Бесплатный фрагмент - Кости

Пролог

Одинокий путник в черном меховом плаще держал коня за поводья и медленно вел его за собой, ступая по тракту. Несколько дней подряд странника сопровождал лишь мерзкий и пронизывающий до костей мокрый снег и дождь. Он почесывал свою объёмную черную бороду с проседью и смотрел на бесконечную дорогу, что ждала его впереди.

Прошло уже достаточно много времени с тех пор, как он оставил город и кочевал, изредка останавливаясь на привал, чтобы погреться возле костра, перекусить или поспать. Запасы еды и эля заканчивались, а это значило лишь одно. Если он не доберется до ближайшего трактира, то следующую ночь ему снова придется провести в холодном лесу голодным. Будет настоящей удачей, если ему все-таки удастся выловить зверя, пусть даже и крохотного, чтобы поесть жареного мяса.

Развести костер было несложно, но тут надо приноровиться, учитывая, что хоть зима и кончилась, а кругом еще лежало полным-полно снега. Земля была холодной, а хворост сырой. До настоящей весны на севере еще было очень далеко.

Солнце медленно клонилось к закату, когда скиталец забрел в лес на ночлег. Коня он привязал возле дерева, а сам отправился прочесывать округу в поисках розжига для костра.

Сколько еще времени осталось до начала войны? Обычно весна предвещала хаос и разруху окрестным землям. Постоянная борьба за клочки земли и власть разорила здешние места, как и весь континент. Когда лед сойдет с рек и океанов, начнутся новые походы и завоевания. И так будет продолжаться до следующей зимы, пока мороз снова не скует воды, чтобы вороны вновь могли вдоволь попировать на костях убиенных юнцов, что сражались за свои идеалы и своих королей, князей и конунгов.

Для большинства людей война была самым кошмарным предвестием. Из года в год крестьяне и горожане надеялись на мирные годы, процветание и благодать, но все было тщетно. Сложно назвать жизнью такое жалкое существование в ожидании новой суровой зимы, которая после себя принесет лишь хаос, разрушения и горе.

Однако не все люди страшились грядущих войн. Некоторые наоборот — ожидали начала новых военных кампаний. Наемники. Для них это был образ жизни. Немудрено, что продажа меча являлась достаточно прибыльным делом для обычных, ничем не примечательных, людей на фоне остальных ремесел. Хотя, пожалуй, в такие темные времена и кузнецы жили неплохо. Королям ведь нужно оружие. Но дело было не для всех, да и опытных мастеров всегда хватало, как, впрочем, и остальных умелых ремесленников, нежели наемников.

Из года в год землю усеивали тела убитых солдат удачи. Поэтому новое пополнение в рядах всегда приветствовалось. Тем более это являлось возможностью сытно есть, спать в тепле и пить неплохое вино. Риск для жизни? Ну что ж. В этой стране люди редко доживали до преклонного возраста, поэтому были не прочь испытать свою судьбу.

Путник продолжал собирать найденные ветви под ногами, когда неподалеку от дороги услышал хруст. Он оглянулся, машинально взявшись за двуручный меч за спиной. Медленно он вынул из ножен массивное лезвие с широкой гардой, последовал на шум и, когда увидел на тракте троих охотников, затаился.

Добытчики не были похожи на людей феодала. На них были длинные рубахи, свисающие до колен и потрёпанные плащи. Скорее всего, местные крестьяне решили немного разжиться едой в лесах своего вельможи. Вот только забыли его об этом предупредить.

Троица подошла к привязанному возле дерева коню. Один из них начал поглаживать его гриву, что-то тихо приговаривая. Когда второй батрак подошел к дереву, чтобы отвязать лошадь, из лесу вышел высокий мужчина с огромным мечом наперевес.

­– Руки прочь! — вскрикнул странник.

Охотники опешили от неожиданного появления незнакомца и отступили назад. Один из них натянул тетиву своего лука и прицелился в мечника.

— Гербрант, опусти лук. Простите, добрый господин. Мы не думали, что жеребчик ваш. — Лучник ослабил тетиву и опустил оружие. — Сами ведь знаемте, что времена нынче неспокойные. На дорогах опасно, — сказал поседевший старик.

— И что? Это дает тебе право украсть моего коня?

Крестьянин, стоящий рядом с лучником, держащий в руках копье крепко сжал древко в руках и сделал еще один шаг назад. Высокий рост, массивное телосложение и множество шрамов на лице лесного бродяги пугали его и остальных.

— Ну что вы, что вы. Я совсем не енто имел ввиду. Простите, где ж мои манеры. Звать меня Ульфом, а это мои друзья, Гербрант и Альрик. Мы обычные крестьяне и вовсе не собирались вас грабить. Просто увидали одинокую лошадь и подумали, что ее всадника уж нет в живых. Сами понимаете, время такое. То стаи волков на людей с голоду кидаются, то разбойники честных людей грабят в окрестностях. Поговаривают, что банда завелась.

В голову скитальцу закралась мысль, что, пожалуй, за охоту на разбойников можно было бы выручить хоть какие-нибудь деньги. Его кошелек уже давно прохудился, а звон монет он любил.

— Награда за поимку местной банды есть?

— Конечно, господин, конечно. Уверен, что наш староста щедро заплатит за ловлю или убийство этих негодяев.

— И чем же он заплатит? Капустой? — здоровяк злобно усмехнулся.

— Ну что вы. Понимаю, денег у нас немного, но есть меха и шкуры, которые вы сможете выменять на монеты в ближайшем городе. Разбойники енти ведь не токмо проезжих мучают. Наших тоже порой донимают. Жизни от их нету.

— Меха, которые вы добываете в королевских лесах?

Крестьяне тревожно переглянулись, переступая с ноги на ногу и переглядываясь.

— Господин, мы законы-то знаем и чтим, да вот только жить же нам тоже как-то нужно. Вона у Гербранта пятеро детей, а у Альрика — трое, да и у меня дома семья. Трудно нам приходится. Почитай, что одним днем живем. Сегодня поевши — хорошо, а ежели нет, то…

— Разбойничаете на дорогах?

Глаза Ульфа расширились от страха. Он даже сглотнул подступивший к горлу ком.

— Вовсе нет, господин. Разбойников вешают гвардейцы нашего лендлорда. А мы ведь почитаем нашего сударя и каждый день молимся об его здоровье.

— А браконьеров стороной, значит, обходят? — странник ухмыльнулся.

— Всегда ведь договориться можно, если правильный подход найти. Все токмо от цены зависит, — Ульф по-доброму улыбнулся.

— Ладно, веди уже к вашему старосте. Поговорим о работе, да и место нужно для ночлега. Устал я уже по тракту слоняться, старик.

— Конечно, конечно. У нас в амбаре всегда найдется уголок для хорошего человека. Мы ведь помогать друг другу должны в такие неспокойные времена.

Тут крестьяне расслабились, заулыбались. Альрик убрал за спину свой лук, а Гербрант закинул копье на плечо. В знак дружелюбия и лесной бродяга опустил острие меча на землю.

— Позволите дичь подстреленную на жеребца сложить? Уж больно хорошая сегодня попалась добыча.

— Взваливай, но, если коню тяжко станет, снова на своих горбах тушу потащите.

— Конечно, конечно, господин. Как скажите.

Гербрант и Альрик перекинули через седло связку мертвых кроликов. В животе бродяги сразу заурчало, когда он смотрел на добытое, убирая в ножны за спиной свой огромный меч.

«Неплохо было бы перекусить свежего мяса», — подумалось ему. Да и собственно, зачем ему тащиться в деревню? Он ведь и так знал, где его ждала оплачиваемая работа. А крестьяне ведь и на вилы при желании надеть могут, если им его меч, к примеру, приглянулся. Странник, конечно, сомневался, что кто-нибудь из них вообще сможет его поднять, но был уверен, что конь им точно понравился.

Крестьяне вдвоем приволокли тушу косули. Но после нескольких попыток им не удалось взвалить ее на фыркающую лошадь.

— Да что ж енто такое. Остолопы, да бабы ваши сами бы уж давно управились! — прикрикнул Ульф.

— Так можа ты сам взвалишь ее? — сказал Альрик.

— Та оставь его, ща опять про спину свою заноет, — сказал Гербрант и усмехнулся.

— Так ведь и взаправду, зараза, уж который день покоя не дает, — тихо сказал страннику Ульф и добродушно улыбнулся. — Можа вы нам подмогнете, милсдарь?

— Конечно, но за бочонок пенного! — странник почесал затылок и ухмыльнулся.

— Ну ентого добра у нас в селе хватает! — вскрикнул Альрик.

— Агась. И не жадюги мы. Поделимся, — запыхавшись от тяжести, сказал Гербрант.

— Давайте сюда, — скиталец взял тушу на руки, оценивая меткий выстрел охотников. — Неужто прямо в глаз попали?

Однако укладывать ее на лошадь он не собирался.

— Енто Гербрант ее уложил. Он у нас на селе лучший стре…

Резким движением бродяга скинул косулю на худощавого Гербранда. Туша придавила батрака, и он попытался поскорее ее с себя столкнуть, при этом жалобно просил о помощи своих друзей. Потом странник выхватил из-под плаща нож и вонзил в шею Альрика, оттолкнул его от себя, и крестьянин, хлюпая кровью повалился наземь, сжимая клочки сырой земли под собой.

Гербранд продолжал кричать, и лошадь забеспокоилась, начала ржать и фыркать, пристукивать копытом. Ульф, завидев происходящее, принялся удирать со всех ног на холм рядом с дорогой. Правильнее, конечно, было бы бежать в лес, но разве это теперь важно?

— Перестань орать! — странник рассвирепел и грозно посмотрел на Гербранта. Тот сглотнул, но послушался и замолчал. — Вот так и лежи. Не дергайся!

Бродяга взялся двумя руками за меч за спиной и ловким движением выхватил его из ножен, обрушив широкое лезвие на косулю и лежащего под ней крестьянина. Гербрант успел только пискнуть, когда меч разрубил тушу животного надвое и вонзился в его грудь.

Тем временем Ульф был уже почти на середине холма, когда его спина вновь дала ему о себе знать. Он повалился на одно колено и схватился рукой за поясницу.

— Чертова туша! — кричал странник, пытаясь выдернуть свой меч из еще неостывшего тела бедного крестьянина. Уперевшись ногой на убитого, он вытащил клинок, после чего кинулся вдогонку за оставшимся крестьянином. Не стоило оставлять живых свидетелей.

Ульф попытался встать, но его ноги подкосились, когда поясница снова заныла, и он упал, съезжая по заснеженному холму в лапы высокого яростного воина.

— За что!? — из последних сил закричал Ульф.

Несмотря на свои массивные габариты, странник быстро нагнал крестьянина и остановился возле него, чтобы перевести дыхание. Он знал, что старик больше никуда не денется.

— Пощади, господин! Пощади! Все позабуду! Клянусь! Ежели хошь, то и добычу забирывай, токмо жизнь оставь, умоляю… — крестьянин зарыдал.

Переведя дыхание, убийца приблизился к Ульфу и вонзил острие своего меча рядом с его головой в сырую стылую землю. Старик опомнился, попытался сдержать слезы, но не унимался, пока здоровяк не отвесил ему подзатыльник.

— У кого-нибудь из твоих табак есть?

— Ч-что? — дрожащим голосом с удивлением проговорил Ульф.

— Кисет с табаком есть у кого-нибудь?

— Д-да. У Альрика д-должен б-быть.

— Это хорошо. — Бродяга взялся обеими руками за рукоятку своего меча, поднял его и вонзил в живот Ульфа. Старик застонал и испустил дух, когда воин провернул свой клинок.

Потом скиталец спустился с холма, оторвал клочок от рубахи мертвеца, вытер с меча кровь. Далее он забрал у мертвого Альрика кисет с табаком, уложил заячьи туши поудобнее, предвкушая вкус свежего мяса, залез в седло и поскакал вперед, не оглядываясь.

Глава 1

Скрипнула и открылась дверь. В таверну Бернхарда пожаловал новый посетитель.

