Бесплатный фрагмент - Конец пути

Обращаясь к любви моей жизни — спасибо за то, что ты рядом, всегда и навечно…

ПРЕДИСЛОВИЕ

Данная книга, являясь художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания — это художественный, образный и творческий замысел, не призывающий к совершению запрещённых действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет

Эта книга основана на реальных событиях.

Часть имён, мест и событий изменена, чтобы защитить невинных.

Когда имеешь дело со злыми людьми, в любом случае кто-то неизбежно пострадает. Для того чтобы стать истинным борцом с преступностью, коп должен иногда думать и даже действовать как преступник, чтобы восстановить порядок.

Определение коррумпированности: это — бесчестное или мошенническое поведение, обычно включающее взяточничество или другие незаконные действия со стороны людей, облечённых властью и имеющих влияние, таких как правительственные чиновники или полицейские. Многие считают, что коррупция в полиции возникает в тех случаях, когда полицейские крадут деньги, берут взятки, необоснованно стреляют в людей или же используют своё служебное положение для получения либо бесплатных услуг, либо материальных выгод. В этой книге пойдёт речь о коррупции, непосредственным свидетелем которой я стал внутри Полиции жилищного управления Нью-Йорка, внутри судебной и исправительной систем.

В 1990-х мэр Динкинс сформировал Комиссию Моллена под председательством Милтона Моллена. Случилось это вскоре после крупного скандала, разразившегося в одном из полицейских участков Бруклина, тогда нескольких продажных копов поймали при совершении множественных операций с наркотиками и прочих преступлений. В 1994 году коррупционная сеть, получившая неофициальное название «Грязная тридцатка», глубоко проникла в один из участков Верхнего Манхэттена. Более тридцати человек из числа офицеров полиции и их руководства были арестованы за незаконные наркотические рейды, кражу денег и наркотиков и за другие виды преступлений.

«Грязная тридцатка» позже стала занозой в моём боку из-за района, в котором я работал в качестве полицейского в штатском. Несколько копов, которых я знал, крали деньги или отворачивались, зная, что в данный момент, к концу их смены, происходит преступление. Но в массе своей девяносто процентов офицеров полиции — честные мужчины и женщины.

Когда я принял полицейский жетон, никто не предупредил, что мне придётся стать человеком многих профессий. На улице, когда полицейский отвечает на вызов, он может оказаться пожарным, консультантом по брачно-семейным отношениям, медиком или психологом помимо своего основного предназначения — защищать людей.

Разница между грязным копом и хорошим копом очень проста. Грязные копы будут воровать и работать на преступников, чтобы получить собственную выгоду. Хорошие копы будут всегда помогать людям, чего бы это ни стоило. Они делают свою работу из лучших побуждений — чтобы защищать людей. Моя проблема была в том, что я считал себя неуязвимым для пуль, думал, что не мог физически или в карьерном плане пострадать. Мне пришлось проснуться в жестокой реальности! Работа, которую я любил и ради которой проливал кровь, повернулась ко мне спиной, оставив гнить в тюремной камере. Решение, принятое за долю секунды, изменило всю мою жизнь.

ГЛАВА 1. Полевая подготовка

На второй странице «Дэйли ньюс» жирным шрифтом было написано: «Судья осуждает полицейское начальство за поддержку вора-полицейского». Меня зовут Пит, и это моя история. В конце 1980-х и все 1990-е я был офицером Полиции жилищного управления Нью-Йорка. Знали меня и как копа из жилищного управления по прозвищу Бэтмен. В 1995 году моё дело вёл судья Аллен, которого большинство сотрудников правоохранительных органов считали человеком грязным и неконтролируемым.

Зал суда забили помощники окружного прокурора, полицейские из разных команд и федеральные агенты. Они обступили мою семью и оказывали ей поддержку, предлагая опереться на их плечи в случае неблагоприятного решения.

Слава богу, они были там! Через несколько дней я передам пистолет и жетон начальнику отделения и вместо прикалывания полицейского жетона плавно перейду к надеванию тюремной робы. Несмотря на всё случившееся, всегда буду считать себя копом, даже теперь, будучи бывшим полицейским и бывшим заключённым. Чёрт, ненавижу это словосочетание — «бывший заключённый». Оно помешало мне найти работу в области, в которой у меня более тридцати лет опыта.

Но вернёмся к началу. До того как стать полицейским, я получил стипендию, чтобы играть в бейсбол в одном из колледжей второго дивизиона на Лонг-Айленде, но травма подающей руки всё оборвала. Мои мечты об игре в главных соревнованиях сезона быстро улетучились. Это привело меня ко второй моей мечте — стать офицером полиции. Я сдал экзамен в 1985 году и принял присягу в 1987-м, приколов к груди полицейский жетон.

Я стал полицейским, чтобы защищать жителей Нью-Йорка и служить им верой и правдой. Тогда нью-йоркская полиция подразделялась на три отдельных департамента: Полицию Нью-Йорка, Полицию жилищного управления и Транспортную полицию. Меня направили в Полицию жилищного управления, и я был рад оказаться над землёй, а не в метро. Окончив академию в середине января 1988 года, я получил первое назначение в РПС-5 (район полицейской службы). Под началом Полиции жилищного управления находилось девять основных и два присоединённых участка, охватывавших все пять районов Нью-Йорка.

Утро понедельника, 20 января 1988 года, мой первый день в качестве патрульного полицейского, назначенного на полевые учения на два с половиной месяца. Команда находилась в Испанском Гарлеме в Верхнем Манхэттене. Мои нервы были настолько напряжены, что, кажется, накануне ночью я спал всего около часа.

Моя карьера началась в эпоху крэка. Крэк — курительная производная порошкообразного кокаина, принимая которую люди не понимают, что делают, отчаянно пытаясь получить всё большее наслаждение.

Крэк приносил больший эффект — более сильный, чем когда наркоман вдыхал порошкообразный кокаин. Когда наркотик курят, пар попадает в мозг за пять — десять секунд. Прилив наступившей затем эйфории длится десять — пятнадцать минут, после чего наркомана захлёстывает ощущение депрессии. Единственное, что может стереть это ощущение, — очередная доза. Наркоман всегда пытается продолжить кайф, полученный с первого раза.

Крэк, появившись в Нью-Йорке в 1985 году, утроил количество кокаина, продаваемого на улице, и сделал дилеров очень богатыми.

Худшим годом для насильственных преступлений был 1988 год. Демонический наркотик разваливал семьи и целые кварталы. Хаос, который нанёс городу крэк, заставил нанять тысячи дополнительных полицейских. К 1988 году крэк поставил город на колени. Отчаявшиеся наркоманы заполонили все его пять районов. Были ограблены тысячи граждан, десятки убиты, включая офицеров полиции и свидетелей. Число убийств, связанных с наркотиками, то есть с крэк-кокаином, достигло тысячу восемьсот девяносто шесть человек.

Я проехал мост Трайборо и начал путешествие в новую жизнь, вдали от дома на Лонг-Айленде. Добрался до Испанского Гарлема примерно в половину пятого утра, так что было ещё темно. Немногочисленные уличные фонари — из тех, что ещё работали, — скудно освещали территорию. Эта часть Манхэттена выглядела так, будто половина его была снесена. На улицах было мало людей, некоторые из них — наркодельцы, наркоманы и проститутки. Я никогда не называл наркомана тормозом или наркошей, и никогда не буду. Злоупотребление наркотиками — это ужасная болезнь, и я молюсь за каждого, кто ею страдает.

Без пятнадцати пять, ожидая зелёный свет на пересечении 115-й улицы и Парк-авеню, я увидел чернокожую женщину, худую как сама смерть. Она смотрела мне прямо в глаза, как будто понимая, что я новенький на районе и не знаю в округе никого и ничего. Эта хрупкая молодая женщина тем не менее сделала грозную мордашку и крикнула: «Убирайся к чёрту отсюда!» Она встала между двумя машинами, стянула легинсы и начала испражняться прямо на улице. Затем натянула легинсы, прошла мимо моей машины и показала мне средний палец — всё это менее чем за двадцать секунд. Она перешла улицу на противоположную сторону. Я был ошеломлён, думая: «Что, чёрт возьми, я только что увидел? Неужели это было на самом деле?» Водитель позади посигналил, выведя меня из оцепенения.

Наконец я прибыл в РПС-5, где меня направили в Восточный Гарлем для прохождения полевой подготовки. Начальство Полиции жилищного управления находилось в подвальном помещении одного из курируемых зданий. У большинства местных полицейских, носивших форму, было второе оружие. Многие прятали его либо в наплечной кобуре, либо на щиколотке. Я никогда не был поклонником ни того, ни другого, предпочитая вне исполнения служебных обязанностей носить оружие за поясом.

Проходя через вход в командный пункт, я думал: «Чёрт, у них здесь всё как на Диком Западе!» Я был наивным двадцатидвухлетним парнем из Лонг-Айленда и чертовски нервничал.

Внутри здания трубы, свисавшие с потолка, были в белом асбесте. Гипсовая обёртка на них была разорвана. Старая свинцовая краска сходила со стен. Большие водяные клопы и тараканы ползали по этажам, будто хозяева. Условия были опасны для всех, кто здесь работал.

Сержант произвёл перекличку. Со мной было ещё пять новичков, и нас приставили к трём офицерам полевой подготовки — одной женщине и двум мужчинам, все — опытные ветераны. Офицер Скотт был отличным парнем, который меня научил быть разносторонне развитым полицейским. Затем был офицер Сена, один из самых больших людей, которых я когда-либо видел. У него был колоссальный рост под два метра и почти сто двадцать килограммов веса чистых мышц. Он был лысым, со вздёрнутыми усами. Его легко можно было принять за Железного Шейха — профессионального рестлера.

Я попал в пару с Сеной. Нас подвезли на патрульной машине и высадили рядом с нашим пешим постом в районе «Домов Карвера» — жилищного комплекса из нескольких зданий, где царили наркобизнес и насильственные преступления. Подъезжая к посту, наша патрульная машина получила вызов из Центра (аварийный оператор), связанный со стрельбой. Регистратор патрульной машины ответил: «Центр, 9765 отвечает» (регистратор отвечает за связь по рации и заполнение отчётов, а водитель патрульной машины — оператор).

Сена сказал мне следовать за ним и не высовываться из-за его спины. Затем он включил мигалку и сирену. Я еле сдерживал волнение, да и улыбку тоже. Вызов оказался «10—90Х» (необоснованный). После того как нас сбросили у «Домов…», Сена сказал:

— Парень, всю книжную ерунду, которой тебя учили в Академии, выбрось-ка в чёртово окно. Это улицы, здесь чрево зверя. И ты больше не в классе. Это настоящая жизнь, здесь хорошие парни и плохие парни, которые за секунду пристрелят тебя, если окажешься между ними и их свободой. Каждый день, когда будешь крепить жетон к униформе и класть шестизарядный пистолет в кобуру, может быть твоим последним днём на земле.

Затем Сена сказал то, что до сих пор остаётся в моей голове:

— Пит, лучше пусть тебя судят двенадцать, чем несут шестеро. — Он посмотрел мне прямо в глаза и спросил: — Ты понял, что я только что тебе сказал?

— Да. Я должен вернуться домой в том же виде, в каком вышел на работу, — живым и невредимым.

— Отличный ответ, новобранец. Давай-ка приступим к работе.

Самая первая «вертикаль» по зданию, которую я сделал в карьере, оказалась незабываемым уроком. Сена сказал:

— Слушай меня внимательно: входя в здание и выходя из него, всегда смотри за «авиапочтой».

