Бесплатный фрагмент - Как быть собой и всех раздражать

Учеба. Журфак

Я не должна была стать журналистом. На самом деле я вообще не знаю, кем должна была стать. Я и тогда завидовала, и сейчас завидую людям, которые с юных лет знают свое предназначение. На журфак я пошла потому, что моя мама сказала: «Нужно получить хорошее гуманитарное образование, которое будет кормить и на которое можно будет нанизывать дополнительные знания и специализации». Я примерно понимала, чем хочу заниматься, но также понимала и то, что в России этому не учат и это не преподают. А нравилось мне заниматься коммуникацией, работой с информацией, будоражить общественное мнение. Где такому учат?

Изначально я думала, что хочу пойти на пиар. Мне казалось, что это интересно. Но конкурс тогда был очень большим, а еще… это состояние, когда ты понимаешь, что нет времени подумать и вообще хорошо бы взять год перерыва после школы, чтобы оценить свои возможности и понять, чего же ты хочешь на самом деле… И вот это состояние — «не опоздать», когда у тебя есть всего три летних месяца, чтобы ни много ни мало выбрать свою судьбу… Я должна была понять свое предназначение за такой короткий период времени. А до этого я была занята школой, сдачей ЕГЭ, потом — поступлением да собственной жизнью, как и любой выпускник. Неимоверная беготня и суета! И я понимала, что занята чем-то не тем. Но что могла поделать?..

Нужно было быстро принять решение, которое совершенно точно определит мою судьбу, дальнейшую жизнь и вообще сделает все-все за меня, — решение о выборе университета и факультета. Мы с мамой сходили на день открытых дверей в РГГУ. Мне понравилась кафедра маркетинга и рекламы. Но туда был огромный конкурс, и когда я стояла в толпе таких же абитуриентов, как я, то уже понимала, что просто не попаду сюда. Вообще, изначально у меня был очень маленький список университетов и факультетов, куда хотела, готова была поступать. При этом я думала, что буду пробовать поступать на бюджет, потому что стремилась к независимости от родителей, мне не хотелось брать у них деньги. К тому же у нас в семье всегда были достаточно сложные отношения в плане финансов, родители любили шантажировать меня этим. И мне хотелось как можно скорее уйти из домашнего гнезда, из-под этого гнета и взять свою жизнь под собственный контроль. А брать деньги у родителей означало, что потом еще придется выслушивать от них, что я должна делать то-то и то-то. Делать за их счет.

И я помню, как отказалась от папиной помощи, сказав, что буду пробовать поступать сама. В приемной кампании было три потока поступления, и если вдруг что-то пойдет не так, то уже в середине лета или даже раньше я пойму, нужно ли идти на платное обучение или нет. И вот я стою там, возле этой кафедры маркетинга и рекламы (это тогда еще называлось «связи с общественностью»), и мама, которая решила вместе со мной ездить на все экзамены, развернулась и сказала: «Слушай, пойдем посмотрим факультет журналистики. Мы ничего не потеряем, если туда сходим. Заодно поймем, какие там вообще настроения». И я помню, как после этого огромного зала мы поднялись в какой-то захолустный коридор, где стояло не пятьсот человек, как на «связях с общественностью», а двадцать. И я поняла: нужно попробовать сюда. Шансов поступить на журфак у меня намного больше…

У меня были хорошие проходные баллы, хорошие экзаменационные оценки, но не было портфолио, связей, каких-то суперталантов и опыта. Мне повезло, что в тот год абитуриентов принимали еще без публикаций. Можно было поступить, просто сдав школьный ЕГЭ и дополнительные экзамены в университете. Хотя я все равно понимала, что есть ребята, намного более одаренные, нежели я, и у которых журналистика в крови. А я, что называется, пять минут назад решила, что буду поступать на журфак. В общем, мы стоим в этой очереди в двадцать человек. И я — уже сейчас понимаю — как будто уговаривала себя и маму: «Нет, ну слушай, все же не так плохо, правда? Попробую поучиться здесь, а если что — потом переведусь. Учиться-то всего пять лет».

Да, гуманитарное образование, да, журфак… А может, журналистика мне не понравится вовсе и я пойму, что «мое» — это что-то другое, переквалифицируюсь. А может быть, не пойму. Потом будет ясно. А сейчас главное — поступить. И вот это «главное — поступить», мне кажется, девиз и кредо вообще всех выпускников и их несчастных родителей, которые должны проживать этот ад. Хотя на самом деле все они вроде как должны радоваться окончанию важного этапа — школы — и переходу в другой, не менее важный. Но все заняты этой нервотрепкой, беготней.

Да, гуманитарное образование, да, журфак… А может, журналистика мне не понравится вовсе и я пойму, что «мое» — это что-то другое, переквалифицируюсь. А может быть, не пойму. Потом будет ясно. А сейчас главное — поступить. И вот это «главное — поступить», мне кажется, девиз и кредо вообще всех выпускников и их несчастных родителей, которые должны проживать этот ад. Хотя на самом деле все они вроде как должны радоваться окончанию важного этапа — школы — и переходу в другой, не менее важный. Но все заняты этой нервотрепкой, беготней.

                                        * * *

Единственным человеком в моей семье, среди моих близких, который имел хоть какое-то отношение к журналистике, был мой крестный. Он написал и даже издал несколько книжек с афоризмами. А еще он занимался политикой. В чем-то я пошла по его стопам — и ни по чьим больше. И, когда уже после поступления я наконец приехала в мой родной Волгоград, мы с ним встретились. Он всегда приезжал, когда я была в городе, задаривал меня подарками, да и вообще, такое внимание и в таком количестве я получала, наверное, только от него. Когда я была еще маленькой, он дарил мне золотые украшения, парфюм, цветы. Он всегда подчеркнуто относился ко мне как к женщине, даже когда я была совсем ребенком. Я получала от него очень много мужского внимания. Он давал мне то, чего не давал на тот момент никто из мужчин. Это должен был делать мой родной отец, но это делал крестный.

И тогда, после моего поступления, он, расспрашивая, почему я поступила на журфак, гордился мной. Помню, что он дал мне один из самых важных советов в моей профессиональной жизни. Он говорил, что нужно писать так, как будто рассказываешь, — в тексте должен быть голос. И еще он советовал: перед написанием текста можно рассказать то, о чем ты хочешь написать. Можно рассказывать кому-то, а можно самой себе вслух проговаривать или представлять, что ты это кому-то рассказываешь, — и так писать. А после того как ты написал, нужно прочитать этот текст вслух, потому что так он воспринимается совсем иначе, чем при чтении глазами.