Постоялый двор был захудалым, но он был единственным местом для ночлега на тракте от Ресбурга до Баденгорга. Поэтому хозяин не спешил закрывать свою лавочку, хотя и заработка по большей мере ему хватало только на пропитание, но случалось, что трактирщику перепадала и весьма звонкая монета за информацию. Уж кто-кто, а Бернхард любил собирать слухи и сплетни своих редких посетителей, а значит, мог ими поделиться за незначительную плату в виде пары серебряных.

Оглядывая из-за прилавка прибывшего, хозяин таверны понял, что посетитель не доставит неприятностей, а напротив подкинет ему звонких монет.

Вошедший был одет в пошарпанный рыцарский полудоспех. Он держал в руке шлем с открытым забралом. На его поясе болтался меч с вычурной позолоченной рукояткой, который он придерживал свободной рукой. Лицо нового гостя обрамляли морщины, нос был слегка искривлен, взгляд серых глаз говорил об усталости. Седые короткие волосы, как и вся его внешность рассказывали о долгом и тернистом пути по которому он продолжал идти.

— День добрый, сир. — Бернхард почтительно склонил голову.

— Здравствуй, трактирщик. Свободная комната у тебя найдется?

— Конечно, сир. Проходите, присаживайтесь. Звать меня Бернхард, кстати. Желаете ли вы отобедать?

— Не откажусь, Бернхард. Я Клод. Не обращайтесь ко мне «сир». Я больше не рыцарь.

На самом деле владельца таверны мало волновало, кем был его посетитель. Он с почтением приветствовал каждого гостя, ведь больше всего на свете Бернхард любил деньги, которых всегда не хватало, а хозяин был уверен, что чем больше ты будешь кланяться и пресмыкаться, тем большую сумму оставит путник. Порой этот метод срабатывал, порой нет. Бернхард просто привык быть таким услужливым и гостеприимным.

— Как скажете, уважаемый. Могу вам предложить гороховую похлебку, козлятину, сыр…

— Неси и добавь к этому сырую луковицу и пару кружек эля. — Клод вытащил из кошелька два медяка и серебряную монету. — Здесь также за ночлег и коня моего в стойло поставь и накорми.

Он положил на стол еще два медяка.

— Будет сделано.

Довольный хозяин сгреб со стола монеты и исчез за прилавком.

Дверь снова скрипнула, когда маленький конюх по указанию кабатчика выбежал на улицу, чтобы отвести скакуна в стойло. Немного погодя к столу Клода подошла красивая молодая девушка, неся в руках две пенящиеся кружки, а следом за ней, едва не подпрыгивая, спешил и Бернхард с едой.

— Приятного вам аппетита, — кабатчик преклонил голову.

— Спасибо, добрый человек.

Клод не обращал внимание на услужливость. Просто он привык к такому отношению к себе. В конце концов, он когда-то был благородным господином. Причем сам пробил себе дорогу в люди, а не получил наследство от знатных родителей. Сейчас больше всего его волновал голод, поэтому он незамедлительно принялся за еду, оглядывая видавшие лучшие годы заведение, и погружаясь в свои думы.

Будь проклята эта бродяжья жизнь. Перебиваюсь от места к месту, ночую в таких вот грязных лачугах. Хорошо хоть, еда неплохая. Для чего нанимателю было нужно тащить меня в такую даль? Что там за дело такое? Заговор? Мятеж? На такое я точно не соглашусь, но, по крайней мере, точно вытрясу с прохиндея потраченные монеты в этом кабаке. С другой стороны, все только зависит от цены…

В кого я превратился? Была ведь раньше слава, уважение, турниры и пиры, свое поместье и семья. Да мне равных не было в боях на мечах и копьях. Каждого разил. Даже этого надутого Генриха Кабанье копье — фаворита нашего государя. Славные были деньки. А сейчас что? Наемник. Да и к черту! Пора бы уже свыкнуться, сир…

Он поднял наполненную до краев кружку и сделал несколько больших глотков, едва не поперхнувшись. Откашлявшись, он взял в руку луковицу, надкусил и начал черпать ложкой похлебку.

Стоило же появиться этому смазливому пареньку… Как же его там? Вот только не надо, Клод. Ты отчетливо помнишь, как сир Рейнхард, прозванный после твоего поражения Венценосным, выбил тебя из седла. Ты с позором свалился в грязь, едва не сломав шею, а толпа ликовала, воздавала овации новому чемпиону. Это событие сильно подломило твою карьеру турнирного рыцаря, а потом ты стал проигрывать чаще и чаще, вспоминая эту насмехающуюся улыбку сразившего тебя юнца, что возвышался в седле. В конце концов денег почти не осталось, чтобы обеспечивать свое небольшое поместье. Потом ты выступил в трехлетней войне за своего короля. И что? Что он сделал для тебя, пока крестьяне бунтовали и грабили остатки твоего скарба? Ничего.

Ты спал в окопах с солдатней, убивал других солдат, слушал их мольбы о пощаде, крики, впитывал запах зловоний на полях сражений. Потом, когда ты вернулся и принялся вешать взбунтовавшихся холопов, жена собрала свои вещички, прихватила детей и золото, заработанное на победоносной кампании всеми любимого короля. Сбежала в город к ростовщику и сейчас поди насмехается над тобой рядом с этим жирным подлецом. Эх… Главное, чтобы о детях моих заботилась, чертова мамаша…

Клод вырвал зубами клок мяса из козьего бедра, проглотил, снова закусил луковицей, осушил кружку до дна. Потом разломал ломоть сыра и, не спеша, поглощал небольшие кусочки.

Ну ничего… Вот заработаю деньжат, выкуплю поместье, наберу новых селян, засеем урожай. Сам все буду контролировать. До старости денег хватит, а потом, возможно, какая-нибудь знатная дама с неплохим приданым обратит на меня внимание. Конечно, обратит! Все еще вспомнят Клода и его прошлые заслуги. Женюсь на ней, ее приданое в поместье заложу, скотину куплю и заживем. И больше никто и никогда не вытащит меня на войну.

К столу подбежал маленький мальчик — конюх.

— Ваша лошадь накормлена и отдыхает, сир.

— Спасибо, малыш. — Клод улыбнулся и почесал загривок мальчика. — Вот, держи монетку.

Стоит поменьше кичиться своим благородством, а не то кошелек опустеет.

— А вы правда рыцарь? — с интересом расспрашивал конюшонок.

­– Когда-то был.

— У вас красивые доспехи и меч. Отец говорит, что я никогда не буду рыцарем. Он говорит, что когда-нибудь я стану таким же хозяином, как он.

— Может, это не так плохо?

— Но я не хочу! — вскричал мальчик. — Он же толстый.

— Альви! А ну-ка брысь отсюда! Иди помоги сестре! — вмешался Бернхард. — Глубочайше извиняюсь, господин. Больше он вам не помешает.

— Ничего страшного. — Клод взмахнул рукой, дав понять Бернхарду, что не нужно его больше обхаживать. — Принеси-ка мне лучше краюху хлеба, да поживее.

— Как скажете, господин.

Когда Клод отужинал и немного захмелел, направляясь к своей постели, дверь трактира снова отворилась, и внутрь зашли двое скавров.

Миру скавры были известны, как воинственные налетчики и грабители с далеких скалистых островов, которые не страшились смерти. На своих ладьях они рассекали моря и океаны предвещая странам материка хаос и разруху.

Клод остановился у лестницы, приглядываясь к чужакам.

По виду они напоминали братьев. У обоих светлые волосы до плеч и густые бороды на лицах. Тот, что стоял возле стойки и говорил с трактирщиком, заплел волосы на голове в две косички, свисающие по бокам, а у второго волосы были перевязаны лентой на лбу. У обоих бороды были заплетены в косы. На ремнях у братьев свисало оружие. У говорившего — меч, а у хмурого — топор. В свободных руках они держали деревянные щиты с какой-то диковиной варварской символикой. Оба одеты были только в кожу и меховые плащи.

Скавров здесь еще не хватало… Мало вы попили нашей крови в войне за «Северные клыки»? Сожгли весь флот на реке, вдобавок и лес в округе, потопили десятки кораблей, разбили войска у подножия крепости, вскарабкались же как-то на скалы, пока вас поливали кипящим маслом, и умудрились разбить весь гарнизон. Головорезы.

Дело прошлое, конечно. Тем более я теперь не присягаю вассалам. Убиваю только за деньги, и только за хорошие деньги. Пожалуй, воины они действительно смелые… Не по той же самой ли причине они здесь, как и я? Ладно. До завтра разговоры подождут. Спать хочется больше, чем болтать. Ведут они себя вполне миролюбиво. Кто его знает? Может, они просто путники с большой дороги.

Бывший рыцарь поднялся по лестнице, открыл дверь своей спальни, снял доспех, приставил к стене меч и лег в постель, забывшись глубоким сном.

Глава 2

Два брата стояли возле прохода. Пока один из них договаривался о ночлеге с хозяином таверны, другой нахмурился, так как был озадачен вопросом.

— Почему этот олух пялился на нас, Рерик? — недоверчиво сказал скавр.

— Не знаю, брат. — Откликнулся Рерик и вернулся к беседе с трактирщиком.

— Ну что ж, воители. Думаю, мы с вами поладим. Такие щедрые посетители захаживают к нам редко, но все же я приму вашу необычную оплату. Надеюсь, это останется нашим маленьким секретом. — сказал Бернхард и забрал со стойки золотые серьги.

— Тогда неси нам свои яства, хозяин. Мы голодны, как волки, и нас мучает дикая жажда, словно мы прибыли прямиком из песков Карсканы.

— В этих местах вы не умрете от голода или жажды. За это я ручаюсь, воины. По такому случаю я даже открою для вас бочонок медовухи.

— Эх, славный ты человек, Бернхард. Не пожалей же для нас мяса побольше и похлебки посытнее.

— Все будет в лучшем виде. Не сомневайтесь. — Трактирщик преклонил голову. Рерик ответил тем же.

Двое братьев прошли к столу и сели.

— Бывали места и получше этого, — буркнул хмурый скавр.

— А бывали и похуже, Сигурд. Ты согласен?

— Ну еще бы. Никогда не забуду восточную кампанию. На сотни тысяч акров ни одного кабака или борделя.

— Хуже быть не может. — Братья засмеялись. — Зато в их городах было полно золота. Ты помнишь?

— Да. Вот только оно почти все потонуло с нашим отрядом в набегах на Север.

— Благодари Богов, что они позволили нам выбраться живыми и избежать такой участи.

— За что же благодарить? Мы до сих пор бороздим эти проклятые земли, а наши братья и сестры сражаются в залах славы и пьют с Богами! — Сигурд ударил кулаком по столу. — Может мы просто недостойны их!?

— Успокойся. Просто Боги хотят, чтобы мы попортили больше девок на этих землях!

Скавры снова засмеялись. Только Сигурд хотел начать возмущаться из-за отсутствия выпивки, как хозяин таверны торопливо расставил напитки и еду на стол.

— Ну наконец-то! Я уж думал, ты забыл о нас, трактирщик, — рявкнул Сигурд.

— Ну что вы, господа. Я никогда ни о чем не забываю, когда дело касается моих посетителей. Прошу вас, угощайтесь, и если вдруг вам что-то понадобится, то я буду за стойкой.

Бернхард улыбнулся и удалился восвояси.

— Послушай, Рерик. А что, если этот толстопуз проболтается о краденых серьгах? — тихо и даже заговорщически, проговорил Сигурд.

— Не проболтается. Он уже забрал их себе в качестве платы, а значит теперь дядя Бернхард с нами в одной лодке.

— Знаешь, чего вот не пойму?

— Чего же?

— Зачем мы тащились в такую даль? Ради чего? Чтобы пожевать козлятины и выпить меда? — скавр достал из-за пазухи кинжал и вонзил его в кусок мяса.

— По слухам, затевается что-то крупное, а значит, и заработать можно по-крупному, понимаешь?

