Бесплатный фрагмент - Хмельнитчина

ХМЕЛЬНИТЧИНА

(ГЕРОИ КОЗАЦКОЙ ВОЙНЫ)

ГЛАВА I

КАК ЗРЕЛ НАРЫВ…

Вопрос о том «почему в середине XVII века Польское государство стало рассыпаться, словно карточный домик?» неразрывно связан с проблемой интеграции русских земель в Речь Посполитую. Получив южнорусские уделы государства Рюриковичей в результате династической унии с Великим Княжеством Литовским, поляки не особенно церемонились с православием.

Флорентийская уния, заключенная умирающей Византией на Ферраро-Флорентийском соборе (1438—1439 гг.), определила второстепенное место Вселенского патриарха перед Папой Римским. Этот факт трактовался, как духовная победа католиков над еретиками-ортодоксами. Латиняне, воспитанные на примерах Древнего Рима, действовали в отношении православных, следуя правилу «горе побеждённым». Им было мало формального признания главенства Рима над Константинополем, которому подчинялись малорусские епархии. Король и католические епископы настойчиво предлагали православным сменить главного пастыря, намекая, что в этом случае у них появятся равные со всеми права: и мещан больше никто не обидит в их городах, и дворян не обойдут выгодными местами по службе. Заманчивые предложения не сбили с толку простых людей, зато магнаты и епископы заволновались. Уж больно им хотелось привилегий и свобод наравне с польской знатью.

В 1596 году в Бресте состоялся собор, который провозгласил переход русских епархий Польского королевства под длань папы Римского. Практически все епископы православной церкви перешли на сторону униатов, а те, кто упорствовал, были подвергнуты преследованию со стороны властей. Экзарх Никифор был заточен в одну из самых надежных тюрем Польши — бывший замок Тевтонского Ордена в Мариенбурге (ныне — Мальборк), где его безжалостно уморили голодом. Свободные кафедры остались без иерархов, поскольку некому было проводить хиротонию (обряд рукоположения). Католическое большинство рассчитывало на то, что обезглавленная церковь рано или поздно прекратит существование.

Однако, всё вышло по-другому. Униатскую реформу не поддержало большинство верующих на землях Малой и Белой Руси. От вероотступников шляхтичей и архиереев отвернулась когда-то послушная им паства. У народа, оставленного сбежавшей элитой, стали появляться новые герои, которые пробуждали в плебсе антикатолические и антипольские настроения.

Дров в этот костер добавила политика колонизации окраинных земель. Она была связана с потребностью шляхты в увеличении земельных владений, дабы поправить своё материальное положение. Однако, помещикам были нужны не только плодородные земли, но и крестьяне, работающие на них. Шляхтичи получили от короля согласие на прикрепление местных землепашцев к выданным наделам. Прежние, во многом символические, нормы крепостного права стали обретать характер деспотического закона, принуждавшего крестьян к рабскому труду.

Большинство малороссов покорились новым обстоятельствам, но всех к сохе не привяжешь. Те, кому неволя была невмоготу, бежали в бескрайние степи Дикого Поля, предпочитая панскому ярму неспокойную жизнь на границе. В течение XVI века, вдоль притоков Днепра, селились вольные люди, прозванные козаками, живущие не только с земли, но и промышлявшие войной. Такой уклад жизни был обусловлен двумя факторами: 1. татарскими набегами из Крыма; 2. продвижением польской колонизации на территории Левобережья и Днепровских порогов. Жизнь между двух огней превращала козаков в крестьян-воинов, которые поначалу оборонялись, а потом, почувствовав силу, стали играть важную роль в политике всего региона.

По какой причине козаки стали хозяевами степей? Прежде всего из-за слабости тогдашних государств, которые не могли взять под контроль далёкое пограничье. И Речь Посполита, и Блистательная Порта, и Русское царство претендовали на эти земли, но ресурсов для их освоения не имели. Схожую картину можно было наблюдать в акватории Карибского моря, которую европейцы захватить-то захватили, только плохо понимали, как ею распорядиться. Зато, поселенцы, волей судеб оказавшиеся там, быстро просекли выгоду от морского разбоя и стали формировать пиратские сообщества. В дальнейшем их пример подвигнет Англию на создание инфраструктуры для контроля за морской торговлей Европы с Новым Светом. Правда, для этого понадобится более ста лет беспрерывных войн и противоречивого созидания.

В Северном Причерноморье сотни лет процветала работорговля. Источником для пополнения невольничьих рынков в Крыму и на Тамани были славянские земли. Это был очень выгодный промысел, поскольку спрос, почти всегда, превышал предложение, а цены на рабов устанавливались в золоте. Главными поставщиками живого товара были крымские татары, которые регулярно вторгались в пределы русских и польских земель.

Хорошо налаженное дело не могло ни привлечь вольных козаков. С одной стороны, они испытывали потребность в защите единоверцев, а с другой, не прочь были поучаствовать в перераспределении доходов. Обе цели требовали от козачества хорошей организации. Так было положено начало Запорожской Сечи, которую современные историки настойчиво сравнивают с рыцарскими монашескими орденами.

Издавна, военно-религиозные организации были популярны не только в Западной Европе, но и на Востоке. В эпоху крестовых походов наряду с тамплиерами и госпитальерами существовали ассасины и мамелюки. Их отличала фанатичная религиозность и закрытость (отрешённость) от остального мира. Вдобавок, члены военных каст были наделены чувством особого духовного превосходства, которое в эпоху «копья и меча», зачастую, обеспечивало победу в сражениях «стенка на стенку». Этот фактор учёл османский султан Мурад I и создал корпус янычар-пехотинцев из мальчиков-христиан, обращённых в ислам и воспитанных в духе религиозной нетерпимости. Эксперимент оказался весьма удачным — янычары стали главной ударной силой в завоевательных походах Блистательной Порты.

Для запорожских сечевиков, скорее всего, более заразительным был пример «турецких киборгов». Ведь быть похожими на них означало: вселять ужас во врагов (и в мусульман, и в католиков). Однако в дальнейшем, в обострившемся противостоянии Запада и Востока, запорожцы предпочли встать под знамёна православного христианства и оформить своё «братство» в виде «лыцарского ордена». И этот выбор случайным не назовёшь, поскольку он был продиктован бескомпромиссной политикой османов и поляков, пытавшихся их ассимилировать.

Работорговля поощряла «набеговую экономику». Добыть ясырь (пленников) и дуван (награбленные материальные ценности) считалось делом прибыльным и, даже, доблестным. Не удивительно, что сообщество козаков не отсиживалось в днепровских плавнях, а искало счастья у чужих границ.

Турецкие крепости запорожцы обходили стороной, зато их предместья грабили под чистую. Пленных магометан могли поменять на бедолаг-христиан, но всё же предпочитали продать за звонкую монету.

Степное пиратство кормило Сечь и укрепляло её потенциал. Однако практически весь XVI век малорусские козаки не представляли серьёзной военной силы. В тактике того времени лёгкая пехота и кавалерия играли вспомогательную роль. Козацкие ватаги были немногочисленны и малопригодны для большой войны. Чтобы как-то контролировать степную вольницу король Сигизмунд II Август зачислил на службу (внёс в реестр) 300 козаков и поставил перед ними задачу: пресекать своеволие на рубежах королевства. [Яворницкий Д. И. История запорожских казаков. — К.: Наук. думка, 1990. — Т.1.: Указания малороссийских летописцев на границы вольностей при королях Сигизмунде I, Стефане Батории и гетмане Богдане Хмельницком 1655 года]

Ситуацию поменяла Смута в Русском царстве, спровоцированная польским вмешательством. Внезапный успех Самозванца породил в головах поляков мечту об империи. Втягиваясь в русский конфликт, Сигизмунд Ваза опасался, что немецкие князья и шведский король ударят в спину, а потому сделал ставку на частную инициативу своих магнатов. Те в свою очередь искали способ снизить расходы на войну и охотно формировали армии из обнищавших шляхтичей и самочинных козаков. Время потрясений было желанно для казацкого сословия, «искавшего везде добычи и военной славы» [Яворницкий Д. И. История запорожских казаков. — К.: Наук. думка, 1990. Т.2, С. 179].

В боевых столкновениях такое воинство не отличалось особой стойкостью и надёжностью, зато для внезапных набегов и разграблений окраинных поселений вполне годилось. Вот как описаны «подвиги» запорожцев при «тушинском воре» в труде русского историка Сергея Пушкарёва: «Шайки „воровских людей“ рыскали по всей земле и мучили и убивали людей „всякого возраста и всякого чина“; малых детей, отняв у родителей, поджаривали на огне или разбивали о камни» [Пушкарев С. Г. Обзор русской истории. Изд.: Лань [СПб], 1999 г.].

Постепенно вольные козаки обретали умение действовать не нахрапом, а по плану польских командиров. На заключительных этапах «московской кампании» окраинное козачество играло ведущую роль. Подтверждением этому служит эпизод, связанный с походом королевича Владислава за царским венцом в 1618 году. Основную ставку, тогда, поляки сделали на запорожцев гетмана Сагайдачного и не ошиблись. Малороссы воевали достойно и только недостаток сил не позволил посполитому воинству захватить Белокаменную.

В награду за поддержку имперских амбиций Сигизмунд III пожаловал козакам 20000 золотых и 7000 штук сукна, но их надежды на расширение реестра и религиозную свободу для православных оставил без внимания. В ответ Сагайдачный и сотоварищи создали духовно-политическую организацию Киевское братство в статусе ставропигии (т.е. подчинённую напрямую православному патриарху). Опираясь на помощь козачества, Киевское братство развернуло активную деятельность, став значительным препятствием для распространения Унии в южной Руси. В 1621 году козакам удалось заманить в Киев иерусалимского патриарха Феофана и вынудить его восстановить церковную православную иерархию, рукоположив игуменов в сан епископов. Польский король не заметил данное самоуправство, поскольку опять обострились отношения с османами и корона нуждалась в запорожских рубаках.

Малоросское религиозное движение, всё же, заставило Сигизмунда III вмешаться. Нужен был авторитетный лидер, к которому бы прислушалась неспокойная «голота». Сразу обнаружилось, что таковых среди русских нет. Уния ополячила здешнюю элиту, и та стала «страшно далека от народа». Пришлось делегировать молдаванина Петра Могилу на должность Печерского архимандрита. Новый лидер Киевской лавры оказался убеждённым западником и во вкусах, и в привычках. Крепкие родовые связи с польскими аристократами гарантировали ему сочувствие и содействие со стороны властей.

Будучи человеком просвещённым, Пётр Могила справедливо считал, что наведению мостов между православными и католиками мешает отсутствие единой религиозной культуры. Он создал Латино-Польскую школу рядом с уже существующим Братскими и Славяно-Греческим училищем. Новое учебное заведение, построенное по образцу иезуитских коллегиумов, устроило настоящую идеологическую войну против соседей. Непривыкшие к диспутам православные учителя сникали на фоне воинствующих коллег. Школяры, чувствуя превосходство латинян, всё меньше упорствовали в вопросах ортодоксального целомудрия.

Ползучая реформация в Киеве вызвала протест не только среди рядового духовенства, но и в миру. Неоднократно Лавру атаковали мещане, козаки и паломники, требуя от настоятеля-реформатора изгнать ересь из обители.

Петр Могила выстоял и даже стал митрополитом Киевским (интересно, что в сан его возвели в униатском Львове). Однако, все его деяния, вместо успокоения, привносили в церковную и светскую жизнь раздражение и сумятицу. Согласившись заменить на митрополичьей кафедре неугодного властям владыку Исайю Копинского, он пренебрёг церковным единством. Смещённый иерарх занял откровенно антипольскую позицию и в речах своих к пастве не боялся выражать вот такие радикальные мысли: «… король польский и паны радные и ляцкие арцыбискупы приговорили на сойме, что в их Польской и Литовской земли православной хрестьянской вере не быть, и хрестьянские церкви поломать, и книги русские вывесть» [История Русской церкви / Макарий (Булгаков), митрополит Московский и Коломенский. — Москва: Изд-во Спасо-Преображен. Валаам. монастыря, 1994. Часть V. Глава IV]. В итоге, Исайя Копинский, что называется, своевременно и удачно подогрел прорусские настроения среди православных. Это была фактически предтеча Хмельнитчины.

Внутри-церковный конфликт в Киевской митрополии способствовал снижению авторитета Константинопольского патриарха и усилению влияния Москвы. Греческая церковь боязливо дистанцировалась от скандалов в экзархате и козаки, борясь за правду, стали искать защиту в Белокаменной. Мысли о воссоединении Большой и Малой Руси набирали силу под сводами храмов. Пётр Могила эти разговоры пресекал строгим выговором своему окружению: «За одну такую мысль нужно на кол сажать!» [Флоря Б. Н. Киевский митрополит Петр (Могила) и русская власть. Журнал «Вестник церковной истории» 2013].

Накал протеста в Малой Руси поддержали неуклюжие попытки польского короля «посадить на кормление» в Киевское и Брацлавское воеводства наёмных солдат, с которыми он никак не мог расплатиться. Решение наградить жолнеров за счёт козаков спровоцировало перманентный конфликт между ними. «Верные лыцари» затаили обиду и были готовы к бунту в любой момент.

