.

— Дело! — Наконец-то в нем зажегся интерес к моей персоне.- Я смотрю, ты малый не промах. Но не кажется ли тебе, братан, что свободная хата и выпивка лучше

всего сочетаются с аппетитными телками?

Он даже не поинтересовался, откуда у меня такие воз­можности. Привык, сволочь, все получать готовым.

— Я потому к тебе и обратился, старина. Думаю, в твоей коллекции найдется что-нибудь подходящее?

Он самодовольно улыбнулся:

— Я погляжу, ты мудр.

— Так что предложишь?

— Хм! Есть Томочка из «Интуриста». Подруг у нее — море. На любой вкус. Мы это дельце живо обтяпаем. — Приятная перспектива наэлектризовала его. — Ты каких больше любишь — малышек, длинных, тощих, пухленьких?

— Не важно. Как получится.

— Зачем «как получится», если есть выбор? — Он задумался. — Вообще-то замечено, что каждый тянется к партнеру-антиподу. — Смерил меня оценивающим взглядом: — Ты, например, худой и замкнутый, значит, мечтаешь о веселой и разбитной красотке, этаком сладком пончике, верно?

— Если следовать твоей логике, то ты с твоей ангель­ской рожицей и легкомысленным нравом мечтаешь о добро­порядочной старой деве, — нашелся я.

Он даже растерялся:

— Парень, а ты бо-ольшой философ…

— Ладно, хватит трепаться, — одернул я его. (Я уже мог позволить себе это!) — Говори, куда ехать?

— К ближайшему телефону.

Когда мы прошли к моей «Волге» и я по-хозяйски открыл дверцу, глаза у Лорена полезли на лоб.

— У тебя тачка? Вот эта самая?

— А ты думал, мы поедем на велосипеде? Садись!

— Послушай-ка… А она точно твоя? Понимаешь, я не люблю сомнительных приключений.

— Не дрейфь! Богатый дядька дал дуба и оставил мне наследство. Вот права.

— Эх, мне бы такого дядьку! — искренне позавидовал Лорен, разваливаясь на сиденье и закуривая.

Ближайшая телефонная будка находилась возле дома аспирантов.

Переговоры продолжались недолго.

— Будет тебе телка экстра-класса! — сообщил Лорен, вновь разваливаясь в салоне. — Жми к «Интуристу»!

* * *

От парадного входа по широким ступеням величественной походкой спускались к нам две женщины самой волнующей породы: ухоженные, элегантные, сытые.

Черненькая мне понравилась больше: капризно вздернутая верхняя губа придавала ей живость и сходство с модной в то время кинозвездой. Однако же я сразу понял, что это подруга Лорена. Но и шатенка была хороша, несмотря на некоторую холодность во взоре.

Обе были старше нас лет на семь, но это и к лучшему — не будет «детского крика на лужайке».

Последовал ритуал знакомства.

— Тамара! Валя! А это — мой лучший друг Вадим!

Хм! Быстро же я стал его лучшим другом!

Красавицы сняли с себя легкие плащи, оставшись в облегающих коротких платьях. В тот год в моду входили глубокие декольте. Обе наши спутницы отдали надлежа­щую дань этому течению, так что сомнений по поводу зрелости их форм не возникало.

Лорен и Тамара устроились на заднем сиденье, Валя села рядом со мной. Возможно, я ошибся насчет её холод­ности, ибо она уже дважды ободряюще улыбнулась мне. Ободряюще и вместе с тем снисходительно. Затем демон­стративно поправила платье, край которого все равно на добрую ладонь не доставал до ее круглых загорелых ко­леней. Не могу сказать, что Валя околдовала меня. Воз­можно, это оттого, что половину моих мыслей занимал Лорен. Но смотреть на ее прелести, зная, что она доступна в той же мере, что и Алина, было приятно.

— Вадим! Вперед! — кинул клич Лорен.

Не успели мы проехать и сотни метров, как на заднем сиденье началась кутерьма. В зеркальце я видел, как слад­кая парочка принялась обниматься и целоваться взасос, рука Лорена скользнула под юбку любовницы. Послышал­ся томительный стон.

Внезапно Лорен резко отпрянул от нее.

— Нет! — воскликнул он. — Надо потерпеть. Потому что еще немного, и я захочу заняться любовью прямо здесь.

— Почему бы и нет? — поддразнила она, то ли в шутку, то ли всерьез. — В мчащемся автомобиле — это было бы оригинально…

— Так-то оно так, — согласился Лорен. — Только я боюсь, что наш друг Вадик перевозбудится и сгоряча опрокинет тачку. А я пока не собираюсь на тот свет, крошка. Даже в твоих объятиях.

Я, конечно, не ханжа, но эти речи, эта свобода нравов, признаться, поначалу меня смутили. Но тут я смекнул, что меня попросту испытывают. Попадусь на удоч­ку — стану предметом язвительных насмешек.

— Да? — удивилась Тамара, явно продолжая игру. — Он что, такой возбудимый?

— Он вообще-то скромняга, — в той же манере ответил Лорен. — Краснеет при виде красивых женщин и теряет дар речи. Ему нравится одна девчонка из нашей группы,

— Жанночка, но он никак не решится пригласить ее на рюмку крюшона. А с той переспала уже половина факультета, включая наших мудрых наставников. И что ты думаешь? Даже наставники, опытнейшие мужи, не смогли довести бедняжку до оргазма!

— А ты откуда знаешь?! — вспылила вдруг Тамара, и, кажется, всерьез. — Ты тоже с ней спал, да?!

— Упаси господь, крошка, — весьма натурально ужаснул­ся Лорен. — Это же шутка, ты не поняла? Я просто хо­тел раззадорить Вадима. Он, видишь ли, парень трудной судьбы. Босоногое детство, общага… Перебивался, бедный, с хлеба на воду. И вдруг здорово подфартило — его дядька скопытился и оставил ему целое состояние. Эй, крошка, ну-ка, улыбнись!

Тамара молча смотрела за окошко.

Обидчивая штучка! Вот и хорошо. Мне это на руку.

— Вы и вправду краснеете при виде красивых жен­щин? — томно спросила Валя, щуря зеленоватые глаза.

— Она сидела вполоборота, опершись правой рукой на под­локотник, а левую вытянув вдоль спинки моего сиденья. Край платья сполз — как бы сам по себе — чуть ли не до трусиков. Картина была впечатляющей.

— Разве вы не знаете Лорена? Известное трепло!

— Обижаешь, парень, — отозвался Лорен не без до­сады. Кажется, он не ожидал от меня столь независимого тона.

— По-моему, Лорен сегодня шутит не очень удачно, — поддержала меня Валя. — Правда? — и, будто невзначай, слегка коснулась ноготками моего колена. — Кстати, куда

— мы движемся?

— В Жердяевку, на мою дачу.

— В Жердяевку?! Ты слышишь, Тома?! — Она по­вернулась к подруге.

— Дай мне сигарету, — отозвалась наконец та.

Я молча открыл «бардачок». Внутри лежало несколько пачек американских сигарет. В ту пору их можно было купить только в «Березке».

— О! — Валя удостоила меня еще одним откровенным взглядом.

— Может, музыку? — Я включил магнитофон. Поли­лась мелодия модного французского оркестра под управ­лением Поля Мориа.

Мои пассажиры притихли.

Глянув в зеркальце, я увидел трогательную картину: Лорен и Тамара прижались друг к дружке, закрыв глаза, тихие, как голубки.

Ну, посмотрим…

Промелькнул мостик перед въездом в Жердяевку.

Еще немного, и мы — на даче.

Опять начались восторги, ахи, охи; Валечка погляды­вала на меня все пристальнее.

Я провел гостей по дому и двору, показав им все, кроме башенки. Особое восхищение вызвал бассейн, до краев наполнены прозрачной голубой водой. (Я-то полагал, что после утреннего угощения мой сторож пьяненько спит, и подивился сейчас его расторопности. Бойкий старичок!) Притом в шкафчике я обнаружил стопку чистых, свежевыглаженных простыней и банных полотенец.

В какой-то момент мой слух уловил, как Валя шепнула подруге:

— Вот живет парнишка, а? Это тебе не Лорена подкармливать.

Наши прелестницы тут же заявили, что хотели бы поплавать перед застольем.

Я предупредил, что накрывать будем на веранде, и пожелал им поплескаться от души.

Мы с Лореном остались вдвоем.

Некоторое время он наблюдал, как я выставляю на стол деликатесы и бутылки, затем спросил, не скрывая удивления:

— Парень, кем же был твой дядя?

— Шпионом, — хмыкнул я.

— Я в шпионы бы пошел, пусть меня научат! — продекламировал Лорен. — А ты?

— А я уже пошел.

— Слушай, похлопочи за меня, а? — взмолился он.

— Могу, если откровенно ответишь на один вопрос…

— Насчет Жанны, что ли? — заулыбался он.

— Ты лично платил когда-нибудь женщинам?

— Я?! — он чуть не задохнулся от возмущения, как если бы я обвинил его в импотенции. Затем вскинул голову, словно предоставляя мне возможность оценить классическую соразмерность черт его лица: — Зачем МНЕ им платить?!

То ли разговор в машине его чем-то уколол, то ли свалившееся на меня богатство раззадорило, но он вдруг разоткровенничался, заговорив назидательно-менторским тоном:

— Есть ведь, парень, и другая сторона медали. Существуют в этом мире женщины, у которых водятся деньжата. И не только всякие там богатые старухи. Уверяю тебя. И им тоже хочется вкусить земных радостей. И они не скупятся на расходы. А ведь красивых мужчин мало. — Он снова вскинул голову. — А меня, как видишь, природа не обделила, за что я весьма ей благодарен. Знаешь, как они кидаются на меня? Знаешь, что позволяют? Как будто последний день живут на свете! Состарюсь — обязательно напишу мемуары, вот тогда мир узнает, кто такой Лорен! — Он выдержал паузу. — Если бы я захотел, у меня уже давно было бы все. Куда там твоему дяде! Но я не тороплюсь. Еще годика три — до окончания института — попасусь в свое удовольствие, а там займусь обеспечением будущего…

— Тамара тоже делает тебе подарки?

— Нет, парень. Это тот редкий случай, когда сошлись крайности. Мы наслаждаемся друг другом и пока что вза­имно счастливы. — Он оглянулся на дверь: — Уговор! О моих похождениях на стороне — ни слова, ни намека. — Затем снова принял расслабленную позу» — А вот тебе, парень, стоило бы сделать Валечке достойный подарок. Не обижайся, но разница в классе все же чувствуется. Только без грубостей. Очень тактично. Мы ведь цивили­зованные люди и должны все делать красиво… Кстати, в какой келье приземлиться нам с царицей Тамарой?

Я указал на дверь рядом с лестницей.

— А вот и мы, — послышался мелодичный голосок Тамары. — Не соскучились?

Обе женщины появились на веранде — разрумянив­шиеся и посвежевшие, повязавшись простынями на манер древнеримских туник. Надо полагать, никаких одежд под простынями не было.

— Ого, как нас встречают!

— Ну-с! С легким паром! — Лорен вскочил с кресла и занялся бутылкой.

— Мы же не из бани, — рассмеялась Тамара.

— Кстати, — вмешался я, — тут у меня на довольствие взята одна старушенция. Стряпает божественно. Может, закажем шашлыки?

— Прекрасная идея. — Улыбка Вали обещала все!

— На вечер, — решительно заявила Тамара. — Надо же немного отдохнуть с дороги… — Она призывно посмот­рела на Лорена.

Тот чувствовал себя как рыба в воде.

