Бесплатный фрагмент - Изображая зло

Глава 1. Инферион

Огибая лужи и перепрыгивая через бордюры, по тёмной улице двигался мужчина. Поджарый, высокий, с волосами цвета соломы — спустя тринадцать лет в нём вполне угадывались черты прежнего Александра Кроули. На его выгодное положение указывало практически всё: дорогой покрой пальто, фирменный белоснежный костюм, который не пользовался популярностью из-за необходимости блюсти чистоту, золотые запонки, марка недавно выпущенных в продажу швейцарских часов. Внешне Александр выглядел человеком состоятельным, оттого стороннему наблюдателю показался бы странным тот факт, что он бесстрашно передвигался по кварталу, куда ходить остерегались даже местные. Это была территория условного беззакония, процент преступности там побил все рекорды. Из-за дурной славы люди объезжали квартал стороной и порой слагали совсем уж невероятные легенды.

Александр не впервые туда забредал. Скорее всего, будь он кем-то другим, нарвался бы на неприятности в лице так называемых «обитателей подземного царства». Но каждая собака знала, что с ним лучше не связываться. В их глазах Александр Кроули обладал неограниченной властью. Он казался каким-то мифическим персонажем, сильным, опасным, а главное, непредсказуемым.

Укрывшись под козырьком здания, он закрыл зонт, стряхнул дождевые капли и вошёл внутрь. Завидев гостя, охранники мигом расступились, пропуская Кроули в пахнувшее теплом и пряностями помещение. Один из работников услужливо забрал у него верхнюю одежду и мокрый зонт. Задавать вопросы никто не решался, ровно как и интересоваться целью визита. Александр Кроули был тем редким клиентом, который имел бесспорное право делать всё что угодно. Полураздетые девушки, обычно глядевшие на посетителей с вызовом и ухмылками, опустили глаза, некоторые даже попытались прикрыться шалью. Ни одна из них Александру не была нужна: он пришёл не за сексуальными развлечениями.

На верхнем этаже, в пёстрой комнате его поджидала хозяйка борделя. Мало кто мог бы догадаться по внешнему виду этой сильной волевой женщины, чем она занималась; о гиблой репутации свидетельствовала разве что развязность поведения — но кто из нынешнего времени не развязен? Загорелая, плотно сбитая, с длинными тёмными волосами, красиво убранными на затылке, Урсула заведомо не пользовалась косметикой. Она была полностью уверена в своей неотразимости, чем могла похвастать не каждая её соратница.

— Входите, мистер Кроули, — мягко улыбаясь, она пригласила гостя в свои покои.

Александр ловко обогнул стоявший посреди комнаты кофейный столик и присел в предложенное пухлое кресло.

— Вы ведь пришли не ради душевных разговоров? — женщина чиркнула спичкой и подожгла кончик сигареты. — Впрочем, выслушать вас могу, хотя у меня нет образования психолога.

— Пожелай я исповедаться, обратился бы к священнику.

— Вряд ли. Многие мужчины снимают девушек отнюдь не из-за секса. Вы не представляете, сколько трагических историй доходит до наших ушей, а всё, что мы можем — прижать бедняг к груди, словно возлюбленных, — глаза Урсулы потемнели. — Что вас интересует, мистер Кроули?

— Для начала я хочу понять причину повсеместного сожжения борделей в стране. Ваш, миссис Фостер, один из немногих уцелевших.

— Мои люди соблюдают законы.

— Думаю, дело не только в этом.

— Вы правы, — Урсула постучала окурком по дну пепельницы. — И всё же нас спасает абсолютная законность заведения.

— Значит, те бордели были незаконными?

— Не совсем. Мистер Кроули, вам не приходило в голову, что те, кто стоят за массовым уничтожением борделей, борятся вовсе не с проституцией, а с рабством? — Урсула деликатно выдержала паузу, предлагая гостю время на осмысление. — Не одного вас волнует эта проблема. Когда наш бизнес подвергся угрозе, я решила выяснить, чем отличаются те дома, почему именно их сжигают. Оказалось, туда привозят девушек из других, неблагополучных стран. Похищают, отнимают документы или же обещают высокую зарплату, заманивают и превращают в секс — рабынь. Рабство сейчас больная тема, мистер Кроули. Хвала богам, мой дом не причастен ко всем этим ужасам. Все девушки находятся здесь по собственной воле, у них есть врачи, страховка. Все их права соблюдены.

— Вот, значит, в чём дело. Я не зря к вам обратился, миссис Фостер. Вы меня не подвели.

— Я умная женщина. Я умею выживать в этом мире.

Александр молитвенно соединил ладони и прислонил к губам. Задумчивый взгляд тёплых медовых глаз устремился в пространство.

— А вы не в курсе, кто эти неизвестные? — полюбопытствовала Урсула.

— В узких кругах их называют Рыцарями Ночи. Эта слаженная группировка объявила о себе пару лет назад и за короткий срок успела многое наворотить. Я считаю, Рыцарей готовили: они отличаются крайней жестокостью, неспособностью к малейшему проявлению милосердия, дисциплинированностью и, главное, профессионализмом. У них явно есть командир. Но пока он держится в стороне.

— Может, они из какой-нибудь религиозной конфессии?

— Увы. Это бы сразу бросилось в глаза. Нет, они абсолютно политизированы. До последнего момента я не знал, почему их привлекли бордели: в Европе проституция легализована. Но теперь понял, какую они преследуют цель. Дело даже не в рабстве — рабство будет всегда, только в другой форме. Нет, они хотят лишить власти одного очень могущественного человека.

— Кого?

— Кто заправляет притонами, конечно.

Тонко выщипанные брови Урсулы поползли вверх.

— Мафию?

Александр коротко кивнул.

— Насколько мне известно, с мафией у вас проблем нет.

— Откуда? — он направил на неё цепкий взгляд.

— Я же сказала, я умею выживать. И потом, мы из одной колоды, мистер Кроули. Сшиты из одного материала. Я должна гнить в тюрьме, помните? Из-за какого-то кретина мой бизнес, моя жизнь, надежды — всё было бы разбито. Меня хотели арестовать, но вы, — Урсула подалась вперёд, жадно вглядываясь в гладко выбритое сосредоточенное лицо мужчины. — Вы спасли меня. Подарили свободу.

— Вы были невиновны, я просто…

— Ой, да кто обращает внимание на жалкие лепетания старой шлюхи? Меня бросили бы за решётку, не будь я такой же, как вы!

Рука миссис Фостер с аккуратными, покрытыми прозрачным лаком ногтями коснулась ладони Александра. Он не отстранился, позволяя женщине подобраться ближе, от кончиков пальцев до воротника рубашки, вниз по золотым запонкам к пряжке ремня. Урсула была немолодой, но ухоженной и приятной. От неё не несло одурманивающе-сладкими духами, тело пахло естественными соками, и это ему нравилось.

— Нас породил ад, — прошептала она, расстёгивая молнию на брюках.

Александр схватил Урсулу за волосы и оттянул их назад. Сжав челюсти, женщина покорно заглянула ему в глаза — там плескалось море холодности и не было ни малейшего намёка на желание.

— Вы мне не противны, — низким голосом ответил он. — Но если захочу потрахаться, подберу другую. Не из борделя.

— Как грубо, — Урсула поморщилась. — Словно мы животные какие-нибудь.

Александр отпустил её, застегнул ширинку и поднялся с кресла, оставляя женщину беспомощно лежать на ковре. Она проводила его странным, слегка испуганным взглядом.

— Нет. Не животные, — произнёс он, приблизившись к тёмному окну. На улице сгустилась ночь, неровный свет фонарей едва справлялся с мраком.

— Не хотите пачкаться шлюхой? — потирая шею, Урсула поднялась на ноги и отправилась к шкафчику за припрятанным коньяком. — А вы не из тех… Другие мужчины берут здешних девушек и как-то не думают, сколько раз они побывали в чужих объятиях. Предпочитают всяких экзотических красавиц, смугляночек со сложными именами, или похожих на звёзд. Я всё про это знаю. Знаю, что каждая девушка надеется встретить любовь, настоящую, вечную, но так погрязла во всей этой заразе, которая именуется проституцией, что уже не может иначе жить. Повадки, привычки, мышление, психика, даже чёртова походка пропитаны развратом, доступностью, жаждой секса. А вы…, — губы раздвинулись, обнажив белые зубы. — Вы чистюля. Самолюбивый засранец. Педант. Живёте ради себя самого. Мы для вас грязные. Неудачники, которые только и умеем что раздвигать ноги. И вы всегда будете смотреть на нас свысока. Вы и другие мужчины, трахающие моих девочек. Но знаете что? — Урсула облокотилась о столик. — Когда-нибудь на вас посмотрят свысока. Однажды и вы окажетесь недостаточно хороши!

— Только не говорите, что весь этот душещипательный монолог родился потому, что я не дал вам отсосать, миссис Фостер, — Кроули устало вздохнул. — Вы слишком подвержены эмоциям, контролируйте себя, в конце-то концов.

— Посмотрим, как вы будете себя контролировать! — прошипела женщина и вынула толстую колоду аспидно-чёрных карт.

— Не надо.

— Я была уверена, вы в курсе, что это такое, — она поцеловала колоду. — И не ошиблась.

— Они предвещают беду.

— Они глаголют истину.

— Ценой крови.

— Вы пришли сюда за ответами, мистер Кроули. Инферион удовлетворит все ваши пожелания.

С этими словами Урсула с размаху бросила в него карты. Как лезвие, рассекая воздух, они полетели в мужчину. Александр инстинктивно прикрылся руками, защищая горло. Несколько карт всё же порезали кожу, а ловкие пальцы вдруг поймали одну — невольно, неосознанно.

Урсула вышла вперёд, чтобы прочесть рисунок. Алчность застыла на её лице при виде выступившей крови. Обагренная чёрная карта гласила: «Судья».

— На вашей безупречности балансируют весы Ада, — Урсула процитировала надпись.

— Моей?

— Эта карта символизирует вашу сущность, мистер Кроули. Вы по натуре Судья. Решаете, кто имеет право на жизнь, а кто нет. Одним даёте шанс, у других отнимаете. Ни деньги, никакие другие ценности не влияют на тот исход, что вы предписываете. Ад содрогается пред вашей справедливостью. Вы — тёмная сторона Фемиды. Это не божественное всепрощение. Это воздаяние по заслугам — через пытки и муки к смерти.

Александр не сомневался в правдивости услышанного. Единственная причина, по которой он обратился к Урсуле — её мистическая натура. Архаичное, издревле занесённое в разряд преступлений колдовское начало, отринутое моралью и перечёркнутое здравым смыслом. Он сам был бокором. Впервые встретившись, они сразу почувствовали друг друга. Урсула не представляла опасности, её способности ограничивались виртуозным владением гадальными картами, в частности Инферионом — адской колодой, куда были занесены все оттенки одержимости, человеческого зла, духовной тьмы. Александр терпеть не мог предсказания. Как любой смертный, он терзался любопытством насчёт грядущего, карты соблазняли не хуже опытной шлюхи, строящей из себя стыдливицу, и, как всякий искатель, сталкивался с чудовищным обманом ожиданий — стыдливица оказывалась шлюхой. Мамаша Фостер побаивалась его: она имела дело с практиком вуду, который до смерти мучил людей, даже не прикасаясь к ним. Одно успокаивало женщину: Александр никогда никого не трогал просто так, от скуки или жажды удовольствия. Его жертвами становились приговорённые к смерти — преступники, масштаб деяний которых мог покрыть небо и землю, но против которых были бессильны государственные законы. Александр сам выносил приговор. И потому Урсула знала, он не причинит ей вреда. Что могла сделать проститутка? Разве что указать путь.

Позволяла она себе и дерзкие игры. Урсула была женщиной страстной, а Александр, несомненно, её привлекал. Урсуле впервые довелось общаться с мужчиной, который, не будучи импотентом, оставался равнодушен к ласкам и даже насмехался над ними: бывалую в плотских утехах это дразнило, вызывая острый аппетит, как у голодного перед едой. Азарт придавал движениям резвости, настроение менял быстро, — и вот только-только оттасканная за волосы, пошатывающаяся на ногах мамаша Фостер уже уверенной кошачьей поступью приближалась к застывшему, как изваяние изо льда, детективу.

— А здесь то, что предстоит испытать, — Урсула указала на карту, примостившуюся на его ботинке. — «Опыт суровости Зла направляет гнев». Неистовый.

— Что это значит?

— Это значит, что совсем скоро гнев станет вашим попутчиком.

— Обычно я сдержан в чувствах, — Александр поднял таинственную карту, в полёте порезавшую ему кисть. — Не представляю, что может вызвать во мне гнев, да ещё подобного рода.

— Инферион отвечает на все вопросы, — Урсула лукаво улыбнулась и жестом обвела комнату. — Разве вы не заметили его?

— Кого?

— Своего врага.

Прямо напротив Александра полыхал странно выделявшийся из прочих символ.

«Жезлоносец».

Медленно и опасливо Александр поднял роковую карту.

— Это ваш враг, — пояснила Урсула. — Могущественный, легендарный. «Вверенным ему Жезлом он пронзает сферы, скрепляет печати, олицетворяет власть Ада».

— Вы сказали легендарный?

— В разных поверьях Жезлоносец предстаёт под разными именами, но суть у него одна. Рождение этого демиурга прописано в Древе Судьбы с начала сотворения мира, — женщина с подозрением покосилась на собеседника. — При мне ещё ни разу карта Жезлоносца не выпадала. Не думала, что увижу её в действии.

— Враг, — Александр завороженно разглядывал багровый знак. — Вы уверены в толкованиях? Что если всё это ошибка?

— Ошибка? — будто оскорбившись, мамаша Фостер указала на ещё одну карту, прилагавшуюся к предыдущей и расположенную так, будто она оттеняла загадочного Жезлоносца. — Читайте, читайте, что здесь написано! «Сошествие: ступени в бездну есть путь к Владычеству». Он будет великолепным, ваш враг! Само его существование вас прогневает. Потому что вы не сможете от него избавиться, не сможете побороть!

Урсула словно вошла в раж. Её глаза полыхали торжеством, грудь вздымалась.

— Бред, — ответил Кроули и с отвращением бросил карту. — Сказки для дураков!

— Когда-то и вы считали вуду сказкой. Или нет?

— Вуду — это сила. Энергия.

— Неубедительно для обычных людей.

— Я не обычный человек.

— Поэтому у вас необычный враг, — Урсула подошла к мужчине вплотную. — Я знаю, что у вас есть власть, мистер Кроули. Не найдётся ни одной двери, которую бы вы не распахнули. А теперь представьте появление того, кто поставит вашу власть под удар.

— Я убью его.

— Он не отмечен в качестве жертвы, — Урсула вздохнула с притворным сожалением. — Кем бы ни был этот человек, он знаком с магией столь же прекрасно, как вы. И каждый его шаг будет только распалять ваш гнев.

Александр не хотел больше обсуждать эту тему. Урсуле разговор доставлял немалое наслаждение, а потворствовать продажной шлюхе было выше его сил, к тому же предсказания несли неопределённость, из-за чего количество вопросов страшно прогрессировало.

— Пусть будет, что будет, — Александр вновь надел маску отстранённости.

— Разве вам не интересно знать…, — начала было она, но Кроули резко оборвал:

— Что толку? Почему меня должен беспокоить человек, с которым я даже не знаком? Пока что его вообще не существует.

— Карты указывают, что вы крепко связаны друг с другом, что союз между вами невозможен, — Урсула с какой-то пошлой фальшивой царственностью заняла кресло, её загорелое лицо укрылось в полумраке. — Судьба настигнет обоих. Никому не под силу сбежать от рока.

— Что определяет рок?

— Ход истории. Сиюминутный выбор.

— Где граница между выбором и предопределением?

— Она лежит между случайностью и необходимостью. Выбор случаен. Это свобода. Предопределённостью движет необходимость.

— Значит, наша вражда с некой…, — Александр пытался подобрать подходящее слово, — легендарной личностью порождена необходимостью? Но для чего?

— Для чего? Почему? Зачем? За что? — Урсула театрально закатила глаза. — Я слышу эти вопросы каждый раз, когда раскрываю карты. Стоит человеку узнать, что его ждёт несчастье, смерть, он впадает в отчаяние, рвёт на себе волосы и начинает искать Бога. Бежит за высшей справедливостью, надеясь, что его пожалеют. Бесполезно! Бесполезно прятаться, бесполезно задавать вопросы, мистер Кроули. Хотите, расскажу одну восточную сказку? Однажды волхв предсказал султану, что его красавица-дочь, отрада очей, вскоре умрёт. Испугавшись, что с султаншей расправятся в гареме змеюки — соперницы, он велел построить высокую неприступную башню, где бы она жила, ни в чём не нуждаясь. Но в день, когда башня была построена, султанша умерла. Кажется, от укуса кобры.

— Даже если бы султану ничего не сказали, она бы всё равно погибла, — ответил тот. — Получается, исход заранее известен, а свободный выбор ничего не меняет?

— Исход определён необходимостью. В чём необходимость смерти, мистер Кроули? Не в том ли, чтобы исполнить предназначение, с которым явился в мир, не в том ли, чтобы толкнуть историю на новый виток развития?

— Возможно.

О чём подумал в тот момент Александр, Урсула не смогла бы сказать при всей своей проницательности. Глаза детектива потемнели, будто в воспоминаниях пронеслась целая жизнь. Таким она его ещё не видела. Сколько трагедий Александр вынес прежде, чем обрёл силы, достиг власти? Впервые женщина задумалась над этим, увидев тени прошлого на сникшем лице. Повинуясь импульсу, Урсула покинула кресло и смело к нему шагнула. Нежное прикосновение к щеке отвлекло Александра от размышлений. Она намеревалась вернуть расположение, показав полную самозабвенную готовность обогреть и приласкать. Однако детектив отвёл протянутую руку и посмотрел на Урсулу так, словно столкнулся с чем-то непозволительным и ужасным.

Одного его сурового взгляда вполне хватило, чтобы заставить ведьму отойти в сторону.

— На пути вы встречали немало недоброжелателей, — сочувствующе прошептала она. — Разучились доверять людям? Клянусь, далеко не все желают вам зла. Не запирайтесь в кокон. Не надо отвергать тех, кто искренне хочет помочь.

— Вы это о себе?

— Я вижу гораздо больше, чем может показаться. Я хорошо разбираюсь в чужих сердцах. Ваше покрыто коркой льда, настолько крепкой, что её и лезвием меча не пронзить, но иногда солнце всё же проникает внутрь, освещая самое сокровенное. В такие минуты вы снимаете маску, становитесь настоящим.

— Ну, а вы? Обнажаете своё сердце? Обнажали ли вообще когда-нибудь? — Александр выдавил ядовитую ухмылку, а затем схватил Урсулу за локоть и резко подтащил к себе. — Суккуб… Кому как не вам известно, что в нашем мире нет ничего настоящего! И это место… оно пропитано ложью. Вся ваша натура — ложь. Сколь бы убедительно вы ни говорили, ничто не изменит вашей сущности. А мы ведь похожи, миссис Фостер. Похожи больше, чем может показаться! Нам не познать другой жизни. Для таких, как мы, нет завтрашнего дня — это и есть цена нисхождения в ад. Цена Сошествия.

Невесомым движением он провёл по волосам Урсулы, коснулся её пухлых губ своими, пробуя на вкус. В поцелуе не было желания, Александр действовал с сугубо исследовательским интересом, словно ставил научный опыт. Его губы были равнодушны и холодны. Поняв, что обманулась, Урсула сама оттолкнула Кроули — она не легла бы с мертвецом ни за какие деньги. Совсем не удивившись её реакции, Александр гадко улыбнулся и брезгливо вытер рот.

— Все желают зла, миссис Фостер. Даже в самой чистой душе обитает тьма. Люди такие, какие есть. Никому не дано судить их природу.

Глава 2. Начало войны

Шлёпая по лужам, при резких поворотах врезаясь в углы зданий, по лондонским улицам нёсся мужчина — взмокший, уставший, но упорно продолжавший бежать. Его лицо заливала кровь, багровые пятна покрыли и штаны, и куртку — араб только что разбился на машине. Преследователи, которые и подстроили аварию, устроили жестокую гонку: Рыцарей Ночи он замечал в каждом переулке. Дорогу в темноте разобрать было трудно. Несколько раз мужчина падал, срывал кожу с ладоней и расшибал колени.

Стоило ему свернуть в очередной проулок, как внезапно впереди выскочил автомобиль. Араб подумал о том, что стоит развернуться, но люди в масках показались прямо из-за спины. Нижнюю часть их лиц прикрывала ткань, обманчивый свет фонарей отразил алчные глаза.

— Мустафа!

Он обернулся на голос. Из машины вышел человек, которого он никогда прежде не видел.

— Вы кто?

— Разве твой хозяин обо мне не рассказывал?

— Кем бы вы ни были, Ибрагим с вас шкуру спустит! Вы не знаете, с кем связались!

Один из Рыцарей подлетел, как буря, и щедро ударил Мустафу под дых. Тот согнулся пополам и закашлял.

— Следи за языком, тварь! — прорычал Рыцарь и отодвинулся в сторону с чувством выполненного долга.

— Моим людям не нравится, когда на меня повышают голос, — пояснил неизвестный и соблаговолил выступить из тени.

Теперь Мустафа хорошо мог разглядеть нежданного собеседника. Пугливый взгляд заскользил по аккуратно уложенным чёрным волосам, резким, как у хищника, чертам лица, а затем натолкнулся на странную особенность — обесцвеченный, белёсый правый глаз, который резко контрастировал с обсидиановым левым.

— Чего вы хотите? — спросил Мустафа, принимая поражение.

— Передай Ибрагиму, я закрываю его бизнес. Отныне его восточные коллеги никого не продадут в рабство как шлюху. Это моя земля, — незнакомец сделал паузу. — Или я заставлю твоего хозяина смотреть, как Европа будет захлёбываться грязной арабской кровью.

Ибрагим Хассан не достиг бы своего положения, если бы не соглашался идти на риск. Бояться он перестал давно; жизнь состояла из борьбы, и страх за собственную шкуру не имел веса — по сравнению со страхом лишиться той власти, что загребли его крепкие руки. За долгие годы у Хассана выработалась великолепная интуиция: надвигавшуюся опасность он распознавал быстро. Поэтому, когда охрана ввела в кабинет его сподручного Мустафу, насмерть перепуганного и с разбитым лицом, Ибрагим понял, что накануне произошло нечто из ряда вон выходящее… Мустафу трясло так, словно он побывал в аду.

— Ради Аллаха, скажи, что случилось?

— Это всё они!

— Они?

— Рыцари Ночи, или как их там… Они сожгли ещё один притон!

— Что?

— Наш бордель сожгли… Никто не выбрался… Ты не поверишь, они заперли и заживо сожгли всех, кто там был! О, Аллах, когда кончится этот кошмар?!

— Ты видел этих ублюдков?

— Как тебя сейчас!

— Запомнил лица?

— Они были в масках. Они… они меня преследовали. Знали, что я приду в тот притон, они знали и выжидали! На моих глазах сожгли всю охрану! Я слышал крики несчастных, видел, как пламя пожирало тела! О, Аллах, прости нам грехи наши! Я ехал на машине, хотел скрыться, но они не позволили… Гнались за мной. Я врезался в столб. Еле выбрался. Бросился бежать, но они окружили… Они были повсюду, Ибрагим! Как будто весь Лондон кишел ими!

— Ты бредишь.

— Клянусь, клянусь, Ибрагим!

— Что было дальше? Что они тебе сказали?

