Бесплатный фрагмент - Кофе со сливками

ПЕРВОЕ ИЮНЯ, 21:10

В июне началась страшная духота, и к вечеру легче не стало — жуткие удушливые сумерки наползли на город под ревущие клаксоны автомобилей, застрявших в пробках. В типовой застройке «человейников» было куда гаже — к духоте добавлялся ещё и смрад подъездов.

Почти во всех квартирах были распахнуты окна, из многих бубнили телевизоры или стоял галдёж. Кто-то курил, выглядывал прохожих внизу. Некоторые сушили одежду на балконе. Какая-то тётка зазывала своего сына-подростка домой, потерявшегося где-то в темнеющем дворе. Но тот никак не отзывался, и зов женщины с балкона становился всё выше — как бы её чадо куда не влипло. А то иной раз садятся в заниженные машины с тонированными окнами, и ищи их.

Это лето выдавалось аномально жарким, потому все гипертоники и диабетики уже вовсю изнывали от нестерпимой жары. С наступлением позднего вечера она спадала едва-едва, и, казалось, что даже улицы пропитались запахом пота от снующих людей.

Брюзгин, несмотря на излишне избыточный вес и непереносимую духоту, пытался честно исполнить свой супружеский долг, но у него это не особо получалось — он пыхтел, правой рукой пытаясь стянуть с себя прилипшие трусы, а левой нервно поглаживая томную длинноволосую блондинку перед собой — Алина лежала на кровати, её лицо скрывал полумрак, и он не мог прочитать её эмоции. Он небезосновательно полагал, что она испытывала крайнее недовольство.

Левой рукой она прикасалась к своей хорошей, упругой груди, покуда спрятанной за тёмным бюстгальтером, и глубоко дышала — ждала, когда же её любимый овладеет ей… Однако в последнее время у него получалось всё хуже. Конечно, он никогда не слыл секс-гигантом, но в последнее время вовсе растерял свою жажду эротизма, ограничиваясь редкими попытками овладеть своей суженой.

Он сам тяжело дышал, но ему удалось раздеться до конца, обнажив сальные складки низа живота. Он мял мошонку своими сарделеподобными пальцами, но эрекция никак к нему не шла; напряжение росло вместе с температурой в комнате.

— Сейчас, милая, сейчас… — горячечно обещал он, но ничего дальше не происходило. Из приоткрытого рта у него повисла тонкая струйка слюны, а глаза почти затуманились. Вряд ли кто-то из его коллег по работе мог подумать, что он так выглядел… Когда он сидел на совещаниях, расстегнув верхнюю пуговицу на габаритной розовой рубахе. Вальяжно развалившись на стуле настолько, насколько это было возможно, и выслушивал про индексы Доу Джонсона. Но сейчас он так выглядел — несуразно, беззащитно. На его розоватой груди и претолстом животе росли редкие волосы, а на правой руке блестели дорогие часы, которые он почти никогда и не снимал.

Его вялый Брюзгин-младший упорно не хотел подниматься в этот раз… Разумеется, в очередной раз. Ему перевалило за тридцать пять лет, а выглядел он на все сорок с лишним — жировая прослойка, постоянный умственный и крайне напряжённый труд, множество крепких сигарет каждый день, вредная жирная пища — всё это ничуть не способствовало здоровью и молодости. И Брюзгин это знал, но ничего поделать с собой не мог. Такая уж была его доля — состоятельного господина, могущего позволить себе почти всё: и дорогой автомобиль, и ежедневные такси премиум-класса для своей жены, и просторную квартиру в хорошем доме… Он даже мог позволить себе переезд из этого региона — туда, где погодка за окном более щадящая, но что-то его всё время останавливало, почему-то он это постоянно откладывал.

Алина терпеливо ждала — знойная блондинка с хорошей фигурой: спасибо маме с папой за генетику. Но кожа у неё была совсем не загорелая, да и вообще, в одежде, днём, под взглядами голодных — во всех смыслах — студентов — она вовсе не напоминала собой мажорскую бабу — глупенькую, напыщенную. Вовсе нет… Алина имела отличное образование: закончила педагогический колледж, потом университет, а потом уже стала преподавать, причём, она стала делать это довольно хорошо. Нашла своё призвание…

Она смотрела на Брюзгина, упорно пытающегося поднять свой член, и невольно начала вспоминать время их знакомства. Она — практикантка, преподаёт экономику в элитном университете, он — отец одного из университетских мажориков, участник попечительского комитета. Вроде бы тогда он переживал бракоразводный процесс, сильнейший моральный кризис, да и вообще никак не мог справиться со своим разбалованным сыночком — впоследствии оставшимся со своей мамкой.

Она ему понравилась с порога — ещё бы не понравилась. Шикарнейшая блондинка в строгом чёрном костюмчике. Цветы, золотые кольца, абонементы в дорогой фитнес-зал. Первый секс. Ну, они же не студенты из восемьдесят девятого года, чтобы за ручку ходить несколько лет.

Нельзя сказать, что в тот раз всё прошло как по маслу. Очевидно, что ей не особо нравился секс с ним. Но это же не главное. Как говорила её сокурсница, если ты нашла такого мужика, что и обеспечить может, и по характеру — мягкий, как вата, держись за него обеими ногами и не выкорёживайся. Она и не думала: особо не противилась Брюзгину. Хоть иногда и чувствовала сладкое покалывание где-то внизу, когда смотрела на подкаченных парней из телевизора, раздающих интервью, но и не думала, чтобы найти себе кого-то на стороне. Никогда не позволяла себе думать о таком.

К ней пытались подбивать клинья. Однажды один парень — кудрявый, рослый, с какими-то золотисто-карими глазами — подъехал на своём серебристом кабриолете, блестящим так, как блестит царский пятак, прямо к крыльцу её университета. Наглый, самодовольный. Щетина едва пробивалась на его лице с острым подбородком…

«Малолетка», — твёрдо решила она тогда и хорошенько его унизила. И «папиной тачкой», и «молоком на губах», и тем, что «даже если он останется последним мужиком на планете, она вовсе не посмотрит в его сторону». В общем, парню тому сильно не повезло. Пробовал ли он ещё к кому-то нахраписто подваливать — этого она не знала.

Брюзгин до сих пор пытался реанимировать своего небольшого друга, страшно вспотев, и так сосредоточенно искривив лицо в этом трудном занятии, что Алина чуть не рассмеялась, но вовремя прикусила язык. Брюзгин хоть и занимал начальствующую должность, но по характеру был очень ранимым и закомплексованным человеком, мог уйти в депрессию из-за любой мелочи… Вернее, просто сильно расстраивался. Ведь депрессия — это диагноз.

У одной девочки в школе был такой диагноз — «хроническая депрессия». И выглядела та всё время паршиво. С чёрными кругами под глазами, совершенно мрачным, апатичным лицом. Когда кто-то её толкал в спину или говорил что-то колкое, та даже не оборачивалась.

А Брюзгин просто расстраивался. Во время своих «расстраиваний» он погружался в такое мерзкое и неприятное состояние… Ни с кем не разговаривал, пил дорогой коньяк и катался на автомобиле. Но потом он опять оживал и дарил ей цветы — большие, красивые букеты хризантем, роз и тех самых благородных цветов не для всех — пионов. И она его прощала… Хотя он был гораздо реже виноват в их ссорах, чем она его прощала. Но даже если он был прав, Брюзгин всегда брал ответственность на себя и извинялся. По любому поводу. И это Алину сильно забавляло.

Брюзгин достиг небольшого прогресса — его агрегат чуть увеличился в размерах, едва пронизанный нитками тёмных вен, но занимать боевую стойку вовсе не планировал в ближайшее время. Да, размерами он не мог похвастаться — скорее, наоборот… Но, как говорится, разве это главное?! Разве это имеет значение?!

— Подожди… Милый, — сказала Алина и села на кровати. Даже если какой-то жар она испытывала от его поцелуев и прикосновений в самом начале их сегодняшней вечерней игры, то это уже пошло на спад, а скоро и вовсе исчезнет.

— Я сейчас, — торопливо проговорил он, ускоряя движения рукой. — Дай мне минутку…

И в этот раз Алина рассмеялась — ничего не могла с собой поделать. Но рассмеялась она по-доброму, не злорадно захохотала… Но Брюзгину объяснять ничего уже не нужно было: его щёки вспыхнули так, что их кирпично-алый цвет был хорошо виден даже в этой потемневшей комнате.

— Давай, любимая, смейся надо мной! — горячо воскликнул он и соскочил с кровати. — Вот такой я у тебя лох-полуимпотент!

Он спешно принялся рыскать по полу в поисках домашней одежды — большой футболки и спортивных штанов.