Безусловно, козаки были главной движущей силой протестов, но в одиночку, без поддержки мещан и крестьян, они навряд ли отважились на вооружённую борьбу с одним из крупнейших государств Европы. Общему возмущению среди православных способствовал магнатский беспредел. Попытки освоить большие территории восточных окраин королевства за счёт вялотекущей шляхетской колонизации особых успехов не принесли. У центральной власти не хватало сил и средств для обустройства новосёлов. Чтобы поправить дела, на пустоши завлекли крупных магнатов. За короткий период им удалось вдохнуть новую жизнь в забытый Богом край.

Вишневецкие, Конецпольские, Потоцкие, Калиновские, Замойские и другие родовые кланы отхватили огромные земельные владения. Их вотчины иногда напоминали королевства. Там были чиновники, наёмные армии, а также верные вассалы.

Например, Вишневеччина представляла собой традиционное для тех времён магнатское владение, слабо зависимое от короля и включавшее в себя обширные земли с городами Полтава, Ромны, Глинск, Золотоноша (всего 53 города) и столицей в Лубнах. Образованные и деятельные представители рода Вишневецких всю жизнь проводили на границах Ойкумены, постоянно расширяя своё влияние и заселяя прежде пустовавшие земли крестьянами из других воеводств, а то и просто пришлыми людьми.

Основой для этого растущего благополучия стало жёсткое крепостное право. Крестьян-переселенцев обдирали словно липку. Барщина и оброк достигли максимума. Стараясь сгладить растущие противоречия, магнаты стали внедрять систему откупов (передачи в аренду), при которой они уступали евреям право на доходы от вотчин за предварительный платёж. В погоне за прибылью откупщики-арендаторы превращались в безжалостных рабовладельцев, ненависть к которым застилала глаза на истинных виновников беспредела.

Вот как выглядела «аренда» на бумаге (выдержка из типового договора): «Дали мы, князь Коширский, лист жиду Абрамку Шмойловичу. По этому арендному листу имеет он, жид, право владеть нашими имениями, брать себе всякие доходы и пользоваться ими, судить и рядить бояр путных, даже всех крестьян виновных и непослушных наказывать денежными пенями и смертию» [Яворницкий Д. И. История запорожских казаков. Киев, 1990. Т. 1. С. 371.].

Тридцатилетняя война согнала в Польшу большое количество еврейских общин. Новым, предприимчивым подданным короля удалось довольно быстро встроиться в существующую хозяйственную систему и предложить более выгодные виды деятельности. В частности, повсюду распространилось шинкарство — торговля «кордиялями» (водочной настойкой), которая освободила винокурни от простоев и вовлекла крестьян в долги. Ростовщичество было мало известно на Руси, и когда заботливый сосед-еврей выручал деньгами людям казалось, что им помогают. Только, увязнув в щедром кредите, пересичные (обычные, средние) жители местечек и хуторков осознали беспросветность своего зависимого положения.

«Пришлый жид» стал для малороссов главным виновником несчастий. Психологически им было легче пенять на понурых, мирных евреев, чем на благородных, вооруженных до зубов шляхтичей.

Магнатские вотчины преображали жизнь возле Дикого Поля: больше стало городков и сёл; вместо простых и понятных козацких обычаев утвердился строгий закон; на козаков переставали смотреть как на форпост христианского мира — их достаточно успешно дублировали регулярные войска.

«Лыцарей» стали вытеснять с насиженных мест и лишать их козацких вольностей. Магнаты настойчиво требовали от короля согласия на сокращение реестра. Один из сенаторов на Сейме заявил Владиславу IV буквально следующее: «Когда волосы или ногти слишком вырастут, то их стригут. Так поступают и с козаками: когда их немного, то они могут служить защитой Речи Посполитой, а когда они размножатся, то становятся вредными для Польши». [Гордеев А. А. История казаков. Со времени царствования Иоанна Грозного до царствования Петра I.- МГП «Страстной бульвар», 1991. — С.176.]

Проблема сокращения реестра проходила красной нитью через все козацкие восстания первой половины XVII века. Она затрагивала гораздо большее количество людей, чем могло показаться на первый взгляд. Реестровые козаки опасались того, что при увольнении из реестра понизится их социальный статус. Их нереестровые товарищи, мечтающие о переходе на королевскую службу, негодовали из-за эфемерности шансов попасть в число избранных. Крестьяне, наблюдая, как козачество скукоживается, чувствовали разочарование. Хлебопашцы верили, что у каждого из них есть маленький шанс стать свободным, если вырваться в Сечевой табор. А тут выясняется, что бежать-то скоро будет некуда.

Безысходность и отчаянье будили в малороссах ненависть ко всей польской действительности. Они уже не надеялись на договор, а брались за сабли и вилы. Хроника 20-30-х годов XVII века наполнена сообщениями о непрерывной борьбе козаков и их единоверцев за равноправие:

Восстание Жмайло 1625 года

Восстание Федоровича 1630 года

Восстание Сулимы 1635 года

Восстание Павлюка 1637 года

Восстания Остряницы и Гуни 1638 года.

Однако, эти разрозненные бунты всегда заканчивались победой властей. Польша сумела не увязнуть в 30-летней войне и сохраняла достаточно сил для поддержания внутреннего порядка. Шляхта могла собачиться между собой из-за любой ерунды, но неизменно объединяла усилия для успокоения черни. В конце концов, после разгрома восстания Остряницы и Гуни в 1638 году, Сейм решительно урезал права козаков.

В козацком звании остались записанными всего 6000 человек, но из старых прав и вольностей у этих 6000 не оставалось почти уже ничего. Их превратили в пограничную стражу против татар и отдали в полное распоряжение польского коронного гетмана, разделив на шесть полков. За козаками признавалась земельная собственность, на «вечном и наследственном», то есть на шляхетском праве, а все остальная, не вошедшая в реестры масса, теперь уже неминуемо должна была обратиться в «поспольство», в народ, в мещан королевских городов или панских подданных (читай: «крепостных»).

По этой причине русские воеводства были полны людьми, недовольными этими порядками, а весь край напоминал бочку с порохом, которой достаточно было малейшей искры, чтобы оглушительно взорваться.

ГЛАВА II

БОГДАН ХМЕЛЬНИЦКИЙ — «ЧЁРНЫЙ ЛЕБЕДЬ» РЕЧИ ПОСПОЛИТОЙ.

То, что произошло на просторах восточных окраин Речи Посполитой в середине XVII века, в наше время назвали бы «черным лебедем». Этот термин мы используем для обозначения неожиданных событий, давших повод для значительных последствий.

Действительно, рациональному человеку сегодня, сложно понять, каким образом личная драма пожилого козака смогла перерасти в геополитическую катастрофу европейского масштаба, которая для одних государств обернулась кризисом и потерей суверенитета, а для других бурным ростом и имперской гегемонией. Чтобы ответить на данный вопрос, нам необходимо обратиться к личности главного героя Богдана-Зиновия Хмельницкого.

Итак, давайте начнём! Отец Богдана, Михаил Хмельницкий был православным шляхтичем из Галиции. На галичанское происхождение родителя почти никто из историков не обращает внимания, а зря! Менталитет местных жителей формировался на стыке западной (католической) и восточной (православной) культур. С одной стороны, это обогащало мировоззрение, а с другой, воспитывало в людях чувство неприятия «экзистенционально чужого».

В Малороссию Хмельницкий — старший приехал вслед за своим могущественным патроном Яном Даниловичем (зятем коронного гетмана Станислава Жолкевского), который 1590 году был назначен старостой Корсуня и Чигирина. В то «седое» время поляки активно осваивали пустоши в Приднепровье. Эта колонизация позволяла королевству укрепить положение мелкопоместной шляхты, страдающей от нехватки земли и низких урожаев. Тысячи благородных «посполитых» покинули насиженные места, чтобы реализовать смелые планы на будущее.

На новом месте пан Михаил устроился неплохо: смотрел за порядком в Чигиринском замке и обустраивал свой «маеток», хутор Суботов, на реке Суба. Служебные дела сблизили его с запорожцами, а женитьба на местной дывчине из реестровых открыла путь в козацкую старшину. Так что родившийся его наследник, Богдан, сызмальства ощущал себя своим и среди шляхтичей, и в кругу вольного «лыцарства».

Век Просвещения ещё не начался, но в служилой среде и поляков, и малороссов потребность в образовании не подвергалась сомнению. Чуть повзрослевшему Богдану пришлось ехать на учёбу в Киев (братская школа), а затем и во Львов (иезуитский коллегиум).

Иезуиты славились не только политическими интригами, но и самой совершенной системой образования в Европе. Впрочем, обе программы орденской деятельности тесно переплетались. «Солдаты Бога» быстро осознали, что их цель- противостоять реформации и «восстановить католичество в прежней силе», не может быть достигнута без влияния на молодёжь. Орден создал сеть учебных заведений, в которых образование использовалось как инструмент для создания полноценного человека — христианина способного найти свой путь к вере и Богу. На первый взгляд, такая задача не таила в себе угрозу насилия над личностью, наоборот подчёркивалось право свободы выбора. Но дьявол крылся в деталях! В коллегиумах ученики попадали под тотальный надзор наставников, изучающих их способности и пытающихся понять есть ли в этих мальчиках «искра Божья», через которую может воплотиться замысел Творца.

Избранности в мальчике Богдане иезуитские учителя не увидели, но обучили всему, что нужно для дальнейшей служебной карьеры: латинскому и польскому языкам, грамматике, риторике, хорошим манерам и правильному обращению с оружием. Им, видимо, не очень нравился этот юный козак «себе на уме», поэтому они не стыдились выказывать по отношению к нему некоторое пренебрежение. В дальнейшем, Богдан отомстит иезуитам, изгоняя их из пределов Гетманата на основании того, что там, где они обосновываются «начинаются распри в религии и нарушается мир».

По окончании учёбы, Хмельницкий-младший участвует в финальном акте Русской Смуты, в котором королевич Владислав предпринял попытку войти в Москву, дабы занять принадлежащий ему престол. Поскольку военную поддержку этой авантюре обеспечивал сам Станислав Жолкевский, то сыну чигиринского сотника пришлось повоевать с единоверцами. Согласно слуху, пущенному украинской исследовательницей Н. Полонской-Василенко, в период боёв в предместьях русской столицы Владислав чуть было не попал в плен. Оказавшийся рядом шляхтич Хмельницкий помог ему отбиться и тем самым навсегда расположил его к себе. [Полонська-Василенко Н. Iсторiя Украiни: У 2-х тт. Т. 1. До середини XVII столитя. К., 1992. С. 345—346.] Скорее всего, эту байку учёная дама придумала сама, поскольку источников сего рассказа она не указала. Однако, нельзя отрицать того, что оба персонажа (будущие король и гетман) друг друга знали довольно близко и, пожалуй, единственной возможностью для рождения таких отношений мог быть инцидент из Московского похода.

К началу 20-х годов XVII ст. юноша возвратился в отцовский дом. Дела там шли неплохо. Суботов превратился в процветающее поместье, вокруг которого выросло целое село. Козацкий достаток ощутимо прирастал милостью коронного гетмана и всем казалось, что жизнь удалась.

В 1620 году началась польско-турецкая война и оба Хмельницких встали под знамёна героя московских походов Станислава Жолкевского. Плохо подготовленная кампания против османов в Молдавии провалилась и полякам пришлось пробиваться с обозом к родным границам. После двух недель непрерывных сражений (позже историки цепочку этих боёв назовут Цецорской битвой) коронное войско рассыпалось. Полной катастрофы не произошло благодаря горстке ветеранов, сплотившихся вокруг 70-летнего вождя и отчаянно отбивавшихся от наседающих янычар. Их подвиг спас трусов, но погубил героев. Рядом с гетманом пал Михаил Хмельницкий, а его сын попал в ясырь (плен) [Летопись гадяцкого полковника Григория Грабянки, пер. со староукр. — К.: Об-во «Знание» Украины, 1992, — 192 с.].

Далеко пленных не повезли — продали на Килийском рынке. Физически крепкий Богдан понравился поставщикам гребцов на галерный флот. Такой поворот судьбы счастливым не назовёшь, но именно он позволил обречённому на медленную смерть козаку, оказаться в бухте Золотой Рог. Там его приметил командир корпуса янычар Бекташ-ага, который услышал, как чернявый славянин бойко разговаривает по-турецки, разбавляя свою речь латинскими выражениями. Зная о проблемах султанского дворца с грамотными толмачами, молодой генерал забрал каторжанина с собой и пристроил его в канцелярию при рейс-эфенди (аналог министерства иностранных дел).

Справка! Османская легенда рассказывает, что Хаджи Бекташ — турецкий шейх из Хорасана, был основателем корпуса янычар. Им он дал название и отличительный головной убор, напоминающий рукав его халата. В действительности суфий XIII века не имеет прямого отношения к войску, организованному почти через сто лет. Однако, янычары видели в Хаджи Бекташе своего покровителя. Корпус янычар в османских хрониках назывался корпусом Бекташи, янычары — членами братства, а командиры янычар — ага Бекташи. Полки янычар (орта) копировали по своей структуре организацию дервишей.

Отсутствие источников не позволяет автору доказательно повествовать о дальнейших событиях. Нам никто не может рассказать о том, что происходило на самом деле. Однако, зная историю Хмельнитчины, можно предположить следующий поворот в жизни главного героя.

