Бесплатный фрагмент - Кто не спрятался — я не виноват…

Пролог

Я остервенело рвала на себя металлическую ручку, но тяжёлая дверь никак не желала поддаваться. В висках перестуком вагонных колёс стучало: «Успокойся, успокойся, успокойся…» Сцепив зубы, чтобы не заорать от безысходности и злости на себя, я шумно выдохнула. Так… Спокойно. Ты совсем недавно открывала эту чёртову дверь, значит, она не заперта. Просто ручку нужно повернуть до самого конца, пока не раздастся тихое щелканье, а затем с силой, но осторожно потянуть. У тебя всё получится…

Ещё раз сделав вдох-выдох, я нажала на ручку и потянула изо всей силы дверь на себя. Тяжёлая створка поддалась с трудом, словно с той стороны её кто-то держал. Струя упругого холодного воздуха чуть не сбила меня с ног, впечатав в стену прокуренного тамбура. С трудом удержавшись на ногах, я, вцепившись в поручни, выглянула наружу. Волосы заплескались на ветру, словно разодранное знамя побеждённого войска.

В молочном тумане мелькали, проносясь мимо, заросли кустарников и небольших берёзовых рощиц. Даже накатывающая волнами паника не мешала мне понять, что прыгать сейчас было бы равносильно смерти. Не то чтобы я уж совсем так боялась умереть. Но уж совершенно точно не планировала свою кончину вот так — под откосом железнодорожного полотна.

Деловито откинула небольшую платформу, перекрывающую лестницу, и, крепко держась за поручни, спустилась на последнюю ступеньку. Впереди темнел подъём, после которого был затяжной спуск. Я это точно знала, так как несколько раз уже ездила этим маршрутом. На подъёме поезд замедлит ход — и вот тогда…

Лязгающий звук открываемой позади меня двери в тамбур прозвучал почти, как похоронный звон колоколов. Мелькнула злая мысль — у меня нет этого чёртова «вот тогда». На мгновение время как будто остановилось, а потом вдруг, полетело с немыслимой скоростью, обдувая лицо холодом неизбежности и отдаваясь в висках тупой болью. С трудом отодрав скрюченные судорогой пальцы от поручней, не оглядываясь, я, собрав все свои силы, оттолкнулась от ступени — и полетела вниз. Туман нехотя раздвинулся, принимая меня в свои объятия.

Глава 1

Я лежала на кровати с раскрытой книгой в руке и пыталась читать. Нет, читать-то у меня получалось, только вот смысла прочитанного мозг никак не улавливал. Сессия сдана, начало каникул, друзья-товарищи все разъехались кто куда, общежитие почти опустело. Только я одна никак не могла решить, куда мне податься. Домой? А чего там делать? Мама уехала на всё лето на какую-то немыслимую супер-пупер не то стажировку, не то курсы. Друзей в посёлке не осталось. Да и после тех приключений, которые мне довелось пережить несколько лет назад, возвращаться в родные места совсем не тянуло. (Подробнее об этом читайте в первой книге «Тайна урочища Багыш-хана»).

Были у меня планы провести каникулы вместе со своими друзьями Татьяной и Юриком, которые учились в соседнем областном центре, но на моё письмо с предложением Танька в коротеньком письме сухо ответила, что у них другие планы — они едут в романтическое путешествие на Камчатку. У них с Юриком была любовь, и после того, как Татьяна окончит свой медицинский, они собирались пожениться. Юрик на высшее образование не замахивался, говоря, что он больше привык работать руками, чем головой. Но это он лукавил. Голова у Юрика была ого-го. Просто по жизни он был шалопаем, которому корпение над учебниками было как кость в горле. Поэтому он выбрал себе рабочую специальность и сейчас учился в техникуме, а по вечерам умудрялся работать ещё и на заводе, с философской мудростью заявляя, что мужчина — это добытчик. Танька от подобных высказываний млела, как студень на солнце. В общем, у них была, что называется, идиллия. И влезать в неё у меня не было никакого желания, памятуя, что третий в данной ситуации точно — лишний.

Институтские друзья меня наперебой звали к себе в гости, но я отвечала туманными фразами, дескать, у меня Планы. Именно так — планы с большой буквы. На самом деле мне хотелось побыть одной. Был, конечно, ещё вариант: отправиться куда-нибудь, скажем, на Волгу или ещё на какую другую реку — благо у нас в стране их видимо-невидимо. Поплавать, например, на кораблике, посмотреть на наши русские города. Чем, казалось бы, не план? Но на меня напала какая-то апатия. Не хотелось шевелиться. А ещё больше хотелось уехать куда-нибудь подальше в тайгу, где кроме медведей вообще никого не будет. Впрочем, и медведей-то я упомянула так, для красного словца. Объяснялось такое моё состояние души просто: после происшествия в урочище Багыш-хана во мне что-то изменилось. Точнее, изменилось всё. Словно мир перевернулся с ног на голову. Всё чаще ко мне по ночам приходили картины странного мира, который я однажды увидела, соприкоснувшись с другой действительностью. Длинными ночами мне снились долины под фиолетовым солнцем с колышущейся под слабым ветерком сиреневой травой. Где-то глубоко внутри сознания меня не покидала мысль, что именно там мой дом. Разумеется, я от этой мысли отбрыкивалась со всей возможной энергией. Но получалось плохо.

На Юрика и Татьяну то приключение (если то, что с нами тогда случилось, вообще можно было назвать подобным легкомысленным словом) тоже повлияло. Но то ли их тогда не так сильно «зацепило», то ли их вспыхнувшая любовь затмила перед ними весь остальной мир, но, в отличие от меня, они продолжали жить обычной жизнью без особых терзаний. Учась в медицинском, Татьяна мне попробовала с умным видом объяснить, что, мол, человеческая психика так устроена, что все «перегрузы» сознания она просто отключает, как лампочку. Впрочем, её объяснения меня нисколько не удовлетворили. Почему-то моя психика ничего не отключила. Наверное, моя «лампочка» не подчинялась общим законам психологии. Ну да ладно… Сейчас я не об этом.

Покопавшись поглубже в себе, я обнаружила ещё одно тревожащее меня обстоятельство. Который день подряд я стала замечать, что часто встречаю одного и того же типа. Куда ни пойду — везде натыкаюсь на его пристальный взгляд. Кажется, даже затылком уже его чувствовала. Чем-то необычным это назвать было, вроде бы, нельзя. Подумаешь, парню девчонка понравилась — вот он и ходит за ней по пятам. Но интуиция мне подсказывала, что это был не мой случай. Нет, не то чтобы я не могла приглянуться незнакомому юноше. Девушка я была привлекательная, и на Природу-Матушку жаловаться мне было грех, но тут дело было совсем не в моей девичьей красоте, и в этом я была твёрдо уверена.

В общем, всё вышеизложенное упорно меня толкало на вариант с тайгой и медведями. Не успела я как следует этот проект обдумать, как в дверь требовательно постучали. Отложив книгу в сторону, морщась, словно от зубной боли, и ворча себе под нос: «Кого там чёрт принёс…», я направилась к двери. Только я её открыла, как на меня обрушился ураган, торнадо, тайфун в виде визжащей от избытка восторга Таньки, которая тут же повисла у меня на шее, вопя во всё горло:

— Сюрприз!!!

За ней маячила круглая, с торчащими ушами голова Юрика. Он радостно лыбился, держа в обеих руках пару увесистых рюкзаков. Освободившись от жарких объятий подруги, я отступила внутрь комнаты, давая возможность Юрику пройти внутрь и бросить свою ношу на пол. Мы крепко с ним обнялись, впрочем, без особых излишеств в виде визга и писка.

Усадив друзей на диван, я, не скрывая радости, спросила:

— Каким ветром?! Вы же, вроде, на Камчатку собрались, романтическое путешествие или что-то типа того…

Танька, не в силах усидеть на месте от распирающих её эмоций, принялась бегать по маленькой комнате. Её отросшие светло-русые волосы, собранные в хвост на затылке, метались как у степной кобылицы, несущейся по полю. На мой вопрос она небрежно махнула рукой:

— А… Дымовая завеса… Хотели тебе сюрприз устроить. — Она, наконец, притормозила и, с горящими азартным огнём очами, выпалила: — Мы едем в Кандалакшу!!! Юрик всё устроил! — И она ласкающим взглядом посмотрела на любимого.

А я про себя хмыкнула. Осторожнее нужно быть с желаниями, милочка. Хотелось тебе к медведям — вот тебе и «к медведям». Да уж… В следующий раз нужно загадать что-нибудь попроще. Юрик с довольной улыбкой наблюдал за Татьяной и был в этот момент похож на большого ленивого кота, который смотрит на миску со сметаной, мурча себе под нос: «Ты — моя…». Я было открыла рот, чтобы спросить, почему именно Кандалакша, а не, скажем, Земля Франца-Иосифа, как подруга, угадав моё намерение, сурово проговорила:

— Все вопросы — потом! У нас поезд через два часа. Давай, помогу тебе собраться…

Тут подал голос Юрик. С намёком на возмущение он протянул:

— Девчонки, а пожрать?? Я голодный… У меня с утра маковой росинки во рту не было…

Та Танька из моего далёкого детства немедленно бы поставила наглеца на место, сказав что-нибудь эдакое, едко-ехидное, а эта новая Танька, ласково улыбнувшись, пропела:

— Возьми там пирожки… Сверху в моём рюкзаке, — и закончила почти мечтательно: — …твои любимые…

Юрик с облегчением выдохнул и полез в Танькин рюкзак. А я, вовремя напомнив себе о долге хозяйки, встречающей гостей, добавила:

— Чайник за шторкой…

Ну в самом-то деле, не давиться же любимому другу пирожками всухомятку!

Собралась я быстро. Честно говоря, если бы не «помощь» подруги, то у меня бы вышло ещё быстрее. Её бьющий во все стороны энтузиазм моментально заполнил собой комнату, грозя взорваться в любой момент, как воздушный шарик, в который накачали слишком много воздуха. Она металась от шкафа к моему рюкзаку, вытаскивая вещи, и оценивающим взглядом окидывала сначала меня, потом вытащенную шмотку, при этом произнося одну и ту же реплику:

— Это не пригодится…

В общем, через полчаса я уже сдала ключ от комнаты на вахте, и мы направились к автобусной остановке. Народу в подошедшем автобусе было на удивление много. Не то чтобы как «селёдок в бочке», но достаточно для того, чтобы не разглядеть в толпе конкретного человека. Ехать нам было до конечной, поэтому я надеялась, что сумею получить от друзей некоторые подробности нашего предстоящего путешествия. И подруга меня не разочаровала. Мы уселись на освободившиеся места, пристроив рюкзаки на полу, и Татьяна деловым шёпотом начала вещать:

— В общем, так… У Юрика какой-то его товарищ в Кандалакше имеет охотничий домик или не охотничий… В общем, какой-то домик. И вот он предложил нам там пожить месяц, заодно присмотреть за домушкой. Мужик-егерь, который за его добром там приглядывал, куда-то уехал — то ли в отпуск, то ли ещё куда. И, разумеется, мы сразу согласились! Только представь!!! Тишина, лес кругом, озёра там всякие, грибы, ягоды видимо-невидимо… — Она мечтательно закатила глаза, уже видя себя с корзиной посреди этого самого «видимо-невидимо», а рядом Юрика с убитым оленем за плечами, ну или с ещё какой мелкой дичью.

В общем-то, пока ничего меня в рассказе подруги не настораживало. Собственно, именно об этом я и мечтала, лёжа на кровати в общежитии. Мне даже уже начало казаться, что всё пройдёт просто замечательно. Но тут… Вот-вот… Это как обычно. Меня как будто кто в спину толкнул. Я резко обернулась, пытаясь понять, кто это так на меня «по-доброму» посмотрел, но в толпе, качающейся в такт движению автобуса, никого подозрительного углядеть не сумела. Татьяна же, заметив мой настороженный жест, обеспокоенно спросила:

— Нюська, ты чего?

Тут следовало бы пояснить, что, вообще-то, меня зовут Анна. А «Нюськой» меня кличут только мои самые близкие друзья. Я попробовала от подруги отмахнуться:

— Да так… Ничего. Показалось что-то… — И, решив переключить Таньку на прежние рельсы, изображая сильную заинтересованность, спросила: — А до этого домика мы как добираться будем?

Но не тут-то было! Татьяна, что твой клещ! Уж если во что вцепится… В общем, понятно. Прищурив свои серые глазищи, обрамлённые пышными чёрными ресницами, она подозрительно протянула:

— Да ладно… Кому хочешь заливай, только не мне! Знаю я этот настороженный взгляд. Колись, что опять не так? — И добавила восторженным шёпотом: — Ты чего, Нюська, вляпалась опять куда-то?

Я только тяжело вздохнула и проговорила несколько раздражённо (раздражалась я, в основном, на себя, что не смогла скрыть своего беспокойства):

— Никуда я не вляпалась! Просто показалось, что на меня кто-то пялится. Знаешь ли, неприятное чувство.

Танька побуравила меня ещё немного своим коронным «проницательным» взглядом и ответила с некоторой настороженностью:

— Ну… На такую красотку грех не пялиться… Здесь половина автобуса — мужики. Может, ты кому и приглянулась…

Но ни она, ни я в это «приглянулась» уже не верили. Что-то тревожно-необъяснимое будто повисло над нашими головами. Складывалось такое ощущение, что уже что-то и где-то произошло, но мы пока не знали где и что именно. И это раздражало меня до невозможности.

Татьяна, ещё несколько раз покрутив головой во все стороны, пытаясь увидеть того, кто мог на меня «пялиться», наконец успокоилась и продолжила вещать программу нашего передвижения: — В общем так… Сначала едем до Питера. Там можем задержаться на пару деньков. Кстати, где остановиться — есть. Там живёт моя двоюродная бабка со стороны отца. — На мой недоумённый взгляд она проговорила: — А что такого? Со старушкой я связалась уже и предупредила о нашем приезде. Она нам будет рада. Живёт совсем одна где-то на Петроградской. Скучно ей… А с нами…

Я невежливо перебила подругу: — Ну да… А с нами она точно не заскучает…

Танька толкнула меня в бок, хмыкнув: — Да ладно тебе… Мы вполне мирные и спокойные… — И тут же сдавленно прыснула, поняв, что сказала.

Я её поддержала, и мы принялись тихонько хихикать. Юрик, вспотевший и немного злой из-за давки, хмуро глянул на нас, но от комментариев удержался. А подруга принялась дальше делиться со мной информацией: — Я давно мечтала побывать в Ленинграде. А тут такая оказия! В общем, денька два мы там погуляем, а потом — на поезд до Зеленоборского. Есть такой городишко недалеко от Петрозаводска. А оттуда, на автобусе, до деревни… — Тут она замялась и, кинув взгляд на любимого, прочирикала:

— Юрик, как называется то место, куда мы едем?

Юрка, держась одной рукой за поручень, а другой смахивая пот со лба, пробурчал:

— Княжая губа…

Татьяна с жалостью глянула на друга. Понятное дело — сердце не камень. Нежно проворковала:

— Юрик, садись с нами, мы с Нюськой подвинемся… — И принялась елозить, сдвигая меня к окну.

Наш товарищ только отмахнулся:

— Ладно… Сидите уже… Скоро приедем, — вид при этом он имел довольный.

Думаю, его эмоции относились скорее к Танькиной заботе, чем к «скоро приедем». Послав любимому лучистый, полный обожания взгляд, она деловым тоном продолжила: — Короче… Высаживаемся в этой Княжей губе, а уже оттуда — ещё пешочком километров десять, и мы на месте! Как тебе план?

Я со всем возможным энтузиазмом кивнула:

— Чудесный план!

Воодушевившись от моего одобрения, подруга заговорила восторженно:

— И ты представляешь, от Питера мы поедем в купейном вагоне! Это Юрик расстарался! — И она счастливо вздохнула.

В общем, до вокзала мы добрались без особых проблем. При выходе из автобуса я немного покрутила головой, стараясь делать это незаметно. Ничего настораживающего, вроде бы, не заметила, но вздыхать с облегчением не спешила. Если уж ко мне прицепилось это чувство, то наверняка что-то грядёт. Я только мысленно молила судьбу, чтобы это «что-то» не зацепило своим тяжёлым крылом моих друзей.

Глава 2

Ленинград нас встретил, будто уставшая пожилая княжна, которая нежданно обрела вторую молодость. Спокойная, величавая, преисполненная царственного достоинства, закутанная в матовый шелк белой ночи, она приветствовала всех приехавших мелким моросящим дождём и порывом прохладного Балтийского ветра. Танькина двоюродная бабушка встретила нас с распростёртыми объятиями и свежеиспечёнными ватрушками. Подруга была права: старушка скучала. Два дня мы носились, как укушенные, по городу, возвращаясь домой только под утро — уставшие, но счастливые и по-щенячьи восторженные. Невский, Адмиралтейство, набережная Невы, Казанский собор, Сенатская площадь и Исакий — всё было сказочно-чудесным и волшебно-воздушным, вызывавшим в нашей душе благоговейный трепет и восторг. И я, на какое-то время, совершенно позабыла про свои тревоги.

На второй день, поздно вечером, уходил наш поезд на Зеленоборский. Тепло простившись со старушкой и клятвенно пообещав ей заехать на обратном пути, мы отправились на вокзал. И вот тут-то опять ко мне вернулось то, уже почти забытое чувство некоторой тревоги. Казалось, что за мной кто-то очень пристально наблюдает. Это вызвало у меня какой-то нервный озноб, и я невольно передёрнула плечами. Заботливая Танюха озабоченно спросила:

— Нюська, ты чего? Озябла? Хочешь, дам свою ветровку? Она у меня рядом, в самом верху… — И тут же, скинув с плеч рюкзак, принялась копаться в его внутренностях.

