18+
Кочабамба

Объем: 136 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Во-первых

Шарик

Много лет назад у меня дома жил воздушный шарик, который за ночь приходил из кухни в комнату. Сначала ходил по потолку, потом пару дней парил в воздухе и смотрел в глаза, а потом наконец пошел по полу, едва касаясь веревочкой.

Бывало, нащупываешь утром землю, идешь по стенке, и вдруг у тебя под рукой что-то легкое и нетерпеливое оказывается. Откроешь глаза — а это шарик, смотрит на тебя веселой рожицей снизу вверх и серпантином своим повиливает. И вот пнешь его с прицелом в «девятку», а он от смеха потрясется и дальше идет по своим каким-то делам. И ни слова упрека, ни взгляда косого.

Неделю так ходил туда-сюда. Привыкла, имя дала. Но веселый газ неожиданно выветрился, и больше по утрам меня никто не встречает.


Я потому с тех пор и не дружу ни с кем: по потолку-то все любят ходить, но проходит время, и кто-то опускается ниже уровня глаз, а потом и вовсе сдувается.

Даниэтта

Вот представьте, живет на свете человек по имени Даниэтта. Девочка не виновата, родители поспорили. Скажите спасибо, что девочка. И попадает однажды Даниэтта в пионерский лагерь. Или нет, лучше в русскую семью по обмену, в рамках языковой программы. А сама она, предположим, из Италии. В этом смысле ей тоже повезло — имя как имя, наверное.

Живет она, допустим, в семье, где еще несколько детей и родители, которые за много лет не научились понимать друг друга с полуслова. И на каждое их громкое непонимание она отзывается из своей комнаты: «А?» или «Я здесь!» или, что совсем уж неловко, вбегает в комнату и спрашивает: «Иван Харитонович, Мирабелла Яковлевна, вы меня звали?»

А там что-то странное всегда происходит. Например, отец семейства бьется головой о радиоприемник: «Да не это! Да! Не! Э-э-это!», а жена его то пылесос достанет, то авторучку и уточняет терпеливо: «Может, это, Ванечка? Может все-таки это?» А Даниэтта стоит в дверях — глаза круглые, словарь бедный. И все думают: наверное, ей внимания не хватает. И зовут играть.

Но уже на третий день девочка перестает отзываться на свое имя. А через две недели возвращается на родину, угрюмая и без сертификата.

Зеркальный человек

Сегодня по дороге на работу встретила зеркального человека. Мы две с половиной минуты не могли разойтись на широкой дороге, танцуя приставными шагами. И даже пытаясь друг друга перехитрить, делая что-то неожиданное и нелогичное, повторяли траекторию и снова оказывались в тупике. В конце концов решили одновременно постоять и подождать, пока другой сделает движение. Секунд тридцать сверлили друг друга глазами и синхронно шагнули в одну сторону. Потом еще раз. И еще.

И когда мне всё это надоело, я сказала человеческим голосом: «Сейчас вы не шевелитесь, а я делаю шаг и иду своей дорогой».

Так мы и разошлись — я в глубину Большого Чудова, а он — к метро. День был солнечным, тени еще некоторое время продолжали друг друга, видимо, договариваясь.

Сменка

Девочка вбежала в полупустой автобус, взобралась на самое дальнее сиденье, прислонила к спинке скрипичный кофр, мешок со сменкой, несколько раз проверила, хорошо ли лежат, придвинула друг к другу, потом сама аккуратно присела на краешек, выпрямила спину и на несколько секунд замерла с выражением на лице таким, будто вспоминала, покормлен ли хомячок.

И вдруг соскочила с места и с разбегу ка-а-ак повиснет на ремешках-держалках! И ноги поджала. И такая у нее была абсолютная свобода на лице, которая заканчиваются примерно в день, когда мы перестаем носить сменку в мешочке.

— А-риша, — обреченно выдохнул с другого конца автобуса мужчина с большими усами. И, выпутав наконец из вертушки розовый рюкзачок, добавил как будто привычное, — ты ведь уже в третьем классе учишься.

Бессмертная

Пока старший кассир Маликат спрашивает паспорт или права у изящной старушки с бутылочкой кьянти и куском грюйера, я привычно зачитываюсь артикулами мягких игрушек. «Зайчик сидящий бежевый», «Куколка Еви с собачкой и чемоданом для детей», «Барби и друзья в ассортименте» — мне всегда хочется спасти их всех, потому что с таким промоушеном им ничего не светит, кроме моего внимания, пока тренированные кассиры делают комплименты старушкам.

