Бесплатный фрагмент - Красный Лёд

Пролог

♫♫ гр. «Ария» — ШТИЛЬ

Шаг, ещё шаг, потом ещё… Миллионы шагов позади. Болезненных, медлительных и тягучих. Дорога к вершине. К вершине смерти. И обратно. Пик горы. Самой высокой горы. Вот она — цель! Где-то там… Теперь засыпанная снегом тропа гнала нас прочь от свирепого гребня. Пора возвращаться домой.

Перед глазами — белое небытие. Туман, снег, ледяной дождь — всё смешалось. Невозможно ничего разглядеть, даже собственную руку! Замёрзшие упрямые пальцы с трудом подчиняются жёстким командам. Они не виноваты — кровь медленно затвердевает, жидкость превращается в лёд. Тело умирает. Постепенно, неумолимо, страшно.

Слишком большая высота. Разреженный воздух вытекает из лёгких, не утешая кислородом. Горло саднит от желания пить. Дикое обезвоживание. В голове — плотная дымка. Мозг уже отказался принимать решения. Лишь где-то на задворках сознания ещё тлеет единственная и самая важная мысль: нужно идти вперёд. И тело покоряется спасительной мысли. Не отступать, не сворачивать, ни шагу в сторону — только вверх по верёвке, тающей в молоке бурана.

Кто-то до меня всадил резной гвоздь ледобура и протянул эластичный канат верёвочных перил. Отцепляешь карабин самостраховки и быстро вгрызаешься в шнур по другую сторону проушины ледобура. Если успел это сделать до того, как сдует порывом скоростью от восьмидесяти километров в час, то считай себя везунчиком до следующего звена альпинисткой станции, до следующего «гвоздя».

Кто-то присматривает за тобой, ты присматриваешь за вперидиидущим. Вы в одной связке. Оступишься — и подвергнешь опасности всю команду. Двенадцать сирых, далёких, обездоленных вдов проклянут и оплачут тело тринадцатого поскользнувшегося. Дети канувших в буре родителей не принесут цветы на могилу. Слёзы ручьёв и завывание ветра упокоят души нежданных гостей. Горный хребет станет их братской могилой. На высоте семь тысяч четыреста метров.

Шаг, ещё шаг, потом ещё один.

Альпинистские кошки царапают стену из голого льда, выбрасывая наверх моё измученное тело.

Мы отклонились от привычного маршрута. Нужно обойти перевал. Сейчас там дичатся свирепые ветры. Буран не унимается, следует срочно спускаться в базовый лагерь. Почти не осталось кислорода — последний баллон на исходе.

Снежная крупа атакует глаза. Кожа лица одеревенела. Если суметь вернуться в ближайшие часы, можно отделаться обморожением верхних слоёв тканей тела. Через несколько месяцев ороговевшая кожа исчезнет, ещё через год пройдут синюшные пятна. Двадцать семь лет — вся жизнь впереди. Шрамы заживут, только бы вернуться живым.

Как же так получилось, что несколькими часами ранее, едва не лишившись надежды выбраться из зоны смерти, теперь мы висим здесь над пропастью среди небоскрёбов недружелюбного льда?

В очередной раз покоряешь вершину, но она унижает сильней.

Шевелю пальцами, сжимающими ручку ледоруба, точно руку самого преданного из друзей. Тело восстало против меня. Лёгкие заполняются жидкостью, пальцы на ногах онемели, суставы ноют от перегрузок. Дыхание сбилось, сердце еле подёргивается в груди. Зрачки окончательно заволокло пеленой — то ли туман, то ли слепота. В ушах — вой замогильного хора погибших альпинистов, не сумевших отыскать среди заснеженных каменных откосов собственный гроб.

Видения, фобии, чувство скорой смерти — первые симптомы кислородного голодания. Стоит поторопиться. Если продолжать в том же духе, жди отёк мозга. И да прибудет с этим несчастным вечный покой!

Вершина — для самых стойких телом и духом. Для лучших! Не для всех.

Кто меня, сахарного, заставляет раз за разом подниматься к вершине? Никто не просил, но иначе — нельзя. Вот она, жизнь! На грани смерти!

А, может, к чёрту эти предрассудки?! Зациклился на горе, а что ждёт меня дома? Набитая снаряжением квартира? Скалодром? Мечты о новой горе? Может, пора остановиться? Стать человеком, остепениться. Найти нормальную работу, начать своё дело, разжечь семейный очаг. К чёрту горы!

Э, не-е-ет! Сердце ёкнуло при мысли отказаться от восхождений!

— Сры-ы-ы-ыв!!! — эхом раздалось далеко под ногами.

Ещё одна группа увязалась за нами? Голос кажется далёким, потусторонним.

Неожиданно в уши брызгает лязгающий звук удара карабина о винт ледобура. Верёвка натягивается тетивой, и гравитация дёргает вниз безвольное тело. Крепкий самостраховочный узел прусика впивается в основной альпинистский трос и удерживает-таки от рокового падения. Плечо больно врезается в холодную вертикаль стены, но, кажется, ткани и кости не пострадали.

Фу, пронесло!

Отовсюду слышатся крики.

В непроницаемом облаке легко забыть, что я не один.

От усталости нередко забываешь, что вообще существуешь, что когда-то спокойно дышал, пил литрами воду и отсыпался в тепле. Здесь, у вершины, образ простой человеческой жизни скорее похож на видение, на призрак, мечту. Лёд поселяется у тебя в голове, а изморозь — в мыслях.

Всё происходит как-то неспешно, словно в космосе или в замедленной съёмке. Или… так это видит затравленный мозг?

О боже! Один из тех, кто шёл следом, сорвался. В тумане невозможно оценить ситуацию. Сколько человек остаётся внизу? И все они ещё живы лишь благодаря усам самостраховки.

Пять человек сверху, значит, семь — в опасности. Сейчас верёвка держится из настырности ледоруба над моей головой. Но что будет, если железо выскочит из промёрзшей стены?

Чёрт! Оставшиеся промежуточные точки крепления не выдержат тринадцать человек! Одна за другой, словно маленькие пуговички в блузке на слишком полной дамской груди, они выстегнутся из кромки льда и обрушат перила. Тринадцать тел рухнут в глубокое дно ущелья и останутся здесь навсегда.

Необходимо укрепить промежуточную точку страховки. Быстро!

Адреналин ударил в виски. Это ненадолго подстегнёт циркуляцию крови и заставит пальцы двигаться шустрее.

Что там происходит? Кто там внизу не может угомониться?

Винт расшатывается вместе с верёвкой — угрожает вылететь из гнезда.

Используя ледоруб в качестве молотка, я на какое-то время снижаю риск разрушения гвоздя ледобура. Рядом ввинчивается такой же шуруп.

Верёвка… карабин… узел… Готово!

Сверху голос одного из команды:

— Что случилось? Ты цел?

В ответ — собственный крик:

— Оборвалось несколько промежуточных станций! Моя — последняя! Я закрепился, но верёвку сильно выкручивает! Похоже, там что-то серьёзное!

— Антон приказал проверить! Сможешь спуститься?

Чёрт возьми! Где найти силы? До нижнего звена метров пятьдесят. И что там сейчас? Нельзя забывать: мы в одной связке! Если не успокоить паникующих, они убьют всех нас.

— У тебя была одна верёвка! Подстрахуешь?

Через десять долгих секунд один конец плетёного шнура оказывается в руках. Мгновенно закрепляюсь на промежуточной страховочной станции, отстёгиваюсь от общей верёвки и обвязываюсь специальным узлом вокруг новой.

Отталкиваясь кошками, постепенно спускаюсь вдоль стенки. Вскоре угадываю очертания шедшего за мной альпиниста. Следующий не знал, что происходит внизу, и за ним — тоже. Опускаюсь всё ниже, метр за метром. Каждое движение предельно аккуратное, иначе можно ненароком толкнуть или поранить человека.

Как ни странно, дымка постепенно рассеивается под ногами. Прорезаются очертания товарища, третьего с конца. Он бледен, как снег, глаза неестественно сверкают. Ему не просто страшно, он на грани истерики. Опасное состояние. Он не должен был терять силы духа.

— Что случилось? — кричу ему в самое ухо.

Усилившийся ветер напомнил коварное нижнее течение реки, стягивающее ноги оковами холода, когда жилы немеют, и сведённые мышцы гирями тянут на дно. Поэтому туман рассеивается — его разгоняет предательский ветер.

Мужчина не отзывается. Смотрит на меня оторопело. Молчит.

Решаю проверить всё сам. Спускаюсь ещё на пару метров. Трос исчезает в остатках тумана. Кончик верёвки колышется по ветру над головой. Внизу никого нет.

Что?! Как так?! Куда исчезли ещё два человека?

Сколько ни вглядывался в далёкое дно ущелья, никаких следов жизни. Останавливаю взгляд на верёвке и всё понимаю. Альпинист, кажется, осознал, куда я смотрю, потому что верёвка закручивается, хаотично раскачивая перепуганного мужчину.

Пытаюсь скорее приблизиться к нему, чтобы спокойно поговорить. Он обрезал трос с людьми за собой, значит, что-то здесь приключилось. Вероятно, была причина, принять… такое… решение. Необходимо как можно быстрее всё выяснить и продолжить подъём.

Вдруг улавливаю недоброе колебание ветра у самого уха. Доля секунды. И… удар.

По одеревеневшему лицу полоснуло тремя лезвиями кошки. Горячее и липкое нечто стекает за воротник. Вся правая половина словно обожжена. Пахнет кровью. Правый глаз слегка зацепило. Едва не ослеп. Всё как в тумане. Левым зрачком подмечаю: тот разгоняется по принципу маятника — вновь попытается сбросить с верёвки.

Отработанная реакция позволяет мне увернуться.

Без сомнения, мужик явно спятил. Нехватка кислорода, нечеловеческая усталость, страх смерти и ускользающее время доконали психику альпиниста, промёрзшего до костей, и вбили клин между сознанием и бессознательным. Мужик дёргается и скулит, силясь убить любого, кто попросту окажется рядом. Будь он в здравом уме, ему ничего не стоило бы перерезать верёвку товарища, но в припадке ужаса перед подступающей к горлу смертью, он не в состоянии вернуть рассудок.

Верёвка скрипит, и в один момент тело вновь кидает вниз на полметра. Закреплённый десять минут назад шуруп ледобура не выдерживает и выскакивает. Остаётся второй и последний. Долго ли он выдержит четырёх ожидающих и одного невменяемого? А ещё я сам… Моя верёвка крепится к той же точке.

Мужик продолжает пинать воздух и рычать, как мелкая загнанная собачонка, не осознавая, что рискует разрушить единственное препятствие, ограждающее их от тотального срыва, и погубить себя в том числе.

Замахиваюсь корпусом ледоруба и вонзаю стальной кончик в лёд. Нужно подняться чуть выше.

В голове — звенящая пустота. Ни единой эмоции. Даже боль ушла куда-то на задний план. Просто делаю, что должен. И всё.

Ползу вверх по стене. Ледоруб обстоятельно врезается в скалу. Кошки не подведут.

Тот, другой, не может дотянуться до противоположной стены. Ему меня не достать.

Метр, второй, третий…

Барахтающийся уже подо мной.

Почему не приходят чувства? Где барабанная дробь в ушах? Всё как-то неправильно.

Отталкиваюсь от стены и хватаюсь за общую верёвку. На весу её не обрубить ледорубом, приходится буквально рвать на волокна десятимиллиметровый кручёный шнур зубчатым лезвием.

Под ногами крутится и визжит живой человек.

Хороший мужик. Последовательный, даже немного строгий, но внешне спокойный, неконфликтный. На вершине сдержанно улыбался, когда другие плясали и плакали от восторга. Антон, лидер группы, опасался брать того на вершину — небольшая одышка немолодого альпиниста запросто могла перейти в массивный отёк лёгких. Но мне отчего-то хотелось, чтобы он пошёл. Не знаю, почему во мне возникло такое желание. Возможно, оттого, что он казался рассудительным и более скромным, чем парочка ребят надо мной. Не люблю, когда много болтают. Знаю: люди разные, и кто-то не умеет вовремя промолчать. Но ничего не могу с собой поделать. Я уважаю тишину.

Вот как смеётся над нами гора: самого молчаливого человека она превращает в испуганного поросёнка. Его вопли оглушают меня.

Нитка за ниткой выскакивают из общего веретена и торчат кучерявыми локонами с головы старой куклы. Когда шнур оборвётся, мне необходимо успеть схватиться за край, иначе сила тяжести потянет меня вслед за потерявшим рассудок. Помню: меня страхуют, и моё тело пролетит всего метра три-четыре, но я закреплён на общей точке, и когда страховочная верёвка меня остановит, сила рывка, скорее всего, выбьет винт ледобура. Все наши усилия окажутся напрасными. Мы упадём.

Нужно успеть ухватиться.

Зрачки расширяются, когда я вижу, как оставшиеся волокна рвутся под тяжестью двух истощённых тел. Цепляюсь за верхний конец. Меня бросает вниз, но заиндевелые пальцы удерживаются за трос.

Чёрт! В неразберихе выпускаю ледоруб. Без него я погиб. В воздухе ловлю его ладонью за клюв. Успеваю! Настоящий везунчик!

И тут глаза натыкаются на нечто, растворяющееся во мраке. Это вроде ещё человек, но я уже знаю, что нет. Он покойник. Крик обрывается. Уши вновь заполняются воем ветра и пустотой. Холодной, безжизненной, одинокой. Смерть — вот она, близко. Неосторожное движение и конец.

Меня начинает трясти. В голове застревает отвратительная идея, что мою верёвку тоже кто-то распиливает. Меня тоже хотят убить. Я убил человека, значит, я заслуживаю ту же участь. Пальцы еле справляются с ношей. По спине бродят сотни тысяч мурашек.

«Я замерзаю, я падаю! Меня никто не спасёт! Я один! Они убьют меня!»

Слышу, как начинаю скулить. Как собака, как поросёнок…

О боже!

«Стоп! Сейчас же возьми себя в руки! Не терять головы! Никто не желает твоей смерти! Вы в одной связке! Не смей подвести товарищей!»

«Я убил человека! Разрезал верёвку!»

Чувство вины окатывает меня кипятком. Тело слишком устало, чтобы справиться с таким грузом.

«Оставь это на будущее! Сейчас нужно карабкаться! Муки совести — всё потом! Иначе — смерть».

Дёргаю несколько раз провисшую страховочную верёвку. Мой страхующий поможет вскарабкаться к тому месту, где я был прикреплён менее часа назад. Все замёрзли. Нужно выбираться.

Не помню, как добрались до базового лагеря. Помню, что рыдал, как ребёнок. Каждый спрашивал, что там случилось, а я только заливался слезами.

Рану на лице мне прочистили и предупредили, что шрамы, увы, останутся навсегда. Я смотрел им в глаза и видел того молчаливого альпиниста, чью верёвку я так безжалостно перерезал. Эти отметины — вечное напоминание о хладнокровном убийстве живого человека.

Так наказала меня гора.

Не смоет святая вода страшный грех. Мучиться мне, захлебнувшись в пучине вины, до конца своих дней.

Домой я вернулся убийцей.

Глава первая

♫♫ гр. «System Of A Down» — Lonely Day

— Я подаю на развод! — Серафима кричала ему в спину. — Ты меня слышишь? Я совершенно серьёзно! Я ухожу от тебя!

Мужчина спокойно развернулся. Его лицо не выражало ни испуга, ни гнева, ни огорчения. Разве что ехидство.

— Ты улыбаешься? — Ей совсем не нравилось это выражение: замешенное на презрении и сарказме.

Прежде она никогда не испытывала подобного на себе, не могла и представить, что муж способен пренебрегать ею.

А ещё эти старые шрамы… Багровые, глубокие, безбожно коверкающие его мимику. Три кожаных стежка ото лба вдоль правой щеки и один небольшой — в волосах. Бровь рассечена в двух местах, надвое разрублен висок. Как ему удалось до смерти не истечь кровью?

Однако самым пугающим для неё всегда оставался разрез радужки правого глаза. От тумана бесцветного, точно выжженного солнцем бельма на сером зрачке веяло чем-то зловещим, таинственным, потусторонним.

Из-под кромки тёмных волос начинала прорезаться белая проседь. Прямой подбородок, тонкий нос, губы вечно обветрены. Раны чрезвычайно уродовали лицо. Хотя она не за красоту его выбирала. В нём было что-то другое… Что-то ещё… И с годами оно только росло… Необъяснимое. Как будто её муж ведал то, о чём не догадывались другие. Высшая мудрость жизни или близкое знакомство со смертью?

Это странное ощущение — иметь дело с человеком, часть лица которого никогда не смеётся, а один глаз всякий раз испытующе всматривается в тебя, словно видит гораздо больше, чем ты желаешь ему показать.

«Всё это детские фантазии», — стараешься внушить себе ты. — «Он ничего им не видит».

Глаз фиксирует лишь края очертаний предметов.

«Но он видит суть», — так тебе кажется, и отделаться от навязчивой мысли не получалось даже после пяти лет замужества.

И теперь, в эту самую минуту, на асимметричном лице явственно читалась насмешка.

Девушке стало жутко.

— Я тебя услышал, — наконец ответил мужчина бесцветным голосом.

— И что ты собираешься делать? — Голос же самой Симы вдруг задрожал.

— Ничего. Я ничего не буду делать. — Глеб выглядел равнодушным. — Я не дам тебе развод.

— Что?! Почему? — воскликнула девушка. — Это всё, чтобы испортить мне жизнь? Хочешь, чтобы я пошла в суд и вымаливала свободу? Ты этого добиваешься?

— Не говори ерунды! — Мужчина развернулся к ней спиной и направился в соседнюю комнату.

— Мы не закончили! Куда ты идёшь?

— Это мой дом. Собираюсь пройтись по нему.

Серафиме ничего не оставалось, как пойти за ним следом.

Она думала, что таким серьёзным заявлением шокирует его, заставит обратить на себя внимание, сподвигнет к решительному разговору. Они уже два месяца не общались. Молчание день за днём выдавливало из неё покой и радость. Стены их общего дома, маленького двухэтажного коттеджа в черте города, душили её. Воздух словно выкачали из комнат. Сима почти задыхалась по ночам. Ей хотелось бежать из этой клетки и как можно быстрее.

— Я не поеду с тобой никуда! Твоя идея — полное безумие! Мне там нечего делать! — закричала она ему вслед.

— Поедешь!

— Кто дал тебе право решать за меня?

— Мне — право? — Его вопрос был полон сарказма. — Ты поедешь, потому что это задание редакции, потому что таков приказ твоего начальника. Ты не в том положении, чтобы торговаться. Им нужен материал, как и мне. А я знаю только то, что никто не сумеет написать статью лучше, чем ты.

— Но я не хочу брать интервью у альпинистов! Я специализируюсь на театре!

— Что ты называешь театром? Ты сама не знаешь, чего хочешь! — отрезал он.

Девушка застыла, словно её внезапно окатили помоями. Его слова не просто задели. Она учуяла в них едкий подтекст. Это уязвило её профессиональное самолюбие. В приступе праведного гнева Сима бросилась на мужа в попытке дотянуться и съездить по нахальной мине.

— Эй! — Глеб поймал её руку и прижал супругу к себе.

— Мне больно! — заскулила она, краснея от стыда и бессилия.

Мужчина отступил от неё.

«Горный козёл! Такую тушу и бурей не сдуешь! Чёртов альпинист!» — выругалась она про себя и с досадой глядела на широкую спину мужа, переставшей казаться защитной.

Молодой женщине среднего роста едва ли совладать с грудой мышц профессионального спортсмена ростом метр девяносто. Глеб мог бы вытряхнуть из неё душу, если бы захотел. Но он слабак. Или был слабаком?

Говорила ей мама, что не нужно выходить замуж в девятнадцать лет!

Родители опасались, что дочь забеременеет и бросит университет. Их страхи не оправдались — супруг тоже беспокоился об образовании жены.

Казалось, исполнялись её заветные желания. У неё было всё: свобода воли, грандиозные планы, влюблённый до беспамятства муж.

Муж…

Вначале тот казался ей кремнем, настоящей стеной. Порой ему приходилось надолго оставлять жену, но по возвращении он готов был с радостью принести в жертву последнего тельца своей домашней богине. Она воспринимала жизнь с ним как награду.

Однако совсем недавно выяснилось, какой тот глупец.

Глеб всё чаще стал соглашаться на длительные командировки.

«Деньги, деньги, деньги!»

Внеплановой беременности не случилось, прежние мечты сбылись, университет благополучно закончен, но дом, за который их семья каждый месяц выплачивали кругленькую сумму в ипотечном банке, всё чаще казался Симе слишком пустым.

Два месяца у Килиманджаро. Неделя на отдых и сборы.

Три месяца в Южной Америке. Возвращение.

Через десять дней новая командировка: в этот раз на Аляску.

Больше года они жили практически врозь.

Счастье ушло, и в душе поселилось безразличие. Внутренняя пустота порождала капризы, однако муж спешил исполнять даже их. Вскоре Серафиму даже это начало ужасно коробить. Она уже не помнила, чего на самом деле хотела в жизни.

