Бесплатный фрагмент - Карантин

«Я мог бы заговорить об этом, если бы не посмотрел в глаза Стивенсу. Его глаза не знали меня. Совершенно не знали…

…Я увидел всё это в глазах Стивенса. Затем глаза потеплели. Он слегка улыбнулся и сказал:

— Мистер Эдли! Заходите. Я возьму ваше пальто.»

Стивен Кинг,

«Метод дыхания»

— Давай утром заедем к океану.

— К какому океану? Мы живем в Подмосковье.

— Не говори так…

Цитата с bash.im

Глава 1

Самое главное — начать, преодолеть немоту, когда более трех подряд сказанных слов кажутся ненужными. Лучше всего в этом случае посмотреть за окно. А за окном испуганные люди в масках топчутся возле магазина «Батон». Пол-июня дожди, а сегодня жара. Вчера пришёл штраф за нарушение самоизоляции (ну, вы знаете). То ли отпуск, то ли больничный, по ощущениям. Если что-то и наполнено смыслом, так это большая тайна — где оно? — и если кто-то читал «Метод дыхания», так тот меня поймет… Вот видите, начал — не остановить… Слушайте!

* * *

Сто лет я знаком с Повелителем Дракона. Это такой странный человек… он содержит книжный магазин — чего уж ещё страннее в наше время?… Мы в наших сибирях знаем лишь две масти для мужчин — блондин и брюнет. Так вот, он — шатен. Говорю это в качестве вызова общественному мнению. Шатен в смокинге, несмотря на погоду, и еще у него голубые глаза. Как там у Довлатова? «Удивительный негр с голубыми глазами играет на трубе». Удивительный шатен с голубыми глазами продаёт книги. Съели? Довлатов был счастливчик — он мог говорить слово «негр», теперь же даже я слово «негр» говорю с опаской.

Кстати, один негр заглядывает в его магазин. Его зовут Дорси и он из Алжира — выучился на врача и теперь работает у нас педиатром. Дорси спускается по крутой белёной лестнице и попадает в анфиладу сводчатых помещений — дореволюционных кладовых. Справа глухая стена, а слева, словно купе в типовом вагоне, просторные и так же беленные кельи. Сводчатые потолки четырехугольными лепестками смыкаются в центре каждой из комнат, и хотя очень просторно, хочется иногда пригнуться. По крайней мере, в коридоре.

— Дорси! — расплывается в улыбке Повелитель Дракона. — Рад видеть… Что-то давно не заходил.

Он очень интеллигентен, этот Повелитель.

— Ааа! — говорит Дорси и протягивает руку. Его белые зубы светятся, как будто отполированные, — Бонжур, брат! — это уже мне.

Я, как бы это помягче сказать… Короче, я тоже немножко негр. Только я не настоящий: Волосы кучерявятся, да нос широкий — у меня папа с Анголы, а так я русский, но Дорси упорно считает меня земляком.

— Бонжур, брат! — говорит Дорси и лезет обниматься, нужно встать со стула, чтобы он похлопал меня по спине.

Повелитель Дракона скромно стоит у стены, пережидая эти церемонии. Он очень корректен в своем костюме, и в подвале, кстати, прохладно.

Кругом книги на залакированных сосновых полках. Полки продуманно простоваты, перевязаны макраме и атмосферу создают не то деревенскую, не то эльфическую. Картины на стенах…

— Подарили художники? — сто лет назад спросил я.

— Репродукции, — ответил тогда Повелитель Драконов.

Рамки, кстати, из «Кодака» — под фотографию 20X30 сантиметров.

У Повелителя нет прилавка, есть большой письменный стол. Он не нагибаясь, отчего принимает странную с точки зрения анатомии позу, лезет за этот стол и достает стопку книг, толстых, с готическим орнаментом на корешках. Повелитель Драконов стесняется нагибаться.

— Вот, — говорит, — уже давно здесь лежит.

Дорси берёт в руки том и листает его, точно так же, как все мы листаем семейный фотоальбом. Толстая губа оттопыривается в полуулыбке, глаза увлажняются, и мы с Повелителем не смеем говорить, потому что и нас тоже накрывает светлой ностальгической грустью.

— Франсе… франсе… — бормочет Дорси почти под нос, — Родина вспомнил.

Падежи не его конек.

Собственно, ни о каком Дорси я не собирался писать. В первой главе мне нужен был Повелитель, потому что без него и истории не было бы. Это он всё придумал, если хотите… и я желаю о нем рассказать… Ну например, он как-то давно говорил:

— Я пишу книгу… даже две! Но читать не готов. Там драконы… Они дрессированные… как котята.

Всё это с какой-то академической расстановкой произносится, как на докладе или за философским столом. У профессора Преображенского так разговаривали, пока к ним не ворвался Шариков. Ничего не получилось… в мою историю ворвался Дорси, и всё пошло наперекосяк.

— Ааа, черный недоносок! Вот кого сто лет не видала!

Мы все вздрогнули — в келью ворвалась Девочка Из Блога. Она, кстати, хрупкая — эта Девочка. Просто не любит обижаться, терпеть не может плакать и до судорог не желает терпеть.

— Я (трам-тарарам) вас всех разнесу! — (на самом деле, грубее) — Ты почему мне не сказал, что Дорси придет?!!!

— Да я-то откуда знал? — развел руками Повелитель. — Он ведь не предупреждает… Вот ты тоже не предупреждаешь, взяла и пришла!

Повелитель всегда покашливает, прежде чем начать фразу. Имейте это в виду — я не буду писать «Кхе-кхе» каждые две строки. Так же и Девочка матерится просто потому, что так не принято. Тоже, имейте это в виду — я не буду каждые две строки… ну вы поняли.

У неё татуировки на обе руки от кистей до ключиц, а волосы выкрашены в зелёный цвет и собраны в немыслимую косу на лысом затылке. Естественно, она в безрукавке, естественно, в бриджах. Даже и не придумаешь, где они с Повелителем могли познакомиться. Девочка с увлечением исполнила с Дорси запутанный ритуал приветствия родом из клипа какого-то рэпера. Замечательно, что со мной она не выделывает ничего подобного. Меня она вовсе не замечает. Повелитель на это время словно исчез из подвала, однако, стоило им угомониться, материализовался вновь и посмотрел на часы.

— Осталось дождаться Звездочёта, и можно начинать! — сказал он.

Начинать что? — спросите вы. Это тот вопрос, который, будучи в данный момент совершенно естественным, тянет нас в дебри философских раздумий и бесконечных рассуждений, объяснений, аллюзий и прочее и прочее. Проще объяснить, что здесь не начнётся (а может, и ничего не начнётся, кстати), чем ответить на поставленный вопрос. Я думаю, все мы взрослые люди и все мы знаем, как эта жизнь утекает от нас, словно вода из ванны. Вот она бушевала, словно океан, перекатываясь через края, а вот уже ровная отполированная синевато-зелёная гладь делит борт посудины пополам, и вдруг — не успеешь оглянуться! — как, закрутившись прощальным водоворотом (забегами по больничным коридорам: «Жить! Жить! Ещё покрутиться, прежде чем уйти в сливное отверстие»), издав на прощание последнее «чмок», покидает, наконец, омывальню. И лишь капли, как воспоминания о нашей жизни, остаются на дне, но и они высыхают, исчезая без следа. Не посещала ли вас не то тоска, не то сосущая боль в душе, оттого что не вы распоряжаетесь океаном вашей жизни и что кажущееся вам важным дело откладывается день ото дня в один и тот же долгий ящик, который за давностью лет давно уже завален делами обязательными, но совершенно не важными, да, кстати, и вовсе не вашими, зачастую. А вода течёт где-то там в глубине. И лишь потому, что отверстие в самом днище, а слой воды ещё достаточно глубок, мы не видим водоворота. Не знаю, как у вас, а у меня текут слёзы и я размазываю тыльной стороной руки сопли по своей шоколадной негритянской роже. Если кто-то посмотрит на меня в этот момент, я помашу белой ладошкой — будто приветствую.

