Бесплатный фрагмент - Хроника СССР: жизнь в нём и возле него

На фото обложки — Марксистская Тайная вечеря

Издательство «Ridero»

г. Екатеринбург

2021 г.

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО АВТОРА

Жизнь прожить — не поле перейти.

Поговорка.

Жанр этой книги я бы определил как «частично-биографический», поскольку в ней прослеживается не только и не столько жизнь главного героя, но немало страниц уделено событиям, напрямую не связанным с ним. Они относятся совсем к иным не только фактам, но даже и местам, в которых он не бывал. Тем не менее, все события увязываются в общую картину внешней или внутренней политики государства, в котором жил главный герой и представляют собой тот фон, на котором более полно раскрывается сама эпоха очерченных мною временных рамок — эпоха существования государства «Советский Союз» или, иначе, «Красная империя».

Герой этой книги — мой родной дедушка Геннадий Иванович Дзиковицкий. Почему я решил написать о нём? Во-первых, потому, что он мне был очень близок и я не хотел бы, чтобы его имя исчезло так же, как исчезают имена многих живших когда-то людей. А во-вторых, потому, что судьбой ему было суждено жизнь прожить в огромной «Красной империи» — большевистском Союзе Советских Социалистических Республик (СССР).

Обсуждение жизни простого человека в СССР сегодня вызывает бурные споры среди тех, кто тогда и не жил. Профессор Гарвардского университета Терри Мартин в 1996 году защитил диссертацию, доказав, что СССР был абсолютно новым видом государственности — «империей наоборот». В этой империи главным элементом бытия была марксистская идеология, а основным моментом этой идеологии являлось учение об эксплуататорах и эксплуатируемых и о неизбежной классовой борьбе между ними.

На детских глазах Геннадия Дзиковицкого «красная империя» рождалась, на его уже взрослых глазах империя окрепла, и на его же глазах уже пожилого человека СССР приблизился к своему концу. В 1980-х годах это была уже агония Советского Союза. Геннадий Иванович не дожил всего 8 лет, чтобы увидеть, как рухнула созданная «вождями пролетариата» Лениным и Сталиным коммунистическая страна, возглавлявшая целый блок подобных своему режимов в других государствах. Страна, бывшая долгие годы одной из двух самых могущественных геополитических противников в двуполярном мире. Тоталитарным противником стран демократии.

И именно поэтому, кроме рассказа о жизни моего дедушки в этой «красной империи», в книге много уделено внимания тем общественно-политическим событиям, что происходили в СССР и вокруг него. И в которые Геннадий Иванович если и не был непосредственно сам вовлечён, но которым он был свидетель хотя бы в качестве современника. Поскольку «красная империя» рождалась в Гражданской войне, а затем прошла через 2-ю Мировую, мой дедушка волей-неволей прошёл через эти войны вместе с ней. Жизнь в «красной империи» для простого человека была ой как не сладка и многие либо сами подвергались государственному террору и репрессиям, ссылкам, заключениям в лагеря и расстрелам, либо развращались этой «империей наоборот» до скотского состояния и превращались в извергов и палачей для других людей…

Я здесь написал Правду. Ту, до которой смог сам добраться. А уж что вычеркнут цензовы из моего текста — это не в моей компетенции. Надеюсь, книга окажется интересной читателю, хотя отдельные её страницы читать довольно тяжело — слишком уж много жестокостей сталинского террора и ужаса бесчеловечности во время войны пережили люди. Но это правда, неотделимая от СССР, какая бы трагичная она ни была — без надуманных очернений и прикрас, именно так, как было в действительности.

С искренним уважением, Автор.

I. ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ ГЕНИ

Читайте, завидуйте, я —

Гражданин Советского Союза.

Владимир Маяковский.

«Стихи о советском паспорте».

23 января 1912 года в семье служащего (не чиновника) железнодорожного ведомства Ивана Францевича Дзиковицкого и его жены Анастасии Ивановны родился пятый ребёнок. Произошло это событие в городе Казатине Киевской губернии — крупной узловой станции Юго-Западной железной дороги, где в то время служил отец новорожденного.

Согласно архивной справке из Винницкого областного архива №07—526/6 от 15.07.2021 г. «В метрической книге о рождении по Вознесенской церкви станции Казатин Бердичевского уезда Киевской губернии за 1911 год есть запись №7 о крещении 02 февраля 1911 года сына по имени Геннадий, который родился 23 января 1911 года.

Родители: Бердичевского уезда местечка Махновки мещанин Иван Францевич Дзиковицкий и его законная жена Анастасия Ивановна, оба православного вероисповедания.

Восприемники: г. Киева мещанин Константин Иванович Вдовиченко и жена псаломщика с. Волчинец Бердичевского уезда Мария Ивановна Брояковская».

Так как все остальные дети были девочками, появление мальчика для Ивана Францевича было действительно праздником и наследнику с самого появления на свет уготовано было стать наиболее балуемым в семье ребёнком. Назвали его официально Геннадием, но в семье звали Геничкой, Геней. На прилагаемом здесь фото — маленький Геня в 1913 году.

Вскоре после знаменательного для семьи события Иван Францевич оставил прежнюю службу и со всей семьёй переехал в Бердичев. Жили здесь Дзиковицкие сперва у Савиовских, а затем в небольшом двухэтажном домике на Пушкинской улице, принадлежавшем новому начальнику Ивана Францевича председателю Съезда мировых судей Алексею Ивановичу Барабашу, который занимал вместе с женой Марией Ивановной верхний этаж. Дзиковицкие снимали нижний этаж за исключением небольшой комнатки с отдельным входом, в которой жила старуха-еврейка, разговаривавшая со смешным акцентом и державшая маленькую собачку.

Семья Дзиковицких была православной, мать даже, по семейному преданию, происходила из потомственной священнической среды, и соблюдение обрядов было обязательным и для взрослых и для детей. Перед едой всегда читалась молитва, по выходным все ходили в церковь. Вечерами, после дневных забот, мама часто устраивала детям какие-нибудь литературные развлечения — читала им что-нибудь вслух, например, детский журнал «Светлячок», специально выписывавшийся для младших. Но вообще Анастасия Ивановна была болезненной женщиной и не всегда могла уделять детям достаточно внимания.

Отец любил детей немногословной, мужской любовью. Он не позволял себе слишком открыто выказывать свои чувства, и для детей он был непререкаемым авторитетом. Они боялись отцовского неудовольствия и беспрекословно слушались его.

Вскоре после рождения маленькой сестрички Маруси, 19 июля 1914 года, началась Мировая война. Этот день запомнился маленькому Гене как какой-то праздник, на который его взял с собой отец. Шли люди большими колоннами, играла музыка, но больше всего поразила воображение мальчика фигура городового полицейского, который в белом мундире, с шашкой на боку, с большими усами и огромным животом показался Гене если не царём, то, по крайней мере, кем-то близким к нему.

Барабаши приняли большое участие в жизни семьи Дзиковицких и отношения между теми и другими были очень дружественными. Маленький Геня любил подниматься на второй этаж, где от всего веяло какой-то загадочностью и разжигало любопытство. Иногда вместе с собой он тащил туда младшую сестрёнку Марию, родившуюся 7 июня 1914 года и названную в честь Марии Ивановны. Взобравшись по крутой лестнице, Геня и Маруся попадали в другой мир — тишина, полумрак, много ковров и тёмного бархата. Посреди комнаты, сидя в кресле с книгой в руке, сидела хозяйка — полная, малоподвижная и добрая женщина. Она откладывала книгу в сторону, тушила папироску, которую курила во время чтения, и начинала ласково о чём-нибудь разговаривать с детьми. Пообщавшись так какое-то время, она перед уходом Гени, в продолжение всего «визита» не выпускающего из своей руки руку сестрёнки, если только хозяйка не брала её к себе на колени, обоих чем-нибудь угощала. Хозяин, Алексей Иванович, который так же, как и отец детей, много времени проводил вне дома, внушал несколько иное чувство. Хотя он очень хорошо относился к детям Дзиковицких, но в своём судейском мундире с позументами он выглядел так строго, что Геня с Марусей немножко побаивались его даже без мундира.

* * *

Затем мама заболела, она много дней лежала в отдельной, затемнённой чёрными шторами комнате, и к ней ходили, ходили, ходили врачи… Тогда на какое-то время приехала бабушка, мать Анастасии Ивановны, которую звали Марфой Никифоровной. С внучками и внуком она почти не общалась, и дети запомнили её очень слабо, в основном тем, что она была довольно капризной особой, требовавшей от отца покупать ей шоколад, как он покупал, по совету врачей, для Анастасии Ивановны.

Семейный любимец Геня был шустрым и проказливым мальчишкой, любил шумные, с визгом и криками, игры, кого-нибудь подразнить, подёргать. Он постоянно обижал своих сестёр, из числа, конечно, младших, и потому часто выслушивал родительские наставления. Кто-то из родных, возможно дедушка Францишек Янович или Ливерские, даже дал Гене прозвище «Бандзюшек» (по-польски — «маленький бандит»), которое настолько крепко к нему прилепилось, что даже спустя десятки лет его сёстры временами вспоминали об этом. Во время маминой болезни дома хулиганистому малышу приходилось сдерживаться и он бежал выплеснуть свою энергию на улицу.

После няни бабки Ульяны для помощи в уходе за детьми была нанята новая прислуга — Ганна, которая поселилась у Дзиковицких вместе с дочкой Люсей. Эта Люся была нескладной, глуповатой и неуклюжей девочкой, и младшие Дзиковицкие, предводительствуемые своим вожаком в подобных жестоких детских играх, приставаниями доводили бедную девочку до слёз. И хотя сами пугались, видя плачущую Люсю и ожидая отцовского наказания за это, в следующий раз опять не могли удержаться от такой «забавы».

Вскоре по делам службы отец выехал из города в уезд, в село Погребище, и в Бердичеве стал появляться лишь наездами. Шёл 1915 год и на фронте положение русской армии было тяжёлым, линия фронта всё ближе придвигалась к Бердичеву и, в один из приездов Ивана Францевича домой, семья стала паковать свои пожитки, собираясь эвакуироваться вместе с Барабашами на восток. Геня запомнил, что квартира стала похожа на вокзал — везде стояли ящики, коробки, чемоданы…

Но, несмотря на окружающую серьёзную жизнь взрослых, Геня оставался всё тем же сорванцом.

Из писем отца к матери того времени.

13 августа 1915 года: «Шурочку, Геничку и Марусю целую и желаю как вас всех, так и их видеть скорее в добром здравии и прошу их слушаться мамусю и не баловаться, а я за это привезу гостинцы».

1 января 1916 года: «Прошу Геню поменьше баловаться и слушать во всём мамусю».

3 февраля 1916 года: «Я думаю, что Геничка уже теперь будет хороший мальчик, не будет ссориться с сестрёнками, и во всём будет слушать мамусю, и не будет её раздражать своими проказами, за что я всем привезу гостинца» (Переписка Ивана Францевича и Анастасии Ивановны Дзиковицких).

* * *

В начале лета 1916 года, когда врачи посоветовали Анастасии Ивановне для поправки здоровья поселиться в сельской местности, было решено отправиться жить вместе с детьми к Ивану Францевичу в Погребище.

Отец, готовясь принять семью, занял поначалу помещение у какой-то еврейки, но в скором времени снял половину огромного дома у одной зажиточной хозяйки. Сын её находился в действующей армии, но потом стало известно, что он дезертировал. Хозяйка постоянно варила самогон на продажу. Ради шутки она часто предлагала пятилетнему Гене: «Паныч, хочешь выпить немного?». Геня, конечно, отказывался, зная, что это нехорошо, а хозяйка беззлобно смеялась.

Так как шло лето и во всех учебных заведениях были каникулы, в Погребище приехал старший сын местного священника отца Иакова. Он учился на врача и потому с видом превосходства за своё умение и небрезгливость, показывал детям Дзиковицких, с которыми позволял иногда себе общаться, как надо препарировать «по-научному» лягушек. Геня с любопытством смотрел на его ловкие действия. Зато старшие сёстры всегда начинали поднимать страшный визг от страха и отвращения.

Приехали в Погребище на каникулы также двое сыновей местного богача — владельца мельницы, учившиеся в кадетском корпусе. Старшим сёстрам они показались очень привлекательными мальчиками, им нравилась почти взрослая кадетская форма ребят. Но, по-детски боясь показать свою симпатию, озорные девочки, завидев сыновей владельца мельницы, часто начинали их дразнить, прямо не давали им прохода, сыпали колкостями и насмешками, где-то выискали стишок-дразнилку:

Кадет, кадет,

На палочку надет,

На верёвочку повешен

Чтобы не был слишком бешен!..

Мальчиков, которые были старше девочек и держались довольно независимо, очевидно, не догадываясь, что так выражается симпатия к ним, всё это сильно задевало. Однажды они пришли даже к Ивану Францевичу пожаловаться, но дочери узнали об этом и, опасаясь отцовского наказания, убежали и спрятались на старом кладбище за речкой. Там и просидели они, боясь, что их найдут, до самого вечера. Тогда только, в надежде, что отец уже не так сильно сердится, и страшась оставаться вне дома на всю ночь, они послали на разведку домой младшего братика Геню, а затем пришли и сами.

Осенью 1916 года старшие сёстры Зина, Клава и Женя уехали в Бердичев одни, так как уже начинались занятия в гимназии. Там, в городе, они снимали под жильё квартиры то у одних, то у других людей, а остальные члены семьи оставались в Погребищах.

Здоровье мамы опять ухудшилось. Ей сделали операцию, но неудачно. 22 января 1917 года Анастасии Ивановны не стало…

А потом началась революция.

Вскоре в Погребище приехал младший брат Ивана Францевича и остался жить с детьми. Отец уехал зачем-то в Бердичев. Потом папа время от времени приезжал, но снова уезжал, а дядя Павлуша оставался с детьми постоянно. Он оказался добрым и хорошим человеком. Гене, как и другим детям, дядя понравился. Дядя Павлуша рассказывал, как он был на войне моряком на крейсере на Балтийском море, как однажды его корабль подорвался на немецкой морской мине и из всей команды спаслось только двое — сам дядя и один канонир, которого дядя Павлуша, будучи раненым и контуженным, сумел вытащить на себе на берег. Лицо дяди от контузии несколько перекосилось, но это было едва заметно и совсем его не портило. После этого случая Павла Францевича демобилизовали из армии. Однако автору так и не удалось найти архивного подтверждения этим рассказам. Возможно, он просто развлекал детей выдуманными или сильно приукрашенными приключениями в объяснение своей контузии. Которая, несомненно, с ним произошла.

Мне удалось найти фотографию так любимого детьми дяди. Павел Францевич изображён на ней сидящим на стуле, опершись правой рукой о столик. Шикарные усы с загнутыми вверх кончиками — по моде того времени. Блестят начищенные ботинки. Строгий костюм и какое-то украшение на левом лацкане сюртука — видно с первого взгляда, что человек пришёл в фотографический салон почти как на праздник. Наверняка в обычной жизни он не столь тщательно приводил себя в такой «парадный вид».

Здесь я привожу найденную мною фотографию, не только показывающую, как выглядел дядя Павлуша, но и прекрасно иллюстрирующую распространённый стиль мужского гражданского костюма начала ХХ века. Фотографию, которая, на мой взгляд, как бы наполнена духом того времени и той давно ушедшей от нас жизни.

* * *

В конце лета в Погребище происходили волнения среди крес-тьян. Была подожжёна та самая мельница, которой владел отец мальчиков-кадетов. Геня запомнил огромное зарево во всё ночное небо и столбы взметавшихся искр на дальней окраине села. Тогда сгорело, как говорили, очень много муки.

Осенью 1917 года Геню в возрасте шести с половиной лет определили в первый класс местной земской школы. Учитель, преподававший большинство предметов и бывший чем-то вроде директора, отличался строгостью. Нерадивых учеников за игры во время урока он бил по пальцам длинной деревянной линейкой, ставил в угол классной комнаты на колени, насыпав предварительно на пол горох или ещё чего-нибудь, чтобы было больнее стоять. Подзатыльники и затрещины вообще считались делом обычным. Однако Геню он не трогал. Наверное, это потому, что он хорошо был знаком с его отцом, с которым ещё в прошлом году вместе проводил время. К тому же Геня не был похож на остальных детей — простых крестьянских ребятишек, да и учился он весьма прилежно. Природные способности, знакомство с печатным словом ещё в семье, прекрасная память давали Гене преимущество над соучениками, хотя он и был среди них самым младшим. С того времени, выучив много довольно длинных стихотворений и, даже, поэм, таких, к примеру, как «Евгений Онегин» Пушкина, Геня помнил их и мог прочитать на память почти дословно до самого конца своей жизни. Уроки «Закона Божьего», которые проводил упоминавшийся уже священник отец Иаков, также не представляли никакого труда для Гени, так как тут нужна была одна только память. Хорошо относилась к мальчику учительница Неонила Макарьевна Сисецкая, уделявшая способному малышу много времени. К сожалению, жизнь Гени сложилась так, что возможностей развить и применить свои способности у него не было.

