Бесплатный фрагмент - Когда оседает пыль прошлого

Предисловие

Сказки сопровождают нас с давних времён. Они, как и люди, бывают разные. Длинные и крохотные, печальные и потешные, франтоватые и уютные. Про любовь и дружбу. Про встречи, находки, потери. Про людей и волшебников.

В поисках счастья и лучшей доли, сказки водят по разным стёжкам –дорожкам. Могут завести в чащу леса, болото, на шумную улицу. Сказка может восстановить доверие к Миру, помочь расслабиться, с улыбкой посмотреть на какую–то ситуацию. Бывает, только подумаешь о чем-то, и вот оно уже у тебя в руках. А бывает совсем по-другому…

По-разному идёт жизнь, по-разному течёт сказка. Шагните в неё и оглядитесь. С чьей судьбой вы столкнулись? О чём она для вас?

И помните, что в Сказке, как и в жизни, возможно всё.

Вышел путник из тумана

Погода насытилась жарой и словно десерта жаждала дождя. Он же, где-то задержался или просто не спешил явиться. Но вот зашуршал по дорожкам, застучал по крышам.

Стукнула щеколда и в избу ввалился путник. Обычный с виду человек — с котомкой за плечом, в длинном плаще с капюшоном, надвинутым так глубоко, что совсем не видно лица. Высокий, прямой, как жердь. Вроде не стар ещё, а с посохом. Правда, многие странники нынче с похожими палками ходят. Попросил хозяев о ночлеге.

Гостеприимства никто не отменял. Пригласили его, как водится, передохнуть, отужинать. Беды не ждали, доверчивые, простодушные люди были. Накормили — напоили. Разговорами заняли. О жизни своей, хлопотах и радостях. Потом гостя расспрашивать принялись. Только он молчуном оказался, смотрел туманным взором вокруг и не издавал ни звука.

Утром ранним в путь засобирался. Правда долго ещё смотрел, как загипнотизированный, на хозяев, на их жизнь счастливую и руки его — большие узкие кисти, с длинными пальцами, словно у музыканта, перебирали чётки, а губы шевелились не то в такт молитве, не то проклятия. Потом повёл плечами, громко расхохотался. Завторили ему лягушки, ухнул ветер, загудели комары. Как-то пасмурно стало вокруг, а путник исчез, будто и не было его.

Стали случаться в том Роду беды да несчастья — то скотина передохнет, то перессорятся все меж собой. А ведь были мужчины храбрые, мастера достойные. Да и женщины под стать им — хозяюшки славные, хлопотуньи, рукодельницы. В достатке жили, в любви и радости купались. Могли видеть тропы нехоженые, тугие узелки, что прошлого, что будущего, знали, где проявятся упрямые побеги еще несформировавшихся возможностей.

Лениться стали. И не в радость работа уже была. Захирел Род, не славится уже ни уменьем, ни приветливостью. Вроде бы и пытаются что-то делать, а всё не то. И достаток ушел и радость растворилась. Шли годы, а люди так и жили, в нужду и заботы проваливались.

Только жизнь всегда полосатая. На смену ночи обязательно день придет. Вот и тут рассвет забрезжил. Росла — подрастала девчушка славная, Дарёнка. Ещё будучи крошкой всех вопросами донимала, почему мир такой, словно наизнанку вывернутый, почему жизнь не складывается. Но никто и вспомнить не мог, отчего жизнь поменялась, отчего всё из рук валится, прежде–то было иначе.

Взрослела Дарёнка и понимала, что мир трещал по швам. Понимала, что есть Сила, которая возродить Род может, и найти это место Силы предстоит именно ей, чтобы вернуть людям былую славу и мощь.

Долго собираться не стала. Прихватила ножичек острый, спички, да дудочку любимую, без которой и не выходила никуда. Сложила всё в торбу, на спину перекинула, поклонилась родичам до земли, благословения попросила и в путь отправилась.

Шла она по дороге долго ли, коротко. Остановилась, чтобы понять, где очутилась. Что-то холодком страха пробежало по позвоночнику вверх и слегка вздыбило волосы на затылке. Она не завизжала, наоборот, даже виду не подала, что страшно ей. Сосредоточилась, и, словно отпустив сжатую до предела пружину, выхватила из котомки нож. Вслушалась в происходящее. Тонкие, белесые язычки просовывались в щели между ветками елей и сосен, выстроившихся вокруг. Словно живые, они ощупывали землю, усыпанную сухими иголками. Туман!

