Бесплатный фрагмент - Хозяин

Синопсис ХОЗЯИН
Жанр: психологический триллер, драма

А. Мальцева

Лето две тысячи третьего года. Выпускницы Лина и Маша сильно перепили и, не понимая, что делают, сели в машину незнакомца. Он увёз их в неизвестном направлении.

Наутро Лина плохо помнит прошлую ночь. Она просыпается в странном месте, рядом с ней сидит молодой человек. Вскоре она понимает, что он ее похитил. Когда Лина отказывается заниматься с ним сексом, он избивает её и насилует. Это становиться первой каплей в долгой веренице боли, унижения и страданий. О судьбе Маши Лине ничего не известно.

Лина живет в небольшой каморке, сокрытой толщами земли от внешнего мира. Долгое время она сопротивляется попыткам похитителя сделать ее покорной. Но сложная система человеческой души, психологии, разума и подсознания заставляет Лину в конце концов сдаться. Со временем она теряет себя и оказывается сломленной тем, что психологи называют «стокгольмским синдромом».

На свободе Лину по-прежнему ждут родители, которые не верят в то, что их дочь уже не вернется.

Похититель, которого Лина зовет хозяином, становится для нее единственным человеком, которого она видит, слышит и любит. Она забывает о прошлой жизни и смиряется с тем, что уготовила ей судьба. Хозяин считает, что делает все на благо своей пленницы, стараясь не дать ей стать плохим человеком. Он делится с Линой историей о своей первой любви, героиней которой оказывается некая Вика, гулящая и распутная дама, в итоге бросившая хозяина и разбившая его сердце. Целью хозяина является не допустить такого же падения Лины.

На десятом году Лининого пребывания в подземелье хозяин узнает, что у Вики прекрасная семья: муж и двое детей. Она стала верной женой и давно забыла о безудержной молодости и запретных развлечениях. Увидев, что Вика превратилась в «правильную» женщину из того, кем являлась, хозяин понимает, что его идея о воспитании из Лины благородной дамы бессмысленна. Он решает, что и она могла стать хорошей без его влияния. Он теряет веру в «дело жизни» и решает отпустить свою рабыню. Но она не согласна, она слишком долго находится в полной изоляции, чтобы так резко изменить привычный уклад. Все попытки хозяина вернуть ту Лину, которую он когда-то подобрал в центре Москвы, терпят фиаско. Тогда он решается на отчаянный шаг и устраивает все так, чтобы Лину нашли.

В дом является группа захвата. Хозяина убивают, а в подвале находят двух женщин: Лину и Машу. Маша рада спасению и тому, что ее подруга жива. Но Лина считает произошедшее самым страшным, что с ней случалось в жизнь. Она мечтает вернуться назад и жить со своим хозяином, известие о смерти которого толкает ее на попытку самоубийства, но та оказывается неудачной.

Хозяин

— Я же люблю тебя, дурочка. Неужели ты не понимаешь?

Лина быстро закивала, чтобы избежать очередного удара. Он редко бил ее, лишь в такие дни, как этот, и когда она его не слушалась. Да, сегодня он был не в настроении, долго на кого-то ругался, но Лина так и не поняла, кто именно столь сильно рассердил ее хозяина.

— Не забывай об этом, — смачно поцеловал ее мужчина, вложив всю свою любовь в это действо, и, улыбнувшись напоследок, исчез за металлической дверью.

По звуку закрытия пяти замков Лина поняла, что хозяин еще нескоро решит навестить ее снова. Чаще он закрывал только на три и в таком случае заглядывал к ней еще хотя бы раз за текущие сутки. Но когда речь шла о пяти, тот мог не появляться довольно долго. Она не знала точно сколько — часов у нее не было. И тогда Лина начинала скучать. Она безумно боялась этого человека, но без него ей было еще страшнее. Когда хозяин пропадал, Лину пугала мысль, что он больше никогда не зайдет в ее дверь. И это было для нее самым ужасным. Даже хуже смерти ее двоих детей из тех шести, что она успела родить за время пребывания здесь. О судьбе остальных четырех она ничего не знала. Поначалу, когда девушка спрашивала хозяина о том, куда он дел их третьего по счету ребенка, тот уверял, что с ним все в порядке. Но вскоре ему надоели расспросы, и он обходился молчаливыми оплеухами, заставившими Лину больше не интересоваться судьбой малыша. Трех остальных она отдала безропотно, ни разу не заикнувшись о них впоследствии.

Как Лина и предполагала, хозяин долго не появлялся, но в ее морозилке было много готовой еды, которой хватило бы на пару месяцев, стоило лишь разогреть ее в микроволновке, ютившейся в уголке маленькой комнатушки. Но Лина есть не хотела. Она много плакала и, как часто бывало во время долгих отсутствий хозяина, боялась, что больше никогда его не увидит. Единственным утешением был дневник, с которым она могла «поговорить», когда больше никто не слышал.

Был выпускной две тысячи третьего, Лина закончила школу с медалью, разве что не с золотой, на которую надеялась мать, растившая из дочери круглую отличницу. Остервенелые выпускники буйствовали в городе, разгульно празднуя свое вступление во взрослую жизнь, которой, по их мнению, должны сопутствовать тонны алкоголя, каннабиноидов и табака. Послушная девочка Лина в честь такого дела решила на какое-то время перестать быть послушной и вместе со всеми одноклассниками предавалась стадному буйству толпы, разврата и безумного дурмана, заставляющего творить глупости, громко петь песни и танцевать в фонтанах ночной Москвы на забаву зевакам и на ужас почтенным гражданам столицы.

Верная подруга Маша, никогда не отличавшаяся примерностью, служила хорошим примером того, как не стоит вести себя хорошим девочкам. А так как Лина решила сегодня хорошей не быть, именно с нее пример и взяла. Они дурачились и приставали к прохожим, матеря девчонок и вешаясь на парней. Когда немного притомились и поняли, что выпили больше, чем могут в себе удержать, обе отправились в переход, чтобы избавиться от лишнего. Пока Маша сидела на корточках, Лина сгибалась напополам, исторгая рвотные массы.

— Вы закончили? — раздался мужской голос, когда Лина обтерла губы, а Маша натянула мокрые от фонтана трусы.

Обе были настолько пьяны, что и не подумали испугаться парня в форме, задавшего им внезапный вопрос.

— Привет, служивый, — Маша расплылась от уха до уха и похлопала незнакомца по щеке, веря в свою неотразимость.

Тот резко схватил ее за запястье и стиснул зубы. Потом опомнился и натянул подобие улыбки:

— Прогуляемся?

Девочки с радостью согласились, так и не поняв, что садятся не в шикарный Кадилак, а в разбитую пятерку, припаркованную в одном из темных дворов.

Проснулась Лина уже здесь, в помещении, которое не покидала с тех пор целую вечность — девять долгих мучительных лет, полных одиночества, отчаяния и боли.

Что было после того, как они с Машей сели в машину, девочка не помнила.

Взрослая жизнь оказалась совершенно не такой, о какой она мечтала или которую боялась. Она была такой, какую Лина не могла себе представить ни в самых смелых фантазиях, ни в самых страшных кошмарах.

Что стало с Машей, она даже боялась предположить. Одно Лина знала точно — здесь она совершенно одна. И только он, ее хозяин, властвует над ее жизнью, телом и душой.

Иногда Лина слышала странный скрежет, доносящийся из-за двери. И всегда ей казалось, что это он наконец-то идет к ней после столь долгой разлуки. Но каждый раз девушка тщетно льнула к холодному металлу, пытаясь расслышать шаги хозяина. Лина тщательно мылась и причесывалась после сна в надежде, что он придет именно сегодня. За все, что этот мужчина с ней сделал, она просто обязана была желать его смерти и жаждать освобождения. Но все, что делала Лина, это скучала без него, несмотря на страх, который внушал ей хозяин, и надеялась на его скорейшее возвращение.

Хозяин был единственным человеком в ее жизни. Не так, как у влюбленных зазноб, думающих лишь «о нем одном». А буквально и не иносказательно фактически единственным живым существом, которого она видела за последние девять лет, если не считать изредка заглядывающих крыс и тараканов.

Лина не знала, сколько именно дней прошло с их последней встречи, в которую хозяин избил ее. Но она успела поспать раз семь и ссадины порядком затянулись, а значит, его не было примерно неделю или около того. Человек ко многому может привыкнуть, и с течением времени даже самые ненормальные ситуации становятся обыденностью. Так и для Лины ее странное сожительство с хозяином стало единственным примером взаимоотношений между мужчиной и женщиной в ее жизни, поэтому она привыкла к подобному и другого не знала. Редкими были моменты, когда в свои визиты хозяин обходился без физической близости с Линой. Сначала все сводилось к банальному изнасилованию, но с годами превратилось в супружеский долг, без которого Лина как живая женщина из плоти и крови изводилась и мечтала о мужской ласке. После того, как прошел первый шок от пребывания здесь, и потерялась вера в чудесное освобождение, начали появляться намеки на смирение и подобие принятия этой жизни невольницы. Тогда Лина стала чувствовать то, что чувствуют все нормальные люди, и, если хозяин долго не одаривал ее своим вниманием, она пыталась компенсировать недостачу самостоятельно, за что расплачивалась, побоями и часами у кровати в наручниках.

— Как ты можешь заниматься этой мерзостью?! — кричал хозяин. — Если еще раз увижу, отрежу тебе руки!

Лина верила, что он не шутит, поэтому за все годы только три раза прикоснулась к себе с целью самоудовлетворения. Первый — по незнанию, второй — назло ему, третий — от зашкаливающих гормонов после его месячного отсутствия. Четвертого не последовало, потому что, очевидно, ей еще нужны были руки.

Как хозяин узнавал о ее шалостях, можно было догадаться. Но сколько Лина ни пыталась понять, где установлены камеры, она так и не смогла их обнаружить.

