Бесплатный фрагмент - Корпорация «Божий Промысел»

Можем ли мы точно знать, что ждет нас в будущем? Иногда жизнь кажется предопределенной, но порой нас пугает ее непредсказуемость.

Вам тоже кажется, что многие события неслучайны?

— Как я узнаю, что это мой редактор?

— Ты не захочешь его убить.

Глава 1

Под аплодисменты завистливых коллег и восторженных поклонниц на сцену поднялся Адимус. С привычной осторожностью он принял из рук председателя Академии главный приз — «Золотое перо», выполненное из чистого золота.

— Друзья, коллеги! — обратился он к залу. — Это поистине великий день — получить заслуженную оценку своих трудов! Пишите, творите, любите свою профессию и своих персонажей, и однажды вы тоже обретёте признание! Слава приходит к трудолюбивым!

Зал зааплодировал. Для многих, особенно старших ангелов, давно стало очевидным, что далеко не всё в шоу–бизнесе зависит от трудолюбия и таланта.

— Я бесконечно благодарен своим наставникам, редакторам и, конечно же, Господу Богу!

Адимус поднял над головой «Золотое перо». Зал встал, оглушив жеманно улыбающегося призёра овациями.

***

На банкете, организованном в честь победителей, гости разделились на группы по региональному признаку. Как это обычно бывает, период, когда все ещё трезвые и ведут себя прилично, интеллигентно и с осторожностью, длился недолго. Атмосфера непринуждённого веселья расслабляет.

Индийский отдел возле барбекю ел бургеры, громко хохоча над понятными только им шутками и предлагая проходящим мимо свои угощения. Немцы с датчанами пили пиво, весело споря, чьё лучше. Ребята из Эмиратов угощали английских коллег кальянами с чем-то сладковато-запрещённым.

На фоне растянутого на стене баннера: «Премия „Золото Перо“. Сезон 199» гости фотографировались с победителями. Конечно, главной звездой вечера был Адимус, уже в пятый раз получивший заветный приз. С широкой голливудской улыбкой он распахивал объятья новому гостю, как старому другу. Брал в обнимку, и штатный фотограф делал очередной снимок, который следующие десятилетия будет украшать рабочий стол счастливчика. Для многих это мгновение так останется самым близким к «Золотому Перу».

— Молодой человек, не стесняйтесь! — Адимус протянул руку для рукопожатия юноше. — Как вас зовут?

— Марк! Не представляете, как я счастлив! Я прошёл ваш курс.

— Это прекрасно, не задерживайте гостей, — прошептал Призёр, не шевеля губами, как чревовещатель, поворачивая гостя к фотографу.

— Я хочу работать в вашем отделе. Вот, посмотрите, я собрал свои работы.

Молодой человек попытался передать мэтру толстую папку, видимо со своими рукописями. Адимус брезгливо отстранился, но быстро взял себя в руки.

— Юноша! Вы явно хотите превзойти меня по количеству написанного! — и громко рассмеялся на публику.

Ожидающие в очереди на фотосессию поддержали шутку. Но молодой человек, казалось, ни капли не смутился.

— Я уже научился у лучшего. Больше всего мечтаю работать рядом со своим кумиром.

Адимусу надоел собеседник. Из-за него возникла нежелательная очередь, отдаляющая его от торжественного ужина.

— Если хотите писать — пишите! Это ваше право и обязанность. Не важно где. Идите в любой отдел — я уверен, вас примут с радостью с таким-то, — он указал на пухлую папку в руках юноши, — портфолио. Я вам советую просто писать. Когда напишете свои десять тысяч страниц, приходите, посмотрим, чего вы добились.

Фотограф, наконец, улучил момент, когда оба посмотрели в камеру. Адимус с лучезарной дежурной улыбкой, Марк с разочарованием.

Чьи-то руки вежливо, но настойчиво увели молодого человека, чтобы его место занял очередной гость.

— Павлин, — буркнул Марк себе под нос.

— Что вы сказали, молодой человек? — лицо Адимуса больше не было дружелюбным. Улыбка мгновенно превратилась в злобный оскал.

— Я сказал: «Понял»!

— Аккуратнее со словами. Каждое имеет последствия, но это понимание приходит только к истинному Автору.

За спиной удаляющегося молодого писателя Адимус увидел Его — того, чьё имя не принято произносить в приличном обществе. Он усмехнулся, приподнял наполненный густым красным вином бокал. Медленно сделал глоток. Адимус поспешил вернуть к светским обязанностям и пригласил ожидающую в очереди очаровательную девушку.

К одинокому столику в углу зала, за которым не было никого, кроме Люца, подошёл Петрович. Всклокоченный, в неуместном на торжественном ужине сером вязанном рыбацком свитере, очках, подклеенных синей изолентой. Он поставил на стол початую бутылку белого вина, сел рядом не дожидаясь приглашения.

— Тогда, когда всё началось, я писал для Пушкина! Но он, дурачок, всё напутал. Привет! Опять кошмаришь Павлина?

— Привет, Петрович. Не. Любуюсь. Как думаешь, Генеральному реально нравится то, что он пишет или за него всё давно решает Академия?

— Я думаю, он заслужил получить своё Перо.

— Почему не ты за Перельмана?

— Не знаю. Академикам виднее.

— Почему они решают, кто лучший?

— А кто должен решать? Ты что ли хочешь?

— Не! Упаси Генеральный!

— Так ведь и «упас».

Старые друзья рассмеялись.

Фотографирующаяся с Адимусом молодая женщина в красивом платье неодобрительно посмотрела на их столик.

— О! Привет, Анаэль! — Петрович радостно помахал ей рукой через весь зал. Женщина поспешила закончить фотографирование с Победителем и торопливо убежала. Адимус мстительно улыбнулся Петровичу.

— Опять оштрафует?

— Люц, я старый. Мне всё равно. Пусть молодёжь играет в эти светские игры.

— Смотри, прилетит опять, за то, что со мной общаешься.

— Да Бог с тобой!

— Уже нет. — Люцифер грустно допил густое красное вино.

***

Атмосфера в зале стала более непринуждённой. Норвежцы в средневековых костюмах викингов бодрили народ восхваляющими бога Одина кричалками и пили кислый эль из огромных кружек. Индусы затащили розового слона, обученного танцам. Сами же устроили танцевальный флэшмоб, вызвав шквал аплодисментов. Ребята из Тибета играли какую-то популярную сейчас на Земле попсовую мелодию на ритуальных поющих чашах. Авторы мусульманских отделов устроили хоровод, увлекая в него всех, кого встречали на пути.

Адимус, закончив фотосессию, расхаживал по залу, не выпуская из рук Приз. Он подошёл к Анаэль, которая одиноко стояла у окна, и обнял её за талию. Она не отстранилась, лишь повернулась к Великому Автору так, что его рука, скользнув по её бедру, повисла в воздухе. Находчивый Автор подхватил с подноса проходящего мимо официанта бокал шампанского, устранив неловкость.

— Ты всё хорошеешь! За тебя! — Адимус залпом осушил бокал, вернул официанту.

— Спасибо. Ты тоже, — Анаэль была не настроена на этот разговор.

— Не передумала пойти ко мне в отдел? Мы как раз расширяемся, мне нужны редакторы с твоим опытом.

— Нет, спасибо. Меня устраивает моя работа, мой отдел, мои авторы.

— Я заметил, — Адимус кивнул в сторону столика, за которым весело болтали Люцифер и Петрович.

Анаэль посмотрела на странную парочку — одетого во всё траурно-чёрное опального Ангела и своего сотрудника в костюме подмосковного бомжа.

— У нас демократия. Мои сотрудники свободны общаться с кем захотят без последствий.

— У всего есть последствия, ты же понимаешь.

— Для них нет.

— Я не про них. Последствия будут в том, что Он напишет.

— Он давно уже не создаёт ничего. Даже если и сможет, у нас же не Голливуд, чтобы это стало реальной проблемой.

— Поэтому-то ты в Коммунарке, а не в Голливуде. У меня каждый понимает, что последствия есть всегда.

— Тебя, я смотрю, такая политика вполне устраивают, — Анаэль кивнула на статуэтку.

Адимус поднял полученный приз, пристально, как будто видит его впервые, рассмотрел.

— А мне нравится. Хочешь ты или нет, мы опять стали лучшими.

— Поздравляю.

— Анаэль, я давно тебя знаю, поэтому скажу, как есть — ходят слухи, что ваш отдел скоро упразднят. Ты же в курсе, что твой район вот-вот объединят с Москвой? Вас, конечно, не закроют, но Главным Редактором ты не будешь. Скорее всего, переведут в Линейные. Зачем тебе эта рутина?

— Давай я сама буду решать свою судьбу?

— Конечно, дорогая. Если передумаешь — вот мой новый номер, — Адимус умудрился одновременно положить свою визитку в руки Анаэль и поцеловать её в щёку.

— Ого. Шестизначный.

— А ты как думала? Ещё пять премий и уже я буду решать кого наградить, а кого, — Адимус глазами показал на Люцифера, — уволить.

Анаэль торопливо отошла от него. Проходя мимо одного из столиков, она положила на него полученную только что визитку.

Марк, неся под мышкой толстую папку с сочинениями и держа в руках два бокала вина, поспешил догнать Анаэль.

— Прошу прощения, я знаю, что вы Редактор, могу ли я обратиться к вам с просьбой?

Анаэль заинтересованно остановилась. С откровенным любопытством посмотрела на юношу. Молодой человек не смущался взятого в прокате фрака не по размеру, неуместных кроссовок, зелёного клоунского галстука-бабочки.

— Чем я могу вам помочь?

— Я — автор, пока безработный, — Марк попытался достать папку, чтобы показать Анаэль, но бокалы в обеих руках мешали, — подержите, пожалуйста.

Анаэль взяла оба бокала. Марк открыл папку, полную растрёпанных рукописей.

— Вот, я писал пробные работы…

— А где вы учились?

— Я прошёл курс Адимуса «Пиши легко».

— А, это который длится целых две недели?

— Да, верно!

— Что вы от меня хотите?

— Я хочу работать в вашем отделе, — Марк смотрел на Анаэль ясными голубыми глазами.