Я вам говорил, что Повелитель пишет книгу? Ах да, даже две!.. То же и Звездочёт, хотя он, наверное, уже написал, но читать не даёт почему-то, да и Девочка тоже всё время хочет что-то сказать вечности, хотя ничего не пишет. Один только Дорси выпадает из этого ряда, но, согласитесь, родиться в предместьях Тазрука, чтобы найти свою судьбу в Красноярске — в этом тоже есть надрыв… Может, он и не зря ворвался в эту историю, не спросив никого…

А вот, кстати, и Звездочёт! Можно начинать!

Звездочёт пришёл не один. Вслед за его тощей фигурой в подвал пробралась женщина средних лет, то есть еще не старая, по нашим временам, хотя Бальзак уже не стал бы писать о ней ни строчки. Только где этот Бальзак, и когда он жил?! Теперь всё иначе.

— Здравствуйте, — сказала особа со сложной гримасой на лице, было видно, что она сильно стесняется.

Повелитель хмыкнул и поздоровался.

— Дорси, ты с нами? Бери стул, садись вон там. Начнём! Звездочёт, усади даму!

Это как психотерапевтический сеанс. Четверо сидят кружком на бюджетных стульях, пятый — «врач»…, или «ведущий», конечно же (или «председатель», если вам будет угодно!) И люди в гробовой тишине по очереди восклицают: «Здравствуйте! Меня зовут Джон, и я алкоголик!»

— Ну, так-с. У нас новенький, надо представиться. Начнём с меня. Меня зовут Повелитель Драконов, я писатель. Пишу уже давно, но очень медленно. Я здесь, чтобы найти единомышленников, осмыслить, так сказать, собственное творчество, через общение с коллегами.

— Ты же у себя дома, балбес! В магазине то есть! Вот выдумал… «Осмыслить»! — это Девочка Из Блога.

— Ну да… Ну, хорошо, я пригласил вас сюда, чтобы осмыслить…

— Да что тут осмыслять? Сиди пиши, пока пишется!…

— Девочка! До тебя очередь еще дойдёт… Давайте пойдём дальше. Как? По часовой? — секунду стояла одобрительная тишина. — Тогда Звездочёт!

Тут настало время познакомить вас со Звездочётом — тощим пожилым субъектом с бородкой и лысиной, озорными глазами, в туфлях по старой моде, а брючный ремень будто ломает его пополам. Он, когда садится, то и сгибается по этому перелому, словно сделанный из бумаги.

— Да что я-то… — громко заулыбался он. — Звездочёт!.. У меня даже фамилии нет. Пишу иногда, кропаю… Так, на коленке…

— Тут я вынужден вмешаться, — встрял Повелитель. — Звездочёт — великолепный поэт! — закончил он с пафосом конферансье в летнем театре.

«Да ну!» — должны были крикнуть зрители, но вместо этого все услышали лишь довольное кряхтение Звездочёта.

— Дорси! Твоя очередь.

— А я ничего не писала, — по-свойски заулыбался Дорси. — Я вообще не писала. Нерусский потому что, — и Дорси с довольным видом кивнул в сторону Девочки.

Девочка вдруг села прямо, отчего сразу же стала похожа на подсолнух, и, устремив глаза куда-то в потолок, заявила:

— Ничего не пишу! Много читаю. Пишу рецензии. Девочка! — и клоунски поклонилась.

Повелитель вопросительно посмотрел на спутницу Звездочёта. Она, кстати, и была новенькой в этой компании. Она встала, и всем показалось, что под ней выросла невидимая табуретка. Незнакомка стояла на ней, как в детском саду, и лицо её сделалось напряжённым и даже злым, как бывает у детей, которые слишком твёрдо выучили стихотворение и теперь боятся любой в нём запинки.

— Я Мать! — задохнулась она от смущения. — Мать Своего Ребёнка! Так меня зовут. Ребёнок мой гениален, и я пишу для него свою жизнь… а когда-нибудь напишу и его жизнь. Не так, как мою! Сразу набело! Я здесь, чтобы снять фильм, про то, как плохо, когда жизнь пишется кое-как, какими-то урывками, черточками, черновиками, которые и прочесть нельзя. Моя героиня, она страдает и защищается. Я хочу написать её судьбу вместе с вами.

— Бог ты мой! — вздохнула Девочка. — Как тебе, Дорси? Кажется, в нашей компании сумасшедших прибавилось!

Дорси неопределённо помахал рукой перед носом. Он улыбался, лицо его было или невозмутимо, или попросту тёмно. Между тем, круг замкнулся.

Тут внимательный читатель спросит, а где же я? А меня нет. То есть я есть, но представлять меня совсем не обязательно. Я здесь, и меня все знают. Дорси даже по спине хлопает, при случае… Слушайте дальше.

— Так вы пишите или снимаете? — неожиданно спросил Звездочёт.

— Снимаю, конечно… То есть сначала пишу. Напишите мне диалоги! — закончила она неожиданной просьбой и обвела горящими глазами всех сидящих.

Никто не шелохнулся, только Повелитель кашлянул три раза в звенящей тишине.

— А о чём это ты? Ну, то есть, что происходит в твоем фильме? — разрезала тишину Девочка Из Блога.

И тут Мать (будем называть её так, ведь у всех наших героев есть имена, напоминающие прозвища — вот пусть и у неё будет) … Тут Мать, которая до этого смотрела на нас, как маньяк — широко раскрытыми немигающими глазами, и подбородок её был выдвинут вперёд, — обмякла. Подбородок встал на свое место, взгляд потерял твёрдость, и губа чуть отвисла вниз — лицо приобрело растерянное детское выражение. Она стала что-то путано объяснять, что-то простое, буквально в двух словах обозначаемое, и всем нам стало ясно, что ничего-то она не написала, что есть у неё лишь идея… И эта идея — есть! В том смысле, что она ценна сама по себе для Матери Своего Ребёнка.

— А я вам хочу сказать, — возразил Звездочёт, — что была у нас в деревне учительница. Так я даже представить не могу, чтобы дети ей устраивали какие-то проверки. Тут либо она у вас учитель со стажем — и тогда никаких проверок, либо она совсем молоденькая девочка — и тогда да… ей тяжело придётся!

— Нет, она не может быть молоденькой! — растерялась Мать, — я же вам говорила… У неё сын… И у неё муж — изверг… Она от него сбежала и устроилась в школу, а дети её «проверяют»… У неё, понимаете, такая ситуация… я её даже и описывать не хочу… — и Мать вновь обвела нас всех горящим взглядом. — Боюсь, что меня арестуют! — выдавила она громким шёпотом.

— У вас как давлений, дорогой? — как из небытия, заговорил Дорси. — Давлений скачет, наверное, и сердце барахлит! Дайте, пульс нащупа-ал.

Он, не снимая улыбки, в совершенно развязной манере правой рукой схватил Мать за запястье и на несколько секунд замер, шевеля губами.

— Ааа! — заулыбался он, — Девяносто на сто, примерно! — Врача надо! Завтра же! Тенорик попила, пока что, таблетка в день! Для успокоения, МАМА!

— Я Мать!

— Аааа, нерусский я, имена путал.

— Тенорик, это транк? — уточнила Девочка Из Блога.

— Легко, такой… — улыбнулся Дорси.

— Э не! Лёгкий не надо! Потяжелей надо, судя по ситуации!

