Бесплатный фрагмент - Крушение

Благодарности

Благодарю любимого брата за помощь в публикации этой книги!

А также благодарю всех, кто принимал какое-либо участие в создании этого произведения. Только вы сами знаете, сколько сил вложили в моё творчество.

Предисловие

Здравствуй, дорогой друг! Где бы ты ни был, и где бы ни был я — я рад тому, что ты держишь эту книгу в руках.

Крушение — это мой первый и самый самобытный роман. В нём древнегреческая мифология, боги и религия бок о бок соседствуют с киберпанком, путешествиями в космосе и искусственным интеллектом. Этот роман для тех, кто хоть раз в жизни задавался вопросами экзистенциальности и чувствовал острое одиночество. Тебе предстоит пройти путь рядом с героем, который тоже не понаслышке с этим знаком. Вместе с ним ты поднимешься на самую вершину огромного мегаполиса-башни, где герой попытается наконец найти ответ на вопрос: «Кто я?»

Надеюсь, ты доберешься до последней страницы, и это путешествие будет стоить того.

Я писал эту книгу под музыку, поэтому разместил в тексте названия треков, соответствующих конкретным сценам. Вот так:

Трек: Hans Zimmer — Time

Можешь забить название трека в удобную платформу и включить для полного погружения, не забудь поставить на повтор и приятного чтения!

Вступление

Катархей

Трек: Hans Zimmer — Time

Когда Он впервые поднялся на поверхность земли, тусклые лучи Гелиоса, пробивающиеся сквозь дым и смог, ослепили его. Привыкнув к солнечному свету и открыв глаза, Он замер, увидев перед собой внизу бескрайние каменные равнины, кипящие и клокочущие лавовые моря, и сумрачное небо, полыхающее в огне. На землю непрерывно сыпался метеоритный дождь из сотен пламенных осколков, а выше над головой среди огромных космических скал, образовавших кольца на орбите, зависла гигантская полурасплавленная сфера. Это была новорождённая луна.

Он опустил глаза и обнаружил, что все его тело покрыто черной жижей. Тогда он поднес к лицу испачканные руки и сжал в ладони длинный изогнутый серп.

— πατήρ… (– Отец…)

Только сейчас вспомнив и окончательно осознав, что же Он наделал, Гигант ещё сильнее стиснул в ладони рукоять.

— μητέρα… (– Мать…)

Дико взревев и из последних сил швырнув орудие далеко за горизонт, Он рухнул на колени и стал судорожно стирать с себя черную обжигающую кровь прахом матери Земли. Но вдруг Он застыл, ощутив, как каменная поверхность вздрагивает под ним.

Гигант обернулся и увидел, как из жерла вулкана, коптящего небо позади, вслед за ним стали подниматься его братья — титаны. Один за другим они безмолвно проходили мимо и разбредались по просторам бесплодной огненной пустыни, а Гелиос, словно приветствуя их, внезапно ускорил свой ход. Он множество раз опускался за горизонт, но тут же поднимался снова, пока на небе не стали появляться облака, и над головой Гиганта не сгустились тучи.

Когда пролились капли первого дождя, размывшие на лице и плечах Великана засохшую кровь, Он замер, увидев, как сквозь окаменевшую лаву на поверхности земли начинают проклевываться зеленые побеги… Гигант поднялся над бурно всходящей растительностью и, взглянув на зарастающие поля, разливающиеся на миллионы километров океаны и синее небо, что укутывали грозные облака, Он опустил голову. Его лицо стало очень мрачным. Помедлив ещё немного, Кронос двинулся прочь через увядающие вокруг него колосья на поиски серпа, одержимый мыслью о том, что и у него есть дети…

Пролог

Приступ. Амнезия. Деперсонализация

«… Кто я?»

Сверхзвуковой поезд, следующий по вакуумной трассе из города N в «Century Tower», входит в тоннель на скорости 1380 км/ч, и на салон опускается тьма.

«Где это я?»

Размытое отражение незнакомца в капюшоне возле окна начинает проступать в свете медленно разгорающихся ламп, которые автоматически включаются при недостатке естественного освещения.

«И как я здесь оказался?»

Он продолжает оглядываться по сторонам, затем снова поворачивается к широкому иллюминатору и всматривается в темное отражение.

«Я что, заблудился? Или знаю, куда иду?»

По мере приближения к стеклу размытые черты незнакомого лица становятся все отчетливее.

«И что это за странное чувство, здесь, в груди?»

Необычное блекло-голубое сияние его глаз начинает доноситься из-под капюшона и с каждым мгновением разгорается всё ярче.

Пристально наблюдая за незнакомцем, в точности повторяющим все его движения, человек протягивает руку навстречу отражению, но, коснувшись, тут же отшатывается назад.

«Это что, я?»

Он на несколько секунд замирает, но затем вновь медленно приближается, разглядывая в мутном окне позабытый облик.

«Каким же образом „я“ оказалось тем „я в отражении“? И почему оно обрело эти грубые, измятые морщинами, хмурые черты лица? До чего же странно ощущать себя запертым в тюрьме из собственной плоти и крови…»

Его взгляд, наконец, отрывается от отражения и, скользнув по поверхности стекла, натыкается на стены транспортной капсулы, что пребывают в неустанном движении.

«И куда все это движется?»

Он осматривает темную кабину гипертрейна, переполненную призрачными фигурами.

«Почему же воспоминания ускользают от меня?»

Завершая круг, его взгляд возвращается к иллюминатору, и он всматривается по ту сторону, во тьму.

«Да, точно, я возвращаюсь обратно…»

Каждые несколько мгновений во мраке тоннеля вспыхивают тусклые красные огни — они проносятся с огромной скоростью.

«Но зачем?.. Может быть, всё, что было до этого момента, не имело никакого значения, и это лишь начало нового пути?»

Он нахмурил брови.

«Или же наоборот — это его конец, и всё близится к исходу? А может, время и вовсе замкнулось, и всё повторяется вновь?»

Внезапно голубое сияние в отражении вспыхивает ярче прежнего, и он переводит фокус глаз на пугающе серьёзное лицо фантома, который, как ему показалось, всё это время не сводил с него буравящего взора.

В груди у пассажира возникает жуткое ощущение, подсказывающее ему, что той части его сознания, обитающей по другую сторону стекла и не имеющей отчетливой границы с тенью, уже известно многое о нитях судьбы, сплетенных волею Мойр, но вот другой, существующей в мире света и разделенных индивидуальностей, ещё только предстоит всё узнать, и сейчас она пребывает в рациональной иллюзии…

«И всё-таки… Кто я?»

Пустыня

Там, где мгновение назад был мрак и отражение, внезапно вспыхивает ослепительный свет. Приступ боли, поразивший глаза, за долгие годы привыкшие к мраку, заставляет пассажира зажмуриться и укрыться в тени фюзеляжа. Когда же он приходит в себя и поднимает веки, то обнаруживает, что кабину заливает ярко-оранжевое, конвульсивно мерцающее сияние, а за самозатемняющимися окнами всё проносится с невероятной скоростью. Но вскоре бетонные блоки, заставляющие восходящее солнце мерцать, обрываются, и по ту сторону иллюминатора открывается вид на бескрайнюю пустошь.

На такой скорости всё за окном превращается в рябящий, постоянно меняющийся узор, и лишь ближе к горизонту гигантские песчаные холмы остаются в относительной неподвижности. Далеко впереди среди бесчисленных дюн виднеются переливающиеся в лучах краснеющего солнца участки широких автобанов и ветки других вакуумных трасс, протянувшихся над землёй. А кое-где на просторах закипающей пустоши прямо на глазах начинают разливаться дрожащие озера зеркальных миражей.

Как и прежде, укрываясь в тени фюзеляжа, пассажир поезда придвигается к окну практически в упор и, выглядывая из-под капюшона, поднимает глаза на бледнеющую синеву, которая очень скоро становится фиолетово-чёрной. Там, на самом верху, ближе к зениту все ещё виднеются звезды, чье тусклое сияние пробивается сквозь разряжённую оболочку Земли…

Кажется, солнце поднимается прямо на глазах, и в вагоне становится очень душно, даже несмотря на гул кондиционеров, работающих на полную мощь. Пассажир поезда снова проводит взглядом по кабине гипертрейна, и на этот раз она оказывается очень светлой и переполненной покачивающимися в проходе и теснящимися на своих местах людьми. Неожиданно электропоезд начинает производить правый поворот и на горизонт выплывает Она… Роковая Башня, уходящая глубоко в небо.

Та её малая часть, виднеющаяся сейчас из-за изгиба Земли, укрыта серой дымкой, образовавшейся из-за огромного расстояния и смога, но несмотря на это, её стены кажутся абсолютно черными на фоне рассветного неба и желтого песка. Прямо под ней разлился целый океан раскалённого воздуха, отчего создается впечатление, что её широченное, искаженное миражом основание лишь слегка касается земли, а её ствол, многокилометровыми ступенями уходящий ввысь, постепенно тает в загрязнённой пылью атмосфере…

Несмотря на фантастический вид, открывающийся снаружи, никто из пассажиров поезда не обращает на него внимания. Никто из них словно не замечает того, что происходит за окном. Все эти люди тоже направляются в башню, и многие из них делают это каждый день. Поэтому они, как и прежде, не отрываются от голографических девайсов перед своими лицами и не поднимают глаз на величайшее строение на Земле. Никто из них не смотрит на него. Никто, кроме неё — девушки неподалеку, возле окна, буквально через несколько рядов.

Он заметил её, когда один из пассажиров, сидящих между ними, поднялся со своего места и направился в другой конец вагона.

Облокотившись на столик, она заворожённо уставилась на горизонт. Её рот чуть приоткрыт, глаза слегка приподняты, а тонкие пальцы касаются кожи на бледном лице. Её залитый солнцем образ отражается на тонированном стекле и долгое время кажется совершенно неподвижным, но спустя мгновение её губы что-то шепнули, и тёмные волосы падают ей на глаза. Поправляя их, она случайно замечает в отражении взгляд незнакомца и поворачивается к нему. На доли секунды на её лице появляется смущённая улыбка, а после она возвращает взор к окну. Заглянув ей в глаза, ему показалось, что в них горит тот же огонь, что горел и у него когда-то…

Входящий вызов.

Взгляд срывается вниз. Торопливо подтянув рукав, он дотрагивается до вибрирующих часов, стилизованных под классику. По бокам от корпуса и ремешков тут же вспыхивают эфемерные проекции, замыкающиеся вокруг запястья. На мгновение уставившись на циферблат, он смахивает имя звонящего на галоэкран справа с надписью «Отклонить вызов». Но когда он возвращает взгляд к ней, то обнаруживает, что пассажир, чьё место было между ними, уже вернулся в свое кресло. Разглядеть девушку становится невозможно.

Сделав ещё несколько попыток заглянуть за впереди сидящую фигуру, пассажир разочарованно стягивает с головы капюшон и, навалившись на спинку кресла, упирается взглядом в потолок.

Спустя какое-то время сквозь гул электропоезда и шум вентиляторов, переполняющих вагон, выделяются голоса сидящих позади. Слух сам цепляется за них, когда речь заходит о Башне, которая всё ещё видна на горизонте, но продолжает медленно ползти в обратном направлении — к дальнему краю окна.

Молодые люди на заднем ряду упоминают о загадочных событиях, произошедших в Её стенах за последнее время. Они говорят о новых трещинах, которые, по рассказам, спустились откуда-то с верхних закрытых секций, и теперь их стали находить уже повсюду. Они утверждают, что всё это началось после толчка, неделю назад потрясшего строение до самого основания, и что это как-то связанно с таинственными слухами, распространившимся по мегаполису. А чуть позже один из голосов добавляет, что слышал разговоры людей, которые заявляли — такие повреждения совместно с постоянным ростом температур из-за солнечных лучей, раскаляющих поверхность сооружения добела, могут повлечь за собой разрушение несущих конструкций, и тогда всему строению настанет конец.

«Да, вот-вот что-то грядёт…» — подтверждает кто-то из них, и голоса умолкают не надолго.

Пассажир возвращает взгляд в окно.

Несмотря на правдоподобность таких заявлений, большинство людей уже давно не воспринимает их всерьёз. Слухи, подобные этим, ходят о Башне с незапамятных времен — с самого первого дня возведения строения. С каждым разом они становятся немного другими, обрастают новыми подробностями, но всегда утверждают одно и то же: крушение Башни неизбежно. Невзирая на это, величайшее строение на Земле возвышается над миром уже на протяжении почти пятнадцати веков, и, вероятно, простоит ещё столько же.

Но, что касается солнца, его натиск и вправду становится все сильней. С каждым годом оно становится все жарче, белее и невыносимее… Кажется, оно растёт в размерах и давит — нависает всей своей раскалённой массой, угрожая раздавить всех жителей Земли… Много тысяч лет назад (когда точно — никому не известно, ведь сверхмощные вспышки не раз выводили из строя всю электронику на планете, в том числе стирая целые океаны информации крупнейших дата-центров) активность звезды резко изменилась, и спорадические явления стали разрушать магнитное поле Земли. Тогда же атмосфера планеты начала постепенно истощаться. С тех самых пор солнечные лучи превратились в настоящее бедствие для всего человечества. Сегодня тех бедолаг, которым не повезло попасть под свет беспощадного светила, буквально через пару часов ждет сильнейшее истощение, ожоги, повреждение роговицы, потеря рассудка, утрата двигательных функций, а в конечном итоге — облучение и смерть. Огромное количество пострадавших при подобного рода обстоятельствах широко распространило среди населения Земли серьёзные психологические расстройства, выражающиеся в острой реакции на свет и панической боязни попасть под прямые солнечные лучи. На сегодняшний день все подобные нарушения объединены в единую категорию и носят название: Гелиофобия. Для многих это звучит как приговор…

Погружённый в глубокую задумчивость, пассажир поезда не замечает, как из-за поворота вакуумной трассы, его наклонённое вперед туловище оказалось под потоком солнечного света, а глаза стали подниматься на бледно-синий небосклон. Взгляд почти касается жгучего диска над безжизненной пустыней, но часы вдруг снова завибрировали, и пассажир приходит в себя.

Входящий вызов.

Тут же отпрянув в тень, он принимается судорожно моргать, пока след, оставленный огненным шаром на сетчатке, не исчезает полностью. Глаза опускаются на циферблат. Его лицо мрачнеет; немного помедлив, он перетаскивает имя звонящего на галоэкран слева, где на зелёном фоне переливается надпись «Принять вызов».

В голове раздаётся резкий мужской голос, обращающийся к пассажиру по имени:

— И.? Ты слышишь? Ты что вообще творишь?

Пассажир откидывается на спинку кресла и, словно обессилев, безразлично свешивает голову в направлении окна.

— Я звонил тебе кучу раз, почему ты не отвечаешь?

Снаружи всё по-прежнему превращается в рябящий, постоянно меняющийся узор. За это время башня успела переместиться к самому краю окна, а вокруг неё из миража стали появляться дрожащие пики огромных небоскребов — они кажутся тонкими иглами по сравнению с ней.

— Ты вообще о чем думаешь?.. Ааа, снова пялишься на неё? Ты слышал, что она разваливается на куски? Или ты притворяешься, что тебе не страшно?

Сооружение за горизонтом продолжает обрастать всё новыми рядами высоких зданий, постепенно скрываясь за фюзеляжем сверхзвукового поезда, который поворачивает прямо на её.

— Ну и что ты собираешься делать дальше?

Яркая звезда начинает мелькать за бетонными блоками, и через несколько мгновений на салон опускается тьма.

— Чего ты молчишь? Ты сам хотя бы понимаешь, зачем возвращаешься туда?

Проступая в свете разгорающихся ламп, пассажир поезда подается вперед и облокачивается на колени.

— И как ты думаешь найти его? Там нет ни связи, ни указателей… и ты уверен, что они не лгут?

Он задумчиво переминает перед собой ладони со сбитыми костяшки на кулаках.

— Кстати, И., ты не забыл принять таблетки?

И. резко выпрямился и схватился за грудь.

— Ты что, потерял его?

Но обнаружив во внутреннем кармане лишь пустоту, он начинает нервно похлопывать по куртке, спускаясь всё ниже.

— Как же ты теперь собираешься подняться наверх?

Ощупав всё, он начинает заново, на этот раз запуская руки в каждый карман, появляющийся везде, где бы не коснулась рука темного, матового материала.

— И что ты будешь делать без них?

Под затухающее бормотание И. продолжает поиски, одновременно с этим пытаясь вспомнить, куда мог деться электронный прибор, обычно напоминающий о приёме препаратов.

— Ты вообще слушаешь меня, а?..

