Бесплатный фрагмент - Круговорот

Круговорот.

Знакомство с двойником и неожиданное предложение

1

Я всю жизнь мечтал о дворце…

Я представлял, как иду по навощенному паркету, вдыхаю его запах, запах дерева с воском, который я тайком втягивал, когда отчим брал меня к своим пчелиным ульям. Я держался за его руку, смотрел на его волевое загорелое лицо и завидовал сам себе, такого отца нет ни у кого, даже у меня. Ну и что? Да, он даже не жил с нами, приходил когда вздумается, хватал мою мать в охапку и орал во всю глотку:

— Как я соскучился!

Конечно, это мешало мне делать уроки, но я терпел. Это лучше, чем вообще ничего. Мой отец бросил нас, когда я был совсем маленьким, потом удрал куда-то за границу и с тех пор пропал совсем. Дедушек и бабушек у меня не было, почему, я не спрашивал. Поэтому приходящий отчим казался мне самым большим счастьем.

Позже, когда я вырос, я с удивлением узнал, что мои родители на самом деле были женаты, отец был военным моряком и чтобы не потерять квартиру в большом городе, они жили по отдельности. А когда он приезжал в отпуск, он брал меня на пасеку к дедушке. Дедушка жил далеко, мы ехали на машине целый день. Хозяин пасеки не казался мне таким старым, чтобы быть моим дедом.

Я не знаю, кто нашептал мне всякую чепуху про моих родителей. Может быть мне было просто стыдно, что они не живут вместе. Или кто-то мне что-то наплёл, а я поверил. Теперь, когда родителей нет в живых, даже не у кого спросить.

Меня прозвали в школе фантазером, я всегда сочинял разные истории, которые сами собой складывались в моей голове. Так другие дети складывают мозаику, а я, как пирожки, лепил истории.

Может быть история про моих родителей была одной из моих фантазий, как и моя мечта о дворце. Я грезил им и видел его наяву. Я переходил из комнаты в комнату, трогал корешки книг в библиотеке, заглядывал в кастрюльки на кухне, вглядываясь в булькающее варево, гадая, что же из него получится. Потом я шёл в столовую, устраивался поудобнее на стуле и ждал десерта.

Когда я впервые пришёл в дворец пионеров, я был, как у себя дома, я знал, где поворачивает коридор, где лестница, я мог пройти по нему с закрытыми глазами. Это был тот самый дворец, который я придумал, только он был не ухоженный и библиотека находилась не там, где нужно, я бы её перенёс.

Впрочем, я не сомневался, этот дворец будет моим домом, я переставлю, я поправлю и всё будет правильно.

Деньги свалились на меня неожиданно, хотя, как теперь говорят, заслуженно. Я жил во дворце, крутился в бизнесе и даже не загадывал, что дальше. Просто было некогда, расслабишься и ты уже за воротами. Мне нравилась такая жизнь, мои фантазии не переставляли удивлять и радовать моих партнёров. Мы опережали всех конкурентов. Те всё время шутили о моём третьем глазе. Я угадывал спрос ещё до того, как он вообще зарождался.

2

По дороге домой мне попался нищий. Он был грязным, как все нищие, дурно пахнущим, но с шикарной шевелюрой. Я даже незаметно для себя позавидовал. Я облысел рано. Так некоторые седеют: внезапно и в один день. У меня так получилось со дворцом. Как только я его купил, остатки моих волос выпали навсегда. Я опробовал в то время новое средство от облысения и оно не подошло. Я думаю, дворец не причём, просто совпадение. Но зато я понял, не связывайся с медициной, пока действительно не прижмёт. Что на роду написано, так и будет, невозможно иметь всё. Так что моя лысина — не такая большая плата за успех.

Нищий ловко словил монетку и гордо тряхнув шевелюрой, подмигнул мне:

— Моя собственная.

Я не заметил, как он увязался за мной. У ворот сада он сбросил свою одежду, схватил шланг и окатил себя водой. Я залюбовался его телосложением, впрочем моё было не хуже. Мой образованный садовник застыл с открытым ртом:

— Ну вы даёте, Владимир Михайлович, прямо принц и нищий. А зачем вам ваш двойник? Это наша новая реклама?

Я засмеялся. Давно не смотрелся в зеркало, вот и не узнал двойника. Я сам не заметил, как бросил:

— Отмойте и переоденьте.

А сам удрал по делам.

3

Нищий, Андрей (хорошо хоть не Владимир) схватывал всё на лету. Как если бы я рассуждал сам с собой. Я его проверил по своим каналам. В бизнесе он был не новичок, что-то не срослось и всё рухнуло в один день. Как раз, когда я купил дворец. Нищим он был не настоящим. Это был его путь. Он заболел, облучение и всякие бесконечные лекарства. Ему надоело. Кто-то шепнул, брось всё и иди. Лучше умереть в дороге, чем в кровати. И он пошёл, шёл, пока снова не выросла шевелюра. Это было всё, что я нарыл. Теперь я ждал, когда он сам всё расскажет. Были кое-какие идеи, вдвоём мы могли бы создать классный бизнес.

Я накрыл стол и позвал его. Мы оба были готовы к разговору.

Он сел и кивнул головой. Это был мой жест и мне стало не по себе. Я понял, я открою сегодня что-то необычное. Мои фантазии окажутся мелочью по сравнению с тем, что я узнаю.

Он посмотрел мне в глаза:

— Мне очень много лет.

Я не удивился.

— Тысяча лет.

Я поёжился, не люблю сказки.

— Это не сказки. Это смысл. Ты ребёнком спрашивал о смысле жизни, а потом забыл. Так вот, смысл жизни рассыпан повсюду и тебе надо его собрать. Или придётся начинать сначала.

Я кивнул, я знал, что это правда. Правда рассыпана кусочками повсюду, эти кусочки надо найти и сложить, как мозаику, а потом пойти по полученному пути. Первые люди действительно жили больше тысячи лет. Чем они занимались столько времени? Ходили на работу или крутили бизнес? Нет, они искали. Свою душу, свою вторую половину. Хорошо, если нашли, а если нет, то умершая душа распадалась на две половинки и в следующей жизни надо было искать все свои четвертинки. И так без конца. Никто давно никого не ищет, поэтому мы и живём безрадостно.

Да, я знал, у меня всё есть и мне всё нравится, но иногда накатывала непонятная тоска и я никого не хотел видеть. Побыв с самим собой и своими фантазиями, отгородившись от всего мира, я отдыхал и мне становилось легче. Я подскочил на месте. С тех пор, как появился Андрей, я не нуждался в уединении.

— Конечно, — он улыбнулся, — мы кусочки одной души, когда мы вместе — мы в уединении. Представляешь, как тебе будет хорошо, когда ты найдёшь всех? Это как попасть в божественное присутствие.

— Дорога к богу идёт через самого себя.

Где я это слышал? Вдруг я понял, кусочки мозаики — это подсказки, рассыпанные в разных местах. Хочешь, пользуйся ими, не хочешь — иди так, ищи свои кусочки по всему свету и ты попадешь в вечность. То есть твой путь на Земле окончится.

— А теперь самое главное. Ты всё понял, ты знаешь почему я здесь. Теперь я расскажу тебе, как всё происходит. Когда встречаются две цельные частички души, они сливаются в одну частицу и она обосновывается в одном теле, в каком — неизвестно, второе тело исчезает: болезнь, авария, инопланетяне, всё что угодно. У нас есть два варианта: мы сливаемся и остается кто-то один из нас со всем тем, что мы оба имеем.

Этот вариант меня не устраивал, я настолько привык к Андрею, к собеседнику, понимающему тебя с полуслова, к этой золотой в бизнесе голове, к нашим ничего не значащим разговорам, что не хотел этого потерять. Я уверенно спросил:

— А какой второй вариант?

Андрей тяжело вздохнул:

— Понимаешь, мы должны стать равны. Ты поделишься со мной тем, что имеешь ты, а я тем, что имею я и мы вместе должны искать остальные частички. При этом, если что-то пойдёт не так и кого-то из нас проглотит другая частица, мы пропадём оба.

Я оглядел свой дворец, больше у меня ничего не было, не считая бизнеса, конечно. И вдруг я понял, у меня нет выбора. Наверняка, Андрей сильнее меня и если я откажусь, мой дворец достанется ему, даже если он этого не хочет. В конце концов, он мог меня давно поглотить, ничего мне не говоря. Поэтому я коротко кивнул:

— Ладно, что от меня требуется?

— На первое время не так уж много, ты должен принять от меня в дар тысячелетнюю жизнь.

— Нет, — вырвалось у меня.

Мне хватало и своего срока. Если бы не появление Андрея в моей жизни, неизвестно, что бы со мной было. Я давно осознал, моя правильная жизнь мне наскучила, но что можно было с ней сделать, я не знал.

Андрей удивленно посмотрел на меня:

— Я думал, ты обрадуешься, столько приключений, намотаемся по всему свету.

Я смутился:

— Это, конечно, интересно, а с тобой вместе, просто здорово. Жизнь будет, не соскучишься, но жить вечно, я не хочу. Мало ли что? Вдруг мне не понравится. Как потом от всего избавиться?

Андрей облегчённо вздохнул:

— Ну ты загнул: вечность. Кто тебе такое за ни за что подарит? Всего-то тысяча лет, а дальше ты свободен, хочешь живи, хочешь сваливай. Между прочим, тысячу лет тебе тоже просто так не дадут, заслужить надо. Тут такое условие, ты говоришь: «Я хочу получить в подарок 1000 лет жизни. А потом 5 раз заклинание: кри, кру, кра. При этом заклинание ты не сразу говоришь, а только когда будешь на грани жизни и смерти. Решаешь жить, говоришь «кри, кру, кра», а нет — просто умираешь. После 5 раз можешь получить тысячу лет, если захочешь.

— А если я потом не захочу так долго жить?

— Скажешь наоборот: кра, кру и третье. Боюсь говорить, помру, — он провёл ладонью по своей шевелюре: — Видишь, всего два слова сказал, а волосы начали выпадать.

Темная прядь волос лежала на его ладони. Я был потрясён. Как всё просто, надоест жить и говоришь всего три слова. Надёжно и безболезненно. Это мне понравилось больше всего. Никакого риска. Поэтому я громко произнёс:

— Я хочу получить в подарок 1000 лет жизни.

Андрей кивнул:

— Вот и ладненько. А теперь спать, завтра договор подписываем.

Я разозлился: сначала убаюкал меня разговорами, а потом всё-таки что-то затевает. Моё лицо стало пунцовым от гнева, я думал, просто лопну от злости. Андрей захохотал во всё горло:

— Ты что забыл? Мы договор давно подготовили, хотим фирму прикупить. Завтра идём к нотариусу. Ну ты и бизнесмен. Точно фантазёр. Любишь всякие сказки. Переключайся, жизнь не меняется так быстро.

Мне стало стыдно. Я давно хотел расширить свой бизнес. Недавно одну небольшую фирму выставили на продажу. Мы поговорили с её хозяином и предложили хорошие условия. Договорились, что он станет управляющим в филиале.

Мужик он был умный, расторопный. Всё шло хорошо. Но заболел единственный ребёнок, и ему срочно понадобились деньги. Время шло буквально на месяцы. А деньги из бизнеса за один день не вытянешь. Позже он рассчитывал подняться с нуля. И смог бы. Поэтому мы ухватились за него. Такие люди встречаются не часто. По договору он обязался раскрутить для нас ещё пару направлений. Поэтому надо было хорошо выспаться. Не показываться же новому сотруднику в несвежем виде.