* * *

В октябре в Петрограде в результате большевистского переворота было свергнуто Временное правительство. Начиналась междоусобная Гражданская война. В это неспокойное время Иван Францевич решил забрать детей в Бердичев, поближе к себе. В конце февраля 1918 года дети под присмотром дяди Павлуши возвращались из Погребищ назад.

На транспорте уже была сильная разруха, вагоны переполнены и неотапливаемы. Маленькая Маруся совсем замёрзла и только шевелила пальчиками, как ей посоветовали старшие. В разбитые во многих местах окна влетал морозный ветер. На станции Казатин была пересадка. Здесь Геня впервые увидел петлюровцев. Все в красивых бараньих папахах со шлыками, в башлыках, вооружённые винтовками и пистолетами, они собрались в станционном буфете и выпивали. Были они уже навеселе и потому громко с бесшабашной удалью и присвистами пели:

Я на бочке сижу, а под бочкой склизко,

Утикайте большевики, бо Петлюра близко!

Я на бочке сижу, а под бочкой качка.

Мой муж большевик, а я гайдамачка!

По приезде в Бердичев Дзиковицкие поселились в доме, примыкавшем вплотную к железнодорожной станции.

В апреле 1918 года на Украине власть перешла в руки генерала бывшей царской армии Скоропадского, провозглашённого гетманом Украины. Из этого периода Геня запомнил распевавшуюся в городе на мотив популярного тогда «Яблочка» песенку:

Эх, яблочко, куда ты котишься?

Эх, маменька, мне замуж хочется!

Да не за Ленина, да не за Троцкого,

За пана гетмана, за Скоропадского!

Звучит это по-русски не совсем гладко, но на той смеси русского языка с украинским, на какой тогда говорил народ в городах Украины, это звучало и своеобразно, и певуче…

Присутствие немцев также осталось в памяти. Как-то недалеко от дома, где жила семья Дзиковицких, немецкие солдаты тянули телефонную линию. Они вкапывали в землю столбы и крепили на них провод. Когда солдаты, почему-то не закончив работу, ушли, Геня заметил, что между двумя столбами провод ещё не натянут и провисает почти до самой земли. Геня увидел возможность развлечения и стал раскачиваться на проводе как на качелях. В это время подошедший незаметно сзади солдат неожиданно шлёпнул мальчика. Геня страшно перепугался и окаменел, не зная, что предпринять. Немец же, поругавшись по-своему, отвёл мальчика домой и ушёл.

В ноябре 1918 года в Германии произошла революция и немецкие войска стали отступать с Украины. Опять в город попеременно вступали то войска петлюровцев, то большевиков. В доме Дзиковицких квартировали солдаты враждующих сторон. Один раз, когда после ухода петлюровцев в доме поселились красноармейцы, ими были замечены оставленные на полке прежними квартирантами патроны. Тут же они схватили Ивана Францевича, обвинили его в связях с контрреволюцией, и вывели во двор, собираясь тут же расстрелять. Геня хорошо запомнил, как все они, дети, выбежали на улицу и валялись в ногах у солдат, плача и умоляя не убивать папу… Может, именно эти детские слезы спасли Ивана Францевича и не произошло расстрела «многодетного буржуя»…

Летом 1919 года семья переехала в другой дом — на улицу Ма-ховую. Бывшая учительница земской школы в Погребище, жившая теперь в Бердичеве, приходила сюда, как и в прежний дом, и по собственному желанию занималась с Геней, готовила с ним задания.

Осенью 1919 года Геня, ослабленный хроническим недоеданием, заболел тифом, повально косившим тогда людей. Около полугода провалялся он в постели, не видя ничего и никого вокруг и лишь изредка приходя в сознание. Несколько раз был уже на грани смерти.

Кажется, это было в то время. Отец был арестован. Товарищ Присяжнюк, старый знакомый Ивана Францевича по Погребищам, стал при советской власти большим человеком — то ли начальником городской ВЧК, то ли милиции. Генины сёстры видели причину ареста в первую очередь в том, что они когда-то дразнили дочку прислуги и говорили потом Гене, что Присяжнюк решил отомстить за это. И если бы не помощь дальнего родственника, дяди Франека Карбовского, как считали дети, папа был бы расстрелян.

В апреле 1920 года Геня сумел победить болезнь и медленно пошёл на поправку. Как раз в это время «начальник» Польского государства Юзеф Пилсудский организовал «поход на Киев» с целью восстановления былой Речи Посполитой на федеративных началах. 25 апреля войска поляков пошли в наступление, быстро продвинулись и в мае уже взяли Киев. Присутствие их было кратковременным, но Гене запомнился такой эпизод. В доме квартировали три польских солдата. Когда Геня впервые после болезни вышел на солнечный двор, то увидел, как один из этих солдат, самый молодой, прибил скобой к столбу, стоявшему во дворе, патрон от винтовки и, приставив к капсюлю гвоздь, ударил по нему. Раздался выстрел, крик, и солдат, у которого оторвало два пальца на руке, залился кровью.

В июне 1920 года началось столь же стремительное контрнаступление Красной армии, каким прежде было отступление, и вскоре поляки оставили город и всё Правобережье.

* * *

В 1921 году на территории Украины отгремели последние залпы Гражданской войны и окончательно установилась советская власть. Гражданская война сильно подорвала экономический и человеческий потенциал города Бердичева. В период с 1917 по 1922 годы его население уменьшилось с 76.000 до 43.000 человек.

В связи с катастрофическим положением в хозяйстве страны, в 1921 году большевистским правительством была принята новая экономическая политика (НЭП), в соответствии с которой в целях восстановления хозяйства и экономики давался определённый простор капиталистической деловой активности, рыночным отношениям и ограниченному использованию наёмного труда. И хотя вскоре деятельность новых капиталистических хозяев стала постепенно ставиться во всё более стеснённое положение, экономика получила возможность роста.

Проведённое Советами ещё год назад анкетирование населения показало, что в России 86% молодёжи от 12 до 16 лет умеет читать и писать. Это значило, что молодые люди обучались грамоте ещё до революции. В 1921 году Геннадий поступил в Бердичевскую 7-летнюю школу, открытую теперь, при советской власти. Его сразу же приняли в четвёртый класс, так как один год обучения в Погребищенской школе и последующие занятия с Сисецкой дали ему достаточные для этого знания. Обучение и воспитание школьников проводились по-новому. Большое внимание уделялось их политическому образованию, вживлению в них, если можно так выразиться, новой морали. В отношении Гени это дало определённые плоды. Возможно, если бы не сталинский режим, он стал бы в будущем убеждённым коммунистом. Имея неплохую образовательную подготовку, живой ум и бойкость, Геня не испытывал трудностей в учёбе.

Отец его был постоянно занят делами и работой и Геня был предоставлен самому себе и улице. Целыми днями он развлекался с такими же пацанами, как сам: курил с ними тайком, дрался с мальчишками с других, «враждебных» улиц, бегал на городской рынок, где хитростями и уловками пытался добыть у торговцев хоть чего-нибудь из того, что можно было бы съесть: то он с видом потенциального покупателя примется обходить торговые ряды и снимать пробу с огурцов, помидоров, семечек и прочего, пока хозяева не раскусят его хитрость и не станут кричать, чтобы убирался этот «негодный мальчишка». То насобирает на улицах старого тряпья, костей, металлических обломков и, отнеся всё это старому тряпичнику, заработает свои собственные копейки, с которыми уже можно идти на рынок «законно».

Короче, жизнь у Гени могла бы считаться хорошей, если бы не постоянное желание есть и не конкуренты-беспризорники, наводнявшие Бердичев, как и вообще всю страну. В отличие от всех «домашних» детей, таких, как Геня, живущих в семье и дружащих и дерущихся по территориальному и национальному признаку (Геня входил в русскую компанию и дрался чаще всего с украинской), беспризорники были вне правил. Они не признавали никаких условий. Когда их было мало, они не ввязывались в драки с «домашними», но когда их оказывалось большинство — тут уж пощады не жди. Главным для них было не доказать своё физическое превосходство, а отнять у побеждённого всё, что можно продать или использовать самим.

Однажды у Геннадия беспризорники хотели отнять рубашку. Рубашка была новая и красивая. Отец мог бы здорово наказать, если бы Геня явился домой без неё. Он шёл по слабо освещённой улице и вдруг увидел человек пять бегущих прямо на него мальчишек-беспризорников. У Гени мелькнула мысль о возможной потере рубашки, он бросился навстречу, с разбега ударил одного, сбив его с ног, и побежал, не останавливаясь, к дому. У порога дома преследователи прекратили погоню. Зайдя в свою комнату, Геннадий увидел, что от сильного удара кулаком вся кисть вздулась и страшно болит. К врачам он не обращался, отцу тоже боялся показать и мужественно скрывал свою беду. Когда боль прошла и опухоль спала, оказалось, что костный выступ у основания указательного пальца правой руки как бы вдавился и в дальнейшем оставался таким всю жизнь.

Собственные, связанные с улицей и друзьями, мальчишеские интересы Гени, занятость и суровость отца, разный жизненный опыт и отношение к окружающей действительности, в определённой мере, как кажется, обусловили их духовное отдаление друг от друга. Отец не заводил откровенных разговоров с сыном, а Геня и не стремился к этому. Возможно также, что отец намеренно избегал таких разговоров. Геня был принят пионером в пионерскую организацию Бердичевского завода «Прогресс» и занятия с пионерами занимали его гораздо больше, чем контакты с отцом. Отсутствие разговоров с отцом и активность новой пропаганды — всё это вместе взятое оказало значительное влияние на формирование мировоззрения подростка.

* * *

Постепенно восстанавливалось полностью разрушенное хозяйство страны. И для Гени, как для многих миллионов его сверстников, идеалы будущей прекрасной жизни уже связывались с коммунизмом и деятельностью главного большевика СССР и всего мира — Сталина.

Не прилагая особых усилий, как я уже говорил, в 1925 году Геннадий получил свидетельство о неполном среднем образовании, бывшем в то время весьма редким среди его сверстников. Начитанного, живого и честного паренька в возрасте 14 лет комсомольская организация завода «Прогресс» приняла в свои ряды. В те времена комсомольцем мог стать далеко не каждый желающий. Такое право надо было заслужить, доказать, что ты можешь и хочешь быть «активным строителем нового общества». Очевидно, Геннадий проявил себя именно таким человеком.

По окончании учёбы надо было искать собственный источник средств существования, искать работу, хоть как-то помочь отцу, на руках которого находилась ещё младшая сестра Гени Маруся. Но работу найти было не так-то просто. Ещё не окончательно была восстановлена экономика страны, не были обеспечены работой даже демобилизованные красноармейцы, на биржах труда составлялись длинные списки безработных, ожидавших работы месяцами. Но иного пути не было, надо было идти регистрироваться в качестве безработного и ждать случая.

Первым делом для этого необходимо было оформить документы. Оформление их в то время, когда многие вообще не имели никаких письменных свидетельств, было довольно простым делом. Служащий, выписывавший документ, вносил в него все сведения со слов пришедшего и потому последний мог по собственной воле внести в свои анкетные данные любые изменения. В тех или иных целях эта возможность использовалась тогда многими. Проверять было некому и слишком сложно.

Тогда Геннадий впервые получил возможность увидеть и ощутить на себе тупость и самодовольное упоение властью советских чиновников. При заполнении его анкетных данных советский служащий дошёл до графы «национальность», которая впервые появилась в документах при большевиках. (В Российской империи такой графы вообще не было, писалось только вероисповедание). Геня ответил: «русский». Тут и проявил чиновник свою «революционную бдительность». Он повысил на мальчика голос: «У тебя польская фамилия и потому ты не можешь быть русским! Ты просто скрываешь, что ты поляк!». Геннадий, получивший по наследству от отца вспыльчивый характер, да ещё и не намявший об жизнь бока, возмутился: «Как хочешь, если желаешь, можешь записать меня поляком, а фамилию свою я скрывать не собираюсь!». Так и стал мальчик поляком, что в дальнейшем сильно повлияло на его судьбу.

Советская Россия находилась тогда в крайне напряжённых отношениях с Польшей, которая рассматривалась на Западе как заслон от большевизма. В условиях укрепления сталинского режима в стране и усиления репрессивности карательного аппарата, борьба с разными «вредителями», «шпионами», «врагами народа» принимала всё более повальный характер. И, как и при царях, поляки становились в числе первых жертвами чисток. И теперь, благодаря рядовому чиновнику, Геннадий получил первый урок политического просвещения: всё оставшееся до Великой Отечественной войны время, на всё это мрачное в истории страны 15-летие, Геннадий, по его собственным словам, «стал белой вороной». Но тогда, в 1925 году, он ещё не ощутил последствий, и, как бы то ни было, а на учёт в бирже труда он поставлен и когда-нибудь у него будет работа. Геннадий продолжал участвовать в мероприятиях, проводимых его комсомольской организацией, ходил на субботники и воскресники, присматривался к работе на заводе, зная, что работу ему, когда дойдёт очередь, дадут именно на «Прогрессе» — ведь он здесь постоянно проводит время, здесь его знают и видят.

Зимой 1926 — 1927 годов заболел отец. Обычная простуда перешла в воспаление спинного мозга, отец лежал и не только не мог встать, но даже перевернуться. Геня и сёстры ухаживали за ним, как могли: меняли и стирали бельё, кормили с ложечки. Летом, после полугодовой болезни, Ивана Францевича не стало, его похоронили, и надо было теперь без его помощи заботиться о себе и устраивать жизнь. Назначенная, как сироте, пенсия 10 рублей в месяц не могла обеспечить даже голодного существо-вания. Старшие замужние сёстры старались, конечно, помочь своим младшим брату и сестре, но их возможности были слиш-ком малы. Они сами еле могли прокормиться.

Геня с Марусей ходили на скромные обеды то к одной из них, то к другой, установив определённую очерёдность. Иногда Геня шёл с сестрёнкой к родным дядям — братьям отца Антону или Леониду. Они занимались сапожным и столярным ремеслом и считались нэпманами. Дядя Леонид, старший из них, был женат на Анне, носившей в девичестве фамилию Осадчая. Их семья была бездетной и потому сюда Геня с Марусей шли свободнее. А в семье дяди Антона росли три девочки — Юлия, Мария и Ефросиния. И сюда, естественно, детям идти было менее удобно. Государство уже довольно сильно ущемляло и давило налогами «частный сектор» и им тоже приходилось нелегко. Но, всё-таки, жили они пока ещё терпимо, и потому для Гени с Марусей посещение домов дядей было всегда праздником. По сохранившимся семейным преданиям, дядя Леонид умер в 1929 году, а дядя Антон — накануне большой войны, в 1940-м. Ходили Геня с Марусей «подкормиться» и в семью замужней старшей сестры Зинаиды, новая семья которой была богатой, но только когда совсем было невмоготу. Там чувствовалось неприязненное отношение к бедным родственникам со стороны её свекрови. Зинаида часто выносила брату и сестре еду тайком от матери мужа. Совесть, конечно, Геню мучила, ему было крайне неудобно сознавать себя нахлебником, и он старался не злоупотреблять здесь своими «визитами».

В феврале 1929 года Марусе было 14 с половиной лет, Геннадию — 18. Это был период позднего НЭПа — временного ослабления «удушающей любви» коммунистической власти к «трудовому народу». Это был канун развязывания большевиками новой гражданской войны, но теперь уже не против «белых», «зелёных», казаков и прочего «социально чуждого элемента», а против ни в чём не повинного обычного населения страны, в которой у власти оказались люди, вооружённые учением Маркса-Ленина-Сталина…

И тогда же был сделан снимок, который я привожу здесь. На фотографии запечатлены три человека: слева — Маруся, а справа — Геннадий Дзиковицкие. Изображение, конечно, не самого высокого качества, но всё же по нему видно, хотя бы в общих чертах, как тогда выглядели будущий мой дедушка и его младшая сестрёнка.

* * *

В результате настойчивых поисков Геня сумел найти себе небольшой приработок: он давал 2 урока в неделю, занимаясь с отстающими учениками-переростками, получая за это от их родителей по 3 рубля в месяц. Так он и жил с Марусей, снимая под жильё угол у одной бедной старушки.

Потом наступил так называемый период массовой коллективизации, когда крестьян стали насильно лишать собственного хозяйства и объединять в коллективные хозяйства — колхозы. Для России, где крестьянство оставалось преобладающей частью населения, сталинская линия на коллективизацию могла означать только одно: открытый террор меньшинства в отношении большинства. Крестьянина, всей своей жизнью, всем сознанием буквально «вросшего» в землю, прикипевшего кровью к коровушке и коню, если таковые имелись, в партийно-правительственных верхах решили освободить от этих «пережитков». Даже внутри руководства партии нашлись люди, ужаснувшиеся последствий. Ранее поддерживавшие Сталина во внутрипартийной борьбе, теперь они выступили против таких намерений, подписав тем самым собственный приговор. Из энциклопедического словаря: «В этот период открыто выступила антипартийная группа правых капитулянтов и реставраторов капитализма — Бухарин, Рыков, Томский и другие. Без разгрома этих предателей была бы невозможна победа социализма в деревне… Сталин разоблачил правых оппортунистов как врагов ленинизма, как агентуру кулака в партии».