— Нет. Вот скажи, чем город был плох? — Сигурд зажевал нанизанный на нож кусок мяса. — Банденгорг — гигантский городище, где есть чем поживиться. Работы там всегда хватало. Захотел — украл. Кто-то косо глянул — зарубил. Контракты для наемника? Да пожалуйста. Хоть тебе банды выслеживай, караваны сопровождай, участвуй в мелких стычках маленьких лордов. Город — это все!

— Я понял, брат, но…

— А девки там какие! — Сигурд прикрыл глаза и покачал головой.

— Ты все о девках! — Рерик засмеялся.

— Так там ведь жизнь. Мы неплохо держались на плаву.

— Согласен, но сколько еще времени прошло бы, прежде чем нас уличили бы в краже драгоценностей этой баронессы? — Рерик сделал несколько глотков из кружки.

— Так я не знаю, какого черта ты стащил ее шкатулку. Ну завалил ты ее в постель, сделал дело, а зачем побрякушки ее прихватил, не понимаю. Мало тебе что ли занятий в городе было? Не мог ограбить кого попроще?

— А может я хотел, чтобы она меня запомнила? — Рерик ухмыльнулся.

— Может, хочешь, чтобы она тебя еще и нашла? — недовольно буркнул скавр.

— Вполне. Если ей все понравилось, то обязательно найдет.

— Ну да, ну да. Потом тебя повесят, и когда это случится, я буду смотреть на тебя и надрываться со смеху, так сильно, что сам громовержец обратит на меня свой взор!

— Давай лучше выпьем, брат! Будь что будет. Слава ждет!

— Да!!!

Кружки глухим стуком ударились друг об друга. Часть содержимого расплескалась на пол, а когда они допили мед, то какое-то время молча ели, сосредоточившись на козлятине и похлебке, пока дверь кабака снова не распахнулась.

В таверну ввалилось пятеро неопрятных крестьян.

— Здорово, Бернхард! Открывай свои бочонки! Богатые господа хочут праздновать и пить! — вскричал глава сомнительной компании.

— Это ж на какие гроши вы собрались выпивать? Давайте домой дуйте к бабам своим, а не то от них же скалкой по головам получите! — Бернхард неприятно заулыбался.

— Разве так встречают гостивцев?

— Йонес, иди домой. Жинька у тебя молодая, скучает по тебе.

— Да шо ты гонишь нас отседова? Мы же не с пустыми руками к тебе пришли. У нас вона шо. — Крестьянин с довольным видом поднял вверх груженый чем-то мешок, дно которого напрочь вымокло.

— Это еще что такое? — с ужасом спросил трактирщик. Он глянул за свою стойку и увидел на полу несколько капель. — Это кровь? Вы чего натворили?

— Банду головорезов порубили. Вот несем к солтысу их головы, шобы он нам денег дал. В розыске енти прихвостни были.

— Так, а ну вышли отсюда!

— Да ты чего? Куда ж мы пойдем? На дворе уж ночь, а до деревни неблизко, сам ведь знаешь.

— Тогда вынесите в хлев эту дрянь! — вскрикнул хозяин. — Вы мне весь пол тут заляпали!

— Та ты не переживай, дядь. Щас же уберемся. Ты токмо тряпки хоть дай, — вымолвил один из крестьян.

Так и поступили. Пока Йонес прятал мешок с головами в стоге сена, остальные крестьяне оттирали пол от крови и когда самодовольный вожак новоиспеченных охотников за головами вернулся, все они уселись за стол.

— Ну давай, Бернхард. Тащи нам пиво!

— А платить чем будете?

— Так мы же головы старейшине несем.

— И?

— И сразу же к тебе потом нашего отправим. Он тебе за все сполна отплатит. Честное слово. Ну сколько ты меня уже знаешь? Подводил тебя хоть разец?

— Было дело.

— Ну значит в ентот раз точно по-другому будет. Ну клянусь тебе!

— Смотри у меня, Йонес. Ежели обманешь, то… то видишь тех воинов в углу?

— Вижу, — испуганно ответил крестьянин.

— Я им тогда за твою голову заплачу.

— А мы с охотой возьмемся за такое плевое дело! — крикнул Рерик и поднял кружку. — Бернхард, друже, плесни-ка нам еще меду.

— Уже бегу, господа.

— И как же вам удалось поубивать разбойников? — недоверчиво спросил Сигурд. — Камнями закидали?

Крестьяне за столом пугливо переглянулись, но молчали.

— А может, вы их сами в разбойники определили, а!? Порубали на перепутье поди невинных людей? — Сигурд встал из-за стола и взялся за топор.

— Ну шо вы, милорд, — вскочил Йонес.

— Милорд! — многозначительно произнес Рерик брату и усмехнулся.

— Мы не лорды! — прикрикнул Сигурд. — Мы наемники!

— Просим прощения, воины. Я токмо сказать хотел, шо мы ентих знаем. Они с села нашего. Несколько дней назад сына старейшины вилами закололи и в бега подались.

Из-за стойки вышел Бернхард с четырьмя кружками. Он поставил на стол скавров мед и подошел к крестьянам.

— И кто такие? — с любопытством спросил трактирщик.

— Так известно кто. Гербранд, Альрик и Ульф.

— Вот те на. Никогда бы не подумал, что такое может случиться. Хорошие ведь люди были. Они не раз привозили мне продукты из вашей деревни.

— А вот может! Ульф, старый вонючий скряга, никогда мне не нравился. Ну теперь-то я его дочурку оприходываю, — сказал крупный крестьянин за столом и хрюкнул.

— Так, а за что они его? — с интересом спросил Бернхард. Вот и любопытные слухи добрались до его таверны.

— Да не знаем мы. Какая разница? Старик денег обещал. Вот мы их нагнали и угрохали! Ну шо мы, врать будем? Пива нам притащи лучше.

— Да будет вам, будет.

Трактирщик снова скрылся за стойкой, вытер о фартук руки, пока наполнял кружки пенным.

— Вот так дела, брат. Селяне уже сами за своими же охотятся. Скоро и наемники никому не нужны будут, — Рерик улыбнулся и отпил из кружки.

— Да уж, брат. Такого я еще не слышал. Ну в принципе впятером замолотили троих. Может такое, конечно, случиться, но чтобы крестьяне по окрестным дорогам лазили и за головами охотились? Мда… Что-то они не договаривают. Верно, батрачье? — вскрикнул Сигурд.

Крестьяне снова переглянулись между собой, но ничего не ответили. Никто из них не хотел ввязываться в конфликт с наемниками, тем более скаврами, потому как наслышаны о людях с дальних северных островов, которые плавают на драккарах и разоряют целые города.

Трактирщик выставил на стол кружки с пивом и вернулся за стойку, думая о своем.

Дверь распахнулась снова.

«Да что же за счастливый день!», — подумал Бернхард. В его таверне сегодня от клиентов и гостей не было отбоя, что безусловно его радовало.

Через порог переступила высокая фигура в промокшем черном меховом плаще, с огромным двуручником за спиной.

Глава 3

Воин снял черный капюшон, отстегнул ремень ножен на груди, и взял в руку свой длинный широкий меч. Крестьяне за столом напряглись, оглядывая черную гигантскую фигуру. Бернхард тоже испугался грозного вида гостя, так как никогда не видел таких могучих людей с таким оружием, но виду не показывал, по крайней мере старался. Лишь скавры не обратили никакого внимания, продолжая о чем-то болтать, смеяться и попивать свой мед.

— Вечер добрый, господин, — начал Бернхард.

— Дыра… Собственно, что еще было ожидать. Притащи мне мяса и пива, — с недовольством буркнул странник.

— Сколько кружек?

— Неси бочонок.

Воин бросил трактирщику монету, которую он, естественно, не поймал, и она шлепнулась на пол, закатившись под стойку.

— Коня поставь в стойло и кольчугу начисти.

— Как скажете, господин. Сию минуту, господин.

Отчего-то Бернхард затрясся от страха. От воина пахло смертью, но когда трактирщик поднял с пола найденную золотую монету, то немного расслабился.

Огромный посетитель прошел в дальний угол кабака, смерив презрительным взглядом скавров за столом. Он уселся на скрипучий стул, прислонился спиной к стене, рядом поставил двухметровый меч, достал трубку, забил ее табаком и закурил. Глазами он смерил обстановку вокруг, затянулся трубкой, выпустил облако дыма и ушел в раздумья.

Кучка сраных крестьян и двое варваров. Так себе компания. Слишком уж надменно поглядывают на меня эти двое со щитами. Возможно, стоит размозжить одному из них голову, но попозже. Крольчатина быстро кончилась, как и последний глоток фляжки, поэтому я снова голоден до жратвы, а не до битвы. Впрочем, я и так неплохо размялся пару дней назад. Если бы только меч не застрял в том ублюдке, все прошло бы лучше. Стоило заточить клинок получше. Проворный же оказался старикашка, бежать пытался, неудачник… Лучше бы коров своих пас и на дорогу не совался со своими голодранцами.

А холопы-то, похоже, чувствуют угрозу. Пялятся на меня исподлобья, думают, что не вижу, но от меня ничего не укроется. Даже то, что один из скавров не выпускает из рук нож, готовый в любой момент им воспользоваться. Пусть только попробует…

— Трактирщик! — вскрикнул здоровяк.

— Да, господин?

Беги ко мне, беги, толстяк. Да поскорее, пока я добрый. Эх как скачет, аж брюхо трясется.

— Долго еще ждать? Иногда я бываю нетерпеливый.

Его рука легла на рукоять меча.

Трактирщик испуганно покосился на меч, потом глупо улыбнулся воину, склонил голову и принялся, не спеша, отступать назад.

— Марилька! Тащи давай похлебку и пиво! Что ты там возишься?

— Сам тащи. Бочонок тяжелый, — послышался девичий голосок из кухни.

— Ну вот снова все на мне, — трактирщик снова глупо ухмыльнулся и развел руками. — Еще одно мгновенье, господин. — Бернхард впопыхах помчался на кухню.

Господин… Видывал я господ. Жалкие, надменные лордишки. Слишком уж высокомерные и самолюбивые. Приходилось потрошить таких. Ничего необычного, изнутри выглядел, как и все.

Он усмехнулся своей мысли, потом кашлянул и снова затянулся трубкой. Крестьяне по-прежнему оглядывали его, что ему совершенно не нравилось.

— Чего пялитесь? — не выдержал воин и оскалил пожелтевшие зубы.

Крестьянский стол дрогнул. Батраки поспешно начали вставать из-за скамей.

— Извинения просим за беспокойство, сударь. Мы уже уходим.

Селяне поскорее направились к выходу.

— Куда ж вы собрались? Ночь же на дворе, волки воют, — сказал появившийся с бочонком Бернхард.

— А нам много и не нужно, — испуганно сказал Йонес. — Ты за нас не волнуйся, мы в хлеву заночуем, нам не привыкать, а поутру в село двинем. Пусть благородные гости отдыхают, а мы уж как-нибудь в другой разец заскочим.

— Смотри у меня! За пиво все равно заплатить придется, — сказал Бернхард.

Йонес призадумался, потом поспешно вернулся к столу и принялся заливать в себя содержимое кружки, половину пролив на свою рубаху и потрепанный дублет.

Воин отложил трубку в сторону и рассмеялся, смех подхватил и трактирщик, и скавры, наблюдавшие за крестьянином.

— Не подавись, пьянчуга! — крикнул Сигурд.

— За шиворот вторую вылей! — прокричал здоровяк и заржал пуще прежнего. Смех был отвратительный.

Воин в черном затянулся трубкой, разглядывая захлебывающегося пивом Йонеса.

До чего же жалок этот лопух! Даже руки об него марать не хочется, не то что обагрить меч. Хотя было дело, что раньше мне приходилось толпами рубить таких, как он, словно свиней. Веселые были деньки, сжигали все окрестные деревни, грабили, топтали, вешали и кололи. Но такие занятия быстро наскучивают, простолюдины толком-то и сопротивления не оказывают.

Другое дело — скрестить мечи с каким-нибудь расфуфыренным рыцарем с разноцветными перьями на башке. Красят себе доспехи, щиты, шлемы. Тьфу! Не понимают, что реальная война — это не турниры, на которых тебя пожирают глазами молоденькие курицы! Война — это смерть, хаос, раздор и истошные крики врагов…

— Доброго вам вечера, воители, — торопливо сказал Йонес и удалился из таверны.

