Бесплатный фрагмент - Крепостная герцогиня (главы 1—27)

1. Пролог

История сия имела место (либо могла иметь оное) во времена стародавние, а посему писана языком, временам тем, по мнению автора соответствующим. Язык сей тяжеловесный древнеешуринский маскирует умело отсутствие у автора стиля собственного, в чём убедиться не тяжко, просмотрев бегло опусы его «прозарушные».

Коли читателю любознательному встретится слово незнакомое (либо знакомое, но лишь одно!), то обратиться без страха следует к чудищу электронному, жутчайшим именем «ГУГЛ» именуемому. (Автор тешит себя надеждой робкой, что второе чудище с пАрным (а вовсе не с парнЫм!) названием «МАГУГЛ» пока не создано!). Нельзя не признать, что создатель (не всего, а лишь) эпопеи сей страдает юморЕей, то бишь недержанием юмора. Заболевание сие распространено весьма, однако тут имеет место редкая форма юмореи — недержание СОБСТВЕННОГО юмора. Чужой юмор почти не встретится, ибо своего девать нЕкуда (с ударением на первом слоге, ибо в языке древнем иудейском, ивритом именуемом, слово «некудА» с ударением на слоге последнем означает «точка»). В редких случаях возникнут проблемы с приоритетом, то бишь с первородством (аки у библейских Исава и Якова с чечевичной похлёбкой), ибо автор не один такой умный!

2. Птичку жалко!

Итак, в некотором царстве (то бишь в королевстве, но кто хочет про царство читать, то возможность сия ещё представится), в некотором государстве (казалось бы, одно и то же, ан нет, ибо всякое царство — государство, но не всякое государство — царство!) жила-была (тут, пожалуй, и впрямь одно и то же, даже коли жить мОчи (с ударением на слоге первом!) нет, что к героине нашей не относится, ибо девица сия, несмотря на талию стройную, выражаясь фигурально, с жиру бесилась, ибо родителем ея был

«какой-то крупный лорд из Эдинбурга»,

но не тот, естественно, о коем пел Владимир Высоцкий в песне про Одессу, кояя лишь чрез век и двенадцать годов опосля начала событий описываемых основана будет:

«Как-то там морально пала

Королева из Непала

И какой-то крупный лорд из Эдинбурга»

Про связь сию интернациональную хорошо высказался безызвестный пиит в исполнении небезызвестного Владимира Винокура:

«Восточит Запад, западит Восток!»

…В общем, жила там была красавица златокудрая по имени Джейн из славного шотландского рода Гамильтон. И была сия графиня юная (осьмнадцати годов) помолвлена с женихом не юным графом Макдауэллом из не менее славного и тоже шотландского рода. Но не токмо годА (в количестве сорока девяти штук!) являлись богатством жениха, сединами убелённого, но и дворцы, угодья обширные, овцы, на них пасущиеся и прочая, и прочая, и (сколько раз повторять можно?!) прочая!

За неделю до готовящегося бракосочетания пышного состоялся во столице шотландской бал роскошный, коий описанные жених с невестою посетить изволили. Граф сам не танцевал, дабы не позориться, но и невеста в веселии не участвовала, дабы жениха не озлоблять. Вдруг почуяла на себе девица красная (то бишь красивая, а не ибо за власть советскую!) взгляд мужеский пламенный, излучатель коего, юноша черноволосый и ликом прекрасный одет был в мундир офицера аглицкого. И, памятуя о запретности чувства взаимного, одарила поклонника нового улыбкою грустною джокондовой, хоть и не была графиня шотландская похожа на Мону Лизу, матрону флорентийскую, коюю отличить затруднительно от Зои Космодемьянской, героини партизанской! И узрев улыбку сию, вскочил офицер со скамьи, на коей сидел, словно за миг до того сел по рассеянности на кнопку канцелярскую! И, подойдя к графу Макдауэллу, поклонился учтиво и молвил почтительно на языке староаглицком, коий при переводе в старорусский (речь не про град Старая Руса ведётся) преобразуется:

— Позвольте пригласить на один лишь танец очередной спутницу Вашу очаровательную.

На что ответил граф предерзко:

— Позвольте мне не позволить, хотя в позволении Вашем нужды не испытываю, ибо девицы шотландские не танцуют с иноземцами!

Аки токмо услышала упомянутая девица шотландская слова сии неполиткорректные, полыхнули огнём ея очи чёрные и страстные, и потупила она их, дабы причиною ожогов али пожара не стали!

— Глаголили мне, что хорошо поставлена в Шотландии работа патриотическая, — молвил офицер, — но не ведал я, что столь хорошо!

— Я никогда не соглашусь танцевать с солдафоном, мою многострадальную Родину сапогами грязными попирающему! — заглаголила Джейн, аки бы подтверждая правоту слов жениха своего невежливого…

Тут заиграла музыка. Офицер ещё раз поклонился вежливо, собираясь удалиться с позором, но тут графиня юная продолжила:

— Но я не могу отказать кавалеру галантному в сапогах до зеркального блеска начищенных!

И взяв за руку опешившего офицера аглицкого, шотландка знатная рыжая закружилась с ним в танце.

Они не произнесли ни звука, но взгляды их (не на политику али искусство, а друг на друга) красноречивее излишних комментариев были.

Наконец, закончился танец, и подвёл (в смысле буквальном!) офицер партнёршу от собственной наглости побледневшую к жениху ея, от той же наглости побледневшему того более!

— Мистер Гамильтон! — возопил граф. — Ваша дщерь безнравственная (али выражаясь научно, аморальная!) свершила деяние постыдное, и честь велит мне отказаться от невесты, мнение моё игнорирующей! Однако контракт брачный сие не велит! А посему прошу… нет, требую наказать нахалку примерно, дабы отбить охоту у других дев шотландских своевольничать!

— Ну конечно, граф… — пролепетал отец.

— Мистер Гамильтон! — заглаголил англичанин. — Бывший жених Вашей дщери не имеет права просить (а уж требовать тем паче!) наказать чужую (то бишь мою!) невесту! Ибо дщерь Ваша оказала мне честь, согласившись стать женою моею!

Джейн Гамильтон от удивления великого очи выпучила, но сориентировалась борзо и вновь опустила оные. Граф Макдауэлл воскликнул:

— Скажи-ка, жених доморощенный, аки хоть звать якобы невесту твою, с коей ты даже словом единым не перемолвился?

— Мисс Гамильтон.

— А имя?

Невеста пришла на помощь жениху новому:

— Кто не ведает Джейн Гамильтон?!

— Лишь один человек из присутствующих здесь не ведал имя сие — воскликнул офицер. — И человек тот — виконт Джордж Гриффит, то бишь Ваш, эдинбуржцы уважаемые, слуга покорный, но сейчас невежд таковых здесь нету! А что касаемо отсутствия диалога брачного между мною и Джейн обожаемой, то очи наши более молвили, нежели язык! Но коли публика предпочитает языку взглядов язык слов, то мисс Джейн сейчас скажет, согласна ли женою моею стать. Но коли изречёт она, что подумать надобно, то буду с грустию в сердце таковой ответ отказом считать.

— Остановись, дщерь неразумная! — раздался глас отцовский. — От ответа твоего фортуна твоя зависит. А посему для принятия решения единственно правильного окажу тебе помощь родительскую. Клянусь честию своею, что коли согласишься на предложение необдуманное сего франта юного, то пойдёшь под венец не с графом Макдауэллом, всеми уважаемым, а с грязным оборванным бродягой бездомным без единого фартинга в кармане, коего я тебе назначу!

— Заметьте, лорд Гамильтон, — Макдауэлл возрадовался, — обещание сие Вы без принуждения дать изволили!

— Ах, так!! — воскликнула валькирия рыжая. — Тогда я согласна с выбором папеньки!

— Молодец, милая доченька! — воскликнула мать, подвоха не почуявшая.

— Тем более, — продолжила «милая доченька», — коли выбранного папенькой «грязного оборванного бродягу бездомного без единого фартинга в кармане» помыть, приодеть, поселить у меня и деньги на расходы карманные выдать, то никакому мистеру Макдауэллу, бриллиантами усыпанному за ним не угнаться!

— Не понял! — воскликнул несчастный отец. — То бишь понял, что согласна ты на предложение первого попавшегося офицера, но не понял, аки у девицы благородной воспитания завидного на сие наглости хватило!

— Сама дивлюсь, папенька!

Тут главу матери семейства гамильтоновского посетила (едва ли ни впервые!) мысль, кояя и была тут же озвучена:

— Господин капитан! Возьмите назад своё предложение скоропалительное, а коли Джейн, с цепи сорвавшаяся по причине пока не выясненной, возвращать оное откажется, то силу применить для ея же пользы дозволяем! И тогда граф Макдауэлл проявит великодушие, его славному роду свойственное и сделает вид, что Вы, краса и гордость армии аглицкой, здесь аки бы и не появлялись вовсе!