Первый опыт переселения

1

Регистрация нового филиала проходила буднично. До этого я не скупал другие фирмы. Гордость могла бы распирать меня: мой бизнес рос и расширялся, но тут я почувствовал легкое разочарование. Конечно удачи и неудачи — это эмоции, есть радости и печали, но ко всему привыкаешь. Больших потрясений я не ожидал, всё было стабильно, да и запас прочности был приличный. А вот мой новый работник, каково ему сейчас, где он витает? Я с сочувствием заглянул в его глаза.

2

Вначале я ничего не понял. Напротив меня сидели два похожих друг на друга парня: оба в костюмчиках, крепенькие. Качаются, значит. Один был аккуратно побрит под лысого, но щетинка местами выбивалась, а у второго была шикарная шевелюра. Мои девочки бы позавидовали. Как они там? Самолёт скоро приземлится. Слава богу, самое страшное уже позади, теперь только контроль. Машка такая умилительная с подросшими волосиками, но это не главное, она опять начала бегать, всё восстанавливается. Похоже, с бизнесом тоже устаканивается. Надеюсь, я нашёл, что искал. Я даже разулыбался. Мне нравилось начинать всё сначала, выискивать нишу, подбирать людей и завоевывать рынок. Стабильность засасывала меня, я начинал откровенно скучать. Скинул дела на управляющего и чего только не перепробовал, скитался по свету, учился петь, танцевать, что ещё? Только ничего не помогало. В конце концов бизнес продал и начал всё по новой. Мне понравилось. Свежий ветер, крылья как-будто выросли. Сейчас снова выставил фирму на продажу и тут такое предложение: открывать новые направления. Как тут откажешься? Как говорится, мечты сбываются. Не выгорит, так денег мне не на одну фирму хватит, надежно лежат в одной кубышке под названием швейцарский банк. Что-то формальности затягиваются, похоже братцы смотрят на меня с недоверием, не мало ли запросил. Да в деньгах ли счастье? Бизнес — это игрушка, которая никогда не отпускает. Братцы вы мои, да не деньги мне нужны, а баловство одно, радость, что залезу во что-то новенькое, а потом человечка к человечку подбирать буду. Это ли не удовольствие? Моя бабушка мне всегда говаривала:

— Эх, Ванька, не в штанах бы тебе родиться, а в юбке, отменная сваха была бы.

Мне захотелось вытянуть ноги, пока тот, что с шевелюрой, в документах копается. Бритого совсем сморило, прислонился к братцу, глаза выкатил, будто тоже читает, а сам улетел куда-то, слышал я про него, он такой — с фантазиями. Может посреди совещания на полуслове застыть, а потом обязательно что-то стоящее выдаст. Сотрудники привыкли, паузу устраивают, пока начальник в задумчивости. У них прямо в зале заседаний бильярдный стол стоит и столовка напротив, перекусить можно.

— Чёрт знает что. Стоит отлучится, как какой-то идиот в твоём теле располагается. А ну двигай отсюда и поживее.

— Простите, я не понял.

— А чего тут непонятного. Я со своими девочками летал, проследил, чтоб самолёт без приключений приземлился. Теперь вот, назад вернулся, а вы тут — хозяйничаете. Надеюсь, никаких глупостей не натворили. Я на новую работу устраиваюсь, не мешайте мне, отваливайте поскорее, сейчас будем детали обговаривать.

У меня не было слов. У человека новая работа, похоже важная, раз он меня откуда-то выгоняет. А он в это время за девочками гоняется. Ну и нахал. Мог бы для девочек другое время выбрать.

— Представьте себе, другое время моих работодателей не устроило, а для моей жены с дочкой я самолёт за полгода заказал, и место в клинике тоже. Я их всегда сопровождаю, они одни боятся в самолёте лететь. Кто бы мог подумать, что за полчаса кто-то в моё тело залезет.

Я чуть не задохнулся от возмущения, этот нахал сам на этой дате настоял, мне некогда было. Я вообще не был готов, так быстро фирму прикупить. Я гневно посмотрел на Андрея, тот мог подтвердить. Тут я заметил, что Андрей подмигивает мне незаметно, всё нормально, я подписываю. Он протягивал ручку моему телу, а я застрял в чужом, как болван.

— Простите, Вы не могли бы мне помочь вернуться назад?

— Простите, я не понял, как я могу вернуть Вас назад, если Вы сами в меня залезли? Как залезли, так и вылезайте. Я что должен Вас вышвыривать?

— Понимаете, я не знаю, как я в Вас залез, поэтому я не знаю, как вылазить. А если Вы меня вышвырнете, я вернусь назад?

— Без понятия, ко мне ещё никто не залезал и я никого не вышвыривал. Но врядле вы попадёте в своё тело. Если я что-то делаю, то со смаком, так что улетите далеко. Хотите я Вас в сумасшедший дом отправлю? Там в одном теле куча душ собрана, потом с лёгкостью к себе выберетесь.

И тут я вспомнил. Мы с Андреем собираем частички нашей души в одно тело. Так что этот Ваня — тоже я. Я даже разулыбался.

— Как Вам такая перспектива: мы вместе перескочим в моё тело?

Ваня ошалел:

— Не сходите с ума, возвращайтесь к себе и точка. И не тяните меня за собой, у меня девочки, работа. На кой чёрт Вы мне сдались?

Потом он перешёл на успокаивающий шёпот:

— Не спешите, подумайте о своём брате, он Вас ждёт, видите он что-то пишет на своём листке.

Я присмотрелся, хотя мне казалось, что я сверну шею: там было написано: кри, кру, кра.

— Ни в коем случае, этого я сказать не могу. Если я такое 5 раз скажу, мне придётся жить 1000 лет.

— Послушайте, 1000 лет с миллионами в кармане гораздо лучше, чем остаток дней в сумасшедшем доме.

— Это как сказать, вот Вы бы согласились на тысячу лет?

— Мне никто такую глупость не предлагал и не предложит.

Сначала я хотел было возмутиться, наглый какой, сам свою фирму продаёт, а меня за дурака держит. Хоть бы постеснялся, подумал о своём положении. Но тут я вспомнил о том, где я нахожусь и решил поосторожничать.

— А знаете что? Давайте я вам свои 1000 лет предложу.

— Давайте, я беру. Что надо сделать? Впрочем, я уже знаю: кру, кри…

— Стойте, боюсь так не получится, Вы просто попадёте в моё тело.

— Ничего, я — рисковый, если с тысчонкой не выгорит, вернусь обратно и спущу Вас в сумасшедший дом.

Я завис. Если кто-то без раздумий хватается за 1000 лет, может это и не так плохо. Я представил, как Ваня лет через сорок роняет скупую мужскую слезу на моей могиле и говорит:

— Спасибо за подарок.

А я переворачиваюсь в гробу и говорю:

— Да, я был полным идиотом, мог бы ещё пожить.

Тут я краем глаза увидел, как Ваня открывает рот и из него треугольником вываливается:

— Кру.

Я взял себя в руки, мне останется ещё 4 раза, чтоб передумать. А Ваня — молодец, решительный, такие сотрудники нам нужны. Я ему тоже нужен, он же должен получить деньги на лечение дочки. Я прокричал:

— Кру, кри, кра.

На самом деле, я не хотел оставаться один в его теле. Вдвоём нам было весело, мы культурно перебранивались и мне было с ним хорошо. Я точно убедился, он — наша частичка. Жаль, что я не успел спросить Андрея, как мы будем собирать душу. Посоветоваться с ним я мог, только вернувшись к себе.

3

Потом мы долго разговаривали с Андреем. Оказывается, в пустое тело может забраться любая душа, даже неподготовленная. Поэтому пустое тело просто так не оставляют, а выставляют охрану. Царапают что-то красным маркером по коже, это не так сложно. Наш новый сотрудник Ваня этого не знал. Вылетать он начал спонтанно и правил никаких не придерживался. Когда дочь первый раз заболела, он так забеспокоился, что увязался за скорой помощью, прибыл на место, и всю операцию провисел под лампочкой. Назад добрался таким обессиленным, что еле в своё тело влез. Чуть рядом не рухнул. С тех пор летает туда-сюда, контролирует, чтоб ничего плохого не случилось. А наша ли душа у Вани, Андрей не знал. Признаки есть всякие: и за, и против.

За — если у второго есть то, чего нет у тебя, и для него это очень важно, а для тебя нет. Вот, например, Андрей раком переболел, после этого мечтал только о шикарной шевелюре, всё остальное для него было неважно. А я о дворце мечтал. Когда мы встретились, Андрей был нищим, ни кола, ни двора, зато с волосами, а я наоборот, с дворцом, но с абсолютно лысой головой. Когда Андрей стал жить в моём дворце, волосы у меня начали расти. Я бы этого не заметил, пока из Вани на себя не посмотрел. То есть, вместе с Андреем у нас было столько, сколько одному бы вполне хватило.

Поэтому сначала надо было посмотреть, чего у нас чересчур много и чего не хватает, а потом искать полную противоположность. Андрей считал, что у нас жилплощади ещё много, а вот глупости совсем нет, так что Ваня не подходил. Зато у Вани была семья, а у нас нет, мы оба были холостяками.

В итоге Андрей подумал и сказал, дела так быстро не делаются. Сначала мне надо научится вылетать из своего тела, влетать в другое, а потом назад возвращаться. Когда я всё это освою, тогда можно душу собирать. А пока — нет. Ваня скорее всего случайностью оказался.

Переселение в плюшевого медведя

1

Тренировки начали на следующий день. Купили огромного плюшевого медведя и усадили на диван.

— Смотри на него, — приказал Андрей.

Я уставился в глаза-пуговки, мне всегда хотелось знать, как их пришивают. Это глупо, конечно, но я начал искать кусочек нитки.

— Что ты замер, как тигр перед охотой? Пошевели глазами, медведь большой.

Мой взгляд уткнулся в живот. Он был такой огромный, что игрушечная кофточка на нём лопнула и через дырку проглядывал кусочек плюша.

— Всё ясно, — сказал Андрей.

— Ты вылетаешь в глаза, а возвращаешься в свой живот. Поэтому ты не мог сам из Вани вернуться, ты не видел своего живота. Это не оптимально, но для начала сойдёт, потом научишься возвращаться по-любому.

Андрей резко повернулся ко мне.

— А теперь, пошёл.

— Куда?

— В медведя. У него нет души, он пустой. Двигай.

Пуговицы-глаза надвинулись на меня и я чуть не задохнулся, было очень тесно, даже одежда затрещала по швам, и кусок моего живота вывалился через пуговицу. Застегнуться что-ли?

2

Напротив сидели два огромных чучела, обалденно одинаковых. Один, который был с длинными волосами, шевелил губами, видно что-то говорил. А второй с нестриженым ёжиком волос привалился к первому и внимательно слушал. Мне понравились его глаза, умные, внимательные. Я не мог от них оторваться. Они вбирали меня внутрь. Я был один посреди полной тишины. Так хорошо, сидишь и прислушиваешься. Длинноволосый замахал руками перед моим носом. Думает, нарушит мой покой, не тут-то было. Я шевельнул лапой. Надо же, она двигается. Я думал, пришили намертво. Длинноволосый перестал махать руками. Правильно, нечего суетится, у меня ещё тысяча лет впереди. Как тысяча? Я разве согласился на тысячу? Может, согласиться, чем плохо? Сидишь и лапой туда-сюда двигаешь, тесновато только, да ладно, привыкну. Длинноволосый стал раздевать того, с ёжиком. Полный прикол. Ну и живот у него, как у меня — плюшевый.

3

Я сидел полуголый, в брюках, но без рубашки и майки.

— Ты чего, идиот? Я же сказал тебе, возвращайся, смотри в живот, а ты впялился в свои глаза и кайфуешь, будто чудо расчудесное увидел.

