Бесплатный фрагмент - Катарсис. Поколение, обрезанное цензурой

Оставаться Человеком

Трилогию Вадима Курамшина «Поколение, обрезанное цензурой», я прочел взахлеб. Вначале — впал в ступор. Испытал невероятное потрясение. Не мог выразить свои чувства. Похожее состояние я пережил в юности, когда впервые прочитал роман Этель Л. Войнич «Овод». Но сразу объяснить суть этого состояния не мог.

Художники творят по наитию. Далеко не всегда они сами ясно понимают свои творения, но им так положено. Я убежден: их ведет Божий промысел. Так же он вел и Вадима Курмашина через всю его страшную судьбу, какую большинство из нас пережить не способно.

В книге три субъекта: власть, персонифицированная президентом страны Бексултановым, обездоленный народ и главный герой книги Дмитрий Максимов.

Власти страны создали настолько преступную до основания, прогнившую до предела, изуверскую до людоедства систему, что, читая описания тюремного быта, невольно думаешь, что Освенцим или Бухенвальд — ничто по сравнению с пенитенциарной системой Казахстана. В Освенциме люди знали, что их страдания не вечны и однажды их мучения прекратятся в газовой камере. В лагерях типа «Жаман-сопки» убийство человека растянуто во времени, а смерть кажется блаженством.

Второй субъект этой самой настоящей трагедии — наш обездоленный, нищий, несчастный, неприкаянный народ, служащий молчаливым фоном всех ужасов своего безрадостного бытия.

Третий субъект — Дмитрий Максимов, вначале ловелас, вертопрах, прожигатель жизни, со временем сформировавший в себе характер настоящего, невероятно сильного, мощного человека, глубоко любящего свой страдающий народ. Столкнувшись с несправедливостью, неправдой, коррупцией, с унижением народа, издевательствами над заключенными, Дмитрий в одиночку начинает титаническую борьбу с системой и проходит такие круги ада казахстанских зон, что невольно думаешь: человек не может выдержать такое. Но Максимов выдерживает, нередко побеждает бесчеловечную систему и остается Человеком! Это вселяет оптимизм и надежду на то, что страна рано или поздно, но все же освободится от ярма авторитарной деспотии Бексултанова.

А закончив писать эти строки, я нашел объяснение своего состояния после прочитанного: Боже милостивый, ведь это благословенный катарсис! Вот почему следует прочитать эту правдивую, горькую книгу — чтобы остаться Человеком в смраде режима!

СакенЖунусов, казахский писатель, ученый, политик, общественный деятель

С новой полосы

Уважаемый Вадим!

Я прочел то, что вы прислали. Вот мое впечатление.

Вы должны все время помнить, что пишете для инопланетян, которые ничего не знают о вашей стране, ее обычаях, погоде, людях, порядках и т. п. Читателей нужно по ходу фабулы посвящать во все эти реалии, как иностранцев.

Именно это правило обеспечило успех моих романов «Красная площадь», «Чужое лицо», «Красный газ» и прочих в США и других странах.

Я пишу вам это потому, что у вас есть возможность написать бестселлер — судя по завязке и теме вашего произведения. Иначе не стал бы тратить время.

Итак, у вас очень крутая завязка. Она тянет на уровень романов, таких, как «Вся королевская рать», «Красная площадь». Это дает возможность, право и профессиональную обязанность дальше не спешить, а держать читателя на крючке интриги, как рыбку в воде, не выдергивая до финала. Судя по вашему слогу и умению писать короткими, емкими фразами, вам под силу качественная проза. Только перо нужно втыкать, как плуг, — глубоко, чтобы поднять чернозем жирный, вкусный.

Конечно, это трудно, очень трудно писать каждую страницу на пределе сил, знаний и способностей. Но только так ваш труд будет соответствовать вашей задаче и вашей цели. Дорогу осилит идущий, а не бегущий.

Лев Николаевич шесть раз переписывал «Анну Каренину». Нам с вами нужно пахать не меньше. Иначе не бывает.

Эдуард Тополь, советский и российский кинорежиссер, сценарист, продюсер, кинодраматург и писатель

С новой полосы

Уважаемые читатели!

Эта книга создавалась в колонии особо строгого режима, в условиях, совершенно тому не способствующих, — во время непрекращающихся провокаций со стороны добровольных помощников администрации из числа заключенных и негласных агентов оперативного отдела, выдающих себя за криминальных авторитетов. И те и другие принимали самое активное участие в оперативных разработках ситуаций с целью фабрикации очередного нарушения режима содержания с последующим водворением в ДИЗО, ШИЗО, ПКТ, БУР, карцеры, одиночные камеры. Однако и там, на помятых листах, обрывках бумаги и дажепростыней, я продолжал писать. Но главной проблемой стали даже не все перечисленные факторы, а изматывающая бессонница. Если вам покажется интересной история создания книги, вы можете получить исчерпывающую информацию об этом в интернете. Различные информационные порталы в режиме реального времени активно освещали мою борьбу за право обнародовать собственную исповедь.

Об этом, наверное, можно написать еще одну книгу со всеми атрибутами крутого триллера: схватками, голодовками, покушениями и беспрерывной травлей человека, изможденного до крайнего предела возможностей. С кульминацией в виде попытки возбуждения против меня уголовного дела по статье 183 Уголовного кодекса Республики Казахстан «Дача разрешения на публикацию в СМИ материалов, содержащих призывы к религиозному экстремизму». Да-да, я не шучу, все обстояло именно так: и рукопись книги, обманом изъятая оперативниками, вместе с постановлением на возбуждение уголовного дела была направлена в областной департамент полиции Северо-Казахстанской области. Но проведенные экспертизы отклонили это бредовое обвинение.

Сейчас, когда с момента выхода рукописи за пределы тюрьмы прошло уже более пяти лет, я рискнул опубликовать ее, оплатив издание в кредитс помощью родственника, оставившего под залог свой дом. Кстати, если всех, кто принимал самые деятельные меры по недопущению ее издания, выстроить в одну линию, противоположный ее край наверняка скрылся бы за горизонтом. В эту шеренгу по праву могли бы встать и с десяток так называемых казахстанских меценатов, которые, прочитав рукопись, твердо обещали помощь в издании, а на деле лишь морочили мне голову. Но как бы то ни было, если вы держите в руках эту книгу, значит, мой труд и мои страдания не напрасны. Прошу не судить строго.

Возможно, описываемые события и герои книги покажутся вам хорошо знакомыми. Спешу вас заверить, что это не так. Все персонажи, включая Дмитрия Максимова, вымышлены, любое совпадение с реально живущими или когда-либо жившими людьми случайно. Однако, пользуясь моментом, явремя от времени вставляю в текст эпизоды из собственной жизни, привожу подлинныеобращения в государственные органы, призванные контролировать соблюдение законности и защищать права человека, — в том числе и к высшему должностному лицу — президенту Республики Казахстан.

Приятного погружения!

С новой полосы

КНИГА I

ДОЛОЙ МАКАРОННОГО МОНСТРА!

Посвящается моим внучатам Алану и Вадику Курамшиным, Мирошке Колтунову, племяннику и крестному сыну. И, конечно же, Дамирке Байтелову, моему младшему сыну, которого, к сожалению, мне еще не довелось повидать. Надеюсь, они будут жить в свободной стране.

С новой полосы

ЧАСТЬ 1

ПРИКЛЮЧЕНИЯ юриста-авантюриста

2000 год. Колония общего режима на окраине города Петропавловска, Северный Казахстан

Сырая, промерзшая камера ПКТ, на первый взгляд, совершенно не подходила для существования в ней человека. Температура не превышаладвенадцати градусов тепла. Обледенение на стенах, начинающееся от потолка, спускалось к полу толстыми наслоениями льда. Было три часа ночи.

Все постояльцы камеры уже спали. Кто-то пребывал в героиновой нирване, кто-то видел сны под расслабляющий гашиш. Лишь Дима Максимов по прозвищу Адвокат сидел у стены на матрасе. Под тусклый свет ночника он читал очередное послание президента.

Лейтмотивом послания было сообщение народу о том, насколько еще более демократичным стало государство, насколько еще более защищенным стал этот самый народ и каких успехов добилась страна на внешнеполитическом направлении. И, конечно же, о том, как восторженно восхваляют международные институты происходящие в стране процессы. Прежде всего ОБСЕ, куда Казахстан вступил еще семь лет назад.

Поскольку никаких иных газет в зону не проникало, двадцатипятилетний арестант перелистывал одну за другой страницы «Общереспубликанской правды», самого многотиражного издания. Она финансировалась государством за счет налогоплательщиков, иначе говоря, самих граждан. Реализовывалась за счет них же, путем привлечения бюджетников — учителей, врачей и библиотекарей, — к добровольно-принудительной подписке. Естественно, за их кровные деньги.

На момент описываемых событий Дима был еще абсолютно аполитичен, но его цепкий мозг не мог не отметить явных противоречий между изложенным на бумаге и происходящим в реальности. Ведь сложно оставаться оптимистом, если еще не утихла боль в области почек от ударов ногами и дубинками, полученных вчера в оперативном отделе исправительного учреждения. Туда Диму днем ранее вызвали пьяные лагерные опера, решившие после избиений других зэков провести профилактическую беседу со «спецподопечным». Так, без причины, в воспитательных целях.

Говорить именно с Максимовым у оперов и на трезвую голову получалось слабо, а по пьяни они даже и не пытались начать разговор. Когда Адвокат в серой БУРовской робе осторожно переступил порог оперативной части, замерев посреди кабинета, старший оперуполномоченный лейтенант Бекназаров резко вскочил со стула, подошел к зэку и визгливо заорал:

— Сука! Что-то глаза у тебя больно умные!

За этими словами последовала экзекуция; несколько ударов сверху вниз от плеча дубинкой, затем подсечка. От удара головой об угол сейфа Дима потерял сознание. Пьяные опера, подумав, что Максимов симулирует, со всей дури пнули его пару раз под ребра, но когда поняли, что он действительно в отключке, оставили в покое. Дневальный оперчасти по кличке Лелик спешно принес из туалета холодной воды, и Диму окатили прямо из помойного ведра.

Придя в себя, жертва избиения, прихрамывая, отправилась обратно в БУР. Опера, допив из бутылки остатки водки, подались в заведение по соседству, в следственный изолятор. Расположившись в кабинете на женском продоле, тюремные басеке забавлялись с симпатичными зэчками.

Читая «Общереспубликанскую правду» и узнавая о том, насколько государство стало еще более правовым, молодой зэк Максимов сопоставлял прочитанное с реальностью, чувствуя, как его буквально захлестывает гнев. От постоянных переживаний развилась бессонница. В очередной раз наткнувшись на фото президента Марата Бексултанова (уже четвертое в газете), бегло просмотрев следующую публикацию, посвященную заслугам органов прокуратуры, Максимов окончательно вскипел, швырнул лживую агитационную бумажонку в угол камеры и лег на матрас.

Наступало утро. Распорядок дня в ПКТ, которое находилась «под крышей» ШИЗО, стартовал на час раньше. В пять утра прозвенел звонок, то есть команда «Подъем!». Соседи по камере продолжали спать на полу, не реагируя на оглушающую трель.

Балабол начал громко вещать на весь БУР. На уши его обитателейобрушилось последнее послание президента:

«Мы стали полноправными членами ОБСЕ. Каждый гражданин в нашей стране чувствует защищенность государством. Также ОБСЕ уже признало серьезный прогресс в вопросах соблюдения законности и прав людей в нашей стране. Коррупция в судах скоро будет полностью ликвидирована. С 1992 года, ознаменовавшегося вступлением Казахстана в ряды ООН и ОБСЕ, страна взяла курс на демократизацию, устойчивое развитие экономики, развитие стабильного и толерантного общества, укрепление региональной международной безопасности, интеграцию в мировое сообщество»

В стенах БУРа громкая, помпезная речь главы государства носила совсем иной характер, далекий от идеологии. Тюремная администрация, специально врубив радио на полную катушку, пыталась разбудить зэков, а заодно заглушить возможное перекрикивание между камерами. Однако все продолжали спать, проснулся только Дима.

Несмотря на то что Максимов провел в неволе уже два года, происходящее до сих пор казалось ему кошмарным сном. Он все еще верил: вотсейчас откроется дверь и его поведут в просторный кабинет, где важный басеке в строгом костюме и при галстуке сообщит, что произошла ошибка, органы во всем разобрались, а Максимов полностью оправдан. В силу бурной фантазии Дима очень часто рисовал сам себе подобные картинки, от чего его лагерная жизнь разделилась как бы на два мира. Один — реальный, истязающий душу и тело. Другой — его фантазии. Сотни раз Максимов мысленно видел свои первые шаги на свободе, возвращение к семье, жене и маленькому сыну. Сейчас, слушая слова президента о совершенно другом мире, арестант вновь мысленно уносился в иное измерение — то самое, где «справедливо» правил страной Бексултанов. Резкий металлический стук открываемой кормушки для приема пищи вернул Диму в камеру. Получив хлеб и чай, он снова сел на матрас.

И вновь лилась оглушающая речь лидера страны о том, как хорошо живется гражданам его государства. Испытывая острую боль от вонзавшихся в легкое костей — ему сломали ребро, — Максимов невольно стал вдумываться в смысл помпезной речи. Откровенная ложь первого лица государства вызывала боль в душе, куда более сильную, чем физические страдания.

Что за чушь несет этот человек! На фоне какого зверского произвола, повальной коррупции, стремительного обнищания народа господин Бексултанов рассуждает о правах человека, Конституции и благосостоянии граждан!

У Дмитрия была причина изнывать от душевной боли: почти за два тюремных года он навидался всякого. Особенно тяжко прошли первые девять месяцев ада в застенках следственного изолятора, где Максимов двенадцать раз умудрился побывать в бетонном мешке карцера размером 1,5× 4 метра. Снизу, между полом и дверью, — щель в пятнадцать сантиметров. Сверху в стене — вентиляционная труба радиусом десять сантиметров, через которую в карцер залетал снег, кружась вихрем по бетонному полу. Провинившегося бедолагу засунули в этот мешок в одной тонкой робе на голое тело. Через час материя стала скользкой, влажной и почему-то жирной на ощупь. У Димы почти все сроки помещения в карцер были максимальными — пятнадцать суток. Выдержать подобное непросто. После такой отсидки сил у зэка, как правило, не остается, и его обмякшее тело выносят хозбандиты.

В перерывах между карцерами Диму постоянно помещали в пресс-хаты, где он попадал в лапы зэков-садистов, работающих на оперативный отдел. Выгода была обоюдной: прикормленные арестанты годами избегали этапов в лагеря, а опера меньше пачкали руки, ломая непокорных. Бо́льшую часть грязной работы делали эти выродки.

Пытки, схватки, карцера… И это продолжалось без малого два года. Беспрерывно. Последний год — уже в колонии.

Глава 1

УКРАДЕННОЕ ЗЕРНО

Март 1997 года. Северный Казахстан

Черная полоса в жизни Дмитрия началась три года назад. Тогда, в 1997 году, молодой авантюрист работал юристом по долговым вопросам на байсальской птицефабрике — в просторечии «пташнике» — да так активно, что уже через год образовалась серьезная сумма, начисленная с процентов от взысканий. Владелец «пташника» Ербол Аскарович Черняев не выплачивал долги из принципа. Платить дебиторам, имея родственные связи в разных силовых структурах, по его разумению, глупо. К Максимову — а он был тот еще жук — Черняев обращался лишь в крайних случаях, потому что за этим следовала просьба рассчитаться хотя бы частично.

Когда на стол директора птицефабрики легло претензионное письмо от АООТ «Сулейман», возникла именно такая ситуация. Черняеву пришлось срочно отправлять своего водителя за Максимовым. Тогда он впервые увидел директора «пташника» настолько серьезно озадаченным.

— Здравствуй, Дима! Помощь твоя нужна. Сейчас, правда, дело не в дебиторах. Теперь с нас требуют! Посмотри. Надо как-то разрулить это дело. Сам понимаешь, до суда доводить нельзя ни в коем случае!

Дмитрий сел за стол и углубился в содержание претензионного письма. Черняев нетерпеливо вышагивал по кабинету, ожидая вердикта от своего советника по щекотливым вопросам.

— Ербол Аскарович, это типичная разводка, — резюмировал наконец Максимов. — Изначальную сумму в один миллион четыреста тысяч тенге их зарвавшийся юрист накрутил аж в три раза. Эти пять с лишним миллионов рассчитаны незаконно. «Сулейман» считает и рефинансирование, и штраф, и проценты штрафных санкций. Не беспокойтесь, сведем все к сумме основного долга, тем более что мы же не отказывались от выполнения своих обязательств. И нет никаких документов, на то указывающих.

— Не понял. Мы с ними уже два года не рассчитываемся.

— Это не мы, а они не выражают намерения получить от нас зерно в счет погашения долгов, и обратного доказать не могут. Вот единственный документ — претензия от них со штампом и датой, адресованная «пташнику».

— Интересно… Молодец! Дим, их вообще пора на место ставить. Это они нам должны! Возрожденовке и Матовскому задолжали. Мы оба села приняли на себя со всеми долгами и уже много выплатили за них. Если предъявим встречный иск, возьмешься?

— Ербол Аскарович, я-то готов. Но я ведь уже более восемнадцати миллионов тенге — причем даже из категории сомнительных и невозвратных долгов — вам вернул. А вы мне так и не выплатили ничего.

— Это мы решим. Я снова ставлю тебя в график: десять–пятнадцать коробок яиц в неделю.

— Ербол Аскарович, несерьезно это… Ну да ладно. Пока хоть так. Давайте более детально рассмотрим ситуацию с «Сулейманом». Когда мы приватизировали оба хозяйства, я ознакомился с их разделительным балансом и обратил внимание, что в 1996 году около трехсот тонн пшеницы ушлона тот же «Сулейман», а расчета так и не последовало. Сейчас они обязаны уплатить за зерно уже не хозяйствам, а нам. Мы приняли на себя не только их кредиторскую задолженность, но и их должников.

— Да, Дима, есть такое дело. Это грандиозная афера в пользу турок. Мелких махинаторов сделали за наш счет миллионерами. С нашей стороны нажились только чиновники. Губернатор под это казахстанско-турецкое СП сотнями тонн отнимал зерно у всех хозяйств области. Они и Голованова в итоге подвинули. Изначально учредить СП было идеей бывшего директора петропавловского элеватора. Он несколько раз летал в Турцию. Оборудование на свои личные деньги поставлял. И в итоге оказался на улице. Только по данным прошлого года наши совхозы лишились зерна на миллионы долларов, не получив взамен ничего.

— А сейчас как обстоят дела? Кто-то пытается вернуть свое?

— А смысл? Там личный интерес губернатора. Вон даже Зеленченко вроде и дружит с президентом, а сделать ничего не может.

— Вы хотите, чтобы я предъявил им встречный иск, а сами говорите, что смысла нет. Поэтому я вижу лишь один путь.

— Какой?

— Объединить всех пострадавших. Но начать с Зеленченко — как самого влиятельного человека в области.

— Отличная мысль! Дерзай! Если потребуется моя помощь, не стесняйся. Пусть турки вообще про нас забудут. И еще заплатят!

Прежде чем наведаться в КТ «Зеленченко и Кº», Дима обстоятельно изучил суть вопроса. Поднял в архивах все совместные протоколы и даже побывал в областной библиотеке, где перелистал старые газетные подшивки с заметками о создании будущего совместного предприятия АООТ «Сулейман».

Из публикаций с множеством фото президентов обеих стран следовало, что уставной капитал «Сулеймана» формировался за счет совместных инвестиций в сумме сорока миллионов долларов. Был создан фонд, где пятьдесят один процент акций принадлежал казахстанской стороне, а сорок девять процентов — турецкой. Но турки фактически никаких инвестиций в этот проект не вложили: АООТ создавалось за счет казахстанской стороны. Сам элеватор, его переоборудование и строительство макаронного комбината оплачивались из карманов сельчан.

Так было и в 1996 году, когда губернатор области своим решением постановил: «В связи с необходимостью завершения строительства АОТТ ‟Сулейман» выделить из средств казахстанской стороны необходимую сумму».

Самое интересное происходило дальше. Руководитель комиссии по оперативным вопросам, первый заместитель губернатора области Худохтар Гадлиев, экстренно собирает совещание, на котором принимает решение передать в собственность «Сулеймана» пшеницу урожая 1996 года по цене сто шестьдесят два доллара за тонну. За сданное зерно хозяйствам рекомендовалось выдать акции предприятия-получателя. Под этим решением стояли подписи руководителя комиссии по оперативным вопросам Х. Гадлиева и заместителя губернатора по экономическим вопросам П. Черкашина.

Даже беглого ознакомления с этими документами хватило, чтобы понять: это афера губернатора и его подручных, грандиозная по масштабам и наглая по сути. Пшеница изымалась буквально у всех хозяйств, пользовавшихся услугами хранения зерна на элеваторах области. Молодому, дерзкому, только начинающему юридическую практику Максимову сразу пришел в голову резонный вопрос: «При чем же здесь собственность частных лиц и решение комиссии по оперативным вопросам?».

Изучение архивов подтвердило, что такая комиссия создана решением губернатора в 1994 году во исполнение постановления правительства страны. В задачу комиссии входило экстренное решение вопросов при чрезвычайных ситуациях, например стихийных бедствиях или эпидемиях. Но распоряжаться чужим зерном она полномочий не имела. Изучив документы, Максимов поехал в село Новорильское, где находилась контора «Зеленченко и Кº». Директора долго искать не пришлось.

— Здравствуйте, Василий Степанович!

— Здравствуй, Дима! С чем пожаловал?

— Василий Степанович, вы помните, что вопрос по приватизации плодоовощной базы удалось благополучнозакрыть?

— Да, спасибо. Я в долгу не остался.

— Верно. Но я сейчас по другому поводу и, кстати, противники те же.

— Слушаю внимательно.

— Зерно 1996 года в «Сулеймане».

— Да, проблема серьезная. Я уж подумываю с президентом связаться. Нет на них управы. Нагло украли мое зерно, и на этом все закончилось. А ты что предлагаешь?

— Я считаю, надо объединить всех пострадавших, в том числе и вас. Вот Черняев — за. Однако если вы подтвердите уступку прав требований, то все остальные, увидев, что сам Зеленченко на это пошел, подключатся не задумываясь. Однако этот вопрос следует решать только в рамках уголовного преследования. Ведь это же чистой воды криминал! А если сунемся в суды — завязнем.

— Естественно. Я то же самое твержу этим кабинетным юристам- бездельникам и прокурору, а они меня в суд отправляют! Но разве ты не понимаешь, Дима, с кем связался. Зачем тебе лишняя головная боль?

— Хороший вопрос, Василий Степанович. Буду краток. В том году вы лишились своего зерна. Получить его обратно — дело бесперспективное. Вы недосчитались четырехсот тонн. Если я верну вам зерно в количественном выражении, вы будете довольны?

— Но тебе-то какой в этом прок?

— Зерно изымалось по цене сто шестьдесят два доллара за тонну. Сейчас оно стоит чуть более девяноста долларов. После урожая этого года цена опустится до восьмидесяти долларов. Я же буду предъявлять иск на сто шестьдесят два доллара, а с вами заключим соглашение о возврате зерна за минусом десяти процентов.

— Понял. Ты вернешь мне долг не деньгами, а зерном, триста шестьдесят тонн. Удержав сорок тонн, останешься в наваре. Хочешь разницу в цене нынешнего урожая и 1996 года в свой карман положить? А ведь сейчас она упала ровно вдвое! Неплохо придумал… Ладно, я все подпишу. Однако честно заявляю: мне это зерно не нужно — у меня почти сорок тысяч гектаров посевных площадей. Но я хочу наказать губернатора. Он посягнул на мою собственность. Я просил его вернуть мне мое, но он эту просьбу проигнорировал. Поэтому смело рассчитывай на меня.

Прощальное рукопожатие было крепким. Это и стало началом пути, который привел Дмитрия Максимова в зону.

