Бесплатный фрагмент - Хрусталь и Пепел

Татьяна Аникина
Старый солдат

Амелию разбудил телефонный звонок — на часах 23:32…

«Что хотят сказать ангелы?» — промелькнуло в мыслях на автомате.

— Алло, мама, почему трубку не берешь, что случилось? — услышала она озабоченный голос дочери.

— Доча, я просто сплю, забыла про разницу времени? Что произошло? — ласково проговорила в трубку Амелия.

— Мамуль, я купила тебе билет на девятнадцатое число, смотри на почте, через стенку квартира-музей Пушкина, недельку по театрам походим. Алло, мама, что ты молчишь? Мама-а-а…

— Жду, когда успокоишься, трындычиха моя родная, — смеясь, проговорила наконец Амелия. — Ты снова ставишь меня… перед фактом. А у меня дела, — она не успела договорить, какие у нее могут быть дела в январе.

— Мама, я знаю твое расписание — студентов нет, а это главное. Помнишь, как классно мы в Светлогорске отдохнули? Прилетай, я соскучилась и Эрмитаж соскучился! Мы же осенью не успели в Русский, сейчас сходим, а в Михайловском — собор Парижской Богоматери! Собирайся, я очень тебя жду, Саймошу оставишь у Люды, они будут рады отдохнуть от тебя! У меня параллельный звонок, целую тебя, прилетай!

В трубке зазвучали короткие гудки.

«На недельку сестра останется с котом, не вопрос… Ноут легкий — всего пять килограммов, действительно, почему бы и да? А в чем мне идти в Михайловский? Интересно, билет с багажом или без? На неделю — это же надо вещей… Ладно, подумаю об этом утром, сейчас — спать!» Амелия закрыла глаза. Счастливая улыбка не сходила с ее губ, через три минуты она уже видела сон — снилась Нева.

Утром Амелия проснулась от боли под левым коленом.

«Так иногда бывает», — подумала она, решив не обращать внимания. Скачала с почты авиабилет, до вылета оставалось неполных десять часов, нужно было собрать чемодан, увезти Саймона, перенести назначенные встречи на неделю позднее. Амелия все успела.

* * *

В самолете нога отказывалась сгибаться, пришлось попросить соседа поменяться местами, чтобы вытянуть ногу в проходе. Выйдя из здания аэропорта, женщина увидела распахнутые двери автобуса №39, не раздумывая и забыв про больную ногу, вошла в него и села на свободное место. Колено продолжало свое нытье.

Выйдя на станции метро «Гостиный двор», Амелия сразу же попала в зимнюю сказку. Питер встретил праздничным рождественским убранством: проспект сверкал гирляндами, крупные снежинки медленно кружились вокруг нее.

— Как же здорово, — зажмурившись, прошептала Амелия, вдыхая морозный воздух и чувствуя, как счастье наполняет ее. Она вспомнила студенческие годы, свои встречи с друзьями, смешные моменты, и это заставило ее улыбнуться еще шире.

«И я еще сомневалась, лететь или нет», — подумала она и решительно пошла в сторону Мойки. Нытье колена, которое категорически отказывалось сгибаться, ничуть не портило ее новогоднего настроения.

Уютный и очень атмосферный отель на Мойке приветливо распахнул свои двери. После ужина Амелия решила обратить внимание на свое колено и поговорить с ним.

— Итак, многоуважаемое колено, что ты хочешь мне сказать? Чем я заслужила такое отношение ко мне? Что молчишь? — она бережно уложила ногу на кровать и погрузилась в медитацию.

В самый неподходящий момент, когда очень хочется побольше прогулок по любимому Питеру, колено всерьез отказалось сгибаться. Амелия решила не сдаваться — не сидеть же в отеле! Перебинтовав колено эластичным бинтом, проворчала:

— Не хочешь сгибаться — не надо, ходи так!

Она бодрым шагом утром вышла на прогулку. Пока дочь была в институте, Амелия решила погулять по книжному магазину Зингера. А потом — Русский музей, вечером — собор Парижской Богоматери в Михайловском, следующие два дня — Эрмитаж, Музей современного искусства… Амелия была счастлива от возможности выгулять свои наряды.

— Доча, спасибо тебе, а то мои наряды скоро нафталином начнут пахнуть, а не «Шанелью», — радовалась Амелия и тут же, нахмурив брови, выговаривала: — Как можно в Михайловский выйти в джинсах? Давай купим тебе что-нибудь вечернее!

— Мама, а почему бы тебе, когда прилетим, не позвать Игоря Юрьевича в наше арт-кафе? Он с радостью сопроводит тебя и будет одет так, как ты любишь, — в галстук-бабочку.

— Все поняла, согласна на твои джинсы, хитрюша, — ретировалась Амелия.

Колено по-прежнему отказывалось сгибаться. Амелия смеялась:

— Помнишь фильм «Здравствуйте, я ваша тетя»? Там было: «Я старый солдат и не знаю слов любви!» Мне кажется, что я сейчас ну вылитый Михаил Казаков! — И они вместе с дочерью смеялись, вспоминая сцены из этого фильма.

На следующее утро Амелия решила зайти в аптеку и купить какое-нибудь обезболивающее — юмор уже не помогал, а впереди два дня походов по питерским музеям. Самое сложное было подниматься или спускаться по лестницам: перебинтованная в колене левая нога, как циркуль, описывала круг, гордо опускалась на ступеньку выше или ниже, женщина опиралась на нее, подставляла правую и снова описывала левой ногой круг. Поднимаясь в аптеку, нога немного ошиблась в радиусе полета и, зацепив ботинком ступеньку крыльца, лишила Амелию равновесия. Она стремительно падала назад, в ее мозгу промелькнул вопрос: «Я грохнусь позвоночником или…»

И тут ее сзади подхватили чьи-то сильные руки, приподняли и, осторожно придерживая, поставили на тротуар. Амелия обернулась и встретилась глазами с мужчиной, который держал ее в своих руках.

Что-то знакомое, очень родное было в его серых, как питерское небо, глазах. Голову Амелии вскружил аромат дорогого мужского парфюма — верхние цитрусовые ноты, ветивер, кардамон, мускус говорили об элегантности и соблазнении. Его улыбка была немного скрыта густыми и аккуратно подстриженными усами и бородой.

— Испугалась? — спросил незнакомец.

— Не успела, — ответила немного озадаченная Амелия, подумав про себя: «Почему так сразу на „ты“»?

— Большое спасибо, вы очень вовремя!

— Амелия, ты меня не узнаешь? — спросил незнакомец.

В груди у Амелии вдруг начал разгораться теплый огонь. Она смотрела незнакомцу в глаза и молчала. Жар разливался по всему ее телу, в ушах звенели колокольчики, сердце билось так громко, что заглушало шум Невского. Они продолжали молча стоять у входа в аптеку, незнакомец продолжал крепко держать женщину за талию.

— Санька, — наконец выдохнула она, — ты как здесь очутился? Сколько лет прошло…

— Повышение квалификации, а ты?

— Меня дочь вызвала, диплом защищает, гештальт-терапевтом решила стать.

— Сколько ей уже?

— Сорок два, сыну — сорок пять.

— Надо же, взрослые какие, а сколько же тогда нам с тобой? — засмеялся Санька, и в глазах его заиграли теплые искорки.

— Давай отойдем в сторону, загородили вход в аптеку, — Амелия попыталась выскользнуть из его крепких рук, но он перехватил ее под руку, еще крепче обняв за талию.

Они сидели в кафе «Счастье» напротив Исаакиевского собора, Санька продолжал крепко держать Амелию за руку. В сердце звучала тихая, но уверенная мелодия — напоминание о том, что судьба дарит ей неожиданный шанс, который может все изменить. Санька давно не Санька, а Александр Николаевич, он так и не женился, говорит, что не встретил такую, как она. И что теперь он ее уже не отпустит — дети выросли, и нет причины ему отказывать. Он заберет ее к себе, и у нее будет возможность выращивать любимые розы в вечной мерзлоте Ямала.

Звонок дочери неожиданно вырвал ее из дурмана, окутавшего ее с момента падения в крепкие Санькины руки.

— Мамуля, я освободилась, у нас все по плану? — раздался в трубке счастливый голос дочери.

— Сегодня план меняется. Я встретила Александра Николаевича, помнишь моего однокурсника? Мы в кафе «Счастье», напротив Исаакиевского, подъезжай.

— Ого, я рада вашей встрече, привет передавай от меня! Тогда я сегодня вечером с группой, хорошо? А как он тебя нашел? Как твоя нога? — снова затараторила дочь.

— Вечером расскажу. Нога? — она вспомнила, что шла в аптеку, запнулась, чуть не упала, и потом — Санька. — Все хорошо, не переживай! До встречи, родная!

Амелия положила трубку, не отрывая взгляда от дорогих ей бездонных серых глаз, произнесла:

— Представляешь, у меня не болит колено. Может, это знак?

— Знак того, что нас ждут приключения. Колено не болит — значит, мы свободны? Как насчет ночной прогулки по городу? — прошептал Санька, и в глубине его стальных глаз вспыхнул огонек.

— Соглашусь, но только если возьмешь с собой термос с чаем, как тогда, помнишь? — засмеялась Амелия.

— Договорились! — с энтузиазмом выпалил Санька.

Они вышли на морозный воздух, где каждое мгновение могло превратиться в маленькую сказку.

Оксана Лебедева
Белоснежка, доктор Ватсон и восемь Сириусов Блэков

— Кобель есть?

Хриплый голос на секунду оглушил Марину. Она сразу пожалела, что ответила на незнакомый номер, но пакет с продуктами был такой тяжелый, что поставить его на замерзшую лавочку ради минутной передышки показалось хорошей идеей.

— Вы, наверное, ошиблись номером…

— Ничего я не ошибся! Вот объявление на «Авито»: «Отдам в хорошие руки…» Это же вы писали?

Марина прикрыла глаза и мысленно перенеслась на полгода назад…

* * *

Запах цветущей сирени врывался в кухню, споря с ароматами лимонного пирога и мясного рулета. Марина готовилась к празднованию дня рождения дочери: ее Настеньке сегодня исполнилось ровно пятнадцать лет.