Наконец, она поняла: её супруг вовсе не небожитель, какой здоровается с духами за руку на вершинах гор, а раб! Раб её молодости и кукольной прелести. Его жена давно устала ждать, когда муж вернётся — совсем вернётся — и будет с ней каждый день, как принято у нормальных людей.

Сима убедила себя, что ошиблась с мужчиной.

И, в конце концов, то ли от смертельной скуки, то ли от безнадёги, в постоянном отсутствии мужа, после всех лет брака она решила, что найдёт то, чем могла заполнить свою пустоту. Она вся ушла с головой в работу.

И однажды после пары совместных репортажей с новым коллегой молодая женщина согласилась пойти на свидание.

Сначала настойчивый ухажёр уговорил её на чашечку кофе после работы, затем пылко признался в симпатии на заднем ряду в тёмном зале кинотеатра, а спустя ещё несколько свиданий, он всё-таки напросился на невинный «чаек» и раздел её прямо в прихожей. Грубо, неистово, он взял её на ковре напротив гостиной. Эффект от его варварских действий поразил её. Она вся дрожала под чужим телом, охваченная какой-то нервной эйфорией опасности и звериной бешеной похоти. Она открыла в себе новую грань.

Муж никогда не одаривал её подобным сумасшедшим экстазом. В постели он предпочитал оставаться ванильно-медлительным, ласковым и деликатным. Глеб был гораздо внушительнее любовника, но считал всякую несдержанность, как сам объяснил, попросту недостойной мужчины.

Сима окончательно разочаровалась в собственной семейной жизни. Без сомнения, любви не осталось.

Девушка собиралась поговорить с мужем о разводе по его возвращении из поездки на Алтай, там Глеб поведёт туристов на вершину Белухи. За это время она упакует вещи и найдёт съёмное жильё. Начнёт новую жизнь… как-нибудь… где угодно… лишь бы подальше отсюда! И от него!

Вдруг громом среди проясняющихся небес пришло известие от начальства. После обеда главный редактор ошарашил её сообщением, что через пять дней она улетает на пару со штатным фотографом, её тайным любовником, в командировку на Алтай, чтобы взять интервью — смешно подумать — у собственного супруга.

Жестокий комизм ситуации вывел её из себя. Девушка нервно хихикнула, когда редактор-таки рассказал, кто всё устроил, и помчалась домой выяснять отношения.

Однако вместо того, чтобы умолять жену передумать и не бросать его, Глеб хладнокровно наблюдал, как она мечется от безысходности. Он не собирался позволить ей избежать поездки в тайгу.

— Зачем ты это делаешь? Между нами всё кончено! Я тебя не люблю!

— Ты сыплешь киношными штампами! А сама ещё считаешь себя перспективным журналистом.

С тех самых пор, как он вернулся из трёхмесячной командировки с хребтов студёной Аляски, Симе мерещилось, что он привёз лютые заморозки с собой. И обычно-то не особо словоохотливый, с тех самых пор мужчина вовсе замкнулся в себе, неизменно молчал.

Она тщательно скрывала каждый признак запретной связи с коллегой, сократила время свиданий, переодевала бельё. Муж не мог знать точно. Но, возможно, что-то почувствовал. Жена принадлежала уже не только ему, точнее, совсем не ему, и он, будто зверь, чуял это.

— Хочешь помучить меня? Я не умею лазить по горам! Мне не забраться на стену! Я ничего не смыслю в альпинистских узлах и верёвках! Запросто могу сломать себе шею! Или ты этого и добиваешься? — кричала она уже сквозь слёзы. — Глеб, отпусти меня! Давай просто по-человечески разведёмся!

Мужчина внезапно прекратил ухмыляться и посмотрел на девушку уже без оттенка иронии. Она уловила в строгом взгляде опасное предупреждение.

— Серафима, если ты откажешься ехать со мной, я сам подам на развод и уже на своих условиях. Но, прежде чем кидаться на меня с кулаками, тебе следовало успокоиться и прикинуть, как именно дальше жить.

Девушка не разобрала, к чему это он клонил.

— Попробуй рассчитать, где ты будешь спать и на что покупать еду. Я перестану быть твоим мужем и финансово поддерживать тебя. Ты выбрала этот дом, мечтала родить здесь детей, и я взял его для нас. Но я уйду, и тебе не потянуть ипотеку.

— А я и не собиралась… — начала Серафима, но мужчина беспардонно продолжил.

— Придётся найти квартиру и платить за аренду. Ты не отработала на редакцию и двух лет, значит, в ближайшие годы будешь получать едва ли больше местного дворника. Так вот, подумай, на какие деньги останется существовать. Однако ты решительно отказываешься от важной поездки, саботируешь поручение, не следуешь условиям сделки. Вряд ли твоё начальство готово терпеть убытки. Ты — уволена, если останешься в городе.

— Я могу…

— Знаю! Ты продашь норковую шубу, парочку подаренных тебе дорогих побрякушек. А что дальше? Заложишь в ломбард дешевеющий айфон? — безжалостно продолжал супруг. — Ты же не дурочка! Куда ты пойдёшь? Обратишься за помощью к родителям? Согласятся ли они тебя содержать? Что останется у тебя, если потеряешь работу? — Он сделал шаг в её сторону, загородив свет из окна.

Девушка ощутила внутри себя нарастающую панику. Глеб откровенно, без всяких прикрас расписал будущее без него. Как бы она ни старалась убедить себя в том, что всё получится, он был прав насчёт неё. Трижды проклят и трижды прав!

— Идя на поводу у одних только эмоций, ты сознательно обрекаешь себя на беду, — холодно заметил он. — Оставь своё безрассудство и ответь на вопрос: ты готова сейчас лишиться работы и крова ради эфемерной свободы?

Серафима молчала.

— Мы оба знаем ответ. Поэтому хватит громких заявлений и начинай паковать вещи. По ночам у подножья Белухи дуют холодные ветры.

Он размозжил тонкую скорлупу её хрупкой мечты о самостоятельности. Она оказалась не готова к разводу и отчаянно винила его в своих бедах. Ей хотелось, чтобы он был виновен. Её жизнь как никогда оказалась завязана на этом мужчине. Он буквально прижал её к стенке: грозился лишить жилья и карьеры. Работа для неё была чуть ли не всем. Ей только что доверили самостоятельно вести колонку статей об искусстве. Она не могла позволить себе потерять место в редакции.

Её муж, подкаблучник и тряпка, неожиданно поставил её на колени. Он с лёгкостью разрушил её аргументы, распотрошил её планы и высмеял чувства. Теперь ей действительно не извернуться, не выкрутиться, не сбежать.

Главное, не расплакаться сейчас перед ним, не показать, что напугана его вспышкой презрения, холодной безжалостностью и грядущими испытаниями.

С чем Серафиме, не покидавшей цивилизации прежде, придётся столкнуться в царстве шлифованных метелями ледников?

Она жаждала отомстить Глебу за унижение и одновременно боялась лететь в сибирскую глушь. Слишком часто ей попадались на глаза статьи о туристах, которым не повезло: одни ломают ноги и руки, другие остаются во льдах навсегда. Их не найдут и не похоронят.

Человек бессилен против стихии, если она задумывает недоброе.

«Затерялся в лесу», «оступился в болотной топи», «оборвался канат», «примёрз карабин» и так до бесконечности…

Женщина сотни раз читала сводки пропавших, не вернувшихся с турпоходов, каждый раз опасаясь наткнуться на фамилию мужа.

Она стала ненавидеть горы.

Точно экзотические любовницы, они уводили законных мужей далеко от семьи. Обнимали их ветрами под самым небом, целовали их простывшие губы снежинками, забирали себе ещё горячее тело, навсегда отнимали и облюбовывали.

Не стоило ехать. Всё кричало в ней об опасности. Но муж непреклонен.

Как-то внезапно в голове само собой продекламировалось:

«Побудь со мной, моя гора,

Побудь ещё чуть-чуть.

Умру я здесь и навсегда

Забуду к дому путь».

Серафима одёрнула себя: «Какой дурацкий стишок!»

Ей ничего не осталось, как примириться с реальностью и начать собирать тёплые вещи.

Глава вторая

♫♫ гр. «Imagine Dragons» — Battle Cry

— Эй, куда ты меня ведёшь? — спрашиваю я её.

Она выглядит слегка смущённой, но всё-таки продолжает тащить меня по ночным закоулкам.

— Может, вернёмся? Это не самый безопасный район для прогулок в полночь.

— Верь мне! — Её рука крепко сжимает мою.

Чувствую, как мой шаг ускорился. Она почти бежит.

От волнения? Или ей тоже подобные встречи в диковинку?

— Всё, стой! Уже не смешно! — Моё терпение на исходе. Мы виляем между старыми автомобильными гаражами более получаса, а она не сказала ни слова о том, куда мы спешим.

— Метров сто ещё. За следующим поворотом! Обещаю: тебе понравится! — буквально вымаливает она, видя, что я не намерен двигаться с места. — Пожалуйста!

Всматриваюсь в её милое личико.

Я всё ещё не привык к своему изъяну. Приходится неотрывно глядеть, чтобы не упустить детали. Обычно пристальный немигающий взор нервирует моих собеседников. Наверное, я похож на Франкенштейна.

Не представляю, о чём она думает, когда смотрит на меня… с восхищением. Стесняется, опускает глаза, но я всё равно ловлю этот взгляд.

Наше первое настоящее свидание, не считая коротких, но врезавшихся в память нечаянных встреч.

Позвонила сама, назначила время.

Согласился.

Что я делаю с ней? Сколько ей лет? Второкурсница… Вчерашняя школьница! Как же меня угораздило поддаться искушению? Опасному и одновременно сладкому…

Её светлые глаза чаруют. Мягкие, распахнутые, доверчивые.

Нет, я совсем себе не удивляюсь! Ничего не могу с собой поделать рядом с такой красотой. И не жалею!

Она молода, импульсивна и очень амбициозна. Порой слишком самоуверенна на поворотах. В этом возрасте кажется, что весь мир у твоих ног.

Со мной так и было: отправился покорять Казбек в одиночку. Мне едва минуло восемнадцать.

Восемнадцать… двадцать лет — это время безрассудных поступков.

Меня остановили тогда. Мой тренер-отец крепко всыпал мне за ребячество.

Знаю: он испугался за сына. Однако знаю ещё кое-что: он отсрочил моё восхождение, и тем самым лишил шанса на мировой рекорд.

Как мне хочется, чтобы ей не пришлось обуздывать себя. Она так хороша в своём горячем нетерпении! Все эмоции выплёскиваются через край жгучей лавой. С ней мне кажется, что я понемногу оттаиваю после самой холодной ночи в моей жизни на высоте семь с половиной тысяч роковых метров.

Потрясающая девушка!

— Хорошо!

Я бесстрашно сдаюсь на милость красоте и вижу, как она улыбается мне в знак благодарности.

Мы бежим навстречу переливающимся неоновым огням.

Перед нами — вход в заведение. Я застываю на миг в замешательстве.

— Ты хочешь, чтоб мы вошли туда?

— Да, конечно! — Моя спутница светится от предвкушения поразить меня. — Сегодня здесь играют «Северные Драконы»! Мне сказали, что ты обожаешь их музыку. — Она уже достаёт из сумочки два пригласительных и протягивает их громиле-охраннику.

— Вот дьявол! — чертыхаюсь я почти про себя.

Она оборачивается на меня, удивлённая. Наверное, всё-таки расслышала.

— Тебе… не… нравится? — почти обречено выговаривает она.

Вижу, как тухнет в глазах радостный блеск отчаянного восторга. Уголки губ поникли, на лице — отпечаток смущения и стыда.

Я сразу понимаю, о чём она думает.

— Нет, ты неправильно поняла! — Хочу прервать её пытки. — Я действительно люблю их музыку! Дело вовсе не в группе!

— Дело во мне?

— Нет, глупая! Ты… нравишься… мне, — бросаюсь я красивыми словами прямо здесь, на пороге бара, на глазах у вышибалы. Но её это успокаивает.

— В этом месте раньше работал один человек, с которым мне лучше не встречаться, — объясняю я.

Она уже хочет задать вопрос.

— Это долгая история, — сразу пресекаю её любопытство, — и не самая приятная для обсуждения.

Она кивает. Поняла.

Секунда. Нужно принять решение.

Я не знаю, как ей удалось достать «ви-ай-пи» приглашения, но наверняка они ей дались нелегко.

Живое исполнение «Драконов»… Кажется, я влюбляюсь в эту малышку!

— Идём! — Беру её за руку. — Жизнь без риска — не жизнь!

В тесном помещении людно. На сцене «жжёт» молодая неизвестная группа — разогревает толпу. Главных звёзд ещё нигде не видно. На вечеринке кутит добрая сотня человек. Внешне обстановка выглядит грошовой: кресла, публика, музыканты. Как в любой другой забегаловке. Но только не в этом баре. За обманчивой дешевизной скрывается выдержанный, как односолодовый скотч, чистейший андеграунд.

Никаких кричащих лейблов! К чёрту роскошные аксессуары! Только негласные стили, только свобода и бессмертный рок! Сколько на самом деле стоит рядовой коктейль в чуть надтреснутой стопке, здесь не принято интересоваться. Деньги — вещь третьесортная, и, видимо, поэтому зажиточные «подпольщики» привыкли оставлять в баре пятизначные суммы.

— Ты раньше была здесь? — кричу я ей на ухо.

— Нет! А ты? — небрежно спрашивает она.

Чувствую, что слегка напрягаюсь.

— Можно и так сказать, — не собираюсь уточнять.

Несколько лет назад я был завсегдатаем этого места. Сейчас воспоминания о тех временах кажутся мне счастливыми. Всё изменилось и уже навсегда. Многие от меня отвернулись, и я ничем не могу себя оправдать.

— Как ты раздобыла билеты? — Любопытство перебарывает меня.

— Я же учусь на журфаке! Обещала написать статью про музыкантов, — перекрикивает она чугунные басы барабанщика.

— Ты связалась с руководством бара?

— Нет! С группой! То есть, с их пресс-атташе.

Кажется, я вытаращил на неё единственный зрячий глаз.

— Ух ты! Смело!

«Дерзкая барышня!» — подмечаю себе.

— Оглядываешься. Боишься этого «человека»?

Как ей удаётся с таким простодушием задавать мне столь личные вопросы?

Для неё они ничего не значат, она не замечает гадкий контекст.

Её счастье.

— Нет, я не боюсь «человека», — невыразительно отвечаю я ей, избегая развивать тему.

Нет, искра любопытства в ней не потухла. Я делаю вид, что не замечаю напряжения в лице от множества вопросов, терзавших её.

Что такое страх по сравнению с муками совести? Я не боюсь страха — давно научился контролировать адреналин. Но выгрызающий изнутри стыд неумолимо подтачивает меня с новой силой, когда по воле коварного случая рискую наткнуться на призрак из прошлого.

— Выпьем? — Указывает она на стойку.

— Решила за мной поухаживать? — подтруниваю над ней.

Смущается. Она не знает, как ей вести себя рядом со мной.

— Я думаю, с моей стороны было бы невежливым позволить потратить тебе все сбережения на стопку виски и клюквенный «Космополитен». — Подмигиваю ей. — Сам закажу.

Медленно продвигаемся вдоль океана человеческих тел. Наконец, приближаемся к бару.

— Что будешь пить?

Она разглядывает винную карту и неожиданно густо краснеет.

— Может, полбокала шампанского с апельсиновым соком? — лепечет она. Я еле расслышал.

Заказывает самое дешёвое.

И тут понимаю, что за ней никто никогда не ухаживал.

Девушки не смотрят на цену, если их угощают, ведь они расплачиваются с мужчиной своим обществом. Моя спутница уверена, что не может тратить мои деньги.

Догадка меня удивляет и смешит одновременно. Её замешательство выглядит нелепо. Загляни она сюда одна или с подругой, два десятка мужчин выстроились бы наперебой угощать её. И она не догадывается об этом…

Мысль о неискушённости этой девушки меня взволновала.

Она не знает себя… не знает, какой неизгладимый эффект производит.

Я не хочу, чтобы она оставалась в неведении.

— Коктейль «Эсмеральда» и 50 грамм односолодового! — кричу бармену.

Мы не знакомы. К счастью, он недавно работает.

Поворачиваюсь к ней:

— Не думай ни о чём! Просто расслабься!

Опять этот взгляд неприкрытого восхищения.

Мы соприкасаемся краями стекла в незамысловатом тосте. Пятьдесят грамм упали в желудок, согревая тело, стряхивая напряжение с нервов.

Её порхающие улыбки и кокетливая игра ресниц заставляют меня почти забыть о тяжком грузе из прошлого. Я снова чувствую в себе силы жить. Она рядом, и мне хочется верить, что всё будет в порядке, ничего ужасного и не происходило со мной никогда! Она здесь и сейчас — настоящая, а всё то — больной сон.

— Смотри, смотри! — Её бархатно-янтарные глаза устремляются к сцене.

«Северные Драконы» вступают на помост. Неприметные гитары с обшарпанной эмалью не могут обмануть публику. В руках настоящего профессионала любая доска запоёт райской пташкой.

Басист, барабанщик. Выносят лютню — главный козырь скандинавской рок-группы.

Всё начнётся сейчас.

Ожившая музыка заполняет собой шумный зал. Приветственная, лихая, она заставляет сердце биться в такт барабанам. Свист и аплодисменты одобрительно поднимаются над музыкантами. Они отдаются лейтмотиву и влюбляют в себя всех, кто их слышит.

Звучит следующая композиция. Моя юная красавица допивает коктейль и визжит от восторга. Я складываю пальцы нужным образом и издаю оглушающий ликующий свист. Мне мерещится, что я и сам часть этой музыки, что без меня невозможно извлечь задиристые аккорды из электрогитары. Мы все связаны здесь: мелодия, музыканты, посетители, я, моя спутница, её обволакивающий взгляд и влюблённые губы, шепчущие мне на ухо слова упоения.

Но ещё красноречивее выражается её тело…

Медленный гипнотический транс кружит голову — незнакомая мне следующая музыкальная зарисовка электризует воздух необычайными сочетаниями образов и звуков.

Я ощущаю, как замедляется время. Я слышу стук её сердца. Я вижу испарину в ложбинке на её шее.

Она танцует.

Бёдра причудливо играют волнами из стороны в сторону, и корпус мягко прогибается. Длинные пряди волос истекают вдоль спины. Я устал гадать, как назвать этот цвет: не русый, не рыжий, не белокурый. Распущенные светлые локоны тягуче проливаются пьяным котлом вязкого золотистого мёда. Мёд… словно пряный горячий мёд… Она так близко ко мне, что я улавливаю запах её кожи… и растворяюсь в нём…

Наклоняюсь поцеловать её. Я умру, если не поцелую.

Она тянется ко мне очень медленно, не прекращая вырисовывать чувственные фигуры прекрасным телом. Она играет на моём желании, но она не знает, как это может быть опасно: я привык выигрывать главный приз. А с ней… с ней… я не могу идти до конца. Она юна и не готова… Соблазнительна… аппетитна… Не могу себя остановить…

Я почти касаюсь её губ.

Стоп! Что-то не так… Ощущаю тяжёлый взгляд мне в затылок. Резко оборачиваюсь — так и есть!

Мы узнали друг друга. Молча, как два заматерелых хищника.

Моя златовласка растерянно мечет взор то на меня, то на мою старую знакомую.

— Кто она? — слышу осторожный вопрос.

Я не отвечаю. Прокручиваю возможные последствия сложившейся ситуации. Я знаю, чем всё кончится. В голове мгновенно возникает решение.

Знакомая уже растворилась в толпе. Но она вернётся. Очень скоро.

— Ты должна уйти! Сейчас же! — быстро шепчу своей красавице.

— Что?! Я не хочу уходить! — Она хватается за мой рукав.

— Поверь: ты должна уйти отсюда как можно быстрее!

— Объясни мне, что происходит?! — Теперь она ещё лихорадочнее вцепляется в мою руку.

— Мне придётся кое с кем встретиться. — Прочёсываю зал в поисках лица той женщины. — А ты бери такси и уезжай!

— Встретиться с ней? — спрашивает она, уязвлённая.

Господи! О каких глупостях она думает!

Чёрт! Тянем время! Слишком много неуместной мелодрамы!

— Ты слышала меня? — понижаю голос. — Проваливай отсюда!

— Но… — Она отшатывается, словно я ударил её.

— Пошла вон! — кажется, я рычу. — Живо!

Краем зрения замечаю ту, другую. Она быстро приближается, идя вслед за… Вот дерьмо! Да уж, вечер обещает много интересного…

А моя юная студентка всё ещё стоит рядом со мной. Меня раздражает её детское упрямство. Я грозно поворачиваюсь к девчонке и вижу, как в янтарных глазах набухают пухлые слёзы. Она обречённо пятится, но через несколько шагов срывается и стремглав мчится к выходу, подальше от меня и от этого места.

Теперь я вздыхаю спокойно.

— Куда ты подевал свою куколку?

— Я один.

Глава третья

— Привет! — раздалось над толпой.