— Чего это он? — в недоумении буркнул под нос Бернхард.

— В штаны наложил, — тихо и спокойно сказал странник. — При виде меня и не такое случается.

— Ну что же вы, милейший господин, — откликнулся трактирщик.

— Бочонок неси и жрать! Сколько ждать можно!? И давай завязывай. Какой я тебе господин? Меня звать Вигмар. Я солдат в еще не начавшейся войне.

— Как прикажите, госп… уважаемый. — Бернхард торопливо выставил бочонок на стол Вигмара, поставил рядом кружку и метнулся за едой на кухню. Через несколько секунд он притащил здоровенный окорок и похлебку.

— Солдат, значит? И за кого нынче воюешь? — спросил Рерик.

— За короля, — сказал Вигмар и вцепился в окорок зубами, разрывая жилки на мясе.

— Рыцарь? — спросил Сигурд.

Вигмар отложил окорок в сторону, наполнил кружку пивом, хохотнул и сказал:

— Могу быть и рыцарем, и мясником, смотря кто и сколько заплатит.

Он сделал несколько глотков из кружки, хлопнул ее об стол и снова затянулся трубкой.

— Стало быть, наш будущий брат по оружию? — с оптимизмом спросил Рерик. — Из Ресбурга путь держишь?

Какой любопытный. Мне вот совершенно плевать, откуда ты и почему ты здесь… Что ж, скорее всего, слухи докатились и до промерзлых островов.

— Из Баденгорга. Наслышан, значит, народ о неведомой награде. Поползли наемные мечи по кабакам, — сказал Вигмар.

— И топоры тоже! — восторженно вскрикнул захмелевший Сигурд.

— Чего-нибудь еще желаете, дорогие гости? — сказал появившийся в зале Бернхард, скрестив свои ладони.

— Какие нынче слухи ползут по стране? — спросил Вигмар, затягиваясь трубкой.

— Известно какие, уважаемые. Король южных земель Вильгельм Благословенный собирает армию и собирается идти войной на наших северных соседей, герцога Кетельмунда и барона Дарена фон Рихцена. Хочет вернуть себе отобранные в прошлом году земли и восстановить там прежний порядок, а виновников повесить или публично обезглавить. Говорят, что войско у него большое. Там и для окрестных земель еще силы ратной хватит. Глядишь, и не только отберет забранное, так еще и новые земли присоединит. Король на севере слаб и вот-вот умрет. Поэтому его в последнее время мало заботят проблемы подданных.

— Воинственные короли нам по нраву. Деньги снова будут литься рекой, — сказал Рерик, крутя в руках кинжал.

— Так и чего мы тут сидим? Чего ждем? Надо бы в седла запрыгивать и мчаться к этому Вильге… Вилли… Да к черту! — Сигурд опустошил кружку.

— Сказано было, что встретимся здесь. Подождем, что скажет новый наниматель. Если предложение окажется слабоватым, то присоединимся к Вильгельму и его войне. Никогда не поздно нагнать королевскую армию, а вот удрать… — Рерик улыбнулся.

— Там же вас и положат, — усмехнулся Вигмар. — Здесь вам не восток, скавры. Местные солдаты дерутся лучше армии рабов и евнухов.

— Попридержи язык, дылда! Иначе я тебе его отрежу! — гневно сказал Сигурд.

— Что? За живое задел, «Сыны Хьялда»? По щитам вас узнал. Наслышан о ваших «великих подвигах».

— Плохо, видимо, слушал, — сказал, нахмурившись Рерик. — «Сыны» ходили не только на восток, но и в здешние места захаживали. Слышал про «Северные клыки»?

— А как же? Разделали бы вас и освежевали, если бы мой отряд был рядом, но, к несчастью, у нас были другие дела, — Вигмар мерзко улыбнулся. — Сильно не гордись. Вам просто повезло в тот день, что нас отрезали от крепости, а вот в океане Карсканы, как я слышал, вам повезло не очень, — Вигмар улыбнулся.

— Чего ты добиваешься? — спросил Рерик.

— Многое слышал о скаврах, но еще никогда не доводилось их убивать.

Сигурд и Рерик вскочили со своих мест, перевернув стулья и обнажив оружие. Вигмар медленно поднялся со своего места и достал из ножен двуручник, обхватив его рукоять массивными руками.

— Последним, что ты запомнишь в своей жалкой жизни, будет хруст твоего черепа, когда я засажу в него свой топор! — крикнул Сигурд.

Как же я ждал хорошей потасовки… Несколько варварских голов, посаженных на пики, будет отличным зрелищем.

— Пожалуй, я вырежу на ваших лицах свое имя, — сказал Вигмар.

— Посмотрим! — крикнул Рерик.

В зал вышла дочь Бернхарда, и, увидев эту картину, ахнула и выронила кружки с медом. Дерево ударилось о столешницу, мед расплескался. Рерик выставил вперед щит и поднял меч, направив его острие в сторону врага. Сигурд начал обходить с боку, а Вигмар не двигался с места, обхватив свой меч обеими руками. Он широко улыбался.

— Что же вы? Зачем же вы? — растеряно и испуганно заговорил Бернхард.

На улице было давно за полночь, когда дверь трактира отворилась и ударилась об стену. Ворвался злой холодный ветер. За порог вошел монах в испачканной рясе. В руках он держал копье.

— Ух, и черт бы побрал эту погоду! Который час уже дождь округу заливает! — сказал изрядно пьяный священнослужитель.

Собравшиеся уставились на монаха.

— Так-так. Стало быть, встреча наемников здесь пройдет, как я вижу, или собрание уже завершается? — монах растянулся в улыбке, откидывая промокший капюшон. Потом он подошел к крестьянскому столу и отпил из полупустой кружки пива. — Ну и дрянь! Налейте мне еще!

Наемники, наблюдая за гостем, рассмеялись и опустили оружие, хоть и с вызовом посмотрели друг на друга. На лестнице зашумело, забренчали доспехи, и в зал вбежал обеспокоенный Клод с мечом наперевес.

Посетители засмеялись еще громче, и даже на лице толком не проснувшегося Клода появилась ухмылка.

— А ты чего встал, раззява? Давай накрывай, гость пожаловал, — обратился монах к Бернхарду. — Вы чего уставились? Столы сдвигайте. Нам есть о чем поговорить.

Глава 4

Дождь закончился, но дороги сильно размыло, и поэтому Осгоду приходилось пробираться через грязь и слякоть на тракте. Хорошо, что он был верхом, а иначе наверняка бы завяз в этой каше. Сырость и холод пробирали его до дрожи. Воин даже задумался о том, чтобы снять с себя кольчугу, но отбросил эту мысль, когда темной ночью на дороге наткнулся на два тела. Они были обезглавленные, обезображенные и обгрызанные волками. Рядом с ними лежала разрубленная надвое косуля.

Господи… Ну что за звери сделали это? Почему, бедняги, вас вообще занесло в эти гиблые места?

Осгод оглянулся по сторонам, ожидая внезапного нападения волчьей стаи или чего похуже, но, похоже, всё случилось уже слишком давно, и опасность миновала. Трудно было определить по замерзшим в снегу телам, как давно случилась бойня. Он легонько сдвинулся в седле, и конь продолжил ступать по грязному тракту.

Столько дней в пути, и вот все россказни об этой просеке себя наконец оправдали. Дорога смерти, как окрестили ее барды и скоморохи, попавшиеся на моем пути несколько дней назад. С ними было интересно. Они свое дело знали. Играли на своих лютнях, флейтах и барабанах, пока в лагере жарилось мясо. Мы выпивали вино и делились различными забавными историями. Веселые ребята. Побольше бы таких талантливых и миролюбивых людей в этот опороченный мир. Глядишь, и о войнах бы все позабыли, да и я мог бы тоже стать музыкантом, окончательно выбросив свой меч. Лучше зарабатывать на музыке, чем на крови солдат.

Интересно, как бы отреагировали на мои размышления отец и братья? Сынок — скоморох. Наверняка бы смеялись без умолку, делая из меня дурака. Много ли они вообще смыслят в этой жизни?

Хорошо, что я уехал из родового имения. Братья только и ждут, когда отец помрет, чтобы начать грызню за место герцога Кетельмунда. Я даже рад, что оказался самым младшим из сыновей. Мне уж точно не приходилось надеяться на наследство. А теперь и подавно, когда я стал… Нет, не стоит думать об этом.

Отец готовил меня на службу в оруженосцы к какому-нибудь рыцарю, но я обвел их всех. Жаль конечно, что не попрощался с матерью и сестрами, но так было нужно, иначе они бы меня никуда не отпустили, и Осгод снова стал бы посмешищем для братьев. Пусть женщины ревут. Поплачут, поплачут да позабудут, сыновей ведь много.

Нет уж, спасибо. Моя жизнь, играть я буду по своим правилам. По крайней мере, я так считал. Да и зачем мне было нужно это рыцарство? Сидел бы в замке какого-нибудь лорда, выступал на турнирах в его честь, и в конце карьеры меня бы ждала смерть на очередной войне этого маленького феодала.

Быть странствующим наемником не так уж и плохо. Пусть простолюдины косятся на подобных мне, но ведь я не берусь за грязную работу. Я не бездумный убийца, готовый за кошелек вырезать семьи.

Капитан моего прошлого отряда доходчиво объяснил мне, что быть наемным мечом не значит разбойничать в окрестных деревушках во славу своего нанимателя.

Нужно всегда прислушиваться к своей совести и служить добру, даже в такие темные времена.

Жаль, что его уже нет в живых, как и большинства из нашего отряда «Соловьи». Капитан в прошлой войне, к сожалению, выбрал сторону проигравшего. Вспоминать те события трудно, потому как меня повалили почти в начале сражения, вдарив кистенем по шлему, но хорошо хоть ребята вынесли с поля боя, так как оставшихся на поле брани не щадят. Они говорили, что капитан храбро дрался, прежде чем в него вонзили копье. Он сам часто рассказывал нам о том, что смерть в бою самая достойная. Наверное, его род происходил с северных островов. Там людьми почиталась такая смерть. Это даже было как-то связанно с их религиозными обычаями. Надеюсь, он и остальные обрели желаемый покой. Ведь я сталкивался со смертью и ее последователями. Я знаю, что у нее есть много обличий.

Да и вообще та военная кампания закончилась для нашей стороны полнейшим разгромом. Кругом горели города и села, буйствовали мародеры и различные болезни.

По слухам, самого короля перед казнью прогнали по улицам нагим и лишь после такого позора повесили на центральной площади. Его наемные отряды разогнали либо перекупили. Наша группа относилась к первым.

Вдалеке послышался волчий вой, когда Осгод свернул на перепутье в лес, но особого внимания он угрозе не уделил, по-прежнему размышляя о своем.

Долго ли еще до трактира? Надеюсь, что к рассвету буду уже на месте. Неудивительно, что дорога между городами такая гиблая. Кругом сплошные болота и леса, кишащие тварями.

Как-то раз возле костра, когда наш отряд готовился к маршу, Хенрик — старый вояка, много рассказывал о ведьминых топях на этой дороге, где дьяволовы любовницы занимались колдовством и гнусными заклятиями. Вполне возможно, что они живут в таких местах, где обычному путнику ни за что в жизни не придет в голову шастать по лесам в поисках ягод или грибов. А вот околдовать одинокого путника в ночной чащобе вполне вероятно, и на это никто и никогда не обратит внимания.

Раньше я бы посмеялся над этими россказнями, но в моей жизни уже произошли события, где я сталкивался с тьмой. Но сейчас лучше не думать об этом. Еще не время уплачивать долги перед ними…

Осгод вгляделся в лесную глушь, и ему стало не по себе, так как в тени кустов и деревьев ему начали мерещиться силуэты.

— Кто здесь? — крикнул он.

Тишина.

Как молодой наемник ни старался, а дурные образы в ночи никуда не делись. Он чувствовал, что темные фигуры были рядом. Послышался какой-то хруст, поэтому он пришпорил коня и, не оглядываясь, погнал его рысью по лесной тропе.