— Я не слышал, я же в неживом теле сидел.

Я кивнул на медведя, и посмотрел в его глаза-пуговки.

4

Я снова почувствовал тесноту, но теперь я знал, ни в коем случае не смотреть на плюшевый живот. Я покачал пришитыми лапами, посмотрел в окно. А что, жизнь только начинается. Надо поискать в этом доме тёмные очки, тогда можно животом любоваться, мягким и плюшевым. Тянет меня к нему, ох, как тянет. Я с закрытыми глазами потёрся об него носом. Спать хочется, кровать просто огромная, на целое плюшевое семейство хватит. В магазине было одно такое, надо прикупить. Завтра так и сделаем. А пока отдыхать. Сегодня я перетрудился.

Наутро я проснулся в огромной кровати. Глаза не открывал, пока не убедился, что ничего плюшевого рядом нет. Пошарил в шкафу, поискал деньги. Вот они. Костюм был великоват, но не пойдёшь же голым в магазин. Длинноволосый любезно подогнал машину. У магазина мы вышли вдвоём. Он надел мне на нос солнцезащитные очки и посадил в инвалидную коляску. Ходить я ещё не умел, но упорно тренировался, хотя и боялся треснуть по швам.

Мы купили целую семью. С шикарными плюшевыми животами. Я любовался ими сквозь очки. Дома я рассказывал им сказки, они ошалело слушали меня, мигая глазами-пуговками. К вечеру мы устали и все улеглись в кровать. Я касался плюша и сладко чмокал. Завтра ещё один день. И так тысяча лет! С ума сойти! Столько лет счастья. Очки я привязал к своей голове тесёмочками, комнату я закрыл на ночь на ключ. Моё счастье никто не украдёт. Я был в этом уверен. Денег длинноволосому хватит надолго, весь мой бизнес был в его руках. Вот в чем дело. Медленно мысль провернулась в моей голове. Он всё это устроил из-за моего бизнеса, он его украл! А чёрт с ним, так хорошо. Я поболтал плюшевой ногой. Держится. Хорошие нитки. Надо заказать шелковые, они покрепче. И коляску с пультом управления, сам буду передвигаться, без его помощи.

5

Я не знаю, сколько лет я так прожил, не самим собой, а плюшевым медведем. Я полностью обустроил свой быт. Была и коляска, и костыли. Я научился ходить и падать, пописывал стихи. Всё было хорошо, если бы не очки. Как они мне надоели! Как я мечтал о простом солнечном свете! Я снимал их только тогда, когда моя плюшевая семья выходила из комнаты, но тогда приходилось зашторивать окна. Я боялся случайно наткнуться на чей-то плюшевый живот.

Я не мог вспомнить, почему живот — это что-то запретное и на кой чёрт я хожу в очках. Это было так давно, годы текли через тёмные стёкла. Сколько их прошло: сто, двести? Ещё восемьсот лет ходить в очках? Я выкинул их в окно. К черту дурацкие предрассудки. Я посмотрел на живот моей медведицы, какой он мягкий, какой пушистый. Ничего не произошло. Я нежно погладил его по шёрстке. Как хорошо. Глаза у медведицы смешные. Стеклянные бусинки с бездонной чёрной дырочкой.

6

Мне стало душно. Передо мной лежал он, мой повелитель, живой плюшевый медведь. Он умел ходить, шевелить лапами и писать гусиным пером. Костыли валялись рядом, а его морда уткнулась мне в живот. Ноги его на шелковых нитях больше не шевелились. Комната была закрыта на ключ. Как же им пользоваться? Куда крутить? Вправо или влево? Как это, оказывается, тяжело двигать плюшевыми лапами. Я никогда не знала, что за этой дверью. Когда повелитель снимал очки, он запирал нас в огромном шкафу и там мы валялись целыми днями, пока он не доставал нас оттуда, чтобы поиграться. Я вышла в коридор. Так ещё одна комната. Ой, а какой здесь огромный медведь, прислонился к комоду. Почему он без одежды? Мне неудобно и стыдно смотреть на него. Я зажмурилась. А где же его живот? Я пошевелила лапами. Вот он, шелковистый какой. Я прижалась к нему щекой. Почему повелитель запрещал смотреть на живот? Какая странная религия? Но щупать его гораздо приятнее. Так бы и прижималась, всю тысячу лет.

— Нет, я ещё не согласился на тысячу!

— Господи, как приятно. Спасибо, что расколдовал меня и освободил от моего повелителя.

7

— Андрей Петрович, медвежья комната распахнута и главный валяется на полу. Нет, лапы больше не шевелятся.

— Быстро сосчитайте всех медведей.

— Медведицы нет.

— А вот и она, красавица, чудесница, хорошенькая ты моя.

Столько хороших слов мне ещё никто не говорил. Меня ласково взяли на руки.

— Открой, милая, глазки. Что ты видишь?

— Я боюсь.

— Чего ты боишься?

— Открыть глаза. Этого нельзя делать без очков.

— Кто тебе сказал такую глупость?

— Это не глупость. Это самая правильная религия. Мой повелитель выбросил очки и умер. Он нарушил главный запрет.

Я почувствовала, что меня гладят по голове.

— Какая ты умная. Кто бы мог подумать, что в этом плюше бьётся такое доверчивое сердце?

— И ещё храброе. Я открыла дверь и вышла оттуда.

— Действительно. Я не подумал.

Мне захотелось узнать, с кем я говорю, и я пошевелила лапами, вдруг я его нащупаю. Какой он? Мягенький плюш сгибался под моими коготками. Я прижалась к нему щекой, потом потёрлась носом и открыла глаза. Ничего не произошло. Мои глаза ничего не видели, потому что они полностью зарылись в плюш. Я чуть-чуть отодвинулась. И снова ничего. Свет немножко пробивался сквозь плюш, но и только. Я осмелела и села на лапы. Теперь я смотрела в окно, вот он какой, дневной свет. На плюш я всё ещё боялась смотреть. Я посмотрела наверх, там болталась чудовищная голова, глаза у неё были огромные и совсем не пуговки. Мне они не понравились, чужие какие-то, я снова спряталась в плюш.

— Я хочу спать.

— Давай я тебя отнесу.

Кто-то взял меня на руки, я прощально посмотрела на плюш. Оказалось это был просто огромный живот и ничего такого необычного. С какой стати мы на него молились?

8

— Наконец-то. У меня нет слов. Какого чёрта ты торчал в этом медведе столько времени?

— А сколько?

— Смотри, была зима, а сейчас лето.

— Ну, не так страшно. Мне показалось, что сто лет прошло.

— Понравилось?

— Ну, вначале было неплохо, чуть тесновато, зато уютно, плюшево. А вот когда у него бзики пошли, страшно стало. Только что я мог сделать? Он же хитрый оказался.

— Не он хитрый, а ты дурак.

Дальше жизнь потекла своим чередом. Андрей всё время надоедал мне своими расспросами о моих ощущениях в медведе. Я рассказывал, что вначале было тесно, не хватало воздуха. Потом мне казалось, что ноги и руки оторвутся и их надо покрепче пришить. Кроме того мне очень нужны были тёмные очки. Как будто я знал, что если их снять, то умру. А характер у меня был просто невозможный. Я изводил свою медведицу и деток всевозможными глупостями, то запирал их в шкафу, то бросал на пол и лупил их своими костылями.

— И тебе всё это нравилось?

Я подскочил на месте от неожиданности.

— Я считал это в порядке вещей. Я не думал, что может быть по-другому. В конце концов, я их купил, они были моей собственностью, как мебель в комнате. Я вообще собирался их выбросить и купить зоопарк. Да, я вспомнил, я переезжал их на коляске и у одного оторвалась лапа.

— Что ты с ней сделал?

— Выкинул в мусорное ведро. Кому она нужна?

— А у тебя не возникало идеи, пришить лапу нитками.

— Андрей, они же были игрушечными. Дешевле было купить нового. Но тот без лапы, мне очень понравился. Когда я снова катался на коляске, он подставлял остальные лапы и закрывал глаза.

— И что ты делал?

— То объезжал, то наезжал и подпрыгивал на коляске. Бедняжка терпел, но ничего не говорил. Только дрожал от страха, что скоро всё закончится. Понимаешь, обычно таких выбрасывают, а ему жить хотелось. Он видел, что я с ним играюсь, что мне нравятся его страхи. Поэтому отдавал себя по кусочкам.

Андрей пошёл в медвежью комнату и принёс истерзанного плюшевого медведя. Он был без лапы, без уха, один глаз болтался на ниточке, а второй был просто зашит нитками.

— Этот?

— Да этот, да выброси ты его. Никто с таким страшилищем играть не будет.

Андрей отнёс его обратно.

— Не спеши, он нам такой тоже нужен. И не смей трогать беднягу, понятно? Он и так от тебя натерпелся.

— Слушай, ты так говоришь, будто они живые. Это же игрушки.

— Но ты с ними разговаривал?

— Да, конечно. Как бы мы иначе друг друга поняли?

9

Однажды ночью я пробрался в медвежью комнату и устроился на диване. Ничего не происходило. А мне было не по себе. Я как бы вернулся в тот мир, где был тираном и садистом. Потом я увидел себя в игрушечном мавзолее. Каждый подходил и подносил цветы, даже калека подполз, но без цветов, боялся двинуть оставшейся лапой, она точно могла оторваться. Надо было бы пришить её шелковыми нитями, а потом ножницами отрезать по ниточке. Может тогда бы он закричал? Калека отшатнулся. Да ладно. Живи. Я подозвал медведицу.

— Нитки в сундуке под кроватью, чтобы пришила вторую лапу, она в ведре. Эту не трогай. И чтобы завтра с цветами.

— Будет сделано, повелитель.

Я откинулся на подушки. Послышалась песня: «Славься, наш господин. Славься наш плюшевый мир». Я перевернулся в своём гробу, потянулся, хорошо, что лапы на шелковых нитях, мышцы не сводит. Надо выждать, скоро мы все восстанем из гробов. И мышцы должны быть в порядке. Я глянул на процессию. Один медвежонок показался мне неуклюжим. Цветы дрожали в его руке. Свой букет он положил неровно и отошёл, не выровняв его рядом с остальными.

— Ты что, слепой? Выдрать ему глаз. И выкинуть в корзину.

— Будет сделано, мой повелитель.

— Ладно, не выдирайте, но завтра чтоб было ровно.

Медведь благодарно посмотрел на меня разноцветными глазами. Я неожиданно узнал его. Он когда-то был с выдранными глазами. А потом ему пришили две разные пуговицы из моего кармана. Одну большую, другую маленькую. Вместо глаз. Он уверял, что видит. Дурак, я же пошутил, ну, ладно, пусть его глаза пока лежат в мусорном ведре. А может выдрать одну пуговицу, а потом пришить глаз? Нет, конечно, не сразу. Тогда, когда придёт с двумя букетами и положит их ровно. А может не его глаз пришить, а чужой, или его, но посередине? Точно, пуговицы не вырывать, во лбу пришить третий глаз. Потом его выдерем, когда вообразит себя самым-самым.

10

Я пересказал свой медвежий сон Андрею. Он пошёл в медвежью комнату и принёс медведя с двумя пуговицами вместо глаз. Я пожал плечами, совпадение.

Через несколько дней посреди пуговиц, чуть выше их, на нас смотрел третий медвежий глаз.

Жизнь в медвежей комнате текла само собой.

— Может выкинем их на помойку?

— Не поможет, они и там будут хороводы водить.

— Ну, мы можем их на разные помойки выкинуть.

— Нет, они нам нужны. Просто так игрушки не живут. Это сообщение.