На Глеба бросились два человека.

— Давно не виделись, старина!

— Тоже скажешь! Подумаешь, пара месяцев!

Каждый заключил его в дружеские объятия.

Один из них славянской внешности был довольно высоким. Обычный мужик, около тридцати пяти лет, ровесник Глеба, спортивного телосложения, русые волосы, улыбался открыто, с задором. Вероятно, хороший парень, испытанный горами помощник и страхующий, преданный друг.

Девушка не сомневалась, что её муж давно работал в паре с ним. Комплекцией тела они почти совпадали.

Второй — невысокого роста, смуглый, черноволосый и сухощавый, на вид лет пятидесяти, заговорил с сильным азиатским акцентом:

— Хорошо дома побыть! Жена рада, дети рады, но пора и дело уважить!

Казах, монгол или китаец? Серафима не определилась, на кого он больше похож. Никогда прежде её не смущало то, что она не разбирается в национальностях. Киргизы, буряты, китайцы, монголы — все они казались ей на одно лицо. Зато её супруг мог легко отличить одних от других. Наверное, всё дело в нескончаемых путешествиях. Наверняка перезнакомился со всем земным шаром. Сама она всего пару раз покидала Москву, ничего толком не видела.

Китаец сразу ей не понравился: маленькие чёрные глазки муравьиными бусинами пробежались по альпинистам и, блестя, остановились на ней, впиваясь неодобрительным взглядом. Сима почувствовала его отвращение или смущение, когда тот осознал, что девчонка с ними в одной туристической группе. Она тоже пришлась ему не по вкусу.

К ним её занесло не по своей воле.

Серафима угрюмо уставилась на супруга. Он затащил её в эту дыру, чтобы поизмываться. И у него отлично получается!

Глеб не обратил внимания на тяжёлый взгляд девушки. Он вышел вперёд и объявил:

— Здравствуйте, господа альпинисты! Если с кем мы ещё не знакомы, я Глеб Русаков. Начиная с сегодняшнего дня и в ближайшие две недели, я буду вашим проводником, тренером, экскурсоводом. Вашим руководителем, вашим советчиком, вашим психологом и, позволю сказать себе, братом. Все вопросы, которые неизбежно будут возникать в течение нашего путешествия, вы можете адресовать мне. Хочу также представить вам моих помощников: Андрей и Соят! Надеюсь, со временем вы разберётесь, кто из них кто. — Он улыбнулся, разрешая посмеяться над шуткой. — Здесь собрались десять человек. Вскоре к нам присоединится медсестра. Она уже дожидается нас в селе Тюнгур вместе с кофе и булочками, так что поспешим. Дорога отнимет почти целый день. За ночь мы должны успеть хорошенько отдохнуть. Выход назначен на завтра.

Послышались возгласы и свист восторга. Мужчинам хотелось быстрее приступить к делу — выдвинуться к поставленной цели.

Им предстоит прошагать в общей сложности около ста двадцати километров. С тяжеленными рюкзаками под дождём месить грязь, а потом стучать зубами от холода у подножья. Опасность, дискомфорт, перегрузки — эти парни готовы терпеть всё ради того, чтобы просто-напросто залезть на кусок глыбы и снисходительно поглазеть на мир. А затем что? Хвастаться родным и друзьям, как, превозмогая усталость, взошли на очередную вершину давно покорённой горы?!

«Да они сумасшедшие! И Глеб — прежде всего!» — ехидно заметила про себя Серафима.

Она столкнулась взглядом с Сергеем, фотографом-оператором и своим тайным любовником. Тот смотрел на неё с пониманием. Он, вероятно, разделял её чувство. Но что тут поделаешь? Работа есть работа! А муж… Она говорила, что замужем.

Конечно, он не предполагал, что окажется вынужден подчиняться командам её муженька-рогоносца, и делать вид, что ничто не связывает его с этой хорошенькой девушкой, но, как говорится, мир тесен. Главное, муж не догадывается, что они вытворяли, пока он разгуливал по своим ненаглядным горам. Так что всё в полном порядке. Они договорились, что будут вести себя, как чужие люди, которых послали в общую командировку — ни встреч, ни разговоров. Просто коллеги. Пробегут две недели, и они смогут вновь наслаждаться телами друг друга. Две коротких недели…

Он уже предвкушал этот вечер. Он выгонит мать и сестру прогуляться, а сам разольёт по бокалам ледяное шампанское и начнёт медленно — очень медленно — её раздевать. Она будет умолять его сорвать оковы одежды. Она такая нетерпеливая… и всегда такая горячая… Но на этот раз он ей не позволит.

Мучительно долго… Сначала — блузка. Юбка. Потом — чулки.

Когда он губами сдёрнет трусики, она уже будет готова. И он сделает это, сделает то, о чём она просит.

Такая скромная вначале их знакомства… Она замужем. И даже глаз не поднимет… В упор не замечала мужчин. А потом вдруг согласилась на ужин… Он и не надеялся даже… А она… Она оказалась пылче испанской шлюхи. Развратная бестия! Видно, муж её редко баловал, потому что вела она себя, как изголодавшая распутница.

Миловидная, хорошо сложенная, девушка цепляет взгляды этих неотёсанных мужиков.

Интересно, как другие видят её? Даже муж объелся груш и не сумел разглядеть в ней чертовку, жадную до ощущений, пристрастившуюся к риску и лжи о грязных изменах. Ещё бы! Такое приятное открытое личико, тёплые карие девичьи глазки, мягкие волосы цвета хны. Он и сам не поверил бы, если периодически не резвился бы с ней четыре последних месяца.

Фотограф попытался незаметно, исподволь ещё раз рассмотреть её, но уже как будто чужими глазами.

Серафима всё-таки хороша! Ростом, правда, маловата. Обычно его интересовали дамы повыше. В городе она не снимает высоких каблуков. И сейчас у неё будто отняли что-то, лишили статности в этих дорожных кроссовках.

Забавный прикид. Спортивные трикотажные штаны, жёлтая хлопчатобумажная майка, походная обувь, бейсболка. Волосы в хвостик. Похожа на дворового плохиша. Наверняка её муж постарался и вырядил её так. Заядлый походник и альпинист, он сам подбирал гардероб. Сима когда-то упомянула, что ничуть в этом не смыслит.

«Да уж, это тебе не по столичному асфальту каблуками выстукивать!» — Сергей ухмыльнулся.

Он заметил её кислую мину, когда главный проводник отдал распоряжение снять верхнюю одежду.

«В Барнауле сейчас плюс тридцать пять, очень жарко. Знаю, вы намёрзлись в Москве, но в городе душно. Разденьтесь до футболок. Нам не нужны тепловые удары», — объявил Глеб на выходе из аэропорта.

Неужели она вновь застеснялась? В присутствии мужа? Или её смущает любопытство этих дикарей?

Неожиданно Сергей ощутил на себе чей-то тянущий свинцовый взгляд. Нет, не Глеба. Его бессовестно сверлил взором помощник главного проводника, Соят, эта китайская худая обезьяна. Фотограф был абсолютно уверен, что тот был китайцем из-за его манеры коверкать слова на извращенный-свистящий лад.

Чёрт! Залюбовался девчонкой и, похоже, китайчонок застукал его.

Чего ему надо? Собирается настучать её мужу?

Следует быть аккуратнее, нельзя так по-глупому себя подставлять!

— Машина ждёт! Загружаемся! — громко, чтобы все услышали, распорядился Глеб. — Через десять минут выезжаем!

Чистенький микроавтобус приветливо растворил свои двери навстречу альпинистам. Уложили багаж, и оставалось достаточно места для пассажиров. Глеб специально арендовал его для этой поездки. Много оборудования, вещей и еды. Каждый постепенно укладывал привезённый инвентарь и выходил надышаться воздухом перед дорогой. Машина нагрелась, и в кабине владычествовала сдавливающая духота.

Серафима дождалась, пока мужчины уложат свои вещи и освободят проход. Только она шагнула внутрь, как чья-то сильная хватка бесцеремонно выдернула её назад.

— Эй! — вырвалось у неё. Это было её первое слово со вчерашнего дня. Желая выразить протест, она отказывалась разговаривать.

— Твоё место — рядом с водителем, — сухо проговорил её муж.

Его пальцы продолжали крепко сжимать её локоть. Симе показалось, что рука супруга как-то странно потяжелела. Он вдруг стал груб с нею.

Девушка вскинула подбородок, надеясь скрыть следы приступа едкой тревоги от него и самой себя. Она рассерженно вонзила глаза в его бесстрастную физиономию. Делает вид, что ничего не случилось?

Подбородок опять покрывался щетиной. Глеб когда-то смеялся, что борода защищает кожу от ветра и греет его на высоте. Но, возвращаясь домой, всегда торопился сбрить бороду. Знал: Симе не нравилась густая растительность, а ему чертовски хотелось зацеловать свою молодую жёнушку после изнурительного путешествия.

Однако в последнее время он перестал бриться. Хотя и неудивительно: их семьи практически не существовало. Глеб сутками хранил молчание, передвигаясь по дому, как чёрная тень. Им не о чем было поговорить. Уютный коттедж внезапно превратился в глухую тюрьму. Сима еле сдерживалась от нервной истерики, возвращаясь будто в темницу после работы. Только в прошлые выходные, пока они подбирали снаряжение, Глеб иногда обращался к супруге с нехитрым вопросом, сам же отвечал односложно.

Теперь она помолчит! Назло! Специально!

Серафима выдернула локоть из его наглых пальцев и завернула за угол автомобиля. Их короткую стычку вряд ли кто-то успел бы заметить. Она не хотела показать остальным своего поражения перед этим отъявленным лешим, привыкшим называть себя альпинистом.

Обойдя микроавтобус, девушка прочла: «Мерседес-Бенц».

Крутая машина! Лишь бы работал кондиционер. Майка прилипла к спине, над бровями скопился пот. Очень жарко!

Из рюкзака она достала солнечные очки, стремясь припрятать глаза от беспощадных лучей яркого утреннего света.

Как ей хотелось сейчас пожаловаться Сергею на сумасбродного мужа! Тот, наверно, пожалел бы её. Он обязательно бы утешил возлюбленную, а может, даже попытался бы защитить её от третирования. По-мужски пообщался с Глебом, убедил оставить в покое любимую, развестись и дать возможность ей жить своей жизнью.

Серафима опять замечталась.

Она не успела поговорить с фотографом после того злополучного дня, когда собиралась заявить о разводе. И ухажёр попросту не знал, что она, наконец, решилась уйти от супруга.

Интересно, как сильно он обрадуется тому, что им будет не нужно скрываться? Конечно, она не собирается навязываться ему, ведь они совсем недолго встречались. Но в таком случае он наверняка предложит ей помощь. Она сможет позволить себе аренду квартиры, и постепенно он переберётся к ней от матери и сестры.

Нет, замуж она пока точно не хочет! Ей хватило горечи и разочарований. Они могут жить вместе… Некоторое время… Она опять будет свободной! Какое это блаженство!

Надо просто всё рассказать Сергею.

— Все внутрь! Едем! — прервал её сахарные раздумья гулкий голос руководителя делегации.

Её лицо скривилось от резкого звука. Сима показала язык незримому образу её мучителя. Однако понимала, что всё равно покорно сядет в автобус, который увезёт её в глухую тайгу, кишащую хищниками и кровососущими насекомыми.

Путешественников качало уже шесть часов, но, кажется, никто, кроме неё, этого не замечал. Как назло, рулить автомобилем был посажен Соят, и на человеческую беседу рассчитывать не приходилось.

Мужчины бурно обсуждали маршрут и спорили о тонкостях восхождения. На девчонку свалился целый ворох незнакомых словечек. Она оказалась неготовой к походному сленгу и очень скоро потеряла всякий смысл высказываний.

— …Никто уже не использует восьмёрку! Устаревшая фигня! Гораздо удобнее работать с Гришей!

— Гри-гри запросто клинит на морозе! Узел или кусок льда, и тебе уже не дюфельнуть! Повиснешь, как куропатка — над грилем!

И все разом громко заржали.

Сима больше и больше мрачнела. Она чувствовала себя заключённой, которую перевозили на место каторги — искупать вину неудачного замужества, на которое по глупости согласилась.

— Мне обещали хороших коней. До горного приюта доберёмся быстро и налегке, — негромко пояснял кому-то Глеб. — Важно, чтобы погода не подвела. Сейчас на леднике минус восемь-десять, относительно безветренно. Но кто знает, что там будет через неделю. Льды подтаивают, снежные карнизы истончились. В прошлом месяце там пропал человек. Поиски ничего не дали. Он сорвался, и образовалась лавина. Его погребло под тоннами снега.

— И что ты предлагаешь?

— На Белуху нельзя наскоком. Нужно приближаться к ней постепенно и позволить ей подпустить нас к себе. С ней обходятся, как с невестой, уважают её целомудрие. Если гора не даётся, лучше всего отступить. Её вершина, как зеркало: отражает помыслы.

Серафима задержала дыхание оттого, что только что рассказал её муж. До сих пор она с трудом могла себе вообразить, что мужчины способны верить преданиям. Но, как один, все замолчали. Каждый думал о чём-то своём.

На мгновение она представила себе: «А что, если это не вымысел?»

Неужели гора убьёт её за ложь и измену? За ненависть, которую испытывает к супругу теперь? Она клялась перед алтарём в крошечной церкви, что будет почитать мужа и останется верна ему до конца своих дней. Но тогда она не могла предположить, что эти дни бывают слишком тягостными.

С другой стороны, Белуха вряд ли способна внимать оправданиям.

«Будь что будет!» — грустно подумала Серафима.

Песок летел из-под колёс. Дорога закручивала то вправо, то наоборот.

Иногда машина скатывалась в щебёнку, где-то приходилось объезжать по земле. Автобус неумолимо подбрасывало на кочках, но водитель быстро выравнивал руль, и они продолжали нестись вдоль пропаянной колеи через опушки.

Природа изнывала от жажды. Солнце лавой изливалось на высушенную почву. Над пергаментом короткой травы висела густая испарина пыли. Воздух зацементировался от кучного слоя взметнувшихся в небо ороговелых глиняных частиц. Насекомые не решались напекать хрупкие крылья и прятались под навесами стебельков. Где-то там, в поднебесье, оторвался от матери-берёзки иссохший листок. Всё кругом пропиталось мылом бессилия. Избавление ожидалось лишь с наступлением ночи, когда в тишине вновь послышатся песни ручья. Но до них ещё далеко.

Серафима подняла затравленный взгляд на китайца — тот не повернул головы. Она попыталась обратиться к нему, но вместо слов получилось невнятное мычание. Что-то твёрдое и увесистое подпирало желудок изнутри. Грудную клетку сдавило крепкой судорогой. Глаза застелило бесцветным маревом пустоты. Краски смешивались. Кажется, она забыла вздохнуть, что, наверное, уже было неважно. Край сознания ещё успел отличить визг тормозов и странный гомон. Кто-то выдернул её из кабины и оставил умирать под горелым солнцем. Дальше — пропасть неведения…

Глеб старался не шевелиться.

Да уж, не слишком удачный день для поездки. Не рассчитанные на плюс сорок пять градусов в тени слабые автомобильные кондиционеры не избавляли от удушья.

«Обещали на вечер грозу. Хорошо, если бы за ночь прошла», — Глеб сонливо перебирал мысли.

Ничего, им не привыкать к аномальным температурам. На какой-нибудь вершине, облепленной льдами, порой изнываешь от желания избавиться от одежды. Нужно заставить себя принять нутром эту жару, успокоиться и не расходовать силы. Жалость к себе подрывает решимость. Зачастую полезно следовать кодексу жабы: стать холоднокровным и попытаться регулировать температуру тела в зависимости от обстоятельств. Слишком жарко? Расслабься и без лишних движений! Если холодно — работай, не спи!

Мужчина посмотрел на время — два по местному.

Ещё часиков восемь, и они на подходе к турбазе: к чаю, ужину и мужским разговорам — о горах, восхождениях, ну и просто о жизни.

Ромка, один из альпинистов в этой группе, был прошлой осенью в Гранд Каньоне, штат Аризона, одолел несколько пиков. Чертовски интересно, каким маршрутом он пользовался. Жаль, пока некогда метнуться в Америку на недельку, другую. Возможно, в будущем году и наклюнется краткий отпуск. Однако опять же… как Серафима отреагирует? Хотя… к бабке не ходи — он и так знал.

Глеб приподнялся — захотелось взглянуть на жену. Наверное, спит. От такой духоты страшно клонило в сон. Остальные тоже дремали. Один Соят неустанно глядел вперёд. Закалённый степями. От него никогда не услышишь ворчания или жалоб.

Всё-таки стоит проверить, как там Сима.

Осторожно, так, чтобы не разбудить остальных, он приблизился к водительскому сидению. Глеб сразу почувствовал неладное: зрачки закатились, лицо бледно-зелёное, губы белые. Она что-то пыталась шептать, но бессвязные звуки мешкались где-то на выходе.

— Соят, тормози! — громко скомандовал он.

Помощник без лишних вопросов остановился. Автомобиль резко дёрнулся, два рюкзака с грохотом повалились на кресла. Альпинисты, облитые горячим потом, вяло зашевелились.

— Ребята! Помогайте! — Обернулся Глеб. — Воды! Быстро несите воду!

Неторопливые движения в один миг перешли в шуструю суету.

— Что… что стряслось? — распухшим языком апатично выговорил фотограф.

До него никак не доходило, зачем они остановились, и кому там понадобилась вода.

— Её бы в тень!

— Встаём! Спиной к солнцу! — закричал один из ребят.

Четверо выстроили плотную стену из собственных спин. На девушку опустилась желанная тень.

Глеб вылил на неподвижное тело питьевую воду из нескольких полулитровых бутылок. Лицо, волосы, грудь — всё необходимо было смочить и дать возможность ускорить вентиляцию кожи. Не проронив ни единого слова, мужчины спокойно глядели, как утекает бесценная жидкость. До ближайшего села два-три часа дороги. Им придётся потерпеть, разделив бутылку оставшейся воды на десятерых.

Фотограф жадно глядел на жертву беспамятства.

Хлопковая майка пропиталась водой и решительно очерчивала сокровенные округлости девушки. Обступившие её девять мужиков, умирающие от обезвоживания, вынуждены делать вид, что ослепли и не замечали насквозь мокрой женской футболки.

«Красивая!» — должно читаться на лицах. Но суровые морды окаменели, взгляды разбежались по сторонам, будто глазеть здесь было и не на что.

Китайчонок наклонился к ней.

— Тепловой удар, — рассудил он после короткого осмотра.

— Но кожа бледная, — возразил ему кто-то.

Помощник ничего не ответил и обернулся на Глеба: пусть сам решает, кто из них прав. Глеб не выбирал. Он не раз был свидетелем, как его низкорослый приятель ловко вправлял свёрнутый палец и замедлял кровотечение, используя нажимы на разные точки туловища пострадавшего.

— Здесь в получасе ходьбы ручей, — заключил главный проводник. — Наполним большую колбу, по дороге будем останавливаться, поливать её.

Серафима негромко застонала.

— Дайте воды! — потребовал Глеб.

— Последняя. — Рука протянула бутылку.

Рослый альпинист приподнял мокрую голову жены и подставил к ссохшимся губам бутылочное горлышко.

— Пей! Тебе надо попить! — мягко попросил её он.

Девушка с трудом приоткрыла веки и безропотно проглотила заливавшуюся в рот тёплую воду.

— Аккуратно! Не так быстро!

Она поперхнулась, и её тут же стошнило желчью и остатками влаги. Ещё несколько минут она силилась что-нибудь сплюнуть.

— К врачу бы.

— Нужно поскорее показать её Наташе, — вставил первый помощник.

— До турбазы ещё далеко.

— Сам знаю, — огрызнулся Глеб. — Нам нужна вода. Андрей, ты знаешь дорогу. Возьми кого-нибудь, и возвращайтесь скорее.

— А мы?

— Перенесём её в тень автобуса. Соят о ней позаботится. — Он пристально взглянул на низкорослого помощника. — Остальным придётся остаться здесь и ждать.

— Эй! Как тебя там? Сергей! — окликнул кто-то из-за спины. — Помощь нужна!

Фотограф неохотно отвернулся от мокрой футболки. Его звал помощник Глеба — Андрей.

— Подсоби! — Тот выгружал коробку из микроавтобуса. — Чего, бабы давно не видел? Давай уж как-нибудь посдержаннее, а то… некультурно, что ли. Держи-ка дверь!

Недвусмысленное замечание несло характер насмешки. Это укололо и разозлило Сергея. Он хищно взглянул на язвительного помощника.

— Ну, почаще встречаю, чем ты в этой глуши! Тут, наверно, олени — самое близкое к женщинам, — ответил он сухо.

Андрей засмеялся во всю лужёную глотку.

— Шутник!

— Ещё бы!

— Оленей я тут не встречал, зато всяких козлов, равнинных и горных, хоть отбавляй!

— Я смотрю, ты тоже шутник, — ухмыльнулся Сергей.

— Пока что — да, а вот на высоте особо не пошуткуешь, — уже серьёзно объяснил тот.