«Авиапочтой» назывался любой предмет, сброшенный с крыши. Мы поднимались на каждый лестничный пролёт. В коридорах было по две раздельные лестницы на каждом этаже.

Первый раз попав в жилищный комплекс, я испытал сюрреалистический культурный шок. В большинстве коридоров было мало света, а стены покрыты граффити. Мы проверили вестибюли, есть ли в них те, кто мог бы стрелять или просто слоняться по зданию. На лестничных клетках было ещё темнее, чем в коридорах. Было трудно определить, есть ли кто-нибудь, кто мог бы затаиться на лестничной клетке и ждать, чтобы сбросить меня вниз по лестнице.

Добравшись до последнего лестничного пролёта, Сена сказал:

— Окей, приближаемся к площадке на крыше — самой опасной точке здания, поэтому нужно быть начеку.

Когда мы поднимались на крышу, сильный запах мочи и фекалий бил в нос. Стены покрывали коричневые пятна.

— Здесь наркоманы и получают свой кайф, — сказал Сена.

Мне хотелось блевануть, но я сдержался: не мог позволить ему увидеть, насколько я слабонервный. Мы вышли на крышу, сигнализируя друг другу, что всё чисто. Пробыли там около четверти часа, пока Сена рассказывал разные истории, которые он пережил в качестве полицейского.

Мы спустились на первый этаж, и Сена позволил мне пройти первому. И вот тут-то всё и случилось — взрыв, вероятно, в трёх метрах от меня, когда я выходил из здания. Я нырнул в сторону, прикрываясь и перекатываясь и одновременно расстёгивая кобуру.

Вытащив пистолет, я приготовился открыть ответный огонь.

Сена крикнул: «Убери оружие в кобуру», — и помог мне встать.

Мы вернулись под навес здания, чтобы не попасть под удар ещё одной возможной «авиапочты». Сена указал на разбитый кусок шлакоблока на тротуаре, который сбросили с крыши. Он повернулся ко мне и спросил:

— Что ты уяснил для себя из этой ситуации?

Всё ещё качаясь на ногах, я ответил:

— Входя в здание и выходя из него, всегда смотреть вверх.

Если бы этот шлакоблок упал мне на голову, мне пришёл бы конец.

Остальная часть обхода периметра прошла без событий. Я ехал домой ошеломлённый и сбитый с толку, спрашивая себя: во что, чёрт возьми, я вляпался? Неужели я действительно хотел бы так зарабатывать на жизнь? Ответ был ясен — да. Быть копом было у меня в крови.

Прошёл месяц полевых тренировок, а затем разверзся ад.

Двадцать шестое февраля 1988 года стало днём, когда я начал будущее в попытках стать великим полицейским по борьбе с наркотиками.

Я только закончил обход, длившийся с четырёх дня до полуночи, и заснул примерно в два ночи. Проснулся в шесть утра, чтобы успеть добраться до командования к восьми и узнать дату суда. Из радиоприёмника неслись новости: «Новобранец полиции Нью-Йорка Эдвард Бирн из Сто третьего участка был убит при исполнении служебных обязанностей». Офицеру Бирну поручили присматривать за домом одного иммигранта из Гайаны: заявитель-свидетель неоднократно звонил в полицию, жалуясь на незаконную деятельность в его квартале на «Южной Ямайке» в Квинсе.

Его дом дважды подвергался бомбардировке зажигательной смесью, ему неоднократно угрожали.

Бирн в патрульной машине охранял домовладельца, когда рядом внезапно остановилась машина. Из неё вышли двое: один постучал в окно со стороны пассажира, а другой подкрался с водительской стороны. Они открыли огонь по Бирну, выстрелив ему в голову пять раз.

Двое других мужчин действовали как наблюдатели на углу улицы. Офицера Бирна объявили мёртвым по прибытии в больницу. Ему было всего двадцать два — столько же, сколько и мне. В тот печальный день тридцать новобранцев из моего выпускного класса сдали оружие и жетоны начальнику патрульной службы. Больше они никогда не выходили на улицы в форме. С того дня я поклялся уничтожить как можно больше наркодилеров и преступников.

Во второй месяц службы меня поставили работать с женщиной-инструктором и девушкой-новобранцем. Должен признать, я не был в восторге от того, что меня поставили в пару с двумя женщинами-офицерами. Хотя в полиции было много женщин, с которыми мне предстояло работать «в поле».

В середине обхода мы занялись вертикалью одного из зданий, и я спросил офицера полевой подготовки:

— Не хотите пройтись по лестничным клеткам пешком?

— Нет, — ответила она. — Мы поедем на лифте, садись.

Я просто покачал головой, зная, что это ошибка. Учения Сены засели в моей голове накрепко.

Мы приехали на последний этаж, вышли из лифта, и я указал на вход, который хотел взять на себя. Когда мы снова встретились на этаже перед выходом на крышу, я сделал знак офицеру полевой подготовки, как бы сказав ей, что слышал кого-то на крыше со своей стороны. Она кивнула, как бы ответив: «Да, хорошо». Открыв дверь на крышу, я увидел чью-то тень. В следующую секунду в мою голову запустили молоток. Я быстро пригнулся, и он с надсадным звуком ударился о дверь. Моё сердце колотилось, но я умудрился схватить парня и надеть на него наручники. Мои попутчицы подошли ко мне и спросили, что случилось. Я крикнул им в лицо:

— Я же сказал, что здесь кто-то есть! Этот урод бросил мне в голову молоток!

Я снова оказался на волосок от смерти, но мне удалось увернуться. В ту ночь мне повезло.

Помню, как, прохаживаясь с Сеной, я с изумлением наблюдал, как он мастерски крутит полицейскую дубинку. Он научил меня пользоваться дубинкой как азиатский боец. Через несколько месяцев я мог вращать её спереди назад и из стороны в сторону. Подозреваемых, которых мы арестовывали, очень пугал вид палки, крутившейся словно нунчаки.

Ближе к концу моего полевого обучения Сена выразил желание встать в последний раз в пару со мной.

Когда мы шли по Второй авеню и 110-й улице, он сказал строгим низким голосом:

— Пит, ты стал полицейским не в то десятилетие. Ты, что называется, атавизм, возврат к полицейским из шестидесятых и семидесятых годов. Тебе следовало быть копом именно тогда.

Я отшутился:

— Брат, я был ещё ребёнком и таскал шоколадные плитки из кондитерской.

Мы хорошо посмеялись, но затем он повернулся ко мне и сказал:

— Ты один из тех немногих полицейских, которым я позволил бы называть меня братом.

После семидесяти пяти дней полевого обучения мне приказали явиться по следующему назначению в центр Манхэттена. Второй участок, где я работал, был РПС-4 в Алфабет-Сити в кишевшем наркотиками районе Нижнего Манхэттена. На каждом углу от шоссе имени Франклина Рузвельта до Второй авеню так или иначе торговля наркотиками давала о себе знать и велась у всех на виду.

Крэк, кокаин и героин были основными наркотиками, продаваемыми в центре города. Мэр Кох решил реализовать операцию «Точка давления» во всём районе. Полицейских спустили на дилеров, торговцев и наркоманов. Любой с ампулой крэка или трубкой с его остатками отправлялся в тюрьму.

Обычный протокол действий при правонарушениях заключался в выдаче правонарушителям талона на явку по месту дознания и в их освобождении после того, как их данные обработают в центре. Но так было раньше. Мэр Кох устал от стремительно растущего употребления наркотиков, поэтому все подозреваемые обрабатывались на местах, тут же проходя через всю систему.

ГЛАВА 2. Точка давления

Прежде чем доложить новому командованию о прибытии, я принял приглашение офицера Скотта пойти немного выпить. Он предупредил о некоем начальнике по имени Уотсон. Ходили слухи, что Уотсон застрелил преступника, который прострелил его напарнику задницу во время патрулирования. Уотсон погнался за преступником на крышу и, догнав, приказал тому не шевелиться. Преступник бросил пистолет на пол, но Уотсон всё равно в него выстрелил. Вот такие были «слухи».

Уотсон был полным сумасшедшим, ярым приверженцем Руководства по патрулированию — правил и положений, которым полиция должна следовать, выполняя свои обязанности. У Руководства нет ничего общего с уголовным законодательством.

Весной 1988 года я начал службу в центре города. Я вошёл в РПС-4 и увидел, что дежурил Уотсон. Мне сразу стало не по себе. Он превратил жизнь большинства копов в настоящий ад, разве что за исключением тех полицейских, что производят много арестов. Меня Уотсон невзлюбил с самого начала. Я знал, что впереди у меня долгие четыре месяца.

Я быстро перебрался в новый район для патрулирования, производя по три-четыре ареста в неделю, которые, как полагал, уберегут меня от нападок Уотсона. Но почему-то он продолжал упорно копать под меня. Я старался избегать его любой ценой. Дни, когда он не работал в назначенную мне смену, всегда были большим бонусом.

Патрулируя в рамках операции «Точка давления», я стал свидетелем действий двух прыгунов. Один из них — в районе «Домов Смита». Безумец бросился с Манхэттенского моста: к нему подбирались копы из группы аварийной службы, аварийные машины выстроились вдоль улицы возле морского порта, а мужчина взял да и спрыгнул с моста, ударившись об одну из цементных колонн. В результате падения голова его разлетелась, как гнилая тыква.

Летом 1988 года я стал свидетелем второго такого прыжка, обходя «Дома Рутгерса». Мужчина в тяжёлой депрессии решил покончить с собой, спрыгнув с крыши. Он разбежался и попытался перепрыгнуть стальное ограждение, окружавшее крышу и спроектированное так, чтобы люди не свешивались с крыши или не сбрасывали с неё предметы. Пытаясь преодолеть перила, он, ударившись торсом о забор, разорвал живот. Рухнув на обочину, он мгновенно умер, забрызгав мозгами весь тротуар вокруг. Но самое ужасное зрелище представляли кишки прыгуна, запутавшиеся в перилах на крыше, но так и не оторвавшиеся от его живота. Они тянулись по всей высоте здания, подобно красной резинке.

В ходе операции «Точка давления» у меня появилась возможность ещё больше отточить свои навыки, наблюдая с крыш с помощью миниатюрного бинокля. Я смотрел, как торговцы наркотиками проворачивают передачи, видел, где их тайники. Банды по продаже наркотиков действовали по тому же графику, что и полиция Нью-Йорка. Преступные организации копировали структуру итальянской мафии. У них были главный босс, его заместитель, помощники, распорядители, дилеры, дозорные и силовой контингент. Проводили они операции очень строго. С дилерами, пойманными на снятии навара со сделки или утаивании нескольких ампул для собственных нужд, расправлялись самым жёстким образом.

В конце лета 1988 года меня назначили на пост в «Дома Смита». Из Центра позвонили на мой номер: «152, ответьте на возможного ЭНЧ (эмоционально неуравновешенный человек)». Прибыв к месту вызова на третьем этаже, я приложил ухо к двери и услышал, как женщина кричит что-то по-испански. Она казалась очень расстроенной. Несколько раз ударив в дверь, я сообщил ей, что из полиции.

— Можете открыть дверь, пожалуйста, чтобы мы могли поговорить?

Миссис Перес распахнула дверь и сразу же очень воинственно закричала:

— Какого чёрта стучитесь в мою дверь?!

Она была растрёпана: её волосы выглядели так, будто их не расчёсывали несколько месяцев. Хотя ей было примерно за пятьдесят, но выглядела она намного старше. Её одежда была грязной, от неё несло мочой и немытым телом. Я спросил, можно ли мне зайти и поговорить с ней о том, что её беспокоит. Она неохотно согласилась впустить меня на несколько минут.