— Девочка, давай потише! — возразил Повелитель.

— А что я-то? Дорси открытым текстом сказал!..

— Я сейчас встану и уйду! — убеждённым дрожащим голосом заявила Мать.

— Нет, нет, нет! — замахал руками Повелитель Драконов. — Извиняюсь… Я извиняюсь… Девочка просто погорячилась! Я за нас обоих приношу извинения. А Девочка потом рецензию напишет на ваш фильм!

— Эт-то я могу! — хмыкнула Девочка Из Блога.

Стало ясно, что диалогов не будет.

— А мы сегодня писАть будем? — прервал молчание Звездочёт. Он достал из полиэтиленового пакета тоненькую стопку бумаги и, почему-то перьевую, ручку, на которой споро обнажил перо и, по всей позе было видно, приготовился что-то записывать.

— А что, уже надо? — делано и крайне корректно поинтересовался Повелитель. Улыбка на его лице говорила, что это такая тонкая интеллигентная шутка.

— Ну конечно! — сверкнул глазами Звездочёт. — Я же за этим и приехал!

— Диалоги! Диалоги! — вдохновенно запела Мать.

Девочка Из Блога посмотрела на неё с раздражением.

— Вы как, Повелитель? Давайте же, наконец, тему!.. — заключил с нетерпением Звездочёт.

Повелитель сидел, сложив руки в замок между коленей. Голова его поворачивалась то в право, то влево, а зрачки то и дело взлетали к потолку, отчего становилось видно белоснежную полоску между верхним и нижним веком. Он явно что-то придумывал, он явно был не готов «задать тему».

— А знаете, пусть будут диалоги! — выпалил он настолько уверенно, насколько вообще позволяла его интеллигентская манера общения. — Пусть мы с вами находимся в каком-нибудь необычном месте и разговариваем.

— В каком это «необычном месте»? — возразила Девочка. — Мне вот в голову приходит только одно необычное место, но там разговаривать не с кем.

— Я понимаю, о чём ты говоришь, — хмыкнул Повелитель, — но мы придумаем что-то другое! Дорси, придумай нам какое-нибудь необычное место!..

— Родина… Алжир…

— Я не хочу в Алжир! — возмутилась Девочка. — Я хочу в Сочи! Я хочу на мотоцикле нестись по береговой линии! И чтобы парни смотрели мне вслед с завистью, а престарелые тётки мне вслед ругались!

— Сочи — это как-то банально, — возразил Звездочёт. — Я был в Сочи по профсоюзной путёвке. Лежишь, тюленишь. Говорить не о чем.

— Как это не о чем? А рядом с тобой тюленит какая-нибудь молодящаяся красотка! Вот тебе и диалог. Я, конечно, нет. Я, конечно же, на мотоцикле. Мне тюленить некогда!

— А вот моя героиня, — с напряжением встряла Мать, — она всю жизнь мечтала уехать в Парагвай. Но, понимаете, этот муж… а потом ребёнок… и ребёнка… его нужно учить и готовить…

— Вот я и говорю, что Сочи — это банально, — продолжил Звездочёт. — А Алжир… У нас тут сидит живой Алжирец, не получится придумать что-то толкового. Мы слишком плохо знаем фактуру, а он слишком хорошо. Пусть уж лучше будет Парагвай!

— Ты как, Девочка? Не против Парагвая? — подытожил Повелитель.

— А в Парагвае мотоциклы есть? Это там Че Гевара путешествовал?

— Вроде там, — пожал плечами Повелитель. — Я вот что подумал. Что Парагвай, что Алжир — это плохо. Слишком конкретно. Давайте мы будем в какой-нибудь стране Латинской Америки, не уточняя. Вот, Звездочёт, кем я могу быть в таком месте?

— Профессором математики! — не моргнув глазом, ответил Звездочёт. — Ты, прямо, похож!..

— А я! А я! Я буду рокершей! — это Девочка Из Блога.

— Хорошо, ты будешь рокершей, — согласился Повелитель. — Только давай без мотоцикла. А то ты только и будешь делать, что мотаться на нём туда-сюда! Будешь рокершей из Европы (какой-нибудь Германии), в кожаной куртке и в миниюбке. Придумай, пожалуйста, какую-нибудь роль Матери.

— Этой-то?! Эта пусть будет туристом. Училкой, которую занесло в эти края вообще непонятно каким ветром. Ну откуда у училки деньги на путешествия?! И что это я в мини?! Ты хоть раз видел меня в юбке?! Пусть штаны тоже будут кожаные! Дорси! Дорси!

Глава 2

— Дорси! Дорси!

Дорси задумчиво смотрел на перистые облака, те, что застыли в ясном светло-синем небе и короткими белыми линиями перечёркивали недалёкую горную гряду.

— Мы с тобой только вчера прилетели из Германии! — совершенно чисто сказал он по-немецки. — Ты что, забыла? Я твой бойфренд! Мы знакомы уже четыре месяца! Какой здесь красивый вечер! Такой же, как и день, между прочим! А потом — рраз! — и темнота… У нас в Алжире так же…

— Э, нет, нет, нет! Мне это не нравится! Жара, жара, а потом бац — тьма, хоть глаз выколи! Никаких полутонов! На этой жаре можно расплавиться! А ночью, между прочим, холодно!

— Я не знаю, как ты сидишь в своих штанах? В кожаных штанах, я думаю, и в Германии несладко… даже зимой. Тебе же Звездочёт предложил вчера сходить в магазин и купить сари… или как тут называется нарядный халат?.. В нижней части города на улице с названием… заковыристым названием…

— Звездочёт говнюк какой-то! Я ему вчера чуть не врезала!

— Ты всегда так говоришь! — добродушно улыбнулся Дорси.

— А вот и наша русская модель! — без перехода продолжила Девочка с сарказмом. На террасе появилась Мать Своего Ребёнка в закрытом купальнике и шляпе с полями, похожими на приусадебный участок. — Это надо же, сколько она налепила цветов!

— Не придирайся! — вновь улыбнулся Дорси. — Она русская, она позволяет дарить себе цветы. Хочешь, я тебе тоже подарю цветы?..

— С ума сошёл! Я свободная женщина, а не какая-нибудь…! Еще раз услышу подобное — я и тебе врежу!

— Ты всегда так говоришь…

Мать Своего Ребёнка взяла стоящий у стены шезлонг и устроилась в тени кипариса. Она вытянула ноги, вытянула вдоль тела руки и закрыла зеркальными очками глаза. Шляпу она не сняла.

— Бонсуар! Гуд ивнин! Зрав-ствуй-те!

На террасу, сверкнув озорными глазами, вбежал Звездочёт. Мать приподнялась на одном локте и сняла очки.

— Хэллоу! — поздоровалась она по-английски, приветливо улыбаясь.

Звездочёт в полупоклоне тряхнул бородой и передал ей небольшой букет.

— Завтра же вплету его в шляпную ленту! — так же по-английски пообещала Мать.

— Вы так хороши! Ах, как вы хороши! Жаль, что вы не говорите по-испански, я не могу на этом языке объяснить, насколько вы хороши! Ещё жальче, что вы завтра улетаете… И совсем уже жаль, что мы так и не узнали друг друга!.. — закончил Звездочёт с намёком.

— Зато какие красивые цветы вы мне дарили всё это время! Поверьте мне, завтра я буду самой красивой пассажиркой на весь аэропорт! Всё благодаря вашим цветам! — и Мать озорно стрельнула глазами.

— Цветы здесь совершенно ни при чём! — с удовольствием подбил Звездочёт и, как почти все ловеласы в возрасте, переключился вдруг на совершенно другую задачу, как будто страсть, о которой он говорил только что, было чем-то обыденным и ежедневным в его жизни. Вот как этот закат.

