Бесплатный фрагмент - Кремовый ручей

Предисловие

Так уж сложилось, что вступление к этой книге я писал в самом конце, когда закончил основную работу над текстом и написал заключение. Вернувшись в начало, понимаю: мне совершенно нечего сказать. Все мои мысли внезапно улетучились, попытки придумать яркий, эффектный и интригующий пролог, провалились. Напишу как есть.

Эта книга представляет не что иное, как мои отредактированные записи из дневника, который я писал, находясь на геологической производственной практике в Чукотском автономном округе летом и осенью 2017 года.

В течение трёх месяцев я каждый день вёл повествование о том, что происходило со мной во время моего путешествия, делился своими мыслями и чувствами, конспектируя каждый свой шаг на бумаге. Конечно, при редактировании многое потерялось. Вместо выброшенных фрагментов привносились новые, всплывшие в памяти факты и события.

Не могу сказать, что книга получилась стопроцентно достоверной, но я попытался максимально близко к тексту передать этот небольшой, но такой насыщенный отрезок моей жизни. Все события и моё отношение к героям описаны, на мой взгляд, максимально объективно и непредвзято, а сухим фактам и диалогам я как мог, предал небольшой художественный окрас. Хорошо это получилось, или плохо — самому оценить трудно.

Название книги — это вторая самая серьёзная сложность, с которой мне пришлось столкнуться на завершающей стадии написания текста. Перебирая в голове множество различных вариантов, в итоге остановился на этом. Оно не отображает в полной мере основную суть книги. Такое название дано благодаря одноименному ручью, протекающему через наш палаточный лагерь на одном из участков. По крайней мере, оно мне кажется просто красивым.

Помимо всего, хочу предупредить читателей о том, что книга изобилует грубыми, вульгарными выражениями и нецензурной бранью, которую я намеренно оставил в тексте, стараясь придать ему экспрессивно-выразительный окрас. К тому же, как сказали мои товарищи, в этой бытовой ругани и пошлости есть некая доля юмора.

Анадырь

День первый. 19.07. Среда

Честно говоря, до самого последнего момента не был уверен в том, что полечу. Наверное, никто не был уверен. Было много проблем, много бумаг, медкомиссия и прочая суматоха. Наконец, кампания оплатила нам билеты на перелёт. Теперь мы уже сидим в огромном Боинге, и вскоре пойдём на посадку. Несмотря на то, что этой мой первый полёт на самолёте, волнения нет, настроение прекрасное. Нас восемь человек: пять геофизиков и три геохимика — все ребята с моего курса. Впереди — неизвестность. По поводу жилья и условий труда всё туманно; кто-то предполагает, что жить будем в балках — небольших передвижных вагончиках, а кто-то высказывается за палатки. По рассказам тех, кто уже работал в поле, я пришёл к выводу, что на словах работа не слишком-то и тяжелая. Сложность заключается лишь в том, что придётся по пикетам ходить много километров по пересечённой местности с тяжелой аппаратурой. В общем, это всё, что должно входить в наши обязанности.

Судя по фотографиям Чукотского края из интернета, это место с суровым климатом и гористой местностью, не изобилующей разнообразием флоры и фауны. Кругом каменистые холмы со мхом и ледяная пустыня тундры, где наледь на некоторых участках не тает годами, — не очень обнадеживающе. Надеюсь, что я не прав, и впереди меня ждёт много интересного.

В самолёте много людей монголоидного типа, что, впрочем, не удивительно. Кто-то из них весьма привлекателен, у кого-то, напротив, слишком грубые черты лица. Странно, что больше всего из коренных жителей летит женщин, причём почти все из них с маленькими детьми до трёх лет. Дети, к счастью, вели себя тихо, поэтому полёт проходил довольно комфортно.

Мой сосед слева похож на метиса с европейским разрезом глаз, но смуглой кожей. Сосед справа больше походил на представителя коренного чукотского народа, но будто всем своим видом пытающийся скрыть свою этническую принадлежность. Приземист, но широк в плечах, коротко брит, мордат, и всей своей сущностью, разговорами, одеянием, обвешанный массивной золотой бижутерией, напоминал большой привет из девяностых.

Раздражала соседка сзади — не блещущая умом особа, со своим спутником и маленькой собачкой-шпицем, которую она притащила с собой на борт. Все замечания стюардесс по поводу того, что для животных есть специальный багажный отсек, и что у людей в самолёте может быть аллергия на животных, дама воспринимала как личные оскорбления. На любое замечание реагировала как на акт агрессии в её адрес, крича в ответ:

— Почему у вашей кампании самый грубый персонал? Почему вы на меня кидаетесь, я ничего вам не делаю!

И всё в этом роде. Все попытки стюардесс вразумить буйную даму оказались тщетными. Когда персонал от неё отстал, дама начала сюсюкаться со своим питомцем:

— Моя девочка, моя хорошая, никому тебя не отдам, а если эти вредные стюардессы ещё к нам пристанут, я их сама в багажный отсек засуну!

Но глупая дама — это ещё полбеды. Самое ужасное было то, что её дрянная собака гавкала каждые полчаса, а точнее даже не гавкала, а пронзительно визжала, срываясь на фальцет и хрипя. Недовольные пассажиры оглядывались, некоторые начали делать замечание, на что дама снова оскорбилась:

— Ну что я, рукой ей рот заткну?! — игнорировала та недовольные возгласы соседей, ничего не предпринимая, чтобы успокоить собаку и просто спокойно общалась со своим спутником, периодически жалуясь ему, как зол и несправедлив окружающий мир. Интересно, как обстоят дела с подобными скандальными пассажирами и шумящими детьми в бизнес-классе?

Где-то после шести часов беспокойного сна, затем завтрака и снижения, сквозь пелену облаков из окна открылся вид бесконечной тундры; до самого горизонта простиралась зеленовато-коричневая равнина, испещрённая множественными озёрами и реками. У одной из рек, за скоплением жиденьких облаков, просматривалось небольшое поселение на полсотни хаток. Мой сосед-метис, сидевший у окна, толкнул меня, ткнул в иллюминатор пальцем по направлению к той деревне и радостно сказал:

— Вот видишь тот посёлок? Я там родился.

Показались высокие холмы с наледями нерастаявшего снега, а за ними голубые воды моря. Капитан объявил, что за бортом хорошая солнечная погода, +17 градусов, 18:00 часов вечера по местному времени, хотя мои часы показывали 9 часов утра. Я не понял, сейчас уже новый день, либо я вернулся в день вчерашний?

Нет, определённо 19 число. Просто в Москве ещё утро, а здесь уже вечер.

Самолёт приземлился в посёлке на берегу Анадырского лимана, под названием Угольные Копи. Посёлок совсем небольшой, с парой выкрашенных в яркий цвет домов у самого аэропорта. Подробно рассматривать нам его не пришлось. Сразу после выхода из дверей аэропорта мы взяли такси.

На улице оказалось не так холодно, как я думал. Даже ветер не казался холодным, хотя и были сильные порывы. Такси доставило нас к пристани, от которой ходит паром до Анадыря. Эти десять километров по петляющей среди небольших болотистых озёр бетонированной дороге, или пять минут езды на праворульном микроавтобусе обошлись в 2500 рублей на всех.

В дороге до пристани, по правую сторону, нам открылась бескрайняя степь с болотами и высокой зелёной травой. Затем мы свернули на набережную полноводного залива с галечным пляжем. На пляже всей семьёй рыбачили люди — у самой воды сидели женщина и мужчина, рядом с которыми носилось двое детей.

Вся территория вокруг казалась большим полигоном сплошной разрухи. Тут и там стоят сгнившие, давно не использующиеся деревянные хатки, пустые бетонные коробки хозяйственных зданий, горы строительного мусора и металлолома. Трудно сейчас представить, для чего всё это предназначалось.

С пристани открывается красивый вид на противоположный берег залива. Очень живописно. На противоположном его берегу я впервые увидел Анадырь — маленький, неприметный. Огромная стая морских чаек летала повсюду; сидела на металлоломе, на прибрежных бордюрах, гадила на причал. Но самое удивительное то, что у самого берега плавало множество красивых, лоснящихся нерп. Они ныряли, подставляя под солнце свои гладкие спины. Их головы выглядывали из воды, наблюдая за прибывшими на берег людьми. Здесь, на берегу, ветер был особенно холодным, но я горел от переполняющих меня положительных эмоций и ожидания начала долгого путешествия. Неизвестность перестала меня пугать; теперь скорее интриговала и дразнила. Я с нетерпением ждал грядущих поворотов судьбы.

Спокойные волны залива нежно ласкали обросшую зелёной тиной бетонную пристань. Где-то вдалеке, примерно в полутора километрах от берега, из водных глубин вздымался крохотный, продолговатый, скалистый островок со стоящим на нём металлическим каркасом небольшой вышки, облюбованной чайками. Ещё дальше, на противоположном берегу лимана, за бледной пеленой пурпурного озона горделиво возвышалась одинокая гора.

Минут через сорок прибыл наш паром под названием «Капитан Сотников». По трапу мы зашли на палубу и устроились в довольно вместительную каюту, мест на сто — широкую, но короткую. Спустя ещё пятнадцать минут паром тронулся, причём так плавно и незаметно, что если бы я не смотрел в окно, то подумал, что мы так и стоим на месте без движения. Воды лимана были спокойны. Никакой качки. Медленное, размеренное движение.

Анадырь встретил нас своими разноцветными, ухоженными многоэтажками. На городских подступах, так же как и на окраине аэропорта, тоже кругом царила разруха. У пристани прибито много ржавых остовов кораблей с проросшей на палубе травой. Некоторые посудины подняли на берег, на пристань. Так они и стоят теперь, накренившись, зарывшись килями в каменистую почву.

На берегу нас сразу же встретил пузатый, статный мужчина в деловом костюме, лет шестидесяти, с сияющим, гладко выбритым лицом и пепельно-белыми волосами. Он любезно пригласил всех в УАЗик-буханку, где нас уже ждал водитель.

Проезжая по этому району города, сперва невольно пронизываешься его депрессией. Улицы тут малолюдны, многие небольшие лачуги выглядят полузаброшенными, всё пространство вокруг обволакивает давящий серый цвет от сопок и такого же свинцового неба, затянувшегося из ниоткуда взявшимися тучами. Цветные дома лишь издали излучали жизнерадостную яркую новизну. Вблизи же это были обычные панельные коробки с облупленной местами краской и замазанными цементом стыками между плит. Абсолютно все дома здесь стоят на сваях, без фундамента, чтобы с годами они не просели, не провалились в мерзлоту, поэтому многоквартирные постройки всюду возвышаются на один-два метра над землей. Ничего подробнее из окон машины мне рассмотреть не удалось. Приехали мы быстро.

Нас привезли и высадили у большого ремонтного гаража-амбара с высокими воротами. Отдалённо это место напоминало сельский тракторный отряд. Вокруг валялась куча запчастей, стояли большие гусеничные вездеходы и бульдозеры. Деловой мужчина не спеша выкатился из машины, и перед тем как войти в гараж и впустить всех, заслонил собой проход и обратился к нам:

— Геофизики тут есть, значит? Сейчас я вам анекдот расскажу про геофизиков, слыхали такой? Идут, значит, по лесу геохимик с геофизиком, и встречается им сторожка геологическая. Они в неё стучат, им геолог открывает, спрашивает: «Кто такие?» «Я — геохимик, — говорит первый, — и геофизик со мной». «Ага, — отвечает геолог, — ну геохимик пусть заходит, а геофизика в сарай поставьте!»

После этих слов мужчина разразился громким, заливистым хохотом. Шутки я совершенно не понял, но на всякий случай неуверенно засмеялся вместе со всеми. После он повторял эту шутку ещё множество раз за этот вечер, и каждый раз, как в первый, принимался безудержно хохотать, словно заведенный, так, что это начало доходить до абсурда.

Мужчина, наконец, представился. Я не запомнил его имени, но это для меня пока не столь важно. Я запомнил лишь фамилию — Лебедев. Он являлся начальником Анадырской геологической конторы. После Лебедев сказал о том, что нас не ожидали увидеть здесь так рано, поэтому о местах для жилья не побеспокоились. Он разделил нас на две группы. В первой два геохимика, которым предстояло ехать на другой участок отдельно от нас. Во второй группе все остальные. Начальник сказал, что у двух геохимиков уже есть главный, фронт работы им обозначен, поэтому, скорее всего, в поля они уедут раньше. Подъём у них завтра в половину восьмого. Насчёт оставшегося большинства не было сказано ничего.

У этого амбарного гаража сбоку стоит небольшая трёхэтажная пристройка на четыре маленьких квартирки, в которых сезонно жили приезжие геологи. Четверых наших товарищей расквартировали по этим комнатам. Мне же, с остальными, постелили прямо в большом оранжевом вездеходе внутри ангара. На застеленный досками пол пассажирского отсека машины положили толстые ватные матрасы, и выдали каждому по спальному мешку, относительно новому и почти чистому. Для четырёх человек места здесь вполне достаточно. Свои вещи мы скинули на лестничную площадку пристройки между первым и вторым этажом.

После того как всех пристроили, Лебедев распорядился водителю отвезти нас в ближайший магазин, ибо все были очень голодны с дороги, а кормить нас здесь никто не собирался. Мы снова сели в буханку и доехали до ближайшего магазина, цены в котором всех серьёзно напугали. Буханка хлеба — 70 рублей, вырезка свиная — 600. Стоимость многих фруктов и некоторых овощей, вроде огурцов и помидоров, варьировалась в пределах пяти сотен за кило. Да что уж там, плавленый сырок «Дружба» 50 рублей стоит. Я взял полбуханки хлеба, этот сырок, бутылку лимонада, печенье. Всё это вышло на 200 рублей. Тут я и понял, что если мне дальше придётся питаться здесь за свой счёт, то я помру с голоду через ближайшие несколько дней — денег с собой не так уж много.

По городу толком походить не успели. Мельком осмотрели неказистый центр. Видели два небольших торговых центра, с виду напоминающих крупные супермаркеты, несколько мелких магазинчиков, расположенных на первых этажах квартирных многоэтажек.

По возвращению в гараж накрыли скудный стол. Рабочие мужики вытащили и порезали нам большие куски вяленой кеты. На вкус она немного подтухла у хвоста, но середину, жирную и сочную, ещё можно было обрезать и съесть.

За едой и разговорами время подошло к ночи. На улице около десяти часов по местному времени. Биологический режим сна у всех нарушен, спать не хотелось совершенно, поэтому, на ночь глядя, мы пошли гулять, и решили дойти до тихих вод лимана.

Вечером, из-за полярного дня, солнце уходит не полностью. За горизонтом слегка алеет бледный закат, и так на протяжении всей ночи. От гаража до моря примерно двадцать минут ходьбы. Сначала мы шли по городу, потом по мосту пересекли реку Казачку, откуда уже виднелась обширная водная гладь. По дорогам то и дело снуют полицейские машины. Вся Чукотка, и Анадырь в том числе, считаются пограничной зоной — отсюда до Аляски рукой подать, поэтому для нахождения в этом регионе России нужно иметь какой-то повод — быть командированным рабочим, как мы, или, например, иметь специальное приглашение. Именно поэтому тут очень много полиции и разных пограничных ведомств, и не стоит удивляться, если любая машина с парнями в фуражках внезапно остановит вас и потребует документы. Из-за этого без паспорта и командировочных на улицу приезжему лучше не выходить, чтобы не было проблем.

Ночью этот рабочий городок засыпает. Люди и машины, по крайней мере, на окраинах, встречаются совсем нечасто. Ветер на улице успокоился и почти не чувствовался. Тучи над головой расступились, стало немного светлее. Вскоре мы свернули с бетонированной рифленой дороги и вышли к морю, спускаясь по крутой насыпи к галечному пляжу. На берегу, как бы обособленно от всего остального города, стояли пара-тройка панельных домов. От этих домов по трубам прямо в море стекала канализация. На пляже открывался хороший вид на заснеженные сопки, стоявшие вдали, на противоположном берегу. У воды трое людей закидывали невод — две женщины и мужчина. Мы подошли к ним, и я решил завести разговор, спросив, какая рыба здесь ловится. Парень и девушка были молоды. Они молчали и почти не учавствовали в процессе ловли, а бойкая женщина, лет шестидесяти, отозвалась:

— А вот, смотри: кета, горбуша, нерка, — охотно начала рассказывать она, параллельно выпутывая рыбу из сети, — Ловим, в основном, кету для икры. Самцов отпускаем. Самцов от самок легко отличить. У них острые челюсти, у самок притупленные. Вон, посмотрите, там наш улов.

Женщина показала в сторону, где стоял импровизированный столик из подручного хлама и небольшая эмалированная ванная с рыбой. Мужчина вспарывал кету, сразу потрошил её, доставал икру, тушки кидал в ванную, потроха обратно в море. В ванной, помимо кеты, плавало ещё несколько горбуш. Рядом стояла наполовину заполненная пятилитровая баклажка икры и пакет с вырезанными молоками. Кто-то из ребят спросил:

— Вы икру продаёте?

