Бесплатный фрагмент - Кто помнит меня

Комната была пуста, но в ней пахло кофе и весной. Тонкий, почти неуловимый аромат сирени из разбитой вазы на подоконнике цеплялся за сознание, как последняя попытка удержать то, что уже ушло.

Артём сидел на полу, спиной к стене, и смотрел в одну точку — на тёмное пятно, где раньше стоял стол. Он не плакал. Слёзы закончились.

Но Артём не мог понять, как можно просто исчезнуть. Как можно быть, говорить, спорить, варить кофе и ругаться по пустякам — а потом стать пустотой, которую даже не с кем обсудить.

«Вы можете стереть воспоминания. У нас есть программа адаптации», — сказала женщина в белом в центре поддержки.

«Это избавит вас от боли. Вы проснётесь, и вам станет легче.»

Он тогда промолчал. Что-то внутри него взбунтовалось. Как можно убрать из головы то, что кричит в груди?

Снаружи шёл дождь. Артём слышал, как по крыше капали капли — размеренно, будто вселенная отсчитывала секунды его новой жизни. Без родителей. Без точки опоры.

Он взял со стола флаер, оставленный консультантом.

«Архив сознания. Забыть — значит жить дальше.»

Но что, если забыть — значит умереть по-настоящему?

Он подумал об этом. О том, что, может быть, мы и не становимся людьми, пока не теряем. Пока не болит.

Артём поднялся и посмотрел на своё отражение в зеркале. Оно было размытым. Не из-за слёз — из-за разбитого стекла. Трещины делили его лицо на фрагменты, будто кто-то уже начал стирать его по частям.

Он не знал, что выберет. Но он знал, что если сотрёт их из памяти — он станет другим. Не Артёмом. Не собой.

Артём вышел на улицу, надвинул капюшон и пошёл по мокрому асфальту. Город казался чужим — как будто это не его жизнь, а чья-то декорация, оставленная после съёмок. Люди проходили мимо, кто-то говорил по встроенному нейро-коммуникатору, кто-то — смеялся, кто-то — спешил. У каждого были свои истории. У него теперь — только пустота.

Центр адаптации находился в стеклянном здании без вывесок. Чистая архитектура нового мира: прозрачность, стерильность, тишина. Внутри не пахло ничем. Даже воздух казался безвкусным.

— Добрый день, — сказала молодая женщина за стойкой, улыбаясь, как будто встречала старого друга. — Вы — Артём Павлов?

Он кивнул.

— Вы записаны на первичную консультацию. Пройдите, пожалуйста, в комнату 3. Вас ждут.

Комната была почти пуста: кресло, проекционный экран и женщина в сером костюме. Она не представилась. Просто нажала кнопку — и в воздухе появилась голограмма: нейронные цепи, вспышки света, схема мозга.

— Воспоминания — это нейронные пути. Мы не стираем их. Мы просто деактивируем.

— А что остаётся? — спросил Артём.

— Привычки, навыки, знания. Но боль — нет. Потеря — нет. Личное — исчезает. Вы продолжаете жить, но без того, что вас ломает.

— То есть без них? — Он говорил тихо, почти шёпотом. — Без того, кем они были для меня?

Женщина не ответила сразу. В её взгляде не было сочувствия — только профессиональное понимание.

— Мы не убиваем прошлое, Артём. Мы даём вам шанс на будущее.

Он смотрел на экран. На миг голограмма изменилась: на ней вспыхнули образы — мама, пьющая чай у окна. Отец, читающий газету и ворчащий, что всё «по-другому было в его время». Смешной, домашний, живой хаос. Всё это — можно было стереть одним нажатием.

— А если я всё-таки хочу помнить? Даже если больно?

— Тогда вы останетесь собой. Но и с этой болью — навсегда.

***

Он вышел из центра через полчаса. Никаких решений, никакой лёгкости. Только дождь, ставший сильнее. Артём шёл и думал: если он сотрёт их, кто будет их помнить? Кто сохранит в себе всё то, что делало его жизнь настоящей?

И тогда он впервые почувствовал страх. Не перед болью. А перед забвением.

До того, как всё исчезло

Когда-то всё было иначе.

Артём вспоминал утро, полное запаха свежемолотого кофе и грохота из кухни — отец снова уронил крышку кастрюли, пытаясь приготовить яичницу на день рождения мамы. Они жили в старой, но уютной квартире с видом на берёзовую аллею. Мать всегда говорила: «Смотри, как красиво дрожат листья. Жизнь в этом — вся».

Они были удивительно гармоничны: отец — шутник, упрямый, немного старомодный. Мать — мягкая, но с внутренним стержнем. Они не просто жили вместе — они были продолжением друг друга.

Когда у отца украли машину — старую, любимую машину, которую он холил, как живое существо, — он не кричал. Он просто сел на табурет у окна и замолчал. Мать держала его за руку, пока полиция оформляла заявление. Через два часа машину нашли за городом. Дети взломали её «ради прикола». Смех — не их, не его.

Но смех закончился, когда в ту же ночь у отца случился инсульт.

Половина лица перекосилась, руки больше не слушались. Речь стала ломкой, будто изнутри кто-то выключил звук. Он остался жив, но уже другим.

Мать не отходила от него ни на шаг. Сначала просто сидела рядом, потом — ложилась с ним в больничную палату, кормила с ложечки, дежурила ночами, читала вслух, стирала пижамы, говорила, как будто он понимает каждое слово.

Он смотрел на неё, и в глазах было всё: страх, благодарность, немой крик.

Со временем Артём заметил, что что-то странное происходит не с ним — а с ней. Мать начала забывать слова. Путала даты. Могла поджарить хлеб и спрятать его в аптечку. Смеялась и говорила, что это «просто усталость».