Дочь предупредила, что после школы задержится с одноклассниками. Они сходят в кафе-мороженое, что недавно открылось рядом с Центральной площадью.

Однако времени прошло уже много, а именинницы все нет.

— Ма-а-ам, — раздался из комнаты голос сына, — Настя звонит, просит тебя на балкон выйти.

Марина выскочила на балкон и глянула вниз. Там, задрав головы вверх, стояли двое: дочь и черное лохматое чудовище с огромными торчащими ушами.

— Мамочка, это Дэя! Она умная и добрая! Она со мной восемь кварталов шла, от самой площади! Можно она будет с нами жить?

Ужасная Дэя вывалила розовый язык и без остановки крутила хвостом, взметая пыльное облако тополиного пуха.

— Лё-о-онь! — Марина позвала мужа и глазами указала на сладкую парочку: — Доигрался? Обещал собачку на день рождения и не купил? Вот она сама и справилась!

Настенькин папа поморщился. В глубине души он надеялся, что дочка вот-вот переболеет детской болезнью «ХОЧУСОБАКУ» и, например, влюбится. А что? Пятнадцать лет — самое время…

— Скажи, наконец, свое твердое отцовское слово! — Маринин голос вернул Леонида к действительности.

Он прокашлялся, взглянул в умоляющие дочкины глаза и уверенно ответил:

— Решайте сами…

Марина вздохнула. В ней боролись рациональность и с детства привитое убеждение, что «мы в ответе за тех, кого приручили…»

— Ладно, заходите, — взяла она ответственность на себя.

Страшная Дэя оказалась очень милым питомцем. Выучила все команды, лаяла только по делу и преданно смотрела в глаза главы семейства, когда тот начинал жаловаться на сложную жизнь.

Был только один эпизод, который выбивался из пасторальной картинки начинающих собаководов. Однажды, когда Леонид выгуливал красотку в скверике у дома, туда забежал пес, по всей видимости, знакомый с Дэей по прежней жизни. Собаки, радуясь встрече, бросились навстречу друг другу и, весело подпрыгивая, пронеслись мимо Леонида в сторону гаражей.

Через час безуспешных поисков горе-собаковод возвращался домой, предвкушая слезы дочери и молчаливый укор своей дражайшей половины. Однако у подъезда его ждала довольная Дэя, всем своим видом выказывая недоумение от столь долгой отлучки хозяина.

Марина к произошедшему отнеслась серьезно:

— Мы же не хотим увеличивать поголовье беспородных собак? Срочно поехали в ветеринарку!

В ближайшей клинике улыбчивый врач в голубеньком чепчике успокоил взволнованное семейство:

— Ничего страшного! Сейчас сделаем укольчик и никаких последствий!

Прошло два месяца, когда знакомый собачник заметил:

— Я смотрю, вам рожать скоро?

— Как рожать? — Марина была уверена, что округлившиеся бока Дэи были исключительно следствием ее хорошего аппетита.

— Поздравляю! Вы ждете щенков! — Все тот же улыбчивый врач лучился незамутненной радостью.

— Вы же обещали, что их не будет!

— Видите ли… Такие собаки склонны к многоплодности. У них может рождаться до десяти щенков! Представляете? А у вас родится три-четыре детеныша. Но если они вам не нужны, то привозите, я сделаю укольчик…

— Себе сделай, — прорычал Леонид. — Марина, пошли из этой богадельни…

— Сами не знают чего хотят! — Ворчал переставший улыбаться мужчина в голубом чепчике.

В день, когда Дэя начала тяжело дышать и метаться из угла в угол, Марина приготовилась к тяжелому испытанию. На удивление, все пошло гладко. Немного потужившись, Дэя произвела на свет первенца и гордо посмотрела на Марину с Настенькой — мол, смотрите чего могу!

— Второй!

— Третий!

На девятом Марина поняла, что очень хочет кофе, и ушла на кухню.

Когда она вернулась, в комнате царила идиллия. Довольная Дэя лежала на боку, благостно взирая на пищащих отпрысков, которые, отпихивая друг друга, пытались добраться до живительного источника.

— Десять щеночков! — Прошептала Настя, разглядывая копошащихся малышей. Беленького, коричневого и восьмерых черных, как мать.

Идиллия длилась три дня. А на четвертый Дэя встала и вышла из комнаты… Насовсем.

— А что вы хотите, естественный отбор, — умничал старший брат Насти Владюша.

Марина в естественный отбор верить отказалась и побежала в аптеку за смесью для вскармливания грудничков.

Настали «веселые» дни. Щенки все время хотели есть. Приходилось беспрерывно разводить смесь, кормить пищащие комочки, а потом убирать лужи и прочие «приятные» неожиданности.

Через неделю Леонид обнаружил, что за деньги, потраченные на детскую смесь, можно было бы всей семьей неплохо отдохнуть на местной турбазе, и малышей перевели на кефир.

Пять литров кефира в день!

Марине, которая чувствовала себя многодетной матерью в затяжной депрессии, казалось, что хуже быть не может, пока Настя не пожаловалась на резкую боль в животе.

— Аппендицит, — сказал врач скорой помощи, и ко всему разнообразию дел добавилось посещение Настеньки в больнице, куда приходилось добираться через весь город.

— Мам, надо что-то делать. Мы так долго не продержимся, — сказал Владюша и отодрал от своего тапка двух кутят. Один из них тут же напрудил огромную лужу, а второй весело пробежал по ней в сторону кучи-малы, где его братья пытались есть манную кашу из общей миски.

Марина подняла уставшие глаза:

— Скоро Настю выпишут, полегче будет.

— Я не о том… Я в глобале. Пора выпускать их в самостоятельную жизнь.

— Как? Кому нужны беспородные псы?

— Вот не скажи… Про маркетинг знаешь? Когда чукчам снег зимой продают? Надо придумать фишку какую-нибудь. Вот как мы их назовем?

Марина проводила взглядом беленькую девочку, которая вцепилась в хвост кота и следом за ним уезжала на пузе в коридор.

— Белоснежка?

— Дальше!

— Вон тот, коричневый, на доктора Ватсона похож…

— Еще!

— Д’Артаньян?

— Кому в наше время нужен д’Артаньян? Давай что-нибудь посовременнее.

Марина вспомнила любимого Настей «Гарри Поттера».

— Сириус Блэк?

— Отлично! У нас этих Блэков — восемь штук!

К вечеру на «Авито» висело объявление: «Отдам в хорошие руки черного кобеля по кличке Сириус Блэк! Есть еще Белоснежка и доктор Ватсон! Торопитесь, предложение ограничено!»

Марина никогда не думала, что на Сириусов Блэков такой спрос.

Приезжали даже из соседних городов. Доктора Ватсона забрала пожилая пара, предпочитающая классику. А Белоснежку взяла дама, которая жаловалась, что кобелей ей в жизни хватает, а подружки для души нет.

К Настиной выписке все щенки были пристроены.

Жизнь вернулась в прежнее русло, только Марина долго не могла избавиться от привычки закупать кефир литрами.

* * *

— Девушка, вы меня слышите? Точно ни одного кобеля не осталось?

— Точно! Всего вам хорошего! — Марина улыбнулась и сбросила вызов.

Светлана Купи
Пыльное счастье

Лена всегда знала, что жизнь — штука, в которой порядок важнее вдохновения.

Каждое утро у нее начиналось с медитации на кухне, чашки кофе и пяти минут негромкого осуждения соседей — в мыслях, конечно, с любовью. Потом кот Василий садился на край дивана и внимательно следил, чтобы хозяйка ни в коем случае не пропустила обед.

К своим сорока восьми Лена пришла с четкой системой внутреннего учета: бывший муж — «нейтрально, но лучше без него», взрослый сын — «далеко, но пусть живет как хочет», карьера — «все не зря», тело — «еще ничего, спасибо фитнесу».

Она считала, что счастье — это когда никто не лезет с советами. Особенно женщины с легким блеском сумасшествия в глазах. Но в тот понедельник, когда в дверь ее кабинета вошла клиентка по имени Людмила, счастье решило немного поваляться в пыли.

— Простите за опоздание, — сказала женщина, снимая огромные солнечные очки. — Я просто зависла у зеркала. Иногда так увлекаюсь своим отражением, будто пытаюсь вспомнить, кем была в прошлой жизни.

У Лены мелькнула мысль, что дама случайно зашла на сцену, а не на прием к психотерапевту.

— Присаживайтесь, — пригласила Лена, привычно включая диктофон и открывая блокнот. — Что вас привело ко мне?

— Счастье, — просто сказала Людмила и обвела взглядом кабинет.

Лена не успела придумать, как отреагировать. Ее клиенты, как правило, приходили с тревожностью, выгоранием или мужьями, которых «еще люблю, но только по привычке». А эта — с приступом счастья, как с простудой. И в ее голосе сквозило что-то пугающе знакомое.

— Вы хотите от этого избавиться? — спросила Лена, откладывая ручку.

— Хочу снова почувствовать вкус риска, — сказала Людмила и вдруг добавила: — А вы, Елена, давно рисковали?

Лена вздрогнула. Она не представляла, откуда у нее такое ощущение, что они уже встречались.

Людмила приходила по вторникам. Всегда в разных пальто, всегда с разным парфюмом — то древесный, то цитрусовый, то с оттенком чего-то коричного, будто запах ароматных булочек, забытых в духовке. И всегда с новыми историями.

— На этой неделе я спасла женщину от гибели, — заявила она, садясь на свой привычный кожаный пуфик, как королева на трон.

— О, правда? — Лена едва заметно улыбнулась. — Вы теперь и в МЧС?

— Почти. Она собиралась выйти замуж за человека, который носит сандалии на носки. Я просто… помогла ей увидеть свет.

— Вы специально вмешиваетесь в чужие жизни? — спросила она на третьей сессии, убирая блокнот. Писать было бессмысленно. Людмила не подходила под категории.

— О нет, — усмехнулась та. — Я не вмешиваюсь. Я просто… слегка трогаю чашку на краю стола. Если она стоит прочно, ничего не случится. Но если падает — значит, и так бы упала. Я только ускоряю судьбу.