Глава 2

СИСТЕМА

Тогда наивный юнец, которому через неделю исполнялось двадцать три года, всерьез верил, что сможет победить систему. Ведь закон же на его стороне! Кроме того, как уже говорилось, Дима обладал богатой фантазией, которая рисовала в его воспаленном воображении чемоданы новеньких стодолларовых купюр, которые он срубит с этого авантюрного, но обязательно успешного проекта. Система… Миллионные суммы ущерба… С одной стороны, «Сулейман», макаронный гигант, с другой — он, двадцатидвухлетний пацан. Весовые категории противников, мягко говоря, были несопоставимы, но задатки правозащитника проявлялись у Димки уже в детстве. Первую коллективную акцию протеста он провел в неполные тринадцать лет, умудрившись подбить пассажиров школьного турпоезда на проведение голодовки в знак протеста против отмены обещанной дискотеки в вагоне-ресторане. Правда, голодать в итоге пришлось ему одному.

После беседы с доверенным лицом президента из села Новорильское Дима вернулся в город. Составил бланк договора об уступке прав требований и распечатал его в пятидесяти экземплярах. Суть договора состояла в том, что он, Дмитрий Максимов, наделен от уступающей стороны полномочиями по востребованию долга. Через два дня он снова встретился с Зеленченко для подписания бумаг, а на обратном пути в Байсал свернул в сторону райцентра Булаево, на птицефабрику к Черняеву. Разговор получился недолгим, но продуктивным.

— Ербол Аскарович, вот, Зеленченко подписал. Посмотрите.

— Отлично! От меня что требуется?

— Подписать, принять мои условия.

Руководитель птицефабрики последовал примеру Зеленченко и поинтересовался:

— Может, помощь нужна?

— Да, не откажусь. Всех объездить мне не под силу. Думаю подать объявление в бегущую строку на телевидение и пригласить всех на собрание. Как вам идея?

— Отлично. От меня что требуется?

— Помещение вашего Дома культуры при «пташнике». Дадите?

— Без проблем!

После рукопожатия новоявленный борец за права крестьян наведался в областной телерадиоцентр.

Вниманию руководителей хозяйств области! Всех пострадавших вследствие незаконного распоряжения губернатора области по факту передачи пшеницы урожая 1996 года в пользу АООТ «Сулейман» просим 12 апреля 1997 года к 18.00 явиться в ДК байсальской птицефабрики.

Оргкомитет

Скорее всего, объявление вышло в эфир по чьему-то недосмотру, и двое суток текст непрерывно крутили на областных каналах. А потом разразился дикий скандал. Когда на телецентр обрушились репрессии, за которыми последовали истеричные угрозы губернаторских чиновников, Диме начали названивать перепуганные работники телецентра. Стало очевидно, что директора птицефабрики тоже начнут травить и прессовать. Проницательный ум борца за права сельских тружеников подсказал, что с Черняевым до собрания лучше не пересекаться, в связи с чем Дима до наступления «часа икс» якобы уехал в командировку в Омск. В действительности же он затаился на съемной квартире, которую называл обителью любви. О какой любви шла речь, вы и сами догадаетесь.

12 апреля, за час до назначенного времени, возмутитель спокойствия губернатора вышел из автомобиля у проходной птицефабрики. Не успел он поприветствовать подошедших к нему знакомых, как услышал визгливый, как звук фрезы, окрик директорской секретарши Анны Ивановны, потребовавшей, чтобы Максимов срочно прошел к шефу.

Разъяренный Черняев набросился на Диму буквально с порога, даже не ответив на приветствие:

— Во что ты меня втягиваешь?! Охренел, что ли? Не понимаешь, с кем связываешься? Меня уже пять дней дрючат! И районный глава, и прокурор области! А сегодня в восемь утра дрючил сам губернатор! Выстрелов «Авроры» здесь не будет! Ты понял меня?

— Да понял я все! Только хочу напомнить; это не я вас, а вы меня втянули в дело с «макаронкой». Вы что, всерьез подумали, что наши противники не поднимут бучу?

— Хватит! Разговор окончен. Я тебя уважаю, ты принес нам много пользы, но пока не свернешь эту авантюру, дорогу ко мне забудь! Срочно все отмени, и чтобы никто сюда не совался. И вот еще что: пока все не уляжется, в пределах моей видимости не появляйся!

Сев в машину, Дима недолго обдумывал ситуацию. Мысль отказаться от намеченного ему даже в голову не приходила. Истерика Черняева подстегнула его к еще более активным действиям.

Вечером, без пятнадцати шесть Максимов сидел в машине у поворота трассы к байсальской птицефабрике. Он встречал тех, кто решился бросить вызов макаронному монстру, будучи уверен, что кто-то, во всяком случае, жители ближайших окрестностей, обязательно откликнется, пусть даже ради любопытства. Но развернувшиеся события превзошли все его ожидания. До назначенного времени оставалось еще десять минут, а его «восьмерка» уже стояла среди служебных машин руководителей пострадавших хозяйств. Понимая, что ожидается массовый съезд представителей совхозов, Дима, оставив с управляющими своего водителя Федора Барбича, помчался в местную школу, чтобы не проводить собрание на улице. Он вошел в кабинет директора, но, даже не успев поздороваться, получил резкий отказ в аренде и актового зала, и даже класса. Непонятно, как директор школы мог узнать или догадаться, зачем к нему нагрянул юрист Черняева. Ответ на этот вопрос Дима получил на крыльце школы, где лоб в лоб столкнулся с раздраженным начальником РОВД майором Жирновым.

— Дима, никаких собраний здесь не будет! Не сей смуту, отправляй всех по домам.

— Во-первых, здравствуйте! Во-вторых, Николай Борисович, я не сею никакой смуты. Мы всего лишь решили провести переговоры с совхозами по предъявлению претензий к «Сулейману».

— Да знаю я все. Езжай в город, в другой район, и проводи там все, что хочешь, хоть государственный переворот. Только не на моем участке!

Продолжать разговор не имело смысла. Дмитрий отправился обратно, туда, где оставил Федю и директоров совхозов. За это время там произошли значительные перемены. Бедолага Федор сидел в милицейском уазике и обреченно взирал через зарешеченное стекло на своего товарища и босса. За тот год, что Федя работал у Димы, произошло много чего малопонятного ему, простому сельскому пареньку из Байсала. Повидал он и главу района в компании бандитов, и пьянки с налоговыми полицаями, а как-то раз даже возил загулявшего Диму на курортную базу Боровое в компании судьи Петропавловского городского суда. Пока босс зажигал в номере люкс с красивой тридцатилетней служительницей Фемиды, сам Федька пил горькую в придорожном мотеле. Да много чего бывало! И нешуточные наезды чеченцев, когда было страшно приближаться к собственному дому, где могла оказаться засада. Но такого затравленного взгляда, как сейчас, Дима у своего «Санчо Пансы», запертого в уазике, никогда еще не видел.

Тем временем люди все прибывали, количество приехавших на встречу директоров хозяйств росло как на дрожжах. Вдоль обочины растянулась вереница служебных «Волг», с десяток машин стояли и вдоль основной трассы перед поворотом. Свернуть на дорогу к птицефабрике им мешали сотрудники ГАИ.

— Товарищи, приношу вам свои извинения, — обратился Максимов к собравшимся. — В ДК нам в последний момент отказали, даже школьный класс не получилось арендовать. Поэтому сейчас, чтобы не нервировать милицию, прошу всех организованно проехать за мной, за черту Байсала в сторону города. Все знают объездную дорогу? Туда я и сверну. И там, прямо в поле…

Договорить пылкому оратору не дали. Максимова, взяв под локотки, препроводили в милицейский бусик, где находился весь личный состав сотрудников райотдела. И вся компания проследовала совсем в другое место.

Следующие три часа Дмитрий Максимов бессмысленно проторчал в кабинете заместителя начальника РОВД. Последний, не зная, чем занять этого бузотера, не раз предлагал ему «раздавить бутылочку», но в итоге, получив окончательный отказ, приговорил ее в одиночку.

По освобождении, направляясь на выход мимо дежурки, озадаченный последними событиями Дима увидел поджидавшего его Федора. Сказать, что «Санчо Панса» был шокирован происходящим, — не сказать ничего. Отчаянно жестикулируя, перескакивая с темы на тему, Федя начал рассказывать, что случилось.

Выяснилось, что Федя имел весьма веские причины столь ужасно себя чувствовать. Как только Дима уехал, к трассе подъехали на крутом джипе люди в штатском и уазик с автобусом, под самую маковку забитые ментами. Штатские сунули в нос Федору корочки КГБ и сообщили, что он арестован по подозрению в подготовке государственного переворота…

И тут с Федей произошло то, что в научной литературе зовется измененным состоянием сознания. Метаморфоза была стремительной, в форсированном, так сказать, режиме, и, разумеется, без воздействия каких-либо веществ. Если ранее, согласно Фединым представлениям, его босс Дмитрий Максимов являлся обычным авантюристом, имевшим главной целью срубить бабла, при этом неважно на чем, то теперь его образ виделся кардинально иным. Иначе Федя стал воспринимать и сам мир.

Когда Федора, подталкивая в плечо, вели в уазик, один из гэбэшников пробубнил ему в спину, что на свободу «подельник экстремиста» вернется в лучшем случае лет через двадцать пять, и то если избежит расстрела. Вот тогда-то до Федора и дошло, в насколько серьезном деле он замешан. Все это он пересказывал на одном дыхании, причем настолько искренне, что у Димы не возникло и тени сомнения в том, что его оруженосец воспринял глупую шутку людей в сером всерьез. Верного товарища следовало успокоить.

— Федор, не кипятись! Между сторонами найден консенсус на высшем уровне. Нас решено обменять на иностранных резидентов. Так что расслабься, не переживай, и давай поскорее смоемся отсюда!

Недоумевающий Федор, так ничего и не поняв, засеменил за своим боссом. Кто эти стороны, что за консенсус, и зачем их с Димой на кого-то менять? Однако задавать глупые вопросы в момент судьбоносного решения сторон об обмене Федя не решился.

Монолог водителя продолжился и на улице. Максимов слушал его вполуха, обдумывая ситуацию. К реальности Диму вернул очередной эмоциональный вопль рассказчика в наиболее живописном месте повествования. Вспомнив выражение глаз Феди, когда тот, сидя в уазике, действительно полагал, что сейчас его повлекут в подвалы КГБ, где примутся выбивать признание в заговоре и откуда, «если, конечно, повезет», он вернется лет через двадцать пять, Дима вдруг засмеялся. Точнее сказать, разразился громким хохотом, чем окончательно добил своего «Санчо Пансу». Тот обескураженно замолчал и непонимающе уставился на виновника своих злоключений.

— Федор! Милый мой Федор! — патетически заговорил Максимов. — Все только начинается! Поверь мне, нас голыми руками не возьмешь. Нас ждет очень увлекательное путешествие, даже не сомневайся! Мы с тобой войдем в историю! Потомки будут помнить нас и с трепетом произносить наши имена. В школьных учебниках напечатают наши фото. Да-да и твое тоже! Фото скромного поселкового паренька, которому посчастливилось стать правой рукой самого́…

На этом месте Дима запнулся. Определение собственного места в истории, а проще говоря, того, кем будет этот «сам», требовало времени. Однако долго размышлять на эту тему не позволяли ни обстановка (крыльцо РОВД), ни атмосфера (было начало апреля, уже стемнело и похолодало). Взглянув на своего преданного помощника, застывшего с отвисшей челюстью, Максимов продолжил.

— Кстати, у тебя есть фотография, достойная для размещения в учебниках?

— Нет. Есть… — противоречиво ответил Федя.

— Все понятно. Где наш транспорт? — подытожил беседу Дима.

Когда оба уже сидели в машине, а прогретый движок распространял по салону приятное тепло, Дима снова заговорил.

— Итак, Федор, подведем итог. Старт дан мощный! Это же совсем другой коленкор! — Максимов чувствовал себя в ударе, несмотря на сильный голод. — Брестский мир подписан самим Николаем II. Согласен?

В присутствии Феди Дима любил сыпать умными словечками, значение которых часто и сам не понимал. Ведь чем больше он — гений, босс! — умничал, тем больше преданности читалось в глазах «оруженосца» и тем реже у того возникало желание заводить речь о зарплате. Честно говоря, на этой странной работе зарплаты у Феди — в обычном понимании — не имелось. Изредка он мог похвастаться перед домочадцами парой стодолларовых купюр, но подобное случалось нечасто. А сейчас так и вообще не до того: как можно было заикаться о столь низменных вещах, когда при подведении итогов несостоявшегося мероприятия выясняется, что Брестский мир подписан самим Николаем II? Спрашивать, что такое Брестский мир, понятное дело, тоже не стоило, хотя бы из соображений безопасности, — это могло оказаться государственной тайной.

Выразив полное согласие непонятно с чем, водитель предпочел выехать со стоянки без лишних комментариев.

— Итак, дорогой мой друг и соратник Федя, какой следующий шаг предпримет наша корпорация? — продолжал разглагольствовать Максимов. — Как поступит наш стачком, сформированный высоким синклитом представителей тружеников села?

При очередном потоке словесных излияний босса Федор снова счел за нужное промолчать. Он уже давно привык к такой манере общения, когда Максимов вроде как и задавал вопросы, но ответов на них не требовал. Да и отвечать представлялось делом неблагодарным. Попробуй догадайся, какой зигзаг выкинет в следующую минуту мозг Димы! Тот и сам не раз признавался, что порой даже предположить не может, куда поток сознания занесет его через час, а тем более через сутки или неделю.

Единственное, к чему Федор реально не мог привыкнуть, — слишком частой смене вывесок передвижной «конторы», состоявшей из них двоих. Порой ему казалось, что где-то там, в закулисье, существует и активно действует коллектив, руководимый его начальником, но в реальности их было всего двое.

Гордое название «Стачком представителей тружеников села» Федор воспринял как новую вывеску и подумал, что выглядит все это довольно странно. Еще неделю назад они разъезжали по области, требуя с тех же тружеников села вернуть долги птицефабрике. А теперь что?

Тогда Дима придумал интересный трюк. От прикормленного налогового полицая он узнал, что до сведения налоговиков доведено распоряжение правительства о содействии предприятиям, имеющим задолженность перед бюджетом, по взысканию долгов с дебиторов. Пока никто не успел понять, как следует толковать эту норму, Дима уже заключил соглашение с начальником областной налоговой полиции господином Эрфардом. Из текста соглашения следовало, что налоговая полиция Северо-Казахстанской области оказывает содействие по вынесению ограничений на право распоряжения имуществом предприятий, состоящих в должниках у птицефабрики. После чего, по словам самих руководителей хозяйств, «этот пацан Максимов» стал для них гораздо страшнее чеченцев. «Те хоть пугают сначала, что зеленкой обольют, а этот вместе с налоговым полицаем сразу описывает и забирает имущество на сумму предъявленных претензий», — сетовали хозяйственники. Федя это слышал не раз.

А теперь вдруг шеф возглавляет стачком по защите тех же самых сельчан. В итоге его, Федора Барбича, сегодня задерживает КГБ и обещает в лучшем случае «четвертак» вместо расстрела. Потом их с Димой выпускают из застенков, пообещав обменять на каких-то резидентов

«Интересно, а если я сам пойду в КГБ с повинной, может, не станут менять? — думал Федя. — Может, снисхождение какое выйдет?»

Проблема состояла в том, что он не понимал, в чем должен признаваться, чтобы избежать обмена. Из тяжелых раздумий его вывел голос Димы:

— Что делает любой уважающий себя арестант после того, как откинется?

— Не знаю. Я не сидел, — недовольно буркнул Барбич.

— Деревня! В загул уходит! Мы с тобой побывали в плену РОВД, пережили муки неволи. Теперь имеем право. Держим курс в «Утенка»!

Когда Дима с Федором входили в кафе «Утенок», намереваясь загудеть по случаю освобождения, губернатор Северо-Казахстанской области в своем кабинете в пух и прах разносил подчиненных, в том числе и начальника КГБ вверенной ему области полковника Мусенко за поднятую в области шумиху.

— Что это вообще за фрукт?! — орал Генрих Андерсович Гиберт на своего зама. — Ты хоть понимаешь, что двадцатилетний пацан до такого бы не додумался? Может, это Черняев свою игру ведет? У него ведь и сходка эта планировалась.

— Нет, — пытался парировать тот. — Судя по всему, все исходит от Зеленченко. Только он может взбунтоваться против нас, ведь и его зерно изъяли. А на приватизацию элеватора у него свои виды имелись, сами знаете. Вот он и нашел дурачка, который теперь бучу поднимает.

— Тогда все ясно, — сказал губернатор, немного успокаиваясь. — Да и не из того теста Черняев, чтобы нам зубы показывать. Ему только перед бабами чешуей блистать. Сейчас позвоню Зеленченко. Может, он уже и от президента благословение получил мочить нас?

Секретарша соединила губернатора с Зеленченко.

— Алло, здравствуй, Василий! Гиберт потревожил. Да, спасибо, здоровье в порядке. Степаныч, мы ведь с тобой давно дружим, поэтому давай напрямик. Да-да в связи с этим вашим собранием в Байсале…

Закончив разговор, глава области подытожил:

— Зеленченко здесь не при чем, похоже, кто-то другой. Или и правда этот щенок самодеятельностью занимается? Кто он вообще такой?

— Да обычный выскочка! В прошлом году при приватизации овощной базы он нам немало хлопот доставил. Кстати, по поручению того же Зеленченко, — устало вздохнув, ответил Гадлиев.

— Да, точно! А я думаю, откуда мне его имя знакомо…

— Смотрите, — Гадлиев нервно сглотнул. — Вот что указывается в служебной записке, которую нам предоставил присутствующий здесь товарищ полковник. Этому Дмитрию недавно исполнилось двадцать три года. Последние полтора года работает у Черняева юристом. Бомбит хозяйства по их долгам. Сколько техники в счет долга позабирали, сами уже счет потеряли. Слабое место — девочки и хранящееся в архиве уголовное дело, возбужденное в 1995 году, тогда же и закрытое. Не дал он ментам себя сцапать.

— Это твоя головная боль! Сделай так, чтобы я больше про этого сосунка не слышал, — еще более устало ответил губернатор.

Тем временем виновник диалога между первыми должностными лицами области во всю прыть отплясывал джага-джагу в кафе «Утенок», а вокруг него отжигала, демонстрируя изгибы соблазнительного тела, полуфиналистка конкурса красоты «Мисс Петропавловск-1996». За ней и двумя ее подружками смотался в город Федор, пока Дима распоряжался накрыть поляну в уютной кабинке с камином. Отсюда в течение следующих трех суток Максимов выбирался лишь в свою обитель любви за тем, о чем здесь писать неприлично…

16 апреля 1997 года он вернулся домой, к жене Ирине и четырехлетнему сынишке Степе. Спустя еще два дня, утром 18 апреля, Максимов сидел в комнате ожидания на проходной областного КГБ. За два дня, проведенных с семьей, он составил текст заявления по факту неправомерных действий сотрудников Байсальского РОВД. Упомянул и повестку сорванного милицией собрания, а также изложил историю хищений зерна у сельхозпроизводителей области. В заключение просил принять меры касательно милиционеров, незаконно задержавших его в Байсале, и содействовать в возбуждении уголовного дела в отношении ряда лиц, связанных с «Сулейманом» и причастных к хищениям зерна с элеваторов области. Именно «хищениями» Дмитрий назвал несанкционированную передачу зерна, поскольку никаких разрешительных документов на право распоряжения чужой собственностью ни губернатору, ни его замам, ни тем более туркам никто не выписывал.

Проблемы, однако, начались сразу же. Дежурный офицер, которому Дима сунул под нос свое заявление, предложил ему подождать кого-либо из компетентных сотрудников.

— Товарищ майор! — злился Максимов. — Я уже полчаса жду какого-то вашего сотрудника! Вы зарегистрируйте мое заявление, да я домой пойду!

— Минуту еще подождите, к вам сейчас выйдут, — сурово нахмурил брови майор.

В это время полковник Мусенко, главный чекист области, сидел в своем кабинете и с недоумением читал заявление Максимова, сорок минут назад принесенное из дежурки. Он не знал, регистрировать его или нет. Дозвониться до губернатора или его зама полковник не мог, потому что те отбыли с дружеским визитом к губернатору Тюменской области.

— Бекетыч, зайди, — пригласил он по внутренней связи своего зама. — Вот гляди. Прочти прямо сейчас.

В кабинет вошел заместитель и принялся внимательно изучать заявление. Когда он дочитал текст, Мусенко холодно спросил:

— Ну, что скажешь?

— Да что сказать? Голованов практически с этим же вопросом нам уже два года покоя не дает. Тут и так все ясно. Только, сами знаете, «Сулейман» создавался по воле самого Первого. Что мы-то сделать можем?

— Правильно рассуждаешь. Поэтому возьми это и ступай в комнату ожидания. Там сидит юный авантюрист… насмотрелся, видать, итальянского сериала «Спрут». Верни ему заявление и настоятельно порекомендуй не лезть не в свое дело. Понял? — отдал приказ полковник.

— Так точно. Разрешите исполнять?

Как только заместитель покинул кабинет, полковник устало опустился в кресло и закрыл глаза.

Из КГБ Дима вышел взвинченным. Он понимал, что если его обращение отказались даже регистрировать, ничего хорошего ожидать не приходится. Теперь-то как быть? Вышедший к Максимову комитетчик вежливо, но доходчиво объяснил, что его заявление регистрировать никто не собирается, а с жалобами на сотрудников РОВД следует обратиться в прокуратуру соответствующего района. Что касается зерна — в суд и только в суд, а уж никак не в их организацию.

Дима был совершенно деморализован. В следующем месяце он не придумал ничего умнее, чем рассылать это заявление, правда, исправленное и дополненное, в другие правоохранительные органы. Основным дополнением стала жалоба теперь уже на бездействие областного КГБ.

Апрель вместе с растаявшим снегом испарился и канул в прошлое. Май прошел в тщетном ожидании реакции госорганов. В силу наивности, свойственной молодости, и отсутствия истинного представления о реальном положении дел Дима пребывал в уверенности, что механизм правовой защиты вот-вот придет в движение. Да и как иначе? Ведь он обратился к самому президенту Казахстана! Сейчас его администрация устроит грандиозный шухер, и на орехи достанется всем. Маховик закрутится, и против губернатора возбудят уголовное дело!

Реакция не замедлила последовать: маховик закрутился, но, увы, совсем в другую сторону. Начальнику КГБ полковнику Мусенко устроили нагоняй за то, что не пресек на корню действия «протестной суки»! Лихорадило и администрацию губернатора.

— Худохтар Гадлиевич, вы и в дальнейшем собираетесь пассивно наблюдать, как этот сопляк на нас бочку катит? А ведь завтра он в газеты писать начнет. Что молчишь, сказать нечего? — кричал на своего зама губернатор области. — Мусенко, может, хоть ты что-то дельное скажешь?

Глава областного КГБ в ответ лишь вытянулся в струнку и молча уставился на люстру под потолком кабинета.

— Ладно, полковник, не психуй, просто реши вопрос в оперативном порядке… не мне тебя учить, — почти мирно закончил разнос Генрих Андерсович.

Реакция «в оперативном порядке» последовала очень быстро. Вечером 9 июня, когда Максимов возвращался с празднования дня рождения младшего брата, у дома его уже ждала черная «Ауди».

— Дима, салам алейкум! — произнес через приоткрытое окно водитель. — Аубакар посоветовал нам к тебе обратиться. Если располагаешь временем, иди в машину, поговорить надо.

Не почувствовав подвоха, Максимов отправил домой жену с ребенком, а сам сел в машину, где, как оказалось, уже сидели трое здоровенных чеченцев. Двери тут же заблокировались.

— Не дергаться! Сиди смирно. Ваха, смотри, чтобы не брыкался, — распорядился водитель, выезжая со двора.

Машина остановилась у глубокого оврага. Сначала из салона вышли чеченцы, затем пассажир. Максимов не успел даже сгруппироваться, как получил удар под дых. Хватая ртом воздух, он попытался устоять на ногах, но от следующего пинка в спину отлетел на несколько метров ближе к обрыву. Попытался подняться, но его снова сбили с ног и волоком потащили к краю.

— Ты, демонюга, Чингачгук недоделанный, нохчей местных знаешь? — брызгая слюной, спросил самый мордастый. С полминуты Дима молчал. Потом ответил:

— Только Аубакара — он чеченец, товарищ мой, одногруппник…

— А теперь внимательно посмотри на меня и на них!

Двое других, не выражая эмоций, приблизились вплотную, глядя на Диму со спокойным равнодушием профессиональных киллеров.

— Скажи, ты когда-нибудь видел кого-то из нас в вашей дыре?

— Нет.

