Бесплатный фрагмент - Хойя

ЦИКЛ «ХРОНИКИ ЗЕМЛИ ФИМБУЛЬВЕТЕР»

Ученик хрониста

Время щенков

Маяк Птичьего острова

Пепел

Дела семейные

Небо для Баккена

Хойя

Пролог

Город пылал. Неистовое, призванное из недр земли пламя пожирало то, чему и гореть не должно. Трескался и осыпался камень, теряли форму, растекались жидкими лужицами изделия из металла.

Синий дракон невредимо шествовал сквозь пламя и жар. Чешуя его раскалилась, но это не могло повредить крылатому ящеру, только делало его еще прекраснее. Густая синева предночного неба соседствовала с полуденной лазурью, каждая из чешуй отражала сполохи горящего города и сияла собственным светом, составляя новый изменчивый узор.

Позже люди нарекут дракона Виденом, будут величать Мудрым. Позже, много позже. Дракон был молод, но мир вокруг был не намного старше.

Крылатый медленно поворачивал голову, высматривая места, еще не охваченные огнем, и там, куда упирался взгляд желтых глаз с узкими вертикальными зрачками, трескалась земля, выбирались на поверхность горячие языки лавы.

Иногда ящер брал что-то, пока еще уцелевшее в пекле, рассматривал, отбрасывал прочь.

Вот поднял он очередную вещь прежних обитателей города — и вдруг, сжав ее в мощной лапе так, что коготь вдавился в раскаленный металл, обернулся, словно его окликнули.

Горячий воздух в нескольких шагах от дракона становился плотнее и гуще, языки пламени изгибались по-особому, и если б был здесь, кроме синего ящера, еще кто-нибудь, способный смотреть и видеть, он заметил бы, что плетение это очерчивает еще одну крылатую фигуру. Прозрачную.

Синий чуть опустил крылья, приветствуя того, кто превосходил его по возрасту и мудрости.

Драконы говорили меж собой не таясь, но мир не смог бы запомнить и повторить их беседу, но не потому, что речь их была безмолвна. Людей, кто придумает слова «верность», «боль», «враг», «утрата», «месть», еще не было. Тех, кто называл все это другими именами, уже не стало.

Наконец ящеры завершили разговор. Синий, расправив крылья, отшвырнул прочь свою последнюю находку и взлетел. Минутой позже чуть в стороне так же взвихрился раскаленный воздух — прозрачный последовал за собратом.

Среди обломков камня осталась лежать брошенная вещица — узкая металлическая пластина, на поверхности которой отпечатался изогнутый драконий коготь. Через малое время осыпавшийся горячий щебень полностью скрыл ее.

Город уходил в небытие. Жилища хойя, воздвигнутые на месте селения истребленных ими делсе.

Глава 1

Тебя ждет могила,

Тебя ждет могила,

Тебя ждет могила

Заместо венца…

Заунывную эту песню напевала за работой Гудрун, а привязалась ко мне. Третий день как. Фунс знает почему! Во-первых, героиня этого фольклорного шедевра юная дева, невеста, погибшая в день свадьбы своей. Во-вторых, поздно пророчить гадости, я уже месяц как человек женатый. А венчались мы с Гердой так, что, если б даже новоявленный тестюшка Оле Сван и моя сестрица захотели прибить меня за своеволие, все равно не сумели бы. Хотя Хельга позже, когда все узнала, чуть душу из меня не вытрясла и воротник не оторвала. О чем думал, идиот, как мог так скомпрометировать порядочную девушку? В чем компрометация? А что могут подумать — и подумают! — люди, если двое несовершеннолетних вдруг, даже не посетив храма Хустри, начинают носить золотые венчальные кольца? Почему такая спешка, что даже свадьбы приличной не сыграть?

Ведьмы не могут иметь детей? Да-а? Может быть, Герде объявить об этом на главной площади? Равно как и о том, что вы дали клятву лично Драконессе, а по общему мнению — Дракону Хустри? Как вам это вообще удалось, если Девятеро удалились из Видимого мира?

Что значит «кому какое дело»? Хронист, он же к тому же брат хессы главного прознатчика, и дочь капитана стражи достаточно заметные в городе люди, чтобы об их свадьбе говорили. А ведь есть еще кой-какие обязательства перед нашими родичами в Къольхейме, ждущими торжества. Я вспомнил, что племянница Раннвейг еще когда утвердила за собой право нести шлейф подвенечного платья Герды, и тут мне действительно стало не по себе.

В конце концов нет причин лишать себя и людей праздника.