— Тоша, успокойся, — взмолилась Алина. — Всё нормально, извини меня.

— Тебе не за что извиняться! Что ты… Это ты меня извини! Я же должен быть готов двадцать четыре часа в сутки. Словно я мойщик бассейнов или аниматор, да?!

Таких разговоров у них было много до этого, и ещё больше назревало, но так и не состоялось, но в этот душный июньский вечер их разговор действительно зашёл далеко, пойдя совсем не по привычному сценарию. Она видела, что он распалялся всё сильнее — её слова не только укололи его, он сам продолжал разгонять свои гневные мысли в голове, заводиться.

— Конечно, я же вон какой урод! Так нашла бы себе красавчика, дорогая!

— Это же не я тебе отказала, — попыталась она перевести всё в шутку. — Это ж твой… Дружок отказывается встать со стула в присутствии дамы.

— Да, дружок! «Дружок»! Именно «дружок!» — он психовал всё сильнее. Складывалось впечатление, что из его ушей повалит пар. — Маленький такой, невзрачный. Слабенький! Не друг, не дружище, не приятель, в конце концов!

— Да что с тобой такое? — изумилась она, поведя гладкими плечами.

— Да ничего, у меня обычно по понедельникам не стоит!

— Я не об этом…

— А я именно об этом!

Он натянул сначала штаны, а потом и футболку, напрочь забыв о трусах, отброшенных куда-то в пылу страсти.

— Меня всё устраивает… Я же никогда тебе никаких претензий не предъявляла, правильно? Так и нечего больше об этом говорить, — она высказывалась осторожно, будто ступала по минному полю.

— Да ничего тебя не устраивает! Ты думаешь, я слепой. Ты думаешь, я не вижу, как ты на меня смотришь в такие моменты?! Предложи ещё перевести меня через дорогу. Или стакан воды подай.

«Намекает на разницу в возрасте. Опять».

Если бы Алина была поспокойнее по характеру своему, то всё могло закончиться, так и не начавшись. Но то пресловутое сочетание холерика и сангвиника помешало этому. И она сама психанула.

— Ты же сам меня выбрал! Чего ты теперь жалуешься? И на что?

— Ты всё равно не поймёшь! — рявкнул он. — Коль рожа крива, то нечего на зеркало пенять… Вот и мне что-то говорить смысла не имеет. Дело во мне, во мне!

Он пошёл на кухню, шлёпая босыми ступнями сорок третьего размера. А потом раздались оглушительные глотки — он пил то ли воду, то ли оставшееся горючее, колыхавшееся на дне бутылки ещё с их прошлого неприятного разговора. Это дико раздражало Алину, она прикусила губу, чтобы не разораться — её вообще раздражали все звуки в последнее время, но вот эти глотки. Это вообще был кабздец.

Она тоже вскочила с кровати и принялась одеваться — в блузку и брюки, в которых и застала их похоть.

— Знаешь, я готова тебя принимать таким, какой ты есть, — процедила она сквозь зубы, злобно откинув волосы с лица, — но ты иногда становишься совершенно невыносимым. Ты не даёшь мне воздуха.

— Чего? — воскликнул он, звонко поставив кружку — или стакан — на стол. — Это я тебе воздуха не даю? Дорогая, я тебе сто раз предлагал уволиться, чтобы ты не заморачивалась насчёт пересдач прыщавых студентов, пускающих на тебя слюни. Ты отказалась. Я тебе купил три абонемента на полгода вперёд в разные фитнес-залы — ты передумала туда ходить. Я тебе ни слова не сказал. Я тебе сказал: я готов для тебя на многое.

— На многое — это не на всё! — крикнула она разъярённо, уже предчувствуя, что Тоша готовится ей поставить мат в этой партии.

— Конечно, не на всё! — заорал он в ответ. — Если ты захочешь меня отстрапонить, я откажусь!

— Не передёргивай!

— Да что-то сегодня не получается, неужели ты не рассмотрела, дорогая?!

— ДА Я НЕ ОБ ЭТОМ! — она яростно топнула ногой так, что соседи снизу могли недоумённо поднять взгляды. — Ты решил попрекать меня деньгами? Ты мне скажи прямо…

— Нет, — резко ответил он, на мгновение растерявшись.

— Я тебя, например, ни разу ничем не попрекала. Твоим внешним видом, хотя бы.

Она прикусила язык, но уже было поздно: роковая фраза сорвалась с её губ, почти как тот воробей из пословицы. Он замолчал — и это молчание прозвучало оглушительно.

— Ах, не мил я тебе, — горестно усмехнулся он. — «Не вдувабелен», вроде так сказали бы твои студентки, да?

— Прости, Тош, я…

— Нет, ты всё правильно же сказала, — усмехнулся он и опять вошёл в спальню. — Я — жирный урод. Со мной можно быть только за большие деньги.

Она снова разозлилась.

— Ты хочешь сказать, что я — проститутка? Что я с тобой только из-за денег?

Он многозначительно промолчал, быть может, в голове у себя задав вопрос «а разве нет?».

— Хорошо, — она энергично закивала головой и сорвала у себя с шеи золотую цепочку, больше похожую на нитку. Парочка колечек стукнулась об линолеум. — Мне не нужны твои деньги.

Она схватила сумочку — дорогую, кожаную, но отдавать её не спешила. Просто вытащила из неё пластиковую карточку и швырнула её в его сторону. Она брякнулась об пол аналогично.

Но он продолжал молчать, ходя желваками в душной темноте.

— Я, пожалуй, пойду. Чтобы тебя не объедать.

Алина решительно направилась к двери, ожидая, что он остановит её, что-то скажет, но Тоша Брюзгин решительно промолчал, почувствовав себя таким оскорблённым… Он даже не смотрел на неё, ненавидя себя и прокручивая в голове то, что она сказала.

«Я же тебя за внешность не поддеваю, жирный урод».

Да, она сказала не так, но имела же в виду именно это!

Алина на выходе немного запнулась, схватившись за ручку, но поворачивать её не спешила… Куда она пойдёт на ночь глядя?! К преподшам-коллегам из универа? Старые или просто предклимаксные женщины, отдававшие себя полностью науке — некоторые ещё кошкам и котам — не лучшая компания для этого вечера… Была, конечно, и другая — похожая на неё, но у той могла быть личная жизнь.

Может, хотя бы Катька свободная?

Катька была той ещё тусовщицей, умудряясь по будням работать в органах, а вот по пятницам… Клубы она обожала. Такая же эффектная блондинка, но ростом пониже, победрастее, погрудастее. Но характер у Катьки был куда мягче, чем у Алины. Да и мужики её, хоть и хорошо зарабатывали, но не выглядели, как Тоша.

— Забыла, в какую сторону ручка двери открывается? — спросил он ехидно.

— Нет, задумалась.

— И о чём же, моя светлоголовая?

— О том, как я могла вообще с тобой связаться, — выпалила она, но продолжила стоять.

— О, деньги умеют уговаривать. Небось, это единственная причина.

Она ничего не ответила, хрустнула ручкой, открыла дверь, и всё же оказалась в неплохом подъезде. Но резко остановилась — чуть не ушла без обуви. Пришлось возвращаться, чувствуя непонятное отвращение. Но не к Брюзгину. Мужик, как машина: нечего жаловаться, если сама выбирала. Она опять оказалась в прихожей, а Тоша стоял уже ближе — на стыке комнат.

— Как быстро ты уже нагулялась, — заметил он и усмехнулся, но в его усмешке сквозило заметное облегчение. Видимо, мысли его стали упорядочиваться.

Она раздражённо зыркнула на него и принялась натягиваться туфли с небольшим каблуком.

— И куда пойдёшь?

— Какая тебе разница?

— Просто думаю, мне тебя ждать или спать ложиться?

Он пытался говорить несерьёзно, но голос выдавал сильное беспокойство — и если бы она не была так раздосадована, если бы она отнеслась к разговору чуть спокойнее… Если бы зануда Евстигнеев сегодня не выбесил её в университете, если бы не стояла эта непроницаемая духота… Она бы отнеслась к этому разговору проще.

— Я же сказала: мне тут делать нечего. Пока ты мне не выставил счёт за проживание, мне лучше убраться отсюда…

Пока к Катьке — она это решила ещё до того, как вышла из подъезда. К престарелой матери, конечно, можно было поехать в другой конец города, но вряд ли бы это обрадовало ту.

Поэтому — Катька. Улыбчивая, раскованная. С игривым прищуром. Любившая выкладывать фотографии в синей форме. Проводившая по два часа в салонах красоты. А уж каждую пятницу у неё появлялись фотографии в блестящих платьях и чёрных колготках, какие она надевала в рейды по клубам.