С растерянным лицом и широко раскрытыми глазами он мысленно погружается в тот момент и в то место, где в последний раз видел его. Он отправляется в ту темную комнату, которую практически не покидал на протяжении последних десятилетий своей жизни…

Комната. Темно. Но глаза по-прежнему открыты

Трек: A Room Between the Rooms

— Ущербный…

Этот шёпот.

— Никчёмный…

Он никогда не замолкает.

— Никому не нужный…

Иногда забываешь: это голос в голове, или Вёрджил — золотой призрак, бесшумно бродящий по комнате.

— Ни на что не способный…

Его забагованная голографическая проекция, тускло переливающаяся в отражении на поверхности плит каменного пола, появляется то тут, то там, а иногда и в разных частях просторных апартаментов одновременно.

— Ты сам-то рад тому, что живой?..

Где-то в дальней части комнаты неисправный робот-уборщик, вытиравший кровь возле стены с глубокими вмятинами от ударов, вот уже несколько часов бьётся о плинтус. Он отъезжает и врезается, отъезжает и врезается… Эхо, раздающееся в тёмной студии, будто медленный тяжелый пульс, отдающийся в висках…

Внезапно — звук хлёстких крыльев и воркование голубей за окном.

— Здесь так высоко…

Через не большую, но длинную вертикальную щель между металлическими ставнями проникает тусклое сияние ночного города. Неожиданно рябящая проекция золотого призрака появляется рядом с ней. Словно издеваясь, Вёрджил погружается головой за оконное стекло размером во всю стену. Он заглядывает вниз, затем возвращается и переводит взгляд на И., который наблюдает за ним с постели.

— Трус…

Вёрджил появляется ближе к центру комнаты и начинает медленно опускаться грудью на пол, уставившись в брешь между заслонами. Он делает это точь-в-точь как И…

Изредка во время заката, когда над пустошью нет бурь и сильного ветра, а пыль в атмосфере оседает на поверхности земли, И. приоткрывает автоматические створы движением руки, будто силой мысли, и, держась подальше от огромного окна, опускается вниз, не отрывая глаз от охваченного дрожащим сиянием промежутка. Он кладет подбородок на каменный пол так, чтобы гóрода и пустыни внизу не было видно, а край апартаментов заканчивался там же, где горизонт. Тогда перед его заворожённым взором предстаёт ствол Великой Башни, тянущийся в отражении на поверхности глянцевых плит и плавно переходящей в панорамное окно. Стены монументального строения, постепенно сужаясь, покрываются словно тысячей мерцающих звезд — солнечными батареями, — пока ближе к верхним секциям Оно не превращается в тонкое, невообразимо длинное лезвие, полыхающее в лучах закатного солнца. Уходя всё глубже в темнеющий небосклон, Её нескончаемый пик в конце концов обрывается на границе потолка.

— Снова пялишься на неё?

Взгляд резко поднимается на призрака, появившегося рядом…

…По-прежнему лёжа в постели в тёмной комнате, И. вялыми движениями пальцев захлопывает тяжелые металлические створы, реагирующие на сигнал детектора жестов.

— Слабак…

Вёрджил исчезает, но спустя мгновение появляется поднимающимся с постели вместо И.. Призрак закидывает в себя порцию таблеток и возникает уже в другой части комнаты. Он пялится в будто открытый самопополняющийся автомат-холодильник, встроенный в стену, а в следующую секунду уже качается в кресле, возле компьютерного стола, над которым тут же вспыхивают голографические экраны. Затем появляется в центре помещения — бродит и что-то беззвучно бормочет под нос. Позже золотая проекция возникает забившейся в углу в дальней части комнаты, а под конец — у стены напротив следа от картины. Одновременно мелькая и в других частях апартаментов, Вёрджил продолжает еле заметно водить головой по кругу, словно скользя взглядом по отсутствующему изображению…

Набросок лабиринта на измятом клочке натуральной бумаги — который когда-то давно висел там, помещённый в рамку, — единственное, что оставалось у И. от отца…

— Зачем ты всё ещё ищешь его…

И. стиснул голову в ладонях и, окончательно пробудившись от полудрёмы, сел на кровати: его ноги сносят хлам, выставленный на полу. Робот-уборщик, всё это время отбивавший четкий ритм, на мгновение замирает, а затем, жужжа и подбуксовывая, устремляется на звук катящихся бутылок.

— Зачем ты только думаешь об этом?

Голос Вёрджила изменился — он стал отчётливее и громче.

— Вспомни, что он сделал с тобой… Жалкий, слабый, беспомощный… посмотри на себя, ты разваливаешься на куски…

И. убирает руки от лица и заглядывает в глаза золотому призраку, нависающему над ним.

— Он нам не нужен…

И. опускает глаза, но уже через секунду в них вспыхивает слабый огонь… Он яростно отмахивается от Вёрджила и поднимается с постели. Сверкнувшая проекция рассыпается, словно песок за его спиной.

— Постой!

Натягивая на истощенное тело измятую футболку, И. двинулся в другую часть помещения и растворился во тьме. Вёрджил, взявшийся из ниоткуда, последовал за ним.

— Куда ты собрался?

И. проступает в свете голографических экранов и берет с компьютерного столика пластиковую ключ-карту и часы.

— Объясни, зачем ты делаешь это? Почему ты молчишь?

Застегивая на запястье ремешок, он снова и снова проходит сквозь золотую проекцию, которая назойливо появляется у него на пути.

— Ты же знаешь, тебе нельзя туда возвращаться… Вспомни, что там было с тобой!.. Там очень опасно!..

На подходе к гардеробу И. взмахом руки откидывает покосившуюся панель и достает одежду из встроенного в стену шкафа.

— Значит, ты снова бежишь? Ты всегда убегал…

И. стиснул кулак перед лицом фантома, тем самым отключая его речевой блок от акустической системы. Но призрак продолжает шевелить губами, наблюдая, как И. натягивает куртку и, двинувшись к выходу, накидывает на голову капюшон.

Перед тем как дверь громко хлопнула за ним, он берёт со стеклянного столика у выхода медикаментозный органайзер и кладет его в задний карман штанов…

У подножья

— … Ну так что, И.? Ответь мне, кто ты без меня? Что, язык проглотил?

Пальцы, наконец, нащупывают пластиковую коробочку в заднем кармане и, нервно подрагивая, извлекают на свет небольшое, чёрное, прямоугольное устройство. Повертев его в руках и проверив на наличие повреждений, И. плотно сжимает в ладони механизм. В тех местах, где кожа соприкасается с корпусом пробегает тусклое сияние: «Снятие отпечатка… iD подтвержден», — вспыхивает на узком пиксельном дисплее; затем на нём появляется информация об уровне запаса химических элементов для синтеза веществ.

— Успокойся, он полный. Ты же сам ночью ходил, пополнял его у этих барыг в гетто-районах.

И. щелкает по кнопкам и выбирает молекулярную структуру препарата и чистоту: «0,3… или нет, 0,4%».

— Ты уверен? Не боишься, что дыхание перехватит?

Он уже подносит механизм к лицу, как вдруг замечает на себе взгляд пассажира, который сидит по диагонали напротив.

Незнакомец сперва уставился на медикаментозный органайзер у И. в руках, а позже поднял глаза на его лицо и замер. Когда же И. заметил пожилого пассажира в очках, тот неожиданно встрепенулся и, придя в себя, уткнулся обратно в голографическую книгу в руках.

— Только взгляни на себя. Они думают, ты наркоман.

И. поворачивается к окну. Там, среди мрака, как и прежде, отражается его бледное, худое, до жути серьёзное лицо, из-под нахмуренных бровей которого уже давно пропало голубое сияние.

— Берегись!

Он отшатывается назад, а через мгновение солнечный свет за стеклом снова начинает мелькать.

— Ты что, спишь!? Приди же в себя наконец!

Когда же бетонные блоки заканчиваются, за окном вновь открывается вид на бескрайнюю пустошь. Но буквально через несколько секунд из-за дальнего края окна появляется город — он с огромной скоростью выезжает навстречу движению…

Все начинается с нескольких тёмных точек вдали, но с каждым мгновением их становится всё больше и больше. Они словно высыпаются на поверхность раскалённой пустоши по необъятной дуге. Постепенно небольшие серые объекты превращаются в 40—45 этажные блоки, расположенные настолько плотно, что кажется, они взбираются друг на друга по склонам песчаных дюн, а некоторые из них возводятся прямо сейчас на границе с пустыней.

Очень быстро бесчисленные постройки заполняют большую часть вида за окном, и гипертрейн неожиданно пересекает черту города и продолжает нестись уже над крышами домов. С большой скалистой возвышенности, над которой проходит вакуумная трасса, отлично видны залитые солнечным светом бесконечные каменные джунгли, что раскинулись на просторах холмистых равнин. Прямо над городом тянутся широкие полосы автострад, вырывающиеся из пустоши, а над открытыми участками бетонных долин потоки знойного ветра разносят огрызки длинного, темного материала, когда-то давно служившего защитой для всех дворов-колодцев от яростных лучей. Огромные ошметки брезентовых навесов, словно флюгеры, бьются над верхушками построек, устремляясь то в одну сторону, то в мгновение ока меняя направление, перед тем как снова на время опуститься.

Эти не имеющие ни конца ни края районы-лабиринты, утопающие в пыли, песке и нелегальных постройках, раскинулись здесь на десятки тысяч километров вокруг центральной области и вместили более миллиарда человек, большая часть из которых живет далеко за чертой бедности.

Голод, разруха, наркотики, криминал — здесь есть все преимущества настоящих трущоб.

Это — «Нищий город».

А прямо над ним возвышается Роковая Башня, с жадностью пожирающая горизонт…

— Стоит признать, вид на этот клоповник, просто обалденный.

Когда Величайшее Строение на Земле вырастает из-за края окна, И. поднимает на него взгляд.

— Охренеть можно. Ты, наверно, уже и забыл, насколько она огромная…

На другой стороне салона видно, как её темные массивные стены продолжают захватывать один иллюминатор за другим.

— Пугающее ощущение, правда? Ты ещё не передумал?

И. сжимает в руке позабытый органайзер и опускает на него взгляд. Он подносит его к лицу и уже собирается нажать большую механическую кнопку, но голос Вёрджила останавливает его:

— Не спеши…

Рука замирает в воздухе.

— Лучше дотерпи до подъёма.

Немного пораздумав, И. про себя соглашается и убирает органайзер во внутренний карман — туда, где ему и место.

Вдруг город за окном резко меняется.

Словно взявшиеся из ниоткуда высокие здания из металла и стекла начинают проноситься с обеих сторон непрерывными рядами. Их зеркальные, переливающиеся друг в друге поверхности заставляют И. сощурить глаза, что поднимаются всё выше и выше, пока среди рябящих шпилей не проступают стены Величайшего Строения.

На невероятной высоте виднеется огромное бетонное сооружение, широкой линией опоясывающее первую — нижнюю ступень Башни чуть выше середины. Это — «Верхний кольцевой вокзал». К нему прямо по поверхности крутых стен ползут транспортные тоннели, сильно напоминающие тонких длинных изгибающихся червей…

— С огнем играешь…

Внезапно солнце, выглянувшее из-за верхушек небоскрёбов, скользнуло по векам пассажира и укололо бесчисленными бликами глаза.

— Предупреждал же.

Укрывшись поглубже в тени и прислонив голову к стене фюзеляжа, И. опускает взгляд на основание города, укутанное вечным туманом — белым и густым, как молоко.

Вскоре на салон вновь обрушивается тьма.

— Так-то лучше.

За считанные секунды проскочив «Century City» по узким расщелинам технических каналов, гипертрейн погружается в очередной тоннель и стремительно сбрасывает скорость.

Когда в салоне разгорается свет, становится видно, что большинство пассажиров уже направилось к тамбуру. Сидеть на местах остаются лишь редкие фигуры.

Транспортное средство останавливается и вместе с затихающим гулом электродвигателя опускается на монорельс. «Двери открываются». Люди начинают покидать вагон, освобождая проходы, а им взамен кабина наполняется эхом, обитающим на «Нижнем кольцевом вокзале». За окнами по-прежнему сгущается тьма.

И. вдруг опомнился. Он устремляет взгляд туда, где была та девушка, сидевшая неподалеку — буквально через несколько рядов. Но её там больше нет.

— Что, потерял кого-то?

Он пытается найти её среди убывающей толпы, но его попытки остаются тщетными. И. откидывается на кресло.

— Слышишь? Сейчас самое время.

Он кивает — достаёт медикаментозный органайзер и, отключив его сигнал за несколько минут до напоминания, подносит ко рту и производит двойное нажатие.

Щёлк-щёлк.

Две маленькие синие капсулы закатываются ему в рот по выскочившему желобу…

— Ну же, реакция уже началась…

Подержав их немного под языком, он глотает горьковатые таблетки.

Через язычную артерию молекулы препарата быстро попадают в кровь, из неё — в мозг. Преодолев гематоэнцефалический барьер, активное вещество моментально нарушает баланс нейромедиаторов в межсинопсическом пространстве.

— Ухх, в твоей башке сейчас начинается настоящий хаос…

И. растекается по сидению. Седативный эффект стремительно растет, в то время как сознание угасает. Становится тепло и уютно, а звуки кажутся приглушенными, но одновременно с этим чище…

— Слышишь это? Восприятие изменилось…

«Двери закрываются», — раздается из динамиков. Гулкий удар обрубает вокзальное эхо, и вагон снова наполняется вибрацией и шумом, которые теперь ощущаются совершенно по-иному.

— Взгляни-ка, что там?

За окнами среди мрака вспыхивают сотни ярких ядовитых проекций. Заторможенно реагируя на свет, И. поворачивается к голографическим рекламам.

— Тяжеловато разобрать, да?

Поезд тронулся. Под оглушительный скрежет транспортное средство начинает подниматься вверх, но уже без использования магнитных подушек, а лишь за счет силы тяги и металлических колёс.

— Ну что, полегчало? Эй, ты вообще здесь?..

Не в состоянии обработать сенсорную информацию, И. продолжает тупо пялиться на преследующие иллюминатор зацикленные ролики, мелькающие картинки и бегущие строки на сотне разных диалектов.

— Ладно. Отдохни немного. У тебя впереди очень тяжелый путь… Сейчас связь ненадолго пропадет. Услышимся навер…

Часть 1

Секция N1

Вокзал

Связь восстановлена

— ИииИИиии… ОчниИись…

Под скрип и лязганье состава ядовитые проекции за окнами начинают потухать — один ряд за другим.

— …Эй, И… ВставаАаай… Ты что, заснул?.. ДА ПРИДИ ЖЕ В СЕБЯ НАКОНЕЦ!

И. вздрагивает и впервые за долгое время моргает, отрывая взгляд от только что потемневшего иллюминатора.

— Давай, почти подъехали. Пора на выход…

Осмотревшись по сторонам, он с трудом поднимается и, немного покачиваясь, направляется к тамбуру, не обращая никакого внимания на пожилого мужчину в очках — по диагонали напротив, — который продолжает абсолютно неподвижно пялиться в электронную книгу.

— Что это с ними?

По левую сторону салона мягкое сияние начинает перекидываться от одного окна к другому, открывая вид на сумрачный перрон.

— Да взгляни же! У них что, Приступ?

Уже на подходе к тамбуру И. поднимает взгляд на человека, что стоит сбоку от прохода с голографическим планшетом в руках. И. заглядывает ему в лицо, на котором застыло слегка растерянное, обеспокоенное выражение, а в глубине не моргающих, словно сделанных из стекла, глаз переливается отражение мерцающих проекций.

И. взмахивает рукой перед лицом незнакомца, но оно остается совершенно неподвижным. Тогда он смотрит назад и видит такие же оцепеневшие фигуры по всему вагону.

— Здесь нельзя оставаться. Живей!

Двери хлопают за ним…

Вокзал по ту сторону стекла с надписью «Не прислоняться» замедляет ход. Но перед самой остановкой И. вновь хватается за грудь, чтобы принять «ещё немного».

— Ты серьезно?

Свист тормозов, и вагон качнулся…

«Двери открываются».

И. убирает органайзер и натягивает на голову капюшон. Перед глазами предстаёт бесчисленная толпа собравшихся на перроне. Тускло-зелёное сияние под ногами впереди стоящих людей становится алым, и народ расступается, образовывая длинный, но узкий коридор. В воздухе звучит заботливое эхо Башни, подсказывающее вновь прибывшим дорогу:

«Дорогие гости и посетители „Century Tower“! Добро пожаловать на платформу Амсанкт. Следуйте сигналам системы координации толпы: путь в мегаполис — по красному коридору. Зеленые зоны — для пассажиров, покидающих вокзал».

