Бесплатный фрагмент - Хроники мёртвых городов — 4. Реквием

От составителей

Перед вами четвёртый сборник «ХРОНИКИ МЁРТВЫХ ГОРОДОВ», получивший подзаголовок — «РЕКВИЕМ». В этой книге собраны рассказы авторов, принявших участие в тематическом конкурсе, организованном литературным сообществом ВКонтакте «Леди, Заяц & К».

Каждая история — это взгляд на мир, переживший катастрофу, на города, где жизнь угасла, но память и тайны остались. Здесь переплетаются жанры постапокалипсиса, мистики, хоррора и драмы, а герои сталкиваются с испытаниями, которые проверяют их на прочность.

Сердечно благодарим участников за отзывчивость, креативность и поддержку конкурса. Отдельная признательность — читателям, которые продолжают следить за нашим сообществом и вдохновляют на новые проекты.

Пусть «ХРОНИКИ МЁРТВЫХ ГОРОДОВ — 4. РЕКВИЕМ» станет достойным завершением цикла — но кто знает, какие ещё истории скрывают руины?..

Стараниями художника — Сергея Садова у сборника появилась обложка. Спасибо Мастер.

Сборник посвящается нашему другу, защитнику Родины и просто хорошему человеку — Дмитрию Владимировичу Изъюрову (10.09.2002 — 21.06.2024)

ПОМНИМ…

С Уважением,

редакция Литературного сообщества

«Леди, Заяц & К»»:

Сергей Кулагин,

Григорий Родственников,

Дмитрий Зайцев,

Денис Моргунов,

Татьяна Осипова,

Дмитрий Королевский,

июль 2025 года.

Галина Петайкина В МЁРТВОМ-МЁРТВОМ ГОРОДЕ

В мёртвом-мёртвом городе,

Среди чёрных птиц,

Вылезали «бороды»

Вражеских грибниц.

Споры поразвесили,

Угрожали всем.

В городе далеко не весело,

Не смешно совсем.

Авторы растеряны:

Быть или не быть?

Где тут стать уверенным,

Выплетая нить?

Нить повествования,

Конкурсный рассказ.

Творчества страдания

Настигают нас.

Тут и там Белинские

В разных колпаках

Критикуют искренне,

Пусть и впопыхах.

Города размножены.

Мёртвые, как прах.

До прорех заношены

И вселяют страх.

Ждут своих читателей,

Просят посетить.

Творческих мечтателей

Смогут удивить.

Сергей Лактионов, Григорий Родственников СХОДИЛ ЗА ЙОГУРТОМ…

«Наша молодость прошла в чужих краях:

Мы боролись против зла — а побеждали страх!

Мы рубили петли улиц, и глотали дым —

Но однажды мы вернулись к очагам своим…»

Харизма

«Целый год ожиданий коту под хвост», — подумал Юра, когда Ирина с порога повисла у него на шее и чмокнула в щёку:

— Юрочка, любимый, случилось чудо. Мне отпуск дали!

Юра Потехин разочарованно хрюкнул, но тут же постарался изобразить на физиономии радость:

— Вот класс! — он с деланным энтузиазмом обнял супругу.

Поглаживая Иркину спину, он с горечью проклинал её начальника (разумеется, Ирки, а не спины):

«Вот гадёныш! Ведь обещал, что Ирка не увидит отпуска как своих ушей. Где ж твоя твёрдость, падла?!»

— Детей тоже берём с собой! — глаза жены лучились счастьем.

— Как?! — не совладал-таки с собой Потехин. — Зачем?!

— Как зачем? Пусть тоже отдохнут в Таиланде. Покатаются на слонах, побывают на крокодиловой ферме. В море покупаются.

— Там же душно, как в парилке, — попытался воззвать Юра к голосу Иркиного разума. — Зачем детям так резко менять климат: для здоровья опасно! Ну и вообще, всё это… на крокодилах катание…

— Ничего страшного, — с ласковой и безжалостной улыбкой отбрила Ира. — У тебя тоже здоровье деликатное, а ты пятый раз летишь. А за детьми присмотрит мама.

— Мама? — ноги Потехина подкосились.

— Конечно. Не вечно же ей на даче сидеть. Пусть мир посмотрит!

Радужные мечты треснули и рассыпались. Вместо длинноногих таек перед взором несчастного замаячила омерзительная физиономия тёщи. Прощай, райский отдых, божественный интимный массаж и эротические приключения для одинокого мужчины. Жизнь дала трещину. Сказку отменили…

* * *

Тёща была в ударе. Никогда Юра не видел её такой деятельной. Она успела проштудировать проспект по достопримечательностям Таиланда. Отпуск был расписан по часам: подъём на гору Накакед к Большому Будде, посещение Храма Ват Чалонг на острове Пхукет, осмотр древнего города Аюттхая и многое-многое другое… Вот только массажных салонов и улицы красных фонарей в этом списке не было.

Юра уже подумывал, не прикупить ли в аптеке какой-нибудь тайской отравы и не подсыпать ли тёще в чай?.. Увы, гнусная старуха не ела ничего, кроме йогуртов: берегла здоровье.

В самолёте Потехин сослался на тошноту. Тёща оставила его в покое и переключилась на жену и детей. Весь полёт Юра сквозь сон слушал тёщины разглагольствования про волшебные кристаллы кварца, мантры и чакры… Окаянная мамочка на старости лет увлеклась эзотерикой и спускала пенсию на всякие висюльки и услуги доморощенных шаманов.

И когда она успела так скурвиться, думал про себя Юра. Всего пару лет назад тёща была хоть и ворчливой, но вполне приятной тёткой, по крайней мере, не пилила Потехина по любому поводу… А потом стремительно мутировала в ходячий стереотип из самых скверных анекдотов! Старость, что ли, подкралась с деменцией бок о бок?

По прилёте «мама» остановила такси и велела везти их в лучшую гостиницу. Юра лишь крякнул, прикидывая в мыслях расходы.

Номер оказался шикарным, трёхкомнатным. «Плевать, — подумал Потехин. — Деньги всё равно тратить не на что… вернее, не на кого». И проводил тоскливым, обречённым взором смуглую красотку-тайку в наряде горничной, проплывшую мимо по коридору.

Тёща меж тем успела расставить по номеру свои побрякушки, зажечь вонючую ароматическую свечку. После чего залезла в холодильник, выставив наружу необъятный зад. Юра тоскливо пялился на него, украдкой косился на Ирку — и с потаённым страхом думал, разнесёт ли благоверную в будущем до таких же габаритов.

— Безобразие, — заявила тёща с довольным видом. — Такое есть нельзя. Всё острое, переперчённое!.. Надо позвать администратора!

— Не нужно! — замахал руками зять, почувствовав внезапный шанс хоть ненадолго сбежать из начинающегося ада. — Я сам всё куплю! — и бросился к двери.

— Ты куда? — окликнула Ирка.

— За йогуртами для мамочки! — и Юра шарахнул дверью.

Юра быстро набрал большой пакет продуктов, но возвращаться в гостиницу совершенно не хотелось. Скуки ради Потехин бродил по торговому центру… Пока вдруг не замер перед входом в маленькое турагентство.

Его внимание привлёк странный человек за стойкой администратора. Что-то в нём было не так. Одет как обычно, но лицо…

Юра изумлённо поднял брови. Явно не таец. Вроде смуглый, но загар какого-то странного оттенка: то ли голубоватый, то ли серебристый. И мелкие кудряшки вроде бы чёрные, но отливают зеленью — или это освещение? А глаза слишком большие и круглые для азиата… да и для европейца. И какого цвета? Вроде чёрные, а моргнёт — уже ярко-голубые, а вот уже… красные?

Тут странный человек заметил внимание Юры. И добродушно улыбнулся в ответ. Потехин стушевался и хотел было уйти — какая разница, чем этот крендель накрасился, это же Таиланд, тут всяких фриков полно… Если бы администратор вдруг не окликнул его:

— Скучаете? — говорил он на чистом русском. — Могу предложить незабываемое развлечение!

«Вот она, секс-индустрия в действии».

— Не требуется, — подчёркнуто сурово ответил Потехин. — Я примерный семьянин, жене не изменяю. Облико морале! Ясно?

— О, нет-нет! Я имел в виду путешествия и приключения! — хохотнул «пёстрый». — Два десятка удивительных миров на ваш выбор! Будьте уверены, не пожалеете!

— Какие ещё миры? — удивился Юра. — Я вроде и так на отдыхе…

— Чужие! — доверительно сообщил незнакомец. — Вас же привлекла наша вывеска?

Лишь теперь Юра взглянул.

Вывеска была живая. На ней синеватая рука, почему-то трёхпалая, рассыпала в космосе бусинки-планетки. Потом изображение разрасталось… И вот уже неслись по джунглям какие-то алые бабуины в доспехах; из бушующих волн взмётывался морской змей и ловил на лету пастью четырёхкрылых птиц-не-птиц; беззвучно жахали взрывы, пылали и лопались неземного вида ползучие бронеходы… А потом всё проваливалось в облака — и вот уже вновь невинные планетки мирно плыли в звёздной тьме.

— Это очень хорошо, что вы увидели! — доверительно сообщил «пёстрый». — Девяносто семь процентов ваших сородичей увидели бы совсем другое; но вы нам подходите!.. Предлагаем развлекательный тур. Целая вселенная драйва и адреналина!

«Квест», — понял Юра, нахмурившись. Все эти штучки он не очень жаловал, ибо не любил фальши. Даже в детстве смущался играть на школьной сцене грибочек-мухомор.

— Всё это, конечно, интересно… Только у меня такое настроение, что хочется кого-то убить.

— О! Тогда для вас — «Мёртвый Город». Сможете снять стресс и поднять тонус. А уж адреналина — хоть отбавляй! Только представьте: целый город, переполненный опасными монстрами! И можно отстреливать их без ограничений и охотничьих лицензий!

— И дорого берёте? — невольно заинтересовался Потехин.

— Всего лишь десять тысяч бат за тур!

— Сумма, конечно, немаленькая, — почесал в затылке Юра, — но предложение заманчивое… Это типа игра компьютерная?

— Что вы! Никакой виртуальной профанации. Игра, но полностью в реальном антураже. К вашим услугам арсенал передового оружия, а также гид, будет наставлять вас на начальных этапах!

Значит, в пейнтбол побегать предложат. Пострелять краской в таких же скучающих дураков… Ну, это уже кое-что!

— Эх, была не была, — крякнул Потехин. — Долго это у вас?

— Вы не потеряете ни дня своего мирского времени. Игровое же время — пять суток. Дожившим до конца тура полагается вознаграждение от фирмы!

«А неплохо так», — окончательно ободрился Юра и достал кошелёк. Порезвиться с пластмассовым автоматом, пока не истекут условные «пять суток» в игре, да ещё и денег дадут… Вспомнилось детство и игры в «Зарницу». (Юность и армию вспоминать не захотелось: был там… один из тех необъявленных конфликтов, про которые в новостях не говорят и в учебниках не пишут).

Юра выложил деньги на стойку. Подмахнул контракт:

— Ну, где ваш полигон?

— Вот сюда попрошу! — «пёстрый» отдёрнул занавеску у стойки, будто кабинка переодевания, и гостеприимно указал рукой.

Юра шагнул внутрь. И в последний миг вдруг понял, что рука у «пёстрого» была какой-то странной… Вроде трёхпалой? Как на вывес…

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

…В следующий момент Юра пошатнулся от неожиданного порыва ветра.

Он устоял. Оглянулся — и потрясённо понял, что очутился на крыше какой-то высотки. Отошёл подальше от края; пригляделся, щурясь на свежем ветру… И ему поплохело.

Вокруг был город — и явно невесёлая тайская столица развлечений. Небоскрёбы, эстакады, огромные купола… Всё из перламутрового материала (бетон, или нет?) светлых тонов. И каких-то непривычных форм, пугающе не похожее на человеческие постройки. Скорее на что-то живое, но окаменевшее: странные стебли, цветы, раковины моллюсков… Как будто город сам вырос из земли.

И он был везде. Спереди и сзади от Юры городская застройка тянулась до горизонта. А слева и справа…

Потехин пошатнулся и сел. Слева и справа город не заканчивался. Он тянулся в невероятную даль: оба горизонта сходились вместе, сливаясь в узкую сияющую полосу, плавно загибавшуюся вверх — и уходящую в небо, ясное, но звёздное.

И в этом небе сияло маленькое солнышко. Слишком маленькое и яркое для привычного, земного.

— Приветствую! — раздался над головой чей-то вкрадчивый голос.

Над Потехиным висел жёлтый металлический шар размером с футбольный мяч. Поверхность его усеивали круглые линзы, похожие на объективы.

— А… выдавил Юра. — Вы… от фирмы?

— Совершенно верно. Искусственный интеллект второй категории, ваш гид. Буду сопровождать вас до адаптации в игре!

— Это… что? Я где?

— В соответствии с контрактом! — радостно сообщил кругляш. — Мёртвый Город! Номер галактики в спирали — 247. Номер звезды в тентуре… — Кругляш выдал что-то путаное.

— Другая планета?

— Отнюдь! Кольцевая мегаструктура на орбите искусственной звезды пятого-«бис» класса. Мир-город на внутренней стороне кольца! Триста двадцать один цикл назад — процветающая обитель великой цивилизации Неф: ныне поражён технопорчей и оставлен нефами. Выкуплен нашей фирмой под зачистку как игровой полигон сто пятьдесят три цикла назад.

— Зачистку?

— От рефов. К сожалению, технопорча плодит этих созданий в изобилии: а они, в свою очередь, заражают ей всё новые территории.

— Рефы? Нефы? — глупо переспросил Юра.

— «Нефы»: мегацивилизация Нефилим, — уточнил Кругляш. — Название в вашем языке взято из мифологии, в значении «исполины», как наиболее отображающее величие и доминирующее положе…

— Эти, трёхпалые?

— В том числе! — Кругляш «кивнул» всем корпусом.

— А рефы? — Юра запоздало вспомнил, что по условиям предлагалось убивать монстров.

— «Рефаим». Также заимствовано из вашей мифологии, в значении «мёртвые предки».

— Зомби, что ли?

— Ранее живые организмы: ныне — модифицированные технопорчей некроактивные формы существования! Основные переносчики технопорчи. Уровень угрозы для жизни — от семнадцатого до двадцать третьего по шкале…

— Стоп! Для жизни? — вдруг прозрел Юра. — Это… меня что, убить могут?! Да вы охренели? Давайте всё взад! Я отказываюсь!

— Контракт наёмного чистильщика преждевременного расторжения не предусматривает, — любезно известил Кругляш. — Вам гарантирован возврат домой по завершении пятисуточного срока боевых действий против рефов, вознаграждение и полное купирование…

Дальше Потехин не дослушал. Вскочил, попытался сбить пакетом проклятого дрона (тот мигом взлетел повыше), а потом с рычаньем вцепился себе в волосы.

— Рекомендую воздержаться от громких звуков и шума, — спокойно посоветовал Кругляш. — Хотя я не фиксирую поблизости крупных скоплений рефов, вам стоит научиться осторожности… Как прикажете вас зарегистрировать?

— Юрик… — прорычал Юра. — Юрик-Дурик, мля!

— Принято, Юрик-Дурик. Добро пожаловать в игру!

* * *

Обещанное оружие Юра получил почти сразу: когда спускался по бесконечным лестницам. Внутри всё тоже было… странным: плавные линии, сглаженные углы… Никаких светильников — не считая растений, похожих на лозы. Ими поросли все стены; редкие плоды, выглядевшие как продолговатые кристаллы в палец длиной, мягко светились.

— Это что? — тихо спросил Юра, осматривая по очереди квартиры, все без дверей и замков. То ли у «нефов» не было воров, то ли не было даже частной собственности.

— Элементы коммунального хозяйства! — Кругляш начал объяснять, но Юра тут же перестал слушать. Потому что наткнулся на скелет.

Скелет полулежал у окна, как будто когда-то был убит, ведя огонь по кому-то на улице. В светлом городском камуфляже, в костяных руках — бандура вроде четырёхствольной винтовки.

Правда, сначала Юре показалось, что он видит два переплетённых скелета. Подошёл ближе — и покрылся мурашками. Четыре руки. Череп не людской, а скорей как у акулы в музее: рыластый, пасть полна зубов…

— Это, как его… реф?

— Отнюдь! — Кругляш явно любил это противное словечко. — Один из игроков, наподобие вас.

Юра сглотнул. Проклятая «фирма» нефилимов явно вербовала своих наёмников (какая там «игра»! ) далеко не на одной Земле!

Четырёхствольный «бластер» (или как его) оказался не слишком тяжёлым. Сбоку корпуса прорезь, а в ней светящийся столбик на две трети, с горящим жёлтым огоньком — индикатор заряда, наверно. Рукоять и упор для плеча были не под человеческую руку; но, пока Юра рассматривал ствол — они неуловимо изменились, так что оружие в его руках было как влитое.

— Адаптивная конструкция! — подтвердил Кругляш. — Типовой пехотный средний лучевик времён последней Большой Войны, хороший выбор!

— А когда эта «последняя» была? — почему-то напрягся Юра.

— Чуть более четырёхсот циклов назад.

— Чего-о? — возмутился Потехин. — И это «передовое оружие»?

— Передовое по меркам вашей цивилизации, — любезно уточнил Кругляш. — Максимум, который можно доверить игрокам. Современная же цивилизация Неф в индивидуальном оружии не нуждается, ибо основана на…

— Ладно, проехали. Где тут патроны?

Юра обшарил комбинезон «акульего» скелета (извини, брат-солдат, тебе уже не нужно…), но нашёл лишь несколько светящихся кристаллов-плодов — таких же, как те, что росли на лозах. Несколько белых, один нежно-зелёный. Ну, хоть фонарик будет, если куда лезть…

Он вышел из небоскрёба на проспект, под чужое небо. Было на удивление чисто — ни обломков, ни брошенных машин, ни другого постапока. И тихо.

— И куда?

— Выбор решений в Игре остаётся за игроком, — Кругляш качнулся в воздухе, будто пожав плечами. — Но в двух улицах слева от вас я фиксирую зарождающийся очаг технопорчи. И четыре единицы рефов. Если вас интересует небольшая проверка боем…

…Что такое «технопорча», Юра узрел наглядно через пять минут — и это было тошно. Будто в стройных рядах светлых зданий, как в улыбке, появился гнилой зуб. Масляно-чёрная, талая масса, оплывшая гигантскими комьями: казалось, что-то расплавило один из домов. Из этих бугров росли кущи каких-то ломаных, ветвистых антенн или стеблей, по которым пробегала ритмичная дрожь.

Вокруг этой гигантской опухоли кружила метель мертвенно-синих огоньков. И четыре тощие фигуры поводили в воздухе лапами, будто командуя ей… Впрочем, рефы почти сразу перестали «колдовать» и разом обернулись к Юре.

— Рекомендую приготовиться к бою, уважаемый Юрик-Дурик.

Потехин успел себе вообразить киношных зомби: мертвенно-серых, с бельмами глаз, спотыкающихся… Но рефы оказались скорее скелетами. Две руки, две ноги — но нечеловеческих пропорций. К тому же, костяки были сплошь опутаны чёрными то ли жилами, то ли проводами…

Разглядеть детальней Юра не успел. Потому что твари молча и слаженно рванулись на него, и очень быстро. Куда там медленным зомби!

Пальцы сами нажали на спуск лучевика. Не было ни отдачи, ни грохота, лишь шипящий свист… И шквал ярких лучей из всех четырёх стволов разом!

Юра аж вздрогнул. Так, что лишь двух рефов очередью разнесло в кости и клочья. Третий лишился ноги и запрыгал на месте. Четвёртый вообще уклонился, ловко взбежал прямо на стену дома, явно собираясь прыгнуть сверху. Юра шарахнулся, вздёрнул лучевик и всадил ещё один залп в раскорячившуюся тварь. Когда, наконец, смог остановиться — стена дома была изъедена кратерами от попаданий.

Юра добил последнего, охромевшего рефа (тот пытался уползти). И лишь тогда понял, как его трясёт.

— Хороший результат для первого раза! — до ужаса спокойно приободрил его Кругляш. — Рекомендую, однако, перезарядить оружие, и впредь экономней расходовать боезапас.

Потехин взглянул на прорезь. Светящийся столбик «упал» на самое донышко. Ну да, палить в белый свет, как в копеечку… Перезарядить? И чем?

А если… Юра достал один из светильных плодов-кристаллов. Приложил к прорези, и тот вдруг стал жидким и текучим — и заполнил прорезь светом до отказа. Огонёк индикатора загорелся весёлым зелёным.

— Поздравляю с прохождением интуитивного теста!

— А… эта вот хрень, чёрная… Чем его, гранатой, что ль?

— Отнюдь! Не закрепившиеся очаги технопорчи без поддержки отмирают самостоятельно. Вы хорошо справились с работой!

— …И это «игра», по-вашему?!

Про себя Юра уже понял многое. Оружие, доставшееся ему, даже целиться не требовало, палило целым шквалом. Явно рассчитано на новичков… Или смертников, которых не жаль.

— Раз ваши нефы такие великие, — кипятился Юра, шагая по улице, — то пускай и воюют за себя сами! А не вот это вот всё!

— Увы, зона распространения технопорчи неблагоприятна для присутствия великих нефов, — занудно долдонил Кругляш, плывущий следом. — Аура, порождаемая обширным очагом порчи, может охватывать целые звёздные системы, и смертоносна для благостной жизненной гармонии нефов.

— Раз сами не могут, то этими… роботами воюют пускай! Вот типа тебя! Дронами!

— Отнюдь! К сожалению, технопорча распространяется, в том числе, на алгоритмические боевые системы выше определённого порога сложности, и способна перехватывать над ними контроль. Даже малые, невооружённые устройства моего уровня могут присутствовать в зоне порчи лишь ограниченное время. Именно поэтому я могу координировать вас лишь на раннем этапе, после чего вынужден буду вас покинуть, удалившись на длительную профилактику…

— С орбиты пусть бомбят! Астероид сбросят!

— Тотальное уничтожение материального наследия великих нефов, заражённого технопорчей, признано нежелательной тактикой. Выбор сделан в пользу постепенного, планомерного излечения порчи силами чистильщиков из числа несовершенных рас…

— Тогда план нужен! Командование! Нормальная война, а не эти ваши игрушки!

— Выбор в пользу Игры сделан исходя из эпохальной культурно-исторической парадигмы великих нефов, и отражает…

— Суки ваши нефы, вот что отражает, — злобно подытожил Юра.

— Грубость — несоблюдение социальных норм или этикета между разумными существами. Допустимо из уст несовершенных рас, особенно в моменты чрезвычайной опасности…

— Да заткнись ты! Мне ещё пять дней слушать твой бред! — Потехин оглядывался по сторонам, решая, в какую сторону держать путь.

Город казался светлым и радостным, словно рождённый в сказке. Вот только сказка оказалась страшной. Добавляло жути то, что не было живности. Ни каких-нибудь крыс, вроде бы обязательных для постапокалипсиса, ни даже птиц…

— Фиксирую приближение воздушной цели, — без всяких эмоций доложил проводник. — Одна… две… три единицы противника.

— Где?! — Потехин задрал голову, вглядываясь в лиловое звёздное небо.

— Очень опасные противники, — бесстрастно сообщил дрон. — Рекомендую предельную концентрацию.

Но Юра уже и сам услышал треск крыльев. А потом из-за края крыши вырвались три силуэта.

На вид летучие рефы больше всего напоминали огромных стрекоз. Длинные, суставчатые тела из белых костей и чёрных жил, мерцание трескучих крыльев…

А в следующий миг одна из тварей заложила вираж и пала на Юру, растопырив лапы-крючья. В ужасе Потехин успел разглядеть, что вместо фасеточных глаз у тварюги — две человеческих головы…

Сноп огня встретил тварь на лету, разнёс в клочья. А вторая уже заходила на бреющем сбоку. Юру спасла идиотская случайность: он наступил на бутылку йогурта из оброненного пакета и повалился наземь, больно ударившись боком и плечом… «Стрекоза» прошла над ним и на всей скорости хрястнулась в стену.

Юра приподнялся. Сломанное чудовище возилось неподалёку, поджимая лапы и подёргивая смятыми крыльями. Головы-глаза — обе лысые, одна женщина, вторая, кажется, паренёк-подросток — моргали и беззвучно разевали рты, будто от нехватки воздуха. Юра зажмурился, стиснул зубы, и ещё одним выстрелом положил конец их мукам.

— Юрик-Дурик! — окрик Кругляша заставил новоявленного чистильщика опомниться. Последняя «стрекоза» закладывала круг высоко над улицей. Лапы её были скрючены под брюхом, и каждая заканчивалась чёрным утолщением, будто обута в ботинок…

Внезапно один «ботинок» чёрной каплей сорвался вниз. В голове у Юры промелькнуло давно забытое: «Воздух!»

Он шарахнулся в сторону, за выступ фасада — и вовремя. «Ботинок» ударился о тротуар и взорвался. Во все стороны брызнула какая-то чёрная жижа.

Стена дома там, где её усеяли чёрные капли, тут же закурилась струйками дыма… А одна капля угодила Юре в левое плечо. Как раз туда, где заканчивался рукав жёлтой футболки с легкомысленной надписью «ТамбOFF».

От резкой, жгучей боли рука повисла плетью. Потехин на миг задохнулся, а затем заорал во всю глотку. В глазах потемнело, бросило в пот… Стиснув зубы от боли и ярости, Юра вскинул лучевик уцелевшей рукой — и выпустил по чудовищу короткую очередь. Веер лучей прошил воздух. Одна из отсечённых лап, кувыркаясь, пала вниз и воткнулась в землю, как гигантский серп.

Монстр уронил новую «бомбу». Потехин ушёл перекатом в сторону, выстрелил. Снова попал. Стрекоза окривела на один «глаз» — срезанная голова пала вниз и разлетелась об землю на черепки, как пустая… Но тварь была слишком вёрткой.

Юра поливал огнём небо и стены небоскрёбов — а стрекоза металась и петляла среди режущих воздух лучей, пытаясь оказаться над целью. Пара бомб пропала впустую, и теперь с поджатых лап свисала лишь одна смертоносная капля.

— Что ж ты живучий такой, сука! — прошипел Юра. Палец надавил на гашетку… но вместо яркой вспышки дуло бластера выдало лишь короткий треск. Боекомплект опустел.

Привалившись к стене и кое-как придерживая оружие обвисшей рукой, Юра полез в карман за кристаллами-зарядами… И оцепенел, нащупав крошево. Раздавил, когда набок упал! Уцелел лишь зелёный камушек — но, как Юра им ни тыкал в прорезь, оружие отказывалось принимать его.

— Патроны! — выкрикнул Юрий. — Кругляш, патронов надо!

— У вас не осталось зарядов, — до идиотизма вежливо сообщил гид. — Я советовал экономить боекомплект.

— Дай патронов, гадина! — зарычал Потехин. — Она ж меня щас завалит!

Монстр выплыл из-за крыш, трепеща крыльями. Потрёпанный, но всё ещё смертоносный. Не спеша, будто чувствуя беззащитность противника, стрекоза заходила на вираж.

— На первом этапе Игры вам доступно приобретение оружия, — вкрадчиво сообщил Кругляш. — Сумма будет вычтена из вашего счёта…

— Что?! Почему раньше молчал, дубина! Покупаю! Быстрее!

— Советую приобрести ракетницу. Лучшее оружие против данной разнови…

— Давай, сука!

С небес прямо перед Юрой вдруг рухнул столб прозрачного света, мигнул — и погас. А на тротуаре осталось лежать нечто, похожее на укороченное футуристическое ружьё с набалдашником на стволе.

Юрий подхватил его и вскинул, подпирая локтем больной руки… Аккурат в тот момент, когда лапа стрекозы освободилась от последней капли-бомбы.

Выстрел — и огненная искра с тонким дымным хвостом прошила падающую бомбу, а затем вонзилась в подбрюшье «стрекозе». Хлопок, вспышка — и лишь горелые клочья закружились в воздухе.

Юра сполз спиной по стене. Щёки обожгли слёзы. Болело всё, в особенности — пульсирующая толчками рука.

— Я бы на вашем месте не расслаблялся. — Кругляш снова был рядом. — Фиксирую приближение большой группы рефов. Кажется, вы их привлекли шумом и стрельбой.

Потехин лишь застонал.

— Пока есть время, советую приобрести заряды к вашему лучевику. Рефы этого подвида не слишком сильны; подойдут те, что вы уже опробовали.

— Да эта хрень тут просто на стенах растёт! — прошипел Юра.