— Думаю, «господин капитан» на сие согласится с радостию превеликой! — ответствовал офицер.

— И я со своей стороны готов аки бы забыть сей инцидент прискорбный, — молвил граф Макдауэлл, — но об условиях сей забывчивости поговорю приватно с мистером Гамильтоном.

Тут дева прекрасная, предметом торга постыдного токмо что ставшая, таким взглядом военнослужащего армии аглицкой пронзила, что лишь твёрдость паркета дубового помешала последнему в преисподнюю провалиться. Засим произнесла гласом аки бы хвалебным:

— Особливо отметить желаю чистоплотность господина капитана, сапоги коего чисты не токмо у части видимой, но и у части подошвенной, ибо изволил он ноги вытереть о девушку беззащитную и обманутую вероломно!

Она бы ещё глаголила, но тут Джордж Гриффит вытянул вперёд длань с ладонью подъятой, что на языке жестов интернациональном, то бишь международном означает: «Помолчи, баба, мужчина глаголить будет!»

Аки ни горела девица желанием страстным довысказать недовысказанное, но любопытство сильнее гнева оказалось, и выполнила она пожелание Джорджа Гриффита невысказанное, то бишь замкнула уста свои.

— Вполне возможно, — начал офицер, — что «господин капитан» откажется от своего предложения, хотя я и не ведаю, кто он и в чём состоит предложение его! … И не след, господа уважаемые, перстами у висков Ваших крутить многозначительно, ибо пред поездкой во страну Вашу замечательную, но для нервной системы утомительную был я полковым психиатром обследован и адекватным признан, а в гостеприимной Шотландии находясь, не получал увечий, оную адекватность понижающих!

— А не мог ли господин капитан, — не удержалась Джейн, — получить столь сильное увечье, что забыл даже о получении увечья?!

Гриффит рассмеялся заразительно:

— Вполне возможно, но предлагаю перейти от капитана мифического, вполне возможно на всю главу контуженного, по причине чего отказался от предложения брачного столь прекрасной девице, остроумной и остроязыкой, ко скромному лейтенанту аглицкому, от сего предложения отказываться не собирающегося, несмотря на Вашу, мисс Джейн, критику!

— Лейтенант Гриффит! — прекрасная шотландка воскликнула. — Поясните публике уважаемой, к какому такому скромному лейтенанту аглицкому Вы перейти собираетесь?

— Премудрая (а не токмо прекрасная!) мисс Гамильтон! Сдаётся мне, что коли «лейтенантом» меня Вы величать изволили, то ведаете ответ на вопрос свой риторический, то бишь ответа не требующий! Но коли кто-либо из публики уважаемой ответ сей не ведает, то пущай и далее в неведении пребывает, ибо сие суть моё задание домашнее! А ещё, Джейн прелестная, умиляет меня умение твоё (всем прочим девицам и дамам так же свойственное) уводить разговор во сторону. Но со мною номер сей не прокатит, ибо не теряю я нить разговора, аки Тесей мифический нить ариаднину не терял, ибо в лабиринте минотавровом невозможно путь по компасу отыскать не токмо ввиду неизобретения прибора сего навигационного в те времена далёкие древнегреческие, но и ввиду месторождений железорудных, стрелку компаса отклоняющих. А посему ответь-таки на вопрос мой, прозвучавший не так уж давно, дабы время было запамятовать оный: согласна ли ты стать супругою моей возлюбленною, … ну, по крайней мере законною? Али тебе хочется… получить жениха некондиционного, твоим родителем выбранного, дабы довести до кондиции?

И ответила невеста двойная:

— Конечно, Джордж, согласная я, ибо люб ты сердцу моему со взгляда первого, хоть и возникли недоразумения со взгляда второго ввиду некомпетентности моей в чинах воинских. Но брак будущий наш столь же утопичен, сколь и остров Утопия сэром Томасом Мором полтора века назад описанный, а посему поведёт меня под венец избранник отца моего, либо я того избранника, коли оный хромым окажется!

Слова сии переполнили и без того не шибко глубокую чашу терпения графа Макдауэлла:

— Не скрою, возрадовался я, когда выбрала ты в мужья себе мужлана неотёсанного, ибо за своеволие твоё возмутительное будет бить он тебя, аки пастух Исидор из пословицы шотландской козу свою упрямую! Но согласие твоё на брак с повесой сим аглицким разным культурам обученным, приведёт, скорее всего, к побегу и последующему браку с ним. И брак сей счастливым для тебя оказаться может, чего допустить нельзя, ибо тогда дерзость твоя преогромная безнаказанной останется, что примером, недостойным подражания для молодёжи современной будет! А посему, несмотря на миролюбие моё всем известное, придётся мне мистера Гриффита, спокойствия возмутителя на дуэль кровавую вызвать!

— Надежду лелею, мистер Макдауэлл, что известны Вы всем не токмо миролюбием, но и благоразумием, коее не дозволит Вам махать шпагою предо мною, ибо являюсь не токмо обладателем значка «Готов к обороне Отечества», но и чемпионом полка по фехтованию.

— А чемпионом полка по стрельбе пистолетной тоже являетесь? — граф усмехнулся.

— Увы! Трудно совершенства во всём добиться!

— Тогда стреляемся и немедленно! — воскликнул Макдауэлл.

— Уважаемый граф отважный! Видите ли Вы вон в той форточке открытой пташку малую, на карнизе дома противоположного беззаботно сидящую?

— Ну, вижу.

— А теперича видите? — вопросил лейтенант, выхватывая пистолет и быстро прицеливаясь.

Грянул выстрел. Когда дым рассеялся, карниз противоположного дома был пуст.

— Теперича не вижу, — ответил граф, — ибо улетела птица сия, звука выстрела устрашившись.

— И пулю с собой унесла, — усмехнулась Джейн, — ибо нет следа пулевого на стене противоположной!

Тут в голову графа Макдауэлла, к оригинальным мыслям (аки и у миссис Гамильтон!) непривычную одна из таковых мыслей пожаловала, и воскликнул он с радостию:

— А потому следа пулевого нет, что и пули-то не было, ибо был сей выстрел холостой! А будь в стволе пуля, разнесла бы оная окно вдребезги, ибо не способен сей горе-стрелОк попасть не токмо во пташку малую, но и в форточку открытую!

И засмеялись патриоты шотландские над офицером аглицким, коий не токмо не закричал истошно, правоту свою доказывая, но даже от стыда не покраснел (вот ведь какой бесстыдник!). Но лишь кончился смех сей патриотический, заглаголила Джейн, к тому времени уже у окна стоЯщая:

— А чем тогда объяснить наличие на земле птахи малой окровавленной и бездыханной?

И покраснел от сего вопроса граф Макдауэлл аки помидор, к тому времени уже из Южной Америки в Европу завезённый, но ещё съедобным не признанный. Виконт же аглицкий не токмо не стал добивать издёвками графа шотландского, но даже встал на защиту оного:

— Не пристало девице благочестивой позорить мужчину пред людьми хоть и безмерно уважаемыми, но посторонними. Информацию сию компрометирующую сообщить следовало с ока на око (даже при наличии пары очей у каждого из собеседников) али, аки глаголят по ту сторону пролива ламаншского, «тет-а-тет». Я же в оправдание графа высокородного признать готов, что мог по рассеянности моей один из патронов холостым оказаться, а пташку сию на охоте подстрелили, а опосля выкинули ввиду малости размеров ея. Так же признать готов, что стрелком являюсь неискусным. И коли граф благородный во стрельбе искусный горит желанием подстрелить на дуэли столь лёгкую добычу, коей Ваш слуга покорный является, то готов перейти со смирением из мира бренного в мир вечный!

Граф Макдауэлл не упустил свой шанс избежать столь нежеланной дуэли:

— Ну что Вы, виконт! Нет мне никакого интереса со столь слабым стрелком тягаться. Умеете ли Вы в шахматы играть?

— Правила сей игры ведаю, Ваше Сиятельство, но сосед мой лондонский некий сапожник Мэтью Хогарт «чешет» меня, аки в нашем кавалерийском полку глаголят, «и во хвост, и во гриву»!

— А я же не токмо слуг своих обыгрываю, но и гостей!

— … Ибо боятся те и другие, — очередной раз Джейн Гамильтон не удержалась, — гнева Вашего высокородного в случае результата для Вашего Сиятельства неблагоприятного.

Но тут встретила девица строптивая взгляд виконта укоризненный и с видом раскаянным молвила:

— Предлагаю считать слова мои последние «тет-а-тет» произнесёнными и ушей посторонних не достигшими!