И. сходит на низкий перрон. Алое сияние становится ярче при соприкосновении с подошвой и потухает полностью вслед за движением его ног.

— Хороший мальчик, слушайся бабушку.

Два оживающих бурных потока начинают погружаться в вагон, но через считанные секунды толпа, по-видимому заполнившая электропоезд, останавливается, хотя оставшиеся на перроне люди продолжают смыкаться у И. за спиной.

«Двери закрываются», — отдается эхом.

Под шум толпы и нарастающий гул уходящего состава маленькие красные индикаторы под ногами — точно сияющие жемчужины, — продолжают завораживающе переливаться, каждый раз словно вздрагивая от его шагов.

— С возвращением… Да хватит уже пялиться на пол! Оглянись по сторонам.

И. поднимает взгляд и натыкается на огромное темное пространство между головами людей и невероятно высоким потолком. Раскинувшиеся наверху паутины из сотен изогнутых балок, опор и переборок сплетаются в колонны, которые поддерживают массивный каменный свод. Большая часть вокзала погружена во тьму, лишь на дне горят фонарные столбы, тусклые прожектора и эфемерные табло.

— Словно в прошлое попали, да?

И. качнул головой. Продолжая озираться, он проходит ещё примерно полсотни шагов и задерживается у края дорожки.

«…Путь в башню — по красному коридору направо, вдоль железнодорожных путей. Будьте внимательны к себе и окружающим при вхождении в поток…»

— Не торопись. Пропусти этих.

Мимо него проносятся спешащие фигуры…

— Сейчас!

Он делает шаг, и толпа тут же уносит его прочь…

— Можешь идти хотя бы немного быстрее? Плетёшься еле-еле.

Нога сменяет другую, взгляд блуждает по толпе, тускло-алое сияние пола переливается указывая всем дорогу, фигуры впереди перемешиваются между собой, но иногда всеобщий ход замедляется, чтобы пропустить людей, направляющихся к зонам посадки по проступающим на время зелёным островкам-коридорам.

— Эй, И., взгляни-ка на часы.

Он останавливается прямо посреди потока, алый пол темнеет вокруг него. Глаза поднимаются на огромный голографический циферблат слева вдалеке, над залом ожидания и билетных касс.

— Они показывают неправильное время. Здесь все часы показывают неправильное время…

Взгляд вяло проскальзывает по многочисленным табло сумрачной платформы и снова возвращается к огромным часам над бесчисленной толпой…

Стрелка чуть двинулась. Но не в ту сторону…

— Это похоже на обратный отсчёт… Наверно, сбой какой-то. Ладно, не стой — двигай давай.

Вскоре поток впереди идущих людей делится на небольшие колонны. Это означает, что неподалеку начинаются линии траволатора — длинного пассажирского конвейера, утягивающего всех к вратам за стены башни. Но механизм сейчас, судя по всему, неподвижен, поскольку фигуры, вступающие на него, не приобретают ускорения.

«… на протяжении всего транспортного полотна рекомендуется держаться за поручни и быть готовым к резкой остановке и внезапному началу движения…»

— Да все давно знают твои дурацкие правила!

И. переступает гребёнку и продолжает идти по неподвижным пластинам траволатора. Люди куда-то спешат и обгоняют друг друга по центру просторного прохода. Такая же суета творится и на других линиях конвейера. Шум бесчисленных составов и голос Башни многократным эхом отдается между стен…

— Держись!

Внезапно траволатор вздрагивает. Но тут же замирает, заставляя И. пошатнуться на ногах, в то время как окружающая его толпа издает истошный визг и впивается в перила. Освещение потухает. На секунду воцаряется полная тишина…

— Да что тут вообще происходит?

Возвышаясь над остальными, И. продолжает осматриваться — людей вокруг озаряет слабое сияние откуда-то издалека.

Когда же закоротившие осветительные приборы перестают мелькать, перепуганные лица проступают из полумрака. Съёжившиеся фигуры постепенно распрямляются и, озираясь по сторонам, возобновляют движение…

— А этот на что вылупился?

Продолжив идти, И. замечает на себе взгляд неизвестного, тот шагает впереди метрах в десяти вдоль противоположного борта.

Человек с черным зонтом-тростью в руке обратил внимание на И. ещё во время толчка: высокий, строгий мужчина в капюшоне — единственный, кто не дрогнул в момент встряски. Незнакомец продолжил движение, но вдруг его словно осенило, он изменился в лице и снова обернулся.

— Какого чёрта ему надо?

Его шаги замедляются, неизвестный выходит в центр прохода и останавливается прямо посредине траволатора. «Кажется, я знаю вас…» — бормочет он, и после этих слов замирает. Зонт выскальзывает у него из рук, челюсть отвисает, а глаза становятся как стекло.

Толпа обтекает незнакомца со всех сторон.

— Держись от него подальше, слышишь?!

И. вжимается в перила, пытаясь избежать столкновения, но всё же задевает оцепеневшую фигуру плечом. Время словно замирает на мгновение, а взгляд И. задерживается на лице незнакомца…

Кажется, человек просто погрузился в себя, так же как и те люди в вагоне гипертрейна. Но это не так… Его поразил Приступ очень необычной болезни, которая охватила человечество много сотен лет назад…

— Фухх, пронесло!..

Об этом заболевании до сих пор мало что известно. Никто не знает, откуда оно взялось и когда впервые появилось. О нём ходят лишь слухи, а в сети разыскать можно лишь обрывки информации. Кто-то связывает её появление с изменениями в окружающей среде и пагубным влиянием солнца, кто-то — с метаморфозами, которым подверглась природа человека за тысячи лет, но многие обитатели Башни считают, что это кара богов, ниспосланная на людей за их деяния.

Иногда в публичных местах, подобных этому, можно наткнуться на несчастных, в чьих глазах безвозвратно угасла искра сознания, или же которые грезят прямо наяву. Люди просто замирают, переставая реагировать на происходящее и вступать в контакт с окружающими. Они теряют ориентацию во времени, пространстве, а иногда и в собственной личности, ненадолго забывая, кто они такие… Впадая в трансовые состояния, больные могут пребывать в них от нескольких секунд до целых месяцев. Некоторые утверждают, что во время приступа они переживали моменты ярчайшего просветления, но для остальных эти мгновения переполнены страхом и глубочайшим забвением…

Причины развития и механизмы этого наваждения практически не изучены по сей день, поскольку заболевание не имеет никаких физиологических проявлений и протекает без структурных изменений мозга. Говорят, оно может проявиться у любого абсолютно здорового человека, невзирая на пол, возраст и психическое состояние. Ходят слухи, что с каждым веком пострадавших от этого недуга становится всё больше, несмотря на пустые заявления Единого Общества о победе над заболеванием. Опасаясь пандемии, Министерство по контролю нетипичных заболеваний ежегодно регистрируют десятки тысяч новых больных, внося их в специальные реестры и назначая им дорогостоящие препараты, купирующие симптомы расстройства. А те, кто продолжает демонстрировать изменённые состояния сознания, могут оказаться отрезанными от всего оставшегося мира в специализированных учреждениях, где уже на протяжении многих веков безрезультатно изучают эту необычную болезнь.

Хотя попасть в изолятор сегодня — большая редкость, поскольку все слышали о том, что приступ, подобно зевоте, проявившись у одного, может перекинуться на другого, создавая локальные очаги заражения, переполненные замершими, пребывающими в полном забвении людьми. Поэтому большинство очевидцев, обнаружив больного, не пытается помочь или вызвать службу контроля, вместо этого люди стремятся поскорее убраться подальше. Никто не желает оказаться вблизи источника неизвестного заболевания, тем более попасть под контроль специализированных ведомств…

— И., ты о чем там задумался?

Именно по этой причине перепуганная толпа спешащих по траволатору пытается протиснуться между ограждениями и оцепеневшей фигурой в центре прохода, и как можно быстрее убраться от неё подальше.

— Лучше взгляни-ка на него ещё разок…

…И. продолжает идти по неподвижной линии транспортного конвейера уже некоторое время, оставив незнакомца далеко позади. Но голос Вёрджила вынуждает обернуться:

— Что это с ним?

Он смотрит назад и видит, что застывшая фигура вдалеке уже стоит к нему лицом. Мужчина протягивает руку — словно пытаясь дотянуться до свода, — и продолжает что-то шептать:

«… в этот день время пойдет вспять… и расступятся своды… но не убоится он ничего… и выйдет на свет…»

Тут же вернув взгляд обратно — в направлении указательного жеста, — И. внезапно обнаруживает перед собой целый океан пыли, переливающийся в потоке света над головами людей…

— Ух ты…

Клубы мерцающих частичек, зависших в плотном воздухе вокзала, словно целая галактика из триллионов янтарных звезд… По инерции И. делает ещё несколько шагов и только после этого замечает, что всё его тело: грудь, предплечья, ладони и пальцы на руках пылают в ослепительно-золотом сиянии. Случайно попав под солнечные лучи, он судорожно запрокидывает голову к распахнутым на потолке заслонам и замирает. Ноги врастают в пол, а в глубине сужающихся зрачков начинает расти огненный шар…

Крошечные песчинки кружат всё медленнее и медленнее, пока не застывают вовсе. Все вокруг оборачивается в галлюцинаторное видение, в центре которого царит небесное светило…

— И.! Эй Иииии.! Ты слышишь?! Приди в себя! Очнись! Не стой на месте! Ты должен продолжать идти…

Анамнез

Примерно тридцать лет тому назад…

Он моргнул.

Прямо перед ним в широком зеркале размером в бо́льшую часть стены отражается стерильно-белая, но потрёпанная временем комната: стол с настольной лампой, два стула (один напротив другого), дверь на магнитном засове и камеры наблюдения, перемигивающиеся в разных концах помещения… а также его худое, усталое лицо, что находится практически в упор к зеркальной поверхности наблюдательного окна.

Разглядывая в нём собственное отражение, он время от времени улавливает короткие еле различимые фразы людей по ту сторону. Иногда ему кажется, что их перешёптывания — голоса у него в голове.

Но все разговоры умолкают, когда из коридора начинает доноситься эхо ударов звонких каблуков. Торопливые шаги становятся всё отчетливее и громче, пока не оборачиваются оглушительными цоканьем, которое обрывается прямо у дверей. Писк электромагнитного замка, щелчок затвора — и в комнату заходит женщина в белом халате, в руках у неё папка с документами и планшет.

— Присаживайтесь, мы здесь надолго, — сообщает она и направляется к столу.

В воздухе повеяло запахом её парфюма.

Яркая, белая люминесцентная лампа противно гудит и, мерцая, похрустывает у них над головами.

— Как вы себя чувствуете? — спрашивает она, когда он сел напротив.

— Вы бы не могли погасить свет? Он слепит меня.

— Гелиофобия?

Он кивнул.

Она подаёт сигнал зеркалу, словно собственному отражению, и, глядя в него, поправляет волосы, собранные на затылке в пучок. Свет потухает, остаётся лишь бледное сияние настольной лампы. В комнате воцарился привычный полумрак.

— Так лучше?

«Приступайте уже, — неожиданно в голове у неё раздаётся голос, — у Нас нет времени тянуть».

— Нам нужно начинать, — произносит она и взмахивает рукой над прибором, встроенным в край стола. В воздухе над ним всплывает тусклая медленно разогревающаяся проекция небольших размеров. Её пальцы касаются эфемерной клавиши «Rec» на ней.

— Здравствуйте, — от её голоса на голографическом экране вздрагивает линия эквалайзера, — меня зовут Доктор Кэрриал Хилл, — так же, как и на бейджике у неё на груди: «Dr. K. Hill». — Наш разговор будет записываться. По результатам экспертизы, — она снова покосилась на отражение, — комиссия вынесет заключение, от которого будет зависеть ваш статус. Вы готовы?

Он снова кивнул.

— Вслух, пожалуйста.

— Да.

— Хорошо…

Она открывает толстую папку и достает из неё медицинскую карту. Её глаза опускаются в текст, отперфорированный на поверхности синтетических листов из мягкого зеленоватого материала.

— Итак, пациент № i129S+1, — читает она на обложке, а затем откидывает её вверх и переходит на следующую страницу. — Вы поступили в изолятор в ночь с пятницы на субботу. Отчёт оперативной группы, прибывшей на место: «Больной в критическом состоянии: не вступает в контакт с окружающими; полное отчуждение от реальности; отсутствие реакции зрачков на свет и физическую боль. Возможны галлюцинации: делирий или онейроид…» Это всё довольно типично, — она заглядывает в следующий лист. — А вот дальше начинаются странности. Следующий комментарий бригады: «У больного наблюдаются серьезные нарушения работы сердца: аномальная тахикардия…». Боже, я таких показателей в жизни не видела «400—450 ударов в минуту…», «…внутривенное введение 0,5 мл 20% раствора Препарата (наименование изъято «защита интересов пациента») нормализовало состояние больного», — закончив со страницей, она перелистывает оставшиеся листы один за другим. — Но в стационаре вы не продемонстрировали никаких отклонений. Тесты и анализы тоже в пределах нормы, за исключением диагностики реакции и мышления, тут вы набрали максимальный результат, — она откладывает медицинскую карту в сторону и заглядывает в планшет, который в реальном времени считывает показатели самочувствия пациента. — Странно, а сейчас ваше сердцебиение снова зашкаливает. Видимо, я вас напугала…

«Мисс Хилл, — в её голове вновь раздается требовательный голос, — в первую очередь Нас интересует информация о звонке. Займитесь этим».

Она находит среди документов другой зеленоватый листок синтетической бумаги.

— Да, по поводу звонка, — продолжает она, — Он поступил в Службу в 2.18 ночи от анонима через удалённый прокси сервер. Голос также оказался зашифрован, анализ не дал никаких результатов, — отрывает глаза от протокола в руках. — Человек один в запертой изнутри комнате. Встает вопрос: кто, в таком случае, звонил? Предположения или комментарии будут?

Он помотал головой.

— Я так и думала, — произносит она и опускает глаза обратно в текст, — У отдела безопасности к вам много вопросов. В рамках расширенного расследования всё ваше оборудование изъято для проверки. Не думайте, что вам удастся что-то скрыть.

— Мой компьютер? — угрюмо переспросил он. — Разве я дал разрешение?

— В таких случаях оно и не требуется.

Он мгновение помолчал, а позже пробормотал себе под нос:

— Власть толпы…

Она посмотрела на него исподлобья.

— Давайте без этого. Экстремистские заявления только ухудшат ваше положение. Вы же тоже госслужащий, должны понимать. Хотя, теперь уже бывший…

«Доктор Хилл, не отклоняйтесь от основных задач Комиссии. Лучше расспросите пациента об импланте».

— И что касается вашего височного имплантата. В отчетах техников говорится, что он изрядно потрёпан, — она роется в бумагах одной рукой, — а также на нём присутствуют следы взломов и нелегальных манипуляций. Что вы с ним делали? Передавали слишком большие объёмы информации? Устанавливали неофициальное ПО?

— Ничего подобного, — ответил он, не поднимая глаз.

Покосившись на наблюдательное окно, она несколько секунд подождала дальнейших указаний, но их так и не последовало.

— Ладно, — она берёт в руки планшет. — Чтобы разобраться с историей вашей болезни и вынести заключение, нам необходимо пробежаться по фактам из вашего личного дела, поскольку некоторые события из прошлого могли повлиять на ваше нынешнее состояние, — она открывает файл и в глубине её опустившихся глаз начинают бежать страницы загружающегося текста. — Здесь нет никакой информации о ваших родителях. Предположительно они были нелегальными мигрантами. Верно?

Он пожал плечами.

— Вы что-нибудь помните о них?

Он помотал головой, отводя взгляд куда-то в сторону.

— Понятно. Зато у нас есть файл на вашего опекуна…

Она открывает его досье и медленно, пальцем по воздуху, прокручивает доступную информацию.

— Подозрительный старик. И очень странный выбор протезов, — она задерживается на биометрическом изображении аугментаций ног, которые больше напоминают конечности какого-то копытного. — Но долго вы с ним не прожили, он умер… О нём у вас остались какие-нибудь воспоминания?

— Только то, что он был добр ко мне, — он поднял на неё глаза, скрытые за линией тени.

— Вы видели его смерть?

— Нет, — мрачно ответил он. — Ко мне пришли какие-то люди, сказали, что его больше нет, и забрали меня.

Немного помедлив, она возвращается к планшету.

— После этого вы попали в приют фонда «Капаней». Верно?

Он кивнул.

— Там были зафиксированы акты жестокости с вашей стороны. Можете пояснить?

Он задумался на некоторое время.

— Дети в приюте были жестоки ко мне, — пробормотал он и помолчал ещё немного. — Помню, когда я только попал туда, и меня привели к остальным, все сгрудились вокруг и стали разглядывать меня из-за аномалии, — он провел пальцами у глаз.