— Ты не поверишь, — голос Мустафы понизился до шёпота. — Ко мне вышел их хозяин. Я видел их главного, Ибрагим!

— Ты уверен?

— Он сам сказал, что эти Рыцари — его люди.

— Почему он решил показаться? Почему заговорил с тобой? — предчувствуя неладное, Хассан схватился за чётки.

— Он хотел, чтобы ты услышал его слова. Через меня передаёт послание. Поэтому и не убил, как остальных.

— И что я должен услышать?

— Он сказал, что закрывает твой бизнес. Что ни ты, ни твои коллеги больше никого не продадут в рабство, — Мустафа испуганно отступил назад, заметив ярость в глазах Ибрагима. — Сказал, что это его земля. Если ты не смиришься, он зальёт Европу арабской кровью.

— Вот шайтан! — заорал тот и принялся мерить шагами кабинет. — Да кто он такой? Откуда взялся этот урод? Что он о себе возомнил?

— Он не назвал своё имя. Но его люди… Они ему очень преданны. Я ответил, мол, Ибрагим шкуру спустит, а этим шакалам мои слова не понравились. Он даже команды никакой не давал, те сами за него заступились, поколотили меня…

— Эти Рыцари стали большой проблемой. Из кое-каких источников я узнал, что большинство этих шакалов — бывшие националисты, не так давно чинившие мелкие уличные беспорядки. Как хотя бы выглядит их хозяин, можешь описать?

Мустафа растерялся.

— Ну?!

— Его сложно описать. Он какой-то не такой.

— Чего ты мелешь? Какой ещё не такой?

— У него глаза разноцветные. Один чёрный. Не карий, а именно чёрный, как смола. Вторым глазом он вроде как не видит.

— Высокого роста, низкого?

— Высокий, выше меня. Брюнет.

— Уже кое-что.

— Милосердный Аллах, да вот же он!

Мустафа едва не задохнулся, когда увидел на экране человека, о котором говорил. Громкость была убавлена, поэтому никто на телевизор внимания не обращал.

Мустафа вначале даже решил, что это обман зрения. тем не менее, мужчина, минувшей ночью возглавлявший налёт, как ни в чём не бывало давал интервью в прямом эфире.

— Он? — Ибрагим удивился не меньше сподручного. — Ты точно уверен?

— Я что, похож на идиота? Или на слепого?

Ибрагим пропустил выпад мимо ушей и нажал на пульт, усиливая звук.

Неизвестный полностью отвечал описанию Мустафы. С непринуждённым видом он что-то рассказывал сидевшей напротив ведущей. Девушка с микрофоном в руке посылала кокетливые улыбки.

— Вас называют самым перспективным политиком века. Какого это — находиться в центре внимания, оправдывать ожидания тех, кто вверил вам власть?

— Власть мне никто не вверял, я забрал её силой, — поймав изумление на лице ведущей, мужчина мягко рассмеялся. — Шутка. На самом деле нет ничего дороже надежд моих сторонников. Они укрепляют во мне веру.

— И во что же вы верите? — завороженно спросила девушка.

— Я верю, что вместе нам удастся изменить мир. Изменить к лучшему. Мы не позволим врагам подорвать устои, разрушить нашу жизнь. Великая Римская империя пала, когда на её территорию пришли варвары и объявили себя полноправными гражданами. Варвары вытеснили настоящих римлян. Нельзя допустить, чтобы история повторилась. Подорванная экономика, делёж городов, терроризм — лишь малая доля того, что получил европеец, пустив на порог своего дома волка в овечьей шкуре.

— Вы не боитесь, что вас обвинят в нацизме?

— Если нацизмом называют желание защитить родину, культуру и самобытность, пусть обвиняют. Стыдно бояться собак, лающих на караван. Что бы человек ни делал, им всегда будут недовольны. Пора уже понять, это движение не остановить. Если в прошлом совершил ошибку, жди, когда последствия ударят по тебе, — разноцветные глаза обратились в камеру. — От последствий нельзя уйти. Рано или поздно наступает час расплаты. Вопрос лишь в том, какова цена. Если ошибка велика, платить придётся очень и очень дорого.

— Спасибо, что пришли на передачу, господин Тессера. Уверена, после этого интервью ваш рейтинг подскочит.

Мустафа перевёл недоумённый взгляд на хозяина. Густые брови Хассана сошлись на переносице, губы сжались в тонкую линию.

— Что всё это значит? — осторожно спросил Мустафа.

— Это значит, нам объявили войну.

— Войну? Нацисты?

— Теперь у них появился лидер. Очевидно, он подмял их мелкие шайки. Наших противников уже ничего не сдерживает, — Ибрагим от злости скрипнул зубами. — От змеи следует избавиться, пока она ещё маленькая. Господин Тессера… Кем бы вы ни были, я найду способ заставить вас замолчать!

— Извини, если отвлекаю. Я принесла чай.

Мэри Говард прошла в кабинет и водрузила на стол поднос. Воздух наполнился приятным ароматом трав.

Мелькарт отвлёкся от бумаг и поднял взгляд на женщину.

— Спасибо, Мэри. Чай будет весьма кстати.

Она кивнула и собиралась уйти, но голос Мелькарта задержал её.

— Сегодня с нами ужинает Гектор.

— Тогда я подам блюдо на три персоны. Будут ли особые распоряжения?

— Нет, — он снова погрузился в бумаги.

Уходя, Мэри прикрыла за собой дверь.

Многие опасались смотреть её хозяину в глаза: они казались ужасающими и производили странное впечатление. Мелькарт лишился возможности видеть правым глазом, — зрачок залила белизна, и он будто бы опустел. Левый, аспидно-чёрный, внушал чувство тревоги.

Тринадцать лет назад Рид Картрайт и Морган Айронс привезли мальчика в Марокко. Привезли со страшными новостями: любимая госпожа, будучи обманутой предателями, рассталась с жизнью, защищая наследника. Мэри едва в это поверила. Гибель фрау Морреаф для всех стала серьёзным испытанием. От душевных терзаний Мэри отвлекало плачевное состояние Мелькарта: ему требовался постоянный уход. Наёмники сразу же вернулись в Англию: компания нуждалась в перестановке сил, — и они оставили его на попечение экономки. Сколько пришлось пережить Мэри и беспомощному Мелькарту, вспоминать не хотелось: это было худшее время. Она его выходила. Выходила, применив все чудеса женской жалости.

Они ничем не были обязаны друг другу. После трагической смерти фрау Морреаф, если бы Мэри захотела уйти, никто бы её останавливать не стал. Но она увидела в мальчике птенца своей госпожи, детёныша, которого Виктория однажды привезла показать. Оставаясь преданной до самого конца, Мэри взяла на себя ответственность за его судьбу.

Считал ли он экономку своим другом? Пожалуй. Мелькарт понимал, что многим обязан этой степенной рассудительной женщине. Гости поражались, когда заставали их вместе за одним столом, ведь обычно хозяева не разделяли трапезу с прислугой. Однако Мелькарт отказывался есть, если за стол не садилась Мэри: не обретя за долгие годы собственную семью, он относился к экономке как к некому её подобию. Поэтому забрал из Марокко в Англию и поселил в большом доме в Хаверинге. Мелькарту нужен был человек, которому он мог полностью доверять.

Дом, как и компания, миллиарды, прибежища по всему миру, достался от фрау по наследству. Интерьер Мелькарт почти не менял. Не только из-за того, что ему всё нравилось. Каждая вещь, каждая находившаяся там деталь принадлежала Виктории. Поэтому он по-прежнему изучал бумаги под льющийся свет старомодной лампы, откинувшись на спинку потёртого кресла. Кабинет дышал атмосферой прошлого, но это нисколько не мешало работать.

Мужчина добавил в чай две ложки сахара, помешал и отпил, промывая горло превосходным мягким напитком. Хотел подняться, но боль в ноге дала о себе знать. Мелькарт скривился, несколько раз глубоко вздохнул и потянулся за тростью.

Прошло тринадцать лет, а он так и не сумел избавиться от боли. Врачи разводили руками, не помогла ни одна операция. Сломанная кость давно срослась, но какой-то нерв до сих пор защемляло.

Он повредил ногу при падении. Тот день был самым страшным в его жизни: мужчина вспоминал трагедию с содроганием. Люди называли время лучшим лекарем, но даже оно не излечило рану.

Проломленный об острые камни череп, разбитое тело, красная кровь на неприлично белом снегу. Кровь растекалась всё быстрее, окропляла горы, заполняла собой мир. Густая, со вкусом железа и рождественских сладостей. У Мелькарта не хватало сил слезть с женщины. Он не понимал, что сломал ногу, как не понимал того, что Виктория была мертва. И ненавидел себя за омерзительную беспомощность. Продрогшего от холода, в состоянии беспамятства его оттащили от неподвижного тела. Тяжкая боль накрыла в самолёте, когда мальчик открыл глаза и увидел свою изувеченную ногу. А рядом лежала Виктория. На то, что Мелькарт очнулся, ни Рид, ни Морган внимания не обратили. Рид пытался стереть кровь с посиневшей и сухой кожи женщины и дрожащими руками делал перевязки, а Морган с непроницаемым выражением лица стоял в стороне: он знал, что Виктории больше нет. Рид, похоже, тоже это знал, но верить не хотел. А когда об этом узнал Мелькарт, в кабине самолёта раздался крик. Её вытащили на носилках на территории Англии. Мелькарт проводил взглядом безвольно повисшую руку, которую Рид поспешил убрать фрау на грудь. Нанятый врач поднялся в самолёт, вправил кость и туго обмотал ногу марлей. В следующий раз Мелькарт проснулся уже в другом месте, на варварски роскошной кровати в марокканском особняке. Над ним склонилась миссис Говард и заботливо убрала со лба прядь волос. Мелькарт ослабел настолько, что не разговаривал и почти не двигался. Мэри не отходила ни на шаг, кормила с ложки, как маленького, будила, когда настигали кошмары, и сидела рядом вплоть до рассвета, держа за руку. Она не просто помогла выздороветь, она заставила собраться из раздавленных кусков. Мелькарту время от времени приходилось наблюдать, как Мэри подходит к окну и трясётся от беззвучного плача. Но, замечая его присутствие, она вытирала слёзы и спрашивала, не нужно ли чего-нибудь сделать. Понимала ли она, что сделала гораздо больше, чем от неё ждали?

Гектор Антарес появился к семи.

— Так вот где ты обитаешь, — гость привередливо оглядел помещение. — Забавно.

— Тебе не нравится? — Мелькарт вышел ему навстречу.

— Не то чтобы… Просто странно оказаться в твоём логове. Ведь именно здесь рождаются все твои гениальные идеи?

— Не все, — Мелькарт улыбнулся. — Я рад, что ты приехал.

— Не мог же я проигнорировать приглашение. И потом, ты всё равно бы меня достал, — Гектор завалился на кожаный диван, который располагался прямо напротив зажжённого камина, с независимым видом вытянул ноги и подложил руки под голову. — У меня вообще-то были дела. Так что не думай, будто я приехал только потому, что мне нечем заняться.

— Не хочу вдаваться в подробности твоей личной жизни. Эти слухи про то, что ты стал вегетарианцем, неправда, надеюсь? Миссис Говард приготовила замечательное мясное ассорти, и если ты сейчас откажешься от ужина, я тебя убью.

— Вегетарианцем? Я похож на травоядное?

— Ты похож на человека, у которого семь пятниц на неделе.

Гектор рассмеялся.

— Разве когда-то было иначе? — ответил он. — Я живу ради удовольствий, а вот ради чего живёшь ты, непонятно.

Мелькарт лениво погладил рукоять трости, однако от внимательного взгляда Гектора не укрылось, как напрягся хозяин дома.

— Ты подался в большую политику. Я смотрел интервью. «Стыдно бояться собак, лающих на караван». «Что бы человек ни делал, им всегда будут недовольны». Намеренно издеваешься? Выступаешь против мигрантов из Северной Африки, а сам цитируешь их пословицы. Ты бы ещё Коран прочитал. Неужели твои сторонники настолько тупы, что не замечают очевидного?

— Не все умны, как ты. Людям, этой отаре овец, нужен пастырь. Я веду их в будущее. Будущее, которое определяю сам, — пальцы Мелькарта шаловливо пробежались по стволу трости. — Когда-то меня учили играть на скрипке. Я на удивление хорошо чувствовал музыку, хотя редко брал в руки смычок. Наверное, во мне всё же есть музыкальные таланты, и поверни история в иное русло, я стал бы скрипачом. Но я сделался политиком. И теперь на нервах людских, как на струнах, создаю особую композицию, — в левом чёрном глазу всколыхнулась алчность. — Мне недостаёт оркестра.

— Я понял, — сухо ответил Гектор. — Хочешь, чтобы я тоже заиграл?

— Твою музыку я жажду услышать более всего.

— И какая мне отведена партия?

— Основная.

Гектор кашлянул.

— Ты будешь моей правой рукой, моим первым помощником, — продолжил Мелькарт. — Эту роль я могу доверить только тебе.

Выражение лица Гектора изменилось.

— Не слишком ли много власти для одного человека? Для такого, как я? — он с ловкостью соскочил с кресла и быстро приблизился к Мелькарту. — Ты же знаешь, меня опасно искушать подобными вещами. Я начинаю терять голову.

— Именно поэтому ты мне и нужен, — раздался невозмутимый ответ. — Уверен, держать в узде Рыцарей для тебя не составит проблем.

Некоторое время Гектор молчал, с сомнением разглядывая мужчину, который опирался на трость с самым непринуждённым видом, как будто не предлагал ничего существенного.

— Почему? Сам не справляешься со своей армией?

— Мне придётся отлучиться на неопределённый срок. А люди не должны чувствовать себя брошенными.

— Куда-то уезжаешь?

— Да. Всё очень серьёзно, — Мелькарт дотронулся до его плеча. — Многое положено на карту. Я обратился к тебе, помня, что вместе мы всегда выходили победителями.

— Ты отнимаешь у меня свободу. Я ведь прекрасно понимаю, обратного пути не будет. И не надо убеждать меня в том, что я смогу потом уйти.

— Я никогда тебе не лгал.

Гектор отвернулся, но Мелькарт ухватил пальцами его подбородок и заставил на себя посмотреть.

— Нас связывают узы крепче кровного родства. Будь у меня выбор, я не пожелал бы себе другого брата. В минуты опасности ты не выпускал моей руки, так не делай этого и теперь.

— Ты во мне не сомневайся! — бросил он, будто обидевшись. — Нет такой причины, по которой я бы тебя подвёл. Я окажу любую услугу, о чём бы ты ни попросил.

Мелькарт не мог рассказать о целях предстоящего путешествия, многие аспекты его жизни оставались тайной. Гектор далеко не всё знал о человеке, которого считал другом; впрочем, этого не требовалось, чтобы понимать, с кем имеешь дело. Несколько лет они делили комнату в университетском общежитии и за это время необычайно сблизились. Грек по национальности, худощавый пронырливый Гектор Антарес проникся к Мелькарту как к младшему брату: одинокий сирота сумел внушить глубокую симпатию. Несколько раз им довелось заняться незаконным предпринимательством. Они по-всякому добывали деньги, но также ради забавы быстро их тратили. В отличие от соседа, чей блестящий ум проложил ему путь в науку, Гектор с головой окунулся в преступный мир — прибыльные махинации и грабёж.

— Хорошо, что ты предложил это мне, а не кому попало.

— Так ты согласен?

— Я был согласен с тех пор, как получил приглашение. Приятно сознавать, что ты обо мне помнишь!

Мелькарт остался доволен услышанным. Он собирал верхушку — людей, на чьи способности будет опираться в предстоящей борьбе. Безбашенный грек Антарес, явившийся из мира беззакония, укротил бы жестоких Рыцарей и легко бы управлял ими в отсутствие хозяина. Сентиментальные разговоры о дружбе и привязанности привили необходимое чувство долга. Мелькарт играл сердцем Гектора, но никогда бы в этом не признался. Он не хотел видеть на лице полюбившего его человека разочарование.

Глава 3. Наследие

Александр понял, что в его квартиру проникли, не успев переступить порог. Рука сразу же потянулась за пистолетом. Мужчина осторожно начал подниматься по лестнице, стараясь не упустить ни малейшего шороха или тени. Предчувствие не обмануло: в доме действительно обнаружился чужак.

Увидев незваного гостя, Александр с облегчением опустил оружие.

— Обычно перед приходом предупреждают.

— Всё ещё думаете, что стены могут вас защитить? — Сен-Жермен наградил застывшего в дверях хозяина широкой улыбкой. — Распространённое заблуждение.

Он захлопнул книгу и вернул на положенное место. Цепкий взгляд Кроули ухватил выгравированное на корешке название — «La Divine Comédie».

— Простите, что не принял вас должным образом. Ваша Светлость предпочитает портвейн, виски, херес? Располагайтесь, прошу.

— Выберите на свой вкус.

Детектив с нечитаемым выражением лица прошёл на кухню, выхватил из закромов первую попавшуюся бутылку и, смачно откупорив, разлил по бокалам янтарную ароматную жидкость. В иных обстоятельствах он бы не стал выпивать, настроение было не то. Однако отказывать в гостеприимстве графу не позволила репутация, пусть даже вышеупомянутый вломился без разрешения. И причину этого Александру очень хотелось знать.

— Что-то случилось?

— Не следите за новостями?

— Я был занят, — небрежно бросил в ответ. — О каких именно новостях речь?

С пояснениями Сен-Жермен не спешил: его, казалось, больше интересовала окружающая обстановка, нежели суть дела. Взяв бокал, он медленно прогулялся по гостиной. Постучал по стеклянным стенкам графина, подцепил статуэтку леопарда — подарок коллег по случаю праздника, — повертел и брезгливо поставил обратно. С любопытством изучил африканскую маску: Александра подмывало спросить, понял ли гость, что это его руками сделан фетиш, но сдержался. Солнце, проникавшее через высокие окна, боязливо обволакивало мрачную фигуру алхимика. Да и всё с виду угождало под критику. Чутьё подсказывало, что Сен-Жермен квартирой недоволен. Дорогая светлая мебель, чёрный паркет, громоздкое фортепиано в углу, оставшееся от предыдущего владельца — Александру так и не удалось вселить сюда жизнь.

— Вам известно, кто такой Мелькарт Тессера? — наконец, спросил граф, насмотревшись.

— Политик, — тот равнодушно пожал плечами. — Кумир националистов, идейный вдохновитель радикалов… ну, и всех недовольных…

— Его имя вам раньше не встречалось?

— Возможно, встречалось.

— Мелькарт Тессера не тот, за кого себя выдаёт.

— Как и все политики.

— Боюсь, вы не понимаете ситуацию, Кроули, — Сен-Жермен присел на диван. — Честно говоря, я до последнего надеялся избежать этого разговора. Но пришло время выложить карты на стол. Я не имею права молчать.

Какой-то неведомый импульс заставил детектива устроиться в кресле напротив, так, чтобы собеседнику было удобнее.

— Если Ваша Светлость сочтёт уместным моё замечание…

— Разумеется.

— Мелькарт Тессера… Это ведь имя того самого исчезнувшего ученика Виктории Морреаф?

Алхимик коротко кивнул, сжав челюсти.

— Надо же, тринадцать лет… Сколько воды с тех пор утекло, — Александр смочил горло алкоголем и поморщился. — Я слышал, в ордене его деятельность не приветствуют.

— Я ждал его возвращения, — перебил детектива граф. — Как и предполагалось, ядовитая змея выросла в дракона и начала мстить. Это для вас тринадцать лет чуть ли не целая жизнь, а для меня, для Совета — лишь несколько томительных минут.

— Совета? Причём здесь Совет Девяти?

— Вчера Мелькарт отправил мне послание. Приглашает на встречу. Знаете, с какой целью? Он хочет, чтобы я лично представил его бессмертным.

Кроули молчал. Он был слишком потрясён, чтобы такое комментировать. Повторил пару глотков крепкого виски и ещё раз взглянул на Сен-Жермена, для которого, похоже, ситуация выглядела также необычно.

— Он спятил? — для верности уточнил Александр.

— Если бы.

Мужчина раскрыл рот, вобрав в себя воздух, словно собираясь сделать прыжок. Ему нелегко было озвучить настоящую цель визита.

— Я пришёл попрощаться.

— Простите? — не понял Кроули.

— Попрощаться, — Сен-Жермен уставился на покачивающийся в его руках бокал, затем поднял взгляд на детектива и выдавил слабую улыбку. — Мне очень жаль. На самом деле, вы единственный, с кем я могу поговорить… в последний раз.

— Ваша Светлость, я не…

— Нет-нет, я не жду от вас помощи. Это только моя борьба. Она никого не касается, даже иллюминатов.

— Тогда почему вы здесь? — Александр наклонился вперёд. — Вы боитесь?

— Мелькарт…

Имя он произнёс шёпотом.

— Это выродок Виктории. Детёныш, вскормленный её любовью. Человек, которому она посвятила самое сокровенное, самое тёмное своей души. Все эти годы я выслеживал его, — алхимик удручённо мотнул головой. — Бесполезно. Это всё равно, как если бы газель охотилась на хищника. Вы даже не представляете, кто он такой.

— Но… я ведь правильно понимаю, Мелькарт — обычный человек, у него нет философского камня.

— Это меня как раз и беспокоит. Одно я точно знаю: последние несколько лет он собирал армию. Объединил мелкие преступные группировки в слаженную организацию, оставил лучших из лучших, других же попросту ликвидировал.

— Рыцари Ночи?

— Они самые. Его детище.

— Вы сказали «армия», — Александр в задумчивости соединил ладони. — Да, раньше я в таком ключе их не рассматривал. Из Рыцарей никто до сих пор не пойман. Интерпол неоднократно внедрял агентов к националистам; надеялись, хоть кого-то сведут с их компанией. Одному вроде бы удалось, но уже через сутки тело агента нашли на берегу Темзы. Его пытали. Очень жестоко.

— А против кого эту армию создавали? Мелькарт ничего зря не делает. Рыцари Ночи бросили вызов мафии, вам это известно? Сам он выступил с громким заявлением. Конечно, со стороны может показаться, будто он желает покончить с деятельностью преступных синдикатов, но на самом деле Мелькарт просто забирает власть.

— Это не отвечает на вопрос, зачем ему встречаться с Советом Девяти. Что он может предложить вашим хозяевам? Лояльность?

— Боюсь, его намерения куда глобальнее.

— Что же он тогда задумал?

— Свержение, — слова давались с трудом. — Свержение Неизвестных.

Александр в ответ только фыркнул.

— Звучит нелепо, согласен.

— Нелепо? При всём уважении, Ваша Светлость, это не моя проблема. Последнее, что мне нужно — связываться с Советом Девяти.

Взгляд Сен-Жермена изменился. Детектив сразу же распознал в синих озёрах раздражение и… разочарование?

— Время, когда вы могли за себя решать, давно прошло, Кроули. Вы иллюминат — для начала. А потом уже агент Интерпола.

— Верно, иллюминат. Но не бессмертное существо, как вы.

— Бессмертие — понятие относительное, — в голосе графа проскользнули нотки горечи. — Мы ещё никогда не были так уязвимы, как сейчас.

— Из-за Мелькарта?

— Я кое-что вам расскажу. Это долгая история, но вы всё поймёте, когда я закончу.

Александр кивнул, выражая готовность слушать столько, сколько понадобится.