— Почему в моём?

— Ну, с вами же общался Адимус. Значит, вы лучшая.

— И вы считаете себя достойным моего отдела?

— С чего-то надо начинать.

Анаэль о чём-то задумалась.

— Говорите, учились у Адимуса?

— Ага.

— Как вас зовут?

— Марк.

— Я вас запомню, Марк. Я — Анаэль, если что. Ладно, давайте посмотрим, может ли Великий Автор чему-то научить за четырнадцать дней.

— Спасибо!

Марк закрыл папку. Анаэль протянула ему оба бокала. Достала визитку с десятизначным номером. Положила её в нагрудный карман фрака молодого человека, предназначенный для платка. Не оборачиваясь, пошла к выходу из зала.

Другой начинающий автор — Матвей, смущённый обилием знаменитостей, стоял у стены, нервно перебирая пальцы. Он представлял себе этот вечер почти восемьдесят лет. Фантазия рисовала картины бала: мужчины в шикарных костюмах, дамы в ослепительных бальных платьях, лакеи, оркестр. Вместо этого он оказался на довольно заурядном фуршете.

Сшитый на заказ фрак делал его похожим скорее на официанта, чем на будущего Великого Автора. Гости не воспринимали его как равного. Он оказался невидимкой.

Мимо него прошла девушка в атласном платье. Сердце Матвея, совершив пируэт, остановилось. Всё вокруг замедлилось. Он видел каждый локон её прекрасных светлых волос, слышал нежный шелест платья, чувствовал тонкий аромат её духов. Матвей закрыл глаза.

— Я влюблён!

Когда он решился открыть глаза, девушки уже не было. Не чувствуя пола, он подошёл к ближайшему столику. Взял бокал вина и медленно, смакуя каждый глоток, выпил его.

— Марк, — произнёс молодой человек, стоящий за столиком.

Матвей не сразу понял, что тот обращается к нему.

— Простите?

— Я говорю, меня зову Марк, — повторил молодой человек.

— Матвей.

— У вас странный вид, Матвей, — Марк оценивающе осмотрел нового знакомого: неуместно-шикарный белый фрак и розовая рубашка не шли его азиатскому кругло-жёлтому лицу.

Матвей же понял замечание по-своему:

— Я встретил самую замечательную девушку в мире.

— Между прочим, это мой редактор, — сообщил Марк.

— Что вы говорите! Вы должны нас познакомить!

— Я не думаю, что вы в её вкусе, Матвей.

— Расскажите, какая она?

Марку польстило, что на этой ярмарке тщеславия он оказался не на самом низу пирамиды. Перед ним стоял кто-то ещё ниже по положению. Кто-то, кто боготворит его только за то, что он знаком с кем-то важным.

— Анаэль очень строгая, требовательная, любит людей.

— Умоляю, познакомьте нас!

Марк достал из кармана визитку. На секунду ему показалось, что поделиться телефоном с новым другом — хорошая идея.

— Какой невероятный поворот судьбы — встретить любовь и редактора. Она будет у меня первой!

Марк смотрел в безумные глаза азиата, понимая, что меньше всего ему сейчас нужны конкуренты.

— Два четырнадцать шестнадцать, сорок девять тридцать два, — проговорил Матвей, мечтательно прикрыв глаза, — её номер звучит как начало поэмы.

Марк посмотрел на визитку. Новый знакомый ухитрился превратить телефонный номер в стихи.

Глава 2

Подмосковье. Осенняя распутица. Под дождём, чавкая по расползшейся дороге резиновыми сапогами, шли мужчина и женщина.

— Ты можешь идти нормально?

— Нормально, это как?

— Рядом, чтобы я могла на тебя опереться.

— Ну ты же видишь, здесь узко. Мне где идти — по дороге или в кювете?

— Я не знаю. Просто рядом.

Женщина остановилась. Тяжело дыша, прикрыла глаза.

— Нахрена я сюда приехала?

— Ты-то? Стать главврачом. А вот мне это за что?

— Ладно, не ворчи. Зато у нас квартира своя, а не по углам шаримся.

— Не своя. Надо двадцать лет отработать.

— Ой, всё. Мы бы эти двадцать лет на неё и копили. А так машину купим.

Женщина перехватила сумку поудобнее, взяла мужа под руку.

— Пошли уже, чудо.

***

Ты спросишь меня, почему иногда я молчу,

Почему не смеюсь и не улыбаюсь.

Или же наоборот, я мрачно шучу

И так же мрачно и ужасно кривляюсь.

Открытая форточка квартиры на первом этаже испражнялась на весь двор липкой, вязкой патокой андеграундной песни.

Просто я живу на улице Ленина

И меня зарубает время от времени.

Сквозь психоделические аккорды слышались крики, звон бьющейся посуды, мокрые шлепки оплеух.

— Пошёл отсюда, мразь подзаборная! — Растрёпанная женщина звонкими ударами грязной тряпки гнала из подъезда плюгавого мужичка в ватнике, калошах, но без штанов. Мужичок пригибал голову, торопливо уворачиваясь от ударов, при этом грозным пьяным голосом пытался урезонить разгневанную женщину:

— Хорош тебе, лахудра! Я тебе ща, это самое… Я те покажу!

— Уже показал, погань!

Из глубины подъезда послышался пьяный женский смех. Женщина обернулась и, увидев длинную и худую, как жердь, пьяную девку в явно чужом домашнем халате, выгнала её из подъезда:

— А ты чего ржёшь, кобыла! А ну пошла отсюда, срань!

Той же боевой тряпкой она выгнала из подъезда пьяную девку, которая залилась смехом

— Ах ты, воровка!

Женщина сорвала с пьяной девки халат, оставив её абсолютно голой под осенним дождём. Мужичок, наблюдавший экзекуцию с безопасного расстояния, поманил её, как собачку:

— Ко мне, ко мне, молодец, рядом.

Девушка трусцой подбежала к нему, не переставая хихикать. Он снял ватник, накинул на девушку, оставшись стоять в синих семейных трусах и калошах. Подтянув трусы, погрозил кулаком женщине.

— Ты, это самое, я, знаешь чо!

— А ну пошёл отсюда, заусенец!

Женщина с тряпкой побежала в сторону мужичка, который решил не проявлять неуместную отвагу.

— Видеть тебя не хочу, засранец! Всю жизнь мне испоганил. Тварь! Я беременна, чтоб ты знал.

— Так, это самое, а от кого?

— Ах ты гнида плюгавая!

Женщина окончательно прогнала мужичка со двора звонкими шлепками грязной тряпки по спине. Ушла в подъезд, громко хлопнув дверью. Выключила музыку, судя по звону, просто разбив магнитофон.

Оставшаяся в одиночестве, поддатая девушка в коротком чужом ватнике, не прикрывающем красные ягодицы, осмотрелась. Увидела шокированных супругов в резиновых сапогах. Она решила подойти почему-то именно к женщине, стараясь сделать это элегантно, но вышло жеманно и пошло:

— Мадам! Позвольте попросить у вас сигаретку? У нас тут, как видите, произошла довольно напряжённая дискуссия.

Женщина, изумлённая сценой явно сильнее мужа, проговорила:

— Я не курю, я беременна.

— Ты что? — Мужчина посмотрел на жену счастливыми глазами.

— Сюрприз, дорогой!

Оставшаяся без сигареты пьяненькая девушка поняла, что делать ей теперь во дворе точно уже нечего.

— Да вы все охренели что ли? Пойду на трассу.

Мужчина забрал сумку из рук супруги.

— Давно?

— Два месяца. Хотела сегодня рассказать, думала, праздник устроить.

— Ты ж моя… — Мужчина схватил жену в охапку, закружил её.

— Поставь, дурак! — Женщина, смеясь, обняла мужа.

Глава 3

Здание поражало своими размерами и формой. Среди строгих соседей-высоток оно выделялось асимметричностью. Казалось, что его проектировал не один архитектор, а сотня студентов младших курсов архитектурного университета. Этажи были разной высоты, окна в пол чередовались с закруглёнными вверху, словно дворцовыми.

С шестого по десятый этаж располагались готические колонны, которые, казалось, поддерживали только эго архитектора. Одиннадцатый, тринадцатый и почему–то последний, сороковой этаж, были выполнены в хрущёвско-панельном стиле. Венчали всё это великолепие огромные светящиеся даже днём буквы: «Божий Промысел».

Матвей вдохнул свежий воздух улицы, прикрыл глаза и открыл тяжёлую дверь. За ней оказался довольно банальный светлый холл. Сидящая за стойкой девушка подняла на него равнодушный взгляд. В её задачи не входило отфильтровывать посетителей, она сидела именно для таких нерешительных гостей — подсказать и направить.

— Доброе утро! Меня зовут Ангел Гезария. Я могу вам чем-нибудь помочь? — спросила она.

— Да, я… — Матвей почувствовал, что у него пересохло во рту.

Девушка протянула ему стакан с водой. Матвей взял его дрожащими от волнения руками, выпил, поставил уже пустой на стойку.

— Я пришёл к… — Матвей с ужасом понял, что он забыл от волнения имя той, кто украла его сердце и мысли.

— Не волнуйтесь. Я уверена, вы вспомните, — заверила его Гезария.

Она работала здесь уже не первую сотню лет и видела насквозь каждого посетителя. Она умела мгновенно определять, кого куда послать: кого к лифтам на нужный этаж, а кого на хрен. Не зря её должность назвалась «Ангел полномочий».

— Два четырнадцать шестнадцать, сорок девять тридцать два, — проговорил пришедший в себя Матвей.

— Звучит неплохо. Это что-то значит?

Гезария отвлеклась на нового посетителя, вошедшего в здание, хлопнув большой дверью. Стараясь не привлекать внимание, гость торопливо пошёл прямо к лифтам. Увидев, что девушка на ресепшене куда-то смотрит, Матвей посмотрел в ту же сторону и увидел вчерашнего знакомого.

— Марк! Господи, как я рад вас видеть! — воскликнул он.

Марку, которому не удалось проскользнуть незамеченным, пришлось изобразить радушие.

— Мой друг! Какая встреча! Что вы здесь делаете?