— Да, флюоресценция зрачков и радужки. Об этом есть в вашем деле — очень редкое генетическое отклонение. — она отматывает немного назад. — Это служило причиной конфликтов?

— Да. Они обзывали меня уродом… до тех пор, пока я не понял, что могу давать им отпор…

— Вы сломали мальчику спину…

— Точно, — он словно разглядывал что-то в темноте. — Я спустил одного забияку с лестницы. Он пролетел несколько метров перед тем, как упасть. После того раза в младших группах ко мне мало кто вообще подходил.

— И у вас из-за этого не было никаких проблем?

— Нет… Возможно, наставники понимали, что он этого заслуживал. Он был старше нас и многих задирал…

«Мисс Хилл, члены Комиссии хотят услышать больше об аномалии», — всё тот же голос раздается в её голове.

Она бросает недовольный взгляд на тусклое отражение, но возвращается обратно к пациенту:

— Можно ещё несколько вопросов по поводу ваших глаз? Когда впервые была обнаружена светимость?

— Не знаю, — безразлично ответил он. — До того, как я попал в приют, никому не было до этого дела.

— А почему они не флуоресцируют сейчас? — спрашивает она, заглядывая ему в глаза.

— Тяжело сказать. С возрастом они горели всё тусклее и реже, пока сияние не стало пропадать вовсе.

— Когда вы заметили снижение интенсивности светимости?

— Не помню. Я не обращал на это особого внимания. Может быть, где-то в старших классах интерната.

— Это могло быть как-то связанно с вашим психологическим или физическим состоянием?

Он равнодушно пожал плечами, а затем, словно что-то услышав, поглядел на зеркало и спросил:

— А у вас здесь курят? Я обычно не курю, только когда нервничаю. Пристрастился ещё в университете.

Она поворачивается в сторону наблюдательного окна:

— Это можно как-нибудь устроить?

Через мгновение раздраженный голос отвечает:

«Я только взял пачку в руки… — И выдерживает паузу: — Минуту».

— Сейчас, — объявляет она.

— Классические, если можно, — добавил он, обращаясь к зеркалу.

Спустя некоторое время в коридоре раздаётся грохот и звук шагов. Дверь открывается и тусклый свет, проникающий в тёмное помещение, заставляет пациента зажмуриться. В комнату заходит санитар. Он подходит к столу и кладёт на край сигареты и электронную зажигалку в пепельнице. Пациент и доктор на мгновение поднимают на него глаза. Санитар уходит. Дверь громко хлопает за ним.

«Прошу, продолжайте».

Она возвращается к планшету, а он достает из полупустой пачки несколько сигарет из полимерных материалов.

— Итак… Вижу, детский психолог отметил, что у вас был воображаемый друг, но для того возраста и положения это обычное дело. Значит, несмотря на инциденты, вы учились очень даже неплохо. Ваш общий коэффициент обучаемости просто феноменален, — отмечает она, обратив внимание на проценты в конце копии акта об успеваемости. — Сложно было?

Он покачал головой, прикуривая сам себе.

— Затем вы поступили и с отличием окончили Центральное учебное заведение планеты: «CUOTW», — она быстро отбарабанивает его аббревиатуру. — Как вам это удалось? Обучение там, должно быть, стоит целое состояние.

— Общественная стипендия высшей категории, — ответил он, выпуская остатки дыма изо рта. — Она присуждалась лучшим студентам. Благодаря ей я ни в чем не нуждался на протяжении десятилетий своего ученичества, — пояснил он и снова поднес сигарету губам.

— Какой факультет окончили?

— Разве там не написано? — он кивает на планшет, сбрасывая пепел сигареты в блюдце-пепельницу из темного псевдо-стекла.

— Эти данные изъяты: принцип конфиденциальности пациента. Но вы можете раскрыть информацию, если не считаете её компрометирующей.

— А кто определяет, какие данные оставить, а какие нет?

— Модераторы. Им предоставляют разрозненные куски личных дел и, следуя правилам, они отбирают ключевую информацию и изымают частную.

«Мы здесь не для консультаций собрались, Доктор Хилл».

— «Цифровая архитектура» и «нейропрограммирование», — произнес он перед тем, как снова вдохнуть дым. — Я окончил эти направления.

— В те периоды приступы были?

— В те периоды? — с угрюмым удивлением переспросил он, — Нет… Тогда будущее казалось безоблачным. Я оставил приют позади. Был свободен. Я жил, творил, создавал. И казалось, это только начало… — он замолчал и словно погрузился в воспоминания о тех временах вместе с очередной затяжкой тяжелого табака. Но чуть позже он грузно усмехнулся: — Хмм… — дым вылетел у него из ноздрей, — Помню, в начале университета мы собирались группами и устраивали соревнования: нужно было на скорость взломать счёт какой-нибудь крупной коммерческой организации, потом прикрепить к нему самопополняющийся веб кошелёк в цифровой валюте и отсылать какому-нибудь бедняку из списка неимущих, — он затянулся опять, продолжая смотреть куда-то в сторону. — Должно быть, инфляция сделала из них настоящих богачей. Если они, конечно, нашли способ легализовать доходы.

— Это серьёзное нарушение закона, — недоумевающе произнесла она.

— Да? — переспросил он, разглядывая тлеющий огонек на сигарете. — Думаете, кто-нибудь будет искать пару маленьких дыр в грязных хедж-фондах и нелегальных оффшорных счетах? — он поднял на неё глаза. — Мы хотели изменить мир. И думали, нам никто не помешает…

— Поэтому вы избили преподавателя?

— Я не избивал его, — резко ответил он, — просто оттолкнул.

— Причина конфликта?

— С мистером Сливером у нас произошли, так сказать, концептуальные разногласия. Мне жаль, что всё так вышло…

Она заглядывает в его файл и прокручивает ниже:

— Что? Его уволили? — изумленно спрашивает она, — я впервые в жизни вижу отметку об увольнении.

— Руководство факультета решило, что его методы не этичны. Но, по правде сказать, он был одним из лучших учителей, — произнес он и сбросил пепел, накопившийся за это время.

— А вы опять вышли сухим из воды, — она с подозрением посмотрела на него.

— Я был там практически ни при чём. Мне объявили строгий выговор с занесением в личное дело и отпустили.

— Складывается такое впечатление, что за вами кто-то хорошенько присматривал.

Он недоумевающе взглянул на неё.

— Кто? — словно поперхнувшись дымом. — И кому это нужно?

— Лучше вы ответьте мне.

— Лишь случайное стечение обстоятельств.

Она возвращает к планшету глаза.

— Вскоре после окончания университета вы поступили на государственную службу. Название департамента и отдела, разумеется, скрыто. И «по случайному стечению обстоятельств» вы довольно быстро оказались на руководящей должности, — она поднимает на него взгляд. — Люди веками двигаются к подобным постам, а у вас до этого даже не было опыта работы. Как вы думаете, почему выбрали именно вас?

— Потому что лишь взглянув на строчку кода, я уже знал все нюансы программного обеспечения, оказавшегося передо мной, — произнес он, раздавливая потухающий окурок в пепельнице. — Я был лучшим за всю историю министерства…

«Мисс Хилл, сейчас самое время перейти к главным вопросам».

Она коротко кивает, словно соглашаясь про себя.

— Так что случилась тогда?

Он резко помрачнел…

— Когда болезнь впервые проявила себя?

…и опустил глаза.

— Я точно не помню этого…

— Это нормально, — успокаивает она, — люди годами могут этого не замечать, но попробуйте вспомнить хоть что-нибудь. Может быть, навязчивые мысли, чувства, ощущения, какие-нибудь травмирующие события?

Он задумался.

— Да, точно: ощущение… — пробормотал он, уставившись на стол и покачивая головой. — Полагаю, первые признаки этого появились задолго до появления Болезни, и когда тому, казалось, уже не было особых причин. Всё вроде продолжало идти своим чередом, — рассказывал он. — Но в тот период меня стало преследовать странное ощущение… и с Вёрджилом становилось все больше проблем…

Голоса и вопли золотого призрака эхом отдались у него в голове.

— Вёрджил? Кто это? Ваш друг?

— Друг или демон, — пробормотал он, глядя в одну точку, — трудно сказать…

— Вы общались с демоном? — настороженно переспрашивает она.

— Нет… Нет, — повторил он, пробуждаясь от всплеска воспоминаний. — Я же не сумасшедший. Это мой ИИ. Вернее, искусственная персона, являющаяся неотъемлемой частью хозяина. Я начал работать над ним ещё до университета. Я всегда мечтал иметь друга равного себе, поэтому решил создать зеркало, способное помочь найти истину; отражение, благодаря которому, человек мог бы стать лучшей версией себя… Я построил эту архитектуру на принципе конкурирующих доминант… и первое время, казалось, что всё идет неплохо. Но позже с ним начало происходить что-то не то. Я не раз искал ошибку в его кодах, но так и не смог найти. А может быть, её там никогда и не было…

Он поднял на неё глаза. На этот раз её лицо оказалось очень серьезным:

— Как любой член Единого Общества, я обязана задать вопрос, — произносит она крайне официальным тоном. — Вы когда-нибудь вводили в сеть не сертифицированное программное обеспечение или пользовались незаконными путями выхода во всемирный интернет?

— Конечно нет, — разумеется, он лгал ей. — Я лучше вас знаю все эти законы. Я больше двадцати лет провел в бюро сертификации программного обеспечения и сегрегации искусственных нейросетей.

Внезапно в помещении за зеркалом раздаётся грохот. Их лица тут же поворачиваются в сторону наблюдательного окна. А буквально через пару мгновений голос в голове ей сообщает:

«Нам придётся ненадолго прерваться. У нас тут ЧП… санитар застыл…»

— У нас небольшие технические неполадки, — передаёт она пациенту. — Придётся немного подождать, — она останавливает запись, щёлкнув пальцем по голографическому экрану над краем стола.

Спустя несколько секунд из коридора доносится громкий топот, многократным эхом отражающийся от стен.

— Что-то не похоже на «небольшие технические неполадки», — говорит он, когда в сияющей щели между дверью и полом проносятся чьи-то тени. Она тоже оборачивается на грохот за спиной.

— Не берите в голову. Скоро всё закончится.

Когда суета в соседнем помещении утихает, он берёт ещё сигарету.

— Угостите меня одной? Я тоже покуривала в университете.

— Конечно, — он подталкивает пачку и пепельницу ближе к ней.

— Благодарю, — говорит она, когда он подносит к её лицу зажигалку.

Некоторое время они сидят в полной тишине. Он делает редкие глубокие затяжки и пускает дым во мрак, задумчиво глядя куда-то в сторону. Она делает короткие, неполные вдохи и часто стряхивает пепел в пепельницу перед собой, и лишь изредка приостанавливается, уставившись в противоположном направлении. Но вскоре звук его голоса разрушает воцарившееся молчание:

— Думаю, с этим лучше справились бы нейросети, — произнес он, продолжая таращиться во тьму.

— Простите? — она поднимает на него глаза.

— Я про модерацию, — он поворачивается к ней и взглядом указывает на планшет, лежащий на столе. — Думаю, с этим лучше справились бы нейросети.

— Ааа, — задумчиво отзывается она, перед тем как поднести сигарету к губам… — Но вы же понимаете, если бы не принцип обеспечения рабочих мест, напротив вас сейчас тоже находилась бы машина.

Он помотал головой:

— Такого бы не случилось, если бы человек был эффективней машины.

— Ну а кто же, по-вашему, может быть «эффективней машины»?

— Да кто угодно, если бы он этого захотел, — он сделал несколько небольших тяг подряд. — Ещё в университете мистер Сливер говорил нам, что человек — это то, что следует превзойти…

Неожиданно свет настольной лампы замелькал и стал тускнеть, но затем, буквально на мгновение, сияние разгорелось ярче прежнего.

— Не обращайте внимания, — говорит она, тоже уставившись на лампу. — Здание очень старое, поэтому здесь довольно часто бывают перепады напряжения, — она наклоняет светильник чуть ниже. — Значит, вы из тех, кто считает, что 11 пакт — это бред? Но согласитесь, если бы не он, бо́льшая часть населения планеты оказалась без средств к существованию.

Он облокотился на стол.

— Я считаю, что подобного рода запреты — ошибочная политика, поощряющая деградацию всего общества, — произнес он и сжал сигарету в губах.

— Но вы же сами работали на эту политическую модель.

— У меня были на это свои причины.

— Какие?

— Вы очень любопытны, доктор К. Хилл.

— Как я понимаю, с вашими способностями вам была открыта дорога куда угодно, но вы пошли именно туда. Почему?

— Вы были там? — спросил он, стряхивая пепел. — Видели бескрайние поля серверов и вычислительных машин, которые без устали работают и днем, и ночью? Когда-нибудь наблюдали за тем, как их сияние переливается во тьме?.. Все, кто учился у нас на потоке, мечтали попасть в один из отделов министерства информации. Самые современные технологии, доступ к данным и ресурсам, открытый только для госслужащих; беспрецедентная вычислительная мощь — безграничные возможности. Только представьте себе: всё ядро веба у вас на ладони, — он протянул перед собой открытую ладонь, между пальцев которой тлела сигарета.

— Но, а что это было именно для вас?

Он опустил руку. Затем откинулся на спинку и опустил глаза:

— Может, это прозвучит глупо, но в то время я думал, что ещё могу хоть что-то изменить. И я был уверен, что на просторах сети сумею найти нечто уникальное. Пропускная способность серверов департамента — тысячи петабайт в сутки. Я надеялся, что рано или поздно наткнусь на что-нибудь такое, что смогло бы меня удивить… Это одно и то же, что изучать звёздное небо через самый мощный телескоп — в самом тёмном уголке может скрываться целая вселенная…

— Звучит красиво, — сказала она, выпустив перед этим дым, — А что вышло вместо этого?

— А вместо этого я столкнулся с реальностью, — он тоже затянулся. — Неквалифицированное начальство. Месяцы ожидания ресурсов аппарата. Гигатонны системных программ и тупых приложений на примитивных языках, а также куча бумажной волокиты при принудительной изоляции нейросетей, не прошедших повторное сертифицирование. И лишь изредка среди всего этого — любопытный софт и расследования подозрительной активности. Мелкий, бесполезный бюрократический аппарат… — пробормотал он перед тем, как снова вдохнуть дым, а потом неожиданно начать озираться по сторонам: — Вы это слышите?

Подняв голову, она прислушивается к звукам, которые напоминают хлопки крыльев.

— Да. Наверно, голуби забрались в вентиляционную шахту, — предполагает она.

— Точно, голуби… — прошептал он, блуждая взглядом по воздуховодам и вытяжкам в тени.

— Вы не любите птиц? — она посмотрела на него.

Он помотал головой.

— Почему?

— Они такие глупые и примитивные создания, — он опустил взгляд на неё, — но им дана возможность парить над миром… И это так несправедливо, что среди всех живых существ на планете остались лишь они, крысы и тараканы.

За дверью несколько фигур проплывает в обратном направлении. Она оборачивается на сияющую щель из-за плеча.

— Док, а почему Болезнь называют Болезнью? — спрашивает он, отводя глаза от бледно зияющей щели.

— Почему Болезнь называют Болезнью? — переспрашивает она, возвращаясь взглядом к пациенту, — Исполнительный совет долгое время не мог выбрать подходящее название для этого явления, — она берёт в руки планшет, — поэтому вместо наименования оно носило номер, присвоенный ей в классификации. Но большинство врачей, имеющее с ней дело, между собой называли её просто: Болезнью, — она тушит недокуренную сигарету в пепельнице. — С тех пор это стало её полуофициальным названием. Всё потому, что болезней много, а для нас она одна, понимаете?

После этого она включает планшет. Загорающийся голографический экран, озаряет ей лицо, а в глубине её глаз стали отражаться показатели пациента.

— Вам и вправду полегчало, сердцебиение почти выровнялось, — сообщает она. — Скажите, предварительно просматривая ваши документы, я заметила, что вы никогда не были женаты и даже ни с кем официально не сожительствовали. Почему? Неужели вам никогда не хотелось семьи?

Он ответил не сразу и прежде выдохнул дым в поток света от настольной лампы:

— Свобода всегда была важнее для меня.

И тушит окурок рядом с её.

Из соседнего помещения начинают доноситься приглушенные звуки, и голос в голове сообщает ей: «Всё, можете продолжать».

— Мы продолжаем, — объявляет она и нажимает на проекцию в воздухе, возобновляя запись. — До того, как мы прервались, вы упомянули о конкретном ощущении, которое появилось перед Болезнью. Можно поподробнее о нём?