Стена густого молочного марева скрыла лес и дорогу. Оно, словно, многорукое и многоногое существо, шевелилось. Дышало, и, кажется, заглатывало весь мир, как удав кролика.

— Может, ну её, эту затею, к лешему, может, стоит вернуться? — спрашивала себя Дарёнка.

Но боль за Род и внутренний голос звали вперёд. Она отвела взгляд от тумана и оглядела окрестности. Вдали за хмарью просматривалась рыжая от пыли тропка, топорщились ели. Только вокруг девушки туман никуда не делся. Он медленно шевелил белесыми влажными щупальцами и, казалось, терпеливо ждал.

— Ну пожалуйста, сделай чудо! Помоги! Дай мне знак! — шёпотом взмолилась Дарёнка и крепко, как в детстве, зажмурилась.

Где-то внутри бухало сердце, и гулким эхом в висках стучала кровь, словно шептала ей:

— Разведи огонь!

Девушка нащупала валежник, сложила костерок, чиркнула спичкой, только сырые ветки не хотели гореть. Словно нахохлившийся воробей, она двинулась к огромной ели и выгребла из-под неё сухую хвою.

Костерок запылал и понемногу отогнал туман. Девушка достала дудочку и полилась дивная музыка. Откуда-то выглянуло солнце, и белобрысый захватчик туман начал развеиваться, превращаться в обычного с виду человека — с котомкой за плечом, в длинном плаще с капюшоном, надвинутым так глубоко, что совсем не видно лица. Высокий, прямой, как жердь, вроде не старый. Он злобно покосился на Дарёнку, и приняв причудливую фигуру растаял, осев обильной холодной росой. Исчез морок.

Девушка осмотрелась по сторонам. Вокруг простирались поляны, усеянные цветами, будто осколками солнца. Закрученные неистовой спиралью облака в разводах синего неба с любопытством смотрели вниз. В кустах о чём-то своём вздыхал ветер.

— По Божьему благословению, по Слову моему пусть лишится вреда этот наговор! Во благо Роду нашему быть по сему! — произнесла Дарёнка,

топнула ножкой, повернулась вокруг себя три раза и тотчас оказалась дома.

С тех самых пор достаток в Род вернулся. Любовь и радость там навечно поселились. А мужчины достойные и хозяюшки славные в благодарность Дарёнке сказку сложили, про подвиг её чудесный.

Нюрино счастье

Жила-была на свете Нюра. Как многие живут. Не хорошо и не плохо, не бедно и не богато.

Выпорхнула однажды из родительского гнезда. Любовь её настойчиво в края дальние позвала, вот и улетела в совсем чужую сторону. Совета не спросила у старших, благословения не получила у отца-матери. Решила и сделала.

Радовалась поначалу — никто наставлять не будет, учить уму-разуму. Да и ненаглядный рядом. Свое гнездо строить надо, свои порядки наводить.

Легко да быстро сказка сказывается, да не так легко дело делается. Частенько кочки да колдобоины на дороге жизни попадаются. Никто ей трассу в чужом краю ровную не приготовил.

Всё было между молодыми. И мир, и ссоры, и трудности-превратности. И жить негде, и денег нет, и работы нет, а мир злым и холодным глазом на них смотрел, равнодушным прикидывался.

Потом дочки одна за другой народились. Красавицы, умницы, ласковые. Смягчилось сердце у Нюры. Показалось, что жизнь налаживается — дом есть, работа, дочки — помощницы растут. Да только действительность то ухабистая, не ровным полотном стелется. Словно калейдоскоп детский поворачивается — картины разные, дивные. Вроде красивые, а внутрь, в суть самую заглянешь — стекляшки. Вот и у Нюры на душе так же коряво вновь стало. Муж любимый прежде опорой был, да сгнила опора та — гулякой и пьяницей сделался. Впору самой подпирать его. Мало того — жизнь вокруг рушится, меняется. Нет устойчивости. Страна крепкая была — рассыпаться начала. И вновь ни достатка, ни постоянства.

Что-то делать надо. Как-то жить дальше.. Что-то решать, куда-то двигаться. Думала Нюра, думала, чуть голову не сломала. По- прежнему никак нельзя, не получится. Надо по новому жить.

Да кто скажет? Кто совет умный даст? Вокруг такие же горемыки. А у кого ладно все идет в её сторону и не глядят вовсе.

Вышла она в поле чистое. Постояла, подумала и к реке побрела. В голове мысли туманные вертятся, вокруг ветер колобродит. Не заметила Нюра, как в место незнакомое вышла. Вокруг болото расстилается, где-то рядом ручей звенит. Понять не может куда попала, сколько времени прошло и в какую сторону шагать дальше.