Я так и знал. Всё дело не в игрушках, что-то подобное мне предстоит живьём. И кем из них я буду? А вдруг тем, с третьим глазом или тем, без лапы? Уж лучше тираном. А лучше ли? Вечно в гробу с боку на бок переворачиваться, чтобы все мимо ходили и пальцем тыкали.

Андрей успокоил меня.

— Не думай ничего плохого. Мы душу нашу собираем, а это просто знак, где искать. Понимаешь, мы спокойные, правильные, уравновешенные, ты же садистом никогда не был.

— Не был, я вообще крови боюсь. Когда мальчишки дрались, я убегал, чтоб не видеть чужой боли.

— Вот. Душа, если она целая, она из всех частей состоит: из плохих и из хороших. Ты свою садистскую часть давно отрезал. Может за тысячи лет до этого. Но не ты один такой, не переживай, так многие делали. Нам просто надо найти твоё первое отщепление, чтоб его сразу забрать, а не мотаться по всему свету и с каждого по кусочку откалывать.

— Но как же мы с мёртвого душу возьмём, она же давно его покинула?

— Я тоже так думал, а медведи говорят, что нет. Найти можно. Что у нас есть? Это страна с мавзолеями, это страна, где много солнца.

— Из-за тёмных очков?

— Да, видишь, ты уже уловил мою мысль.

— И это страна, где ездят верхом, потому что ноги и руки на ниточках болтаются. Когда по земле ходишь, ноги болтаться не могут.

— Логично. Всё правильно. Есть только одна проблема, человечество не знает всей своей истории. И даже, если знает, то мы не можем бегать от одной фараоновой могилы к другой. Если это вообще фараоны. Солнце есть и на севере. Север не изучен полностью. Там огромные пласты льда.

— Это север. Ночью он снимал очки, они болтались на верёвочке, а днём одевал. Долгая северная ночь и короткий день. Если очки поломаются, то в короткий день можно поспать, и выждать, пока не сделают новые. Понимаешь, он не берёг свои очки: они не лежали в футляре и он не сделал запасные очки.

— Похоже, ты прав. Но это нам ничем не поможет. Мы не знаем о той цивилизации вообще ничего. Поэтому есть только один путь.

Я боялся спросить, какой. Я знал. Я сказал:

— Нет. Я больше не буду входить в тело этого медведя.

— Не волнуйся, тогда ты был неопытный. Мы войдём в его тело вместе.

Я замялся:

— А не мог бы ты один слетать на северный полюс?

Андрей изогнул бровь.

— Ты много знаешь, я без тебя не справлюсь. Буду слепым котёнком.

— Ты всё почувствуешь.

— Может быть, но я не знал, что это северный полюс. Что это люди, ездящие верхом.

— А нельзя ли от всего отказаться, оставить всё как есть?

Андрей принёс двух медведей, у одного посреди лба торчал одинокий глаз, а второй был с пуговицами вместо глаз.

— Эти не выглядят такими страшными.

Я сначала отвёл глаза. Потом вспомнил, у медведя с бурой шерстью, были изначально чёрные глаза. А что у этого? Его глаз оказался серым, так я и знал, пришили другой. И он втянул меня, как губку.

— Вот видишь, а ты боялся.

Рядом со мной стоял медведь с пуговицами вместо глаз. Я ужаснулся.

— Как ты видишь?

— Чтобы видеть, глаза только мешают. Твой третий глаз всего лишь для украшения.

Я нащупал его. Действительно, он был намного выше, чем я думал.

— А для чего тогда он?

— Ну, чтоб все думали, что ты особенный. Избранный.

— А зачем тогда тебе пуговицы?

— Я твой ученик. Сначала пуговицы. Потом третий глаз.

— И что, все видят не через глаза?

— Да, только они думают, что видят через глаза. И когда теряют глаза, становятся слепыми. А ты видел через пуговицы, потому что твой повелитель сказал, что ты будешь через них видеть и ты ему поверил. Твоя вера стала твоими глазами. Поэтому я попросил выдрать мои глаза и пришить пуговицы. Я тоже хочу быть таким же зрячим, как ты.

— Погоди, а кто твой повелитель?

— Он умер и стал богом, как и все повелители до него.

— И что все ваши повелители были садистами?

Впрочем я знал, что он ответит.

— Не говори так, о чём не знаешь. Если у тебя есть всё, тебе больше ничего не нужно. А если у тебя что-то отобрать, ты борешься за жизнь, и ты приобретаешь намного больше, чем было до того. Ты становишься сильнее. Самый счастливый человек тот, у кого повелитель что-то отбирает.

Я, конечно, был другого мнения. Если тебе скучно, совершенно не обязательно терять ногу, чтобы потом взбираться на Эверест. С обоими ногами это тоже не легко. Просто надо искать свой интерес. И не отвлекаться ни на что другое. В этом весь фокус. Люди с двумя ногами ходят на нелюбимую работу, и не ищут свою половину, а живут, как скажут. А потом сами подставляются судьбе, чтобы она всё, что тебе до сих пор не было нужно, сама забрала. И неважно, что судьба дура и неразборчива и оттяпывает порой слишком много, чтобы болван, наконец, шёл туда, где его душа поёт. Это так — лирическое отступление. Единственное, что меня немного утешило, может их повелитель действительно не садист, а кто-то более разумный, кто даёт смысл жизни своему народу. Пусть и несколько нетрадиционным способом.

Андрей, то есть медведь с пуговицами вместо глаз, замигал пуговицами.

— Не обманывай себя. Не ищи лёгких путей. Не выкидывай правду из своей жизни. Так, конечно, легче. Но надёжнее называть всё своими именами. Избежишь глупых ошибок.

Я вздохнул. Какого черта я с ним связался? Забыл, когда мечтал последний раз. Реальность оказалась фантастичнее моих фантазий.

11

Мы встали в очередь в мавзолей. Я не заметил, где это Андрей раздобыл цветы и еду. Очередь двигалась медленно. Ждать надо было не один день. Мы тут же готовили и спали. Ближе к ночи подошёл переписчик.

— От чего желаете отказаться? Если идёте на этой неделе, то остались 5 ног, десять почек и одно сердце. На следующей неделе, свободна только голова.

Он посмотрел на Андрея.

— Глаза вырывают только через месяц и то сначала один. Второй вырвут через год. Таковы правила.

— Почему? Что за глупости?

— Чтоб привыкнуть и перепроверить. В последние полгода на зрячий глаз одеваем повязку. Если видеть не будете, глаз не вырываем.

Мимо нас верхом на лошади проскакал всадник, он был без глаза и с повязкой на втором глазу. Лошадь легко взяла препятствие, потом ловко перепрыгнула через барьер.

— Этот, видите, как ловок, можно и глаз удалить, и третий сразу вшить.

— А вон тот, видите, только вышел.

Мимо нас ковылял слепец, он прощупывал палкой себе дорогу. Кто-то выбил палку из его рук. Слепец упал, стал щупать руками землю.

— Вставай, сидеть не положено.

— Я не могу.

Сквозь повязку выкатилась слеза.

— Не встанешь, снимаешься с очереди.

Слепец подскочил и пошёл. Шёл он неуверенно, но прямо. Потом неожиданно схватил меня за руку.

— Я вижу тебя! Ты третий глаз! Бог указал мне истину. Я счастлив! Я прозрел!

Все стали оборачиваться на меня, будто впервые увидели. Писец переступил с ноги на ногу:

— Вас мы можем пустить без очереди. Пока ещё никто от третьего глаза не отказывался. Если согласны на торжественное вырезание, можем устроить завтра.

Андрей похлопал меня по плечу.

— Да, давайте завтра.

12

Нам с Андреем отвели отдельную комнату.

— Итак, не забудь. Когда подойдёшь к тирану, смотришь в глаза, потом когда будешь в нём, забираешь душу и выходишь.

— Подожди, я же не знаю, как забирать душу. И как я выйду, если мой живот будет ниже гроба, я же его не увижу.

— Чёрт, не подумал. А ты можешь представить свой живот?

— Какой, плюшевый или человеческий?

— Плюшевый, конечно. Мы же вернуться должны. Или ты хочешь вмёрзнуть в льдину и навсегда в ней остаться? Сохраниться, так сказать, для потомков.

За что я любил Андрея, так это за его юмор. Но сейчас он меня не обрадовал. Я даже не помнил, какого цвета плюш был у моего медведя.

— Так посмотри сейчас.

Цвет оказался белым.

— Послушай, мы не покупали белых медведей. Мой повелитель их не переваривал, он думал, что они альбиносы. Он любил нормальное потомство.

— Я тебе помочь не могу, через эти пуговицы плохо видно. Но мне, тоже кажется, что твоя и моя шерсть — белые. Я думаю, здесь все медведи — белые, иначе нас бы сюда не допустили. Не волнуйся, вернёмся — будем коричневыми. Да и вообще, чего ты переживаешь, вернуться ты всегда можешь, скажи «кри, кру, кра» и не надо ни на какой живот смотреть.

— Ещё чего, может эти слова мне позже пригодятся, тысячу лет жизни я пока не взял.

— Ладно, просто не забывай, что это тоже вариант.

— Хорошо. А как брать душу?

— Не знаю.

Я чуть не уставился в его живот, потому что он был на уровне моего подбородка. Андрей валялся на диване в своё удовольствие и расстегнул пуговки на своём животе со словами «фу, как тесно».

— Приедем, купим медведям новую одёжку, эта действительно жмёт. На ткани, видать экономили.

— Я думал, они после нашего возвращения перестанут быть живыми и мы их выкинем.

— Не думаю. Как иначе мы будем тренироваться?

— Купим игрушечных лошадей или лисичек.

— Не дури голову. Эти уже натасканы. Так, дай подумать. Как там вампиры забирали душу?

— Кровь пили.

— Нет, это не годится, ты же внутри будешь. Слушай, я вспомнил. Эти медведи совсем человеческую память отбивают. Ты должен сказать: «кри, кри, кри».

— И ты не мог мне сказать об этом в человеческом обличье?

— Не успел, ты уже в своего циклопа влез. Я рассчитывал, что ты тираном полетишь, но так даже лучше. Видишь, нас теперь без очереди принимают.

— Кого это нас? Ты-то сбоку примазался.

Я почувствовал себя удачливым медведем, но чёрт с ним, пуговичный мне ещё нужен. Пусть прижмется к моей славе своим животом, так и быть. Сколько я всего натерпелся. Слепцом по земле ползал, инвалидную коляску с себя сталкивал. Непонятно, как прозрел. Конечно, от третьего глаза отказываться так быстро не хотелось, я ещё своей славой не насладился. Только один вчера к моей руке припал, а хотелось бы побольше. Чтоб сотни в ногах валялись. А я бы у них глаза выдирал. Собственноручно. Ну ничего, ждать недолго. Сначала третий глаз вырежут, поживу в склепе смирным послушником, а потом алмазные глаза вошьют. Позже потренируюсь через них видеть, а потом тираном вместо почившего в свободное подворье отправят.

Внезапно я понял, почему празднество назавтра назначили. Хотя знают, что не нагулялся я со своим третьим глазом, не насладился, не дозрел. Значит место повелителя где-то пустует. Ох, как быстро, как славненько. Ух, я потираню. Все на коленях передо мной ползать будут.

— Эй, ты где?

Андрей хлопал меня по животу.

— Чёрт, задумался, кажется. А почему я покойнику в глаза смотреть должен, а не на живот?

— В того, в ком не был, ты влетаешь через глаза. В том, в ком был, через живот. Запомни, к себе только через живот. Точно, как я не подумал? Не будешь знать, какой медведь твой, шарь глазами по животам, наскочишь на нужный.