Вряд ли Бекташ-ага поучаствовал в судьбе Богдана из сострадания. Скорее всего, он руководствовался интересами схожими с практикой иезуитов. Его впечатлило поведение галерного раба, который сохранил самообладание в обстоятельствах унизительного бесправия. Янычар решил, что таких людей лучше иметь в качестве друзей, чем врагов. Он не только выдернул Богдана из корабельного трюма, но и взял его под своё покровительство.

Идейно янычары были обособлены от условностей суннитского фанатизма. Султаны очень скоро поняли, что христианские корни солдат-рабов до конца практически неистребимы («сколько волка не корми…»), поэтому им предложили исповедовать исламский эрзац в форме бекташизма.

Справка! Бекташи проповедуют, что ислам, христианство и иудаизм — единая религия. У них есть три уровня церковной иерархии: Dervish (помощник, дьякон), Вава́ (отец, священник), Gjysh, что дословно переводится как дед, он выполняет обязанность епископа, потому что может посвящать в сан остальных.

Адепты совершают что-то наподобие обряда крещения. Для этого используется вода с розовой эссенцией. Также есть подобие причастия с использованием хлеба, вина и сыра. И даже исповедь, где священник прочитывает молитву над главой грешника, умоляющего Бога о прощении. Они игнорируют запреты алкоголя, изображения живых существ. При всех вольностях бекташизма примат мудрости ислама над другими откровениями Всевышнего не подлежит сомнению.

«Янычарский» символ веры стал основой для духовного общения двух совершенно разных людей. Богдана никто в мечеть не тянул, но мысль о едином Боге ему запала в душу. Он стал изучать Коран и вскоре произнёс Шахаду (Свидетельство веры). Такой душевный поворот позволил Бекташ-аге и новообращенному козаку почувствовать себя единомышленниками.

Зачем турецкому вельможе был нужен весь этот театр «новообращения» (прозетелизма)? Если бы он принадлежал к духовенству, то его действия были бы понятны. Но в исламе считается, что изначально все люди рождаются мусульманами, и человеку просто нужно сделать дополнительные шаги, чтобы вернуться в «истинную» религию. Помочь ему в этом — значит совершить дело угодное Аллаху.

Для профессионального военного ценность «новообращенного», наверное, заключалась в другом. Турция два с половиной века находилась в состоянии перманентной войны на востоке, на западе и на юге, а вот на её северных рубежах было более-менее спокойно. Дикое Поле выполняло роль буферной зоны между османами и славянскими государствами. Многим из султанского окружения казалось, что северные соседи не настолько сильны да к тому же и трусоваты, чтобы оспаривать зону влияния Империи.

Однако, в начале XVII века польская колонизация Подолья и Приднепровья стала ощутимо влиять на северные пашалыки и прежде всего на Крымское ханство. Удачных набегов за ясырем становилось всё меньше, зато участились козацкие грабежи на черноморских берегах. Бекташ-аге было ясно, что в ближайшем будущем, столкновений с проснувшимися соседями не избежать. Чтобы быть во всеоружии, янычар стремился побольше узнать о противнике.

Богдан Хмельницкий очень подходил на роль информатора. С одной стороны, — он шляхтич, а с другой — козак. А поскольку этот человек был ещё и носителем православной и католической культур, то общение с ним давало важные знания для планирования османской политики.

Насколько оправдались ожидания Бекташ-аги? Судя по тому, что молодой козак в плену долго не задержался, то — полностью.

Обычно, заботу о шляхтичах, попавших в полон, брало на себя королевство, но про Богдана будто забыли. В польских выкупных списках, на возвращение домой, он не значился. Его мать хлопотала, но необходимых денег собрать не могла. И вдруг, в один прекрасный момент, «пропавшего без вести» героя находят и освобождают. Кто-то дал ход делу и, наверняка, это был янычарский командир.

Турок понимал, что Хмельницкий ему рассказал всё о чём знал. О нём можно было либо забыть, либо пробудить в его душе чувство благодарности и неоплаченного долга. Поэтому, решение вернуть русскому рабу свободу носило двойственный характер: с одной стороны, это был благородный жест, а с другой расчёт на его память, которая не позволит злом ответить на добро.

В наше время Богдана бы назвали «агентом влияния», а тогда просто -«шпионом».

Шпиономания в XVII веке была весьма распространена. Турки заболели ею под влиянием венецианцев, которые наследовали привычки византийцев.

Очень точно про это ремесло на Востоке написал Владимир Паркин в романе «Хиндустанский волк»: «Шпионаж многолик: это пыль на дорогах и птицы в небе, ветерок на базарных площадях и сквозняк в дворцовых покоях, тарбаганы в пустыне и волки в горах, ухоженные кони в дорогих конюшнях и бездомные уличные голодные псы, мужчины и женщины, старики и дети, жены и наложницы, друзья и любовницы, рабы и господа, бескорыстные патриоты своей страны и алчные иностранцы… Каждый что-то видел, что-то слышал, что-то знает. Это не поэзия, это жизненная проза».

Думаю, что Богдан не особо страдал от того, что угодил в шпионскую сеть Бекташ-аги. Он поступил в данном случае в соответствии с восточным правилом «из двух зол выбери наименьшее». Получил свободу в обмен на некие моральные обязательства перед инородцем. Вряд ли им придётся когда-либо ещё свидеться. Да и янычары, как и козаки долго не живут!

Положение вернувшегося из плена Хмельницкого в сложившихся тогда общественных устоях можно было охарактеризовать известным выражением: «свой среди чужих, чужой среди своих». Ветеран военных кампаний, человек образованный — он, безусловно, пользовался доверием со стороны властей. Они ему не отказывали в привилегиях, давали ответственные поручения, но всем видом показывали, что он им не ровня, то есть не полноценный шляхтич.

Справка! Исходя из норм тогдашнего польского права (в частности устава 1505 г.), Богдан де-юре не принадлежал к шляхетскому сословию. Ведь шляхетство велось по материнской линии. Если шляхтич женился на простолюдинке, он автоматически лишал своих будущих детей шляхетства. Матерью Богдана была козачка.

Для козацкого общества Богдан был вроде бы своим парнем. И его шляхетство сомнению никто тут не подвергал. Обитателям Дикого Поля юридические тонкости наследования «благородства» мало что говорили. Каждый член козацкой старшины мог спокойно причислить себя к шляхтичам.

Но горе от ума! Разумный, воспитанный по-польски Хмельницкий в козацкой среде был белой вороной. Его там ценили за светлую голову способную сочинить правильные бумаги, но не воспринимали, как лихого атамана.

Практически до 1648 года Богдан находился в тени сильных личностей как с польской, так и с малоросской козацкой стороны. Всплеском его карьеры была должность войскового писаря (руководителя сечевой канцелярии) и то её он получил в войске мятежного гетмана Павлюка (Павла Бута).

Эпизод с участием Хмельницкого в бунте 1637 года в исторической литературе мало освещается. Скорее всего, потому что Богдан в этих событиях сыграл весьма неприглядную роль.

Итак, обо всём по порядку. Главным камнем преткновения в отношениях между польской королевской властью и малоросскими козаками был вопрос о реестре (списке легальных вояк, поставленных на довольствие). С одной стороны, король и магнаты тяготились оравой степных, вечно голодных черкас, но с другой стороны, без них не получалось одерживать победы над неуживчивыми соседями. В ходе русско-польской войны за Смоленск козаки очень даже помогли полякам и в награду Владислав IV увеличил реестровое войско до 40 000 человек. Однако, почти сразу эту цифру постарались уменьшить. Черкасы почувствовали себя обманутыми и стали бузить.

Сначала эти выступления были стихийными и не опасными, но стоило властям неуклюже вмешаться в выборы нового гетмана на Сечи, и они получили козацкую «ответку». Харизматичный крещёный крымский татарин Павел Бут (Павлюк) собрал войсковой круг и объявил поход против панов. Его действия были весьма эффективны. Гетман обратился к крестьянам с призывом присоединиться к козакам, чтобы совместно бороться с ляшским произволом. Тысячи отчаявшихся людей снялись с насиженных мест и присоединились к восставшим сечевикам. Народное движение приобрело такой размах, что благополучная старшина не смогла остаться в стороне. Пришлось ей тоже поддержать сословный бунт. Надеялись, что ясновельможное панство предпочтёт поскорее договориться. Может быть, так бы и произошло. Только недооценили ребята своего буйного вожака. Павел Бут направил гонцов в Крым и на Дон, призывая татар и станичников вместе крушить поляков. Мысль была правильная, но слишком несвоевременная для тех и других. Помощь не пришла, зато польный гетман Николай Потоцкий времени зря не терял и объединил коронных жолнеров с частными армиями Киселя и Вишневецкого.

Первую же битву под деревней Кумейки козаки проиграли. Остатки повстанцев попытались прорваться к Дикому Полю, но агенты польного гетмана убедили старшину этого не делать и сдаться на милость победителя. Искупительной жертвой для них должна быть выдача Павлюка (Бута) польским властям. На том и порешили. Вождей повязали, письмо повинное написали (тут уж Хмельницкий постарался), ну и помогли зачистить территории от расплодившихся гулящих людей. Апофеозом тех событий стала казнь козацкого гетмана на площади Рынок в Варшаве. Охочим до зрелищ варшавянам показали целый спектакль: с живого козака содрали кожу, а затем четвертовали.

За частые мятежи польский сейм серьёзно ограничил козацкие права, планируя в дальнейшем совершенно уничтожить это сословие. Реестр сократили до 6000 козаков, лишили их права выбирать себе старшину, поставили над ними начальников из служилых шляхтичей. В Сечи для присмотра за чубатыми поселился королевский комиссар. Тяжелые времена настали для запорожцев: ни в поход на турка сходить, ни зарвавшихся панов на место поставить. Вскоре, недовольные новыми порядками козаки сбежали от назойливых контролёров. На берегах реки Тешлык (приток Южного Буга) они основали Новую Сечь. Для многих в Польше тогда стало ясно, что «козацкому роду нет переводу».

Хмельницкий в то время переживал возрастной кризис. Он утратил молодость и силы, стал слишком циничным и раздражительным. Богдан всегда хотел почета и славы, но всякий раз, когда судьба давала ему шанс, обстоятельства складывались не в его пользу. Вот и в бунтовщики он попал, потому что купился на должность войскового писаря. Думал, что возвысится, а в итоге еле голову сохранил. Из писарей его разжаловали в сотники. Видимо, это и был предел возможностей Богдана: сын сотника — прожил жизнь сотника!

Раздражительность от пережитых неудач испортила характер Хмельницкого, что обернулось для него большими неприятностями. Неосторожно сказанная им фраза в присутствии всемогущего гетмана Конецпольского, стала причиной целого ряда несчастий.

Достаточно полный рассказ об этом инциденте приводится в Летописи гадяцкого полковника Григория Грабянки:

«…И в году 1639 положили над порогами город Кодак построить, немцев нанять тот город оберегать и козаков, что на порог направляются, ловить и в воду топить, потому что через них, козаков, ляхам не раз приходилось лихо терпеть, но уже сколько царь турецкий на козаков королю жаловался, что они в Чёрное море выходят и турецкие города, и сёла разоряют. Но и это не всё. Гетман Конецпольський войско польское и немцев-наёмников и за пороги послал, среди козаков расселил, чтобы и за малую провину их тяжело карать и волю забирать. На ту лихую годину довелось коронному гетману Конецьпольскому собственной персоною в Кодаке побывать и козаков, что были ему отрекомендованы (а промеж них и Богдан Хмельницкий), полаять, а заразом и похвастаться силою Кодака-крепости. До козаков обращаясь, он сказал: «А нравится ли вам, козаки, крепость?» Хмельницький ему ответил латинским языком: «Что руками людскими возведено, ими же и разрушено будет» [Летопись гадяцкого полковника Григория Грабянки, пер. со староукр. — К.: Об-во «Знание» Украины, 1992, — 192 с.].

Описывая реакцию Конецпольского, большинство свидетелей считают, что всесильный магнат предпочёл не заметить дерзость сотника, — ведь с Хмельницким его связывало общее боевое прошлое и даже турецкий плен. Однако, гетманское окружение реагировало на случившееся по-другому. Спесивые шляхтичи посчитали, что поведение Богдана не только оскорбило сюзерена, но и ударило по их репутации. Особенно был возмущён магнатский сынок — Александр Конецпольский. Сам он не мог ответить на козацкий выпад, поскольку по благородству своему был неизмеримо выше обидчика, но ему вызвался помочь человек из свиты — некий Даниил Чаплинский. Он организовал нападение на сотника и заключил его под арест, намереваясь доставить в Чигирин на расправу.

Однако, Хмельницкий оказался парень не промах — освободился от пут и бежал прямиком в Варшаву, где подал королю жалобу на оскорбивших его обидчиков. Чаплинскому, в качестве дисциплинарного наказания обрезали один ус. Его унижение больно ударило по самолюбию всего клана Конецпольских.