— Коньячок? Водочка? Ром? С чего начнем, милые дамы? Тебе, Томочка, сухенького, как всегда?

— Коньяк! — капризно потребовала красавица.

— — Мне тоже, — вторя подруге, сказала Валя.

— Него хочет женщина, того хочет Бог, — напыщен­но изрек Лорен, легко и непринужденно входя в роль тамады.

— Первый тост — за любовь! — воскликнула Тамара.

— Нет, царица моей души! — мягко возразил Лорен. — Первый бокал, дорогие друзья, мы поднимаем за святого человека, благодаря которому оказалась возмож­ной сегодняшняя встреча. Я имею в виду благороднейшего дядюшку нашего общего друга Вадима. Подумайте сами, насколько счастливо сложились обстоятельства, что Вади­ку выпала честь быть единственным его наследником! А если бы дядюшка был женат?! Расхаживала бы сейчас по этим чудесным коврам какая-нибудь старая карга, нудно ворча и ругая молодежь за безнравственность. Бр-р-р! Я уверен, — патетически воскликнул он, — что дядина душа взирает в этот момент на нас с небес и радуется наше­му трогательному согласию. Так отдадим же должное его светлой памяти! Пусть и ему нальют ангелы и он выпьет вместе с нами. За дядю!

Второй тост, не заставивший себя ждать, был, разуме­ется, за любовь. Третий — за благополучие этого дома.

Вскоре мои гости захорошели, чему я был только рад. Сам я пил глоточками.

Постепенно общий разговор за столом становился все более откровенным, окончательно перейдя на сексуальные рельсы.

— Танцуют все! — возвестил Лорен и, включив маг­нитофон, выдернул Тамару из-за стола.

Я, естественно, пригласил Валю.

«Туники» наших красавиц оказались с секретом. Они так ловко повязали простынки, что при резких движениях края расходились, обнажая соблазнительную полоску тела от самого плеча.

Лорен и Тамара вновь принялись целоваться.

Валя на миг, будто случайно, прижалась ко мне, так что сквозь тонкую ткань я ощутил ее твердые соски, и тут же легко отстранилась. Но я не торопился воспылать. Вовсе не из-за ее прелестей я организовал это мероприя­тие. Впрочем, и радости любви никуда от меня не денутся.

Лорен, не отрываясь от губ Тамары, уводил ее вглубь комнаты. Наконец они оказались у заветной двери и скрылись за ней.

Ну, пора!

Я послал в нужном направлении мощный импульс биополя. Не скупясь. От всей души.

— Вадим, что с тобой? — недоуменно спросила Валя.

— Всё в норме.

— Но ты какой-то… вялый… что не так?

— Извини. Задумался на минуту.

— О чем?

— Никак не решу, что именно тебе подарить.

— Тебе помочь? — на ее губы вернулась улыбка.

Я подвел ее к серванту. В одном из отделений хранилась шкатулка с «дядиными» драгоценностями. Не знаю уж, как они у него оказались, коли он не интересовался женщинами. Выбрав изящные сережки с бриллиантами, я протянул их Вале:

— Тебе нравится? Они твои.

Зеленые глаза красавицы вспыхнули огнем, ухоженные пальчики сами потянулись за подарком.

— Милый! — теперь в ее голосе было столько искренней нежности! — Ты меня хочешь?

— Конечно!

— Куда идти?

Я молча кивнул на лестницу.

Поднимаясь, она небрежно, с грациозной бесстыдностью, сбросила с себя простыню.

Уже в комнате сама подтолкнула меня к постели, шепча:

— Ложись… Нет, не так… Я умею быть благодарной…

Нет слов, ей удалось бы вскружить мне голову, если бы часть моего сознания не была направлена на Лорена. Я так неистово ненавидел этого херувимчика, этого самовлюбленного павлина, что не смог в полной мере отдать должное изощренным ласкам Валентины. Наверное, поэтому мне вдруг подумалось, что вчера с Алиной, этой ресторанной шлюшкой, я испытал куда более острые ощущения.

Я поднялся.

— Ты куда? — удивилась Валентина.

— Пойду распоряжусь насчет шашлыка.

— А после мы повторим, да? Ты хочешь?

— Еще как!

Натянув брюки, я, насвистывая, спустился в гостиную.

Лорен сидел в кресле, кутаясь в простыню, и нервно курил. Вид у него был растерянный. Я бы даже сказал — пришибленный.

— Старичок, я иду заказывать шашлычок, — невольно срифмовал я, садясь напротив. — Информируй свою царицу Тамару.

Он провел ладонью по лицу, не слыша меня.

— Ч-черт, кажется, я перебрал. Ну и забористый у тебя коньяк!

Я весело рассмеялся:

— По тебе не скажешь, что ты перебрал. Выглядишь как огурчик!

— Дьявольщина… — пробормотал он. — Такое со мной впервые.

Я сделал вид, что не понял.

— Слушай, давай вмажем еще по рюмашке? За прекрасных дам и их страстных кавалеров!

— Попозже… — Он встал и снова скрылся за дверьми спальни, где, как я знал наверняка, закончился только первый акт драмы. Оттуда глухо доносился раздраженный голос Тамары — сладкая музыка для меня.

Прихватив платье и трусики Валентины, я снова поднялся наверх. Мое биополе по-прежнему контролировало психик Лорена и диктовало ему мою волю. Этот спектакль я намеревался довести до конца.

Валентина, по-прежнему обнаженная, сидела перед трюмо, разглядывая своё отражение.

Одарив меня нежнейшим взглядом, она провела рукой по мочкам своих ушей, где уже красовались подаренные сережки.

— Вадик, ну скажи, что я стала еще красивей!

— Ты восхитительна! Однако сделаем перерыв. –Я протянул ей одежду. — Нас ждут внизу.

— А-а.. Наши влюбленные… — она неспешно начала одеваться. — Послушай, заинька, на следующей неделе мой благоверный уматывает в командировку. Я смогу оставаться у тебя на ночь. Хочешь?

— Почему бы и нет?

Но в действительности я думал о другом. Да еще это «заинька» подействовало на меня как холодный душ.

Мы спустились вниз как раз к финальной сцене.

Дверь спальни резко распахнулась. Оттуда выскочила Тамара, закутанная в простыню, злая как мегера. Выхватила из пачки сигарету, поднесла ее к губам, но тут же отшвырнула в сторону.

— Шашлычок уже маринуется, — бодро сообщил я.

Тамара не ответила. Взрыв назревал.

Появился Лорен. Мрачный. Совсем мрачный. Взяв сигарету, долго чиркал зажигалкой.

— Друзья! — воскликнул я. — Не пора ли нам продолжить веселье? Лорен, наливай!

Тот тяжко вздохнул:

— Что-то я сегодня не в форме…

— Надо меньше таскаться по бабам, если имеешь дело с порядочной женщиной! — сорвалась Тамара. — тогда всегда будешь в форме!

Валя удивленно вскинула голову. Всецело сконцентрированная на сережках, она проглядела перемену в настроении приятелей.

— Это я-то таскаюсь?! — вспылил Лорен. — Да я уже полгода ни на кого другого не смотрю! Скоро совсем евнухом заделаюсь!

— Полгода?! — яростно выкрикнула Тамара. — Думаешь, не знаю, что ты регулярно трахаешься с Валькой?! За дурочку меня держите?!

— Тамара, как тебе не совестно… — сощурилась Валентина, великолепно разыгрывая искреннее возмущение.

— Заткнись, сучка!

— Ну, знаешь, милая… Придержала бы язычок. На самой клейма негде ставить.

— Томочка, это уже слишком…

Да-а… Блестящая получилась концовка. Я, признаться, и не надеялся на подобное. Как автор, я мысленно аплодировал себе.

— Нет, какие суки! — разбушевалась Тамара, окончательно впадая в транс. — Они меня же еще упрекают, б…и! Да пошла ты подальше, любимая подруга! А ты, красавчик, займись, пока не поздно, своим стерженьком! Что-то он стал у тебя слишком мягким! И не вздумай мне больше звонить! — Она раздраженно пнула стул и опрометью бросилась к бассейну. За одежкой, надо полагать.

— Лорен! — я проникновенно посмотрел на опозорившегося бонвивана. — Беги за ней, не дай бог, утопится.

Мрачнее тучи, он последовал за любовницей.

Валя подошла ко мне и легким движением руки взъерошила мои волосы.

— Тамара — истеричка. Да и фантазерка к тому же. Всё, что она сказала о нас с Лореном, — выдумка. — Ее чистые глаза излучали трогательную невинность. — Завтра сама прибежит извиняться. Но лично мне ее заскоки уже осточертели. Знаешь, заинька, а пусть они оба проваливают ко всем чертям со своей мексиканской любовью! Хочешь, останусь на ночь? Дома будет скандал но я останусь. Хочешь?

Нет, я уже не хотел. Я послал ей мысленный приказ позаботиться о несчастной подруге.

В комнату вновь влетела Тамара и решительно потребовала от меня:

— Отвезите меня в город!

— Томочка, я бы с удовольствием, но, — я кивнул на бутылки, — дальше первого поста ГАИ мне не уехать.

Она едва не испепелила меня взглядом:

— Вы все тут заодно! — Ее губы прыгали. — Дай бог, чтобы этот дом сгорел! Чтобы он провалился сквозь землю! Чтобы его разорвало в клочья! Ненавижу! — затем круто развернулась на каблучках и выбежала наружу, громко хлопнув дверью.

— Валя! — Я пристально посмотрел на партнершу. — Ее нельзя оставлять одну. Видишь, в каком она состоянии? Вот деньги на такси.

— Думаю, ты прав. — Она взяла деньги, горячо по­целовала меня в губы, затем сунула в руку бумажку: — Мой телефон. Позвони, когда захочешь.

— С удовольствием, милая.

Когда она вышла, я смял бумажку и бросил в пепельницу. Лишние хлопоты. Мне доступны тысячи подобных Валь и Тамар.

Лорен сидел будто пришибленный мешком.

— Не переживай, — философски изрек я. — Завтра помиритесь.

— Да при чем здесь Тамара! — воскликнул он. — Пер­вый раз со мной такое, понимаешь?!

— Послушай, Лорен, не делай трагедии из пустяка.

— Хороши пустяки!

— Плюнь! Сейчас выпьем, закусим… Или вот что… Давай пригласим других дам? Попробуешь еще разок. Вдруг получится?

Он посмотрел на меня как на привидение, поднялся и вдруг скользнул вдоль стеночки к выходу.

— Старичок, теперь ты знаешь, где можно славно по­веселиться, — напутствовал я его. — Приходи в любое время. Один или с девицами. Всегда рад тебя видеть.

Лорен вдруг сиганул, как заяц, в открытую дверь, а там его и след простыл.

Выпив с чувством и расстановкой рюмочку коньяка, я вышел во двор и устроился на лавочке под высоченной корабельной сосной. Хорошо!

Калитка открылась.

На кирпичную дорожку ступила румяная и полная бла­гообразная старуха, этакая бабушка-сказочница, бабушка-няня, закутанная в три кофты.

— Здравствуйте, Вадим Федорович! Мой дед передал, что вы велели прийти.

Ага, вот она какая, Фекла Матвеевна!

— Не велел, Фекла Матвеевна, а просил.

— Наверное, хотите, чтобы я приготовила ужин, — продолжала она, тепло улыбаясь.

— Я хочу, Фекла Матвеевна, — ответил я, — чтобы вы посидели немножко рядом со мной и рассказали про моего дядюшку.

— Да уж не знаю, чего и рассказывать, — развела она руками, однако на скамеечку села. От нее пахло топленым молоком и свежим хлебом.