— Я пришёл к… — Матвей, к своему стыду, опять не смог вспомнить имя девушки.

Гезария с интересом посмотрела в глаза Марка. Она видела насквозь каждого, но, будучи воспитанным ангелом, явно никогда этим не пользовалась.

— Анаэль, — Марк нехотя произнёс имя будущего шефа.

— Вы проводите коллегу? — Гезария решила позабавиться и сделать вид, что узнала в Марке сотрудника.

— Да, конечно, напомните, пожалуйста, где сегодня отдел Подмосковья?

Ангел повернулась к стене за спиной. Всё пространство до самого высокого потолка было исписано номерами этажей, названиями городков и деревень, именами редакторов. Над всем этим хаосом фундаментально темнела надпись: «Отдел Подмосковья», сделанная сразу после постройки здания.

— Да, собственно, везде. Кто вам нужен конкретно? Сегодня.

— Эм–м–м, Анаэль.

Гезария опять посмотрела в глаза Марка. От этого ему стало сразу неловко, неуютно, как школьнику, пойманному на глупом и бессмысленном обмане.

— Разве на визитке не написан её офис?

— Да, действительно!

Марк достал карточку.

«Анаэль. Редактор Божьей милостью.

Сектор С. Этаж 10–13. Офис 665»

— А! Пойдёмте, Матвей. Я провожу вас.

Марк поспешил уйти от стойки с негостеприимным Ангелом.

***

В лифте Марк выбрал нужный сектор и этаж. Двери со вздохом закрылись. За стеклянной стеной замелькали этажи. Их бег в какой-то момент ускорился настолько, что они слились в пёструю ленту.

Наконец, кабина вылетела из здания. Теперь лифт поднимался вдоль ажурной фермы навстречу сектора С. Стало скучно — голубое небо и частые облака сквозь кружево металлических конструкций.

— Ваше? — Матвей показал на папку в руках Марка.

— Да.

— Много.

— Спасибо. А вы с чем едете?

— У меня только диплом.

— Думаете одного диплома будет достаточно?

— Моего — да.

Марка кольнул холодок страха. Такую уверенность в трудоустройстве воспитывают только в одном учебном заведении.

— Матвей, а что вы закончили?

— Средиземноморский Паралингвистический Университет.

Настроение Марка упало. Выпускников этого вуза отрывали с руками. Туда почти невозможно поступить, невероятно трудно учиться, и практически нереально закончить.

— Матвей, а кем вы были до поступления?

— Вы имеете в виду земную жизнь?

Марк смутился. Напоминать о перерождении было крайне неприлично. Не потому, что это заставляло вспомнить, кем ты был до того, как попал на небеса, но потому, что заставляло не забывать, что в любой момент можешь и вернуться.

— Говорят, я был Фу Си.

— Не слышал.

Небо между мирами за окном лифта тянулось отвратительно долго, усугубляя неловкую паузу.

— Сложно было учиться?

— Да. Но мне нравилось.

— А сколько вы в итоге проучились?

— Семьдесят девять лет.

Марк присвистнул.

— Представляю, сколько вы за это время написали.

— Мало, очень мало, — признался китаец. — Нас учили умещать большую историю в маленький рассказ. Потом его укладывать в предложение. В итоге я пришёл к тому, что всё многословие можно выразить в одном звуке, выдохе.

Марк смотрел на попутчика широко раскрытыми глазами.

— Какая хрень. Прости, Господи.

Матвей смутился.

Лифт ворвался в новое здание. Пролетев несколько этажей, он наконец остановился.

Двери открывались, казалось, целую вечность. Этого хватило, чтобы Марк и Матвей в полной мере осознали, что они, получается, соперники.

Наконец путь оказался свободен, и попутчики бросились бегом по коридору к одиноко стоящему вдалеке столу.

Матвей хотел задержать Марка, схватив за куртку, но повезло гораздо сильнее — Марк поскользнулся, папка вылетела из рук, рукописи разлетелись по коридору. Почувствовав вину перед соперником, азиат начал собирать разбросанные по полу бумаги, складывать в стопку.

Марку вдруг показалось, что соперник решил присвоить себе часть рукописей. С громким рыком он бросился на Матвея, вырывая листы из его рук.

Какое-то время они катались по мятым, местами уже порванным бумагам, схватив друг друга за шеи.

Наконец Матвею удалось больно пнуть врага, поскальзываясь, подняться на ноги и с криками: «Она моя!» пробежать несколько метров по направлению к столу, за которым с равнодушным любопытством наблюдала за побоищем Анаэль.

Марк снял ботинок и ловко метнул его в убегающего врага. Но враг оказался коварен — не позволил ботинку в себя попасть. Схватив в охапку столько листов, сколько смог, Марк бросился по коридору к девушке за столом.

Анаэль смотрела на бегущих от лифта парней. Одного она помнила — вчерашний выскочка-графоман после двухнедельных курсов, второго она не знала. Ей нравилось такое своеобразное соперничество. Чем-то напоминает дуэли, которые она когда-то безумно любила. Правда, этим мушкетёрам явно не хватало элегантности. Она могла бы любоваться поединком вечность, всё удлиняя коридор, но надо работать.

Пришлось прекратить бардак. Коридор вернулся к привычной длине в пять метров.

— Стоп!

Соперники замерли перед столом Анаэль.

— Так, тебя, графоман, я узнала. Ты кто?

— Матвей.

— Какой же ты Матвей? Ты же китаец.

— Мне нравится быть Матвеем.

— Зачем?

— Иначе бы я вас не встретил, — Матвей смотрел на Анаэль влюблёнными глазами.

Девушка глубоко вздохнула.

— Чего ты хочешь, китаец Матвей?

— Быть всегда рядом с вами.

— Пока увольнение нас не разлучит? — девушка усмехнулась.

Матвей и Марк сконфузились. Для них, в отличие от девушки–ангела, увольнение означает развоплощение и перерождение в земной оболочке.

— Ладно, извините, выгорание. Вы чего дрались-то?

— За место автора.

Девушка посмотрела на них удивлённо.

— А вы с чего взяли, что место одно?

Парни переглянулись. И правда. Почему они решили, что вакансия ограничена?

— Таким образом, забияки, приняты оба. За боевые заслуги, как говорится. У меня завал, чтоб вы знали. Авторов не хватает — все только о Голливудах мечтают. — Она мстительно посмотрела на смутившегося Марка. — Ладно. Идите в отдел, выбирайте шконку. Шучу! Столы занимайте.

Новые авторы наперегонки бросились к двери, ведущей в редакцию, чтобы занять место лучше, чем у соперника.

Глава 4

— О! Молодёжь! — Петрович отложил цветной карандаш, отвлёкся от раскраски на потрёпанных в потасовке молодых авторов.

— Добрый день. Где можно сесть?

— Да где хотите.

Огромный зал без перегородок, с множеством столов и выключенными компьютерами предлагал практически бесконечное количество вариантов.

— А где все? — Марк иначе себе представлял работу редакции.

— Приходит как-то Пушкин к Сталину, — Петрович поправил очки.

— Простите, кто к кому? — Матвея озадачил такой резкий переход.

— Так я ж говорю, Пушкин к Сталину. А Сталин его спрашивает:

«Товарищ Пушкин как у вас дела с жильём?»

«Плохо, товарищ Сталин — холодно, батареи текут, воды горячей нет».

Тогда Сталин звонит в ЖЭК и говорит:

«Это Сталин! Немедленно всё почините товарищу Пушкину».

Поворачивается к Пушкину:

«А что пишете сейчас, товарищ Пушкин?»

А Пушкин ему говорит:

«Ничего не пишу. Редакция стихи совсем не берёт».

Тогда Сталин берёт телефон:

«Редакция? Это Сталин! Чтоб брали у Пушкина стихи!»

Пушкин, естественно, благодарен. А отец народа ему говорит:

«Хороший ты человек, Пушкин! Наверное, друзей много?»

«Очень много, товарищ Сталин. Каждый день в гости приходят, писать совсем времени не остаётся».

«Ну, вы идите, наверное, товарищ Пушкин, мы позаботимся».

Пушкин выходит из кабинета, а Сталин, значит, поднимает трубку:

«Товарищ Берия, тут нашему великому поэту друзья всякие мешают стихи писать. Позаботьтесь».

Марк и Матвей посмотрели на пустой зал, пытаясь соотнести факт отсутствия других авторов с только что рассказанным анекдотом.

— Самое пугающее, что это не конец истории, — нарушил тишину Марк.

— Правда? — удивился Петрович.

— Да. Потом Сталин позвонил Дантесу и сказал, что Пушкин утомил своими жалобами, надо о нём позаботиться.

— Тьфу на тебя, — Матвей двинулся к пустым столам. Подошёл к тому, который стоял напротив стеклянной двери с трафаретом «Редактор Анаэль». Сел. Торжествующе посмотрел на соперника.

— Марк! — графоман протянул ладонь для рукопожатия Петровичу.

— Петрович! Садясь рядом, я тебе раскраски дам.

Марк скептически посмотрел на раскатившиеся по столу старого автора разноцветные погрызенные карандаши.

— А вы здесь один автор на весь отдел?

— А тебе сколько надо? У нас отдел простой, детей мало, судьбы одинаковые: родился, крестился, отслужил, отсидел, поседел, покойся с миром, дорогой друг. У девок то же самое, только без «отслужил».

Стеклянная дверь с трафаретом резко открылась.

— Ко мне зайдите. Оба, — Анаэль, не дожидаясь реакции новых сотрудников, скрылась в своём кабинете.

***

Марк и Матвей стояли перед столом Главного Редактора как нашкодившие малолетки перед директором.

— Вы чего такие серьёзные? Близнецы что ли? — Анаэль смотрела на них поверх очков.

Русоволосый Марк и желтолицый Матвей переглянулись.

— Нет, — ответили одновременно.

Анаэль усмехнулась: «Двое из ларца».

— Садитесь, двоечники!

Новые авторы сели в кресла.

— Чем мы занимаемся, знаете?

— Ну, в общих чертах… — расплывчато ответил Матвей, почувствовавший, что вопрос может быть с подвохом.