— Да, — он задумался и прошелся рукой по волосам. — Как я уже сказал, в тот период у меня стало возникать странное чувство, словно я не знаю, куда иду.

— Дезориентация в пространстве?

— Нет. Я говорю об этом мерзком ощущении, будто ты заблудился, перестал понимать, что делаешь, к чему стремишься, зачем живешь. Словно ты бродишь по лабиринту, по одним и тем же закоулкам. Снова и снова. И всё чаще я стал вспоминать об отце…

— Вы всё-таки помните его. Расскажите, хотя бы немного.

— Рассказать о нём? Я помню его очень смутно… Он был настоящий великан. У него были большие сильные руки и ослепительно яркие синие глаза. В отличие от моих они горели постоянно. И лишь изредка тускнели, когда он вспоминал о маме… Помню, он всюду брал меня с собой. Постоянно обо всем рассказывал и всё мне объяснял. Говорил, что правильно, а что нет… Но позже он оставил меня…

— А ваша мать? Вы помните её?

— Я никогда её не видел. Только на фотографиях в раннем детстве. На одной она была такая жизнерадостная… Темные волосы, большие красивые глаза, маленький нос и широкая, искренняя улыбка. Она была такая молодая, намного моложе моего отца… а на другой — она смотрела в окно на Башню. Её залитое солнцем отражение казалось таким печальным… — Он замолчал.

…

— Вы знаете, почему отец оставил вас? — она прерывает возникшую паузу.

— Нет.

«Мисс Хилл, Нас не интересуют семейные проблемы пациента. Мы здесь для того, чтобы изучить Болезнь. Переходите, наконец, к приступам».

— А куда он отправился? — спрашивает она, игнорируя голос.

Он помотал головой:

— Но я очень долго искал его.

— Но так и не нашли…

— Нет. Его след оборвался, когда он покинул планету почти семьдесят лет назад…

— Титаномахия, — пробормотала она.

Он коротко кивнул, подтверждая её слова.

— Когда вы узнали об этом? — спрашивает она, дав ему ещё немного времени. — Задолго до появления первых признаков?

Он подумал перед тем, как дать ответ.

— За несколько лет, или больше…

После этих слов она достает из корпуса планшета стилус и впервые что-то записывает. Он внимательно наблюдает за её рукой.

— Что стало происходить дальше? — спрашивает она, возвращая стилус на место. — Какие ещё симптомы вы стали замечать?

— У меня появилась странная рассеянность. Я стал теряться во времени, путаться в его течении. А позже у меня начались галлюцинации.

— Что вы под этим имеете ввиду?

— Я перестал различать реальность и сновидения. Всё вокруг словно стало оживать…

— А потом?

— А потом начались затяжные приступы, после которых я не мог ничего вспомнить.

— Частичная или полная потеря памяти в таких случаях — обычное дело. Попробуйте описать свои ощущения во время первых помрачений.

— Это очень сложно описать словами… — он в очередной раз погрузился в себя. — В такие мгновения ты словно что-то понимаешь, но что именно не можешь объяснить… твои мысли постепенно затухают, а всё тело охватывает паралич… — тусклое сияние настольной лампы вдруг задрожало и стало медленно потухать, на его лицо опускалась тень. — Ты будто соскальзываешь в какое-то темное место, в котором тебя, кажется, попросту нет… ты настолько не здесь, что твоя личность начинает таять… ты забываешь кто ты, и словно растворяешься в полной темноте… — меркнущий свет почти покинул помещение, — всё становится не важно…

…

— … ухудшатся, верно? эй, пациент? — она несколько раз ударяет по плафону настольной лампы, от чего та зажужжала и разгорелась вновь, — Вы слышите?

— Да, да, — пробормотал он, приходя в себя. — Я слушаю.

— Я спросила: ваше состояние продолжило ухудшаться, верно? — переспрашивает она, поправляя плафон.

Случайный луч света бьет ему в глаза.

— Да, — он медленно поднимает веки, — пугающими темпами. Я даже наяву стал сталкиваться с кошмарами. Они как бы переплетались с реальностью… И всё чаще ко мне стало приходить одно и тоже видение…

— Одно и тоже? — изумленно переспрашивает она. — Странно, обычно в галлюцинациях нет никакой последовательности. Что за видение?

— Это сон, который снился мне с самого детства. Но тогда он стал приходить ко мне и наяву.

— О чем этот сон? Вы можете описать?

— Мне снится, что я падаю… Вначале какие-то обрывки: взрыв, крики, шум, а потом абсолютная тишина.., и я падаю… — напряжение в сети неожиданно подскакивает, и свечение лампы начинает возрастать. — В такие моменты меня обычно бросает в дрожь: мне холодно, но одновременно очень жарко… Я вижу свои руки, и как звёзды переливаются во тьме… Мне снится, что у меня бионические крылья из-за плеч, но от них остались только обгорелые обломки… — сияние светильника становится настолько интенсивным, что стирает все морщины на его лице и изгоняет из комнаты остатки мрака. — Всё моё тело пылает в ослепительно ярком свете, а позади меня горит огромный огненный шар… Я падаю прямо на солнце.., и оно медленно сжигает меня… — он закрывает глаза и отворачивается под натиском нестерпимого светила.

— Гелиофобия… — звучит её шёпот.

Она поправляет разгорающуюся лампу так, чтобы свет, отражённый от стола, не бил ему в лицо. Он медленно поднимает веки.

— Но у вас не только гелиофобия, — отметила она, возвращаясь к пациенту, — у вас есть и акрофобия — боязнь высоты, верно?

Он подтвердил кивком головы.

— После этого вы покинули башню?

Он снова кивнул.

— Но я был вынужден туда возвращаться снова и снова…

Свет лампы резко потускнел, и в комнате воцарился привычный полумрак.

— Как вы думаете, что может значить этот сон?

Он поднимает на неё глаза, укрытые тенью.

— Я хочу выбраться отсюда.

— Не беспокойтесь, думаю мы скоро закончим… — произносит она, а затем меняется в лице. — Вы это видите? — её взгляд устремляется к наблюдательному окну.

Он тоже поворачивается к отражению и замечает — в глубине его глаз разгораются два синих огонька.

— Вы не понимаете, — продолжает он, возвращаясь к ней, — я говорю не об этом. Я хочу выбраться из всего этого…

Он поднимет глаза и обводит взглядом всё темное помещение, а затем переходит на собственное тело, осматривая его, словно оно чужое. Грудь, предплечья, ладони и пальцы на руках. Завершив круг, его сияющий взор возвращается к ней. Но блеск в её глазах, кажется, безвозвратно потух.

«Это что? Приступ?» — подумал он и стал приближаться, заглядывая ей в лицо.

Но внезапно планшет вспыхивает и её лицо озаряется — она приходит в себя из-за вибрации в руках.

Он отшатывается назад.

Входящий вызов.

— Прошу прощения, — растерянно произносит она, сперва взглянув на экран и мельком — на зеркало и пациента.

Она принимает звонок и, немного согнувшись, прикрывает ладонью рот:

— Питт, я же просила не звонить сюда.

«Извини сестренка, но я снова влип».

— Что? Как?

«Это снова произошло. Там была куча народу и повсюду камеры… На этот раз меня точно упекут».

— Ты что, перестал принимать их?

«Извини, но под ними — это не жизнь».

— Нет, нет, — повторяет она. — Подожди секунду, мне надо подумать. Нам обоим нужно успокоиться, и мы что-нибудь придумаем. Всё будет хорошо…

«Зачем ты говоришь все это, КЭрри? Мы оба знаем, что это не так…»

Она резко встает. Эхо прогудевшего по полу стула на мгновение задерживается в помещении.

— Мне нужен перерыв, — объявляет она и направляется к двери. — Выпустите меня!

Дёргает за ручку, но дверь не подаётся.

— Да что такое… — шепчет она и, пошарив по карманам, достает из одного из них пластиковый ключ.

Писк считывателя карт, щелчок магнитного затвора — и она выходит в коридор. Ещё пара шагов, и звук её голоса становится практически неразличим за захлопнувшейся дверью.

Он остаётся в комнате один.

Тук. Тук-тук. Тук…

Он перебирает по столу ногтями.

Тук. Тук-тук…

Линия эквалайзера подрагивает ударам в такт. Запись по-прежнему идёт… Он берёт пачку и заглядывает внутрь: там остаётся лишь пара сигарет — достаёт одну и подносит зажигалку.

Щёлк-щёлк.

Но перед тем, как прикурить, он на секунду задумывается, уставившись на пламя. Затем переводит взгляд на отражение: там всё ещё переливается тускнеющее сияние его глаз.

Посидев так ещё немного, он гасит зажигалку и кладет вместе с сигаретой обратно на стол. Но как только он встаёт, чтобы подойти к подозрительно тихому окну, в коридоре снова раздаётся звук шагов, щелчок затвора, и дверь открывается.

— Сядьте, нам надо закончить. — говорит она и шагает к столу.

— Всё в порядке? — спрашивает он, когда она опустилась на стул напротив.

— На чём я остановилась? — она растерянно уставилась на документы, разбросанные по столу. — Точно. Нам осталось выяснить причины вашего состояния в тот вечер, — она поднимает на него красноватые, опустошённые глаза. — У вас есть какие-нибудь предположения, чем могло быть это вызвано?

Он неуверенно помотал головой.

Её пустой взгляд опускается обратно на документы и некоторое время бесцельно блуждает, но позже возвращается к пациенту:

— Давайте прямо, — предлагает она изменившимся, жёстким голосом. — Ваши симптомы напоминают пагубные последствия приема сильнодействующих веществ. Вы когда-нибудь приобретали специализированные медицинские препараты без назначения врача?

Он вновь отрицательно помотал головой.

— Превышали рекомендованные дозировки?

— Может быть, употребляли психотропные вещества? — допрашивала она, не дожидаясь ответа пациента.

— Диссоциативы, стимуляторы, — продолжает она, — галлюциногены, психоделики?

— Вы когда-нибудь пробовали плоды?

Он нервно сглотнул, но, как и прежде, ничего не ответил.

— Что случилось тогда? Кто был с вами в тот вечер?

По-прежнему нет ответа.

— Вы думаете, что самый умный, да? Такие, как вы, всегда считают себя умнее остальных. Только взгляните на себя. Сколько вам лет? — она смотрит на номер пациента на обложке медицинской карты, в котором зашифрован год его рождения без последней цифры. — И у вас до сих пор нет ни близких, ни друзей, ни родных. Вы всю жизнь отталкивали от себя всех, кто приближался… Скажите честно, вы когда-нибудь думали о ком-либо, кроме себя? Или заботились о ком-нибудь другом? Вы хоть раз в жизни пытались сделать счастливым кого-нибудь, кроме себя самого? — он отвёл глаза. — Это и видно. Такие, как вы, всегда думают только о себе. Признайтесь, до этого момента вы даже не подозревали, что мир крутится не только вокруг вас? Но даже после всего этого… этот поиск отца, история об искусственном друге и детские кошмары… правда в том, что вы до ужаса боитесь остаться один. Сколько вы уже сидите на препаратах?.. Слишком долго, правда? — она несколько секунд пристально смотрит на него. — Вы злой, одинокий, глупый, зацикленный на себе человек с подавленным синдромом жертвы; вы всю жизнь считали себя особенным и думали, что вы такой один… — она откидывается на спинку стула и замолкает ненадолго. — Ладно. На этом я закончу, у меня ещё много дел, — останавливает запись и начинает собирать документы. — Включите свет!

Но в комнате по-прежнему остаётся гореть лишь настольная лампа.

— Вы там что, заснули все? — она кидает взгляд на отражение.

— И что всё это значит? — спрашивает он. — Я болен?

— Разумеется, — она прерывается на секунду, — и у вас целый набор сопутствующих расстройств. Мания, депрессия, диссоциальность, ряд фобических расстройств, возможно биполярное, шизоидное расстройство. К тому же вы наркоман, хотя и умело это скрываете.

Она берет в охапку вещи и идет к выходу.

— Что со мной будет?

Писк замка и щелчок затвора.

— Что с вами будет? — она остановилась в дверях и обернулась, но не подняла на пациента глаз. — Думаю, вас отпустят. Вам назначат поддерживающую терапию, купирующую симптомы растройства, и отпустят. Все изоляторы уже давно переполнены больными, чьё состояние намного хуже вашего… Когда-то на таких как вы можно было построить карьеру, но теперь до вас нет никому дела… — произносит она и добавляет: — До нас всех больше нет никому никакого дела…

Она замирает, словно глубоко погрузившись в себя…

Некоторое время он сидит и просто смотрит на неё. Позже — встаёт, но на полпути к ней останавливается, посмотрев на смотровое окно. Недолго думая, он делает шаг и, прислонившись к зеркалу, заглядывает внутрь. А там, по другую сторону, в небольшом тёмном помещении в полном безмолвии сидит десяток неподвижных фигур…

Осторожно, не касаясь доктора Кэрриал Хилл, пациент протискивается между её оцепеневшим телом и дверным проёмом.

Когда И. выходит в коридор, он осматривается по сторонам. В одном конце длинного пролёта горит красная надпись «EXIT аварийный выход», ниже значок — человечек, выбегающий в дверь. Но И., пораздумав, разворачивается и идёт в другую сторону — обратно в крыло, где находятся палаты для больных.

Верхний кольцевой вокзал. Видение

Трек: Hans Zimmer — Wallace

Казалось, солнце продолжало расти… Его размытые контуры подрагивали от зноя и производили низкочастотный гул, нараставший с каждым мгновением. Пространство вокруг обрело вязкость и тяжесть, словно всё оказалось на дне океана, где каждое движение и даже звуки обременены медлительной усталостью… Время остановилось — миг казался вечностью… Всё увеличивающийся в размере желтый диск безжалостно выжигал неподвижные зрачки посетителя вокзала. Когда-то отражавшийся крошечным бликом, он стал заполнять всю радужную оболочку широко раскрытых, сияющим синим глаз. Солнце жгло нещадно, медленный тяжелый пульс гулкими ударами отдавался в висках… Неподвижные фигуры людей неподалеку плавились прямо на глазах. С них струями стекала кожа, лица, головы — кровь и кости вперемешку капали, как смола. От парочки, стоявшей на соседней линии в обнимку, осталось лишь по половине туловища, растопленная пластиковая ручка, да стержень от поднятого над ними зонта… Огненное светило продолжало растекаться по небосклону. Оно затмевало уже бо́льшую часть бездонной синевы… Вскоре её раскаленная добела масса навалилась на своды и стала просачиваться на вокзал — сверху пролились капли плазменного дождя… Низкочастотный рёв, резонирующий между стен, приводил в движение всё внутри черепной коробки. Изображение перед глазами плыло и мутнело, разум погружался в туман… Но перед тем, как солнцу удалось сломить перекрытия и окончательно расплавить остатки восприятия, из недр башни донёсся раскатистый стон. Он напоминал крик древнего кита, что докатился эхом из забытья времён.

Поверхность под ногами вздрогнула, по телу пробежала вибрация…

Траволатор сорвался с места. Несмотря на внезапность, И. остаётся стоять на ногах, в то время как многие люди вокруг валятся на движущуюся поверхность.

— Эй! Ты как? Живой? — в голове раздается голос Вёрджила.

Вырванный из лап гипнотического видения, И. постепенно приходит в себя и заново привыкает к позабытому миру вокруг. Вместе с толпой его уносит прочь от освещённого участка.

В воздухе звучит заботливый голос башни:

«Приносим извинения за принесённые неудобства. Работа транспортного полотна восстановлена. Приятного пути».

— Вот уж спасибо! Только какого хрена там заслоны не закрыты?

Не спеша, И. оборачивается на ослепительный просвет посреди тёмного вокзала — огромные металлические пластины раздвинуты над ним. Сердце продолжает колотиться, сияние медленно гаснет в его глазах.

— И с каких это пор таблетки перестали работать? Я же говорил, не стоит сюда соваться!

Как и прежде, тонны пыли, переливаясь, парят в плотном воздухе вокзала, а спешащие по траволатору фигуры выходят под потоки солнечного света, как под дождь. Люди закрываются кто чем: одни накидывают капюшоны, вторые прячут головы в тени вскинутых курток или других подручных вещей, а третьи распахивают над собой зонты…

Внезапно с укрытого во мраке потолка срываются струи песка. Они сыпятся прямо на голову И.

— Господи…

Ощупав ржавые частицы, осевшие на плече, он поднимает прищуренный взгляд из-под капюшона и только сейчас замечает — каменные своды, опоры и стены, испещренные множеством сколов и трещин, раз в несколько мгновений словно выдыхают пыль…

— Здесь и вправду всё разваливается на куски…

Щёлк-щёлк.