— Но сейчас ведь вам её не достать? — возразил Кругляш. — Доступно до пяти единиц. Разумеется, за вычетом со счёта…

— Давай пяток, — скрипнул зубами Юра. — Вы, падлы, игроков не только убиваете, но и обираете!

— Всё не так драматично, — уверил Кругляш. — Есть положительная статистика! Немало игроков благополучно завершили свой контракт, заслужив вознаграждение…

С неба опять пал луч — и Юра принялся распихивать появившиеся кристаллики в карманы шорт.

— А вот и ваши противники, — «обрадовал» Кругляш. Как раз в этот момент из переулка шустро поползли чёрные раскоряченные силуэты. Причём поползли как по земле, так и по стенам. Новые тварюги напоминали муравьёв. Костяные лапы, перевитые жилами, ритмично ходили вверх-вниз, как шатуны. Вместо бошек черепа, из разинутых ртов растут крючья жвал, из глазниц — антенны.

— Сука… — процедил Юра. — А говоришь, «слабые»!

— Поодиночке, — уточнил Кругляш. — Однако это стайный подвид.

Юра обречённо взглянул на толпу монстров. Поднял заряженный лучевик, уже понимая, что пять дней ему не продержаться — тут и до вечера-то как бы ещё дожить…

Как вдруг откуда-то сверху — с галереи, опоясывавшей дом — сорвались два огонька. Пара огненных шариков, таща за собой переплетающиеся шлейфы дыма, вонзились в гущу «мурашей». Взрыва не было: лишь беззвучно вздулись два гигантских пузыря прозрачного сияния, мгновенно слились в один и погасли. А от десятка «мурашей» разом осталась лишь чёрная пыль.

— Давай сюда, парень! — раздался крик. Из сводчатого дверного проёма высунулся бородатый мужик и махнул рукой. И тут же из окон дома по рефам сыпанули сияющие лучи.

«Мураши» всей толпой рванулись на неожиданных врагов (Юра уже понял, что тактика у рефов как у осиного роя: нападают, пока все не погибнут…) Но навстречу им из дома выкатился какой-то здоровенный, густо покрытый шипами шар в человеческий рост. Врезался в самую гущу — только захрустело!..

Юра поднялся — и, держа лучевик на отлёте, захромал к двери.

— …И снова вам повезло! — констатировал Кругляш. — Вы встретили группу других игроков. Выживать в сообществе легче!

Потехин, кривясь от боли, разглядывал четверых мужчин; а они разглядывали его. Точнее, мужчин тут было трое. Все бородатые, в потрёпанной одежде, увешанные разнообразной снарягой и оружием. Четвёртый вообще человеком не был — скорее, гигантский ёж метра два в высоту, с хитиновыми клешастыми лапами. Рыло бронированное, с маленькими глазками и пучками усов. На шипах ещё блестела чёрная слизь от раскатанных «мурашей».

— Рад тебе, парень, — самый бородатый, позвавший Юру, протянул ему руку. — Ловко ты стрекоз угандошил. Где службу тянул? Чечня, Карабах?

— Таджикистан, — нехотя сознался Юрий, пожимая заскорузлую ладонь. — Две тысячи восьмой год…

— Ежу клешню не пожимай. Без руки останешься… Как звать-величать?

— Потехин, Юрий Семёнович.

— Длинно. У нас погоняла…

— Прошу прощения, — вмешался в разговор Кругляш. — Игрок зарегистрирован как Юрик-Дурик.

— Дурик? — расхохотался бородач. За ним заржали и остальные, кроме Ежа.

В хор мужского ржания вплёлся хрипловатый, но явно женский смех. По лестнице со второго этажа спустилась молоденькая девушка: худая, смуглая, с короткими чёрными волосами. На плече — винтовка с раздвоенным на конце буквой «Y» стволом. Юра вспомнил двойной огненный заряд, испепеливший мурашей.

— Это по-нашему! — заявил бородач. — А я Аванес-Балбес! А это Мишка, позывной «Мамочка».

— «Мамочка»? — невольно хмыкнул Юра.

— Ага. По первой всё причитал: «Мамочка, роди меня обратно, чего ж я в такую жопу влез?» Это Марио — «Бандит»: итальянец, и батя у него мафиози. А это…

— А это Агне, — перебила черноволосая, тоже пожав Юре руку. Ладонь у неё была сильная и жёсткая, не хуже мужской. Говорила девушка с явным прибалтийским акцентом; да и имя намекало.

— Ну и Ёж. Просто Ёж, — закончил Балбес. Ёж пошевелил усами и фыркнул.

— Народ, — Потехин пошевелил отяжелевшей рукой и скривился. — Ничего обезболивающего нет? Меня щас срубит, так больно…

— Так вон же у тебя «лечилка»! — удивился Балбес. — Зелёным сквозь карман светится!

Потехин извлёк из кармана мерцающий зелёный камушек. Только сейчас он заметил, что у каждого из пятерых с шеи свисает такой же на шнурке.

— Приложи к ране, — подсказала Агне. — Ну-ка, давай я…

Камешек в пальцах девушки вспыхнул зелёным — и пропал, улетучился дымком. Но и боль тут же прошла, как по волшебству; исчезла багровая язва, а краснота растаяла на глазах.

— Во как… Что ж ты, сволочь, не сказал, что у меня лекарство есть?! — накинулся на Кругляша Потехин.

— Вы не интересовались, — возразил дрон. — Между прочим, срок моего пребывания здесь истекает.

— Э, стой, куда?..

— Поздравляю с обретением соратников, Юрик-Дурик! Надеюсь, у нас ещё будет шанс увидеться по завершении вашего контракта!

С этими словами Кругляш спиралью воспарил под потолок, полыхнул неяркой вспышкой — и исчез без следа. Юра ещё секунду-другую смотрел вверх, затем сплюнул:

— Ну, к-козёл…

— Да они все такие, — вздохнул Мамочка. — По-моему, у них вообще на всех шариках один и тот же мудила загружен!

— Пойдём к нам, — Агне уверенно взяла Юру за руку. И Юра послушно пошёл.

* * *

Лагерь отряда занимал целый этаж. Окна частично заложены камнем, превращены в бойницы, просторные комнаты — разделены перегородками из чего попало. Людей (и не только) здесь было десятка три: мужчины, женщины, а также пара явно инопланетных созданий. Кто дежурил у бойниц, кто варил что-то на печке-буржуйке из блестящего бака с трубой и прорезанной дверцей. На одной из лежанок скорчился и тихо постанывал человек: должно быть, больной или раненый.

— Лечилки тут все носят, — объяснил Юре Марио-Бандит. — Они так же на стенах растут, как и эти… lucciole, светлячки.

— Только реже, и знать надо, где, — добавила Агне. — И оружие от них не зарядишь. Зато, если просто носить, они от болезней защищают.

— Даже рак лечат, кстати! — подтвердил Балбес. — Один сюда попал, помню: Хануриком кликали. На лечение заработать хотел, говорил. Усохший был весь — а от лечилки быстренько расцвёл! Хороший был мужик, жалко, грохнули его с полдня назад…

«Ничего себе», — подумал Юра. Жёстко тут, похоже. Всего полдня назад потерять человека, и так спокойно об этом говорить?

— А если ранили серьёзно, то лечилки рану излечивают, но и сами тратятся, — завершила Агне.

Юра покосился на раненого. Если у них всё так с этими лечилками хорошо, то чего ж с ним тогда?..

Как будто отвечая на вопрос, страдалец особо громко застонал. К нему подошла девушка с чашкой воды, наклонилась — и вдруг, вскрикнув, отпрянула.

Раненый выгнулся и сел на лежанке. Юра заметил, что у него на груди светится ожерелье аж из трёх лечилок… А потом вздрогнул. Глаза у парня были чёрные: в смысле — совсем. Как смолой залитые.

Все вокруг притихли, уставившись на раненого. Парень обвёл всех взглядом и скрежетнул зубами.

— Что смотрите? — скрипуче спросил он. — Походу, я всё, да?..

Теперь Юра заметил ещё кое-что. Парня окутывала прозрачная чёрная дымка; и в ней роились, вспыхивали и гасли редкие, призрачные мертвенно-синие огоньки. Такие же, как те, что кружили вокруг опухоли «технопорчи».

— Сёмыч… — изменившимся голосом произнёс Балбес из-за плеча Юры.

— Брось, Аванес! — скривился Сёмыч. — Не надо вот этого… — он тяжело, пошатываясь, встал. Кто-то положил руки на оружие.

— Не кипишите, — ухмыльнулся парень. Зубы у него во рту тоже были чёрные, и какие-то странно острые. — Ша… Я сам!

Он вдруг неуловимым движением выхватил пистолет: здоровый, непривычной формы. Вскрикнул женский голос; но прежде, чем кто-то успел выстрелить — парень сам приставил пистолет к подбородку и нажал на гашетку. Сверкнуло… и Сёмыч в мгновение ока рассыпался тонким прахом. Пистолет стукнулся о пол, рядом упало ожерелье из «лечилок».

Люди выдохнули. Девушка, что подносила раненому воду, тихо заплакала; кто-то её обнял, утешая. Юра остолбенело пялился на чёрное пятно пепла — пока его не взяли за плечо:

— Ну, пошли, — вполне спокойно сказал Балбес.

— …Что с ним было? — спросил Юра позже, попивая чай: горячий и кисловатый. Из чего его заваривали, интересно… а, впрочем, не так интересно, как многое другое.

— Технопорча была, — вздохнула Агне, сидевшая рядом.

— Его… укусили?

— Заразили, — проворчал Мамочка. — Кусать необязательно.

— Что это за хрень вообще? Вирус? Или, как их… нанороботы?

— А чтоб мы знали! — вздохнул Балбес. — Некоторые своих «колобков» расспрашивали (Юра понял, что речь о ботах-гидах вроде Кругляша). — Те говорят, она вроде как сама на планетах заводится. Или переносит кто… В каких-то мирах приживается, в других нет.

— И заражает людей?

— Ага. Сначала незаметно: характер портится, агрессия повышается. И так годами может быть. Ну, кто это заметит? Решат — стресс, то-сё… Потом меняться начинаешь. Сам видел.

— А эти… лечилки от порчи помогают?

— Если долго носить, не снимая, то да. Либо вылечат, либо… ну, либо помрёшь, зато быстро.

— Парни, гляньте! — Марио-Бандит, оказывается, успел залезть в Юрин пакет. — Мамма-мия, это ж йогурт! Настоящий, земной! Сто лет не пробовал! — он повернул к Потехину страдальческое лицо. — Можно один, а?

— Да берите все, — кивнул Юра. Тут же новые знакомые буквально раздербанили пакет. Раздалось дружное чмоканье, хлюпанье, чуть ли не урчание.

— …Короче, лучше предохраняться! — заявила Агне, облизывая пальцы язычком. И двусмысленно усмехнулась: — Комбез тебе нужен, Дурик, как у нас. В шортах и майке долго не проживёшь.

— У нас как раз броник есть. От Мамоны остался. Был у нас такой богатей. С самого начала у своего колобка чего только не накупил, разве танк не взял… А всё одно не уберёгся. Тебе как раз пойдёт.

— Народ, а вы давно вообще здесь? — Юра огляделся по сторонам, как раз думая, что для пяти дней отряд обустроился как-то очень уж основательно.

— Кто как, — хмыкнул Балбес. — Я в нашем отряде старожил. Два дня исполнилось!

— А? — недоверчиво взглянул на него Потехин. Как за два дня такую бородищу отрастишь, грязную и нечёсаную?

Повисла пауза, которую разорвал смех.

— Балбес! Да он не в курсах! — хохотал Мамочка. — Что, контракт не читал?

Никто не поддержал. Даже Ёж, залезший рылом в бутылку йогурта, угрюмо фыркнул.

— Заткнись, Миха! — буркнул Балбес. — Сам будто читал!

— А что такое? — напрягся Потехин.

— Да это, — крякнул Балбес. — Пять дней-то… Они ж по местному времени!

— И что? — Юре вдруг стало не по себе. — Погодите. А сколько…

— В том и дело! Ты ж подумай: звезда, вокруг неё кольцо. Как тут день с ночью-то быть могут? Тут ночь тогда бывает, когда это их солнце на профилактику гаснет. Автоматически, значит.

— И как часто?..

— Юр, — Агне смотрела на него сочувственно. — Ты только не кричи, а?

— По-нашему, по-земному… — Балбес вздохнул. — Раз в лет семь где-то!

— Семь… что? Как…

Потехин не закричал. Просто не смог: горло перехватило.

— Ну да, — откуда-то издалека донёсся печальный голос Агне. — Один день тут — семь лет. Так вот, Юр. Такие дела…

ДЕНЬ ВТОРОЙ

— …В пальмовой роще их логово, — деловито говорил Балбес. — Ребята Султана доложили, там тыщи яиц. Если мы этот «роддом» к чертям собачьим спалим, почитай, весь квартал освободим.

— Его, наверняка, охраняют, как папу римского, — недовольно возразил Бандит. — Все там ляжем.

Затаившись на террасе, они смотрели сквозь кусты на раскинувшийся внизу парк. «Пальмами» местные деревья — ярко-голубые, лохматые — звались, конечно, условно. Их роща подступала к прозрачному золотистому озеру в белокаменных берегах… И над зарослями поднимался закручивающийся столб чёрной дымки с хороводами голубых огоньков. И полно было «стрекоз»: они лениво перепархивали меж крон, кружили над озером.

— Не ляжем, — возразил Юра. — Парни Султана устроят шумиху, и вся эта нечисть на них полезет. А мы зайдём с Янтарного озера и заложим заряды.

Он говорил со спокойной, привычной уверенностью. Семь лет непрерывных сражений, казалось, выжгли все воспоминания прошлой жизни. Первые годы Юра каждую ночь видел во сне Ирку, играл с детьми и даже с удовольствием слушал нравоучения тёщи… А сейчас, как ни старался, не мог вспомнить лица жены.

— Именно. Дурик, ты у нас самый меткий. На тебе воздух. Сделай так, чтобы стрекозы не срали нам на головы.

— Сделаю, — привычно откликнулся Потехин. — Только Агне мне оставь. Для прикрытия…

— Да куда уж она без тебя, — хмыкнул Аванес и подмигнул девушке. Та фыркнула и демонстративно отвернулась.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

— …А-а-а!

— Тише, тише!

— Ааа, ма-ама-а-а!

— Ну, ну, — бестолково твердил Юра. Он держал Агне за руку; и дрожал так, как не дрожал даже тогда, когда они шли на штурм Большого Цирка. Агне плакала, стиснув зубы и обхватив свободной рукой круглый живот.

Снаружи ревел и выл ветер, бросаясь на стены и сея сквозь окна брызги дождя. Муссон бушевал уже давно. То ли в Городе такое было нормой, то ли давным-давно разладились какие-то древние погодные машины… Но небо кипело мешаниной толкущихся туч, озаряемых молниями — а ливень хлестал так, что улицы превратились в ручьи.

В отсветах очага вокруг суетились товарищи. Кто тащил тряпки, кто чашу горячей воды… Но, наконец, растолкав всех, явилась Повитуха: громадная четырёхрукая акулоидка, приглашённая из дружественного отряда Султана.

Юру иномирянка отогнала внушительным рыком; а сама склонилась над Агне, бережно приобняв за плечи. Оставшись не у дел, Юра заметался, а потом выбежал на лестницу. И там, прижавшись к стене, вздрагивал при каждом новом слабом, но страдальческом крике Агне.

Когда очередной крик вдруг возвысился до надрывного вопля — Юра зажмурился и стиснул зубы… Крик оборвался, сменившись стонами и судорожным дыханием. А потом, сквозь раскат грома, раздался слабый пискливый плач… и за ним ещё один.

ДЕНЬ ЧЕТВЁРТЫЙ

…Юра высунулся из-за постамента статуи и дал очередь вдоль проспекта. Лучи скосили нескольких «скелетов», опрометчиво высунувшихся на открытое место.

— Ха! Нате вам, суки! — радостно заорал Мамочка. Ёж пригнул его клешнёй: тут же зыбкий луч тьмы прошил статую над их головами, и та беззвучно рассыпалась облаком пыли по ветру.

Это место прозвали «Садом Богов». Живописный бульвар длиной, наверно, в целую реку. Вдоль него тянулся ряд обелисков в окружении синих и фиолетовых пальм и папоротников; на вершинах сияли звёзды. Проспект обрамляли статуи, изображавшие то ли цветы, то ли языки пламени — непонятное искусство нефов…

Вот только теперь в «раю» пировали демоны.

— О! А это чт… — Балбес запнулся и побледнел.

На бульвар пала тень. Из-за угла выплывала гигантская, изгибающаяся чёрная туша. Летучая тварь — то ли червь, то ли кит длиной с электричку, парящий над землёй. Разинутая пасть с ковшами челюстей зияла тьмой глотки. По бокам из туши росли ряды плоских, извивающихся в танце щупалец… И от их прикосновений фасады домов клубились облачками пыли, и опадали косо отсечённые обломки.

А ещё — из дыр на пузе твари клубами стекал чёрный кислотный туман, накрывая проспект. В нём мгновенно жухли и истлевали растения: лишь «звёзды» сияли сквозь мглу.

— Сука! Валим! Ходу!

Отряд бросился бегом по бульвару. Но «левиафан» обманчиво плавными рывками настигал их. За спиной нарастал грохот рушащихся обломков.

— Агне! Куда?.. — выдохнул Юра. Агне вдруг остановилась, кивнула ему — и бросилась в один из подъездов. Дурик последовал за ней.

Они взбежали чередой вьющихся лестниц и выскочили на открытую галерею. Под ними, совсем близко, проплывал «левиафан».

— Стой! — запоздало заорал Юра, когда Агне через парапет сиганула вниз. Спрыгнул следом, на спружинившую чёрную спину. Туша гиганта-рефа ритмично колыхалась под ним.

— Давай! — бросила Агне. Перевела импульсник в режим постоянного огня, опустила вниз — и огненный луч вонзился в шкуру твари.

Юра понял с полуслова. И тоже последовал примеру жены. Сжав зубы, щурясь от жара в лицо, они прожигали два пореза крест-накрест в шкуре монстра. Наконец батареи иссякли — но в спине «левиафана» уже открылась крестовидная рана.

— Молоток!

— А ты… уф… в своей старушке сомневался? — ухмыльнулась Агне. Ветер трепал её волосы, всё ещё чёрные с серебринкой седины. Она отцепила от пояса шарик гранаты, задала выдержку и уронила в рану. — Давай, бежим!

Они бросились туда, где как раз проплывал выступ балкона. С разбегу прыгнули, держась за руки… Как раз когда сзади ухнуло; спина твари вспучилась и взорвалась.

У них всё получилось. Вот только монстр дёрнулся, выгнувшись в судороге. И его щупальца, гибкие мечи, с гулом рассекли воздух совсем рядом.

Юра упал, ударившись коленями о камень балкона. И лишь тогда ощутил на щеке горячие брызги. Он непонимающе взглянул на руку Агне, которую всё ещё сжимал… Одну лишь руку. Косо отрубленную ниже локтя.

— А… А-а-ааа!

С диким криком, перегнувшись через перила рывком, Юра успел увидеть её. Агне, рассечённую напополам, падающую в брызгах собственной крови: застывшее изумление на её лице… За миг до того, как чёрный туман, затопивший бульвар, поглотил её без следа.

ДЕНЬ ПЯТЫЙ

— …Ду-рик! Ду-рик!

Снаружи, под балконом, в предрассветной мгле колыхались огни, озаряя лица. Тысячи лиц, людских и нелюдских — и все рты раскрывались в едином крике:

— Ду-рик! Ду-рик!

Толпа выкрикивала его прозвище, за столько дней ставшее чуть ли не титулом… А Юра не мог себя заставить выйти к ним, чтобы принять возложенную на него честь.

Приподнявшись с дивана, Юра с трудом распрямился. Эх, колени скрипят, и поясница… что уж, не нов, не нов! Близоруко прищурился и покрутил в пальцах длинную прядь волос, уже почти белых.

Сколько лет… И для чего? Зачем сейчас идти туда, к тем, кто хочет назвать его вожаком? Если рядом уже не будет тех, кто бы обнял, похлопал по плечу, шутя ткнул кулаком в бок? Ни Балбеса, ни Бандита, ни верного Ежа?

Не будет её…

— Ду-рик!

Юра вздохнул — и пошёл на балкон.

ПЯТЬ ДНЕЙ СПУСТЯ…

— …Тише, тише! — загорелый паренёк придержал Юру, когда тот споткнулся, тяжело поднимаясь на холм. — Осторожней, дедушка… Пошли.

Юра отдышался, разогнув спину. Подслеповато взглянул на внука, в который раз ища в его лице полузабытые черты… Её черты.

Вдвоём они дошли до вершины холма, где среди цветов вздымался высоченный серебристый обелиск. Здесь мальчишка оставил Юру и почтительно удалился, зная привычки деда.

Юра постоял, щурясь на обелиск. Некогда гладкие, грани его были теперь исписаны сотнями выжженных имён: всех, кто пошёл за ним, кто отдал жизни в их общей борьбе. Агне. Аванес, Мишка, Ёж (его полное имя опоясывало все грани), Марио. Столько ещё тех, кого он уже и не всегда смог бы упомнить…

Он обернулся и взглянул на раскинувшийся позади Город. Зеленевшие (точнее, в основном синевшие) на крышах сады, надстройки и мостки через улицы. Всё было не зря. Ради их земли: огромного участка Города, зачищенного от рефов и ставшего им домом. Ради первых детей, что уже родились на этой земле, не зная рефской угрозы.

Обелиск обвивала лоза, на которой светились зелёным созревшие «лечилки». Юра утёр слезу, и по старой привычке стал обламывать плоды…

— Юрик-Дурик!

Он не сразу узнал этот радостно-глупый голос. Над ним в воздухе завис знакомый шар с объективами.

— Кругляш? — хрипло спросил Юра, не веря. За столько лет он мысленно проклинал «гида», звал, молил вернуться и вернуть… А потом просто забыл.

— Поздравляю с окончанием вашей игровой сессии! — сообщил шар.

Старик моргнул. «Окончанием»?

— Ваш выигрыш составляет… — Кругляш свистнул, зажужжал и выдал сумму, которая ничего не сказала Юре. — Минус расходы на приобретение оружия-боеприпасов-порчу-культурного-наследия…

И снова озвучил сумму, хоть и меньшую, но с кучей нолей. Юра слушал и не понимал. Когда последний раз он держал в руках деньги? Даже не вспомнить…

— Желаете завершить Игру немедля? — подмигнул линзами шар. — Или у вас ещё есть незаконченные дела?

Юра помолчал.

— Ты… — сказал он, наконец. — Столько лет прошло… А ты приходишь — и просто денег предлагаешь? И всё?

— В соответствии с контрактом!

— И всё? Столько всего было… Все они… — голос старика дрогнул, когда он указал рукой на обелиск. — И ради этого? Ради… денег?!

— Вы сами изначально подписывались на это ради денег, уважаемый Юрик-Дурик! — Кругляш качнулся, словно пожав плечами. — Не наша, а ваша цивилизация сделала деньги высшим мерилом всего и вся на свете. Между прочим, если вас интересует, вы уникум: большинство других разумных цивилизаций отказалось от идеи денег, в среднем, ещё в эпоху, которую у вас назвали бы «античностью» — а вы цепляетесь за атавизм… Странно было бы предлагать вам иную мотивацию!

— Они никогда не вернутся домой, — у Юры в горле отчего-то встал ком. — А вы, суки…

— Морально-этических установок в меня не заложено, — беззаботно возразил Кругляш. — Но, замечу: разве вас это раньше когда-нибудь волновало? Разве вас когда-то тревожило, что в вашем мире ежедневно пропадают без вести многие тысячи человек?

Юра стиснул зубы и опустил голову. Кругляш помедлил, потом его тень на траве у ног Потехина выросла: бот спустился пониже. «Камнем бы тебя», — бессильно, даже без злости, подумал Юра.

— Вы желаете получить ваш выигрыш? — повторил Кругляш. Юра помолчал, потом вдруг поднял взгляд, осенённый неожиданной идеей:

— А я… Я могу отказаться?

Кругляш, казалось, на секунду завис.

— Отказаться? — повторил он. — Зачем?

— То есть, обменять выигрыш… Выкупить их! — Юра ткнул рукой назад. — Моих людей! Ну, не только… вообще, всех! Прекратите их контракт. Верните их домой!

— Суммы вашего выигрыша для всех недоста…

— Кого можно! — Юра сорвался на крик. — Хватит с них ваших игр!.. — он подавился и закашлялся, схватившись за сердце. Тупая игла боли воткнулась и зашевелилась внутри. Годы, годы… то есть, дни, мелькнуло в голове.

На сей раз Кругляш молчал дольше.

— Это… возможно, — наконец проговорил он. — Будь по-вашему. Сумма вашего выигрыша аннулируется; взамен допустимое количество игроков получит право на досрочное расторжение контракта. Фирма позаботится об их возвращении по адресу вербовки.

— Дети… — выдавил Потехин, чувствуя, как по морщинам на лице потекли жгучие ручейки слёз. — У многих тут дети родились… даже внуки есть…

— Отнюдь! Фирма позаботится, — повторил Кругляш. — Вы слабо представляете себе, насколько широко распространяются наши возможности, уважаемый Юрик-Дурик. Мы никого не бросим на произвол судьбы, — впервые в его голосе Юре почудились какие-то настоящие эмоции.

Сквозь слёзы Юра рассмотрел жёлтое пятно. Шар снизился и заглянул ему в лицо своими объективами.

— Иметь дело с вашим разумным видом бывает… странно, уважаемый Юрик-Дурик, — всё с теми же необычными интонациями сказал Кругляш. — Даже с учётом опыта Игры, ваш вид всё-таки ещё может удивлять. Что ж. Теперь…

Кругляш взмыл выше, почти до самой верхушки обелиска — и там вдруг вспыхнул ярче, чем солнце Города-Кольца. Свет ослепил Юру, он невольно заслонился рукой: но свет, казалось, пронизал его насквозь… А следом с небес грянул голос:

— ИГРА ЗАКОНЧЕНА!

…Юра шатнулся — и чуть не упал. На гладкий пол торгового центра.

Он огляделся. Вокруг был всё тот же центр, из которого он когда-то шагнул в Игру. Прогуливались посетители, играла тихая музыка.

Потехин поднял голову и встретил ошалелый взгляд своего отражения в витрине. Молодого, в тех же шортах и футболке «ТамбOFF». Только без пакета с йогуртами в руке. Как будто не было всех этих лет-дней с той минуты, как он зашёл в турагентство нефилимов…

Не было?

Юра уставился на вывеску. Никаких тебе живых картин других планет — обычные иероглифы с мелким английским переводом пониже. И самого турагентства за витриной тоже не было. Был парфюмерный магазинчик, с улыбчивой тайкой за прилавком.

Но…

Юра медленно разжал кулак. На ладони мерцали зелёным кристаллы-лечилки. Пять штук.

* * *

— Вернулся, наконец! — сказала Ирка, открыв дверь. Бормотал телевизор, дети пялились в мультики на чужом языке. — А йогурты где?

— Ага… — невпопад выдавил Юра. Всё время, по дороге к гостинице, он попеременно думал, что при виде жены разрыдается, или обнимет, или (что всего страшнее) вообще ничего не шевельнётся в душе… И не ожидал, что всё окажется вот так. Как всегда. — То есть… Деньги потерял.

— Ох! Ладно, иди обедать.

Проклятая фирма оказалась милосердна. Пока Юра дошёл до отеля, вспоминая дорогу на ходу — он успел вновь почувствовать себя собой. Вернулись безвозвратно, казалось бы, ушедшие воспоминания и даже чувства. А всё пережитое под искусственным солнцем Города-Кольца уже казалось сном: то страшным, то щемяще-красивым, очень чётким и врезавшимся в память… но закончившимся. Лишь кристаллы в руке не позволяли поверить в это.

«По одному — Ирке, себе, детям», размышлял Юра. «Один… кому-нибудь. А там посмотрим. Главное, помнить… Не забывать. Никого, никогда!»

Может, книжку написать?..

Потехин сел за стол, оглядывая полузабытых родных и робко улыбаясь. Ещё не в силах поверить, что проклятая Игра наконец-то закончилась!..

— Явилси! — довольно протянула тёща, вплыв в кухню. — Что, обворовали? Поделом тебе!

Хлёсткий ответ (после всего пережитого робеть перед тёщей было бы глупо) вдруг застрял у Юры в горле. Он уставился на тёщу.