— Это хорошо. Но если заставишь нас переться сюда еще раз, то следующая наша встреча будет последней в твоей жизни. Понял меня?

— Понял.

— За деньги, что люди заплатили за нашу беседу, мы могли бы тебя здесь живьем закопать. Но нас попросили только предупредить. На первый раз.

Больше Диму не били. Не говоря ни слова, чеченцы сели в машину и уехали. Домой Максимов пришел только к полуночи, добравшись до города на попутке.

«Да, деласерьезные, — размышлял он, лежа дома на диване. — Чехи и правда в городе не засвечены. Откуда, интересно, они узнали про Аубакара?»… И Дима провалился в беспокойный сон.

Выяснить это можно было только у самого бывшего одногруппника. На следующий день Максимов встретился с ним. Встреча явно не доставила радости ни тому ни другому.

— Аубакар, тебя никто из чеченцев залетных обо мне не спрашивал? — спросил Дмитрий. Последовал отрицательный ответ, но выражение глаз Аубакара свидетельствовало об обратном.

После этого непродолжительного разговора Максимов ударился в пьяный загул. Несколько дней спустя, придя в себя в доме своей верной подруги Ольги Сулейменовой, Дима вызвал водителя и отправился к Зеленченко.

— Василий Степанович, это не бандиты. Они профессиональные убийцы, наемники. Полагаю, что из России. Может, из Свердловска.

— А почему именно из Свердловска? — поинтересовался Зеленченко.

— Они меня в машину завлекли, сказали, что от Аубакара. Это мой одногруппник. У него в Свердловске дядя, в прошлом из боевиков. А по глазам Аубакара я понял, что он знает о них и встревожен.

— Что ты намерен делать?

— Полагаю, надо поднимать общественность, СМИ. Придется переходить на конспиративный образ жизни. Постараться остаться в тени. Съеду на квартиру, передвигаться буду скрытно. Поднимать шум. Завтра в КГБ новое заявление отвезу о похищении и угрозах убийством, — ответил Дмитрий.

— Правильно, — Василий Степанович потянулся к телефону. — А я с Мусенко сейчас свяжусь. Пусть прекратит голову в песок прятать. — Подняв трубку, он твердо произнес: — Алло, здравствуй, полковник! Зеленченко беспокоит. Давай сразу по делу. Ты, кстати, помнишь, что у меня прямая связь с президентом? Так вот, Дима Максимов сейчас у меня. Его чеченцы какие-то похитили, убить грозились. Я пока президенту звонить повременю, но завтра Дима опять будет у тебя с заявлением. Лучше сразу скажи, что отказываетесь реагировать! Ты же знаешь, я до самого президента дойду! Это что за беспредел творится в области? Сначала у меня зерно украли, а теперь ты делаешь вид, что ничего не происходит! А тут еще эти чеченцы! Может, и ко мне их отправишь?

— Ну зачем ты так? — судя по голосу, Мусенко явно нервничал. — Этот пацан и так уже осиное гнездо разворошил. Я ждал твоего звонка. Пусть завтра в 10.30 прибудет к нам. И обстоятельное заявление про чеченцев напишет. Договорились?

— Обязательно прибудет. И заявление напишет, — пообещал Зеленченко.

— Между нами, Василий Степанович, этот мальчишка все правильно делает. Если и дальше так пойдет — если его не остановят, не купят и не запугают, — поможем, не сомневайся.

Дима слушал разговор по громкой связи. От Зеленченко они с Федей выехали в город. Проезжая на обратном пути Байсал, свернули к дому водителя. Оставив его у калитки, Максимов сам сел за руль. Он ехал не спеша, прокручивая в голове разговор Зеленченко с главным чекистом области. Последняя фраза полковника Мусенко несколько обнадеживала. Но угроза, судя по всему, не миновала.

Верстка! Здесь и далее выделенный текст — на светло-серой плашке с закругленными углами.

Двадцатитрехлетний Дмитрий Максимов, авантюрист и ловкий махинатор, женившись пять лет назад, семейной жизнью толком не пожил. Его хватило на первые шесть месяцев после регистрации брака в далеком 1992 году, когда им с женой исполнилось по восемнадцать лет. В том же году родился сын Степа.

Затем, в 1995 году учредив МЧП с громким названием «Промторг-инвест», прикоснувшись к большим деньгам, Димка, как говорится, съехал с катушек. Наличные проходили через его руки в больших вещевых сумках, в которых он отправлял деньги в Москву, Питер, Алматы.

Главный способ заколачивания бабок заключался не в коммерческих сделках, а зачастую в граничащих с уголовно наказуемыми деяниями финансовых операциях — таких как помощь по превращению безнала в денежные купюры за определенный процент или обналичивание векселей государственных продовольственных корпораций. Но источником настоящих, больших денег стали гарантированные обязательства областного финансового управления, согласно которым всем государственным предприятиям области вменялось в обязаность принимать в качестве оплаты за свои услуги и продукцию. На деле же эти бумажки в больших мешках, навязываемые частным предприятиям, были, по сути, неконвертируемыми. Ими можно было лишь погасить задолженность по налогам в пенсионные фонды или совершить платежи в бюджет. При этом хождение обязательств заканчивалось 20 декабря 1996 года.

Тогда директор «Промторг-инвеста» придумал простую, но чрезвычайно прибыльную комбинацию. Задел состоял всего из нескольких слов.

Вниманию руководителей коммерческих предприятий!

Принимаем на обналичивание денежные обязательства областного финансового управления. Сумма не ограничена. Обращаться по адресу: г. Петропавловск, улица Ленина, дом 31, МЧП «Промторг-инвест».

Прежде чем обнародовать эту рекламу, Димон, принарядившись в крутой бордовый пиджак и нацепив на шею пятидесятитрехграммовую золотую цепь, посетил руководителей Петропавловского мясокомбината. В застойные времена он был известен по всему Союзу — поставлял Советской армии тушенку. После распада СССР, ближе к 1996 году, «мясик» доживал последние дни. Назначили процедуру банкротства. Задолженность предприятия перед бюджетом и пенсионным фондом составляла миллионы долларов.

Схему молодого, но весьма солидного бизнесмена Максимова руководство «мясика» приняло «на ура»: комбинат закрывал часть долгов перед бюджетом, а на сумму покрытия путем взаиморасчета отпускал продукцию, причем без НДС. Разумеется, кроме официальной стороны вопроса, имелись и частные договоренности.

Директриса «мясика» занялась сбором наличных и поиском потребителей, чтобы Дмитрию не заморачиваться с такими мелочами. Он лишь выписал ей пачку доверенностей с печатью своего МЧП. И пошло-поехало! В октябре, когда до конца хождения этих бумажек оставалось два месяца, в офис «Промторг-инвеста» их свозили пачками. Обналичка шла полным ходом. Правда владельцы векселей получали всего сорок процентов от номинала, но были рады и этому. Ничтожная часть вырученных денег ушла на взятку налоговым полицаям. Благодаря банькам с девочками никаких вопросов у них больше не возникало.

После махинаций с мясокомбинатом Дмитрий Максимов «всплыл» на птицефабрике, где очень скоро взял в свои руки все долговые обязательства перед ней и с азартом взялся за дело. От семьи — расслабиться после непосильных трудов — Дима на сторону не уходил, скорее наоборот: на пару дней возвращался домой отдохнуть от своей бурной деятельности, в том числе бани, казино и девок.

Глава 3

НОВЫЕ ПОЛЕЗНЫЕ ЗНАКОМСТВА

На следующий день Диму, доверенное лицо самого Зеленченко, уже с утра встречали у входа в КГБ. Посетителя сопроводили к полковнику Мусенко. Разговор длился больше часа. Сюда же был вызван и начальник пятого управления Елдос Горманов. После беседы с Мусенко диалог продолжился уже в его кабинете, расположенном в соседнем здании.

Новый знакомый показался Диме толковым, заслуживающим внимания деловым человеком. Судя по лукавому блеску глаз, его вполне можно было взять в долю, а с таким компаньоном, как представитель всесильной организации, дело точно должно пойти в гору. Словно прочитав мысли молодого человека, чекист заговорил:

— Интересная картина вырисовывается! Ну, Дима, теперь все будет путем, однозначно! Раз наверху дали отмашку, не сомневайся! И с чеченцами разберемся. За сутки всех на уши поставим, закошмарим по полной. Пусть только еще проявятся!

— Сказали, если еще раз проявятся, то эта встреча будет последней в моей жизни, — мрачно ответил Максимов.

— Дима, все это понты чеченские. Их уже вычисляют наши люди. Скажи, пожалуйста, — извини, конечно, — а почему столь влиятельный человек именно к тебе обратился? Ты еще молодой — и вдруг на такой уровень замахиваешься!

Уклоняясь от ответа, Дмитрий задал встречный вопрос:

— Елдос Казбекович, если судить по акценту, вы не местный. Южанин?

— Не местный. Но и не южанин. Я тургайский. Слышал про наши места?

— Конечно! Ваши земляки славятся боевым духом… Елдос Казбекович, вообще-то на сухую обсуждать такие дела не очень комфортно. Честно говоря, в утробе вашей организации обстановочка так себе. Может быть, сейчас я пойду, а вечером посидим где-нибудь, поговорим за рюмкой чая? — предложил Дима.

— Да можно, почему бы и нет! Где?

— При птицефабрике в Байсале есть неплохое кафе. Там две «банкетки», кухня вполне приличная. А девушки какие красавицы! Жду вас в восемь вечера.

— Буду обязательно. Только со мной еще два сотрудника придут, не возражаешь?

— Я только за. До встречи!

Из КГБ Дима поехал домой. Он давно хотел куда-нибудь сходить с сыном, а домашние только того и ждали. Радости жены и сына не было предела. В кои-то веки папка с нами погулять собрался!

Стрелки часов приближались к семи вечера. До встречи с чекистами оставался час. С некоторым чувством вины глава семейства отвез жену и сынишку домой. Войдя в квартиру, он между делом набрал номер администратора кафе, попросил накрыть малую «банкетку» на шесть персон, да не ударить в грязь лицом и приготовить бешбармак с головой барана для почетного гостя, как принято у казахов.

Двадцать минут девятого Дима подъехал к кафе. Он нервничал, понимая, что с первых шагов возможного сотрудничества выставляет себя несолидно. Виновницей опоздания стала байсальская красавица Мадина: она обзванивала подружек, чтобы определиться, кто из них якобы случайно появится вместе с ней в кафе в самый разгар застолья, когда мужчины пожелают скрасить досуг. На эти разговоры время и ушло.

К радости Дмитрия, никто из кагэбэшников еще не приехал. Оценив по достоинству великолепно накрытый стол, он подошел к стойке бара, где его ожидал верный Федя. Отдав «оруженосцу» ключи от машины, Дима попросил его часа через полтора заехать за девушками и привезти их в кафе. Пока он разговаривал с водителем, на пороге кафе появились приглашенные.

Как полагается по этикету, хозяин вечера в первую очередь поприветствовал господина Горманова. Двое других представились просто — Дулат и Ербол. Все прошли в «банкетку» и расселись за накрытым столом. Федор, еще немного посидев за стойкой, отправился за девушками.

Обстановка за столом с первых минут сложилась на удивление легкой. Все чувствовали себя раскрепощенно. Одна бутылка армянского коньяка сменяла другую. Говорили о разном, но ни о чем серьезном. Под третью бутылку подали бешбармак, аромат которого заполнил зал, довершив тем самым ощущение комфорта и расслабленности. Выпили за дружбу и продуктивное начало работы, за взаимовыручку и достойные дивиденды для каждой стороны. Последний тост произнес хозяин застолья. Для майора его слова не оказались неожиданными: несколько минут назад, когда сопровождающие ненадолго вышли, Дима кратко изложил ему свои соображения об авантюре с зерном. Тот четко уловил посыл сказанного — иначе говоря, закамуфлированного предложения доли, и мгновенно прикинул, о каких деньгах идет речь. Вырисовывалась сумма не менее чем в полмиллиона американских долларов и возможная доля майора в той же валюте. От цепкого взгляда Димы не ускользнул алчный, довольный блеск глаз собеседника. Чтобы закрепить тему, но избежать некорректных формулировок, Дима и поднял тост за дивиденды. Наполненные коньяком хрустальные рюмки звякнули гораздо сильнее, чем предыдущие, что тоже не осталось незамеченным. Все поняли: этим звоном скреплен негласный союз людей, объединенных одной целью, — личное обогащение с помощью друг друга.

Шел уже двенадцатый час ночи. Девушки в зале вовсю развлекались самостоятельно, правда, было их всего двое — Мадина и Маша. Завершив переговоры и выпив с Елдосом на брудершафт, Дима предложил ему выйти в зал осмотреться. Он нисколько не сомневался, что подвыпивший гость обязательно обратит внимание на Мадину. Максимов заранее предупредил, что с ним придет серьезный дядя. Не знала Мадина только о том, какую организацию тот представляет.

В поселке Мадину с Марией не воспринимали как гулящих, их репутация в Байсале оставалась довольно приличной. Переехав из другого райцентра в связи с ликвидацией района, девушки работали в райсовете, а вечерами часто скучали в арендованной квартире. Но вскоре у них появился новый знакомый, Дима Максимов, и буквально изменил их жизнь. Сначала он стал ухаживать за Мадиной, потом переключился на Машу. Подругам Дима нравился: рядом с ним всегдабыло легко и весело.

За стол к девушкам проследовали только Елдос и Дима. Подчиненные майора незаметно ретировались, отдав распоряжение сотрудникам охранного агентства птицефабрики приглядывать за их начальником. Выпив с девушками за знакомство, мужчины пригласили их на медленный танец и в «банкетку» вернулись уже вчетвером.

Из кафе девицы увезли кавалеров к себе на квартиру, благо она оказалась трехкомнатной. Места хватило всем, и после бурной ночи все четверо собрались на кухне. Была суббота, ничто не мешало продолжить такой приятный кутеж. Только к вечеру воскресенья оба мужчины, довольные проведенными выходными и скрепленным союзом, вернулись в город и разъехались по домам.

Глава 4

ЯВЛЕНИЕ ГОЛОВАНОВА

Осень 1979 года

В заборе, огораживающем возведенный в конце 1960-х годов прошлого столетия элеватор «Колос», имелась скрытая от постороннего глаза закамуфлированная досками дыра, служившая тайным лазом для мелких крадунов из числа работников крупного зернохранилища, где хранилось до семидесяти тонн зерна. С наступлением темноты рядовые рабочие и молодые специалисты бойко проносили через этот лаз краденую пшеницу в двадцатилитровых ведрах. В то время «на пути к светлому будущему», то есть к победе коммунизма, воровали везде, где что-то плохо лежало. На заводах, фабриках по пошиву белья иобработке древесины и, конечно же, больше всего — в сфере общественного питания. Всем нужно было выживать, кормить детей. Нес зерно с элеватора и молодой специалист Гришка Голованов. От своих товарищей он отличался интересной особенностью: всегда был уверен, что рано или поздно возглавит зернохранилище. «Ничего, ничего, вот посмотфите, я еще дифектофом здесь когда-нибудь стану» — бубнил себе под нос шепелявый воришка.

Шли годы. Смекалистый Гришка продвигался по карьерной лестнице, вступил в партию, заручился поддержкой бюро обкома КПСС. Последнее обстоятельство пришлось очень кстати в период распада всего и вся. Система рушилась, и на ключевые должности продвигали лишь «своих», то есть людей с крепкими деловыми задатками. Так в один прекрасный день Григорий МихайловичГолованов и стал директором элеватора, но уже не государственного предприятия, а АООТ «Колос».

С первых дней «коммерциализации» он начал вынашивать идею: как простое хранилище зерновых превратить в прибыльное предприятие по переработке пшеницы в продукцию, пользующуюся в народе большим спросом. В результате на базе АООТ «Колос» был создан макаронный комбинат. Изначально он и являлся автором этого проекта. Еще в 1992 году летал в Турцию, приценивался к стоимости бизнес-плана, налаживал деловые контакты. На начальном этапе инвестировал в проект единолично, вкладывая не только материальные средства, но и душу. В итоге его кинули на деньги, лишили должностии вышвырнули на улицу…

С момента заключения союза с Гормановым деятельность Димы по выбиванию долгов с «Сулеймана» приняла совсем другой оборот. Новым его союзником стал Голованов. Всю свою безудержную энергию Григорий Михайлович посвящалборьбе за возвращение как должности, так и бизнеса, но его усилия были тщетны: он лишь все глубже погружался в пропасть, наживая врагов опасных и способных на самые радикальные действия.

16 июня 1997 года Голованов встретился с Дмитрием Максимовым в кафе «Тути».

— Дима, я три месяца внимательно слежу за тобой и вижу, что ты продвигаешься вперед, — начал Григорий Михайлович. — Но одному тебе не справиться. Предлагаю материальную и информационную поддержку. У меня есть серьезный компромат на турок и губернатора.

— Большое спасибо! Материально я пока не пострадал, а вот информация придется очень кстати. Я намерен привлечь к ситуации внимание СМИ.

— Да, это может принести свои плоды. В общем, давай поддерживать связь. Я кое-что подберу, пока, как говорится, «на закуску», и подкину тебе. Если дело пойдет, еще инфу получишь. Но смотри, будь осторожен. Мне уже сделали предупреждение.

— Чеченцы? — догадался Дима.

— Да. А ты откуда знаешь? — удивился экс-директор элеватора.

— В мае меня у дома так же подловили. Увезли за тридцать километров от города и доходчиво разъяснили, что жизнь — штука весьма условная. Их было трое, и все залетные.

— Да, и со мной разговаривали двое, а еще один в машине сидел…

В конце июня прокурор Ласковец вынесет в Комитет финансового контроля предписаниео проведении ревизии по движению зерна пшеницы урожая 1996 года. Затем состоится еще одно полезное знакомство: Дима Максимов встретится в кабинете Горманова с главным контролером-ревизором КФК Багенбаем Сериковичем Усмановым. Уже через трое суток они станут дни напролет мотаться по районам, объезжая хозяйства, указанные в реестре собственников зерна, переданного «Сулейману».

Им пришлось очень нелегко: целый месяц Дима со старичком ревизором колесили по просторам области, но даже у трети совхозов им не удалось взять объяснительные. Дмитрий как одержимый пытался объять необъятное. В итоге, вспомнив алчный взгляд майора КГБ, он решил, что пора обратиться к своему компаньону.

Найдя Елдоса в пятом управлении КГБ, Дима сообщил о срочной необходимости в разговоре наедине. Была пятница. Вспомнив прошлые посиделки в преддверии выходных, чекист с удовольствием принял предложение Дмитрия встретиться в том же кафе.

На этот раз банкет накрыли на три персоны. Сев за стол, Дима ввел майора в курс дела, а также не преминул похвастаться пухлой папкой крокодиловой кожи, набитой договорами о переуступке праватребования долгов с «Сулеймана». В течение месяца ни один руководитель хозяйства не отказался подписать такой договор. Все с готовностью брались за ручку и уступали Максимову право требования долга, тем более при виде ранее заключенного соглашения с доверенным лицом президента Бексултанова — Зеленченко. Каждое подписание договора наделяло гражданина Максимова Дмитрия Степановича законными полномочиями на предъявление материальных претензий к «макаронке», правом самостоятельного получения в счет долга денег, имущества, заверения своей подписью любых мировых соглашений с должником. Размер общей суммы долга, вытекающего из уступки права, согласно лежащим в этой папке документам, уже превышал двести пятьдесят тысяч долларов.

Дима очень надеялся на помощь и поддержку майора.

— Казбекыч, это только начало! Есть куда более крупные объемы изъятого зерна — в дальних хозяйствах Джамбульского, Возвышенского и Булаевского районов. Надо собрать их представителей в городе. Охватить всех я просто физически сразу не смогу. А если затянем дело, они могут самостоятельно по нашим следам пойти.

— Ты прав. Подумай и поставь задачу. Я все организую, — поддержал его Елдос, закусывая коньяк сочным шашлыком.

— Уже подумал. 24 июля в Департаменте сельского хозяйства состоится общее собрание с руководителями всех хозяйств области. Вот бы мне на нем выступить! И объявить о предъявлении солидарных претензий.

— А раньше почему не сказал? Осталось всего четыре дня! Какого черта ты мотаешься по области? Давно пора на этом собрании сосредоточиться!

Еще полчаса Елдос Казбекович радовался жизни за накрытой поляной, тиская под столом аппетитные бедра Мадины. Однако на этот раз продолжительного загула не получилось с учетом предстоящей встречи с аграриями. Утром следующего дня партнеры вернулись в город к семьям.

Во вторник, 24 июля, дождавшись, когда собрание директоров совхозов подойдет к концу, Дима вышел к трибуне.

— Здравствуйте, товарищи! Многие из вас знают о нашей кампании по возврату собственности незаконно переданного зерна в АООТ «Сулейман» в 1996 году. Некоторые из вас 12 апреля уже приезжали на встречу к птицефабрике, с кем-то мы заключили договора о переуступке прав. Но основная часть присутствующих здесь еще не вступила с нами в диалог. Пользуясь случаем, предлагаю всем вместе присоединиться к нам и предъявить солидарный иск макаронному комбинату. Всех желающих буду ожидать после окончания собрания в своей машине, на стоянке возле департамента. Спасибо за внимание!

Все, кто подходил к его «восьмерке», получали по нескольку экземпляров бланков договоров о переуступке прав требований и других документов для АООТ «Сулейман».

— Вот и началась игра по-крупному, — глядя сквозь лобовое стекло куда-то вдаль, произнес Дима. — Федор, скоро ты будешь мучиться икотой от шампанского, доставленного к нам в номера прямиком из провинции Шампань!

Федя, энергично выруливающий со стоянки, думал о более приземленных вещах. Его уже третью неделю пилила жена: «Мало того, что ты со своим Максимовымпо бабам шляешься, так еще и денег в дом не приносишь!». А у тещи скоро юбилей. И Дима, словно назло, взял курс в фирменный магазин радиотехники. Полгода назад в продажу поступили радиотелефоны. К ним прилагалась станция, усиливающая сигнал до шестидесяти километров, которая устанавливалась в багажнике. Цена технической новинки была астрономической — без малого три тысячи долларов. За такие деньги Федя по тем временам мог купить трехкомнатную квартиру в центре Байсала и наконец-то съехать от тещи.

Последние три-четыре месяца служба всеобщего спасения «Максимов и компания» несла большие расходы, а прибылей не возникало вовсе. За год востребования долгов птицефабрики Дима заработал огромную сумму, начисленную ему и его подставной фирме. В долларовом соотношении — более сорока тысяч. Теперь эти деньги ему должен «пташник».

Схема взыскания долгов выглядела очень удобной. Максимов по соглашению с птицефабрикой в претензионном порядке востребовал долги. На «пташник» в основном переписывались зерно и часть техники. Десять процентов от суммы закрытого дебета за оказанную услугу начислялось на него как на физическое лицо. Но сумма предъявленной претензии должникам зачастую в два раза превышала сумму дебиторской задолженности.

Штрафных санкций претензия не предусматривала, все было гораздо основательнее. Предприимчивый юрист накручивал к сумме основного долга всего лишь ставку рефинансирования, утвержденную Национальным банком Республики Казахстан, которую суды, согласно статье 353 Гражданского кодекса, принимали как безусловную. В 1994–1997 годах инфляция превышала сто процентов годовых, благодаря чему сумма долга, просуществовавшего два-три года, увеличивалась соответственно в два или три раза абсолютно на законных основаниях. При этом откомандированный представитель налоговой полиции, содействующий востребованию долга, при несогласии управляющего тут же описывал ликвидную технику и выносил ограничение на право распоряжения ею.

В итоге должнику некуда было деваться, и стороны расходились полюбовно. Все, что превышало сумму долга, зачислялось уже на счет МЧП — юридического лица. Но превратить эти цифры в наличные на бумаге не представлялось возможным. Пятнадцать коробок яиц в неделю, и то если повезет.

В принципе аналогичная практика в те годы была очень распространена. В лихие девяностые предприятия-производители еле-еле сводили дебет с кредитом. Основным видом расчета по долгам оставался натуральный обмен, в том числе и по заработной плате. На заводах зарплата рабочим выдавалась продукцией, ими же и производимой: на мясокомбинате — тушенкой, на ликеро-водочном заводе — алкоголем. В самом тяжелом положении оказались работники бюджетной сферы: учителя, врачи и библиотекари жили буквально впроголодь.