Духота на улице ещё не спала, а машины продолжали сигналить, но в пробке они не стояли: Алина увидела, что из автомобилей мужичьё машет флагами какого-то футбольного клуба — местечкового, который принимал в гостях футбольный клуб из Нигерии. Судя по всему, местные одержали победу в товарищеском матче.

Смог, повисший над городом, пришедший сюда из близлежащих горящих дотла лесов, смешавшийся с выхлопами автомобильных труб, как-то уж чрезмерно загустел, хоть маску надевай.

Она вытащила из сумочки свой светлый «айфончик» и принялась вызванивать свою дорогую Катюху. Та взяла почти сразу — это являлось её отличительной чертой. Что-что, а уж дозвониться до Катюши можно было быстро. Обычно.

— Что случилась, дорогая? — спросила она в своей расслабленной манере. Одно время она часто повторяла фразу «меньше думай»… И это отлично характеризовало её. Ко многим вещам она была равнодушна, хладнокровна. И вообще не переживала ни по каким поводам. Если мужик задолбал, то чемодан-вокзал, если собеседник в социальной сети, то — чёрный список. Если начальник… Не, ну начальник — это другое.

— Я прогуливаюсь сейчас, — сказала неуверенно Алина, абсолютно не представляя, с чего бы начать разговор. — Ты не хочешь со мной пройтись?

— Конечно! — сказала та повеселевшим голосом. — Подъезжай в наш «барчик». Тут ребята смотрели футбол, ну и я с ними. Наши играли.

Футбол — самая последняя вещь, которая могла бы заинтересовать Алину. А сейчас ей вовсе было не до этого… Но в компании Катьке ей бы, несомненно, повеселело. А «наши ребята» — это всегда хорошо. Они же наши. Не чужие. Да и чем больше человек, тем веселее тусовка. Хотя один её одноклассник по имени Захар всегда повторял одну фразу «меньше народа — больше кислорода». Но она этого не разделяла — экстраверт, коммуникабельный, любительница шумных компаний. Ещё до встречи с Брюзгиным и с бывшим университетским мужиком, она любила проводить время за разными весёлыми встречами.

Поймав желтобрюхое такси, чья одна фара не работала, а задние двери прогрызла ржавчина, Алина забралась в салон — на заднее сиденье, как учила мама. В кабине пахло терпкой приправой, или чем-то таким, но водитель оказался очень милым и спокойным молодым человеком.

ПЕРВОЕ ИЮНЯ, 22:30

«Барчик», уютно расположившийся на улице Юлии Франц, галдел на все голоса: крики, визги, вувузелы. Всё это сливалось в единый громоздкий звук. Около входа в спорт-бар парочка подпитых фанатов пыталась выяснить отношения: один — чернокожий, рослый мужик в характерной зелёной футболке, а другой — в красной кепке и такой же футболке. Второй пытался толкнуть первого, а первый что-то невнятно говорил на английском языке. Другие же фанаты вывалились следом — несколько человек, вдрызг пьяные, скандирующие свои несвязные «кричалки». Один — низковатый, крайне бледный, с густой рыжей шевелюрой, одетый в жёлто-чёрную майку — пытался их разнять… Но те тянулись друг к другу неумолимо, в духе старых человеческих традиций — отступать было нельзя, если уж вышли поговорить. Ещё многие выходили следом, протискивались между друг другом и рамой входа. Нервные толчки руками, подавленные смешки, неразборчивая речь: всё сливалось в единый гомон. Кто-то был настроен крайне конфликтно, иные — напротив, дружелюбно. Все разгорячённые, возбуждённые. Что говорило лишь об одном — матч уже закончился, но выяснения, кто же всё-таки победил, продолжались. Так случалось во время нервных «качелей» или вообще ничьих, но Катя утверждала, что наши победили.

«Игра была хорошей», — подумалось Алине; она постояла, подождала, когда вся эта шумная компания прошла мимо.

Некоторые из них скользнули по Алине взглядами, но долго не пялились — у них назревало занятие поинтереснее: дружеский мордобой. Хотя его могло и не состояться: те, кто потрезвее, пытались конфликт сгладить.

Внутри стояла ещё более жуткая духота, чем на улице, но свободных мест почти не было: все столики были заняты, пестрили зелёными и красными футболками, разноцветными флагами. Звенели кружки с пивом. На широченной плазме, занимающей почти одну треть дальней стены, шёл повтор матча, уже к этому времени закончившемуся. Трибуны ревели, человечки в разноцветных футболках вальяжно передвигались по полю.

Алина на мгновение растерялась — на неё уставились десятки подпитых взглядов. Кто-то замолчал, кто-то загоготал. Но потом глаза её разглядели в толпе другую блондинку в синей блузке и тёмно-синей обтягивающей блузке. Она сидела около барной стойки, закинув одну ногу на другую, предоставив свои белые колени для любования всем желающим. Но на неё никто особо не пялился, кроме той четвёрки, кто стоял очень близко — один смуглый кудрявый брюнет в длинном сером худи, непривычно выделяющемся среди разноцветной толпы. Другой же — крепкий чернокожий мужик в ярко-зелёной футболке с отпечатанной белой цифрой на спине «69». Он не выглядел очень крупным, но плечи его немного бугрились, как и предплечья — добротная генетика, ничего не скажешь. Да, может быть, он и в спортзал время от времени захаживал.

Третий — тоже рослый мужик с широким прямоугольным лицом, забрызганным веснушками, чья красная футболка была ему не по размеру — больше, чем нужно. Хотя он и сам выглядел далеко не по-мальчишески: грудь колесом, спина — треугольником. Он обнимал за плечо «шестьдесят девятого» и пытался что-то ему объяснить, а тот лишь улыбался.

Четвёртый — земляк второго в похожей футболке, но с другим номером на спине, очень худой; что-то живо объясняющий ему на ухо. Тот, впрочем, особо не слушал.

Катька же уже намахивала рукой своей подружайке, подзывая её к этой весёлой компании, и «шестьдесят девятый» проследил взглядом за Катькой и улыбнулся Алине — обворожительной улыбкой. Блестящей.

Она плавно подошла к ним, стараясь ни в кого не врезаться из беснующихся вокруг фанатов, один из которых чуть не вылил на неё стакан с вискарём, икнул, извинился и поплёлся дальше, едва переставляя ноги.

— Приветик, Алинка! — громко сказала Катя, чтобы перекрыть гам. — Как ты? Что случилось?

— Да захотелось прогуляться просто, — ответила та, оглядывая мужиков, двое — улыбались, но веснушчатый выглядел весьма угрюмо. Худой же остался равнодушным, не особо удовлетворившись равнодушием земляка, и смотрел в стакан, предусмотрительно взятый со стойки.

— Это отлично! — сообщила Катька. — А то тухнешь всё со своим… Атлетом.

Алина даже не улыбнулась, отогнав мысли о своём избраннике. Сейчас ей хотелось расслабиться, выпить, а не обсуждать своего мужика.

— Может, ты нас представишь друг другу? — спросил кудрявый и тоже заулыбался.

— Да, — согласилась Катька. — Знакомьтесь, ребята, это — моя подруга. Лучшая. Мы друг без друга не можем, как пчела и мёд. Как… Как…

— Я — Фарух, — представился кудрявый и протянул руку.

— Скажи «я — тупой!», скажи «я — тупой!», — настаивал веснушчатый, дёргая «шестьдесят девятого» за плечо, но тот лишь дружелюбно улыбался и никак не реагировал на «добродушные» подколки нового знакомого.

— Очень приятно, — ответила Алина, но посмотрела на угрюмого. Тот вроде шутил, но лицо его не выражало особенной весёлости.

— Он учится на международном факультете, — пояснила Катька про Фаруха. — Отлично знает и английский язык, и вообще — славный парень. Будет на переговорах щеголять с иностранцами. Потом. А пока — дамский угодник, каких свет не видывал. Сейчас он за тобой поухаживает.

Алина вопросительно посмотрела на него, и он усмехнулся, проведя рукой по волосам.

— Папа — египтянин. Кем же ещё мне было быть? Люблю другие культуры. Других людей. Я вообще люблю весь этот мир. Эй, бармен… Эй, бармен! Сюда иди.

— …скажи «я — тупой!».

— Завёл свою шарманку, хиппи недоделанный, — махнула Катька, имея в виду, конечно, Фаруха, но косо глянула на угрюмого в очередной раз. Как бы намекая тому, чтобы тот успокоился, вёл себя прилично и вообще не позорил её.

— Я — Алина, — представилась блондинка и пожала протянутую руку. — Очень приятно.

— Ладно, — сказал угрюмый, наконец, оставив в покое иностранца, хлопнув его по плечу напоследок. — Я погнал. Завтра рано вставать. Сильно не зверствуй.