Устала, ноги сбила в кровь, платье порвала, платок потеряла. Села у какой-то кочки, пригорюнилась. Дома дети ждут, а она тут разгуливает. Беспокойно на душе. Вернуться надо бы. Да и мысль бьется-стучит — пусть уж всё по прежнему будет, толку нет ни в думах, ни в поисках.

Почувствовала вдруг взгляд чей-то. Смотрит, а за спиной женщина стоит и так участливо на нее смотрит:

— Чего сидишь тут, милая, ждешь кого? — голос знакомый, будто слышала его где-то Нюра уже.

— Не жду уже ничего, кажется пол света обошла, а счастья не нашла, — отвечает

— А что его искать? Оно за тобой по пятам ходит! Просто не видишь ты его. Глаза твои совсем на другое смотрят, сами не знают чего хотят.

— Да где ж оно, счастье это? Неуж такое маленькое, что разглядеть не могу? Научи меня, покажи Бога ради, как жить. Пусть оно не позади бежит, а в ногу со мной шагает.

— Это ты молодец, что поняла. Нечего ему позади бегать. Спросила, так слушай теперь внимательно. Прости всех, кто тебе что плохое сделал. Прости и прощения у родичей своих попроси, благословения у них попроси. Они всегда счастья тебе желали, только не понимала и не видела ты этого через свою гордость непомерную да упрямство исполинское. Сразу на душе полегчает. Посиди у ручья, а не на кочке болотной этой, подумай как жить тебе хочется чем заниматься, с кем рядом быть. Сказку сложи, как все ладно, да складно у тебя получается. Запиши её для себя любимой, для потомков.

Заслушалась Нюра и не заметила, как исчезла женщина, словно не было её вовсе.

— Привидилось что ли? Вроде и не сплю, — подумала.

Встала, огляделась вокруг и диву далась. Вот он дом родной рядом, лавка у забора. Притулилась Нюра на скамье, голову опустила, а перед глазами образ матери и отца стоит. Всю свою жизнь прокрутила она в считанные минуты и заплакала. Стала прощения у родителей просить за все что было: за непочтение, самовольство и всё прочее. Благословение попросила. Чудится ей, что мама улыбается, а у отца глаза теплые, ласковые. Оглянулвась, а за спиной Род стоит — мужчины, женщины и все улыбаются. Старец с бородой окладистой подошел, по голове погладил, словно маленькую.

— Нет универсального рецепта счастья, Нюра. Нет его концентрата. Не продается оно на развес. Просто рассыпано везде понемножку. Готова его заметить? Отряхнуть от налипших соринок?

Долго ли коротко диво продолжалось Нюра не поняла даже. Не то сон, не то явь, только не заметила, как за столом оказалась, а перед ней лист чистый и перо.

Долго корпела Нюра над сказкой. Все прописала в ней, всю жизнь свою детскую, юную, взрослую. Да не так как было, а как надобно, как душа попросила. Писала и плакала от радости. Поняла она свои ошибки и промахи. Поняла, что от Рода отрываться нельзя, что он только хорошее для нее хочет.

Прошло какое-то время и жизнь в семье Нюры потекла, побежала сноровисто, словно судьба другим боком повернулась и улыбаться стала.

А всё почему? Она счастье свое подняла и от налипших соринок отряхнула.

Колдунья ссора

За окном то и дело падают снежные водопады. Так бесшумно, будто кто-то сметает снег сверху, как пыль со стола. Дома тепло и уютно. Потрескивает огонь в печи, пахнет свежим хлебом и блаженством.

Звякнула дверная щеколда и на пороге появилась женщина, оборванная, грязная. Сказала, что издалека путь держит, попросилась на ночлег. Приютили её без слов. Кто ж путнику в гостеприимстве откажет? В баньке попарили, ужином попотчевали, спать на печи уложили, даже расспрашивать ни о чем не стали.

Выспалась гостья. Утром ноги с печи свесила и вниз поглядывает, как домочадцы суется, ладно и справно всё делают — завтрак готовят, скотину обихаживают. Воду таскают. Завидно ей стало.

Полезла она в свою кошелку. Потрясла её, пошептала что-то, да выпустила оттуда ссоринки — невидимки. Те хитрованы быстрехонько разбежались и стали себе место искать.

Одна в глаз хозяину залезла, и взор затуманила. Другая к матушке залетела, а мелкие к ребятне в глазки дорожки нашли. Самая большая соринка к деду попала.

Взор затуманился у всех домочадцев, а гостья на печи втихомолку радуется, что колдовство получилось.