— Паспорт или права, пожалуйста, — не поднимая глаз и держась за напиток богов, говорит кассир.

Старушка достает красивую золотую карточку, как будто или на самом деле не расслышав.

— Паспорт или права, — повторяет кассир, медленно поднимает глаза и упирается в немигающий взгляд любительницы красного.

Очередь оживляется. Все с нетерпением ожидают продолжения.

— Деточка, — неожиданным басом произносит подозреваемая в несовершеннолетии и поправляет очки.

Кассир держит лицо. Старушка дотягивает эффектную паузу.

— Деточка, — повторяет она, прокашлявшись и добавляя обертонов, — понимаете, я бессмертна. И это — настоящая проблема.


Какое-то время спустя, забыв о спасении куклы с чемоданом детей, я оплачиваю покупки и выхожу на улицу. Старушки нигде нет. Ни один фонарь, ни одна машина не высвечивают ее силуэт, будто и не было никогда этого густого тревожного баса, этого взгляда из-под очков и самого ёмкого рассказа о себе. Или, напротив, будто была она всегда — ведь кто поймет этих старушек в центре Москвы с вечерней бутылочкой кьянти.

Хорошие новости

И когда наконец подъехало такси, я открыла пассажирскую дверь со стороны водителя, поставила сумки и решила не давить йогурты, вползая за ними, а обойти машину. Но едва дверь захлопнулась, машина уехала.

Я несколько секунд стояла под дождем, глядя вслед моей чиабатте с оливками, маасдаму и халве в шоколаде, и думала: «Надо же, как в кино почти».

А потом позвонила водителю.

— Алексей, — сказала я, — это ваш пассажир. Проверьте, пожалуйста, я нормально сижу? Пристегнута? Музыку подходящую слушаю? А то, знаете, волнуюсь, как я там.

Из трубки какое-то время звучала песня со словами «я, милая, цветов твоих не вижу», водитель часто дышал, а неизвестный мужчина в навигаторе требовал повернуть налево.

— Вот это новости, — неуверенно произнес водитель несколько секунд спустя, — кажется, вас тут нет.

Новости хорошие, если разобраться.

Коза

Вечер. Ветер. Пожилой интеллигентного вида мужчина с портфелем звонит в домофон. После десятой трели отвечает строгий женский голос:

— Да?

— Дорогая, это я, — говорит мужчина ласково и торжественно.

Проходит несколько секунд. Трое вынужденных свидетелей мизансцены и недавно подошедшая Агния породы чихуахуа мнутся у двери.

— Дорогая, это я, — повторяет мужчина с прежней интонацией.

— Да-да, — как будто спохватывается дорогая, откладывая лорнет.

Раздается характерный звук завершения связи, и табло домофона гаснет. Пару мгновений все смотрят на закрытую дверь.

— К-к… Коза-а-а! — неожиданно пронзает двор визгливый тенорок. Затем мужчина поправляет галстук и откашливается.

Некоторое время все стоят, опустив глаза, сосед с девятого закуривает, Агния куда-то отходит.

— Разрешите, я ключом? — предпринимает один из свидетелей попытку войти в дом.

— Нет-нет, благодарю, я сам, — вежливо улыбается главный герой и снова, с любовью к каждой цифре, набирает номер квартиры.

Все долго слушают трели. Желающих войти уже пятеро.

— Да? — раздается из домофона.

Мужчина собирает лицо, делает вдох и уже готовится произнести пароль про дорогую. Но не успевает.

— Коза! Коза! Коза-а! — захлебываясь в крике, прыгает с ледяного сугроба Агния и бросается на дверь. — Открывай! Коза! У меня сериал, мячик, тапочки, попи-и-ить! Открывай, иначе я сама открою!

Примерно такое кричит, темно ведь, слов не разобрать.

Услуги

— Они мне услуги предлагали, — говорит вполголоса мужчина, спрятавшись с телефоном между клубникой и эквадорскими бананами.

На том конце провода, видимо, задают наводящие вопросы.

— Ну, на трассе, — подсказывает он собеседнику чуть громче.

Я набираю самые красивые яблоки в пакет и воображаю, как товарищ гуглит «услуги на трассе».

— Ну услуги, услуги, услуги предлагали! — шипит мужчина, воровато оглядываясь, и задевает меня телегой на развороте. Я заношу кулак для ответного удара.