Он коротко кивнул Кате, Алине и просто пошёл на выход, топая кроссовками.

— Кто это?

— Ерёма. Брусникин. Мой хороший дружбан. Работает со мной. Неутомимый работник. Как это слово было? Ну, древнее такое… А, истовый! Всегда придёт в трудную минуту на помощь. Это вам на заметку… Всем.

— Ерёма и Алёнушка?

— Ну, типа… Но юмор у него очень фиговый. А я говорила ему триста раз, чтоб не шутил, если не умеет.

— Профессиональное?

— Ни в коем случае. Я же шутить умею.

Теперь взгляд Алины вернулся к оставшимся знакомым.

— Это — Арнольд, — представила Катя того, что был пониже и покрупнее. Тот заулыбался ещё шире, услышав своё имя. — А это — Бомани. Прикинь, они только вчера прилетели, чтобы поболеть за свою команду.

— Glad to meet you, — сказал Арнольд неожиданно приятным, глубоким голосом с небольшой ребристостью, что ли. — Are all girls so beautiful here?

— Он рад вас видеть, и спрашивает, все ли девушки тут такие красивые, — пояснил Фарух с видом настоящего профессионала, словно тот сказал что-то необычайно сложное.

— Вот и «международник» подъехал, — вздохнула Катя.

— Но я их сюда и привёл, — опять усмехнулся Фарух. — Они проспорили мне. Ставили на свой клуб. А наши их раскатали… Ну… Может, и не раскатали, но выиграли точно.

— Скоро будет ответная игра, да? — уточнила Катя. — Ерёма хочет туда съездить…

— Пусть съездит, — махнул рукой Фарух. — Но я в переводчики вам не нанимался.

Обе дамы рассмеялись; Алина смеялась как-то натянуто. Она думала, что они немного посидят с Катей, выпьют, поговорят. А тут…

— The evening turned out to be boring, — заявил другой, шумно вздохнув.

— И то верно, — кивнул Фарух. — Давайте выпьем, что ли. За встречу.

Катя повернулась к бармену, изо всех сил пытающемуся справиться с оголтевшими фанатами, не собирающимися униматься. Они всё делали заказы и делали…

— Нам что-нибудь сладенькое. И лёгкое, — сказала Катя, но уже бывшая в неплохом состоянии, немного разваренная, что ли.

— Да, — подтвердил Фарух, не дав Алине и рта открыть. — Давай нам два «Астерикса», два «Сока джунглей» и одну «Пина Коладу». Я за всё плачу, конечно. Я же джентльмен.

Катя засмеялась, а вот Алина удивлённо вскинула брови: она ожидала «Мохито» какое-нибудь… Или «Б-52». Но такие названия она слышала едва ли не в первый раз.

— А чем они занимаются? — спросила Алина, пока бармен принялся готовить их коктейли, взбалтывая стеклянные бутылки с разноцветными жидкостями, то жонглируя ими, то вращая на руке. Движения его были отточены и филигранны, а лицо — весьма юное, студенческое — сосредоточено. В какой-то страшный момент Алине показалось, что это один из её студентов, который каждую пару так пристально смотрит на неё. Не раздевает взглядом, конечно, а просто наблюдает… Но нет, это оказался не он.

— Серьёзные дядьки, — ответил Фарух с весёлостью. — Арнольд — это страховой консультант. А Бомани… Тренер команды по плаванию.

Те двое кротко ухмыльнулись, услышав свои имена, и искреннее надеясь, что про них говорят что-то хорошее, а не анекдоты рассказывают.

— Очень приятно, — отметила Катя. — А тебе приятно?

Алина пока не знала, приятно ей или не очень, продолжая рассматривать новых знакомых.

— А Алина у нас учитель. Учит студентов экономике… Экономике же?

Та кивнула, и Фарух принялся переводить. Нельзя было точно быть уверенной в том, что он переводит всё, как надо, но… Бармен уже ловко развёл напитки в больших красивых стаканах.

Алина хоть никогда и не испытывала повышенного интереса к алкоголю, но почему-то сомневалась, что «Пина Колада» была «лёгкой и сладенькой». Катя же, глупо поулыбавшись, медленно пригубив свой «Астерикс» и дико скривилась. Сначала она хотела его хлопнуть залпом, как стопку водки.

— Фу, какая гадость. Горькая, — сообщила она радостно.

Их спутники тоже принялись пить. Толпа вокруг них то редела, то снова набухала — приходили люди к плазме и барной стойке, отмечали, радовались, грустили, кто-то разбил бокал. Кого-то вывели на относительно свежий воздух…

Алина с Катей почувствовали, что конкретно охмелели после нескольких коктейлей, и всё вокруг их как-то перестало занимать. Что касается новых знакомых — их имена для Алины стали размытыми, она уже забыла, как их зовут — те, конечно, тоже подпили и стали ещё более улыбчивыми и разговорчивыми. Кроме Фаруха. Уже много позже, прокручивая в голове воспоминания об этом вечере, она поняла, что именно переводчик выпил всего один бокал, не больше. Он переводил гораздо меньше, чем они говорили. Но Алина перестала обращать внимание на это… Её будто уносило сильное течение, и вся жизнь до этого вечера осталась где-то на берегу.

Они рассказали, что прилетели сюда вчетвером, но пришли только двое, потому что у других возникли неотложные дела, но они обязательно ещё придут, появятся. И такие они хохмачи, что с ними даже и не заскучаешь.

Катя очень много смеялась. В своём опьянении она начала вспоминать какие-то нелепые случаи из жизни, анекдоты и всё такое. Алина же много молчала, рассказав лишь о преподавательском ремесле, и всё. В первое время ей даже хотелось одёрнуть Катю, чтобы она так не выглядела, «не позорилась» по её мнению, но потом почему-то она перестала это замечать.

Горячительные напитки стали идти, как по маслу… Даже их вкус перестал чувствоваться. Потом Алина поняла, что в неё больше не лезет, и она просто переводила взгляд то на фанатов футбола, то на Фаруха.

Один из них, что был покрепче, что-то затараторил, но для Алины слова превратились в сплошную линию неразборчивого иностранного языка.

— Он говорит, что футбол — прекрасный спорт, — перевёл Фарух. — И даже несмотря на то, что их команда проиграла… И даже если она будет проигрывать, то он готов приезжать всё равно, лишь бы приезжать сюда. В это прекрасное место.

— You are such beautiful; I’m ready to look at you forever, — сказал второй — тренер пловцов — и взял за руку Катю. Та глупенько захихикала.

Фарух не успел ничего перевести, как тот, что был крепкий, сказал:

— I want to play football. Are you with me?

— Он предлагает нам поиграть в футбол? — предположила Алина, как-то машинально связав прозвучавшие слова в единое целое.

— Да, — кивнула Катя и расплылась в улыбке. Она расстегнула верхнюю пуговицу. — Ух, жарко тут. Душно. Воздуха не хватает.

— Я так понимаю, что меня не приглашают, — вставил Фарух. — Но я даже не знаю, как вы будете… Играть без переводчика. Хотя там правила простые. Думаю, разберётесь.

— Пошли с нами, — предложила Катя.

— Куда?! — всполошилась Алина, и что-то у неё беспокойно засвербело внутри. Какое-то воспоминание, что-то необычайно важное. Но она никак не могла вспомнить, что.

— Ко мне поедем, — твёрдо решила Катя. — У меня огромное футбольное поле… Под ванной.

Фарух усмехнулся, но сказал своим знакомым что-то другое. Во всяком случае, слово «bathroom» не звучало. Алина, конечно, не планировала никуда ехать и ни в какой футбол играть, но сама не поняла, как они уже оказались на улице всей шумной толпой. В глаза ей бросилось пятно крови на асфальте — какие-то фанаты схлестнулись меж собой и могли загреметь по сто пятнадцатой или сто двенадцатой.

— Такси вызовем? — спросила Катя.

— У меня же машина, — напомнил Фарух. — Пойдёмте, все пойдёмте. C’mon, guys. I suggest one time.

Алина хотела уйти, но ноги её не особо слушались; она садилась на заднее сиденье, и оказалась между двумя нигерийцами; она чувствовала их горячие руки рядом со своими руками и ногами. Чёрный блестящий седан Фаруха не был консервной банкой, но и не был приспособлен к тому, что туда набьётся столько людей однажды.

Хоть время было и позднее, машина через поворот застревала в пробках. Они стояли на светофорах, и Алина почувствовала сонливость, будто сама оказалась студенткой на собственной паре. Она слышала, как Катя смеётся с искромётнейших шуток Фаруха; а её новые знакомые переговаривались между собой на английском, словно её не замечая.