Во фразе отчётливо прозвучало некое предупреждение.

— Что со мной было? — слабо выговорила Серафима.

— Обморок, — коротко объяснил китаец. — Ничего страшного.

— Можно отправить меня домой? — плачущим голосом попросила она.

Китаец ничего не ответил. Тот вообще сделал вид, что не слышал её. Девушка поняла, что защиты ждать не от кого.

Её муж стервятником нарезал круги, выжидая, когда жертва, наконец, издохнет, чтобы на правах вожака этой стаи выклевать из неё самую нежную плоть. Каждый раз он внимательно вглядывался в лицо жены, чтобы в чём-то удостовериться, затем продолжал коротать растянувшееся время по новому кругу.

— А где Сергей? — взволнованнее, чем сама хотела, задала вопрос Сима.

Блуждающие зрачки китайца застыли. Несколько секунд, и они уже пялились на неё. Выражение его лица вовсе не изменилось, но задержавшийся взгляд вынудил девушку съёжиться.

«Глеб, ты ублюдок! Ты последняя задница! Как я жила с тобой и не заметила, какая же ты сволочь?» — выругалась про себя Серафима. — «Мечтаешь замучить? Хочешь, чтобы я умоляла? Валялась у твоих ног? Не дождёшься! Да я лучше отправлюсь в ад, чем ещё раз что-нибудь попрошу у тебя! Будь ты проклят, чудовище! Я выживу и разведусь с тобой сразу, как только вернёмся!» — яростно выкрикивала она в своих мыслях.

— Идут!

Альпинисты повставали с раскалённой земли. По лицам читалось, насколько каждый из них был измучен. Каждый грезил о заветном глотке чистой воды, но никто не решался высказаться вслух, будто другие могли счесть это за слабость и не подать руки в следующий раз.

Двое мужчин несли по две больших пластмассовых колбы, наполненных прозрачной, звонко плещущейся водой.

— Иди, полей из одной нашу принцессу. Остальное — под сидения, — самоуверенно, точно приказывая, указал Сергею помощник.

Лицо фотографа окрасилось в коралловый оттенок. То ли от палящего солнца, то ли от неудобного положения, в какое он попал. Ему вообще здесь было нечего делать. Он не альпинист, не собрат им по духу. Он портретный фотограф, очевидно, по ошибке отправленный с журналисткой, с которой он трахается в коттедже её глупенького муженька. Он вернётся и заявит редактору, что больше не согласится на рискованные командировки, пускай ему и предложат солидный гонорар из денег этого предводителя чокнутых скалолазов.

Сергей наклонился и принялся осторожно выливать прохладную жидкость на грудь девушки. Серафима скорчилась от жжения холодной воды. Заново прорезались высокие соски через лёгкую мокрую ткань. В его горле досадно заклокотало от желания присосаться к ним, слизывая каплю за каплей живительной влаги, мечтая напиться из божественного источника.

«Серёжа!» — послышалось где-то далеко, за туманом чудесного видения — Серафима почти шёпотом его позвала.

Фотограф попытался сфокусировать взгляд на лице девушки.

— Послушай! Нам надо возвращаться! Пожалуйста, поговори с Глебом, убеди отвезти нас в город! Мне нужно в больницу!

— Почему я? Ты его жена!

От таких слов Сима растерялась.

— Глеб меня ненавидит! Он это делает только назло мне! — вновь попыталась объяснить она.

— Так извинись перед ним! Или чего он там хочет? Ты ведь женщина. Поплачь там, надави на жалость, припугни или соври! В общем, придумаешь что-нибудь. — Её любовник выглядел рассерженным, будто все его неприятности сводились к Симе. — Я тоже, знаешь ли, не в восторге от этой компании дикарей, но меня он точно не послушает!

Ей показалось, что в неё заливают раскалённую ртуть. Переполненный отравляющим сплавом мешочек желудка лопнул, и опасный металл растекался по телу, причиняя ей страшные муки.

Девушку ещё раз стошнило.

Альпинисты сочувственно глядели в сторону корреспондентки.

— Глеб, может, вернёмся?

Серафима открыла глаза. Вопрос, очевидно давно зревший в умах, всё-таки озвучил один из альпинистов.

Её муж стоял к ним спиной. Широко расставивши ноги, он смахивал на хозяина алтайских хребтов. Может, хотел разглядеть край земли, подвластной ему одному? А, может, всё-таки было стыдно смотреть в болезненное лицо когда-то любимой женщины, ожидавшей его оправдательного вердикта.

— Мы продолжим путь! — громко ответил он.

За шиворот покатились вероломные слёзы. Они её выдадут! Уныние и меланхолия тяжким камнем легли на живот. Голова раздулась сальным пузырём. Руки и ноги исчезли — их вовсе было не жалко. Только слёзы… Их липкий след не должен оказаться замеченным её мужем. Слёзы слабости — пусть они высохнут! Пусть…

— Она без сознания? — опасливо спросил один из альпинистов.

— Нет, она спит. Устала, — на ломанном русском ответил Соят.

Глеб быстро повернулся к ним.

— Все рассаживаются по местам. Надо ехать. По пути будет деревня — там наберём ключевой воды.

— А эта? — Кто-то показал на полупустую бутыль.

— В ней слишком много солей. Нельзя! — объяснил за приятеля Соят.

— Вот. — Протянул свою руку Андрей, первый помощник.

Сухая ладонь была покрыта белым налётом, словно только что стирала с доски школьный мел.

— Идите! Поторопимся! Я сам её отнесу, — обратился к мужчинам Глеб.

Он аккуратно, стараясь не потревожить целительный сон девушки, поднял её и внёс в кабину автомобиля. Хрупкое болезненное тело легко уместилось на широком сдвоенном кресле, здесь она сможет немного отдохнуть.

— Соят, за руль сяду я. — Проводник подошёл к смуглому второму помощнику. — Присмотри за ней.

— Зачем ты притащил её сюда?

— Она журналистка. Она здесь, чтобы взять интервью.

— Кого ты обманываешь? Я видел, как ты смотрел на неё. Она — твоя жена.

— Какое тебе дело? Она тут не поэтому!

— Поэтому! — перебил его друг. — Ты пытаешься что-то доказать! Себе или ей?

— Соят, послушай…

— Ты же понимаешь: гора не подпустит к себе человека с дурными намерениями!

— Поверь, у меня таких нет!

Невысокий мужчина скептично ухмыльнулся.

— Ты идёшь опасным путём! Может кончиться дурно. Для неё и для тебя, — просвистел он с азиатским акцентом.

— Соят, ты очень мудрый человек! Я всегда уважал твоё мнение! Однако в этот раз ты неправ.

— Поживём — увидим, — как-то неопределённо сказал помощник.

Ещё несколько раз в течение дня Серафиму будили, чтобы умыть и смочить одежду холодной водой. Она что-то лепетала про тиранию, плакала и умоляла не пытать её больше. Затем приходила в себя и робко отмалчивалась.

В базовый лагерь Мерседес-Бенц прибыл уже глубоко за полночь. Крепко спящую бережно перенесли в дом и уложили.

До утра её никто не побеспокоит.

Глава четвёртая

♫♫ гр. «Ария» — Потерянный рай (Симфоническая версия)

Грубый порыв ветра хлестнул по лицу. Мелкая крупа ледяного снега царапает ороговевший слой кожи. Уже практически не болит. Потеря чувствительности? Значит, сильное обморожение. Однако глаза… Не могу разглядеть насквозь промёрзших ладоней. Снежная слепота. Кожу рук непрерывно жжёт, словно пальцы жарят на гриле. Когда нестерпимая боль уйдёт, руки будет уже не спасти. Хотя… в такую метель… и себя не спасти.

Ещё один день? Продержусь ли ещё один день?

Кто-то хрипит. Ромка!

Ползу к нему на коленках. Движения неуклюжие, отрывочные. Я похож на заржавевшую игрушку. Механизм едва функционирует. Одеревенело всё тело. Вот, я его нащупываю. Живой. Рядом живой человек — это очень немало для застрявшего в снежном капкане.

— Ромка! Ромка! — пытаюсь докричаться до него.

Гортань не слушается меня. Удаётся выдавить из себя глухой хрип, в котором едва ли можно узнать человеческое имя. Язык отяжелел и словно изжёван. Надо продолжать говорить.

— Ром! Мы в расщелине под ледяным карнизом! — хриплю громче, чтобы перекричать вой метели. — Высота около трёх с половиной тысяч. Ты упал. Но ты выкарабкаешься! Слышишь меня?! Как закончится эта дьявольская буря, за нами придут! Слышишь?! Связи нет, но они знают, где мы! Всё будет хорошо!

Зачем я так сказал? Соврал.

— Ромка!

Он без сознания. Правда, ненадолго. Если не двигаешься — замерзаешь. Но у него все кости переломаны, сильнейшее внутреннее кровотечение. Чудо, что он до сих пор жив после того падения. Однако шанс умереть здесь от холода ещё выше.

Рация не работает. Чтобы переждать непогоду, мы ушли на другую сторону склона. Нас не найти, если не знать, где искать. Я сам обрёк нас двоих на такое. Мы оба уже мертвы. Ромке повезло — он в отключке. Я умру медленно и не сегодня.

Через пару часов стемнеет. Это наша третья ночь во льдах без света, горючего и еды.

Пытаюсь разглядеть близкий навес потолка. Рукой можно достать. Вот он, мой склеп, ледяная могила для Белоснежки, мавзолей Ильича. Лучше всякого бальзамирования.

Может, просто закрыть глаза и уснуть? Тяжко ждать собственной смерти. Пока она ещё доберётся до нас! Высоковато для костлявой старухи. Закрою глаза, и она очень быстро нагрянет. К полуночи буду готов. Им нас не найти… Холодно! Руки саднит… Нужно принять… Сдаться… К чему теперь упрямство?

Слышу голос… Это песня. Знакомая, очень знакомая…

«Засыпай, на руках у меня, засыпай… Далеко, там, где неба кончается край, ты найдёшь потерянный рай…»

Кто же её написал? Уже не помню. Как её там…? Ну эта! Помню-помню! Но поёт её другой голос… Чёрт! Да это же я сам! На свадьбе! А я ведь женат. На ней… Должно быть, расстроится из-за меня… Не может не расстроиться! Она думает, что знает себя, а на деле…

Помню, сливочное платье. И она, такая красивая. Невозможно было взгляд оторвать! Всё-таки она — что-то неземное, исключительное. Длинные локоны… О, этот волшебный оттенок её волос! Обстригла их однажды. Зачем она это сделала? Если бы я был тогда рядом, ни за что не позволил бы. Надоело ей, понимаете ли! Если бы был… Но не был — отправился в Гималаи.

«Во сне хитрый демон может пройти сквозь стены…», — раздаётся голос в пещере. — «…дыханье у спящих он умеет похищать», — я пел для неё, для своей прекрасной жены. Такая юная, такая наивная… — «Бояться не надо, душа моя будет рядом твои сновиденья до рассвета охранять».

Она была счастлива тогда. А потом… Я всё больше работал, разъезжал по командировкам, отправлялся в горы снова и снова.

Деньги… Ради заработка ли покидал жену? Или всё это ради себя? Она не обязана была ждать! Я обещал ей совсем другое… Любить её, подарить целый мир, заботиться, оберегать.

Как я мог её уберечь, если меня не было рядом?

Она ни в чём не виновата!

«Это ты идиот!» — ругаю себя. — «Только и думал, что о себе! Подохнешь здесь, как собака, а она там… осталась… Кто ей поможет утешиться?»

Пусть она снова отрастит свои чудесные волосы! В память обо мне! Я любил её, и после всего… люблю даже больше! Только пусть она не трогает волосы!

Я снова слышу голос. На этот раз не свой. Он гораздо тоньше и тише. Голос незримой женщины откуда-то издалека. Вслушиваюсь изо всех сил, но не могу разобрать слова. С кем она разговаривает? Не понимаю.

Теперь стараюсь не обращать внимания на тихий гомон. Он мешает заснуть. Зачем он мешает? Я устал, я очень устал! Оставь меня!

Но звуки усиливаются. Слышу речь и очень знакомый тембр, но опять никак не припомню, где я мог его слышать. Голос обращается ко мне, что-то хочет от меня сейчас. Чем я могу ему здесь помочь? Неужели он не видит, что я замерзаю? В конце концов, мне некогда, я пытаюсь уснуть!

— Вернись! Ты меня слышишь, я знаю! Умоляю: вернись ко мне! — произносит неведомый голос. Сначала шёпотом, затем всё громче и громче.

Мои силы на исходе, и я попросту начинаю слышать голоса. Галлюцинации… Песня со свадьбы, просьбы какой-то женщины. Чего только не придумает угасающий мозг? Простывшее воображение или агония бреда… Просто не слушаю их. Скоро всё закончится…

Кажется, я заснул, потому что мне привиделась она… моя милая… Она тихо пришла ко мне в белой сорочке. Я сначала подумал, что она хочет проститься. Я был счастлив увидеть её в этот роковой день. Но она меня даже не замечала. Неужели я мёртв? Неужели мне так и не придётся коснуться её тёплого лица своими обмороженными руками?

Я заплакал. Как ребёнок, как маленький испуганный мальчик. Мне вдруг стало так холодно и очень-очень страшно здесь, в этих остывших горах. Один, совсем один… тут… навсегда… Больше я никогда её не увижу…

Просыпаюсь от обжигающих слёз.

Сколько времени? Я не вижу! Ослеп!

Беспробудная чернота. Ни зги не разглядишь!

Ночь. Дело совсем не в глазах, это проказы ночного мрака! Буря утихла, значит, утром спасатели начнут поиски. Пока нас найдут… Нет, нас не найдут!

Нащупываю фонарик. Толкаю онемевшим пальцем задвижку. Нет, не включается, не поддаётся. Замёрзла. Или батарейка закончилась?

Я, наверно, как этот самый фонарик… во мне кончился заряд жизни…

Снова закапали слёзы. Жжётся горячей солью, зараза! По трещинам кожи… Но я уже себя отпустил… Рыдаю беззвучно… Нет, не от мужества… оно задохнулось… Воспалённая, разбухшая глотка не даёт звукам рождаться. И я хриплю от безумного страха, от непозволительной паники, от безнадёги и одиночества. Захлёбываюсь соплями, кашляю и снова реву, как дикий израненный зверь.

В бессилии падаю ниц, где лежит Ромка. Случайно наталкиваюсь на него. Он не стонет. Видимо, мёртв. Я не стану проверять. Если умер, значит, скоро и мой черёд.

— Прости! — мысленно кричу я жене. — Прости меня!

— Вернись ко мне! Ты жив, я знаю! Тебе больно и холодно, но ты должен! Заклинаю: возвращайся живым! — узнаю голос жены. Это она звала меня тихо.

Открываю глаза. Она здесь, рядом со мной. В ситцевой белой сорочке. Толстые длинные косы, в прядях — светлые ленты. Румянец, лихорадка в тёплых глазах.

Господи! Ты же замёрзнешь, ты простудишься, сидя здесь на снегу. Голые ноги, ни куртки, ни шапки. Глупенькая! Зачем ради меня залезла в эту пещеру? Я же не смогу тебя проводить до стоянки! У меня не осталось сил.

Она продолжает смотреть прямо в лицо. Заплаканные глаза… Кто тебя обижал? Я поклялся оберегать тебя от невзгод и, выходит, нарушил клятву. Нарушил… Прости меня, любимая! Я перед тобой виноват! Не кори меня слишком долго, если сможешь! Прости!

Она наклоняется ко мне и накрывает своей нежной ладонью мою, потемневшую, обмороженную. Чувствую приливы горячей крови к пальцам. Во мне ещё бурлит кровь? Странное ощущение, болезненное и приятное одновременно. Словно опустили в очень горячую воду. Но я радуюсь… искренне… Костяная боль утихает. Смог пошевелить парой пальцев, потом ещё одним, и ещё.

— Я буду ждать тебя! Постарайся!

О чём она? Я не смогу… Она сошла с ума! Это невозможно!

Силюсь ответить ей, приподнимаюсь и… никого. Пусто! Рядом лишь мёртвый Ромка. Я снова один.

Здесь только я сумасшедший! Поверил призраку… Сон, мираж, бред… Я устал!

Гляжу на ладони, прежде согретые женой. Руки двигаются! Холодные, едва чувствительные пальцы плохо гнутся, но, если постараться, всё же сумею завязать простой узел на тросе!

Нет, хватит думать об удаче! Смерть близко, я её чую… Встречай дорогую гостью!

Руки двигаются… Нужно попробовать! Я обязан попытаться! Ради жены…

Но она не любит меня! Несколько дней назад поклялась, что уйдёт…

Нет, любит! И я это знаю. Она любит! Ждёт и надеется! Давай же! Подбирай застывшие сопли и приступай!

Плевать мне на шансы! Я альпинист, и должен умереть в попытке, а не в смирении!

«Даже не думай сдаваться без боя!»

Я вновь давлю на переключатель налобного фонаря: не работает, предатель! Стучу корпусом о ладонь… Заморгал! Есть надежда!

Медленно стягиваю верёвку, насаживаю карабин. Спустя полчаса я обвязываюсь верёвкой и ползу к выходу, обитому шапками снега.

Действительно, метель утихла. Мрак ночного пространства заставляет меня съёжиться от бескрайней пугающей глубины. Словно меня затянуло в Чёрную дыру, и я не уверен, в каком направлении искать небосвод или пропасть долины. Всё, что я вижу, находится на расстоянии ладони бледнеющего луча от головного фонарика. Не имею понятия, в какую сторону направляться, но выбора нет. Неуклюжими пальцами ввинчиваю ледобур в кромку седовласого льда, отпускаю верёвку — ту заглатывает пустота. Мой друг-ледоруб мне в помощь. Я замахиваюсь, и…

Тяжёлый снежный карниз, надутый и утрамбованный вьюгой за два нескончаемых дня, не выдерживает массы человеческого истощённого тела, и под траурный грохот рыхлого пепельного сугроба, я проваливаюсь в черноту.

Я упал с высоты более трёх тысяч метров…

Не боюсь я ветров проклятых,

Не страшны мне вершины лихие!

Но страшусь в волнах Леты кануть,

Не успев заглянуть напоследок

                                 в глаза её золотые.

Глава пятая

Серафима проснулась от дребезжащего света из окна над головой. В небольшой комнате была только она.

Мебельный аскетизм пространства напомнил ей тесную каюту подводной лодки. Две узкие койки вдоль шероховатых дощатых стен. Крошечный овальный столик, надкроватные полки советских времён, низкий шкафчик у двери. Незнакомые женские вещи в беспорядке разложены на покрывале соседней кровати. На верхней полке — склянки, что-то вроде лекарств и пачки с таблетками, на столике — зеркало и расчёска.

Её собственная походная сумка оказалась брошенной рядом с кроватью.

Она всё в той же лимонной майке. Её не переодевали, чтобы не потревожить — стянули кроссовки и уложили под одеяло.

Серафима угрюмо предположила, что уж не муж перенёс её в эту постель. Тот бы грубо скинул её на кровать, прямо так: в ботинках, поверх одеяла; развернулся бы и ушёл, посмеиваясь.

Тут же припомнились выходные перед отъездом — тогда Глеб буквально силой заставил Симу отправиться в специализированный магазин за снаряжением. Конечно, она упиралась, нарочно тянула время. А чего он ожидал? Сдались ей эти гадкие горы! Он ненормальный, если рассчитывал на кротость и послушание. С утра Сима подшучивала над мужем, затем подыскивала отговорки. В конце концов, заявила, что сейчас же перезвонит редактору и откажется от задания. Что всё равно не поедет. Из упрямства, из гордости. У неё есть право решать за себя.

Но муж больше не поддавался женским капризам. А Сима, разумеется, не позвонила.

Тогда она закатила истерику. Затем пошли оскорбления. Глеб молчал, безразличный к её мольбам, стоический, неприступный. Он хладнокровно выслушал все упрёки, но его решение осталось неизменным.

От безысходности девушка замахнулась и влепила пощёчину ухмыляющемуся супругу. Это был подлый удар, пусть и получился сам собой слева, ведь она же левша. И всё же… Серафима попала в единственно слабое место, о котором знала с первой их с Глебом встречи. Её оппонент не ждал такого подвоха.

Мужчина покачнулся, словно хлебнул чарку водки, и быстро прикрыл локтем изуродованную часть головы. Ни ругательств, ни стона. Чёрная тень руки спрятала от молодой женщины обезображенное негодованием лицо. Гнилой приёмчик, которым не погнушалась Сима, будто опоил Глеба хмелем.

Он мог сделать что угодно: закричать, прогнать жену или запереть её в комнате. Но супруг, вероятно, рассудил, что так будет слишком просто. Не произнеся ни слова, Глеб легко перекинул молодую женщину через плечо. Она была сначала беспардонно запихана в салон автомобиля и затем втолкнута в специализированный магазин. Сгорая от стыда, девушка пряталась за стеллажами, опасаясь, что продавец-консультант заметит её домашние тапочки и голые ноги, не прикрываемые короткой пижамой. Два с лишним часа она уклонялась от навязчивых глаз посетителей, багровея до самых ушей.