Спустя несколько лет уже другой человек будет хвалить меня за то, что в моем тексте есть голос. И даже если вы не знаете, как мой голос звучит, вы будете при чтении его слышать, как будто я не пишу, а говорю с вами через текст.

Я бесконечно благодарна этому первому настоящему профессиональному совету, который я получила от своего крестного. Наверное, тогда я поверила в себя и поняла, что вот она, эта тропинка, и она моя. К тому времени я уже полгода училась на журфаке, но впервые почувствовала, что не ошиблась с выбором.

Мне было интересно, что такое хороший журналист и чем это определяется: талант ли это, рождается ли человек с этим талантом или же потом его приобретает?.. И мне кажется, что есть два вида талантливых людей. В любой профессии, в любой деятельности есть талант, а есть трудолюбие, усердие, тренировка и опыт. Ты можешь быть суперталантливым человеком, но совершенно не пользоваться этой способностью, не развивать свой талант. И, с другой стороны, можно много и усердно работать над умениями, стараться — и в итоге развить их до сверхвысокого уровня. Главный редактор радиостанции «Эхо Москвы» Алексей Венедиктов всегда говорил своему сыну в первую очередь, а потом уже и всем остальным: «Найди что-то одно, в чем ты лучше всех остальных, в чем ты самый крутой. И эту сторону развивай. Это поможет тебе выделиться и стать экспертом в своей сфере, что и будет отличать тебя от других».

И я с ним согласна. Хотя, может быть, стоит искать не одну сторону, а несколько. Особенно это проявляется у детей, и здорово, если вовремя это отследить и, не мешая, помочь ребенку развивать, усиливать его сильные стороны. При этом ты не обязательно будешь талантливым. Я, например, не считаю себя особо талантливым журналистом. Я знаю людей, которые, можно сказать, родились с авторучкой в руке, чтобы стать журналистами, у них это просто в крови, с рождения. Они родились, может быть, даже в журналистской семье. И, понятное дело, им профессия дается намного проще, чем мне.

---

Ну а с другой стороны, я понимаю, что у них нет каких-то других скилов, которые есть у меня. Это меня от них отличает. И на самом деле я очень часто переживаю, что кого-то повторяю, что не создаю ничего нового.

                                        * * *

Вообще, у нас, к сожалению, все общество так устроено, что постоянно от человека требуют какой-то оригинальности. Может быть, надо смириться с тем, что ты не изобретешь второй раз велосипед и будешь просто обычным, рядовым винтиком, ведь в этом нет ничего плохого. Я постоянно пытаюсь выбиться куда-то, обрести индивидуальность… Но в то же время пытаюсь сама себя убедить, что таких, как я, больше нет. Но и таких, как каждый из всех остальных, тоже не будет, и не надо из-за этого переживать. И я понимаю, что если у кого-то есть талант, в том числе журналистский, если кто-то очень круто берет интервью, кто-то очень клево снимает, кто-то монтирует и так далее, а я все это, может быть, и не умею (а тем более не умела тогда, поступая на журфак), то у меня все равно всегда были и есть свои сильные стороны.

Я трудоголик, я всегда вкапываюсь, внедряюсь, погружаюсь в проблему. Я упертая, и именно это моя сильная сторона. А у других людей будет что-то другое. И этим можно подкупать, и за счет этого можно прокачиваться. Я, может быть, не возьму лучшим текстом, лучшим видео, лучшим еще чем-то, но точно знаю, что сделаю это по-другому, сделаю по-своему.

Была показательная история, когда на свободу вышел Ходорковский и все ринулись брать у него интервью. Мы с Венедиктовым были чуть ли не последними, кто с ним общался. До нас взяли интервью мэтры, вообще все кому не лень, все телеканалы, все радиостанции, и он с радостью восполнял этот пробел в информационном поле. Ведь он ни с кем не общался несколько лет и теперь говорил, и говорил много. Так вот, мы с ним общались самыми последними, и нам важно было сделать что-то свое, не повториться. А Венедиктов, надо сказать, всегда готовился к интервью, прочитывал уже опубликованные, смотрел, что не дожали, что не доспросили, где есть пробелы.

У меня был ровно другой подход. Я никогда до встречи с человеком не читаю чужие интервью, никогда не смотрю, кто что говорит. Мне это абсолютно неважно. Во-первых, я боюсь повториться, и уже потом не докажешь, была ли в интервью твоя идея или это идея другого человека. Я стараюсь вообще строить разговор больше вокруг человека: что о нем говорят, что о нем думают, какое впечатление о нем складывается. И я все равно сделаю все по-своему, потому что у меня есть свой взгляд на этого человека, вообще свой взгляд на жизнь и на мир. И за счет этого я и брала — смотрела немножко под другим углом зрения на наших героев, в частности на Ходорковского. Правило про сильную сторону работает особенно в начале карьеры, когда ты без опыта, когда у тебя нет портфолио, нет резюме, нет бэкграунда, а есть только твои личные человеческие качества. И я понимаю, что в любой сфере есть набор простых ценностей, простых качеств, умений, которые всегда будут актуальны и востребованы.

Это, например, самоконтроль, смекалка, харизма, педантичность, чувство юмора, точность, эмпатия и так далее. И «хороший парень», может, и не профессия, но очень подсобляющий тебе фактор. С противным человеком работать сложнее. А шансов, что тебя возьмут на стажировку или оставят после стажировки, если ты покажешь себя с лучшей стороны, причем как хорошего коллегу, соратника, — таких шансов больше. Я знала, что эти качества (а они есть у меня) вытянут все остальные мои минусы, в том числе отсутствие знаний и опыта. Это все придет со временем, и я смогу это подтянуть, смогу научиться, если у меня появится возможность. А иногда научиться держать микрофон, публично общаться, выполнять журналистскую работу проще, чем, например, стать дисциплинированным, тренируя силу воли.

Проще быть ленивым прокрастинатором, или перекладывать на других ответственность, или не уметь самому брать ее на себя, нежели изо дня в день улучшать профессиональные навыки, практиковаться, набивать руку. Нам просто нужно найти что-то одно. Ну или два, три — как захотите сами. Можете начать с одного и раскачать это — и вот вам уже не нужно быть самым клевым журналистом, вам достаточно быть самым пунктуальным журналистом или, может быть, самым отзывчивым журналистом. Это, опять же, применимо не только к журналистике, а к чему угодно. Можно, допустим, работать менеджером в банке и, чтобы выделиться среди остальных, просто быть абсолютно естественным, потому что фальшь всегда чувствуется. Выделяйтесь той чертой вашего характера, вашей личности, от которой вас самого не тошнит и прокачивать, демонстрировать которую вы будете только рады.