Пожаловалась, что её дети не навещают её уже несколько недель. (Сосед до этого мне сказал, что мистер Перес скончался несколько лет назад из-за болезни сердца.)

— Я расстроена, что мои дети не приходят ко мне в гости. Мой муж уже несколько дней не бывает дома после работы. Где этот изменник и ублюдок? Знаю, он спал с этой сукой Шэрон с работы!

Бедная женщина застряла в жизни эдак лет пять назад. Я прекрасно понимал, что она всё время продолжала двигаться к кухне, и должен был придумать, как её удержать.

Чтобы она успокоилась, я сказал:

— Ваши дети приедут в выходные на ужин.

Почему-то миссис Перес не поверила. Она потянулась к кухонному столу, схватила большой нож, какими обычно режут мясо, и начала им размахивать.

— Приведите моего мужа домой сейчас же! Я отрежу ему яйца! — кричала она.

Я, попятившись, приказал ей бросить нож и расчехлил кобуру. По рации приказал сержанту жилищного управления немедленно отреагировать и прислать машину скорой помощи. Всё это время я думал о деле Элеоноры Бумпурс и не хотел, чтобы меня обвинили в стрельбе в эмоционально неуравновешенного человека и попасть на страницы газет. Заголовок мог бы гласить: «Полицейский расстрелял женщину, страдавшую эмоциональным расстройством».

Я решил не ждать прибытия начальника, поэтому, спросив её, как долго она прожила в «Домах Смита», медленно разблокировал баллончик со слезоточивым газом и взял его в правую руку.

Миссис Перес больше не была настроена говорить. Она начала бросаться на меня с ножом. Я крикнул: «Бросьте нож сейчас же!» Она не повиновалась приказу. Не имея другого выбора, я распылил баллончик ей в лицо.

Химическое вещество попало ей прямо в глаза, ослепив на несколько секунд. Если она не бросит нож и продолжит им размахивать, мне будет нелегко её остановить. Мой последний шанс не дать ей пырнуть меня — застрелить её. К счастью для меня, она уронила нож, пытаясь вытереть глаза и унять нестерпимое жжение. Я усмирил её и намочил подвернувшуюся мне тряпку холодной водой, чтобы промыть ей глаза…

В мой последний день участия в операции «Точка давления» Уотсон оказался на дежурстве.

Когда я проходил мимо, на его лице блуждала дерьмовая ухмылка. Я задумался: «Что, чёрт возьми, он для меня приготовил?» Сержант раздал патрульные задания. Меня послали на пеший пост в «Дома Уольда». Ночь прошла без происшествий, по крайней мере на патрулировании. Уотсон всё ещё дежурил, когда я пошёл на последнее задание. После он сказал мне с той же дерьмовой ухмылкой:

— Тебя назначили в РПС-6 в Верхний Манхэттен, Гарлем.

ГЛАВА 3. Верхний Манхэттен

Верхний Манхэттен представлял собой сплошную зону боевых действий. Районы с высоким уровнем преступности располагались в Центральном Гарлеме и Вашингтон-Хайтс, испещрённые полуразрушенными зданиями. На заброшенных участках валялись обрушившиеся кирпичи, разбитые стёкла и выброшенные героинщиками шприцы.

Преследовать подозреваемого по таким участкам было всё равно что бегать по минному полю. Когда мои ботинки касались тротуара, я благодарил Бога и проверял, не пробило ли стекло ботинок и не вонзилось ли оно в ступню.

Часто стреляли в нескольких сотнях метров впереди или позади меня. Звук выстрелов был обычным делом в моей жизни как полицейского из жилищного управления. Зайти в лифты жилых домов означало встать в лужу мочи с таким сильным запахом, что хотелось блевать. К сожалению, в конце концов я привык, и запахи в лифтах меня уже не беспокоили.

Мой первый обход дома в Гарлеме состоялся осенью 1988 года. Это была смена «4–12», которая обычно считалась самой загруженной. Я дежурил по сменам в восемь с половиной часов: неделю работал с семи утра до трёх дня («7–15»), следующую — с четырёх дня до полуночи («4–12») и, наконец, «вампирскую» смену с полуночи до восьми утра («12–8»).

Ночные смены всегда были насыщенными, и любой, кто выходил на улицу после полуночи, скорее всего, был не в лучшей форме. Тогда судебная система работала круглосуточно. Я получал кучу сверхурочных, от двадцати до сорока часов в месяц.

В мой первый день на РПС-6 мне назначили в пару офицера Хондо. За неделю мы стали постоянными напарниками. Хондо был очень правильным полицейским. Он хорошо включался, когда дело касалось процедур из патрульного Руководства, поэтому его партнёрство было значительным преимуществом: я никогда не беспокоился о неправильном оформлении документов. Но соблюдение правил затрудняло достигнуть цели — попасть в подразделение полицейских, работавших в штатском.

За месяц я так на Хондо повлиял, что он начал приспосабливаться к моему образу мыслей и к тому же стал больше производить арестов. Мы получили постоянное назначение и автомобиль со всеми условиями. Мы контролировали одновременно пятый и шестой каналы, которые покрывали весь Верхний Манхэттен — от шоссе Рузвельта до реки Гудзон и от 116-й улицы до оконечности Манхэттена в Вашингтон-Хайтс. Мы патрулировали в общей сложности шесть участков, с двадцать пятого по тридцать четвёртый, каждый из которых, казалось, был хуже предыдущего. Все они считались очень загруженными домами, и мы обрабатывали двадцать пять — пятьдесят вызовов за ночь. Пятьдесят процентов вызовов касались тяжких преступлений. За одну такую смену мне приходилось вынимать оружие из кобуры пятнадцать — двадцать раз, и я готов был стрелять, если бы возникла соответствующая ситуация. Большинству полицейских даже не приходится вынимать оружие из кобуры.

Став полицейским, вы могли попасть в элитную группу, известную как «Пять процентов». Эти копы должны были делать лишь одно — производить как можно больше арестов за тяжкие преступления. Я искал преступления: те, которые фактически происходили, и те, которые вот-вот должны были произойти, — и старался давить на преступников до конца.

Иногда это срабатывало, иногда нет. Я считал, что люди, совершившие тяжкое преступление и расхаживающие теперь на улице, являются частью преступного сообщества, поэтому кто-то должен уравнивать правила игры. Полицейские пытаются сделать улицы безопаснее для законопослушных граждан.

Мы с Хондо обеспечивали безопасность семнадцати жилых комплексов, всего сто шестьдесят четыре дома. Патрулировать было нелегко, но для нас это означало лишь ещё несколько дополнительных крыш, с которых можно было сидеть и наблюдать.

Это была идеальная площадка для наблюдения за бандами наркодилеров и за их действиями.

Не было двух одинаковых банд; у каждой — свои правила. Большинство банд наркодилеров работали как хорошо отлаженная машина — с продавцами обоих полов и наблюдателями на каждом углу.

«Менеджер» раздавал уличным дилерам ампулы крэка или героина. Дилер продавал товар покупателям.

Помощник босса следил за повседневными операциями, чтобы никто не пытался присвоить наркотики или снять дополнительные деньги, обойдя интересы команды. Помощник босса ещё отвечал за своевременное снабжение «менеджеров» ампулами крэка в их тайниках.

Наблюдателями обычно были подростки, которые пытались быстро заработать или заранее застолбить себе место в банде. Дилеры получали определённый процент с каждой проданной упаковки. Они могли зарабатывать десять — двадцать долларов за упаковку, от десяти до двадцати упаковок в час. В каждой обычно сорок — пятьдесят ампул. Хорошим рабочим днём для большинства банд, специализировавшихся на крэке, считалось отдать от трёхсот до пятисот связок. При цене в три доллара за ампулу получалось сорок тысяч долларов в день, или двести семьдесят тысяч долларов в неделю.

Героин продавался между 116-й и 118-й улицами, а ещё между Первой и Третьей авеню. Реализовывался он и на отрезке со 122-й по 126-ю улицы вдоль Парк- и Лексингтон-авеню. На каждом пластиковом пакетике героиновые банды оттискивали свой товарный знак, идентифицируя себя. В пачке героина было десять пластиковых пакетиков; «кирпич» состоял из десяти таких пачек.

В начале моей карьеры бо́льшая часть арестов, произведённых мной, приходилась на операции по крэку в том или ином районе. Героином торговали в основном за пределами «Домов…», что связывало мне руки. Некоторыми из таких точек управляла итальянская мафия, и я хорошо знал, чем может обернуться противостояние мафии. Когда я работал в РПС-6, у меня всё же была кое-какая доля героиновых арестов.

Первыми, на ком я сосредоточился, были «Дома Линкольна» и «Дома Вагнера». Во время смены «4–12» в середине января я сказал Хондо, что надо бы произвести арест, и мы направились к «Домам Линкольна». На 132-й и Мэдисон-авеню наркодилеры открыто торговали, работая перед небольшим продуктовым магазином, открытым круглосуточно.

Мы взобрались на крышу соседнего здания по Мэдисон-авеню, чтобы вести наблюдение. Хондо на крыше прослушивал ещё и оба радио.

Судя по тому, что я увидел, были четыре смотровые позиции в разных концах Мэдисон-авеню, с которых можно предупредить дилера и покупателей о патрульных машинах в районе с помощью специального вызова «пять-ноль». Он останавливал передачу наркотиков, и покупатели делали вид, что собрались здесь только для того, чтобы закупиться в продуктовом магазинчике.

Руководил операцией огромный темнокожий парень лет двадцати в чёрной отороченной мехом куртке и чёрных джинсах, которые висели у него на заднице прямо поверх спортивных штанов. Он приказал темнокожей женщине в пуховике и шерстяной шапке открыть мусорный бак. Та, вытащив оттуда коричневый бумажный пакет, кивнула наблюдателям на одном из углов. Они в свою очередь начали подзывать потенциальных клиентов — «розовые колпачки открыты».

— Ну вот мы и дождались, напарник, — обратился я к Хондо.

Покупатели стали приближаться к женщине-продавцу, и вскоре в очереди стояли не менее дюжины человек. Дилерша обменивала ампулы с крэком на наличные. Я не сводил глаз с совершаемых сделок и следил за количеством завершённых обменов. «Менеджер» прошептал что-то на ухо дилерше, жестом попросив её поторопиться. Та передала последние ампулы крэка последнему покупателю, и деньги перешли в руки «менеджера».

Я жестом показал Хондо: «Давай перехватим их». Кроме того, у меня появилась мысль устроить облаву на дозорных.

Когда мы подходили к машине, моя кровь качалась, заставляя сердце бешено колотиться. Так происходило всегда, когда я собирался арестовать кого-то за продажу наркотиков.

Мы поехали вдоль Мэдисон-авеню, надеясь, что времени стоять на красный свет у нас будет как раз столько, чтобы поймать дилершу и «менеджера» одновременно.

— Хондо, я возьму «менеджера», ты берёшь дилера.

— Понял, напарник.

Мы рассчитали всё идеально. Они понятия не имели, что мы собираемся их схватить. Хондо быстро перевёл машину в парковочный режим; моя дверь уже была приоткрытой. Я выскочил наружу и врезался в «менеджера», прижав его к стенке продуктового магазина. Мне удалось подсечь и повалить его на землю. Я несколько лет практиковал искусство айкидо, но знал, что не выиграю схватку стоя. Он был здоровый как бык.

