Бесплатный фрагмент - Хуже некуда

Об авторе

«Да, я шут, ну так что же»

(Рецензия на сборник Аркаши Сапожкова «Хуже некуда»)

Когда читаешь подряд стихи Аркаши Сапожкова (Максима Куликова), то создается впечатление непрерывной езды с тяжелыми препятствиями. И при чтении одного стихотворения такое же чувство, но препятствие встречается чаще всего одно, иногда два. В чем здесь дело?

Поэт намеренно разбивает дорогу, устраивает на ней завалы, роет ямы. Иначе трудно объяснить, почему одна часть дороги прямая, ровная, как в «Сентябрь, поэтичная пора…», а другая лишена точной рифмы, напрягает сбоем ритма, нарочитой корявостью. И даже в этой относительно гладкой вещи первое слово — сентябрь — лишено одного необходимого для гладкописи слога. А чаще всего мы встречаем резкие лексические перепады. То, что у, я бы сказал, менее решительного провокатора сглаживалось бы постепенным переходом от нейтральных слов к нарочито брутальным, в стихах Сапожкова подается дерзко, вот вам! «Осенний листок» — название настраивает на элегический лад. И ритм выбран меланхолический, но каков лексический ряд: кандидаты, валютный оскал, фракции, ассигнации, коллекторы. Автор честно дает понять — другим «осенних листков» у меня для вас нет.

Автор правдив, понимает, что элегиям и вальсам места нет.

В нарочитой сшибке лексических пластов: начало — «Любови все сословия покорны», через строку — «Реальная братва елозит порно», — и состоит, как мне представляется, особенность языка Сапожкова. Мы нет-нет, да поддаемся знакомому ритму, — «Любовь у всех своя, коварен Бог» — перекликается с нами Высоцким поэт, и тут же — «Любовь порой живёт в дерьме и поте». Я бы назвал этот прием двойной провокацией: и первая строчка с уже «вызывающим изъяном» — «Под шерри бренди и Чака Берри», вторая же бьет в ту же точку с нарочитой силой — «На лавке в сквере торчали геи». Похожий прием: две строчки почти нейтральны, а следующие две бьют: «На свете люди есть наверняка, Те, кто не ведал дна у кошелька, Кто может за усладу и кровать, От холки до копыт упаковать».

Далее этот прием уже не нужен, и вещь идет по руслу брутальности, жесткости, нарочитой вульгарности. В уже цитированном стихотворении «А. Фишману» две первые: «Любови все сословия покорны, Хоть дервиш кочевой ты, хоть ты шах», — вторая и четвертая: «Реальная братва елозит порно. Что можно — без женитьбы и за так».

Но часто автор сразу наносит «лексический удар»: «Работа — счастье нищеброда», «Три коллектора в гуще подъезда, Рисовали бычками по двери», «Толчеются и матно, и потно», «Сосед вечор купил себе ружьё». В таком случае автор начинает именно так, чтобы взгляд зацепился: ситуацией, выбором грубого слова, парадоксом. «То, как хочется спать — не про то разговор», — снова перекличка с Высоцким. «Колотили мальчиши кенийца». Сама строчка звучит эпически — прошедшее время глагола, важность события, которое рисует поэт, и — провокация: это антигайдар.

Автор упрямо торит свою тропу, иногда кажется, что он с кем-то в споре, утверждает право писать про такой мир. Мир Сапожкова кажется узнаваемым, словно поэт обводит по контуру картинки, характеры, ситуации, увиденные на улице, но на самом деле это не совсем так. Сапожков все время усиливает брутальность, увеличивает мрак, ни в одной вещи нет «хорошего» конца. Само название сборника — шутовская провокация: вы думаете «хуже некуда»? Нет, может быть намного хуже. За строчками Аркаши угадывается серьезный опыт жизни, встреча со многими ситуациями, которые он чуть сдвигает в сторону гротеска.

Поэт вбирает в себя эту грязь, словно хочет, чтобы мы с ней поменьше сталкивались. Он — Дон Кихот, но сражается с настоящими великанами, пытается бить их словом, хлесткой фразой, иронией, юмором.