Трек: Hans Zimmer — Bene Gesserit

«Опасность передозировки, — вспыхивает красным на экране медикаментозного органайзера, на котором за секунду до этого увеличили чистоту препарата. — Вероятность возникновения нейролептического синдрома / респираторной депрессии».

— Твою мать! Только не вздумай забыть дышать… Слышишь? Дыши глубже. Давай: Вдох-выдох…

Постепенно единственный просвет на просторах вокзала становится всё дальше и тусклее.

— Вдох-выдох…

Когда он становится лишь небольшим светлым пятном вдали, линии траволатора сворачивают направо и утаскивают всех в ещё более темный, огромный, круглый тоннель, ведущий сквозь невообразимо толстые стены строения.

Вдох-выдох…

Со временем изгиб шахты, охваченный слабым сиянием вокзала, тоже растворяется в дали.

Вдох-выдох…

А вместо света тоннель вскоре наполнятся неистовым шипением ветра…

— Почти приехали, — голос Вёрджила слышится сквозь свист.

И. обернулся.

На другом конце тоннеля в зеленовато-зловещем свете уже виднеется нижняя часть гигантских врат. Толпу впереди озаряет тускло-оранжевое сияние, исходящее от огромных эфемерных проекций вдоль стен. На них различная информация и инструкции по преодолению атмосферного шлюза. Холодные, завывающие порывы ветра становятся всё сильней — они поднимают в воздух привезенный мусор и проносят его вдоль путей. Люди кутаются в одежды, а Вёрджил начинает читать текст на голограммах:

— Дорогие гости и посетители! Перед прохождением Врат настоятельно рекомендуется закрыть глаза, уши и нос, как указано на иллюстрациях…

Три человеческих бюста, выступающие из проекций по плечи, демонстрируют порядок действий: первый зажимает нос, второй, продолжая оттуда, где закончил другой, поднимает плечо и прижимается к нему ухом; третий — закрывает ладонью оставшейся ушной проход и, сомкнув веки, опускает лицо.

— … следуя сигналу, сделайте глубокий вдох ртом и задержите дыхание.

Мрак тоннеля постепенно тает, уступая зеленоватому свечению, шахта подходит к концу, и все вокруг попадают в предвратное пространство — огромное помещение, где во всю высоту открывается портал гигантских врат. От них исходит неистовое шипение, а за их границей сгущается мгла.

— Посмотри-ка. За тридцать лет так и не стёрли…

Наверху, сквозь зеленоватый свет, накатывающий на арку, проступают выведенные ядовитыми красками слова. Большие, растёкшиеся символы на одном из прото-языков, не раз подвергавшиеся тщетным попыткам удаления, навевают необъяснимую жуть и точно вписываются в атмосферу полной разрухи и всеобщего беспорядка. Они гласят: «L***iate o**i sper****, voi ch’***rate» (*большинство букв не разобрать)…

— И., ты уверен, что хочешь пойти дальше?

Поручни под рукой опускаются под пол, позволяя людям свободно передвигаться между рядами. Но большинство фигур остаются на своих местах.

— Ещё не поздно свернуть…

Не сдвигаясь с места, И. наблюдает, как навстречу несётся дорожка-ответвление, которая по огромной дуге ведёт в другую часть предвратного пространства, а там, вдали, виднеются точно такие же врата, тоннель и линии траволатора, переполненные толпой, но двигающиеся в противоположном направлении.

Через несколько секунд развилка остаётся позади, а поручни снова поднимаются.

— Ну всё, обратного пути больше нет.

Шум ветра становится невыносимым, вход в атмосферный шлюз всё ближе. Сквозь оглушительное шипение голос башни сообщает:

«Приготовьтесь к переходу».

— Как ты помнишь, связи там больше нет…

Люди вокруг закрывают уши, нос и глаза, как было показано в инструкции. И. следует их примеру.

— …но, если подключишься к какой-нибудь сети, обязательно сообщи…

«Глубоко вдохните и задержите дыхание».

— … я буду ждать.

И. сжимает веки. А уже в следующее мгновение неистовый бас сотрясает всё пространство вокруг; гравитация, образованная магнитными полями, яростно обрушивается ему на плечи, а струи сверхплотного газа убойным натиском накидываются со всех сторон…

По ту сторону

Хриплый вдох наполняет лёгкие. Навалившись на перила, И. продолжает тяжело, но поверхностно дышать. Во лбу словно что-то надулось; кажется, голова вот-вот разорвётся на куски. Он пытается открыть глаза, но их режет яркий белый свет. Всё же, подняв через боль веки и сфокусировав расплывающийся взгляд, он различает линии транспортного конвейера, полные задыхающихся, жадно глотающих воздух людей; некоторых из них даже выворачивает на изнанку. Сквозь заложившие уши слышно, как приглушенный голос башни что-то бубнит. Только сейчас, когда восполнился недостаток кислорода, становится заметна разница в атмосферном давлении и в составе смеси, которая используется здесь в качестве воздуха. Дышать по-прежнему тяжело и непривычно. Многие фигуры вокруг потихоньку распрямляются и продувают уши. И. поступает так же: небольшой хлопок, и голову отпускает, а звуки меняются, словно он вынырнул из воды.

Изменившийся голос башни сопровождает толпу в приятный полумрак тоннеля. Её голос заботливо объясняет, как пользоваться местной атмосферой:

— …Во избежание симптомов азотного отравления и гипоксии дышите глубоко и спокойно. Контролируйте дыхание. Скоро организм адаптируется, и все неприятные ощущения пройдут…

Мимо проезжают голографические информационные стенды и прилагающиеся к ним схематичные изображения. Они объясняют: все эти заморочки с давлением и искусственным воздухом — из-за необычного устройства строения. По этой же причине в башне ограниченное число входов и выходов, и все они располагаются в пределах первой секции, к тому же они оснащены магнетронными шлюзами, которые не позволяют атмосфере внешней среды смешиваться с атмосферой внутри башни. И всё это ради того, чтобы обеспечить полную герметичность всего строения. Благодаря ей в нижних ступенях нагнетается избыточное давление, что поддерживает стены изнутри и помогает распределить нагрузку по всей системе несущих конструкций. Для большей надежности вместо обычного воздуха используется специальная смесь газов, создаваемая прямо здесь, в стенах строения, с учетом особенностей и нужд мегаполиса.

К концу довольно короткого, по сравнению с прошлым, тоннеля головная боль, тяжесть дыхания и специфичный запах, как и обещала башня, прошли.

Траволатор замедляется. Переступив гребёнку, И., наконец, сходит с конвейера и оказывается на многолюдной площади, вернее — в огромной тёмной влажной бетонной коробке с металлической решёткой вместо пола и мрачной пустотой вместо потолка. Голос башни объявляет:

— Добро пожаловать в распределительный центр «Ахерон — ESE». Направляйтесь к пунктам назначения, следуя указателям на табло.

Последние три буквы в названии центра — одно из направлений розы ветров, которая использовалась в те времена, когда магнитное поле планеты было ещё стабильно.

Уточнив номер гейта среди других направлений на голографической доске, И. продолжает двигаться внутри человеческого потока. Время от времени он напряженно поглядывает вниз: ботинки с гулкими ударами шагают по мокрым решетчатым настилам, за которыми сгущается тьма… Всё это место, по совместительству с центром распределения, является лишь крошечной частью гигантской системы вентиляционных шахт, пронзающих стены строения от секции N3 до самого основания. А все эти люди, что идут впереди, шагают прямо над многокилометровой бездной…

Толпа вокруг становится плотнее — вдали начинаются зоны контроля, где когда-то давно идентифицировали всех посетителей и взимали плату за проход. Но теперь большинство турникетов убраны, либо сломаны и являются лишь препятствием на пути…

Внезапно из бездонной шахты над головой начинают доноситься странные звуки из самых глубин строения. Люди замирают и поднимают глаза, И. — вслед за ними… После целого каскада гулкого грохота и скрежета металла, похожего на длинный, протяжный стон, из мрака вентиляционного канала вырывается влажный, прохладный порыв ветра. Башня, словно дыша, вслед за сиплым дуновением воздуха приносит насыщенный запах озона. И. вбирает его легкими и с ностальгией закрывает глаза… Этот специфический привкус свежести навевает ему воспоминание об отце и том далеком дне, когда он был ещё совсем ребенком…

«…А куда мы идем?»

«Я хочу кое-что показать тебе…»

Он хорошо запомнил тёмную крышу небоскрёба, переполненную людьми, которые собрались ради того, чтобы увидеть нечто особенное — последнюю грозу на Земле перед тем, как кучевые облака исчезли из атмосферы планеты как явление… Яркие вспышки рокочущих молний озаряли город внизу, а с хмурого неба падали крупные капли дождя… Холод ветра и воды, стекающей по лицу маленького мальчика, уступал теплу, исходящему от великана, державшего его на руках…

— Взгляни-ка на него, — откуда ни возьмись раздается чей-то шёпот.

И., вырванный из воспоминаний, вздрагивает и начинает беспокойно озираться по сторонам. Но вокруг — лишь проплывающие мимо фигуры. Значит, показалось… Однако в следующее мгновение его взгляд натыкается на человека среди толпы: зажав рот, он хихикает себе под нос — именно так выглядят симптомы азотного отравления… С каждой секундой его смех становится всё громче, он хватается за проходящих мимо людей, захлёбываясь истерическим хохотом, но заметив на себе взгляд И., незнакомец вдруг выпрямляется и перестает смеяться… а позже и моргать…

— Слышишь? Вали отсюда…

И. нервно сглотнул и двинулся с места. Позади осталась оцепеневшая фигура.

Линии транспортного конвейера, проходящие по техническим каналам города, разгоняются намного быстрее, чем на вокзале, и продолжают нестись с огромной скоростью по тускло освещённому тоннелю с низким потолком. Каждые 15—20 секунд траволатор сбрасывает скорость, чтобы дать возможность посетителям, ожидающим у гейта, перейти на скоростное полотно:

— Движение разрешено, — сообщает голос башни, и загораются зеленые индикаторы. — Как можно быстрее переходите с разгонных полос на быстро движущийся тротуар. Помогите это сделать тем, кто не может самостоятельно. Ни в коем случае не отрывайте ноги от земли…

В эти же промежутки конвейер притормаживает на развилках и у пунктов вертикального перемещения, которые очень похожи на станции метро. Поручни ныряют под пол, и люди сходят и заходят на траволатор, осторожно переходя с промежуточных, разгонных полос. Над головой проплывают сотни эфемерных указателей и небольших рекламных табло. Мигающие стрелки указывают то влево, то вправо, но «Центр межсекционного сообщения» по-прежнему остается по направлению «⇧».

Трек: Harry Escott — Brandon

Одна станция за другой — и так несколько десятков неотличимых друг от друга платформ остаются позади, но на подъезде к самому сердцу башни появляется Она… Поручни уходят вниз, и среди немногочисленной толпы на линии траволатора выходит та самая девушка из вагона гипертрейна, сидевшая у окна неподалёку буквально через несколько рядов… Уверенным шагом она проходит на середину и встает чуть впереди — метрах в десяти на соседнем ряду от И. Ограждения вырастают между ними, и она кладёт руку на ленту перил. Разгоняющийся конвейер уносит их в слабо освещённый тоннель…

— Чего же ты ждешь?

И. снова вздрогнул и обернулся, услышав чей-то шепот. Но не обнаружив никого поблизости, тихо спросил:

— Вёрдж, это ты?.. Подожди… это что… мой голос?

Только сейчас, узнав звук собственного голоса, И. понимает, что это он неосознанно нашептывал себе под нос…

«Будешь мешкать — она уйдёт», — шёпот послышался снова, но на этот раз он отдался в голове.

И. возвращает к ней взгляд и, немного помедлив, стягивает с головы капюшон. Коснувшись небритого лица, он пожалел о том, что перед выходом не привёл себя в порядок.

«Ну же».

Он делает шаг…

Девушка тотчас поворачивает тонкую шею в пол-оборота, ощутив, что к ней кто-то идёт. Когда же он подходит ближе, она отводит взгляд, незаметно улыбнувшись от того, что узнала мужчину из вагона. Он останавливается чуть позади и кладёт руку рядом с её. До него доносится приятный запах темных волос.

— Вы следите за мной?

Он смутился.

Почувствовав это, она немного повернула голову к нему, но, не поднимая глаз, произнесла:

— Я шучу. Что вы так долго делали на вокзале?

Он не понял и не нашёлся, что ответить.

— Извините. Наверно, это не мое дело.

И она возвращает взгляд во тьму тоннеля. Там показался тусклый просвет следующей станции. Он же, осторожно заглядывая ей в лицо и продолжая изучать уже знакомый профиль, впервые открыл рот и ответил: «Ничего страшного». В её глазах и вправду переливается мягкое голубое сияние, словно клубы звездной пыли рассеялись по роговице…

— Вы странный, — заметила она, ощущая на себе его взгляд.

Он извиняется и, отводя глаза, объясняет, что очень давно не общался с людьми. Траволатор притормаживает у очередной платформы.

— С людьми? — переспрашивает она, отвлекшись на вновь входящую толпу. — Чем же вы занимались всё это время?

Он пожал плечами, а затем отметил её необычный акцент и поинтересовался — паломница ли она. Под нарастающий гул конвейера и ветра их уносит прочь.

— Паломница? — снова озадаченно интересуется она. — Наверно, можно и так сказать…

Тогда он спрашивает, впервые ли она здесь.

— Нет, я уже была здесь пару раз. В первый — родители привозили меня, когда я была ещё ребенком, а второй…

Но она вдруг замолчала и опустила глаза. Он извинился и, поняв, что спросил что-то не то, сделал шаг назад.

— Вам не за что извиняться, — она останавливает его, вновь чуть повернувшись и продолжив наблюдать за ним в полглаза. — Лучше расскажите, зачем вы здесь. У вас тут дела?

Да, отвечает он, кое-кто пообещал ему помочь найти одного человека, которого он ищет уже очень давно. Затем возвращает вопрос ей — а вы? Траволатор, замедлившийся в сумраке тоннеля, снова набрал ход.

— Вы же знаете Элпиду?

Он переспросил — гадалка? — и добавил, что никогда не верил в эти глупости.

— Вы не верите в судьбу? — она впервые подняла на него глаза и тут же изменилась в лице. Перила между ними опустились, предвещая приближение очередной платформы. — Ваши глаза… там, в поезде, они горели так ясно… но сейчас они абсолютно чёрные… — коснувшись ладонью его лица, она поочередно заглядывает в каждый из них. Слабое сияние её собственных глаз, кажется, тоже окончательно померкло…

Ощущая тепло её прикосновения, он объясняет, что у него тоже флюоресценция зрачков и радужки.

— Флюоресценция зрачков? — изумлённо спрашивает она. Поручни поднимаются и разделяют их, позади остаётся ещё одна платформа. — Вы что, не знаете, кто вы?

Он не понял и переспросил: «Что?» — Освещение вокруг потухло, и на тоннель опустился мрак.

— Я думала, таких, как мы, больше не осталось на Земле, — пробормотала она, продолжая вглядывается в усталое лицо незнакомца даже после того, как от его облика остался лишь силуэт…

Но тут среди сгущающейся тьмы на кромке её глаз затеплилось отражение тусклого сияния, которое вскоре разлилось по её лицу. Заметив тоже самое и на его лице, она поворачивается к источнику света, и с её губ срывается:

— О, только взгляните на это…

Сияние на её лице становится всё ярче, а огонь её глаз разгорается опять. Тогда он устремляет взор, куда и она, и видит длинный тёмный тоннель с ослепительно яркой точкой в конце. Благодаря её сиянию многочисленные фигуры впереди обретают иллюзорные очертания, отчего кажется, что это не люди, но призраки людей… В его глазах тоже забрезжил огонек…

Очень быстро просвет вдали становился все ярче и больше…

— И всё-таки, кто вы? — спросила она, подняв на него глаза.

…пока сияние не ослепило И. окончательно.

В самом центре. Кольцевой распределительный центр. Синдром нулевого часа

Сквозь шум толпы, заполнивший ушные раковины, раздаётся голос башни:

— Добро пожаловать в главный распределительный центр секции N1: «Limbo Avenue 2». Продолжайте путь, следуя маршрутам, выстроенным системой регуляции движения…

Когда И. открывает глаза и привыкает к свету, то обнаруживает, что девушки рядом больше нет — линии траволатора разошлись, повернув на 90°, и унесли их в разных направлениях, а перед ним открывается вид на огромное цилиндрическое пространство с гигантской сквозной дырой-колодцем посередине.

