Бесплатный фрагмент - Круглая формула грядущего

Глава седьмая
Обиды и награды благородного разбойника

Вообще несомненно, что даже справедливейшим личностям достаточно небольшой дозы противоречия, злости, инсинуации, чтобы кровь кинулась им в голову, а справедливость вылетела из головы.

Фридрих Ницше, «Генеалогия морали»

═════════════════════════════════════════════

Сьяли Ивл, младший из пилотов-истребителей авианосца «Юса», ловко миновал мстительный сухопутный патруль и благополучно добрался до переполненного кинозала. В руках он держал гигантский пакет дорогих сушёных фруктов. Такой пакет был способен (по его расчётам) уничтожить вечно голодную машинную команду: наглая трюмная свора всегда невинно сморкалась при виде Сьяли, напоминая пилоту о разбитом носе. Вообще-то любой пилот был намного выше статусом любого чумазика из трюмного сословия, и сословие всегда вытягивалось в струнку перед пилотами. Но перед Сьяли оно сморкалось.

Основательно озлобленный Сьяли уже разорялся на два пакета, угощая друзей по кинозалу при просмотрах первого и второго шпионских фильмов. Но теперь привезли третий, самый что ни на есть шпионский, с Зелмой Сэй. Надёжные люди намекнули, будто вездесущая машинная команда уже видела кое-какие секретные фотографии из фильма. На них Сельма вообще в одних крохотных кружевных трусиках! Весь авианосец залихорадило восторгом. Значит, трюмные крысы явятся непременно. Сьяли был уверен, что все они влезут в свой излюбленный шестой ряд и потому прицелился расположиться в пятом, нарочито шурша пакетом и великодушно угощая троих своих сподвижников по несчастью, лётчиков-истребителей «Юсы». «Хвостохранителей», как за глаза — а наглая машинная команда и в глаза! — называли приятелей Сьяли, выброшенных свирепым командиром авианосца в презираемый всеми и ненужный вид войск. Никакие возражения бледных от обиды выпускников лётной школы в расчёт приняты не были. Сьяли попытался поднять стихийный бунт, опираясь на волеизъявление четырёх представителей народа, но бунт был подавлен злобным стариканом, командиром авианосца, в самом зародыше:

— Какой ещё «жребий»?! «Дуванить» мне тут вздумали, молокососы?! Мы не карасей делим на рыбалке! Тут флот! Будет так, как приказал командир! Запомните это раз и навсегда, хомячки сухопутные! Кто автор идеи?!

Под раскаты злобного командирского голоса вокруг Сьяли сразу образовался вакуум.

— Так-так-так… — командир оценил виновника колючим взглядом, с головы до ног.

И вдруг обратился в толпе пилотов ласково, почти отечески:

— А выдавать приятеля некрасиво, ребята.

И Сьяли был зачислен в истребители. Остальные семьдесят два выпускника авиашколы молча получили свои бомбардировщики и долго прятали глаза перед четырьмя неудачниками, стыдясь своей корыстной трусости, ведь никто из них не осмелился возразить распоясавшемуся командиру авианосца. Никто не поддержал идею Сьяли метать честный жребий, если уж какой-то умник и предписал держать на ударном авианосце истребители. Сьяли был растоптан командиром авианосца в полной тишине, перед строем из семидесяти двух предателей, некогда друзей по лётной школе ускоренной подготовки.

Так он считал.

Особо унизительны оказались ежедневные увольнения на берег, где даже девушки улыбались при виде нашивок на униформе Сьяли: с недавних пор все с упоением листали книжки-картинки языкастого столичного писаки, в них представала глазу гипотетическая война Ваулинглы с Ямихасой. Из политических соображений страны не назывались открыто, но все прекрасно понимали, кто есть кто, по малость изменённым (требование закона!) опознавательным знакам на самолётах непримиримых противников. Главным героем книжек-картинок был лётчик-истребитель, юный романтик-неудачник, разыскивающий несуществующие самолёты ямихасов с идиотской целью их сбить. Остальные бравые ребята удачливо громили островных психопатов фугасными бомбами, приводя наглых коротышек в чувство реальности. В полётах истребитель-неудачник вечно искал цели: под тучками, над тучками, и даже в дождевых тучках, промокнув насквозь. И радовался, как дитя, безудержно паля из пушки в бумажный самолётик. Бумажные самолётики ему выбрасывали из кабин своих бомбовозов сердобольные приятели. Они же прислали неудачнику самодельную медаль, они инсценировали для ликующего героя восторженные передачи по радио. И прочее, прочее, прочее. Словом, дурень воевал на какой-то своей личной войне, потешая экипаж победоносного авианосца.

Желание растерзать бойкого писаку потихоньку оформлялось на авианосце в заговор четырёх. Найти скотину и морду набить! Немного подсластил пилюлю страданий приказ вышестоящего командования: приказом предписывалось установить на все истребители новые устройства для внешнего крепления авиабомбы.

Хитроумное крепление поначалу как-то возвысило Сьяли в собственных глазах, но однажды на двери своей каюты он увидел беглую надпись: «протез номер четыре». Его не пытались оскорбить, надпись бездумно оставил разносчик ставок; машинное отделение традиционно принимало ставки на название очередной войны, затеваемой обнаглевшей Вечной Вехтой. Разносчик, наглец с медальоном невероятного размера, был новеньким и не знал всех кают. И черкнул так, машинально, по-привычке. Как говорил.

Оказывается, эти крепления для авиабомбы на истребителях в насмешку называли «протезами».

Война тем временем шла уже третий год, но какая-то ненастоящая, как в книжке-раскраске. «Вечная Вехта против всех остальных»! Вообще-то «остальные» не набрасывались толпою на Вечную Вехту, наголову разгромленную двадцать лет назад, в прошлой войне, в настоящей. Нет, Вехта залечила раны и злобно объявила всех остальных «насекомыми» и «слабаками», что только толпою и умеют драться. И принялась избивать остальных поодиночке. И что удивительно, у неё это получалось легко и быстро!

Все, кто мог, становились в Ваулингле военными. Непрерывно выпускали какие-то книги с назиданиями: как отличиться на войне, как говорить с начальством, как осаживать ретивых приятелей, как растить в себе чувство превосходства и как продвинуться из удачливой войны в успешную послевоенную жизнь.

Эти книги молниеносно раскупались в бедняцких картонных кварталах, где у Сьяли не было приятелей. Кани Квай, лучший друг Сьяли, обитал в пригороде, там жили люди достатка выше среднего, и отец Кани торговал автомобилями. Но два года назад Кани перебрался на Песчаные острова, где отец Кани получил заманчивое предложение. Ещё бы! — все, кто мог, уезжали с островов. Уйма вакансий! Там легко можно было получить очень хорошую работу и приличное жалованье.

Едва закончив элитную школу для отпрысков богатых ваулинглов третьего (и выше) поколения, Сьяли сразу подал документы в лётную. Он презирал закон «о поколениях», втихаря прибавил себе годик из опасения, что война закончится быстро, и потому толпы красивых девушек — так и не увидевших истинного героя воздушных налётов на Ямихасу! — разбредутся по бассейнам наглых торговцев подержанными автомобилями. Отец, желавший видеть обоих сыновей исключительно своими преемниками, только вздохнул. Но одобрительно улыбнулся и пожелал обоим большого военного счастья на маленькой войне.

Но война затянулась. Оказывается, лысые старички-политики в шляпах и вехтский красавец в мундире разыгрывали вовсе не клочок мира. Игра между ними шла, как вдруг выяснилось, по-крупному. И на всё сразу. За два года надменная Вехта шутя прибрала к рукам десятка полтора стран, не обращая никакого внимания на попискивания Миссии Гуманизма — то ли осуждающие попискивания, то ли одобрительные. Сама Миссия устроилась в карликовых независимых государствах, почему-то не тронутых вехтами.

Для Сьяли далёкая война казалась поначалу захватывающим фильмом. Потом она стала скучным и занудным фильмом, где финал знаешь заранее. В итоге — донельзя раздражающим. Фильмом несерьёзным, затянувшимся, и не очень страшным. И что досадно: не уйти никуда от такого фильма, страдай молча, будто ты с девушкой, но выпил слишком много пива! — бывал Сьяли в подобных неприятностях. Жуть как надо выйти, но ты ведь с девушкой! Брякнешь: «Милая, я отлучусь на минут пять» — бац! — а она уже с каким-нибудь наглецом из трюмной команды. И всё удовольствие от долгожданного облегчения в кинотуалете псу под хвост.

Начало самой первой войны было смешнее некуда. В то время Сьяли ещё учился в элитной школе, но запомнил хорошо новости с войны. Их показывали ежедневно: какие-то мешковатые всадники-плонги в треугольных фуражках скачут с блестящими саблями на угрюмые вехтские танки, а бравые подтянутые вехты в чёрных наушниках поверх чёрных беретов высовываются из стальных башен и хохочут, стуча кулаками по пятнистой броне. И передают друг другу флягу.

Все государства на пути пятнистых танков рассыпались, как картонные, едва заслышав урчание безотказных моторов или завидев флягу. Огромные колонны пленных во всех видах военной формы шествовали в Вехту под охраной одного-двух бравых ребят с красивыми автоматами, как на скучном карнавале. Казалось, что вот-вот на киноэкран выбегут лидеры различных государств, снимут шляпы с лысин, засмеются и скажут залу: «Господа, мы шутили так!» — примерно как на фотографии Миссии, где все представители всех государств стоят тесной толпой и машут ручкой. И хищно улыбаются объективу.

После лётной школы Сьяли приступил к службе на выведенном из резерва авианосце «Юса» — немного устаревшей, но весьма бодрой плавучей авиабазе времён Первой Планетарной войны. Авианосец был основательно модернизирован, везде следы электросварки, битком набит вчерашними учениками авиашколы, укомплектован новыми самолётами и назван в духе времени горделиво, «ударным авианосцем». Конечно, стальной серой громадиной (подобной двум спящим у пирса) ему никогда не стать, облепи его хоть выше трубы палубами, но… Но это был настоящий авианосец. По духу, по сути, по настрою. По ставкам, наконец!

Ставки на авианосце были азартны. Проголодавшаяся с первой проигранной войны Вечная Вехта очнулась, снова почуяла себя удавом и легко заглатывала мир. Услужливый мир-дурак снова хихикал — то ли от щекотки, то ли от врождённой глупости. И все привычно смотрели привычное начало каждой новой войны раззадорившейся Вехты с каким-нибудь очередным перепуганным неудачником. Смотрели, как фильмы с Вьюси Войлом, где летают автомобили с убийственными красотками и плавают яхты с красотками-убийцами. Иногда появлялись и горделивые фильмы из Ямихасы, умудрившейся построить подводный авианосец: неуклюжую подлодку с каким-то дурацким краном, выгружающим из тесного чрева уродливый самолётик с огромными поплавками вместо колёс. Самолётик был вооружён: под ним болтались две крошечные зажигательные гранатки, а пилот имел однозарядную винтовку, чем должен был навести ужас на Ваулинглу.

Такие фильмы комментировались насмешливо, с тонкой иронией, а зал сотрясался молодым хохотом: Ямихаса нацеливалась задать жару пожарным Ваулинглы! Двумя кострами и одним патроном! Костры ещё туда-сюда, погасят; но патрон — это ужасно, конечно.

Фильмы о новом и стремительном разгроме врагов Вехты смотрели молча, но с ленивым интересом: вехты так легко и так быстро всех побеждали, что интерес не успевал пробудиться. И вообще в мире становилось скучновато: все наперебой лезли в друзья к невозмутимым вехтам, и многие становились им друзьями. С облегчением и преданным взглядом на жизнь. В конце концов, лучше быть живым «насекомым», чем мёртвым «слабаком»!

Правда, бывали и весёлые заминки.

И тогда в запнувшейся с ответом на вехтский ультиматум стране начинались паника и перевод сбережений в Ваулинглу, с последующим бегством хозяина сбережений. Неуклюжие жёны сообразительных беглецов почему-то вечно опаздывали на океанский корабль; — так объясняли утрату жён чудом спасшиеся беглецы. И утешались в Ваулингле, в новых молодых семьях. Действительно: ведь надо жить! Куда ж деваться? Надо стерпеть горе и создавать новую семью.

В Ваулингле неимоверно поднялся спрос на молоденьких бездарных актрис с огромными бюстами, и вообще на молоденьких небогатых модниц выдающихся форм в коротких юбках, коими кишела Ваулингла.

И когда пятнистые танки подползали к брошенной лысеющими женихами стране, там уже только ветер шевелил бумаги у пустых прилавков. Отставшие от пароходов старые жёны, работая локтями, с проклятиями выкапывали из брошенных архивов свои вехтские корни. Они размахивали букетиками цветов и своими родословными перед угрюмыми пятнистыми танками, но их огорчённым экипажам, молодым и аккуратным ребятам в самом соку бойцовских сил, не терпелось пострелять и повоевать, наконец. Не протирать же надоевшим машинным маслом одни и те же надоевшие снаряды в чистеньких боеукладках! С одними и теми же (заученными наизусть со скуки!) номерами. Стрельнуть-то дайте ребятам! Но нет! — вместо войны опять надо сочинять письма домой. О сражениях и подвигах, выстаивая очереди к танковым фантазёрам. И опять плати десять мрогов за одну боевую фантазию. Две фантазии — двадцать мрогов. Три — тридцать. Никаких оптовых скидок! Сочинительство есть работа штучная и изнурительная, а потому героические письма домой — вещь накладная.

Перед началом каждой новой «обезоруживающей», «упреждающей» или «вынужденной» войны на авианосце принимались ставки. Угадать её начало и название до официального объявления! И (желательно!) длительность. Словом, манёвр для игроков в ставки был огромен. В исходе молниеносных войн не сомневался никто, потому азартный и противоречивый Сьяли вечно проигрывался на этих заявках в пух и прах. И регулярно смотрел фильмы, потому что военных пропускали в зал бесплатно. Тем более, что интрига предстоящего фильма всегда вывешивалась на авианосце загодя. На самодельном стенде.

Стенд оформляли дерзкие и языкастые пилоты первого набора, не добавившие себе лет в авиашколе и смотревшие покровительственно на всяких сопливых недомерков вроде Сьяли.

Сьяли подолгу рассматривал каждый новый стенд, пробиваясь через возбуждённую толпу: языкастые пилоты шикарных бомбовозов умудрялись где-то добывать фотографии Зелмы Сэй практически из любого предстоящего фильма, что строго-настрого каралось на берегу законом о собственности. Ясно, что у них были наказуемые корыстные связи — на разоблачение связей тоже принимались заявки! — но уж в этих заявках Сьяли не участвовал по причине своего финансового разгрома.

Перед каждым фильмом крутили сообщения с войны. Каждое новое сообщение вызывало стоны: все хотели видеть Зелму Сэй, а не идиотские сообщение.

…Испытания нового оружия Вехты: ракеты. Какая-то огромная пуля с дурацкими крылышками, устрашающее до колик в желудке название: «Вехтский Меч». Клубы пыли, рёв, что-то огненно-непонятное вылетает из пыли и уносится вверх. И взрывается там, наверху, разбрасывая огненные искры — увы, неудача.

Хохот в зале.

…Разработка вехтским гением нового оружия: множество гениев в белоснежных халатах суетятся у здоровенной бочки. Дурацкие, угловатые, совершенно не читаемые надписи на бочке. Испытания угловатой бочки: взрыв в форме гриба, растущего из-за горизонта и раздвигающего тучи. Где-то теперь отличная погода. Тучи-то раздвинуло! Умора… Вот оно, оружие предстоящей вехтской победы! Никто в зале не сомневался: вехты лгут, пугая мир отчаянным враньём. Что-то вроде рисованных фильмов, какие появились перед войной в Ваулингле. Вся страна восхищалась похождениями бравого рисованного кота, осыпая ликующего изобретателя и его рисованных персонажей комплиментами и деньгами.

Воинские фильмы из Сахтаръёлы были скучнее. Видимо, там спали и не освоили рисованные фильмы.

…Тайно построенный — и единственный! — авианосец Сахтаръёлы: огромные надстройки, весь в зенитках, одна-единственная кривая палуба. И не плоская почему-то, а круто изогнутая, поднимается вверх к носу судна. Из надстроек выкатывают мордастый самолёт с таким огромным тупым носом, что пилоту вряд ли вообще что-то видно из кабины. Бомбовозов на этой ледокольной коробке, оказывается, вообще нет! И чем они намерены бомбить Вехту? Истребителем с двумя пушечками?! Да, две пушки — это много, конечно. Не одна ведь, как у всех!

Молчание в зале: и эти не выстоят против Вехты даже десяти дней.

Эдак угловатые надписи скоро развесят на улицах Ваулинглы…

Впрочем, за такие мысли — высказанные вслух! — презирали сразу. И вовсю принимали ставки на очередную войну Вечной Вехты с последним мало-мальски серьёзным государством: Сахтаръёлой. Как выкрутятся на сей раз вехты: это будет «пограничная провокация», «ущемление прав вехтов», «оскорбление невинной вехтской девушки» или откопанные в древнем захоронении новенькие карты, сообразно которым «вся Сахтаръёла основана вехтами»?

Страсти кипели, заявки подавали наобум, от фонаря, потому как война приближалась к Ваулингле с ужасной скоростью. И, судя по всему, приближалась война нешуточная. Это тебе не война с каким-то смешным карликом за красавицу-Вебу или броненосная битва с пернатыми аборигенами. Вехты шутить не любят. А если и шутят, то очень мерзопакостным юмором, отстреливая из пятнистых башен хорохорящихся недоумков с саблями.

Сьяли поначалу было наплевать, чего там творится в другом полушарии планеты. Всё изменил один-единственный фильм. Сьяли очень не понравился юмор вехтов. Зачем картинно расстреливать из пулемётов какие-то крытые конные повозки, что рванулись с дороги к лесу, заслышав в облаках визг мощного мотора? Лошадей-то зачем убивать?! Пилот вехтского истребителя «ястреб» убивал их на глазах у остальных плонгов из лошадиного обоза, позволяя спасающимся посмотреть на свою предстоящую участь, поскакать немного, немного пожить и немного подышать последние мгновенья особенно вкусным воздухом. Это ведь только чудаку-плонгу кажется, будто он мчится к лесу на своей повозке быстрее ветра, что свистит у него в ушах! Для скоростного истребителя они — повозки эти! — стоят на месте, как приклеенные. И не спрятаться, их огромные хвосты пыли от облаков видно. Съяли прикинул: истребитель успеет зайти в атаку раз пятнадцать, а повозок всего семь. И аккуратный вехт не промахнулся ни разу.

Мрачный Сьяли внимательно рассмотрел пилота-вехта на экране, и этот вехт ему не понравился. Вехт запросто решал, кому и сколько жить по его капризу. Что-то было поганенькое в таком капризе. Ишь, врагов он увидел… Убей! Тут и одного захода хватит, чтобы перебить всех. Это война, а не удовольствие! Но вехт растягивал удовольствие повелевать чужими жизнями, он играл в войну. Небо-то чистое! Врагов нету!

Каприза повелевать чужими жизнями Сьяли не испытывал никогда, не было у Сьяли такой потребности. И даже мысли о ней. А пилот-вехт красиво подмигивал в автоматическую кинокамеру, посылал новенькой перчаткой приветы родным и… ураганом проносился над очередной лошадью, что билась от боли в пыли и в страхе. Хорошо стрелял… И машина у него была очень быстрая, куда быстрее истребителя Сьяли. Бегущих людей, возниц из перевёрнутых повозок, пилот расстреливал с глумлением: поодиночке, меняя выбор цели в последний момент. Ладно, пусть плонги ему враги… Пусть. Так сказал вехту его Вождь, и сопливый вехт поверил. Лошади чем ему не угодили?! Над животным обезумевшим зачем глумиться?! Оно же не человек, в нём подлости нет! И бросил умирать несчастную скотину, не добил ни одну лошадь, ноги им отстреливал… Они ведь не выживут!

А сам не старше Сьяли.

С причиной новой войны ошиблись все, кроме Сьяли: у каюты Сьяли возник наглый (они все ужасно наглые!) матрос из машинной команды со своим наглым медальоном-сердечком. И на ухмыляющийся вопрос: «Сколько ставим, протез?» — Сьяли наметил ему кулаком в скулу, но очухался в углу каюты с окровавленным носом. И на повторную ухмылку: «Не маловато?» — Сьяли злобно промычал:

— Ставлю против всего экипажа! Против всего авианосца! Против всего соединения ставлю, трюмная ты крыса!! Первая ставка: нападут этим утром. Вторая: без объяснений нападут. Третья ставка: на этот раз — подавятся!

Медальон снова ухмыльнулся и что-то вписал на картонку:

— За год проигрыш вернешь, мышь летучая? Пишу: клянётся честью вернуть за год. Ох и погуляем завтра за твой счёт!

В тот вечер Сьяли не пошёл ужинать и не вышел к завтраку, пока опухший нос не принял сносные очертания. Когда Сьяли решился-таки прошмыгнуть в столовую, то оробел: весь экипаж толпился у стен и взревел при его появлении! А на столике в углу, на постоянном месте Сьяли, стоял поднос с двумя толстенными пачками денег, перевязанными лентами. Каждая выше банки пива! Две банки пива выставил на поднос мрачный трюмный медальон и буркнул:

— Поздравляю, протез везучий…

Это был самый крупный выигрыш за всю историю соединения. Оказывается, война шла с утра: покоритель мира вместе с подручными вдохнул весенний воздух и ранним мирным утром, ни с того ни с сего, харкнул в спящую Сахтаръёлу тысячами бомб. Покоритель мира не стал играть в обиженного «нашего парня», предпочтя образ пусть лживого, но зато выигрышного внезапностью хулигана; — «верняк», как говорили на флоте. Тем более, что образ — штука очень зыбкая, его можно и подправить впоследствии (если что не так). У выигрышного хулигана обычно много поддакивающих друзей, и всё у него «так».

Пока он в выигрыше, конечно.

В то утро вехтский удав вполз в Сахтаръёлу, и утомительный смешной фильм о войне сразу стал кровавым. Вечерами весь авианосец и враз разбогатевший Сьяли молча смотрели короткие фильмы ошалелых информаторов, прибывающих оттуда пыльными взбудораженными толпами: бои, бои и бои. Бои по всему огромному фронту! Сахтаръёла не дрогнула перед натиском, её богачи не побежали в Ваулинглу, менять жён на молоденьких актрис. И чистенькие боеукладки аккуратных танкистов Вехты опустели в первый же день войны. Да и сами картинные ребята стали какими-то пыльными и неулыбчивыми.

Куда-то запропастились их фляги.

С того дня на жарких пирсах шёпотом начали пересказывать слухи: Лидер поставляет в Сахтаръёлу горючее, грузовики и консервированное продовольствие. Как невоенные грузы. Хотя и дурню понятно, что всё идёт в войска. И — негласно! — поставляет оружие для плонгов, что спаслись от Бешеного Вождя в Сахтаръёле. Оказывается, это для плонгов шьют на столичной фабрике иностранные мундиры и дикие треугольные фуражки! — ни одной безработной девицы не осталось в городе, все при жалованье и все воротят носы от нищих пилотов.

Флот недоумевал: откуда там плонги? Там, в Сахтаръёле? Непонятно… Кого же тогда давили поджарые красавцы своими пятнистыми танками?

Слухи: подлодки вехтов негласно топят негласные корабли Лидера, а Лидер Ваулинглы и Вождь Вехты вежливо улыбаются друг другу вежливым оскалом. Тройное жалованье за рейс, отбоя нет от желающих сплавать в Сахтаръёлу с негласным грузом — сплавать не из жадности, а из желания завязать узлом обнаглевшего вехтского удава. В Ваулингле исчезли молодые безработные моряки и молодые безработные водители тракторов, вечно кочующие на своих тарахтелках с севера на юг за волной урожая. Поразительно: зачем на океанских кораблях водители тракторов, да ещё за тройное жалованье?! Матросы — ещё куда ни шло, но чем в океане рулят водители тракторов?!

Тонкости тайной войны были непонятны Сьяли.

Новый фильм «оттуда»: светловолосая, умопомрачительная красотка с непроизносимым именем сбивает свой четырёхсотый пятнистый бомбовоз, в дымных трассах видны парашюты спасающихся вехтов. Рубит по два десятка в день! Боевой счёт авианосца «Эштаръёла» достиг восьми тысяч сбитых самолётов. Жуть! Уже на тридцатый день войны Вождь Вехты начал выкрикивать призывы к прыщавым восторженным юнцам: «Каждый вехт должен стать истребителем! Асом!». Лётные школы Вехты забиты юнцами, рвущимися к подвигам, все жаждут застрелить треугольного плонга и его лошадь. Видимо, о светловолосой красотке их не уведомляют.

Потрясающая техническая новость: тупоносые истребители «Эштаръёлы», оказывается, оснащены двухрядными моторами! И потому носатые. Мощность — вдвое против обычной! Скоростные «тупоносики» господствуют в воздухе над всем фронтом, жгут бомбовозы Бешеного Вождя сотнями, а бронированные штурмовики «Дака» свирепствуют над трупами упрямых вехтов. Не штурмовик, а посланец смерти какой-то… Его так и прозвали раздражённые покорители мира: «посланец смерти». Однажды, перед очередным фильмом с Зелмой Сэй, кинозалу показали эти штурмовики в деле, и все впервые увидали атаку штурмовиками «Дака» пятнистой танковой колонны. Атаку реактивными снарядами: шквал огня! Загудевший зал аж привстал в восторге. Второй раз зал вставал молча, вслед за командиром соединения. Все встали из уважения к экипажу подбитого бомбардировщика Сахтаръёлы: его экипаж принял решение не прыгать с парашютами и не спасать жизнь в плену у Вождя. Они торопливо прощались по радио, их слова переводила залу бойкая информаторша-ваулингла, что была в том полёте на одном из бомбовозов и привезла домой плёнку. Съёмка была неровная: неопытная информаторша снимала бомбёжку огромной колонны и случайно захватила в кадр горящую машину, пикирующую на танки — огненная лавина от взрывающихся баков и неизрасходованных бомб сметает с пыльной дороги пятнистые коробки танков.

У всех пилотов того бомбовоза были парашюты. Не прыгнул ни один.

Сьяли на том просмотре стало обидно: какая-то занозистая столичная девка была в настоящем боевом вылете, запросто прощалась с видавшим виды иностранным экипажем, запросто рассказывает о том вылете им, мрачным пилотам «Юсы». Заговоришь с такой фифой в пивном подвальчике — не поверишь ни за что рассказу. А ведь действительно летала в бой, стрекоза!

Фильмы поступали один другого хлеще.