— Амиго! — замахал он мне тощей рукой, и я подошёл. — У меня там в пикапе вино для уважаемых гостей. Пойдём разгрузим!

Мы свернули за низкую заштукатуренную в розовое стену, к которой по стародавней привычке были прислонены собранные шезлонги и которая отгораживала нашу террасу от соседней, и спустились по крутой и узкой каменной лестнице метра на два вниз по косогору к припаркованному прямо на узкий тротуар автомобилю. Коробки с вином стояли в открытом кузове грузовичка.

— Как там дела? — спросил я. — Как Донни?

— Донни сидит в своём кафе и слушает новости, — ответил Звездочёт и поднял коробку. — В Европе какой-то карантин… Это китайская зараза, вроде гриппа… Донни говорит, что в кафе почти никто не заходит. Новые то есть…

Мы несколько раз сгоняли от пансионата к машине и обратно, отчего Звездочёт стал злым, а я запыхался. Каждый раз, проходя через террасу, я чувствовал неодобрительный взгляд Дорси. Внезапно наступила ночь. Я включил надворный фонарь и принялся при его свете прибирать то, что оставили после себя туристы: унес несколько подносов посуды, подмёл, выстроил вдоль стены шезлонги. В звенящей ночной тишине, сквозь посвист сверчков было слышно, как Звездочёт хлопнул дверью, взвыл мотором и уехал домой.

Теперь, пока все спят, я расскажу вам про пансионат. Это оштукатуренный и выкрашенный в розовое дом в три этажа с плоской крышей. Стоит он на косогоре, тыльной стороной врезавшись в гору. Первый этаж получается полуцокольным. На этом этаже со стороны входной двери есть несколько окон — и по одному в двух боковых сторонах ближе к выходу. Остальные стены глухие. На первом этаже у нас кухня и склад, хотя мы стараемся не готовить. Мы или отправляем туристов обедать к Донни, или кормим их привезённой от Донни едой. Здесь же находится громадный обеденный зал с плазменной панелью под потолком. Это то ли зал, то ли холл… — чтобы зайти в здание, приходится через него пройти. Перед входом отстроена терраса, на которой тоже иногда обедают. Мы не ограничиваем гостей, хотят — пусть едят на жаре. Именно на этой террасе пару часов назад Звездочёт преподнёс свой букет Матери. Туристы предпочитают именно её, потому что здесь растут кипарисы и есть тень. Четверть третьего этажа также занимает терраса или, если угодно, большой балкон. Здесь гости, бывает, сидят ночью, если кому-то не спится. Мы поставили на этом балконе три кресла-качалки и два громадных тканевых зонтика с надписью «Coca-Cola». В принципе, можно выходить еще и на крышу, только здесь решительно негде спрятаться от испепеляющего зноя (внизу есть кипарисы, на средней террасе — стена третьего этажа), гости сюда практически не входят. Вернее, они обязательно выходят на эту террасу сразу же по приезду. Один раз. Им хватает… Кстати, сейчас по крыше ходит Мать Своего Ребёнка и разговаривает с ним — со своим ребёнком. Она делает это так, как другие занимаются любовью, сотовый телефон прижимает к нежно склоненной щеке, над телефоном свисает крашенная каштановая прядь. Говорит негромко, чтобы никто не подслушал, хотя кто поймёт этот клекочущий русский язык?

Мимо пансионата идет узкая в две полосы дорога, до которой ещё надо добраться. Помните, как мы со Звездочётом таскали ящики? Чтобы попасть в город, нужно сначала ехать три километра на север, затем тормозить практически до полной остановки и, круто развернувшись, пилить еще четыре километра на юг — серпантин! Замечательно, что пешком можно просто спуститься на полтора десятка метров по каменной лестнице. Донни, откровенно говоря, не подумал, когда покупал этот особняк. Туристы не хотят скакать по нашим скалам, словно горные козлы. В результате из двенадцати комнат, которые есть в доме, заполнены максимум пять. Сейчас меньше.

Спустившись, вы практически упираетесь в кафе Донни. На тротуаре почти в беспорядке разбросаны крашеные в белое деревянные столы и стулья. Уже утро. Улица выкрашена в пастельные цвета, тихие каменные здания колониального стиля, словно с французской картины, смотрят на приезжих. В одиночестве на крайнем от дороги стуле восседает профессор, он же Повелитель Драконов. Перед ним бокал вина, в руке телефон. Он что-то увлечённо читает с экрана, к бокалу не прикасается. Он ждёт Звездочёта, который тоже приходит сюда каждое утро, прежде чем подняться в пансионат.

— Раньше ты бы сидел с газетой! — сказал Звездочёт и поздоровался с Повелителем за руку. Чёрт-те что происходит, не находишь? Что там в твоём телефоне? Европа отменила эту дурь — этот свой карантин?

— Нельзя начинать утро со сплошных вопросов! — отреагировал Повелитель. Было понятно, что они знакомы сто лет. — Я, честно сказать, и не помню, что такое газеты…

— Это потому, что ты молод… Мне, кстати, жалко, что газеты пропали. Мужчина с газетой в руках выглядит по-деловому. Я это помню, я старше… Ты же скрючился над своим телефоном, словно какой-то школьник… Пойду поздороваюсь с Донни…

Звездочёт прошёл в кафе и пропал там не менее чем на пятнадцать минут. За это время Повелитель выцедил пол-бокала рубиново-красного напитка. Вернулся Звездочёт с Донни — дородным низеньким мужчиной в рубахе навыпуск, похожим на карикатурного итальянца. Руки тот держал в карманах, живот нёс впереди себя. Едва появившись, он посмотрел на Повелителя с раздражением.

— Вот! Единственный мой клиент с утра! — обратился Донни к Звездочёту и бесцеремонно ткнул раскрытой ладонью в Повелителя, отчего едва не порвал карман брюк.

Повелитель отсалютовал бокалом.

— Да ладно тебе, Донни! — хлопнул его по спине Звездочёт. — Лучше налей и мне! Скоро проснутся туристы, тебе полегчает!

Донни раздражённо потоптался с ноги на ногу и скрылся в заведении.

— Нервничает Донни! — бросил Повелитель, который между тем так и не оторвался от телефона.

— Ещё бы ему не нервничать! Если так пойдёт дальше, будет нечем платить муниципалитету! Я, допустим, могу перебиться, всё-таки мы родственники… но и мне на что-то нужно жить.

— Я тебе больше скажу, — флегматично хмыкнул Повелитель. — Даже Донни на что-то надо жить! Видимо, этим и объясняется то, что я уже второй день не наблюдаю официанта. Он уволил Хосе? Донни, ты уволил Хосе? — повторил он свой вопрос сильно громче, обернувшись к темному провалу входной двери.

Оттуда раздалось что-то неразборчивое. Появился Донни с подносом, на котором покоились два наполненных красным бокала и широкая плоская тарелка с нарезанными яблоками. Он держал поднос почти на плече, лишь чуть придерживая свободной рукой, и, хотя в этом чувствовалась сноровка, всё же было ясно, что ему тяжеловато. Донни поставил поднос на стол и с прежним раздражением произнёс:

— Чего бы я его уволил? Уже здоровье моё не то — с подносами бегать. Хорошо, клиентов не много — на этой фразе брови Повелителя удивлённо поползли на залысину. — То есть, конечно, плохо… — спохватился Донни. — Короче, Хосе заболел.