Махинаторы, подобные Димке Максимову, активно практиковали схему взаиморасчетов или взаимозачетов. Имеющий деньги предприимчивый субъект, покупая у кредитора предприятия долг со значительным дисконтом, после переоформления права взыскания задолженности получал ее продукцией, но прежде находил потребителя в соседней России. Взаимозачеты, как правило, осуществляли бизнесмены калибром покрупнее. Удавалось проводить и межправительственные операции между государствами, связанными добрососедскими отношениями. Словом, для различного рода воротил наступило сладкое время. А для простого люда, «на пути к светлому будущему» честно пахавшего на своих предприятиях, — крайне тяжелое.

Схема переуступки долгов с «пташника» оказалась весьма эффективной. Деньги были начислены немалые. Но если бы кто-то предложил Максимову продать долги за наличные — за треть или даже четверть от общей суммы, — он бы с радостью согласился и оказался бы в выигрыше.

Глава 5

ПЕРЕГОВОРЩИК

Когда Максимов отсчитывал сто семьдесят тысяч тенге за покупку радиотелефона, Федор хотел было остановить босса, но тот настолько твердо решил купить это чудо техники, что отговаривать его не имело смысла. Деньги Дима взял из неприкосновенного запаса, отложенного на поездку в Тольятти за новенькой «девяткой». Однако очередная его идея связаться с «макаронкой» размела в пух и прах ранее намеченные планы, и Федя лишь недовольно бурчал себе под нос что-то невнятное.

Радиостанцию подсоединили к домашнему номеру матери Дмитрия, причем с умыслом. В противном случае его жене пришлось бы несладко от непрекращающихся звонков знакомых барышень мужа. Для первой проверки связи из машины позвонили Елдосу Казбековичу.

Майор сам предложил встретиться в «Утенке» и просто поужинать — причем дал понять, что на этот раз можно обойтись без бордельеро с девочками. В кафе действительно состоялся сугубо деловой разговор. Теперь Елдос обращался к Максимову с предложением, сулящим взаимную выгоду. Интрига крутилась вокруг нынешнего главы района, в прошлом руководителя крупного агропромышленного комплекса «Налобино».

— Их пора доить! Согласен? Надо же и о старости позаботиться.

Такой поворот разговора несколько обескуражил Диму. Ему очень не понравилось то, что имел в виду комитетчик, но назад дороги уже не было. Если он откажется, то Горманов попросту переедет его, словно асфальтоукладчик. Уже завтра процессуальные противники Максимова узнают, что он остался без влиятельной поддержки, а это означает скорую встречу с чеченцами. Последнюю в его жизни. И встреча эта не заставит себя долго ждать.

Просьба Елдоса выглядела не слишком сложной. Диме лишь предстояло пригласить главу района на обед для конфиденциального разговора, во время которого по секрету сообщить ему нерадостную новость — что тот уже полгода находится в разработке КГБ со всеми вытекающими последствиями. Собранной на него доказательной базы достаточно, чтобы как минимум лет на десять переместить районного князька в условия, совершенно непригодные для жизни. Но есть реальная возможность избежать такой печальной судьбы, сделав маленький подарок одному хорошему человеку.

Через четыре дня, за этим же столом, Дима обсуждал результаты оперативной разработки главы района с самим ее объектом — господином Демиденко. В начале беседы тот явно куражился над сидевшим напротив юнцом. Но спокойная, уверенная речь, холодное безразличие к понтам главы района вынудили Демиденко напрячь все извилины и ловить каждое слово Димы.

Дело увенчалось успехом. В конце июля семейство Гормановых въезжало в шикарный двухуровневый коттедж. По такому случаю майор устроил пикник на озере Лебяжьем, в тридцати километрах от города. Компания была сугубо мужская — те же лица, что присутствовали весной на первом застолье в «Утенке»: Ербол, Дулат, сам Горманов и Дима. За прошедшие четыре месяца у троицы из КГБ явно улучшилось материальное положение, о чем можно было судить не только по их внешнему виду: начальник обмывал коттедж, а Ербол и Дулат прикатили на новеньких иномарках.

Диме почему-то запретили ехать на своей «восьмерке». Майор доставил его на собственном «Форде». Причина стала понятна на шестом тосте. Подняв рюмку «Хеннесси», слово взял сам новосел:

— Предлагаю тост. Чтобы, как говорится, у нас все было и нам за это ничего не было! Дима, обращаюсь к тебе. В нашем деле передвигаться на «Жигулях» просто несолидно! Вот ключи от моего «Форда», завтра переоформишь. А теперь выпьем за дружбу, и чтобы машинка не ломалась!

Взяв ключи от шикарной иномарки и опрокинув уже наполненную рюмку, Дима не стал отказываться от подарка, чтобы не портить общую атмосферу. Скромно поблагодарил и сунул ключи в карман, но презент чекиста однозначно решил вернуть. Не сейчас, во время попойки у озера, а завтра, на трезвую голову, тактично объяснив причину.

Такое решение, возможно, станет знаковым, или ключевым, — кому как больше нравится, — во всей последующей жизни Дмитрия Максимова. Но это будет завтра. А сегодня в кармане у него ключи от мечты и множество девчонок томятся в ожидании веселого, компанейского Димы!

Когда коньяк был выпит, шашлык съеден, огонь залит, а компания собралась по домам, Горманов возжелал общества Мадины. Заехав с Елдосом за девушкой, Дима отвез их в профилакторий «Скиф», где парочка незамедлительно предалась любовным утехам. С телефона администратора он позвонил своей подруге, модели Рите, и предупредил, что будет у ее подъезда через десять минут. Возможная встреча с гаишниками его не напрягала — весь личный состав ГАИ знал, кому принадлежит этот «Форд».

С Ритой Дима познакомился год назад на конкурсе красоты «Мисс Бавария», приуроченном к открытию нового ресторана с одноименным названием. Максимов (разумеется, в бордовом пиджаке) входил в состав жюри. Он лично поздравил победительницу и подарил ей видеоплеер.

Утро они встретили в постели, в номере того же «Скифа», но задерживаться здесь парочка не пожелала. Душа требовала куража! Натянули не совсем свежую одежду, разместились в удобном салоне «Форда» и, недолго думая, отправились на поиски компании — заехали за подругой Риты Милой и бывшим одногруппником Димы грузином Гоги. Все вместе отправились в ресторан, где гульнули по полной. Глубокой ночью Дима, не спавший в последние сутки ни минуты, уже гнал «Форд» в курортную зону Боровое. Рита с Милой пытались отплясывать под оглушающие ритмичные мелодии прямо в салоне мчавшейся по трассе машины, Гоги подпевал во все горло. Бордельеро продолжалось еще сутки в гостинице на берегу озера. Пили и в ресторане, и в номерах, и в бане, и у озера. Последние силы покинули Диму в постели, где он усердно трудился над разгоряченной Ритой. В восьмом часу утра он наконец-то отрубился.

ЧАСТЬ 2

ОПЕРАЦИЯ «КУРИНОЕ ЯЙЦО»

7 февраля 2015 года. Северный Казахстан. Село Жаман-сопка (в переводе с казахского — «плохое место»). Исправительная колония особого режима для особо опасных рецидивистов Учр ЕС-164М

В помещении для приема пищи, именуемом попросту чайханой, за чашкой крепкого кофе сидели двое заключенных и живо обсуждали первые страницы будущей книги, автором которой был никто ино, как сорокалетний Дмитрий Максимов, уже дважды признанный международным сообществом политзаключенным Казахстана. В 2006 году он был осужден по обвинению в клевете на прокурора и его братьев, нагло присвоивших собственность жителей села, переданную им в качестве имущественных паев при реорганизации совхоза. В вину ему ставилась публикация статьи в газете о том, как крестьян оставили «с носом». Обвинение явно было надуманным, но тем не менее Дима получил срок в три года и десять месяцев с отправкой в исправительную колонию строгого режима, где его подвергали изощренным пыткам. Сейчас Дмитрий Максимов отбывал уже третий срок — по совершенно бредовому обвинению в «вымогательстве денежных средств с целью личного обогащения» у прокурора приграничного с Киргизией поселка Кордай. Эти денежные средства на самом деле были незаконно изъяты прокурором у кокшетауской предпринимательницы, и Максимов, представлявший ее интересы, намеревался вернуть владелице эту сумму, на что был нотариально уполномочен. Тем не менее ему впаяли двенадцать лет лишения свободы в колонии особо строгого режима. И это несмотря на то, что бездарно сфабрикованное обвинение в суде полностью развалилось, а самого Максимова, на тот момент уже известного в мире правозащитника, ранее, 28 августа 2012 года, признали невиновным, и присяжные заседатели своим вердиктом освободили его из-под стражи прямо в зале суда. К слову сказать, судья специализированного суда города Тараза господин Тасука-бай в течение шести дней отказывался провозглашать оправдательный вердикт присяжных. За это время сотрудники КГБ Жамбылской области по полной прессовали присяжных и их семьи, требуя признать неугодного правозащитника виновным. А самого подсудимого ежедневно по утрам увозили из тюрьмы в суд, дабы вчинить обвинительный приговор, но под вечер он возвращался в камеру. 28 августа 2012 года Максимова опять привезли в суд и заперли в клетке подвала. Его честь Тасука-бай попытался снова, уже в последний раз, хорошенько поднажать на присяжных — очень уж ему был нужен обвинительный вердикт:

— Гульнара Аспандияровна! Вы же уважаемый человек, завуч школы. Подумайте еще раз. Вас же с работы выгонят! Зачем вам из-за этого оппозиционера на такие жертвы идти?

Одна из присяжных заседателей вступила в перепалку с судьей:

— А почему оппозиционера? Разве Максимов против нашего президента? Он же только выступал против пыток и с коррупцией боролся…

Судья попытался что-то сказать, но ему не дали и слова вымолвить.

— Вы что себе позволяете, Тасука-бай? Нас дома прессуют, названивают с угрозами, мужей пугают на работе увольнением, да еще вы здесь на нас давите. Полный беспредел! Парень ни в чем не виновен! Мы же не дебилы! Всё видели, слышали. Прокурора сажать надо! — возмущенно вмешалась в разговор красивая молодая гречанка Помалиди.

— Я без вас знаю, кого сажать. И с вами еще разберутся, помалкивали бы лучше! — попытался урезонить ее судья.

— Ты что творишь, сука! — со стула вскочил аульный мужик по имени Канат. У него уже не осталось сил терпеть судейский произвол, творившийся у него на глазах шестые сутки подряд. Ему до боли в сердце было обидно за свою страну, за Родину, где, судя по всему, больше нет закона, если вот так, открыто, пытаются упечь за решетку невиновного.

Когда Канат был уже в полуметре от рванувшегося в панике на выход судьи, женщины повисли на его плечах. Это и спасло Тасуку-бая от расправы. Ему не оставалось ничего иного, как нарушить приказ КГБ и освободить опального правозащитника из-под стражи.

А уже через два месяца экс-политзаключенный, правозащитник Дмитрий Максимов выступал с мировой трибуны на совещании ОБСЕ в Варшаве. Внимание тысячной аудитории представителей всего мира было приковано к его разгромным выступлениям в четырех сессиях: «Свобода слова», «Доступ к правосудию», «Общественные объединения», «Пытки». Наибольшее внимание уделялось пыткам: общественности стало известно о множестве случаев безнаказанных убийств заключенных. Послы европейских стран подходили к Дмитрию в перерывах совещания, чтобы выразить свое уважение, пожать руку и предложить политическое убежище. Ведущие общественные деятели с мировыми именами из России, Украины, Киргизии и Казахстана настоятельно советовали ему остаться в Варшаве. Но Дмитрий сделал свой выбор, вернувшись в Казахстан, потому что считал себя не таким, как все, а настоящим. И еще потому, что на родине его ждала женщина, которую он любил больше жизни. Да что там любил — боготворил! Но, как покажет время, и любовь, и возвращение в Казахстан оказались большой ошибкой.

Напротив лауреата международных и отечественных премий в области правозащитной деятельности Дмитрия Максимова сидел другой арестант — ФаридХамзахметов. Он был одним из немногих, кто пытался хоть как-то развиваться, занимаясь самообразованием в колонии. Отец Фарида ушел из жизни рано, мальчишку воспитывала мать, и подросток почти все время болтался на улице. Там он и нарвался по своей молодецкой удали на первый срок — за пьяную драку у входа в кафе. В девятнадцать лет, приговоренный к трем годам лишения свободы в колонии общего режима, он въехал в автозаке в ИК-29, в поселке Гранитный, что в двенадцати километрах от Кокшетау. Уже тогда, в 2004 году, эта зона славилась на весь Казахстан своей жестокостью. Били и истязали во всех зонах Северного Казахстана, но лишь на «гранитке» за малейшую жалобу, переданную на свободу, недовольного могли изнасиловать и определить в гарем. Пять суток молодой пацан, наслушавшись баек о тюремной романтике, держал стояк — не брался за тряпку, не подписывал никаких бумажек. На шестой день благоразумие взяло верх, и он выполнил все требования. Из-за непрекращающихся преследований, пыток, избиений, постоянных унижений его стали посещать мысли о самоубийстве. В этой зоне было настолько тяжело, что по звонку на подъем хотелось прямо сейчас, причем как можно скорее, умереть. В такой обстановке он познакомился с мусульманином Османом. Новый товарищ получил религиозное образование в Сирии и был имамом в одной из небольших мечетей Западного Казахстана. По возвращении на Родину Османа арестовали по обвинению в экстремизме и присудили одиннадцать лет лишения свободы. С каждым днем Фарид чувствовал еще бо́льшую потребность в их дружбе. Уже через месяц он не курил, не сквернословил, а к окружающим стал обращаться исключительно на «вы». Осман научил друга переносить физическую боль и унижения стоически, философски относиться к выпавшим на его долю испытаниям. Его огорчала лишь невозможность изучать религиозную литературу и совершать намаз. Но Аллаху было угодно, чтобы уже через год Фарид вернулся на свободу совсем другим человеком. Все свободное время он посвящал богослужениям, активно переписывался с братьями-мусульманами из Сирии, Ливана, Арабских Эмиратов, с которыми его познакомил Осман, достаточно известный религиовед. Аллах был настолько благосклонен к Фариду, что и на свободе дал ему возможность самонразвития. Уже к концу 2005 года Фарид по протекции Османа отправился по приглашению в Египет, где поступил в мусульманский университет «Аль-Азхар». Летом 2007 года, закончив первый курс, он прилетел на каникулы в родной Кокшетау навестить мать. С первых же часов пребывания в отчем доме к нему потянулись верующие, но Фарид не поддерживал разговоров об экстремизме и радикальных идеях — напротив, он старался говорить о религиозной терпимости.

Каникулы еще не успели закончиться, а Фарида уже арестовали. В авральном режиме, буквально за две недели, он был признан рецидивистом и приговорен к шести годам лишения свободы в ИК строгого режима города Атбасар, где и познакомился с Димой Максимовым. Атбасарская колония не менее активно, чем ИК-29, практиковала издевательства над заключенными, но Фарид имел там одно существенное преимущество. В колонии была какая-никакая, но все-таки мечеть, и уже на второй месяц заключения он стал имамом, где до середины 2007 года получил три поощрения от администрации зоны: два — за ремонт мечети и одно — за плодотворное сотрудничество с воспитательным отделом. Но в 2010-м ситуация резко изменилась. Своими новыми поправками парламент страны ликвидировал все мечети в зонах. В отживавшей последние дни тюремной мечети неожиданно нашли CD-диски экстремистского содержания. Все понимали, что их подкинули гэбешники, да и сами видео, по оценке Фарида, были рассчитано на дебилов. Он вообще не воспринимал всерьез безумные воззвания каких бы то ни было фанатиков.

Близкие молодого человека стучались в двери всех правозащитных организаций страны. Готовили многочисленные обращения и в Международное бюро по правам человека, директор которого — Евгений Абрамо́вич — разъезжал по всему миру, отстаивая интересы казахстанских олигархов. Но все эти организации, призванные защищать права человека от произвола государственных структур, на деле откровенно игнорировали заявления семьи Хамзахметовых. И тогда по просьбе сына мать Фарида вышла на правозащитника Дмитрия Максимова. Он уже полгода находился на свободе и еще более яростно, чем раньше, боролся с беззаконием властей. Редкая неделя проходила без его новых публичных разоблачений. Он, словно фантом, появлялся в госучреждениях, где клеймил преступления против личности. Матери Фарида удалось поговорить с ним, но внезапно медийные просторы потрясло видео с откровениями сотрудника КГБ, подбросившего те злополучные диски.

Однако история на этом не закончилась. Через месяц комитетчик посетил мечеть, где покаялся перед Аллахом, и в тот же день подал рапорт об увольнении. Пресс-конференция Дмитрия Максимова, где широкой публике показали видео с рассказом о подброшенных дисках, еще долго тиражировалась в западных СМИ. Однако несмотря на это Фариду дали новый срок, уже в ИК особого режима, где они с Максимовым — по воле Аллаха, а может, и по недосмотру КГБ, — встретились вновь.

И вот сейчас они обсуждают будущую исповедь Дмитрия перед читателями.

— Понимаешь, какая штука? Я решил писать максимально правдиво. Все то, что касается меня, описывать честно, не наделяя себя не присущими мне положительными качествами. В те далекие лихие годы мною руководила вовсе не идея, а о защите прав человека я и думать не думал — просто хотел сшибать бабки, и мне это удавалось. А шальные деньги транжирил — девчонки, казино, рестораны… Даже семье жилья не купил, хотя сам имел не одну машину. Вот только боюсь, что сам себя в грязь перед читателем толкаю, — делился своими сомнениями Максимов.

Фарид задумался. Немного помолчал, потом ответил:

— А я считаю, так и надо. Читатель сам все поймет и расставит по местам. Люди с большим доверием и интересом будут читать твою книгу, понимая, что все в ней — правда. Это же своеобразная исповедь, и ты в ней не лукавишь. И еще, Дима: все инсценировки, о которых ты рассказывал, — попытки подложить тебе проститутку и обвинить в изнасиловании — будут читателю более понятны.

— А ведь ты прав! — неожиданно для самого себя согласился с собеседником Дмитрий. — Мой разгульный образ жизни многие годы был для КГБ тем слабым местом, куда они много раз пытались нанести удар.

Глава 1

ПЕРЕДЫШКА

Конец июля 1997 года. Трасса Астана — Петропавловск

Из Борового в город выехали только через сутки. Дима чувствовал себя отлично, словно и не пил последние двое бессонных суток, чего нельзя было сказать о его пассажирах. Рита тоже протрезвела, а Гоги с Милой на заднем сиденье машины продолжали радоваться жизни: пили шампанское, громко подпевали автомагнитоле и хохотали в полный голос.

Гоги попросил отвезти их с Милой в гостиницу, а Риту Дима подвез до дома, где она жила с родителями. «Вернуть машину снова не получилось», — подумал он, въезжая в ворота дома, где жила преданная ему боевая подруга Оля Сулейменова. В отличие от Риты Оля не отличалась модельной внешностью. Дима любя называл ее то Пухликом, то Сулейменчиковой, а чаще всего Гаечкой — за сходство с персонажем мультсериала «Чип и Дейл спешат на помощь». Девушка была небольшого роста, всего сто шестьдесятдва сантиметра, и это ему особенно нравилось, хотя он привык иметь дело с высокими длинноногими красотками.

Единственным человеком в мире, которому он безгранично доверял и мог рассказать что-то не предназначенное для чужих ушей, была его Гаечка, дочка бывшего директора «пташника». К Ольге Дмитрия тянуло душой, хотя и грешная плоть требовала своего. Познакомились они на птицефабрике. Олю, работавшую там бухгалтером, отправили с Максимовым в совхоз-дебитор. После составления акта сверки и обсуждения вида расчета они на обратном пути завернули к его знакомым — как заверял Дима, «просто поужинать, и сразу в дорогу». Но в итоге провели там все выходные.

Ей было хорошо с ним. С того момента Оля заняла в жизни Димы особое место, стала по-настоящему важным для него человеком. А она без памяти влюбилась в этого проходимца! Ей, неглупой молодой девушке, с отличием закончившей Курганскую сельхозакадемию, сразу было ясно, что собой представляет Максимов. А он и не пытался предстать перед ней кем-то другим. Ничего не обещал, в любви не клялся. Но когда он без предупреждения вваливался в ее дом в самое неожиданное время и в непредсказуемом виде, ее сердце с бешеной силойстучало от радости. Она принимала его таким, какой он есть.

Вот и сейчас, услышав скрип открывающихся ворот и увидев в окно, как любимый въезжает во двор, Оля спрыгнула с кровати и помчалась встречать своего Диму. Никаких вопросов о происхождении здоровенной иномарки не возникло. На чем он только к ней не приезжал! В каком только состоянии не добирался до ее ворот! И она всегда радовалась ему.

Ведь ясно как белый день, что этот кобелина притащился лишь для того, чтобы передохнуть и снова ринуться в водоворот разгульной жизни. В такие моменты Оля пыталась хмурить брови, демонстрируя отчуждение, но ничего не получалось — чувства настолько переполняли ее, что губы сами собой расплывались в улыбке.

Как-то раз, угощая Диму в постели блинчиками со сметаной, Ольге пришло в голову забавное сравнение: ее любимый подобен мартовскому коту, который, нагулявшись по окрестностям, перетрахав всех кисок в округе, изодранный другими котами, изголодавшийся, потрепанный, возвращается в дом, где с порога виновато смотрит в глаза хозяину. Но какая разительная перемена происходит с этим котом, когда его всласть покормят сметанкой! Даже позволяет себя погладить, однако делает это с таким видом, будто оказывает величайшее одолжение: мол, ладно уж, гладьте, я, так и быть, предоставлю вам такую возможность… А потом все повторяется. Откормленный, лоснящийся котяра исчезает — и спустя время притаскивается, худющий и грязный.

Самому Максимову подобное сравнение нравилось, потому как оно соответствовало действительности. Взамен Оля ничего не просила, ни на что не надеялась. Она просто любила его — искренне, безгранично, без условий.

— Пухлик, привет! Давай баню затопим. Устал, сил нет, и голодный как волк. А, и вот еще, это тебе!

Дима вытащил из машины шикарный букет роз. Ольга чуть не завизжала от восторга. Они уже полгода вместе, но цветы он ей дарит всего в третий раз. Да еще какие! Девушка бросилась ему на шею, даже о розах забыла.

Она привычно занялась приготовлением угощения, пока Дима парился в бане и пил пиво. Выйдя из предбанника, он уселся за накрытый стол летней кухни. Оля старалась угодить Диме — только что с ложечки не кормила, а он, как и следовало ожидать, стремительно превращался из потрепанного, изголодавшегося кота в самодовольного, лоснящегося котяру.

За окном очень некстати раздался сигнал его «восьмерки». Приехал Федор. Пройдя на летнюю кухню, он прервал идиллию:

— Дима, собирайся. Тебя Голованов уже сутки разыскивает. Просит срочно с ним встретиться. Поехали!

Связавшись по радиотелефону с экс-директором элеватора, они выехали на встречу с ним в кафе «Тути», как и в прошлый раз.

Глава 2

НА ПРИЦЕЛЕ

Заметно пьяный Григорий Михайлович был чем-то взволнован. Прежде чем приступить к делу, он настоятельно потребовал выпить с ним, после чего выбрался из-за стола и направился на улицу. Дима — за ним. У обочины стояла «хундайка» супруги Голованова, где он и предложил переговорить. Прежде чем начать беседу, открыл бар между передними креслами, извлек початую бутылку водки, разлил. Чокнулись и снова выпили.

— Ну, как продвигаются наши дела?

— Да в общем-то все о'кей. КГБ содействует, — вздохнув, ответил Дима. — Вот только прокурор явно губернатора покрывает. Снова отказал в возбуждении дела. Материалов ему, видите ли, не хватает. Требует собрать со всех пострадавших объяснительные и подтверждающие документы. А мой ревизор с сердцем слег. Да и как я их соберу? Это ж всю область объехать надо! Тем более что некоторые из попавших под губернаторскую «продразверстку» хозяйствующие субъекты, как вы сами знаете, уже не существуют…

— А сам областной, сука, районным прокурорам поручение дать не в силах? — гневно перебил его Голованов.

— Да они с губернатором в одной упряжке, Григорий Михайлович!