Алина, конечно, неоднократно бывала у Катюхи в гостях, но в таком состоянии и в такое время — ни разу. Поэтому они никак не могла увидеть знакомую местность: кругом простиралась незнакомая локация. Какие-то ларьки, бомжи, толпы молодёжи с разноцветными флагами… Будто только что был не понедельник, а суббота. Праздник был в самом разгаре.

— Скоро приедем, — сообщила Катя. — Вот сюда вот сверни…

Фарух, как истиннейший джентльмен, безропотно подчинился, направив автомобиль по указанному маршруту. Фары осветили всю улицу, всю подъездную площадку — среднеклассовую, сплошь заставленную «пежо», «вольво» и «фольксвагенами». Международник-переводчик быстро нашёл место, куда бы приткнуться, будто был заправским водилой. Он скосил глаза на зеркало заднего вида и что-то протараторил, заставив Алину встрепенуться. Серьёзно, она будто начала дремать… Но теперь спохватилась. В голову полез тот ролик про бармена, который говорил, что «парни просят наливать девочками побольше алкоголя», а в комментариях барышни рассыпались в благодарностях и рукоплесканиях, что «какой этот бармен молодец, не позволяет девочек поить и совращать…»

Алина, конечно, рассказывала об этом и Брюзгину во время одного из чаепитий. Тот рассмеялся. Да, рассмеялся над такой ужаснейшей проблемой! Это же не шутки, что девушек чуть ли не заставляют в этом участвовать.

«Это всё очень странно, — заявил он, широко улыбаясь. — Девочка бреется, надевает кружевное бельишко, а потом идёт употреблять алкоголь с малознакомыми парнями. Что она хочет от них? Или ничего? Зачем туда идти, зачем это делать, если ты не жаждешь продолжения, ты мне можешь объяснить? Или про те же нашумевшие ролики с разных „вписок“. Когда ты туда идёшь, ты вполне осознаёшь, чем всё это закончится, и зачем ты всё это делаешь. Просто у девушек другая проблема».

«Недоступность?» — спросила она, намекая, что без алкоголя-то они никому и не дадут.

«Безответственность, — ответил он, снова изъявляя на свет свою гаденькую улыбочку самодовольно всезнающего УГНЕТАТЕЛЯ. — Я всё раньше думал, когда знакомился с женщинами на сайтах знакомств, почему у них главный критерий поиска — «ответственность. Ну, чтобы ты был ответственным. А потом-то я и понял: чтобы можно было «косячить» со спокойной душой, а кто-то другой за них брал эту пресловутую ответственность. Напилась в клубе — виноваты подружки, которые тебя туда затащили. Напилась в клубе и занялась незащищённым сексом — виноваты мужики, которым одно только и надо. А уж если напилась в клубе, занялась незащищённым сексом, забеременела или подцепила ВИЧ, то…»

«Достаточно! — вспыхнула она. — Но ты и не можешь полностью отказываться от ответственности!»

«Интересное рассуждение, — продолжал он, выждав многозначительную паузу умудрённого опытом человека. — Что значит „отказываться от ответственности“? От ответственности за кого? За этих… Дамочек?»

«Конечно! Ведь если бы мужики вели себя нормально, то и девочки эти такого бы не делали!»

Он просто рассмеялся опять, допил чай из своей любимой кружки с медной дворянской подставкой, а потом пошёл на работу в приподнятом настроении: ну, аргументация была слаба, но вот её коллега — преподавательница английского языка по имени Анастасия, высокая, бедрастая, с аккуратной маленькой грудью и короткими шатенистыми волосами, чьё лицо было украшено брызгами коричневых родинок, объяснила бы получше. У той всегда были виноваты отцы, сыновья, предки-мужики, что родились триста лет назад, коллеги по работе (мужского пола, естественно), собеседники в социальных сетях. Как она говорила, У НЕЁ ЕСТЬ ЛОГИКА, И ЕСТЬ ДУША, поэтому она-то всё правильно понимает. И мужики должны всегда и за всё просить прощения, а уж их мужичьё — и подавно. «Должны всему миру».

И как-то Алине стало очень неприятно от этих воспоминаний… Она резко всё поняла — какой же у неё хреновый мужик! Всё время строил из себя чистенького, всё время вёл себя так, будто она ему прислуга, будто она ему должна! А она ему, между прочего стоит заметить, в домработницы не нанималась. Он даже во время ухаживаний за ней думал так — она могла поклясться, что он подарит ей цветочки, поводит её в ресторан, а она должна будет сразу в койку к нему прыгнуть! Вот же… Гад!

Но, как всегда бывает, за этими беспокойными размышлениями она даже и не заметила, как их путь подошёл к концу, и Фарух уже парковался в тени белёного тополя. Интересно, ей снова показалось, что тут она первый раз… Но это ещё что. Ей стало лезть в голову уже другое воспоминание — из юности одной девушки, с которой она когда-то дружила. Там её бывшая подружка села в такси, и странный таксист, чьей внешности она не помнила — позже он ей казался сгорбленным, припавшим к рулю, в странной чёрной кепочке. Он поехал не по нужному маршруту, не слушал её, в какие-то гаражи. Только устроив страшную истерику, она заставила его остановиться. Куда он её вёз, что хотел сделать… Наверное, после этого случая у той девчушки развилась страшная фобия.

Алину выдернуло из воспоминаний прикосновение страхового агента, и она поняла, что они уже приехали, только сейчас это осознала. Катя где-то на улице ухахатывалась.

Она никак не могла вспомнить его имя. Джон? Майкл? Лоренцо?

— Sorry, — сказал он, улыбнулся кипенно-белыми зубами и вылез из автомобиля, скрипнув тёмно-синим сиденьем.

Алина последовала за ним, и почувствовала, что на улице заметно похолодало. Время уже было позднее, ночь. Но звёзд не виднелось — смог не позволял их рассмотреть. Фарух что-то живо переводил Кате, а та таращилась во все глаза на тренера пловцов, неуёмного шутника, судя по всему. Алина почти ощутила себя лишней на этом празднике жизни, как снова почувствовала прикосновение иностранца — тот аккуратно приобнял её за локоть.

— Чего же мы мёрзнем?! — воскликнула Екатерина, которую совсем уж развезло. — Ко мне! Быстро…

Никто не хотел сопротивляться этому уместному предложению.

Она повела своих новоиспечённых друзей к себе в подъезд, и иностранцы с удовлетворением отметили, какой же он чистый и облагороженный — цветов в подъездах, правда, не было, но… Зато плафоны!

Квартира у Кати оказалась шикарной, с ремонтом, с красивой тёмной дверью, просторной прихожей, кухней, ванной и ещё тремя комнатами…

— Я сама её купила! — сказала Катя. — И ремонт сделала сама. Вас, мужиков, допросишься, что ли…

Иностранцы вежливо хохотнули, и Катя провела всех на кухню, предложив им зелёный чай. Фарух согласился, и поспешно ухватился за телефон — ему кто-то позвонил. А сама Екатерина же таяла так, как мороженое на солнцепёке, и тренер пловцов или тренер-пловец увёл её за собой в одну из комнат — вот так, просто и бесцеремонно, схватив за руку. Та что-то продолжала пьяненько лепетать…

Фарух же ничуть не растерялся — вот уж дипломат будет знатный. Поговорив по телефону, принялся с кем-то переписываться. Или в футбол играть — Алина наверняка знать не могла.

Не то Джон, не то Леон оказался совсем уж близко — он смотрел своими тёмными глазами на Алину, приобнимая её одной рукой за плечи. Та же вцепилась в пустую кружку из-под чая и изо всех сил придумывала, о чём бы поговорить. Как назло, Фарух тоже молчал, и не хотел подкинуть темку для разговора. «Джон Доу» принялся гладить её по руке, не отрываясь взглядом от её лица. Алина заёрзала на стуле, и что-то хотела сказать, но снова потеряла мысль. Она находилась в таком странном состоянии…

ВТОРОЕ ИЮНЯ, 1:30

Парень перестал гладить её по руке, медленно пошёл прочь, не отпуская Алину. Та тоже поднялась, глупо хихикая — проклятый алкоголь совсем её разморил, и в голове у неё вертелся лишь один вопрос — куда повели Катю.

Она пошла следом за этим парнем, чувствуя его крепкую кисть на своей руке. В какой-то момент она хотела остановиться, но этот самец даже не заметил — как шёл, так и шёл, как будто вёз железные санки по грязной колее, что немного застряли… Но не критично. Можно продолжать путь.

Они завёл её в небольшую комнатку — спаленку с узкой кроватью и туалетным столиком — медленно усадил её на край кровати. Она присела, не спуская глаз с его тёмного улыбающегося лица.

— It’s okay, honey. Relax.