Они продолжили трёп, постоянно перескакивая с темы на тему, то и дело взмахивая руками над головой. Время от времени подходили какие-то люди, каждый брал вино и фрукты и совершенно слёту включался в беседу, покончив же с трапезой, так же легко из беседы выключался и шёл по своим делам, не прощаясь. Всё это были местные жители, которых я для порядка буду называть «кабальеро», все прекрасно друг друга знали, и зачем им прощаться, если они обязательно ещё раз заглянут сюда? Нам, жителям северных широт, не понять этот стиль жизни. К слову сказать, Донни действительно добрел, по мере того, как в кафе входили всё новые и новые посетители.

— Вот видишь, Донни, всё не так уж плохо! — в конце концов сказал Звездочёт. — Пойду провожу свою пассию! Жалко, чёрт возьми… как-то даже сам от себя не ожидал!..

Звездочёт покинул теперь уже шумную компанию и через улицу, по диагонали, совершенно игнорируя правила дорожного движения, направился к узкому уставленному вазонами крыльцу. То и дело он здоровался с притормаживающими водителями, весело сверкая зубами над заострённой тощей бородой. Его жилистая шея в такие моменты слегка изгибалась в створе воротника. Впрочем, машин было не много. Едва он подошёл к вазонам, как на крыльцо степенно вышла пожилая индианка — толстая, с длинными зачёсанными за уши побитыми проседью волосами. Она ждала Звездочёта и, едва тот ступил на крыльцо, в руке у неё, как по волшебству, оказался скромный, но симпатичный букет, который индианка, прежде чем передать, сбрызнула водой с короткой пластиковой метёлочки. Звездочёт отслюнявил индианке денежные бумажки и уже с букетом шустро, будто годов в нем было не более двадцати, а не как на самом деле — шестьдесят с лишним, рванул по лестницам в сторону пансионата. Можно было подумать, что он и вправду влюблён! Он едва разминулся на этой лестнице со своими постояльцами — Девочкой и Дорси, которые с опухшими лицами медленно брели завтракать.

Мать уже сидела на чемодане и, с видом схимника, отрешившегося от всего мирского, смотрела то на стену с шезлонгами, то на окна второго этажа, то на небо. Она ждала. Ничего уже не связывало её с этим местом. Звездочёт, как всегда, весело выскочил из-за стены.

— Бонжур! Гуд монин! Зрав-ствуй-те!

Мать грустно и приветливо улыбнулась. На этот раз она была в зауженных джинсах и в шелковистой темной и слегка прозрачной на просвет тунике. Но шляпа с обещанными цветами присутствовала на её голове.

— Решила прямо с утра освободить комнату! — сообщила она. — Вы опять с букетом!

— Да… Я решил держать марку! Мне нравится, что вам нравится! Вот, вы опять улыбаетесь! Это просто английский язык… Мне не хватает слов, чтобы говорить не коряво!

— Ничего страшного! Не думаете же вы, что я сама лучше говорю по-английски? Вчера говорила с сыном. Ему уже надоело у бабушки… Сейчас приедет такси, вы не провожайте меня.

— Как скоро оно придёт? Вы вызывали такси со своего телефона?!

— Побойтесь Бога! Цены в роуминге…! Конечно же, с ресепшена!

— Пойдёмте позавтракаем последний раз! Я скажу Амиго, чтобы отправил машину к Донни.

Звездочёт так же легко, как только что по уличной лестнице, взлетел к номеру, который последние две недели занимала Мать, и отдал мне короткое распоряжение. Между тем, я только что закончил пылесосить ковролин. Вновь появившись на террасе, Звездочёт подхватил чемодан Матери и стремглав покатился вниз по лестнице. Звездочёт вообще всё делал быстро. У Донни они сели, разделённые белым садовым столиком, и в течении почти получаса весело проболтали, пока прямо к столику не подъехало такси — жёлтого цвета, древний, но аккуратный, тарахтящий, как ведро с болтами, седан, марку которого я знаю, но вам её название не скажет ничего. Таких такси полно в Южной Америке. Всё это время Звездочёт улыбался и что-то говорил, Мать же смотрела на него внимательно и почти настороженно. Попрощались они за руку. Звездочёт склонился к водительскому окну и минут десять о чём-то говорил с шофёром на испанском, затем расплатился.

— Даже и не вздумайте отказываться! — возмущённо замахал он на Мать. — В конце концов, мы прощаемся навсегда…, а вы совершенно не умеете торговаться!

И такси уехало.

Наша же вторая пара, а именно Девочка и Дорси, сидели за соседним столиком и терпеливо ожидали свиной антрекот. Ибо, к своему стыду, должен сказать, что как ни страдает Донни от отсутствия туристов, но если в кафе есть его друзья и нет официанта, то этим самым туристам придётся как следует подождать.

— Странно, что она не напилась на этот раз, — заметила Девочка. — Я уж думала, она никогда не уберётся отсюда. Скоро опять станет жарко и я вспотею. Ещё пять минут ожидания — и я заеду этому бармену в его толстую харю!

— Ты в Италии не была!.. — улыбнулся Дорси. — А насчёт русской… Я сталкивался с русскими… русские всегда возвращаются. Это у них фишка! Побывать в городе, где прошло детство; в здании, где когда-то учился; в отеле, где когда-то останавливался… Это у них называется «ностальджи». Так что я не удивлюсь, если она вернётся!

— Всё! Я решила! — вдруг заявила Девочка, и Дорси с испуганным видом схватил её за руку. — Да отпусти ты меня! — вырвалась Девочка. — И так бесишь со своей русской!.. Дорси, узнай у этого Звездочёта, где тут продают сари… Или как у них называется уличный халат?

Тут Донни принёс антрекоты и унёс пустые бокалы, и блюзовый ритм курортной жизни закружил наших туристов изо дня в день с неотвратимостью предопределения. Но не на долго…

Глава 3

На пятый день без официанта Донни таки решил навестить Хосе. Он потратил на это целое утро вторника, оставив вместо себя за стойкой Звездочёта, и к двум пополудни снова вернулся в ресторан. Вид у него был озадаченный.

— Был ли Профессор? — спросил он, не поздоровавшись.

— Не хлопай так дверью, Донни! — призвал Звездочёт, потому что Донни ездил к Хосе на его пикапе. — Повелитель уже ушёл. Ты отпускаешь меня?

— Подожди, родственник. Хосе нужен доктор, по-моему… Мария уже и не знает, что делать, всё время меняет компрессы… Холодный на лоб, тёплый на грудь. В принципе, она может просто перекладывать тряпку со лба на грудь, настолько Хосе горяч! Ты не знаешь, где в это время может быть Профессор?

— Да… но Повелитель вовсе не врач!

— Он хотя бы профессор! Говори уже, не томи!

— Ну… — и Звездочёт разразился коротким рассказом, смысл которого сводился к тому, что Повелитель Драконов в это время дня может быть где угодно.

— Матерь Божья! — обомлел Донни. — Вот ведь бездельник! Как хорошо, что у меня есть своё дело и я всегда знаю, чем заняться. Ты что, предлагаешь мне ездить по всему городу?!

— Можно просто подождать до утра.

Донни с сомнением покачал головой.

— Ну хорошо, — решился Звездочёт. — Просто у Повелителя роман… Ты уверен, что его обязательно нужно беспокоить? В кои-то веки…

И Донни решил, что, наверное, не стоит.

— Хорошо, что у Профессора появилась баба! — подытожил он. — Теперь хоть ясно, где его искать…

До самого вечера Донни был слегка дёрганым — он так и не решил, правильно ли поступил, что не потревожил Повелителя. А утром к ресторану пришла Мария.