Позже они были реабилитированы, но тогда их дискредитация только принесла Сталину новую славу «борца за чистоту рядов партии». Результаты же их выступления в защиту крестьянства — более чем скромные. Они только смогли задержать начало коллективизаторских репрессий до 1929 года. Возникает вполне естественный вопрос: зачем это всё было нужно Сталину, что он хотел от народа, за что его подвергал репрессиям?..

Из газеты: «Какое государство хотел выстроить Сталин? То, какое ему было нужно. Которым он мог управлять самовластно, народом которого мог помыкать. К этой цели он шёл, не считаясь буквально ни с чем, опираясь на послушное окружение и физически уничтожая ленинскую гвардию» («Размышления К. Симонова о И. В. Сталине»).

Но большинство беззаветно верило в этого кровавого «отца народа». Можно было быть недовольным каким-либо чиновником, но не Сталиным же! Можно было кому-то не доверять, но не Сталину же! Ни о чём не думай и не сомневайся — за всех всё знает товарищ Сталин. И люди верили сами и, главное, добровольно следили за верой других. Сколько душевных драм и трагедий произошло из-за этого. Да и не только душевных: невинные ни в чём, но отправленные по указке Сталина на смерть, они перед расстрелом кричали: «Да здравствует товарищ Сталин!»…

* * *

13 июня 1929 года Геннадий вступил на рабочий путь. За него ходатайствовала комсомольская организация завода «Прогресс» и биржа труда направила Геннадия учеником в модельный цех этого завода в так называемую «бронь», то есть место, занять которое мог не любой желающий (безработица ведь!), а только имеющий какие-либо заслуги. Такими заслугами у Геннадия были активное участие в комсомольских делах и работа на коммунистических субботниках. Хоть и небольшими были ученические деньги, но всё же жить стало гораздо легче.

Вскоре при заводе была открыта школа ФЗУ, то есть школа фабрично-заводского ученичества, всех новичков на заводе собрали и направили в неё для обучения профессии. В их числе был и Геннадий. Обучение «фабзайчат», как их называли, совмещалось с работой. Отлынивающих не было…

* * *

В 1929 году большевики начали репрессии против римско-католического духовенства на Украине. 25 мая 1929 года по групповому делу был арестован настоятель костёла в Погребище А. Ф. Рабалтовский. 26 октября арестован ксёндз костёла в Махновке Ю. С. Карпинский, который позже, в 1937 году, был расстрелян. Практически всё католическое духовенство Украины было вырвано из духовной жизни с корнем.

С конца 1929 года в деревнях стала широким фронтом разворачиваться коллективизация. Зажатый в государственные тиски НЭП уже находился при смерти. Города стали подключаться к производству сельхозмашин для начавших создаваться колхозов. Завод «Прогресс» тоже не остался в стороне. Он получал всё больше заявок на изготовление запчастей к сельскохозяйственным машинам, и часто, очень часто, «фабзайчата» вместе со своими наставниками работали допоздна (какой уж тут 8-часовой рабочий день!), а иногда оставались на ночь в цехе, устраиваясь спать на деревянных стружках.

Коллективизация проводилась, можно сказать без всякого преувеличения, зверски. Украинские крестьяне, которые привыкли работать на своей земле, прибегали к активным и пассивным формам сопротивления. Органы ГПУ (Главного политического управления, пришедшего на смену ЧК. — Примечание автора), занимаясь подавлением крестьянских восстаний, отмечали, что «кулацкое сопротивление коллективизации, начиная со второй половины декабря, постоянно нарастало, особенно усилившись за последнюю декаду января, которая прошла в обстановке под-готовки к ликвидации кулачества».

Начавшись в декабре 1929 года, в январе — феврале 1930 года восстания стали массовыми, охватившими всю Украину. В начале марта восстания и беспорядки, в частности, полыхали в 10 районах Бердичевской округи. На 1930 год пришёлся пик сопротивления слишком поздно прозревшего крестьянства — в СССР состоялись 13.453 массовых крестьянских выступления (в том числе 176 повстанческих), 55 вооружённых восстаний. В них участвовали почти 2,5 миллиона человек — в 2,5 раза больше, чем в Белом движении. Максимальное количество выступлений произошло на Украине, в Поволжье, на Северном Кавказе, в Центрально-Чернозёмной и Московской областях, в Сибири. Чекисты зарегистрировали за 1930 год 13.794 низовых теракта и 5.156 случаев распространения «контрреволюционных листовок». Даже инициатор коллективизации Сталин вскоре был вынужден признать, что допускались «перегибы» при её проведении, хотя основную вину за это он возложил на местных партийных функционеров.

Из литературы: «До того времени история ещё не знала столь массово грандиозных репрессивных кампаний… неопубликованная инструкция ЦИК и СНК СССР от 4 февраля 1930 года предлагала подвергнуть выселению свыше миллиона кулацких семейств… инструкция выполнялась в десятикратном размере — за счёт ареста середняков и бедняков. Историк Р. Медведев… приводит и свидетельскую картинку поэтапного крестьянского выселения: „Старый член партии Ландау встретил в 1930 году в Сибири один из таких этапов. Зимой в сильный мороз большую группу кулаков с семьями перевозили на подводах на 300 километров вглубь области. Дети кричали и плакали от голода. Один из мужиков, не выдержав крика младенца, сосущего пустую грудь матери, выхватил ребёнка из рук жены и разбил ему голову о дерево“» (Тендряков Владимир).

На возраставшее недовольство населения коммунисты отвечали репрессиями. В 1930 году в СССР было образовано Главное управление исправительно-трудовых лагерей (ГУЛАГ, а первоначально — Управление лагерей — УЛАГ), как система собственных лагерей ОГПУ. Его появление было вызвано «наплывом» арестантов из деревни, сопровождавшим политику ВКП (б) по ликвидации кулачества и проведению массовой коллективизации. Первенцами в этой системе стали Соловецкий лагерь и комплекс Усть-Сысольских лагерей особого назначения, где уже в 1930 году находилось около 100 тысяч человек.

Страшная, ужасная действительность. И пропаганда, пропаганда денно и нощно: Сталин, Сталин, Сталин… И Геннадий, как большинство одураченного народа, бывшего просто рабочей силой в тоталитарном сталинском государстве, связывал своё будущее с именем «отца народа». Несмотря на то, что Геннадий родился и воспитывался в глубоко религиозной семье, сам он вырос неверующим. Видимо, большевистская пропаганда и окружающая действительность сделали из него атеиста. Сохранилось свидетельство участия Геннадия в общественной жизни того периода. Это — мандат делегата от завода «Прогресс» на окружную производственную конференцию рабочей молодёжи Бердичевщины за №108 от мая 1930 года. Документ, думается, ясно показывает позицию Геннадия и его отношение к окружающей жизни, причём, следует заметить, способностью к двуличию он никогда не обладал и не способен был на компромиссы с совестью. Для этого он был слишком прямой и честный.

В 1931 году окончился срок обучения в ФЗУ. Геннадию и его друзьям присвоили шестой ученический разряд. Был вечер, играл духовой оркестр, вместе со свидетельствами об окончании училища многим вручали подарки. Геннадию достались чудесные туфли фабрики «Скороход» и вышитая клетчатая сорочка. Но самым приятным подарком было то, что выпускная работа Геннадия — модель токарного станка по дереву, — была выставлена в витрине магазина на улице Карла Либкнехта, недалеко от здания городского Финансового отдела. С 1 ноября 1931 года Геннадий был назначен помощником инструктора модельных мастерских при ФЗУ.

* * *

В это же время в Государственном Медицинском университете города Казани состоял на должности некто Александр Антонович Диковицкий, ставший вторым по порядку ректором этого учебного заведения в ноябре 1931 года. Уж не был ли он сыном земского врача Антония-Амвросия Альбиновича Дзиковицкого, жившего до и во время Первой Мировой войны в Киевской губернии? В 1932 году институт под руководством Диковицкого дважды получал Красное Знамя (районного комитета комсомола и Татарского совета профсоюзов), а на конкурсе 9-го Съезда профсоюзов получил первенство по медицинским вузам СССР. Правда, Александр Диковицкий недолго пробыл ректором. Уже в ноябре 1932 года он оставил эту должность.

А Геннадия Дзиковицкого в 1932 году «забрали», как он сам выражался, в модельный цех завода, где он стал работать модельщиком. Закрепили за ним и двух учеников, которых Геннадий должен был обучить мастерству. Таким образом, он быстро и легко вошёл в среду рабочих и стал среди них вполне своим. И также быстро и легко он становился своим и впоследствии, всюду, где бы ему ни приходилось работать или служить. То есть, по своему характеру он был человеком коммуникабельным.

* * *

К осени 1932 года в основных зерновых районах страны была полностью завершена коллективизация, приведшая к резкому падению производительности труда крестьян, загнанных в колхозы под страхом раскулачивания. Несмотря на то, что производимого продовольствия не хватало даже для внутреннего потребления, оно ещё вывозилось в обмен на промышленное оборудование в Западную Европу. Последствия этого не заставили себя долго ждать. Уже в 1932 году на страну обрушился неслыханный голод, сравнимый по размаху и числу жертв только, пожалуй, с подобными несчастьями в средневековье.

Писатель М. Симашко, живший тогда в Одессе, вспоминал: «Осенью в городе появились первые голодающие. Они неслышно садились семьями вокруг тёплых асфальтовых котлов позади их законных хозяев — беспризорников — и молча смотрели в огонь. Глаза у них были одинаковые — у стариков, женщин и грудных детей. Никто не плакал… сидели неподвижно, обречённо, пока не валились здесь же на новую асфальтовую мостовую. Их место занимали другие. Просить что-нибудь было бессмысленно… С середины зимы голодающих стало прибавляться, а к весне будто вся Украина бросилась к Чёрному морю. Теперь уже шли не семьями, а толпами, с чёрными высохшими лицами, и детей с ними уже не было. Они лежали в подъездах, парадных, на лестницах, прямо на улицах, и глаза у них были открыты.

А мимо нашего дома к портовому спуску день и ночь грохотали кованые фуры, везли зерно, гнали скот. Каждый день от причалов по обе стороны холодильника уходили по три — четыре иностранных парохода с мороженым мясом, маслом, битой птицей. В городе вместо тарани стали выдавать на месяц по полтора фунта сине-зелёной конины…» (Симашко М.).

Самые крайние из западных специалистов считают — на одной лишь Украине умерло тогда от голода шесть миллионов человек. Осторожный Р. Медведев использует данные более скромные: «вероятно, от 3 до 4 миллионов» по всей стране. Но даже в самом голодном, 1933 году в Западную Европу было вывезено около 10 миллионов центнеров зерна.

В 1933 году от голода вымирали не только семьями, но даже целыми деревнями, а иногда и группами деревень. Люди ели собак, кошек, крыс, грызли кору деревьев, но продолжали либо сохнуть до подобия полуживых скелетов, либо распухать от голода так, что кожа, казалось, вот-вот должна лопнуть… Вспышка людоедства приходится на весну — начало лета 1933 года. Поедания людей были отмечены во всех областях Украины. Документы зафиксировали сотни случаев людоедства, расследованием которых занималось ГПУ. Дела сохранили реальные фамилии каннибалов, а фотографии — их опухшие от голода лица. Так, в селе Байдовка Старобельского района Донецкой области 37-летняя женщина питалась трупом её умершего мужа. Покойника некому было похоронить, а у неё не осталось физических сил вырыть могилу. Но голодали и в России, и в той части Белоруссии, которая была присоединена к СССР. Гораздо в более выгодных условиях оказались те белорусы, территории которых вошли в состав II Речи Посполитой.

По Бердичеву ходили слухи о существовании шаек, убивавших людей и поедавших их трупы, а также продававших мясо убитых. В городах, где существовало нормированное распределение небольшого количества продуктов среди работающих, было полегче, чем в деревнях. Но не намного и не всем, так как не все имели работу.

В этот год умер младший брат отца, которого так сильно любил Геннадий и его сёстры — дядя Павлуша. Он, успевший к этому времени жениться и обзавестись четырьмя детьми, долго голодал. Дети были на грани смерти, все его попытки выменять на что-либо из одежды хоть немного еды оканчивались ничем — его то обманывали, то обворовывали… Наконец, посчастливилось: удалось всё же выменять кусок колбасы, причём довольно большой. По слухам, упорно ходившим по городу, появлявшаяся иногда на рынке колбаса была сделана из человечины. Как бы то ни было, Павел Францевич нёс колбасу домой. Наголодавшись сам, он не вытерпел и съел часть её прямо по дороге…

Теперь не установить, сжался ли у него и отвык от еды желудок или колбаса была просто испорчена. Уже на самом пороге своего дома дядя Павлуша вдруг скорчился, упал на землю и, после мучительной агонии, скончался. Немного спустя от голода умерли его жена Ядвига и все дети.

Я не знаю, как ухитрились в это время выжить Геннадий и его младшая сестра. Я помню только, как мой дедушка говорил, что был сильно ослаблен, тогда и у него часто случались головокружения. Но рабочий паёк всё же спас его, а сам он об этом времени вспоминать не любил и не рассказывал мне.

* * *

В 1933 году в Германии к власти в результате выборов пришла партия национал-социалистов во главе с Адольфом Гитлером, а спустя два месяца в Лондоне родилась идея «пакта четырёх» — Англии, Франции, Италии и Германии. Косвенно помог гитлеровцам придти к власти и укрепиться также и руководитель СССР Сталин. Вот свидетельство из литературы.

«Гитлер пришёл к власти и удержался у власти, потому что германский рабочий класс был расколот надвое. Раскололи его реформисты. Это тоже известно, но это полправды. Другая половина правды заключается в том, что расколоть рабочий класс Германии и на всём Западе Европы помог реформистам сам Сталин. Сталин публично назвал социал-демократов «умеренным крылом фашизма». Ещё в январе 1924 года он заявил: «Нужна не коалиция с социал-демократией, а смертельный бой с ней, как с опорой нынешней фашистской власти». Слова Сталина были таким же приказом Коминтерну (Коммунистический Интернационал — организация, в 1919 — 1943 годах объединявшая коммунистические партии различных стран. — Примечание автора), как его указания Красной армии или НКВД. Отказался Сталин от теории социал-фашизма только в 1935 году, но было уже поздно — Гитлер смеялся и над коммунистами и над социал-демократами» («Письмо «исторического оптимиста»).

* * *

В 1933 году у Геннадия подошёл срок призыва в Красную армию. К его желанию служить пристраивались и мысли о том, что солдату голодная смерть не угрожает. В определённой мере армия для Геннадия была бегством от голода. Но отбор призывников проводился очень строго, и Дзиковицкому пришлось немало поволноваться, так как из-за вдавленного выступа у указательного пальца правой руки его чуть не забраковали.

В конце концов, его всё же сочли годным к несению военной службы и с 11 ноября 1933 года он покинул завод и Бердичев. Как оказалось, навсегда.

II. ВРЕМЯ ТЕРРОРА

И потому запрещаем всем людям нашего государства ни сознательно принимать в своём доме еретика, ни соглашаться на то, чтобы он учил или проповедовал в нём, ни чтобы еретики собирались в его доме…

Свод феодальных законов Испании «Семь партид».

Крепкие деловые связи с германскими вооружёнными силами у Советского Союза установились ещё при Ленине, когда в Германии был Рейхсвер (так тогда назывались вооружённые силы Германии): по Версальскому договору немцы не могли иметь собственную серьёзную армию и использовали различные окольные пути для наращивания военной мощи.

В 1922 году СССР по секретному контракту предоставил германскому авиационному концерну «Юнкерс» два нефункционирующих завода. Немцы в качестве оплаты обязались передавать Советскому Союзу 1/5 всех выпускаемых самолётов. Ещё раньше в СССР открылись секретные курсы по подготовке немецкого военного командного состава. В 1926 году заработала Липецкая авиашкола, где занимались немецкие лётчики. За время её существования были подготовлены около 200 человек будущих асов люфтваффе и вспомогательного персонала.

Ещё больше (свыше 250) немецких танкистов отучились в танковой школе Казани. В 1928 году начальник германского Генштаба фон Бломберг во время визита в СССР наблюдал за совместными германо-советскими военными учениями, проходившими в Воронеже (там располагался артиллерийский комплекс). Немцы демонстрировали свою авиа- и артиллерийскую подготовку, в том числе умение обращаться с химическим оружием. Бломберг остался доволен профессионализмом германских специалистов, обучавшихся в советских военных школах, о чём заявил в беседе с наркомом по военным и морским делам СССР Климентом Ворошиловым.

Через несколько лет настрой советского командования уже изменился: было очевидно, что учёба для немцев весьма полезна, тогда как для СССР подобные учебные заведения практической значимости не имели. К тому же германцы явно не горели желанием делиться со своими «деловыми партнёрами» последними достижениями в военно-технической сфере.

В 1932 году прошли большие совместные учения Рейхсвера и Красной армии в украинском Овруче, а через год случился первый казус — в Гамбурге при транспортировке военного снаряжения из СССР в Германию разбились несколько ящиков, о чём прознали немецкая и британская пресса, и тайна советско-немецких военных отношений потеряла свою секретность.