Опасность такой позиции всегда одна: ты начинаешь себя чувствовать судьей мира и вещать. И мы можем спросить: с каких позиций ты вещаешь, почему я должен тебя слушать? Но стихи Сапожкова не вызывают таких претензий. Их можно совсем не принимать, можно попытаться в них разобраться, но нельзя увидеть за строчками вещей Аркаши позу самоуверенного моралиста. Именно самоирония, ирония, шутовство помогают Аркаше удержаться от соскальзывания в положение человека, «спасающего мир».

Александр Гутов. Поэт. Член московского союза литераторов.

Стихи

Московская восточная

Никто не зовет тебя пери,

В холодной моей стороне.

Ты прямо из Азийских прерий,

Явилась под окна ко мне.

Ты здесь превратилась в старуху,

Вселясь в тараканий погост.

И чтоб не пропасть с голодухи,

Ты тешишь метелкою мост.

Отлична ты легкостью стана,

От лоска свинеющих баб.

Но кто за ушанкой поганой,

Заметит тончайший хеджаб.

Пеняешь на суры в Коране,

Но как не пеняй — дело дрянь.

И если не яд тараканий,

То наци идейная длань.

2013

Волос льняных упрямый одуван

Волос льняных упрямый одуван,

На выцветшем, потертом отпечатке.

И вдрызг коленки… Девочка-пацан,

Посередине игровой площадки.

В песочнице смесь щебня и стекла…

Год-два — и Горбачев натянет вожжи…

А ты ведь от меня меня спасла,

Верней, спасешь. Но это будет позже.

Давным-давно, когда речной затон

Был раем, а не страшной мертвой зоной

Всеобщий «Миру — МИР!», Сухой Закон.

И мама одевала по сезону.

Прогулки по грибы на выходных.

Боровики, сморчки, опят не треба…

Лет пять спустя вы продавали их,

Чтоб выручить на четвертушку хлеба

Еще долою пару-тройку лет…

Ночные муки зреющего тела,

Проторенные тропы в секонд-хенд

И прелесть городского беспредела…

Когда нелегкой принесет весну,

Пиджак с плеча какой-то иностранки,

На переменах кетч — три на одну,

И ты — не в большинстве. Держись, пацанка!

Прелестница-пацан, ни сё, ни то,

Что ждать тебе еще от жизни-сводни?

А будет все — от ахов-вздохов до…

Спонтанного соитья в подворотне.

Наперекор знакомым и родне,

Плевать на то, что, дескать, так не гоже,

Ты от меня ведешь меня ко мне,

И приведешь, но это будет позже…

2007

Аутист

В школу. На холод. Куртка, штаны, ботинки.

Каша на завтрак — триста четыре крупинки.

Чай недостаточно сладкий, а значит опасен.

Как это гадко — жить замурованным в мясе.

Улица, дождик, автобус, пять остановок.

Капли по крыше, двадцать тыщ, тридцать, сорок

Пять лет назад — столько же капель — совпало.

Пять лет назад с нами расстался папа.

В школе игра не хитра — то буквы, то числа.

Мне говорят — «Ты дурак, тебе надо лечиться».

Я не умею хитрить, а значит опасен.

Как это гадко — жить замурованным в мясе.

Спать. Одеяло. Кровать. Пять минут и свобода.

Знаете, жизнь назад я был водородом.

Как это здорово — быть отголоском сверхновой.

Утро. Будильника рев и снова оковы…

Пять тыщ четыреста букв в блестящем журнале.

Мама уже не целует — отвечу едва ли.

Маме твердят — «Он растет, он будет опасен»

Как это трудно, жить замурованным в мясе…

2009

Неизвестному музыканту

Уйти из жизни или вдрызг напиться —

Две мысли хороводят в голове.

Случилось, что тебе уже за тридцать,

А до сих пор ни славы, ни «лаве».

И у тебя быть мог уютный уголок,

Придерживайся ты протоптанной дороги.

Вышло так — ты сочиняешь роки,

А по сему и жизнь твоя есть рок.

А тех, кто жил тобой уже не стало,

Их дух протух от пересуд и дел.

Наверно зря ты со своим уставом

Залез с ногами в эту цитадель.

А те, кому небес главнее Райсобес,

Хохмят тебе в лицо, считая, что ты сбрендил.