Я отмахнулась:

— Не нужно… У меня и своя есть. Не озябла, сыро просто…

Но подруга, упорствуя в своём желании меня осчастливить, вытянула свою курточку и накинула её мне на плечи. Подругу обижать не стала, одарив её благодарным взглядом. Если человек от этого станет только счастливее — что мне, жалко, что ли?

На перроне, сделав вид, что у меня развязался шнурок на ботинке, постаралась незаметно оглядеться. Ничего. Но меня это не успокоило.

До отправления поезда было ещё минут сорок, и Юрик, оставив нам свой рюкзак, рванул в буфет, как он сказал — «подзарядиться на дорожку». Татьяна, разумеется, без комментария это не оставила. Фыркнув, проговорила:

— Этим мужикам только бы пожрать! Бабуля нам с собой ватрушек дала, а ему, видишь ли, мяса подавай!

Но голос её при этом звучал не возмущённо, а как-то воркующе. Затевать диспут на эту тему у меня не было никакого желания, и я просто неопределённо хмыкнула. Стоять неприкаянными с рюкзаками на перроне мне почему-то не хотелось. Поэтому я предложила:

— Давай в поезд сядем. Пока вещи уложим, то да сё… Чего тут стоять, как два тополя на Плющихе?

Бросив на меня подозрительно-испытывающий взгляд, она кивнула, коротко согласившись:

— Давай…

Вот за что я любила свою подругу, так это за умение вовремя и правильно оценить ситуацию. Где надо сказать — скажет, а где надо промолчать — промолчит. Я нутром чуяла, что Татьяна понимает, что со мной что-то происходит, но вопросов мне она не задавала, понимая, что, если не захочу отвечать — отболтаюсь. А уж если придёт время — сама всё расскажу.

Мы зашли в вагон и стали протискиваться через узкий коридор к своему купе, похожие на толстых старых уток: точно так же пыхтели, крякали и переваливались с боку на бок под тяжестью трёх рюкзаков. Дойдя до нужной нам двери, Танька отпустила лямки нашей ноши и вытерла со лба пот ладонью.

— Уф… А ещё говорят, что своя ноша не тянет… Ещё как тянет! Как же мы с эдакой тяжестью потащимся пешком до домушки, а? Нет, за сутки в дороге нужно подъесть как можно больше запасов…

Я хмыкнула:

— Ты только Юрке намекни — и дело в шляпе! Только что мы в той домушке потом есть будем, если сейчас всё слопаем, а?

Подруга на меня посмотрела озадаченно и буркнула:

— Логично…

Тяжело вздохнув, видимо, всё ещё обдумывая мою сентенцию по поводу «что есть будем», она вежливо постучала в купе и, не дожидаясь ответа, потянула дверь в сторону.

Сидевший уже в купе пассажир, по-видимому, не ожидавший такого шустрого появления, испуганно вздрогнул и поспешно постарался закрыть какую-то папку с бумагами, лежащую перед ним на столе. Это был седенький старичок… Впрочем, «старичком» его можно было назвать только по причине безнадежной близорукости. Но ни я, ни подруга близорукостью (как и дальнозоркостью) не страдали.

Коротко подстриженные волосы, отливавшие благородным серебром, были тщательно уложены. Маленькое личико с тонкими губами и чуть горбатым носом было аккуратно выбрито, словно он только что вышел от брадобрея. Небольшие глаза непонятного серо-бурого цвета смотрели остро и жёстко. Одет он был, казалось, совсем простенько. Но вот именно — «казалось». Рубашка светло-серого цвета, чёрные брюки, а главное — начищенные ботинки, явно не производства фабрики «Скороход». Да и рубашка с брюками были из первоклассной ткани хорошего пошива.

Не то чтобы я уж очень разбиралась в таких вещах, но хорошую дорогую ткань от дешёвенькой отличить могла. В вороте рубашки поблёскивала золотая цепочка. Конечно, не совсем уж «собачья» по своей толщине, но очень близкая к этому.

На весь осмотр я потратила секунды полторы. Задержала взгляд только на золотой цепи. Мужчина это заметил и принялся нервно застёгивать ворот рубашки. Мгновение — и злое выражение лица у него сменилось на радостно-доброжелательное. Теперь он улыбался мягко и немного печально, сразу превращаясь в доброго дядюшку. Но время было упущено. Я уже успела зафиксировать в памяти его образ в первые секунды нашего появления.

«Дядюшка» пропел бархатистым баритоном, какой трудно было ожидать от человека его комплекции:

— О…! Какие чудные барышни будут у меня в попутчицах… Прошу, проходите и располагайтесь… — Увидев наши туго набитые рюкзаки, он печально улыбнулся и проворковал: — Пожалуй, с вашими вещами я вам не сумею помочь. — Затем он оживился: — …Но мы попросим кого-нибудь из пассажиров-мужчин, и они, конечно, не откажутся помочь таким красавицам.

Несколько запыхавшаяся Танька, не очень вежливо буркнула:

— Здрасьте! Не стоит… У нас есть свой… мужчина. Он скоро придёт и всё положит на место.

С этими словами она плюхнулась на сиденье и шумно выдохнула. Вид у неё был при этом такой, будто она без передыха часов двенадцать копала траншеи. Я хмуро глянула на подругу. Нет, Юрик её совершенно испортил своими ухаживаниями! Прямо не моя Танька, а какая-то кисейная барышня, ей-богу! Если она и в лесу собирается из себя корчить оранжерейное растение, придётся её привести немного в ум.

Не особо церемонясь, я её слегка толкнула в бок:

— А ну-ка, приподнимите своё роскошное тело, «барышня»… Пара рюкзаков вполне влезут под полку, и мы в состоянии их туда положить, никого не дожидаясь…

Скорчив страдальческую мину, она поднялась, и мы затолкали наши рюкзаки вниз. Поставив полку на место, мы опять уселись. А я вызывающе-вопросительно уставилась на нашего попутчика. Он, правильно истолковав мой взгляд, поспешно проговорил:

— Позвольте представиться… Борис Васильевич… Можно просто, дядя Боря.

Я про себя фыркнула. Имя «дядя Боря» ему шло так же, как мне, скажем, Эсмеральда или Элеонора. Но вслух, разумеется, ничего не сказала. Дядя Боря, так дядя Боря. Нам с ним детей не крестить. Завтра мы выйдем из поезда и больше никогда его не увидим в своей жизни. Эх, если бы я знала, насколько моё «никогда» будет актуально! Но, увы… Не зря у нас бытует пословица: «Знал бы, где упасть…» Ну, в общем, вы дальше знаете.

Мы с Татьяной скромно представились. Разумеется, я назвалась Анной, а не Нюськой. На что старичок, то есть «дядя Боря», глубокомысленно проговорил:

— Сударыни, у вас княжеские имена…

Вероятно, он хотел нам польстить, но ведь ему было невдомёк, что Танька на дух не переносила подобную неприкрытую лесть, прозвучавшую в его устах почти как издевательство. Глаза у подруги сверкнули стальным блеском, и она с насмешкой пропела:

— Таких «княжон» у нас полстраны ходит…

«Дядю Борю» от подобной отповеди чуток перекосило, и он, было, совсем уже собрался что-то сказать, как дверь купе отворилась, и на пороге возник Юрик. Вид он имел весьма довольный, если не сказать — благостный. Видимо, «на дорожку подзарядился» он весьма основательно. Увидев нас, радостно возвестил:

— О… Девчонки! Вы уже здесь! А я вас там по перрону бегаю ищу! — Наткнулся на рюкзак и деловито проговорил: — Давайте-ка я это наверх закину, чтобы не спотыкаться.

Шустро подхватил вещмешок и одним сильным движением забросил его в багажное отделение. И только тогда уселся с нами рядом и поздоровался с нашим попутчиком:

— Здрасьте!

Татьяна несколько ехидно представила их друг другу, очень аристократично (ну, раз имечко княжье — то и вести себя надо соответственно), повела рукой и проговорила сдержанно:

— Знакомьтесь: это наш друг Юрий, а это — Борис Васильевич, наш попутчик.

Последнее пояснение было несколько излишним, ведь и так было понятно, что попутчик, но говорить сейчас об этом Таньке — значит испортить «песню». Вот я и промолчала. Появление мужчины в нашем обществе Бориса Васильевича будто бы вдохновило, и он оживлённо принялся задавать вопросы. Собственно, ничего необычного, всё по дорожно-временным канонам. Все вопросы были простенькими — типа «вы студенты?» или «наверное, на отдых?» — но взгляд при этом был похож на рентгеновские лучи, и мне это не очень нравилось. Отвечал в основном Юрик, причём делал это весьма охотно, хотя в особой болтливости с незнакомцами он ранее замечен не был.

Когда дело дошло до точного местоположения конечного пункта нашего путешествия, Танька опомнилась. Совершенно невежливо ткнула Юрика в бок и промяукала:

— Юра, ты не достанешь мне из рюкзака мои умывальные принадлежности? Ночь на дворе, пора и на покой…

Юрик, уже было собравшийся поведать нашему попутчику, куда конкретно мы направляемся, рот тут же закрыл и, несколько смущённо кивнув головой, полез наверх доставать рюкзак. Когда Юрка всё исполнил, Татьяна на этом не угомонилась. Оставлять друга наедине с попутчиком она посчитала неразумным — по крайней мере, пока она как следует не проинструктирует своего любимого. Просьба её прозвучала несколько жалобно, когда она произнесла:

— Юра… Не проводишь меня, а то одной как-то боязно…

И она смущённо улыбнулась, состроив глазки нашему другу. От такого заявления Юрик несколько раз хлопнул в недоумении ресницами. Он впервые слышал, чтобы Таньке в поезде было «боязно». Но, заметив её выразительный взгляд, тут же спохватился и пробурчал:

— Конечно…

На этом его словарный запас исчерпался. Он бодро поднялся и открыл дверь. Когда ребята вышли, в купе повисла тишина. Я, изображая живейший интерес, упорно стала пялиться в окно, хотя ничего особенно занимательного там не было видно. Мы покидали Ленинград, и мимо мелькали какие-то технические строения, бесконечные столбы и складские помещения. Боковым зрением я видела, как «дядя Боря» внимательно рассматривает меня, что я сочла весьма неприличным. Резко повернув голову, не особо церемонясь, спросила:

— Вы обнаружили в моем лице что-то для себя необычное?

Мой прямой вопрос его ничуть не смутил. Он усмехнулся краешком тонких губ и доброжелательно проворковал:

— Разумеется… Я нахожу вас очень красивой. А я люблю красивые… вещи.

Последняя фраза, на мой взгляд, прозвучала совсем уж по-хамски. Я, было, собралась слегка его поставить на место, но, угадав моё намерение, он поспешно проговорил:

— Простите, Анна… С моей стороны это прозвучало несколько невежливо…

Я хмыкнула — так мне понравилось его обтекаемое слово «несколько», а он продолжил:

— Я хотел сказать, что меня, как и любого другого человека, я полагаю, привлекает всё красивое. А в вас, ко всему прочему, я вижу какую-то загадку, которую непременно хочется разгадать.

Оценив по достоинству его изворотливость, я усмехнулась.

— Думаю, каждый человек сам по себе уже загадка. К слову говоря, в вас я их вижу даже несколько…

Продолжать этот разговор мне не хотелось, поэтому я поднялась, собираясь покинуть купе, чтобы присоединиться к своим друзьям. При этом я даже не собиралась объяснять «дяде Боре», куда и зачем я направляюсь. Не успела я взяться за ручку двери, как раздался лёгкий стук, и створка в купе отъехала в сторону. На пороге возникли два занимательных паренька лет двадцати пяти. Комплекция обоих напоминала мне тяжелоатлетов, а одинаковые выражения лиц придавали им феноменальное сходство, словно они и впрямь были братьями-близнецами. Оба коротко, не по моде стрижены, оба одеты в дорогущие джинсы и чёрные футболки, явно пошитые не на фабрике «Большевичка».

Несколько напрягшись, будто готовясь отразить удар, они с лёгким прищуром окинули меня профессионально внимательными взглядами. За моей спиной прощебетал «дядя Боря»:

— Анечка, это ко мне…

Парни чуть посторонились, давая мне место, чтобы пройти, и тут же следом шагнули в купе. Один из них возбуждённо заговорил:

— Бальтазар Вавилович, они здесь, в соседнем вагоне…

Ага… Вот и наше настоящее имя. А то — «дядя Боря»! Не утерпев, я оглянулась и, хмыкнув, глянула на нашего попутчика, приподняв выразительно правую бровь. «Дядя Боря», не сумев скрыть досады, с раздражением буркнул, обращаясь к вошедшим:

— Дверь закрой…

Один из парней поспешно задвинул створку прямо перед моим носом. Меня это нисколько не обидело. Старичок-попутчик меня интриговал всё больше и больше. Кто он вообще такой? И кто такие эти «они», которые едут в соседнем вагоне? Скорее всего, пришедшие ребятки — что-то наподобие частной гвардии. Это, как раз-таки, было понятно, а вот всё остальное… …а вот всё остальное… Я одёрнула сама себя. Чёрт! Какое мне, вообще, дело до этого «дяди Бори» и до его «гвардий»?! Мне что, своих забот мало?! Дав себе слово о попутчике больше не думать, я отправилась в тамбур, где, обнявшись, стояли Юрик с Татьяной и с совершенно глупым, счастливым видом пялились в окно.

Не став их отвлекать от этого важного занятия, я резко развернулась и направилась в туалет в противоположном конце вагона. По дороге мне встретилась проводница: крепенькая тётка в лихо заломленной на бок форменной фуражке на кудрявой копне рыжеватых волос. Приветливо мне улыбнувшись, спросила:

— Чаю не хотите?

Вежливость проводников в наше время — это большая и потому драгоценная редкость. В ответ я расплылась в ответной улыбке и с чувством проговорила:

— С превеликим удовольствием. Мы с друзьями в шестом купе. Если можно — три стакана чая…

Тётка мне озорно подмигнула и по-военному отчеканила:

— Сделаем… Сей момент!

Я только головой покачала. Бывает же такое!

Выйдя из туалета, решила потревожить своих «голубков». Зайдя в тамбур, довольно громко кашлянула, а когда на меня обратили внимание, предложила:

— Пойдёмте чайку с ватрушкой выпьем — и спать…

Ребята мне дружно кивнули и, неохотно разлепив объятия, последовали гуськом за мной в купе. Там, кроме «дяди Бори», уже никого не было. Интересно, когда это парни успели прошмыгнуть? И опять одёрнула себя. Какое мне до этого дело?!

Через минуту в дверь постучали, и гостеприимная проводница внесла три стакана чая в одной руке — в совершенно великолепных оловянных подстаканниках с изображением Кремля. Глядя на проводников, я изредка размышляла на тему: а не оканчивают ли они цирковое училище? Потому как разносить крутой кипяток по узкому коридору раскачивающегося вагона — занятие не из простых. Тут нужна сноровка.

Впрочем, размышляла я об этом недолго. Достав из рюкзака ватрушки, коими нас снабдила Танькина двоюродная бабушка, мы уселись пить чай. Разумеется, пригласили и нашего попутчика. С душевной улыбкой он отказался, заметив, что «его друзья пригласили в ресторан». Он встал и вышел из купе, не забыв при этом прихватить с собой ту самую кожаную папку, которую он ни на мгновение не выпускал из рук.

А я подумала, что «его друзья» — это, скорее, те парни, что навестили старичка совсем недавно. И насчёт «пригласили» у меня тоже возникло сомнение: непонятно, кто кого пригласил. Я была склонна считать, что, скорее, это он их «пригласил». Поймав себя на подобных дурацких рассуждениях, попеняла мысленно: «Дядя Боря» занимает слишком много места в моей голове. Решив, что это скорее от усталости, предложила ребятам ложиться спать. Все согласились — последние несколько дней нам так и не удалось толком выспаться.

Татьяна легла на нижней полке, Юрик устроился наверху, над старичком (предполагаю, чтобы перед сном лицезреть образ засыпающей любимой), а я — над Татьяной. Перестук колёс мчащегося сквозь белую ночь поезда — самая лучшая в мире колыбельная. И каждый слышит в этом звуке что-нибудь своё. Мне, например, всегда слышался вальс Кирилла Молчанова из кинофильма «А зори здесь тихие…». Под эту музыку я и уснула.

Спала я крепко. Мне снился Иршад, сидящий в своём троне-кресле, вырезанном из камня, в той пещере-комнате, находящейся в проклятом урочище Багыш-хана, от которой у меня только от одних воспоминаний бегали по коже мурашки. Взгляд его водянистых глаз пытался проникнуть сквозь тщательно выстроенную мной защиту. А в голове звучал его скрипучий и чуть насмешливый голос:

— Кто ты в этом мире, в этой жизни? Кем ты себя считаешь — и кто ты есть на самом деле, обычно — это две разные вещи…

Усилием воли я выдернула себя из этого жуткого сновидения, ощутив покачивание вагона на стыках и слыша мерный перестук колёс. Я лежала на полке, не открывая глаз, пытаясь вдохнуть хоть малый глоток воздуха. Сердце учащённо билось, виски сдавило тупой болью, и я мучительно пыталась отделить сон от яви. Чей-то пристальный взгляд не давал мне чёткого осознания. Чуть приоткрыв глаза, не поднимая ресниц, я глянула вниз. На своей полке сидел старик и пристально меня разглядывал.

Я ощутила, будто прикосновение осторожных щупалец — его настойчивое желание пробраться в мои сны, в мою голову. Система защиты у меня сработала на автомате, наглухо запирая мой разум от любого вторжения. Старик поморщился и что-то тихо проворчал себе под нос — что-то наподобие: «Интересный экземпляр…»

Я сцепила зубы и плотно прикрыла глаза, едва удерживаясь, чтобы не ответить. Сна — как не бывало. Мне срочно захотелось немедленно глотнуть свежего воздуха. Плюнув на все возможные последствия и замечания со стороны «дяди Бори», я соскользнула с полки и вышла из купе, тихо прикрыв за собой дверь.