Я смог надеть на него наручники, не причинив вреда ни ему, ни себе. Вскоре и Хондо надел на девушку наручники и усадил её на заднее сидение машины, к «менеджеру». Им предстояло провести длинные выходные в следственном изоляторе.

Я связался по рации с Центром:

— 9779: двое задержанных на углу Мэдисон и 132-й. Попросите сержанта жилищного управления связаться с нами в точке нашего местонахождения.

— 10—4, 9779.

Босс прибыл на место очень быстро. Я уже проверил мусорный бак, стоявший на углу, и нашёл в нём четыре коричневых бумажных пакета, в каждом из которых было по сто розовых ампул с крэком на уличную стоимость в тысячу двести долларов.

Почему-то летом 1988 года никто из дилеров не работал на улицах через дорогу от «Домов Линкольна». Я задавался вопросом: «Куда, чёрт возьми, они все делись?» Я знал, что они всё ещё сдавали товар, потому что тротуары и коридоры внутри жилых комплексов усеивали розовые и синие колпачки. Я стал внимательнее искать возможные места операций с наркотиками и решил попробовать несколько нетрадиционную для обычного полицейского тактику.

Сидя на крыше напротив 132-й улицы между Парковой и Мэдисон, я заметил, что предполагаемый покупатель остановился у стены заброшенного сгоревшего здания. В бинокль я увидел в стене дыру размером с бейсбольный мяч. Покупатель засунул в неё немного наличных. Через несколько секунд оттуда показались два пальца, которые сбросили в руку покупателя ампулы с крэком. Я понаблюдал за несколькими такими сделками, затем решил спуститься, чтобы подойти к зданию поближе. Мне нужно было проверить заброшенные рядом с ним стоянки, чтобы выяснить, как дилеры попадают внутрь. Я искал потенциальные пути отхода и любые возможные растяжки внутри.

Мы с Хондо встретились после работы, чтобы обсудить то, что я увидел, и то, что я планировал сделать во время нашего следующего обхода, который мы решили провести вместе с Пятой бригадой. Кроме того, мне удалось поговорить с полицейским по прозвищу Би-Дог, опытным в аресте подозреваемых ветераном. Он был как тот кирпичный нужник — такой парень, которого вы хотели бы видеть рядом, если дела пойдут совсем плохо и, как у нас говорят, если дерьмо разлетится по всем углам. Его напарник, Томми Би, тоже был опытным ветераном, который позже перешёл в пожарное отделение Нью-Йорка.

На следующий день, купив кувалду в одном из хозяйственных магазинов Бруклина и положив её в багажник патрульной машины, я и Хондо встретились с Би-Догом и Томми Би. Я сказал им занять позиции на заброшенной стоянке, а сам стал ждать через улицу напротив. Через несколько минут покупатели выстроились вдоль той самой дырявой стены, на сей раз их было намного больше. Похоже, дела у банды, продававшей ампулы с синими колпачками, шли хорошо.

Я предупредил напарников, чтобы они переключились на восьмой канал, который Центр не контролировал, и сообщил им, что направляюсь прямо к стене. Медленно подкравшись к дыре, я хорошо размахнулся и ударил кувалдой по шлакоблоку. Чтобы пробить его и цементный барьер, потребовалось несколько хороших ударов. Дилер бросился к выходу, но не тут-то было: там его поприветствовали мои напарники, которые надели на него наручники. Я продолжал крушить шлакоблоки до тех пор, пока не проник внутрь. Мы обнаружили несколько упаковок с крэком, в которых было порядка тысячи ампул с синими колпачками.

Так я впервые столкнулся с бандой Моргана. Я хотел тогда стать одним из ведущих полицейских в команде, и у меня было только одно желание — переодеться в штатское, перейдя в подразделение по борьбе с преступностью.

ГЛАВА 4. Бэтмен

В конце лета 1988 года во время душной смены «4–12» мы с Хондо ехали по Мэдисон. Улицы заполонили дети, которые охлаждались под работавшими гидрантами. Я сказал напарнику, что ночью собираюсь найти какого-нибудь правонарушителя под арест, и спросил:

— Ты ведь тоже будешь искать, брат?

Хондо показал мне поднятый большой палец. Это была наша первая смена после трёхдневного РВД, и мы хотели быстро произвести два ареста, которые гарантировали бы нам явку в суд в следующий выходной.

В ту ночь на углах Мэдисон- и Парк-авеню очень оживлённо торговали наркотиками. На противоположных углах стояли дозорные. Отпускал товар афроамериканец в чёрных шортах и белой футболке. Мы решили провести вертикальную слежку на Мэдисон, 2150, потому что здесь было идеальное место для наблюдения с крыши.

Я перегнулся через выступ крыши с биноклем в руках. Было видно, как дилер пытается накачать «синие колпачки». Но я не видел ни его тайника, ни «менеджера», который подносил бы новые связки. Мы пробыли на крыше ещё немного и всё равно решили перехватить дилера. Если повезёт, у него при себе останется несколько ампул.

Когда мы подъехали к дилеру, он замер, словно олень в свете фар. Обыск его не дал результата: у него не было при себе ничего, даже долларовой банкноты, которая доказывала бы, что он проводил операции. Ни одной ампулы с синим колпачком. Мне не оставалось ничего другого, кроме как отпустить его.

Пожилой мужчина, стоявший рядом с дилером, сказал:

— Ты кого из себя вообразил? Бэтмена? Я видел, как ты на крыше следил за нами.

Я улыбнулся и ответил:

— Верно. Пусть твои друзья знают, что Бэтмен за ними присматривает.

Сев в патрульную машину, я, засмеявшись, повернулся к Хондо:

— Ты знаешь, это делает тебя Робином, чудо-мальчиком.

— Очень смешно, Пит.

Так я стал известен в Гарлеме как Бэтмен. Это имя следовало за мной от шоссе Рузвельта до реки Гудзон.

Осенью 1988 года я работал с полицейским по имени Джим. Мы росли в одном районе и дружили с детства больше пятнадцати лет. И вот мы ехали осенней ночью, и он вдруг спросил:

— Ты сегодня вечером что-нибудь планируешь?

— Чёрт, конечно да, брат! Хочу сделать один арест и получить сверхурочные.

Мы изучили наш рабочий журнал, прежде чем отправиться на крышу и приступить к наблюдению. Я выбрал здание в «Домах Вагнера». В ту ночь Вторую авеню заполонили люди, пришедшие за крэком, который продавался на нескольких углах одновременно.

Здание, которое я выбрал, находилось напротив места, где бойко торговали наркотиками прямо перед мелким продуктовым магазином на Второй авеню. Магазин был весь в строительных лесах, что несколько блокировало обзор, но я всё равно видел, какая велась активность вокруг наркотиков.

Осенний ночной воздух был свежим и холодным. Торговавший на углу мужчина латиноамериканского происхождения, одетый в толстый жёлтый пуховик, прошёл сзади ледогенератора, стоявшего за продуктовым магазином, чтобы достать из коричневого бумажного пакета несколько ампул и сунуть их в карман. Я бросил Джиму ключи:

— Давай быстрей к нему, подъедем и схватим.

Я держал дверцу машины приоткрытой, готовый выпрыгнуть. Джимми слегка притормозил у тротуара, но мы всё ещё катились, когда я выскочил. Дилер побежал, но я поймал его сзади и прижал к ледогенератору. Преступник сопротивлялся. Мы наскакивали друг на друга минуту-две, пока я не заставил его подчиниться. Надев на него наручники, я развернул его, чтобы проверить карманы на наркотики, и увидел огромную рану на его носу, из которой сильно шла кровь. Мне нужно было срочно оказать ему медицинскую помощь, но сначала пришлось закончить его обыск.

В кармане его пуховика были крэк и пачка денег. Заглянув за ледогенератор, я обнаружил ещё тысячу триста ампул крэка. Всего у него было тысяча триста семьдесят пять ампул.

Слава богу, на углу во время ареста было не так много людей: ситуация могла бы быстро перерасти во что-то некрасивое.

Дилера обвинили в преступной торговле наркотиками, тяжком преступлении второй степени и сопротивлении аресту. Я посоветовал Центру оказать преступнику медицинскую помощь перед тем, как заняться его делопроизводством, и срочно отправил его в медицинский центр на Метро-Норд, чтобы его там зашили.

Наш новый сержант отделения ждал меня на выходе из больницы. Он был очень зол, потому что раньше, в этот же день, он отвёл меня в сторону и сказал:

— Никого не избивать! Не люблю заниматься таким дерьмом.

Я заверил его:

— У вас не будет проблем со мной, сэр.

Но прошло всего несколько часов, и вот на тебе.

Он не был большим поклонником ни меня, ни моих арестов. Если бы у него появился шанс, он переназначил бы меня на пеший пост, что лишило бы меня патрульной машины, связав руки при аресте кого-нибудь за наркотики. Слава богу, больше месяца в нашем командовании он пробыть не смог.

Осенью 1988 года ситуация в «Домах Вагнера» вышла из-под контроля — на территории комплекса и за его пределами началась настоящая эпидемия крэка и героина. Банда «чёрных колпачков» вела операции на 119-й улице между Первой и Второй авеню. Внутри самих «Домов Вагнера» несколько банд поменьше проводили героиновые операции для итальянцев, которые контролировали Паладино-авеню. Банда «розовых колпачков» размещалась на 118-й, а «жёлтых колпачков» — на 124-й улице. Эти две опасные наркобанды контролировали территорию в радиусе пяти кварталов на Второй авеню. Банда, известная как «Пурпурный город», была, безусловно, самой опасной из всех, контролируя 122-ю и 123-ю улицы между Второй и Третьей авеню. Банды держали весь район в полном страхе. Самое дикое было то, что у «Ангелов ада» был клуб на 124-й между Второй и Третьей авеню. Ни одна банда наркоторговцев не осмеливалась ступить на эту сторону улицы.

Я начал стабильно выходить в ночную смену, что давало мне свободу арестовывать тогда, когда хотел. Новым сержантом нашего отделения стал мой хороший друг Гувер, который сразу же дал мне полную свободу действий.

В первый ночной выход я пробрался на автобусную станцию и спрятался в автобусе, откуда открывался прекрасный вид на Вторую авеню. Я увидел высокого тощего чернокожего в чёрном пальто, предлагавшего покупателям ампулы. Я позвонил Хондо и сказал, чтобы он подъехал.

На авеню стояли несколько человек. Мы подъехали к дилеру прежде, чем тот среагировал. Когда я схватил его, он стал сопротивляться. Я смог ударить его ногой сзади колен, и он присел на тротуар. Он был очень жилистый и быстро вскочил на ноги. Он бросился вперёд и попытался схватить меня. Я ударил его ногой в висок, мгновенно нокаутировав, и быстро надел на него наручники. Дилер лежал как куль и казался безжизненным. В панике я подумал, что убил парня… Он был настолько высокий, что мы еле впихнули его в машину. Люди начали окружать нас с напарником. Ситуация становилась чрезвычайно опасной. Разъярённая толпа кидала в нас бутылки и всё, что попадало под руку, и это сильно затрудняло наш отход.

Хондо завёл машину, крича:

— Ты убил этого парня! Что нам делать, если он окажется мёртв?

— Заткнись, чёрт возьми! Езжай на Паладино-авеню. — Если парень мёртв, сброшу его в Ист-Ривер.

Мы припарковали машину в тупике. Я сказал Хондо:

— Выходи из машины.