— Что он был за человек?

— Человек как человек. Приличный. Вежливый. По­рядок в доме любил.

— Вы приходили убирать в башенке?

— Это на верхотуре? А как же! Там-то он и писал свои бумаги. Ночи напролет.

— Писал или печатал на машинке?

— Никаких машинок я у него не видала. Рукой он писал. Шариковой ручкой. А вот что да зачем — врать не буду. Свои бумаги он всегда держал под замком. Ничего

— на столе не оставлял. А хоть бы и оставлял — мне без разницы. Я его каракули еле-еле разбирала. Да и сама не шибко грамотная.

— Про какие каракули вы говорите?

— Ну, как же… Он сидел в своей башенке когда до шести утра, когда до семи, а после укладывался на боко­вую. А мне, значит, оставлял записку, что приготовить на

— обед да что по дому сделать. Вот и гадала иной раз по целому часу, что он там такое написал: то ли винегрет просит, то ли виноград. А перепутаешь, он сердится. А

— разве я виноватая? Сколько раз просила: «Юрий Михайлович, да напиши ты разборчивей, я и не напутаю». А он: «Ладно, ладно». А сам — опять по-старому. Нет, хороший человек был ваш дядюшка, грех жаловаться, вот только почерк имел совсем скверный.

— У вас остались эти записки?

— Зачем они мне? — простодушно удивилась она. — Прочитаю — да в печку. Не люблю, когда в доме соби­рается сор. — Тут она снова посмотрела на меня: — Так

— приготовить вам ужин?

У меня вдруг разыгрался аппетит.

— А не состряпаете ли пельмени, а, Фекла Матве­евна?

— Это можно, — покладисто кивнула она. — Пельмени у меня как раз фирменное блюдо. Ваш дядюшка уважал их без памяти. Бывало, по две сотни за раз откушает. Вам

— какие — сибирские, уральские? С маслицем, с уксусом?

— Или, может, обожаете со сметанкой?

— На ваше усмотрение, Фекла Матвеевна.

— Не сомневайтесь, — по-домашнему улыбнулась она. — Жить будете как у Христа за пазухой.

* * *

Над Жердяевкой быстро сгущались сумерки.

Я остался один в этом огромном доме. Медовый запах весенней зелени заползал в раскрытые окна. Тишина была полной, лишь иногда где-то в стороне стучала электричка. Двор, обсаженный по периметру кустами и деревьями, казался изолированным от всего мира.

Иногда в недрах дома скрипела половица или ступень­ка, и тогда казалось, что это дядя — или его призрак — бродит по бывшим своим владениям.

Неожиданно я вспомнил, что у меня и вправду был дядя — Юрий Михайлович — сводный брат моей матери. Но они с детства росли в разных семьях и даже не пере­писывались — связь была утрачена. Лишь однажды по какому-то случаю у нас дома возник разговор о мамином брате, и моя память, оказывается, сохранила его имя. Надо будет съездить к матери да расспросить о нём поподробнее.

Я поднялся в башенку и, включив свет, расположился за столом перед пишущей машинкой. Неважно, откуда она взялась. Хотя — тоже вопрос. Вставил в каретку чистый лист бумаги. Печатать я не умел, но надеялся овладеть этим навыком.

Совсем недавно у меня возник сюжет нового рассказа. Несколько первых абзацев уже отшлифовались в сознании.

Я принялся печатать одним пальцем:

Наш спасательный крейсер «Гепард» достиг планеты Скалис­тая Пустошь в звездной системе Амальбара. За последние полгода здесь бесследно исчезли два коммерческих звездолета. Пропажу первого еще можно было списать на роковую случайность. Но когда в том же секторе при тех же загадочных обстоятельствах сгинул второй корабль, стало ясно, что дело нечисто. Потому-то к Скалистой Пустоши и был направлен «Гепард»…

Замысел рассказа казался мне оригинальным, но ведь произошло столько событий! Я глянулся Мамалыгину, стал агентом планеты Би-Ар! Может, я — единственный из фантастов, пусть даже и начинающих, кто контактирует с внеземным разу­мом. Не лучше ли мне подождать, пока эти контакты оформятся определеннее? Наверняка мое творчество по­лучит невиданный импульс. Я совершу прорыв в избранном жанре. Говорил же кто-то из великих, что всякий плод дол­жен созреть. Куда мне торопиться теперь, когда мне обе­щана долгая и обеспеченная жизнь? Пусть зелень нальется сладким соком.

А пока… Надо копить впечатления, отведать по кусочку всего, что существует в нашем мире. Сегодняшний день был удачным. Я опозорил Лорена, перессорил близких подруг, — публику, которая поначалу смотрела на меня как на застенчивого подростка. Чем не наслаждение? А завтра затею новую кутерьму…

Я встал из-за стола и отправился в постель, жалея уже, что не оставил Валентину на ночь. Находиться одному в темном уединенном доме было жутковато…

* * *

Поднялся я ранним утром. Живой и невредимый, не­смотря на странные, полукошмарные сны. Завтракать по­сле вчерашней обжираловки не хотелось. Я поплескался в бассейне, вспоминая гримасу Лорена, с которой тот сбе­жал со двора. Хорошо! Одевшись, выпил чашку кофе и вывел машину за ворота.

После недолгих колебаний решил заскочить домой, что­бы облачиться посногсшибательнее, — сегодня на очереди стояла Жанна. Мне не терпелось удостовериться, так ли она доступна, как распинался о том Лорен, оплошавший любовничек, ха-ха!

Асфальт летел под колеса, свежий ветерок приятно обдувал руку, жизнь обещала радости, победы, исполнение всех желаний…

Я и не заметил, как домчался до дому.

Я уже подходил к подъезду, когда за густым кустар­ником, которым была обсажена дорожка, послышался по­дозрительный шум.

Передо мной появилась… Алина.

Видок у нее был великолепный: прическа взлохмачена, под правым глазом синяк; платье на боку разорвано. Дро­жа то ли от страха, то ли от утренней прохлады, она бросилась ко мне.

— Миленький, у тебя машина? Вот как здорово! Давай отъедем подальше, я должна рассказать тебе кое-что ин­тересное. Я здесь полночи караулила, замерзла, как без­домная кошка…

Не очень-то мне хотелось тратить время на эту девицу, но она выглядела такой жалкой и напуганной, что спровадить ее, не выслушав, мне не позволяла совесть.

Я кивнул на «Волгу»:

— Ладно, садись. Но имей в виду — я тороплюсь. Говори только по делу. Твои прелести меня не интересуют.

Она судорожно всхлипнула.

На нашей улице был тихий тупичок, туда я и свер­нул. Мне не улыбалось, что меня увидят в обществе шлюхи, получившей, очевидно, на орехи от нервного клиента.

— Выкладывай.

— Ты не представляешь, что со мной было! — зата­раторила она. — Прихожу вечером домой, а меня уже ждут. Видишь, что они со мной сделали? Все добивались,

— кто ты такой да где живешь. Чуть пальцы не сломали. Но я тебя не выдала. Сказала, что ехали в машине и дорогу я не запомнила. Они не поверили, грозились… А потом я

— убежала, — Алина разревелась.

Я, признаться, ничего не понял. Но ее надрывные за­вывания раздражали.

— Утрись! — Я протянул ей чистый носовой пла­ток. — А теперь расскажи то же самое, но нормальным человеческим языком. Кто тебя избил?

— Громилы Кителя.

— А кто такой Китель?

— Да ты что, Вадик?! Ну, тот тип из «Волнушки». Которого перемазали салатом.

Ах, тот самый… Краснорожий с чубчиком…

— Почему — Китель? Это кличка? Он что — уголов­ник?

Она даже обиделась:

— Скажешь тоже, уголовник! Вовсе даже нет. Боль­шой начальник! Заведующий торговой базой. Вот. Это его так прозвали — Китель, а настоящая фамилия — Когтев

Константин Петрович.

— Нелогично. Если он большой делец, то и прозвать должны были Когтем, а не каким-то там задрипанным Кителем.

— Откуда мне знать! Просто раньше он ходил в кителе, так и прилипло.

— Ну ладно. Оставим филологические изыски. Чего он хочет, этот Коготь-Китель?

— Господи! — опять запричитала она. — Я ведь предупреждала, он отомстит!

— Не понимаю, чего ты мучаешься? Расскажи этим придуркам все, что знаешь. С любыми подробностями. Я не обижусь.

Ее глаза страшно округлились.

— Как ты можешь шутить?! Он ведь убьет тебя. По­нимаешь, убьет!

— Алина, все, — поморщился я. — У меня нет вре­мени на пустяки. Иди домой. Прими душ и передохни перед очередной вылазкой за клиентурой. А мне пора.

Она клещом вцепилась в мой рукав.

— Миленький, у тебя ведь есть деньжата? Давай махнем на море, а? Там сейчас солнце, фрукты, все веселятся, загорают… Снимем отдельную комнату. Там он нас не

найдет. А я буду тебя любить. Сильно-сильно.

Я чуть не расхохотался ей в лицо. Так вот в чем дело! Она придумала дрянную пьеску в надежде, что я обеспечу ей вояж к теплому берегу. Синее море, белый пароход. Бедная дурочка!

— Иди, Алина. — Я открыл дверцу с ее стороны.

— Да куда же мне идти?! — воскликнула она, зала­мывая руки. — Теперь мне все равно не будет житья в этом городе! Он и мне ни за что не простит, потому что я была с тобой и видела его позор. Даже не так Китель, как Макс!

— Вот уж не думал, что ты такая пугливая, — вздох­нул я. — Клянусь, дело выеденного яйца не стоит. Но сейчас мне нужно в институт. Так что операция «Защита»

— откладывается до вечера.

— Миленький, мне до вечера и спрятаться негде. Они уже ищут нас с тобой по всему городу:

— Алина! Во-первых, успокойся. Я могу тебя спрятать в надежном месте на два-три дня. А во-вторых, выберу время, чтобы заняться этими пройдохами. Гарантирую — вскоре ты сможешь спокойно вернуться к своему бизнесу. Никто тебя и пальцем не тронет. Кстати, где мне разыскать Кителя?

— Говорю же — он заведует торговой базой.

— Какой именно? Их много.

— Не знаю точно.

— Проблема.

— По вечерам он часто бывает в «Волнушке».

— Чудесно. Я сделаю так, что у него навсегда пропадет желание грозить мне и моим знакомым. Он — круглый идиот, если замыслил что-то нехорошее против меня. В «Волне» я просто подшутил над ним. Но если этот барыга вынудит меня взяться за него по-серьезному… — я насупил брови.

Ее взгляд стал чуточку осмысленнее:

— Почему-то я тебе верю…

Я дал задний ход, выводя машину из тупичка.

— Куда ты меня везешь?

— Пока на вокзал. Там найдем такси, и я всё объясню.

Я вырулил на проспект и перестроился в левый ряд.

Алина вертела шеей во все стороны.

— Так я и знала! — воскликнула она, когда мы были на полпути.

— Что случилось?

— Машина Макса! Они выследили нас!

Вот чертовщина!

— Макс — это тот, что был с ним в «Волне»?

— Да, его первый мордоворот! Еще тот подонок! Это он разукрасил меня. Скотина! Теперь они нас достанут! Мы пропали! — самообладание окончательно покинуло бедняжку.

Я глянул в зеркальце. Сзади шел густой поток машин.

— Какая его?

— Зеленые «Жигули».

Я присмотрелся внимательней.

— Усатый пижон в темных очках на сытой роже — это и есть Макс?

— Он самый.