* * *

5 декабря 1933 года Геннадий Дзиковицкий был зачислен курсантом в пулемётную роту 107 учебного Владимирского Краснознамённого полка 36-й Забайкальской дивизии на станции Антипиха. В полку готовили младших командиров. В одну роту с Геннадием попало 20 человек его земляков и все они были зачислены в один взвод и держались очень дружно. «Все мы любили спорт, — вспоминал потом Геннадий, — особенно увлекались гимнастикой: турник, брусья, конь. Был у нас украинский драмкружок… Мы пели украинские песни, ставили пьесы и выступали в частях Читинского гарнизона».

С уважением вспоминал Геннадий командира взвода Юсупова и комиссара Чепунова: «Это были настоящие наставники, строгие, но справедливые. Чепунов, несмотря на годы, всегда участвовал во всех спортивных состязаниях. Это был бог штыкового боя. Он выходил с пехотной лопаткой против любого из нас, вооружённого винтовкой. И всегда побеждал. Эти люди воспитывали хороших русских чудо-богатырей и в тяжёлые минуты манёвров, летом и зимой, умели поднять дух солдат шуткой, лихой песней и пляской.

Из пулемётов проводили самые сложные стрельбы. При помощи квадрата-угломера умели построить «параллельный веер», поражать цели из полузакрытых и закрытых позиций не хуже артиллеристов».

Дисциплина в тогдашней армии, судя по рассказам дедушки, была гораздо суровее той, с какой я встретился в своё время, и доходила порой до самодурства. Кроме строгой дисциплины Геннадий встретился здесь и с большими физическими нагрузками. Самое, наверное, удивительное, что в Забайкалье, где полно природной хвои и вполне можно было бы приготовить солдатам спасительный отвар, многие бойцы переболели цынгой. Не избежал такой беды и Геннадий, из-за чего у него потом всю жизнь были проблемы с зубами. Часто совершались по полной выкладке — это 30 — 35 килограммов веса на плечах — марш-броски по 50 — 60 километров, во время которых стирались в кровь ноги. Да и климат здесь был другой. Геннадий писал о нём впоследствии: «Зимой 1934 года температура воздуха опускалась до минус 57 градусов по Цельсию и мы, сыны тёплой Украины, дышали в рукав шинели, так как у нас от мороза захватывало дыхание, летом плюс 40 градусов было не редкость».

Как бы то ни было, но воинская наука давалась Геннадию сравнительно легко. Самыми лёгкими для него были политические занятия. На них можно было отдохнуть от всего прочего. Ведущий занятия, правда, иногда замечал, что курсант Дзиковицкий вроде бы и не слушает его, но на любой предложенный по теме занятия вопрос Геннадий всегда отвечал, и отвечал неплохо. Он неизменно, уделяя политической подготовке наименьшее внимание, был отличником в ней.

Секрет этого прост: во-первых, он имел от природы неплохие умственные способности, во-вторых, его неполное среднее образование было одним из самых высоких в роте и, в-третьих, сама политическая подготовка была на довольно примитивном уровне.

После девяти месяцев учёбы в полковой школе курсантов аттестовали на должности младших командиров и разослали в различные части Забайкальского военного округа для прохождения дальнейшей службы. Но перед этим отобрали из всей роты наиболее способных и оставили их служить в учебной роте, уже в качестве командиров отделений. Среди них был Геннадий.

В конце 1933 года союзнический пакт между Англией, Францией, Италией и Германией был, наконец, подписан, что укрепило положение в Германии национал-социалистов. Правительство Гитлера со всей своей энергией приступило к возрождению страны, повергнутой Версальским договором 1919 года и последовавшими несоразмерными с экономическими возможностями Германии репарациями в разруху, нищету и бесперспективность самого существования. В этот период деятельности германская национал-социалистическая партия, несомненно, являлась выразителем чаяний тех, кто не хотел, чтобы Германия исчезла в качестве независимого и суверенного государства.

Пришедший к власти Гитлер сначала прохладно отнёсся к военному сотрудничеству с СССР, однако экономические причины заставили его пересмотреть свою точку зрения. Германия испытывала острую потребность в промышленном сырье для оборонки — для милитаристских целей немцам необходима была сталь, военная промышленность нуждалась и в других металлах.

В Германии гитлеровцы уже открыто заявляли о своих планах уничтожения Польши, о том, что Польша должна очистить для Германии «жизненное пространство». Но, при этом, Гитлер, спекулируя на антисоветских настроениях поляков, решил использовать польское правительство для реализации своих планов срыва коллективной безопасности в Европе. Между Польшей и Германией в январе 1934 года было заключено соглашение. Польша в заключении этого пакта видела возможность когда-нибудь оторвать от СССР бывшую свою территорию — Украину — и затем выйти к Чёрному морю. Долгие годы Польша не теряла также надежды вернуть от Чехословакии исторически принадлежавшее ей Заользье. В 1934-м, последнем году жизни Юзефа Пилсудского, специально созданный им для этого «Комитет Семи» при Генштабе разработал план силового решения тешинской проблемы.

Договор Польши с Германией о ненападении 1934 года не имел никаких конкретных последствий, но дал возможность руководству Польского государства самоуспокоиться насчёт военной угрозы с запада.

Осенью 1934 года в полк, где служил Геннадий Дзиковицкий, прибыло пополнение молодых солдат и Геннадий приступил к новым обязанностям командира учебного отделения. При этом, конечно, происходившее на мировой арене казалось всем бойцам чем-то отвлечённым, далёким от их жизни. Однако оставалось не столь уж много времени, всего несколько лет, чтобы столкнуться с тем, что в Европе зарождалось в первой половине 1930-х годов.

После смерти «начальника» Польского государства Пилсудского в мае 1935 года преемником его стал генерал Рыдз-Смиглы. Его правительство, как союзник Германии, делало всё от него зависящее для того, чтобы не допустить создания в Европе антигитлеровского блока. В 1935 году в Германии Адольф Гитлер, используя союзнические отношения с ведущими европейскими странами, подписал указ о возрождении германской армии, что ранее ей было запрещено по условиям Версальского договора. Сотрудничать с новой германской армией Гитлера (Вермахта) СССР начал с момента её образования в 1935 году.

В итоге вышло так, что во многом благодаря тесному сотрудничеству с СССР Германия и нарастила военную мощь, достаточную для того, чтобы в скором времени вести войну с Советским Союзом. Эксперты считают, что поддержка СССР позволила гитлеровцам увеличить потенциал своего военно-промышленного комплекса более чем в 20 раз. Не будь советских поставок, немцы не добились бы европейского блицкрига.

* * *

Характерной особенностью жизни Забайкалья было наличие в составе его населения довольно значительного слоя староверов, которых здесь именовали «семейскими». О том, как ещё совсем недавно, всего 16 лет назад, во время Гражданской войны, при верховном правителе Сибири адмирале Колчаке и атамане Семёнове жили «семейские», которых в XVIII веке поселили здесь, хорошо описано в нижеследующем материале.

«Весною 1919 года Советом Государственного Иркутского Университета и Средне-Сибирским Отделением Института исследования Сибири я был командирован с научною целью в Забайкалье. Своей задачей я поставил ознакомиться с языком и укладом жизни старообрядцев, так называемых «семейских» Верхнеудинского уезда. Имея в виду условия и обстоятельства переживаемого времени, в особенности в Забайкалье, я должен был, по возможности, принять меры к более или менее безопасному странствованию по местности, где ещё недавно происходили полные ужаса экзекуции карательных отрядов. Сочувственно к моей командировке отнеслась Верхнеудинская Земская Управа, очень облегчившая мои разъезды по сёлам уезда. Свидетельствую господам членам Управы мою глубокую благодарность.

3 дня (27 — 29 мая), проведённые мною в Верхнеудинске, этом городе песку и пыли, были заняты подготовкой к отъезду и предварительному ознакомлению с настроением деревни. Сведения, полученные мною, были неутешительны: как в городе, так и в сёлах настроение было напряжённое: столкновения «семёновцев» с американцами, привоз бурятского «царя» и его министров, разговоры о разных «конфликтах» сгущали городскую атмосферу. К тому же с запада сведения доходили скудные, иркутские газеты не допускались к обращению в Верхнеудинске. Только из-под полы я доставал у старика-газетчика «Свободный Край». «Наше Дело» совсем не получалось им.

— Не рискованно ли моё путешествие по уезду? — осведомился я у исполняющего обязанности начальника милиции.

— Относительно всех местностей определённого ответа я дать не могу. Во всяком случае, чины милиции будут осведомлены о Вашей поездке и окажут Вам своё содействие.

В воскресенье, 1 июня, утром я отправился в путь. В огромной колымаге, наподобие той, в какой кочуют цыгане со всем своим скарбом, я потянулся на юг. «Трактовая», или, вернее, узкая песочная дорога между нависшим ельником, о сучья которого цеплялась моя колымага, шла среди песчаных холмов, поросших деревьями. Недалеко в стороне расстилался дым от лесного пожара. В селе Саянтуй, Вахмистерово тож, находящемся в 16 верстах от Верхнеудинска, я сменил лошадей и направился в старообрядческое село Тарбагатай или, по местному произношению, Тарбатай. Большая часть пути туда идёт мимо голых высоких гор, отчасти приспособленных под пашню. Только справа среди зелёных берегов блистает на солнце Селенга. Солнце пекло, а ветер поднимал столбы пыли, застилавшие мою убогую на этот раз тележку. Мой возница, мужик лет 40, по случаю праздника немного хвативший «ханчи» и луком закусивший, уселся со мной рядом и охотно поделился горестями жизни своего села. Тяжело жить: неурожай, дороговизна, неурядицы. Главное в его рассказе было сообщение о карательном отряде. Вот такого-то и такого-то, совсем не причастных ни к какому злодеянию, поведут в баню, разденут и хлещут плетьми с завязанным в них свинцом, — хлещут до полусмерти. Иногда можно было откупиться деньгами. А иногда и деньги брали и секли. Грабили не только деньги, но и имущество, не исключая и женских нарядов.

О бурных наездах карателей, действовавших именем полковника Семёнова, о их разнузданной вольности мне рассказывали в каждом селе. Дело доходило до того, что девушки и молодые замужние бабы прятались при посещении села блюстителями порядка. Кошмарны сообщения об этих «судных» днях — так кошмарны, что я стал стараться, наконец, не заводить разговора на эту тему. И без того много печального пришлось наблюдать на своём пути…

…Избы тёсом покрыты и народ здоровый «хрушкой», как говорят сибиряки. Но насчёт сытости и прочего дело обстоит не так: заболевания голодным тифом, и «рекруты» не те: жалуются на побеги мобилизованных; да и трезвость шатается, на подати ропщет народ, суд творит присланная милиция.

Тарбагатай (Тарбатай) было первое село, с которого я начал своё ознакомление с семейскими. Затем мною были посещёны старообрядческие села Куналей, Мухоршибир, Новый Заган, Хонхолой, Никольское, Харауз. Встречался и беседовал со старообрядцами из Десятникова, Шаралдая (Шарандая, Шеролдая), Бичуры, села Гашея, — где в последний год самовольно поселилось много семейских выходцев из соседних сёл. Проехать на Хилок и на Чикой, где в нескольких сёлах также живут семейские, оказалось затруднительно: пришлось бы ехать в сопровождении милиции, так как, по её сведениям, в Заганском хребте, через который лежал путь, завелись банды разбойников.

Посещённые мною сёла семейских расположены в долинах между отрогами гор. Две или три очень длинные улицы, с домами, соединёнными один с другим заборами («заплотами») протянулись неподалеку от небольшой речонки. Узенькие переулочки («пиравулки») пересекают их. Таким проулком мимо двора и гумна можно выйти к речке или за село, — к горе, в поле, на выпас. Долина, где расположились семейские, представляет довольно болотистую почву: идёшь по улице, а дорожная насыпь зыблется, эластично углубляется («зыбун»). По канавкам стекает выдавливаемая сизо-мутная жижица. В нескольких сёлах находятся настоящие болота, — калтус. Такова низкая часть Мухоршибири, где живут православные или «сибиряки», по терминологии старообрядцев. В последние годы в некоторых местах выступило в особенности много воды, так что пришлось снести постройки с насиженных мест и оставить гумна и огороды. Плохо обстоит дело и в Новом Загане. Когда подъезжаешь к этой деревне со стороны Мухоршибири, то видишь раскинувшееся топкое болото, а за ним протянувшуюся деревню. Заганцам селиться уже некуда стало: с двух сторон болота, с третьей засеянное поле, а продолжение долины занимает Старый Заган, вплотную примкнувши к Новому Загану. В Старом Загане население православное. Использовать для построек поле нельзя: засевная площадь и без того невелика, — по две с небольшим десятины на душу. А нужда в постройке большая: за годы войны дело строительства прекратилось, между тем полюбовный раздел во многих домах хотелось бы произвести. Выбрав то или иное место, все мужики данной семьи заняты устроением дома для очередного выделения — старшего сына или брата: «Так уж у нас повелось».

Не все сёла вязнут в болотах. Иные семейские задыхаются в песчаной пыли. Таково село Тарбагатай. Ни клочка травки не видно на главной и старой улице этого села. Другие две улицы находятся в более низкой части, вдоль небольшой речки. Избы семейских — высокие деревянные постройки. Если подойти снаружи, чуть рукой достанешь до окошка. Рамы и карнизы во многих избах украшены резьбой и раскрашены. Бедноватые сёла, как, например, Харауз, похвалиться постройками не могут: по большей части избы там низковаты и подслеповаты. Внутри избы семейского чисто, опрятно. Пол вымыт и слегка посыпан песком, а иногда застлан самотканой материей. В переднем углу прибиты полки, на которых расставлены иконы старого письма и медные восьмиконечные кресты в киотах. Тут же или на угловом столике стоит кадильница, лежат свечи, висят лестовки (чётки); на столике положены «подручники», употребляемые при земных поклонах. В другом углу большая русская печь, иногда раскрашенная каким-нибудь узором, преимущественно синими или зелёными цветами и петухами. В стороне от печи — палати. Стены чисто вымыты. В некоторых домах по стенам развешаны лубочные картинки. …В каждом доме имеется самовар. Чай пить семейские теперь любят. Уже утратила своё значение их поговорка. «Кто чай пьёт, тот от Бога отчаен». Несколько десятилетий тому назад семейские старики и старухи блюли это изречение. Вероятно, некоторые строгие старики и теперь ещё воздерживаются от чая. Ведь это изречение находилось в связи с тем, чему учили их справщики и книжники. …Брадобритие, как душегубительный грех, строжайше воспрещается.

…В Хонхолое 696 домохозяев при 4287 человек населения. 100 дворов принадлежат православным. Старообрядцев-беспоповцев дворов 300; прочие — поповцы, в числе которых имеются необщинники и общинники (дворов 50, имеют свою церковь).

…Много уходит на заработки из сёл Харауза, Никольского, Хонхолоя, Тарбагатая, Мухоршибири и некоторых других. По приискам давно уже ходят. На приисках теряют нередко здоровье и жизнь. Те, кто не забалуется на чужой стороне, возвращаются домой с деньжонками. Удаётся не только поправить дела по хозяйству, но и скопить небольшой «капитул». — «Ну, и раздул кадила» — говорят о разбогатевшем.

…обстоятельство, угнетающее семейских — это современная неурядица. «Будет ли порядок?» — опять неизменный вопрос, задававшийся мне на каждом шагу мужиками. — Видно, нам не дожить до порядку!» — меланхолично замечали, вздыхая, старики. Неурядицей вызвано и ненадёжное настроение мобилизованных. Семейские, как, по-видимому, и прочие тамошние крестьяне, не понимают значение борьбы с большевиками. «Бог весть, за што народ убивають! Партии борютца, а народ пошто мешають?» — Это замечание не раз приходилось слышать в деревне. «Будь порядок, мы солдат дадим. Как можно без войсков? Никак нельзя. А таперь парней взяли, а там их смущають, — говорють: вы не идите за Кульчука, и тащуть на другую сторону. Иные на свою сторону манють. А наши парни глупые, — мы народ тёмный, — боятца: возьмёть верх другая «партия» и будеть наказывать солдат, — вот бегуть и бегуть. Нас, стариков, наказывають, а мы што с парнями поделаем: оны нам на глаза не показываются».

Очень беспокоят семейских недоразумения в среде наших союзников. Первый большой вопрос, предложенный мне в Тарбагатае, был такой:

— А как нашшэт войны Америки с Японией?

— Какой войны? — переспрашиваю я.

— А в Удинским на Берёзовке уж окопы вырыты.

Этот вопрос мне задавали в каждом селе. С первого разу меня считали в селе, куда я приезжал, за американца и относились благожелательно.

— Маланья! Пошто сход собирають? — кричит одна баба другой (в Хонхолое).

— Американец приехал, подписы брать, на чьей мы стороне — отвечает та.

Американец, то есть я, сидел около одной из этих баб и мирно беседовал об огороде.