Дед ни за что, ни про что на сына налетел, обозвал, стукнул, на улицу выскочил в сердцах и стоит там ругается. Тот жену обозвал, суп на стол опрокинул, ложку на пол бросил и в окно уставился.

Жена заплакала, но губу закусила. Негоже перед ребятней слабость показывать. Старший от неё подзатыльник получил, младшего за чуб потаскала. Все перессорились.

Стала незаметно скотина хиреть. Обед не варится. Дрова везде валяются не колотые. Печь не топлена. За водой никто не хочет идти. Кавардак поселился в доме.

А Колдунья Ссора всё на печи сидит. Уже и весна прошла и лето настало. Радуется она, похохатывает, ручки потирает, что в доме беспорядок, дети дерутся, домочадцы напрочь перессорились. Растет она, уже и в избе ей тесно, а хозяева её не замечают. Меж собой войну ведут, друг друга обвиняют, да делать ничего не хотят. Рушится семья.

Как-то раз вышел младшенький Ванюшка после очередного скандала на солнышко. Ветерку голову подставил, ссоринка и выскочила из глаза. Он головой повертел — мир ярче стал.

Зашел в дом. Видит, на печи огромная черная старуха усмехается. Спрашивает имя её. Она Госпожой Ссорой назвалась и похвастала, что теперь он и все члены его семьи в ее власти.

Ваня сразу понял, кто виновник бед в семье и решил извести колдунью. К матери побежал. Пытается ей рассказать, что они все теперь куклы в руках Ссоры, да мать отмахнулась от него, как от мухи назойливой и еще подзатыльником наградила. Отец ремнем пригрозил. Дед выслушал, но посмеялся, сказочником назвал.

Опечалился было малой, но надумал сам извести зло из семьи. Не забыл Ванюшка ещё, как они совсем недавно ладненько жили.

Сбегал в лесок соседний, поганок, да мухоморов насобирал, похлебку сварил и ну Ссору ей угощать, а та ест да нахваливает, что в жизни такой вкуснятины не пробовала, а сама растет на глазах. Ванюшка самовар вынес, и ну злыдню кипятком поливать, а та хохочет, как от щекотки.

Понял герой наш, что не справится ему в одиночку. Подмога нужна. Только где взять её, коли никто в семье слышать не хочет о колдунье.

Вышел он за ограду. Огляделся по сторонам. Ребятишки на лугу играют, Сосед на завалинке у крайнего дома гармошку терзает. Стадо коров мимо идет. А к нему пес ластится, прижимается. Пожалел он его, забрал во двор. Накормил, приласкал, лежанку соорудил.

Тут соседка через забор заглянула, спросила всё ли в порядке. Почему домочадцы мрачные, не выходят никуда, а только крик слышен который месяц.

Паренёк тут ей про беду и рассказал. Соседка головой покачала, да и сказала, что против ссоры только слова добрые силу имеют, прощение и уважение. Пошел Ваня в дом, стал слова добрые родным говорить, только не слышат его домочадцы, словно уши у них для красоты, а не для слов и звуков добрых, зато крик и стон хорошо различают. Ругаются так, что стены трещат, стекла звенят, посуда подпрыгивает. Опечалился паренек. Тошнёхонько ему в доме.

Вышел опять на волю. Стоит думу думает, а старуха Ссора тем временем радуется, да подрастает ввысь и вширь. Темнеет, словно туча перед грозой, того и гляди молнии засверкают.

Сел Иван на травку, размяк на солнышке, да и уснул. Снится ему сон, что Добрый Волшебник рядом стоит и сообщает тайну — чтобы победить злую колдунью, нужно пригласить в семью Мир. Паренёк удивился, где ж его взять, где искать. Домочадцы помочь не могут. Им не до Мира, у них ссоры на уме. Волшебник улыбнулся и сказал, что Мир живёт в утренней росе на полях. И если собрать её и принести в дом, а затем смазать веки спящих домочадцев, то в доме Мир появится. Однако пригласить его не трудно, трудно удержать, здесь чистая Душа требуется.

Проснулся Ваня. Возле него кот бегает, сам рыжий, глаза зеленые и мурлычет что-то. Лапой трясёт, словно, Ваню тормошит, теребит. Рядом воронёнок скачет, что-то каркает, картавит с собой зовёт куда-то.. Потряс мальчик головой, думал, не проснулся ещё, сон досматривает. Нет, всё на месте. Понял, что зовут его за росой.