…Захватывающий бой чумазой пехоты с пятнистыми танками: непонятные выкрики, чадящие костры подбитых машин. И расстрелявший все бронебойные патроны егерь. Раненный егерь катится с миной под вехтский танк, что вползает на высотку, съёмка ведётся из окопа. Но камера уже не движется, она смотрит жутко удачным ракурсом: снимающий бой информатор-ваулингл убит. Так, запросто, сообщили в середине фильма: ребята, извините за дальнейшие непрофессиональные кадры, но в этот самый момент наш парень погиб при исполнении профессионального долга, его камеру обнаружили в засыпанном взрывом окопе. Уже после отбитой танковой атаки. Мы вроде как воюем в этих поездках, надо понимать и проявлять снисхождение… Нету в бою дублей!

После таких просмотров что-то в спокойной жизни авианосца казалось неправильным и обидным.

Промчался слух, что в Сахтаръёле формируются целые тактические группы из иностранцев; например, из получивших там убежище офицеров-плонгов, бежавших на своих повозках из несчастной Плонги. Командует плонгами генерал Анидержуш, он благодарит Сахтаръёлу за выданное оружие и оказанное доверие. Клянётся на знамени с какой-то самоуверенной домашней птицей, обещает страшно отомстить врагу за поруганную честь своей страны: вехты не пройдут, их замышляемое подлое наступление на юге Сахтаръёлы — смерть для них, доблестные плонги разорвут их на части. Пока на юге стоят стальной стеной плонги, они своей врождённой доблестью защитят приютившую их милосердную страну. Сахтаръёла может сражаться, не оглядываясь по сторонам! Её Юг, закрытый стальными плонгами и непроходимыми перевалами, он неприступен.

…Неслыханной мощи наступление вехтов в каких-то южных степях. Впервые получив жестокий отпор и увязнув в непроходимых болотах, вехтский удав вытер кровавые сопли, быстро отдохнул и подсчитал потери. Разъярился, перекусил, и в разгар лета снова метнулся вперёд. Уже без фляг и барабанов, в обход, ночным внезапным рейдом, плюнув на остатки международного закона и через потрясённую коварством маленькую нейтральную страну. Никогда и ничем никого не обижавшую.

…Сдача оружия маленькой курортной страны: десяток аккуратных револьверов. Заспанные и полуодетые пограничники щурятся в фонарики вехтских офицеров. Флаг Вехты над горным перевалом, храбрые вехтские егеря поднялись на самую высокую вершину хребта, захвачен сверхважный горный мост. Стальная река пятнистой техники, возглавляемая лучшим генералом Вечной Вехты, самим Мангехордом, хлынула через сверхважный мост на степные равнины посмевшей сражаться неправильной страны, угрожающей мировому гуманизму. Тысячи танков, тысячи самолётов, все пыльные дороги забиты новенькой мощной техникой: грузовики, танки, скорострельные зенитки, пушки, миномёты — на Вечную Вехту в кровавых мозолях надрывается пол-мира. Тысячи и тысячи всего. Наступают на какой-то неподготовленный к обороне сонный Юг, танковыми клиньями срубая редкие артиллерийские заслоны у редких степных рек. С потерями не считаются вообще, гонят в бой поголовно всех из захваченных стран. Всех, по довоенной глупости заискивающих перед победителем. А победителя-то всё нет и нет! — идёт война на уничтожение, победит уцелевший. Тупой раб надеялся отсидеться на кухне воюющего господина? А что, господин обещал рабу такое?

Вехта решила одолеть врага любым числом ненужных услужливых рабов, этот расходный материал бросают в огонь уже миллионами.

Спешно переброшенные на Юг одиннадцать тактических групп Сахтаръёлы сдерживают удар пространством и откатываются к какому-то Тёплому морю, к каким-то проливам, огрызаясь кровавыми контрударами. Но одна из групп зацепилась за пустынный полуостров и завалила перешеек телами завоевателей.

Ну, и где же доблестные плонги, чтоб их?!

Командующий плонгами господин Анидержуш, по приказу правительства Плонги (в изгнании, в Лингле), увёл все свои войска из Сахтаръёлы, ибо они укомплектованы ценными (довоенными!) офицерами-плонгами. Увёл с первым выстрелом наступления Вехты на том самом Юге, который поклялся защищать, увёл вместе с привезённым из Ваулинглы оружием и с птичьим знаменем. Быстренько погрузился в сахтаръёлькие эшелоны и укатил в какую-то пустыню, не сделав из расцелованного оружия ни одного выстрела. Но с обидой: оказывается, ему выделили далеко не лучшие эшелоны — несвежие простыни, остывший компот… Вот и пусть умываются кровью в своих степях, выставляют чахлые заслоны против бронированной лавины Мангенхорда! Не понимают сахтаръёльские тупицы гениального тактического замысла правительства Плонги (в изгнании) о важности войны в пустыне!

…Страшно изуродованные и безнадёжно устаревшие танки сахтаръёлов, обгорелая броня с угловатыми издевательскими надписями, сделанными врагом, обглоданные степным зверьём рёбра убитых, реденькая колонна перебинтованных и прокопченных пленных… Скалится в объектив бравая пыльная охрана с закатанными рукавами. Вот-вот выйдут к сверхважным проливам и уже вышли к Тёплому морю! Ещё один напор… Ещё один, последний! Озверевшие вехтские подводники топят уже всех подряд, гласных и негласных, без разбору, их вожди даже не извиняются за якобы ошибочные атаки. И пустой ящик не должен доплыть до Сахтаръёлы! Победы, победы, истошные победы… Все колёса Вечной Вехты должны крутиться для победы! Вот она, победа, совсем рядом! Неправильному врагу не помогут остатки его скоростных истребителей, измотанная маршами реактивная артиллерия и добровольные противотанковые смертники! А уж заокеанских любителей холодного пива бравые вехтские ребята скрутят в бараний рог за четырнадцать дней — столько потребуется новому секретному рейдеру «Воин Тьмы», чтобы добраться своими ракетами до побережья Ваулинглы. Может, управятся и за десять дней — как пожелает Вождь и как быстро захочет плыть рейдер. И смотря в каком настроении проснётся вехтский военный гений. Бравые ребята всегда готовы выполнить любой приказ Вождя и ткнуть Ваулинглу её трусливой плутоватой мордой в пыльный ботинок настоящих воинов. И трусливый плут оближет вехтский ботинок, никуда не денется! Это и будет его место. Почётное место! У ботинка. Сахтаръёльские смертники не получат и такого.

На авианосце подобные речи из бравурных фильмов Вехты слушали молча. Ставок на новую войну уже не принимали: все знали, с кем будет эта война. И все понимали, что новая война будет последней. Вообще последней. Потому: никаких ставок!

Войну, как выяснилось, ждали не с той стороны.

…Эскадра забытой всеми Ямихасы подошла к Песчаным островам ранним утром, внезапно. Оказывается, даже из огромного океана можно подобраться внезапно, ведь на островах ждали тайфун, он шёл мимо в грозовых сполохах. Океан был чист, лишь большой тайфун полз от Ямихасы и прополз мимо островов ранним утром.

Эскадра пряталась в тайфуне. А к полудню вся огромная база, огромный порт и огромный аэродром полыхали одним огромным пожаром. Шесть авианосцев — сам «Хидияса» шёл в тайфуне флагманом! — поднимали и поднимали свои бомбовозы, волну за волной. Истребители ямихасов — лёгкие и быстрые — не позволили взлететь никому, расстреливали бомбардировщики ваулинглов сотнями, на взлёте. А ведь на острова направляли служить настоящих вояк, чтобы те могли постоять за себя и базу!

Полторы тысячи лучших пилотов — цвет авиации! — сгинули в один день. В огромной бухте горели авианосцы, горели крейсеры прикрытия, снаряды из горящих трюмов летели в тропический лес, где полыхали склады авиабомб. Оттуда всё летело обратно в бухту, в воду, кипевшую людьми. Кто мог, пытался доплыть до берега, ныряя под горящие озёра разлившегося горючего.

А к нетронутым пирсам уже швартовались самоходные баржи с отборным десантом, исколотом возбуждающими ярость стимуляторами.

У Ваулинглы, окружённой непреодолимым океаном и мощным флотом, не оказалось хороших танков и хороших пушек. И вдохновлённый успехом враг двинул самоходные баржи с танками на оставшиеся острова, где перепуганные люди толпились у пустых причалов с чемоданами. Ликующая Ямихаса получила то, чего желала издавна: Песчаные острова. Теперь она намеревалась не воевать, а дружить, осваивать захваченное, заселять захваченное и торговать — ведь то, что съел, надо переварить. Прежде чем обнюхивать новые кусочки и снова воевать уже за них.

Плотно покушавшая Ямихаса сытно рыгнула и предложила Лидеру мирный договор на «тех территориальных условиях, что сложились к настоящему дню исторически».

На авианосце в тот день крутили хмурое и решительное обращение Лидера к народу, крутили и подаренные Вождём Вехты издевательские записи победоносных боёв его океанского друга за экзотические Песчаные острова: маленькие высокомерные человечки саблями отрубают ноги рослым парням в знакомой форме. И смеются: наконец-то господа ваулинглы стали короче их самих!

Родители Сьяли получили сообщение из госпиталя: в океане патрульный крейсер обнаружил огромную старую баржу, битком набитую искалеченными моряками и танкистами, защитниками островов. Ямихасы не убили их. Зачем? — пусть Ваулингла лечит и кормит своих калек! — слабее будет.

На барже многие были ещё живы.

Так весёлый фильм о войне закончился. И Сьяли очнулся в каком-то новом, мерзопакостном мире. С ямихасами, братом-калекой и неожиданным чувством мести.

Вместо дружбы и торговли шла злобная словесная война с Ямихасой. И каждый раз сообщали о потерях, если в океане снова нашли друг друга авианосцы. У низкорослого соседа появились вехтские радиолокаторы, вехтские радиопередатчики, вехтские мины и — самое неприятное! — вехтские истребители. Очень сильные, манёвренные и удручающе скоростные машины. Вождь Вехты улыбался с экранов: это невинный гуманитарный дар отсталому другу. Вечная Вехта ведь не воюет с Ваулинглой. Нейтралитет, господа ваулинглы! Цивилизованный нейтралитет!

Теперь нарукавные нашивки Сьяли вызывали на берегу не смех, а сострадание. Пивом пилотов-истребителей везде угощали бесплатно. И везде спрашивали: верно ли, что новые авианосцы укомплектованы новыми истребителями, не хуже ямихасских? А если верно, почему наши ребята всегда горят?! Что толку от ваших хвалёных палубных бомбовозов, если ни один не может сбросить ни одну бомбу на Ямихасу?!

Сьяли находил свою судьбину горше пива. Раньше смеялись: «Ха, истребитель! Да кому ты нужен!». Теперь морщились: «Да какой ты истребитель на своей рухляди… Ты не истребитель, ты деревянный пропеллер».

Словом, несправедливость была везде: и слева, и справа. И потому Сьяли смотрел фильмы с Зелмой Сэй всё лето.

В осень боевой дух Вечной Вехты неожиданно сморщился и упал вместе с первыми жёлтыми листьями, упал на бесчисленные могилы бравых покорителей мира. Каждый третий день дальнобойная артиллерия какой-то сахтаръёльской крепости у проливов не ведёт огня, такова молчаливая договорённость. Артиллеристы-сахтаръёлы дают возможность пехотинцам-вехтам присыпать песком результаты огня двух предыдущих дней. Присыпать песком останки бравых светловолосых парней, поскольку разношерстные разноцветные рабы иссякли, а их услужливые кухни опустели.

Скучные редкие перестрелки в осенних туманах. Сообщили отличную шутку: сахтаръёльским снайпером убит вождь Вехты. Одним выстрелом и наповал. Снайпер получил тридцатидневный отпуск. На большее Вождь не потянул.

Трагедия и шесть Печальных дней в Вехте: в авиакатастрофе погиб Вождь. И сразу — напасть за напастью: рухнул от подвижки недр сверхважный горный мост, плохо построенный предками тупых и криворуких сахтаръёлов. Всё рухнуло: мост, скалы и надежды, такой силы был толчок в некстати проснувшихся недрах.

Весь набитый войсками Мангехорда юг Сахтаръёлы оказался отрезанным от Вехты. Оказался без горючего, без боеприпасов и с чужим авианосцем в Тёплом море, который не выпускает ни одного транспорта. Топит всех, кто жаждет эвакуироваться из огромного и голодного «котла» в Вехту.

Новые сахтаръёльские танки ползут по немыслимо разбитой дороге, по весенней степной грязи. Отлично экипированные егеря смеются, моют грязные ботинки в море. Красавец-танкист рисует какие-то знаки белой краской на башне мощной машины совершенно зверской наружности. Заискивающе улыбаются оборванные и безоружные вехты с дрожащими пальцами. Огромные — за горизонт! — колонны пленных с дрожащими пальцами. Новая трагедия и новые шесть Печальных дней в Вехте: сложили бесполезное оружие все тактические группы самого Мангенхорда, полтора миллиона только пленных. Попытка деблокировать окружённых на последних каплях синтетического горючего захлебнулась в болотах: ещё три Печальных дня по утонувшим в грязи и крови. Виновные обозначены: грязь, горючее и глупый сдохший Вождь. Из гуманных соображений нужно вывести остатки войск из продуваемых холодными ветрами неуютных сахтаръёльских болот, спрямить линию фронта до Плонги. Нет, мы не отступаем, мы спрямляем… Очень гуманно спрямляем… Как смеют эти мерзавцы показывать бесконечные колонны пленных для осмеяния?! А международный закон?! А гуманизм?! Сахтаръёльские дикари, одним словом. Никаких законов! Угроза истинной цивилизации.

В тот день Сьяли приобрёл у неряшливой и небритой личности небольшую цветную фотографию: светловолосая сахтаръёльская лётчица стоит в пол-оборота и от души смеётся в объектив, держась за срез кабины истребителя, выкрашенного в легкомысленный цветочек. Видимо, только что выпрыгнула из машины и была застигнута врасплох информатором, сразу набросившимся на вернувшегося из воздушного боя аса.

Торгуясь за фотографию, Сьяли сбивал цену с десяти до трёх ваусов: в Ваулингле обожали вооружённых красоток в символических купальниках, но эта была зачехлена в комбинезон и спасательный жилет! — на что смотреть? Так что на десять ваусов такое фото никак не тянуло.

Неряшливая личность, владеющая фотографией, частично соглашалась с доводами пилота и частично уступала, она шипела и пшикала, норовя оттяпать восемь ваусов. И понимая, что отдаст за четыре: Сьяли с детства усвоил, кто командует в торге. У кого деньги, тот и командует!

Они сражались отчаянно, и личность снова пустила слезу, скостив очередной ваус. И упрекая Сьяли в безжалостности к голодному младенцу какого-то приятеля-фотографа, бежавшего из Сахтаръёлы, изнывающей под железной пяткой своих князей. Упрекала и в жестокости к физиологическим запросам небритой личности, бежавшей из несчастной Плонги, изнывающей под железной пятой Вехты. Как купить хорошего пива на четыре вауса? Как жить маленькому человеку, если кругом железные пятки?! Как быть несчастному плонгу в такой компании?! Лишь в Свободной Ваулингле нет места раздорам, здесь все равны пятками, даже плонг и сахтаръёл работают сообща. Да, их бывшие родины воюют, а они, тем не менее, компаньоны! У них общее фотографическое дело! Почему бы доблестному истребительному пилоту не остановиться на пяти ваусах?

— Вы разве воюете с Сахтой? — поразился новости Сьяли. — Они же вехтов бьют! Тех самых, что вам уши надрали.

— Ну и что! — заупрямилась небритая личность. — Мы сами спасём свои уши! Они наших офицеров расстреляли! Так говорят. Недавно произвели раскоп и объявили. Не знал? Знай! И наше правительство в изгнании объявило им войну чести!

— С ума сойти… — Сьяли не мог никак переварить смысл и цель новой войны. Ставок на авианосце давно не делали, потому что вступить в войну было невозможно, все уже и так воевали. Да и втроём — каждый против двух остальных — не воюют! Как воевать в таком идиотском треугольнике?!

— Чем вы воюете и где? — Сьяли одолело любопытство.

Пожилой небритый плонг отставил босую ногу и важно изрёк:

— Гордостью из гордости!

Потрясённый гордостью плонга Сьяли безропотно отдал пять ваусов и вывесил фотографию иностранной лётчицы в каюте. Он даже решил брать её в полёты. В кабину. Не из угодливого почтения, а как наставницу будущего аса! Все должны видеть каждый день, как он крепит в кабине фотографию и призадуматься: а так ли уж бесполезны истребители?

В тот день Сьяли подрался с плонгами. Он был в постоянно мерзком настроении, а город кишел плонгами в военной форме. Этих обиженных вояк зашныряло по Ваулингле множество после того, как их вожак Анидержуш обиделся на Сахтаръёлу и дал дёру в пустыню. Почему победа никак не даётся в руки мирового гуманизма? — оказывается, только лишь потому, что были зверски уничтожены единственные способные её добыть: плонги! Но не какие-то неполноценные плонги, этот попрятавшийся по лесам Плонги неграмотный сброд с нищих хуторов, сожжённых вехтами, нет; настоящие офицеры-плонги из настоящей пустыни, где вечно хочется холодного пива! Где трудно и жарко. Там гораздо трудней и жарче, чем в артиллерийских перестрелках сахтаръёлов с вехтами. Жарче и трудней, чем в танковых боях у Вехтских ворот! Зачем они стреляют друг в друга? Известно: делят меж собой богатства несчастной Плонги! Её сгоревшие хутора и её обольстительных девушек!

Из пивных разглагольствований плонгов Сьяли никак не мог уразуметь, где именно хотели добыть победу богатые бездельники из Плонги. Она что, в песчаных барханах мечется меж верблюдами?

Впрочем, к победе шло и без них: сахтаръёлы вышвырнули незваных гостей из своего дома и пробили танками Вехтские ворота. Такую стойкость зауважали не только в Ваулингле: непонятной страной жадно интересовались все, плохо о ней не говорил никто. Жестокие бои шли теперь в Плонге, упрямых вехтов выбивали и оттуда, потому наличие в городе плонгов с холёными и загорелыми руками раздражало не только Сьяли. Щеголеватые, упитанные, с извечно непонятным выражением лиц, они никогда не отвечали на вопрос сразу: неспешно оглядывались, перебрасывались фразой-другой с приятелями и не замечали Сьяли. Он не мог понять: что это за манеры?

— Чванливы, скоты шепелявые, — услышал он однажды из разговора офицеров авианосца.

Сьяли понял: это чванство. И невзлюбил плонгов.

Он пришёл в кино на знаменитую Зелму Сэй, пришёл увидать её кружевные трусики и её стреляющие глазки, исцелявшие любые упаднические настроения в войсках. Но перед фильмом опять принялись крутить утомительные сообщения из Вехты; потом утомительный информатор-вехт что-то вещал и верещал, потом болтал миссионер… Всё задерживало показ прелестей Зелмы Сэй. И когда миссионер, устав трещать пулемётом о расстрелах сахтаръёлами несчастных плонгов, спросил:

— Есть ли вопросы, господа? — то Сьяли, неожиданно для себя и к неудовольствию зала, поднял руку.

— Вопрос? — обрадовался миссионер. — Наконец-то! Спрашивайте, юноша.

Сьяли встал с кресла. Всё раздражение выплеснулось в громкий вопрос:

— Если их расстреляли, то откуда прикатили эти любители пива и как они уцелели? — тут Сьяли, не оглядываясь, ткнул пальцем на последние ряды, где сидело десятка четыре отлично одетых офицера-плонга. — Объясните летучему народу, как эти тела вылезли из могилы. Прошу ответить очень коротко. Мы ждём тело Зелмы Сэй.

Зал не засмеялся, даже притих почему-то. Только задние ряды зашипели, но чей-то молодой голос возмутился:

— Ты у нас в Ваулингле не шипи, гад приблудный! Ты эти свои «ши-пши» припрячь до дома, если впустят огородами!

Чванливых плонгов не любили на флоте. Как и любого дезертира.

Миссионер откашлялся и заговорил об уликах, о найденных вехтами массовых захоронениях офицеров-плонгов, этой элиты Плонги.

Сьяли смотрел в суть проблемы и неумолимо оборвал оратора:

— Ясен пень, что убили «элиту», потому что у нас тут одна шелупонь ошивается.

В зале оглушительно захохотали и захлопали. Уходящим плонгам свистели вслед.

После фильма, разгорячённый видом Зелмы Сэй, Сьяли ринулся в пивной подвальчик, где к нему за столик сразу присели три плонга. И Сьяли моментально сообразил, что чванливые всегда мстительны, а потому драки не миновать.

Выяснилось, что в Плонге подняли вооружённое восстание, но восстание утопили в крови танки беспощадных вехтов. Теперь обиженные плонги спрашивали: где была помощь?

Сьяли понятия не имел о восстании и не мог вникнуть: почему в душевной чёрствости упрекают его, Сьяли Ивла? — но, оказывается, ему жаловались на сахтаръёлов: как посмели — такие-сякие! — не подоспеть вовремя с танками и пушками?

От Сьяли ждали ответ. Будто он, Сьяли, командовал наступлением сахтаръёлов на Вехтские Ворота!

Сьяли ссориться ни с кем не хотел. Он хотел познакомиться с официанткой.

— Обманули вас, что ли? — морщился Сьяли. — Нарушили уговор?

Толстый плонг высоко поднял голову в какой-то дурацкой треугольной фуражке:

— Нам с ними уговариваться не о чем! Говорить даже не о чем!

Сьяли удивился:

— Как же им подоспеть на помощь, если уговора не было? Вы хоть бы тренькнули им, что ли: так мол и так, собираемся восстать по причине проснувшейся задиристости. Поддайте огня с другой стороны для успеха предприятия! Предупредили?

— Предупредили, не предупредили… — вмешался второй офицер. — Какая тебе разница?

— Мы их ещё как предупредили! — толстый плонг открывал новую банку пива. — Мы им велели: не соваться в Плонгу, если жить хотят! Пусть у себя воюют.

— Так они и не сунулись к вам! — Сьяли перестал понимать смысл упрёков вообще, а не только к себе лично. — В чём обида?

— Они расстреляли наших офицеров, мрази! — толстый стукнул кулаком по столу.

Третий плонг молча щурился на Сьяли, играя желваками на скулах. От чокнутых плонгов пахло пивом, и Сьяли старался дышать пореже. Он пришёл в подвальчик к очень хорошенькой официантке (жуть как похожей на Зелму Сэй!) и не желал спорить ни с кем и ни о чём. Он ждал, когда девушка освободится и надеялся пригласить её в более приличное место, чем этот подвал. Даже потратить на неё половину жалованья. Вообще-то он украдкой пялился на другую официантку, на местную голубоглазую и светловолосую знаменитость, но знакомиться с нею не решался никто с авианосца. Ещё бы! При попытке навести мосты к её упругим контурам даже старшие офицеры вляпались по уши, потеряв лицо и важность. От мысли заговорить с этой богиней убойных форм Сьяли потел сразу. Кто-то из отвергнутых этими формами неудачников пустил гнусный слушок о том, что официантка — беглянка из Вехты, что она вехта: светлые волосы, голубые глаза, мощные ляжки… А глянуть на прочее? Вехта!

Пакостник был установлен и списан из соединения немедля. Никто из командиров кораблей, посещавших подвальчик, не принял в свой экипаж пакостника. А посещали подвальчик все офицеры и все экипажи! Сьяли догадывался, что причина популярности подвальчика была не в пиве — пиво как пиво, в банках. Такое пиво рекой на всех углах льётся и незачем тащиться за ним через всю столицу.

— Определись наконец, чего ты хочешь… — вздохнул он. — Мстить сахтаръёлам, не пускать их в свою Плонгу, или помощи у них просить. И дырки покажи.

— Что? — не понял последнего требования толстый.

— Дырки от пуль покажи на мундире! — улыбнулся Сьяли. — Ты ж не шелупонь, ты «элита» задиристая? Значит, тебя расстреляли сахтаръёлы. Или у тебя дырка в голове?

Матросы из машинной команды за соседним столиком захохотали. Они прислушивались.

— Моя страна в крови тонет, у нас дети сражаются! — уколол глазами третий. Он впервые заговорил. — Враги у нас деревни жгут, наших девушек за ноги к грузовикам привязывают! Твои нищие сахтаръёлы и воевать не умеют! Оставили на растерзание восставших, а типы вроде тебя их поддерживают! Ты ведь их поддерживаешь?

«Их» он произнёс с ударением.

— Вот ты бы и поддержал своих восставших девушек, вояка умелый! — разозлился Сьяли. — Твоя страна гибнет, а ты тут врагов никак поймать не можешь! Они в твоей Плонге, детей убивают. Плыви и спасай, не ищи войну в пивном подвале. Чего вытаращился? Ты сюда доплыл? Доплыл! Таким же ходом и дуй обратно, а то война кончится.

— Я Ваулинглу защищаю! — повысил голос плонг. Его лицо отекало в тесном воротнике мундира, багровея. — Твою! Твою, пёсья кровь!

— Чего-чего?! — привстал Сьяли, а за соседним столиком стихли матросы машинной команды. — От кого ты явился страну мою защищать, козявка пустынная?! Я тебя просил?! Или ты намекаешь, что я, Сьяли Ивл, сам не могу Ваулинглу защитить?! Без тебя не обойдусь?!

Сьяли откинул в сторону лёгкий деревянный стул (мебель ломать было не в его правилах).

— Моя страна без таких клопов песчаных жила и проживёт!

Из-за столиков быстро вставали матросы, подтягиваясь к Сьяли. Плонг тоже встал, что-то стиснув в ладони, тускло блеснувшее. Взъерошенные мальчишки в военной форме лишь искривили его губы усмешкой.

— Он мою страну защищает! — разбушевался Сьяли. — Да ты свою защитить не можешь, тварь поганая! За тебя другие гибнут! У сахтаръёлов отсиделся, в пустыне отсиделся, у нас нацелился отсидеться? Не выйдет, субчик. Побежишь в бой первым, клоп песчаный! Пинками погоним!

— Он дважды сахтаръёл! — заорал толстый, вскакивая. Толстяк оказался куда проворнее, чем казался. — Он спорит, как они! Бей его, Желушаш!

Когда заявился унылый и рослый патруль, избитых плонгов уже выкинули из дружного подвальчика, а Сьяли был счастлив: умопомрачительная официантка в чёрных чулочках и крохотном платье (та самая, неприступная вехта!), положила его голову к себе на волшебные колени и прижимала холодную банку пива к огромной шишке на лбу пилота.