После сеанса Лена долго сидела у окна. Осенний дождь щелкал по стеклу, как будто кто-то нетерпеливо стучал костяшками пальцев. Василий, ее кот, уставился в одну точку на потолке — туда, где когда-то был старый крюк от люстры, снятой еще до ремонта.

Словно что-то невидимое снова свисало оттуда. Старая мысль. Или старая боль.

Она вспомнила… Пять лет назад. Конференция в Сочи. Лена тогда еще работала в клинике и отчаянно пыталась не впасть в выгорание. На одном из кофе-брейков к ней подошла странная женщина в ярком платке. Сказала:

— У вас в глазах пыль. От чужих ожиданий. Смойте, пока не ослепли.

Лена тогда рассмеялась. А через месяц подала заявление об уходе.

«Неужели это была она?» — пронеслось в голове.

Следующий вторник начался с сюрприза.

— Я решила устроить одной паре развод, — объявила Людмила с довольным видом.

— То есть?

— Они живут как соседи. Спят в разных комнатах, улыбаются только при других людях. Он мечтает о доме в Карелии, она — о бутике во Флоренции. Я просто познакомила ее с моей подругой, адвокатом. Ну, вы понимаете.

Лена уже не удивлялась. Она только спросила:

— А если они передумают?

— Иногда правда — лучший подарок, — Людмила подмигнула. — Даже если ее заворачивают в обертку скандала.

А потом… она начала рассказывать про «одну коллегу», которая всегда была очень тихой, правильной, профессиональной.

— Но глубоко несчастной, — добавила она с искренней грустью. — Я намекнула начальству, что у нее усталость, что она нуждается в передышке, — Людмила будто бы рассматривала ноготь на мизинце, но ее глаза ловко отслеживали реакцию Лены. — Ее освободили от всех проектов. Она уволилась. Через год у нее была своя практика. Клиенты в очередь, личная жизнь наладилась. Она даже начала улыбаться без напряжения.

Лена сидела неподвижно.

История звучала… до боли знакомо.

— Как ее звали? — спросила она почти шепотом.

— Ах, вы не знаете? — Людмила мягко улыбнулась. — Ее звали Елена. Как вас.

— Это… вы? — Лена не узнала собственный голос.

Тишина повисла в комнате, густая, как сироп.

— Вам никогда не казалось, что кто-то направляет вашу жизнь? — вдруг спросила Людмила, будто читая ее мысли.

— Психотерапевты не верят в мистику, — спокойно ответила Лена, но пальцы сжали ручку чуть крепче.

— Мистика — это когда вы находите старую сережку на дне ящика и вдруг вспоминаете, как когда-то плакали из-за нее. А я всего лишь чуть смахнула пыль. Ускорила события, которые и так были нужны. — Людмила поднялась.

На этой неделе Лена впервые отменила клиента.

Не потому, что устала. И не потому, что заболела. Просто ей вдруг захотелось пройтись по антикварным лавкам на Сретенке, вдохнуть запах старой мебели, потереть пальцем фарфорового ангела без крыла. И кофе. Просто чашку крепкого кофе с карамелью — не обезжиренного, не соевого латте, а нормального. Настоящего.

И с пирожным. Без вины.

В квартире она устроила маленький переворот.

Сняла со стены выцветший портрет «еще тогда» — когда ей было 35 и она еще верила, что все впереди. Заменила его на фотографию с прошлогоднего Алтая, где она сидела в теплом свитере, растрепанная ветром, но с настоящей улыбкой.

Она позвонила бывшему мужу. Не чтобы ругаться. Не чтобы выяснять. А просто… поговорить.

Он удивился, но не отказался. Они встретились в кафе, вспоминали отпуск в Абхазии, хохотали над тем, как когда-то заблудились в Пицунде и ели мандарины из чужого сада.

— Ты как будто мягче стала, — сказал он.

— Это я перестала быть гладкой, — ответила Лена. — Просто больше не полирую фасад.

Во вторник Людмила не пришла.

Лена ждала. Сначала просто как специалист. Потом — с тревогой, как человек, которому начали снимать повязку с глаз. И когда телефон молчал, и дверь оставалась закрытой, она впервые написала сама.

«Как вы? Надеюсь, вы не строите революцию в Госдуме? Или хотя бы на Пушкинской?»

Ответ пришел вечером, одним предложением:

«Я наблюдаю. Ученик начинает видеть пыль сам».

Лена выключила свет, прошлась босиком по ковру, включила тихую музыку. В окне отражалась она — слегка растрепанная, с шалью на плечах и с легкой ухмылкой на лице.

И вдруг ей почудилось — в зеркале позади мелькнула фигура Людмилы.

Только на секунду. Но Лена не обернулась.

Теперь она знала: это не кто-то другой. Это просто она.

Та, которая начала сметать пыль.

Евгения Табуева
Слово года

В это утро пошло «не так» примерно все.

Анна проснулась в четыре часа и не смогла уснуть. В памяти сразу всплыли воспоминания о вчерашнем неприятном разговоре с начальницей. Накатило чувство опустошенности и усталости, вызванные необходимостью защищать свою точку зрения. Внутри она чувствовала каменную тяжесть, словно в комок сжались невыплеснутые эмоции.

Встав раньше будильника, Анна уже была уставшей. Это раздражало. Взглянув на себя в зеркало в ванной, она только вздохнула — на нее смотрела бесцветная женщина.

— Эй, где же та стройная красотка, которая умела веселиться и получать от жизни удовольствие, а? — С невеселой усмешкой спросила Анна свое отражение. Реальность была неумолима: темные волосы, убранные в хвостик, потухший взгляд карих глаз, тело, забывшее регулярные походы в спортзал…

«Как так получилось, что я перестала собой заниматься?» — тяжело вздохнув, она подавила подкатывающие слезы и начала умываться.

Завтрак сопровождался подгоревшим тостом и убежавшим кофе, что совсем не поднимало настроение.

Уже натягивая на себя платье, забытое с прошлой весны, Анна поняла, что оно ей мало:

— Ну, привет, три лишних килограмма, — расстроенно пробормотала женщина. — Какие вы упорные: сколько с вами ни борись, все равно возвращаетесь.

Пришлось влезть в надоевшие джинсы, и к растущему раздражению добавилась злость. Анна сделала глубокий вдох, но комок недовольства внутри так просто не исчезал.

Ноющая дочь, которую надо было уговорить пойти в садик, довела до внутреннего опустошения.

— Дочь, — строго сказала Анна. — Ты же знаешь: мне нужно идти на работу, оставить тебя дома одну я не могу. И мне некого попросить посидеть с тобой.

— Попроси бабушку! Я хочу к бабушке! — рыдания маленькой дочери, как всегда, разрывали сердце.

— Бабушка не может сегодня, она занята. — Анне хотелось плакать вместе с дочкой. — А больше нам рассчитывать не на кого.

Женщина с трудом сдержалась, чтобы не крикнуть в бессильном отчаянии: «Ну не хочет твой отец знать нас, я не могу заставить его любить меня и тебя!». У нее начала болеть голова, а чувство вины перед дочерью сдавливало грудную клетку.

Оставив дочку в садике на попечение охранника, через пять минут, уже сидя в машине, Анна выслушивала недовольного воспитателя, говорившего о недопустимости приводить ребенка раньше нее, и в воображении женщины эти слова с металлическим скрежетом заполняли пробелы в понятии «плохая мать». Внутри уже все звенело от напряжения.

Увидев автомобильную пробку, которой никогда в это время не было по дороге на работу, она тяжело вздохнула и вслух сказала:

— Ничего страшного, я еще не опаздываю. Все нормально, соберись, Анна, все хорошо. — И тут неожиданно для себя она расплакалась. Накопившееся напряжение выходило через рыдание, и она не могла остановиться. В ее слезах было отчаяние оттого, что ребенка не с кем оставить, потому что муж, давно уже бывший и призрачный, не общался с дочкой, дополнительные три килограмма прилипли на пятнадцать добавленных ранее, придирки начальницы растаптывали вдохновение и внутреннюю уверенность.

Хорошо, что скорость в пробке стремилась к нулю, и вся сложность вождения заключалась в том, чтобы сквозь текущие слезы держать дистанцию от впереди ползущей машины.

Неожиданно Анна увидела, как машина перед ней остановилась, включилась «аварийка» и открылась дверь водителя.

«Все-таки задела ее», — в голове у женщины пронеслись тревожные картины длительного разбирательства ДТП, и внутри все сжалось.

Из машины выпорхнула стройная женщина и подлетела к водительскому месту Анны.

— Девушка, — произнесла в открытое Анной окно миловидная обладательница синих глаз, ямочек на улыбающихся щечках и тонированных в розовый цвет кончиков длинных светлых волос. — Я за вами наблюдаю уже три светофора — вы плачете за рулем. Вижу, что вам плохо. Давайте через перекресток припаркуемся и выпьем по чашке кофе.

Оторопев от неожиданности предложения, Анна пролепетала: «Хорошо», и через 5 минут уже стояла у кофейни рядом с незнакомкой, глядя, как она уверенно заказывает два капучино с корицей.

— Как вас зовут? — обернулась к ней девушка.

— Анна…

— И Алла, — ответила девушка на вопрос бариста, который через пару минут вручил им именные стаканы с ароматным горячим напитком.

Алла произнесла:

— Вы так горько плакали в машине… Я решила, что вам нужно поговорить с кем-нибудь. Возможно, вы на работу торопитесь, но я вижу, что вы должны успокоиться. Сейчас это важнее.

Анна хотела что-то возразить, но голова отказывалась мыслить рационально. Поэтому она продолжила держать в руках красивый бумажный стаканчик и вдыхать сладкий аромат кофе, который действовал на нее успокаивающе.

— Анна, — продолжила Алла, — давайте пройдемся. Разгоним душевный стресс работой тела.

— Вы психолог? — догадалась Анна. — Почему вы со мной остались?

— Я человек, который помогает, если видит, что может помочь. Не думайте, что я делаю это бескорыстно, — улыбнулась Алла. — Сейчас я реализую свое желание — быть нужной людям. У каждого свои мотивы. А еще я инструктор по йоге.