Прихватил мальчик плошку и побежал на луг дальний. Собирает росу осторожненько. Уронить, расплескать боится. Наполнил плошку и осторожно к дому направился. Дома ещё тишина стояла, спали все. Смазал Ваня всем веки тихонечко. Спала пелена с глаз у родных, словно в новом свете друг друга увидели. Колдунью заметили и ну гнать её с печи палками. Потом все вместе Мир в семью приглашать начали.

Мир пришел и привёл друзей своих — Лад и Любовь. Он знал, что эта охрана ни одно колдовство в дом не допустит.

Стала семья вновь дружно жить, в неге и в ласке. Забыли они про ссоры и крики былые, про обиды. А Иван теперь всем рассказывает, как злую колдунью Ссору победить можно.

А вы уже слышали его рассказ?

Возвращение согласия

Старая ведьма устроилась на трухлявом пеньке. Солнце гладило её морщинистые, слегка обвисшие щёки, словно утюжком. Вокруг цветочными полянами расстилался безупречный холст природы. Ветер напевал свои бесконечные мелодии, в которые бэк-вокалом вплетались жужжание пчел, стрекот кузнечиков и рёв шмеля.

Ведьма размышляла. Её злое нутро требовало жертвы. Был на примете один сильный и могучий Род. Нервировали, приводили в неистовство мегеруБез сильные мужчины и добрые ласковые женщины, умные, озорные ребятишки и мудрые старики.

— Как так можно жить? Без ссор и драк? Скукота. Пусть по-моему будет. Сперва огорчение, следом приключение, а между ними всего одно хи-хи, — сказала она себе, отряхивая длинную юбку и потягиваась, — иду наводить свои порядки!

Как она смогла в доверие к женщинам втереться непонятно, но стали они вдруг заносчивы и обидчивы. Про нежность и ласку забыли, про детишек запамятовали. Какой там уют и вкусная еда! Только злословили, сплетничали, да злобой плевались. Постаралась ведьма. Наслала на женшщин Морок Непонимания, Наваждение Превозношения и Грех Гордыни.

Ушли куда-то восвояси Мир и Взаимопонимание между мужчинами и женщинами. Растворились в воздухе Любовь и Уважение. Сбежала Забота.

Тут уж и мужчинам ничего не осталось, как злиться да грубить. Жестокость разъедала их души, и лень с ветреностью изливались оттуда.

Слабеть начал Род, вырождаться. Полетели в тартарары традиции и семейные ценности, детишек мало стало, да и те хлипкие и хилые совсем, ни к одному делу неприученные, неумехи совсем., Хвори разные на людей нападали, мучили и изводили. Молодыми умирать люди стали и не столько от болезней, сколько от драк и привычек вредных, которые Морок принес.

Долго радовалась злая ведьма бедам и несчастьям, что посыпались на тот Род, веселилась, да потирала свои костлявые руки.

Только как-то одной из женщин Рода приснился сон необычный: Лад, что ведьма украла, в дальних землях спрятан, не то в пещере томится, не то в болоте мокнет. Плохо ему там без своего Роду- племени. Тоскует, печалится. Да и тут без него пропадать только осталось.

Утром сон вспоминала в мельчайших подробностях. Никому ничего не сказала, побоялась, что засмеют, но твёрдо решила, что нужно выполнить совет, который во сне получила: вернуть мир между мужчинами и женшинами в Род, чтобы укрепить и восстановить Силу былую, жизнь дружную.

Собралась и в путь отправилась. Долго ли, коротко искала она то место, что во сне видела. Ведь не ведала толком, не знала, как туда добраться, только чувствовала, что это последняя надежда — не дать Роду погибнуть.

Семь хлебов желелезных изглодала, семь башмаков железных износила, семь посохов железных истерла, и пришла, наконец, на гору, на вершине которой был Лад Рода заточен.

Непросто ей пришлось, ведь злая ведьмо посадила Лад в высокую башню с гладкими стенами, а ключ от нее выкинула в самую глубокую пропасть.

Однако, женщина не растерялась. Недаром слыла сметливой, да пытливой. Поймала ящерку зеленую, юркую, попросила горю помочь — ключи достать из пропасти. А той недосуг, к деткам спешила, их ворон окаянный утащил в гнездо. Побежала женщина к ворону вместе с ящеркой. Прыгают под ясенем, достать не могут до гнезда, а ворон сверху глазом косит: « Кар, отсюда уходите! Это детям моим игрушка! Кар!»

Женщина вытащила из волос заколку и ворону отдала для птенцов играть. А он все одно, не отдает малышей ящерице. Села тогда женщина под деревом и песню запела — про Род свой, про Лад и Разлад, про горе и счастье, про жизнь тоскливую без Лада в Роду.