***

— И на кой черт мы поперлись ночью на дорогу? — спросил крестьянин.

— Ага. В грязи ведь утопнем, если волки до нас не доберутся.

— Может, вам захотелось вернуться? Хотите под одной крышей с этим убивцем находиться? — ответил Йонес.

— Так енто, ты ж сказал Бернхарду, что мы в хлеву заночуем.

— Сказать-то сказал, чтобы ентот живодер за нами не увязался. Наверняка он ща и Бернхарда, и варваров своим мечом рубцует. Сами ж видали, на что он способен.

Группа крестьян стояла неподалеку от хлева и перешептывалась, обсуждая неожиданное появления огромного убийцы с дороги.

— Енто да, но ведь, с другой стороны, свезло нам, шо он про награду-то не знал. Так бы сам головы себе позабирывал и к старику отвез.

— Енто Микула правильно глаголит.

— Ну так давайте же возвернемся и поблагодарим его! — выпалил раздраженно Йонес.

— Ну нет уж. Сам же сказал, что он там сегодня порубает всех.

— Дошло наконец! Слава Агемону!

— Да что ты серчаешь, Йонес. Позади же уж все. Возвернемси домой тогда, стало быть. Токмо знай, через лес я ни ногой.

— Агась. Всем известно, что в лесах ведьма завелась и таскает детей с соседских деревень.

— С каких еще деревень!? На дороге одни пустыри.

— Ну як же пустыри. Скажешь тоже. А деревенька наша тоже пустырь?

— Ай ладно. Наше село просто всеми позабыто давно, да и то оно тоже доживает последние денечки.

— Ну не знаю, в ентом году уж корову закололи в жертву лесным духам. Авось не побеспокоят.

— Давайте топать уже. Ща только мешок прихвачу, — сказал Йонес и принялся рыться в хлеву.

— Так ентыть, можа еще и коней за собой прихватим, а?

— Ага. Ты видал, как эта громадина мордастая носится? Такой и без лошади догонит. Тут уж без меня, — сказал Микула.

— Не будем мы коней красть. На своих двоих дотопаем. Я тропу лесную знаю.

— Шо, через лес? Договаривались же по дороге идти.

— Это короткий путь. До села быстрее доберемся! — раздраженно сказал Йонес, и больше с ним спорить никто не стал.

— А вот знаете, жаль, шо пиво-то не допили. Ох как жаль…

— Енто да. Ща домой воротимся, и жиньки снова голову всю заклюют, а так иногда хочется расслабиться.

— Ничего. Староста нас и покормит, и напоит. В конце концов, мы для него почитай родственники уже, раз убивцев его сына закололи.

— Так енто ж не мы сделали!

— Да знаю я, дуболом. Но мы скажем, якобы наших рук дело, и с наградой будем, и в почете.

— Умный же ты лис, Йонес. Я бы до такого ни в жизни не додумался.

Крестьяне спустились с холма, где находилась таверна, и побрели на дорогу, уводившую их все дальше и дальше от кабака. Погода снова портилась. С неба начал падать снег. Через час он занес прилегающую округу. Где-то вдалеке завыли волки.

— Стало быть, братцы, волчата песню свою запели. Чего они так взбеленились, мы же им тела на дороге бросили. Не нажрались что ли?

— Та они всегда голодные, — отмахнулся один из селян.

— Так, а ежели к нам сунутся?

— Так мы их дубинками хряпнем по хребтине и по-другому запоют.

— Енто верно ты гутаришь.

Группа крестьян углублялась в лес все дальше и дальше, не сворачивая с тропы. В ночной тиши заухал филин. Через час-другой они остановились на привал, развели костер и собрались кругом у огня. Микула шевелил в костре веткой и шепотом заговорил:

— Притихло зверье. Видать нагнали свою добычу. И вовсе не так пугливо в лесу, как гутарят.

— Боятся просто нас. Мы ж енто, охочие за головами.

— Охотники.

— Ну а я шо сказал?

— Неважно. Огня они боятся. Зверье боится, потому как не понимает, шо енто такое.

— Ну и славно. Вы, братки, подежурьте пока, а я что-то спать захотел. Немного сна никому не повредит.

— Стало быть, и нам можа немножко поспать. У костерка хорошо, кости не ломит, а приятно так пригревает, что аж… — крестьянин зевнул. — …в сон клонит.

Они легли возле костра, выставили часового, который вскоре тоже уснул вместе с остальными, но, услышав где-то рядом волчий вой, все повскакивали с земли. Оглянулись по сторонам в поисках угрозы, но не обнаружив хищников, снова расселись у огня, раздувая затухшее пламя и бранясь на заснувшего часового. Согреваясь и чувствуя себя в безопасности, они поговорили о деньгах, девках и войне, и снова отправились в дорогу.

Осторожной походкой они переступали через массивные корни, раскинувшиеся на тропе. Ветер раскачивал кроны деревьев, а снег крупными хлопьями падал на мерзлую землю. Грязь и слякоть затвердели под их ногами, и идти они стали быстрее, но через несколько акров Микула разнылся:

— Долго еще топать? Ноги уж разболелись, да и не видать ничего. Можа снова костерок разведем.

— Нет, тута уже нельзя. Болота рядом. От ведьминых колдунств никакой огонь не спасет.

— И то верно глаголишь.

— Постойте! Слышите? — Йонес остановил свой небольшой отряд подняв руку вверх.

— Небось ведьма услыхала нас? Ой мамочки… — Микула затрясся от страха, и его тройной подбородок тоже.

— Да тихо! Прислушайтесь. По дороге ступает кто-то.

— Ведьма енто, ручаюсь, давайте в лесу залягем, авось нас обойдет.

Они свернули с дороги и затаились в зарослях мерзлых ростков багульника и вереска. Лежали молча, поглядывая на всадника, едущего по тропе.

Когда у Микулы зачесался зад, он терпел долго, изо всех сил, но в конце концов не выдержал и принялся за дело, зацепив ветку под собой. Послышался хруст. Всадник остановился. Крестьяне косо посмотрели на Микулу. На их лицах читалось недовольство.

— Кто здесь? — крикнул всадник.

Батраки снова притихли, не выдавая своего местоположения. Позади них снова послышался волчий вой. Всадник вгляделся в лес, потом пришпорил коня и скрылся за поворотом.

— Пронесло… Ну ты и заноза, Микула, — с облегчением сказал Йонес.

— А шо я?

— Да ни шо. Слез бы он сейчас с коня да поколол бы нас своим бряцающим мечом. Хорошо хоть, волков побоялся и ускакал.

— Да уж, нас чуть было не сцапал.

— Трус он обыкновенный, ежели волчьего воя побоялся. Пусть себе скачет. Вот попадется еще разец мне на глаза, так я ему…

— Заблудились, мужички? — послышался старческий голос за их спинами.

Крестьяне медленно, не поднимаясь с земли, обернулись. Перед ними стояла обнаженная старуха в раскрытом черном плаще. Подле нее вилось четверо скалящихся и рычащих волков со светящимися в темноте желтыми глазами.

— Вы как раз к ужину пожаловали.

Ведьма рассмеялась.

***

Позади всадника послышались дикие вопли и крики. Осгод остановил коня и обернулся, но лишь затем, чтобы удостовериться нет ли за ним зловещей погони. Осгод верил в существование зла, а также верил в существование добра. Он твердо знал, что эта борьба ведется веками и никогда не закончится. Вопрос заключался лишь в том, на чьей стороне будешь ты?

— Тише, Опал, тише. Успокойся, — всадник погладил коня по загривку.

Когда жеребец перестал брыкаться, наемник погнал его дальше по тропе.

Проклятые места… Прав был Хенрик. Зло здесь повсюду. Я ведь едва сам не стал добычей клятого леса. Нужно скорее выбираться из этой чащи.

Осгод гнал коня галопом до тех пор, пока не вышел из лесу, и когда на холме он увидел трактир, то перевел коня на шаг.

Вот и «Сытое брюхо». Какой только умник придумал такое название? В здешних местах ему бы следовало назваться «Проклятием» или «Преисподней».

Что ж, по крайней мере, там горит свет и, похоже, играет лютня. Добрый знак. Главное, чтобы там не бесновались черти, когда я ступлю за порог этого отрешенного от мира места.

Подойдя к таверне, Осгод спешился, отцепил ножны с мечом от седла, завел коня в хлев и привязал. Потом он поправил кольчугу, опоясался мечом и зашагал ко входу.

Глава 5

Бернхард разжег в камине огонь. Поленья приятно потрескивали, языки пламени жалили подвешенный внутри камина котел. Марилька — видная, молодая и фигуристая дочь трактирщика, приковывающая взгляды посетителей, готовила жаркое. По таверне расползался приятный пряный аромат специй и мясного бульона с овощами. Хозяин расхаживал по залу и зажигал свечи, потом он подошел к стене и поправил криво висевший щит с изображением свирепого медведя. Бернхард посмотрел на своих гостей, собравшихся за одним большим столом и задумался над тем, что монах появился как нельзя вовремя, остановив начинавшуюся драку. Пятеро наемников оживленно болтали, пили эль и иногда смеялись.

— Врешь, — серьезно сказал Вигмар.

— Да под землю мне провалиться, если вру, — ответил монах.

— Не может быть, — озадаченно сказал Рерик.

— Может, уважаемые, может.

— Так вот прям и…

— Да, да. Именно так.

— Стоп! — прикрикнул Сигурд. — Я что-то совсем уже мысль потерял. О чем мы тут говорим? Чего это вы все так сомневаетесь? — захмелев, сказал он.

Наемники засмеялись.

— Ты слишком много выпил, брат.

— Вовсе нет! Ты только посмотри на мое брюхо! — Сигурд встал с места и похлопал себя по округлившемуся животу. — Сюда еще столько же влезет! Берни… Принеси-ка нам еще выпивки.

Бернхард перестал протирать тряпкой стойку и скрылся на кухне. Не проведя там и нескольких секунд, он выбежал обратно в зал и выставил рядом со столом бочку.

— Спасибо, Берни… — Сигурд икнул. — А вкусно так пахнет ваша похлебка. Скорее бы ее попробовать.

— Скоро будет готово, воители. Моя дочурка очень старалась для вас и…

— Да, да. Мы знаем. Иди занимайся своим делом, — сказал Вигмар.

Улыбка с лица трактирщика пропала, и он удалился от стола косо поглядывая на наемника.

— Зачем ты так? — спросил Клод.

— Как?

— Он ради нас старается. Обхаживает весь вечер и, по-видимому, будет виться вокруг нас и всю ночь. Нужно хоть немного ценить его труд.

— Да что ты говоришь. Кошелек он твой обхаживает. Ну а если так приглянулся, то затащи его к себе в спальню и трахни! — Вигмар рассмеялся.

— Не смей так со мной разговаривать, — спокойно, но твердо сказал Клод.

— А что ты сделаешь? Снова начнешь размахивать мечом в своих модных штанишках?

Клод поднялся с места и ухватился за позолоченную рукоять клинка.

— Глядите-ка, какой у него красивый меч. Пожалуй, когда я его заберу, то вполне смогу выменять эту железку еще на пару бочек пива.

— Вряд ли у тебя получиться сделать это без рук! — Клод вытащил из ножен меч и злобно оскалился.

Вигмар остался сидеть на месте. Нахмурив брови, он со злобой таращился на Клода и сжимал рукоять ножа под столом.

— Воины! Братья по оружию! Придите же в себя. Нам с вами еще спины друг другу прикрывать. Не зря нас всех собрали под одной крышей этого чудесного заведения. Мы вовсе не должны друг друга умерщвлять. Скажу вам точно, что за ваши смерти никто платить не станет, — монах повел бровью и довольно улыбнулся.

Оба воина продолжали испытующе смотреть друг на друга.

— Оставь его, Клод. Он просто безумец и провокатор, — сказал Рерик.

— Да. Шкурка выделки не стоит. Мы почти его убили… Вот если бы не Ирвинг, то пришлось бы Берни собирать с пола гигантские такие ошметки этого задиристого великана. — Сигурд развел руками в стороны и улыбнулся.