Я не знаю, заметили ли вы, что у ресторана в основном сидят мужчины. Женщины тоже случаются, но если вы видите женщину в рабочее время за столиком ресторана, то и к гадалке не ходи — это иностранка. Я даже не знаю, то ли это ко всем южным народам относится, то ли только к взращённым в Латинской Америке… Бывают, конечно, исключения. К Донни, например, регулярно приходит супруга — у неё есть отдельный столик, на который Донни не садит никого. Ну и молодые девушки нет-нет, да и появляются в ресторане, но в целом, если её не привел уже, что называется, жених, это не приветствуется. Безусловно, Мария, которая, как серая молния, пронзила ряд белых стульев и остановилась, словно стебель полыни, у барной стойки, привлекла всеобщее внимание. Стало тихо, посетители-кабальеро застыли в самых разнообразных позах, словно терракотовые болваны, и даже Повелитель оторвался от своего телефона и, будто модный манекен, развернулся в сторону Донни.

— Хосе умер! — выдохнула Мария посеревшими губами. — Я увела детей к маме.

— Молодец, что увела, — ответил Донни, совершенно не удивившись. — Пойдём… пойдём…

И он сделал жест, как будто приобнял Марию, но не прикоснулся при этом и пальцем к её плечам. Они скрылись в тёмном дверном провале, там, куда почти никогда не проникают клиенты…

— Святая Дева! Какой молодой! — тихо воскликнул кто-то. Кабальеро ожили, начали переговариваться, кое-кто даже зазвенел вилкой о край тарелки.

Затем явился Звездочёт и на своём пикапе и увёз Марию вместе с дородной и тоже похожей на итальянку женщиной — женой Донни; довольно быстро вернулся, и они втроём — Донни, Звездочёт и Повелитель — до самой ночи обсуждали предстоящие похороны. Хосе был беден, а самое главное, молод — ему и в голову не приходило позаботиться о собственном погребении, а Донни чувствовал себя виноватым, как будто Повелитель, окажись он у постели больного, мог бы что-то изменить… Он отослал к Марии свою жену, а Повелитель вызвался утрясти формальности с муниципалитетом и вообще организовать обряд, Звездочёт же рванул на своём пикапе в столицу за священником и приличным гробом. Донни в этом раскладе выпала судьба стать спонсором почти всех расходов и распорядителем поминального стола.

Уже к вечеру буквально все в городе знали, что Хосе умер. Об этом говорили в ресторанчиках, при встрече на тротуаре и даже прямо на проезжей части водители успевали перебросится парой слов из окна в окно. Отовсюду были слышны причитания, вспоминали и жалели вдову, упоминали детей. Естественно, такое событие, как смерть, было слишком важным, чтобы помнить о каких-то там туристах, и ко дню похорон Девочка была уже доведена до белого каления, и Дорси даже стал опасаться, что она действительно «кому-то врежет». Они были единственными людьми в этом городе, которые до самого обряда похорон не догадывались, что что-то случилось. Хотя как «не догадывались»?.. Будучи брошенными, они изливали своё раздражение друг на друга.

— Раньше он, этот толстяк Донни, хоть как-то шевелился! Иди и сделай что-нибудь! — негодовала Девочка. И когда Дорси подошёл к Донни и, размахивая руками, потребовал, чтобы тот выставил жаркое побыстрее, Донни буквально на него наорал, предварительно на глазах изумлённого Дорси обтерев руки о жирное брюхо, как какой-нибудь немытый босяк, а не хозяин респектабельного заведения.

Похороны, как и положено, назначили на третий день, и, как это бывает не только в книгах, но и в жизни, вместе с одним важным событием тут же происходит и другое, и третье… Такое чувство, будто события специально поджидают друг друга, и после многодневного, а иногда и многомесячного, затишья вываливаются вдруг одним громадным бесформенным комом на головы ничего не подозревающих людишек. Итак, в день похорон, очень рано утром, пока еще даже и не думали выносить покойника, около кафе Донни остановилось такси, точно такое же, а может, даже и то же самое, что увезло Мать Своего Ребёнка более недели назад. Жёлтый драндулет перестал тарахтеть (может быть, заглох), и тишину хрустального горного утра, словно двумя ударами молотка, два раза разрубил уверенный, наглый, а может быть, и просто раздражённый гудок клаксона. Не сразу (ему нужно было одеться) появился Донни, а на противоположной стороне улицы на узкое крыльцо с цветами вышла индианка. Донни со слегка тупым выражением, свойственным иногда толстякам, если их заставляют спросонья о чём-то думать, уставился на пассажирку, которая, естественнo, таки оказалась Матерью — совершенно не такой роскошной дамой, какой она покидала городок. Мать была без шляпы, волосы её были собраны на затылке в небрежную метёлку, и на осунувшемся лице застыло какое-то скорбное выражение, по которому сразу же было (кстати) понятно, что она русская.

— Я просто не знаю адреса Звездочёта, — по-английски объяснила она. — Заплатите, пожалуйста, за такси.

Донни слегка вздрогнул, вытащил руки из карманов и, словно по резиновому мячику, ударил себя по бокам.

— С ума сошла, женщина! — воскликнул он по-испански. — Я и так всё время расплачиваюсь! Или ты думаешь, что я даю деньги всем по первому требованию?! — но, поскольку он говорил, как я уже сказал, по-испански, Мать ничего не поняла и не ответила совершенно. Зато из машины почти закричал водитель:

— Аааа, я так и знал! Заранее же было ясно, что за неё не заплатят! Это всё моя доброта! А с таким добрым сердцем разве можно делать бизнес?!

— Донни! Заплати ему! — тихо крикнула индианка. — Он порядочный таксист. Пусть потом Звездочёт разбирается со своей женщиной.

— Только потому что сегодня похороны! Только потому, что грешно ругаться на свежей могиле! Это примета! Только поэтому! Подождите, сеньор! А со Звездочёта я вычту всё до последнего песо!

Он сбегал в кафе, вернулся с деньгами и расплатился, но дело уже было сделано — примета свершилась, и оттого, по крайней мере у Донни, на груди словно камень повис. Он махнул ладонью в сторону столика, и Мать покорно за него уселась, подвинув к колену жёлтый чемодан и придерживая его рукой. В такой позе она просидела до десяти. Между тем ресторанчик сегодня жил какой-то особенной жизнью. Во-первых, из отеля спустился я (а это бывает крайне редко), во-вторых, из кухни пришёл повар (ещё реже). И мы втроём — я, повар и Донни — принесли с разных мест еще столов и стульев и выстроили всё это в несколько длинных рядов. Мы расставляли столы для поминок под удивлённые взгляды наших, видимо, последних в этом сезоне гостей — Девочки и Дорси, которые как раз спустились к завтраку, ну и Матери, естественно, которая от усталости так и не отпустила свой чемодан и никак не принимала участия в происходящем. Кабальеро при этом было гораздо меньше обычного — многие предпочли сразу отправиться к дому Хосе, не заходя к Донни.

— Оп-па! Ты ведь накаркал, любимый мерзавец! Ты посмотри, уже уехала и, вдруг, снова сидит! — воскликнула Девочка едва они с Дорси появились перед кафе и увидели Мать.

— Эти русские всегда держатся за свои чемоданы! — среагировал Дорси.

— Что-то сильно ты хорошо разбираешься в русских…

— А ты что? Ревнуешь?

— Только заметил!.. «Цветы!.. Русские!..» — почти кривляясь, передразнила она Дорси. — Не смотри на неё!

— Хорошо, не буду… — и действительно посмотрел не на Мать, а на Донни, который закончил расставлять столы и, заняв позицию перед стойкой, с видом оперного певца заговорил.

— Сеньоры и сеньориты! Нам пора… уважаемые гости простят нас… Амиго! — я оглянулся. — Амиго, оставайся за главного. Мы ушли хоронить.