— Дима, по поводу губернатора… — Голованов вдруг словно протрезвел и четко, хотя и привычно шепелявя, продолжил: — Был я у него дома три дня назад, беседовали. Я ему говорю: «Генрих Андерсович, побойся Бога, ведь я вложил в этот проект все, а ты поступаешь, как последний бандит-беспредельщик!» А он ржет мне в лицо. Издевается, говорит: «А ты на меня жалобу напиши». И тогда я не выдержал, послал его на три буквы, и знаешь, что он сказал? Что я скоро за эти слова кровью умоюсь, и ты вместе со мной.

— Не понял. Григорий Михайлович, он что, прямо мое имя назвал?

— Ну, примерно. Сказал: «Вместе со своим щенком кровью умоешься». Я понял, он уже принял решение. Дима, мой тебе совет. Я сейчас дам тебе некоторые документы, они касаются сегодняшних махинаций на «макаронке»: там указаны суммы, которые турки отмывают за государственный счет. Ты постарайся срочно разослать их в СМИ и падай на дно. А лучше уезжай куда-нибудь. Что от меня требуется, какая помощь?

— Если честно, Григорий Михайлович, за эти месяцы я уже вложился в это дело на двадцать тысяч долларов с лишним. Сейчас действую строго в экономрежиме, но до финиша еще ой как далеко. Месяц назад прокурор области — и вы это знаете — вынес предписание в Комитет финансового контроля о проведении ревизии. Вот сейчас должны были «Сулеймана» инспектировать, но сердце ревизора дало сбой. И главная проблема: старикашка взял меня за горло. Просчитал, сколько я планирую заработать на этом деле. Я оттягивал разговор о его материальном интересе насколько мог, но в четверг заезжал в больницу, так он мне открытым текстом заявил, что к концу ноября я должен ему авто для подарка сыну на свадьбу. Новую «девятку» хочет, — с ноткой отчаяния в голосе изрек Дмитрий.

Все сказанное было правдой. И даже его компаньон-кагэбэшник тут был бессилен. Казахстан в каждом своем гражданине с пеленок культивирует принцип «не подмажешь — не поедешь». За любое действие, решение, содействие полагается взятка. В больнице, детском садике, военкомате, милиции, прокуратуре, судах и даже в бывшем Государственном ревизионном управлении, переименованном в КФК.

— Все ясно, — Голованов потянулся к бардачку в панели, открыл его и достал банкноты.

— Вот, возьми документы по туркам и деньги. Здесь тысяча долларов. Понимаю, что копейки. Сейчас жду возврата долга за зерно от поляков. Как получу, дам еще десять.

После разговора с Головановым Федя повез Диму обратно к Оле. Всю дорогу Максимова не покидало тяжелое ощущение от встречи с этим жизнерадостным человеком.

Как только утром следующего дня Дима проснулся, Пухлик метеором слетала на кухню и принесла горячие бутерброды с куриной нарезкой под расплавленным сыром, обильно залитые кетчупом с майонезом. Плотно позавтракав прямо в постели, Максимов позвонил Феде, и уже через 20 минут тот стоял у ворот дома Сулейменовых. Попрощавшись с Ольгой, парни на двух машинах направились на другой край поселка, где располагался шикарный коттедж Горманова, — как он ему достался, читатель хорошо помнит. Дима намеревался оставить «Форд» у ворот, а ключи занести майору, но, подъезжая к дому, увидел служебную машину владельца коттеджа. Пришлось идти объясняться.

— Казбекыч, салам! — с порога поздоровался Дмитрий. — Большой рахмет за подарок. Шикарное авто, что и говорить, но, извини, скажу честно. От тебя я его принять не могу! Это против логики нашего партнерства. Вот ключи.

Горманов искренне удивился.

— Дима, ты все неправильно понял. Это моя благодарность. Ты только погляди, в какие хоромы я вселился благодаря твоему участию!

— Не преувеличивай, — возразил Дима. — Никакого особого участия я в этом не принимал, просто передал твое предложение.

— Не упрощай. Обкатать такого мерина, с ходу расчехлить его — высший пилотаж. Ты зря думаешь, что все должно было пройти гладко. Он мог и отпор дать, до самого Бексултанова дойти! Сам понимаешь, все главы районов, мэры, губернаторы назначаются лично Папой. Система давно отлажена. Мэры платят губернатору, а губернаторы — уже Ему. Допустим, глава района в позувстанет. Поднимется такая буча, что всем нам мало не покажется.

— А разве в стране все так плохо? — улыбнулся Дмитрий. — Неужели сам президент покрываетэто безобразие? Но ведь я столько раз видел по телевизору, как он коррупционеров разносит.

— По телевизору? Не смеши меня!

— А почему в газетах пишут, как президент борется с казнокрадами? — гнул свою линию Дима

— В газетах… — чекист уже заливался хохотом. — Дим, да у нас все телеканалы и газеты семье Бексултанова принадлежат. Ты что, тупой, в самом деле? Сам ведь влез в эти махинации. По-твоему, кто турок покрывает, точнее аферы губернатора с ними? В общем, не в то русло у нас разговор зашел. А по поводу Демиденко… Допусти ты хоть малейшую оплошность в разговоре, этого дома у меня сейчас не было бы.

— Ясно. Все равно спасибо за подарок, но я обойдусь своей боевой тачанкой, — Дима встал и направился к двери.

— Ты куда сейчас? В город к жене?

— Нет, наверное, здесь, у Оли, останусь. У нее такие глаза грустныебыли, когда я уезжал.

— Тогда к семи вечера ждем у нас. Посидим по-семейному, новоселье отметим, — сказал Горманов и на прощание пожал Диме руку.

Дима завез Федю к теще и направился к своей Гаечке. По дороге он обдумывал слова Горманова, убеждаясь в правильности своего решения вернуть машину. Иначе он, по сути, оказался бы втянутым в преступную группировку под началом майора КГБ. Лучше им платить, чем принимать от них что-то. А свободу и самостоятельность Максимов ценил превыше всего.

Глава 3

КОНТРОЛЬНЫЙ В ГОЛОВУ

Жаркое лето 1997 года заканчивалось. Григорий Михайлович Голованов уже вторую неделю пил горькую. Его супруга, понимая, что происходит с мужем, не причитала, не возмущалась, не охала, а просто молча переживала за него. Они прожили вместе двадцать с лишним лет. Вечером 3 сентября Голованов снова приехал домой не совсем трезвым. Весь день он бесцельно катался по городу. Встречая кого-то из знакомых, звал в машину, доставал коньяк из бара, встроенного в подлокотник, разливал по одноразовым стаканчикам и выпивал. Он предчувствовал приближение конца.

Попарившись в баньке, супруги немного посидели у телевизора, пощелкали семечки, а в первом часу легли спать. В большом доме жили два ротвейлера, чей громкий лай разбудил хозяев около трех часов ночи. За окном мелькнули две тени. Голованов сразу понял: пришли его убивать.

Через пожарный выход он успел выбежать из дома, а в этот момент один из киллеров расстрелял его спящую жену. Она умерла, не успев проснуться. Пуля контрольного выстрела, войдя в переносицу, пробила затылочную часть и расплющилась о бетонную перегородку в полу вместе с фрагментами мозгового вещества.

Голованов бежал к небольшому домику, стоявшему отдельно от коттеджа. Там, в незапертом сейфе, хранилось охотничье ружье. Но когда до домика оставалось каких-то три метра, его настигла пуля, выпущенная из оружия убийцы жены.

Трое никем не замеченных кавказцев медленно отъехали от дома. Единственный свидетель по делу мог сообщить лишь одну деталь: автомобиль, подъезжавший к дому Головановых, был предположительно темно-зеленого цвета.

Утром 3 сентября 1997 года вся страна испытала потрясение. В собственном загородном доме, в селе Петерфельд, расположенном в двадцати пяти километрах от города, были обнаружены трупы супругов Головановых. На шикарном мраморном обелиске, который будет доставлен по спецзаказу их сына из Омска, укажут две даты рождения и одну дату смерти. Убитых обнаружил утром муж сестры Григория Михайловича.

Известие о гибели семьи Головановых застало Дмитрия дома. Он еще спал, когда в десять утра Ирина подняла трубку телефона. По настойчивой просьбе звонившего она с неохотой разбудила мужа.

— Дима, ноги в руки — и ко мне, быстро! — приказным тоном потребовал гэбэшник.

Через полчаса Максимов сидел в кабинете Горманова. Из фотолаборатории уже доставили снимки: залитые кровью тела Головановых лежали в разных местах. Сквозные отверстия в черепах указывали на работу киллеров.

— Узнаёшь?

Дима впал в ступор. Его сознание отказывалось принять тот факт, что пышущий здоровьем, веселый, жизнерадостный мужичок и этот обезображенный труп есть не кто иной, как Григорий Михайлович Голованов.

— Вижу, что узнал. Когда ты последний раз встречался с ним?

— Да не помню точно… — Дима не мог поверить в произошедшее. — В прошлом месяце. Когда вам машину возвращал.

— О чем говорили?

— Он обещал помочь с оплатой услуг ревизора, дал компромат на турок. Да я же вам все показывал. И еще он говорил, что встречался с губернатором, а тот угрожал ему.

— Хорошо всевспомни. Может, что-то связанное с этим убийством уже проявлялось?

Лицо Димы прояснилось.

— Помните чеченцев, которые меня похитили?

— И что?

— Я вам об этом не рассказывал. Но они и с ним встречались.

— Когда, где? — вопросысыпались, как из рога изобилия.

— Он вроде не говорил, где. А когда… Да приблизительно в то же время, что и со мной.

Некоторое время они сидели молча. Горманов обдумывал услышанное.

— В общем, так, — устало заговорил он, — ты не хуже меня знаешь, кто за этим стоит. Сегодня буду беседовать с губернатором, но мы даже допросить его не сможем. Он ставленник президента, однако от беседы ему не отвертеться. Шум поднимется на всю страну, а неофициально подозреваемый — только он. Официально — вообще никого.

Дмитрий собрался было возразить.

— Не перебивай! Вряд ли это что-то изменит, но уберечь тебя попытаюсь. Дам понять, что если и с тобой что-то случится, сразу станет ясно, откуда ветер дует.

— Спасибо! Если я следующий, то не думаю, что они пришибут меня сразу.

— Дело в другом. Ты по-любому можешь оказаться следующим. Даже если на тебя и нет заказа. Понимаешь, о чем говорю?

— Не совсем.

— Смотри, что получается. Ведь ты практически живой свидетель. Единственный, кто видел лица возможных киллеров.

— Да, рассмотрел я их прекрасно. Даже фоторобот могу составить.

— Дима, не надо никакого фоторобота! Тебе в этом деле вообще нельзя светиться. Если, конечно, жить хочешь. Не дай бог кто-то узнает, о чем ты мне сегодня сообщил. Тебе тогда точно конец. Они тебя достанут, даже если заказане поступит. Ясно тебе это?

— Да, конечно.

— И даже я ничем не смогу тебе помочь.

— Казбекыч, ну, может, дадим ментам хотя бы наводку: чеченцы, приезжие, трое. На приметы укажем.

— Да? А ты не подумал, что сразу возникнет вопрос, откуда информация?

— Ну, по оперативным каналам нарыли. Не знаю. Вам виднее. Но так просто это дело тоже нельзя оставлять. Ведь людей убили! — внутри Дмитрия клокотало негодование, грозившее в любой момент выплеснуться наружу.

— Дима, вот так просто и оставим. Во всяком случае, мы с тобой. Пусть этим менты занимаются. Ты что, настолько глуп, в самом-то деле? Неужели не понимаешь? Это не уголовщина, а политическое убийство. И наша задача — если вдруг менты и правда каким-то чудом выйдут на исполнителей, — не допустить, чтобы они вышли на организаторов! Я тебе ничего не говорил. Но ты уже сам начинай домысливать.

— Ничего себе. Но вы же… КГБ. Вы же, наоборот, должны…

Горманов резко прервал его:

— Хватит! Если ты не идиот, то сам врубишься в расклад. Есть система, на ее вершине Сам, Первый. Его люди, в том числе губернатор, неприкасаемые. И если он принял решение, пусть даже и такое, как ликвидация, значит, это решение системы. За тем, чтобы ничто не нарушало в ней порядка, мы и призваны следить. У нас на вершине зять Бексултанова Чингиз Алимбаев, и у него везде уши. Возможно, будет следующим президентом. Во всяком случае похоже на то. А теперь езжай домой. И носа пока не высовывай. Все!

Выйдя из здания, Дима заехал в ресторан «Ишим». Пил крепкий чай с молоком и обдумывал ситуацию. Его жизнь, судя по всему, оказалась под большим вопросом.

Глава 4

ПРИВЕТ ИЗ ПРОШЛОГО

После ресторана Дима отправился к Оле в Байсал. Он привык обсуждать с ней все самые сложные ситуации. И даже думал порой, что эта женщина могла бы стать его второй половинкой, хотя они всего лишь любовники.

Однако лиха беда начало. Как оказалось, потрясения дня не закончились: Дима застал Ольгу сильно перепуганной.

— Что случилось?

— Димка, час назад приезжали менты, — чуть не плача, сказала она. — Искали тебя. Говорят, ты в розыске. Сейчас к тебе в город уехали. А я извелась вся, и телефон твой в машине не отвечает!

— Телефон сломался. Какой розыск, почему?

— Не знаю, ничего не объяснили.

С городского телефона он позвонил жене.

— Ира… — та в ответ сразу затараторила о недавнем визите ментов. — Да-да, уже знаю. Еду!

На всякий случай оставив машину во дворе Олиного дома, до трассы он пошел пешком. На попутке доехал до здания пятого управления. С проходной Горманову доложили о втором за день визите Максимова.

— Еще новости! Казбекыч, меня менты ищут! Почему, не знаю. Но говорят, что я в розыске.

— Сейчас проверим.

Пробив информацию по базе данных, майор распечатал ориентировку. Выяснилось, что не далее как сегодня утром, в то время, пока Дима сидел в этом кабинете, его объявили в розыск по делам двухгодичной давности, по которым он проходил свидетелем.

Дела давно хранились в архиве, но вдруг ни с того ни с сего возобновляются. Да еще совпадение какое зловещее! Убивают семью Головановых, и его тут же объявляют в розыск.

— Что посоветуете? — неожиданно перейдя на «вы», спросил Максимов.

— Ты это брось. Чего сразу выкаешь? Без помощи не останешься. Смело ступай к ментам, а я начну действовать. Не теряем времени! Все, поезжай!

Дима попытался дозвониться до своего адвоката Левы, но тот не отзывался. Тогда он решил ехать один.

— Здравствуйте! Я Дмитрий Максимов, — представился он дежурному в городском отделе милиции. — Сегодня я узнал, что объявлен в розыск. Хочу выяснить, в связи с чем.

— Действительно, вы в розыске, — сверившись с ориентировкой, ответил дежурный. — Пройдите сюда, через турникет. Сейчас все выясним.

Четыре часа парился задержанный в обезьяннике горотдела. Когда его, уже в наручниках, повезли в областное управление внутренних дел, он уже даже и не мечтал в ближайшее время оказаться на свободе. После трехчасового ожидания в дежурке УВД, около полуночи, его привели в кабинет следователя Юрия Янсова.

— Как вам удалось тогда отмазаться, гражданин Максимов? — с ходу атаковал следак.

— Не понял вопроса.

— Ну, тогда, в 1995 году? Изучаю ваше дело и не пойму. Что, взятку дал? — начал наезд следователь.

— Во-первых, не тыкай мне, а во-вторых, разъясни причину задержания. Кстати, незаконного. Ведь я уже восемь часов лишен свободы, а пока так и не проинформирован о причине. О моих правах мне тоже никто не сообщил. В-третьих, если это допрос, запишите телефон моего адвоката. Любое дальнейшее общение возможно только в его присутствии.

— Дмитрий Степанович, мы все под богом ходим. Эти дела ведь не закрыты, а приостановлены. Ясно? — не унимался следователь.

— Да иди ты на хер! Я все сказал, — лаконично обрисовал свое отношение к происходящему голодный, а потому еще более озлобленный гражданин Максимов.

— Ты зря мне хамишь. Можешь быть свободен. Пока. Но если не уедешь из Казахстана, разговор скоро будет другим и КГБ тебе не поможет.

Выписав пропуск, следак отпустил задержанного на все четыре стороны.

— Что случилось?! За что тебя арестовали? — набросилась на него с вопросами Гаечка, все это время ожидавшая возвращения любимого на проходной УВД.

— Да никто меня не арестовывал. Так, психическая атака, не более. Обменялись любезностями и разошлись. Пухлик, поехали в кабак, оттянемся в полный рост.

— Я загадала: если тебя отпустят, то напьюсь в стельку, и ты, сукин сын, будешь меня откачивать. Понял? Не все мне носиться вокруг тебя.

— Ладно уж. Так куда подадимся? Командуй. Сегодня ты рулишь.

Парочка заехала на такси к матери Димы, где он переоделся и принял душ. И они с Ольгой поехали кутить на полную катушку. Когда в три часа ночи ресторан закрылся, оба, войдя в раж, перекочевали в казино, где до полшестого утра с переменным успехом играли в блэкджек и пили коньяк.

В Байсал въезжали уже на рассвете, и дома, понятно, угомонились тоже не сразу.

Проснувшись с тяжелой головой, Дима твердо решил закрыть вопрос с «Фордом», ведь он его так и не вернул. Набрал хорошо знакомый номер:

— Елдос, ты дома? Могу сейчас подъехать?

— Приезжай. Захвати что-нибудь подлечиться. Вчера до двенадцати ночи твой вопрос решал. Башка трещит!

За бутылкой грузинского коньяка Горманов поведал парню вчерашнюю историю его вызволения. Кроме того, из сказанного следовало, что губернатор приступил к активным действиям. Розыск Димы был инициирован УВД по незаконному возобновлению дела, приостановленного два года назад.

Что касается ликвидации Головановых, то здесь все было покрыто мраком. Смерть наступила около трех часов ночи. Никто ничего не видел. В трюмо, практически на виду, лежали деньги в сумме более ста тысяч долларов и ювелирные изделия. Все остальное тоже не тронуто. Ясно, что цель была одна: выполнить заказ и уйти по-тихому. Выслушав гэбэшника, Дима поблагодарил его за свое освобождение и отправился к Сулейменчиковой.

Глава 5

ХОЗЯИН СВОЕГО СЛОВА

Через два дня Дима и выписавшийся из больницы ревизор наведались в АООТ «Сулейман».

— Может, кроме кофе, по маленькой? У нас для важных гостей коньяк французский, — предложил гостеприимный главный бухгалтер «Сулеймана».

Старший контролер-ревизор Балгенбай и молодой человек по имени Дмитрий, представившийся непонятным, но весьма озадачившем противоположную сторону словом «цессионарий»,поднимали все документы по движению зерна в 1996 году. Интересовались и другой информацией, не имевшей отношения к преобразованию элеватора в макаронный комбинат.

Возникало впечатление, что запросы тех или иных документов приходят им в голову совершенно случайно, бессистемно. Однако к концу второй недели главбух птицефабрики Людмила Федоровна подробно, через переводчицу, по совместительству главного экономиста, доложила руководству о том, какие именно документы были предоставлены проверяющим. По внезапно побледневшей физиономии генерального она поняла, что над ними сгустились черные тучи и вот-вот разразятся гром и молнии…

Октябрь набирал обороты: снег уже прочно лег на промерзшую землю. Менты больше не беспокоили Диму. Все оперативные мероприятия по убийству Головановых завершились. Никаких результатов следствие не дало, да и не могло дать: дело стопорилось с самого верха. Всем было очевидно: следствие ведется лишь для галочки. Излишнее рвениеподобно смерти, а жить хочется и ментам.

Активные попытки по расследованию убийства предпринимал только один человек — Олег Голованов, сын расстрелянных супругов. За что и поплатился жизнью, оставив жену и маленького сына на этом свете, а сам спустя три года, в 2000 году, отправился на тот.

Дима продолжал дожимать турок. Деньги на подарок к свадьбе сыну ревизора он решил стрясти с птицефабрики: она задолжала ему сумму, которой хватило бы на приобретение не одной новенькой «девятки». С этой целью, набравшись смелости, он проследовал прямиком к директору «пташника».

— ЕрболАскарович, я у вас уже почти год не появляюсь, хотя вы и обращались ко мне с поручениями. Но проблемы возникают не только у вас. У меня трудности с делом «Сулеймана», и мне позарез нужны двадцать тысяч долларов! Я ждал, сколько мог.

— Ладно, я тебя понял.

Директор позвонил экономисту.

— Алло, Галина Григорьевна! На послезавтра внесите в график сороккоробок для «Промторг-инвеста».

Он положил трубку, и разговор пошел уже на повышенных тонах.

— ЕрболАскарович! Вы меня не поняли. Сейчас на кону стоят все мои усилия, средства, вложенные за этот год, — кстати, по вашей же просьбе. Либо все это было напрасно, либо нужно заканчивать начатое! Повторяю, мне нужно двадцать тысяч долларов! Сегодня для меня это цена всей жизни. А для вас — всего четыреста пятьдесят коробок яиц. Напоминаю, вы мой должник!

— Ладно, подумаю. А пока возьми хоть сорок коробок. Возьмешь?

Дима сел за руль разъяренным донельзя. Но, не добравшись до дороги, проходящей через Байсал, он уже знал, как получить свое. Перед выездом на шоссе свернул вправо и поехал вдоль двухэтажек в сторону коттеджного поселка, где на самом краю возвышался дом родителей Ольги.

В Казахстане с первых дней обретения независимости к власти на местах пришли кланы. К 2015 году их безнаказанность достигла вершины, где твердо закрепилась. Но отдельные кланы были наделены вседозволенностью, граничащей с абсолютной, уже в 1997 году. Именно в те годы семейственность стала проникать во все структуры власти. Как следствие, корни одного рода сейчас, в 2021 году, можно отследить в судах, органах прокуратуры, администрации губернатора, полиции и других властных структурах. Директор «пташника», он же и единоличный владелец, был отпрыском клана Черняевых. Один из его братьев работал в Государственном следственном комитете, другой — в областном УВД, благодаря чему директор птицефабрики стал самым дерзким кидалой области. Те, кто сдавал ему зерновые на корм птице, годами не получали расчета. Известен случай, когда залетный бизнесмен из России, взяв кредит на приобретение пищевых добавок для птицефабрики, закончил жизнь в петле, поскольку по наивности своей рассчитывал на купеческое слово Черняева.

Дима давно научился распознавать по интонации Ербола Аксаровича, кого тот видит в своем собеседнике, — а видел он в девяноста случаях из ста беззащитных лохов. Судя по всему, сейчас таким лохом оказался сам Дима, столько сделавший для предприятия Черняева.

Глава 6

МАТЕРИАЛИЗАЦИЯ ДУХА

— Пухлик, помнишь фирму «Меридиан»? Они поставили на «пташник» транспортную ленту в гигантских объемах, комплектующие на бойлер, уголь прошлого сезона?

— Конечно, помню. Их распальцованный представитель тогда Черняеву угрожал. Ты же с ним в «Утенке» водку несколько дней пил. А что?

— Черняев с ними так и не рассчитался. Этого директора «Меридиана» звали Серегой. Убили его в собственном офисе, в Караганде. Он тогда из-за кидняка Черняева сильно накосячил, под проценты попал. Мы с ним по телефону несколько раз разговаривали. Последний КамАЗ с куриным мясом я ему сам выбил. Жалко мужика.

— А с чего ты вдруг про него вспомнил? — Оля задумчиво посмотрела на Диму.

Максимов уклонился от ответа.

— Ты посмотри завтра, сколько им «пташник» должен остался, — попросил он.

Вечер провели по-семейному. Истопили баньку. Пока Оля готовила ужин, Дима лежал на диване, пил пиво и обдумывал план действий.

На следующий день он разыскал в городе знакомого из местных уголовников, промышлявшего мелочевкой.

— Задача простая. Поедешь на «пташник». С тобой отправлю шикарную ляльку, Юлей зовут. Черняев отвлечется, на нее будет пялиться. Твоя роль: ты — представитель ТОО «Меридиан» из Караганды. Девушка — ваш бухгалтер. Вы приехали сделать сверку по сумме долга и со всеми неустойками обратиться в суд. Уясни главное: ты ничего не просишь. Демонстрируй решительность намерений и твердое решение идти в суд. Я буду тебя страховать. Справишься, и моя «восьмерка» — твоя.