Клод убрал свой меч в ножны и сел на свое место.

— То-то же, девочка. Знай, что в следующий раз ты не спрячешься под монашеской юбкой, — Вигмар снова рассмеялся.

Клод напряг скулы и был готов броситься на Вигмара.

— Стоять! — закричал Сигурд, поднявшись с места. Пошатнувшись, он рухнул на пол. Рерик помог ему подняться и посоветовал сегодня больше не налегать на выпивку.

Наемники рассмеялись и напряжение между ними разрядилось, но легкое чувство неприязни, конечно же, осталось.

— Что случилось, Сигурд? — добродушно спросил священник.

— Я так и не понял, чему вы так все удивлялись.

— Ивринг, расскажи нам свою историю подробнее. Только начни с самого начала. Не могу поверить, что священнослужитель подался в наемники, так еще и состоял в отряде «Потрошителей». Как вообще так вышло? — спросил Клод.

— Да и не совсем ясно, что случилось с самим отрядом. Слухи разные ходят… — сказал Рерик.

— Да какие там слухи. Порезали весь отряд, как поросят, а теперь выдают эти россказни за страшилки! — сказал Вигмар и отпил из своей кружки. — Кого ты хочешь напугать, монах? Эти вон может и поверят. — Он указал на скавров. — Они вообще думают, что Боги радостно их встретят, когда их посадят на кол! Ну, может, и сир модные штанишки в рейтузы наделает, а я вот в эти байки не верю! — вскрикнул Вигмар.

— А во что ты веришь, если отрицаешь существование высших сил? — сердито спросил Клод.

— Нет никаких Богов. Нет ни рая, ни ада. Это все напридумывали выродки вроде него, — наемник ткнул пальцем в монаха. — Чтобы было легче помыкать олухами вроде вас.

— Ошибаетесь, воин, — добродушно сказал монах.

— Говори, что хочешь, священник. Мне насрать. Я высказался. Думайте, что хотите, — Вигмар закурил трубку.

— Ты вообще во что-нибудь веришь? — спросил Рерик.

— Да. Я верю в сытную жратву, пенящееся пиво, трах с хорошей девкой и в предсмертные вопли людей, которых я убил. Вот настоящая правда!

— Мне тошно от тебя, — сказал Клод. — Надеюсь ты сгоришь в аду.

— Ты нас не проведешь, громадина. Насквозь тебя вижу. Иначе ты бы так не распинался, — сказал Сигурд.

— О чем ты? — затянувшись трубкой, спросил здоровяк.

— У тебя есть Бог, и имя ему — смерть. Я прав? — Сигурд ударил кулаком себя в грудь и рассмеялся.

— По крайней мере, она реальна и пахнет дерьмом, — ответил Вигмар.

— Ну что же, смерть да, вполне реальна, но не так уж и проста, как может показаться. Итак, если мы с этим покончили, то я начну сначала, но с тем условием, что вы поделитесь со мной и своими историями.

— Почему бы и нет? — воскликнул Сигурд. — Нам точно есть, о чем поведать! — Скавр хлопнул брата по плечу и выпил.

***

Ирвинг вырос в большой крестьянской общине на границе южного королевства. Здесь царило долгое лето, а в округе раскинулись душистые цветочные поля, голубые реки и массивные леса. Его семья была достаточно большой, но бедной. Под одной крышей мальчик рос с шестью братьями и четырьмя сестрами. Неудивительно, что однажды родители отдали его на воспитание в монастырь. Не могу сказать, что отец Ирвинга сильно верил в Бога, в отличие от матери, но он точно знал, что за стенами святилища его сын всегда будет накормлен и останется жить.

Заезжий священнослужитель усадил Ирвинга в повозку. С грустью и печалью его близкие провожали в долгий путь мальчишку. Когда селение осталось далеко позади, священнослужитель угостил его свеклой. Ирвингу стало лучше, но он все равно расплакался, когда осознал, что теперь остался совсем один. Больше он никогда не возвращался домой. О судьбе своей родни Ирвинг ничего так и не узнал, когда их общину сожгли бандиты.

Став послушником, он усвоил для себя первое и самое главное правило в аббатстве. Точнее, два правила. Беспрекословное подчинение настоятелю и строжайший запрет на покидание стен монастыря. Теперь все его время распределялось между богослужением, уединенной молитвой, обучением чтению и, конечно же, физическим трудом. В чем его отец точно не ошибся, так это в том, что Ирвинг никогда не испытывал чувства голода.

Монастыри регулярно получали денежные подати и продукты от крестьян, а также внутри аббатства послушники, под присмотром настоятелей, делали отличное вино и гнали медовуху. Правда, напитки делались исключительно для продажи, но Ирвинг знал, что старые священнослужители частенько собирались ночью, чтобы продегустировать чарку-другую своего творения. Со временем и новый послушник нашел способ незаметно пробираться в погреб, когда присоединился к братству.

Мальчишку, перед тем, как он стал послушником, сначала приняли в качестве кандидата и выбрили на его голове тонзуру — круг, выстригаемый на макушке головы. Потом его одели в монашеское облачение и закрепили за ним опытного наставника.

Спустя год служения ему задали вопрос — «Хочешь ли ты остаться в монастыре?». Ирвингу уже было известно, что идти ему больше некуда, да и монастырская жизнь пришлась ему по душе. За исключением тех моментов, когда наставник стегал его розгами по спине за различные выходки, которые противоречили учению отца света — Агемона. Когда Ирвинг принес окончательные обеты, то стал частью этого братства.

Спустя несколько лет учений мальчик окреп и стал юношей. Он научился читать, овладел древней письменностью, знал наизусть псалмы и принимал участие в богослужении.

Время от времени в монастырь заглядывали воины святой инквизиции, которые получали поручения от аббата. Передохнув несколько дней в общине, они возвращались на дороги нести его слово. Иногда им приходилось доходчиво, с оружием в руках, вбивать его в ослушавшихся еретиков, в особенности на северных границах, где присутствовали многочисленные языческие культы. Вскоре юноша познакомился со святыми воинами. Один из них даже охотно поделился с ним знанием военного дела. Так Ирвинг начал освоение деревянного посоха, сначала как оружие для самозащиты, а потом, как позже выяснилось, и для нападения.

Сколько Ирвинг не молился великому Агемону — божеству, создавшему весь мир, а любопытство познания он утолить в себе не смог.

Он часто слышал, как странствующие солдаты аббата разговаривали о диковинных городах, варварских народах, о бескрайних морях и океанах, а самое главное — о женщинах. Конечно, молодой монах видел в поле крестьянок, но никогда не мог себе представить, как можно было с ними хоть заговорить, не то что проводить время в грехоподобном наслаждении. Тем более настоятели следили за тем, чтобы слабые духом послушники держались подальше от женщин, но их лица и формы тел все равно манили к себе взгляды священнослужителей.

Ирвинг принял обет безбрачия и поклялся не иметь ни жены, ни детей, ни собственной земли, но ведь это не мешало ему спать с селянками. К такому умозаключению он пришел, прежде чем решился впервые проявить внимание к девушке.

Когда он развил в себе харизму и понял, что для того, чтобы добиться желаемого, достаточно лишь ублажить девичий слух, сдобрить все дело хорошим монастырским вином и букетом полевых цветов, то частенько покидал кельи послушников глубокой ночью.

Из года в год уже окрепший мужчина жил, спал и ел под крышей аббатства великого бога Агемона — отца всего света, хотя иногда и позволял себе согрешить на стороне, оставаясь незамеченным.

После принятия духовного сана Ирвинг надеялся присоединиться к группе странствующих монахов, чтобы оставить стены древнего монастыря и открыть для себя этот большой, жестокий, но такой удивительный мир. По его просьбе братья-послушники, даже изготовили для него дубовый посох для странствий в дороге, но все его планы нарушил аббат.

Когда Ирвинг находился в своей келье, под светом свечи изучая писания настоятелей, в дверь постучали. Он встал из-за стола, подошел к ней и открыл.

— Брат Ирвинг, рад что застал вас здесь. Корпите над древними манускриптами?

— Да, отец.

— Отрадно слышать и видеть таких трудолюбивых и старательных служителей нашего Бога.

Он вошел в комнату, огляделся и остановил свой взгляд на собранной дорожной сумке.

— Не хочу тебя расстраивать, но я не могу просто отдать тебя на растерзание миру за стенами нашего дома. Он никогда не был спокойным, но сейчас все становится только хуже с каждым годом. Думаю, ты и сам замечаешь, как ряды наших странствующих братьев и инквизиторов редчают раз за разом, принося с той стороны только дурные известия. Всему виной очередная война еретиков и варваров против нашего достопочтенного короля, а также болезни и голод. Особенно голод. Некоторые братья приносят новости о известных случаях каннибализма в городах. На дорогах совсем неспокойно, и нет там жизни для миролюбивого монаха. Думаю, что привычная жизнь еще не скоро вернется в свое спокойное русло. Все больше в наши стены приводят сирот, и все меньше становится нас, старых братьев, еще сохранивших остатки чистого разума и рассудка. Скоро некому будет передавать наши знания и учения молодому поколению детей света, и тогда эти земли окончательно заполонят дьяволовы культисты с помутневшим от гнева рассудком. Трудные и темные времена нас ждут, Ирвинг.

— Аббат, но как же я останусь? Я чувствую, что нужен там, за стенами. Кто, если не мы, сможет нести свет нашего создателя в это смутное время? Тем более я смогу постоять за себя и обездоленных на этом пути.

— Не забывай, брат Ирвинг, ты не воин. Ты — священнослужитель и мудрец. Сейчас твой долг перед ликом всемогущего Агемона призывает тебя поделиться знаниями, полученными в стенах нашей общины света, с еще не окрепшими умами. Ты должен помочь им, наставить их на истинно верный путь.

— Как пожелаете, аббат. Вы вырастили меня, воспитали, и теперь я отплачу вам за заботу, — со скрытой грустью сказал Ирвинг.

Став наставником молодых послушников, Ирвинг, как и прежде углублялся в священные писания и псалмы. Год за годом он готовил себе и остальным настоятелям достойную замену, а большая и загадочная вселенная по-прежнему манила его к себе. Особенно в те дни, когда он собирал странствующих воинов-инквизиторов в винном погребе, чтобы послушать их рассказы за стаканом вина и кромкой козьего сыра.

Находясь почти в полной изоляции, монах пытался найти больше информации о таком близком, но по-прежнему далеком мире за каменными стенами святыни.

Покидая ночами кельи монастыря, он, как и прежде, наведывался к своей земной любовнице Гуннильде, которая поведала ему, что в соседней деревне, по слухам, появился заморский торговец редкими книгами. Книги были редким явлением в королевствах, а если и были, то в основном лишь религиозные писания, которые Ирвинг за годы службы в монастыре прочитал все, а некоторые, особо древние, он не раз переписывал, перенося силу священных слов на новые свитки.

Монах настоял на том, чтобы крестьянка выкупила все имеющиеся у торговца тома. Для этой цели он тайком вернулся в монастырь, выкрал добровольные подати у ростовщика Толгерта, пока тот, напившись вина, храпел на деревянной бочке. Ирвинг не думал, чем брату-монаху придется отплатить за это. Скорее всего собрата высекут, но такую жертву Ирвинг был готов принять.

Он уже видел перед собой слова и буквы, которые поведали бы ему о таинствах внешнего мира. Потом он страстно взял крестьянку на деревянном столе, побив глиняные чашки и кружки. Давно он не чувствовал такого возбуждения, но отнюдь не от природной красоты Гуннильды, а от желания завладеть новыми знаниями. Его охватила страсть, будоражащая все его тело до дрожи, а крестьянка просто оказалась в нужный момент рядом, чтобы он мог подавить сжигающие его чувства. Ирвинг и Гуннильда остались довольными, когда все закончилось, но каждый по-своему.