— По мне, пусть лучше живут в законном браке, чем под лестницей втихаря тискаются, — влез с личным мнением Оле, и мы получили передышку. На пару минут, пока Хельга пронзала благоверного горящим взором и осмысливала сказанное.

— Хорошо, — наконец решила она. — Но в храм пойдете. И свадьбу играть будем. Здесь и в Къольхейме. Весной. Когда тебе, — сестра ткнула меня острым пальцем в грудь, — исполнится восемнадцать.

— А Герде вроде как уже есть, — потер руки папаша Оле. — Надо только в ратуше наконец документик подписать. Незаметно-то как дети выросли, а, Хельга?

— Хороший подвенечный наряд быстро не построишь, — задумчиво заметила Гудрун. — Летом в храм пойдете!

Вестри:

— Гав!

Оле потом шепнул по секрету, что Хельга раскипятилась не из-за самой моей женитьбы, а из-за того, что ее соизволения не спросил. Что поделаешь, сестра старшая, строгая. А так она за нас с Гердой очень рада.

Вообще успокоилась сестра довольно быстро. То ли сработал наш план с заранее поделенными и обговоренными ролями (я оправдываюсь и слегка огрызаюсь, но ни в коем случае не спорю, Герда молчит и скромно опускает глазки, Оле вовремя вставляет свое веское отеческое слово, Вестри… Пса никто в заговор не звал, но он решил, что бестолковые люди без него не разберутся, и, снующий взад-вперед, упорно лезущий в руки и всячески обращающий на себя внимание, оказался как нельзя кстати). То ли сама Хельга у нас такая — не любит тратить лишнее время на то, что и так всем понятно.

Под конец разбирательства я чуть не ляпнул отправленное в отставку лет семь назад «Я больше так не буду», но вовремя спохватился: и так понятно, что не буду, не нужна мне другая жена, ни тайная, ни явная, с Гердой мое счастье до смерти и льда, а может быть, и дальше.

В общем, поговорили, и вновь в нашем доме воцарились мир и взаимопонимание.

Теперь к свадьбе готовимся. А поскольку, согласно древнему обычаю, в доме невесты положено причитать и печалиться, даже если сама девица только что не пляшет от радости, то Гудрун, рукодельничая, поет печальные песни.

Поедешь во храм ты,

Поедешь во храм ты…

Но вспомнить до конца душераздирающую историю я не успел: впереди показались Восточные ворота, наполненный горючими кристаллами железный короб, греющиеся подле него стражники.

— Спокойного караула!

— Ага, и тебе по-хорошему, — поприветствовал меня от лица всех служивых сразу капрал Михель Мерк. — Не явились еще, но вот-вот должны.

Патруль встречает у ворот торговый караван из восточных клиньев. Тот же, что нужен мне.

По заведенному порядку не хронист должен бегать за купцами, а те прислать человека, который обстоятельно расскажет летописцу обо всем, что творится в землях, через которые шел караван. Но сегодня в ратуше взялись белить печи, и находиться в душном, пропитанном едучими, вызывающими головную боль запахами помещении стало совершенно невозможно. Лучше дышать свежим морозным воздухом на улице. В конце концов, в том, что хронист сам выходит к воротам навстречу каравану, нет ничего особенного. Мой учитель Торгрим Тильд всегда так делал. Встреча стражей каравана с обязательным сбором въездной пошлины, проверкой подорожных, досмотром путников на предмет, не затесался ли среди мирных подданных короля Хрольва известный душегуб и злодей, в семи городах разыскиваемый, займет много времени. Успею, пристроившись на каких-нибудь санях, записать рассказы торговцев.

Стражники между тем оживились, засобирались, начали отходить от жаровни. Показался караван.

Длинная вереница саней и всадников неспешно втягивалась в ворота. Здоровались со знакомыми бывалые купцы, с любопытством озирались новички, окликали своих встречающие.

Я ждал, пока предводитель каравана переговорит с Михелем Мерком, чтобы подойти и спросить, с кем можно пообщаться насчет увиденного в пути, а пока что машинально разглядывал вновь прибывших. Столько радости, веселого оживления было вокруг, что мне даже немного жаль стало, что я никого не встречаю. И тут среди круговорота лиц и фигур… Довольная, сияющая, как новый самовар, знакомая физиономия. Да нет, быть такого не может, неоткуда ему здесь взяться! Но другой такой огненной шевелюры не сыскать, наверное, во всей земле Фимбульветер.

— Харальд!..