За время заточения Лина узнала много того, о чем не стала бы задумываться на воле. Но она напрочь забыла о своих прежних мечтах и стремлениях. Например, о том, что некогда хотела стать адвокатом и защищать тех, кто нуждается в помощи. Хозяин убедил ее, что юристы — скоты, бегущие за наживой вопреки правосудию. А те из них, кто не согласен с этим утверждением, не удерживаются в системе и могут заблаговременно рыть себе яму. Хозяин все время твердил, как там плохо и опасно, уверял, что спасает Лину от ужасов внешнего мира. И она ему поверила. Сложно не поверить, если у тебя есть лишь доказательства одной теории и полное отсутствие другого мнения. Хозяин вечно приносил газетные вырезки со статьями о жестоких убийствах, кражах, ограблениях и поджогах, чтобы убедить Лину в том, что она находится в лучшем месте на этой планете. Прошлая жизнь вскоре стала казаться чем-то нереальным, будто ее никогда и не было вовсе, будто не было девочки по имени Лина, учившейся в школе номер двенадцать и пропавшей на выпускном, когда все только должно было начинаться.

Мать с отцом не хотели верить, что их дочь уже не найти. Они делали все, чтобы отыскать ее, чтобы восстановить хронологию событий той роковой ночи. Но мало кто мог помочь им в этом. Маша тоже так и не вернулась. Последним напоминанием о подругах были фотографии с их безумными танцами в фонтанах Поклонной горы, после которой след девочек терялся.

— Она была такой умничкой, — сквозь слезы твердила мама, — такой перспективной, усидчивой.

Отец на это качал головой и говорил:

— Она просто была нашей дочерью…

Помимо отца с матерью там, на воле, у Лины осталась младшая сестра. Она не была такой умничкой, перспективной и усидчивой, как старшая, отчего нередко видела в глазах матери сожаление о том, что пропала именно Лина.

Никто в их семье не говорил «умерла», несмотря на прошествие стольких лет с выпускного. Было слишком трудно признать, что родная плоть и кровь, должная стать продолжением после твоего ухода из этого мира, гниет где-то в земле, словно все годы, проведенные рядом, были лишь для того, чтобы ты вспоминал их, мучаясь и стеная от понимания масштабов утраты.

Родителей же Маши не связывало наличие других детей, поэтому их семья не выдержала такого удара судьбы и вскоре распалась. Мать нашла себе нового мужа и через четыре года родила повторно, а отец так и не смог оклематься и с головой ушел в работу.

Лина вязала, чтобы успокоить нервы и скоротать время томительного ожидания. Этому она научилась здесь по книжкам, так же как и шитью, плетению фенечек, корзин, вышиванию и другим видам рукоделия, коими должно заниматься приличной девушке. Результаты ее трудов забирал хозяин и оставлял лишь то, что было сделано для личного пользования.

За дверью послышался шорох. Лина тут же отложила вязание и подскочила ко входу.

«Один, — мысленно считала она, слушая повороты в замочных скважинах. — Два, — ее сердце замирало, а в глазах появились слезы радости. Хозяин наконец-то вспомнил о ней! Главное, чтобы теперь не передумал. Так бывало не раз. Он начинал открывать замки, но что-то заставляло его развернуться и уйти, так и не заглянув к Лине. А она оставалась сидеть в полном недоумении и долго не отводила взгляда от тяжелой двери, отделявшей ее от жизни. Теперь Лина всегда считала щелчки открывающихся замков. Еще четыре поворота ключа в другой скважине, и девушка чуть слышно пролепетала: — Три, — потом снова повороты. — Четыре, — и наконец: — Пять». Дверь открылась. На пороге стоял хозяин в свободных джинсах и футболке навыпуск, замаранной в грязи. Он спокойно зашел, не говоря ни слова, закрыл дверь и уселся на стул. Закинул ногу на ногу и прикурил сигарету. Выпустил первый клуб дыма и только после этого заговорил, будто не замечая, что Лина еле сдерживается, чтобы не наброситься на него с объятиями.

— Как я замучился с этой картошкой, — сказал хозяин и потер затекшую шею. — Весь огород перекопал. Собрал пять мешков.

Так Лина поняла, что сейчас осень.

Он продолжал нудно рассказывать о своих трудовых буднях, и казалось, ему вовсе нет дела до столь долгой разлуки с Линой. Но она боялась что-либо говорить по этому поводу — хозяин терпеть не мог, когда его перебивали или заводили беседы о слюнявой ерунде.

Он затушил сигарету и откинулся на спинку стула.

— Ну иди сюда. Чего сидишь? — вяло ухмыльнулся. — Я же знаю, что тебе нужно. Все вы похотливые сучки.

Лина виновато улыбнулась и подошла к хозяину, вся зажатая от смущения и нетерпенья.

— Давай, — протянул он, словно делал ей какое-то одолжение, и, приподняв футболку, расстегнул молнию на джинсах, — вставай на колени. На большее меня сегодня не хватит.

В такие моменты хозяин был не против, если она теребила себя ручкой, которую грозился отрезать за подобные выходки в его отсутствие, и Лина наконец смогла унять зов плоти, так мучивший ее все эти дни, проведенные в полном одиночестве.

«Не страшно, если ты один, страшно, если ты ноль»? «Лучше будь один, чем вместе с кем попало»? Для Лины эти фразы были пусты. Она бы посмотрела, как заговорили бы Омар Хайямы и иже с ними, просиди они взаперти не пойми где девять долгих лет, не видя и лучика солнца. В таких условиях сам дьявол сойдет за лучшего друга и ангела-спасителя от одиночества. И ты лучше станешь полным нулем, чем останешься наедине с собой, даже если компанию тебе составит лишь такой же ноль, как и ты сам.

— А ты сегодня в настроении, я посмотрю, — хмыкнул хозяин, когда Лина, не успев сглотнуть, снова стала ластиться к нему, надеясь, что тот решится на более активные действия. — Но извини, дорогуша, я и правда устал.

Но Лине это показалось не очень убедительным, и она продолжила соблазнять своего хозяина. Он засмеялся и сказал:

— Ну хватит правда, — легонько отстранил ее от себя.

Лина вновь не послушалась, желая ласки.

— Я сказал «нет»! — рявкнул хозяин, схватил ее за волосы и отдернул от своего паха. — Может, позже… — спокойно добавил он, застегивая ширинку.

Лина всегда металась между своими желаниями и страхами, находясь в обществе хозяина, и часто принимала решения не обдуманно, а лишь повинуясь тому чувству, что было сильнее в конкретный момент. И сейчас ей вновь было страшно. Страшно, что он изобьет ее, поэтому она вернулась на кровать и стала молча смотреть, как хозяин закурил очередную сигарету, наполняя помещение табачным дымом. Ей он курить запрещал, никогда не приносил спиртного и тем более наркотиков. Говорил, что женщина не должна уподобляться мужчинам. Как и мужик бабам. Поэтому его дело быть мужиком, который пьет, курит, сквернословит и поднимает руку, когда ему вздумается. А ее как женщины слушаться всего, что он ей говорит, и вязать свои шарфы, свитера и прочую лабуду, что пользуется спросом.

Хозяин любил травить байки о преступниках, которых он ловил на работе, убивая при этом сразу двух зайцев: он запугивал Лину историями о жестокости людей снаружи, чем отбивал всякие помыслы о другой жизни, и представал в глазах своей рабыни настоящим героем, спасающим не только ее, но и все человечество. Вот и теперь он принялся рассказывать об очередном раскрытом им преступлении. Лина заворожено слушала. Ей было интересно все, что он говорил, ведь больше ей слушать было некого. Хозяин не позволял ей читать ничего кроме книг по рукоделию, домострою, религиозной литературы и одобренных им лично изданий, не давал слушать музыку, а тем более смотреть телевизор, который последний раз она видела, когда была на свободе. Он не хотел, чтобы она забивала себе голову всякими глупостями и задумывалась о том, что есть другая жизнь, которая лучше этой. Для нее был только жестокий внешний мир и эта «клетка», которая не была даже золотой, но казалась своей постоялице единственным местом, где она в безопасности.

— Ладно, давай еще разок, и я пойду, — закончив свою историю, сказал хозяин и снова расстегнул ширинку.

Оставшись одна, Лина расплакалась. Порой она не чувствовала ничего кроме опустошения. Но бывали дни, когда эмоции накрывали с головой, и с ними невозможно было совладать. Единственным плюсом в этом было понимание того, что Лина все еще жива, хотя зачастую это благом вовсе не казалось. Иногда не оставалось никаких переживаний, потому что все, что с ней происходило, было много-много раз пережито и обдумано. Была только скука. Скука и пустота. Но всякий раз все возвращалось на круги своя, и Лина плакала, страдала, желала, боялась и скучала.

Она думала о самоубийстве и не единожды. Но ни разу не решилась покончить с собой, потому что до сих пор не оказывалась на той грани, где жизнь ее пугала больше, чем смерть. Несмотря на все мучения, насилие во всех его проявлениях и безвыходность своего положения, Лина была убеждена, что сама во всем виновата. Конечно, хозяин хорошо постарался, воспитывая свою пленницу. И она поверила, что любое наказание следует за ее проступком. Значит, если она схлопотала, то в чем-то провинилась. Вина ее не всегда была очевидна, но всегда была. Без сомнений. Без вопросов и попыток оправдаться. Все они остались в прошлом. В далеком прошлом, с которого здесь все начиналось и которое казалось еще более жутким, чем настоящее.

Сначала Лина сопротивлялась. Было страшно, но о самоубийстве она не думала. Лишь боялась, что хозяин убьет ее. Тогда была только воля к свободе и вера в спасение. Потом Лина стала постепенно сгибаться под напором и властью хозяина, и в итоге девушка смирилась и приняла его правила игры, полностью повиновавшись и безропотно капитулировав. Реши она изначально, что спасения нет, то покончила бы со всем этим разом, оставив лишь свой труп, с которым не известно, что мог сотворить ее странный повелитель.

Но тогда Лина верила.

Теперь все было иначе.