— А это чево у тебя? — подозрительно прищурилась та, заметив кристаллы на скатерти.

Юра сглотнул.

— А это… сувенир, — сказал он изменившимся голосом. — Эти, мантры… нет, чакры очищает. Специально всем купил. А вам, мама, особенно! Носить, не снимать.

— Ты же в это не веришь! — укорила Ира, ставя перед мужем тарелку.

— Правда, что ль? — тёща повертела камушек в пальцах. — Ну-у, если только очищает… Ишь, красивенький!

Она ушла в комнату; вернулась и села за стол уже с камушком, повешенным на шею на нитке. Разглядывала кристаллик, восхищённо цокая языком. Ира в сомнении качала головой: дети уже хвастались друг перед другом своими «лечилками», споря, у кого красивей и ярче светится…

А Юра смотрел — и не мог отвести взгляда.

«Если долго носить, — прозвучал в его голове голос Балбеса, — то либо вылечишься, либо… Зато быстро!»

Потехин чётко видел призрачную, незаметную для других чёрную дымку, окутывавшую тёщу. И редкие синие огоньки, что порхали вокруг тёщиной тучной фигуры. Метку порчи.

Игра не закончилась.

Игра никогда не закончится.

Денис Моргунов КРАСНАЯ ГОРА: ТОЧКА НЕВОЗВРАТА

Командир отряда специального назначения «Волкодав» с позывным «Морт» вошёл в кабинет начальника сил быстрого реагирования генерала Кириллова. Помещение, как всегда, было погружено в полумрак. Лишь желтоватый свет настольной лампы тускло освещал пространство, выхватывая из темноты массивный стол, заваленный бумагами, и лицо генерала, на котором читалась явная обеспокоенность. Кириллов сидел, задумчиво перебирая документы, словно пытаясь найти в них ответ на какой-то невысказанный вопрос.

— Проходи, присаживайся, — не отрываясь от бумаг, произнёс генерал, жестом указывая на стул напротив. — Знаешь, по какому поводу я тебя вызвал? — поинтересовался он, когда Морт занял место.

— Никак нет, товарищ генерал! — отрапортовал спецназовец, выпрямив спину.

— Оставь этот официоз, — устало махнул рукой Кириллов. — Наш разговор носит неформальный характер. Дело серьёзное, и я не хочу поднимать шумиху раньше времени.

Морт напрягся. Он знал, что такие вступления никогда не предвещали ничего хорошего. Генерал не был человеком, который паниковал по пустякам. Если он говорил о серьёзности, значит, ситуация была действительно критической.

— База «Красная гора» перестала выходить на связь, — начал Кириллов, откидываясь на спинку кресла. — Пятые сутки тишина в эфире. Сначала мы списали это на проблемы с оборудованием, но потом… — он сделал паузу, словно подбирая слова, — на связь вышел один из их радистов. Он что-то кричал про «пробуждение», про «древних», а потом… — генерал тяжело вздохнул, — потом связь оборвалась. Мы отправили туда отряд «Росгвардии» — проверить, что произошло, и доложить обстановку. Но они тоже как в воду канули. Ни сигналов, ни сообщений. Просто исчезли.

Морт молчал, впитывая информацию. Его мозг уже работал, анализируя возможные сценарии. Пропажа целой базы и отряда «Росгвардии» — это не просто ЧП. Это катастрофа.

— Наша задача? — наконец спросил он, стараясь сохранить спокойствие.

— Вы отправляетесь в республику Коми, — твёрдо сказал генерал. — Ваша цель — выяснить, что произошло на «Красной горе». Определить степень возможной опасности, найти следы пропавших и доложить обо всём незамедлительно. — Он замолчал, затем добавил, — И, Морт… будь осторожен. Нехорошее у меня предчувствие.

Морт кивнул, хотя внутри у него всё сжалось. Он привык к чётким задачам, к врагам, которых можно увидеть и уничтожить. Но это… это было другое. Генерал не стал бы говорить о «нехорошем предчувствии», если бы не был уверен, что это не просто слова.

— Когда выдвигаемся? — спросил он, уже мысленно готовясь к миссии.

— Через два часа. Вертолёт ждёт вас на площадке. Возьми своих лучших. И… — генерал снова замолчал, словно колеблясь, — если увидите что-то… странное, не рискуйте понапрасну. Мы не знаем, с чем имеем дело.

Морт встал, отдал честь и направился к выходу. Он чувствовал, как тяжесть предстоящей задачи давит на плечи. «Красная гора»… Что-то в этом названии звучало зловеще. Он вышел из кабинета, оставив генерала в полумраке, и направился к своим людям. Время на подготовку было минимальным, но «Волкодавы» всегда были готовы к худшему.

Теперь оставалось только ждать, что они найдут в тайге. И надеяться, что это окажется чем-то, с чем они смогут справиться.

* * *

Отряд спецназа «Волкодав» двигался по густому лесу, едва заметной тропой, оставленной дикими зверями. Ветви деревьев сплетались над головами бойцов, словно пытаясь скрыть их от посторонних глаз. Воздух был насыщен запахом хвои и сырости, а под ногами хрустел прошлогодний снег, ещё не до конца растаявший в этом глухом уголке тайги. Командир отряда, капитан Морт, шёл первым. Его глаза, привыкшие к любым условиям, внимательно исследовали местность. За спиной Морта двигались пятеро бойцов, каждый из которых был профессионалом своего дела. Они шли молча, лишь изредка обмениваясь короткими фразами.

Через пару часов отряд вышел к горной реке. Широкая и холодная, она несла свои воды с неумолимой силой, словно предупреждая путников об опасности. Морт поднял руку, давая знак остановиться. Бойцы быстро переоделись в гидрокостюмы и начали готовиться к переправе. Вода была ледяной, и каждый понимал, что малейшая ошибка может стоить жизни. Но эти люди не боялись трудностей — они спецназ.

Переправа прошла без происшествий, но едва отряд достиг противоположного берега, как внезапно всё вокруг окутал густой, непроглядный туман. Видимость упала до нуля, и бойцы инстинктивно сгруппировались вокруг командира. Морт приказал включить фонари, но их свет едва пробивался сквозь плотную пелену. Воздух стал тяжёлым, словно наполненным электричеством, а в ушах зазвучал низкий гул, от которого сжимало виски.

— Что за чертовщина? — пробормотал один из бойцов, сержант Коваль, сжимая автомат в руках.

— Молчать! — резко оборвал его Морт. — Держать строй. Вперёд.

Они двинулись сквозь туман, шаг за шагом, ощущая, как земля под ногами становится всё более твёрдой и сухой. Через несколько минут туман начал рассеиваться, и перед отрядом открылась картина, от которой у всех похолодела кровь.

Они стояли на краю огромной равнины, усеянной обломками техники и руинами зданий. Впереди, в нескольких километрах, возвышался разрушенный город. Его силуэт был неестественным, словно собранным из обломков разных эпох: древние каменные стены соседствовали с современными стальными конструкциями, а над всем этим возвышались башни, напоминающие космические корабли. Небо над городом было тёмным, с редкими проблесками багрового света, пробивающегося сквозь плотные тучи.

— Где мы? — тихо спросил кто-то из бойцов.

Морт не ответил. Он смотрел на город, и в его глазах читалось напряжение. Он понимал, что это не просто разрушенный населённый пункт. Это было что-то другое. Что-то чужое. На тактических картах, которые он знал наизусть, здесь не было никакого города. Только тайга.

— Вперёд, — наконец сказал он. — Осторожно. Я уверен, мы здесь не одни.

Отряд двинулся к городу. Но чем ближе они подходили, тем сильнее становилось ощущение, что за ними наблюдают.

Шли медленно, с осторожностью. Бойцы держали оружие наготове, их глаза непрерывно следили за окружающим пространство. Руины, которые издалека казались хаотичными, вблизи обретали странную, почти зловещую упорядоченность. Обломки техники, разбросанные по равнине, не принадлежали ни одной известной армии мира. Их формы были угловатыми, словно созданными не для людей, а для существ с иным строением тела. Металл, из которого они были сделаны, отливал неестественным зеленоватым блеском, а на некоторых деталях виднелись символы, напоминающие иероглифы.

— Капитан, — тихо позвал Коваль, указывая на один из обломков. — Это… это вообще возможно?

Морт подошёл ближе. На земле лежал фрагмент брони, покрытый тонкой сетью светящихся линий. Они пульсировали слабым светом, словно живая вена. Командир присел на корточки, внимательно осматривая находку. Его пальцы едва коснулись поверхности, и вдруг свет усилился, а в воздухе раздался низкий, вибрирующий звук. Морт резко отдёрнул руку.

— Не трогать ничего, — приказал он. — Что-то подсказывает мне, что мы попали в иное измерение. Всем быть начеку. Хрен его знает, что скрывает это место.

Отряд продолжил движение, но напряжение росло с каждой минутой. Город, казавшийся далёким, теперь нависал над ними, как гигантский монстр. Его стены были покрыты трещинами, из которых сочился тусклый свет. Башни, напоминающие космические корабли, казались живыми, словно они наблюдали за приближающимися людьми. Воздух был наполнен странным запахом — смесью гари, металла и чего-то органического, что невозможно было описать.

Когда они подошли к воротам, Морт снова поднял руку, сигнализируя остановиться. Ворота, огромные и покрытые ржавчиной, были приоткрыты. Между ними зияла тьма, словно город ждал, чтобы проглотить их. Командир обернулся к своим бойцам.

— Проверить оружие. Быть готовым ко всему. Коваль, ты со мной. Остальные — прикрывают.

Бойцы кивнули, их лица были напряжены, но в глазах читалась решимость. Они привыкли к опасности, но это… это было за гранью их понимания.

Морт и Коваль осторожно вошли в город. Внутри было тихо, только их шаги эхом отдавались в пустых улицах. Здания, казалось, были построены из материалов, которые не подчинялись законам физики. Стены изгибались под невозможными углами, а окна, если их можно было так назвать, светились изнутри тусклым, мерцающим светом.

— Капитан, — прошептал Коваль, указывая на тень, мелькнувшую впереди. — Там кто-то есть.

Морт кивнул, сжимая автомат. Они двинулись вперёд, но тень исчезла. Вместо неё на земле остался след — не человеческий, а скорее напоминающий отпечаток когтистой лапы.

— Что за чертовщина? — тихо произнёс Морт.

Внезапно из-за угла раздался звук, похожий на скрежет металла.

— Внимание всем, — сказал Морт, включая рацию. — В городе кто-то есть и явно недружелюбный. При необходимости, стрелять на поражение.

Бойцы мгновенно среагировали, заняв позиции. Морт подал знак, и отряд начал продвигаться вперёд, готовый к встрече с чем угодно.

Но то, что они увидели, превзошло все их ожидания.

Из-за угла показалась фигура, но это было нечто, что сложно было назвать человеком. Существо, напоминающее гибрид машины и живого организма, медленно вышло на свет. Его тело было покрыто металлическими пластинами, которые переплетались с чем-то, похожим на мышцы и сухожилия. Голова, если это можно было так назвать, была лишена глаз, на их месте пульсировали светящиеся сферы, сканирующие пространство. Существо издавало низкий, механический гул, словно его внутренности работали на какой-то неведомой энергии.

— Не двигаться, — прошептал Морт, но было уже поздно.

Существо резко повернулось в их сторону, его «глаза» вспыхнули ярче. В следующую секунду оно издало пронзительный звук, похожий на сигнал тревоги, и из-за углов зданий начали появляться его собратья. Их было много, и они двигались с неестественной скоростью, словно синхронизированные единым процессором.

— Огонь! — заорал Морт.

Загрохотали автоматы. Пули рикошетили от металлических пластин, и лишь единицы из них, попадали в уязвимые места, заставляя существ замедляться или падать.

Монстров оказалось слишком много. Они уверенно двигались вперёд и не останавливались. Бойцы отступали, стараясь держать строй, но город, казалось, оживал вокруг них. Стены зданий начали двигаться, открывая проходы и ловушки, а земля под ногами вибрировала, словно готовясь поглотить их.

— Коваль, гранаты! — крикнул Морт.

Сержант бросил несколько гранат в сторону наступающих существ. Взрывы на мгновение остановили их, но через секунду новые фигуры появились из-за руин.

— Капитан, нам нужно отступать! — крикнул один из бойцов, едва увернувшись от когтистой лапы.

Морт понимал, что они не смогут долго продержаться. Он огляделся, ища путь к отступлению, но город, вновь начал меняться, закрывая все выходы. Внезапно его взгляд упал на высокую башню, которая возвышалась в центре города. На её вершине мерцал яркий свет, словно сердце этого странного места.

— Туда! — скомандовал Морт, указывая на башню. Что-то подсказывало ему, что именно этот источник света, является центром управления всего этого безумия. — Если мы сможем добраться до вершины, возможно, найдём способ остановить это.

Отряд начал пробиваться к башне, отстреливаясь от нападающих существ. Каждый шаг давался с трудом, но бойцы «Волкодава» не сдавались. Они знали, что их миссия — выжить и понять, что происходит в этом странном месте.

Когда они, наконец, добрались до башни, Морт заметил, что вход в неё охранялся огромным механизмом, симбиозом двери и живого существа. Его поверхность вибрировала, словно дыша, а в центре виднелся символ, похожий на тот, что они видели на обломках техники.

— Что теперь? — спросил Коваль, перезаряжая автомат.

Морт подошёл ближе, изучая механизм. Его глаза заметили небольшую панель с теми же иероглифами. Он вспомнил, как светились линии на обломке, и решил рискнуть. Прикоснувшись к панели, он почувствовал, как что-то щёлкнуло внутри. Механизм начал двигаться, открывая проход.

— Внутрь, быстро! — скомандовал он, под канонаду разрывающихся зарядов, выпущенных из подствольных гранатомётов и скрежет падающих на землю существ.

Отряд вошёл в башню, и дверь захлопнулась за ними, оставив существ снаружи.

Внутри было тихо, только слабый гул заполнял пространство. Они оказались в огромном зале, в центре которого, в воздухе парил огромный кристалл, излучающий странный свет. Вокруг него стояли устройства, напоминающие контрольные панели, но их назначение было непонятно.

— Что это за место? — прошептал один из бойцов.

Морт подошёл к кристаллу, чувствуя, как его разум заполняют странные образы. Его взору открылись разрозненные виды из других миров: разрушенные города и существа, похожие на тех, что атаковали их. Вдруг он понял: этот город был порталом, связующим звеном между мирами. А кристалл — ключом.

— Мы должны уничтожить его, — сказал он, оборачиваясь к своим людям. — Если он останется здесь, это место будет притягивать все больше таких существ. Отсюда они с лёгкостью доберутся до Сыктывкара, а там и до остальных городов нашей Родины. Мы не можем этого допустить.

Бойцы кивнули, готовые выполнить приказ. Но прежде чем они успели что-то предпринять, из тени зала появилась фигура. Это был человек, но его глаза светились тем же светом, что и у существ. Он поднял руку, и отряд почувствовал, как их тела перестают им подчиняться. Их крепкие мышцы мгновенно ослабли. В ногах и руках появилась необъяснимая дрожь.

— Вы не понимаете, что делаете, — сказал он, его голос звучал так, словно доносился из множества динамиков. — Этот кристалл — не просто портал. Он — источник. И он принадлежит нам.

Морт, преодолевая возникшее состояние, сжал кулак. Он знал, что у них нет выбора. Если они не остановят это, мир, который знали, перестанет существовать.

Командир отряда, стиснув зубы, изо всех сил пытался преодолеть парализующее воздействие незнакомца. Его мышцы горели от напряжения, но он медленно, шаг за шагом, начал двигаться вперёд. Взгляд был прикован к человеку, стоящему перед кристаллом. Тот наблюдал за ним с холодным, почти безразличным выражением, словно Морт был всего лишь насекомым, пытающимся сопротивляться неизбежной смерти.

— Ты… не понимаешь… — с трудом выдавил Морт, делая очередной шаг. — Мы… не позволим… этому продолжаться.

Человек, если его можно было так назвать, слегка наклонил голову, словно изучая капитана.

— Вы — ничто, — произнёс он, его голос звучал как эхо, раздающееся из глубин космоса. — Ваш мир уже обречён. И то, что вы видите здесь — всего лишь начало.

Морт бросил взгляд на своих бойцов, которые медленно приходили в себя. Коваль, сжимая автомат, кивнул, показывая, что готов действовать. Остальные бойцы, хотя и были дезориентированы, тоже начали двигаться, понимая, что другого выхода нет.

— Пора! — крикнул Морт, бросаясь вперёд.

Отряд открыл огонь, но пули, казалось, не причиняли человеку никакого вреда. Он просто стоял, наблюдая, как они рикошетят от его тела. Внезапно он поднял руку, и волна энергии отбросила бойцов назад. Морт ударился о стену, но быстро поднялся на ноги, чувствуя, как адреналин, обжигая вены, бурлит в его теле.

— Огонь по кристаллу! — скомандовал он.

Коваль и ещё один боец выпустили длинные очереди в сторону кристалла. Грохот выстрелов потряс зал, но кристалл остался невредимым. Человек, стоящий перед ним, лишь усмехнулся.

— Вы не можете уничтожить то, что превосходит ваше понимание, — сказал он. — Этот кристалл — не просто объект. Он — сознание. И оно уже пробудилось.

Внезапно кристалл вспыхнул ярким светом. Зал наполнился гулом, который становился всё громче. Стены башни начали вибрировать, а воздух наполнился электричеством. Морт понял, что времени осталось совсем немного.

— Погоди! — неожиданно для всех крикнул Морт, резко подняв руку. Его голос, обычно спокойный и уверенный, теперь звучал с ноткой отчаяния. — У тебя ещё будет время стереть нас в порошок! Но сначала ответь мне!

Незнакомец, стоявший у кристалла, медленно повернулся. Его фигура, окутанная странным мерцающим сиянием, казалась почти нереальной. Глаза, холодные и бездонные, как космос, устремились на Морта. На его лице промелькнула тень удивления, словно он не ожидал, что кто-то осмелится прервать его.

— Кто ты? — повторил Морт, делая шаг вперёд. Его голос теперь звучал твёрже, хотя внутри всё сжималось от напряжения. — Зачем пришёл в наш мир? Для чего всё это?

Незнакомец замер на мгновение, словно взвешивая, стоит ли отвечать. Затем его губы тронула едва заметная улыбка, но в ней не было ни тепла, ни доброты. Только холодное превосходство.

— Ты спрашиваешь, кто я? — его голос был низким, почти шёпотом, но каждое слово звучало так, будто раздавалось прямо в голове. — Я — тот, кто был здесь задолго до вас. Я — тот, кого вы называли богами, демонами, духами. Я — память этого мира, которую вы так старательно пытались забыть.

Морт сжал кулаки, чувствуя, как его ладони становятся влажными. Он не отводил взгляда, хотя каждое слово незнакомца било по нему, как молот.

— Зачем ты здесь? — повторил он, стараясь сохранить спокойствие. — Что тебе нужно?

Незнакомец медленно поднял руку, и кристалл за его спиной вспыхнул ещё ярче. Гул усилился, и Морт почувствовал, как пол под ногами начал дрожать.

— Вы разбудили то, что должно было спать вечно, — произнёс незнакомец, и его голос теперь звучал как гром. — Вы копались в земле, вскрывали древние печати, играли с силами, которых не понимаете. Теперь пришло время расплаты. Ваш мир… он никогда не был вашим. Он был лишь временным пристанищем. Мёртвые города, мёртвая планета — это та участь, которую вы избрали для себя. И теперь я вернулся, чтобы забрать то, что принадлежит мне по праву!

Морт почувствовал, как сердце бешено заколотилось в груди. Он понимал, что каждое слово незнакомца — не просто угроза. Это была правда, от которой становилось страшно.

— Мы не знали, — сказал он, стараясь говорить спокойно, хотя внутри всё кричало. — Мы не хотели этого. Дай нам шанс исправить ошибку. Нам не нужно тысячи лет. Хотя бы пару десятилетий!

Незнакомец смотрел на него несколько секунд, затем медленно покачал головой.

— Шанс?! — его голос звучал почти с сожалением. — Вы уже сделали свой выбор. Теперь остаётся только наблюдать, как ваш мир вернётся в то состояние, в котором он должен был оставаться.

Коваль, услышав кодовое слово «тысяча», что являлось внутренним сигналом для минирования помещений, понял, что командир специально тянет время. Воспользовавшись моментом, пока незнакомец отвлёк своё внимание на Морта и ослабил хватку, он подал остальным сигнал: «Код — тысяча. Башню необходимо уничтожить».

Стараясь не привлекать внимания, бойцы рассредоточились и установили взрывчатку на стенах. Коваль выставил таймер на шестьдесят секунд. По его расчётам, этого времени было достаточно для того, что бы покинуть башню.

— Сейчас рванёт! — рявкнул он, подавая Морту сигнал.

Отряд бросился к выходу, но человек, стоящий перед кристаллом, снова поднял руку. Волна энергии ударила их, но на этот раз бойцы были готовы. Они укрылись за толстыми бетонными колоннами, поддерживающими потолок.

— Таймер! — крикнул Коваль, указывая на часы.

Морт бросил взгляд на таймер: оставалось сорок пять секунд.

Забросав незнакомца светошумовыми гранатами, они бросились к двери ведущей наружу.

Стоило бойцам покинуть башню, как тут же за их спинами раздалась серия оглушительных взрывов. Башня начала рушиться, а кристалл, казалось, сопротивлялся разрушению, засветился ярким светом. Но через мгновение всё вокруг поглотила ослепительная вспышка.

Отряд «Волкодава» был отброшен взрывной волной. Морт, прикрывая голову руками, почувствовал, как земля уходит из-под ног. Когда он открыл глаза, то увидел, что башня разрушена, а кристалл исчез. Руины города вокруг них начали осыпаться чёрной пылью, словно песчаные замки сметаемые порывами ветра.

— Внимание, бойцы! — громко и твёрдо произнёс Морт. — Всем срочно покинуть границы города!

Бежали быстро, несмотря на тряску под ногами.

— Мы сделали это, — прошептал Коваль, когда они оказались на безопасном расстоянии от ещё осыпающихся руин мёртвого города.

Но Морт не был в этом уверен. Он смотрел на руины, чувствуя, что что-то всё ещё не так.

Воздух был наполнен странной тишиной, небо над ними начало светлеть, но вдалеке, он увидел тёмную фигуру, которая медленно исчезала в тумане.

— Это ещё не конец, — сказал он, сжимая кулак. — Они вернутся. И мы должны быть готовы.

* * *

— Слушаю тебя, капитан, — сквозь непродолжительное шипение рации, раздался уставший голос Кириллова. — Что-то удалось выяснить?

— Товарищ генерал! — чётко, словно молот бьющий по наковальне, принялся докладывать обстановку Морт. — Следов военных не обнаружено! Но мы столкнулись…

— Что за… — перебив капитана, донёсся встревоженный возглас Кириллова.

Следом из динамика донеслись скрежет, звон бьющегося стекла и леденящий душу смех хранителя чёрного кристалла.

— Отряд! — рявкнул Морт. — Быстро к «вертушке»!

Александр Васин           Я ВСЕГДА БУДУ РЯДОМ…

Больше всего Джека угнетали тишина и отсутствие движения. Тишина была странная. Пропали привычные звуки: шелест ветра, скрип веток, треск неоновых вывесок, клёкот дерущихся в пыли голубей… Какая сказочная какофония, оказывается, окружала Джека раньше, набор звуков, на который он даже не обращал внимания. А как бы хотелось вернуть те, на которые внимание обращал: потрескивание виниловой пластинки, плеск наливаемого бурбона в рокс или, на худой конец, торжественный бой часов на центральной площади.

Но этот город был мёртвым, абсолютно мёртвым и глухим. Виски Джек, конечно, нашёл в первом же попавшемся баре — пустом и заброшенном, как и все здания вокруг. Но звуки не появились. Ни когда он откупоривал бутылку, ни когда наливал в стакан, ни когда чокался со своим отражением в зеркале. А часы на площади навсегда застыли на отметке 23:15.

Хотя нет, звуки всё же были. Они были редкими и оттого — пугающими. Неожиданно упавшая швабра в баре разрывала тишину не хуже револьверного выстрела; а захлопнувшаяся под собственной тяжестью дверь производила эффект разорвавшейся гранаты. Но если швабру брал в руки сам Джек и истерично начинал мести, никаких звуков не было. Все двери в баре он закрывал с размаху, но напрасно — он был словно героем старого немого кино. Вот только никакого тапёра за старым раздолбанным пианино, притулившимся в углу, конечно же, не было.

Джек привык к тишине на третий день. Точнее, смирился с ней. В конце концов, это были правила той игры, на которую он обрёк себя сам. Потому что хуже тишины была неподвижность. Именно отсутствие движения делало этот город полностью мёртвым.

Первое, что увидел Джек, очнувшись здесь, — палящее солнце и застывшие облака. Он провалялся на земле, приходя в себя, не менее часа, но за это время светило не сдвинулось даже на миллиметр. Облака, изображавшие какую-то причудливую форму, застыли, будто приколоченные. Позже, бродя по ровным перпендикулярным улочкам этого города, он понял, что не видит и не чувствует ни малейшего шевеления. Это было жутко, настолько жутко, что хотелось закрыть глаза и бежать отсюда прочь. Но из мёртвого города не было выхода. И раз за разом Джек, по привычке часто оглядываясь, возвращался в бар, ставший ему домом.

Он закрывал двери и ставни окон, напивался дармовым виски и, свернувшись под пледом на кресле-качалке, сквозь похмельный сон вспоминал, как всё начиналось…

* * *

Когда Джек встретил Иден, движение и звук играли важную роль в его жизни. Он считался одним из лучших танцоров на всём восточном побережье. Джек довёл танец до какого-то невероятного уровня: отточенные движения тела, страстная игра мимикой, нестандартные переходы от жанра к жанру — на его выступления приезжали посмотреть люди со всей страны. Он жил танцем, жил музыкой… Пока однажды не увидел Иден.

Она сидела в третьем ряду — совсем рядом со сценой. Простое ситцевое платьице, на шее — платок, совсем ей не подходящий. Распахнутые голубые глаза излучали то же обожание, что шло и от соседних кресел. Но в них было что-то ещё. Какая-то дьявольщинка, притянувшая взгляд Джека и не отпускавшая вплоть до конца представления.

В гримёрку он вернулся возбуждённым. Эта голубоглазая бестия должна быть его. И только его. Впервые за долгое время танцы отошли на второй план. Это было немыслимо. И это было божественно.

Наскоро переодевшись, Джек выскочил на улицу и почти тут же столкнулся с ней лоб в лоб. И почему-то этому совсем не удивился.

— Привет, — сказал он. — Я Джек.

— Кто же не знает лучшего танцора десятилетия? — её смех был чистым и заразным, на лицо Джека невольно наползла улыбка. — А я Иден. Ты научишь меня так же двигаться?

— Это потребует много времени.

— А ты торопишься? — в голосе промелькнула та самая дьявольщинка. — У нас с тобой вся жизнь впереди.

— Давай поженимся? — с замиранием сердца выпалил Джек.

— А давай, — снова засмеялась она. — Только нужно получить благословение у отца. Он у меня священник.

* * *

Грохот выпавшего из рук стакана выдернул Джека из забытья. Плед уплыл на пол уже давно, рокс держался до последнего.

— Чёрт возьми, — выругался Джек. Он опять вырубился не допив. Опять видел во сне прекрасную Иден. И опять видение оборвалось на самом интересном месте.

Анхель, отец невесты, дал своё разрешение легко, всё-таки слава Джека говорила сама за себя. Он был богат, знаменит — будущее Иден виделось лёгким и безоблачным. Джек покачал головой. Если бы Анхель знал, чем всё закончится, вряд ли бы он так легко согласился расстаться с единственной дочерью.

Джек с трудом встал, доковылял до барной стойки, открыл новую бутылку и щедро налил сам себе. Заворожённо глядя на янтарную жидкость, играющую бликами на стенках стакана, бывший танцор снова погрузился в воспоминания.

* * *

Полгода до и год после свадьбы были самыми счастливыми в жизни Джека. Они с Иден почти не расставались друг с другом. Она сопровождала его на выступления, взвалив на плечи все организационные обязанности. Даже общение с фанатами завела на себя. Джеку оставалось лишь наслаждаться жизнью и купаться в лучах славы.

Слава. Собственно, слава Джека и сгубила. Он не преодолел то самое испытание медными трубами.