Я ему не поверил, я помнил, в медведицу от медведя я зашёл через живот. Я сидел и восстанавливал шаг за шагом, я сбросил очки, посмотрел на её живот, мягкий, пушистый, погладил его, ничего страшного не случилось. Идиот, я боялся смотреть на животы столько лет. Тут я поднял глаза, у неё были серые глаза. Дальше я пошла искать ключи, чтобы открыть дверь.

Значит, через глаза я могу удрать от Андрея и он не найдёт меня. Запомним. Кстати, тёмные очки я одел до покупки семьи. Всё сходится. Я почувствовал себя ловким и сильным. У меня была необычная власть, я мог ходить от медведя к медведю и выбрать себе лучшего, недосягаемого.

13

На следующий день нас привели в мавзолей. Вокруг гроба были разбросаны цветы, но гроб был закрыт.

— Он там не задохнётся? — поинтересовался Андрей.

Я хихикнул, что за дурацкие вопросы про покойника.

— Нет, там у него сбоку дырочки, он через них дышит. Вообще-то у нас гроб обычно открытый, но перед важными церемониями мы закрываем. Посвящаемый не должен видеть покойника до церемонии.

Мы положили к гробу свои цветы и нас вывели на улицу.

— Помни. Ты заглядываешь в его глаза, хватаешь душу и улепётываешь. Когда тебе выдерут твой третий глаз, ты ничего не увидишь. Так что не мечтай ни секундочки.

— Да, помню я.

Наконец, грянула музыка и вынесли повелителя, он был укутан в покрывало, а на глазах — тёмные очки. Андрей чертыхнулся. Грянула барабанная дробь.

— Последнее слово предоставляется будущему предводителю. У вас только одно желание. Что вы хотите? Деньги, вотчину, войско, жену.

Список был длинным. Я терпеливо ждал.

— Я хочу посмотреть в глаза покойному.

Раздался дружный хохот. Все смеялись, даже покойный, так мало у него ещё никто не просил. Меня подвели к нему. Он снял очки. На меня уставились два безумных глаза, сверкающие своими огромными белками с красными прожилками.

14

Первым делом я крикнул «Кри-кри-кри», мало ли что дальше случится. А потом расслабился. Церемония мне понравилась. Когда новоявленному предводителю выдрали его третий глаз, было скучно. Он не шевелился и не радовался. Будто язык проглотил. Только хлопал себя по животу, но я был в очках и не обращал внимания на такие мелочи. От кого-то я слышал, что если смотришь подданному в живот, то можно превратится в этого поданного, поэтому я всегда ношу тёмные очки. Никогда не знаешь, куда упадёт твой взгляд. И вообще, я любил рассматривать своих подданных, чтобы знать, что мне хочется выдрать. Потом я потребовал вырвать пуговицы его сопровождающему. Тот засмеялся и закричал: «Ура». Пуговицы выдрали и их выгнали со двора. Пускай учатся ходить, а не падать.

Если бы не было так скучно, я бы пошёл отдыхать. Но тут я что-то вспомнил.

— Я хочу выдрать сердце. Есть у нас желающие на сердце?

Всех почему-то сдуло со двора.

— Ладно. Давай тогда, с почкой или с печенкой. Я хочу разодрать живот прямо сейчас.

Никто не появился.

— Так, если никого не будет, беру первого попавшегося.

Никто не появился. Только новенький безглазый показался в двери. Дурачок ошибся дверью.

— Иди быстренько сюда.

Безглазый разулыбался и ощупью пошёл на мой голос. Когда он приблизился, я схватил его и ловко вспорол ему живот. Внутри была только вата. Я был разочарован. Я даже снял очки, чтобы убедиться, что не ошибся.

15

Меня тошнило. Сначала мне выдрали глаз, а потом вспороли живот, а зашить не успели. Теперь мы лежали в медвежьей комнате абсолютно обессиленные. Я придерживал края раны, а Андрей зашивал, надо было успеть до ночи, иначе мы бы опять застряли в медвежьей комнате. Андрей напомнил мне, что стоит мне сказать: «кри, кру, кра», как мы сразу вернёмся в человеческий мир. Я пока не был готов. Тут было гораздо интереснее. Я знал, что никогда не умру. Так зачем спешить домой? Андрей не спорил.

— Имей ввиду, я не могу зашить тебя ровно, потому что я ничего не вижу.

— Так достань свои пуговицы и смотри в них.

— А где они?

— У тебя в кармане. Всем всегда возвращают их вещи. Если ты передумаешь, то можешь пришить обратно и будет, как прежде. Но так почему-то никто не делает.

— Что же им мешает?

— Если ты один раз вернёшься к старому, то так и будешь жить. Никогда ничего не изменится.

— Да, это страшно.

— Поэтому, они разрешают выдирать из себя всё что угодно, а потом пришивать что-нибудь чужое. Они верят, что жизнь тогда обязательно будет другой.

— Ладно, тогда я не буду доставать пуговицы из кармана. А то испорчу бедному медведю жизнь. Готово. Пошли.

Мы выбрались из медвежьей комнаты и ощупью пробрались к себе. Я нащупал своё тело, потрогал голый живот. Андрей не торопил меня. Но я думаю, он тоже всё понял.

— Я не вижу своего живота.

— Возьми свой глаз из кармана.

Я засунул руку в карман. Там была дырка.

— Я его потерял.

— Где?

— Не знаю.

— Что будем делать?

— Есть два варианта. Кто-то надумает пришить нам новые глаза или мы научимся видеть без глаз.

Мы вернулись в медвежью комнату. Церемония была в самом разгаре.

— Выдрать ему лапу. Терпеть не могу белых медведей. Сделаем из него разноцветного. Пришивайте шелковыми нитями.

Я не понял сразу, что эти слова относятся ко мне. Мои лапы давно болтались на слабых ниточках. Иногда я даже их не чувствовал. К тому же я забыл, что мы неожиданно вернулись с севера, где все были белыми. Правая лапа больше не болталась и она была чужой. Мне предстояло ещё научится ею пользоваться.

Наступил день и все угомонились. Я устал и очень хотел спать. Сначала я устроился на полу, но было так жарко, что я встал и начал искать другое место. Наконец, я нашёл сумку-холодильник, залез в неё и заснул. Проснулся я от того, что моя новая лапа замерзла и страшно болела. Я протиснулся к батарее и положил лапу отогреваться. Спать я больше не мог. Лапа болеть перестала, но я мучился от нестерпимой жары. Я пошёл искать сумку-холодильник и перетащил её к батарее. Так и спал, лапа на батарее, а я в холодильнике. Шерсть на новой лапе была тонкой и шелковистой, совсем не такая как по всему телу, где она была густой и длинной. В последующие дни мне перешили все лапы. Я по-прежнему ничего не видел. Днём откуда-то пробивался белый туман, а ночью всё заполняла густая чернота. Спал я теперь в сумке-холодильнике у батареи. В сумку я залезал головой вниз, а лапы выкладывал на батарею.

Дни бежали и ничего особенно не менялось. Разве, что я начал смутно различать четырёхугольник окна. Каждое утро я смотрел в ту сторону, и ждал, что когда-нибудь увижу солнце. Предводитель приказал пришить на моё лицо столько пуговиц, сколько поместится. Андрей обрадовался.

— Скоро ты увидишь живот и мы вернёмся.

Я покачал головой.

— Теперь я ничего не вижу. Отовсюду пробивается свет и я не могу получить цельную картинку. Мне не надо столько пуговиц, одной или две вполне бы хватило.

— А что, ты уже что-то видел?

— Да, я видел окно. Я каждое утро смотрел в него, но солнца пока не увидел.

— Понятно, почему тебе пришили пуговицы. Предводитель понял, что ты начал видеть. В следующий раз, когда научишься видеть, не концентрируйся ни на чём.

— Я не смогу больше видеть, дырок так много.

— Ты научишься отключать лишние. Это только тренировка.

Андрей оказался прав. Я увидел его и всех остальных медведей. Андрей был по-прежнему без глаз, но плюш у него был коричневый. Все мои лапы были коричневые, а тело — белое. В ведре, где хранились оторванные лапы, белых лап не было. Я ничего не понимал. Как такое может быть? Андрей подошёл неслышно.

— Ты что, видишь?

— Да, можно идти.

Но до двери мы не добрались.

— Выдрать пуговицы.

Я снова ослеп и ничего не видел. Никакого света. Но теперь я знал, скоро опять буду видеть.

16

Поздней ночью к нам ворвались белые медведи. Мне как раз пришили пуговицу на ухо. Я учился слышать и видеть ухом одновременно. Пока у меня не получалось, я не мог синхронизировать: я или слышал, или видел. Андрей уговорил меня пойти в человеческую комнату. Мы надеялись, что я увижу свой живот. Я шёл ухом вперёд, когда меня схватили и вынесли в машину. Там уже сидели белые медведи в ледяной ванне. Меня бросили к ним. Моё тело обрадованно ёкнуло, приятная истома разлилась во все стороны. Я давно забыл, как это приятно, когда не так жарко. Но тут меня вытянули из воды и швырнули обратно в медвежью комнату.

— Этого живым не довезём, видишь, как его коричневые лапы скрутило, даже глаз на ухо вылез. Этот точно не он.

— Согласен. Давай всех проверим, если не подойдут, вернёмся за этим.

Белые медведи укатили. Андрей сказал, что искали того, кто украл на севере душу покойника. Отовсюду забирают всех белых медведей. Цветных будут брать потом.

Я не успел дослушать последние новости. Повелитель подбежал ко мне и выдрал глаз, потом пришил два новых. Я боялся их открыть. Но когда открыл, я увидел его живот. Он был коричневый, а на пупке раскачивался завиток из плюша. Мягенький. Надо же. У такого тирана есть что-то мягенькое.

17

Наконец-то. Завиток на животе я пригладил расчёской и бросил разноцветного лицом вниз. Его напарника я заранее воткнул в корзину из-под цветов верх ногами. А я-то решил, что нам нового наместника заслали. Лапы ему выдирал, глаза менял. Ух, как я намаялся. А какой он живучий оказался!

Я его ненавидел, но боялся — этого выкинешь, нового пришлют. А что оказалось? Безглазый вовсе не без греха, душу самого покойника украл. Вот и хорошо. Теперь я сам туда прибуду. Теперь покойником буду я. Главное грелку не забыть, а то там, говорят, холодно.

Так куда ехать? Аккуратненько достанем безглазого из вазона.

— Едем, дорогуша.

— Без глаз не могу, дороги не вижу.

— Ну, не хочешь, как хочешь. У меня время есть, когда за цветными приедут, я рядом с грелкой пристроюсь, а ты тут останешься.

Безглазый покорно взял грелку в руки.

18

Когда мы прибыли на место, очередь располагалась на ночлег. Безглазый с грелкой попытался пристроиться к концу очереди. Я вытянул его оттуда за ухо. На моих глазах, он начал белеть и обрастать тёплым мехом. Мой коричневый плюш не грел совсем, поэтому я предпочёл лёгонькую пробежку размеренному шагу.

У дома стражники преградили мне путь, безглазый предусмотрительно спрятался за мою спину. Он так и не понял, что лучше придерживаться меня, а не всей этой толпы, жаждущей собственного истребления.

— Вали отсюда. Стражник вяло ткнул меня пикой. Вроде пока зрячий, а не видишь, что на сегодня приём окончен.

— Убери свою игрушку и пусти меня скорей в дом, я — покойник.

— Да? Странно? А выглядишь, как живой.

— Я в другом смысле покойник, я из того гроба покойник, что в мавзолее стоит.

Стражник брезгливо осмотрел мой смёрзшийся плюш и сплюнул на землю.