…В вопросе «како веруеши?» семейские в разброде. Нет ни одного села, в котором старообрядцы были бы одного толка. Большинство принадлежит к поповцам. Поповцы делятся на общинников, зарегистрировавшихся как община по закону 1906 года, и необщинников (большинство).

…Беспоповцы нескольких толков. Старые беспоповцы и новые, бывшие раньше поповцами, но затем они отказались принимать беглых попов. Прежние беспоповцы, беспоповцы-поморцы, не сообщаются с позднейшими беспоповцами. Имеются ещё темноверцы, самые заскорузлые фанатики: как на исчадие ада смотрит темноверец на человека не своего толка. Темноверцы у церкви без свечей; их могилы особь.

В Хонхолое мне указывали ещё на песочников, употребляющих при крещении песок вместо воды. В каждом селе поповцы и беспоповцы имеют свои молитвенные дома» (Селищев А. М.).

* * *

В декабре 1935 года срок службы Геннадия подходил к концу и перед ним встал вопрос: куда отправиться после армии? С одной стороны, он, конечно, мечтал о возвращении на родину, на Украину. Мыслями о доме скрашивалась его служба. Но, с другой стороны, ему пора уже было устраивать свою жизнь, а такая проблема всегда подразумевает материальную основу, некоторый достаток.

Как раз в это время шло крупное военное строительство — аэродром — в Хилокском районе Забайкалья, ставшего территорией 12 лет назад созданной на землях бывшей казачьей Забайкальской области Бурят-Монгольской автономной республики с центром в бывшем казачьем городе Верхнеудинске. Правда, два года назад и сам Верхнеудинск переименовали на бурятский лад — в Улан-Удэ.

Рабочих рук не хватало и людей выискивали повсеместно, обещали им хорошие заработки и замечательные условия работы. Такую агитацию командование проводило и среди увольняющихся в запас солдат, в числе которых был и Геннадий. Недолго думая, он согласился, даже не предполагая, что задержится в Забайкалье на годы…

Приехав на стройку, Геннадий поначалу стал работать в столярной мастерской, поскольку иметь дело с древесиной он научился ещё в Бердичеве. А поселение рабочих и строителей этого строительного объекта со временем выросло в целый посёлок, получивший название Бада.

В 1935 году в «собственной» стране «вождя всех времён и народов» Сталина развернулось движение за освоение новой техники и пересмотр старых технических норм, получившее название стахановского движения. В самом конце года, когда Геннадий уже был демобилизован и приехал на стройку, в городе Чите проходило первое окружное совещание стахановцев военных строек Забайкальского военного округа. Одним из его делегатов стал Геннадий Дзиковицкий.

Вскоре Геннадия избрали председателем постройкома, освобождённым от своей прежней работы, вслед за тем — делегатом уже краевого стахановского слёта Стройтяжпрома (Строительство тяжёлой промышленности) от своей стройки…

Если смотреть только на эти внешние факты, то можно предположить, что у Геннадия всё складывалось в жизни превосходно и никаких проблем не существовало. Но под внешним благополучием скрывались и определённые сложности, формально выборная (как и все «выборы» в СССР) должность по сути профсоюзного лидера ставила перед Геннадием обязанность защищать интересы рабочих от притеснений администрации. Но, в условиях советского бюрократического режима профсоюзы были сведены к положению ничего не значащих и не решающих придатков при командно-административной системе управления и выполняли роль демократической декорации на фасаде этой системы.

В таких условиях председатель постройкома должен был играть роль марионетки. Обещанные же рабочим при вербовке хорошие условия оказались на деле откровенным обманом. Сам Геннадий об этом вспоминал так: «Работа была очень сложная и тяжёлая, в очень ненормальных условиях. Рабочих было свыше 500 человек — все почти прибывшие из центральных областей по договорам, которые администрация часто нарушала, и я всегда был, как говорят, между двух огней».

За этими скупыми словами скрывались чуть ли не каторжные порядки. Многие рабочие, если не все, с радостью бежали бы со стройки без всякого вознаграждения, если бы не связывали их договоры, согласно которым они были обязаны отработать свой срок. Несмотря на скудный рацион рабочих, часто из недоброкачественных продуктов, администрация постоянно правдами и неправдами сокращала его ещё. Человек, заботящийся прежде всего о собственном благополучии, карьере, просто спокойствии, шёл бы в такой ситуации по проторённой и безопасной дороге — стал бы послушно исполнять волю начальства. Совесть можно было бы успокоить тем, что «так везде». Однако это был путь не для Дзиковицкого. Он просто не был способен на неправду и на сделку с власть предержащими за счёт других и потому стал «неудобным» председателем постройкома. Он находился в состоянии перманентной войны с администрацией, потеряв на этом много времени и нервов. Мне кажется, что именно тогда, в стычках с начальством и бесплодных попытках найти правду, встречая на всех уровнях под громкими разглагольствованиями о правах и достоинстве трудящегося человека плохо скрываемую вражду и неприязнь, когда кто-то пытался действительно обратиться к правам и достоинству, Геннадий получил первый серьёзный удар по своим юношеско-комсомольским идеалам. Уж во всяком случае, я уверен, столь явное расхождение пропаганды и действительности для него не могло остаться незамеченным. Кроме того, во всей Сибири в то время находилось множество «классовых врагов», «раскулаченных», «расказаченных» и прочих высланных из центра России и Украины людей, с которыми Геннадий, несомненно, встречался и разговаривал, узнавая об обрушившихся на них несчастьях и причинённых им диких несправедливостях и жестокостях.

Таким образом, под давлением внешних обстоятельств, Геннадий постепенно расставался со своими юношескими иллюзиями относительно «светлого будущего» и в условиях социальной прострации общества 1930-х годов вынужден был замкнуться на самом себе.

* * *

Как говорят, наша жизнь — это цепь случайностей. Геннадий подошёл уже к тому возрасту, когда пора было подумать о создании семьи. Случайно Геннадий попал на службу в Забайкалье, случайно не уехал и остался здесь на стройке. Так же случайно познакомился и с девушкой, которая стала его женой. А произошло это так.

На стройке работала бойкая девчушка — Граня (то есть Глафира) Трофимова. Вообще-то её имя, данное при рождении, было Агафья, но она считала его слишком «простонародным» и потому всюду представлялась «более благородным», как ей казалось, именем Глафира. Точно так же она поступила со временем и со своим отчеством, переименовав себя из «Перфильевны» в «Петровну».

В моём распоряжении оказался фотографический снимок предположительно 1919 года, правда, очень неважно сохранившийся, из-за чего пришлось даже его немного образать. На нём — три женщины в традиционном семейском одеянии, как тогда ходили в Забайкалье вне полевой работы все женщины-старообрядки: блузка, сарафан с фартуком, на головах — кичка (головной убор замужней женщины), на шее янтарные бусы. Справа — Павлина Антоновна Калашникова, рядом с которой её старший сын Фёдор и дочь Агафья.

Глафира-Агафья была на стройке секретарём комсомольской ячейки и Геннадий познакомился с ней вначале в связи со своими общественными делами. Ей в 1936 году было всего 20 лет, хотя в своё время она в документах прибавила себе лишних 2 года. Была она из простой семьи, коренная забайкалка из соседнего села Хонхолой, о котором уже говорилось в этой главе чуть выше. Мать её Павлина Антоновна была из семейской фамилии Калашниковых, 1881 года рождения, и всю свою долгую жизнь придерживалась староверческого вероучения. Павлина Антоновна прожила, практически не болея, до 83 лет. А дедушка по матери был зверовщик — профессиональный охотник — и славился необыкновенной силой: он спокойно брал два мешка зерна по два пуда каждый (общий вес — 64 килограмма) и пешком относил их за несколько километров на мельницу. Здесь же, в Хонхолое, жил брат матери дядя Ларион, у которого было четверо сыновей. Они жили одним общим домом, имея крепкое, зажиточное хозяйство, но в период репрессий 1930-х годов всю семью дяди Лариона «раскулачили» и выслали из села.

А. М. Селищев писал: «Семейские — народ рослый, здоровый, красивый. Нередки старики и старухи 80 — 90 лет. Но молодое поколение уже мельчает. По цвету кожи и волос отметим следующее. Наряду с великорусским светлым типом встречаются и смуглолицые, с большими карими глазами. „Смотри, какие мы чумазые, — заметил мне один старик в Тарбагатае. — Верно, повелось так от хохлов, когда деды наши в Польше жили“». Тут надобно сказать, что Глафира Трофимова была как раз этого последнего типа.

Отец Глафиры — Перфилий Трофимов — тоже жил в Хонхолое, но был из забайкальских казаков, не семейский. Забайкальские казаки, как, впрочем, и амурские, отпочковавшиеся от Забайкальского Казачьего Войска, носили своё особое прозвание — гураны. Такое имя они получили потому, что свои папахи шили не из овечьих шкур, как в большинстве казачьих Войск, а из шкур диких козлов — гуранов. Дети его запомнили слабо, так как он исчез бесследно в начале 1920-х годов. Возможно, он разделил судьбу многих других забайкальских казаков, примкнувших к атаману Семёнову, сражавшемуся против большевиков, и сложивших свои головы в бескрайних степях или в тайге Забайкалья. Единственное, что осталось о нём в памяти, так это то, что он был прекрасным гармонистом, его часто приглашали на всевозможные пьянки-свадьбы-гулянки и он настолько утомил своей гульбой богобоязненную и благонравную жену-старообрядку, что она сбежала от него, прихватив с собой трёх маленьких детей.

В 1932 году в Чите Граня (Агафья-Глафира) окончила советскую партийную школу и сразу после этого была откомандирована на стройку. Не прошло и полгода с начала их знакомства, как Геннадий и Граня поженились. Таким неожиданным образом судьба соединила потомков людей, полторы сотни лет назад покинувших пределы Великого княжества Литовского и, кроме того, сплела в один узелок шляхетский и казачий корни.

Что я могу сказать об этом? Конечно, молодость всегда привлекательна и, если человек обладает к тому же бойким, весёлым нравом, он уже симпатичен. Граня хорошо играла на гитаре, пела. Видимо, склонность к этому у неё была от отца. Но в целом, если сравнивать их как бы со стороны, забыв, что они оба — мои близкие родственники, то я должен признать, что Геннадий был более интересным человеком, красивее Грани Трофимовой, более душевно выносливым и, хоть мне и неудобно вторгаться со своими оценками в такую область, более умным. К тому же по склонностям и по характеру они были полной противоположностью друг другу. Например, если Геннадий даже в действительно плохом положении предпочитал говорить, что у него всё нормально, то Граня, столкнувшись даже с маленькой неприятностью, начинала повсюду искать сочувствия, жаловалась и раздувала на словах неприятность до размеров огромного несчастья. А ещё, конечно, много неудобных моментов пришлось испытать Гране в дальнейшем, поскольку почти все сёстры Геннадия, хоть и жили сами бедно и трудно, сочли женитьбу их брата мезальянсом. Что повлияло на такое их решение, врождённое барство или сельское происхождение жены Геннадия, уровень образования или какие-то манеры и особенности поведения, мне неизвестно. Однако факт остаётся фактом — тёплых и дружеских родственных отношений между сёстрами Геннадия и его женой не получилось. Но, как бы то ни было, они, в конце концов, вместе прожили довольно долгую и более-менее счастливую жизнь, любили и заботились друг о друге и я могу только по-доброму завидовать их семейному благополучию.

У Грани была мать, старший брат Фёдор, служивший военным фельдшером в Красной армии, и младший брат Кузьма 11 лет, который обладал большими способностями к рисованию. Граня, Кузьма и их мать жили в однокомнатной квартире, полученной от стройки. У Геннадия также была полученная от стройки однокомнатная квартира, но они решили жить все вместе в одной. За время работы Геннадий подкопил кое-какую сумму — получил безвозвратную ссуду («подъёмные» за три месяца), сколько-то денег скопил, — и вскоре молодая семья купила себе маленький домик с усадьбой за 800 рублей в военном городке, через некоторое время купили корову. Зарабатывали они по тем временам неплохо, стали постепенно обживаться, заводить всё нужное в быту.

* * *

А теперь, для того, чтобы лучше понять то время и царившую в обществе атмосферу, необходимо сделать обзор событий, происходивших в мире и в стране.

В 1936 году Германия в одностороннем порядке отменила Версальские ограничения и уже 7 марта немцы заняли демилитаризованную зону — Рейнскую область. Хотя из-за «железного занавеса», опущенного коммунистами над Советским Союзом, мировые события доходили до населения, преломляясь в лучах пропаганды как в кривом зеркале, они, эти события, неумолимо вели к новой мировой войне.

Обстановка в Европе и мире становилась всё более напряжённой. На протяжении всех 30-х годов она неумолимо накалялась. Первый очаг войны возник ещё в 1931 году на Дальнем Востоке, когда Япония ввела свои войска в китайскую провинцию Маньчжурию. Второй очаг возник теперь в Германии. Интересно, что в планы Гитлера на мировое господство вновь (после попытки императора Вильгельма II) вошла идея возрождения «Священной Римской империи германской нации». Именно поэтому при нём Германия стала называться «Третьим Рейхом».

В августе 1936 года Германия в союзе с Италией открыто вмешивается в гражданскую войну в Испании на стороне поднявших мятеж военных во главе с Франсиско Франко. Великобритания и Франция ответили на это «политикой невмешательства», а СССР активно поддержал вооружением и добровольцами власть республиканцев, среди которых было много коммунистов, социалистов и анархистов.

Начиная с 1936 года Германия пыталась подговорить своего союзника Польшу совместно действовать против СССР. 25 ноября 1936 года польское правительство отклонило предложение Гитлера подписать Антикоминтерновский пакт.

* * *

Так как в дальнейшей судьбе моего деда немалую роль сыграли события, происходившие в Польше, скажем и о них. В этой стране, где ещё в 1924 году в результате переворота пришёл к власти «начальник государства» Пилсудский и был установлен так называемый режим «санации», то есть режим оздоровления политической и экономической жизни страны, так же, как и в Германии, было много проблем.

Земли Пинщины в это время входили в состав Польского государства. В 20-30-х годах XX века деревня Хойно являлась центром гмины Пинского повета. В Хойно, в одном из крупнейших на Пинщине имений, хозяйствует семья Витольда Мянчинского, женатого на Стефании из Орд (умер в 1954 году). Им принадлежало 218 гектаров пашни, 1071 гектар леса, 2052 гектара прочих территорий. Управляющими работали В. и О. Готлибы, Ю. Гринштейн. В Хойно жили и представители рода Дзиковицких. В частности, в 1920 году здесь родился некто Иван Лаврентьевич Диковицкий. Тогда же в окрестностях деревни существовали поселения бывших польских военнослужащих, так называемых осадников, вознаграждённых земельными наделами за участие в защите страны от большевиков в войне 1920 года: Тадеуша Бочковского, Наполеона Цыбульского, Вудолковского. Все — под общим названием Новое Хойно.

В Местковичах потомок местной шляхты Ян Сачковский имел более 100 гектаров земли. Работала кузница Яна Барана. В Малых Дзиковичах накануне Второй Мировой войны находилось 40 хозяйств, прописано было 178 сельчан. Практически все местные подростки, включая и живших в Больших Дзиковичах, ходили в польские школы.

* * *

Что же происходило в это время в самом Советском Союзе? Коротко на такой вопрос можно ответить так: усиливающаяся внешняя угроза не осознавалась в полной мере. Сталин гораздо больше внимания уделял борьбе с «внутренними врагами» и безграничному расширению своей тиранической власти.

В 1935 — 1936 годах проводилась массовая чистка партии. В целом по стране нарастал террор, усиливалась репрессивность режима. Вот яркая иллюстрация из литературы, хорошо передающая дух времени. «25 сентября 1936 года из Сочи в Москву, в Политбюро, пришла телеграмма-молния: «Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение т [оварища] Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздал в этом деле на 4 года. Об этом говорят все партработники и большинство областных представителей НКВД». И две подписи: Сталин, Жданов.

Эта сочинская телеграмма-молния — одна из самых кровавых депеш в истории нашей и общечеловеческой: сигнал к 1937 году, самому пику террора. Если бы соавторы этой телеграммы сами писали родившиеся из неё бесчисленные арестантские повестки и приговоры, сами арестовывали людей, сами их допрашивали и пытали, забивали и расстреливали, сами закапывали и сжигали трупы, а потом ещё, снова и снова, проделывали то же самое — с родственниками и детьми убитых (и с детьми этих детей), — сколько миллионов дней понадобилось бы им для всего этого?» (Осетров Е.)…

У бывшего начальника НКВД еврея Ягоды, расстрелянного за то, что он «оказался не на высоте», был маленький сын, Гарик. Затерявшийся в кровавой сутолоке, прежде чем окончательно и бесследно исчезнуть, он сумел послать своей бабушке в лагерь несколько писем. Вот одно: «Дорогая бабушка, я опять не умер, это не в тот раз, про который я тебе уже писал. Я умираю много раз. Твой внук». И сколько таких слов, написанных и ненаписанных, отосланных и неотосланных, звучало в те годы по всей стране: страшный детский сиротский хор, организованный двумя дядями. Короче говоря, смерть плясала по всей стране, могла заглянуть в любой дом, от неё не были застрахованы даже, а может и в первую очередь, ближайшие подручные Сталина. Народ, всего 20 лет назад совершивший революцию во имя лучшей жизни, не побоявшийся, как тогда пели, «на ужас всем буржуям мировой пожар раздуть», теперь оказался в плену повального страха — страха за свою жизнь, жизнь детей, жизнь родных. Всюду пели песни с именем Сталина, сочиняли стихи в его честь, все успехи в труде превращались в его прославление. И в то же время малейшее случайно обронённое слово, даже вполне невинное, но которое можно было истолковать как неудовольствие, было достаточно для того, чтобы проститься с жизнью.