И Серафима уступила.

Муж подобрал снаряжение, она больше не пререкалась. Всё это время, пока ей приходилось мерить странную одежду и ещё уйму неизвестных приспособлений, Глеб донимал вопросами: «удобно ли тут?», «а тут?», «не стягивает мышцы?», «не мешает ходу движения?». Сима только кивала, не в состоянии произнести что-нибудь членораздельное. Ей хотелось скорее вернуться домой и закрыться там на денёк-другой, чтобы как-то пережить отвратительное унижение, выплакаться до колик и помечтать.

Когда, наконец, она переступила порог дома, тут же помчалась в ванную, заперла за собой дверь и разрыдалась. Однако поплакать вдоволь так и не удалось — в комнату настойчиво постучали.

— Серафима, выходи! Я хочу принять душ. Ты сегодня чертовски меня утомила.

— Оставь меня в покое! — заорала она мужу сквозь слёзы.

— Я два раза не повторяю. Не хочу выбивать дверь, которую сам устанавливал. Поэтому прекращай свои дешёвые сцены и отправляйся другую комнату. В жизни не слышал, чтобы женщина так грязно ругалась! Взгляни в зеркало, на кого ты стала похожа!

Она рассматривала себя в чужом круглом зеркальце, позаимствованном с овального столика у соседней койки.

В волосах — воронье гнездо, кожа смятая, майка в пыли, спина и руки измазаны засохшей грязью.

— Да уж, на кого похожа? — вслух произнесла девушка и неожиданно всполошилась. — Который час?

Сегодня их группа должна была двинуться навстречу Белухе. Тогда почему её не разбудили? Забыли о ней?

Из окна виднелось зелёное поле и густеющий лес вдалеке. Безлюдно.

А что, если муж с отрядом ушли, а её нарочно оставили в этом заброшенном доме? Без еды и средств связи. О боже!

Сердце ёкнуло, когда скрипнула дверь.

— Доброе утро! Как себя чувствуете? — пропел незнакомый женский голос.

Серафима попыталась быстро спрятать за спиной круглое зеркало, позаимствованное без спроса.

— Да всё нормально! Смотритесь сколько хотите! Я вчера говорила с начальником базы. В комнатах нужны зеркала. Сюда, знаете ли, и девочки приезжают, — Вошедшая приветливо улыбнулась.

Сима увидела перед собой женщину лет на десять старше её самой, крепенькую, но не пухлую. Яркий спортивный костюм излишне тесно обтягивал угловатые формы. Выкрашенные в пурпурно-ягодный оттенок волосы добавляли излишней красноты круглому лицу. Прямой улыбчивый взгляд говорил о натуре характерной, но дружелюбной, отчего захотелось сразу кинуться к ней с расспросами. Встретились бы они в Москве, девушка и не обратила бы на неё внимания, но в лесу эта женщина, возможно, сумеет ей помочь убежать.

— Меня зовут Наталья! Работаю с группой в качестве медсестры. Вас принесли сюда ночью. Судя по всему, вы пострадали от теплового удара.

Вот откуда здесь целая аптека! Медсестра…

— Помните, как здесь оказались? — задала она формальный врачебный вопрос.

— Вы обязаны мне помочь! — Серафима быстро подошла к незнакомой женщине и схватила её за руку умоляя. — Дайте мне взаймы немного денег! Я должна сбежать! Поблизости ходят автобусы? Я хочу вернуться в Москву! — лепетала она. — Меня привезли насильно!

Наталья с удивлением оглядывала «пациентку» — та, кажется, не понимала, что говорит. Тепловой удар редко сопровождается бредом — тем более на следующий день. Очень странно!

Женщина приложилась другой рукой ко лбу Серафимы.

— О чём вы говорите? Кто привёз вас насильно?

— Муж! Он где-то здесь! Он заставил меня приехать сюда! Он меня ненавидит! — с жаром объясняла девушка. — Вы обязаны мне помочь! Пожалуйста!

— Успокойтесь! С вами всё будет в порядке! Вашего мужа тут нет! Никто не желает вам зла! Вы приехали взять интервью для журнала, вы здесь по работе, вспоминаете? — медсестра заговорила с ней мягче, как с душевнобольной. — У нас тут все отличные парни! Вы вчера перегрелись, и теперь вам кажутся всякие страсти.

— Но мой муж… — начала было Сима.

— Он остался в городе! — Теперь женщина подталкивала её к койке.

— Нет, вы не понимаете! Он продолжает глумиться…

— Вам нужно успокоиться и отдохнуть! — Она авторитетно усадила «больную» в кровать. — Сегодня в долине Аккема сильный ливень, наша группа задержится тут ещё на денёк. У вас есть шанс хорошенько отоспаться перед маршрутом, — заботливо кудахтала медсестра.

Надежда на спасение вновь разбилась о лёд недопонимания.

«Что не скажи, эта глупая курица не поверит! Почему мне все отказываются помогать?» — уныло подумала девушка.

— А где мой муж?

— Я же сказала…

— Где руководитель группы? — исправилась Серафима.

— Внизу. Вы считаете, что он ваш муж? — снисходительно спросила Наталья. — Только ему этого не говорите.

— Почему?!

— Нет, ну знаете… Это будет как-то… — замялась она. — Я, пожалуй, спущусь к нему. Меня беспокоит ваше состояние.

Вышла.

Серафима откинула одеяло, нелепо подоткнутое под ней, и принялась впихивать ноги в кроссовки. Она сама поговорит со своим мужем. Если тот не хочет сесть за похищение и угрозы, он перестанет играть с ней в бога и отпустит домой.

— Глеб, ещё раз тебе повторяю: эта девушка серьёзно больна! Ей нужно к врачу! У неё фобии! — услышала Сима под дверью.

Скрип дверной ручки. Муж вошёл первым, за ним — медсестра.

— Фобии, говоришь? — Глеб откровенно разглядывал супругу. — Что за фобии? — потребовал он ответа у Серафимы. — Что ты ей наплела?

Сима и не думала отвечать. За неё вступилась Наталья:

— Она утверждает, что над ней издеваются. Её муж.

Девушка не шевельнулась. Она твёрдо взирала на Глеба. Что он на это скажет?

— Прямо-таки издевается? — наигранно удивился мужчина, не отрывая глаз от супруги.

Медсестра немного смутилась, но потом всё же добавила:

— Ещё она считает, что ты — её муж.

— М-м-м? — неестественно протянул руководитель отряда. — Что ж, сочту за комплимент.

— Послушай, я знаю, ты хотел, чтобы о нас написали, но ей точно не следует идти с нами.

— С чего ты взяла?

— Эта девушка явно не готова! Я вижу признаки бреда. — Наталья всё время поглядывала на Симу. Неужели ожидала, что у той начнётся какой-нибудь нервный припадок? — Ты же сам говорил, она не замужем!

— Так и есть! — не моргнув глазом, соврал мужчина. — Я знаю, ты беспокоишься о девочке, но поверь, к вечеру она образумится! А если не прекратит свои фокусы, мне придётся позвонить её начальнику. Её уволят, раз не будет статьи. Зачем я буду обрекать девушку на безработицу? Она прекрасная журналистка! Пишет живо и образно! Я читал одну из последних её статей — необыкновенный авторский стиль! Я не мог оторваться! — в его внешне нейтральных фразах сквозило ехидством.

Как этот всегда сдержанный прямодушный человек умудрился скрыть от неё, Серафимы, до сих пор желание лгать и быть столь жестоким?

О какой статье идёт речь? Все работы — обыкновенные авторские рецензии на спектакли!

Однако Глеб не хочет раскрывать факт его связи с ней… Конечно, в городе среди потенциальных недоброжелателей мужа она уже привыкла оправдывать его действия стремлением защитить жену. Но ведь здесь его… друзья!

Она не могла знать, почему он так поступает, но теперь у неё появилась козырная карта против супруга. В конце концов, это он играет нечестно! А она с самого начала не хотела играть.

— Оставь её, Наталья! Пусть её писательские фантазии останутся с ней! — обратился он к женщине уже невозмутимый. — Журналистке повезло, что сегодня непогода в долине, она успеет о многом подумать. Ей нужно сосредоточиться, чтобы собрать материал! Пойдём лучше вниз, чай готов!

Мужчина прикрыл за собой дверь.

— Ты какой-то… Сам на себя непохож! Зачем ты так с нею? — услышала Серафима отдаляющийся голос Наташи.

Девушка зашагала по комнате, точно львица по клетке. Чувство обиды распирало её изнутри. Глеб предусмотрел верный способ исключить неудобные вопросы к «больной». Никто не захочет слушать молоденькую журналистку с развитым писательским воображением. Она попала в собственную ловушку.

Сима рухнула на постель и остервенело забарабанила по подушке. Она не хотела верить, что её так легко облапошить. Муж распоряжается ей, как марионеткой: он дёргает нитку, она выплясывает ему реверанс. Иначе всё потеряет.

«Лучше я останусь и умру с голоду здесь, в этой комнате, чем всю жизнь буду петь под его тиранскую дудку!» — пообещала себе девушка.

После обеда она, вконец измучившаяся от жажды, нарушила зарок и покинула чердачную комнату.

Деревянная лестница в два широких пролёта спускалась по внешней стене двухэтажного коттеджа. Единственный путь до твёрдой земли вёл по хлипким прогибающимся ступенькам. Шаг за шагом, медленно преодолевая лестницу, девушка трусливо цеплялась за бревенчатые перила.

— Так ты и до завтра не спустишься! — засмеялся Андрей. — Очнулась, наконец? Принцесса.

Серафима решила ничего ему на это не отвечать. Она сосредоточилась на ступеньках.

— Да ладно тебе! Серьёзно? Боишься? А как же ты с нами пойдёшь? За каждую ветку цепляться станешь?

— Стану! — буркнула девушка.

Андрей нахмурился.

— Давай руку! Ничего страшного, видишь? — Лестница сотрясалась под ним, но он уверенно поднимался. — Эх, принцесса! Чего тебе в замке-то не сиделось?

— Это турбаза, не так ли? Здесь можно раздобыть кофе? Очень хочется пить! — ушла от вопроса Серафима.

— В общей комнате есть чай в пакетиках и кипяток.

— В пакетиках? — Она была разочарована.

— Кофе можно взять в ресторане, вон в том домике через поле. — Он указал пальцем на рубленое одноэтажное здание метрах в двухстах от неё. — Естественно, готовься платить.

Девушка на секунду застыла.

«Кошелёк…»

— Я, пожалуй, обойдусь кружкой чая.

— Неужели так мало платят нынче писателям?

— А тебе какое дело?

— Ты всегда такая злюка? Или когда не хватает на кофе?

— Ну, нет у меня карманных денег! И я не злюка!

— Ещё какая! Пойдём, куплю тебе твой кофе! Только не кусайся, — ответил Андрей с явной насмешкой.

Сима не тронулась с места.

— Да ладно тебе! Не надо хмуриться! Я просто так это сказал, прости! — примирительно улыбнулся мужчина.

Девушка сделала шаг навстречу.

— А где остальные?

— Отдыхают.

— А Глеб?

— Бегает.

«Как обычно!» — подумала Сима. — «Или на скалодроме, или на дорожке, или в посольстве — в очереди за визой».

Туристическую базу «Высотник» окружала тесная еловая чаща. По глади лазурного неба скользила пухлая туча. Та устремилась с подмогой на юг, в долину, где уже горланили раскаты грома и текла прозрачная ливневая кровь.

Поэтому отряд всё ещё здесь, в безопасности, далеко от небесных ударов по мягкой алтайской степи.

— Обещали, что завтра гроза прекратится. Надеюсь, мы не застанем дожди.

— Так близко. Кажется, прямо над нами. — Девушка заворожённо смотрела вдаль.

— За долиной — высокие хребты. Там у подножья скапливаются тяжёлые дождевые облака, а с гор в то же время спускаются тёплые воздушные течения. Они сталкиваются, образуя сильные грозы. В июле такое не редкость.

— Откуда ты всё это знаешь? — не смогла сдержать восхищения Сима.

— Он не первое лето уходит в долину, — отозвался низкий голос из-за спины. — Не знать характер погоды — обрекать себя и других на риск простуды и травмы.

Обезображенный зрачок главного проводника всматривался в молодую женщину, стоявшую рядом с помощником.

— Иду поить нашу принцессу чашечкой горячего кофе, — улыбнулся другу Андрей. — Хватит с тебя беготни на сегодня, пошли с нами! — легковерно зазывал он.

Серафима недовольно скосила глаза.

— Нет, она отправится в общий дом. Там есть чай!

— Принцесса не любит в пакетиках! — засмеялся Андрей.

— Пока она под моим присмотром, ей придётся смириться с пакетиками. Как, впрочем, и со всем остальным. — Глеб был серьёзен.

— У-у-у! Какие мы строгие стали! Что случилось, дружище? — передразнил его первый помощник.

Проводник не обернулся.

Серафима ощутила лёгкий толчок в спину.

— Идём!

Маленькое фойе на первом этаже служило гостиной для трёх примыкающих к нему жилых комнат. Интерьер был полностью оформлен из дерева, ярко-рыжего из-за лакового акрилового покрытия.

«Как в дешёвой сауне», — лопалась от злости Серафима, отхлёбывая невкусный пакетированный чай.

Поверхность деревянного настила испещрялась узкими трещинами между лентами половиц, рассохшимися от времени и перепадов температуры. Пара окон с искусно вырезанными рамами легко пропускали дневной свет даже сквозь блёклый налёт на стекле. Однако главный проводник всё равно включил освещение, чтобы каждый мог разглядеть карту в центре прямоугольного обеденного стола. Все уселись на бревенчатые скамейки из широкой доски. Рядом закипал большой самовар.

Руководитель отряда поднялся.

— Наталья, спасибо, что собрала здесь всех. Ну что ж, начнём! Хочу, чтобы мы познакомились ближе. Понимаю, что говорить о себе в положительном ключе всегда неудобно. Однако каждому из нас важно знать, с кем он идёт в связке, на кого полагается и кому сам подаёт руку помощи. Без командного духа в горах делать нечего — это, я думаю, понимают все. Предлагаю поступить следующим образом: я расскажу, что сам видел или слышал о вас, а другой дополнит, если я упущу что-то важное. Как вам моё предложение?

Головы энергично закивали в одобрении.

Серафиме никак не удавалось выудить взгляд фотографа. Она сидела у другого конца стола рядом с мужем. Конечно, попытайся Сергей встретиться глазами сейчас, то, скорее всего, напоролся бы на физиономию Глеба. И однако она мысленно заклинала любовника подарить хотя бы одну ласковую улыбку. О его вчерашнем упрёке она и не вспомнила.

Проводник долго разглагольствовал над всеми о чём-то. Награды… Дважды покорил какую-то гору… Бродил у подножья такого-то вулкана… Знаком с легендарным спортсменом…

Сима и не думала вслушиваться. Горстка душевнобольных человечков! Кому есть до них дело, кроме их же самих? Эти люди тратят огромные деньги на снаряжение, бросают семью, рискуют жизнями ради эфемерной победы над горной породой. На них бы пахать, а им за это вручают медали.

Абсурд! Как нелогично устроен наш мир!

От напряжённого взора у неё заслезились глаза.

Почему он не смотрит? Оставил её? Разлюбил? Быть не может! С его стороны это было бы слишком жестоко! Представить немыслимо!

— А эта юная девушка… — Пауза затянулась. Глеб ждал, что Сима взглянет в его сторону, но та будто витала в облаках. Он сам поднял супругу с деревянной скамьи.

«Ай», — тихо вскрикнула Серафима. Её словно подбросило в воздух.

— …наш собственный корреспондент! Замечательная журналистка и, несмотря на молодость и легкомысленный нрав, безусловно, умеет писать на серьёзные темы очень выразительным языком. Однако, увы, она обладает одним существенным недостатком…

Всё внутри у неё замерло в ожидании неминуемой катастрофы. Сейчас он расскажет такое…

— …ей ни разу не приходилось оказаться в лесу. Большинство здесь со мной согласится: это чудовищный недостаток! — Глеб беззлобно оголил ровные зубы.

Альпинисты заулыбались. Сима, наконец, оглянулась на мужа. Она выглядела рассерженной.

— Убедительная просьба к вам, друзья мои: если милая Серафима обратится за помощью, будьте командой — пойдите навстречу, покажите, как и что делается, не скупитесь на советы. Постараемся, чтобы гостям из московской редакции было комфортно с нами.

Мужчины, усевшиеся напротив, предприимчиво закивали.

— Андрей? Соят? — Повернулся к каждому из них руководитель.

Китаец тоже чуть кивнул другу в ответ.

— Да не беспокойся ты! Сбережём мы нашу принцессу! Как же мы без неё? — задорно выпалил первый помощник.

Серафима подняла голову на Андрея.

Очередной дурацкий сарказм? Или он всё же серьёзно?

Мужчина посмотрел на неё… и доброжелательно подмигнул. Девушка удивлённо моргнула, а затем… ослепительно улыбнулась: в награду за поддержку.

Глеб объявил её незамужней — сам попался в натянутые силки.

Лёгкий флирт, невинные жесты симпатии… В этом нет ничего противозаконного, ведь так?

— А про себя расскажи! — обратился к главному один из альпинистов.

— Про меня вы, полагаю, знаете достаточно. К чему лишний раз тратить слова? — отмахнулся мужчина.

— Давай-давай! — поддержали того остальные.

Лицо проводника изрезала несмеющаяся улыбка. Коллективная просьба поставила его в неловкое положение. Он не стеснялся говорить о своих маршрутах, но хотел избежать вопросов о трагедии при спуске, прогремевшей по всем новостям.

— До двадцати семи лет успел подняться на десять из четырнадцати вершин-восьмитысячников. Был на всех континентах: от Арктики до Южного Полюса — везде находил свои вершины. Дважды поднимался на Джомолунгму. Покорил все семь самых высоких гор нашей страны, за что и получил почётное звание и значок «Снежного барса». Открыл свой бизнес и последние четыре года возглавляю группы путешественников и альпинистов — помогаю другим покорять высоту. Организую траверсы различной категории сложности. Недавно вернулся с Аляски, до этого был на Килиманджаро…

Девушка представила себе образ Килиманджаро.

«Интересно, как это — побывать на африканском вулкане?» — Захватывающая картинка рождалась у неё в голове. — «Тысячи километров саванны до самого горизонта. Экзотические животные, горячий ветер свободы. Местное племя масаи называло западный пик горы „домом бога“…» — Сима рисовала в голове вершину древнего кратера и неожиданно поймала себя на мысли, что не испытывает отвращения. — «А Глеб, словно леопард из рассказа Хемингуэя. И что понадобилось леопарду на такой высоте? Но что бы тот ни искал у самой вершины, теперь там лежит его иссохший мёрзлый труп».

У Серафимы больно задёргалось веко. Она попыталась скорее растереть эту боль ладонью, но спазм не проходил.

— А что будешь делать с оставшимися восьмитысячниками? Когда собираешься покорять остальные?

— Не собираюсь. Я больше не выхожу за границу семи тысяч метров, — его голос скатился до пугающе низких полутонов.

— Что?! Но почему?! — словно пули, засвистели вопросы.

— Ладно вам, ребята! Совсем засмущали нашего старину, — Андрей потрепал Глеба по плечу. — Давайте, не будем затрагивать личное. Это выбор человека. Красота высочайших пиков может свести с ума. Рано или поздно в карьере любого альпиниста наступает момент, когда приходится делать выбор между этой красотой и собственной жизнью.

Глеб обратил внимание на Серафиму: та растирала глаза с такой яростью, словно хотела избавиться от одного из них. Её прежде живое лицо покрылось бледными пятнами.

«Что её напугало?» — неприятно подумалось проводнику.

Он давно заметил следы разводов и грязь на коже супруги. Майка была пропитана потом и меловыми подтёками из ручья. Девушке давно стоило переодеться.

— Наташа! — негромко позвал мужчина.

Они быстренько перешепнулись между собой, после чего медсестра подошла к Серафиме.

— Эй, хватит тереть! Вон как веко распухло! Плачешь, что ли?

Серафима вздрогнула и обернулась:

— Я не плачу. — Заморгала она, не разглядев, кто стоял перед ней.

— Скоро вечер.

— И что?

— Посмотри на себя! Чумазая, как хрюшка.

Серафима поджала губы.

— Давай поднимайся — идём в баню мыться и стирать.

Две женщины вошли в бревенчатый предбанник с крохотной форточкой под потолком. Серафима ожидала учуять вонь подвального помещения. Но в воздухе висел аромат мочёного дерева и капель смолы, сочившихся из щелей соснового шпона.

Предбанник едва освещался уличным светом. Днём электричеством не пользовались. В селе есть фонарные столбы, и на территории базы — тоже. Однако здесь чувствовалась странная предубеждённость против вещей из современной цивилизации. Предметы, люди, правила поведения — всё складывалось в общую незримую волну трепета перед стихиями и строптивой царицей-Белухой. Суеверия местных передавались и приезжим гостям.

