Бесплатный фрагмент - Крипота

От автора

Что не перестает меня удивлять, так это — непредсказуемость жизни. Даже в более широком понимании моя жизнь неоднократно делала крутые повороты, если же смотреть в более узком плане, а именно — мое творчество, собственные предпочтения в котором я считал вполне понятными и прогнозируемыми — тут все еще более непредсказуемо, как погода на родном Урале, когда утром может быть мороз в двадцать градусов, а вечером — все тает. И это — в июле, чего уж там говорить про зиму?

Когда-то, очень и очень давно, я начинал свои робкие литературные пробы именно с жанра фэнтези. Они оказались крайне неудачными, я разочаровался в себе, как в авторе, творце этого жанра, и долгие годы не возвращался к нему… пока вдруг, неожиданно для самого себя, не написал рассказ «Стужа» для конкурса фантастики и фэнтези «Нежная сталь». Рассказ, впоследствии ставший первым произведением цикла «Легат Триумвирата», рассказ, который получил признание читателей и приобрел заслуженную популярность.

Я всегда сторонился нуарных детективов, считая их чересчур мрачными, а уж написать самому нуарный детектив, следуя всем канонам жанра… для меня это было чем-то и вовсе невероятным! Хотя бы по той причине, что писать в таком ключе весьма сложно!

И вдруг я написал нуарный детектив «Месть на возмездной основе», высоко оцененный критиками! Да, это было трудно. Это было очень трудно. Я был сам удивлен, что смог! Пожалуй, больше я был удивлен только тем, что вообще решился на столь рисковый опыт.

Теперь — возвращаясь непосредственно к теме настоящего сборника.

Чего я меньше всего от себя ожидал — того, что обращу внимание на мистические истории. Проще говоря — страшилки. Нет, я читал много страшилок, в самом деле завораживающие, пугающие произведения, где присутствовали какие-то загадки, потусторонние силы. Я понимал, что написать страшную историю, которая ввергла бы читателя в ужас — это… это тоже трудно, как и все перечисленное выше. Я восхищался многими авторами, способными создать на странице книги давящее, гнетущее настроение, ощущение ужаса, чтобы читатель боялся перевернуть страницу, боялся встретиться с тем, что там, дальше… это была та высота, которая казалась мне недостижимой!

Недостижимой по многим причинам. Во-первых, уровень фантазии авторов, который я считал чем-то запредельным для себя. Во-вторых, вот это умение испугать читателя не картинкой на экране, а сплетением слов. Положа руку на сердце — сегодня даже фильмы-ужастики разучились снимать, скатываясь в примитивное кровопускание к месту и не к месту, что там говорить про книги?

Как вдруг, с подачи своего давнего знакомого, выступающего под псевдонимом Тимофей Конев, я решил попытать силы в крипоте… и был несказанно удивлен, что мои мистические рассказы оказались столь же интересными, востребованными у читателя, как и прочее мое творчество! Пожалуй, на все свои предыдущие произведения я не встречал столько восторженных откликов, сколько пришлось на долю крипоты! За исключением, разве что, цикла «Байки из жизни» и «Юридических историй».

Да, безусловно, я не был бы собой, если б в представленных ниже рассказах был только страх и ужас. Как всегда — читателя за поворотом страницы поджидают сатира и тонкий-тонкий юмор!

Дисклеймер: все приведенные ниже тексты не пропагандируют абсолютно ничего из того, что запрещено пропагандировать, осуждают то, что положено осуждать и поддерживают то, что надлежит поддерживать. И, конечно, не преследуют цели оскорбить кого-либо.

Темное дело

Служебный УАЗик, скрипнув тормозами, остановился. Впрочем, не только тормозами — отечественный внедорожник скрипел полностью, от покрышек до мигалок на крыше, будто скрипом щедро снабжали автомобиль еще на заводе, дабы компенсировать аскетизм интерьера и тяжесть руля. Здесь, возле дома в частном секторе, стояли еще два полицейских УАЗика — точные копии того, на котором приехал майор Соловьев, вплоть до ржавчины по низу кузова, тоже, кстати говоря, входившей в заводскую комплектацию.

В стороне от машин собралась пестрая толпа зевак под присмотром пары скучающих пэпсов, которые чаще открывали рты чтобы зевнуть, чем чтобы пресечь попытки любопытствующих проникнуть на место преступления.

Следак спрыгнул с подножки джипа в грязь, поморщился, разглядев в синих бликах мигалки свежие кляксы на форменных брюках, и махнул рукой, приглашая стажера следовать за ним.

Оба прошли комнату три на четыре метра, насквозь пропахшую нафталином и ладаном. В центре помещения — стол со стеклянным шаром и двумя толстыми свечами, догоревшими почти до основания. Перед столом — стул, за ним — кресло, еще дальше, у стены, по сторонам от окна — пара шкафов, заставленных черепами, склянками, пентаграммами и прочей атрибутикой, свидетельствующей о близких отношениях хозяйки жилища с нечистой силой.

Хотя такие связи ведьме не слишком помогли. Женщина, по виду — немного за шестьдесят, лежала на полу как раз между креслом и окном. Ее вьющиеся седые волосы растрепались по ковру, успевшему впитать в себя кровь, а лоб украшало отверстие, не предусмотренное природой. Рядом, сидя на корточках, устроился эксперт в белом халате, бойко водя ручкой по бумагам, закрепленным на планшете.

— Олег Константинович, — кивнул, здороваясь, Соловьев.

— Михал Иваныч, — ответил кивком эксперт.

— Коля Попов, стажер, — пояснил майор, не дожидаясь вопроса, махнув в сторону своего спутника.

— Здравствуйте, — прошипел молодой человек, не сводя широко раскрытых глаз с тела.

Лицо его было белее простыни, даже с примесью некой зелени. Стажер при каждом вдохе широко открывал рот, подобно рыбе, выброшенной на берег, пытаясь глотнуть кислорода.

— Так, — опередил всех Олег Константинович. — На улицу! Быстро!

Попов замотал головой — дескать, все в порядке, но уже через секунду пулей вылетел из помещения.

— Он у тебя в первый раз, что ли? — усмехнулся эксперт.

— Вчера прислали, — поведал Михал Иваныч. — Только-только из упаковки достал.

— Едва не осквернил чистоту места преступления… — вздохнул мужчина в белом халате.

— Ладно, что тут у тебя?

— О причине смерти сам догадаешься?

— Отравление? — оскалился Соловьев.

— Ага, свинцом! Смерть наступила… — криминалист тряхнул рукой, высвобождая часы из объятий манжета. — Смерть наступила около восьми вечера. Оружие, скорее всего — ТТ, но подробности после вскрытия.

Позади громко хлопнула дверь.

— Коля, тебе если еще плохо — лучше еще погуляй, — не оборачиваясь дал совет майор.

— Михал Иваныч, это я, — произнес капитан-участковый. — Твой, что ли, там душу изливает?

— А, это ты, Рыбаков, — протянул ладонь для приветствия следователь. — Да, мой. Стажера прислали на мою седую голову…

— Так я и понял, — вздохнул Саша, отвечая на рукопожатие.

— Что тут у нас? — Соловьев повторил вопрос, теперь адресуя его участковому.

— Покойная — Роза Булатовна Биджоева, — капитан ткнул пальцем в диплом на стене, надпись на котором утверждала, что хозяйка жилища — магистр черной магии в четвертом поколении. — Шестьдесят три года, постоянной регистрации не имеет, проживала здесь. Судимостей — две, в первый раз — сто сорок седьмая, еще по кодексу РСФСР, не знаю, что это…

— Мошенничество, — машинально произнес офицер.

— Ну… понятно! Второй раз — сто пятьдесят девятая, уже по УК РФ. Род занятий — думаю, тут тоже все понятно… тело обнаружила внучка.

— На обходе был?

— Какой обход, — пожал плечами Рыбаков. — Если весь поселок тут собрался?

— Чего видели?

— Машину, говорят, видели. Черный джип, номер «вор» и три шестерки…

— Несомненно, уважаемый человек, — усмехнулся майор.

— Скорее всего, — согласился Саша. — Приезжал днем, часа в два…

— Пробивал?

— Нет еще. Да и незачем. Юра Порох ее грохнул.

— Постой, — вздрогнул Михал Иваныч. — Ему ж еще сидеть да сидеть!

— Третий месяц уже гуляет, — покачал головой капитан. — По УДО откинулся.

— Это вот эта вот погань? — изумился следователь. — И по УДО?

— Сам знаешь, — вздохнул участковый. — Все сокращают. Нас сокращают, ФСИН сокращают. Честному человеку скоро сесть некуда будет!

— Ладно, — отмахнулся майор. — Не нам это решать… а почему Юра Порох? Видели его?

— Нет, но… — замялся Саша. — Но все так говорят!

— Все говорят, что в Москве кур доят, — перебил коллегу Соловьев. — А в Рязани — пироги с глазами. Их едят, а они глядят! Почему именно Юра Порох? Он — что? Пятнашку отмотал чтобы выйти, через три месяца грохнуть старую ведьму и обратно — досиживать пойти? Не насиделся еще?

— Тут, Михал Иваныч, тонкие материи. Днем сегодня, около двух, на том джипе приезжал Юра Порох с двумя торпедами, чтобы покойная погадала ему — сколько жить осталось. А она ему брякни — мол, меньше, чем через сутки, скопытишься. И помирать будешь в страшных муках, — рассказал Рыбаков. — Тебе б такое понравилось? Вот и Юре Пороху не понравилось! За это он и грохнул бабку!

— Мне тоже много чего не нравится, — возразил майор. — Но я ж от этого никого не валю! Как ты сказал? Юра Порох приезжал в районе двух. А бабку-то грохнули… Олег Константинович?

— Примерно в восемь вечера, — напомнил криминалист.

— Вот! — поднял палец следак. — Восемь вечера! Только с двух до восьми — шесть часов! Шесть часов, Саша! Он — что, сидел тут все эти шесть часов и бабкины бредни слушал? Или целился так долго, чтобы в лоб ей маслину плюхнуть?

— Да не знаю я, — воскликнул капитан, вспотев от напряжения. — Не знаю я, откуда они знают! Но они — знают!

— Вот ты молодец, орел, — хлопнул себя по колену Соловьев. — И в обвинительном заключении я напишу «все знают, а откуда знают — того мы не ведаем»! Ты еще экзорциста предложи свидетелем в суд вызвать, чтобы он бабку с того света вытащил, чтобы она сама показания дала!

— Вообще-то, экзорцист изгоняет демонов, — поправил вернувшийся со свежего воздуха стажер. — А с покойными общается медиум!

— Смотри, какой умный выискался, — нахмурился майор. — Ты, Коля, раз такой умный — садись и пиши протокол осмотра места преступления!

— Это как это?

— Это так это! Тебя ж где-то учили! Бери бумагу, ручку, вот тебе стол. И пиши: так, мол, и так, обстановка в комнате такая-то, труп лежит так-то, смотрит третьим глазом в потолок.

— Как-то нехорошо это, — поежился Попов. — Не уважительно!

— Что — не уважительно? — не понял наставник.

— Ну… труп…

— А ты, Коля, пиши уважительно, пиши «труп» с большой буквы «Т»! С большой буквы уважительно будет?

— Ну… наверное…

— Вот и пиши! А ты, орел, — ткнул следователь в участкового. — Пойдем, покурим.

Покинув дом, Михал Иваныч заложил широкую дугу, чтобы обойти место душеизлияния подчиненного. Тоже молодец — мог хотя бы до кустиков добежать.

С другой стороны — чего еще ожидать? Идут в органы все, кто попало. Насмотрятся телевизора, начитаются Шерлока Холмса — и все, бегут в школу милиции, ожидая романтики. Погони, слежки, перестрелки. А работа в полиции — это вовсе не погони, слежки, перестрелки! На девяносто… нет, пожалуй, на все девяносто девять процентов работа в полиции — это вот такая проза жизни. Протоколы, постановления, допросы. Ручек больше изнашивается, чем патронов расходуется! Многим за все годы службы и пострелять-то приходилось разве что в тире, да по банкам.

Да и Мориарти в жизни не встречаются. Все просто, грубо, без изысков. Убийцей, чаще всего, оказывается собутыльник, любовник, сосед. И берут его тепленьким, что называется «по горячим следам», едва ли не на месте преступления. И, как правило, еще не успевшего протрезветь.

Словом, если снимать кино по реальной жизни — его никто и детективом-то не назовет. Скорее — детективосодержащий продукт.

— Дай сигарету, что ли, — попросил Соловьев участкового.

— Ты ж бросил, — заметил капитан.

— Бросишь тут с вами…

Вынув сигарету из протянутой пачки, майор, тем не менее, отказался от зажигалки и провел сигаретой под носом, втягивая табачный запах. Некоторое время оба стояли молча. Рыбаков пускал дым, а следак нюхал сигарету, насыщаясь ароматом.

— У тебя телефон Юры Пороха есть? — осведомился Михал Иванович, возвращая сигарету, «накурившись».

— Конечно, — кивнул Саша. — Он же каждый месяц отмечаться у меня приходит.

— Диктуй…

— Позвонить ему хочешь? — испугано распахнул глаза капитан. — А не свинтит? Может, подождем, когда снова отмечаться придет — там и повяжем?

— Если он чует, что наследил — не придет он к тебе отмечаться, — возразил следователь. — Уже сквозанул. А если считает, что у нас на него ничего нет — сам ко мне прибежит.

— Позлорадствовать?

— Поразнюхивать. Что мы знаем, что предъявить можем.

— Как знаешь, — пожал плечами участковый.

Офицер, достав из кармана кителя трубку, продиктовал номер коллеге. Долго никто не отвечал, немудрено — время позднее, даже бандитам спать пора. Их там, в колонии, к режиму приучили. Это только менты круглые сутки впахивают, а у жуликов все по расписанию: прогулка, прием пищи, отбой. Наконец из телефона раздалось:

— Кто там такой смелый в такое время звонить?

— Пороховщиков Юрий Алексеевич?

— Э… да, гражданин начальник…

— Соловьев моя фамилия.

— Ба! Михаил Иванович! Гражданин начальник! Сколько лет, сколько зим! Чем обязан?

— А ты ко мне в отдел приедь — я тебе и расскажу.