Но счастье оказалось по-военному коротким: на радостях Сьяли решил шикануть перед богиней Соблазна всем своим финансовым состоянием, тем более встречные военные чины оторопело смотрели на Сьяли и его спутницу. Даже подмётки у них дымились от зависти! Но в зеркальную дверь самого что ни на есть дорогого заведения не пускали в фуражках, а принявший фуражку служитель сразу уставился на Сьяли, как на ходячего зелёного ската. Разговор с тремя здоровенными служителями был унизителен, такого унижения Сьяли не испытал за всю жизнь: оказывается, в заведение не пускали с оружием, с животными, синяками и шишками. И вообще всякий прочий избитый сброд.

Умопомрачительная спутница сжимала плечо Сьяли с состраданием.

Оружия у Сьяли не было и он маялся его отсутствием, надеясь на чудо: грянет гром и поразит охрану заведения, препятствующую чужому счастью. Предложить официантке скоротать вечер в гостинице он не решился. Посмотрел на её бюст и не решился: ни одна гостиница не стоила такого бюста, даже все гостиницы, вместе взятые. Она ведь богиня Соблазна, а не уличная девка!

Мгновением спустя он понял, о чём размечтался ненароком и едва не потерял сознание от собственной наглости.

Ситуация разрешилась быстро и внезапно: к заведению подкатила компания танкистов, которые почему-то появились в городе несколько дней назад в изобилии. В основном это были сыновья трактористов, совсем молодые и дочерна загорелые юнцы, вроде Сьяли, но с этими были офицеры. Постарше и в приличном чине каждый. Видимо, штабные бездельники — похожие друг на друга темноволосые красавцы, безупречно одетые, с комнатным загаром и манерами высокомерных предков. Молодые танкисты восторженно объясняли им что-то. Видимо, влиятельных бездельников перевели в столицу издалека и они с любопытством рассматривали её у носков своих безупречно начищенных ботинок. Один из бездельников, где-то уже виденный ранее, мгновенно оценил ситуацию и с обезоруживающей улыбкой обратился к Сьяли:

— Надеюсь, господин младший пилот согласен, что двери данного заведения должны быть распахнуты перед его прекрасной спутницей? Такая девушка не должна уйти от дверей заплаканной неудачницей! Этот вечер для богини грёз должен стать неповторимым! Так, пилот?

Сьяли мрачно и молча рассматривал этого злодея атлетического сложения. Сразить тылового самца было нечем. Шишек и синяков у того не было. Самца впустят в сияющий зал.

— Вы согласны, сударыня? — бездельник изысканно склонил идеально причёсанную голову перед умопомрачительной «прекрасной спутницей». — Разрешите, я распахну перед вами эти двери? Сердце я распахну позже. Там, за столиком. У пальмы. И покорнейше прошу разрешения смотреть на вас. Сердце вашего юного спутника не замёрзнет. Ни-ни! Его согреют первый взрослый синяк, пламя неутолённой страсти и угли отчаяния. Он хороший парень и он нас поймёт. Он не заплачет. Он уйдёт в ночь и там найдёт свою богиню. По фотографии. Видите ли, с недавних пор у воздушных асов есть своя богиня, и её фотография очень щедра к юнцам. Она выводит их в асы, всячески опекает и одаривает ослепительными девушками. Поверьте, я знаю одного такого счастливца. Хотите, расскажу? Там, под пальмой?

Девушка выслушала эту чушь, неожиданно засмеялась, чмокнула окаменевшего Съяли в щёку и, к ужасу пилота, сунула руку под услужливо оттопыренный локоть безупречного бездельника. Великолепная парочка исчезла в распахнутых служителями дверях, а танкисты, сдававшие фуражки, одобрительно расхохотались. Кто-то утешительно хлопал Сьяли по плечу.

«Убью! — с бешенством решил Сьяли, разыскивая взглядом хоть какое-нибудь орудие мести. — Обоих! Нет, на неё посмотрю с презрением».

Вестибюль сверкал чистотой и отсутствием орудий мести. Сьяли упал духом.

— Имеет смысл употребить маскировочный крем для вашей гигантской шишки, — негромко заметил второй офицер-бездельник, сдавая фуражку. — Крем не догадались запретить как форму одежды.

— Морду себе им натри, — посоветовал Сьяли, с неприязнью рассматривая бледную руку офицера, вручавшую фуражку должному умереть ненавистному служителю. — Для загара, тварь кабинетная.

И обомлел: на левой руке у бездельника не хватало последних фаланг сразу у трёх пальцев! А на непривычно светлом лице штабного кролика оказались шрамы. На левой щеке, от носа до уха, словно проведённые огромной когтистой лапой.

«Горел в танке! — обомлевший Сьяли всегда соображал очень быстро. — Пальцы отгорели! Такие шрамы оставляют куски брони, когда её снаряд пробивает… Точь-в-точь, как у брата!».

Офицер перехватил взгляд Сьяли и вдруг улыбнулся:

— Благодарю за совет, господин младший пилот. Но проще загореть целиком.

И обернулся к притихшим молодым танкистам:

— Где тут у вас пляж, господа?

Танкисты облегчённо загалдели, объясняя и предлагая завтра же загорать, сдвинув какие-то занятия на прохладный вечер.

И вся толпа потянулась в зеркальные двери. Только тогда Сьяли заметил, как ухмыляющийся служитель подаёт ему фуражку.

«Эти офицеры с войны, — догадался Сьяли. — Дрались с ямихасами и набирают новые экипажи. Болтают же про десант, про наступление… Странно: полгода ещё не прошло! — отчего они такие белёсые?!».

И тут его как молнией ударило: они из госпиталя!

Сьяли запоздало заметался перед входом в заведение. Он впервые в жизни — впервые в жизни! — оскорбил боевого офицера и, хотя тот не принял оскорбления, настроение стало ужаснейшим. Сьяли вернулся на авианосец, заперся в каюте, положил на подушку фотографию иностранной лётчицы и зарыдал в подушку. Он тварь последняя! Неудачник!

Утром Сьяли натёр синяк маскировочным кремом, набрался духу и двинул к командиру авианосца, решительно сжимая рапорт. Сьяли был уверен: момент созрел. Его место на войне! Шесть раз он подавал рапорт, но в этот, седьмой раз, Сьяли мог оказаться вышвырнутым вместе с рапортом за борт. Так, по крайней мере, пообещал зловредный старикан, но удовлетворился простым указанием Сьяли на люк боевой рубки, на глазах у сдерживающих улыбки офицеров штаба.

Восьмой рапорт Сьяли решил изобразить на бумаге потолще: зловредный старик рвал рапорты и возвращал обрывки.

Сьяли ни с кем не желал разговаривать и потому уединился на корме, разглядывая опротивевший прибрежный пейзаж. Он в задумчивости отрывал по маленькому кусочку от изодранного седьмого рапорта; кусочки трепетали, улетая с высоченного борта авианосца в зеленоватую гладь океана. Не было ни ветерка, и флаг соединения висел разноцветной тряпкой. Особенно удручал вид нового авианосца «Йюлаусёч». Новый флагман Ударного флота пришёл накануне: стройная серая громада, десятки новеньких машин на палубе.

Сьяли сначала не сообразил, что за транспортный корабль вползает в бухту: огромный, длинный, весь заставленный какими-то зачехлёнными здоровенными коробками. Это был военный транспортник, Сьяли рассмотрел на нём скорострельные зенитки. Но взгляд притянули не они, а лениво колыхающийся в движении флаг: непривычный, сине-белый. Сьяли хорошо знал опознавательные знаки иностранных государств. Это был транспорт из Сахтаръёлы. За ним вполз второй, третий… В бухту, вопреки угрюмым угрозам Вехты, входил целый караван из воюющей с ней страны. А из глубин авианосца уже лезли матросы и лётчики, даже заспанная отдыхающая смена. Скоро палубы эскадры кишели людьми: все рассматривали огромные транспорты, входившие в бухту. Их было очень много, около полусотни, и часть сразу вставала под разгрузку у причалов. Там уже двигались краны, там гудело и верещало.

Никто не расходился до вечера, все наблюдали, как краны снимали с палуб, поднимали из трюмов и ставили на подвижные платформы расчехлённые гусеничные чудища, зло уставившие в окружающий мир зрачки мощных орудий: все транспортники были загружены танками. Настоящими тяжёлыми танками, каких не было ни у Ваулинглы, ни у её низкорослого соседа. Такие были только у двух стран. И одна из них, сражаясь насмерть, прислала-таки мечту Лидера — танки, которыми можно воевать всерьёз.

— Тысяча, не меньше… — негромко сказал кто-то рядом. — Ничего себе подарочек…

— Больше. Смотри, а эти ещё крупнее… С ума сойти!

— Такую штуковину и пушкой не пробить…

— Договорились, значит… У них что, лишние?

— Нам не лишние.

— Ребята, я чую войну.

— Народ! Наш Зокли прозрел от пива! Войну чует!

— Думаешь, для наступления?

— На острова?!

— Нет. Пиво возить. Знаешь, как здорово танк развозит пиво? Никому дорогу не уступает!

— Когда начнут?

— Сразу. Пока из Вехты не прислали пушки на Песчаные острова. Говорят, вехтские пушки пробивают эти танки. Смотри, как торопятся!

— А танкисты? Откуда танкисты на них возьмутся?

— Все танки одинаковые. Ездить — не летать, вниз не свалишься. И учиться не надо.

— Ну да! На грузовике надо учиться, а на танке не надо? Сразу врежешься во что-нибудь!

— И что? Дави всё подряд гусеницами, потом разберёшься, куда врезался. Посмотришь, за пять дней передавят коротышек.

Утром передали: Свободная Ваулингла вступила в войну с Вечной Вехтой. Лидер внятно и остроумно объяснил стране невозможность для приличных людей ужинать за одним столом с рогатыми вождями Вехты. Ввиду сомнительного происхождения предлагаемый этими вождями крабов.

Намёк Лидера поняли и разделяли все. Сьяли и смотреть не мог на крабов после рассказа семи отчаянных подростков, сбежавших в Ваулинглу с «ферм Троггра». Сбежали через весь океан, в трюме нейтрального торгового корабля, шанс выжить — «нуль». Вообще-то в трюме их нашли сразу тридцать, но спасти в госпитале удалось только шестерых подростков и совсем крохотную девчушку с огромной трофейной книгой и трофейным термосом. Столица умилялась маленькой изувеченной беглянкой, провожать самолёт с опознавательными знаками Сахтаръёлы, на котором эти семеро отправлялись домой, вышли сотни тысяч людей — все свободные от работы на оружейных заводах. И, словно оправдываясь, могущественная и богатая Ваулингла завалила обочины взлётной полосы цветами.

Отец и сын

— Зря мы залезли в эту войну… — отец Сьяли, прищурившись, наблюдал за Ваусом.

Пёс носился по зелёной траве вокруг дома, подпрыгивал, дважды переплыл бассейн и всё равно не мог успокоиться. Ещё бы! Лучший друг, отсутствовавший почти год, возник ниоткуда и сидел под огромным деревом в саду, за столиком с фруктами. И вёл беседу с другим лучшим другом!

Сьяли получил три дня на поездку домой, как и полагалось по закону для уходящего в боевой поход.

— Мы выжидали, и выжидали разумно. Ямихаса сама нарвалась на неприятности. Я доказывал Лидеру: достаточно выбить её авиацию и ядро флота. Достаточно потопить авианосец «Хидияса», который доставил нам уйму неприятностей на островах и который они прячут где-то. А больше у них ничего нет, сухопутные войска Ямихасы разгромят сахтаръёлы. Через два года мы тихо и без драки вернёмся на свои острова. И нас покорно впустят в Ямихасу.

— И ты туда же! — возмутился Сьяли. — Не стыдно, господин советник Лидера?

— Почему мне должно быть стыдно? — удивился отец. — Я всегда против драки.

— Это не драка! — горячо возразил Сьяли. — Это война! Освободим всех обиженных и угнетённых! Свободу каждому!

Подлетел Ваус и прыгал восторженно. Сьяли вдохновился:

— Вот место Ваулинглы в мире! Во главе освободителей!

Отец вздохнул:

— В освободительные войны, мой мальчик, вступают на стороне обиженных не так. Вступают решительно и сразу, не взирая на последствия. А не ждут, пока обиженный и обидчик выпустят кровь друг другу. И уж если решил присвоить бумажник обидчика и любовь обиженных, то не ёрзай и правильно выбирай момент. Посмотри на любого воришку, тот понимает нужный момент. А мы поспешили.

— Ну, знаешь… — Сьяли взял с простого деревянного столика стакан, отхлебнул сока, подумал и выплюнул сок в бассейн. — Тебе только воров учить.

Отец засмеялся.

— Я учу будущих Лидеров. Почти одно и то же.

— И Йюзивейта учил?! — не сдавался Сьяли.

— Нет… — сконфузился отец. — Друзей не поучают.

— Может, мы вообще не на той стороне воюем? — перешёл в атаку Сьяли.

— Во-первых, мы ещё не воюем, — улыбнулся отец. — Поиски рыбачьей шхуны ямихасов я не считаю войной, как и перестрелки на атоллах. У нормальных людей эти подвиги называются пограничными стычками. Во-вторых, мы на той стороне.

— Хоть здесь ты согласен с Лидером! Ура!

Спор с отцом был не спором, а дружеской беседой. Как всегда.

— Да, а почему согласен? Отвяжись, Ваус!

Пёс встал на задние лапы и трепал клыками руку Сьяли. Трепал ласково, но настырно.

— Вехта претендует на весь мир и должна быть разгромлена, — серьёзно произнёс отец. — Навсегда. Любой ценой, и потому чужой ценой. Только в этом случае цена не имеет значения.

— Ну ты и тип, папа… — изумился Сьяли. — Чужими деньгами за свой мир расплачиваться! А если Сахта обидится?

— Не обидится. Сахтаръёле не нужен остальной мир. Она сама — мир.

— Как ты здорово её произносишь… — позавидовал Сьяли. — У меня не получается. То есть иногда хорошо получается, иногда плохо…

— Научись, — строго посоветовал отец. — Жаргон оставь обитателям картонного квартала. Ты уходишь на войну и, возможно, встретишь там сахтаръёлов. Будь осторожен. У них нет закона, и для тебя это большая опасность.

— Запугал. Смотри, даже Ваус испугался! У-у-у, плут…

Сьяли запустил вдаль шляпу отца.

— Лови! Именно для меня опасность? Почему?

— Потому что я платил Ливу за украденные тобой игрушки, — улыбнулся отец. –Подозреваю, что старина Лив завышал число. Не мог ты утащить сразу двенадцать слоников. Не верю. Вдвоём не унести. Не красней, я всё знаю. Знаю, что ты раздавал их детишкам.

— Папа… — оторопел разоблачённый Сьяли. — Этот кровосос малышей обсчитывал…

— Этим пусть занимается закон, Сьяли, — дружелюбно посоветовал отец. — Не твоё это дело. И не моё. И бездомными детьми пусть занимается закон, я верю закону и сплю спокойно. И не пускаю немытых оборванцев в свой бассейн, отмыть и накормить в моём доме. А ты не ждал решения закона. Ты действовал, Сьяли! Действовал по понятию справедливости и мести, как древний благородный разбойник.

— А что плохого?!

— Всё плохо. Древний благородный разбойник живёт в лесном шалаше с прекрасной преданной спутницей, сбежавшей из богатой семьи. Но никогда в этом шалаше не встречает свою беспомощную старость вместе с морщинистой беззубой старухой. Ты слышал хоть раз сказку о старом и дряхлом благородном разбойнике и его дряблой жене? Нет! А почему? А потому, сын мой, что переболевший борьбой за всеобщее счастье разбойник рано или поздно начинает служить мудрому закону. И не просто «рано или поздно», а «всегда и вовремя»! Начинает служить во имя счастья личного, по привычке выдавая его доверчивым недотёпам за всеобщее. Для убедительности устраивается общий праздник с фейерверками. И встречает старость умный разбойник в роскошном доме, окружённый заботой, красивыми служанками и почтительными сыновьями, они тоже служат закону. Свои понятия молодости благородный разбойник незаметно забрасывают в шалаш вместе с мечом. Для внуков. Поиграть в дедушку. Так вот, сахтаръёлы опасны тем, что живут по понятиям, от рождения и до смерти. С мечами предков.

— Тебя послушать, они беззубыми неудачниками в шалашах доживают…

— Нет. До недавнего времени они доживали свои дни в родовых замках. Таких, какие тебе и не снились. Правда, теперь они перебиваются в шалашах, но это временно. После войны шалаши снова разрастутся в родовые замки.

— Что у них такое с домами произошло?

— Их господа потомственные офицеры отказались от имений в прошлой войне. В пользу нижних чинов, вдов и детей погибших.

— Ух ты…

— Да. По их понятиям оказалось стыдно пользоваться собственностью при всеобщем разорении. Но после этой войны приобретут замки.

— На какие средства?

— Их сход подтвердил древнее правило выплачивать каждому герою десятую часть от нанесенного врагу ущерба.

— Какой ещё «сход»?

— Они могут собраться на так называемый «сход», устроить общий «спор» и решить любую проблему. Например, могут решением схода вышвырнуть со службы. Но не за конкретную провинность, а за отсутствие понятия. Не погиб с отрядом и тем уронил воинскую честь? Осудят. Единственный выстоял из всего отряда и тем сохранил воинскую честь? Одобрят. Убил раненого врага? Осудят. Добил раненного недобитка? Одобрят. Замышляешь недоброе? Осудят. Преодолеваешь в себе недоброе? Одобрят.

— Да ты ботинки в паре сравниваешь, самой пары не видя! Как узнать, где левый, где — правый?!

— Вот потому и спорят. У них двенадцать «сходов» только официальных. И «спор» не прекратится, пока не вникнут в суть дела и пока виновный не признает правоту схода. Я спрашивал у них: а если он никогда её не признает? Смеются: до сих пор признавали. Все признавали! Рыдали и признавали, глаз не могли поднять, пока не совершали подвиг, уравновесив подлый проступок героическим, и потому искупив провинность. Я тоже загорелся и поспорил: но вдруг виновный не опустит глаза и ни в чём не признается? Да ещё бросит дохлую кошку в другого? Если будет смеяться в глаза?! Что будете делать? Удивляются: а как же совесть? Должна ведь заговорить совесть, в конце-то концов! Скажу честно, сын: для меня это была новость. Оказывается, у каждого есть совесть! И надо лишь разговорить её на сходе! Это нормально? Ты как считаешь?

— Н-н-не знаю…

— Вот потому они и опасны для тебя. Ты мальчик из шалаша, хотя вырос у бассейна. Я видел в тебе детские понятия, они смешные и честные, но такие рано или поздно проходят. Как лёгкая простуда. Постарайся не заразиться взрослыми, которым уже тысячи лет. Они гораздо опаснее, ибо неизлечимы.

— А что плохого в понятии чести, например?

— Понятие не втиснешь в закон, Сьяли. Оно как дым. Его чувствуют. Не представить законами честь, стыд, грех, совесть, жить по правде… Ты вслушайся: «жить по правде»! Да-да, есть и такое понятие, не улыбайся! Не всякий правильно переведёт с сахтаръёльского, учти. Что это: «жить по правде»? Жить, соблюдая закон — это понятно. Живи, не нарушая закон. А как «жить по правде»? Что, где-то лежит её эталон и мы можем взвесить правду? Все древние религии вели речи о жизни после смерти, я очень давно видел смешную старинную картину в храме Танлагемы: грехи и добрые поступки представлены двумя мешками, а какие-то полуголые девицы кладут их на разные чаши древних весов. Добро, зло, грехи — всё отдали на откуп какому-то примитивному техническому устройству, простому рычагу! Я задумался: почему не два кувшина? Вдруг добро и зло — жидкие? Не две верёвки какие-нибудь? Вдруг грех и правда — длинные? И оказалось: есть и два кувшина, и две верёвки, и две лодки — это у виданоров! — и много-много прочей первобытной чепухи у всех прочих. Цивилизация ничего не придумала для измерения чести, стыда, греха, совести и жизни «по правде», сын. Ничего! И отказалась от измерений. А хитрые мудрецы Хебадеи сочинили людям сказку про справедливого бога мёртвых, непонятого и обиженного живыми. Сочинили сказку про вечную награду или вечное наказание после смерти, которая есть прозрение. Сочинили религию, принятую всеми, кроме самих хебадеев. Лишь сахтаръёлы цепляются за своих живых богинь и орут на сходах, домогаясь от обывателей ответа, который не нашли все умершие мудрецы всех стран. Так вот, сын: ты нарушал закон, раздавая игрушки Лива. Но ты поступал по правде. Это тебе скажет любой сахтаръёл, никогда не изучавший законы. И тебя не оправдают на их сходе, потому что тебя даже не осудят. А вот наш закон тебя осудит. Но если ты докажешь, что Лив жульничает, наш закон осудит Лива. Наш закон говорит: «докажи!» А их понятие хватается за меч.

— Какой такой меч?

— У них разрешены дуэли. А смертной казни нет.

— Да ты что… Знаешь, здорово бы наставить саблю на Лива да пощекотать остриём кадык! Вот скорчил бы морду небритую! Послушай, отец, интересная страна…

— Интересная, пока в ней есть благородные разбойники с понятиями чести. Извини, сын, но их число не регулируется ни понятиями, ни законами. Кстати, порознь дуэли и благородные люди неэффективны при отсутствии чести у обывателя. А как её измерить, сын? Как? Весами? Кувшинами? Одни будут охать и ахать: «раньше честь была…». Другие им возразят: «она и не пропадала!». И пока будут спорить на своих сходах о наличии чести, без неё на бесчестных дуэлях истребят всех благородных. Запретят дуэли? Остатки благородных передушат в кустах. А наш закон — плох он или хорош! — всегда есть и действует сразу, без говорильни. Он записан словами, но живёт своей жизнью и подчиняет людей, игнорируя их личные понятия о добре, о зле, о правде, о рычагах и кувшинах. Закон подлежит знать и выполнять, а не оспаривать. Наиболее умные сахтаръёлы давно пытаются свои понятия — бесспорно хорошие! — изложить в виде неких Правил, но это бесполезная попытка создания идеальных законов. Идеального не существует, их записанные Правила в чём-то всегда не соответствуют идеальному понятию «жить по правде» и потому не выполняются никогда. Если разрешён конфликт закона и понятия, то торжествует первичное понятие, а не вторичный закон. Торжествует не определяемое словами. Ведь понятия эфемерны, они живут в головах людей и потому изменчивы вместе с людьми. Они впитываются с детства из окружающей жизни совершенно неведомым путём, воспитание лишь попытка этот путь нащупать. Однажды, через много лет, в Сахтаръёле сильно изменится жизнь, изменив незаметно понятия. Понятия ведь приходят из жизни, а их путей мы не знаем! Наш закон не изменится: вот он, в этой книге. Он записан буквами, он неизменен. Он сам изменит жизнь так, как решили авторы закона! Если нужно изменить закон, мы рассмотрим проекты и варианты. И лишь потом разрешим ему изменять нашу жизнь. А сахтаръёльские понятия? Они изменяются незаметно, от поколения к поколению. Но как изменяются? Никто не знает. Нет бессмертных людей, что могли бы сказать: «Помню, тысячу лет назад такое было нечестным!». Вдруг россказни об идеальном прошлом — всего лишь россказни? Вдруг убивать было обыденно, унижать — общепринято? Вдруг лгать станет прилично, воровать — престижно, предавать — достойно? Почему нет? Смотря как изменится жизнь, смотря что она внушит людям. Бросятся сочинять спасительные законы? К поспешно сколоченному закону привыкнуть они не успеют, к законам приучают долго и кроваво. Останутся без понятий и без законов. А у кого нет понятий и нет закона? Ответишь или подсказать?

— Отвечу, господин преподаватель закона. У людоедов.

— Вот это и есть будущее Сахтаръёлы. Её сожрут.

— Победят и захватят?

— Нет, сын, вовсе нет… Извне Госпожу Великую Сахтаръёлу не победить. Сожрут изнутри.

— Извини, отец, но жрут всегда извне. Иначе сожрать невозможно. Биология!

— Надо было посещать эту самую биологию, а не сражаться за справедливость с Ливом. В мире насекомых крошечный хищник незаметно впрыскивает огромной добыче мельчайшую порцию пищеварительной жидкости. И та начинает своё дело, переваривая добычу изнутри. Добыча и не замечает, как угасает и превращается в мешок, наполненный съестным. И тогда хищник запускает в этот мешок хоботок и высасывает полупереваренное съестное. Сожрать это государство могут именно так. Крошечной порцией нужного яда.

— Уж коль будущее предсказываешь, может, и наше тебе известно?

— Предположительно. Однажды наступит время, когда у нас всё мыслимое и немыслимое втиснут в рамки закона. И знаток закона станет самым богатым человеком. Все будут судиться, нанимать знатоков, платить огромные суммы в надежде сорвать с закона ещё большие. Ведь чем изощрённее закон, тем дороже будут стоить его услуги.

— У тебя не закон получился, отец, а какой-то бордель… Извини.

— Отличное сравнение, мальчик! Тонко, тонко… Не возражаешь, присвою и блесну при случае?

— Присваивай и блистай. Послушай, отец… Вопрос: а если твои слова про насекомых к жизни не относятся? Если понятия о справедливости и правде древнее жизни?

— Это как?

— Как океан! Он ведь старше своих обитателей. А? Вот как бы узнать, где хранятся эти понятия и как их прочесть… Тогда можно стать идеальным хозяином жизни! А не ныряльщиком при самодельной лодке под названием «Закон».

— Зря ты пошёл в лётную школу, сын. Надеюсь, после войны придёшь ко мне на работу. Ты сможешь.

— Посмотрим. Я ещё войну не закончил.

— Не простудись на ней идеальными понятиями. В океане ветры холодные, а бои жаркие. Самое место для простуды! В боях нет законов и потому разные понятия боевого братства сильно поднимают голову. Я затеял с тобой этот разговор для повышения иммунитета.

Прощальный салют над океаном

Пять стареньких кораблей, сведённых в отряд, вышли в океан обозначать войну. Здешние воды безопасны, но война должна сопровождаться движением боевых кораблей. Иначе какая же это война?

Флагман отряда, авианосец «Юса», весь был укомплектован самонадеянными однокашниками Сьяли. Каждый боялся, что война закончится раньше планируемого ими подвига. Каждый жаждал подвига, своего портрета во всех журналах и… дальше всё было как-то неопределённо, как-то размыто… Но очень успешно. Словом, здорово.

Уже далеко в океане над отрядом появился большой самолёт. Серый, двухмоторный, с хищными угловатыми обводами. Это не был транспортник Миссии. Сьяли загорал на свободном клочке надстройки авианосца и оказался одним из немногих очевидцев события, когда над отрядом прошёл низко-низко бомбардировщик Вехты. От брюха серого убийцы отделился продолговатый предмет, но упал он не на палубу, а прямо по курсу корабля.

Сьяли сразу понял, что сброшена не авиабомба. Промахнуться бомбовозу невозможно с такой высоты. Прямо в лифты должен был отбомбиться. Так почему иностранный ас не утопил ротозея?!