— Боюсь, придётся отправиться на пару тысячелетий назад… Странно, что люди ведут отсчёт от Рождества Христова, не находите? Сколько империй процветало и рушилось задолго до появления христианства, сколько происходило войн… В одной из таких империй — название всё равно не запомните, её больше не существует, — родился мальчик. Он был сыном царя. Забавно, что сейчас всё это выглядит как сказка, но в ту пору было не до смеха…

Сен-Жермен прочистил горло обжигающим виски и продолжил:

— Никто его претендентом на трон не считал. Мальчик родился вне стен дворца, у женщины, которая не входила в гарем правителя, а братьев по отцу у него было немало. Отношения строились на одной лишь ненависти. Все ждали, когда царь умрёт, каждый хотел получить власть… и, не задумываясь, шёл на убийства.

— Ещё бы. Если не ты — то тебя.

— Верно, Кроули. Так уж вышло, что этот мальчик оказался в столице, как раз когда царь лежал на смертном одре. Что было дальше, догадаться не трудно.

— «Король умер — да здравствует король!»

— Он занял трон сразу же после объявления о кончине отца. Остальные братья находились в провинциях и не могли повлиять на младшего отпрыска — пока собирали армию, сторонников, недовольных, пока добирались до города, тот уже всё порешал. Нашёл общий язык с советниками и при их поддержке начал править страной. Ему удалось сокрушить братьев. Убил всех до единого, включая их собственных потомков. Честно говоря, судить его нет смысла… Этот человек знал, что погибнет, если проявит слабость… если пощадит тех, кто жаждет его уничтожить. Вопрос упирается в последствия.

— Что произошло?

— Ему понравилось воевать, Кроули. Понравился вкус крови. Понравился ужас на лицах врагов. И он хотел больше, — из уст Сен-Жермена слетел вздох. — Люди в те времена поклонялись богам. И не как сейчас, нет. Там была фанатичная вера, вера на грани безумия. Новый царь жаждал побед, жаждал битвы и не нашёл себе хозяина лучше, чем Кали — богиню, одержимую яростью, бич демонов. За несколько лет он поставил на колени почти всю центральную Индию: люди умирали не сотнями — тысячами. Он был великим завоевателем. И великим грешником. Брахманы, его союзники по религии, посоветовали построить храм… Храм Кали, где надлежало пролить кровь любого, кто туда войдёт.

— Для чего?

— Чтобы умилостивить богиню, конечно. Ради успеха в войне с соседней державой, государством Калинга. Могучим и хорошо укреплённым. Конечно, царь понимал, что для захватнической кампании требуется кое-что ещё, кроме помощи сверхъестественных сил; он собирал умнейших людей, приглашал учёных, которые могли натолкнуть на свежую мысль. И вот один из них представил ко двору книгу…

Сен-Жермен сделал паузу, закусив губу.

— Очень необычную книгу. Возможно, её переписали с той, что находилась в Александрийской библиотеке. Кто знает, откуда она взялась у странника… Но этот проходимец прекрасно понимал, как книгу использовать… иначе не доверил бы завоевателю.

— О чём она?

— О манипулировании толпой. О воздействии на психику масс.

В карих глазах детектива сверкнуло осознание.

— В ней крылся ключ к победе, Кроули. К победе над страной. Над миром. Царь нашёл, что искал.

— И он уничтожил вражеское государство.

— Причём изнутри. Провоцируя калингян на ошибки, раз за разом… сталкивая лбами нации, дразня верующих, осыпая предателей золотом. Как подобное теперь называют? «Цветной» революцией? Провокации, ложь, спектакли с участием мнимых жертв — всё это заставляло людей сомневаться друг в друге, видеть изменников в родных братьях. Калинга пала. Сгнила на корню. Но одно дело — получить весть о победе, сидя в роскошном дворце, и совсем другое — добывать эту победу мечом.

— Что-то произошло, верно?

— О, да. Царь просто не подумал о цене. Как это часто бывает с правителями… А ведь его предупреждали. И не кто-нибудь, а сам Неизвестный. Один из Девяти. Он проник в запретный храм Кали, и палачи, конечно же, попытались его убить. Бессмертный не стал карать их, а велел привести царя.

— Полагаю, Неизвестному нужна была книга, — произнёс Александр.

— Вы правы. Царь был неглуп, сразу понял, что им заинтересовался некто могущественный. Он прибыл в храм и представился, упомянув все звания, которые ему дали при дворе, но на бессмертного это не произвело впечатления. Неизвестный, если не ошибаюсь, так и ответил: «Я слышал о тебе под другим именем — Жестокий». Царя это оскорбило, и он не отдал древнюю рукопись. Тогда Неизвестный напророчил, что в будущем, в момент глубокого отчаяния царь сам призовёт его.

— Но бессмертные и так могли отобрать книгу.

— Могли. Но какой смысл в запретах, если не понимаешь, зачем они?

— То есть…

— Это урок, Кроули. За свои мечты царю пришлось заплатить непомерную цену. Завоевав весь мир, он вдруг увидел, что править на самом деле некем. И нечем. Большинство людей умерло, а тех, кто остался после падения Калинги, начала истреблять эпидемия. Всё вокруг было отравлено: воздух, реки… В водах разлагались трупы, земля пахла пеплом. Болезни уродовали выживших, превращали в калек. Узрев всё это, прочувствовав ужас на собственной шкуре, царь наконец признал, что заблуждался. По его приказу храм Кали был разрушен. Легенда гласит, что Девять Неизвестных пришли на зов и забрали книгу с обещанием, что она никогда не попадёт в руки смертных и не будет использована…

— Они сдержали обещание?

— Ну, об этом можно судить хотя бы потому, что про книгу больше не слышали. Проблема не в знаниях, не в содержании рукописи, а в самих людях. В стремлении превзойти врага, обыкновенно не замечаешь, что сжигаешь всё кругом: пламя с соседнего участка так или иначе перенесётся и на твой дом. Одни «гонки на вооружение» чего стоят. Атомная подводная лодка, говорят, может уничтожить две планеты. До сих пор гадаю, против кого её создали… Неизвестные ещё тогда, за два тысячелетия, знали о тайном желании человечества погубить себя и делали всё возможное, чтобы скрыть технологии. Они позволили царю доиграть роль деспота до конца. Наглядно продемонстрировали, что произрастает из ненависти.

Александр собирался плеснуть добавки, но граф отклонил предложение.

— Раз хватило ума разрушить, найди силы на то, чтобы склеить, — Сен-Жермен печально улыбнулся. — По всей стране царь запретил жертвоприношения, разрешил народу исповедовать разные религии, построил образовательные комплексы и вложил огромные средства в медицину… В общем, поднимал страну с колен. Начал с нуля. А ещё изложил любопытный закон: не наказывать, а прощать, насколько это возможно.

— И что, у него всё получилось?

— Вы удивитесь, но да. Ашока — так зовут этого царя. Угодный богам. Его и сейчас считают самым выдающимся правителем в истории Индии. Но я рассказал о нём по другой причине. Неизвестные… Они объединились именно благодаря Ашоке. И с той поры служат цели защитить мир…

— От таких, как агенты Анэнэрбе?

— Восхищаюсь вашей осведомлённостью, — промолвил граф. — Вижу, Виктория поведала о своих подвигах.

— Да, она что-то такое говорила о Граале. В подробности не вдавался, — Александр с напускной непринуждённостью пожал плечами. — Меня приключения бессмертных слабо волнуют.

— И всё-таки, — с упрямством отозвался тот. — Это война не между нами и Мелькартом, её корни гораздо глубже. Она всех коснётся. Всех, если Мелькарт сделает то, ради чего его создали.

Детектив прикрыл веки ладонью.

— Смерть Виктории стала катализатором. Будь я её учеником, перевернул бы весь мир, чтобы найти предателя. Мелькарт ищет предателя, не так ли? — Александр испытывающе посмотрел на алхимика. — Он испортит жизнь каждому, кто приложил руку к её падению. А таковых немало. И вы в их числе, я прав?

Сен-Жермен поджал губы, лицо на краткий миг исказила судорога. Миг — но собеседник всё же заметил.

— Я был ей другом. Боги свидетели, я любил Викторию.

— Можете не объяснять, что значит быть «другом фрау Морреаф». Хотелось бы знать, что вы сделали, Ваша Светлость… в тот день, тринадцать лет назад, когда отправились с ней в Швейцарию.

— То, что должен был, — голос вдруг обрёл убеждённость, словно граф всё ещё верил, что поступал правильно. — Сейчас вы вряд ли меня поймёте. Я не желал причинить ей вред, я слишком её уважал… Но Виктория подписала себе смертный приговор, связавшись с Мелькартом. Это самое настоящее чудовище. Не милый мальчик, каким вы его, возможно, видели. Не только я, агенты тоже были обеспокоены. Клод Каро пожертвовал жизнью, чтобы прикончить ублюдка. А он ублюдок и есть… Бессовестная тварь с интеллектом гения.

— Странно, Виктория им восхищалась, — Александр отнёсся к услышанному скептически.

— Мелькарт не обделён шармом. Он бывает очень настойчивым и обворожительным, когда жаждет что-то получить… или кого-то. В нашем случае — Викторию.

— Вы шутите? Хотите сказать, он соблазнил её?

— В своём роде да. Мелькарт стал для неё тем, кого она искала. Я не говорю, что Виктория ничего не знала, напротив, его амбиции, жестокость нравились куда больше, чем простое послушание. Мелькарт убил для неё Калиостро. Видимо, желал доказать верность. Он принёс заклятого врага ей в жертву.

— Убил бессмертного, — прошептал Александр. — Сколько ему тогда было? Двадцать?

— Похоже, вы начинаете осознавать ситуацию.

— А теперь он намеревается уничтожить Совет…

— В том-то и заключался весь замысел, — добавил алхимик. — И Калиостро, и Виктория преследовали одну цель: положить конец власти Совета Девяти. Они много лет искали способ…

— И что же это, по-вашему?

— О нём может рассказать лишь один человек — сам Мелькарт. Но я опасаюсь вовсе не это проклятое чудовище. А того, что произойдёт потом… если ему удастся победить Неизвестных, — Сен-Жермен пристально разглядывал лицо детектива, будто бы пытаясь достучаться до самой глубины разума. — Армия, которую он создавал все эти годы… она предназначена не для нас. А для обычных людей. Для народа. Для смертных.

— Полагаете, мне предстоит познакомиться с Тёмным Ашокой?

— Верно, Кроули. Ашокой, который не собирается каяться. А собирается воевать.

— Дьявол, — прорычал тот сквозь зубы. — Как вы поступите?

— Я…, — мужчина прервался, рассеянно покусал губу, затем вновь воззрился на Александра, который, отставив в сторону бокал, замер на своём диване. — Знаете, Ашока допустил много ошибок. Почти все он исправил, но одну, увы, нет. Царь не оставил наследника.

— Простите? — напрягся детектив.

— Он потратил остаток жизни на благополучие страны. Преуспел не только как завоеватель, но и реформатор, законодатель, отец народов. А воспитать преемника, к сожалению, не догадался. Империю развалила оставшаяся после него верхушка. Я много думал… Вы знаете, Кроули, в кое-каких вопросах я очень осторожен. И порой настолько, что кажусь трусом. Сейчас передо мной стоит выбор… я должен всё сделать правильно.

Сен-Жермен покачал головой, встречая подозрение в глазах Александра.

— Иллюминаты… Что бы ни случилось, орден следует сохранить. Эта структура контролирует политику большинства западных стран. И, боюсь, она единственная может реально помешать деятельности Мелькарта.

— К чему вы клоните?

— Уходя, Виктория сделала самое главное — передала ученику свои миллиарды и компанию. Я последую её примеру. Я завещаю место в ареопаге вам.

Александр не нашёл, что ответить. Он поражённо смотрел на то, как бессмертный начал расстёгивать верхние пуговицы рубашки и извлёк широкий перстень, который висел на толстой цепочке. Детектив сразу же узнал традиционный символ власти.

— Я не виновен в её гибели, но Мелькарт никогда в это не поверит. Потому что в тот день я пытался его убить, — Сен-Жермен протянул перстень. — Примите это.

— Нет.

— Иллюзий я не питаю. Мелькарт наверняка уже придумал, что со мной сделает. Не стоит надеяться на возвращение, и всё-таки… если удастся выжить, у меня будет повод вас навестить. Я приду за своим сокровищем.

— Я не возьму его.

— Да перестаньте! Чего вы боитесь? Немилости иллюминатов, их гнева?

— Я и так слишком долго был под прицелом…

— Так нападите на них первым! Устройте показательную порку. Вы справитесь. В ком, в ком, а в вас я никогда не сомневался.

— А как же философский камень?

— Он ничего не значит. Наследие куда сильнее. Наследие сильнее всего остального. И пока живо моё наследие, — Сен-Жермен схватил Александра за руку и вложил перстень ему в ладонь, — буду жив я.

Гостиную обуяла тишина. Случайный взгляд упал на большое настенное зеркало. «Прискорбно», — подумал алхимик, — «что суть вещей в нём отражается лучше, чем в наших глазах». Он увидел своего неофита и себя — разделённых непремиримым временем и от этого разных; один был полон огня, другой познал разочарование.

Будто боясь передумать, Сен-Жермен быстро поднялся с дивана и, не сказав больше ни слова, вышел.

Александр же остался наедине со своими демонами.

Он не хотел всего этого. В орден ему пришлось вступить, чтобы избавиться от преследований и постоянного давления; откуда же детективу было знать, какие возможности перед ним откроются, если присягнёт врагам? Иллюминаты владели обширной агентурой, в ареопаг входили влиятельные бизнесмены и политики, а появление в их рядах агента Интерпола только усилило позиции. Спустя какое-то время Александр продвинулся в дирекцию, проник в тайные связи преступных синдикатов и правоохранительных органов.

Но к чему он точно не был готов, так это к роли главного кукловода.

Александр бесцельно побродил по гостиной, развязал галстук, пару раз ударился затылком о стену и зажмурился, чувствуя наплыв тошноты. Судьба намеренно толкала его ввысь. И чем ярче светил ореол могущества, тем отчётливее ощущался холод Смерти. Взгляд скользнул по перстеню — выгравированной пирамиде со всевидящим оком по центру. Этот символ давно мозолил глаза, попадаясь то на архитектурных памятниках, то на денежных купюрах, заявляя о существовании мифической теневой власти.

Детектив стёр со лба капельки пота и со смутным изумлением посмотрел на влажную ладонь. Никогда ещё ему не было так страшно. Мгновение — и он бросился к унитазу. Внутри всё крутилось и переворачивалось. Дрожа в истерике, он кое-как подполз к раковине, открыл кран и ополоснулся ледяной водой, забрызгивая пиджак и волосы. Из зеркала на Александра смотрел раскрасневшийся мужчина, в карих глазах которого стояли слёзы и безумие.

— Что ты вытворяешь? — заорал во всю глотку. — Что ты вытворяешь, чёрт тебя подери! Тебе мало, да? Мало? Почему тебе всегда не хватает?! Теперь добился, чего хотел? Теперь ты, наконец, доволен?

Но ответа не прозвучало. Александр понимал, что лишился доверия к самому себе. Грудь обжигала ненависть, а разум сковал страх.

Всё это было слишком. Даже для такого, как он.

Кроули захлёбывался. Неровным движением он стянул с шеи галстук и сполз на пол. Сердце отбивало бешеный невообразимый ритм, тело пронзила острая боль. Мужчина задыхался.

Вокруг стемнело. Чёрные грозовые тучи сомкнулись над головой, и лишь в последний момент, перед тем как шагнуть за грань, он услышал женский крик, в котором безошибочно узнал собственное имя.

Уже вечером Александр очнулся в своей постели.

— Спасибо, мистер Фокс.

— Всё зависит от него самого. Если будет соблюдать режим, риск снизится.

Голоса звучали как будто из потустороннего мира. Детектив с трудом оторвался от подушки и поглядел за приоткрытую дверь. Какой-то старичок в белом халате возился с чемоданчиком, убирая туда инструменты. Рядом с ноги на ногу переминалась Сьюзен.

«Мне вызвали доктора? Зачем? Что произошло?»

Сьюзен проводила старичка на улицу, затем вернулась. Заметив, что Александр пришёл в чувство, она громко и облегчённо вздохнула.

— Что со мной было? — хрипло спросил Кроули.

— Приступ.

Глаза детектива увеличились раза в два.

— Да не волнуйся, всё самое страшное позади, — женщина поправила ему одеяло и ободряюще потрепала по волосам.

— Но ведь повторится? — он поморщился от её фамильярного обращения. Сьюзен сразу же убрала руку.

— Когда ты в последний раз нормально ел?

— Сегодня. Утром завтракал.

— Так нельзя. Ты себя загубишь.

— Что сказал доктор?

— Это и сказал. Кофе больше не пей. У тебя проблемы с сердцем, — Сьюзен достала листок бумаги. — Здесь названия лекарств, которых надо принимать.

Александр с презрением посмотрел на список.

— И не пренебрегай рекомендациями доктора, пожалуйста, — добавила она. — Мне совсем не в радость тебя хоронить.

— У меня раньше проблем не было.

— Доктор считает, это из-за душевного расстройства. Нервы. И неправильный образ жизни. Он посоветовал съездить на природу, пожить на какой-нибудь ферме.

— Коров подоить, коз…

— Кроули, я серьёзно! Ты чуть концы не отдал, ты понимаешь?!

Александр подумал бросить что-нибудь язвительное, но не подобрал слов. Сознаваться, сколько он натерпелся страху, когда глотал слёзы и не мог дышать, тоже не хотелось.

— Как ты здесь оказалась, Лиллард? — решил он сменить тему. — Почему ты не в Шотландии?

— Я недавно вернулась.

— Вот как? И что же тебя привело?

Сьюзен отвернулась.

— Я догадывалась, что ты будешь не рад мне. Мог хотя бы притвориться, что благодарен за чудесное спасение.

— Спасибо.

— Засунь себе это спасибо…!

— Так почему ты здесь?

— Сен-Жермен попросил приехать.

— Ох, — Александр дёрнулся в раздражении. — Ну да, это всё меняет.

— Я вернулась вовсе не из-за тебя, — Сьюзен покрутила перстень, который тот обронил в ванной. — Дело касается ордена.

— А ты-то причём?

— Я тоже иллюминат. Или ты забыл?

— Досадное недоразумение.

— Прекрати, — она протянула ему подаренный алхимиком символ власти. Александр нацепил украшение на палец. Оно оказалось большим, пришлось вновь соединить с цепью и повесить на шею.

— Сен-Жермен сообщил о своём решении. Ты поэтому разнервничался? — Сьюзен печально улыбнулась. — А раньше ты повышению радовался.

— Я не готов сидеть в ареопаге, — мрачно ответил детектив. — Я немного запутался. Всё наперекосяк. А теперь ещё и сердце сдаёт.

Он проследил за тем, как бывшая напарница пересекла комнату, раздвинула тяжёлые шторы и распахнула окно, впустив свежий весенний воздух. В нос ударил приятный запах после дождя.

— Тебя это не касается, — произнёс Александр. — Проблемы ордена не твоя забота. Поезжай обратно на Скай.

— Прогоняешь?

— Пытаюсь оградить от неприятностей. Мелькарт Тессера… слышала о нём?

— Конечно.

— Вот он и есть причина всех неприятностей. Его даже Сен-Жермен боится. Возвращайся на Скай, забудь обо всём.

— Я никуда не уеду.

— Да брось!

— Сен-Жермен дал мне задание, — Сьюзен старалась не оглядываться на напарника. — И оно напрямую связано с Мелькартом.

— Надеюсь, ты не собираешься…

— Хватит! Я же сказала, что приехала не из-за тебя. У меня задание. И я не буду перед тобой отчитываться.

— Отлично, — фыркнул тот. — Только ты забыла, теперь я во главе ордена. Так что тебе придётся отчитываться.

Сьюзен обречённо закатила глаза.

— Смотри, властью не поперхнись.

Лондон утопал в багровых лучах заката. С высоты птичьего полёта город выглядел иначе, чем обычно, и Сен-Жермен, остановившийся на крыше небоскрёба, вполне мог оценить его размашистую красоту. Дождь закончился совсем недавно, и желанная свежесть уже успела разогнать душный зной мегаполиса. Рука то и дело тянулась к шее, где ещё несколько часов назад висел огромный золотой перстень. Старый, как душа его бывшего владельца. За триста лет Сен-Жермен привык к этой вещице. И решение передать полномочия другому человеку далось с трудом. «Око иллюминатов» он вручал, буквально пересиливая себя, и даже по прошествии такого количества времени всё ещё продолжал бороться с жаждой вернуть то, что принадлежало ему по праву. Он не сомневался в необходимости предпринятого, как и в способностях Александра Кроули, в том, что этот рассчётливый человек не просто займёт трон, но докажет свою состоятельность владыкам современного мира. Многого Сен-Жермен ему не сказал — да и как объяснить причины ужаса, терзающего не один год?

Поимки Мелькарта никогда не прекращались. Наёмники Сен-Жермена ездили за ним по всему свету, вынюхивали, как псы, следы пребывания в Штатах, странах Африки, у народов Дальнего Востока, но когда казалось, что жертва в шаге от ловушки, она ловко ускользала. Десять лет ученик Виктории Морреаф бродил за кулисами и дьявол знает чем занимался. Прятался от общественности, временами публиковал достойные научные статьи, но интервью не давал, не совершал важных открытий, которые заставили бы людей о нём думать. А потом появился. И начал прокладывать путь наверх, творить себя как политика.

Потратил Мелькарт на это три года.

Сен-Жермен предпочёл бы не пересекаться с ним, издалека наблюдать за попытками перекроить общественные устои, далеко не первыми. Но никто не отменял проблему, нависшую, подобно внушительному року, неумолимому в стремлении сломать кому-то из них жизнь. И проблема эта звалась Викторией Морреаф.

Алхимик старался быть готовым к любому повороту событий, в том числе самому радикальному. Основной угрозой по-прежнему оставалась непредсказуемость. Склонившись над перилами, в пол-оборота он следил за тем, как соперник медленно, не спеша приближался. Мелькарт Тессера застыл в нескольких шагах от него, обеими руками опёрся о блестящую, выдвинутую вперёд трость и привередливо оглядел бессмертного. В нём самом от прежнего мальчика мало что сохранилось. Тогда, в мрачном подземном склепе Сен-Жермену почудился ангел. Даже рука, протянутая убить, дрогнула.

И вот спустя тринадцать лет из-под чёрных бровей на мужчину взирали глаза. Контрастные, как день и ночь. В одном из них, аспидном, полыхал живой яростный огонь, в другом светилась пустота. Похоже, Мелькарт был наполовину слеп. Сошла на нет юношеская мягкость, лицо стало жёстче, острее. Тело отяжелело, потеряло гибкость и изящество, которыми отличалось ранее. Особый элемент выразительности ему придавало наглухо застёгнутое, длинное пальто, напоминающее сутану католического священника.

— Вы изменились, — нарушил молчание Сен-Жермен.

Он чуть ли не до боли вцепился в железные перила, похолодевшие пальцы побелели от напряжения.

— Вы попросили о встрече. Честно говоря, я этого ожидал. Нам давно следует расставить приоритеты.

Что-то в Мелькарте ему не нравилось. Что-то было неправильно, и это заставляло нервничать.

— Меня сбило с толку ваше желание предстать перед Советом, — добавил Сен-Жермен. — На вашем месте я бы не выказывал носа.

— Вы не на моём месте.

— Разумеется. Нет никакой нужды равнять нас. Такая крошечная деталь — философский камень, и какая огромная пропасть между нами двумя… Вы как были, так и остались ребёнком. Безродным мальчишкой, обозлившимся на весь мир. Пожалуй, всё-таки стоит представить вас Девятерым. Но не надейтесь на славный приём, они быстро собьют с вас спесь.

Похоже, его бравада не произвела должного впечатления: Мелькарт остался глухим к злобной насмешке, так, как если бы ожидал услышать нечто подобное.