Следующей ночью он снова навестил возжелавшую его крестьянку, которая была не прочь вновь отдаться своему страстному любовнику, но Ирвинга интересовали только книги. Они были разложены на полу маленькой хаты, и это привело в гнев монаха. Он запричитал, раскраснелся и едва ли не начал кричать на женщину. Ирвинг даже пригрозил ей, что расскажет ее мужу об их связи, отчего она заплакала. Конечно он не собирался этого делать, так как сам мог лишиться своего сана из-за прелюбодеяний, но на женщину это подействовало. Она раскаивалась перед ним и умоляла простить ее, целуя ему руки. Он простил.

Ирвинг разложил полученные тома на постели, разглядывая их, пока женщина развязывала его пояс на рясе. Безусловно, не все писания были полезны, но нашлось кое-что интересное, отбившее у него охоту вновь согрешить в постели с любовницей. Когда она уже касалась губами его живота, монах остановил ее и поблагодарил за старания. Больше он имел в виду покупку книг, нежели их страстные ночи. Настоятель братства света благословил крестьянку, описал вокруг нее круг своим медальоном, поцеловал ее в лоб. На прощание он оставил ей бутыль вина и вернулся в аббатство, чтобы изучить интересующие его письмена. В том числе рукописи, которые немедленно по настоянию аббата должны были быть уничтожены, но ведь никто, кроме Ирвинга и не знал, что они находятся в стенах монастыря, кроме крестьянки, конечно, но она мало что понимала в чтении.

Днем брат Ирвинг был наставником, верным священнослужителем и учителем. Вечерами он упражнялся с посохом, даже взяв к себе нескольких учеников, потому как постоянно сотрясать воздух дубовой палкой не так интересно и весело, нежели отрабатывать удары на живых подвижных послушниках. В пределах дозволенного, конечно. Тем более священные писания гласили, что через физическую боль верующие достигали высшей формы просветления. Так монах оправдывал оставленные ученикам синяки и побои.

Темными же ночами настоятель запирался в погребе или келье, зажигал свечу и приступал к познаниям неведанных и запретных трактатов. Среди авторских трудов встречались «Кровь севера и юга», «Искусство врачевания», «Эротические поэмы барда Ангеля фон Регса», «Колдовство и оккультизм», «Трактат чернокнижника» и «Дети смерти». Причем последние три книги были обернуты обложками из человеческой кожи.

За одно лишь упоминание о трудах некромантов, ставших почти мифическими, могли сжечь на костре, но пытливый ум монаха не унимался. Поздними ночами он корпел над трудами чернокнижников, а утром он снова читал священные писания. Молясь в одиночестве, он мог какое-то время вздремнуть, находясь на коленях у алтаря. Он научился такому навыку, будучи еще послушником, чтобы ночами навещать крестьянок в деревне.

В итоге все книги были прочитаны, однако полученной теории все равно было мало, ведь свежие знания требовали доказательств.

***

— Постойте, вы хотите сказать, что практиковали колдовство? — удивленно спросил Клод.

— Ну что вы. Вряд ли я сейчас сидел бы рядом с вами. Инквизиция уже давно бы меня нашла и предала огню. Хотя, пожалуй, в моей жизни был случай… Трудно описать, что именно тогда произошло, но я попытаюсь, — задумчиво сказал монах.

— Папаша Ирвинг оказался не так прост, как оказалось, — Вигмар цокнул и ощерил зубы в улыбке.

— По большей части книги содержали в себе ценную информацию о внутреннем устройстве человека, а также там описывались методы борьбы с различными заболеваниями. Уверен, что толковый лекарь оценил бы труды тех авторов.

— Ну да! — вскрикнул Рерик. — Именно поэтому они были замотаны в человеческую кожу с различными авторами «Культа смерти».

— Сложно сказать, для чего это. Да, там были старинные письмена на довольно-таки темном ругательном языке, но, думаю, книга должна была отпугивать любопытных священников, чтобы даже прикоснуться боялись к ней из-за страха проклятий.

— Но вас это не остановило? — спросил Вигмар потягивая трубку.

— Все для меня только начиналось, — сказал монах и отхлебнул из кружки.

***

Свирепствующая в стране чума добралась-таки и до стен аббатства. Окрестные селения с крестьянами и скотом вымерли, как и многие послушники монастыря. Агемон — Бог света не позволил проклятой болезни забрать всех, но мир, который был знаком Ирвингу, больше никогда не был прежним.

Когда умер аббат, то на его место назначением церкви прислали одного из самых рьяных и преданных фанатиков короля. Новый настоятель святой общины был старым и довольно жестоким инквизитором. Иногда в качестве наказания молодых послушников он применял пытки. Человек был старой закалки, в общем. Звали его Карл.

Он, как мог, сдерживал миролюбивых монахов внутри безопасных, хотя, как выяснилось, и не очень, стен монастыря, когда большинство монахов наплевали на обеты и клятвы, пытаясь убежать. Провинившихся он наказывал жестоко. Кто-то просидел в холодной яме сутки, кому-то отняли несколько пальцев, а некоторым прижигали раскаленным железом кожу. Дисциплина была восстановлена. Как ему удалось? Он не справлялся с обязанностями в одиночку. С ним был подготовленный отряд вооруженных рыцарей, который просто выполнял его приказы.

Ирвинга даже удивляло, насколько фанатично Карл подходит к исполнению своих обязанностей. Любой ценой, но он всегда добивался того, что ему захочется. Это был ценный урок для повзрослевшего монаха.

Будучи наставником, Ирвинг никогда не был из числа бунтарей и не пытался бежать, когда остальные видели в этом хоть малую возможность. Напротив, он обзавелся уважением инквизитора, когда рассказывал ему о Боге, писаниях и исторических событиях вроде прихода в наш мир великого пророка Аро. Расположение главы общины позволяло Ирвингу втайне заниматься собственными опытами, находясь под самым носом у великого палача — инквизитора. Ведь Карл доверял ему и не сомневался в монахе.

Мертвых становилось с каждым днем все больше, и, прежде чем предавать их тела костру, Ирвинг забирал их в подвалы монастыря. Карлу он пояснял, что необходимо очистить их души от скверны проклятой болезни, и он был готов пожертвовать собой ради них, читая молитвы над зараженными телами. Отцу света нужны были чистые души верных последователей. Карл одобрительно кивал монаху и благодарил его за риск и чистоту его веры.

На самом же деле Ирвинг отбирал чаще всего священнослужителей, погибших естественной смертью — стариков или замученных послушников, над которыми постарались воины инквизитора. Остальные тела он просто предавал огню. Потом любопытный монах вскрывал их тела и подробно изучал устройство человека. Приобретённые знания и опыт позволяли ему заниматься лечением своих братьев-священнослужителей и даже инквизиторов короля. Начиная с переломов и ушибов, заканчивая проведением запрещенных духовенством операций, в процессе которых иногда приходилось читать запрещенные свитки, рисуя диковинные символы на теле больного. С тех, кто выздоравливал, Ирвинг брал обещание молчать. На этом он однажды и попался.

Благодарные и спасенные от смерти люди все равно шептались, разносили слухи в стенах аббатства. Ирвинг проклинал себя за свою наивность и веру в честное слово. Когда до него наконец дошли вести о том, что Карл хочет провести над ним обряд очищения, то есть сжечь его, Ирвинг понял, что в этом месте его труды подходят к концу.

Ночью он собрал в дорогу необходимые вещи: провиант, книги, инструменты. Надев свою рясу и прихватив дубовый посох, он направился к своему тайному ходу, откуда он лазил в село, где его, к сожалению, уже ждали рыцари ордена вместе с Карлом.

После того, как его заточили в подвале, чтобы он уже никуда не делся до обряда очищения, Ирвинг сидел в сырой темнице, ни капли не раскаиваясь за приобретенные знания и опыт. Единственное, о чем он по-настоящему сожалел, так это о книгах, брошенных в печь на съедение огню. Однако он все равно отлично помнил их содержание. Тем более одна из них гласила, что само понятие смерти далеко не означало конец.

По велению судьбы монах вскоре обрел свободу, так как на монастырь было совершено нападение варварских кланов, которые ввязались в кровопролитную войну южного королевства.

Будучи не таким уж правоверным служителем своего Бога, Ирвинг скинул с себя одеяние священника, пока скавры разделывались с обитателями монастыря, и когда они спустились в темницу, найдя его в запертом подвале, то не вонзили в него меч, а заковали в цепи, уведя в большой мир, как раба. Не так он представлял себе путешествие за стены аббатства, но это было намного лучше казни на костре.

В лагере конунга Хакона Яростного было много воинов. Такая орда варваров вполне могла захватить всю страну. Примечательным было то, что среди его войска Ирвинг иногда слышал знакомую речь, признав среди некоторых воинов своих соотечественников. Как позже выяснилось, в состав армии варваров входил и отряд наемных южан, известных под именем «Потрошители» во главе с капитаном Стефаном Кровопускателем, который выкупил Ирвинга себе, заметив его способности врачевания ран. Именно тогда монах-отступник и стал наемником, подписав свой первый контракт.

Кампания конунга завершилась также быстро и стремительно, как и началась. Король Вильгельм Благословенный через доверенного гонца тайно доставил капитану наемников сообщение об объединенных силах его феодалов на востоке страны возле устья реки Серебрянки. Узнав о связи Стефана с королем, Ирвинг понял истинное предназначение отряда «Потрошителей» в рядах армии Хакона Яростного.

По совету Стефана (а он был весьма приближен к конунгу, так как вырос в этой стране и знал ее слабые места) Хакон вывел свою армию к реке, к предполагаемому городу, который будет легко захватить, разжиться провизией и золотом для войска. Сопровождая вождя варваров, командир наемного отряда одним взмахом двуручного топора отсек голову главарю великой орды скавров, и оказавшись в окружении врагов, капитан и его отряд, вступили в неравный бой. Король Вильгельм не бросил отряд в беде, выслав из засады все свои силы.

Наблюдая за происходившей бойней, Ирвинг считал, что не выберется из этой мясорубки живым, но навыки владения древковым оружием спасли его от гибели. Копье было несколько тяжелее его посоха, но он все равно ловко орудовал им, пронзая врагов.

Сыпался град огненных стрел, воины армий рвали друг друга на части, валились наземь и продолжали драться. Безумные крики, ругань и кровь были со всех сторон. В воздухе смердело смертью.

Враг был разбит. Река Серебрянка окрасилась кровью, усеянная трупами солдат. Наемники получили свою оплату от короля, а также и со стороны конунга, разумеется, до его предательства. Для такой громкой победы пришлось всего лишь принести в жертву несколько деревень и древний монастырь. Удачная выдалась кампания.

После завершения битвы Ирвинг отложил свое копье и занялся врачеванием. Он ампутировал конечности, прижигал раны, вправлял переломы, смазывал целебными мазями рубцы. Капитан Стефан был доволен работой новоиспеченного наемника и обеспечивал его необходимыми инструментами, травами, припарками, бинтами и прочими медикаментами, закрывая глаза на его ночные исследования и опыты.

Ирвингу также предоставили много чистой бумаги, куда он переносил знания, полученные из запретных книг. В отряде монах сыскал авторитет и не стесняясь пользовался своим положением. Если ему было что-то нужно, то он всегда получал это. В пределах разумного.

Прославившийся отряд приобрел двоякую репутацию. С одной стороны, они снискали уважение, а с другой стороны, недоверие и даже презрение, так как в любой момент наемники могли перейти на сторону врага. Все зависело лишь от цены. Пока воины были сыты, а в их карманах было полно золота, репутация была последним, что их заботило, ведь работы по-прежнему было полно.

Иногда монастырское начало Ирвинга играло на его совести, ведь отряд «Потрошителей» полностью оправдывал свое название. Нередко в составе авангарда в очередной войне наемники начинали с грабежа и разорения поселений, убийства ни в чем неповинных людей. Лишь в последнюю очередь следовало сражение с регулярными армиями. После боя члены отряда поднимали на пики или колья нескольких бедняг со вспоротыми животами, оголяя внутренности убитых. Видя такие знаки на полях сражений, люди понимали, кто здесь постарался. Но Ирвинг уживался с происходящим и даже привык к таким зрелищам, ведь он сам не раз вскрывал трупы для исследований, но, когда все же чувствовал сильные угрызения совести вперемешку с отхождениями от принципов морали, то читал в своей палатке молитвы, прося у Агемона прощения за свои грехи.