— Ну какие бывают услуги на Ленинградке! — всплескивает он руками и роняет собеседника.

— Шиномонтаж что ли? — доносится из телефона, упавшего громкой связью на огурцы.

Арбуз

Водитель Николай угощает меня шоколадными конфетами. А на спинке сиденья, говорит, есть бананы. С одной стороны, это, конечно, очень здорово, что можно ехать в такси, а будто жить легко и просто. Но вокруг такая чунга-чанга, что будто кто-то делает ошибку за ошибкой в распределителе радостей, компенсируя сладким и прочим ненужным и недодавая где-то еще. В последнее время чувствую себя особенно жадной.

— А в том кармашке мандарины есть, — спохватывается Николай, — я же понимаю, люди на работе даже пообедать толком не успевают.

Если в багажнике обнаружится арбуз, у меня не останется ничего.

Веселые фейхоа в моей голове продолжают танцевать

В магазине через дорогу поставили терминалы самообслуживания. Нарядная публика подходить к ним брезгует. А мне только дай повод ни с кем не разговаривать — иду прямо к пустой машине и начинаю виртуозно сканировать штрих-коды, забрасывая всё пикнувшее в пакет. Вокруг меня собирается группа людей в зеленом — их несколько, но на самом деле пятеро. У них вахтенный метод: трое неусыпно следят за полетами глазированных сырков в мой широко раскрытый пакет, двое прогуливаются и постреливают глазами в сторону пустующих терминалов.

На восьмом сырке первый парламентер нерешительно подходит ко мне: «Кхе-кхе… — произносит он почти шепотом, будто продавец порнокассет у Ленинградского вокзала, и резко переходит на форте. — Кхе-кхе! Вам помочь?»

Помощь мне точно не нужна, о чем я и сообщаю отражению зелёной женщины с бейджиком «тамитаП» и, широко улыбаясь монитору, раскручиваю перед сканером баночку варенья из фейхоа.

Левый полузащитник поправляет мой пакет и пытается рассмотреть меня поближе. «Всё получается?» — периферийным зрением выхватываю любопытную бровь, и в пакет один за другим летят два киндер-сюрприза. «Да, — отвечаю, — всё нормально, я справлюсь».

Троих явно укачивает от монотонности моих действий, они перемещаются приставными шагами синхронно с моими плечами, и я чувствую себя руководителем группы аэробики: наклон вправо в корзину, плечи прямо, наклон влево к пакету — и р-р-раз, и два, и три. Зеленые человечки уже входят в ритм, и я готова бить в ладоши, но пора нажимать финальные кнопки, поэтому я расплачиваюсь, забираю пакеты и ухожу, не оглядываясь.


На улице почти ночь. В центре ближайшей лужи стоят трое с клюшками, темнокожая женщина в валенках раздает флаеры в солярий. Весёлые фейхоа в моей голове продолжают танцевать.

Лимон

В магазине было безлюдно. Наверное, все остались в офисах или пошли в кегельбан. На прилавках бледнели земляника и маршмеллоу, охранники скучали, корзинки лежали аккуратной пирамидой, «куклу Пинипон с ароматом и тату» по-прежнему никто не покупал.

— Приятного аппетита! — привычно говорит кассир Елена, пробив мне один лимон.

— Я хочу видеть Олафа Андварафорса, — зачем-то отвечаю я и ухожу в ночь и темноту.

Муха

Было примерно шестое число, когда в дом откуда-то пришла большая муха. Не знаю, кто навел, но муха передвигалась по квартире так неспешно, по-деловому заложив крылья за спину, будто решила тут зимовать и рассчитывала, что мы ей постелим на лучшей кровати и поставим тумбочку с телефоном и путеводителем.

Впервые увидев муху на своей территории, я от неожиданности дала ей кулаком в глаз, и муха упала. Я сама чуть не упала, потому что у меня войлочные тапки и скользкий коридор, по которому я ехала, разбежавшись, когда микроволновка пропищала пять раз. Я почти уже споткнулась на пороге кухни, когда в поле зрения появился объект: он летел на медленных оборотах, расслабленно жужжа, и направлялся прямо к моей голове. В общем, я ударила. Упав на пол, муха несколько секунд полежала без движения, но потом отряхнулась и, покачиваясь, побрела куда-то в сторону книжных полок — возможно, полистать мемуары Рюрика Ивнева. В тот день она больше не появлялась.