— Я же предлагаю, — предложил граф Макдауэлл, — разыграть сию девицу нахальную в игру шахматную. И коли одержу я викторию славную, то заберёте назад своё предложение брачное необдуманное, аки уже советовала достойнейшая мать недостойной невесты сей.

— Я готов, — ответил виконт, — во знак уважения к роду Макдауэллов древнему уступить Вам мою Джейн, несмотря на характер несахарный обожаемую, во случае даже результата ничейного (тут Джейн хотела устремить на жениха взор презрительный, но почуяв в словах сих подвох, попридержала взгляд свой горгономедузий!). Но хотел бы предупредить честно соперника столь грозного, что упомянутый Мэтью Хогарт входит во тройку сильнейших шахматистов аглицких, и никто, окромя двоих прочих сей тройки участников не способен супротив сего сапожника устоять. Я же примерно в каждой пятой партии хоть и в состоянии сильно потрёпанном, но на ничью уползаю. А недавно мистер Хогарт признал, что провёл я партию блестяще и одержал викторию славную! Правда, похвала сия меня такою радостию наполнила, что сделал ход идиотский и проиграл очередной раз.

— Что-то неохота мне, игроку сплошные виктории одерживающему, — проговорил Макдауэлл, — играть с шахматистом, почти всегда проигрывающим и лишь иногда на ничью уползающим, аки пёс побитый!

— А давайте считать, — предложил Джордж Гриффит, — что англичанин трусливый отклонил все предложения воинственные шотландца отважного, но не отменил лишь одно предложение своё брачное. Тем паче, невеста сия, завидная по положению материальному, но незавидная по качествам моральным, в непочтении ко слову мужескому проявляющимся, всё равно оборванцу согласно слову отцовскому достанется.

— На том и порешили! — провозгласил граф торжественно, и оба соперника бывших рукопожатием обменялись.

— А теперь, эдинбуржцы достопочтенные, — проговорил лейтенант аглицкий, — не смею обременять вас присутствием своим, но пред уходом пояснить хочу, почему изо всех отелей эдинбургских выбрал я забегаловку с казалось бы столь отвратным для слуха аглицкого названием «Баннокберн».

Глаголя словеса сии, устремил он взгляд пламенный… нет, не на невесту свою, но на отца ея! И произнеся столь драгое для каждого шотландца слово «Баннокберн», зажмурил сильно глаз правый, а затем открыл оный, аки бы глаголя: «Понял, папаша, где меня найти сможешь, коли ушами не будешь хлопать?!» Засим продолжил Гриффит общение с публикой шотландской столичной:

— Все вы знаете, что имя сие носил ручей, на брегах коего в июне 1314 года доблестная армия шотландская под предводительством полководца гениального Роберта Брюса разгромила в пух и обратила во прах вчетверо превосходящую армию Эдуарда Второго, бездарного короля аглицкого. Не потому глаголю сие, что страдаю низкопоклонством пред Севером. Но являясь патриотом аглицким, считаю, что не зазорно учиться у неприятеля, дабы свершив работу над ошибками, усилить мощь державы своей! Сим патриотизм мой отличается заметно от патриотизма макдауэллского, коий состоит в том, дабы запрещать девицам танцевать с чужеземцами, даже коли оне не супротив подобных перспектив! Пожелаю же на прощание мира во всём мире вообще и между нашими народами соседскими в частности!

На сей ноте торжественной покинул виконт помещение, кивнув на прощание многозначительно графу Гамильтону. Засим, выйдя на улицу, подошёл ко птахе убиенной, отдал покойной почести воинские и заплатил стражу порядка ближайшему за ея погребение достойное, опосля чего вся столица шотландская неделю целую со слезами на очах обсуждала поступок сей благородный.

3. И песни, и танцы

Чрез три часа в забегаловку уже упомянутую под названием «Баннокберн» вошёл старичок согбенный белобородый, еле ноги передвигающий и на клюку опирающийся. Попросил он препроводить его к виконту аглицкому, что и было исполнено. Постучал он во дверь, вошёл в оную со трудом превеликим и прошамкал гласом дрожащим: — Вечер добрый, виконт… безымянный, ибо забыл имя Ваше воследствие склероза старческого. — Приветствую Вас, дедушка старенький… Гамильтон! А именем своим утруждать память Вашу не буду, ибо всё равно забудете! — Значит, замаскировался я… не шибко, — посетитель промолвил, распрямляясь и бороду накладную срывая, — коли фамилию мою славную угадать изволили! — Да приди Вы сюда в виде чудища лох-несского, всё равно бы узнаны были, ибо ждал я Вас с нетерпением, хоть сие качество постыдное мне и не свойственно! — Значит, верно истолковала она Ваши мигание и кивание, коии ошибочно считал я следствием тика нервного. — Подозреваю, что «она» суть не супруга Ваша достопочтенная, но дщерь смышлёная! — Точно — подтвердил граф Гамильтон. — «Она» — она и суть! … И зачем же вызывали меня, мистер Гриффит? — А старичок-то наш не токмо внешне помолодел, — рассмеялся виконт, — но и память вернулась, ибо фамилию мою вспомнил! — И даже имя, любезный Джордж! 
— А вызывал я Вас, Ваше Сиятельство, дабы вытащить из ямы глубокой, в коюю провалились Вы по милости моей. То бишь коли мне не выпендриваться пижонски, пояснить желаю, аки можно и дщерь замуж сбагрить и честь свою незапятнанную не запятнать! 
— Ответ сей и мне ведом — молить Макдауэлла коленопреклоненно, дабы простил Джейн и в жёны ея взял. 
— А устраивают ли условия контракта брачного сего жениха высокородного? — Более чем! — воскликнул Гамильтон. — Тогда не след смиренно преклонять колени, ибо достаточно молвить графу, что невеста согласна, и заключит он последнюю в объятия более али менее пылкие, ибо велика любовь его к условиям контракта брачного! 
— Но проблема в том, что невеста пред алтарём согласия своего не даст! — Сие-то аки раз не проблема, ибо напоить можно невесту безалкогольную до визга поросячьего и служителю культа дать на лапу загребущую, и тогда любое блеяние ея примет тот за согласие искреннее! А проблема-то всё едино возникнет, но уже не со свадьбой, а опосля оной, когда протрезветь изволит супруга юная. И такое «счастие семейное» своей половине дражайшей устроит, что сбежит Макдауэлл несчастный, куда очи глядят, а аки добежит, то развод потребует и неустойку немалую. — А за что неустойку-то?! — посетитель встревожился. — За всучение со стороны гамильтоновской товара некачественного, ибо брал в жёны деву якобы скромную и нежную, а получил фурию огнедышащую! — Сей вариант неустоечный не радует меня! 
— Но есть вариант «иной», али аки в Риме древнем глаголили, «альтернативный»! — Ну и …! — граф Гамильтон вскричал нетерпеливо. — Для начала найти следует жениха такого, коего полюбит прелестная (во глазах его) Джейн со всем пылом души своей девичьей либо на случай крайний такого, коего хоть и с причитаниями бабьими, но терпеть согласна! — Есть такой на примете у меня! Токмо союз двух сердец любящих приведёт к бесчестию моему, ибо жених сей, всё семейство гамильтоновское более али менее устраивающий, не соответствует образу жениха того, коего обрисовал я по запальчивости на танцах злополучных! Ибо обещал всенародно, что коли примет дщерь моя предложение Ваше брачное, мистер Гриффит, то поведёт ея под венец грязный оборванный бродяга бездомный без единого фартинга в кармане! Я ничего не упустил? — Упустили, что оборванца сего должны для дщери своей Вы же и назначить. Получается, что стоИте Вы, мистер Гамильтон пред выбором незавидным: либо жених достойный, либо жених омерзительный! То бишь, выражаясь языком ревнителей чистоты жанра, «либо песни, либо танцы»! — Сие мне и так ведомо! И беседы Ваши вокально-танцевальные не приближают меня к решению проблемы сей ни на йоту! — Ещё аки приближают, мистер Гамильтон! Ибо решение столь страстно ожидаемое гласит: «И песни, и танцы!» И то, и иное присутствует одновременно в комедии двух Жанов Батистов «Мещанин во дворянстве». — Смотрел я шедевр сей, в Париже находясь и лицезрел на сцене упомянутых драматурга гениального Мольера (уже покойного) и композитора Люлли (пока живого, но несмотря на факт сей тоже гениального). Уж не намекаете ли Вы, мистер Гриффит, столь витиевато, что оба описанных жениха непохожих суть один человек?! 
— Именно на то и намекаю я, и рад, что к выводу сему парадоксальному пришли Вы, мистер Гамильтон, самостоятельно! Заметьте: не глаголили Вы, что женихом дщери Вашей должен быть «грязный оборванный бродяга бездомный без единого фартинга в кармане»! — То бишь аки сие не глаголил?! — Гамильтон опешил. — А так! Молвить Вы изволили лишь то, что сей тип малопривлекательный лишь поведёт под венец девицу сию! — Уж не хотите ли молвить Вы, что жених, коий всех худо-бедно устраивает, преобразится в указанного «типа малопривлекательного» лишь на время бракосочетания, а по завершении оного повысит привлекательность свою?! — Нет, не хотел я сказать сие, а хотел, дабы Вы, мистер Гамильтон, сказали. И рад безмерно, что хотение моё осуществилось! — Думаю, легко будет сделать из жениха блестящего «грязного оборванного бродягу» «без единого фартинга в кармане» (сделать наоборот куда труднее!). Ибо всё сие лишь на время. Но сделать сего жениха привлекательного «бездомным» не так-то просто, ибо таковым считается не тот, кто из дома своего вышел на время (к примеру, воздухом свежим подышать), но тот, кто не считается владельцем дома юридически. — Сие препятствие сурьёзное обойти можно, — виконт Гриффит молвил. — Ради счастия обладать Джейн прекрасной должен жених ея пойти на неудобство временное: пред свадьбой продать дом свой и юридически бездомным стать, а опосля осчастливливания своего назад сей дом выкупить! Али новый дом купить размера большего, ибо семья его опосля бракосочетания на одну особу увеличится, а во случае плодовитости особы сей увеличится и того более! 
— Ради плодовитости дщери моей готов оплатить разницу стоимости нового дома, сколь бы дорогим он ни был (во пределах разумных!) и старой развалюхи (сколь бы дешёвой оная ни была!). 
— Аки глаголил часа три назад мистер Макдауэлл ехидный, — виконт аглицкий произнёс, — «Заметьте, лорд Гамильтон, обещание сие Вы без принуждения дать изволили!» — Благодарствую, мистер Гриффит, за «песни и танцы», давшие успокоение душе моей! Засим имею честь откланяться! — Коли желаете, лорд Гамильтон, и в дальнейшем «иметь честь», то наденьте бороду, кояя без надобности мне, дабы сокрыть лик Ваш от папарацци назойливых. — Благодарствую так же за ещё один совет дельный! — изрёк граф, бороду надевая. — … Да! Чуть было ни запамятовал! Расскажите, виконт, про род свой. Раскидисто ли древо Ваше генеалогическое? 
— Раскидистым древо сие назвать затруднительно, ибо из одной лишь ветви состоит в лице слуги Вашего покорного (в отличие ото дщери Вашей же непокорной!). Да и древностию род мой похвастать не может (да и не хочет, ибо не хвастлив!). Роду моему от роду (такая вот тавтология!) всего лишь тридцать лет и три года. По сравнению со древностию рода Вашего, мистер Гамильтон, возраст сей не детский даже, но младенческий. Основатель рода моего Джордж Гриффит (в честь коего я и был впоследствии назван) отличился (на свою главу!) во славной битве при Данбаре 3 сентября 1650 года, когда армия аглицкая разгромила вдвое превосходящую армию шотландскую. Не подумайте, мистер Гамильтон, что злорадствую я. Ведь в уже сегодня упоминаемой битве при Баннокберне превосходство (лишь численное!) проигравших соотечественников моих аж четырёхкратным было. А значит, по сумме двух битв Шотландия викторию одержала, с чем ея и Вас от души поздравляю! … Но вернёмся в Данбар (али где-то рядом!). Дед мой служил пехотинцем простым. В пылу боя генерал (а впоследствии и адмирал!) Джордж Монк вперёд вырвался и окружён неприятелем оказался… Не обижайтесь, мистер Гамильтон, но во время боя приятелей во стане противоборствующем не бывает! … Дед мой бросился отважно на защиту тёзки своего. Получив девять ран, из коих две смертельными оказались, пал он наземь (али на траву) кровию обливаясь. Но уже подоспела подмога, и жизнь Джорджа Монка спасена была. Опосля боя лорд-протектор Оливер Кромвель (так же в сей виктории славной участие принимавший!) присвоил пехотинцу-герою Джорджу Гриффиту (аки теперича глаголили бы «старшему») звание барона и повелел выплатить семье его сумму немалую, на коюю сия ячейка общества в последующие годы хоть и без шика, но жила. Барон новоиспечённый возрадовался весьма, но к вечеру от ран с жизнею несовместимых преставился. Дома остались вдова безутешная и сын Роберт четырнадцати годов. Хоть и говорила мать, что