Ты взвалил на плечи «а ля «Fender»,

Вообразив, что это есть твой крест.

Пусть люд, как буря мглою, матом кроет,

Пусть он тебя стебает всей гурьбой.

Желая быть в согласии с собою,

Ты жертвуешь согласием с толпой.

И топая на «драйв» ты знаешь — им не в кайф,

И ночевать тебе — сто к одному — в ментуре.

Ну а ты, мятежный, жаждешь бури,

Как будто в этих бурях твой style life.

2001

Марш марсианских колонистов

Мы винтик каждый проверив дважды,

Уходим к Марсу от МКС.

Подруги, мамы — не нужно драмы,

Нас ждут красоты страны чудес.

Мы колонисты, авантюристы,

Каламбуристы — без всяких врак!

И все народы нам дарят оды,

И с кислородом рюкзак — «Ермак»

А если в корпус нам вдарит Фобос,

Порвёт проводку, помнёт сопло,

Наш бортмеханик возьмёт паяльник —

Ему стараться не западло!

Мы не туристы, мы колонисты,

Авантюристы — без всяких врак,

Мы можем роды принять у роты,

И кислородом набить рюкзак.

Пускай нас боги хранят в дороге,

Но если Марс нам не будет рад…

То мы не струсим — не рад и @@@ с ним,

Мы на Венере посадим сад!

Мы колонисты, авантюристы,

Все гитаристы — без всяких врак.

Запаса хода у нас на годы,

И вместо сердца пламенный рюкзак!

2011

Разговор с фотографией

Я склонился над портретом,

Как Отелло над женою.

Я наверное с приветом,

Что ты делаешь со мною?

На портрете ты смеешься,

Я, как водится - психую.

Потому что ты вернешься,

Стоит мне найти другую.

Жизнь моя - тетрадка в кляксах,

Только мы уже не в школе.

Оставался день до ЗАГСа,

Издеваешься ты что ли?

И опять меня разводишь,

С той, кого почти люблю я!

Потому, что вновь приходишь,

Стоит мне найти другую.

Я ведь знаю, ты отчалишь,

Как не раз уже бывало.

Верно ты не замечаешь,

То, что жизнь мою сломала.

Я себя не понимаю,

Боже мой как я рискую.

Что опять тебе внимаю,

Позабыв про ту, другую…

Ты — услада, ты — эараза,

Ты свалила той же ночью.

Мне бы взять в охапку разум,

Да порвать картинку в клочья.

Нет, не рвется там, где — тонко,

И наверно значит это,

Быть мне — склеенным с картонкой,

Быть мне — рамкою портрета.

1996

Задушевный вальсок по пути на Марс

Крутится, вертится красненький шар,

В шапках его полюса.

Если на Марсе нечем дышать,

Мы там посадим леса.

Скоро мы станем с планетой на ты,

Честь и отвага в быту.

Если на Марсе нету воды,

Будем топить мерзлоту.

Там пустота километры окрест,

Но нечего плакать и ныть.

Если на Марсе нечего есть,

Значит, мы будем там пить.

А если нам Родина даст выходной,

Да, почему бы и нет?

Если на Марсе не будет пивной,

Мы там откроем буфет.

Рюмки, дрожите от звона струны,

Мне не сдержать куража!

Если на Марсе не будет войны,

Мы позовём туда США!

Наш экипаж облетел целый Свет —

Грамотный, ушлый народ.

Если на Марсе выхода нет,

Значит, мы выйдем во вход!

Ночи на Марсе — холод и мрак,

Но ты, подруга не трусь!

А если же ты и на Марсе — никак,

То я на тебе не женюсь!

2011

Монолог на карнизе

Тенеты уличных огней не радуют мой взор,

Мой грех иных грехов слабей и не велик позор.

Пятой топчу карниза край, спиной прилип к стене —

Вот так захаживать на чай к чужой жене.

И приходящее на ум стирает смайл с лица,

Видать тоску наводит шум Садового кольца.

К чему щенячья суета, и феньки «Мулен руж» —

Все чувства гаснут в час, когда приходит муж.

Несёт предутренний сквозняк предутренний мандраж,

И голубь, «отбомбив» меня, уходит на вираж.