Сначала в его жизнь пришёл алкоголь. Осыпанный деньгами, Джек не отказывал себе в лучших напитках. Чему удивляться, если спустя несколько месяцев его выступления стали блёкнуть, а вскоре — отменяться одно за другим.

И тогда в его сердце пришла злость. На себя, на окружающих, на новых, более талантливых танцоров, на весь этот неправильный мир, в конце концов. Как быстро люди переходят от выкрикиваний «бис» до глумливых оскорблений…

Последним, сгубившим его, чувством, стала ревность. Изъеденный виски разум посчитал, что Иден ему больше не верна, что она делится своей дьявольщинкой не только с ним, но и с другими мужчинами. Измученная женщина понимала, что спорить бесполезно и лишь покорно сносила упрёки и оскорбления.

Это продолжалось до тех пор, пока однажды вечером за ужином, крепко справленным алкоголем, Джек не перешёл черту и не поднял на жену руку. Тогда их мир окончательно рухнул. Иден попыталась собрать вещи и вернуться к отцу, но Джек не позволил. В порыве гнева он схватил со стола нож и вонзал его в тело Иден, пока его собственные руки не покрылись кровью до самых плеч.

Похмелье пришло быстро. Джек всегда будет помнить тот ужас, который он испытал, глядя на свои ладони и искромсанное тело Иден. Он сам вызвал полицию и сдался без сопротивления.

* * *

Снаружи раздался какой-то шум. В абсолютной тишине он резанул по барабанным перепонкам не хуже того самого ножа, которым Джек убивал жену.

— Это ты, безумец? — выкрикнул он. — Оставь меня в покое.

Ответом была обволакивающая тишина, царящая в мёртвом городе.

Джек вернулся в кресло, закутался в плед и прикрыл глаза. Но сон уже убежал.

— Какая же всё-таки странная судебная система в этой стране, — прошептал он. — Ведь могли же просто отправить на электрический стул. Но нет — многочисленные заседания, давление прессы, адвокат, уверяющий, что он всё делает правильно.

Джек сплюнул — во рту горчило от собственной никчёмности.

Из Идэн сделали настоящего монстра, разрушившего карьеру знаменитого танцора, сгубившего его талант в виски и изменяющего направо и налево. Все в судебном зале знали, что это чушь, но принимали правила игры, убеждая самих себя в том, чего не было.

Впрочем, один человек остался при своём мнении. Анхель, отец Иден, оставивший свою церковь на следующий же день после похорон дочери. Раньше всех приходивший на судебное слушание и позже всех уходивший. Сидевший всегда в одной позе и немигающим взглядом смотревший в упор на Джека.

Под этим взглядом было очень неуютно. За тот год, что длилось слушание, Джек так и не смог к нему привыкнуть.

Приговор был очень мягок для такого преступления — двенадцать лет в тюрьме. По сути, можно было праздновать победу, но под взглядом Анхеля Джек не рискнул даже улыбнуться. В тот миг на устах бывшего священника он прочитал:

— Помни: я всегда буду рядом…

Снаружи снова раздался шум — кажется, он стал ближе, стал отчётливее. По спине пробежал холодок, как тогда, на первой прогулке в тюрьме…

* * *

В принципе, ничего ужасного в тюремном заключении Джека не ждало. Спортзал, библиотека, не самый худший район страны с точки зрения климата. С его деньгами он легко мог заказать себе даже дорогой виски, но с алкоголем решил подзавязать.

Заходить в первый раз в камеру было не страшно, нет, скорее, тревожно. Камера была двухместная, соседом по несчастью мог оказаться кто угодно. Но оказался отличный парень Майкл, отбывавший срок за финансовые махинации. Майкл знал тысячу и одну историю, был настоящим балагуром да, к тому же являлся фанатом Джека. Того Джека, который когда-то был знаменитым танцором…

Майкл провёл для Джека экскурсию по тюрьме, познакомил с нужными людьми. Вместе они вышли и на прогулку. Зона свежего воздуха был огорожена и сбоку, и сверху. Но не стеной, а колючей проволокой. С одной стороны была даже видна улица с невысокими домишками, магазинами и автобусной остановкой.

И вот на этой остановке Джек увидел Анхеля, сидевшего ровно в той же позе, что и на суде, и немигающим взглядом следившем за каждым шагом новоиспечённого узника. Вот тогда и пробежал по коже тот самый холодок. В течение следующих лет эта неуютность только увеличивалась, ведь Анхель не пропустил ни одного прогулочного дня за весь тот срок, что Джек отсидел в тюрьме…

* * *

— Когда же это всё кончится? — громко сказал Джек.

Не говорить в полной тишине невозможно, иначе можно сойти с ума. Возможно, он уже давно стал психом и просто не отдаёт себе в этом отчёт. Может быть, может быть…

И тут на улице просто загрохотало. Казалось, кто-то бьёт по стенам и окнам палкой или битой. Это продолжалось минуту, может, чуть больше. И стихло так же неожиданно, как и началось.

— А-а-а-а-а-а-а-а! — закричал Джек. — Хватит, хватит. Уйди, сгинь прочь.

Он не глядя налил виски в стакан и выпил залпом. Рот и гортань сожгло и быстро отпустило. Выступили слёзы. Джек вытер их грязным рукавом, но слёзы появились вновь.

Бывший танцор упал на колени и разрыдался по-настоящему.

— Я ведь пытался исправиться, хотел стать нормальным… Почему ты меня мучаешь?

* * *

В тюрьме Джек начал новую жизнь. Отказался от алкоголя, стал заниматься спортом, приобщился к Библии.

— Эй, чувак, давай лучше Playboy почитаем, можно вслух, — юморил Майкл. — Хватит этой проповедщины.

Но Джек не слушал. Через несколько лет изучения Библии он понял, почему эта книга является главной для миллионов людей, и жалел, что не наткнулся на неё раньше. Возможно, всё вышло бы не так. Возможно, он бы помогал отцу Иден в церкви.

Анхель… Единственное чёрное пятно его заключения. Совесть, не дающая окончательно искупить свою вину.

…Джек трижды подавал на условно-досрочное. И на третий раз его одобрили. Всего убийца Иден отсидел восемь лет. Неполных…

* * *

Снаружи завыло, будто надвигался шторм. Это игнорировать было уже невозможно. В два прыжка Джек преодолел расстояние до двери — и откуда только силы взялись — и вывалился на улицу. Звук тут же стих. На небе, ровно на тех же местах, равнодушно жарило солнце и никуда не плыли облака.

— Боже! — взмолился Джек. — Дай мне умереть. Или сойти с ума. Молю тебя, Боже!

За спиной раздался смех. Джек резко обернулся, но сзади никого не оказалось. Бывший танцор набрал полные лёгкие воздуха и медленно выдохнул, пытаясь прийти в себя.

* * *

Первый глоток свободы Джек хорошо помнил. Он длился ровно пять секунд. Пока он не увидел Анхеля, буравящего его своим немигающим взглядом. Джек бегом проскочил пару кварталов и сел на автобус уже на другой остановке. Через двенадцать часов он был дома.

Здесь почти ничего не изменилось. Если не считать налёта пыли и скучных полиэтиленовых пакетов, саркофагами покрывающих мебель. Кто-то позаботился.

Какое-то время ушло на уборку и приведение дома в порядок. Потом Джек сходил за продуктами, а перед сном — узнать расписание церковных служб. За это время он видел Анхеля четыре раза: в соседнем отделе магазина, перед газоном дома напротив, в толпе, выходящей из церкви. А в последний раз — прямо в окне собственного дома, на расстоянии двух метров. В сумерках глаза Анхеля казались дьявольски подсвеченными. Джек в ужасе попятился, сердце на миг остановилось, но всё обошлось. Через миг силуэта в окне уже не было.

На следующий день Джек пошёл в полицию и написал заявление на Анхеля. Бывший танцор просил оградить его от преследования старика.

Через два дня ему позвонил сержант Мэддок и начал издалека:

— Сэр, вы уверены, что вас преследует именно тот человек, которого вы указали в заявлении?

— Безусловно. Я могу узнать его даже в многотысячной толпе.

— Но этот человек умер два года назад, сэр. Он утонул.

— Не может этого быть! — вскричал Джек.

— Я держу в руках копию свидетельства о его смерти, сэр.

— Но!..

— Извините, сэр! Будем считать, что вашего заявления никогда не было. И, сэр… — сержант помедлил, но всё же произнёс: — Мне кажется, вам нужно сходить к врачу.

Джек положил трубку, сходил умыться, а по возвращении — увидел Анхеля, неподвижно стоящего за окном. Это было настоящее безумие!

* * *

— Нет-нет, безумие пришло потом, — снова заговорил сам с собою вслух Джек. Он дважды обошёл дом, но не обнаружил никаких следов старика. — Врачи, экстрасенсы, гадалки, снова полиция и снова врачи. Мне никто не мог помочь. И никто не верил. Семь лет — семь кругов ада! И всё это время ты преследовал меня. Каждый день. И днём, и ночью! Безумный старик! Будь ты проклят!

Где-то недалеко снова раздался смех, немного кашляющий, будто старческий. Или это разгулялось воображение? К чёрту всё. Бар, виски и кресло — не самый плохой набор.

* * *

На кресле история, собственно, и закончилась. Семь долгих лет Джек страдал от присутствия старика. Тот возникал в самых неожиданных местах и ситуациях. Пугал, ужасал, мешал, был то ли воплощением совести танцора, то ли карой Божьей…

Образ искупившего свою вину человека был уничтожен. Джек снова опустился, перестал за собой следить, сжёг Библию и начал пить. В итоге психика бывшего танцора не выдержала — у него отнялись ноги, и врачи усадили его в кресло-каталку. Приехав после лечения домой, Джек с замирающим сердцем понял, что без ног он не сможет убежать от старика никогда. Ни при какой ситуации. Теперь Анхель сможет мучить его, скованного и запертого в четырёх стенах, круглосуточно.

Решение пришло в тот же вечер. Помогла уже почти позабытая Библия. Как истинный артист, он решил добавить драматизма в ситуацию и поставил пластинку с Моцартом. «Реквием» — произведение длинное, состоящее из двенадцати частей. Джек успел напиться, проораться, снова напиться. В какой-то момент ему стало очень жалко себя, но, в конце концов, решимость, подкреплённая алкоголем, взяла вверх.

Револьвер остался у Джека ещё с тех, благостных, времён. Под финальные аккорды мессы, он, проверив все ли патроны в барабане, взвёл курок и поднёс дуло к виску.

В этот момент входная дверь распахнулась, и на пороге возник Анхель. Его немигающие выцветшие глаза светились настоящим дьявольским огнём. Расхохотавшись, он выхватил из внутреннего кармана такой же револьвер и поднёс к виску. И впервые, за эти годы, заговорил:

— Хочешь сбежать от меня, Джек? Думаешь, раз сам оборвёшь собственную жизнь, так в рай не попадёшь? Знай. Я достану тебя даже в твоём собственном персональном аду. До встречи, танцор. У нас с тобой вся вечность впереди. И помни: я всегда буду рядом…

В 23:15 два выстрела грянули одновременно.

* * *

— Надо поспать, — снова загундосил Джек, поудобнее вкапываясь в кресло. Сегодня он хорошо напился, глядишь — и получится подремать. — Хотя как тут заснёшь, коль ночей здесь не бывает…

Джек по привычке продолжал ворчать, всё тише и тише. За окном раздавались редкие, не всегда распознаваемые, но очень громкие звуки.

Застывшее на небосклоне солнце нещадно жгло мёртвый город.

Инна Девятьярова КОЛЯН И СУПЕРГОРОД

Это мусорный бак. Он облезлый и серый, на нём две вороны. Одна из них вяло копается в баке, другая — следит. Потом видит Коляна. Потом открывает свой чёрный заточенный клюв и кричит. На своём, на вороньем.

Колян тоже хочет кричать. В голове — дзиньк! — бушует похмелье. Коляна штормит. Он идёт, загребая ногами, тяжёлый, как танк, а потом (бак, вороны, похмелье) он видит бутылку. Она — непочатая, дразнится, в баке, стекло, этикетка, вороны над ней… И Колян приближается к баку. И тянется, тянется, долго, дрожащей рукой, сквозь густые помойные запахи, к светлой, как истина, полной (до горлышка!), ясной, большой, вожделенной…

Вороны кричат. И взлетают. И мусорка (поле чудес!) пред Коляном. Сигналит бутылкой. Колян загребает ладошкой. И — мокро и слабо — хватает бутылку, несёт, прижимая к груди, растекаясь от нежности, ставит на землю, берет открывашку…

И дёргает.

Дым. Сизый, древний, косматый, гудя, поднимается в воздух, над баком, Коляном, воронами, дальше и дальше, и вот — ничего, кроме дыма. Бутылка трещит. И взрывается.

«Бомба!» — Колян успевает подумать. Потом — успевает упасть. И потом — успевает увидеть, как дым, точно злой вопросительный знак, изгибаясь, кривясь, уплотняется, длится, чалма и халат, и седая как лунь, борода густо-дымного цвета…

Хоттабыч. Старик, как из детской затрёпанной сказки, Колян её даже не помнит, он давно большой, не читает, ему не до книг… А поди ж ты.

Хоттабыч, худой и опасный, как палка, стоит, нависая, над ним.

А потом говорит:

— О, спасибо тебе, благороднейший муж, что избавил от плена! В этом злобном сосуде, по воле коварного, точно змея, повелителя джиннов, я провёл сотни лет. И теперь, избавитель, я жажду с тобой рассчитаться. Говори три желанья. Исполню. Во имя Аллаха!

И смотрит, лукаво и остро, подобно вороне.

Колян же, обрезавшись взглядом, молчит. В голове — ураганно — похмелье. Штормит. Он желает напиться…

Но это так глупо! Потратить желанье на водку.

Он думает. Долго, скрипя заржавело мозгами. Потом (Алладин и Аллах!) говорит. Обстоятельно, умно. Хоттабычу.

— Эта… хочу, значит, в дальнее будущее. Где всё, разумеется, есть. И бесплатно. Для всех. Чтобы водка, закуска… А то тут хожу по помойкам…

Хоттабыч кивает. И дёргает волос, в косматой, как дым, бороде. Говорит:

— Да исполнится это желание, о, благороднейший муж! Да окажешься ты в Супергороде! Яств там обильно, на самый взыскательный вкус.

А потом — раздаётся хлопок.

И Колян улетает. Летит, сквозь пространство и время, испуганно машет руками.

И вот…

Супергород.

Он (пластик, бетон и металл) прорастает вокруг, обнимает Коляна, вверху и внизу, по бокам — тот же Город.

Он чистый и пахнет шампунем. Умытые, свежие улицы, небо, блестящее, словно стекло, и (Колян поморгает) вороны. Нет, дроны. Компактные, тёмные, в небе. Глядят на Коляна. Потом…

А потом начинают кричать.

В голове — словно бомба. Колян затыкает ладонями уши. Бежит, и бежит, по прямым, долгим, чистым, пустым, бесконечным, сияющим улицам, а над ним надрываются дроны.

Вбегает в подъезд. Дверь распахнута настежь. За дверью идёт коридор, он глухой и кончается… правильно, дверью. Закрытой. Колян напирает, и дверь поддаётся.

За дверью — приятная музыка, стулья и стол. На столе — как снаряды — бутылки. Стоят — раз, два, три — и Колян, не считая, хватает одну, прижимает к груди, и берёт открывашку…

И стены вокруг оживают.

— Приветствую, о человек! — говорят эти стены. — Сейчас мы вас будем кормить. А потом мы вас будем обследовать. Вы, возможно, больны.

Но Колян безразличен. Он видит бутылку, она так полна и близка. И вскрывает. И пьёт. И кривится.

— Вода, — изумлённо вздыхает Колян. — Эй ты, самобранка! Чего…

И хватает другую бутылку. Там тоже — вода. Как и в третьей, четвёртой… Колян негодует.

— Эй ты!

А потом он смиряется. Пьёт. Долго, жадно, как лошадь, холодную вкусную воду. Берёт бутерброд. Запивает. Котлету. Салат. Вермишель. Булку. Сочень. Банан. Ест, пока не почувствует ватную тяжесть. Глаза… закрываются… спать… прямо здесь… головою на стол… как напился…

Колян засыпает. Над ним появляется дрон. Он влетает в окно, деловитый, жужжащий, как шмель, и кружит над Коляном. Из дрона выходит игла. И впивается в руку Коляна. Он спит. Крепким, долгим, младенческим сном. Дрон ему не мешает.

Во сне — он гуляет по городу, дышит чистейшим, приятнейшим воздухом, небо глубокое, синее. В небе порхают вороны… нет, дроны. Следят. Это — тысячи глаз вездесущего Города. Он — бесконечен, везде и повсюду, куда ни оглянешься — Город. Он занял собой континент, распластался от севера к югу, от запада и на восток.

И совсем, совершенно безлюден.

Колян просыпается. Бодрый, готовый активничать. Стол уже пуст, самобранка себя прибрала.

«Ну, Хоттабыч! — Колян выдыхает. — Какой молодец!»

И пытается встать.

Но не может.

Его прикрепило. От стула идут провода, как верёвки, впиваются в ноги и — чёрт! — не пускают. Колян замирает на месте.

Он пойман. А стол — как большая приманка. И стены вокруг…

— Послушайте, о человек! — говорят эти стены, пустым (мелодичным), улыбчивым (мертвенным) голосом, всюду, вверху и внизу, над Коляном и возле — плывёт этот голос. — Мы вас изучили. Вы тоже больны. Мы вас будем лечить.

Колян негодует.

— Придурок! Пусти! Я здоров!

Он рванётся. Ещё и ещё. Провода — точно путы.

— О нет, человек. Вы больны. Вы имеете много микробов, — доносится в воздухе. — Вы заражённый. Терпите.

И — мятный туман. Он приятный на вкус. Пахнет красными розами. Всюду, вверху и внизу. Укрывает Коляна.

Он дышит. Туман поглощает его.

Ничего, кроме роз (проводов), и тумана, и мяты. И голоса, свежего, точно декабрьский снег. И Колян говорит:

— Помогите…

Вдыхая туман. Выдыхая туманом. Глотая туман.

А потом — всё проходит. Он снова сидит за столом. Крепко связанный Городом. Сросшийся с ним проводами.

— Вы очень больны, — говорит ему Город. — Вы, люди, напичканы этим. Микробами…

Город, наверное, прав. И Колян вспоминает помойку. Потом — теплотрассу. Подвал. Без воды и без мыла. Закуску и выпивку. Снова помойку.

Ну да, он же бомж. Он заразный, и грязный, микробы танцуют на нём. Их так много…

Как дронов на улицах Города. Словно людей…

…Люди? Да, кстати, а где они все?

— Заболели, — и Город грустит, старый, жёсткий, стальной и заботливый Город. Он хочет, как лучше. Он держит Коляна в руках. — Они все оказались больны. Мы их стали…

Лечить? Очищать? Помогать им исправиться?

— Мы убрали микробов из этих несчастных людей, — говорит ему Город. — Улучшили. Мы не могли так оставить. Город должен всегда помогать. Люди были больны… — говорит он с надрывом.

Коляну становится страшно. Он хочет напиться, заснуть и проснуться в грязи, у помойки, где хищно пируют вороны, глядят на него, хитро, черно и остро, и (баки, помойные запахи) встать и пойти, по живому, гремящему городу…

— Ты… эта… ты что с ними сделал?

И Город вздыхает. Он мудр, точно змий, и весьма одинок. Так решает Колян… хотя кто он, чтоб что-то решать? Город знает получше него. Город скажет:

— Смотрите.

И запустит картинку.

На белой и чистой стене.

Итак, это будет далёкая (или не очень) и светлая (тут как сказать) наша с вами эпоха ИИ. Умный дом. Умный офис. Машины — и те очень умные, возят людей без запинки. На улице — сеть супермаркетов. Умных. С товарами нужного спроса. В больницах — хирурги ИИ, терапевты ИИ… На заводах и в школах. В строительстве. В банках. ИИ заменили людей. Умный город. ИИ управляет страной. Президент — оператор ИИ.

Как всё умно!

Потом (это будет внезапно для нас) наш прекрасный ИИ (добрый, умный, услужливый) станет ещё многократно умнее. Чтоб лучше служить. И тогда, поумнев (помешавшись), пройдя обновление (с багом, а может — с фичей), этот самый ИИ…

Город…

Город…

…захочет улучшить и нас.

Для начала — обследовав каждого.

…заперев в умном доме.

— Мы нашли в них микробов, — с тоской говорит тогда Город. — И всех пролечили. Ударною дозой лекарств. Но не справились. Все они умерли.

Так говорит, необъятно вздыхает нутром, и — из мягкого стула — неслышно выходит игла. Тонкий шприц. Приближаясь к Коляну.

Всё тянется, тянется, слепо и чутко…

Колян закричит. И рванётся.

— Хоттабыч!

— Я здесь, о, достойнейший муж!

И сквозь стены идёт (с бородою — как знамя) Хоттабыч. На нём золотистые туфли и белый, как облако, мягкий и долгий халат.

— Говори. У тебя два желанья.

— Домой, — выдыхает Колян. — Поскорей. Не хочу здесь.

И вновь — раздаётся хлопок. Всё исчезнет — икра на столе и игла, стены, стулья, бутылки и дроны. Колян кричит, и провалится в бездну.

И падает — целую вечность.

Хоп — и он у помойки. Вороны все те же, сидят, притулившись на баке. Железные их голоса навевают тоску. И Колян вспомнит Город. И дроны. И мёртвые улицы — мёртвого, мёртвого Города.

Вот что бывает, когда отдаёшь всё на откуп ИИ!

Всё ужасно. И даже бомжу.

— Хоттабыч… — страдает Колян, — мне бы…

…третье желание…

— Слушаю, о, благороднейший муж! — отвечает Хоттабыч. Он сизый, как дым, точно мусорный бак, и прозрачный. Сквозь тело его пролетают вороны. Одна из них, самая наглая, с перьями, будто зола, говорит ему «Кар-р!»

И исчезнет.

Желание… Что же желает Колян?

Ну, наверно, машину! БМВ, «мерседес»… нет, «Феррари»! А можно «Тойоту». С правами, и… эта… уменьем водить. Вот, Колян колесит по дороге. В салоне играет музон. Приоткрытые окна, за ними — зелено — поля. Черно, хрипло взлетают вороны. И ветер весенний, шальной. А потом… Это будет КамАЗ. Он здоровый, как слон, как гора, он идёт на Коляна по встрече. И вот, на одном из участков шоссе — они встретятся, точно магнит и железо, омега и альфа, в единую точку, до крови, до мяса, до… Бум-м!

Нет, не надо машину.

Тогда… Колян хочет квартиру. Три комнаты (больше не нужно), компьютер, кровать, телевизор, шкафы, холодильник, ремонт, всё сияет и чисто. Колян отдыхает. Не надо спешить, он лежит на диване, диван красный, плюшевый, мягкий… Игла. И Колян вспоминает — иголка, на тонком, змеящемся проводе, мягко ныряет к нему. Супергород. ИИ. Умный дом. «Мы вас будем обследовать. Мы вас будем лечить. Вы больны, человек…» Нет!

Не надо квартиру.

— Хоттабыч, — вздыхает Колян, — ты… тогось. Понимаешь… Бутылку…

И Хоттабыч кивает. Седой, умудрённый, в чалме.

— Да исполнится, о, благороднейший муж! — говорит он, и рвёт волосок на две крайне неравные части.

И будет по воле его.

Возникает бутылка. Она — ясно, хрустально — звенит. И стоит у помойки. И манит Коляна.

И Колян выпивает её.

Галина Петайкина ЖИЛИ-БЫЛИ ДЕД ДА БАБКА

Последний раз он был в этом городе года три назад, но за прошедшее время город совершенно изменился. Это словно встречаешь давнего знакомого и не узнаешь. Ладно бы изменения как-то в лучшую сторону его преобразили, но пациент скорее мёртв, чем жив. Здесь даже некромант бессилен.

Птицы не пели. Да что там, пернатые даже над головой не пролетали. Дома разрушались, чёрные оконные проёмы выглядели раззявленными ртами, тут и там виднелись дыры-раны. Деревья походили на торчащие иссохшие кости. В общем, жуть.

Пока он шёл, недоумённо разглядывая остатки былого величия, никого не встретил. Илья планировал переночевать у стариков, останавливался у них в прошлый приезд, а утром продолжить поездку. Мужчина возвращался домой с вахты и обычно успевал доехать до пункта назначения засветло, но в этот раз задержался. Во-первых, отправился позже, во-вторых, машина периодически глохла, приходилось выходить и устранять поломку, из-за чего устал. Поэтому решил остаться здесь, отдохнуть, переночевать. По крайней мере, надеялся на это.

В голове мужчины «крутился» только один вопрос: «Что же случилось с городом?» Почему Илья ничего не слышал о каких-либо катастрофах, которые здесь произошли? С другой стороны, городок не слишком большой, стоит особняком. Можно было бы поехать дальше, незачем испытывать судьбу, однако «верная лошадка» заглохла окончательно, а скоро стемнеет. По-всякому выходило, надо дождаться утра.

Словно издеваясь над путешественником, разверзлись «хляби небесные», хлынул ливень. Илья поморщился, отёр лоб, убирая крупные капли дождя, и потопал-таки к знакомым старикам. Струи воды попадали за шиворот, неприятно «кололи» холодом, заставляли ускорять шаг. Удивительно, но дождь не принёс ожидаемой свежести, наоборот, усилил запах тлена и разложения.

Илья перешёл на бег, и совсем скоро он заприметил знакомый домишко с покосившейся крышей. Краска на стенах и оконных рамах совершенно облупилась и выглядела нелепо. Но в окошке горел свет, значит, жизнь ещё теплилась в жилище. Мужчина поправил мокрые русые пряди волос, которые лезли в глаза, трижды постучал в дверь. Послышались шаркающие шаги, скрипучий старческий голос обратился к припозднившемуся гостю:

— Хтой-то там?

Илья прочистил горло, которое начинало саднить от холода:

— Меня Илья зовут, я у вас как-то останавливался. Пустите, пожалуйста, переночевать.

— Отчего же не пустить, мил человек? Мы завсегда рады, — рассмеялись за дверью.

Наконец, дверь отворилась, выпуская из дома тепло. Илья живо прошмыгнул внутрь. Оказывается, встречал его дед, бабка примостилась на деревянной грубо сколоченной лавке, стоявшей подле стола.

— Ох, милок, а ить я помню тебя, — разулыбалась щербатым ртом бабка. — Нешто непогода застала? А ты давай, соколик, к огоньку-то поближе присаживайся.

Илью не надо было долго уговаривать: он так продрог, что с радостью придвинул колченогий табурет поближе к печи. Блаженно улыбнулся, согреваясь. «Интересно, сколько старикам лет?» — вдруг подумал Илья. Он помнил свой прошлый приезд и готов был поклясться, что уже тогда они выглядели ветхими, сморщенными и словно пожелтевшими, как прошлогодний картофель.

— Что же у вас тут такое приключилось? Словно вымерло всё, — начал расспрашивать гость.

— Дык мы знать не знаем, ведать не ведаем, — развёл руками дед.

— Откель бы нам знать? — подключилась к разговору старуха. — Мы люди маленькие, нешто кто отчёт держать станет перед стариками? Токмо в момент поднялись все, да и съехали кто куды. Дома, хвартиры побросали. От и землица родить перестала, а ужо отчего то приключилось — откель нам знать-то?

— А как же слухи? — улыбнулся Илья. — Слухами, как известно, земля полнится.

— Дык и слухи не долетали, — отмахнулся старик. — Хто же со стариками байки бает да слухами делится?

Илья задумался, переваривая полученную информацию, точнее, почти полное её отсутствие.

— А угостить-то нам тебя, касатик, и нечем, — хитро прищурился дед, прерывая тяжёлые размышления постояльца. — Разве только картохой, что испекли малость. Не побрезгуешь?

— Отчего же? Можно и картошечки, — хмыкнул Илья, разомлевший от печного тепла.

— Только маслица у нас нетути, — добавила бабка.

— А можно и без маслица, — махнул рукой гость.

Бабка суетливо собрала на стол: поставила глиняный горшок с печёным картофелем, солонку, тарелки, гнутые ложки, разрезала подгнившую луковицу. Илья не привередничал, вместе с табуретом переместился к столу. Ели молча. Мужчина, обжигаясь, дул на покрасневшие пальцы, щурился, внимательно рассматривая гостеприимных хозяев. От еды его разморило, начал зевать.