должен же сын героем стать,

коли отец герой,

но выбрал Роберт Гриффит стезю не воинскую, а дипломатическую. Не секрет, что дипломатам неплохо бы интриги политические на несколько ходов просчитывать. Посему и пристрастился юный барон к игре шахматной и вошёл чрез время некоторое во тройку сильнейших игроков аглицких. А в доме чрез два дома насупротив, что весьма кстати оказалось, жил скромный сапожник младой Мэтью Хогарт с не менее младою сестрою Мелани (ибо были они двойняшками). Не потому сие кстати оказалось, что жил сапожник с сестрою чрез два дома насупротив, али у дипломата проблемы с обувью возникли, а ибо игроку сильному для игры совершенствования партнёр сильный потребен. А Мэтью Хогарт, хоть и не входил во тройку сильнейших шахматистов, но входил в четвёрку оных. Сестра шахматиста-сапожника не являлась красавицею ослепительною, но была мила и столь ненавязчива, что барон юный сам к ней привязался. Баронесса-мать мечтала о более богатой невестке, дабы хоть под конец живота пожить во своё удовольствие. Увы! Конец живота ея ранее наступил в результате пневмонии двусторонней. Лишь срок траура истёк, предложил Роберт Гриффит соседке своей милой и ненавязчивой руку и сердце. Мелани Хогарт не стала разбивать отказом сердце дипломатическое и опосля раздумий тяжких… пятисекундных согласием оное порадовало, в результате чего превратилась сестра сапожника нищего аж в баронессу Мелани Гриффит… (Небольшое отступление авторское! Читателям терпеливым (а так же тем, кто от нетерпения вперёд заглядывает) ещё встретится другая Мелани Гриффит. Но вовсе не актриса голливудская, автору современная, кояя явно умнее первой, но по показателю этому скорее всего недотягивает до второй Мелани Гриффит. Правда, дива заокеанская современниками красавицей считается, а Мелани Гриффит номер два своими современниками таковой не считалась, но супруг ея, коли представилась бы ему возможность одну из двух тёзок выбрать, всё равно предпочёл бы супругу свою невзрачную и не стал бы разбивать сердце мачо испанского Антонио Бандераса (по крайней мере — уводить от него жену голливудскую Мелани Гриффит)!) … Вскоре опосля свадьбы скромной понесла баронесса Мелани Вашего, лорд Гамильтон, собеседника. Тем временем, хоть и не сразу, престол аглицкий перешёл во длани короля Карла Второго из династии (шотландской, замечу!) Стюартов. И потребовалось в интересах государственных выполнить миссию сверхсекретную во стране заморской, название коей так же засекречено было. Выбор государев пал на дипломата хоть и младого, но талантливого, то бишь на Роберта Гриффита. Ко времени тому чрево супруги дипломатической уже округлилось изрядно, и разлука с виновником сего округления нежелательна была. Посему дабы подсластить горечь разлуки, пообещал Его Величество, что крёстным отцом отпрыска дипломатического станет. И слово своё сдержал, то бишь являюсь я крестником короля аглицкого Карла Второго… Аки впоследствии мать мне вещала, отплыл отец мой в четверг из гавани Ливерпульской на судне быстроходном под названием «Дон». До сих пор в неведении о происхождении названия сего. То ли тут Дон Кихот, башкой ослабший замешан, то ли Дон Жуан распутный. (Читателю, о российской реке Дон подумавшему, сообщает автор, что сия река тихая ещё упомянута в настоящем повествовании будет.) А вернулся родитель мой ровно чрез год в пятницу. — Коли в четверг уехал, — граф Гамильтон возразил, — то ровно чрез год в четверг и должен был приехать. — И рад бы согласиться с Вами, дабы не осложнять отношения англо-шотландские, но факты арифметические суть вещь упрямая (аки известная нам обоим особа юная и златокудрая!). В году невисокосном окромя пятидесяти двух недель, на четверг никоим образом не влияющих, содержится ещё день один, коий четверг на пятницу сдвигает. — А коли был бы тот год високосным, то в четверг бы и вернулся отец твой? — Увы! В субботу! … Итак, мы тоже вернёмся… в пятницу, в коюю отец мой изо страны заморской безымянной вернулся. Прибыл он, аки и убыл на судне вновь быстроходном, но на сей раз «Магдалиной» именуемом… Догадаться нетрудно, что название сие дано в честь галилейской работницы сферы спецобслуживания, кояя решила силы не распылять, и отказавшись от обслуживания клиентов родного града Магдалы, на иногороднем клиенте сосредоточилась. Впоследствии узнал я, что