— И про агентов забудьте. Ни один из ваших псов не будет допущен на территорию.

— А вы умеете утомлять. Заканчивайте, прошу. Мы оба знаем, что я не из тех, кто в крайних ситуациях ждёт помощи, — подобно хищнику, он двинулся в сторону Сен-Жермена, сделал несколько шагов и предусмотрительно замер. — Сколько лет вы исподтишка наблюдали за мной? Сколько ходили по пятам, как тень? Вот он я. Во плоти. И всё, что вы можете сейчас сказать — это жалкие оскорбления?

— Я презираю вас, — алхимик отпустил перила и разогнулся, распрямив плечи.

— Разве только презираете? По вашим жилам течёт страх. Да, вы правильно делаете, что боитесь. Это как раз то, что все должны испытывать ко мне… наряду с почтением, — губы Мелькарта тронула улыбка. — Я стал другим человеком. И совсем скоро вы увидите моё истинное лицо.

Державшая трость рука вытянулась. С замиранием сердца Сен-Жермен наблюдал, как удлиняется ствол, как две змеи выползают наружу, обвивают наконечник, словно играючи борясь за первенство, и поджидают восхождение солнца — сферы, заполняющей между ними пространство. Лишь с завершением трансформации змеи застыли, доводя до осознания поражённого зрителя, что они произведение величайшего гения. Настоящее солнце опускалось за горизонт; блёклое, растерявшее мощь, оно заметно уступало светилу, заточённому в Жезле.

— И всё же в одном вы оказались правы, — сладко проговорил Мелькарт, наслаждаясь замешательством противника. — Вы мне не ровня.

Глава 4. Жезл Трисмегиста

Кожа истекала ледяным потом, череп разрезала боль — сосуды бешено пульсировали, угрожая кровоизлиянием. Сен-Жермен не помнил, когда он в последний раз так орал. До хрипоты, сдирая горло, не в силах остановить жалящее его оружие. От напряжения лёгкие готовы были лопнуть. В какой-то момент мужчина даже перестал видеть…

Но спустя несколько минут пытка закончилась. Послышались тихие шаги, и сквозь красную пелену проник голос Мелькарта Тессера.

— Мы оба понимаем, что не найдём покоя, пока один из нас не умрёт.

— Так… так убей меня…

— О, нет-нет. Вы представите меня Совету Девяти. А уже потом…

Сен-Жермен старался дышать глубже, пока это было возможно.

— Я знаю, вы и дальше будете вставлять мне палки в колёса и всячески отравлять жизнь, — продолжил между тем Мелькарт, наблюдая, как тот медленно поднимался с колен. — Одно лишь ваше существование действует мне на нервы.

— А ведь… дело… вовсе не в Виктории, — алхимик выдавливал слова с трудом; он бы признал поражение, не будь его противник чудовищем.

При упоминании о фрау Морреаф мускул на лице Мелькарта непроизвольно дёрнулся.

— Я удивлён, как у вас хватает наглости произносить её имя.

— Ищите предателей… среди своих! Не я заминировал горы.

— Но вы подняли на неё руку.

— Её ученик был моей целью! Тессера… Я знаю, чего вы добиваетесь. Виктория для вас просто прикрытие. Не я… Иллюминаты — вот кто вам нужен!

— А вы умнее, чем кажетесь, — ответил Мелькарт спустя мгновение, взирая на Сен-Жермена так, как если бы тот был подопытным кроликом. — Я не смогу достичь успеха, пока иллюминаты будут у власти. Но поверьте, я их подомну. Как и всех остальных.

Ещё пару часов назад алхимик бы рассмеялся, услышав такое. Но не после того, как опознал в изящном золотом изделии Жезл Трисмегиста. Это не было подделкой — силу оружия он испытал на собственной шкуре, — но и верить, что легенда оказалась правдивой и что Виктория отдала жизнь не случайно, отчаянно не хотелось. Сен-Жермен попал в западню.

Поднявшийся над небоскрёбом ветер прислал с собою новую волну опасений. На площадку опускался вертолёт. Мощный звук двигателя заглушал разговор, потому Мелькарт одним лишь резким, повелительным жестом дал указание занять место в кабине, затем, смоделировав своё оружие в трость, сел напротив.

«Без глупостей, надеюсь», — прочёл Сен-Жермен по его губам.

«Мы падём не перед человеком. Перед Драконом».

Бывший «солдат удачи», лучший наёмный убийца Клод Каро пытался донести смысл до единственного, к кому, как он думал, мог тогда обратиться — другу любимой женщины. Бессмертному созданию, прожившему целых три века. И, как выяснилось впоследствии, ни на что не способному. Агент Каро понимал, что никогда не будет оправдан, и всё же решил подвести черту. Знай Сен-Жермен, что случится спустя тринадцать лет, отнёсся бы к предупреждению иначе.

«Перед Драконом».

Да, некоторые рождены для власти и для войны. Рождены сильными. Чем больше им причиняют боли, тем закалённее делается их душа. Виктория была в числе этих людей: прошедшая через суровое Средневековье, она презирала всякое подобие слабости. Её чувства — это нескончаемый поединок Эроса и Танатоса, её ум — точно лезвие, сдирал до плоти и крови всё, во что облачались враги, все их маски. Могла ли она предположить, что будет после того, как обожаемый ученик вырастет? Сен-Жермен прикрыл веки, вспоминая, как причудливо Виктория танцевала во дворце шаха, а выползавшие из кувшинов кобры вторили её движениям. Вспоминал серо-голубые глаза, в которых упоение могуществом сопрягалось порой с усталостью. «… я застала падение Тевтонского ордена, была в Константинополе, когда к его стенам пришли османы; я помню инквизицию, борьбу с Лютером и нашествие Тамерлана. На моих глазах империи расцветали и рушились…». Отголоски её признания по сей день звучали в голове алхимика. Что могли значить укусы кобр в сравнении с сожжением людей, пытками, уничтожением поселений и городов? Он тенью следовал за Викторией, вполне отдавая себе отчёт, что уже не разбудит в ней любовь.

Любовь женщины к мужчине. Но не любовь матери к ребёнку.

— Интересно, обретёте ли вы покой, узнав, что исполнили клятву? — прошептал Сен-Жермен, устремляя взгляд в вечернее небо.

— С кем вы разговариваете? — произнёс Мелькарт.

— С вашей матерью.

Заметив вопрос на лице собеседника, алхимик пояснил:

— С вашей духовной матерью. Викторией Морреаф.

— И о какой клятве идёт речь?

«Он ничего не знает», — осенило графа. — «Да и откуда бы ему знать? Кто поделится таким со злобным мальчишкой?» Мелькарт между тем ждал ответа. И отступать не собирался.

— Эта тайна касается меня и Рейги, — чуть ли не по слогам выдавил Сен-Жермен. — И никого другого. Вас тем более.

— Забыли упомянуть Совет.

— Совет вынес бы смертный приговор Виктории, не сделай я того, что сделал.

Мелькарт задумчиво рассматривал лицо соперника.

— Это мой грех, — добавил алхимик. — И я искупаю его уже второе столетие.

— Вы что, считаете, я вас осуждаю? — тот усмехнулся. — Мне просто любопытно, зачем вы убили её сына, вот и всё. Чем таким особенным прославился Рейга, что сами Неизвестные решили его убрать? Он…, — мужчина выдержал паузу, — был похож на меня?

— Ни капли. Это был порядочный юноша. Умный и честный. И излишне доверчивый.

— А вы его доверчивостью воспользовались.

— Я не буду перед вами оправдываться! Всё равно… что бы я ни сказал сейчас, это ничего не изменит. Виктория не простила меня. Да и как простить такое? Мне самому противно… я сотню лет живу с этими воспоминаниями: как пришёл в её дом, когда Рейга был один, как усыпил его…, — Сен-Жермен прочистил горло и глубоко вздохнул, пытаясь вернуть самообладание. — А ведь вы мне завидуете, Тессера!

— Завидую?

— О, да. Вам не терпится узнать, какие тайны хранились в её прошлом. Виктория вела яркую, насыщенную жизнь. И так уж выходит, что я во всём мире единственный, кто по-настоящему был с ней близок, — граф чуть наклонился вперёд, вглядываясь в разноцветные светящиеся глаза противника. — Вот почему вы не убили меня.

Несколько мучительно долгих мгновений Мелькарт молчал.

— Quid pro quo, — внезапно предложил он. — До Швейцарии ещё далеко, так что я готов обменять историю своего путешествия на рассказ о Рейге. Мы всё равно ничего не теряем.

Сен-Жермен бросил взгляд на красивую блестящую трость. О, да, ему не терпелось выведать побольше, однако какая-то часть внутреннего «Я» содрогалась при мысли прикоснуться к этому оружию — и не потому что получасом ранее мужчину подвергли пыткам. В нём говорила суеверная, подвластная предрассудкам сторона. Говорила о том, что эта вещь проклята. Разрушительна для человека.

— Вы боитесь его, — произнёс Мелькарт. — Не надо отрицать.

— Нет, вы не понимаете, что я чувствую. То же, наверное, было, когда горели Хирасима и Нагасаки. Смятение. Ужас. Самая моя суть сопротивляется.

— Это слабость. За триста лет вы не усвоили урок, — пальцы любовно огладили трость, и в этот момент Сен-Жермен подумал, что она на удивление хорошо смотрится в руках Мелькарта, так, словно с начала своего сотворения предназначалась ему. — Людей с рождения учат, что они никчёмны. Обезьяны, рабы… Всё могущественное им кажется опасным. Недопустимым. Их заставили верить, что деньги — зло, что власть — это испытание, а не награда, что знания следует держать на замке, молча. Сколько изобрели мифов! Плоть человеческую назвали греховной, грязной, хотя по-настоящему она совершенна — настолько, что не имеет аналогов. Абсолютно ко всему, что им видится лучше, чем они сами, люди жестоки. Из-за этого истребили целые популяции — вепрей, мустангов, волков; сжигали произведения искусства и убивали творцов. Всё из-за страха. Из-за ошибочного понимания своей природы. Вместо того чтобы двигаться вперёд, ходят по кругу. Потребляют что дадут и бездумно плодятся. Тех же, кто не следует схеме жизни, изгоняют из стада: в давние времена предпочитали казнить на публике, в назидание, так сказать, а сейчас ограничиваются косыми взглядами и оскорблениями. Хотя оскорбления бывают страшнее открытого нападения, они сводят с ума. Люди так поступают, потому что ненавидят себя самих. Они знают, что отличаются — отличаются больше, чем кто бы то ни было в этом мире, — и устраняют всё отличительное. О, граф, вы прекрасно понимаете, что я прав. Ведь иначе не стали бы тем, кто вы есть. Однако…

Мелькарт покачал головой будто бы в разочаровании.

— Однако, живя среди этих животных, уподобились им. Рассуждаете как они. И смотрите на величайшее достижение ума глазами никчёмного грязного раба… глазами дарвиновской обезьяны.

— Рейга говорил то же самое, — тихо вымолвил Сен-Жермен. — Когда боролся за сохранение Грааля.

В глазах Мелькарта блеснуло торжество.

— Грааля? — завороженно переспросил.

— Вам известно, чем занимались агенты Анэнэрбе. Да и не только они. Наука в двадцатом веке сделала гигантский скачок, и в частности археология. Старинные тексты, манускрипты, скрижали стали доступны не только кругу учёных, но и бизнесменам, политикам, коллекционерам… лицам, заинтересованным в древних артефактах. Когда немецкие исследователи вышли на след Грааля, мы вместе приняли решение уничтожить его. Любой ценой. В Иерусалиме эта вещь устроила переполох мирового масштаба, а ещё раньше в Египте. В мире и так царил хаос, и я имею в виду не войну. А опыты. Первые испытания бомб, насильственное вмешательство в генотип, использование живых людей — детей! — в качестве подопытных крыс… Не знаю, Тессера, кто страшнее: религиозные фанатики или фанатичные учёные. Быть может, наука обратилась в религию; во имя её изобрели оружие массового поражения. Оружие, направленное на то, чтобы сотворить Апокалипсис, — Сен-Жермен прикрыл глаза, усмиряя пробудившуюся в груди горечь. — Мы боялись Грааля как огня. Фламели считали, что Иисус творил чудеса, потому что испытал на себе его силу. Грааль мог сделать простого человека особенным. Даже бессмертным — как мы.

— Дайте угадаю: Виктория и Рейга нашли Грааль, но не отдали?

— Более того, украли его. Ситуацию усугубили ядерные взрывы в Японии, начавшаяся за этим свистопляска между державами… Если бы Грааль попал не в те руки…

— Вы думали, в военных целях могут создать совершенное существо?

— Работы над подобным проектом уже велись. И в Совете Девяти не хотели рисковать. Рейга был хорошим парнем. Хорошим… вот только изучал принцип работы Грааля. Он был единственным, кто знал его секреты.

— И эти секреты должны были умереть вместе с их хранителем?

— Виктория пыталась всё исправить. Выкупить жизнь в обмен на возвращение артефакта. Она не понимала, что сделка невозможна, — Сен-Жермен глубоко вздохнул. — Ей просто хотелось спасти сына.

— Что ж, одного сына она спасла. И будьте уверены, этот сын отплатит ей преданностью, — губы тронула кривая улыбка. — Лучший наставник — наша жизнь. Я помню, как меня замуровали в склепе. Помню своё отчаяние. А вместо того, чтобы оказать помощь, вы вознамерились меня убить. Я был слаб, беззащитен… не мог даже шелохнуться. И, надо сказать, я ещё долго, очень долго верил, что это самое кошмарное происшествие. Пока не влез в катакомбы.

Взгляд плавно опустился на трость.

— Я потерял зрение и не знал, вернусь ли обратно. Жезл найти удалось — с трудом, огромным трудом, — вот только последствий я не просчитал. Луч был ярким… он выжег мне глазное яблоко. Я плакал кровью.

— Но всё же вам удалось…

— Я отринул всё человеческое, — пояснил Мелькарт. — Это оружие старше Неизвестных, старше самых древних богов. Наследие погибшей цивилизации Атлантов. Атрибут глашатая, что пришёл к неприятелю с вестью. И я не жалею о том, что остался без глаза: многие ясновидцы были слепы, иногда их даже специально лишали зрения — чтобы те пребывали в обоих мирах. Таково уж поверье. Символично, по-моему.

— Вы самоубийца…

— Я еду на войну, — жёстко оборвал тот. — Сделаю то, чего никто и никогда не сможет — уничтожу Неизвестных. Моя духовная мать, Калиостро, Рейга — все они положили головы, веря в погибель вечных господ. Их надежды воплотились во мне. Неужели вы до сих пор не поняли? Эра бессмертных на исходе. Я положу конец их правлению.

И вот мальчик вырос в Дракона.

Сен-Жермен ощутил страшную духоту, воздух стало невозможно глотать. Сидящий перед ним мужчина выглядел так, словно обрёл своё подлинное «Я»: от заветной цели он находился уже недалеко, и всё шло по его плану. «Виктория прокляла Неизвестных, — хрипло отозвался граф. — Когда ей сообщили о Рейге… она проклинала их снова и снова. На всех языках мира, на древних и новых, пока не сорвала горло. В тот день Виктория поклялась на крови, что её собственная смерть станет причиной их гибели».

Лицо Мелькарта потемнело.

— Вот почему я боролся за её жизнь. Я знал, что вы — то чудовище, в котором она так нуждалась и ради которого готова была умереть.

— Она. Любила. Меня, — произнёс тот с расстановкой. — Других причин нет.

— Да, любила, — пришёл уставший ответ. — Не буду лгать: я вам завидую. Я понятия не имею, каково это — быть любимым ею. Меня утешает другое…

Граф позволил себе ухмылку.

— У вас не будет моих воспоминаний о ней… и о чудесных временах, когда она была особенно прекрасна.

Ни мрачные коридоры, ни многочисленные повороты, ни скользкие ступени не сбили Избранника с толку. Сосредоточенный, он не обратил внимания даже на стороживших арку горгулий. Сен-Жермен, понурив голову, проник в густую тьму зала. Он не раз здесь бывал и знал — их окружали Неизвестные, которые пристально наблюдали за незваными гостями, скорее всего, начав уже сознавать, кто перед ними предстал. Сен-Жермен всерьёз полагал, что в такой темноте с Мелькартом расправиться удобнее — вряд ли тот сумеет выстоять, не видя, что происходит. Тьма в зале Совета была подвижной, живой, первобытной. Она не имела ничего общего с ночью или отсутствием света, она задушила бы свет, если бы он вдруг возник.

Сфера померкла ещё в арке.

«Этого следовало ожидать», — подумал граф и засмеялся. Если даже владеющие философским камнем за тысячелетия не погубили Девятерых, неужели такое удалось бы смертному? Он обернулся, желая заглянуть в разочарованное лицо противника, однако мужчины рядом не оказалось.

Мелькарт исчез во тьме.

— Что? — ошарашенно воскликнул алхимик.

Жезл не горел. Вокруг стояла мёртвая тишина. Зыбкая реальность ускользала.

«Что происходит?»

И, словно ему в ответ, раздался сильный стук чего-то тяжёлого о плиты. стены окропились пламенем. Горячая волна, похожая на поток крови, распространилась в считанные секунды. Мелькарта, оказавшегося в центре зала, со всех сторон обступали Неизвестные.

Каждый из Девятерых покинул свой трон и с пьедестала взирал на осквернившего их храм демона. Закутанные в полотна ткани, они одновременно вытянули в его направлении руку и указали на врага костлявыми пальцами.

Сфера как никогда ярко полыхала в Жезле, и ожившие змеи танцевали вокруг неё.

— Я пришёл, дабы вступить во владение своим троном и обрести величие, ибо мне принадлежало всё, что было до вашего прихода, богов; подвиньтесь и станьте после меня, ибо я маг, — произнёс на чистом древнеегипетском Мелькарт, не глядя ни на кого из бессмертных.

Сен-Жермен отступил назад. Только что древнейшим предложили признать власть пришедшего. Мелькарт и вправду не ведал страха, если решился произнести такое.

— Ты не Тот Атлант.

— Ты не мудрец, не нерождённый.

— Ты Тёмный Брат.

— Ты одержим войною.

— Кровью…

— Ты сеешь смерть.

— Дитя насилия.

— Страх плодишь.

— Преступник.

Суровые голоса острием кинжалов разрезали пространство. Неизвестные вынесли приговор. Но это ничуть не смутило мужчину. По-прежнему не предпринимая попыток на них взглянуть, он отдал ровный, чёткий ответ на древнеегипетском:

— Я не Тот Гермес Трисмегист, не Трижды Величайший, не Универсальный Ум. Меня зовут Мелькарт Тессера. Плотью я рождён от обычной женщины, дух же мой от огня, что разрушает мрак для одних и несёт погибель другим. Явился я, дабы ознаменовать конец старому миру и стать светилом новому, провозгласить Закон, ибо Закон есть залог свободы.

Неизвестные не шевелились, но Сен-Жермен заметил, как их пальцы легонько подрагивали. С голов соскользнула ткань, обнажая черепа, обтянутые кожей и мышцами. В нос ударил зловонный запах, словно десятки тысяч мертвецов разлагались неподалёку. Сен-Жермен спрятал лицо в ладонях, защищая глаза, которые начали слезиться. Мелькарт же остался неподвижен.

Он находился в центре воображаемого круга, освещённого сферой, и когда путы метнулись к нему, лучи Жезла молниеносно сожгли их.

Его душа полностью совокупилась с разумом, чувства притупились. Мелькарт заранее знал, если начнёт озираться, если посмотрит на Неизвестных, то попадёт под воздействие их чар. Чистый освобождённый разум направлял и контролировал силу Жезла. И если бы он нарушил эту гармонию, круг растворился, тогда ничто бы его не спасло. Полотна ткани разошлись, как щупальца осьминога, взлетели в жарком воздухе и вновь пересекли грань, норовя достать жертву, скрутить, удушить. И снова обратились пеплом под вибрациями сферы.

Девять не собирались сдаваться. Сен-Жермен, предчувствуя катастрофу, отступал всё дальше и дальше к выходу, но внезапно наткнулся на стену. Арки позади не оказалось. Не понимая, куда проём мог исчезнуть, он стал выискивать его взглядом, однако всюду попадался лишь камень. А спустя мгновение увидел, что тьма медленно сползает вниз. Кишащая жизнью, она извивалась, шептала какие-то слова и вступала в поединок с огнём. Пламя дёргалось, отбивалось, но всё же уступило. Зал вновь погрузился во мрак, и только Жезл продолжал служить источником света — пусть неверным, невероятным, но единственным спасением.

Неизвестные стали меняться. Один занимал место другого, переносясь со скоростью, так что невозможно было распознать, кто из них кто и где находится. Шёпот потянулся от стен по полу, задвигался. Сен-Жермен оглядывался, пытаясь поймать источник, а затем посмотрел на Неизвестных и заметил, как искривляются их девять ртов. В шёпоте узнавались языки, коими человечество владело во все эпохи существования: язык Ахурамазды, арамейский, санскрит — вперемешку. Тьма смеялась.

Он поражённо взирал на идеально прямую спину Мелькарта. Тот стоял впереди, и алхимик не мог видеть, что творилось у мужчины с лицом. Со слепого глаза сошла былая пелена, кровь заполонила внутренность. Мелькарт не моргал: не слышал зов плоти о помощи, не чувствовал боли. Тело играло роль пристанища освобождённого, обнажившего всю полноту своей мощи сознания. И какими бы средствами ни пользовались Неизвестные, оно отражало любую атаку. Разум Мелькарта было слишком велик для них.

Напряжения накопилось столько, что шёпот перерос в громкий ультразвук. Сен-Жермен схватился за уши в страхе, что ему вот-вот разорвёт перепонки.

Мелькарт перекинул Жезл в другую руку и, ударив им о плиты, резко присел на одно колено. Свет пылающей сферы молниеносно прокатился по залу. Исчез ультразвук, стих шёпот. Сен-Жермен зажмурился, а когда открыл глаза, бессмертных уже не было.

Там, где они только что стояли, зияли пятна: смертоносные лучи Жезла полностью уничтожили богов, не оставив победителю даже останков. Мелькарт сидел на полу, опустив голову. Способность воспринимать окружающее, наконец, возвратилась к нему, и мужчина почувствовал себя опустошённым. Как будто сквозь него пропустили электрический ток. По щеке скатилась слеза. Мелькарт осторожно вытер её и взглянул на влажные пальцы — кожа измазалась кровью. Правый глаз жутко болел.

Опираясь на Жезл, Мелькарт с трудом поднялся. Результат деяний не просто ошеломлял — он едва верил, что выжил и исполнил предначертанное, совершил очередной шаг к своей цели.

Девять выжженных на полу пятен, девять разрушенных тронов.

Тьма удалилась из зала, с позором обратившись в бегство.

Верховный Орден навеки прекратил своё существование.

Никому в тот день не открылось, что Мелькарт почти не держался на ногах, был слишком уязвим, а все мысли занимали боль и усталость, поэтому он без зазрения совести, без упоминаний о чести и бесчестии, без сомнений и сострадания обеспечил единственному оставшемуся в живых противнику скорую кончину. Чуть позже Мелькарт подумает, что мстить человеку, пока тот лежит в полубессознательном состоянии, неправильно — он любил, когда враги умирали с оружием в руках. Однако утешил себя тем, что Сен-Жермен не преминул бы возможностью расправиться с ним самим.

Он велел сравнять замок с землёй сразу же, как только выбрался наружу. Зал Совета вместе с огромными впечатляющими статуями, мраморными колоннами и горгульями сгинули под обломками, не став ни достоянием человечества, ни предметом памяти. Мелькарт знал, что своим поступком подвёл черту. Уходила прежняя эра, изжившая себя, обезумевшая от несовершенства.