— Как скажете, гражданин начальник! Утром — первым делом к вам. Даже зубы чистить не буду!

— Не нужно мне этого утром, — поморщился майор. — Я на сутках сегодня, завтра — отсыпной. Нужен ты мне — твою рожу перед сном видеть. Боюсь, кошмары сниться будут, не усну вовсе. Давай часика через два…

— Так это… это половина четвертого ночи будет!

— Вот! Зато без пробок доедешь! Видишь, как о тебе родная милиция… тьфу, блин… полиция беспокоится? Цени, пока я на пенсию не ушел!

— Ладно, — буркнул Юра Порох. — Приеду.

— Вот видишь, — самодовольно усмехнулся Соловьев, убирая трубку в карман. — Даже бегать ни за кем не нужно! Ты, кстати, найди кого-нибудь из родственников, чтобы посмотрели, не пропало ли чего…

Офицер вернулся на место преступления, а участковый направился к сильно поредевшей толпе зевак в поисках родственников усопшей гадалки.

Олег Константинович уже собирал свой чемоданчик, а стажер все еще корпел над протоколом осмотра, исписав едва ли четверть листа.

— Дай посмотрю, — потребовал Михал Иваныч. — Господи! Ну и почерк у тебя! Как кура лапой!

— Так я все больше на компьютере, — попытался оправдаться Попов. — Кто сейчас ручкой-то пишет?

— Следаки пишут, — проворчал наставник. — И опера пишут.

— И эксперты — тоже, — добавил криминалист.

Соловьев намеревался еще высказаться по поводу современной системы образования, но течение мысли прервал Рыбаков, приведший родственницу покойной. Майор содрогнулся, едва завидев ее. Маленькая, сухонькая старушонка, сгорбившаяся под тяжестью прожитых лет. С крючковатым носом и блеклыми, выцветшими глазами. Вся в черном, родственница устало опиралась на узловатую клюку. Ей бы в мультиках сниматься — вылитая ведьма!

— Кем приходитесь трупу? — официальным тоном спросил следователь.

— Сестрой, милок, сестрой…

— Э…

— Эльза, — подсказала старушка.

— Эльза… Булатовна, — произнес Михал Иваныч, бросив взгляд на диплом на стене. — Посмотрите внимательно. Может, пропало что?

— Пустое, сынок, — отмахнулась ведьма. — Ничего не пропало. Да и не нужно вам заниматься этим, время свое зазря переводить…

— Я ж не учу вас лохов разводить, — огрызнулся майор. — Вот и вы не учите меня мою работу делать!

— Все равно никого не посадите, — вздохнула Эльза. — Роза-покойница раньше вас душегубцев покарает…

— Серьезно? — усмехнулся Соловьев. — Вот прям с того света встанет и кинется карать всех направо и налево?

— Серьезно, — заверила родственница. — Это вам, благодарность за беспокойство.

Ведьма протянула офицеру пухлый конверт. Единственный, кто проявил заинтересованность — молодой стажер. Он прекратил писать и вытянул шею, сгорая от любопытства, пытаясь прикинуть размер будущих заработков. Олег Константинович тактично скрылся под столом, а Саша отвернулся к окну, делая вид, что разглядывает сверкающие мигалками машины.

— Слышь, мать… — процедил сквозь зубы следователь. — Я тебя за такую благодарность десяткой наградить могу! Для тебя, считай, пожизненное!

— Честный ты человек, — покачала головой Эльза. — Плохо…

— Чего ж плохого?

— Проживешь еще долго, но счастье все позади осталось. Потому что честный!

— Так, капитан! — гаркнул Михал Иваныч.

— Я!

— Почему посторонние на месте преступления? Вывести немедленно!

— Есть, — козырнул Рыбаков.

В отдел следователь с подопечным вернулись только ближе к половине четвертого ночи — стажер слишком долго возился с протоколом и схемами, оставив кучу помарок и исправлений. Пришлось переделывать. Соловьев лишь успел щелкнуть чайником, как позвонили из дежурки. Прибыл Пороховщиков. Точный, как часы! Еще бы! Ему, пока на УДО, не с руки опаздывать! Или спешил выведать, что может связать матерого уголовника с убийством?

— Товарищ майор, — оживился Коля, когда начальник положил трубку. — Как мы его колоть будем? Как в кино?

— Что значит — как в кино? — хмуро поинтересовался следак, выливая в мусорную корзину остатки холодного кофе из чашки.

— Ну… как хороший и плохой полицейский!

— Слышь, орел… — огрызнулся наставник. Продолжить мысль он не успел — в дверь постучали. — Сиди давай, плохой полицейский… войдите!

Дежурный ввел в кабинет Юру Пороха. Рослый, крепкий мужик. Лысый на макушке, но с аккуратной бородой. Несмотря на только что оттянутые пятнадцать лет — упитанный, ухоженный, словно откинулся не с зоны, а вернулся из санатория.

— Чё за ботва, командир? — насупился бандит. — Не по понятиям это — ночью на допрос!

— Я тебя не на допрос пригласил, а по душам поговорить, былое вспомнить. Пока присаживайся, — указал на стул Михал Иваныч. — Рома, — обратился он уже к конвоиру. — Ты пока свободен.

— Ты до сих пор майор, что ли? — удивился Пороховщиков, усаживаясь на стуле, скрипнувшим рассохшимся деревом от немалого веса. — Я думал, не меньше полковника!

— Бери выше, — усмехнулся офицер. — Генералиссимус! А это — так, супергеройский костюм. Я его по ночам одеваю, под личиной человека-майора с нечистью борюсь.

— Ну-ну… майор, — оскалился уголовник.

— Слышь, орел, — повысил голос полицейский. — Поговорить по душам и панибратничать — разные вещи, не находишь? Наш разговор по душам, если будешь хамить, в допрос очень быстро перейти может! Понял?

— Да понял я, понял, — помрачнел Юра, извлекая пачку «Парламента» из кармана.

— Тут не курят, — предупредил майор.

— Курить нельзя, хамить нельзя, — расстроился Порох. — Чё можно-то?

— Можно на вопросы отвечать. Знаком с Розой Биджоевой?

— Не-а, — уверенно мотнул головой жулик.

— А у меня есть свидетели, которые видели, как ты еще с двумя гражданами в районе четырнадцати часов приезжал к ней в поселок…

— А… так это та ведьма, что ли? — догадался Порох. — Ну… знаю — громко сказано. Один раз всего видел.

— Что она тебе нагадала? Поделишься? — вкрадчиво произнес Соловьев.

— А чего? — пожал плечами посетитель. — Секрета никакого нет. Говорит, жить буду долго, вас всех переживу. И богато!

— У меня обратная информация, — усмехнулся майор. — Нагадала она тебе, что суток не протянешь! И за это ты ее грохнул!

— Э, не лепи горбатого, начальник! — вздрогнул Юра. — Мы там одни были, когда она гадала! Кто, кроме меня, да нее, знать мог, что она там наплести могла? И ты откуда это знать можешь, если ее кто-то грохнул? Она — что, с того света тебе поведала…

Разговор по душам оборвался на полуслове. С ужасающим грохотом на пол рухнул стул, на котором сидел стажер. Сам парень, надувшись, как воробей, и расставив пошире руки, чтобы казаться больше, вальяжной походкой пересек кабинет и хлопнул ладонью по столу начальника.

— Чего с ним базарить, Михал Иваныч? — процедил сквозь зубы Попов. — Давайте я ему колено прострелю — вмиг заговорит!

Следак с бандитом переглянулись… и одновременно, не сговариваясь, расхохотались. Сообразив, что причиной столь безудержного веселья стал его неуклюжий перфоманс, Коля густо покраснел и быстро шмыгнул в свой угол, сжавшись в комок так, что стал вдвое меньше прежнего.

— Это что еще за мини-мент, — смеялся Порох, вытирая слезы. — Сейчас каждому такого выдают?

— Нет, это вместо выговора, — ответил майор, когда смог набрать в легкие достаточно воздуха, чтобы говорить. — Тем, кто квартальный план по отстрелу криминальных авторитетов не выполняет!

— Слушай, начальник… — проговорил Юра, устав смеяться. — Ты мне это дело не шей! Я когда уходил — ведьма живая была! А потом все время дома был! Это тебе моя баба подтвердить может. Да чё я рассказываю? Вон, сейчас на каждом углу, на каждой парадной — по камере. Сам проверить можешь! Дома чалился, от звонка до звонка!

— Я это проверю, — пообещал Соловьев. — А что за двое с тобой были?

— Какая разница? — пожал плечами Пороховщиков. — Кентяры мои! Это что — преступление, свободному человеку с кентярами прошвырнуться? Да нет такой статьи, гражданин начальник! Я свое отмотал, благодарствую!

— Ладно-ладно, — замахал руками Михал Иваныч. — Ты учти — я все проверю. А ты пока в КПЗ посидишь…

— Это с какой радости? — взревел жулик. — Не имеешь такого права!

— Имею! — ударил кулаком по столу полицейский. — На сорок восемь часов для установления личности!

— Какой такой личности, командир? Да я — Юра Порох! Меня все тут знают!

— Коля, — позвал майор.

— Чего? — шмыгнул носом стажер.

— Ты эту морду раньше видел?

— Нет, впервые вижу!

— Вот, — вздохнул наставник. — Он тебя не знает! А ты тут лепишь — все тебя знают… не все тебя знают, оказывается!

— Это — мусорской беспредел! — прорычал бандит, играя желваками и похрустывая костяшками пальцев.

— Побуровить хочешь? — ехидно усмехнулся следователь. — Так ты учти — у этого мини-мента руки чешутся. Понимаешь, пистолет ему выдали, а в кого стрелять — забыли выдать! Коля, пострелять хочешь?

— Хочу, Михал Иванович, очень хочу! — обрадовался Попов.

— Вот! Так что, Юра, не испытывай мои нервы! К тому же, если мне верно донесли, что ведьма тебе напророчила — обоим спокойней будет, если ты пару денечков в КПЗ посидишь. Под нашей опекой. Видишь, как Родина о тебе заботится? То упрятала на пятнашку, чтобы не натворил чего, а тут — наоборот, на двое суток, чтобы с тобой чего не сотворилось!

— Ладно, командир, — неожиданно легко согласился Порох, вставая со стула. — Давай свое КПЗ.

— Куда пошел? Сейчас дежурного вызову!

— Да не надо, — отмахнулся подозреваемый. — Дорогу помню, не заблужусь.

— А вдруг спотыкнешься на лестнице и шею себе свернешь? Не, Юра. Мне так спокойней будет. Чтобы под присмотром, чтобы руку кто тебе подал, ежели чего вдруг.

— Да, еще, гражданин начальник. Я знаю, кто убил ведьму!

— Ого! — подался вперед Михал Иваныч. — И кто же?

— Так то понятно! Убийца ее убил!

— Ну, Порох! Ну и Шерлок Холмс! Тебе, с такими талантами — прямая дорога к нам, в следствие! Ах, черт… — наигранно вздохнул майор. — Тебе ж биография не позволит! Тогда — на сцену, вместо Петросяна! А то он уже старенький, в одного не вывозит!

— Обойдусь, — буркнул жулик.

Сержант увел задержанного. Офицер потянулся и потрогал чайник. Совсем остыл, а кофе сам себя не сделал. Вновь ткнул кнопку и широко зевнул, прикрыв рот ладонью. За окном уже светало, скоро конец суточной смене, можно будет отправляться домой, отсыпаться после беспокойной ночи.

— Слышь, мини-мент, — обратился он к стажеру. — Это что за выкрутас был?

— Вы про что, Михал Иваныч?

— Про «в колено выстрелю».

— Так вы ж сами согласились… — захлопал ресницами парень. — На хорошего и плохого полицейского!

— Мне что, табличку «сарказм» нарисовать?

— Извините… Михал Иваныч?

— А?

— А когда мне пистолет выдадут?

— Надеюсь, что никогда, — пробурчал майор, размешивая кофе в кружке.

— Михал Иваныч…

— Что еще?

— Выходит, Порох не убивал гадалку?

— С чего это?

— Ну… если он дома был, если его девушка подтвердить может… камеры, опять же!

— С каких это пор алиби стало доказательством невиновности? Хотя… может, не сам убил. Скорее, подослал кого-то. С кем-то же он приезжал! И назвать их отказался!

— Но… Михал Иваныч, почему вы так уверены?

— А когда он согласился в камеру пройти?

— Э…

— Когда я напомнил, что ведьма наплела! Что жить ему осталось — сутки, не больше. Значит, прав был участковый!

— Ловко вы его поймали, — хихикнул Коля. — Но если и правда они там, когда гадали, только вдвоем были, то откуда…

— Так, все, — демонстративно широко зевнул следователь. — Я вздремну пару часиков, а ты тут не скучай. Вот, кодексы почитай, пригодится.

Ответить на этот вопрос подопечного наставник не мог. И не оттого, что не хотел отвечать, а оттого, что сам не знал на него ответа. Признаться в этом — означало уронить свой авторитет в первые же сутки знакомства. После вовек репутацию не вернешь.

— Вот тебе, стажер, первый урок: чтобы получить ответы — нужно задавать вопросы, — многозначительно произнес офицер, подняв вверх указательный палец для пущего эффекта.

В сон клонило капитально. В Колины годы, будучи Мишей, для кого-то — Мишкой, Михал Иваныч мог вкалывать сутками, что ломовая лошадь. Вздремнуть пару часиков — и снова вкалывать. Да где те годы? Ушли те годы. Безвозвратно канули в небытие с мечтами стать генералом. Уже и выслуга лет не за горами, а генеральских погон на горизонте все не видно.

Отставив в сторону пустую кружку, майор и сам взял с полки кодекс. Еще раз зевнув, он скинул ботинки, завалился на кушетку и положил раскрытую книгу на лицо, закрывая глаза от света.

Хотелось бы надеяться, что больше убийств в это дежурство не случится. А если и случится — Соловьев точно никуда не поедет, передаст сменщикам. Пусть они разгребаются, майору одного приключения за ночь хватило.

Поспать удалось недолго — всего минут тридцать-сорок, после чего Михал Иваныча разбудил дежурный сержант.

— Чего тебе, Ромка? — спросил офицер, сонно щурясь и закрываясь от света лампы ладонью.