Хозяин снова закрыл на пять замков, поэтому Лина еще долго не могла успокоиться, боясь одиночества, не успевшего закончиться и так скоропалительно наставшего вновь. Он ушел, даже не сказав, что любит ее. Причины этого она не знала. Так бывало не единожды, но каждый раз оставляло Лину с чувством полной ненужности и ожидания получения причитающегося. Так и хотелось спросить: «ты меня любишь?» Но она молча провожала хозяина взглядом, не зная, когда он появится вновь.

Когда слезы кончились, Лина взялась за дневник. Он часто ей помогал. Так пишешь все, что на душе, а потом понимаешь, что ничего там уже не осталось. Все на бумаге, которая все это стерпит. А в душе пустота, не мешающая уснуть и забыться.

Иногда Лине снились люди из прошлого. Знакомые и родные. Она уже почти не помнила их лица, но во сне неизменно узнавала родные глаза, руки и голос. Сегодня ей снилось, как мама готовила ужин. Пришли гости, но самой Лины там не было. А потом она поняла, что это поминки. Ее поминки. Но все улыбались. Никто не плакал. Только Лина, когда проснулась и вспомнила, что никому не нужна, кроме, быть может, ее хозяин, в любви которого уже возникают сомнения.

Чаще всего ей снился именно он, ее хозяин. Порой он ругался, порой любил ее, ласкал ее тело и говорил слова любви. А иногда просто рассказывал свои истории. Обычно все происходило здесь, в этом тесном помещении. Даже родные часто ей снились именно в этой каморке. Но иногда Лина оказывалась на море, на которое ездила каждое лето с родителями и сестрой. А теперь во снах она была там с ним, с человеком, который отобрал ее прошлую жизнь и подарил новую, убедив, что возврата больше нет.

Когда Лина открыла глаза после ночи выпускного, она не сразу поняла, что происходит, и где она находится. Девушка лежала в чужой кровати в незнакомой комнате. Страха не было, потому что еще вчерашняя школьница, не видевшая в своей жизни ничего хуже тройки по химии, не могла подумать, что с ней произошло нечто ужасное. Истории о пропавших людях были лишь историями, мало соотносившимися с реальностью в ее юной головке. Поэтому, когда увидела сидящего на стуле молодого человека, Лина лишь смущенно опустила глаза, начав гадать, было ли у них что-нибудь этой ночью. Она стеснялась спросить, где находится, чтобы не выдать свою алкогольную амнезию.

— Как спалось? — спросил незнакомец.

Казалось, она где-то видела его лицо, но где, вспомнить не могла.

— Хорошо, спасибо, — робко улыбнулась девушка. Он был вполне в ее вкусе, и Лина поймала себя на мысли, что будет рада узнать, если между ними и правда что-то произошло.

— Ты девственница? — таким же будничным тоном произнес тот.

— А… — растерялась выпускница и смущенно сказала: — Довольно… неприличный вопрос…

— Ты девственница, я спросил? — грубо отозвался тот, не реагируя на морализаторства девчонки.

— Да, — кивнула Лина и стала выбираться из постели, почувствовав что-то неладное.

— Хорошо, — сказал парень. На вид ему было немногим больше двадцати, голова выбрита почти под ноль, и только теперь девушка заметила, что на нем милицейская форма. Тут в памяти всплыла встреча с этим типом в переходе, и Лина спросила:

— А где Маша?

— Это та, что была с тобой?

— Да.

— Она еще спит.

И вдруг до Лины дошло, что, по всей видимости, она находится в отделении, куда ее забрали за неподобающее поведение. Возможно, вытрезвитель или что-то в этом роде. Она понятия не имела, как выглядят заведения подобного толка, поэтому вполне могла допустить, что это одно из них.

— Я могу ее увидеть?

— Нет, — милиционер продолжал спокойно сидеть на стуле, пока Лина обувалась и пальцами пыталась расчесать спутанные волосы, в которых засохли кусочки рвоты.

Когда она привела себя в относительный порядок и направилась к двери, человек в форме встал и преградил ей путь.

— Куда собрались, гражданочка? — на его лице появилась ухмылка. В другой ситуации она могла бы показаться даже милой, но сейчас напугала Лину до ужаса.

— Я что, задержана?

— Можно и так сказать.

— А как еще можно… сказать?.. — с трудом выдавила из пересохшего горла девушка.

— Вон там душ, — указал на проем в стене служитель закона.

Лина оглянулась, затем медленно повернулась обратно:

— И?

— Не подобает девушке расхаживать в таком виде, — он смотрел на нее в упор, не спуская с лица своей странной полуулыбки.

— Вы предлагаете мне сходить в душ? — решила уточнить Лина.

— Можно и так сказать, — кивнул тот. — А можно, — предвосхитил реплику собеседницы, — и что я настаиваю на этом.

Он вернулся на стул. Лина сделала шаг в сторону двери, милиционер не шелохнулся. Видя, что путь свободен, девочка решительно взялась за ручку, но та не поддалась ей.

Не оборачиваясь, надзиратель подытожил:

— Сначала душ, потом все остальное, — по его голосу было заметно, что он улыбается.

Лина замешкалась.

— И Вы тут будете сидеть? — нервно спросила она, решив, что выбора у нее не осталось.

— Могу выйти, — парень встал и поравнялся с задержанной.

— Будьте так добры, — сглотнула Лина.

Милиционер жестом указал ей в сторону душа, дождавшись, когда она сделает первые шаги, открыл дверь, вышел наружу и запер Лину в полном одиночестве.

С опаской оглядываясь по сторонам и боясь, что этот тип вернется в любую минуту, девушка зашла в душевую и неуверенно стала стягивать одежду.

На полочке лежало все необходимое: мочалка, на счастье Лины, еще даже не распакованная, душистое мыло, тоже новое, и шампунь для волос. Девочка постаралась управиться как можно быстрее, чтобы покинуть это жуткое место, несмотря на привлекательность здешних сотрудников. Когда она одевалась, в ее голове промелькнула мысль, что ей даже немного жаль, что этот, судя по погонам, сержант — хотя Лина не шибко разбиралась в званиях — оказался столь приличным и не решился заглянуть в ее душевую. На стене висела сушка для волос, как в раздевалке бассейна, в который их водили всем классом на занятия физкультурой. Только теперь Лина поняла, что будет скучать по школе и одноклассникам, ведь, несмотря на прошествие всего лишь одной ночи, как они перестали быть учениками, что-то уже изменилось. Все они стали немного дальше друг от друга. И с каждым днем, месяцем и годом этот разрыв будет увеличиваться, пока они окончательно не потеряются и не спутаются с тысячами других людей, которых им еще только предстояло узнать.

Когда с раздумьями и сушкой головы было покончено, Лина направилась на выход. Стоило ей покинуть ванную комнату, как входная дверь отворилась, но тут же вновь закрылась за сержантом, запершим ее изнутри.

— Я могу идти? — стараясь не выдать своего испуга, спросила девушка.

— У тебя есть ноги, и я вижу, как ты ими передвигаешь, — снова ухмыляясь, начал говорить милиционер, — стало быть, ты это можешь.

— Я имею в виду, — замялась Лина, — я могу уйти отсюда?

— А куда ты собралась? — парень скрестил руки и оперся спиной на дверь.

Мозг все еще отказывался делать вывод, что ей угрожает опасность, но Лина уже понимала, что здесь явно что-то не так.

— Перестаньте так шутить, — сглотнула она. — Вы меня пугаете.

— Я? — парень склонил голову на бок и прикусил нижнюю губу, вглядываясь в глаза задержанной.

Та стояла, не шелохнувшись.

— Да, — тихо вымолвила она, видя, что незнакомец не собирается говорить, пока не получит ответа на свой вопрос.

— И правильно, — он расплылся в широкой самодовольной улыбке.

Лина оцепенела.

— Ты знаешь, — сержант сделал шаг в ее сторону, — я рад, что ты девственница.

Девушка стала пятиться назад.

— Значит, тебя все еще можно спасти, — он продолжал наступление.

Лина оглядывалась по сторонам в поисках чего-нибудь острого или тяжелого, но, как назло, все словно специально убрали из этой комнаты.

— Я понимаю, тебе сейчас страшно. Но со временем до тебя дойдет, что бояться надо вовсе не меня.

Лина не выдержала и закричала что есть мочи. Она принялась звать на помощь в надежде, что ее кто-нибудь услышит.

— Не стоит этого делать, — парень неодобрительно помотал головой.

Девушка его не слышала и продолжала кричать. Тогда сержант ударил ее по лицу наотмашь и повторил:

— Я же сказал, не стоит этого делать.

Лина задохнулась от ужаса и схватилась за пылающую щеку, но уже спустя пару секунд из ее горла вырвались новые крики ужаса.

Сержант напрягся и стиснул хрупкие плечи Лины своими мощными руками. Она продолжала драть глотку и начала вырываться, брыкаться и дубасить милиционера ногами. В ответ на это он доволок ее до стены и хорошенько ударил об нее спиной. Когда это не помогло, он приложил ее сильнее, но девочка не успокаивалась. Тогда парень отпустил ее и опять врезал по лицу. Это заставило Лину замолчать и вжаться в стену от боли и испуга.

— Либо ты слушаешься меня, либо сдохнешь, как и твоя Маша.

— Ты убил Машу?! — завопила Лина.

Тот опять ударил ее и повторил:

— Либо ты слушаешься меня, либо сдохнешь. Поняла?

Лина закивала, заткнув себе рот руками в страхе, что снова начнет кричать.

— А что с Машей — мертва ли она, выгнал ли я ее — тебя уже не касается.

Лина смотрела на него выпученными глазами, все еще зажимая ладонями рот.

— Поняла? — замахнулся сержант.

Лина вновь быстро закивала.

— Ты будешь делать то, что говорю тебе я. Если ты этого не делаешь, я тебя бью. Я тебя бью и в том случае, если ты делаешь то, чего я делать тебе не велел. Это понятно?