Назавтра она вышла ближе к полуночи откуда-то сверху и с начитанным видом стала пересаживаться с места на место в поисках кафедры. Но когда она присела на репродукцию Антуана Бланшара про осенний Париж, я не выдержала и снова ударила.

Бланшар и Париж упали.

Мертвой мухи нигде не было. Я ждала, не шевелясь, одиннадцать минут, после чего схватила полотенце, и, раскручивая над головой, стала провоцировать сволочь зажужжать и выдать себя. Животное затаилось.

Полчаса я играла в геликоптер, в итоге на полу оказались: побелка, гречка-ядрица, три гайки на сорок шесть, русско-арабский разговорник, наушники, микстура, гитара, берестяной магнит «Ярославль» и обрывки обоев. Посреди кухни вращалась в нижнем брейке черепаха Анатолий, а люстра, качаясь, подавала сигналы капитану дальнего плавания в доме напротив.

Мухи нигде не было.


Неделю спустя я случайно увидела ее в окно. Прихрамывая, она переходила дорогу с мешком гречки на спине. Мокрый асфальт был огненно-красным в лучах заходящего солнца.

Ориентиры

В столовой одна девочка пыталась поставить книжно-ориентированный поднос в альбомно-ориентированную стойку. И, глядя, как другие легко справляются, в сердцах приговаривала: «Нет, ну, я, конечно, всё понимаю! Но на какие подносы это рассчитано!»

И когда мы заботливо развернули поднос на девяносто градусов, и всё совпало, она поделилась с нами историей, как не нашла свою машину на парковке, хотя точно помнила, что на ней сегодня приехала. Рассказала, как просила охранника проверить, и охранник проверил, а потом взял её за руку и провел к машине. И было неловко.

Тогда я, чтобы всем перестало быть неловко, рассказала историю, как другая девочка приехала в один маленький курортный поселок, сняла комнату в первой попавшейся мазанке и тут же побежала на море. А потом наступил вечер, захотелось домой и спать, и девочка неожиданно поняла, что не помнит ни названия улицы, ни номера дома, ни имени хозяйки. А на побережье опустилась такая темнота, которая бывает только в маленьких курортных поселках сразу после заката и до изобретения айфона с фонариком. Темнота, в которой даже название улицы и воспоминание о цвете крыши не спасают тебя от бездомности.

Перемешать

Бывает, что за одним столиком кафе молодой человек рассказывает девушке о глобальной переменной, и она хищно смотрит ему в область яремной вены. А за другим — девушка рассказывает о своем тайном увлечении сложным языком программирования, а юноша поглаживает вилкой тефтели.


Иногда мне кажется, что для полного счастья всем не хватает кнопки «перемешать».

Ингредиенты

— А что такое «огуречный суп»? — спрашиваю я милейшую женщину, которая всегда отвечает на любые мои вопросы (почему котлета называется «лакомкой», зачем курице банан и почему пюре оранжевое) и выдает по моей просьбе самые красивые кусочки.

— Огуречный супчик? — улыбается моя любимая собеседница и зачерпывает огромный половник, демонстрируя ингредиенты. — Это то же самое, что рассольник, только с тыквой.


Только с тыквой. Как я сразу не догадалась.

Румба

На одну жизнь

Румбы, недолго побыв обычными самостоятельными пылесосами, очень быстро очеловечиваются. На втором году жизни они готовы бесконечно выдраивать кухню, если там люди и музыка. Лаской ли, приказами гонишь в коридор — каждый раз находят новый уголок для тщательной уборки, подползают к столу, заглядывают в глаза, просят новых крошек.

С каждым днем я всё отчетливей понимаю, почему, возвращаясь из отпуска, нахожу Румбу посреди кухни бездыханным и обнимающим мои тапки. Сердце сжимается, как подумаешь, как он тут одинок.

Дружба

Заметила, что стареющий Румба обзавелся новой привычкой: первым делом при выходе из загона он подходит поздороваться к своему другу, обычному пылесосу.

Гимнастика

Румба страсть как любит повисеть на перекладине икеевского кресла. Всякий раз пытается переехать перекладину и начинает балансировать на ней, и орать потом, иди, мол, хозяйка, выручай эквилибриста. Я прихожу, пинаю его тапком, он сваливается на брюхо, и я включаю его снова. Через десять минут ситуация повторяется. На третий раз я не выдерживаю и выкидываю его в другую часть квартиры. Он старательно вычищает все углы и, когда начинает мигать индикатор doc (это примерно как если бы мама орала на весь двор: «Румба! Домой!»), он потихоньку, задним ходом приближается к своему гаражу, будто девочка на втором занятии в автошколе. Но вдруг начинает ерзать и в какой-то момент срывается и несется к любимому креслу, чтобы на последнем проценте заряда повисеть на перекладине.