«Именно строптивая! Все они такие, эти горы», — с желчью подумала Сима. — «И муж, и эта медсестра с образованием — они верят, что Белуха способна прочесть их мысли. Вот же умора!»

— Раздевайся! — приказала Наталья, как рядовому командир.

«Вот так просто бери и раздевайся перед ней!»

— А вы? — растерялась девушка.

— Я с утречка проскочила, после итальянцев. — Женщина втащила два больших пакета с одеждой и повернулась к Серафиме. — Они такие смешные, эти иностранцы: боятся русской бани, но всё равно хотят попробовать, как моется русский человек. Сначала просили жару побольше, а потом еле ноги унесли. От горячего пара, да с непривычки, сосуды так распирает, что на ногах не удержишься. Теперь спят, наверное, как младенцы. — Наталья по-доброму широко улыбнулась.

Сима на мгновение прекратила расстёгивать кофту.

— Я тоже ни разу не ходила в баню. Я тоже… не удержусь? — Она испуганно глядела на медсестру.

Та расширила глаза от изумления, потом весело рассмеялась.

— Обделил тебя город! — шутливо пожалела Наталья девушку. — Не переживай: жар давно сошёл.

Не успела Сима рассердиться на явный снисходительный тон, как женщина отворила дверь в светлую баньку и направилась к бочонкам с водой.

— Еле тёплая, но ты сможешь помыться. Нам надо пошевеливаться. У нас ещё полно стирки. Глеб велел передать тебе этот пакет, — Наталья указала на большущий целлофановый мешок с бельём. — Сказал, что ты постираешь. Замочим вещи здесь в тазу, затем прополощем в реке.

Серафима негромко застонала в отчаянии.

— Стирать, надеюсь, умеешь?

Глеб решил немного пройтись. Он старался оправдать это свежим воздухом и роскошным видом с берега полноводной реки Катуни, но в глубине себя знал, что тянуло его сюда, и ничего не мог с этим поделать.

Ему легко удавалось скрывать от других, что с девушкой его связывает не только эта поездка. Но внушить самому себе… Нет, он не смог бы себя долго обманывать!

Уязвлённая гордость хранила отпечаток пощёчины на изувеченной правой щеке.

Как там говорят: «вазу не склеишь»? Может, всё-таки стоило подать на развод? Они уже раздробили свой кувшин на черепки.

«Не склеишь»… «вазу».

Но семья не кусок глины — не выбросишь на помойку, как разбитый сервиз.

Глеб всмотрелся в край берега. Две женские фигурки полоскали одежду. Наталья, видимо, тоже занималась большой стиркой: красно-синие штаны уже сушились на ветвях кустарника — Андрею снова было лень пойти и простирнуть свой костюм.

Но мужчину интересовала вторая, более хрупкая фигурка, по колено утонувшая в зеленоватом потоке быстрой реки. Поясница нещадно сгибалась под тяжестью мокрой чёрной ткани. А затем тело поднималось, и она выжимала увесистое полотно — его олимпийка.

Он представил себе, как накрахмаленные пальчики его жены покроются краснеющими волдырями, спина заноет, а в голове родится мысль, что не всё в жизни даётся за красивые глаза.

Она здесь, потому что на то есть причины.

Девчонка — с детства избалована городским комфортом. Была ли ещё надежда… успеть показать ей истинную цену вещей? Может быть. Здесь не мегаполис, где всегда к её услугам химчистка, ванна с горячей водой и доставка еды. Здесь всё иначе.

Небольшая фигурка выпрямилась и приложила руку к глазам.

Глеб понял: Серафима заметила его. Он знал свою жену и легко прочёл её мысли. Она стояла далеко, но он чувствовал, как проклятия сыплются ему в спину. На изуродованном лице появилась грустная усмешка.

Завтра они отправятся в путь.

Белуха — зеркало.

Время покажет, что скрывается за маской спеси и высокомерия: павлиний хвост с куриным гузном или…?

Ужином в местном ресторанчике отмечали своё прибытие две команды.

После кусающих берёзовых веников и адского жара в крошечной баньке, русский отряд во главе с главным проводником первыми отведывали «кан» — местную кровяную колбасу из барана, и креплёную настойку из алтайских ягод и трав.

Команда итальянцев очень скоро к ним присоединилась.

Серафиме вовсе не хотелось спускаться — не было сил даже ровно сидеть. Распухшие пальцы не гнулись, ноги всё ещё помнили сводящий мышцы холод воды.

Нет! Она останется в комнате. Ей не хватит воли даже оторвать голову от подушки, а тем более есть за одним столом с мужем, сдерживаясь…

«…чтобы не съездить ему по лицу на глазах у других! Левая так и чешется!»

— Наталья, принеси мне, пожалуйста, чего-нибудь со стола, — жалобно простонала Серафима. — Пусть Глеб заплатит за мой ужин!

— Не собираюсь я ничего сюда тащить! Вставай! Ты не при смерти! — возразила ей медсестра, тщательно разглядывая себя в маленькое зеркальце.

«Господи! Она собирается, словно на официальный приём!» — снисходительно подметила девушка.

— Я два часа проторчала в ледяной воде и не чувствую ног! — продолжила она свои жалобы.

— Я тоже там была! Вода просто отличная! Ну, потрудилась чуть-чуть, и что с того? Хватит кукситься! — Она в очередной раз перевязала цветную косынку на голове. — Я пошла. Ты со мной?

Сима надула губы. Все с ней обращаются, как с недотёпой. Она руки до мозолей стёрла, промёрзла вся до костей, один раз провалилась в рытвину на дне, едва не захлебнувшись со страху, а в ответ — смешки. И никому нет дела до её чувств!

— Я спущусь позже.

— Ну, как хочешь! Глеб сказал, чтобы я привела тебя. Передам ему, что ты не хочешь. В конце концов, он твой муж, пусть сам и уговаривает тебя встать с постели. — Её глаза язвенно сверкнули. Наталья была довольна собственной шуткой про их Симой с Глебом семейную пару.

Сима злобно покосилась на женщину, поддевшую её сильнее, чем та предполагала. Если Глеб явится сюда, то снова будет подтрунивать над женой и запретит даже думать о возвращении. Она не хочет опять пройти через унижение.

«Пусть наслаждается своими глупыми шуточками, раз её это так веселит!» — решила для себя Сима и сладко подумала: — «Лишь две недели».

Она всё же продолжала утешать себя мыслями, что Сергей где-то рядом. Они виделись несколько часов назад, но встреча их была более чем холодной. Почему он ни разу не поднялся к ней? Не попытался заговорить? Найти какой-нибудь способ выразить, как он скучает…

«Он рядом!» — напомнила себе девушка и резко встала. Она не доставит удовольствие Глебу. — «Пускай эта клуша смеётся!»

— Журналисты все такие серьёзные? Или ты у нас принцесса из Несмеян? — поддел Серафиму помощник Андрей.

Скучающая Сима апатично толкала вилкой дольку картофеля. К тому времени, когда она всё же спустилась, проголодавшиеся после жаркой баньки мужчины расхватали большую часть еды на закуску и, уже хмельные, бурно спорили на излюбленную походную тему. Наталья, разрумянившаяся от тепла и выпитой рюмки, негромко болтала с фотографом в дальнем углу. Обычно очень уверенный и энергичный, Сергей был отъявленным «заправлялой» корпоративных вечеров, но сейчас… застенчиво улыбался и покорно отвечал на вопросы.

И опять он старательно делал вид, что не замечал Серафиму. Они оба вынуждены играть по правилам… правилам её мужа.

«Мы, как овцы, смиренно идущие на заклание!»

За соседним столом Глеб оживлённо переговаривался с широкоплечим кавказцем. Тот больше напоминал профессионального борца, однако, судя по всему, являлся переводчиком и руководителем делегации итальянцев.

«Интересно, как они отыскали проводника, говорящего по-итальянски?»

За «русским» столом мужчины рассуждали и спорили о деревянном укреплении в лесу. Сима попыталась уловить линию разговора.

— …Бросок оставляешь прямо так, не замазываешь!

— Не, надо смолой! А если дождь?

— Говорят тебе…

— А вы знали, что деревянная стена толщиной в тридцать сантиметров может защитить от излучения при ядерном взрыве? — громко объявила она.

Все разом обернулись. На лицах изображалось крайнее удивление. Словно домашняя кошка вдруг заговорила на человеческом языке. Потом один прыснул в кулак, и вся компания дружно рассмеялась. Всё это… потому что она сморозила какую-то чушь. Даже Сергей озадаченно поднял брови.

Глеб смерил жену неодобрительным взглядом.

«Гоблин!» — выругалась она тихо, обращаясь к ненавистному мужу.

Сделав над собой усилие и запихав в себя несколько долек золотистого обжаренного картофеля с зеленью, Сима уже не чувствовала голода… как, впрочем, и желания оставаться внизу с общей компанией. Среди этих людей ей было очень одиноко.

— Ты чего кислая такая? — обратился к ней первый помощник.

Серафима ощутила, как разглаживается переносица. Значит, она давно сидела, нахмурившись, обнажая мрачный настрой.

— Я… я не знаю. Устала, наверное, — произнесла она, чувствуя неловкость.

— Понятно, — не поверил Андрей.

— Мне неуютно здесь. Все какие-то чужие, — призналась она. — Никто не хочет со мной разговаривать.

— Это неправда! Попробуй сама инициировать беседу. Практика-практика!

— Уже пробовала!

— Да, твоя блестящая реплика… оказалась очень кстати! — Его рот скривился в усмешке.

— Ну тебя! — отмахнулась девчонка.

— Может, давай со мной для начала?

Сима вновь уловила тёплый блеск во взгляде Андрея. Видимо, Глеб ничего ему не сказал, раз его друг сидел рядом.

Хотя этот мужчина был совсем не в её вкусе: простоватая улыбка, слишком неуклюжие черты лица, толстая шея — однако он заговорил с ней, поддержал, и Серафима была ему благодарна за это.

— Тебе налить? — Андрей показал на кувшин с настойкой.

— Да, интересно попробовать.

Беседа складывалась непринуждённо. Он задавал вопросы, она рассказывала про себя.

— Забавная история! — заключил Андрей после её монолога. — А ты необычная девушка.

— Предпочитаешь обычных?

— Нет. Я просто не думал, что ты бываешь такой.

— Какой? — Сима изобразила саму невинность. Ей страшно хотелось узнать, что он имеет в виду.

Он как-то странно посмотрел на неё.

— Ну… — он осёкся. — М-м-м… Забавной! — нашёлся мужчина.

— А, — разочарованно протянула она.

— С тобой, оказывается, вовсе не скучно.

— Ну, ты же сам предложил поговорить. — Девушка снова ему обворожительно улыбнулась.

Громкий оклик раздался из-за спины. Глеб позвал своего помощника.

«У-у-у! Это он специально!» — Серафима пилила глазами супруга.

Сима предполагала, что Андрея приглашали присоединиться к беседе с итальянцами. Она ошиблась. Неожиданно соседний стол зашевелился — вторая команда расчищала веранду от мебели.

— Что они делают? — Обернулась девушка к альпинистам.

Остальные, как и она, с любопытством наблюдали за слаженными действиями иностранцев.

Серафима вслушивалась в обрывочные английские фразы, но смогла перевести пару слов — говорили быстро. Надежда что-либо понять быстро утратила смысл.

Когда внезапно исчезнувший Андрей появился с рыжей гитарой и губной гармошкой в зубах, стало ясно, что гости из Италии привыкли отдыхать, танцуя.

Итальянский гитарист ловко перебирал струны, заставляя маленькую пёструю гитару сладко петь под его смуглыми руками. Тут же хриплая губная гармонь, оживающая в ироничных губах Андрея, изо всех своих сил норовила отобрать право соло. Где и как помощник научился мастерски импровизировать, никто точно не знал, однако дуэт русского и итальянца получался удивительно слаженным.

Сима окончательно выдохлась, отплясав одиннадцатый по счёту танец с очередным Антонио или Гаспаро. Наталья и две другие девушки-официантки полевого ресторанчика тоже силились отдышаться после бойкого сальтарелло — так, кажется, называлась композиция.

Жилисты кавказец громко о чем-то объявил и принялся давать инструкции музыкантам.

— Что он сказал? — попросила перевести Сима немолодого альпиниста, Игоря, сидящего к ней ближе всех.

— Он исполнит танец своего народа.

Мужчина застучал ступнями по доскам, и зрители дружно захлопали, одобряя представленное.

«Эхха!» — кричал он в сотый раз, меняя направление и подскакивая на месте.

Горец вытянулся в струну, и танец кончился. Раздались дружные аплодисменты.

— Можно мне попробовать? Я тоже хочу станцевать! — Сима вскочила со скамьи, и шагнула к центру зала. — Можно я?

Она сама не поняла, зачем это делает. У неё ничего не получится! Она со школы не занималась.

— Андрей, переведите кто-нибудь, что сейчас будет Русский танец!

— Тебе кадриль или камаринскую? — донеслось озорное из зала.

Отовсюду послышался задиристый смех.

— Эй, Серафима! — полушёпотом подозвал её первый помощник. — Что ты задумала?

Не было времени объяснять.

— Ты же можешь что-нибудь из народного? Сначала медленное, потом прибавь темп! — Она не собиралась больше отступать от себя.

Девушка сбросила толстокожие кроссовки и осталась босиком. В лосинах и в поношенной мужской футболке она застыла посреди веранды сельского ресторана, готовая в любой момент вступить в такт музыки.

Вероятно, Андрей растерялся и не знал, как начать, потому что тишина затянулась.

«Нет, я должна это сделать! Иначе окончательно перестану на себя полагаться! Ну давай же, Андрей! Где ты там?!»

Вопреки неверию зрителей, губная гармошка подала-таки голос, и незнакомая томная мелодия наполнила импровизированный концертный зал. Невозможно было определить, чем именно вдохновлялся гармонист, на ходу сплетая пряжу мелодичного полотна. Напев слегка напоминал народную «Берёзку», но музыкальный лад постоянно трансформировался, сдвигаясь то в одну тональность, то в другую.

Девушка поднялась высоко на носочки. Обойдя заворожённых зрителей по кругу, она слегка наклонилась вбок и сложила руки в фигуру, прижимая указательный палец к щеке.

Серафима действительно сейчас напоминала красавицу-девицу из старых русских сказок. Сошла маска высокомерия, и на лице расцвела ласковая улыбка.

Объятья рук то плавно раздвигались навстречу зрителям, то смыкались, скромно приютившись на талии. Грациозно взмывали вверх белые крылья тонких запястий. Мелкими шажками она словно плыла по веранде, двигаясь лишь на кончиках пальцев ног.

Итальянцы вытянули загорелые шеи, желая разглядеть юную танцовщицу со всех сторон. Ни у кого не осталось сомнений, что перед ними настоящая балерина.

Два изогнутых круга восьмёрки по залу, и Сима застыла на месте. Она закачалась на полупальцах, отчего её тело мерно и едва заметно вибрировало, как лёгкая волна на поверхности озера. Соединив руки в балетное «по де бра», девушка грациозно засеменила назад, в глубину искусственной сцены.

Вдруг лебединая песнь превратилась в русский трепак, старинную двудольную пляску, задорную и быструю, когда сразу хочется пуститься вприсядку.

Удалая музыка подбросила балерину в высоком прыжке и закружила один за другим тугие узлы бешеных пируэтов. Шёлковая косынка соскользнула с медовых прядей волос, но была поймана за хвост уголка и превратилась в антураж задорного танца. Пряные локоны расплескались по выцветшей ткани футболки, присоединяясь к необузданному веселью.

Пяточка — носочек, пяточка — носочек, и снова дерзкий поворот в красивом прыжке. Как из музыкальной шкатулки позапрошлого века, она напоминала хрустальную фигурку, замершей во взмахе кукольных ступней — такой изящной показалась зрителям Серафима в эти мгновения.

Притоптывая кончиком стопы за собой, она понеслась в запальчивом ритме кадрили, чем увлекла за собой взоры восхищённых мужчин. Рука с косынкой взлетела над телом и тут же бросилась к груди, где колотилось пламенное сердце.

Наполненная жизненной радостью музыка стремилась к безудержному апогею. Бег легковерных ног переходил в пламенные прыжки с разворотами. Вот гармошка хлёстко провизжала колоратурно-высокую ноту, и девушка разбежалась и секунду застыла в широчайшем шпагате в полутора метрах над полом. Казалось, она больше не коснётся земли. Мелодия, наконец, оборвала свой кураж, и балерина рухнула в низком поклоне перед возбуждённой толпой.

Андрей не знал, чему больше он удивлялся: своей чародейке-гармошке или неожиданному таланту новоиспечённой приятельницы.

Итальянцы громко рукоплескали. Вскоре их догнал оглушающий свист команды русских альпинистов. Сама того не осознавая, девушка дотянулась до тончайшей струны в душе каждого из присутствующих. И юная журналистка показалась им что ни на есть самой родной. В тот вечер она была символом духа, непостижимого для ума!

— Ты… совсем другая в танце! — шепнула ей Наталья. — А говорила, не чувствуешь ног. Видишь, как хорошо, что смогла пересилить себя!

Серафима застенчиво улыбнулась.

Ей удалось! Лёд мучительного пренебрежения начал подтаивать, и люди потянулись к ней, как скрепки к магниту.

— Эй! А ты не говорила, что можешь достать до челюсти пяткой! Чёрный пояс по карате? — Постепенно ехидство возвращалось к первому помощнику.

— Танцевала ещё в школе, — пропустила мимо ушей шуточку Серафима. — Где научился так здорово играть на гармошке?

— В армии, — гордо заявил он.

Сергея душила толстая жаба ревности.

Его маленькая возлюбленная занималась балетом? А он узнает об этом только сейчас!

Сергей лелеял мечту прижать свою пылкую любовницу в тени какого-нибудь сарая. Она так ослепительно улыбалась итальяшкам, но ни разу и не взглянула на него! А теперь завела дружбу с этим шутом, первым помощником, словно забыла, что он ещё здесь! Здесь! Из-за неё!

«Хулиганка!» — Чиркнул он глазами по вожделенному телу.

Нет, он не сможет на неё долго злиться! Такая знойная и волнующая… эта его интриганка. Бесстыдница!

Её муж сидит совсем рядом. Но она предпочла дрыгать ножками перед иностранцами. Ха! Она ещё бессовестнее, чем ему показалось в тот вечер, когда она отдалась прямо на полу.

Бессовестная — да! О, как хотел он её сейчас! Она заставляла его сильнее предвкушать их будущую встречу. Он покажет ей, чего стоит минута ревности, пока он был вынужден наблюдать пленительный флирт его возлюбленной с другими мужчинами. Он знает её прелестные слабости и накажет Симу за опасное расточительство его чувств!

Глеб испытующе наблюдал за снующими глазами фотографа, и его мутило от жадного блеска во взгляде этого типа. Однако, как ни странно, он чувствовал злость исключительно на себя. За бессилие перед обстоятельствами, за инертность по отношению к собственной семье. Это он упустил момент.

Мужчина перевёл глаза на улыбающуюся супругу.

Серафима когда-то сказала, что ненавидит балет, ненавидит всё, что связано с этим словом. Много лет назад она танцевала и мечтала выступать на сцене театров. Но в старшем классе её как приму студии лишили главной роли. Из-за интриг его будущая жена отказалась от грёз о театральных подмостках. Выбросила атласные пуанты. Сима рассказывала, что это были самые тяжёлые месяцы в её жизни. По ночам она горько плакала. А потом разозлилась. Сильно. И за четыре месяца до выпускных экзаменов засела за учебники, после чего и поступила на журфак.

Она умеет сердиться. По-настоящему. Без соплей и истерик. А так, что даже время попятится назад, не рискнув оказаться затоптанным под её каблуками.

Она по-своему альпинистка: ставит заоблачную цель и добивается. Когда-нибудь это качество, несомненно, приведёт её к вершине карьеры.

Вряд ли её ухажёр догадывается об этом. Она сильнее, чем ему кажется. Чересчур своевольная. Порой слишком приторная, а иногда зубы сводит от горечи… Нет, он не справится с тяжкой ношей её страстей.

Глеб старался не смотреть, как она танцевала. Блистательная… горящая изнутри. Она сбивала его с толку. Ему захотелось обнять её, как раньше. Целовать, нежить, любоваться этими самыми юркими ножками. Но он обещал себе, что будет рассуждать трезво. Ему необходимо обдумать складывающееся положение. Его семья на грани раскола. Он практически потерял ту прежнюю Симу, которую безумно любил. Ему предстояло принять серьёзное решение, и поэтому она здесь.

Тринадцать дней. Заветное число. Они и покажут, что на самом деле его жена скрывает под ненавистью.

Глеб знал, зачем ей этот притворно-ласкающий взгляд. Его не волновал откровенный флирт. Всё это глупости. Она думает, что играет с ним, и надеется выиграть. Но здесь его шахматная доска, его правила. Она идёт королевой и толкает себя на шах против собственного короля.

Если она не отступит… он поставит ей мат. Он тоже умеет злиться.

Ресторанчик почти опустел. Был отдан приказ расходиться.