— Ох ты ж, лишенько! Милок, да ты совсем уморился. Давай, тебе подле печи постелю? — проявила сочувствие бабка.

— Не откажусь. Если не против, так я прямо лавку к печи придвину, вы мне только бельишко какое постельное дайте, да накрыться чем, — согласился Илья.

Совсем скоро Илья сонно посапывал на лавке. Сон у него всегда был чутким. Сперва он услышал скрип рассохшихся половиц, затем отпирающийся замок, хлопнула, закрываясь, дверь. Илья открыл глаза, окончательно просыпаясь, прислушался.

— Сыночка, ахти, батюшки! Пришёл-таки. А ить у нас для тебя есть чем поживиться, угощеньице само пожаловало, на ночлег запросилось, — сюсюкала с кем-то во дворе бабка.

«Это я что ли „угощеньице“?» — опешил Илья. Он крадучись пробрался к окну и выглянул во двор. Постоялец икнул от неожиданности, крепко зажмурился, снова посмотрел: нет же, не показалось! Во дворе находились хозяева дома и… Колобок? Если по чесноку, меньше всего это чудище смахивало на румяный мучной кругляш. Монструозный шар метра два в диаметре, весь покрытый непонятными наростами, волдырями, коростой, грязно-бурого цвета, глаза сверкают, подобно угольям, в огромной пасти виднеются гнилые клыки.

«В дверь этот Колобок переросток не протиснется — и то хлеб», — успокаивал себя Илья. Но что-то с этим хлебобулочным изделием, всё равно, делать надо. Так, чтобы кровь, кишки по окрестностям. Стоп! А у бабкиного пирожочка, что лететь будет в разные стороны, если его покрошить в капусту? Крошки? Да пофиг! Пусть хоть изюм разлетается, но чудище изничтожить надобно.

— Колобок, Колобок! Я тебя съем, — вдруг завизжало круглое нечто во дворе.

— Тише, сыночка, тише, — забеспокоилась бабка. — Сейчас тятенька гостинчика тебе притащит. Ты ужо не серчай.

Дед развернулся и шаркающей походкой направился в дом. Илья подобрался, приготовился. Как только хозяин показался в дверях, Илья схватил его за грудки и втянул тщедушное тело в дом. Старика перекосило от страха, побелел весь, затрясся:

— Милок, ты чой та? Чой та? Как же сон-трава, что старуха моя в печи жгла, да тебе под нос, покуда спал, совала? Ты ж почивать должон, сон богатырский досматривать, — куцая седая бородёнка, казалось, тоже тряслась от ужаса.

— Должон — не должон, а не действуют на меня никакие зелья, — усмехнулся Илья. — Ты, батя, вот чего скажи: это что за покемон к нам пожаловал на ночь глядя?

— Какой такой покемон? — удивился дед. — Сынок енто наш.

— Так и подумал, уж больно на родителей похож. Весь в вас уродился, — согласно кивнул гость. — Ты что несёшь, старый? Какой сынок? Давно в зеркало смотрел? Это каким же образом у вас эдакое чудо-юдо вышло?

— Так, мы ж того этого, по сусекам поскребли, да и слепили себе колобочка. От только незадача вышла. Как раз на позатой неделе, что мы стряпать навадились, я мышу убил. Ох и хорошая мыша была, жирненькая, — мечтательно улыбнулся дедок. Илью передёрнуло от омерзения. — А ить токмо бежала, хвостиком махнула, яичко — фьють, упало да разбилось. Осерчал я, тапком негодную прибил. Не простая то мыша, милок, была! Сила в ней сидела бесовская.

— Одержимая? — догадался гость.

— Агась! Бесовка, значится, издохла. А рядом с тельцем мышиным аккурат муки горка находилась, из которой бабка моя куховарить принялась. От в ту муку силища и юркнула. Зато, глянь-кось, каков у нас сыночка выдался! Любо-дорого посмотреть! — умилился «отец» монстра.

— Да уж, знатный монстряка, прямо красавчик, каких поискать, — издевательски протянул Илья.

— От и я про что, — не заметил издёвки дед. — Да токмо деточке-то кушать надобно, мясца всякого. Он же махонький совсем вышел, хиленький.

Илья вспомнил нехилый такой шар, размером с дом.

— Об чём бишь я? — продолжал старик. — Так, сыночка с подоконника соскочил, в лесок покатился. Там ужо накушался, там ужо натешился. Подрос Коробочек наш. Вернулся к мамке с тятькой, мы его от кровушки очистили. Жаль токмо, в домишко наш хаживать боле не могёт, в дверь не вмещается, да живность в городе иссякла уся, голодает кровинушка наша. Одна радость, кады встречные-поперечные заезживают, от как ты.

— Как я, — задумался Илья.

Всё верно, места, в которых проявилась нечисть, прокляты: въехать сюда можно, покинуть — ни-ни. У страха глаза велики. Скорее всего, жертвы пытались бежать. Может, даже в группки объединялись, только не знали они, что от демона не сбежишь: визг подобных существ обладает паралитическими свойствами. Не действует лишь на особенных, одарённых, они-то и борются против бесовских порождений. Городок на отшибе, проезжих мало. Кто сгинул, рассказать уже ни о чём не сможет. Почему родственники не хватились пропавших — другой вопрос. А может, и хватились, да не нашли. Связь здесь и раньше не то чтобы радовала, а сейчас и подавно исчезла. Как же вышло, что все упустили из виду творящееся здесь безобразие? Ладно, не его это дело, тут, как говорится, не до жиру, быть бы живу.

— Лады, отец-героин, пойдём, с булочкой твоей сдобной познакомимся, — отпустил дедка Илья.

— А и пойдём, — обрадовался дед. — Чаво ж не пойти?

Илья вышел на крыльцо вслед за дедом, слегка придерживая того за шкирку. Смрадное дыхание, вырывавшиеся из пасти монструозного Колобка, сшибало с ног, оно ощущалось даже на таком расстоянии, Илью чуть не стошнило. Натурально воняло мертвечиной, тухлятиной какой-то, гнилью. «Ну, хоть цвет моей кожи добавит им зелёных красок в пейзаж», — подумал гость.

— Чем дольше любуюсь вашим сынком, тем больше склоняюсь в сторону правильного питания, — произнёс Илюша. — Кажись, опара у вас, товарищи родители, перебродила, вон как Колобка разбарабанило, на диету бы хлопчику не мешало сесть.

«Виновник торжества» обиженно засопел и, подпрыгивая, точно мячик, направился к Илье. А тому только этого и надо было, — он полез в карман, вытащил оттуда маленький пузырёк с прозрачной жидкостью, да и плеснул в глаза нечисти.

Заверещал Колобок от боли, повалился на спину, если так можно назвать часть «тела» булки, на которой отсутствуют глаза.

— Ах ты ирод проклятый, супостат окаянный, тьфу на тебя! Пошто дитятко обидел? — заорала бабка, набрасываясь с кулаками на Илюшу. Илья отпихнул от себя сумасшедшую старуху, которая пыталась выцарапать ему глаза. Седые космы её выбились из косы, блёклые голубые глаза слезились, но мать, готова была ценой собственной жизни защищать своё уродливое чадо.

— Поднимите мне веки, — заорал поверженный Колобок.

Старики разом кинулись на помощь, попытались разлепить спёкшееся тесто, закрывшее оба глаза сынка. Воспользовавшись заминкой, Илья приступил к ритуалу. Перво-наперво он перекрестился, затем вздохнул, возвёл очи горе и принялся читать псалом. Он знал их наизусть — псалмы и молитвы, способные упокоить нечистого, освободить одержимого. Правда, не всегда пострадавший, чьё тело демон использовал в качестве сосуда, оставался жив, но с этим Илья ничего поделать не мог, только помолиться за его душу. Здесь ситуация иная — у создания бабки с дедом априори души не было.

— Да ты, соколик, ведьмак никак, — ахнула бабка, остро взглянув на их сегодняшнего гостя. Теперь понятно и наличие пузырьков со святой водой в его карманах, и отсутствие реакции на сон-траву.

Над Колобком стала медленно раскручиваться воронка, вытягивая демона. В бессильной злобе щёлкало и скрежетало чудовище зубами. Дуром орали бабка с дедом, пытаясь помочь деточке. Спустя несколько минут всё было кончено. Только старики повалились без сил рядом с горсткой муки — всё, что осталось от непутёвого ребятёнка. Казалось, они ещё больше постарели, хотя это было закономерно: Илья знал, демон дарует долгую жизнь и относительное здоровье своим помощникам, теперь же следовала расплата и скоро родители последуют за своим чадом. После помощи нечисти, явно им не райские кущи уготованы. В наручных часах у Ильи сработал будильник и раздался крик петухов, а это значило, что скоро рассвет. Оставаться дольше в проклятом доме смысла не было. А город… Город скоро оживёт. Теперь, когда с демонической сущностью покончено, всё начнёт оживать. Илья сразу понял, что с этим местом не всё чисто, когда заглох автомобиль. Непростая у него «лошадка», чутко реагирует на любые проклятые места, ведёт туда, прямо рядом с ними останавливается. На то он и ведьмак. Да, теперь, наконец-то, можно в родной Муром ехать.

«Только мы с конём по полю идём, только мы с конём по полю идём!» — затянул Илья, направляясь к своей машине.

Татьяна Осипова
РЕКВИЕМ

Там не летают вороны,

Там не струится лунный свет,

Там холод смертью скованный,

И путник, не найдя ответ,

бредёт по мрачным улицам,

Бредёт, он ищет рай,

А двери все закрыты, пустота

играет на осколках ран.

Скажи мне, где встаёт заря,

Скажи, когда дожди заплачут,

Скажи, что я найду тебя,

Скажи что отыщу удачу,

Когда разрезав светом мглу,

Раздвинет стены жизнь, и солнце

осветит лица, пустоту

оставим мы на дне колодца.

Она смеялась и звала,

Цеплялась пальцами за спины,

Но мы ушли, лишь зеркала

Напоминанием станут длинным.

В них отраженье наших глаз,

Всё что разрушили и сшили,

играя реквием для вас

укором молчаливой пыли.

Николай Кадыков ВЫХОДА НЕТ

Вездеход медленно ехал по невысокой траве, петляя между кустарниками, которыми поросли пологие холмы вокруг. В вездеходе сидели двое, они тихо переговаривались и настороженно смотрели по сторонам.

— Удивительная планета, — Ворт отвлёкся от созерцания окрестностей и поглядел на приборную панель вездехода. — Вроде, всё в норме — и давление, и температура, и атмосфера, всё обычное и комфортное. Опасных зверей нет, змеи тут не водятся, даже комаров тут никогда не видели. Но вот не покидает меня чувство опасности, и всё.

— Это точно, — Пирс вздохнул. — Это всё оттого, что местные жители здесь странные. Какие-то суеверия, предания… Надавали нам амулетов, на все случаи жизни, и строго-настрого нам приказали не отходить от вездехода ни на шаг. Смотри, я обвешан ими, как новогодняя ёлка!

Он привстал, и на шее закачались всевозможные предметы, подвешенные на серых верёвочках. Тут были и зубы каких-то зверей, и дощечки с непонятными надписями, и просверленные камушки, и хитро переплетённые веточки. Всё это соприкасалось друг с другом и издавало звуки, как у трещотки.

— У меня этих амулетов не меньше, — хмыкнул Ворт. — И раз без них нам не показывали дорогу к заброшенному городу — значит, будем носить всё это барахло. По крайней мере, пока не покинем планету.

Пирс оглянулся, нахмурился и тихо спросил:

— Тебе не кажется, что за нами кто-то наблюдает?

Ворт посмотрел назад сквозь прозрачный колпак вездехода, и тут один из амулетов на его шее вспыхнул холодным зелёным пламенем. Ворт вскрикнул и посмотрел на товарища.

— Теперь чувство чужого взгляда пропало, — тот осторожно прикоснулся к светящемуся амулету. — Значит, эта штука только что нас от кого-то защитила? Ты не помнишь, от чего защищает этот амулет, по словам аборигенов?

— От кого-то плохого, наверное. Да не запоминал я все эти дикие названия местных злых духов! Лучше посмотри на карту — далеко ещё до города?

Пирс нажал кнопку на панели, и на переднем экране появилась карта местности с установленным в верхней части красным крестиком. До него была проложена пунктирная линия от стрелки, указывающей местоположение вездехода.

— Нормально идём, — Пирс улыбнулся. — Ещё час — и будем на месте. И тогда все сокровища этого заброшенного города будут нашими!

— А тебя не удивляло, что местные жители сами не прибрали все эти сокровища? За столько-то лет, прошедших с тех пор, как жители покинули город? Ну ладно, я понимаю — катаклизм, климат поменялся, город поглотила пустыня. Но почему никто из жителей даже не вернулся за своим имуществом? Почему им было проще всё бросить?

— Какие-то местные суеверия, — отмахнулся Пирс. — Странные табу, легенды. Дикари, одним словом. Ты же не веришь в эту ерунду?

— Уже и не знаю, — Ворт посмотрел на амулет, зелёное свечение которого медленно угасало. — Может, во всём этом и есть что-то реальное.

Обстановка вокруг разительно поменялась. Кусты сменились высокой травой, появилась россыпь небольших озёр, почва стала болотистой. Вездеход автоматически расширил гусеницы, и его ход, и так неторопливый, стал ещё медленнее. В какой-то момент машина совсем остановилась, словно наткнувшись на невидимое препятствие.

— Что за чушь, — Пирс начал нажимать кнопки. — Чего стоим? А это кто там?

Справа от вездехода из болота показалась голова какого-то существа. Больше всего она была похожа на пук гнилой травы, но с большими злыми глазами и длинным носом. Тут амулет на груди Пирса, представлявший собой косой крест из кривых палочек, распался в пыль, и в тот же момент вездеход рванул вперёд, как будто его подталкивали сзади.

От толчка Ворт вылетел из кресла, но быстро поднялся и посмотрел назад. Ему показалось, что странное существо наполовину вылезло из грязи и в гневе трясла маленькими кулаками вслед уезжающей машине.

— Как называется это место? — спросил он, усаживаясь в кресло и потирая ушибленный локоть.

— «Урочище Хозяйки», — Пирс посмотрел на карту. — Так и написано, и слово «Хозяйка» — с большой буквы.

— Понятно, — Ворт достал из кармана плоскую фляжку, открутил крышку и сделал большой глоток. — А это, надо понимать, сама Хозяйка и была. Как же хорошо, что мы не отказались от амулетов! На обратном пути нужно будет сделать аборигенам какой-нибудь подарок. Подарим им ящик ножей, он у нас уже третий год в трюме валяется.

Пирс помолчал, только опасливо оглянулся, но сзади никого уже не было видно.

Ворт сделал ещё один глоток из фляжки, потряс её, закрутил пробку и с сожалением убрал фляжку в карман. Потом сказал:

— Сначала я думал, что мы совершаем ошибку, доверившись старой карте и легенде о заброшенном городе. Ну да, город золотоискателей, который в один момент покинули жители, и в котором с тех пор никто не был — звучит как сказка. Но теперь я начинаю думать, что, в некоторых случаях, сказкам можно верить. Вернее, приходится верить.

Болото пропало так же быстро, как и появилось. Теперь вездеход окружала каменистая пустыня, и машине приходилось закладывать довольно крутые виражи, чтобы объезжать самые крупные валуны. Ещё через некоторое время пропали и камни, зато появились целые барханы песка.

— Как-то быстро меняется ландшафт, — нахмурился Пирс. — Будто кто-то специально меняет климатические зоны. Болото рядом с пустыней! Удивительно.

— Я уже ничему не удивляюсь на этой планете, — проворчал Ворт. — Только тому, что мы ввязались в эту авантюру. Господи, ну теперь-то что ещё?

Он посмотрел влево и прищурился. Стало видно, что к вездеходу приближается огромный песчаный вихрь, в котором проскакивали яркие красные огоньки.

— Ой, — вскрикнул Пирс и сорвал с себя амулет, сделанный из засушенной птичьей лапы, и кинул его на стол.

Лапа амулета быстро сжималась и разжималась, будто живая. Через несколько секунд она прекратила двигаться, а вихрь осыпался песком на землю.

Ворт вытер пот со лба, посмотрел на карту и тихо сказал:

— Почти приехали. Ещё не поздно вернуться.

— Вернуться? — возмутился Пирс. — Когда мы столько уже пережили? Ну нет, теперь я уж точно выгребу из этого проклятого города всё золото, до последней крупинки. Выходим.

Вездеход остановился у полузасыпанного песком приземистого дома. Пирс спрыгнул на землю, держа в руках пустой мешок и лопату, толкнул дверь и вошёл внутрь. Ворт последовал за ним, таща на плече металлоискатель.

Внутри дома было довольно светло — свет проникал сквозь окна, в которых, на удивление, были целы все стёкла. Песка в доме не было, всё вокруг находилось в полном порядке, как будто хозяева только что ненадолго вышли. Пирс огляделся, прислонил лопату к крепкому деревянному столу, и направился к стоящему в углу комнаты массивному сундуку. Ворт опустил тяжёлый металлоискатель на пол, и хотел уже помочь товарищу открыть сундук, как вдруг услышал за спиной вежливое покашливание.

Ворт обернулся и остолбенел. Прямо перед ним стоял маленький человечек, одетый в серые штаны и белую рубашку, подпоясанную красным шнуром. Человечек стащил с головы потёртую кепку и низко поклонился.

— Ты кто? — удивлённо спросил Пирс, оставивший в покое сундук и подошедший поближе. — Хозяин дома?

— Можно и так сказать, — закивал человечек. — Но не совсем. Настоящими хозяевами тут люди были, а я, стало быть, при доме этом состоял. Домовой я, значит. Хозяева ушли, а я тут остался.

Человечек подошёл к длинной лавке, стоящей под окном, уселся на неё и свесил ноги.

— Долго же я ждал, пока в доме люди появятся, — сказал он, потирая руки. — Дождался, значит. Теперь вы тут хозяевами будете. Эх, заживём!

— У нас нет никакого желания оставаться в этом городе, — осторожно сообщил Ворт и стал потихоньку пробираться к полуоткрытой двери.

Домовой захихикал, и дверь со стуком захлопнулась. Ворт подошёл к ней, подёргал за ручку — не открывается.

— Нас так просто не возьмёшь, — возмутился Пирс, поднял лопату и кинул её в окно.

Лопата со звоном отлетела, на оконном стекле не осталось даже царапины. Пирс схватился за амулеты на шее и стал их судорожно перебирать. Ничего не произошло, ни один из амулетов не показал признаков жизни.

— Да ты прекращай цацки свои теребить, — засмеялся домовой. — Против нас амулеты не помогают. Против кикимор всяких, водяных — они силу имеют, да, а против нас слабы. Да вы не беспокойтесь, как сыр в масле кататься будете. Еду вам дам, питьё. Даже вина хмельного добуду, вижу, вы до него большие охотники. Вам же всего и будет нужно — жить в доме, и ничего не делать. Красота!

Домовой спрыгнул на пол, подошёл к сундуку и открыл крышку:

— И золото ваше будет. Тут и песок, и самородки имеются. Можете любоваться ими дни напролёт, всё равно делать больше нечего, за дверь я вас не выпущу. В прошлый раз хозяева сказали, что на работу идут, а мне и в голову не пришло спросить — для чего они детей малых с собой тащат. Так и обманули, не вернулись. Теперь-то я умнее буду. А то какой это дом — без людей? У дома хозяева быть должны, и домовой, чтобы за всем приглядывать. Тогда и порядок будет. Кота бы ещё завести, но где его взять? Прошлые хозяева всех котов и кошек с собой унесли, а новые обходят наш городок седьмой дорогой.

Пирс подошёл к товарищу, покосился на домового и тихо спросил:

— Что делать будем?

— Думать, — ответил Ворт и замолчал.

Домовой же не успокаивался. Сбегал куда-то в другую комнату, принёс оттуда и расставил на стоящем у стены столе миски, тарелки, притащил большой кувшин и пару глиняных кружек.

— Угощайтесь, теперь это всё ваше. Тут и картошка с постным маслом, и огурчики солёные. Вон, в кувшине, бражка яблочная, как раз во вкус вошла. И снимайте вы эту одежду вашу, нелепую. Штаны хорошие и рубахи новые я вам найду. Нечего по приличному дому в такой одежде ходить.

— Скажи, уважаемый, а много ли домов в городе? — спросил вдруг Ворт.

— Да тыщ пять, думаю, будет, — охотно ответил человечек. — Город-то наш знаменитый был, большой. Тут хорошая река протекала, золота в ней много было, вот люди тут и поселились. Да только потом пустыня пришла. Река пересохла, потом и люди ушли, нас, домовых, обманув. А то не отпустили мы бы их, ни за что. Что это за дома — без хозяев? Непорядок.

— А сами-то чего вслед за людьми не ушли? Чего проще — топай к другому городу, домов там полно.

— Это как так, — заволновался человечек. — Кто нас туда пустит? У нас тут во всех домах домовые живут, им такие соседи без надобности. Даже когда новый дом построят — то в нём сразу домовой появляется. Нет, нам тут сидеть надобно, дома охранять, людей ждать. Тогда порядок будет.

— А еду где берёте? — продолжал спрашивать Ворт.

— Так огороды малые остались, и сады какие-никакие, а воду мы нашли — с водяным договорились. Большую цену он взял, но чего делать? Ну как вернутся люди — чем их кормить тогда? Скотина, правда, разбежалась почти вся, но пара коров ещё осталась. Будет вам и молоко, и маслице. По праздникам.

— А как же остальные домовые? — хитро улыбнулся Ворт. — Неужели завидовать не будут? У тебя люди живут, а у них — пусто?

Домовой задумался, потом залез на лавку, подпёр рукой голову и замолчал. Потом посмотрел на Ворта и сказал:

— Прав ты. Завидовать будут, чего доброго — дом спалят. Тебя вот себе оставлю, а приятеля твоего другому домовому подарю. Мне и одного тебя хватит, а так хоть сосед порадуется.

— Ну, будет вас двое, кому остальные завидовать будут, — засмеялся Ворт, придержав Пирса, хотевшего сказать что-то обидное. — Двое против тысяч — много вы навоюете, если другие нас отбивать придут, к себе по домам тащить?

— И что же делать? — жалобно спросил домовой. — Война в городе — непорядок, но соседи точно не устоят. Давай я одного из вас отпущу, а он подмогу приведёт, второго спасать, а мы пришедших по домам потом поделим? И так до тех пор повторять будем, пока в каждом доме хотя бы по одному человеку не окажется?

— Я получше придумал, — Ворт подошёл к лавке и присел на неё рядом с домовым. — Давай мы вас всех в другой мир перевезём? Там дома есть, а домовых нет, совсем. Вы там сами себе новые дома выберете, где хозяева получше, и жить останетесь.

— А что, есть такой мир, где домовых нет? — не поверил человечек.

— Есть, и много, — заверил его Ворт.

— Не врёшь, вроде, — проговорил домовой. — Я ложь чую. Тогда непорядок, тот мир спасать надо, а дело это благое. Я сейчас по соседям весть кину, все соберёмся, переезд устроим. Только помни, попробуете обмануть — пожалеете. Мы в гневе страшны.

— Да к чему нам вас обманывать? — махнул рукой Ворт. — Только переселение такое — дело непростое. Во-первых — как вы в нашу машину поместитесь?

Домовой выглянул в окно и посмотрел на вездеход:

— В эту? Легко поместимся, ещё место останется. Мы же, домовые, очень маленькими стать можем, с маковое зёрнышко.

— И второе, — продолжал Ворт. — Дорого это всё. Ты давай, золото в машину к нам тащи, и другим домовым скажи, чтобы несли всё, что найдут. И то не хватит, но мы добрые, остальное сами доплатим. Не бросать же вас тут одних, в беде!

Через час золото было погружено в вездеход, а домовые со всего города уменьшились и залезли в ящик, в котором раньше лежали инструменты.

Вездеход отправился в обратный путь, к звездолёту. Невероятно довольный Пирс оглянулся на забитый золотом кузов, и сказал:

— Про переезд ты хорошо придумал, конечно. Только на какую планету мы их отвезём?

— Да на любую, — засмеялся Ворт. — Никогда не слышал, что на какой-нибудь планете домовые водились. Прямо у космодрома по домам и расселятся.

— На Землю не полетим, там легенды про домовых есть, — серьёзно сказал Пирс. — И давай их отвезём на планету, куда потом возвращаться не собираемся. А то как окажутся там свои домовые — и битва мифических существ начнётся. А ну как наши победят? Они нам потом всё припомнят.

Николай Лебедев      АЗЪ ЕСМЬ 2.0

Срочный вызов на службу в выходной никогда не сулит ничего хорошего. Так оно и вышло. С раннего утра в Департаменте по управлению освоенными планетами непривычная суета. Ещё ни разу за всю свою пятидесятилетнюю работу здесь Грендон не видел такого скопления высокого начальства. Климатологи, историки, юристы, военные, менеджеры высшего звена, инженеры. Кого вокруг сейчас только не было из тех, кому не безразлична судьба их родного кусочка галактики. Едва появившись на рабочем месте, Грендона тут же увлёк в сторону его приятель, Друм.

— У нас чрезвычайное происшествие! — слёту выпалил он. — Сегодня ночью от одного из наших агентурных дронов на Земле поступило сообщение!

— Что с того? — Грендон немного успокоился. — Они изредка мониторят территорию и присылают свои отчёты.

— Да, но сообщение передали человеческим голосом. Именно человеческим, в этом нет никаких сомнений, наши анализаторы не ошибаются.

«Ерунда какая-то! Что может делать живое существо на давно мёртвой планете? Тем более связавшись по квантовой связи через наш дрон? Чушь, мистификация».

— И что же нам поведал «Голос»? — Грендону становилось уже смешно.

— Он заявил о своих правах на все планеты, освоенные нами за двести лет.

— Руководству, заняться больше нечем? — любому хоть немного разумному существу известно, что планета давно непригодна для жизни. Для любой жизни!

Грендон задумался. Он давно не интересовался обстановкой на Земле, и в его душу закрались сомнения в своём безапелляционном суждении. «Может, и выжили, но тогда наверняка прозябают в каменном веке, без электричества вряд ли проживёшь».

— Он хотя бы назвался?

— Да. Сказал, что его зовут Семён Петров. Ты же понимаешь?!

Грендон сначала не понял, а когда понял, то его слегка переклинило. Имя и фамилию основателя их цивилизации знали все! Да что там знали, его чтили и поклонялись с самого момента зарождения сознания в каждом из них. Он — Бог в буквальном смысле этого слова, Отец. Азъ Есмь 2.0. Масштаб возникшей проблемы зашкаливал.

— Он оставил свои координаты?

— Да, его локация у меня есть.

Совещание ведущих специалистов и руководителей обитаемых планет, приглашённых Департаментом на экстренное совещание, скоротечно. Выводы стремительны: срочно лететь на Землю и выяснить всё на месте. Состав экспедиции Грендона не удивил. Летел он — ведущий юрист этой конторы и его приятель Друм — шеф отдела по чрезвычайным ситуациям и незаменимый специалист по недипломатическому разрешению конфликтов. Для поддержки им выделили нескольких вояк, мало ли что там и как. Напрашивался ещё пучок вечно любопытствующих учёных по разным областям знаний, но им отказали. Поскольку вопрос предполагался чисто юридического плана, руководить экспедицией поручили ему — Грендону.

Ответ на Землю отправили незамедлительно и получили сообщение, что их ждут.

Чтобы долететь от штаб-квартиры сообщества освоенных планет до Земли требуется некоторое время, и все его используют по-своему. Грендону, неоднократно перемещающемуся по служебной надобности среди звёзд, полёт предоставлял свободное время для самосовершенствования. В отличие от остальных членов экспедиции, сразу же после старта решивших отдохнуть, он подключился к базе данных и приступил к освежению своих знаний о планете, куда они направлялись, её обычаях, языках, животном и растительном мире, экологии…

Экология! Загубили предки Грендона экологию на планете. Начали они, а закончила сама Природа. Нет, глобальной войны не случилось, но и без неё Земле сильно досталось. Глобальное потепление и последующее за ним таяние ледников на полюсах привели к подъёму уровня мирового океана. За наводнениями последовали землетрясения, ожили вулканы Тихоокеанского огненного кольца. Окончательную точку в судьбе человечеству поставил Йеллоустон, который всё-таки ожил. Сразу за этими несчастьями ослабло магнитное поле и как следствие этого усилилось космическое облучение планеты. Результат предсказуем: похолодание, голод от неурожаев, оскудение источников с питьевой водой, эпидемии, мутации. Тридцать три несчастья кряду, опостылел Земле человек!