— Там… это… товарищ майор, там труп!

— Да сговорились вы, что ли?! Нет, давайте это без меня, — пробормотал следователь, поворачиваясь к спинке дивана и вновь накрываясь раскрытым кодексом. — Вот Пашка на смену выйдет — он пусть и разгребает. Осталось-то всего ничего…

— Товарищ майор, — не успокаивался сержант. — У нас труп! Пороховщиков этот ваш умер!

— В смысле? — подскочил полицейский. — Как умер?

Сон как рукой сняло.

— Не могу знать, товарищ майор!

— Так… пошли, покажешь!

— Товарищ майор, а мне что делать? — напомнил о своем существовании стажер.

— Что делать… в полицию звони!

— А, точно! Это я сейчас, — парень вынул телефон из кармана. — А какой там номер? «02» или «112»?

— Отставить, — тряхнул головой наставник. — Я уже через приложение вызвал.

Натянув ботинки, Михал Иваныч поспешил за дежурным на первый этаж. В блоке с камерами, где обычно даже пустые казематы были заперты, сейчас сиротливо скрипела, покачиваясь от сквозняка, единственная открытая дверь.

Сержант остался снаружи, не решаясь переступить через порог. Следак прошел в камеру один и непроизвольно поежился от давления каменного мешка. Там, на шконке, обтянутой дерматином, лежал Юра Порох, уставившись в потолок немигающим взглядом. На лице покойного застыло выражение… скорее, не выражение, а гримаса. Гримаса неподдельного ужаса, будто перед смертью он увидел нечто настолько страшное, настолько кошмарное, чего вообще не должен видеть кто-либо живой. Да и что могло так напугать отпетого уголовника, начавшего свой криминальный путь еще в девяностых, ухлопавшего не менее пяти человек? И это — только из доказанных! О полном перечне жертв Юра никогда не распространялся, реестр не вел, а сейчас — того паче, унес тайну с собой в могилу.

— Твою ж налево, — выругался майор, прикасаясь к руке бандита. — Холодный уже…

— Ага…

— Что — «ага»? Заходил кто?

— Никто…

— Заходил кто, спрашиваю?

Соловьев схватил сержанта за грудки и хорошенько встряхнул, помогая вспомнить.

— Никто, — пропищал Рома, размазывая по лицу слезы. — Михал Иваныч, чем хотите клянусь — никто не заходил!

— Так… — нервно забарабанил пальцами по стене офицер. — Так… камеры работают?

— Ага…

— Что — «ага»? Что опять — «ага»? Пойдем смотреть!

В дежурке, сдвинув с пульта квадратную коробку с пиццей, следак включил запись. На экране появилась серая картинка низкого качества. Вот дверь камеры открылась, в нее, привычно держа руки за спиной, зашел Порох. Дверь захлопнулась.

Десять секунд, полет нормальный.

Жулик включил воду, умылся. Покрутил головой в поисках полотенца, судя по недовольной роже — выругался, стряхнул влагу с рук, остатки обтер о джинсы. Присел на нары и закурил, сбрасывая пепел на пол. Затем растоптал окурок каблуком и начал разминку. Отжался с полсотни раз от стены, после принялся лупить кулаками воздух, уворачиваясь от ударов невидимого противника.

Вдруг Юра замер, прислушиваясь, повернулся к окну… и запись прервалась. Весь оставшийся кусок видео, до настоящего момента — сплошной черный экран. Офицер промотал дважды, но оба раза запись прерывалась на одном и том же моменте.

— Что за черт… — прошипел Соловьев.

— Не могу знать, товарищ майор!

— Ладно, — буркнул офицер. — Посмотрим, что там в коридоре было…

— Не нужно, товарищ майор, — воскликнул сержант.

— Чего это вдруг?

— Нечего там смотреть! Никого посторонних не было, зуб даю!

— Слышь, Рома… я ж не учу тебя бомжей обирать, вот и ты не учи меня мою работу делать!

Несмотря на протесты сержанта, Михал Иваныч включил запись с камеры в коридоре. Дежурный оказался прав. В первой половине видео ничего интересного. Вот полицейский отвел задержанного в камеру, открыл дверь, закрыл, провернул ключ. Сам даже не заходил внутрь. Дальше — полчаса пустого коридора. Но вот после…

— Твою ж налево, Рома! — прорычал майор. — С каких это пор у нас такое обслуживание в нумерах?

Запись запечатлела сержанта, вновь идущего к камере, теперь — с коробкой пиццы в руках. Отворил замок, зашел в каземат… и сразу вылетел обратно. Нет, этот тоже не успел бы за полсекунды такого прожженного уголовника, как Порох, приговорить.

— А чего? Чего Рома-то? — развел руками дежурный. — Я ж не водку, не ствол, не еще что-то такое… человек пиццу попросил!

— И ты по доброте душевной…

— Сами знаете, какая зарплата, Михал Иваныч…

— Эта? — кивнул офицер на коробку.

— Эта…

— Хм… сливочная карбонара, моя любимая! Еще и на толстом тесте! Да, губа — не дура! Конфисковано!

— Товарищ майор… — попытался возразить сержант.

— Ничего не знаю, — отмахнулся следователь. — Все, вещдок!

Прибывшая бригада скорой помощи смогла лишь констатировать смерть. Гораздо больше информации дал приехавший следом Олег Константинович. Он долго и придирчиво разглядывал тело, щелкая цифровой камерой, затем изрек:

— Ну, что я могу сказать… тут явно удушение. Вон, повреждение гортани…

— Так — что? Он сам себя? — уточнил Соловьев.

— Да нет… — покачал головой криминалист. — Пальцы — тонкие, скорее — женские. И гематомка любопытная! Айда, к тебе поднимемся, покажу что.

Мужчины прошли на второй этаж, в кабинет Михал Иваныча. Поняв, что поспать этой ночью не удастся, следователь в очередной раз включил чайник, устало опустился в свое кресло и потер ладонями виски. Ничего себе, какое счастье случилось! Труп прямо в отделе, и ехать никуда не нужно! Только кому нужно такое счастье?

— У тебя тут хотя бы печенек не завалялось? — спросил Олег Константинович. — С обеда не жрамши…

— О, хорошо, что напомнил! Коля, сгоняй в дежурку, забери там пиццу.

— Ага, это я мигом…

Криминалист намеренно тянул время, нагнетая интригу. Он протер платочком очки, насыпал в кружку кофе прямо из банки, скрупулезно отмеряя каждую гранулу, добавил сахара, залил водой и неторопливо помешивал напиток.

— Не томи уже! — не вытерпел следак. — Что там у тебя?

— А вот…

Олег Константинович вытащил из кофра фотоаппарат и принялся листать снимки. Листал он долго, Соловьев успел выпить половину своей чашки.

— А, вот оно! Смотри!

Эксперт повернул камеру экраном к майору. Снимок показывал руку покойной Розы с широким белым кольцом на среднем пальце. То, что это была именно сегодняшняя Биджоева, Михал Иваныч был уверен — узнал по узору на ковре. Да и вряд ли давний товарищ увлекается коллекционированием снимков покойников.

— И?

— А теперь — дальше…

Мужчина перелистнул несколько кадров и показал уже Пороха. Тоже покойного. Вернее, его часть — шею с синяками от пальцев.

— Видишь?

— Что я должен увидеть?

— Гематомка ничего не напоминает? И форма, и размер, и местоположение — тоже средний палец!

— Да ну, — вздрогнул следователь. — Быть не может! Ты же не хочешь сказать, что эта бабка вернулась с того света, чтобы кокнуть своего убийцу?

— Я ничего не хочу сказать! Я только констатирую факты!

— А она точно мертва была?

— Бабка с дыркой во лбу и мозгами, вытекшими на ковер? Сам-то как думаешь?

— Да тут и думать нечего, — вздохнул майор. — Дело ясное, что дело темное.

По своей натуре офицер верил только фактам — это отпечаток профессии. Старая ведьма точно не могла встать из могилы… или где там она сейчас? Выбраться из холодильника в морге и укокошить своего убийцу — это факт. Но, вместе с тем, Порох-то был мертв! Умудрился отдать концы в закрытой камере, куда никто не заходил. Во всяком случае — через дверь. Но точно так же никто не мог просочиться фаршем через оконную решетку, придушить уголовника и тем же способом улизнуть из камеры! И это — тоже факт!

Если б следак верил во всяких домовых, кикимиор и русалок — половину подозреваемых пришлось бы отпустить, а то и больше! В том то и беда, что в чертовщину Соловьев не верил. И в этом с ним были солидарны прокуроры и судьи.

Того, чего не бывает — этого не бывает! Потому что не бывает!

— Слушай, Олежа… — вкрадчиво произнес Михал Иваныч, доставая из ящика стола красивую коробку с коньяком. — Просьба у меня есть…

— Можешь не продолжать, — кивнул собеседник. — Сердечная недостаточность. Устроит?

— Вот за что я тебя уважаю, Олег, так это за то, что с полуслова понимаешь, — устало улыбнулся полицейский.

В это время вернулся Попов с пиццей.

— О! — обрадовался эксперт. — И выпивка есть, и закуска! Может, по пять капель? Тебе сейчас не повредит. Как врач говорю!

— Я уж полгода в завязке, — поморщился следователь.

— Как знаешь, дело твое, — пожал плечами криминалист. — Тогда я — работать!

— Надеюсь, сегодня больше не увидимся…

Спрятав бутылку в свой чемодан, Олег Константинович схватил два куска пиццы, положил их друг на друга на манер сэндвича и, жуя на ходу, покинул кабинет.

— Товарищ майор… Михал Иваныч!

— Да жри ты, — отмахнулся Соловьев. — Все равно не мной оплачено…

— Я не про это. Выходит, гадалка правду сказала? Пороховщиков же меньше суток прожил!

— Ой, Коля! Большой мальчик, а в сказки веришь! Если она смерть Пороха предвидеть смогла — зачем впустила его? Неужто, о своей смерти не знала? И потом, когда ее убивать пришли, почему дома осталась? Почему ничего не сделала? Ну, не знаю… не свалила куда-нибудь?

— Не знаю, товарищ майор, — прошамкал стажер с набитым ртом.

— То-то и оно! Знаешь, с каких пор я в гадалок верить перестал?

— Не-а.

— Пришли мы как-то к одной. Она порчу на вокзале вместе с рыжьем снимала. Позвонили в дверь… и знаешь, что она спросила?

— Не-а.

— Она спросила «кто там?» Представляешь, Коля? Кто там! Если ты гадалка — зачем тебе спрашивать? Сама должна знать, кто там!

— Смешно!

— Не подавись, мини-мент, — рассмеялся наставник.

— Товарищ майор… — попытался возмутиться Попов.

— Я уже почти десять лет товарищ майор, — зевнул Соловьев.

Он потянулся в кресле, хрустнув суставами. Заряд адреналина иссяк, с каждой секундой рубило все больше. Бросив взгляд на чайник, следователь решил снова заварить кофе. А чего терять? Эльза пообещала долгую, хотя и безрадостную жизнь.

Отработанным за годы движением, не глядя под стол, полицейский ткнул носком ботинка по кнопке компьютера.

Михал Иваныч никогда не понимал этой глупости — красивых номеров. Этот «вор» с тремя шестерками с места преступления точно у каждого в памяти отпечатается. Был бы какой-нибудь «абв» со случайным набором цифр — никто и не запомнил бы, три шестерки — совсем другое дело. Будто жулики специально хотят, чтобы их заметили и запомнили. Сами на зону рвутся!

Повезло. База сегодня не висела. Мужчина вбил символы, врезавшиеся в память.

— Ага! — щелкнул он пальцами.

Черный джип был зарегистрирован на Арбуза. Он же — Анатолий Арбузов. Личность, широко известная в узких кругах. И, если где-то появляется Арбуз, то рядом должен быть и его лепший кореш Корень, он же — Дмитрий Корнилов. Эти-то вполне могли бабку ухлопать по поручению Пороха, что врозь, что вместе.

Решив вызвать обоих после законного выходного, майор потянулся к банке с кофе. Но насладиться покоем не успел. Зазвонил телефон.

— Михал Иваныч? — возбужденно протараторил участковый. — Я джип тот пробил, на котором Юра Порох к ведьме приезжал…

— У дураков мысли сходятся, — усмехнулся следак.

— Так ты уже знаешь, что это — тачка Арбуза?

— Знаешь.

— А подельника его, Корня, знаешь?

— Тоже знаешь.

— Так я сейчас на адрес к Корню еду!

— Зачем? — насторожился офицер.

— Заявка поступила. У него в квартире вода хлещет, до первого этажа всех залил, а дверь никто не открывает…

Это известие разбудило полицейского лучше любого кофе.

— Слышь, мини-мент…

— Товарищ майор, — обиженно прогнусавил стажер. — Хватит уже! А то прилипнет — в жизни не отмоюсь!

— Поздно, уже прилипло. Ты на машине?

— Да, а что?

— Погнали, по пути расскажу.

Корень жил в новой двадцатипятиэтажной свечке на последнем этаже. Огороженная территория, подземный паркинг, консьержка в вестибюле. Подъем на скоростном лифте занял считанные секунды.

Там, на лестничной клетке, уже собрались все остальные жильцы, вплоть до первого этажа. Возле самой квартиры капитан мужественно держал оборону, рядом стоял слесарь с седыми усами, в спецовке и ящиком инструментов.

— Бардак! — возмущались граждане. — За что я налогу плачу?

— У меня с потолка так и хлещет, — гомонил еще кто-то. — А вы тут стоите, руки в боки!

— Я в прокуратуру буду жаловаться!

— Не, при милиции такого не было!

— Тише, граждане, тише, — повторял Рыбаков, прижатый напором тел к стене. — Расходитесь, тут ничего интересного!

— И снова здравствуйте, — произнес майор, протиснувшись сквозь ряды обеспокоенных жильцов. — Что тут у тебя?

— Пока не знаю, — пожал плечами Саша. — Не открывает. Да и эти… работать не дают!

— Так, граждане, — рявкнул следак, щелкнув авторучкой. — Кто понятым будет? Подходите, я буду записывать…

Щелчок ручки вкупе со словом «понятые» подействовал лучше, чем лязг затвора. Михал Иваныч глазом не успел моргнуть — площадка опустела. Остались трое полицейских, слесарь и старушка в цветастом халате.