— А как же! — снова оживилась женщина, — Две тыщи за кило. Я её вам засолю. Если сразу есть, то чуть-чуть, а если будете хранить, то посильнее. В магазине икра дороже, и сколько она лежит-то там? Её ещё и солят неправильно, все полезные свойства уходят. А у меня свежак! — хвалилась она, и через минуту продолжила:

— Сама я живу в Калининграде. Приезжаю сюда часто, в родные края. Ещё мой дед разрабатывал тут рудники много лет назад, поэтому я, вроде как, коренной житель. Вы не смотрите, что харя у меня не Чукотская, для меня этот край родной. Живу я в Калининграде давно, и когда была молодой, лет, эдак, 30—40 назад, то захворала не на шутку. Температура месяц высокая стоит, никак не собью. Врачи лишь руками разводили. Только потом стало ясно, что уже легкое начало гнить. А брат мой здесь всё время живет, он как узнал, что сестра больна, так взял кетовой икры трехлитровую банку под мышку, метнулся ко мне, и икру эту столовыми ложками в рот запихивал. Так не поверите, через три дня уже выписалась из больницы! Теперь я каждый год здесь. Для меня этот край роднее всего. Ловлю тут рыбу, внучку, вот, с собой первый год привезла.

Кто-то из наших парней обрадовался, хотел найти удочку и, если выдастся свободное время, половить здесь рыбу, но женщина ответила:

— Ну нет, ловить рыбу бесплатно тут можно только коренным жителям, либо тем, у кого здесь родственники до третьего колена, как у меня. Этот пляж для таких. А там, на пляже, что подальше — вон он, огорожен — там для приезжих. Триста рублей платишь, и лови. А будешь бесплатно тут ловить — рыбнадзор оштрафует. Рыбу я вам и бесплатно могу отдать. Вон у меня её сколько! Молоки ещё можете взять, пожарить. Очень вкусно!

Тем временем в сеть, которую она уже закинула, снова набилась рыба. 15 минут под водой, и в неводе уже 5—7 рыб по 2—3 килограмма каждая. Самцы выкидываются, и сеть забрасывается снова. Точнее, не забрасывается, а женщина в своем прорезиненном комбинезоне заходит в воду по грудь и тянет сеть за собой.

— Ну что, ребята, никто не хочет сеть отнести? Это во мне метр шестьдесят, далеко не уйду, а вы подальше отнести сможете. Можете потом и невод вытянуть, самцов отобрать и выкинуть, вы уже сами всё знаете.

Мы начали таскать невод, перебирать его и фотографироваться с рыбой на фоне моря, гор и порта, который стоял вдалеке. Женщине же, радой от внезапно привалившей дармовой рабочей силы, наша помощь только на руку. Она довольно села за свой столик и начала пить чай вместе с внучкой. Увидев, что мы фотографируемся, она сказала:

— Можете ещё поснимать, как я рыбу разделывать буду, — и сказала мужчине: разрежь им рыбу, пускай хоть посмотрят, поснимают.

Мы хотели после полей перед отъездом купить у женщины рыбы и икры, но она сказала, что 15 августа уже летит в Калининград и дала номер своего знакомого, который мог бы продать нам рыбу подешевле прямо в аэропорту. Мы записали на всякий случай её номер, и номер мужчины.

— Моего друга зовут Миша, а я — Светова Света. Меня вся Чукотка знает. Да меня сам Абрамович знает! — крикнула она, вскинула руки вверх и засмеялась.

День второй. 20.07. Четверг.

Встал я рано. На часах пять утра, спать больше не хотелось. Организм воспринял этот сон как дневной, поэтому я спал так мало. Нужно было побыстрее пережить эту акклиматизацию, чтобы наконец уже влиться в нормальный режим. Мои товарищи под боком тоже не спали, у них с организмом было то же самое, что и у меня. Один из них так и не смог уснуть всю ночь.

Погода сегодня ясная, тёплая. К восьми утра в амбар подтянулись рабочие мужики. Они надели на себя спецовки и принялись пить чай. Стали приезжать и уезжать машины. Я успел уже поесть, побродить по близлежащим окрестностям, провести фотоохоту на сусликов, которых водилось во множестве среди строительного мусора за амбаром. Эти милые, не очень большие, размером с крысу, животные, звались среди местных евражками, или евраганами.

Прямо через дорогу, на возвышении, стоит большое здание с огромными трубами, похожими на градирни. Это местная котельная, которая зимой отапливала весь город. Я прошёл ещё выше и уткнулся в подножие небольшой сопки на краю города. С этого места открылся неплохой вид на город и залив, в котором мы рыбачили вчера. Под боком котельной рассмотрел кладбище, и спустился к нему. Судя по состоянию надгробий и оград, погост не пополнялся новыми могилами уже много лет. Многие из них сильно просели, поросли болотной вьющейся травой. На тропинках между могилами ноги вязли в топком мокром суглинке, похожем, скорее, на болотную жижу, затянувшуюся ряской. На многих могилах таблички с надписями стёрлись, заржавели, отпали. Последние захоронения приходились здесь на середину 80-х годов. Место удручающее и пустынное. Здесь не хотелось ходить и мочить ноги, поэтому я поспешил уйти.

В амбаре рабочие мужики тем временем завели большие гусеничные вездеходы, один из них вывезли из гаража, разъединили гусеницы на колесах и стали ремонтировать. Сам внешний облик этого передвижного сарая на колёсах выглядел немного нелепо и отдалённо напоминал какую-то тяжелую, самоходную установку. Кабина из толстого железа, маленькие окошки, высота машины около двух с половиной метров, а вес, должно быть, не менее десяти тонн. Казалось, что такая махина проедет где угодно. У неё имеется нос, которым можно стесать небольшие бугры, либо валить среднего размера деревья, хотя деревьев здесь я ещё не видел вовсе.

Я пошёл и лёг на гигантские сани за гаражом. Отсюда открывается красивый вид на болотистую загородную равнину, на лиман, и на заснеженные сопки на противоположном берегу. Меня окружали многочисленные звуки животного мира. Такое богатое разнообразие фауны здесь приятно удивляет. Постоянно кричат гигантские чайки, на крышах сидят голуби, чирикают воробьи. Много насекомых, мух, комаров. В море изобилие рыбы и морских животных, а каменистая почва испещрена тоннелями сусликов. Просто удивительно, как большинство этих видов может выживать здесь, когда их жизненный цикл укладывается всего в пару месяцев лета в году. У тех же сусликов есть совсем немного времени на то, чтобы успеть вдоволь наесться травы, накопить необходимую прослойку жира и снова завалиться в спячку на долгую зимовку. Благо, что травы в это время года тут в достатке. Встречаются почти все виды трав, которые есть и в нашей средней полосе.

К 10 часам в гараж подъехал Лебедев. В подвале гаража он распорядился выдать одному из подчинённых, который уже ждал внизу, рабочую спецодежду для нас. Этого молодого мужчину, лет тридцати от роду, звали Миша. Сперва я принял его за кладовщика, или завхоза, но он оказался заместителем Лебедева. В кладовом подвале гаража он копался в одежде, выдавая нам комплекты.

В комплект выданных нам вещей входили резиновые длинные сапоги-болотники, летние брезентовые штаны и инцефалитка, а так же толстые зимние штаны, большой пуховик с отстёгивающейся ватной подкладкой и берцы. Все комплекты абсолютно новые, в упаковке и с бирками. Одежду мы померили сразу. Полностью экипировавшись в этот толстый ватный комплект, я почувствовал себя космонавтом, облаченным в скафандр. В этой одежде трудно передвигаться. Зато замёрзнуть осенью в полях нам теперь точно не грозит. Очень тепло и мягко.

В душном подвале складского помещения жарко. При примерке одеяния я сильно вспотел и пошёл обмыться в умывальнике, на сколько можно, и помыть голову. Санузел находился в жилой пристройке гаража на первом этаже. Им пользовались все механики и рабочие. Относительно чистый, но старый и изношенный, обложенный плиткой, потрескавшейся со временем, с ржавыми разводами на керамических изделиях. Теплая вода здесь отсутствовала, в туалетах не работали бачки для смыва, поэтому предварительно перед походом в туалет приходилось набирать с собой ведро воды. После освежающих водных процедур я переоделся в рабочую робу и сел в гаражном помещении за стол, где мои товарищи вместе с рабочими гаража гоняли чаи.

Один из рабочих сказал, что для нас имеется работа и пригласил нас в соседний с основным гаражом длинный амбар с деревянными покосившимися воротами и прохудившейся крышей. Нам необходимо вытащить из этого сырого амбара несколько баулов с мешками для геологических проб и разложить их на солнце для просушки. Мешков три типа: геохимические — самые маленькие, керновые — узкие, но глубокие, и бороздовые — самые крупные, объёмом около четырёх литров. Их оказалось слишком много, несколько тысяч, и мы обложили ими всю территорию вокруг ангара и гаражей. В процессе работы солнце поднялось в зенит и стало по-настоящему жарко. Даже через футболку оно пекло достаточно сильно для того, чтобы в скором времени вспотеть.

— О! — сказал рабочий, — А ведь это даже не 20 градусов ещё.

В перерыве мы пообедали. Свет отключили, заварить чай не удалось. Мы продолжали питаться за свой счёт всё тем же, что купили вчера вечером в магазине — паштетом, сыром, хлебом. Я вытащил сало, которое привёз с собой из дома. Принесли недоеденную вчерашнюю рыбу. Того рабочего, с которым мы занимались просушкой мешков, звали Иван. Этот худосочный пожилой мужчина любил поболтать и пуститься в долгие рассуждения, особенно на перерывах, рассказывая о своей работе, жизни в полях и пытался поучать нас.

— Воду здесь из крана только не пейте, грязная она. Трубы ржавые, хлорки много. Не умрёте, конечно, но обосраться вполне возможно. Вот поедете в поле, там ручьи текут с талыми водами. Там лёд тает всё лето, пока опять снег не выпадет. Вода из этих ручьёв чистая, вкуснейшая. Телефоны в полях бесполезны, там сети всё равно нет. Только спутниковый телефон. Раз в неделю позвоните родным, скажете, что всё в порядке, и хватит. Помню, встретили в полях однажды девушку и парня молодых, а они нам сразу: «Позвонить у вас есть?». Оказалось, что ветеринары, из Благовещенска. Пошли за оленями, да то ли заблудились, то ли ещё что. Короче, позвонили на базу, чтобы их забрали. Было такое, что и сами терялись. Несколько дней в полях, а на троих только несколько банок тушенки. Съели быстро. Хорошо, что встретили чукчей со стадом, договорились с ними, они нам продали оленя за 10 тысяч. А это очень дешево. Бывало, что в полях оленей бесхозных видели стада. Многие дикие, некоторые домашние, отбились от своих, смешались там все. И никто не пасёт. Мы тогда их много настреляли. Кто солил потом, кто заморозил мяса. И с медведями не раз сталкивались. Повадился один раз медведь в компостную яму лазить, метрах в пятидесяти от лагеря. Ну мы его ружьём! В него не стреляем, конечно. В воздух. А то если ранишь медведя, то плохо дело будет. И в маршруте попадался нам. Оленя завалил, тушу грызёт. Нас увидел, так в зубы её взял и потащил — не хочет отпускать. Мы выстрелили, только тогда тушу бросил, убежал. Продолжили работать, отвлеклись, и глядь — опять пришёл, жалко ему добычу бросать.

Ненадолго прервав свой немного несвязанный монолог, Иван закурил, многозначительно уставился в пустоту и затем продолжил:

— А вообще вы, конечно, поздно приехали сюда, ребята. Тут и так полевой сезон короток, а сейчас уж месяц, и всё. Что с вами потом делать будут, не знаю.

После обеда мы немного переждали и пошли с Иваном собирать высохшие мешки. Он вновь пустился в размышления, благоговейно ностальгируя по своей насыщенной яркими воспоминаниями жизни и работе. Сначала рассказал о кризисе в 2008, который его коснулся, из-за чего он, уже тогда будучи в пенсионном возрасте, не мог найти работу по специальности. Пришлось работать на заводе в родном Челябинске. Рассказывал про большое золотое кольцо — комплекс золотых рудников на этой широте на Чукотке, ещё в каком-то российском городе, и об Аляске. Сказал, что если на Аляске почти все месторождения найдены и разработаны, то Чукотка, по сравнению с ней, всё ещё остаётся неизвестным краем, полным полезными ископаемыми. Самое крупное и богатое месторождение, которое здесь разрабатывается на сегодня, называется Купол. Многие геологи хотят попасть туда, потому что платят там очень хорошо.

Солнце клонилось к закату. Наш рабочий день завершался. Я неспешно продолжал собирать высохшие мешки, помимо Ивана слушая анадырскую радиостанцию под названием Пурга и думал о том, что это так странно — жить в самом малозаселённом регионе России, в котором столица в 15 тысяч человек, и при этом иметь и свою радиостанцию, телевидение, и даже очень хорошие хоккейные команды, отстаивающие на международных матчах честь своей страны. Причём каждый здесь знает друг друга. Возможно, видит теле- или радиоведущего каждый день на улицах, лично знает мэра города, главу округа, и прочих известных личностей края. Мне кажется, что подобное близкое социальное взаимодействие между людьми положительно сказывается на жизни таких обособленных мелких населенных пунктов крайнего севера, где каждый известен друг другу и может напрямую повлиять на жизнь ближнего; так проще пойти на диалог с властью и прочими органами в случае беды или каких-либо проблем.

На Чукотку наконец пришло жаркое лето — главное событие сегодняшнего дня, по мнению диктора. После озвучивания короткой сводки новостей, он пожелал слушателям удачного завершения рабочего дня и хорошего настроения, после чего заиграла по-летнему теплая заводная музыка.

Моё внимание снова сконцентрировалось на Иване, несущем в мои уши бесконечный поток информации. Я даже не сразу заметил, как мои товарищи ушли делать другие дела, и мы остались с ним наедине, он полностью переключился на меня. Многое из того что он говорил, вроде политики, его родословной и мнения об известных людях, меня не особо интересовали. Его геологические истории о путешествиях занимали гораздо больше. Из них я понял то, что он уже очень опытный геолог со стажем, объездил множество республик бывшего СССР и много где бывал в самой России.

— Я как турист, путешествую без денег, да мне ещё за это и платят! — говорил он, улыбаясь. Когда он снова коснулся темы о Чукотке, я спросил, видел ли он настоящих коренных чукчей, которые ведут кочевой образ жизни, живут в юртах, едят сырое мясо и одеваются в шкуры оленей.

— Чукчи, которые в народных одеждах? Тут таких не встретишь, — ответил он. — Вообще, мне кажется, такие чукчи остались только в телевизоре. Нет, может и есть отдельные племена, но они далеко на севере, за полярным кругом. Видел я что-то приблизительно подобное. Натыкались на стада оленей чукчей, сами они выходили посмотреть, чем мы занимаемся. Но юрт и их стоянки не видел. Одеты они в поношенный китайский ширпотреб, так что смотреть особо не на что. А то, что они всё ещё пытаются жить кочевой жизнью своих предков, тоже отчасти верно. Многие из них очень не любят тех метисов, которые живут в городах и других крупных поселениях Чукотки. Они считают их людьми, отбившимися от своих корней, потерянными. Такие чукчи уже не будут никогда жить в тундре, не смогут вести хозяйство, забудут родной язык. Но и в городе им не будет лёгкой дороги. Многие без образования, берут любую самую низкооплачиваемую работу, живут бедно и, в конце концов, спиваются. А для чукчей водка — самый страшный враг. В их организме нет иммунитета к алкоголю. Знаю я такого одного, приехал откуда-то с тех краёв. Хороший парень, крепкий. Серёгой его звали. Мы с ним общались несколько раз, приехал он в город работу искать. На следующий год приезжаю на новый полевой сезон, иду по городу, смотрю — стоит Серёга с протянутой рукой. Вид у него, конечно… — Иван сострадательно подкатил глаза, молча качнул головой, махнул рукой. — Ну вот, пошатался тут по окрестностям, а на следующий год вообще пропал. И никто не знает, куда он делся.

После его ответа, я задал Ивану теперь уже скорее риторические вопросы о том, как такой маленький городок может поместить в себе и телевидение, и радиостанцию, пару редакций и газет и много других различных инстанций.

— Ооо… — махнул он, — ты тогда вообще удивишься, что тут ещё есть свой парламент с правительством, счётная палата, большой штаб МВД, ещё офис этих пограничников, как их зовут, забыл, а ещё военных учреждений сколько!

— Расскажи, как люди проводят здесь досуг?

— Ну-у, как… — задумался Иван, — кинотеатр здесь есть, «Полярный» называется, клуб ещё какой-то, куда молодёжь ходит развлекаться. Музей есть. Два торговых центра, а всяких мелких магазинов уж не счесть! Так что люди всем тут обеспечены.