Так-так. Именно Макс по моей мысленной команде ткнул вчера своего босса носом в салат. Ясно, что он жаждет реабилитации. В машине сидели еще двое амбалов. Вид у них был довольно свирепый.

Я позволил «Жигулям» вплотную приблизиться к нам. Затем сосредоточился.

Импульс биополя послан!

Автомобиль тут же вильнул и, вылетев на тротуар, свободный от пешеходов, врезался правым крылом в бетонную тумбу. Конечно, я мог бы устроить им аварию покрупнее, но не хотелось крови и переломанных костей. В людном месте. Зато они теперь призадумаются.

Не знаю уж, какие выводы сделала Алина, но она бросилась мне на шею, перекрывая обзор:

— Миленький, ты просто чудо!

Довольно грубо я отстранил ее:

Если будешь выражать эмоции подробным образом, мы угодим в переплет похлеще, чем Макс с приятелями.

Всё же я не мог отказать себе в удовольствии сделать разворот, чтобы проехать мимо разбившихся «Жигулей». Трое громил уже выбрались на тротуар и почесывали помятые бока, кривясь и нехорошо ругаясь. У обочины тормозил «уазик» гаишников. Я просигналил и сделал Максу ручкой. Пламенный привет Кителю!

В свою очередь Макс погрозил мне кулаком. Похоже, меня он узнал мгновенно. Ну и аллах с ним!

На привокзальной площади я настрочил записку своим «домочадцам».

«Иван Васильевич! Фекла Матвеевна!

Подательнице сего оказать радушный прием. Устроить удобный ночлег, поить и кормить вдоволь. Но и приглядывать за ней, ибо оной дамочке присуща нездоровая тяга к чужим вещам. Заберу ее лично через два-три дня. Возможно, несколько позднее — в зависимости от того, как сложатся обстоятельства.

Купите ей новое платье и белье.

С приветом — Вадим Ромоданов».

Писать я старался каллиграфически, памятуя о сетованиях Феклы Матвеевны относительно почерка моего дядюшки. Затем вкратце объяснил Алине, что ее ожидает и как следует себя вести, оказавшись в Жердяевке.

Первый притормозивший таксист мне не понравился — слишком блудливые глаза. Зато второй был в самый раз — добродушный пожилой толстяк с повадками закоренелого семьянина. Я объяснил ему куда ехать, заплатил вдвое, ему же вручил записку с просьбой передать ее лично в руки Пономарцов и махнул Алине:

— Карета подана!

Она крепко взяла меня за руку:

— Ты и вправду не боишься?

— Нет. Чего и тебе желаю.

— Ты и вправду всё можешь?

— Всё, что душа пожелает.

— А ты скоро меня заберешь?

— Как только — так сразу.

— А вспоминать будешь, хоть иногда?

Хотите верьте, хотите нет: она смотрела на меня влюбленными глазами. * * * * *

С этими нежданными заморочками я едва успел к первой паре.

Большая покатая аудитория, в которой сейчас собрался весь наш поток — четыре группы, — глухо гудела.

Ближе к кафедре — как раз по центру — расположились оба наших гения — Виталий и Олег. Вокруг кучковались корифеи помельче.

Жанночки сегодня не было. Она — не самая прилежная студентка и частенько пропускает лекции.

Сбоку, возле прохода, в позе роденовского «Мыслителя» застыл Лорен. Кажется, его до сих пор пожирали изнутри призраки мужского бессилия.

Вот хлопнула дверь, и в аудитории установилась мертвая тишина. На кафедру взошел профессор Ермолин — гроза не только хвостистов и прогульщиков, но и «быстрых разумом Невтонов». Ермолин вел курс начертательной геометрии и был твердо убежден, что ни один студент не в состоянии постичь сию науку в совершенстве. Высшая оценка, которую он иногда применял, — «хорошо с двумя минусами».

На вид Ермолин был добродушным балагуром. (Однако по сути — ничего общего с Мамалыгиным, готовым понять и простить любую вашу промашку, как мне тогда казалось.) Но стоило кому-нибудь громко кашлянуть, как он оборачивался, внимательно смотрел на нарушителя и изрекал: «Молодой человек! Если вам неинтересен данный многотрудный предмет, прошу совершить променад!» О прогульщиках я даже не заикаюсь. Все знали, что память у старика отменная, и попавший на заметку автоматически недоберет балла на экзамене. Поэтому на его лекциях явка приближалась к стопроцентной, а тишина — к мертвой.

Голова Ермолина отличалась классической, «полированной» лысиной, а на макушке сидел некий убор, который он не снимал ни зимой, ни летом. Наши остряки прозвали сей убор ермолкой, хотя фактически это была обыкновенная цветная тюбетейка. О ней ходили легенды. Рассказывали, что много лет назад один студент-бедолага, доведенный до отчаяния коварными придирками профессора (тогда доцента), обрушил на его темечко мощный удар циркулем. С той поры якобы на голове Ермолина зияет безобразная рана, которую он вынужден скрывать ермолкой, особенно после того, как совершенно облысел. Существовали разные варианты этой легенды: бил, мол, не двоечник, а отличник, которому тот завалил повышенную стипендию; бил не циркулем, а графином; и так далее и тому подобное. Но всё сводилось к одному: на голове у Ермолина — страшная рана и оттого он носит не снимая ермолку. Никто ни разу не видел его обнаженной головы.

Итак, лекция началась. Народ принялся строчить конспекты и срисовывать проекции. Один Лорен задумчиво смотрел в окно.

И тут меня посетила забавная идея. Я вырвал из тетрадки листок и написал: «Спорим, что через пять минут профессор снимет ермолку?»

Записка поплыла по рядам и достигла адресатов — Виталия и Олега. Они повертели головами, но автора так и не вычислили. Задал же я им задачку!

Выждав положенный срок, я послал команду Ермолину.

Профессор как раз стоял спиной к аудитории, вычерчивая на доске очередную проекцию. Вдруг его левая рука потянулась к затылку и… сняла ермолку!

Эффект был потрясающий! Голова профессора оказалась совершенно гладкой! Как колено! И никакого шрама! Даже царапины.

Вся аудитория ахнула как один человек. Даже стекла в окнах задребезжали.

Ермолин надел тюбетейку и обернулся:

— Что случилось, друзья? Я ошибся?

Ответом было гробовое молчание. Рухнула студенческая легенда, десятилетиями любовно передаваемая из уст в уста.

— Всё равно не верю! — донесся до меня чей-то жаркий шепоток. — У него там — швейцарский пластырь…

Я не отводил глаз от Виталия и Олега. Много бы я дал, чтобы увидеть сейчас их рожи! Но они сидели спиной ко мне. И далеко.

Однако после лекции я всё же решил заполучить заслуженные лавры.

Оба корифея как раз поднимались по ступенькам.

— Старики, вы прочитали записку?

Виталий вопросительно наморщился:

— Так это ты писал?

— Представь себе!

— А в чем смысл-то? — потер переносицу Олег. — Может, всё-таки растолкуешь, что ты хотел сказать этой запиской?

Вот-те раз! Даже обидно. Но всё-таки я их понял.

Подобные легенды рождаются и живут в среде обычных, «нормальных» студентов. «Корифеи» же обитают в иной системе координат. Там другой взгляд на мир, другая шкала ценностей. Человек снял с головы тюбетейку или, положим, ермолку — что здесь такого? Рядовой факт. Бытовуха. Вот если бы он предложил оригинальное решение классической проблемы…

— Олег, а давай поспорим, что через три ступеньки ты споткнешься? — забросил я еще один крючок.

— Ну, пророк… Да на этих ступеньках ежедневно спотыкается уйма народу!

— Ладно, — вздохнул я. — Идите себе с миром! Может, когда-нибудь вы спуститесь с небес на нашу грешную землю. Вот тогда и потолкуем, — и я гордо удалился, оставив их в полнейшем недоумении.

После лекция я направился в общежитие. Надо было забрать кое-какие вещи, главным образом рукописи, которые хранились в тумбочке.

Правда, я не учел, что весть о моем наследстве широко распространилась по всем этажам. Шутливые намеки вдруг разбудили во мне купеческое ухарство. Нашлись и добровольные гонцы.

Вскоре скромный товарищеский ужин в нашей 521-й комнате перерос в грандиозную пирушку для всех желающих. Никаких коньяков и сервелатов. Только сосиски и портвейн «Три семерки»!

Впервые в жизни я назюзюкался в стельку. До умопомрачения.

Позже мне рассказывали, что спустившись на третий этаж, я тарабанил в комнату Жанны, выкрикивая: « Жанна! Выходи за меня замуж! Выходи, Ж-ж-жанна! Поедем в Ж-ж-жердяевку. Я трахну тебя лучше Лорена, вот увидишь!»

К счастью или несчастью, в ту ночь ее не было в общежитии.

Друзья попытались уложить меня спать. Но я твердил как заведенный: домой, и баста! Чего мне опасаться? Инспектора ГАИ? Да я в секунду внушу ему, что не пил ни капли.

В этот поздний час проспект был абсолютно свободен, я гнал и гнал. Но когда на одном из поворотов машину занесло и она промчалась впритирку с дубом-великаном, мне оставалось только поблагодарить судьбу. Для водителей существуют и другие неприятности, кроме инспекторов ГАИ. Дереву не внушишь, что ты трезвый как стеклышко.

Мне хватило ума снизить скорость. До дому добрался благополучно, однако поставить машину в гараж уже не оставалось сил. Да пропади она пропадом! Украдут — куплю другую, еще лучше.

Ввалившись в темную прихожую, я потянулся к выключателю, но тут что-то случилось. Мои ноздри наполнились едкой массой, я провалился в бездну

* * *

Где-то далеко-далеко, за тысячью закрытых дверей, чуть слышно звонил колокол. Затем двери — с дальнего конца — начали распахиваться одна за другой. Они распахивались всё громче. И вот распахнулась последняя. Невыносимой силы звук, способный разорвать барабанные перепонки, обрушился на меня чудовищными волнами.

Защищаясь, я слабо вскрикнул и… проснулся. Стояла полная тишина.

Было ощущение, что я нахожусь в какой-то тесной и темной норе.

Некоторое время я лежал неподвижно, пытаясь собраться с мыслями.

Мы здорово поддали в 521-й… До дому я добрался нормально… Ну, почти нормально… Вошел в квартиру… Споткнулся в прихожей… Но почему такой кромешный мрак? Надо включить свет…

Я попытался приподняться, но не тут-то было.

Внезапно мне открылась страшная истина: мои руки и ноги привязаны — по отдельности — к каким-то опорам, на глазах — плотная повязка, наползшая краем на губы, отчего и дышится так трудно.

А может, я всё еще сплю и меня душат алкогольные видения?

Раздался отвратительный скрежет, будто по кастрюле провели рашпилем.

Чей-то голос произнес:

— Кажись, очухался…

Второй:

— Приведи в норму!

В следующую секунду меня окатила ледяная Ниагара.

— Ну, что, баламут, теперь ты убедился, каково шутить с уважаемыми людьми? — раздался рядом громовой голос. Очень знакомый. Где-то я его уже слышал. И совсем недавно. Но где?

Однако зачем гадать? Кем бы ни был этот человек, сейчас я пошлю ему мысленный приказ снять с моих глаз эту дурацкую повязку и освободить меня от пут.

Вот сейчас он подчинится, сейчас…

Но вместо этого мой невидимый враг торжествующе продолжал:

— Когда тачка с моими парнями долбанулась в бетон, я раскусил тебя окончательно! Я на все сто понял, кто ты такой! Ты — гипнотизер! Честно говоря, никогда не верил в эти штучки-дрючки, но теперь вижу, что зря.