Прошла в тамбур и подёргала ручку входной двери. К моему удивлению, она оказалась не заперта. Сырой холодный воздух ворвался внутрь, наполняя лесной свежестью душный прокуренный тамбур. Крепко вцепившись в поручни (ещё не хватало вывалиться на ходу!), я, прикрыв глаза, жадно вдыхала его. Сердце забилось ровнее, а виски перестало сдавливать тупой, ноющей болью.

Глава 3

Ночь прошла спокойно, если не считать моей маеты. Я постоянно твердила себе, что всё это исчезнет, стоит мне только сделать шаг по лесной дороге с рюкзаком за плечами. Но моё подсознание с упорством, достойным лучшего применения, бубнило, словно заведённое: «…Аннушка уже купила масло, и не только купила, но уже и пролила…» Вот бы ещё знать, где эта подлюка его пролила!

В коридоре послышались торопливые шаги, поезд дёрнулся и остановился. Все в нашем купе ещё спали. «Дядя Боря» лежал, отвернувшись к стенке, и громко всхрапывал. Из-под подушки торчал кончик коричневой кожаной папки, с которой он не расставался ни на минуту. Но особого любопытства она у меня не вызывала.

Я выглянула в окно. Петрозаводск. Полагаю, стоянка здесь будет не три минуты, и у меня есть время немного прогуляться по перрону, размять ноги и подышать воздухом. Не вставая с полки, натянула брюки, соскользнула вниз, обулась, накинула куртку и вышла из купе. Большого количества желающих сойти здесь не наблюдалось. Всё правильно. Зачем людям садиться на поезд, когда от Ленинграда сюда идёт куча электричек?

Утро было туманным и зябким. Солнце, которое только успело коснуться горизонта, снова всходило, но его косые лучи не могли пробить серую муть плотного тумана. Все контуры окружающего мира были зыбкими и размытыми, словно нереальными. Я знобко передёрнула плечами, не к месту подумав: «Словно в междумирье…»

Наша проводница стояла у раскрытой двери, изредка позёвывая и деликатно прикрывая рот ладошкой. Пассажиров, спешащих на посадку, не наблюдалось. Женщина, словно угадав мои мысли, пробормотала:

— В это время года мало тех, кто едет в Мурманск. В основном едут оттуда, — и добавила мечтательно: — …к тёплому морю.

В ответ я коротко спросила:

— Сколько стоим?

Проводница, мельком глянув на часы, проговорила дежурно:

— Стоянка — двадцать пять минут. Осталось двадцать…

Я кивнула и пошла вдоль перрона. Народу было немного. Какие-то одиночные фигуры быстро передвигались в тумане, напоминая призраков. Пахло горелым машинным маслом и какой-то копотью. Обычные запахи на большой железнодорожной станции. Прожекторы пытались пробить туманную завесу, но у них было ещё меньше шансов, чем у солнца.

Через два вагона от нашего мой взгляд упёрся в одиноко стоящую фигуру. Мужчина просто стоял и курил. Наверное, такая же ранняя птаха, как и я, вышел размять ноги. Ничего необычного или настораживающего. Но я будто на стену налетела. Остановилась, стараясь разглядеть его лицо. Почему-то во всём его облике мне показалось что-то знакомое, только я никак не могла понять, что именно.

Я дала задний ход и остановилась на грани видимости, прижавшись к вагону и стараясь быть как можно незаметнее. Возможно, он почувствовал мой взгляд, возможно, всё было просто случайностью, но он резко обернулся ко мне. Лица я по-прежнему разглядеть не могла, но вот этот его жест — как он повернул голову настороженно, будто хищник на охоте, готовясь к прыжку… Это, безусловно, был он! Тот, кто ходил за мной в городе!

И тут же приступ паники накрыл меня с головой, будто тяжёлая приливная волна. Мне захотелось развернуться и бежать сломя голову, куда глаза глядят. Да что же это такое, в самом-то деле?!

Но, вопреки нахлынувшему желанию, я, почти не отдавая себе отчёта в том, что делаю, твёрдо сделала несколько шагов вперёд. Пора было взглянуть прямо в глаза своим страхам!

Чеканя шаг (не иначе как с перепугу), я подошла к мужчине и чуть охрипшим от волнения голосом спросила, собрав всю свою наглость в кулак:

— Сигареткой не угостите?

Темно-зелёные глаза уставились на меня. В них была насмешка, граничащая с издёвкой. Не могу сказать, сколько это длилось: несколько мгновений? Секунд? Или минут? Честно признаться, состояние у меня было почти предобморочное, и как я держалась на ногах — для меня самой оставалось загадкой. Наверное, на одном злом упрямстве, не иначе.

Наконец он ответил чуть насмешливым хрипловатым, будто после недолгой простуды, голосом, доставая пачку из кармана брюк:

— Насколько я знаю, ты же не куришь… Но держи, — он протянул мне пачку, — мне не жалко…

Я окинула его взглядом. Вроде бы нормальный парень лет двадцати восьми — тридцати. Высокий, широкоплечий. Длинные, темно-русые до плеч волосы собраны в хвост на затылке, что делало его похожим на какого-то романтического героя из классических французских кинофильмов. А вот лицо… С таким лицом только одиноких путников грабить на дорогах по ночам, а не романтикой страдать. Прямой крупный нос, над прищуренными глазами — абсолютно ровные, как две палки, тёмные брови и чуть полноватые губы змея-искусителя, искривлённые в лёгкой издевательской усмешке.

Меня не смутило его обращение на «ты». У подобных самоуверенных типов подобное случается часто. Им плевать на общепринятые правила поведения. А вот его «насколько я знаю» прозвучало прямым вызовом. Но, к собственному удивлению, эта фраза оказалась почти волшебной. Страх, паника — всё куда-то разом исчезло. Голос обрёл прежнюю твёрдость, а мысли перестали метаться. Я посмотрела на него с вызовом и спросила с лёгкой усмешкой:

— А насколько ты знаешь? А главное — зачем тебе это нужно?

Он глянул на меня, словно энтомолог, случайно наткнувшийся на неизвестный миру вид насекомого. Разумеется, я не ждала от него ответа. Развернулась и пошла прочь, к своему вагону, небрежно бросив на ходу:

— И ты прав, я не курю…

Внутреннее напряжение ушло, оставив в сознании какую-то гулкую пустоту. Люди добрые, соседи честные!!! Что же это делается, а?! Куда я опять вляпалась?! А главное — когда успела?!

На ум тут же пришла совершенно дурацкая фраза: я из любой сложной ситуации найду выход. Но, зараза!!! Как я нахожу туда вход?! Вроде бы сидела себе тихо, как заяц под кустом, образно выражаясь, починяла себе «примус». И вот, нате вам!

Возвращаться назад и хватать парня за грудки, пытаясь из него выдавить причину такого его поведения, не стала, хотя очень хотелось. Бесполезно всё это. Уж кому, как не мне, это знать. Стоило только взглянуть на его наглую рожу — и сразу всё становилось понятно. Такой за деньги маму родную продаст. Хотя… это я, конечно, погорячилась. Такой как раз и не продаст. Но если уж ему что-нибудь в башку втемяшится, то тут, что называется, тушите свет.

Задумавшись, я чуть не пролетела мимо своего вагона. Благо наша проводница меня успела тормознуть. Я уже проскочила вход, когда она проговорила мне в спину:

— Вы бы зашли в вагон, мы скоро отправляемся…

Я ей благодарно улыбнулась и поднялась на площадку. Но в купе не пошла. Нужно было успокоиться и привести мысли в порядок. Только оставалась одна проблема — найти этот самый порядок. А как это сделать, я, увы, не знала.

Поезд судорожно дёрнулся, будто с трудом пытаясь оторвать колеса от стальных полос рельсов, и, медленно набирая ход, поволок свое многотонное туловище в редеющую серую мглу. Женщина с лязгом закрыла двери и, глядя на мою отрешённую физиономию, участливо предложила:

— Может, чайку?

Я кивнула. Да, пожалуй, чаёк сейчас будет весьма кстати. Уже через минуту я грела руки об оловянный узорчатый подстаканник и прихлёбывала маленькими глотками крепко заваренный ароматный чай, присев на боковое откидное сиденье в коридоре. Наверное, я тётке показалась сиротой неприкаянной, потому что она участливо спросила, незаметно переходя на «ты»:

— А чего в купе-то не идёшь?

Я жалко улыбнулась и ответила:

— Мои все спят… будить не хочу.

Она понимающе кивнула и решительно предложила:

— Чего тут в проходе-то сидеть… Айда ко мне в купе… У меня и печенье имеется. Я ведь тоже ещё чай не пила. Вот вместе и почаевничаем…

Видеть кого-либо, а тем более разговаривать с кем-нибудь сейчас мне ужасно не хотелось, но отказаться я посчитала невежливым. Прошла в её двухместное купе, где в углу хрипела и перемигивалась зелёными огоньками радиоустановка. Мне пододвинули сразу же незатейливую, вырезанную из молочного пакета вазочку, наполненную карамельками и печеньем. Сладкое я не любила, но печенюшку из вежливости всё же взяла.

Нашу проводницу звали Ангелина Петровна. Была она одинока. В общем, я слушала печальную историю её жизни, прихлёбывала горячий чай, а в нужных местах согласно кивала головой или в изумлении вскидывала брови. Слушателем я была хорошим, причём не ради «галочки», а всей душой сопереживала рассказчице, проявляя искреннее сочувствие к нелёгкой женской доле.

Когда заклацали двери купе и проснувшиеся пассажиры засновали по коридору, я поднялась, поблагодарила хозяйку вагона за тёплую беседу и вкусное угощение. На прощание она мне с какой-то грустью проговорила:

— Ты заходи… Поболтаем…

Я кивнула и направилась в своё купе. Воистину, права была моя бабуля, когда говорила, что тот, кто ведает нашими судьбами там, наверху, знает намного лучше нас самих, что именно нам нужно в тот или иной момент жизни. Оказалось, что общение с Ангелиной Петровной внесло в мою душу то самое успокоение, которого мне так недоставало, и, к тому же, вернуло умение здраво, безо всякой паники, рассуждать.

Если не можешь изменить ситуацию — поменяй отношение к ней. Я ничего не могла поделать с тем парнем, поэтому решила, что его просто нет. По крайней мере, на данный момент. А после… Я была уверена, что мы сумеем затеряться в карельских лесах, и никакие парни нас там не найдут. На том и успокоилась.

Ребята уже проснулись, как и наш «дядя Боря», с которым я столкнулась в дверях купе. Растянув свои тонкие губы в приторно-ласковой улыбочке, он пропел:

— О-о-о… А вот и наша Анечка… А мы вас, голубушка, было совсем потеряли. Ваши друзья уже волноваться начали… — мяукал он, протискиваясь мимо меня в коридор.

Краем глаза я заметила, что в тамбуре его поджидали его «друзья». И, кстати, коричневую папочку он крепко держал цепкими, похожими на курьи лапки, пальцами.

Танька, в отличие от «дяди Бори», особо деликатничать не стала. Сразу накинулась на меня с упрёками:

— Где тебя носило?! Мы проснулись, а тебя нет!!! Кругом такое… А ты… — перешла она с гневных сентенций на жалобные.

Хотелось мне спросить, мол, какое это «такое» кругом? Но, памятуя о нежной нервной организации подруги, не стала. И, разумеется, тут же принялась каяться:

— Ну прости… Мы стояли в Петрозаводске, и я решила немного поразмяться. Вы спали, вот я и ушла, чтобы вас не будить.

Танька сердито сверкнула глазами и ехидно заметила:

— Мы уже час как не стоим в Петрозаводске…

Я отмахнулась от неё:

— Не бурчи… Тебе не идёт роль ворчливой старухи-процентщицы. Проводница наша позвала чаю попить. У неё сидели и болтали. — Татьяна зыркнула на меня с подозрением. Но моя физиономия была честной и открытой, и подруга больше не нашла, к чему придраться. Посчитав, что объяснилась я достаточно и весьма подробно, спросила с интересом:

— Чем займёмся? Я-то чайку выпила, а вот вам не мешало бы позавтракать. Заказать вам чаю?

Моя забота была такой искренней, что Танька совершенно перестала на меня дуться.

В общем, до обеда мы болтались совершенно без дела. Немного валялись на полках, пялясь безо всякого смысла в окно, немного жевали, выходили поразмять ноги на маленьких станциях, где сердобольные старушки продавали горячие пирожки и варёную картошку, посыпанную мелко нарубленным укропом.

Наш попутчик появился только ближе к обеду и сразу же приступил к расспросам о нашей жизни, будущей профессии и прочей дорожной трепотне. Жёстко проинструктированный Танькой, Юрик говорить старался мало и неохотно. Я вообще сделала вид, что читаю книгу, напоминая себе, что страницы следует время от времени перелистывать. «Дяде Боре» этого показалось мало, и он предложил нам сыграть в домино. Благо у проводника были разные подобные игры.

Татьяна, противница всяческой дипломатической казуистики, рубанула правду-матку: дескать, в домино мы не играем, как и во всякие другие буржуйские игры. На что старичок противненько захихикал и сказал, что научиться этому несложно, а игра развивает память и математические навыки. Против этого у подруги аргумента не нашлось, и мы сели играть в домино.

А я заметила, что даже во время игры «дядя Боря» не выпускал свою драгоценную папку из рук. Что же, интересно, у него там такое, что даже отложить просто в сторону он её не мог?

Так мы дотянули часов до трёх. Юрик, не выдержав, жалобно проговорил:

— Девчонки… А не сходить ли нам в ресторан? Супчика горяченького хочется. Не могу я на этой сухомятке… — И, раздвинув улыбку до ушей, тоном искусителя пропел: — …Кстати… Вам не кажется, что наш отдых следует «обмыть» хотя бы по бокалу шампанского? Я угощаю…

Танька хохотнула, глядя с обожанием на друга:

— Это называется: угощайся, братка, с севера приехал, да?

Юрик нахмурился:

— Чего ты? Я ж от всей души… Приедем только завтра рано утром. А так, посидим, как люди… Могу я свою невесту и лучшую подругу пригласить в ресторан, в конце-то концов?! — И он выразительно, взглядом а-ля «кто в доме хозяин», посмотрел на Татьяну.

Чтобы прекратить весь этот балаган, я поднялась первой. Хлопнула Юрика по плечу:

— Пойдём, гусар! Как насчёт шампанского — я не знаю, а вот от горячей соляночки и я бы не отказалась.

На этом диспут был закрыт. Мы дружненько потянулись узким коридором в соседний вагон, где и был расположен ресторан. В тамбуре стоял неказистый и весь какой-то встрёпанный мужичок небольшого росточка. Вылинявшие спортивные штаны грязно-синего цвета висели пузырями на коленях, белая обычная майка была чистой, но шарма ему явно не добавляла. Видавшие виды, потертые коричневые ботинки не мешало бы почистить. На шее у него висело казённое вафельное полотенце. Стоит себе человек в тамбуре, ждёт своей очереди в туалет — ничего особенного. Ребята, шедшие впереди, его, кажется, даже не заметили. А я просто мазнула по нему взглядом, отметив, что умываться в обед было уже поздновато. Он чуть посторонился, пропуская нашу дружную компанию, и на мгновение наши глаза встретились.

В этот момент я собиралась что-то ехидное сказать Татьяне, которая звонко смеялась в ответ на шутку Юрика, но слова вдруг застряли у меня в горле. Жёсткий, колючий взгляд будто вбивал меня, словно погнутый гвоздь в стенку. Опустив взгляд, я постаралась быстрее прошмыгнуть мимо неприятного человека. Мысленно чертыхнувшись, попеняла себе: мол, все тебе кажутся подозрительными — так и до паранойи недалеко. Но оглянуться на странного мужичка у меня желания не было.

Тем временем мы уже вошли в вагон-ресторан — и вскоре лохматый мужичок был забыт.

Народу в ресторане было довольно много, но свободный столик для нас нашёлся. Не успели мы как следует устроиться, как к нам тут же подскочил вспотевший официант в белой форменной тужурке и скороговоркой спросил:

— Пообедать или так, перекусить?

Юрка с барским видом ответил солидно:

— Пообедать… И, уважаемый, для начала принесите бутылку шампанского!

Официанта словно ветром сдуло. А Юрик откинулся на спинку сиденья и, будто приговор суда, произнёс:

— Гулять — так гулять!

Мы с Татьяной, не удержавшись, прыснули от смеха. Юрик в роли гусара — это было нечто.

Пока мы ждали заказ, я бегло осмотрела присутствующих в вагоне-ресторане, даже себе не желая признаться, что выискиваю глазами того странного зеленоглазого парня, которого встретила на перроне в Петрозаводске. Не увидев его, выдохнула — то ли от облегчения, то ли от разочарования. Но зато заметила наших прежних знакомцев — «друзей» «дяди Бори». Они сидели от нас через два стола и с угрюмыми физиономиями разглядывали присутствующих. Перед ними стояло несколько тарелок с какими-то закусками и две до половины пустых бутылки «Нарзана». От нечего делать я озадачилась мыслью: они по жизни такие хмурые или им по должности положено, так сказать, блюсти образ — как артистам на сцене? Но тут нам принесли шампанское, и я оставила дурацкие мысли.

Ловким шикарным гусарским жестом Юрик открыл бутылку, разлил пенящийся напиток по бокалам и провозгласил:

— За наш отдых и за вас, девчонки!

Потом были ещё тосты, была горячая солянка и котлета по-киевски, ещё какой-то салатик — не помню названия, — и под конец нам принесли по здоровущей порции мороженого. За окном проплывали полустанки и маленькие городки, лесные массивы и многочисленные озёра. Поезд вспарывал молочно-туманное пространство, будто ледокол, вскрывающий вековечные льды, оставляя за своими окнами чьи-то жизни, чьи-то тревоги. А я смотрела на эту проносящуюся мимо вселенную — будто из параллельного мира.