Через пару лет в стране вспыхнула кровопролитная гражданская война. Причинами, как и всегда, являлись пороки власти. Люди гибли тысячами за интересы монархов, и лишь наемники сражались за ту сторону, что больше заплатит. В ходе начавшейся войны отряд перекупали трижды.

«Потрошители» были опытным и дорогостоящим войском, и тот, на чьей стороне они бились, обязательно выходил победителем. Почему? Потому что это был один из тех отрядов, что держался на плаву годами, вскормив и воспитав на войнах опытных убийц и ветеранов, готовых взяться за самую сложную работу.

Но даже таким успешным организациям приходит конец. Когда обыкновенные люди не могут сдержать такую мощь, то в дело вступают иные силы.

— Двигайте живее! Иначе гребаные королевские ублюдки нас нагонят! — кричал во все горло капитан отряда.

Колонна солдат удачи шла через топкие лесные болота, чтобы закрепиться в крепости «Ясная» — одной из самых важнейших точек страны, контролирующей все торговые пути на юге. Приказ был прост. Нужно было всего лишь добраться до твердыни и усилить местный гарнизон, чтобы удержать сооружение до прибытия резервных сил.

— Черт побери! Где этот чертов картограф!? — гневно кричал Стефан.

Двое солдат вывели к командиру совсем юного мальчишку.

— Когда уже кончится это проклятое болото? Откуда вообще взялись эти топи? Да и кто ты, черт тебя дери такой? Где Вернер?

— Он мертв, капитан. Уже как две недели назад. Лекарь Ирвинг сказал, что у него началась гангрена. Он отрезал ему руку, но это не помогло, — сказал мальчишка.

— А ты кто такой? Почему я должен повторять дважды!?

Было видно, как Стефан нервничает, и люди это заметили.

Их командир терял свою холодную сдержанность и расчетливость. Его гнев все чаще начал возобладать над рассудком.

— Я его ученик. Он учил меня читать карты, но… но похоже, мы заблудились. Я не знаю, что это за место, — робко ответил парень.

— Ах ты жалкий ублюдок! — Стефан отвесил ему пощечину железной перчаткой, и мальчик свалился наземь. — Почему ты раньше не сказал мне об этом!?

— Побоялся, господин, — рыдая, говорил он.

— Отлично. Вы слышали его. Парнишка намочил в штаны, и из-за него все мы теперь здесь подохнем! Вздернуть его!

Мальчишка кричал, когда его волокли к дереву, вопил и умолял, когда на его шее затягивали петлю. Он умолк через минуту, когда судорожное тельце перестало болтаться на суку ветви массивного дерева.

Боевой дух отряда падал ниже некуда, когда выяснилось, что в топях они бродят уже несколько дней. Часть отряда сгинула в обманчивом и зыбком иле. Кто-то из воинов дезертировал, скрывшись в дебрях леса. Один раз капитан самолично подавил начинающийся бунт, перебив нескольких стойких ветеранов, что начинали службу вместе с ним. Потом закончился провиант. Надежды на спасение не было.

Через два дня пути отряд встал лагерем подле очередного болота. Солдаты не испытывали более никаких эмоций, кроме усталости и безнадеги. Они даже в кости, излюбленную наемниками забаву, играли без особого азарта. А ведь раньше финал игры всегда предвещал какую-нибудь потасовку, что вполне себе могло развлечь людей или хоть немного поднять их боевой дух.

Ирвинг ходил кругами возле лагеря, раздумывая над тем, что делать дальше. Он не раз прокручивал в голове мысль о побеге, но куда? Кругом были одни топи. К тому же отряд натыкался в этих проклятых местах на своих же дезертиров, объеденных зверьем или утопших в трясине. И все же он оставил лагерь позади, вышел на небольшую опушку гиблого леса, взобрался на повалившийся ствол дерева, чтобы хоть немного изучить обстановку, и увидел слабый отблеск света вдалеке над кронами деревьев.

— Там что-то есть! — радостно вскрикнул монах.

Поначалу реакции не было. Несколько воинов тоскливо подняли взгляд на лекаря и решили, что он свихнулся. Но среди наемников были и те, кто не оставлял надежды выбраться из этого лабиринта. К Ирвингу поднялся один из лагерных следопытов.

— Свет! Я вижу свет! — вскрикнул наемник, взобравшись к монаху.

— Где? Где? — сказал кто-то из отчаявшихся наймитов. Любопытство среди заблудших усиливалось.

Солдаты начали оживленно переговариваться, залазить друг другу на плечи, чтобы взглянуть на отблеск спасения. По крайней мере, появился хоть крохотный шанс на то, что отряд таки сможет пережить это бедствие.

Капитан приблизился к поваленному стволу, растолкав любопытных зевак.

— Веди нас, монах. Если ты ошибся, то я прикажу порезать тебя и остальных лжецов на куски. Свежее мясо нам точно не повредит, — серьезно сказал Кровопускатель.

Ирвинг пропустил слова командира мимо ушей, так как отчетливо видел очертания каменных башен вдали. Вскоре лес правда кончился, и отряд вышел к разрушенной временем крепости, обнесенной разваливающимся частоколом. На бревнах массивного забора в петлях были развешены мертвецы, а в вырытом вокруг сооружения рву разбросаны пожелтевшие черепа и кости.

В черном небе сверкнула молния, раздался гром, и полил дождь. Сильные порывы ветра гнали наемников в эти мрачные владения. Ночное небо разразилось бурей, и дождь усилился. К Ирвингу подошел Стефан.

— Молодец, монах. Обязательно выдам тебе премию, когда выберемся отсюда.

Спустя некоторое время в отряде зашептались. Они разговаривали о притаившемся здесь зле и призраках. Слишком много было кругом мертвых и ни одной ухоженной могилы в округе.

Ветераны отряда видели много разных замков и крепостей, однако это место заставляло их судорожно оглядываться по сторонам и прислушиваться к каждому шороху во тьме. Но они все равно шли вперед. Ведь под крышей можно было развести костер, согреться, прийти в себя и отдохнуть, чтобы спокойно обдумать следующий шаг.

Ворота крепости давным-давно были выломаны. Когда-то войско смелого военачальника разбило их при помощи тарана и ворвалось с боем, неся защитникам этого места лишь смерть.

Во дворе, как и возле частокола. лежали груды останков былых солдат, старые зазубренные клинки и поржавевшие от времени доспехи. Площадь крепости была размыта дождем, всюду была слякоть, лужи и грязь.

Хлюпая по двору к замку, воины недоверчиво и боязливо продолжали осматриваться, будто чувствовали здесь присутствие чего-то иного. Ирвинг не был исключением и тоже ощущал необъяснимое странное явление, вот только чего? Он отбился от отряда, прошел до спуска в темницы, прильнул ухом к стене, прислушиваясь.

Звуки, исходящие по ту сторону, были тихими, но чем дольше монах стоял возле каменной кладки, тем отчетливее он слышал стоны, а потом и крики.

Тяжелая рука легла на его плечо, и он вздрогнул.

— Ты тоже их слышишь? — сказал появившийся позади него наемник.

— Да. Это место проклято. Нам здесь нельзя оставаться.

— Ирвинг, поговори с командиром. Кроме тебя, никто не сможет объяснить ему присутствия темных сил в этом месте. Ты же как-никак священник.

Монах согласился с мнением собрата по оружию, хотя святым себя не считал, и направился в замок.

В холле донжона (главной башни замка) остатки когда-то славного отряда сидели возле костра. Некоторые люди ломали мебель для хвороста, другие умудрились найти заплесневевшую провизию и, несмотря на предостережения, все равно ее ели, другие рассматривали незнакомые гобелены на стенах. Предводитель Стефан восседал на стуле возле огня, возложив себе на ноги двуручный топор. Он смотрел в пламя и о чем-то раздумывал, нахмурив кустистые брови.

— Капитан, — обратился к нему Ирвинг.

— Что-то случилось? — спокойным голосом ответил он.

— Да, и нам необходимо немедленно поговорить об этом.

— Присядь возле огня. Говори все, как есть.

— Лучше, если мы побеседуем наедине, — настойчиво сказал монах.

Солдаты обратили свои взгляды на Ирвинга.

— Нет. Сядь. Пусть все братья тебя послушают. Ты ведь знаешь, что это за место, верно?

— Знаю. Поэтому считаю, что нужно как можно скорее покинуть его, иначе мы навеки останемся здесь пленниками. Следовало ранее обратить внимание, что никаких дорог и подходов к замку не было.

— Скажи.

Наемники взволнованно наблюдали за монахом, оставив все прочие занятия.

— Этот замок принадлежит Изеулту Некроманту. В этих стенах он загубил слишком много душ, которые по-прежнему служат ему, мучаясь от невыносимой боли целую вечность. Вы все слышите их вопли, я знаю. Сам колдун тоже никуда не делся и до сих пор правит этим местом. Я видел тень, которая наблюдала за нами на крыше замка, но не придал этому должного значения. Это он впустил нас сюда.

— Ты прав, монах. Крепость появляется лишь тогда, когда на ее пути встречаются отчаявшиеся путники вроде нас, — сказал командир.

— Откудова вы все енто знаете? — со страхом в голосе спросил кто-то из солдат.

— Думаю, наш лекарь изучал его труды. Я прав?

— Возможно.

— Не стесняйся. Я тоже читал его книги, но больше для смеха и развлечения. Страшные сказки, которые ведают о вурдалаке, чья душа не обрела покой. В могиле ему лежать было скучно, поэтому он нагонял к себе людей, издевался над ними, насыщался их кровью, обращал в своих слуг и рабов. Как скоро он и его мертвецы к нам пожалуют, монах? Твой Бог нас спасет? — Стефан насмехался над Ирвингом.

— Я отрекся от него. Он не поможет нам, когда явятся они…

Лица наемников перекосило от ужаса, когда во дворе послышались стоны, звуки лязгающих цепей, доспехов и мечей.

— Чего же мы ждем? Текаем, братцы! — вскричал наемник у костра.

Остатки отряда, кроме Ирвинга и Стефана, бежали прочь из замка к воротам. Когда они отворили двери, то наблюдали за тем, как внутренний двор заполонила нежить. Пространство вокруг занимали изможденные тела рабов, крестьян, охотников и солдат. Иссохшие вымученные лица страдальчески смотрели на живых и, повинуясь гласу своего господина, медленно зашагали на группу наемников, окружая их в кольцо, отрезая им все выходы. Перед тем, как врата замка снова затворились, Ирвинг увидел в толпе их вожака, его изуродованное тело, безобразные клыки и гниющую плоть. Вурдалак смотрел на монаха стеклянными глазами до тех пор, пока двери не закрылись.

Снаружи был слышен лязг стали, крики, воины отбивались от армии мертвых, хотя сражение и длилось совсем недолго. Потом во дворе замка наступила тишина, которую прервал очередной раскат грома.

— Ты нас привел сюда, монах. — Ирвинг вспомнил раскачивающегося в петле мальчишку. — Только ты повинен в тех муках, что теперь будут терзать нас веками. — Стефан встал со своего места и приблизился к монаху вцепившись в его рясу. — Ты нас всех погубил!!! — прокричал капитан во все горло.

Монах-отступник в этот момент ожидал, что, прижав его к стене, командир уже несуществующего отряда сломает ему шею, но вместо этого он опустился перед ним на колени, преклонил голову, касаясь пола, и просил его дать прощение, молил о спасении души, хотел, чтобы бывший священник отпустил ему грехи.

Ирвинг жалобно посмотрел на сломленного человека, достал из-под рясы серебряный кулон в виде солнца, описал вокруг Стефана круг, зашептал молитву и сказал:

— Свет прощает тебе все твои прегрешения, Стефан. Отец мира больше не гневается на тебя. Агемон примет тебя в свое царство и защитит от зла.

— Спасибо, благодетель.

Трясущимися руками капитан обнимал ноги Ирвинга, потом отстранился от него, достал из-за голенища кинжал и перерезал себе горло.