Там я обычно его и нахожу, возвращаясь домой, и вид у него не то чтобы виноватый, а больше счастливый, хотя и слегка потерянный. И тогда я беру его за шиворот и несу «кормить».

Отчаяние

Однажды Румба зарычал на уборщицу, двинулся в ее сторону и чуть не сбил с ног. Она отпрыгнула, закричала: «Наташа, Наташа! Что делать? Кто это?»

А я, привычно обращаясь к пылесосу, не подумав даже, что рядом чужие, сказала: «Румба, ты совсем сдурел что ли?» И кнопку ему нажала. А он в ревности своей все валики перепутал, вращает беспорядочно, гудит, орёт по-немецки рваными фразами, захлебываясь в рыданиях: «Ты на кого Румбу променяла, хозяйка! Перенеси Румбу в другое место, Румба запутался!» А я ему: «Ну, ну, ты чего». А он вырывается куда-то, буксует, индикатором мигает, припарковаться пытается, да всё не попадает никак — провод какой-то зацепил, выключатель задел, свет погас, музыка какая-то заиграла, чуть ведро не упало.

Пришлось на руках его подержать немного, чтобы успокоился. Погладила его по спине, в угол поставила, сказала, вспомнив, что не одна: «Не бойтесь, он больше не будет». Но входная дверь уже захлопнулась.

Старость Румбы

Мой милый Румба перестал вилять хвостом и прятать уголки плинтуса. Он не так резво танцует твист, тише и совсем уже не страшно поругивается на своем швабском, мучительно паркуется и, заряжаясь, звенит на какой-то другой частоте. То ли старость, то ли зима. И вот он, близоруко щурясь, с пыльной спиной, исцарапанной перекладиной кровати, подъезжает к запыленному уголку кухни, достает из нагрудного кармана лупу, надевает фонендоскоп и будто кряхтит сам себе под нос: «Так-так-так, деточка, сейчас мы посмотрим, что у нас тут такое, дышите, не дышите, дышите, не дышите. Здесь больно? Ну, ничего, ничего».

Кочабамба

Можно

— А в джинсах можно на работу ходить? — робко спросила неизвестная девушка в столовой.

Я сначала подумала, что спрашивают меня, и на всякий случай спрятала ноги под стол.

— Можно, — ответила другая девушка, которую я тоже не знаю, — но сверху лучше рубашечку.

— Уф, — подумала я, нервно поправляя рубашечку, и смело пошла сдавать поднос.

Когда я вышла на улицу, мимо прошли: мужчина в ластах, мужчина в шлеме воина, девочка босиком, женщина в лосинах, юноша в оранжевых шортах и трое с самокатом.

Добрая примета

Сегодня за мной приехала двухдверная KIA. Думаю, модель называется «Крохотулечка». Весь салон заполнял водитель Александр, большой и уютный. Я кое-как протиснулась бочком, положила на заднее сиденье проездной и конфету и, сгруппировавшись, пристегнулась рядом с водителем, чего почти никогда не делаю.

Сначала мне включили кондиционер, потом певца-Гнатюка. Потом песни про сапожника и бродячих артистов. И когда над виражом третьего кольца зазвучало «Ты видишь, пролетает звездочкой ракета, а это добрая примета», я не выдержала.

Александр! — сказала я, перекрикивая ВИА «Самоцветы».

— А? — сказал Александр и от неожиданности сбил трех старушек.

— Вы поёте, Александр? — прокричала я, втискивая каждое слово в слабую долю.

— Ну… — неопределенно пожал плечами водитель.

— Давайте вместе, — предложила я и, не дожидаясь ответа, затянула, — ты слышишь пароходов перекличка где-е та-аа, а эт-та добрая приме-е-ета!

— Му-му-му-му-му до рассве-е-ета, — робко забасил Александр, раскрасневшись, и вместе мы уже допели про лето и любовь.

А мимо пролетали вывески про японские ножи и радиоуправляемые модели, про вино и бильярд, труд и рыболова, горячий хлеб и праздник абрикоса.