Марк ухмыльнулся — он-то учился у настоящего признанного автора:

— Мы пишем людям судьбы. Стараемся написать получше, чтобы за это получить награду.

Анаэль заинтересовалась новичком:

— А что в вашем понимании «получше»?

Марк ответил без запинки:

— Чтобы много, чтобы сделать счастливым, чтобы удачи было побольше, везения.

— Ладно. Правил мало, но они не обсуждаются. Первое: вы должны написать судьбу и сдать рукопись мне до рождения ребёнка. Второе: там не должно быть неоправданного везения, безусловной удачи, как и неизбежных катастроф. Помните, мы пишем не сценарий, от которого нельзя отойти, а предложение персонажу, несколько вариантов на выбор. Адекватные герою и месту событий. Третье: вам надо написать всего лишь первые тридцать лет. Вопросы?

— Простите, какой объём должен быть у произведения? — Матвей явно волновался. Ему очень хотелось добиться благосклонности красивой девушки.

— Матвей, пишите сколько считаете нужным. Сколько событий может быть у человека за тридцать лет? Ну? У кого-то два, кто-то каждый день перед выбором. И, пожалуйста! — Анаэль посмотрела на Марка. — Не пишите много, пишите хорошо! Помните, что с вашими выкрутасами человеку ещё жить.

— А почему только до тридцати, кстати? Я легко могу двести лет расписать!

— Марк. Вот именно поэтому. Люди не ваши марионетки, это вы им помогаете Божьей милостью, а не они воплощают ваши фантазии. Уяснили?

— Да! — вновь синхронно ответили новые авторы.

Глава 5

— Здорóво, соседка, я к тебе.

Дверь кабинета с табличкой «Ольга Николаевна Манохина. Главный врач» открыла неухоженная, растрёпанная женщина. После расставания с гулящим мужем она, очевидно, сама начала изрядно выпивать.

— Надежда. Проходите.

Ольга указала на стул рядом со своим столом.

— Мне бы это, абортик.

Доктор посмотрела на соседку. Неопрятная, какая-то рыхлая, дурно пахнущая. Если бы она не видела её медицинскую карту, ни за что бы не поверила, что ей всего двадцать пять лет.

— Надежда, аборт крайне вреден, не говоря о том, что это аморально. Я советую всё-таки оставить ребёнка.

— Да нахрен он мне всрался!

Пациентка вскочила. Угрожающе сжала кулаки.

— Ты со своим мопсом как в санатории, а мне даже на бухло не каждый день хватает, ещё и спиногрыза растить?

— Надежда успокойтесь, пожалуйста…

— Я спокойна! Слышь, очкастая, я тебе сказала — делай давай! Тем более от этого недотыки мне потомки нахрен не нужны.

— Значит так! — Ольга повысила голос, встала, уперевшись кулаками в стол, отчего её уже заметный животик оказался над столешницей. — Я здесь главврач. И пока это так, ни одна соплюха на меня орать не смеет. Всё поняла?

— Посмотрим?

— Не посмотрим. На пятом месяце аборты не делают. Так что будешь рожать, а дальше — как сама решишь. Убьёшь — сядешь. Отдашь в детдом — до конца жизни будешь проклята. Всё поняла?

Соседка, тяжело дыша, насупилась.

— Вообще, займись собой. Посмотри, на кого похожа.

Надежда развернулась, вышла из кабинета громко хлопнув дверью.

Глава 6

Когда впервые я тебя увидел,

Мир словно замер, изменился вдруг.

Ты стала центром всех моих вселенных,

Ты для меня теперь не просто друг.

Ты — солнце, что лучами сердце греет,

Ты — свет в кромешной, в тёмной пустоте.

Когда смотрю в глаза твои, немею,

Все мысли только о тебе.

Ты — космос мой, ты — звёздное пространство,

Ты — бесконечность, ты — моя судьба.

И в этой жизни нет уже пространства,

Где б не было тебя, моя любовь, всегда!

— Говно стихи! Ты вообще учился?

Марк, с чашкой горячего чая читал рукопись на столе через плечо блаженно улыбающегося Матвея.

— Петрович — зацени!

Матвей смутился, попытался спрятать листок, но Марк опередил его. Он выхватил рукопись и, бегая между пустыми столами, издевательским тоном прочитал произведение вслух.

Покрасневший автор не мог угнаться за соперником — он неловко натыкался на стулья, столы, пыхтел и ворчал.

— Стоять клоуны! — Анаэль появилась неожиданно. Оба автора замерли.

Девушка решительно забрала лист с рукописью у Марка, перечитала, шевеля губами.

— Как вариант — может быть. Тебя Петрович, что ли покусал?

— А чего сразу я? — Петрович зашевелился в своём углу, — у мальчика талант. Я тоже в его возрасте пописывал. Помните:

Я помню чудное мгновенье,

Передо мной явилась та,

Что разбудила мои чувства

Я понял — ты моя мечта!

Марк усмехнулся.

— Там же не так:

Я помню чудное мгновенье,

Передо мной явилась ты…

— Эх, молодой человек! — Петрович поправил на носу перевязанные синей изолентой очки, — не всё, что здесь планируется, там, — он неопределённо показал куда-то вниз, — воплощается.

Матвей подошёл к Анаэль, всё ещё держащей в руках его стихи. Аккуратно вытащил рукопись из её пальцев. Сложил несколько раз. Спрятал в левый верхний карман рубашки.

— Простите.

— Так! — Анаэль, кажется, приняла какое-то решение, — Петрович! Хорош плесенью покрываться — покажи парням здесь всё, а то они либо поубивают друг друга, либо в грибы превратятся как ты.

— Ну что, мальчики. Пойдём на экскурсию. Держитесь парами и не теряйтесь.

Марк и Матвей вышли из редакции вслед за Петровичем.

Глава 7

— Тогда, когда я сюда перешёл, у нас была небольшая пятнадцатиэтажная изба. Я, чтоб вы знали, начинал ещё тогда, когда не было разделений на губернии. У нас была одна изба на всю Россию.

— Прикольно, — Марк старался идти рядом с Петровичем попадая в шаг. Ему казалось, что так он вливается в ряды закостенелых профессионалов.

Матвей семенил где-то сзади. Идти рядом не позволяла ширина коридоров и подлые маневры Марка.

Лифт вывез троицу в светлый холл.

— Гезария, привет! — Петрович помахал дежурившей на ресепшене ангелу. — Ты почему в одежде и без намордника?

— Петрович, ты охренел?

— Ну не знаю. На Земле считают ты ещё должна быть с завязанными глазами.

— Скотина ты, Петрович! Из-за твоих эротических фантазий меня только сатанисты вызывают.

— Ладно, не куксись! Смотри — какие молодцы у нас в отделе! — Петрович вытолкнул вперёд выпятившего грудь Марка. Матвей же пугливо постарался спрятаться за спину неопрятного ангела в старом свитере, — они тебя так пропишут, закачаешься! Пропишите?

Гезария гневно посмотрела на молодых авторов. Под влажным взглядом Марка её светлая одежда растворилась. Она стояла абсолютно голая, впрочем, не стесняясь своей наготы. Выглянувший из-за спины Петровича Матвей залюбовался грудью девушки, отчего она увеличилась на один размер.

— Пошляки! — Гезария поджала губы, осуждающе покачала головой. На ней появилось белоснежное платье.

Петрович с молодыми авторами вышел на улицу. Девушка взяла со стола маску, стилизованную под намордник из тонких чёрных ремешков. Бросила в корзину под столом, полную кожаной амуниции.

Глава 8

— Это, мальчики, наша главная площадь!

— Только Россия? — Матвей разглядывал здания, построенные в разных стилях, но с неизменными буквами «Божий Промысел» на крышах.

— Да, сынки. Она, родимая!

— А где Америка? — Матвею не терпелось посмотреть, в каком офисе обитает Голливудский отдел — ведь ему там скоро работать. В этом он не сомневался.

— Америка? — Петрович задумался, — погнали искать! Я там лет триста не был — как Аляску передали.

Через несколько кварталов они вышли на восточную площадь.

— О! Пошли к индусам — поприкалываемся!

Петрович решительно увлёк Марка и Матвея в здание с высоченными резными воротами, раскрашенными так, как будто не только Петрович балуется цветными карандашами.

На ресепшене сидела девушка с четырьмя руками.

— Это Лакшми, — прошептал Петрович молодым авторам, — потрясающая женщина! Жалко, что замужем. Повезло Вишну — с такой женой ни в одном из миров не страшно.

— Приветствую тебя Матвей! — Девушка протянула китайцу цветок лотоса, — и тебя, Марк, — второй цветок перешёл из хрупкой руки богини в ладонь Марка, — и тебе привет, Петрович.

— А мне цветочек?

— Я свой цветочек кому попало не даю.

— Всё злишься?

— Ты, гад озабоченный, мне чуть вечность не испортил.

— Да ладно тебе! Мы же молодые были.

— Петрович, а ты не думал, почему я выгляжу моложе тебя? Да все выглядят моложе тебя?

— Ну не знаю, — Петрович задумался, — все хотят казаться лучше, чем есть, а я и так хорош.

— Нет. Потому, что за каждый косяк ангелам по году прибавляют.

— Ой, ну началось. Тогда, когда твой Кришна ещё босоногим пастушком по Земле бегал, я знаешь что?

— Ну что? — Лакшми пристально смотрела на Петровича.

— Забыл. Совсем ты меня запутала! Я парням хотел ваше шапито показать.

— Мальчики! — Лакшми обратилась к Марку и Матвею, — вы Петровича, конечно, слушайте, но голову тоже включайте время от времени. Он половину не помнит, половину придумывает. Где какая — даже он уже не знает.

Марк был в замешательстве — выходит, его наставник не такой уж авторитет, как он о себе любит рассказывать?

Матвей же рассматривал барельефы со сценами из Камасутры на высокой стене.

— Пошли, молодые дарования!

Не дожидаясь реакции, Петрович направился вглубь холла. Авторы засеменили за ним.

Лифта здесь не было. В стойле щипали травку странные лебеди-переростки. Синекожий четырёхлицый сотрудник поинтересовался у Петровича, куда они хотят попасть.