В таких условиях пышным цветом расцвело доносительство. Геннадий вспоминал, что были известны случаи, когда сосед за какую-либо житейскую обиду доносил на соседа властям, что тот является «врагом народа». Этого было достаточно для того, чтобы оклеветанного больше уже не видели и никто не знал о том, что с ним и где он. Сестра Геннадия Клавдия, жившая в Москве, вспоминала о том времени, что тогда как страшную тайну передавали слух о том, что Сталин так любил убивать, что даже, подходя к зеркалу и грозя своему отражению пальцем, говорил: «Погоди, доберусь и до тебя!». Это, конечно, нелепость, но она прекрасно, на мой взгляд, передаёт ту атмосферу террора и страха, что окружала жизнь людей…

В период террора в СССР даже сложился особый язык чекистов — язык жестокости и крайнего цинизма. Жаргон скрывал многие тайны и именовал расстрел «осуждением по первой категории», массовый арест (или казнь) — «спецоперацией». Расстрел именовался «свадьбой», казнённые — «черепками», рядовые члены «контрреволюционной организации» — «низовкой», подставные свидетели — «стульями», внутрикамерные агенты — «клоунами», следователи — «забойщиками» или «колунами», фабрикации крупных дел в ответ на команду сверху — «соцзаказом», избиение арестованного — «допросом третьей степени», «допросить с нашатырным спиртом» — избить до потери сознания.

В то время топор террора прошёлся по родственникам моей бабушки со стороны её отца — по Трофимовым. 14 августа 1937 года был арестован Трофимов Никита Григорьевич — житель районного города Петровск-Забайкальский Восточно-Сибирского края РСФСР (существовавшего с 30 июля 1930 года по 5 декабря 1936 года). По документам, составленным чекистами, он родился в 1881 году в селе Хонхолой Верхнеудинского уезда Забайкальской области и в своём «контрреволюционном деле» записан как русский. Видимо, в период наибольшего гонения и геноцида казаков, когда было даже запрещено упоминание самого слова «казак», многие из них либо сами записались, либо были директивно записаны «русскими». Но чекисты, конечно же, знали, с кем они имеют дело. И эта часть населения была ими «особо любима» ещё со времён Гражданской войны.

Никита Григорьевич на момент ареста работал в «Петровскстрой» рабочим. Имел жену Федосию 56 лет и детей: Евстигнея — 25, Григория — 20, Евдокию — 17, Елистрата — 16, второго Евстигнея — 12, Фёдора — 9 лет.

На следующий день, 15 августа 1937 года, был арестован родственник Никиты Григорьевича, тоже житель г. Петровск-Забайкальский — Трофимов Трофим Михайлович. По документам «дела» он родился в 1888 году в селе Хонхолой, и в его «деле» тоже записан как русский. Работал в лестранхозе рабочим. Имел жену Евдокия 47 лет от роду.

Ещё через день, 16 августа 1937 года, был арестован Трофимов Лазарь Нефёдович, тоже житель г. Петровск-Забайкальский. По документам чекистского «дела», он родился в 1892 году в селе Хонхолой, и опять же записан как русский. В прошлом — «красный партизан». Работал в лестранхозе лесорубом. Жена — Устинья Осиповна, дети: Иван, Миней, Никифор, Аксинья.

Все трое Трофимовых были обвинёны по статьям сталинского Уголовного кодекса РСФСР 58—2 и 58—11 и, видимо, их «антисоветские дела» были сведены в одно общее, которое чекисты вполне могли бы назвать «делом казачьей банды Трофимовых». А, может, они так это дело между собой и называли? Что же это за статьи, вменённые арестованным?

58—2. Это — «Вооружённое восстание или вторжение в контрреволюционных целях на советскую территорию вооружённых банд, захват власти в центре или на месте в тех же целях и, в частности, с целью насильственно отторгнуть от Союза ССР и отдельной союзной республики какую-либо часть её территории или расторгнуть заключённые Союзом ССР с иностранными государствами договоры».

58—11. Это — «Всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению предусмотренных в настоящей главе преступлений, а равно участие в организации, образованной для подготовки или совершения одного из преступлений, предусмотренных настоящей главой».

17 ноября 1937 года Лазарь Нефёдович, Трофим Михайлович и Никита Григорьевич Трофимовы были приговорёны Тройкой УНКВД по Читинской области к ВМН (высшей мере наказания — к расстрелу). Приговор над ними был исполнен в один день — 15 декабря 1937 года.

* * *

Но вернёмся к рассказу о Геннадии Ивановиче Дзиковицком.

1 января 1937 года, в самый пик большевистского террора, в посёлке Бада в его молодой семье родилась дочь Галина. Забот прибавилось. Геннадий, конечно, очень любил дочку и, как я думаю, видя, что происходит вокруг, не мог не задумываться о её будущем. Как я уже говорил, он был неглупым человеком и потому должен был хоть раз представить себе, что будет с Галей, если всплывёт его «буржуйское» происхождение, к примеру… Недаром Геннадий всё время, когда приходилось упоминать о своём происхождении, говорил только, что его отец был железнодорожником, а дед — «революционером, сосланным царизмом в Сибирь».

Я полагаю и почти уверен, что в то время Геннадий особенно стал тяготиться своей должностью председателя постройкома, именно тогда он в полную меру ощутил себя «между двух огней». На стройке, где работал Геннадий, среди прочих репрессированных более всего заметным событием стал арест одного из руководителей — то ли главного инженера, то ли директора, то ли ещё кого-то из начальства. Главное было не в его должности, а в том, что этот руководитель давно уже «завоевал» стойкую неприязнь рабочих за грубое обращение с ними и притеснения. И тут вдруг «к счастью» оказалось, что он — враг народа! Кое на кого такой арест вполне мог произвести впечатление обоснованного. Но если бы этот арест был единичным и касался бы только «плохих начальников»!

В истории сохранились известия о том, что под репрессии попадали и отдельные представители рода Дзиковицких (Диковицких). Согласно протоколу от 20 октября 1937 года, был репрессирован 30-летний Устим Семёнович Диковицкий. Таким же был и 45-летний Диковицкий Иван Николаевич, записанный в документах поляком, социальное положение — из мещан, до революции успевший окончить городское училище (судя по возрасту, скорее всего он успел окончить только часть курса). В 1937 году, когда его арестовали и обвинили в шпионаже, Иван Николаевич работал кочегаром землечерпальной машины №5 Рейдфлота и проживал в городе Астрахани. Особым совещанием при НКВД СССР 14 декабря 1937 года Иван Диковицкий был приговорён к 10 годам лишения свободы.

31 мая 1938 года в селе Айнак Славгородского района Алтайского края СССР был арестован 28-летний рабочий Иосиф Григорьевич Диковицкий. К его несчастью, этот уроженец Минской губернии по документам числился поляком. Через четыре с небольшим месяца (8 октября) он будет осуждён «судебной тройкой» Управления НКВД по Алтайскому краю к 10 годам лишения свободы по целому «букету», состоявшему из пунктов 2, 6, 7 и 9 — 11 политической 58-й статьи тогдашнего уголовного кодекса.

* * *

Обращусь опять к литературе.

«Я не могу себе представить, чтобы у человека старше меня на пять лет процессы 37-го уже тогда не вызывали сомнений. По крайней мере вызывали сомнения у моих сверстников, с которыми я общался. Нам трудно было понять, как это старые большевики, соратники Ленина, признаются во всём подряд, наваливают на себя нелепые обвинения, мог ли Константин Михайлович (Симонов, писатель. — Примечание автора), которому было уже 22, принять всё это вслепую? Сомневаюсь. Вот отринуть от себя, стараться не задумываться — могло быть» («Письмо «исторического оптимиста»).

Скорее всего, примерно такое же отношение к действительности было и у Геннадия, которому в 1937 году было уже 25 лет. Сознательно уходя от активной общественной жизни, несущей гибель всему честному и независимо думающему, он сосредоточил свои интересы на природе, в которую Геннадий всегда был влюблён. А здесь, в Забайкалье, она была особенно величественна, от неё веяло дикой мощью и первобытной свободой. В густой таёжной чаще действительно можно было ощутить себя человеком — властелином жизни, почувствовать свою душевную раскрепощённость, и шагать, шагать с ружьём по глухим тропам, впитывая в себя чистый лесной воздух. Вот как это описывал сам Геннадий.

«Горы, покрытые вековечной тайгой, долины, полные журчанием рек и ручьёв, чистый горный воздух, напоённый ароматом хвои и багульника — этого нельзя забыть. Кроме всех этих прелестей истинное наслаждение испытывает взор от неповторимой красоты суровой, не нарушенной человеком природы.

Множество лесного зверья: лось, олень, дикие козы, кабарга, кабаны, медведи, росомахи, барсуки, волки, лисы, соболи, куницы, колонки и неисчислимые стаи голубой белки, много зайцев, тарбаганов, сусликов, горностаев, ласок и бурундуков. В реках и озёрах полно рыбы… В лесах столько ягоды, что собирают её здесь гребешковыми совками, обрывая сразу весь кустик. Есть клюква, малина, чёрная и красная смородина, голубика, черника, костяника, княженика, морошка, моховка, знаменитая облепиха и многие другие.

Растут по горам и на полянах разные грибы. Особенно местные жители любят рыжики и грузди и засаливают их бочками.

Кедровые леса занимают сотни и тысячи квадратных километров и здесь их орехи щёлкают все так, как у нас на Украине семечки.

Я только возле Читы знаю около 15 минеральных источников…

Чудесный богатый край и особенно хорошие люди — коренные жители. Честные, простые и очень гостеприимные. Говор у них ещё до сего времени напоминает говор Великого Новгорода и Вологды».

* * *

На международной арене спираль напряжённости продолжала сжиматься. В 1937 году Япония начала войну за захват всего Китая и с того времени возросло количество вооружённых столкновений на советской границе.

В начале 1938 года в Тешинской области Чехословакии возник «Союз поляков», который был организован по образцу Судето-немецкой партии Гейнлейна. Более того, из Варшавы этому Союзу поступает приказ координировать все свои действия с Судетонемецкой партией, поскольку целями обеих организаций было отторжение от Чехословакии территорий, населённых немцами и поляками. Если в 1920 году Чехословакия использовала тяжелейшее положение Польши из-за её войны с большевиками, то вряд ли она могла рассчитывать на что-то иное в 1938 году, когда сама оказалась в подобной ситуации.

* * *

В это тревожное время семья Геннадия и Глафиры Дзиковицких жила по-прежнему тихо и незаметно. Летом 1938 года вторгшиеся в Приморский край в районе озера Хасан японские войска попытались вооружённой силой отторгнуть часть советской территории. Однако до большой войны дело не дошло. Красная армия быстро разбила противника и граница была восстановлена.

Конечно, сложность международной обстановки и наличие одного из очагов войны в непосредственной близости от места проживания семьи Геннадия не могли не отразиться на его жизни. Тем более, что он числился военнообязанным в запасе. Привожу его слова.

«За годы моей семейной жизни я каждое лето был на военной переподготовке по три месяца и, главное, летом, это было нам очень тяжело (тем, кто держал своё хозяйство, известно, что именно летняя работа кормит весь год: тут и заготовка сена для коровы на зиму, дров для печи и так далее. — Примечание автора). Но обстановка на Дальнем Востоке и в Забайкалье была очень напряжённая ввиду беспрерывных провокаций Японии на маньчжурской границе и, хоть и было трудно, но нужно было стеречь границу. А население здесь очень редкое было в то время. Вот и «отдувались» мы каждый год.

Служил я и в стрелковых, и в пулемётных частях, был зенитчиком, миномётчиком, — всего пришлось испытать и отведать».

* * *

В Европе в эти годы всё больше усиливался германский канцлер Гитлер. 21 сентября 1938 года польское руководство потребовало от Чехословакии возвращения польской части Заользья, аннексированной у Польши в 1920 году. Срок ультиматума истекал 30 сентября. Ультиматум сопровождался концентрацией на границе так называемой Самостоятельной оперативной группы под командованием генерала Владислава Бортновского, приграничными диверсиями (нападения на посты и учреждения), а также мощной пропагандистской кампанией. В Катовицах возникли «Заользинский легион» и «Комитет борьбы за Заользинскую Силезию». Польские требования Гитлер, как союзник Польши по договору 1934 года, включает в свой Годерсбергский меморандум.

29 и 30 сентября 1938 года в Мюнхене руководители 4-х великих держав — Чемберлен от Великобритании, Деладье от Франции, Гитлер от Германии и Муссолини от Италии — подписали «Мюнхенское соглашение», по которому Германии передавалась принадлежавшая Чехословакии Судетская область, в которой проживало много немцев. 30 сентября Польша вновь предъявляет ультиматум Чехословакии по поводу Тешинской области. 1 октября 1938 года чехи под давлением Германии, Англии и Франции уступили эту область полякам, где тогда проживало 80 тысяч немцев и 120 тысяч чехов. В тот же день польские войска заняли Заользье. Операция прошла спокойно и совершенно бескровно, чего нельзя сказать о чехах в 1919 году. Никакими «мюнхенскими» соглашениями данная акция не определялась. Речь шла сугубо о двусторонних отношениях Польши и Чехословакии. Тем не менее, руководства Англии и Франции знали о готовящемся ультиматуме ещё в начале сентября. И дали на него своё принципиальное согласие. 2 ноября 1938 года польская армия вступила в Тешинскую область. В Карловых Варах, в Карвине и Тешине польские жолнёжи маршировали с транспарантами, на которых было написано: «Мы 600 лет этого ждали».

Кроме чешской границы, польская армия перешла и словацкую, заняв четыре издревле населённые поляками деревни — Гладовку, Лесницу, Сухую Гору и Татранскую Яворину. Польша старается выглядеть, как германский Третий Рейх в миниатюре. Глава Польши генерал Рыдз-Смиглы принимает парад и рассуждает о «крестовом походе» против СССР. Одновременно Венгрия при поддержке Германии бескровным путём получает свой кусок от разваливающейся Чехословакии.

* * *

К Польше у Сталина имелись особые счёты. Во время провальной для Советской России польской войны 1920 года он являлся членом Реввоенсовета (политкомиссаром) Юго-Западного фронта. Соседнюю страну в СССР именовали тогда не иначе как «панской Польшей» и винили во всём и всегда.

Как следовало из подписанного Сталиным и Молотовым постановления от 22 января 1933 года о борьбе с миграцией крестьян в города, люди, оказывается, делали это, не пытаясь спастись от Голодомора, а будучи подстрекаемы «польскими агентами».

Вплоть до середины 1930-х годов в советских военных планах Польша рассматривалась как главный противник. Михаил Тухачевский, также оказавшийся в свое время в числе битых полководцев, по воспоминаниям свидетелей, просто терял самообладание, когда разговор заходил о Польше.

Репрессии против проживавшего в Москве руководства польской компартии в 1937—1938 годах были обычной практикой, но то, что её объявили «вредительской» как таковую и распустили решением Коминтерна, — факт уникальный. НКВД обнаружил в СССР ещё и «Польскую организацию войскову», якобы созданную ещё в 1914 году лично Пилсудским. Её обвиняли в том, что сами большевики ставили себе в заслугу: разложении русской армии во время Первой мировой войны. В ходе «польской операции», проводившейся по секретному приказу Ежова №00485, были арестованы 143.810 человек, из них осуждены 139.835 и расстреляны 111.091 — каждый шестой из живших в СССР этнических поляков. По количеству жертв перед этими трагедиями меркнет даже катынская расправа, хотя именно она стала известна всему миру.

Осенью 1938 года военная стройка, на которой работал Геннадий Дзиковицкий, закончилась и рабочие стали разъезжаться. Геннадий, уже прочно обосновавшийся на новом месте, поступил работать в Бадинскую неполную среднюю школу библиотекарем и, одновременно, счетоводом.

Как-то раз вызвали Геннадия повесткой в местный отдел НКВД. Сам по себе факт, вроде бы, ничего не значащий. Но по тем временам это могло уже означать что угодно. Помню, он рассказывал мне, уже спустя много лет, что мысленно он попрощался тогда и с женой, и с дочерью. Хотя виду постарался не подавать и успокоить растерянную и встревоженную Граню.