Реванша за потерянный ус пришлось ждать достаточно долго. В наступившем «золотом десятилетии» Польского королевства, козаков старались не задирать, да и они против сильного государства не рисковали бунтовать. Но всё хорошее рано или поздно заканчивается. Король Владислав постарел, его подданные, в ожидании скорой смены власти, перестали быть законопослушными. Особенно заметно расстроилась общественная жизнь в русских воеводствах. Там появилась мода на рейдерские захваты козацких «маетков». Магнатская шляхта, используя прикрытие могущественных сюзеренов, принялась отбирать у зажиточных черкас хутора. Предлогом для этого беспредела стал хаос с документами на владение землёй. В годы первой волны польской колонизации юридическим тонкостям придавалось мало значения и землёй служилых людей наделяли под честное слово. Неучтённые хутора не платили налоги, а растущей Речи Посполитой катастрофически не хватало денег на содержание армии, бюрократии и королевского двора. Был дан приказ: все хозяйства описать и включить в налоговую базу.

Чигиринские угодья находились в ведении старосты Александра Конецпольского. Он, зная про отсутствие у козаков прав на собственность, предложил своему заму — пану Чаплинскому поживиться за счёт «православного быдла». Одним из первых кандидатов на раскулачивание оказался Хмельницкий — постаревший, но сохранивший гордую стать чигиринский сотник. Только не знал польский шляхтич как подступиться к Суботову, который напоминал небольшую крепость. Тут прошла молва, что Богдана и нескольких авторитетных козаков позвал на встречу король. Отсутствие хозяина подтолкнуло Чаплинского к решительным действиям.

Формальной причиной налёта на Суботов пан Даниил позже назовёт освобождение польской паненки Гелены, которую, по его мнению, Хмельницкий силой удерживал у себя, чтобы с ней повенчаться после смерти тяжело больной жены Анны. Такая версия полностью оправдывала шляхтича в глазах общества и королевского суда. Хроника довольно скупо нам рассказывает про те события. Всё происходило примерно так…

Весной 1647 года, Чаплинский захватил Суботов и разграбил всё имущество Хмельницкого. Попытавшегося оказать сопротивление младшего сына Остапа, избили до полусмерти (впрочем, в летописи Г. Грабянки мальчика зовут Тимош), а прислуживающую в семье Хмельницких Гелену (Мотрону) пан Даниил, выкрал и женился на ней по католическому обряду (по сведениям историка Н. Костомарова).

Вернувшийся на пепелище, старый козак взвыл от горя. Сыночек умер, жена следом ушла, всё нажитое добро захватили лихие люди. А молва вокруг во всех грехах винит его, считая чуть ли ни Синей бородой.

Обращение Хмельницкого в суд обернулось фарсом. Судьи не приняли к рассмотрению королевские грамоты, закрепляющие хутор за Богданом, поскольку они не были утверждены Сеймом. Брак вольной шляхтянки Гелены и ротмистра Чаплинского нареканий не вызвал. Всё произошло по взаимному согласию. Приговор лишил Хмельницкого Суботова, но присудил выплатить ему компенсацию 130 злотых, как возвращение вложенных в хозяйство средств. Сумма, в принципе, мизерная. За нее можно было купить разве что десяток сабель. Торжествующий Чаплинский сказал вслед раздавленному Богдану: «Не пристало простому человеку села и подданных иметь» [Летопись гадяцкого полковника Григория Грабянки, пер. со староукр. — К.: Об-во «Знание» Украины, 1992, — 192 с.].

Попытка Хмельницкого вызвать Чаплинского на поединок, обернулась для него заключением под стражу за «подстрекательство». Спасибо боевым товарищам — вызволили из темницы, пригрозив сжечь замок вместе со «слугами народа».

Разъярённый Богдан помчался в Варшаву за правдой. Личное обращение к Владиславу IV, которого он знал по Московской и Смоленской кампаниям, оказалось безуспешным. Король ограничился лишь выражением сочувствия, сказав, что гражданские дела находятся в ведении дворянского самоуправления, и посетовал, что сам не может обуздать растущее самоуправство польской знати. В конце аудиенции Его милость, указав на богато украшенную саблю просителя, произнёс: «Какую ты ищешь правду? У тебя для этого есть своя сабля!» Хмельницкий понял, что король намекнул ему о шляхетском праве на рокош (восстании против произвола властей).

Вернувшегося домой чигиринского сотника трудно было узнать. Вместо рассудительного и спокойного Богдана объявился грозный хищник, переполненный ненавистью к своим обидчикам и к полякам вообще. В преобразившемся козаке все вдруг увидели нового вождя, который готов был вести народ за собой.

В январе 1648 года Богдан ясно видел, что враги не оставят его в покое, пока не доконают, а потому, воспользовавшись этой свободой, решился на отчаянный шаг: уйти на Сечь и оттуда поднять козаков на восстание. Чтобы не явиться к запорожцам с пустыми руками, он с помощью хитрости завладел некоторыми королевскими грамотами или привилеями, хранившимися у черкасского полковника Барабаша, с которым находился в кумовстве.

Источники рассказывают, что на праздник Святого Миколы, 6 декабря 1647 года, Богдан зазвал к себе кума в Чигирин, напоил его и уложил спать, у сонного взял шапку и платок (по другой версии, ключ от скрыни) и послал гонца в Черкассы, к жене полковника, с мужниным наказом отдать бумаги нарочному.

Поутру, прежде, чем Барабаш проснулся, грамоты были уже в руках Богдана. Затем, не теряя времени, он с сыном Тимофеем, с несколькими реестровыми козаками и челядинцами поскакал прямо в Запорожье.

Беглецы действовали осторожно. Сначала они навестили не реестровых козаков в Томаковке. Однако, черкасская голота приняла их настороженно. Хмельницкий ими воспринимался, как пропольский политик. Пришлось скитальцам продолжить путь в другой сечевой городок, расположившемся на Никитинском роге. Его контролировала стража от реестрового Корсунского полка.

По обычаю, в зимнее время в Сечи для ее охраны оставалось небольшое число запорожцев, с кошевым атаманом и старшиной, а прочие разошлись по своим степным хуторам и зимовникам. Осторожный, предусмотрительный Богдан не спешил объявлять запорожцам о цели своего прибытия, а ограничился пока таинственными совещаниями с кошевым и старшиной, постепенно посвящая их в свои планы и приобретая их сочувствие. Скоро весь гарнизон воспринимал обиду Хмельницкого, как свою и был готов защитить его правду. Воинственное настроение в тёплых куренях не обманывало сотника. Он понимал, что весной на козачьем круге ему предстоит тяжелый разговор с обществом. Нужны будут веские аргументы для того, чтобы тысячи сабель обратились против поляков. Для подготовки условий к войне с Речью Посполитой требовалось выиграть время. Богдан сел писать письма польско-козацким начальникам, которые после его побега пребывали в недоумении — «куда он рыпается?!»

Хмельницкий постарался, насколько возможно, рассеять их опасения и усыпить бдительность. Преследуя эту цель, Богдан отправил несколько посланий или «листов» к разным лицам, наделённым правом ответственных решений, с объяснением своего поведения и своих намерений. Хмельницкий обратился к полковнику Барабашу, польскому комиссару Шембергу, коронному гетману Потоцкому и Чигиринскому старосте, хорунжему Александру Конецпольскому. В этих листах он особо напирал на личную обиду в связи с разбоем Чаплинского, лишившего его имущества и положения в обществе, и тут же козацкий дипломат связал свои беды с проблемой притеснения православных по всей территории Речи Посполитой. В заключение своих листов он уведомил адресатов о намерении направить в столицу посольство, чтобы договориться с властями о возвращении утраченных привилегий. Угроз в посланиях не было. Напротив, писал их человек несчастный и гонимый, смиренно взывающий к правосудию. Такая тактика помогла завуалировать замыслы Хмельницкого.

В отличие от предшественников-бунтовщиков Богдан действовал не спонтанно, а на удивление расчётливо. Он будто заранее знал, что будут замышлять и делать его враги и как этому возможно противостоять. На самом деле, удивительного в этом мало, поскольку Хмельницкий хорошо усвоил латинскую мудрость — «умному достаточно». Он был свидетелем всех мятежей реестровых козаков, как со стороны карателей, так и со стороны восставших. Особенно многому сотник научился у Павлюка, который первым прибег к практике воззваний ко всему населению Малой Руси и планировал опереться на союз с крымскими татарами. Обладая хорошими аналитическими способностями и богатейшим жизненным опытом, Богдан понимал, что в одиночку козакам не выстоять. В поддержке пересичных православных он не сомневался, а вот реакция хана и его аскеров была для него непредсказуема.

В Орду Хмельницкий решил ехать сам, но прежде снарядил гонца в Стамбул с наказом доставить письмо Бекташ-аге.

ГЛАВА III

СОЮЗ КРЕСТА И ПОЛУМЕСЯЦА ПРОТИВ БЕЛОГО ОРЛА.

Для многих, непосвящённых в историю читателей, союз Хмельницкого с крымским ханом кажется странным. Действительно трудно представить более непримиримых врагов, чем татар и козаков. Кочевники и землепашцы, мусульмане и христиане, работорговцы и их потенциальные жертвы… И всё же они договорились! Что их сблизило? Ответить на данный вопрос можно, лишь изучив непростую историю отношений между Османами, Гиреями и запорожцами.

В 1620-е годы в Крыму случилась династическая коллизия, которая обернулась смутой. Султан неловко вмешался в порядок престолонаследия, сложившийся в клане Гиреев. Он поддержал сына умершего хана в борьбе с его дядьями. После недолгих разборок в Бахчисарае утвердился ставленник падишаха и казалось, что конфликт будет исчерпан.

Всё бы ничего, но проигравшие трон Гиреи решили обратиться за помощью к злейшим врагам османов — персам. Тогда в Стамбуле поручили молодому хану силой замять разгорающийся конфликт, но тот не справился. Следуя восточной традиции, визирь посоветовал султану сменить неудачливого хана на одного из его дядей. Новый хозяин Крыма вернул братьев из Персии и те, в порыве яростной мести, перерезали половину татарской знати. Через пару лет Бахчисарай настолько обособился от турок, что стал игнорировать фирманы царя царей.

Сепаратизм Гиреев вынудил османов пойти на самые радикальные меры. В Крым была послана эскадра галер, которая доставила на полуостров ранее уволенного хана и тысячи янычар. Дело приняло серьёзный оборот. В одиночку противостоять Блистательной Порте было невозможно, поэтому мятежный хан обратился к козакам за помощью. Запорожцы решили поддержать крымцев, поскольку для них было лучше соседствовать с ордой, чем с империей. Да и перспектива разжиться дуваном грела чубатым душу.

В 1624 году под Кафой татаро-козацкая армия наголову разгромила султанскую рать. Победителям досталась огромная добыча, которую они поделили поровну. Ещё пару лет союзники удачно взаимодействовали. Запорожское войско регулярно наведывалось на черноморское побережье и грабило турецкие города, а крымцы подмяли под себя все ногайские кланы. Султан увяз в войнах с персами и предпочитал не замечать установившегося беспредела на северных окраинах.

Конец всей степной анархии наступил в 1627 году, благодаря предводителю Буджакской орды бею Кан-Темиру. Обозлённый на бесконечный произвол со стороны Гиреев, он предпринял стремительный набег на Бахчисарай. Застигнутые врасплох хан и его братья бежали к запорожцам, а на освободившемся троне вновь воцарился их племянник.

Заметки на полях! Могущественный ногайский князь Кан-Темир из рода мансуров, кочевавший в Буджаке, принял сторону османов неспроста. Шахин (родной брат хана) перерезал всех его родственников, а беременную жену насадил на вертел и зажарил на медленном огне, причем живот ее лопнул и плод вывалился в пламя. Сам князь спасся и бежал в Добруджу со своими приверженцами.

К счастью для Кан-Темира, у него остались другие потомки. Впоследствии они примут православие и займут молдавский престол. Один из молдавских Кантемиров перейдет на сторону Петра I и убежит в Россию от гнева османов. [Чернявский С. Н. Крымская империя. От ханства к Новороссии», Издательство «Вече», 2016]

Гиреи-изгои скоро попробовали вернуться в Крым и не одни, а с козачьей ватагой. Десятки деревень и городков были ими разорены. Жизнь ханства парализовал страх. С большим трудом новому хану удалось отбиться от них. Правда для этого понадобилось 5 лет.

Прошли годы и в Стамбуле, и в Бахчисарае сменилось несколько правителей. Гиреи присмирели и уже не мечтали о суверенитете. Гармонию разрушило воцарение Ибрагима Безумного, который хорошо помнил, что его предшественник Мурад грозился удавить последнего Османа и оставить трон потомкам Чингисхана — Гиреям. Если бы не вмешалась Кёсем — султан, то так и случилось. Чудом уцелевший падишах с большим подозрением относился к династии крымских правителей и когда представился случай постарался им насолить.

Время было лихое — войны, болезни. Люди мёрли как мухи. В 1641 году в Бахчисарае похоронили хана Багатур-Гирея, которому должен был наследовать брат Ислам. Однако, султан Ибрагим решил нарушить традицию и предпочёл отдать власть младшему в семье — Мухаммеду. Юный, несмышлёный, по-турецки воспитанный правитель устраивал его больше, чем амбициозный родственник.