За те несколько месяцев, что мы не виделись, друг умудрился заматереть, обзавестись курчавой бородкой и — вот чудеса! — пузом. А так все тот же Харальд Вермъер, большой, рыжий и добродушный.

— Я пока что так, посмотреть, прикинуть, что вообще возить стоит. Набрал всякой ерунды, только чтобы бляху гильдейскую дали. — Харальд погладил свой знак Ханделла, медный круг с изображением весов, подозрительно блестящий. — Решил заодно к тебе заскочить. А что, город знаю, где хронист живет, каждый покажет. А то так год пройдет, два, а потом приедешь к другу, а он: ты, мил человек, кто такой? Не помню тебя!

— Тебя забудешь! Фунс! Харальд! С бородой! А пузо-то как наесть умудрился?

— Подушка. — Вермъер с наслаждением расстегнул пару нижних пуговиц на камзоле. — Неудобно — страсть. Но тощему купцу вера и почет не те. Я и без того в караване на самой низовой должности. Взяли пока учеником, а это хуже тяглового кхарна, никакой воли, даже не уйти из каравана до конца похода. Думал, у тебя погощу, пообщаемся вдосталь, ан нет, завтра с утра изволь в обратный путь собираться. Ни поговорить, ни выпить. Слу-ушай! — хлопнув себя по бокам, друг замер посреди улицы. — А поехали со мной в Мёнлус. Хронистам ведь по другим городам кататься не запрещается? Зайдешь к хеску Блумелю, перепишешь у него какую-нибудь бумажку, вот тебе и служебная надобность. С дядюшкой Освальдом о чем-нибудь историческом поговоришь. А через неделю я тебя к купцам в обратный караван в лучшем виде пристрою. Поехали, а? Урсула рада будет, она тебе кланяться велела.

Наверняка врет. Даже если по доброте душевной, сам себя обманывает. Если у Урсулы Вермъер и есть повод поминать меня добром, то хотеть видеть — вряд ли.

Но Харальд смотрел с такой надеждой, так искренне уговаривал поехать к нему в Мёнлус, что я вдруг сам понял: соскучился по единственному за всю жизнь другу смертельно. Мало, мало нам остатка сегодняшнего дня и чего там перепадет от завтрашнего, тем более сколько-то от этого времени сожрут дела караванные. Вот неделя — это подходяще. Не рухнет за это время городской архив, никому он, кроме меня, и не нужен. Зато притащу с востока хеску ректору очередные сведения для энциклопедии, которую пишут в Университете, мне еще и спасибо скажут. Вот только дома… Совсем ведь недавно вернулся…

— Да понимаешь, мне теперь вроде как отпрашиваться полагается.

— У сестры? Ты ж сам говорил, Хельга добрая, отпустит.

— У жены…

— Так ты женился?! — Харальд аж снова встал на месте, зато я пробежал вперед шага два, с такой силой друг на радостях хлопнул меня по плечу. — На Герде?! Вот это, брат, дело! А чего венчальное кольцо не носишь?

— Хельга не велит. Все, понимаешь, так получилось, что клятва и венчание были, а свадьба — нет. Теперь вроде как тайный брак. До лета, тогда отгуляем. Ты, кстати, помнишь, что приглашен?

— Еще повод встретиться. А говоришь — я умудрился! Чего стоим, веди знакомиться!

Харальд и Герда друг другу понравились. Я понял это по тому, как они улыбнулись, когда ладошка моей радости утонула в мягких лапах Вермъера, и как потом посмотрели на меня.

«У тебя хороший друг».

«Славную девушку отхватил, молодец!»

Милые люди, обладающие бесценным даром сразу вызывать симпатию и сохранять эти любовь и доверие очень долго, может быть, до конца жизни.

А Харальд, едва познакомившись, тут же начал заманивать Герду с нами в свой замок.

— С верхушек холмов близ Мёнлуса уже сошел снег. И, — Вермъер многозначительно улыбнулся, — думаю, там расцвели цвалы.

Как знал, змей, чем прельстить усердную и любознательную служительницу оранжереи. Глазки у Герды разгорелись, она чуть не приплясывала на месте, так хотелось ей увидеть воочию цветущие цвалы.

— Ой, Ларс, давай поедем! Поедем, поедем, поедем, поедем!

А что меня уговаривать? Я и так согласен.

А Харальд времени зря не терял, он уже и начальника оранжереи этими цвалами охмурил. Добрейший хеск Брум слушал излияния хитрого купчины завороженно, чуть ли не раскачивался в такт словам, будто жертва Горбатого Дудочника, а потом не просто отпустил Герду со службы, а чуть ли не приказал ей отправиться в Мёнлус за вожделенными семенами. Клятвенно пообещав привезти еще и засушенный образец интересного растения, мы пошли домой.