— Да ладно! Сказки рассказываешь! — усомнился его собеседник.

На изготовление поддельной печати и штампа ТОО «Меридиан» ушло три дня. В последний день октября в кабинет директора Байсальской птицефабрики вошла шикарная блондинка — красотка ростом сто восемьдесят два сантиметра. От нее буквально пахло сексом. Верхняя пуговка на блузке как бы случайно расстегнулась, приоткрыв соблазнительную пышную грудь. Это импровизированное декольте произвело на закомплексованного Черняева сокрушительный эффект. Несмотря на свое нынешнее положение, он так и остался в душе ущербным номенклатурщиком, вырвавшимся из отдаленного села на просторы райцентра. За дамой, словно сошедшей со страниц «Плейбоя», вошел мужчина. Благодаря стараниям Димы мелкий уголовный элемент значительно преобразился, облачившись в строгий костюм, галстук и одолженное у приятеля кожаное пальто до пят.

От собственного отражения в зеркале приемной его переполняло ощущение собственного же величия. По мнению Димы, все шло путем — таким образом новоиспеченный аферист смог обрести уверенность в себе. Последний раз взглянув в зеркало за три секунды до встречи с Черняевым, он окончательно вжился в образ делового человека. Да и сам Черняев с отвисшей челюстью больше пялился на грудь девушки-«бухгалтера», чем на парламентера от «Меридиана».

— ЕрболАскарович, вы ведь в курсе, что ваше предприятие должно нам крупную сумму? Больше мы ничего выклянчивать не будем. Мы и так более года не тревожили вас, но надо и меру знать. Теперь пусть суд разбирается. А сейчас, если вы не против, наш бухгалтер вместе с вашим проведут акт сверки взаиморасчетов. Не возражаете?

— Нет, конечно. Только зачем же сразу в суд? Давайте договариваться! Вы, кстати, где остановились? Может, вас разместить в гостинице при птицефабрике?

— Нет, спасибо. В городе, в приличном отеле, — ответила Юля. — Чеки за оплату тоже приложим к исковому заявлению.

Сверка проходила в довольно забавном ключе. Девушка с обольстительной грудью могла быть опытным специалистом секс-индустрии. Сумела бы великолепно себя подать, сопровождая Дмитрия на какой-нибудь тусовке. Но в бухгалтерии и экономической терминологии познания секс-дивы находились на том же уровне, что и у первоклассника-прогульщика в системе навигации «Боинга».

Видимость проведения сверки создавалась усилиями бухгалтера материального стола Ольги Сулейменовой. «Вот сука! Этот кобель точно ее трахает, когда пропадает неделями. Хотя бы пуговицу застегнула, шлюха! Как дала бы ей по башке этим журналом», — чихвостила про себя Ольга девицу. Вслух же произнесла:

— Девушка, у нас здесь деревня, а не Караганда. С голым выменем только телки в табуне разгуливают.

Гаечкане смогла удержаться, чтобы не подколоть эту раскрашенную куклу. Впрочем, на Юлю подобные замечания не производили ни малейшего впечатления, она даже не удостоила Ольгу взглядом. Но все же необходимый документ удалось составить.

— Он ничего не заподозрил, стопудово! А бумажка эта с долгом у нее, — хвастался исполнитель роли представителя «Меридиана», указывая на «бухгалтера».

Юля отдала Диме акт сверки на сумму три миллиона сто пятьдесяттысяч тенге, согласно заверенному обеими сторонами документу. Не прошло и пары дней, как в кабинет владельца птицефабрики снова вошли визитеры из «Меридиана». В претензионном письме с предложением немедленного расчета была указана уже другая сумма: пять миллионов двести тысяч тенге.

К расчету Черняева подтолкнуло не столько это письмо, сколько разговор со штатным юристом Адылем Кабиденовичем. Последний персонаж по праву заслуживает небольшого отступления от основной линии повествования. Адыль Кабиденовичв рабочее время в основном шнырял среди потребителей продукции, выпрашивая тушку то курицы, то утки, как он любил говорить, «в счет будущих гонораров». Ему очень нравилось с гордым видом вносить в свой дом не только себя любимого, но и свежепотрошеную тушку. Это был своего рода церемониал. Вчера ему не удалось разжиться мясом птицы, но он обрел гораздо большее! Его, бывшего прокурора района, наконец-то оценили в полной мере. И пусть это был ранее незнакомый гражданин, с уст которого прозвучала столь лестная оценка, но разве не можетслучайный прохожий оказаться проницательным человеком?

Дело было так. В то время как он, без птицы под мышкой, понуро вышагивал в направлении дома, его остановил парень в длиннополом кожаном пальто. Он подъехал к обочине, первым делом сунул Адылю Кабиденовичу две сотенные долларовые купюры и только потом заговорил:

— Адиль Кабиденович, здравствуйте! Я представитель фирмы «Меридиан» из Караганды. Ваше предприятие нам задолжало, вот посмотрите, — и парень сунул под нос юристу птицефабрики акт сверки. — Мне вас рекомендовали как специалиста, пользующегося авторитетом в районе, и сказали, что вы можете решить любые проблемы.

Человек, внешность которого ничего, кроме жалости, не вызывала, проживший серую, никчемную жизнь, резко преобразился. Он даже как-то сразу помолодел, а глубокие морщины чудесным образомпочти разгладились. Лукаво-дебильноватый взгляд стал осмысленно-горделивым. А как же — ведь он именно такой, авторитетный человек в районе! Дальнейшие размышления бывшего прокурора прервал обладатель кожаного пальто.

— Так вот. Мне от вас потребуется небольшая услуга. Поможете?

— Что нужно? Постараюсь! Чем смогу, — затараторил Адиль Кабиденович, терзаемый мыслью, что не справится с поставленной задачей и доллары придется возвращать.

— Вам надо шепнуть Черняеву пару слов и посоветовать рассчитаться, не связываться с нами, не доводить до суда. Вы же на птицефабрике практически второй человек. Он без вас и шага сделать не может.

— Да, он во всем ко мне прислушивается, — снова вернулся в образ авторитетного человека юрист.

— Тогда запомните, что должны ему сказать. Завтра утром сообщите Черняеву без свидетелей, что вам звонил начальник налоговой полиции. Потребовал немедленно погасить все долги перед «Меридианом», если он не хочет серьезных проблем!

— Он действительно так сказал? — внутри у старого юриста все сжалось, а сердце бешено заколотилось.

— Лично мне! Корни «Меридиана» уходят на самый верх! — многозначительно произнес парень, устремив указательный палец в небо.

В начале девятого утра юрист выполнил поручение. Двести долларов, спрятанные в старый фотоальбом, навсегда остались у него,

В полдень тип в кожаном пальто и сексуальная особа — парочка, о которой говорил сам главный налоговый полицай области, — вошли в кабинет Черняева.

«Видать, за этим ‟Меридианом» действительно высокие агашки стоят», — первое, что пришло на ум Черняеву после того, как развеялись его эротические фантазии, вызванные сексапильной блондинкой.

— ЕрболАскарович, я понимаю: добровольно вы с нами не рассчитаетесь. Но, согласно процедуре, мы обязаны ознакомить вас с претензией, а через месяц встретимся в суде. Вот три экземпляра искового заявления, подпишите, пожалуйста.

— С судомпредлагаю не торопиться. С суммой основного долга я согласен. Рассчитаемся яйцом в течение десяти дней. Устроит? — пытался оттянуть время Черняев.

— Не устроит. Если вы завтра выплатите нам три миллиона сто пятьдесяттысяч тенге — или в долларах, это примерно пятьдесят тысяч, тогдадоговоримся.

— Да где ж я вам столько денег возьму? У нас и без того сложные времена! — директор перешел на повышенные тона.

— Сделаем так. Вы пока поставьте свою подпись на всех экземплярах иска. Один оставьте себе, два я забираю. Завтра в три часа дня жду от вас более конкретного предложения. В противном случае нас рассудит арбитраж.

Когда кредиторы покинули кабинет, разгневанный директор закончил прием посетителей. Вызвал к себе водителя и потребовал срочно найти и привезти к нему Максимова. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы дело дошло до суда. Одни засудят — другим пример подадут. Да и дебет предприятия в разы превышал кредит. На плаву «пташник» оставался лишь потому, что обманывал поставщиков при расчетах. Черняев был готов пообещать Максимову хоть золотые горы, лишь бы этот юнец все разрулил.

В тот момент, когда лжепредставитель «Меридиана» возбужденно докладывал Максимову о том, как прошла беседа, позвонил сам Черняев.

— Дима, мы как-то нехорошо расстались. Я попросил Колю привезти тебя ко мне. Приезжай, подумаем, как тебе помочь….

На этот раз директор «пташника» буквально лучился желанием помочь Дмитрию.

— Почему ты те сорок коробок не забрал?

— Да я же вамговорил: мне нужно двадцать тысяч долларов. Что мне ваши сорок коробок, когда нужно четыреста пятьдесят?

— Понимаю. Ну, давай что-то решать. Через месяц новогодние праздники. Начни хоть по десять коробок в неделюзабирать. А на 20 декабря еще сто коробок получишь. На тридцатое — еще пятьдесят–семьдесят. Договорились?

— Ну хоть что-то! Большое спасибо! — Дима изобразил искреннюю радость. Он хорошо изучил Черняева и мог точно спрогнозировать, как все произойдет на самом деле. Десять коробок он действительно получит. Первые и последние, больше никаких расчетов не последует. До тех пор, пока в его услугах снова не возникнет срочная необходимость…

— Ербол Аскарович, хороший вы человек! Вон даже Колю за мной послали! Еще раз спасибо большое. Пока!

И Дима быстро вышел из кабинета. Черняев не успел даже заикнуться о том, что заставило его искать срочной встречи. А неожиданный уход был психологическим трюком Максимова, способом хотя бы на миг сорвать с директора лицемерную маску.

— Дима, постой! — заорал директор вслед скрывшемуся за дверями посетителю.

Двери были двойные, обитые толстым слоем поролона и красного дерматина. Черняеву пришлось сломя голову бежать за Димой. Разговор в кабинете пошел по второму кругу.

— Дима, заодно хочу попросить об одном одолжении.

— ЕрболАскарович, я всегда к вашим услугам. Что случилось?

— Помнишь фирму «Меридиан»?

— Как не помнить! Повозиться мне с ними пришлось. Отсрочки у них тогда добился.

— Да, точно. А сейчас они меня хотят за горло взять. Вот почитай, — Черняев подошел к Диме и протянул иск.

— Подумаешь, иск. Хрен бы с ним. Замучаются взыскивать. Судейские же под вами!

— С ними я решу, просто возиться неохота. Может, сам возьмешься?

— А почему бы и нет, поговорить можно, конечно. Вот только…

Дима сделал многозначительную паузу, решив поиграть на нервах директора.

— Что — только? Объясни, в чем проблема? Сам-то ты что думаешь?

— Ну, если честно, радости мало. Я еще в прошлом году пробивал, кто за ними стоит. Там корни уходят к самому́ зятю президента. Да я до вас еще в прошлом году пытался это донести. Но вы только отмахивались.

— Да-да, что-то припоминаю. Но ведь не появлялись целый год! Ждали!

— Боюсь, выжидали с умыслом. Они уже и с председателем областного суда переговоры ведут, как вашу фабрику поскорее за долги отжать. Только я вам этого не говорил.

До Черняева стал доходить смысл сказанного этим дармоедом, Адилем Кабиденовичем, когда утром, еще до планерки, тот сообщил ему о личной заинтересованности в расчете с «Меридианом» главы налоговой полиции. Как бы это не было предвестником краха!

Пока директор размышлял на невеселые темы, Дима продолжил:

— Они в итоге все шесть миллионов получат с вас через суд, и не куриными потрохами, а реальными деньгами.

— Ну, пока требуют только основной долг, правда уже завтра, и наличными. Возьмешься? Может, удастся рассрочку взять и яйцом рассчитаться? Завтра в три они будут здесь.

— Ладно, подъеду, поговорю с ними в кафе. Вы не появляйтесь после обеда.

Глава 7

…И РАЗДАЧА СЛОНОВ

За двенадцать дней до свадьбы сына ревизора на птицефабрике прошла настоящая театральная постановка, срежиссированная, разумеется, ДмитриемМаксимовым. В сценарии расписали, как говорится, каждый шаг, четко определили роли. Было немножко обидно, что невольные зрители даже не догадывались, что происходящее — всего лишь спектакль.

Прибывшим точнокпятнадцати часам представителям «Меридиана» сообщили в приемной, что директор на совещании в городе, а в кафе, в отдельном кабинете, их ожидает его советник по юридическим вопросам. Встреча началась с бурного недовольства обеих сторон. Представители «Меридиана» несколько раз порывались покинуть кафе, громко высказывая претензии по поводу отсутствия самого́ руководителя предприятия. Но дипломатия советника Черняева одержала верх над неприступным бастионом кредиторов. К исходу первого часа переговоров был заказан самый дорогой в меню коньяк «Хеннесси». После третьей бутылки высокие договаривающиеся стороны покинули кафе.

Дмитрий Максимов остался доволен игрой актеров. В компании с Юлей он отправился в городскую гостиницу. В номере они еще долго хохотали, прокручивая в памяти события прошедшего дня.

Лжепредставитель «Меридиана», неожиданно ставший обладателем роскошного строгого костюма, тоже был преисполнен радости. И было от чего! Погудеть за таким столом, вылакать столько коньяка… его просто попробовать — уже кайф. Да еще и на халяву! Это ли не счастье для мелкого уголовного элемента! На прощание Дима сунул ему в карман сто долларов.

Оторвавшись от неугомонной Юли лишь к обеду следующего дня, Дмитрий все-таки решил наведаться на «пташник».

— Ребята серьезные, — войдя в кабинет Черняева, с ходу начал разговор Дмитрий. — Правительственный уровень! Вас намеревались раздавить одним махом, взыскать свой долг и скупить другие.

— Откуда такая информация? — выкрикнул директор.

— Я с ними до трех ночи в ресторане сидел. Там прямая связь с премьер-министром. Вы против них — беззащитный младенец.

— Ну ладно, все ясно. О чем договорились? В суд не пойдут?

— Пока трудно сказать. От наличных отказались, готовы получить расчет вашей продукцией и пшеницей. Но… — Дима интригующе замолк.

— Что — «но»? Говори уже! — Черняев заметно нервничал.

— В общем, я их бухгалтерше шубу пообещал. И вы ее купите завтра, иначе они порвут вас, как тузик грелку. Деньги за шубу можете списать с вашего долга мне.

— Без проблем. Деньги возьмешь в кассе, сейчас распоряжусь. Сколько?

— Две тысячи долларов. Шубка скромная.

— Ничего себе! Ну ладно, тогда к вечеру, сейчас таких денег нет. Я дам указания.

— Вот и хорошо. В остальном условия…

Человек, получавший продукцию с птицефабрики, не имел ни малейшего представления ни о фирме «Меридиан», ни тем более о каких–либо долгах. Его использовали втемную. Привлекли к делу в прямом смысле с улицы, где он сидел в видавшем виды «Фольксвагене» и ожидал клиентов. Соблазнили мужичка двумястами долларов. От него требовалось лишь получить по накладным товар и тут же передать оптовому перекупщику. То обстоятельство, что, согласно бумагам, яйцо, мясо гусей и уток отпускались по ценам ниже, чем за наличные продавалось перекупщику, бомбилу совершенно не волновало. Да и какая ему разница!

Незаконно полученный доход с каждого из двух под завязку загруженных продукцией «КамАЗов» составлял двенадцать тысяч долларов. Третий дополнил прибыль еще на пять тысяч. Преступное трио выручило без малого тридцать тысяч баксов. Кроме того, за эту услугу директор был благодарен Дмитрию не в меньшей степени, чем мелкий уголовник, исполнивший роль обладателя роскошного кожаного прикида. Максимов с благословения Черняева получил пятнадцать коробок яиц. В остальном, как и предвидел «режиссер-постановщик», директор снова его кинул.

17 ноября Дима вместе с одной из своих подруг, прихватив пачку стодолларовых купюр, коих насчитывалось ровно сто, отправились в город Тольятти, где, как и было обещано ревизору, приобрели новенькую «девятку» цвета «мокрый асфальт» с литыми дисками.

А уже 26 ноября Дима с законной женой сидел за свадебным столом. Наступила очередь четы Максимовых чествовать молодых. Первой поздравила Ирина, за ней Дмитрий. Когда к ним подошли с подносом, куда бросали конверты с деньгами, он выдержал паузу и, словно не понимая, чего от него хотят, рассеянно посмотрел вокруг. Когда внимание всех присутствующих сосредоточилось на нем, Дима взял микрофон:

— Нурик, в знак уважения к твоему отцу и с моими пожеланиями быть похожим на него примите от нас этот скромный подарок!

Дима положил на поднос ключи и сообщил, что они «вон от той машинки, что прямо у входа стоит». Жених был старше Димы на четыре года, но и в его возрасте стать обладателем новенькой машины, а тем более ВАЗ-2109, было мечтой любого. Поэтому Нурик, еле сдерживаясь, с трудом усидел на месте, пока человек с подносом, обойдя всех гостей, не вернулся к новобрачным. Их радости не было предела. Презент Димы оценил и сам ревизор.

Через несколько дней, получив деньги от второго «КамАЗа», Дмитрий, Юля и «парень с большой дороги» встретились в «банкетке» ресторана «Ишим» в центре Петропавловска.

— Я обещал тебе свою «восьмерку» за услугу? — Дима был явно доволен происходящим.

— Да. А что, пролезло все-таки? Много бабок срубил?

— Сумма на машину, равноценную моей, тебя устроит? — проигнорировав вопрос, продолжил Дима, — Глупо может выйти. Вдруг ты на моей «восьмерке», которую вся область знает, случайно с Черняевым встретишься.

— Конечно, устроит! Так сколько бабок-то поймал? — непременно желал знать недавний лжепредставитель «Меридиана»

— Во сколько ты оцениваешь мою машину? — снова вопросом на вопрос ответил Максимов.

— В три штуки. А сколько капнуло? — исполнитель аферы никак не успокаивался.

— Вот держи. Здесь три с половиной. Пятьсот сверху, это премиальные. Остальное тебя не должно волновать. Все правильно? — Дима не собирался раскрывать малознакомому человеку все нюансы своего гешефта.

— Конечно, братан. Все по понятиям. Спасибо! Если что, обращайся!

— Юль, а это тебе. — И отдал ей тысячу долларов. Когда они распрощались на крыльце ресторана с третьим участником аферы, Дима попридержал девушку:

— Вот возьми еще. Здесь столько же. Это на шубу.

Юля поцеловала своего героя в щечку и тоже поспешила домой. Она жила с родителями и маленькой дочерью напротив ресторана.

Все получили свои доли и были рады. Ни копейки из вырученных денег не досталось лишь Оле, с самого начала знавшей все тонкости аферы. Да она бы и не прикоснулась к этим деньгам. Все, чего она желала, — быть рядом с любимым.

Фирма «Меридиан» спустя полгода после убийства ее директора Сергея была ликвидирована. Одновременно прекратились и все имущественные претензии. Директор фирмы и единственный учредитель в гробу бы перевернулся, узнав, что через год после его смерти байсальская птицефабрика отпускает ему «КамАЗы», груженные продукцией. По доверенности, выписанной лично им.

Да и сам ЕрболАскарович еще какое-то время будет ухмыляться, вспоминая, как одурачил «Меридиан» и этого лоха Максимова: «Круто я умудрился выйти из такого сложного положения — и всего лишь за какую-то норковую шубу. Да еще и на деньги Максимова. А ведь могли и правда в порошок растереть! Одно слово — лохи», — думал господин Черняев

Радовался и Федя Барбич, хотя об афере ничего не знал. Но и ему она подарила тысячу новеньких американских купюр, которые он, получив от Димы, с важным видом отдал жене. В результате довольны остались все.

О том, куда уйдут оставшиеся деньги, читатель узнает позже. Но решение потратить их на благое дело придет к Дмитрию Максимову далеко не сразу. А пока продолжим нашу историю.

ЧАСТЬ 3
ЛОВУШКА

4февраля 2015 года. Село Горное. Северо-Казахстанская область. ИК особого режима «Жаман-Сопка»

Бессонница буквально добивала Максимова. Теперь, в сорок лет, он значился уже политзаключенным. Писать книгу Дмитрий начал под давлением друзей, членов комитета по его освобождению. Чтобы подвигнуть друга на литературный труд, они придумали своеобразную провокацию. Не дожидаясь, когда он возьмется за перо, информационная служба комитета опубликовала в интернете сообщение о том, что Дмитрий Максимов приступил к написанию автобиографического романа, где расскажет о своей нелегкой судьбе, — о пытках, пережитых в застенках, преследованиях спецслужб, всевозможных провокациях, попытках подкупа и о многом другом.

Затем его преданная (как он тогда думал) супруга, проинструктированная членами комитета, вложила это сообщение, распечатанное с российского сайта, в конверт и вместе с письмом отправила мужу.

Дмитрий понимал: его книгу ждут не только друзья, но и обычные люди. Для начала следовало вывести их из спячки и привлечь внимание к происходящему в стране. Но депрессия и раздражительность, вызванные хроническим недосыпом, держали его словно на прочной привязи.

Взяться за ручку его смогло заставить только письмо Екатерины. Они поженились 7 июня 2013 года, на втором году его последнего заключения. Свою Катеньку (о ней речь пойдет позднее) он чуть не боготворил, почитая ее фотографию сродни иконе. Письма, преданность, любовь Екатерины помогали ему выжить, не сойти с ума в иезуитской западне режима, который установился в стране с середины 2000-х годов. Власть практически полностью захватили силовики из старых кадров. В руках оборотней в погонах оказались суды, исполнительная власть, весь представляющий хоть какой-то интерес бизнес. Прокуратура стала органом, охраняющим коррупцию от любых попыток противодействовать ей.

2015 год ознаменовался не только «очередными внеочередными» выборами президента без выбора. Среди кандидатов были одни шуты, цель которых оставалась той же, что и на предыдущих выборах: создание видимости формирования новой власти. В стране ликвидировали все СМИ, пытавшиеся донести до народа альтернативную точку зрения на установившийся порядок, в том числе единственную независимую многотиражку «Свобода Слова», принадлежавшую известной в стране журналистке и общественному деятелю Гульжан Ергалиевой. Простые граждане Казахстана все чаще стали гибнуть под колесами иномарок, управляемых пьяными или обкуренными детьми чиновников, или машин таких же неадекватных сотрудников полиции, прокуратуры, мэрии.

В тюрьмах страны с подачи отечественных законодателей коррупция фактически легализовалась. С 1 января 2015 года басеке были наделены абсолютной властью над зэками. Без поощрения тюремного начальства — а получить его было практически невозможно — заключенные лишались шанса на досрочное освобождение или свидание с семьей, при этом ни примерное поведение, ни усердная работа не имели значения.

Депутаты парламента, назначенные на свои должности все теми же старыми кадрами, а вовсе не избранные народом, к завершению 2014 года приняли драконовские законы, согласно которым любого инакомыслящего, включая работников независимых СМИ, можно было засадить в тюрьму на сроки до двенадцати лет. На страже порядка стояли управляемые силовиками суды. В тюрьмах зэков безнаказанно забивали насмерть.

При таком катастрофическом положении дел в области прав человека, отсутствии честных и объективных СМИ и хотя бы малейшего намека на демократию на правительственных телевизионных каналахмелькали лица лидеров оппозиционных партий, ведущих правозащитников, членов попечительских советов организаций, занятых распределением средств для обеспечения правозащитной деятельности.

На первый взгляд это казалось парадоксальным — но только на первый. Все перечисленные деятели функционировали под строгим присмотром КГБ. И лидеры оппозиции, и армия грантососов-правозащитников имели четко определенные спецслужбами обязанности. Они втирались в доверие критически настроенных граждан, а потом сдавали их силовикам. В обязанности этих провокаторов также входила умеренная критика существующих порядков, предназначенная для Запада, — таким образомсоздавалась видимость демократических процессов, якобы происходивших в стране.