Может быть, у вас самое крутое чувство юмора. Но в этом случае не обязательно идти в кавээнщики, можно просто использовать его в своей профессии — и вас так и будут запоминать. Я уверена, что такой подход помогает настраивать долговременные хорошие, крепкие отношения с клиентами. А найти эту «суперсилу» просто: стоит лишь только обратить внимание на то, что о вас говорят другие люди. Потому что чаще всего то, что мы думаем сами о себе, не совпадает с тем, что о нас думают другие. И если другие люди хвалят, например, вашу внешность, а вам самим вроде как и похвастаться нечем в этом плане, то будьте уверены, это и есть ваша сильная сторона, это ваша сила. То есть порой стоит пересмотреть либо то, как вы себя транслируете в мир, либо то, что люди видят в вас. То, что они замечают, может оказаться намного важнее, чем то, что вы считаете своей силой.

                                        * * *

Когда я поступала на журфак, то понимала, что мои родители хотели, конечно же, самого лучшего для меня и не желали мне зла. Но их логика была очень проста: мне нужно было найти профессию, которая впоследствии превратится в работу, которая будет меня кормить. Здесь не шло разговора в духе: а что если мне не будет нравиться то, чем я занимаюсь? Хорошо, если работа просто не будет приносить совсем уж кошмарных впечатлений и эмоций. В общем, вопроса, нравится мне или нет то, чем я буду заниматься, не стояло. Главным был вопрос — будет ли профессия актуальной, найду ли я работу на рынке труда. И мне кажется, что это не совсем правильно.

Начинать нужно совершенно с другого — стоит задуматься: ты идешь в профессию ради денег или ради идеи? Неважно, о какой сфере идет речь. Это может не иметь никакого отношения к журналистике и к выбору университета и профессии. Просто никто, кроме нас, нашу жизнь не проживет, и никто, кроме нас самих, не будет нести ответственность за принятые нами решения и за поступки. Если бы я выбрала что-то совсем мне противное, то потом, спустя пять лет, а то и через три года, я была бы как мои однокурсники, многие из которых уходили и переводились в другие университеты, на другие специализации, потому что изначально они приняли поспешное решение.

Что касается родителей, то они, конечно, могут давать советы. Родители могут давить, требовать, высказывать свое мнение с высоты своего полета, своего опыта — ведь они хотят «как лучше». Но помните о границах, и, понятное дело, нужно уважать и себя, и границы своих родителей. С ними нужно и можно пытаться говорить. Это, кстати, касается не только родителей, но и других близких людей: мужей, жен и детей. Без хамства и с уважением, абсолютно культурно можно оказывать помощь и поддержку. Но никто не должен решать за вас, давить на вас, запрещать вам. Ну а если такое случается, то можно игнорировать такую «помощь» — в конце концов принимать решение только вам. Именно вы, а не ваши родители, будете разочарованы жизнью к тридцати годам, потому что именно вы когда-то приняли не то решение, именно вы будете жалеть о том, что сделали в молодости. Будете жалеть, что так и не попробовали того, о чем мечтали всю свою жизнь, потому что не хотели расстроить своих родителей.

Да, вы можете сделать всё так, как говорят родители, и это тоже будет вашим решением и вашей ответственностью. Просто нужно, чтобы вы подошли к выбору, каким бы он ни был, осознанно. Всегда помните, что есть возможность сделать то, что хочется, а иногда нужно делать то, что нужно. Но я уверена, что можно найти компромиссы. У каждого свои мотивы. Мама, папа будут переживать, что, мол, у вас нет будущего, вы должны получить диплом, вы должны работать по трудовому контракту, иначе ничего вам не светит. «Кто же тебя будет кормить?» — говорят они. И так далее. Поймите, что у наших родителей в головах совершенно другие установки, и обусловлено это их прошлым, их опытом.

Раньше и правда все было так, как они говорят. Диплом равнялся успеху, карьере. Трудовая книжка в «хорошем» месте, опять же, равнялась успеху, карьере и достойной зарплате. Сейчас предпочтение отдается знаниям и опыту. Я так и не получила, например, диплом о высшем образовании, о чем вообще не жалею. Жалею только о том, что так много времени потратила на то, чтобы попытаться получить его. Единственной моей мотивацией к получению этих корочек было чувство вины и стыда: на меня сильно давили мои близкие, они гнобили меня за то, что я не могу их получить. Но на самом деле это была ситуация, когда от меня ничего не зависело, потому что я с трудом сдала госэкзамены, на которых меня пытались валить, три раза переписывала диплом.

Мне меняли научного руководителя, в меня швыряли моим же дипломом, меня шантажировали, мне угрожали, требовали взятки, и нужно было перестать унижаться, забить, плюнуть и понять, что я сама по себе нисколько не становлюсь хуже, не завишу от этой бумажки, от корочки. И нужно было, конечно, как можно больше внимания уделить отношениям с моими близкими, которые не понимали, в какое совершенно идиотское положение они меня ставят, утверждая, что я обязана получить этот диплом. Сейчас, спустя много лет после окончания университета (я считаю, что все-таки его окончила: отучилась все пять лет, сдавала экзамены, писала диплом, хотя в итоге так и не добралась до его защиты), я считаю, что отсутствие корочки у меня — это уже вопрос десятый.

Результатом моей учебы стал не диплом, а знания, которые я получала все пять лет. Да он и не должен был быть результатом. Опять же, некоторые из моих однокурсников, кто окончил университет с красным дипломом, теперь работают репетиторами, или рядовыми редакторами, или менеджерами, или даже аниматорами. В моем же случае ситуация сложилась иначе. У каждого своя судьба. Я хотела бы, чтобы мои близкие раньше поняли и чтобы я сама раньше поняла, какое направление развития было моим изначально. Но по многим специализациям, которые сейчас актуальны, которые только появляются, до сих пор нет никаких образовательных программ, даже в сфере дополнительного образования.

Со всеми новыми диджитал-профессиями приходится разбираться как-то самим, на коленке. Да если вы и постажируетесь или даже поработаете в большой редакции, вам придется освоить такие специализации, которым нигде, ни в каких университетах не учат. Например, чтобы стать продюсером, нужно просто прийти в редакцию и стать продюсером. То же самое касается работы саундоформителя или SMM-специалиста. Этому всему нужно будет учиться прямо на месте. К тому же я уверена: чтобы стать журналистом, не обязательно проходить общепринятые этапы в карьере. Есть очень много журналистов, которые не учились на журфаке, и при этом они работают журналистами. Потому что если это твое дело, то оно тебя найдет везде. Чем бы ты ни занимался, твоя сильная сторона все равно проявится. Как бы ты ни подавлял ее, как бы ни пытался идти на поводу у кого угодно, как бы ни боялся, ни опасался — ты все равно придешь к тому, чем ты должен заниматься. И абсолютно неважно: хочешь ли ты заниматься этим ради денег, ради успеха, ради популярности — оно будет тебя настигать, и в какой-то момент ты поймешь, что тебе все равно, сколько ты зарабатываешь, лишь бы ты мог этим заниматься. Либо наоборот: ты будешь хотеть этим заниматься еще больше, еще сильнее, потому что будешь знать, что это принесет тебе много денег.