Наконец, всё было съедено и выпито. После шампанского и сытного обеда нас с Танькой потянуло в сон. Расплатившись, Юрик повёл нас (именно что повёл, как пастушок своё стадо) обратно в наш вагон. Первой в купе зашла Татьяна. Остановилась на пороге, глупо хихикнув, и, приложив палец к губам, прошептала:

— Тс-с-с… Наш дядечка, кажется, спит… — И тут же плюхнулась на полку, шумно выдохнув.

Юрик, не заходя в купе, проговорил шёпотом за моей спиной:

— Чая захотелось. Пойду попрошу проводницу…

Я зашипела ему вслед:

— Юрик, и нам чайку тоже…

Не оглядываясь, он кивнул головой и поднял руку — мол, понял. Я тихонько протиснулась за подругой — и тут обратила внимание, что спал «дядя Боря» немного странно. Он сидел в уголке, свесив голову на грудь. А на его светло-серой безупречной рубахе расплывалось багрово-чёрное пятно. От догадки, пришедшей внезапно в голову, у меня сразу вылетел весь хмель. Я подошла к нему и… замерла, забыв вдохнуть воздух. Мужчина был мёртв. Ярко-красная полоса пересекала его горло от уха до уха. Первое, что я успела подумать, было: «Работал профессионал». Не знаю, с чего я так решила — опыта в подобных делах у меня не было.

Танька, заметив моё необычное поведение, подошла сзади и шепотом спросила:

— Нюська, ты чего? Пусть дедуля по… спит…

Последнее слово она выдавала уже по слогам. А потом, поняв, ЧТО видит, тихонько взвизгнула — будто ей мышь забралась за шиворот — и испуганно прикрыла рот двумя ладошками, стараясь сдержать рвущийся наружу вопль.

Я отступила на шаг назад и, не сводя взгляда с мертвого «дяди Бори», почему-то тихо проговорила, обращаясь к подруге:

— Сиди здесь… Только тихо. Я сейчас…

Танька, тараща на меня глаза, закивала, будто китайский болванчик.

Я решительно вышла из купе, осторожно прикрыв дверь, и направилась в конец вагона, где слышалось бряцанье стаканов и разговоры. Это Юрик ждал обещанный нам чай и между делом болтал с проводницей. Увидев меня, он сразу насторожился, заметив, как я стремительно приближаюсь. Не успела я открыть рот, как он спросил:

— Что случилось?

Не могу сказать, что вид у меня был испуганным. По крайней мере, встречные пассажиры от меня не шарахались. Просто друг меня очень хорошо знал.

Не отвечая на его вопрос, я сразу обратилась к Ангелине Петровне:

— У вас ведь есть связь со станциями?

Она, настороженно глядя на меня, молча кивнула, ожидая продолжения. Я особо не фантазировала и просто произнесла:

— У нас в купе труп. Его зарезали. Вызывайте милицию.

Проводница смотрела на меня растерянно и недоверчиво, а Юрик проговорил почти угрожающе:

— Надеюсь, ты не шутишь… Где Татьяна? — Он слабо дернулся, собираясь броситься к любимой.

Я со странным спокойствием проговорила:

— Она сидит в купе. Стережёт труп, чтобы до появления милиции никто и ничего не трогал.

От возмущения друг чуть не задохнулся:

— Ты что, оставила её наедине с… трупом?!

Нет, определённо, любовь пагубно сказывается на моих друзьях. Где выдержка и спокойствие, которыми Юрик всегда отличался?

Я произнесла сухо:

— Успокойся. Мёртвые не кусаются. Живых бояться надо. — И добавила чуть резче, чтобы вывести Ангелину Петровну из лёгкого столбняка: — Живо звоните и вызывайте милицию! Думаю, убийца ещё в поезде.

Стаканы с грохотом покатились по полу, весело позвякивая подстаканниками. Женщина несколько мгновений смотрела себе под ноги, будто собираясь начать собирать посуду, потом опомнилась, махнула рукой и кинулась в своё купе. Из-за закрытой двери было слышно, как зашипела рация.

Юрик резко развернулся и рванул по коридору к Татьяне, а я, присев на корточки, стала собирать стаканы, которые, как ни странно, даже не разбились.

Глава 4

На следующей станции в вагон село несколько человек в гражданской одежде. Думаю, это было сделано, чтобы не перепугать пассажиров. Хотя все эти меры оказались напрасными.

Неизвестно как, но новость о том, что в шестом купе девятого вагона зарезали человека, словно ветер облетела весь поезд. Вскоре возле нашего купе образовалась толпа. Мужчины сурово молчали, женщины ахали, закатывая глаза и хватаясь за сердце. Несколько любопытных ребячьих рожиц с вытаращенными глазами протиснулись между взрослыми.

Состав задержали до выяснения всех обстоятельств, и работникам милиции пришлось привлекать постовых с вокзала, чтобы немного разогнать народ.

Разумеется, мы втроём стали свидетелями номер один. Слава богу, не подозреваемыми. Время смерти «дяди Бори», хоть и приблизительное, совпадало с нашим пребыванием в вагон-ресторане. Кстати, как и нахождение там двоих, сопровождавших старика, — тех самых, что пили «Нарзан» рядом с нами.

Официант и персонал вагон-ресторана это охотно подтвердили.

О том, что дядька ехал не один, мы милиции, по неведомой причине, не сговариваясь, не сообщили. О пропаже коричневой папки, с которой «дядя Боря» не расставался, тоже ни слова не сказали — не по умыслу, просто как-то вылетело из головы.

Тело унесли, купе помыли, поезд поехал дальше. Несколько милиционеров остались в поезде, явно намереваясь разобраться, кто убил старика. Но нам они больше не докучали. Им выделили купе в соседнем вагоне, и я пару раз видела, как они проходят мимо с суровыми лицами.

Вечером к нам нагрянули «гости». Два уже знакомых парня с мрачными физиономиями просочились внутрь и устроили форменный допрос. Интересовал их только один вопрос: куда делась папка?

Юрик попытался затеять потасовку, но я его урезонила:

— Успокойся. Пусть проверят — и катятся на все четыре стороны. Иначе так и будут за нами мотыляться…

Один из парней хищно усмехнулся — шарма это ему не добавило:

— Вот-вот… Слушай подружку.

Подобный выпад друга успокоить не помог. У Юрика на челюсти заходили желваки, а ладонь сжалась в кулак. Я укоризненно глянула на парней.

— Вы что, дебилы? Вам нужна шумиха, когда кругом менты?

Танька тут же поддакнула:

— Убирайтесь вон, а то заору! Весь поезд сбежится!

Парни переглянулись между собой, а один, что постарше, пробасил:

— Папка где? Вещи сами покажете или как?

Подруга опять не утерпела и влезла:

— Сами в кабаке хозяина просохатили, а теперь к нам претензии предъявляете?!

Лица у наших гостей посуровели. По их выражению было видно: ещё немного — и Таньке светит добрая затрещина. А там Юрик вступится — и пошло-поехало. Всё это читалось в их свирепых взглядах. Но совсем идиотами они точно не были. Посопев немного, спуская пар, один из них проговорил:

— Лучше добром отдайте…

Я даже глаза закатила, но от крепкого словца удержалась. Принялась объяснять им, как доктор-психиатр в палате буйных: тихо, спокойно, терпеливо и почти с жалостью.

— Послушайте… Мы, конечно, нашли вашего хозяина…

Другой, что помладше и понетерпеливее, меня перебил, буркнув:

— Он нам не хозяин…

Я тяжело вздохнула и продолжила с того места, на котором меня прервали:

— …нашли вашего «не хозяина». Но вы что, думаете, мы сразу кинулись шмонать его вещи? Нам это на кой? Мы что, похожи на грабителей-крыс? Мы его знать не знали — и знать не хотели. И папка ваша нам ни к чему. Хотите — можете в рюкзаках пошарить, нам не жалко. Только — пустое это. Не брали мы никакой папки. — И добавила не без доли ехидства: — Надеюсь, вы не думаете, что это мы… — и я живописно чиркнула себя ладонью по горлу.

Парни постояли, раздумывая, а потом задали самый дурацкий вопрос, какой только могли:

— А тогда кто взял папку?

Тут уж и у Юрика кончилось терпение:

— Вы что, идиоты?! Кто старика грохнул — тот и забрал папку!

Ребятишки нахмурились, и один сказал, без особой злобы:

— Ну ты, герой… Полегче, давай!

Юрик, сощурившись, словно злющий кот, открыл было рот, чтобы дать достойный ответ, но я его тормознула:

— Так. Хватит! Или осматривайте рюкзаки, или проваливайте. А то теперь уже я начну вопить на весь вагон…

Тот, что помоложе, собрался было что-то сказать, но его товарищ дернул за руку и коротко бросил:

— Пошли. — И, к удивлению, добавил чуть мягче: — Спасибо, что ментам про нас не сказали…

От подобных типов выражений благодарности я никак не ожидала. И чуть было не присела в книксене — мол, «на здоровье, дяденьки», — но удержалась. Парни, кинув на прощание суровый взгляд, вышли из купе и прикрыли за собой дверь. Мы хором выдохнули.

Но не успели перевести дух, как снова раздался стук. Татьяна возмущённо зашипела:

— Ну что ж это делается?! Это сегодня кончится или нет?!

Я была ближе всех к двери, и потому открывать пришлось мне. На пороге стояла наша проводница, Ангелина Петровна, и неловко переминалась с ноги на ногу. Наткнувшись на мою хмурую физиономию, она смущённо пробормотала:

— Да я так… узнать, как вы тут. Может, чаю хотите?

Объясняться с ней у меня не было желания, но и обижать не хотелось. Поэтому, вложив в голос остатки душевности (которой оставалось уже кот наплакал), я проговорила:

— Спасибо… Чай сейчас в самый раз.

Женщина робко улыбнулась и добавила, чуть тише:

— А может, чего покрепче?.. После такого-то?..

Юрик, не поднимаясь с места, буркнул хмуро:

— От покрепче я бы сейчас не отказался…

Тут же встряла Танька — на неё всегда нападала болтливость после потрясений:

— Нет-нет, покрепче нам уже сегодня хватило! Только чай, пожалуйста…

Ангелина Петровна согласно кивнула и пошла заваривать чай, что-то бурча себе под нос на тему «что же это делается, люди добрые».

Закрыв дверь, я наконец выдохнула и села на полку рядом с подругой. А она продолжила с какой-то тоской:

— Вот мы опять встряли… И что теперь делать?

Юрик хмыкнул:

— А что тут сделаешь? Мы собрались отдыхать — вот и будем отдыхать. Нас это не касается. Пускай милиция сама разбирается…

Татьяна странно посмотрела сначала на Юрика, потом на меня, и загадочно пробормотала:

— Как сказать, как сказать…

Свою подругу я знала, как облупленную. Настороженно глянула на неё и с лёгкой угрозой в голосе начала:

— Только не говори мне, что, пока я ходила сообщать об убийстве, ты папочку прибрала…

Танька замахала на меня руками:

— Да ты что, Нюська?! Во-первых, я что, по-твоему, совсем чокнутая?! А во-вторых, папочки-то никакой и не было! Её, видать, убийца и забрал. Я так полагаю, за ней он и приходил…

Она замолчала. Но по ее интонации я почувствовала, что самого главного она еще не сказала. Огромное «но» просто висело в воздухе над ее головой. Юрик тоже это уловил. Мы выжидательно смотрели на подругу, а она принялась ерзать под нашими взглядами и отводить глаза. Не выдержав, я, чуть повысив голос, потребовала:

— Ну?! Не тяни… Говори, чего ещё учудила?!

Танька загнусавила, словно нищий на паперти:

— А чего сразу «учудила»?! Я в шоке была… Не каждый день трупы находим!

Я жестко её прервала:

— Татьяна… не играй с огнём!

Она тяжело вздохнула и, не глядя на нас, пробурчала:

— Ну… листочек я нашла… Он, видно, из папки выпал и под полку залетел. Взяла и сунула в карман, совершенно безо всякой задней мысли! Говорю же, в шоке была! — Последнюю фразу она почти выкрикнула и тут же принялась душераздирающе вздыхать.

Юрик тут же кинулся к любимой. Присев перед ней на корточки, принялся утешать, попутно кидая на меня укоризненные взгляды. Я только хмыкнула:

— Для будущего хирурга ты чересчур чувствительна к виду трупов, не находишь? — И добавила жёстче: — Показывай добычу, сирота!

Танька с виноватым видом полезла в задний карман брюк и извлекла оттуда довольно помятый листок из плотной желтоватой бумаги с обтрепанными концами. Подержала его несколько мгновений в руках и, протянув мне, виновато промямлила:

— Я даже сама глянуть не успела… — И ещё раз повторила, оправдываясь: — В шоке была, на автомате…

Я осторожно развернула лист бумаги, будто опасаясь, что оттуда сейчас же выскочит какая-нибудь ядовитая зараза. Это была не то карта, не то какая-то схема. Мы все втроём уставились на линии, квадратики и кружочки со странными буквами, больше похожими на диковинные рисунки.

И тут за дверью раздалось какое-то шуршание. Я услышала, как красивый мужской голос произнёс:

— Погодите… Давайте я вам помогу…

Женский голос что-то защебетал ему благодарное в ответ. В тот же миг раздался стук, и дверь купе отъехала в сторону.

В коридоре стояла наша Ангелина Петровна с подносом в руках. На подносе — три стакана чая, вазочка с какими-то печенюшками и что-то ещё, чего я разглядеть не успела. Рядом с ней — невысокий мужчина в элегантном костюме. Верхние пуговицы светлой рубашки были расстёгнуты, а из кармана торчал тёмно-синий в голубую полосочку галстук, засунутый туда весьма небрежно. Каштановые волосы аккуратно зачесаны назад. Губы его вежливо улыбались, а вот глаза…

Я его сразу узнала. Ни шикарный костюм, ни светские манеры, ни причёска и начищенные до зеркального блеска туфли ничего не меняли. Говорят, глаза — это зеркало души. Если следовать этой максиме, то его душа была пуста, черна и холодна, как вакуум в космосе.

Его взгляд мгновенно выхватил листок в моих руках, который я, увы, не успела спрятать — всё произошло слишком быстро. Улыбка сползла с его губ, а взгляд, и без того жуткий, стал похож на луч лазера, который прожигает всё, что попадается на пути.

На какое-то мгновение, как и в первый раз, наши глаза встретились. И я как-то отстранённо, с печалью подумала: почему меня мама в детстве в проруби не утопила? Было бы легче. По крайней мере…

…Дальше развивать эту мысль я не стала.

В следующий момент мужчина как-то хищно усмехнулся и направился дальше по коридору, вежливо произнеся своим бархатным, обволакивающим голосом, будто гипнотизируя:

— Приятного чаепития…

Я сидела неподвижно с этим чёртовым листком в руках, словно истукан, боясь даже моргать. Ну всё, трындец! Приехали, называется! Скорость, с которой он перевоплотился из забулдыги-мужичка в элегантного до лоска гражданина, впечатляла. Это говорило о многом, в первую очередь, о его профессионализме, и, как следствие, не оставляло нам ни малейшего шанса выйти из этой истории с целыми головами.

Пока Юрик расшаркивался с проводницей, не желающей брать у него денег за чай, в моей несчастной голове заметались мысли. Глаза этого типа были, как приговор печально известной «тройки» во времена сталинских репрессий: ни адвокатов тебе, ни апелляций.

А главное было то, что он понял, что и я всё поняла. И даже если мы ему отдадим эту дурацкую бумажку — это уже ничего не изменит. Вот же гадство какое! Нужно было что-то срочно предпринимать.

Закрыв дверь за проводницей, я стала аккуратно сворачивать бумажку. Татьяна собралась возмутиться:

— Нюська, ты чего?! Мы даже рассмотреть её как следует не успели…

Но её прервал Юрик. Внимательно вглядываясь в моё лицо, тихо спросил:

— Что случилось?

Я тяжело вздохнула. Про парня на перроне пока решила не говорить. Кем-кем, а убийцей он точно не был. А вот про мужичка — решила всё поведать с самого начала. Ребята слушали: Танька — затаив дыхание, Юрик — сурово хмурясь.

Когда я закончила, он спросил:

— Что думаешь?

Тут же влезла Танька, запальчиво зашипев (это чтоб никто не подслушал из коридора):

— А чего тут думать, сматываться надо! И чем быстрее, тем лучше. Наверняка этот гад уже всё пропетал — в смысле, до какой мы станции едем. И сегодня ночью его надо ждать в «гости». Понятное дело, всех троих он сразу не зарежет, чтобы без шума, но хрен его знает, какие у него ещё методы в запасе!

Меня порадовало, что страх никак не повлиял на мозги моих друзей. Ни один из них не высказал мысль отдать бумажку и тем самым обеспечить себе безопасность. Значит, понимали, что это не сработает.

Я хмыкнула:

— Можете не сомневаться… Мужик — профессионал высшей категории. Помните, как он дядечку на тот свет спровадил? Ни брызг крови тебе по стенкам, ни луж под ногами. Прошёлся по горлу, словно хирург скальпелем.

При этих словах я покосилась на подругу — всё-таки Танька будущий хирург. Если доживёт, конечно. Тьфу-тьфу-тьфу… Вот, блин!

Взяла свои эмоции в жёсткие рукавицы рациональности и продолжила:

— Не думаю, что «дядя Боря» сидел и ждал, когда его зарежут. Значит, что-то такое-эдакое этот упырь сначала сотворил. Это вам не обычный громила из подворотни! Так что, Танюха, ты права: нужно сматываться. Только возникает вопрос — как? Идеи есть?

Все задумались. Юрик смотрел в окно, что-то явно прикидывая. Был уже поздний вечер. За окном сгустился туман, словно овсяный кисель, и не видно стало даже деревьев, стоящих по обочине железнодорожного полотна.