Лина кивнула.

— Ну и умничка, — улыбнулся парень. — Все довольно просто. Чего тут не понятного, правда?

Он выжидающе посмотрел на Лину, та снова кивнула, поняв, что сержант хочет получить подтверждение своим словам.

— Хорошо, — заключил он и принялся расстегивать пуговицы на рубашке.

Догадавшись, что последует дальше, Лина зажмурилась и медленно осела на пол, трясясь от страха и продолжая затыкать рот, чтобы не раскричаться пуще прежнего. Ей больше не казалась заманчивой близость с этим типом. Несмотря на всю его внешнюю привлекательность, теперь он был для нее самым страшным уродом, даже похуже Мишки Еременко, прыщавого жиртреста-одноклассника, над которым все издевались, включая саму Лину и Машу, которая, возможно, уже была мертва.

— Я понимаю, что для девушки очень важен первый раз, так что только от тебя зависит, насколько гладко все пройдет. Я буду нежен, если ты будешь хорошей девочкой. Или я сделаю все грубо, если мне что-то не понравится. Неизменным остается одно — я это сделаю. Договорились?

Лина молча рыдала на полу, стараясь подавить всхлипы.

— Договорились? — пнул ее ногой парень.

— Угу, — пропищала она, закивав головой.

— Ну и хорошо, — облизал он губы и с улыбкой поднял девушку за плечи.

Она вся тряслась от страха, но его это, похоже, только забавляло. Он взял ее руку, приложив усилие, чтобы оторвать ее ото рта, и провел ею по своему обнаженному торсу.

— Нравится? — спросил парень, гордясь своим спортивным телом.

— Угу, — закивала Лина, зажмурившись и не смотря на сержанта.

— Ты глазки-то открой, — снова облизнулся тот и закусил нижнюю губу.

Лина продолжала стоять с закрытыми глазами и молилась, чтобы все это оказалось просто ужасным сном.

— Смотри! — закричал он.

Лина пересилила себя и посмотрела на голую грудь сержанта и живот, по которому он продолжал водить ее рукой. Парень с наслаждением наблюдал за девушкой напротив, уверенный в своей привлекательности. Когда ему это показалось достаточным, он скинул расстегнутую рубашку, привлек к себе Лину и начал гладить ее по спине, потом забрался под юбку, продолжая наблюдать за ее реакцией. Она вся скукожилась, испытывая дикий ужас, отвращение, стыд и страх. Вот тогда она готова была бы умереть, но все еще не могла поверить, что это происходит на самом деле. Что это происходит с ней. Что она, еще вчерашняя школьница, сидевшая за партой, стоит перед полуголым незнакомым парнем, который трогает ее в тех местах, к которым не прикасался никто посторонний, и главное, что все это происходит против ее воли, против желания, против всех представлений о том, как это должно было бы быть.

Она пыталась вяло сопротивляться, но за каждое лишнее движение получала по лицу. Когда Лина осталась без одежды, сержант потащил ее на кровать и, нависая над ней, как колосс, принялся расстегивать брюки. Лина впервые в жизни видела перед собой совершенно голого мужчину и впервые в жизни она совершенно не хотела видеть перед собой совершенно голого мужчину. Он склонился над ней и принялся целовать в обездвиженный рот, в котором запрятался вопль ужаса.

— Ты, может, еще и не целовалась никогда? — хмыкнул сержант, оторвавшись от вялого языка Лины. Она нерешительно помотала головой, оставляя на усмотрение парня интерпретацию ее ответа. Тот решил, что он значил полнейшую неопытность девчонки даже в этом вопросе, и стал наставлять ее: — Просто повторяй за мной.

Лина продолжала бездействовать.

— Я, по-твоему, лежу, как труп? — сурово спросил сержант.

Девушка помотала головой.

— Тогда и ты не должна. Ясно?

Она медленно кивнула.

— Если бы мне нужен был труп, я бы уже придушил тебя.

Он вновь принялся ее целовать, активно работая языком, но все было без изменений. Тогда парень ударил ее так, что у бедняги искры из глаз посыпались, и на мгновение вокруг все потемнело.

— Посмотри, что ты наделала! — рявкнул парень, показывая на причинное место, начавшее терять былую стойкость.

Девочка взвыла, в ужасе отвернувшись от увиденного. У нее в голове не укладывалось, как можно к этому прикасаться по доброй воле.

— Сука! — снова ударил ее сержант.

Лина решила, что пусть лучше он изобьет ее до потери сознания, чем она даст ему надругаться над собой, пребывая в здравом уме и твердой памяти. Она принялась вырываться и пыталась сопротивляться его новым нападкам, кричала и старалась выскользнуть из его мощной хватки. Тогда насильник повернул ее на живот и придавил всем телом, лишив возможности двигаться.

— Я же сказал, что я все равно это сделаю, сука! — прорычал ей в ухо сержант и приступил к намеченному.

Лину пронзила адская боль, будто изнутри ее резали острым ножом. Но страшнее была боль не физическая.

— Нравится? Тебе нравится, сука?! — повторял парень, ускоряя темп.

Лина выбилась из сил и безвольно плакала, мечтая исчезнуть, испариться, будто никогда и не было девочки по имени Лина, которую мама с папой не дождались с выпускного.

Хозяин не появлялся вот уже три дня, по примерным подсчетам Лины. Она себя успокаивала тем, что сейчас сезон сбора урожая, и он очень занят. Но раньше его это не останавливало, и в прошлые годы он заглядывал к ней каждый вечер после напряженного дня, чтобы расслабиться в женском обществе. Лина боялась, что он нашел себе кого-нибудь еще там, на свободе, но гнала эти мысли прочь, зная, что не выдержит подобного предательства. Он был ее единственным. И все говорило о том, что и она у него одна. Сам хозяин утверждал именно это, и Лина не видела смысла ему не верить.

Дни здесь тянулись медленно и не отличались особым разнообразием. Порой Лина успевала поспать пару раз за сутки, а то и все три, поэтому ее расчеты со временем были не совсем точны. Она бы запуталась и в годах, если бы не праздники, которые хозяин исправно устраивал, не забывая ни об одной важной дате. Он всегда дарил подарки и приносил угощения, собственноручного приготовления. Иногда он вел себя очень даже мило, и со стороны можно было подумать, что это обычная семейная пара, если не брать во внимание тот факт, что жена замурована в подвале за металлической дверью о пяти замках.

Главной датой в Линином маленьком мирке была их годовщина. Годовщина их знакомства, начала их отношений. Годовщина ее пребывания здесь. В этот день она узнавала, что прошел еще один год с того самого дня, который перевернул в ее жизни все. Это не просто встреча со знаковым человеком, не получение высокооплачиваемой должности или расставание с верным другом. Это событие, которое изменило ее жизнь до неузнаваемости, лишило всех близких, друзей, родных и врагов, отобрало все, что было так привычно и нормально, подменив на комнатушку, ставшую для Лины целым миром, за пределами которого лишь неизвестность, теперь пугающая больше, чем все, что ей приходилось терпеть от ее хозяина, ставшего единственным близким, другом, родным и врагом.

Каждая годовщина оказывалась большим испытанием, и всякий раз Лине сложно было совладать со своими противоречивыми чувствами. Она оплакивала все, что потеряла. Но и радовалась тому, что приобрела. В этот знаменательный день хозяин проводил с ней больше времени, чем обычно, скрашивая ее печаль от грустных мыслей. Лина уже плохо понимала, чего лишилась, зато прекрасно видела, что приобрела. Начиная размышлять над этим, она успокаивала себя тем, что рядом с ней такой мужчина, как хозяин. Но стоило ей перестать думать, и скорбь вновь охватывала ее сердце. Беспричинная, для нее иррациональная, но вполне ощутимая скорбь о прошлой жизни, которой не будет уже никогда, даже если однажды хозяин и решится отпустить свою пленницу на волю.

Порой Лина думала о том, что бы она делала, подари он ей свободу. Сначала она фантазировала о жизни снаружи. Но потом поняла, что не смогла бы и шагу ступить отсюда, даже если бы хозяин не запирал ее железную дверь ни на один из замков.

Лина закончила с вязанием свитера и положила его в корзину для готовых вещей, которую пару лет назад сплела из ивовых прутьев, принесенных хозяином. Когда тот впервые доверил ей спицы, Лина решила, что это ее шанс на спасение. Ей было не одолеть хозяина голыми руками. Она пыталась. И не раз. Но острые спицы могли послужить неплохим оружием. Так ей казалось. Услышав скрежет открывающихся замков, она затаилась у двери, чтобы атаковать своего узурпатора на поражение. Сердце бешено колотилось, и кровь пульсировала в висках, сдавливая голову до боли и угрозы потери сознания. Дверь отворилась. Медленно и осторожно. Лина ждала. Но хозяин все никак не появлялся. Ожидание было невыносимым, и тогда она решилась выглянуть наружу. Стоило ей немного просунуть лицо в проем, как она мгновенно почувствовала сильный удар в лоб. Лина отшатнулась и выронила спицы.

— Еще раз задумаешь подобное, я загоню тебе эти спицы в зад, — рявкнул хозяин, ступив на порог комнатушки. — Я все вижу. Помни это.

Так Лина окончательно поняла, что находится под наблюдением, и спрятаться ей не удастся. Тогда она решила взять хитростью и спустя какое-то время начала делать вид, что больше не хочет сбежать. Поначалу хозяин с опаской наблюдал за нею, но вскоре решил, что пленница наконец-то все осознала и сдалась. Именно такого результата он и добивался, а значит, верил, что однажды это произойдет. Почему не сейчас?

Он пришел после тяжелой смены и устало развалился на кровати. Девушка расторопно стянула с него обувь и принялась массировать ему ноги. Он это любил. Она нет. Но скрывала свое отвращение. Он мычал от удовольствия, наслаждаясь прикосновениями рабыни.

— А теперь соси, — решив, что массажа достаточно, приказал хозяин.