Китель! Это Китель! Мне мгновенно вспомнились предостережения Алины. Но что происходит с моим биополем?! Где мой волшебный дар повелевать окружающими?! Лихорадочно я принялся посылать барыге новые сигналы:

«Сними повязку! Отвяжи! Пади на колени! Лижи мои ботинки!»

А он всё продолжал:

— Ты оказался большим пронырой. Я тебя недооценил, признаю. Но на всякий хитрый болт есть своя гайка. И уж я закручу ее до упора!

Биополе не действовало! Я ничего не мог! Но почему, почему?!

Скажу не таясь, в эту минуту я готов был обмочиться.

А Китель всё напирал:

— Однако тебе повезло, приятель! Жизнь свела тебя с умным человеком. Цени и помни! Будь я придурком, вроде Макса, давно велел бы своим парням выколоть для понта твои наглые гляделки. Вот и конец гипнозу, ха-ха! Что-то не приходилось слышать о слепых гипнотизерах! — (самодовольный смех). — Но я даю тебе шанс выкрутиться. Я готов забыть об обиде при условии… — он замолчал.

Я не понимал смысла слов. Мысли путались: биополе не действует, я в руках гнусной шайки!

— Чего молчишь?! — взревел вдруг Китель. — Я не собираюсь с тобой чикаться, мать-перемать! Макс!

Грубая рука схватила меня.

Я закричал от острой боли. Кажется, мне отрезали ухо! Я чувствовал, как по скуле стекает теплая струйка крови, капая на шею.

— Эге, а ты, оказывается, слабак! — как бы удивляясь, рассмеялся Китель. — Чего орать-то по пустякам? Подумаешь, отрезали мочку… Да и то не всю. Так, кусочек… Никто и не заметит, а до свадьбы заживет. Но теперь-то ты понял, что имеешь дело с серьезными людьми?! Парень! Если тебя спрашивают, нужно отвечать вежливо. Макс, залепи вавку!

Каюсь: мною овладело низменное желание пасть на колени, целовать его руки, ботинки… Лишь бы не трогали… Боясь еще пуще разозлить этого страшного человека, я выдавил из себя:

— Мне надо подумать… Я устал…

Ухо горело.

— Ладно, я человек покладистый, — неожиданно остыл Китель. — Когда меня просят по-хорошему, всегда иду на уступки. Похоже, тебе, приятель, и вправду надо малость оклематься. Ну-ка, Макс, влей в него для бодрости глоток! Да смотри, чтобы не захлебнулся. Так, хорошо… Думай, приятель! Но не воображай, что тебе удастся провести нас. Я разных хитрецов перевидал на веку немало. Потому всё предусмотрел. Для тебя приготовлен один подарочек. Какой — скоро узнаешь. Через полчаса я вернусь, и если снова будешь кобениться, то отрезанный от твоего уха кусман станет самой крупной частью из того, что от тебя останется. Понял?!

Головорезы удалились.

Итак, я получил передышку, но какая мне в том радость? Ожидание новой пытки лишь нагнетало страх.

Эх, если бы действовало биополе…

Я принялся укорять себя за собственное легкомыслие. Как бездарно я распорядился поистине сказочными возможностями! Пьянки, пошлые утехи… Я подвел Мамалыгина, дискредитировал себя перед Би-Аром…

О. если бы Мамалыгин, мой наставник и доброжелатель, пришел мне на помощь! Клянусь, я переродился бы духовно! На всей земле не нашлось бы человека более осмотрительного и трезвого! Я вел бы достойную жизнь, полную трудов и забот, а мои нравственность и выдержка служили бы добрым примером для окружающих.

Мамалыгин… Уж он-то сумел бы вырвать меня из позорного плена. Но каким образом информировать его о моей беде? Как послать ему весточку?

Ничего путного я так и не придумал, но сама мысль о Мамалыгине несколько укрепила мой дух. Появилась смутная надежда. Я не знал, чего хочет от меня Китель, но интуитивно понимал: сейчас главное — тянуть время, торговаться, вести свою игру. А там — поглядим. Я для чего-то ему нужен.

Но какая сволочь этот Макс! Законченный садист! Я чувствовал, что для меня он более опасен, чем Китель. Тому я был для чего-то нужен, Макс же попросту ненавидел меня — всеми фибрами своей темной животной души. При случае он и вправду с наслаждением разрежет меня на куски. Или медленно размажет по стенке. Кайфуя…

Опять шаги.

— Оклемался?

— Говорите прямо, чего вы от меня хотите? — наконец-то мой голос обрел твердость.

— Чего я хочу? — хмыкнул Китель. — А вот чего! Есть люди, которые меня мало еще любят. Но мне эти люди нужны, и я желаю, чтобы они меня полюбили сильнее, всем сердцем. Есть у меня враги. От них я хочу избавиться. Ты — гипнотизер. И очень умелый. Я чую. Ты сильно провинился передо мной, парень! Вот и послужи мне. Загладь свою вину. Загладишь — и гуляй себе от души! Я не жлоб, я всем даю жить, если меня уважают. Теперь ты понял?

— Теперь понял.

— Уже лучше. Думаю, мы подружимся. Да и нет у тебя другого выбора. А начнем сегодня же.

— Сегодня так сегодня.

— Макс! — рявкнул он, и я непроизвольно съежился, не зная, какой новой гадости ожидать.

Но на сей раз ничего страшного не произошло. Просто на моем горле защелкнулось нечто вроде большого металлического браслета.

— Еще одно наставление, и с тебя снимут повязку, — сказал Китель. — Но постарайся крепко запомнить всё, что услышишь. Это в твоих интересах. Тебе на шею надели обруч с хитрой начинкой. Этот обруч мне привезли издалека… Дороговатая штука, но полезная. Умные люди изобрели, чтобы сбивать спесь с несговорчивых упрямцев. Короче, это радиоуправляемая бомба. С внутренней стороны идет тоненькая прорезь. Стоит передать сигнал, как происходит взрыв — тихий, неслышный, но голову срезает как бритвой. Вот сядешь жрать. А твоя же башка тебе же упадет в тарелку, понял? Ха-ха! — Похоже, своеобразный черный юмор не был чужд этому дельцу. — Что скажешь?

— Дороговатый способ испортить человеку аппетит…

— Ладно, слушай дальше! В надежном месте сидит мой верный человек, у него радиопередатчик и единственный ключ от обруча. А теперь навостри уши до предела. Сейчас мы тебя развяжем. Но если начнешь хитрить, гипнотизировать меня или Макса, словом, если хоть что-то пойдет не так, мой человек при малейшем подозрении врубает сигнал, и ты остаешься без башки. Ухватил?

— А если этот ваш человек нафантазирует лишнего? Или просто захочет поиграть с передатчиком? Напьется, наконец?

— Не дрейфь! Это железный человек! Свое дело знает туго! Инструкция у него очень простая: если я соглашаюсь снять с тебя этот обруч, значит, ты меня загипнотизировал, и он сразу жмет кнопку. Всё будет зависеть только от твоего поведения. Если ты себе не враг — делай, что говорят.

— Это всё?

Китель рассмеялся:

— Не лезь вперед батьки в пекло! Есть еще другая инструкция. Но про нее — в свой черед. Макс, давай!

Я снова ощутил грубые прикосновения. Без всяких церемоний Макс освободил меня от пут. Я осторожно разлепил веки и приподнялся со своего ложа — жесткой кушетки, застланной старым одеялом.

Мрачное помещение без единого окна… Цементный пол, бетонные стены, сырость… Настоящий склеп! Над низкой дверью тускло горела лампа, освещавшая две отвратительнейшие хари.

Признаться, я плохо помнил внешность своих мучителей по первой встрече, и сейчас присмотрелся к ним внимательнее.

Китель — он стоял враскорячку в двух шагах от меня — был плотный, багровый мужчина лет пятидесяти с большим грушеобразным носом. Его стрижка под полубокс и рыжеватый чубчик, по мальчишески зачесанный на низкий лоб, придавали ему несколько комичный вид. Но выражение маленьких васильковых глазок не располагало к шуткам. Жаль, что я понял это слишком поздно. Вопреки прозвищу, на нем был дорогой, хорошо сшитый, хотя и давно неглаженный серый костюм, светлая сорочка и черный в красную косую полоску галстук. Весь его облик излучал мощную жизненную энергию.

Макс был строен, мускулист и собран как пружина. Наверняка, его реакции могла позавидовать пантера. Его физиономию провинциального ловеласа искажала гримаса, вызванная, как легко было догадаться, огромным желанием немедленно сделать из меня отбивную. Казалось, под его холеными усиками вот-вот обнажатся клыки, которыми он примется рвать мою плоть. Я даже чуял его специфический запах — запах хищника и врага. Солидная шишка на лбу, царапины на правой щеке и подбородке были, по всей видимости, результатом вчерашней аварии.

Я почувствовал себя в роли героя известного рассказа Джека Лондона «Потерявший лицо», который ведет тонкую игру лишь затем, чтобы найти легкую смерть, которая избавила бы его от нечеловеческих пыток.

И одновременно появилась уверенность, что я выкручусь. Время, мне нужно время.

— А если я не сумею угодить вам? — начал я торг. — Ведь получается не всегда.

— Останешься без кочана! — лаконично отрезал Китель. И добавил: — Макс, дай ему зеркало.

Глухо рыча, тот протянул мне круглое зеркальце.

Не без трепета я заглянул в него, страшась увидеть обезображенное лицо. Но нет — ухо было цело, за исключением нижней части мочки. Но сколь велик ущерб, судить было трудно — Макс залепил ранку уродливо скомканной полоской лейкопластыря, который стал коричневым от запекшейся крови.

Будто прочитав мои мысли, Китель известил:

— Ты не обижайся на нас из-за уха. Надо было проверить — ты дьявол или всё же из плоти? Не журись, казак! Еще атаманом будешь! Но смотри у меня: без фокусов!

— Врать я не собираюсь, но поймите: и вправду не всегда получается. Чужая психика — тонкая материя, да и темная к тому же.

Китель грозно сдвинул брови:

— Приятель, а по-моему, ты сам пытаешься темнить…

— Сволочь! — Макс стиснул кулаки. — Тогда, в кабаке, и после, на проспекте, у тебя всё получилось в лучшем виде! Чего туфту гонишь?! Фраер дешевый!

— Погоди, Макс, не суйся! — приструнил подручного Китель. — Я всё же думаю, мы столкуемся. Верно, Вадим?

Наступил ответственейший момент. Именно сейчас я должен был отыграть хотя бы одно очко.

— Давайте говорить в открытую…

— А как же иначе!

— Штука в том, что я никакой не гипнотизер. Я воздействую на окружающих своим биополем. Это редкий природный дар.

Краснорожий поморщился:

— Биополе, гипноз — мне всё это до одного места! Я в этих вещах не разбираюсь. Да и не хочу! Ты должен выполнять мои указания. Четко и точно. Чтобы был результат. А как ты его добился — биополем, гипнозом, чертом, хреном собачьим — мне плевать!

— И всё же вам придется вникнуть в некоторые детали, — парировал я, стараясь не упускать инициативу. — Если вам действительно важен результат, то знайте, что биополе имеет свои особенности. И всякая акция на его основе требует обстоятельной подготовки.

— Не морочь мне голову! — вскипел Китель. — Надоело слушать пустой треп! Так и водишь по воде вилами! Говори толком, что надо!

— Мне нужна моя ассистентка. Ассистентка, от которой моё биополе заряжается энергией.

— Так тебе баба нужна? — тупо уставился он на меня.

— Ассистентка, — с вызовом повторил я.