Помолчав ещё минуту, он заговорил:

— Думаю, на следующей станции мы можем выбраться через окно, чтобы не мельтешить в коридоре, за которым этот гад, наверняка, наблюдает. В таком тумане нас никто не заметит. Тем более — ночь, все пассажиры будут спать. Время лучше выбрать за полночь, чтобы наверняка…

Татьяна воспряла духом:

— Точно! И пускай он дальше коридор караулит!

И они оба глянули на меня — мол, как идея?

Я проговорила задумчиво:

— Да, вариант хороший. Но с доработкой. Не думаю, что он такой идиот и не подстрахуется на остановках. Он понял, что я его узнала, ну и обо всём остальном тоже догадался. Так что, наше желание смыться, наверняка, уже просчитал. К тому же, у меня нет уверенности, что он в поезде один, без помощника. Кто-то должен был стоять на шухере, когда он дядечку кончил. Может, и не так — может, я краски сгущаю. Но тут, сами понимаете, лучше перебдеть, чем недобдеть.

Танька сникла и жалобно посмотрела на Юрика. А тот деловитым тоном спросил:

— Что предлагаешь?

Я задумчиво проговорила:

— В общем, так… Вы на станции вылезаете через окно, прихватив и мой рюкзак. И двигаетесь в сторону Княжей Губы. Уж не знаю как. Скажем, на электричке до Зеленоборского, а там — своим ходом. В деревню не заходите, мало ли. В деревнях у людей глаз острый. Встречаемся за деревней. Понятно?

Юрка покачал своей круглой башкой:

— Понятно-то понятно… А ты-то как?

Я усмехнулась:

— А я на станции, пока вы в окно вылезаете, буду дефилировать по коридору, делая вид, что мне не спится. Скажем, стаканы проводнице понесу или ещё чего. В общем, буду создавать видимость нашего присутствия в поезде. А потом… потом прыгну с поезда на ходу — и ищи ветра в поле! — закончила я с наигранным оптимизмом.

Танька вытаращила на меня свои серые глазищи:

— Ты рехнулась, да?! А ну как шею свернёшь?!

Я хмыкнула:

— Не сверну… Мне привычно. Мы с ребятами так до места практики добирались. На первую электричку проспим — потом на товарняк. А товарняк на маленьких станциях не останавливается. Вот и сигали на ходу. Так что, не боись, ничего со мной не случится.

Подруга покачала головой:

— Ну, Нюська… Я знала, что ты малость того… Но не до такой же степени!

Пришлось огрызнуться:

— А ты что предлагаешь? Есть другие варианты?! — И сама жёстко закончила: — Вариантов нет. Так что действуем так, как я сказала. И при этом-то нет никакой гарантии. Но так у нас, по крайней мере, будет хоть какой-никакой шанс…

Все замолчали, обдумывая мои слова. Я перебирала ситуацию с разных сторон — и так, и эдак. Выходило, что я права: других вариантов у нас просто нет. Ко всему прочему, я понимала — всё это лишь временная передышка. Этот упырь от нас не отстанет, пока не заберёт свою бумажку, да и свидетели ему явно ни к чему. Проблему нужно было решать кардинально. Но как?

Пока особых идей на этот счёт у меня не возникало. Что ж… будем решать проблемы по мере их поступления. Сейчас главное — выбраться живыми и затаиться хотя бы на время. Избушка приятеля Юрика здесь была как нельзя кстати. Доберёмся, немного придём в себя — и тогда уж подумаем обо всём остальном.

Я поднялась, собираясь выйти из купе. Танька тревожно вскинулась.

— Ты куда?

Я постаралась её успокоить:

— Разведаю обстановку и посмотрю расписание. Нужно выбрать такую станцию, где поезд будет стоять не больше трёх минут. А вы пока вещи собирайте…

Юрик, нахмурившись, проговорил:

— Ты там того… поосторожнее.

Я растянула губы в улыбке:

— Само собой…

Татьяна схватила меня за руку и шепнула:

— С Богом…

Вид у неё при этом был такой, словно я отправлялась не в коридор, а на смертельно-опасное задание через линию фронта.

В коридоре было малолюдно. Стоял какой-то тип — худой, бледный, будто солнца в жизни не видел. Тонкими нервными пальцами он теребил край занавески и смотрел в окно тоскливым взглядом. Учитывая, что за окном из-за тумана не было видно абсолютно ничего, подумалось — у типа какие-то свои проблемы. В мою сторону он даже не глянул. А может, это и есть тот самый «помощник» — только умело маскируется? Я чертыхнулась про себя. Так и всех пассажиров скопом можно в подозреваемые записать!

Сердито нахмурившись, подошла к расписанию и принялась его тщательно изучать.

Подходящая по времени станция оказалась только одна. Поезд прибывал туда через полтора часа. Все остальные не годились — остановки были по десять, а то и двадцать минут. Да и время прибытия было уже ближе к утру. Не думаю, что наш «друг» будет столь терпелив. А вот полтора часа — это как раз то, что нам нужно. Не слишком поздно, но и времени на сборы достаточно. Да и пока народ ещё толчётся по вагону, вряд ли убийца активизируется. Хотя… дядечку он прирезал почти у всех на виду, и никто ничего не заметил. Так что, расслабляться нам не стоило.

Отогнав мрачные мысли, я вернулась в купе. Ребята сидели рядышком, как два голубка, и о чём-то тихо переговаривались. При моём появлении оба встрепенулись. Татьяна шепнула:

— Ну что… там?

Я пожала плечами:

— Да вроде бы всё как обычно. Станция через полтора часа, так что время есть.

Татьяна отрапортовала:

— Да мы уже собрались. Вон… — и кивнула на стоявшие в рядок рюкзаки.

Я обратилась к Юрику:

— Займись окном. В купе они обычно закрыты на ключ. У вас будет всего три минуты, чтобы выбраться. Всё лучше подготовить заранее.

Юрик кивнул и полез на маленький откидной стол. А мы с Татьяной уселись рядом, как две птички на ветке, наблюдая за его деятельностью. Подруга тихо спросила:

— Нюська, а ты уверена, что нам действительно угрожает опасность?

У меня перед глазами всплыл тот зубодробительный взгляд. При одном только воспоминании шкура у меня встала дыбом. Я кивнула:

— Уверена.

Танька тяжело вздохнула:

— Ну вот почему у нас всё так… Как вместе соберёмся — так обязательно куда-нибудь да вляпаемся?

Я промолчала. Ответа у меня, увы, не было.

Глава 5

Время тянулось невыносимо медленно. Напавшее на меня в самом начале лихорадочное состояние прошло. Мозг снова работал чётко и спокойно. Есть задача — её надо решить. А все рефлексии — потом.

Про бумажку, из-за которой и начался весь сыр-бор, мы будто позабыли. Видимо, сейчас это было не столь важно для выживания. Но я чувствовала её в кармане, словно живое существо — будто она скреблась в моем кармане, просясь наружу. Противиться желанию разглядеть её не пришлось: поезд начал замедляться.

Мы услышали, как щёлкнули замки двух дверей. Поднялись. Я, как недавно Татьяна, проговорила:

— Ну, с Богом. Встречаемся за деревней. Не забыли?

Они молча кивнули. Татьяна смотрела так, будто не надеялась меня больше увидеть. Я хмыкнула:

— Выше нос, подруга. Мы прорвёмся. Всё, я пошла зубы заговаривать проводнице. И… удачи нам всем.

Чтобы избежать ненужных сантиментов, резко развернулась и вышла.

В коридоре было пусто. Возле титана с водой возилась проводница, подбрасывая маленькие поленья в печурку. Все двери в коридоре были плотно прикрыты, за исключением одной. В самом конце чернела щель незакрытого купе. Бдят? Будем надеяться.

Подойдя к Ангелине Петровне, я нарочито громко спросила:

— Сколько стоим?

Она автоматически глянула на часы:

— Три минуты.

Я кивнула:

— Ну тогда и выходить смысла нет. Подышу из тамбура.

Проводница сочувственно проговорила:

— Не спится? Понимаю… После такого вряд ли заснёшь. Я уж с бригадиром говорила — чтобы вас перевели в другое купе. Там-то, поди, ночевать — страх. Но свободные места только в плацкарте. А вы в плацкарт-то, наверно, не захотите?

Я была даже рада, что она сама завела разговор — не нужно было придумывать повод.

— Да мы не особо суеверные, — пожала плечами с усмешкой. — Что с нас взять? Студенты… Но уснуть не могу. Ребята вроде задремали, а меня вот носит. Сейчас подышу — и на полку. Попробую заснуть.

Ангелина Петровна на ходу кивала мне головой, соглашаясь, а сама в это время продолжала исполнять привычную работу. Открыла дверь, протерла тряпочкой поручни, хоть пассажиров, желающих за них подержаться, поблизости не наблюдалось. Я обратила внимание, что площадку над ступенями она не откинула. Значит, сама спускаться не собирается — уже легче. Моей задачей сейчас было забалтывать ее, приковывая к себе внимание, и не давая ей выглядывать из вагона. Вот я и болтала, как могла: про милицию, про то, нашли ли убийцу и прочую пустую, но привычную для подобных разговоров ерунду… При этом, я не выходила в тамбур, стараясь не выпускать из поля зрения дверь нашего купе. Не думаю, чтобы «он» сейчас на что-то отважился. Скорее всего, дождется, когда в коридоре никого не будет. Но… Как говорится, береженого Бог бережет.

Поезд дернуло так, что я едва не свалилась на пол, и состав стал медленно набирать ход. Мне пришлось сдерживаться изо всех сил, чтобы не кинуться бегом на своё место — посмотреть, справились ли ребята. Всё-таки от окна до земли метра два будет, если не больше. За Юрика я не волновалась — он и не с такой высоты прыгал, а вот Татьяна… Но я очень надеялась, что у них всё получилось.

Я уже подходила к своему купе, когда у меня появилось почти непреодолимое искушение сделать ещё несколько шагов и, заглянув в приоткрытую дверь, радостно воскликнуть: «Ку-ку!» Мысль, конечно, совершенно идиотская, но желание было столь велико, что я даже сжала руки в кулаки, стараясь призвать себя к порядку. Тут такое творится, а меня на шутки потянуло! Точно, с головой у меня намечались проблемы, если такие мысли в ней брыкаются.

Я открыла купе и громко, с намёком на возмущение, спросила:

— А вы чего не спите?! — и строго добавила, будто разговаривая с друзьями: — Нам завтра рано вставать. Всем отбой!

Захлопнула за собой дверь, очень надеясь, что была кем надо услышана.

В купе никого не было — внутрь врывался только влажный прохладный воздух с рваными клочками тумана. Я поспешно закрыла окно, стараясь делать это без особого шума. Покончив с этим занятием, плюхнулась на полку и выдохнула с облегчением. По крайней мере, друзей я из-под удара на какое-то время вывела. Теперь осталось выйти самой.

Поразмышляв немного, пришла к выводу, что гражданин долго ждать не будет — максимум час, пока все уснут. Так что немного времени у меня ещё было. Я, не раздеваясь, улеглась на полку и вытянула ноги. Стоило немного отдохнуть перед решающим броском.

Рука сама потянулась к карману, где лежал аккуратно сложенный злосчастный листок. Нет, сейчас не стоит. Чтобы разобраться в тех каракулях, нужно время и спокойное состояние души, а мне сейчас нужно было настраиваться на прыжок с поезда.

Я проверила свою «комплектацию»: документы и деньги — в кармане, застёгнутом на клапан. Мелькнула дурацкая мысль, что, если что, опознать меня будет проще простого. В досаде громко фыркнула сама на себя. Нашла время для подобной глупости! Едем дальше…

Мой походный нож прикреплён к ремню, в кармане брюк болтается коробок спичек. Высокие ботинки туго зашнурованы — чтобы избежать ненужных вывихов. Как там инструктировал нас перед высадкой с товарняка наш староста Шурик? «Прыгать по ходу поезда: чем сильнее оттолкнёшься, тем больше шансов избежать травм. Ноги поджать, как при приземлении с парашютом» (а был в моей жизни и такой опыт) — и стараться при соприкосновении с землёй кувыркнуться.

Данная теория была нами не раз проверена на практике, но сейчас моё задание несколько усложнялось. Во-первых, прыгать придётся почти вслепую — плотный туман, который укрыл побег моих друзей, теперь мне будет только мешать. Но тут ничего не поделаешь. Буду надеяться на добросовестность обходчиков, которые обязаны расчищать пятидесятиметровую полосу по обе стороны железнодорожного полотна от крупных деревьев.

А во-вторых, пассажирский скорый — это тебе не товарняк, который притормаживал перед даже самой маленькой станцией. Но тут, как говорится, как сложится. Буду рассчитывать на свою удачу. Всё равно другого варианта у меня нет.

Глянула на часы. Кажется, пора. Течение времени ощущала почти на физическом уровне — каждая секунда, как точка невозврата. Резко поднялась и, не особо таясь, отодвинула створку. Она с легким стуком вошла во внутренний паз. Могу я, в конце концов, захотеть сходить в туалет?! Закрыла ее за собой напротив — очень аккуратно и тихо. Про себя подумала: вот будет номер, если всё это я себе напридумывала, а этот мужик никакого отношения ни к убийству, ни к этому листку не имеет! И тут же это отвергла. Нет… Ничего я не придумала! Если он — «просто», то ни к чему такие резкие метаморфозы со сменой образа. В любом случае, скоро я это узнаю.

Прошла в конец вагона, заставляя себя не оглядываться. Для пущей убедительности открыла и закрыла двери в туалет, прекрасно зная, что с другого конца вагона меня не будет видно. Осторожно надавила на ручку, приоткрывая дверь в тамбур и услышала, как в конце вагона щёлкнула закрываемая входная панель в купе. Всё. «Он» пошёл к нам, чтобы закончить эту историю и забрать листок. Значит, игра началась. Быстро выскользнула в тамбур. Дверь, выходящая наружу, была не заперта — я это знала. Со второй попытки открыла тяжёлую створку и подняла платформу. Спустилась на нижнюю ступень, крепко вцепившись в поручни. Скорость у состава была приличная, и сбрасывать он её не собирался. Печальные мысли о собственной кончине меня больше не тревожили. Ветер рвал волосы, норовя скинуть меня вниз, отодрав от поручней. Тяжелые колеса бездушно и отстраненно создавали ритм, похожий на ритм метронома, отсчитывающего последние секунды этой, «поездной» жизни. Дыхание перехватывало от мысли, что вот сейчас…

Позади лязгнула открывающаяся дверь тамбура. Всё. Моё время кончилось. Все звуки исчезли, будто я оглохла. Метроном остановился. В моём сознании больше не было места для страха. На мгновение холодно и расчётливо представила мысленно всю картину, будто бы со стороны: как я лечу вниз под откос, обдираясь об острые сучья и камни. Вдохнула, чуть не захлебнувшись влажным воздухом, и, оттолкнувшись изо всех сил, полетела вниз, успев перед самой землёй сгруппироваться, как учили.

Моя удача от меня не отвернулась. Я попала в разросшиеся кусты ивняка, которые значительно смягчили удар. Но всё равно, от соприкосновения с землёй остатки воздуха вышибло из лёгких. Несколько мгновений я не могла вдохнуть даже самой малой толики воздуха. Глаза стали вылазить из орбит. А уже в следующий момент из груди будто вылетела пробка, и я задышала шумно, со всхлипом, широко открывая рот. Боли не чувствовала, потому что боль была моим теперешним обычным состоянием, словно я никогда в жизни не знала другого. Над головой с грохотом пролетел состав, оставив позади шлейф вихрящегося жемчужно-молочного тумана.

Полежала немного, прислушиваясь к собственному телу, стараясь проникнуть за границу боли. Вроде бы никаких резких всплесков резей или острых уколов, говорящих о том, будто что-то конкретно сломано, не почувствовала. Только состояние, приравненное к тому, когда на тебя со всей дури налетает танк. Попробовала пошевелить сначала руками, а потом ногами. Кажется, ни переломов, ни вывихов. Моя удача, воистину, была сегодня со мной. Попыталась подняться, но запуталась в гибких ветвях кустарника. Потратила на «войну» с зарослями ивы ещё немного времени, пытаясь сохранить добрые чувства к этим кустам, стараясь не забыть, что именно они не дали мне сегодня расшибиться насмерть. Наконец выбралась на относительно ровную землю, поросшую жёсткой травой. Сделала несколько шагов, шипя от боли, будто кошка, которой придавили хвост. Почувствовала на щеке что-то тёплое и влажное. Провела рукой — кровь. Ерунда. Это просто царапина. Кисти рук тоже были поцарапаны, на некоторых местах содрана кожа. Мелочи. Ощущая себя лягушкой, выползшей из-под асфальтового катка, заковыляла вдоль полотна. В лес углубляться не стала — в таком тумане было очень легко заблудиться. До рассвета оставалось несколько часов, но сидеть и ждать, пока лучи солнца разгонят эту влажную муть, не хотелось. Напротив, хотелось двигаться — идти и бежать, побыстрее и подальше от этого места.

Вскоре белые слои тумана окрасились чуть розоватым, а дорога, по которой я брела, еле переставляя ноги, свернула в лес. Воздух под плотными кронами был влажный и до терпкости густой, хоть ложкой ешь. Накатанная колея стала вихляться, а затем внезапно окончилась тупиком. Хотя слово «тупик» для этого места было не очень подходящим вариантом. Это была просто поляна, расчищенная от растительности, с остатками вывернутых корней кустарника и примятой травой. Меня это нисколько не огорчило. Сейчас мне следовало вообще держаться подальше от любых дорог. По крайней мере, хотя бы до вечера. От полянки вела небольшая тропинка, уходившая немного вглубь леса.