из ливерпульской гавани

всегда по четвергам

суда уходят в плавание

к бразильским берегам,

причём

токмо «Дон» и «Магдалина»

быстроходные суда,

аки в год отца кончины

ходят по морю туда. — Зачем Вы мне, виконт, сей секрет рассказали?! — граф Гамильтон испужался. — Ведь знание секретов государственных несёт печаль и долголетию не способствует! — Сие уже не секрет, ибо недавно Карл Второй ввиду истечения срока давности назвал сию «терра инкогнита», то бишь землю неизвестную. Оказалось, что сие не Бразилия вовсе, а страна, удалённая от нея! Но дабы сон Ваш, мистер Гамильтон, спокоен был, название страны той ныне не секретной называть не буду… Миссию свою сверхсекретную Роберт Гриффит блестяще выполнил, о чём сам король сказал… в речи похоронной! — Так значит, он мёртвым прибыл?! — Гамильтон воскликнул. 
— Полумёртвым! Пред самым отплытием в дорогу обратную подхватил он (на сей раз уже в Бразилии) болезнь тропическую, современной науке неведомую. Пока из гавани ливерпульской во дворец королевский довезли его, усопшим на девяносто пять процентов стал. Выслушал Карл Второй отчёт о работе проделанной, изучил документы привезённые и столь возрадовался, что огласил указ о присвоении барону Роберту Гриффиту звания виконта с дарованием поместия немалого. Указ сей прослушав, возрадовался отец не менее, нежели Его Величество, ибо деньги, Кромвелем подаренные уже к концу подходили. Сие известно мне от матери, а той от короля самогО во время похорон с нею побеседовавшего… Но того более обрадовался отец мой умирающий, когда пришла в больницу к нему супруга любимая с дитём почти годовалым. А часа чрез три опосля оказания милости монаршей (аки и во случае Джорджа Гриффита-старшего с Кромвелем) облагодетельствованный преставился. — Но Оливер Кромвель был не монархом, а лордом-протектором, — возразил Гамильтон. — Всё сие было бы смешно,

когда бы ни было так… глупо!

— возразил на возражение Джордж Гриффит-младший. — Карл Второй сам заявил однажды самокритично пассии своей, что «во времена Кромвеля на престоле был король, а ныне — бабник!» … Сильно опечалилась бывшая баронесса, а ныне виконтесса Мелани Гриффит, любимого мужа потерявшая. Брат ея Мэтью Хогарт тоже опечалился, но не столь сильно, ибо опосля смерти зятя своего (и в результате оной) перешёл он автоматически из четвёрки сильнейших игроков аглицких во тройку их же. — Ну что ж, человек младой! Род Ваш, несмотря на желторотость его, уважения достоин. А достойны ли Вы рода своего? Разрекламируйте себя, коли не затруднит просьба сия. — Опосля беседы моей недавней со графом Макдауэллом самовлюблённым любая самореклама моя дополнительная лишь впечатление испортит. — И то верно! — Гамильтон согласился. — А посему заявляю торжественно, что по мнению единогласному всего славного семейства Гамильтон подхОдите Вы, мистер Гриффит, на роль жениха Джейн прекрасной златокудрой! — Остаётся выяснить, подходит ли на роль невесты моей сие чудовище моральное рыжее, ни малейшего пиетета к полу мужескому не испытывающее, ибо идеями феминистскими зловредными аки губка пропитано!
И отверз лорд шотландский уста свои от удивления великого и от возмущения неменьшего. Однако

ничего

не вышло изо рта его,

ибо понял граф Гамильтон правоту суровую оппонента своего, коий продолжил: — Но пересилила красота ея физическая уродство ея моральное, а посему готов я взвалить на плечи свои, а точнее — на выю свою ношу сию тяжкую и сочетаться браком законным со дщерью Вашей, мистер Гамильтон, своеобразною, тем паче, что приобрёл я в полку своём кавалерийском умение, коее поможет с подобною супругою управляться. Тут нахмурился тесть будущий: — Уж не глаголешь ли ты, охальник, об умении затаскивать в постель шлюх подзаборных и кувыркаться с оными к удовольствию похабному всеобщему?! — Глаголю я лишь об умении (с богопротивною зоофилиею не связанном!) укрощать кобыл норовистых и превращать оных в лошадей дрессированных. 
— Рад я, виконт любезный, что попадёт Джейн моя, от рук родительских отбившаяся, в руки надёжные! Токмо просьба нижайшая не шибко руки сии надёжные распускать. — Действовать буду не стокмо применением силы, скокмо угрозой ея применения, что в сочетании с любовию моею страстною плоды принесёт. 
— В каком смысле — «плоды»? — Не токмо в детородном смысле, что само собою подразумевается, но и во смысле поддержания климата морального. — Опосля слов сих утешительных предлагаю, зять мой будущий, на «ты» перейти. — И рад бы, Ваше Сиятельство, да не могу по причине языковой, али по-научному выражаясь, лингвистической. — Хоть и владею я языком шотландским, то бишь гэльским, но диалог наш на самом что ни на есть аглицком языке происходит. — Вот именно! А на языке сем «Вы» лишь число множественное означает, ибо не принято у англичан величать единичного собеседника на «Вы» лишь в знак уважения политкорректного, будь даже визави оный душегубом али супостатом.

4. Рыжая валькирия

— … А посему заявляю торжественно, — лорд шотландский молвил, — что по мнению единогласному всего славного семейства Гамильтон подхОдите Вы, мистер Гриффит, на роль жениха Джейн прекрасной златокудрой!

— Остаётся выяснить, — лейтенант аглицкий ответствовал, — подходит ли на роль невесты моей сие чудовище моральное рыжее, ни малейшего пиетета к полу мужескому не испытывающее, ибо идеями феминистскими зловредными аки губка пропитано!

И открыл лорд шотландский рот свой от удивления великого и от возмущения неменьшего. Однако ничего не вышло изо рта его, ибо понял граф Гамильтон правоту суровую оппонента своего, коий продолжил:

— Но пересилила красота ея физическая уродство ея моральное, а посему готов я взвалить на плечи свои, а точнее — на выю свою ношу сию тяжкую и сочетаться браком законным со дщерью Вашей, мистер Гамильтон, своеобразною, тем паче, что приобрёл я в полку своём кавалерийском умение, коее поможет с подобною супругою управляться.

Тут нахмурился тесть будущий:

— Уж не глаголишь ли ты, охальник, об умении затаскивать в постель шлюх подзаборных и кувыркаться с оными к удовольствию похабному всеобщему?!

— Глаголю я лишь об умении (с богопротивною зоофилиею не связанное!) укрощать кобыл норовистых и превращать оных в лошадей дрессированных.

— Рад я, виконт любезный, что попадёт Джейн моя, от рук родительских отбившаяся, в руки надёжные! Токмо просьба нижайшая не шибко руки сии надёжные распускать.

— Действовать буду не стокмо применением силы, скокмо угрозой ея применения, что в сочетании с любовию моею страстною плоды принесёт.

— В каком смысле «плоды»?

— Не токмо в детородном смысле, что само собою подразумевается, но и в смысле поддержания климата морального.

5. Бегство невесты с новым женихом

Тут раздался стук в дверь. Лорд Гамильтон открыл дверь сию и узрел… дщерь свою!

— Здравствуйте, дедушка! — молвила девица беглая. — Простите, что отвлекаю Вас от беседы приятной с мистером Гриффитом.

— Насупротив, — воскликнул кавалер, — мы оба рады лицезреть тебя, о, Джейн моих очей,… то бишь свет моих очей! Тем паче, являешься ты предметом беседы сей приятной!

Удивилась гостья преизрядно, однако смышлёность, ей присущую, проявила:

— Рада, папенька, что прислушался ты к совету моему о забегании в забегаловку сию, но почему ответил ты мне тогда, что нЕ о чем глаголить тебе с браконьером аглицким, отстреливающим пернатых шотландских?

— Потому, дитя моё возлюбленное, что слышала ответ мой супруга моя не менее возлюбленная, она же мать твоя болтливая. А аки удалось бежать тебе из комнаты запертой, охраняемой цербером грозным?

— Молвила я церберу сему, что поддержать надо производителя отечественного и описАла тайник твой, папенька, где прятал ты от маменьки бутылку виски шотландского. А когда он нахрюкаться изволил, сообщила, что хоть ни в чём нужды не испытываю, но по кое-какой нужде удалиться должна. Открыл он дверь мою, а когда удалялась я, то увидела, что рухнул он на ложе моё и захрапел прегромко.

— Теперь разговоры пойдут, — лорд молвил недовольно, — что персонал мой ненадёжен, ибо пред змием зелёным устоять не способен.