                                        * * *

И вот эта мотивация, эти амбиции (они, кстати, абсолютно здоровые) будут продолжать двигать вас вперед. Но если вами движет ваша мама или будущий заработок, то, идя на поводу у этого, можно и до старости дотянуть, а получить удовольствие не удастся. Несомненно, профессия должна приносить деньги — на что-то же нужно жить. Но уровень дохода обусловливается вашим собственным желанием, желанием усердно работать, повышать квалификацию. Потому что средняя зарплата журналиста далеко не заоблачная.

Конечно, в зависимости от издания, от специализации это могут быть разные деньги. Но все равно не какие-то космические. И журналистов, которые пробиваются в шоу-бизнес или становятся суперизвестными, цитируемыми, — их единицы. Все остальные ребята, которые просто снимают, пишут, монтируют, говорят и так далее, — это очень-очень много людей, большинство из которых совершенно никому не известны. Многие работают no name, сидят там на сменах, даже не пишут авторские материалы, и никто не знает, кто за этими материалами, сюжетами, текстами скрывается. Но если тебе это нравится, то какая разница? Есть большая проблема — «романтизация» профессии журналиста.

Этого тоже не рассказывают на журфаках. Не рассказывают о том, что, когда ты выпустишься из университета, есть огромная вероятность, что ты никогда не окажешься в кадре. Тем не менее на первом курсе все мечтают стать великими телеведущими или иметь собственные авторские колонки и так далее. Но абсолютно нормально, если этого не случится. В этом смысле журналистика не отличается от всех остальных профессий — в любом ремесле есть те же самые проблемы. И абсолютно в любой профессии вы можете получать копейки и быть абсолютно рядовым сотрудником. Или же, наоборот, добиться небывалых высот, работать на повышение. Или даже уйти в другую, смежную сферу. Или в не очень смежную.

Например, есть такое снобистское мнение, что якобы должно быть стыдно уходить из журналистики в пиар. Однако я не вижу в этом никакой проблемы. Потому что какая разница, если вы будете делать то, что вам нравится делать? И я не думаю, что в этом случае вы предаете профессию, талант, искусство ради чего-то плебейского. Любым делом можно заниматься как искусством. Все мы часто видим красивые фотографии со светских раутов, на которых есть какие-то известные журналисты, известные теле-, радиоведущие. И когда мы видим только эту красивую картинку, забываем, сколько человек шел к этому успеху, и чего он добивался, и через что он проходил, чтобы этого добиться. Или, например, меня часто спрашивают про видеоинтервью, которые берут различные журналисты, про их собственные каналы на YouTube, про их успешность… Но ведь у этих журналистов тоже могут быть свои продюсеры!

Когда мы видим такого человека, мы не думаем о его предыстории, о его связях, промопродюсерах, о деньгах, которые вложены в него, в его раскрутку. К тому же надо понимать, что истории невероятного успеха, хотя, несомненно, и существуют, но происходят не с каждым. Или они происходят, но не так, как люди себе это представляли. Как бы то ни было, каждый из тех, кто достиг чего-то великого, должен был начинать с малого. И если на старте правильно оценить свои силы и возможности, то это поможет не разочароваться, не жить пустыми и нелепыми ожиданиями, а будет подстегивать тебя добиваться чего-то реального и возможного.

На третьем или четвертом курсе к нам приходил Андрей Малахов (вообще, одними из самых клевых преподавателей были приходящие журналисты). Так вот, у Малахова было такое задание. Он нам сказал: «Представьте свою жизнь через пять, десять, пятнадцать лет. Сначала — через пять. И не просто представьте, а визуализируйте конкретно один день вашей жизни. Вплоть до деталей — знаете, как доски желаний, вижуалборды». И Малахов привел пример: однажды он попросил других своих студентов проделать то же самое — визуализировать свое будущее, и один парень сказал, что он хочет просыпаться рано утром на дорогих простынях в крутой стильной квартире, горничная будет заваривать ему кофе, и вот он идет в душ, бросает взгляд на стол — а на нем лежит стопка приглашений на разные тусовки. То есть этот парень представил себя настолько классным и востребованным, что его будут везде хотеть и везде звать: на мероприятия в качестве обозревателя, гостя, спикера и так далее. А под окнами его квартиры стоит дорогая крутая машина. В общем, абсолютно шикарная, роскошная жизнь. В итоге, по словам Андрея Малахова, через пять лет этот парень своего добился. Вывод из всего этого: если ты по-настоящему ставишь цель, ты обязательно до нее дойдешь, потому что наши мысли имеют силу. И может, на пути к цели что-то пойдет не по плану, но ты все равно обязательно ее достигнешь. Я помню, что как раз этот заряд от Малахова помог мне добиться стажировки на «Эхе». И первое время помогал работать там.

Стажировка. Начало

Я пришла в кабинет к декану вместе со своей однокурсницей, чтобы выбрать место для стажировки. У своих преподавателей в университете я была совсем непопулярна, да и вообще учиться в университете мне было неинтересно, хотя в школе мне нравилось, там я была отличницей и не пропускала ни одного урока. В университете же все складывалось иначе, поэтому и у декана, которая направляла студентов на стажировку, было обо мне предвзятое мнение, и она хотела отправить меня на телеканал «Мир». Но я подглядела у нее на листочке на столе, что мои крутые однокурсники идут на «Эхо Москвы». И я ее спросила: «А чем я, собственно, хуже? Я тоже хочу туда». Она посмотрела на меня, вздернула бровь и со скепсисом сказала: «Понимаешь, ну если ты облажаешься — ты облажаешься. Но если там получится что-то сделать, ты очень многому научишься. Это очень сильная редакция». Я ответила: «Я смогу, я справлюсь. Пожалуйста, отправьте меня именно туда». Так я попала на «Эхо».

В самый свой первый день, когда мы пришли на практику, нас было человек десять-пятнадцать из разных университетов. Началось все с экскурсии по редакции. Мы ходили по отделам, нам рассказывали, кто, где и что делает. Вот аквариум — это кабинет, где сидят референты, они же офис-менеджеры, секретариат. Аквариумом его называют потому, что в нем всюду стеклянные двери, и девочки, работающие там, как рыбки. Вот гостевая комната, комната корреспондентов, дальше по коридору — студия прямого эфира, откуда выходят новости и некоторые передачи.