Как и следовало ожидать, солидный, приятный в общении, а главное (с точки зрения Гудрун) — упитанный (значит, в замке Мёнлус живут не нищеброды и бездельники, а приличные люди!) Харальд произвел на семью наилучшее впечатление. В гости к нему нас с Гердой отпустили без всяких сомнений.

Вермъер жутко сожалел, что нельзя прихватить с собой абсолютно очаровавшего его Вестри. Но Урсула терпеть не может собак, а значит, ни одна из них не имеет права приблизиться к замку Мёнлус ближе чем на станд. Так что у нас, играя с Вестри и угощая его, Харальд отвел душу. А пес размахивал хвостом, пританцовывал и лез целоваться. Смотреть на этих двоих было одно удовольствие.

Так что все сложилось наилучшим образом, и на следующее утро, солнечное и свежее, мы трое отправились в замок Мёнлус. К другу.

Глава 2

Сам не знаю почему, но когда речь заходит о замках, мне представляются не воители, защищающие цитадель, а женщины, там живущие. По лестницам и коридорам сложенного из холодного камня кряжистого Къольхейма могут ходить уроженки северо-запада, сероглазые и русоволосые, спокойные, неторопливые, чьи руки привычны и к пяльцам, и к книжным страницам, и к ружейному прикладу. Хейм Рёнкюст — прибежище «корабельных жёнок», чьи лица и фигуры выточены морскими ветрами, а в жилах смешалась кровь всех народов, населяющих землю Фимбульветер; свободных и верных, любящих яркие одежды. Замок же Мёнлус, похожий на картинку из книги сказок, требует себе принцессу, если не родом, то обликом. Такую, как встретившая нас на пороге Урсула.

— Ой, какая краси-и-ивая! — восторженно прошептала мне Герда. — И одета как!

Если Харальд за короткий срок умудрился заматереть и приосаниться, то Урсула не изменилась нисколько. Даже любовь к нарядам, сшитым по образу и подобию старинных платьев, осталась прежней. Только украшений стала она носить больше. Видимо, Вермъер дал подруге беспрепятственный доступ к шкатулкам своей прародительницы, первой Урсулы. Диадема, ожерелье, перстни, каждым из которых и убить можно. Кованое серебро, шлифованные камни. Нынешние ювелиры работают по-другому, да и золото ровесницы Урсулы любят больше, чем белый металл. Но каждая вещь необыкновенно шла хозяйке замка Мёнлус, будто была создана специально для нее, и обилие украшений не казалось безвкусным или чрезмерным.

Мы поздоровались сдержанно, но без лишней холодности.

Герда же с Урсулой едва успели сказать друг другу несколько вежливых слов, обязательных при знакомстве. К моей радости подлетел хеск Освальд, дальний родственник Харальда, для удобства именуемый дядюшкой, любитель устного народного творчества. Автор-исказитель… Тьфу ты, конечно же, автор и сказитель народных баллад, только тараторит так, что проглатывает паузы между словами, вот и получается… К счастью, Герда была осведомлена об особенностях дикции Харальдова родственника, и оригинальное представление ее не смутило.

Из-за плеча хеска Освальда приятно улыбалась его жена Берит, бывшая служанка.

Однако же в прошлый раз Харальд долго ломился в ворота собственного замка, а сейчас его будто ждали к назначенному времени. И не одного.

Среди местного народа мелькнуло несколько человек, которых я в прошлый раз не видел. Харальд потихоньку нанимает новых слуг. Мёнлус стал не то чтобы оживленнее и уютнее, но чище и ухоженнее. Замок походил на внезапно разбуженного человека, встрепанного и слегка обалдевшего, который чешет в затылке и никак не может сообразить, что творится вокруг, но постепенно приходит в себя.

Комнату нам с Гердой выделили ту же, в которой я жил в прошлый раз. Бронзовое зеркало, прежде закрывавшее тайный ход в Становую башню, оторвали и убрали. Теперь на его месте висел гобелен, изображающий веселую пирушку. Воровато приподняв край изделия ткачих прошлого, я увидел каменную кладку, ничем не отличающуюся от прочих участков стены. Умница Харальд постарался, чтобы никто из грядущих потомков не заподозрил, что за скучными камнями скрыто нечто интересное.

Накануне мы ночевали вместе с караваном в трактире, там же и позавтракали, а до обеда была еще пара часов, вот и отправились на холмы, очень уж не терпелось Герде взглянуть на обещанные цвалы. От Гудрун так просто никто б не ушел, но местная кухарка Хильда свободно допускала смещение времени трапезы, особенно на более позднее.

Урсула с нами не пошла, и я, сказать по чести, был этому рад.

Цвалы ничего особенного из себя не представляли — желтые такие цветочки на колючих стебельках, торчащие меж плоских голых камней. В нашей оранжерее раньше тоже были такие, но загнулись еще во время предшественника хеска Брума в результате то ли некоего великого бедствия, то ли небрежения служителей. А привезти с востока новые семена или просто заказать их проезжим купцам, как всегда, не хватало ни времени, ни денег, потребных на иные, более насущные нужды.

Сейчас растения семян, естественно, не давали, но Харальд пообещал поискать в замке, на кухне. Зерна цвалов добавляются в некоторые местные блюда как приправа. И даже — вот чудеса какие! — служат начинкой для пирогов.

На вершинах холмов снег успел сойти, но в низинах еще лежал — сырой, плотный. У нас такое время наступит месяца через полтора.

Я засмотрелся на облака, плывущие по бирюзовому небу, и тут же получил в плечо твердым, умело слепленным снежком. Благородные вурды не прощают подобного вероломства! Завязалась перестрелка. Герда в битве участия не принимала, но смеялась так весело и заразительно, что и мы с Харальдом не могли удержаться, а это весьма сказывалось на меткости и быстроте.

Сошлись в рукопашной. Харальд попробовал применить грубую силу, но нарвался на прием из арсенала Оле Свана. Тут вмешался скользкий снег и остался полным победителем, разом повергнув обоих противников.

Было весело, легко и свободно.

Домой вернулись мокрые, продрогшие, но счастливые. Герда тут же властно отправила нас с Харальдом греться и сушиться у камина, но Вермъер возразил, что он в замке Мёнлус хозяин и должен отдать распоряжения. После чего повелел подать трапезу к огню, а сам куда-то скрылся, но вскоре вернулся в сопровождении Урсулы и дядюшки Освальда. Берит прийти отказалась. Отговорилась каким-то достойным предлогом, но, думаю, просто постеснялась сидеть с благородными хессе.

Харальд и его дядюшка принесли кружки и — о ужас! — причудливой формы ковшик на длинной ручке, источающий характерный запах. Бён. Не-ет, все-таки Вермъер вовсе бездушный и очень коварный тип.

— Это вы у себя на северо-западе хлещете барк как приговоренные! Только чтоб согреться. А у нас тут край утонченных людей, возвышенных чувств и изысканных напитков. Ладно уж, северный варвар…

— Сам ты варвар! Гехт — университетский город. А барк пили еще дружинники Хлодвига Великого.

— Потому и пили, что бёна не было. Держи свое пойло, хлебай, пока не остыло.

Харальд пододвинул мне кружку с духовитым барком.

— А можно, — улыбнулась Герда, — я тоже буду варваркой и попрошу пойла?

Харальд церемонно прижал ладонь к сердцу и оделил гостью желаемым.

Несмотря на злодейские речи Вермъера, барк в замке Мёнлус заваривать умели.

Посиделки удались. Дядюшка Освальд, довольный, что его пригласили, принялся рассуждать о зависимости вкусовых пристрастий от условий жизни — и умудрился делать это столь живо и интересно, что втянул в беседу всех. Тема кухни оказалась тесно связана с литературой и историей. Мы перебрасывались цитатами, подхватывали и развивали мысли друг друга, вступали в короткие споры и при этом не забывали отдавать должное стряпне Хильды.

Ужин закончился, а интересная беседа — нет. Как-то незаметно свернули на тему древних сокровищ и кладов. Я припомнил, как, будучи молодым и глупым — двенадцати годов — учеником хрониста, ездил с Торгримом Тильдом в Форк. Пока наставник узнавал и записывал нечто достойное занесения в летопись, я отправился за городскую стену — взглянуть на курган, в котором, по слухам, был погребен древний воитель, в полном доспехе и с мечом. Имя героя история утратила, зато меч рассказчики расписывали во всех подробностях. Я постоял, посмотрел и… принялся раскапывать курган. Лопаты, естественно, не было, так что руками. Что подвигло меня на подобный идиотизм и чего я хотел достичь, не знаю, но мне удалось выкопать в снегу приличную ямку и уже почти добраться до земляного склона, прежде чем кто-то невидимый довольно сильно хлопнул меня по рукам. На этом разграбление могил и кончилось.

— Драконы с тобой, Ларс! — отсмеявшись, воскликнул Харальд. — Что бы ты делал с мечом, если бы вдруг откопал?

— Понятия не имею. Наверное, потому — и только! — он мне и не дался.

— Да-да, — оживился дядюшка Освальд. — Древние артефакты являются в Видимый мир только с определенной целью. Иначе они просто ускользают, уходят вглубь земли или еще нечто подобное. Странно, что вам, Ларс, вообще кто-то откликнулся. Обычно такое случается только с людьми особенными. Например, нужно быть седьмым сыном седьмого сына…

— Я не такой. Седьмой ребенок, но сын всего лишь шестой. У меня пять братьев и сестра. А отец мой и вовсе третий сын.

— И все же! — напирал любитель народных баллад. — Что-то должно быть. Вам следовало бы поговорить со служителями Дода.

Этого еще не хватало. И без того в моей жизни общения с жрецами Багряного больше, чем нужно нормальному человеку. А ненормальному… Было б во мне что-то особенное, храм вряд ли отказался бы от меня семь лет назад, когда я еще должен был быть посвящен Доду. Правда, служить ордену Истребителя Нежити все равно придется, и под манжетой правого рукава скрыт загадочный тарг, выданный мне лично командором Ормом, металлическая пластина с непонятным, похожим на изогнутый коготь отпечатком. Считается, что этот знак вручили людям сами Драконы, а на деле наверняка спроворил какой-нибудь хитрец навроде самого верховного орденца. Но тарг скорее личная добрая воля старика и желание его выручить меня из неприятной ситуации.

— Но ведь бывает, что нечто случается с совсем обычными людьми против их воли, — тихо сказала Урсула. — Проклятия, предрешения судьбы, которых не избежать. Как невесте, погибшей в день свадьбы своей.

— На самом деле все могло закончиться по-другому. Если было сказано, что беда случится, когда девушка поедет венчаться, то почему было не дойти до храма пешком? Если должен был обрушиться мост, то надо просто обойти овраг, или через что там была переправа, стороной, а если не получалось, то отправиться в храм в другом городе.

— А ведь правда! — усмехнулся Харальд. — Вот ведь сразу заметно, что ты брат юриста.

— А как быть со сказкой «Отдай то, чего дома не знаешь»? — прищурилась Урсула.

— Еще проще. «Что», а не «кого». Неужели за время отсутствия хозяина ничего нового в дом не купили? Хотя бы для будущего ребенка? Вот и отдать хоть воз барахла.

— Выгодная сделка! — одобрил Харальд. — Заодно и дом почистить. А вот тому папаше, который уже взрослую дочь чудищу пообещать умудрился, ему как быть?

— Тут уже сложнее, нужен профессионал. Можно составить такой брачный договор, что чудище само без оглядки убежит.

Мы с Гердой весело переглянулись, представив, как Хельга, загибая длинные красивые пальцы, перечисляет по пунктам обалдевшей нечисти условия «сделки».

Тема оказалась весьма увлекательной. Мы еще долго вспоминали всякие сказочные ситуации и решали, как можно обдурить силы зла. А когда идеи закончились, Харальд словно из рукава достал гитару.

Словом, вечер удался, и когда Берит пришла сообщить, что полночь давно миновала и пора бы уже и честь знать, все были удивлены и немного расстроены. Но спать иногда тоже надо, а остатние времена не завтра наступают. Разошлись по комнатам подуставшие, но довольные.

За окном видна часть стены, окружающей замок Мёнлус. Старая, вымощенная камнем дорога, огибая ее, уходит дальше к холмам. Кажется, они совсем рядом, но цвалы на их вершинах не разглядеть, хотя почти полная луна надежно угнездилась на небе, заливая округу разбавленным молочным светом. Лезет прямо в окно, здоровенная, бугристая, как шляпка гриба. Над Гехтом и Къольхеймом она маленькая, аккуратная и больше смахивает на форменную серебряную пуговицу.

Время Совы, первый час после полуночи. Колдовское время. Сейчас среди бледных, словно проросших из прошлого, цветов бродят другие жители земли Фимбульветер. Нельзя смотреть на них, нельзя говорить…

Тьфу ты, пропасть!

Я захлопнул забытую кем-то книгу, которую машинально перелистывал, и соскочил с подоконника. Герда, сидя на постели, расчесывала на ночь волосы. Отросшие почти до пояса, вьющиеся мелкими кольцами. Гребень ненадолго распрямлял их, делая гладкими и блестящими, и отсветы ночной лампы скользили вниз по прядям.

— В старых заброшенных замках живут тевсет. Они чешут свои седые гривы кхарновыми вилами и заманивают неосторожных путников. Откупиться от них можно только железным гребнем.

— А если не откупишься? — лениво поинтересовалась Герда. — Или гребень будет костяным?

— Уйдешь лысым. Или останешься навсегда. Ведь тевсет, несмотря на седину, невероятно красивы. Герда, тебе хорошо здесь?

— Очень, — искренне ответила моя радость. — По-другому, чем дома или в Къольхейме, но это место любимое, живое. Только вот вода…

— Невкусная? Плохая?

— Нет. — Герда отложила гребень и принялась накручивать прядь на палец, как делала всегда, когда пребывала в задумчивости или растерянности. — Просто другая. Очень старая. Помнит много такого, чего людям лучше не знать.

— Но пить-то ее можно?

— Можно, — со знанием дела кивнула моя ведьма. — Видишь же, ни у кого из местных ни нос до земли пока не вырос, ни уши бантиком связать нельзя, и фунсов по стенкам Харальд не гоняет. Кстати, он очень хороший.

— Харальд? Еще бы! А что ты скажешь об Урсуле?

— Что можно сказать о человеке, которого впервые увидела несколько часов назад и с которым даже толком не разговаривала?

— Но про меня-то ты в свое время сразу решила, что хороший.

— Про тебя! В тебя я влюбилась с первого взгляда, а то и раньше. Чутьем угадала, к кому в руки бежать. А вот Хельгу, например, сначала боялась. А папа Оле мне вовсе не понравился. Это уже потом…

— А все-таки? Ты ж Урсулу не в храмовую обитель принимаешь, чтобы рассуждать, достойна ли, не ошибиться бы. Просто скажи, что думаешь.

— Ну… — Герда докрутила несчастный локон до такого состояния, что палец уперся в висок. — Она очень красивая. И… странная. Понимаешь, Харальд, он как солнце. Много света и тепла, не меняется, ходит прямо, все с ним ясно и понятно.

— А Урсула тогда кто? Луна?

— Да. Замечал, что луна никогда не бывает одинаковой? Даже в одной и той же фазе то цвет поменяет, то размер. Никогда не знаешь, что от нее ждать. Тем не менее солнце ходит с ней по одному небу. И Харальд без Урсулы жить не сможет. Так же, как я без тебя…

— А Урсула без Харальда?

— Та-ак! А что тебе за дело до Урсулы?

В меня полетела подушка.

— Да никакого! — Постельная принадлежность отправилась обратно. — Мне нужна единственная девушка, догадавшаяся целовать меня в нос.

— В переносицу!

— Ох, извините, прекрасная хесса, запамятовал.

— Тогда оставь в покое книгу — где ты ее только взял? — и иди сюда. Напомню.

Заметки на полях

Ох, какие у него глаза! Даже когда лицо остается спокойным, они тревожные, опасные. Выдают душу открытую, благородную, ранимую. Нельзя смотреть в них, фунс попутает. Будешь, словно заплутав в Белом Поле, выискивать взглядом сквозь туман и вьюги единственный теплый огонек, брести к нему, выбиваясь из сил, не зная ни что он сулит, ни для тебя ли вообще зажжен. Даже не заметишь, как станет он тебе нужен, дорог, необходим.

А сам он… Такой человек никогда не предаст ни друга, ни женщину. Он найдет себе одну, которую по каким-то своим соображениям сочтет лучшей, и будет, не замечая больше других, сначала добиваться ее внимания, а потом хранить чувства и верность. Хорошо, если избранная быстро ответит согласием и не окажется при этом ни дурой, ни стервой. И горе тебе, если это не ты.

Глава 3

Похоже, я проспал дольше всех в замке Мёнлус. Когда наконец пробудился, Герды рядом не было. Спустился в гостиную, а там Харальд, стоя у стола, торопливо хлебает бён из большой кружки.

— Незадача вышла! — объявил друг почти извиняющимся тоном. — Дни сейчас теплые стоят, кхарны раньше времени линять затеялись. Надо на хутор Лёнг ехать. К вечеру вернусь.

Меня с собой друг не позвал — и правильно сделал. Начало линьки кхарнов похоже если не на второй исход Драконов, то на пожар в доме умалишенных точно. В исступление впадают и звери, и люди. Нужен очень спокойный и опытный человек, чтобы среди летающих клочьев шерсти, гребней, корзин и мешков сохранить самообладание и организовать все так, чтобы чесание обернулось прибылью, а не разорением хозяйства. Бестолковые помощники тут вовсе не нужны. У нас всего три кхарна, и то Гудрун с началом их линьки беспощадно выгоняет из дому всю семью.