— Экскурсия. Показываю новобранцам наши конюшни. Вообще без разницы.

— Тогда рекомендую этаж «Мумбаи».

— Годится.

Петровичу, Марку и Матвею выдали по запряжённому лебедю. Сотрудник хлопнул каждого по спине и, тяжело разбежавшись, птицы со всадниками взмыли в облака.

«Странно, — подумал Матвей, — вроде, небо везде одинаковое должно быть, а здесь не то, что цвет, даже облака какие-то другие».

— Здесь у каждого продакшна своё небо! — Петрович как будто прочитал его мысли, — этим HR-отдел обычно занимается. По небу сразу понятны показатели. Если ясное — всё прекрасно. Если гроза — какие-то проблемки.

— Понятно, — привычно хором ответили Марк и Матвей.

***

Лебеди приземлились на площади перед парящим в облаках зданием. Родной брат синекожего принял поводья, помог спуститься, указал дорогу.

Умиротворённая тишина, царившая вокруг, оказалась обманчивой, стоило только открыть дверь. На троицу обрушился камнепад звуков: крики, музыка, шум. Помещение не разделялось на комнаты, офисы, отделы. За возвышающимся над головами сотрудников столом сидел Главный Редактор в высоком белом тюрбане и с раскрасневшейся от гнева красной точкой в середине лба. Он орал на группу понурившихся авторов.

— Идиоты ленивые! Вы совсем совесть потеряли! Если вы двести лет один сценарий копируете из свитка в свиток, хотя бы мелочи поправляйте! Какого Шивы у вас шесть миллионов одну и ту же родинку на плече находят? Чтоб вы знали — вы мой сценарий копируете, ишаки! Я за него Перо получил. Там близнецы были, которых после рождения разлучили. Эта родинка — твист заложенный. Зачем она в ваших писульках? Вообще писать не хотите?

Авторы молчали. Уже настало время обеда и всё, чего они хотели — миску кари в столовой.

— Вот, мальчики! Мой любимый отдел, — Петрович плотоядно улыбался, — хотели бы сюда перейти?

— Вообще-то не очень, — признался Марк.

— Зря! У тебя бы точно получилось — ты дохрена пишешь. Стал бы Редактором лет через десять, тебе бы присобачили пару рук, зафигачили точку в лоб и дали личного лебедя.

— Петрович, полетели дальше? — Матвея угнетало отношение к авторам. Он был уверен, что плагиат продиктован не ленью или бездарностью, а непомерными, возрастающими нагрузками.

— Ну, полетели. Здесь чуть повыше у англичан офис.

***

До Британского офиса поднялись на крылатых львах. Правда, лететь пришлось втроём на одном. Как объяснил служка, большинство крылатых англичане себе в зоопарк забрали.

Летающий остров великих бриттов был сложен из серо-коричневого камня. Вокруг площади высилось девять башен с часами, отдалённо напоминающих Биг-Бен. Ни одна не была копией своего земного воплощения. Стрелки на всех часах дёрнулись и показали пять часов. Гул, витающий над летающим островом, прекратился. Только сейчас Матвей понял, что гул создавали тысячи печатных машинок, а не замысловатые механизмы, отвечающие за полёт громадины в облаках.

— Файф-о-клок. Мы вовремя! — Петрович уверенно направился в один из пабов. Марк и Матвей поспешили следом, стараясь не потерять из виду серый вязанный свитер. Площадь быстро заполнилась мужчинами и женщинами в строгих деловых костюмах.

Город вновь наполнился шумом, но на этот раз это уже был слившийся в унисон звон чайных ложечек о края чашек.

Неожиданно только для гостей шум перекрыл призывный стон муллы.

— Аср.

— Простите, что? — Марк повернулся к стоящему рядом высокому англичанину.

— Аср — вечерний намаз.

— Это вы удобно придумали, — похвалил собеседника Петрович, отхлёбывая ароматный чай с бергамотом.

— Это не мы придумали, — как будто с некоторым сожалением ответил высокий британец.

— А кто? — заинтересовался Матвей.

Собеседник поднял взгляд вверх, к зениту. Марк и Матвей повторили его жест, но ничего не увидели.

— Там же, вроде, уже никого нет? — Марк подумал про индусов, над головой которых висят англичане.

— Новенькие? — англичанин обратился к Петровичу, справедливо рассудив, что разговаривать имеет смысл только с ним.

— Ещё какие. Совсем свеженькие.

— Я понял! — Матвей хлопнул себя по лбу ладонь. — Вы про…

— Спокойнее, юноша! У нас не принято без необходимости беспокоить Генерального. Даже простым упоминанием.

— А вы заметили, какая удивительная сегодня погода? — Петрович вдруг вспомнил церемониальные ритуалы, принятые в этом регионе.

— Сударь, вы же понимаете, что джентльмены не обязаны демонстрировать подобные манеры? Утолю Ваше любопытство — в последнее время у нас тоже много новых сотрудников со своими традициями.

— Не вывозите? — Петрович посмотрел на угрюмо размешивающего чай англичанина.

— Не вывозим. Традиции другие, — собеседник залпом выпил свой чай. — Ещё лет пятьдесят, и вместо часов эту площадь окружат минареты…

— А вас куда?

— Ну, не знаю. Вниз спустят.

— В ад? — не удержался Марк.

— С ума сошли? В индийский отдел.

— А.

Марк подумал, что служить в российском секторе не такое уж наказание.

— Это не самый трэш. Вы к китайцам загляните. Вот где карнавал. У них, говорят, сценарии уже нейросеть пишет — люди не успевают.

— Парни, а хотите на карнавал? — Петрович повеселевшим взглядом посмотрел на парней.

— На карнавал хотим, к китайцам — не очень, — ответил за двоих Марк.

— Ну, на карнавал, так на карнавал.

***

Бразильское отделение корпорации разместилось в очень странном месте — среди дворцов, окружённых разношерстными хибарами. Дело было не в нищете. Просто бразильцы не заморачивались на удобства. Дома они, кстати, бывали крайне редко — только чтобы переодеться в чистые перья и вернуться в нескончаемое карнавальное шествие.

— Петровче! Амиго! Ты как? Где?

— Всё там же — процветаю в России, пока вы тут загниваете на карнавалах.

С Петровичем обнимался очень полный бразилец в шёлковой расшитой узорами рубахе, расстёгнутой до пупка.

— Почему не заходишь? На Самбу обиделся?

— Нет, амиго, на тебя. Тогда, когда я был молодой и красивый, она ушла к тебе. До сих пор не понимаю, почему.

— Потому, что я танцевать люблю!

И бразилец закружился вокруг троицы, неожиданно элегантно двигая тучным телом.

— Ну хватит уже. Вы работать-то успеваете?

— Конечно, амиго! Есть такое слово — аутсорс, слышал?

— Кого же вы подпрягли?

— Индусов. Им всё равно делать нечего и их дохрена.

— Так понимаю, неофициально?

— А то!

Матвей вспомнил разгромную планёрку в индийском офисе и понял, что действия авторов продиктованы не ленью, а желанием писать что-то оригинальное в тайне от руководства.

— Один хрен, всё с танцами получается, — бразилец белозубо рассмеялся.

Проходящая мимо карнавальная колонна увлекла его.

Высокая девушка с перьями на голове и маленькими конусами с кисточками, прикрывающими только соски, не переставая ритмично танцевать обняла Матвея.

— Пошли со мной, красавчик! Я покажу тебе настоящее наслаждение! Я научу тебя танцевать, и ты станешь лучшим любовником. Моим любовником, — девушка обняла перепуганного Матвея, запустила в его волосы длинные пальцы и прижала к пышной груди.

— Самба. Ты не меняешься!

— Петрович! Сколько лет… я мечтала тебя забыть, — девушка переключилась на Петровича, не выпуская, однако, голову Матвея, ласково её поглаживая.

— Не порть мне стажёров. Раскабанеют, обленятся, куда мне их тогда?

— Мальчики, хотите остаться со мной?

Матвею удалось вырвать лицо из упругих грудей богини. Марк стоял оцепеневший.

— Ну подумайте сами — что вы хотите: сидеть в офисе с этим старым грибом или встречать каждое праздничное утро в постели новой красавицы?

— Я люблю… — Матвей осёкся, покосился на Петровича и Марка, у него едва не выскочило имя «Анаэль», — люблю, короче.

— И ты туда же, — Самба фыркнула, — твоя школа, Петрович?

— Моя. Хорошие мальчики.

— Ну и валите в свою Сибирь.

Самба стремительно удалилась, оставив троицу на пустой улице, заваленной обрывками флажков, серпантина, блестящего конфетти.

— Вы её знаете? — к Марку, наконец, вернулся дар речи.

— А то. Любила она меня. Тогда, когда молоды были мы вдвоём, а не она одна, мы знаешь, как встречались? Нам авторы Камасутры завидовали.

— А чего разошлись?

— Так она ж сказала — я танцевать не хотел.

— Почему?

— Ну ты даёшь! Мачо не танцуют.

Петрович двинулся по улице в сторону, противоположную той, куда ушёл карнавал. Авторы побежали следом.

— Всё. Хватит на сегодня. Домой пора.

Петрович подошёл к оказавшемуся рядом колодцу. Марк и Матвей переглянулись, опасливо заглянули в его бездонную тьму.

— Чего застыли? Я вас вечно ждать не намерен.

Марк, перекрестившись, прыгнул первым. Матвей зажмурился, сделал шаг в пустоту. Петрович скептически покачал головой, прыгнул следом.

***

Падение смягчила гора тряпок невероятных размеров. Марк брезгливо поднял одну из них и понял, что это туники — традиционная одежда высших ангелов, которую они носят во время обрядов. Они оказались в прачечной, заставленной стиральными и сушильными машинами, огромными водонагревателями, зияющими открытыми пастями котлами с раскалёнными углями.

— Петрович, мы куда-то не туда попали? — испуганно подал голос Матвей.

— Туда мы попали. Я курить хочу. А эти реформаторы позапрещали везде курилки. Видите ли — плохой пример. А баб красивых на кострах жечь — это прямо образец целомудрия.

— Мы не курим, — ответил за двоих Марк.

— А я вам и не предлагаю.