В океанских волнах мелькал какой-то тюфяк. Вдруг это контейнер, в котором находится прошение Бешеного Вождя о снисхождении?! Вдруг там пакт о капитуляции Вехты?!

О возможности такого оборота трещали со всех экранов. И Сьяли сообразил сразу: да, это униженное прошение принять капитуляцию. Слухи подобного рода лихорадили флот с той самой минуты, когда Лидер объявил о невозможности далее сохранять нейтралитет, не растоптав достоинства и самоуважения Свободной Ваулинглы. Журналы пестрили фотографиями спасённых детишек Сахтаръёлы и маленькими телами тех, кто не выжил в трюме угольного транспорта. Плакали матери больших семейств. Сжимали кулаки отцы. Появились жуткие снимки с каких-то «Ферм Троггра», где людей заживо скармливают членистоногим могильщикам, варёной приправе к пиву. Снимки публиковали с подписью «от Г.» — так называли бесстрашного разведчика-ваулингла в стане Бешеного Вождя. Кто он? — о том гадала вся взбудораженная его умом и отвагой страна. Он в большом вражеском чине? В совершенстве изучил язык? Причастен ли к преступлениям Вождей?

И все журналы соглашались: да, он в большом чине. Да, изучил. Но непричастен!

Принимались ставки: через сколько дней Вечная Вехта запросит пощады у Свободной Ваулинглы? Самым большим числом было «одиннадцать».

— Заводи кран! — заорал Сьяли кому-то из проштрафившихся матросов, каких всегда было очень много. Они драили палубу по приказу командира авианосца, «вредного старикашки». Старый склеротик пытался наводить идеальный военный порядок, какой помнил с Первой планетарной войны, командуя этим же авианосцем. И потому казнил преступников немилосердно. Все казнённые драили сияющую палубу, но швабр не хватало. Потому часть казнённых играла в кости, прочие отставили швабры и глазели вслед уходящему бомбовозу.

Зенитки молчали. В пустых орудийных башнях было очень жарко, измученные жарой артиллеристы вечно норовили стать казнёнными, чтобы неспешно гонять прохладную воду по палубе, а не вариться в стальной коробке орудийной башни. Потея в резину спасательного жилета.

На крик Сьяли игроки в кости подняли головы. Они даже не заметили бомбовоза.

— Там вердикт о капитуляции! — вопил Сьяли, тыча пальцем в направлении то ли контейнера, то ли мешка, мелькающего в волнах. — Про нас в журналах напечатают! Поднимайте вердикт на борт, свободный народ! Ура! Победа!

Орава босоногих преступников, побросав швабры, ринулась к лебёдкам, которыми спускали аварийные шлюпки. Сьяли скатился вниз, на палубу.

Он не разглядел в общей толчее, как поднимали на борт находку. Говорили, будто две шлюпки подрались за право изъять из воды сброшенный вехтами предмет: каждый хотел сфотографироваться рядом с Лидером, как первый принявший капитуляцию врага.

Сутолока и толчея царила на палубе вплоть до окрика:

— Что здесь творится?! Смирно всем, паскудники!

Голос помощника командира узнали все и тотчас расступились.

— Так… — мрачный и заспанный офицер застёгивал мундир, не попадал в петли и потому бросил это занятие. — Что за мешок? Кто дал команду поднять на борт незнамо что?!

Вокруг Сьяли образовалась пустота.

— Так… — офицер мрачно зевнул в ладонь. — Так и знал: пилот-истребитель. Сперва делаем, потом думаем.

Кто-то из машинной команды хохотнул.

— А если там мина, охламон?! — вдруг заорал офицер на Сьяли. — Баллон с отравляющим газом?!

Круг вокруг непромокаемого мешка раздался.

— Минную команду на палубу, живо!

Над мешком долго водили миноискателем. Заспанный сапёр снял наушники и буркнул:

— Чисто…

— Вскрыть! — скомандовал офицер.

И ядовито добавил в общей неподвижной тишине:

— Я непонятно выразился? Вскрыть!

Кто-то сунул в руку Сьяли перочинный нож.

— Газы не ловятся миноискателем… — пискнул кто-то, но под насмешливым взглядом помощника командира круг вокруг мешка не дрогнул и не подался назад.

Сьяли, холодея, опустился на колени перед находкой и ткнул ножом в брезент.

— Оттягивай на себя, — тихо посоветовал офицер, он наклонился рядом. — Содержимое не зацепи.

Сьяли молча кивнул: у него пересохло в горле. Откроешь брезент, а там…

— Ни хрена себе! — выдохнул кто-то из машинной команды, а Сьяли шлепнулся задницей на палубу.

Все отшатнулись, и даже помощник командира отпрянул.

В мешке была мёртвая женщина. Абсолютно голая.

— Что здесь за балаган?! — сквозь расступающееся кольцо матросов и пилотов шёл сам командир авианосца, спустился с мостика.

Увидал находку:

— Какой болван поднял на борт утопленницу?!

Женщина-утопленница на борту считалась на флоте самой страшной приметой изо всех возможных.

Сьяли поднялся с палубы и понурился.

— Так и знал, — горестно вымолвил командир. — Ну что тебе неймётся, пилот?!

— Это не утопленница, командир, — негромко произнёс помощник, рассматривая какой-то листок, аккуратно оклеенный с двух сторон чем-то прозрачным и непромокаемым. — Это «госпожа Гэ».

— Чего-чего? — не понял командир.

— Это «госпожа Гэ», — громко повторил офицер и протянул командиру листок. — Было в мешке, послание Вождей. Нету никакого «господина Гэ», разведчика в большом чине. Это она передавала из Вехты военные секреты. Вычислили и казнили. Так написано. Гляньте: она колючей проволокой связана, во рту кляп. Позорная казнь: подвешивают за ноги и окунают в дерьмо головой, долго-долго. Не могли расстрелять, сволочи… Она же разведчица, а не воровка!

Только тут все разглядели, как в мёртвое нагое тело покойной впивается медная проволока с аккуратно отрезанными наружными колючками, чтобы те не порвали ненароком брезент мешка. Или не оцарапали руки палачей.

— Вытащи у неё изо рта эту дрянь резиновую, Сьяли, — мрачно велел командир, изучая бумагу. — И выкинь за борт. Не морщись!

Но Сьяли и не думал морщиться, он уже опускался на колени перед «госпожой Г.», таинственной легендой новостных киноэкранов. Так вот она была какая… Не поймёшь: то ли двадцать ей, то ли сорок… Светловолосая и красивая. Умная, наверное. Убили, гады.

Командир тем временем распоряжался:

— Санитаров с носилками сюда! В лазарет её. И кусачки принесите туда от ремонтников, пусть проволоку снимут и выкинут. Где наш врач? А, ты уже тут… Отмой её от вехтской дряни, даже тут воняет из мешка. И обряди в новую форму. Офицерскую!

— Если окоченела, то…

— Не окоченела, — вставил помощник. — Она ещё и не остыла толком. Я проверил. Этим утром казнили, наверное.

— Свяжись со штабом флота, пусть вышлют гидросамолёт. В океане не будем хоронить. Не тот случай.

— Исполню.

Сьяли тем временем боролся с твёрдым резиновым кляпом, стараясь вынуть его изо рта покойной так, чтобы не сломать женщине зубы. И всё же ощутил в руке нечто, выпавшее вместе с кляпом.

Зуб!

Мёртвый зуб был приметой куда страшнее утопленницы, но то сообразно фильмам-ужастикам, а не морским приметам.

Сьяли стиснул предмет в кулаке, чтобы никто не заметил находки, выпрямился и доложил:

— Исполнено, командир.

И выбрался из всеобщей суеты. Тут уже устанавливали носилки, помощник что-то втолковывал командиру, толпа прибывала.

У кромки борта Сьяли размахнулся и запустил резиновый шарик с хвостами-верёвочками в далёкие волны. И осмелился посмотреть на мёртвый зуб, прежде чем запустить и его, следом. И очень удивился: зуб не был сломан, он был срезан довольно высоко от зубного корня, но срезан очень-очень замысловато, с уступами, будто… разъём какой-то. Эта половинка зуба, видимо, присоединялась к своей части во рту, будто вилка к розетке. И внутри её что-то поблёскивало.

Совсем недавно Сьяли видел фильм с новым киногероем Ваулинглы, Вьюси Войлом: у того стреляли башмаки и авторучки, а фотоаппарат прятался в ноздре. И Сьяли, не колеблясь, направился с таинственным зубом на мостик, куда — как он видел — уже поднимались все офицеры.

— Разрешите доложить, господин офицер! — Сьяли обратился на мостике к помощнику командира, потому как подозревал, что вредный командир «Юсы» слушать не станет. — Эта штукенция выпала изо рта «госпожи Гэ» вместе с кляпом. Там блестит чего-то.

И протянул ладонь прямо к лицу офицера.

— Мёртвый зуб?! — сразу разозлился командир «Юсы», скользнув взглядом по находке. — Не прикасаться!

Но его помощник бесстрашно взял зуб и принялся осматривать:

— Это не зуб, это шпионский контейнер, командир,

— Чего-чего? — растерялся видавший виды командир авианосца.

— Недавно на берегу фильм крутили, — принялся пояснять помощник. — Помните, вы направили меня сопровождающим группы, чтобы опять не подрались с патрулём? У нас нового героя изобрели, «Вьюси Войла», по книжке какого-то писаки. Крутой парень, агент из агентов, всех врагов пачками истребляет. У него такой же коренной зуб имелся в пасти, похищенную микроплёнку прятать. В этом тоже контейнер. Вон он, блестит.

— Что ты говоришь?! — поразился командир. — Это амальгама! Зуб болел у девчонки!

— Командир, золотой амальгамы не бывает, — тактично возразил помощник. — Разрешите, проверим?

— Валяй, — пожал плечами командир. — И что вам только крутят на берегу…

— Кто там у вас сын ювелира, машинная команда? — уже говорил в микрофон помощник. — Ну, перстни из гаек делает? Знаю, знаю, наши не скручиваете… На мостик его, срочно, со всем его ювелирным инструментом!

В крохотной золотой капсуле действительно оказался кусочек узенькой фотоплёнки, всего несколько кадров.

— Командир, тут фотоплёнка, — негромко произнёс помощник, разглядывая в лупу плёнку, её осторожно держал пинцетом «сын ювелира», молодой испуганный матрос из машинной команды. — Чертёж какой-то.

— Поставьте плёнку в проектор, — озадаченно велел командир. — Поглядим.

На мостике был огромный экран, куда проецировали задания пилотам.

На экране появился чертёж корабля с необычными надстройками. То ли цистерны, то ли трубы.

— Ну ничего себе… — только и вымолвил помощник, читая надписи по-вехтски. — Командир, это «Воин Тьмы». У него в трюме хранилища жидкого кислорода и керосина! Если бомбить этот люк… Пороховая бочка, а не корабль.

— Срочно сделайте фотографии, — твёрдо приказал командир. — Десяток экземпляров. И поторопите штаб, пусть не чешутся, а срочно вышлют гидросамолёт за телом «госпожи Гэ» и её добычей.

Первый бой

Вехтский скат уходил под водою грамотно и ловко. Уходил на север, и это была единственная совершаемая им глупость, поскольку отряд шёл туда же, чтобы встретить караван, и от подводной лодки не отставал. Встреча с караваном ожидалась вот-вот, и командир соединения торопился до темноты прикончить эту проклятую и неуловимую подлодку. Караван из Сахтаръёлы — восемнадцать огромных транспортов — вёз новые двигатели к танкам и снаряды к их пушкам: союзник не должен испытывать проблем с танками, высаживая своё войско в тыл грозного врага.

Союзник же пребывал в эйфории. Все журналы Ваулинглы пестрели победными фотографиями с Песчаных островов, освобождённых блестяще, одним решительным и могучим ударом. Девять тактических групп Ваулинглы высадились неожиданно и дико — открытые десантные баржи не вошли в бухту под разгрузку, где у заминированных пирсов приготовил свои пушки пересохший горлом враг, а развернулись в шеренгу и выбросились прямо на знойные океанские пляжи, навсегда отрезав себе путь назад, в океан. И сразу, запустив танковые моторы прямо в трюмах, через распахнутые носы барж ринулись на полной скорости в наступление, минуя неприступные береговые укрепления растерявшихся ямихасов.

В кинотеатрах непрерывно шла хроника о боях, показывали красивую женщину в трауре, тихо вытирающую слёзы над медалью: сын в своём первом бою спас друзей и погиб. Но таких фильмов было немного, ими старались не омрачать кипевший всеобщий восторг. И фотографии усыпанных цветами молодых чумазых танкистов перемежались в журналах с непонятными рассуждениями миссионеров о возможных притязаниях возможных победителей на всё возможное, откуда следовал совет Лидеру не торопиться, но и не упустить своего.

В поход эскадру провожала вся столица. Уже в океане, выстроив офицеров своего штаба на мостике, зловредный командир «Юсы» допытывался: какая скотина растрепала всему городу о предстоящем походе?! Или господа офицеры полагают Ваулинглу своей домашней кладовкой, где что хочу, то и кричу?! В любой кладовке есть крысы! Но чаще — симпатичные пушистые мышки, которые пищат ночами! Но не в постелях, а у раций! О маршруте-то хоть не проболтались?

Унылые офицеры однообразно отнекивались, а Сьяли упивался расправой над ними, припоминая улыбки штаба на его рапорты.

* * *

Техники уже заправляли остывающую после вылета машину Сьяли, а он всё взлетал и взлетал над головами орущих друзей по лётной школе. Подбрасывали его высоко и даже немного страшновато. Последняя четвёрка бомбовозов сожгла всё горючее, но подводную лодку так и не обнаружила. Командир облаял эту четвёрку такими же последними словами, как и предыдущую. Но в полдень Сьяли нашёл-таки лодку и точно уложил свою единственную бомбу в тёмный силуэт под слоем воды и водорослей — потому лодку и не могли увидеть с крейсера на мелководье, в обиталище зелёных скатов. Это была одна из лучших лодок Вехты, на борт поднимали всплывающие отовсюду спасательные круги с названиями кораблей разных стран, добычу матёрого вехтского ската за годы его разбойничьих походов. Много кругов. Вехты любят обвешивать свои подлодки спасательными кругами с потопленных ими неудачников.

И вдруг Сьяли осторожно поставили на палубу. Мигом наступила тишина: на борт подняли огромный оранжевый круг «Флогии» — шикарного круизного корабля, десяток лет возившего на пляжи Вебы богатых старушек с богатыми внучатами. То, что кто-то решится его топить, не могло прийти в голову даже умному Лидеру. И переполненная с началом купального сезона «Флогия» ушла к Вебе всего за день до войны. Ушла ярко освещённой и очень весёлой, вся в разноцветных шарах, в надувных рыбах и шляпах.

На пятый день с Вебы прислали самолётом какие-то шляпы и пару надувных рыб.

Спасённых с «Флогии» не было. Был траур и злая речь Лидера.

Командир авианосца лично спустился из боевой рубки к герою дня. И молча потрепал строптивого пилота по плечу: не зря удержал этого нахала на авианосце и рвал рапорты. Молодец, сынок! И приказал немедленно доложить в штаб Ударного флота: мы расквитались за детишек «Флогии». Сьяли Ивл, младший пилот авианосца «Юса», выполнил жёсткий приказ Лидера: достать убийц детей Ваулинглы хоть из-под воды! Точно сброшенная младшим пилотом Сьяли Ивлом авиабомба привела в исполнение заочный приговор Высшего суда Ваулинглы, в тридцатидневный срок, как и предписано законом. Теперь каждый и везде должен узнать: с Ваулинглой не шутят. От её закона не спрячешься. Ни под водой, ни в лучшей океанской подлодке.

В том, что Сьяли потопил именно лучшую океанскую лодку врага, убедиться пришлось всем, и очень скоро. На мине подорвался сторожевой крейсер «Эливаджа», едва отряд начал манёвр на прежний курс к каравану.

Оказывается, потопленный вехт заманил эскадру в минное поле.

Удивительно, но погибших и даже раненых на «Эливадже» не оказалось. Уже подняли экипаж затонувшего крейсера, и все четыре корабля осторожно нащупывали выход в безопасные воды, когда приняли тревожное сообщение: встречаемый отрядом караван внезапно вышел на связь, он обнаружен противником, его атакует неизвестный рейдер. Возможно, сам «Воин Тьмы»! Удары наносятся издалека, с северо-запада и неизвестным оружием, караван теряет корабли один за другим и срочно просит воздушное прикрытие. Нужен налёт на рейдер. Он где-то на северо-западе. Сообщали азимут и предполагаемую дальность.

Над отрядом, высоко-высоко в безоблачном небе, уже кружил разведчик невидимого рейдера. Его видели в мощные бинокли: лёгкий и скоростной самолёт врага, угловатый, с огромными крыльями и отборным экипажем из четырёх отъявленных храбрецов.

Отряд обнаружен. И командиру авианосца не нравился безоружный на вид самолёт. И потому всем четырём господам истребителям предстояло подпрыгнуть на большую высоту. Достать этого вехта трудно, но отогнать надо. Вехты зря не прилетают.

Так мрачно объяснил командир, морщась в небеса, где поблёскивал остеклением кабин чужой разведчик. Сьяли впервые разделял мнение вредного старикана, а лифты уже выносили на палубу самолёт за самолётом, везде гудели прогреваемые моторы бомбовозов. На северо-запад! С поисками рейдера следовало торопиться, рейдер уже знает от своего разведчика, что «Юса» готовит удар всеми бомбардировщиками.

Зенитки прекратили плеваться в недосягаемого вехта, и Сьяли, первому из четырёх истребителей, дали разрешение на взлёт. Не потому, что Сьяли самый храбрый. Просто истребитель Сьяли стоял на палубе первым.

…Катапульта выбросила самолёт Сьяли с палубы, а он удивлённо разглядывал какие-то клочья и куски, обгоняющие машину. И ничего не понял, даже когда машину тряхнуло и бросило в волны: он отчаянно боролся с управлением и не думал ни о чём, стараясь поднять истребитель над водой.

Ему это удалось. Сьяли слегка зацепил левым шасси за гребень волны, но смог выровняться и уйти с набором высоты, убирая шасси. Уже чувствуя испарину облегчения и злость на ленивых болванов, не проверивших паровую катапульту, выругался и оглянулся назад.

…Сьяли не предполагал, что авианосец может тонуть так быстро. Честно говоря, он и не думал, что такая махина вообще способна утонуть. Она казалась надёжной и незыблемой, как скала.

Авианосец выглядел совсем неповреждённым. Но надёжная и незыблемая громада оседала набок, и с её палубы в океан сползали самолёты и стекали какие-то оранжевые струйки. Так на пляже песчинки ссыпаются с ладони разомлевшего от жары отдыхающего. Сьяли не понимал, что авианосец тонет, пока ему не дошло: оранжевые песчинки на палубе — это люди в спасательных жилетах. Те самые мерзавцы, что принимали ставки и разбили нос. Они прыгали в воду десятками, к перепуганным взрывами зелёным скатам. Ночью скаты осмелеют и озвереют. Утром тут будут плавать только редкие обрывки оранжевого цвета.

У него не было бомбы. Он взлетал наперехват и атаковать вторую лодку не мог (Сьяли решил, что авианосец атаковала именно вторая лодка, ибо небо и море были чисты, а вехты часто орудуют подводными стаями). Он мог бы обнаружить лодку и попытаться как-то спасти крейсеры, ведь крейсеры не в состоянии маневрировать в минном поле, это для них самоубийство. С них уже спускали надувные плотики к тонущим.

Сьяли не хотел «дурь пороть», как называли бессмысленные поступки на авианосце.

И он дал большой круг, обшаривая взглядом зеленоватые толщи. И боковым зрением ухватил огненную искру, прочертившую небо наискосок. А следом — вторую.

Обе искры упали прямо на крейсеры охранения.

Окутанные чёрными клубами крейсеры тонули быстрее авианосца. С небес летит третья искра… И Сьяли вдруг понял: никакой лодки нет, в вышине кружит не безоружный разведчик. Это корректировщик! — он выдаёт кому-то координаты, а кто-то невидимый расстреливает отряд по его точным командам, как глупых уток на охоте.

Эскадры не стало. Там, внизу, плескались в волнах тысячи оранжевых точек. И тысячи глаз смотрели на единственную взлетевшую машину.

У Сьяли хватало горючего до побережья Вебы. Так подсказал неистребимый и вездесущий призрак отлично здравствующего дядюшки Лива: он неожиданно вылез из приборного щита, как удав, заслонив лоснящейся физиономией прицел и приборы. И дохнул на растерянного Сьяли пивом:

— Ты везучий, парень. Тебе опять повезло. Дуй прямо к Вебе, сбрось скорость, иди в экономном режиме. Тебе подвесили два полных бака, тебе хватит. У тебя на счету потопленная лодка и важное сообщение. Предупреждение о рейдере! В океане «Воин Тьмы»; да, такой рейдер есть, это не враньё вехтов. Тех, внизу, никому уже не спастись. Им не повезло, но они знали, на что шли.

Смекалистый дядюшка Лив был прав. Уже полгода вехты орали про какой-то непобедимый рейдер и выпячивали имя: «Воин Тьмы». Строится на сверхсекретной верфи! Неуязвимый. Непобедимый. Могущий поразить любого одним выстрелом на любой дальности!

Рядом с дядюшкой Ливом улыбалась иностранная лётчица, Сьяли всегда крепил её фотографию у компаса. Улыбалась насмешливо и с сожалением: мол, слабоват ты, сопляк. И одного сбить не можешь. Послушай Лива и драпай. Это и ливисто, и очень даже плонгисто. Дуй оправдываться. А коль соврёшь удачно, так и в герои примут.

Высоко над Сьяли смеются в холодной кабине затянутые в меховые комбинезоны вехты. Смеются над глупостью эскадры и радуются удаче. Все четверо. И хлопают друг друга меховыми перчатками по меховым плечам. А где-то далеко ликуют уже тысячи и тысячи вехтов: они знают результат своей стрельбы, и командир «Воина Тьмы» поздравляет замёрзший экипаж, свои глаза и уши. Эти точные глаза и чуткие уши ждёт праздничный стол с изысканными крабами из Танлагемы. Прямо на палубе рейдера. Они устроят ужин поздно, почти ночью, когда с океанского дна всплывут голодные скаты, чтобы за столом была тема для шуток над неудачниками-ваулинглами, которых становится всё меньше и меньше в океане, а к завершению торжественного ужина не останется вовсе. У скатов тоже праздничный ужин, господа благородные офицеры! И ещё вехтов ждут медали. И приём у вождей в их «Несокрушимом». И трескучие статьи с фотографиями тонущих кораблей, они наверняка снимали всё сверху на плёнку.

Сьяли выругался: жаль, что его война оказалась короткой и глупой. Своей пушкой и тридцатью снарядами он неопасен для рейдера, он только рассмешит вехта такой атакой и добавит веселья к вечернему торжеству. Рейдер — это бронированная махина, её строили пять лет. Такую пробивают мощной специальной бомбой, это тебе не пятнистая колонна грузовиков на пыльной дороге. Но! — и у Сьяли есть сюрприз для выдумщиков-вехтов. Есть! Они ничего не знают про форсаж на истребителях — это совсем новое изобретение, его поставили на все истребители авианосца перед выходом в океан. Для пробы. Две огромные трубы под крыльями и самоуверенное обещание нахальных специалистов разогнать этими трубами «быстрее вехта». Сьяли опасался (как и остальные трое пилотов) опробовать реактивные штуковины, потому как циркулировал панический слушок, будто крылья самолёта сразу отвалятся, едва трубы загудят. Специалисты настаивали и требовали испытаний реактивных ускорителей, но командование не торопилось приводить сомнительные устройства в действие.

Торжественного вечера на рейдере не будет. Сьяли немедля испытает ускорители и устроит им печальный вечер прощания с корректировщиком!

«Скатов попробуете, а не крабов, — зло решил Сьяли. — Им фильм свой покажете».

Он мыслями обращался к «Воину Тьмы».

Сьяли содрал пломбу с новенького рычага, врезанного в пульт и круто пошёл вверх, с креном, словно по винтовой лестнице, оставляя огромный след выхлопа из радостно завизжавших труб. Дождались-таки пробы ускорители!

Надо же, как визжат…

Трубы с восторгом пожирали горючее, баки пустели с ужасающей быстротой. Наверное, снизу отлично видна дымная спираль, ввинчивающаяся в небо. Он сожжёт оба подвесных бака, но заберётся на высоту очень быстро. Быстрее, чем вехты сообразят промёрзшими мозгами, в чём дело.

— Дурак ты, парень… — разочарованно протянул дядюшка Лив и Сьяли мысленно запустил в него огромным зелёным слоником. Слоник начал топтать дядюшку Лива и трубить ему в ухо обидные слова. Прибежали ещё одиннадцать разъярённых слоников и дядюшка Лив исчез навсегда. То ли в пивных парах, то ли в заполнившей кабину сизой гари. А иностранная лётчица одобрительно улыбнулась с фотографии и взглядом посоветовала надеть маску подачи воздуха.

…Вехт пустился наутёк, но в панике пошёл по кругу, и за ним совсем не тянулось белого пушистого следа, как за Сьяли. За ним вообще не было никакого следа! Как они проделывают такие штучки?! У вехта много горючего, он сутки может летать, а Сьяли скоро рухнет вниз с пустым баком.

Какой-то невидимый карандаш быстро прочертил тонкую линию на синеве неба, он вёл её откуда-то из головокружительной тёмной высоты вниз, к яркой дымке океана. Сьяли отследил белёсую линию и впервые посмотрел на океан. До этого он держался взглядом за корректировщика-вехта, чтобы не нарваться на пулемётную очередь (в эскадре поговаривали, будто вехты хорошо умеют стрелять. А этот тем более!).

То загадочное явление, что оставляло белую линию, мчалось стремительно, изредка вспыхивая яркой искрой. В такие моменты белёсая линия несильно ломалась: словно хищная змейка, она нырнула откуда-то в атмосферу, стремясь дотянуться до её дна и ужалить далеко внизу, прямо под Сьяли, короткую чёрточку — тень от неизвестного корабля. Это был «свой» корабль, транспорт из встречаемого каравана. Сьяли с ужасом догадался: он видит расхваленную вехтами ракету, падающую на транспорт! Ракету, траекторией которой как-то управляет корректировщик!

Ах ты, мразь…

Оказывается, этот вехт вовсе не удирал. Он продолжал работать по целям, работать по каравану, он не обращал на запыхавшийся истребитель никакого внимания. Как на временную и досадную помеху.

Белая линия оборвалась немного в стороне от корабля пятнышком мощного взрыва. Видимо, корабль отчаянно маневрировал, для него атака уже не была внезапной.