Он не замечал, что полностью вымазан в крови, пока из-за Альп не прорезался солнечный свет, напоминая, сколько жизней легло и ещё должно лечь в угоду необходимости перемен, а может быть, прихоти.

Глава 5. Бессмертные

Он не надеялся на радушие, хотя и считал при этом, что как минимум признания достоин. Встреча с бессмертными для Мелькарта представлялась решающей. И неважно, сколько преград было воздвигнуто между обладателями философского камня и им, человеком тридцати трёх лет, назвавшимся Избранником Тота; даже совершив невозможное, он по-прежнему оставался для них чужим. Непонятным и опасным. Со дня, когда Неизвестные сгинули во веки веков, Мелькарт тщательно готовился к встрече. Приём он организовал в лондонском поместье Виктории, предпочтя разделить триумф с призраком прошлого. После возвращения в Англию Мелькарт долго обдумывал слова Сен-Жермена, заодно вспоминая, как обещал Виктории раскрасить мир в красные оттенки.

Их действительно связывало тёмное начало, сидящее глубоко внутри. И любовь в их случае представлялась тёмной. Мелькарта не оставляли мысли, как бы развивались их отношения. Гордилась бы им Виктория? Хотела бы она его теперь, как тогда, тринадцать лет назад? Порой его мучили страхи, каким смешным он выглядел в стальных глазах фрау Морреаф, со своими далеко идущими планами, уверенностью в предназначении и желанием делить с ней мир. Но многое изменилось, и большую часть мечтаний ещё предстояло воплотить, несмотря на то, что Жезл уже удалось добыть, а Совет уничтожить. Такую огромную власть непросто удержать в руках. Если бы с ним была Виктория, ему пришлось бы вполовину легче…

На мгновение Мелькарт представил, как черноволосая женщина лежит на диване, курит сигарету и пролистывает новости, подыскивая что-нибудь занимательное для своего алчного ума. Мелькарту всегда нравился её горбатый нос, изящные линии бровей, ровная кожа, до которой хотелось дотронуться. К сожалению, мужчине нечем и некому было платить за удовольствие увидеть фрау Морреаф вновь, услышать хрипловатый смех, почувствовать на себе внимательный взгляд, в котором любопытство соединялось с нежностью. Виктория была мертва. Даже если его воображение судило об обратном.

Отражение зеркала показывало человека замкнутого, решительного в своих действиях, но жалеющего о чём-то, чего объяснить он не мог. Годы борьбы ожесточили характер, и эта жестокость изменила лицо, стала неотъемлемой маской. Поэтому Мелькарт с детства не любил зеркал: все они твердили, что он чудовище. Потеряв глаз, он лишь сильнее уподобился демону. За непроглядным слоем мрака одна Виктория распознала в нём подлинного Мелькарта Тессера. И с её гибелью спрятался сам подлинник; больше никто не в силах был уговорить его появиться.

— Первый гость прибыл, — сообщила миссис Говард, встав у него за спиной.

— Кто?

— Сказал, его зовут Раймунд Луллий.

— Ах, — радостно улыбнулся Мелькарт. — Золотая легенда!

— Я проводила мистера Луллия в гостиную.

— Подайте нам чай.

— Хорошо.

Мелькарт прихватил трость и неспешно спустился по лестнице вниз. Незнакомца он обнаружил у главного камина; тот делал вид, будто разглядывал замысловатую лепнину. Стоило Мелькарту войти в комнату, как мужчина заговорил:

— А я поначалу не верил.

Мелькарт не отвечал, предлагая гостю продолжить.

— Только теперь убедился.

Раймунд Луллий повернулся к хозяину дома. Обоим потребовалось время, чтобы тщательно друг друга осмотреть и прийти к выводам. Мелькарт отметил, что Раймунд ничем особенным не выделялся: небритый, с большими карими глазами на выкате, тонкими волосами мышиного цвета, слегка выпирающим брюхом — такая внешность могла принадлежать любому.

— Я рад, что мы, наконец, познакомились, — поприветствовал Тессера, наблюдая за тем, как прыткий взгляд гостя скользит по трости, поднимается к белёсому глазу и возвращается обратно к предмету.

— Вы меня не разочаровали, — добавил Раймунд. — Эта штука в вашей руке… Это ведь Жезл Жизни?

— А Сен-Жермен не догадался.

— И я бы не догадался, если бы не знал, что вы сделали. Пока ехал сюда, всё думал, кого здесь увижу, действительно ли вы таков, каким вас представляют?

— И кого же вы искали?

— Мессию.

Уголки рта Мелькарта дёрнулись.

— О, боюсь, эту роль я не потяну, — иронично ответил он.

— Напротив. Я наслышан о вашей политике. Многие пытались сломать систему, удавалось это единицам. Никто не пошёл бы за вами, будь вы как все, но поддержать идеи наследника Трисмегиста посчитает за честь любой, кто захочет шагнуть в будущее.

— Речи поэтов я всегда находил несколько туманными, — Мелькарт не чувствовал в голосе гостя ни уважения, ни похвалы; отчего-то показалось, что Раймунд пытается снять с него маску, в игре докопаться до сути. — Впрочем, вы правы: мои возможности велики. Полагаю, вы догадываетесь, почему я пригласил в свой дом всех бессмертных, заинтересованных в перестановке сил? Мир нельзя оставлять без внимания, бросать на произвол судьбы. Теперь, когда нет Верховного Ордена…

— Это было трудно? — резко спросил Раймунд. В выпуклых глазах блеснула жадность.

— Трудно ли мне было расправиться с Советом Девяти?

Мелькарт задержался с ответом. Мог ли он объяснить, как на протяжении невыносимо долгих тринадцати лет готовился к этому событию, как мучился кошмарами, пытаясь вообразить Неизвестных, как тайно путешествовал по экзотическим странам, набирался опыта, посещал богом забытые места, языческие храмы и капища, налаживал контакты с изолированными племенами, входил в доверие их вождей ради получения тайных знаний, как вконец решился на свой последний поход — в чрево Земли, древний город-лабиринт, где провёл несколько недель без неба и чистого воздуха, преследуя одну-единственную цель, что стала важнее жизни и смерти… Как обнаружил Жезл, когда уже перестал мыслить себя без темноты. Как смотрел на пылающий артефакт, ощущая, что привязан к нему больше, чем к любому живому существу, что сам является частью Жезла. Как выскользнувший из сферы луч ударил по правому глазу и выжег его, как кричал он до хрипоты, рыдая кровавыми слезами. Как схватился за ствол Жезла, ища в поразившем его оружии спасение. Как выбрался из лабиринта безвольно, бессознательно, не помня ни пути, ни выхода. Как вышел на свет обновлённым, совершенным. Как вернулся в Англию повзрослевшим и сильным, достойным наследия Виктории Морреаф.

Мог ли он объяснить, что столкновение с Неизвестными длилось не один час, а почти всю его жизнь, и что сама встреча лишь подвела итог? Мог ли он передать словами, что там, в зале Совета, произошло его полное воссоединение с Жезлом, что свежее человеческое сознание, подкреплённое древнеегипетской магией, превзошло силы Девяти?

— Не труднее, чем родиться, — уверенно произнёс Мелькарт.

От неудобного момента мужчин отвлёк мягкий запах чая. В гостиную проникла миссис Говард с подносом в руках. Мелькарт пригласил Раймунда к столу, а вскоре объявились новые гости.

Прежде Мелькарту не доводилось видеть вместе столько бессмертных; они предпочитали избегать компанию себе подобных, но любопытство к Избраннику Тота вынудило их прийти.

Следующим визитёром был Бэзил Валентайн, начавший свой путь с пятнадцатого века как учёный монах. Духовного поприща даже по прошествии столетий он не оставил — об этом свидетельствовала простая ряса. Следом прибыли Фламели. Мелькарт счёл их самыми занимательными. Николас оказался типичным представителем средневековой аристократии: старческого вида, низеньким, обросшим шевелюрой, а его супруга Перенелла — красивой женщиной с царственной осанкой, буквально заставляющей обращать на себя внимание. Что эту пару могло связывать? Николас смотрелся рядом с молодой женой неуместно и жалко. Однако вскоре любой бы заметил, что этим двоим не нужно даже мысли озвучивать, чтобы понимать друг друга. Их брак был гармоничным союзом двух личностей, партнёрством учителя и ученицы.

Навестили Мелькарта и арабские учёные, старейшие из присутствующих — Абу Муса Джабир ибн Хайян, который родился ещё в восьмом веке и которого все почему-то сокращённо называли Гебером, и припозднившийся на один век Ар-Рази. Хотя они приехали вместе, отношения имели натянутые: между собой не обмолвились ни словом, вели себя подчёркнуто замкнуто, в гостиной расселись по разным сторонам. На Мелькарта поглядывали скептически, словно заранее вынесли вердикт; арабы считали, что существование Избранника Трисмегиста не принесёт им выгоды.

Среди гостей нашлись и те, кто к Мелькарту отнёсся благосклонно — это был прославленный сторонник герметизма Евгений Филарет и нагловатый эпатажный алхимик Михаэль Майер, оба из семнадцатого века.

Пожалуй, с самого начала каждый из них понял, что за вещь держал в руке Мелькарт. У кого-то в глазах светилось благоговение, у кого-то — страх, разбавленный ядом и злобой. Своим поступком Мелькарт не только проявил гостеприимство, но и продемонстрировал, куда и к кому они вынуждены были прийти, подобно стае в поисках вожака — в дом Виктории Морреаф. Любопытство соседствовало с настороженностью и чувством опасности.

— Я знаю, что не внушаю вам доверия. Но у меня самые благие намерения, и я не попрошу от вас ничего, что пошло бы вразрез с совестью, — начал он, решив действовать аккуратно. — С недавних пор Совет Девяти прекратил существование, и мы с вами остались свободными от их давления.

— Как получилось, что какой-то смертный уничтожил тех, кто прожил более двух тысяч лет? Неужели это оружие, — Бэзил Валентайн метнул взгляд на трость, — и вправду настолько мощное?

Своими словами он выразил всеобщее желание воочию увидеть Жезл, убедиться в подлинности артефакта.

Хлеба и зрелищ…

Мелькарт играючи пробежался пальцами по стволу, и трость удлинилась в считанные секунды. Две змеи выпорхнули из наконечника и обвили ярко вспыхнувшую сферу. Давно привыкшая к подобным вещам миссис Говард поспешила задёрнуть шторы.

— Невероятно! — поражённо выдохнул Раймунд Луллий.

Майер неприлично присвистнул. Перенелла взволнованно схватилась за горло, её муж прикрыл губы ладонью. Гебер принялся терзать густую бороду. Жезл Трисмегиста воплощал собой наивысшее могущество, совершенное творение, красоту в её первозданном виде.

— Многие, многие тысячи лет он был погребён в древнем городе. Человечество уже разочаровалось в идее вернуть его из глубин памяти. Я доказал, что ничего невозможного нет, — произнёс Мелькарт. — Я присягнул Жезлу, а Жезл присягнул мне. Это превосходное оружие напрямую связано с моим разумом, вот почему ни одному человеку не удастся ни выкрасть его, ни забрать силой. Жезл сам выбирает хозяина. Были те, кто пытался его заполучить: их доля незавидна. Это магическое солнце отнимает у наглецов душу.

Дальше он заговорил более свободно:

— Джузеппе Бальзамо, известный вам авантюрист, потратил столетия на изучение любых источников о Гермесе Трисмегисте. В итоге он обнаружил местонахождение города, но, как и остальные, не мог добраться до Жезла. С профессором Аллегретти я познакомился, когда защищал научный трактат; он поведал мне любопытную легенду. Ему хотелось, чтобы я на него работал. Пришлось отказаться, ведь к тому времени я был учеником Виктории Морреаф. Так вышло, что они оба погибли. Пали жертвами интриг Совета. Мне, двадцатилетнему юноше, оставалось только скрываться. Но легенду о Жезле я не забывал ни на минуту. Я знал, что однажды рискну жизнью и спущусь в город. Потому что во всём мире я единственный, кому хватило чести выступить против абсолютной власти Неизвестных. И Жезл выбрал меня.

— Совет Девяти не был воплощением зла, — Николас Фламель обрёл голос прежде других. — Многие из нас получили бессмертие благодаря их милости. Да, мы подчинялись им, но так осуществлялось зыбкое равновесие. Теперь же равновесие нарушено: кто будет следовать букве закона, когда некому судить?

— И потому я собрал вас, — мягко сказал Мелькарт. — Кто отозвался и приехал в мой дом, очевидно, хочет жить в мире, по высшей справедливости. Кто пренебрёг приглашением либо боится — и тогда это простительно, либо заведомо игнорирует власть — и тогда им придётся ответить.

— Вы имеете в виду вашу власть? — не сдавался Фламель.

— Я говорю о власти, которой меня одарил Тот Гермес Трисмегист. Или, быть может, бессмертные забыли, кто принёс человечеству знания о философском камне? Кому они действительно обязаны своей долгой жизнью?

— Жизнью я обязан своему уму, благодаря которому изобрёл философский камень, изыскал путь к вечности. Тот Гермес заложил основы, но многое доработали и обогатили мы. Без наших усилий не было бы ничего. Потому не стоит превращать образ Трисмегиста в краеугольный камень: тысячи лет люди прекрасно без него обходились.

— Пользуясь его наследием? — усмехнулся Мелькарт, впрочем, быстро вернул серьёзный тон. — Я понимаю ваше беспокойство. Но убеждать меня в том, что вам нравилось подчиняться Совету Девяти, не следует: я видел Неизвестных, видел, чем они являются… Олицетворение кошмара, оголённого раздутого могущества. Наверное, проживи мы столько же, сами бы превратились в уродов. Они ничего не хотели слышать о Трисмегисте из моих уст, хотя должны были: как-никак, раньше они служили его жрецами.

— Как мы сейчас восстановим равновесие? — вернулся к проблеме Фламель. — Многие схлестнутся за раздел мира. Будут использовать любые средства, чтобы усилить влияние. Я повторюсь: любые средства.

— И кто, как не мы с вами, остановим их прежде, чем прольётся кровь?

— Что вы предлагаете? — вклинился Майер.

— Создавать будущее.

Пышущее восторгом настроение Майера разбавило ощущение натянутости между Мелькартом и Фламелем; все ждали, что струна лопнет, но катастрофы не произошло. Мелькарт понял, что старик не займёт его сторону. Не потому что Совет имел значение для самодостаточного, уверенного в своей таинственной правоте Николаса, и не потому что Мелькарт был неубедителен. Просто он не нравился Фламелю. Хотя, будь они знакомы чуть ближе, ему бы открылось, что Фламелю вообще редко кто нравился. Михаэль Майер же был сравнительно молод, открыт для мира и удовольствий, потому и к связи с господином Тессера отнёся как к увлекательному приключению, в которое готовился нырнуть с головой. Мелькарт не строил преждевременных теорий, однако его поразил тот факт, что Майер, будучи на целую эру старше Калиостро, умудрился спрятаться от усталости жизни, пренебречь старостью души. Он не мог знать, что объект его размышлений порой страдал, как и другие, от скуки, от невозможности преодоления самого себя, но затем возвращался к нормальному состоянию, стоило узреть новое и необъяснимое, — а необъяснимого в этом мире хватало. Прыткий ум Михаэля Майера страстно влюбился в природу Мелькарта, и ради того, чтобы разгадать тайну Избранника, эпатажный немец готов был пойти на всё.

— Новый Орден, — Мелькарт, наконец, добрался до главного. — Орден без господарей, где мнение одного не более весомо, чем мнение другого. Орден, где права его членов равны, где справедливость и закон синонимы. Орден, члены которого садятся за стол переговоров и вместе решают проблему.

— Я не верю, что это возможно, — произнесла Перенелла, решив оказать мужу поддержку. Николас молчал.

— Отчего же? — Майер фыркнул. — Кто-то привык действовать самостоятельно?

— И это тоже, — спокойно ответила женщина. — Мы можем притвориться, будто такое положение дел нас устраивает, сесть за круглый стол, изобразить идиллию… Какое-то время мы поиграем в порядочных честных королей, но однажды, я твёрдо уверена, как только кому-нибудь вздумается уйти, покинуть круг, все сразу разбегутся… Достаточно одному совершить подлость, обмануть, предать — и мы моментально начнём войну.

— Очевидно, кое-что вы упустили, госпожа Фламель, — Мелькарт криво улыбнулся. — Я не позволю предателям находиться в Ордене. Бессмертный, преступивший закон, будет строго наказан. Я сам стану палачом. Поверьте, ни у кого нет желания окончить жизнь горстью пепла.

Глаза Майера расширились в восхищении. Филарет одобрительно кивнул. Арабы хмурились, по-прежнему держа мнение при себе. Луллий прикусил губу. Бэзил отвернулся, переваривая услышанное.

— Аутодафе, как мы привыкли звать это страшное наказание, подражая средневековым инквизиторам, не применялось ни разу за всё тысячелетие, — Перенелла стойко перенесла тяжёлый пронизывающий взгляд Мелькарта. — Я не считаю его использование целесообразным.

— Ах, эти вечные споры о необходимости и безнравственности смертной казни! К сожалению, за короткий срок отведённой мне жизни я знавал двух бессмертных, одержимых манией убить беззащитного мальчика, и знавал одну бессмертную женщину, которая самоотверженно ему помогала, понимая, что Совет спустит шкуру за это благородство. И не вы ли в роковой день предстали перед Советом с обличительной речью к Бальзамо в попытке поддержать загнанную в угол фрау Морреаф? Ах, если бы Бог сохранял жизнь достойным! Но это не так. Спасение достаётся преступникам.

— Я помогала Виктории, потому что она была невиновна.

— Вне сомнения, вы оказали неоценимую услугу, — небрежно бросил Мелькарт.

Фламели ясно дали понять, что он их не устраивает. Конечно, он надеялся заручиться их поддержкой, однако унижаться ради положительного результата было так отвратительно, что Мелькарт предпочёл бы и вовсе с ними не говорить.

— Мы находимся на сломе эпох. Становимся свидетелями развала прежних ценностей. Новейшее время… Народная культура рассыпается, нации перемешиваются, религии обращаются в мифы, технический прогресс борется с мракобесием, которое основывается на пустотах в сознании. Так бывает, когда старое уходит, а новое ещё не заняло его место. Удобное время, чтобы действовать. Я нахожу весьма символичное в том, что избавил вас от Совета именно сейчас. Думаю, все вы наслышаны о моей политике. Я счёл себя достаточно сильным для войны с мафией, которая держит Европу в ежовых рукавицах, а также знаете о национальной составляющей. По-моему, содержать беженцев не экономно. А то, что идёт во вред, должно быть устранено. Прежде всего, я намерен заняться чисткой. Как видите, я откровенен и открыт. Если вам есть, что сказать, говорите сейчас.

Гостиная погрузилась в звенящее молчание. Мелькарт не убирал Жезл: не то чтобы он боялся нападения… Мужчине уже стало казаться, что он поспешил с решением пообщаться с бессмертными: они явно не были готовы к радикальным переменам и выжидали случая нанести удар. Судя по поведению арабов, они пришли из какого-то своего мира, политика Мелькарта облетала их стороной. Радикальных взглядов никто не разделял, разве что притихший Майер внушал сомнения, — немец потерял свою обычную болтливость. Раймунд Луллий не хотел нарушать тишину первым.

Отбрасываемые сферой лучи света танцевали на их напряжённых лицах.

— Мы не можем пускать всё на самотёк. Это было бы ещё большим бесчестьем, — Мелькарт предпринял последнюю попытку. — Вы ошибались, если полагали, что я буду смиренно уговаривать вас объединиться ради общего блага. Я лишь предлагаю один из вариантов развития событий, но если вы упорствуете, если Сен-Жермен и Калиостро были правы, бесстрашно убивая себе подобных, тогда я отказываюсь иметь с вами что-либо общее. Мир меняется, хотим мы этого или нет, но он изменится к лучшему, если мы возьмём на себя руководство, если будем контролировать процесс.

— По словом «мы» вы, конечно, подразумеваете себя? — уточнил Фламель.

Гебер думал так же, потому что на его губах, спрятанных в бороде, скользнула ухмылка.

— Вы не займёте круглый стол, — добавила Перенелла. — Раньше нам приходилось считаться с решениями Девятерых. По сути, от ваших действий, господин Тессера, свободы мы не приобрели. Ведь у нас нет подходящего оружия, чтобы противостоять вам. Пока существует этот Жезл, любые планы, даже самые благородные, всегда будут нести оттенок лицемерия.

— У меня нет философского камня, нет богатого опыта, нет столь обширных и глубоких знаний, как у вас, — Мелькарт развёл руками, изображая беззащитность. — Почему мои возможности так сильно вас нервируют? Или вы попросту завидуете, потакая простой человеческой слабости?

— Не переступайте границ! — проскрежетал Николас. — Дело не в зависти!

— Да, дело в страхе, во лжи, которой вы ограждаете себя от проблем. Вы не собираетесь рисковать, так признайтесь же… Никто не обещал, что здесь вы встретите ангела, который поведёт на землю обетованную или, ещё лучше, в рай. Я ставлю серьёзную задачу. В чём вы пытаетесь меня обвинить? Я не прячусь, не кривлю душой, не ввожу в заблуждение и не веду скрытых игр. У меня достаточно оснований предъявить обвинения вам, госпожа Фламель, но я этого не сделаю, потому что хочу предложить дружбу.

— Обвинений? — снова вмешался Николас. — О чём идёт речь?

— Не важно, — ответила Перенелла за Мелькарта. — Ведь всё это в прошлом, не так ли?

И она улыбнулась. Мелькарт не знал, что его больше потрясло в её улыбке: присущая неразумному ребёнку безмятежность, яд, какой извергает гадюка, или их странное сочетание. Он понял, что под «прошлым» Перенелла имела в виду почившую Викторию Морреаф, и её слова, произнесённые с такой ужасной невинностью, нанесли удар куда мощнее, чем мог бы сделать самый острый меч.

— Прошлое не проходит без последствий, — оправившись, ответил мужчина. — Не канет в Лете.

О чём они говорили, бессмертные не поняли, но расспрашивать не стали.

Не отрываясь от искрящихся зелёных глаз Перенеллы, Мелькарт отключил действие сферы, и Жезл сложился в непримечательную золотую трость. Все внимательно следили за движениями Избранника: как он перекидывает оружие в другую руку, как хватает спинку стула, пододвигая ближе, и садится за стол, словно отрекаясь от главенства и приобщаясь к компании. При этом Мелькарт не произнёс ни слова, следующая реплика принадлежала Фламель. Но женщина тянула с ответом. Это был их негласный поединок, в который не вмешивался даже муж.

— И сверх того, у прошлого есть привычка воскресать, — раздался голос из-за двери гостиной.

Миссис Говард, стоявшая возле проёма, как цепной пёс, от неожиданности вздрогнула и развернулась в направлении звука. Послышались шаги — стук каблуков о паркет. Мелькарт задержал дыхание, и не он один. Взбудораженные бессмертные ждали появления кого-то, кто опоздал на вечеринку и сделал это осознанно. Понаблюдать за ситуацией извне, произвести эффект… Новый гость ступил на порог спустя несколько мгновений.

Раньше Мелькарт его не видел.

— Приветствую, — произнёс незнакомец, оглядывая присутствующих так, будто все они были его должниками.

— Вы? — воскликнула Перенелла.