К вечеру все мешки были отсортированы, и работа окончилась. Мы с товарищами решили скинуться и купить в магазине еды на всех, чтобы было не так затратно. В торговом центре цены на продукты очень высокие. Местные посоветовали нам один дешевый магазинчик, и мы пошли туда.

После похода по магазинам, товарищи, которых поселили вчера в пристройке, пригласили нас на ужин к себе в квартиру. В этих квартирах имелись все необходимые условия для жизни. Маленькая комнатка, квадратов в двадцать, мебель, бытовая техника, санузел. Парни жили по соседству с Иваном и геофизиком, тоже работником Анадырской конторы, по имени Саша. Саша был молодым, долговязым, худощавым парнем. Сам родом из Воронежа, выпускник 2013 года нашего геологического факультета ВГУ. По окончанию учёбы он приехал работать в Анадырь. Не так давно он сломал себе руку, и целыми днями сидел дома на больничном, слушая истории своего разговорчивого соседа, который его уже успел достать до такой степени, что они поругались и почти не общались друг с другом, при встрече лишь только хмуро переглядываясь. Иван называл Сашу лишь по фамилии с ноткой неприязни в голосе, Саша же окрестил своего недавно прибывшего соседа любителем подсесть на уши, что, впрочем, я уже и сам успел заметить.

В маленькой кухоньке мы собираемся приготовить ужин из купленных в магазине макарон со свиной тушенкой.

— Да зачем же здесь свиная тушенка? — возмутился Иван, увидев выложенные на столе продукты. — Вот вам горбуша, лучшая рыба! Уху сварите, пожарьте. Я пока здесь, только рыбой и питаюсь! — он достал из-под стола две свежих рыбы небольшого размера и начал потрошить и разделывать, — вот вам. Головы и хвосты с ливером кидайте в уху, а само мясо и молоки сейчас обваляем в муке, посолим и обжарим.

Сначала я воспринял эту идею о рыбном ужине без особого энтузиазма. Рыбу я не любил и ел очень редко, но сегодня всё же решил попробовать жареную свежую горбушу. Вскоре первая партия золотистого филе была готова. После того как я её попробовал, то и сам подумал: «Да на кой чёрт мне вообще эта тушёнка свиная сдалась?» Эта жареная рыба просто неимоверно хороша на вкус. Никакой вони, как это бывает у речной рыбы, минимум костей, восхитительное нежное мясо. Если бы я жил на Чукотке, то и сам только и питался бы свежей горбушей.

После ужина Иван пошёл в комнату смотреть телевизор, а на кухню вошёл Саша. Нам он больше поведал о городе и о своей жизни в нём, отвечая на наши многочисленные вопросы.

— Сначала квартиру тут снимал, по цене 20 тысяч за однушку, плюс 5—7 тысяч коммуналка. Раньше центральное здание всей нашей конторы располагалось здесь же, в Анадыре, но теперь нас вроде как переподчинили новой геологической кампании, с главным офисом и начальством в Магадане. Всё сразу хуже стало. Перебои в финансировании частые, пришлось переехать из квартиры сюда. В самом начале зарабатывал 60 тысяч, потом меня повысили до начальника партии, начал зарабатывать 80, что нормально для Анадыря. С зарплатой в 60 тысяч тут жить ещё можно нормально, тем более, когда один. Теперь, если верить слухам, новое начальство собирается урезать нам зарплату до 45 тысяч. С таким заработком здесь уже сложнее. Если эта информация подтвердится, то буду уезжать отсюда. Вообще сегодняшний заработок, который я получаю в конторе, у меня далеко не самый большой, конечно. Самые высокооплачиваемые рабочие здесь — водители бульдозеров и гусеничных вездеходов. Если верить их словам, то в месяц они поднимают 150 тысяч, хотя многие из них даже не имеют высшего образования, а некоторые вообще являются попросту тупым быдлом. Они ужасно кичатся своим высоким заработком и смотрят с призрением на геологов, которые по всем правилам имеют более высокий статус, чем они. Однажды подслушал такой разговор между двумя водилами. Они спорили, и один другому говорил, что будет скоро жить на центральной улице города, где цены на жильё самые высокие: «Ох, ну и запросы у тебя!» — ответил второй. «Ну а что такого-то? Заработаю и куплю себе хату нормальную! Я ж не геолог какой-нибудь — в палатке жить». Я просто охуел от такого заявления. В полях они вообще ведут себя по-свински. Никогда нас с маршрутов не ждут. Привезут на профиль и уезжают сразу в лагерь отдыхать, а нам потом плетись по горам да по болотам с аппаратурой километров пять, а то и больше. Раз по договоренности условились, что они геологов одним днём вывезут из города до лагеря, а потом сразу обратно. Но возникли проблемы, и пришлось водилам вместе с нами ночевать. В лагере был балок, в котором мы расположились, но они мне заявляют: «Ну мы в балок пойдём спать, а ты давай в палатку. Ты ж геолог, вас этому учили». Чему учили?! В палатке спать? Что за бред? Иногда такую фигню несут, что хоть стой, хоть падай.

По поводу досуга. Есть кино. Кинотеатр здесь современный, с одним большим залом. Фильмы там крутят регулярно, причём новинки, всё как в больших городах, но как-то не долго, максимум дней десять. Просто за это время новинки успевает посмотреть весь город, и дальше крутить картины пустому залу не рентабельно. Да и сам кинотеатр не особо рентабельный, на государственных дотациях содержится, сеанс всего 350 рублей стоит. По вторникам 150. Но по вторникам обычно крутят всякое говно, новинки никогда. Выбора как такового и нет: пойти в кино, либо телек посмотреть, интернета ведь нормального тут нет. Об оптоволокне приходится только мечтать. Единственный выход — мобильный интернет, либо usb-модем. Вы не смотрите, что в телефоне значок 4G, это туфта. На деле вообще не грузит ничего. Один фильм весь день качаю, даже страницы сайтов открыть нормально не могу, грузит один только текст. Да ещё и операторы все сделали интернет-трафик ограниченным для сим-карт с материка, чтобы люди сим-карты в этом регионе покупали за большие деньги, а не везли с других, где они копейки стоят. Вот и плачу по 2000 в месяц за 6 гигабайт интернета. Это просто смешно!

Ещё можно в клуб сходить. Самый лучший клуб здесь называется «Ибица». Вход стоит 500 рублей, алкоголь, зачастую, и того дороже. Там ещё можно склеить себе самочку на ночь, завсегдатаи этого заведения не особо привередливые в выборе партнеров, но есть риск нарваться и получить по морде. Мордобои там вообще обычное дело, так что ходить туда тоже не особо интересно, ну только если очень хочется. Но вообще, жить тут можно. Здравоохранение отличное, врачи первоклассные. Знаю я, что здесь школа хорошая и школьникам предоставляют бесплатно все виды спортивных кружков, всё оплачивает государство. Вообще спорт тут очень хорошо развит. Есть фитнес-центр, спортивный зал и всё остальное.

До клуба, кинотеатра, либо магазина можно доехать на такси. Больше половины машин, которые тут вообще числятся, это такси. Бомбят все. Поездка в пределах города стоит всего сто рублей. Есть здесь и общественный транспорт, пару автобусов. Проезд на них бесплатный, но кому из местных жителей охота ездить на автобусе? Сто рублей здесь — это ничто и, несмотря на то, что весь город вокруг можно обойти за полчаса быстрым шагом, люди, в основном, ездят на такси. Так удобнее, потому что часто, когда на улице сильный мороз, либо жуткая непогода, а идти надо в другой конец города, то просто легче заказать такси и доехать на нём. Оно очень выручает. Мы втроём с приятелями шли домой прошлой зимой, и настигла нас сильная буря. Порывы ветра были такими мощными, что мы втроём держались за руки, боялись, что ветер нас просто подхватит и унесёт, будь мы по отдельности. Одну женщину на улице сбило с ног и потащило по снегу в нашу сторону. Мы её еле поймали, она в нас вцепилась намертво, визжала во всю глотку, её паника передавалась остальным, было страшно. Какое счастье, что мимо проезжало пустое такси, мы его поймали, только так и спаслись.

Вообще ураганный ветер тут не редкость. Часто при грозе или метели его скорость достигает тридцати метров в секунду. А прошлым летом тут такой ад творился! Скорость ветра 51 метр в секунду, такое я видел впервые. В порту повалило краны, а на открытой местности переворачивались машины, так что при такой погоде всё же лучше всего дома сидеть.

Магазины. Их тут много. Как больших супермаркетов, так и маленьких павильонов. Продают вообще что угодно, и даже секс-шоп есть. В каждом магазине цены на товары могут существенно отличаться и варьироваться на одни и те же продукты в пределах сотни рублей. Самый верный способ сэкономить тут — брать просроченные товары. Тут их много. Я когда рассрочку на квартиру выплачивал, на них лишь и сидел. Особенно быстро и заметно портятся молочные продукты. Каждый раз сметану покупаю, а там плесень. Причём даже если написано на банке, что срок годности ещё не истёк. Так зачем же мне за одну и ту же плесень переплачивать? Беру просрочку. Плесень убрал, и можно есть. Пиво просроченное — это вообще классно! Между свежаком и просрочкой никакой разницы нет, только свежак стоит в 2 раза дороже. А просрочка — сто рублей пол-литра.

День третий. 21.07. Пятница.

Акклиматизация проходит успешно, я начинаю нормально высыпаться. Встал в 8 утра. День обещал быть свободным, поэтому решили с товарищами пройтись до горы Верблюжьей, которая находилась сразу за угольным заводом, в километре от нашего гаража. Гора каменистая, со стороны города крутая, со стороны полей пологая. С вершины открывается вид на весь город и окрестности: заснеженные горы, болотистые степи, пригородные постройки хозяйственного назначения. На горе стояла телевышка с антеннами для мобильной связи. Хотя на улице и жарко, на высоте дует сильный прохладный ветер.

С высоты было видно, что в стороне от города, у подножия дальней сопки на берегу залива стоял небольшой посёлок на несколько ветхих домиков и контейнеров. Спустившись с сопки, направились туда. По грунтовке идти не стали — увидели огромную лужу на пути. Пошли по слабо протоптанной тропке, находящейся рядом, и вскоре пожалели об этом. Почва здесь очень болотистая и сырая. Внешне это не заметно, но когда нога ступала в траву, то стопа погружалась в жижу, обильно сочащуюся из травы, словно из насыщенной водой губки.

Я шёл с фотоаппаратом и снимал живописные пейзажи вокруг, поэтому отстал от товарищей, которые через кооператив морских контейнеров и балков вышли к пляжу. Я направился следом и увидел лежащего на обочине дороги человека. Он лежал на спине, одну руку подложив под голову. Вторую руку он вытянул перед собой, держа в ней маленький кнопочный телефон и пытался что-то набрать. Я подумал что он пьян, поэтому решил пойти поближе и сфотографировать его. Он меня заметил, резко встал и направился навстречу. Это был чукча, одетый в старую военную форму, шлепанцы и грязную черную кепку. Сам он был бодр, адекватен, и вроде как трезв, но его заплывшее раскрасневшееся лицо говорило о последствиях многодневной попойки. Он улыбнулся и протянул мне руку:

— Здравствуй! Сфотографируешь меня?

— Конечно! — удивился я неожиданному вопросу. Мужик словно прочёл мои мысли. Он стал лицом ко мне, я сделал кадр. Потом он сел на корточки и зажмурился от слепящего глаза яркого солнца.

— Вызовешь мне такси? — снова последовал внезапный вопрос после того, как я закончил.

— Я не взял с собой телефон, — развёл я руками. — Не ношу с собой, всё равно у меня тут связи нет, я не местный.

— А откуда?

— Из центральной России, из Воронежа.

— Жаль… Ну пока, — ответил чукча, спрятал телефон в нагрудный карман и не спеша зашагал в сторону города.

На пляже товарищи уже стояли и мочили ноги в заливе.

— Ну что, как вода?

— Холодная, ноги уже онемели.

Я тоже снял обувь, подкатил штаны и вошёл в воду.

— Ну и чего мы тут ноги мочим? — сказал Коля и начал раздеваться. — Когда у вас будет ещё возможность искупаться в Беренговом море, в двухстах километрах от полярного круга?

Мы последовали его примеру. Стоять голым в воде очень холодно. По ощущениям, температура воды не выше десяти градусов. Полминуты было вполне достаточно, чтобы у меня от холода начали отниматься конечности, отдавая тупой болью в костях. Мы быстро окунулись и сразу вынырнули на берег. Вода в заливе совсем пресная, из-за впадающих в него рек Анадырь и Канчалан, несущих свои воды на протяжении нескольких сотен километров из самого сердца Чукотки.

Мы полежали немного на камнях, погрелись на солнце, пережидая, пока высохнут трусы. Сразу после того как мы вышли из воды, всё тело горело, поэтому было совсем не холодно. Даже постоянные здесь резкие порывы ветра не дали нам замёрзнуть. Ветер не был холодным. Не был он и тёплым. Он был нейтральным, в нём организм чувствовал себя комфортно. Когда в разгар дня солнце начинало припекать, ветер нежно обдувал кожу. В целом, лето здесь очень комфортное, достаточно тёплое, чтобы можно было ходить в футболке и шортах, и не изнуряет своей жарой. Жаль только, что такое короткое. Просохнув, мы оделись и решили не выходить на дорогу, с которой спустились, а пошли по узкой береговой линии, разделяющей пляж и крутой скалистый склон, в сторону города.

На узком пляже стояло очень много кибиток и балков, возле которых рыбачили люди. Они закидывали сети и ждали несколько минут, пока в неё набьётся рыба. Поначалу балки были натыканы едва ли не сплошной стеной — один на другой. Возле них кампаниями в ожидании улова сидели люди. Некоторые играли в шашки и нарды, кто-то разделывал рыбу с предыдущего улова, кто-то прогонял икру через сито. Ненужные потроха выбрасывались в воду, поэтому на пляже скапливались целые оравы чаек. Дальше по пляжу домиков встречалось всё меньше. Тут уже рыбачили в одиночку, в нескольких метрах друг от друга, и больше удочками. Многие из хаток и балков давно заброшены и находятся в ужасном состоянии — раскуроченные, разорванные. Балки валялись перевёрнутыми, колёсами вверх. Было такое ощущение, будто их столкнули вниз, с обрыва, на большие камни, но скорее всего в сильный шторм гигантские волны разбили эти маленькие домики об острые скалы. Здесь можно встретить странный мусор: обрывки длинных стальных тросов и толстых якорных цепей, катки от гусеничных вездеходов, огромные пятисоткилограммовые покрышки от бульдозеров, которые оказались здесь совершенно непонятным образом. На пляже лежало огромное количество металлолома, причём уже давно, изрядно проржавевшее. Через пару километров и люди и кибитки исчезли вовсе. Тянущийся вдоль залива обрыв становился всё выше и круче, местами переходя в отвесный, почти вплотную подступал к воде. Сложен он косослоистыми пластинчатыми породами, которые со временем откалывались под натиском вод и лежали на пляже в виде плит разной толщины и размеров.

Ещё через километр, из-за скал наконец показался большой Анадырский порт. В порту очень шумно. Сновали люди, по ангарам ездили автопогрузчики, развозя выгруженные из сухогруза контейнеры. У причала стоял огромный корабль с бесчисленным множеством этих больших железных блоков. Наверное, один такой полностью груженый корабль мог бы обеспечить припасами всю Чукотку на целый квартал, а то и больше. Многие рабочие странно на нас косились, и мне начало казаться, что мы оказались в месте, совсем не предназначенном для посторонних.

Подальше от порта, в заливе, на якоре стояли другие крупные корабли, ждущие своей очереди для разгрузки. Портовая пристань очень велика. Помимо домов, верфи и ангаров-складов тут стоят огромные промышленные краны, рядом гигантская куча угля, стоянка для машин, на которой располагалось множество бульдозеров, гусеничных вездеходов и внедорожников. Здесь же, на вечном приколе, неизвестно какими силами вытащенные на землю, стояли пять или шесть больших пароходов, сухогрузов и прочих кораблей, уже успевших покрыться приличным слоем ржавчины.

Наконец, мы поднялись по лестнице, стоящей у обрыва, прямо в город. Наверху, чуть правее порта, располагался памятник простым рабочим Чукотки, которые тяжелым трудом смогли построить город в этом непростом для жизни краю.

Отойдя немного от памятника и углубившись в город, мы попали в место, которое, под наплывом охвативших меня приятных чувств, я назвал бы настоящим городом детства. Всё здесь казалось несерьёзным. Цветные дома, обитые красочными панелями, напоминали детские домики для игры, детский сад с большой площадкой. Ограждённый стадион с теннисным и волейбольным кортом. Чуть дальше — резиновые батуты и детские машины напрокат. И казалось, что все дети Анадыря сбежались в это место, чтобы вместе поиграть в тёплый, солнечный день, коих здесь бывает не так уж много. Откуда-то из репродукторов доносилась музыка, отовсюду — крики и смех. В этот момент можно было подумать, что Анадырь — самый жизнерадостный город на Земле.