Лад с горы песню слышит, а выйти не может на волю вольную. Но тоже подпевать начал женщине. Ветер ветками зашуршал, свои аккорды в мелодию вплетая. Грустная песня, за душу берет. Тут ворон подкаркивать начал, прослезился и ящерке детей вернул.

Она подружек созвала на радостях и они лесенкой живой в пропасть поспешили и ну ключ искать. А тот в самом низу на уступчике лежит, заржавел весь, сморщился. Достали они ключик и наверх поспешили.

Выпустила женщина Лад на волю, да попросила его:

— Вернись в Род, а то пропадем мы все, вымрем! Вот ведьма злая возрадуется. Она и сейчас от счастья пляшет, ликует, что Род наш хлипким стал

.

Согласился Лад в Род вернуться. Отправились они вмесе в обратный путь, а по дороге братьев и сестер Лада освободили — Мир и Дружбу, Любовь и Нежность, Отвагу и Трудолюбие, Силу и Заботушку. А потом, все вместе, злую ведьму прогнали, и Лад с его братьями и сестрами навеки в том Роду поселились.

С тех самых пор воспрял Род! Мужчины снова стали защитниками отважными и воинами славными, продолжателями Рода и его традиций. А женщины рукоделием и хозяйскими хлопотами занялись, за детей радели, за стариками присматривали, мужей благословляли и молилсь за Рода здравие.

Прошка

Декабрю, когда родился Прошка не здоровилось. Пасмурный, бесснежный, он захворал, загрустил и сыпался мелкими осколками дождя. Для кого-то зима делает слова любви теплее, объятия крепче, а встречи приятнее, но не в этом случае.

Отец исчез ещё до рождения ребенка, видимо испугался ответственности. Дед с бабкой хмыкнули и рукой махнули:

— Что поделаешь, пусть растет пацан! Не помешает.

Много ли ребёнку надо? Сыт, обут-одет, рядом бабка с дедом, мать уму-разуму учат. Как-то незаметно вырос Прошка, огляделся. Вокруг все пьют горькую вроде и не совсем алкоголики законченные, но и не один праздник не пропускают. Только если учесть, что в России праздников не меряно, то можно понять масштаб пьянок-гулянок. Вот и думал мальчик, что так и надо. Другого-то не видел и с младых ногтей впитал Прошка запах тот сивушный, веселье да раздоры.

Жизнь на месте не стоит. Растут дети, стареют взрослые. Подошла Прокопу пора жениться. Огляделся вокруг, нашёл невесту. Девушку умную, ласковую. Увёз её в края дальние, где ни родных, ни друзей. Новую жизнь начинать, так с чистого листа.

Зажили они своей семьей, да неладно как-то пошло всё. Жить негде, денег нет — это ещё не беда. Ведь с милым и в шалаше рай. Только привычка у Прокопа была — с друзьями веселиться. Выпьет водки, вина ли дешевого и тепло на душе станет, ещё и дружки подбадривают. Дома заботы и хлопоты ждут непривычные, а тут всё знакомо — выпил и забыл про проблемы.

Дружков нет, в одиночестве выпить можно — больше достанется. Веселье в злость –злобу перешло и в сердце собираться-копиться начало. Со временем совсем разошёлся Прошка — денег в дом не несёт, еды да питья требует. Кричать, кулаки распускать стал, обижать детей, а потом и вовсе из дома подался в другие земли.

Родственники немногочисленные избегать с тех пор его стали, сторониться. Виду, конечно, не показывали, но обиду крепко держали.

А Прокопу от этого ни жарко, ни холодно. Пока сила была, и здоровье не подводило, хорохорился, счастье искал на дне стакана с дружками.

Прошло много лет. Устал, обессилел Прокоп и решил найти того, кто сможет беде помочь — жить без зелья веселящего. Долго бродил он по свету в поисках ответа на свой вопрос. Много советов наслушался, да ни один на душу не лёг. Однажды, в своих странствиях встретил женщину молодую, но мудрую.

— Избавиться от этой ноши у тебя вряд ли получится, однако можешь ты её легче для себя сделать. Найди человека, который понимает, что ты делаешь, и попроси его молитв. А сам учись радость в жизни находить вопреки всему. Да о Творце нашем не забывай, помощи у него проси, — сказала она.

Прежде не верил Прокоп ни в Бога, ни в чёрта, а тут запали слова в душу и направился он в храм. Долго не мог решиться переступить порог, истуканом стоял. Всё же проскользнул тихонько и в тёмном уголке устроился. Всю службу проторчал завороженный тишиной в душе. Назавтра вновь пришёл и послезавтра. Заметил его служка, разговорился. Стал молитвам учить, веру укреплять.