— Послушайте, папаша, приходите в следующем месяце. На этот месяц у нас по сумасшедшим перебор. А ночевать здесь вы не выдержите, вымерзнете.

— Вырву лапу, если сейчас не пропустишь.

Он попытался своей пикой выпихнуть меня с крыльца, но я юркнул под его оружие, ухватился за лапу и выдрал её с нитками. Нитки поблёскивали на солнце, будто металлические, я даже загляделся на них и не заметил, как меня на руках внесли в дом, обложили со всех сторон грелками и впихнули в гроб. Я сразу заснул. Сквозь сон я слышал, как стражники шептали:

— Слава богу, господин вернулся, теперь снова порядок воцарится.

— А помнишь, он обещал, что наши лапы такими нитками пришьют, что никто их порвать не сможет и ножницы эти нитки не возьмут.

— Всё правильно, но он сам всё что хочешь порвать может, он же господин.

— Если он господин, что же это он без своей любимой шубы вернулся?

— Украли, наверно. Вот он нагишом и прибежал.

— Шубу и сшить можно.

— Да нет, надоело ему в шубе лежать, неудобно.

— С грелками посовременнее будет.

Самое главное в монаршей жизни, это ничего никому не объяснять. Всегда найдутся те, кто всё за тебя по полочкам разложат. Стражник поменял мне холодную грелку на новую. И я снова уснул.

19

Жизнь в мавзолее мне быстро наскучила. Лапы, глаза и уши я выдирал в неограниченном количестве, но от бесконечного лежания моя шерсть свалялась и в некоторых местах протёрлась до дыр. Чтоб выглядеть по-человечески, а не ободранным нищим, весь плюш сбрили, сшили облегающий льняной мешок, а поверх я накинул белую шубу. Мой коричневый плюш распродали на артефакты. С их помощью лапы держались на любом теле без каких-либо ниток.

20

Когда я познакомился с белой медведицей, моя жизнь изменилась. Она радовалось, как маленькая девочка, когда поняла, к кому её привели. Я приплясывал возле неё и она хлопала в ладоши. Мы сладко прижались друг к другу и моя голова пошла кругом. Я вспотел от жара любви, свалившегося на меня. Я сбросил свою шубу, а потом и льняную рубашку. Моя девочка ощупала моё тело и от удивления раскрыла глаза.

— Уберите от меня это обритое чудовище! Верните моего белого игривого медвежонка! — заголосила она как заводная.

Её милая мордочка перекосилась от ужаса, я приказал выдрать ей глаза и лапы и прижался к моей красавице всем своим голым телом.

— Это же я, милая. Видишь, как ласково я тебя обнимаю.

Она больше не кричала, видимо боялась остаться без носа и ушей. И больше её рот не кривился.

— Вот и славненько, теперь обними меня.

Она обвилась своим худеньким тельцом вокруг меня.

— Сильнее, милая. Ты же очень сильно любишь меня.

— Да, мой повелитель.

Я собственноручно пришил ей лапы и они гладили каждый день моё тело. Через неделю новые глаза довольно сверкали на лице моей медведицы. Мне стало скучно. Я взял ещё несколько медведиц. Лапы им уже обрывать не пришлось. Весть о необычном голом теле быстро пронеслась по всему царству. Мой мавзолей окружили. Народ выглядел недовольным. Требовали настоящего повелителя. С настоящей белой шерстью. Я объяснил им, что любовь надо крутить голым, чтобы пережить сильные эмоции. Поэтому советую молодым смельчакам сбрить шерсть.

На следующий день площадь перед дворцом была усеяна белой шерстью. Голые тела валялись повсюду, то вдвоём, то гроздями. Очередь в мавзолей исчезла. Я остался один. Больше никто мной не интересовался. Все мои медведицы выбрились и убежали на площадь. Я не мог их разыскать в груде общипанных тел. Оказалось, тела у всех одинаковые. И цвет шерсти не имеет значения.

21

В углу в мавзолее сидел безглазый и плакал. Я подал ему бритву, он заулыбался.

— Повелитель, если ты хочешь, чтоб у тебя отросла белая шерсть, скажи просто: «кри, кру, кра».

Я ему не поверил. Но мне было холодно, мою шубу растерзали на клочки и терять мне было нечего. Уже на последнем слове я заметил, что на теле стремительно вырастает белый плюш.

Вместо благодарности я сказал:

— Я пришью тебе новые глаза.

22

— Спасибо, но пока я хорошо вижу и старыми.

Андрей выглядел на удивления бодрым. А я ещё дрожал от холода и крепко хотелось спать.

— Как хорошо быть человеком.

— В этом, ты, пожалуй, прав. Тогда накинь что-нибудь на себя.

Я был в чём мать родила. Но это меня не беспокоило. Я обнаружил, что моё тело было полностью выбрито и это выбило меня из колеи.

— Какого чёрта ты это допустил?

— Что именно?

— Ты что не видишь, меня обрили.

— Ты сам вопил, обрейте меня и бритым бросался на своих медведиц. Им, между прочим, это понравилось.

Я всё равно злился на Андрея. В конце концов он втянул меня в какую-то непонятную историю.

— Ладно, проехали.

— Почему ты перестал контролировать себя?

— Как я тогда найду недостающий кусок моей души? Прицепится ещё что-то чужое.

— А, понятно.

Я с подозрением покосился на Андрея. Забыл ли он, что мы вообще делаем?

— Нет, что ты, я не забыл. Просто о другом подумал.

НА ферме

1

Утром я проснулся, как огурчик, посвежевший и чисто выбритый. Это меня немножко обеспокоило, хотя, с другой стороны, можно было больше не бриться. У всего плохого были некоторые преимущества.

Пока Андрей спал у себя наверху, я вытянул из шкафа мягкие тапочки. Пол у нас во дворце — скрипучий, откуда бы ты не шёл, а эхо отдаётся повсюду. Тапочки я купил накануне. Я не мог спокойно пройти мимо медвежьей комнаты, меня тянуло в неё, как магнитом. Что дальше? Что стало с тем мишкой, с зашитым животом? Только бы на живот взглянуть и всё, пойду спать. Живот очень хотелось погладить, нитки были там особые, не шёлковые даже, а такие… В общем, я их ни у кого не видел. Вот бы такие выпускать. Ваньке сказать, он бы мигом производство наладил. Что за чёрт? Дверь было закрыта на ключ. Я в отчаянии дёргал ручку и, кажется, ругался вслух. Наконец, появился заспанный Андрей, протянул ключ. Я облегчённо вздохнул. Можно было не прятаться. Я открыл дверь и ничего не увидел. То есть я увидел пустую комнату. Сначала я подумал, что перепутал этаж и выбежал из комнаты. Нет, этаж был правильный.

— Они ушли.

— Как? Врёшь. Это ты их выбросил.

— Успокойся, их забрали.

— Кто?

— Сказали, что в музей ткачества. Но я не думаю.

— Какого ткачества? Это же игрушки.

— Вот и я не поверил. Они почему-то швы щупали. Говорят, такие нитки на севере делали, а потом мастера умерли и нитки вместе с мастерами исчезли.

— А у наших магазинных мишек эти нитки нашлись? Как ты мог им поверить?

Андрей пожал плечами.

— Делай, что хочешь, но я на Север по музеям не поеду. Я тут ферму прикупил, пока ты в игрушки игрался.

Я гневно сверкнул глазами, хорошие игрушки. Я был повелителем, пусть плюшевым, но повелителем. А он кто? Тысячи лет промаялся, а как был никто, так им и остался.

— Какую фирму?

Бизнесмен во мне на мгновение победил предводителя плюшевого народа.

— Не фирму, а ферму. Обычную с коровами. Ты же сам хотел.

— Подожди, я лошадей хотел, а не коров. И потом я животных боюсь. Почему ты у меня не спросил?

— Я думал, ты хочешь учиться дальше. С игрушками мы покончили. К человеку ты пока не готов. Так что переодевайся. Мы едем на нашу ферму.

2

Когда нас водили по ферме, я страшно зевал. Ну не лежит у меня душа к сельскому хозяйству. А Андрея было не унять. Про каждую травинку спрашивал, каждую коровку погладил. Я на них даже не смотрел, все одинаковые. Одно стойло было пустое. Я прочитал имя: «Марочка».

— И где же она? — спросил я, впервые проронив два слова.

— А бегает где-то, она у нас совсем молоденькая, годика нет, вот и бегает. Ничего, завтра Мотю пригоним, он всех наших коровок успокаивает.

— Это как? Что это за мужик особый, зоотехник?

— Ну, что вы? Мотя — это наш бык. Его по всем сёлам возят, он по коровкам пробегается и дальше едет.

Я представил, как он топчет моих коров копытами и мне это не понравилось. Их потом на мясо не продашь. А драную шкуру тем более никто не возьмёт. Я нахмурился.

— Не беспокойтесь, Мотя справится, он всех осеменяет. Никогда ни одну без приплода не оставил. Поэтому наша область молоком славится. Мотя, конечно, старый уже, ему на смену бычка подыскивают. Может кого купили, я не знаю.

— А почему вы в хозяйстве своего быка не держите? Зачем Вы Мотю какого-то ждёте?

— Знаете, мы привезли тут телёночка. То есть бычка. Марочка вокруг него скачет, а он тыкается в неё мордой и всё. Не понимает, чего она от него хочет. Наверно, на мясо отправим, если так дальше будет.

Мы вышли на луг, там ошалело скакала молодая кобыла. Она была почти без пятен, какая-то молочная. У забора стоял бычок и вяло щипал траву. Молодуха танцевала, перепрыгивая с одной ноги на другую. Из стойла выплыла другая кобыла, вымя её волочилось по земле. Бычок встрепенулся и бойко бросился к тяжеленному вымю.

Я засмеялся, точно как в жизни. Сначала поесть, а потом всё остальное. Молодая кобыла замерла и смерила меня негодующим взглядом.

3

Сразу видно, городские приехали. В длинных сапогах, думают будто тут сплошное болото. Да ещё в плащах. Солнце светит, а у них дождь. Трава — сочная, сладкая, я не могла нарадоваться, когда нас на этот лужок выпустили. Даже Черныш от вымени оторвался и щипать пришёл. Глупый он ещё. Молоденький. Телёночек между прочим. И любит он меня. Мордой всё время тычется, вымя моё ищет. А где у меня вымя, когда молока нет? Я спрашивала у Звёздочки, когда у меня молоко будет, а она смеётся. Жди Мотю, после него у всех молоко появляется. Мотя на следующей неделе приедет. Я тогда Черныша из моего вымени кормить буду и он больше не будет за этой старой дурой таскаться. В ней ничего кроме вымени нет. И плясать она не умеет. Я же вижу, как она Черныша своими коровьими губами слюнявит, когда он к вымени прикладывается. Скорей бы Мотя приехал.

4

Всех коров вывели на огромное пастбище. Я поближе к Чернышу пристроилась. Мало ли, он маленький совсем, вдруг Мотя его затопчет. А потом я танцевать начала, скучно просто так стоять и Мотю ждать. Вдруг он не появится.

Привели какого-то убогого быка. У него слюни изо рта текут, просто так, от старости. Пол рога отвалилось. В общем смотреть не на что. А он идёт себе через стадо вразвалочку, коровок хвостиком постёгивает. У некоторых останавливается, шепчет что-то, а потом укладывается. Ну, умора, отдыхать приехал. Тех, где он отдыхал, в дальний коровник отвели. А нас так оставили, Мотя переработал, корм ему принесли. Ужас. Мне он не нужен, этот Мотя. Пусть Черныш на мне отдыхает. Я к Чернышу задом повернулась, хвост задрала. Он всё понял, умница, подошёл и сразу набросился. Откуда в нём только сила взялась? Я даже глаза зажмурила. Вот оно счастье моё. Кто-то мне в морду ткнулся, я глаз приоткрыла, а это Черныш. Кто же тогда сзади? Не дай бог Мотя. А Мотя шепчет:

— Не дёргайся, сладенькая моя. Всё хорошо будет. Ты же не хочешь, чтоб твоего Черныша на мясо перевели. Умница. Стой смирно. Черныш иди сюда. Смотри, как надо. Черныш, не туда смотришь. Ещё раз показываю.