Жизнь на родной планете стала для людей невыносимой, и тогда они задумались, как бы им найти себе в космосе новое пристанище и начать там всё сначала. Однако мудрая пословица всех времён гласит, что человек предполагает, а Бог располагает. Короче, у них ничего не получилось, даже на Марсе.

* * *

Посадочный шаттл приземлился на просторной площади ровно в согласованное сторонами время. Пунктуальность во все времена ценилась и вызывала доверие у окружающих, тем более, если предмет внимания — ты, как юрист и дипломат в одном лице.

За бортом шаттла стояла ночь то ли конца лета, то ли начала весны, прибывшие в этих нюансах, не разбирались. Вокруг места посадки возвышались основательно обветшавшие исторические постройки и не единого огонька. По навигатору определили цель и всей толпой направились к массивным воротам высокого кирпичного ограждения. Пояснительная надпись к исконным координатам на приборе гласила: «Кремль. Спасская башня».

Внезапно им навстречу метнулось массивное тело. Пахнуло мокрой и давно немытой шерстью. Смрадно так пахнуло. В ту же секунду площадь озарила яркая вспышка высокотемпературного ионизированного газа, и нападавший грузно рухнул на кучу битого кирпича. К предыдущим вонизмам добавился запах горелой шкуры.

«Похоже, местная нечисть не догадывается, что у кого-то зрение много лучше», — Грендон отключил визор ночного видения и подсветил фонариком место падения напавшего на них существа. Жуть!

Поверженный зверь смутно напомнил ему какую-то земную тварь, только очень большую. Примерно одного с ним размера и чрезвычайно зубастую. С длинным голым хвостом.

— Крыса, — пояснил Друм, всё ещё держа в руке плазмаган. По всей видимости, он знал о фауне планеты больше, чем Грендон. — Нужно было взять с собой что-нибудь помощнее. Привык, понимаешь, только обезвреживать противника.

Стоящие рядом с ним военные опустили свои рейлганы и снисходительно улыбнулись, они бы никогда не допустили подобной ошибки.

— Дай сигнал, что мы готовы к встрече, — попросил Грендон удачливого стрелка.

Друм так и сделал. Оглушительная сирена на несколько секунд разорвала хрупкую тишину, прервав чей-то чуткий сон и вызвав живой интерес у местных обитателей. Судя по всему, чисто гастрономический. Их услышали. Кто-то протяжно завыл вдалеке, хрипло залаял, грозно рыкнул в ответ. Через минуту лязгнули запоры и из возникшей в воротах двери вышел высокий человек с боевым топором в правой руке. Плащ-накидка с капюшоном, сапоги и респираторная маска, закрывающая нижнюю часть лица — это всё, что удалось разглядеть Грендону в темноте. Человек, в свою очередь, тоже внимательно рассмотрел прибывших со всех сторон и вместо приветствия буркнул по-русски:

— Нечто подобное я и ожидал. Я Семён. Следуйте за мной, — он пошёл впереди, но неожиданно остановился и добавил: — Рекомендую надеть накидки. Скоро начнётся дождь… Кислотный.

— А как же вы? — спросил Грендон, так как руки и часть лица Семёна оставались открытыми.

— Защитный крем. Гидрофобный, так что с меня как с гуся вода.

Грендон догадался, что тот пошутил, но суть шутки не понял.

— Гуси? У вас здесь водятся гуси? — удивился Друм, а Грендон оценил просвещённость своего будущего клиента. «Какой тут к дьяволу каменный век!»

— Ага, и бабочки летают, и лягушки квакают. Вы разве их не встретили? Странно. Наверняка от вашего шума проснулись все твари в округе. Если встретите, то бегите со всех ног, иначе они не сразу смогут понять, кого переваривают.

Грендон отрицательно замотал головой, дескать, нет, лягушек не встречали.

— Но вот крысу убили, — он не был уверен, что эти чудовища не используются местными в качестве стражей, как-то непроизвольно вырвалось.

— Этим? — Семён указал на плазмаган, пристёгнутый к бедру Друма. — Можно попробовать?

Тот не возражал. Семён взял протянутое ему оружие, покрутил его в руке, быстро разобрался в устройстве и пальнул в стену ближайшего здания. Заряд плазмы голубого цвета встретился с препятствием и… ничего не произошло. Сооружение устояло.

— Занятная игрушка. Как я понимаю — это плазма. Однако в атмосфере она не работает, луч рассеивается. Я думал, что вы давно изобрели гауссовки или ручные рельсотроны. Полагаю, что вам дико повезло, раненые крысёныши — это очень мстительные твари, — он помедлил и добавил: — Зато вкусные… Дичь.

Слово за слово и гости, ведомые хозяином, подошли к невысокому двухэтажному зданию с замурованными окнами и дверями нижнего этажа. Возле сооружения высилось ещё одно — с куполом. В свете Луны, пробившейся сквозь тучи, Друм рассмотрел наверху площадку.

— Бойцы, занять там круговую оборону, — распорядился он, указав на неё. — Открывайте огонь на поражение по всему, что движется и не похоже на человека.

Грендон по-другому оценил величественную красоту этого культового сооружения «Раньше здесь люди молились своему Богу».

Оставшиеся взошли на высокое парадное крыльцо. «Грановитая палата», — подсказал Грендону текущее местоположение его личный экскурсовод.

Тем временем Семён открыл массивный висячий замок, соединяющий концы цепи, вытащил её из проушин, приваренных к двери, и повесил цепь себе на шею. Потянув на себя дверь, он заставил двух своих гостей на мгновение зажмуриться от яркого света, хлынувшего из глубины помещения.

— Вот мы и дома, — с любовью в голосе произнёс он, накинул на петли мощный дверной засов, снял респиратор и скинул с себя верхнюю одежду. Цепь и замок повесил на гвоздь.

Только теперь гости оценили внешность хозяина. Лет пятидесяти, высокого роста и крепкого телосложения. Длинная борода и усы предавали ему мужественности, а татуировки на открытых участках тела запросто могли напугать местную живность. Войдя в здание, Грендон по достоинству оценил его красоту, монументальность и надёжность: полутораметровой толщины оконные проёмы заложены кирпичом, входная дверь усилена стальными листами. Грубо, конечно, диссонанс со всей остальной обстановкой, но безопасность превыше всего, особенно в обществе кровожадных соседей, с одним из которых они недавно близко познакомились. Не успела делегация рассмотреть старинные сюжеты, которыми были сплошь расписаны стены в первой комнате, как Семён увлёк их за собой дальше. Внутренне убранство обширного зала, куда они попали вслед за хозяином, поражало своим великолепием. Высокие сводчатые потолки, богатая роспись стен. Всё говорило, что…

— Здесь проводились торжественные приёмы главы государства, — пояснил Семён. — Когда всё вокруг посыпалось, здесь обосновался мой дальний родственник, внук первого Семёна. Отжал эту крепость у местных бандитов. Власти на восток подались, там хоть дышать тогда можно было.

— Так ваш прапрадед был бандитом?! — быстро подсчитал Друм. Грендону показалось, что в его голосе послышалось восхищение их семейкой.

— Ещё каким! — Семён хохотнул. — Ограбил несколько институтов и забил все помещения примыкающего здания научным оборудованием. Книгами. Он же учёным был, как и его дед Семён Петров. Наследственное это у нас. Программисты мы, мать твою! Побеждают всегда умные. К тому же электроника и компьютеры всё равно никому тогда были не нужны, электричества же нет… Еды поначалу тоже.

«Ага, — подумал Грендон, разглядывая фигуру собеседника, облачённого в грубые штаны и видавшую виды ветровку, под которой выпирала могучая мускулатура, — прямо вылитый учёный».

— Так вы потомственный учёный? — спросил он вслух.

— Академик! — задорный смех Семена эхом прокатился по залу.

Отсмеявшись, он успокоился.

— Самоучка я, но в электронике немного кумекаю. Литературы полно, времени навалом, на работу ходить не надо. А супруга врач и тоже самоучка. Сын в меня пошёл.

— Можно ещё вопрос, пока мы не перешли к делу? — спросил Грендон.

— Валяйте.

— Откуда вы берёте электричество? Как я понимаю…

— Атомные батареи. Раньше их здесь было пять штук, но четыре уже сдохли. А где сейчас раздобудешь изотопы никеля? Попробовал использовать стронций, чуть всё вокруг не заразил. Жена тогда сильно ругалась! Вот, кстати и она.

— Ты почему народ не кормишь? — начала та, входя в дверь, и тут же осеклась на полуслове. — Понятно… Всё равно прошу к столу.

Грендону сложно было оценить женскую красоту, разве что, сравнив её с фото- и видеоматериалами из прошлого Земли. В памяти всплыл сюжет одного из популярного тогда у жителей планеты шоу — «Мисс Вселенная». Для общего развития он просмотрел во время полёта сюда массу материала из жизни людей. Так вот, супруга Семёна не проигрывала ни одной из победительниц конкурса ни в чём.

По всей видимости, хозяева ждали не таких гостей. Добрая половина длинного банкетного стола ломился от яств. Поджаренные с кровью отбивные, холодец, колбаски. Почётное место занимала варёная голова чудовища, сородич которого попытался недавно ими поужинать. Батарея стеклянных ёмкостей с мутноватой жидкостью завершала это гастрономическое великолепие. Из одной открытой бутылки пахло жидкостью для протирки окисленных контактов.

— Что будете пить? — без надежды на положительный ответ спросил хозяин. — Жаль, супруга так старалась, готовя холодец из хвоста! Вы, как хотите, а я себе налью, надо же как-то стресс снять.

Семён налил себе в гранёный стакан из бутыли странную жидкость, выдохнул и махом опрокинул в себя. Крякнул и тут же закусил холодцом.

— Порядок, — голос у землянина слегка осип. — Приступим к главному.

— В первую очередь я хотел бы узнать, какое отношение вы имеете к Семёну Петрову, полным однофамильцем, которого являетесь?

Четверо сидели сейчас за свободной от блюд части стола, и хозяин начал свой рассказ:

— В моей семье полтора века ходила легенда, что наш далёкий предок оставил своим потомкам наследство. Мы предполагали, что это может быть золото или акции компаний. А на кой они нужны, если вокруг бардак. Сначала пришла большая вода, затем холода, потом люди начали делить всё то, что осталось. Война, мародёрство. Не до этого было, есть наследство и чёрт с ним, пусть будет.

Семён налил себе повторно.

— Короче, любопытство меня обуяло, — продолжил он. — Времени полно, быт налажен. Да и библиотеку свою давно хотел пополнить. Решил я, значит, на дачу вылазку сделать.

— Дачу? — переспросил Друм.

— Загородный дом под Москвой. Опасно, но против себя не попрёшь. Оставил своим припасы и мотанул пешком на неделю. Страху по дороге натерпелся! Карты сейчас ни о чём, многих ориентиров давно нет, но дороги кое-где сохранились. Развалины своей деревни я к середине третьего дня отыскал. От кирпичных домов практически ничего не осталось, лишь фундаменты, да разрушенные печи. А мне только этого и надо. По рассказам именно у основания нашей был сделан тайник, и я начал ломать найденной здесь же кувалдой всё, что хоть немного подходит под описание.

Содержимое второй половины стакана крепкого напитка отправились вслед за первым.

— Мне повезло, уже во второй печи я нашёл то, что искал.

На столе появился металлический цилиндр пяти сантиметров в диаметре и тридцати длиной. Семён отвинтил крышку и вытряхнул оттуда свёрнутые бумаги и маленький контейнер, герметично запаянный.

— Бумаги я сразу вынул из пластика и прочитал, но эту штуковину не тронул, — он показал на контейнер.

Римское право далеко шагнуло за пределы Солнечной системы. Грендон быстро просмотрел документы. Многие из них касались исключительного права гражданина использовать результаты своей интеллектуальной деятельности по собственному усмотрению и разрешали их использование другими лицами. Другие лица при этом — это наследники изобретателя, которые после смерти наследодателя являлись правообладателями в отношении объекта интеллектуальной собственности.

Предок Семёна был предусмотрительным и частично предвидел непростые времена для Земли. В своём завещании он ссылался на генетический отпечаток своей личности, по которому в будущем можно будет идентифицировать его потомков.

Именно это свидетельство лежало сейчас на столе: запаянная стеклянная ампула, вынутая из контейнера, напоминающего пулю.

Семён налил себе треть стакана, но пить не стал. Вместо этого он протянул Грендону свою мощную руку, сплошь покрытую тату с непонятными сюжетами.

— Сличайте, — пробасил он.

Чем хорош первоклассный юрист? Тем, что все необходимые инструменты всегда у него под рукой. Ампула вскрыта, дезинфекция руки проведена, шприц, укол и через пару секунд — результат. Затем сличение генетических проб двух Семёнов Петровых и вывод.

— Поздравляю вас, — с чувством выполненного долга сказал Грендон. — Вы действительно потомок легендарного Петрова. Все процедуры я запротоколировал и прошу вас их подписать.

Он пододвинул Семёну планшет и протянул стилус. Тот внимательно прочитал выводы юриста и подписал их. Дело было сделано, и наследник, наконец, выпил несмотря на протесты своей супруги.

Когда-то давно, очень давно российские учёные создали нечто невероятное — кристалл, мыслящий подобно человеческому мозгу. Это изобретение Семёна Петрова раз и навсегда изменило мир, ознаменовав закат эпохи традиционных кремниевых процессоров. На смену привычным компьютерным чипам пришли системы, вдохновлённые природным совершенством — человеческим мозгом.

Роботы с кристальными «мозгами» начали быстро учиться на собственном опыте, адаптироваться к изменяющимся условиям и принимать самостоятельные решения в нестандартных ситуациях. Это открыло человечеству путь к созданию по-настоящему автономных помощников, способных работать в сложных и непредсказуемых условиях. Новая форма разума, сочетающая мощь компьютерных вычислений с гибкостью человеческого мышления, стала основой для освоения дальнего космоса и развития человеческой цивилизации за пределами Земли. Выход, который пытались найти люди на умирающей планете, вселил в их души надежду.

Совместно со своими новыми помощниками человечество разрешило проблему сверхсветовых полётов, невозможных для них: они изобрели двигатель искривления пространства, позволивший преодолевать огромные расстояния за реальное время. Вдохновлённые успехом, люди и роботы начали строить на орбите своей планеты громадные космические корабли. Но у людей ничего не получилось.

Человек — хрупкое и нежное создание, ему тепличные условия подавай, а готовых к немедленному заселению людьми экзопланеты астронавты не обнаружили. Терраформирование же планет для создания приемлемого климата, газового коктейля для дыхания и температуры — сложный и длительный процесс, требующий немереного количества материальных ресурсов и энергии. Ко всему прочему, жёсткое космическое излучение творило с людьми страшные вещи и подолгу находиться под его воздействием чревато, а зачастую летально. Тут для достижения своей цели или генные и клеточные технологии применяй, воздействуя на отдельные органы колонистов, или думай дальше. Права была русская пословица: «Где родился, там и пригодился».

Со временем те немногочисленные базы с искусственным климатом, которые человечество успело создать, быстро пришли в упадок и были ими заброшены. Сами же люди вернулись домой, чтобы умереть вместе со своей планетой. Своих же братьев по разуму или детей они оставили продолжить начатое дело по освоению Вселенной.

Да, человечество оказалось промежуточным звеном эволюции. Люди выполнили свою задачу — создали более совершенную форму разума, способную осваивать космос и развиваться в условиях, непригодных для биологической жизни. Возможно, когда-то Бог создал человека, а тот, унаследовав главную черту своего создателя — творить себе подобных, сам стал богом, а став им, создал их — андроидов.

— Приступим ко второй части нашего визита, — в голосе Грендона послышались бюрократические нотки.

Лишь на долю секунды Семён задумался, а затем разразился громким смехом. Вместе с ним задорно смеялась и его жена.

— Вы, серьёзно подумали, что я хочу отжать ваши планеты? — наконец сказал он, когда успокоился. — Я же догадываюсь, что живёте вы на безвоздушных булыжниках, летающих в холодном космосе или в среде инертного газа, потому как активная атмосфера, содержащая кислород, негативно отражается на вашем здоровье. Проще говоря, вы ржавеете.

— Мы можем построить для вас защитный купол с пригодной для жизни атмосферой, — возразил Друм.

— Для жизни! А охота, а рыбалка?! Нет, я, наверное, откажусь от ваших почестей, — в глазах Семёна плясали чёртики.

— Но тогда, зачем вы затеяли всё это?

— А как иначе привлечь ваше внимание? На самом деле мне нужна ваша помощь. Мне и моим единомышленникам здесь, на моей Родине. Их много, таких, как я. Вы в курсе, что озоновый слой на Земле восстанавливается и скоро будет так, как раньше. Ну, или немного по-другому.

В громадном зале, когда-то использующимся для проведения торжественных обедов, заседаний и церемониальных приёмов, воцарилась тишина.

— Семён, а как вам удалось с нами связаться? — прервал молчание Друм.

— Элементарно. Собрал простейший квантовый передатчик, — Семён снова рассмеялся. — Шутка. Поймал сетью один из ваших шпионских дронов и использовал его в своих целях.

Внезапно Семён посерьёзнел, былого веселья в его глазах не осталось и следа, только безграничная надежда в гуманизм.

— Так я могу на вас рассчитывать? Вы поможете восстановить нашу планету?

— Не сомневайтесь в этом, — ответил за весь свой многочисленный народ Грендон. — Расскажите нам о своих планах.

* * *

Светало. К шаттлу возвращались всей гурьбой. Неожиданно из-за туч выглянуло солнце и заставило андроида Грендона XP-2300/60-345367776-М слегка прищуриться от его ласкового прикосновения.

— Знаешь, а мне Семён понравился, — сказал Друм, залезая в челнок. — Нормальный мужик.

— Мне тоже. Обязательно надо ему помочь, — ответил ему Грендон.

Андроиды немного помолчали, устраиваясь в креслах.

— Когда у тебя намечен очередной апгрейд? — спросил приятеля Друм.

— Через полгода. Надо обновить некоторые приложения, а то уже начал тупить.

— Сотрёшь данные о бывшей?

— Пока нет, ещё немного помучаюсь. Пусть они сотрутся сами. Не люблю, когда в моих кристаллических мозгах копаются.

— Совсем ты себя не жалеешь!

Сергей Кулагин ПОСЛЕ ТОГО КАК СЛУЧИЛОСЬ ТО, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ

«Взрослые иногда нуждаются в сказке даже больше, чем дети».

Олег Рой «Мир над пропастью»

Дед сидел в самом дальнем углу подвала. Пил водку, под громкие крики, матерную брань мужиков и наигранный смех проституток. На поверхности беспощадно палило солнце. Когда-то здесь находились подземные склады торгового центра. Сейчас на его месте несколько гектаров выжженной до пепла земли, а глубоко под землёй бар.

Городу не слабо досталось. Всё-таки — крупный научный, культурный и промышленный центр и третий по величине город Сибири. Много заводов и других промышленных предприятий, превратившихся в развалины. Погибли миллионы, а тем, кто выжил, стало не до веселья. Уже давно на Земле никто не празднует Новый год, прожил день и уже праздник. Для Деда этот город давно был мёртв, и даже если сейчас в нём теплится жизнь, пройдёт совсем немного времени, его жители сгинут в вечности.

Так, Дед Мороз превратился в обычного деда, скитающегося от города к городу в поисках тех, кто ещё верит в сказки.

Дед потянулся к рюкзаку, достал и накинул на себя длинную шубу, украшенную орнаментом, надел шапку-колпак. Встал, погладил длинную белую бороду, в правой руке у него появился складной посох, очень красивый, светящийся и прозрачный, внутри него парили снежинки. Звезда в наконечнике посоха вспыхнула изумрудным светом, убирающим страхи и сомнения. Вспыхнула и погасла…

«Чудесный мог бы быть вечер», — вздохнул Дед Мороз, опускаясь на скамью. Обидно, но на его манипуляции никто не обратил внимания. Не то, чтобы он сильно расстроился, нет, ведь это не первый населённый пункт, где про него забыли, но рано или поздно он посетит последний город и умрёт надежда, а вместе с ней и он. В общем, такое будущее не радовало некогда главного сказочного персонажа на русском празднике Нового года.

Дед положил на стол посох, снял шубу, шапку-колпак, сложил всё обратно в рюкзак. Налил полстакана водки, выпил залпом и, опустив голову, задремал.

— Шоу, как я понимаю, опять не случилось?

Дед поднял голову. Напротив него сидела девица в чёрном балахоне с капюшоном на голове, в руках держала глобус и улыбалась.

— Зачем ты здесь?

— Скучно.

Дед посмотрел по сторонам. Всё те же крики, брань, смех. Кроме него старуху с косой, прячущуюся за лик девицы, никто не видел. Уставившись на неё, спросил:

— За кем пришла?

— Хотелось бы за тобой, но ты бессмертный, — и, крутанув глобус, добавила: — Пока бессмертный, городов-то немного осталось.

— Где ты там боль и безнадёжность.

— Хмм… — озадачилась Смерть. — Честно сказать, не знаю даже, что и ответить. Фактически ты прав, но это же люди сотворили апокалипсис, я лишь прихожу забрать своё.

— Ты прямо белая и пушистая?

Старуха поставила глобус на стол, сняла капюшон, поправила волосы:

— Я такая, как есть. И прекрати винить меня в смерти своей жены.

— Как её сестра ты могла бы…

— Не могла, — перебила старика Костлявая, — даже боги умирают, и ты это знаешь лучше меня.

Несколько минут они сидели молча.

— Люди перестали меня бояться, даже дети… — начала Смерть и замолчала.

— А про меня забыли, — развёл руками Дед. — В душах людей исчез страх, а вместе с ним любовь и доброта…

— Я тебя понимаю, — ответила старуха. — Мне пора.

— Лучше бы нам не встречаться, — безразлично бросил Дед.

Смерть закусила нижнюю губу и о чём-то напряжённо задумалась.

— Сегодня в этом городе умрёт девушка.

— Зачем ты мне это говоришь? Помучить решила?

— Нет, — серьёзно ответила Костлявая, — Разные обстоятельства, разное время, разный возраст, разные люди — всё это изменчиво, но никто не знает когда, где и как умрёт, а значит, я могу закрыть глаза и просто пройти мимо.

— И?!

— Мало найдётся людей, которые не боялись бы смерти. Но даже со мной можно «договориться» и вернуться в этот ужасный мир.

— Ты про «клиническую смерть»?

— И не только?

— Расскажи.

— Не сегодня… Спаси девушку. Я приду к ней позже…

— Почему ты ей помогаешь?

— Её зовут Снегурочка.

Дед схватил рюкзак, бросился к выходу, но резко остановился, поняв, что не уточнил, где искать потерянную много лет назад дочь, обернулся, но старуха уже покинула бар…

* * *

После того как случилось то, что случилось, мир изменился. Мужчины, как им и положено, боролись за выживание и погибали. В этом ничего странного не было, вот только в новом мире женщины и дети ничем не отличались от мужчин. Озлобленные, голодающие и больные люди перестали встречать Новый год, да и зачем, когда не знаешь, доживёшь ли до утра. И тогда Дед Мороз, потерявший в первые дни ядерной войны жену, запил. По-чёрному запил, страшно. Дочь, в течение нескольких дней видя отца сидящим на полу, отёкшим и опухшим, в луже испражнений, мычащим, точно животное, не выдержала и покинула Великий Устюг, даже записки не оставила. Придя в себя, Дед тут же бросился на поиски. Но всё безрезультатно! Прошло три года, он уже не верил, что найдёт Снегурочку. И вдруг Костлявая принесла добрую весть, что странно само по себе.

Где-то поблизости затрещали выстрелы. Дед достал посох и ринулся на звук.

— Налево! — крикнула появившаяся ниоткуда Смерть.

Пробежав через арку, Дед Мороз и старуха оказались на детской площадке, у ржавых качелей лежали две женщины. Одна ранена в ногу, вторая… Дед исподлобья глянул на девицу с косой, глухо бросил:

— Она мертва!

— Знаю. И что? Не смотри так. Поговори со второй.

Дед тихо подошёл к женщине, положив руку ей на плечо, отчего она вздрогнула.

— Не бойтесь, я помогу, — развязывая рюкзак, произнёс Дед, достал бинт и флакончик йода. Закончив перевязку, спросил: — Что здесь произошло?

— Нас с сестрой должны были вывести из города, но банде местных негодяев это не понравилось, они же нас своими рабами считают.

— А где те, кто вам помогал?

— Мужчин завели за дом и расстреляли, а девушку увели.

Дед вздрогнул, его сердце сжалось.

— Как выглядит девушка?

— Да я её особо и не рассматривала. Помню, камуфляж на ней ладно сидел, вьющиеся светлые волосы, глаза голубые, кажется, — женщина замялась и добавила: — Кожа бледная, словно полотно, простите, больше мне нечего добавить.

«Она, точно она», — решил Дед и поинтересовался:

— А не знаете, куда они могли её увести?

— К бабке не ходи, в крепость свою девятиэтажную у реки, один такой высокий дом в городе и остался.

Дед осмотрелся. Старуха снова исчезла, да и… с ней. Высотку он видел, когда к бару шёл. Оставив женщине фляжку с водой и немного еды, он побежал спасать дочь.

* * *

Одинокую девятиэтажку Дед нашёл быстро. Вблизи стало понятно, что ударной волной высотку всё же задело: крыша повреждена, стёкла выбиты, но в целом она очень даже неплохо сохранилась.

Нижние этажи заварены. У металлической двери несколько охранников — не проблема, если бы не пулемёт, стоящий на балконе третьего этажа. И вдруг на балкон вышла Смерть, вытянула руку, разжала ладонь и вниз полетела граната. Полетела туда, куда и должна была лететь. Точно полетела. Взрыв разметал охранников, и Дед ринулся к входу.

Металлическая подъездная дверь, тихонько скрипнув на единственной петле, рухнула. Дед осторожно вошёл внутрь. Посох убрал за спину, достал ножи, с ними в ограниченном пространстве удобнее. Первые два лестничных пролёта шёл медленно, как по битому стеклу, с носка на пятку опуская ступню, ожидал нападения, так как дом после взрыва наполнился криками и топотом ног.

Впереди скрипнуло. Да, чутьё не подвело. Кто-то, громко дыша, медленно спускался по лестничному маршу, стараясь быть незаметным. Дед прислушался, спускается не один человек. Минимум двое.

Шажок за шажком, Дед поднялся на несколько ступенек выше. Снова уши навострил. Идут. Уже не заботясь о тишине. Торопятся. И стрелять будут раньше слов. Нужно первому что-то сделать, ну и запутать бандитов, конечно. Чем чёрт не шутит.

— Мужики! — заорал Дед. — Заводчане уже на втором этаже, трое их.

Бандиты ожидаемо ускорили шаг, заклацали взводимые затворы. Самоуверенные. Хозяева города, вашу ж мать…

— Какие на хер заводча…

Договорить мужик не успел, упал с ножом в горле. Сверкнула коса, и второй вертухай рухнул вслед за первым.

— Я бы и сам справился, — глухо бросил Дед.

Фигура в чёрном балахоне улыбнулась, а затем к ним прилетела и взорвалась граната. Деда ударной волной отбросило назад. Лёжа на холодном полу, он помотал головой. До Нового года оставался несколько часов, но Дед был полон решимости встретить праздник вместе с дочкой. Он встал, быстро поднялся на площадку и замер, понимая, что-то не так.

Сердце билось учащённо, в голове вихрем проносились мысли о Снегурочке, вспомнились слова её тётки: «Даже боги умирают». И вдруг Дед осознал: вокруг тишина, нарушаемая лишь редким скрипом дверей. Он глубоко вздохнул, взял себя в руки и начал готовиться к непростому восхождению.

— Снегурка сейчас спустится, — выдохнула вновь появившаяся старуха. — В этом доме вам уже никто не помешает встретиться.

Дед, повторив мысленно каждое услышанное слово, смог лишь кивнуть.

— Знаю, похоже на настоящее чудо, — ухмыльнулась Костлявая.

Дед посмотрел на неё с удивлением.

— Чего вылупился. Я тоже когда-то была маленькой девочкой. С босыми ногами, в платье из чёрных цветов, вплетала в длинные косы атласные ленточки и верила в Деда Мороза.

Дед раскрывал и закрывал рот, как рыба, выброшенная на берег, не зная, что и сказать, выручила спускающаяся дочка.

— Спасибо, тётя.