Лина скрепя сердце принялась за дело. Хозяин откинулся на подушку и положил руки под голову.

— Я же знаю, что тебе нужно, — пробормотал он, закрывая глаза. — Все вы похотливые сучки.

Убедившись, что хозяин не смотрит, Лина выхватила спицу из-под кровати и нанесла ему удар в живот.

Настроившийся на добротный минет бедолага взвыл от боли и неожиданности. Но все пошло совсем не так, как на то рассчитывала Лина. Спица оказалась слишком тонкой и гладкой, рука скользила по ней, как по маслу, удобно схватиться не представлялось возможным, равно как и причинить противнику значительный урон, достаточный для нейтрализации объекта, а не для рискованной провокации его агрессии.

Разъяренный парень ногами оттолкнул свою рабыню, попытавшуюся проявить неповиновение, и вытащил из живота спицу, вошедшую в него лишь на полдюйма.

— Тупая мразь!!! — рявкнул он. — Ты очень пожалеешь об этом! Очень!!!

Хозяин встал с кровати и двинулся на Лину. Она пыталась сопротивляться, но даже раненным, тот был гораздо сильнее ее. Он принялся избивать Лину ногами, остервенело пиная в живот и голову.

— Ну что, сука, уже жалеешь? Или тебе еще мало?!

Лина задыхалась, корчась на полу после побоев. Но хозяину показалось это недостаточным, он вошел в раж, а прилив адреналина притупил боль в животе, из которого струилась темная кровь. Он стянул с девушки шорты с трусиками и изнасиловал в задний проход, желая причинить ей как можно больше боли. Лина не выдержала муки и потеряла сознание. В таком состоянии хозяин и оставил ее, покончив со своим жестоким наказанием.

К тому моменту, когда он доверил своей пленнице инструменты, необходимые для обработки лозы при плетении корзин, у нее не осталось воли к сопротивлению, и она ни разу не попыталась воспользоваться ими не по назначению.

За каждый проступок Лину ждало наказание, и с течением времени у нее выработался условный рефлекс не делать того, за что придется отвечать. Она была запрограммирована на послушание. Сначала алгоритмы давали сбои, которые хозяин настойчиво исправлял побоями, насилием и лишением пищи. Но в итоге он добился своего — Лина стала покладистой. И даже если грозный хозяин обращался с ней как с собакой, она ластилась к нему, как кошка.

Казалось, у нее не было иного выхода. И Лина выбрала путь наименьшего сопротивления, когда не осталось сомнений, что это самое сопротивление бесполезно. Но она не принимала никаких осознанных решений. Все произошло само собой, и стойкость девушки лопнула, как виноградина, зажатая меж двух заскорузлых пальцев. Теперь вопреки всем поступкам хозяина, должным вызывать гнев и ненависть, у Лины появилась к нему болезненная привязанность, которую она называла любовью. Будучи на свободе, Лина много раз слышала о стокгольмском синдроме, но всегда считала его не более чем мифом, не имеющим никаких логических объяснений и фактических доказательств. Ведь надо быть полным идиотом, чтобы проникнуться симпатией к своему обидчику. Так она считала раньше. А теперь была готова стать идиоткой, лишь бы выжить.

Делать было нечего. Вязать больше не хотелось, Лина выполнила все задания хозяина. В комнате чистота, как и в голове, свободной от мыслей. Девушка разделась и легла в кровать, надеясь забытья сном, хотя спать вовсе не хотелось. Она смотрела на старую стену с засаленными обоями, не менявшимися с ее самого появления в этом богом забытом месте. Лина давно привыкла спать при свете — выключателя в комнате не было. Лишь несколько раз за все девять лет, благодаря редким перебоям электричества, она оставалась в кромешной тьме. И темнота эта ее безумно пугала. Только вид привычных вещей успокаивал Лину. И лицо хозяина, одновременно внушавшее благоговейный ужас.

Из полудремы ее вырвал скрип открывающейся двери, и Лина тут же уселась на кровати, готовая к любой команде хозяина.

— Ты соскучилась по мне, моя девочка? — улыбнулся тот, закрывая дверь.

Лина закивала и чуть слышно произнесла:

— Да… очень…

Ее лицо озарило неподдельное счастье, а глаза засветились любовью. Первое время долгие разлуки с хозяином лишь возвращали ей разум и понимание того, куда она попала. Лина почти физически могла ощущать, как чувство любви уходит, как наваждение покидает ее тело и душу. И каждый раз при возвращении хозяина ей приходилось привыкать вновь, снова проходить через круги ада, страх и отвращение лишь для того, чтобы опять в него «влюбиться». Когда же пришло осознание, что это замкнутый круг, разлуки стали только усиливать чувства, потому что их потеря перестала приносить облегчение, а лишь преумножала муки в и без того нелегкой жизни. Лина приспособилась. Приспособилась к этим нечеловеческим условиям с помощью чувства, которое многие называют болезнью. И в некоторых случаях ничем иным его называть не приходится.

— Я тоже соскучился, — нежно поцеловал ее хозяин.

Сегодня он был в хорошем настроении, и это сулило прекрасное времяпрепровождение в его обществе. В такие моменты Лину уже ничто не беспокоило, и она вилась вокруг хозяина, внимая каждому его слову и прикосновению. Он уже давно понял, что Лина стала безобидной, и перестал быть начеку, опасаясь очередной спицы, всаженной в живот, когда он меньше всего того ожидает. Но, несмотря на это, хозяин продолжал запирать ее. Он и сам верил, что в этом давно нет никакой нужды, но так было спокойнее. Им обоим. Ему — потому что он понимал, что Лина может захотеть видеть его раньше, чем он сам того пожелает. Ей — потому что гораздо проще с чем-то мириться, когда нет иной альтернативы. Она уже не знала другой жизни и знать не хотела, скорее боясь, что та ей понравится, нежели иначе. У нее была ее коморка, рукоделие и хозяин. Что еще нужно для счастья?

Он тоже не знал, что еще могло быть нужным женщине, поэтому не считал необходимым давать Лине больше того, что уже ей предоставил.

На хозяине были брюки и белая рубашка с расстегнутым воротом. Он давно не приходил в форме. Хозяин перестал одевать ее после одного случая, когда сильно избил свою пленницу и замарался кровью. Это было еще в самом начале их истории, и с тех пор Лина ни разу не видела на нем кителя и погон. Несмотря на многочисленные россказни о своей работе, ее покровитель никогда не говорил ничего конкретного. Возможно, это была профессиональная привычка, заставляющая скрывать детали, которые не стоит знать посторонним. Даже спустя все эти годы он все еще избегал конкретики в отношении своей личности. Лина до сих пор не знала ни его имени, ни возраста, ничего, что могло бы помочь ей отыскать хозяина, окажись она за пределами места своего заточения.

Прошло несколько месяцев с тех пор, как Лина попала в рабство. Она ни разу не говорила со своим хозяином, если не считать вынужденных фраз, служивших ответами на вопросы, оставить без внимания которые можно было только ценой собственного здоровья. Хозяин пришел грустный и молча уселся на стул. Лина исподлобья наблюдала за ним, не говоря ни слова.

— Я никогда не хотел просто сделать тебе больно, — после долгого молчания произнес парень.

Девушка прислушалась, но не шелохнулась.

— Для вас все кажется нормальным… вы гуляете, трахаетесь напропалую, не задумываясь о том, что будет чувствовать тот, кому вы достанетесь… если бы я опоздал, ты бы стала такой же, как все эти швали, трясущие своими дырками, как пряниками, перед всяким отрепьем. А разве такой ты хотела бы быть, а, Лина?

— Нет, — ответила та. Она не помнила, чтобы называла ему свое имя. Но он с самого начала его знал. Вполне возможно, Лина сообщила его при знакомстве, которого совсем не помнила. Но оставалась надежда и на то, что милиционер узнал его от Маши. Могло ли это означать, что он не убил ее? Вряд ли… ведь с его взглядами на жизнь и строгими требованиями к женщинам он не стал бы мириться с такой, как она. Маша не была девственницей, и хозяину бы это вряд ли понравилось.

— Вот и я о том же! — оживился он. — Ведь ты должна понимать, что я лишь о тебе забочусь, дурочка.

Со стороны он казался вполне нормальным парнем, но уверенность и фанатизм, с которыми этот мужчина вещал совершенно абсурдные для Лины вещи, убеждали ее в том, что он невменяем. А ведь со временем именно эта уверенность и заставила девушку поверить ему. Когда человек так рьяно что-то утверждает, начинаешь задумываться, вдруг за этим стоит нечто большее, нежели просто безумие.

— Когда-нибудь ты поймешь, что я прав, — опустил голову парень. — Я лишь надеюсь, что это произойдет как можно скорее, и нам обоим не придется так сильно мучиться. Понимаешь?

— Угу, — Лина кивнула, хотя с трудом улавливала суть его слов.

— Я правда не хочу, чтобы ты страдала. Я хочу сделать тебя счастливой. Ты должна это понять. Должна. Подойди ко мне, зайка, — нежно улыбнулся хозяин, что на первых порах было довольно редким явлением.

Лина медленно подошла к стулу, уже зная, что последует дальше. Она ненавидела это, но все реже сопротивлялась, зная, что хозяин в любом случае сделает свое грязное дело вне зависимости от того, будет она сопротивляться или нет. Отличие заключалось лишь в том, что при повиновении она не оказывалась избитой.

— Я же люблю тебя, — притянул к себе Лину хозяин и усадил на колени. — Когда-нибудь ты поймешь это и тоже меня полюбишь. Вот увидишь. Скорее всего, ты меня уже любишь, просто пока не знаешь. Но я помогу тебе поскорее это понять.

Из глаз Лины потекли слезы, ее била мелкая дрожь, но она сидела в молчаливом ожидании, мысленно убеждая себя, что все это происходит не с ней. Это кто-то другой сидит на коленях у этого ненормального, который залезает кому-то совершенно другому, а вовсе не ей, под юбку и начинает хозяйничать в трусиках этой совершенно незнакомой девочки, которой Лина абсолютно не является и к которой не имеет никакого отношения.