— Бабуль… — крикнул Соловьев. — Бабуля!

— Ась? Ты не кричи, шкет, не кричи! Не глухая я! Просто слышу плохо!

— Бабуля, понятым будете?

— Ой! — всплеснула руками старушка. — Что ж я тут стою, дура старая! У меня ж утюг не выключен! Как бы пожара не стряслось!

Со скоростью, которой позавидовал бы сам майор, будучи раза в два моложе, бабулька устремилась вниз по лестнице.

— Ловко вы их, — изумился Коля.

— А то ж! Учись, пока я на пенсию не ушел! Так, ты, орел, — следователь ткнул пальцем в слесаря. — Вскрывай давай.

— Не имею права, — замотал головой мужик. — Сами знаете — без ордера не имею права! Будет ордер — открою!

— Слушай, дядя Вася, — хлопнул мастера по плечу капитан. — Тут из жилконторы приходили… кто-то повадился у них со склада латунные вентили тырить. Ты ничего не слышал?

— Вам как вскрывать? Аккуратно, или быстро?

— Нам бы побыстрее, — ответил Соловьев.

— Все будет в лучшем виде, — заверил мужик.

Проведя пальцами по щели между полотном и коробкой, он вынул из ящика фомку, вставил один конец в щель, надавил… дверь сдалась без видимых сопротивлений, лишь слабо звякнув замком. Тут же из квартиры на площадку полилась вода.

— Делов-то, — не без гордости произнес дядя Вася. — Фигня китайская!

— Вот теперь у меня появились вопросы по гаражным кражам, — задумчиво проговорил Саша.

— Вот ты, Рыбаков, сволочь-то какая, — обиделся слесарь. — Помогай после такого родной милиции!

— Ладно-ладно, — поспешил успокоить работягу участковый. — Проехали.

— Вы там воду перекрыть не забудьте, — напомнил мастер, укладывая инструмент в ящик.

— Слышь, орел! — прорычал майор. — Я ж тебя не учу цветмет в приемку таскать. Вот и ты не учи меня мою работу делать!

Трое полицейских переступили порог. Стажер, разглядывая обстановку квартиры, не смог удержать восхищенный возглас.

— А что, кем работает этот Корень? — спросил парень капитана.

— Известное дело — безработный.

— Хорошо нынче безработные живут, — усмехнулся Соловьев. — А что, туда сложно устроиться? Какие институты нужно кончать, какие рекомендации нужны? А то мне на пенсию скоро…

— Ой, не, Михал Иваныч, — отмахнулся участковый. — Там жесткий отбор. Да и график вам не подойдет…

— Это да, — с сожалением вздохнул следак. — Год через пять — не мое…

Следуя логике, что если где-то течет вода, то это, скорее всего, ванная, все трое, скользя подошвами по мокрому полу, прошли туда.

Интуиция не подвела. В ванне, наполненной с горочкой, из хлопьев пены торчала макушка Корня. Из открытого крана хлестала вода, что, собственно, и послужило причиной потопа.

— Повезло мужику, — констатировал капитан, закручивая вентили. — Если б скупнуться не решил — его б долго не нашли…

— Повезло… как утопленнику! Так, Коля… — повернулся майор к парню. — Коля, ты нормально?

— Ага, — кивнул стажер, зеленея прямо на глазах.

— В туалет! Быстро! Тут еще людям работать…

Попов умчался к унитазу. Вскоре из соседнего помещения раздались звуки прощания с пиццей.

Разогнав руками пену, Соловьев приподнял пальцем отвисшую челюсть покойника. Он был уверен, что на этот-то раз шея окажется девственно чистой, разве что — покрытая щетиной… но нет! И здесь отпечатались две пятерни с характерной гематомой от кольца.

— Твою ж налево, — прошипел следак, убирая руку.

Покойник тут же нырнул под воду, выплеснув часть содержимого ванны на форменные брюки полицейских.

— Сам? Как думаешь? — поинтересовался Рыбаков.

— Скорее всего — сердце, — ответил Михал Иваныч, глядя на часы.

Половина десятого утра. Слава Богу, его смена закончилась. Теперь это — головная боль Паши Самохина. Пусть он и расхлебывает.

— Кстати… — опомнился участковый. — Что Порох-то? Приехал?

— А куда он денется? — усмехнулся офицер. — Конечно, приехал!

— Чего говорит?

— Ну… косвенно подтвердил твое предположение, что бабка ему скорую смерть нагадала.

— Может, теперь его допросить повторно?

— А вот это вряд ли…

— Почему это? — насторожился капитан.

— Сердце, — коротко ответил майор. — Прямо в камере у нас загнулся.

— Постой! — воскликнул Рыбаков. — Это что выходит? Основной подозреваемый, которому ведьма скорую смерть обещала, двинул кони? А потом — этот… один из тех, с кем приезжал Порох, склеил ласты?

— Ты так хорошо эпитеты подбираешь, — заметил Соловьев. — Тебе б не протоколы, а романы писать.

— Нет, Михал Иваныч, подожди, — участковый схватил офицера за локоть. — Тебе не кажется это странным?

— Знаешь, Саша… — устало вздохнул полицейский. — Я ж не учу тебя истерить. Вот и ты не учи меня мою работу делать. Ты на что сейчас намекаешь? Что бабка вернулась с того света, чтобы своих убийц укокошить? Ты сам-то в это веришь?

— Не скажи, Миша, не скажи… — протянул капитан. — Я в молодости у бабки в деревне часто отдыхал. И приглянулась мне одна… Катюха! Такая краля, все при ней! Только маманька у нее ведьма была… да не смейся ты! Вся деревня к ней ходила! У кого — зубы, у кого — запор. Прочухала мамка это дело, что я на Катюху запал, подошла ко мне и говорит: «на любую покажи, какая захочешь — твоя будет. Только Катюхи моей забудь, не то худо будет!»

— И? — спросил майор, пытаясь сдержать улыбку.

— А я возьми и брякни ей, что Дуську хочу. Тоже краля. Не такая прямо, как Катюха, но после нее — вторая красавица в деревне. А, может, и первая, если рыжие нравятся.

— И?

— Что — «и»? Вот тебе и «и», — мужчина показал обручальное кольцо на пальце. — Двенадцать лет женаты.

— Фигня это, — буркнул следователь. — Должно быть какое-то рациональное объяснение! Нет никакой магии! Ни черной, ни белой! Есть только наша, красная — когда человек приходит на допрос, а домой через десять лет возвращается. Я такие фокусы почти каждый день делаю! Сигарету лучше дай. И зажигалку.

— Ты ж бросил, — усмехнулся Рыбаков.

— Я так с вами бухать обратно развяжу… я пойду в подъезд, покурю. А ты нашим звони — пусть выдвигаются. Да, вот еще что… посмотри, как там мини-мент, не утонул ли.

— Михал Иваныч! — раздался голос из-за стены. — Не называйте меня так больше!

— Мини-мент, — расхохотался участковый. — Это откуда такое?

— Долго объяснять, — отмахнулся офицер.

По пути на площадку майор обратил внимание на входную дверь. Ключ торчал изнутри, стало быть — закрывали не снаружи. Но всякий случай, сыщик проверил окна. Тоже закрыты все до единого. Получается, что Корень был дома один. Не мог же кто-то зайти в квартиру, шлепнуть Корнилова, уйти, а затем запереть за собой двери с этой стороны! Бред же? Да, несомненный бред!

Выйдя в подъезд, встав возле таблички «Не курить», следователь чиркнул зажигалкой и затянулся сигаретой. Закашлялся с непривычки. Сделал еще пару затяжек и стряхнул пепел в консервную банку, закрепленную на перилах, служившую пепельницей.

Один Порох — ладно, случайность. Мало ли от чего он мог дать дуба? И мало ли какие следы могли проявиться на его шее? А вот Корень — уже совпадение. Опять же — следы… нет, в мистику Соловьев все равно не верил, пытался найти рациональное объяснение. Проблема в том, что его, рационального объяснения, не было. Дело по всем параметрам выходило уже не просто темное, а очень темное!

Нет, если предположить, что старая карга и впрямь восстала из преисподней, чтобы укокошить двух уголовников — все вставало на места. Но такая версия не укладывалась в привычную картину бренного мира, настолько заполненного мошенниками, грабителями, убийцами, что ведьмам и колдунам в нем не оставалось места.

А если… если это какой-то новый, неизвестный вирус? Тогда все сходится! Находились вместе, в одной машине, кто-то один заразил всех остальных… вот и следы на шее — какая-нибудь побочка от вируса.

Оглушенный такой догадкой, майор поспешно затушил сигарету, посмотрел на руки, будто надеясь разглядеть микробов на коже. Поплевал ладони и тщательно обтер их о штанины. Должно помочь! От ковида помогло!

— Михал Иваныч? — высунулся из квартиры Рыбаков.

Было в его голосе нечто такое, что заставило следователя вздрогнуть. Да и лицо участкового было мрачнее некуда.

— Чего тебе?

— Арбуз нашелся… — пояснил капитан, тряхнув телефоном.

— Чего хочет?

— Панихиду по себе он хочет.

— Твою ж налево! — выругался Соловьев. — Как? Где?

— Перекресток Ленина и Ильича, дорожное…

— Так, орел… зови мини-мента, мы поехали…

— А я?

— А ты — здесь, группу ждать.

— Но, Михал Иваныч! — возмутился участковый. — Мне ж тоже интересно!

— Молодец какой! А поквартирный обход кто делать будет? Пушкин?

На аварию красноречиво намекала гигантская пробка, растянувшаяся по всему проспекту. Поток тащился со скоростью хромой черепахи. Следак нетерпеливо барабанил пальцами по пластику. Попов вел машину нервно, агрессивно, постоянно сигналя и перестраиваясь из ряда в ряд, но майору казалось, будто стоило стажеру встать в другую полосу, та, где они только были, тут же начинала ехать быстрее.

Когда впереди показалась зеленая крыша свечки, возведенной как раз на перекрестке Ленина и Ильича, Соловьев, вконец потеряв терпение, выскочил из машины на тротуар. Теперь он шел, обгоняя автомобили, постепенно ускоряясь, подгоняемый уже далеко не профессиональным любопытством. Что произошло с Арбузовым? И, если он мертв, окажутся ли на его шее те же следы, что и предыдущих двух уголовников?

На перекрестке, заняв почти всю проезжую, часть, оставив единственную полосу в направлении центра, сверкали мигалками две «Шкоды» гаишников, карета скорой помощи и белая, с сине-оранжевыми полосами, «Газель» МЧС.

Черный двухсотый «Крузак» был разбросан по всему перекрестку. Там и тут темнели куски пластика и металла, блестели осколки стекла. В центре стоял груженый щебнем китайский четырехосный самосвал с разбитым бампером, истекающий антифризом. Самая большая часть джипа, из-за отсутствия капота превратившегося в микроавтобус, намоталась на фонарный столб, как пружина вокруг ствола табельного «Макарова».

Мчсник в спецодежде, шлеме с прозрачным забралом, опустившись на колено возле «Тойоты», колдовал над бензорезом.

Следак в форме, беспрепятственно проникнув через оцепление, подбежал к медикам. Еще с минуту ему понадобилось, чтобы восстановить дыхание после марш-броска.

— Тело где? — спросил полицейский у скучающего фельдшера.

— Там, — равнодушно указал врач на обогнувший столб джип. — Пока еще достать не могут…

Соловьев решительно зашагал к «Крузаку», радуясь, что авария произошла в соседнем районе. Да и вообще, ДТП — не по его части. Лишь возле машины он остановился. А что, если… если у Арбуза на шее будут точно такие же отметины? Один труп — случайность, два — совпадение, а три — уже система. Тут уже невозможно будет отмахнуться, придется признать существование потусторонних сил. И жизнь майора уже никогда не станет прежней…

— Я загляну? — спросил Михал Иваныч спасателя, собравшись с духом.

— Да на здоровье, — пропыхтел тот, не оставляя попыток оживить бензорез. — Или можете подождать. Починю эту бандуру и достанем…

— Не, — мотнул головой следователь. — Мне срочно.

Подсвечивая фонариком в телефоне, Соловьев просунулся в узкую щель между изогнутой дверью и смятой крышей. Покойник все еще цеплялся за руль, широко распахнув обезумевшие от ужаса глаза. Оттянув, насколько возможно, ремень безопасности, майор осветил горло. И…

Да, в целом, ничего оригинального! Синие оттиски на шеях всех трех уголовников будто кто-то рисовал по одному шаблону. Тонкие пальцы, отпечаток кольца… чертовщина!

— Не, — тряхнул головой следователь. — Да не! Не бывает такого! Этого не может быть, потому что этого не может быть!

Беспомощно оглядевшись, Михал Иваныч приметил ларек, надписи на котором обещали холодное пиво. Взяв банку, мужчина устало присел на скамейку и дернул язычок, выпуская пену. Не обманули! Жестянка приятно холодила руку.

Сдув белую шапку, Соловьев сделал глубокий глоток и вздрогнул от удовольствия. Вот оно — то, чего ему так не хватало в предыдущие шесть месяцев!

Идиллию нарушил телефонный звонок.

— Миша… — нервно хихикнул Олег Константинович. — Тут такое дело… у нас труп потерялся…

— В каком смысле — потерялся? — уточнил сыщик. — Куда-то положили, а куда — забыли?

— Нет-нет! Куда положили — там его и нету!

— Слушай, Олег… — вздохнул майор. — Во-первых, у меня смена закончилась. А, во-вторых, ваш морг не на моей земле.

— Подожди, Миша! Труп, который пропал — та самая Биджоева! Гадалка вчерашняя! Что делать-то?

— Э… — протянул следователь, наблюдая за тем, как паркуется стажер. — Сейчас мини-менту трубку передам. Он расскажет, как в полицию позвонить.

Пропавшему трупу тоже есть какое-то рациональное объяснение! Должно быть!

2024 г.