— Все это так удивительно и необычно… и неловко: мы незнакомы, а общаемся за чашкой кофе.

— А еще это неожиданно и волшебно, — рассмеялась Алла искренним, открытым смехом. — Вот скажите, вы уже чувствуете, что ваши трудности, из-за которых вы плакали, намного меньше, чем были для вас еще десять минут назад?

Анна согласно кивнула.

— Бывает, что незнакомцы играют большую роль в жизни, дают больше опоры, чем близкие, — продолжила Алла.

— Да уж, близкие, иногда кажется, стараются выбить последние остатки твердой почвы из-под ног…

— От близких людей это чувствуется острее, чем от незнакомых. Я посоветовала бы вам искать силу в себе.

Алла помолчала и спросила:

— Анна, скажите мне, есть у вас слово года?

— Что? Это как?

— Это такая психологическая и мотивационная практика: вы выбираете одно ключевое слово или фразу, которыми хотите выразить основные цели, ценности, настроение, как вы хотите себя чувствовать ближайшее время. Все происходящее вы воспринимаете и оцениваете с позиции выбранного слова: соответствует ему или нет. Когда сосредотачиваешься на чем-то, оно и притягивается в твою жизнь.

Например, у меня был год Возрождения, когда я поставила себе цель начать жить после развода. Был год Прорыва — я тогда ушла с работы по найму и стала развивать свое дело. Кому-то нужен год Вдохновения, чтобы раскрыть творческий потенциал, другим — год Отношений, Порядка или Заботы о себе. А какой год нужен вам, Анна?

— Легкость! Мне нужна легкость! — женщина удивилась, как просто она поняла, на чем ей надо сосредоточиться. — Я хочу проще относиться к своим проблемам. Хочу, чтобы все давалось легко и непринужденно. А если сложно, значит, оно и не нужно. — Глаза Анны горели от неожиданного осознания, и, расплываясь в улыбке, она чувствовала себя легче, увереннее и счастливее.

— Отличный выбор, Анна! Все у вас получится, я в вас верю!

Тепло попрощавшись, они разъехались по своим делам, чтобы больше никогда не встретиться. Да это было и не нужно — Алла показала дорогу, по которой Анне предстояло идти самостоятельно.

Оксана Струнникова
Послужной список

— Знакомься, Женя, это твой отец.

Моя прекрасная мама, которая только что ругалась со мной, не слушая ни единого аргумента, с вызовом посмотрела на подошедшего к нашему столику мужчину.

Мужчина, до этого улыбавшийся во все тридцать два зуба, внезапно побледнел, и улыбка стекла с его лица.

Видимо, это заявление было новостью не только для меня.

Я аж испугался, что он сейчас в обморок грохнется. Но надо отдать ему должное, он взял себя в руки и только пробормотал:

— Вот и сходил расслабиться в ресторан. Опасное место, однако.

Если бы не эта фраза, я бы сам чувств лишился. А так у меня лишь глаз начал дергаться.

Мамуля фыркнула.

Ситуация была странная до ужаса.

С тех пор как я себя помню, рядом с мамой был ее муж — Шарль Моро, блестящий француз. Конечно, я знал, что он мой отчим, и звал его по имени. Кто мой родной отец, она не рассказывала, а я и не спрашивал. И вот кто бы знал, что в свои двадцать три я познакомлюсь с ним в ресторане при таких… неоднозначных обстоятельствах.

Судя по всему, у мужчины какое-то время мозг обрабатывал вводные. Эмоции на лице сменялись, выдав неожиданный результат.

— Рад знакомству, меня зовут Игорь Петрович, но ты, конечно, можешь звать меня папой, — он протянул ладонь, явно рассчитывая на рукопожатие.

Странно, но мужчина сразу поверил.

Он так и возвышался над нашим столиком — высокий, мощный, застывший.

Рост за сто восемьдесят пять, вес за сотню, причем, судя по натянутому пиджаку, большая часть — мышцы. А ладонь, если сожмет в кулак, как говорится, можно сваи заколачивать. И в то же время холеное лицо с гривой русых волос с проседью.

Я от неожиданности вскочил и протянул свою узкую ладонь. Мы пожали руки, а я начал сильно сомневаться, не пошутила ли мамуля. У меня рост до ста восьмидесяти не дотягивает. Да и волосы темные. Конечно, может, после пятидесяти я тоже вширь раздамся, но пока как-то не сильно мы похожи. Вот только глаза, да ямочка на щеке, да, может, улыбка, если только.

— Евгений, — коротко кивнув, с трудом вырвал руку.

Было заметно, как меня изучает пытливый взгляд. Но, видимо, тест я прошел, потому что мужчина заулыбался и, не говоря ни слова, сел за наш столик. На стуле, куда он примостился, стояла мамулина дизайнерская сумка, достаточно большая, чтобы в нее влезли все восемь килограммов ручной клади. Игорь Петрович задумчиво посмотрел на сумку и поставил ее к себе на колени.

Мамуля, выдав неожиданно тайну, наверное, пришла в себя, и щеки ее заалели, а глаза забегали.

— Марина, а ты не могла мне раньше об этом сказать, лет двадцать назад?

Папа — я уже не сомневался в этом — выжидающе уставился на маму.

Здесь я был с ним солидарен.

— А кто от меня скрыл, что женат и у него двое детей? — вся неуверенность слетела с моей боевой мамы, как шелуха.

Ее ноздри раздулись, глаза полыхнули, и, несмотря на изящное телосложение, стало понятно: задумай она вцепиться в Игоря Петровича, победа будет за ней.

Мужчина сглотнул и перевел взгляд на мамину ладошку, с яростью сжимающую льняную салфетку. На белоснежной ткани, как капли крови, вспыхнул алый маникюр.

Папа тут же подвинулся поближе ко мне и прикрылся сумкой.

Я вздохнул. А он, оказывается, потаскун, с виду даже не скажешь.

— Я был в процессе развода и хотел обо всем рассказать, когда все завершится.

— Ну, конечно, прямо классика жанра. И что, развелся? — мама зло усмехнулась.

— Да.

Вот тут она растерялась.

— Представь, каково мне было, когда моя любимая женщина исчезла, а потом я случайно узнал, что она переехала жить во Францию…

После его слов за столом повисла давящая тишина.

Так между ними что, просто недопонимание вышло? Один не сказал, другая узнала, и нет бы скандал для приличия устроить, сразу беременная сбежала.

А ведь я, оказывается, мог расти совсем в другой семье.

Из тягостного молчания нас выдернул жизнерадостный официант. Он, заметив нового посетителя, подошел принять заказ.

Отец даже не взглянул в меню:

— Шотландский виски.

Мама только фыркнула.

— А мне повторите это, — мамуля с сомнением покрутила в руках тяжелый стакан, в котором перекатывались кубики льда. — А, кстати, я это не заказывала.

— Этот ром молодой человек заказал, а вот ваше вино, — официант указал на высокий бокал, в котором плескалась рубиновая жидкость.

Мама почти не пила, и, скорее всего, то, что она в порыве гнева залпом глотнула мой ром, даже не заметив этого, и послужило причиной ее взрыва.

— С каких это пор ты стал употреблять крепкий алкоголь? — она, как инквизитор, уставилась на меня.

Самое забавное — в глазах Игоря Петровича читался ровно тот же вопрос.

В принципе, я не употребляю спиртное, кроме, пожалуй, пива при встречах с друзьями. Но сегодня — особый случай.

Я пригласил маму в ресторан, чтобы озвучить планы на дальнейшую жизнь и даже попробовать отстоять свое мнение. Так как мамуля с этим мнением была крайне не согласна, расчет был на то, что в ресторане она сильно ругаться не станет.

Но что-то пошло не так…

Мамуля, перестав сверлить меня взглядом, взяла бокал и одним глотком выпила вино.

А вот это она зря.

Чтобы поддерживать свою фигуру, она сидела то на диете, то на детоксе, и смесь рома с вином на голодный желудок, как бы помягче сказать, очень сильно ее взбодрила.

Ее янтарные глаза полыхнули желтым свечением, мне даже привиделось, как вытянулся зрачок. Откинув темные волосы, она с грацией дикой кошки перед прыжком с вызовом уставилась на нас.

— Сразу видно — твой сын.

— Это радует, — Игорь Петрович не посмел спорить.

— Такой же бестолковый.

Мы с папулей благоразумно промолчали и в этот момент даже вздохнуть поостереглись.

Внезапно к нашему столику подошли две девушки. Они были одеты в разные платья, да и прически отличались, но я понял, что они близнецы. Их заразительные улыбки притягивали взгляды, а голубые глаза с бирюзовыми искорками на радужке искрились весельем.

Игорь Петрович выдохнул, подскочил и как-то уж сильно засуетился.

С его монументальной фигурой это выглядело несколько нелепо.

— Марина, Женя, знакомьтесь, это мои дочери. Э-э-э… Мария и… Марина, — он поочередно кивнул на девушек.

Я поднялся и поздоровался. И мне стало понятно, почему мужчина, услышав, что я его сын, сразу поверил. Мы с этими девушками были чем-то неуловимо похожи.

— Девочки, а это ваш брат Евгений.

На какой-то момент все застыли. Именно так я себе и представлял финальную сцену из «Ревизора».

— Так постой, а разве у тебя не двое сыновей? — первой очнулась мама.

— Сыновья — это от первого брака, дочери от второго и… еще есть сын от третьего.

— Правда? Какой богатый послужной список. Так ты умудрился между первым и вторым еще и… — мамулю явно понесло.

Игорь Петрович внезапно успокоился и подобрался. Обняв меня за плечи, он подтолкнул нас всех троих к выходу.

— Дети, идите погуляйте. У нас тут взрослый разговор.

Мы втроем в задумчивости вышли на улицу.

Летний вечер в мегаполисе вступил в свои права. Шум машин, свет фар, звуки города, который никогда не спит.

Как так вышло? В ресторан я вошел единственным сыном и внуком, а теперь шагал по тротуару в окружении сестер, которые, взяв меня под руки, увлекали в новую жизнь.