Она продолжает безмолвно повторять себе: «это не я, это не я, не я…» — а он гладит кого-то другого по влажному от слез лицу, думая, что делает этой другой приятно.

— Тебе нравится? М? Нравится? — спрашивает он, нависая над какой-то незнакомой Лине девушкой, распластанной на полу.

Та другая девчонка кивает ему, чтобы он ее не ударил. А он верит ее лжи и ускоряет темп. Он не разрешает той несчастной закрывать глаза и отворачиваться, заставляет ее смотреть на его вспревшее тело. Он красуется перед ней, зная, как напрягаются его мускулы при каждом движении, приближающем его к завершению.

Незнакомая Лине девочка чувствует, как на ее грудь, живот и лицо опускается что-то влажное и ослизлое. Она ощущает это на губах и неимоверным усилием заставляет себя сдержать рвотный позыв. Ведь она, Лина, помнит, как хозяин злится, если ее тошнит от этого. Когда подобное случилось впервые, он пытался заставить ее вылизать все, что она из себя исторгла. Тогда Лина отказалась, за что хозяин избил ее до полусмерти.

— Сходи в душ, — сказал ей парень, удовлетворенный и довольный собой. — Только не долго.

Сам лег на ее кровать и закурил сигарету.

— Эй, ты скоро?! — крикнул он, когда ему показалось, что Лина слишком задержалась.

— Иду, — ответила та, смывая слезы.

— Не одевайся, — приказал он ей.

Лина безвольно опустилась на пол душевой, пряча голову в руках, пряча себя от того, что с ней происходило, и от того, что этот тип намеревался повторить с нею снова, как только она выйдет отсюда.

— Ляг рядом, — похлопал он по кровати.

Его нагое тело все еще блестело от пота, и Лину передернуло от мысли, что ей предстоит к нему прикоснуться. Но она повиновалась. Хозяин обнял ее и повернулся к ней лицом. Лина неподвижно лежала на спине в ожидании его последующих действий.

— Мне нравится запах твоего тела, — сказал он. Хозяин всегда заставлял Лину мыться до и после близости, если считал, что она недостаточно чистая. Но к себе он относился менее требовательно, хотя уличить его в неопрятности было сложно. Всегда чистые волосы, умыт, помыт, побрит, одежда — свежа и выглажена, если только он не приходил прямиком с работы или с огорода. Но и тогда от него не несло, как из подворотни. Это мало радовало Лину, она в любом случае не переваривала его запаха, потому что он напоминал ей о самых ужасных моментах ее крохотной жизни. — И мне нравится, когда ты такая, — он замолчал.

— Какая? — нерешительно спросила Лина, чтобы отвлечь его от поцелуев, покрывавших ее губы.

Он улыбнулся. Это было первое, что Лина произнесла по доброй воле, и что не выглядело руганью или мольбой.

— Тихая, — ответил он, — послушная, покладистая. Такая, какой должна быть настоящая женщина.

Заинтересованность Лины оказалась для хозяина первым свидетельством того, что скоро ее удастся сломить не только благодаря страху, но и по иным причинам, прочившим светлое будущее. Видя, что девушка снова молчит, парень вернулся к своим поцелуям. А она принялась судорожно соображать, о чем еще можно спросить, чтобы если не прервать, то хотя бы отсрочить неминуемое.

— Как тебя зовут? — пролепетала Лина, не сумев придумать ничего поумнее.

Тот отстранился, изучающе разглядывая ее.

— Хозяин, — произнес он после долгой паузы и, поняв, что ему нравится, как это звучит, сказал: — Теперь ты будешь называть меня «хозяин». Поняла?

— Да, — выдавила Лина.

— Не правильно, — шлепнул он ее по щеке. — Еще раз. Поняла?

— Да… хо-зя-ин… — уже пожалев о своем вопросе, процедила Лина сквозь зубы.

С тех пор это имя прочно засело в ее голове, и со временем даже в мыслях она стала называть его не сволочью или скотиной, не мразью или дегенератом, а только Хозяин и никак иначе.

— Как прошел твой день? — спросил хозяин, расстегивая рубашку.

— Я ждала тебя… — потупив глаза, ответила Лина. Со временем требования смягчились, и хозяин больше не ждал, что после каждой фразы она будет добавлять его «имя».

— Умница, — он поцеловал ее в лоб. — Ты все сделала, что я просил?

— Да, — Лина кивнула и расторопно указала на корзину с готовыми вязаными вещами и коробку с украшениями из бисера.

— Когда я уйду, сядешь за шитье. Нужно три платья сорок четвертого размера с пятьдесят шестой страницы третьего тома и один костюм с сорок второй максимальный, для жиртрестов. Все запомнила?

— Да, — закивала девушка и быстро записала задание в блокнот.

Хозяин мельком глянул в ее заметку и довольно улыбнулся.

— А пока у тебя более важное задание, — сказал он, стягивая майку, у меня спина жутко затекла, тебе придется постараться.

Лина усердно разминала ставшее родным тело. Она знала его каждую клеточку, каждую родинку. Когда-то бывшее противным, оно превратилось в предмет поклонения и обожания, за который Лина беспрестанно благодарила судьбу. Впервые оно не вызвало у нее отвращения после того, как хозяин не появлялся гораздо дольше обычного. Это было около семи лет назад, тогда Лина все еще думала о свободе, но уже мало верила в то, что ее мечты станут явью. На нее давно был наложен запрет самоудовлетворения, и девушка с трудом справлялась с потребностями своего тела. Запасы еды уже кончались, а хозяина все не было. Лина начала бояться, что он не придет вовсе, и она умрет с голоду. Но он пришел. И впервые она поймала себя на мысли, что рада его появлению. Именно в тот день, увидев его обнаженным, она в самый первый раз не испытала и намека на отвращение. Стоило ему прикоснуться к ней, как наваждение исчезло, но начало было положено. И с тех пор раз за разом ее отношение менялось, превращаясь из ненависти в то, что зовется любовью. Говорят, между этими чувствами всего один шаг, но Лине пришлось преодолеть огромный путь. Путь, полный страданий, непонимания и отчаяния. Сперва хозяин был очень жесток и совершенно непонятен Лине, но потом он изменил свою тактику, видя, что нежность действует куда эффективней насилия, о котором он, впрочем, не забыл до сих пор.

Когда спина пришла в норму, мужчина удовлетворил свою похоть и покинул Линину обитель. Девушка принялась за шитье, радуясь, что сегодня хозяин закрыл всего на три замка.

После того, как хозяин изнасиловал Лину впервые, он оставил ее на кровати, избитой и обнаженной.

— Ничего, — рассуждал он, пока одевался, — ты еще научишься. Сначала все не умеют.

Девушка всхлипывала, не в силах пошевелиться.

— Ну чего ты плачешь? — склонился над ней парень. — Все было не так уж и плохо. Мне понравилось, не переживай. Ты у меня самая лучшая.

Он чмокнул ее в макушку и ушел, заперев за собой тяжелую дверь.

Мыслей в голове не было, лишь жуткое чувство стыда и унижения, пожирающее изнутри. Спустя минут десять после ухода насильника Лина медленно попыталась подняться. Все болело, на кровати остался кровавый след, часть которого не имела отношения к дефлорации. С трудом передвигая ноги, девушка добралась до душевой, мечтая смыть с себя запах его тела, его сперму и позор, которым он заклеймил ее. Вода щипала раны и ссадины, но Лина терпела, надеясь, что боль физическая заглушит душевную. Она ничего не понимала и была не в состоянии думать, лишь только мечтала поскорее оказаться дома и все забыть.

Когда прошла пара часов после принятия душа, Лину посетила мысль о том, что похититель убьет ее. Она вновь принялась искать орудия для самозащиты, чтобы обороняться от маньяка. Тогда Лина и представить себе не могла, что вовсе не смерти ее он желает. В неопытную головку не приходило, что этот тип хочет оставить ее здесь навсегда, и что это жуткое место станет ее единственным домом, заменив всю прежнюю жизнь.

Обыскав каморку сверху донизу, Лина не нашла ничего, что могла бы использовать для самообороны. Вся мебель была наглухо привинчена к полу, и даже стул оказался привязан тугой веревкой к столу, ограничивающей его передвижение. Этот парень все предусмотрел.

Лина не знала, что делать, что думать и чего ожидать. Страх не отпускал ее, и с каждой минутой становилось только хуже. Уже казалось благом, если он поскорее вернется и покончит с ее страданиями и с ней самой разом.

Но так действительно лишь казалось, и как только Лина услышала скрежет за дверью, она тут же съежилась на кровати и вжалась в самый ее угол. Бедняжка крепко зажмурилась, как маленький ребенок, который думает, что его не видно, если он закрыл глаза. Как бы она хотела, чтобы этот нехитрый трюк сработал. Но нет.

— Привет, — этот странный тип зашел в комнату, улыбаясь и держа в руках поднос с едой. — Ты, наверное, проголодалась? Вот, я тут кое-что приготовил. Уверен, тебе понравится. Только особо не привыкай к этому, я не часто буду баловать тебя кулинарными изысками. Просто сегодня особенный день. Согласна?

Лина сидела, дрожа как осиновый лист и не произнося ни слова.

— Извини, что нет столового серебра, — хмыкнул парень, будто для него вполне нормально насиловать девушек, а потом кормить яствами в честь первого изуверства над ними. — Боюсь, я пока не готов доверять тебе настолько, чтобы дать в руки что-нибудь острое, несмотря на все, что между нами было. Прости, детка. Но хочу заметить, что все в твоих руках, ведь отношения это работа. А работа, как известно, требует усилий. Правильно я говорю?

Лина молчала и даже не смотрела на разглагольствующего молодого человека.

— Я, кажется, задал вопрос, — напрягся тот.

Лина не реагировала, не собираясь принимать участия в его странных играх.