«Красный Металлург»

Огромный сталелитейный комбинат возвышался над городом дымящим исполином. Гигант нещадно гремел, пыхтел и выл на разные голоса, непрерывно переваривая и выдавая бесконечное количество металла. «Красный металлург» — большие крашеные буквы над проходной серого монументального здания, построенного еще в тридцатых годах прошлого века, давно уже были не красного, а скорее грязно-коричневого цвета. Кое-где проглядывала ржавчина. Над надписью красовалась такая же серая, как и все здание, башня с часами. Через массивную деревянную дверь непрерывной рекой заходили и выходили сталевары. Одни спешили занять свои рабочие места, других же, отработавших ночную смену, завод точно выплевывал сам за ненадобностью, предварительно тщательно пережевав их и выпив все соки.

Работа на комбинате не должна была останавливаться ни на минуту. В огромных цехах без устали гремели станки, дымили печи, а в гигантских котлах плескалась жидкая лава, огненные реки которой текли по желобам, разбрасывая искры во все стороны. Люди здесь были точно крошечные муравьи. Безропотные рабы, что закидывали в пасть своего божества подношения, а тот разевал огромный рот и железными зубьями с оглушающим скрежетом пережевывал металл, извергая готовую сталь. Люди радовались и вновь кормили монстра рудой. Великан непрерывно, семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки, требовал пищи.

Именно таким чудовищем представлялся завод Пашке в детстве. Когда впервые ребенок услышал название комбината, на котором трудился инженером его отец, мальчуган тут же представил себе раскаленного до красна исполина. Красный металлург! Ух! При звуке этого названия по телу паренька пробегали волнительные мурашки. Хоть бы одним глазком взглянуть!

Позже отец несколько раз брал Пашку с собой на работу, где мальчик гордо вышагивал по извилистым коридорам в съехавшей на лоб каске. В цеха ребенка, конечно, не пускали, но вот стоять, уткнувшись носом в стекло помещения, где располагался пульт управления, и глазеть сверху за работой доменной печи можно было часами. Тут уж никто не мог отогнать мальчишку от его наблюдательного пункта.

В школе про комбинат говорили с гордостью и придыханием. А как иначе? Почти все население города, так или иначе, трудилось в его цехах или обслуживало его надобности. Одни — непосредственно на заводе, другие — в заводской поликлинике, третьи — в заводском доме культуры, четвертые, пятые и шестые — подстригали, шили одежду, продавали промтовары заводчанам. Кто владел заводом — то владел городом. И не коммерсанты ходили на поклон мэру, а сами чиновники ластились перед заводским руководством, суля все мыслимые и немыслимые преференции за самосвалы, чтобы вывезти снег — зимой, за экскаваторы, чтобы заменить протекшую канашку — летом.

Один только сильно пьющий учитель истории, рассказывал про завод всякие страшилки. Про летающие тарелки, посещающие завод по ночам. Про трехголовых псов, стерегущих дальние склады. Или про то, как в домнах воют грешные души.

Перед самым своим уходом на пенсию вовсе начал заговариваться про древнее капище, которое было на месте нынешнего заводоуправления. Дескать, высоченный курган, с камнем на вершине, где языческие племена приносили кровавые жертвы местным духам. А те взамен даровали дичь в лесах, рыбу в озерах, защищали от непогоды и прочих невзгод.

Брехня, конечно. Чего еще ждать от вечно пьяного старика? Так он и ушел из жизни — обнимаясь с бутылкой. Околел в сугробе той же зимой, что выпорхнул из школы, где в кабинете химии всегда водился дармовой спирт, на вольные хлеба, подобно бабочке из кокона. Рабская психология, что с человека взять? Не вынес бремени свободы…

Сейчас Пашка вновь входил в огромные двери комбината. Входил уже не ведомый отцом за руку, не как практикант или стажер, а как полноценный сотрудник! Парень направлялся на свое рабочее место, на груди его могучей, не в один, а семь рядов, один бейдж висел кучей. И значилось на том бейдже гордое «инженер-металлург Беляев П. С.»

Когда, после окончания школы встал вопрос куда поступать, Павел и не думал вовсе. Он с детства знал, что пойдет по стопам отца.

После получения диплома молодого специалиста сразу взяли на комбинат, правда пока только в качестве стажера. Но Пашка был старателен и упорен. Его стажировка завершилась раньше срока, через полгода парня оформили в штат инженером. Отец наверняка гордился бы сыном. Если бы только смог увидеть его успехи.

Беляев Сергей Николаевич пропал, когда Павел учился на втором курсе. Случилось это в последний день зимы, с первого марта ведущий инженер должен был выйти на пенсию. В перерыв Сергей Николаевич, вооружившись телогрейкой, собирался выскочить в магазин, докупить каких-то мелочей к застолью, которое планировалось после обеда. Надо же было проставиться мужикам перед уходом на заслуженный отдых!

А после перерыва инженер так и не вернулся. Больше его никто не видел. Никто даже не мог с точностью сказать, где его видели последний раз. На проходной клялись, будто Сергей Николаевич вышел за территорию завода и отправился в сторону магазина. Охрана была уверена, что это был именно ведущий инженер Беляев, несмотря на то, что его шапка была опущена до самых бровей, а лицо было плотно замотано шарфом, перепутать они не могли.

Оно дело понятное. Кому нужны несчастные случаи на производстве? Так-то оно конечно, всем проще сказать, что мужик покинул территорию завода, а что там дальше с ним случилось — не «Красного металлурга» проблемы, разбирайтесь сами.

Кто-то говорил, будто действительно видел его в очереди в магазине в тот день. Другие утверждали, что в магазине его как раз и не было, а встретили его уже позже, на территории завода, но совсем в другом цеху.

Татьяна Михайловна из отдела кадров, после того как слетала летом в Сочи, та и вовсе уверяла всех, что видела инженера на одном из пляжей курортного города. А что такого? Устал мужик за всю жизнь железяки плавить, вот и решил перебраться к морю на пенсию, погреть косточки под южным солнцем. В общем, ничего определенного рассказать об исчезновении Сергея Николаевича никто не мог, что лишь порождало слухи и домыслы.

Достоверно было известно лишь то, что перед своим исчезновением инженер успел забежать сфотографироваться для аллеи почета, потому что его фотография, с которой почти пенсионер счастливо улыбался, висела в длинном коридоре первого этажа административного здания среди других выдающихся работников комбината.

Количество фотографий внушало уважение. Здесь присутствовали работники всех категорий: прежние директора, инженеры, мастера участков и просто ударники производства, которым посчастливилось таким вот образом увековечить свои трудовые заслуги.

Стоит отметить, что большинство фотографий приходилось на тридцатые и сороковые годы двадцатого века, именно среди них был самый большой разброс должностей. Тоже ничего удивительного, время было героическое. Сперва — индустриализация, затем — Война.

Начиная с середины пятидесятых портретов становилось все меньше, гораздо меньше среди них попадалось рядовых рабочих, все больше сотрудников, которые занимали ведущие должности. Почетные труженики почти сошли на нет в застойные семидесятые, но в первой половине девяностых по непонятной причине вновь произошел рассвет аллеи почета и среди вереницы стариков опять замелькали лица молодых работяг, как в первые годы работы комбината, когда «Красный металлург» только начинал свой путь на строительстве светлого будущего.

Конец века для сталелитейного завода действительно выдался непростым. Страна трещала по швам и разваливалась, досталось и комбинату. Каждый хотел отхватить себе кусок пожирнее. Комбинат тоже затрещал, грозя точно также развалится при этой дележке, но каким-то чудом удалось удержаться на плаву, а дальше неповоротливый гигант принялся только наращивать темпы производства. Фотографий с тех пор тоже стало значительно меньше, над последней из них как раз значилась подпись: «ведущий инженер ЭСПЦ-6 Беляев Сергей Николаевич». Напротив, этой фотографии и стоял сейчас Павел, разглядывая лицо отца. Впереди у парня был важный день, его первый день в должности инженера.

Инженер-металлург занял свое место за пультом управления в том же ЭСПЦ-6, где некогда трудился отец. Сегодня Павел был самым младшим из всех на смене, по обе стороны от него расположись гораздо более опытные сотрудники, регулирующие процесс выплавки стали. При этом парню предстояло руководить процессом и принимать все важные решения. Молодой человек сильно нервничал и был еще более сдержан и сосредоточен, чем обычно. Внезапно дверь операционного зала распахнулась.

— Всем доброе утро! О, отлично, вижу все уже на своих местах, — в помещение влетел какой-то незнакомый парень, едва ли старше Павла.

Вместо заводской робы на нем сиял костюм в крупную клетку, вместо защитной обуви — оранжевые кеды, вместо каски — затейливая прическа. Парень широко улыбался, оглядывая присутствующих.

— Меня зовут Щегольков Антон Александрович, для друзей можно просто Антон, — отчетливо выговорил молодой человек. — Я ваш новый Эйч Ар менеджер!

— Кто-кто? — уставился на него безумными глазами старший механик, усатый дядька лет сорока пяти.

Антон театрально закатил глаза.

— Проще говоря — менеджер по персоналу. Моя задача — создание благоприятной атмосферы в коллективе. Я здесь для того, чтобы ваша жизнь на рабочем месте стала лучше и комфортнее, — Щегольков просиял, ослепляя присутствующих фарфоровыми, отбеленными до состояния нового унитаза зубами.

— Ааа, ну понятно, заживем теперь наконец, — с издевкой протянул работник, сидящий по правую руку от Павла, не отрываясь от показателей на мониторе.

— Вот именно, — не заметил сарказма менеджер. — Поэтому жду каждого из присутствующих во время их перерыва к себе для личного разговора, чтобы выявить текущие проблемы в коллективе. Можете пока подготовить список вопросов и предложений.

— И что? Прямо любые-любые предложения можно? — ехидно оскалился усач.

— Конечно! — заверил Антон. — Все будет рассмотрено, оценено, что-то — внедрено!

— Мне бы бабу под пульт, — хохотнул старший механик. — Чтобы отсасывала, пока я трудюсь!

— Только обязательно с квадратной головой, — высказал пожелание другой сотрудник.

— Зачем это? — опешил менеджер. — С квадратной головой?

— Чтобы… чтобы… ой, ха-ха… чтобы… — вытирал проступившие слезы усатый, не в силах закончить мысль из-за душившего его смеха.

— Чтобы кружку пива можно было поставить, — пояснил еще один коллега.

— Нет, ну вы знаете… — побагровел Щегольков. — Я тут с серьезными вещами, а вы тут…

— Понятно, — разочарованно протянул механик. — Я-то думал, что вы впрямь решили жизнь работягам улучшить. А вы с пустым трепом!

— Простите, Антон, — с нажимом произнес Павел. — Но мы здесь вообще-то немного заняты, и вопрос у нас к вам имеется всего лишь один: почему вы передвигаетесь по территории производства без каких-либо средств защиты? Вы инструктаж по ТБ проходили? Кто вас вообще сюда пустил?!

Павел начал выходить из себя. Это же надо такому случиться! В его первый настоящий рабочий день явилась эта жертва личностного роста и вздумала учить его жизни!

Щегольков несколько раз глубоко вздохнул, успокаиваясь.

— Да не стоит так, нервничать, э… — менеджер скосил глаза на бейдж инженера. — …Паша, мы же с вами оба понимаем всю важность совместной работы. Но вы конечно правы, мне пора, нужно еще в пару мест забежать…

Визитер, вернув на лицо сияющую улыбку, скрылся за дверью, а Павел так и остался таращится ему в след.

— Вот уж действительно… Антон, — хмыкнул механик с нажимом на последнее слово, так чтобы у присутствующих точно не осталось сомнений, что именно тот имел в виду.

Менеджер же подошел к кофейному автомату в коридоре, набросал в аппарат монет, и, дождавшись, пока машина наполнит бумажный стаканчик, поднес его к губам.

— Тьфу, мерзость какая! — сморщился молодой человек.

Отправив стакан с содержимым в мусорную корзину, Щегольков со вздохом направился к проходной. Но и здесь его ждало препятствие в виде заводской охраны.

— Не положено! — произнес охранник тоном, в котором человечности было еще меньше, чем в кофейном автомате.

— Нет, ну вы хоть немного представляете насколько важны моя бодрость духа и мой рабочий настрой? От этого зависит благополучие ВСЕГО комбината! Я не могу без хорошего тыквенного латте! — сопротивлялся Антон.

— У нас тут не хухры-мухры какое, а серьезный завод! — невозмутимо стоял на своем пожилой охранник в поблекшей форме. — Выход за территорию завода в рабочее время положен только по специальному пропуску.

— Если уже так приспичило — вон, в коридоре автомат стоит, — поддержал коллегу более молодой напарник.

— Что?! — взвизгнул менеджер. — Сами травитесь этими помоями! Я обо всем доложу руководству!

Развернувшись на каблуках, гневно сжимая кулаки, Щегольков зашагал прочь от проходной.

— Живут, как животные… даже Wi-Fi нету! — пробубнил он.

— Откуда только берутся такие? -покачал головой охранник.

— Ма-асква, — протянул напарник.

— Ма-асква, — эхом согласился его старший коллега.

Еще через пару дней в кабинете генерального директора состоялось совещание. За закрытыми дверями собрались самые доверенные и проверенные сотрудники «Красного металлурга» и акционеры.

— Вот, полюбуйтесь! — Татьяна Михайловна, начальник отдела кадров, бросила на стол ворох листов. — Полюбуйтесь, что этот ваш москвич понаписал!

— Ну и почерк, — поморщился Виктор Иванович. — Танюша, можно, так сказать, в общих чертах…

— Пожалуйста! — хмыкнула кадровичка. — Он предлагает всем сотрудникам завода исполнять корпоративный гимн перед началом рабочего дня…

— А у нас есть корпоративный гимн? — удивилась Ирина Семеновна, главный бухгалтер.

— В том и дело, что нету, — продолжила Татьяна Михайловна. — Еще он предлагает поставить в заводской столовой баристу…

— Ась? — подпрыгнул на стуле Владлен Марксович — мужчина уже в возрасте, на глаз — далеко за семьдесят, главный инженер завода. — Бар — это, как по мне, очень верное дело! Накатил стопочку — и работать веселее!

— Бариста — это специалист по кофе, — гневно сверкнула глазами начальник отдела кадров. — И еще — каждому инженеру по минетчице с квадратной головой!

— Это еще зачем? — насупился Виталий Павлович.