Дальше — новостная служба, где сидят новостники. Новостник — это так называемый второй глаз, человек, который помогает ведущему новостей (он же — главный новостник) следить за новостями и собирать новостной выпуск. Следом — расшифровщики. Дальше по коридору — интернет-редакция, и там мне понравилось. Правда, там было, если честно, скучновато, мало движа. Но мне уже тогда было понятно, что диджитал будет развиваться, и интернет для меня был интересной сферой. Дальше мы зашли к продюсерам. И я поняла: вот это оно, это мое место, и здесь я хочу быть. Меня как дернуло током. Гостевые продюсеры сидели вместе с программистом (это режиссер эфира) и с ведущими собирали эфир. Это были ведущие либо передачи «Дневной разворот», либо вечерних эфиров.

Мы вернулись в гостевую комнату, где обычно гости, ожидая своего эфира, общаются с журналистами, пьют кофе, чай. Ну и это самая большая комната в редакции «Эха», поэтому там проводятся все более или менее массовые мероприятия. Заместитель главного редактора Марина Королёва сказала нам, студентам, что сейчас будет распределение: она будет называть отдел, и тот, кто хочет попасть в него, должен поднять руку. Как мне кажется, большинство тех, кто идет учиться на журфак, мечтает работать в эфире либо у микрофона, либо перед камерой, то есть хочет быть на первых ролях. Поэтому, как только прозвучало: «Новостная служба», большинство студентов подняли руку.

Я же ждала, когда назовут отдел продюсеров. И вот эти слова звучат, я тяну руку, и оказывается, что желающих пойти к продюсерам четверо, а Марина Королёва говорит, что поместятся туда только трое, то ли потому что кабинет очень маленький, то ли чтобы отдел не перегружать… Королёва выбирает двух человек из другого, не моего университета и… меня. Наверное, потому что я смотрела на нее такими жалостливыми глазами, как кот из мультфильма «Шрек». Четвертая студентка недовольна таким раскладом. Но ее успокаивают: система практики на радио такова, что ты одну неделю отрабатываешь в одном отделе, на следующую уже можешь перейти в другой и в итоге за месяц стажировки пробуешь поработать во всех отделах. Так я попала к продюсерам.

                                        * * *

Нас троих привели знакомиться к продюсерам, там же была и главный продюсер Нина Эйерджан, и она меня спросила: «Ну ты хоть что-то знаешь, понимаешь? В политике разбираешься? Людей, спикеров знаешь?». Меня скептически оглядели с ног до головы, и я абсолютно самоуверенно сказала: «Да, конечно, знаю». Но при этом я никогда не увлекалась политикой и не читала сайт «Эха Москвы», даже до конца не осознавала, что такое «Эхо Москвы» и куда я вообще попала. Но мне так нравилось то, что там происходит, и так хотелось туда попасть. Я чувствовала, что на самом деле это место, которое может очень и очень много дать. И мне хотелось выкладываться не просто на сто процентов, а на все триста. Потому что понимала, что это мое место, я ему принадлежу. Оно мое. Плюс было ясно, что поскольку я не в теме, то выкладываться мне придется больше, чем остальным. Я быстро решила, что первым делом нужно вникнуть в информационную повестку. Я гуглила каждую фамилию, которую слышала, и свое утро начинала с пролистывания всех новостных сайтов, чтобы понимать, о чем, собственно, идет речь на работе, о чем говорят коллеги.

Нас — меня и еще двух девочек — поставили на смены. Уже через неделю девочки слились, совсем перестали появляться в редакции, и я осталась единственным практикантом в отделе продюсеров. Расскажу, чтобы было немножко понятно, чем занимается продюсер. Продюсеры на «Эхе Москвы» — это люди, которые помогают собирать эфиры. А это значит, что они звонят гостям, придумывают, кто может прийти в эфир, в студию, кто может выйти в эфир по телефону. И соответственно, есть эфиры, которые нужно собрать здесь и сейчас, а есть такие, которые нужны на будущее. Потому что эфирная сетка устроена так, что передачи повторяются раз за разом, из недели в неделю. Именно их и готовят продюсеры вместе с ведущими. И вся эта рутина: общение, брифинг (так на «Эхе» назывался сбор и представление информации по нужной теме), встретить гостя, проводить гостя — это всегда лежит на плечах продюсеров.

Продюсеры также помогают ведущим выбрать направление разговора. Они иногда консультируют ведущих, если знают чуть больше, чем те… То есть помогают им держать руку на пульсе. Продюсер — это такой многостаночник. Он должен уметь делать все, в том числе общаться с людьми, быть хорошим коммуникатором.

Но вот загвоздка: я была очень застенчива. И первое время даже боялась говорить с людьми, звонить кому-то — меня пробивал пот. Я боялась, что мне откажут. Я до конца не понимала, где работаю, не понимала, что «Эхо Москвы» — популярное радио и ему отказывают очень редко. Но мне казалось, что именно мне обязательно откажут, либо я что-то не так скажу и сделаю, подставлю всех — всю эту огромную радиостанцию. Именно из-за этого незнания и, соответственно, излишнего груза ответственности первое время я могла спокойно набираться опыта. И только потом, когда уже осознала, где нахожусь, меня начал прошибать страх.

                                        * * *

Первое время в кабинете я сидела на приставном стульчике, не за столом, у меня не было своего рабочего места. Работала со своим тяжеленным ноутбуком, привязанная зарядным проводом к розетке, никуда не могла отойти, да и на самом деле очень боялась куда-то отходить. Мне хотелось быть в курсе всего, не хотелось облажаться, не ходила в туалет, не выходила на обед, не ела вообще. Потому что ко мне как к стажеру было предвзятое отношение. Ведь, несомненно, «Эхо» — это уже сложившийся коллектив, тем более это женский коллектив, и да, на «Эхе» есть дедовщина — а тут я, выскочка, совсем зеленый студентик. Не хотелось облажаться. Для меня очень важно было оказаться в нужный момент в нужном месте. И я боялась пропустить этот момент. Мне хотелось показать себя. И хотелось, чтобы меня заметили.

Я понимала, что не обладаю каким-то суперталантом либо просто еще не знаю о нем. Но также я знала, что есть ценности, которые везде и всегда актуальны, кем бы ты ни работал. Это трудолюбие, честность, храбрость, умение договариваться, пунктуальность. И так смешно: я опаздывала каждый день на пятнадцать минут. Это было моим собственным вызовом: побороть эти пятнадцать минут либо сделать так, стать такой незаменимой, чтобы мне прощали эти опоздания. Я хотела стать важной и нужной, только тогда у меня был шанс задержаться на станции подольше.