Петрович скрутил самокрутку с каким-то пронзительно ароматным табаком, бережно поднёс спичку, прикрыв от удовольствия глаза сладко затянулся.

— Не помешаю?

В подвал вошёл немолодой мужчина в синих джинсах, чёрном пиджаке поверх чёрной футболки.

— О, привет! С ума сошёл? Конечно нет!

Мужчина достал портсигар, церемонно выбрал одну из сигарилл, осмотрел её, понюхал, наконец, раскурил. Запах палёной махорки Петровича перебил сладковатый, тонкий вишнёвый аромат.

— Твои? — гость кивнул на пугливо молчащих авторов.

— Мои. Ученики. Навязали вот. — Он подмигнул.

— Здорóво, ученики!

— Здрасьте, — Марк и Матвей привычно синхронно кивнули.

— Чего такие перепуганные? Он вас на экскурсию по своим бабам таскал что ли?

— Чего сразу по бабам-то? — возмутился Петрович.

— Что, угадал? — гость рассмеялся, закашлялся. — Ладно, извини. Само получилось. Как зовут–то вас, ученики?

— Мы вообще-то уже не ученики, — первым пришёл в себя Марк. — Мы уже в штате.

— Ого! Авторы, значит. Как же мне к вам обращаться, коллеги?

— Я Марк.

— А я — Матвей.

— Я, почему-то, так сразу и подумал. Много написали, авторы Марк и Матвей?

— По делу пока ни строчки, но этот, — Петрович указал горящей самокруткой в Марка, — листов пятьсот припёр на собеседование.

— А я вас помню! — гость приблизился к Марку. — Вы на церемонии к Павлину в отдел просились.

Марк потупил взгляд.

— Расслабься, я понимаю — молодость, амбиции. Зачем тебе этот старый гениталий? Он же тебя вечность гнобить будет, а когда напишешь что-то стоящее, себе присвоит и ещё одно Перо будет полировать.

— Ну хорош парней кошмарить. Этот, — Петрович кивнул на Матвея, — институт закончил. Стихи пишет.

— Почитай! — глаза гостя загорелись.

— Я так-то сходу не помню… — замялся Матвей.

— А чего помнить — у тебя в кармане листок, — пришёл на помощь Петрович.

Матвей нехотя достал рукопись, начал читать бубня себе под нос:

Когда впервые я тебя увидел,

Мир словно замер, изменился вдруг.

Ты стала центром всех моих вселенных,

Ты для меня теперь не просто друг.

— Хорошие стихи, — прикрыв глаза, оценил гость. — Только ты их как будто по-китайски написал, а потом перевёл на русский.

— Ну я, это…

— Без шуток — хорошие. Пиши! У тебя получается. Я, кстати, Люц, — мужчина протянул руку. Матвей механически пожал её.

— Люц, — повторил мужчина, протянув руку уже Марку. — Ладно, я полетел.

Новый знакомый подпрыгнул, фалды пиджака превратились в два чёрных крыла, которые унесли его куда-то вверх.

— Позёр, — Петрович бросил окурок в ближайшую топку печи.

— А… Это был? — Матвей указал пальцем вверх, туда, куда скрылся Люц.

— Да, Люцифер.

— А разве нам можно с ним общаться? Нам в институте говорили, что его вроде как уволили.

— Правильно вам говорили в институте. Но не уволили, а перевели в другой отдел — в Арктику. Формально — он там Главный Редактор.

— А разве в Арктике рождаются дети? — Марк оказался эрудирован.

— Правильно мыслите, юноша! Тогда, когда всё это только строилось, — Петрович обвёл взглядом подвал, но авторы поняли, что речь идёт о чём-то более глобальном, — он был первым автором Генерального. Но они кое-что не поделили, и в итоге — вот. Люцик почётно возглавляет отдел, в котором почти нет рождений.

— Так, получается, не отдел, а так — одиночка.

— Не скажи! Ты не понимаешь мудрость и великодушие Генерального. Ты что думаешь, тут за первый косяк сразу развоплощают до младенца? Сначала — душеспасительные разговоры. Потом — воспитательные работы. Если клиент невменяемый — перевод в Арктику. Если и там не перевоспитывается, тогда — да. Новое воплощение.

Матвей и Марк загрустили, задумались каждый о чём-то своём.

— Всё, погуляли, покурили, пора к ведьме возвращаться.

Матвей хотел было что-то возразить, но промолчал.

Глава 9

— Коллеги. Давайте уже начнём! — повысивший голос Председатель Худсовета обвёл взглядом собравшихся в зале редакторов. — Ситуация критическая.

— А когда она другой была с сотворения мира? — усмехнулся Люц, не отрываясь от своего планшета, на котором играл с включённым звуком.

— Кто вас, простите, сюда пустил?

Зал замер. От Люца можно ждать чего угодно. Он запустил из рогатки визгливую птицу, ловко разбившую испуганно заверещавших свиней. Музыка оповестила весь зал о том, что опальный ангел прошёл очередной уровень. Не отрываясь от планшета, но громко спросил:

— А кто пустил остальных? Я такой же редактор, как и все здесь присутствующие. Добросовестно выполняю свои обязанности.

— Ну какие, помилуйте, у вас обязанности?

— Отчёты сдаю вовремя, за экономию Божественной бумаги и чернил регулярно получаю первую премию, штат пополняется. Вашими стараниями, — Люц злобно посмотрел в глаза Председателя.

— Ой, всё. Ладно. Сиди, только выключи эту свою мерзость.

Люц иронично приложил ладонь к виску, подражая воинскому приветствию.

— Клоун, — послышалось с задних рядов, где обычно сидели редакторы мелких отделов, мечтающие подхалимажем и подкупом пробраться в более перспективные департаменты.

Люц сверкнул глазами, но промолчал, ни на мгновение не потеряв на лице ироничной улыбки.

— Итак! — продолжил Председатель. — Давайте по порядку. В последние годы наблюдается активная миграция населения. Изменился культурный профиль многих стран. К примеру, Таиланд. Местное отделение старается написать судьбы, но без знаний контекста, это сделать очень сложно. Предлагаю…

— Контекста чего, простите? — подал голос Люц.

— Не понял?

— Вы сказали: «Местные не могут написать судьбы приехавших без знания контекста». У каждого слова есть смысл. У слова «контекст» тоже. Здесь, полагаю, его применение неуместно.

Председатель растерялся. Поискал поддержки в зале, но каждый, на ком останавливался его взгляд, отводил глаза.

— Знаете что! Я попросил бы вас не перебивать главного Председателя собрания.

— Если, как вы говорите, «главный Председатель», что, между прочим, тавтология, не умеет управляться со словами, чего ждать от подчинённых.

Председатель побагровел.

— Я сейчас же доложу Генеральному о вашем неподобающем поведении! И у вас начнутся последствия!

— Скучно. Докладывайте. Всё, что хотел, я услышал. Счастливо оставаться, коллеги.

Люц встал, пробрался к выходу. Не оборачиваясь, вышел за дверь.

— Нет, ну надо же какой хам! Мало ему досталось. Сегодня же докладную на него напишу.

— Успокойтесь, голубчик, — на сцену поднялся Адимус. Встал за трибуну. Ласково погладил полированные бока из давно исчезнувшего на Земле дерева. — Передохните, я оглашу повесточку.

Председатель, всё ещё пребывая в растерянных чувствах, сам не заметил, как уступил своё место, свой пост.

— Друзья! Проблем, действительно, много. Миграция колоссальная — надо реагировать. Думаю, надо создавать региональные отделы по принципу прогнозируемой пропорциональности рождаемости. Вы, конечно, возразите, что тогда разрушатся сложившиеся на века сплочённые коллективы редакций. Но я вам отвечу — наоборот. Такая ротация даст творческий толчок. Вернётся вдохновение. Чего уж скрывать — засиделись мы в своих уютных семейках. Пора взрослеть. Иначе деградация, — Адимус незаметно для себя лёг локтями на трибуну, пустившись в философские размышления, — Вы знаете, например, что японские и корейские коллеги, поговаривают, последние полвека всё больше сценариев сдают не текстом, а комиксами. В результате у них поколение кавайных детей. Нидерландцы, датчане, швейцарцы организовали подпольные плантации на гидропонике и обкуриваются каждый божий день, — в зале кто-то хохотнул. — Вот вам смешно, а рождаемость падает. Про индийский отдел даже говорить не хочется — сами всё знаете.

— А что делать? — оклемавшийся Председатель смотрел на Адимуса округлившимися глазами. Он, конечно, был проинформирован про некоторые нарушения, но настолько подробно в них не вникал. И откуда вообще Адимус так хорошо всё знал?

— Я не знаю. Вы же Председатель — предлагайте.

Адимус уступил место на трибуне.

— Коллеги. Повод задуматься, полагаю, вам дал наш уважаемый, заслуженный коллега. Сегодня есть ещё одна информация на повестке. Она, казалось бы, незначительная в рамках нашей корпорации, но некоторым образом знаменует перемены. Как известно, на Земле расширяется Москва, меняются административные границы. Это коснётся и небесной канцелярии. В регионах, попадающих под объединение, работают два отдела. С учётом объединения административных ресурсов можем оставить один. Другой будет расформирован, сотрудников распределят в другие регионы, испытывающие трудности со штатом авторов. Полагаю, это разумно и справедливо.

Адимус повернулся к Анаэль, многозначительно посмотрел.

Она, конечно, догадалась, что этот хитрый интриган специально затеял этот балаган, чтобы соблазнить её на работу в своём отделе. Но почему–то именно сейчас ей захотелось доказать, и прежде всего себе, что она не марионетка. У неё есть воля и право выбора.

Глава 10

Перед Матвеем на столе лежал отпечатанный на машинке листок с кратким и совершенно непонятным заданием: «Срок сдачи сценария: 1 августа, Подмосковье, семья типическая, среднероссийская, генеалогический потенциал: 6,2 и 6,8».

— Поздравляю, коллеги! — Петрович сдвинул очки к переносице, — первое задание. Покажите им всем!

— А у тебя что? — Марк с таким же листком в руках подошёл к Матвею. Заглянул через плечо, — прикольно. Нам одно на двоих задание дали, похоже.