Виталий Павлович — крупный, лысый мужчина в водолазке и малиновом пиджаке, с золотыми перстнями на пухлых пальцах, из-под которых выглядывали другие перстни, синие. До сравнительно недавнего времени он был мажоритарным акционером «Красного металлурга», но с некоторых пор, уступив значительную часть акций москвичам, стал просто акционером. Да, из местного населения он все еще держал самый крупный пакет акций, но решающим голосом уже не обладал. Впрочем, в городке Виталий Павлович по-прежнему пользовался большим уважением, по старой памяти его величали просто Кабаном.

— Нет, я понимаю, для чего нужна минетчица. Я не понимаю — зачем обязательно с квадратной головой? — уточнил он.

— Чтобы пиво удобно ставить было, — подсказал генеральный.

— Это он складно придумал, — кивнул с усмешкой Кабан. — Но сути дела не меняет! Эти москвичи вконец нюх потеряли! Мочат ноздри, куда их не просят!

— Если б кто-то не прикупил карту при девятнадцати на руках — никаких москвичей и не было б, — процедил сквозь зубы Виктор Иванович.

— Ты мне до гробовой доски поминать это будешь? — рявкнул Виталий Павлович, хватанув кулаком по столу. — Бухой я был!

— Может, мы все зря беспокоимся? — взяла слово Ирина Семеновна. — Он же — москвич! Какой москвич в наших трущобах больше недели протянет?

— А это как посмотреть, — протянул директор. — Мы же не знаем, откуда этот москвич взялся! Может, он — москвич из Красноярска? А то и вовсе — москвич из Хабаровска!

— Знаю я этих москвичей! — снова очнулся от дремы главный инженер. — Сперва один появится, а потом понабегут, как тараканы, магазинов своих понастроят!

— Нет, ну послушайте… пока вреда от него особого нет, — вступилась главбух. — Пишет себе эти писульки — и пусть дальше пишет!

— Не-не, — замотал головой гендир. — Мне тут соглядатаи из Москвы не нужны! Это сейчас он смирный, бумажки пишет, да гренки с майонезом лопает. А потом как прилетит к нам какая-нибудь комиссия с проверкой, да сунет нос куда не нужно!

— Это не майонез, а маскарпоне, — уточнила бухгалтер. — И не гренки, а крутоны!

— Ась? — вновь встрепенулся Владлен Марксович. — Да какой он крутой? Да я в свои годы таких крутых голыми руками в бараний рог…

— Ты б отпустил старика на пенсию, — шепнул Кабан директору. — А то совсем плохой стал…

— Куда я его? — пожал плечами Виктор Иванович. — Он с шестьдесят второго на заводе! Зачахнет без работы… но с московским мудаком, определенно, нужно что-то делать!

— Может, я этого московского мудака на карьер отвезу? — предложил Виталий Павлович. — Могу даже положить рядом с другими москвичами, чтобы скучно ему не было. Если, конечно, вспомню, куда кого в девяностые закапывал…

— Вы все ЗНАЕТЕ выход, — понизив голос произнесла кадровичка.

— Был бы это наш, местный мудак, я б слова поперек не сказал, — поморщился генеральный, словно от зубной боли. — Но этот мудак — московский мудак! Его искать будут!

— Может, и не будут. Может, этого мудака специально к нам сослали, потому как самим надоел? — неожиданно высказал трезвую мысль Владлен Марксович.

— Во времена пошли, — вздохнул Кабан. — В девяностые мы всех мудаков — наоборот, в Москву ссылали, чтобы долго не прожили. А теперь их нам обратно ворачивают!

— Круговорот мудаков в природе, — развел руками директор. — Но давайте пока наши традиционные методы отложим. Может, сам одумается и свалит. Может, кирпич ему на голову брякнется. Может, гренкой своей подавится. Мало ли…

Прошел месяц.

Павел самостоятельно исполнял обязанности инженера, пока не получив ни единого нарекания. Начальник цеха был очень доволен смышленым парнем. Каждое утро инженер Беляев-младший проходил по аллее славы и задерживался напротив фотографии отца.

— На удачу, — шептал он себе.

Сегодня сталевар точно также остановился напротив портрета и в этот момент с другого конца коридора появился московский мудак. К этому времени менеджера за глаза иначе никто и не называл.

— О! Паша! Тебя-то мне и надо! — обрадовался Щегольков. — Сколько можно бегать от меня? Ваша бригада присутствует на каждом еженедельном тренинге. Все, кроме тебя! Это же неправильно! Никакого личностного роста!

— Послушай, друг, — медленно и раздельно начел инженер, тоже переходя на «ты». — Во-первых, ты, конечно, не поверишь, но мне есть, чем заняться и без этих тренингов. А, во-вторых, — парень сделал паузу. — Давайте оставим все, как было. Я для вас — Павел Сергеевич. Беляев Павел Сергеевич. А вы для меня — Антон… как вас по батюшке?

Менеджер шокировано вытаращился на собеседника, но тут же взял себя в руки и перевел взгляд на фотографию, перед которой они стояли.

— О! Так это же твой отец? Круто! Слышь, друг, там же вроде какая-то мутная история с исчезновением была, да? Мне девчонки из отдела кадров что-то такое рассказывали… — затараторил специалист по персоналу.

Павел прикрыл глаза и крепко сжал зубы. Кулаки зачесались вмазать по холенной столичной морде, чтобы весь фарфор на пол высыпался.

— Слышь, ты… перец московский! Можешь взять свои тренинги и дебилдинги, свернуть в трубочку… подсказать, что дальше делать, или сам догадаешься?

— Зря вы так, Павел Сергеевич…

— А если ты еще раз мне попадешься — тебе понадобится не только стоматолог, но и проктолог! Понял меня?

Молодой инженер толкнул Антона плечом и прошел мимо, оставив менеджера ошарашенно таращиться ему в след.

— Дикари… — проговорил он в пустом коридоре. — За что меня в эту глушь сослали?

Задумчивый взгляд Щеголькова задержался на фотографии. Бывает же такое! Чего только не случается, не мудрено затеряться где-нибудь на такой гигантской территории. На глаза менеджеру попалась соседний снимок, он вчитался в надпись под ним. Стоп! А вот эту фамилию ему тоже называли в отделе кадров. Точно же! И та история была еще мрачнее предыдущей. Разница между датами на фото составляла шесть лет. Какое странное совпадение. Или не совпадение? Глаза менеджера азартно заблестели. Он просто обожал всякого рода загадки и тайны. И если рядом не происходило ничего таинственного или загадочного, то можно было и самому додумать. Антон принялся увлеченно разглядывать других героев комбината и делать снимки на телефон.

Очередную смену Павел закончи в приподнятом настроении. Впереди у парня были два выходных, к тому же этот столичный хлыщ Антон за две прошедшие недели действительно больше не попадался на глаза и перестал доставать своими гениальными идеями.

Инженер устало плюхнулся на лавку в пустой бытовке и вытянул ноги. Все остальные из его бригады уже разошлись по домам, он же задержался, передавая пост новой смене. Сегодня возникли пара сбоев и нужно было предупредить тех, кто заступал в ночь. Тут дверь бытовки заскрипела и в комнату вошел менеджер по персоналу.

— А, друг! Вот ты где! Хочу перетереть с тобой кое-что…

— Слышь, дебил! — оскалился Беляев. — Я тебя предупреждал? Предупреждал! Так что без обид…

— Да постой ты, — отшатнулся Щегольков. — Я на самом деле вовсе не такой дебил, каким кажусь! Просто, если я перестану быть дебилом — как я обосную свою зарплату в семьсот ка?

— Сколько? — опешил Паша.

Семьсот штук? Этому пустобреху? Сам инженер впахивал по двенадцать часов в сутки, в горячем цеху, и получал семьдесят со всеми надбавками и премиями. А этот московский перец чесал языком в кабинете с кондером, попивал кофе из новенького аппарата, и заколачивал в десять раз больше! Что с этим миром не так?

— Есть очень важный разговор, — поспешил заявить Антон, пользуясь замешательством оппонента. — Это касается твоего отца. Я кое-что узнал…

Повисла тишина. Беляев так и стоял в позе тигра, готового к прыжку, а менеджер начал затравлено оглядываться на дверь.

— Мы можем поговорить, где-нибудь за территорией?

— Слышь, полудурок… если это какой-то очередной прикол, чтобы затащить меня на твой дебилдинг — тебя даже не найдет никто!

— Не-не, все действительно очень серьезно! — заверил москвич. — Пойдем, все расскажу.

Спустя полчаса они сидели в пивной на противоположном от «Красного металлурга» конце города. Идти в ближайшую к заводу забегаловку, где обычно проспиртовывались рабочие с комбината после смены, менеджер наотрез отказался — пришлось уйти подальше.

— Смотри сюда, — Антон повернул экран телефона к Паше, демонстрируя снимок. — Это — Уголькова Клавдия Никифоровна, старший мастер участка. Самый первый почетный сотрудник завода. Пропала в тридцать седьмом.

— Так время такое было… — пожал плечами инженер. — Может, арестовали?

— То-то и оно, что время! Там забрали, тут арестовали, здесь сослали, а тут вообще расстреляли — концов не найти! Очень удобно получается! У меня таких фоток с тридцатых и сороковых — целая пачка! Вот только есть один нюанс — фотографии!

— А что с фотками не так?

— Сам посуди — если кого-то арестовали, особенно в то время — оставили бы фотку на доске почета?

— Ну… не знаю я, — развел руками Беляев. — Может, забыли фотку снять? А потом уж поздно было…

— Хорошо, Уголькова — это одна. Согласен, еще не система. Но такие — все!

— Кто — все? — не понял парень.

— Все, кто на стене почета, про кого я смог что-то раскопать, пропали! Исчезли без следа!

— Не-не, друг! — замотал головой Паша, листая фотографии в телефоне менеджера. — Ты тут не прав! Взять, к примеру… Салтыков! Дядя Женя! Он с отцом работал, я хорошо его помню. Там какое-то происшествие в цеху было…

— Да-да, — кивнул Антон. — Вроде как зацепился за что-то и свалился в чан с расплавленной рудой, даже костей не нашли. Только вот кто это подтвердить может?

— Так это ж ЭСПЦ-6! Самый передовой цех комбината, а не глухой лес! Там куча свидетелей была!

— В том то и дело, что нет. Это был День Металлурга, почти всех в актовом зале собрали. И никто собственными глазами не видел, как Салтыков в чан свалился! Я узнавал! Был человек — и испарился! Только фотография на доске почета осталась и заметка в газете.

Пашка устало подпер голову, продолжая разглядывать снимки.

— Да все это — бред какой-то! Если все это действительно так, то куда могли деться все эти люди? Тут за все время их под сотню наберется!

— Девяносто два, если точнее, — поправил менеджер.

Его собеседник схватился за голову.

— Нет, куда они могли пропасть? Не инопланетяне же их похитили? Или ты хочешь сказать, что агенты иностранных спецслужб планомерно похищали именно почетных работников «Красного металлурга»? Опять же — зачем?

— Кто их похитил — я без понятия. Но есть еще одна деталь! Даже- две, — добавил Щегольков, хлебнув пива, и театрально замолчал.

— Да не томи уже!

— Первое, — загнул палец москвич. — Никого из ударников не видели после дня, когда делали фото для доски почета…

— Да как не видели? Вот же…

— Не перебивай! Видеть, и говорить, что видели — большая разница! Завод как будто каждый раз пытается замять исчезновения. Вот, смотри… — Антон начал поиски нужной фотографии в телефоне. — Вот оно! Девяносто пятый! На доску вешают портрет крановщика Григорьева. Премируют новенькой Нивой. Григорьев в этот же день едет на рыбалку и проваливается под лед!

— Странно, — согласился Беляев. — Какой нормальный мужик в первый же день на новом авто на рыбалку попрется? Обмыть же нужно! Но совсем не сверхъестественно!

— Вот еще фотка газеты — через три дня машину Григорьева выловили… только без самого Григорьева! Выходит, что мужик пропал!

— Это все за уши притянуто, — зевнул инженер. — Течения там какие, или еще что — вот и не было его в машине.

— Теперь — второй момент. Как думаешь, сколько стали дал комбинат в тридцать седьмом?

— Так это — совсем простой вопрос, — улыбнулся заводчанин. — Сейчас мы даем от двух до четырех миллионов тонн стали в год. В тридцать седьмом… учитывая, что тогда был введен только один цех — ЭСПЦ-1, думаю… триста тысяч? Хорошо, делая поправку на стахановское время — пусть будет пятьсот!

— А семь миллионов не хочешь? — оскалился Щегольков.

— Чего?

— Семь миллионов тонн стали и пять миллионов тонн чугуна, — повторил менеджер, показывая в телефоне еще одну газетную вырезку, пожелтевшую почти за век.

— Бредятина! — решительно возразил Беляев. — Хотя… всегда приписками занимались. Может, и там приписали немного? Или ноликом ошиблись?

— Не-не! Каждый раз, когда кого-то вешают на доску почета, на заводе что-нибудь происходит. Тридцать восьмой — три фотографии, введены сразу три новых цеха. Тридцать девятый — сдано заводское общежитие. Сороковой — ДК «Красный металлург»…

— Время такое было… — вновь пожал плечами Паша. — Строили быстро…

— Хорошо, вот тебе из свежего. Уже упомянутый девяносто пятый — сданы две новых высотки для сотрудников завода! Девяносто шестой — на доску почета цепляют фотку бухгалтера Кузнецовой, которая типа как уехала на море и там потонула, завод строит цех легированных сталей и сплавов с самыми современными на тот момент печами! На дворе — девяностые, везде разруха! Откуда деньги, Билли? Возникает ощущение, будто кто-то приносит заслуженных работников в жертву, получая в ответ какие-то блага для комбината!

— Э, нет! — ударил кулаком по столу инженер. — Не надо мне тут этого! Спасибо, уже слышали!

— Где? Когда? — насторожился менеджер.

— От историка в школе. Тот тоже нес чепуху, якобы завод построен на месте древнего капища. И те, древние люди, приносили жертвы, чтобы все у них в елочку было. Мол, в голодный год кончают шамана — и тут же из леса кабаны прибегают, сами на вертел насаживаются.

— Выходит, я не одинок в своих суждениях! — обрадовался Щегольков. — Как бы мне переговорить с твоим историком?