— Есть идея у меня, — поделилась оною девица смекалистая, — аки предотвратить слухи сии негативные.

…На другой день с утра пораньше огласился дом гамильтоновский воплем истошным хозяйкиным, ибо пришла та дщерь свою пленную проведать, но заместо оной увидала, дверь отперев, лишь окно открытое да верёвку из простыней разорванных связанную ко спинке кровати привязанную наружу высунутую и аж до земли достающую.

На вопль половины своей дрожащей, то бишь дражайшей глава семейства прибежал и опосля причитаний горестных и пары слезинок крокодиловых допрос слуге, дверь охраняющему учинил. Страж сей трезв, аки стёклышко оказался, ибо вчера вечером поздним лорд Гамильтон опоил его средством рвотным и пообещал две бутылки виски подарить.

Слух о бегстве графини златокудрой Гамильтон борзо по Эдинбургу распространился. Примчался жених ея отвергнутый граф Макдауэлл и молвил с укоризною:

— Дошли до меня слухи прискорбные об исчезновении таинственном отрады бывшей сердца моего, но подробности не дошли, ибо в пути потерялись. Поделитесь, коллега, деталями происшествия сего и думать будем коллегиально, аки нам дальше быть.

И ответствовал граф Гамильтон компаньону подозрительному:

— Жила твоя отрада

в высоком терему,

а в терем тот высокий

нет хода никому…

Хода-то и входа нет, а выход, аки оказалось, есть! … Короче! Запер я сию овцу паршивую рода Гамильтонов на сАмом верхнем этаже и даже ключ во дверях оставил, дабы не повадно сей медвежатнице было в замочной скважине копаться. А на случай, коли Джейн свободолюбивая дверь крепчайшую сломает, али с петель снимет оную, приставил к ней слугу надёжного, аки аргус стоглазый бдительный!

— К кому «к ней» приставил слугу? — не понял Макдауэлл. — Ко Джейн свободолюбивой али ко двери крепчайшей?

— К обеим. А сам стопы направил на улицу в поисках жениха обещанного. Многих осмотрел, да все они рылом не вышли.

— А зачем тебе красавцы? — возразил жених отвергнутый — не достойна дщерь твоя оных.

— Для продолжения рода

надо рожать не от урода!

— А ты подбери жениха, коий в постели всё может, окромя детей!

— Тогда род мой угаснет.

— А ты опои хулиганку сию средством снотворным и меня для продолжения рода пригласи. А муж-дурак, обработанный предварительно, дитя будущее своим считать будет!

— И в чём же обработка предварительная состоять будет? — Гамильтон заинтересовался.

— Обследуют жениха пред свадьбой и сообщат, что аппендикс удалить требуется, иначе аппендицит будет. А когда он под наркозом окажется, то одновременно с удалением органа сего проведена будет без ведома пациента операция кастрация. Медицина современная пока лечить бесплодие не в состоянии, но способна успешно создавать оное! … Таким образом, и Джейн твоя строптивая с лопухом-мужем родителями счастливыми станут, и я свою миссию по продолжению рода своего славного выполню!

— Но формально продлится род лопуха, пока ещё не найденного! — Гамильтон возразил.

— Сие тоже предусмотрено. В завещании своём завещаю сыну своему сумму немалую, но токмо коли сменит фамилию свою лопуховскую на славную фамилию «Макдауэлл».

— А коли не сыном тебя (и мужа), а дщерью Джейн моя осчастливит?

— Тогда буду спать с ней до тех пор, пока сыном ни разродится! Точнее, спать не я буду, а ведьма твоя рыжая опосля снотворного, а я-то аки раз не спать буду, а трудиться неустанно ради продолжения рода своего.

— Неужто сам придумал? — восхитился Гамильтон.

— Почти… Немного ростовщик-иудей на балу опосля ухода гриффитовского посоветовал.

— Иудей, а план придумал иезуитский! … Жаль, что пока некого снотворным опаивать! … В общем, вернулся я под крышу дома своего и в объятия Морфея погрузился…

— Бесстыдник! — возопил граф Макдауэлл. — Мало того, что имеешь связь постыдную с юношей сладкоголосым, коего Орфеем величаешь, так ещё и глаголешь про мерзость сию без зазрения совести!

— Не Орфея объятия, но Морфея из тех же мифов элладских, то бишь древнегреческих, коий Б-гом сна является. А погрузиться в объятия его божественные означает всего лишь заснуть, что я и сделал. А наутро разбужен был стенаниями супруги своей законной, кояя навестила дщерь нашу совместную, дабы сказать той «С добрым утром!» и узрела, что вовсе оно и не доброе, ибо…

— Стоп! — лорд Макдауэлл воскликнул. — Зови сюда матрону сию достойную и искажать информацию не могущую ввиду тупости более похвальной, нежели нежелательный ум дщери ея.

Явилась мать беглянки и поведала:

— Решила я поутру дщерь свою навестить. Хоть и виновна она, но всё же кровиночка родная! Помню, в детстве…

— Нельзя ли сразу к юности ея перейти? — гость нетерпеливый (а по большому счёту и незваный!) воскликнул. — К моменту, когда кровиночку свою обнаглевшую навестить собралась.

— А подниматься-то высоко, всё-таки четвёртый этаж без лифта. Можно было и на третьем этаже запереть. Всё равно без парашюта оттуда не выпрыгнуть. (Коли возразит читатель внимательный, что не было в те времена далёкие лифтов и парашютов, то ответит автор, с ранее упомянутым ГУГЛом консультировавшийся, что уже были, но ещё распространения широкого не получили, а посему считать можно, что миссис Гамильтон о них и не глаголила вовсе!). Подошла ко двери я, а рядом охранник стоит, то бишь сидит, но не лежит и не спит, а бдительно несёт нелёгкую службу караульную. Открыл он мне дверь ключом из нея торчащим, и вошла я внутрь. Вижу — окно открыто, хоть и прохладно поутру. А кого не вижу, так сие дщери моей ненаглядной, опозорившей родителей своих на старости лет их!

Услышал Макдауэлл от миссис Гамильтон про окно открытое и, не дослушав про верёвку простынную, вскричал злорадно:

— Ведьма сия на ступе улетела, помелом управляя али похищена была викингом летающим Карлсоном, на крыше стокгольмской живущем для наведения порядка в жилище его захламленном!

Обрадовался было лорд Гамильтон, что прекратит Макдауэлл поиски, али в далёкий град Стокгольм направится, но радость сия преждевременной оказалась. Леди Гамильтон удивилась искренне:

— Не мог сей воздухоплаватель, в самом расцвете сил пребывающий, дщерь нашу похитить, ибо он хоть и в меру, но всё-таки упитанный. А по сему Карлсон не вынесет двоих, даже включая себя самого. Сил его разве что на малыша какого-либо хватит, но уж никак не на дщерь нашу, развитую не токмо духовно! И слава Богу! Ведь Джейн прекрасная при всей заумности ея ни разу в жизни жилище своё не убирала, ввиду наличия служанок расторопных!

— А аки же тогда бежала тунеядка сия? — Макдауэлл вопросил.

Поведала мать беглянкина про верёвку простынную, уже читателю известную.

Услышав же про верёвку сию, воскликнул Макдауэлл:

— Теперь всё ясно! Сил викинга летающего лишь на то хватило, дабы плавно опустить распутницу рыжую на землю и передать Джорджу Гриффиту, коий сего Карлсона и нанял, когда основоположник авиации шведской залетел в Эдинбург на экскурсию.

— А при чём здесь верёвка простынная? — удивилась мать беглянки.

Задумался Макдауэлл и дал ответ достойный:

— Для страховки. Во время спуска держалась ваша нахалка не токмо за эвакуатора своего, но и за верёвку указанную…. А теперь вперёд в логово виконта аглицкого! Надеюсь, вторая битва при «Баннокберне» завершится (аки и первая!) победой отважных графов шотландских!

Опосля призыва сего оба графа в сопровождении прессы жёлтой (видимо, из неуважения к древней культуре китайской так названной) в «Баннокберн» направились. Хозяйка гостиницы эмигрантка итальянская Мирандолина заявила, что приходила вчера вечером к виконту аглицкому дама с вуалью и капюшоном (по причине чего красу ея неземную и цвет влас златокудрый идентифицировать возможным не представляется) и увела того в направлении неизвестном. И даже отпечатков пальцев не оставила, ибо в перчатках была.

Граф Макдауэлл заметил, что отпечатки сии без надобности, ибо дактилоскопия ещё не была создана. Последние шесть слов не были произнесены графом и жаль, что заключены в скобки тоже не были! Про «старенького дедушку Гамильтона» итальянка пронырливая ни словом не обмолвилась, ибо получила от обоих мужчин сумму в сумме немалую, а от дамы, про вуаль и капюшон не догадавшейся — обещание (впоследствии под давлением мужа будущего осуществлённое!) прислать тряпки модные.