Кабальеро суетливо засобирались и во главе с Донни молчаливой толпой потянулись куда-то по улице, мимо крыльца с цветами, туда, куда мы ещё ни разу не заглядывали в ходе моего рассказа.

— Это какой-то местный обряд? Пойдём посмотрим… — сказала Девочка.

— Если я правильно понял, кто-то умер, — ответил Дорси. -Ты хочешь развлечься на похоронах?

Девочка отрицательно замотала головой.

Я очень хотел это сделать, но всё же решил не описывать похороны. Похороны — это похороны, хотя местный разлив этого мероприятия не похож на тот северный вариант, к которому мы привыкли. (Боже правый! Какое соседство — «похороны» и «привыкли»! ) Например, гроб с Хосе под вой Марии и родственниц на руках отнесли до кладбища, а у нас родственники почти не плачут и гроб перемещается на машине. На кладбище этот гроб поместили в склеп, принадлежащий семье Донни, словно задвинули на полку стеллажа, а у нас… — вы знаете… вряд ли можно взять могилу взаймы или на прокат. И весь город, по крайней мере так виделось со стороны, обнимал Марию и целовал её детей. Я умолкаю, я обещал не описывать… просто сделал пару штрихов, чтобы вы оценили драматургию. Скажу лишь, что каждым поворотом этого спектакля, с видом торжественным и опять же театральным, руководил Повелитель, напоминая не то дирижёра, не то директора. Даже священник не выглядел таким значительным. И еще замечу два момента. Первое — это когда Донни, по обыкновению, то засовывая руки в карманы, а то с экспрессией размахивая ими над головой, с раздражением что-то долго и тихо говорил Звездочёту. Звездочёт, и это было видно всем присутствующим, сначала удивился, затем обрадовался, и его сияющая от счастья физиономия сделалась неприличной на таком скорбном мероприятии, но почти сразу его борода чуть опустилась, улыбка пропала и в глазах появилось озабоченное выражение. Второе — это Родригес — чиновник из муниципалитета. Он явился на похороны чуть не бегом, с опозданием, и сразу же подошёл к Повелителю.

— Только что пришёл e-mail из столицы, — почти прошептал Родригес, — они вводят какой-то карантин. Запрещены все публичные мероприятия!

Повелитель с удивлением на него посмотрел.

— Ты хочешь, чтобы я разогнал людей? — так же шёпотом спросил он.

— С ума сошёл?! Как я буду смотреть в глаза его жене? Хосе и так настрадался… при жизни… Святая Дева, какой молодой! — Родригес перекрестился по католическому обряду. — Я не успел, приятель… Просто я не успел, — подвёл он черту.

Глава 4

Карантин свалился на город, как покрывало на неубранную постель. Позавчера были поминки, которым никто не мешал, а уже сегодня утром Родригес с красным лицом и шевелящимися от бешенства усами в своем кабинете (а кабинет — это всего лишь ниша в стене внутреннего дворика муниципалитета) орал на Донни, как на нашкодившего мальчишку.

— А если не закроешься, — орал Родригес, — то я обложу тебя таким штрафом, что ты последние штаны снимешь и, отдав их за долги, пойдёшь с голой жопой милостыню просить!

— А муниципалитету я должен буду налог? А зарплату? А Марии, мне нужно денег дать, чтобы дети Хосе имели хотя бы утреннюю похлёбку? Откуда я деньги возьму за всё платить?!

Родригес замолчал и побелевшими руками вцепился в спинку резного стула.

— Донни, — сказал он спокойно с видимым напряжением, — Никто не знает, что будет. Ресторан нужно закрыть, туристов на улицу не пускать. У нас будут дежурить не местные карабинеры, не нарывайся на неприятности.

Донни вытер вспотевшие руки о пузо, ими же пригладил великолепные чёрные молодые волосы на немолодой голове и пыхтя вышел вон. Он так же, как недавно и Звездочёт, разве только с одышкой, совершенно игнорируя правила дорожного движения, пересёк центр города, неодобрительно косясь по дороге на появившихся невесть откуда карабинеров. Те стояли по двое и непрерывно беседовали друг с другом, опираясь раскормленными, но не жирными, с двух сторон обвешанными оружием, задами о каменные столбы, деревья и всё, что может предоставить опору усталым стражам порядка. Никого из них Донни не знал, что само по себе было почти не возможно в маленьком городе, и оттого раздражение его только росло. Однако стоило ему оказаться в своем ресторане, за стойкой, с которой он практически сроднился, в окружении своих не то подчинённых, не то друзей или даже родственников — Звездочёта и Повелителя Драконов, как раздражение вдруг ушло и сменилось холодной деловой сдержанностью.

— Когда они собираются съезжать? — спросил он Звездочёта

Тот неопределённо покрутил тощей шеей и вскинул тощие плечи.

— В общем-то, на днях, — сказал он мгновенно. — Только, мне кажется, они не уедут.

Донни молча закинул на плечо полотенце, которое зачем-то ухватил, как только оказался за стойкой, и вновь вытер потные руки о толстый живот.

— Донни, успокойся, — заговорил вдруг Повелитель, — в конце концов, Звездочёт просто излагает дела.

— С чего ты взял, что я не спокоен?

— Все знают, что если ты вот так вытираешь ладони, то можешь сорваться, — пояснил Повелитель.

Донни снова пригладил волосы и спрятал руки в карманы брюк.

— Русская не смогла улететь, — снова заговорил Звездочёт. — Так что, я думаю, и немцы улететь не смогут.

— И что? Ты предлагаешь, чтобы они жили здесь за мой счёт? Нет, если они готовы платить, я не против! Но почему-то все кругом говорят так, как будто платить не должен никто!

— Вот по этому поводу, я хотел с тобой поговорить, — вздохнул вдруг Звездочёт и встал со стула. — Дело в том, что у русской совсем нет денег.

— И? — спросил Донни с напряжением, демонстративно не вынимая руки из карманов и расхаживая вдоль стойки из стороны в сторону — И?!!! — повторил он с вызовом, резко остановившись.

— И если ты мне откажешь, я поселю её на своих шести метрах в комнате. А там и кровать-то едва влезает… Донни, не каждый день прошу!

— Чёрт! Чёрт! Чёрт! — трижды выругался Донни.

Минуту никто ничего не говорил. Затем Повелитель, который за всё это время, против обыкновения, ни разу не заглянул в телефон, попросил бокальчик чего нибудь (Донни немедленно налил). Повелитель не торопясь пригубил, почмокал и только тогда заговорил.

— Донни, — сказал он. — Ты же ничего не выиграешь, если прогонишь русскую.

Донни с возмущением хлопнул себя по бокам, а Повелитель продолжил:

— А что ты выиграешь? У тебя и так сезон низкий, впрочем, как и у всех. Кроме того, я думаю, скоро появятся туристы, которых попрут с других пансионатов. Я думаю, тебе стоит всё объяснить твоим постояльцам и снизить плату до ренты, как за обычное жильё… А может даже и просто до себестоимости: свет, вода, минимальное обслуживание… Только не сейчас, а чуть позже, когда твои конкуренты попрут своих со двора.

Донни напряжённо переваривал идею. Звездочёт ждал стоя, словно посторонний, Повелитель цедил вино, как и положено человеку без обязательств.

— Немцев надо предупредить про самолёты, чтобы не мотались попусту до аэропорта и обратно, — разродился, наконец, Донни. — Я хочу, чтобы, если они не уедут, у них всё-таки осталось немного денег… для меня. И русскую предупреди, чтобы не трепалась о том, что не платит!

— Сделаю, — почти по военному отрапортовал Звездочёт, расплылся в улыбке и выскочил на улицу, словно мальчишка.