Николас утешающе накрыл ладонью её кисть, но в то же время лицо старика отражало явную неприязнь, открытую и непримиримую, какой не удостоился даже Избранник Трисмегиста. Раймунд побелел, как мел. Бэзил оттянул ворот рясы, сминая ткань. И только Майер расплылся в широкой улыбке, снова отличившись.

— Я припозднился, — незнакомец извиняюще улыбнулся.

— Не страшно, — Мелькарт указал на свободное место напротив. — Присоединяйтесь, прошу.

— С удовольствием.

Под настороженные взгляды бессмертных он прошествовал по комнате и, поправив полы жутко дорогого, стильного пальто, занял предложенный стул и забросил ногу на ногу, чувствуя себя совершенно вольготно. Пепельные волосы, ниспадающие на плечи, кремовая кожа, серо-голубые глаза — гость был, пожалуй, красив, но одно не столько портило, сколько останавливало от падения пред этой сильной личностью — плотоядное выражение, пугающее, предупреждающее… Внешне он чуть опережал по возрасту Мелькарта, что тоже было обманом. Впечатление, произведённое им на бессмертных, поражало.

— Я слышал часть вашей беседы с госпожой Фламель, — гость не удостоил Перенеллу взгляда, всё его внимание было приковано к Мелькарту. — Настоятельно рекомендую не воспринимать слова этой женщины всерьёз.

— Вначале представьтесь хозяину дома, — холодно отозвалась она.

— Всенепременно. Соблюдать правила хорошего тона… Утомительно, но необходимо, полагаю. Давненько я не выбирался в свет, — он улыбнулся как-то жутко, болезненно. — Меня зовут Кристиан Розенкрейц, и я безумно рад встрече.

Объяснять Мелькарту, кто посетил его английское убежище, не стоило: он знал легенду о каждом. Правда, не всегда легенды оказывались правдивы. И не всегда одарены фактами. Больше домыслами тех или иных лиц, когда-то что-то услышавшими. Однако, своими глазами изучая живую легенду, можно было уверенно утверждать, что Кристиан Розенкрейц заметно выделялся из числа знатоков естественных наук. И проблема заключалась не в его успехах, не в предпринятых им решениях, а в нём самом.

Мелькарт, наконец, догадался, почему испытал краткое разочарование в бессмертных. Они были пассивны. Привыкли к гармонии, захлопнулись в ракушке и провели в таком состоянии множество столетий, убеждённые в собственной самостоятельности. Сменялись поколения, люди приходили и уходили, и им пришлось срастись с ролью наблюдателей. Время было неумолимо. Они тоже. Немощность, гниение, тлен — всё самое страшное обошло их стороной, не коснулось их застывших, как на картине, тел. Только души горели, не способные вырваться за пределы тюрьмы. В сумерках просторной гостиной этот огонь ощущался особенно отчётливо. И катализатором стал Кристиан Розенкрейц.

— Прежде всего, поздравляю вас с победой, Тессера, — продолжил он, не обращая ни малейшего внимания на презрительные взгляды. — Это достижение уже возвысило вас над родом человеческим. И благодарю, что освободили меня от спячки. Только гений мог совершить такое.

— Я не очень понимаю, о какой спячке вы говорите, — признался Мелькарт. — По-моему, я для вас ничего не делал.

— Розенкрейц время от времени притворяется мёртвым, — насмешливо пояснил Николас. — И пробуждается как раз перед великими происшествиями, чтобы внести свою лепту, а потом снова исчезнуть.

— Значит, это правда, что вы провели в могиле сто двадцать лет? — потрясённо спросил Мелькарт.

— Там было неплохо. Я хоть отдохнул.

— А какое содействие оказал я?

Розенкрейц не спешил отвечать. Носом втянул воздух, подобно зверю, улавливая запахи. прищурился, изучая Мелькарта, сделал одному ему известный вывод и произнёс:

— Думаю, мы подружимся.

— Я в этом не уверен, — Николас не собирался сдаваться. — Насколько я помню, все ваши так называемые друзья плохо кончали. Если господин Тессера разумный человек, он наверняка откажется от столь сомнительного… предложения.

— Ключевое слово здесь «так называемые», — тот снисходительно посмотрел на старика. — И «разумный» в вашем понимании звучит оскорбительно. Оставьте господина Тессера в покое.

— То есть оставить его вам?

— Но вы-то явно упустили возможность.

— Мне придётся прервать эту бессмысленную склоку, — повышенный тон Мелькарта заставил всех отвлечься.

— Вы просто не понимаете…, — начала было Перенелла, но гневный взгляд странных контрастных глаз вынудил её замолчать.

— Я не знаю, как между вами развивались отношения до моего прихода, — пытаясь сохранить невозмутимость, продолжил Мелькарт. — Либо чересчур интенсивно, раз вы за одним столом усидеть не можете, либо вообще никак, раз кому-то даже сказать нечего. Но сейчас всё это не важно. Я собрал вас для другой цели. Я считал, будет правильно, если человек вроде меня, обладающий силой Жезла, не в одиночку начнёт распоряжаться миром, а разделит его с достойными представителями человечества, чей огромный опыт сослужит полезную службу. Теперь я вижу… я ошибся. Вы разочаровали меня даже больше, чем Совет Девяти.

— Да не сердитесь на нас! — сочувственно ответил Майер. — Мы давно друг друга не видели, вот и соскучились!

— Что вы несёте?! — прошипел Раймунд.

— А что? — фыркнул немец. — У нас же всегда так! Что ни встреча, так драка.

— Есть из-за чего, — добавил Филарет.

— Мы здесь не для ваших забав, — Николас поднялся со стула, раздражённый. — Дальнейшая дискуссия безрезультатна. Ваше предложение, конечно, интересно, господин Тессера, но я в вакханалиях обычно не принимаю участия. Поэтому позвольте откланяться.

— Ваше право, — равнодушно откликнулся Мелькарт, стараясь не показывать, что слова Фламеля на самом деле глубоко задели его.

Перенелла встала вслед за мужем.

— Не играйте по чужим правилам, — произнесла женщина напоследок.

Мгновение спустя Фламели скрылись из виду. Миссис Говард отправилась провожать их до парадных дверей. Мелькарт наблюдал за уходом пары с чувством человека, проигравшегося в пух и прах, и внезапно для себя заметил тяжёлый взгляд Кристиана Розенкрейца, направленный на идеально прямую спину Перенеллы.

— Этого следовало ожидать, — Филарет напустил на себя задумчивый вид. — Не удивлюсь, если Гебер последует за ними.

— Как правильно подметил Фламель, мы не поощряем «вакханалии», — араб впервые подал голос. — И что бы ни говорил господин Тессера, все предлагаемые им действия приведут только к одному результату — к кровопролитной гражданской войне. Которая вполне способна перерасти в мировую. Ведь ваша политика не остановится на Великобритании, не так ли? Из-за этой чудовищной провокации вся Европа окажется втянута в резню.

Атмосферу кинжалом разрезал громкий смех. Мелькарт выпустил пожиравшего его демона и, приподняв голову, залился мрачным весельем.

— Я сказал что-то смешное? — спросил Гебер, чувствуя себя оскорблённым.

— Ваша проницательность не знает границ, — издевательским тоном ответил Мелькарт. — Но вы упустили крошечную деталь. Европа уже втянута в резню. Количество терактов на национальной почве увеличивается в геометрической прогрессии. Две культуры, западная и восточная, загоняют народ в тиски, смешивают людей в общую массу, для которой нет правил; они ещё не придуманы для этой тюрьмы. Помнится, немцы искали врагов в евреях — они плодились, как кролики, и сколько бы их ни изживали, этот потрясающий народ не терял самосознания и сил. Жестоко обошлись и с цыганами: женщинам в лагерях прокалывали матку, дабы они не смогли продолжить «грязный» в понимании сумасшедшего фюрера род. Оглянитесь! Разве возможно, чтобы над христианской усыпальницей звучал азан? Разве возможно, чтобы напротив кафедрального собора стояла мечеть? Но это уже произошло, и такие организации, как «Nette de la France» и прочие — ответ на общественный нарыв, который растёт и растёт, угрожая однажды взорваться. Если бы предки знали, к чему приведёт захват колоний, они никого не пустили бы на свою землю. Пока по чужеродной идеологии живут пара десятков беженцев, это не страшно ни для экономики страны, ни для её жителей, однако если эту идеологию начинают исповедовать миллионы… Проблема Запада и Востока имеет лишь единственно верное разрешение: каждый должен жить у себя дома. Я переделаю мир так, что родина перестанет быть раздроблена на куски, города — на этнические кварталы. Предотвратить падение Римской империи — вот моя основная задача. Рим воссияет в своём величии… умывшись кровью варваров.

От последнего заявления Ар-Рази вскочил на ноги, уязвлённый яростной речью. Гебер же остался спокоен; если он и испытывал возмущение, то спрятал это в себе. Араб знал, вывести из равновесия человека — значит посмотреть на его слабые стороны. Очередная провокация Избранника не сбила старого алхимика с толку, тогда как Ар-Рази рвался отстоять честь братьев по вере.

— Я не позволю вам! — горячо воскликнул он. — Может, вы возомнили себя преемником Гитлера? Так я собью с вас спесь! Ещё будете молить Аллаха о прощении!

— Не так быстро, — Кристиан Розенкрейц поднялся из-за стола. То же сделал и Майер, загородив собой Мелькарта от взбудораженного соперника.

— Эй, успокойтесь! — взгляд Бэзила взволнованно прыгал от одного к другому.

— Зря Фламели ушли, — добавил Раймунд. — Такое представление пропускают…

— Это, чёрт возьми, не смешно! — прокричал Ар-Рази.

— А мне кажется забавным, — Раймунд пожал плечами.

— Забавно убивать людей? — со злобой в голосе бросил тот. — Забавно устраивать геноцид? Ах, да… Я и забыл! Действительно, чего ещё можно ожидать от человека, вскормленного Викторией Морреаф!

Мелькарт замер в оцепенении.

— Да, Тессера! Я говорю о ней! Об этом дьяволе…

Гебер положил руку на плечо Ар-Рази, призывая к спокойствию, но араб гневно стряхнул её.

— Продолжить традицию — вполне в духе прилежного ученика, да, Тессера? Умыться кровью варваров… Кто эти варвары, интересно? Кто держится за семью и не теряет самосознания даже на чужой земле или кто самовольно пал перед чужой культурой, продав собственную?

Ар-Рази прервался, глотнул воздуха и произнёс уже тише:

— Нет, Тессера, нет. Всё, что вы провозгласили — завеса, сладкая ложь, окутанная мраком действительности. Но ложь. Ложь!

— Я требую, чтобы вы сейчас же покинули мой дом, — Мелькарт собрал волю в кулак. Мужчине пришлось приложить силы, чтобы проигнорировать оскорбления в адрес Виктории. Он безумно желал испепелить бессмертного Жезлом, но от неверных действий оберегал холодный рассудок.

— Мы уходим, — Гебер снова взял соплеменника за плечо и потянул к выходу.

— Слабые звенья, — отпустил им на прощание Розенкрейц. — Они не живут долго.

Ар-Рази задержался на пороге, кинул на него взгляд, ищущий чего-то в загадочных серо-голубых глазах, и вышел вон, жестом велев миссис Говард не провожать.

Мэри опасливо посмотрела на Мелькарта. Лицо её хозяина словно окаменело.

— Любопытно! — обратился к нему Розенкрейц. — Наконец здесь остались ваши верные вассалы. Мы, сторонники герметизма, трепетно ждали появления Избранника… Всё как и предсказывал Тот Гермес Трисмегист. Пророчество сбывается.

Он поднёс ладонь к сердцу.

Бэзил Валентайн, Раймунд Луллий, Евгений Филарет и Михаэль Майер обступили Мелькарта, склонив головы и прижав руку к груди.

— Одноглазый. Могущественный. Дитя погибели старого мира. Вы были обещаны нам, рабам бессмертия, как обещан Судный день ещё до рождения Бога, — Кристиан алчно улыбнулся. — Нет необходимости создавать орден. Он уже существует. Это мы — розенкрейцеры.

Глава 6. Обречённый бог

Было в Кристиане Розенкрейце что-то звериное: это сказывалось отнюдь не в повадках, не в том, как он вёл себя по отношению к другим. Нет, Кристиан Розенкрейц любил сарказм так же, как смелые выпады, хорошее вино и общество интересных молодых людей. Он мог бы потрясти свет и стать героем, если бы захотел. Но ему больше нравилось одиночество. Это позволяло пребывать в тени.

Звериное отмечалось в самой его природе. От него исходила опасность, которую люди ощущали на подсознательном уровне, а потому старались держаться подальше от странного мужчины, чья привлекательность соседствовала с болезненностью. Кристиана Розенкрейца стоило избегать, что бессмертные и делали, отказываясь иметь с ним что-либо общее. За исключением нескольких алхимиков, рискнувших присоединиться к нему как раз перед Реформацией — они-то её и провели. Сам Розенкрейц вышел из Позднего Средневековья, наряду с Фламелями и Викторией Морреаф. Розенкрейцерство, или Орден Розы и Креста, прокатилось по Европе огненным колесом, задевая всякого учёного и политика, взорвало умы тысяч людей и превратилось в бич Ватикана. В ту далёкую эпоху культ Кристиана Розенкрейца был не менее популярен, чем культ волшебника-авантюриста графа Калиостро, любовника Джакомо Казановы или почитаемого королями алхимика Сен-Жермена — эти личности сделали историю, став её украшением. Мелькарт не спускал с Розенкрейца глаз, улавливая каждое движение, каждый случайный жест. В какой-то степени он понимал, что необычайно близок к своему главному гостю по духу: так сталкиваются в лесу два превосходных хищника — убийцы, пред которыми возникла угроза, обещавшая покончить с обоими. И потому не было ничего удивительного в том, что облачённый в рясу Бэзил Валентайн, настроившийся на оптимистический лад Раймунд Луллий, рассудительный Филарет и забавный в своих бесстрашных поступках Михаэль Майер предоставили им возможность пообщаться наедине. Они тоже заметили вспыхнувшую, подобно факелу, связь между предводителем ордена и Избранником — связь, которую Фламели опасались, но которую не могли затушить до её зарождения.

За окнами вечерело, багряный свет заливал веранду, где расположились мужчины, предпочтя её душной гостиной. Здесь властвовал прохладный воздух, на языке играло спелое вино — всё способствовало плодотворному диалогу. Мелькарт отметил, что его загадочный гость пригубил вино лишь после того, как он первым отпил из своего бокала.

Обычно бессмертные не боялись отравления. Единственное, что организм не мог отторгнуть — кровь живого мертвеца. Частицу поднятого Викторией роланга Мелькарт спрятал в тайнике перстня и при удобном случае смазал стенки бокала, из которого пил Азраил. Розенкрейц осторожно принимал пищу. Это значило только одно…

Он знал, как Мелькарт убил Алессандро Калиостро.

Осенённый догадкой, тот почувствовал сладкую волну тщеславия: ему нравилось вызывать страх, особенно у сильнейших.

— Вы обмолвились, что я вывел вас из спячки, — вернулся к былому Мелькарт. — Когда вы проснулись?

— Ну не думали же вы, будто я настолько всеведущ, что нахожусь в курсе всех событий, пока сплю? — усмехнулся Кристиан. — Нет, меня разбудил Михаэль. Он ко мне ближе других и, конечно, никогда не упустит возможности услужить. Я спал с пятидесятых годов прошлого века. Представьте моё удивление, когда я узнал, что Джузеппе Бальзамо и Виктория Морреаф мертвы, а Совет Девяти, тот самый Совет, который просуществовал больше двух тысяч лет, уничтожен… Меня потрясла ещё одна новость: гибель Сен-Жермена. Это вы его убили, Тессера?

— У нас с Сен-Жерменом были свои счёты.

— Вот как?

— Полагаю, нет смысла скрывать. Он пользовался доверием фрау Морреаф, притворялся её другом. Так вышло, что Виктория погибла, спасая мою жизнь. Я не мог отпустить Сен-Жермена. Даже сейчас я ненавижу его.

— Как вы его убили? — поинтересовался Розенкрейц.

— Снял голову с плеч, — буднично ответил Мелькарт, смутно припоминая мощный выплеск ослепляющей ярости.

— Должно быть, вы очень любили Викторию. Только сильная любовь способна породить такую ненависть.

Мелькарт заглянул в лукавые глаза собеседника.

— Подобное может утверждать лишь познавший любовь, — мягко отозвался он, ускользая от интимной темы.

— Или познавший ненависть, — Кристиан сделал глоток вина, прочищая горло и одновременно подводя черту, у которой диалог замер, не получив продолжения. Никто из них ещё не был готов открыться. Впрочем, Мелькарт понял, что всё сказанное им и чувство, которое давным-давно пустило в душе отравленные корни, не чуждо этой странной личности.

— А какие счёты у вас с Фламелями? Почему они не хотели, чтобы мы общались? После вашего появления они быстро сбежали.

— Фламели — особая категория. Гораздо легче сойтись с представителями более поздней эпохи, чем искать покровительства у Средневековья. Мы помним ещё крестовые походы, Тессера. А Ар-Рази с Хайямом — вообще глубокая древность. Они живут по старым правилам. Обособленно. Мне вот, например, не о чем говорить ни с ними, ни с Фламелями. Думается, с Викторией вам тоже было нелегко. Никогда не знаешь, чего ждать, верно? — тонкие губы Кристиана дёрнулись в ухмылке. — Вы безумец, Тессера. И как вам пришла в голову идея объединить нас?

— По правде, я преследовал иную цель.

— Ах! — тот довольно прищурился. — Вы хотели знать нас в лицо.

— Конечно, я рассчитывал на благоприятный исход. Мне очень жаль, что Фламели отвергли моё предложение. Но это терпимо.

— Забудьте о них, — Кристиан приподнял ладонь, останавливая невыразимое огорчение собеседника. — Я ни в коем случае не идеализирую ваши воззрения и постараюсь быть предельно честным. Мне нравится, когда можно говорить без прикрас, не маскируя истину за бравадой пропаганды. И вам не следует меня идеализировать. Признаться, я ужасный человек, Тессера, совершенно невыносимый. Предугадывать мои действия бессмысленно, зачастую я сам теряюсь.

Он откинулся на спинку плетёного стула, устраиваясь удобнее, вытянул ноги и сложил на животе руки.

— Чего вы точно от меня не дождётесь, так это осуждения. Того же я не потерплю к себе. Уже много времени я живу ради наслаждения: лишь война может удовлетворить меня. Всё остальное, — Кристиан обвёл скучающим взглядом веранду, — несущественно. Поэтому нет ничего удивительного в том, что я иногда выпадаю из реальности. Мне не удаётся жить по правилам, а именно этого требует общество, когда на последнем издыхании вспоминает о необходимости продолжить род и, как следствие, прибегает к моральным устоям, чтобы не сбиться с курса. На войне нет правил. И вы как никто другой знаете это. Ведь лишив жизни бессмертных, вы переступили все границы.

— Во всём, что я делаю, есть смысл, — произнёс Мелькарт. — Как-то раз Виктория сказала, что самый близкий нам человек — это наш враг. В двадцать лет у меня не было врагов; я только вкушал жизнь и познавал самого себя. С годами я понял, что настоящих врагов надо искать в стане союзников. Поэтому не тратьте силы на предупреждения: доверие — это последнее, что вы от меня получите.

— Я не прошу доверия, тем более у вас. Есть вещи, которые недоступны человеку. Есть то, чем мы не можем обладать… в чём нам всегда будет отказано.

— Чего же вы ждёте от меня?

Кристиан закусил нижнюю губу.

— Я хочу союза, — через мгновение ответил он. — Союза против иллюминатов.

Мелькарт резко отвёл взгляд.

— Очевидно, вы уже слышали о них.

— Да. Слышал. Очень давно. Виктория рассказывала об этом ордене… Как раз перед тем, как исчезнуть. Кажется, иллюминаты убили кого-то из её друзей.

— Это неудивительно. Ведь у руля стоял стоял Сен-Жермен.

Мелькарт потрясённо смотрел на гостя.

— Мы никогда не ладили с иллюминатами, — добавил Кристиан. — Я знаю, со стороны это выглядит странно: как-никак, розенкрейцеры и иллюминаты считаются противниками Ватикана. Но в том-то и проблема… Когда сокровище достаётся расхитителям, возникает вопрос, как его делить. И, разумеется, делиться никто не собирается. Тайные общества, Тессера, существовали на протяжении всей человеческой истории. Божественный пантеон, греческий Олимп или скандинавская Вальхалла — чем не орден, скрытый от простых людей? Одним из самых древних был, конечно же, Совет Девяти. Неизвестные пришли в мир задолго до рождения Христа.

Розенкрейц сделал паузу, будто задумался, затем продолжил:

— Я встретил их в Палестине.

— Неизвестных?

— Тогда они не боялись передвигаться по миру. Это их все боялись. Люди слагали легенды о неких старцах, которые, как тени, следовали из города в город, оставляя след… Они ещё не лишились своих лиц.

— Почему же Неизвестные так себя изуродовали?

— Их изуродовала алчность, Тессера. Или судьба. Они могли прожить столетия, но не покорили бы вечность. Срок каждого человека определён. Ограничен. Достойнейших Неизвестные одаривали знанием, полагая, что мы будем хранить человечество от войны, от уничтожения… Вместо этого бессмертные схлестнулись за раздел мира. Неизвестные поняли свою ошибку, когда узрели плоды наших деяний. Потому-то они отказались уходить. Над нами требовался контроль… непрерывное давление… Закон. А мы были слишком слабы, чтобы сопротивляться.

— Всё закончилось, — произнёс Мелькарт. — Совета Девяти больше нет. Бессмертные получили долгожданную свободу. Вздохнут, наконец, полной грудью. Разве не об этом вы все мечтали?

— Нет, Тессера. Об этом мечтал я, — качнул головой Кристиан. — Всё только начинается. Вы развязали руки тайным обществам. Не вы один прольёте кровь. Совсем скоро землю окропят багровые реки. Бьюсь об заклад, к вам на поклон придут и другие организации, которые согласятся на все условия, дабы заполучить Мессию.

— Я не Мессия.

— В их глазах — Мессия.

Кристиан наклонился вперёд.

— Это не религия, Тессера. Не вопрос о душе и о Боге. Это политика. О вас судят по вашим возможностям, а не по происхождению. И они поклонятся вам, потому что захотят жить.

— Так же как вы поклонились мне?

— Так же как Виктория признала вас.

Всё это напоминало странную фантасмагорическую пьесу, в которой Мелькарту отводилась роль разменной монеты. Его не впервые нарекали Мессией: ещё тринадцать лет назад профессор Аллегретти бесстыдно воспользовался этим прозвищем, потешаясь над юношей. Кристиан Розенкрейц разыгрывал ту же карту, но на сей раз Мелькарта было не провести.

— Как иллюминаты могут представлять опасность, если Сен-Жермен мёртв? — поинтересовался Мелькарт тоном, каким обычно ведут светские беседы.

— Это и в самом деле любопытно. Вряд ли Сен-Жермен оставил столь могущественный орден без присмотра.

— Вы полагаете, у него был наследник?

— Не исключено.

— За всё время Сен-Жермен упоминал только об одном ученике. И, если мне не изменяет память, от Джузеппе Бальзамо отреклись многие структуры Западной Европы, в том числе масоны. Я уничтожил и ученика, и учителя. Кто из бессмертных рискнёт войти в ареопаг после всего, что я сделал?