Екатерина Юровских
Соседки

— Как жаль, что в неделе всего семь дней, — сладко потягиваясь, прозевала Ксения.

Как же так получается, что еще вчера планов на неделю не было вообще, а сегодня некоторые, даже не дождавшись этичных девяти утра, накидали предложений совместного досуга, заполнив планами каждый день не резиновой недели.

Ксюша открыла заметки, куда вносила планы, там были в основном имена подружек. Ну, как подружек, правильнее сказать — соседок. Они все примерно в одно время заселились в свеженькую новостройку. Ну и Влад, бывший жених, снова выпросил выходные.

Ксюша — добрая, отзывчивая, неконфликтная молодая женщина, успешно наработала себе рабочую базу, которая тихонько функционировала без ее участия, обеспечивая ей возможность заниматься «ерундой», тратя всего пару-тройку дней в месяц на рабочие моменты. Вздохнув, Ксю глянула в заметки и поплелась завтракать.

Понедельник

Катюня, пожалуй, самая активная, жизнерадостная и беспечная из всех, кого Ксюша когда-либо знала. Озорная болтушка, она могла влюбляться в кого-то нового каждый день, а если влюбляться было не в кого, просто любила облака, солнце, деревья и так далее. Вот и сейчас, пока они переходили по пешеходнику, она послала воздушный поцелуй пропустившему их водителю инкассаторского авто, тот расплылся в улыбке, но Катюня, уже забывшая о его существовании, здоровалась с невероятно пушистым шпицем, получив порцию отборного лая в спину. Она, не прерывая свой рассказ, подмигнула малышу в коляске, получила в ответ очаровательную улыбку. Прогулка прошла быстро, и, незаметно нашагав двадцать три тысячи шагов, Ксю в очередной раз подивилась, откуда у Катюхи столько энергии.

Вторник

Анютка — строгая ЗОЖница, несмотря на нежное имя, нрав имела далеко не столь мягкий. Про таких говорят «белое пальто». Кстати, ходить с ней так много, как с Катюней, не получается, Анюта любила больше посидеть в каком-либо атмосферном заведении, каждый раз выискивая новое, неизведанное. Почему-то каждый их совместный поход заканчивался скандалом Анюты с официантом: то креветок в том-ям недосчиталась, то кусочек пластика в оладушке попался. Анюта всегда выходила победителем с минусом в чеке и извинительным десертом.

Среда

Соня — веселая, разговорчивая психологиня, мастерица бесплатных советов. Кому надо и не надо готова причинять добро, чаще насильно. Ксюша дивилась Сониному неуемному энтузиазму и неунывающему, абсолютно непоколебимому чувству собственной офигенности. Даже когда ее затеи, мягко говоря, оказывались провальными, ни одна клеточка ее сознания не сомневалась в своем превосходстве. Сейчас девчонки то быстро шагали, живо обсуждая очередной ретрит, то, удобно устроившись на лавочке, спорили о целесообразности пищевых пауз. Несмотря на то что другие соседки недолюбливали Соню, Ксю удовлетворенно отметила пятнадцать тысяч шагов и легкое, спокойное настроение после прогулки.

Четверг

Шура — идеальная до тошноты. Божий одуван. Вежливая, покладистая, умная, образованная, тактичная, начитанная, ну и просто ходячая энциклопедия. Да, немного нудная, но зато безотказная и полезная. Чаще всего Ксюша обращалась за советом именно к ней. Шурочка нуждалась в общении не часто, только когда сама от себя уставала. Вот и в этот раз она пожелала отвлечься прогулкой от бесконечной саморефлексии по поводу принятия решения, продолжать ли отношения с мужчиной или он недостаточно хорош для нее.

Пятница

Юлия — сногсшибательная красотка, проходящие мимо мужчины всех возрастов, независимо от того, идут ли они в одиночестве либо со спутницей, оборачиваются ей вслед. Кстати сказать, внешность у нее достаточно заурядная, но подача! Сама Юлька считает себя яркой и эффектной, но не красавицей, поэтому не брезгует регулярно посещать тюнинг-ателье и апгрейдить внешность, но глупышкой ее назвать язык не повернется! За плечами у нее два высших образования, а ее способность выстраивать стратегические схемы на несколько шагов вперед вообще вызывает неподдельный восторг Ксении.

Выходные

Ксюша с небольшим раздражением ждала встречи с Владом. Они уже пару месяцев как расстались, но он не сдавался и не оставлял попыток вернуть их отношения, но Ксю устала, и его старания вызывали лишь раздражение. За эти месяцы разлуки она поймала себя на мысли, что улыбается гораздо чаще, чем когда была в отношениях. Ее почему-то не пугали эти страшилки про одиночество и дефицит нормальных мужчин, она чувствовала себя свободной и легкой. Кстати, тело подтверждало приобретенную легкость, делая это заметным для окружающих.

Влад ворвался диким порывом игривого ветра, который, случается, заигрывает с волосами и одеждами утомленных жарой пляжников. Это было необычно, чаще он был тошным душнилой, но сегодня взволновал своей свежестью.

— Ксюха, давай скорее собирайся, мы торопимся! — хватая рюкзак и шумно запихивая в него какие-то вещи, протараторил Влад.

— Куда? — опешила Ксю, забыв про предостережение не кудахтать на дорогу.

— Сюрприз! Возьми теплые вещи и средство от комаров. Жду тебя в машине.

Ксения сюрпризы не любила. Тем более такие, от которых, вот прям как сейчас, перестаешь чувствовать себя хозяйкой не только положения, но и своей жизни.

«Подумать только: прискакал, вещи похватал, ничего не объяснил, командует еще», — бубнила она. Но собралась и покорно спустилась к авто.

По дороге Влад поведал об инкаунтере, что в переводе означает «встреча» или «столкновение». Так вот, они сейчас ехали на встречу с Богом. Ксюша минут двадцать сидела молча, прежде чем дар речи вернулся к ней. Так как проехали они уже около пятидесяти километров, что составляло полпути до места встречи с Богом, она решила сдаться, довериться и не задавать больше никаких вопросов. Местом встречи оказалась весьма миленькая база отдыха.

Все собрались в актовом зале, Ксю насчитала тридцать участников. Далее, как в кино, кадр за кадром, сменялись картинки: знакомство, история христианства, свидетельства проявления Бога в жизни людей, разговор о грехах, покаянии, необходимость исповеди и снова истории, свидетельствующие о чудесах Божией милости. Затем исповедь и наполнение светлой радостью освобожденных от тяжелой ноши греха. Накрытый изобильно стол и песни под гитару.

Ксюша не знала, что Влад умеет играть на гитаре и что, когда он поет, его голос способен поднимать волоски на ее теле. А глаза, такие добрые и светлые, излучают столько тепла, что становится жарко. Вот только почему он совсем на нее не смотрит? Почему этот волнующий взгляд направлен на странную девушку, чье тело вызывает желание взять в руки фломастеры и раскрасить множество мелких нелепых татуировок, часть из которых залиты цветом, но большинство пустые.

— Знакомься, это Эва, моя девушка, — оглушил Влад, вырвав из серого плена липких мыслей Ксюшу.

Вот это сюрприз!

Ну, почему так горько, больно и обидно? Ведь она сама его отталкивала. Так захотелось убежать, чтобы не видеть этих счастливых улыбок.

Ее глаза светло-голубого денима внимательно смотрели вглубь себя, ища поддержки.

К кому обратиться за помощью? Кто поймет ее лучше всего?

Катюня? Соня? Юлия? Шура? Анюта?

Нет, все не то! Надо кого-то нового. Вернее, новенькую. Где ты, подружка-субличность, ау?!

Наталья Козенёва
Мамина молитва

— Сынок, все намного интересней, чем кажется…

— Мам, я уже ничего не понимаю. Я постоянно боюсь, что меня разоблачат, что все узнают, что я на самом деле не такой… что я просто притворяюсь. Это страшно, это тревожит каждый день. Все, что есть у меня хорошего, может закончиться в любой момент…

— Дима, мне пора.

— Ну, мам. Тебе всегда некогда. Всегда все завтра… А ты мне сейчас нужна… Мам?..

* * *

Молодой известный нейрохирург Дмитрий Вознесенский подавал большие надежды, еще учась в институте. А в тридцать семь лет на его счету были уже сотни успешных операций. Профессор НИИТО Гаврилов Вячеслав Петрович как-то отметил, что Дима обладает особым даром врача. Он больше чем просто хирург.

Дмитрию было приятно это слышать, но он был уверен, что это не его заслуга. Его успех — это лишь везение, на которое он не влияет. И оно может закончиться в любой момент.

Дмитрий очень много работал, постоянно учился. Снаружи это был сильный, успешный мужчина, уверенный в себе, вместе с тем очень нежный, внимательный, умный. А внутри он чувствовал себя маленьким мальчиком, которому очень часто хотелось спрятаться, но будто было не за кого.

Два года назад у Димы умерла мама. Для него это стало полной неожиданностью и огромной потерей. Рухнул весь его мир. Еще при ее жизни Дима хотел чаще быть с ней, но она будто постоянно от него удалялась. Ему так казалось.

И в других женщинах он постоянно пытался найти ее.

Дмитрий очень нравился женщинам. Высокий, стройный, всегда по моде одет и безупречен. Рельефная спина, сильные и нежные руки, легкий загар — все в нем было великолепно.

Внимательные карие глаза с пышными ресницами раздевали женщину моментально, до самой души. И, не находив ничего родного, быстро теряли к ней интерес.

Очень много было романов на работе.

Иногда ему было стыдно за то, что животная природа брала верх. И когда он понимал, насколько несчастна женщина, которая так легко прыгала к нему на кушетку в ночные смены, неважно, будь то обычная медсестра или молоденькая врач, ему становилось часто горько и стыдно. Он чувствовал, что теперь несет какую-то ответственность за некоторых особ, которых случайно приручал.

Но Дмитрию не давал унывать его друг, терапевт Иван Сергеевич — молодой мужчина в полном расцвете сил, голубоглазый и очаровательный крепыш, который свел с ума не одну даму.