Раз уж мы вышли в город, то решили сходить в музей. Недалеко от обрыва, между портом и унылым галечным пляжем пассажирского причала стояла деревянная церковь. У церкви — памятник святому, обращенному лицом к морю. Своими широко раскинутыми руками он благословляет отплывающих и возвращающихся в родную гавань моряков. Правее — большое современное футуристическое здание — дом культуры и музей под одной крышей. Мы вошли внутрь и оказались у кассы. Кассирша сказала, что сегодня, по пятницам, вход бесплатный.

Сам музей оказался небольшим, с тремя этажами, разбитыми на три выставочных зала. На первом этаже интерактивная детская выставка, посвященная белому медведю. Зал современно оборудован, по его периметру стоят несколько сенсорных панелей с наушниками. Нажимая на соответствующую иконку на экране, диктор, якобы от лица медведя, низким хриплым басом рассказывает много интересной информации о нём. Также можно тут посмотреть видео из жизни этих животных. В центре зала стояли искусственные мягкие чучела белых медведей. Я спросил у билетёрши, которая подобно надзирателю ходила с нами, можно ли встретить белого медведя здесь, в окрестностях Анадыря. Она сказала, что белые медведи обитают лишь на севере, далеко за полярным кругом, а здесь живут только бурые. Бывало, что зимой в город забредал и белый, но его сразу же прогоняли.

На втором этаже располагается зал, посвященный первооткрывателям этой земли. Тем, кто её осваивал, их предметам быта, личным вещам и различным техническим средствам для выживания и освоения севера. Здесь же небольшая картинная галерея местных художников и сувенирная лавка. В лавке продавали сувениры из клыков моржей, дерева, а так же элементы одежды из оленьих шкур, магниты и открытки с книгами.

Третий этаж полностью посвящён коренному народу. Вся композиция — один сплошной зал, заставленный чукотской одеждой, предметами быта, охоты, рыбалки, ремесла и прочего. Здесь очень много чучел животных, обитающих в этом регионе. Где-то по центру подвешен огромный скелет моржа. Тут и там за нами следят застывшие глаза нерп, тюленей, оленей, медведя, различных видов птиц и волка. Причём волк сделан настолько искусно, что его живой взгляд и звериный оскал внушает страх. Кажется, что он в любой момент готов сорваться и прыгнуть на посетителей. Самый интересный и забавный экспонат этой композиции — дождевик чукчи ручной работы, сшитый из кишок тюленя.

После музея зашли в кинотеатр «Полярный». Это современное здание с хорошей отделкой внутри. Он ничуть не уступал подобным заведениям больших городов — с кассой, гардеробом, кафе, попкорном и прочим. Мы пошли на одну из новинок кинопроката. Билет на фильм стоит триста рублей, — вполне адекватная цена для этого дорогого города. Здесь только один зал, но большой, на три сотни мест, треть из которых заполнена.

Когда вернулись в гараж, нам сказали срочно идти в контору, оформлять документы на трудоустройство. Впереди теперь выходные, и в Магадане устраивать нас будут не раньше, чем во вторник, а это значит, что мы простоим в Анадыре ещё несколько дней. Но это уже не огорчает. Будет больше времени подробнее изучить этот город.

В конторе все прошли небольшой экзамен на знание техники безопасности. Нам раздали билеты с вопросом, касающимся выживания в тайге и тундре, оказания первой помощи пострадавшим, и так далее. Отвечали сразу, собравшись с мыслями, предполагая, как можно ответить на тот или иной вопрос. Главное — это начать. Всё остальное экзаменатор уже продолжал за тебя. Мне попался вопрос, звучащий примерно так: «Правила поведения при походах в маршрутах». Я рассказал всё, что смог придумать, женщина-экзаменатор продолжила за меня:

— Ты ведь геофизик-техник. Геофизикам полагается помощник, который сопровождает в маршруте. Вообще в маршруты ходят всегда вдвоём, мало ли что может случиться. Нужно, чтобы твой напарник всегда был рядом с тобой. Он не должен от тебя отходить дальше, чем на двадцать метров. Иногда берут помощниками чукчей. Они привыкли забегать далеко, когда оленей пасут, территорию впереди и с флангов осматривать, а то вдруг медведи, ещё чего. Такого быть не должно.

Товарищи мне сказали, что в этом здании есть небольшой геолого-палеонтологический музей, в который можно сходить. Нужно только попросить ключ у одного из работников этого здания. Работником этим как раз и оказался наш экзаменатор, которая отперла дверь. На деле это оказалась небольшая комнатка с несколькими витринами минералов и окаменелостей; столом и окном с видом на залив. Здесь находилось много пород с вкраплениями золота и прожилками серебра — главного чукотского богатства — а также различные отдельные кристаллы и друзы кварца, красивые срезы пород и полудрагоценные минералы. Окаменелости представляли собой, в основном, створчатых моллюсков, и подобия наутилусов. На полу лежит маленький череп мамонтёнка, а рядом огромный крошащийся бивень и зуб мамонта. На столе беспорядочно разбросаны обломки различных пород. Женщина подошла к окну:

— Ох, как белухи плескаются сегодня.

Я подошёл, поинтересовался, о чём это она.

— Да вон, видишь, спины белые из воды выныривают?

Я присмотрелся. Из окна, выходящего на залив, можно было наблюдать, как недалеко от берега, метрах в пятидесяти, плескаются белухи. Из воды то и дело мелькали большие их спины. Они очень велики, раза в полтора больше дельфина. Их плоская часть головы выныривала из-под воды, медленно перетекая в горбатое тело и, наконец, скрывалось под водной толщей, плеская напоследок переливающимся на солнце хвостом.

Ещё когда я шёл с товарищами по пляжу, я видел вдали белые спины этих животных, но из-за слабого зрения счёл их за перекаты белых, пенистых волн.

— Сейчас нерест у кеты, так что им здесь раздолье. Кормятся. Их тут очень много развелось, — продолжила женщина.

Поздний вечер. Я лежу в вездеходе и записываю последние строки своих сегодняшних приключений. В гараже происходят попойки местных водителей с нашими парнями. Через некоторое время в вездеход вваливается пьяный водитель по имени Дима, и навеселе мне говорит:

— О, всё пишешь! Ну прочти мне хоть, что ты там написал?

— Что именно тебе прочесть?

— Первую ночь, когда вы приехали сюда.

— Ну приехали мы сюда, поселили нас в этом вездеходе. Да и всё, — нехотя ответил я в двух словах.

— И всё? То есть обо мне ничего не написал? Я, значит, вам тут печку в салоне топлю, чтобы спать было тепло. Как родным топлю, просто чужой мужик!

— Я обязательно исправлю свою оплошность.

— Во-о-о-т! — засмеялся Дима. — Как тебя зовут? Имя, фамилия?

— С какой целью интересуешься?

— Да ну скажи, а?

Я ответил ему.

— О, Димон, да мы с тобой тёзки! — снова расплылся в улыбке Дима и протянул мне руку. — Так вот, Димон, я запомню твоё имя и фамилию, и буду ждать, буду ходить по магазинам и искать твою книгу. Чтобы книгу написал, я жду её от тебя!

День четвертый. 22.07. Суббота.

Ещё позавчера Иван обещал договориться с начальством о том, чтобы нас свозили на рыбалку, и вот сегодня восьмерых наших ребят разделили на две группы, первая из которых уехала рыбачить к 9 часам утра. Вторая группа, в которой был и я, сначала поехала за закупками для нашего будущего полевого лагеря.

Все магазины здесь, несмотря на вывески, намекающие на узкую специализацию продаваемых товаров, на деле изобиловали более широким ассортиментом. Например, в магазине «Охотник» помимо различного походно-охотничьего снаряжения, продаётся также и мелкая бытовая техника: чайники, утюги, напольные весы и так далее. В магазине «Запчасти», помимо автозапчастей, продают обои, химию, инструменты для уборки дома, товары для сада: вёдра, лейки и прочее. В строительном магазине можно взять бытовую химию, средства гигиены.

Сначала заехали в охотничий магазин. Не считая водителя Димы, с нами катается Миша, ответственный за финансы. В охотничьем магазине купили много железной посуды, большой чан и алюминиевую кастрюлю для готовки. Вся посуда поместилась в один большой ящик, который нам выдал продавец. Мы занесли его в буханку, сели, и Миша, вздохнув, сказал:

— Ну вот, такой ящичек обошёлся нам в тридцатку.

Покупали мы посуду на 15 персон; кроме наших геологов, ещё и на другую партию геохимиков. Потом покатались по другим строительным и хозяйственным магазинам, которых в городе довольно много. Купили пару ножовок, молотков, лопат, несколько метров верёвки, пару кило гвоздей и около полусотни разных пальчиковых аккумуляторов с зарядным устройством, а также ножи, вёдра и пластиковые контейнеры для хранения продуктов. Итого получилось ещё на тридцать тысяч.

— Да-а, — снова вздохнул Миша, — как только я приехал сюда работать, я просто охуевал с этих цен. И сейчас не устаю удивляться.

Я задумался о том, что если начальство в этом году покупает для наших партий новую посуду и строительные инструменты, то чем тогда пользовались другие партии предыдущих годов? Видно, здесь не особо следят за подобными мелочами, считая всё это за разовый товар, который после сезонного использования можно выкинуть, либо растащить по домам.

В дороге Миша спросил, на что мы покупаем тут продукты. Узнав, что мы берем всё вскладчину за свой счёт, он дал нам пять тысяч, и в понедельник пообещал решить вопрос с финансированием нашего пропитания. Пока он вышел в аптеку за лекарствами, пообщались с водителем Димой. Мы никак не могли поверить, что здесь совсем нет нормального интернета. Спрашивали его, как местного жителя, действительно ли здесь так плохо. Дима, который, видимо, пределы своего региона никогда в жизни не покидал, пожал плечами:

— Да нормальный интернет у нас, быстрый… Даже фотки грузит иногда.

Последние его слова нас позабавили и сначала показались каким-то сарказмом с его стороны. Потом поняли, что говорит он это на полном серьёзе.

— Ну а песню, например, долго скачивать? — спросил кто-то из товарищей.

— Песню-то? Да минут двадцать всего.

Та простодушность, с которой Дима говорил нам эти слова, заставила нас посмеяться и немного посочувствовать тем людям, которые по уровню развития и доступности интернета в этом регионе живут сейчас примерно в середине нулевых.

После небольшой закупки заехали в переулок с плотно нагроможденными рядом друг с другом корабельными контейнерами, которые служили для местных чем-то вроде сараев для хранения различного инвентаря, хлама, либо являлись гаражом для легковых машин. Мы подъехали к одному из таких. Миша вышел из машины, открыл ворота и сказал нам загружать туда всё купленное. Контейнер оказался почти пустым. В его углу стояли какие-то сломанные вещи, элементы мебели и прочее.

— Нам в этом контейнере приходит снаряжение и всё необходимое для работы, — сказал Миша. — Ещё не так давно он под завязку заполнен был. Лет пять назад, был здесь очень хороший геофизический отряд. Привезли им в контейнере кучу электроники. Приборы всякие, мощные ноутбуки каждому, всё самое современное. Потом партию распустили, и вся аппаратура досталась геологам, которые её быстро убили…

Кто-то обратил внимание на то, что горы на той стороне залива затянуло белой пеленой. Сперва я подумал, что это туман, либо низколетящие облака.

— Опять тундра горит, — сказал Миша.

— Чему же там гореть? — удивился я. — Лесов нет, трава зелёная вокруг, и болота.

— В такую жаркую погоду трава очень быстро высыхает и очень легко воспламеняется.

День сегодня и вправду выдался очень жарким. Припекало, и как сказал нам Миша, здесь даже при слабом солнце можно очень легко обгореть.

Дела на сегодня были окончены. Дима отвёз Мишу в гараж, и мы поехали на рыбалку к своим товарищам.

Бескрайнюю зеленую степь летней тундры разрезала узкая полоска относительно ровной, насыпной каменистой дороги, по которой резво катилась наша серая буханка, оставляя за собой густой пыльный след. Вскоре город скрылся за холмом. Теперь о цивилизации в этой красивой первозданной природе напоминали только вбитые у обочины гряды столбиков — бывшего трубопровода, ведущего в неведомые дали. Как я уже успел заметить, абсолютно все трубы здесь — вода, теплоснабжение, канализация — проходили исключительно над землей, потому что в случае аварии, особенно зимой, выдолбить трубу из вечной мерзлоты будет крайне сложно. Помимо этих столбиков бывшего трубопровода, попадались деревянные заброшенные домики, рядом с которыми стояли гряды больших дугообразных жердей — бывших теплиц, заброшенных, как видно, несколько лет назад.

Минут через пятнадцать мы приехали, припарковались на небольшой стоянке и вышли к пляжу. Вдоль всего побережья на поверхности воды колыхались поплавки сетей. Люди совмещали рыбалку и отдых. Пляж без конца патрулировало несколько сотрудников рыбоохраны в военных формах — спрашивали наличие документов либо лицензий на разрешение рыбной ловли. Мы прошли по пляжу пару сотен метров и увидели своих. Рядом стоял накрытый столик с восседающим во главе него Лебедевым и множеством людей — в основном, уже взрослых его коллег и родственников. На костре варилась уха, все выпивали. Нас угостили бутербродами с красной икрой. В кастрюле плескалась пойманная рыба, наши парни вытаскивали на берег сеть. В сети билась кета и горбуша, около восьми штук, по три-четыре кило каждая.

Мы искупались, я лёг полежать на камнях и сразу оделся, чтобы не сгореть. Тени здесь нигде не было, и нужно было хоть как-то спасаться от пекущего солнца. В этот момент, разомлев на горячих камнях, наблюдая за плескающимися волнами и снующими вокруг людьми в купальниках, я подумал, будто нахожусь на каком-то курорте. Только здесь как-то очень уж малолюдно, душевно и спокойно.

Нас угостили подоспевшими шашлыками. С полей пришли женщины — тоже кто-то из окружения Лебедева — с небольшими ведерками, полными грибов. Они сели рядом со мной и начали перебирать их.

— Это подберёзовики, — ответила женщина на мой вопрос о том, какие грибы растут в этих местах. — Сыроежки ещё есть, опята, мухоморы. В горах грузди. Вот, морошка мне попалась, — сказала женщина и вытащила из ведра одну похожую на малину ягодку с листочком и протянула мне. — Когда ягода красная, это означает, что она зеленая. Спелая ягода желтеет.

Я взял красноватую твердую морошку и положил её в рот. Зеленую ягоду раскусить было сложно. Её косточки слишком тверды, а мякоть горчила. Чем-то отдаленно она мне напомнила незрелый шиповник.

— По дороге на пляж я видел в полях несколько заброшенных теплиц. Не знаете, давно ли их оставили, и что там выращивали?

— А это приехали откуда-то, не наши. Выращивали огурцы, помидоры выращивали, — отвечала женщина на мой вопрос. — Много очень удобрений для этого потратили. Закрыли их года два назад, или три. Они что-то с документами не уладили, из-за этого получалось, что незаконно всё это выращивали. Вообще теплицы все у нас в Марково стоят, там теплее, оттуда нам летом овощи возят.

— Это южнее?

— Да. Овощи, которые здесь летом на улице на лавках продают, все оттуда.

— Они же не должны быть такими дорогими, их же не возят издалека. Но всё равно, вчера в такой палатке видел огурцы по 450 рублей за килограмм.

— Нам же большинство овощей и фруктов на кораблях привозят, издалека, поэтому всё дорогое. Местным производителям незачем цены снижать, люди всё равно будут покупать и по высокой цене, свои ведь овощи здесь не вырастишь.

Немного помолчав, женщина продолжила говорить:

— Лето в этом году холодное. Жара стала только вот, несколько дней назад, а так весь июнь холодный был, все грибы теперь позднее будут.

— А вообще, как долго здесь длится жара?

— Да может и до сентября, а может уже и в августе снег пойти. Тут погода совершенно непредсказуема, перепады температур очень резкие. Вот сидела сейчас на солнце — жара, а стоит только солнцу за облако зайти, так сразу почувствуешь, как резко холодно станет. По прогнозу завтра дождь обещают, а может его и не быть. Тут точно никогда погоду не предскажешь. Очень всё непредсказуемо.

В город мы приехали, когда было уже около восьми часов. И по погоде, и по расположению духа этот вечер был слишком приятным, чтобы просиживать его остаток в шумном пыльном гараже, поэтому мы с Колей решили прогуляться по вечернему Анадырю.