И повелел Макдауэлл приятелю своему, словно был тот не лордом уважаемым, а простым холопом шотландским:

— Бери коня своего самого быстрокрылого и лети на нём за парочкой сей беглой! А назад дабы лишь вдвоём со дщерью своей вернулся!

— Лишь вдвоём? — лорд Гамильтон удивился. — Но как же конь быстрокрылый?! А! Понял! Коня должен отдать я кавалеристу опытному Джорджу Гриффиту в обмен на дщерь мою к тому времени ему уже надоевшую!

— Отдавай, коли хочешь — не мой же конь! Но лучше привлеки органы правоохранительные шотландские и обвини супостата аглицкого в похищении национального достояния в лице девицы шотландской национальности! … А потом вернётесь на сэкономленном коне!

— Ладно уж! — вздохнул Гамильтон. — Пойду седлать Пегаса своего.

— Неужто звать коня твоего Пегасом, али выразился ты фигурально, и выражение «седлать Пегаса» означает, что собрался ты вирши клепать, аки Джон Мильтон про рай потерянный заместо того, дабы в погоню во весь опор нестись?

— Действительно, фигурально я выразился, но не во смысле поэтическом, ибо заказывал ты коня быстрокрылого, а из всех крылатых коней лишь Пегас мне ведом!

И стал лорд Гамильтон опосля ухода макдауэллского, вздыхая горестно, седлать коня быстроногого (за неимением быстрокрылого), именуемого не Пегасом вовсе, а… не всё ли равно, аки! И завернула ему супруга верная в дорогу дальнюю бутерброды вкуснейшие (за неимением сэндвичей, пока ещё не изобретённых ввиду нерождения первого лорда адмиралтейства Джона Монтегю, он же четвёртый граф Сэндвич, изобрётший сие блюдо, от падения маслом вниз застрахованное!).

И поскакал сей наездник на своём коне, непарнокопытным именуемом, несмотря на наличие двух пар копыт, сперва борзо, дабы показать эдинбуржцам рвение своё, а засим перешёл на аллюр, али

выражаясь по-простому

(аки в лачуге дяди Тома)

на шаг, дабы дать беглецам возможность ко границе государственной приблизиться.

6. От Эдинбурга до Карлайла

Повернув за очередной поворот, узрел лорд Гамильтон двор постоялый убогий, а рядом с ним карету, токмо что с места тронувшуюся. Вошёл он внутрь и вопросил у владельца притона сего:

— Не останавливались ли тут лейтенант аглицкий, приятный ликом и манерами, а с ним и девица рыжеволосая, лишь ликом приятная?

И возвёл притоновладелец очи горЕ, и ответствовал:

— Не посещали господа оные моё заведение.

— А что скажешь, коли дам дублон гишпанский златой? (Автор и рад бы предложить шотландскому вымогателю его национальную валюту, но в ГУГЛе всезнающем отсутствует информация о валюте шотландской века 17-го.)

— Скажу, что парочка сия, — трактирщик молвил, загребущую длань протягивая, — токмо что отель мой покинула.

— А коли не дам сей дублон?

— Тогда информацию сию важнейшую не сообщу!

— Одарю тебя, друг мой небескорыстный, советом, коий любых денег полезнее: ешь побольше рыбы, ибо в оной содержится фосфор, для ослабших мозгов твоих весьма небесполезный!

И покинув работника сферы обслуживания, с трудом превеликим полученную информацию переваривающего, сел лорд Гамильтон на коня своего для читателей безымянного и поскакал, не утомляя сие животное действиями стимулирующими, вослед карете, коюю настиг чрез полчаса ввиду стояния ея у обочины и к кучеру обратился с вежливостию:

— Попроси-ка, любезный, пассажиров своих наружу выйти, ибо тесновато в помещении сем закрытом беседу вести.

— Зато в лесу, куда сия парочка распутная направилась, вести беседу зело даже просторно!

— Почему «распутная»? Может, они по грибы пошли?

— И в результате собирания грибов дама сия минут пять назад визжала и ругалась прескверно, аки жена моя младая девять месяцев назад! … Скоро снова визжать и ругаться будет! … Аки извозчик!

Не стОит осуждать сурово кучера необразованного с расейским матом не знакомого за то, что принял лёгкий укор на языке гэльском за ругательство.

Направил лорд стопы свои в лес дремучий и узрел вскоре лейтенанта аглицкого, возлежащего на дщери его заплаканной аки на перине пуховой и словА нежности ей произносящего.

— Держись, Джейн моя несчастная! — возопил отец любящий. — Спешу я к тебе на помощь!

— Поздно, папенька! — девица бывшая ответствовала. — Минут пять назад была бы помощь твоя в виде нажима (но не в фигуральном, а в буквальном смысле!) весьма кстати, но мистер Гриффит, не получив оную, сам справился, с чем нас обоих можешь и поздравить!

— Верно гласит самый первый закон сэра Айзека Ньютона из Кембриджа, — проявил эрудицию лорд шотландский, — что

«яблоко от яблони недалече падает!»

— Но ведь первый закон Ньютона, пока ещё не опубликованный, гласит, — растлитель невинности возразил, — что «коли телу не мешать, будет оно двигаться сколь угодно долго».

— А во применении к жизни семейной, — истязаемая юмористка молвила, — «коли жена мужу мешать не будет, то последний далеко пойдёт!». Постараюсь следовать закону сему.

— Но я не про первый закон глаголил, — пояснил лорд Гамильтон, — а про самый первый, коий официальной нумерации не удостоен, ибо неясно, сколь далеко вышеупомянутое яблоко от там же упомянутой яблони падает.

— Сие аки раз понятно, — вклинилась в учёный спор представительница пола прекрасного и (по всеобщему заблуждению) неразумного. — Падает сей фрукт на главу сэра Айзека Ньютона, под сим фруктовым древом сидящего и об основах мироздания размышляющего. Но нумерацию сему яблочно-яблоневому закону нельзя давать по иной причине, а именно: не под каждой яблоней сэр Айзек Ньютон сидит, а менять гения сего на обычного остолопа нецелесообразно, ибо что тому на главу дурную ни кидай, окромя гематомы ничего не будет!

— А почему, люди младые, решили осуществить вы мероприятие сие не опосля свадьбы, а не дожидаясь оной?

— Потому, папенька, что поступи мы так, аки положено, то не дождались бы оной свадьбы никогда, ибо мать Джорджа при всех достоинствах ея не о такой невестке мечтала. А коли приключение сегодняшнее (и завтрашнее и так далее!) приведёт не токмо ко продлению рода Гамильтонов (на что миссис Мелани Гриффит глубоко наплевать), но и ко продлению хоть и не древнего, но достойного рода Гриффитов), то появится шанс, что сия виконтесса на брак наш согласится.

— Разумно, … аки всегда! — отец согласился. — Но почему в лесу, в условиях антисанитарных?

— Последующие разы, — пообещал лейтенант, — будем в условиях санитарных. Но в сей раз, … аки бы объяснить поделикатнее…

— Понятно, сам чрез сие прошёл… с тёщей твоей будущей. Боялись вы постоялый двор перебудить.

— А пуще того боялись, папенька, что советы неквалифицированные давать будут! И переведут стоны мои нелицеприятные с языка гэльского, партнёру моему неведомому на язык аглицкий, коий тот не хуже Уильяма Шекспира знает, ибо ходят слухи, что сей актёр покойный свои шедевры клепал с помощию посторонней… Кстати, чтО означал возглас твой непроизвольный про столь подробно нами опосля обсуждённые яблоко и яблоню?! Уж не то ли, что ты с маменькою моею высоконравственной занимался тем же самым до свадьбы?

— Именно то возглас мой и означал! — признался лорд Гамильтон с неохотою. — И точно так же, не будь «того же самого» до свадьбы, то и самОй свадьбы не было бы.

— Неужто родители Ваши, мистер Гамильтон, супротив свадьбы были?! — Джордж Гриффит воскликнул.

— Насупротив! Считали они невесту мою образцом добродетели, коей так не хватает их сыну беспутному.

— Значит, родители невесты были супротив! — сделал виконт аглицкий вывод вполне логичный.