Какой же у него приятный голос! Немного ребристый какой-то, спокойный… Алина ещё не могла подобрать эпитет к его голосу, продолжая неумно улыбаться, но болельщик просто наклонился к ней и поцеловал её в щёку своими чуть пухлыми и горячими губами.

Улыбка из доброжелательной мгновенно превратилась в испуганную — этот поцелуй показался Алине не совсем дружеским, что ли… Парень, чьё имя она уже забыла, так что с успехом могла продолжать называть его Джоном Доу, немного отстранился, видимо, оценивая реакцию, а потом опять наклонился и поцеловал её ещё дважды — один раз в щёку, а другой — в шею.

— Так, мне пора, — сказала она неуверенно и попробовала подняться, но «Джон Доу» мягко усадил её назад, тихонько шикнув, как если бы в соседней комнате спал его пьяный друг, которого нельзя было будить. Он стал целовать её в шею. — Да подожди ты, подожди…

Но слова застряли у неё в горле: он положил ей свою левую руку на грудь, пока не сдавливал, просто положил, но даже от этого движения у неё перехватило дыхание, она почти услышала, как забилось её сердце.

— Нельзя, нельзя, — прошептала она и на этот раз смогла подняться, заставив «Джона Доу» немного отстраниться, но отпускать он её не планировал, поэтому просто удержал её за руку… Да, держал он не слишком крепко, но Алина не сомневалась, что хватка его тут же усилится, если она попытается вырвать руку. Что делать-то?!

Неожиданно она вспомнила о Тоше. Что он сейчас делает?! Смотрит телевизор?! Или уже спит?! Или беспокойно ходит по кухне, поглядывая на часы?!

— Мне надо идти, меня муж ждёт.

Она готова была проклинать себя за то, что в её голосе отсутствовала хоть какая-то твёрдость, она сама слышала эти нотки в своём голосе: ну, поуговаривай меня ещё… Или даже не уговаривай. Хотя слово «муж» она использовала не случайно: перед мужем у тебя больше обязательств, чем перед сожителем.

Парень мягко кивнул, продолжая улыбаться — плотоядной улыбочкой, а потом притянул руку Алины к своей промежности. Сердце у той подпрыгнуло к горлу, она почувствовала под своей ладонью его член, крепко налитый кровью. Его ещё явно сдерживали жёсткие джинсы, так что пока было не до конца ясно, сколько у него там припрятано… Но попытки уйти сразу же показались такими невозможными… Она машинально сжала его промежность, слыша своё собственное дыхание — чуть хрипловатое, взволнованное.

— Yes, — протянул тот и медленно убрал свою руку, как бы опасаясь, что Алина сразу же отдёрнет свою… Но нет. Та продолжала сжимать его чресла, немного наклонившись вперёд. Он ловко принялся расстёгивать ремень, а затем ширинку.

Алина опустила руку и выпрямилась. Она хотела уйти… Да, хотела, но её ноги не слушались, как и глаза, приковавшиеся к его члену, выпрыгнувшему на волю сразу, как тот стащил джинсы. Толстый, венозный, конусообразный. Но шажок назад она всё же смогла сделать.

«Джон Доу» тоже выпрямился, оказавшись на целую голову выше Алины. Он расставил свои чёрные мощные бёдра и ждал, когда же девушка продолжит свои ласки. И она безотчётно протянула руку и взялась за его член, изумившись его твёрдости.

Из соседней комнаты раздались захлёбывающиеся стоны, перемежающиеся шлепками, потом какой-то мужик там самодовольно усмехнулся. Понятное дело, это работала Екатерина. В этот момент Алина почувствовала жаркую волну возбуждения, пронзившую её насквозь, от которой она даже содрогнулась. Она смело шагнула вперёд, впритык, почувствовав на своём лице горячее дыхание этого высокого парня. Член его стоял колом, почти упирался ей в живот; и она обхватила его двумя руками, принялась делать плавные движения от себя и к себе…

Взглянув в его лицо, она хотела поймать его взгляд, но почему-то видела лишь белую улыбку, и редкую щетину, напомнившую ей о том мажорчике на кабриолете… Но это был куда более взрослый и опытный мужчина, уверенный. Настоящий самец.

Он положил ей руки на грудь и принялся мять их, стараясь слишком не сжимать. Алина же прикусила губу, чтобы не застонать, и пока ей это удалось. Она пыталась подумать о том, что там где-то её ждёт Тоша, её любимый ранимый Тоша, но теперь это казалось таким далёким… Это всё будет потом, а сейчас…

Катя почти взвыла, а потом неожиданно рассмеялась; раздались чавкающие звуки поцелуев, и не только. Она что-то неразборчиво проговорила, а потом затихла, но шлёпающие звуки начали снова ускоряться.

«Джон Доу» опять принялся её целовать в шею, в плечо, а потом крепко обхватил её за талию, твёрдо упёршись членом ей в живот. Она же опустила свои руки и просто попыталась расслабиться, слыша гулкое биение своего сердца, и вдыхая резкий парфюм своего нового знакомого…

Сколько это продолжалось, она не знала, но очнулась в ту секунду, в которую он взял и наклонил её над кроватью — она чувствовала его по-прежнему крепкие руки уже у себя на хрупких плечах. Сделала ещё одну робкую попытку освободиться, но лишь для галочки, чтобы убедить себя, что сделала всё, что могла… А потом почувствовала, как он прижался к ней сзади своим мощным тазом, своим мощным членом. Одной рукой он начал стаскивать с неё брюки, сначала безуспешно, но она ловко помогла ему, правой рукой отщелкнув ремень и ослабив его, лишь на секунду выйдя из этого розово-туманного предвкушения предстоящего соития…

Он с силой стащил с неё брюки, за которыми последовали и её кружевные трусы, которые Тоше оказались прошлым вечером совершенно неподвластны. Она почувствовала его пятерню уже на своей попе — он крепко ухватился за правую сторону, сжал. Проверил на упругость, потом отвёл немного в сторону.

Алина опять закусила губу, подавляя желание пустить уже свою руку в дело. «Джон Доу» же самодовольно и предвосхищённо заохал, а потом она почувствовала его агрегат — горячий, как горчичник, извергающий из себя смазку, который заелозил, заскользил по её дамочке, ища место входа… Из груди её вырвался хриплый вздох, когда он вошёл, растягивая её. Толчок, ещё один… Но потом пошло всё гладко; её наполнил сладкий огонь, и неё вырвался уже протяжный стон, хотя она честно собиралась его сдержать. А потом она поняла, что это пламя начинает разгораться всё сильнее, с каждой его фрикцией, с каждым влажным шлепком. Его горячие бёдра тёрлись об неё, его сильные руки уже держали её локти, обхватывали их.

Звуки полились из неё непроизвольно: удовольствие захлестнуло её, и она ничего не могла с этим поделать, просто стонала, пока он всаживал её раз за разом, вытаскивая свой орган почти до конца…

Через, казалось, настоящую вечность, она поняла, что он прижал её своим телом к кровати: она лежала на животе, уткнувшись щекой в одеяло, и чувствуя его крепкий подбородок у себя на голове. Он словно пытался максимально сильно вдавить её в кровать, вонзая пышущий кровью член всё сильнее и сильнее, всё быстрее и быстрее. Она опять почувствовала его поцелуй на своей шее. Глаза её почти закрылись: она полностью отдалась ему. Завтра, конечно, всё это будет выглядеть иначе, но сегодня она испытывала такое наслаждение, коего не испытывала ещё никогда…

Конечно, у неё были парни, но они все как-то померкли перед этим загорелым самцом… А Тоша вообще, наверное, и в двадцать лет бы не смог с ним конкурировать.

Мысли о нём могли бы её отрезвить, но в этот раз не помогли — неустанная секс-машина и не думала останавливаться, поэтому она так и лежала с закрытыми глазами, стараясь очень уж громко не стонать, чтобы соседям не мешать…

Она открыла их как раз в тот момент, когда в комнату вошёл смуглый парень-брюнет, которого Катя представила как Фаруха, учившегося на факультете международных отношений. Он улыбался со странным пониманием, и Алина машинально попробовала встать, но «Джон Доу» и не думал отпускать её. Он что-то бросил Фаруху, и тот рассмеялся.

— Стой! Стой! — выпалила Алина отчаянно, но это не помогло: самец продолжал сношать её, как в последний раз. Она попробовала вырваться, но его масса в девяносто килограммов ничуть не сдвинулась, лишь усмехнулась. Возбуждение Алины начало скукоживаться, испаряться, исчезать. — Остановись! Хватит!..