Серафима уже пятый раз танцевала с одним итальянцем. Он настаивал, и она уступила. Впервые с начала злосчастной поездки она чувствовала себя нужной. Пусть это был и совсем незнакомый ей чужестранец. Танец закончится, и они разойдутся по своим спальням, распрощавшись уже навсегда.

Пора по домам.

Сима оглянулась. Они остались одни. Гитарист, зевая, скрылся в темноте.

— Гуд-бай! — обратилась она к итальянцу.

Тот быстро защебетал ей на родном итальянском, а затем прижал к груди её руку. Фразы получались страстные и мелодичные, точно он клялся в вечной любви.

— Инглиш! Плиз! Инглиш! — растерялась она.

Кажется, тот понял её просьбу и затараторил на «инглише», так же скоро и неразборчиво, будто щёлкнул скрытый переключатель языка. Слова выстреливали пулемётной очередью, а затем крошились в фильтре её подсознания. Сима ничего не могла разобрать.

— Стоп! Сто-оп! Ай вонт ту гоу хоум! Хо-ум! — громко объяснила она ему, точно глухому. — Я устала и хочу домой!

— Но, но, но, но… — И снова засуетилась итальянская скороговорка.

Девушка не придумала ничего лучше, как вырвать руку. Но мужчина удержал её. Вдобавок он вцепился в правый локоть Симы, грозя поцелуем.

Она вконец растерялась. Судорожно откапывая в памяти остатки знаний английского, Серафима проклинала себя за то, что не практиковалась как следует на иностранных языках. Она порывалась сказать мужчине нечто дерзкое, но не находила слов. Ругательства на русском странным образом только поощряли его нахальное поведение.

— Пью фачиле, амиччо! Куэста рагацца нон вуоле венирэ кон тэ! — послышалось из-за спины.

Серафима не верила своим глазам: её муж здесь!

Иностранный гость повернулся к высокому русскому. Они яростно заспорили. Вдруг итальянец трусливо повернул голову и резко отступил от девушки. Он раскланялся перед Глебом и бросился пожимать ему руку.

Сима ничего не понимала.

Иностранец скорым шагом покинул веранду.

— Что это было? Почему он ушёл?

— А ты бы предпочла, чтобы он остался? — Голос проводника прозвучал угрюмо. Глеб повернулся к девушке. — Ты вконец сдурела? Почему всё ещё здесь? Совсем не дорожишь головой?

— Это он меня схватил! Мы просто танцевали! — Симу словно вынуждали оправдываться. — Я ничего…

— Пойдём! — Муж сердито подтолкнул её к выходу.

— Ты говоришь по-итальянски?

Он не ответил.

Молчание. И снова это сдавливающее уши молчание! Её тошнило от недосказанности. Она сполна наелась всем этим за последние несколько месяцев. И сейчас вновь ей приходилось дышать этим сладковато-гнилым запахом, ощущать этот безмолвный гнев.

— Что ты сказал ему? — Вопрос раздавил тишину. — Типа чем-то болею? Или ещё что похуже?

— Рассказал правду.

— Как не даёшь мне развода, привёз сюда насильно и вынуждаешь идти в чёртовы горы? — съязвила она.

— Да, — холодно ответил мужчина.

От возмущения у Симы вытянулось лицо. Чувство благодарности за избавление от навязчивого ухажёра сменилось колючим раздражением. Она уже сомневалась, испытывала ли радость, что в ресторан явился её постылый муж и сменил одно неприятное общество на своё, не более привлекательное.

— Чего ты добиваешься? — Серафима ещё раз попыталась вызвать того на разговор.

Ответа не последовало.

— Я знаю! Ты мстишь за то, что я от тебя ухожу. Из-за этого ты меня так ненавидишь, не так ли? Смирись! Я тебя не люблю! Больше нет! — бросила она ему в спину.

Снова молчание.

Они подошли к бревенчатому двухэтажному домику, где разместилась команда Глеба.

Глухая ночь застелила равнину сплошным покрывалом мрака. Взгляд тонул в вязкой смоле черноты. Под ногами едва просматривались ступеньки. Страшно было ступать по ним и при ярком солнечном свете, а теперь…

Однако Сима радовалась про себя: тьма скрывала грызущий страх перед шаткой лестницей. Ей вовсе не хотелось дать супругу новый повод смеяться над ней.

— Всё, дальше я сама! — Серафима вцепилась в перила. — Не ходи за мной!

— Ты красиво танцуешь, — донеслось до неё сквозь чернильную пустоту.

— Что?.. — Девушка застыла в пролёте.

Ей показалось. Эхо? Воображение?

Ответа она не услышала.

Глава шестая

♫♫ Shiro SAGISU — Griffith’s Dream (OST Berserk: Golden Age I)

Бегу по ступенькам. Ядовитый ужас заживо снедает тело. Нет сил терпеть. Что-то случилось! Я чувствую кожей — мелкие волоски встали дыбом.

Проклятый семнадцатый этаж! Бесконечные лестницы… Наверное, я несусь по замкнутому кругу ребристых ступенек, точно крыса в беговом колесе. Кто-то играется мной! Не иначе! Но мне совсем не до смеха.

Исчезла!.. Моя девочка… Что-то произошло, что-то очень плохое…

В мобильной трубке длинные гудки, а затем «абонент недоступен…» в тридцать седьмой раз. «Попробуйте перезвонить позднее», — бездушно советует мне электронный голос. Издевается. Чёрт бы его побрал!

Она пропала! О господи!

Почти двенадцать… Без пяти. Вышла из дому в десять вечера.

Болван! Зачем отпустил так поздно гулять с собакой? Одну… Нет, она была не одна, с Варягом! Золотистый ретривер — крупный пёс. С ним так просто не сладишь. Нужно всего двадцать минут… Их нет уже два часа!

Снова эти стонущие гудки… и опять «недоступен»…

Я сойду с ума! Никогда не было так страшно. Даже там, над пропастью, на высоте семь с половиной тысяч. Внутри что-то натягивается до предела, ещё чуть и порвётся. Это невыносимо! И тоска… Полнейшее смятение в тесном улье мозга, а в груди — лютая тоска… Словно горло заливают жидким азотом. Минус сто восемьдесят по Цельсию… Спазмы… Задыхаюсь!

Ступеньки закончились. Отпустили. Значит, кто-то там уже наигрался…

Практически вышибаю тяжёлую парадную дверь. Сзади крик… Консьержка верещит, точно умалишённая. Или это я не в себе?

Парк через два дома. Парк. Мысленно я уже там, только вот ноги не поспевают.

Добегаю.

Ещё лето, но в парке темно, и никто уже не гуляет.

В голове ужасный бедлам: много отвратительных предположений. Я цепенею. Не могу решить, в какую сторону лучше бежать. Она может быть где угодно. Много тропинок… слишком много!

Так. Стоп. Сосредоточься! Я должен сосредоточиться! Страхи потом! Главное сейчас — найти мою девочку! Ей нужна помощь!

Где обычно они гуляют? Варяг обожает полянку. Это чуть поодаль, слева от центральной аллеи.

Несусь туда.

Почему я не сразу сообразил, что их нужно срочно найти? Сидел себе, щёлкал стрелкой мышки по монитору и вдруг осознал. Будто дёрнуло. И вот я уже несусь к полянке — небольшому клочку высокой травы среди дорожек из гравия.

Никого. Всё холодеет внутри. Не знаю, где ещё можно искать.

Мать твою!

Чертыхаюсь. В голос. Помогает.

Стряхиваю клешни паники с опухшего горла.

Нужно сконцентрироваться.

В сотый раз набираю заветный номер. Гудки… Начинаю представлять, как звучит мелодия звонка. Мне так хочется её услышать!

Дорогая, заклинаю тебя, возьми трубку!

Горячо молюсь. Шёпотом.

Видимо, я заставил себя поверить, что слышу рингтон её телефона, потому что… действительно расслышал его!

Бросаюсь на звук. Мобильный… Знакомая песня…

Первый час… никого… город спит… Трель доносится издалека, но я легко угадываю направление. Секунд десять, и вот она, сумка.

Маленький рюкзачок. Всё на месте: кошелёк, телефон, плеер. Связка ключей. Вещи здесь… значит, не ограбили.

Где же она?!

Тишина. Вой сирены с дальнего шоссе… но вокруг ни звука. Вакуум…

Истошно ору, не жалея глотки. Выкрикиваю её имя. Не знаю зачем. Может, зову, чтобы услышала… или, скорее, ради себя, чтоб не рехнуться от ужаса.

Одна в чёрном парке. Её похитили… Красавицу, умницу, мою невесту.

Трясутся руки. Обливаюсь холодным потом.

Чую всхлип. Не слышу. Чувствую. Огрызками здравого смысла.

Не помню, как отыскал её тело. Помню, что не рыдается.

Ох, нет! Она жива… Господи, жива! Жива!!! Лицо в пыли… дышит, или, если точнее, беззвучно всхлипывает. Вся в слезах. Плакать в голос закончились силы. Наскоро осматриваю туловище — кости целы, голова без ушибов. Юбка не порвана. Её никто не трогал. Не похищал.

Тыльной стороной ладони стряхиваю со лба тяжёлые бусины пота. Успел нафантазировать самое страшное… Больное воображение!

— Что, что случилось? — Смахиваю испачканные локоны с её лица. — Как ты?

Она порывается сказать, но вновь захлёбывается слезами.

— Успокойся! Я рядом! Любимая, рядом! — Прижимаю дрожащее тело к себе.

Домой. Нельзя её здесь допрашивать. Дома всё расскажет.

Пытаюсь приподнять её. Она слаба. Хватается за мою футболку. Силится выговорить слова.

— Потом объяснишь! Сейчас это неважно! Нам нужно домой, — уговариваю её.

Хочу взять за руку и ощущаю запах крови. Медный, тёплый, гадкий. Ненавижу. Меня всегда мутило от него. Откуда кровь?

Ладони стёрты об асфальт. Скорее всего, упала.

Ощупываю ноги. Она бессильно стонет. Колени содраны до мяса. Лежала здесь в грязи. Если инфекция попадёт в открытую рану, начнётся сепсис.

— Тебе нужно промыть ссадины, — как можно более спокойно говорю я ей.

— Ва… вар… ряг, — выдохнула она.

Лишь теперь осознаю, что пса неслышно. Сбежал, предатель! Ему положено защищать хозяйку, а он… трус! Мысленно кляну собаку.

Чёрт с ним! Вернётся ещё.

Бережно поднимаю рыдающую девочку. Кажется, ткань короткой юбки за что-то зацепилась. Оглядываюсь.

Не ткань, рука. В запястье врезался ремешок от поводка собаки.

— Милая, можешь сесть? Я сниму ремешок. — Усаживаю на край бордюра, освобождаю руку.

Ремень. Варяг здесь? Рядом?

Зову собаку. Нет ответа. Только хриплый стон любимой.

Иду за поводком. Два, три метра. Пять метров. Около того. Светлый мешок посреди дороги. В темноте не разгляжу.

— Что за…? — отшатываюсь.

Объёмистая туша мёртвого животного растянулась через широкий проход. В ней не осталось ничего от Варяга. Морда раскрошена на фрагменты. Не было одного глаза и носа. Грудина раздроблена, хребет перебит в двух местах. Корпус неестественно выгнулся через спину и скорее напоминал меховой, напичканный щепами вьюк, случайно упавший с телеги, чем живое существо. Очень странно: крови почти не было. Шкура не порвалась. Но пёс… Боюсь даже представить, что здесь произошло. Жуткое зрелище.

Возвращаюсь к дрожащей невесте.

— Машина, — выговаривает она. — Машина его… Он не успел… Я не видела машину! Его… так страшно… — Она вдруг крепко вцепляется в меня. — Я пыталась встать, но он меня не отпускал.

Чувствую, как кровь отходит от лица.

Ремень! От испуга ей померещилось, что мёртвый пёс держит её. Всё это время она думала, что он её держит!

Я сильно зажмуриваюсь, чтобы прогнать тошноту.

Автомобиль сбивает собаку. Вокруг запястья обмотан поводок.

Её протащило метра два. Сильный шок. Рюкзак недалеко, но аллея пуста. Темнота ночи её вконец напугала. И вот она плачет уже второй час… совсем одна… не может сдвинуться с места… потому что собака её не отпускает.

Ватные ноги приносят нас в дом.

Я быстро опрыскиваю её водой из душа, вымываю землю и пыль из спутавшихся длинных волос. Промачиваю вату перекисью водорода, вынимаю частички гравия. Обрабатываю края ссадин йодом, тщательно перевязываю. Она не дёргается, не кричит. Или сил не осталось, или полстакана заначенной водки притупили острую боль.

Укладываю её, присмиревшую, в чистую постель, под одеяло. Сейчас ей обязательно нужно поспать. Завтра я поговорю с ней, мы во всём разберёмся. Пусть только отдохнёт.

— Эй, ты чего?

Она схватила меня за рукав.

— Ты куда?

— Я ненадолго.

Пожалуй, не стоит ей говорить, что я собираюсь вернуться в парк. Варяг так и остался лежать посреди дороги. Утром на него наткнётся какой-нибудь дворник, и тело собаки попросту выбросят, как заплесневелую банановую кожуру. Я собираюсь его похоронить. Там на полянке, где мы вместе так славно резвились в прошлую пятницу… Три дня назад…

Болезненно сжимается сердце.

Варяг был верным другом и смышлёным псом. Его когда-то подарил мне отец. Когда был ещё жив. Нашёл его в переходе метро, пожалел. Он сказал тогда, что щенок напомнил ему меня. Да! Он был прав! После трагедии на Джомолунгме я расклеился, потерялся. Жизнь утратила былые краски. Я носил в себе камень ужаснейшего греха. Я проклят. Отец говорил, что я хороню себя заживо. Так и было. Но в мою жизнь вошёл неунывающий Варяг. Этот пёс день за днём врачевал мою душу. Теперь пришло время мне позаботиться о его пёсьей душе.

— Милая, тебе стоит поспать! Я отлучусь всего на час. Ты проснёшься, и я буду рядом! — обещаю ей.

— Не уходи! Побудь со мной! — Она тянет меня за футболку.

Шумно выдыхаю. До рассвета часа четыре. Подожду, пока не уснёт. Она столько пережила в этот вечер! Конечно, ей хочется, чтобы с ней кто-то был. Успокоил, обнял, утешил. Она ещё совсем юная… всего двадцать. И через месяц пойдёт под венец. Имею ли я право брать с неё клятву? Вечно любить, почитать, быть опорой в горе и в радости, здравии и болезни… Молодая, почти ребёнок! Ей пока рано сталкиваться с болезнями. А смерть? Она даже не знает, что это! Наполнена множеством ярких желаний. Неисчерпаемая энергия бурлит в янтарных глазах. Всё впереди. Ей кажется, что любая вершина по плечу. Но не догадывается, что в жизни, бывает, случаются ужасные вещи.

«Наверное, за это и полюбил…», — думается мне, — «…если вообще любят за что-то!»

Какая слабая она сейчас! Чувственная… почти хрустальная! Глядит пронзительно, умоляет не покидать её.

Поэтому я хочу сделать её своей женой. Для неё свадебная церемония — это праздник, красивый бал, где она будет окружена вниманием. Для меня всё иначе… Я беру за неё ответственность. Она нуждается во мне, и я дам слово защищать её. Порой и от неё самой.

«Несдержанная. Кипит азартом… За это тоже люблю!»

— Милая, что ты делаешь?

Снимает с меня футболку.

— Зачем тебе футболка? — я слегка удивлён.

Она ещё напугана. От страха люди всякое могут выкинуть. Мне ли не знать?

Берёт меня за руку и притягивает к себе. Не понимаю, что взбрело ей в голову, но поддаюсь. Её руки сплетаются вокруг моей шеи.

«Хочет объятий?»

Вдруг чувствую лихорадочно горячие уста, сперва на горле, затем выше, к лицу. Она яростно целует меня в губы. Болезненно. Страстно. Практически кусает. Вырвавшись из пучины одеяла, ногами обхватывает мои бёдра и пригвождает к своему нагретому телу. Я сквозь ткань плотных домашних брюк ощущаю жар. Начинаю беспокоиться. У неё высокая температура?

Норовлю дотянуться до лба, скрытого влажными её волосами. Не получается. В тонких пальчиках, разбитых в кровь, проснулась неженская сила. Она крепче вжимается в меня, дыша лихорадочсно и глубоко.

— С тобой всё в порядке?

«Не в себе», — понимаю я.

Она выгибается всем телом. Под ночной сорочкой чувствую напряжённую женскую грудь. Бельё исчезло вместе с застенчивостью. Скольжу глазами по обнажённым плечам. Блестящая от испарины кожа. Живая, мягкая, соблазнительная. Жадно втягиваю пьяный воздух. Ничего не могу с собой поделать.

— Это не… это не… Тебе следует отдыхать! — Сметаю с себя её руки.

Продолжает смотреть на меня из-под полуприкрытых век.

— Прошу тебя! — её голос сильно дрожит.

— Нет, я не могу!

Варяг там, в ночи… Я должен похоронить его! А ей нужен отдых, а не…

Раскалённые губы касаются меня, потом ещё и ещё…

— Не… не могу… — Выдыхаю и растворяюсь в наслаждении.

Она меня одолевает. Забываюсь. Я повержен.

— Обними меня крепче! — слышу крик. — Хочу… сильнее!

Вонзает ногти мне в плечи. Чертовски больно. Я рычу. Стоило бы остановиться, прекратить это безумие… Но сейчас всё по-другому. Отрекаюсь от боли. Не обращаю внимания.

И снова когти царапают спину. Дьявол! Она распаляет меня. Злит. Взывает к внутреннему зверю. Требует… жестокости.

Я никогда прежде не был груб с женщиной. Но это… это больше похоже на истязание, чем на любовь.

У неё не было мужчины… до меня. Я всегда старался быть с ней предельно аккуратным. Этим летом она в первый раз… Она совсем небольшого роста. Не хотел причинить ей… Боль.

Она сошла с ума, и, кажется, я тоже.

Священнодействие. Жертвенный алтарь. И мы, язычники.

Я не могу остановиться. Чувствую, как ярость поднимается по венам. Я словно призван поразить идолопоклонницу.

Запредельный ритм. Сердце долбит в ушах. Вместо крови — адреналин. Тело стало единым духом. Я почти не дышу — горю. Если бы не спортивная закалка, умер бы от перегруза.

Она сама не своя. Безумная, алчущая, ненасытная. Словно ей меня не хватает, словно хочет наполниться до краёв. Я весь в ней. Она прижимается в исступлении, отдаётся вся целиком.

Слепая дымка в невидящем зрачке мешает как следует разглядеть её лицо. То, что она испытывает, не удовольствие. Голод.

Ощущаю, как растекается сознание. Кровь и ртуть. Мистический калейдоскоп осколков мыслей. Уже не разобрать, что есть реальность.

Парк, авария, собака — всё предано забвению. Страшный грех, гибель человека… Я был убийцей! Нет, не было такого! Я снова чист душой! Я знаю!

Вся простыня в крови. Моей, её. Повязки сорваны с колен… как и моя кожа на плечах.

Я почти на грани… Она просит ещё… Заклинает. Я падаю в неё последний раз и… слышу крик. Не помню, кто кричал.

Пальцы… Её тело каменеет в приступе экстаза, и вся она поддаётся вперёд, выбрасывая обнажённую грудь мне навстречу.

Помню её пальцы. Неестественно изломанные, согнутые в каждом суставе, до крайности напряжённые. На фоне плавности телесных линий эти пальцы, казалось, принадлежат не ей. Руки старой ведьмы. Отвратительные руки. Они ворожат надо мной.

Хочу помешать им, но сводит плечи. Всё в крови, но от запаха я проваливаюсь в сон. Нет сил, чтобы открыть глаза. Что-то тяжёлое во мне рассыпается, и я чувствую, как вместе с кровью уходит боль. В первый раз за эти годы я сплю спокойно.

Варяг был похоронен до рассвета. Я успел.

Прощаюсь с верным псом, а сам гадаю, что произошло… там… с нами?

Мы оба никогда не заговорим о той ночи. А, может быть, её и вовсе не было? Может, эти руки просто приснились мне?

Глава седьмая

— Сима, просыпайся! — чей-то противный голос выдернул девушку из тревожного сна.

— Что? Не-е-ет! Я не выспалась!

— Десять минут, и будешь порхать по всей комнате уже не как балерина. Сколько можно тебя будить? Через полчаса выступаем! — рассердилась Наталья.

— Не может быть! — застонала Серафима. — Сколько времени? Ещё темно!

— Четыре утра.

— Вы все с ума сошли, что ли? Зачем так рано!

— Нам сегодня предстоит марш-бросок в семнадцать километров. Ты что, опять уснула?!

— Я не хочу!

— Господи, какая же ты! — вскрикнула медсестра. — Зачем Глеб вообще тебя сюда притащил? Ты же погубишь всё наше дело!

— Согласна! Я тоже просила оставить меня в покое, а он…

Дверь в их каморку распахнулась, и вместе с предутренним стылым воздухом развязно вторгся Андрей явно в приподнятом настроении.