Несправедливое решение султана опять породило смуту в большой семье Гиреев. Ислама, чтобы не бузил, поместили в одну из крепостей на побережье Дарданелл. Вся родня ополчилась на Мухаммеда. Крымское архаичное общество не могло простить хану, то что он захватил престол мимо старшего брата, и тем самым проявил неуважение ко всему роду. Намучившись с упрямыми татарами, Великий визирь посоветовал султану произвести рокировку. Мухаммеда отправили на Родос (место ссылки для Гиреев), а Ислама в Бахчисарай. Но улей-то потревожили!

Ислам Гирей стамбульским интриганам не доверял и, укрепляя власть, думал, как обособиться от Османов. К этой политике его подталкивали нерадостные события в Топкапы. Султан Ибрагим чудил там по полной, то наводнит гарем толстухами со всех уголков своей необъятной империи, то установит налоги соболями и амброй… И знаменитого разбойника Шахин-Гирея приказал удавить, хотя старик спокойно доживал свой век на Родосе. Того и гляди доберётся до крымских дел!

Опасения были не напрасными. Империя воевала с Венецией и нуждалась в деньгах. Ханство основную выручку имело от работорговли, которую подпитывали набеги в Польшу, Московию и на Кавказ. Однако, за последнее время славянские государства сумели обустроить свои рубежи и тем самым затруднили татарский промысел. Чтобы пробиться вглубь населённых территорий, крымцам приходилось планировать и реализовывать целые боевые операции, включающие разведку, отвлекающие манёвры, прорывы обороны, рейды по тылам и прикрытие отступления. Без тысяч опытных воинов провернуть такие дела не представлялось возможным, а их постоянно призывали на султанскую службу, то воевать с персами, то успокаивать валахов… Ислам-Гирей, чтобы прокормить подданных, вынужден был прятать от османов своих аскеров, да и про размеры ясыря и дувана не очень распространяться.

Всё бы ничего, но Крым маленький, всё побережье утыкано турецкими военными базами, да и верноподданные татары язык за зубами держать не умеют. Того и гляди, появятся янычары с шёлковым шнурком для хана. Взамен на трон поставят либо повзрослевшего Мухаммеда, либо ещё кого-нибудь из клана Гиреев. Те землю будут рыть, чтобы во всём угодить «Солнцеликому».

Предотвратить нежелательные события могли лишь чрезвычайные обстоятельства, которые вызвали бы у султана потребность в воинственном и инициативном крымском хане. Скорей всего это могла бы быть война, но такая, чтобы не империя, а ханство несло за неё ответственность. Возникал вопрос: «Кто заварит кашу для ханских подвигов?».

Прибытие в Бахчисарай послов от Богдана Хмельницкого с призывом пощипать перья польским гусарам неожиданно оказалось кстати. Ислам Гирей морально был готов к авантюре на Польской окраине. Однако, для окончательного его согласия нужны были веские аргументы, которые склонили бы хана к реальному военному союзу. Кто убедил Гирея отправить орду на помощь козакам?

Многие историки (повторяя мнение Н.И.Костомарова) указывают на то, что сам Хмельницкий прибыл в татарскую столицу и пламенной речью соблазнил Гирея на войну. Вроде бы достоверная версия, но в неё верится с трудом. Богдан вряд ли мог отлучиться из Сечи ради командировки в Крым. В любой момент у стен сечевой крепости могли объявиться королевские войска и подавить восстание в зародыше. Роль вождя в начальный период народно-освободительного движения исключительная, Его должны были видеть, слушать и боготворить тысячи людей. У Хмельницкого не было ни единого шанса для вояжа в Крым. Поступил толково. Отправил письмо хану и в качестве признания его силы — отдал сына Тимоша в заложники.

Интересно! В сообщениях русских агентов из Бахчисарая в Москву о личном приезде Хмельницкого к хану не сказано ни слова. Вот, что они писали:

«Марта де в 5 день приехали в Крым к царю с Днепра запорожских Черкас четыре человека, а прислали де их Черкасы крымскому царю бить челом, чтобы он, крымский царь, принял их в холопство… просили у крымского царя людей, чтобы им идти на королевского величества Польскую Землю войною за свою черкаскую обиду; и как де они королевского величества с людьми управятся, и они де крымскому царю учнут служить вечным холопством, и всегда с ним на войну будут готовы» [П. А. Кулиш «Отпадение Малороссии от Польши» / «Отпаденiе Малороссiи отъ Польши» (1340—1654). Том 2. Москва, 1888, Электронная версия].

Для поддержки посольства Богдан письменно просил орского мирзу Тугай-бея (главу перекопского санджака) посодействовать их миссии. Сей князёк был весьма непрост. Ему были подчинены ногайские орды, кочующие в степях у Перекопа. Этот стратегически важный для полуострова перешеек обороняла крепость Ор-Капы, гарнизон которой состоял сплошь из янычар. С ними у Тугай-бея были хорошие отношения, поскольку в молодости ему пришлось пройти выучку в ведомстве Бекташ-аги (военная школа янычар для знатных татар была своего рода университетом). Возможно, тогда пути крымского мирзы и козака пересеклись. Оба были молоды, преисполнены дерзких желаний и свободны от предрассудков. Общение с образованным по-европейски Хмельницким позволило сыну степей по-новому посмотреть на мир, перестать чураться чужого и не бояться что-либо менять в своей жизни. Просьба старого знакомого была воспринята беем с пониманием, и он решил лично представить послов хану.

В «Летописи Величко» приводится текст обращения Богдана Хмельницкого к Ислам Гирею: «До сих пор мы были врагами вашими, но единственно оттого, что находились под ярмом ляхов. Знай же, светлейший хан, что казаки воевали с тобою поневоле, а всегда были и будут друзьями подвластного тебе народа. Мы теперь решились низвергнуть постыдное польское иго, прервать с Ляхистаном всякое соединение, предложить вам дружбу, вечный союз и готовность сражаться за мусульманскую веру. Враги наши поляки — враги ваши; они презирают силу твою, светлейший хан, отказываются платить тебе должную дань и еще подущают нас нападать на мусульман; но да ведаешь, что мы поступаем искренно: мы извещаем тебя о их замыслах и предлагаем тебе помогать нам против изменников и клятвопреступников» [Величко Самiйло. «Лiтопис». Киев, 2020].

Не зря Богдан в войске Павлюка был генеральным писарем. Умел писать и говорить. Однако, без авторитетного мнения Тугай-бея согласие на союз с ханом вряд ли состоялось бы. Предводитель северных орд неплохо разбирался в политической ситуации на Польской окраине и не считал начавшееся восстание случайной авантюрой. Личность Богдана ему была знакома не только по Стамбулу, но и по многим событиям в Дикой степи. Такие люди, как чигиринский сотник в полымя без оснований не полезут.

Тугай-бей обстоятельно рассказал хану про знакомство козака с Бекташ-агой, про шахаду (криптомусульманство Богдана) и много другое, что убедило сюзерена принять решение о начале войны с поляками. Правда, всю орду Ислам Гирей на войну не отправил, а поручил перекопскому мирзе возглавить ограниченный контингент из личной гвардии в 4000 всадников. Это были опытные воины, которые прошли закалку не только в набегах, но и в настоящих битвах.

Путь гонцов Хмельницкого в Стамбул был долгим. Прибыли козаки в мае 1648 года, когда события в Приднепровье приобрели характер ожесточенной войны. Эхо первых побед уже донеслось до покоев султана. Бекташ-агу письмо Богдана озадачило. С одной стороны, ему было приятно осознавать, что его спящий агент не просто проснулся спустя тридцать лет, но и заварил кашу, грозившую устоям Польского королевства. С другой стороны, конфликт на севере разгорелся в тот момент, когда султан Ибрагим своими дикими выходками разозлил ближайшее окружение и заставил всех думать о возможной передаче власти преемнику.

Командир янычар всё же доложил падишаху о готовности козаков присягнуть ему и совместно отбросить поляков за Прут. Ибрагим отмахнулся от озвученного предложения как бугай от надоедливой мухи. Его мысли занимала очередная наложница.

Бекташ-ага решил не отталкивать от себя Хмельницкого и в ответном письме пообещал ему всестороннюю поддержку и в Стамбуле, и в Бахчисарае.

Пока письмо янычара доставили Богдану, много воды утекло. Три выдающиеся победы гетмана Войска Запорожского нокаутировали Речь Посполиту и положили начало козацкой государственности на Малой Руси. В свою очередь, в Топкапы сменилась власть.

Малахольный Султан спалился на страсти портить невинных девушек. Ему приглянулась дочь муфтия, и он посватался к ней. Однако, девушка упросила отца отказать царственному жениху. Не знавший ни в чём отказа, султан приказал выкрасть девушку и надругался над ней. Бедная жертва без конца рыдала, всполошив весь Гарем, что вывело Ибрагима из себя и он распорядился вернуть её домой. Опозоренный отец обратился с жалобой к духовным лидерам и членам Дивана. Те посчитали, что не могут игнорировать прошение богослова, поскольку вся столица кипела от возмущения.

Бекташ-ага обратился к матери султана Кёсем, давно уже пребывавшей в опале, с предложением согласиться на смещение сына. Мудрая женщина сочла такой вариант событий возможным.

Интересно! Кёсем Султан согласилась встретиться с заговорщиками во дворце и в ходе беседы, ради соблюдения приличий, сначала делала вид, что она против: «Вы так долго потакали любым желаниям моего сына и доказывали свою преданность; и ни разу ни один из вас не предостерег его и никто из вас не желал ему добра. Теперь вы хотите изменить положение и осудить такого невинного человека. Это злодейство». Два часа они беседовали на эту тему, и под конец она, изобразив отчаянье, произнесла ожидаемые слова: «Все сходятся во мнении, что султан должен быть низложен; ничего иного не остается» [Кэролайн Финкель История Османской Империи. Изд. АСТ, год 2010].

8 августа 1648 года янычары свергли Ибрагима с трона и поместили в клетку, в которой прошла вся его юность. Новым падишахом стал шестилетний сын безумца — Мехмед. Регентами при малолетнем султане стали старшая валиде-султан Кёсем (бабушка правителя) и новый великий визирь Мурад-паша (он же Бекташ-ага). Позже, чтобы не допустить контрпереворота заговорщики приказали главному палачу Али удавить низложенного монарха.

Во истину все звёзды были на стороне Богдана! Новый Диван не препятствовал контактам Порты с Войском Запорожским.

Автор несколько увлёкся коллизиями османской истории, оставив в стороне дела козацкие, поэтому придётся возвратиться в март-апрель 1648 года в кипящий котёл Запорожской Сечи. Письма Хмельницкого польским чиновникам в большинстве своём остались без ответа. Скорее всего адресаты мятежника не знали, как им реагировать на козацкую дипломатию. Десятилетиями отношения магнатерии (польской элиты) с запорожцами строились на основе правила «побольше кнута, поменьше пряника». Ответил лишь коронный гетман Николай Потоцкий, который предложил Богдану перестать валять дурака, повиниться, а на словах через своего посланника передал: «Уверяю вас честным словом, что волос не спадет с вашей головы, если Вы вернетесь на родину» [Яворницкий Д. И. История запорожских казаков. -К.: Наук. думка, 1990. — Т. 2.].

Цену «ясновельможному слову» Хмельницкий знал по печальному опыту переговоров 1637 года и ни на какие сделки с гонителем козацких свобод идти был не готов. Ему нужно было затянуть время, дождаться ответа из Крыма и на Пасху, на Большом круге (общем собрании Братства), объявить о войне с ненавистным панством.

К 15 апреля, к Светлому Христову Воскресенью, на Сечь прибыли тысячи козаков. Большинство из них уже прослышало о планах старшины поднять восстание против поляков, однако почти никто из них не мог предположить насколько серьёзно готовится это мероприятие. В куренях, за общим столом, атаманы настраивали товарищество на протестную волну. 18 апреля Хмельницкому сообщили о том, что отряд Тугай-бея расположился возле Сечи и готов к взаимодействию с козаками.

19 апреля состоялась Рада на майдане, где Богдан убедил запорожцев начать войну с польскими панами за козацкие вольности. Подогретое пивом и горилкой боевое братство настолько было вдохновлено речью сотника, что тотчас провозгласило его гетманом, вверив ему клейноды и свою судьбу.

В это время кварцяное войско под общим началом Николая Потоцкого расположилось в Черкассах, ожидая скорых подкреплений из Корсуни и Канева. Армия Потоцкого почти вдвое превосходила силы Хмельницкого, и к тому же могла рассчитывать на верных Польше реестровых казаков.

Хмельницкий пошел ва-банк. Оставив Тугай-бея прикрывать путь к порогам, он смело двинулся на север. Коронный гетман, прознав про рейд мятежников, решил дать шанс отличиться своему сыну Стефану. В помощь молодому Потоцкому были выделены победитель Павлюка Стефан Чарнецкий и комиссар казацкого реестра Яцек Шемберк. Численность авангарда составляла до 10 000 человек.

Потоцкий, рассчитывая на быстроту и натиск, решил отправить четыре реестровых полка и 1200 немецких наёмников под командованием Ивана Барабаша (доверчивого кума Хмельницкого) и Ильяша Караимовича вниз по Днепру к крепости Кодак. Сам же паныч с остальными силами (магнатской кавалерией и Переяславским реестровым полком) отправился в поход по суше. В положительном исходе кампании ни у кого не было сомнения.