Фарух полез за телефоном, и в следующий — ужаснейший и гадостнейший — момент Алина увидела, что он начал снимать их секс, продолжая ухмыляться. Она же снова попыталась вырваться, но безуспешно — это лишь раззадорило её нового знакомого, его член стал стоять будто ещё твёрже. Стоны продолжали литься из неё, как ржавая вода из прогнившей трубы, и она ничего разумнее не нашла, как просто схватить покрывало и попытаться закрыть своё лицо… Слёзы подступили к её глазам неожиданно: стыд пришёл внезапно, как раз в тот момент, когда «Джон Доу» закряхтел и вытащил агрегат наружу. Горячая жидкость полилась ей на задницу, и она тут же попробовала подскочить — на этот раз удалось. Ноги её дико дрожали, и она чуть не упала, будто лежала тут два часа в одной позе.

Натянув трусы, а затем брюки, даже не застёгивая ни ремня и ни ширинки, она спешно стала уходить, подняв к лицу свою сумочку, чтобы Фарух, если даже и продолжал снимать, то хотя бы без лица. Она слышала их смех, но взглянуть на них так и не решилась.

Алина резко оказалась на кухне, где Катя уже пила чай, сидя в одной своей расстёгнутой блузочке. Рядом с ней сидел другой — тот худой африканец-тренер пловцов, смотревший на неё так, будто она была отлита из золота.

— Алинка-малинка, иди к нам! — весело сказала Катька, но та не стала смотреть на неё, побежав к выходу.

Стремительно выбравшись в подъезд, она стала спускаться по лестнице, слыша громыхающие у кого-то на этаже музыкальные колонки. Она быстро-быстро перебирала ногами, чувствуя небольшое жжение внизу и мокрое нижнее бельё. Алкоголь из неё неуклонно выветривался, а щёки её горели так, что от них можно было прикурить сигарету.

Оказавшись на улице, она даже забыла в один момент, где находится, но потом собралась с силами и стала быстро уходить — как преступник, покидающий место со стопроцентными уликами. Надо вызвать такси, потому что пешком ей отсюда будет не дойти.

ВТОРОЕ ИЮНЯ, 5:30

Она надеялась, что Антон спал, но, конечно, она ошибалась: он сидел на кухне и снова пил воду из кружки, одной рукой вяло тыкая свой смартфон, лежавший на столе. Читал новости — он обычно читал новости, когда ему не спалось, и от этого ему не спалось ещё больше.

Она тихо закрывала дверь, стараясь не хлопать ей и не скрежетать, но Брюзгин характерным покашливанием дал понять, что она может не бояться его разбудить. Алина робко заглянула в комнату, очень надеясь, что не выглядит слишком пристыженной, что на ней нигде не написано, чем она только что занималась.

Он посмотрел на неё серьёзно, оглядел с ног до головы, будто пытаясь отыскать на ней следы спермы «Джона Доу» или Мераба. Но это только ей так показалось — он смотрел на неё чуть дольше, чем обычно, а потом снова уткнул взгляд в дисплей.

— Что, соскучилась по своему жиробасу?

— Не говори так, — сказала она, но даже сама услышала, что её голос очень странно звучит… Иначе и не сказать. Какой-то раскаивающийся, заискивающий, что ли.

— Ты пила?

Сердце у неё грохнулось куда-то вниз…

«Да, я пила, а потом меня трахнули. И сняли это ещё на телефон».

В другой раз, конечно, это могло прозвучать и забавно: пила… Нет, я не пила, я — долото. Но сейчас ей особо смеяться не хотелось, у неё внутри ещё гуляло эхо фрикцией её нового знакомого. И смазка. Уйма смазки.

— Немного, — сказала она, пытаясь совладать с дрожащим языком.

— С Катькой?

— Да, — ответила она и даже не соврала. — Пошла к ней…

— Ну да, куда же тебе ещё было идти, — буркнул он, но заметно смягчился. Наверное, он сильно переживал, но старался не показывать вида. Чуть дальше телефона стояла пепельница с несколькими раздавленными окурками. — Я уж собирался звонить. Куда-нибудь. Искать тебя.

— Всё обошлось, — ответила она. — Я так устала. Извини, что я вспылила.

— Нет, это ты меня извини.

— Пожалуй, я пойду… спать.

— Ты разве не хочешь об этом поговорить? — удивился он. — Я думал, нам надо понять, как избегать таких ситуаций. Ты пойми, я же смотрю за производством, и мне очень важно, чтобы всё производилось в нужное время, в нужном объёме, в нужный срок. И здесь — в бытовой жизни — точно так же, как и там, на работе. Нам надо твёрдо понимать…

— Завтра поговорим. То есть, сегодня, но позже.

— Хорошо.

Она прошла в спальню и быстро принялась снимать с себя брюки, чтобы смять их в комок, вытереть свою задницу и забросить их комком под кровать… А уж завтра она и помоется, и постирается… И хорошо, что ей к третьей паре, иначе бы не успела ничегошеньки. Алина быстро улеглась на ложе, накрывшись одеялом — её не смутила даже стоявшая духота. Было как-то стыдно… Потом она подумает хорошенько над всем этим, но пока надо было как-то дождаться подходящего часа, чтобы остаться одной.

Он вошёл следом и тоже принялся взбираться на кровать, стал раздеваться. И скоро раздался его едва слышный храп — он вообще почти не храпел, зато много ворочался. А она так и лежала в кровати, и сон к ней не шёл. Страшно подумать, как утром она будет выглядеть… В голову полез её новый знакомый, прижимающийся к ней, держащий её за руки. Но в этот раз она не испытала возбуждение, а наоборот — отвращение.

И она так пролежала, пока Тоша через некоторое время не проснулся. Он стал собираться на работу… Надел свежую рубашку, лёгкий пиджак, но завтракать не стал. Покурил и ушёл. Она же всё это время делала вид, что спит… И, убедившись, что он точно ушёл, пошла в душ — отмываться от прошлой ночи.

Алина всё ещё чувствовала себя неприятно — стыд лишь усиливался. Она хотела бы, чтобы это всё оказалось лишь дурным сном, но внутренний голос ей тут же подсказал, что сон был вовсе не таким уж и дурным. Секс был хорош всё-таки.

Краска опять залила её лицо. Какой же это стыд! И она чуть себя не выдала… Надо вести себя естественнее, естественнее!

Алина тоже стала собираться на работу — университет ждал. Надо как-то продержаться этот денёк, а дальше станет куда проще. Всё забудется, всё обязательно забудется — так уж мозг устроен: стирает плохие воспоминания.

ВТОРОЕ ИЮНЯ, 11:30

Брюзгин вёл себя очень беспокойно — просто не находил себе места. Он и вставал, и снова усаживался, плюхался на кресло, снова подрывался, оглядывался. Мутноватые глаза его бегали из стороны в сторону. Он в третий раз хотел закурить, но худой мужик в белом халате с выбритыми висками снова отобрал у него сигарету. И строго покачал головой.

— Здесь не курят, Тоша, не курят. Я тебе в третий раз говорю.

— А я тебе в третий раз говорю, Сева, ты должен мне помочь.

Сева недовольно посмотрел на него, и во взгляде его серо-зелёных глаз засквозило неудовлетворение. Севой он являлся только для него, для других же клиентов — Всеволод Тимофеевич Жарков, врач высшей категории, уролог, сексопатолог, ярко выраженный эктоморф, незаурядный шахматист и любитель старых энциклопедий, занимавших треть его солнечного кабинета.

— Я тебе уже сказал, что надо полностью обследоваться, — ответил он упорно.

— Да нет у меня времени на сдачу спермы и пальцы в жопу, дружище.

— Я, конечно, могу тебе сказать, что у тебя всё в порядке, и это у тебя стрессы… Возраст. Лишний вес. С кем не бывает.

— Но? Я отчётливо слышу эту нотку «но» в твоём голосе, дружище. Что мешает тебе это сказать?

— То, что я не могу откармливать тебя таблетками просто так. Я не могу тебе сказать, чтобы ты пошёл и купил «силу коня». Это же бред. Тебе надо обследоваться. И ставить точный диагноз. Назначать лечение… Ну, сам понимаешь.

— Я всё понимаю, — примирительно сказал Брюзгин. — Но у меня нет времени на всё это… Я вчера сильно поссорился со своей женой.

— Это я каждый день слышу, — заверил его Жарков. — Ты думаешь, так просто поднимать члены?

Антон натянуто улыбнулся.

— Звучит забавно.

— Может быть, — сухо согласился уролог. — Но всё очень серьёзно. Не «дал таблеточку, и всё заработало». Надо причины выяснять.

— Ты же сам перечислял…

— Надо точно убедиться, — прервал его Жарков. — Что всё нормально у тебя с твоей простатой, что она не распухла так, что теперь пережимает мочеточник.