— Ну, этого добра хватает! — хохотнул Китель. — Так бы и говорил сразу, без всяких киселей. Какая тебе: худая — толстая, блондинка — брюнетка?

Как ни драматична была ситуация, но мне невольно вспомнился Лорен, предлагавший аналогичный выбор.

Уверенность моя росла.

— Мне нужна не женщина вообще, — строго отчеканил я, — а моя конкретная ассистентка, которая обладает уникальной способностью аккумулировать во мне биополе с последующей его регенерацией и трансформацией, имеющих целью векторную направленность на конкретный объект… — (Побольше туману!)

— Тарабарщина! — шумно выдохнул Китель. — Терпеть не могу заумной болтовни! Интересно, гипнотизеры все такие? Можешь сказать одним словом — кто тебе нужен?

— Алина.

— Какая еще Алина? — главарь повернулся к Максу.

— Та самая шлюха из «Волны», — подсказал подручный.

— А-а… — Китель подозрительно уставился на меня, еще заметнее выпятив отвислую нижнюю губу.

— Алина — единственная женщина, в чьем присутствии работает мое биополе, — напропалую врал я. Отступать всё равно было некуда. — Без нее я беспомощнее младенца.

Китель задумчиво почесал затылок.

— Босс, любить этого фраерка у меня нет причин, — нежданно вмешался Макс, — будь моя воля, сейчас же сделал бы его жмуриком. Но, кажись, он не заливает. Оба раза эта потаскушка была с ним.

— Я говорю правду! — пылко вскричал я. — Работать со мной в паре — исключительно трудное испытание для психики любой женщины. Бывшая партнерша не выдержала давления и попросту сбежала. Я долго сидел без дела и лишь недавно по чистой случайности нашел Алину. Как ассистентка она безупречна. Я только-только наладил с ней контакт, но тут появились вы и спутали мои карты.

Похоже, мое пояснение не рассеяло сомнений Кителя. Он так наморщил свой скошенный лоб, что чубчик едва не налез ему на брови.

И вновь — вот чудо! — мне на помощь пришел Макс:

— Босс, по-моему, так оно и есть. Эта шалава не стукачка, в натуре! В «Волне» она пасется все последние годы. С ней развлекались многие наши ребята. Спроси кого хочешь.

— Вот я и спрашиваю тебя! — Китель искоса глянул на него. — Ты с ней тоже кувыркался?

— Я скромных люблю, — неожиданно признался Макс. — А эта, пацаны рассказывали, такое вытворяет в постели… — С гадливой ухмылкой он поведал некоторые подробности и заключил: — С норовом, но глупа как пробка! Куриные мозги!

Гнусные откровения Макса напомнили мне почему-то о словах Лорена относительно Жанночки. Сколько странных параллелей!

Китель перевел взгляд на меня:

— Значит, тебе нужна Алина?

Я спокойно выдержал его натиск.

— Да, но при одном обязательном условии: никакого насилия. Если вы и ее начнете стращать да вешать ей дурацкие обручи на шею, толку не будет. Взаимодействия полей не возникнет. Это аксиома. Повторяю: одна из составляющих формулы успеха заключается в нормальных условиях быта для действующей пары — экстрасенса, то есть меня, и ассистентки, то есть Алины!

Китель повернулся к Максу:

— Ты вроде болтал, что она сбежала?

— Да, — неохотно признался тот. — Пришлось поговорить с ней крутовато. Вот она и дала

деру.

— Бить женщину по лицу у тебя называется «поговорить»?! — не сдержался я.

— Шалаву! — заорал тот. — Ты сам и помог ей удрать, падла! Босс, голову наотрез, фраер знает, где потаскуха!

— Знаешь, где она? — сощурился Китель.

— Знаю.

Мой ответ ему понравился.

— Где же?

— В надежном месте. Я напишу ей записку. Но дело это деликатное. Пусть за ней поедет человек, умеющий разговаривать с женщинами.

С минуту Китель что-то прикидывал.

— Ладно! — решительно хлопнул в ладоши. — Пиши записку, гипнотизер! Да смотри, без хитростей! Тебе же они и вылезут боком, если что не так.

Тут же в их присутствии я написал записку, смысл которой сводился к тому, что я прошу ее, Алину, прибыть в условленное место с человеком, передавшем мое послание.

Китель долго изучал каждую буковку и, похоже, успокоился.

— Еще одна просьба, — обратился я к новому «рабовладельцу». — Пусть ее привезут сразу ко мне. Я сам введу ее в курс дела. Так лучше. Боюсь, если она сначала увидит вас, в особенности Макса, то надолго впадет в транс на грани истерики.

— Это можно, — сразу же согласился Китель.

Он еще раз предупредил меня об ответственности, пообещал, что скоро меня накормят, и вышел вместе со своим боевиком.

Дверь с обратной стороны закрылась на засов.

Оставшись в одиночестве, я прилег на кушетку и занялся анализом ситуации.

Итак, крохотный плацдарм отвоеван.

Но сомнения не покидали меня. В сущности, всё весьма зыбко. Захочет ли Алина помочь мне? Пойдет ли на немалый риск? Кто я для нее? Один из бесконечной череды мужиков, владевших ее телом, к тому же нахамивший ей и обвинивший ее в воровстве. Правда, я чем-то приглянулся ей. Тот ее прощальный взгляд на привокзальной площади был красноречив. Но верно и другое: до сих пор я играл перед ней роль этакого супермена, сказочного принца, и играл удачно. Как она поступит, узрев меня побежденным и униженным? И всё же никакой иной надежды, кроме Алины, у меня нет.

Вскоре началось движение. Два дюжих молодца втащили в мой мрачный склеп раскладной диван, два кресла, столик. Даже палас расстелили на цементном полу.

Следом появился обед. Китель соизволил прислать мне жареную курицу, картофель фри, овощи, зелень, полбутылки коньяку.

Но приступить к трапезе я не успел.

Лязгнул засов, впорхнула Алина.

Пребывание в Жердяевке явно пошло ей на пользу. Она посвежела, синяк под глазом был почти незаметен (наверняка Фекла Матвеевна приготовила какую-нибудь особую примочку), а новое зеленое платье, элегантное, но не вызывающее, вносило в ее облик некую утонченность.

Осознав внезапно, что я нахожусь здесь в качестве пленника, она издала мучительный стон и бросилась мне на шею:

— Я же тебя предупреждала! Они тебя мучили, да?! Ой, а что у тебя с ухом?!

У меня возникло опасение, как бы она сгоряча не ляпнула что-нибудь такое, чего уже не поправишь. (Хотя нас и оставили наедине, я ничуть не сомневался в наличии соглядатаев.)

Я нежно обнял ее, поцеловал и проговорил как можно проникновеннее, дабы она догадалась, что за моими словами скрыт некий подтекст.

— Алиночка, дорогая моя помощница! Успокойся и выслушай не перебивая! Всё будет хорошо, хотя впереди у нас небольшие испытания.

Она смотрела на меня как зачарованная.

— Алина, я уверен, что через несколько дней мы с тобой сможем осуществить нашу мечту и вместе выбраться на мор. Клянусь! А ты знаешь, что свои обещания я всегда выполняю, — добавил я многозначительно. — Но сначала ты должна мне помочь. Своей энергией, так надо. Я понимаю, разумеется, что здесь не Сочи, но твоя жертва будет вознаграждена. Очень щедро. Ты не пожалеешь…

Тут мне вспомнилась идея, сформулированная, кажется, классиком жанра Г.К.Честертоном: то, что надо спрятать понадежнее, помещают на самое видное место (ручаюсь только за смысл). Нас подслушивают? Отлично! Отчего бы не сказать о главном во всеуслышание, спрятав его среди потока ничего не значащих слов и фактов? Конечно, Алина, эта непосредственная натура, не понимает, кажется, подтекста и не умеет читать между строк, но неужели ее женское сердечко не екнет в нужном месте?

— Алина, прошу разделить со мной скромное угощение, — я показал на накрытый стол. — Выпьем по рюмочке, потолкуем о том о сем…

— Как хочешь… — прошептала она.

— Ты сегодня такая красивая… — наконец-то я взял верный тон. — Пройдись немного по паласу, я полюбуюсь тобой. И это новое платье… Оно так тебе к лицу! Повернись еще разик… Так! Теперь садись.

Мы расположились за столом. Место для каждого из нас я наметил заранее. Собственно, мы сидели рядышком, спиной к двери.

Я разлил коньяк и с тонкой иронией заметил:

— Дорогая Алина! Никогда прежде мне не приходилось общаться с очаровательной женщиной в ситуации, ­когда за нами подсматривают и подслушивают. Возможно, тут есть и жучок…

Она вскинула на меня потемневшие глаза.

Кажется, дошло…

— Но я вполне понимаю нашего хозяина, — продол­жал я. — Сам поступил бы точно так на его месте. Осто­рожность и осмотрительность: без этого никуда. Доверяй, но проверяй, как говаривал один великий человек. Ну и ладно. Пусть контролируют. Лишь бы это не повредило концентрации моего биополя… За любовь, Алина!

Мы выпили и соединили губы, еще хранящие вкус напитка. Я придвинулся к Алине теснее, прижав ногой ее ступню к полу, и понес какую-то совершеннейшую околе­сицу насчет психоэнергетики и биоаналитики, отчего, по моим прикидкам, у подслушивающего нашу беседу Кителя минуты че­рез три должны были завянуть уши.

Я же разом убивал двух зайцев. Во-первых, предупредил Алину. Во-вторых, дал знать Кителю, что раскусил его уловку. Это как минимум ослабит внимание соглядатаев. Они невольно придут к мысли, что я не осмелюсь на их глазах грести под себя. А мне только того и надо.

А за нашими ласками пусть наблюдают сколько угодно, если им интересно. После второго тоста я начал целовать Алину откровеннее. Долгими-долгими поцелуями. Припал к ее маленькому уху, лаская мочку языком. Она томно застонала, полузакрыв глаза. Нет, милая, сейчас это ни к чему! Не отрываясь от ее уха, я одновременно нажал на ее ступню и прошептал: «Когда нажму еще, слушай вни­мательнее и запоминай, поняла?»

Тут же резко отстранился:

— Нет, детка, ты меня слишком распаляешь. Да­вай потерпим до вечера, — и пристально посмотрел ей в глаза.

Я безудержно молол вздор, вспоминал десятки зна­комых — существующих и вымышленных, затем в воль­ной интерпретации поведал историю посрамления Лорена. Моя болтовня преследовала четкую цель. Мне нужен был безбрежный поток имен, адресов и событий, чтобы в подходящий момент естественно втолкнуть в него цен­ную информацию, которая, возможно, спасет мою жизнь. И уж точно — свободу.

Закусив очередной глоток кусочком курицы, я заметил, как бы между прочим:

— Жестковатая цыпа. Я думал, у нашего хозяина повара пошустрее. Помнишь, каких божественных цыплят мы ели у старика Мамалыгина? — и чувствительно нажал на ее стопу.

— Мамалыгина? — сощурившись, переспросила она.

— Ну да, того самого боровичка, что живет на про­спекте Космонавтов в доме-башне, — я снова подал тайный сигнал. — Он еще начал приударять за тобой, старый про­щелыга! И, кажется, не без успеха. Сознаешься?

Наконец-то и Алина включилась в игру.

— Ничего подобного! — надула она губки. — Вечно ты выдумываешь! Если человек выдал пару комплиментов, это еще не значит, что он начал волочиться.

— Пару комплиментов?! — фыркнул я. — Ты это на­зываешь парой комплиментов? Думаешь, я слепой? Нет, милая! Зрение у меня как у орла, и на память я пока не жалуюсь. А дело было так. Я вышел на балкон покурить.