ГЛАВА IV

ОГОНЬ КОЗАЦКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Как известно, первые столкновения Богдана с польским коронным войском закончились неожиданными победами козацко-татарского альянса. В чём скрывается причина этих сенсаций? В исторической литературе авторы пеняют на беспечность коронного гетмана и его сына, на психологическую неготовность кварцяного войска к серьёзному противостоянию, наконец, славят полководческий талант Хмельницкого. Однако, изучив эту проблему подробнее, нельзя было не заметить, что те же Потоцкие не вели себя опрометчиво — делали всё по правилам, и солдаты, многие из которых прошли дорогами 30-летней войны, не питали иллюзий на счёт лёгких побед. Что касается гетмана, то вряд ли его полководческий дар можно сравнить с талантами Конде, Тюренна или Монтекукколи. Так, что же случилось с армиями Речи Посполитой? Почему не сработали их старые методы подавления козацких мятежей?

Ответ на эти вопросы лежит в плоскости изучения феномена революционных войн. Термин «революция» появился в средине XVII века, благодаря англичанину Гоббсу. Он в 1651 году определил революцию как процесс разрушения «старого порядка» и строительство «нового порядка» [Томас Гоббс. Левиафан. М.: Мысль, 2001]. Это явление мыслитель проиллюстрировал событиями гражданской войны Короля и Парламента в Англии, и тогда же отметил её взрывной, стихийный характер, достаточно продолжительный по времени. Движущей силой революции является идея нового развития.

События 1648 года на Малой Руси, безусловно, относились к разряду революционных. Идея народно-освободительного восстания зрела здесь в течение последних 50 лет и призыв Хмельницкого к всеобщему бунту, неожиданно, разбудил не только козаков, но и всех православных. Религиозный подтекст войны в десятки раз усилил протестное движение. Земля ушла из-под ног поляков, что вынудило их принимать опрометчивые решения.

Коронный гетман Николай Потоцкий по прозвищу «Медвежья Лапа» разделил своё войско, чтобы сохранить контроль над Черкассами, которые отделяли запорожские земли от остальных русских территорий. Там, за несколько весенних недель, вспыхнуло множество крестьянских мятежей, парализовавших местную власть и создавших угрозу существованию десятков тысяч поляков-колонистов. Поток русских повстанцев с севера ежедневно усиливал ряды армии Хмельницкого и было логично поставить на их пути надёжный заслон.

Кроме того, Черкассы были важны и как логистический центр. Здесь хранились воинские припасы и существовала необходимая инфраструктура для координации властных структур.

Отряд Стефана Потоцкого был вполне самодостаточен для того, чтобы разбить в пух и прах и запорожцев, и татар. Речной марш-бросок пехоты к Кодаку не противоречил здравому смыслу, поскольку и на Днепре, и на Волге такой способ передвижения считался оптимальным (солдаты почти не уставали, запасы пороха и провианта были всё время при них, а для противника караван лёгких судёнышек с берега был практически не досягаем). Получившая свободу кавалерия могла не только быстро двигаться в сторону врага, но и, маневрируя, вынуждать его сражаться в невыгодной для себя позиции.

Вроде бы всё учли поляки, а боевой настрой реестровых козаков оставили без должного внимания. В XVII веке солдаты почти всех европейских армий служили из чувства долга перед сюзереном, оплатившим их храбрость и верность звонкой монетой. Кодекс чести наёмника польские командующие распространяли и на реестровых черкас, не задумываясь, что они ментально сочувствуют бунтовщикам. Хмельницкий думал иначе. Он послал в стан противника своих фанатичных сторонников и те сумели разбудить в козацкой элите чувства обиды и ненависти к панам-католикам. Напрасно генеральные есаулы Иван Барабаш и Иляш Караимович пытались вразумить своих подчинённых, напомнить им о воинском долге. Запорожская пропаганда мигом превратила реестровых в поборников православного реванша за нанесённые вековые обиды. Эта перемена в людях повлекла за собой смуту, вылившуюся в расправу над всеми, кто рискнул оказаться у них на пути. Побили и своих, и немцев.

Козацкий гетман с первых шагов «революционной войны» избрал наступательную тактику. Он хорошо помнил, что прежние восстания страдали от сомнений и половинчатых решений среди бунтарей. Хмельницкий доверил Тугай-Бею свободную охоту на польские разъезды, а сам выдвинулся к Жёлтым Водам, надеясь отрезать отряд молодого Потоцкого от речного десанта.

Интересно! Почему Богдан был уверен, что поляки окажутся у берегов Жёлтоводской речки? Очень просто! Через эти места были проложены традиционные пути, соединяющие Малороссию с Сечью. Днепр после Кодакской крепости делает крюк в сторону востока, где его тихие воды столкнувшись с каскадом скалистых порогов, превращаются в бурный, непроходимый поток. Спрямлённый шлях позволял панскому войску сэкономить силы и время.

Козацкое войско успело раньше оказаться у переправы и полякам пришлось строить лагерь на противоположном берегу, чуть поодаль от болотистого берега. Позиция казалась удачной, но вскоре им пришлось пожалеть о сделанном выборе.

Дальнейший ход событий зависел от того, насколько быстро придёт на помощь Стефану Потоцкому его пехотный резерв. Не исключено, что пассивное поведение головного отряда сыграло ключевую роль в успехе переговорщиков и позволило перевербовать реестровиков на сторону повстанцев. Их измена усилила Хмельницкого и породила панику в стане его врагов. Ситуацию в рядах карательного отряда осложнили опять же реестровые козаки, которые, почуяв на чьей стороне сила, решили переметнуться к мятежникам. Оставшиеся в одиночестве, панцирные кавалеристы были почти бесполезны в стеснённых условиях речной поймы. Более того, большое количество строевых лошадей нужно было кормить и поить, а козаки не позволяли высунуть нос из-за лагерной ограды.

Опытный вояка Чарнецкий сразу смекнул, что дело приняло печальный оборот и посоветовал младшему Потоцкому начать переговоры об условиях отступления. Законы войны предусматривали сдачу лагеря со всем его содержимым на разграбление противнику в обмен на спасительный коридор для проигравшей стороны.

8 мая 1648 года, Хмельницкий согласился выпустить поляков из козацкого капкана, но умолчал о новой ловушке, которую панству подстроил Тугай-Бей. Изнурённые осадой кавалеристы, проходя через лесную балку, уткнулись в засеку из камней и деревьев, и тут же были атакованы свежими силами ордынцев. Попытки организовать оборону провалились и вскоре войско Потоцкого вынуждено было сдаться на милость победителей. В татарскую неволю попали 3000 человек, среди которых было немало знатных особ. Сам молодой командующий был тяжело ранен в руку и через неделю скончался от гангрены по пути в Крым.

Татар волновал вопрос по поводу ясыря и дувана. Они боялись, что Богдан зажмёт добычу, отдав предпочтение своим единоверцам. Напрасно. Козацкий вождь щедро наградил крымцев трофеями. Если повстанцам досталось прежде всего оружие, то их союзникам — пленники, табуны лошадей, десятки телег с разнообразным воинским имуществом. Это укрепило доверие между русскими и татарами, создав основу для их будущих побед.

А тем временем, получив известие о разгроме передового польского войска в битве под Жёлтыми Водами и гибели своего сына Стефана, убитый горем Николай Потоцкий впал в ступор, чуть было, не переросший в панику. Поляки были просто ошеломлены…

Разведка, которая была поставлена в польской армии не самым лучшим образом (в отличие от Хмельницкого), докладывала коронному гетману об огромной татарско-козацкой орде. Её численность и боевые качества явно переоценивались, что мешало принятию верных решений. Если раньше воинство жаждало поскорее разделаться с дерзкими холопами, то теперь оно предпочитало дождаться подкрепления со стороны армий местных магнатов и общими усилиями подавить бунт. Эта заминка позволила повстанцам разжечь огонь гражданской войны во всех землях польской Украины. Сотни козацких агитаторов разошлись по хуторам и сёлам, чтобы донести до простых людей правду об освободительной борьбе. Информационное наступление обеспечило массовую поддержку армии Хмельницкого по всей Руси.

Интересно! Случившуюся перемену в настроениях противоборствующих сторон почувствовал Владислав IV. Король писал Николаю Потоцкому, что намерен сам ехать на Украину и своим присутствием привести Хмельницкого к покорности, а потому повелевал коронным гетманам выйти из Украины: ибо «они рискуют войском в стране, которая известна им очень мало, а козакам — очень хорошо» [П. А. Кулиш «Отпадение Малороссии от Польши» / «Отпаденiе Малороссiи отъ Польши» (1340—1654). Том 2. Москва, 1888, Электронная версия].

После некоторых колебаний, коронный гетман решил отступить под защиту крепостей «городовой Украины» (центром обороны от смутьянов должна была стать цитадель в Белой Церкви). Запоздалое решение обернулось новой катастрофой.

Хмельницкий, прознав о бегстве кварцяного войска, решил перехватить поляков на марше. Стремительным рейдом козакам и татарам удалось опередить обременённых обозом противников, и устроить засаду среди лесистых холмов Правобережья.

На рассвете 26 Мая, когда польский лагерь, окруженный повозками в восемь рядов, двигался Богуславским путем, он наткнулся на завалы из деревьев и выкопанные рвы. Козацко-татарское войско атаковало лагерь и прорвало его оборону в трех местах. Четырехчасовая жестокая сеча (точнее резня) в Резаном Яру завершилась поражением поляков. Подавляющее большинство солдат противника погибло. В плен попали 80 больших вельмож, вместе с гетманами Потоцким и Калиновским, 127 офицеров, 8520 жолнеров. Козаки захватили обоз, 41 пушку, много огнестрельного и холодного оружия, военные припасы. Крымскотатарская конница преследовала беглецов свыше 30 километров. Из всего войска от плена и гибели спаслось только 1,5 тысячи человек.

Интересно! По сообщению украинского летописца М. Гунашевского, после завершения битвы состоялась встреча Богдана Хмельницкого с Николаем Потоцким. Вероятно, чтобы как досадить победителю, коронный гетман с нескрываемым презрением и злой иронии спросил: «Хлоп… чем же ты рыцарству орд татарских (которым и победу приписывали) заплатишь?» На что получил ответ: «Тобой… и другими с тобой». Действительно оба польских гетмана и почти все пленные были отданы Тугай-Бею как военная добыча.

Ликующий татарский мирза писал в донесении в Крым: «…войско польское, ведомое шайтаном, не выдержав сильнейшего натиска легконогих татар-борцов за веру, было разбито и уничтожено, и свою решимость победить они сменили на решимость бежать. Неразумные гяуры отступили от фронта исламских аскеров и бросились бежать. Все известные военачальники и гетманы попали в плен как лисы, а все их воинство было предано саблям.» [Кырымлы Хаджи Мехмед Сенаи. Книга походов. Симферополь. Крымучпедгиз. 1998].

Эхо громких побед повстанцев над коронным войском разнеслось по всей Речи Посполитой. Реакция великопольского общества была негативной. Все обрушились на короля и его магистратов, критикуя их за пассивность и уступчивость. Среди окраиной шляхты появилось множество инициативников, которые, выступая под флагом борьбы с Хмельнитчиной, создавали отряды самообороны и игнорировали официальные власти. Вину за нарушение общественного порядка, опять же, возлагали на верхи. Вал растущих претензий уничтожал государственность.

Напротив, в стане Хмельницкого царил оптимизм и революционный популизм. Единство всех восставших поддерживала ненависть к католикам-полякам и ко всем их союзникам (евреям, прежде всего), а проблемы созидания будущей жизни тонули в сладкой патоке лозунгов борьбы за свободу. Сам Богдан, обращаясь к народу, называл всех козаками и соблазнял «вольной жизнью» без панов.

Впрочем, покидая майдан, гетман становился другим человеком. Он понимал, что столь ошеломляющий успех не может быть долгим, поэтому уже после Жёлтых Вод он написал королю Владиславу почтительное послание, в котором объяснял свои действия все теми же причинами и обстоятельствами, т. е. нетерпимыми притеснениями от польских панов и чиновников, смиренно испрашивал у короля прощения, обещал впредь верно служить ему и умолял возвратить войску Запорожскому его старые права и привилеи. Отсюда можно заключить, что он еще не думал порывать связь Малой Руси с Речью Посполитой. Но это послание уже не застало короля в живых. Неукротимая сеймовая оппозиция, неудачи, и огорчения последних лет очень вредно отозвались на здоровье Владислава, еще не достигшего старости. Особенно угнетающим образом подействовала на него потеря семилетнего нежно любимого сына Сигизмунда, в котором он видел своего преемника. Начало козацкого мятежа, поднятого Хмельницким, немало встревожило короля. Из Вильны он полубольной поехал со своим двором в Варшаву; но дорогой усилившаяся болезнь задержала его в местечке Меречи, где он и скончался (20 мая 1648) на руках женщины, которую любил всю жизнь, но не мог повести её под венец, поскольку она была простолюдинкой.

ЭТА ИСТОРИЯ К СЮЖЕТУ НЕ ОТНОСИТСЯ, НО НЕ МОГУ ЕЁ НЕ РАССКАЗАТЬ!