— Всё с ней нормально, — заверил его Брюзгин, но липкий пот у него выступил на лбу.

— Ты когда последний раз обследовался? Уверен, что давненько. Когда у тебя давление ещё не было сто пятьдесят на девяносто. Уж сколько лет я тебя знаю? Давным-давно… И ты ко мне пришёл всего лишь второй раз на приём, хотя я тебя долго уговаривал зайти.

Брюзгин привстал в очередной раз со стула, но уселся опять под взглядом врача. Тот смотрел хладнокровно, сжав губы в тонкую полоску. Лицо его было совершенно гладким, выдержанным, ни одной нервной морщины не пересекало кожу. Он выглядел куда моложе своих лет.

— Я направляю тебя на биохимию, узи и на мочу тоже.

— А что мне сегодня делать?! — Брюзгин начал нервничать сильнее.

— Во-первых, убери свой мандраж. Во-вторых, я не могу тебе ничего назначить без обследования.

— Тогда я просто зайду и куплю какую-нибудь… Как ты выражаешься, «силу коня». Сам. И сожру пять таблеток.

— Ты не понимаешь…

— Нет, это ты не понимаешь, — прошипел Тоша. — Когда ты сожительствуешь с моложавой куколкой, ты должен всегда быть в форме. А когда ты будешь лажать, ты быстро станешь ненужным. И тебе найдут замену.

— Так ты боишься… быть брошенным? — Жарков задумался.

— Да! — гаркнул Брюзгин. — Я всё равно люблю её… И не хочу её потерять. Потерять вот так — на ровном месте.

— Я тебя прекрасно понимаю, — после некоего раздумья начал доктор. — Но пить… «Поднимающие» лекарства надо осторожно. Сердце у тебя не казённое и не железное. Лучше будет всем, если ты сначала обследуешься, а потом я назначу тебе хорошие и действительно нужные препараты. Ты подлечишься, и будешь радовать всех ещё пуще прежнего. Идёт?

Брюзгин был непреклонен, и смотрел на него тяжёлым взглядом человека, уверенного в своей правоте. Жарков вздохнул, посмотрев по сторонам с видом человека, принимавшего важное и ответственное решение.

— Хорошо, — согласился доктор. Наконец-то. Он оторвал листок и размашистым почерком вывел с десяток корявых буковок. — Зайдёшь в аптеку. Только смотри, не переусердствуй. Я потом не хочу тебе в кардиологию носить яблочки с апельсинчиками. Но после страстного секса со своей бестией ты придёшь и будешь обследоваться. И лечиться. Понял?

— Понял-понял, — энергично согласился Брюзгин.

Он суетливо пожал сухую руку доктора и заспешил из кабинета.

В аптеку он забежал быстренько, даже лишний вес ему не помешал. Как назло, аптекарша оказалась очень миленькой, молоденькой девчоночкой со светлыми волосами. На её тонкие плечики, едва не прозрачные, был накинут совершенно белый халат. Она улыбнулась, и Брюзгин почувствовал, как лиловость заливает его лицо — это же так стыдно. Ведь всегда хочется оставаться самцом, успешным и всё такое, а когда ты забегаешь в аптеку и покупаешь «силу коня», эти заинтересованные голубые глазки сразу превратятся в две насмешливые пуговички. И потом она будет обсуждать его со своей сменщицей… Ну, что уж теперь.

— Чем могу помочь?

«Хорошо, что хоть в аптеке никого нет больше», — подумал Антон и протянул листок, с неудовольствием отметив, что краешки этого листка вымокли от пота его пальцев. У аптекарши на лице промелькнуло лёгкое мимолётное отвращение, но листок она взяла в руки.

— Он же не по рецепту? — спросил Брюзгин с неописуемой надеждой.

— Нет, — ответила она и повернулась к застеклённым полкам с препаратами. Брюзгин невольно отметил её хорошенькую, точёную фигурку. Больших объёмов она не имела, но это его ничуть не расстроило — ему всегда нравились такие дамочки.

«Эх, — рявкнул он про себя. — Тебе сейчас явно не до этого, приятель. Ты тут за подъёмным краном, чтобы не облажаться сегодня опять. Так что не пускай слюни зазря».

— Пожалуйста, — сказала она, повернувшись к нему. — Тысяча семьсот рублей.

«Ни хрена себе», — подумал он в ответ, но полез за кошельком. Сегодня было не до жмотства. Хотя и жмотом он себя не считал — экономным надо быть, только тогда будут деньги, а если вот так транжирить почём зря, тогда придётся кушать только лапшу быстрого приготовления и ездить на трамвае.

Взяв препарат, Брюзгин поспешил удалиться из-под въедливого взгляда аптекарши — ещё надо зайти в цветочный, и неплохо бы купить какое-нибудь шампанское подороже. Да, сегодня у него выдавался не рабочий день, а настоящий прогул.

Зазвонил телефон. Выругавшись, Антон принялся его доставать из кармана брюк.

«Вспомнишь лучик, вот и солнце», — пришла на ум ему старая присказка.

Звонил один из менеджеров — Леонид Дмитриев. Очень способный молодой человек, но вспыльчивость и чувствительная кожа, после каждого бритья покрывающаяся гнойниками, мешали ему получить прибавку к зарплате хотя бы, не говоря уж о повышении.

— Что случилось? — спросил Брюзгин.

— Сегодня проверка из головного офиса, — ответил тот. — Всех подряд… Проверяют. Мне Михал Михалыч звонил, говорил, что…

— Стой! — прервал его Брюзгин. — Мне не до этого сейчас.

— Но ведь выволочка будет будь здоров.

— Пусть будет. У меня дела посерьёзнее сегодня. Всё.

Он отключился, не дав ничего возразить Дмитриеву. И побежал к своей машине, оставленной где-то на заваленной подержанными автомобилями стоянке.

ВТОРОЕ ИЮНЯ, 11:40

Алина сидела в университетской столовой, ковыряя ложкой картофельное пюре. Перерыв между второй и третьей парой был целых сорок минут, и даже у преподавательского состава было время пообедать. Но есть ей не хотелось, поэтому она просто подпёрла рукой свою голову. Студенты, пришедшие за подносами к знойной поварихе, чем-то громко возмущались, время от времени переходя на недоброжелательные возгласы.

Анастасия появилась так резко рядом с ней — просто прыгнула на скамейку, одетая сегодня в чёрный кожаный костюм. Еды у неё с собой не было — только небольшая бутылочка «Куки».

— Ого, — выдохнула Алина от неожиданности. — Какая эффектная… Почему только воду пьёшь? Худеешь? Или вчера вечер был весёлый?

— Не знаю, — честно призналась та. — Надо устраивать разгрузочные дни… О, подруга, ты выглядишь так себе. Лицо отёкшее. Глаза налитые.

— Тебе кажется, — тут же отмахнулась Алина, продолжая тыкать ложкой варёную картошку. — Я всегда так выгляжу.

— Нет.

— Ладно, — кивнула та. — У меня аллергия на тополиную пыль. Вот и…

— Да я чувствую твой перегар, — Настя принялась откручивать пробку. — Будешь? Полезная штука.

Алина помолчала. Она понимала, что, если она никому не расскажет о случившемся, её просто разметает по округе. Но кому расскажешь? Анастасия, обладательница хорошего английского и наиредчайшей фамилии Антантина, могла бы всё понять. Она была очень передовой девушкой в этих вопросах.

— Я… Вляпалась, — коротко бросила Алина и принялась во все глаза рассматривать кожаную эффектную дамочку.

— Кажется, я понимаю, о чём ты…

Алина резко замолчала, тревожно оглядывая пребывающих студентов. Нельзя тут откровенничать, а то придётся потом увольняться. А это место она уже давно полюбила. Почти как сожителя. При мыслях о Тоше сердце у неё волнительно защемило, она почувствовала себя отвратительно. Стыд. СТЫД. СТЫЫЫЫД. Одно слово болталось в голове.

— Я не знаю, как отведу предстоящие две пары, — честно призналась она. — Голова в аудиторию не пролезет. Да ещё и эти перваши…

— Иди. Я тебя отпрошу, — отозвалась Анастасия.

Алина не стала сопротивляться предложению и вымученно улыбнулась.

— Не хочешь рассказать мне, что с тобой случилось?

— Не сегодня.

ВТОРОЕ ИЮНЯ, 14:00

Алина сначала прогулялась по парку, скушав ванильное мороженое, а потом ещё погуляла, всё думая про Фаруха. Никак не могла выкинуть его из головы. Его поступок засел занозой…

«Его ли поступок?»

Настроение стремительно ухудшалось. И Алина просто не знала, что бы ещё предпринять, чтобы немного отвлечься. Но решила просто отправиться домой и поспать.