Что ж, Сьяли приплыл сюда встретить и защитить караван. Он встретит и защитит, насколько хватит горючего и снарядов.

…Обе его очереди прошли мимо вехта. Сьяли стрелял так, как учили, но третья очередь тоже ушла в тёмно-синюю бездну: шесть ярких жёлтых огоньков быстро удалялись, вильнув пушистыми дымными хвостиками над самой плоскостью корректировщика. Вехт висел в прицеле и успевал каким-то неуловимым, непонятным манёвром уходить из-под огня. Он не стрелял в растерянного Сьяли и лишь выпустил очень длинную очередь, изогнувшуюся змеёй. Выпустил нарочито в сторону. И слегка качнул преследователю крыльями: ну как, я похоже «мажу»?

Боевой вехтский юмор больно задел Сьяли, закипела ярость и он решил снова включить реактивные трубы под крыльями, чтобы налететь на вехта ураганом и расстрелять его в упор. Чтобы шутник и снарядов не успел заметить! Сьяли уже потянулся к рычагу, когда встретил внимательный взгляд лётчицы с фотографии. Чёрные глаза не насмехались, как обычно. Они говорили всерьёз.

«…Друзья Вождя трусят твоей пушки, Сьяли. Потому и злят: сопляк потеряет голову и полезет напролом. Они знают, как лезут напролом храбрые сопляки. Каким курсом лезут, как нервничают… Там четверо: пилот, два наблюдателя и стрелок. Его прицел настроен на долгую стрельбу из горячего ствола, потому он прогрел пулемёт длинной очередью и ждёт. Ему не смешно, Сьяли: он содрал потные перчатки, он содрал шлём и вытирает лоб. Но вблизи он не промахнётся, не надейся, тебе хватит и одной пули в кабину. Успокойся и уйми мозги. Кипят. Вехты врут и кривляются. Они только случайно могут попасть в тебя на такой дальности, а ты подумай, как достать их из пушки. Твои снаряды идут рядом».

Он успокоился. Эта девка смогла бы вправить мозги и вехту, она даже лихачит в воздушных боях. Такие фигуры выделывает на своём двухрядном драконе! Сьяли видел в кино её недавнюю атаку: вдребезги разнесла пять бомбовозов в одном заходе, да ещё вращалась смеху ради. Одной очередью пятерых, надо же так суметь… Ни одного снаряда мимо! Плонги в зале всегда шумят, топают и нарочно забивают любой звук коротких фильмов из Сахтаръёлы, но даже гогочущие плонги на сей раз не ответили топотом на боевой сахтаръёльский юмор.

Сьяли вспомнил стремительное вращение горизонта в прицеле её истребителя и вдруг понял, зачем она делает. Это не юмор и не хвастовство! Это простейший до гениальности контрманёвр! — надо только угадать направление вращения и успеть дать очередь!

Но гадать не придётся: предыдущие снаряды прошли над левой плоскостью корректировщика. Воюющий уже пятый год меховой сверхчеловек не станет мудрить. Он снова уйдёт скольжением вправо. Кто перед ним? — сопливый и дрожащий пилот-ваулингл с потопленного авианосца «Юса». Вращать свою машину Сьяли будет вправо и не оставит вехту шанса. Правда, сам он с трудом держится на такой высоте и непременно сорвётся, но сможет повторить атаку. А вот на третье включение реактивных труб горючего уже не хватит.

…Он действительно сорвался и пошёл вниз кувырком. Но за мгновенье до своего беспорядочного падения успел выпустить очередь и заметить огромный клуб чёрного дыма, рванувшийся из левого мотора корректировщика: одна из пушистых трасс уткнулась прямо в мотор. Задымивший вехт остался наверху, а Сьяли никак не мог выровнять машину: рули не слушались совершенно и он злился. У него был огромный запас времени до поверхности воды, но Сьяли раздражала не опасность неуправляемого падения, а своя неспособность прекратить подобное безобразие. С этими закопченными трубами машина вообще не управлялась! И ещё Сьяли беспокоили какие-то розовые искры, время от времени летевшие мимо кабины: они вполне могли быть из перегретых труб. Или — что ещё хуже! — из задыхающегося и кипящего мотора. Пожара тут только не хватало… И, похоже, машина готовилась развалиться, потому как дважды что-то стукнуло, потом трижды звонко цокнуло и снова метнулась толпа искр.

…Чем в действительности являлись эти проклятые искры, вспотевший Сьяли осознал, с облегчением выводя машину в горизонтальный полёт: небо и океан заняли привычные места, а немногим ниже шёл к воде корректировщик, круто, оставляя за собой широкую чёрную полосу дыма, какую-то раздвоенную. Транспортный корабль оказался здоровенным и был совсем близко. А матёрый вехтский зверь смог-таки выровнять горящую машину! Зверь ронял в океан горящие куски обшивки и тянул с большим креном — это на одном моторе! — к быстро растущему в размерах кораблю. И ещё вехт беспощадно расходовал боекомплект на удачливого сопляка, справившегося-таки со своей кувыркающейся машиной. Розовые трассы так и летели в машину Сьяли взбесившимся пчелиным роем. Ведь подбитому вехту скоро совсем не нужны будут патроны. Но одна-единственная пуля — и вехт спрячет все концы в воду: транспорт спешит к Ваулингле и не догадается о гибнущих за горизонтом тысячах сверстников Сьяли, шедших к транспорту на помощь. Шедших для охраны каравана.

Сторонясь изгибающихся трасс, Сьяли сопровождал подбитого вехта и строил план атаки. Вехт почему-то стремился к неудачно атакованному ракетой транспорту, и Сьяли слегка забеспокоился: а если корректировщик решил таранить транспорт? Они ведь на своей войне с ума посходили, бросаются друг на друга даже с кулаками. Показывали как-то фильм про рукопашную… Жуть полнейшая!

У Сьяли оставались снаряды. Он отчаянно зашёл в хвост планирующей машины, намереваясь отстрелить ей горящее крыло, но увидел раскрывающиеся парашюты. Четыре. Даже спасаться вехты умели весьма ловко и были уверены, что их не оставят на съедение скатам.

«А кто ещё расскажет о рейдере? — сообразил Сьяли. — Потому и тянут к транспорту, чтобы не поленились поднять. Вот о потопленном авианосце они не проболтаются, мрази…».

Он прошёл над кораблём, хорошо рассмотрев флаг Сахтаръёлы. Там спускали катер за парашютистами, транспорт не сбавлял ход и шёл на Вебу, стороной от мелководья, стороной от минного поля и от тысяч глаз, наверняка видевших последний воздушный бой их разбитого соединения.

Сьяли, покачивая крыльями, трижды прошёл над самыми мачтами транспорта, машиной указывая путь к месту гибели авианосца и крейсеров. Оно, это место, было за горизонтом, но корабль не менял курса.

Вместо разумного соображения ему махали с палубы руками.

Сьяли умчался за горизонт, дважды развернулся над огромным оранжевым пятном и выпустил короткую пушечную очередь на север: стреляйте, пускайте сигнальные ракеты! У вас в спасательных жилетах есть сигнальные ракеты!

Глупое оранжевое пятно махало руками.

Он снова вернулся к кораблю, зверея на всеобщую бестолковость. И вдруг его осенило: связь! Он забыл про радиосвязь, а на транспорте наверняка есть радиостанция!

Далёкая война убедила чисто выбритый штаб Ударного флота в важности индивидуальной связи, потому эти бесполезные коробки установили перед самым выходом в океан на каждую машину. Но не было случая, чтобы кто-то услышал напарника в шипении и треске. Да они и действовали в прямой видимости, а зачем связь, если и так всё видно? Связь между далёкими кораблями и базами — это понятно, но зачем связь пилотам?! Болтать? Нужно летать, а не болтать! Слушать авианосец? Ну, и что дельного подскажет авианосец ведущему далёкий бой самолёту?

Так считали все матёрые офицеры соединения, и о коробках забыли с лёгким презрением. Зато умельцы из техников тут же обнаружили, что приёмники самолётов отлично ловят станцию «Ритмы Вебы». Крошечная Веба перед войной соорудила невероятной высоты антенну и развлекала мир своими знаменитыми ритмами. Все приёмники были настроены на Вебу. Так что «Ритмы Вебы» гремели в каждом наушнике, скрашивая скуку полёта.

Теперь Сьяли возложил все надежды на эту коробку. Правда, Сьяли не знал ни слова по-сахтаръёльски, но слышал как-то, будто офицеры-сахтаръёлы изучают уйму языков. Кружа над транспортом, он отчаянно вертел настройку радиосвязи, пока не опомнился: сахтаръёлы тоже вертят ручки и с такой беготнёй по комнатам они никогда не встретятся в главном зале. И вдруг увидел на палубе транспорта какое-то гигантское и жутко кривое число, наспех намалёванное краской: семьдесят семь. Ему подсказывали, где искать. Это была частота.

…Сахтаръёл говорил почти без акцента:

— Истребитель номер триста три, отвечайте… У тебя что, весенний гон? Истребитель номер триста три… Ты мне мачты снесешь, паразит оглашённый. Истребитель номер триста три… Вот скотина глухая… Истребитель номер триста три…

Номер триста три красовался на борту машины Сьяли.

— Я триста три! — заорал Сьяли. — Я! В минном поле погиб авианосец «Юса» и четыре крейсера охранения. Сообщите каравану, что прикрытия не будет.

Снизу помедлили с ответом:

— Я караван.

— Кто-кто ты? — не понял Сьяли.

— Караван. Я и есть караван. Все транспорты потоплены. Сегодня. Сколько людей в воде?

— Тысячи четыре, наверное. Может, больше.

— Ничего себе… Катером я до утра собирать буду. Сожрут их до утра. Границы минного поля знаешь?

— Нет. Мы про поле поняли, когда взорвался крейсер. Мы лодку утопили.

— Надо же, молодцы какие… Хоть примерно ваш путь покажешь? Попробуем проскочить между минами. Мины там самонаводящиеся, с ловушками?

Сьяли вспомнил удивлённый доклад с «Эливаджи»:

— Что-то говорили непонятное с «Эливаджи»… Про всплывающие бочки какие-то…

— А-а-а, чтоб их… Через эти не пройти.

Тут Сьяли озарило:

— У крейсера «Логзи» весь день протекала топливная цистерна, командир ругал за медленный ремонт. Там след горючего на воде! Там путь есть, каким мы в минное поле входили! Течений тут нету.

— Ну, нам вряд ли будет видно…

— Я замечу сверху! Только у меня горючего мало, обратно я вас не выведу. Бросайте что-нибудь в воду: буи какие-нибудь, что ли… Надо отметить дорогу назад.

— Послушай, я тебя летать учу? Веди.

…Последние снаряды Сьяли израсходовал на гигантского ската — видимо, вожака стаи. Чудовище поднялось со дна днём и уже плавало поодаль от оранжевого пятна, окружившего транспорт. Сьяли не был уверен, что попал. Но скат исчез. Всё равно снаряды не требовались: горючее заканчивалось, и появись над минным полем вехтский корректировщик, достать его уже никак и ничем не удастся.

Но корректировщик не появился, а сахтаръёл не подорвался на мине, выбираясь на прежний курс по частым буям на воде. Сьяли наотрез отказался прыгать с парашютом и посадил истребитель на воду, прямо у борта транспорта. К его удивлению (и удивлению остальных), самолёт не утонул и плавал на своих пустых баках, как деревянный. Матросы так быстро зацепили истребитель краном и подняли машину на палубу, что Сьяли даже не намок.

На уцелевшем транспорте

Из всего потопленного соединения он был единственным в сухой одежде на переполненной палубе огромного транспорта. Сьяли впервые узрел такой кошмар: то, что сверху виделось безобидным оранжевым пятном, оказалось сотнями обгоревших, раненных и оглушённых. Оказалось оно криками, стонами и розовыми лужами на палубе. Сьяли часто бывал в госпитале у брата и повидал раненых. Раненые были в чистом белье, в бинтах и в тишине.

Здесь раненые заполняли окровавленные отсеки вповалку, и врач корабля, очень красивая рыжеволосая девушка в перепачканной кровью белой униформе (все остальные были в чёрной), с трудом успевала осматривать только тяжёлых. Ей помогали два матроса-санитара из госпиталя «Юсы», но они плохо понимали в лекарствах сахтаръёлов и в лекарствах вообще — чем могут помочь уборщики госпиталя! — а настоящих врачей не уцелело даже среди раненых.

Пустые упаковки и стеклянные ампулы непрерывно летели в какой-то большой ящик, а девушка что-то горячо говорила командиру транспорта, жестикулируя кулачками. Тот мрачно кивал, и Сьяли быстро уяснил суть их беседы: запас медикаментов иссякнет уже к утру и раненые начнут умирать. Рассмотрев девушку поближе, Сьяли удивился: ей было не больше семнадцати, она вообще не могла быть врачом!

Оказалось, что это простая «сестра милосердия». «Жаждущая сострадания» — так называли в Ваулингле тех ненормальных дур, что прислуживали в госпиталях даром.

На транспорте были сотни раненых и не было ни одного врача.

Вскоре Сьяли пригласили в отсек радиосвязи, где командир потопленного «Эливаджи», принявший командование соединением, вызывал базу. Он просил срочно выслать самолёт с медикаментами для тяжелораненых и с трудом удерживался от брани: с тихого побережья Ваулинглы сонно потребовали десятерых наугад выбранных из списка членов экипажа «Юсы». Потребовали для подтверждения, согласно новой военной инструкции. Так решил какой-то чин; этот чин подозревал в россказнях о гибели каравана и его боевого охранения неумную уловку подводного вояки Вечной Вехты. А что? — наглый вехт решил полакомиться лёгкой добычей в виде транспортного самолёта с дорогими медикаментами и пускает в эфир хитрые слёзы. Орден размечтался получить, гад!

И проснувшийся бдительный чин с тонкой иронией разоблачал козни вражеского карьериста. Чин просил опровержения подозрений, и Сьяли вынужден был опровергать, называть имя бабушки, перечислять улицы и закоулки, имена учителей и прозвища Лидеров. Ведь (согласно инструкции) если кто-то из экипажа захвачен врагом и говорит под принуждением, то он может схитрить и подать (непонятный вехтам!) тайный знак на базу. Например, назвать несуществующую в родном городе улицу. А как вехты поймут, кто именно подал знак? — никак! Ведь опрашивают десятерых!

Плохо разбиравшийся в происходящем офицер-сахтаръёл из экипажа транспорта уяснил наконец что-то. Схватил микрофон и сам заговорил с далёким чином, акцентом вызвав бдительное ликование. Офицер просил объяснить: с какой стати обманутые подводники проглотят обман и хихиканье? Да они поставят всех десятерых хитрецов на кромку борта и полоснут из пулемёта! Даже вычислять не станут, кто подал секретный знак! Да и на кой пленённому экипажу хитрить знаками и бабушками, а не прямо прокричать по радио о своём пленении?! Раз уж им сдуру дали радиосвязь с базой, то ори прямым текстом!

Немного оторопевший чин попробовал удивиться: кто разрешит вехтам расстреливать пленных?! Офицер страшно удивился в ответ: а кто им запретит? — заспанный чин? — инструкция? — неисправный пулемёт? Уж если любопытный чин жаждет узнать подробности из жизни бабушек и дедушек, то он, младший офицер Кронмаръярр, требует немедленно запросить у посла Госпожи Великой Сахтаръёлы номер на ошейнике старого кота старого посла. Офицер знает номер на ошейнике, он плавал в Ваулинглу до войны и бывал на приёме у посла. И везёт на транспорте запас привычной пищи любимому и капризному коту господина посла! Серому коту. В полосочку. Какие ещё детали могут быть полезны для идентификации уцелевшего транспорта? Что за дурь вообще творится?! — тут, на транспорте, раненые вот-вот начнут умирать! Доложите по команде наверх!

Сьяли решил, что сахтаръёл всё испортил, но чин неожиданно легко согласился доложить «наверх», то есть вышестоящему чину из другого ведомства. И потребовал для того координаты корабля.

Это было уже серьёзно. В отсек вызвали командира транспорта, и три офицера совещались недолго: пропади оно пропадом, нас всё равно запеленговали! Чин своими разговорами держит корабль на связи столько, что теперь даже скаты по всем морям планеты знают их местонахождение. Не говоря уже о почуявших добычу подлодках.

Вывод: сообщаем координаты.

Узнав координаты, чин облегчённо вздохнул: имеющемуся под рукой транспортному самолёту не хватит дальности, а утром всё будет решать другой чин.

Взрыв ярости командира «Эливаджи» был остановлен другим голосом с базы, внятным и спокойным: самолёт уйдёт немедленно, его уже грузят прямо на взлётной полосе. По личному приказу Лидера. Поведут пилоты-добровольцы и поведут в одну сторону, без возврата, тогда загруженному самолёту хватит дальности. Будут сажать тяжёлую машину на воду у транспорта и пусть она тонет — пропади она пропадом! — надо успеть спасти только груз. Как спасти? А вот это уж решайте на месте сами, ребята, как его спасать… Извините, но решайте сами… И обязательно спасите пилотов: отчаянные смельчаки, вызвались добровольно и все будут в спасательных жилетах с фонариками. Ночью с самолёта должны увидеть транспорт, потому транспорту придётся рисковать и зажечь огни, иначе нет смысла посылать самолёт в ночь. Впрочем, побывавшим под ракетным огнём рейдера, в минном поле и сообщившим всем свои координаты никакие подлодки теперь уже не страшны. Одной больше, одной меньше… Зажигайте огни и приманивайте самолёт. И подлодки.

…Набитый медикаментами самолёт загудел над празднично освещённым транспортом в ясную полночь. И не утонул: его изловчились сразу зацепить краном, как и машину Сьяли. Кроме пилотов, там были шестеро самых настоящих врачей с инструментами.

На транспорте сгрудились экипажи потопленного каравана и соединения Сьяли. Ракеты «Воина Тьмы» на транспорт больше не падали, рейдер ушёл куда-то или потерял корабль. Все уже знали про рейдер, про ракеты, про сверхбомбу, которую испытали вехты. Пленённый экипаж корректировщика охотно сообщал подробности, а офицер-сахтаръёл переводил командиру «Эливаджи». Сьяли присутствовал, на этом настоял командир сбитого корректировщика: офицер-вехт желал по примеру древних предков увидеть лицо победителя и поговорить с ним на равных. И Сьяли вызвали из медицинского отсека, где он сдавал кровь тяжелораненым. Там на его глазах умирали обгорелые матросы из машинных отделений — и ваулинглы, и сахтаръёлы. Их прятали в белые мешки и сбрасывали за борт. Сьяли положил оборвавшийся медальон-сердечко в один из белых мешков: он отлично запомнил этот медальон, а вот обгорелое мёртвое лицо узнал с трудом.

Пленённый потомок воинственных благородных предков посмотрел в бледное лицо победителя и передумал говорить на равных, предпочтя остаться под защитой какой-то милосердной Ормаёлы.

Ранним утром Сьяли вылез наверх, перешагивая через стонущих и безмолвных. Вылез подышать воздухом и познакомиться поближе с рыжеволосой девицей, которая имела привычку стоять у борта и дышать океанским воздухом. Она отлично знала язык, оказывается! — Сьяли услышал её разговор с ранеными. Все, кто мог, вылезали из трюмов транспорта и дышали воздухом, не пропитанным запахом бинтов и крови. Стоять на палубе было негде, на палубе лежали раненые. Все стояли возле девицы и дышали.

Торпедную атаку увидели все сразу.

…Четыре светящихся дорожки неторопливо тянулись к борту транспорта и Сьяли с интересом рассматривал это чудо природы: скаты плывут, что ли? И обратился к рыжеволосой, тыча пальцем в направлении светящихся скатов. Но «жаждущая сострадания» ойкнула, подлетела к пушке и била кулачками в спины окаменевших зенитчиков: стреляйте! Стреляйте, скоты!

Это Сьяли понял без перевода.

Бледные зенитчики покорно развернули свою счетверённую пушку и принялись стрелять в торпеды.

Сьяли даже не упал на палубу, когда в сотне шагов от корабля взрывались торпеды. Все упали, а он не упал. Не потому, что стал храбрее всех: среди упавших были и куда храбрее Сьяли. Сьяли дивился на «жаждущую сострадания» и забыл о торпедах.

В трюме, в лабиринте ящиков, Сьяли никак не мог найти укромное место, места было мало и повсюду стонали раненые. И вдруг оказался в крохотном подобии комнаты, сооружённой из ящиков с надписями «верх», «низ», «вес» и прочими погрузочно-разгрузочными заклинаниями. В центре этой комнатки один из больших ящиков несомненно изображал стол (на нём стояли тарелки), а три ящика поменьше считали себя табуретами. На ящике-табурете с грозной надписью «не бросать!» сидела девушка и озабоченно дула в кастрюльку. Над той клубился пар.

Так Сьяли был приглашён к обеду.

— Я съем две колбаски, — решительно говорила девушка. — Эту и эту. Эту я намажу горчицей, а эту закатаю в блинчик. Ты можешь съесть остатки.

— А… — начал было Съяли.

— В остатке восемь колбасок, — строго предупредила девушка. — И пять блинчиков. Повар думает, что я крокодил какой-то. Обычно я скармливаю лишнее зенитчикам: они бездельники, и у них аппетит на свежем воздухе зверский от безделья. А сегодня некому скармливать, потому что зенитчики порохом обнюхались. У них совершенно нет аппетита.

— Ты красивый крокодил, — улыбнулся Сьяли. — Где ты живёшь на транспорте?

— В операционной. Там есть вода и туалет. Потому что операционная. И в каюте капитана тоже операционная. И в каюте помощника капитана операционная. У нас теперь три операционных. Вот поем, малость посплю и пойду помогать врачам.

— Как ты сюда попала? — поинтересовался Сьяли. — Тебе на войну рано.

— Попробовали бы не взять! — она сосредоточенно орудовала ножом. — Я до князя дошла бы. Я всех запугала. Вот они у меня где все!

Положила нож и погрозила кулачком куда-то в вышину, где тускло горели синие лампы.

Разговор зашёл о врагах.

— Не воины, а бандиты, — говорила девушка. — Подличают, города бомбят, кухни расстреливают, мирные корабли топят. Никакого понятия о чести! А ведь было у них понятие. Потеряли. И теперь изо всех честь выбивают. От зависти.

— Думаешь, выбьют? — расстроился Сьяли.

— Конечно! — удивилась девушка. — Ещё как выбьют! Посмотришь: скоро все начнут города бомбить и подличать. Направо и налево начнут.

— Почему? — подумав, спросил Сьяли.

— Плохое быстро перенимают, — с ходу ответила девушка. — Мне в трамвае одна выдра толстая на ногу наступила. Раз наступила, два наступила… Тут-то меня и осенило… — девушка хлопнула себя по лбу — …она нарочно гимназисток топчет! Катается в трамвае и топчет! Вот дрянь, а? И что ты думаешь? — я ей тоже ногу отдавила! Ох и отдавила! — на совесть отдавила!

Она взмахнула кулачком.

— Вышла я из трамвая, охладилась у фонтана, посмотрела на себя в воду и так мне стыдно стало!

Вздохнула:

— А ты уминай, уминай…

Сьяли уминал и улыбался.

Так стонущий транспорт вдруг стал домом, а все обитатели — родными и больными.

…Замысловато петляя, транспорт приближался к Ваулингле. Дважды они увернулись от торпедных атак и даже подбили разведчик Ямихасы, тот спутал транспорт с необычным авианосцем, засуетился и попал под огонь зенитки. Он не упал в океан, но ушёл, дымя. Сьяли урывками спал на огромных ящиках с танковыми моторами, но выспаться было невозможно — наверху постоянно лаяли зенитки. Все уже остыли, опомнились и говорили одно: явное предательство, вехты ждали караван и эскадру в точке встречи, чтобы накрыть весь конвой одним ударом. Даже поставили мины-ловушки. Найти болтливого мерзавца и содрать шкуру!

…В столичной гавани их встречали огромные толпы, огромная колонна госпитальных машин и сам Лидер, которого не ожидал увидеть никто. И невиданных размеров толпа информаторов. От них Сьяли и узнал, что теперь он — герой и лучший пилот Ваулинглы. Ему было стыдно, он возражал, он говорил в микрофоны о зловредном командире авианосца, разрывавшем его рапорты в мелкие клочья. Старый вояка до последнего момента не уходил из открытой боевой рубки старого авианосца: командовал и ждал, пока последний матрос покинет тонущий корабль. Таков закон. Его спокойную фигуру видели все с кренящейся палубы, потому никто не паниковал, не суетился и все надели спасательные жилеты. Вредный старик стоял упрямым столбом до самого последнего момента, но в самый последний момент горящий авианосец перевернулся.

…Его никто не слушал. Все ликовали: бравые ребята Ваулинглы умеют дать сдачи даже одним-единственным уцелевшим истребителем! Любому уши надерут! Лидер отечески обнимал Сьяли одной рукой за плечи, а другую поднимал вверх, протыкая кулаком воздух перед объективами восторженных информаторов: все информаторы снимали спасённый по приказу зловредного старика спасательный круг «Флогии», отбитый у врага.

Дальнейшее представляло из себя непрерывную круговерть: автографы, дядюшка Лив с огромным слоником, какие-то девицы оглушительных форм и в купальниках. И — фотографии, фотографии, фотографии… Сьяли ослеп от фотоаппаратов. После воздушного боя и кровавых луж на транспорте все эти информаторы и особенно девицы казались наваждением, иллюзией другого мира. Сьяли не мог вернуться в реальность и потому, будто во сне, выбрал новенькую форму, выбрал оказавшиеся тесными ботинки, выбрал какую-то чудовищную фуражку — впрочем, других фуражек не предлагали суетящиеся чины, ответственные за награждение героев. Огромная медаль на яркой ленте, речь Лидера, серые громады новых авианосцев в гавани: Свободная Ваулингла не испугалась вехтских ракет и подтягивала Ударный флот для решительного ответа.

Награждение было нестерпимо долгим. Так показалось Сьяли из своих сверкающих ботинок. После награждали немногих уцелевших из аварийной команды «Юсы», спасших сотни раненых из трюмов тонувшего авианосца, потом награждали офицеров вошедшего в минное поле транспорта, потом награждали пилотов, доставивших медикаменты, потом награждали танкистов, сокрушительным ударом вернувших Песчаные острова Ваулингле. Награждали в основном молодых сияющих парней, но среди них было несколько матёрых на вид офицеров, это чувствовалось по манерам и повадкам. Когда они успели так навоеваться? Одного Сьяли узнал: уже загорелый злодей-красавец оказался командиром отряда тяжёлых танков. Его танки прошли рейдом по тылам ямихасов, разгромили гарнизон аэродрома, раздавили сто пятьдесят транспортных самолётов и разорвали гусеницами колючую проволоку жуткого лагеря. В лагере, в больных лесах Песчаных островов, вымирали ваулинглы — не военнопленные даже, а согнанные со всех городов жители.