На улице ещё достаточно светло. Темнеет здесь так медленно, что занимаясь делами можно не заметить, как наступил уже довольно поздний час, несмотря на то, что на горизонте ещё слабо светит солнце. Центральную улицу сумеречного города тускло освещали фонари. Здесь очень чисто, ухоженно, аккуратно. На дороге нет безумных лихачей, машины на улицах передвигаются плавно. По тротуарам гуляет молодёжь. Вдоль многих улиц тянутся целые аллеи ивняка. Странно, что раньше я его не замечал. Его здесь очень много. В центре аллеи стоит памятник Леониду Францевичу Гриневецкому — первому основателю поселения Ново-Мариинска, ныне переименованного в Анадырь.

Мы вышли на обрывистый край залива, посидели на лавочке, любуясь противоположным берегом. Снова прошли мимо городского дома культуры, церкви, памятника чукотскому писателю Юрию Рытхэу. Увидели думу чукотского края, счетную палату, здание дома детского творчества и редакцию газеты «Крайний север». Все государственные учреждения здесь в отличном состоянии — красивые, радующие глаз. Теплую атмосферу северного города гармонично дополняли огромные цветные плакаты с фотографиями прекрасной флоры и фауны чукотского края, которые натянуты на торцах жилых многоэтажных домов. Сгущающаяся тьма улиц скрыла все видимые при свете дня недостатки города, и теперь в нём всё казалось прекрасным.

Единственное, что было здесь немного несуразным, так это то, что на всех аллеях и лужайках перед зданиями совершенно не следили за травяной растительностью, которая здесь очень запущена, и растёт словно высокий дикий бурьян на лесной опушке. Её здесь не трогают вовсе, и никогда не стригут. Выглядит это немного странно и необычно в таком довольно ухоженном городе, и я сначала удивился, почему коммунальным службам трудно прикупить пару бензиновых триммеров, чтобы привести в порядок все запущенные лужайки. Как мне объяснили, в городе, построенном на голых серых камнях, такая заурядная вещь как зеленая трава, является важным предметом городского ландшафта, который украшает, преображает улицы, скрывая под своим покровом унылые серые булыжники. Такая бурная растительность на опушках является поводом для гордости анадырцев, источником хорошего настроения и приятной усладой для глаз, поэтому её никогда не трогают.

Сделав большой круг, мы вышли к детскому саду — тому двору, окруженному жилыми домами, где ещё вчера на волейбольной площадке играло много детей. Рядом с одним из домов на большом постаменте стоит старый продолговатый катерок, из иллюминаторов которого мелькают разноцветные огни. Старый катер переделан под кафе-бар, куда можно войти. Бар внутри корабля совсем небольшой и уютный, обитый вагонкой, с деревянными лавками и стульями. На стене висит штурвал, в дальнем углу пару посетителей. Это место было вполне неплохим, но неприятную атмосферу создавала здесь слишком громкая безвкусная музыка, которая обычно играет в любой дешевой провинциальной пивнухе, а глаза ослепляла яркая динамичная светомузыка, поэтому мы поспешили уйти. В этом городе множество подобных заведений. Например — «Баклан», или пив-бар «Берлога» с висящими у входа большущими оленьими рогами. Ещё одним, немного более серьёзным заведением, можно назвать кафе «Энэр». В сегодняшний вечер возле него шумели люди и играли свадьбу молодожёны.

Возвращаясь обратно, мы встретили женщину, гуляющую с большой и очень пушистой собакой с шерстью коричневато-пепельного цвета. Таких породистых красавцев встречаешь далеко не часто.

— Какой красивый! — внезапно воскликнул Коля и подошёл к собаке. — Можно погладить?

— Красивая! — улыбнулась женщина. — Конечно можно. Это девочка, очень добрая. Только не путайте её с хаски. Это — аляскинский маламут.

У нас развязался разговор. Мы засыпали женщину множеством вопросов о её питомце, на которые она с удовольствием отвечала. Она рассказала, что собака была приобретена щенком за 85 тысяч, но бывает, что цены на такую доходят до 140.

— Она очень добрая, любит с детьми играть. У меня дочка двенадцати лет, вытворяет с ней всё что угодно. И это такая порода, которая никогда не гавкает. Только «разговаривает».

Будто для того, чтобы подтвердить её слова, собака начала подвывать и утробно рычать. Во время разговора мы продолжали гладить собаку, которая к этому времени уже упала на спину и подставила для поглаживания своё брюхо.

— И не стыдно тебе, пузо перед чужаками выставлять? — засмеялась женщина. — Эти собаки очень сильные. Если хаски выносливые, их можно запрягать в упряжь для дальних поездок, то маламутов достаточно четырёх штук, и они смогут утащить тонну, особенно если это сильные, взрослые самцы. А вы что, по городу гуляете?

— Да, мы не отсюда сами. Нас привезли три дня назад, вот мы и ходим тут, городом любуемся, Чукотку изучаем.

— Чукотки тут нет. Это город, цивилизация. Чукотка — она вся в посёлках, в горах. Я и сама из посёлка, с Марково.

— А, это где теплицы, где овощи выращивают? — вспомнился мне сегодняшний рассказ женщины на пляже.

— Да! Марково — это настоящий оазис посреди Чукотки. Климат там теплее, там даже картошку без теплиц растят

.

День шестой. 24.07. Понедельник.

Последние два дня выдались пасмурными. Вчера с самого утра моросил мелкий дождь, было прохладно, ветер стал колючим, но сегодня, ближе к вечеру, снова распогодилось. Ветер ослаб и потеплел, из-за грузных туч показалось солнце.

Последние два дня занимались закупками продовольствия. Опять много ходили по супермаркетам, заказывали целые коробки с едой. С нами был один взрослый бородатый геолог — начальник геохимиков, который тоже закупался провизией для своей партии. Он подошёл к нам и спросил:

— Парни, вы в маршруте собираетесь чай пить? Тара для этого есть?

— Нет, — ответили мы.

— Пошли, — поманил он нас рукой и повёл от кассы вглубь рядов. — Вот, — он взял в руки продолговатую жестяную банку консервированных груш, — покупаете такую консерву, неважно с чем, съедаете содержимое, верх отрезаете, потом вот тут, наверху, пробиваете дырочку, продеваете проволочку, получается чайничек эдакий, для кипячения воды. Чифирная баночка, называется. Раньше все геологи с такими баночками ходили. Она и маленькая, и весу всего ничего, очень удобно.

Все многозначительно кивнули, внимая его словам, но покупать этот полезный в полевом быту атрибут никто так и не стал.

В несколько рейсов нагружали буханку съестными припасами: пара мешков лука и картошки, три мешка сахара, несколько мешков с крупами, около сотни ящиков с тушёнкой и консервированными овощами, с десяток ящиков растительного масла и больше сотни ящиков картофельного пюре быстрого приготовления и лапши.

— Желудок будем этой гадостью сажать, — недовольно проворчал один из товарищей.

— Терпите, — сказала женщина, ответственная за закупки, — поедете на место, может неделю придётся быть в дороге, так только этим и будете питаться в пути три раза в день.

Ящики разгружали в другой контейнер, находящийся около нашего места проживаания. Там уже было немного припасов, видимо, оставшихся с прошлого сезона. После загрузки провизии в контейнер, рабочий его закрыл и сказал:

— Это на Алептын.

Алептын — это самый далёкий участок, до которого, в лучшем случае, неделя езды. Наша партия будет базироваться в местах не столь отдалённых. Нам из еды взяли лишь пару мешков лука и картошки, да килограммов пять яблок. Мы скинули мешки в наш контейнер к строительным инструментам и посуде, и немного смутились столь скудным продовольственным запасам, но нас успокоили тем, что вся провизия для нас уже имеется в полях, и её должно хватить на всех.

В поисках нужных предметов заглянули в большой двухэтажный универсам, который называется просто: «Чукотский торговый дом». Изнутри он не очень большой, и напоминает, скорее, универмаг, но в нём есть всё, что могло бы пригодиться в быту и хозяйстве. Ещё интересной особенностью магазина является имеющийся здесь огромный ассортимент снегоходов — от маленьких, детских, до мощных, двухместных. Много и квадроциклов, даже мини-вездеход с пластиковой кабиной, прицепом и резиновыми гусеницами. У стены в ряд стоят несколько резиновых лодок и одна большая, из нержавейки, или чего-то подобного. Для любителей рыбалки и просто водных прогулок, магазин предоставлял самый огромный выбор моторных двигателей: от маленьких, трёхлошадиных, до 120-лошадиных мощных машин.

Проезжая по-над окраинами города на груженой машине, мы смотрели на противоположный берег залива, где располагался аэропорт и там же одинокий остров с железной вышкой, возле которого всё также непрестанно кружили стаи огромных чаек.

— А что это за вышка на том острове? — спросил товарищ у нашего нового водителя, указывая на чернеющую на острове конструкцию из железного уголка.

— Там? Маяк был там. Сейчас уже нет ничего. Теперь одни голые скалы, а на скалах бакланы гнездятся. Они весной яйца нести начинают, как только лёд слегка подтаивает. Местные по льду ходят туда, эти яйца собирают.

— И какие они по размерам? Больше куриного?

— Я не знаю. Я их не пробовал ни разу, и не видел даже. Просто знаю, что собирают, да и всё.

Некоторые работники анадырской геологической конторы, с которыми мне довелось общаться, мало что знают о регионе в целом, и даже плохо ориентируются в городе. Складывается такое впечатление, что все эти люди приехали сюда только на заработки и просто живут работой — приходят рано, уходят поздно, и вообще не интересуются происходящими вокруг делами. Хотя всё действительно так и обстоит, и эти люди, так же как и мы, так же как и Иван, приезжают сюда лишь на полевой сезон подзаработать, живут здесь, в пристройке, либо снимают квартиру, а зимой снова уезжают к себе, на малую родину, чтобы следующим летом снова устроиться сюда. Должно быть, вся цель сегодняшней их жизни лишь только и заключается в том, чтобы больше заработать, прокормить себя и свою семью, а на что-то ещё нет ни времени, ни желания.

День седьмой. 25.07. Вторник.

Встали в семь часов, чтобы к восьми быть в конторе. Тут мы подписали последние документы, после нам поручили разную работу. Я сшивал папки с маршрутными листами, кто-то за компьютером печатал бирки для образцов пород, кто-то их ламинировал с помощью утюга, кто-то сканировал карты. В офисе, где я работал, за соседним столом сидел незнакомый мне парень, как я решил, работник этой конторы. Помимо него, дальше сидела девушка, и один мой товарищ.

— А вы студенты? — спросил незнакомый парень. — Говорят, что привезли студентов, в поле уезжают.

— Ну, можно сказать, что мы студенты. Вот только окончили бакалавриат, в магистратуре продолжим учиться, — ответил товарищ.

— Ооо, если вы сюда магистрами приедете, то тут многого добьётесь, — вдохновенно сказал парень.

— А ты местный? — спрашиваю я.

— Да. Я сам студент, на третьем курсе здесь учусь, прохожу в этой конторе практику. А вы сюда на постоянку?

— Нет, на сезон. Здесь есть какие-то высшие или средние образовательные учреждения? Расскажи мне о них.

— Вот у нас тут есть геологический филиал Якутского университета. На базе ПТУ, учимся 5 лет.

— Помимо геологического дела есть ещё какие-то направления?

— Да, информатика, компьютерное дело. Есть ещё такие, рабочие отделения, типа повар, швея, вот такое. У меня там девушка учится.

— Ты всю жизнь здесь живёшь?

— Нет, в 8 лет переехал. С тех пор и живу. Я вообще геологом работать не хочу. Уехал бы на материк после учёбы, но жить там на съёмной квартире тоже желания нет.

— Так продай тут квартиру, купи там.

— Не-е-е, тут продавать точно не буду. Это был бы неплохой заработок, если её сдавать. Сдать однушку здесь — двадцать тысяч. Вот моя девушка сдаёт две своих квартиры, получает с них сорок, и даже не работает. Ей хватает, а живёт у меня.

— Так что хочешь после учёбы делать?

— После учёбы? Да тут вот, в администрацию работать пойду.

— Думаешь, возьмут? Или у тебя связи есть?

— Ну да, связи.

— Слушай, расскажи мне об Анадыре. Я уже узнал, что тут из лёгкой и пищевой промышленности хлеб пекут, пиво варят, в магазине видел. Что ещё есть?

— У нас яйца свои! Птицефабрика есть. Она, кстати, прямо рядом с вашим гаражом и находится. Рыбный промысел. Да и всё.

— А каков у вас досуг? Чем молодежь занимается вообще, кроме всяких спортивных кружков.

— Да по клубам все в основном шляются. Вот «Ибица» самый крупный у нас. Пять сотен вход, напитки дорогие. Всё там дорого. Но я там не бываю, и дело не в деньгах. Там мордобои постоянно, разборки всякие, не люблю я такое. Вот бар «Баклан» мне нравится. Там спокойнее. Зимой все местные идут на сопку Михаила. Там на лыжах, на санках, на сноубордах катаются. Некоторые на снегоходах разъезжают. Но те, которые на снегоходах, они ездят в основном на далёкие горы, до них километров двадцать.

— Да, кстати, я видел продающиеся снегоходы в одном из магазинов. Там ассортимент подобной техники раза в два больше, чем велосипедов.

— Ну да, здесь основной вид досуга для мужиков — охота. В зимний сезон без снегохода далеко не уедешь, не поохотишься. А сопку Михаила хотят сделать закрытой, потому что она травмоопасная, скалистая и крутая очень местами. Раньше там стояла станция тропосферной связи. Огромные щиты такие. Она в советские годы обеспечивала связь с труднодоступными регионами страны — с Чукоткой, и с другими. Щиты спилили не так давно, но там до сих пор находятся заброшенные бараки со всякой аппаратурой и прочим. Вот там же и базу горнолыжную построили, но сейчас хотят закрыть.

— Лишают и без того не разнообразных развлечений.

— Это точно.

— Ещё насчёт дома культуры хотел спросить. Там мероприятия какие-то проходят?

— Конечно. У нас свой камерный оркестр был. Правда, его уже вроде нет. А так, и звёзды эстрады приезжают.

— Ого, это кто же, например?

— Ну… — задумался парень, — Дима Билан, например. Только он и не выступал почти что. Напился тут, да поехал. А так, часто бывает, что выступают не в ДК. Если большие праздники, то сцену строят прямо на площади перед ДК. Да её вот и сейчас ставят, — кивнул он в окно. — Из железных балок городят, вон.

Тут в кабинет зашёл мой товарищ и сказал, что мы выезжаем сегодня. Этой новости мы уже ждали несколько дней, и она не заставила нас медлить. Пора собираться в дорогу. Какую-то часть пути нам предстояло преодолеть на буханке, и затем продолжить свою поездку на гусеничном вездеходе. Мы вернулись в гараж и стали под завязку набивать УАЗ полевым барахлом: брезентовые палатки с каркасом, кое-что из провизии, выданные костюмы, пуховики, штаны и сапоги, да ещё и личные вещи. Весь этот скарб заполнил пространство небольшого микроавтобуса примерно на три четверти от его объёма. Оставшуюся четверть машины заполнили мы — пять человек. Нам с силой пришлось запихнуться сверху на мягкие вещи, сгорбившись под сводом низкого потолка, словно шпроты в банке. Даже дышать трудно. Следом за нами в гараж приехал и Лебедев, который лично поедет провожать нас в поля. Он полностью занял собой единственное оставшееся впереди, рядом с водителем, место. Участок называется Золотогорье, и находится он примерно в семидесяти километрах севернее Анадыря, по ту сторону лимана.

Пустынный причал. Дует ветер, и чайки парят над волнами. Мы уже около получаса сидим здесь в ожидании своего парома. Первый паром причалил к берегу как раз к моменту нашего приезда. Он был мал, на два-три легковых автомобиля. Шелестя массивными цепями, на галечный берег медленно опустились горизонтальные ворота и по ним выехали две легковые машины. Лебедев прошёл на корабль, переговорил с машинистом. Через пару минут он вышел, раздраженно развёл руками и крикнул:

— Паром не тот! Прозевали мы свой, уплыл!

Начальник стал оживлённо спорить с водителем, кому-то звонить. Затем они сели в буханку и уехали, предупредив нас о том, что скоро вернутся. Ожидание не тяготило. Мы сфотографировались на фоне голубых спокойных волн и зеленых холмов противоположного берега, полазили по палубам забытых ржавых посудин, наблюдали за плескающимися у берега белыми спинами и хвостами толстых белух. Я сидел на теплых камнях у воды и вспоминал слова геофизика Саши о том, что зимой воды залива замерзают, и по его льду прокладывают зимник — ледовую дорогу, по которой машины могут переезжать с одного берега на другой. В этих дельтах двух крупных рек, где концентрация соленой воды минимальна, лёд промерзает до трех метров в глубину, благодаря чему по нему может передвигаться абсолютно любая техника — от квадроциклов и легковых машин, до груженых гусеничных вездеходов и тяжелых бульдозеров. Эта сезонная дорога имеет статус трассы федерального значения, несмотря на то, что летом её просто не существует. В любое время года через лиман летают вертолёты, площадка для которых находится в четырех километрах от Анадыря. Наибольшим спросом они пользуются в те времена года, когда на лимане уже невозможно сообщение водного транспорта, а лёд ещё не промерз на столько, чтобы проложить по нему зимник. В таком случае воздушный транспорт перевозит в город пассажиров, товары, продукты первой необходимости. Пассажирский билет на вертолет стоит 4000 рублей на человека.