— Дмитрий Михайлович, вы слишком много думаете. Это вредно. Женщины нуждаются в тепле и внимании. Посмотри на Елизавету, старшую сестру. Ей для женского счастья нужно-то всего-навсего радость и удовольствие. От этого они все сияют. А от нас не убудет, мой дорогой. Здоровье женщины — это бесценно! Кто, как ни мы, врачи, должны о нем заботиться?!

После смерти мамы Дмитрий особенно ушел в работу, с головой. Его уже не интересовали женщины, как раньше. Он был закрыт для них.

Еще с юношества Дима интересовался тем, как устроен человек, и всегда читал очень много книг не только о теле, но и о душе. Всегда смотрел на человека, как на систему, и знал точно, что здоровье — это не только хорошее состояние органов, это что-то большее.

Во время маминой болезни он узнал о враче-хирурге — Валентине Феликсовиче Войно-Ясенецком.

И после смерти мамы в его кабинете так и осталась маленькая иконка этого Святого. Она стояла с правой стороны от компьютера. А книгу «Очерки гнойной хирургии» Войно-Ясенецкого, которую подарила ему мама, он считал своей настольной книгой на рабочем месте.

Сегодня Диме снова приснилась мама. Она ничего не говорила. Она просто улыбалась. Ее глаза переполняла материнская нежность и любовь. Была она где-то далеко, в толпе, на другой стороне дороги. А ему так хотелось к ней пробиться, обнять и никогда не отпускать.

Подъем в 5:20.

В 6:15 он уже стоял на беговой дорожке. А в 8:15 уверенно и бодро шагал к своему кабинету.

— У нас сегодня новенькая медсестричка, — проговорил Иван Сергеевич вместо приветствия и пожал руку Дмитрию. Хитро подмигнул.

— Приветствую, Иван Сергеевич, — с улыбкой ответил Дмитрий, пожимая руку. — Очень рад. Как там Елизавета поживает?

— Дмитрий Михайлович, вам тоже доброго дня и всего хорошего! Кстати, со вчерашнего дня я официально разведен! Поздравь меня!

В этот момент по коридору быстрым шагом пронеслась немного растерянная Маша. Новая медсестричка. Это была молодая женщина, на вид лет тридцати двух. Довольно энергична и хороша собой.

Первое, что заметил Дмитрий, это выразительные серые глаза, в которых умело скрывалась какая-то глубокая грусть. И Дмитрию ужасно захотелось остановить ее, рассмотреть внимательнее лицо, задержать подольше внимание на ее глазах и… обнять. «Что за бред? — подумал тут же он. — Я хочу обнять женщину, которую вижу первый раз в своей жизни!»

Иван Сергеевич заметил выражение лица своего друга.

— Да-а, понимаю вас, Дмитрий Михайлович. Интересная штучка. Такой фигурки давно не было в стенах нашего заведения. Она идеальна! Ты видел ее грудь?

Дмитрий резко изменился в лице, поспешно забрал истории болезней поступивших пациентов.

— Удачного дня вам, Иван Сергеевич. — И Дмитрий направился к кабинету.

Сегодня предстояла плановая операция. Случай был типичный.

Перед самой операцией Дмитрию вдруг стало тревожно. И он не мог понять почему. Обеспокоенно прошагал по кабинету, посмотрел в окно, вернулся обратно к столу. Остановил взгляд на иконке, стоящей на столе. Мягкий, уверенный взгляд опытного хирурга с иконы немного успокоил его и придал уверенности.

Удаление аневризмы у молодого пациента проходило очень напряженно. Максимально близко к очагу находился речевой центр, и высока была вероятность его повреждения. Всю операцию рядом была та самая Маша — новая операционная медсестра, которая просто виртуозно, для первого раза, справлялась со своими задачами.

В самом начале операции Дмитрий заметил, что она понимает его без слов. Будто заведомо знает, что делать и в какой момент.

Прежняя нерасторопность других сестер могла сыграть сегодня злую шутку. Те доли секунд, которые высвобождала Мария, благодаря своей собранности, вниманию, чуткости, были спасительны для хирурга и для пациента. И вместе с тем будто какая-то благодать касалась ее и передавалась Дмитрию.

В момент установки клипсы на шейку аневризмы Мария сосредоточенно следила за каждым движением рук Дмитрия. Подавала все необходимые инструменты очень быстро, без доли промедления.

«Она будто часть меня, моя рука. Я только подумал — она уже слышит мои мысли… Что происходит? Кто она?» — проносилось в голове у Дмитрия.

Операция прошла успешно. Состояние пациента было стабильным.

Мария и Дмитрий после рабочего дня в одно время оказались на крыльце корпуса.

Маша растерянно поглядывала на телефон, будто ждала звонка.

— Маша, вас подвезти? — Вдруг вырвалось у Дмитрия.

И он наконец снова встретился с этими серыми глазами и утонул в них моментально. Сколько там было спокойствия, мира, тепла, мудрости. Все это вместе будто закутывало его в невидимое нежное одеяло.

— Спасибо, Дмитрий Михайлович, я жду маму, она обещала меня забрать сегодня.

И в глазах ее мелькнула яркая искра, которая коснулась сердца Дмитрия и вмиг подарила какое-то знакомое и вместе с тем новое тепло.

У Маши в этот миг возникло ощущение, будто они давно знакомы.

Подъехал красный кроссовер. Маша широко улыбнулась Дмитрию и неожиданно пожала ему руку. Врача словно пробило током. Такое рукопожатие было только у его мамы.

— До завтра, Дмитрий Михайлович, мне пора.

Дмитрия Михайловича будто выбросило волной из сказочного моря. И он медленно побрел к своему автомобилю.

Ирина Худякова
Сияние

— Это солнце ослепило меня, — сказала она, немного прищурив глаза.

— Да, правда солнечно, даже настроение поднимается, мне очень нравится, — быстро ответила ее подруга.

Закрепив этот факт обнимашками, они громко и заливисто рассмеялись. Утро было великолепным — игривым и красивым.

Еще немного поразмыслив и не приняв решения, что делать дальше в выходной день, они прогуливались по скверу и продолжали мило щебетать о том о сем, разном, о своем девичьем. По небу элегантно плыли белые, пушистые облака. Дул легкий свежий ветерок, слегка развевая волосы подруг. Девушки зашли в уютное кафе, где их мило встретил официант и проводил к столику у окна. За чашкой жгучего кофе — подруги обожали добавлять в него чуть острого перца — они приступили к важному делу — обсуждению подарка для давней приятельницы, на чей день рождения были приглашены.

— Слушай, ну вот что ее порадует? Такой возраст, двадцать девять лет, — дарить безделушки уже бессмысленно.

— Да, тоже так думаю, хочется чего-то существенно-хозяйственного и с пользой.

И они наперебой начали предлагать разные варианты. Ультрамодный фен, тостер последней модели, набор для пикника. Но почему-то с каждой идеей им становилось все грустнее.

— Слушай, Ира, мы как две женщины за сорок. Еще набор сковородок додумаемся купить!

— Давай тогда идти от чувств! — Воскликнула Соня. — Что любит именинница?

— Жизнь!

— Пионы!

— Канны!

— Своего пуделя!

Подружки наперебой вспоминали, что радует виновницу торжества.

— А еще дорогие часы и спортивные машины!

— Ну, «Ламборджини» мы ей точно дарить не будем!

Дружно пришли к единому мнению, что вкус у нее отменный, она любит изысканные вещи, знает им цену и получает удовольствие от их использования.

Больше фантазии ни на что не хватило, и они, почувствовав аромат специй, аппетитно витающих в воздухе, решили, что пора побаловать себя вкусным блюдом. Выбор пал на салат с креветками и вялеными помидорами.

В ожидании заказа они расслабились, замолчали, с увлечением стали разглядывать интерьер. А глазам было на что посмотреть. Сразу подметили интересные дизайнерские акценты, которых не было в других заведениях.

В заключение трапезы заказали фирменный десерт, который принесли в красивых креманках, и чай в фарфоровом чайнике, таком белом, величественном и высоком. Украшен он был мелкими цветами, умело переплетенными с золотистыми узорами, и было сразу понятно, что это ручная роспись. Внимательно посмотрев на него, им почему-то захотелось его исследовать и узнать, клеймо какого завода поставлено. От него прямо веяло уникальностью. Допив чай и аккуратно повернув чайник горизонтально, увидели надпись, говорящую, что он импортный гость, родившийся в шестидесятых годах прошлого века.

То ли яства оказали такое благотворное действие, то ли радующий глаз интерьер в оранжево-зеленых тонах, но их потянуло пофилософствовать.

— Как думаешь, а что наша красавица несет миру? Про что она?

— Про смелость, про игривость, про жажду приключений.

— А как себя чувствуют люди в ее окружении? — одна из подруг взяла на себя роль лайфхак-коуча.

— Они заряжаются, как от батарейки!

Хитро переглянувшись, подруги быстро закрыли счет и отправились в одно заветное место…

Открыв бархатную коробку, именинница громко ахнула.

На нее смотрела чайная пара. Дизайнерская чашка переливалась в лучах дневного света и, казалось, сама посылала лучики. От блюдца исходили полоски желтого цвета, создавая эффект мощных солнечных лучей, которые заряжали, согревали и вдохновляли.

Солнечный лучик пробежал по густым волосам девушки, скользнул по подарку и устремился к радостным ямочкам на щеках именинницы. Они сияли!

Ирина Грин
Жемчужина острова Чеджу

К морю, к морю в первую очередь! Оксана бросила вещи в маленьком номере недорогого отеля — такой удачей было найти его среди роскошных пяти- семизвездочных дворцов на острове Чеджу-до! И все благодаря тому, что в Южной Корее время школьных каникул закончилось, дети и родители вернулись к своим делам. Зато увеличилось число горных велосипедистов из Европы — для них, как по заказу, вулканы за столетия создали прекрасно-опасные трассы.