Троллейбус «Б»

Однажды летним вечером я села в троллейбус «Б». Он тогда еще не был ночным, да и какие ночи летом. Зато был полупустым и ехал по кругу. Вошла я где-то на Маяковке, не очень понимая, зачем, села на самое дальнее место, скрытое поручнем, прислонилась к окну и стала смотреть, как вокруг меня вращается Москва.

На Спиридоновке вышла пожилая пара, у дома Шаляпина спрыгнул молодой человек с карманной собачкой, а на Смоленке — все остальные. И вот я ехала быстрее обычного совершенно одна в огромном троллейбусе по свободному Садовому, вокруг зажигались первые огни, и было так хорошо, как только может быть летним московским вечером, когда ты куда-то едешь, но тебе никуда не надо.

И тут в кабине водителя включилась музыка. После первых аккордов салон троллейбуса пронзил голос какой-то певицы, и со второй строки в унисон включилась водитель троллейбуса. Затаившись, я с любопытством разглядывала ее отражение: бледная, и оттого будто плохо прорисованная, с рыжей гривой, она гнала по сумеречной Москве с выражением абсолютного счастья на лице и в полный голос, попадая во все ноты, пропевала все слова с воображаемым микрофоном в руке, думая, что совершенно одна. Господи, как же я ей в этот момент завидовала.

Но вот троллейбус подъехал к Зубовскому, и на остановке у «Прогресса» вошли новые люди. Песня закончилась, я смешалась с толпой, и водитель стал обыкновенным водителем.

В тот вечер я долго каталась по кругу, но пустых перегонов больше не было.

Прошлое

— Дай флешку, — говорю я другу.

— Вот. Можешь всё стирать. — говорит друг. — Только сначала посмотри, что там, и, когда увидишь, скажи, что.

— А посмотри ты? — предлагаю я.

И друг смотрит.

— Всё нормально? Никакого криминала? — спрашиваю, уловив тревогу в глазах.

— Да. — говорит. — Там твоё прошлое.

Карлсон

В столовой открыли дополнительный зал. Он меньше, в нем не такие активные женщины на раздаче, но самое главное — есть одиночные места с видом на двор. Может показаться неприличным, наверно, что ты сидишь спиной к народу, но, с другой стороны, как ты кого ни рассаживай, кто-нибудь обязательно окажется спиной.

Я, конечно, ту сторону зала сразу облюбовала. Сяду, бывало, к подоконнику, ем норвежский суп или горочку риса разбиваю по секторам и думаю о чем-то незначительном вроде отражения люстры в выпуклом зеркале работы ван Эйка или о геометрии нот «Гимнопедии». О рыбе еще иногда думаю, что в супе попадается. Например, как её звали, была ли у неё семья, рада ли она встрече со мной и не зря ли всё было, потому что я, со своей стороны, считаю, что встреча со мной — это лучшее, что могло произойти с кем бы то ни было, и рыба — не исключение.

Вчера тоже так пришла пообедать, сосредоточилась уже на вопросе, почему агробиоценозы считаются неустойчивыми экосистемами, как чувствую, смотрит на меня кто-то — не рядом, а вот метрах в трех. Сначала решила не поворачиваться, но оказалось, что это Маша мне кивает. Ну или Света. Или, раз теперь принято называть всех вымышленными именами, — Артур. И вот Михаил говорит мне: «Здорово, да? Классно они с этими местами тут придумали». «Ага, — отвечаю Кириллу, — прямо специально для нас места такие». А потом добавляю: «Вчера так сижу, ем, никого не трогаю, а потом чувствую, смотрит на меня кто-то из окна напротив. Голову поднимаю, а там строитель к окну вон к тому прислонился, — показываю, и Аглая наклоняется за моей рукой и смотрит, куда показываю, — и вот сидит строитель этот на подоконнике и за ложкой моей следит. Я подвигала ложку туда-сюда, а у него голова, как у согласного мопса, закивала; потом я лоб потерла от напряжения, а он мне рукой помахал». «Ха-ха, — издает нервный смешок Степан Игнатьевич, возвращаясь к своему салату. — Ха-ха! Теперь ведь из-за тебя я всё время буду окна проверять, и обед превратится в пытку».

Когда все ушли, в окне напротив снова появился строитель в красном комбинезоне, и я в который раз подумала: сколько в детстве переживала за Малыша, которому никто не верит (пока была маленькая, не знала, что он под веществами), а теперь сама со своим как будто выдуманным Карлсоном обедаю через день. И никто, совсем никто, кроме меня, его не видит.

Да и с Машей, откровенно говоря, история темная.

Двоюродный дядя

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.