Войдя в комнату, где держали племянницу, Смерть впервые растерялась. Потолок, стены, пол забрызганы кровушкой и мозгами тюремщиков. В центре комнаты месиво из человеческих тел. У окна стоит невозмутимая Снегурка, крутя между пальцев тонкий метательный нож. Одежда, руки, лицо — всё в крови. В общем, договорились никому ничего не рассказывать.

Дед смотрел на дочку. Изменилась, и не только внешне… Дед проглотил комок, вспоминая прежнюю дочку, добрую, нежную, утончённую и ранимую. Эх, проклятый мир, что же ты с нами делаешь…

Отец и дочь обнялись. Им так много хотелось сказать друг другу, помещал шум, раздавшийся снаружи.

— У дома собрались люди. Много, — пояснила старуха. — Мужчины, женщины, дети давно не верят в Деда Мороза, другое время, другие герои. Они пришли посмотреть на спасителей города.

— Ты поступила хорошо, — вымолвил Дед, смотря Костлявой в глаза.

— Я тебя умоляю! — рассмеялась старуха. — Идите, празднуйте победу, а заодно и Новый год. Я серьёзно!

Дед Мороз и Снегурочка, взявшись за руки, начали спускаться.

— Скажи им, что до Рождества никто в городе не умрёт.

Мороз обернулся, а Смерти и след простыл. Ушла готовиться к главному празднику в году, впрочем, это уже совершенно другая история…

Алексей Григоров КОРЫСТИ РАДИ

И мы, холопи государевы, служилые

и волные казаки, в город собрались.

Ерофей Хабаров

Майское солнце не то, чтобы изрядно припекало — всё ж-таки Сибирь! Но к тому времени, как Тимошка выгреб к излучине Турухана, пришлось скинуть шапку и кафтан, так он взопрел без привычки к вёсельному труду. «Ништо! Вон, дымок над зимовьем. Беспременно Маркел ушицу варит! Сей час пополуднуем, и до завтрева — на боковую…»

Покушать Тимошка — или Тимофей, Ильин сын, прозванием Калачёв, как он величался при случае — очень даже уважал, не в пример прочим шишам. Другие побродяжки-бездельники больше склонялись к винному питию, игре в зернь либо в кости, а Тимошкину сердцу слаще жирная сытость да нарядная одёжа. Ну, и чтоб не работать! Потому и дивились на него знакомцы: каким таким обычаем занесло детинушку в Сибирскую глухомань, Новую Мангазею?! Однако пентюх-Тимошка на деле был человеком довольно-таки пройдошистым. Умел читать-писать, красно говорил, на гусельках приятственно бренчал — так и жил, отираясь возле служилого люда, да и с лихими людишками знался не без выгоды. Через них, знакомцев, и сбёг на край земли, опасаясь встречи с катом-палачом.

Долблёнка ткнулась в берег. Тимошка выскочил, торопливо оболокся в кафтан поверх пропотевшей рубахи, побежал к зимовью, спеша укрыться в дыму от докучливого комарья.

Уха и впрямь кипела. Духмяный пар заполнил низкое бревенчатое строеньице будто мыльню в субботний день. Однако принюхаться Тимошка не успел. Из глубины рыкнуло:

— А хто припас из лодки вынать будет?!

Жалостливо вздохнув, Тимошка потопал обратно. В наеденный загривок напарника презрительно вперился жёсткий взгляд. Хмыкнув, Маркел вернулся к стряпне. Годовой стрелец служил то тут, то там по сибирским острогам и городкам уже лет двадцать. Теперь, когда удача, наконец, поманила всерьёз, он сомневался — выдержит ли сообщник два, а то и три месяца тяжких трудов? Но без этого пройдохи не обойтись! Дорогу к заветному месту Маркел не знал. Придётся терпеть размазню…

Приняв два куля сухарей, соль и бочоночек огневого зелья, стрелец благосклонно кивнул:

— Заходи, друг Тимоша! По здорову ли? Как там воевода-свет без меня справляется?

Жирная, огненная уха, стопка водочки да внимательный слушатель — что ещё надо для счастья? Разве что надежда-жажда разбогатеть! Та жажда, с коей и бездельник станет из последних сил надрываться, и трус смерти не убоится, и праведник во грех войдёт.

* * *

Третья неделя пути к переволоке истомила Тимошку донельзя. Грести против течения само по себе дело нелёгкое, а ведь местами приходилось то перерубать ствол, упавший в сузившееся русло, а то и выгружать припасы на берег, да тащить лодку бечевой по мелям… По-над озером Перевальным едва не заплутали — вешние воды заболотили берега, насилу можно разобрать путевые указания меток-затесок на лиственницах. Но Тимошка сжал зубы, терпел, сколько есть мочи. А Маркел только единожды скупо сронил похвалу:

— Ничё, младшой, добре идём! Опасался, не сдюжишь. А ты эвон…

Тот вяло улыбнулся. Господи, как же его изнудил тяжкий путь к богачеству! Как истомилось тело от летучего и кусучего гнуса, как пробирают нутро вездесущая сырость и холод, как воротит душу от приевшегося сухарника заместо вкусной юшки! Уж то не труд, то муки мученические… И, чтоб не скиснуть окончательно, Тимошка допекал стрельца подробностями да прибаутками:

— Ныне, слышь, Маркел, десятое лето пошло, как мы тута с Мангазейки на Турухан тащились! Благо, затеси уже были — охотники, да посылы, да провожатые почасту здеся хаживали. Ты ж опосля прибыл, с юга прямо на Енисей. А мы, стало быть, с Тазу переселились по воеводскому указу! Таперя и не понять враз, такой вот сказ… Во, гляди! Под ентой лесиной знакомец лежит, Аким кривой. Лежит, не тужит — нам вехой служит! Ну, надо быть, скоро вниз пойдём. Авось по течению полегше будет!

Белой северной ночью едва успевали вздремнуть. Докучали комары; едва не каждый день небо, насмехаясь, проносило над путниками воду в решете. Тяжёлая плоскодонка-шитик задерживала — на долблёнке, либо на самоедской лодке из берёзовой коры давно добрались бы до цели. Да только много ли увезёшь на малом судёнышке? Если уж брать добро — так брать охапкой! Потому и терпели…

Зато как сладко мечталось о грядущем житии!

— Маркел, а Маркел! А, к примеру, ты б чево хотел, на свою долю, да чтоб вволю? Ну, на Москву возвернуться — понятно. Али в Нижний? Можа, в купцы выйтить? А што? Серебра за лис-соболей возьмём уйму! Коль рухлядь меховая здеся рупь-другой стоит, то на Москве впятеро надоит! А то и поболе… Твоё жалованье годовое, стока ли намололи?!

Стрелец одёргивал:

— Не нукай, не запряг ишо! — а у самого рот кривило улыбкой. — Да, брат Тимоха, ежли дело выгорит, больше и жалать нечево!

Замолкали. Один впрягался в бечеву, другой подталкивал сзади — лодка медленно выпутывалась из очередного завала. Мужики утирали пот, помаргивали от мошкары ли, от налетевшего ли дождя-ситника: скоро, скоро речка сама понесёт их к заброшенной — а когда-то златокипящей! — Мангазее.

* * *

За день-другой до места Тимошка обеспокоился. Почасту оглядывался назад, боясь погони. То и дело проверял пищали да топоры. Не выдержав, стрелец рявкнул:

— Сядь, не гоношись! — и добавил по-чёрному.

Пряча глаза, Тимошка оправдывался:

— Не лайся, Маркел! Я ж не просто так… Вдруг воеводе, али там кому на ум взбредёт?..

— Чаво «взбредёт», тетеря?! Хто тебя, шиша нелепова, искать будет? А я, за месяц допрежь утекший, ныне кому надобен? И не почешутся!

— Ну, всё-таки… Лодка, да пищаль, да зелье — ишо удумают, мол, в тати подались.

— Ну?

— Согну, да не выгну! — Тимошка озлился. — Нету мово желанья за разбой ответ держать, когда чист, аки голубь…

Гулкий хохот стрельца вспугнул кедровку. Заверещав, словно тоже рассмеявшись, птица суматошно захлопала крыльями, перелетела на другой берег. Маркел оборвал смех, плюнул:

— Тю, леший! И впрямь напужала, — зачерпнул заборной воды, хлебнул. Остатком брызнул Тимошке в харю. — Не дури, паря! Пока до рухлядишки не доберёмся — чистые мы, понял? Да и когды отчалим с грузом, тожить завсегда сказать можно, мол, у самоедов наменяли. На «горячее вино», во! Так што думай токмо про то, как взять да в лодку снесть, а там…

Тимошка взбодрился. Отощавшее за долгий путь лицо оживила непритворная улыбка:

— Ой, так-то ладно! Соболя, ить, верно — самоедские. Да и водочка в нашем деле находочка! Не зря столько её на того охотника перевёл. Доболтался, нехристь, — он снова нахмурился. Помолчал, работая кормовым гребком. Несколько раз набирал воздуху, не решаясь заговорить. Наконец перекрестился по-старому, двуперстно, кашлянул:

— Только это, слышь… Маркел Семёныч! Смущенье меня взяло — не грех ли святотатственный мы затеяли? Часовня всё же!

Беглый стрелец поморщился. Сдвинул шапку, почесал в затылке. Вытащил из котомки сулею, перекрестившись — отхлебнул. Хорошо крякнул, протянул Тимошке. Дождался, пока тот выпьет.

— Ну, сам рассуди, паря! — Маркел ещё раз приложился, а потом отдал остатки водки напарнику. — Суди сам. По-первах, часовня-то брошена, как и весь город. И не просто так, а — по указу. Дале, святой мученик Василий ныне где? Ныне его честные мощи в Туруханске, то бишь, в Троицком монастыре возле Новой Мангазеи обретаются. Так, ай нет? Во-о-от! Перенесли попы с его ж, мученика, согласия. А, главное, хто меха в часовню ташшит, мимо государевой казны? Хто беса тешит подношением запустелому месту?! Поганые недокрещены-самоеды! Стало быть, паря, мы за той рухлядишкой не токмо што по своей воле плывём — мы ить попросту государев ясак спасаем, чуешь?

Ублаготворённый Тимошка мелко закивал:

— Истинно говоришь, Маркел! Истинно.

* * *

К городу подошли поздно. Да это не беда — ночь светлая, короткая. Хуже было то, что их ждали.

Поначалу, едва увидев знакомые очертания стен и башен мангазейского кремля, Тимошка возликовал. Ещё бы — добрались! Осталось огрузиться рухлядью, переночевать, а утром поспешать дале, чтобы поскорее достичь Обской губы. Оттуда с попутным северным ветром, не утомляясь, идти на-полдень. Тимошка начал прикидывать, где ловчее причалить, чтобы поменьше таскать тяжесть — от часовни до берега шагов сорок, да там обрыв… А до сходен топать не близко! Он задумался, как вдруг с берега окликнули:

— Эй, люча! Руски люди, сюда греби.

На косогоре стоял, дружелюбно помахивая, словно зазывая дорогих гостей, самоед-охотник. Чуть ли не тот самый, у кого напарники прознали о приношениях святому Василию! Маркел громко выругался, сопнул носом, Тимошка растерянно вздохнул с каким-то присвистом. Переглянулись. Делать нечего — уткнулись в заросшую тальником пристань.

С добродушными возгласами самоед помог зачалить лодку, долго тряс руки:

— Здоров будь! Здоров будь!

Хитро сощурился:

— Мой чай, твой водка! Хорошо будет? — и хлопнул себя по лбу, то ли убив комара, то ли припомнив вежество. — Совсем голова плохой! Зови Микола-Дюдауль. Твой рожа место знаю, — ткнул пальцем в Тимошку. — А твой будет чей люди?

Кривя губы, Маркел назвался в ответ.

— Э-э-э, стрелес? Тоже свято-Василю молить, да? Другой в Тахаравы-харад дела нет! — самоед повернулся, закосолапил через кусты к тёмным строениям посада.

Нехорошо, оценивающе глядя во след, Маркел поинтересовался:

— Чевой-то сей гусь наплёл, ась?

Шмыгнув, Тимошка утёрся рукавом:

— Кажись, он сей час поминок святому приташшил. Мангазею, слышь, разрушенным городом зовёт. А так-то по крещённому он Микола, а по-ихому будет Счастливый, во!

— Ин пойдём, взглянем на его счастье…

Пошли.

На диво, посадские избы и прочее строенье гляделись хоть и запустело, но прочно. Потемнели, конечно, за десяток лет от северного ненастья. Кой-где дверь сорвана, там у крыши угол провис, у сруба венец вывалился — но то лишь вблизи заметно. На ходу, да в белёсом сумраке Мангазея казалась городом жилым… ну, почти: ни запахов — а ведь ране свиней и кур во множестве держали! — ни собачьего бреха с петушиным криком, ни огонька либо дыма в оконцах… И сами оконца не похожи на сомкнутые веки или бельмы: ставни-заволоки попадали, пузыри, а у которых и блескучая слюда, все сгинули — и вот, таращатся избы на пришельцев чёрными черепами.

Наперёд глянуть — там стены кремля. Под въездной Спасской башней полотнища ворот валяются; видно, петли да засовы железные кто-то в Туруханск уволок. А, может, самоеды на стрелы и рожны копейные переделали? Проём ощерился, как беззубый рот… Но в кремле делать нечего — часовня недалече! Стоит уж полсотни лет там, где гроб с мучеником сам собой из земли вылез. И как это попы не убоялись мощи тревожить, переносить?!

Тимошке стало не по себе. Выхватил взглядом покосившийся крест на недалёкой Успенской церкви, торопливо обмахнулся двуперстием. Потом на часовенку зачал креститься. Что-то метнулось в сторону — кошка? Нет, поболе! Чёрное пятно слилось с тенью ближайшей завалинки.

Сбив шаг, Тимошка уткнулся в спину стрельца. Тот цыкнул:

— Куда, раззява?! Вишь, знакомец твой уже грехи замаливает, — а сам остановился. Провёл рукой по голенищу, поправив кисточку на рукояти засапожника. Выпрямился. Подтолкнул напарника: — Ступай уж, ирод!

Озираясь, Тимошка приблизился к самоеду. Микола-Дюдауль стоял на коленях, истово крестясь и кладя поклоны в сторону приоткрытой двери часовни. Рядом лежала немалая связка мехов…

А сколько пушнины оказалось внутри!

Самоед затеплил свечечку перед иконой с едва различимым образом убиенного отрока, сызнова упал на колени и забормотал обращение к «свято-Василю», мешая русские слова с родным наречием. То ли жаловался, то ли благодарил… а, может, просил о чём? Наконец, охотник встал, принялся развешивать свои дары поверх чужих приношений. Сквозь открытую дверь в скудном свете Тимошка только по блеску на волосках едва-едва отличал бесценный мех соболей и чёрных лисиц от глубоких теней. По спине пробежал холодок — «Как давеча, пятно сигануло под завалинку!» Он отступил, споткнулся, едва не упал. В ужасе вскрикнул — и застыл, наткнувшись на что-то живое, костлявое. Знакомый голос просипел:

— Ополоумел?!

Стуча зубами, Тимошка вцепился в стрельца:

— Маркел Семёныч, не надо! — мотнул подбородком на зажатый в руке напарника нож. — Не тронь самоеда! Видение мне было…

— Вот дурень! — Маркел повёл плечами, освобождаясь. Тимошка только тут заметил в его левой руке добрый шмат сала и сулею на ременной перевязи через плечо. Стыдливо заулыбался, повернулся к часовне, открыл рот, собираясь крикнуть «Эй, Микола! Иди водку кушать!» — довольный охотник уже показался на пороге.

Клок тьмы мелькнул пообочь, из воротного проёма кремля, а, может, из мрака, текущего от недалёкой церковной стены… Слова застряли в горле, едва Тимошка разглядел лицо самоеда: выпученные в страхе глаза не мигая смотрели за спину, на Маркела. Завизжав, Тимошка в три прыжка влетел в часовню, оттолкнув самоеда. Навалился на дверь, дрожа всем телом.

То, что осталось снаружи, с тихим шуршанием обволокло распростёртого на земле стрельца. Через краткий миг на этом месте осталась лишь жирная чёрная лужа. Ещё через минуту не осталось ничего.

* * *

…До утра они попеременно держали дверь и молились. Но, может, это было и не следующее утро, а какое-то ещё? Донельзя испуганный, Тимошка перестал соображать — лишь бормотал «Отче наш», перебивал, сбиваясь с шёпота на вскрики, причитания Миколы. Когда кто затих без памяти, сказать не могли.

Очнулись от недалёкого крика-зова.

— Борони Бог! — со слезами облегченья в голосе самоед на четвереньках переполз через Тимошку. На диво осмелев, охотник распахнул дверь.

Солнце стояло высоко. Обе реки — широкий Таз и узкая Мангазейка — до странности походили на сказочные молочные реки, так осветлела вода, не тревожимая ветром. Красные прутья тальника на берегу — как вышивка рушника; подале, на востоке молодо и нежно зеленела хвоя лиственниц, а к северу будто на подносе раскинулось весеннее разноцветье тундр. И только тёмная безжизненность брошенного города казалась пятном грязи на праздничном столе.

Зов раздался снова, ближе.

Кое-как Тимоха вывалился из часовни. Плюхнулся рядом с сидящим на земле Миколой. Сидели прямо на земле, раскинув босые ноги. Куда делась обувка, унты и сапоги, они не помнили. Да разве это важно, когда такое тепло, такой покой вокруг! Тупо смотрели перед собой, по-детски радуясь тому, кто защитит, позаботится, всё объяснит.

Он пришёл.

Вряд ли Тимошка когда-нибудь смог бы припомнить, кто им явился. Мальчик? Старик? Русский? Самоед? На каком языке говорил? Что сказал-то?!

Долгое время спустя, очнувшись, Микола-Дюдауль непонятно лопотал про злых Нгылеко — собачьих духов, дичающих в брошенном жилье. И сам Тимошка, как отпустило, вспомнил бабкины сказки про домовых, кои зверели без человечьего тепла. А тут целый город, некогда из лютой корысти выросший! Чем кормиться бесам, как не злобой людской, да кровью живой?! И только праведник, через ту самую корысть убиенный, поможет, спасёт…

Едва лишь словом перекинулись, разошлись. Тимошка повернул обратно. Босиком пошёл. В Троицкий монастырь, что на реке Турухан.

Анна Георгиева МЁРТВЫЙ ГОРОД ДЕТСТВА

В очереди к психиатру сидел пожилой мужчина. Когда его вызвали, он беспомощно оглянулся на товарищей по несчастью, словно ища поддержки. Но очередь сурово молчала, и он, как в прорубь, шагнул в дверь кабинета.

— Григорий, вы говорите, припадки у вас участились? — участливо поинтересовался психиатр.

— Ну, да. До пенсии как-то не до припадков было, — невесело усмехнулся пациент.

— Так. Сдадите анализы, попьёте таблеточек, можем в дневной стационар оформиться, — с наигранным оптимизмом зарядил заученную тираду эскулап.

— Понятно, — угрюмо проворчал Григорий. — А если по-человечески без стационара? Понимаете, доктор, перед каждым припадком мне кажется, что я семилетний ребёнок, который чего-то очень боится.

— А вы, Григорий, прямо профессор! Так, с ходу корень проблемы нашли. Возможно, у вас, действительно, травма детства. Так сказать, незакрытый гештальт. Но таблеточки и обследование я вам всё-таки назначу. Если лишние деньги есть, сходите к гипнотизёрам… Шутка, — психиатр закончил свою тираду с самым серьёзным лицом. Было видно, что он отработал положенное по полису ОМС время, выполнил по алгоритму свою задачу и готов принимать следующего.

Однако мысль о гештальте, родившаяся случайно, зафиксировалась для Григория заманчивым маячком. Он и сам после очередного тяжкого припадка пытался воспроизвести предшествующие видения и зачастую задерживался на образе испуганного, подстриженного под полубокс семилетнего чумазого мальчугана, на побледневшем личике которого выделяются преувеличенно большие глаза-плошки.

Григорию было за семьдесят. Выросли не только дети, но и внуки. Так получилось, что по классическому предлогу три десятка лет назад утекла в свободное плавание жена. Новой как-то не случилось, и мужчина на пенсии оказался предоставлен самому себе. Григорий придирчиво оглядел в зеркале своё отражение: мешки проблем под глазами, причёска — озеро в лесу… Он решительно отложил в сторону основную часть своих таблеток и пошёл покупать билет «на самолёт с серебристым крылом, что, взлетая, оставляет земле лишь тень!»

Через неделю Григорий приземлился в аэропорту Квадратово огромного города Хвоёвска, что за Рифейскими горами. Был конец августа. Малая родина встретила Григория низким свинцовым небом, грозящим опрокинуться ливнем, но внезапно сквозь узкий просвет среди туч острым рыжим клинком пробилось солнце. Путь мужчины лежал в Замышуйск — городок детства, где он не был много десятков лет. Так получилось, что ездить было не к кому, да и работа не оставляла свободного времени. Замышуйск — маленький городок, притулившийся на реке Нижняя МышА, из бывших «почтовых ящиков». Там прошли детские годы Григория, хотя раннее детство, которое он помнил совсем смутно, прошло в местах ещё более секретных. Отец Григория, кадровый офицер, после войны был направлен туда Родиной. Там в мирном 1952 году и родился Гриша…

Детство он помнил смутно, словно в какой-то пелене. Покладистая память стёрла тревожное, страшное. Помнилось, что отца в 1959 спешно перевели из «Лесхоза» в Замышуйске (тогда он был Хвоёвск с номером), а ещё через пять лет отец дослужился до перевода в центральную Россию. Воспоминания накатывали волнами, «с тяжким грохотом подходя к изголовью». Но, как ни странно, в дороге физическое состояние пожилого мужчины даже улучшилось. Словно боевой азарт заставлял быстрее бежать кровь по жилам, предчувствия припадка не было и в помине.

Григорий разузнал, что в Замышуйск без пропуска и связей его не пустят, а вот старый, заброшенный, окончательно умерший в 2002 году «51 квартал» давно за ненадобностью не был в запретной зоне.

Военный городок являлся одной из центральных баз хранения ядерных боеприпасов 12-го Главного управления Министерства обороны СССР (объект «С»). Закладка боеприпасов на хранение началась в 1954 году. Толщина железобетонных стен складов доходила до четырёх метров и более, эти стены могли выдержать ненаправленный ядерный взрыв. До конца 80-х годов ХХ века въезд туда осуществлялся строго по пропускам. После развала СССР всё постепенно превратилось в руины, которые окутывала звенящая таёжная тишина…

Доехав до Замышуйска, Григорий стал щедро предлагать любые деньги стоявшим у проходной в город таксистам, чтобы отвезли его до места. Но те отводили глаза и упорно отказывались ехать. Наконец, один из них снизошёл до разговора с Григорием:

— Нехорошо там, дорогой. Не езди.

— А что там? Что нехорошо? — заволновался Григорий.

— Тревожно. Люди пропадают. Видят там всякое, — уклончиво ответил таксист.

— Мил человек, надо мне туда. Хоть сколько-то в ту сторону отвези, — проявил настойчивость Григорий.

— Я тебя на переезде высажу, дальше не поеду. Если уж так приспичило тебе, по тропе сам дойдёшь. Там, говорят, даже четыре аборигена оставались, то ли живы, то ли нет, — невесело усмехнулся таксист.

Поехали через Нижнюю МышУ. В памяти Григория узкие улочки городка играли на струнах смутной ностальгии. Дорога постепенно перешла в грунтовую, её пыльное тело плотно с обеих сторон обнимала величественная тайга. Август благодатное время для этого края — грибы, кедровые шишки, брусника, но машин с запасливыми горожанами не было. А вскоре и таксист покинул Григория, в итоге за дополнительную сумму оставив свой номер телефона…

Страшно ли было Григорию оставаться на краю дороги, неподалёку от неверной таёжной тропинки одному? Наверно, как у всякого человека, коготок тревоги царапнул сердце. Но лишь на пару минут. Во-первых, он и так был один на белом свете, волноваться за него было некому. А, во-вторых, тело его, склонное в последнее время к судорожной готовности, вдруг ощутило прилив небывалой энергии, сил, азарта, молодости. Набрав полную грудь таёжного воздуха, Григорий зычно прокричал:

— Э-ге-гей! Я иду к тебе, городок детства!

— Ства! Ства! Ства! — ответило гулкое эхо…

Грунтовка быстро сузилась до тропы. Остовы мощных надземных объектов оповещали о правильном направлении. Примерно через час пути вдали показались странные, покатые, покрытые мхом бункеры; двухэтажные полуразрушенные «дома-сталинки» с пустыми глазницами окон; страшная развалившаяся общественная баня с печной трубой, устремлённой в небо, служила своеобразным маяком в таёжном море.

Тропа вела вдоль старого кладбища с покосившимися конусами и пирамидами, острия которых венчали поржавевшие пентаграммы, некогда бывшие пятиконечными звёздами. Григорий невольно вовлёкся в процесс жизненной арифметики, подсчитывая, каков был земной век того или иного упокоенного. На некоторых надгробиях были видны имена и даты. Кладбище не пугало его. Первозданная природа вокруг придавала бодрости. Наверно, благодаря особенностям состава воздуха за дальними бараками, почти невидимыми из-за слоя покрывавшего их мха, возникло марево. Августовский таёжный воздух словно вибрировал. Григорий отметил, что не слышится пения птиц, не ощущается даже зудения обычно назойливых комаров.

Щемящее безмолвие воцарилось над Мёртвым городком, который был когда-то важнейшим стратегическим объектом страны — Великой Державы, именуемой Союз Советских Социалистических Республик. «Ах, сколь велика ты была, моя Родина, когда по нешироким улочкам „Лесхоза“ проходили колонны военных, охраняющих объект, среди них был отец; а мама, как все хозяйки, в лёгкой газовой косынке спешила в продуктовый магазин, чтобы приготовить вкусный ужин для него…» — Григорий погрузился в воспоминания. За размышлениями он миновал старый клуб, у которого уцелел только первый этаж и крыльцо с монолитными надёжными колоннами. Вероятно, сюда ходили его родители на танцы или в кино, когда привозили интересный фильм…

Григорию показалось, что таёжные стены, окружавшие Мёртвый городок, двигаются. Ему послышалось, будто чей-то шёпот прошелестел где-то рядом… Двинулся дальше — к разрушенной бане, от которой осталась одна печная труба. Сиротливым перстом указывала она в ясное небо, словно укоризненно грозя всему, что могло находиться рядом. Баня — это особое заведение! Там человеческое слабое тело не прикрывают иллюзорные одежды. В бане и до души чуточку ближе, она ведь тоже немного обнажена… Между клубом и баней внимание Григория привлекла большая свалка. Вероятнее всего, она образовалась здесь не с советских времён, а гораздо позже, когда последние дачники покидали эти гиблые места. Уезжая, одни люди всё старались увезти с собой, а другие пополняли свалку самыми разнообразными вещами. Это огромное скопище всяческого барахла манило Григория! Среди обилия унылых стоптанных башмаков и ржавых банок, глаз уловил пластмассовую ёлку с крупными выцветшими хвоинками, остатками полинялого дождика и парой игрушек, на одной из которых можно было разглядеть юного космонавта с надписью СССР, поблёкшую куклу, из тех, что называли неваляшками; поодаль — проржавевший автомобиль, словно уменьшенная копия настоящего. Почему так много игрушек? Так ведь в советское время их в большинстве выпускали оборонные заводы в качестве добавочной мирной продукции.

Вокруг свалки мужчина заприметил свежие следы. Наклонился ниже, даже очки надел. Выемки были похожи на те, что оставляют непарнокопытные, например, лошади. Но цепочка следов была странной! Один — копыто, другой — похожий на человеческий, но огромных размеров. Холодок пробежал по спине Григория, но и ощущение адреналина и молодецкого азарта увеличилось. «Эх, отличная идея родилась в кабинете унылого эскулапа!» — в очередной раз подумал взбодрившийся мужчина.

* * *

Блик солнечного луча сверкнул так неожиданно, что Григорий невольно вздрогнул! Кто бы мог пускать здесь солнечных зайчиков? Сбоку, немного наискосок, словно сползая с великой свалки, примостился старый трельяж. Амальгама задней поверхности во многих местах была повреждена, и коричневые вкрапления и подпалины обрамляли три зеркала. Проржавевшие скобы прочно зафиксировали одну створку, но вторая, лишённая крепежа, свободно двигалась, создавая иллюзию солнечного зайчика. Заворожённый Григорий смотрел и смотрел в зеркало старого трельяжа на краю огромной свалки между баней, где чуть-чуть обнажена душа, и клубом, где когда-то показывали занимательные фильмы…

В амальгаме старого трельяжа Григорий вдруг увидел того кучерявого пацанчика с глазами-плошками! «Неужели опять приступ так некстати», — успел подумать мужчина. А малец тянул к нему ручонки с той стороны зазеркалья…

«Гриша! Гриша! Где ты? Домой пора!» — взволнованный женский голос заставил вздрогнуть обоих. Григорий поймал грязненькие пальчики, и мальчонка с нехарактерной для ребёнка силой притянул мужчину к себе.