Он быстро подошел к ней, бросив сервировку, и ухватил за подбородок.

— Я задал вопрос, — процедил парень сквозь зубы.

Лина сглотнула, с отвращением и ненавистью глядя на своего обидчика. Она бы с удовольствием сделала красивый жест, плюнув ему в лицо, как в высокобюджетных блокбастерах, но на это смелости у нее не хватило.

— Может, ты не хочешь кушать, а только и ждешь повторения предыдущего «пиршества»? — милиционер крепче сжал подбородок «задержанной», а свободной рукой потянулся к ее промежности.

Лина еще сильнее вжалась в стену и снова зажмурилась, а когда парень провел по ее щеке языком, она резко дернулась и, несмотря на отсутствие голода, выдавила:

— Поедим…

— Так-то лучше, — одобрил гостеприимный хозяин и повел девушку к столу. Рядом с ним был всего лишь один стул, который паренек сам же и занял. — А ты можешь сесть на колени: мои или свои… на полу.

Лина, не задумываясь, села на пол. Молодой человек просверлил девушку взглядом, явно не довольный ее выбором.

— Приятного аппетита, — совсем невесело улыбнулся он и, не отводя взгляда от лица Лины, взял со стола тарелку, затем перевернул ее прямо перед носом бедолаги. Еда оказалась на полу. — Ешь.

«Гостья» замешкалась.

— Жри! — хозяин резко поставил ей ногу на голову.

Лина угодила лицом прямо в месиво на досках. У нее не было выбора, и она начала жевать, давясь едой и слезами.

Увидев, что девушка приняла его угощение, хозяин немного успокоился и убрал ногу с ее головы.

— Надо было мне стать шеф поваром в каком-нибудь ресторане, — нахваливал свою стряпню паренек. Он с любовью запек сочную отбивную под сливочным соусом, сделал картофельное пюре, а на десерт состряпал шарлотку. Несмотря на то, что его бахвальство имело под собой устойчивую почву, от подобного угощения Лина ощущала еле сдерживаемые рвотные позывы. Нынешнее положение девушки вовсе не настраивало ее на романтический ужин, тем более что принимать пищу приходилось с пола, пускай и довольно чистого.

Заметив, что «гостья» почти ничего не ест, хозяин почувствовал обиду, ведь он для нее очень старался. Недолго думая, молодой человек начал разуваться, и, почуяв неладное, Лина стала быстрее поглощать пюре, напоминавшее коровью лепешку. Она испугалась, что этот негодяй снова хочет ее изнасиловать. Но предпринятые действия его не остановили. Он снял обувь и носки, опустил одну ногу в Линину еду, потом протянул ее прямо ко рту девушки. Она в ужасе подняла на него глаза. Хозяин кивком головы дал ей понять, что от нее требуется. Та не шевелилась. Он погладил себя в области паха. Лина тут же поняла намек и решила из двух зол выбрать то, что казалось наименьшим. Она принялась облизывать еду с ног насильника, а он наслаждался наблюдением за этим процессом. Когда пол был чист, парень расстегнул ширинку и обмазал готовый к бою орган картофельным пюре из своей тарелки. В другой ситуации это было бы довольно забавным, но сейчас едва ли могло вызвать улыбку.

— Укусишь — вырву тебе все зубы, — прочитав в глазах Лины ее намерения, предупредил хозяин. И она видела, что он не шутит. Заметив, что девушка замешкалась, парень решил мотивировать ее: — Либо так, либо в задницу.

Выбор был невелик, поэтому, преодолевая отвращение, Лина принялась за дело. Но не прошло и минуты, как хозяин решил, что она плохо старается, и попытался помочь ей, надавив на затылок. Это было выше Лининых сил, и молодой человек тут же пожалел о своем опрометчивом поступке: все недавнее угощение, съеденное с пола и его ног, оказалось на его же паховой области и брюках.

— Мразь! — отпихнул он бедняжку, пнул ее пару раз и направился на выход.

Лина лежала на полу, пытаясь восстановить дыхание и прийти в себя.

Дыхание вскоре восстановилось, но в себя она так и не пришла…

Ждало много работы, но Лина была рада, что может отблагодарить хозяина за его заботу о ней. Она с усердием кроила и прострачивала швы, чтобы по завершению всех трудов ей не пришлось краснеть и получать нагоняй. Когда она сшила свое первое в жизни платье, здесь, в этой каморке, она спрятала в его подкладке записку с просьбой о помощи. Но девушка недооценила своего хозяина, а тот, обнаружив послание, жестоко избил ее и пообещал, что она никогда отсюда не выйдет.

Поначалу заявление о пропаже девочек принимать не хотели. Говорили, что они, скорее всего, загуляли, и волноваться не стоит. И вообще, лучше идти в отделение по месту жительства, а не по месту пропажи. Мать Лины, вполне уравновешенная женщина, не выдержала подобной черствости бравых блюстителей порядка и устроила разнос:

— Насмотрелись глупых фильмов! Какие три дня?! Окститесь! Она же ребенок, ей и восемнадцати-то нет! Ироды!

— В чем дело? — в отделение зашел статный сотрудник и строго покосился на своих сослуживцев.

— А это Вы мне скажите! — никак не могла успокоиться мать пропавшей девочки. — Моя дочь не вернулась с выпускного!

— И наша, — тихо добавила мама Маши.

— А эти говорят, чтобы мы приходили попозже, а сейчас им, видите ли, не надо писать никаких заявлений!

— Старший сержант Хомутов, — представился молодой человек. — Пройдемте со мной.

Линина мама по инерции собиралась продолжить ругаться, но вовремя опомнилась и последовала за милиционером.

— На обоих жалобу, и никаких премий. Усекли? — урезонил безалаберную парочку Хомутов.

— Вечно ему неймется, — сплюнул один из салаг.

— Он себя самым главным возомнил, что ли? — нервно полез за сигаретами второй. — Давай сами на него жалобу накатаем?

Пока лодыри строили планы мести, ответственный служитель закона внимательно слушал родственников пропавших девочек и записывал все их показания. Он проявлял недюжую терпимость и сочувствие горю заявителей. Отец Маши отсутствовал, будучи такого же мнения, что и те двое, оставшиеся без премии, поэтому без зазрения совести отправился на работу.

— Сначала мы думали подать заявление по месту жительства, но у нас ужасное отделение, — жаловалась мама Лины, а отец и мать Маши расторопно поддакивали, — участковый хуже этих двоих вместе взятых.

— Все правильно сделали, — успокоил ее Хомутов. — Сейчас мы устроим розыскные мероприятия и по горячим следам найдем ваших девочек, не волнуйтесь.

— Ох, спасибо Вам огромное, — бедная женщина смотрела на старшего сержанта, как на ангела, спустившегося с небес. Она еще не знала, что впереди ее ждут годы, полные неведения о местонахождении дочери, и страхов, что она больше никогда не увидит свою девочку, не сможет обнять ее и услышать милый сердцу голос.

В этот раз хозяин не заставил себя долго ждать. Как только Лина разделалась с первым платьем, он был уже тут как тут.

— Давай поиграем в шахматы, — предложил он и чмокнул свою наложницу в щеку.

Она с радостью согласилась, хотя ее мнение значения не имело. Лина всегда играла белыми — хозяину нравилось давать ей фору. Иллюзия, что первый ход имеет большое значение, заводила бедняжку в тупик, и всякий раз она оказывалась в проигрыше. Первые партии были похожи на игру кошки с мышкой, у Лины не оставалось шансов на победу. В школьные годы она мало практиковалась и совершенно не понимала, как можно продумывать ходы заранее. Она действовала ситуативно и неизменно получала мат. Но со временем Лина стала следить за игрой соперника, не просто чтобы съесть очередную фигуру, попав при этом в хитроумную ловушку, а понять его логику и стратегию.

Когда Лина выиграла впервые, шахматная доска с фигурами полетела ей в лицо. Второй раз случился лишь несколько месяцев спустя. И теперь слоны с ферзями оказались у нее совершенно в ином место. Третьего раза не последовало. Впредь, видя выигрышную ситуацию, Лина осознанно делала ошибочный ход. Поначалу от страха наказания, а затем поняв свое место. Ей нравилось, как хозяин улыбался, когда выигрывал. Он тут же чувствовал себя победителем и властелином мира. А для Лины он таковым и являлся.

Конечно, так было не всегда. После того, как Лина поняла, что смерть ей не грозит, впрочем, как и свобода, у нее появились силы и время на размышления, кои увенчались выводами о том, что у хозяина комплекс неполноценности, раз, чтобы быть с девушкой, ему приходится ее воровать и насиловать. Умные книжки и телевизионные ток-шоу сделали свое дело — Лина решила, что видит своего неполноценного повелителя насквозь.

— Ты просто ничтожество! — кричала она. — Наверное, никто тебя не уважает, начальство ни в грош не ставит, а ты ему жопу лижешь! Поэтому тебе и нужна девочка для битья, перед которой будешь красоваться и заставлять себя уважать! А без всего этого ты никому не нужен! Но знаешь что? Ты и так не нужен! Как бы ты надо мной ни издевался, я всегда буду считать тебя говном и жалким хлюпиком!

Хозяин молча выслушал истеричную тираду, подошел к Лине, въехал ей кулаком по лицу и спокойно произнес:

— Дура ты.

После чего оставил ее думать над своим поведением, закрыв холодильник, морозильную камеру и дверцы кухонных шкафов на замок. Он не приходил к ней пять дней, в течение которых Лина ничего не ела и уже вспоминала их первый ужин как нечто хорошее и желанное.

Да, она готова была есть с пола, с его ног, с чего угодно, и когда хозяин наконец решил посетить ее вновь, она даже не сопротивлялась тому, что он макал свое достоинство в майонез и предлагал ей облизать его, наслаждаясь покорностью и унижением своей строптивой подопечной.

— Вот так бы всегда, — потрепал он ее по щеке, когда дело подошло к логическому завершению.