Поначалу я немного засомневалась. Особо «вглубь» я не планировала. Мне нужно было первое время немного прийти в себя, принять надлежащий вид, чтобы люди при виде меня с громкими криками не бежали прочь, а затем я думала добраться своим ходом до ближайшей станции, а там сесть на электричку до Княжей Губы. О том, кто остался в том поезде, я сейчас не думала. Чувствовала только, что опасности пока нет. К тому же, все силы уходили на то, чтобы заставить тело двигаться, а на работу мозга их уже не хватало.

Тропинка оправдала мои надежды: вглубь не пошла, а потянулась, петляя меж вековых елей параллельно железной дороге. Изредка я слышала шум проходивших по ней составов.

Вскоре я наткнулась на небольшой ручей, и это было очень кстати. С жадностью я принялась пить ледяную, чуть сладковатую, пахнувшую пряной травой воду. Затем, плюнув на то, что здесь могут быть какие-нибудь грибники-ягодники, разделась и легла в русло неглубокого ручья. Холодные струи обожгли кожу, но уже через минуту я ощутила блаженство. Чистая звенящая вода будто смывала с тела всю боль и усталость. Полежав до тех пор, пока от холода тело не начала сводить судорога, выбралась на берег и, не одеваясь, легла в траву, греясь в лучах восходящего солнца. Долго предаваться этому блаженству мне не дали вездесущая мошка и комары. Но я и им была благодарна. Они оживили мои рефлексы и эмоции. Оказывается, проклятия в адрес насекомых тоже способны вернуть рассудку нормальную реакцию.

После процедуры «омовения» я чувствовала себя намного лучше. Перед уходом я не удержалась и, наклонившись над самой водой, тихо прошептала:

— Спасибо тебе, вода-водица… Нечем мне тебя отдарить, так что прими от меня эту монетку…

И кинула в ручей десятикопеечную монету.

Кто бы меня спросил в эту минуту, что я делаю, — вряд ли бы сумела объяснить. Но весь мой прошлый опыт научил, что всё в этом мире живое, имеет свою энергию, а, стало быть, и разум. То, что он отличен от нашего, вовсе не означало, что его нет вовсе.

На мгновение в голове опять вспышкой высветилась картина неизвестной земли под фиолетовым солнцем. Я вдруг замерла на месте. Мне внезапно вспомнился небольшой костерок в горах и сидящий напротив меня мужчина с чёрными глазами и абсолютно белыми волосами со странным для современного слуха именем Койда. Будто наяву, я услышала тихий голос: «…В незапамятные времена Чудь Заволочская, моё племя, пришли сюда с далёких северных земель, уходя от наступающих льдов…» А ведь эта земля, на которой я сейчас стояла, и была теми самыми «дальними северными землями» — прародиной племени, к которому принадлежал Койда (об этом подробнее — в книге «Тайна урочища Багыш-хана»).

Рука сама потянулась к карману, где был спрятан листок пожелтевшей бумаги. Не знаю, что мне пришло в голову и почему я связала эту бумажку с теми, давно прошедшими событиями. Но вот — пришло же!

Устроившись на валежине, я достала листок и разгладила его на колене. Какие-то символы, чёрточки и квадратики, схематичное изображение чего-то непонятного — то ли местности, то ли какого-то помещения. Но тут не нужно было быть очень умной, чтобы понимать: именно из-за этих самых закорючек и начался весь сыр-бор! То, что эта схема была частью чего-то более значимого, было ясно. Стоило только вспомнить ту самую коричневую папочку, которой так дорожил покойный «дядя Боря». А она была не «худенькой»! К тому же, и парни его про папку эту спрашивали, и судя по тому, как они это делали, важность ее было трудно переоценить. А то, что убийца, увидев этот странный листочек в моих руках, открыл на нас «сезон охоты», говорило только об одном: этот листок был очень важной составляющей тех документов, что исчезли из нашего купе, а может, даже и сам по себе был очень значим.

И всё же, что-то неуловимо знакомое виделось мне на этом листке. Словно что-то, что я давно знала, а теперь напрочь забыла. Состояние отчаянной попытки вспомнить было крайне мучительным. У меня разболелась голова, и я, хмурясь, свернула листок, опять засунув его в карман.

До обеда я шла по лесу, а потом, решив, что уже пришла в себя, стала выбираться ближе к железнодорожной насыпи. Солнце пригревало, птички пели, жуки жужжали, как им и положено. Сладкое марево поднималось от влажной земли, наполняя воздух ароматами цветущих трав. Километра четыре ещё прошла вдоль полотна, когда впереди замаячила небольшая станция. Вот и славно. Надеюсь, буфет у них там есть, потому что есть очень хотелось.

На станции и вправду был маленький буфет. Особыми деликатесами похвастаться они не могли, но сдобная булочка с горячим чаем мне вполне сгодилась. Электричка до Зеленоборского прибывала через полчаса. Купив билет, я устроилась на перроне в тенёчке раскидистого тополя и принялась за свою скромную трапезу, не забывая крутить головой по сторонам.

Впервые подумала: как там мои друзья? Очень хотелось надеяться, что их побег окончился благополучно. Впрочем, лукавлю. Я была уверена, что у них всё хорошо. Вдвоём они точно не пропадут.

Головой я крутила не просто так и не из праздного любопытства. Этот поездной упырь вполне мог сойти на станции и кинуться на мои поиски. Но, к моему удовольствию, никаких подозрительных типов поблизости не наблюдалось. Бабулька с кошёлками ворчала на мальчишку лет тринадцати, скорее всего своего внучка, вычитывая тому, что тот «бегал, не знамо где», а бабке пришлось тащить кошёлки одной. Молодая парочка сидела на другой скамейке, и оба сердито глядели в разные стороны. Понятное дело — поругались. Рыжий в белую полоску кот возлежал на подоконнике и презрительно щурился на дворовую собачонку непонятного окраса с висячими лохматыми ушами, которая с громким задиристым тявканьем пыталась допрыгнуть до этого самого подоконника. Кот был старый, с боевыми шрамами на морде и ушах. Взгляд его прищуренных зелёных глаз был снисходительным, словно он хотел сказать: «Эх, молодо-зелено…»

В общем, обстановка была почти умиротворяющей. Меня даже немного потянуло в сон. Но тут подошла электричка, из которой вышли малочисленные пассажиры, которым я тоже уделила внимание. Никого, кто бы хотя бы отдалённо напоминал мне моих недругов или пытался проявить ко мне хоть какой-то интерес, среди них я не обнаружила. Юркнула в последний вагон поезда в самый последний момент. Так, на всякий случай.

Поезд дёрнулся и с задорным гудком покатил вперёд. Я уселась в последнем вагоне лицом к тамбуру, чтобы видеть любого, кто входил. Но никто не горел желанием мотаться в самом хвосте электрички.

Пришла пора подумать, как я буду добираться с вокзала станции Княжая до деревни Княжая Губа. На вокзале, кстати, меня могли поджидать. И это тоже нужно было учитывать. По-хорошему, самым надёжным был пеший ход. Расстояние от вокзала до деревни, насколько я знала, было невелико. Главная опасность крылась на не очень многолюдном перроне, где меня сразу могли бы увидеть. Ведь убийца наверняка знал о конечном пункте нашего назначения. Почему-то я не думала, что он вот так легко смирится с таким «носом», который мы ему показали.

Через некоторое время электричка стала замедлять ход. Мы прибывали на станцию Княжая, о чём хрипло и немного невнятно поведал динамик, висевший над моей головой. Я открыла окно и высунула голову наружу. Станция была довольно большой: несколько путей, расходившихся веером, товарняки, стоявшие в отстойниках. На перроне видны были люди — то ли встречающие, то ли уезжающие. К моему облегчению, электричка заходила на третий путь. Если я правильно помнила, то у пассажирских поездов заранее известно, на какой путь они прибывают. Электричкам такого внимания не уделяют. И это давало мне несколько минут форы. Разумеется, я всё планировала на тот случай, если меня там стерегут. К тому же я не забывала, что упырь в поезде был, скорее всего, не один. Но то, что я сидела в последнем вагоне, давало мне некоторые преимущества. Кроме того, в моём вагоне никого не было, значит, и рассказать обо мне будет некому. Но это я так, на всякий случай, просчитывала все варианты. Не знаю, к счастью или к сожалению, но опыт выбираться из трудных ситуаций у меня был. Так что оптимизма я не теряла.

Зашипев и заскрипев колёсами, электричка остановилась. Я уже была наготове. И только двери едва стали расползаться в стороны, как я юркой ящеркой проскользнула сквозь них и метнулась за вагон. А там, что называется, давай бог ноги — рванула, резво перескакивая через рельсы, что та коза, — за ближайший товарняк. Тело всё ещё ныло от ушибов, но это уже значения не имело. Отдышалась я немного только тогда, когда меня от перрона отделял железный вагон, выкрашенный в тёмный сурик. Немного придя в себя, я запрыгнула на площадку и осторожно выглянула. Всё же мне очень хотелось понять, ждали меня здесь или нет.

Разумеется, я не была таким уж «зорким соколом», чтобы с такого расстояния разглядеть лица тех, кто стоял на перроне, но на мгновение мне показалось, что среди редких пассажиров и зевак я увидела плечистую фигуру того зеленоглазого парня, с кем имела непродолжительную беседу на туманном перроне. Впрочем, мне это могло и показаться.

Поняв, что ничего я больше не высмотрю, спрыгнула с площадки товарного вагона и пошла искать выход из этой паутины железнодорожных путей. Вскоре счастье мне улыбнулось, и я оказалась на небольшой улочке. Унылость старых деревянных двухквартирных домишек с избытком компенсировалась пышными палисадниками, радующими глаз буйными красками кустов флоксов, космей и золотого шара. На пыльной раздолбанной дороге бегали ребятишки, на лавочках возле покосившихся заборов сидели довольные ленивые коты. В общем, картина была мирной и патриархальной. Улочка вскоре упёрлась в довольно глубокий овраг, через который был перекинут пешеходный мостик.

Перейдя на другую сторону, я присела на большой валун, лежавший чуть поодаль от дороги, и постаралась мысленно в голове восстановить карту местности. Мне нужно было, держась недалеко от железнодорожного полотна, пройти до конца деревни, а затем повернуть на северо-восток, чтобы её обогнуть. Хотелось есть и пить. Но ради этого я не собиралась рисковать и заходить в саму деревню. Ладно, войду в лес, а там, родной, он меня и напоит, и накормит. Когда я добиралась до станции, то видела, что уже начинала спеть черника. Там, где я родилась, на берегах Онежского озера, местные её называли морянкой. Наверняка и здесь, севернее, у неё было своё название, но выяснять я этого не стала.

Деревню я обогнула, когда уже солнце клонилось к закату. Мысленно порадовалась, что сейчас белые ночи, и можно не бояться заблудиться в темноте. Но тут же себе напомнила, что светло-то светло, да туманы такие густые, что лучше бы, наверное, была ночь. Нужно было поторапливаться. Точной точки встречи с друзьями мы не наметили. Было только расплывчатое указание: «за деревней». Но я очень надеялась, что мне удастся их отыскать без особого труда. В лесу я всегда чувствовала себя как дома. Причём мне было всё равно — Уральский это лес, Сибирский или Карельский. Лес — он везде лес. И законы его везде одинаковы, и деревья разговаривают везде на одном языке, который я уже умела понимать. Да и батюшко-Леший, он, конечно, везде свой, но под единым, так сказать, управлением. Приободрённая этими мыслями, я отправилась дальше.

Вскоре мне на пути попался небольшой родничок. Встав на колени, я напилась и умылась. Сразу почувствовала себя легче. Тело просило отдыха. И не просто просило, а уже пищало. Но я знала, что если сяду сейчас, то подняться будет сложно, почти невозможно. Кряхтя, словно старая бабуська, поднялась на ноги. На ходу сгребла горсть ещё не очень спелой черники и затолкала в рот чуть ли не силой. От усталости есть совсем расхотелось. Но чуть кисловатая ягода придала сил, будто открывая во мне второе (или уже третье — со счёта сбилась) дыхание.

Немного погодя я уловила запах большой воды. Значит, я почти вышла к заливу. Остановилась, покрутив головой и прислушиваясь к звукам. Ничего необычного не услышала, а вот мой нос уловил знакомый, чуть горьковатый запах дыма. Почему-то я сразу решила, что это «наши». Собственно, подобная мысль была не лишена логики. Для грибников-ягодников ещё не сезон. Охотники близ деревни вряд ли остановятся на отдых. В общем, оставалось у меня всего два варианта… Нет, если отбросить моё расслабленное состояние от прогулки по лесу, то на самом деле варианта было три: первый — это «наши», второй — рыбаки, а третий вариант, самый невероятный, но возможный — враги поджидают. В общем, прежде чем с радостным воплем лететь напролом к костру, широко раскинув руки для объятий, не мешало бы для начала всё как следует и очень осторожно разведать.

И я, подражая индейцу в дозоре, стала осторожно пробираться на запах дыма, стараясь производить при этом как можно меньше шума. Вскоре, через редеющие заросли рябинника, я увидела впереди тёмно-синюю воду залива. От её поверхности на берег извилистыми, слоистыми лентами уже стал наползать туман. Запах дыма стал более отчётливым, и я даже уловила чьи-то голоса. Но из-за дальности расстояния пока не могла с уверенностью сказать, кому они принадлежали: своим или чужим. Подкрадывающийся туман был сейчас как раз кстати. Под его прикрытием я пошла по берегу, прячась за деревьями в сторону костра. Но в разведчиков мне играть долго не пришлось, потому что я услышала громкий возглас знакомого и родного голоса:

— Юрик!!! Я тебе говорила, что Нюську нужно было встречать возле станции, а не сидеть здесь и дожидаться у моря погоды в прямом смысле!

От облегчения я чуть не расплакалась. Перестала пригибаться и вышла на берег, без опаски направляясь к костру. Подойдя чуть ближе, с усмешкой проговорила:

— И чего ты орёшь на весь лес? Где же ваша конспирация?

Последний вопрос был и вовсе неуместным, потому что сидевшая возле костерка Танька ещё громче взвизгнула и кинулась мне на шею, повторяя, как заведённая:

— Нюська!!! Нюсечка!!! Живая!!! Родненькая наша!!!

Я слегка поморщилась от её жарких объятий. Тело всё ещё болело, особенно в тех местах, которыми я при прыжке с поезда приложилась к земле. Юрик вскочил, сияя улыбкой, и только выдохнул:

— Ну… Наконец-то…

Я хмыкнула:

— Я тоже рада тебя видеть. Но вот с костерком так близко от деревни вы, конечно, погорячились. Хоть я и устала, как собака, но предлагаю отойти чуть подальше.

Татьяна, всё ещё висевшая на мне, отстранилась и с тревогой спросила:

— За тобой что, погоня?

Я чуть не расхохоталась. Прозвучала её фраза, словно из какого-то детского фильма-приключения. Но, собрав в кучку всю свою серьёзность, ответила:

— Кто ж её знает… Может, и погоня. Так что тушите костёр — и уходим.

Юрик, как самый здравомыслящий и конкретный из всей нашей компании, задал вопрос:

— Как ты? Вид у тебя… не очень.

Я отмахнулась:

— Все разговоры — потом. Пару-тройку километров я ещё в состоянии пройти. Сколько там ещё осталось до твоей избушки?

Друг пожал плечами:

— Думаю, километров десять–двенадцать. Там небольшой хутор, всего несколько домов, — зачем-то пояснил он.

Я сокрушённо вздохнула:

— Нет, пожалуй, сегодня на десять, а тем более на двенадцать километров я не способна. Так что ночевать нам, други мои, придётся в лесу. Но, повторяю, подальше от деревни и, конечно, не на берегу. Свет костра будет виден издалека.

Мои заявления друзей не обрадовали. Татьяна было открыла рот для очередного вопроса, но тут на неё цыкнул Юрик:

— Отстань от Нюськи… Видишь, она на ногах еле держится, — и уже, обращаясь ко мне: — Тут как раз в трёх километрах есть небольшой ложок. Закрытое место от ветра, и костёр никто не заметит, — и с усмешкой добавил: — Кстати, я и рюкзаки уже туда перетащил…

А я вздохнула с облегчением. Хорошо, когда среди нас есть здравомыслящие люди!

Глава 6

Честно говоря, я плохо помнила, как добрела до того самого места, где Юрик спрятал наши рюкзаки. Просто в какой-то момент действительность от меня уплыла, и я перестала осознавать себя как личность. Растворяясь в тумане белой ночи, я опять перенеслась в свой фиолетовый мир.

Я стояла на вершине холма, наблюдая, как из-за горизонта восходит фиолетовое, похожее на огромный аметист, солнце. Волосы осторожно трогал тёплый ветерок, а передо мной расстилалась бескрайняя долина с высокими сиреневыми травами. Вдали виднелась небольшая роща высоких деревьев. Даже отсюда, издалека, было видно, какие они огромные. Их кроны сверкали лиловыми бликами, отражая первые лучи дивного светила.

Кто-то неслышно подошёл ко мне сзади и очень осторожно убрал выбившуюся прядку назад. Не оглядываясь, я улыбнулась. Я чувствовала тепло его руки, которой он взял меня за плечо. Тихий знакомый голос прошептал мне почти в самое ухо:

— Анна…

Я стала оборачиваться, уже зная, кого увижу. Сердце в груди сладко защемило в предчувствии чего-то важного и значимого, того, чего я ждала всю жизнь и к чему упорно шла, невзирая на кажущую несбыточность и невозможность. И тут…

Открыла глаза и даже сразу не поняла, где нахожусь. Суровые ели, словно склонились над дном оврага, где горел небольшой костерок. Едкий дымок стелился по земле тонкой струйкой, смешиваясь с туманом. Я резко обернулась. Сон и явь на мгновение смешались в моём сознании. Мое плечо все ещё хранило тепло прикосновения… Но кого? Никого рядом не было. Чувство потери было столь велико, что я чуть не взвыла от отчаянья.