У меня был баллончик со слезоточивым газом. Небольшую дозу его мне удалось ввести в ноздри дилеру, надеясь, что это сработает как нюхательная соль. И сработало. Дилер не понимал, что случилось и почему его арестовали. Я разъяснил:

— Ты продавал крэк на 124-й улице.

Говоря с французским акцентом, он сказал:

— Я просто навещал друга.

— Что ж, тебе следует выбирать корешей получше, мой друг.

Я обыскал его в патрульной машине. У него в карманах была пачка наличных и семьсот ампул с жёлтыми колпачками. Я зарегистрировал его в системе и позже привёз в следственный изолятор. Не думаю, что мистер Француз скоро вернётся в Верхний Манхэттен.

ГЛАВА 5. Тёмный Рыцарь

В начале зимы 1988 года чёрный парень в красной лыжной куртке быстро передавал наркоту из рук в руки на пересечении 120-й улицы и Второй авеню. Когда я схватил его, у него оставалось ещё четыре ампулы с чёрными колпачками и несколько долларовых купюр. Когда я вёл его к машине, моя рация передала сигнал тревоги. Копы из Двадцать пятого участка сообщали:

— Мы преследуем машину. Стреляли в офицеров, Центр.

Несколько выстрелов эхом отозвались в воздухе, когда полиция Двадцать пятого участка преследовала синюю «Тойота-Короллу» прямо по 120-й улице в моём направлении. Я ещё не сообщил Центру о преступнике, которого взял под стражу, поэтому решил освободить его. Это была не та ситуация, в которой непременно нужно было арестовывать подозреваемого, поэтому неожиданно для него день закончился удачно.

Я крикнул Хондо:

— Они едут прямо в нашу сторону!

Встав на углу улицы и прислонившись спиной к кирпичной стене, я вытащил револьвер из кобуры.

«Тойота» спустилась вдоль 120-й улицы и резко повернула направо на Вторую авеню. Увидев меня, водитель через руль нацелил в мою сторону девятимиллиметровый пистолет, который держал в правой руке, и два раза выстрелил.

Пуля, просвистев над моей головой, ударила в стену, присыпав шею осколками кирпича.

Вскинув оружие, я выстрелил в «Тойоту» четыре раза, два из которых пришлись на дверь водителя. Он, запаниковав, рванул машину через две уличные полосы и остановился на левой стороне Второй авеню.

Подъехавшая полицейская машина тоже вступила в перестрелку с преступниками в «Тойоте», освещая ночное небо вспышками выстрелов.

Хондо закричал:

— В тебя попали, напарник?

— Нет, не похоже, что задело. Но есть что-то в области шеи, кажется, кусок кирпича.

— Давай быстро в машину.

Я отмахнулся от него и сказал:

— Следуй за патрульной машиной. Я же пойду напрямик через участок на 118-й.

Хотя я чувствовал осколок кирпича, застрявший сзади в шее, мне некогда было о нём беспокоиться, пока суета вокруг не закончится. «Тойота» проехала по Второй авеню и попыталась свернуть на 118-ю улицу, но ехала слишком быстро, чтобы вписаться в поворот. Водитель не справился с управлением, и машина несколько раз перевернулась, пока наконец не приземлилась на свою крышу. Я побежал через заброшенный участок между 119-й и 118-й улицами, полный битого стекла и осыпавшегося кирпича.

Двое латиноамериканцев, одетые во всё чёрное, вылезли из разбитой машины и побежали. Водитель, всё ещё с пистолетом в руке, оглянулся и заметил меня, бежавшего через участок.

Я крикнул:

— Стой, иначе буду стрелять!

Он направил оружие на меня, и я разрядил револьвер в его сторону. Оба преступника бежали к 117-й улице, срезая путь через переулок, ведущий к 116-й. Вбежав в квартиру на втором этаже одного из домов, они взяли в заложники семью. К несчастью для них, сосед на том же этаже, услышав крики, вызвал полицию. Через двадцать минут сотрудники службы экстренной помощи (СЭП) взяли преступников под стражу, обнаружив их прячущимися в ванной.

Немногим раньше представители полиции Нью-Йорка ограничили доступ к «Тойоте» на 118-й улице, оградив участок как место преступления. Внутри машины мы обнаружили два пистолета, полуавтоматический пистолет TEC-9, запасные патроны, газовый баллончик, электрошокер, клейкую ленту и верёвку, а ещё две чёрные лыжные маски. Мы нашли и пару пакетов кокаина и несколько тысяч долларов наличными.

Выяснилось, что преступники грабили доминиканских наркодилеров в Вашингтон-Хайтс. Полные безумцы: игры с доминиканскими наркокартелями плохо заканчиваются. Парням повезло, что их поймала полиция Нью-Йорка, потому что, если бы это сделал картель, их бы пытали.

Позже той же ночью я прошёл медицинское освидетельствование. Хотя у меня на шее красовалась рана от кирпича, в остальном я был цел, только излишне возбуждён. Это была моя первая ситуация с применением оружия, и ощущение было весьма сюрреалистическим. Я давно не носил бронежилет, потому что он постоянно тёрся о горло, вызывая сильное раздражение. Однако с того дня я всегда носил его во время патрулирования.

Сержант Гувер приставил меня к получению Боевого Креста — второй по значению медали, присуждаемой в нашем отделении. Такая награда сама по себе была отличной рекомендацией, и я думал, что получу её наверняка. Но вышестоящее командование решило иначе, понизив значение награды на два уровня — до благодарности от руководства.

Позже на той неделе нас с Хондо вызвал в кабинет начальник, чтобы поблагодарить за участие в операции. Инспектор спросил, что́ департамент может для нас сделать. Хондо попросился в Академию преподавателем. Я же хотел, чтобы меня перевели в отдел, где работали полицейские в штатском. В последующие месяцы просьбу Хондо удовлетворили. Мне же сказали, что для перевода нужно больше времени пробыть на улице. Честно говоря, я тогда изрядно разозлился на них за такое решение, потому что ненавидел ходить в полицейской форме.

Весной 1989 года я производил от трёх до пяти арестов в неделю. Проблема заключалась в том, что большинство из них я произвёл вне территории жилищных комплексов, то есть ловил преступников на улицах, а не внутри того или иного «Дома…». Мой командир, капитан Браун, не был большим поклонником полицейских, специализирующихся на арестах, особенно вашего покорного слуги.

Моя проблема заключалась в том, чтобы оставаться незамеченным с моими арестами вне комплексов. Аресты раздражали всё моё начальство — от командного состава до кабинета шефа. Я получил сразу несколько жалоб — от Совета по рассмотрению жалоб гражданского населения (СРЖГ) и Управления внутренних дел (УВД), полиции, которая расследует дела полицейских, патрулирующих улицы. Мои отношения с этими двумя подразделениями стали решающим фактором того, что я стал делегатом Благотворительной ассоциации патрульных (БАП).

Однажды ночью капитан, пересмотрев состав, занятый на дежурстве «4–12», убрал меня с Хондо с «Домов Одюбона». Хондо патрулировал на скутере.

Лейтенант Кларксон, наклонившись над столом, сказал:

— Офицеры, сегодня никаких арестов вне комплекса, иначе у нас с вами возникнут большие проблемы.

Я отдал честь под козырёк, а сам подумал: «Хорошо, придурок». Ходили слухи, что Кларксон в 1960-х был членом организации «Чёрная пантера» прежде, чем стать полицейским жилищного управления. У него в машине на зеркале заднего вида даже висела чёрная пантера.

Я запрыгнул на скутер Хондо, и он подвёз меня к «Домам Одюбона». Я сказал ему:

— Оставайся неподалёку. Я всё-таки пойду и кого-нибудь арестую.

Некоторое время спустя я уже вёл наблюдение с крыши одного из зданий «Домов Одюбона». Я положил фуражку на воздуховод и перегнулся через стальную ограду, высматривая на Амстердам-авеню любую незаконную деятельность, связанную с наркотиками. Двое латиноамериканцев, прислонившись к машине, стояли перед зданием. Они посмотрели на меня. Я помахал им, они помахали в ответ. Я переместился на пару метров левее, чтобы лучше видеть всё, что могло происходить на авеню, не заметив, как мой ботинок проскользнул под стальную ограду и сбросил гравий с крыши на тротуар.

Я снова перевёл взгляд на улицу и увидел, как те двое показывают мне средний палец. Я не преминул ответить на комплимент тем же. Они дёрнулись, намереваясь подняться на крышу. Я, если эти два идиота всё-таки решат прийти, встал у стены так, чтобы меня не было видно со стороны входа на крышу; спрятал фуражку. Через несколько минут послышались шаги на площадке перед входом на крышу. Я слышал голоса, но не понимал, о чём разговор, потому что общались они по-испански. Чёрт возьми, они действительно поднялись на крышу! Открылась дверь. Один из них, в белой куртке, держал пистолет двадцать пятого калибра. Второй был безоружен.

Присев на колено, я крикнул:

— Полиция! Не двигайтесь! — Когда они повернулись, я добавил: — Брось пистолет!

«Белая куртка» бросил оружие.

Я подошёл, отшвырнул пистолет подальше и приставил обоих к стальному забору. Сначала надел наручники на «белую куртку», затем, протянув наручники через забор и обмотав цепью ограду, приковал к забору второго парня. По рации я сообщил в Центр:

— У меня двое арестованных. Контрольная группа, попросите начальника Полиции жилищного управления немедленно ответить и организуйте транспорт.

Хондо прибыл на место происшествия первым и помог мне с арестом.

Я проверил пистолет: пуля в патроннике, обойма полная. Когда я привёз подозреваемых, Кларксон, стрельнув в меня взглядом, сказал:

— Я думал, что довольно ясно сказал: никаких арестов вне комплекса.

— Босс, они были на крыше одного из зданий «Домов Одюбона» с заряженным оружием. Вы хотели бы, чтобы я оставил их, дав пять?

Кларксона моя тирада явно не удовлетворила, но связала руки.

Я оформил два ареста и стал допрашивать подозреваемого в белой куртке.

— О чём, чёрт возьми, ты думал, поднимаясь на крышу?

Он ответил:

— Вы забросали нас гравием. Я решил, что вы кабельщик, который что-то возомнил и решил перед нами повыступать.

— И вы поднялись на крышу, чтобы застрелить меня?..

Всё, о чём я думал в ту минуту: как же ополоумел город, раз один собирался убить другого только из-за упавшей рядом гальки!

ГЛАВА 6. Жертвы

Много раз за карьеру я видел Мрачного Жнеца: в виде самоубийства, естественной смерти и убийства. Это всегда возвращало меня в мою Сумеречную Зону. Я всегда остро реагировал, когда гибли хорошие люди в страшной расправе. Я никогда не мог понять, как можно забрать жизнь другого человека без всякой причины и через десять минут есть фастфуд и вести себя так, будто ничего не случилось.

Некоторые мои столкновения со Жнецом всегда будут меня преследовать, потому что я общался с его жертвами незадолго до их смерти.

В одну из ночных смен 1989 года мы ответили на вызов о подозрительном запахе, исходящем с десятого этажа «Поло Граундс» на Восьмой авеню.

Поднимаясь, я почувствовал вонь уже на подходе к девятому этажу. На десятом я точно знал, что тут смерть: витал в воздухе мучительный запах, который жалил ноздри. Взглядом я дал Хондо понять, что мы облажались: в квартире разлагалось тело — нам придётся оставаться при нём, пока не приедет медэксперт, не позвонит ребятам из морга, а те не приедут, не упакуют и не повезут тело на вскрытие.