Частенько теперь Прокоп в храме бывал, потому что понял, что какие бы беды и несчастья ни сыпались на его голову, не стоит на судьбу жаловаться учить и доказывать всем, что жизнь плохая. Покой и смирение в душе у него поселились

Нить путеводная

Под неяркими лучами мартовского солнца снег осел и потемнел. Кое-где уже проступала талая вода. Маришка торопливо шагала по парку поглядывая на огромные сосны, гомонящих воробьев, безлюдные дорожки. Из под ног порскнул маленький рыжий комочек, похожий не то на зверька, не то на клубок шерстяных ниток и пропал в сугробе. Девушка в недоумении сошла с тропки, остановилась:

— Кис-кис, иди сюда! Как ты сюда попал? –не ожидая ответа тихонько позвала она. Просто говорила, как бы по привычке, для себя.

Легкий смешок из сугроба заставил насторожиться. Страха не было, Маришку разбирало любопытство — кто это смеется там.

— Это я, твоя нить путеводная, — из сугроба показались рыжие ушки с бахромой, глазки-бусины и розовый нос, — смотрю за тобой, бегаю, а ты вся в мыслях закопалась. Не туда идешь, девица. Не там ищешь.

— А что я ищу? Откуда знать тебе? Да и вообще чего раскомандовался — не туда, не там! Сама знаю! — Маришка обиженно отвернулась, но одним глазом продолжала смотреть на рыжее чудо, — Как тебя зовут и что ты здесь делаешь?

— У каждого есть своя нить путеводная, да не каждый её видит. Вот и ты — все мечтаешь, носишься где-то, еле догнал, да внимание твоё на себя обратил. Бери меня в карман или за пазуху спрячь и пошли знакомиться.

Отогревшись и напившись чаю с вишнёвым вареньем, они познакомились поближе. Клубок, которого звали Берг, попросил Маришку достать старые фотографии и разложить на столе.

— Веришь ты, девушка, или нет, но мы, клубки путеводные существуем для блага вашего. Идёте по нити туда, куда мы катимся. Вот ты ищешь родственников утеряных на дорогах жизни, собрать хочешь всех вместе, одной семьей дружной жить. Все вы люди такие — сперва разбежитесь в разные стороны, а потом тоска гложет, память крови собраться зовёт. Знаю я кое-что о тех, кто жил в краях разных, кто по нитям ходил путеводным или в сторону сворачивал.

И начал свой рассказ Берг о том, как Предки жили. Как укоренялись в тайге сибирской. Как трудно было выжить им, если бы они не обладали хитростью лисицы, зоркостью сокола, чутьем и памятью собаки, трудолюбием муравья, общительностью бобра и живучестью змеи. Как кочевали, охотились, меняли пушнину, растили детей. Как гнали их с места не страх, не звери, а люди пришлые. Как уходили они на восток, солнцу кланялись и защиты просили. Долго рассказывал Берг о семьях и обычаях, о путешествии в Китай, о том как поляки пришли и опять идти надо было вперёд и вперёд. Жизнь она такая — на месте не стоит. Всё переплетет, устроит, как Богу угодно, как Прародители в Роду Небесном решат.

А еще Берг рассказывал о том, что кровь в роду бурливая, своевольная. Много Сил имеет и передаются эти Силы потомкам. Что право, что желание пользоваться этими Силами или нет потомкам принадлежит. Но без них Род захиреть и пропасть может. Вот кто-то и должен до всех ныне живущих в Роду донести, чтобы вступили в Наследство и с Благодарностью приняли Силы эти — Силу Молитвы и Веры, Силу Ясности и Благого Слова, Силу Воображениия И Света, Силу Отводящую вред и Воплощения Замыслов, Силу Здоровья и Любви.

Долго Маришка с Бергом разглядывали фотографии. Девушка то смеялась, то плакала. Столько всего интересного и нового на неё свалилось вдруг. Но и ответственность теперь какая на ней лежит серьёзная. Донести знания до всех родственников, чтобы Силы в Роду крепли и вечно жили.

Нюшина доля

Стояла редкая для конца сентября погода. Яркое солце отдавало последнее тепло и на прозрачно голубом, словно протёртом и застиранном небе, не было ни облачка

Нюша оторвала взляд от этой живой картины, повела плечами и поплелась в дом. И так-то не особо статная и ладная, она совсем согнулась под тяжестью мыслей. Жизнь помотала её, помочалила, через многое протащила, следы свои оставила на лице, да на теле. Озабоченность вокруг неё так и шуршала, припляпясывала, свои принципы, да привычки навязывала.