Прихватив полотенце, сумочку со всякой мелочью и скетчбуком, выскочила на узкую улочку, пропустила группу этих чокнутых любителей экстрима с навороченными велосипедами и яркими шлемами. «Островитяне, конечно, обходятся простыми двухколесными «конями», — усмехнулась Оксана и почти сбежала на берег по склону — такому крутому, что приходилось держаться за заботливо протянутые толстые веревки вдоль деревянной лестницы.

Оглядела пустынный каменистый пляж с большими проплешинами черного вулканического песка, где берег был довольно ровным. Волны казались тихими и приветливыми, накатывали с какой-то ленцой и так же медленно с негромким «шшшшиии» возвращались обратно. Но стоило расслабиться, перевернувшись на спину и покачиваясь в едином ритме со Вселенной, как море накрыло Оксану мощной волной, появившейся из ниоткуда, и вытолкнуло ее на берег, протащив животом и коленями по колючему черному песку.

— Не теряй головы, — напомнило ей коварное море. — Чужаки такие доверчивые, а может, глупые. Слишшшшко-о-ом…

Накинула рубашку, чтобы, одурев от счастья, не сгореть в первый же день, положила голову себе на колени и погрузилась в картину «про море». Какие-то мысли набегали, как волны, и так же быстро отступали с недовольным шипением — мозг не хотел на них отвечать. Но вот боковым зрение справа уловилось какое-то движение — из воды вышли две женщины в черных гидрокостюмах, сняли ласты, маски и двинулись к валунам, где лежала большая сумка, которую Оксана и не заметила. Откинули капюшоны, обнажив короткие седые волосы, сбросили тяжелые пояса со свинцовыми грузами (ведь без них в неопреновом костюме не нырнешь) и закопошились, доставая что-то из большой зеленой сетки, вытащенной из моря. Соорудили из камешков что-то вроде мангала, насобирали сухого плавня и занялись костром.

Вот это да! Оксана слышала об этих ныряльщицах хэнё, хотя о них почему-то знают меньше, чем о японских ама, ставших легендой, а ведь «пришли» они именно из Кореи. Оксана достала скетчбук и цветные карандаши — самый надежный инструмент, который всегда с собой. Какие типажи! Пожилые дамы, маленькие и гибкие, их почти белые шапки волос ярким контрастом выделялись на черных костюмах, а темные лица сами были похожи на камни с бороздками и мягкими впадинками. Ныряльщицы казались частью острова, кусочками лавы, выброшенной когда-то большим вулканом, но так и не застывшие в вечности, а живые… Сильные морщинистые руки захотелось нарисовать подробнее. Фото на телефоне, конечно, тоже хорошо, но оно не дает ухватить самое ценное — эмоции. Один лист, второй, третий — нужно успеть, а вдруг они, как русалки, вильнут ластами и исчезнут в море! Но огонь хорошо разгорелся, хозяйки «мангала» уложили на него под наклоном плоский камень и стали выкладывать сверху что-то мелкое.

«Готовят еду — значит, не торопятся», — обрадовалась Оксана. А за ней, оказывается, тоже наблюдали — с интересом, с прищуром, не так откровенно и нахально, как она, позабывшая о правилах сдержанности и приличия на Востоке. И тут одна из пожилых женщин махнула ей рукой. Это был знак-приглашение.

— Я? Мне? — Оксана приложила руку с карандашом к груди.

— Да, ты, иди сюда! — язык жестов понятен любому.

— Не, неудобно, — замотала головой Оксана, и золотые пружинки кудряшек, подхваченные ветром, встали дыбом, превратившись в солнечный ореол над головой.

Тогда одна дама, такая же маленькая, но чуть выше ростом, чем ее подруга, двинулась прямо к Оксане, увязая искривленными ногами в песке и продолжая приветливо махать рукой. Оксана смутилась и пошла ей навстречу. Пока дотопали до костра, спутница успела посмотреть рисунки и что-то сказала подруге, показывая с гордостью свой портрет. Подруга узнала на рисунках и себя и, явно довольная, пригласила Оксану сесть на самое удобное место — спиной к морю, чтобы дым от костра не лез ей в глаза.

А на плоском камне пропекалась морская добыча — мелкие осьминоги и крабы. Оксане вручили две бамбуковые палочки и придвинули чашку с соевым соусом, приглашая к трапезе. Хозяйки явно хотели есть, поэтому без всяких церемоний приступили к обеду. Оксана решила не связываться с мелкими крабами, которые ловко исчезали с палочек кореянок, и занялась осьминогами, аккуратно макая их в соус. Вкуснотища! Ничего подобного в жизни Оксаны не было — ни такого «стола», ни такой кухни, ни такой компании! Удивительно, но они даже о чем-то говорили, понимая друг друга на каком-то «птичьем» языке. Оксана узнала, что они обе вдовы, дети у них взрослые, а этим промыслом занимаются всю жизнь, как их матери и бабки.

Оксана сидела спиной к морю, ветер надувал рубашку парусом, и рукав приходилось держать, чтобы не влез в соус. Зато хорошо видела каменистый склон, заросший кустарником, и дорожки, заботливо выложенные для удобного спуска. «Наверное, живут где-то рядом, а здесь их место охоты», — предположила Оксана. Вдруг взгляд зацепил несущийся вниз к берегу велосипед. На нем сидела девчонка лет семи — восьми, в ужасе вцепившись в грипсы и растопырив ноги. Видимо, потеряла управление или с велосипедом что-то случилось. Некогда думать. Оксана рванула навстречу девчонке, которую несло на прибрежные камни. Успела, добежала и встала так, что колесо велосипеда точно ударило ей в бедро и живот. Резкое торможение — Оксана отступила в песок, удерживая руль велосипеда. Потеряв инерцию, «железный конь» остановился и мягко повалился влево. Девчонка встала на ноги, все еще судорожно сжимая руль велосипеда.

— Ну как ты? — спросила Оксана, растирая правый бок.

— Нормально.

— Тебя проводить?

— Нет, там моя бабушка, — девочка мотнула головой в сторону костра, а лицо было каменным.

— У тебя шок, сейчас все будет хорошо.

Оксана прикоснулась к плечу девочки, стараясь не морщиться от боли, и только потом поняла, что она говорит на русском, а ей отвечают по-корейски, и как будто так и надо, абсолютно понятно.

Тут подбежали ныряльщицы, девочка кинулась к одной из них и, наконец, разрыдалась, прижавшись к нагретому на солнце костюму. Бабушка, судя по всему, сначала выругалась, а потом заговорила мягко, повторяя одни и те же слова и поглаживая внучку по голове кривыми жесткими пальцами. Они двинулись к костру, бросив пока велосипед с сорванной цепью. Но обратный путь для Оксаны был очень труден — сильно болел бок, ноги постоянно увязали в песке и спотыкались. Даже самой было странно, как она так быстро добежала до этого злополучного велосипеда.

Оксана накинула на одно плечо сумку, на другое — полотенце, постаралась прилично произнести по-корейски единственное освоенное слово — «камсахамнида», то есть «спасибо», и поспешила уйти, но женщины остановили ее. Одна из них бесцеремонно стала втирать ей в заметно распухшую ногу какую-то пахучую мазь из маленькой баночки и не позволила сопротивляться. Потом вручила эту баночку Оксане, подняв большой палец вверх, показывая, что средство классное, не сомневайся. А вторая дама, порывшись в большой сумке, вынула и вложила в другую руку Оксаны крупную барочную жемчужину, величиной с фалангу безымянного пальца.

— Нет, — запротестовала Оксана. — Это дорогая вещь, вы ее сможете хорошо продать!

Она понимала, чтобы достать такую жемчужину, нужно было очень глубоко нырять.

— Я сказала: бери, — нахмурилась старшая хэнё.

— Не возьму! — Оксана была непреклонна.

Потом что-то залопотала внучка, кивая на Оксану. Бабушка возмущенно всплеснула руками и начала громко отчитывать. Но девочка, непосредственная, как все дети, подошла к Оксане и пальчиком дотронулась до ее кудряшек. Оксана поняла и рассмеялась:

— Тебе мой локон? Так и быть, держи, у меня их много! — достала маникюрные ножнички и, чикнув одну золотую пружинку, вручила девочке. Та держала двумя ручками эту драгоценность, победно глядя на суровую бабушку.

Старшая хэнё махнула рукой, мол, что с ней сделаешь, с этой девчонкой, и улыбнулась, впервые выпрямившись в полный рост, и все морщинки на лице собрались в резкие глубокие складочки. Подруга тоже заулыбалась, и стало как-то по-особенному тепло. Оксана вырвала из скетчбука две странички с портретами и вручила ныряльщицам, попрощалась и заковыляла к себе.

В отеле, разбирая сумку, обнаружила жемчужину, заботливо завернутую в плотную салфетку. Надо же, и когда успели сунуть! Оксана прижала жемчужину к щеке — барочная морская красавица, неправильная, но естественная в своей первозданной красоте, сохраняла живое тепло «женщин моря», этих удивительных хэнё, неотвратимо вымирающей древней опасной профессии.

Ольга Житенёва
Все, что осталось

«…Папа, у меня теперь все изменилось. Мой Миша тебе понравится. Мы много говорили с ним о тебе, о том, что случилось…»

Седой худощавый старик в инвалидной коляске опустил руку с письмом и задумчиво посмотрел в небо. Лицо у него было будто слепленное из разных кусков: густые и седые, цвета выбеленного льна, волосы могли принадлежать молодому человеку, но обрамляли испещренное глубокими морщинами бледное лицо. Мягкий с ямочкой подбородок, нос с горбинкой и сжатые в тонкую ниточку губы. Глаза казались огромными за толстыми линзами очков. На солнце наплывали тучи, их тени медленно подкрадывались, подползали к цветам и клумбам, загораживая от солнца и даря прохладу. Старик снял очки в золотой оправе, протер запотевшие стекла, вновь надел их и продолжил чтение.

«Мише дали отпуск, и мы могли бы приехать, но нет билетов. Видимо, придется отложить до лучших времен…»

Небо потемнело, и где-то вдалеке сверкнула первая молния. Дверь особняка распахнулась, и во двор выскочила немолодая крепкая женщина в ситцевом платье в цветочек и переднике.

— Алексей Кузьмич, давайте я вас в дом завезу, сейчас гроза начнется.