Подойдя к двери квартиры, из которой шёл гнилостный запах, я почувствовал ещё и тепло, исходящее оттуда же. Я надел кожаные перчатки, чтобы защитить руки от ожогов, проверил, открыта ли дверь. Когда я толкнул её, меня ударило волной обратной тяги и охватил смертоносный шар пламени, наполненный газом и запахом разложения. Меня отшвырнуло к противоположной стене. Лёгкие поглотила вонь человеческого разложения, и меня вырвало. Хондо помог мне подняться.

— Ты в порядке, Пит?

Я отдышался, показал ему большой палец, и мы вошли в квартиру. Тело пожилой женщины лежало лицом вниз на кровати в главной спальне, раздутое, как воздушный шар. Её набухшие икры шевелились от личинок, ползавших внутри её тела. В квартире было жарко и душно, как в сауне. Женщина оставила горелки кухонной плиты включёнными, чтобы согреться. Она была мертва около недели. Тепло из духовки ускорило процесс гниения и испекло женщину, как фаршированную индейку.

Хондо позвонил дежурному, чтобы сообщить ему о ситуации. Дежурный сказал, что медэксперт на выезде — некто доктор Тайбер. На лице Хондо появилась ухмылка. Он сообщил мне плохие новости.

— Пит, — сказал Хондо, которого сложно было понять из-за сильного французского акцента, — послушай меня, этот чувак полностью ненормальный.

Открыв окна в квартире, я сжёг немного молотого кофе и сказал Хондо купить кристаллы DOA, которые помогут избавиться от запаха. Ещё дал ему деньги на несколько сигар, чтобы их тоже сжечь, и на детскую мазь, чтобы смазать под носом, пока будем ждать прибытия Доктора Смерть.

Примерно через два часа в квартиру вошёл невысокий, хорошо одетый мужчина и представился доктором Тайбером. Он сразу подошёл к трупу женщины и жестом показал мне помочь её сдвинуть. Я посмотрел на него, как бы говоря: «Ты сошёл с ума? Я к ней не прикоснусь».

Врач настаивал:

— Вы должны помочь мне, офицер.

— Ни хрена, приятель. Это твоё шоу.

Он перевернул её на бок, и я увидел ужасающее зрелище: оба её глаза выпали, прилипнув к подушке и оставив на лице две полые глазницы. А добрый доктор увидел что-то подозрительное в её грудной клетке.

— Дайте-ка мне свой нож, офицер.

— Да, как же, чёртов вы псих! Извините, док, этого не будет.

Он вытащил из ящика стоявшего рядом комода ножницы, воткнул их трупу прямо в грудь и начал копаться в её грудной клетке. Через пару минут он вытащил оттуда свёрнутую пачку денег.

— Вы должны запротоколировать эти деньги, офицер.

— Такое не протоколируется, друг мой. Вы спятили.

В конце концов он подписал документы, отметив сей случай как естественную смерть. Примерно через час приехали мальчики из морга. Когда они, чтобы засунуть в мешок тело, подняли его, оно раскрылось, как перезрелая тыква. Одна нога оторвалась от тела, и по полу рассыпались сотни личинок. Зловоние усилилось в тысячу раз. Я бросился в коридор и снова блеванул.

Приехав в командный пункт, я решил, что смена моя на сегодня закончена. Выбросил всю одежду, даже дежурную куртку, прямо в мусорный бак. Запах смерти, прилипнув, преследовал меня ещё долго, и, чтобы смыть его, потребовалось несколько раз принять душ.

Мрачный Жнец сделал 1989 год ужасным, бродя по улицам Гарлема.

Нас с Хондо вызвали в «Дома Вагнера» по поводу домашней ссоры. Мы быстро поднялись на двенадцатый этаж. Когда я постучал в дверь, мне открыла обезумевшая женщина лет двадцати, говорившая по-испански.

Её отец, мистер Сантос, был ростом чуть больше полутора метров. Волосы чёрные, зачёсаны набок, чёрные усы. У его жены, которой было лет сорок пять — сорок девять, тоже были чёрные волосы, длинные, и немного располневшая фигура. Она хотела, чтобы муж покинул квартиру. Она подала на развод, потому что не хотела иметь с ним ничего общего. Муж кричал на неё, называя путаной. Я вошёл, схватившись за наручники.

Хондо сказал:

— Пусть он прогуляется куда-нибудь или побудет с друзьями.

Я вывел мужа в коридор, сказал ему остыть и объяснил, что лучше ему остаться на ночь у друга или родственника. При этом я испытывал очень неприятное чувство. Мне хотелось привести его в отделение. Я мог бы арестовать его за домогательство или хулиганство, но послушал напарника и отпустил Сантоса.

Я посоветовал миссис Сантос утром поехать в город и получить приказ о защите от мужа; поставил на деле отметку «Выполнено» и подал рапорт. Три часа спустя из Центра поступил вызов на ещё одну разборку, где фигурировал мужчина, держащий людей на прицеле. Инцидент происходил в том же жилом доме, где обитал Сантос. Я посмотрел на напарника и, разозлившись, сказал диспетчеру, что принимаем вызов.

— Я говорил тебе, что мы должны были схватить этого засранца! С тебя причитается, приятель.

Мы вбежали в здание, через две минуты добрались до нужного этажа и тихонько подошли к двери. Из квартиры послышалось:

— Папочка, пожалуйста, не стреляй в маму.

Я сказал Хондо:

— Ломаю дверь, брат.

Хондо по рации уже вызывал СЭП и руководство Полиции жилищного управления. Я сказал:

— Мы всё равно взломаем дверь: он собирается их застрелить.

Я упёрся в противоположную стену, чтобы с рычага выбить дверь, но тут услышал «Бам!» — чёртов выстрел.

Дочь закричала:

— Ты убил её! Мама мертва! Помогите мне, пожалуйста!

Я крикнул:

— Открой дверь, а не то я её вышибу, ублюдок!

Босс появился на площадке и приказал мне отойти. Я продолжал кричать:

— Он уже застрелил человека! Давайте взломаем дверь и запрём его в участке.

— Отойдите, офицер. Сейчас же.

У меня не было выбора. Всё, о чём я думал, было: «Вы, чёрт возьми, трусы! Вы не заслуживаете полицейских жетонов». Через несколько минут прибыла СЭП. И тут я услышал второй выстрел.

Дочь закричала снова:

— Помогите! Он только что убил себя!

Служба экстренной помощи ворвалась в квартиру. Я был третьим или четвёртым в цепочке, отправившейся в этот кошмар. Лицо и рубашка дочери были забрызганы кровью и мозгами.

Схватив девочку, я оттащил её с места кровавой бойни. Хотел утешить её, но всё, что мог сказать, было: «Всё будет хорошо».

Я попросил соседку отвести девочку к себе, чтобы успокоить её и сделать от её имени нужные звонки. Вернувшись в квартиру, где произошли убийство и самоубийство, я оказался на одном из самых кровавых мест преступления, которые когда-либо видел. У миссис Сантос была огромная дыра в затылке. Когда детективы, прибывшие на место, приподняли её голову, я увидел сквозь неё другой конец комнаты. Бессердечный ублюдок убил жену, устроив что-то вроде казни. Он заставил её встать на колени и умолять сохранить ей жизнь.

Он выстрелил в неё из револьвера триста пятьдесят седьмого калибра с полыми пулями. Стены и экран телевизора были все в крови и мозгах.

Сантос лежал на кухне лицом вниз в луже крови, заглотив пистолет, с пробитым пулей затылком. Дверца холодильника тоже была залита кровью и мозгами. Он легко отделался, мелкий ублюдок.

Утром мне пришлось явиться к коронеру, чтобы опознать тела.

Та ночь длилась долго. Она не даёт мне покоя и по сей день. Я должен был просто запереть этого мудака. Миссис Сантос жила бы дольше, если бы я прислушался к интуиции.

…У полуночной смены было много названий, например «тур вампиров» или «обход зомби».

Проститутки расхаживали по Парк-авеню со 125-й по 133-ю улицу, продавая тела от пяти до двадцати долларов за один быстрый приём крэка.

Однажды ночью летом 1989 года я разговаривал с молодой женщиной на Парк-авеню. Она была новичком в древней профессии, её звали Соня.

— Если снова увижу тебя в этом районе, закрою за проституцию и хранение наркотиков.

Она ответила, изображая умницу:

— Окей, офицер, я поняла.

Я знал, что она вернётся уже через час.

Следующей ночью я принял вызов о краже со взломом в котельную на Мэдисон-авеню, 2120. Подойдя к двери, я понял, что её взламывали. Включив свет, мы увидели женщину, лежавшую на полу обнажённой и с распростёртыми руками. Из-под её ягодиц торчало что-то с зелёными металлическими краями.

Это была проститутка Соня, мёртвая.

Место преступления представляло собой жуткое зрелище. Девушка лежала, не касаясь пола. Скорее всего, её поддерживали садовые грабли, глубоко вставленные ей во влагалище. Их металлические зубцы торчали между её ног. Медработник сказал, что она была ещё жива, когда убившие её монстры воткнули в неё грабли. Они избили её до крови, нанесли удары ножом и изнасиловали. Затем оставили её в подвале умирать от боли.

Позже на той неделе были арестованы трое мужчин, оставивших отпечатки пальцев на месте преступления.

Соню убили из-за трёх ампул крэка. Вот чего стоила её жизнь.

Когда я думал о бессмысленных убийствах и казнях, мне всегда хотелось взять пожарный шланг и смыть всю нечисть в канализацию.

ГЛАВА 7. Светлая сторона

Не поймите меня неправильно. В моей карьере были забавные истории со множеством розыгрышей и шуток, много хороших мгновений. Например, одним из приколов, которыми мы разыгрывали новичков, было посыпать внутренний край их фуражек порошком для снятия отпечатков пальцев. Сняв фуражки, ребята красовались с синим кольцом на лбу.

Служба в правоохранительных органах, если не найдёте юмора, всегда будет мрачной. Большинство копов в итоге бросали службу или усаживались на стулья в баре и пропивали жизнь.

Однажды во время патрулирования я с напарником, офицером Гэгсом, получил вызов о перестрелке, который мы после проверки отметили позже как «необоснованный». Когда мы приехали к зданию, я увидел длинный хвост рептилии, который торчал из мусорного бака и, как оказалось, принадлежал мёртвой метровой игуане. Я решил взять её с собой, и мы уехали с объекта.

В ту ночь полицейский по имени Ричи работал в радиомашине в другом секторе. Когда я впервые встретил его, то подумал, что ему около сорока, но позже узнал, что он всего на год старше меня. Ричи, уже лысый и измученный, не должен был выходить патрулировать улицы. Хоть Ричи был робок и начисто лишён здравого смысла, он был очень хорошим парнем.

Ричи и его напарник работали в секторе C–D («Чарли — Дэвид») в Тридцать втором округе. Мы с Гэгсом, решив совершить ложный выезд в их сектор, по рации попросили их машину ответить на выезд к «Домам Рэнджела».

Когда они прибыли, я дождался, пока они войдут в здание, а затем, едва они скрылись из виду, засунул игуану в их патрульную машину. Я положил её на приборную панель так, чтобы её передние лапы легли на руль. Ричи отметил выезд кодом «10—90X» («необоснованный»). Он был водителем патрульной машины, поэтому сел в неё первым, опустив голову, и начал писать что-то в записной книжке, даже не заметив, что ящерица смотрит прямо на него. Когда его напарник сел в машину и увидел игуану, он хлопнул Ричи по плечу и указал на рептилию. Ричи выскочил из машины и упал на задницу, пытаясь убежать от моего полумёртвого питомца. Мы с Гэгсом, конечно, катались от смеха по полу. Я связался с Ричи по рации и сказал ему перейти на восьмой канал, чтобы Центр нас не слышал. Я сказал: «Игуана-один, Игуана-один, пожалуйста, примите вызов о совершающемся ограблении», только чтобы увидеть их перепуганные лица и то, как они искали нас по всей территории жилищного комплекса. Они были жутко злы, когда мы наконец встретились.