Так я и продолжала бы сидеть на этом стульчике, наверное, но мне, к сожалению, повезло. К сожалению — потому что повод не очень позитивный. На первой неделе моей работы случилась катастрофа — затонул теплоход «Булгария». И редакционным заданием было в срочном порядке найти свидетеля, человека, который видел, как все это происходило, как спасали людей. Нужно было найти не пострадавших, а человека, который находился на третьем судне, потому что первые два проплыли мимо, не начав спасательную операцию. Как сейчас помню: вместе с Владимиром Роменским, который работает сейчас на телеканале «Дождь», мы одновременно наткнулись на ЖЖ одного человека, который жил в тех краях и в своих постах выкладывал фотографии пейзажей той местности, где затонула «Булгария». И мы увидели, что у него в комментариях онлайн идет обсуждение этой катастрофы и одна из его знакомых позвонила ему с места событий и поделилась информацией.

Я написала ему в личку, написала ему на почту — в тот момент еще не были так сильно развиты мессенджеры и соцсети, как сейчас. Он долго не отвечал, наконец он ответил, но очень долго сопротивлялся: «…Не могу же я вам дать личные контакты другого человека». Я его уговаривала, повторяя: «Пожалуйста, это очень нужно, она прольет свет на правду». В итоге контакты были у меня, именно тогда я отличилась. Эту девушку сразу же вывели в эфир. И из всей редакции, из всех «дедов» никому это больше не удалось. А я была единственным человеком, который смог достать контакты свидетеля. Здесь сыграло несколько факторов. Во-первых, это ровно то, за что меня не любили, — условно, моя молодость. Именно это мне и помогло в работе. Во-вторых, видимо, какие-то скрытые таланты, о которых я сама не знала: умение договариваться и коммуницировать с людьми — то, чего я боялась, в итоге сработало в плюс. Ну и конечно же, мое умение пользоваться интернетом, искать информацию. Тогда в первый раз я отличилась, и коллеги меня заметили. К сожалению, через пару месяцев случилось еще одно происшествие — упал самолет с хоккейной командой «Локомотив». И ровно в тот момент я была на радиостанции. Чтобы было понятно: когда происходят катастрофы такого масштаба, то все силы редакции мобилизуются и все занимаются тем, чтобы найти контакты людей, информацию, подготовить ведущих к эфиру. Потому что иногда сетка меняется на глазах. То есть, например, есть запланированный эфир, но если вдруг происходит какое-то крупное событие, то всегда возникает вопрос: нужно ли менять тему, нужно ли пересобирать эфир? И иногда приходится передоговариваться с уже приглашенными спикерами, находить новых людей. Когда упал самолет с хоккеистами, нужно было подготовить ведущих и предоставить им статистику по всем авиакатастрофам, по человеческим жертвам и так далее — все то, что могло бы подойти к этому кейсу.

Поскольку у меня неплохо с английским, то я могла искать информацию еще и в иностранных источниках. И я нашла, как сейчас помню, для программы «Кейс» Юрия Кобаладзе разнообразную статистику на тему авиакатастроф, и мы собрали эфир. Важно понимать, что тогда подобная информация не была так растиражирована, как сейчас, и ее действительно нужно было искать. А сейчас информационный поток стал намного более плотным: мы оперативно находим подобные сведения, а раньше это занимало полчаса-час тщательного поиска. И еще один момент. Когда работаешь в СМИ, в любом случае происходит профессиональная деформация, и очень важно, с одной стороны, не погружаться в ситуацию, потому что можно сойти с ума. Ведь все эти события, в том числе трагические, ты вынужден пропускать через себя, чтобы углубиться в проблему и не облажаться. Ты должен разбираться в теме, которую готовишь к эфиру или на которую пишешь материал. В то же время очень важно иметь достаточно высокий эмоциональный интеллект (либо развивать его), потому что часто ты общаешься с людьми, которые стали свидетелями, а то и вовсе участниками происшествия. И в любом случае, конечно, важно оставаться человеком. Венедиктов всегда говорит: «Журналистика не может быть объективной». Даже когда мы говорим об информационной журналистике, о новостях, они все равно делаются человеком — человек выбирает те темы, которые ему ближе всего. Если, например, ему нравятся дети и это для него важная тема, то, скорее всего, в свой выпуск новостей он возьмет ту новость, то событие, которое связано с детьми. Если же он любит технику, то, скорее всего, возьмет то, что связано с техникой, и так далее. Мы не роботы, у нас есть чувства, эмоции, переживания. Поэтому просто нужно признать: да, журналистика субъективна.

                                        * * *

Первые полгода на «Эхе» я, собственно, училась во все это вникать. Я вникала в информационное поле, учила имена и фамилии. «Эховская» продюсерская — это очень хорошая школа, потому что в конце концов ты сможешь общаться с кем угодно, с человеком любого чина, любого звания, любого возраста, любых взглядов и интересов. Отмечу еще, что журналист не может высказывать свое мнение, не может выражать согласие или несогласие с источником и спикером. Потому что ему важно только достать информацию. В общем, только через полгода непрерывной работы я смогла оказаться, как мне кажется, на одном уровне с остальными продюсерами. И у меня уже были собственные проекты, например рейтинг влиятельности женщин, какие-то другие отдельные передачи.

Мне еще повезло с тем, что я неплохо владею английским языком. Как-то раз, в начале моей стажировки, Венедиктов спросил меня: «У тебя какой язык?». «Русский», — говорю. А он: «Так уверенно это говоришь!». Все засмеялись. И он посмеялся, что, мол, даже Марина Королёва, известный филолог, не могла бы таким похвастаться. Но он спрашивал про иностранный язык, а у меня это английский, и с этим мне повезло, потому что большинство эховцев, особенно старшее поколение, — это франкофоны, они знают только французский. И Венедиктов попросил меня готовить ему для передачи «48 минут» документы и информацию на английском языке. Я искала информацию и переводила ее на русский. Опять же, тут сыграла моя молодость, потому что я искала информацию не только в СМИ, по журналам, газетам и сайтам, но и в социальных сетях. Я отправляла ему эти подборки в личку «Твиттера», «Фейсбука». Ему мой подход нравился, и он из передачи в передачу просил меня готовить информацию к эфиру.