В отделе НКВД, куда явился Геннадий, ему сообщили, что советская власть «оказывает ему доверие» и решила «поручить дело государственной важности»: Геннадию предложили стать осведомителем НКВД и доносить обо всех «подозрительных» разговорах между сотрудниками школы, в которой он работал. Однако Дзиковицкий не оправдал «доверия». Он тут же категорически отверг это предложение, честно объявив, что не намерен быть соглядатаем и шпионом, и что не в его правилах пользоваться наивностью или доверчивостью людей для собственной или чьей-то ещё выгоды.

Такой ответ в те времена уже сам по себе был актом большого мужества. За более мелкие «провинности» люди расплачивались спокойной жизнью и свободой. Но тут, я даже не знаю чем это можно объяснить, откровенность Геннадия практически сошла ему с рук. Его только припугнули, что могут заняться им самим, — «не зря же ты поляк!» — и, кроме того, занесли в разряд «подозрительных», письменно обязав регулярно являться в отдел НКВД и отмечать там своё прибытие. Скорее всего, это была просто форма давления.

Когда Геннадий вернулся домой, целый и невредимый, Граня даже не сразу поверила, что беда не грянула. Ей всё казалось, что его отпустили только попрощаться. Хотя, должен заметить, такое проявление человечности не было в обычае тогдашних карательных органов.

Однако примерно в это же время в селе Хонхолой был репрессирован некий Григорий Савельевич Трофимов, 1918 года рождения. Судя по фамилии и по тому, что в Хонхолое было всего 100 дворов несемейских (казачьих), это был кто-то из родственников Глафиры Дзиковицкой по линии её отца. Судьба его неизвестна, скорее всего, он был расстрелян, как и упоминавшиеся выше трое Трофимовых, или погиб в ГУЛАГе. Возможно, из-за своего казачьего статуса или из-за родственной связи с отцом Глафиры. Мне удалось лишь узнать, что в 1996 году Григорий Трофимов был реабилитирован.

* * *

Предыстория 2-й Мировой войны есть предыстория попыток Великобритании, Франции и США предотвратить наметившееся стремление Германии, считавшей себя обиженной в результате 1-й Мировой войные и несправедливого Версальского мира, к развязыванию войны в Европе. В этой «дипломатии умиротворения» они шли на уступки, которые только разжигали аппетиты Гитлера. Самой провальной попыткой «умиротворить» Германию оказалось Мюнхенское соглашение (называемое также Мюнхенский сговор). Оно было заключено Германией, Великобританией, Францией и Италией в Мюнхене 29 сентября 1938 года и подписанное в ночь с 29 на 30 сентября того же года рейхсканцлером Германии Адольфом Гитлером, премьер-министром Великобритании Невиллом Чемберленом, премьер-министром Франции Эдуаром Даладье и премьер-министром Италии Бенито Муссолини.

Соглашение предусматривало, что Чехословакия в течение 10 дней освободит и уступит Германии Судетскую область. Под давлением Польши и Венгрии к мюнхенскому соглашению были добавлены приложения, требующие от Чехословакии скорейшего урегулирования территориальных споров с данными странами. Утром 30 сентября президент Чехословакии Бенеш принял условия данного соглашения, без согласия Национального собрания.

Таким образом, довоенная Польша, как и гитлеровская Германия, тоже была не без греха: воспользовавшись катастрофой Чехословакии, захватила Тешинскую область. Правда, большинство её населения составляли этнические поляки. На Версальской конференции спорную область отписали Чехословакии достаточно произвольно: лидер Польши Юзеф Пилсудский являлся социалистом и диктатором, а первый президент Чехословакии Томаш Масарик — «настоящим демократом», жил в Париже, имел жену-американку, и был для лидеров Запада духовно близким.

1 октября германские войска пересекли границу Чехословакии и к 10 октября заняли всю территорию Судетской области Чехословакии. В тот же день Чехословакия приняла ультиматум Польши об уступке ей Тешинской области, которая 2 октября была занята польскими войсками. Вскоре после подписания Мюнхенского соглашения 2 ноября 1938 года состоялся Первый Венский арбитраж, который отделял от Чехословакии в пользу Венгрии территории на юге Словакии и юге Подкарпатской Руси, а к Польше — территории Чехословакии на севере.

В ноябре 1938 года в Берлине между правительствами Германии и Японии был заключён так называемый Антикоминтерновский пакт — договор о совместной борьбе против СССР и возглавляемого им Коминтерна, к этому пакту вскоре присоединилась и Италия.

Но Сталин, уверенный в силе Красной армии и сам нацелившийся на территориальные захваты, вёл довольно негибкую внешнюю политику, соответственной была и пропаганда внутри страны. С экранов кино, по радио, в газетах и журналах постоянно навязывалась народу мысль о непобедимости советских войск. Эта мысль, казалось, находила подтверждение в тех военных конфликтах, где СССР одерживал успехи.

В марте 1939 года была провозглашена Первая Словацкая Республика, и вскоре после создания Протектората Богемии и Моравии Германия полностью взяла под контроль оставшиеся чешские территории. Правительство Сталина, опасаясь крепнувшей Германии, предложило заключить пакт о взаимопомощи Польше, но её правительство в марте 1939 года ответило отказом. Её руководители оставляли за собой возможность мирно договориться с Германией.

Но Германия выдвинула Польше ультиматум, требуя решить вопрос о государственной принадлежности немецкоговорящих территорий польского государства на народном плебисците и предоставить немцам экстерриториальный «коридор» для прямой сухопутной связи Большой Германии с Восточной Пруссией. На предложение немцев решить вопрос о Польском коридоре всеобщим голосованием местного населения весьма вероятно, по логике событий, могла согласиться Великобритания и, не столь охотно, — Франция. Доктрина премьер-министра Великобритании Невиля Чемберлена об «умиротворении» Германии основывалась не только на его стремлении избежать большой мировой войны. Она базировалась также на понимании того, что Версальский договор, установивший устройство европейских государств после Первой Мировой войны, содержал в себе много несправедливостей в отношении к побеждённым государствам и далеко отошёл от духа «четырнадцати пунктов», положенных в его основу.

Под покровительством Англии и Франции родился план создания нового независимого государства в Восточной Европе — «Закарпатской Украины» — которое должно было стать плацдармом для агрессии против советской Украины. 14 марта 1939 года оно было провозглашено. Однако ранним утром следующего дня венгерские войска с согласия Гитлера оккупировали Карпатско-Украинскую республику, разрушив планы Парижа и Лондона. Одновременно с оккупацией венграми Карпатско-Украинской республики Германия добивает Чехословакию, оккупируя Богемию и Моравию. Именно с этого времени наступил «принципиальный поворот» в отношении британского премьер-министра Чемберлена к Гитлеру.

Через несколько дней Германия аннексирует литовский город Мемель и принуждает Литву подписать с ней договор о дружбе и сотрудничестве. Польша, в свою очередь, выдвигает перед Латвией требование о присоединении к Польскому государству латвийской территории, населённой поляками.

В августе 1939 года, когда Япония попыталась захватить восточную часть зависимой от СССР Монголии, Красная армия вступила в бои с японскими войсками.

Ошибочно считают, что Англия согласилась гарантировать Польше её территориальную целостность и вступила в войну с Германией потому, что считала требования Гитлера о возвращении Германии Польского коридора несправедливыми. Англии, скорее всего, не было дела до интересов Польши. Настоящей причиной, заставившей британцев воевать, стало неожиданное для правящих кругов Англии подписание Германией и Советским Союзом 23—24 августа «Пакта Молотова-Риббентропа», установившего дружественные отношения между двумя могущественными диктаторами — Гитлером и Сталиным.

Гитлер, чтобы обезопасить Германию от преждевременного столкновения с «красной империей», решил заключить мирное соглашение со Сталиным, которое и было подписано 23 августа 1939 года и получило название «пакт Риббентропа-Молотова». Пакт Молотова-Риббентропа в Европе восприняли даже не как дружественные объятия, а целую свадьбу двух авторитарных режимов. Кстати, такая карикатура и была — свадьба Гитлера со Сталиным… После заключения пакта с Германией Сталин просто-напросто выдал Гитлеру множество немецких антифашистов, бежавших в СССР после 1935 года. Затем началось промышленное сотрудничество. Немцы были ошеломлены, когда увидели список того, что по этому договору хотят от них получить русские: он состоял почти полностью из военных материалов и включал не только взятые на вооружение системы, но также и те, которые ещё находились лишь в разработке. По договору Советский Союз получал из Германии новейшие технологии, в которых отказали США и Англия. При этом Гитлер допускал, что произойдёт некоторая задержка, прежде чем Россия сможет использовать технологические преимущества от полученного немецкого оружия.

В период с 20 по 31 августа 1939 года Красная армия вместе с подчинёнными ей подразделениями монгольских вооружённых отрядов на реке Халхин-Гол разгромила 6-ю японскую армию и Япония запросила мира. 15 сентября было подписано соглашение о прекращении военных действий.

Хотя Геннадий Дзиковицкий и не принимал непосредственного участия в этих боях, но их дыхание на себе он всё же ощутил: «Во время „малой войны“ на Халхин-Голе вместо 3-х месяцев отслужил 6», находясь во втором эшелоне советских войск, — написал он. Покончив с военным конфликтом на востоке, Сталин теперь мог обратить своё внимание на западную границу СССР.

III. НАЧАЛО 2-Й МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Г. Брест, 22 сентября 1939 года. Генерал-лейтенант Вермахта Х. Гудериан и комбриг Красной армии С. М. Кривошеин принимают парад германских и советских войск по случаю совместного разгрома и раздела Польши.

Возможно ли это? Конечно,

возможно, раз оно не исключено.

И. В. Сталин.

С февраля 1940 года по июнь 1941 года Германией были оккупированы около десятка европейских стран.

В Польше, освободившейся в результате польско-советской войны 1920 года от иностранной оккупации и принявшей официальное название II Речь Посполитая, очень прочные позиции заняли древние обычаи и нормы быта, характерные для общества прежней, I Речи Посполитой. В частности, очень стойким пережитком былого рыцарства была в ней, как известно, дуэль; в Польше она просуществовала, по крайней мере, до самой Второй Мировой войны. Согласно польским понятиям о шляхетской чести, рыцарь не мог подчиниться чужой воле: он сам хотел быть своим судьёй. При этом встречались люди, которые высмеивали этот обычай, но принимали вызов, не желая, чтобы их сочли трусами. Однако недолгим оказался период возрождения шляхетских традиций в Польше и, следовательно, на Пинщине.

К началу сентября 1939 года на пинском Полесье в поветах Пинском, Лунинецком и Столинском проживало около 35 тысяч человек (114 фамилий) потомков пинской шляхты. Заселяли они 170 деревень и хуторов. Больше всего их проживало в Пинском повете — около 20.000 душ в 81 деревне, в повете Столинском — около 10.000 душ в 40 деревнях, а в Лунинецком повете насчитывалось только 5.000 душ в 48 деревнях.

Поскольку государственным языком был польский, то уже несколько десятилетий селения, именовавшиеся Малыми и Большими Диковичами — вновь стали именоваться Дзиковичами, а представители рода, о котором говорится в этой книге, опять из Диковицких превратились в Дзиковицких.

* * *

В 1939 году во время германо-польских переговоров немецкая сторона дважды пыталась убедить своего официального союзника — Польшу — через польского министра иностранных дел Бека совместно действовать против Советского Союза, но Бек не согласился. Зато «красная империя» согласилась с Третьим Рейхом действовать совместно против II Речи Посполитой.

Судьба Польши решилась 23 августа 1939 года в Москве, когда был подписан пакт Молотова-Риббентропа. За «спокойную уверенность на Востоке» (выражение Вячеслава Молотова) и поставки сырья и хлеба Берлин признал «зоной советских интересов» половину Польши, Эстонию, Латвию (Литву Сталин впоследствии выменяет у Гитлера на часть причитавшейся СССР польской территории), Финляндию и Бессарабию. Окончательное решение будущего Польши 23 августа отложили на потом. «Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского Государства, и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития», — гласил пункт 2 секретного протокола.

На первых порах Гитлер склонялся к мысли сохранить Польшу в урезанном виде, обкорнав её с запада и востока. Фюрер надеялся, что Британия и Франция примут такой компромисс и прекратят войну.

Пакт нередко сравнивают с Мюнхенским соглашением. Однако, во-первых, Лондон и Париж не захватывали при этом чужих территорий, во-вторых, в октябре 1938 года Гитлер уверял, что его амбиции не идут дальше «собирания земель», населённых этническими немцами.

Мюнхен можно считать трагической ошибкой, актом трусости и соглашательства, но то была последняя отчаянная попытка сохранить мир. По словам Черчилля, Чемберлен хотел избежать войны ценой позора, а получил в результате и позор, и войну.

Советско-германский пакт был заключён после того, как Гитлер, поправ мюнхенские договоренности, захватил остатки Чехословакии и немедленно принялся предъявлять претензии Польше — показал себя во всей красе.

1 сентября 1939 года, несмотря на союзнические отношения, Германия вероломно напала на Польшу, что явилось началом Второй Мировой войны, в которой, как был уверен Сталин, Советский Союз, также заключивший с Гитлером договор, если и будет принимать участие, то только по собственной воле и для собственной выгоды. Сталин полагал, что, в отличие от Польши, для Гитлера он слишком крупная дичь и, дав Гитлеру возможность подминать под себя слабых соседей в Европе, может и сам безнаказанно приобретать новые территории.

1 сентября 1939 года Гитлер напал на Польшу. Уже 3 сентября Гитлер принялся понукать Москву выступить против Польши как можно скорее — потому что война разворачивалась не вполне так, как ему хотелось, но, главное, затем, чтобы побудить Британию и Францию признать СССР агрессором и объявить ему войну заодно с Германией. Кремль, понимая эти расчёты, не спешил. В первые две недели войны советская пресса посвящала ей короткие информационные сообщения под нейтральными заголовками, словно речь шла о далёких и незначительных событиях.

Удар Вермахта действительно был страшен. В боевых действиях на стороне Германии приняли участие также войска Словакии. Чуть позже, в начале ноября 1939 года в словацких газетах появляются фотографии — словацкий ас Франтишек Гановец на фоне сбитого польского бомбардировщика, словацкий солдат поджигает зажигалкой польский флаг, словацкие конвоиры сопровождают колонну пленных польских жолнёжей… Воссоединение с Польшей ранее аннексированных Чехословакией территорий продлилось всего 11 месяцев. Впрочем, после германско-советско-словацкой агрессии против Польши, Тешинская Силезия была захвачена Германией.

3 сентября Великобритания, Франция, Австралия и Новая Зеландия объявляют войну Германии. В течение нескольких дней к ним присоединяются Канада, Ньюфаундленд, Южно-Африканский Союз и Непал. Вторая Мировая война началась.

Однако на Западном фронте союзные англо-французские войска не предпринимают никаких активных действий. Только на море война началась сразу: уже 3 сентября немецкая подводная лодка U-30 без предупреждения нападает на английский пассажирский лайнер «Атения».

Из воспоминаний генерала С. Поплавского: «Уже из первых сообщений о ходе боевых действий на польско-немецком фронте можно было сделать вывод, что участь польской армии, а следовательно, и Польского государства предрешена».

О том, как проходила эта короткая война, даёт представление следующая сводка событий.

5 сентября. В районе Грундзенда части 3-й и 4-й немецких армий завершили окружение крупной группировки армии «Поможе». А войска 10-й армии вступили в Кельце. Польское правительство эвакуировалось в Люблин. Туда же вывезен и весь золотой запас государства.

6 сентября. Войска 4-й армии Клюге заняли Быдгощ и вышли к окраинам Торуня. За первые 6 дней боев в «Коридоре» немцами были захвачены 16.000 польских солдат и 100.000 орудий. Польские войска оставили Краков, в который вступил 17-й корпус 14-й армии генерала Листа из состава группы армий «Юг».

7 сентября. Ставка Главнокомандующего Войска Польского перенесена в Брест (Бжесть-над-Бугом). Войска группы армий «Север», пытающиеся взять Вестерплатте, применили огнемёты, и после 7-дневной обороны гарнизон майора Хенрика Сухарского вынужден был капитулировать. Немцы вплотную подошли к Гдыне. Началась тяжёлая оборона города. 4-я танковая дивизия 10-й армии из состава группы армий «Юг» прорвала фронт у Петркува-Трибунальского и устремилась к Варшаве.

За первую неделю боёв немецкие войска в нескольких местах рассекают польский фронт и занимают часть Мазовии, Западную Пруссию, Верхне-Силезский промышленный район и западную Галицию.

8 сентября. Советское правительство дало разрешение на заход немецких судов в Мурманск и гарантировало транспортировку немецких грузов в Ленинград. Приказ наркома внутренних дел Лаврентия Берии №001064 о формировании 5 опергрупп НКВД по 50 — 70 человек в Киевском Особом военном округе и 4 групп по 40 — 55 человек в Белорусском Особом военном округе. Каждой группе придавался батальон в 300 бойцов из состава пограничных войск.

Немецкая 4-я танковая дивизия из состава 10-й армии, наступавшая из Петркува-Трибунальского, своим передовым отрядом ворвалась с юго-востока в предместья Варшавы.

Нарком иностранных дел СССР В. Молотов направил в посольство Германии телефонограмму: «Я получил ваше сообщение о вступлении германских войск в Варшаву. Прошу передать мои поздравления и приветствия германскому правительству».