Он перечитал свой текст и заметил:

— Только коэффициенты переставили. Но, как говорится, от перемены мест слагаемых…

— Коллеги, прошу отнестись к полученным заданиям крайне внимательно. От качества их исполнения зависит ваша судьба, — Анаэль сегодня была в синем лёгком сарафане.

От этого задания действительно зависела судьба всего отдела — если авторы не справятся, они все потеряют работу. Для них это означает переезд в Казахстан или Грузию, а для неё — отступление в какой-нибудь Челябинск на роль обычного автора, либо Голливуд и рабство Павлина.

— А какой срок на написание? — поинтересовался Марк.

— Стандартно — четыре месяца.

— А если раньше? — не унимался любопытный Марк.

— Можно и раньше, подстраховаться, так сказать.

Анаэль ушла в свой кабинет за стеклянной дверью, оставив ароматный след своих духов. Матвей, прикрыв глаза, вдохнул её запах, мечтательно улыбнулся.

Она растаяла, как утренний туман,

Оставив аромат духов на память

И запах тела, и тепло надежд.

И обещание любви, которой, если честно,

Не хотела.

— Эк тебя, однако… — Петрович усмехнулся, выбрал из россыпи оранжевый карандаш и вернулся к раскраске.

— Марк, как думаешь, что она имела в виду, когда сказала, что от этого задания зависит наша судьба? — спросил Матвей.

— Да понятно, что. Так часто делают — дают одно задание на двоих, кто лучше справился — тот остаётся. Другого увольняют.

— Обидно.

— Не парься. Я всё равно здесь долго задерживаться не собирался. Место — твоё.

Матвей вздохнул, взял из пачки бумаги для черновиков чистый лист, положил перед собой. Придирчиво выровнял. Церемонно достал узкую коробочку. Открыл. На подушечке лежала автоматическая перьевая ручка, которой, как он сам решил, следует писать новые сценарии.

Попытался начать как-то красиво, ёмко, выразительно, но мыслей не было. Первая фраза не появлялась. Ну, ничего. Так тоже бывает. Значит, надо начать со второго предложения. Но и здесь он потерпел фиаско. Матвей вдруг понял, что не может придумать своего Главного Героя. Не может представить, какой он: смелый, дерзкий или наоборот — робкий, застенчивый? Чего он хочет? Какая у него цель? Как он должен измениться? Какие качества он хочет в себе воспитать? Он уронил голову на руки, сложенные над чистым листом.

Марк же первым делом создал пустой документ на компьютере, сразу сохранил его. Настроил шрифт, отступ, нумерацию страниц.

Как пианист перед началом исполнения сложной партии, с хрустом размял пальцы, сцепив их в замок, встряхнул, занёс над клавиатурой, прикрыл глаза, отсчитал такты.

Повинуясь внутреннему импульсу, обрушил пальцы на заскрипевшую от такого темперамента клавиатуру.

Марк печатал быстро, самозабвенно, шевеля губами, как будто проговаривая какие-то внутренние диалоги.

— Видал, что творится? — Петрович кивнул в сторону Марка.

— Петрович, я не знаю, что писать, — признался Матвей.

— Ты думаешь, он знает? Не надо знать или не знать. Надо просто писать. Это же твоя профессия. Тебя этому учили много лет.

— Похоже, у него учитель был всё-таки лучше.

***

Анаэль рассматривала свой отдел через стекло кабинета. Странный этаж. Она определяла сюда новобранцев. На самом деле, в её распоряжении было ещё пять таких же этажей, где работали сотни авторов. Но она когда-то придумала эту уловку — показывать новобранцу, что он здесь единственный, а значит главный. У него не было возможности получить совет или критику от опытных коллег, и он мог не переживать, что пока не справляется с работой так же хорошо, как остальные. Он думал, что на этаже нет никого, кроме Петровича.

Петровича она не просила и не заставляла сидеть на этом этаже. Он сам когда-то отказался переезжать. Его можно понять — за тысячи лет он сменил столько стран, секторов, редакций, что захотел, наконец, остановиться. Так даже правильнее получилось — в молодом коллективе Петрович с его бесконечными похабными байками не уживался. А здесь от него не было никакого вреда молодёжи, правда, и пользы ноль.

Зазвонил телефон. Анаэль машинально ответила.

— Анаэль, девочка моя, как твои дела? Когда ты уже ко мне приедешь? Место ждёт тебя.

— Адимус, — констатировала девушка, — чего ты хочешь? Моего уже немолодого тела или циничного ума?

— Ты меня раскусила — я давно и безуспешно в тебя влюблён.

Внезапно Анаэль всё поняла — она нужна Адимусу не как женщина. Когда-то очень давно она работала в главном офисе Генерального Продюсера. Правда, они поругались и она, хлопнув, насколько это возможно тяжелой дверью, ушла. Видимо, тот факт, что её не сослали в Арктику, дал Адимусу повод думать, что она любимчик Генерального и замолвит словечко — подтолкнёт по карьерной лестнице.

Наивный. Генеральный давно про неё не помнит. Они не общались несколько тысяч лет. Наказание и правда было мягким и достаточно изобретательным — в Земной мифологии Анаэль считают и рисуют в мужском обличии. Но ей это безразлично. На Землю она не собирается, у неё в «Божьем промысле» дел навалом.

— Адимус, ты же хочешь просто меня использовать?

— Да как ты могла такое подумать? — искренне удивился Павлин. — Я с сотворения мира тебя обожаю.

— Ты ничего просто так, от души, не делаешь.

Адимус промолчал. Посопел в трубку.

— Я не пойду к тебе. Твоё благородство мне в итоге дорого обойдётся, а я не хочу быть должником. Но спасибо за предложение! Многоходовку с расширением Москвы я оценила. Если это только ради меня — польщена.

Анаэль сбросила звонок, не дожидаясь реакции собеседника.

Глава 11

Перед кабинетом Анаэль Марк и Матвей сидели на диванчике в ожидании приглашения редактором. Матвей теребил сложенный вдвое лист бумаги. Марк рассматривал свой маникюр, насвистывая какую-то мелодию.

Дверь открыла сама Анаэль.

— Марк. Заходите.

Дверь за автором закрылась, став непрозрачной.

— Написали?

— Естественно!

— Где? Показывайте.

Марк достал из нагрудного кармана флешку, протянул редактору.

— Современно, — отметила Анаэль, вставляя флешку в компьютер и открывая документ. — Это черновик?

— Нет, что вы! Это готовый вариант.

Анаэль погрузилась в чтение. Даже с её опытом и навыками скорочтения, ей понадобилось двадцать минут.

— Ну что сказать, много. Вы, я так понимаю, восприняли совет Анимуса написать десять тысяч страниц буквально?

— Не то, чтобы буквально — я просто люблю писать.

— Понятно. Сколько листов получилось?

— Сто пятьдесят семь.

— У меня есть правки, отметила в документе — проработайте до полуночи и сдавайте на публикацию. Вот, — Анаэль достала из сейфа стопку желтоватых листов, отсчитала ровно сто пятьдесят семь, передала Марку, строго глядя в глаза, — внесёте мои правки и распечатаете на этой бумаге. Страницы необходимо пронумеровать. У вас должно получиться ровно это количество. Если меньше — неиспользованные сдадите мне. Если больше, — Анаэль задумалась, — больше вы на этот сценарий не получите, поэтому, пожалуйста, постарайтесь уместиться.

Довольный Марк вышел из кабинета редактора со стопкой желтоватых, как будто немного светящихся, девственно чистых листов. Показал большой палец ожидающему приглашения коллеге. Насвистывая, прошёл к своему рабочему месту.

— Матвей, проходите!

Китаец тяжело вздохнул, поднялся с дивана, поправил брюки, робко вошёл в кабинет.

— Матвей, я вижу у вас всё лаконично. Позвольте посмотреть?

Автор передал девушке свой черновик. Она развернула его. Медленно шевеля губами, вполголоса прочитала написанное.

Жизнь, как река, неудержимо мчится,

Уносит вдаль, не зная берегов.

В душе моей огонь любви искрится,

Согреет нас от холода веков.

Ты — цель моя, ты — мой маяк и пламя,

Ты — свет звезды, и сердца жар.

Мы будем счастливы? Не знаю.

За что тебя люблю?

Кто знает — в наказанье или в дар.

И пусть река несёт нас вдаль без края,

Любовь горит в душе, как яркий свет.

Мечта сияет, цель моя большая —

Тебя одну любить до окончанья лет.

— Матвей, что это?

— Стихи, — потупившись ответил автор.

— Я понимаю, что стихи. У вас какая задача была?

— Написать сценарий жизни.

— Вы ЭТО писали четыре месяца?

— Нет, что вы! — Матвей искренне перепугался. — Я написал это час назад.

— А сценарий?

— Анаэль, а какой смысл? Мне не переплюнуть Марка. Он полезнее для вашего отдела, ценнее, продуктивнее.

— При чём здесь Марк? Матвей, я дала вам конкретное задание — написать сценарий по конкретным параметрам. Вместо этого вы принесли мне абстрактные стихи?

— Но я же понимаю, что он победил.

— В чём, Матвей?

— В состязании. Вы же дали нам на двоих одно испытательное задание, чтобы оставить лучшего.

Анаэль схватилась за голову.

— Матвей. Если вас что-то смутило, озадачило, почему вы не пришли сразу ко мне и не спросили прямо?

— Я стесняюсь, — китаец покраснел, потупился.

— Если бы вы сразу обратились со своими сомнениями, я бы вам тут же всё объяснила. У вас разные задания. Разные дети. Да, описания, действительно, похожи. Но это Россия, провинция. Здесь у восьмидесяти процентов населения техзадания как под копирку.

Анаэль молчала. Это провал. Если до полуночи она не сдаст в производственный отдел сценарий, ребёнок просто не родится. Скорее всего, это будет смерть во время родов. Для неё и её отдела это означает безусловное расформирование. А с репутацией редактора, допустившего смерть души, Арктика покажется ей санаторием.