Покидая этот город, мне также хотелось бы написать небольшой вывод на основании тех немногих дней, которые я провёл здесь. Анадырь — город контрастный. Он встретил нас серой пристанью, многочисленными складами контейнеров и грудами металлолома на окраинах — довольно типичной обстановкой городов постсоветской России, но при этом приятно удивил своей внутренней чистотой и аккуратностью. Его улицы лишены деревьев и фонтанов, а панельные дома каких-либо архитектурных изысков, но при этом он оставляет приятные впечатления благодаря огромному разнообразию самых разных цветов, в которые выкрашены стены абсолютно любой панельки. Ещё этот город — яркий пример настоящей дружбы таких на вид совершенно разных народов, однако теперь таких родных душой. Треть населения здесь — люди европейской внешности, вторая треть — люди монголоидной расы, а остальные — метисы самых разнообразных фенотипов. Кто-то по внешности ближе к европейцам, а кто-то к чукчам. Я мало узнал о характере жителей этого города, но те люди, с которыми мне всё же довелось пообщаться, были очень добродушными, простыми и веселыми. Поэтому я хочу сказать, что город оставил в моей душе приятные впечатления.

Золотогорье

Вскоре со стороны залива стали обрисовываться очертания ещё одного парома, неспешно плывущего к нам с того берега. Через несколько минут вернулся и начальник. С нашего берега подъехал экскаватор. Он занял первый паром. На второй паром заехал наш микроавтобус, а вплотную к нам автобус инкассаторов. Сзади встал внедорожник. Переправившись, мы сразу же поехали дальше.

Наш путь лежал через рабочий посёлок Угольные Копи. Первые две его многоэтажки бросились в глаза своими ярко выкрашенными фасадами. Казалось, что сейчас здесь живет только лишь рабочий персонал аэропорта и шахтёры самих копей, где добывается не самого лучшего качества уголь для отопления жилищ большинства населенных пунктов Чукотки.

После этих двух домов начинался мёртвый город. Целые улицы, большая череда заброшенных бетонных коробок зияли разбитыми окнами. Поселение, рассчитанное на несколько тысяч человек, казалось пустым уже много лет. И всё же, кое-где нам ещё встретились пару панельных домов, серых и облупившихся, но с уцелевшими окнами, у подъезда которых стояла пара-тройка машин. Здесь же гаражный кооператив. Он тоже не казался заброшенным. Возле него курили два человека в военной форме и провожали нашу машину взглядами. В целом, поселение производило удручающее впечатление, и немного напоминало клишированную, полузаброшенную российскую глубинку из западных клюквенных фильмов.

Через километр езды поселок кончился. Машина уносила нас всё дальше от цивилизации. Мы проезжали по насыпной щебенчатой дороге мимо сопок и бескрайних степей. Если не считать протянутых коммуникаций — линий электропередач и наземному трубопроводу — перед нами всюду открывался живописный ландшафт дикой природы. Каких только ассоциаций у меня не возникало при виде окружающих красот. Это можно было принять и за туманные горы Шотландии, за горное ранчо в американских Андах, вечнозеленые холмы и луга Новой Зеландии. И всё же было в этих сопках, и в этой природе некое очарование; что-то самобытное, не похожее ни на одно живописное место мира.

То с одной, то с другой стороны от нас возвышались горы с так и не растаявшими за короткое лето снежными прожилками. Между гор простирались зеленые луга. Но рассматривать окружающий нас мир всё же тяжело. Я лежу у потолка, неудобное положение не позволяет как следует повернуться и осмотреться. Тело уже начало затекать. К счастью, ехали мы совсем недолго.

Где-то километров через двадцать въезжаем в ещё один город-призрак. В отличие от Угольных Копей, этот уже давно заброшен полностью и окончательно. Здесь меньше домов; с десяток панельных четырёхэтажек, примерно столько же длинных, деревянных одно- и двухэтажных бараков и множество мелких хозяйственных построек — например, большая оранжерея и длинный ремонтный амбар. У многих строений облупились крыши, частично выпали стены. Через проломы выглядывали так и оставшиеся не вывезенными большие станки, верстаки, какая-то убогая заводская мебель. Машина остановилась. Водитель вышел, Лебедев тоже. Он подошёл к двери и постучал:

— Вылезаем, перекур.

Все вылезли размяться и как следует осмотреться вокруг.

— Как вы думаете, для чего был предназначен этот город? — спросил вечно улыбающийся Лебедев.

— Наверное, уголь добывали, — предположил один из товарищей.

На его ответ Лебедев раскатисто и громко засмеялся:

— Какой уголь?! Разве эти шахты под горой похожи на угольные? — и, помолчав немного, продолжил. — Весь этот город — секретный военный объект. В больших подземных цехах под этими шахтами собирали ядерные баллистические ракеты, и отвозили их на стартовые точки пуска, стрелять по Америке. Эти шахты сотню метров в глубину, а протяженность их в несколько километров. Большой тоннель огибает всю эту огромную сопку и ведёт к другому городу, до которого тут недалеко. В том городе уже стояли пусковые шахты. Там было четыре вагонетки, по ним ракеты и возили. Вы представьте себе, целых два города, обслуживающие ядерные ракеты! А говорят, что сейчас на оборону огромные деньги тратят! Эти все масштабные проекты Москва финансировала. В основном москвичи тут и жили. Для них тут было всё, с максимальными удобствами: больница, детский сад, даже небольшой торговый центр, и школа. На дверях школы так и было написано: Московская школа номер такая-то. Не смейтесь, всё так и было, я вам серьёзно говорю. Всё якобы московское, потому что этого города официально просто не существовало. Поэтому в школе выдавали аттестаты о получении образования московского учебного заведения. Секретность была такая, что даже официального названия у этих городов не было. Только позывные Анадырь-1, Анадырь-2, либо Гудым-1 и Гудым-2.

Перекурив, мы снова утрамбовались в машину и двинулись дальше, однако путь наш оказался недолог. Уже через пару сотен метров наткнулись на препятствие. Щебенчатую дорогу впереди размыло бушевавшим весной горным потоком. По краям дороги резко вниз уходили провалы небольших крутых канав, глубиной около метра. В них беспорядочно навалены обломки строительного мусора: железные балки, пара шлакоблоков, несколько деревянных блоков и брусков. Немного задержавшись перед этим препятствием, буханка медленно двинулась вперёд. Под колёсами затрещали доски, машину сильно накренило вправо. Стало страшно. Казалось, что вся эта ветхая куча из канавы, поддерживающая дорожную насыпь, вот-вот развалится, и мы рухнем с этой хлипкой дороги прямо на торчащие из земли деревянные и железные обломки. Даже если бы нам и повезло не покалечиться об этот мусор извне, то нас бы точно придавило тяжелой кучей вещей, на которых мы сидели.

Едва мы преодолели этот опасный участок, как перед нами открылось новая канава, на этот раз непреодолимая. Здесь кусок дороги просто вымыло талым весенним потоком. Уцелела лишь небольшая её часть, с одной колеёй в метр шириной, по которой можно было пройтись только пешком. Внизу же, на глубине около трёх метров, протекал ручей. В ручье лежали вымытые брёвна, которые раньше были скреплены толстыми скобами и являлись туннелем для этого ручейка. Начальник вышел из машины, сказал нам ждать, а сам пошёл по дороге дальше и скоро скрылся за углом ветхой постройки. Водитель сел в машину и стал ждать. Мы решили не упускать шанса и немедленно побежали осматривать заброшенный посёлок.

В мертвом городе гудел резкий ветер. Мы вошли в самую крайнюю трёхэтажную панельную коробку. В каждой маленькой квартирке этого дома веяло советским бытом ушедшей эпохи. Облупившиеся массивные батареи под окнами, пружинные кровати, деревянные книжные серванты. В прихожей железные вешалки и обои, стилизованные под кирпичную кладку. В ванной комнате ржавый туалет с высоким бачком и болтающейся сбоку цепочкой для смыва. Тяжеленные и очень толстые чугунные ванные. На стенах краска болотного цвета с нарисованными ромашками. И такое почти в каждой квартире. Во дворах между домов — спортплощадки с покосившимися баскетбольными стойками для колец. Заросший травой бетон, на котором валялись наплечные аптечные сумки, обрывки гражданских противогазов, детский столик со стульчиком, выцветшие резиновые мячики. Прямо из окна, на асфальт, забавы ради, кто-то до нас выкинул чугунную ванную. Такое ощущение, будто мы попали в заброшенную Припять, либо в мир пост-апокалипсиса, и нам забыли сказать, что ядерная война всё-таки случилась.

Через тротуар, с бетонными коробками домов соседствовали деревянные бараки. Двухэтажные постройки безобразно перекошены. Они наклонились в стороны под большим углом и выглядели очень ненадежно. В один из таких, наиболее хорошо сохранившихся домов, мы всё-таки отважились зайти. Под ногами буквально ломался прогнивший пол. В большом облезлом зале стояли опрокинутые ряды деревянных сидений.

Из северного окна этого барака открывался живописный вид на горную долину, по дну которой тянулась дорога, ведущая ко второму заброшенному городу. Вдалеке мы увидели спешащий к нам навстречу вездеход и вернулись обратно к своей машине. Вездеход подъехал и развернулся с другой стороны ямы. Мы начали перегружать все вещи из буханки в его кабину. Из водительского отсека машины вылезли два чукчи и поздоровались с нами. Оба они невысокого роста, оба смуглые и черноволосые. Познакомились. Водителя звали Влад. Он был сухой и жилистый, с морщинистым лицом, немного сутулый. На вид лет шестидесяти. Его спутник представился Лёвой — более полный, с короткой стрижкой, лет сорока. После того как мы закончили загружать вещи, веселый начальник с водителем буханки стали с нами прощаться:

— Чтоб я на крыше вездехода ни одну падлу не видел! — сказал напоследок слова напутствия Лебедев. — Увижу, если будете ехать на крыше, я вам бошки всем поотстреляю! — закричал он, сперва вроде как серьёзно, но в конце не смог сдержаться и захохотал. После этого он сел в буханку и уехал.

Пассажирский и, по совместительству, грузовой отсек вездехода был такой же небольшой, как и салон нашего микроавтобуса. Его мы тоже забили очень плотно, и нам снова пришлось бы ехать на вещах, но только теперь практически в полной темноте, в душной кабине без окон. Осмотрев забитую доверху кабину, Влад задумчиво почесал голову, посмотрел вдаль стремительно удаляющейся от нас буханке и, наконец, произнёс:

— Начальник уехал уже… Полезайте на крышу!

Мы мигом водрузились наверх, и вездеход тронулся в путь.

Плоская крыша вездехода, размером где-то два на полтора метра, обрамлена невысокими железными бортами. В этом багажнике лежали катки, треки гусениц, деревянные пеньки, ещё какие-то запчасти и прочее. Сверху на эти вещи мы накинули наши спальные мешки, ехать на которых относительно удобно. Поначалу было страшно. Вездеход сильно трясло на любой кочке и ухабе, и я вцепился за борт невысокой оградки, боясь свалиться от малейшей тряски.

По пути нам ещё не раз встречались вымытые фрагменты дороги, которые приходилось объезжать. Дорожная насыпь здесь крутая, и чтобы съехать с неё в поле, вездеход не спеша сползал с обочины, сильно при этом накреняясь. В эти моменты было особенно страшно. Я боялся всё время, что машина вот-вот перевернётся.

В полях состояние почвы было близко к состоянию дорожного покрытия. Климат на Чукотке, как и во всём мире, меняется. Многолетняя мерзлота год от года тает, из-за чего почва проседает, проваливается. Всюду возникают небольшие крутые воронки и овраги, в которых журчит вода. Подобный участок почвы, столь сильно изъеденный эрозией, встретился нам лишь однажды, только здесь.

Вскоре мы подъехали ко второму заброшенному городу под названием Анадырь-2, либо Гудым-2. Он раза в два меньше первого. Издалека можно было рассмотреть несколько железобетонных ангаров и три жилых двухэтажных барака. Между серыми мертвыми домами находится внутренний дворик с покосившейся детской площадкой, которая придавала поселению особо зловещую атмосферу, навеянную фильмами ужасов. Рядом — большое здание, похожее, скорее, на административное. Дорога пошла дальше, непосредственно в сам город, а мы свернули в поля и поехали через болото, преодолевая частые горные речушки, ломая заросли мелких кустарников.

Здесь, среди этих карликовых кустов и высокой травы, недалеко от мертвого города лежали наваленные в длинные большие кучи деревянные ящики. Они были зеленого цвета, продолговатые, окованные железом. Своим внешним видом ящики ужасно напомнили те, которые мне доводилось видеть на военных сборах. В таких вояки хранили крупнокалиберные артиллерийские заряды для противотанковых пушек; в каждом из них были два длинных, тяжелых, сто миллиметровых снаряда.

Ящики, лежавшие здесь, предназначались для снарядов калибром поменьше, но было их не меньше полутысячи, и, скорее всего, это лишь одна из немногих таких свалок, которую нам вскользь довелось увидеть. Город был хорошо вооружен и милитаризирован, что неудивительно, если учитывать то, чем здесь занимались.

Вскоре все бетонные строения окончательно скрылись за вершиной холма, через который мы перевалили, и город остался одиноко стоять в безмолвной долине.

Вся поездка воспринималась мной как интересное приключение. Мы ехали и любовались окружающими нас красотами: чередой сопок и степей, голубым бездонным небом, с проплывающими большими облаками, которые парили здесь особенно низко к земле. Со временем, азарт немного утих. Страх езды на вездеходе притупился, а дерганая поездка постепенно переросла в постоянное ожидание скорейшего прибытия.

До пересадочного пункта 30 километров болот и камней. По хорошей дороге вездеход разгоняется до 15—20 километров, по бездорожью около пяти. Если учесть, что с более-менее хорошей дороги мы съехали очень быстро, то можно считать, что средняя скорость нашего вездехода около 6—7 км/ч. Тело начало затекать. Ни одна поза больше не казалась удобной, а ограниченность пространства на крыше напрягало. Из-за жесткой подвески большие камни, которые попадались под гусеницы, больно отдавались в заднице и в почках. Очень резко чувствовались перепады температур в низинах и на вершинах холмов. На возвышенности тело обдувало ледяным, пронизывающим ветром. Все накидывали бушлаты, пускали пар изо рта, прятали мерзнущие руки. В низинах было тепло и безветренно, однако там нас съедало огромные полчища мошки и комаров.

В перерывах между четырёхчасовой поездкой остановились у берега каменистой реки поесть, сходить в туалет. Реки в хорошую погоду тут небольшие, не более пяти метров в ширину и меньше полуметра в глубину. Вода в них чистая, прозрачная. На перекатах меж камней изредка плескается небольшая рыба. Кроме как у реки, тут нигде особо и не остановишься — в полях ноги сразу едва ли не по колено вязнут в мокрой болотистой жиже, которую скрывает высокая трава. Говорят, что при обильных дождях, или весной, когда с гор сходит снег, эти спокойные с виду речки превращаются в мощный ревущий поток.

Снова двинулись в путь. Пока мы ехали, я завязал диалог с моим однокурсником, которого звали Саша. У него уже имелся опыт работы геофизиком в Приморье, куда он дважды ездил на производственную практику в летний период, где проводил съёмку местности, перспективной на добычу золота. Ему нравится учеба и его будущая профессия. Он с большим энтузиазмом поглощает предоставляемые университетом знания, а также дополнительно занимается самообразованием, в результате чего к своим годам уже оброс приличным багажом знаний в области геологии.

Помимо этого, обладал он и такими полезными лично для него качествами, как умение подлизаться к начальству и преподавателям, с целью завоевания их расположения, что у него, зачастую, довольно успешно получалось. Некоторых же раздражала его навязчивость и излишняя пытливость, однако все признавали наличие у него хорошо работающей головы. Знания и опыт помогали ему найти общий язык со старшими и втереться к ним в доверие. Так произошло и в Анадыре. Его временно поставили начальником нашей маленькой партии, что ему, несомненно, очень льстило. Сейчас он полулёжа сидел на крыше, оперевшись локтем о пенёк, и часто курил. С видом бывалого геолога он осматривал окрестности и пребывал в отличном расположении духа.

Я же, как неопытный турист, впервые побывавший в подобных местах, то и дело крутил головой по сторонам, тщетно пытаясь найти в пустой голове ответы на многие интересующие меня вопросы, которые мне срочно хотелось почерпнуть из более осведомленной головы.

— Саша, можешь рассказать, откуда здесь так много сопок, и вообще, почему такая складчатость?