Возле костра, свернувшись калачиком, спала Татьяна. Рядом, свесив голову на плечо, сидел Юрик. Кажется, наш «дежурный охранник» сам отключился. Я приподнялась, скинув с себя тонкое шерстяное одеяло, которым была заботливо укрыта. Протёрла ладонями лицо, пытаясь вернуть своё сознание к реальности. А в моей голове всё ещё звучал нежный и ласковый шёпот: «Анна…»

В душе повисла какая-то холодная пустота, словно оттуда только что вырвали большой и самый значимый кусок моей жизни. Постаралась взять себя в руки. Это всё одиночество. Это оно тянет меня в какие-то неведомые миры, заставляя даже во сне тосковать невесть почему. Фыркнула сама на себя. Тоже мне, нашла время «тосковать»! Тут у нас такое творится, убийца, можно сказать, на пятки наступает, а она — «тосковать» взялась!

Но как бы я сама себя ни корила, инстинкт подсказывал, что здесь присутствует кто-то ещё. Кроме меня, кроме моих друзей…

Чтобы избавиться от этого чувства, я поднялась на ноги. Всё тело отозвалось ноющей болью, словно я вся целиком была одним здоровым синяком. С трудом сдержала стон. Внимательно огляделась и прислушалась. Увидеть в таком густом тумане вряд ли что-то получится. Никаких посторонних для леса звуков, намекающих на присутствие здесь кого-либо, тоже не услышала.

Зато услышала тихое журчание воды. На дне оврага, давшего нам на эту ночь приют, среди наваленных грудой камней струился небольшой ручеёк. Вот это — то, что мне сейчас было нужно. Можно сказать, жизненно необходимо! Пошла, осторожно передвигая ноги, будто вместо плоти они состояли из кусков мёртвого дерева. Холодная вода прояснила мысли, заставив окончательно проснуться.

Глянула мельком на часы. Четыре с четвертью. Интересно, дня или утра? Наверное, всё-таки утра. После нескольких глотков ледяной воды зверски захотелось есть. Вернулась к костру и стала из своего рюкзака доставать пачку печенья, которое лежало на самом верху.

Юрик сразу вскинулся. Захлопал спросонья глазами, пробурчав:

— Нюська… Ты? — сладко потянулся и, зевнув, спросил тихо: — Ну как ты? Лучше? А то вчера совсем размазалась. Хотя после такого я бы сам «размазался»… — И добавил чуть бодрее: — Ну что, подъём? Дойдём до домушки, там и отдохнём по-человечески. Толик сказал, что там и банька имеется…

Я кивнула. Мне не терпелось убраться отсюда поскорее. Ощущение того, что в тумане кто-то скрывается, упорно не проходило.

Юрка поднялся и стал шуршать в своём рюкзаке. Видимо, тоже проголодался. А я спросила:

— Юрик, а тебе рисунок на том листке не показался знакомым?

Друг, который уже затолкал в рот половину ватрушки, замычал, кивнув:

— Показалось… — затем, с трудом проглотив, добавил: — Эти надписи напоминают язык цхалов. Мы, когда с Танюхой в их подземном городе были, видели подобные закорючки, выбитые на камнях. (подробнее в книге «Тайна урочища Багыш-хана»)

От неожиданности я даже ресницами захлопала. А потом зашипела на друга, стараясь не орать:

— Так чего же ты сразу-то не сказал, а?! Я себе все мозги свернула, пытаясь понять, почему мне эти закорючки кажутся знакомыми!

Юрика мои слова слегка насторожили. Он даже не стал кусать уже поднесённый ко рту остаток ватрушки. Несколько настороженно проговорил:

— Погоди, погоди… Но ты не могла видеть эти надписи! Ты же не была с нами в подземном городе цхалов!

Я немного растерялась. Посмотрела на друга с недоумением и повторила эхом:

— Точно… Не была… — Спиной почувствовала холод, словно нечто неведомое уже смотрело на меня сквозь туман.

Осознать происходившее как следует не успела. Наш разговор, если это можно так назвать, прервал ворчливый голос подруги:

— Чего вы с утра пораньше тут устроили? Была, не была… Кто где был и кто где не был? И надо ли это выяснять ни свет, ни заря в самом что ни на есть прямом смысле? — И тут же продолжила, не дожидаясь ответов: — Блин, мне тут то ли камень, то ли корень в бок впился! Всю ночь, словно на горохе сухом пролежала!

Юрка тут же заныл:

— Тань, давай завтрак сообразим…

Подруга с усмешкой кивнула на остатки ватрушки в его руках:

— Так ты уже, кажется, сообразил… — и сурово добавила: — Предлагаю идти до места, а там уже нормальной пищи приготовить и поесть, как люди. Кстати, я бы ещё и помыться хотела…

Предложение было дельным. Мы быстренько собрались, пополнили запасы свежей воды, затушили костерок и направились по дну оврага на северо-восток.

Юрка объяснил, что домушка друга расположена на небольшом хуторе, километрах в двадцати от побережья. Раньше там была какая-то деревенька, которая сейчас оказалась почти заброшенной. Жил там постоянно какой-то дедок-отшельник. Ни с кем не разговаривал, жил особняком. Думаю, не разговаривал он потому, что было не с кем.

Мы с Танькой стали отпускать шуточки на эту тему, а Юрка нас приструнил, добавив таинственным шёпотом, что дедка того все считают колдуном. Но люди к нему изредка ходят — те, которые совсем бестолковые. Последнюю фразу про «бестолковых» он сказал не особо уверенно — видимо, ему вспомнились наши прошлые приключения. То, что тогда с нами произошло, никак не вписывалось в общепринятые понятия того мира, в котором мы жили. Поэтому, договорив, он прикрыл рот, сурово и серьезно глянув на нас, и дальше мы передвигались в молчании.

Кто как, не знаю, а мои мысли были заняты тем, о чём мы говорили с другом, пока не проснулась Татьяна. Откуда мне могут показаться знакомыми письмена, если я их никогда ранее не видела? Вариантов у меня было немного. Ну, хорошо… У меня их просто не было, чего уж там! И это меня злило невероятно.

Восход мы встретили уже на берегу небольшого ручья или речушки, названия которой никто из нас не знал. На наши вопросы Юрик проворчал:

— Тут на каждом углу то речка, то озеро… Всех названий и не упомнишь… — И тут же, чуть воодушевившись, добавил: — Теперь недолго осталось. Пойдём вверх по течению — там и будет этот хутор.

Мы воспряли духом и на радостях не стали делать привал, решив, что отдохнём уже на месте. Я шла замыкающей и время от времени оглядывалась назад, будто ожидала увидеть кого-то. Только вот — кого? Этого я не знала. Но чувство какой-то неясной тревоги не покидало меня ни на секунду. Нет, разумеется, я не верила, что убийца нас смог выследить. По сути, это было невозможно, если он не маг-волшебник. Тогда откуда был тот самый холодок в затылке, стоило мне только перестать смотреть назад?

Танька поначалу разглагольствовала на ходу о том, как мы растопим баню, сварим на плите супчик и прочее в том же духе. Но вскоре и она замолчала, стараясь сберечь дыхание. Шагать по лесу с густым подлеском, ветровальными деревьями и грудами камней — занятие было не из лёгких. А мне начало казаться, что мои друзья уже успели позабыть и о происшествии в поезде, и о побеге, и об опасности, которая никуда не делась, а продолжала преследовать нас, словно хитрый и выносливый хорёк свою добычу. И я это чувствовала — чувствовала всей кожей.

До хутора мы добрались уже после полудня. Подлесок поредел, и сквозь стволы деревьев и еловые колючие лапы мы увидели впереди небольшую прогалину на берегу речушки. Потянуло запахом дыма, громко горланил петух. А я удивилась, как его в такой глуши ещё не сожрали дикие звери?

Не успели мы выйти на опушку, как к нам кинулись с разных сторон две собаки. Это были крупные карельские лайки чёрно-белого окраса, с которыми местные охотники ходили на медведя, а не только на мелкого пушистого зверя. Что было удивительно, они не гавкали. Просто подбежали с разных сторон и замерли в напряжённых стойках, настороженно нас разглядывая. Для лаек подобное молчаливое поведение было нехарактерным.

Но это была не единственная странность. Я почувствовала, как мы будто продавили невидимую упругую стенку, похожую на мыльный пузырь. Сразу же в голове защекотало. Это был первый признак того, что кто-то пытался просочиться в мой разум. Я закрылась, действуя почти на автомате, как прячется улитка в свой домик, стоит только до неё дотронуться.

Замерла на месте, прислушиваясь к этому ощущению. Вторжение я бы не назвала враждебным — скорее, изучающим. Это было словно кто-то задавал вопрос: «Что вы за люди? И зачем вы сюда пожаловали?»

Татьяна сердито пробурчала:

— Ну и что нам теперь делать? — И уже обращаясь к другу, добавила: — Ты же сказал, что тут никто, кроме деда-отшельника, не живёт?

Юрик, не отводя взгляда от псов, ответил ей чуть ехидно:

— А ты кого-то видишь? Я, лично, и деда-отшельника не вижу. Только собак.

Подруга сдержанно фыркнула:

— Ну и что… Долго мы так здесь будем стоять, как памятники? — И добавила чуть раздражённо: — Сделай уже что-нибудь!

Осторожно, без резких движений, снимая рюкзак, Юрик продолжил вредничать:

— Что, например? Вступить с собачками в схватку?

Танька начала злиться и даже не пыталась этого скрыть:

— Нет, геройский ты наш! Свистни, крикни, чтобы хозяин собак обратил внимание на наше положение… Я в овраге ночевать больше не хочу!

Я тихо проговорила:

— Не волнуйся… На нас уже обратили внимание.

На вопросительный взгляд подруги я кивнула головой в сторону одиноко стоявшего дома. Дверь там отворилась, и на крыльце показался человек. Мы замерли, все трое, чуть ли не широко открыв рот, даже забыв про собак, которые всё ещё пялились на нас довольно враждебно. Разумеется, с этого расстояния лица его мы разглядеть не смогли, но вот волосы… Они сверкали под солнечными лучами, словно снега на вершине Эльбруса. Мы с Танькой хором ошеломлённо выдохнули:

— Койда??!!

А Юрик, помотав головой, будто отгоняя наваждение, пробормотал:

— Да ну, на фиг! Быть того не может!

Я стала вглядываться пристальнее в фигуру мужчины и с некоторым облегчением пробормотала:

— Не он… Но…

Мы с друзьями красноречиво переглянулись. Всем было понятно, что кроется за этим моим «но». Очередная порция проблем и неприятностей — вот что это означало.

Это был не очень высокий мужчина, довольно широкий в плечах и с идеальной осанкой отставного военного. Одет просто: тёмно-коричневые брюки, обычная клетчатая рубаха навыпуск, почему-то босой. Он издал какой-то странный горловой звук, похожий на крик болотной птицы, и собаки враз расслабились. Отступив чуть по сторонам, они как-то нерешительно задергали своими хвостами-колечками.

— Кажется, нас признали за своих и приглашают пройти, — нерешительно проговорил Юрка, глянув на псов.

Вскинув опять рюкзак на плечо, он первым двинулся в сторону дома, на крыльце которого нас ожидал этот странно-знакомый-незнакомый мужчина. Собаки, будто конвоиры, следовали рядом с нами с обеих сторон. Умные глаза псов словно ехидно намекали: мол, хозяин велел пропустить — мы и пропускаем, но вздумаете… В общем, ежели чего, пеняйте на себя.

Мы подошли ближе к крыльцу и нестройно поздоровались. Я наконец сумела рассмотреть хозяина этой обители получше. Это был старик, о возрасте которого я могла только догадываться. Если уж Койда, которого мы встретили в урочище Багыш-хана и который выглядел лет на тридцать пять, помнил «как росли горы», то этот, с морщинистым лицом, мог быть… В общем, на столько моей фантазии не хватало. Но то, что он принадлежал к тому же племени, что и Койда, то есть к Чуди Заволочской, у меня теперь не вызывало никаких сомнений.

Даже затрудняюсь сказать, какие чувства это у меня вызвало. Облегчение, что здесь не враги? А с другой стороны — это могло означать только то, что впереди нас ждут испытания. Эх, найти бы ту самую Аннушку, что «пролила масло», да придушить бы, пока она не отправилась в магазин за этим самым маслом!

Тем временем старик с достоинством ответил на наш многоголосый «хор»:

— И вам здравствовать… Заблукали, али как?

Юрка, будучи единственным мужчиной в нашей компании, принялся солидно объяснять причину нашего появления. Когда он закончил, хозяин дома с усмешкой проговорил:

— А… Так это вы малость промахнулись. Вам на Толву надобно… Это чуток к северу. — Глядя на наши разочарованные мордахи, он добавил: — Да тут недалече… А чтобы не заблукали сызнова, собачки мои вас проводят. — И тут же обратился к псам, сидевшим копилками по обе стороны крыльца: — Урхо, Мейре… Проводите гостей до Толвы! Да обратно возвращайтесь, не задерживайтесь там! А то, знаю я вас…

Собаки тут же вскочили на ноги и радостно замотали хвостами, глядя преданными глазами на хозяина. Мы нестройно поблагодарили старика и дружно потянулись в ту сторону, что он указал. За домом виднелась едва заметная тропинка, ведущая, надо полагать, к той самой деревне или хутору, куда мы так рвались последние несколько суток.

Собаки следовали тем же порядком, что и ранее: по обеим сторонам, будто и вправду нас конвоировали. Я чуть задержалась, словно хотела о чём-то спросить. Старик с лёгкой насмешкой в чёрных, как полярная ночь, глазах смотрел на меня, и я передумала. Ну что я спрошу? Мол, дедушка, не родственник ли вы Койде, сыну Окабы? С какого перепугу? Кто я такая, чтобы задавать незнакомому человеку подобные вопросы? И я промолчала. Направилась быстрым шагом догонять друзей, чуя затылком… Да что там — затылком! Чувствуя всем своим телом, каждой клеточкой, как старик внимательно и пристально смотрит мне вслед.

Танька шла и ворчала:

— Он бы нам ещё клубочек дал, блин!

Я коротко хохотнула:

— Это ты про тот клубочек, что Баба-Яга дала Ивану-Царевичу, чтобы он довёл его к дубу, где Кащеева смерть в сундуке запрятана?

Подруга фыркнула:

— Конечно! Собаки нас проводят… Ага… Как же! Они вон только и думают, как откусить бы от нас кусок пожирнее. Впрочем… Пожирнее — это не про нас. — И тут же принялась приставать к Юрику: — Ты сказал, что здесь ни души, мол, мы будем одни, как Робинзоны. А тут народу, как на Одесской барахолке!

Я догнала и тихо спросила её:

— Ты чего разошлась-то, как холодный самовар?

Татьяна тормознула и с дрожью в голосе прошептала:

— Так страшно, Нюсенька! Куда мы опять влипли?! И ещё дед этот… Он точно родственник Койды. А ты сама помнишь, чем наша с ним встреча закончилась в прошлый раз…

Тут нас окликнул Юрик:

— Девчонки! Ну чего вы там? Поднажмите… Совсем немного осталось!

Я вздохнула:

— Пойдём… Дойдём до места — там всё и обсудим…

Вскоре мы вышли на большую поляну, на которой стояли несколько домов. Все, кроме одного, были в плачевном состоянии. Заросли крапивы и лебеды достигали провалившихся серых от времени крыш. Среди всего этого запустения высились только «журавли» колодцев — словно капитаны, которые последними покидают гибнущий флот.

Избушка приятеля Юрика стояла на самом краю, у кромки леса, и вид имела вполне себе крепкий. Было видно, что нижние сгнившие венцы дома не так давно заменили на новые. Наличники, больше похожие на кружева, были любовно выкрашены синей краской. Окна закрывали ставни, а во дворе с выкошенной травой стояла новая банька из янтарного соснового дерева. Старый сарай был разобран, доски от него распилены и сложены в аккуратные поленицы под стеной. Колодец тоже имел место быть — некоторые брёвна сруба были новыми. В общем, чувствовалась хозяйская рука. Огород, правда, был заросшим — хозяин явно мало интересовался сельским хозяйством.

При виде всего этого мы с Танькой немного взбодрились. Юрик, по-видимому, опасавшийся найти здесь такую же разруху, как и в остальной деревне, радостно улыбался. С оптимизмом он провозгласил:

— Ну вот, девчонки… Не всё так плохо, как могло показаться вначале. Давайте… Я сейчас займусь баней, а вы — на кухню! Жрать хочется, аж сил нет!

Татьяна пробурчала так, чтобы Юрик её не услышал:

— Вот, вот… Это мы ещё не поженились. А что потом будет, а? Жена — жарь котлеты, да? И никакой романтики, никаких тебе закатов над морем…

Я только усмехнулась. Танька просто вредничала. На самом деле, она обожала готовить и кормить Юрика. Я помнила её умильно-дурацкую физиономию, когда он наворачивал её кулинарные изыски.

Даже у меня мелькнула мысль: «Может, ещё всё обойдётся?» А противный голос внутри ехидно повторял: «Не обойдётся, не обойдётся…»

Глава 7

Пока Юрик растапливал баню и таскал воду, мы с Татьяной успели навести немного порядка в доме и приготовить сносный обед — обычный горячий супчик из банки тушёнки, картофеля, горсти пшена и пучка крапивы. Но после длительного нахождения на сухомятке, причём не очень частой, супчик нам показался божественно вкусным.

За обедом Танька принялась разглагольствовать на тему: «А хорошо, что неподалёку живёт дед, у которого и куры есть, и коровы». Вывод её рассуждений был прост: значит, у него можно разжиться и яйцами, и сметаной с молочком, а может, и простыми овощами, такими как картошка или морковка. Говорила она с преувеличенным энтузиазмом, который слегка «резал» уши. Это означало одно: все испытывали нервное возбуждение. О событиях, произошедших в поезде, мы, не сговариваясь, старались не упоминать. Но я понимала, что долго юлить и вихляться друг перед другом нам не удастся — рано или поздно говорить об этом придётся. Однако моя подруга была права в одном: прежде чем приступать к серьёзным разговорам, нужно прийти в себя, как следует отдохнуть и выспаться. И в осуществление этого нехитрого плана, убрав посуду, мы с Танькой отправились в баню.