Такого никогда не было в истории радиостанции. Через две недели (всего через две недели!) после стажировки шеф-продюсер, главный продюсер «Эха Москвы» Нина Эйерджан и главный редактор Алексей Венедиктов предложили мне работу. Венедиктов позвал меня в свой кабинет и сказал: «Слушай, какие у тебя вообще планы?». Я на тот момент работала в одной пресс-службе, но взяла отпуск, чтобы постажироваться на «Эхе». В той компании меня, конечно же, не стали удерживать, я рассказала об этом Венедиктову и попросила: «Было бы неплохо мне взять на неделю отпуск, чтобы отдохнуть, а потом, если вы не против, я бы с радостью вышла на работу». И Венедиктов с легкостью согласился: «Конечно, отдыхай и возвращайся, будем тебя ждать». Свой очередной день рождения я тогда встречала уже как сотрудник «Эха Москвы», и, более того, я помню, как сидела за праздничным столом, слушала эфир, в котором Венедиктов меня поздравлял с днем рождения, упоминал мое имя и поздравлял с тем, что я стала сотрудником «Эха Москвы».

Обычно, чтобы попасть в редакцию, нужно пройти стажировку или даже поработать в референтской службе, о которой я говорила в самом начале, то есть побыть секретарем, офис-менеджером, пройти всю эту школу. Кстати, это одна из самых важных ячеек редакции, совсем недооцененная, потому что именно через этих сотрудников проходит вообще все, что только может быть. И за все косяки чаще всего отдуваются тоже именно они. Через них проходят и слушатели, и посетители, гости, вызванные эксперты, ранние и поздние смены — всё проходит через них. Все психи и нервы ведущих тоже проходят через референтов. Но мне повезло пропустить этот этап — работу референтом. У меня был свой этап, другая школа, которая меня научила не меньше, но я была единственным сотрудником, который попал в редакцию именно так. Всего через две недели я смогла удивить продюсеров и главного редактора.

Первые полтора года мне было нормально работать. Порой я смотрела на своих коллег постарше с пятнадцати-семнадцатилетним стажем, а то и больше: с самого открытия «Эха Москвы» они на одном и том же месте, чуть ли не на одном и том же стуле, собирали одни и те же эфиры с одними и теми же ведущими, занимались одним и тем же. Такая постоянная бесконечная рутина. Так и со мной — ничего нового особо не происходило эти полтора года. Мне становилось грустно и скучно. И в какой-то момент мне показалось настолько скучно, что я стала искать себя, — хотелось понять, можно ли как-то вырваться из этих рамок. В то время я еще помогала гостевым продюсерам проекта «Господин хороший», который выходил на телеканале «Дождь». Это была очень сложная работа: дело происходило летом, никому не хотелось работать, никому не хотелось ходить на эфиры.

Моей задачей было заставлять людей, договариваться с ними, чтобы они пришли в эфир телеканала «Дождь», слушали и комментировали что-то, пока Андрей Васильев, Дмитрий Быков и Михаил Ефремов делали свои зарисовки. Работа была неблагодарная, но зато она приносила деньги. На тот момент я уже съехала от родителей, и деньги мне были нужны, поскольку на «Эхе» я пока работала на полставки, а это совсем небольшая зарплата. Но мне нужно было еще как-то снимать квартиру, на что-то жить, что-то есть. Васильев меня очень сильно чморил, не уважал, и, соответственно, никому никакого дела до меня не было. Как не было и дела до того, чтобы меня чему-то обучить, как-то натренировать и вообще позаботиться о моем самочувствии и состоянии. Это обычная, как мне кажется, история для многих редакций, так происходит не только на «Эхе», не только на «Дожде». Но свою школу ты должен обязательно пройти. И я рада, что прошла через все эти этапы. Уже много позже, работая со своей собственной командой, я никогда не забывала этот опыт.

В чем это выражалось? Во-первых, я с легкостью набирала молодых и неопытных и обучала их. Я не жалела своего времени на них, чтобы дать им старт в профессии. Кстати, за время моей работы на «Эхе», в том числе помощником главного редактора, коллектив омолодился и средний возраст сотрудников снизился на пять, а то и на десять лет. Ну и плюс, опять же, я помню все эти мои перипетии с переходами из отдела в отдел или с возможностью взять какую-то дополнительную работу, новый проект. За время своей работы я доказала, что неважно, какая у тебя должность в этот момент, — ты всегда можешь заниматься чем-то, на первый взгляд, сторонним, но тем, что тебе больше всего нравится. И поскольку на «Эхе» работы и проектов хватало всегда, это было достаточно легко осуществить. Главное, что Венедиктов был совсем не против такого подхода, просто, наверное, раньше к нему никто не подходил с такой идеей. Я была тем человеком, который впервые за все это время пришел к нему в кабинет и сказал: «А давайте сделаем вот так!» — и не побоялась этого. Потому что у всех было свое представление о том, какой он, Венедиктов. Но мало кто знал, какой он на самом деле.

                                        * * *

В 2013-м, спустя два года работы на «Эхе» продюсером, гостевым продюсером, я снова заскучала и начала искать, как и где еще могу поработать. Так обо мне услышала помощница Алексея Венедиктова Катя, которая уезжала на месяц в командировку, на стажировку в Штаты, и искала себе замену на это время. И она стала приглядываться ко мне. И вот меня решили до ее отъезда «опробовать» на работе в общественном штабе по наблюдению за выборами мэра Москвы. Этот штаб тогда только-только открылся, и Венедиктов был инициатором его создания и руководителем. Он сказал: «Ну, я не верю в эту затею». В меня, значит, он не верил. Но добавил: «Ну вот попробуй, у меня есть штаб, займись там чем-нибудь». Я «чем-нибудь» и занялась. В штабе я должна была сама придумывать себе работу, и в основном ее суть была в том, чтобы избавлять Венедиктова от работы. Поэтому я взяла на себя все коммуникации со СМИ, журналистами, то есть пресс-служба была на мне.

Я брала на себя организацию работы внутри штаба, коммуникации самого Венедиктова, его встречи, график в дни работы штаба. И еще коммуникации с представителями власти и партий. И собственно, это была моя проверка, которую, как мне кажется, я прошла. И постепенно Венедиктов и Катя все чаще стали брать меня с собой на какие-то мероприятия — нужно было посмотреть, как я смогу сойтись с Венедиктовым. Потому что если я буду работать с ним, то должна буду это делать много и часто, постоянно. Как минимум я должна быть ему не противна как человек. Конечно, он мог смириться с тем, что я всего на месяц, но было бы хорошо, если бы я была ему скорее приятна, нежели «ну так себе, сойдет». В итоге Катя уехала на стажировку, а я стала замещающим помощником главного редактора. И это было очень сложно и очень интенсивно. У нас было очень много работы, проектов.