Саша оживленно принялся мне отвечать:

— Где-то семьдесят миллионов лет назад, в меловой период, здесь был вулканический пояс. Тут происходила активная вулканическая деятельность, поэтому почти все эти породы — это продукты извержения вулканов. Вулканическая деятельность сопровождалась тектоническими процессами, такими как субдукция, обдукция, и прочие. Океаническая литосферная плита погружалась под континентальную, и наоборот. Земная кора сминалась, образовывая обширную зону складчатости. Нечто подобное происходит и сейчас, но только теперь южнее, на Камчатке.

В ледниковый период ледник, сползавший по этим землям, немного подправил рельеф. Он стёсывал под своим весом крупные скалы и части образовавшихся складок, протаскивая их на юг. Когда он таял, и его мощь слабела, он оставлял крупные горы и обломки, которые тащил за собой. Как ты можешь видеть, формирование рельефа, пускай и не в таких масштабах, происходит и сейчас. В зимнее время на вершинах сопок спрессовываются ледяные шапки, которые примерзают к камням. Весной снег тает, и эта шапка сползает в долину, увлекая за собой камни с вершин, образуя там и тут свежие осыпи на склонах. Наиболее крепкие, монолитные столбы пород всё же остаются стоять на месте, с каждым годом возвышаясь всё больше над осыпающимися вокруг обломками. Такие столбы, которые остаются стоять на склонах и вершинах гор, называются останцами.

— Расскажи, как вообще определяют участки, перспективные для геологической разведки?

— С помощью аэросъемки. Если простыми словами, то на самолёт крепят датчики. Те же магнитометры, электроразведочные приборы. Так же делят территорию на профили, но по площади на гораздо большие, чем у нас, и летают над ними, делая замеры через определённые расстояния. Затем данные интерпретируют и строят карты изолиний, на которых видны аномалии — участки, где под землей могут быть руды. Так как этот способ съёмки очень неточный, то на самые ярко выраженные участки аномалий посылают геофизиков, которые замеряют перспективные территории уже более подробно, на земле. После они так же интерпретируют данные в более точную картину и говорят, надо ли копать, и где.

В России данные аэросъёмки уже старые, их делали ещё в СССР, когда решили провести аэромагнитную съёмку всей территории советского союза. Просто так, на всякий случай. На этой магнитной карте видны все аномалии и месторождения, которые есть у нас в России. Например, Курская магнитная аномалия, либо железорудные месторождения Урала. Они очень сильно выделяются.

Но может быть и по-другому. Так было, по крайней мере, раньше. Набирает, допустим, какой-нибудь чукча воду в реке и видит — на дне что-то золотое блестит. И разносится слух, что в таком-то ручье нашли золото. Геологи приезжают его найти. Просто так золото в реке оказаться не может — его вымывает водой из пород в сопках, находящихся вверх по течению. Проводят геологоразведочные съёмки, чтобы найти эти вмещающие золото породы. Определяют площадь этих пород, примерное количество золота в них, и решают, перспективно ли производить здесь добычу. И если мы, так сказать, сканируем землю приборами, ищем косвенные признаки присутствия под землей руды, то вот у геохимиков, например, другая задача. Тот метод, с помощью которого они проводят разведку, называется литогеохимическое опробование по вторичным ореолам рассеивания. Сейчас объясню.

Под землей находится рудная жила, в которой рассеяно золото. Это первичный ореол его рассеивания. Но химическое вещество способно мигрировать из одной среды в другую. То есть, со временем это золото вымывается из породы подземными водными потоками и выносится на поверхность земли — это и есть вторичный ореол рассеивания вещества. У геохимиков, так же как и у нас, исследуемая территория разбита на профили — линии, по которым проходит маршрут, и пикеты — точки замеров на профилях. В каждой такой точке они собирают в мешочки образцы пород. Эти образцы нумеруются и заносятся в каталог, чтобы ничего не перепутать. Затем, уже при камеральной обработке в лаборатории, породы сначала измельчают в пыль, а после делают химический анализ, по результатам которого определяют процентное соотношение золота в образцах. После, геохимики строят карты, прикрепляя к каждой соответствующей точке данные с процентным содержанием золота соответствующего образца. По такой карте видно аномалию — обособленную группу пород, у которой процентное содержание золота высоко. Именно под такой аномалией и может находиться рудная жила.

— Кроме золота ведется ли на Чукотке добыча ещё каких-нибудь полезных ископаемых?

— Конечно. Полиметаллы: олово, вольфрам, серебро. Мой отец работал здесь, на Чукотке, на прииске. Добывал олово в посёлке Иультин.

На вершине одной из каменистых сопок я заметил железную треногу. Такую треногу я уже видел в Анадыре, когда забирался на вершину горы Верблюжьей. Я спросил у Саши, зачем их ставят здесь.

— Это — тригопункт, — ответил он. — Жёстко привязанный на местности геодезический знак. Его ставят на таких точках, которые очень устойчивы, и их невозможно передвинуть, убрать, или снести. На нём написаны географические координаты точки, по которым можно узнать, где ты находишься сейчас. Такие знаки, как правило, бетонируются, либо вбиваются на два-три метра вглубь земли, чтобы ни при каких обстоятельствах его не могли снести.

Стемнело. Часы дороги меня утомили, хотелось спать. Едва синеющее чистое небо на горизонте всё же не давало окружающему миру погрузиться в полнейшую тьму и продолжало освещать нам дорогу в густых сумерках. К 11 вечера среди гор начала вырисовываться длинная вереница деревянных бараков, уходящих дальше по долине и теряющихся во тьме. На самой окраине заброшенного поселения стояло двухэтажное квартирное здание — похоже, самое крупное сооружение в этом поселке. У здания в круг выстроились обитые металлом балки, стоящие на сваренных из широких железных труб санях. Из балков вышло шесть человек, чтобы встретить нас — четыре парня и две девушки. Мы спрыгнули с вездехода и поздоровались со всеми. Лёва подозвал к себе одного из парней — с виду щуплого, невысокого роста с большими бегающими глазами. Его лицо показалось мне ужасно знакомым. Только потом я вспомнил, что видел его пару раз на военной кафедре нашего университета. Он тоже учился на геологическом факультете. Скорее всего, на курс или два старше. Лёва сказал ему:

— Игорь, у тебя в балке места много?

— Четыре человека без проблем влезут, — отвечал тот спокойным голосом, стреляя взглядом то на нас, то на Лёву.

— А если шесть?

— Ну посмотрим.

— Посмотри. Если не влезут — в другие балки поселим.

Мы пошли за Игорем и поднялись в балок, в котором жил лишь он один. Внутри, у входа, стояла буржуйка. В противоположной стене прорублено окно. У окна столик, там же, в углу, кровать.

— Значит так, парни, — сказал Игорь, как мне показалось, немного настороженным голосом, после того как все вошли. — Нужно постараться уместиться всем в одном балке, потому что этот самый лучший. Все остальные гораздо хуже. Тут полнейшая реорганизация. Главный тут Лёва, который ехал с вами, и ему на всё плевать. Он не следит за складом, оттуда можно вообще брать что угодно. Как по мне, это неплохо, но минус и в том, что не организована ни кухня, ни туалет. Так что готовим на костре. Просто радиатор отопительный на кирпичи поставили, и всё. Там сейчас макароны. Накладывайте, ешьте. Если в туалет по-большому, то вон в том бараке двухэтажном выбираете любую комнату и делаете дела.

Из дальнейшего диалога с Игорем выяснилось, что этот заброшенный посёлок называется Быстрым. Раньше здесь имелся большой отряд карьерной техники и человек двести рабочих для добычи и промывки золота. В начале девяностых этот прииск был оставлен, и вот сейчас здесь снова проводится разведка, но только геохимическая. Для нашей бригады это лишь перевалочный пункт, и завтра нас повезут дальше, ещё севернее, на другую территорию.

Я вышел из балка осмотреться получше. Вокруг царила всё та же унылая картина разрухи и запустения. Огромные груды строительного мусора и металлолома. Под боком балочного лагеря теснились покосившиеся деревянные лачуги, фоном для которых служили стоявшие поодаль высокие исполины пологих сопок, цепляющие своими вершинами спустившиеся тучи.

Рядом с двухэтажным бараком находилось огромное несвежее пепелище сгоревшего здания, которое, судя по оставшемуся ржавому остову водопровода, тоже имело два этажа. На пепелище горел разведенный костёр. Костёр обложен вокруг отопительными батареями, на которых стоит большая разогретая кастрюля с ужином.

После ужина пошёл с парнями на берег реки в полевую баню, до которой от лагеря около ста метров. На каменистом побережье стояла двухкамерная современная палатка — это и была баня. Все её именовали Мобибой — по названию кампании, которая специализировалась на производстве портативных походных бань. Само её название расшифровывалось как мобильная баня. В Мобибе было уже натоплено и тепло. Впереди предбанник, где раздевались, дальше парилка — маленькая комнатка с жестяной печкой. Печка с бортами, на которые можно положить несколько камней, либо поставить греться ведро с водой. Рядом — лавка. На лавке железные тазы. Мы снова растопили печь докрасна. Внутри стало невыносимо жарко, как в настоящей парилке. Парни, не жалея, плеснули из таза на печку воды. От непривычки и очень горячего пара я начал задыхаться. Уж очень давно я не был в парильне.

Внутри нечем было дышать, в то время как на улице поднялся холодный сильный ветер. Спустились тучи, по крыше забарабанил частый дождь. Я не стал долго сидеть и париться, поэтому быстро помылся и сразу пошёл в балок.

День восьмой. 26.07. Среда.

Восемь утра. С отъездом не затягивали, снова загрузили вездеход. Поели, умылись. Лёва дал нам пенки, немного провизии, электрогенератор, двухсотлитровую бочку солярки, две большие палатки.

— Грузите всего побольше, ребята, под завязку, — сказал нам водитель Влад. — Чем больше загрузите, тем лучше будет проходимость.

Мы попрощались с нашим геохимиком Димой, который должен был остаться здесь, и тронулись в путь в 9:30 утра. Проезжая мимо деревни, я более детально смог рассмотреть множество деревянных построек, оббитых толем, огромное кладбище разбитой техники и железные остовы огромных ангаров неизвестного назначения. У реки, на протяжении всей деревни, лежали небольших размеров намытые горы гальки и песка. Я спросил у Саши, как здесь происходил процесс просеивания золота.

— Драгами, — ответил он. — Это такой ленточный экскаватор на плавучей платформе, который ковшами черпает с речного дна породу и высыпает её на конвейер для просейки. В конвейере есть несколько этапов сортировки. Сначала там под потоком воды отсеиваются крупные камни, потом маленькие, потом песок. Так до тех пор, пока после просеивания не остаётся шлих — тяжелая золотоносная порода. Она оседает на губчатый материал и остаётся там вместе с золотом, а дальше уже перерабатывается на горно-обогатительных комбинатах. Вообще не зря всю эту местность вдоль этой реки называют Золотогорьем. Вон сколько гор намыли, и все они были полны золота. Слышал я, что эта местность уже давно славится своими золотыми и серебряными залежами. Это одно из первых мест на Чукотке, где начали добывать эти металлы. Ещё в конце девятнадцатого века предприимчивые американцы покупали лицензии на добычу у Российской империи и строили в этих местах поселения в стиле дикого запада. Ну знаешь, типичные городки в пустынях, которые в вестернах показывают.

Метров через пятьсот деревня закончилась, но прииски и намытые горы вдоль реки ещё простирались около трёх километров вверх по течению. Вдоль реки и по полям, по всему нашему пути, тянулись деревянные ЛЭП с толстыми алюминиевыми кабелями. Сначала возле них изредка встречались ржавые трансформаторные будки, потом перестали. Из деревянных столбов уцелели лишь единицы, и то, в основном вблизи приисков. Дальше и тех почти не сыскать; многие упали в траву, об их присутствии напоминали лишь тянувшиеся вдоль реки провода, лежащие на земле с кусками железных штырей и керамическими изоляциями.

По пути нам встречалось всё так же много горных речушек. Одна из них была мелкой, как и все, но довольно широкой. В ней копошилось огромное количество рыб. Когда мы проезжали по ней, рыбы выпрыгивали из реки, сбивались в стаи, обнажали свои спины и бока, выпрыгивая на сушу. В паре этих рыб я узнал морских горбуш. А может, и все они были горбушами.

В пути вездеход заглох. Пришлось задержаться минут на двадцать, хотя поездка и без того ужасно медленная. Спасал лишь завораживающий окружающий мир. Ярко светит и подпекает солнце, а вездесущие обширные территории зеленых степей приятно радуют глаз. Исчезли деревянные опоры ЛЭП и теперь девственно чистые и безмятежные поля казались совсем не тронутыми человеком, успокаивающими.

На нужное место мы приехали в час дня. Это была открытая и хорошо просматриваемая плоская равнина. С одной стороны сопки находились очень далеко, почти вне поля нашей видимости. С другой, до них около трех километров ходьбы. Под боком текла всё та же богатая на золото река. Вдалеке, на другом её берегу, стоял деревянный, покосившийся сарай.

— Кто-нибудь, поехали со мной, — сказал Влад после того, как мы выгрузили все вещи. — Доедем до того сарайчика. Может, разберём его на дрова.

Когда мы подъехали, этот сарайчик оказался большим деревянным балком. Одинокий владелец давно его покинул. Вокруг разбросано много досок, большая печка, пружинная сетка от кровати, несколько пустых топливных бочек. Эти бочки валялись здесь повсюду. Прошерстив по окрестностям, можно набрать десятка три. Они старые, тяжелые, из толстого металла, ещё не сильно проржавевшие.

Мы достали топоры и пилы, начали разбирать ветхий балок, закидывать доски в кабину вездехода. Ветер приятно обдувал тело своей прохладой и не давал сильно вспотеть. По небу то и дело разносились скрипящие стоны неведомых нам птиц. Их крик напоминал мне скрип плохо смазанной дверцы старого комода. Было в нём что-то немного раздражающее. Влад козырьком приложил ко лбу ладонь и посмотрел вверх.

— Косяк журавлей летает. Видать, гнездовье у них рядом, — заключил он, сильно щурясь от яркой голубизны неба, и с досадой добавил, — мясо у них жесткое, жильное, тяжело жевать…

Мы забили досками едва ли не всю кабину вездехода и поехали обратно. Парни, оставшиеся в лагере, в это время уже развели костёр из щепок, которые привезли с собой из Быстрого и накипятили воду. Пригласили водителя отобедать. Он перекусил и тронулся в путь.

И вот теперь мы остались впятером. Пятеро однокурсников-геофизиков, посреди тундры, рядом с кучей выгруженных вещей. Мне это напомнило какое-то несрежиссированное реалити-шоу, в котором нам предстояло выживать в этой дикой природе, вдали от цивилизации в течение, как минимум, двух ближайших месяцев. Эта внезапно пришедшая в голову мысль навивала чувство тревоги и печали. Но думать об этом особо некогда. Нам предстояло обустроить лагерь до наступления темноты. Сперва поставили большую восьмиместную палатку. У неё был жесткий каркас из круглых железных перекладин. На вторую палатку перекладин не было. Мы хотели сколотить каркас из тех реек, которые взяли из Быстрого, но тут вспомнили, что забыли пилы у развалившегося балка, который разбирали на дрова. Я с Колей пошёл за ними.

Чтобы не месить болотную жижу в полях, отправились по-над рекой, перескакивая с камня на камень. На участке с мелкой дресвой, больше напоминающей крупнозернистый песок, я увидел пару хорошо отпечатавшихся медвежьих следов. Я растопырил пальцы на руке и приложил пятерню к следу. След был немного больше. Он слегка размыт и уже староват, однако это не помешало мне начать паниковать. Я немедля сообщил о своей находке Коле, на что тот только махнул рукой:

— Был в прошлом году на практике в Приморье. Там, в лесах, медвежьих следов этих полно. Сначала тоже боялся, а потом привык и вовсе внимания не обращал.

Его рассказ не очень меня успокоил. Я ещё долгое время постоянно прислушивался к любому шороху и то и дело оглядывался по сторонам.

Мы принесли пилы в лагерь и начали строительство деревянного каркаса под вторую палатку. Пока одни строили каркас, другие копали яму под туалет, таскали лежавшие вдали брёвна деревянных ЛЭП, чтобы не сидеть у костра на голой земле. Притащили с округи металлолом. Нашли железные электрические щитки и использовали их в качестве кирпичей для костра. Была здесь и тренога для чайника, и пара железных штырей, которые могли бы пригодиться в качестве кольев для палатки. Из-за скрывавшихся в траве куч мусора, который валялся везде, тундра теперь не виделась мне такой уж дикой и необжитой. Здесь, среди этой мнимой пустоты, вполне можно было найти достаточно подручных материалов для обустройства простенького летнего лагеря.