Все коровы смотрели на меня с завистью. Мотя не мог от меня оторваться. Такого ещё никогда не было. Мотя никого до меня не любил, он был просто быком-осеменителем. Черныш пошёл по коровам вместо него. Сначала у него не получалось и он звал Мотю. Мотя прилаживался к ближайшей корове и кричал: «Смотри, показываю». Вечером Мотя пришёл в моё стойло, а Черныш всю ночь бродил по стаду.

Через неделю Мотя уехал с Чернышом. Мне было всё равно. Я не любила никого. Ни Мотю, ни Черныша. Я была просто корова, а они были просто осеменителями. Танцевать больше не хотелось. Зато у меня проснулся аппетит, я ела за двоих, а может и за троих. За себя, за Мотю, за Черныша. Вымя сначала стало упругим, а потом вытянулось. Черныш вернулся и ткнулся в моё вымя, я неумело пыталась его прогнать. Было обидно за себя, он бегал за другими коровами, а ко мне не подошел, а я и танцевала перед ним, и хвост задирала. Мотя мне даже не снился. Я знала, теперь я его точно к себе не подпущу, потому что ко мне придёт Черныш. В Черныше я больше не сомневалась, когда я родила и вымя моё изливалось молоком, все телята ко мне сбегались, все пили моё молоко и Черныш тоже.

Черныша увезли, я немного поплакала, он так и не успел приблизиться ко мне. Выпив моего молока, падал без сил и засыпал, сил набирался, а я, глупенькая, не торопила его. Теперь придётся ждать, пока он по другим сёлам побегает.

5

Когда Черныш с Мотей приехали, я очень обрадовалась. Мотя еле передвигался от одной коровы к другой, останавливался надолго, а Черныш окреп, играл мускулами, даже поскакивал от удовольствия. Я его ещё таким не видела. Я подбежала к нему. Потёрлась мордой. Он отвернулся.

— Я тебя так ждала.

— Ну и что?

— Видишь, я уже готова и хвост задрала.

— Ты мне не нравишься.

— Почему?, — я была уверена, что он шутит.

— У тебя зад сильно широкий, ты не гарцуешь, и вымя болтается. Ты бы его хоть с земли подняла.

Я заплакала. Я была самой молочной коровой в округе, отовсюду приезжали на меня смотреть. Я давала рекордное количество молока. Я участвовала в соревнованиях и всегда выигрывала. Я не могла ужать моё вымя. Я не могла ужать свой зад и я не могла больше танцевать. Я была самой лучшей коровой, но Чернышу это было не надо. Я не видела, как подошёл Мотя, потому что слёзы устилали мои глаза.

— Не плачь, моя любимая. Я не мог придти раньше. Я был на работе. Сегодня я свою норму выполнил. И мы будем до утра вдвоём.

Он облизал мои губы. И вытер мои глаза. У него во рту был подсолнух.

— Это мой подарок тебе. Ты извини, он чуть помялся, я вёз его с самого дальнего села.

Я снова заплакала. Конечно, Мотя не красавец и слегка староват. Но мне ещё никто не дарил подсолнухи. Я даже не знала, что это такое. Наверное, очень вкусно. И я задрала хвост.

В следующем году у меня снова отвиснет вымя, перед родами я буду еле переставлять ноги, а мой зад станет ещё шире. Но зато Мотя больше никуда не уедет, он слишком стар. В этот раз он никого не оплодотворил кроме меня. Он просто останавливался возле каждого коровьего зада и в последний раз смотрел на него. Он был уверен, что теперь его ждёт мясокомбинат. Но кто же отправит на бойню быка, осеменившего корову-рекордсменку?

Черныш играл мускулами и бежал довольный прямо на меня. Что я в нём нашла? Ни нежности, ни любви, просто бык. Я с ненавистью глянула в его налитые кровью глаза.

6

Чёрт, опять эта дура уставилась на меня. Ну что она от меня хочет? Мотя с неё час не слезал, другая бы от счастья выла, а этой жирной корове всё мало. Молоко, конечно, у неё вкусное, так бы и приник. Вот-вот, я сейчас за телёночком протиснусь. Ну, чистый мёд, а не молоко. Так бы и пил. Так, теперь потихонечку отползаем. Ишь, учуяла, хвост подняла. Мотя на меня зверем смотрит. Нечего было на молодуху кидаться, если не справляешься. И что он в ней нашёл? Я посмотрел по сторонам. Моти поблизости не было. Хвост по-прежнему смотрел вверх. Может попробовать, ну, потихонечку? И между прочим, ничего особенного. С другими, пожалуй, повеселее. А эта, в землю своими копытами вбилась и не дышит. А мне нравится, когда тело трясётся и хвост во все стороны мотается. Мотя появился как из под земли.

— Отойдём в стороночку?

Засёк-таки. Я с тоской посмотрел в его глаза, драться совсем неохота. У него рог, хоть и поломанный, а больно колет.

7

Черныш нехотя пошёл за мной. А я думал только о Марочке. Что с ней будет, когда она одна останется? Мне ведь мало осталось. Неделя от силы.

— Черныш, ты должен осеменять всех коров. В том числе и Марочку. Это твоя работа. Если не будешь хорошо работать, найдут другого.

— Она мне не нравится. Она — толстая. И не шевелится. Вообще не шевелится, будто столб какой.

— Успокойся, Черныш. Я знаю, что ты её не любишь.

— Точно, не перевариваю. Она раньше за мной хвостиком ходила и скакала вокруг, как дура.

— Видишь, ты её просто никогда не любил: ни толстой, ни худой.

— Поэтому ты на неё набросился? Пожалел, значит? Она о большом вымени всегда мечтала, а так бы эту дуру на мясо перевели. И мне свободнее бы было.

Я чуть ему не врезал, еле сдержался. И почему Марочка этого болвана любит? Не видит что ли, что это совсем не то, что ей нужно. Когда я уходил, она опять плясала. Подняла своё вымя над землёй и плясала. Кто-то чудесно запел позади меня. Это Марочка, раскрасневшись, глядя влюблёнными глазами на Черныша, бежала к нам.

— Не трогай его. Я его сама соблазнила.

Я смотрел на её вымя. Передними ногами она поддерживала его. Вымя больше не болталось по земле. А соски торчали в разные стороны. Оказалось, я никогда не видел коровий живот вот так, во весь коровий рост.

8

Я видела, как Мотя упал. Как подкошенный. Как Черныш бросился от меня наутёк. Мои ноги подкосились и я запуталась в своём вымени. К Моте уже подходили люди.

— Всё, он умер от старости.

А я смотрела во все глаза на людей. Они шли и несли перед собой чучело. Чучело было без майки и в огромных сапогах. Живот пересекала жировая полоска. Я ещё подумала, у меня тоже вначале не было вымени. А потом выросло. Само выросло. От Мотиной любви. И сейчас во мне шевелилось Мотино семя. Зато Черныш теперь от меня никуда не денется. Он обязан всех осеменять, а то его пустят на мясо. Ха-ха-ха. Теперь я буду мотать хвостом и танцевать. Мне не надо больше замирать, боясь, что он убежит. Пока он не сделает свою работу, не убежит, сам будет за мной бегать. Теперь я знаю его тайну. Он боится потерять свою работу.

9

— Ну, ты долго ещё будешь приходить в себя? — Андрей теребил меня за плечо.

— Я был коровой.

— Знаю. И как?

— Не понял. Как-то странно. Жить захотелось. То есть танцевать.

— Вот, а ты не хотел жить 1000 лет. Смотри, потом сам просить будешь. Что это ты губами шлёпаешь и сквозь зубы разговариваешь?

Я выплюнул травинку изо рта.

— Прости. Привык, постоянно жевать.

— А что у тебя за щекой?

— Ай, ерунда всякая.

— Выплёвывай. А то потом тебя от этой ерунды не оторвёшь, я тебя знаю. Как с медведями.

— Ну, ты вспомнил. Меня уже к ним не тянет.

— Ну и славненько. Можно смотать куда-нибудь отдохнуть. Что-то я устал с твоим телом за тобою мотаться. Когда Мотя сдох, я настолько перепугался, что ты там, в нём остался, что чуть беременную корову не расцеловал, когда она меня бодать бросилась.

— Марочка ещё только осеменилась, она не была беременна.

— Ну, разберёшь их, вымя-то по земле болталось.

Я насупился. Тоже умный выискался. Второй Черныш. Вымя ему не нравится. Просто молоко не выдоили, Марочка им быстро наполнялась. Только и всего.

— Ладно, не злись. Проведём отпуск на ферме. Так и быть.

Я стал танцевать. Андрей смотрел на меня и завидовал. Сегодня я любил жизнь. И она меня тоже.

10

Когда мы приехали в аэропорт, я не удивился. Привык, что Андрей всё делает не по-человечески. Но когда мы сели в самолёт и он взлетел, я с негодованием развернулся к Андрею.

— Ты же говорил, мы едем на ферму.

— Да, мы летим туда.

— Ты с ума сошёл, наша ферма в сорока километрах от города. Зачем нам так далеко лететь? — я пытался неудачно пошутить.

— Помнится, ты терпеть не мог ни фермы, ни коров, а теперь наша ферма — мечта всей твоей жизни.

— Так бывает, — неубедительно протянул я.

— Послушай, я понимаю, что ты залип на Марочке и хочешь снова её увидеть живой, здоровой и с полным выменем.

Я горько вздохнул, это была правда. Марочка свела меня с ума. В ней было всё. Детская непосредственность, желание быть взрослой и какое-то ненасытное желание любви. Она одаривала ею всех подряд. Не было Черныша, она любила Мотю. Умер Мотя, она снова полюбила Черныша. Если бы у неё на пороге возник какой-то другой бык с ромашкой во рту, она бы любила его всей своей коровьей любовью.

Андрей тронул меня за плечо.

— Не застревай на каждом эпизоде. Или ты собрался жить тысячу лет и просто наслаждаешься каждым мгновением?

Я встрепенулся. Нет, я ещё не согласился на тысячу лет. Хотя, может стоит подумать. Всё, что со мной случилось за последнее время было для меня непривычным. Я не был положительным героем, скорее наоборот, но я дышал полной грудью. Как-будто, наконец, моя жизнь стала реальностью.

К крокодилам, а потом к собакам

1

Мы разгуливали по странной ферме, где не было никаких животных. Андрей объяснил, что пришло время мне побыть диким животным, а не домашним. Я надеялся, что в огромного хищника он меня не запустит. Это, наверняка, будет опасно для нас. В очередной раз он повторял мне, что я могу воспользоваться волшебными словами, и он не обязан бегать передо мной с моим голым пузом. Передо мной мигнул огромный глаз. Я физически не успел испугаться. Я даже не понял в кого превратился.

2

Я снова закрыл глаза. Ничего интересного, еду скоро принесут, желудок полный, так что зубами перед публикой клацать необязательно.

— Как зовут вот того длинного и стройного, как бревно от сосны?, — какой-то идиот не знал моего имени.