— Это вряд ли, — вздохнул потомственный металлург. — Скончался он. Лет пять назад. И там все было очень прозаично. Короче, не убедил ты меня, — произнес парень, поднимаясь со стула.

— Постой! — взмолился москвич. — Ответ на очень простой вопрос: кто на комбинате самый заслуженный сотрудник?

— Так ясен пень — Владлен Марксович! Он больше шестидесяти лет на заводе отгрохал! С самих низов до главного инженера дошел!

— А почему его фотки нет на доске почета? — хитро прищурился Антон.

— Так… э… несрастуха получается, — задумчиво проговорил Павел, возвращаясь на стул. — Ладно, теперь убедил.

Заговорщики провели в баре еще около часа, делясь идеями и соображениями. Разошлись только когда почувствовали, что после очередного пива не уже смогут восстановить в памяти все созревшие мысли. Да там уже и мыслей-то особенно не было…

Беляев, согласно совместному плану, должен был выяснить все подробности того дня, когда пропал отец, расспросив коллег и знакомых. Щегольков же продолжит копаться в заводских архивах.

— Только тебе, Пашган, все правду расскажу, — заговорщицким тоном шептал дядя Коля, один из тогдашних подчиненных отца. — Пришельцы его украли! Какие-какие! Космические, какие они еще бывают? Как сейчас помню — ночь, темно. И вдруг из этой темноты — летающая тарелка! И давай зелеными лучами во все стороны светить!

— Постой, дядя Коля… отец же в обед пропал?

— Да? А, да! Так я и говорю — день был. Светло, как сейчас. И вдруг из этой темноты — зеленый луч…

— Так, дядя Коля, все понятно, спасибо.

— Постой, Пашган! Одолжи соточку до получки? Трубы горят!

— С какой получки, дядя Коля? Тебя ж с завода за пьянку выперли!

— Ты не груби старшим, щегол! Тебя где так хамить выучили? Вот не я твой батька, а то мигом ремнем воспитал бы! Хотя бы полтяшок, а? Да будь ты человеком, Беляев!

— Взрослый ты уже стал, можно как есть рассказать, — вздыхала тетя Шура из квартиры этажом выше. — Помнишь, в нашем доме, через подъезд, жила Светка? Белобрысая такая? Потом еще в Тюмень в институт поступила? Вот с этой кикиморой твой папка и сбежал! Все вы, мужики, одинаковые! Кобель на кобеле сидит и кобелем погоняет!

— Я сам, конечно, своими глазами не видел, — рассказывал Анисим Захарович, начальник смены охраны на заводской проходной. — Но люди говорят, что в тот день твой батяня нашел в руде изумруд с кулак размером. Вот ей-Богу — не брешу! Чистый, что слеза! Вот и свалил твой батька. Да что там? Кабы мне такое счастье привалило — я б тоже деру дал. Больно мне нужен этот ваш «Красный металлург»! Вот почему так? Одним — все, другим — ничего! Живут же люди!

Когда Беляев-младший набрался смелости и дошел до руководства комбината, разговор тоже не сложился. Главбух Ирина Сергеевна откровенно поморщилась, показывая, что тема ей неприятна.

— Павел! Твой отец был не просто инженером, а человеком который на протяжении многих лет вносил свой вклад в развитие отечественной металлургии и нашего комбината. Имя Сергея Николаевича стало синонимом профессионализма и преданности делу. За годы труда на «Красном металлурге» он не только проявил исключительные навыки и знания в металлургии, но и стал для всех нас источником вдохновения. Его стремление к совершенству, внимание к деталям и любовь к своей профессии вдохновляли нас на новые достижения. Под руководством Сергея Николаевича были реализованы важные инициативы, которые не только оптимизировали производственные процессы, но и сделали нашу продукцию более качественной и конкурентоспособной…

— Благодарю, Ирина Сергеевна, вы мне очень помогли, — заверил молодой инженер, поняв, что кроме заученных казенных фраз ничего из бухгалтера не вытянет.

Те крупицы информации, что заслуживали доверия, указывали на одно: последним, кто видел Беляева-старшего воочию, был фотограф, что делал снимок для доски почета. И вот здесь начиналось самое странное. Имя фотографа или никто не знал, или отказывался называть.

Понятным стало лишь то, что для дальнейших поисков жизненно необходимо побеседовать с таинственным фотографом.

Вскоре состоялось очередное совещание у генерального директора.

— А я вам говорила! Я предупреждала! Доиграемся! — паниковала Татьяна Михайловна.

— Ой, Таня, не нагнетай! — попытался утихомирить ее Виктор Иванович. — Что такого? Ходит парень, вопросы задает. Это же нормально! Все же Беляев ему отец был, а не посторонний человек!

— Кто вообще додумался его сына на завод взять? — проскрипел Кабан.

— Да не в Беляеве дело, — возразила кадровичка. — Рыть он начал именно с подачи московского мудака — я точно знаю, у меня везде глаза и уши есть!

— А у московского мудака откуда интерес проснулся? — поинтересовался директор. — Уж не из-за ваших ли бабских сплетен?

— Вот курвы! — топнул ногой под столом Владлен Марксович. — Правду молвят, что волос длинный, ум короткий! Вам бы лишь языками чесать!

— Так это… — хрустнул костяшками кулаков Виталий Павлович. — Может, тогда местного мудака на карьер отвезу? Ты, Иваныч, кажется, против этого ничего не имел…

— Если б не твой прикуп при девятнадцати…

— Да ты мне уже всю плешь проел! — рассвирепел раскрасневшийся акционер. — Я вообще с тех пор в завязке!

— Ладно, — вздохнул гендир. — Похоже, иного выхода не остается, кроме как разом убить двух зайцев. Палыч, ты как на счет еще раз в картишки с москвичами перекинуться?

— Я за любой кипиш, кроме голодовки, — пожал плечами Кабан.

— Тогда все мы знаем, что делать, — многозначительно произнес генеральный. — За работу, товарищи!

— Товарищи все в девяносто первом кончились, — прошамкал сквозь дрему главный инженер.

Тем же вечером, за несколько минут до конца смены, молодого специалиста вызвал к себе начальник цеха:

— Молоток ты, Павка! Вырастешь — кувалдой будешь! — хитро улыбнулся Игорь Валерьевич. — На самом высоком уровне решено поощрить тебя за ударный труд!

— Это как это? — удивился Беляев. — Премию выпишут?

— Лучше, Паша, лучше! Что такое премия? Сходил в ресторан — и все, одна пыль осталась! Тебя решили повесить!

— Как-то… — икнул от неожиданности инженер. — Как-то мне не хочется, чтобы меня вешали…

— Да не, в хорошем смысле повесить, — подмигнул начальник. — Повесить твою фотокарточку на доску почета! Будешь на аллее славы висеть вместе с уважаемыми людьми!

— Вот спасибо, — пробормотал парень.

— Завтра в двенадцать нуль-нуль, кабинет триста восемь. Там тебя щелкнут, а потом сразу повешают. И смотри, — погрозил пальцем Игорь Валерьевич. — Не опаздывай!

Беляев замер, почувствовав, как предательски выступил холодный пот на лбу. Вот оно! Свершилось! Уже очень скоро Павел встретится с таинственным фотографом! С одной стороны он желал этого, с другой стало немного не по себе.

Одобрительно хлопнув подчиненного по плечу, начальник пошел дальше заниматься своими делами, а молодой человек так и остался ошарашено стоять на месте.

Очнувшись от оцепенения, инженер побежал в кабинет Щеголькова, надеясь, что менеджер все еще на месте и не свалил пораньше. Парню повезло — Антон и не собирался уходить пока с работы, резался в приставку. Хорошо устроился! За семьсот тысяч в месяц!

— Вот дерьмо! — выругался москвич, услышав новости от Беляева. — Слушай, друг. Может, ну его? Может, лучше не ходить?

— Нет, — покачал головой Пашка. — Пока все ниточки ведут именно к этому неуловимому фотографу. Я должен пойти! Возможно, это — мой единственный шанс выяснить, что случилось с отцом!

— А если ты тоже исчезнешь? Твоему отцу от этого лучше будет?

— Да брось, — отмахнулся Беляев. — Не исчезну же я прямо посередь кабинета! Но ты прав — нужно подстраховаться…

В назначенное время Павел стоял возле триста восьмого кабинета. Коридор был пустым и темным — после упразднения партийных организаций и ленинской комнаты в начале девяностых этим крылом почти не пользовались. Парень несколько раз стукнул костяшками пальцев и распахнул дверь. Увиденное заставило его замереть на пороге. Молодой человек ожидал чего угодно, но точно не этого. Кабинет был практически пуст, посреди только стоял большой неповоротливый фотоаппарат на треноге, как будто еще начала прошлого столетия, а рядом с этим агрегатом с улыбкой смотрела на вошедшего Беляева главный бухгалтер Ирина Семеновна.

— Проходи, Пашенька, присаживайся, — указала на кресло главбух.

— Ирина Семеновна? А вы тут как оказались? Вы сами будете меня фоткать? — нервно хихикнул парень.

— Тоже мне — наука, — ответила женщина, протирая линзу. — Этот аппарат еще мой дед сконструировал. Поначалу сам фотографировал, потом — отец мой, вот и до меня дошла очередь…

— А цифру купить не судьба? — удивился металлург. — Сейчас у самого вшивого телефона качество фоток лучше, чем у этого мастодонта!

— Нет, Паша, — мотнула головой бухгалтер. — Традиция такая на комбинате сложилась, что всех для доски почета мы фотографируем именно на этот аппарат. Да я сама на него своего деда снимала, когда тот решил уйти на покой. Ты наверняка видел его снимок среди других героев комбината. Садись, Пашенька, садись. Времени у нас с тобой в обрез.

— Ирина Семеновна, может не надо? — сталевар вдруг обреченно понял, что эта огромная линза действительно станет последним, что он увидит, если не успеет Антоха.

— Паша, ты должен понять, все это только на благо.

— Чьего блага?

— Всеобщего блага. Моего, твоего, комбината — понимаешь? Хотя что вы, молодежь, понимать можете? Избалованное поколение! Вы забыли, что такое — выживать. Про самопожертвование я уже и не говорю…

Где-то вдалеке за дверью послышался шум.

— Сейчас же садись перед объективом!

Бухгалтерша, закончив последние приготовления, второпях дернула за спуск. Аппарат закряхтел, заискрил и щелкнул напротив пустой стены, ослепив парня вспышкой.

— И не подумаю! — заупрямился инженер. — Сами становитесь если так нужно!

— Прижми жопу к стулу, щенок! — рявкнула женщина. — Или ты не представляешь, на что я способна!

Павел отпрянул и со страху начал пятится в противоположную от нужной стены сторону. В глазах Ирины Семеновны плескалась лютая, просто нечеловеческая злоба. Та в свою очередь двинулась на сталевара, обходя парня по дуге. На дверь с наружной стороны посыпался град ударов. Когда только старая карга успела закрыться на замок?

Главбух, уже не скрывая своих намерений, прыгнула на Беляева и схватила того за рукав, пытаясь затащить жертву под объектив аппарата. Ее хватка оказалась неожиданно цепкой. Пашка дернулся изо всех сил и, оставив рукав рубашки у бухгалтерши, тут же ухватился за агрегат, чтобы не потерять равновесие. В аппарате снова что-то затарахтело и комнату осветила яркая вспышка.

Женщина всплеснула руками, закрывая лицо от бьющего в глаза света, парень крепко зажмурился в противоположном углу комнаты. В этот момент старый, крепкий советский замок на двери сломался и в кабинет ввалилось несколько человек во главе с Антоном. Все, что они увидели, это — жавшегося в углу Беляева, разбитый старинный фотоаппарат, свалившийся на пол, и выпавшую из него фотографию. Фотографию, на которой Ирина Семеновна широко, как рыба, жаждущая заглотить наживку, распахнула рот и пыталась закрыть голову руками.

— Ты тут один, что ли? — удивился Щегольков, вынимая из уха беспроводную гарнитуру.

— А где?.. — прохрипел Паша, все еще не веря в случившееся.

— Цитируя нашего многоуважаемого министра — дебилы! — Прозвучал голос генерального директора. — Вы даже представить себе не можете, что натворили!

— Неужто, такая большая проблема — найти нового главбуха? — произнес Беляев, поднимая с пола снимок.

— Да хрен с ней, с Ириной Семеновной, — сокрушенно вздохнул Виктор Иванович. — Фотоаппарат жалко! Удастся ли починить?

— Я не позволю! — неожиданно громко завопил инженер. — Я всем все расскажу!

— Давай-давай, — хрюкнул Кабан. — Кто тебе поверит, щегол?

Молодой человек раскрыл рот, чтобы возразить, но сразу захлопнул. В самом деле — кто в такое поверит? Скорее, поверят в то, что бухгалтер хапнула бабла из кассы «Красного металлурга» и свалила куда-нибудь в жаркие страны.

Если б он сам не присутствовал при всем — отнесся к рассказу про случившееся с тем же скепсисом, с каким отнесся к трепу дяди Коли про похищение отца инопланетянами.

Все еще дрожа, Павел вышел из помещения и направился к лестничному пролету. За его спиной Татьяна Михайловна разговаривала с кем-то по телефону:

— Верочка? Привет, красавица! Тут неожиданно освободилась должность главного бухгалтера… да-да, все, как я обещала. Не переживай, твоя кандидатура уже почти согласована. Что? Ирина Семеновна? Да кто ж ее знает, где она теперь? Это вопрос компетентным органам…

На следующий день Беляев на работу не вышел. И на послеследующий — тоже. Только на третий день молодому сталевару позвонила сама начальник отдела кадров и сообщила, что оформила ему отпуск задним числом. Просила не рубить сгоряча, принять взрослое, взвешенное решение — уходить с завода, или оставаться. Руководство отнесется с пониманием в любом случае.

Через неделю в гости к Пашке заглянул Антон.

— Как ты тут? — спросил товарища Щегольков.

— Терпимо, — пожал плечами парень.

— А я попрощаться зашел…

— Уволили?

— Тут такое дело… мажоритарный пакет акций снова у вашего Кабана. Так что мой босс отзывает меня обратно.

— Это как это так? — поинтересовался металлург.