В доме обстановка была весьма простой, если не сказать аскетичной. Две комнатки, помимо большой кухни-горницы с огромной русской печью, были размерами чуть больше собачьей будки. В одной стояла панцирная кровать с блестящими никелированными шариками на спинке и старый колченогий шкаф с покосившейся дверцей. В другой — такая же кровать и большой деревянный сундук времён царя Гороха. Зато в сундуке обнаружилось чистое постельное бельё и полотенца. А на полках возле печи — баночки с сахаром, солью и перцем. В старом шкафу любопытная Танька нашла пёстрые домотканые половички, чистые, постиранные и сложенные аккуратной стопкой. В общем, для спокойной жизни — всё, что нужно.

В бане лежал большой коричневый кусок хозяйственного мыла, на что Татьяна сморщила свой чуть вздёрнутый нос. Отрастив длинные волосы, она теперь усиленно о них заботилась. Чтобы утешить её в отсутствии шампуня и всяких хитрых штучек, я надрала крапивы и запарила её в кипятке в оцинкованном тазу, втолковав подруге, что лучшего средства для мытья волос и представить нельзя. Попутно прочла ей маленькую лекцию на тему: «Почему, когда пол-Европы вымирало от чумы и прочих нехороших болезней, в России народ только недоумённо пожимал плечами на непонятливых европейцев и мылся в бане».

В общем, из бани мы выползли с ней чуть ли не на четвереньках. Кое-как добрели до дома и плюхнулись на кровати, оставив Юрику в управление большую кухню с печкой.

Отключилась я почти сразу и спала, что называется, без задних ног. Ни снов, ни видений, никаких тревожных или необычных картин или мыслей. Словно кто-то взял и просто выключил рубильник. Всё верно: мозг, перегруженный событиями последних дней, нуждался в полноценном отдыхе.

Просыпалась я медленно и неохотно. Казалось, что кто-то зовёт меня по имени — тихо, издалека, но очень настойчиво, пытаясь пробить тёмную завесу небытия. Я открыла глаза. За небольшим оконцем, задернутым до половины шторками в жёлтые, почти выцветшие растительные узоры, стоял белёсый свет. Я попыталась нашарить возле кровати свои часы, которые сняла, отправляясь в баню. Не нашарила и чуть не загремела с кровати. Попыталась резко встать, но не тут-то было: панцирная сетка не собиралась так быстро выпускать меня из своих объятий. Это меня почему-то разозлило. Предприняв ещё одно усилие, я встала — точнее, выпрыгнула. Пружины жалобно заскрипели, возмущённые таким резким обращением. Интересно, сейчас день или ночь? Нужно было разыскать свои часы. Почему-то мне показалось очень важным определить, который сейчас час.

Накинув старенькое застиранное покрывало наподобие шали на плечи, я, ступая на цыпочках, вышла из комнатки. В кухне, составив две большие деревянные лавки вместе, на каком-то старом кожушке спал Юрик. Мои часы лежали на столе. Я схватила их и уставилась на циферблат. Стрелки замерли на двенадцати часах. Я в недоумении немного похлопала ресницами: в каком смысле — двенадцать? Полночь или полдень? И только потом заметила, что секундная стрелка на моих часах не двигается. Часы стояли, и это было очень странно. Что называется, в снег или в дождь, просыпаясь, где бы я ни была, первым делом я заводила свои часы и не могла припомнить случая, чтобы они хоть раз остановились. Попробовала покрутить колесико завода, но это ничего не дало. Секундная стрелка, как прилепленная, стояла на месте, не желая двигаться. Так, ладно… С этим разберёмся позже.

У меня вдруг возникло непреодолимое желание выйти на улицу, чтобы вдохнуть прохладного, пропитанного туманом и хвойной терпкой горечью свежего воздуха. Двери в сени и из сеней были закрыты, но не заперты. Я хмыкнула. Правильно… Кого в своём дому бояться? Не обуваясь, вышла на крыльцо. Постояла, оглядываясь по сторонам, зябко передёрнула плечами и поплотнее запахнула на груди мою импровизированную шаль-покрывало. И только тогда увидела на лавочке, стоявшей около дома, глиняную крынку, аккуратно завязанную сверху чистой тряпицей. Рядом стояла небольшая плетёная корзинка с яйцами и пучком укропа сверху. На земле, недалеко от этого богатства, стоял обычный мешок. В нём что-то было. По холодной траве я прошлёпала к мешку и оглянулась. В тумане разглядеть что-то дальше десяти метров от себя было практически невозможно. Но ведь всё это богатство не само здесь появилось?! В мешке было немного картошки, морковки и лука. А в крынке — молоко. Свежее, ещё тёплое, парное. Голова у меня заработала, и я подумала, что коров доят утром и вечером. Вечер сейчас быть не может. Вечером мы мылись в бане, а потом я уснула. Значит, всё-таки утро.

Я подпрыгнула на месте и схватилась за сердце, когда позади меня раздался тихий голос:

— Ну… Здрава будь, Анна…

За моей спиной, почти у самого крыльца, опираясь на деревянную клюку, стоял давешний старик. Его силуэт был словно вырезан из черно-белого снимка, чуть размытым от времени. Оба пса тоже были тут. Сидели у его ног по обе стороны, неподвижные и странно молчаливые. Не иначе как с перепугу я, не отвечая на его приветствие, спросила:

— А почему они у вас не лают?

Старик едва усмехнулся в седую бороду и ответил коротко:

— Приучены так… Не люблю пустобрехов. Ни собак… — Он на мгновение замолчал и добавил строго, почти с угрозой: — …Ни людей. — Потом его взгляд смягчился, и он будничным голосом проговорил: — Вот… На обустройство вам подарочки принёс… Стало быть, с новосельем вас, так?

Под взглядом его пронзительных чёрных глаз я едва сумела выдавить из себя:

— Спасибо…

На что дед фыркнул и загремел голосом (хотя продолжал говорить так же тихо, что и было очень странно):

— Меня не Бог спасает, а Род!

Я слегка смешалась, не зная, что дальше говорить. Дед посмотрел на меня с лёгким прищуром и произнёс чуть ли не ласково:

— Да ты садись, дочка… В ногах правды нет. К тому же, росы здесь холодные, а ты босая…

У меня быстро промелькнуло в уме: коли «садись», то значит, беседа будет долгой. Я уселась на лавку, поджав под себя, и вправду уже озябшие ноги. А старик присел на последнюю ступеньку крыльца и проговорил:

— Ну… Рассказывай…

Я в первый момент даже растерялась. Глупо хлопнула на него ресницами и спросила так же глупо:

— О чём?

Дед насупил лохматые брови. На мгновение мне показалось, что из его чёрных глаз сейчас вылетит молния. Суровым, замораживающим голосом он проговорил:

— Обо всём рассказывай… Что произошло в поезде? Как вашего попутчика убили? Что вы видели и что взяли… Вот об этом и рассказывай.

От неожиданности я даже икнула. Если бы не предыдущее наше приключение в урочище Багыш-хана, я бы подумала, что передо мной сейчас чокнутый, который каким-то неимоверным способом узнал о наших перипетиях. Но всё, что случилось с нами тогда, мешало мне сделать подобный вывод. Я опять почувствовала слабое давление на своё сознание. Будто какой-то внутренний голос мне нашёптывал на ухо: «Говори… Всё говори, как было…» Собственно, я была бы не против всё ему рассказать. Уж если кто и мог бы нам помочь выпутаться из возникшей ситуации, то это соплеменник нашего Койды. Я по собственному опыту уже знала, что этот странный народ — Чудь — способен на очень многое. Но была одна загвоздка: я терпеть не могла, когда на меня начинали давить. Пускай и таким затейливым способом. Пускай и не враг. Поэтому сдаваться вот так слету покорной овечкой я не собиралась. Поставив защиту на свой разум, я, склонив голову на бок, чуть улыбнувшись, спросила, бесцеремонно переходя на «ты»:

— А как тебя зовут, дедушка? А то моё имя ты знаешь, а я твоего — нет. Неправильно это…

Старик посмотрел на меня долгим взглядом. В тот же миг я ощутила усиление давления на своё сознание. Но это уж вам фигушки! Я против этих упырей тёмных выстояла и самого Иршада вокруг пальца обвела, а уж почти дружеский-то нажим и подавно сдюжу!

Несколько мгновений мы продолжали смотреть друг на друга. Я усиленно старалась не глядеть ему прямо в глаза, которые затягивали любого, кто в них взглянет, будто в омут. Поэтому пялилась ему куда-то в область переносицы. Первым отступил старик. Неопределённо хмыкнув, произнёс с лёгкой усмешкой:

— Можешь кликать меня Сурма…

Я кивнула. Сурма… Очень для него подходящее имечко. Дело в том, что после наших похождений в горах я очень заинтересовалась этимологией и особое внимание уделила языку Чуди Заволочской. С источниками было туговато: в библиотеках я мало что обнаружила. Останавливаться перед такими препятствиями я не привыкла и пошла дальше. Поступив в университет, первым делом отправилась в историко-архивный научно-исследовательский институт. Там мне посчастливилось встретить одну бабульку, доктора наук, между прочим. Вот она-то и просветила меня, ко всему прочему, позволив покопаться в архивах. В общем, с древнего языка Чуди слово «сурма» означало некое погружение в тайну, «туман, скрывающий истинную мудрость», если чуть точнее. Обычно такие имена давались старейшинам племени или даже волхвам.

На слова старика я кивнула головой, мол, понятно. Приседать в книксене и лепетать что-то вроде «приятно познакомиться» не стала, сочтя это в данной ситуации глупым кривлянием. Но на его вопросы отвечать не торопилась. Проговорила чуть насмешливо:

— Давай так… Ты мне расскажешь, что тебе известно о событиях в поезде, а я после в деталях поведаю, что там случилось реально.

Дед нахмурился, сверкнув глазами, а собачки у его ног заволновались, встревоженно глядя на своего хозяина. Собака — животное чуткое: гнев или страх человека распознаёт сразу, тем более близкого им человека. Но мне страшно не было. Я продолжала внимательно смотреть на него, ожидая ответа. Поняв, что наши с ним «гляделки» ничем не кончатся, если он не заговорит первым, Сурма выдохнул. Посмотрел внимательно на свою клюку, которую всё ещё продолжал сжимать не по-стариковски сильными пальцами, и, не глядя на меня, пробурчал:

— Тот, кого убили, был коллекционером. И не тем, которые сидят в своей «пещере» в ожидании, когда к их ногам принесут сокровища. Сам он был по профессии археологом и работал, всегда балансируя на грани закона. Однажды ему в руки попал артефакт, который принадлежал нашему народу. Он был осторожен и не кинулся сразу на аукционы. Изучил тему и очень тонко пустил в своих кругах даже не информацию, а намёк на неё: мол, с удовольствием продам документы в «добрые руки». К сожалению, его намёк поняли не только те, кому он предназначался. — Он кинул на меня проницательный взгляд и пробурчал недовольно: — Надеюсь, тебе не нужно растолковывать, кто такие «тёмные»?

Я отрицательно помотала головой. Довольно хмыкнув, он продолжил:

— У них свои люди повсюду. Иршад, хорошо тебе известный, остался жив после… — Он замялся и ворчливо проговорил: — Ну, в общем, ты знаешь, после каких событий. Думаю, его люди пронюхали, что Бальтазар намеревался продать эти документы нам. Вот на встречу он и ехал в этом поезде. Мы хотели приставить к нему своих людей, но Бальтазар наотрез отказался. Более того, он заявил, что если только почувствует, что за ним следят или наблюдают наши люди, сделка будет аннулирована. — Старик вздохнул. — Самонадеянность ещё никого до добра не доводила…

Я с огромным вниманием слушала Сурму. А когда он закончил, почему-то шёпотом спросила:

— А что это были за бумаги? Что в них ТАКОГО было, что тёмные захотели их заполучить?

Дед нахмурился. Чувствовалось, что моё любопытство его раздражало. Он нехотя ответил:

— Это были хроники народа цхалов, которые велись с той поры, когда им пришлось покинуть свою родину. Ну, разумеется, не сами подлинники, а только копии, сделанные нашим Родом. Сами хроники цхалов нанесены на каменные таблички, которые и по сей день хранятся… — Тут он запнулся и насупился, наверное, решив, что и так уже мне сказал лишнего.

Его ответ был лукавым. С одной стороны, он вроде бы ответил на мой вопрос, а с другой — понятнее мне не стало. Кажется, его порадовала моя озадаченная физиономия. Он просто вынуждал меня задать следующий, самый главный вопрос о том самом листке, за которым шла охота и благодаря которому (не без Танькиной пронырливости) мы сейчас оказались в таком положении. Его взгляд прямо-таки говорил: мол, ну, давай, спроси у меня про листок. Но на меня напало моё всегдашнее упрямство. Я давно усвоила для себя: если ты вступил в противоборство, пускай даже и не с врагом, никогда не давай того, что он от тебя ждёт. Старик думал, что он «загоняет» меня, как зверя по флажкам в нужную ему сторону. Ну нет, дедуля… Тут ты не угадал. Я дождусь, когда ты первым спросишь меня об этом листке!

Сурма сидел и ждал, что я скажу. Я скорчила унылую физиономию и промямлила:

— Ты всё и без моего рассказа, кажется, уже знаешь. Но, если необходимо, я могу подробно изложить, что произошло в поезде…

И я рассказала. Подробно, в красках и деталях — за исключением того момента, когда Танька подобрала тот треклятый листок. Моё упрямство имело под собой основу, а не просто вредность характера. Если я сейчас начну ему излагать про эту бумажку (или не бумажку), то мне нужно будет ему её показать. А как только она попадёт к нему в руки — всё, пиши пропало, мы её больше не увидим. Что, в общем-то, было бы не так и плохо (век бы её не видеть!), но главное — мы так и не узнаем, что же там такого важного, в этом пожелтевшем листке! Дело тут было даже не в обычном любопытстве. Бог с ним, с этим любопытством! Дело было в том, что теперь наличие или отсутствие в наших руках этого документа ничего уже не изменит, не остановит охоту на нас. Так уж если нам всё равно придётся страдать, то хотелось бы точно знать — из-за чего! А потом во мне поднималось что-то наподобие возмущения: получалось, что дед хотел меня использовать втемную! А это никому не понравится.

Старик слушал меня внимательно, не сводя с меня пристального, буравящего взгляда. Наш с ним разговор напоминал игру двух карточных шулеров, которые прекрасно понимали, что их соперник такой же ловчила, как и он сам. А при таком раскладе наша беседа грозила завести в тупик. Он — не получит листка, а я, соответственно, не получу важной информации. Если бы у меня было чуть больше времени на размышление, я, вероятнее всего, сумела бы как-то эту ситуацию выкрутить в нужном мне направлении. Но нашу беседу прервало появление Юрика. Встрёпанный со сна, он вылетел босиком на крыльцо с топором в руках. Увидев меня — целую и невредимую, разговаривающую мирно с дедом, — топор опустил и невнятно, чуть растерянно, поздоровался:

— Здрасьте…

Дед хмыкнул:

— И тебе здравствовать, мил человек… Что же ты гостей-то с топором встречаешь? Али у вас, у молодых, сейчас так принято?

Юрка смущённо и неловко спрятал топор за спину, принялся мямлить, оправдывая свой поступок:

— Да вы понимаете… Проснулся, слышу — голоса… Глянул, а Нюськи на месте нет. Вот я и подумал…

На этом самом «подумал» Юрик замялся, не зная, как продолжать — что именно он подумал, чтобы не выболтать о наших проблемах. Я пришла другу на помощь. Махнув рукой, произнесла:

— Юрик, расслабься… Свои. Сурма в курсе наших приключений. Более того, убиенный «дядя Боря» именно ему и вез ту самую коричневую папочку…

Юрка вытаращил глаза, недоумённо хлопая ресницами. Я его понимала. Это ж надо было уехать за тридевять земель, для того чтобы насладиться отдыхом на природе, а по дороге стать свидетелями убийства, сбежать от убийцы черт-те каким способом, потом забиться в глушь лесов, чтобы здесь как раз и встретить того, кто не просто в курсе, а является заказчиком всего этого цирка! Ну, хорошо… С «заказчиком» я, конечно, погорячилась, но общую суть вы уловили.

Старик, глядевший на Юрика с лёгкой насмешкой снизу вверх, поднялся на ноги и проговорил, отвечая скорее своим мыслям:

— Вот и ладно… — А потом уже к нам: — Обустраивайтесь… Места у нас здесь красивые. Опять же, грибов, ягод полно, если вам такое нравится. А ежели чего, то я всегда дома… — И, кинув на меня быстрый взгляд, закончил: — Наш разговор ещё не окончен… Ты ведь не думаешь, что всё само собой рассосётся?

И, не дожидаясь от меня ответа, пошёл прочь. Собаки, словно подчиняясь команде, последовали за ним, почему-то при этом всё время оглядываясь на нас. Складывалось такое ощущение, что псы, продолжая мысль хозяина, хотели сказать: «Мы следим за вами…»

Юрка ещё немного посмотрел вслед старику и пробормотал, ставя топор в угол у двери:

— Интересно… Что он этим хотел сказать, что разговор ещё не окончен? Вы что тут с ним, разговоры разговаривали? О чём?

Я вздохнула:

— Он просил рассказать, что случилось в поезде. Ну, я и рассказала…

Мой друг знал меня очень хорошо. Чуть сощурившись, с насмешкой спросил:

— Всё…?

Я опять вздохнула и пробурчала недовольно: