Бесплатный фрагмент - Хочу, чтобы меня слышали!

Предисловие

В конце первой книги «Жизнь — это Любовь» мы оставили полюбившихся нам персонажей в непростых ситуациях.

Главный герой Саша Колобов совершил вместе со своим взрослым другом путешествие в иной мир, где вылечил свою болезнь — немоту, случившуюся с ним по вине воспитательницы детского сада, злобной Гульсары Губайдуровны по прозвищу Губа-Дура.

Его старший друг, директор золотодобывающего прииска Иван Сергеевич Белышев, пытавшийся помочь излечению Саши с помощью волшебной книги, был наказан за это тяжелой болезнью и прощен только после того, как пообещал посвятить остаток своей земной жизни врачеванию душ и тел человеческих. Пост директора он оставил.

Друг детства Мудрого — так называли в Поселке Ивана Сергеевича — Евдокимка растворился в сибирских просторах, куда судьба забросила его вместе с его названым отцом, белогвардейским генералом Каппелем.

После расстрела, устроенного по приказу Троцкого, чудом выжив, он поклянется найти и убить Льва Троцкого, беспощадного палача, завладевшего к тому же волшебным перстнем, подаренным Евдокиму отцом невесты в день помолвки.

Один из братьев Мудрого, Петр, по приказу Колчака — верховного правителя белогвардейской армии — отплывает на пароходе, спасая от большевиков ценности из золотого запаса России и особо охраняемые артефакты с пророчествами о судьбе нашей цивилизации, в число которых входит и так называемый Глобус Мира с Ноева ковчега.

Второй брат Мудрого, Андрей, полковой священник, примет монашеский постриг и, гонимый новыми властями, вынужден будет нести свой крест в катакомбных церквях.

Петр, Евдоким и Ванюша потеряли все, и в том числе своих любимых. Петра ждет сербская девушка на Балканах, Евдокима — Наташа в Забайкалье, а Ванюшу — девушка Эни, Аня, в Серафимо-Знаменского скиту Покровской женской общины.

Во второй книге героев ждут невероятные приключения, радости и горести случатся на их жизненном пути.

Время действия — от конца Гражданской войны и до наших дней.

Герои побывают и в Маньчжурии, и на Дальнем Востоке. Будут воевать в Чечне и за границей, побывают даже в других мирах, где некоторым из них откроются тайны мироздания.

Благодарю всех читателей за интерес, проявленный к первой книге, и желаю всем приятного и содержательного прочтения второй.

С любовью,

ваш автор Юрий Широков

Часть 1.
Золотой конвой

Глава 1.
Секретная миссия

Корабли — они как люди, каждый со своей судьбой, а значит, и с душой.

Рождаются они так же, как и мы — в муках, и так же фактом своего рождения приносят радость.

Некоторым кораблям, так же как и нам, уже заранее предопределены громкие дела и место в истории, удел других — незаметный труд и безвестность.

А придет старость, обветшает тело — натруженный корпус, начнутся бесконечные перебои и неполадки в машине — сердечко, то есть, забарахлит — и прикуют судно цепями к причалу-кровати, безжалостно разрежут на лом, а после увезут останки и кремируют в мартене.

Такие странные мысли вертелись в голове Петра Михайловича Колобова, полковника белой армии, посланного верховным главнокомандующим Колчаком со специальным заданием.

Утомленный многодневными заботами и болями от прицепившейся так некстати тяжелой болезни, он безуспешно пытался заснуть в каюте парохода «Пермяк», двое суток назад отдавшего швартовы с причала речного порта города Омска — умирающей столицы белого движения.

Желанный сон никак не приходил несмотря на страшную усталость. Организм просто не верил в возможность расслабления и пытался действовать по привычке.

Воспоминания о последних напряженных днях, проведенных в Омске, не отпускали и возвращались вновь и вновь.

Они проносились в мыслях, отторгая сновидения.

Конец, смерть, безнадежность — вот что приносило воспаленное сознание.

Назад дороги нет — Омск уже мог быть захвачен войсками красных, а что ждет их караван впереди, можно только предполагать, но ничего хорошего, это уж точно.

На любой пристани, в любом населенном месте и даже на самой реке можно ожидать нападения врагов.

Три дня подряд, и днем и ночью, они проводили подготовку судов.

Грузили дрова для паровых машин, питание для команды и солдат охраны, различный инструмент, вооружение, боеприпасы, установили даже два орудия.

Главная трудность дальних речных походов — дрова. В царское спокойное время по всему пути лесной зоны то на левом, то на правом берегу Иртыша и Оби громоздились гигантские «скирды» поленьев — швырки — длиною чуть более аршина каждая.

Здесь команды пароходов получали по чекам нужное количество дров.

Сейчас, в военное время, приходилось готовить дрова впрок.

Тем более что плыть планировалось на большой скорости и без остановок.

Дрова грузили и на кормовые части палуб, и в трюмы, и на баржу, складывая их аккуратно — одно полено к другому, чтобы больше вошло.

А для катеров-газоходов с газогенераторным двигателем для получения газа загружались чурочки в пять раз короче.

С божьей помощью оснастили-таки все суда, включая сопровождение — колесный буксирный пароход «Иртыш», бронекатер, легкий катер для связи и плавучую батарею, состоящую из вооруженной баржи и вооруженного буксира.

Но основное время было потрачено на приемку и погрузку ящиков с золотом и эвакуированными из Тобольска ценностями.

Золото грузили на почтово-пассажирский пароход «Пермяк» и меньшей частью — на буксирный пароход «Иртыш».

Ящики с драгоценной утварью и артефактами из храмов и монастырей Тобольской епархии, ордена сибирского Временного правительства — «Освобождение Сибири» и «Возрождение России» — и еще 154 предмета искусства, среди которых бесценное ожерелье царицы Александры Федоровны и усыпанная бриллиантами шпага наследника Алексея, грузили ночью в обстановке полной секретности.

Маркировку и расположение этих ящиков знали только двое — Петр Колобов и сопровождающий ценности от самого Тобольска иеромонах Авель. Один ящик с орденами при погрузке был поврежден, и у Петра появилась возможность внимательно рассмотреть эти загадочные награды, учрежденные еще при Директории, но так и не врученные никому, поскольку Колчак, пришедший к власти после Директории, возродил старые царские награды, а эти так и оставались в сейфах.

Петр унес в каюту и внимательно изучил орден «Освобождение Сибири» I степени — большой золотой крест, в который с лицевой стороны был вделан малахитовый крест меньшего размера, так, чтобы по краям последнего была видна золотая оправа. Толщина малахитового креста постепенно к концам уменьшалась. К кресту полагалась восьмилучевая серебряная с позолотой звезда весьма необычной формы — вертикальные и горизонтальные ее лучи были длиннее остальных. На каждом удлиненном луче помещалось по пять хризолитов. В центре звезды-снежинки помещен малахитовый крест с золотой каймой и датой в середине — «1918».

Всего в ящиках по описи находилось 20 крестов первой степени, 20 звезд, 100 крестов второй степени, 300 — третьей, 1000 крестов — четвертой степени. И еще столько же орденов «Возрождение России», внешний вид которых так и остался загадкой и, увы, останется таковой для потомков многих поколений.

Ход операции по эвакуации ценностей отслеживал сам верховный главнокомандующий Колчак Александр Васильевич — его помощники не оставляли без внимания любые мелочи и подключались к решению каждой проблемы.

О ходе погрузки личный адъютант докладывал верховному каждый час.

Таков был приказ, несмотря на то что забот у Колчака было множественное количество — разваливающийся фронт, перебои со снабжением, бунтующие атаманы, жадные союзники Антанты.

Вся эта братия слетелась в Омск как стервятники, почуявшие добычу.

Их взоры были алчно устремлены в сторону золотого запаса Российской Империи.

Колчак только что с негодованием отверг предложение дипломатического корпуса, аккредитованного при правительстве, о передаче золотого запаса под международную опеку и вывозе его во Владивосток.

— Я вам не верю и не верил никогда, я скорее оставлю золото большевикам, чем передам его вам, — таков был его ответ руководителю дипкорпуса генералу Жанену.

Адмирал был умным человеком и не мог не осознавать, что эта фраза фатальным образом может решить его судьбу — воры и мошенники никогда не забывают отказа в доверии и потери возможности украсть, тем более — по-крупному.

А белый Омск доживал свои последние деньки, спасения ждать было уже неоткуда…

Огромная масса людей готовилась рвануть в своей последней, отчаянной и безнадежной надежде на восток. Они уже делали подобный рывок однажды — из Москвы и Петербурга, но тогда был выбор — на юг к Деникину, на Балтику к Юденичу или в крайнем случае за пределы Родины. Сейчас такой возможности нет — только на восток! «…Сердцем рваным — на восток»!

Пружина ожидания сжалась донельзя и готова была распрямиться в невероятном напряжении ожидания в любую секунду.

Золото и место в вагоне — вот и все желания, что остались в головах патриотов белого движения.

И еще безудержный страх перед неизвестностью предстоящей разлуки с Родиной и концом устоявшегося жизненного уклада.

Но главное — смертельная тоска, которая острым клинком вонзается в сердце накануне кончины.

Но пружина жизни обманет — она не рванет вдруг, а будет распрямляться медленно-медленно, через невероятные мучения 3000-мильного Сибирского ледового похода.

По узкой тропинке, ведущей на восход, среди метровых сугробов, как по коридорчику, ведущему в вечность, потянется нескончаемая и несчитанная скорбная цепочка из усталых, больных и потерявших веру в себя и в Бога людей.

Живые будут завидовать мертвым, сгинувшим в снегах от сибирских морозов, голода, болезней, от рук всякого отребья, которые, как волки, будут преследовать, отнимать жизни и последние, дорогие сердцу вещицы.

Конец правления самого верховного главнокомандующего окажется очень схожим с концом последнего российского самодержца — оба покинут Ставку и фронтовые части, оказавшись оторванными от своих правительств, оба будут преданы всеми на этой земле.

Ни того, ни другого спасать никто даже не попытается — они в одночасье станут никому не нужными.

А пока верховный все силы бросит на спасение оставшегося золота, которое, как он считал, поможет в дальнейшей борьбе с чумой взбунтовавшейся черни.

Но не только о золоте были его заботы.

Что злато? Презренный металл!

На фоне полной безнадеги и золотой лихорадки ему было ко всему прочему суждено стать обладателем тайны, решающей судьбы всего мира.

И нужно было не просто сохранить эту тайну, но и попытаться спасти артефакты, влияющие на будущее страны, — настоящие духовные ценности России.

Это были не просто предметы и древние манускрипты, а настоящие артефакты с пророчествами о судьбе всей цивилизации, в числе которых Глобус Мира с Ноева ковчега. Все это было найдено совсем недавно специальной экспедицией на горе Арарат в 1916 году. По сути, эта экспедиция доказывала реальность существования ковчега и нашла другие, не менее весомые доказательства подлинности истоков христианства и рождения современной цивилизации.

Попали они к адмиралу вместе с золотым запасом Российской империи, а прибыли вначале в Тобольск отдельным безномерным вагоном «золотого эшелона», сопровождаемым загадочным мрачным иеромонахом Авелем, а затем по реке — в Омск.

Иеромонах тот оказался провидцем. Он подолгу беседовал с Колчаком, иногда целые ночи напролет. О том, что ждет Россию в далеком и недалеком будущем, о переустройстве мира, а после того как Авель по просьбе Колчака стал его духовным наставником, и кое-что о личной судьбе адмирала.

Ничего хорошего и жизнерадостного он не предрек, напротив, предсказывал страшные испытания для всего человечества и еще — исключительную роль России в деле борьбы с Антихристом, во всяком случае — на все оставшиеся годы текущего ХХ века.

Он же настоятельно порекомендовал надежно спрятать сакральные ценности, да так, чтобы их можно было найти только спустя сотни лет, когда кончится правление Антихриста, царствие золотого тельца.

И на все это долгое время он пообещал организовать личную охрану артефактов, но как он это сделает, не раскрыл.

И еще он сказал нечто пока вообще непонятное для Колчака, что делать они, скорее всего, будут вместе, и известие это заставило содрогнуться все сознание адмирала. Накануне отъезда Колчак собрал тайное совещание, на котором присутствовали четверо: Анатолий Николаевич Пепеляев, 27-летний генерал-лейтенант, командующий Первой Сибирской армией, только что прибывший в Омск из Тобольска вместе с ценностями Синода, Петр Колобов — офицер по особым поручениям, прибывший в ставку по рекомендации Деникина, сам Колчак и иеромонах Авель.

Прежде всего адмирал уточнил свой приказ Петру:

— Поскольку артефакты удалось стараниями Анатолия Николаевича вовремя доставить из Тобольска и погрузить на пароход «Пермяк», ваша задача, господин полковник, несколько упрощается. Судьба загруженных слитков и золотой монеты меня, конечно, волнует, но меньше всего. Не будет возможности спрятать в земле — утопите в воде. В конце концов, это только малая часть золотого запаса, и даст бог, это золото оправдает-таки свое нынешнее предназначение, то есть введет в заблуждение многих любопытствующих и скроет истинную цель экспедиции. Надеюсь, что о сокровищах Синода не знает пока никто, кроме присутствующих здесь. Ваш главный объект, полковник, — Колчак приблизился при этом вплотную к Петру и пристально заглянул ему в глаза, — сокровища Синода, за них вы ответчик перед нами, перед будущими поколениями россиян и перед Богом!

— Я уже принял эту ответственность на себя, Александр Васильевич — метки и расположение ящиков с артефактами Священного синода известны только мне, — негромко произнес Петр Колобов.

Колчак в ответ молча обнял Петра и обратился к генералу Пепеляеву:

— Я попрошу вас доложить об организации котлованов под груз.

Адмирал устало опустился на кресло и начал терзать перочинным ножом подлокотник своего кресла — он делал это в последнее время почти всегда в минуты сильного душевного волнения.

Пепеляев по-военному четко и коротко доложил о подготовленных котлованах и скальных пещерах под размещение церковных ценностей и золота и передал подробную карту Колобову.

— Господин Колобов, — обратился он к Петру, — вот вам еще одна карта с нанесенными на ней тайниками-дублерами. Это на случай непредсказуемых ситуаций и еще дабы иметь возможность маневра. К примеру — размещаете ценности, даете возможность зафиксировать место некоторым особо болтливым и сребролюбивым. А после — перезахоранивайте ценности в другом месте с участием проверенных людей. — После этих слов Пепеляев подошел к стене и открыл штору, скрывающую подробную карту, на которой красным и синим цветом были обозначены два маршрута экспедиции — основной и запасной.

Плыть «Пермяку» и сопровождавшим его судам предстояло вначале по Иртышу до его впадения в Обь около города Остяко-Вогульска. А далее линии разделялись: красная линия вела вверх по течению Оби, в сторону Сургута, а синяя линия поворачивала вправо в сторону Обь-Енисейского водного канала.

— Со стороны Оби путь канала проложен через последовательные притоки реки Кеть — Озерную — Ломоватую — Язевую до озера Большого (Водораздельного), — проводя указкой по синей линии, докладывал Пепеляев. — Этот водный путь проходит через настоящие таежные дебри, так что движение небольшого судна останется практически незаметным. Затем следует собственно канал между озером и руслом первого водоема с енисейской стороны — рекой Малый Кас, которая через реку Большой Кас соединяется уже с Енисеем. Общее расстояние между акваториями Оби и Енисея — тысяча двадцать три версты. Из них триста девяносто приходится на отрезок от устья реки Озерной до устья реки Большой Кас — притока Енисея. Внутри этого пути на длину сто девяносто верст русла рек расчищены, выпрямлены, углублены и шлюзованы. Собственно же канал, или, как его еще называют, прокоп, соединявший озеро Водораздельное и русло Малого Каса, имеет протяженность чуть более семи верст. Это самый трудный участок водного пути, и пройти его можно на небольшом быстроходном катере, который будет дожидаться вас, Петр Михайлович, — Пепеляев слегка наклонил голову в сторону Петра, — на месте слияния Оби и Иртыша. Вот в этой точке. — Указка уперлась в обозначенную черным крестом точку на карте. — Что важно, — продолжил Пепеляев, — двигаясь на корабле по рекам среди таежной глуши, можно практически не опасаться нападения и захвата груза. С берега корабль не остановить, артиллерию, которая может представлять опасность для судна и команды, в таежные дебри не доставить, а на выбранном мною быстроходном, с хорошей проходимостью в мелких местах катере можно избежать и возможной погони. На этом катере находится лично мною подобранная команда, за каждого из которой я могу поручиться. На берегу также будет дожидаться отряд из полусотни бойцов, назначение которого — разрушать мощенный деревом Баронский тракт, проходящий по берегу канала с тремя целями — охранять вас с берега, замести следы и затруднить вывоз ценностей красными или другими бандитами в случае, если наш план будет все-таки разгадан. Эти люди мне, к сожалению, малознакомы — в наше время трудно найти проверенных людей. Но командует ими штабс-капитан Киселев — офицер опытный и человек достойнейший. — Пепеляев закончил короткий доклад и повернулся к присутствующим в ожидании вопросов и пояснений.

В ответ последовало молчание, и верховный главнокомандующий Александр Васильевич Колчак встал с кресла для прощания с присутствующими.

Он подошел к Петру и тихо произнес:

— Дорогой Петр Михайлович! Простите меня за то, что возложил на вас такую ношу и переложил ответственность за дело, которое должен был выполнить сам. Видно, не зря Господь снял с меня этот крест и возложил на меня другой, повелев нести его до конца. Завтра же, нет, лучше сегодня отправляйтесь в сторону слияния Оби и Иртыша. Золото по возможности схороните на этом участке. Если можно, далеко не везите — надеюсь, что наши сегодняшние поражения и беды скоро закончатся, и мы вернем Сибирь, а за нею и всю Россию. Будет возможность — воспользуйтесь подготовленными для этого котлованами, скальными расщелинами и пещерами. Не случится таковой — отправляйте «Пермяк» дальше на север. Пусть заботу о золоте и командование караваном возьмет на себя полковник Жвакин. А вы, Петр Михайлович, отправляйтесь по Обь-Енисейскому каналу на восток и спрячьте сокровища Синода в надежном месте. Везти артефакты до самого конца тоже не пытайтесь — время неспокойное, да и зима катит в глаза. Может статься, что придется вам добираться до Енисея или до Новониколаевска пешим порядком. Не дай бог, ранний ледостав случится.

Адмирал обернулся на деликатное покашливание за своей спиной. Это встал со своего места Пепеляев и снова попросил слова.

— Извините, ради бога, Александр Васильевич, — обратился он к адмиралу. — Я просто хотел добавить — на этот случай нами подготовлены три собачьи упряжки и проводники из остяков. Они тоже будут ждать Колобова в условленном месте.

— Благодарю вас за службу, генерал, вы очень предусмотрительно поступили. Можно сказать, предугадали мои опасения. — Колчак подошел и, обняв вначале Пепеляева, затем подошел к Петру. — С вами, Петр Михайлович, очень надеюсь вскоре увидеться. Прячете ценности, места выберете по своему усмотрению, а после попытайтесь соединиться с армией. Храни вас Господь! Отправляйтесь сегодня же! Обстановка тревожная — красные уже под Тобольском… Найдете меня, где бы я ни был, и подробно обо всем расскажете. А случится так, что не судьба нам будет свидеться — все под Богом ходим, — распорядитесь доверенным вам богатством во благо России.

И шепотом добавил:

— Я напомню свою просьбу: не оставьте без помощи, если что, Анну Васильевну Тимиреву и мою семью.

Колчак снова, как и несколько дней назад, когда просил об этом Петра, смущенно опустил глаза в пол. Только мгновение человеческой слабости позволил себе этот железный человек, только миг один — и вот он уже снова верховный главнокомандующий.

Как много времени мы пребываем в масках, играя роли, которые предназначены нам судьбой! Как редко снимаем их, скитаясь по земле в исканиях призрачного счастья. Случается так, что даже самым близким и любимым людям мы не открываем свою душу в течение всей жизни. А они в ответ интуитивно утаивают свои душевные порывы от нас.

Так и живем… Так и кружим по миру в бесконечных исканьях счастья… И не находим его.

Оглянемся в старости на прожитые годы — счастье-то было, оказывается. И было совсем рядом — в усталой улыбке мамы, радостном смехе ребенка, нежном прикосновении любимой женщины, дуновении теплого летнего вечера…

Увы нам, грешным!

Попрощавшись с Колчаком, Пепеляев, Петр и иеромонах Авель вышли и, рассевшись на сидениях автомобиля, отправились в речной порт.

— Петр Михайлович, погодимте немного, — всплеснул руками Пепеляев. — Мне надобно срочно вернуться в гостиницу. Я совершенно запамятовал — у меня там осталось письмо и посылка от вашего младшего брата Ванюши. Совсем замотался и даже не успел вам рассказать, как и где я устроил его в Томске.

Машина развернулась и на всех парах покатила обратно в центр Омска.

По дороге Пепеляев поведал, что Ванюшу он пристроил в семью своего очень близкого друга детства Сергея Ивановича Белышева — знаменитого врача-невропатолога, где мальчишку приняли как родного.

— Такие врачи, как Сергей Иванович, лечат от душевных напастей всех больных, не обращая внимания на их политическую расцветку, и поэтому будут востребованы и не пострадают при любой власти, — объяснил свой выбор Пепеляев. — Так что братишка ваш, Петр Михайлович, в полной безопасности, — улыбнулся Пепеляев.

Петр тем временем развернул сверток и вытащил оттуда поразительной красоты кинжал, рукоятка которого была мастерски выточена из кости и украшена рисунками, надписями и драгоценными камнями.

Надписи были выполнены на незнакомом языке, на рисунках изображался момент взрыва неизвестной планеты в окружении других планет, расположенных на орбитах двух небесных светил.

— Этот кинжал был подарен моему брату одним сибирским мужичком в благодарность Ванюше за исцеление дочери, — пояснил Петр. — Да-да, не удивляйтесь, господа, мой младший брат, несмотря на невеликие года, обладает даром исцеления больных. Когда мы пробирались в Омск, я был ранен и практически умирал от гангрены, а Ванюша исцелил меня. Это уже после по секрету рассказал мне этот самый мужичок — сам-то я находился в беспамятстве, а Ваня по неизвестной мне причине скрыл факт излечения. А мужичок этот — Жуликов его фамилия — стал случайным свидетелем процесса и упросил Ванюшу вылечить его дочь, к тому времени уже несколько лет не встающую с постели. Ване удалось всего за несколько часов не только поставить девушку на ноги, но и вернуть ее к активной жизни, заставить поверить в себя. В благодарность за это Жуликов и подарил этот кинжал. Кстати, кинжалов было два, один из них Ванюша подарил своему другу Евдокиму, который спас меня и еще десяток пленников от неминуемого расстрела. Вот только рисунок на кинжале Евдокима был другим…

— Это должен быть рисунок луча цвета крови, разрезающего Землю, и вырывающейся из котлована огненной лавы, — в волнении произнес иеромонах Авель, до сего момента хранивший полное молчание.

Пепеляев и Петр с удивлением оглянулись на монаха.

Более всего поразил его голос — он звучал так, будто доносился из подземелья, и был одновременно похож на журчание ручья и на горное эхо. Было в этом голосе что-то мистическое, отчего мурашки бежали по спине.

— Я прошу прощения, ваше преподобие, — обратился к монаху Петр после некоторого замешательства. — Невероятно, но вы очень точно описали рисунок на том кинжале — именно луч и именно лава изображены на его рукояти. Просветите нас, будьте так любезны, об истории и возможных тайных предназначениях этих вещей, ежели таковые, конечно, существуют.

— Это очень древние вещи, их изготовили даже раньше, чем те артефакты, которые мы с вами пытаемся спасти от рук Антихриста. Это очень долгая история, и в двух словах мне будет затруднительно донести ее до вас, — извинился монах. — И я прошу прощения у вас за это. Прежде всего у вас, Анатолий Николаевич, — Авель поклонился в сторону генерала Пепеляева. — А у нас с вами, Петр Михайлович, будет достаточно времени, и я обязательным образом поведаю вам, что это за удивительные вещицы, одна из которых совсем даже не случайно попала к вам в руки.

Петр утвердительно кивнул — времени на рассказ действительно не оставалось, они уже въезжали на территорию порта, и пора было отправляться в экспедицию. На берегу они распрощались с генералом Пепеляевым и отплыли уже через час.

Не ведали они тогда, что это была их последняя встреча. Генерала Пепеляева — «сибирского Суворова», отъезжающего в войска, — будет ждать нелегкая судьба.

Возглавляемая им Первая Сибирская армия погибнет целиком между Томском и Красноярском, прикрывая отход двух других армий — Каппеля и Войцеховского.

Сам генерал свалится в тифу и избежит плена. Выкарабкается и вместе с женой и двумя сыновьями поселится в Харбине. Будет добывать хлеб насущный, работая плотником, извозчиком и рыбаком. Все предложения о сотрудничестве как от белых, так и от красных он отвергнет. Но не сможет отказать в помощи погибающим товарищам и через два года возглавит небольшой отряд в 720 человек и уйдет на помощь восставшим в Якутии.

Отряд его, преданный и брошенный всеми на произвол судьбы, будет разбит.

Анатолия Пепеляева приговорят к смерти, но помилуют и посадят в тюрьму на десять лет, два года из которых он проведет в одиночке, а остальные отсидит от звонка до звонка.

Потом добавят еще три года.

Потом — ссылка, повторный арест и расстрел 14 января 1938 года.

По иронии судьбы через 20 дней будет расстрелян его победитель в якутской тайге — красный командир Ян Строд, тоже георгиевский кавалер, награжденный к этому времени еще и четырьмя орденами Красного Знамени.

Такая вот война! Такие вот трагедии!

И во имя чего? За какие такие идеалы герои страны, умницы, интеллигенты убивали друг друга, а если выживали — погибали от рук палачей, занесенных мутным потоком гражданского братоубиения на высоты власти над одураченным народом? Народ, прозрев, разберется со временем, конечно, и воздаст должное памяти своих героических сынов.

Только в следующем веке, 15 июля 2011 года, в Томске торжественно откроют памятник генерал-лейтенанту Николаю Пепеляеву и его сыну, тоже генералу, Анатолию. На кладбище…

Пусть хоть так…

И на том спасибо…

Спите себе спокойно, защитники Родины, и простите нас, неразумных.

Глава 2. Ваше благородие, господин… чекист

Пароход изрядно качнулся и замер, потеряв равномерное звучание движения.

Петр открыл глаза, но его взгляд не смог зацепиться ни за один предмет — вязкая мазутная темнота заполняла каюту, даже иллюминатор не радовал успокаивающим отблеском звездного сияния. Еще до конца не очнувшись от ночных грез, он вдруг почувствовал себя ужасно одиноким. Одиноким не именно в этом месте, не в этот временной отрезок жизни, а одиноким абсолютно, словно бы он остался один на один со всей планетой, со всей галактикой.

Только он, космический мрак и непонятный, какой-то неземной шум, болотным туманом заползающий в его мозг, вытесняя из головы воспоминания и чувства, место которых тут же заполняла липкая темнота, скрывающая в себе разложение и гнилость.

Одиночество уже не казалось страшным, это стало не главным. Просто стало почти неважным все, что было и что будет…

Спасительные цепи земных забот и устремлений, совсем еще недавно казавшиеся важными и значительными и от этого прочными и неразрывными, ослабли и не могли более удерживать на поверхности жизненного течения.

Он перестал бороться и разрешил себе раствориться в этом уже совсем не страшном, а даже желанном всеобщем мраке.

…И вдруг темный иллюминатор словно полыхнул огнем, превратившись в яркий, мерцающий разноцветными переливами фонарь. Он настойчиво позвал назад к жизни, и к Петру тут же вернулось желание жить.

Жизнь со всеми ее радостями и горестями, обязанностями и чувствами, желаниями и надеждами ярким пламенем звала из иллюминатора на волю.

«Пожар!» — мелькнула мысль, которая вытолкнула Петра из каюты на палубу.

Странно, но никаких признаков пожара он не обнаружил, та же густая холодная темная бездна покрывала окрестности.

Все было тихо и спокойно, только этот надоедливый космический шум звучал на палубе значительно явственнее, чем в каюте.

И вдруг в мгновение ока весь небосвод озарился разноцветием причудливо переплетающихся лент и полос.

В их сполохах из стекла иллюминатора проявилась внимательно смотрящая в глаза Петру чья-то искаженная страхом физиономия.

Петр, стоящий на палубе, отшатнулся и с трудом сообразил, что это его зеркальное отображение.

Между тем всполохи повторились, они начали появляться все чаще и чаще, становились шире и ярче!

— О боже, красота-то какая!!! Да что там красота — красотища! — по всему небосводу от края до края, переливаясь всеми цветами радуги, полыхал величественный огонь.

На этой огненной картине не случалось повторов.

Сложные композиции из искрящихся огненных лент, рассекающих небосвод, различной ширины полос, великолепных занавесей, пучков огненных стрел и многоцветного дождя бессистемно менялись, иногда замирая на мгновения, иногда переходя одна в другую.

Петр в изумлении наблюдал и слушал проявления этого одного из самых прекрасных чудес природы.

Да-да! Он именно слышал, и слышал явственно это завораживающее шуршание перелистываемых страниц божественного проявления… Это был шум движения солнечного ветра — потока невидимых частиц, покинувших в результате очередного взрыва корону Солнца, шум от их столкновений с частицами кислорода и азота земной атмосферы. Алый и зеленый шум создавали свечения пораженных частиц кислорода, фиолетовый — частичек азота.

Это было оно — таинство, называемое Aurora Borealis, северное или полярное сияние, названное так в честь римской богини утренней зари Авроры и бога северного ветра Борея!

— Увы! Наблюдать этот божественный знак дано не всем. Солнечный ветер проникает лишь в места, близкие к магнитным полюсам Земли на севере и юге. — От внезапно прозвучавшего за спиной человеческого голоса Петр вздрогнул и с неохотой обернулся к подошедшему незаметно иеромонаху Авелю.

Разговаривать не хотелось до ломоты в теле — накрыла какая-то паническая боязнь пропустить даже одну из картинок сияния.

— Доброй ночи, отец Авель, — холодно отозвался на голос монаха Петр.

— У нас на Руси подобную красоту можно лицезреть почти во всех местах вблизи Полярного круга. Сияния в народе прозвали пазорями или сполохами — от слова «зоря» и от слов «полошить», «тревожить», — невозмутимо продолжал говорить монах, ему явно хотелось втянуть Петра в диалог.

Петр незаметно поморщился от неудовольствия, что, впрочем, не осталось незамеченным въедливым монахом.

— Кстати, ведь до сих пор современные люди не научились предсказывать начало и окончание сияния, а вот среди эскимосов распространен миф, что полярное сияние можно вызвать свистом, а хлопком в ладоши — прекратить, — монах улыбнулся, громко хлопнул в ладоши, и сияние погасло.

— Что вы натворили! — интуитивно вскрикнул Петр и тут же осекся, извинившись: — Простите, ваше преподобие, засмотрелся. Ну прям как ребенок, — смущаясь, оправдывал он самого себя. — Надо же, поверил, что хлопком можно остановить такое.

— Да будет вам, Петр Михайлович, оправдываться. Поверьте мне на слово, некоторые личности в состоянии это делать, как бы фантастически это ни звучало. — Монах, будто успокаивая ребенка, положил руку на плечо Петра и слегка погладил его. — Я вижу, что вам, как и мне, не спится, поэтому дозвольте напроситься к вам в гости — уж очень хочется хотя бы одним глазком еще раз взглянуть на кинжал вашего младшего брата. Заодно я расскажу историю этой вещицы. Да и о сиянии можем поболтать…

Петр молча кивнул в знак согласия и жестом руки пригласил иеромонаха к себе.

В каюте, при свете яркого фонаря иеромонах, внимательно взглянув в глаза Петра, ахнул:

— Господи боже мой, да вы же серьезно больны, Петр Михайлович, дорогой! Нельзя же так себя изводить — надо лечиться. Вам, случаем, сегодня не приходили в голову разные фатальные мысли? — с тревогой поинтересовался Авель. — По глазам я вижу, что душа ваша неспокойна.

— Что было, то было — скрывать не стану, — признался Петр.

— Раздевайтесь и ложитесь в кровать, а я постараюсь вас подлечить. И не возражайте мне — я священник, а значит, врачеватель душ. А врачам отказывать нельзя, себе дороже, — тоном, не допускающим возражения, потребовал монах.

Уложив Петра в кровать, Авель заставил его закрыть глаза, прошептал про себя заклинание и провел ладонью по лицу больного, после чего тот уже через мгновение крепко спал. Монах продолжил читать молитвы, сидя у изголовья больного, еще в течение получаса, после чего, приглушив свет фонаря и вынув из ножен лежащий на столе кинжал, начал его внимательно рассматривать. Улыбнулся, убедившись, что это именно тот предмет, поисками которого он занимался уже не первый год, опустился на колени и прочел благодарственную молитву.

Петр впервые за долгие месяцы скитаний спал как младенец. Сон, который был послан ему, был красивым, радостным и поэтому исцеляющим…

К нему снова вернулись сполохи так внезапно закончившегося северного сияния, которые чудесным образом трансформировались во сне в мост Бифрост — дрожащую на солнечном ветру арку, пересекающую сказочную огненную реку Ружу для соединения мира богов и людей.

Петр почему-то знал не только названия моста и реки, но и то, что дорога по мосту — односторонняя: по ней сходят боги к людям, но людям дорога к ним заказана.

Река Ружа горела ярким огнем, не допуская живых в царство усопших, а под аркой моста то там, то здесь вспыхивали и гасли яркие огни. Это валькирии, девы-воительницы в золотых шлемах и доспехах, с огненными копьями реяли на крылатых конях и выбирали на полях земных битв храбрых воинов, чтобы забрать их после их смерти в небесный дворец Вальхаллу. Из распахнутых окон этого небесного дворца призывно светились разноцветные отблески душ умерших людей.

Пролетающая мимо симпатичная черноволосая валькирия на ходу крикнула Петру:

— Ты храбрый воин и станешь моим, но не сейчас. Будь осторожен: окна дворца открываются только тогда, когда небожителям нужно призвать в свои ряды чью-то душу. Не откликайся на зов, иначе отправишься навсегда в белое безмолвие навстречу своей гибели!

И, сделав второй круг над Петром, прошептала:

— На твоем втором корабле — предатель, он ведет вас в руки врагов, спасай священные предметы — найди его и уничтожь! А сейчас уходи, скоро начнется танец умерших душ, тебе нельзя это видеть — сойдешь с ума или погибнешь! До встречи! — прозвучала в голове у Петра прощальная фраза валькирии.

— Спасибо, — громко ответил Петр и, очнувшись от звука собственного голоса, с удивлением увидел сидящего рядом с кроватью иеромонаха с кинжалом в руках.

— Я долго спал? — спросил Петр, поднимаясь с постели.

— Минут двадцать-тридцать, не более того, — улыбнулся монах. — Кстати, как вы себя чувствуете, Петр Михайлович?

— Благодарю вас, ваше преподобие, преотличнейшим образом. Такое ощущение, что я проспал часов эдак сто, поскольку ощущаю себя осьмнадцатилетним вьюношей, — пошутил Петр.

Но на самом деле так оно и было — Петр проснулся абсолютно здоровым человеком, полным сил, душевных и физических.

— Странный сон мне приснился сейчас, — обратился Петр к монаху. — Некая экзальтированная девица предупреждала меня об опасности. И, заметьте, не в какой-нибудь завуалированной форме, а достаточно конкретно, с указанием местонахождения злодея. Он, по словам девицы, находится на пароходе «Иртыш». И еще она призвала спасать ценности Священного синода.

— Знаете, что я вам скажу, уважаемый Петр Михайлович — сны, которые видятся во время явлений, подобных сегодняшнему, есть не что иное, как предупреждение сверху. — Монах перекрестился. — Со своей стороны настоятельно рекомендую прислушаться и принять предупредительные меры.

— Полностью соглашусь с вами, ваше преподобие, я сейчас же вызову полковника Жвакина, и мы вместе решим, что предпринять.

Вызванный ординарцем полковник Жвакин прибыл незамедлительно.

Петр, извинившись перед ним за столь неожиданный ночной вызов, вкратце обрисовал ситуацию.

Несмотря на необычность аргумента — какой-то там сон, да и только, — Жвакин тут же изложил заранее подготовленный план предупреждения возможного захвата особо ценных грузов — так ему велели называть ценности, контролируемые лично полковником Колобовым.

Оказалось, что, предвидя возможность захвата судов конвоя в русле Иртыша, таясь от всех, за караваном незаметно пробиралась «Ласточка» — небольшой быстроходный товаро-пассажирский пароход. О его существовании не поставили в известность никого, кроме него — полковника Жвакина.

Чтобы и далее не раскрывать тайну «Ласточки», совместно порешали сделать завтра вечером остановку и позволить всем членам экипажей, кроме охраны, в которую запланировали выделить только надежных и проверенных офицеров по утвержденному списку, выпить по рюмке водки, якобы по случаю дня ангела полковника Жвакина. В водку договорились добавить совсем немного сонного порошка, дабы усыпить экипаж «Иртыша» и исключить лишних свидетелей.

И ночью, когда все уснут, перегрузить весь особо ценный груз на «Ласточку», тут же отправив ее вперед на встречу с командой штабс-капитана Киселева, дожидавшегося конвоя в согласованной ранее точке — на месте слияния Оби и Иртыша.

Естественно, под командованием полковника Колобова и под присмотром иеромонаха.

Командование оставшимся конвоем и ответственность за все золото и ордена постановили передать полковнику Жвакину.

Ордена Директории решили перегрузить на «Пермяк».

На «Иртыше» — оставить только ящики с золотом, которые загрузили туда еще в Омске.

Остаток ночи посвятили выявлению возможного агента из числа военной команды «Иртыша» и формированию списка надежных людей, которых можно будет привлечь к погрузке «Ласточки».

Военная команда «Иртыша» состояла из двух офицеров, двадцати колчаковских добровольцев и десяти мобилизованных речников.

За одного из офицеров, штабс-капитана Развина, поручался Жвакин — знал этого офицера лично и даже его родителей. Кроме того, служил Развин всегда на глазах полковника.

А вот второй, прапорщик Константин Карасев, был неизвестен никому и появился в самый последний момент перед отплытием. Якобы по звонку из отдела контрразведки бригады генерал-майора Ивана Красильникова.

Ведомство, где предположительно служил Карасев, было по понятным причинам достаточно закрытым заведением, посему сведениями о прапорщике никто не располагал.

Единственное, что было известно, — что Карасев в ноябре 1917 года закончил с отличием вторую Омскую школу прапорщиков.

— Погодите, господа, я вспомнил, — разрешил ситуацию Жвакин. — На «Пермяке» служит мой приятель — поручик Забельский, он тремя годами раньше окончил ту же Омскую школу прапорщиков. Пусть он и попытается снять подозрения с Карасева или изобличит того во лжи.

На том и порешили — допрос Карасева и по его результатам составление списков надежных людей отложили на утро.

С тем и разошлись по каютам.

Пароходы живут дольше людей и служат всем своим хозяевам верой и правдой.

Пароходам совсем неважно, кто ими владеет, какими именами их нарекают, какого цвета флаг вывешивают на их корме.

Для них хозяин тот, кто стоит за штурвалом, тот, кто уверенными движениями направляет ход, кто выдает команды всяким «вредным насекомым», ползающим по палубе и гниющим в трюме.

Такого же мнения придерживался и тобольский судоводитель Григорий Степанович Савиных, знаменитый на весь Обь-Иртышский бассейн своими многочисленными достоинствами.

Мудрый, трудолюбивый, состоятельный, многодетный, непьющий, некурящий и весьма набожный такой! — вот какими качествами обладал Григорий Степанович.

Среди иртышских речников он имел шутливое прозвище Лампада, поскольку вся его каюта была завешена иконами и никогда не потухающими лампадами.

Перед навигацией и после ее завершения он в обязательном порядке устраивал на судне торжественный молебен.

Недостаток он имел только один, да и не недостаток это был вовсе, а так — слабость невеликая: не мог он ни в чем отказать младшей своей дочурке Степаниде.

Души в ней не чаял, дорого одевал, сладко кормил.

Степанида выросла красавицей девкой!

Все было при ней: стан гордый да величавый, как у царицы, глаза, как бездонные озера, и ум острый.

А вот по характеру выросла — пацан пацаном!

Ничего ей было не надо из бабьего — дай только порыбалить, поохотничать да с папаней в плавание пойти.

Как ни вздыхали родители — ничего поделать не могли…

Уходила золотая пора для девки сватов зазывать, а она как коза горная скачет — остановиться не может.

Уж и не чаяли жениха ей подобрать — всех выгнала, никто ей не приглянулся.

Остра, ох остра она была не только умом, но и на слово — язычок у нее был, как у змеи жало.

Скажет чего обидного парню, обзовет походя, да всегда так точно, что и приклеивалось это прозвище к тому навсегда.

Вот и бежали женихи от дома Савиных как черти от ладана, да и сваты со временем стали обходить их дом за версту.

Думали, что судьба куковать Степке в девках вовек — так по-мальчишески ее и прозвали в деревне, — но неожиданно для всех она сама привела в дом жениха.

Да какого выбрала!

Из благородных, в офицерской форме, но при этом не задаваку, да и не зануду.

С простыми людьми жених вел себя обходительно, к старикам подходил с почетом, тестя своего будущего с первого дня тятей стал величать!

И из себя сам видный такой — высокий, светловолосый, ладно сложенный.

Вот только глаза подвели.

С виду-то навроде ничего себе — обычные голубые глаза с красивым разрезом, но взгляд!..

Пронзает, будто яркий свет из преисподней, и еще похож на волчий, каким тот зыркает на охотника, подходящего к капкану, в который тот волк угодил.

Мороз от такого взгляда пробегает по спине.

— А жених-то непрост, — поговаривали. — Посмотрит на собеседника своими чертовскими глазами, да тут же спрячется за шуткой или байку какую возьмется рассказывать. Весельчаком-балагуром прикидывается. А сам, похоже, волчара…

От этого в народе и порешили, что жених-то не тот, за кого себя выдает.

Ну что с того?

Главное, чтобы Степке был по душе.

А Степка влюбилась в своего Константина Александровича Карасева — молодого колчаковского офицерика — по самые, как говорится, ушки.

И Григорию Степановичу, тестю новоиспеченному, он в душу влез, хотя непросто, ох как непросто было добиться расположения сурового лоцмана.

Но Константину это удалось легко — будущий зять обладал способностями располагать к себе.

Ежели разговоры заводил, то по теме, интересной присутствующим, высказывая при этом такое понимание предмета беседы, что оно полностью совпадало с мнением общества.

Ежели брался хвалить человека за его достоинства, то делал это умело, не переходя грань, за которой скрывается подобострастие и подхалимство.

Ежели ругал, то всегда справедливо и не обидно. И в обязательном порядке с советом, как исправить ситуацию.

Не человек, а мешок добродетелей.

В этом смысле они со своим тестем два сапога пара, как говорится.

И недостаток имели один и тот же — оба безумно обожали Степку, позволяли ей все, терпели любые ее выходки и готовы были за нее жизнь отдать, не задумываясь.

Свадьба состоялась незамедлительно — Степка настояла на скорейшем венчании, да и Григорию Степановичу пора было собираться в дальний рейс: накануне свадьбы сообщили, что нужно провести цельный конвой на север.

Куда точно, не сказали — секрет, мол.

Известили только о том, что он сам пойдет на «Иртыше».

А за день до отплытия выяснилось, что и зять откомандирован на тот же корабль.

Излишне даже говорить, что Степка потребовала своего участия в походе и что отказа она получить ну никак не могла.

Машина парохода «Иртыш» выжимала все из своих пятисот лошадиных сил и толкала огромным колесом от себя воду Иртыша, устремляя на север послушное тело судна длиной около 33 саженей с полным ходом 11 узлов.

Сильный туман шапкой лежал на водной глади, скрывая от людских глаз весь белый свет. Казалось, что пароход режет лопастями колеса белую массу, пробивая тоннель в сказочных молочных горах.

Лоцман Савиных уже не раз предлагал сбросить скорость, но капитан стоял на своем — опаздываем, мол. И если бы Григорий Степанович не знал фарватер как тропинку к своему дому, давно бы уже сидели на мели.

Но пока все было — слава богу! Летели по реке, как стрижи в высоте погожего дня.

И как назло — как только утренний ветерок разорвал полосу тумана, так с главного судна «Пермяк» поступил сигнал на остановку.

Из причалившего катера матрос передал, что прапорщика Карасева вызывает для совещания полковник Жвакин.

Через минуту прапорщик уже сидел в катере, а попытку Степаниды проехать вместе с ним категорически пресек посыльный, сославшись на приказ полковника «прибыть Карасеву для приватного разговору».

На «Пермяке» прапорщика провели в кают-компанию, где его уже дожидались поручик Забельский и полковник Жвакин. Карасев, заходя в помещение, заметил, что к двери были тут же приставлены двое часовых, и заметно занервничал.

— Господин прапорщик, — обратился к вошедшему полковник, — сейчас поручик задаст вам несколько вопросов, касающихся вашей учебы в Омской школе прапорщиков и вашей службы в контрразведке, а вы постарайтесь точно ответить на них. Сразу хочу предупредить, что поручик Забельский заканчивал школу тремя годами ранее вас и поэтому хорошо осведомлен обо всем, что происходило там.

— Это что, допрос? По какому поводу? — вскочил со своего места Карасев.

— Что вы, какой допрос, помилуйте! Вы же знаете, как допрашивают, — наверняка приходилось присутствовать по долгу службы, да и самому проводить допросы тоже. Пока мы просто беседуем, — невозмутимо ответил Жвакин. — Прошу вас, господин поручик¸ начинайте, — приказал он Забельскому. — А вас, господин прапорщик, попрошу отвечать по-военному кратко и по существу, — строго предупредил он Карасева.

— Кто был в Омске начальником вашей школы?

— Полковник Жарков.

— Кто присутствовал на выпускных экзаменах от штаба округа?

— Штабс-капитан Нерчинов.

— Кого вы знали из командования Омским гарнизоном?

— Войскового старшину Волкова. Он командовал парадом при выпуске из военных училищ Омска.

— В какие увеселительные заведения ходили омские юнкера?

— На Скорбященскую, на Бутырки, на Мокрый форштадт…

— В армии Верховного правителя где служили?

— В отделе контрразведки при штабе бригады генерал-майора Ивана Николаевича Красильникова.

— Где в Омске размещался штаб верховного главнокомандующего?

— В здании коммерческого училища.

— А где стояла бригада генерала Красильникова?

— В главном корпусе сельскохозяйственного училища. В старой Загородной роще.

— Куда вы доставляли особо опасных арестованных? Где размещалась контрразведка Верховного правителя?

— В здании кадетского корпуса.

— А где был секретный отдел контрразведки?

— На улице Тарской, в трехэтажном особняке. Рядом с четырехэтажным складом сельхозмашин фирмы «Мак-Кормика»…

— А не припомните ли вы, как генерал Красильников встречал обычно вновь испеченных офицеров? Какой своей любимой фразой?

— Помню. Он говорил обычно в этом случае: «Здравствуй, здравствуй, погон атласный!»

— Вполне достаточно, — прервал поток вопросов Жвакин. — Извините нас, Константин Александрович, за излишнюю осторожность. Вы сами служите в отделе контрразведки и должны понять нас. Уж больно неожиданно и подозрительно ваше появление на корабле. С нами предварительно оно согласовано не было. Да еще и невеста ваша оказалась дочкой лоцмана. Согласитесь, очень много случайностей. — Жвакин поднялся со стула и протянул Карасеву руку в знак примирения. — А теперь, прапорщик, езжайте на свое судно и дайте задание лоцману подобрать место для ночной стоянки — сегодня мы решили устроить отдых подчиненным по случаю моих именин. Распорядитесь приготовить праздничный ужин для команды и выдайте каждому желающему по рюмке водки. Водку вам доставят сразу после сигнала на остановку.

— Поздравляю вас, господин полковник, с днем ангела! Разрешите выполнять? — козырнул Карасев.

— Идите, — довольно улыбнулся Жвакин.

Прапорщик откозырял и, по-уставному четко развернувшись, лихо щелкнул каблуками и вышел из кают-компании.

— Как же я рад, что наши подозрения не подтвердились, — облегченно вздохнул полковник. — Господин Забельский, вас я тоже не задерживаю, благодарю за службу!

Только в катере к нему пришла уверенность, что на этот раз все обошлось.

Не зря он так старательно заучивал подробности короткой жизни молоденького прапорщика Карасева, расстрелянного им же самолично в подвале ВЧК.

И не зря вовремя выбросил он за борт мандат Сиббюро ЦК РКП(б) и Особого отдела ВЧК 3-й армии красных.

Его, 19-летнего выпускника Рыбинского речного училища Константина Александровича Вронского, несмотря на молодость занимавшего должность комиссара Томского отделения районной транспортной ЧК, внедрили в отдел контрразведки бригады генерал-майора Ивана Красильникова с целью выяснить речные маршруты эвакуации кладовых Омского государственного банка.

И особое внимание ему приказано было обратить на загадочные ценности Сибирского белого движения и драгоценную церковную утварь тобольских православных храмов.

Внедрили под видом этого мальчишки, прапорщика Карасева, не только из-за одинаковости имени-отчества, но и из-за поразительного природного сходства.

Первоначально планировалось, что Вронский-Карасев, ежели выявит маршрут и проникнет на корабль, просто выведет из строя двигатель парохода или подорвет артиллерийский боезапас.

После чего сообщит по согласованной линии связи, и выделенный специально для этой операции отряд завершит дело.

Такого рода диверсия готовилась им еще на Каме по уничтожению английской канонерки «Кент». Но там заговор был раскрыт колчаковской контрразведкой, и его участников, которые сотрудничали с большевиками, расстреляли.

Ему же посчастливилось чудом уйти.

А сейчас ему удалось все, даже больше того — он не только выявил это самое судно, но и смог стать своим человеком у лоцмана, назначенного вести караван.

Для этого, правда, пришлось жениться на его дочери Степаниде.

Строптивая попалась девица, но Вронского это не останавливало — с младых ногтей он научился охмурять любых манерниц и недотрог, водился за ним такой талант. Много девичьих сердец сгорело в пламени его страсти, всех уж и не упомнить.

Но в этот раз случилась с опытным сердцеедом досадная промашка — он и сам не заметил, как влюбился.

В первый раз в жизни, и как?!

Стешенька оказалась крепким орешком и сладкой ягодкой одновременно.

Она, конечно, любила его, но очень странной любовью.

Не допускала близко к сердцу, но привязала к себе накрепко и держала при этом на коротком поводке. Он и сам не заметил, как превратился в подкаблучника.

Осознавал это и даже подсмеивался над собой, когда они оставались вдвоем, но измениться уже не мог.

Простая девка Степка в одиночку отомстила сполна за все пролитые слезы обманутых им девиц.

А сейчас он уже не мог выполнить задание, поскольку запланированный им взрыв на пароходе мог повредить его любимой жене и тестю, заменившему родного отца. Своего-то он не помнил — так уж сложилась жизнь!

Как же можно взрывать, если любимые им люди погибнут наверняка?

Но если задание он провалит — от председателя Томской Губчека Александра Шишкова пощады ждать не придется.

Раздавит как комара и даже не заметит.

Выход один — нужно попытаться захватить пароход и угнать его в Томск, но сделать это в одиночку не получится. Для этого надо склонить на свою сторону тестя, но вначале — Стешу, ведь Григорий Степанович без ее согласия даже разговаривать не станет.

А значит, надо признаваться, что он никакой не офицер и не Карасев, а Вронский, а значит… венчание он устроил ложное.

Солгал перед Богом, а уж этого набожный лоцман ему не простит — убьет на месте.

И Стешу он наверняка потеряет навсегда — она ни за что не простит ему холодной циничной лжи.

А если уж исполнять приказ, то делать это нужно сегодняшней ночью, пока пароход будет стоять, а экипажи — отдыхать.

Надо подумать…

Так, полковником Жвакиным ему было приказано выдать желающим по рюмке водки — это раз. На этот случай у него припасен сильнейший быстродействующий яд — это два. Можно отравить пьющих, а остальных попытаться уничтожить. Кого спящими, кого отдыхающими от трудов праведных, а значит потерявшими бдительность — это три.

Потом уже, пока суд да дело, сняться с якоря и плыть в Томск, в крайнем случае придется вести судно самому — не зря ведь Рыбинское судоходное училище заканчивал.

«А ведь можно и не в Томск пойти — трюм корабля полнехонек золота и всяких драгоценных безделиц», — прокралась в сердце предательская мысль. Причалить в подходящем месте, сбросить и прикопать пару-тройку ящиков, и гори оно все синим огнем — и светлое будущее, и солидарность трудящихся всех стран, и Шишкин со своим Губчека!

Одна только заноза в сердце — Стеша моя ненаглядная!

Полный раздумий, Вронский-Карасев зашел в рубку и передал лоцману приказ о необходимости подыскать ближе к вечеру, но не очень поздно, удобное место для причала.

Григорий Степанович с удивлением воспринял эту новость. «Не пойму я ваших командиров, — пробурчал он сквозь свои густые усы. — То гони на всех парах, то становись на ночь».

— Добро, через шесть часов будем на месте — есть неподалеку берега с нужными глубинами, — сообщил он с неудовольствием в голосе.

Отдав необходимые распоряжения вахтенному, лоцман подался искать Степку, чтобы сообщить ей новость — пусть соберется к этому времени да по берегу прогуляется, надоела, поди, река-то…

Вронский, передав на «Пермяк» координаты и приблизительное время остановки, начал отдавать необходимые распоряжения команде: обсудил с коком меню праздничного ужина, назначил вахты, включив в ночную вахту самых маломощных матросиков, и пошел проверять замки и пломбы на трюме.

А в голове пульсировала боль, словно дятел долбил: Стеша, Стеша, Стеша!

Так и ничего не решив по ее поводу, он машинально оглядывал запоры, но тут ему явственно послышался шум и приглушенный говор, исходящий из закрытого трюма.

Присмотревшись внимательней, Вронский обнаружил, что запор на люке перепилен, но части его были так мастерски соединены, что разрыв совершенно невозможно было заметить, если тщательно не осматривать.

Достав револьвер, Вронский затаился неподалеку за поленницей дров и стал ждать.

Примерно через полчаса из люка показалась голова помощника капитана Зубарева, а после того как тот вылез, — старшего помощника механика Норицына.

Оба крадучись, бесшумно передвигались по палубе в сторону поленницы, за которой притаился Вронский. За собой они с трудом волокли мешки с тяжелым грузом.

Когда они приблизились, чекист негромко, но явственно скомандовал:

— Стоять, канальи, руки вверх и медленно с мешками ко мне.

На коленях умоляли воры о пощаде, после чего Вронский, якобы пожалев преступников, сменил гнев на милость. Он послал ворюг быстро возвратить награбленное на место, после чего приказал возвращаться для получения дальнейших приказаний.

Сообщники были найдены! И какие! Готовые ради спасения собственной шкуры выполнять любые приказания.

Алчные. Мастера каждый в своем деле. Один — в судовождении, другой — по моторной части.

Препятствий к угону судна больше не существовало. Но в голове опять застучало — Стеша, Стеша, Стеша…

«Делай что должен, и свершится то, чему суждено» — вспомнилась вдруг фраза, неизвестно где и от кого услышанная Вронским.

— Так тому и быть! Водку — отравить, старшего помощника механика — предупредить, чтобы не пил, остальных не жалко, пусть сдохнут — это раз. В кают-компании подают коньяк, отравленной водки там не будет, а значит, Стеша, тесть и помощник капитана останутся жить. Остальных — расстрелять во время обеда, воздух будет чище — это два. А потом, когда несметные богатства будут в моих руках, может, Стеша с тестем и сменят гнев на милость. Деваться-то им некуда — как ни крути, расстреляют или белые, или красные. Это, может быть, и три.

Решение было принято, в голове перестало стучать — Стеша, Стеша…

Оставалось только действовать и уповать на удачу.

Начало смеркаться, когда все суда пришвартовались к берегу.

На «Иртыш» тут же подвезли бидон с водкой, с ней на шлюпке прибыл сам полковник Жвакин, чтобы, поприветствовав команду по случаю своего дна ангела, тут же возвратиться на «Пермяк».

Команда на «Иртыше» была выстроена загодя, поэтому процесс поздравления и приветствия прошел быстро и слаженно.

После отбытия командира конвоя офицеры, лоцман, Стеша, капитан и его помощник собрались в кают-компании.

Матросы-официанты начали подавать ужин.

До установленного распорядком сбора команды корабля в столовой оставалось полчаса.

Начался отсчет времени до начала жуткой трагедии…

— Что ж, господа, есть предложение выпить из этой бутылки довоенного французского коньяка за здоровье нашего командира. — Капитан жестом приказал матросам наполнить бокалы.

В кают-компании заулыбались от предвкушения поглощения редкой вкуснятины.

Все, кроме лоцмана.

— Я извиняюсь, господин капитан, — послышался его голос, — мы люди простые и коньяки эти на нюх не перевариваем. Распорядитесь, будьте так разлюбезны, подать мне водочки из общего бидона, а заодно самую капелюшечку и дочери моей плесните. Дочура у меня, хучь и непьющая, но ради такого события немного пригубит этого зелья. Оно для нашего вкуса будет вполне себе подходящее.

Вронский похолодел, тело его буквально одеревенело — такого развития событий он предвидеть не мог.

Из последних сил, едва ворочая языком во внезапно пересохшем рту, он попытался убедить тестя обойтись коньяком, но тот даже слушать не хотел.

Матрос тем временем принес из столовой запотевший графин с водкой и разлил ее в рюмки Григория Степановича и Степаниды.

Убедившись, что все препятствия устранены, капитан встал с места и произнес здравицу в честь полковника, после чего все присутствующие, окромя Стеши, тоже встали со своих мест и выпили.

Стешину же рюмку Вронский якобы случайно, задев рукавом, уронил на пол.

С мелодичным звоном рюмка разбилась.

— Эдакий я, право, сегодня неловкий, — извинился Вронский.

— К счастью, к счастью! — загомонили все.

Матрос в одно мгновение заменил рюмку девушки и быстро наполнил ее водкой из того же графина.

На этот раз поднялся сам лоцман и провозгласил здравицу в честь недавнего венчания своих детей, обняв при этом Вронского и свою дочь, встав для удобства между ними.

На этот раз все обошлось — дружно выпили, пригубила глоток и Стеша, после чего все, кроме Вронского, с аппетитом начали закусывать.

Чекист не отрываясь смотрел на свою молодую жену, оживленно беседующую с капитаном, который слушал Степаниду, давясь от смеха от ее рассказок.

Улыбка сошла с его лица, когда девушка, потеряв сознание, уткнулась в плечо своего отца.

Следом за ней рухнул лицом на стол и лоцман.

Выхватив из кобуры револьвер, Вронский выстрелил в голову капитана корабля, который умер мгновенно.

Второй выстрел был предназначен штабс-капитану Развину, но прошедший не одну войну и побывавший в разных передрягах офицер, быстро сообразив, пригнулся и бросил в сторону Вронского початую бутылку коньяка, угодив тому прямо в голову.

Пуля чекиста пролетела мимо, разбив светильник.

Вронский от неожиданности и боли выронил револьвер и выскочил из кают-компании.

Штабс-капитан бросился за ним, на ходу расстегивая портупею, но догнать не смог — Вронский, оттолкнув матроса, рванул по трапу и растворился в ночном лесу.

Развин выстрелил в его сторону и рванул на себя дверь столовой, в которой дежурные матросы начали разливать водку в аккуратно расставленные чарки.

— Прекратить разливать водку! — страшным голосом прокричал штабс-капитан, отчего у дежурного матроса выпал из рук черпак.

Самые отчаянные любители зеленого змия попытались втихушку опрокинуть-таки уже налитые чарки, но и их остановил тихий, но решительный голос штабс-капитана:

— К водке не прикасаться, она отравлена. Ужин прекратить, подать сигнал тревоги!

Это предупреждение было излишним, поскольку на звук выстрелов уже поднимались по сходням и бежали с берега по трапу вооруженные солдаты с других кораблей.

Выпить водки команде «Иртыша» в этот вечер все же случилось.

И даже по четыре чарки. Одну за день ангела полковника Жвакина и три, по русскому обычаю, не чокаясь — за поминовение убиенных рабов божьих. Жалели всех — Степаниду, которую успели полюбить за веселый нрав и красоту, лоцмана, человека во всех отношениях порядочного и мастерством своим владеющего исключительно, капитана своего, который был хотя и строг, но справедлив.

Долго не засиделись — усталость от событий страшного дня валила с ног.

Ведь опоздай штабс-капитан Развин на минуту — лежать бы сейчас всему экипажу рядышком с отравленными и убиенными…

Отбой сыграли раньше обычного времени, и все свободные от вахты разбрелись по кубрикам, уснув мгновенно, не раздеваясь.

Тех, кто заступил на вахту, тоже сморило, как ни пытались они бороться со сном.

День выдался явно не питейный — в водку снова подсыпали зелья, но на этот раз не смертельного, а сонного.

Охрану кораблей и погрузку «Ласточки» организовали силами других экипажей.

Работали нешумно, дабы не привлекать внимания.

Но с берега за процессом погрузки все ж наблюдали — чекист Вронский, отсидевшийся днем в пустой медвежьей берлоге, затаился на высоком берегу и внимательно следил за происходящим, выжидая свой счастливый момент.

И ему снова повезло!

И снова везение проявилось в виде тех же — помощника капитана Зубарева и старшего помощника механика Норицына.

С небольшими свертками те, немного сплавившись в ледяной воде вниз по течению, стараясь не шуметь, выкарабкивались на берег.

Трудно передать глубину их досады, когда, с трудом поднявшись по скользкой круче, они услышали свистящий шепот:

— Руки в гору и встать на колени!

Как раз к ним-то фортуна сегодня явно не благоволила — за день дважды были пойманы с так удачно украденным золотом, да еще одним и тем же человеком! Видок у воришек был еще тот! Мокрые, с остекленевшими от страха глазами и трясущимися челюстями, выдававшими частую дробь от пребывания в ледяной воде. Норицын к тому же рыдал в голос от такой несправедливости жизни.

И снова чекисту нужно было выбирать — застрелить этих скотов и забрать у них краденое либо попытаться играть по-крупному.

Жадность победила-таки, и решение было принято.

Он успокоил воров, которые мысленно уже распрощались и с золотишком, и со своими никчемными душами.

Для начала, чтобы вернуть их к жизни, Вронский предложил поделить золото на троих, чему те обрадовались несказанно.

И только потом уже огорчил, приказав сейчас же отправляться в Тобольск, где уже должны были быть красные, и привести сюда их отряд для захвата судов.

А золото в качестве гарантии он оставлял себе: придете, дескать, выполните задание — верну вам вашу долю.

Но несчастные были рады и такому исходу — по крайнем случае, даже если золото им и не вернут, жизни-то сохранятся.

Получив инструкции и записку от Вронского, они уже через пять минут растворились в темноте.

Глава 3. Битва за артефакты

Следующее утро снова не задалось с самого начала — во-первых, сильно подморозило, во-вторых, обнаружилась пропажа двух членов команды «Иртыша».

А после еще нашли и сломанный замок на палубном люке.

А это означало, что в самом скором времени можно ожидать не только ледостава, но и попытки захвата судов красными или бандой — кто знает, куда отправится лжепрапорщик Константин Карасев и эти двое, которые сбежали сегодня ночью?

Спасти могла только полная разгрузка золота в ближайшем подходящем месте и срочная отправка артефактов с «Ласточкой».

Участь остальных судов — прикрывать ее отход.

Грузинов и Жвакин, уединившись в каюте, разрабатывали план дальнейших действий и обсуждали преимущества и недостатки всех подготовленных Анатолием Пепеляевым ближайших точек сохранения ценностей.

По всему выходило, что воспользоваться нужно ближайшими, до которых оставалось проплыть не более двадцати верст.

Места эти были выбраны неподалеку от пристаней Кугаево и Бронниково.

Оба села находились рядом с Тобольском.

Кугаево меньше чем в трех десятках верст ниже по течению, а Бронниково — чуть дальше, еще примерно на таком же отдалении.

Сошлись на том, что близость к крупному городу — это неплохо: искать потом, когда красных прогонят окончательно, будет легче.

Грузинов показал карту, переданную генералом Пепеляевым, на которой были помечены уже заранее подготовленные тайники и стояла дата, когда к пристаням стянут подводы.

Выходило по всему, что если не случится беды, подводы будут на месте причала еще до прибытия их каравана.

— А схроны выбраны правильным образом, — внимательно рассмотрев карту, произнес Жвакин. — Я отлично знаю эти места — бывал тут не раз. Вот эта точка, — указал он пальцем на карте, — Иоанно-Введенский женский монастырь. Расположен он в живописнейшем местечке, меж двух пологих гор, покрытых густым сосновым лесом. Райское место! Мне известно, что с недавнего времени непосредственно на территории монастыря размещается довольно внушительный отряд наших войск, причем его довольствие матушка-игуменья Мария приняла на себя. И еще поговаривали, что после того, как отряд этот появился там, в овраге за монастырем проводились какие-то земляные работы. Так что к приему нашего груза они готовы наверняка. Монастырь большой — там есть где спрятать весь груз. Там выстроены четыре благолепно украшенных храма — святого Иоанна Предтечи, Введенский, храм преподобного Серафима Саровского и великолепный пятикупольный Троицкий собор с приделами в честь Почаевской иконы Пресвятой Богородицы и святителя Митрофана Воронежского. Да еще куча других зданий. Одних насельниц там — около трех сотен. И, заметьте, под землей находятся хитро выполненные тайные пещеры и ходы, ведущие за пределы монастыря. Так что спрятать там можно не только груз, но и нас со всеми нашими кораблями, — пошутил Жвакин, но Петр шутки не принял.

— Это уже не наша забота, — задумчиво произнес он. — А вторая точка не лучше?

— Вторая, с моей точки зрения, значительно лучше для целей длительного сокрытия, — ответил Жвакин. — Это Кугаевская каменная церковь семнадцатого века с подземным ходом, который, как утверждают, выходит на кладбище. Слышал я, что подземелье это частично обрушено и заполнено ядовитым газом от болотных испарений. Место жуткое, среди местных считающееся заколдованным. Я слышал о нем кучу всяких жутких историй, рассказал бы, да время сейчас не то.

— Кстати, полковник, — произнес Петр, обращаясь к Жвакину. — Главнокомандующий при нашей последней встрече настоятельно рекомендовал мне спрятать все золото именно на этом отрезке пути. Прямо как знал… Еще повелел при этом оставить при себе небольшую долю, — вспомнил он личную просьбу Колчака обеспечить его семью и любимую женщину Анну Васильевну Тимиреву.

— А зачем вам вообще золото? — удивленно спросил Жвакин.

— Извините полковник, — ответил Петр, смущаясь оттого, что его могут заподозрить в нечестности, — разрешите мне не отвечать на ваш вопрос, это не моя тайна, и открыть вам ее, простите, не могу.

Смущение Петра не осталось без внимания Жвакина, и тому хотелось потребовать ясности в объяснении, но беседа была прервана пароходным гудком, известившим о прибытии конвоя к пристани Кугаево.

На берегу, к радости экипажей, в ожидании прибытия груза стояли многочисленные подводы.

Неподалеку расположилось до полуэскадрона охраны.

Командовал всем этим воинством высоченный малый с погонами ротмистра. Он тут же вошел по трапу на «Пермяк» и потребовал главного по конвою.

Петр Грузинов вышел к нему навстречу в надетом специально для этого случая парадном мундире и принял рапорт.

Ротмистр Кубреватый, так он представился, предъявил Петру бумагу за подписью генерала Пепеляева, в которой были прописаны его командирские полномочия по приему и размещению груза с конвоя.

Петр Михайлович, пожав руку ротмистра, также подтвердил свои полномочия начальника конвоя бумагой, подписанной Колчаком.

Тут же была дана команда на разгрузку, и процесс пошел в довольно быстром темпе.

Руководил разгрузкой со стороны конвоя — Жвакин, от отряда, принимающего груз, — есаул Белозеров.

Когда погрузка уже подходила к концу, прибыла еще одна полусотня всадников.

— Этот отряд, — пояснил ротмистр Петру, — будет осуществлять ваше сопровождение берегом столько, сколько сможет, и вернется в расположение части только после того, как убедится в полной вашей безопасности, господин полковник. А на воде вас прикроют корабли и баржи конвоя. Такое мощное прикрытие не только не помешает нам всем, но и поможет. Сбежавшим злодеям ведь неизвестно, что золота у вас больше нет, и их целью по-прежнему останется «Пермяк». Согласно приказу Ставки, мы уже дали дезинформацию о том, что «Пермяк» и «Иртыш» идут с грузом золота в Сургут, а вот о вашей «Ласточке» известно немногим. Таким образом, решаем сразу две задачи — мы получаем фору во времени, достаточную, чтобы спрятать груз, а вы на быстроходной «Ласточке» сможете уйти от возможной погони, и ваш уход прикроют корабли и наш героический полуэскадрон под командой героического же есаула.

— Ну что ж, ротмистр, будем прощаться… Ни пуха вам, как говорится… Рад был нашему знакомству, честь имею! — Петр обнял на прощание офицера и с некоторой грустью наблюдал, как тот нарочито бодрой походкой шагает в сторону своего отряда.

…Через несколько часов контуры последней подводы растворились в ярком зареве заката.

Ощетинившиеся лиственницы и ели верхушками протыкали полусферу алого закатного покрывала, за которое пока еще неуверенно цеплялась тонюсенькая простыня пелены тумана, тянущая за собой прицепившиеся к ее краям черно-лиловые сумерки.

— А ведь такой закат — к морозам, — пояснил подошедший для знакомства и получения указаний есаул Белозеров. И совсем ни к чему добавил: — Мне всегда нравилась осень. Она многими своими чертами напоминает закат — те же теплые цвета и отчаянная краснота умирающей ажурной листвы, та же неумолимо наползающая спасительная прохлада, приносящая вожделенную дремоту засыпающей природе.

— Вы, случаем, стихами не балуетесь, господин есаул? Уж больно красив слог ваш! — улыбнулся Петр.

— Простите, господин полковник, — зарделся от смущения есаул. — Какие будут указания?

— Скоро стемнеет, давайте дождемся утра и тронемся в путь. Вашим людям и лошадям тоже требуется отдых, — ответил Петр. — А вас, господин Белозеров — как, простите, по имени-отчеству вас величать? — я прошу отужинать с нами.

— Зовут меня Иван Иванович, и я искренно благодарен за такую честь, но откликнуться на приглашение не имею права. Служба, простите, — деликатно, но решительно отказал есаул Белозеров. — И вам, господин полковник, и всем членам вашей команды, — добавил он, — я настоятельно рекомендую не покидать «Ласточки» — времена настали беспокойные, все может случиться, особливо в ночи. Спокойной нам ночи.

И есаул Иван Иванович Белозеров, попрощавшись, ушел.

Как оказалось — навсегда.

На «Ласточке» в этот поздний вечер как-то непривычно долго копошились — все шумели, бегали, гремели и наконец угомонились.

Но полноценно отдохнуть от забот тяжелого дня не удалось — не судьба, видать.

Наступившую предрассветную тишину разорвали звуки выстрелов и шум начавшегося сражения — это вступила в свой последний бой с красным отрядом 455-го полка 2-й бригады 51-й стрелковой дивизии команда есаула Белозерова.

— Катать якорь! — приказал выскочивший из своей каюты в одном исподнем капитан «Ласточки» Пленков.

Загремела якорная лебедка, зазвонил телеграф в машинное отделение.

— Лево на борт! Полный вперед! Выложить все!

И «Ласточка» изо всех своих сил и возможностей устремилась вниз по течению к слиянию Иртыша с Обью.

Следом за ней медленно, словно потревоженный кит, потянулся в русло реки «Пермяк».

На берегу разгадали маневр и открыли огонь.

Пытались организовать погоню и на захваченном красными «Иртыше», но пока безуспешно — мешали оставшиеся в живых члены экипажа, которые все еще сопротивлялись.

А по дороге вдоль реки вдогон уплывающей «Ласточке» неслись две повозки с пулеметом. Рядом скакали многочисленные всадники, на ходу стреляя из винтовок.

В погоню за ними устремились оставшиеся в живых казаки есаула Белозерова. Он сам первым догнал тачанку и, успев коротким ударом шашки разрубить возницу, сам рухнул с коня, пораженный выстрелом в упор. Одна повозка вместе с пулеметчиком завалилась с крутого берега вниз, несколько всадников были подстрелены и зарублены казаками, но остальные уже беспрепятственно продолжали погоню — полусотня Белозерова полегла в неравной битве в полном составе.

В затухающих глазах умирающего есаула гасла его последняя жизненная картинка — одинокий контур «Ласточки», быстро растворяющийся за поворотом реки, и медленно уплывающий за ней «Пермяк», охраняющий ее от угрозы громадиной своего корпуса, будто старший брат закрывал своим телом младшую сестренку.

Командир «Пермяка» полковник Жвакин не спешил отдавать команду «полный вперед».

В бинокль он видел, что на «Иртыше» вроде все успокоилось. Но странное дело — вопреки всякому здравому смыслу по палубе перемещались солдаты в форме и погонах белой гвардии, и флаг на корабле развевался андреевский, а не краснотряпичный.

Еще через несколько минут над «Иртышом» взвились флажки свода сигналов — вначале знак «Лима», флажок из четырех прямоугольников желтого и черного цветов, что означало «немедленно остановитесь».

Затем — знак «Виктор», перекрестие красных полос на белом фоне — «мне необходима помощь» и знак «Икс-рей», синий крест на белом фоне — «приостановите выполнение ваших действий и наблюдайте за моими сигналами».

И снова — перекрестие красных полос на белом фоне — «мне необходима помощь».

Следом замелькали семафорные флажки сигнальщика: знак вызова — мелькание перекрестом красными флажками над головой и дальше по буквам — «н-а-м н-у-ж-н-а п-о-м-о-щ-ь».

— Передайте вопрос, — приказал полковник. — Кто командует кораблем?

Ответ не заставил долго ждать — «ш-т-а-б-с-к-а-п-и-т-а-н Р-а-з-в-и-н».

— Сам погибай, а товарища выручай. За убитых церковь Бога молит, — прошептал про себя полковник Жвакин любимое выражение легендарного полководца Александра Суворова и дал команду на разворот.

Пока приостанавливали движение, пока разворачивались — пропустили момент начала движения «Иртыша», и вот тот уже на всех порах мчит навстречу «Пермяку» с явным намерением пойти на абордаж.

Предупредительный выстрел орудия не остановил нападения, и только тут Жвакин понял, что форма, флаг и сигналы о помощи — гнусная ложь и провокация.

Кораблем управляли красные, для обману напялившие на себя чужую форму.

Эта ошибка могла привести к катастрофе — своими действиями полковник поставил под угрозу не только свой корабль, но и «Ласточку», чего допускать было нельзя ни в коем разе.

С «Пермяка» успели выстрелить еще трижды из имеющихся двух пушек, после чего на «Иртыше» начался пожар, но он продолжил движение в надежде сцепиться бортами с «Пермяком».

Судя по скоплению людей на палубе красных, численностью они значительно превосходили команду «Пермяка».

— Пли, — последний раз скомандовал Жвакин, — и полный вперед!

Он сам встал за штурвал и направил пароход прямо в лоб теряющего после повреждений ход «Иртыша».

В последний момент тот попытался уйти от столкновения с более мощным и тяжелым соперником, но только усугубил ситуацию, подставив под удар свой борт.

Скрежет металла, крики тонущих людей и накрывающая всех невидимая пелена смерти разорвали таежную тишь.

«Иртыш» медленно заваливался на правый борт, жадно глотая глубокой пробоиной холодную воду родной только по своему названию реки.

С палубы «Пермяка» его команда добивала пытавшихся сопротивляться красных и поднимала из воды своих и умоляющих о сострадании раненых красных.

Предателя-лжепрапорщика Карасева и сбежавших воришек среди пленных не обнаружили.

— Видать, отчет держат перед Богом за свои грехи… — решили моряки.

Подняли на борт и легко раненного штабс-капитана Развина, удерживаемого на воде двумя матросами.

Он тут же принял команду «Иртышом» на себя, заменив полковника Жвакина, неподвижно лежащего подле штурвала, замертво пораженного шальной пулей.

Ясно было одно: «Ласточка» осталась один на один с преследователями, и шансов выжить у нее было немного.

Нападавшим не составит труда легко, как в тире, перестрелять незащищенную команду корабля с крутого берега.

А тем отвечать будет сложнее. Да и артиллерии у них нет…

Так оно и произошло!

Пока «Ласточка» преодолевала излучины реки, преследователи по прямой обогнали ее, спешились и изготовились изрешетить корабль, вынужденный, как зверь во время загона, покорно двигаться по фарватеру к месту своей гибели.

Полковник Грузинов уже видел в бинокль торжествующие улыбки врагов и никак не мог принять решения — повернуть назад или продолжить движение?

— А вдруг «Пермяк» уже захвачен? Тогда шансов нет вообще. Плыть практически рядом с берегом — самоубийство. Попробовать отстояться — бессмысленно, пройдет время, подойдет погоня с воды, да и с берега достанут лодками.

С берега застучал пулемет, и пули горошинами накрыли палубу и борта судна.

Мотор заглох, и в наступившей тишине «Ласточку» понесло течением в сторону преследователей.

В омут, под берег, на котором захватчики и располагались.

Петр вздрогнул, когда ему сзади на плечо положили руку.

Он обернулся — сзади стоял иеромонах Авель, в руках его сверкнул кинжал.

Петр узнал свой нож по рукоятке, мастерски выточенной из кости и украшенной рисунком с изображением гибели неизвестной планеты.

Авель повел себя довольно странно для злодея — он зачем-то поднял вверх правую руку с ножом, а затем и левую, в которой у него был зажат непонятный предмет. После этого, пробормотав короткую фразу на непонятном языке, монах ударил этим предметом по лезвию ножа.

Лезвие от этого заметно завибрировало, издавая звучание, похожее на звучание варгана — язычкового музыкального инструмента, используемого сибирскими татарами и алтайцами.

Петру доводилось слышать этот инструмент однажды — тогда он был поражен таким необычным способом звукоизвлечения.

Да и еще дополняемого различными оттенками горлового пения с применением многочисленных глоточных, гортанных, языковых, губных способов.

Та музыка завораживала и будто тянула за собой в неизведанные иные миры. И только усилием воли Петру тогда удалось снять наваждение.

Монах между тем направил острие кинжала в сторону берега, на котором замерли в оцепенении бойцы красного отряда.

Петр увидел, да-да, именно увидел, а не почувствовал и не услышал, как мелкие частицы неизвестной материи, создаваемой колебаниями стали, устремились к берегу и облепили, словно пчелиный рой, каждого стоящего на берегу.

Те, будто пораженные загадочным вирусом душевной болезни, объятые ужасом, в неистовстве побросали в воду все оружие, а затем один за другим сами последовали туда же, усиленно и безуспешно выгребая против течения.

Словно во сне, команда корабля молча наблюдала за гибелью своих врагов, не в силах пошевелиться.

И тех и других будто спеленали, как в младенчестве.

…Через пять минут все было кончено.

Глава 4. Планета Фаэтон

Членов экипажа «Ласточки» вывел из оцепенения шум внезапно заработавшего мотора.

Как в сказке, в которой принц расколдовал поцелуем уснувшую вместе со всем своим двором принцессу, обездвиженные неведомой силой люди начали двигаться и приступили к своей работе, напрочь забыв о только что произошедших событиях.

Будто и не было ничего, а движение их судна с самого начала происходило буднично, как надо.

Только Петр, пораженный увиденным, продолжал стоять на месте, изумленно рассматривая невозмутимого монаха.

Монах же молча зашагал в сторону своей каюты и, обернувшись, поманил Петра за собой.

В своей каюте Авель присел на кровать и движением руки повелел Петру занять место рядом с собой.

Посидели несколько минут, собираясь с мыслями, после чего монах прервал затянувшееся молчание:

— Вы, конечно, догадались, Петр Михайлович, что совсем даже не случайно оказались единственным сохранившим память об этом странном для вашего понимания событии.

— …?

— Настала пора рассказать вам о чудесах, связанных в том числе и с этой вещицей. — Авель указал на нож, положенный им при входе в каюту на миниатюрный столик, приделанный прямо к кровати. — Тем более что времени у нас будет для этого предостаточно.

Странно, но Петру, пристально смотрящему на нож, показалось, что тот по-прежнему слегка продолжает вибрировать, издавая чуть слышно затухающее попискивание.

— Петр Михайлович, прежде чем я начну свой рассказ, пообещайте мне ничему не удивляться и исполнять все, о чем я вас попрошу. Поверьте мне, так вам будет проще принять для себя все необычное и где-то даже сказочное в рамках ваших представлений о жизни и мироздании. — Голос монаха зазвучал будто из колодца — раскатисто и торжественно.

— Обещаю, ваше преподобие, — немного пафосно произнес Петр. — Слово офицера!

— Очень хорошо, а теперь возьмите со стола нож, закройте глаза и прикоснитесь лезвием к груди в области сердца.

Петр с некоторой опаской прикоснулся к рукоятке ножа и тотчас же почувствовал, как нож начал пульсировать в его руках с частотой, сравнимой с частотой сокращения его сердца.

Рука сама непроизвольно прижала лезвие к груди, и вот уже не одно, а два сердца застучали в такт.

Вначале — быстро, но затем все медленнее, медленнее, медленнее…

Нож выпал из его рук, а тело Петра медленно сползло на кровать.

Петр просто летал в своем уже втором за недолгое время необычном и красочном сне, перемещаясь произвольно через розовую полосу зарождающегося рассвета, но некая неведомая сила задала направление и ввергла в безграничный и темный Хаос.

Это название нашептывали невидимые женские голоса: «Ты видишь и ощущаешь Хаос — источник жизни, все возникло из бесконечного Хаоса, все, и даже бессмертные боги, запомни это», — перебивали друг друга голоса с разных сторон.

Впрочем, сторон как таковых не было, поскольку взгляду не за что было зацепиться — все покрывал тяжелый, тягучий мрак.

Жуткий страх охватил Петра.

Страх и полнейшая безнадежность.

Человек хоть и стремится к вечности, но только к вечности светлой и приятной. Вечность мрака не для людей.

Но тут, повинуясь неведомой силе, густота мрака начала вращаться, как речной поток в водовороте, а после — то водопадом проваливаться вниз, то смерчем устремляться в высоту.

И началось создание из Ничего — Нечто.

Петр вращался вместе с Хаосом, оказавшимся сырьем для производства этого Нечто и отчетливо видел, как Хаос породил то, что поставило первые границы, отделившие часть его самого от бесконечности.

— Сколько же времени длится мое путешествие? — вопрошал Петр и сразу же понял, как называется то, что породил Хаос.

— Время — вот какая граница отделила меня от бесконечности, вот она — первая граница! — возрадовался он.

— Молодец! — зазвенели женские голоса, — конечно же, Время, но оно зовется у нас Хронос.

Вращение продолжилось, но теперь оно происходило уже под зорким контролем Времени, а Пространство только еще начинало зарождаться.

Сам возникший только что Хронос породил сразу три стихии — Огонь, Воздух и Воду, которые окончательно вырвали и оградили от Бесконечности огромный кусок Хаоса, превратив его в Пространство.

Хаос не хотел исчезать бесследно и породил еще две стихии: Эрос — Любовь и Антерос — Отрицание Любви.

Последним усилием из Хаоса возникли Эреба — воплощение мрака, дитя, подобное самому Хаосу, Никта — темная беззвездная ночь и Тартар — Непостижимая Бездна, Пустота, Черная Дыра.

Тартар стал самым ужасным местом в зародившейся Вселенной, а от Мрака и Ночи родились Вечный Свет — Эфир и Сияющий Свет — Гемера.

Остатки первобытного Хаоса вместе с Петром вращались уже просто с невероятной скоростью и превратились в Яйцо, ставшее зародышем Земли.

Верхняя часть скорлупы откололась и стала Звездным Небом — Ураном, а нижняя — Матерью Землей — Геей.

Вода, залившая тело Геи, стала Бескрайним Морем — Понтом.

Он и стал первым мужем Геи-Земли, а вторым стал Уран-Небо.

— Вот ты уже и на своей Земле, — вновь зажурчали девичьи голоса. — А сейчас мы проводим тебя на Олимп и там кое с кем познакомим.

И вот они уже у подножия огромной лестницы, устремленной в небо.

— Поднимайся, поднимайся скорее, — защебетали невидимые девчушки. — Тебе сегодня это разрешено, тебя уже там ждут.

Стоило только Петру вступить на первую ступень, как сработали неслышные и невидимые механизмы, перенесшие Петра на самый верх, где его действительно встретили двое юношей.

Один из них был красив как бог — впрочем, может, он и был одним из них?

Второй был некрасив и одет беднее красавца. Он первым подошел к Петру и представился:

— Эпаф, сын Зевса и Ио.

— Очень приятно, — пожал протянутую ему руку Петр. — А я Петр, сын Михаила и Варвары.

— Фаэтон, сын бога солнца Гелиоса и Океаниды Климены, — процедил сквозь зубы заносчивый и, по всей видимости, не очень умный красавец. — Я сын главного бога Олимпа, а сын бога солнца всегда будет первым!

Не обращая внимания на Петра, юноши ввязались в нешуточный спор.

— Многие прекрасные богини мечтали о любви Гелиоса и получали ее, а многие придумали эту любовь, — как бы между прочим произнес Эпаф. И тихо так, но чтобы услышали Фаэтон, а главное, Петр и собравшиеся вокруг зрители, добавил: — Ходят слухи, что ты, гордец, совсем даже не божественного происхождения, а так — плебей.

— Сам ты плебей, ни красоты в тебе нет, ни силы, а слухи всегда распускают слабые и неудачливые, — улыбаясь и жестко глядя в глаза своему обидчику, произнес Фаэтон и с достоинством удалился.

— К маме побежал искать правду и защиту, — торжествовал Эпаф.

А зачем еще все мы бежим к маме? Именно за защитой, какими бы сильными и могущественными мы себя ни ощущали перед окружающими.

Петр решил всюду незаметно следовать за Фаэтоном, и это ему почему-то удавалось.

К маме тот прибежал в слезах и с порога потребовал:

— Люди сомневаются, что я сын лучезарного Гелиоса. Докажи, что он мой отец.

Тяжело вздохнула бедная брошенная своим возлюбленным женщина и, обратив свой взор на медленно погружающийся в море солнечный закатный диск, простонала:

— Пусть эти последние всезнающие лучи укажут тебе, что ты — сын Гелиоса. Если я лгу, пусть глаза мои видят в последний раз эти знаки любимого! Если моя клятва для тебя мала — ступай к нему! Тебе можно, в отличие от меня, — заплакала несчастная богиня.

Увы, и боги тоже плачут!

…Дорога ко дворцу бога солнца заняла совсем немного времени.

Дорога к богу всегда коротка!

И вот уже перед ними дворец, окруженный высокими колоннами, сияющий неугасимым пламенем, украшенный золотом и самоцветными камнями, с крышей из слоновой кости, с колоннами из благородного мрамора!

Под впечатлением такого великолепия Фаэтон нерешительно остановился перед воротами из чистого серебра, украшенными тончайшей резьбой с изображением земли, моря и неба в исполнении искуснейшего мастера Гефеста,

Море на воротах было изображено так, что в нем видны были боги морские, на реках — нимфы, на земле — люди, города и леса, населенные зверями. А на небе сияли во всей своей красоте блестящие звезды.

Гелиос сразу вышел из ворот встретить сына — он уже знал и о разговоре Фаэтона с матерью, и о происшествии на состязаниях.

Петра он не увидел — даже для местных богов тому удавалось оставаться невидимым.

Гелиос обнял сына, и, тщательно намазав его лицо душистым маслом от яркого пламени, надел ему на голову лучезарный венец.

— Знаю я о ваших бедах, — остановил он речи Фаэтона. — Увы, жена моя Гера до сих пор ревнует меня к твоей красавице матери, никак не успокоится.

— О, свет всего мира! О, отец Гелиос! Это все пустое, скажи одно только слово — смею ли я называть тебя отцом? — воскликнул Фаэтон. — Развей прах моих сомнений, молю тебя! Да или нет? — замер юноша в ожидании ответа. Да что там ответа — приговора!

Гелиос утвердительно кивнул и ответил просто:

— Да, ты мой сын, и клянусь водами священной реки Стикса, что в подтверждение этого я исполню любую твою просьбу. — И улыбнулся снисходительно: исполнение любого желания для главного над богами — пустяк!

Но просьба сыночка-мажора повергла Лучезарного в шок…

— Позволь мне поехать вместо тебя в твоей золотой колеснице, — испросил глупец единственное, что было невозможно для Властелина.

— О ужас! — возопил Блистательный. — Кто вложил в твою голову такую ужасную мысль? Ведь это тебе не по силам. О, если бы я мог нарушить мою клятву, священную клятву водами священной реки Стикса, — застонал главный бог Олимпа. — О, если бы мог ты взглядом своим проникнуть мне в сердце и увидеть, как я боюсь за тебя! Я не хочу быть причиной твоей гибели! Ведь ты же просишь не награду, а страшное наказание. Сам великий Зевс-громовержец не решился править моей колесницей! Признаюсь тебе, что даже мной временами овладевает страх, когда дорога стремительно опускается к священным берегам Океана. — Гелиос последний раз взглянул в глаза своего сына, надеясь увидеть там хоть малую тень сомнения.

— Тебе не встретить по пути ничего доброго — среди опасностей и ужасов проложен небесный путь, — продолжал он отговаривать сына. — Взгляни на мир вокруг себя — как много в нем прекрасного!

Но тщетно!

Во все времена существовали, существуют и будут существовать мальчики-мажоры — эти ничтожества, купающиеся в чужой славе и могуществе.

Эти бестолковые, избалованные, непригодные ни для какого дела, напрочь закомплексованные, но наглые и жестокие существа, которые ради своего каприза не остановятся, даже если их родителям будет угрожать при этом потеря состояния, власти и даже смерть.

А боги, хоть они и всемогущие, принимают твердые жесткие решения только в отношении чужих людей, не смея часто отказать ни в чем дитяткам своим неразумным.

— Проси все, что хочешь, только не проси ты этого! — умолял Гелиос.

Но Фаэтон стоял молча и ковырял носком сандалии песок.

— Хорошо, — вздохнул Гелиос, — ты получишь, что просишь. Жаль, я думал, что ты умнее.

Привели крылатых коней, накормленных амброзией и нектаром, и начали запрягать их в колесницу.

Гелиос снова натер лицо Фаэтону священной мазью и, печально вздохнув, дал своему неразумному отпрыску последние наставления:

— Не гони лошадей, держи как можно тверже вожжи, кони дорогу знают, сами побегут. Не подымайся слишком высоко, чтобы не сжечь небо, и низко не опускайся, чтобы не спалить землю. Все остальное я поручаю судьбе, на нее одну я и надеюсь. Тебе пора — богиня ночи Нюкта уже покинула небо, и на смену ей приходит богиня зари Эос. Может, все же изменишь еще свое решение? Не губи ты себя и меня!

Никогда в истории не было и не будет того, чтобы дети слушали родителей! Все хотят совершать свои ошибки, а на опыт предыдущих поколений плюют.

Даже если на карту поставлена жизнь и смерть!

Вот и Фаэтон, даже не попрощавшись с отцом, которого совсем недавно даже видеть опасался, быстро вскочил на колесницу и схватил вожжи.

…Радость, восторг и ликование — вот настоящие чувства молодости!

А дальше — будь что будет!

Молодость эгоистична и не боится смерти — смерть предназначена старикам.

…Тишину разрывает резкий щелчок кнута, и кони, в нетерпении роющие копытами золотой песок, легко подхватывают колесницу и сквозь пелену утреннего тумана устремляются по крутой дороге все выше и выше — на самое небо.

И тут юноша растерялся — он не знает дороги и не в силах управлять мощнейшей силой, влекущей его в неизвестность.

Он жалеет о совершенной им глупости, но уже поздно — сказочная сила несет его к тому месту на небесах, где уже ждет его чудовище — огромный налитый смертельным ядом Скорпион.

Короткий бросок — и мерзкое острейшее жало поражает юношу.

Ослабли вожжи, и кони, почуяв свободу, то взвиваются к самым звездам, то, опустившись, несутся над самой землей. Всепожирающее, не щадящее никого великое пламя охватило землю. Закипели воды озер, рек и морей, нимфы рыдали и тщетно в ужасе пытались укрыться в глубоких гротах океана. От жары потрескалась земля, и лучи пожара осветили даже темное царство Аида.

В гневе и ужасе поднялась великая богиня Гея-Земля и громко воскликнула:

— О величайший из богов, Зевс-громовержец! Гибну я, гибнет царство твоего брата Посейдона! Атлас едва уже выдерживает тяжесть неба! Небо вот-вот рухнет и уничтожит дворец богов! Останови безумца! Прояви свою божественную волю!

…От сверкающей молнии, посланной карающей рукой громовержца, рассыпалась на куски прекрасная колесница, и ее осколки разлетелись по небу.

Вместе с осколками падал вниз и Петр, пораженный произошедшей трагедией.

Но страха от падения не было, тем более что вскоре падение перешло в спокойный полет, завершившийся благополучным пробуждением от грез.

— Очнулись, Петр Михайлович? — Голос монаха вырвал Петра из плена сказочных грез окончательно. — Какое у вас ощущение? Не устрашились от увиденных картин трагедии?

Петр уже не удивлялся ничему, даже тому, что монаху известно содержание его сна. Он жаждал продолжения повествования, а то, что его путешествие в мир богов Олимпа есть не что иное, как начало рассказа, он не сомневался.

— Кто вы на самом деле, ваше преподобие, какое отношение имеете ко всему этому, к церковным артефактам, которые нам поручено сохранить для потомков, откуда знаете Колчака?..

— Терпение, мой друг, терпение. — Монах положил свою руку на руку лежащего Петра. — Вы сейчас узнаете все, что вам позволительно было донести.

— Позволительно кем? — с дрожью в голосе вопросил Петр.

— Вам об этом лучше не знать, и больше пока никаких вопросов, вначале послушайте меня, — категорично, словно учитель в школе, остановил его монах и продолжил рассказ.

Повествовал, как будто учил детей, сидящих в классе.

Совет Великой священной коллегии Межвселенской организации Сознательного Разума проходил так же, как и во все последние тагары, по которым сверялось одно из важных измерений — время.

С этим измерением, самым беспокойным и непредсказуемым, всегда возникали мелкие сложности, которые в итоге не давали возможности принять многие важные решения.

Часто из-за этого почти готовый к реализации законопроект отклонялся одним из членов совета.

Их в совете всего-то было трое, но проект тогда и становился уже не проектом, а законом, когда голосование было единогласным.

Такая структура совета называлась синархия, то есть совместное правление, объединение трех функций — пророческой, жреческой и царской.

Структура образовалась уже очень и очень давно и в процессе деятельности стала сакральным, духовным, традиционным, религиозным и политическим идеалом, с помощью которого реализовывалась абсолютная Воля Провидения, не зависящая от исторической конкретики.

Первый уровень коллегии — пророческий, чисто метафизический и трансцендентальный.

Этот уровень непосредственной Божественности возглавлял Законник.

Второй уровень, жреческий, солнечный, мужской, отвечал за сферы Бытия и Света и служил восприемником невидимых влияний пророческого плана и их адаптации к низшим планам проявленного мира. Он относился ко второй ипостаси Троицы, к Сыну. Ответственность за этот уровень лежала на Мыслителе.

И наконец, третий уровень коллегии — царский — сфера Луны. Все цари вселенных и отдельных планет служили восприемниками Света и устроителями общественного порядка. Уровень соответствовал третьей Троической ипостаси — Святому Духу и возглавлялся самым молодым из Троицы — Романтиком.

Принцип Троицы соблюдался не только советом, но и всеми членами Межвселенской организации Сознательного Разума неукоснительно, независимо от того, где и какие планетарные события происходили. Будь то хоть проблема отдельной планеты, встраиваемой в систему Разума, или же вопрос выделения дополнительного лимита парена для создания очередной галактики.

Вот и сейчас уважаемый Законник — один из членов совета — намеревался отвергнуть проект, предлагаемый самим Провидением. Творцом! Но опять со временем беда, а нужно срочно рассмотреть запрос о возможности внедрения в систему Солнц небольшой планеты, имя которой дал он Сам.

Странное такое имя — Фаэтон.

Совет рассматривал этот вопрос в связи с обращением населения трех планет, совсем недавно вступивших в организацию. Отказывать им, малоразумным, было как-то неудобно, как всегда неудобно и тяжело говорить «нет» детям в целях воспитания.

С одной стороны, надо бы, но не хватает времени, чтобы просчитать ситуацию, учесть все возможные последствия в связи с изменениями, которые могут повлиять не только на систему Солнц, но и затронуть интересы других многочисленных членов организации.

С другой стороны — угроза проникновения в систему Солнц со стороны темной материи очень реальна, и необходимо срочно начать возведение дополнительных пограничных объектов, тем более что подряд на их строительство достался именно поселенцам Фаэтона.

Развеял сомнения, как часто в последнее время случалось на совете, Романтик, который показал изображение движущегося в сторону системы Солнц огромного даже по меркам Вселенной объекта Антимира.

Откуда он брал эту информацию — для Законника и второго члена совета, Мыслителя, оставалось загадкой.

Но факт есть факт! И это уже опасность высшей степени — опасность категории альфа.

В этом случае решения принимаются без учета возможных негативных последствий, поскольку речь идет о гибели высокоорганизованной материи, наделенной сознанием.

Решение было принято: Фаэтону дали разрешение встраиваться в систему двух светил и начать работы по возведению пограничных объектов и систем защиты от проникновения сил темной материи.

Картину заседания совета Петр Грузинов увидел явственно сразу же после того, как монах прикрыл его глаза своей ладонью.

Просто провел теплой ладонью по лицу — и Петр все увидел.

Ясно, что фантастическая картинка вызвала еще больше вопросов, в голове вообще все перепуталось: совет, Творец, кинжал, монах — как все это связано?

— Ну что же, Петр Михайлович, видно, одними визуальными изъяснениями мне не обойтись. Я сейчас расскажу вам вкратце историю, которая происходила в течение многих и многих тысячелетий. Да-да, тысячелетий! Это будет достаточно сложно — попробовали бы вы сами рассказать о событиях тысячелетий за пять-десять минут. Есть еще одна сложность — люди привыкли причины непонятных им явлений объяснять только на основе собственных ощущений и скудных знаний. И никогда не верят легендам и очевидцам прошедших уже событий. А зря! — С досады монах ударил ладонью по столу. — Может, вы слышали выражение одного китайского мудреца: «Трудно найти в темной комнате черную кошку, особенно если ее там нет».

Петр отрицательно покачал головой, не понимая, к чему ведет этот странный и загадочный человек.

— А ведь именно в этом высказывании мудреца гениально говорится о принципиальной непознаваемости людьми многих вопросов, ответа на которые для них просто не существует, поскольку необходимые для этого знания людям пока недоступны, как недоступны всякие опасные предметы малым и неразумным детишкам.

— Неужели две тысячи лет сознательной жизни недостаточно людям, чтобы повзрослеть? — поразился Петр.

— Ах, Петр Михайлович, дорогой! Это вы все так думаете, что две тысячи, а на самом деле возраст только последней земной цивилизации в несколько раз больше! И главное, что существует еще высший — вселенский разум, недоступный вашим представлениям. Только он, этот разум, по своему хотению может явить простому смертному истину, которую ученые будут уже после пытаться объяснять и толковать веками. Давайте-ка лучше перейдем к моему рассказу. Слушайте и просто верьте, что так это и было.

Глава 5. Учителя и Разрушители. Первый рассказ монаха Авеля

— Итак, — начал свой рассказ Авель. — Мы — да-да, не удивляйтесь, ваш покорный слуга тоже был там — мы, собирающиеся прибыть сюда по просьбе обитателей системы двух Солнц, не стали строить корабль — слишком долго было сооружать такую громадину.

А просто взяли пустующую планету Фаэтон и приехали на ней. Но наши враги оказался проворнее — еще не вступили в силу соответствующие решения совета, а Разрушители, так они назывались, уже начали войну. С помощью своего оружия — огромных камней Тартара — они поразили наш Фаэтон. Вы видели в живых картинках, как это произошло.

Но мы оказались не слабее, война продолжилась, и в результате погиб и корабль Разрушителей.

Для всех немногих, оставшихся живыми, наступил конец света. По постановлению совета прибыли сотни тысяч помощников из других миров для того, чтобы вывезти на Землю, как менее всего пострадавшую в катастрофе, оставшихся в живых.

В суматохе мы совсем упустили из виду Разрушителей, и им, заселившимся на один из самых крупных кусков Фаэтона, удалось покрыть свое бандитское пристанище слоем газа, которым они и дышали. А удерживали они этот газ с помощью взвеси распыленного золота. Когда золотой запас стал подходить к концу и дышать этим существам стало совсем нечем, они бросились в ноги к Совету организации Сознательного Разума, и их пожалели — разрешили не только вернуться, но и допустили к управлению.

И это стало началом великого обмана!

Усыпив бдительность, Разрушители захватили власть, а затем смогли исказить историю, объявив себя создателями жизни на Земле.

А после заставили поклоняться людей своим, выдуманным ими богам и начали создавать для себя рабов.

Настоящих рабов! Тупых добытчиков золота, столь необходимого для физического существования и размножения Разрушителей.

Земля стала недоступна для Учителей. Мы больше не могли приходить к людям, просто физически не могли проявиться в новом мире. Зато темным духам и демонам темной материи это стало удаваться гораздо легче, чем в былые времена.

Мир огрубел, и мысли людские перестали влиять на Дух Неба, как раньше.

Беззаконие и насилие стали нормой человеческого существования, поскольку наказание за содеянное не приходило мгновенно, как это было в нашу эпоху, эпоху Учителей, так мы себя называем.

…С тех пор прошли тысячи лет, а мир не изменился к лучшему. И так будет до тех пор, пока люди не вспомнят и не станут исполнять забытые слова Божественных Заповедей.

И еще указание про лжеучителей, которое им дал Иисус.

Между Разрушителями и нами до сих пор идет жесточайшая борьба за умы и души людские. Прошли тысячи лет, а мир не изменился. Пока все понятно, Петр Михайлович? — улыбнулся монах.

— Странно, но все это напоминает нашу сегодняшнюю ситуацию здесь, в России, — задумчиво откликнулся Петр.

— А что, Россия не на Земле расположена? — усмехнулся монах. — Все, что происходит сейчас здесь, есть не что иное, как одно из проявлений действий Разрушителей, — добавил он уже серьезно. — И интерес к золоту, и желание овладеть сказочными артефактами идет оттуда же. Но в большей мере братоубийственная война дана вам как наказание за убийство помазанника Божия.

— Ну ладно, допустим, что я вам, ваше преподобие, поверил. Допустим… Но только учитывая обстоятельства нашего сегодняшнего приключения, когда вы так лихо расправились с превосходящим нас по силам противником с помощью этого кинжала. Вопросы остаются, и первый из них — почему для выполнения этой миссий выбрали именно меня? — Петр в волнении встал со своего места.

— Вообще-то, для выполнения не только этой миссии, но и для исправления ситуации, которая возникла по вине Разрушителей, был выбран Колчак, а он уже предпочел вас всем остальным, — не задумываясь ответил Авель.

— Тогда второй мой вопрос — а что нас всех ждет в будущем, ведь белое движение проигрывает большевикам? И значит ли это, что вы, Учителя, ошибаетесь? Или у вас просто недостаточно сил справиться с Разрушителями и их пособниками-красными?

— Петр Михайлович, оба ваших вопроса, как говорится, не в бровь, а в глаз. Отвечу в порядке их постановки. Если вы хотите, чтобы я нарисовал вам картину далекого будущего, которое произойдет в случае, если мы вместе с вами победим зло, — извольте. А то, что произойдет в ближайшие годы, мне неинтересно. Для нас, в отличие от вас, людей, несколько десятилетий и даже столетий — не срок. Я однажды уже предсказывал вашим правителям грядущий конец царской династии. Все сбылось в точности. Но ни один из самодержцев не отнесся к этому достаточно серьезно. Просто запротоколировали мои предсказания, но не приняли всерьез. А там, между прочим, был указан даже год смерти последнего императора и его домочадцев. Повторюсь — люди не боги, и причины непонятных им явлений они объясняют только на основе собственных ощущений и своих скудных знаний.

— Я все же постараюсь вникнуть, — настаивал Петр. — Ночь длинная, а упустить возможность заглянуть в будущее, да еще в столь далекое, было бы непростительной глупостью. Очень вас прошу, ваше преподобие, просветите подробнее, будьте так любезны.

— Ну что же, слушайте, — согласился Авель. — Но вначале ответ на вопрос о наших силах и возможностях…

Да, пока мы слабее наших врагов. И не только потому, что Солнечная система теперь пересекает регион пространства, где разрушения, о которых я вам рассказывал, оставили свой след, свои грязные обломки. Это пересечение загрязненного пространства и является источником отравления для жителей Земли. Эта область называется тринадцатая зона или зона противоречий. Земля просуществовала в этом регионе несколько тысяч лет, но наконец-то мы вместе с вами приближаемся к выходу из этого пространства тьмы и вскоре будем находиться на пути к достижению нового духовного уровня.

И здесь — самое главное!

Чем больше на Земле добра, тем больше сила Духа этого добра.

Соединяясь с Духом Неба, этот, уже всеобщий, Дух становится сильнее и сможет побеждать силы зла.

В этом смысле каждый человек, пусть и в малой степени, — творец будущего.

Да, пока мы слабы, а значит, нам нужно приобретать больше соратников, чтобы те, в свою очередь, правильно воспитывали своих детей и внуков, создавая следующие поколения в любви и добре. И тогда всеобщий Дух Неба, подкрепленный силой светлых душ наших соратников, сможет опрокинуть царственный трон зла, трон Разрушителей.

Вы, люди, стоите у порога нового мира, в который сможете вернуться. Мира, в котором души, оставшиеся чистыми, смогут вновь открыть врата в высшие миры.

Земля, Солнечная система, Вселенная — все сейчас медленно начало движение в новом направлении под импульсом любви, следуя восходящему движению, и каждый должен заставить себя гармонизировать с течениями восхождения.

Те, кто откажется подчиниться этому, потеряют многое и вновь опустятся до низших ступеней эволюции.

И будут вынуждены ждать еще тысячи лет прихода новой эры.

Большинство из вас все еще не рассматривают любовь как силу, но на самом деле это величайшая из всех сил!

В будущем все будут подчинены любви и все будут служить ей.

Но только через страдания и трудности пробуждается сознание людей.

Страшные предсказания пророка Даниила, написанные для вас в Библии, сбудутся — наводнения, ураганы, гигантские пожары и землетрясения сметут все. Кровь будет течь в изобилии. Грянут революции, страшные взрывы будут звучать во многих частях Земли. На место тверди придет вода, и там, где сейчас вода, будет пустыня.

Это наказание вам, ответ природы на преступления, совершенные людьми против их Матери-Земли.

Но не падайте духом, просто продолжайте самосовершенствоваться.

Бог есть любовь!

После этих страданий те, кто будет спасен, войдут в Золотой век, где будет царить гармония и красота.

Обновленная Земля снова увидит день.

Работа станет менее тяжелой, и у каждого будет время посвятить себя духовной, интеллектуальной и художественной деятельности.

Вопрос о взаимопонимании между мужчиной и женщиной будет окончательно разрешен в гармонии — отношения пар будут основаны на взаимном уважении и любви.

Люди смогут путешествовать через различные плоскости пространства, смогут быстро обрести другие, совершенно новые знания.

Ваше же предназначение состоит лишь в том, чтобы подготовиться к новой эре, приветствовать ее и жить счастливо, подчиняясь закону любви.

В новой расе любовь проявится в такой совершенной манере, о которой у сегодняшнего человека может быть только смутное представление.

Свет, добро и справедливость восторжествуют, религии будут очищены.

Бог решил исправить Землю, и Он это сделает!

— Отец Авель, простите, что перебиваю, но ваше предсказание очень напоминает описание светлого будущего, описанного большевиками, а уж их-то отнести к существам, несущим добро и любовь, никак невозможно, — возражал Петр.

— Вы правы, друг мой, и я вынужден буду вам напомнить о великом обмане Разрушителей.

Они создали свою религию, свои понятия о добре и зле, даже свой рай и свой ад.

Зло всегда скрывает свою звериную сущность под маской добра.

То же происходит и сейчас.

Ваши так называемые большевики уже показали, что все их идеалы — не что иное, как придумки для одурачивания масс.

Даже не масс, а озверевшей толпы.

Они предлагают идти в светлое будущее, уничтожая отказывающихся идти их путем.

Поверьте, осчастливить кого-либо без его желания на то — нельзя и даже преступно.

Счастье, которое они предлагают, — это счастье для раба, выраженное в гарантированной тарелке пустой похлебки. Это и есть мнимое счастье Разрушителей — отнять у людей чувства, Родину, семью и оставить только каторжный труд, немного еды и развлечений. Счастье Разрушителей — это счастье прирученных несчастных животных.

— Полностью согласен с вами, ваше преподобие, но тем не менее толпе это нравится. — Петр пытался спорить, сам не зная зачем.

— Их революция очень скоро проглотит их самих, я имею в виду и организаторов, и толпу. Вседозволенность и доступность получения власти посредством уничтожения противника будет выталкивать на поверхность все новых и новых подонков, жаждущих власти и денег. И снова и снова они будут убивать друг друга во имя светлых идеалов. И так будет продолжаться до тех пор, пока толпа не превратится в большей своей массе из скота в людей, в личности.

— Да не захочет толпа возвращаться к человеческому облику! — Петр, совсем недавно схоронивший родителей, погибших от рук большевиков и зверств толпы, был категоричен. — А людей, сохранивших такой облик, становится все меньше, и скоро они исчезнут вовсе.

— Вот вы же, Петр Михайлович, сохранили человечность в себе и не поддержали сказочные идеи большевиков, — возразил Авель, — и находитесь сейчас здесь, рядом со мной, для того чтобы спасти истинные ценности, принадлежащие всему человечеству. Или все же сомневаетесь? — Авель пристально посмотрел в глаза Петра.

— Если мы и проиграем, — задумчиво произнес Петр, — то не из слабости, а именно из-за отсутствия этой самой объединяющей идеи. У большевиков она есть, не зря их Ленин в первые же дни смуты выпустил два своих декрета — о мире и о земле. Этим он просто закрыл вопрос о том, с кем будет народ. А мы умничали и не понимали, за что воевать. И сейчас не понимаем. Я вот, даже решая сейчас вопрос сохранения ценностей, не понимаю, ради какой идеи, кроме, конечно, выполнения приказа, я должен это делать. Сколько людей уже погибло и сколько еще погибнет из-за анонимного груза, расположенного в нашем трюме? Если рассматривать груз как материальную и историческую ценность — то это абсурдно. Ни одна вещь, даже обладающая заоблачной стоимостью, не стоит жизни самого жалкого человечка. В конце концов, стоимость вещи определяют люди, а их мнение субъективно. Сегодня эта вещь может стоить больших денег, а завтра она даром никому не будет нужна. Пример — бесценные иконы и церковная утварь, уничтожаемые сегодня толпой повсеместно. Я готов отдать свою жизнь ради грядущих счастливых веков, но не готов гибнуть из-за презренного металла или сомнительных ценностей.

— А если я вам скажу, что эти артефакты прямым образом влияют на ход истории всего населения Земли и России в частности? — Авель не мигая смотрел при этом Петру прямо в глаза.

— Даже если эти вещи поспособствуют нашей победе и хотя бы на миг приблизят приход новой эры любви, о которой вы говорили, — я готов идти до конца! Простите за излишнюю торжественность речи, ваше преподобие. — Петр поднялся, не отводя взгляда от пронизывающих глаз монаха.

— Похвально, Петр Михайлович, другого ответа я и не ожидал. — Монах обнял Петра и продолжил: — И еще спасибо за то, что не особо любопытствуете о свойствах этих артефактов. Поверьте, мне было бы почти невозможно объяснить предназначение этих предметов, учитывая вашу неподготовленность. Скажу только одно: за этими предметами охотятся многие из людей, жаждущих абсолютной власти над людьми и возможности вечной жизни. И не только люди хотят заполучить их в собственность. Как бы эти существа деликатнее назвать, чтобы не обидеть вас? Скажу так — в иерархии разумных существ они намного выше людей.

— Они такие же, как вы, святой отец? — Петр напрягся в ожидании ответа.

— Нет, сын мой, выше меня, гораздо выше, — прошептал монах и обернулся, словно испугавшись, что их могут подслушать.

— Простите, ваше преподобие за излишнее любопытство, еще один вопрос — о кинжале. Все же он моя собственность, пусть и полученная случайно. И я должен уметь им пользоваться или хотя бы представлять, к каким последствиям может привести то или иное действие с применением этого загадочного предмета.

— Этих кинжалов два, как я уже говорил, — подумав, ответил монах, — и переданы они были вашему младшему брату, как вы знаете, в награду за исцеление девушки неслучайно. Никто тогда не мог предположить, что столь дорогой подарок в виде двух кинжалов будет поделен между молодыми ребятами, а в итоге судьба снова разбросает по миру эти предметы, столь долго собираемые в одном месте. Люди, которые в разное время владели этими предметами, ничего не знали об их чудесных свойствах, а тем более о том, что их сила повышается тысячекратно, если собрать вместе два кинжала и перстень, которым до последнего момента владел друг вашего брата Евдоким.

— А почему это происходит? Видимо, в этих предметах есть часть чего-то целого, волшебного камня, к примеру, — предположил Петр.

— Приятно разговаривать с умным и догадливым человеком, — улыбнулся в ответ монах. — Вы слышали, наверное, о поисках некоего философского камня?

— Слышал, конечно, и читать об этом приходилось. Но мне представлялось, что это несбыточная мечта разных алхимиков и колдунов. А разве это не так? — Петр даже заерзал в ожидании ответа, который сможет пролить свет на тайну предметов, чудесным образом побывавших в его руках.

— А вот здесь вы ошибаетесь — этот камень существует, его привезли на Землю с планеты Орион. Кто и когда — неважно сейчас, это слишком долгая история. Философский камень или, как называли его на Руси, камень бел-горюч ищут многие.

Одни хотят использовать его для достижения могущества, другие хотят обратить его чудесные свойства на пользу разумных существ, обитающих во Вселенной.

Этот камень способен накапливать и передавать на любые расстояния психическую энергию, обеспечивать непосредственный контакт с космическим информационным полем, что дает его обладателю знания о прошлом, настоящем и будущем.

Знания, которыми не обладает никто на Земле.

Знания, с помощью которых можно приобрести неограниченную власть над всеми живущими на Земле и не только на ней.

Нам, Учителям, удалось найти один из таких камней, и чтобы затруднить его поиски, мы решили разделить камень на части и спрятать обломки в обычные предметы.

Мы вправили эти части в кинжалы и кольцо.

В то время таковые предметы являлись предметами повседневного спроса. И их было множество. А ведь известно, что прятать что-либо понадежней лучше всего в месте открытом, где и искать никто не будет.

Одним из свойств кинжала является возможность создания психической энергии — телепатических волн, или N-лучей, процесс этот вы и наблюдали давеча.

Под действием этих лучей люди впадают в так называемое состояние меряченья, похожее на массовый психоз, который проявляется при магических ритуалах. В такие моменты люди начинают повторять движения друг друга, безоговорочно выполняют любые команды, могут предсказывать будущее, а если человека в таком состоянии ударить ножом, то оружие не причинит ему вреда. Меряченье сравнивают с состоянием зомби. Это состояние может охватывать большие группы населения. Даже целый народ!

Представляете себе, что можно сделать, например, с армией противника?

Их можно заставить убивать друг друга, воевать под своими знаменами, превратить в рабов.

Поэтому за этими предметами может начаться настоящая охота, как только станет известно о нахождении в них частей философского камня.

И это не единственное свойство кинжала, то есть камня, заключенного в его рукоять.

Только на первый взгляд вам, Петр Михайлович, может показаться, что встреча Ванюши и Евдокима была случайной. Нет, судьба свела их потому, что один владел перстнем, а другому было предназначено получить кинжалы. Ребята должны были соединиться, подружиться и стать хранителями этих предметов.

Но так случилось, что кинжалы и перстень снова разбежались в разные стороны, будто тараканы.

Хорошо, что хоть один из предметов сейчас лежит перед нами, а вот где искать второй и третий?

— Да, хороший парень этот Евдоким, но предугадать, где он сейчас, невозможно. — Воспоминания о мальчишках сняли напряженность в разговоре, и Петр даже улыбнулся. — Кстати, перстень, подаренный Евдокиму отцом его девушки во время помолвки, был снят с его пальца перед расстрелом не кем иным, как одним из лидеров большевиков Львом Троцким. Евдоким тогда чудом выжил и поклялся, что отомстит Троцкому и вернет подарок, — вспомнил Петр. — Может, и искать его надо там, где будет обитать Троцкий?

— То, что перстень у Троцкого, очень и очень плохо, — огорчился монах. — Этот тип находится на службе у Разрушителей, и единственное его стремление и предназначение — достижение мирового господства через перманентную, как он ее называет, мировую революцию. Он дьявол и стремится ввергнуть мир в катастрофу. Его просто необходимо остановить и тем более лишить перстня, пока ему не стало известно о могущественной силе этого предмета. Не начал бы он охоту и за кинжалами…

— Я вспомнил, что невеста Евдокима Наталья Кривошеина осталась ждать его в Маньчжурии, недалеко от границы, рядом с местом пограничного торга, селом Старый Цурухайтуй, — радостно произнес Петр. — Там его надо искать!

— Осталось только решить, кто этим займется. Кроме вас, Петр Михайлович, и вашего младшего брата, больше некому. — Монах с надеждой посмотрел на Петра. — Есть, конечно, небольшая надежда на то, что найти Евдокима можно будет через генерала Владимира Оскаровича Каппеля, названого отца Евдокима, но какова сейчас обстановка и где сейчас генерал, пока неизвестно. Я очень боюсь, что судьба генерала будет очень трагична.

— Давайте поступим так, святой отец… Сейчас наша главная задача — сокровища Синода. Выполним приказ, а дальше будем решать. Я со своей стороны готов приложить все возможные усилия для поиска Евдокима, но я человек военный и обязан в первую очередь выполнять приказы командования. Как оно решит — так и будет. Что касается моего младшего брата, то я против того, чтобы его привлекать к такому рискованному делу. Буду честен — у меня, кроме него, в этой жизни никого не осталось. Родители погибли, старший брат потерялся и неизвестно, жив ли. А Ванюша обладает талантом целительства, данным ему свыше. Хочу, чтобы он остался в стороне от войны и приобрел мирную профессию. Кроме того, существует некая семейная тайна, которую в случае нашей гибели некому будет передать в поколениях. Мой старший брат, даже если и найдется, своих детей иметь не будет — он монах, как и вы. А я воин, и заводить семью в такое тревожное время мне не след. А у Ванюши и невеста есть названая — Аннушка, Эни он ее называет. Так пусть хоть они испытают прелести семейного счастья, — тоном, не допускающим возражений, и по-военному точно озвучил Петр свое решение.

— Петр, позвольте мне вас так называть, — немного помолчав, заговорил Авель. — Вы мне очень симпатичны и как офицер, и как человек прежде всего. Вы обладаете всеми качествами, необходимыми для вступления в нашу когорту Учителей, присоединяйтесь к нам. — Предложение прозвучало неожиданно для Петра.

— Теперь, когда вам стали известны истинные причины этой братоубийственной войны, которая будет продолжаться еще очень долго, я просто обязан предложить вам подумать о возможности соединения с нами. Борьба будет долгой и изнурительной. Победит тот, за кем в итоге пойдет человечество, — не обращая внимания на некоторую растерянность собеседника, продолжил монах. — Вы в случае вашего положительного решения получите новые знания, недоступные обычным людям, и сможете решать наши общие задачи более эффективно. По существу, и сейчас наши цели совпадают, просто вы идете своим путем, параллельным нашему. Но скоро можете остаться в одиночестве в своей борьбе. А в лице нас вы получите не только соратников, но и друзей.

— А чем я буду обязан в случае вступления в когорту Учителей и не противоречит ли эта связь данной мною присяге царю и Богу, ведь я верующий, православный? — осторожничал Петр.

— Ну, во-первых, царя теперь нет, а защищать вам придется не только интересы вашего Отечества, но и интересы всего человечества, да и не только его. Скажу больше, еще многие века здесь, на Земле, вопросы сохранения цивилизации будут решаться именно в России. Именно в России начат и будет продолжаться долгий и величайший эксперимент над земной цивилизацией, поскольку народ этой страны является наиболее стойким и выживаемым из всех народов Земли. Россия — великая страна, и ее величие достигнуто именно благодаря поразительным качествам народов, проживающих на этой территории, — религиозности, способности к высшим формам опыта, свободолюбия, народничества, стремления к высшим ценностям. Что касается православия, то деяния Учителей полностью соответствуют заповедям Бога, можете быть покойны. Мало того, дав согласие на вступление в когорту Учителей, вы ничем не будете обязаны. Вы вольны будете уйти в любое время по своему желанию, если вдруг у вас поменяются убеждения или если вы посчитаете, что позывы вашей души противоречат деяниям Учителей. При этом воспоминания о нас просто сотрутся из вашей памяти.

— Что касается Учителей, мне более или менее понятно. — Петр внутренне подтянулся, как бы изготовившись к решительным действиям. — А вот кто наши враги — Разрушители? Я имею в виду, конечно, людей, а не высших существ в иерархии мыслящих, — усмехнулся Петр.

— Обиделись-таки, Петр Михайлович, за иерархию, — огорчился Авель. — И хотя, как я уже докладывал, мне это не очень интересно, расскажу вам в подробностях всю историю зарождения зла на Земле с помощью людских приспешников Разрушителей.

Глава 6. Приспешники Разрушителей. Второй рассказ монаха Авеля

Ночная тьма уже стала подергиваться серыми пятнами грядущего рассвета, когда Авель начал свой рассказ об истории зарождения Зла на Земле. Несмотря на тяжесть прошедшего дня, Петр чувствовал себя превосходно и с интересом приготовился услышать вечную историю борьбы Добра и Зла от этого загадочного человека.

Или не человека, а представителя высшего разума?

А монах неожиданно начал с вопроса:

— Какими должны быть, по вашему мнению, тварные существа, чтобы, не будучи богами, они все же были способны приобщаться к божественной жизни? Не пытайтесь отвечать, Петр, — жестом остановил Авель своего собеседника, — это я так иногда строю свою речь. Привык, знаете ли, рассуждать наедине.

Так вот, это те, кто в первую очередь осознает и принимает безоговорочно абсолютные духовные ценности — истину, добро, свободу, красоту, Бога!

Те, кто способен быть Действительною Личностью. Так мы их называем.

И высшей степенью совершенства Действительной Личности является то, что она живет огромной любовью к Богу, большею, чем к себе, и любовью ко всем остальным людям, равною любви к себе.

Они живут так, словно постоянно находятся в благодатной молитве.

Благодаря этой сердечной чистоте они удостаиваются ежеминутного блаженства созерцания Бога лицом к лицу и обладания совершенным знанием воли Божьей.

В созерцание сем и в радости о Боге люди питаются счастьем только оттого, что столь совершенное существо, как Бог, есть.

И есть совершенное Царство Божие, которое предназначено и для нас, грешных, потому что Бог есть абсолютная Любовь, всеобъемлющее Добро.

А Добро — оно такое: всегда стремится раздавать себя всем желающим.

Задача правильной жизни совершенного человека, Действительной Личности — достичь полноты жизни и строить земное царство Совершенного Добра. Эта задача трудна, масштабна и выполнима только Действительными Личностями под непосредственным руководством Бога.

Откуда же они берутся, эти личности?

Прежде всего скажу — из Его рук Личность не появляется. Он творит только ее основу.

И это мудро! Бог не хочет, чтобы наш мир был полностью схожим с одной из сторон Его жизни. Он дает нам возможность формировать жизнь самим. Он только закладывает основу, а все остальное мы делаем сами. От нас и только от нас зависит, станем мы добрыми или злыми, нежными или мужественными.

Достигнем ли мы совершенства и приобщимся к ангелам, которые правильным образом развили первозданные свойства и в веках ведут и будут вести совершенную жизнь, исключающую пороки и зло.

Или погрязнем в своем убогом царстве несовершенных существ, в мире Зла.

Зло — это все то, что служит препятствием к скорейшему достижению абсолютной полноты бытия.

Зла нет в сотворенной Богом первозданной сущности мира.

Откуда же оно берется?

Кто первичный носитель этого зла?

Ответ прост! Если человек, стремясь изначально к абсолютному Добру и постижению абсолютной полноты бытия, вдруг сворачивает с прямого пути Любви к Богу и ближним своим и строит свою жизнь только для себя, начинается его грехопадение. Все остальные виды зла — только следствие эгоизма.

…Теперь, когда мы отрыли корень возникновения Зла, можем попытаться осветить вопрос действия сил Зла и сил Добра. И для тех и для других главное — Идея, основополагающий принцип любого движения вперед! Вы давеча, Петр Михайлович, уже посетовали на отсутствие идеи в белом движении и наличие такой идеи у большевиков. И вы совершенно правы. Кроме одного — устремление большевиков состоит не в том, чтобы дать народу блага, в частности землю и мир. Это обман, вместо сладкой конфеты — пустышка в яркой обертке, куда они заложили для народа смертельный яд. Яд не только для россиян, но и для всей существующей на Земле системы государственности.

Что есть государство? Это гигантский механизм, и идея его формирования — источник власти. До недавних событий существовало три столпа, поддерживающих власть, — Народ, Сила, Религия. Следовательно, чтобы изменить существующий мировой порядок и государственность, нужно оболванить Народ, искоренить его Силу — национальное самосознание и полностью уничтожить Религию. Власть может либо считаться данной от Бога, либо избираться народом, либо захватываться силой.

Они захватили Власть силой! Разрушители начали с Силы Народа, и, к сожалению, им пока удается все — почти прекратили свое существования самые мощные империи — Российская, Австро-Венгерская, Османская, Германская. Легко, с помощью недавно еще законопослушных подданных убирают помазанников Божиих, исключая форму преемственности власти.

Следующий их шаг — уничтожение Религии. И это уже началось. Не зря же мы с вами сейчас спасаем религиозные ценности, и не зря враги наши стремятся их захватить и уничтожить. Но окончательно Религия будет уничтожена после завершения оболванивания населения, которое началось именно с большевистских декретов о земле и мире. Декреты-то появились, но мира в стране не наступило — напротив, началась братоубийственная война. Землю, правда, поделили, но, поверьте мне, ее так же легко заберут, как и раздали. Заберут все, и не только землю. Заберут всю Россию, кладезь ресурсов — это слишком привлекательный кусок.

Большинство людей, каким бы они умными ни были, такой, как у нас с вами, разговор о масштабных, вселенских, мировых категориях не воспримут серьезно.

Никогда человек не сможет заниматься не своим делом. Люди всегда действуют исходя не из знания действительности, а согласно своему масштабу.

Масштаб человека в данном контексте определяется масштабом мышления и мировосприятия. Для одного горе неисполнимое, когда он рубль потерял, а для другого — когда страну разграбляют.

И это не говорит в пользу ни того, ни другого, поскольку основная масса тварных существ — простые, обычные люди и они как дети переживают, если чужой отнимет у них игрушку.

Но они при этом не особо расстроятся, если где-нибудь на другом конце Земли погибнут миллионы.

С возрастом детская песочница становится взрослой площадкой. Роль ведерок и совочков начинают играть поместья и драгоценности, плуг да коровенка.

Простому человеку свойственно заботиться только о себе. Поэтому, даже если он богат, умен, но думает только о себе, по сути он ребенок. Если думает хотя бы о близких людях — он почти большой.

Если болеет за страну и всех страждущих, он наш. И мы будем искать и воспитывать своих, а с чужими будем бороться. Потому что чем нас больше, тем их меньше.

И победим. Другого выхода нет.

На наших глазах, Петр Михайлович, создается Последняя История. Начало второго тысячелетия есть начало новой эпохи. Рушатся мировые империи, переоцениваются ценности. Гибнет старое устройство мира, рождается новое.

Что есть добро? Что есть зло? Где варварство? Где цивилизация?

От верности ответов зависит жизнь каждого человека и судьбы всего человечества.

Сегодняшний мир столкнулся с невидимым способом ведения войны.

Войны за души человеческие!

В итоге победит тот, кто первым сформулирует корень всех бед.

Большевики первыми озвучили источник беды — частная собственность на средства производства.

И сразу многим стало ясно, что делать: отобрать все и уничтожить тех, кто будет противиться.

А потом построить коммунизм во всем мире. Ни много ни мало!

Но масштаб идеи впечатляет: мелкое мышление автоматически измельчает цель, а крупное, монументальное — привлекает.

Политическая Идея — это принцип работы государственного механизма. Нет идеи — нет Государства, а есть Территория, на которой в отсутствие государственности станет править Капитал.

Капитал уже пошел в политику, чтобы заставить общество работать на него под красивым лозунгом общественного блага и общественных ценностей.

А понятие общественного блага для него сформулировали социалисты.

Напомню, главное зло, согласно их программе, — частная собственность на средства производства. Соответственно, сразу же определилось направление движения — все отобрать, противников и этих самых частников уничтожить, а оставшиеся в живых построят коммунизм во всем мире на принципах равенства и братства.

Все это Разрушители прописали в плане «Марбург», согласно которому правительства всех без исключения стран должны быть социализированы, тогда как конечная власть должна оставаться в руках международных финансистов.

Получается вроде бы парадокс: коммунисты и финансисты находятся по одну сторону баррикад. Но если вдуматься — все нормально. У каждой из сторон свои выгоды. Социалисты получают возможность грабить бесконтрольно собственные страны, а Капитал получает безраздельную мировую власть над всем миром и над душами всех живущих.

— Но ведь у Капитала должно быть имя, кто все эти люди или нелюди, создавшие систему? — спросил Петр в нетерпении.

— Спокойствие, мой друг, спокойствие. Уже вскорости вы все узнаете, — успокоил его монах. — Эта группа интернациональна. И называют они себя — Действительный Капитал, или Интернационал. Движение это было сформировано еще до начала французской революции. Руководителем Первого Интернационала был Адам Вейсгаупт — глава масонской организации «Иллюминаты». Ему приказали создать эту секретную политическую организацию, которая должна была спровоцировать Французскую революцию, чтобы довести ее до установления максимального Коммунизма. Про иллюминатов известно все и многим, кроме их связи с первейшими капиталистами — Ротшильдами. Они-то и сформулировали принципы коммунистического общества: от каждого по способностям, каждому по потребностям. Здесь ключевое слово — «потребности». Задача действительного Капитала — используя самые низкие человеческие желания, заставить народы жить в обезличенном обществе, где главное — не мораль, религия и патриотизм, а вещи. Не может человек существовать без вещей. Не может жить спокойно, если его вещи хуже, чем у соседа. Вот новая формула счастья: все как у людей, а еще лучше — пусть у людей будет, как у меня. Не сразу, конечно, а постепенно, людей станут оценивать не по их моральным и деловым качествам, а по качеству и стоимости имеющихся у них вещей. Чем дороже и престижнее его вещи, тем больше он будет уважаем в обществе. Барахло станет человеческим богом, а духовные ценности будут сведены к достижению успеха, критерием которого станет наличие денег, дающих возможность увеличения потребления. Все будет забыто — Бог, семья, друзья, Родина, даже бренность жития человеческого! Вещи этого не терпят! Их на всех не хватает, поэтому можно не только заработать, но и отобрать, и даже убить!

Озаботившись такой «полнотой жизни» исключительно для себя, человек сам себя погонит в трясину гордыни, властолюбия, честолюбия, зависти. Он будет ставить перед собой цели, достижение которых для него положительная ценность, а для других существ — отрицательная. Он будет втягивать в свои планы многих других, заставляя тех страдать оттого, что свои жизни им придется отдавать за чужие устремления.

Человек не Бог, он несовершенен и ошибается в выборе решений. Неудовлетворенность содеянным устремляет себялюбца все дальше и дальше от пути праведного. И вместе с его душой гибнут души, примкнувшие к нему.

Сказано было: не сотвори себе кумира! Ты сам — Вселенная! У тебя есть только одно прибежище — Царствие Божие!

Все остальное — Зло!

Но люди не слышат простых истин, они идут за своими кумирами, а стремления тех не знает границ.

О любви к ближнему своему новые кумиры уже давно не помышляют, да, собственно, и не помышляли никогда.

Они мечтают, чтобы их нарекли богами, и вскоре потребуют соответствующего к себе отношения.

И вот они уже рассуждают о том, что для всех, кроме них, необходимо разработать новую формулу счастья, новые идеалы, не требующие преодоления, душевного подвига, героических усилий.

Они поведут массы за собой в призрачное, тихое, относительно сытое счастье мира душевных уродов, будучи сами еще большими уродами.

В мир, где разрешен грех, где отпускают все грехи новоявленные лжецы. Главное, чтобы свинское счастье большинства никогда не наступило, а маячило бы всегда где-то за горизонтом.

До тех пор, пока глупцы, стремящиеся к этому призрачному счастью, тихо не угаснут без возможности обрести жизнь вечную.

Ибо если и существует Царство Бога, рассуждают новые вожди, то, уж конечно, для нас, а не для таких жалких существ, как эти.

Какова мирская основа новоявленных божков? — Практическая потребность, своекорыстие.

Каков их мирской культ? — Торгашество.

Кто их мирской бог? — Деньги.

Все остальное подлежит ими презрению — наука, искусство, история, человек. Даже взаимоотношения мужчины и женщины,

Любовь становится предметом торговли.

Религия начинает восприниматься большинством населения как нечто отдельное от жизни. Вера сама по себе, жизнь сама по себе.

В здоровом обществе вера побуждает человека действовать сообразно сложившейся ситуации.

В больном — ориентир по жизни каждый выдумывает себе сам.

В таком обществе духовные лидеры не могут и не хотят следовать подвигу патриарха Гермогена, его вкладу в победу над смутой в государстве и прежде всего в умах и душах всех сословий народа. В те смутные, тяжелые времена еще можно было призвать народ к борьбе, поскольку было к кому обращаться.

Были еще и Минины, были и Пожарские!

Сегодня обращаться не к кому.

Горит наш дом, гибнет Россия, но тушить пожар некому.

Разрушители считают, что тем, кто не разделяет приверженности к их вере, нет места на Земле. И начинают уничтожать непокорных и сомневающихся в их правоте.

— Кто все же эти Разрушители, как их зовут, где их искать и как с ними бороться? — прервал рассказ монаха Петр.

— Буду отвечать по порядку, дорогой друг, и постараюсь перейти к именам злодеев, — успокоил его Авель. — Разрушители, действующие на Земле — дальше мы будем называть их «Они», — это некий международный финансовый клан, созданный для того, чтобы вершить судьбы мира, судьбы человечества.

Этот клан разработал заговор мирового масштаба, который таит в себе угрозу для всего человечества.

Я говорил уже об иллюминатах — тайном Ордене Люцифера, который был создан 1 мая 1776 года в баварском городке Ингольштадт известным масоном Адамом Вейсгауптом. Но, скорее всего, ему приказали сделать это, поскольку указывают, что он не был главным.

Его политическим боссом был известный философ Мендельсон.

Иллюминаты, дословно — Просветленные — это тайный орден. Организация является ветвью высшего, или просветленного, масонства и существует как отдельный орден в ордене. «Просветленные» значит, что его члены посвящены в тайные учения Люцифера, который, согласно доктринам просвещенного масонства, является носителем или источником просветления.

Иллюминаты были задуманы с одной-единственной целью — осуществить планы высшего масонства по созданию Нового Мирового Порядка.

Их основатель Вейсгаупт отмечал: «Мы обязаны сделать все возможное, чтобы обеспечить выдвижение иллюминатов на все важные государственные посты. Осуществив этот план, мы будем управлять всем человечеством. Таким образом, с помощью самых простых методов мы запустим в ход весь механизм».

Их идеология — спинозизм. Именно мыслитель Барух Спиноза в своем главном труде «Этика» подменил понятие морали понятием диалектики. Именно он сказал, что морали нет, развязав руки своим последователям.

Их религией является пантеизм — вера в то, что Богом является совокупность всего существующего. По их понятию, нет личностного Бога, а Бог — это жизненная, сила, которая якобы протекает через все живое — растения, животных и человеческие существа. В связи с этим Они считают, что все мы являемся богами или по крайней мере частью Бога.

Вследствие этого убеждения Они создали проект единого мирового управления, поскольку якобы мировое единство имеет существенное значение для беспрепятственного протекания Божественной силы. Объединенное человечество будто бы под действием этой силы совершит мощный прыжок к более высокому уровню существования. В итоге все люди неожиданно получат мистические способности совершать то, чего прежде сделать никогда не могли. И тогда наступит новая эра просвещения — Новый Мировой Порядок.

Пантеизм учит, что мы никогда не умрем и, следовательно, не подвергнемся Божьему суду. Мы просто продолжим возвращаться к жизни в различных формах.

Ведь пантеизм явно основывается на двух древнейших обольщениях сатаны — если люди вкусят запретный плод, то они никогда не умрут и станут подобными Богу.

Так вот, Вейсгаупту приказали создать секретную политическую организацию, которая спровоцирует Французскую революцию и поведет ее далеко — до установления максимального Коммунизма. В то далекое время было очень опасно даже упоминать коммунизм, отсюда и вся эта секретность иллюминатов.

Прошло более ста лет, прежде чем стало безопасно называться коммунистом.

Но это все известно, а что не известно, так это связь иллюминатов и их последователей с первыми Ротшильдами.

Секрет приобретения баснословного богатства первыми банкирами будет больше понятен, если узнать, что все они были казначеями Первого Коминтерна.

Существует свидетельство, что когда пять братьев Ротшильдов разъехались по пяти главным европейским странам своей будущей финансовой империи, то они имели в своем распоряжении некую секретную помощь, которая помогала им аккумулировать баснословные суммы.

Именно они были теми первыми коммунистами, которые распространились по всей Европе.

Но Ротшильды были не просто казначеями, но истинными боссами Первого Коммунизма.

Они аккумулировали богатства, одновременно толкали народ в революцию и создавали железную организацию.

И сделали все сразу!

Я озвучу вам, Петр, фразу матери пятерых братьев Ротшильдов: «Если мои сыновья захотят этого, то войны не будет».

Но война состоялась.

Так захотел действительный Капитал.

Так решили Разрушители.

Вначале — Война, и в результате нее — Коммуна.

И никакой пролетариат к этому никогда не был причастен. Войны не вызываются и не контролируются простолюдинами или маленькими кучками большевиков-эмигрантов.

Экономика и финансы — тоже.

Это придумки Разрушителей!

Вальтер Ратенау, который знал их лучше всех, сказал: «У них такая власть, что они могут заставить половину мира производить говно, а другую половину — его есть».

Именно они в русско-японскую войну дипломатически изолировали царя и заставили США профинансировать Японию.

А практически исполнил эту задачу Яков Шифф, глава банковского дома «Кюн, Лёб и Ко», который является ветвью Ротшильдов.

Шифф имел и имеет такую власть, что США в ущерб своим национальным интересам сделали все для укрепления Японской империи. Они же реорганизовали японские лагеря для русских военнопленных в лагеря по подготовке революционных боевиков, обучили их и ввезли в Россию.

Теперь вам ясно, почему русско-японская война вызвала революцию 1905 года? И, между прочим, эта революция едва не увенчалась успехом.

Тогда впервые взошла звезда нашего доморощенного Антихриста — Троцкого-Бронштейна.

В 1905 году ему было всего 25 лет, и он вернулся из эмиграции в революционную Россию один, без всякой партии и своей организации. В результате этой революции он получил и популярность, и влияние. Ни Ленин, ни Мартов, ни Плеханов тогда этого не приобрели.

Каким же образом неизвестный доселе Троцкий всплывает на поверхность и затмевает старейших и влиятельнейших членов партии?

Очень просто — путем правильной женитьбы.

Он вернулся в Россию в 1905 году не один, а со своей новой женой по фамилии Седова. Причем первая жена продолжала отбывать ссылку, и он с ней не разводился. Но Седова — это не совсем Седова, она дочь банкира Животовского, связанного с банкирами братьями Варбургами, которые, в свою очередь, являются родственниками банкира Якова Шиффа.

Это и есть та причина, в результате которой Троцкий одним движением взбирается на самую вершину революционной иерархии.

И именно он стоял за спинами тех людей, которые стреляли в герцога Фердинанда.

А это, между прочим, стало причиной Первой мировой войны.

Случайность, скажете вы.

Увы, прошли времена случайностей.

Давайте посмотрим, что стало с Россией и что происходит сейчас.

Сначала Россию втягивают в войну, где у нее нет совершенно никаких интересов и выгод.

В войне Россию заставляют делать одну самоубийственную попытку за другой.

Мощь российской военной машины велика, но не беспредельна. Серия мастерски организованных поражений, и вот она, вторая революция, уже на горизонте.

Керенский ускоряет революцию максимальным пролитием крови, а потом просто вручает государство большевикам.

Троцкий тут же получает шанс и заполняет весь государственный аппарат своими людьми.

Но большевики берут только то, что дали им Они!

Все выгоды получают Они.

Для этого Они и финансировали революцию.

Они обеспечили поезд Ленину в опломбированном поезде через линию фронта.

Они вытащили Троцкого из канадского концлагеря и доставили его в Англию, а затем в целости и сохранности со всей его бандой переправили через Швецию в Россию.

Именно Троцкий, а отнюдь не Ленин, устроил так, что все левое крыло революционных партий, включая эсеров и анархистов, сплотилось вокруг никому доселе не известной фракции большевиков.

Такие вот восхитительные случайности!

А потом пойдет так, как было во времена Великой французской революции, — революция поглотит своих детей.

Как поглотила в свое время грандмастера Орлеанской ложи его величества масона Людовика Шестнадцатого, жирондистов, гебертистов, якобинцев и прочих.

А вместе с ними уничтожит весь высший и средний класс Российского государства.

Да что там классы! Народ в целом, страну, традиции, историю.

Вот истинные цели революции — временные правители получают временную возможность пограбить собственный народ, а потом будут уничтожены.

А Они станут навсегда истинными и полноправными хозяевами огромных богатейших территорий.

И так будет происходить до тех пор, пока все территории Земли и все народы мира незаметно для самих себя не превратятся в Их рабов.

После этого все очень несложно: количество населения Земли нужно сократить до необходимого минимума, оставшихся расселить в резервации, рождаемость контролировать, рабов рассортировать по видам услуг.

Для себя оставить прекрасные места в заповедной Земле и по возможности сделать свою жизнь долгой. А если повезет, то, может быть, и вечной.

Еще — взять под контроль энергоресурсы и воду. Можно, конечно, и воздух, но это — потом.

А пока что Они одновременно с потрясениями и революциями начали подминать под себя финансы.

В 1913 году Они создают Федеральный резерв. И это становится одной из самых охраняемых международных финансовых тайн.

Общественность считает, что это государственное образование, а на самом деле это частная корпорация. Личности акционеров класса А Федерального резерва не афишируются. Они владеют системой Федерального резерва посредством приблизительно трехсот акционеров, которые знакомы друг с другом, а часто имеют и родственные отношения.

Предложение о принятии закона о Федеральном резерве было сделано сенатором Нельсоном Олдричем — дедушкой нынешних братьев Рокфеллеров.

Те, кто возглавлял в конгрессе оппозицию против закона Олдрича, чересчур рано решили, что выиграли битву. Их просчет состоял в том, что они преждевременно расслабились и перестали волноваться по этому поводу. Когда же многие из них разъехались на рождественские праздники, законопроект во второй раз был вынесен на рассмотрение конгресса и принят 23 декабря 1913 года.

Один из влиятельных противников этого закона сказал: «Этот законодательный акт способствует созданию самого огромного треста на земле. Когда президент подпишет этот законопроект, будет узаконена невидимая власть денежной силы…»

И американский президент Вильсон его подписал!

А противники закона были уничтожены.

Физически.

Незадолго до своей насильственной смерти президент Линкольн предостерег: «В результате войны на трон были возведены корпорации. За ними последует эра коррупции в руководящих кругах, а финансовая элита страны попытается удержать свою власть, действуя в ущерб своему народу до тех пор, пока не сконцентрирует богатство в руках нескольких человек и республиканский строй не будет разрушен. Поэтому в этот момент я гораздо больше, чем когда бы то ни было, даже больше, чем в разгар войны, чувствую беспокойство за безопасность моей страны».

Желание Рокфеллеров и их хозяев создать единое мировое управление, которое призвано собрать под одной крышей суперкапитализм и подконтрольный ему коммунизм, исполнилось. Система Федерального резерва стала инструментом постоянного влияния европейских иллюминатов на американские финансы и наряду с этим обеспечила их все большим количеством денег для продвижения дел ордена. Часть этих денег в конечном итоге ушла на финансирование Совета международных отношений, который был создан под влиянием человека по имени Эдуард Мандель Хауз. Полковника Хауза, как его называли.

Тот тоже был иллюминатом, преданным интересам картеля Ротшильдов — Варбурга — Рокфеллеров в создании единого мира и служил в качестве их агента в Белом доме.

Впервые он стал известен всей стране в 1912 году, когда участвовал в выдвижении кандидатуры Вудро Вильсона на пост президента США. После избрания Вильсона президентом Хауз стал его наиболее близким личным советником.

В качестве главного советника Вильсона Хауз достиг многого.

Наряду с другими вещами, ему удалось убедить президента поддержать и подписать акт об учреждении Федерального резерва, превратив его в закон.

Позднее, осознав свою ошибку, Вудро Вильсон с раскаянием произнес: «Невольно я разрушил свою страну».

Во время Первой мировой войны, которая началась год спустя после принятия этого закона, Хауз в качестве главного представителя Вильсона выполнял в Европе секретную миссию. Довольно быстро ему удалось вовлечь в войну Соединенные Штаты.

После окончания войны, в 1918 году, Хауз всеми силами старался обеспечить поддержку плану создания Лиги Наций.

Основанная отчасти на деньги Рокфеллера, Лига Наций должна была служить первым политическим шагом к созданию мирового управления. Благодаря усилиям Хауза президент Вильсон стал главным спикером Лиги Наций и общепризнанным ее создателем, хотя в действительности всем этим заправлял сам Хауз.

Однако какими же были растерянность и замешательство Вильсона, когда он даже собственную страну не смог убедить присоединиться к новоиспеченной организации.

Американский народ свободолюбив, не терпит никакого давления и поэтому категорически воспротивился движению к глобализму. Оказывая сильный нажим на Конгресс, народ убедил его отклонить соглашение.

Не получилось…

Пока не получилось.

— Ваше преподобие, — спросил донельзя изумленный и расстроенный Петр, — значит ли это, что владеют всем миром Рокфеллеры и иже с ними? Но в вашем рассказе я услышал фразу «Рокфеллеры и их хозяева»… Что, есть еще более влиятельные люди?

— Есть, конечно, есть! И чем больше их влияние, тем они незаметнее для окружающих. А неземные создания — Разрушители — и подавно неведомы людям.

— Прошу вас, расскажите хотя бы об одном из таких незаметных, — попросил Петр. — Я спрашиваю не из праздного любопытства. Как говорится, врага надо знать в лицо, чтобы его победить.

— Хорошо, расскажу об одном, хотя говорить об этой мрази не хочется, слова вязнут в горле, и тошнота подступает, — с огорчением согласился Авель. — Рокфеллеры, Ротшильды, Варбурги, Шиффы слишком публичны, чтобы быть властителями мира. Настоящие властители незаметны. Им это не надо. Они стремятся поставить на место нынешних правительств страшилище, которое будет называться Сверхправительственной администрацией.

Руки его будут протянуты во все стороны, как клещи. При такой колоссальной организации она не может не покорить все народы.

Настоящие нувориши не выставляют напоказ свое богатство, настоящие правители упиваются властью молча, про себя.

За любым троном есть нечто большее, чем король.

Все революции и общественные трансформации рано или поздно приводятся к одному знаменателю — подчинению золотому тельцу.

Теперь о шефе Рокфеллеров…

Зовут этого общительного, милого и улыбчивого человека Бернард Маннес Барух, и состояние его фантастично, хотя в списках богатейших людей он никогда не фигурировал.

Именно он был первым, кто увидел в тесном взаимодействии капитала с властью способ сосредоточения в своих руках рычагов управления мировыми процессами.

Одногодок Ленина, он родился в Южной Каролине в семье немецкого иммигранта — врача Симона Баруха. В 1881 году семья Барухов переезжает в Нью-Йорк, и юноша Бернард поступает в Сити-колледж, окончив который работает брокером на Нью-Йоркской фондовой бирже, а в 1903 году учреждает собственную брокерскую компанию.

С этого момента начинает просматриваться стиль деятельности богатейшего человека на Земле.

Вопреки тогдашней моде на объединения в трастовые компании, он ведет свой бизнес в одиночку, за что получает прозвище «Одинокий волк Уолл-стрит». К тридцати трем годам он становится миллионером и умудряется наращивать свои капиталы в условиях непрекращающихся кризисов в США.

С 1912 года Барух разыгрывает политическую карту, финансируя предвыборную кампанию Вудро Вильсона. В благодарность за поддержку Вильсон вводит его в ведомство национальной обороны. В годы Первой мировой войны Барух становится главой Военно-промышленного комитета США и раскручивает маховик наращивания вооружений, который позволяет на некоторое время преодолеть череду кризисов в экономике страны.

Именно Барух, как советник президента, через полковника Хауза склонил Вильсона поддержать идею создание ФРС, и с 1913 года правительство США делегирует полномочия по изготовлению долларовых купюр коммерческой структуре — Федеральной резервной системе.

Поверьте мне, вскоре он станет союзником большевиков, для того чтобы прибрать к рукам богатства России.

Монах смолк и надолго погрузился в свои размышления.

Казалось, что душа Авеля отправилась в путешествие по неведомым местам и временам. Взгляд его неземных глаз был устремлен в сторону первого рассветного луча. Тело его одеревенело, руки застыли в молитвенной позе.

В таком состоянии Авель находился более часа, и Петр забеспокоился.

— Святой отец, — обратился он к старцу, — очнитесь, утро уже наступило, нам пора — скоро будем входить в Обь.

Тщетно — монах даже не шелохнулся.

Петр, обеспокоившись, собрался было звать на помощь, но в это время завибрировал кинжал, лежащий на столе.

Звук, издаваемый металлическим лезвием, тревожил душу, проникал в мозг, вызывая непонятную тревогу и принуждая к действию.

— Прикажите остановить корабль, — услышал Петр голос монаха, очнувшегося от глубокого забытья.

Не раздумывая, Петр вышел из каюты, чтобы отдать необходимые распоряжения.

Через короткое время ровное урчание мотора стихло и корабль замер в утренней речной безмолвице, раскачивая на холодных волнах редкие размывы лучей восходящего солнечного диска.

Глава 7. Пещера Черного монаха

Возвращаясь из капитанской рубки, Петр заметил на палубе Авеля, глядящего в сторону скалистого берега.

«Что он там высматривает? — удивился Петр, пытаясь пристальнее разглядеть берег через лохмотья тумана. — Кругом горы…»

И что же такого мог он там углядеть?

И тут его взгляд зацепился за один загадочный предмет. Видимо, он и привлек внимание монаха.

В окружении пятен раннего снега, лежавшего на склонах ущелья, явственно виднелась желтовато-белая колонна, напоминающая гигантскую свечу, а справа от нее неизвестно кем был установлен кубический камень-исполин.

Вид гигантской колонны производил огромное впечатление и даже вселял безотчетный ужас, от которого Петр, не выдержав, вскрикнул.

Но настоящие чудеса только начинались.

Как только набежавший утренний ветерок разорвал белые лоскуты тумана, рядом с колонной проявились в виде пирамид еще несколько скал.

То, что огромные скальные изваяния были созданы не природой, а разумными существами, сомнений не вызывало — их формы были идеальны, а размеры выверены.

К каменной свече через заросли вела широкая тропа, больше похожая на мощенную камнем дорогу, которая упиралась в большой квадратный проем высотой не менее чем в три сажени, ведущий, по всей видимости, в огромную пещеру.

Слева от пещеры на расчищенном плато виднелись контуры гигантской фигуры, напоминающей человека.

Чудесная картина дополнялась видами сказочного кедрача с деревьями до пяти-шести саженей, разбросанного вперемежку с серо-зелеными вкраплениями лиственниц и белыми кущами берез.

Огромный солнечный диск торжественно освещал гениальную картину поздней северной осени.

Полюбоваться на величественные творения собрались почти все члены экипажа, свободные от вахты. Поначалу охали да ахали, но уже через несколько минут поголовно всех охватило безотчетное чувство страха.

Некоторые попрятались в каюты, а оставшиеся вначале ощутили слабость, а после начали галлюцинировать — кричали, пели, ритмично мотали головами из стороны в сторону, рвали на себе волосы.

Среди этого безумия прозвучал неожиданно спокойный голос Авеля:

— Друг мой, постарайтесь увести людей в помещения, иначе быть беде. А сами возвращайтесь поскорее, нам нужно серьезно поговорить.

После этого монах прошептал про себя короткое заклинание, и люди спокойно подчинились команде Петра пройти на завтрак.

— Что это было, ваше преподобие? — растерянно вопросил Петр, быстро вернувшийся после отдачи необходимых распоряжений. — Об изваяниях и их воздействии на людей поговорим после. А сейчас скажите, зачем вы попросили остановить корабль? Уж, верно, не только для того, чтобы полюбоваться видами?

— Простите меня, друг мой, — ответствовал монах, — но наше с вами путешествие подошло к концу. Я нашел то место, где мы спрячем наш драгоценный груз. Я искал его долго, но, по всей видимости, ошибался в расчетах. Если бы не волшебный кинжал и его вибрация, мы бы прошли мимо.

— Не слишком ли много событий происходит в связи с обладанием этим предметом? — задумчиво произнес Петр. — Почему мы должны слепо ему доверяться?

— То ли еще будет! А кинжал, сиречь камень в его рукоятке, только просигнализировал нам о священном месте строений Арктиды, или Гипербореи, как многие ее называли ранее и называют сейчас.

— …?

— Об этом как-нибудь после… А покамест доверьтесь мне и, чтобы не тратить времени попусту, отдайте приказ причалить в бухточке и начать разгрузку всего содержимого трюмов «Ласточки». Кроме золота, конечно. Им вы вольны распорядиться по своему усмотрению. — Монах говорил убедительно, ни на секунду не сомневаясь в необходимости действовать именно так. — Распорядитесь, чтобы старший помощник организовал процесс разгрузки и подъема груза на скалу и размещение его в пещере. О сохранении тайны нашего клада не беспокойтесь — все участники, кроме меня и вас, забудут навсегда все подробности сегодняшнего дня. И пусть организуют охрану, на всякий случай. Обязательно пусть предварительно еще раз пересчитают и запишут поименно всех людей. Всех, вплоть до повара и кочегара! По окончании дела пусть выстроят всех на палубе и сверят списки, а я после скажу им несколько благодарственных слов. И не обижайтесь на меня за то, что я командую тут. Мне вообще несвойственны властные порывы. Просто я старше всех присутствующих здесь по возрасту, и мне известно многое, о чем вы и остальные люди нынешнего поколения даже не догадываетесь. Но вначале мы только вдвоем поднимемся наверх, мне надо убедиться в наличии некоторых очень важных вещей. Не возражаете, друг мой? — Петр даже не обратил внимания, что монах перестал называть его по имени, а начал обращаться к нему именно так.

Отдав распоряжения поднимать ко входу в пещеру весь груз, находящийся на «Ласточке», включая золото, Петр бросился догонять монаха, с трудом преодолевающего горный подъем.

Это не заняло много времени — тропа, ведущая на вершину, в действительности оказалась удобной для восхождения.

Создавалось впечатление, что за состоянием дороги и произрастающего леса ежедневно следят таинственные слуги. Лес был чистым, нигде не было даже следов валежника, а деревья и кусты росли так, будто их высадили по заранее нарисованному плану.

Чудесным было еще и то, что, будто в сказке, встретившаяся на пути косуля не испугалась, а доверчиво подошла и даже позволила себя погладить.

Безотчетного чувства страха Петр не испытывал, может быть, потому, что по совету монаха приладил к поясу волшебный кинжал.

— Такие камни — менгиры — обычно располагаются рядом с местом пересечения двух или более водных потоков, — начал свой очередной рассказ Авель, указывая на каменную свечу. — Это древнее сооружение суть пограничный столб, разделяющий два мира — людей и богов. Он установлен в месте разлома земной коры и питается энергией Земли снизу и Божественной энергией сверху. Средоточие этой общей энергии — та самая сила, которая призвана хранить мир от смерти. Это не просто столбы, это антенны Шамбалы, при помощи которых высшие миры сверху и снизу наблюдают за происходящим на Земле. Но это еще и накопители силы природного магнетизма. При определенных условиях их энергия через вибрацию камня позволяет не только просто уничтожить человека, но и ввести его в состояние, пробуждающее спящие в нем таланты, или даже одарить сказочными с точки зрения современного человека способностями. К примеру, возможностью полета, чтения чужих мыслей, прохождения через любые преграды, хотя бы даже сквозь стены. И еще одно его предназначение — охранное. Тот, кто попытается вынести без специального разрешения любую вещь, охраняемую энергией камня, погибнет и вынужден будет все оставшиеся свои жизни провести в пещере в качестве одного из охранников. Простые, незащищенные люди, в отличие от вас, друг мой, уже у подножия горы испытывают слабость и головокружение, при этом даже естественный вес человека может увеличиваться либо уменьшаться, а вблизи от менгиров человек вообще может потерять рассудок или даже умереть. Но это не будет касаться наших сегодняшних работников. Перед тем как они начнут трудиться, я обеспечу их защиту от влияния излучения менгира.

После этих слов монах вошел в пещеру и отсутствовал там не менее получаса.

Вышел оттуда и с ходу заторопил:

— Нам срочно нужно переходить к главному — если вы, друг мой, подтверждаете свое желание вступить в когорту Учителей, вам придется пройти некоторое испытание, а в том случае, если вы его успешно пройдете, то и обряд посвящения. Не скрою, будет страшно, может быть, даже больно. Итак, вы согласны?

— Ваше преподобие, скажу без ложной скромности — в этой жизни, после того, что мне пришлось испытать, испугать меня чем- или кем-либо будет сложно. Согласитесь, ситуация, мягко говоря, похожа на события, описываемые в приключенческих романах. Скала, тайга, пещера, испытание, посвящение… Нельзя ли обойтись без этой показушной торжественности? Разве не достаточно будет моего слова — слова офицера Российской армии?

— Увы, друг мой, нельзя! Таковы законы Учителей, не мы их устанавливали, не нам их менять. Кстати, в офицеры вас посвящали тоже не без элементов торжественности, — улыбнулся монах. — Входите в пещеру и, главное, ничего не бойтесь, пусть все идет как идет.

Петр бросил взгляд на «Ласточку», пришвартованную в бухте, молча кивнул монаху и, перекрестившись, шагнул в черное жерло таинственной пещеры.

Глаза вначале ослепли от вязкой темноты, но стоило Петру сделать несколько шагов вперед, как откуда-то из глубин невидимых пещерных гротов заструилась голубоватая полоска света, вырвавшая из кромешной тьмы очертания стен и некоторых предметов. Один из лучей этого холодного света прополз по стене и остановился на груди Петра, прямо над сердцем.

Будто поразмыслив некоторое время, луч переместился к голове и проник внутрь ее.

Мертвую тишину, именно мертвую, поскольку душа и сердце словно замерзли, нарушил звон в голове, схожий со звоном весенней капели. Этот звон постепенно разморозил душу и заставил биться сердце.

Луч вышел из тела и яркой вспышкой осветил на мгновение правую боковую стену пещеры и сталактиты, растекшиеся по ее краям страшными силуэтами подобно тающим свечам.

Хотя луч и покинул тело, но ощущение насквозь прошибающего взгляда из глубин вечной тьмы продолжало преследовать.

Под каменными сводами пещеры явно происходила какая-то другая реальность, неизвестная человечеству.

Своды пещеры были покрыты плотным слоем копоти от горения берестяных факелов и ритуальных костров. На полу были рассыпаны каменные предметы, осколки человеческих и животных костей, отщепы и нуклеусы, фрагменты примитивных орудий и глиняной посуды.

Кругом властвовали холод, тьма и леденящий душу страх.

Внезапно голубой свет померк, и Петра сковал ледяной холод, вызвавший чувство панического ужаса.

Словно повинуясь чужой недоброй воле, он медленно обернулся назад и увидел, что в нескольких шагах от него стоит громадного размера живое существо, похожее на северного колдуна — шамана.

Вместо головы у чудища был огромный человеческий череп, увенчанный головным убором с рогами, а на плечи была наброшена шкура черного медведя, с которой свисали бубенцы и разноцветные ленты. В руках колдун держал огромный бубен, а глаза его горели тем самым зловещим голубым огнем.

Неведомая страшная сила, исходящая от шамана, развернула Петра и начала выталкивать из пещеры.

«Обитатели пещеры не желают видеть меня в своем каменном святилище? — прострелила мысль. — Ну, это мы еще посмотрим…»

Петр закусил губу и, не отрывая взгляда от пронзительных глаз колдуна, подняв в приветствии руку и преодолев ужас, сделал шаг в противоположную сторону от давящей на него силы — по направлению к страшному шаману, освободившись тем самым от подавляющей его волю власти колдуна.

Этого действия оказалось достаточно — чувство ужаса ослабло, звон в голове прекратился.

Правда, сердце продолжало бешено колотиться в груди.

Некоторое время они смотрели в глаза друг другу, после чего монах повернулся и молча исчез в проеме одного из ходов.

Голубой свет вновь осветил стену, и на ней начали проявляться картинки жизни Петра, отснятые лучом в его памяти: вначале изображения детских воспоминаний, после — фотографии счастливых мгновений всей его жизни, а затем — моменты, которые не хотелось бы вспоминать, ретроспектива его грехов, больших и малых.

Изображения сохранялись рисунками на стене, а пятно голубого света поманило двигаться в ту сторону, куда недавно отправился монах.

Войдя в проем, Петр оказался в темном коридоре, в конце которого горел ярко-красный свет.

И хотя коридорчик был недлинным — не более пятидесяти саженей, — путь по нему оказался очень непростым.

Протискиваясь через узкий коридорчик, Петр испытал ту физическую боль, которую он уже испытывал в давние времена во время болезней и многочисленных ранений и даже когда его в детстве пороли за шалости.

Петр невольно отмахивался от несуществующих пуль и плетей и старался быстрей преодолеть этот проклятый коридорчик.

Наконец он буквально вывалился из него и сразу попал в теплые объятия красного света. Свет был не таким ярким, каким виделся в начале пути, но согревал по-настоящему.

Согревал добрым теплом, похожим на тепло русской печи родного дома.

От избытка пережитого Петр даже прослезился, но преодолел себя и попытался осмотреться.

Он оказался в другой пещере, стены которой также были оплавлены причудливыми сталактитами. Леденящий пронизывающий взгляд более не тревожил, мало того, все тело пронизывала приятная истома, зовущая ко сну.

«Не спать, взбодриться, не дома в кровати, чай», — приказал себе Петр и решительно встал на ноги.

— Молодец, друг мой, — раздался откуда-то сверху голос. — Вот и завершился для тебя обряд проверки и посвящения в когорту Учителей. Поздравлений не жди, поскольку звание Учителя скорее не награда, а благословение на тяжелый и неблагодарный труд в смертельной борьбе во имя светлых идеалов. Пока ты получаешь звание Земного Учителя. Использовать возможности, превышающие человеческие, тебе будет пока позволяться только после согласования с твоим другом и наставником. Ты уже, конечно, догадался, что зовут его Авель. Кстати, ты сейчас уже можешь выбрать себе имя, которое узнают все члены Когорты. Готов ли ты назвать его или подумаешь?

— А особые требования или формат имени существует? — на всякий случай спросил Петр. — И могу ли я оставить свое имя — Петр?

— Петр в переводе на русский означает — камень. У земных учителей такового имени пока нет. Решено, Друг Камень, и прослушай последние наставления! Укрепляйся в своей работе и борьбе со Злом могуществом и силой Бога. Облекись в Его всеоружие против козней Разрушителей, дабы мы вместе смогли противостоять в день злой и, преодолев, устоять. Для чего препояшь чресла свои истиною, облачись в броню праведности, возьми в одну руку меч духовный, который есть Слово Божие, в другую — щит Веры, которым возможешь угасить все отравленные и раскаленные стрелы врага, надень шлем спасения, обуй ноги в готовность благовествовать мир. Наша борьба — не против крови и плоти, но против мироправителей тьмы, против духов злобы небесной и мерзости поднебесной. Как ты уже, наверное, догадался, — продолжал вещать голос, — обращение между нами начинается именно с этой фразы — «друг мой». Сейчас у тебя на шее появится цепочка с амулетом. — Цепочка тут же мягко опутала шею Петра. — Это, с одной стороны, знак принадлежности к Когорте, с другой стороны — предмет, с помощью которого ты сможешь связываться со своим наставником, а если будет необходимо — обращаться непосредственно на высший уровень Когорты. Мы очень надеемся на твою помощь в поиске потерянных артефактов — второго кинжала и кольца, о которых вы говорили с Авелем. Считай, что это первое твое задание. В методах работы и борьбы придерживайся наставлений, прослушанных только что. Все остальное подскажет тебе твое сердце. С Богом, Друг Камень! Ступай на волю.

Голос стих, свечение погасло, и Петр начал пробираться к выходу знакомым коридорчиком.

Странно, но ему показалось, что коридорчик стал шире и выше, во всяком случае, к выходу он дошел за несколько минут.

Так показалось.

Вообще, по ощущениям весь его поход в пещеру занял не более часа, но когда он вышел на свет божий, уже вечерело.

Груз с корабля уже был поднят на гору и лежал у входа.

Еще около часа понадобилось на то, чтобы занести весь груз в пещеру, после чего все переправились на «Ласточку».

Как и договаривались, перед ужином провели перекличку. К общему разочарованию, двоих недосчитались.

Выяснили фамилии исчезнувших, организовали поиск, но тщетно — люди исчезли, будто в воздухе растворились.

Решили возобновить поиски поутру.

С тем, поужинав и помолившись за спасение пропавших, улеглись спать.

Наутро беглецов обнаружили.

Увы, не живых. Их тела нашли растерзанными у входа в пещеру. В скрюченных руках одного из них был зажат золотой слиток. Волосы обоих воришек были седыми от перенесенных страданий.

Ящиков с грузом в пещере не обнаружили — они исчезли, и даже отпечатков от тяжелых ящиков на пыльном полу не осталось.

Весь экипаж «Ласточки», кроме Петра и монаха, возбужденно обсуждал произошедшее, но это происходило только до построения, произошедшего по случаю отплытия.

Петр Грузинов, приняв рапорт от своего заместителя, поблагодарил экипаж за успешно завершенную миссию, после чего отраженное от воды голубое свечение напрочь стерло у всех присутствующих события вчерашнего и сегодняшнего дня.

Судно начали готовить к отплытию, а Петр с монахом уединились в каюте.

— Твоя миссия, друг мой, — обратился монах к Петру, — не стала менее сложной. Никто, кроме нас с тобой, не знает о том, что трюмы «Ласточки» пусты. Об этом они просто не помнят, как не помнят даже факт остановки. Старайся сохранить иллюзию присутствия груза как можно дольше. Идите на всех порах к слиянию рек, примите на борт команду штабс-капитана Киселева и пробуйте пробиваться на «Ласточке» по Обь-Енисейскому каналу. Не получится — утопите корабль и добирайтесь до Новониколаевска или Томска на собаках или пешими. Помни, твоя главная задача — выжить и добраться до Дальнего Востока. Дойди туда, найди Евдокима, и вместе с ним отнимите кольцо у этого злодея Троцкого либо заберите его у любого другого владельца. Времени достаточно — ты будешь теперь жить долго, пусть и не всегда в своем нынешнем теле. Собери кинжалы и кольцо в одном месте, и пусть до времени их хранит выбранный тобою человек. Амулет — на твоей груди. Будет сложно, просто прикоснись к нему и скажи: «Приди, друг мой Авель». И я приду. Прощай, покамест я останусь на некоторое время здесь. После мне нужно будет вернуться к нашему общему знакомому Колчаку. Его ждет нелегкая судьба, и он нуждается в моей поддержке. Жаль, но он, в отличие от тебя, не прошел испытания и не будет принят в Когорту. В лучшем случае он займет место шамана. Шаман устал быть стражем пещеры и просит смерти.

— Ваше преподобие, — обратился Петр к Авелю, но тот его тут же поправил:

— Ко мне и ко всем нашим ты должен обращаться только «друг мой»!

— Друг мой, — поправился Петр, — а все наши проходят обряд посвящения?

— Когда мы ясной ночью обозреваем пугающее своей бесконечностью звездное пространство, мы видим только физическую сторону проявления Вселенной, — очень издалека начал монах. — Но за всем этим видимым творением не видна абсолютная реальность, недоступная постижению с помощью человеческой мысли.

Но она, эта реальность, существует, и в этом — первый и один из главных принципов Веры.

Второй принцип гласит: все в мире подчинено некоему основополагающему закону — закону периодичности, который действует во всей проявленной Вселенной. Жизнь и смерть, день и ночь, сон и бодрствование — эти контрасты всегда сопровождают человека. Так и со Вселенной: возникновение и исчезновение миров подобно равномерному притоку и оттоку вод — приливу и отливу.

Все живые совершают бесконечное странствие по ступеням эволюции и жизни, проходя через видимые и невидимые природные царства. Все движется поступательно через ступени сознания, переходя царства мельчайших частиц, минеральные, растительные и животные царства, добираясь в итоге до человеческого царства.

Это движение принято называть перерождениями, или реинкарнациями.

Третий принцип гласит, что вся жизнь и всякая живая сущность, будь то созвездие, планета, человек или атом, произошла из одной, непостижимой для нашего понимания жизни, Божественной души. И поэтому все наши души тождественны ей.

Эволюция идет медленно. И главным образом — по пути развития сознания. На протяжении многих и долгих циклов перерождений через познание миров совершенствуется чувственно-мыслительная деятельность.

Эволюция нацелена на то, чтобы человек научился ориентироваться в мире, познавал природу, чтобы затем подчинить ее себе, научившись чувствовать и мыслить по-другому.

Не через животные инстинкты, а через чувства, через социальные отношения, через нормы поведения, которые выработало общество.

Научившись мыслить логически, развив науку, человечество поймет, что существует много различных форм жизни, которые объединены Богом в великую планетарную общность, и что смысл всего длинного пути состоит в том, чтобы стать частью Вселенского Разума.

Этот последний отрезок человеческой эволюции называется Путь ученичества и посвящения — инициации. Это слово означает — начало. Начало нового этапа, когда достойный человек вовлекается в духовную жизнь и становится сознательным членом когорты Учителей. Вот в чем смысл посвящения, которое ты успешно прошел. Но нам пора прощаться…

Они крепко обнялись, после чего Авель исчез, будто и не было его никогда.

Амулет на груди Петра завибрировал — пора, мол, в дорогу.

Часть 2.
Учителя — новый путь

Глава 1. Саша и Лидочка

Мальчик Саша Колобов, отлежавший в больнице по причине сильного испуга, случившегося по вине воспитательницы детского сада, и возвративший свой голос с помощью самого Ивана Сергеевича Белышева по прозвищу Мудрый, а впоследствии и сам спасший этого легендарного человека, возвратился в садик героем.

Пацанва, прознавшая эту историю, приукрашенную и пересказанную сотни раз поселковыми сплетницами, немела от восторга возможности общения с Сашей.

Его считали героем, в одночасье победившим злобную воспитательницу Сару и совершившим мужественный поступок в деле спасения самого Мудрого — директора прииска.

Но Саша предпочитал общение с мальчишками обществу своей возлюбленной Лидочки.

Со дня Сашиного возвращения из больницы они практически не расставались.

Даже кроватки для дневного отдыха детей — «мертвого часа» — теперь стояли рядышком.

Во время дневных игр эта парочка старалась уединиться где-нибудь, перешептывались о чем-то своем.

Секретничали, одним словом.

Сашина популярность в поселке позволила ребятам избежать обычной участи детской травли мальчика и девочки, не таивших от окружающих свои наивные детские чувства.

Обычно дети, особенно деревенские, бессознательно и жестоко травят за недоступные им самим проявления чувств, пытаясь своими жестокими методами разорвать подобную связь.

В лучшем случае просто задразнят «женихом и невестой», в худшем — мальчика ждут нешуточные стычки со всей пацанской братией, а девочку — полный бойкот со стороны завидующей девчоночьей компании.

Да и взрослые не отстают — постоянно по поводу и без него шутки шуткуют обидные…

Со временем к их неразрывности привык весь поселок, включая Сашину маму и Лидочкиных родителей.

Саша с Лидочкой так же будут себя вести и в школе, куда пойдут уже на следующий год.

А Лида вскоре станет полноценным членом Сашиной мальчишеской школьной компании. Но не «своим парнем» она будет существовать там, а полноценной, красивой, мужественной девочкой, которую будут уважать за твердость характера и умение гасить ссоры.

Ну и за то, конечно, что она — верный товарищ и друг Саши.

И что друг за друга они горой.

Сашин отец домой из тюрьмы, в которую он попал из-за драки по молодости лет, приревновав жену к военному, так и не вернется.

Он просто растворится в неизведанных далях, то ли погнавшись за длинным рублем, то ли подавшись в блатные.

Всякое болтали — и что руку ему отрубили в счет карточного проигрыша, и что в тюрьме во время драки он убил уголовника…

Исчез папаша, будто и не было его никогда, ни одного письма мама от него так и не получила.

Посоветовалась мама с Иваном Сергеевичем Белышевым, директором прииска, да и подала на развод.

А что делать? Живет одна — и не мужняя жена, и не вдова…

В поселковом совете развод оформили в тот же день.

Жили Саша с мамой вдвоем все в той же барачной комнате. Ну, не совсем вдвоем — в этой же комнате жили еще куры и маленький поросенок.

Тяжело жилось, но тяжести этой Саша не замечал — лучшие кусочки доставались, конечно же, ему, да и само по себе детство просто не замечает житейских невзгод — было бы чего перехватить на ходу из еды, неважно чего, лишь бы быстрей. И снова — туда, в мир детства, в тайгу, на волю!

С одеждой проблем тоже не было — в холода спасали телогрейка и валенки, по теплу — сатиновые шаровары, «бобочка»-куртка из вельвета и сапоги кирзовые.

Так одевались все поселковые мальчишки, причем любые излишества в виде пальто или костюмов считались «девчачьими» и в компании не приветствовались.

Да и неудобно в такой одежде — ни с горки съехать, ни на дерево взобраться, ни в тайге переночевать.

То ли дело телогрейка-ватник! Тепло, можно под себя постелить, когда в тайге ночуешь, да и порвется — не жалко. Стоит в магазине она совсем недорого, а взрослым ее вообще выдают раз в год, как спецодежду, бесплатно.

Не сказать, что все было так уж радостно…

Обязанностей у Саши было предостаточно — и полы помыть, и половики вытрясти, и дрова заготовить, и воды наносить, и двор подмести, и печку истопить, и травы-огуречника для кроликов и поросенка накосить, и на пилораму за опилками сгонять.

Опилки использовались в качестве подстилки. Для того чтобы в комнате не пахло живностью, опилки менялись каждый день.

А еще — огород, свиньи и куры, но это уже вместе с мамой.

Сбор грибов, ягод и орехов тоже входил в круг обязанностей. Этого добра в тайге было в излишестве, но чтобы, к примеру, засолить большую бочку груздей на зиму, требовалось из тайги притащить ведер пятьдесят.

Грузди вначале вымачивались в воде, потом укладывались в бочку с солью, укропом и разными специями, а сверху клали в качестве гнета большой камень.

Принесешь с мамой три ведра груздей — она переберет, посолит, положит сверху камень. Кажется — ну наконец-то бочка заполнена! Ан нет, дня через два-три посмотришь — а камень опять опустился вниз — грибы-то примялись, рассол выпустили.

Вот и таскаешь их, и кажется, что эта бочка — бездонная.

Зато зимой!.. Подойдешь к бочке, которая стояла всегда в одном месте — в холодной кладовой, — разобьешь ледок сверху и достаешь груздочки!

А они все как на подбор — маленькие, лохматенькие и вкуснющие-превкуснющие!

Хрустящие такие!

Да с картошечкой, да с соленым сальцом!

Да с огурчиками из другой бочки!

Да с капусткой из третьей!

Да с помидорками из четвертой!

А еще, если говорить о еде, заготавливали впрок пельмени и молоко. Когда мясо и молоко, конечно, появлялись.

Лепить пельмени собирались большими компаниями — к маме, к примеру, приходили женщины из бухгалтерии.

Выпивали, конечно, но понемножку — по полрюмочки. Так, чтобы песен попеть, наговориться, да и дело сделать.

Пельменей налепливали по два большущих мешка и замораживали на улице.

А молоко разливали по железным мискам и выставляли на мороз. После эти замершие круги замороженного молока с желтым бугорком посредине — это так сливки застывали — тоже раскладывали по мешкам и доставали по мере надобности.

Какая же вкуснятина были эти пельмешки!

Потому что фарш, как правило, готовили из смеси свинины, косулятины и лосятины. Дичину мужички добывали по-тихому, чтобы власть не наказала, и делились с соседями.

Видимо, поэтому пельмени получались удивительной вкусноты, и потому еще, что делались с любовью, с добром и с душевной песней.

А бугорок с молочного круга Саша, как и многие поселковые детишки, ножичком втайне отколупывал и съедал. Доставалось, конечно, за такую мелкую провинность, но так сладко было, что рука сама тянулась за ножом.

Хранили все эти вкусности там же, где и соленья — в холодной кладовой.

Красота! И вкуснотища!

А уроки и школа — это само собой.

Мама в учебный процесс почти не вникала — узнавала о его успехах и проказах только на родительском собрании.

Успехи воспринимались как должное — если уж взялся за дело, то и делай его как следует!

За проказы доставалось — ремень тоже периодически присутствовал.

Но главное наказание, которого действительно боялись все мальчишки, — лишение права пойти в свободное время с ночевкой на рыбалку или на охоту в тайгу.

Редкие вылазки туда считались отдыхом, даже не отдыхом, а некоторым пространством свободы, размеры которой регулировались только отсутствием свободного времени и злобными охотинспекторами.

А ведь известно, что такое свобода. Это такая штука, от которой если отщипнуть кусочек, даже самый маленький, в нем эта самая свобода и окажется.

Начиная уже с трех-четырех лет мелочь знала всю окрестную тайгу, как «Отче наш».

Ходить туда не боялись, несмотря на частые встречи с косолапыми и кисами — так звали медведя, рысь и тигров.

Этого добра было достаточно даже на окраинах поселка.

По одним же местам ходили и с одними же целями — все больше за едой.

Косолапые набирали вес перед зимней спячкой, объедаясь ягодами и орехами, а детвора делала заготовки перед длинной зимой.

Кисок видели реже, больше случайно.

Странно, но за всю известную по преданиям историю Поселка не было ни одного случая нападения хищников на детей.

На взрослых — да, редко, правда, но случалось. И то это были раненые или вырвавшиеся из капканов и петель звери.

Чтобы кто-нибудь из малышей заблудился в тайге — такого тоже не случались.

Все тропы, перелески, околки, мари, протоки были исхожены и изъезжены вместе со взрослыми, которые брали с собой старших детей, а те уже водили по этим местам младших.

Так же учились и выживанию. Развести костер, самому переночевать в тайге или на Реке, найти пропитание, приготовить еду на костре мог уже даже шестилетний постреленок.

С этого возраста уже умели ставить снасти, стрелять и знали еще кучу всего, что в тайге положено знать, чтобы выжить.

Существовали и не писанные никем, но строго выполняемые законы для мелкоты, да и не только для них.

К примеру, если уходишь в тайгу, скажем, на трое суток — отпрашиваешься у родителей и, если отпускают, договариваешься о времени возвращения:

— Вернусь, к примеру, через трое суток утром.

И должен прийти утром, именно утром, а не в обед или вечером. Сделай все, а приди вовремя.

Оправдания не принимались, наказание было неотвратимым и существенным.

Или считалось, что ты научился плавать только тогда, когда ты под присмотром старшего товарища, который и старше-то тебя на пару лет, самостоятельно без отдыха переплывал озеро Увальное. После чего за тобой переставали пристально следить, и через некоторое время ты уже сам принимал экзамен у младшего.

И за такую свободу пацанва могла отдать многое!

А ремень что? Ну, жогнули пару-тройку раз по спине — почесался, да и пошел дальше!

Учеба давалась Саше легко, не зря же его обучили премудростям чтения и счета мужички в больнице еще в пятилетнем возрасте.

В первый класс он пришел, умея читать, писать и считать, тогда как все остальные первоклашки даже букв не знали.

Не принято было в те годы до школы лишать детей их детства.

Оно и так было коротким. До школы ты ребенок, пошел в школу — и детство заканчивалось, поскольку ты уже взрослый и ответственный член общества.

Иногда рано полученные знания даже мешали Саше — однажды он даже двойку из-за этого схлопотал.

Молодая учительница, только что приехавшая из города, заставляла на уроке детей читать только по слогам — Ма-ша мы-ла ра-му… А Саша не умел растягивать слова — его выучили читать по газете и понимать слова целиком.

В первом классе он уже очень быстро читал про себя и глотал книги быстрее, чем собака по кличке Малыш — кусок мяса.