Подкидывала одна за одной сложные задачки: то сама, то ребятня у нее захворают, то деньги кончатся, а взять неоткуда, то в хозяйстве неполадки какие случатся. За всем глаз да глаз нужен, а где уж тут уследить да успеть. Тут не до себя. Такова уж доля женская. А то ещё и наедет кто со стороны с претензиями своими, да так разозлится, раскричится, что хоть святых выноси.

Только Нюша старалась не отчаиваться. Не тужить. Всё устраивало её до тех пор, пока однажды, в реке своё отражение не увидела. Дома-то не до зеркала, всё бегом, всё недосуг. А тут бельё полоскала у берега и в воду глянула.

Что за вид? Платок сполз на лоб, юбка линялая подоткнута, блузка вся от старости светится, да не все это ещё — глаза-то какие печалью заплывшие, заботой окутанные, в горечи утонувшие. Последней каплей в чаше её терпения оказались волосы. Когда-то в косы уложенные, они висели растрепанными, спутанными космами.

Не вынесла всего этого душа женщины, вышла в лес дремучий, что рядом с рекой был, да и закричала изо всех сил:

— Доля моя неправильная! Зачем ты со мной сотворила? Об этом ли я мечтала, этого ли ждала? Дети неслушные, своевольные растут, сама рук не покладая тружусь, а толку нет. Ни достатка в доме, ни порядка, ни покою нет. Долюшка моя женская, это ты виной всему видимо. У других-то вон как складно-ладно жизнь течёт, а у меня все кувырком летит. Эх, найти бы мне её, виновницу жизни моей тяжкой, вот бы я ее в мешок завязала, да камень пояжелее туда и в реке-озере утопила. Зачем мне такая доля?

— Что ты так кричишь? — из-за ели раскидистой голос тихий, осуждающий раздался и глаза чьи-то жалобно заблестели.

Вздрогнула Нюша от неожиданности, но ответила:

— Нет больше сил моих так жить! Видно, когда Господь людям судьбы раздавал, выпала мне особо горькая доля. Я — так жить не хочу! Устала! Тяжко мне, горько мне! — и чуть не волком воет. Того и гляди головой о землю биться начнёт.

— Тише, женщина! Успокойся! Зверей распугаешь! Лешего разбудишь. Тогда вовсе не поздоровится, — отвечает старичок, выходя из тени дерева

А та все не унимается, кричит и плачет, на судьбу-долю жалуется:

— Стараюсь, из последних сил бьюсь, а доля моя час от часу жизнь только тяжелее делает!

— Ну что ж, хочешь, я тебе Долю твою покажу, к ней провожу? — спрашивает

— Как не хотеть? Очень хочу! — отвечает женщина.

— Что ж, гляди!

И увидела наша героиня старушку-нищенку, в лохмотьях, с посохом, седые кудельки из под грязного платка выбились. Лицо, что груша печёная, руки — яблоки мочёные. Морщина на морщину наезжают, ссорятся. Глаза потухшие, почти бельмом закрытые. Губы в ниточку сомкнулись, рот щербатый прикрывают. Сама скрюченая вся стоит, да на посох опирается.

Заплакала Нюша ещё горше, зарыдала. А Доля под локоток её подхватила и по тропке осенней к дому повела. Нюша платок поправила, слезы кончиком утёрла и тихую беседу завела. Про жизнь свою. Стали они вместе с Долей разные случаи вспоминать. Курьёзные и печальные. Смешные и горькие. Взглянула Нюша на них с другой стороны и улыбнулась. Смотрит, с каждым новым шагом спина Доли распрямляется, волосы темнеют, глаза блестеть начинают. А как к дому подошли, то и вовсе Нюша её не узнала:

— Долюшка, да ты совсем другая у меня стала, красивая, молодая. И лохмотья твои куда-то исчезли!

Доля засмеялась:

— Твоя радость меня преобразила! Ты на себя, Нюшенька, посмотри!

Нюша подскочила к зеркалу:

— Ой, да это я разве? — молвила

Реснички распушились, щёчки раскраснелись, в глазах смешинки скачут. А ротик так и напевает:

— Тра-ля-ля…

Волосы в косы уложены, юбка узорчатая ладно сидит

И стала с тех пор Нюша счастливой женщиной и на Долюшшку свою не обижалась, хвалила только и шепталась с ней о своем, о женском.

Женское счастье