Бесплатный фрагмент - Крылышко желтого трубача

Мстящий — всегда судья в собственном деле

а в этом случае трудно не потребовать больше, чем следует.

(М. де Пюизье)

1

Каждому возрасту, говорят, свои увлечения, но улица вносит поправки.

Прошёл в кинотеатре фильм «Три мушкетёра» — добротный красочный французский фильм с Милен де Монжо в роли миледи, и наши ребята, в неё влюбившись, вооружились самодельными шпагами. Что из этого получилось, я уже повествовал. А получилось то, что пятнадцатилетний Виктор Ческидов проколол мне, дошколёнку, щёку своей ржавой проволокой. А вы говорите — возраст. Любви все возрасты покорны, а увлечениям — тем более.

Вслед за шпагами пришла страсть к рогаткам. Вся улица, от мала до велика, вооружилась незатейливым изобретением необремененного интеллектом ума человеческого и набросилась на воробьёв, скворцов, синичек и прочую пернатую живность, будто злее врага во всей природе не удалось сыскать. Они (воробушки), оправдывались стрелки, вишню клюют — после них только косточки на ветках висят.

Мне было жаль крылатых пернатых, и потому рогатки не делал. А самая лучшая была у Витьки Ческидова — настоящий «оленебой». Исполнением завидным, а главное Чесян вёл на ней зарубками счёт трофеям. Сначала штукам, потом десяткам, потом.… Дошёл бы и до сотен. Совсем умолкли бы без птичьего гомона сады наши, только шелест от поедающих листья гусениц, да Коля Томшин вмешался — отобрал рогатку у чемпиона убийц.

Чесян губы надул:

— На чужое позарился…. От зависти ты это, Петрович….

Томшин говорит:

— Смотри.

Выкопал яму на пограничной меже (огороды по соседству были), положил туда рогатку и стеклом прикрыл. Ческид утром приходит, смотрит, вечером смотрит: лежит его любимица, как экспонат в оружейном музее — не зарится на неё Коля Томшин. И успокоился.

Потом пришла мода на огнестрельное оружие. Пугачи, поджеги, самопалы загрохотали на бугорских улицах — того и гляди, людская прольётся кровь. Мильтоны на «бобике» катаются — вдруг выскочат, окружат и шасть по карманам. Найдут «пушку» — к себе волокут. Так боролись. А нам романтики в кровь добавляли или — как его? — адреналину. Впрочем, и это увлечение прошло мимо моих симпатий.

Отец так и сказал:

— Баловство всё это и хулиганство. Хочешь из настоящего ружья пострелять — на охоту поедем и постреляешь.

Сказал и слово сдержал. Мог ли я своё нарушить? Пообещал, в руки не возьму — и не брал. Курьёзный даже случай приключился с этой принципиальностью — а мог бы стать трагическим. Короче, дело было так. Однажды мой старший друг и наставник Мишка Мамаев объявил:

— Всё, больше в эти штуки не играю. Хочешь, подарю?

«Этими штуками» были два поджега и самопал. Причем, поджег один был выполнен в старинном стиле — ну, с такой массивной ручкой, как у пиратов, которые за поясами их таскали. У Мишки батяня — профессиональный столяр, и друг мой с его инструментами давно на «ты». «Пистоль» этот Мишаня вырезал из берёзовой коряги. А потом ствол и прочее «присобачил». Вообщем, отменная получилась штука — музейный экспонат.

На его предложение я пожал плечами — как хочешь. Он принёс, подаёт. Я, помня обещание отцу, кивнул:

— Положи на лавку.

Положил Мишка, ушёл — они лежат. Отец увидел, нахмурился:

— Мы, кажется, договорились.

Я, плечами пожав:

— Не моё — Мамайчика.

Мама:

— Вот я их в печке сожгу.

Отец:

— Смотри аккуратнее — они могут быть заряжены.

Маму это остановило. Отца что-то отвлекло. А они лежат на видном месте. Тут Рыжен ко мне прискакал — домашнее задание списать. На него иногда это находило — желание немножко поучиться. После его визита пистолеты пропали. Но я об этом ещё не знал. Вдруг под вечер прибегает мамаша Рыженкова:

— Ах, Боже-святы! Ваш Толька чуть моего сыночка глазика не лишил.