Харальд допил свою бодрящую гадость, махнул рукой и испарился. Жалко, конечно, потерянный для общения день, но что поделаешь.

Герда отыскалась на кухне. Готовка — второе после ухода за растениями увлечение моей радости. Вместе с кухаркой Хильдой колдовала она над квашней, из которой уже лезло белое пышное тесто. Я с детских лет усвоил, что «пугать» его нельзя. Влезешь не ко времени с дурацким словом — тесто опадет, и ни на пироги, ни на доброе отношение стряпухи можешь больше не рассчитывать. Пришлось тихо ретироваться.

Вернувшись в комнату, я снова устроился на подоконнике с книгой. Это был сборник сказок и легенд, очень старый, даже не печатный, а написанный от руки. Я сперва подумал, что это заметки дядюшки Освальда, но потом пригляделся и понял, что если автор и сказитель смог раздобыть где-то старую книгу с чистыми листами, то делать чернила, которые, ложась на страницу, сразу же становятся выцветшими и расплывшимися, люди пока что не научились. Так что нести находку в библиотеку или Харальдову родственнику я не спешил. Спросят — отдам, а пока что сам почитаю, сколько успею.

От чтения меня отвлек шум во дворе. Громко, но невнятно орали какие-то люди, причитали женщины, почему-то исходила на надрывные вопли кошка. С этим нужно было разобраться. Человеки могут шуметь по множеству причин, а то и без оных, а животное кричит, только когда ему плохо. Я вылетел во двор, к месту, где разворачивалась драма.

Несколько замковых жителей столпились вокруг хеска Освальда и незнакомого мужчины, по виду арендатора с хутора. Кто-то заполошно размахивал руками, кто-то задумчиво чесал в затылке. Кошка сидела на руках у кухарки Хильды. Никто животину не тиранил, просто главная покровительница хвостатых и полосатых в волнении слишком сильно прижала любимицу к груди. Увидев меня, все собрание замерло и притихло. Кошка наконец вывернулась и удрала.

Но трагедия от этого ничуть не потеряла, дядюшка Освальд умел завывать не хуже.

— Хеск Ларс! — Он горестно воздел руки. — Не в добрый час явились вы в замок Мёнлус! Лестница Проклятых пробудилась! И требует жертву!

Лестница Проклятых, Лестница Проклятых… Что-то я слышал про нее совсем недавно. Или читал. Дыра, ведущая прямиком в Безмолвную Бездну. А находится она, как выясняется, как раз здесь. Хорошо, если замок Мёнлус ее не затыкает. Чего только нет в херреде у хозяйственного Харальда.

— Время пришло! — вытаращив глаза, вещал знаток народных верований. — Лестница Проклятых должна получить прекрасную невинную деву. Горе нам, живущим, но не могущим…

Так. Чудесно. Друга, когда вернется, ждет новое развлечение. Когда вернется. А дело-то, похоже, не терпит отлагательств.

— Где эта ваша дырка к тиллам?

— Я провожу! — с готовностью вызвался хуторянин. — Верхами тут быстро.

Удивительно, как челядь Харальда при всей своей безалаберности и суетливости умудряется поддерживать в замке и на кхарне нерушимый порядок. Ским стоял вычищенный, накормленный и готовый послужить хозяину. А рядом, руку протянуть, висели на стене седло и сбруя. Ворота были открыты, провожатый уже восседал верхом на кхарне.

— Подожди! — Урсула, скрестив руки на груди, стояла посреди двора. — Тебя одного здесь никто не станет слушать. — Она шагнула вперед и протянула руку.

Правильно. «Тот, кто за межевым камнем, не мой вассал».

Изящные тонкие пальцы нетерпеливо дернулись. Я взял Урсулу за руку, подтянул, подставил стремя и усадил девушку на кхарна впереди себя. Так, как прежде возил только Герду.

Мы успели. Хорошо. Но то, что увидели, мне совсем не понравилось. Молчаливая толпа медленно, но неумолимо сжимала кольцо вокруг некоего возвышения или постамента. А на краю его, опасно покачиваясь, стояла девушка в золотистом подвенечном платье и фате.

Лестница Проклятых. Если не видно ступеней, ведущих наверх, — да и вряд ли они тут были при таком-то названии, — то жертве остается только путь вниз, в бездну. Сбросят, или сорвется сама.