Книги из школьной библиотеки, ну, те, которые интересные, были уже все читаны-перечитаны.

Вот поэтому он и начал тогда читать текст из букваря скороговоркой, а учительница вспылила, заставила повторять по слогам, но у Саши никак не выходило по слогам, и она в итоге вкатила ему пару за чтение, чем удивила всех жителей поселка.

Сашу после этого случая решили перевести сразу во второй класс, но он категорически отказался.

Из-за Лидочки — ее-то во второй класс не брали!

Мама поддержала его решение. И не только чтобы не разлучать детей. Просто не хотелось, чтобы сын уехал из дома раньше на целый год.

Мама замуж все не выходила, а Саше так хотелось, чтобы в доме появился мужчина. Он тайно и очень сильно завидовал ребятам, у которых были отцы.

Эти ребята из его компании разбирались и в технике, и в ружьях — было кому научить.

Постоянно ходили и ездили в тайгу вместе со взрослыми.

Стреляли там, даже добычу домой приносили.

А Саше такое счастье улыбалось редко. Случалось, что брали с собой соседи, но это — совсем не то. Чужие мужики относились на охотном или рыбацком промысле к нему как к ребенку — опекали, не разрешали многого, боясь, чтобы чужой пацан не залез бы куда не надо. Чтобы, не дай боже, не случилось чего!

А со своими детьми они вели себя как с ровней.

Потому — в тайге все равны: никому не позволено бездельничать!

Единственный взрослый большой друг у Саши был Сергеич — Иван Сергеевич Белышев по прозвищу Мудрый.

Он заходил к ним домой частенько, разговаривал с Сашей, интересовался его делами, помогал в разных делах…

Но в тайгу он не ходил — не до того ему было, вечно только одна работа у него на уме!

Как-то незаметно Сергеич стал восприниматься Сашей как безотказный помощник в житейских делах, как старший советчик, как член их семьи.

Саша даже советовался с ним по вопросу обустройства их с Лидочкой будущей семейной жизни — ну, что там да как?.. и скоро ли заявление на свадьбу можно будет уже подавать?

Когда Иван Сергеевич вдруг уехал в отпуск, Саша заскучал по-настоящему и все спрашивал у мамы:

— Ну когда же, когда Сергеич приедет?

Но та только вздыхала и, почему-то вдруг смущаясь, уходила к себе в комнату или срочно хваталась за какое-нибудь дело.

Вообще, Саша стал замечать, что мама совсем по-другому, чем раньше, стала относиться к его взрослому другу — иногда подолгу смотрела на того как-то странно, часто даже краснела в разговоре с ним — совсем без повода.

А у них с Лидочкой все было хорошо. Мама относилась к ней как к дочери, и для ее родителей Саша стал своим — он даже ночевал у них дома, если случалось заиграться до темноты.

Судьба этих детей для всех в Поселке была яснее ясного — выучатся дети, поженятся, да и будут жить себе счастливо. Как говорится, жить-поживать да добра наживать!

Нечасто в деревнях, да и не только в деревнях, можно встретить столь нежную привязанность и искренность чувств!

Мама иногда даже плакала, глядя на своих деток. Да, именно на своих — Лида воспринималась уже как дочурка.

Плакала мама и умилялась — какие же детки хорошие!

И удивлялась — откуда в них такая недетская мудрость жизни и такая сильная и простая привязанность друг другу?

Умилялись все, умилялись, да, видно, сглазили…

Отцу Лидочки неожиданно для всех пришел по почте вызов — его приглашали на работу в город Томск, вернее, в молодой городок — спутник Томска, где строилась атомная станция и позарез нужны были молодые и здоровые мужики.

Сборы были недолги — Якимчуки срочно распродали свое имущество и налегке наладились к отъезду.

Саша узнал эту страшную для них обоих новость от Лидочки, которая прибежала к нему сразу же, как услышала ее от родителей.

Они долго, по-взрослому, молча сидели, держась за руки. Слов об обязательных будущих встречах, о расставании они не говорили — просто никогда до этого не испытывали горечь разлуки, неведома им была боль потерь и утрат.

Боль резанула по маленькому Сашиному сердечку позже, когда закрылась дверь самолета, безжалостным драконом поглотившего в своем чреве его любимую Лидочку.

Да! Любимую — так он впервые назвал ее про себя.

Это слово было применимо в его сознании только к двум людям на земле — маме и Лидочке.

Глава 2. Мама. Детство и юность

Все ее сохранившиеся детские воспоминания — постоянные желания есть и спать.

Но чувство голода было все же сильнее, поскольку не отпускало даже во сне.

Есть и спать, есть и спать…

Убегать в сон, проваливаясь туда от тяжелой и нудной работы, от щемящего голода, от ожиданий лучшей жизни, про которую говорили уполномоченные на митингах и которая виделась вечным и сытым сном.

Во сне не приходили добрые волшебники и сказочные принцы — им просто было неоткуда взяться, они пока жили недоступной для нее жизнью на библиотечных полках.

Читать книги можно было только школьникам старших классов, да и у тех не было на это ни сил, ни времени.

Во сне не грезилось даже изобилия вкусной еды, потому что она, как и большинство детей, была незнакома с такими почти сказочными словами — изобилие и вкуснота.

Знали дети, конечно, что существуют на свете конфеты, печенье, ситро и белый хлеб, но не знали их вкуса.

Самое вкусное — это весенняя трава, появляющаяся на весенних проталинах, и осенняя картошка, поедаемая в огромных количествах в это время года.

Особенно картошка мятая, в мундире, из таза, в который маменька иногда добавляла молочную сыворотку.

Хоть в семье и была своя коровка, молоко и все продукты из него сдавали государству.

Существовал жесткий план на сдачу творога и масла, и его выполняли безоговорочно.

Оставалась сыворотка и капелюшечка утаенного от властей молочка, которое давали деткам только по очень большим праздникам или во время тяжелой болезни.

Но ей молочка не перепадало никогда — она о своих болезнях почему-то не помнила. И о праздниках — тоже, обязательно бы вспомнила из-за молока.

Весна и осень остались навсегда любимыми временами года от детского ощущения наступающего иногда на короткое время чувства сытости.

Весной появлялась трава, и рахитичная пузатая мелочь в одних рубашках, без обуви и без штанов, подавалась в тайгу.

Ели первые росточки, робко, по-детски наивно появляющиеся на проталинах. Интуитивно, как дикие зверьки, не трогали ядовитое — не было ни одного случая даже небольшого отравления.

Растущий организм от травки ликовал, добирая по частичкам недополученные силы, утраченные во времена длинной и скудной на пропитание зимы.

…Молоко, масло, мясо помнилось только по теплым и недоступным запахам, видимо, ели это только в тех местах, где должна была быть та самая лучшая жизнь, о которой говорили на митингах.

Почти все продукты, получаемые от скудного хозяйства, сдавали государству в обязательном порядке, из-за чего государство представлялось чудовищем, постоянно жрущим всякие вкусности и от этого становящимся еще громаднее, страшнее и голоднее. Оно заставляло своих подданных есть все меньше, а работать, взрослея, все больше.

И еще государство заставляло убегать семью все дальше и дальше в тайгу из-за страхов отца перейти в разряд врагов народа.

Ее отец служил счетоводом в прииске, никогда не высовывался, речей не произносил. Запомнился он постоянно шуршащим газетой и от этого казавшимся каким-то неземным, загадочным и непонятным.

Не отцом вовсе, а каким-то чужим дядькой, похожим на лектора из общества «Знание».

Она не помнила ни одного случая, чтобы отец когда-нибудь говорил ей ласковые слова, гладил по голове, жалел.

Сам он в домашних делах участия не принимал, а в свободные от службы и чтения газет время пропивал последнее, бил свою рано постаревшую от постоянных родов и каторжной работы жену.

Под горячую руку дубасил почем зря и чем ни попадя ребятишек, независимо от их возраста и пола.

От побоев пьяного отца спасались зимой у соседей, летом — в тайге или на реке, а во время наводнения, когда Поселок уходил под воду, — на крыше сарая.

Количество детей достигало двенадцати, правда, некоторые тихо и незаметно умирали в младенчестве, но о них никто не плакал, им даже иногда завидовали, поскольку умершим не ходить больше по кругу земных мучений.

По-тихому, буднично так, без отпевания, хоронили их без церкви и священника — их в Поселке не было никогда, как не было и в других поселках треста «Амурзолото», построенных наспех и по виду напоминающих тюремную зону.

…Наступившие школьные годы стали еще безрадостнее.

Учиться зимой со старшей сестрой Леной они бегали по очереди, передавая друг другу единственные в семье мамины рваные валенки — другой женской обуви в доме не было.

Старшая сестра надевала их утром, а она — после обеда. Вскоре любимая сестренка померла — застудила ноги на морозе.

Потом началась война.

Отца и не умерших в детстве братьев государство забрало в армию, а самый старший брат Владимир ушел туда еще за год до начала войны.

Провожали мужичков молча, без слез и молитв, без песен и танцев, как на похоронах.

Стало еще голоднее, теперь даже травы весной не хватало на всех.

Подкормиться в тайгу ходили теперь и взрослые, даже лежачих стариков относили туда.

Надежда выжить была связана только с тайгой и картошкой.

Тайга-кормилица редко, но выручала…

В свободное время, чаще ночью, они с сестренками тайно ставили силки и капканы, ловили сетями рыбу — научились этому у старших братьев.

Добытое таежное пропитание сушилось, вялилось, солилось, коптилось и тайно пряталось на зиму в тайге.

Сохраняли еду в погребах, вырытых и замаскированных в глухой тайге, скрывая таежные дары от озверевших и донельзя ожиревших охотинспекторов.

Те зверствовали люто — ловили в тайге и на подступах к Поселку, отбирали снасти и добычу. Иногда жалели только детишек, а вообще-то за незаконную рыбалку и охоту полагалась тюрьма, а оттуда — прямиком на фронт, в штрафную роту.

Такая участь выпала братишке Борису, пойманному в тайге возле найденного им в тайге подыхающего неизвестно кем подраненного лося.

Во время наводнения на старенькой весельной лодке они догоняли и причаливали к берегу огромные лесины — так назывались лиственницы, смытые водой во время наводнения.

Лесины сохли на берегу, а к зиме их распиливали двуручной пилой и перетаскивали на высоченный берег.

Ими и топились всю зиму.

Работать стали еще дольше, в школу почти не ходили — до самых морозов пропадали на полигонах, помогая добывать золото, копать и возить золотоносную породу.

Те, кто был постарше, и сами мыли золотишко лотками по дражным отвалам. Добывали, если повезет, до двух-трех граммов золота в день.

Работали и на самих драгах — огромных пароходах — фабриках по добыче золота.

Еще зимой ловили рыбу из-подо льда для фронта.

Труд каторжный — попробуй-ка пробить дыру ломом в полутораметровом льду! Чтобы поставить сеть, нужно пробить таких дырок штук двадцать, а уж потом с помощью длинного шеста протолкнуть через лунки веревку и протянуть подо льдом сеть.

А утром опять долбасить замерзшие лунки, снимать рыбу и снова ставить сети.

Сетей-то за день ставили не один десяток.

Но зимой работали все-таки меньше — день короткий. И в школе были подольше.

Она научилась наконец читать, и ей открывался новый сказочный книжный мир, загадочный и недоступный раньше.

Во сне начали приходить герои, но чаще они приходили в образах воевавших братьев.

Ее приняли в пионеры, повязали красный галстук, но когда она — счастливая и нарядная, в подвязанном на талии единственном мамином платье — прибежала домой, пьяный отец без причины молча перепоясал ее нагайкой, которая висела в красном углу вместо икон.

Когда вырастет ее внук и начнет собирать сведения о своих предках, она узнает, что ее отец был младшим сыном в богатой купеческой семье, выходцем из казаков, один из которых, звавшийся именем Нехорошко, добыл первое богатство для семьи в походах с самим Иваном Юрьевичем Москвитиным.

Нехорошко Иванович Колобов представит в январе 1646 года летописи — «скаски» — об этих походах, важнейшие документы той эпохи для других первопроходцев и даже для Дежнева Семена Ивановича, казачьего атамана, землепроходца и арктического морехода, одного из первооткрывателей пролива между Азией и Северной Америкой, Чукотского моря, северной части Тихого океана и Чукотского полуострова.

Через свои «скаски» Нехорошко и станет известным человеком и прославит род Колобовых на века.

Нехорошко и его потомки мудро не станут добытчиками открытых ими богатств, не станут воевать и гибнуть за металл, а начнут открывать магазины в городах и поселениях и очень скоро разбогатеют, став известными купцами и меценатами.

И потеряют все после революции.

Но не уедут из страны, а останутся жить и работать на когда-то открытых их предками и принесенных в дар короне Российской империи богатейших землях.

Будут воевать за эти земли с бесконечными ордами иноземных захватчиков, вырастят детей и внуков, у которых эти земли отнимут уже свои, доморощенные мерзавцы.

Вот так жизни многих-многих людей нескольких поколений, патриотов своей земли пройдут зазря.

Леса вырублены, природные богатства разграблены, а ее дети и внуки так и не обрели счастья на этих землях в уже новом, но таком же страшном и прожорливом государстве.

Вот, собственно, и все.

Заслуги первопроходцев не будут отмечены. Даже их имена канут в лету…

А масштаб их заслуг просто поражал!

Дипломат и путешественник Якоб Рейтенфельс, немало поживший в Москве XVII века, писал: «Достойно, право, изумления, что такая горстка людей овладела таким громадным пространством земли».

Не меньше изумляют и фантастические сроки, в которые были открыты огромнейшие просторы Сибири и Дальнего Востока.

В 1581 году войско Ермака только-только перешло за Урал, а уже в 1639-м отряд Москвитина вышел к Охотскому морю.

Даже строго по прямой линии с запада на восток это расстояние составляет более 5000 километров непроходимой тайги!

Первопроходцы — простые русские мужики — присоединили к России эти огромные богатейшие территории меньше чем за 60 лет.

Без всяких войн.

С войны из всех ушедших туда братьев вернулся только Владимир.

Невероятно, но попав на войну в самом ее начале и дойдя до самого Берлина, он не получил ни единой царапины, хотя служил в армейской разведке и не однажды ходил за линию фронта. Имел два ордена Славы, орден Отечественной войны, орден Красной Звезды и кучу разных медалей.

Отца, призванного в армию во второй эшелон, отпустили по возрасту еще в 1943-м.

В боях он не участвовал, и слава богу. Хватило на его век Гражданской и Первой мировой войн.

Видимо, повоевал он в Гражданскую войну не на той стороне, раз семья постоянно меняла место жительства.

Уезжали часто, но больше укрывались на время различных политических акций в тайге.

Жизнь в землянке с отцом стала для нее привычной. Она не понимала, почему отец выбирал чаще всего именно ее в свою компанию. Видимо, любил ее больше остальных. Пусть странной любовью, но все же любил.

После того как он, постарев, схоронит жену, снова выберет для житья дом любимой дочери и переедет к ней.

Именно к ней, а не другим детям, которые за все его «подвиги» перестанут с ним даже общаться.

И не позволят делать этого своим детям и женам.

И она пожалеет отца и примет его.

К этому времени отец останется совсем без угла — государство затеет строительство Зейской гидроэлектростанции и объявит о затоплении приисковых поселков, в число которых попадет и их поселок Дамбуки.

Желающим переехать построят дома во вновь выстроенном поселке, предоставят денежную компенсацию за все потерянное имущество, вплоть до заборов, и выделят средства на обустройство на новом месте. Обещались даже останки умерших с кладбища перенести при желании родственников. При отказе — тоже давали денежную компенсацию.

Ее отец решительно отрубил свое прошлое, взял все положенные ему деньги и уехал к дочери.

Ему вообще было свойственно легко расставаться со всем, что касалось близких ему людей. Он делал это без лишних переживаний, ни с кем не советуясь и не сожалея об этом ни капелюшечки.

Казалось, что он отрывает от себя куски не своей, а чьей-то чужой жизни, а своей он живет только внутри себя, в мыслях своих, никому не ведомых.

Вот и Галине, любимой дочери, как только она закончила семилетку, отец вручил старые подшитые валенки, подушку, немного денег и в единственном платье отправил без сожаления в районный город Зею на учебу в медицинское училище — на «фершала».

И еще зачем-то вручил ей старинную книгу, к которой в доме запрещено было даже прикасаться.

Велел беречь ее как зеницу ока и передать по наследству старшему внуку.

И еще посоветовал книгу подолгу не читать — волшебная, мол…

Так закончилось детство, и столь долгожданные юность, взрослость и самостоятельность явились перед ней в одночасье.

У нее не осталось вообще ничего, за что можно было зацепиться, чтобы жить дальше.

Даже неприютного, но все же родного дома.

Жизнь надо было начинать с чистого листа…

Для этого имелись подшитые валенки, одно платье, подушка и дурацкая старинная книга, правда, волшебная…

Набор еще тот!

…Тогда, сойдя с парохода, Галя присела на скамейку подле речного вокзала незнакомого ей города.

Родственников в этом районном городке у нее не было, знакомых тоже. Да и откуда взяться знакомым, если до этого она из своего поселка Дамбуки никуда не выезжала, кроме как в тайгу при очередном побеге отца.

Полная безнадега навевала мысли о самоубийстве — куда проще было броситься с причала вниз головой или с высоченной скалы рядом с ним…

Быстрая, глубокая и холодная Зея заберет к себе за секунду, и все закончится.

Хорошего-то в ее жизни было немного, а плохое — чего жалеть?

Слез не было, привычку плакать искоренили еще в младенчестве, ведь даже малыш понимает, что если не добиваешься желаемого криком и плачем — делать это бесполезно.

— Откуда ты, родимая? — Галя даже вздрогнула от неожиданности. Рядом с ней стояла не старая еще женщина и улыбалась так же, как мама — доверчиво так и располагающе.

— Как зовут-то тебя, из деревни, что ли? — спросила женщина, присев рядышком и доверчиво взяв Галю за руки.

— Галиной меня зовут, — робко отозвалась она. — Я из Дамбуков, только что приехала пароходом. В училище медицинское поступать.

— Оно и видно, что из Дамбуков, — усмехнулась женщина. — Прием-то уже почти месяц как закончился.

Галя от такого известия вскочила со скамейки. Сердце у нее оторвалось и покатилось вниз

— Что же мне теперь делать? — прошептала она и без сил снова опустилась на скамью.

— Что, ночевать-то, видать, тоже негде? — строго спросила женщина. — Профессией владеешь хоть какой-никакой?

Галя растерянно молчала.

— Ну, что делать-то умеешь, Галя? — понарошку строжилась женщина. Понарошку, потому что выдавал добрый, теплый и лучистый взгляд, струящийся из ее глаз.

— Все умею! И по дому, и в огороде, и по хозяйству. Рыбу могу ловить, зверя стрелить, — засуетилась Галя.

— Это здесь вряд ли тебе пригодится, пойдем пока ко мне, переночуешь, вместе подумаем — куда тебя девать. Меня будешь тетей Леной называть. Нас здесь все знают — Пузыренко наша фамилия, а мужа моего звали Петром. Больной он был совсем — в войну покалеченный. Прибрал его Господь недавно — отмучился, бедолага. Вот и живу теперича одна-одинешенька неподалеку отсюда — на улице Уткинской.

— Тетя Лена, спасибочки за доброту вашу, но мне неудобно как-то, боюсь стеснить вас.

— Пойдем-пойдем, — тоном, не допускающим возражений, почти приказала тетя Лена. — Давай-ка сюда свою подушку. И не перечь мне — я два раза не предлагаю.

Тетя Лена проживала в маленьком домике прямо на берегу реки. Имела небольшой огородик, заботливо возделываемый ее умелыми руками. В небольшом палисаднике росли цветы — астры и георгины. Травка была аккуратно подкошена, заборчик покрашен.

Галя сроду не видывала такой красоты — в их поселке дворы были похожи на пристанище дикарей, они больше предназначались для скотины, чем для людей — все какие-то загоны да сараи… О цветах никто никогда даже не помышлял.

Домик внутри тоже сиял чистотой и ухоженностью — на подоконниках цветы, на этажерке и столе вышитые скатерть и салфетки.

На кровати — куча подушек с разноцветными наволочками. Стены, потолок и печка аккуратно побелены.

Полы крашеные.

Нигде ни одной пылинки!

— Спать ты будешь здесь. — Тетя Лена отодвинула занавеску и указала на небольшой диванчик, предназначенный, видимо, для гостей или временно отсутствующих членов семьи.

Галя вопросов лишних не задавала, все еще смущалась.

Да и не приучена была лезть с расспросами. Захочет хозяйка — сама расскажет. А нет — так и ладно!

Но самое главное чудо обнаружилось позже.

Посреди второй комнаты стоял большой стол, на котором блистала металлическими кнопочками большая пишущая машинка!

Галя видела похожую машинку в конторе прииска, но та была старая, побитая да наполовину разломанная. А эта — прямо-таки раскрасавица, отблескивала холодным недоступным светом в лучах солнышка, светящих из помытого окошка!

— Что? Нравится?

Галя молча кивнула и, не удержавшись, воскликнула:

— Очень нравится, тетя Лена!

— А хочешь — научу тебя печатать, это дело хорошее, хоть и нелегкое, зато кусок хлеба ты всегда заработаешь!

— Очень хочу, но смогу ли я? — засомневалась Галуша.

— Не боись — прорвемся, — засмеялась тетя Лена. — На машинке печатать даже зайца можно выучить, главное тут — грамматику хорошо знать, чтобы самой ошибок не делать и у других исправлять. Вот и нашли мы с тобой, девонька, занятие тебе. Поживешь пока у меня, а как на работу устоишься — перейдешь в общежитие, ежели будет желание. А то живи у меня — человек ты, видно, неплохой, неизбалованный. Условие у меня только одно: с мужиками сюда — ни ногой!

— Да что вы, тетя Лена? — покраснела от стыда и возмущения Галя. — Какие мужики в моем-то возрасте?

— Ну, ладно, ладно. Это я так, на всякий случай. В жизни всякое случается. А со скромницами вроде тебя — так чаще всего. В любви вы ничего не смыслите, любой с лаской посмотрит — а вы и готовы в ответ на все что угодно. Потому что в детстве ласки недобрали… — Тетя Лена вздохнула о чем-то своем и позвала Галю к столу, поужинать.

Галя достала из своего деревянного чемоданчика кусочек сала, который тайком сунула ей в дорогу маменька, и они уселись рядышком за стол. Ели картошку, доставая ее из чугунка, перебрасывая сваренный неочищенный клубень с руки на руку, остужая его перед чисткой, а потом обмакивали его в горстку крупной соли, насыпанной на салфетку, и ели, запивая горячим чаем из красивых чашек.

Так и прижилась изгнанница у доброй женщины, которая сама со временем привязалась к Галине как к родной дочери.

На машинке Галя научилась печатать очень быстро, с грамотностью у нее тоже было все в порядке — сказалась любовь к чтению.

Через некоторое время ее перевели из уборщиц в райкоме комсомола, куда она попала благодаря знакомствам тети Лены, в секретари-машинистки.

Ее стали замечать, привлекать на разные мероприятия.

Полюбили ее все без исключения — и девчонки, и парни. За доброту, безотказность, работоспособность. И конечно — за красоту!

Многие парни добивались ее благосклонности, но она никого не выделяла, со всеми вела себя ровно и по-доброму.

Выяснилось, что у нее очень красивый голос, и комсомольцы тут же затащили ее в художественную самодеятельность, где она стала петь в хоре, а потом уже и солировать под гармонь Виктора Рыбного — заведующего отделом, парня-красавца с пышным чубом, по которому сохли все без исключения райкомовские девчонки, кроме нее.

Предложили и койку в общежитии, но тетя Лена и слушать ничего не захотела — оставила у себя.

Наконец-то наступил счастливый период жизни — однажды вечером она призналась тете Лене, что наконец-то поняла, как это — быть счастливой.

Тетя Лена тогда улыбнулась, обняла Галю и неожиданно разговорилась, хотя до этого в многословии замечена не была — Галю иногда даже пугала молчаливость домохозяйки, все казалось, что она что-то не так делает.

— Ой, доченька, — впервые именно так обратилась к ней тетя Лена, — подскажу тебе с высоты своих лет, что же это такое — счастье — и как не спугнуть его. Мы с тобой обе счастьем этим не избалованы. У тебя одни беды, у меня — другие. В прошлом у нас одни несчастья, а про будущее и думать страшно.

Как я была счастлива, когда муж мой незабвенный с фронта вернулся! Израненный весь да истерзанный. По ночам во сне продолжал воевать — все бежал куда-то, кричал, стонал от боли физической, а больше — от боли душевной…

А я все одно была счастливой — немногим так повезло, почитай, у всех моих знакомых мужья да сыновья в земле чужой да неизвестной схоронены…

А как не стало его — тьма пеленой мне глаза закрыла, жить не хотелось, а уж про счастье и не мечталось. Так и думала, что в одиночестве буду доживать свои дни. А тут ты появилась, такая же разнесчастная, и вот теперь из этих несчастий маленькое счастье у нас с тобой сложилась.

Вот как в жизни бывает! Жить надо настоящим. Это единственное, что у нас есть. Прошлое ушло, будущее еще не наступило, да и будет ли оно таким, каким мы его представляем?

А что прошлое? Учиться надо на его ошибках, плохое — забыть и наслаждаться приятными воспоминаниями, но не цепляться за них и не позволять им себя преследовать.

О будущем мечтать можно, конечно, но без одержимости.

Любить надо настоящее — только тогда ощутишь счастье.

Но нужно обязательно благодарить судьбу за все.

За хорошее и за плохое. Потому что хорошее делает нас счастливыми и добрыми, а плохое — мудрыми, поскольку опыт дает.

Удовольствие и боль — это часть нашего жизненного пути, так учил меня мой отец.

И еще надо верить, что в самые тяжелые времена оттуда, сверху, — тетя Лена осенила себя крестным знамением, — тебе помогут всегда! Там, — она многозначительно подняла руку вверх, — не дают больше испытаний, чем мы можем вынести.

…Сказать, что Гале нравилось все: и работа, и самодеятельность, и жизнь с тетей Леной, — значит ничего не сказать.