Может оттяпать ему голову? Впрочем, лень. Солнце спускается к воде. Попить что ли или снова вздремнуть? Я выбрал второе. Я каждый день стою перед этим выбором. И каждый раз я выбираю что-то новое: то попить, то вздремнуть. Никто не помнит, как выглядят мои открытые глаза, потому что я открываю их по особым случаям. Как сегодня. Когда никто не видит, что перед ним лежит крокодил. Люди такие глупые и так смешно пугаются. Это наполняет меня радостью и всё моё тело надувается смехом. Я превращаюсь тогда из стройного дерева в корявый баобаб с выпученными глазами и раскрытой пастью.

Что мне нравилось в моей жизни, так это полная неизменность. День перетекал в ночь, ночь в день. И жизнь растягивалась неимоверно. Я не знал, сколько лет живу на этом свете. И не хотел знать. Я настолько слился с окружающим миром, что никто даже не замечал меня. При подсчёте просто говорили: «Где-то ещё один». Я гордился этим. Иногда на ферме появлялся огромный прицеп и часть крокодилов куда-то увозили. Я не знал куда, а когда меня спрашивали, неизменно отвечал:

— Будешь задумываться о плохом, непременно там окажешься.

В общем, я был доволен своей жизнью. И не собирался в ней ничего менять.

Когда бабочка села на мой нос, я чихнул.

— Тащи этого, это — не бревно, а крокодил. Нас просили экземпляр покрупнее.

Мне обмотали нос и чихать я больше не мог, а очень хотелось. Кроме того я почувствовал, как меня вытаскивают из воды и куда-то волокут. В общем, мои глаза открылись от перенапряжения и вместе с раздавленным чихом выкатилась огромная крокодилова слеза. Прямо на меня изумлённо смотрела собака.

3

Вот это чих. Прямо королевский. А может он просто на меня рычал? Ну, как-то по-своему. Я слегка посторонилась. Мимо меня таскали брёвна с обмотанными стволами и аккуратно укладывали их в машину. Мой хозяин работает в таком месте, где держат диких животных. Сегодня они набирают дрова в разные зоопарки. Он просто их сопровождает, а меня не с кем было оставить. Потому что его жене пришлось ехать за моим женихом.

Впрочем, какой это жених? Так — кобель. Тимофея каждый год приглашают, потому что мы с ним спариваемся, а потом моих щенков продают за хорошие деньги, на которые мы все вместе живём целый год.

Он, конечно, не самый лучший. В смысле манер и обхождения. Так, неизвестно что. Здесь уродился, поэтому такой неуч. Но дело своё знает. Понимает, что я не от скуки или вожделения с ним схожусь, а чисто по-деловому. Боже мой, если бы мои предки увидели, на кого я свою жизнь растрачиваю, они бы ужаснулись. Впрочем, своих родителей я не помню, меня забрали совсем крошечной, просто отодрали от материнской груди и отдали в другие руки. Поэтому я рано обрела приёмную семью. Теперь приходится их содержать, у бедняги скоро пенсия и он не знает, как мы вместе дальше прокормимся. Подумывает, одну сучку из помёта оставить, чтоб мы вдвоём на продажу работали.

4

Тимофей обрадованно пронёсся в комнату, даже лапы не вытер. Сколько не говоришь, всё без толку.

— Привет, дорогая. Соскучилась?

Вот так всегда. Самоуверенности хоть отбавляй. Больше мне не делать нечего, как о каком-то кобеле слёзы лить.

— О, вижу, что соскучилась. Течёшь, как ломовая лошадь на улице. Ничего, мы быстренько тебя успокоим. Не спеши, дай мне приладиться. Так хорошо? Слюнки текут и слов нет. Я тебя понимаю. Столько времени дожидаться. Завтра обязательно повторим. Не волнуйся, я знаю, что ты хорошая девочка и хочешь, чтоб наверняка. А кто не хочет? Все девочки хотят. Только не у каждой такой вкусный кавалер есть. Я же тебя погладил и не раз, сладенькая моя. Дай мальчику отдохнуть, он только пришёл, устал с дороги, поесть мне охота. Что тут у тебя? Говоришь: вкусно? Специально для меня? Действительно неплохо. Ну ладно, иди сюда, повторим, и завтра повторим, обязательно. Ты же меня знаешь. Раз пообещал, так и будет. Ох, как тебя разбирает, прямо дрожишь и ластишься. Ну, не мог раньше, ты же знаешь. Дела, да и ты ещё от родов не совсем оправилась. Как детки получились? Ладненькие? Все влёт ушли? Сейчас тоже ладненькие получатся. Не сомневайся, моя милая. Всё спим. Завтра ещё наиграемся.

Ничего не изменилось. Тимофей на спину откинулся и захрапел, будто он для того ко мне пришёл, чтобы высыпаться. Кто ему дома не даёт, спать сколько душе влезет? У нас только неделя, а столько всего успеть надо. И поговорить, и посмеяться, и наласкаться, чтоб на год вперёд. Я улеглась рядом с ним. Прижалась. Хорошо-то как. Без кобеля всё-таки хуже. А то я всё одна и одна. Сколько мне ещё всех кормить, поить и на себе вытаскивать? Эх, сбежать бы с этим. Как бы мы миловались. Впрочем, глупости всё это, бабская слабость. На что этот кобель годен? Так попрыгать вокруг, да пообжиматься, а больше ничего не умеет. Даже поохотиться не в состоянии.

— Вставай, дорогой, время уже.

— Ты что, за окном ночь ещё.

— Ну сколько можно спать? У себя выспишься.

— Дай в кроватке понежиться, хоть чуть-чуть. У тебя тут мягенько.

— Не разваливайся. Ты не для того пришёл. Я тебе одеяло в дорогу уложу и вкусненькое соберу. Будет тебе мягко на твоей подстилочке.

— Погоди минуточку, я свою глазки раскрою и в твоих утону. Не сердись милая, не смотри на меня так грозно.

5

Ох, и умучала меня Ганнушка. Всегда так с ней. Не успеваю войти, как она с меня супружеский долг требует. И не слезает вообще, даже ночью жмётся ко мне, будто не знает, что я всё равно к другой уйду. А потом и к третьей, и к четвёртой и дальше по кругу, как белка в колесе. Все девочки мои, и сладенькие, и миленькие и норовистые, и спокойные, все меня ждут. Я каждую люблю. Нет никакой особенной.

— Миленькая, да не клади мне столько еды с собой, я же не съем. Спасибо тебе, дай поцелую. Быстро неделька пролетела. Мне тоже жаль. Где я ещё такую сладенькую найду? Мне пора. Вон хозяин уже стучится. Конечно, встретимся. Никуда я не исчезну. Вот родишь и мы снова побалуемся. Ты же знаешь. Умничка моя, ну не плачь. Да-да, пока хозяин не зашёл, я побалую тебя. Ну, как? Ты успокоилась? Слёзки вытерла. Всё, я пошёл. До встречи, дорогая.

6

Я так устал после последней девочки, что хозяин выпустил меня в парк одного, как и обещал: размять ноги и побегать за бабочками. В наш парк никто не забредал, везде висели таблички: частный участок со злыми собаками. Из собак, на самом деле, я был один. Мой хозяин помногу и подолгу работал и ему было не до нас. Девочек из помёта он выгодно продавал. За меня за первую неделю у очередной девочки брал деньги, а потом, если не было другой девочки, оставлял бесплатно. Все были довольны. Три недели у девочки — это полная гарантия приплода. Я обычно сразу управлялся, но людям, как говорится, иногда виднее.

Чужую собаку я заметил издалека. Она стояла у ямы, куда я приносил объедки. Я помнил, сегодня я сыт, а что будет завтра — неизвестно. Обычно я уходил, чтобы не спугнуть голодного. Но перед моим носом вспорхнула бабочка, я погнался за ней и неожиданно оказался у ямы. Это была девочка, вовсе не молоденькая, но девочка. У меня нюх на это. Я удивился, как можно быть на свободе и удержаться от спаривания. Я подбежал почти вплотную. Она была чистой, только что умытой в речной воде. И пахло от неё свободой. Я внезапно узнал её, это была Маруська. Когда-то она была в бантиках и вся залита французскими духами. Я тогда был молодой, брезгливый и неопытный. Я даже не подошёл к ней. Это была единственная девочка, которую я не взял. Французские духи отбили у меня всё обоняние, а без удовольствия я не мог. Я мягко подбежал поближе и глянул Маруське в глаза.

7

Я видела, что Тимофей приближается ко мне. Сколько лет я бегала к этой яме, а он упорно не замечал меня. Наконец заметил, главное теперь всё сделать правильно. Конечно, это был не самый подходящий момент, от меня опять воняло. Люди говорили, что это течка. Но ничего, я верила, что в этот раз он поцелует меня. Я закрыла глаза, хотя это глупо, он подумает, что я опять не хочу его видеть. Я высунула язык. Само собой получилось, хотя я знала, приличные девочки так себя не ведут. Тимофей, оказывается, уже стоял рядом и облизывал меня. Я готова была разрыдаться, мой запах вырвался из-под контроля, от меня понесло, как от дворняжки. Тут Тимофей вспрыгнул на меня и я забыла про всё.

Вот чего, оказывается от меня хотели люди. Это было так приятно, я благодарно лизала Тимофею лапы.

— Тимка, ты где? Девочка неожиданно объявилась. За тобой уже приехали. Беги сюда. Опытная, из Голландии.

Тимофей чмокнул меня в морду.

— Прости дорогая. Дела ждут. Приходи ещё. Буду очень скучать.

Я ходила каждый день, но не было ни хозяина, ни Тимофея. Я охотилась сама и добывала пищу, но потом пришлось прибиться к бездомным, они подкармливали меня, когда я отяжелела. Я не знала, что со мной происходит, какая-та злая болячка наполнила мой живот камнями и они скручивали меня по ночам до судорог.

Когда я поняла, что умираю, я набралась наглости и пошла к своим старым хозяевам, пусть хоть похоронят по-человечески.

— Это ты, Маруська, как я скучал, где же ты пропала?

— Убери её, ты не видишь, она сейчас разродится.

— Ну и хорошо, это же наша Маруська, она ни одного кобеля к себе не подпускала. А сейчас, посмотри, нашёлся удалец.

— Вот именно, ей столько родовитых приводили, а она нос воротила. А как Тимку привели, так она вообще мои французские духи стащила и всё на себя вылила. А ты знаешь, сколько тогда это стоило? Видеть её не могу. Ни её, ни её дворняжек. Небось на какого-нибудь Ваську безродного залетела. Кому теперь её приплод нужен?

— Прости, дорогая. С Васькой — это хорошая идея. Вот сейчас мы ему позвоним.

— Васька, выручай. Маруська вернулась. Ты не мог бы её к себе забрать? Конечно ненадолго, когда моя угомонится, мы обратно заберём. Я знаю, что у твоей жены аллергия на собачью шерсть. Но, пойми, у нас Асенька живёт, приплода ждёт, она такая нежная, она Маруську не захочет, вон слышишь, лает. А ты Маруську на дачу свези. Ну, не заводи её в дом. Она привыкла на улице жить, она на улице переночует. У тебя же там будка пустует, она заодно твой дом посторожит. Спасибо, Васька. Выручил, очень выручил.

Пока, я ждала на лестнице, в дверь внизу позвонили.

— Послушай, я её до дачи не довезу. Она же рожать собралась. Почему ты сразу не сказал, я бы хоть инструменты взял.

— Я боялся, что тогда ты её не возьмёшь. Неизвестно, кто папаша. На улице, как ты понимаешь, элитные кобеля не бегают. Роды я сам не приму, она ещё не рожала, и не молодая. А ты Васька — ветеринар. Это ты её из Парижа привёз, всю в бантиках и в духах. Моя ещё обзавидовалась, это же надо, на собаку такие деньги выливать. В общем, моя её сразу невзлюбила.