— Тормознулся там, просто смотрел на вечерний город с двенадцатого этажа, — еще один сигнал. — Но балконная дверь-то была открыта, и в стекле все отражалось. Ты думаешь, я не видел, как он гладил твои колени?

— Колени! Ну, миленький… Почаще смотри в балкон­ную дверь, еще и не то начнет мерещиться. Да ты просто хватил лишнего в тот вечер. Он гладил свою кошку!

Умница, она поняла!

Однако теперь надо было срочно вводить в разговор другие имена, чтобы Кителю не втемяшился в башку мой Мамалыгин. Цитата из Штирлица о том, что запоминается именно последняя фраза, имела широкое хождение уже тогда.

— Кошку? Хороша кошка! — Я сделал вид, что по­тихоньку прихожу в ярость. — Ну, ладно. А Олег? Что вы гладили вместе с Олегом? Твои трусики?

Алина тоже не стала отмалчиваться. Мы весьма натурально разыграли сцену бурной ссоры влюбленных, при этом я разразился такими неистовыми проклятиями в адрес мифического соперника, что всякий наблюдавший за нами должен был начисто забыть про какого-то там старикашку Мамалыгина, любителя женских коленок.

Наконец я подал Алине знак, что пора заканчивать коме­дию.

Последовала финальная сцена примирения.

А следом и зритель пожаловал, правда, в единственном числе. Китель — собственной персоной — посетил нашу темницу, превратившуюся на время в театр, чтобы засви­детельствовать свое восхищение нашими талантами.

— Ну, голуби, столковались? — Судя по его масленой роже, он наблюдал за спектаклем с самого начала.

— Вашими молитвами, — буркнул я.

Алина напряженно затихла.

— Я спрашиваю: ты готов? — Он ткнул в меня коря­вым пальцем.

— К сожалению, нет! — отрезал я. — Поле совсем сла­бое. Я даже не чувствую характерного покалывания в ладонях, а это наивернейший признак.

Он недовольно поморщился:

— Так какого рожна тебе еще надо?! Я выполнил все твои пожелания, все до одного. А ты юлишь и юлишь, как та вошь. Последний раз спрашиваю: чего еще не хва­тает? Подумай хорошенько, прежде чем ответить, потому что я больше не потерплю никакой волынки!

Потакать его раздражению не стоило, и я кратко ре­зюмировал:

— Алина, как моя ассистентка, пережила сильный стресс, и это не дает ей сосредоточиться. Вините своих олухов во главе с придуркова­тым Максом. Этот хам серьезно порушил ее психо­логическую гармонию…

— В общем, так! — перебил Китель. — Завтра — крайний срок. Или мы завтра едем к нужному человеку или… сам понимаешь. Никаких твоих объяснений я слушать больше не намерен. Что-то здесь жареным запахло. А я рисковать не хочу. Я рискую там, где владею ситуацией.

— В данном случае вы не рискуете ничем, — возразил я. — Абсолютно. Рискую я. И мне хотелось бы свести этот риск до минимума. Только и всего.

Китель прищурил левый глаз:

— Итак, твое последнее слово.

Он снова загнал меня в угол! Я-то предполагал, что эту ночь мы проведем вдвоем с Алиной и в любовной кутерьме я успею шепнуть ей на ушко еще несколько нужных слов, в том числе номер квартиры Мамалыгина. Я не сомневался, что выторгую себе — якобы для поправки здоровья — еще хотя бы два-три дня. Но Китель, по сути, ставил мне ультиматум. Мои шансы резко понижались.

— Ладно, завтра так завтра, — вздохнув, согласился я. — И всё же надо кое-что предпринять. Для общего успеха. Тем более, что требуется совсем немного: Алина должна напитаться положительными эмоциями, только и всего. Отвезите ее в город прямо сейчас, и пусть она немного расслабится. Как сочтет нужным. Захочет выпить — пусть выпьет, захочет ширнуться — не возникайте, захочет потрахаться с первым встречным — ее право! Врубитесь: ей нужна полноценная психическая встряска! А завтра мы направим поток энергии куда вы пожелаете!

Китель цепко уставился на Алину:

— А если твоя киска решит удрать?

— Зачем? — она передернула плечами.

— А зачем ты удирала от Макса?

— Этот пидор бил меня!

Китель хмыкнул:

— Ладно! Будь по-вашему! Сейчас тебя, цыпочка, увезут в город. Гуляй, рванина, от рубля и выше! На! Держи от папочки Кителя пять червонцев на пропой! Но завтра, в ротик тебе дышло, будешь ждать на условленном месте. В полдень. Опоздаешь хоть на минуту, твой дружок останется без кочерыжки, а там и с тобой приключится очень неприятная история. Из-под земли достанем!

Алина побледнела, но ответила твердо:

— Я не опоздаю.

Мы с ней расцеловались, и Китель увел мою последнюю надежду с собой.

Я не сомневался, что мафиози не оставят ее без присмотра. Так что же? Общеизвестно, что опытные проститутки имеют слабость к старичкам. Те и утомляются быстрее, и на подарки более щедры. Так что ее визит к Мамалыгину будет выглядеть со стороны абсолютно естественно.

Лишь бы она не просчиталась! А как просчитаться — в доме-башне на каждом этаже всего четыре квартиры. На его двери — табличка с фамилией.

Нет, всё должно пройти гладко.

И тут меня будто током шибануло. Господи, да ведь я ничего не сказал ей про обруч! И она не спросила, приняв, должно быть, его за одну из тех модных железок, которыми в ту пору увешивали себя многие мои ровесники.

И выходило, что дамоклов меч по-прежнему висит над моей шеей! А Мамалыгин, не имея точной информации, может сам же обрушить этот меч…

Я провел бессонную ночь. Да еще ранка разболелась.

Но вот лязгнул засов. Вошел какой-то хмырь, принес воду, бритву, металлический таз. После утреннего туалета мне подали завтрак, но есть я не мг. Воображение рисовало одну и ту же картину: резкий щелчок, острый удар по мышцам, мгновенная боль и — сознание проваливается в бездну, душа отлетает от обезглавленного тела Вадима Ромоданова. Недолог был твой век, мечтатель…

Между тем, появился Китель, одетый с иголочки и весь какой-то торжественный. Чуть ли не обнюхал меня.

— Чего такой бледный?

— Волнуюсь… — через силу пробормотал я. — И еще ухо болит…

— Я тоже волнуюсь, — признался он. — Ты мне очень нужен, приятель. Не дури, и всё будет хорошо. Это я тебе обещаю. А я умею держать слово. А от боли вот тебе таблетки. Глотни пару штук, будет легче.

Тип, приносивший завтрак, обработал мою ранку, аккуратно наложил свежий пластырь. Таблетки сняли боль. Мне помогли облачиться в строгий черный костюм, а зловещий обруч замаскировали цветным шейным платком, да так ловко, что он стал совершенно незаметен.

Я посмотрел на себя в зеркало: молодой респектабельный активист.

По мере приближения заветного часа Китель нервничал всё заметнее. Ходил из угла в угол, набычившись, ссутулив плечи и сцепив за спиной сильные руки, — ни дать ни взять борец-тяжеловес перед решающей схваткой.

Наконец в каморку просунулась чья-то лохматая голова:

— Привезли!

Китель шумно выдохнул:

— Пора! Ну, с богом! Вперед!

Я не ошибся, предположив, что меня содержат в подвале. По крутой, выщербленной лестнице мы поднялись наверх и оказались на захламленном дворе, буйно заросшем высоченным бурьяном и крапивой. Яркий солнечный свет, которого я был лишен более суток, слепил глаза. Свежий воздух пьянил.

Напротив приземистого бетонного бункера, из которого мня только что вывели, тянулось полуразрушенное кирпичное здание барачного типа, в стороне ржавело несколько раскуроченных тракторов без гусениц. Вокруг покосившегося, но высокого деревянного забора, обтянутого поверху колючей проволокой, задумчиво шумели о чем-то стройные сосны. Местность была явно загородной.

Перед распахнутыми металлическими воротами стояли две «Волги» — молочная и салатовая. Рядом тусовались с полдюжины подручных Кителя. Среди них — Макс.

В салоне одной из машин я разглядел сидевшую там Алину. Но черты ее лица искажались сияющим на солнце стеклом, и я тщетно силился разгадать, какую весточку она принесла.

— Готов? — хрипло спросил Китель.

— Да… — кивнул я. — Остается сделать самое главное: перенять энергию у Алины. Эту процедуру я совершу на ваших глазах, но прошу ничем не отвлекать моего внимания. Ваши люди должны отойти подальше. И, если вы не хотите испортить дела с первого шага, то прикажите им воздерживаться от комментариев.

Как ни удивительно, Китель воспринял мои требования с полной серьезностью. Тут же отдал распоряжение, и мордовороты гуськом потянулись за ворота. Сам Китель отступил к бараку.

Я остановился в центре двора и сделал Алине знак. Она выбралась из машины. Мне сразу не понравились ее затуманенные глаза.

Вот она подошла вплотную.

Растопырив ладони, я соединил их с ладошками Алины, прижался лбом к ее лбу. Пусть эти подонки считают, что я колдун. Дистанция, на которой ни находились, позволяла нам с Алиной переговариваться шепотом без особой опаски.

— Говори!

— Его нет…

Вот этого-то я не ожидал!

— Я заходила несколько раз. Днем, вечером. Соседка сказала, что видела его с чемоданом. Я всё равно зашла еще ночью, потом еще несколько раз с утра. Его нет! Оставила записку соседке, попросила передать лично в руки только ему, но… — На ее глаза навернулись слезы. — Миленький, что же будет?

А ничего уже не будет. Конечная станция. Просьба освободить вагоны. Самое многое через час Китель убедится, что я водил его за нос. Никаких отговорок он больше не потерпит. Похоже, не пощадят и Алину, мою «ассистентку». Но мне это уже без разницы.

Тем не менее, я поцеловал ее в румяную щечку.

— Прости меня, Алина!

Она отшатнулась:

— Почему ты так целуешь?

— Как?

— Как мертвую.

— Тебе показалось…

Я обвел взглядом сосны, небо, причудливые разводы облаков… Неужели я вижу это в последний раз?

— Эй, у вас готово? — нетерпеливо поинтересовался Китель.

Отнекиваться не имело смысла.

— Порядок…

— Тогда по машинам! Ты, гипнотизер, садись в белую, а девка — в зеленую.

Мордовороты в свою очередь тоже двинулись из-за ворот к машинам. Впереди вышагивал Макс: наглый, самоуверенный, безжалостный. Его глаза — острые, с

желтинкой, светились радостью: казалось, он заранее знал о моем предстоящем крушении и предвкушал жестокую расправу.

Все мои переживания минувшей ночи, крах надежд, позор и унижение, боль и обида сошлись на этом двуногом.

Сволочь, с холодной яростью подумал я. Торжествуй, скотина, блести золотыми зубами, поглаживай свои холеные усики! Твое счастье, что я утратил свой дар. Уж я не пожалел бы на тебя энергии! Ты у меня поплясал бы! Землю бы носом рыл! Ну! Ну!!!

И тут…

Встав на четвереньки, Макс принялся энергично разгребать пыль. Носом! Зрелище было настолько же отвратительное, насколько и забавное. Вся компания, за исключением Кителя, развеселилась.

Ослепительный фейерверк вспыхнул у меня внутри. Значит, мой дар воскрес?! Он работает?! Я не понимал, что случилось, но факт не подлежал сомнению. Я снова обрел тайную власть над людьми, способность диктовать свою волю окружающим! Я спасен! Ура-а-а!!!