— Я одного не понимаю, — задумчиво заметил Донни. — Как это «совсем нет денег»? Неужто у этой русской нет ни счетов, ни друзей с деньгами? Задурила она голову нашему Звездочёту, — заключил он.

— Не готов судить… — ответил Повелитель. — По правде говоря, мне кажется, у неё действительно тяжко с финансами. Одевается она роскошно, хотя и старомодно. Но вот с деньгами… По правде сказать, если бы не Звездочёт… Ты не замечал, что Звездочёт постоянно за неё платит?

— Да? Не обращал внимания.

— Сама она заказывает крайне скромно.

— Не убедил! Много ли ты видел бедняков, которые путешествуют по заграницам? Господь с ней… Что ты думаешь про весь этот бедлам?

— Этот бедлам неспроста… — со вздохом ответил Повелитель. — Ты посмотри, какие масштабы! Карабинеры эти на улицах… Может, мы войну какую проспали, сидя в этом кафе?

— Я сначала тоже подумал, что это переворот! — убеждённо возразил Донни. — Может быть, я и сейчас так думаю.

— Война, переворот, инопланетяне высадились в столице… Я, кстати, позвоню завтра или послезавтра в столицу, у меня там однокашники.

Тут с улицы раздался испорченный железным рупором мегафонный голос: «Жители города! Президент и правительство просят вас соблюдать карантин! Настоятельно рекомендуем запастись антисептическими средствами, масками и резиновыми перчатками. Работа развлекательных заведений и заведений общественного питания запрещена. Сограждане!..»

— Это ещё что за цирк? Дева Мария! — воскликнул Донни, и они с Повелителем, словно мальчишки на танковом параде, высунулись из дверей.

По улице, подобно черепахе на морском побережье, ползла желтая разболтанная машина — такое же, а может и то же самое, такси, которое, как предвестница беды, привезло Мать к крыльцу кафе Донни. На крыше автомобиля, словно тулья генеральской фуражки, была установлена конструкция из шести граммофонных труб, которые без всякой передышки и даже почти без запинки несли весь этот бред. Текст, держа в левой руке дешёвый пластмассовый микрофон, наговаривал непосредственно водитель.

— Эй, приятель! Не с тобой ли я разговаривал пару дней назад, когда ты привёз мне туристку без денег? — крикнул Донни уже вдогонку, но его не услышали или решили не останавливаться.

— А что ты сделал бы, остановись он сейчас? — спросил Повелитель.

Наконец ушёл и Повелитель. Донни оказался в непривычно пустом кафе один на один со своими мыслями или, вернее сказать, со своими расходами. Достал толстую бухгалтерскую тетрадь, полистал её, спрятал. Прошёлся по помещению, расставляя стулья, снова раскрыл тетрадь. К пяти пришла жена и помогла Донни прибраться. Они говорили о пустяках — о шторах, которые жена хотела повесить в спальне, о рассаде, которую пообещала продать Индианка, о какой-то пыльной одежде, которую она недавно нашла в серванте и которая, кажется, снова входит в моду. Закончив уборку, ушли спать.

Глава 5

Тут я вынужден остановиться, потому что не знаю, стоит ли рассказывать, как восприняли новость немцы (даром, что Дорси и не немец вовсе) и что говорила Мать своему благодетелю (а Звездочёт, сделавшись вдруг «благодетелем», тут же обнаружил, что он не может быть по-прежнему ухажёром…). И как сжился с карантином Повелитель… С другой стороны, и события как-то застыли, словно подвешенные на фокусных иглах между двумя неизбежностями, и непонятно стало, куда именно качнётся маятник фортуны (ну, или маятник рока) после того, как за стадией гнева (которая уже практически прошла), наши герои переживут и стадию апатии, о которой в этой главе и пойдёт речь. Говорить вроде бы нечего, а приходится. Иначе, как продолжить этот рассказ и как добраться до действительно значимых событий?

Немцы, конечно-же, возмутились. Впрочем, чего им возмущаться? — Звездочёт всего лишь сообщил, что они скорее всего никуда не улетят отсюда. И хотя в лицо Звездочёту Девочка лишь улыбалась сделанной на каком-то конвейере улыбкой, едва за ним закрылась дверь, она тут же высказала Дорси в том духе, что ноги её не будет больше ни в этом богом забытом городке, ни вообще в этой богом забытой Латинской Америке, а уж у этой сволочи Донни и подавно! Мать же, как только на её, ещё в аэропорту опустошённом телефоне, появился интернет (интернет, конечно же, Донни, кого же ещё?) сначала позвонила маме, затем мужу (тому самому, который изверг и с который они развелись несколько лет назад), а затем ребенку — долго-долго выспрашивала его — одет ли он, поел ли он, нравится ли ему у бабушки. В ответ Мать выслушивала тягучие раздражённые ответы, можно было закрыть глаза и представить, как малолетнее создание после каждого вопроса закатывает в подростковой тоске глаза, громко вздыхает и лишь после этого отвечает. Затем, когда звонить стало некому, уткнулась головой в подушку и плакала до тех пор, пока не уснула совершенно опустошённая, без снов.

Напротив того, Девочка с Дорси в эту ночь не спали совершенно. Они тоже звонили и тоже за счёт местного интернета. Они звонили во Франкфурт своему агенту, и агент заверил их, что всё, что положено по контракту, он обеспечит, а уж что сорвётся по причине форс мажора, так на то и договор, чтобы он, агент, не отвечал за всё на свете.

— Но ведь у нас билеты! Два билета по полторы тысячи долларов каждый! А въезд в Германию запрещён!

— Я не знаю, не знаю… Вы же подданная ФРГ, что значит «запрещён»? Звоните, если вдруг у вас ВОЗНИКНУТ такие проблемы, а сейчас мне нужно работать… Прошу прощения… Есть ли у фрау ещё вопросы?

У Девочки вопросов было вагон, но слова кончились. Оставшуюся часть ночи они с Дорси гадали, что же им лучше сделать — сидеть в номере, как мыши, пока всё это не закончится, или съездить всё-таки в аэропорт? И только для того, чтобы зафиксировать хоть как-то сам факт присутствия своего в аэропорту на время предполагаемого отлёта, решили ехать.

— А может быть, и улетим ещё… — сказал Дорси, который, к слову сказать, вообще не волновался.

И пока Девочка ругала всю эту жизнь и собирала в дикой спешке чемоданы, Дорси позвонил брату в Тазрук и другому брату в Бордо и уже только утром сестрёнке опять в Тазрук. Со всеми он говорил долго и ни о чём, смеялся, интересовался родственниками, ни словом не обмолвился о том, что они оказались заперты чёрт-те где и чёрт-те на сколько.

Когда же утром никакое такси к ним не приехало и даже, против обыкновения, всегдашний Звездочёт не появился в пансионате, вот только тогда мир рухнул окончательно. Кроме того, ещё и интернет вдруг иссяк (это я по просьбе Донни выключил, наконец, роутер из розетки). Девочка, словно в апоплексическом ударе, бочком-бочком, тихонько спустилась к осиротевшему ресторанчику и там на совершенно пустой улице услышала окрик.

— Куда это Вы путь держите, сеньорита? Сюда нельзя! Нельзя! Будьте добры, поднимайтесь-ка обратно, пока я не арестовал вас!

Это карабинер, совершенно незнакомый никому в этом городе, лениво и почти фамильярно — такая фамильярность неотличима от грубости, сколь бы вежливо ни строились фразы — крикнул Девочке с перекрёстка, даже и не подумав двинуться в её сторону. И Девочка — чудо! — не то что поняла его испанскую речь, но как-то сразу почувствовала, что он и есть настоящая теперь власть и что лучше убраться с его глаз как можно быстрее. И убралась. Обратно в номер.