Сьяли помахал рукой злодею-красавцу, делить им было нечего: девиц в купальниках вокруг было такое множество, хоть уступай десяток-другой. И красавец ответил на приветствие, он тоже узнал страдающего в ботинках Сьяли. Информаторы, стоявшие поодаль, почему-то фыркали и не смотрели на Сьяли. Оказалось, что если чаще переступать ногами, то можно думать ещё о чём-то, кроме ботинок, но этот эксперимент был прерван Лидером, остановившем шипящих от злости помощников. Помощники дёргали Сьяли за рукав и пытали вопросами, отвлекая мысли из ботинок. Лидер же повернул Сьяли за плечи спиной к информаторам, наклонился и, ухватив Сьяли за щиколотку, согнул ногу шатающегося пилота в колене. Похоже, лидер отлично умел подковывать сноровистых лошадей. Лидер легко содрал оба ботинка с бесчувственных ступней Сьяли и размашисто подписал обе жёлтые подмётки огромным вечным пером, под рёв восторга и вспышки фотоаппаратов. И вручил ботинки пилоту подмётками вверх, выставив надписи на всеобщее обозрение, под объективы ошалевших от сенсации информаторов.

Дальнейшее чествование было восхитительным, ибо прошло босым.

* * *

Первый из своих законных трёх дней Сьяли решил проспать напропалую, но его разбудила мать:

— Сьяли, вставай! Тебя ждут все дети Ваулинглы.

— Все? — Сьяли с трудом выдрал помятое лицо из подушки. Он чувствовал не ноги, а какие-то гигантские гири. В левую гирю больно стреляло. — Неужели все?

— Благодаря дядюшке Ливу. Сад заполнен детьми, очередь вьётся к городскому бассейну.

— Так далеко? — проснулся Сьяли и потянулся.

— Сам виноват, — мать аккуратно поправляла медаль на мундире Сьяли. Мундир был выглажен и красовался на вешалке в лучах раннего утра. Окна в комнату Сьяли были открыты настежь и свежий воздух втекал вместе с чириканьем из сада. — Вся страна знает, как ты таскал игрушки у Лива.

— Вся? — испугался Сьяли.

— Судя по очереди в саду, вся. Облачайся в мундир и ступай в сад. Отдуваться. Нехорошо заставлять детей ждать. Вот твой завтрак.

Сьяли осторожно выглянул в окно и содрогнулся:

— Мама, откуда их столько?

Он догадывался, откуда.

— От Лива, — подтвердил вместо матери брат, въезжая на своей коляске. — Со вчерашнего вечера они штурмуют магазин Лива и с игрушками подтягиваются к саду. Номера на ладошках пишут. Сам видел: кое-кто приторговывает номерами. А старый мошенник от радости боится подсчитать прибыли. Вот плут! Предложи его командиром авианосца. Не утопит никто такого. Никакой ракетой.

— С него и не взлетишь. Он взлёт платным сделает.

— Да, Сьяли… — как бы ненароком заметила мать. — Тебе отпуск не продлят? Тут столько детей… Можно устроить, если привлечь внимание общественности.

— Это дядюшка Лив тебе идею подбросил? — перестал жевать Сьяли. — Ну и ну… До конца войны нанимает меня сидеть в магазине? А как прибыль делить, обговорил?

— Ну что ты, Сьяли… — неожиданно смутилась мать. — Нет-нет.

— Да-да! — огрызнулся Сьяли, шлёпая босыми ногами в ванную.

Умывался он быстро и одевался того быстрее.

— Там в море какой-то страшный корабль, ракеты… — тихо начала мать, глядя на медаль. — Весь флот собирают в столице против него.

— Его счастье, не попался он мне, мразь вехтская, — Сьяли пнул под кровать страшные вчерашние ботинки. — Далековато был. Где мои старые военные ботинки из лётной школы? — Он рылся в шкафу. — У меня нет старых ботинок?! Вот это и есть старые ботинки? Вот эти?! Мама, что ты с ними сделала? Как я их объясню?! Они чёрными должны быть!

…До вечера Сьяли размашисто надписывал разные слова на разных игрушках и фотографировался. На следующий день он снова надписывал разные слова на разных игрушках и фотографировался. На третий день Сьяли понял, кто есть истинный воин мерзкой тьмы в их городе. Это Лив!

Перед самым его отъездом случилось нечто: через толпу информаторов протиснулась заплаканная девушка (почти подросток!) в стареньком выглаженном платье и с огромным зелёным слоником: им с матерью нечем платить даже за дом, не говоря о школе танцев, которую пришлось бросить — нет новых туфелек, она выросла из старых. Отец и брат пропали на Песчаных островах, могут вышвырнуть из дома уже завтра. Она не хочет жить в картонной коробке картонного квартала и потому просит лучшего пилота страны Сьяли Ивла подтвердить надписью, что это не просто старый потёртый слоник, это тот самый слоник, доблестно похищенный у жадины Лива и подаренный ей семь лет назад. Если Сьяли помнит, конечно… Сколько будет стоить слоник с подписью лучшего пилота страны?

На незнакомую девчушку зашикали, но Сьяли отлично вспомнил, подтвердил и надписал слоника, а потом под вспышками информаторов обул передние ноги слоника в практически новые сверкающие ботинки — в них лучший пилот Ваулинглы Сьяли Ивл получал медаль из рук самого господина Лидера и наступал ими на ноги господину Лидеру. Что Лидер и удостоверил надписью на жёлтых подмётках! Вот они, надписи… И ещё лучший пилот Ваулинглы Сьяли Ивл подарит лучшей подруге детства Лейне Квай свою огромную военную фуражку, что была с ним в знаменитом теперь на всю страну воздушном бою с корректировщиком «Воина Тьмы». Что тоже подтвердит надписью на новенькой фуражке. И ещё Сьяли семь раз сфотографировался с улыбающейся сквозь слёзы лучшей подругой детства Лейной Квай, которой всегда доверял все секреты. И по-секрету, в десятки микрофонов, он посоветовал старенькому зелёному слонику не жадничать, а время от времени уступать Лейне Квай ботинки. Ведь Лейна отлично танцует, и маленькие ботинки придутся впору на её маленькие проворные ступни.

Элитарный пилот

Караван беспечно прошёл над Великой Впадиной и миновал стороною мелководья Вебы. Сразу за Вебой начиналась Гигантская Отмель, где досужие ныряльщики пристрастились разыскивать клады древних мореплавателей Виданоры и героически увёртываться от скатов.

Сьяли удивлялся замысловатости Гигантской Отмели, которая красовалась на огромном прозрачном планшете в боевой рубке «Вайюлосы»: эдакий спрут на пол-океана! Вот голова — это собственно Великая Впадина — вот щупальца-разломы, они протянулись глубокими трещинами от головы в океан. Вот глаз в голове, это Веба. Даже на гневный зрачок похожа.

И только Трёх Скал не различить, больно уж мелок этот объект для картографов. Скалы отмечены на планшете каким-то ненатуральным значком и похожи на пуговицу, застегнувшую шкуру спрута.

Караван вышел секретно (трагедию «Юсы» учли) к Трём Скалам. А далее, над разломом — к Сахтаръёле. Над Гигантской Отмелью таким транспортам плыть рискованно, у них очень глубокая осадка, к тому же там прячутся подводные лодки. Они лежат на дне, их не видят акустические локаторы. Лежат, мерзавки, и высматривают в перископы добычу, которая сама нарывается на торпедный залп.

Сьяли не чувствовал усталости, хотя взлетал по шесть раз на дню. Все истребители «Вайюлосы» взлетали по шесть раз в день, плотно закрыв воздух над караваном — к огромному каравану нельзя было пропускать ни одного разведчика Вехты, транспорты везли уйму автомобилей, окрашенных в непривычный камуфляж и с непривычными глазу опознавательными знаками. Грузовики покрасили так на заводах Ваулинглы. Оказывается, в Сахтаръёле почти нет автомобилей! Ни автомобилей, ни автобусов, только трамваи и поезда на электрическом приводе. Честно говоря, идею запретить автомобили Сьяли поддерживал всей душой, как и всякий ваулингл, хоть раз глотнувший столичного воздуха. Такая идея постоянно возникала и в речах политиков до войны, но теперь все поняли: на войне электромоторы далеко не увезут. Авиация Вехты непрерывно бомбила железные дороги Сахтаръёлы, то и дело прерывая снабжение войск.

Автомобили везли через океан, к воякам Сахтаръёлы, ибо моторизованные войска — это совсем другие войска, это не грязь ботинками месить, пока твоего соседа избивают трое.

То был уже семнадцатый караван. Поговаривали, что каждый третий транспорт не доплывает до Сахтаръёлы. И каждый третий грузовик, битком набитый банками с тушёнкой, идёт на дно — оказывается, в Сахтаръёле не признавали и никаких консервов, дабы «здоровье народу не портить». И держали в войсках полевые кухни, где готовили воякам здоровую пищу. Но лучше быть больным и живым, чем здоровым и мёртвым, ведь отощавший воин — это плохой воин. И потому с первого дня войны истребители Вехты шныряли в поисках полевых кухонь врага, а за одну уничтоженную кухню пилотам давали медаль. За расстрелянных при кухне поваров — ордена. Поначалу все истребители Вехты увлекались поисками поваров и орденов, пока не начали встречать над заманчивым дымком полевой кухни «чёрную ведьму» — так прозвали истребитель сахтаръёлов, выкрашенный в чёрный цвет. Пилот такой машины легко расправлялся с любыми охотниками за поварами и, самое любопытное, отстреливал парашютистам головы, если незадачливым асам удавалось выпрыгнуть с парашютом. И то: зачем скотам головы? — пакости выдумывать? — ты воевать пришёл или мою жратву красть?

Исход поединка с чёрным истребителем всегда был предрешён и никому из вехтов не удалось сбить хотя бы один. Полевые кухни Сахтаръёлы теперь дымят в своё удовольствие и приучают покорителей мира к приличным манерам ведения войны. Смеялись даже, будто какой-то повар кашеварил на виду у матёрого вражеского снайпера, но тот так и не решился выстрелить в наглеца: снайпер потел, бледнел и смотрел в небо.

Съяли одобрял колдовство «чёрных ведьм». Если ты обзавёлся самолётом, пулемётом и напарником, то нечего над лошадьми и поварами куражиться, покажи свою удаль в воздушном бою! И даже если удача отвернётся, тебе не отстрелят голову, а покачают крыльями: мол, ноги не поломай, а там и с девушками повезёт. Говорят, «чёрные ведьмы» проделывали и такое, встретив благородство у врага.

Вчера случилось неожиданное: дальний разведчик заблудился в тропической грозе, угодил под молнию, окончательно потерял доверие к ошалевшим приборам и в состоянии полного отчаяния вынырнул из облаков прямо над огромным диковинным кораблём. Экипаж разведчика с интересом сделал несколько фотографий удивительного корабля — то ли спасателя, то ли научного судна. По крайней мере, решили так: это чьё-то научное судно. А что ещё думать? — гигант тащил на своей серой туше обрезки огромных труб с крышками. Шестнадцать связанных четвёрками огромных труб, в каждую из которых легко мог въехать грузовик. Видимо, какая-то ненормальная страна некогда Великой Миссии проводит глубоководные работы в зоне боевых действий, а в этих трубах выдерживают водолазов после погружения. Пилотов смущали лишь обводы судна: плавные зализанные контуры скоростного хищника, изуродованные нагромождением труб. Зачем научному судну такой корпус? Куда ему спешить с такими обводами?

Разведчик дал круг над кораблём, споря: что это за нагромождения вдоль бортов, похожие на огромные зенитные автоматы? — да нету в природе таких здоровенных автоматов! Наверняка это краны для подъёма подводных аппаратов. Научные устройства. Или нет?

И как бы сесть на воду рядом с ним… У Сьяли Ивла получилось!

Пилоты самолётов-разведчиков всегда спали на предполётных инструктажах, где крутили кино с инструкциями. В экипаже есть ведь пилот-наблюдатель, вот пусть и наблюдает, чего нам показывают на экране.

Штурману и стрелкам пришлось растолкать пилота-наблюдателя, он дремал от однообразия океана.

— Это «Воин Тьмы»! — заорал наблюдатель, а над уродливом трубоносце внезапно развернулся боевой флаг Вечной Вехты.

«Воин Тьмы» шёл к Вебе над глубоководным разломом Великой Отмели, в окружении крейсеров своего боевого охранения, их строй мельком показался разведчику сквозь низкую облачность, и там с плавучих авиабаз уже взлетали истребители.

Экипаж принял молниеносное решение улепётывать в грозу и молнии, среди которых показалось гораздо безопасней.

Пилоту разведчика повезло. Он смог оторваться в грозовых облаках от истребителей и ушёл с разбитыми приборами, дымя одним мотором: длинная пулемётная очередь изрешетила машину и не оцарапала никого из экипажа. Пилоту повезло вторично, когда он смог сбить пламя с мотора. Спустя пол-дня на ковыляющую машину наткнулся Сьяли — он был в патрулировании, но внимательный экипаж разведчика не заметил Сьяли. Экипажу было не до наблюдений, все рылись в самолёте, как одержимые, они безуспешно разыскивали в разгромленной кабине инструкцию по спасению от скатов (этими инструкциями какое-то ведомство наводнило все корабли, но Сьяли не встречал никого, кто прочёл оттуда хотя бы слово).

К вечеру добытые разведчиком фотографии уже рассматривали все собранные в просторном зале пилоты авианосца. Щёлкал в тишине проектор, на экране фотографии сменяли одна другую, и каждый пилот впитал в ум неприятную истину: разделаться с эскадрой этот трубчатый урод может одним крохотным незаметным корректировщиком и одним-единственным залпом из этих труб. И ещё пятью залпами — с караваном. Уже не спеша и со вкусом. В трубах он держит готовые к пуску ракеты.

Это пусковые установки.

И ракетами набит его трюм.

Каким-то хитроумным фототелеграфом изображения рейдера передавали союзникам, оттуда сыпались вопросы разведчикам, потом снова что-то передавали…

Пилоты заволновались. Начальство секретничает не зря!

Нюх не подвёл. Ударный флот Вехты не охотился за караваном, пусть даже очень большим и очень ценным караваном, флот секретно вышел в океан и направляется к побережью Ваулинглы. Он идёт наводить в далёкой заартачившейся стране свои железные порядки, наводить их новыми бомбами — теми, что одним махом стирают в пыль любой город.

Так предупредила уже другая разведка.

И Лидер принял решение: перехватить «Воин Тьмы» за Вебой, на границе Гигантской Отмели, у Трёх Скал. Усиление к эскадре подойдёт ночью.

Пилотам также сообщили, что с запада к Трём Скалам идёт авианосец Сахтаръёлы и его боевое охранение, так что истребители прикрытия будут. И не школьники, а настоящие асы! — те, что за год сильно омолодили пилотов Вехты. У рогатых преемников Бешеного Вождя остался от прежних грозных асов только отряд воздушного прикрытия столицы, какие-то «железные ястребы», но тот отряд далеко. Остальные асы Вехты погибли в воздушных боях над «Эштаръёлой», а непобедимый капитан Хикт казнён позорной смертью. Его страшный отряд куда-то сгинул — по древнему обычаю воинов Вечной Вехты зазнавшиеся подчинённые Хикта осмелились не поприветствовать виновника смерти командира. Так что на четырёх плавучих авиабазах Вехты из четырёхсот пилотов лишь тридцать шесть умели воевать по-настоящему. Остальные — под стать Сьяли, вчерашние ученики. Хорошо обученные, но ученики.

Накостылять сопливым вехтам за «Юсу» и не подпустить трубоносца к родному дому жаждали все в эскадре, пока авианосец «Вайюлоса» вёл караван к Трём Скалам. Пилотам настойчиво показывали фотографии сахтаръёльской махины, способной ломать льды: не отбомбитесь случайно по «Эштаръёле», паскудники!

Ночью караван лёг в дрейф, а к эскадре тихо подошли крейсеры и сразу четыре новых авианосца. Оказывается, бухту столицы покинул сам «Йюлаусёч»! Столица оголила порт! Тут уж любому трюмному дурню стало ясно, что у Трёх Скал готовится решающее морское сражение.

…Командующий флотом лично посетил каждый авианосец и сообщил: «Воин Тьмы» несёт на борту шестьдесят четыре ракеты, оснащённых новыми боеголовками. Атомными.

Так Сьяли впервые услышал про атомные боеголовки.

— Многие помнят смешной фильм, наверно, — негромко говорил командующий притихшему строю, — про испытания Вехтой нового оружия. Гриб до небес, город какой-то сгорел… Так вот, ребята: это не выдумка. Напоминаю: «Воин Тьмы» застукал нашего воздушного разведчика. И теперь не прячется. Даже хорохорится в эфире, подлец. Вот что их вожди передают нашему Лидеру открытым текстом, читаю перевод: «Поздно выползать навстречу доблестным сынам Вехты, трусливые и сытые скоты. Половина вашей страны обречена. Хотите утопить рейдер? — попробуйте. Если получится».

Командующий оторвался от бумаги и оглядел строй.

— Что это значит, господа? Соображайте!

— Они думают, мы в столичной бухте спим… — растерянно брякнул кто-то.

— Молодец! — похвалил командующий. — А мы наш сюрприз вождям преподнесём тут.

И командующий предупредил пилотов: если «Воин Тьмы» потеряет сопровождение, но прорвётся из сражения у Трёх Скал на юг, то над Гигантской Впадиной его уже ничем не догнать. Только атаковать вдогон авиацией. А на этом атомном уроде сто восемь счетверённых автоматических зениток и лучшие зенитчики Вехты. Прорваться к нему будет ой как непросто… И через сутки всё побережье Ваулинглы может оказаться в зоне поражения атомными ракетами. Конечно, лишённый прикрытия рейдер в конце концов потопят, побережье утыкано аэродромами. Но рейдер успеет выпустить ракеты. Первый удар атомной боеголовкой будет нанесён по столице Ваулинглы. И столицы не станет. Потому главная цель — это «Воин Тьмы». Ракетный рейдер, насмешливый командир которого приложил к радиопосланию своих вождей некий список из тридцати трёх городов Ваулинглы, намеченных к уничтожению в первую очередь. Этот список повторяют из мощной радиорубки рейдера с прибаутками, половина прибрежной промышленности Ваулинглы остановлена. Идёт эвакуация людей.

Сьяли покоробил боевой вехтский юмор: умеют повернуть к выигрышу, скоты, а ведь ещё и выстрела не сделали.

— Что-то многовато бешеных вождей развелось; не так ли, господа? — впервые улыбнулся командующий. — Не иначе к драке! Сообщаю: драка намечается послезавтра утром. И чтоб никто не остался без синяка на кулаке! Сдуру не отбомбитесь по союзникам и учите их силуэты, а не силуэты шлюх рассматривайте, на сегодня запрещаю глядеть на фотографии голых девок. Только на фотографии самолётов и кораблей! А девки вас после драки встретят. Настоящие. Уже собираются на пирсах и нижним бельём машут. Кто-то посоветовал им раззадорить вас эдаким способом. Когда вернётесь героями.

…В тот день пилоты особенно много шутили и писали письма. Становилось лихо и тревожно, прорастало желание как-то растянуть оставшееся до битвы время. Ведь кто-то действительно сойдёт на пирс героем, кого-то будут вылавливать в волнах, а кто-то навсегда останется в холодной темноте. Под обгорелыми обломками. Рядом с гнездом ската.

Акустики «Вайюлосы» говорили, что под водой непрерывно переговариваются подводные лодки. И нет-нет, да где-то рванёт торпеда: под океанской гладью уже разгорается сражение за разломы Великой Отмели. Разломы — это дорога для рейдера через мелководье. Вехтские подводники расчищают путь атомному бандиту.

В центре управления авианосца совещались непрерывно и секретничали, что-то чертили на картах, но каждый матрос уже знал: флот обнаружил «Воина Тьмы» и даст решающее сражение уроду, который прёт на перегретых сверхмощных двигателях, надеясь уклониться от асов «Эштаръёлы», та мчится с запада, загоняя рейдер к Трём Скалам. А сотня её закалённых в боях асов могут запросто оставить «Воина Тьмы» без воздушного прикрытия. Значит, рейдер дорожит прикрытием, значит, оно ему нужно… Этот гад намерен отстреляться по Ваулингле и уйти от береговой авиации, прикрываясь своими истребителями. Наверно, его тоже ждут на пирсе голые девки. Блондинки. Там все блондинки.

Три флагмана трёх стран сближались над разломами Великой Отмели, но один из них был уверен в своих ракетах и думал, что флагманов всего два. И потому мог жестоко поплатиться за надменную невнимательность, ибо о поджидающем его Ударном флоте Ваулинглы трубчатый вехт не знал.

Транспортный караван незаметно ушёл на восток, чтобы далеким океаном обойти Вехту. Ушёл без прикрытия, да и зачем оно? — все боевые корабли всех воюющих стран мчат к Трём Скалам. Через два дня война за океан будет закончена и десантные караваны с войсками пойдут в Танлагему, в беззащитные тылы Вехты. Повторялась Первая Планетарная война.

А её исход помнили все.

* * *

На мостике получали предполётный инструктаж, там гудели голоса пилотов:

— Командир, тебе самому не смешно щебетать сказки про какой-то люк?

— Помнишь, мы доты бомбили на Песчаных? Три дня молотили фугасками, сбросили две сотни, хоть бы в один попали. Перепахали всё вокруг, а толку никакого. В дот не попали! В дот! Он побольше здешнего зала был. А твой люк меньше этого стола. Хрен ты в него попадёшь. Разве что плевком. Да и то с палубы, а не с высоты, на скорости, да ещё зенитки лупят…

— На такую цель надо заходить вереницей, поодиночке, один-за-одним. Тогда ещё есть шанс, что одна из шестисот да попадёт. Только там четыре сотни истребителей.

* * *

Утром пилоты выстроились на влажной от дождя палубе, поглядывая на низкие серые тучи: над океаном висел обычный летний циклон, и чужой разведчик вряд ли нащупает корабли в лабиринте Трёх Скал. Все полёты отменили, отдыхающий перед решающей схваткой флот дремал в тёмных ущельях. С воздуха его не обнаружить ни за что.

Сообщение, прочитанное перед строем, не воспринялось поначалу никем: ночью погиб Лидер. Ехал в морской штаб лично руководить грандиозной океанской операцией и… автомобильная катастрофа. Глупый и неумелый водитель тяжёлого грузовика, поняв, что натворил, покончил с собой на месте. Даже не успели допросить! Разбил себе голову гаечным ключом.

К полудню новость кое-как усвоилась и даже портрет нового Лидера успели рассмотреть.

И все были снова вызваны на построение.

Хмурый командир авианосца долго читал что-то о взаимоуважении достойных и близких образом жизни противников, о внезапном восхищении вождей Вехты доблестью и выдержкой героически погибшего командира «Юсы», о слёзных извинениях и щедрых финансовых компенсациях вождей Вехты, потрясённых ошибочной атакой «Флогии», об ответственности нового Лидера перед своим народом…

Командир мрачно читал и какие-то другие слова, о благоразумии.

Похолодевший Сьяли ждал слов решающих после потока слов ненужных. И решающие слова прозвучали: Свободная Ваулингла заключила почётный мир с Вечной Вехтой. Ударному флоту приказано вернуться на свои базы. А пока ждать у Трёх Скал.

Стоявший рядом пилот «Юсы» судорожно втягивал носом слёзы:

— Они же надеются… На нас! Как же так…

— Вехты за караваном увяжутся! — выкрикнул чей-то молодой голос, но командир авианосца не расслышал нарушения субординации.

Тихо загудели голоса:

— Мы караван бросили, как плонги последние…

— Они же без охранения ушли…

— Их ночью догонят…

— Там грузовики…

— Девяносто транспортов, битком набиты…

— Что ж это такое…

Никто ещё не успел разойтись, как на авианосец плюхнулся транспортник из столицы. И Сьяли, побледнев, увидел вылезающих на палубу пилотов сбитого им корректировщика. В униформе, в медалях и с большими свёртками: подарки семьям из богатой Ваулинглы. Командир вехтов издалека поприветствовал Сьяли, как старого знакомого.

И почти сразу прилетел гидросамолёт вехтов. Весь флот наблюдал, как отдохнувшие — и не являющиеся более военнопленными! — лучшие пилоты Вечной Вехты возвращаются на свой «Воин Тьмы», продолжать службу. Их пузатый гидросамолёт неуклюже разогнался на своих огромных поплавках и ушёл на север.

…Нарушив корабельный распорядок, все пилоты набились в центр управления и молчали, слушая тишину из чёрных коробок громкоговорящей связи. Командование не решилось разогнать их по каютам и сделало вид, что ничего не происходит. И не решалось отключить связь.

К вечеру мёртвый эфир ожил. Вехтская речь смешалась с сахтаръёльской, враги обнаружили друг друга и уже не скрывались: уходя от «Эштаръёлы», могучий «Воин Тьмы» развернулся у Трёх Скал на восток, догонять беззащитный караван. Уже тонули первые транспортники, уже летели сигналы бедствия, их знал каждый. И многие представляли, что творится в брошенном караване, ведь резервный авианосец «Вайюлоса» наполовину был укомплектован матросами и пилотами погибшей «Юсы».

«Воин Тьмы» не стрелял по каравану своими дорогими ракетами. Сопровождающие его зенитные крейсеры погнали неуклюжие транспортники над разломом, как псы гонят кабанов в загонной охоте. И весело переговаривались с флагманом. Сьяли не понимал их слов, почти никто не понимал их слов, но все понимали интонации и замысел: вехты добьют караван, полюбуются кусающей локти «Эштаръёлой» и спокойно удалятся от неё в океан, начинать несложную игру во «кто первый и кто внезапный».

Транспортники шли на дно один за другим, это было ясно из весёлых улюлюканий вехтской речи.

* * *

В полночь эфир взорвался: спасая остатки каравана, авианосец «Эштаръёла» ударил всеми своими машинами по флагману Вехты; ударил ночью и с дальности, вдвое превышающей возможную. Спохватившиеся крейсеры-охотники повернули назад, на выручку одинокого «Воина Тьмы» — все крейсеры ринулись туда, где в ночном воздушном бою над «Воином Тьмы» и сопровождающими его плавучими авиабазами сцепились сразу пять сотен машин.

Значит, авианосец «Эштаръёла» по-прежнему шёл в точку встречи с молчащим флотом Ваулинглы. Сахтаръёлы не смогли осознать совершенную подлость и не поверили в неё. В их понятия содеянное не укладывалось.