Китель крякнул:

— Ну и шутки у тебя!

— Должен же я проверить, — нагло ухмыльнулся я. В душе не осталось ни частички страха.

— Ты — некультурный человек, — резюмировал Китель. — Работать нужно красиво. А ты — одного майонезом перемазал, второму нос своротил набок… Тьфу! Срамота! Про эстетику слыхал? — Но, кажется, по сути он был доволен, сделав вывод, что я играю честно.

Зато Макс осатанел вконец.

Размазывая по лицу грязь, он ринулся на меня.

— Назад! — грозно осадил его Китель. — Знай свое место!

Рыча, как побитый пес, тот повиновался. Но было ясно, что отныне в списке его личных врагов я занял почетное первое место. Ну и плевать!

Нам с Алиной завязали глаза повязками из плотной черной материи. Вся группа расселась по машинам, и вот мы тронулись в путь, навстречу новым приключениям.

Ехали около получаса. Сначала автомобиль двигался без остановок, из чего можно было заключить, что мы катили по какой-то загородной малоезжей дороге. Но вот отовсюду начали наплывать городские шумы. Один поворот, второй, третий — я сбился со счета. Еще немного, и с меня сняли повязку.

Мы въезжали на центральную площадь: безбрежность асфальта, «Лукич» с вытянутой рукой на постаменте, помпезные серые здания, клумбы, автостоянка, забитая служебными «Волгами», среди которых выделялись вальяжные черные «Чайки».

— Значит, так, — пыхтя, повернулся ко мне Ки­тель. — Сейчас пойдем к одному большому человеку. Очень большому. И очень нужному. Но вот, понимаешь, какая беда: не любит он меня! На порог не пускает. А я хотел бы, чтобы он для меня в лепешку расшибся. Если это очень трудно, я не настаиваю. Но вот эту бумаженцию, — Китель достал из черной кожаной папки какой-то документ и показал мне, — он должен подписать не глядя. Ты понял? Считай, это первое твое испытание. Выдержишь — даль­ше будет легче.

— Сначала мне нужно увидеть этого человека, — ук­лончиво ответил я, придерживаясь заранее намеченной так­тики. Пусть Китель думает, что каждая акция требует тщательной подготовки.

— Девка нам с собой нужна?

— Обязательно!

— Хорошо! Айда! И не забывай о своем положении. — Он многозначительно показал на обруч.

— У вас скверная привычка пугать сотрудников, вмес­то того, чтобы их вдохновить, — не удержался я от укола, отыгрывая очко за его недавнюю нотацию о «красивой»

— работе.

Мы выбрались наружу, из второй машины выпорх­нула Алина, бросив на меня вопросительный взгляд, пол­ный тревоги.

Я ободряюще улыбнулся (теперь я мог себе это позво­лить без всякой натяжки), мол, выше голову, мы снова на коне.

Китель повел нас к респектабельному парадному подъ­езду с множеством золотисто-пурпурных вывесок у входа.

Мы миновали милицейский пост, где Китель предъявил какие-то пропуска с красной косой полосой, поднялись на третий этаж, прошли по длиннейшему коридору, устлан­ному идеально вычищенной ковровой дорожкой, и оказа­лись в просторной приемной, где при желании можно было играть в футбол.

За внушительным полированным столом, напоминаю­щим пульт управления энергосистемой (десяток разноц­ветных телефонов, селектор, факс, компьютер, бывший тогда в новинку), сидела хрупкая самоуверенная шатенка с глад­ким фарфоровым лицом.

— Здравствуйте, Зиночка! — рассыпался мелким бе­сом Китель. — Петр Поликарпович у себя? Мне только на минутку… Важный вопрос… — Он откровенно заис­кивал.

Хм! Непривычная роль для нахрапистого деляги.

— Петр Поликарпович занят, — ответила секретар­ша хорошо поставленным голосом. — Не велено никого пускать.

— А если… — заикнулся Китель.

— Никого!

Китель смешавшись посмотрел на меня.

Я направил на Зиночку легкую волну своего биополя. Она мило улыбнулась, поднялась из-за стола и заго­ворщицки шепнула:

— Я попробую. Может, для вас он сделает исключение.

Иногда он такой чуткий…

Я подмигнул Кителю. В ответ он подмигнул мне. Следом за Зиночкой мы устремились к кабинету, куда вели двойные дубовые двери.

Китель почти дружески сжал мой локоть, давая понять, что оценил мои способности.

В огромном кабинете за необъятным столом сидел худенький большеголовый человек в строгом синем костюме.

При нашем появлении он грозно зыркнул очами. Но было уже поздно. Истосковавшись по экспериментам, я обрушил на него ударную волну.

Хозяин кабинета быстренько выбежал из-за стола — росту в «большом человеке» оказалось метр с шапкой — и помчался мимо Зиночки к Кителю, раскрыв объятья.

— Кого я вижу! Друг мой сердечный, вы ли это? — Приподнявшись на цыпочках, он облапил Кителя и поце­ловал взасос.

Тот едва не задохнулся. А Петр Поликарпович влепил ему еще пару горячих поцелуев, после чего потащил к столу с такой энергией, что Кителю пришлось даже упи­раться.

Ошалевшая Зиночка тихонько, как в трансе, вышла из кабинета, плотно прикрыв за собой обе двери.

Не менее ошалевшим выглядел и Китель. Столь бурного проявления чувств он явно не ожидал.

Алина хихикнула. Мне тоже было весело.

— Ну, рассказывай, как живешь? — заинтересованно вопрошал между тем Петр Поликарпович, продолжая об­нимать Кителя за локти. — Почему не заходил? Я уже

соскучился. Все дела да дела. А отвести душу не с кем. Может, за грибами как-нибудь вместе выберемся? В баньке попаримся? А после баньки и «мерзавчик» пропустить бы под семгу, а? — И он звонко чмокнул Кителя в щеку.

Алина снова хихикнула.

Петр Поликарпович строго посмотрел на нас.

— Кто это?

— Мои помощники, — Китель. Он только-только начал приходить в себя. — Да ты не обращай на них внимания, Поликарпыч! Они ребята смирные.

— Ладно, пусть посидят! — Петр Поликарпович тут же утратил всякий интерес к нам и снова одарил Ките­ля пламенным поцелуем. Тому приходилось уже уворачи­ваться.

Воспользовавшись моментом, я нашептал Алине номер телефона Мамалыгина, а затем детально растолковал, ка­кую именно информацию она должна передать.

— — Так это бомба! — громко воскликнула она, притра­гиваясь пальчиком к обручу. — Бедненький…

— Тише, милая! — Я покосился на «друзей».

К счастью, им было не до нас.

— Ну, рассказывай! — настойчиво требовал «большой человек». — Какие заботы гложут? Чем могу помочь? Друг ты мой сердечный…

Китель быстренько достал из папки заветную бумажку.

— Можешь, Петр Поликарпович, очень даже можешь. Подпиши, сделай милость!

Тот заглянул в текст.

— Стройматериалы? Ты же знаешь наши фонды. А тут такие цифры… Но… никому не подписал бы, а тебе — с превеликим удовольствием, потому как знаю тебя, твою

чистую и честную душу. — Он витиевато расписался в уголке. — Держи! — Последовал еще один поцелуй.

Китель принялся торопливо прятать бумагу, как бы не веря, что дело сладилось.

— Спасибо, Петр Поликарпович! Век не забуду. Не стану тебе мешать, ты ведь человек государственный…

— Заходи в любой момент! — пылко отозвался.- Моя дверь всегда для тебя открыта. Мой дом — твой дом. Приходи, друг, пролей бальзам на душу, порадуй сердце!

Он с почетом проводил нас до выхода и перед порогом еще трижды облобызал очумелого Кителя.

В приемной какой-то вальяжный тип канючил возле стола неприступной секретарши:

— Зиночка, ну, пожалуйста… Вопрос жизни и смерти…

— Не принимает! — стойко оборонялась та.

— При нашем появлении на ее бесстрастном кукольном личике промелькнуло новое выражение: испуга, смешан­ного с любопытством.

— Спасибо за содействие, Зиночка. — Китель прижал руку к сердцу. — С меня причитается…

Она машинально кивнула, уставясь на него как на ча­родея. Не на того смотрела…

На лестнице Китель долго утирался платком.

— Что-то ты чересчур зарядился… Но — хвалю, хва­лю… Ловко это у тебя выходит, ай да гипноз, ай да наука! — Он выудил из черной папки документ и уста­

вился на него взглядом пирата, раздобывшего карту с координатами острова сокровищ и все еще не верящего в свою удачу. Полюбовавшись, бережно спрятал. — Хва­лю! — Похлопал меня по плечу. — Сейчас заедем еще в одно место. Задача примерно такая же. Только, зна­ешь, — он скривился, — давай без этих поцелуев, понял? Я же не гомик какой-нибудь. Чистая срамота!

Против отмены поцелуев я не возражал, но решительно воспротивился тому, чтобы браться сегодня еще за одно «дело», не желая обнаруживать перед обнаглевшим ха­пугой легкость моих побед.

— Вся моя энергия растрачена. Длина тоже пустая. Не забывайте, что пришлось воздействовать и на Зиночку. А до нее — на Макса.

— Хорошо… — согласился Китель. Удачный визит к Петру Поликарповичу сделал его более покладистым. — Сколько тебе требуется, чтобы восстановить эту самую энергию?

— Неделя! — нахально потребовал я.

Он вдруг крепко схватил меня за больное ухо.

— Не хитри! — Кажется, я переоценил его благоду­шие. — Машину с Максом ты долбанул через день после ресторана. Какая, к дьяволу, неделя! Даю тебе сутки. И чтобы без фокусов!

— Я не хитрю, — обиделся я. — Просто хочу дейст­вовать наверняка. Макс — это так, баловство, детские шалости. А вы-то требуете серьезных дел. Да еще с боль­шими людьми. А на тех и заряд нужен помощнее.

Короче, дополнительный день я выторговал. Эх, знать бы, надолго ли уехал Мамалыгин! Впрочем, теперь ситуа­ция изменилась, и не исключено, что я сумею выкрутиться сам. А это куда заманчивее. С Мамалыгиным-то надо объ­ясняться.

Когда мы вернулись к машине, злобная харя Макса выдала его разочарование. Видимо, он полагал, что из этого здания меня вынесут ногами вперед. Я понял, что ради мести он пойдет на любую авантюру. Даже нарушит запрет хозяина. Чрезвычайно опасный тип…

Мне снова завязали глаза. Пользуясь тем, что Китель сидел ко мне спиной, я напустил туману на охранявшего меня мордоворота, и тот, затягивая повязку, слегка задрал ее. Образовалась узкая щелочка, через которую я мог незаметно наблюдать за дорогой.

Мы попетляли по городскому центру, затем пересекли район новостроек и выехали на Восточное шоссе. На три­надцатом километре «Волга» свернула на заброшенную лесную дорогу. Еще несколько километров, и мы въехали в уединенный двор, откуда началось наше путешествие. Так вот где находится моя темница!

До чего же не хочется вновь очутиться в затхлом бун­кере! А что если мягко нажать на Кителя?

Кажется, получилось. Мафиози повел нас с Алиной к бараку.

Я уже отмечал, что снаружи это строение выглядело полуразрушенным

Но, войдя внутрь, мы ахнули.

Коридор был отделан не хуже, чем в солидном офисе.

Китель открыл одну из дверей. Мы увидели вполне прилично обставленную комнату: мягкая мебель, ковры, телевизор, магнитофон, холодильник…