С подобными «лидерами оппозиционных партий», состоящих из двух человек каждая, было все ясно. Иная ситуация складывалась с неправительственными объединениями, выступавшими под лозунгом «За права человека». «Правозащитники» с чистой совестью сочиняли отчеты западным странам о том, что в Казахстане с правами человека большие проблемы, и получали от них гранты. На эту деятельность спецслужбы выделяли значительные средства, в знак поощрения — поскольку в отчетах отражалась лишь десятая часть истинного положения дел, — наделяли своих агентов различными привилегиями,

Кроме того, им дозволялось выступать в защиту осевших в Европе буржуа-оппозиционеров, обладателей миллиардных состояний. Причины такого толерантности были понятны. Во-первых, не вызывало сомнений, что олигархи могутскупатьтаких «глашатаев правды» пачками. Во-вторых, «ведущие правозащитники», на весь мир вещающие о возможных угрозах в отношении избранных, даже не упоминали о простых людях, в том числе и о гражданских активистах. Рядовые граждане Казахстана в основном воспринимались ими как убогое, нищее, ни на что не способное быдло.

В результате всех этих манипуляций реальная картина происходившего в стране для большинства оставалась тайной за семью печатями.

Максимов понимал, что его будущая книга — лучший способ донести до широкой общественности, какова на самом деле ситуация с правами граждан, соблюдением требований законности, и самое главное — зародить у людей мысль о том, что дальше так жить нельзя. Но он чувствовал себя обессиленным.

Его любимая (на тот момент) Екатерина с годами стала для него настоящим авторитетом. Стоило ей попросить Диму бросить курить, и вот уже полгода как он не прикоснулся к сигаретам.

На суточном свидании, еще до мерзких поправок, внесенных в закон, она заметила, как Максимов похудел, и убедила его заняться силовыми упражнениями. В локалке Дмитрий удивлял всех упорством, с которым истязал себя. В результате он заметно окреп, накачал мышцы — даже майки стал заказывать бо́льшего размера. Вот и с книгой вышло так, как захотела жена.

Мужики, узнав о том, что политический решился взяться за книгу, внесли в это начинание свой вклад. Трое каторжан подогнали по таблетке сонников. Другие помогли с тетрадями, ручками, а позже Катенька передала ему все необходимое.

И вот, благодаря верной жене (как он наивно тогда полагал), он вот уже четыре дня строчит без перерывов. Заканчивая первую тетрадь, подошел к описанию момента, когда мог стать обладателем без малого миллиона долларов США. За прошедшие семнадцать лет, из которых Максимов в общей сложности провел в лагерях уже одиннадцать, заключение с путевкой в зону особого режима было уже третьим. Вчера он описал эпизод переговоров с турками в кабинете майора КГБ, после чего сонник, принятый перед отбоем, практически не помог.

Понимая, что снова не заснет, в час ночи, уставившись на верхнюю нару, Дмитрий погрузился в воспоминания о события далеких лет, когда он, двадцатичетырехлетний пацан, был полон сил и недюжинной энергии.

Звонок подъема ровно в шесть утра вернул его к реальности. Зэковские будни. Заправка нар. Оправка. Туалет. Суета в чайхане. Он заварил крепкий чай. Дал настояться, разлил в две кружки и позвал Фарида. Пили молча. В голове снова стали всплывать события 1998 года.

Глава 1

НОВЫЙ ГОД. ЧТО ДАЛЬШЕ?

Приближался новый 1998-й год. Старший контролер-ревизор почти закончил работу над актом ревизии, когда его спешно вызвал на ковер председатель КФК области.

— Богенбай Серикович! Я же вас предупреждал, что, копая под губернатора, вы себе могилу роете. Вы уже старик, пенсию получаете, а о коллективе подумали? Хватит уже!

— Не шумите, пожалуйста. Я вас понял. Ревизия закончена, акт готов. Это мое последнее дело, и я доведу его до завершения. До свидания!

Старший контролер-ревизор Усманов, человек советской закалки, прекрасно понимал, что вторгся за флажки, на запретную территорию. Но все же он решил довести дело до конца: предать гласности чудовищные махинации губернатора, разорившие многих крестьян. И «девятка» для сына тут уже ни при чем — он по-настоящему испытывал боль за страну.

Закон в Казахстане практически перестал работать, кланы использовали его в качестве инструмента обогащения и расправы над неугодными людьми. Государство неуклонно деградировало. И теперь старик хотел снять с себя, пусть и частично, грехи за то, что столько лет помогал этим иудам от власти грабить страну.

Государственная должность превратилась исключительно в личную кормушку. Население богатейшего государства, обладающее несместваитными сокровищами — нефтью, медью, золотом, ураном, газом и прочими природными бога, — стремительно нищало. А политическая элита все увереннее поднималась вверх по рейтингу Форбса. Молодой пацан, одержимый идеей победить коррупционного титана в лице губернатора вместе с его турками, вызывал у ревизора все больше симпатий.

Если бы еще полгода назад кто-нибудь сказал бы ему, что он настолько далеко зайдет в изобличении махинаций первых должностных лиц, старик не поверил бы. А сейчас он уже готов мчаться в Астану с докладом, если руководство КФК уклонится от заверения акта.

Новогоднюю ночь Максимовы с детьми провели в гостях. Праздник отмечали в теплой домашней обстановке, все в том же Байсале, у друзей семьи Бодлуковских. Но события в начинающемся году развернулись далеко не радостные.

19 января 1998 года КФК области заверил акт ревизии, после чего направил его областному прокурору. Тот переадресовал его органу, выходившему с ходатайством о проведении ревизии. Так документ попал в пятое управление КГБ. Особого внимания заслуживал пункт 5: «Действиями первых должностных лиц области под руководством губернатора Гиберта Генриха Андерсовича хозяйствам области нанесен значительный материальный ущерб по движению зерна пшеницы III класса урожая 1996 года».

В акте черным по белому была прописана схема махинаций — как местных чиновников, так и турок, беззастенчиво пополнявших свои карманы за счет казахстанской стороны. Нашел свое отражение и эпизод, зафиксированный в документах, переданных ревизору бывшим директором элеватора Головановым. Лишь по одному факту приобретения у государственной продовольственной корпорации трех тысяч тонн пшеницы III класса была раскрыта схема фиктивных боковых договоров, в результате которых АООТ «Сулейман» заведомо наносился ущерб, а незаконная прибыль оседала в руках Рамазана Эура, гражданина Турции.

Отсюда следовало, что казахстанская госпродкорпорация на условиях последующей оплаты передает турецкой фирме TripoLi три тысячи тонн пшеницы по цене сто десять долларов за тонну. Дата заключенного договора — 12 ноября 1996 года. Тут же заключается другой контракт между TripoLi и АООТ «Сулейман», из которого вытекает обязательство TripoLi передать пшеницу «Сулейману» — на условиях оплаты по факту переписи зерна на элеваторах области, но по цене сто пятьдесят пять долларов за тонну. Дата подписания этого контракта — 13 ноября 1996 года. Главная интрига махинации состояла даже не в фактической принадлежности зерна госпродкорпорации, а в том, что управляющим турецкой фирмой TripoLi и президентом АООТ «Сулейман» является одно и то же лицо — гражданин Турции РамазанЭур.

Лишь с одной этой фиктивной сделки прибыль, возникшая «из воздуха» за один день, составила за счет «Сулеймана» сто тридцать пять тысяч долларов. Стоит отметить, что на момент составление акта ревизии «турецкоподанный» гражданин был в Казахстане один-единственный раз — в 1995 году, на торжественном открытии совместного предприятия. В тот день красную ленту при введении в эксплуатацию макаронного комбината перере́зали два президента — Турции и Казахстана. Визит в Казахстан главы TripoLi, по совместительству главы «Сулеймана», продлился всего восемнадцать часов.

Размах махинаций в последующие годы оказался более чем впечатляющим. Для турок Казахстан стал настоящим «полем чудес». Но власть предержащие называли «казахстанское чудо» иначе. Оно преподносилось как выдающаяся заслуга президента Бексултанова по привлечению инвестиций в экономику страны, как «территория широких возможностей» (на самом деле — по проворачиванию наглых афер совместно с гражданами Турции). Главное условие заключалось в одном: не забывать кидать кость казахстанским чиновникам.

Таким образом, после распада СССР Казахстан с насквозь коррумпированной системой власти стал раздольем для мелких проходимцев из разных стран. Они позиционировали себя как серьезных бизнесменов и за сутки могли сколотить целое состояние за счет граждан страны.

Глава 2

ПРОЦЕСС ПОШЕЛ

Утром 22 января, в понедельник, Горманов пригласил Диму на встречу. Разговор происходил на служебной конспиративной квартире КГБ.

— Дима, ситуация снова накаляется. Акт ревизии озадачил всех. Никому и в голову не приходило, что твой старичок так далеко зайдет. Это однозначно бомба! Мусенко в замешательстве, ведь за «макаронкой» стоит сам Первый! Прокурор истерит! Мы не знаем, как реагировать. Плюс ко всему турки очень шустро сформировали уставной фонд акционеров. Сейчас всем хозяйствам, у которых забрали зерно, навязывают акции.

— Ничего себе! Первый раз слышу.

— Немудрено. Они все это организовали только что, в прошлую пятницу, причем активно привлекают административный ресурс. Главы районов чуть ли не лично развозят по хозяйствам эти бумажки. В Возвышенском и Булаевском районах даже казаков задействовали для агитации: всех призывают купить акции.

— Да уж. Нужно срочно что-то предпринять. Ну а с актом что? Уголовное дело будет?

— Сейчас все решает Республика. И кстати, наверху твое имя уже у всех на слуху. Многие удивлены, что именно ты разворотил этот муравейник. Далеко пойдешь, Дима, если, конечно, не остановят… Теперь другой вопрос. Завтра из Астаны приезжает мое руководство, первый заместитель главы КГБ Казахстана. Прикатят на пяти джипах. Пробудут тут два дня и одну ночь. Мы даже не догадываемся, о чем пойдет речь. Нужно организовать банкет вдали от лишних глаз.

— Ну, если в «Утенке» на «пташнике» устроит, милости прошу. Сколько персон?

— Ориентируемся на двадцать пять˗тридцать.

Высокое начальство из Астаны сообщило, что на днях президент назначит мэром столицы Казахстана губернатора Северо-Казахстанской области. Ему будет поручено принять участие в организации саммита в Германии. Однако после саммита судьба нынешнего губернатора оказалась под большим вопросом.

Гости высоко оценили обед, организованный Димой. Один экземпляр акта ревизии они увезли с собой.

На следующий день Дима позвонил своему водителю.

— Федор, просьба есть. В ближайшее время потрудиться придется: объехать хозяйства, от которых мы не получили прав уступки требований, и все им популярно разъяснить. Люди должны знать, что борьба идет, работа ведется. Следует раздать копии акта и настоять, чтобы ни в коем случае не брали фиктивные акции и ничего не подписывали. Понял?

— Да я-то понял. Но ты, судя по всему, не поедешь. А я сам говорить с людьми не смогу.

— Я не поеду. Мне сейчас нельзя отвлекаться на рутину. Здесь много чего происходит. С тобой отправлю Юлю.

Дима позвонил из машины.

— Алло, Юля, привет! Ты дома? Выйди во двор через двадцать минут, я подъеду.

Когда не отягощенная высокой нравственностью, но весьма умная девушка села в машину, Дима с ходу поставил задачу.

— Юль, тут вот какое дело. Сейчас у меня полный аврал, не могу из города вырваться, а нужно проехаться по деревням, раздать кое-какие бумаги и сделать некоторые пояснения. Это несложно. На все про все, думаю, уйдет недели три. Федя в твоем распоряжении. В расходах себя не ограничивай. Аванс двести долларов, и столько же в конце месяца. Согласна?

— Дорогой, ну зачем лишние вопросы? Когда выезжать? Надеюсь, не сию секунду? Маму предупредить надо. И что я должна говорить этим колхозникам?

Сегодня Дима обещал жене, что приедет ночевать, но при виде соблазнительной груди секс-дивы забыл обо всем. Тем более что Юлю требовалось хорошенько проинструктировать. Он отвез ее на съемную квартиру и до утра инструктировал в самых разных направлениях «мысли».

Утром Федер привез карту области. Втроем они определили маршрут и последовательность объезда хозяйств. К обеду Юлю завезли домой собраться в дорогу, а Дима отправился за подарком жене. В этот день, 27 января, ей исполнилось двадцать четыре года.

Глава 3

ПЕРВАЯ РАЗБОРКА

За прошедший год произошло немало событий: призыв к сельчанам, союз с КГБ, попытка запугать Диму и объявление его в розыск, убийство Григория Голованова. Отдельно следует назвать совершение имущественного преступления. Добытые путем стопроцентного мошенничества средства, вернее, остатки от них, Дима, со свойственной ему импульсивностью, решил инвестировать в предстоящую битву с коррупцией. Тогда он еще не знал, что этот поступок станет первым его шагом к полному — и весьма непростому — изменению собственного будущего. Главным же событием стало подписание акта ревизии, что было серьезной тактической победой.

Но с февраля 1998 года борьба двух миров — государственной системы и молодого авантюризма — переходила в другую плоскость. До заточения в тюрьму Дмитрию Максимову оставался ровно год.

Федор Барбич с очаровательной Юлей, знакомой читателю по операции «Куриное яйцо», свое дело сделали. Область начала просыпаться. Руководители хозяйств, передавая из рук в руки копии акта, стали гнать взашей визитеров из «макаронки» с предложениями о приобретении акций. Те, кто уже подписался, звонили Диме и просили помочь вернуть эти бумажки назад, а зерно востребовать. Противники Максимова из окологубернаторского окружения нервничали все больше. Сам господин Гиберт находился в Германии — он отвечал за организацию участия Бексултанова в саммите.

12 февраля Горманов пригласил к себе в кабинет Диму, стараясь хоть как-то его обезопасить.

— Дима, сын… впрочем, не стану называть фамилию, сам догадаешься… взялся остановить тебя руками местных ОПГ.

— Интересно, и как это будет выглядеть? Придут бандиты и прикажут прекратить требовать с турок деньги крестьян? Так, что ли?

— Он уже к уголовникам обращался, но те его развели. Пообещали, нагнать на тебя страху, получили две тысячи долларов и были таковы. — Майор вздохнул и сел напротив Димы. — Но сынок не отказался от своей затеи. С уголовниками мы, если честно, договорились, а что он дальше надумает, одному богу известно. Насмотрелся боевиков про братву и мафию, а сам от реальной жизни далек. Но с папашиными деньгами он явно просто так не успокоится.

— Спасибо, что предупредили.

Приняв к сведению предостережения майора, Дима попрощался и вышел.

28 февраля в кафе «Утенок» шло бурное застолье. Дима пригласил одногруппников с юрфака филиала Омского государственного университета в Петропавловске. За столом собралось одиннадцать человек: трое парней и восемь девушек. Мужскую часть компании представляли Максимов, Гоги и Виталий, умеющие поддержать веселый настрой вечеринки. К началу первого ночи основная часть гостей уже разъехалась. За столом остались самые стойкие: Дима, Гоги и три девушки — Лена, Юля и высокая красавица Наташа.

Расставаться и прерывать веселье никому не хотелось, парни чудили так, что все смеялись до колик в животе. Зал был полон. В половине второго Дима вышел на крыльцо освежиться. После конкурса «Кто больше выпьет»Гоги экстренно рванул к унитазу, над которым и завис, надолго заняв туалет. Диме тоже чувствовал себя неважно, хотя в принципе никогда не пьянел. Но Гоги обладал таким же качеством, и к тому же весил сто двадцать килограммов, а Дима — семьдесят.

Сначала они затеяли поединок ради развлечения, но после первой бутылки водки последовала вторая, хотя оба и без этого дурацкого конкурса пили с восьми вечера. После второй бутылки грузинская самоуверенность уперлась в русскую самонадеянность, однако организм Гоги с такой нагрузкой не справился.

Дима стоял на морозе в одной рубашке, обтирая снегом лицо, когда из темноты вышли крепыш с походкой штангиста, и второй, долговязый и худой.

— Пойдем в машину, поговорим, — взяв Диму под локоть, произнес «тощий». Его лицо показалось Максимову знакомым, но в темнотетолком рассмотреть ничего не удалось. «Штангист» стоял у нижней ступеньки лестницы. Дима, совершив обманное движение, выдернул руку из захвата и толкнул «тощего» вниз, прямо на крепыша, а сам быстро вошел в кафе, все еще заполненное гостями. За первым столиком у входной двери расположились местные хулиганы. В начале знакомства с ночной жизнью Байсала ему не раз приходилось вступать с ними в кулачные бои, и в конце концов «уличный бомонд» признал Диму за своего. С хулиганами пили водку работяги с птицефабрики.

— Мужики, на меня на улице какие-то уроды городские наехали. Я один, а их как минимум двое, может и больше. Помогите, а то у меня девчонки в гостях, неудобно. Подстрахуйте, покуда я с ними потолкую.

Разговор с местными не занял и минуты. Незваных визитеров подвели под монастырьдва обстоятельства. Во-первых, ситуация развивалась слишком быстро и непредсказуемо. Во-вторых, несмотря на поздний час, еще никто из посетителей «Утенка» не успел подраться, и парни испытывали потребность почесать кулаки.

Городские ничего не успели понять, как их уже окружили пьяные головорезы. Однако все пошло не так, как задумал Дима. Он хотел отвести «тощего»в сторону и спокойно объяснить, что делить им нечего и незачем раздувать конфликт. Но не тут-то было. Когда окружили тех двоих, из машины вышел третий — здоровенный бугай в кожаной куртке не по сезону. «Тощий» при виде громилы сразу почувствовал себя увереннее и произнес оскорбительную для всех байсальских фразу, которую ему лучше было бы держать при себе ввиду явного превосходства сил сельчан.

— Максимов, да не прячься ты за этих трактористов. Мужики, ну-ка быстренько разбежались, мы вас не тронем!

И тут троицу начали метелить — Дима не успел даже слова вымолвить. Самого здорового в кожаной куртке сбили с ног и запинали, та же участь постигла и «штангиста». Дима выдернул «тощего»из круга дерущихся, пытаясь понять, кто это. Кулаками махали не менее десятка человек. Из кафе вызвали милицию. При виде проблесковых маячков Максимов поспешил к месту драки: на земле лежали двое избитых, остальные участники уже сидели в кафе.

Только сейчас Дима понял, как сильно замерз в своей тонкой рубашке, и решил вернуться в зал. У входа в туалет его взору предстало настоящее столпотворение. Наташа, стоявшая неподалеку, объяснила причину: в запертом изнутри туалете до сих пор находился Гоги. Диме удалось уговорить грузина открыть дверь. Они снова вышли па улицу. Гоги потихоньку приходил в себя. Никого из участников драки задерживать не стали. После объяснений с сотрудниками РОВД троица отправилась восвояси.

Когда приятели вернулись в кафе, Гоги ушел в кабинку, а Дима присел за столик к своим заступникам, на котором стояла лишь грязная посуда. В знак благодарности он открыл им счет. Мужики гудели еще до четырех утра. В это же время разъехались и Дима с друзьями. Максимов отправился к Наташе — ее мать уехала в командировку в Астану.

Глава 4

ДЕЛО ПРИНЦИПА

2 марта 1998 года Дима сидел в кабинете майора Горманова.

— Дима, ты почему не сообщил о драке в «Утенке»?

— Да я бы сообщил. Только это скорее был бы анекдот, а не сообщение, — ухмыльнулся Максимов.

— Ты что, не сечешь момент? Ситуация становится непредсказуемой. Если член семьи сам понимаешь кого влезает в эту историю, значит, они предпринимают что-то более серьезнее! Он с кем-то обсуждает твой демарш, а сынок слушает и на ус наматывает. Балабанова вспомни! В общем, будь предельно осторожен. Гиберт сейчас рядом с президентом, он мэр столицы и в любую минуту может на тебя отмашку дать.

19 марта Дмитрий Максимов вышел из кабинета прокурора области. Тот не желал возбуждать уголовное дело ни по одному из пунктов, перечисленных в акте ревизии. Твердил одно: «Обращайтесь в суд». Или: «По данному факту вы не являетесь стороной, чьи законные интересы были нарушены».

«Какая все-таки сука! И это прокурор области!» — поноси́л его Дима, сидя в машине рядом с Федором. Надо было бы повидаться с Зеленченко, но оказалось, что вчера он вместе с женой улетел в Испанию. Диму одолевало плохое предчувствие. Он сильно нервничал после встречи с прокурором — опорой коррупции.

— Федь, завези меня в «Ишим». Мне надо побыть одному, подумать, — сказал Дима, глядя в окно.

В отдельном кабинете ресторана, заказав бутылку любимой водки «Финляндия», он обдумывал ситуацию. За прошедший год объем уступок достиг без малого миллион долларов. Малая часть была получена от хозяйств, которым навязали акции.

Почему-то выходило так, что чем больше усилий он прилагал, чем больше денег вкладывал, поднимая дух сельчан, призывая их давать отпор произволу властей, и чем опаснее становилась его жизнь, тем меньше его интересовала материальная сторона вопроса. Он поймал себя на мысли, что за последние полгода почти перестал думать о собственном обогащении, а все его мысли поглощала элементарная справедливость.

Когда в его мозгу произошло смещение ценностей? Может, в тот день, когда он увидел на фото в кабинете Горманова трупы супругов Головановых? Или когда наглый, ухмыляющийся следак в УВД в тот же день пытался заставить его покинуть Казахстан?

Чем больше он думал об этом, тупо уставившись на бутылку с водкой, тем громче звучала в его голове фраза: «Дальше так жить нельзя!» Ситуация, складывающаяся в стране, зашла слишком далеко. Повсеместная коррупция, клановость, вседозволенность правящих элит… Государство держит простой народ за обслуживающий персонал, а истинные хозяева всего и вся — чиновники.

За окном уже стемнело. Сидеть в ресторане надоело. Дима позвонил Федору, и тот вскоре подъехал за ним.

На душе было совсем тоскливо, невеселые размышления тяжелым грузом давили на сердце. Куда бы податься? Единственным человеком, который мог бы сейчас понять его, развеять сомнения и мрачные думы, была Оля Сулейменова, к которой он и направился.

Подъезжая к Байсалу, Дима позвонил ей, предупредил о скором визите. За всю дорогу не проронил ни слова. Смотрел в окно и думал о происходящем в стране. Когда стали перестраиваться в средний ряд, чтобы свернуть с трассы влево, ехавшая за ними машина перестроилась в первый ряд и, резко увеличив скорость, пошла на обгон по первому ряду. Старый «Гольф» поравнялся с ними, и заднее стекло пошло вниз. Глаза Димы встретились с глазами какого-то небритого типа. Из окна показалось дуло обреза. Все происходило словно в замедленной съемке. Дима успел подумать о том, что был плохим отцом и ничего в жизни не успел. Раздался оглушительный выстрел. В ту же секунду он инстинктивно попытался втиснуться под панель, то же самое предпринял и Федор. Последовал второй выстрел. Передние колеса «Гольфа» взвизгнули, и он умчался, а «восьмерка» съехала в кювет.

Выбраться оттуда машине удалось, к тому же оказалось, что только она и пострадала от выстрела. Выйдя из салона, Дима с Федором, не сговариваясь, одновременно перекрестились и уселись прямо на холодную землю.

— Ни хрена себе! Нас же чуть не убили! — спустя минуту нарушил молчание Федя.

— Хотели бы убить, стреляли бы по нам. Ты же не думаешь, что они промахнулись с такого расстояния? — растерянно ответил Дима.

— Да я не знаю, что и думать. Осточертело уже все это! — закричал Федя.

— Другое дело, что так не пугают. Если бы кто-то сидел на заднем сиденье, всех завалили бы. А стекла у нас тонированные, поэтому они не могли точно знать, есть в салоне кто-то или нет.

Через некоторое время к ним подъехали сотрудники райотдела милиции. За милицейским уазиком появился служебный жигуленок начальника РОВД, немедленно разразившегося гневной тирадой.

— Как же ты меня достал! Тебе здесь медом намазано, что ли?!

Дима пропустил грубые слова мимо ушей. Пока на месте ЧП работали менты, он за полчаса выкурил полпачки сигарет. Водителя забрали в участок, а Диме удалось незаметно улизнуть. Он быстро дошел до Олиного дома, где, потрясенный случившимся, скрылся от всего мира.

В два часа ночи в дверь постучали. Сначала тихо, но затем стали колотить с такой силой, что, казалось, вылетят стекла в окнах. Это были менты, узнавшие от Федора, куда они с Димой ехали, когда попали под обстрел. Терпение Оли лопнуло.

— Что вам надо? Ночь на дворе, не открою!