«Ну что, проморгал её? — в голове раздался знакомый голос, когда И. посмотрел в ту сторону, где могла быть Она. — А у тебя был шанс. Кстати, ты понял, о чём она вообще? Всё-таки чудная она, точно с другой планеты…»

Вокруг ограждённой бездны, той, что посередине, кружат бесчисленные линии транспортного конвейера. Они полны народу, и каждый ряд несёт людей в своём направлении.

«…но, стоит отметить, грудь у неё — что надо, и не говори, что ты пялился только на глаза, — голос всё бормочет, пока И. озирается по сторонам и ищет её взглядом. — Ух, здесь, как всегда, целая толпа! Думаю, теперь её уже точно не найти. И кстати, тебе пора сходить…»

Столбы-распределители (ряды небольших турникетов, установленные прямо посередине конвейерных полос и вращающиеся вместе с ними по кругу) каждые несколько секунд меняют расположение своих направляющих (металлических стержней), выстраивая постоянно меняющиеся запутанные лабиринты таким образом, чтобы обеспечить оптимальную проходимость для всех участников движения, куда бы они не направлялись.

«…да ладно тебе, не хмурься ты так. Подумаешь. Кто знает, может быть, вы ещё встретитесь. А продолжишь тут торчать, тебя утащит обратно в тоннели. Все уже сошли…»

И правда, ограждения давно нырнули под пол, и бо́льшая часть пассажиров покинула замедлившийся траволатор, в то время как другие человеческие фигуры, дальше по движению, наоборот переходят на линию и, проезжая чуть дальше, пропадают в арке тоннеля.

Тогда И. переводит угрюмый взгляд на центр площади и, помедлив ещё немного, делает шаг. Он вскользь сталкивается со встречными фигурами и продолжает целеустремленно идти по направлению к обрыву.

«…эээ поосторожней, ты что-то совсем не в духе. И куда ты собрался? Что ты задумал? Только не говори, что собираешься туда…»

Проезжающие в разные стороны столбы-распределители с механическим треском и щелчками манипуляторов распахиваются перед ним, образовывая небольшой персональный коридор, который тут же исчезает за его спиной и заполняется народом.

«…ты вообще в своём уме? Зачем ты делаешь это? Что ты хочешь этим доказать? Остановись!..»

Прямо на ходу у И. возникает давно позабытое чувство, которое появлялось у него каждый раз в подобных местах. Ему кажется, что он оказался в центре огромного, идеально отточенного механизма, и башня сама знает, куда ему идти… Говорят, если взглянуть на Лимбо Авеню сверху он будет похож на огромный, абсолютно симметричный калейдоскоп. Удивительная точность…

Голос башни эхом сообщает:

— Дорогие гости и посетители! Будьте осторожны, приближаясь к краю обрыва. Ни в коем случае не выставляйте части тела за пределы поручней безопасности!

«…ну хоть её послушай! А вдруг ты сорвешься? Потеряешь равновесие и упадёшь? Слышишь?! Хватит! СТОЙ!.. Вот, — молодец…»

За несколько метров до обрыва И. останавливается, траволатор начинает тащить его по кругу.

«…теперь успокойся и сделай пару шагов назад… Что? Что ты делаешь? Нет, нет, нет, нет, совсем себя угробить хочешь? Не делай этого!..»

Щёлк-щёлк.

«Опасность! — вспыхивает на маленьком экранчике органайзера. — Снизьте дозировку до терапевтической: 0.02%».

И. на мгновение закрывает глаза…

«…и что дальше? Думаешь после этого что-то изменится? Всё останется по-прежнему, ты просто рискуешь свое…»

Надоедливый голос умолкает… Гул толпы и неустанный треск регуляторов приглушаются… По телу пробегает приятная дрожь и накатывает чувство всепоглощающего умиротворения… Подержав таблетки под языком пару секунд, он глотает их…

Вот теперь можно подойти и поближе…

Немного покачиваясь на ногах, И. делает несколько шагов и оказывается у края обрыва. Но как только он заглядывает вниз, мощный порыв ветра тут же ударяет ему в лицо. Рефлекторно отвернувшись и некоторое время держа закрытыми глаза, И. ощущает, как неистовый шквал проносится по площади, а затем он с диким гулом продолжает подниматься вверх… Так здесь происходит каждые 10—15 минут. Это связано с циклом воздухообмена — когда он подходит к концу, вентиляционная система за счёт искусственно созданной разницы в давлении поднимает воздушные потоки с самого дна строения и прогоняет их по всей длине огромного железобетонного колодца вплоть до секции N3. А для того, чтобы столь огромная бездна не пугала людей своим видом, на границе первой и второй ступени она укрыта за голографической проекцией голубого неба с плывущими по нему облаками… Тучи над головой то сгущаются, словно вот-вот начнётся летняя гроза, то рассеиваются, оставляя лишь бледный небосклон… Позже по галопроекции пробегает рябь и помехи… И. отрывается от него и опускает взгляд ниже — на бесконечные трущобы, расположенные в центральной области. Бесчисленные бетонные арки копируют себя из уровня в уровень и уходят все ниже, медленно покрываясь серой дымкой расстояния…

Очень давно, ещё во времена возведения строения, все эти районы были пожертвованы отвергнутым слоям общества населения всего мира. Нищие, бездомные, больные. Банкроты, преступники, сироты. Верующие — религиозные фанатики и паломники. Целые кочевые племена, которые по известным только им причинам променяли песок пустыни на лабиринты бесконечного гетто, а также бесчисленные беженцы, продолжающие прибывать из других миров. То есть все те, кто по той или иной причине отверг жизненный уклад Единого Общества, а также те, кто был отвергнут им. Именно для таких, как они, была предназначена часть этой секции. По Замыслу Создателей, они и им подобные должны были найти себе здесь приют… Поначалу трущобы, простирающиеся ввысь на многие километры, ограничивались отведёнными им территориями, но, когда бедные районы оказались переполнены, нуждающиеся стали заселять остальную часть секции N1, а после — и всё оставшееся строение, за исключением верхних, закрытых уровней. Обживая каждый свободный закоулок Города-Башни, они заполонили технические, подсобные помещения, транспортные шахты и даже территории канализационных катакомб, превращая весь мегаполис в кишащий бедняками муравейник. Трудно представить, но все жители «Нищего города» вокруг центральной области — это все те, кто не поместился сюда и по проекту «Расселение» получил право на социальное жильё в округе Башни…

За время своего существования стены колодца заметно обветшали: покрылись трещинами, а кое-где обрушились целыми участками. Многие из подобных повреждений были восстановлены другими, более дёшевыми материалами, и эта разница сразу бросается в глаза. Ближе к основанию секции раскинулись широкие полосы строительных лесов, которые погребают под собой целые уровни из десятков этажей. Огромные автокраны постоянно что-то поднимают, мерцая в полумраке светом проблесковых маячков… По краям бесчисленных пешеходных балконов свисают тысячи вентиляционных, коммутаторных и трансформаторных блоков, что испускают из себя по сотне проводов. А за этой паутиной из кабелей, труб и веревок для сушки белья, на самом дне многокилометрового колодца, желтоватым отблеском виднеются Они… Трое Величайших Создателей, воздвигнувших это строение… Трое золотых колоссов, что протянули руки к иллюзорному небу…

Трое

Там, внизу, на просторах центральной площади «Piazza Creatoros», над побивающей все мыслимые рекорды по плотности толпой возвышаются исполинские статуи Трех Великих Инженеров. Представ ещё молодыми в образе могучих атлантов, нагие Создатели стоят бок о бок и врезаются полусогнутыми ногами в пьедестал в форме Земли. Словно сопротивляясь чудовищному гнёту, Они выгибают мускулистые спины и упираются руками в нечто невидимое, наваливающееся на них с небес. А в их золотых искажённых страданиями лицах видны отметины тяжелой судьбы…

Говорят, этот мемориал посвящён легенде о том, как Трое — в те времена будучи уже глубокими стариками — в довершение работы над фундаментом Башни отправились в её бетонную пустошь, не взяв с собой провианта и воды. После месяца скитаний они вернулись, иссохшие, голые, босые, и дали разрешение на дальнейшее возведение Строения. Говорят, именно момент пребывания в центре пустыни, свидетелем которого могли быть только боги, увековечен этой грандиозной скульптурой в том самом месте, где когда-то стояли Они…

Об этих немых исполинах, давно утративших правдоподобие своих жизнеописаний, осталось только множество мифов и противоречащих друг другу легенд. Многие истории рассказывают, что они, как и подобает настоящим героям, гордо и молчаливо преодолели все невзгоды и испытания и в конце пути со́здали величайшее творение на Земле — то, что никто и никогда уже не сможет превзойти. Но вот другие истории рассказывают иное…

Мир, жизнь, правда однажды опустошили души каждого из них. Утратив надежду вместе с тем, что наполняло их существование смыслом, Они, каждый в сердце своем, узнали, что́ есть истинное отчаяние. Они долгие годы блуждали в сумраке жизни, пока, по воле судьбы или случая — кто знает? — их пути не пересеклись. Встретившись и безмолвно поняв друг друга, Создатели решились на отчаянный шаг… Говорят, взамен их жертвам и утратам боги даровали им равноценный их потерям дар. Одни говорят, их вело проведение, другие — что они были одержимы желанием навечно запечатлеть свои имена. Так или иначе, образовав нерушимый союз, который устоял даже перед лицом смерти, Трое погрузились в самые мрачные уголки своего сознания и сделали то, что не смогли бы сделать и сотни человек за тысячи лет.

Позабыв обо всем: о мире, жизни и собственном благополучии, Они провели долгие столетия, воплощая задуманное в жизнь. Не желая отвлечься и даже моргнуть, Они иссушали глаза до последней капли. Они стирали пальцы до костей, от чего все обрывки уцелевших чертежей и эскизов пропитаны их кровью. Без еды, сна и отдыха Они день и ночь наблюдали за возведением, пока величайшее строение на Земле не было завершено.

Нарушая законы людей и мироздания, демонстрируя всем, на что Они способны — вернее, на что способно человечество, — доказав всем, что мы не одиноки даже в одиночестве своём; что мечта не только жива, но и достижима, Создатели, хоть и на краткий миг, разожгли угасающую искру в сердцах жителей Земли. Став для мира вечного заката бессмертными кумирами, Трое подтолкнули всё человечество к великим переменам, которые послужили основой очередному унитарному объединению Земли…

Когда же работа была завершена, к концу подошли и Их страдание и боль — за Ними пришла смерть. Забрав Трех Величайших Инженеров одного за другим, она оставила Башню одну приумножать Свое и Их величие. С течением времени строение обрело статус святыни и центра всей планеты. Но вскоре после трагедии, погрузившей в траур весь мир, Создатели словно восстали в основании собственного творения и приняли вид, который они имели в сердцах и душах триллионов жителей Земли, — Трёх золотых колоссов, покоривших мир… И даже сейчас, когда их плоть давно съедена червями, а их прах стал прахом матери земли, их наследие по-прежнему возвышается над миром, а их золотые, покрытые миллионом маленьких трещин, лики служат напоминанием всем, что Они когда-то жили и ходили по Земле…

Многие верят, что здесь должно произойти нечто особенное. Многие считают, что именно тут будет положено начало «новой эпохи», и произойдёт явление «нового мира». Может быть, именно поэтому миллионы людей продолжают стягиваться в Башню, которая, кажется, вот-вот развалится на куски…

Пробуждение. Центр межсекционного сообщения

Внезапно что-то гулко щёлкнуло. Траволатор остановился, и Limbo Avenue погрузилась во мрак. Шум толпы буквально обрубило, а свет в колодце стал быстро гаснуть уровень за уровнем, пока не достиг дна… Спустя мгновения, проведённые в полной темноте, где-то поблизости задрожало слабое аварийное освещение. И. поднимает взгляд и тут же замирает: тускло озарённые площади Limbo Avenue — две из которых располагаются выше и ниже на этаж, — оказываются переполнены тёмными фигурами, словно призраками, скользящими во тьме. Абсолютно беззвучно они продолжают кружить вдоль балконов, а кто-то даже промелькивает рядом с И.. Он резко оборачивается и обнаруживает перед собой толпы мрачных силуэтов, они плывут по неподвижным линиям распределительного центра. И. тщетно пытается разглядеть лица, но их, кажется, попросту нет.

Безмолвные тени блуждают повсюду, И. наблюдает за ними, как в полусне. Но вскоре из огромного колодца за спиной доносится жуткий вой, словно скорый поезд мчится по тоннелю. Поверхность под ногами задрожала, а через пару секунд мощный порыв ветра вновь проносится по центру и с диким воплем продолжает путь наверх… вслед за этим на Limbo Avenue возвращается свет…

Траволатор срывается с места. Гомон людских голосов раздаётся вокруг. Еле устояв на ногах, И. обнаруживает вокруг себя уже обычную толпу. Её озаряет яркий свет — намного ослепительней чем прежде — а линии конвейера всё продолжают набирать разгон. Но вскоре всё возвращается на круги своя: напряжение в сети падает, траволаторы замедляются, и свет тускнеет, в то время как И. продолжает стоять и озираться по сторонам.

«Ну что, пришёл в себя?» — голос в голове раздается очень тихо, будто доносится издалека.

Перед ним, как и прежде, бесчисленные потоки людей перемешиваются между собой под ритмичный перебор столбов-распределителей.

«Не можешь вспомнить, зачем ты здесь? Хочешь, я подскажу?»

Взгляд блуждает по бесчисленным указателями над головами людей.

«Эти таблетки доконают тебя… Кстати, там ещё один парень, кажется, он тоже наблюдает за тобой…»

Но тут под звук пропеллеров откуда-то из-за спины появляется небольшой голографический рекламный щит-квадрокоптер и зависает прямо над И.

«О, очень вовремя».

На нём — маленький, анимированный толстячок с жирными пятнами на белом нагруднике, он уплетает наггетсы из вёдрышка — один за другим. Ниже — подпись радужными красками: «Спешите опробовать вкуснейшую курочку от Чакка. Всего за 96 миллиардов bq! Ищите на каждом углу секции N3».

«Ну и чего ты ждёшь? Тебе туда…»

Дрон, позависав ещё немного, поднимается выше и отправляется дальше бороздить просторы над головами людей, И. же отыскивает взглядом нужный указатель, делает шаг и тут же растворяется в толпе…

* * *

Просторное помещение из бетона с высоким потолком оказывается наполовину заполнено народом — это значит, ждать подъёмник остаётся буквально несколько минут. Присоединяясь к столпотворению, И. бросает взгляд на наручные часы и с удивлением обнаруживает, что уже сильно опаздывает. Он поднимает глаза на эфемерный циферблат на стене справа — на том же галоэкране, где изображена схема всего строения, — чтобы убедиться, не сбилось ли время. Но все часы здесь, как и на вокзале, идут в обратном направлении…

«Что, совсем забыл про это?»

Он собирается спросить у людей по соседству, но в последний момент передумывает. Проводя взглядом по быстро заполняющемуся помещению, он замечает на стене — уже по левую сторону — среди множества других рекламных щитов покосившуюся и растрескавшуюся голографическую раму с кучей артефактов на рябящем изображении. На старой афише: анимация садящегося в океан солнца по ярко пылающему небу из перьевых облаков, и всплывающее объявление: «22.11 в 23:00 На Восточном пляже секции N2 будет представлен новый закат, созданный легендами графического дизайна». Сверху и снизу мелким шрифтом проступают чьи-то имена.

«Сколько же лет назад это было? Сорок? Пятьдесят? Словно воспоминание из прошлой жизни, да?»

Неожиданно эхо истошного скрежета пробегает по помещению — лифт уже на подходе.

«Эй, посмотри, кто там! Я же говорил, что вы ещё встретитесь».

Взгляд соскальзывает с гигантских врат на толпу, и он замечает в 20—25 метрах от себя ту самую девушку из вагона гипертрейна. Он узнал её со спины. Она посмотрела куда-то в сторону, и показался её точёный профиль. Время будто остановилось на мгновение. Как в кино… Затем она, словно почувствовав его взгляд, оборачивается, и в следующую секунду на её лице появляется улыбка.

— Вы всё ещё не верите в судьбу? — шепнули её губы.

Но он слышал это и, незаметно улыбаясь сквозь бороду, всё же помотал головой — нет.

Вскоре оглушительные скрипы прибывающего лифта заполняют центр межсекционного сообщения, и она отводит взгляд. С жутким лязгом врата начинают открываться, а толпа — просачиваться в кабину через медленно растущую щель. Перед тем, как людское течение уносит её с собой, она кидает короткий взгляд на него через плечо. Проводив её взглядом и тоже последовав за толпой, И. достаёт из внутреннего кармана медикаментозный органайзер и выставляет чистоту так, чтобы хватило только на подъем: «0,05%…»

«Может, чуточку побольше?»