Этот придурок стащил оставленное без присмотра оружие и стал в стволах ковыряться. Доковырялся — пыжом в лоб, а пламенем начисто брови с ресницами смахнуло. Хорошо, что в стволе пули не было. А я думаю — поделом. И отец так же считал — отправил соседку восвояси:

— Верно говорят — на вору шапка горит.

Была мода на воздушных змеев. И опять Витька Чесян отличился — его бумажный летун, размалёванный под нахальную рожу, забирался под облака и там торчал даже при самом слабом ветре. С ним вообще никаких проблем не было. Лежит Витёк на травке и пальчиком бечевку подёргивает, чтобы хвостатая бестия совсем не уснул в заоблачных высях. Мне такого не сделать. Отец — на все руки мастер — пытался помочь. Но и его детище поднималось в воздух, если только я бежал, натягивая бечеву, во всю прыть навстречу ветру. А то вдруг вильнёт хвостом и носом в землю — тоже мне, пикирующий бомбардировщик. Короче, когда я у Чесяна выменял чемпиона всех воздушных змеев на какую-то ерунду, их полёты были уж не в моде — ни зрителей, ни помощников на поляне. Да и лето кончилось.

А в новом — другие увлечения.

У Калмыкова Борис Борисыча была будка рыбачья для подлёдного лова. Лето она коротала на берегу водохранилища, а с ледоставом использовалась по назначению. Однажды привёзли её и поставили в саду, а Толька с Борькой перебрались на лето туда жить. Ну, жить, не жить — ночевали там. И каждый считал за счастье составить им компанию. Тогда и случилось новое поветрие — в садах ли, в огородах все ринулись строить будки и оборудовать их для ночлега. Не в почёте стала ночёвка под крышей дома в кроватях на белых простынях. Куда как лучше — на и под старым трепьём, в цикадном гомоне с комариным припевом. Зато свобода — ни тебе родительского надзора: «Сына, домой!», ни сестриных наездов: «Ноги мыл?».

Я будку не строил — перебирался летом на чердак сарая. А вот друг мой Мишка сколотил в саду — с дверью, печкою, окном. Я там частенько ночевал, потому что вдвоём вдвое веселее. И совсем не скучно стало в наших самодельных домиках, когда провели огородами проводную связь.

Объясню, как это делалось. Наушник обыкновенной телефонной трубки — на одну клемму провод с гвоздём в землю, от другой тянем к абоненту (ох, и завернул!) в соседний огород. Всё, связь готова. Не верите? Вот и физик наш не верил. А когда предложили спор на интерес — пасовал. Плечами пожал:

— Ну, может быть. Разность потенциалов и всё такое. Земля это ведь огромный конденсатор — столько молний в себя принимает и ничуть не краснеет.

Звук, правда, в наушниках от такой связи еле слышный. Но потом Витька Ческидов догадался подключить их к радио, которое от 220 вольт. Музыку ночами слушаем, голоса всякие вражьи, и током нас не било, и наушники низковольтовые не горели. А вот тёте Стюре Грицай досталось — так крепко шандарахнуло, что не сразу и очухалась. А могло убить.

Через наши соседствующие огороды была натянута проволока для сушки белья. Мама постирает — развешает. Соседка Стюра Грицай тоже пользовалась после стирки. А мы с её Вовкой приспособили этот провод для телефонной связи, подключив к общей сети. И вот однажды накидывает тётя Стюра мокрыми руками сырое бельё на проволоку, а босыми ступнями землю попирает. Ну и дербалызнуло её. Да так, что….

Что говорить. Не рады были, что в живых осталась — всем досталось на орехи. Впрочем, пережили. Только провода надёжней прятать стали. А отец злосчастный снял и натянул нормальную бельевую верёвку.

2

Голубями увлеклись пацаны бугорские не без моего участия.

До того, как все буквально заразились к ним любовью, обитала стая на подворье у Жвакиных. Именно, обитала. Потому что голуби были таксебешные — сизари. Потому что хозяева их совсем не кормили. Летали эти бедолаги по полям, дорогам, перебивались воровством у кур на чужих дворах. И более того, Жваки ели этих вестников мира. «Оторвал башку и в лапшу». — Кокино выражение.