— Представления не имею. Но орден станет большой помехой, если с ним не разобраться. Вы должны понять, это хорошо отлаженный механизм, который работает уже триста лет и ещё ни разу не сбился с ритма. Иллюминаты очень дисциплинированы; они чётко следуют приказам и крайне послушны. Редко кто удостаивается чести быть принятым в орден. Иллюминаты изначально рождаются в системе, и воспитывают их соответственно. Поэтому вести переговоры с ними бесполезно. Они чтят своё братство и ни за что не пойдут на предательство. Эти люди достаточно богаты и влиятельны, их невозможно подкупить. Банковская система, наркобизнес, мафиозные схемы — всё принадлежит иллюминатам. Покусившись на их имущество, вы поставили себя в невыгодное положение, Тессера. Вам следует быть осторожнее.

С ухмылкой, несущей затаённую угрозу, Мелькарт нежно погладил трость.

— Вы не правы, — приглушённо ответил он, не спуская взгляда с гладкой поверхности артефакта. — Страх перед иллюминатами лишь усиливает их влияние. На самом деле это просто люди, которые предпочитают жить в тени, подражая бессмертным. Но всё же… всё же это люди. И я не сомневаюсь, сейчас они растеряны и сбиты с толку. Внезапная смерть предводителя заставит их усомниться в собственных силах.

— Мы не можем знать этого наверняка. Я прекрасно помню, как судорожно Ватикан искал сторонников ордена; скольких сожгли учёных по одним только подозрениям… И вот, спустя триста лет иллюминатов находят на пике славы. Кто способен назвать их реальное количество, Тессера? Их имена? Очевидно, Сен-Жермен славно постарался. Сперва проспонсировал начинания Вейсгаупта, затем ввёл в этот круг своих знакомых — масонов, а под конец и вовсе всё взял в свои руки. Иллюминаты — его детище. Узнав, что вы сделали с их Отцом, они неустанно будут вас преследовать. Вы не найдёте с ними мира: эти люди не прощают смерть своих братьев.

— Теперь меня замучают кошмары.

Казалось, услышанное не произвело на Мелькарта должного впечатления. Он беззаботно улыбнулся, прикончил остатки вина и, опираясь на трость, шумно поднялся.

— Я прекрасно вас понял. Союз против иллюминатов… Да, вы вполне можете в этом на меня рассчитывать.

Розенкрейц выбрался из-за стола вслед за хозяином дома. В дверном проёме Мелькарт на мгновение замер, обернулся в пол-оборота и мрачно добавил:

— Главное, не переусердствовать.

Последние слова заставили бессмертного нахмуриться.

Мэри отодвинула штору и проследила, чтобы автомобиль гостя покинул территорию особняка. Как только ворота закрылись, она обеспокоенно посмотрела в сторону лестницы, ведущей на верхний этаж, где располагались кабинет и спальня Мелькарта. С тех пор, как он скрылся у себя, дом погряз в глухой нездоровой тишине. Экономка понимала, что встреча не пройдёт гладко: даже Виктория в своё время не слишком приятно отзывалась о ей подобных. Бессмертные откровенно выразили неприязнь к фрау Морреаф; впрочем, они едва терпели друг друга. Мэри всерьёз считала, что Мелькарт проявил чудеса, стойко выдержав спор с Фламелями и нападки восточных алхимиков. Она нутром чувствовала, как сильно он их презирает. Её саму поведение бессмертных обескуражило. И если с противниками политики Мелькарта всё было ясно, то с оставшейся пятёркой во главе с Розенкрейцем — крайне неоднозначно.

Стараясь не шуметь, женщина поднялась наверх и приблизилась к хозяйским покоям. Из-за плотно закрытой двери не доносилось ни звука. Мэри нажала на ручку и осторожно заглянула внутрь. В сумерках едва различались очертания комнаты. Мелькарта она обнаружила на постели лицом вниз; спина мужчины подрагивала, будто в конвульсиях.

Испугавшись, экономка бросилась к нему, присела рядом и взяла за плечи. Только потом до неё дошло, что Мелькарт трясся не от боли, а от смеха.

— Ты сумасшедший! — воскликнула она, ласково пропуская его волосы сквозь пальцы.

Смеялся он долго, пока не устали лёгкие. От частого дыхания подушка нагрелась. В поисках воздуха Мелькарт перевернулся на спину; грудь тяжело вздымалась, как после бега. На губах застыла широкая улыбка. Правый глаз в темноте странно белел. Мэри молча дожидалась, когда буря отпустит мужчину, и вздрогнула от неожиданности, стоило тёплой ладони накрыть её худощавую руку.

— Хочу съездить к Виктории, — прохрипел он. — Мне надо… увидеть её… снова.

— Уверен? Я не хочу, чтобы ты продолжал терзаться.

— Мне необходимо…

Пальцы сомкнулись крепче.

— Поедем завтра с утра? — тихо предложила Мэри.

— На рассвете, — он скосил на женщину решительный взгляд.

— Держи.

Перед лицом возник кубок с шербетом. Мелькарт принял его из рук Виктории и провёл пальцами по выпуклым стенкам; удовольствие пить из чистого серебра щекотало нервы. Оправив полы шёлкового полосатого халата, Виктория присоединилась к ученику на подушки. Горевшие по периметру балкона свечи отгоняли спустившуюся с заходом солнца темноту. Полумесяц переливал золотом, и миллионы звёзд украсили небо волшебным сиянием.

— Опасно меня так баловать. Роскошь развращает человеческие умы.

— Но ты же любишь всё опасное. Почему бы не рискнуть и на роскошь?

Мелькарт поднёс кубок к губам. С задорной улыбкой наблюдая за ним, Виктория откинула с плеч тяжёлые чёрные волосы, обнажив кожу.

— Сколь сладостно наслаждение от обладания тем, на что другие не могут и рассчитывать? — мягко произнесла она. — Сколь разительна тщеславием сама мысль, что тебе доступны вещи, которых ни у кого больше нет? Она позволяет парить над землёй, взлетать всё выше и не отпускает, даже когда солнце сжигает крылья. Ты, как Икар, хитрым обманом выкрал себе свободу и, превзойдя все границы, уже не в силах остановиться. Это греховное наслаждение, от которого пред ликом смерти издаёшь страстный крик.

Под звуки её пленительного голоса Мелькарт опрокинулся на спину, позволяя небесам сомкнуться над головой. Отчего-то казалось, что все эти звёзды были близки, достаточно протянуть руку — и они падут на ладонь. Потоки времени застыли в немом ожидании, влюбчивый коварный Эрос окутал сетями жестокого Танатоса, и огромный мир сузился до просторов сердца, сосредоточившись в желанном прикосновении женщины к мальчику.

Машину тряхнуло, и Мелькарт распахнул глаза.

Реальность обдала холодом неуклюже подбирающегося утра.

— Мы почти приехали, — сообщила Мэри. Она сидела за рулём прямо и невозмутимо; слабый свет придавал лицу суровое выражение.

По обочинам дороги виднелись мрачные надгробия.

— Я не остановлюсь, — прошептал Мелькарт, глядя на тысячи могил, венчавших мокрую от росы землю. — Не остановлюсь… Слишком поздно. Я уже взлетел.

Рука нащупала Жезл, словно в подтверждении непозволительной для человека мысли, что он и вправду способен стать богом.

Они быстро добрались до места. Мелькарт попросил миссис Говард подождать в машине, а сам направился по тропинке вглубь враждебного ему царства мёртвых.

Должно быть, запертые в гробах люди ненавидели его за то, что он медленно двигался мимо их вынужденных пристанищ, — именно так мужчине казалось, когда он бросал осторожные взгляды на монолиты с высеченными именами. Ненавидели его всеохватывающей отчаянной ненавистью отверженных, выброшенных за грань бедняг, которых покинул сам Бог. На кладбище Мелькарт был чужаком, преступником, предателем, и все, кто безмолвно лежал под землёй, мечтали утянуть его за собой вниз. И, словно в насмешку над страданиями несчастных, посреди кладбища дерзко возвышался склеп; по величию он мог бы поспорить с королевским дворцом.

Мелькарт ненадолго задержался, прежде чем подняться по каменным ступеням: это зрелище было раздражающе прекрасно, оно противоречило устоям мироздания. Замок легко поддался при поворотах ключа, массивная дверь жалобно скрипнула, впуская живого во владения мёртвой. Мужчина однажды приходил сюда, сразу же по возвращении в Англию после многолетних скитаний, и его первый раз был ужасным.

Лучи восходящего солнца, пропускаемые сквозь витражные стёкла, освещали воздвигнутый на мраморных плитах хрустальный гроб. Взволнованный, Мелькарт приблизился. Сквозь полупрозрачную поверхность угадывались очертания нетленного тела Виктории Морреаф: белое лицо с выдающимся горбатым носом, изломом бровей и острыми скулами, сложенные на груди руки, бархатное чёрное платье, — она как будто спала в своих готических чертогах, всё такая же сильная и роскошная.

Его единственная женщина. Мелькарт знал, что ни с кем не свяжет судьбу, Виктория всегда будет тенью следовать за ним, а он — за ней. Зачем он приехал сюда? Пустоту невозможно заполнить, разорванную душу зашить, а разум утешить. Мужчина жаждал вновь ощутить рядом присутствие фрау, жаждал до закипания крови, до слёз. Он хотел её больше всего на свете… На самом деле, он хотел только её, остальное не имело значения… Одна Виктория была важна, ничто другое Мелькарта не интересовало.

Если бы он мог спасти эту женщину… Если бы существовала хоть какая-то вещь, воспользовавшись которой, он выдернул бы фрау Морреаф из лап смерти и вернул себе… Но даже Жезл Тота Гермеса Трисмегиста не воскрешал из мёртвых. Даже став Мессией новой эпохи, Мелькарт оставался безобразно беспомощным.

Слабым.

Обычным человеком.

Отвращение захлестнуло Мелькарта с головой. Да, это он — приютский крысёныш, вечный сирота, преступник. Суть не поменялась. Он по-прежнему одинок. По-прежнему озлоблен.

— Я никогда не получу то, что хочу, — прошипел сквозь зубы мужчина, до онемения пальцев стискивая золотую трость. — Поэтому я заберу всё!

Мелькарт склонился над гробом, вглядываясь в родные черты лица.

— Иллюминаты мне не помеха. Розенкрейц думает, что наденет на меня ошейник, но я порву ему глотку прежде, чем он опомнится. Вы лучше других знаете, что я никому не служу! Вы сами так сказали, когда я предлагал себя… когда я готов был стать полностью вашим. Я не солгал. Бальзамо в этом убедился! И Сен-Жермен тоже!

Мелькарт истерично рассмеялся.

— Розенкрейц хотел напугать меня сказками о всемогущих иллюминатах, но они просто люди, которые уязвимы для смерти. Сначала я возьму всё, что принадлежит им; Розенкрейц поможет покончить с проклятым орденом. А потом я избавлюсь от столь сговорчивого и опасного соратника. Ни одному бессмертному не суждено войти в мой круг. Но тсс! — пусть это будет нашей тайной. Не стоит отнимать у сильных мира сего последнюю надежду.

Любуясь хладным телом Виктории, Мелькарт не сразу заметил свежую белую розу. Скользившая по крышке рука случайно обнаружила притаившийся с другой стороны гроба цветок. Жёсткий взгляд вцепился в находку, как в улику страшного преступления: она нарушила священное уединение, вторглась в область интимного…

Мелькарт брезгливо поднял цветок двумя пальцами, будто боялся испачкаться. Кожу обожгли нежные лепестки, заботливо срезанные шипы навевали тёмные подозрения.

Кто-то проникал сюда на протяжении уже длительного времени, выказывал дань уважения почившей королеве, оставил подарок в доказательство чистоты намерений — белую розу с набухавшим, всё ещё распускавшимся бутоном. Виктория Морреаф существовала для кого-то помимо Мелькарта: не один он продолжал бредить этой загадочной женщиной, не один он безумствовал в клетке, куда загнал себя сам. Ключи от дверей склепа хранились только у Мелькарта как наследника состояния фрау и у агентов из «Walpurgis adherents». Но Морган давно уехал в Штаты, занимался инвестициями, Рид находился во Франции, контролировал действия Рыцарей Ночи на континенте. Поэтому Мелькарт бестолково стоял посреди усыпальницы и не мог понять, кто смотрел на беззащитное тело в его отсутствие.

Это казалось неправильным. Сама вероятность того, что неизвестный питает к Виктории глубокие чувства — после тринадцати лет забвения, — немало раздражала Мелькарта.

Бутон оказался зажат в кулаке, словно в тисках; пальцы грубо смяли лепестки. Роза не стерпела насилия и обречённо пала к сапогам мужчины.

Глава 7. Стервятник

Если бы анонимные доброжелатели шепнули Александру, что человек, которого он собирался уничтожить, среагировал на его невинный подарок, как бык на красную тряпку, он бы здорово повеселился. Отвлечься Кроули не помешало бы: с тех пор, как граф Сен-Жермен объявил о своём решении, всё пошло прахом. Исчезновение бессмертного навлекло новые беды. Иллюминаты не понимали, что произошло, и особенно их волновал вопрос, почему место в ареопаге передали человеку, который в их рядах появился сравнительно недавно. Особенно этим были обеспокоены управленцы. Александр предчувствовал их недовольство, ровно как и желание от него избавиться, потому не видел смысла в бездействии. Кто-то должен был ударить первым.

И снова ему пришлось ехать во Францию. Александр посещал эту страну чаще, чем собственную квартиру.

Париж он не любил, что бы про город ни говорили. Сьюзен же, наоборот, отнеслась к поездке с воодушевлением. Эйфелева башня, которую многие считали безвкусицей, уже давно снилась женщине, привыкшей к просторам и суровому климату острова Скай. После заселения в номер она сразу же бросилась на балкон обозревать столицу, и окрасившая губы улыбка подействовала на Кроули сильнее, чем он того ожидал. Детектив знал, ему трудно будет выдержать присутствие единственного в мире человека, который незаслуженно хорошо к нему относился. Всегда. Хотелось провалиться сквозь землю, когда Сьюзен, прыгая от восторга при виде парижских улиц, внезапно подбежала к нему и обняла — так непосредственно, что детектив чуть не потерял челюсть. Кроули всерьёз полагал, что она должна его ненавидеть — после того, как искренние чувства разбились о стену равнодушия. А вместо этого женщина делилась эмоциями, будто и не было между ними никакой боли, никаких разочарований. Даже в сорок Сьюзен умудрилась сохранить свою душу. Наверное, Бог задумался над её сотворением, когда смотрел на беззаботно играющего в песке Иисуса-младенца. Иначе откуда бы ей взяться, такой светлой?

— Я соскучилась по Франции, — пылко прошептала Сьюзен. — По этому неувядающему миру, по грохоту мегаполиса… Ты не представляешь, как я устала от сельской жизни!

— А ты меня в деревню звала.

— Я волнуюсь о твоём здоровье.

— Зря. Моё здоровье ещё попортит нервы иллюминатам.

Сьюзен разомкнула объятия и покачала головой. Большинство разговоров неизбежно сводилось к ордену. Они не могли даже чуть-чуть пожить для себя.

— Я знаю, о чём ты думаешь, — ответил Александр. — Я сожалею.

— О чём?

— О том, что не в силах сделать тебя счастливой.

— Я ничего у тебя не просила.

— Но ты ждала. Ждала меня много лет.

Женщина отвернулась, желая спрятаться от пристального взгляда карих глаз.

— Я влюбилась в человека, который не может мне ничего дать. Влюбилась давно и бесповоротно. Ты презирал за это… Да я и сама себя презирала. Я сбежала из Англии. Сбежала от тебя. Это было правильно. Ведь любовь заканчивается. Испаряется со временем. Умирает.

— Тогда почему ты вернулась?

— Потому что в моей жизни ты занимаешь слишком много места. Что мне сделать, чтобы освободиться? Вырезать сердце? Пустить пулю в висок? Как тебя вычеркнуть? — Сьюзен обернулась. Решительное выражение, отразившееся на её лице, смутило мужчину. — Мне следовало убить тебя. Убить за всё, что ты натворил. За то, что забрал мою душу. Но и это не освободит. Я вернулась, потому что нужна тебе. Можешь отрицать, можешь не признаваться. Можешь меня ненавидеть. Я нужна тебе. Я буду рядом. А захочешь освободиться — ты знаешь, что нужно делать. Мои волосы, надеюсь, не потерял?

— О чём ты говоришь? — Кроули отступил на шаг, не веря, что Сьюзен предполагала подобное.

— О колдовстве. О магии вуду. Она поможет избавиться от лишних подозрений.

— Ты правда думаешь, что я могу применить против тебя силу?

— Но ты же применял её против других.

— Если ещё раз такое скажешь, я тебя обратно на Скай отправлю!

— Я никуда не поеду.

— А тебя никто не спросит!

— Я не брошу тебя одного, ясно?

Александр досадливо скрипнул зубами.

— Я пытаюсь спасти твою никчёмную жизнь! Как ты не поймёшь?! Всё это время я защищал тебя! От игр проклятых иллюминатов, от себя самого… Почему бы тебе хоть раз не послушаться голоса здравого смысла? Это я обречён гореть в преисподней! Я! Не ты… Это я проклят!

— А если я не хочу спасаться? Если меня уже нельзя спасти? — Сьюзен подошла к мужчине вплотную, наслаждаясь теми чувствами, что разрывали его. — Ты не веришь? Не веришь, что мы оба прокляты?

— Нет.

— Посмотри на меня, — Сьюзен обхватила ладонями его лицо. — Посмотри на меня внимательно и скажи правду. Скажи мне правду, Кроули!

— Правду? Какую правду, Лиллард? Ты хочешь знать, как сильно я тебя ненавидел? Как мечтал свернуть тебе шею? Как презирал? Что именно ты хочешь узнать? Это ведь ты меня сломала, Лиллард. Это ты меня уничтожила. Влезла со своей любовью и сокрушила всё, на чём я вырос — все мои идеалы! Как, Лиллард? Что в тебе особенного? Неуклюжая, глупая, слабая… Ребёнок! Почему именно ты? Я скорее предпочёл бы Морреаф, сдался бы на милость её жестокой натуре, нежели тебе! Хочешь знать, как я боюсь? Как выхожу из себя при одной лишь мысли, что иллюминаты тебя убьют? Да, Лиллард, я желаю освободиться. Я желаю больше никогда не думать о тебе, о нас… Я желаю себе смерти.

— Нет…, — женщина потрясённо смотрела в его злые глаза.

— Я сказал правду. Делай с этим всё что угодно.

Александр смахнул её руки и направился прочь из номера.

— Лучше бы ты дала мне умереть, Сьюзен Лиллард, — бросил он перед тем, как распахнуть дверь и уйти.

«Зря я поднял эту тему», — разочарованно думал Кроули, покидая отель. До встречи с иллюминатами оставалось несколько часов; можно было побродить по улицам, освежиться и сбавить пыл. И почему им не удавалось сохранять рабочий ритм? Александр считал, что они давным-давно всё выяснили, и не ожидал со стороны Сьюзен пылкости. Чёрт его дёрнул идти на провокацию. То ли это её улыбка подействовала, то ли непринуждённые объятия… Рухнула какая-то стена, причём рухнула основательно. Да, он злился, и злился больше на себя. Он знал, чем всё в итоге закончится, так зачем позволил этому случиться? «А если Лиллард уедет?»

Александр неожиданно замер посреди улицы. Мелькнувшая мысль показалась очень вероятной. Что будет, если Сьюзен и вправду вернётся в Шотландию?

«Конечно, ничего. Ничего не произойдёт».

А бес за спиной коварно шепнул: «Ничего утешительного».

Александр мотнул головой и двинулся дальше. Он всегда был один. Так повелось с детства. Почему что-то должно измениться? Потому что в груди становится тесно, когда Сьюзен в минуты задумчивости перебирает светлые пряди? Потому что сердце пропускает удар, стоит женщине коснуться его? Потому что хочется себя застрелить, как паршивую собаку, когда приходится повышать голос и видеть в широко распахнутых глазах обиду? Ничего из этого не имело значения, он даже не верил, что сумеет дожить до вечера.

Злость перелилась на город. Мерзкий Париж… То, что нравилось Сьюзен, уже много лет покоилось на дне Сены, исчезло в пропасти забвения. Не было в столице прежнего духа. Париж порвали на куски. С одной стороны — бизнес-центр, высотные здания, престижные магазины, с другой — нищета, вонючие рынки, коробки, в которых проживали люди, отрезавшие себя от родины. В прежние времена города отличались определённой, им одним свойственной архитектурой, но теперь какую бы страну ни посетил, всюду будут стоять одинаковые небоскрёбы: терялась индивидуальность, терялся дух. Поэтому, когда вместо изысканных француженок Александр видел закутанных в паранджу арабок, он не удивлялся. В мире властвовал абсурд. Прекрасное представало уродливым, уродливое — истинным.

Кроули мог бы долго рассуждать на эту тему, раздражаться и досадовать, но ход мыслей грубо оборвали шум, звуки стрельбы и крики. Как по команде, он ринулся на асфальт и спрятался за припаркованной у обочины машиной.

Всё, что произошло в последующие несколько минут, не вписывалось ни в какие рамки, не несло ни толики закономерного… Александр совершенно не был готов к перепалке; последнее, чего бы ему хотелось — стать непосредственным участником террористического акта.

Он осторожно выглянул из-за укрытия. Распростёртые на дороге тела, кровь, поплывший дым и разбивающиеся одна за другой витрины… Нападение на мирных жителей среди бела дня. Чертыхаясь и прикидывая, куда бы деться, Александр вынул пистолет — на всякий случай. И, как оказалось, не зря. Словно почуяв опасность, Кроули ловко извернулся и наставил дуло на человека в чёрной маске, застывшего у него за спиной с обрезом. Казалось, прошли минуты, прежде чем неизвестный отступил. Они смотрели друг другу в глаза: Александр не обнаружил ни страха, ни смятения; нападавший прекрасно сознавал, что делал. Чёрные маски… Кроули знал, кто их носил. Этих людей называли Рыцарями Ночи. Как правило, они действовали в тёмное время суток. По крайней мере в Англии. Неужели во Франции было иначе? Или террористы изменили правила?

Всё закончилось столь же быстро, как началось. В один миг люди в масках куда-то исчезли, как раз за пару секунд до прибытия полиции. Александр наблюдал за происходящим из-за своего ненадёжного укрытия, но даже он не понял, когда опустела улица.

Вскоре всё было заполнено полицейскими машинами. Вызвали «скорую»: врачи пытались вернуть к жизни тех, кто истекал кровью, впрочем, безрезультатно. Александру принесли кружку с горячим чаем — в горле саднило от газа.

— Сколько погибло? — спросил капитан полиции одного из врачей.

— Около тридцати.

— Боже, да это же почти центр города! — воскликнул другой полицейский. — Где они в следующий раз дела провернут, на Елисейских полях?

— Пострадали только мигранты.

— Да, снова.

— Это сейчас мигранты, а потом кто? Мы?

До Александра доносились обрывки обеспокоенных разговоров; все кругом бегали, суетились, мельтешили. В этой суматохе он чувствовал себя лишним. Капитана удивило, как человек из Интерпола удосужился попасть в заварушку. Кроули объяснился скудно. А о своих наблюдениях он и вовсе не распространялся.