Колон, напарник Ричи, заявил:

— Это война, Бэтмен, и считай, что она уже началась.

Весной 1990 года я начал разрабатывать на улице нескольких информаторов. Я переодевался в штатское несколько раз в месяц, но основное время всё ещё работал в форме. Я подружился с агентом по имени Стердж из Бюро по алкоголю, табаку и огнестрельному оружию (АТО). Стердж работал в отделе по борьбе с преступностью. Он заметил тогда, что я получил больше ордеров на обыск и произвёл больше арестов, чем весь его отдел.

Однажды ночью один из моих тайных информаторов по имени Стиви сообщил мне о женской группировке, продающей крэк из салона красоты прямо через дорогу от здания, где размещался местный полицейский участок жилищного управления. Их торговля шла исключительно хорошо, принося около двадцати тысяч долларов в день. Стиви, быстро закупив себе крэка, сообщил мне все подробности, нужные для получения ордера на обыск следующим утром.

Я направился в центр города, в отделение по борьбе с наркотиками, чтобы встретиться со своим хорошим другом — помощником окружного прокурора Мэтьюзом. Через час я уже сидел у судьи Бима, оформляя ордер.

У меня сложились довольно хорошие рабочие отношения с судьёй Бимом. Вместе мы успешно подготовили более дюжины ордеров на обыск, и все они касались денег. Судья Бим настолько доверял сведениям, которые я получал от тайных информаторов, что обычно я сам оформлял ордера. В тот день сработали так же. К тому же я и мой новый напарник Анджело ещё давали показания по форме 180—80 («обвинение в предыдущем уголовном преступлении»).

Анджело был пьяницей и целый год пользовался моим дружелюбием. Мы закончили нашу явку в суд к половине пятого дня и направились в итальянский ресторан «Форлини», чтобы перекусить. Мэтьюз присоединился к нам позднее, чтобы вместе выпить.

Спустя несколько часов выпивания бокалов с «оленьей кровью», более известной как «Егермейстер», я вышел поговорить с другим копом, попросив Анджело присмотреть за моими вещами, включая ордер, который надо было использовать следующим утром. Анджело решил, что ему надо вернуться в командный пункт. Но он не сообщил мне о своём намерении, а просто уехал, взяв ордер на обыск с собой. Он был так пьян, что поехал на метро до Бронкса, забыв, что командный пункт в Гарлеме.

Когда я вернулся в ресторан и обнаружил, что этот идиот ушёл, я запаниковал, подумав, что ордер забрал кто-то другой. Я примчался в командный пункт, встретил сержанта Гувера и сообщил, что́ сделал мой напарник-алкоголик. Я нашёл и Анджело, он спал в раздевалке. Разбудил его:

— Где ордер на обыск, придурок?

— Должно быть, я уронил его, когда ехал в метро…

Я думал только о том, как же облажаюсь, если ордер так и не найдётся.

Я позвонил Гуверу, который дежурил на телефоне, и рассказал ему о случившемся. Мы потратили несколько часов, пытаясь найти утерянный судебный документ на всех станциях метро Бронкса. У меня оставалось времени только до половины седьмого утра. К половине шестого утра мы побывали уже на всех станциях. Оставалась одна. Мы проверили все чёртовы вагоны, но, увы, никаких документов. Я даже спускался на платформу и проверял все мусорные баки. В одном из них лежали какие-то свёрнутые документы — и это был долбанный ордер! Я поблагодарил Бога за чудо, и мы помчались в командный пункт, смеясь как сумасшедшие. Но я всё ещё злился на Анджело.

Позже Гувер дал ему двухдневный отгул за то, что тот явился в нетрезвом виде и был совершенно не в состоянии работать.

В то утро группа по борьбе с наркотиками получила от командования приказ о выполнении ордера на обыск. Гувер остался сверхурочно и помогал мне оформить бумаги. Вечно счастливый капитан Велкер принёс новый автоматический девятимиллиметровый глок с автоматическим подзаводом. Он, инструктируя подразделение о предстоящей операции с наркотиками, вёл себя как полный козёл, заявляя, что ни одна витрина из пуленепробиваемого стекла не остановит пули из его новой пушки. Я просто качал головой, думая, что он чёртов придурок.

В половине седьмого утра мы, постучав в дверь салона, приказали двум женщинам, находившимся внутри за пуленепробиваемым стеклом, выйти. Они вышли с поднятыми руками. Я начал обыскивать салон сверху донизу, но спустя полчаса у меня не было ни одной зацепки. Капитан Велкер буквально сиял, поскольку я наконец-то выбил ордер «не по делу». Он приказал отделу по борьбе с наркотиками закругляться.

— Не могу поверить, что Стиви ошибся! Да ни за что на свете! — Я стоял у стены салона рядом с Гувером и ударил ногой по ней так, что оттуда выскочила и шмякнулась о пол электрическая розетка. Я посветил карманным фонариком в дырку, в котором была розетка. При ближайшем рассмотрении она оказалась пустышкой. Сунув руку в отверстие в гипсокартоне, я вытащил заряженное оружие, «тонну» наличных и более двух тысяч ампул кокаина.

Повернувшись к Гуверу, я процитировал фразу из фильма Билли Кристалла «Беги в страхе»:

— О, капитан!

Я выбежал на улицу к начальнику патруля, чтобы сказать, что́ нашёл в стене.

Велкер вернулся в салон, чтобы убедиться лично. Он покачал головой и пробормотал: «Невероятно». Я подмигнул ему и поблагодарил за помощь. Гувер обнял меня и сказал:

— Вот потому-то ты и есть грёбаный Бэтмен, брат. Буду ходатайствовать о представлении тебя к награде.

Мы громко засмеялись, потому что знали настоящую историю «адского» ордера.

Это был один из самых напряжённых и в то же время один из лучших рабочих дней в моей карьере. Гувер был отличным другом и великолепным копом. В самых разных ситуациях он всегда прикрывал мне спину.

ГЛАВА 8. Конфликты

В 1989 году во время патрулирования произошли конфликты, которые изменили моё мышление. Сначала я увидел копов, которые прикарманивали деньги дилера. Затем мне пришлось работать с несколькими полицейскими, которые относились к работе просто как к способу получать зарплату. В глубине души я знал, что такие копы — получатели зарплаты — не прикроют меня, если дело дойдёт до крайности. Я старался любой ценой избегать таких офицеров, поскольку никогда сам так не работал. Я бы сделал всё, чтобы защитить братьев-полицейских и жителей Нью-Йорка.

Да, признаю: я нарушал правила, касающиеся процедур из Руководства по патрулированию, и некоторые его основные положения, чтобы выполнить работу.

Всегда буду говорить: были времена, когда я поступал неправильно, но только ради достижения общего блага. Под этим имею в виду, что, если ситуация на улице складывается так, что приходится мгновенно что-то решать, чтобы защитить гражданских или напарника, то правила можно и обойти. Могу лично засвидетельствовать, что следовать правилам не всегда получается. Иногда, борясь с преступностью или выполняя обязанности офицера полиции, я поступал нетрадиционно. Для того чтобы работу выполнить, правила можно и нарушить.

Два случая изменили моё представление о том, как выполнять обязанности на посту. Первый произошёл летом 1989 года. Мы с Хондо заканчивали полуночный обход территории «Домов Вагнера», когда два офицера из службы по УДО запросили помощь, выполняя ордер на арест разыскиваемого беглеца. Они предупредили, что преступник может быть вооружён и опасен. Звали его Милтон. Рост преступника — метр девяносто пять. Его арестовали за вооружённое ограбление первой степени. Потратив пару минут на то, чтобы прочитать досье Милтона и изучить его фото, я постучал к нему в квартиру. Он наполовину приоткрыл дверь, чтобы посмотреть, кто пришёл.

Милтона, очевидно, предупредили: он знал, что его разыскивает служба по УДО. Когда он увидел нас четверых у двери, дела пошли совсем плохо. Милтон попытался быстренько захлопнуть дверь. Я просунул плечо и левую руку в дверную щель. Дверь была стальной, с замком на три задвижки. Милтон всё её таранил всем своим весом в том месте, где находилась моя рука. Я постарался убрать лицо подальше от двери, не желая, чтобы он выстрелил в меня в упор, если у него пистолет. В голове мелькали сцены из фильма «Серпико» с Аль Пачино, где его убили выстрелом в лицо во время исполнения ордера на арест. Замо́к, врезавшийся в мою руку, в конце концов сломал её, разорвав «перепонку» между первым и средним пальцем.

Приложив весь вес к двери, я смог силой открыть её и увидел, насколько серьёзно ранена моя рука. Тогда я взбесился, и чистый адреналин взял верх над разумом.

Милтон побежал на кухню, где в раковине лежал мясницкий нож, а на стеклянном столе стояли две миски с хлопьями. Схватив его сзади, я ударом тела перевалил Милтона прямо через стеклянный стол. Миски с хлопьями полетели вслед за ним, усыпав битым стеклом. Повреждение моей левой руки наконец-то зарегистрировалось в мозгу: опухоль указывала, что рука сломана, а трёхдюймовая рваная рана отделила мои два пальца от «перепонки».

Милтон, упав на живот, попытался встать.

Поскольку он был намного выше и сильнее меня, мне нужно было действовать быстро, чтобы закончить схватку и защитить руку от дальнейших повреждений. Я схватил и сильно повернул его правую ногу, рывком направив пальцы ноги туда, где раньше была его пятка. Крик Милтона, вероятно, разбудил весь этаж. Через несколько секунд он был в стальных браслетах. Полицейские по УДО, когда брали его под стражу, смотрели то на ногу Милтона, то на меня с недоверием, как бы не в силах осознать, чему они стали свидетелями. В конце концов полицейские по УДО просто сказали: «Спасибо, офицеры, за вашу помощь» — и ушли.

Хондо доставил меня в больницу Метро-Норд, где мне наложили на руку двадцать швов и гипс. Врач общей хирургии дал мне трёхнедельный отдых по болезни, что меня вполне устроило — летний отпуск. Позже я подал прошение о медали, думая, что сделанное мной тянет по крайней мере на награду от вышестоящего начальства или, возможно, на медаль за исключительные заслуги. И всё это только для того, чтобы получить ещё одну заурядную благодарность. Комиссия по УДО написала красивое письмо с благодарностью за помощь в аресте крайне опасного преступника.

Второй инцидент навсегда изменил не только моё мировоззрение, но и всю жизнь.

Это случилось во время работы в ночную смену зимой 1990 года. Температура тогда упала до минусовых цифр, и я сказал своему напарнику на ту ночь, моему старому другу Би-Догу:

— Брат, надеюсь, нам не придётся с кем-либо ссориться сегодня: здесь для этого слишком холодно.

Мы выехали и начали рекогносцировку вдоль 132-й. Я наблюдал за темнокожим мужчиной в пуховике, постоянно поправляющим пояс, поэтому знал, что у него там спрятано оружие. Би-Дог моментально подъехал к подозреваемому. Тот бросился к зданию на 133-й улице, и мы погнались за ним уже бегом. Подозреваемый был невысокого роста, но чертовски быстр: прежде чем мы смогли его нагнать, он забежал в здание на углу.