К вечеру, наконец, всё было готово. Мы натянули брезент на достроенный деревянный каркас второй палатки и отвели её под склад — сложили туда провизию, инструменты и прочее. Во второй большой палатке разложили и застелили раскладушки; распаковали личные вещи, устроились поудобнее. Раскладушки нам дали просто ужасные. Они сделаны из очень тонкого и хрупкого алюминиевого каркаса и легко ломались. У моей отломана ножка. Вместо неё я подставил под перекладину железный щиток. У кого-то одной пары ножек не было вообще. Раскладушки сильно прогибались, ужасно скрипели при любом движении, грозясь развалиться в любой момент. Под этой крышей мы разложили свои личные вещи, развесили одежду и измерительную аппаратуру.

Смеркалось. Мы наспех приготовили ужин и начали готовиться ко сну. Спать не особо хотелось, и я бы ещё посидел в тишине у костра, но в палатку меня прогнали огромные полчища комаров, которых к вечеру собралось вокруг нас великое множество. Из-за них спокойно сидеть на улице просто невозможно. Средства от насекомых помогали слабо. Эти твари всё равно садились на руки, прокусывали тонкую инцефалитку.

Перед сном снова подумал о медведе. Закрывая глаза, я представлял, как ночью огромный разъяренный хищник врывается к нам в палатку и всех загрызает. Я уж было начал думать над планом бегства при таком случае, но потом вспомнил, что бегством от медведя не спасёшься — он всё равно намного быстрее — и от безысходности уснул.

День девятый. 27.07. Четверг.

Утро выдалось холодным. Если в палатке ещё можно было спать, то на улице дул хоть и не сильный, но очень холодный ветер. Всё небо заволокло тучами. С ближних сопок опускался белый, как молоко, туман. Он надвигался очень медленно, на вид был густой, тягучий и белоснежный, словно творожная масса. Через полчаса он полностью спустился с гор со всех сторон и заслонил собой пространство так, что более-менее могла просматриваться лишь одна равнинная сторона. Наблюдать за этим волшебством одно удовольствие. Где-то надо мной, в этой густой туманной мгле, пролетали с криком журавли. В этом месте их крики не умолкают почти никогда.

Ещё вчера вечером я на ночь поставил стираться свои трусы с носками. Сделал я это очень просто — положил грязное бельё в реку, под проточную воду, и придавил тяжелым камнем. Утром пошёл проверить, не унесло ли их течением. На месте. Главное — придавить одежду камнем потяжелее, чтобы не унесло. Портки после такой стирки оказалась ещё грязнее. Все камни под водой обросли тиной, и одежда после такой стирки и сама стала зелёной. Но проблема эта легко устранима: достаточно просто прополоскать бельё несколько раз в проточной воде. Сойдёт. Самое главное, что не воняет. Вода в реке была холодной, но не ледяной, как из подземного ключа. Мы черпали её прямо из этой мелкой речушки. Пили сырой, варили чай и готовили еду. Сырая вода на вкус не отдавала ни тиной, ни рыбой, — чистая, вкусная.

После того как мы все проснулись и позавтракали, снова было небольшое затишье. Поднявшийся ветер пригонял к нам туман. Отдельные его клубы, оторванные от общей массы, пролетали мимо. Это было похоже скорее на пожар, охвативший тундру, и нас окружил дым тлеющих мшаников.

К одиннадцати часам начали настройку аппаратуры. Наш опытный товарищ Саша с самого утра изучал инструкции, затем вытащил приборы и позвал нас. У нас имеется два отечественных магнитометра «Минимаг-М» и электроразведочный аппарат «БИКС». С их помощью нам предстояло провести съёмку местности. «Минимаг» состоял из мягкого подобия рюкзака, который вешался на спину. На спинке два крепления для аккумулятора и самого измерительного элемента с поляризующейся жидкостью внутри, похожего на кувалду, с набалдашником вверху. К руке крепится датчик управления с дисплеем и кнопками для настройки.

В электроразведочном приборе тоже есть подобный пульт, только на радиоуправлении. Измерительные элементы у БИКСа другие. Помимо пульта, у него два пластмассовых ящика — питающий, который пускает электрический импульс в землю, и приёмный, который этот импульс принимает, что логично. К ящикам пристёгиваются шлейфы. В наборе они разной длины — 2.5, 5 и 10 метров. Саша выбрал и пристегнул к ящикам пятиметровые. При такой длине электродов разнос — расстояние между питающим и принимающим прибором — должно быть 80 метров. Мы отмотали веревку такой длины и скрепили между собой крайние шлейфы приборов. Таким образом, у нас получилась длинная связка, с которой мы будем ходить по этим сопкам.

После настройки всех приборов мы уже хотели идти в ближний пробный маршрут, но тут из тумана выехал вездеход — приехали геохимики. Об их приезде было известно заранее. На Быстром Игорь говорил о том, что они в ближайшем времени переедут к нам. Парни стали выгружать вещи, раскладывать лагерь, ставить палатки. Туман сгустился и подошёл к нам вплотную. Видимость была не больше сотни метров. Дальше сплошная белая стена. Даже речку под боком можно разглядеть с большим трудом. Затем пошёл дождь, очень мелкий и частый. Резко поднялся ветер, стены палаток рвало во все стороны. Мы продолжили распутывать веревку для маршрута, но вскоре поняли, что в маршрут сегодня уже не пойдём. Начали таскать дрова в палатку-склад. Пока занимались этим, сильно промокли. Дождевиков на всех не хватало.

Уже 17:30, а на улице продолжает идти дождь. Сидим в палатках, ничего не делаем. К нам пришёл геохимик Дима. Рассказал, что они теперь будут работать здесь, с нами, до конца сезона, потому что объём на этом участке большой. Геохимики привезли с собой из лагеря печки, которые были бесполезны — нам выдали летние палатки, где отсутствовало отверстие для дымохода и не было железных разделок, которые предохраняют палатку от воспламенения. У нас должна быть третья палатка, с разделкой, но на момент нашего отъезда в поля она ещё не пришла в Анадырь из Магадана. Не пришли и палатки для геохимиков, поэтому они ночуют в Мобибах, коих в наличие имеется две штуки — аккурат на две партии.

День десятый. 28.07. Пятница.

Проснулся в пять утра от ужасного шторма. Лил крупный дождь. Сильный ветер рвал палатку из стороны в сторону. Края брезента выбились из-под камней, и в наше тряпичное жилище стремительно врывались холодные потоки. Все лежали на своих местах как ни в чём не бывало, настойчиво пытаясь заснуть, либо притворяясь спящими. Мы с Димой, который остался ночевать у нас, пошли заниматься ремонтом. Позже к нам присоединился Коля и Саша.

Дикие ледяные порывы ветра хлестали по лицу. От них по щекам текли слёзы. Те маленькие камни, которыми мы вчера подбили края палатки, оказались недостаточно тяжелыми для удержания рвущихся стен, и мы начали таскать большие валуны с берега ручья, который теперь стал шире в два раза. Вода в нём окрасилась в мутный, зеленовато-коричневый цвет. Пологи палатки-склада тоже раскрылись с подветренной стороны, и дождь намочил все дрова. Пришлось чинить и её.

От такого ледяного пронизывающего ветра у меня воспалились лимфоузлы за ушами, несмотря на то, что я был в капюшоне. Резкая боль стреляла в барабанных перепонках, и каждый удар сердца болезненно отдавался в висках. Сильно разболелась голова. Едва успевшая подсохнуть за ночь одежда снова была насквозь мокрой. Вернулись внутрь. С крыши палатки отовсюду обильно сочилась вода. У кого-то подтопило середину раскладушки, у кого-то края. У меня были мокрыми голова и ноги. Раскладушку не было возможности отодвинуть — рядом вплотную стояли соседские лежаки. Я свернулся в позе эмбриона посередине этой убогой кровати, накрылся мокрым спальником и постарался заснуть.

8 утра. Ужасно болит голова. Я с трудом разлепил один глаз. Второй глаз поначалу не открылся и вовсе. Попробовал рукой — он весь заплыл. Первый почти не отличался от второго. Было такое ощущение, будто мне кто-то набил лицо пару часов назад, пока я спал. Зеркала нет, и я не мог видеть, в каком состоянии находится сейчас моё лицо. Может, оно и к лучшему. Рядом уже лежал проснувшийся Дима, и я попросил его посмотреть, что у меня с глазами.

— О-о-о, да у тебя, походу, ячмень. Видать, продуло тебя сильно. Попробуй приложить заваренный чайный пакетик.

Вышел из палатки завтракать. Некоторые парни уже развели костёр и заварили чай. Трудно представить, как у них это получилось в такой ужасной сырости. Дождь уже закончился, ветер ослаб. На горизонте появились просветы синего неба. Значит, пойдём в маршрут. Саша снова начал заниматься приборами. Я приложил к глазам заваренные пакетики. Припухлость немного спала, и я смог нормально видеть. Головная боль тоже утихла. Пока все занимались своими делами, я достал дневник и стал писать у костра. Ко мне подошёл Игорь.

— Дневник пишешь?

— Ага.

— Я тоже пробовал писать, но как-то не получается у меня. А вообще, это интересно — читать свои дневники, либо чужие. По ним можно проследить, как с течением времени меняется человек, прибывая в тяжёлых условиях, претерпевая всякие лишения и удары судьбы. Можно узнать, сломало его это, либо закалило, понять его характер и отношение к окружающему миру.

К 11 часам утра наконец вышли в первый маршрут. Я изучил карту с разбитой на профили и пикеты территорией. Участок был разбит на 65 профилей, по 200 точек в каждом. Точки измерялись каждые 20 метров, то есть длина одного профиля 4 километра. Расстояние между каждым профилем 100 метров. Итого, в общей сложности, предстояло пройти 260 километров по гористой и болотистой местности, не считая подходов к профилям.

Подход до этого профиля оказался самым настоящим испытанием на выносливость. Из-за больших и далеко не всегда пологих холмов здесь нет прямых путей. Подъем на вершины отнимает слишком много сил. Сопки приходится обходить. Начали с самого дальнего профиля, до которого по прямой 4 километра, но из-за огибания крутых склонов в итоге проходим около шести, затратив на путь два часа.

Опасаясь замерзнуть, я и другие надели на себя тяжелые рабочие бушлаты с мягкой зимней подкладкой и ватные толстые штаны. Тащить всё это на себе с каждым шагом всё невыносимее. Я ужасно вспотел на первых сотнях метров. Ноги проваливались в топь, с чавканьем вязли в этой проклятой болотной жиже. Идти тяжело и трудно, ноги уставали быстро. Я пожалел, что взял с собой рюкзак с фотоаппаратами, водой и дождевиками. Воду брать с собой бессмысленно. Здесь на каждом шагу глубокие лужи кристально-чистой воды, а речки и ручьи встречались каждую сотню метров, если не чаще. Фотографировать что-либо совсем не охота, когда организм занимается выживанием. Испаряющаяся от разгоряченных тел влага конденсировалась на внутренних холодных стенках дождевика и пропитывала сыростью одежду ещё сильнее, чем редкий моросящий дождь. Также мы очень сильно пожалели о том, что не взяли с собой еды. Проголодались очень быстро, а из-за частого хлебания сырой воды натощак болел живот. Пока дошли до профиля, все уже были обессилены, ужасно слабы и истощены. Отдыхали каждые 300—400 метров, потому что из сил выбивались мгновенно.

Под ногами то и дело чередовалось два вида тверди — растительность и камни, располагающиеся, преимущественно, на склонах сопок. По мокрым и скользким от дождя камням идти опасно, а так же больно. Подошва в резиновых сапогах очень тонка, и каждый острый край булыжника больно врезается в ступню. Растительность можно разделить на три вида: травы, мхи и кустарники. Трава — самая частая и труднопроходимая. Она растёт в топи и образовывает многочисленные скользкие кочки, которые, к тому же, мягкие. В них легко утопает нога, из-за чего идти тяжело.

Мох растет толстым слоем на возвышенностях, пологих склонах, плато и вершинах сопок. Ходить по нему ещё терпимо. Он может быть очень полезен, и чем-то походит на пружинистый матрас — его жесткая губчатая и пористая структура воздушна, что позволяет лежать на его поверхности, не боясь застудиться от сырой земли. Воздух внутри этого ягеля согревается от жаркого тела, и на такой мягкой и тёплой подушке лежать удобно и приятно. Рассматривая во время коротких передышек этот разнообразный лишайник, понимаю, что подобная растительность напоминает мне растения, которые растут обычно на старых могилах кладбищ — порой такие же мясистые, стелящиеся по земле; с маленькими ягодками, игольчатыми листочками, на коротких стебельках.

Кустарники встречаются редко, преимущественно у берегов крупных рек, чья ширина в этих местах не больше пяти метров. Они растут очень плотно, пробираться через них бывает проблематично. Их опасность — неизвестность. За частыми переплетениями веток и листвы не понятно, какой вид тверди находится под ними. Можно шагнуть туда наугад, и либо напороться на острые камни, либо резко провалиться по колено в реку и, потеряв равновесие, рухнуть в неё.

Наконец пришли на профиль и начали производить замеры. Профиль располагался перпендикулярно идущим друг за другом грядам сопок, поэтому карабкаться по этим волнам то ещё бесконечное удовольствие. На вершинах сильный ветер. Он стремительно гонит в нашу сторону клубы серого тумана. Наконец до меня дошло, что все эти клубы тумана, обволакивающие нас периодически, являются и не туманом вовсе, а низколетящими облаками и тучами. Едва нас накрывало такой тучей, сразу же шёл тот самый мелкий частый дождь. Замеры происходили мучительно медленно. За полтора часа на одном профиле мы замерили лишь четверть точек из двухсот имеющихся. После километра ходьбы уперлись в склон очень крутой каменистой сопки, взобраться на которую, уж тем более делать замеры, практически невозможно. Мимо беспрерывно пролетают серые тучи. Дождь то прекращается, то хлещет с новой силой

Я убедился в бесполезности дождевика. Даже с ним промокаю насквозь от испарины, идущей от тела. В сапогах хлюпает вода, — тоже конденсат. Когда останавливаемся, ноги мерзнут, когда идём — ещё терпимо. Силы окончательно оставляют меня. Все мысли только о том, чтобы добраться до лагеря живым. У кого-то кружилась голова, у кого-то темнело в глазах. Меня ужасно тошнило. Все мои конечности тряслись от постоянного напряжения. Если это лишь четверть одного профиля, то что же будет дальше? Подумав об этом, я вспомнил слова Игоря по поводу дневника, сказанные утром и понял, что я уже сломлен.

Из-за дождя, из-за сложной и непонятной ситуации с рельефом решено вернуться в лагерь. Обратно шли полтора часа. Геохимики сегодня в маршрут не ходили, и я им немного завидовал. Как раз к нашему приходу они приготовили рисовый суп с консервированной сайрой и разлили нам в тарелки. Мы жадно накинулись на еду и пока ели, Лёва рассказал нам о том, что ходил в пробный маршрут, разведать территорию.

— Cразу за той сопкой, вверх по ручью, километрах в трёх, стоит балочный лагерь. Там два балка, баня, туалет даже есть. Состояние отличное, хоть сейчас заселяйся. В балках есть печка, две кровати, но можно потесниться, тогда и пять человек влезет. Мы собираемся ехать туда. Вы как?

Сначала мы не особо загорелись идеей о необходимости переезжать именно сегодня. Обессиленные после маршрута, многие абсолютно апатично относились к происходящему вокруг. Потом мы поели, немного отдохнули, набрались сил и всё же решили, что нужно ехать сегодня. В палатках нет печек, сушить промокшие вещи негде. После утренней бури там всё ещё сыро и холодно. В балках же много преимуществ. Можно не бояться сильного ветра и дождя, в них намного теплее и безопаснее. Геохимики собрались и уже уехали. Теперь ждём своей очереди. Нас должны забрать следующим рейсом.

К 9 вечера подъезжаем на вездеходе к балкам. Наверное, Лёву я недопонял. Здесь вовсе не два балка. Здесь целый балочный лагерь из десятка вагончиков, если не больше. Помимо жилых, тут несколько хозяйственных построек-кладовых, а также кухня, туалет, баня. В вагончиках сохранилась вся одежда предыдущих жильцов. На вешалках висят кофты, куртки и трико, в маленьких коридорах на полу изношенные сапоги. В спальнях тумбочки с книгами, посудой, средствами личной гигиены и прочими мелочами. У окна пружинные кровати с матрасами и заправленным постельным бельём. В бане предбанник, душ с гигиеническими принадлежностями, парилка с деревянными ступенями для сидения, большой чугунной печкой с камнями и двухсотлитровым баком для нагрева воды. На кухне стоят целые шкафы и полки с посудой, две электрические плиты с духовкой. На кухонном столе фанерная доска, на которой мелом написано: «Уважаемые! Попользовались — уберите за собой, и помойте посуду, закройте за собою двери». Судя по всем оставленным вещам, складывалось ощущение, будто жильцы этого лагеря просто ушли на работу и в скором времени должны вернуться. Казалось, что жители покинули селение в спешке, решив забрать все вещи потом. Найденные консервы и средства от комаров датировались 2009 —2010 годами. Видно, именно тогда рабочие уехали.