У отца Владислава, короля Сигизмунда III, был скверный характер. Он часто бесцеремонно вмешивался в дела своего сына, поэтому принц при первой же возможности покидал полную интриг Варшаву и путешествовал по окраинам Великой Польши. Особенно ему нравился Львов, где меланхоличный королевич обрёл настоящую любовь. Дамой его сердца стала дочь местного негоцианта Лешковского — Агнешка. Купеческая семья с покорностью принимала ухаживания со стороны наследника престола, но все вокруг понимали, что у данного мезальянса нет будущего — ведь супругой сына монарха может быть только, та чью родословную ясновельможное панство сочтёт достойной Вавеля.

Слухи о неподобающем любовном увлечении сына не особо встревожили Сигизмунда, который счёл данную связь пустяком и попросту отмахнулся от придворных шептунов. Шли годы, но всё оставалось по-прежнему: принц не женился, предпочитая чопорным аристократкам общество весёлой провинциалки. Однако смерть отца и победа на выборах среди соискателей польской короны, вынудили Владислава изменить личные планы. Он торжественно пообещал шляхте заключить выгодный брак с одной из принцесс правящих европейских династий. Это условие было обязательным, но после коронации Владислав IV словно о нём забыл: он перевёз Агнешку из Львова в Варшаву, поселил во дворце, шокируя двор скандальной связью с простолюдинкой. Ему с ней было так хорошо, что мысли о женитьбе и рождении наследника оставляли его равнодушным. Королевское окружение вполне серьезно считало, что «купчиха» его приворожила, даже сам архиепископ пытался святой водой разрушить любовные чары, но тщетно.

Всё же, магнаты заставили короля жениться на австрийской принцессе Сецилии Ренате. После свадьбы Агнешка продолжала жить в королевском дворце, и у гордой австриячки естественно возник вопрос: кто эта веселая девушка, с которой муж проводит, так много времени? Во избежание скандала, грозившего осложнениями в отношениях между Варшавой и Веной, Лешковску, без лишних разговоров, выдали замуж за шляхтича Яна Выпинского (Jana Wypyskiego), и отправили с глаз долой в Литву. Утешительным призом для супругов стало богатое поместье в окрестностях Тракайского замка. Вот только, вынужденная разлука не остудила любовный пыл Владислава. Каждый год он отправлялся на охоту в литовские леса, чтобы провести время с любимой Агнешкой.

Весной 1648 года король опять гостил у Выпинских. Ужасные известия из восточных воеводств вогнали монарха в депрессию. Расстроенные нервы обострили старые хвори в его теле, от которых он уже не смог оправиться.

P.S. Наверное, Владислав умер легко, не заметив подкравшуюся старуху Смерть, поскольку до последнего вздоха он сжимал руку той, которую любил.

Смерть короля окончательно спутала карты Богдана. Владислав IV был единственным польским политиком, с которым козаки могли разговаривать. Король умел сглаживать конфликты как внутри государства, так и во внешней политике. Ему принадлежала инициатива отказаться от титула великого князя московского в обмен за выкуп. Мир с Москвой подарил Польше стабильность на Восточных границах и обогатил королевскую казну. Козацкие восстания до Хмельнитчины с одной стороны безжалостно подавлялись, но Владислав вместе с кнутом предлагал и пряник — привилегии для старшины и увеличение списка реестровых казаков. Его окружение было менее гибким.

Хмельницкий прекрасно осознавал, что шляхта рано или поздно объединится и предпримет контрнаступление. Весь июнь он пытается договориться с магнатами о начале переговоров по урегулированию кризиса. Письма были отправлены князю Доменику Заславскому и князю Иеремии Вишневецкому. Первый контролировал правобережье Днепра, а второй слыл некоронованным королём Левобережья.

Оба олигарха отвергли возможность диалога с бунтовщиками. Вишневецкий даже казнил Богдановых послов. Стало ясно, что прежней Речи Посполитой уже не будет. Победа любой из сторон закончится террором против проигравших, не оставляющим надежды на компромисс.

Интересно! Из всех польских магнатов козакам наиболее близок был Иеремия Вишневецкий. По происхождению русский князь из династии Гедеминовичей, а по вере обращённый в католичество православный мирянин. Его отец получил право на освоение бросовых земель за Днепром. Тогда всем казалось, что затея освоить пустоши на Левобережье обречена на провал (после Батыева нашествия тут и воронам было не уютно). Вишневецкий сделал ставку на мосты, дороги, охрану из наёмных стражников. И дело пошло!

К 1645 году количество населения во владениях Иеремии выросло в 7 раз (до 38000 домов и 230000 подданных). Сюда сбегали правобережные крестьяне, привлеченные обилием земли и двадцатилетними налоговыми льготами. В княжескую столицу Лубны собиралась мелкая шляхта, рассчитывая не только заработать, но и сделать карьеру. Возрождённые города стали центрами торговли и ремёсел (некоторые из них получили самоуправление на основе Магдебургского права). Михаил Грушевский писал, что латифундия Вишневецких была самой большой «не только на Украине и в Польше, но, возможно, и во всей Европе.» [Грушевский Михаил Сергеевич. Історія України-Руси Том VIII, часть II [Початок Хмельниччини. роки 1638—1648, Электронная версия].

Империя-латифундия князя Вишневецкого казалась обывателям Речи Посполитой настолько могущественной, что ей одной было по силам потушить пожар Хмельнитчины. Однако, внутри магнатского владения было неспокойно. Дух малоросской революции проник сюда, и вчерашние хлебопашцы преобразились. Они изгоняли княжеских управляющих, разоряли еврейские шинки, требовали, чтобы за ними признавали привилегии козаков. Всё вокруг зашаталось и стало рассыпаться. Вчерашний хозяин необъятного края почувствовал себя неуютно в новом Лубненском замке и решил перебраться поближе к Великопольским землям.

Приезд послов от Хмельницкого пришёлся на тот момент, когда Иеремия разрубил «Гордиев узел», приняв решение об уходе из Левобережья. Письмо гетмана-смутьяна привело его в ярость. Кем возомнил себя этот простолюдин, чтобы предлагать ему (потомку короля Ягайло) переговоры? Вишневецкий даже не мог вспомнить обличье этого козачка, хотя вместе с ним учился в иезуитском колледже. Он демонстративно расправился с послами-запорожцами, чтобы все мятежники знали: «Мира быдлу не будет!».

Княжеский поступок развязал на Польской Украине террор против мирного населения. Обе стороны открыто мстили жителям Приднепровья за их происхождение, вероисповедание и политические пристрастия. Для повстанцев главным раздражителем в этой войне стали евреи. Почему? Религиозный характер конфликта разжигал ненависть к иноверцам, и предавшие Христа иудеи были самой удобной мишенью для фанатиков. Их немного, живут обособленно, преданно служат панам и, вообще, они не «наши» — не «славяне». Еврейские погромы ужаснули всю Речь Посполиту.

Геноцид евреев был обычной практикой 30-летней войны, так сказать — образец европейской культуры «бей чужих, чтоб свои испугались». Десятки тысяч сынов Израилевых, тогда сбежали в мирную Польшу, где неплохо освоились — торговали, производили, служили. Их деятельность была тесно увязана с политикой полонизации. Гражданская война, естественно, поставила их под удар, но на этот раз бежать особо было некуда. Разве, что в Московию?!

В период бескоролевья восточные воеводства остались без защиты. Богдан Хмельницкий наступление главных сил притормозил, но предоставил полную свободу своим летучим отрядам. Сравнительно небольшие формирования до 2000 — 3000 повстанцев проникали на территорию соседних земель и устраивали там локальную войну. Революционная риторика и жажда обогащения за счёт врагов — иноверцев обеспечивали козакам массовую поддержку со стороны местного населения. Как правило, боевая задача для такой «армии» заключалась в разорении городов и замков. Сделать это было не сложно, так как большинство мест проживания внутри Речи Посполитой не было приспособлено для серьёзных осад.

Осаждённые были практически обречены, поскольку никто из власти предержащих не спешил навести порядок в королевстве. Личные амбиции магнатов мешали принятию оперативных решений. Одних устраивало крушение «империи» Вишневецкого, а для других важнее было возвести своего «кандидата» на трон. Ядром посполитого сопротивления были поляки (ляхи) и евреи (жиды). Оба народа для восставших были иноверцами и угнетателями (этакое «коллективное зло»). И тех, и других повстанцы заранее приговорили к смерти. Тотальное уничтожение врагов преследовало несколько целей: вызвать у людей страх и подорвать их веру в победный реванш; выгнать нелояльное население из «козацких земель»; ограбить, вознаградив себя за годы унижений; сплотить православное население соучастием в массовых преступлениях.

Ужас случившегося описывают еврейские хроники («Тит а-Йевен», «Йевен Мецула» и др.). Знакомясь с ними, задаёшься вопросом: «Учит ли людей чему ни будь история?»

Впечатлительным лучше не читать!

В Немирове‚ городе на Подолии‚ шесть тысяч евреев спрятались за крепостными стенами. Двадцатого июня 1648 года казаки во главе с атаманом Ганей подступили к городу с польским флагом‚ чтобы обмануть защитников. Перед ними открыли ворота‚ козаки ворвались в город‚ и резня в Немирове была одной из самых ужасных в страшные дни хмельнитчины. Женщин насиловали‚ детей живьем кидали в колодцы‚ пытавшихся переплыть реку и спастись убивали в воде‚ которая на большом протяжении окрасилась кровью. Немировского раввина Иехиэля Михеля нашли на кладбище и убили дубиной: сначала раввина‚ а затем его старуху-мать.

Козаки отбирали себе молодых евреек‚ крестили их насильно и брали в жены. Одна девушка попросила устроить венчание в церкви за рекой‚ и когда свадебная процессия под звуки музыки двигалась по мосту‚ она бросилась в воду и утонула. Другая девушка уверила козака-жениха‚ что умеет заговаривать пули‚ и уговорила выстрелить в нее и убедиться‚ что пуля не причинит ей вреда; таким образом она избавилась от крещения и от насильственной женитьбы.

В городе Тульчине Брацлавского воеводства шестьсот польских солдат и около двух тысяч евреев заперлись в укрепленной крепости. Поляки и евреи дали друг другу клятву отстоять город и не вступать в переговоры с козаками. Вместе с солдатами евреи стреляли с городской стены и шли в атаку‚ преследуя врага. Убедившись‚ что, они не смогут взять город‚ козаки обещали полякам пощадить их‚ если те выдадут им деньги и имущество евреев. Евреи‚ узнав о предательстве‚ хотели перебить поляков‚ но глава иешивы рабби Аарон удержал их от этого‚ чтобы не навлечь на единоверцев ненависть всего польского народа. «Лучше погибнем‚ — говорил он‚ — как погибли наши немировские братья‚ но не подвергнем опасности наших братьев во всех местах их рассеяния». Войдя в город‚ козаки забрали имущество евреев‚ а затем согнали их в одно место‚ поставили знамя и объявили: «Кто хочет принять крещение‚ пусть станет под это знамя и останется жив!». Никто не согласился на измену‚ и козаки перерезали всех‚ оставив в живых десять раввинов — для выкупа. После этого они заявили полякам: «Как вы поступили с евреями‚ так и мы с вами поступим». И перерезали их. С этого момента‚ говорит еврейский летописец‚ «паны держались союза с евреями»‚ временными братьями по страданию‚ и не изменяли им [С. Я. Боровой, Еврейские хроники XVII столетия. Эпоха Хмельниччины. Книга свёрстана в 1936 г. Электронная версия].

Зло порождает зло! Иеремия Вишневецкий, пытаясь дать отпор козацкому беспределу, был неразборчив в средствах. Его частная армия жестоко расправлялась не только с пленными, но и с любыми обывателями, заподозренными в сочувствии Хмельницкому. Как писал впоследствии историк Костомаров: Иеремия «придумывал самые изощрённые способы и наслаждался муками, совершаемыми перед его глазами, приговаривая «Мучьте их так, чтобы чувствовали, что умирают». [Костомаров Н. И. История России. Полный курс в одной книге. Издательство АСТ, год 2011, с.177]

Размах гражданской войны напугал гетмана Хмельницкого, ведь он не предполагал, что за 3 месяца восстания вся Малая Русь окажется у его ног. Целая страна! Ей управлять надо: законы устанавливать, порядок поддерживать, налоги собирать, экономику развивать… Его запорожцы могли только разрушать, созидателей среди них не было. Богдан стал зондировать почву для замирения с поляками, но у них было безвластие. Да и после большой крови значительная часть посполитых грезила только реваншем. Отбить у ляхов охоту сражаться могло лишь покровительство более сильной державы.

Выбор был небольшой или Османская империя, или Русское царство. С османами проще. Султан придерживался двух правил в отношении вассалов: служи и плати. Остальное его мало касалось. Однако, смущала личность Ибрагима, которого свои подданные за глаза называли «малахольным». Находившийся в цейтноте, Хмельницкий решает прислониться к Москве.

В июне 1648 года в Первопрестольную едут послы от войска Запорожского. Русская столица тогда бурлила — народ поднялся против бояр из-за налогового произвола (Соляной бунт). Юный царь сумел быстро разрулить ситуацию: народных обидчиков (крайних) казнил, недоимки списал, буйных горожан примерно наказал. Когда пар из «кипящего котла» народного гнева весь вышел, то наступил черёд дипломатии.