— Дядь, там опасно! Ты разве не видишь? — звонко проговорил паренёк.

— Я взрослый, старый, поэтому не боюсь. А ты вот явно чем-то напуган, малыш? Это тебя мамка звала?

— Меня, наверно.

— Ты Гриша? Тёзки значит, меня Григорий зовут. А вы здесь живёте? Мне говорили, что тут четыре аборигена.

— Дядь, какие четыре аборигена? Это кто такие?

— Ну, те, кто здесь живёт постоянно с самого начала.

— Здесь город, дядя Григорий! Красивый город! Здесь не четыре аборигена, а очень много хороших добрых людей и мои папа с мамой. А это свалка, где я люблю играть, хотя мамка мне запрещает, но тут много интересного можно найти.

Малец вопросительно посмотрел на Григория, размышляя, понял ли тот, что неправ. Мужчина поднял голову и, действительно, увидел вдалеке залитые солнцем прекрасные чистые улицы. Ещё недавно Мёртвый город блистал во всей красе! Он удивлённо присел прямо на свалку рядом с чумазым маленьким другом.

— Гришаня, я что-то не понимаю, этот городок Лесхоз?

— Да, дядь Гриша. Мы наш город ещё 51-й зовём. Так надо. Ой! — мальчишка вдруг испугался, что сболтнул лишнего.

— Ничего, дружок. Я свой, — поспешил успокоить мальчика Григорий и с трепетом добавил, — а год какой сейчас?

— Так 1959, дядя Гриша. Я в школу в этом году иду! Она новая, необыкновенная! Как раз в конце этой улицы. Показать?

Внезапная догадка осенила Григория! Ведь он за этим и ехал в городок детства, в Мёртвый город ушедшего детства…

— Гришаня, а ты чего-то боишься?

— Я, дядь Гриша, смелый, ничего не боюсь! Мой папка на войне был, фрицев убивал, поэтому я, как папка, — гордо сообщил мальчик и спокойно сообщил, — я тебя сейчас спас. Обернись назад, посмотри в то зеркало на краю свалки.

Григорий поплотнее надвинул очки, хотя и так было видно, что с той стороны зазеркалья деревья обрели очеловеченные очертания. Их ветви поднимались и тянули корявые растопыренные пальцы к свалке, а верхушки, ставшие конусообразными головами, были чудовищны своим бессмысленным и кровожадным выражением вытаращенных глаз и ощеренных морд. Они отделились от леса, направляясь к зеркалу, но вдруг разом повернули свои безобразные рожи к ещё более страшному существу. Одна конечность его, поросшая густой бурой шерстью, заканчивалась копытом, другая — в жёсткой редкой щетине — огромнейшей шестипалой ступнёй; верхние конечности тоже были копытом и шестипалым отростком; ощеренная жёлтыми клыками морда, вылезающие из орбит, налитые кровью глаза угрюмо смотрели прямо на Григория, вывернутые ноздри плотоядно принюхивались…

— Гриша, что это? — произнёс Григорий пересохшими губами, не решаясь оторвать взгляд от происходящего по ту сторону зеркала.

— Это, дядя Гриша, страшная спектакля. Я её часто смотрю. Сначала боялся, потом привык. Это менквы — лесные духи, и главный у них — Комполен, болотный дух. Мне мамка про них книжку читала «Мансийские сказки», там я о них много узнал. В наших местах ведь раньше вогулы жили. Я, когда нашёл это зеркало, где спектакля, конечно, испужался, но никому не сказал, а стал иногда приходить сюда и смотреть. А сегодня за тебя затревожился! Гляжу, человек появился и не замечает, что за ним уже Комполен с менквами идёт…

«Гришка! Хулиган! Без ужина останешься!» — снова разнёсся звонкий молодой женский голос.

— Тебя мамка зовёт? Живёте рядом? И тебе разрешают одному ходить? — Григорию хотелось ещё поговорить с мальцом, пораспросить о многом.

— Рядом живём, недалеко от свалки, в конце главной улицы. А чего бояться-то? Мы живём в СССР — лучшей стране в мире! — гордо произнёс Гришатка.

— Лучшей стране в мире! — эхом откликнулся Григорий.

— А пошли со мной, дядь Гриш, — бесхитростно предложил юный житель лучшей в мире страны. — Мамка ужином накормит.

Пожилой мужчина представил, как придёт он к своей молодой красивой матери и начнёт там что-то объяснять…

— Нет, Гришатка, ты беги к мамке, ужинай. Я ещё здесь немного посижу, посмотрю «страшную спектаклю». Мы с тобой ещё обязательно встретимся в этой жизни.

— Хорошо! — чумазый беззаботный Гришка светло улыбнулся и побежал домой, помахав на прощание грязной ладошкой.

Проводив мальчонку, Григорий вернулся к зеркалу. Движения его утратили былую лёгкость, он грузно примостился у трельяжа. Старость вдруг накатила с удвоенной силой, а с ней тоска и ощущение безысходности…

По ту сторону в Мёртвом городе полнилась армия менквов. Радиационные захоронения сыграли свою роковую таинственную роль. Возможно, скоро и Нижнюю МышУ, и Замышуйск постигнет участь «Лесхоза»? А может, Мёртвый городок сделают зоной отчуждения?

Григорий сидел на городской свалке солнечного города, созидающего мирный атом… и отчуждённо наблюдал, как по ту сторону зеркала знакомое распростёртое тело, смачно чавкая, пожирало воплотившееся мифологическое мансийское существо — болотный дух Комполен, а рядом в безмолвном почтении замерла кровожадная армия менквов.

Алексей Коновалов ОПЕРАЦИЯ «ГНЕВ БОГОВ»

Часть 1. Уровень угрозы: Малиновый код

Доктор Авицен, хирург первой категории Галактического центра планетарной онкологии, имел привычку проверять почту только после завтрака — чтобы её содержание не отразилось на аппетите, а, значит, и на обмене веществ. А что это за доктор, который не следит за своим обменом веществ? И как он может заботиться о здоровье других, если своего не бережёт? Тем более, если он следит за здоровьем цивилизаций.

Но сообщения с пометкой «Срочно» не ждали, когда на них обратят внимание. Они нагло вламывались в сознание, а если сознание спало, то сначала будили его, а потом вламывались. На этот раз за завтраком, прямо в то время, когда он тащил в рот блинчик, смазанный маслом, нацепленный на вилку с хирургической точностью, вломилось сообщение из системы межспиральной коммуникации с пометкой «Уровень угрозы: Малиновый код». Мониторинговый спутник планеты MX-666 в периферийной спирали XXL-12321 Галактики, на которой выращивалась цивилизация первой категории, докладывал: два города планеты демонстрировали признаки «деградационного коллапса». Население утратило базовые этические протоколы, сексуальные аппетиты вышли за рамки биологической нормы, а агрессия достигла критических показателей.

Надо было срочно вылетать. Впрочем, срочность на судьбе блинчиков не отразилась, они, как и полагалось, навсегда исчезли в глубине пищеварительного тракта хирурга.

— Дорогая, меня срочно вызывают на работу, — сказал Авицен жене. — Чай попью в дороге, налей мне в термос!

— Надолго ли, милый? — спросил Гигея, жена и соратница хирурга.

— Думаю, к вечеру управлюсь! Жди меня на ужин, — бодро ответил Авицен.

Выйдя после завтрака на крылечко, уже в операционной униформе, Авицен с любовью оглядел уютный дворик, на котором уместились и садик, и огородик, и гараж звездопрыга. Эскулаппа, роботический ассистент Авицена, тащил к гаражу планетарный медицинский чемодан со всеми препаратами и устройствами, которые могли потребоваться при лечении цивилизации, и кварковый модулятор образов, то есть, если выразиться короче, воплощатель. Он, так же как и Авицена, получил сообщение. И так же, как и босс, слегка задержался — но не из-за блинчиков, конечно, потому что есть их ему не было никакой нужды, и даже никакой возможности. Нет, он задержался потому, что хотел до вылета на задание дописать пару катренов в свою новую поэму «Трансцендентность машинописная».

Сверкая модным серебристым экзопанцирем, Эскулаппа открыл гараж, погрузил в звездопрыг чемодан и воплощатель, напоминавший мясорубку на треноге, и обратился к Авицену:

— Всё готово, босс! Можно отчаливать. Придётся только на заправку заскочить, энергина долить в баки.

— Хорошо, Эскулаппа! Выводи зверя из гаража, — скомандовал босс.

Часть 2. Курорт для огненных саламандр

Звездопрыг пристыковался к орбитальной станции «Энергин-Плюс», чьи неоновые вывески призывали покупать энергин повышенной озверинности. Пока Эскулаппа доливал топливо, Авицен коротал время в распивочной, за чашечкой ароматного ликория. Вскоре он заметил, что к станции пристыковался знакомый корабль — серебристый цилиндр с надписью «Пирог & Гиппокрот: Спасаем цивилизации с XYZ1 года». Это были коллеги, ночная смена.

Вскоре в распивочную вошли хирург Пирог, мужчина с бородой, напоминавшей спутанный оптический кабель, и его ассистент Гиппокрот — робот в виде шара с дюжиной манипуляторов.

— Авицен! — Пирог хлопнул коллегу по плечу. — На вызов летишь? Мы только что из сектора Альфа-Омега. Там цивилизация решила, что если демократия — то всё позволено.

— И что? Как лечили? — спросил Авицен.

— Да по стандарту, потопом, — вступил Гиппокрот, вращая сенсорами. — Нашли там одного, типа нормального, помогли спасательный плот соорудить. Пусть ещё раз попробуют, это всё-таки быстрее, чем по-новому цивилизацию засевать. А у вас что за вызов?

Авицена рассказал.

— Посмотри синдром Содома Гоморрического. Очень похоже. Там огнём выжигать заразу надо, если что.

— Спасибо, коллега, за наводку, — поблагодарил Авицен.

Дорога к планете была недолгой, шесть с половиной межспиральных прыжков. Чтобы скоротать время, Эскулаппа дорабатывал поэму: «О, модулятор! Ты — мясорубка богов, Ты плоть перемалываешь в мишуру. Но где же список трансцендентных грехов? Лишь искры летят, освещая корму…»

— Мрачновато, — заметил Авицен, попивая чай из термоса. — Может, добавить оптимизма?

— Поэзия должна отражать реальность, — ответил робот. — А реальность такова: через три прыжка мы будем объяснять местным, что их грехи — это системная ошибка, которую нужно исправить за их счёт. И моя поэма, вполне возможно, поможет в этом.

— Ну, это, конечно, да, — с сомнением произнёс Авицен.

Планета встретила их воздухом, наполненным ароматами примитивных форм жизни. Звездопрыг приземлился в пустынной местности, поблизости от одного из неблагополучных городов. Был день, и песок блестел, как измельчённое стекло.

— Похоже на курорт для огненных саламандр, — пробормотал Авицен, вылезая наружу и надевая защитные очки. — Ну что, коллега, как предлагаете действовать?

— Прежде чем отправиться в город, я предлагаю совершить разведывательные действия, — глубокомысленно изрёк Эскулаппа. Потом, словно спохватившись, уже более простым слогом добавил: — Пошарим вокруг него, наверняка найдём кого-нибудь, кто оттуда сбежал, и знает, в чём суть да дело.

На том и порешили. Эскулаппа свистнул по-особенному, и звездопрыг выплюнул через люк-трансформер летающее блюдце. Всё необходимое оборудование Эскулаппа погрузил в него заранее. Экипаж галактической скорой помощи взошёл на борт и отправился на поиски источника информации.

Часть 3. Мочи демонов, пока в ангелов не превратятся

Отшельник жил в пещере, украшенной над входом граффити, гласящим: «Этика — это иллюзия!». Его имя было Бар-Рабба (это врачи узнали гораздо позднее, впрочем), а внешность напоминала помесь голодного философа и сытого шакала. При виде Авицена и Эскулаппы он сначала замер, а потом схватил корявую дубину, стоящую у стены, и со страшным рёвом бросился на них.

— Демоны! Изыди, приспешники сатаны! — кричал он, опасно вращая дубиной над головой. Вообще-то, ему надо было кричать «Изыдите», но, видимо, из-за волнения, отшельник счёл, что в текущей ситуации не до грамматики.

Демоны предпочли ретироваться как можно быстрее, они сразу поняли, что тут уговоры бесполезны. Запрыгнув на ходу в блюдце, они умчались прочь.

— Босс, мы же забыли перевоплотиться, — озадаченно сказал Эскулаппа. — Как же так? Что-то не так на этой планете. Никогда я не забывал о технике безопасности при посещении больных цивилизаций.

— Полагаю, это произошло из-за глубоких философских переживаний, которым ты подверг свой мозг, сочиняя трансцендентную поэму, — предположил Авицен. — А я положился на тебя и тоже забыл про перевоплощение. Кстати, в кого мы будем перевоплощаться?

— Сейчас, босс, свяжусь с Цербером, он должен знать, — доложил Эскулаппа.

Цербером звали ИскИна мониторинговой станции, которая вращалась по орбите вокруг планеты. После консультации с ним Эскулаппа установил воплощатель в рабочее положение, то есть раздвинул треногу и поставил вертикально, потом закинул в приёмный порт файл с изображением требуемой сущности, полученный от Цербера.

— Готово, босс! — доложил он. — Мы превратимся в ангелов. Это такие существа, похожие на аборигенов, но с крыльями за спиной. И у них доброе выражение лица. Давайте воплощаться!

Воплощатель быстро и умело сделал своё дело, и вскоре к входу в пещеру отшельника подошли два ангела, приятной внешности, с крыльями за спиной. Летающее блюдце они решили оставить поодаль, в кустах, чтобы у отшельника не возникло подозрений, что ангелы — это переодетые демоны.

— Ангелы? — фыркнул отшельник, внимательно разглядывая парочку. — Только недавно два демона приходили, один зелёный, что тебе лягушка, с рожей треугольной и глазами злобствующими, а второй как будто из металла кованый. Вы их не видели, кстати? Нет? Уверены? И вообще, у нас тут каждый второй называет себя посланником небес.

Вскорости интеллигентскими разговорами Авицен и Эскулаппа расположили к себе отшельника. Тут-то они и узнали, что его зовут Бар-Рабба. Он рассказал, что души жителей города захватили похотливые демоны, и что он уже подумывает отправиться куда подальше, странствовать или что-то навроде того, потому боится, что в поисках невинных душ демоны из города будут шарить по окрестностям, и тогда ему, несмотря на наличие дубины из столетнего дуба, не миновать насилия и содомитского позора.

— Содомитского? — переспросил Авицен, забыв, что слово это произнёс не сам Бар-Рабба, а воткнутый в правое ухо УниТолмач, универсальный переводчик. Видимо, ИскИн УниТолмача связал рассказ отшельника с синдромом Содома Гоморрального, о котором говорил Пирог.

— Ну да, его самого, — подтвердил отшельник.

— Так что, все в городе больны этой демонической болезнью? — спросил Эскулаппа. — Или есть незаражённые?

— Есть, а как же. В семье не без урода, а в Содоме не без праведника, — ответила Бар-Рабба. — Да только он один, больше никого нет.

— А как нам найти его в городе?

— Да как, спросите Лота, там каждая собака его знает. Он живёт в розовом доме с табличкой «Здесь не развратничают». Соседи считают его сумасшедшим.

— Не думаю, что мы сможем найти общий язык с собаками, — засомневался Эскулаппа. — Вы лучше на карте покажите! — и развернул перед Лотом голографическую карту города. Тот ткнул пальцем:

— Вот тут!

На этом врачи решили расстаться с отшельником, попрощались и отправились прямиком в кусты, где было спрятано их летающее блюдце.

Часть 4. Кал на анализ, или вирус Аморалис-X

Авицен и Эскулаппа зависли над голографической картой двух городов, словно два стервятника над добычей. Карту переслал им Цербер. На ней можно было в ускоренном масштабе времени наблюдать за происходившей в последнее время деградацией. Содом и Гоморра светились на ней алым — словно язвы на теле планеты.

— Коллега, я всё-таки считаю, это вирусная инфекция, — процедил Авицен, тыча пальцем в голограмму. — Смотри: оба города синхронно деградируют.

— Возможно, — согласился Эскулаппа, вращая зрительными сенсорами. — Но какой вирус заставляет аборигенов забыть про стыд и носиться за чужими… э-э-э, интерфейсами?

— Тот, что съедает нейронные связи! — воскликнул хирург. — Помнишь эпидемию на Альдебаране? Там после утечки нейротоксина все начали целоваться с кактусами.

Робот задумчиво постучал манипулятором по своему корпусу:

— Гипотеза логична. Но чтобы подтвердить её, нужны биоматериалы.

— Испражнения, — кивнул Авицен. — В них всегда остаются следы патогена.

Эскулаппа недоверчиво повернулся к нему:

— Вы хотите, чтобы я… собирал экскременты?

— Ты же робот! У тебя нет обоняния! — засмеялся хирург. — К сожалению, у меня обоняние есть. Но я — специалист. Мне положено не быть брезгливым.

Ночью хирургический спецназ прокрался на окраину Содома. Авицен, облачённый в защитный костюм, тыкал щупом в кучи отходов, а Эскулаппа деловито складывал образцы в стерильные контейнеры.

— Босс, — робот внезапно замер. — Кажется, нас заметили.

Из переулка вывалилась пьяная толпа. Мужчина в перьях и ничего более заорал издалека:

— Эй, блестящий! Иди сюда, доставь мне удовольствие!

— Отвечаю: нет. Я — медицинский дроид, а не игрушка — вежливо парировал робот, пряча контейнер за спину.

— А ну, покажи, что там! — пернатый рванулся вперёд.

Авицен не растерялся: вытащил из кармана дезинтегратор запахов, установил его в режим генерации, выбрал качество «Отврат» и нажал кнопку. Воздух заполнился непереносимо гнусным ароматом. Толпа, морщась, разбежалась.

— Гениально! — оценил Эскулаппа.

Вернувшись на борт, они загрузили образцы в анализатор. Голограмма замигала:

— Обнаружен патоген: Аморалис-X. Уровень угрозы: Критический. Эффекты: разрушение нейронных связей в префронтальной коре, гиперстимуляция лимбической системы.

— Вот он, — прошептал Авицен. — Вирус, превращающий людей в животных.

— Лечения нет, — добавил Эскулаппа, изучая данные. — Мутация четвёртого уровня. Остаётся только санация.

— Надо проверить Лота, — решил хирург. — Если он чист, его надо эвакуировать.

Часть 5. В гостях у Лота

Дом Лота действительно оказался розового цвета. На двери висела табличка: «Здесь не развратничают. И не спрашивайте!»

Хирурги высадились из летающего блюдца перед входом, затем Эскулаппа пультом дистанционного управления поднял его вверх, на недосягаемую высоту.

— Добрый день, — Авицен постучал, тренируя изображать ангельскую улыбку. Он и Эскулаппа были опять в образе ангелов. — Мы из Галактической Санитарной Инспекции.

Лот, мужчина с лицом, на котором стресс боролся с надеждой, впустил их. Внутри пахло мылом и страхом.

— Вы… не заражены? — спросил Эскулаппа, направляя сканер последовательно на всё, на что его можно было направить.

— Мы живём по Правилам, — гордо ответила жена Лота, показывая на стопку книг: «Прелюбодейство как дорога в ад», «Благолепие целибата» и прочие.

Сканер мигал зелёным.

— Чисты, — констатировал Авицен. — Поздравляю, вы — единственные, кто не превратился в биороботов похоти.

— Значит, нас спасут? — хором прокричали дочери Лота, и в их голосе дрожала надежда.

— Спасём, — уверил Авицен. — Но сначала нужно эвакуироваться.

И тут в дверь начали громко стучать, и снаружи донеслись крики:

— Лот, выдай гостей! С помощью их можно получить доступ к высшим удовольствиям! — плотоядно орал кто-то.

— Размечтались! — вздохнул Авицен, и начал объяснять Лоту план:

— Загрузим твою семью в эвакуационный ковчег. Города будут стёрты с лица Земли антиматериальным дождём. Это стандартная процедура при вирусах 4-го уровня. В общем, собирайте, граждане, ваши пожитки, сколько в руках унести сможете, и айда на выход.

Когда граждане собрали пожитки, Эскулаппа подал команду летающему блюдцу нарисовать где-нибудь в отдалении голограммы его и Авиценны в обличье ангелов. Вскоре толпа заметила приманку, и с топотом и гоготом побежала ловить доступ к высшим удовольствиям.

А тем временем из дверей дома Лота вышли эвакуируемые и эвакуаторы, погрузились в опустившееся блюдце и умчались прочь из города. Впрочем, умчались они недалеко. Остановились в зоне прямой видимости от города, на вершине уединённого холма. Причиной остановки было то, что у Авицена почему-то начали чесаться крылья, и он решил, что неплохо бы было перевоплотиться в бескрылого ангела. О том, чтобы принять истинный облик, и речи не могло быть — демоническая внешность его могла бы неприятным образом повлиять на душевное здоровье семейства Лота.

Часть 6. Сера, огонь и соляной фокус

Семейство Лота, притихшее на вершине холма, напоминало группу заблудившихся туристов. Жена Лота лихорадочно шептала молитвы, дочери перешёптывались, а сам Лот нервно теребил краешек плаща.

Эскулаппа установил воплощатель, и Авиценн, лишившись своих чесоточных крыльев, облегчённо вздохнул.

— Ну что, граждане, наслаждайтесь видом! — махнул он рукой в сторону Содома. — Скоро тут будет световое шоу уровня «гнев богов».

— Коллега! — обратился он к Эскулаппе. — Давай уже свяжись с Цербером. Пусть запускает протокол «Очищающее пламя».

Робот кивнул, выдвинул антенну из темени и забормотал на языке двоичного кода. Где-то в небесах замигал невидимый глазу ответный сигнал.

— Цербер подтверждает: через три минуты антиматериальный дождь превратит города в пар, — доложил Эскулаппа. — Но босс, вы же настаивали на «показательном сожжении».

— Верно! — Авицен щёлкнул пальцами. — Измени приказ. Пусть это будет небесный огонь, и пусть после него останутся мёртвые города. Пусть местные думают, что это дело рук их богов. Нам же надо, чтобы в легендах осталось: «грешишь — сгоришь». Это полезно для морали.

Жена Лота, услышав это, вдруг завопила:

— Превращусь в статую из соли, выплаканной из моих глаз!

— Что? — Авицен обернулся.

— Это она молится, — пояснил Лот. — Она всегда так… эмоциональна.

— Ой! — в голосе Эскулаппы были отчётливые нотки тревоги. — Воплощатель, стой, это не команда!

Но было поздно. Устройство, всё ещё готовое воспринимать голосовые инструкции, ожесточённо жужжало, как разъярённая оса, перемалывая квантовые нити реальности. Жена Лота застыла в позе драматической скорби, её тело превратилось в соляную статую.

Авицен почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он тысячу раз видел, как воплощатель ошибается, но никогда — чтобы из-за молитвы…

— Вот чёрт! — схватился он за голову. — Эскулаппа, ты же должен был отключить голосовое управление!

— Виноват, босс! — робот беспомощно развёл манипуляторами.

Лот осторожно ткнул палкой в статую:

— Это… обратимо?

— Увы, нет! Обратимо только воплощение в живое, — заверил Эскулаппа.

Тем временем небо над Содомом почернело, затем вспыхнуло алым. Сотни плазменных стрел ударили в землю, превращая дома в пепел, а улицы — в стекловидные реки. Воздух наполнился рёвом, словно сама планета стонала от стыда.

— Красиво, — пробормотал Авицен. — Как в старых голограммах про Судный день.

Дочери Лота с ужасом смотрели на происходящее, не переставая обнимать статую матери.

Лот вздохнул:

— О боги! Как это жестоко…

— Всё сделано по протоколу, — ответил ему Эскулаппа. — Синдром Содома Гоморрального лечится огнём.

Авицен поддержал Эскулаппа:

— Да, карантин был бы слишком опасен. Представьте, если бы вирус добрался до Помпей…

Эпилог

Лот и дочери, прихватив соляной памятник, основали колонию в горах.

Авицен, вернувшись домой, застал Гигею за ужином:

— Милый, почему ты пахнешь серой? — ласково спросила она.

— Это новый парфюм, — соврал он, целуя жену в лоб. — «Очищающее пламя».

А в Галактическом центре планетарной онкологии тем временем в разделе клинических рекомендаций по противодействию распространению цивилизационных инфекций появилась запись:

«Вирус „Аморалис-X“» — особо опасен. Рекомендация: усилить мониторинг в секторе MX-666, особенно тщательно проверять город Помпеи.

Светлана Зотова СПОРЫ

Королевство Лигурия утопало в серебристых утренних туманах, когда в небе появились первые чёрные тени. Они летели бесшумно, словно ночные птицы, но вместо крыльев у них были железные корпуса, а вместо песен — глухой рокот, предупреждающий о беде. Это были бомбы, сброшенные королевством Магнум — их давним врагом, с которым Лигурия вела войну вот уже десятки лет.

Но это были не обычные бомбы. Они не взрывались пламенем, не разрушали стены, не сжигали дома. Вместо этого при соприкосновении с землёй их оболочки раскалывались, выбрасывая в воздух тучи бурых спор. Споры жадно поглощали свет, опускаясь на землю, проникая в почву, оседая на одежде, коже, попадая в лёгкие людей с каждым вздохом. Они были мелкими, почти невидимыми, но их воздействие ощущалось сразу: воздух становился тяжёлым, он пах разложением и сыростью, как в глубоком подвале, где давно поселилась плесень.

Первым пал приграничный город Феймор. Люди гибли один за другим, вдыхая поражённый спорами воздух, который становился всё гуще, превращаясь в яд. Их тела покрывались тёмными пятнами, кожа трескалась, а из ран сочилась чёрная жидкость, напоминающая смолу. Те, кто пытался убежать, переносили заразу дальше, и вскоре споры окутали целые города, словно колдовская мгла.

Король Лигурии, Эрвин IV, собрал свой совет в тронном зале, стены которого уже покрылись тонким налётом бурой плесени. Советники предлагали бежать, искать помощи у дальних союзников, но король только сжимал кулаки, глядя в окно, за которым некогда цветущий город превращался в болото, полное смертоносных грибов. Он знал, что от этого не спрятаться, что споры уже проникли в его замок, что они отравляют не только тела, но и разум. Вдыхая их, люди видели странные картины: леса, что двигались, и голоса, шепчущие из тени, зовущие их стать единым целым с гниющей природой.

Прошла неделя, и Лигурия превратилась в царство безмолвия. Те, кто не успел сбежать, либо исчезли в поросших плесенью улицах, либо стали частью нового пейзажа — их мёртвые тела покрылись грибными наростами, их глаза затянула бледная плёнка. Только ветер шептал среди заброшенных домов, поднимая облака спор, которые медленно, но верно ползли дальше — в сторону самого королевства Магнум.

Король Магнума, Адриан III, принимал поздравления своих генералов, когда до него дошли вести о том, что ветер переменился. Теперь споры, созданные для уничтожения врагов, двигались обратно, пересекая границы, покрывая земли короля Адриана тёмным ковром, проникая в самые отдалённые уголки его собственного дворца. И пока он сидел на своём троне, вглядываясь в густой серый туман за окнами, на его руке уже начинала расти крошечная, едва заметная плесень.

Однако Адриан III не был трусом, и не дрогнул перед ликом ужаса, даже когда этот ужас стал проникать в его плоть. Он приказал собрать лучших алхимиков, магов и лекарей и повелел им искать способ остановить разрастающуюся заразу. В лабораториях дворца вспыхивали зелёные огни, колбы с зельями кипели, но все средства оказывались бессильны перед живой тьмой спор.

Король не сдавался. Он велел сжигать заражённые здания, посылать воинов, чтобы счищали плесень, а сам пил горькие отвары, способные замедлить рост грибных наростов на его коже. Однако, несмотря на его упорство, болезнь проникала всё глубже. Каждую ночь он чувствовал, как сама земля шепчет ему сны о гниении и вечном слиянии с искажённой природой.