Ставки на победителя не принимались, в центре управления все молчали. Что сможет «Эштаръёла» своими четырьмя штурмовиками? Даже если её хвалёные асы собьют всех вехтов (как и уговаривались ранее), что они смогут сделать закованному в броню рейдеру? А перед стеной его огня четыре штурмовика не стоят и вауса. Штурмовики сильны своими реактивными снарядами против танков, а не против рейдеров, да их всего четверо, а не шестьсот: именно столько палубных бомбардировщиков, ранее нацеленных на «Воина Тьмы», стояли в трюмах Ударного флота. Сьяли знал: под штурмовик вряд ли можно подвесить и одну мощную бомбу, каких в каждом уплывающем из драки бомбовозе аж шесть. Ну, прорвутся штурмовики к «Воину Тьмы» с четырьмя своими бомбами, и что? Эту палубу надо ломать сотней бомб. Так говорила разведка.

* * *

В коридоре топали ботинки и гудели голоса.

— Что за вехтский трёп в радиорубке?

— Вехты подняли истребителей. Говорят, сахты на подлёте к рейдеру. Решили атаковать без нас, значит.

— Они уже дерутся!

— Как вехты увидели их ночью?

— Говорили же про «радиоглаза». Значит правда.

— Получается, и нас бы заметили?

— Получается.

— Драка. Без нас.

— Они что, нацелились врезаться в рейдер истребителями?!

— Эти могут. Они под танки бросаются с минами.

— Рейдеру истребитель нипочём. Такую броню истребителем не пробить. Всё равно, что в крокодила воробьям тюкаться. Погибнут, а толку никакого.

— Это верно.

— Его «медведицами» надо дубасить.

— Чем?

— «Медведицами». У сахтов есть такие бомбы.

— Десяти попаданий хватит.

…Сьяли поднялся на палубу, куда высыпали все, свободные от вахты. Все пилоты сбились в толпу вокруг огромного динамика, трюмные умельцы выволокли на палубу динамик «громкой связи» и умудрились присоединить его к радиорубке длинным телефонным проводом. Оттуда неслись чёткие команды на чужом языке: переговаривались и пересмеивались пилоты Вечной Вехты, сближаясь с молчаливыми врагами. Тех было вчетверо меньше.

В полночь эфир взорвался.

— Началось… — тихо заметил кто-то, но его расслышали все, несмотря на орущий динамик. — Сцепились истребители.

Далеко-далеко над горизонтом принялись вспыхивать звёзды, цепочкой: тусклые и разноцветные, с лиловым и желтоватым отливом. Зелёные, красные…

— Что это? — заволновались матросы. — Кого-то сбили уже?

— Не, это «осветиловки», — знающим тоном пояснял матросам молодой голос; видимо, кто-то из пилотов. — Истребители высвечивают рейдер.

— «Осветиловки» отсюда не увидишь, пилот, — отрезал голос постарше. — Они за горизонтом, «осветиловки». Это высотные огни. Светящаяся бомба на парашюте. Ориентир для бомбовозов. Кто-то обозначает маршрут бомбовозу.

— Откуда у них бомбовозы?! — разъярились сразу несколько голосов. — Папа Бланги, чего там деется?

Спрашивали пожилого офицера, он единственный сидел на металлическом табурете перед динамиком. Сьяли знал «папу Бланги» ещё по службе на «Юсе». Никто не обращался к начальнику выпускающей команды, что обслуживала катапульту и взлётно-посадочную палубу, сообразно его должности или чина. Конечно, такое поведение было грубым нарушением субординации, но и своего рода традицией «Юсы»: если некий добрый наставник, покрикивая и поругивая, отправляет питомцев в небо, то вернутся все. Обруганными, но живыми. Такова была примета, оформленная с годами в традицию. А традиции превыше субординации! Мать «папы Бланги» происходила из Сахтаръёлы, отец — из Вехты, офицер знал оба языка хорошо.

Из динамика, перекрывая гвалт воздушного боя и, видимо, ругань дерущихся, донёсся спокойный женский голос, немного с грудным тембром и весьма волнующей хрипотцой:

— Къядр, где ты?

— Прошёл зелёные, — отвечал уверенный юношеский голос. — Тремя слева. Скорость триста двадцать.

— Держись меж лиловой и жёлтой, пять седьмых от жёлтой. Тут какой-то шустрик пристраивается к тебе, не обращай внимания, держи курс. Разберусь.

Сквозь ругань сражающихся пробилось:

— Говорит Къядр. Вижу рейдер.

Заторопился по-вехтски хриплый голос, давясь словами:

— Я штандарт-капитан Имденхорд, горю и падаю, потерял управление, кабину заклинило. Азимут три четверти от флагмана, высота шесть, дальность двадцать два, «Дака» с «медведицей», всем атаковать «Даку». Его прикрывает чёрная…

Короткая пауза и — сразу, по-сахтаръёльски и с досадой, раздражённый женский голос:

— Къядр обнаружен. Всем группам! Не подпускайте к нему «ястребов»!

— С ними штурмовик «Дака», — заговорил удивлённый «папа Банги». — Под него исхитрились подвесить бронебойную «Б-5» и как-то поднялся с авианосца… Девчонка наводит штурмовик на рейдер.

— Она где-то на авианосце сидит, наверное, девка эта, — знающим тоном вставил кто-то. — Пончики разносит начальству и всё такое… Как «девчонка» может «наводить» самолёт? По экрану смотрит. Видел такую штуку в кино. Там как бы к Реге летели в космическом корабле, воевали с космическими оборотнями. У них экран был удивительный. Ну, где сама Клази Во снималась и выпячивала груди.

— Какая, нахрен, «Клази Во»?! Там драка настоящая!

— Брешут всё про эти радиоглаза…

— Она над рейдером, — произнёс «папа Банги» и все притихли. — Наверное, она и набросала осветительных бомб, дорожку ими выложила для штурмовика, у него скорость меньше. Теперь поправляет курс «Даки». Хорошо ориентируется ночью, классная лётчица. Только что сбила какую-то «шишку», штандарт-капитана.

Кто-то присвистнул.

— Крутой ас, наверное…

— Ясен пень, ас. Обидно парню, девка сбила.

— Вдруг та самая, с фото?! — загалдели пилоты.

— Красивая. Вехты от злобы записали её в «ведьмы».

В небе, высоко над горизонтом, один за другим вспыхивали огоньки и опускались вниз. Сьяли понял: это горят самолёты.

— Знаешь, какие ведьмы бывают красотки? Помню, в кино про…

— Заткнись. Твоя Клази Во в кабину не втиснется. Застрянет. Ляжки ещё пропихнёт, а выменем застрянет. Не мешай слушать бой.

— Ты ж не понимаешь слов!

— Тогда не мешай «папе Банги» слушать.

Голос лётчицы стал вдруг сухим и злым:

— Къядр, через двенадцать секунд входи в пике. Атакую вторую четвёрку. Всё, горят. Пошёл, пора. Заснул, что ли?!

Сьяли не понимал ни слова.

— Перехватчики заходят на штурмовик четвёрками, — пояснил притихшим пилотам «господин Банги». — Сообразили. Она их разносит в щепы.

На палубе стало совсем тихо-тихо, только динамик надрывался возгласами жестокого воздушного боя.

— Къядр, ты перетянул! — резанул женский голос. — Поздно, иди на второй заход. Что ты делаешь?! Ты что делаешь, гадёныш?! Не смей!

Хрипловатый голос лётчицы вдруг зазвенел, перекрывая ожесточённый гвалт боя:

— Не смей, скотина! Машина развалится! Ягрид, убью!

— Ребята, Къядр горит!

— Это выхлоп! Он врубил форсаж!

— Он него куски летят!

— Сам ты «кусок»! Он сбрасывает «вертушки» со взрывателей! Бомбу взводит!

— Ты что делаешь, сопляк?! — взбеленился женский голос. — Ошалел?!

Голос захлёбывался яростью.

— Всем имитировать атаку Къядра! Запутывайте зенитчиков! Где все, чтоб вас?! Въендр, за мной! Пикируем всей группой!

— Есть!

— Что там? — заволновались пилоты на палубе.

Из переклички стало ясно, что происходит нечто непредвиденное.

— Он как-то сбросил вертушки с «медведицы», — буднично и коротко пояснял «папа Бланги». — Поставил бомбу на боевой взвод, врубил форсаж и пошёл в вертикальное пике. Кто-то из рукастых механиков пособил ему с бомбой перед вылетом, видать. Ишь, как девка свирепствует. Не ожидала, значит. Обещает на части порвать умельца.

— Он что, охренел? — запоздало удивился кто-то из пилотов. — А если встряхнёт?

Пропеллеры предохранителей отвинчивались со взрывателей сами, напором воздуха. Но только после сброса бомбы. Чтобы сработать при ударе.

— Хочет влететь в рейдер со взведённой бомбой, если подобьют, — заметил «папа Бланги». — Серьёзный парень. То есть сопляк сопляком, вроде вас.

Разглядеть самолёты в лучиках прожекторов было невозможно, искрящееся облачко от зенитных разрывов опускалось ниже и ниже.

В тонком лучике прожектора вспыхнула искорка: это взорвался самолёт. Вторая искра, третья…

— Троих сбили… — тихо выдавил кто-то.

Все болели за сахтаръёлов.

— Неизвестно, кого, — заметил кто-то их старших офицеров. — Толпой пикируют, над океаном дымка. В толпе «Даку» не распознать. Он ракурсом «ноль» у них в прицелах.

Свирепствовали голоса по-вехтски:

— Всем поправку на минус три, скоты! Идиоты, ваши разрывы идут выше, он пикирует на форсаже, идёт на таран ракетного люка! Это смертник с «медведицей», кретины!! Поправка на минус три!!! Вы не того сбили! Он левый в группе!

Динамик вдруг взорвался торжествующими воплями десятков голосов:

— Братцы, он попал! Попал!!

— Горит! Горит, тварь!

— Это вам за наши транспортники!

На палубе никто не понимал слов.

Далеко-далеко над горизонтом высветилась ярким оранжевым светом высокая дымка, ранее еле видимая в свете Реги. Озарилась ещё и ещё. Ярко!

— Что это? — потрясённо обронил кто-то, пялясь на оранжевые отблески в небе.

— Цистерны с ракетным топливом взрываются, — негромко пояснил кто-то из офицеров, они неслышно подошли к толпе. — В ракетный люк угодил. В тот самый.

— Одной бомбой… Ни хрена себе пике…

— Всем группам! — бешено ревел динамик. — Догнать и сбить «Даку»! «Вехтский меч» каждому!! Догнать и сбить мерзавца!!!

Снова пробился женский голос, он срывался на крик и едва не плакал.

— Что там, «папа Банги»? — заволновались пилоты. — Спёкся «Дака»? О чём лётчица рыдает?

— Приказывает ему смываться низким полётом. Говорит, «вернёмся — уши надеру». Я так понимаю, парень как-то выпорхнул, не потерял сознание в перегрузке.

— Круто… — протянул кто-то. — Везунчик. А не выпорхни?

— Ушёл бы в люк вместе с бомбой, — и «папа Банги» окинул взглядом толпящихся пилотов с «Юсы». — Не зря же взрыватели взвёл.

Усталый голос из динамика:

— Штандарт-капитан Тилг. Его прикрывает «ведьма». Я потерял троих.

— Догнать и сбить! Это приказ вам лично!! Лично вам!!!

— Выполняю.

Отрывистый голос в динамике:

— Флаг-капитан Греленбран, горючего нет, планирую на «Брюгнехорд». Сейчас ко мне в хвост зайдёт истребитель с голой «блонд» на фюзеляже. Охотится за садящимися, сволочь. Режет над палубой, как цыплят. Сбейте этого негодяя. Он всех нас перестреляет.

— Похоже, сахтаръёлы дают им жару, — промолвил «господин Банги». — Выбивают последних асов у Вехты.

Насмешливый голос во-вехтски, с заметным акцентом:

— За «сволочь» и «негодяя» ответишь, крабоед. Захожу на тебя, Греленбран. Сейчас получишь от меня пару снарядов в твою маленькую уютную кабинку. Раз, два… и отлетался флаг-капитан. Ау, крабоеды! Все видели фейерверк из начальника? Это был двадцать четвёртый. Кто хочет в двадцать пятые? Сегодня ни одна сука не сядет на палубу целёхонькой. Прыгайте с парашютами загодя, уроды. Скаты ждут!

— Свирд, прекрати безобразие и не паясничай в эфире.

— А то что? Уши надерёт? У крабоедов «горючка» на нуле, пачками садятся. Поди ж ты, ещё двое! Всё, готовы. Красиво срубил? Двумя снарядами обоих! Въендр побился об заклад на бочку вина: невозможно-де срезать тридцать крабоедов зараз в одной драке. Никак больше десяти не удавалось даже красотке нашей. Спор — святое дело. Шесть осталось. Та-а-ак… У-у-ух! Уже четыре, командир. Захожу на новых. Кучкой садятся. Сегодня пьём, ребята!

Недовольный бас:

— Отчего ж тридцать не сбить, если у них ни горючего, ни патронов… Это тир, а не бой.

Хриплые голоса, с хохотом:

— «Ура» капитану Свирду!

— Во даёт! Четвёрку одной очередью! Тридцать!

— Братцы, Свирд тридцатого свалил!

— Въендр, где ты? С тебя бочка! Добрехался? Доспорился? Чё молчишь?

— Капитан Въендр погиб, — зло резанул слух женский голос. — Прикрывал атаку Къядра, пока ты, тварь хитрозадая, гусей щипал.

«Щипать гусей» на жаргоне истребителей означало подличать и нападать врасплох, исподтишка, Сьяли знал это.

Тишина.

Ночной горизонт стремительно занимался багровым заревом в полнеба, это горел «Воин Тьмы». Полыхал, как сто танкеров.

На фоне зарева появился тёмный силуэт самолета: «Дака», как сразу узнали его на палубе. Из крыла штурмовика тянулась тонкая струйка дыма. За ним, как волки, мчались истребители. Трое.

«Дака», дымя, прошёл над авианосцем.

— Собьют… — тихо вымолвил кто-то.

— Шлюпки на воду, приготовиться поднять пилота! — загремело с мостика.

Ведущий истребитель, заходя строго в хвост «Даке», вдруг стал огненным шаром, из которого вывались горящие клочья. На его место тотчас метнулся второй, и тоже взорвался. Та же участь постигла и третьего.

— Кто стреляет?! — яростно прохрипели громкоговорители с мостика. — Кто разрешил стрелять?!

— Наши зенитки молчат… — пискнуло в ответ.

Над надстройками авианосца, низко-низко, с визгом проскочил чёрный носатый истребитель, разворачиваясь к «Даке» так круто, что кромки его крыльев вскипали белыми струями.

На палубе охнули голоса.

И тогда Сьяли ушёл к себе в каюту.

* * *

Утром поступил официальный приказ о возвращении. За эскадрой потянулся шлейф из клочков рваной бумаги, экипажи яростно рвали прощальные письма и молча бросали в волны. Им отключили связь. Их не встречал в порту Лидер, девушки и информаторы. Толпились только родные, сбитые охраной в машущий руками квадрат: власти узнали накануне, что почти все ушедшие в поход пилоты с погибшего «Юсы» наотрез отказываются сходить на берег. Один лишь Сьяли молча и одиноко спустился по трапу. И молча поехал домой, отдыхать свои законные три дня. Так приказал ему в коротком утреннем сне погибший зловредный командир «Юсы». И даже второй раз улыбнулся наглецу.

Из трамвайного окна Съяли удивила стайка девушек, все они были в одинаковых майках, на каждой майке красовался портрет какого-то парня в военной форме. Промелькнула ещё одна стайка в таких же майках. Скоро Сьяли перестал обращать внимание на юных модниц-патриоток.

Дома Сьяли узнал от брата, что погибла половина каравана, но сахтаръёлами потоплен «Воин Тьмы». Штурмовик «Дака» прорвался к рейдеру и единственной бомбой угодил прямо в хранилище горючего для ракет. Бои идут непрерывно, десятками подтягиваются вехтские и сахтаръёльские подлодки. Потоплена часть боевого охранения рейдера.

— В ту ночь он потопил все авиабазы, — сказал брат.

Он говорил о «Даке».

— Подбили, отремонтировался быстренько и сделал ещё четыре вылета, сбросил четыре бомбы. Они ж хлипкие, эти базы, перестроены из танкеров. Крейсеры столпились над местом затопления «Воина Тьмы» без воздушного прикрытия. Он закидывает их бомбами, а зенитчики не могут сбить. Утопил уже десяток. Вожди Вехты назначили премию в десять миллионов золотом за его голову. Скоро всех перетопит, но вехты не уходят. Наверное, ищут что-то важное.

— Они хотят поднять боеголовки, — произнёс вдруг отец, складывая газету. — В них очень дефицитный взрывчатый материал. Наверное, весь запас, что есть у Вехты. Без этого материала Вехта не сможет производить атомные заряды.

— Какой-то оборотистый злодей уже печатает на майках портрет того парня, что потопил «Воина Тьмы». За трое суток пол-столицы переодел в эти майки. Пытались запретить, он подал в экстренный суд, запрет аннулирован как «препятствие свободе выражения мыслей». Теперь норовит оттяпать у военного ведомства миллион за «упущенную выгоду». Лидер в ярости. Требует найти на такие майки для наших девчонок нашего героя, а не печатать какого-то дикаря.

— Интересно бы знать, как он летел с такой бомбой… — угрюмо произнёс Сьяли. — Она ж размером с цистерну для пива.

— Он почти без горючего взлетал, — усмехнулся брат. — Налегке. В воздухе дозаправлялся. Из транспортного самолёта. Есть у них такие. Подлетал к транспортнику, а к нему спускали на тросе какого-то психа-акробата со шлангом, перекачивать горючее из транспортника в «Даку». Да, такое вот новшество. Корабль Миссии заснял заправку, я тут журнальчик для тебя приобрёл, гляди…

И зашуршал страницами.

Сьяли рассматривал низкого качества фото (видимо, сильно увеличенное) огромного двухфюзеляжного самолёта. И — маленький злой штурмовик между балками фюзеляжей.

— Так и летел. Дозаправится немного горючим, пролетит, и снова на дозаправку. От этого транспортника истребители тоже дозаправились, а вехты сдуру подняли всех своих в расчёте на короткий налёт. Никому не позволили сесть. У всех вехтов горючее закончилось почти одновременно.

Он снова зашуршал страницами:

— Тут статья есть, корабль Миссии наблюдал побоище в бинокли. В конце боя вехтов жгли напропалую, добивали над палубами, на посадке. Плюнули благородные асы Сахтаръёлы на своё благородство. Вот такая пошла война, Сьяли. Когда подошли крейсеры, было уже поздно. Парашютистов с корректировщика расстреляла вот эта девица. Гляди: красивая. Почему женщины такие безжалостные?!

Брата бросила невеста. Зачем успешной красавице калека?

Дома Сьяли говорил немного, выражением глаз перепугал мать и огорчил отца, а через трое суток явился в штаб базы. Как награждённый боевой пилот, верный долгу, Лидеру, и не участвовавший в беспощадно подавленном мятеже, он был направлен на элитарный авианосец «Гиулайв», тот готовился к настоящему походу. Надо было приводить в чувство запертую на своих островах бестолковую Ямихасу.

* * *

Сьяли догадывался, что на флагмане его не примут за «своего», и ожидания оправдались полностью. На элитарном авианосце служили проверенные пилоты, туда брали только зарекомендовавших себя опытных лётчиков. Каждый был старше Сьяли лет на десять, но… сбитый самолёт и потопленную подлодку имел на счету только он, Сьяли Ивл. И только в Сьяли стреляли из настоящего пулемёта, только Сьяли швырял настоящую бомбу в настоящего врага. Элитарный же авианосец охранял столицу и всего раз вышел в океан, навстречу «Воину Тьмы». То есть безрезультатно.

За обедом в огромном и шикарном отсеке авианосца сотня элитарных пилотов посмеивалась над капризами войны и над сахтаръёлами: оказывается, огромное количество фруктов всплыло из потопленных транспортов. Сахтаръёлы везли из своих Заморских владений уйму фруктов, оказывается. Транспортники утонули, а фрукты создали в океане сплошное оранжевое поле. Но ведь и сахтаръёлы были в оранжевых спасательных жилетах! Корабли Миссии никак не могли взять в толк, кто есть где, вот никого и не спасли. Но ската фруктом не обманешь, скат не миссионер, скат человечину чует. Что молчишь, новичок? Подтверди! Ты же был на «Юсе»! Чует скат человечину?

Под общий смех Сьяли покорно подтвердил: чует. Потому сахтаръёлы и спешили сквозь минное поле к потопленному «Юсе», чтобы обогнать аппетит скатов. Погибших они заворачивают в непромокаемые мешки, белые-белые: так их души заметит светлая Милосердная Ормаёла, а не Чёрная богиня, есть такие богини у сахтарьёлов. Чёрная очень не любит кривляк. От них смердит словами, как из задницы ската.

…Он ушёл из столовой при молчании. И с тех пор ни с кем не общался, не участвовал в разговорах пересмешников. Да и разговоры здешние были какими-то неприятными, в основном стычками подпорченных мужчин, видавших виды, а не весёлым зубоскальством вчерашних учеников «Юсы».

На авианосце быстро распространилось мнение о гордом сопляке-ветеране, личный боевой счёт которого не позволяет унижаться до общения с трусливыми переростками.

Сьяли не интересовали слухи, он равнодушно воспринял такое известие. Даже сломанный замок на его шкафчике в раздевалке не раздражал. Спиной чувствуя взгляды, он чинил замок, это было всё-таки занятие — как и у того, кто этот несчастный замок неустанно ломал.

Во сне ему часто грезились голоса пилотов, атакующих «Воина Тьмы», они зло переругивались с вехтскими истребителями. Их было вчетверо меньше вехтов, все они знали язык Сьяли, но ни разу не послали оскорбления вдогон уходящему от битвы флоту Ваулинглы. Значит, даже оскорбления Сьяли оказался недостоин для той светловолосой лётчицы и для того седого капитана, которых бросил.

Он сильно изменился в ту ночь, когда слушал голоса гибнущего каравана: сахтаръёлы прыгали с тонущих транспортов в ночной океан, в самый разгар охоты зелёных скатов. Там была и смешная рыжая красавица, которая брала кровь у Сьяли для раненых и кричала на зенитчиков, размахивая кулачками. Были и те двое зенитчиков, расстрелявших торпеды; все — и Сьяли! — уставились на зеленоватые светящиеся следы, как заколдованные, торпеды шли прямёхонько в борт транспорта. Зенитчики белыми стали, сродни бумаге, но стреляли в следы торпед до последнего. Рвануло так, что водой всех окатило! У самого борта взорвались обе, едва сварные швы не треснули. И ещё Сьяли узнал голос офицера, что вёз питание коту посла, именно этот голос докладывал что-то командиру уничтожаемого конвоя. Сьяли не понимал их языка, но эти три слова он всё-таки выучил на спасшем их транспорте, заучил их до конца дней. Все на транспорте вызубрили самую важную тогда команду: «Немедленно покинуть корабль!».

…Ему непрерывно назначали дежурство. Кто-то всегда должен быть готов к взлёту и этим кто-то всегда был Сьяли. Он не роптал: лучше сидеть в тесной кабине истребителя, чем валяться в тесной каюте.

Когда авианосец достиг вод Ямихасы, в первом воздушном бою Сьяли выделили считавшееся унизительным место прикрывающего хвост группы. Элитарные пилоты уверенно и наперегонки ринулись в бой, они действительно умели летать, их было восемь на восемь, отличный шанс отличиться!

Группа не потеряла в первом бою ни одного самолёта и сбила три; все три сбил Сьяли. Он аккуратно снимал их с хвостов обречённых элитарных пилотов и возвращался на унизительное восьмое место, не вспоминая поломанный замок. Впрочем, в тот вечер замок впервые оказался цел и даже легко закрылся в общем неловком молчании, ударять ладонью о ладонь отличившегося сопляка элитарные пилоты почему-то не решились, нарушив традицию флота. Они прятали глаза, и Сьяли не понимал, почему. Есть же традиция: хлопать по ладони и угощать пивом, запрещённым на войне. Один сбитый — одна банка.

Сьяли оказался вне понятий и вне традиций.

Заслуженное пиво он одиноко пил в каюте, в непонимании.

Всё объяснила иностранная лётчица, явившаяся в беспробудный сон Сьяли.

…Это был очень странный сон. Мерцала светлая и синяя ночь, полыхали полярные сияния, водопады какие-то искрились повсеместно. И невиданный зеркальный самолёт поблёскивал на невиданной зеркальной палубе. Прямо на этой палубе и сидела светловолосая лётчица с фотографии, спокойно попивая что-то из странного термоса в цветочек.

— Жалуйся, — приказала лётчица без насмешки. Она была очень серьёзна.

И оробевший Сьяли пожаловался:

— Ребята замок перестали ломать из уважения, а в глаза не смотрят.

— Нету никакого «уважения», дурень, — спокойно заметила лётчица. — Они боятся.

— Чего?! — удивился Сьяли и жадно посмотрел на термос, у него в горле всё пересохло.

— Ну… — лётчица завинтила термос и встала, она была на пол-головы выше Сьяли — …мало ли чей хвост тебе спасать придётся? Ну как замок со взглядом сойдутся в твоей догадке?! — в бою и припомнишь, не заторопишься, а чей-то хвост и задымит тем временем. Слабы на хвост твои «ребята».

И засмеялась, побулькав термосом возле уха Сьяли.

— Плохо-то как… — Сьяли чуть не заплакал. — Почему всегда так плохо?!

— Интересно, когда это тебе было хорошо?! — удивилась лётчица. — Вспоминай.

Даже водопады во сне затихли.

— В школе третировали… — вспоминал Сьяли. — Дядюшка Лив допекал… В лётной тоже ругали, на авианосце унизили и разбили нос, старикана я ненавидел… Правда, он хорошим стариканом оказался, но только когда погиб. Брата искалечили. Одну убийственную девушку увели прямо из рук. Вторая погибла. Тоже красивая была. Награждение лучше и не вспоминать, едва ноги не отвалились…

— Да, — посочувствовала лётчица. — Клубок провалов.

— Один раз было хорошо! — встрепенулся Сьяли. — За ящиками с моторами. Там у неё каюта самодельная. Мы ужинали. Знаешь, такими колбасками и блинчиками угощала! Тот ужин я на сто ужинов с блондинками не променяю!

И запнулся:

— Извини… Я не тех блондинок подразумевал, которые воюют… А тех, кто в упитанном теле…

И запутался.

— Она разве не «блондинка в теле»? — прищурилась лётчица.