— Вовсе нет, — лорд возразил. — Для них было пределом мечтаний выдать дочку булочника замуж за пусть и беспутного, но графа! А кто был супротив, так сие не родители невесты, а… жених ея, то бишь ваш слуга покорный!! Конечно, девица сия была мила и отвращения не вызывала, но девицы окружающие казались мне ещё милее! У одной талия стройнее, у другой грудь пышнее, а у третьей и вовсе глаза красивее! В общем, я, аки говорится, «не мычал», а невеста вследствие такого «немычания» совершенно «не телилась». И тогда сия девица непорочная, аки богородица до зачатия непорочного заявляет мне без зазрения совести: «Глаголили мне подружки, мужа познавшие, что в первую ночь брачную сей муж немалые усилия приложить должен, дабы перевести жену младую невинную из состояния девичьего в состояние бабье! И боюсь я, что усилий твоих для осуществления задачи сей нелёгкой недостаточно будет, и закончу я путь свой жизненный во старости глубокой, девицею оставаясь. А посему, хоть и люб ты сердцу моему, но надлежит расстаться нам.» И услышав сии речи предерзкие, взбеленился я изрядно и попросил позвать служанку ея непорочную, ибо беседа в доме папаши-булочника происходила. Пока шла служанка на зов хозяйкин, сообщил я невесте, что сейчас проявлю со служанкой силу мужескую, а коли всё удачно пройдёт, то опосля свадьбы то же самое проделаю с супругою законной. В ответ на что воскликнула невеста прегромко: «Служанка моя верная не дева непорочная, а шлюха дешёвая, и чуть ли ни каждую ночь скрипение кровати ея и визги похотливые за стенкой спать мне мешают!» Я, естественно, поинтересовался: почему не прекратит невеста моя безобразие сие, здравому сну мешающее? На что та ответствовала: «Разврат сей мне хоть и противен, но выгоден, ибо половину гонорара идёт мне за прокат помещения. Правда, из половины сей приходится отдавать половину отцу своему прижимистому, … то бишь экономному за закрывание глаз и затыкание ушей, но и того, что остаётся, с лихвой хватает на конфеты, тряпки и булавки!». Тут дверь отверзается и служанка врывается! Диалог наш она подо дверью подслушала и возопила с возмущением: «Не верьте, граф высокородный! Хозяйка завистливая оклеветала меня, ибо боится конкуренции со стороны моей! Я же не менее непорочна, нежели она, а то и более, ибо непорочность ея не проверяла!» Я возрадовался, такое услышав и заявил: «Не волнуйся, дева непорочная! То, что не проверяла ты, проверю я, но токмо опосля свадьбы. А дабы свадьба упомянутая состоялась, должен доказать я невесте своей на примере твоём, что способен справляться с невинностию, жизни супружеской (не с тобою, естественно) помехой являющейся. Посему придётся мне проверить непорочность твою методом контроля разрушающего! Так что, сымай, дЕвица-красавица, одежду лишнюю, (а того лучше — всю!), возложись на ложе сие, опосля чего раздвинь ножки стройные пошире и сожми зубки белоснежные покрепче!» И в подтверждении намерений нешуточных раздеваться начал. Тут перепужалась служанка не на шутку: «Ваше сиятельство, простите! Солгала я, сказав, что солгала невеста Ваша правдивая, ибо являюсь я шлюхой распутной (аки будто бывает шлюха добродетельная!). Обесчестил меня конюх сластолюбивый, и сбилась я с пути истинного на путь… прибыльный! Но опосля свадьбы Вашего Сиятельства не буду смущать сон Ваш Сиятельный звуковыми эффектами развратными, ибо перенесу свой промысел предосудительный в дом булочника экономного, в коем мы сейчас ведём беседу занимательную. А засим позвольте удалиться, ибо работы невпроворот!». И не дожидаясь позволения нашего за дверь выскочила. Я же, распалённым до крайности будучи, на оставшуюся в комнате девицу провокационную набросился и вскоре на вопли ея вбежали в комнату родители ея же. Булочник не поддержал причитания горестные супруги своей, разобрался в ситуации борзо и оказал мне ту помощь, каковую не успел я оказать Вам, мистер Гриффит, ибо опоздал немного. Понятно, что в итоге конфуза сего пришлось мне, Джейн милая, с будущей матушкой твоей срочно обвенчаться. Повезло, что тот раз без последствий обошёлся, а потому, дщерь моя, ты не токмо родилась в законном браке, но и зародилась в оном! Но самое интересное чрез полгода произошло, когда уже упоминаемый служанкой «конюх сластолюбивый» женился на ней же! И опосля свадьбы, будучи в подпитии приличном (и состоянии неприличном) жалел, что ни я, ни кто иной супругу его не обесчестил, и ему самому пришлось вопли ея и комментарии к оным выслушивать! И понял я, что информация тогдашней невесты моей о распутстве служанки ея истине тогдашней же не соответствовала, но укорять нынешнюю жену свою не стал ввиду брюхатости ея.

Закончив беседу сию занимательную и поучительную, стали беглецы и преследователь-сообщник думу думать на тему животрепещущую: аки бы Макдауэллу клятволюбивому мозгИ запудрить, но при том ни единого слова лживого не молвить! Наконец, к консенсусу пришли (а вовсе не к косинусу тригонометрическому!) и действовать начали.

Лорд Гамильтон на коне быстроногом до ближайшей забегаловки (али заезжаловки!), то бишь второй по счёту доехал, выяснил, что беглецы там не останавливались (о чём он и так ведал, ибо по плану, в лесу разработанному, должны были они лишь в нечётных дворах постоялых останавливаться), затем восстановил силы, в дороге поубавившиеся и наутро опосля ночёвки далее направил стопы свои (то бишь копыта конские!). Проехав мимо третьего пункта силовосстановления, в четвёртом остановился и далее токмо в чётных и останавливался. Беглецы же исключительно в нечётных, аки выше глаголено было (первом, третьем и так далее) постоялых дворах останавливались.

Лорд Гамильтон первым пересёк границу государственную и чрез некоторое время в аглицкий град Карлайл прибыл.

Остановился на постоялом дворе ближайшем, то бишь самом северном.

Затем обошёл все остальные аналогичные дворы (а также отели) карлайлские и в каждом месте, им посещаемом, записку оставлял содержания следующего: «Коли приедут к Вам лейтенант аглицкий с девицей рыжеволосой юной, то следует сообщить (небесплатно!!) о факте сём уважаемому графу лорду шотландскому Гамильтону, остановившемуся в самом северном постоялом дворе, и не следует сообщать парочке упомянутой о записке настоящей.

Чрез три часа пришёл ко графу в северный постоялый двор хозяин аналогичного южного заведения и заявил:

— Готов сообщить я вашему сиятельству, куда требуемая парочка прибыла, но прежде плату обещанную получить желаю.

Достал лорд благородный кошелёк неохотно и, вздыхая тяжко, деньги стал отсчитывать. Трактирщик же нетерпеливый, окончания расчёта не дождавшись, заявил опрометчиво:

— Токмо ставлю условие обязательное: сколь бы ни велики были грехи беглецов, Вами преследуемых, не осквернять убийством стЕны заведения моего добропорядочного!

И возмутился граф Гамильтон, никого убивать не собирающийся:

— Условие сие дополнительное логично весьма, однако предъявлять его следовало сразу опосля обещания моего оплатить информацию, в коей я нуждался. Теперича же обещание моё силу теряет, ибо деловые люди не меняют условия сделки задним числом!

И стал граф деньги обратно в кошелёк засовывать. Тут перепужался собеседник изрядно:

— Ваше Сиятельство! Простите слугу Вашего покорного, но неразумного! Неточно выразился я. Убивайте на здоровье кого угодно, но токмо пол кровью не забрызгайте, ибо ремонт недавно делал! А коли сие возможным не представляется, то выведите преступников сих на прогулку и… по усмотрению своему поступайте!

Засмеялся граф и молвил:

— Повеселил ты меня, пройдоха, от души, а посему получи в полтора раза более, нежели я дать намеревался! Никого я убивать не собираюсь, а токмо проведу беседу воспитательную!

Трактирщик южный, деньги получив, сообщил (о чём Гамильтон и так догадался!), что лейтенант аглицкий и девица рыжая в трактире его южном остановились.

Не поверил пройдоха вышеупомянутый графу благородному, коего таким же пройдохой считал, в намерения графские миролюбивые, а посему побежал ко стражам порядка уведомить оных о предстоящем нарушении вышеуказанного порядка!

Граф же тем временем купил у трактирщика северного (у коего остановился) вино шипучее, во провинции Шампань по ту сторону пролива произведённое, ибо в те времена далёкие не родилась ещё традиция называть Шампанским вино, произведённое где угодно по рецепту (аки изготовитель утверждает!) шампанскому. Засим на добрА коня взобрался и в южный постоялый двор поскакал.

Прискакал, выяснил, где беглецы остановились и в комнату к ним направился. Проходя по двору постоялому, не сильно от двора скотного отличавшемуся, убедился, что ремонт произведён недавно был, аки и глаголил трактирщик южный (ибо следы мела и краски повсюду виднелись), но качество ремонта сего оставляло много лучшего желать. Однако, несмотря на сей факт прискорбный, был сие европейский ремонт, ибо Карлайл в Европе расположен, причём в весьма даже западной!