— Девчонки, собрались? Какие вещи уже выносить? — спросил он бодро.

— Можешь вынести нашу спящую красавицу, — буркнула Наташа.

— О! — Мужчина был озадачен. — Сима, ты что, ещё в кровати? Быстро поднимайся! Бегом завтракать! Мы уже выдвигаемся!

— Я сплю!

Андрей вопросительно взглянул на Наталью.

— Не знаю, что с ней делать! — Женщина нарочито всплеснула руками.

— Сима! Ты же подводишь команду! Лошади уже здесь. Пора грузить вещи. Мы не можем задерживаться.

— Четыре утра! — Серафима негодующе вскинула одеяло и, наконец, села. — Вы ненормальные! И меня хотите свести с ума!

— Вот так принцесса! Сахарная! — заключил первый помощник.

За спиной послышался громкий топот.

— Что вы копаетесь тут? — Глеб, сосредоточенный на времени, обходил комнаты.

Он остолбенел, когда наткнулся на развешенные вещи и заспанное лицо жены.

— Я не могла её добудиться, — поспешила оправдаться Наталья.

Сима с наигранным безразличием расчёсывала волосы, стараясь казаться спокойной в присутствии мужа. Это он притащил её в это захолустье, поднял до зари и вынуждает лезть в горы, где ей не место.

— Ребят, извините. Можно попросить вас обоих на минуту? Мне придётся обменяться парой фраз с нашей примой балета наедине.

Андрей вопросительно поднял брови, Наталья торжествующе ухмыльнулась.

Дверь захлопнулась, и Глеб присел на койку, устало разглядывая мягкое, ещё полусонное лицо жены. Та прекратила расплетать заполстившиеся пряди и с опаской бросала взоры на мужа. Он молчал, и молчала она.

— Пора бы им уже. Время не терпит! — неодобрительно кивнула Наталья в сторону двери. — Она, как дитя неразумное. О чём с ней вообще можно разговаривать?

— Ты спешишь с выводами, — предупредил Андрей медсестру. — У неё в голове беспорядок, но она интересная особа. Сдаётся мне, Глеб не зря выбрал её.

— Перестань! Наверняка услуги журналистки без опыта обходились дешевле. Быть не может, что она ему… ну ты понял.

— Нравится? Кто знает!

— Он женат! Для вас, мужчин, это ещё что-то значит? — нахмурилась женщина.

— Может, она ему какая-то родственница. А заодно работает в столичной редакции. Вот он и заботится…

Андрей не успел договорить. Сима вылетела из двери, как подстреленная.

— Куда это она? — недоумённо обратился к другу первый помощник.

— Пошла умываться и завтракать. Через пятнадцать минут собираемся внизу. Андрей, помоги ей спустить вещи!

Через четверть часа команда в полном составе топталась у крыльца.

Густой лес, ещё чернеющий в тенях ночи, тонул в сливочном предрассветном тумане. Зардевшаяся ото сна летняя заря едва показала из-за дымки румяную щеку. Хоровод последних июльских деньков завершал прощальный танец цветения. Утренняя алмазная влага целовала возлюбленную землю. Совсем скоро роса начнёт остывать, и тёплые ветры уступят место северным, осенним. Початки листьев успели вобрать в себя магию света и грунтовый сок, и теперь, пресыщенные, постепенно отваливались от тощих веточек, падая ниц у ног дерева-родителя. Трава мягко ложилась вдоль разбитой дороги. Соседнее поле дышало свежестью. Запах отсыревшей почвы сводил ноздри с ума и побуждал вдыхать чистую благодать, непривычную городскому забитому носу.

В застывшем утреннем воздухе легко угадывался шум бурной реки Катуни, с давних пор священной для алтайцев.

Люди верили, что Катунь была сварливой женщиной и капризной супругой одного из высоких хребтов. Гнева её опасались не меньше, чем дикого зверя. Неверных мужчин она губила в омутах и на крутых каменистых порогах, зато молодые незамужние девушки могли плескаться в её водах от зари до зари. И теперь журчание Катуни завлекало обманчивой беззаботностью, но нрав её был прежним: каждый год она утягивала на дно соблазнённых ею мужчин. Они навсегда останутся её любовниками.

«Прямо роковая женщина!» — Серафима протёрла глаза, заслезившиеся от света.

Хотя солнце уже поднималось над горизонтом, их команда до сих пор не выдвинулась из лагеря.

— В ручную кладь берём только самое необходимое! Не забудьте спрей от летучих тварей. Остальное грузим на лошадей! — объявил руководитель. — Бережём силы для подъёма.

Отряду привели четверых разномастных коней. Два гнедых жеребца спокойно стояли на коренастых ногах. Ещё один, не такой упитанный, грязно-белый, понуро опустил седую шею. Он был самым старым из них и не раз испытывал на собственном хребте тяготы горной тропы, кои были ему уготованы лошадиной судьбой. Он знал, что их ждёт.

Серафиме почудилось, что если хорошенько присмотреться в тёмные лужи глаз седогривого старца, можно разглядеть в них дорогу туда и обратно. Рассмотреть вершину Белухи. Почувствовать облегчение, когда по возвращении на горизонте завиднеется алтайская деревушка, и всё уже будет кончено — трудности позади.

Четвёртым оказался удалой скакун-новичок, норовистый подлеток. Сегодня ему, как и Симе, предстоит в первый раз столкнуться с непредсказуемой горной тропой, и он нервничал, царапал копытом землю в ожидании чего-то неизъяснимого, пугающего и одновременно величественного.

У девушки заныло под сердцем. Её тоже мучило томительное предчувствие.

Лошади пройдут с ними до Аккемского озера — это два дня пути, затем скинут чужую поклажу и вернутся домой вместе со своими провожатыми.

— Нравится? — с нескрываемой гордостью спросил неказистый алтаец, видимо, хозяин коня.

— Д-да! — Моргнула от неожиданности Сима. — А можно погладить?

— Не советую, — вмешался Андрей. — Здесь лошади не те, что в городе. Эти почти дикие. Их растят в огромных загонах. Никаких тёплых стойл. Они — тяжёлая рабочая сила, а не аксессуар. Признают только хлыст, — безжалостно сказал он. — Оттяпает тебе руку не хуже собаки. Не лезь!

Серафима послушно отошла от молодого жеребца. Алтаец бестолково пожал плечами и продолжил навьючивать лошадь.

— Как ты это сделал? — раздался вопрос за спиной. Глеб обернулся.

— Не понял.

— Наша принцесса собрала чемоданы за десять минут! Не хныкала, не дерзила. Что ты ей сказал? — Наталья сверлила его любопытным взглядом.

Глеб на секунду задумался над ответом.

— Сказал, что дам ей развод, — не моргнув глазом, объяснил он.

Медсестра застыла, а потом вдруг улыбнулась.

— Это шутка такая? Ха! Смешно! — Закивала она одобрительно.

— Шутка…

— Ну, не хочешь, не говори! — Выпятила она нижнюю губу, беззлобно изображая досаду. — С этой девчонкой никакого слада нет!

«Это точно!» — Глеб отыскал Симу в толпе. — «Никакого!»

Девушка с восхищением осматривала нож, который взял в поход фотограф Сергей. Изогнутый металлический клинок разительно отличался от привычного туристического ножа и вызывающе лежал в руке. Три дерзких зубца украшали лезвие, в то же время утяжеляя его. Произведение искусства, вылитое из стали и остро заточенное, было призвано восхищать неискушённый глаз. Форма клинка вселяла в девочку благоговение перед холодным оружием.

Сима выпросила подержать красивую вещь. Её кисть заметно напряглась, приняв на себя вес клинка.

«Так и есть: слишком тяжёлый», — смекнул Глеб. — «Таким проще порезаться, чем нанести реальный вред кому-то другому. Лезвие застрянет внутри, и любой дикий зверь загрызёт, прежде чем сам истечёт кровью из раны».

Но Серафиме явно нравился этот красивый нож. Фотограф не скрывал удовольствия и раздувался от гордости: он сумел произвести желаемый эффект.

«Сорока!» — бросил ей мысленно Глеб. — «Разглядела блестящее…»

— Видел ножичек? — Вынырнул из-за спины первый помощник.

Глеб коротко кивнул. Своё раздражение он оставит при себе. Незачем остальным читать его мысли.

— Спорим, он быстрее всадит его в своё же бедро, чем сумеет почистить картошку?

— Оставь! Пусть балуется! — бесстрастно произнёс Глеб.

— Эй, где твоё чувство юмора?

— Я занят. — Мужчина втискивал рюкзак с аппаратурой в кожаный непромокаемый мешок.

Андрей разочарованно пожал плечами и крикнул Сергею:

— Эй, Рембо! Убери свой клинок подальше от девочки! Не дай бог поранится — шею сверну!

Серафима ещё раз осторожно провела пальцем рядом с тонким лезвием и протянула нож обратно Сергею. Она повернула голову в сторону ножен супруга, в тех лежал обычный, ничем не примечательный ножик с деревянной потемневшей от времени толстой ручкой. Сима растянулась в злорадной улыбке: предпочтение она отдавала явно не в пользу мужа.

Глеб стоял к ней спиной и не мог видеть издёвки на её лице, однако короткий полный презрения взгляд перехватил вездесущий китаец, не попадавшийся на глаза весь прошлый день.

«Этот тут как тут!» — Она постаралась скрыть стыд за неосторожность. — «Ну и пусть!»

Они шли уже больше шести часов.

Солнце неукротимо тянулось к зениту. В отличие от нестерпимого пекла два дня тому назад, этот полдень навевал ликующие песни вместе с приятным остужающим ветерком.

Настроение Серафимы мало-помалу улучшилось. Спину чуть оттягивал походный рюкзак. Новые ботинки сидели по ноге и не думали натирать.

Ей дышалось весело и свободно. Шумный гомон качающихся листьев тешил проржавевшие нервы. Голова отреклась от раздумий и окунулась в волны созерцания, беспрестанно спотыкаясь о чудеса дивного леса. Не единожды Сима встречала застывшую фигуру зверя, а затем та оборачивалась корягой.

В кустах сияли шёлковые сети неусыпных пауков, играющих в салки с жирной мушкой. Паутинки переливались алмазной нитью, отблескивая на солнце драгоценностями вместе с агатовым паучком.

Сладкий воздух зазвенел от райского пиликанья невидимой птахи. Где-то недалеко, в кроне деревьев ещё один голос походил на хрустальный свиристель. К ним присоединялись ещё и ещё.

Всю жизнь, не ступая шага из мегаполисов, Сима не догадывалась, что птицы умеют так петь. Хотя… нет, знала, конечно: слышала городских воробьёв под окном спальни в родительском доме. Однако то было совсем другое.

Прошлые обиды и горести забывали дорогу к разморившимся думам. Мысли перескакивали от одного светлого воспоминания на другое. Иначе не получалось. Лес убаюкивал мерным качанием, прославляющей песней ручьёв и мшистой мягкостью толстого наста. Ноги спешили навстречу жизни, и расцветала внутри безмерная благодарность судьбе за то, что свела к этой дороге, пусть даже не по своей воле.

Глаза сами принялись выискивать вожака колонны. Полтора десятка людей, четыре коня и бесчисленная поклажа. Ему нельзя сбиться в пути — за ним идут люди.

Муж обещал выпустить её из клетки остывшего очага. Они вернутся, и мир изменится навсегда. Свобода желаний, чувств и эмоций — она сама будет вольна решать, какому делу отдаться и кому принадлежать. Птица! Парящая, смелая, сильная! Именно птицей она ощущала себя в это утро. Долой холодные одинокие вечера, горючие слёзы и молитвы о возвращении заплутавшего мужа! Она устала быть ополовиненной, собирать крохи недолгих встреч с ненаглядным мужчиной, прежде чем снова начать жарко заклинать богов о его возвращении. Потерялась, опустела, отдала всю себя на молитвы. Тысячи сводок о жертвах беспощадных хребтов…

Довольно! Теперь новая жизнь! В ней не останется место ужасу. Вера в завтрашний день и любовь!

Серафима выдвинулась вбок из шеренги. Захотелось рассмотреть широкую спину супруга и попробовать разгадать, как же он воспринял собственное решение. Не то чтобы это повлияло на её мнение, но всё-таки интересно: мучится или дышит свободно?

Остановился. Сверился с картой. Подобрал шнурок с электронной коробочкой GPS. Вновь тронулся в путь.

Отбросить прежний страх и взаимную неприязнь, взглянуть на него ещё раз незапятнанным взглядом.

Рослый, плечистый, уверенный. Ничего не боится. Идёт впереди не оборачиваясь. Гордый зверь. Он задаёт темп — остальные за ним поспевают. Главарь. Не поспоришь. Всё как прежде. Но он не видит никого подле себя: ни супругу, ни друга, ни постороннего. Цель его там, высоко. Он не способен остановиться. Вершина — ему мать, жена. Его светоч. А ей, женщине из плоти и крови, нет места рядом с таким. В ней тоже есть гордость. Она тоже хочет мечтать, хочет оставаться любимой и не бояться, провожая супруга в заснеженные объятия смертоносной любовницы. Изо дня в день, из года в год. Нет больше сил, родник иссох. Но вскоре она вновь окажется свободной!

— Стоп! — крикнул прямо на ухо первый помощник.

От неожиданности Серафима споткнулась и нелепо замахала руками, стремясь избежать падения. Обескураженная, она вопросительно уставилась на Андрея, желая понять, зачем тот её напугал.

— Выбрось! Фу! — Мужчина слегка ударил её по пальцам левой руки. В мох упала горошина алого цвета, похожая на ягоду красной смородины.

— Ай! — прижала девушка руку к себе. — Ты чего?

— Что там у вас? — донёсся голос главного проводника, учуявшего заминку в стройной линии шедших.

— Всё нормально! — ответил Андрей громко и прибавил уже тише, — Умереть хочешь? Это Волчье лыко! Крайне ядовитая!

— Я… я… не… знала, — растерянно заморгала глазами девчонка.

— Это растение даже трогать не следует! Вызывает ожоги кожи. Представь, что с тобой будет, если проглотишь такую!

— Ох!

— Это тебе не дачный сад! Нельзя вести себя так легкомысленно! Смотри, куда идёшь и к чему прикасаешься! — строго наказал ей мужчина.

— Д-да, кон-кон-нечно! — и не подумала пререкаться Серафима. — Спасибо! — Она виновато склонила голову.

— Ладно, идём! — немного оттаял Андрей.

Теперь он шёл за ней. Она чувствовала: он следит. Сима старалась обходить кусты с ягодами, опасливо глядя на каждый из них, чем смешила мужчину.

Глеб объявил десятиминутный «перекур».

— На, держи! — протянул ладонь первый помощник, в той лежало несколько маленьких ягодок, незнакомых на вид.

— Они не ядовиты? — недоверчиво спросила Серафима.

— Нет, — улыбнулся Андрей. — Это лесная земляника. Её можно есть.

Действительно, ягоды оказались ароматными и очень сладкими. Она слышала о землянике, но никогда не встречала.

— Говорят, есть особенные сорта, и можно вырастить ягоды размером с клубнику.

— Интересно, где такую купить? Съела бы целое ведро. — Её лицо стало мечтательным.

— В городе, наверное, всё можно достать, но стоит она дорого.

— Да уж. Скоро мне будет не до того, — задумчиво произнесла девушка, заставляя гадать Андрея, что значили её слова.

Серафима заглянула в небольшую, но глубокую лужу, дно которой было выложено прошлогодними листочками разных деревьев. Казалось, в луже вовсе не было воды, до того она была прозрачная. Каждая коричневая прожилка рассматривалась под упругими пучками света. Причудливо изогнутые, застывшие в воде пластины листьев напоминали природную инсталляцию, украшавшую естественный антураж.

Сима без конца оглядывалась и притормаживала, стараясь тщательнее рассмотреть необычные произведения искусства, разбросанные вдоль пути. Она чувствовала, будто шла по музею, и шедевры неизвестных авторов поражали её оригинальностью идей. Замысловатые букеты из фиолетовых, белых и желтоватых цветков блазнились встать на пути неискушённых глаз девушки, однако Сима помнила запрет Андрея и не приближалась к растениям слишком близко.

— Ты так тщательно выбираешь место, куда наступить. Боишься затоптать цветочки? Думаешь, если красиво, значит, доброе по натуре? Тот уродливый гриб, который ты только что раздавила, был лечебным. А эти цветы… — он выдержал паузу, — …стреляют ядом!

Девушка резко отшатнулась, чуть не сбив с ног впередиидущего альпиниста. Вокруг неё растянулась целая поляна смертоносных бутонов. Она страшно побледнела от ужаса, приготовившись стать жертвой растения.

— Эй-эй! Я пошутил! — поспешил успокоить мужчина, уловив дикую панику в янтарных глазах.

— Ты… да ты… Знаешь, кто ты?! — Сима чуть не заплакала от досады.

— Знаю… Извини! — Шутник начал сгибаться от хохота.

Серафима было надула губы, а потом истерически рассмеялась, заразившись весельем первого помощника.

Плотный обед в два часа пополудни так разморил спину и ноги, что весть о предстоящих семи километрах вверх по острым камням заставила Серафиму издать тихий стон отчаяния.

— Я не ем мяса! — в двадцатый раз повторяла девушка.

— Ну сколько можно? Мы не можем сейчас развьючивать лошадей, чтобы достать тебе банку фасоли, — в двадцатый раз отвечала Наталья.

— Тогда я не буду обедать!

— Ты должна поесть! Нам идти ещё полдня. А что мы будем делать, если упадёшь в обморок от истощения? Вызывать вертолёт?

— Я не ем мясное, тем более какую-то тушёнку!

Андрей ушёл с одним из местных поить лошадей. Сима всё время оглядывалась в надежде, что мужчина появится. Ей очень не хватало его поддержки. Она была уверена, что он-то не поленился бы достать ей, изрядно проголодавшейся, банку заветной фасоли. Ну не хочет она есть всё подряд! Что в этом плохого?

— Отступи на пару недель от вегетарианских принципов! Здесь не ресторан, где ты заказываешь блюдо на свой вкус. Здесь едят сообща из одного котелка. Нельзя всегда быть такой эгоисткой!

— Да уж! Отказываться жевать эту… отраву — просто верх эгоистичности! — От негодования Серафима уже не выбирала выражения. — А ещё этот ужасный шлифованный рис! В нём куча крахмала! Он портит фигуру! — Сима провела глазами по складкам на талии женщины.

Медсестра уловила на себе снисходительный блеск. Она как-то смешно куснула воздух и отошла.

Сима уже думала, что победила. Однако женщина вернулась с Глебом. Тот молча всунул жене миску с холодной кашей и уселся рядом, внимательно сопровождая взглядом ложку, которую та раз за разом с отвращением подносила ко рту.

«Наябедничала, стерва!» — злилась Серафима, то и дело поглядывая на медсестру со снедающей желчью. Лицо Натальи покраснело и даже показалось Симе заплаканным.

«Да ну, не может быть!» — сразу отмела она несуразную мысль.

Глеб не двинулся с места, пока тарелка не опустела. Пришлось доесть мерзкую кашу, чтобы не нарушить утренний договор: до конца похода его жена подчиняется общим правилам, а её муж подпишет документы на развод, когда они возвратятся.

— О! Я смотрю, ты уже пообедала, — наконец вернулся Андрей. — И всё съела? Здорово!

— Где мне взять средство для мытья посуды?

— В супермаркете. В походе нет места всякой ерунде.

— Но как вымыть жирную тарелку? — Сима опять пребывала в растерянности.

— Старым дедовским способом: оближи как следует, и готово! — Он снова над ней полшучивал. — Ладно, ладно! Пошли к ручью!

«Самое лучшее — это песочком…» — Фотограф с досадой глядел вслед удаляющейся Серафиме, а с ней рядом шёл…

Что она нашла в этом лешем? Или просто дразнит его? Хочет, чтоб ревновал?

Вот, оба возвращаются с берега. Тогда почему она светится от улыбок? Рассказал очередной анекдот? Она смеётся. Искренне.

Быть не может, что они всерьёз! В двух шагах её муж! Он обязан прекратить это! Неужели он настолько слеп, что не замечает откровенного флирта? Пол лица изуродовано, но одним глазом ещё видит.

Нет, муж спокоен. Осёл, идиот, глупый олень! Этому импотенту всё равно, с кем путается его жена. Сима права: дрочит только на горы!

Отряд двинулся с места.

Глеб, точно крейсер, ринулся вперёд. «Влюблённая» парочка отставала.

«Не наступай на самое ребро камня! Сработает принцип рычага, и ты обязательно клюнешь носом!» — донеслось до фотографа сзади.

Он что, учит её, как по лесу идти? Чёрт бы побрал этого Андрея!

Она мило щебечет всякие глупости.

«Маленькая стерва!» — Сергей с яростью воткнул трекинговую палку в землю, та застряла между камнями.

Время к ужину, ноги Серафимы еле держали, но в желудке до сих пор болталась холодная каша, не желая заставить позабыть про себя и то нелепое положение, в котором Сима вынуждена находиться до возвращения.