«…да, 0,07%».

Щёлк-щёлк.

Оказавшись в центре большого грузоподъёмного механизма, И. ощущает, как толпа сдавливает его тело. Когда в воздухе звучит «Двери закрываются», и раздаётся жуткий скрежет, давление делается просто невыносимым, но позже напор ослабевает. Транспортное средство вздрагивает и начинается подъём. Посторонние звуки, проникающие в старую кабину, становятся всё громче. Вдруг что-то вспыхивает наверху, и большинство глаз поднимается на галоэкан над вратами лифта. Из-за сильного шума, проникающего в кабину, практически ничего не слышно, поэтому пассажирам приходится довольствоваться рябящей проекцией и бегущими под ней полосами субтитров.

Нарезка новостных сюжетов кратко освещает события, произошедшее за последние 24 часа на Земле и за её пределами: очередные сверхмощные геомагнитные бури на Солнце с изображениями огромных плазменных протуберанцев и постоянные предостережения касательно опасности прямых солнечных лучей; шумиха вокруг истощения запасов пресной воды (иными словами — снова повышение цен на тарифы водообеспечительных компаний); катастрофическое нашествие саранчи на продовольственные регионы; а под конец блока, перед уходом на короткую рекламу, — сообщение о новой революции на одном из спутников внешних рубежей…

Дальше идут научные, культурные и политические блоки, они пролетают друг за другом, поскольку в них в общем-то не о чем говорить. Время от времени в сюжетах и между ними промелькивает одна и та же эмблема — гордый белоснежный флаг, развивающийся на фоне голубого неба. Это символ Мирового Единства и объединения Земли. И он имеет очень необычную историю…

Ещё на заре человечества, в эпоху последних географических открытий, сотни, тысячи героев Земли, желавшие продемонстрировать экспансионистские способности своих наций, а также свою смелость и силу, отправлялись в самые отдалённые части солнечной системы. Оставляя позади лишь одинокие следы на пустынных почвах чуждых небесных тел, пионеры космоса всюду несли за собой отличительные знаки родных стран и народов. Воздвигая их везде, как бы глубоко они не забрались, первооткрыватели космоса испещрили знамёнами весь белый свет. Бесчисленные флаги с самыми разными символами и расцветкой можно было найти повсюду, от ближайших планет, до самых отдаленных астероидов и комет солнечного атласа… Но в конце концов все попытки людей увековечить себя и свой триумф оказались тщетными… Продемонстрировав свое могущество, беспощадное светило с течением времени выжгло все отличительные знаки с поверхностей высокотехнологичных тряпок вместе с памятью о героях, которые некогда воздвигли их. А взамен гербов и загадочных узоров солнце оставило лишь безразличную белую гладь, разбросанную по всем концам своих владений…

Позже многие объединения Земли использовали этот символ, объявляя себя преемниками государств прошлого и заявляя права на внеземные территории подконтрольные белому флагу. Этот же символ в начале нашей эпохи был выбран и новым политическим режимом: режимом Единого Общества и власти Большинства. Поэтому белое знамя до сих пор развевается над пустынными просторами Земли, в глубине своей тая ужас неизбежного, неотвратимость поражения и неумолимость краха всех надежд. Печальная история белого флага служит миру вечного застоя напоминанием того, что рано или поздно и от нашего существования не останется никаких следов. Вся наша планета — как бледнеющее знамя, и каждую секунду солнечный ветер сдувает с него последние краски…

Секция N3

Лифт

Скрипя и лязгая, лифт продолжает подниматься, а И., не моргая, — смотреть на время от времени гаснущий экран. Толпу слегка покачивает на стыках направляющих. Гул из шахты, кажется, резонирует с подрагивающим освещением в такт. Вдруг по телу одного из пассажиров пробегает конвульсия, затем — другая. Иногда таким необычным образом проявляет себя Болезнь. Голова человека всё сильнее подергивается на бок, но пока никто вокруг этого не замечает.

В следующее мгновение подъёмник неожиданно содрогается и застревает. Пошатнувшиеся пассажиры издают нечленораздельный вопль. Освещение на секунду гаснет, и загораются тусклые красные огни. Все напряженно замирают, но позже толпа синхронно вздрагивает, когда из хриплого громкоговорителя вырывается резкий звук: « (неразборчивые помехи) …сохраняйте спокойствие! Включена система аварийного электроснабжения. Возникшие неполадки будут скоро устранены».

И. отрывает взгляд от динамика и оглядывается по сторонам. Перепуганные лица людей залиты красным, а их плечи и грудь часто поднимаются из-за частого поверхностного дыхания. Но вскоре дух у всех перехватывает разом, когда по кабине прокатывается пронзительный визг.

Люди снова вздрагивают, а в дальней части подъёмника начинается какая-то возня. И. вытягивает шею — ближе к большим металлическим вратам, несмотря на недостаток места, толпа отступила больше чем на пару метров от чьей-то темной фигуры. Каждые несколько мгновений по её хрупким очертаниям пробегает спазм. Конвульсии становятся всё чаще и сильнее, а бедолаги, оставшиеся с ней внутри кольца, хотят убраться подальше от больного. Они пытаются протиснуться между других людей, но ноги скользят по полу — их не пропускает невероятно плотная толпа. Лишь позже осознав, что им некуда бежать, они просто замирают, уставившись на содрогающийся силуэт…

Вдруг лифт возобновляет движение, в кабине разгорается обычный свет, но люди продолжают стоять, совершенно неподвижно…

Когда в воздухе звучит: «Добро пожаловать в секцию N3», врата со скрипом начинают открываться, а стоящие поблизости к ним пассажиры — по одному прошмыгивать в образовывающуюся щель. Когда же проход становится достаточно широк для того, чтобы сразу несколько человек могло протиснуться между створ, все разом устремляются в него. Врата застонали ещё громче.

Человеческий поток сжимает И. в тиски и, несмотря на попытки сопротивления, утягивает его вслед за собой. Внезапно в кабине раздаётся дикий лязг — не выдержав напора, двери лифта покосились и они заклинили у всех прямо на глазах. Народ на секунду замирает, и воцаряется мёртвая тишина. Но в следующее же мгновение замкнутое пространство переполняется возгласами и криками — в проходе начинается давка.

Вскоре И. оказывается в эпицентре толчеи. Из-за отсутствия свободного места ноги делают лишь мелкие семенящие шаги и постоянно наступают на чужую обувь. Тело мотает из стороны в сторону под влиянием толпы, а у самого прохода давление становится невыносимым, и дальше, оказывается, уже не пройти. И. из последних сил пытается прорваться, но человеческие фигуры, словно стены, смыкаются вокруг него. Кажется, рёбра вот-вот лопнут. Он отчаянно тянет руку к просвету. Но в последний момент в его глазах загорается свет, а из раздавленных легких вырывается сиплый крик:

— Аааааааааааааааааа…

Когда И. приходит в себя, он обнаруживает, что уже несётся по коридору в окружении толпы. Очень длинный, просторный, транзитный канал оказывается переполнен народом, вместо стен — сплошные ряды голографических реклам. Позади виднеются врата — погнутые, покосившиеся, но распахнутые намного шире, чем прежде. Видимо, не выдержав давления, они распахнулись в последний момент.

И. продолжает двигаться в потоке людей, и лишь позже замечает: некоторые фигуры в толпе бесследно исчезают. Ответ на эту загадку находится очень быстро — когда И. что-то задевает ногой. В голове невольно промелькивает мысль — это могла быть чья-то рука или лицо… Наблюдая за этим ужасающим явлением — за тем, как каждое мгновение десятки людей оказываются затоптаны толпой, — И. становится не по себе. Когда же он снова на что-то наступает, а из-под его ног доносится сдавленный стон, И. не выдерживает и устремляется поперек всеобщего потока…

Толчки и удары сыплются со всех сторон, но он, не обращая на них внимание, почти вслепую несется всем наперекор, пока толпа вдруг не обрывается, и ему на встречу не вылетает стена.

Звук глухого удара и звон в ушах.

Провалившись сквозь эфемерный экран, он чудом остается стоять, несмотря на сокрушительное столкновение. И. прижимается онемевшим виском к холодной кафельной плитке. Затем, не отнимая голову от стены, разворачивается и медленно открывает глаза. Когда в них перестаёт двоиться, он обнаруживает прямо перед своим носом, сквозь пёстрые проекции реклам, проносящиеся мимо бесчисленные человеческие фигуры.

И. смотрит влево: в небольшом промежутке между кафельной стеной и стеной из голографических билбордов виднеются такие же выброшенные из потока тела. Кто-то из них неподвижно лежит, другие — словно контуженные поднимаются и продолжают двигаться дальше, скользя вдоль стены.

Когда обезумевшее стадо уносится прочь — к подъёмникам на другом конце канала, — И. выходит сквозь проекции обратно в коридор. Шум уносящийся толпы постепенно затихает, а спины людей растворяются вдали.

Сделав ещё шаг, он только сейчас замечает — левая нога очень болит, затем ощупывает пульсирующий висок: он припух и кровоточит (на нем зияет жгучая ссадина). Звон в ушах ещё звучит, но сквозь него пробиваются волны рыданья. И. поворачивается в сторону врат — весь коридор завален телами, рядом с некоторыми из них всхлипывают поникшие силуэты.

«Какого черта здесь вообще творится?»

Немного прихрамывая, И. осторожно обходит многочисленные тела. Озираясь по сторонам, он идёт к началу коридора, где виднеются указатели и смежные проходы. Добравшись до одного из них (неподалеку от лифта), он спускается на длинную лестницу, но оставив позади лишь несколько ступенек, оборачивается, чтобы в последний раз окинуть взглядом коридор-мясорубку.

«Ну и жуть».

Огромное помещение, наполненное мрачными последствиями ужасного инцидента, уже стало заново наполняться людьми. Вновь прибывшие пассажиры, намеревавшиеся спуститься на нижнюю секцию, замирают, увидев распластанные по полу тела. Они смотрят на них, не моргая, пока из недр лифта не начинают доноситься странные звуки.

«Что же это получается? Это всё из-за неё?»

В покосившихся вратах появляется женская фигура. Это та самая девушка из вагона гипертрейна. Неуверенно балансируя на каблуках и подрагивая, будто бы от холода, она осторожно переступает через человеческие туши, горой преграждающие ей путь. Девушка приобнимает саму себя за плечи и растерянно озирается по сторонам, позже, словно почувствовав на себе взгляд, она поворачивается к И. На доли секунды на её лице проступает тень от улыбки, но в то же мгновение она бесследно исчезает. Девушка опускает глаза и идёт дальше по коридору, обходя бесчисленные тела.

«Вре́менная амнезия… она нихрена не помнит…»

И. хочет последовать за ней — он даже поднимается по лестнице и выходит в проход, но останавливается. Взгляд падает на часы. Он уже сильно опаздывает, а путь ещё очень неблизкий.

«Времени нет… Надо идти».

Он смотрит на неё, не моргая, но, когда она проходит мимо, опускает глаза.

Он разворачивается и уходит.

Спускаясь по ступенькам, И. достаёт органайзер и повышает чистоту:

«…0.7%…», «OK», — подтверждает он.

На экранчике вспыхивает информация:

«Более 85% сырья израсходовано…», «OK», — подтверждает он.

«Суточная дозировка превышена в 30 раз…», «OK».

«Опасность! Острая интоксикация!»…

Щёлк-щёлк

Транспортная капсула. Направление: центральная область секции N3

Трек: He the empty — Ike Yoshihiro

«Двери закрываются», — сообщает голос башни. Шипение гидравлического привода и хлопок. И. лежит на сидениях пустой транспортной капсулы, её низкочастотный гул и усиливающиеся покачивание — словно колыбель.

— Где я?.. В своей комнате?

Сквозь полусон И. видит серый потолок кабины.

«Нет, для неё здесь слишком светло. Ты в транспортной капсуле».

Ручки-держатели свисают с труб-поручней и ритмично бряцают друг об друга.

— Как я здесь оказался?

«Ты что, ничего не помнишь? Ты сам сюда пришёл».

— Почему я мокрый?

По его капюшону и лицу пробегают струйки странной жидкости, она быстро испаряется, оставляя шлейф белой дымки за собой. И. стоит один на тёмной станции рядом с герметичной шахтой и прислушивается сквозь шум воды к ослабевающему гулу транспортной капсулы, которая совсем недавно покинула перрон. Здесь темно и туманно, а сверху падают…

— Это что, дождь?

«Да нет же, система пожаротушения вышла из строя».

Разбрызгиватели, укрытые во мраке потолка, заливают всё вокруг пожаротушительной смесью. Создается впечатление, что на станции царит настоящая дождливая ночь — на платформе горят лишь редкие фонарные столбы с бледными осветительными панелями, а от луж под ногами поднимается густой туман.

— Куда мы едем?

«Направление: центральная область…»

— …Секции N3.

«Правильно, начинаешь вспоминать».

И. по-прежнему лежит, развалившись на несколько мест транспортного средства. В голове, как и на станции, оставшейся позади, — сплошной туман. Рука откидывается в сторону, из внутреннего кармана куртки выскальзывает медикаментозный органайзер и кубарем прокатывается по полу. На его экранчике по-прежнему мигает: «Опасность! Острая интоксикация. Опасность…»

И. медленно поворачивает голову на звук.

В следующее мгновение органайзер уже в руках. И. спускается по длинной тёмной лестнице после коридора-мясорубки, а надпись на экране только что зажглась: «Опасность!..»

Щёлк-щёлк.

Две синие таблетки скатываются на язык. Уже к концу ступенек препарат начинает действовать, на душе становится легче — перед глазами тускнеет Её образ. И. оказывается в огромной сети пешеходных тоннелей. Он идёт по ним в полном беспамятстве, и лишь позже замечает, что абсолютно один. Он останавливается на одном из перекрёстков и заглядывает в глубь каждого бесконечно длинного прохода. Странно, здесь нет людей, а в других воспоминаниях они полны народа… «Глобальная сеть пешеходного движения секции N3, — звучит голос пожилой женщины, — является центральным элементом сложнейшей системы координации толпы Города-Башни. Предположительно, Создатели вдохновлялись…»

«Ты же не любишь это вспоминать».

— Да… ненавижу…

Большой класс интерната. И. сидит за партой и смотрит на голографическую доску. На ней — изображения сети пешеходных тоннелей: боковой разрез и вид сверху. На первом — она напоминает паучью сеть, на втором — запутанный лабиринт. На обоих картинках — в центре круг, внутри круга — рисунок дерева, перевёрнутого вверх ногами. Мальчик, сидящий впереди по диагонали, поворачивается к И.. Красные, искусанные губы между бледных, сальных щёк шепчут: «Урод». Маленького И. затрясло. Его потряхивает и на сиденьях транспортного средства, а на медикаментозном органайзере на полу продолжает мигать: «Опасность! Острая интоксикация! Опасность…» Его знобит, зубы стучат, дыхание поверхностное — это из-за препарата, он подавляет респираторные центры. Но вот маленький И. дышит глубоко и злобно. Он впивается в стол руками, отчего на нём остаются отпечатки маленьких ладоней.

«Успокойся, не обращай на них внимания. Ты должен научиться контролировать гнев».

Преподаватель, заметив, что смотрят не на него, переходит на крик: «Чем ты там занимаешься? Что я только что сказала?».

«Просто повтори за ней. Ты помнишь, я знаю».

И. поворачивается к старой, немощной женщине, сморщенной, как белый сухофрукт, и слово в слово повторяет: «Глобальная система пешеходного движения секции N3 является центральным…». Но она перебивает: «Что у тебя с глазами?..»

— Старая карга.

«Точно».

И. стекает на пол транспортной капсулы. Его выворачивает на изнанку, несмотря на то, что желудок почти пуст. Неподалеку валяется органайзер: «Опасность!..Опасность!..»

— А что за люди там, впереди?

Между стен длинного тёмного коридора раздается эхо шагов и журчание воды, а вдали переливается слабое сияние. И. идёт ему навстречу — по направлению к станции горизонтального сообщения. Вскоре к остальным звукам присоединяется гул прибывающей капсулы, и чья-то фигура проступает впереди.

«Не знаю. Наверно, те, кто выбрался из лифта раньше остальных».

Все стены, пол и потолок тоннеля покрываются рябящими водными бликами. Человек впереди, чьё отражение переливается на мокром полу, шагает всё медленнее, пока не останавливается вовсе. Он опирается на стену и замирает. Его фигура становится частью группы неподвижных силуэтов, которые столпились на границе перехода.

— Да, точно, из лифта.

Целый десяток людей застыли, уставившись на проливающиеся сверху потоки жидкости, водопадом преграждающие им путь.

«Кстати, ты помнишь, что в нём произошло?»