— Матвей, давайте так — идите, пишите сценарий. У вас есть время до полуночи. Вы очень талантливый, умный, тонкий автор. Я верю в вас! Вы напишите выдающийся текст. Я дам вам всего один лист — наполнить его смыслами думаю, вам под силу.

— Простите меня, Анаэль, я не знал, — Матвей уже готов был расплакаться. Чтобы любимая девушка не увидела этого, он выбежал из кабинета. Вспомнил про протянутый лист, не очень понимая его смысла, стремительно вернулся, выхватил его из рук редактора и убежал к своему рабочему месту.

Анаэль взяла в руки забытый на столе черновик со стихами. Перечитала. Улыбнулась. Открыла ящик стола, бережно положила его в стопку других листов, исписанных стихами Матвея.

Глава 12

Матвей стоял перед столом Редактора, опустив голову. Перед Анаэль, словно живое существо, медленно пульсировал чистым светом чистый лист бумаги.

— Почему вы ничего не написали?

— Я старался. Но я не понимаю, кто мой герой. Я не смог придумать для него историю. Похоже, эта работа, действительно, не для меня.

Анаэль отвернулась. Помолчав какое-то время решила заговорить:

— Всё не так просто, Матвей. У всего есть последствия. Последствия вашей меланхолии — несданный вовремя сценарий. Несданный сценарий приведёт к смерти ребёнка. Вы бездействием обрекли его душу. У этого тоже будут последствия: весь отдел расформируют, меня отправят в Арктику к Люцу, а вас просто развоплотят. Вы родитесь снова, но не вспомните ни секунды из этой, — Анаэль обвела офис рукой, — жизни. Но и это не всё — вашу судьбу напишет какой-нибудь графоман, типа Марка и всю жизнь вы будете недоумевать — за что на вас выпало столько, казалось бы, несправедливых испытаний.

Матвей заплакал, закрыв лицо руками.

— Ладно. Идите. Позовите Марка, пожалуйста!

***

Марк, белозубо улыбаясь, положил на стол Редактора толстую стопку листов.

— Всё поправили?

— Конечно! Спасибо, что помогли улучшить сценарий! Я там кое-что переписал.

— Это пугает, — пробормотала Анаэль себе под нос.

Девушка встала из-за стола, подошла к шкафу, достала две картонные папки с наклеенными сверху славянскими рунами. Сверившись с техзаданием, положила в папку работу Марка. Завязать и опломбировать личной божественной печатью редактора удалось с трудом. Марк с удовольствием посмотрел на пухлый результат своих стараний. На столе он заметил одинокий чистый лист, оставленный, очевидно, Матвеем.

В дверь вежливо, но настойчиво постучали. Марк обернулся на стук. Анаэль, видимо что-то решив, положила во вторую папку работу Матвея. Торопливо завязала тесёмки, поставила печать Ангела.

В комнату вошёл курьер. Молча принял обе папки, убрал в сумку, не прощаясь удалился.

— Идите, Матвей.

— Мой сценарий принят?

— Очевидно, да.

— Что дальше?

— Чудо рождения.

— Я смогу узнать, как в реальности сложилась судьба моего героя?

— Только если его судьба будет настолько интересной, что попадёт в отбор «Золотого Пера».

Матвей непонимающе посмотрел на своего Редактора.

— Нет. Вы не сможете найти земное воплощение вашего Героя. Так мы боремся с желанием авторов подправить сценарий уже после рождения. Вы даже не узнаете, кому написали судьбу — мальчику или девочке. Единственный шанс — вручение премии. Комиссия анализирует все судьбы после их тридцатилетия. Если им покажется, что судьба интересная, невероятная, её выдвинут на номинацию. Но даже в этом случае вы не узнаете, что это именно ваш Герой. Вот если вы выиграете «Золотое Перо», во время награждения ваш сценарий опубликуют для всеобщего обозрения.

— Получается, у меня есть шанс?

— Шанс есть у каждого, — Анаэль задумалась о чём-то своём. — Идите отдыхать. Завтра переведём вас с Матвеем на основной этаж, познакомитесь с другими авторами.

Глава 13

Роды оказались тяжёлыми. Схватки начались ещё утром, но кроме страданий, не приносили никаких результатов.

Надежда и Ольга волею случая оказались в одной предродовой палате. Ольга, будучи главврачом, могла бы позволить себе отдельную, но именно на этой неделе в платном крыле травили тараканов. Самое ироничное — по её же приказу.

Надежда смогла как-то протащить через приёмный покой пиво и, валяясь на казённой кровати с продавленным панцирным матрацем, цедила его маленькими глотками.

— Надежда, вам нельзя пить, вам же рожать.

— И чо? Хочу и буду. Что ты мне сделаешь? Выгонишь? Ну давай, выгони на помойку — мне же легче будет от этого выродка избавиться.

— Дура!

Ольга встала, держась за ноющую поясницу подошла к окну. Помахала рукой меряющему тротуар шагами мужу. Вернулась в кровать.

***

Рожать начали ближе к полуночи. Одновременно. Ольга Николаевна, конечно, знала про этот феномен — стоит нескольким роженицам собраться в одной палате, как их желания разродиться синхронизируются, но в душе до последнего надеялась, что в родовой она окажется одна. Не будет слышать мерзкий пьяный бред соседки.

Вот угораздило же их и жить в одном подъезде, и забеременеть одновременно, и родить в одну ночь.

Дежурный акушер был один. Как и медсестра. Им пришлось бегать от одной роженицы к другой, помогая детям появиться на свет.

— А–а–а! — орала Надюха. — Разрежьте меня! Хочу кесарить!

— Да замолчи, дура! — Ольга старалась правильно дышать, но крики соседки постоянно сбивали. — Тебя же как селёдку порежут, ни один мужик трахать не захочет.

— Сама дура! Я просила аборт. Надо было колёс нажраться, как девки советовали, чтоб выкидыш был.

— Так, дамы! Прекращаем истерику. Дышим. Сестра займитесь Надеждой, я Ольгой Николаевной.

Дышали вчетвером. Четыре коротких вдоха–выдоха, один длинный. В какой-то момент, когда они синхронизировались, происходящее стало напоминать шаманский обряд.

Головки показались одновременно. В первую минуту первого дня августа.

Наконец, дети появились на свет. Потные, уставшие женщины смотрели, как врач с сестрой хлопают их по попкам, вызывая первый крик. Ольга плакала от радости, любуясь долгожданным ребёнком. Надя плакала от отчаяния. Она понимала, что её разгульная жизнь уже никогда не будет прежней.

— Поздравляю, у вас мальчик! — врач положила новорожденного младенца на живот Ольги.

— Ты ж моя прелесть! Георгий, сыночек!

— У вас девочка, поздравляю! — сестра тоже хотела передать младенца Надежде, но роженицу накрыла истерика.

— С чем поздравляешь, дура? Забирай себе щенка, если тебе он так нравится. Мне он не нужен!

Сестра в замешательстве посмотрела на врача. Она показала глазами, что не стоит настаивать. Детей бережно обтёрли, дали бутылочки с молоком. Запеленав, положили в кюветы. Увезли в другую комнату.

Ольга попросила сообщить мужу, что у них родился мальчик. Надежда заснула, захрапела, раскинув мясистые руки в стороны.

Глава 14

Петрович и Люц, удобно устроившись на айсберге, курили кальян, чашу которого остроумно закопали в белоснежно-голубой снег.

— Хороший табак, — похвалил Петрович, выпуская струйку пара, — где брал?

— Сам сделал. У меня тут времени завались. Спокойно, пристойно, тихо. Это у вас там вечный пожар в сумасшедшем доме.

— У меня нет пожара. У меня целый этаж собственный.

— Переезжай ко мне. Чего тебе там делать?

— А у тебя что?

— Кальян будем курить.

— Скучно!

— Что-нибудь ещё придумаем.

— Слушай, Люц, а ты не хочешь вернуться? Неужели не тянет писать?

— Писать тянет. Но то, что вы делаете, ты же знаешь, я считаю аморальным. Вы же лишаете людей свободы воли.

— Да ничего мы не лишаем. Мы им возможности предоставляем. Помнишь Марка?

— А — стажёр?

— Да какой он стажёр! Скоро редактором станет вместо Анаэль. Либо к Павлину всё-таки сбежит.

— Зачем он Павлину? Анаэль — понятно. Он через неё наверх метит. А таких как твой Марк у него пруд пруди. Он даже не знает, как их зовут. Так, биомасса.

Глава 15

Гоша нёс Варин портфель с привязанным сбоку мешком со сменкой. Школьная обувь соседки ритмично била по левому боку. По правому столь же ритмично бил мешок уже с его собственной сменной обувью.

— Гошка, не отставай!

— Варь. Подожди, я не успеваю.

— Погнали через пруды?

Когда тебе десять лет, любая дорога кажется приключением. Особенно, если отправляешься в путь с лучшим другом.

— Давай, — быстро согласился мальчик.

Дорога через пруд была действительно короче. Если бы они учились в первую смену, об этой скользкой, неосвещённой тропинке можно было забыть.

— Давай быстрее — опоздаем же!

— Да иду я, иду! — пробираться через кусты с двумя портфелями было гораздо труднее, чем налегке, как Варя.

— О смотри! Кувшинка! — девочка указала на цветок.

— Красивая. Тебе нравится?

— Ага. Я бы в чашку её положила.

Мальчик снял ношу, разулся, полез в воду.

— Ты куда? Хорош тебе, перестань!

— Ща, тут близко.

Георгий, далеко наклонившись, чтобы не намочить подвёрнутые штаны, с трудом вырвал кувшинку вместе с длинным, мокрым мясистым стеблем.

Варя улыбнулась.

Мальчик поднял кувшинку над головой, поскользнулся на илистом дне, попытался вернуть баланс, но упал в пруд, держа над головой добычу.

— Блин! Вот вечно с тобой так! Далась тебе эта кувшинка? Да кому она, нафиг, нужна?

Мальчик вышел на берег. Весь мокрый, растерянный.

— Мне надо переодеться.

— Сегодня контрольная годовая, ты помнишь? Блин. Я четвёрку в году хочу. Если не напишу, тройка будет, — девочка взяла свой портфель со сменкой. Отошла от мокрого одноклассника.