Венедиктов меня сначала не разглядел, хотя позже он очень часто говорил: «Как я мог тебя не заметить?». Сначала ему казалось, что я рано или поздно уйду из редакции, как обычно со стажерами и случается. К слову, из того самого потока стажеров никто из ребят, кто вместе со мной пришел на радиостанцию, не остался на «Эхе». И кстати, все в университете тоже были удивлены, когда узнали, что я работаю на «Эхе», потому что меня недооценивали, не замечали и, мягко говоря, не любили. Были даже случаи, когда преподавательница меня унижала перед всеми. Например, у меня были дреды, и она могла публично хватать меня за них. Еще она шантажировала студентов, говорила, что не поставит им зачеты, хамила, огрызалась, а все сидели и молчали. Это тоже причина того, что я была рада сбежать из университета туда, где меня ценят, где я могу показать себя, потому что ни я не любила университет, ни он меня не любил.

Через месяц, когда Катя вернулась со стажировки, она стала расспрашивать, как у меня дела, чем я занималась, а затем сказала: «Слушай, я больше не могу, я увольняюсь». А я… Я очень устала, и это было совсем не то, чем я хотела заниматься. Но я и не знала, чем хотела заниматься! А еще мой молодой человек был против того, чтобы я работала на «Эхе», — ему не нравилось, что я, в частности, так много времени провожу с Венедиктовым, ну и вообще, что была занята в режиме 24/7. А Венедиктов мне говорил, что я для него выносной кислородный баллон, выносной аккумулятор. Реально, он настолько загорелся мной, моей энергией и тем, что мы можем с ним очень много сделать. Мы так быстро друг к другу подстроились, друг друга дополняли, договаривали друг за другом какие-то фразы, очень много всего придумывали, ему нравился мой быстрый пытливый ум. И когда я уходила с «Эха» (на несколько месяцев, а потом вернулась), я оставила около двадцати проектов, которые мы запустили, но не доделали. Венедиктову нравились мои амбиции. А мне больше всего нравилось, что он, в отличие от всех остальных возрастных сотрудников, не отталкивал меня, не ревновал, не завидовал. А наоборот, подпитывал меня.

Наверное, здесь не последнюю роль сыграло его учительское прошлое, его учительский характер, и у него одной из задач было, конечно же, растить новое поколение и замену себе, замену для нового «Эха». Но за месяц работы его помощником я так устала! Это была жуткая беготня, я почти не спала, не понимала, что происходит, чего я хочу, хочу ли я вот так работать и куда все это приведет. У меня произошло выгорание, и я, наверное, была просто не готова к этой должности. А еще я должна была успевать быть «примерной женой» для моего молодого человека. Но, к сожалению, ему это было совершенно не нужно. Слава богу, я поняла это достаточно рано, но тем не менее на это понадобилось время. Через четыре месяца отношений я собрала вещи, ушла от этого мужчины и вернулась на «Эхо Москвы». Вернулась я так: меня опять подобрала и заметила помощница Венедиктова Катя, которая предложила организовать нашу встречу. И мы встретились с Венедиктовым, как сейчас помню, в ресторане «Китайская грамота». Он сказал: «Возвращайся на любую должность, какую хочешь. Занимайся чем хочешь». Он понимал, конечно, что к той нагрузке, которую он мне дал за тот месяц, я просто не была готова, потому что была молоденькой девочкой, а не как он — прожженным мастодонтом журналистики. Однако я сказала, что все-таки хочу быть его помощником, готова брать любые проекты, готова вернуться. Катя, помню, тогда смеялась: мол, те задачи, которые я выполняла как помощник, совершенно не совпадали с теми, которые делала она, поэтому мы с ней никак не конкурентки друг другу. И она, может, даже не понимала, как я могла всем этим заниматься. А я занималась, как уже говорила, в основном встречами, коммуникациями, медиапроектами, инфопартнерством и только потом уже — совсем немножко — эфирной работой. Катя же занималась очень много финансовыми, логистическими делами, документооборотом.

                                        * * *

Мне нравилось доказывать самой себе и окружающим, что я могу и умею что-то делать. Да-да, у меня была какая-то жуткая закомплексованность — комплекс отличницы, понятное дело. Мне хотелось, чтобы мной гордились родители, чтобы я могла сказать: «Вот, смотрите! Я смогла чего-то добиться сама». Мне хотелось утереть нос преподавателям в университете, своим однокурсникам, которые меня недооценивали. Но в первую очередь мне хотелось самой себе доказать, что я не забитый гадкий утенок, что могу очень многое, — главное, чтобы у меня была для этого площадка, платформа. И еще нужно, чтобы хотя бы один человек в меня поверил. Пусть не целая команда, но хотя бы один человек! И для меня это был, конечно, Алексей Алексеевич.

Я уверена, что до сих пор многие из моих бывших коллег с «Эха» не знают, чем я занималась, и не понимают, какую работу проделывала на радиостанции. И многие из них не знают, что те передачи, которые они ведут до сих пор, были придуманы и запущены в эфир именно мной. Это и «На двух стульях» — передача с послами иностранных государств. Это и ночной эфир «Один» (он же «Одна»). И «Дорожную карту» я докручивала. Были и такие эфиры, которые уже вышли из сетки передач, например «Не глянец». Ну и до сих пор выходит самая первая передача про благотворительность в российском медиаполе — передача «Чувствительно».

Еще было много-много всяких проектов, в том числе на сайте. Но мне очень хотелось быть, а не казаться. Это случилось потом — весь этот информационный шум, образ и феномен Леси Рябцевой и так далее. Первым делом мне хотелось работать и делать очень много клевых вещей. Тем более что у меня были (и есть!) инструменты и возможности делать по-настоящему отличные вещи и менять мир к лучшему.

При этом у меня не было совсем никакого желания пиариться. Даже более того, я не хотела выходить в эфир, а Венедиктов, наоборот, заставлял меня и говорил: «Ты обязана, ты должна идти…». И это было интересно и прикольно, но это не было моим. Однако Венедиктов твердил: «Нет, ты должна, у тебя это есть. Просто нужно найти тот формат, тот вид, в котором ты будешь согласна это делать. И тебе будет комфортно. Но это не будет теплой водичкой». Он все время бесился, что некоторые люди перестают хотеть чего-то нового, перестают открываться и не выходят из зоны комфорта. Они остаются в теплой водичке, потому что так лучше всего и удобнее всего.

А я не боюсь: а) брать на себя ответственность и б) выходить из этой самой зоны комфорта и все время устраивать самой себе какие-то челленджи и испытания.

С моей стороны одним из условий того, что я пойду в эфир и сяду перед микрофоном, был запуск передачи про благотворительность «Чувствительно». Я сказала Венедиктову, что соглашусь пойти в эфир, только если эта передача появится. И она появилась.