— Ольга Асангалиевна, откройте. Нам необходимо допросить Максимова, мы без него не уедем.

— Он часа полтора назад отправился в город. Кто-то приехал, и он уехал с ними. Если хотите, обыщите дом! — приоткрыв дверь, гневно произнесла Оля. Сотрудники входить не стали, развернулись и убрались прочь.

Глава 5

ПОДОЗРЕВАЕМЫХ НЕТ

На следующий день Дима направился к Горманову.

— Говоришь, встретились взглядами со стрелком. Рассмотреть смог? Узна́ешь?

— Да вот как тебя сейчас видел. На улице было темно, но его лицо в отсвете фар буквально отпечаталось в памяти. На кавказца похож, — Дима пытался вспомнить мельчайшие детали произошедшего.

— «Гольф» уже обнаружили, стоял прямо в центре Байсала, напротив здания суда. Отпечатков в машине нет. Если бы не этот случай, на него никто бы и внимания не обратил. Хозяин уже год живет в Тоболе. Машина не эксплуатировалась, стояла в гараже. Ключи от гаража хранились у престарелой матери хозяина. Ей бы и в голову не пришло идти в гараж, поэтому мы даже приблизительно не знаем, когда был совершен угон. Эксперты тоже пока ничего не говорят. Да их мнение нам ничего и не даст. Сам-то что думаешь? Кто это мог быть?

— Мне кажется, кто-то хочет заставить нас думать, будто какая-то шантрапа попугать меня решила. Профи не будет пулять из обреза на людной трассе и уж тем более не промахнется. Но именно это, мне кажется, и свидетельствует о неслабом уровне заказчика. Да и исполнителя тоже. Я уверен, это не попытка ликвидации, скорее предупреждение. Но и здесь возникают вопросы. И самое главное: они не могли быть уверены, что на заднем сиденье никого нет. Или же за нами следили, что маловероятно. После нашего последнего разговора я постоянно проверяюсь на предмет слежки. В ресторане сидел один, водитель заехал за мной около одиннадцати ночи. Когда садился в машину, я еще и сам не знал, куда поеду. Тоска заела.

— Ну а вывод-то какой? — перебил чекист.

— Не знаю. Давай порассуждаем. Предположим, это профи, которому велели меня предупредить. Стреляли по стеклам. Профи, не зная, есть сзади кто-то или нет, никогда бы на такое не пошел. Кому нужны лишние трупы, риск? А если они пошли на это осмысленно, то зачем, для чего? Орудие преступления — простой обрез. Возможно, хотят навести на вывод, что они простые отморозки. Но у профи другое оружие, которое не бабахает на все село. И отморозки так тщательно не готовятся. Судя по «Гольфу», все было четко спланировано, тщательно подбирался даже транспорт. Причем такой, пропажа которого не скоро обнаружится. Заранее выбирается место встречи, где бросят использованную машину. Подъезжает другое авто, на котором они спокойно уходят. Это явно не новички!

— Согласен. Я думаю сейчас о ликвидации Головановых. Там же тоже однозначно профессионалы действовали. И, судя по всему, именно чеченцы. Но ведь ни одной улики, ни одного даже крошечного следа! Может, они же и тебя пугали?

— Вряд ли. Для них это слишком мелко. Но знаешь, что бросилось в глаза? Выражение лица стрелявшего. Абсолютное спокойствие, Внимательный взгляд, сконцентрированный на действии. Никаких эмоций. Человек всего лишь выполняет свою работу. И даже в тот миг, когда мы встретились взглядами, никаких изменений в мимике я не заметил. Он не относится ко мне с ненавистью или неприязнью, не сочувствует и не симпатизирует мне. Я ему совершенно безразличен. Он просто делает свое дело. Вот такой психологический портрет… Раньше мы не встречались, это точно. Он однозначно не местный. Водителя я не видел.

— Байсальские менты тебя беспокоить не будут. Мы уже забрали дело, оно возбуждено по статье «Злостное хулиганство». Сейчас прокурор области готовит новое, статья «Покушение на убийство». Активно допрашивает вчерашнюю смену гаишников на стационарном посту на въезде в Байсал. Сам-то как? Не передумал дальше с хищением зернаразбираться?

— Нет. Я теперь еще больше разозлился.

— Хочешь, приезжай вечером ко мне. Я тебе «травмат» дам, пока все не уляжется. Хоть какая-то защита.

— Спасибо! Не надо. Бессмысленно это. До свидания!

Весь следующий месяц домочадцы Димы нарадоваться на него не могли. Ирина пыталась разгадать, в чем причины такой резкой перемены в образе жизни мужа, ведь в течение месяца Дима ни разу не пропадал из дома. Правда, пару раз не приезжал ночевать, но звонил, предупреждал. В «Утенке» и других питейных заведениях его уже стали забывать. Все очаровательные ляльки, с которыми он неизменно пропадал на съемной квартире или в номерах, тоже начали привыкать жить без Димки Максимова.

А он сам все больше задумывался над своей бездарно протекающей жизнью. Испытывая сильнейший стресс, продолжая мучительно размышлять о происходящем в Казахстане, Дима чувствовал, как в глубине его сознания зарождаются новые мысли и идеи, подобно лучикам света, прорезавшимся во тьме. Но ими он мог поделиться только с Олей, к которой за этот странный месяц съездил всего два раза.

Он дважды встречался с Зеленченко, организовал с его ведома «бомбардировку» всех республиканских органов, призванных бороться с коррупцией. Отправлялись и коллективные письма за подписью руководителей ряда хозяйств, и личные — в КГБ, генеральному прокурору, председателю налоговой полиции, — с призывами вмешаться, пока не последовали новые убийства. В каждое такое послание вкладывался акт ревизии КФК Северо-Казахстанской области.

Глава 6

МЫ ПРИШЛИ С МИРОМ!

В один из солнечных майских дней, когда распустившаяся зелень на деревьях еще не успела покрыться пылью, а птички заливались с особым задором, Дмитрию Максимову в одиннадцать часов утра позвонили из приемной главы КГБ области полковника Мусенко. Секретарь попросил срочно прибыть к его начальнику. Опешивший Максимов позвонил Дулату, подчиненному Горманова.

— Елдос Казбекович уже час как у нашего шефа. Там вокруг тебя что-то закрутилось.

Дулат заметно нервничал.

— Да, мне только что звонили из приемной. Велели срочно прибыть. Не могу понять, зачем. Может, задержали отморозков с обрезом.

— Езжай, там все и узнаешь.

Выпив на ходу чашку крепкого кофе, поданную женой, освежившись под душем и надев строгий черный костюм, Дима отправился в КГБ. Почему такая срочность? Дима начал нервничать, но одновременно его мучило любопытство. Что все-таки случилось?

— А, вот и вы! Проходите, присаживайтесь! — председатель КГБ области обменялся с Димой рукопожатием.

— А мы тут, пока вас ждали, уже с вашим хорошим знакомым Гормановым все обсудили.

«Что он имеет ввиду? На что намекает, подчеркивая знакомство с Елдосом?». В голове мелькнула идиотская мысль: не потребовать ли присутствия адвоката?

Наконец Мусенко начал разговор.

— Дима, к вам никто из турок не обращался с предложениями найти компромисс?

— Даже близко ничего подобного не происходило.

— А если на вас выйдутс таким предложением, то каковы ваши действия?

— Ну, я, как говорится, всегда готов. С удовольствием вступлю в переговоры. — Очень хорошо. Вот и считайте, что я от имени турок обращаюсь к вам с просьбой решить дело миром. Удивлены? Что ж, можете считать, вы добились своего. Чего вы в итоге хотите от них?

— Возврата денег за похищенное зерно. По цене сто шестьдесят два доллара за тонну.

— Ясно. А вы намереваетесь действовать жестко?

— Не понял.

— Ну, обязательно требовать наличные в баксах? Формы расчета разными бывают.

— Это непринципиально.

— Вот и отлично. Ступайте с Елдосом Казбековичем в его кабинет и все обдумайте. Подготовьтесь к переговорам.

Диме казалось, что ему снится все происходящее. После мытарств вокруг «макаронки» он, честно говоря, ожидал скорее выстрела в спину, чем настолько неожиданного поворота.

В кабинете Горманов не мог сдержать радости от предвкушения предстоящей сделки.

— Наконец-то и на нашей улице наступил праздник, Дима. Я верил в тебя! Шефу в девять утра звонил председатель республиканского КГБ. Дал отмашку гасить турок, если добровольно не пойдут с тобой на мировую. С тобой — представляешь? Сейчас ты диктуешь им условия!

— Ничего себе! — ответил слегка ошарашенный Дима.

— В общем, действуем так. Завтра привезем сюда директора «макаронки», главбуха, главного экономиста. Покошмарим слегка, а затем отпустим и дадим время на размышление. Пусть дозреют. А через три дня поставим точку. Срочно подготовь проект договора расчета. Имей в виду: сверху дали команду найти общий язык, а не выкручивать им руки.

— Ясно. Сегодня же начну составлять договор о погашении долга продукцией «Сулеймана».

Из КГБ Дима поспешил к Оле — поделиться радостной новостью.

— Пухлик, все удалось! Мы их сделали!

За два дня Оля составила договор расчета на сумму имеющихся у Димы уступок. Через четыре дня в кабинете Горманова за столом сидели четверо: Дима, представители АООТ «Сулейман» в лице директора Митхана Гурунча и главного экономиста и переводчика в одном лице. КГБ был представлен майором Гормановым.

— Я рад, что стороны пришли к пониманию, — подвел итог получасовой беседы майор. Условия, предложенные Димой, на первый взгляд, казались для турок вполне приемлемыми: отгрузка «Сулейманом» макаронных изделий на сумму долга — в несколько этапов, по предварительно согласованному графику, в течение года. Отправитель, то есть турецкая сторона, берет на себя полное сопровождение доставки товара до пункта назначения, указанного Дмитрием Максимовым. Цена, согласно прейскуранту оптовых цен на момент подписания договора, изменению не подлежит.

Все складывалось как нельзя лучше. Но в дело вмешались человеческая глупость, жадность, самонадеянность молодости и просто упрямство. А может, дело заключалось в том, что некто на самом верху — одни называют его Аллахом, другие Иисусом Христом, а третьи просто Творцом — решил внести свои корректировки, как случилось при покушении на непоседливого бунтаря, когда стрелявший из двустволки киллер слегка отвел стволы влево, из-за чего пуля ушла в сторону.

Дмитрий протянул туркам список хозяйств, уступивших ему право востребовать долг с «Сулеймана», с указанием конкретных сумм. Главный экономист внимательно изучила текст, затем вынула из портфеля какие-то документы и начала сверять со списком, полученным от Максимова. После чего, обратившись на турецком к Митхану Гурунчу, стала подробно разъяснять ему что-то.

Турок отреагировал немедленно:

— Первоначально мы выразили готовность подписать с вами мировое соглашение по нашим долгам. Но оказалось, что это невозможно. Среди хозяйств, перечисленных в представленном списке, есть те, кому мы ничего не должны. Они получили от нас акции АООТ «Сулейман».

— Но вы навязали им эти акции незаконно! — возразил Дима. — Если вы не призна́ете очевидное, мы будем доказывать незаконность принуждения к приобретению акций в судебном порядке.

Гурунч решительно заявил:

— Мы не станем подписывать соглашение погашения долга с нашими акционерами!

И тут Диме словно вожжа под хвост попала. Общая сумма имевшихся уступок составляла восемьсот с лишним тысяч долларов. Из них лишь сто сорок тысяч приходилось на хозяйства, купившие акции. Здесь, сейчас, за этим столомв его карман мог перейти без малого миллион долларов, причем средства, вырученные турками от продажи акций, сюда не входили. Что касается миллиона, то половина принадлежала ему по праву, а другую можно было бы пустить в оборот. Тем не менее Максимов стоял на своем.

— В таком случае я ничегоне стану подписывать! Вы вынудили их приобрести акции! Даже пьяных казаков домой к директорам засылали, — выпалил Дима, не слишком задумываясь о смысле своих слов.

— Мы прощаемся с вами! — изрек турок на ломаном русском, встал из-за стола и вышел из кабинета вместе с переводчицей.

С полминуты на дверь, за которой скрылись оппоненты, молча взирали и Дмитрий, и Горманов. Незапланированную тишину первым нарушил майор.

— Дима, это что сейчас было? Ты что творишь? Ты же сам говорил, что будешь настаивать на подписании договорахотя бы на 50% от общей суммы уступок. А сейчас от миллиона баксов отказался!

— Все нормально. Чуть-чуть дожмем, и подпишут как миленькие! — ответил Максимов, но уже без особой уверенности.

Заканчивался август. С момента несостоявшегося примирения с турками прошло три месяца. За это время Горманов ни разу не позвонил Диме, не предложил встретиться. Максимов хорошо понимал, что допустил непростительную ошибку, когда повел себя в переговорах с турками в высшей степени легкомысленно. Он уже готов был позвонить Горманову, тем более что тот тоже входил в долю.

Ситуация зашла в тупик. Зеленченко тоже пропал куда-то: шла уборка урожая. С разгульным образом жизни Дима покончил еще после обстрела на трассе. Чтобы поддерживать физическую форму и оставаться в тонусе, он все лето ходил в тренажерный зал. При каждом удобном случае вывозил семью на природу. И продолжал вести переписку с республиканскими органами — КГБ, Генеральной прокуратурой, и особенно настойчиво атаковал Администрацию президента. Ответов, разумеется, не получал.

Неожиданно позвонил Дулат и передал просьбу Горманова о встрече. Созвонившись с «Утенком», Дима заказал банкетный зал на восемь вечера. Ровно в назначенное время в кафе вошли Горманов с Дулатом. На этот раз ни тот, ни другой не собирались обмениваться с Максимовым рукопожатиями. Дулат, осмотревшись, вернулся в машину. Дима понял, что ничего хорошего oт встречи ждать не приходится, но даже не представлял, насколько плохи его дела.

— Елдос Казбекович, здравствуйте! Давно не виделись.

— Салам алейкум, Дима! Извини, я сильно занят. Давай сразу по делу, — майор был настроен решительно.

— Хорошо.

— Слушай меня внимательно. Свою кампанию с турками ты сворачиваешь. В качестве компенсации тебе выплатят две с половиной тысячи долларов и подарят трехкомнатную квартиру. Кроме того, турки возьмут тебя в свой штат юристом. Ты принимаешь мое предложение и навсегда забываешь об акте ревизии. На этом все!

— А вы сейчас кого представляете?

— Такие условия тебе предлагает Гадлиев, но это строго между нами. Дальше думай сам. Но вариантов у тебя нет. Твой ответ?

— Я отказываюсь, — Дима еще не понимал, насколько все серьезно.

— Напрасно. На нашу помощь больше не рассчитывай. И будь готов к провокации.

— От вашей структуры?

— Нет. Нашим я в любом случае не позволютебя прессовать.Но ты-то на что надеешься? Они ж тебя сожрут и не подавятся. Одумайся!

Вскоре Горманов, поняв, что упрямца не переубедить, ушел. Дима остался сидеть за накрытым столом. Ему, конечно, было не только страшно, но и досадно: столько сил, времени, денег — и все коту под хвост!

К Оле он пришел около часа ночи. Несмотря на позднее время растопил баню. Чтобы снять стресс, долго истязал себя жаром и веником. Оля лежала в постели. Она давно научилась чувствовать настроение Димы. Лишь под утро он зашел в спальню. Увидев, что Ольга не спит, пересказал подробности разговора с Гормановым.

7 февраля 2015 года. Ночь. Колония особого режима «Жаман-сопка». Северный Казахстан

Под потолком камеры уныло тлел тусклый ночник. Политзаключенный Дмитрий Максимов, сгорбившись за тумбочкой между нарами, поймал себя на мысли, что воспоминания о событиях далекого 1998 года ложатся на бумагу почти автоматически. От осознания того, насколько легко картинки далеких 90-х воспроизводятся на бумаге, выстраиваются в предложения, а затем в связный рассказ, стало не по себе. Но описание несостоявшегося мирового соглашения в кабинете сотрудника КГБ даже сейчас, спустя семнадцать лет, заставило его отбросить ручку и снова испытать давно рассеявшиеся чувства.

Пройдет много лет, а Дмитрий Степанович Максимов снова и снова будет пытаться понять, что же все-таки тогда произошло: роковая оплошность, из-за которой он лишился богатства, благополучия и попал в адские жернова казахстанских лагерей, — или же веление свыше?

Таких ошибок в бедовой жизни Максимова бывало несколько. Он словно не замечал очередного счастливого поворота судьбы, двигаясь туда, куда вело его дурацкое упрямство.

К рассвету Дмитрий окончательно понял, что миллион баксов ничего не изменил бы. Он намеревался вложить эти деньги в созданиеобщественной организации, чеми поделился тогда с Олей, но в любом случае все равно оказался бы в заключении — как с миллионом, так и без него. Видимо, тюрьмы, страдания, пытки — расплата за защиту прав человека.

Глава 7

РАЗВОРОТ ФОРТУНЫ

Дима сидел за столиком «Утенка» с бывшим диктором областного телеканала Николаем Свиридоновым. Год назад его без объяснений уволили с работы из-за «экстремистского» объявления Максимова.

— Николай, я не верю, что все настолько безнадежно. Ведь пишет же «Караван» о разоблачениях чиновников. Почему бы и про «Сулеймана» не написать, не провести журналистское расследование?

— Ты еще слишком молод и наивен, Дима. У нас не дикий Запад. В Казахстане нет СМИ. Есть только одно понятие: государственный заказ. А «Караван» уже отжала Семья — у тех, кто стоял у его истоков. Через три месяца газета отойдет зятю Бексултанова. Поверь мне, ни одна газета, ни один канал твою инфу не возьмет, ведь это будет означать только одно — посягательство на власть предержащих.

Тем не менее на другой день Дима купил по одному экземпляру всех республиканских газет, составил текст обращения и разослал по адресам редакций. Как и следовало ожидать, реакции не последовало: пришлось вылететь в Алматы и начать объезжать на такси редакции СМИ.

Все эти усилия удостоились внимания лишь одной газеты — «Новое поколение». Марат Ускаков, журналист отдела расследований «Нового поколения» и земляк Димы, запросил подтверждающие материалы, которые были тут же предоставлены. Однако Марат ничего конкретного не обещал.

На горизонте замаячили денежные затруднения, поэтому Дима решил ограничить свое пребывание в городе всего парой суток. Однако следующий день прошел впустую.

Вернувшись 16 октября в Петропавловск, Дима позвонил бывшему коллеге — помощнику по ведению бизнеса, которого в шутку называл своим «галстуком». Когда-то Василий Арсентьевич возглавлял газету Советского района, но любовь к зеленому змию стоила ему карьеры. Максимов попросил его собрать всех знакомых журналистов, пообещав бесплатный ужин в ресторане. Пятьдесят долларов, вложенные в руку экс-главреда, страдавшего с похмелья, значительно ускорили дело.

Субботним вечером 19 октября в баре «Алые паруса» собрались десять акул пера. Большинство из них знали Диму с 1994-го, когда ему удалось провернуть незамысловатую операцию по превращению векселей Государственной продовольственной корпорациив российские рубли. После чего он ради понта профинансировал два первых выпуска критически настроенной газетенки «Вознесенский проспект».

Как и полагалось радушному хозяину, Максимов предложил всем чувствовать себя как дома, отбросить церемонии. Затем поблагодарил собравшихся за то, что ради встречи с ним они не пожалели своего драгоценного времени, и предложил тост за дружбу между правозащитниками и пишущей братией. Когда все изрядно захмелели, он принялся ненавязчивовводить присутствующих в курс дела и, к своему удивлению, обнаружил, что все они прекрасно осведомлены о его баталиях с «макаронкой» и командой бывшего губернатора. Это упрощало задачу, поэтому Максимов сразу перешел к конкретике:

— Без отмашки из Республики прокурор не даст санкций на возбуждение уголовного дела. Сам он якобы ничего не видит и не слышит. КГБ самоустранился. Мою машину расстреляли, а меня пытались посадить, даже в розыск объявляли. Голованов с женой убиты. Это пассив. В активе — акт ревизии. Пожалуйста, ознакомьтесь.

Когда подвыпившие журналисты изучили документ, Максимов продолжил:

— Чтобы дело сдвинулось с места, нужен резонанс. Важно поднять шумиху.

— У нас это не пройдет. Наша газета областная, живет исключительно за счет госзаказа команды губернатора и мэра. Иногда я пописываю в республиканский еженедельник, но там такой же расклад. Тираж выпускается также в рамках госзаказа и расходится в лучшем случае на треть, — просветил общество в стельку пьяный Сергей Овчаров из газеты «Добрый вечер, Петропавловск».

С другого конца стола откликнулся Анатолий Черуба из «Каравана»:

— Дим, мы все на коротком поводке. Нашу газету вообще отжали. Скоро мы официально переходим в собственность Алимбаева, зятя президента. Этот материал — бомба! Но… не для казахстанских масс-медиа.

Стало ясно, что дальнейший разговор не имеет смысла. Рассчитавшись за ужин, Дима уехал домой.

21 октября, гуляя по городу, он по привычке купил пачку газет и начал перелистывать одну за другой. Дошел до еженедельника «Новое поколение» и обнаружил вверху первой полосы кричащий заголовок: «В макаронах „Сулеймана“ — украденное зерно!» (этот материал был опубликован в 1998 году, и сегодня каждый может ознакомиться с ним в интернете. — авт.). На развороте третьей полосы была размещена статья о событиях вокруг «макаронки». Упомянули и Голованова, застреленного вместе с женой в собственном доме. В тексте подчеркивалось, что киллеров не нашли, а деньги и драгоценности убийц не заинтересовали.

По мнению Димы, материал получился отличный. Были охвачены почти все события, упоминалось и его участие, что приятно щекотало неуемное тщеславие. Дима скупил все экземпляры этого выпуска, имевшиеся в киоске. Статья была настолько впечатляющей, что даже киоскерша не удержалась от комментариев.

Один экземпляр бывший ученик средней школы №3 Дима Максимов решил завезти своей любимой классной руководительнице Нурии Измаиловне Апцушевой, у которой, несмотря на несносное поведение, ходил в любимчиках. Один экземпляр отвез матери. Последний номер доставил в канцелярию областной прокуратуры для ознакомления, поскольку любая публикация в прессе с сообщением о предполагаемом преступлении требует прокурорской проверки.

Вечером Дима приехал к Оле в Байсал. За ужином он рисовал девушке перспективы немедленных мер реагирования, ведь его история опубликована в настоящей газете! Сулейменчикова слушала молча, не веря, что публикация в малоизвестной газетенке способна сподвигнуть госорганы на активные меры, в чем, как всегда, оказалась права. А самого Максимова больше всего радовала последняя строчка статьи «Продолжение следует».

Утром он на своей «восьмерке» выехал в Новорильское. Зеленченко радовался огласке махинаций областных чиновников.

— Василий Степанович, я уверен, сейчас и другие СМИ подключатся. Поэтому крайне важно, чтобы и кто-то из ваших пострадавших тоже…

— Понял. Пусть звонят в любое время.

В обед Диме позвонил Черуба из «Каравана», поздравил с успехом и пригласил подъехать к нему домой.

— Спасибо, Толя. Я рад, что ты прочитал статью. Все понял, к трем буду у тебя.

В три часа с бутылкой коньяка в руках он вошел в шикарную квартиру Анатолия Черубы.

— Дима, ты, наверное, еще не знаешь, что тираж «Нового поколения» с твоим материалом разошелся по всему Казахстану.

— И что это значит? — Дима пытался угадать, в каком ключе пойдет разговор.

— «Новое поколение» — сугубо дотационная газета. Тираж ее завышен, популярностью она не пользуется, а тут прямо прорвало. Можешь быть уверен, ты попал в струю. Они охотно продолжат эту тему.

— Отлично! Значит, не зря я летал в Алматы.

— Согласен. Но после пары следующих номеров им выпишут стоп, — журналист встал и подошел к окну.

Дима слушал собеседника очень внимательно.

— Дальше.

— Я могу у себя дать материал на полосу.

— Давай. Вся информация у тебя есть, — со вздохом облегчения сказал Максимов.

— Дима, наша газета — не пустышка с незначительным тиражом. Мы — крупнейшее издание страны. Полоса в нашей газете стоит дорого.

— Не понимаю. Я же не рекламу заказываю!