Друг у меня был, одноклассник Сашка Дьяконов — матершинник ужасный. За часто повторяемое: «Соси банан через диван» имел кличку «Банан». Но не суть в этом. Вот он держал голубей — дорогих, породистых. Жил возле общественной бани в конце Октябрьской улицы. Ходить к нему запросто было не просто — мимо Октябрьской не пройдёшь, а там шпана, того и гляди накостыляет. Потому и общались чаще в школе, а на лето расставались. Но в этот раз он меня сам нашёл. Понадобился ему фонарик. Похвастал я ещё в школе, что имею такую штуку. Отец с умыслом приобрёл: и подарок к моему дню рождения — не у всякого, даже взрослого парня, такой — и вещь на охоте крайне необходимая. Он так и напутствовал, вручая:

— Береги, сын, из рук не выпускай.

И говорю Сашке:

— Дать я тебе его не дам, но посветить могу. Чего ты хотел?

Оказывается к стае сизарей, что на чердаке бани обитали, прибился настоящий почтовый голубь. Дьякон мне его показал. Он чуть крупнее собратьев своих, и главное — на клюве во-от такие наросты. Короче, настоящий почтарь. Саня решил им завладеть, но днём ведь его не поймаешь, а в темноте голуби беспомощны. Вот и забрались мы с приятелем на чердак общественной бани. Испачкались, конечно, оцарапались, но нашли-таки приблуду. Бананчик его в клетку посадил вместе с голубкой. Через недельку, сказал, будут целоваться — а куда им деваться? Небось, Америку не открыл, что голуби целуются?

Когда их Саня на волю выпустил, почтарь только крыльями махнул — бросил суженную и на банной крыше снова воркует сизонькой голубке.

Снова Банан ко мне бежит. Снова шаримся по ночному чердаку. Нашли, схватили.

— Опять улетит, — пророчу я.

— Ну и хорошо, — ликует Банан. — Я его в Троицк свезу и продам. Бизнес буду делать.

Год прошёл, я и забыл об этом случае. А тут как-то Борис Борисыч Калмыков вручил сыновьям тридцать рублей и отправил в Троицк, снасти какие-то прикупить. Чтобы деньги хулиганы городские не отняли, собрали Калмычата толпу пацанов — проезд бесплатный пообещали и мороженое на десерт.

В электричке встретил Сашку Дьяконова — вёз на продажу известного почтаря.

— В который раз? — спрашиваю.

— Шестой, — гордо отвечает. — Он меня скоро богачом сделает.

Ну, богачом не богачом, а фонарик Банан себе приобрёл. К нам прибился. С нами по магазинам шлялся, а потом на базар всех затянул. Мужик-голубятник сходу десятку за почтаря предлагает. Банан торгуется, тридцатку просит. Мужик и не спорит:

— Согласен — стоит. Да денег сейчас нет. До пенсии ещё пару недель. Пойдём ко мне. Дам десятку и ещё пар пять хороших голубей.

Пошли всей толпой смотреть. Голуби, как на подбор — красивые, породистые, мохноногие, вислокрылые, с малюсенькими клювиками. Мужик объясняет:

— Это мартыны. Эти — жуки. Вон — бабочные. Выбирай — клетка в подарок.

Дьякон качает головой. А Борька Калмыков вдруг загорелся голубями.

— Бери, Банашка, я тебе, сколь денег есть, сейчас отдам за них, а остальные потом, со временем.

Сашка согласился — сделка состоялась. А Барыга, хитрец, на нас сэкономил — мороженое зажилил, да ещё пришлось от контролёров по вагонам бегать на обратном пути.

Став голубятником, Борька Калмыков шумную рекламную компанию повёл. Хвастал, как окупятся вложения, если каждая пара ему за лето три-четыре выводка принесёт. Да ещё играть он будет — на верность дому. Есть такая забава у настоящих голубятников — выпускают питомцев за много километров и пари на деньги заключают, чей раньше прилетит. Да и прилетит ли вообще? Ещё Борька грозился чужих голубей загонять.