Письмо Богдана Хмельницкого царю Алексею Михайловичу было зачитано на заседании Боярской Думы. Основной смысл этого послания передаёт нижеприведённый фрагмент: «…короля, пана нашего, смерть взяла, так розумием, же с причини тих же незбожних неприятелей это и наших, которих ест много королями в земли нашой, за чим земля тепер власне пуста. Зичили бихмо соби самодержца господаря такого в своей земли, яко ваша царская велможност православний хрестиянский цар, азали би предвичное пророчество от Христа Бога нашего исполнилося, што все в руках его святое милости. В чом упевняем ваше царское величество, если би била на то воля Божая, а поспех твуй царский зараз, не бавячися, на панство тое наступати, а ми зо всим Войском Запорозким услужить вашой царской велможности готовисмо, до которого смо з найнижшими услугами своими яко найпилне ся отдаемо. С Черкас, июня 8, 1648. Вашему царскому величеству найнизши слуги. Богдан Хмельницкий, гетман з Войском его королевской милости Запорозким.» [Под стягом России: Сборник архивных документов. М., Русская книга, 1992].

И царя, и бояр предложение гетмана-мятежника встревожило. Конечно, возвратить исконные русские земли под царскую длань — дело хорошее. Однако, всем было ясно, что государству такой «подарок» грозит большой войной. Сам Хмель русских с поляками столкнёт и по хитрости козацкой в сторону уйдёт. Одним словом, «троянский конь»!

В тоже время, окружение царя и сам Алексей Михайлович понимали, что дальнейшее развитие страны без движения на запад невозможно. Рано или поздно биться за земли Рюриковичей придётся. Поэтому решили козакам военными припасами помочь, границу для торговли открыть и содействию частных лиц препятствий не чинить.

В это же время Москва не прекращала дипломатические отношения с Варшавой. Русско-польский союз, направленный против османов, сулил немало выгод. Прежде всего он мог посодействовать ликвидации Крымского ханства — разбойничьего гнезда, препятствующего освоению плодородных земель в районе Великой степи. Козачий бунт был выгоден Гиреям, поскольку выводил Польшу из игры, а в одиночку Россия вряд ли могла поставить татар на колени.

Временное правительство Речи Посполитой попросило Алексея Михайловича нанести отвлекающий удар по Крыму. Эта просьба была исполнена. Большой казачий круг Войска Донского объявил поход за зипунами в Гирееву орду. Приготовления станичников всполошили татарских разведчиков, которые своими докладами взбудоражили весь полуостров. Ислам-Гирей мобилизовал все силы для отражения угрозы пиратских набегов, даже Тугай-Бея заставил вернуться из командировки по Малой Руси. Особой надобности в этом не было, но хану не понравились разговоры про удачливого мирзу, одевшего своих аскеров в шёлковые халаты. Слуги не должны затмевать величие Повелителя. Пора орскому бею побегать, держась за стремя ханского коня!

Козаки остались без поддержки татар в тот момент, когда очнувшаяся от спячки Речь Посполита собрала новое коронное войско и решила покончить с Хмельницким раз и навсегда.

ГЛАВА V

СМЕРЧ НА РУБЕЖАХ ВЕЛИКОПОЛЬСКИХ ЗЕМЕЛЬ…

Смерть Владислава IV спутала карты всем участникам конфликта, названного в Речи Посполитой «козацкой войной». Шляхта никак не могла определиться, кому из претендентов на престол отдать предпочтение. У почившего монарха было два единокровных брата Карл и Ян Казимир, которые не прочь были наследовать корону. Однако, ни тот, ни другой не обладали необходимой для правителя харизмой. Первый, вроцлавский епископ, до сих пор предпочитал жизнь затворника. Карл ни с кем он не умел ладить — молчаливый, недоступный, скупой, он никого не привлекал к себе.

Его поддерживали сторонники сближения с Австрией, а также шведы, которых раздражали амбиции старшего брата епископа, оспаривавшего у королевы Кристины право на престол (эта заморочка в польско-шведских отношениях возникла из-за давней ссоры в семействе Ваза). Что касается второго соискателя короны, то о нём в Варшаве мало кто мог сказать доброе слово. Высокомерный, необщительный Ян-Казимир с детства мечтал о короне и когда осознал, что из отцовского наследства ему досталась лишь дырка от бублика, то предпочёл польской службе европейские скитания. Воевал, шпионил на иезуитов, сидел в тюрьме и даже носил кардинальскую шапку… Везде не прижился. В конце концов, принц вернулся на родину, но всем своим видом показывал, что всё тут для него чужое и опостылевшее. Его союзниками в борьбе за престол были сторонники французской партии во главе с королевой и противники магнатского беспредела (к ним относили и козаков Хмельницкого).

Бескоролевье устраивало великопольское ясновельможное панство, поскольку оно не позволяло оперативно потушить пожар на Польской украине. Чрезмерно усилившиеся при Владиславе кланы русской знати несли огромные потери от козацкого беспредела и это снижало их шансы в борьбе за влияние на будущего короля.

Хмельницкий, с одной стороны, радовался анархии в столице, но, с другой стороны, столкнулся с проблемой «Как обуздать козацкую вольницу?». Первоначальный курс на всеобщее народное восстание превратил всю территорию Малой Руси в огромный костер, в котором сгорало не только панское господство, но и общественное благополучие. Разорённые территории не могли прокормить десятки тысяч разбушевавшихся селян, и чтобы сохранить это «революционное» войско гетман вынужден был продвигаться на запад.

Угроза вторжения козацкой орды в Подолье и Галичину вынудила русских магнатов объединиться и сформировать огромную частную армию, насчитывающую до 30 000 воинов (а со слугами и обозом — до 100 000 человек). Спонсорам сей кампании не удалось договориться о том кому из них можно было доверить командование. После долгих споров предпочли единоначалию коллективное предводительство.

Карательное войско возглавили: сандомирский воевода Доминик Заславский (за изнеженность и любовь к роскоши прозванный «периной»); коронный подчаший Николай Остророг (учёность и начитанность принесла ему кличку «латина» — из-за латинского языка, на котором писалось большинство научных книг того времени); коронный хорунжий Александр Конецпольский (совсем молодой человек, заслуживший прозвище «дитина» — «ребёнок»). В помощь «триумвирату» Варшава снарядила несколько тысяч коронных жолнеров и аж 32 комиссара с полномочиями «военных советников».

Современник сего безобразия поэт Самуил Твардовский высказался: «Вместо трёх теперь появилось 35 вождей — этого было достаточно, чтобы проиграть не одну битву, а 35 битв…».

Сильной стороной Богдана было, то что он всегда серьёзно относился к противнику. Пёстрая армия магнатов обладала всеми необходимыми ресурсами для победы в сражении. Особенно гетмана беспокоила их панцирная конница, способная за счёт быстроты и натиска разметать повстанческую армию по полю боя, превратив её в лёгкую добычу для наёмной пехоты, закалённой в сражениях 30-летней войны.

Чтобы рассчитывать на успех, нужны были татары. Не вовремя хан отозвал Тугай-Бея в Перекопские степи! Решил, что «синица в руке лучше, чем журавль в небе» и после лёгких побед, принёсших ему немалое богатство, окопался в Крыму. Невдомёк косоглазому, что шляхта после разгрома козаков взыщет с него за все «подвиги» аскеров.

Хмельницкий отправляет гонцов в Бахчисарай с наказом любой ценой вернуть крымцев назад. Миссия была практически невыполнимой. Ислам–Гирей и так испортил отношения с султаном Ибрагимом, когда вместо военной экспедиции на Крит отправил орду в набег на Польскую Украину. Ещё одна оплошность и трон придётся поменять на ссылку в Родосском захолустье, а может и вообще помереть от удушья в шёлковой петле.

На гетманское счастье, в Стамбуле произошел переворот и малахольного правителя удавили собственные сановники. Новый султан Мехмед был совсем ещё ребёнком, поэтому судьбу Империи решали заговорщики, опирающиеся на янычарский корпус. Его командир, Бекташ-ага, фактически возглавил новый Диван. Старому генералу было понятно, что в Критской войне татары неважные помощники (на лошади крепостную стену не покоришь!), а вот их совместный с козаками натиск на Польшу может разрушить планы по созданию антиосманской коалиции в Европе, выведя из игры одну из главных стран-участниц. Он разрешает Гирею поддержать Хмельницкого новым набегом и просит его содействовать всем гетманским политическим начинаниям по автономии Малой Руси, справедливо полагая, что рано или поздно козаки будут просить о покровительстве падишаха, поскольку Польша и Русское государство вряд ли будут считаться с самобытным устоем их жизни. Османская империя, напротив, не станет принуждать православных менять веру и сложившийся порядок бытия. Пусть платят налоги и участвуют в грядущих войнах во славу султана — этого с них достаточно!

Султанская каторга (галера) быстро доставила гонцов визиря в порт суматошной Кафы, а оттуда они направились по разным дорогам. Один в столичный Бахчисарай, а другой в пограничный Перекоп, чтобы передать привет Тугай-Бею от Мурад-аги и вручить ему подарок для русского гетмана — дервишские чётки из ста деревянных бусин. Иногда вещи воздействуют на человека сильнее россыпи слов на бумаге!

Ислам-Гирей без промедления направил на помощь Хмельницкому гвардию Тугай-Бея (всего 4000 всадников). Если бы он поступил иначе и затянул приготовления, то наверняка осложнил бы положение козаков и кто знает на чьей стороне оказалась бы Фортуна.

В начале сентября 1648 года театр военных действий переместился на северное Подолье. Противники выдвинулись к Константиновскому замку, расположенному на пересечении дорог из Великопольских земель на Украину. Польская армия усилилась частными хоругвями Иеремии Вишневецкого и стремилась дать бой козакам до их воссоединения с татарами. Хмельницкий, в ожидании Тугай-Бея, встал лагерем на высоком берегу реки Иква у Пилявецкого замка. Припозднившиеся поляки оказались в невыгодном положении на противоположном берегу среди холмов и болот. Их попытки наладить переправу через Икву провалились. Возникшая пауза не пошла на пользу огромному разношёрстному войску. Военачальники заспорили, солдаты запили, обозники измучались в поисках фуража. Все устали от тесноты и неопределённости.

Гетман Хмельницкий, прознав, что татар прибудет совсем немного, решил действовать на опережение. Ему надо было убедить врага в том, что сам хан со всей ордой пришёл к нему на помощь. Богдан приказал встретить Тугай-Бея пушечной пальбой и большим шумом, продолжавшимися целую ночь. 22 сентября (нового стиля) 1648 года, во вторник, повстанцы и татары организовали психическую атаку: вдоль берега реки скакали отряды крымцев, сотрясая окрестности криками, прославляющими Аллаха. Массовку подкрепили ряженными козаками, которые и так мало, чем отличались от раскосых союзников.

В польском стане началась паника. Лагерь гудел словно растревоженный улей. Поначалу решили предпринять атаку и навязать мятежникам бой у переправы. В ответ пропустили атаку полков Кривоноса. Еле отбились, укрывшись за импровизированной стеной из обозных повозок.

Командующие и самые авторитетные полковники польского войска по окончании боя, не сходя с коней, учинили военную раду. Они решили отступать к Константинову, чтобы там перестроить полки и сполна использовать атакующие преимущества панцирных козаков и гусар. Почти всю ночь выстраивали вагенбург (передвижную крепость из телег и повозок), но общее дело сгубила трусость и жадность Доминика Заславского, который предпочел отделиться от общих сил, чтобы спасти себя и имущество. Бегство одного из вождей произвело тягостное впечатление на оставшихся. Их охватил страх; послышался лозунг «спасайся, кто может!» Целые хоругви бросали свои посты и пускались наутёк. Даже бесстрашный князь Вишневецкий предпочел позорное бегство татарскому плену.

Утром 23 сентября 1648 года козаки обнаружили польский лагерь почти опустевшим. Вместо огромной шляхетской армии за стенами нестройного вагенбурга держали оборону королевские гвардейцы (наёмная пехота «немецкого» образца) во главе с полковником Самуилом Осинским. Силы были слишком неравны. Почти все пехотинцы полегли на поле боя, презрев смерть, но сохранив честь.

Расправившись с неуступчивыми «немцами», козаки и татары приступили к дележу трофеев.

Никогда — ни прежде, ни после — не доставалась им так легко столь огромная добыча. Одних возов, окованных железом, именуемых «скарбниками», оказалось несколько тысяч. В лагере нашли и гетманскую булаву, позолоченную и украшенную дорогими камнями. После Пилявиц казаки ходили в богатых польских уборах; а золотых, серебряных вещей и посуды они набрали столько, что за дешевую цену продавали их «целые вороха» киевским и другим ближним купцам.

Львиная доля из сей добычи досталась «любостяжательному» Богдану, всегда проявлявшему слабость к наживе. После Желтых Вод и Корсуня, заняв снова свое Суботовское поместье и Чигиринский двор, он теперь отправил туда, судя по легендам современников, несколько бочек, наполненных серебром, часть которых велел закопать в потаенных местах. Но еще важнее богатства было то высокое значение, которое троекратный победитель поляков получил теперь в глазах не только своего народа, но и всех соседей.