Однако польская армия, рассечённая танковыми клиньями, навязала противнику продолжавшееся с 9-го по 22 сентября сражение на Бзуре, которое даже «Фелькишер беобахтер» признала «ожесточённым». Здесь польскими войсками и ополченцами отражены три танковые атаки 4-й танковой дивизии. Попытка окружить и отсечь от Германии прорвавшиеся немецкие войска успехом не увенчалась, но польские силы отошли за Вислу и стали перегруппировываться для контратаки. В их распоряжении оставались 980 танков.

Оборона Вестерплятте, Хела и Гдыни вызывала восхищение всего мира. Высмеивая «военную отсталость» и «шляхетский гонор» поляков, советская пропаганда подхватила геббельсовскую выдумку о том, что польские уланы якобы бросались на немецкие танки в конном строю, беспомощно колотя саблями по броне. На самом деле, поляки такими глупостями не занимались, а соответствующий фильм, снятый германским министерством пропаганды, как было впоследствии доказано, являлся фальшивкой. Зато немецкую пехоту польская кавалерия тревожила серьёзно.

Части 3-й германской армии из состава группы армий «Север» прорвали оборону польских войск на реке Нарев в районе Ломжи. Польские войска оперативной группы генерала Эдмунда Кнолля-Ковнацкого и армии «Познань» генерала Тадеуша Кутшебы ночью перешли в наступление против левого фланга 8-й армии из состава группы армий «Юг».

10 сентября посол Германии Шуленбург доложил в Берлин: «На вчерашней встрече у меня сложилось впечатление, что Молотов обещал несколько больше, чем от Красной армии можно ожидать». По словам историка Игоря Бунича, дипломатическая переписка с каждым днём всё сильнее напоминала разговоры на воровской «малине»: не пойдёте на дело — останетесь без доли! Шуленбург получил указание МИД Германии возобновить беседы «с Молотовым относительно военных намерений советского правительства в Польше». В тот же день Молотов ответил на зондаж Шуленбурга, что «советские военные действия начнутся в течение ближайших дней».

Нарком обороны СССР маршал Климент Ворошилов и начальник Генштаба командарм 1 ранга Борис Шапошников подписали приказы №16633 Военному совету Белорусского Особого военного округа и №16634 Военному совету Киевского Особого военного округа, согласно которым следовало «к исходу 11 сентября 1939 года скрытно сосредоточиться и быть готовым к решительному наступлению с целью молниеносным ударом разгромить противостоящие войска противника». Глубина действий войск фронтов устанавливалась по линии латвийской, литовской и германской границ, далее по рекам Писса, Нарев, Висла и Сан и по венгерской и румынской границам. Однако эти приказы не были переданы в округа, поскольку в тот же день выяснилось, что Варшава не занята немцами, а на франко-германской границе началось продвижение французских войск к линии Зигфрида.

Началось перебазирование на аэродромы Белорусского и Киевского Особых военных округов 1-й, 2-й и 3-й авиационных армий особого назначения.

10 сентября польский главнокомандующий Эдвард Рыдз-Смиглы отдаёт приказ об общем отступлении в юго-восточную Польшу, но основная часть его войск, не сумев отойти за Вислу, оказывается в окружении.

Варшава. Третий день обороны. Отражены ещё две попытки немецкой 4-й танковой дивизии и 8-й армии прорваться в город. Приказом польского главного командования образован особый Варшавский район обороны.

Части 3-й армии группы армий «Север» перерезали железную дорогу Варшава-Брест и соединились с войсками 10-й армии группы армий «Юг», завершив тем самым окружение Варшавской группировки польских войск.

Второй день битвы на Бзуре. Польские войска армии «Познань» Тадеуша Кутшебы разгромили 30-ю пехотную дивизию из состава 8-й армии, которая в боях потеряла до 1.500 человек и более 30 орудий. В этот день немецкие войска группы армий «Юг» вступили на территорию Западной Украины, где под руководством Организации Украинских Националистов (ОУН) вспыхнуло антипольское восстание. Боевики ОУН уничтожили польскую охрану железнодорожного моста около села Розвадов. На подавление восстания из Жидачева было брошено 600 польских полицейских.

Нарком иностранных дел В. Молотов пригласил к себе посла Германии фон Шуленбурга и заявил, что Красная армия застигнута врасплох быстрыми успехами Вермахта в Польше и ещё не готова к действиям. Коснувшись политической стороны дела, Молотов заявил, что «советское правительство намеревалось воспользоваться дальнейшим продвижением германских войск и заявить, что Польша разваливается на куски и что вследствие этого Советский Союз должен прийти на помощь украинцам и белорусам, которым угрожает Германия. Этот предлог представит интервенцию Советского Союза благовидной в глазах масс и даст Советскому Союзу возможность не выглядеть агрессором». Но, согласно сообщению германского агентства ДНБ, создаётся впечатление о возможном германо-польском перемирии, что закрывает дорогу для советских действий. Шуленбург пообещал сделать запрос относительно возможности перемирия и сказал, что действия Красной армии в данной ситуации очень важны.

11 сентября. Части 4-й армии форсировали Буг в районе Вышкува. Соединения 21-го армейского корпуса заняли Бельск. Части 7-го армейского корпуса взяли Сандомир. Части 22-го моторизованного корпуса взяли Ярослав. 18-й армейский корпус, наступавший от Новы-Сонч, форсировал реку Сан у Санока и достиг верховья Днестра.

Отряд ОУН Льва Шанковского разоружил около 500 польских солдат, размещённых в сёлах Ставчаны и Оброшин.

12 сентября. Части 19-го моторизованного корпуса Хайнца Гудериана наступают вдоль восточного берега Буга в направлении Бреста.

Части 10-й армии взяли Радом. Немецкие войска вышли также к среднему течению Вислы и форсировали верховья Сана. Части 14-й армии подошли ко Львову. Началась десятидневная оборона города.

В районе Стрыя оуновцы напали на польские подразделения.

13 сентября. Части 3-й армии вышли на восточные окраины Варшавы и блокировали крепость Модлин. В районе Острова-Мазовецкого войска 3-й армии уничтожили окружённые 11 сентября польские части из состава 18-й пехотной дивизии.

Части 10-й армии завершили разгром окружённой польской группировки армии «Прусы» в районе Радома. В германский плен попали 65 тысяч человек, захвачено 145 польских орудий. Части 14-й армии ворвались во Львов и заняли главный вокзал. Однако дальнейшее их продвижение было остановлено польским гарнизоном.

Польскими войсками подавлено начатое 10 сентября восстание украинцев на Миколаевщине, спровоцированное действиями ОУН. В ходе подавления восстания поляками сожжены сёла Надитычи и Демьянка.

14 сентября в порядке информационной подготовки к советскому вторжению газета «Правда» опубликовала большую статью, посвящённую в основном угнетению в Польше национальных меньшинств (как будто приход гитлеровцев сулил им лучшие времена), и содержавшую утверждение: «Вот поэтому никто и не хочет сражаться за такое государство».

В этот же день части 3-й германской армии соединились с войсками 10-й армии восточнее Варшавы, создав ближнее кольцо окружения польской столицы. Так и не получив действенной поддержки от Англии и Франции, вооружённые силы Польши перестают существовать как единое целое, но сохраняются локальные центры сопротив-ления. 19-й танковый корпус Гудериана броском из Восточной Пруссии захватывает Брест. В Брестской крепости закрепился польский отряд генерала Константы Плисовского. Его войска ещё в течение более двух суток будут продолжать оборону крепости.

На второй день боёв польские войска выбили из Львова части немецкой 4-й пехотной дивизии. В результате бомбардировок немецкой авиации в осаждённом городе прекратилась подача воды и газа.

15 сентября. Военный совет Белорусского фронта издал боевой приказ №01, в котором говорилось, что «белорусский, украинский и польский народы истекают кровью в войне, затеянной правящей помещичье-капиталистической кликой Польши с Германией. Рабочие и крестьяне Белоруссии, Украины и Польши восстали на борьбу со своими вековечными врагами — помещиками и капиталистами. Главным силам польской армии германскими войсками нанесено тяжёлое поражение. Армии Белорусского фронта с рассветом 17 сентября 1939 года переходят в наступление с задачей — содействовать восставшим рабочим и крестьянам Белоруссии и Польши в свержении ига помещиков и капиталистов и не допустить захвата территории Западной Белоруссии Германией. Ближайшая задача фронта — уничтожить и пленить вооружённые силы Польши, действующие восточнее литовской границы и линии Гродно — Кобрин».

Войска 21-го немецкого армейского корпуса заняли Белосток. Части 19-го моторизованного корпуса Гудериана из состава 3-й армии завязали бои за Брестскую крепость. К исходу дня наступавшие войска 4-й армии вышли на линию Осовец — Белосток — Бельск — Каменец-Литовск — Брест-Литовск — Влодава.

Части 14-й армии подошли с юга ко Львову. Город оказался блокирован с севера частями 4-й пехотной дивизии, с запада — 45-й пехотной дивизии, с юга — 1-й пехотной дивизии. К исходу дня войска немецкой 14-й армии вышли на линию Владимир-Волынский — Замосць — Львов — Самбор, а войска 10-й армии, форсировав Вислу, с юго-запада подошли к Люблину.

Приказ наркома внутренних дел Л. Берия о задачах фронтовых опергрупп НКВД на территории Западной Белоруссии и Западной Украины. На эти группы возлагалась организация временных управлений в занятых городах с участием руководителей групп. Для обеспечения порядка, пресечения подрывной работы и подавления контрреволюционной деятельности следовало создать в занятых городах аппарат НКВД за счёт выделения сил из состава групп. На занятой территории было необходимо немедленно занять пункты связи (телефон, телеграф, радио, почту), государственные и частные банки и другие хранилища всевозможных ценностей, типографии, где следовало наладить издание газет, государственные архивы (особенно архивы спецслужб), провести аресты реакционных представителей правительственной администрации, руководителей контрреволюционных партий, освободить политических заключённых (сохранив остальных под стражей), обеспечивать общественный порядок, не допуская диверсий, саботажа, грабежей и тому подобного, а также изъять оружие и взрывчатые вещества у населения.

16 сентября. Части 3-й танковой дивизии 19-го моторизованного корпуса генерала Хайнца Гудериана соединились с частями 22-го моторизованного корпуса 10-й армии в районе Влодавы, окружив польские войска армейской группы «Пискор», Особой группы «Вышкув» и остатки армий «Прусы» и «Краков».

Части 22-го моторизованного корпуса взяли Владимир-Волынский, после чего соединения корпуса были повернуты на юго-запад в направлении Рава-Русская — Львов.

Военный совет Белорусского фронта отдал приказ №005, в котором отмечалось, что «…польские помещики и капиталисты поработили трудовой народ Западной Белоруссии и Западной Украины, […] насаждают национальный гнёт и эксплуатацию, […] бросили наших белорусских и украинских братьев в мясорубку Второй империалистической войны. Национальный гнёт и порабощение трудящихся привели Польшу к военному разгрому. Перед угнетёнными народами Польши встала угроза полного разорения и избиения со стороны врагов. В Западной Украине и Белоруссии развертывается революционное движение. Начались выступления и восстания белорусского и украинского крестьянства в Польше. Рабочий класс и крестьянство Польши объединяют свои силы, чтобы свернуть шею своим кровавым угнетателям […]. Приказываю:

1. Частям Белорусского фронта решительно выступить на помощь трудящимся Западной Белоруссии и Западной Украины, перейдя по всему фронту в решительное наступление.

2. Молниеносным, сокрушительным ударом разгромить панско-буржуазные польские войска и освободить рабочих, крестьян и трудящихся Западной Белоруссии».

К вечеру войска Белорусского и Украинского фронтов развёрнуты в исходных районах для наступления против Польши. Советская группировка объединяла 8 стрелковых, 5 кавалерийских и 2 танковых корпуса, 21 стрелковую и 13 кавалерийских дивизий, 16 танковых, 2 моторизованные бригады и Днепровскую военную флотилию — всего 617.588 человек, 4.736 танков, 4.959 орудий и миномётов. Кроме того, на границе несли службу около 16.500 пограничников Белорусского и Киевского пограничных округов. Военно-воздушные силы фронтов насчитывают 3.298 самолётов.

Прибывший в Куты из Коломыя штаб главнокомандующего польской армией маршала Эдварда Рыдз-Смиглы получил сообщение начальника разведки Корпуса охраны прикордонья (КОП) майора Гурского о том, что польский пассажирский поезд Здолбуново-Киев не был пропущен советскими пограничниками через границу. На восточной границе Польши кроме 25 батальонов и 7 эскадронов КОП (около 12.000 человек) других войск практически не имелось.

В ночь с 16 на 17 сентября польское правительство и верховное командование бегут из страны на территорию Румынии. В более поздних документах говорится о том, что министр иностранных дел Польши Юзеф Бек был германским шпионом. Но это было неправдой. Бека интернировали в Румынии, и немцы давили на румын, чтобы он был под жёстким режимом. В ту же ночь защитники Брестской крепости в организованном порядке покидают форты и отходят за Буг.

Исторический факт: Красная армия пришла в движение через двое суток после того, как Риббентроп в очередном послании прозрачно намекнул на возможность создания в западной Украине ОУНовского государства. Перед началом операции советские войска были сведены в два фронта: Украинский под командованием будущего наркома обороны Семёна Тимошенко и Белорусский генерала Михаила Ковалёва. Поворот на 180 градусов произошёл так стремительно, что многие красноармейцы и командиры думали, будто идут воевать с фашистами. Поляки тоже не сразу поняли, что это не помощь. Произошёл ещё один казус: политруки разъяснили бойцам, что предстоит «бить панов», но установку пришлось срочно менять: выяснилось, что в соседней стране панами и пани являются все.

Через 17 дней после начала германо-польской войны в 6 часов утра Красная армия крупными силами (21 стрелковая и 13 кавалерийских дивизий, 16 танковых и 2 моторизованные бригады, всего 618 тысяч человек и 4.733 танка) перешла советско-польскую границу на протяжении от Полоцка до Каменец-Подольска. В СССР операцию называли «освободительным походом», в современной России нейтрально именуют «польским походом». Часть историков считает 17 сентября датой фактического вступления Советского Союза во Вторую Мировую войну.

Оправдывая нарушение советско-польского договора о ненападении от 25 июля 1932 года (в 1937-м его действие было продлено до 1945-го), советская сторона утверждала, что польское государство фактически перестало существовать. «Германо-польская война явно показала внутреннее банкротство польского государства. Тем самым прекратили своё действие договора, заключённые между СССР и Польшей», — говорилось в ноте, вручённой вызванному в НКИД 17 сентября польскому послу Вацлаву Гжибовскому заместителем наркома иностранных дел Владимиром Потёмкиным.

Гжибовский ответил: «Суверенность государства существует, пока бьются солдаты регулярной армии. Наполеон вошёл в Москву, но, пока существовала армия Кутузова, считали, что Россия существует. Куда же подевалась славянская солидарность?». Советские власти хотели арестовать Гжибовского и его сотрудников. Польских дипломатов спас германский посол Вернер фон Шуленбург, напомнивший новым союзникам про Женевскую конвенцию.

Сталинское правительство заявило, что «берёт под свою защиту жизнь и имущество украинского и белорусского населения восточных областей Польши и выдвинет свои войска для защиты их от немецкой агрессии». Дата вступления СССР на территорию соседней страны была выбрана именно такой, чтобы успеть ещё до капитуляции. Поскольку в противном случае ни о каких «освобождениях» западных территорий не могло бы уже быть и речи. Немцы бы всё к рукам прибрали. Да и оправдать подобное «вступление» уже никак не получилось бы.

Тезис о защите украинцев и белорусов, как объяснение причины нападения Красной армии на Польшу, был официально представлен советской стороной всему миру и населению СССР уже в сентябре 1939 года в качестве главной причины. Однако Гитлер выразил через немецкого посла Шуленбурга решительное несогласие с такой «антигерманской формулировкой». Молотов ответил послу: «Советское правительство, к сожалению, не видит какого-либо другого предлога, чтобы оправдать за границей своё теперешнее вмешательство. Просим, принимая во внимание сложную для Советского правительства ситуацию, не позволять подобным пустякам вставать на нашем пути».

19 сентября Красная армия овладевает Вильно, 20 сентября — Гродно и Львовом. Высокопоставленный чекист Павел Судоплатов, прибывший во Львов сразу после его занятия Красной армией, писал в воспоминаниях: «Атмосфера была разительно непохожа на положение дел в советской части Украины. Процветал западный капиталистический образ жизни, оптовая и розничная торговля находились в руках частников, которых предстояло вскоре ликвидировать».

Когда в белорусском местечке Скидаль была установлена «рабоче-крестьянская советская власть», местная голытьба почувствовала себя хозяином положения по образцу России 1917—1921 годов. В течение 22 и 23 сентября здесь были застрелены, растерзаны и забиты в результате самосудной расправы 42 человека из числа бывших польских легионеров-осадников. А на территории Западной Украины в общей сложности было убито около 1 тысячи поляков.