— Официальная позиция — рентабельность комбината оказалась ниже предполагаемой.

— А на самом деле?

— На самом деле… говорят, что на Геворга Армановича какое-то затмение нашло! Пошел ва-банк с парой семерок на руках и продул не только завод, но и гостиницу в Сочи. Но меня там не было, врать не буду…

— Круговорот бабла в природе, — улыбнулся инженер.

— Ага. Ты того… не кисни тут. А то поехали со мной в Москву? Купим тебе клетчатый костюм, красные кеды — тоже нормально зарабатывать начнешь. Главное — выглядеть полным дебилом! Нормальному человеку никто большие бабки платить не станет, а дебилу — запросто!

2025 г.

Пистоны

— Ему опять кажется, что в шкафу сидит кто-то злой, — произнес я, сбрасывая тапочки и забираясь под одеяло, поближе к теплой упругости жены.

В последнее время по ночам становилось весьма зябко, хотя коммунальщики и клялись, что поддерживают должную температуру, установленную нормативами. Точно так же уже третий год они обещают отремонтировать скамейку перед подъездом. Веры им не больше, чем синоптикам.

— В его возрасте это нормально, — ответила жена. — Разве ты никогда не боялся темноты?

— Боялся, — признался я. — Но не в одиннадцать же лет, Маш! Я в его возрасте только завуча боялся.

— Тебя послушать, так тебе в одиннадцать уже пятнадцать было, — с беззлобной насмешкой сказала она, — Может, стоит что-то сделать, пока все не кончилось неврозом? К психологу сводить?

Прикинув расходы на доктора, я непроизвольно скривился. Конечно, дети — цветы жизни, на них не экономят, но наш семейный бюджет и без того не страдал ожирением. Нужен другой выход. Такой, чтобы… чтобы… эврика! Мой засыпающий разум осенила гениальная, как показалось, мысль.

— Машка, я кое-что придумал! Если не сработает, тогда идем к психологу. А вот если сработает… помнишь фильм «Майор Пэйн», сцену со шкафом?

Теперь очередь корчить гримасы перешла к супруге. Несмотря на темноту, я, хоть и не видя, почувствовал, как ее лицо вытягивается.

— Антоша, ты с головой дружишь? Это же просто кино! И не самое умное!

— Согласен, — кивнул я. — Но признай — в этом что-то есть…

— В чем? В том, чтобы вместе с неврозом лечить еще и энурез?

— А еще диатез, до-диез и партеногенез! Это, между прочим, настоящее приключение. Детенышу понравится, он еще год в школе хвастаться будет! Пока он в таком возрасте, в котором можно легко внушить какой-нибудь бред, нужно воспользоваться. Главное — подать эффектно, красиво!

— Со стихами с табуретки? — зевнула жена.

— Тебе лишь бы ерничать, — протянул я, зевая в ответ. — Но почему бы не попытаться? К тому же, скоро у пацана день рождения, а пистолет против монстров есть не у каждого, его и подарим. Ну, а коли не поможет — куда деваться? Разоримся на психолога.

— Знаешь, Антоша, шутка про то, что у нас в семье двое детей и ни одного взрослого мужика, уже давно перестала быть шуткой.

— Вот не скажи, — усмехнулся я, запуская руку под одеяло.

— Антон, поздно уже, — не слишком настойчиво воспротивилась супруга. — И вставать рано!

— Да ладно тебе, мы быстро…

Утром, с чистой совестью прогуливая работу, я шлялся вдоль витрин «Детского мира», подыскивая подходящий пугач. Полки ломились от самых разнообразных пистолетов и автоматов. Разноцветные, бесцветные, блестящие, стреляющие, громыхающие, плюющиеся, брызгающие, громыхающие, свистящие, шипящие. Нерфы, смурфы, бластеры, скорчеры. Читая ценники, я будто попал не в магазин игрушек, а в секретную лабораторию Министерства Обороны! Я слов-то половины таких не знал! Появилось ощущение, что там, в детстве, меня жестоко обманули, подсунув вместо всего этого разнокалиберного многообразия литой чугунный револьвер и деревянную свистульку.

Одного не было. Не было того, чего я искал. Чтобы смотрелся не игрушкой, а крайне серьезно, внушительно. Ни одна из этих детских хлопушек не могла претендовать на гордое звание монстробойки. Или, говоря языком моей беспечной юности — чудищемочилки.

— Ищете что-то особенное? — буднично поинтересовался продавец, подняв глаза от книги.

— Да, — кивнул я. — Мне бы такое…

Я замялся, не зная, как поточнее объяснить, что именно ищу. Одно точно — не то, что на прилавке.

— Какое — такое?

— Такое, чтобы… чтобы «ух»!

— Так бы сразу и сказали…

Сотрудник магазина, отложив в сторону роман, с котором скучал до моего появления, извлек из-под прилавка простую, ничем не примечательную картонную коробку. Но, стоило ему открыть крышку, я сразу понял — это оно!

Металлический револьвер цвета воронова крыла, покрытый легкой патиной. Пушка смотрелась — точно как настоящая! Будто несколько лет болталась в кобуре какого-нибудь американского копа, патрулирующего трущобы Бронкса.

Никаких фильдеперсов, никаких украшений, узорчиков, лишних надписей — все крайне сурово. Массивный ствол, хоть и не был таким уж коротким, вызывал из глубин памяти «курносую Беретту» флеминговского Бонда и несколько смутных образов из дешевеньких фильмов моего детства.

Нерешительно протянув руку, я взялся за оружие. Насечки на пластике рукоятки впились в кожу. Он и весил, как настоящий! Подав вперед защелку, я откинул влево барабан, оскалившийся кольцом шпеньков под пистоны. Производитель не поленился даже сделать полноценный экстрактор! Бесполезно, но красиво.

Я развернул игрушку, желая заглянуть в ствол, но тут же отвел его в сторону. От черного провала дула, уставившегося в лоб, сделалось не по себе.

— Лимитированная модель, — доверительно сообщил продавец. — Только сегодня поступил, еще не успели на витрину выложить.

— Сколько? — хрипло спросил я.

Он назвал цену. Не знаю, как там на счет монстров, но комплект зимней резины для семейного пони эта пушка вполне способна прикончить! Хорошо — соврал. Не целый комплект, только половину. Небось, настоящий дешевле стоит!

Эх, почему в моем детстве не было таких игрушек? Тогдашнему Антоше для полноты счастья не о чем и мечтать-то оставалось бы!

— Настоящая чапельная сталь, — расхваливал товар продавец, по-своему истолковав мою медлительность. — А не какой-то убогий силумин! Бахает громче настоящего! Ребенку сколько лет?

— Тридцать пять скоро, — ответил я, стирая ладонью невидимый крестик прицела со лба — там, куда десятком секунд ранее смотрел револьверный ствол. — Тьфу! Одиннадцать!

— Пожалуй, спуск будет тяжеловат, — покачал головой торговец.

— Беру! — решительно заявил я. — И две пластинки пистонов!

Бессмысленно отрицать, что покупку определил не столько я нынешний, сколько мое недоигранное детство, запертое в кладовке памяти. Но в то же время мне подумалось, что этот «бревномет», как я его окрестил, станет не просто подарком на праздник или подходящим реквизитом — он станет для моего сына настоящим защитником от надуманных страхов и надежным союзником в дворовых перестрелках с содранными коленками.

Решив, что этих соображений вполне достаточно для оправдания покупки, я разрядил в мишень кассы часть боезапаса своей карты и бодро зашагал в сторону работы, раздумывая над поводами иногда брать у сына эту игрушку в аренду…

Там же, на работе, и испытали бревномет. В обеденный перерыв, в дальнем конце склада, чтобы не потревожить нежный слух менеджеров, секретарей, бухгалтеров и иных представителей слабой половины человечества. Исключительно в мужской компании.

— Водку пить идете? — подозрительно сощурился водитель генерального, провожая взглядом пеструю гусеницу, наполовину состоящую из грузчиков в грязных комбинезонах, наполовину — из сотрудников офиса в отутюженных пиджаках.

Я, возглавляющий колонну, презрительно хмыкнул в ответ. Лучше!

Пушка бахала знатно! Нет, до того грохота, что показывают в кино, ей, конечно, далеко — тут продавец соврал. Но ночному страху и того хватит! Каждое нажатие на спусковой крючок озаряло темный угол искрами пистонов, оставляя после себя едкий, едва заметный запах бертолетовой соли.

Револьвер пошел по рукам. Моя совесть как-то сразу успокоилась, свернувшись пушистым котенком на дыре в семейном бюджете. Оказалось, не я один не наигрался в детстве! Каждый почти что умолял дать ему разок пальнуть. И, высекая искры детской игрушкой, расплывался в блаженной улыбке, будто у лиса, забравшегося в курятник.

Там мы расстреляли одну пластинку пистонов. И там же я позаимствовал тряпицу, перепачканную отработанным маслом, в которую завернул подарок. Для пущей солидности.

— Господи, это настоящий, что ли? Ты совсем рехнулся, Антоша? — взвизгнула Маша, увидев бревномет.

— Не писай в рюмку, женщина! — хохотнул я, невольно заставив жену поморщиться, — Это всего лишь пугач. Ты в ладоши хлопаешь громче, чем его пистоны рвутся. Самая безопасная вещь на свете!

— Ты это же говорил и про шаурму на прошлой неделе. Напомнить, чем это кончилось и что у тебя хлопало вместо ладоней? Не знаю… Я его боюсь, Антоша, он страшный! Ты уверен, что он не напугает пацана еще сильнее?

— Я сам пацан, я точно знаю, что не напугает. Вечером я Сережке расскажу, что да как мы будем делать. А ты, на всякий пожарный, предупреди соседей. Чтобы не гоношились, ежели чего…

— Гоношились… — повторила за мной супруга. — Ты вместе с пистолетом и дурных манер прикупил?

— Пардончик, — извинился я, признавая, что и впрямь начало заносить от чувства собственной крутизны.

— А соседи — перебьются! Не хочу выглядеть полной дурой, рассказывая им про твою идиотскую идею…

Сытно поужинав, перекидываясь с Машей многозначительными взглядами, я пришел к выводу, что пора посвятить сына в свой коварный план.

— Сережа, айда сюда, — поманил я его пальцем. — Пойдем на балкон. Только, чур, молчок! Мама не должна знать!

Прошлепав босыми ногами мимо меня, сын окунулся в уличный сумрак, деливший пространство балкона с несговорчивым электрическим светом. Я притворил за собой дверь, подошел к сыну и, положив руку ему на плечо, принялся излагать нехитрую легенду:

— Давай поговорим по поводу твоих ночных страхов…

Парень при этих словах явно напрягся. Насупился, ожидая очередных нравоучений. Мол, ты уже не маленький. Монстры в шкафах не живут и вообще в наше прогрессивное время непонятную живность гораздо проще встретить в колбасе и сосисках, а не в стенном шкафу.

— Ты не думай, — осторожно произнес я. — Мы с мамой очень серьезно к этому относимся. Потому я раздобыл тут одну штуку. Сразу предупреждаю: это — очень серьезная вещь для серьезных случаев. Ее нельзя доставать без повода. Ее нельзя наводить на людей и животных просто так. Эта штука… это поможет совладать с тем, кто сидит у тебя в шкафу. Смотри!

С этими словами я достал из глубины полок, заваленным всяким хламом, который жалко выкинуть, завернутый в тряпицу револьвер.

— Разворачивай!

Сережка в легком недоумении распахнул ткань и округлил глаза, увидев содержимое.

— Ваааау! — восторженно выдохнул он. — Он настоящий? Это мне?

— Как бы тебе так сказать… это — очень особенный, специальный. Из чапельной стали! Как раз против всякой нечисти. Тебе им пользоваться пока рано, но со временем я тебя научу. А теперь послушай меня внимательно. Я его спрячу у себя, ты о нем пока не думай, но помни, что он у нас есть. Вечером спокойно ложись спать. Когда тебе опять ночью покажется, что кто-то на тебя смотрит или просто сидит в шкафу — просто позови меня и жди. Я приду с бревномет… револьвером, тихо прокрадусь к твоей кровати и займу позицию. Ты в это время мне рукой покажешь, где этот кто-то прячется и прокрадешься на цыпочках к выключателю. Затем по моей команде включишь свет. И я сделаю из этой нечисти решето. А потом, если будешь хорошо себя вести, я оставлю его тебе. Как тебе такой план?

— Офигенски, пап! Давай! А можно стрелять буду я?

— Ты, я вижу, не совсем понял…

— Да понял я, понял… — немного разочарованно сказал парень, не отрывая взгляда от оружия. — Просто спросил. Вдруг пострелять все же можно…

— Потом будет можно, но не сейчас. Главное — помни, что это — не игрушка.

— Понял, — вздохнул сын.

— Тогда — по рукам? Не будешь звать просто так?

— По рукам! Не буду.

— И помни — это наш с тобой секрет! Никто не должен знать…

— Но маме-то можно рассказать?

— Никто! — повторил я. — Даже мама!

— Понял, — вновь вздохнул пацан.

Прошло около месяца. Может, чуть больше. Или чуть меньше. Когда жизнь течет спокойно и равномерно — перестаешь считать дни.

Раздобренный ужином с пюрешкой и домашними котлетками, я щелкнул выключателем ночника и завалился в кровать.

— Ты, кстати, заметил, что Серенький уже давно засыпает без проблем? — просопела мне в ухо жена.

— Заметил. Видишь — бревномет сработал, даже стрелять не пришлось. Парень, правда, постоянно требует его посмотреть, все в руках его вертит. И вообще серьезно к нему относится, даже справочник Жука где-то на барахолке раздобыл. Я уж устал его постоянно с балкона таскать, в тумбочку положил. Говорил я тебе, а ты не верила.

— Ты у меня умница, прямо сын Рембо, внук Фрейда!

Я только хмыкнул, не пытаясь парировать подколку. Да и голова отказывалась придумывать достойный ответ. Все мысли вращались вокруг глубокой тарелки, накрытой блюдом, запертой в холодильнике. Тарелки, в которой оставалось еще три котлеты. И лежат они там сейчас, в холоде. Замерзшие, одинокие…

— Давай спать? — зевнул я, прогоняя ночной жор.

— Давай…