Не дожидаясь ответа, она ловко взялась за кресло и покатила в сторону дома. Первые капли ударили по земле, когда сиделка и старик уже были на крыльце.

— Ну, что же вы! Ведь есть же телефон у вас. Видите, что дождь собирается, надо было меня позвать. Я же на кухне вожусь, не вижу… Эх, Алексей Кузьмич… Так нельзя…

— Прекрати причитать, Ираида.

— А что я Саше скажу? Недоглядела? — Сиделка уперла руки в бока.

Она добавила что-то еще, но резкий раскат грома слился с ее словами, а дождь хлынул сплошным потоком, как будто кто-то там, на небесах, открыл все краны. Сиделка ловко закатила кресло внутрь, дверь, подгоняемая ветром, с грохотом захлопнулась.

В доме ждали гостей: овальный стол на резных ножках сиял белизной накрахмаленной скатерти, изяществом серебра и мейсенского фарфора. От супницы, стоявшей в центре, доносился тонкий аромат трав и специй. Фальшивый камин изображал пламя и уют.

— Зря старалась, в такой дождь он не приедет. — Голос Алексея Кузьмича был царапающе механическим. — Сколько лет ты мучаешься со мной? Двадцать?

— Двадцать шесть.

— Двадцать… шесть? — Старик закашлялся. — Много… Слишком долго…

— Так мне ж несложно. И вы мне не чужой. А что не приедет, так это вы зря. Внук н… ваш обещался. А ежели он что обещал, так непременно сделает.

— Сегодня все не так… Устал я. Ты занимайся своими делами, а я подремлю у окна.

Непогода во дворе разошлась, швырялась ветром и отломанными ветвями деревьев, палила дождем, грохотала и завывала, будто в одном месте собрались все демоны мира. В одно мгновение гроза, достигнув максимальной громкости и мощи, ударила по дому со всей силой, мигнул свет, заработал генератор. Дождь внезапно стих, и вновь выглянуло солнце. Как будто и не было ничего, и только разбросанные в саду мокрые ветки деревьев, растерзанные цветы на клумбах и лужи свидетельствовали о прошедшей буре.

— Ираида, открой окно, душно.

Сиделка послушно раздвинула огромные, в пол, окна, поправила плед на коленях у старика и подвезла поближе к веранде, но все же внутри, чтобы стекающие с крыши капли не попадали на него.

— Посиди со мной, хватит бегать.

Сиделка взяла стул и покорно присела рядом и аккуратно, как школьница, сложила на колени свои покрасневшие, распухшие от бесконечной работы руки. Алексей Кузьмич тяжело вдохнул, кашлянул, снял очки, потер их, хотя они и блестели. Было видно, что ему трудно начать.

— Ираида, хочу попросить у тебя прощения за…

Но закончить фразу не успел, послышался шум мотора, скрип тормозов и нетерпеливый гудок у ворот.

— Приехал! — Сиделка вскочила и побежала открывать ворота.

— Сашенька, дед-то заждался совсем! — И добавила что-то совсем тихо, Алексей Кузьмич не услышал. Как и того, что ответил Саша.

Внук ввалился в комнату, шурша пакетами и звеня их содержимым. Он был высоким и крепким, про таких говорят «косая сажень в плечах».

— Дед, салют! Еле добрался до вас, на дорогу дерево упало. Но добрался. Смотри, что я тебе привез. — Он поставил сумки на пол и вытащил из одной кожаную куртку летчика. — Помнишь, у тебя такая была? Где эта фотография?

Старик смотрел на суету с непонятным выражением лица, потом сдался:

— Посмотри в верхнем ящике стола. Кажется, я туда убрал.

Саша бережно достал фотографию.

— Ну вот же! Смотри, она в точности такая! Давай примерим? — И, не дожидаясь ответа, быстро накинул куртку деду на плечи. — Ну, красота?

— Что ты меня, как барышню, рядишь? — Вдруг рявкнул дед, но, увидев растерянное лицо внука, добавил: — Мне только на том свете летать осталось. Давайте лучше за стол.

— Мы еще кого-то ждем? Стол накрыт на пятерых.

— Все уже здесь. Я попросил Ираиду поставить дополнительные приборы.

Саша непонимающе взглянул на деда: «Чудит».

— Ираида, сядь. Не суетись. Мне надо поговорить с вами… попросить прощения… это моя вина, что Миши и Настеньки нет с нами…

— Алексей Кузьмич, остановитесь…

— После смерти жены я попал в аварию, вы помните. Саша, тогда Настенька, твоя мама, пригласила Ираиду присматривать за мной.

Саша кивнул, он слышал эту историю не раз. Но к чему этот разговор сегодня?

— Я встал на ноги, но за время моей болезни у нас с Ираидой завязались отношения. Твоя мама восприняла эту новость негативно. Прекратила общение со мной, поменяла телефон, место работы. Она не хотела ни видеть, ни слышать меня, несмотря на то что мы с Ирой расстались. Настя считала меня предателем. Она переехала в другой город, вышла замуж за летчика. — Алексей Кузьмич горько засмеялся. — Как говорили, за хорошего парня, пилота от бога. У нее родился ты, Саша.

Старик замолчал и посмотрел в окно. Небо снова насупилось. На каминной полке громко тикали часы.

— Через своих знакомых я нашел ее адрес и написал, что хочу увидеть внука.

Старик закашлялся, сиделка и внук смотрели на него, не отрывая глаз.

— Настя мне ответила, что сама давно хотела помириться, но было стыдно. Что она все поняла… — Из-под оправы очков блеснула и спряталась в морщинке слеза. — Мы договорились, что она приедет, как сможет. Они собрались, но билетов не было. Я договорился с друзьями, что их посадят на военный борт… Тебя, Саша, не взяли с собой. Самолет разбился. Меня хватил удар… Потом Ираида тебя нашла, оформила опеку — мне бы не дали — и привезла…

Он замолчал. Тишина легла тяжелым одеялом.

— Это я посадил их на тот самолет… Все, что осталось, — только воспоминания.

Алексей Кузьмич посмотрел на сидевших рядом Ираиду и Сашу и вдруг спросил:

— Ира… Миша… твой сын? Почему…

* * *

В карете скорой помощи старик, лежа на кушетке с кислородной маской на лице, увидел улитку, которую злой судьбой забросило в машину, и теперь она медленно тянула за собой свой домик, оставляя влажный след на стене. Алексею Кузьмичу очень хотелось, чтобы она доползла до безопасного места. Тогда все будет хорошо. Но путешествие улитки длилось совсем недолго, толчок от ухаба сбросил ее на пол, разломив панцирь на кусочки. И только влажный след на стене напоминал о том, что она все же была. Была.

Татьяна Аникина
Депутатская неприкосновенность

— Лизонька, будь добра, к десяти утра приедут заказчики, займи их, я через семь минут буду, — Амелия опаздывала на встречу. Она этого терпеть не могла, но уже который раз ей пришлось гримировать ссадину на щеке.

— Хорошо, что обошлось без кровопролития, — озабоченно глядя в зеркало на предательски краснеющую свежую рану на щеке, подумала женщина. — Сколько я еще буду терпеть над собой его издевательства? Сегодня же после встречи соберу его вещи и «чао, дорогой, видно, страстью не разбужен!» Что я за дура? Учу других: «Полюби себя!» Люблю ли я сама себя? У него же явно психическое расстройство. Да что там про любить себя? Наши отношения уже себя изжили, дочь всегда очень хорошо к нему относилась, теперь уже осуждающе смотрит на меня. Что сегодня скажет? Отек не спадает, глаз припух, тоналка не справляется…

Она зашла в офис, дочь вышла навстречу, внимательно на нее посмотрела:

— Мама, мне кажется, ты боишься даже представить, что такое удовольствие от жизни, что такое счастье и наполненность, — и ушла в свой кабинет.

Встреча с заказчиками прошла стандартно, помощница Лиза провела ее великолепно, все остались довольны.

После встречи женщина зашла в кабинет дочери, устало присела на стул и, виновато посмотрев на нее, тихим голосом проговорила:

— Все, милая, я уже не могу это терпеть, он совершенно неуправляем. Решено: завтра еду в садовый центр, пошла собирать вещи, увезу его пока к Ольге. Утром созвонились, она сказала, что примет Василия. Не выгонять же его на улицу, ты ведь знаешь, что ему некуда идти, а ей в частном доме всегда нужен помощник.

Дочь молчала, и от этого ее молчания Амелии было еще тяжелее.

«Какой пример я ей подаю? Это все из-за меня, это я виновата… Стопэ, Амелия, снова за старое, убираем это никому не нужное чувство вины. У каждого свой путь, никто не виноват. Все идет, как должно идти по Высшему замыслу», — она поднялась со стула и тихо произнесла:

— Ну так я пойду? Много дел, — дочь понимающе улыбнулась, ничего не сказав ей в ответ.

* * *

Утром Амелия загрузила вещи Василия в багажник своего джипа. Цвергшнауцер Саймон быстро запрыгнул в машину, Василий развалился на переднем сиденье, демонстративно отвернувшись, и все семьдесят километров до садового центра не проронил ни звука.

— Ему стыдно за свое поведение, надо бы с ним поговорить, — снова нахлынуло чувство вины, и ей уже казалось, что лучше Василия никого нет. Она мало уделяет ему внимания — уходит рано, приходит поздно, он все время один, конечно, любой озвереет.

Василий был чудо как хорош, умел быть ласковым, преданным. Однако она понимала, что, когда любят и одобряют лишь те твои поступки, которые гарантированно оставят тебя при них, чтобы ты не оказался где-то в недосягаемости от их «большой любви», это не любовь.

— Эх, все еще верю в любовь. Начиталась сказок, насмотрелась мыльных опер, — остудила себя Амелия, подъезжая к садовому центру.

Ольга вышла навстречу, Саймон радостно выпрыгнул к ней на руки. Василий все так же молча, вальяжно спустился на землю, медленно пошел к открытой двери. Ольга подскочила к Амелии и зашептала ей в ухо:

— Как хорош! Голливуд отдыхает! Тебе точно не жалко?