Лина все еще не наелась и жадно смотрела на тару с остатками майонеза.

— Ешь, — засмеялся хозяин, увидев голодные глаза девушки. — Заслужила.

Та набросилась на банку и начала выгребать белую субстанцию руками, потом перевернула над головой и постучала по донышку, чтобы ни капли содержимого не пропало даром. В другое время ее бы уже вывернуло от такого обилия жирной пищи, но после пяти дней на воде Лина просто обезумела и теперь пожирала обычный майонез, словно пищу богов. Потом, конечно, ей было плохо, тошнило и крутило живот. Но в тот момент Лина испытала самое настоящее наслаждение. Наслаждение, о котором успела позабыть за время, проведенное в этой темнице.

Хозяин выиграл и на этот раз и снова явил Лине свою ослепительную улыбку. Ее забавляло, как при этом шевелились его усы, а глаза превращались в узкие щелочки, в которых блестело солнце, чей свет долгие годы не касался Лининого взора. Хозяин сильно изменился с первого дня их знакомства: возмужал, отрастил бороду, усы и знатную шевелюру. Но для Лины это его ничуть не старило и никак не портило. Хозяин продолжал быть аккуратен, следил за собой и не давал поводов уличить себя в пренебрежении внешностью. Перемену стиля он объяснял познанием высшей истины, которая гласила, что мужчина не должен бороться супротив своего естества, брея бороду каждый день, а обязан покориться Божьему Замыслу и дать волю растительности на лице. Он глубоко ударился в религию и даже устроил красный угол в Лининой каморке, чтобы она могла благодарить Создателя за своего Хозяина.

Лина была некрещеной, и это сильно расстраивало скоропостижно уверовавшего мужчину. Он долго ломал голову над тем, как исправить положение вещей, но никак не мог найти верного решения. Хозяин понимал, что приглашать священника сюда — полный абсурд, ведь тот раскроет его «маленькую» тайну, и все пойдет прахом. В конце концов он понял, что не может оставить Лину без Божьей Благодати, и договорился с попом из местной церквушки, что тот придет провести обряд крещения на дому. Невзирая на занятость, священнослужитель мигом согласился, стоило ему услышать о крупном пожертвовании, которое пообещал клиент, не забыв упомянуть, что батюшка сам сможет отнести денежку в храм.

— Но это должно остаться между нами, — сказал мужчина.

Батюшка возражать не стал. Не имев намерения доносить пожертвование до церкви, он мысленно огласил его конечным пунктом назначения собственный карман. После службы священнослужитель отправился на запланированное мероприятие и никому об этом не сказал. Он встретился с заказчиком недалеко от леса. Тот уверял, что так будет сподручнее, а иначе священник заплутает.

Хозяин привел гостя в дом и пригласил спуститься в подвал, сообщив, что именно там находится человек, которого нужно крестить. Батюшке это не понравилось, но обещанная мзда была слишком велика, чтобы ею пренебречь.

Подвал был завален коробками и прочим барахлом, которое нужно и не очень в хозяйстве.

— И где же он? — спросил священник.

— Дальше, — ответил мужчина.

Он принялся отодвигать крышку погреба, в котором обычно хранят картошку.

Поп помялся, но последовал дальше.

В погребе и правда лежала картошка, и ничего больше. Мужчина принялся ворочать грязные мешки, и вскоре освободил одну из стен невысокого погреба, в которую была вмонтирована маленькая дверца.

— Нам сюда, — мужчина открыл ее и пропустил вперед с опаской озирающегося священнослужителя.

За дверью было еще темнее, чем в погребе, но вскоре хозяин нащупал выключатель, и помещение озарилось тусклым светом настенных светильников.

— Идите за мной.

Священник последовал дальше, стараясь не думать о самом страшном. Ему было не по себе, но он надеялся неплохо заработать, да и боялся оскорбить заказчика своими подозрениями.

После лестницы, ведущей вниз, начинался узкий коридор, расходившийся на несколько веток. Мужчины миновали развилку, свернув в крайний правый поворот, и подошли к металлической двери, у которой висел небольшой экран. Владелец сего странного помещения включил экранчик, и на нем появилось изображение комнаты. Там на кровати сидела женщина. Хозяин достал ключи и открыл три замка, запиравших тяжелую дверь.

Женщина была молчалива и с упоением выполняла все, что ей говорили священник и хозяин. Пока проводился обряд, поп успокоился, увидев, что его действительно пригласили для того, о чем было заявлено. Мало ли кто где живет. Вот эта раба божия, например, в темнице. Всяко бывает. Может, ей так нравится. Гляньте, она вовсе не сопротивляется и даже кажется довольной и счастливой, несмотря на пару синяков.

Приняв крещение и имя Ангелина, девушка тихо попрощалась с батюшкой, которого хозяин тут же стал выпроваживать.

— Долго, небось, строили эти катакомбы? — небрежно бросил гость.

— Порядком… — ответил мужчина, и, заперев дверь, будничным тоном спросил: — Готов ли ты умереть за веру?

Священник уже следовал по коридору на выход и крайне мало интересовался глубиной заданного вопроса. Даже не оборачиваясь, он заученно ответил:

— Это есть долг каждого православного христианина быть готовым страдать и умереть за имя Христа и веру святую.

— Готов ли к этому ты? — настаивал на конкретике хозяин.

Почуяв неладное, священник наконец повернулся к своему собеседнику.

— Почему тебя так интересует этот вопрос?

— На все Воля Божья. И если так случилось, что ты оказался здесь, то и на это Его Воля. Верно?

— Нет, — стал вразумлять его священнослужитель, поняв намерения заказчика таинственного таинства крещения, — нас искушает дьявол, представляя свое мракобесие спасением и Словом Божьим. Ты должен слушать истинный Глас Бога.

— Значит, ты оспариваешь Его всемогущество? Значит, ты утверждаешь, что не Он тебя сюда привел?

— Возможно, Он привел меня, чтобы я открыл твои глаза, — отступая к лестнице, ведущей к спасению, предположил испуганный святой отец.

— Мои глаза открыты. А вот ты отступаешься от своих слов. Не ты ли только что говорил о долге каждого православного христианина? Или ты не считаешь себя истинным верующим?

Почувствовав, что уперся ногами в ступени, священник резко развернулся и помчался вверх по лестнице. Хозяин сжал зубы от злости, а беглец, добравшись до двери, ухватился за ручку. Но все было тщетно, дверь оказалась заперта.

— Где твоя вера? — стоя внизу лестницы, спросил хозяин.

— Выпусти меня, чертов ублюдок! — вопил батюшка. — Выпусти, тварь! Скотина ты окаянная! Пидорас проклятый!

У свидетеля подобного сквернословия чуть челюсть не отвалилась после услышанной брани, вырывающейся изо рта человека в рясе. Мужчина молча наблюдал за агонией священнослужителя, пока тот из последних сил не опустился на холодные ступени и не залился горькими слезами:

— Зачем ты это делаешь? — сквозь всхлипы спрашивал мужичок. — Мы же обо всем договорились… я никому ничего не скажу об этой девушке и твоем потаенном подвале… Богом клянусь! — уверял он, пытаясь аккуратно вытащить из-под рясы мобильный телефон. — Можешь даже не платить мне!

— Я думаю, пришло время помолиться. Нам с тобою.

Вовсе не удивительно, что в глубоком подвале сеть отсутствовала напрочь, но святой отец все же надеялся на Проведение, поэтому очень осерчал на Бога и мобильного оператора, когда понял, что его постигло избитое клише сотовой связи в случае экстренной ситуации.

— Но ведь ты попадешь в ад! — возопил он.

— Я подарю тебе вечную жизнь. Грех ли это?

— Не уби! Заповедь знаешь такую? Не уби, паскуда ты этакая!

— Почему ты так боишься смерти? Ведь ты же знаешь, что ждет тебя за ней Царство Небесное? Или ты отвергаешь его? Отрекаешься от Отца своего Господа Бога?

— Ты безумный мудак! Ты сгоришь в аду! И будут черти тебя в жопу дрючить! Думай, что хочешь, но ты не отмоешься от этого греха никогда и ни за что! Не видать тебе Рая, подлец!

Хозяин уже много думал над этим вопросом и вовсе не спонтанно решился на убийство священника. Он был подкован и знал, что говорит и что делает:

— Меня крестили неправильно. Просто окропили водой, а не полностью погружали.

— И что?!

— Мне нужно заново креститься по всем канонам, — пожал плечами мужчина, — сам знаешь. А крещение — это новое рождение. Все грехи мои будут смыты и прощены.

— Я приду к тебе из могилы, и никакой Бог тебя не спасет!

— А это уже богохульство, — напрягся хозяин. — Я не потерплю подобного в своем доме.

— И крещение твое тебе не поможет!

— Ты только упрощаешь мне задачу, — медленно поднимался по лестнице гостеприимный хозяин.

— Ладно, — замахал руками священник, — прости меня, прости. Я просто… о, Господи, вразуми ты сына своего заплутавшего, — воздел он руки к потолку землянки, надеясь произвести впечатление на странного типа, намеревающегося покончить с ним, — дай ему силу отринуть сатану и открыть сердце тебе! Господь просвещение мое и Спаситель мой, кого убоюся? Господь Защититель живота моего, от кого устрашуся? Внегда приближатися на мя злобующым, еже снести плоти моя…

— Так ты снова уверовал? — навис над толстопузым попом хозяин.

Когда священник не вышел на работу, разыскивать его стали не сразу, зная, что тот любит погулять и предаться греховным развлечениям. Но когда он и к следующему вечеру не объявился дома, забили тревогу.

Вскоре у прихода появился новый батюшка. Его такса оказалась гораздо терпимей к прихожанам, кои вскоре позабыли о пропащем попе, некогда отпускавшем грехи их тяжкие.

Сыграв еще пару победных партий, хозяин решил, что пора на боковую. Он попрощался с Линой, которая тщетно надеялась не только на интеллектуальные развлечения, и оставил ее в полном одиночестве.