Я был примерно в шести метрах позади подозреваемого, когда он забежал в квартиру на втором этаже. Я слышал, как провернулись замки и заперлась стальная дверь. В квартире злобно лаяли два или три больших пса, похоже, питбуля.

— Би-Дог, если мы штурмуем дверь, придётся стрелять в собак. А я не могу участвовать в ещё одной перестрелке в этом месяце, — сказал я. Дело в том, что за неделю до этого я застрелил питбуля на 122-й.

Мы решили, что лучше спуститься на улицу и позвонить в Центр, чтобы тот незамедлительно прислал СЭП и руководство Полиции жилищного управления.

Пока мы ждали снаружи, маленький ублюдок, за которым мы гнались до самой квартиры, вышел из дома и крикнул:

— Эй, Бэтмен! Мне следовало выпустить собак, чтобы они разорвали тебя на части!

Мы помчались за ним. Я схватил его и впечатал как следует в стену. Он пытался оттолкнуться, чтобы достать оружие, заправленное за пояс. Этот маленький ублюдок был чертовски энергичен из-за фенциклидина — галлюциногенного препарата, запах которого я чувствовал при его дыхании и от его тела. Он так накачался этой дрянью, что сил у него стало в четыре раза больше.

Би-Дог схватил валявшуюся на тротуаре пустую литровую бутылку из-под солодового ликёра «Кольт-45» и разбил её о голову преступника. Тот в ярости повернулся и закричал:

— Это всё, что ты можешь, ниггер?

Тогда я понял, что у нас впереди куча неприятностей. Би-Дог вытащил оружие и закричал:

— Я снесу тебе башку, ублюдок, если снова попробуешь отойти от этой стены!

Преступник приложил руки к стене. Я начал обыскивать его, чтобы конфисковать оружие, но за долю секунды он развернулся к нам, уже держа в руке пистолет сорок пятого калибра. Выстрел прозвучал как гром среди ясного неба. Показалось, что мне в лицо въехали бейсбольной битой. Когда холодная сталь взрезалась в моё лицо, я увидел ярко-белую вспышку, и на мгновение меня поглотила полная темнота. Звук был настолько громким, что оглушил меня на несколько минут. Все, о чём я мог думать тогда, было: «Чёрт возьми, он выстрелил мне в лицо…» Я упал на колено на секунду-две, затем приподнялся.

Когда я повернулся к напарнику, кровь, брызгавшая из раны, ослепила меня. Ошеломлённый и дезориентированный, я крикнул:

— Он попал в меня! Убей этого ублюдка!

Би-Дог кинулся за преступником, убегавшим по Мэдисон-авеню. С каждым ударом сердца потоки крови вырывались из моего лица, которое совсем онемело, быстро потеряв всякую чувствительность.

Я начал было передавать координаты своего местоположения в Центр, но оказалось, что я выбрался на другую улицу. Мне оставалось передать код «10—13» («требуется помощь офицеру»), но мой напарник уже передал, что преследует преступника, который в меня выстрелил. У меня хватило мозгов не вмешиваться в его связь. Я сообщил своё местоположение после того, как Би-Дог передал ответившим подразделениям информацию, где сбежавший преступник. Между тем я потерял много крови. Я назвал местоположение на 125-й улице, но, оказалось, мне было далеко до неё: я выбрался на 134-ю.

Ответивший на вызов и ехавший на помощь Би-Догу автомобиль из жилищного управления увидел меня блуждающим по улице. Машина с надрывным визгом остановилась рядом со мной.

Офицер Рейес, первой подбежавшая ко мне, сказала:

— Чёрт возьми, Пит, тебе выстрелили прямо в лицо!

Моё сердце колотилось так сильно, что струя крови хлестала и залила всё лицо Рейес. Я был настолько вне всего происходящего, но помню, как пошутил:

— Не волнуйся, у меня кровь незаразная…

Меня посадили в авто и помчали в направлении Би-Дога. Он с преступником к тому времени уже обменялся несколькими выстрелами. Уродец прятался под брёвнами на стройке на пересечении 135-й улицы и Парка. Позже его нашли ребята из полиции Нью-Йорка и заключили под стражу.

Выяснилось, что он где-то бросил пушку, пока бежал. (На улице в таких случаях говорят, что, если кто-то бросит огнестрельное оружие, оно даже не доберётся до тротуара. У него есть ноги, и оно мгновенно попадает в чужие руки.) В ту ночь на месте происшествия не нашли никакого оружия.

Машина срочно доставила меня в госпиталь с носом, наполовину оторванным от лица и свисавшим рядом с правой скулой. В итоге я узнал, что преступник не стрелял в меня, а ударил пистолетом по лицу. С помощью пластической хирургии мне прикрепили нос, но у меня с тех пор серьёзные проблемы с дыханием из-за осколков кости, пронизывающих через пазухи орбиту правого глаза.

Гувер поставил нас в очередь на получение Боевого Креста, написав ещё одно замечательное письмо, но начальство снизило запрос на два уровня до награды от вышестоящего руководства. К тому времени я потерял всякую веру в сильных мира сего, поэтому никогда не присутствовал ни на одной церемонии награждения и не рассказывал о них своей семье.

После того как меня стукнули пистолетом, я поклялся, что больше никогда не стану обороняться, а всегда наступать и действовать первым. Разбираться с любыми последствиями буду позже, когда дело дойдёт до слишком агрессивного поведения по отношению к преступникам. И опять же мне напомнили, что лучше пусть судят двенадцать, чем несут шестеро.

Дорога, которую я выбрал после инцидента, была тёмной. В итоге это оказался неверный путь, который стоил мне карьеры и даже свободы.

Были времена на работе, когда я был очень правильным копом. На неделе перед Днём благодарения в 1990 году, расследуя одно дело в центре города, я шёл по Чемберс-стрит и наткнулся на семью — мужчину, его жену и двоих детей. Младший, совсем маленький мальчишка, был ещё в подгузниках. Они скитались без дома и очень нуждались в помощи. Когда я разговорился с ними, жена поведала, что они стали бездомными из-за событий, случившихся несколько месяцев назад. Я, дав им сорок долларов и спросив детей, какие игрушки им нравятся, жестом попросила мужа пойти со мной. Я отвёл его в аптеку «Дуэйн Рид», чтобы он купил детям одежду. Мы взяли малышам перчатки, вязаные шапки, игрушки и несколько пачек подгузников. Семья очень благодарила за такую помощь. Я попросил их записать мне имена, чтобы обратиться в жилищное управление за государственной помощью.

Я не всегда был борцом с преступностью. В своё время мне приходилось вбегать в горящие здания, чтобы вытаскивать оттуда людей. А ещё в одну из смен «4–12» мы с напарником заметили отчаявшуюся женщину, которая собиралась прыгнуть с моста. Я медленно подошёл к ней и заговорил. Я сразу понял, что она чем-то возбуждена. Ей просто было нужно, чтобы кто-нибудь её выслушал. Через несколько минут я осознал, что она зашла слишком далеко в своём повествовании, чтобы говорить дальше. Она хотела уйти из жизни и готова была умереть. Женщина наклонилась вперёд, чтобы прыгнуть, и я моментально бросился на неё. Схватив её, я не дал ей ступить с края моста. Мы вызвали автобус, чтобы отвезти её в больницу для надлежащего лечения. Ей требовалась профессиональная помощь, чтобы справиться с эмоциональными проблемами.

Я встретил её через год, она сидела на скамейке у «Поло Граундс». Я узнал, что её зовут Мэри. Мы немного поговорили. Она сказала, что её жизнь налаживается. Мы быстро обняли друг друга, и она поблагодарила меня за то, что спас ей жизнь. Я сказал ей:

— Вот почему я устроился на эту работу, Мэри, — чтобы помогать людям.

ГЛАВА 9. Одержимость

К середине зимы 1990 года я бо́льшую часть времени был первым в команде по числу арестов: в среднем пятнадцать — двадцать задержаний в месяц. Я получал и тридцать — пятьдесят часов сверхурочной работы ежемесячно. Столько сверхурочных не устраивало штаб-квартиру, поэтому меня внесли в список тех, за чьей сверхурочной статистикой нужно наблюдать.

Начальство уведомило моё командование и суд, чтобы они меня контролировали. Мой лейтенант по операциям приказал мне разделить сверхурочные часы на наличные и время.

Я не возражал, потому что сверхурочные компенсировали время, которое я тратил на жалобы моего отдела.

Всё, о чём я хотел думать в то время, так это о том, как стать детективом. Самый быстрый способ оказаться в бюро — попасть в группу, где копы носили штатское. Я был одержим арестами, связанными с наркотиками, и разработал хорошую и надёжную систему тайных информаторов.

Однажды зимней ночью я сказал Хондо в раздевалке:

— Мне нужно сегодня поработать под прикрытием.

Конечно, он не обрадовался, но согласился. Я надел форму поверх уличной одежды. После переклички мы направились по Первой авеню. Я снял и положил форму в багажник. Хондо направился на Вторую авеню и ждал моего вызова по восьмому каналу. Мне не нужно было, чтобы кто-нибудь из других полицейских или сотрудников из Центра знал, что я выхожу из сети.

На 119-й улицу со стороны Первой авеню я увидел на тротуаре не менее дюжины выстроившихся людей, ожидающих очереди купить крэк. По пути мне удалось реквизировать грузовик с хлебом, который как раз двигался по Первой авеню: представившись офицером полиции, я доехал до 119-й улицы, сидя на месте пассажира в кабине грузовика. У него была раздвижная дверь, из которой мне предстояло выпрыгнуть. Водитель очень нервничал, и я заверил его, что его безопасность для меня первостепенна, поэтому ему не стоит беспокоиться. И добавил:

— Я выпрыгну, когда мы подъедем поближе к той очереди. Просто продолжай ехать по улице и ни в коем случае не останавливайся.

Он кивнул.

Когда мы подъехали к покупателям и дилеру, я, распахнув дверь, выпрыгнул на тротуар и двинулся в конец очереди. Никто даже не заметил, откуда я появился. Два последних покупателя уже собирались сказать дилеру, чего хотят, когда я вступил в действие, вытащив пистолет и полицейский жетон, который висел у меня на шее. Я быстро поставил двух покупателей и дилера у стены, затем вызвал Хондо для поддержки. Через пять минут трое подозреваемых были в наручниках. Я передал в Центр, что у нас есть трое арестованных и мы возвращаемся в здание управления.

Арест покупателей был произведён за незаконное хранение веществ и праздношатание. Я обыскал дилера. На нём была зелёная парка, и ещё в очереди я заметил, как он вытаскивал ампулы с красным колпачком из рукава. Поэтому я залез в рукав его парки и вытянул оттуда ампулы с крэком, соединённые между собой в длинный ряд скотчем. Линия ампул тянулась по обоим рукавам, от одного конца до другого. У дилера было более трёхсот ампул и несколько сотен долларов пачками по доллару и пятёркам. Не прошло и минуты, как подъехал босс отдела по борьбе с преступностью жилищного управления. Он был зол. Мне он сказал:

— Послушай, я знаю: ты хочешь перейти в отдел по борьбе с преступностью, но это не метод добиться цели. Ты только больше наломаешь дров, делая такие пакости. Прекрати, а то мне придётся написать на тебя рапорт. — Он добавил: — Это произойдёт с тобой очень скоро, а пока просто плыви по течению, если можешь.

В конце он посоветовал:

— Я ничего этого не видел. Зайди в дом и обработай их как можно быстрее.