— Нет, — замотал головой Сьяли. — Какое там «тело»! — ей семнадцать лет. Я бы сказал, что она «рыжая», только она не рыжая. У рыжих кожа неприятная и глаза мутные. Без ресниц. А у неё знаешь, какие ресницы! Чёрные, густые… Глазищи зелёные, как океан! И кожа приятная. А голос такой… Такой… Заслушаешься! И говорит вроде чушь смешную, а вдумаешься — нет, не чушь. Очень умная девчонка. Сказки сочиняла.

— Понравилась, — без осуждения констатировала лётчица. — Заигрывал с малолеткой. Под блинчики.

— Ты что?! — покраснел от возмущения Сьяли. — Она у них на транспорте сестрой милосердия была! Знаешь, как у вас к сёстрам милосердия относятся? У неё отец пропал в океане, её на транспорт всем экипажем принимали. Она отца хочет найти на диком острове. Книгу о войне задумала. Да она мне… Она…

— Как сестра богини, — вдруг сказала лётчица.

— В точку… — оторопел Сьяли. — В точку!

И стукнул кулаком о ладонь:

— Почему я сам до таких слов не догадался?!

— На каком транспорте встретились? — деловито спросила лётчица и отвинтила крышку термоса. Заструился аромат напитка. — На, пей. Настой лесной колдуньи. Я тут приколдовываю иногда в чужих снах. Ты меня заинтересовал той девчонкой. Вспоминай, где видел.

Напиток был божественен даже для сна.

— На «эс-тэ-девяносто три», — произнёс Сьяли сквозь блаженство.

Выпил и мрачно опомнился:

— Она погибла у Трёх Скал. Плавать не умела. Так что и тут ничего хорошего нет. Да, никогда хорошо не было…

Лётчица задумчиво завинчивала термос. Завинтила, похлопала Сьяли по плечу:

— Просыпайся, вояка. Вашим хвосты пощипали, кто поджать не сообразил. Тебя в штаб зовут. Покрасуйся перед бедолагами.

И Сьяли очнулся оттого, что посыльный тряс его за плечо:

— Господин младший офицер! Вас к командиру авиагруппы корабля. Срочно!

Оказывается, Сьяли спал одетым и обутым, так что долго собираться не пришлось. Вызов был неожиданным, ибо удачливый пилот, хлебнувший победного пива, освобождался от полётов на два дня. Традиция!

В зале с большой доской для разбора полётов никакими традициями и никаким пивом даже не пахло. Тут был весь лётный состав «Гиулайва». Лётный состав сидел в мягких креслах и помалкивал. Кто-то ковырял несуществующий мозоль на ладони, кто-то перелистывал записную книжку. Двое были мокрыми от пота, хоть выжимай.

Злой командир авиагруппы сунул Сьяли мел:

— Рисуй на доске, как заходил в хвост ямихасов. Объясни этим переросткам, как надо воевать. И мне объясни. Но не торопись и дыши в сторону, от тебя разит перегаром, как… Что за пиво погрузили на корабль?!

Оказалось, в утреннем бою авианосец потерял шесть машин сразу. Встретились «восемь на восемь», но те восемь показали жёлтые зубы. Три пары были «разбиты» на отдельные самолёты, а отдельные самолёты уничтожены. Последняя пара в отчаянии пыталась повторять манёвры Сьяли, но выделывала их понаслышке и потому безуспешно.

И тогда командир авианосца нарушил традицию флота. Он велел вызвать отдыхающего Сьяли для «поучительной лекции».

…На авианосец самолётом доставляли почту и элитарные пилоты ликовали, читая огромные восторженные статьи о себе. У некоторых было уже по два сбитых врага, непрерывно печатались фотографии и приходили пачки писем от девушек и жён, первые читались тщательно и вслух. Сьяли получал письма от мамы и брата. Фотографий Сьяли в журналах не было. Ни одной. Когда он сбил тридцатый самолёт, то со ссылкой на очевидцев поползли слухи, будто Сьяли — личный пилот и бессменный телохранитель прежнего Лидера, Йюзивейта, будто в каком-то столичном подвальчике была драка, где Сьяли из жгучей ревности расплющил пивную банку о голову нового Лидера, тогда ещё простого помощника Йюзивейта. И потому Сьяли сослан на авианосец, мучительно переживать разлуку с Лейной Квай, восходящей звездой Ваулинглы, покорившей страну лихим танцем на столе — в купальнике, в огромной военной фуражке и военных ботинках. Страна нашла-таки образ предстоящей победы! Из-за этой красотки и случилась ужасная потасовка между Сьяли и нынешним Лидером. А жене Лидера всё стало известно и тот получил добавки уже дома, двумя полными банками.

Глядя на остекленелый взгляд Лидера, в это хотелось верить. Многие верили.

После пятидесятого сбитого появились первые сочувствующие. Были даже попытки уступить десяток писем, но Сьяли вежливо отказывался. В конце концов командующий эскадрой (из угрызений совести) дал Сьяли небольшой отпуск, когда увидел на горизонте круизный лайнер из нейтральной страны, шедший к Ваулингле.

След потерянной хищницы

— …тебе всегда открыто, парень! — сияющий хозяин распахнул дверь закрытого подвальчика. — Не смотри ни на какие вывески! Не для тебя эти запреты! Проходи! Садись! Вот лучший столик!

— Тут у вас девушка работала… — нерешительно начал Сьяли, озираясь в полумраке подвальчика. У стойки вовсю орудовала знакомая хорошенькая официантка, повзрослевшая из тела школьницы до тела Зелмы Сэй. Она протирала стаканы для вечернего наплыва посетителей. Второй официантки, блондинки убойных форм, не было.

— Которая тебя вот этой банкой лечила? — живо откликнулся хозяин.

На витрине красовались огромная банка и портрет Сьяли с подрисованным синяком.

— Все спрашивают, — пояснил хозяин. — В смысле, девушку. Выдающаяся была внешность, без неё доход упал основательно. То есть в пропасть.

— Эта разве та банка? — оторопел Сьяли.

Он отлично запомнил ту банку. Он унёс реликвию и хранил.

— Она самая! — возликовал хозяин и сразу погрустнел. — Знал бы, что придёшь, удержал бы её зубами. Капкан бы у дверей поставил. Увы, исчезла. Ойси, поговори с гостем! Я мигом.

— Как так «исчезла»? — прокричал Сьяли вопрос вслед хозяину.

— Очень просто, — пояснила официантка, расставляя перед Сьяли сверкающие стаканы и дорогой сок. — Записку прочла и вылетела, как ненормальная. Больше не видали. Даже жалованье не получила. Вот оно, жалованье, видишь? Я храню.

— Какую записку?

— Мальчишка принёс, вдвоём убежали. Мальчишка у Алтры выспрашивал: правда ли он сто ваусов заплатит за доставку?! Кивала: заплатит, мол. Не сомневайся. Даже двести даст за скорость! И где она такого психа нашла?! — двести за скорость! Представляешь? Уж я бы и двадцатку не дала этому заморышу на его скорость. Тоже мне, «скорость»! Я и то быстрей бегаю.

— У Алтры? Имя какое-то вражеское…

Девушка удивилась:

— Так она ж из Вехты была… Родилась в Вехте. После первой войны её родители сбежали от голода к нам, всей семьёй. Ты не знал? Её тут плонги хотели тухлыми фруктами закидать, юбку над головой завязать. Довели человека до того, что нож кухонный носила для самообороны. Нам на дверях вехтский флаг рисовали. Но папа всё равно её не уволил! Знаешь, какой мой папа крутой? Настоящий мужик. Говорил, на неё поглазеть клиентов больше, чем моральных убытков. Он бы этим плонгам штаны завязал над головой, сунься они к нам. Алтра боялась домой уходить, ночевала в кладовке.

— Кто такой «он», который заплатил заморышу за скорость?

— Понятия не имею, — деловито ответила официантка. — Как ты думаешь, она шпионкой была? Папа нервничает, боится, потянут ли на допрос. Ущерб репутации заведения!

— Что тут вынюхивать шпионке из Вехты? — невольно улыбнулся Сьяли. — Качество пива?

— А почему она в тот день исчезла, когда сахтаръёлов вышвырнули домой? А?

— Тут были сахтаръёлы?! — поразился Сьяли.

— Ты, вояка, весь в боях и походах… — похлопал Сьяли по плечу вернувшийся хозяин. — Ничего ты не знаешь. Были, оказывается. Были! И не знал никто. Как только наш новый Лидер из драки драпанул, так плонги всё тут же и разузнали. Со знамёнами по улицам шатались целыми днями. Оплакивали убитых каких-то и требовали всех сахтаръёлов убрать с треском и позором, если расстрелять не получится. Вот и убрали.

— С позором?

— Как же, жди! Когда их в крытых машинах увозили, вся улица флаги вывесила. Я тоже вывесил! — хозяин выволок из-под стойки флаг, Сьяли знал этот флаг по транспорту. — Смотри. Девушки за ночь сшили, Ойси и Алтра. Бесплатно сшили!

— За какую такую заслугу флаги вывесили? — поинтересовался Сьяли, вставая. — За «Воина Тьмы»?

— Да ты сядь, не спеши! «Воин Тьмы» тут не при делах. Главное, не скоты же мы последние! Эти ребята в танках вместе с нашими горели, а я им вслед плевать буду? Что я, плонг треугольный, что ли?

— Каких танках? — Сьяли нащупал стул и сел. — В каких таких «танках»?!

— Так они же танкисты! — засмеялась официантка. — Офицеры все, галантные до невозможности.

Оглянувшись на хозяина, шумно хлопавшим дверцами бесконечного шкафа, и тихо поделилась наблюдением:

— Упасть, какие мужчины! Вроде тебя.

— А в тех танках, что Йюзивейту навезли, — вернувшийся к столику хозяин поставил блюдо с удивительными фруктами и снова налил Сьяли сока. — Освобождали острова. Попробуй вот этот: гордость заведения, только пилотам. А фрукты — три вауса штука! С Песчаных островов. Для командующих.

— Тут такая драка была! — доверительно сообщила официантка, отхлёбывая из стакана Сьяли сок для пилотов. — Плонгов били! Ух и драка! Пол-улицы дралось! Я участвовала! Как я ему врезала; а, папа? Потрогай кулак, пилот. Чувствуешь, какой твёрдый? Стальной кулак ваулинглы.

— Я староват биться… — неспешно рассуждал хозяин. — Но флаг вывесил. Стыдно, конечно. Они своё дело сделали, им всё равно домой возвращаться. Что им тут, пиво пить? Наших ребят выучили на эти машины жуткие, и домой. Проехала тут одна как-то, даже собаки попрятались. Думал, стёкла выпадут! Проводи их, медали выдай, девиц с цветами выстави… Ты как, Ойси?

— Героев проводить? Запросто. В любом купальнике!

— Слышал? «Запросто»… Я тебе дам: «в купальнике»! Найду эту сетку — порву в клочья! Завела себе купальник сеточкой и прячет где-то. Сетка, парень! Не поверишь: чёрная редкая сетка, в ячейки вот этот стакан провалится. Видел такое бесстыдство на афише. Какая-то соплячка танец на столе отколола в военной фуражке и в такой сетке. Всю страну заразила! Да ты журналов не читаешь, гляжу. Что война творит… Девки поддержать вояк надеются этими сетками, что ли? Не знаю я такой поддержки, я без неё воевал. А нынче одна девка другую норовит перещеголять, все на столах пляшут в сетках и военных фуражках. Тьфу! Оказывается, родная дочь где-то отхватила такую гадость и ловит момент вас поддержать. Молчи, Ойси! О чём я? Ах, да… Пусть Лидер со своими плонгами вдогон танкисту кривляется. Я не буду.

Сьяли задумчиво наблюдал за косточками от трёхваусовых фруктов, которые официантка ловко выплёвывала в пустой стакан на соседнем столике. Без промахов.

— Значит, Алтре записку принесли и умчалась она, как ненормальная? Понятно…

— Что понятно? — озадачился хозяин.

— Не шпионка она. Трать её жалованье смело, не вернётся.

— Думаешь? — усомнился хозяин. — Зима начинается, курорты скоро закроют. Зимой такие хищницы к доходным норам прибиваются. Надеюсь.

— Там весна, — вздохнул Сьяли, прикидывая в уме десятую часть стоимости аэродрома с полутораста транспортными самолётами Ямихасы. Сумма показалась значительной. — У неё теперь хищник с отличной норой.

В дверях тренькнуло, хозяин ринулся открывать дверь некоей небритой личности своего возраста, с огромным фотоаппаратом, явно информатором-любителем. Но Сьяли не успел разозлиться: небритый фотоаппарат нацепил на старинный костюм поношенную медаль Лидера.

Хозяин хлопал вошедшего по спине:

— Познакомься, пилот: мой старый боевой товарищ Элни Нис. Вместе были в Танлагеме, в прошлой войне. Недолго, но повоевали! Не удалось нам взять «Несокрушимый», но в пиршестве перед ним поучаствовали с размахом. Егеря из Сахтаръёлы нас угостили, отпаивали каким-то настоем. Такой пир отгрохали — закачаешься! Со стрельбой в воздух и при свечах. Правда, мы стрельбу и свечи пропустили, припозднились, а к новому столу нас и егерей вовсе не позвали. Там столько чинов понаехало со всех сторон, все солидные, наш Лидер был. Как увидел нас — а мы босые и голышом — чуть не съел. Ниса он помнил, он медаль Нису как-то вручал, хлопал по плечу героя. А тут… Мол, так опозорить перед союзниками! А что такого, собственно? Да, Нис? Союзники всё понимали. Они сами не лучше нас были видом. Разве что одетые. Все в копоти, в пыли, в бинтах…

— Почему вы босыми были и голышом? — удивился Сьяли. — Что за форма такая удивительная?

— Не успели одеться… — хрипло засмеялся Нис. — Нам ихний егерь из жалости какой-то вехтский камуфляж снайперский принёс, руками развёл: извините, союзники, больше ничего нет, обозы далеко. Одевайте этот серый изыск, его достойные личности до вас носили. И смеётся. А мы как вылезли из ванны, так и прыгали, пену из ушей выбивали. Я глаза открыл — а передо мной этот, как его… руководитель Танлагемы, что ли… Пялится, языком цокает. Информаторы какие-то кругом вопят, часть в сторону смотрит, некоторые красные от гнева. Наши, значит. Чуть не светятся красным! А танлагемские визжат и нас снимают. И сам Лидер — воочию, ноздри раздувает…

— Ну? — поразился Сьяли и официантка быстро подвинула ему новый стакан сока. — Блеск! И что?

Хозяин засмеялся, Нис пожал плечами:

— А ничего. Я глаза закрыл, на другой ноге прыгать начал. Смотрю, Вей тоже прыгает, — он кивнул на хозяина.

— Я подумал, мы нанюхались химической дряни и грезится нам Лидер, — пояснил хозяин, складывая фотопринадлежности гостя на соседний столик. — Да и в той ванне дышать было нечем от ароматных добавок. Сам главный архитектор Сахтаръёлы плавал до нас в той ванне, с двумя молоденькими служанками, с блондинкой и темнокожей. Изысканный тип! — в простой воде, без служанок, не мог купаться. Представляешь? Вот утончённая натура! Добавки всякие с собой возил. Диван ему принесли и такой личный столик от их управителя выкатили! — слюнки проглотишь. Служанки с ложечки его кормили, пока он млел в полотенцах на диване. Чтобы ум был свободен! Вот уважение к уму, а?! Гурман, ничего не скажу…

— Как это вас в грязную ванну занесло? — не удержал в себе смех Сьяли. — Да ещё после архитектора! После служанок ещё куда ни шло…

Официантка прыснула.

— Э-э-э, парень… — Нис устроился за столом и официантка наливала ему пиво. — Мы в таком виде были, что куда хочешь могли залезть, чтоб с себя эту мерзость смыть. Ну что, будем сниматься?

— Я согласия не давал, — усмехнулся Сьяли хозяину.

— Да ладно тебе! — возмутилась официантка. — Людей утопающих спасал в океане, а мы кто? Не люди?

— Вы разве тонете? — подумав, спросил Сьяли.

— Заведение гибнет! — выпалила официантка. — И папа разоряется! Тонем и разоряемся вовсю!

Хозяин вздохнул, а Нис сосредоточенно пил, тактично не влезая в разговор.

— Я-то чем вас спасу? — удивился Сьяли. — Ещё пива выпью, что ли?

— Всё просто! — зачастила официантка, наполняя стаканы. — Дело именно в пиве. Его везде завались, но всё оно в этих дурацких банках с номерами. «Пиво номер пять», «пиво номер семь»… Фи! Я говорю папе: «Ну кто сюда к нумерованному пиву попрётся?! Его везде полно!».

— Ты хочешь новое пиво выдумать? — улыбнулся Сьяли. — Двузначное?

— Это лишнее! — деловито заметила официантка, смахивая со стола невидимые капли и подвигая стакан Сьяли. — Нам нужны принципиально новые банки. С фотографией аса! С твоей. Я тут обкумекала кое-что для подписи. Звучит так: «Ты вернулся и пьёшь пиво аса, пилот? Нет?! Тогда ты пилот, но не патриот! Выпей и приобщись!». Но я ещё обдумаю текст и особенно название. Надо укоротить, но идею оставить.

— Плевать пилотам после боевого вылета на мою фотографию и на твой патриотизм, — вздохнул Сьяли. — Плохо ты боевой вылет представляешь. После него всем только голую Зелму Сэй подавай к пиву.

— Да ну? — озадачилась официантка.

— Да, — кивнул Сьяли. — Как архитектору служанок. Но даже с Зелмой Сэй твоё «Пиво аса» кисловато названием, тут напрашивается «Мечта аса». Ухватываешь? «Мечта аса»! Кто мечта аса? Зелма Сэй! И никаких дополнительных букв не надо на банке. Ас летал, ас сел, ас мечтает в кресле, Зелма Сэй опирается туфелькой о посадочное кресло и… Словом, прогнулась к асу. Это первая банка. Сразу ясно, о чём мечтает ас после драки. Вторая банка: Зелма стреляет глазками, прильнула к асу щёчкой. С мечтой «номер два» тоже всё ясно! Третья банка: Зелма хохочет на коленях аса. Мечта аса осуществилась! Вот так надо. Эх ты, пивная патриотка… Много понимаешь в асах, гляжу.

Официантка смотрела на Сьяли восторженно:

— А четвёртая банка?!

Сьяли хмыкнул:

— После трёх банок никакой пилот и смотреть не станет, чего нарисовано на четвёртой. А нарисована полная свобода рук! У аса, конечно. Ну, и у Зелмы.

И попросил хозяина:

— Хотя бы расскажите, как вы оба в одной ванне оказались.

— Я уже слышала! — заявила официантка и удалилась к стойке, задумчиво протирать сверкающую посуду.

— Ничего особенного, — снова вздохнул хозяин. — За три дня до конца войны выстроили нас всех и потребовали двух добровольцев, которые хоть десяток слов по-вехтски могут пискнуть и вехтскую машину водить. Мы с Нисом можем. Вот и вызвались. То ли по-молодости, то ли по глупости: наобещали медаль, а как же я домой без медали?! Да и дельце пустяковое: двух танлагемских офицеров к сахтаръёлам провезти. Фронт уже развалился, но это ещё хуже: все стреляют, а не пойми откуда и в кого. Одели нас с Нисом вехтами, а танлагемы вроде как пленные.

— А если бы попались? — удивился Сьяли.

— Ну, если бы попались… — хозяин улыбнулся. — Десятком слов не отбились бы. Но проехали удачно, всю ночь мчались ураганом на грузовике. А перед рассветом, недалеко от «Несокрушимого», уже у города, танлагемы поблагодарили нас и говорят: теперь, мол, мы сами прорываться будем. Чтоб в нас не попали случайной пулей, вы, доблестные ребята-союзники, двигайте к сахтаръёлам, но другим путём и с большим шумом. Отвлекайте врага от нас, но на вехтскую форму в потёмках не надейтесь: тут бьют во всех подряд, тут полно ненормальных снайперов. Мы и отвлекали. Доотвлекались до какой-то лужи, с озерцо размером. Не знаю, фабрику ли разбило снарядами или какую канализацию, только говорю Нису: живым в это дерьмо не полезу.

— Как снайпер ударил, так полез! — засмеялся Нис.

— Полез… — морщась, кивнул хозяин. — И как точно бил, мразь! Головы не поднять! Меня рвало от вони, даже когда выбрались. Форма, ботинки, сам — всё воняло!

— Меня тоже рвало, — отхлёбывал пиво Нис. — Потом принюхались потихоньку и снова поползли с шумом. Даже не помню, сколько времени ползли.

— Два дня, — уточнил хозяин.

— И часу не ползли, — возразил Нис.

— А ночь?

— Это у тебя в глазах темнело.

— До сих пор не разберутся, — заметила официантка от стаканов. — Вонью мысли отбило. День и ночь спутали.

— Неважно, сколько ползли. Продолжайте, — попросил Сьяли.

— Так всё уже! — Нис поставил стакан. — Ползём мы в битом кирпиче, зубами скрипим, мысли путаются, от снайперов прячемся. Камешки вокруг так и стучат! — мы думали, пули их выбивают из мостовой. Вдруг дети заплакали! Головы поднимаем — десятка два детишек переходят улицу с какой-то пожилой тёткой. Дети носы зажимают, тётка смотрит в ужасе, зонтиком на нас замахивается: восставшие из древней могилы! Оглядываюсь — позади огромная толпа по улице идёт к замку, по красным дорожкам, никто ни от кого уже не прячется давно. И вроде не стреляет никто, пуль нет вовсе, это в нас из открытых окон нижних этажей швыряют чем ни попадя, чтоб быстрей уползали и не распространяли зловоние. Война-то кончилась! Представляешь? Мы окончание войны пропустили и ползаем всем на смех, то есть доводим мирное население до горьких слёз своими запахами. И где оружие потеряли, не помним. Встали, пошли к замку в открытую. Шатаемся. Прямо к ванне и вышли. Сахтаръёлы аж попятились от нашего вида. Там их целая тактическая группа была, на площади. Стол огромный, свечи зажжённые, блюда невиданные. Всё новенькое, всё сверкает. И как в сказке: огромная ванна, десятеро влезут. Пены-то, пены!

— Я думал, мираж… — дополнил хозяин. — Бред отравленного воображения.

— Как же, мираж… — хмыкнул Нис. — Ты на неё двинул, как танк, на ходу униформу рвал…

— Ещё бы не рвал… — улыбнулся хозяин. — Как нам чистенький офицер сказал? Был там очень чистенький офицер-сахтаръёл. Все обычные, в грязном камуфляже, а этот в мундире просто ослепительном. На пьедестале сидел, платком белоснежным вытирался. Нервный какой-то. Принюхался, спрыгнул — и к нам.

— «Не утопите эту мерзость немедля, скоты, расстреляю на месте за применение запрещённого оружия против человечества» — заулыбался Нис. — Не распознал в нас союзников и на униформу показывает, мы её уже сняли.

— Утопили?

— Утопили, — кивнул хозяин.

— Как же! — возразил Нис. — «Утопили»! Я топил! Камни битые заворачивал в эту вонь и топил в канале! Свою и твою! А ты, как ненормальный, уже нырял и нырял в пену, хоть расстреливай. Офицер поглядел, вздохнул, скомандовал что-то. Смотрю — полотенца несут и здоровенную коробку с ароматными добавками. И — бух всю коробку в ванну! Оказалось — годовой запас, из замка. Вот такой наш подвиг. Вонючий и ароматный. От меня ароматными добавками с год пахло, жена ревновала.

— Меня тоже, — улыбнулся хозяин, покосившись на старательно вытирающую стаканы дочь.

— Ну, снимаемся? — икнул пивом Нис.

— Давайте, — кивнул Сьяли. — Где?

Начались споры и Сьяли с хозяином были выставлены в центр зала. Сьяли сидел на роскошном стуле, хозяин стоял. Потом Сьяли стоял, а хозяин сидел на роскошном стуле.

Съёмка закончилась и хозяин вернулся с новой порцией фруктов, благодарить за спасительные фотографии, что уже завтра будут развешаны на стенах и в витрине.

— А с дочерью? — Сьяли кивнул на официантку.

— С Ойси? — хозяин с сомнением поскрёб щёку. — Зачем? Не надо.

— Вот тебе и раз! — удивился Сьяли. — Ты что же, всю жизнь её в официантках держать намылился, пенный вояка?! Давай сниматься с будущей главой заведения. Она скромно сядет в кресло и глазки потупит, а я разухабисто встану рядом. Назови фото «Мечта аса» и выстави его покрупней других, раз уж себя рискнул развешать тут напоказ. О будущем дочери думай! Чтобы вместо Ниса фотоаппарат не таскала по пляжам, старого отца и друга его немощного ради. Так, Нис?

Нис кивал одобрительно.

— Папа! — запрыгала официантка. — Не спорь! А ну, ас, гони свою фуражку!

— Зачем? — удивился Сьяли.

— Я буду в фуражке, в сеточном купальнике, с флагом Ваулинглы и с бантом! И слоника, слоника мне!

Мечта аса

Сьяли долго не мог прийти в себя после налёта на Шохайскую бухту. Он равнодушно пил ненавистное пиво, пока не удивился цветному изображению на третьей банке: счастливое личико Зелмы Сэй и его, Сьяли, физиономия. Пялясь с изумлением на фото — сама Зелма Сэй в купальнике из сетки сидит на его, Сьяли, коленях! — он не заметил ни наступившей тишины в центре управления авианосца, ни расступившихся пилотов, ни вставших навытяжку офицеров штаба соединения.

Таким Сьяли и предстал перед командующим Ударным флотом — с банкой новейшего популярного пива «Мечта аса» и в совершенно скотском облике.

…Утром Сьяли был в воздушном прикрытии. Ещё утром он видел, как горели бомбовозы его бывших приятелей по «Юсе», вереницей заходившие на флагман флота Ямихасы: всех проштрафившихся занозистых юнцов подержали в кутузке для прочистки мозгов и сунули за прощением Лидера на бухту Ямихасы, в совершенно ненужный налёт, имевший цель скорее патриотическую, припугнуть недосягаемого врага досягаемостью и воодушевить уставшую от бестолковой войны страну. Под каждой машиной подвесили по огромной бетонобойной бомбе, ради которой с бомбовозов сняли пулемёты и парашюты. Нужно разнести вдребезги все бетонные пирсы! В налёте будут участвовать и две сотни элитарных бомбовозов, эти потопят рыболовный флот Ямихасы, который толпится в бухте. Военных кораблей там нет, так уверяла сытая разведка. Бомбовозам ничто не грозит. Ни устаревшим, ни новым. Прикрытие истребителей вообще не нужно в этой заурядной операции. Тем более, что дальности истребителям всё равно не хватит, даже если убрать пушку, парашют и пилота. Но и без истребителей всё пройдёт как по маслу, в этом нет сомнений. И со столов Ямихасы исчезнет варёная рыбка, хе-хе.