Александру припомнились отголоски прошлого: травля мусульман фанатиками какой-то новой христианской общины, организация «Nette de la France», которую в итоге устранило правительство под угрозой внешних проблем, взаимные обвинения, множество споров о миграции. Более пятидесяти лет со вступления в эру Водолея мир трясло от локальных вспышек… Пока не дошло до глобального террора. Радикалы, которых обвиняли в нетерпимости, пробрались во власть. Одни встретили их как героев-спасителей, другие — как вполне естественное и ожидаемое явление. Но были и те, кто ещё думал о толерантности и пытался выискать на противников компромат. Имя Мелькарта Тессера значилось в газетах, мелькало на телевидении; его фразы цитировались повсеместно, а загадочная личность богатейшего человека на свете не давала покоя. Люди жаждали любой информации о гении — от числа написанных им научных работ по истории и лингвистике до подробностей интимной жизни: в чьей компании появляется в обществе, каких предпочитает женщин, с кем делит постель… Связь с известнейшим меценатом Викторией Морреаф, официально погибшей при путешествии в Альпы, придавала высокую оценку репутации. Человечество наивно верило в благородство фрау, деньги которой распахнули двери в будущее сотням обречённых, и отвергало всякое непристойное о ней мнение. От Мелькарта Тессера ждали великих дел.

Александр только в одном соглашался с мнением большинства: Виктория выбрала его не зря. Гений мог обмануть старика-Бальзамо, гений мог убить Сен-Жермена. Тринадцать лет назад агент Айронс, поспешив удовлетворить любопытство детектива, сказал, что ученик фрау Морреаф бесследно исчез в Швейцарии. Он солгал. Мальчишку надёжно спрятали и даже заставили позабыть о нём… Пока Сен-Жермен не переполошился. Александр не питал к искусному картёжнику особой симпатии, ему хватило Виктории, но гибель главы ордена будто бы сняла иммунитет. Кроули снова ходил по краю пропасти. И снова грозился повлечь за собою Сьюзен… А всё из-за проклятого Мелькарта.

На разрушенной улице больше нечего было делать. Александр поплотнее запахнулся в серое пальто и двинулся в сторону бизнес-центра, в Ла Дефанс. Под подошвой скрипели осколки витрин. Дым понемногу развеивался, дышать становилось легче. В голову забралась странная мысль, что Сьюзен, возможно, знала о существовании этой новой Франции, но специально игнорировала, желая сохранить остатки того священного, что представлялось когда-то идеальным миром. Закрыть глаза и притвориться… Александр не умел притворяться. Пожалуй, это можно было отнести в разряд его недостатков. Сьюзен чудесно приспосабливалась даже к самым невыносимым условиям — поэтому Интерпол часто её забрасывал в стан врага. Александра начинало мутить от одной только мысли, что ей снова придётся надевать маску и спускаться в ад. Неужели он так легко поверил, будто ужасы вечной войны остались для Сьюзен навсегда в прошлом? Он, который лучше других знал, как жадно затягивает эта стезя…

После неожиданного столкновения с террористами Кроули не было никакого дела до пятен на одежде. Пусть иллюминаты думают о нём что угодно — детектив бесконечно ненавидел их. Он намеревался получить какое-то извращённое садистское удовольствие от того, что вызовет своим непочтительным видом вихрь неприязни на их чистеньких лицах. Поэтому не стал ни отчищать брюки, ни приглаживать волосы. Вошёл в гигантский ослепительный холл высотного здания как есть. Девушка на ресепшионе вскинула на него удивлённый взгляд. Александр назвал своё имя и сообщил о назначенной встрече с Дамиеном Гамарра. Информация моментально была проверена, и представитель охраны вызвался проводить гостя до дверей кабинета. Всю дорогу до дирекции Кроули не покидало ощущение, что сотни внимательных глаз устремлены к его персоне. В каждом коридоре, где бы он ни появился, камеры обращались в его сторону.

Охранник задержался возле кабинета директора — последние несколько метров Александру предстояло проделать в одиночку. Прочная металлическая дверь отъехала в сторону, пропуская посетителя в запретные владения. Заливающий пространство свет резанул по незажившим оголённым нервам, заставляя едва ли не до боли сжать кулаки. Кроули знал, его лицо должно быть бесстрастным. Мысли и чувства — вещи недоступные, и неважно, насколько велико искушение поддаться. Широкие окна располагались по периметру помещения, заменяя собой стены, хотя по прочности, скорее всего, их превосходили. Во главе длинного, идеально прозрачного стола восседал мужчина пятидесяти лет, с редкими рыжеватыми волосами. Не успел Александр переступить порог, как дверь автоматически закрылась, отрезая единственный возможный путь к отступлению. Меткий взгляд детектива обежал кабинет и принял в расчёт различные детали, начиная с количества расставленных стульев и заканчивая маленьким перстнем с инструктированным треугольным ониксом на пальце иллюмината.

— Ты опять с кем-то воюешь, Кроули? — произнёс директор одной из самых прогрессивных корпораций в мире. Александр не уловил, чего в большей мере прозвучало в его голосе: насмешки или брезгливости. Королю придётся склонить голову перед оборванцем. Это было даже забавно.

— Судя по всему, птички ещё не успели известить вас.

Дамиен приподнял брови, выражая заинтересованность.

— Рыцари Ночи снова устроили кровавую бойню.

— Ах, — тот оскалился. — Да, слышал.

«Значит, донесли», — подумал Александр. — «Быстро, как всегда. СМИ пока не проснулись».

— И вы так спокойны… Словно это не в вашем городе царит хаос.

— Моё состояние вас не касается, — тяжёлый взгляд Дамиена скользил по противнику, силясь обнаружить перстень Сен-Жермена, символ и доказательство власти над орденом, но безрезультатно. — Их доля незавидна, Кроули. Кому как не вам знать, что там, где солнце восходит, и там, где оно заходит, уже есть хозяин. И другому нет места рядом.

— Рыцари Ночи считают иначе.

— Нас волнуют не Рыцари… Люди, чьи лица скрыты за чёрными масками, марионетки. Ты их видел, Кроули. Сильные. Неуловимые. Опытные. Кто их нашёл и объединил? Кто воспитал воинов? — Дамиен приложил палец к губам. — Вот, право, вопрос! Загадка века… Кем бы ни был этот человек, он является врагом номер один. Он, а не его игрушки.

Александр шагнул вперёд.

— Когда-то я уже слышал подобное… «Враг номер один». Признаться, эту оценку я принял за честь. Вы помните, мсье Гамарра? Неудачная интервенция в Иран, ложные вести об убийстве наследников рахбара, поимки мнимых террористов… Лёгким движением руки я перечеркнул план целого ордена. Ордена, по вине которого несколько стран постигло чудовищное разрушение. Ирак, Ливия, Сирия… Я, враг номер один, спас от похожей участи Иран. А ныне я — тот хозяин, что намерен править там, где солнце восходит и где заходит, — Александр вынул пристёгнутый к цепочке массивный перстень. — Я член ареопага.

Дамиен замер. Мускулы его лица протестующе дёрнулись.

— Вы не предложите мне присесть, мсье Гамарра?

Не дожидаясь ответа, Александр отодвинул крайний стул, приставил к противоположной от директора стороне и расположился с непринуждённым видом, свободно откинувшись на спинку. Иллюминат словно окаменел.

— Его Светлость счёл меня достойным бесценного наследия. Я приехал во Францию ради того, чтобы лично сообщить: со дня, когда он возложил на меня ответственность, любой вопрос, затронутый в ордене, найдёт лишь то решение, которое будет утверждено мною.

— Что ты говоришь?

Александр с удовлетворением отметил, что его дерзкие слова до глубины души возмутили человека, взращенного на преступной идеологии ордена. Дамиен родился в семье иллюминатов. Его предком приходился Антуан-Жозеф Пернети. Пусть и не прямым, тем не менее, это предрешало судьбу каждого появлявшегося на свет ребёнка из его рода. Дамиен Гамарра видел перед собой чужака, посягнувшего на самое святое — семью. Нетрудно было догадаться, что за этим последует.

— Как ты смеешь? Кто ты такой? С чего ты взял, что мы признаем тебя? Думаешь, одного желания Его Светлости окажется достаточно, чтобы мы пали перед каким-то…, — Дамиен поморщился, — ублюдком? Ты никто, Кроули. Никто. Нам не позволили избавиться от тебя тринадцать лет назад. Сочли важной фигурой. Я с самого начала был против. Говорил, что тебя нельзя оставлять в живых и уж тем более посвящать в братство. Я догадывался, что это не приведёт ни к чему хорошему.

Директор поднялся и, заломив руки за спину, проследовал к стеклянной стене. На фоне городского пейзажа иллюминат в глазах Александра выглядел особенно возмутительно. Дамиен продолжал изливаться, не подозревая, что в душе противника роковой кинжал точится всё более интенсивно. Мало кто знал об истинных чертах характера детектива, — он заботливо спрятал их за преградой невозмутимости. Например, о том, что Александр жутко злопамятен, могла сказать только Сьюзен, которая в первый же год совместной работы обнаружила эту особенность. Будь она здесь, непременно бы вычислила намерения бывшего напарника. Но Дамиен Гамарра не чувствовал опасности, и у него были свои причины поступать, как вздумается.

— Знаешь, как называют тебя в ордене? Стервятник. Ты стервятник, Кроули. Даже ребёнок скажет, что тебя надо искать там, где появляются трупы. Сегодняшнее происшествие это только доказывает.

— Мне всё равно.

— Конечно… Имя само по себе не значительно. Однако оно прекрасно отражает суть. Затем его и придумали — чтобы знать, с кем имеешь дело. Такова твоя ничтожная уродливая суть — жрать трупы, обретать силу за счёт мёртвых. Стоило Его Светлости уйти, как ты тут же распустил перья. Однако, — Дамиен искривил губы в подобии улыбки, — тем стервятник и хорош, что его никогда не поздно подстрелить.

В этот момент Александр понял, почему директор покинул насиженное место. За отъехавшей позади стеной стоял киллер. Секундой позже пуля вполне могла бы попасть в затылок, но детектив успел оттолкнуться от стола и увильнуть. Пару-тройку быстрых движений хватило, чтобы выбить оружие, опрокинуть киллера на пол и сломать ему руку. Пронёсшийся по кабинету крик опустил Дамиена с пьедестала гордыни на дно страха. Последний удар — и киллер потерял сознание.

Директор хотел было потянуться к кнопке вызова охраны, которая довела бы дело до конца, но Александр выхватил пистолет.

— Не советую шевелиться.

— Что ты делаешь, Кроули? Если с моей головы упадёт хотя бы волос, твоя карьера и твоя жизнь…

— Да, я сильно рискую. Но вы ведь уже поняли, зачем я пришёл?

Дамиен кивнул.

— Все эти пафосные речи… Чёрт, как я их не люблю! — с деланным утомлением произнёс Кроули. — Я всё ждал, когда же вы совершите ошибку. Разозлить вас, мсье Гамарра, было весьма удобно.

— Ты ничего не получишь… Стервятник!

— Как это глупо.

Детектив приблизился к нему и предусмотрительно остановился в нескольких шагах, готовый к любым выходкам. Но пока иллюминат просто наблюдал.

— Отдайте мне перстень.

— Этот? — Дамиен указал на палец. — Это не та вещь, которую ты ищешь, Кроули. Видишь? Здесь нет нашей символики. Ты ошибся. Нужный тебе перстень находится в другом месте. ты никогда его не получишь.

— Нет, это та самая вещь, — спокойно ответил Александр. — Отец перед смертью передал вам перстень с ониксом в форме пирамиды. У вашего немецкого коллеги такой же, только с рубином. Двенадцать членов ареопага — двенадцать камней. И в каждом камне по чипу. В этом, я полагаю, заложена вся информационная база корпорации, а также система управления иллюминатами, входящими в ваше ведомство. Потеряв перстень, вы лишитесь всего.

Дамиен прочистил горло.

— Ты меня не застрелишь, Стервятник. Никакой перстень не заставит тебя поставить под угрозу репутацию.

— Она не пострадает, — Александр положил пистолет на стол, после чего, неожиданно для Дамиена, напал.

Детектив старался не оставлять синяков, поэтому просто сбил мужчину с ног, прижал к полу и сдёрнул украшение с пальца. Он быстро провёл рукой по голове, аккуратно вырывая редкие волосы; опешивший директор, силясь столкнуть с себя ненавистного Кроули, так и не понял, что с ним сделали. Александр поднялся, спрятал трофеи, затем достал салфетку и тщательно вытер оружие, убирая отпечатки пальцев. Пистолет он вернул лежавшему без сознания наёмнику.

— Ты далеко не уйдёшь, Стервятник! — рычал Дамиен, пытаясь встать на ноги. — Я тебя уничтожу! Мои люди…

— Теперь они мои, — Александр похлопал по карману, куда убрал заимствованный перстень. — Как член ареопага я снимаю вас с должности, мсье Гамарра.

— Это невозможно!

— Единственное, что могло бы вас спасти — присяга. Всё-таки я не ради забавы тут распинался. Вы приняли решение. К сожалению, оно оказалось неправильным, — карие глаза зловеще сверкнули. — Мсье Гамарра, я выношу вам смертный приговор.

— Раз ты вернулся, значит, всё удалось.

Сьюзен ждала его в номере. Александр закрыл дверь, прошествовал в центр комнаты и замер, избегая пристального взгляда женщины, которая сидела в огромном кожаном кресле в позе лотоса. Длинная юбка скрывала ступни. В неверном свете лампы волнистые волосы отливали золотом.

— Да, — ответил Кроули. — Удалось.

Он стал расстёгивать пальто и внезапно почувствовал себя грязным: то ли из-за пятен, безвозвратно испортивших его одежду, то ли из-за того, что полчаса назад втыкал гвозди в самодельную куклу. Всё это превращало его в чудовище, представшего перед красавицей в своём недостойном облике. Дьявол не смеет даже смотреть на ангела — он слишком безобразен, слишком…

— Я хочу принять ванну.

— Я приготовлю, — Сьюзен пронеслась мимо, как бабочка.

За стеной послышался шум воды. Мужчина разделся до пояса, после чего вынул сокровище иллюмината, официально скончавшегося от сердечного приступа, и пропустил сквозь цепочку, присоединив к перстню Сен-Жермена.

Вскоре появилась Сьюзен. С алым румянцем на щеках, отчего-то взволнованная.

Александр не мог ни о чём думать. Вошёл в тёплую ванную, спустил брюки, бельё и погрузился в воду. Здесь он был в безопасности.

— Почему ты не ушла? — спросил Александр, не открывая глаз. Он не хотел смотреть на то, как Сьюзен изучает его обнажённое тело.

— Ты знаешь почему, — тихо произнесла она. — Я хочу быть рядом.

Женщина взяла губку и прыснула на неё гелем.

— Ты позволишь?

Не получив согласия, она всё равно прикоснулась к мужчине. Нежно провела губкой по его плечам, шее, груди. Александр не шевелился. Он испытывал себя, пытаясь понять, нравилось ему любить или нет… Те, кого судьба отправила в постель бокора, знали — даже в самые сокровенные моменты близости он предпочитал полный контроль. Рисковала ли собой Сьюзен?

— Нет, — прошептал Александр.

— Что? — рука, державшая губку, дрогнула.

Детектив мотнул головой.

— Ты единственный в мире человек, который имеет право делать то, что ты делаешь сейчас.

— Мыть тебя?

— Быть рядом. Лиллард… Ты единственная. Все остальные пусть горят в аду.

Сьюзен склонилась, и Кроули почувствовал, как её подбородок коснулся его виска.

— Знаешь, что означает твоё имя? — спросил мужчина. — Сьюзен — это лилия. Цветок лилии. А стервятники не едят цветы.

Глава 8. Армия Ночи

— Надеюсь, ты сумеешь найти оправдание этой чудовищной ошибке. И постарайся сделать так, чтобы я поверил.

Рид сжал челюсти. Произошло именно то, чего он опасался: попал под горячую руку хозяина за преступление, которое не совершал. Мелькарт нетерпеливо ждал ответа.

— Это были не наши люди, — вымолвил агент. Ему пришлось собрать в кулак всю выдержку, чтобы не отвести взгляда от разгневанного мужчины.

— Вот как? — в голосе Мелькарта пронеслась злая ирония. — И кто же это был? Кто надел чёрные маски и растерзал ни в чём не повинных жителей Парижа?

— Я не знаю.

— Ты не знаешь… Я скажу, кто это сделал. Рыцари Ночи!

— Нет.

— Рыцари Ночи из твоего отряда…

— Нет.

— … появились на улице днём, нарушив тем самым запрет, и, что ещё хуже, самовольно напали на мирных людей. Стариков, женщин, детей…

— Нет.

— Ты отрицаешь очевидное? Телевидение, газетчики, интернет — все кричат о проделках таинственных террористов! — Мелькарт поднялся с кресла и угрожающе близко подошёл к Риду. Тому хватило сил не отшатнуться. — Знаешь, что должно отличать Рыцарей от обычных террористов?

— Знаю.

— Они убивают стоящих у власти преступников. Мафиозников. Рабовладельцев. Служителей жёлтого дьявола Маммона. Но не простых людей. Не ради забавы, а ради высшей цели, ради идей, идеалов! Чёрная маска — это шлем. Быть Рыцарем — значит быть носителем духовных ценностей. Вот что отличает их от террористов — ублюдков, уносящих жизни тех, кто не может быть в ответе за чужие грехи. Рыцарь знает в лицо каждого, кого намерен покарать. А это…, — Мелькарт указал на разложенную на столе утреннюю газету, — недопустимо!

— Рыцари к этому непричастны, — произнёс Рид, старательно вкладывая в слова всю свою силу убеждения. — Я лично проверял людей. В тот день они никого не убивали.

С минуту Мелькарт проницательно взирал на агента, после чего вдруг успокоился, будто сам подобрал объяснение, и вернулся в кресло.

— Я клянусь, это были не они, — добавил Рид. — Соверши они такое, я бы не стал их покрывать.

— Кто-то подражает Рыцарям, — Мелькарт поморщился. — Очевидно, наши враги хотят дискредитировать их. Развеять образ Робин Гуда, опустить до уровня разбойников.

— Зачем?

— Потому что это спровоцирует меня приступить к активным действиям. И тогда они узнают, кто создал палачей.

Бешенство сменилось холодным расчётом.

— Людям следует знать, Рыцари Ночи призваны не для того, чтобы сеять хаос. Существует единственная истина, в которую должны все поверить: они очищают мир от грязи.

В дверь резко постучали.

— Да, — откликнулся Мелькарт.

В кабинет проник худощавый высокий мужчина в рубашке, застёгнутой лишь наполовину. Широкая цепь белела на фоне поросли, занимавшей грудь. Небрежный лихой вид довершали растрёпанные волосы.

— Познакомься, это Гектор Антарес, — представил незнакомца хозяин. — Я тебе про него рассказывал.

— Я помню, — ответил агент и вежливо кивнул Гектору. — Рид Картрайт.

Грек протянул руку. Рид посмотрел на неё с сомнением, но всё же пожал. У Гектора оказалась на удивление крепкая хватка.

— Скоро вернётся Морган, и тогда картина будет полной, — с удовлетворением констатировал Мелькарт. — Ты вовремя, Гектор. Мы как раз подошли к самому главному.

Весенние лучи высветили озадаченные лица.

— Рыцари Ночи — один из самых успешных проектов. Моё детище, — продолжил между тем хозяин. — Пусть покажут, на что они способны. Пусть продемонстрируют свои возможности.

Огромная машина агрессивно-чёрного цвета притормозила у кованых ворот. Окно опустилось перед подоспевшим охранником, и показавшаяся рука выставила на обозрение карту допуска. Механизм немедленно сработал, ворота распахнулись, и Рид нажал на газ.

— Здесь всё изменилось, — прокомментировал агент, оглядывая просторы частной территории. — Давненько я не был на базе.

— Ты посмотри что внутри, — ответил Гектор. — До сих пор поражаюсь.

— Ну, я не зря вложил столько средств, — уголки губ Мелькарта дёрнулись. — Результаты должны оправдывать ожидания.

Навстречу машине вышли несколько человек с оружием. Одного цепкого взгляда хватило, чтобы понять — то были люди военные, привыкшие к дисциплине и способные нажать на курок. Явно не пригодившиеся государству, они работали на секретном предприятии за более чем приличные деньги, были трижды перепроверены и оттого идеально подходили по всем критериям. Требовательный Мелькарт соглашался только на идеальное. Хозяина и его помощников встретили в полной готовности.

В последний раз Рид бывал на базе, когда её ещё строили. С той поры здание преобразилось. Широкий лифт отправил их на нижний этаж, далеко под землю — там гостей приняла уже другая охрана. Чистые освещённые коридоры, прохладный воздух, множество запертых дверей… Если бы Рид не знал, что по документам это место выдаётся за законное предприятие, он бы удивился его существованию. Это было похлеще «Walpurgis adherents».

Мелькарт прошествовал в кабину, закрытую бронированным стеклом. Двери позади агента, который вошёл последним, сомкнулись. Нажатие кнопки — и кабина поползла в тоннель, а после выехала в огромный зал и зависла под потолком, открывая обзор на настоящее поле боя. Мелькарт припал к стеклу, голодное выражение изуродовало его лицо. Люди, которые с увлечением тренировались прямо под ним, вызывали смешанные чувства восхищения и опасения. Среди Рыцарей Ночи были и молодые, и зрелые мужчины в прекрасной физической форме. Кто-то сражался между собой, кто-то занимался отдельно. Бег, прыжки, стрельба, обращение с ножами, рукопашные бои — то была малая доля интенсивного обучения.

— Я доволен ими, — произнёс Мелькарт. — А ты что думаешь, Гектор?

— Это тамплиеры нового времени. Такой и должна быть армия.

— И она есть только у меня. Если ставишь высокие цели, то и средства выбирай соответствующие.

Они переглянулись, и что-то таившееся в глубине их глаз насторожило Рида. Мужчины будто безмолвно общались друг с другом. «Насколько хорошо Мелькарт знает этого греческого бандита?» — подумал Картрайт. — «А главное, насколько хорошо Гектору знаком Мелькарт?»

Агент свыкся с мыслью, что у начальника нет и не может быть друзей. Он ни перед кем не раскрывался. «Но тогда кем приходится этот странный грек? Когда успел войти в доверие? И почему сейчас?»

— Ты уже определил лучших?

— Да. Желаешь познакомиться?

— Мне бы хотелось их увидеть.

Гектор кивнул и нажал на пульт. Кабина пристроилась там, откуда наиболее удобно было наблюдать за действиями. Затем он извлёк микрофон, включил и бесстрастно произнёс:

— Раз, два, три. Меня слышно?

Рыцари все как один застыли в ожидании.

— С удовольствием спешу сообщить: сегодня нас посетил Хозяин.

Реакция бойцов ошеломила Рида. Они зааплодировали, некоторые одобрительно просвистели. Монохромную массу лиц озарили улыбки. Рид, конечно, знал, что молодым людям нравился Мелькарт, но не думал, что это чувство выражается в виде глубокого, сакрального почтения.

— Хозяин приготовил особый подарок, — в голосе Гектора зазвучало воодушевление. — Этот подарок достанется тем, кто сумеет себя проявить. Я объявляю состязание, на котором будут участвовать лучшие воины, отмеченные нами по результатам прошлых поединков. Пусть вперёд выйдут те, чьи имена я оглашу. Остальных прошу освободить площадку.

Гектор принялся перечислять имена, и в итоге тридцать шесть претендентов предстали перед скрывавшимися в кабине судьями. Через окна Мелькарт прекрасно видел свою армию, тогда как она его нет: односторонние стёкла защищали от плодов ненужного любопытства. Только доверенным, выдержавшим испытания довелось познакомиться с организатором их преступного братства.

Состязание обещало быть долгим. Мелькарт с удобством устроился на скамье, отложил золотую трость и вытянул ногу, которая всё ещё доставляла неприятности. Рид помнил, с чем это связано, но предпочитал не говорить о том происшествии. За годы работы под руководством Тессера он ни разу не заикнулся о трагедии в Альпах. Рид вообще не хотел обсуждать фрау Морреаф с человеком, ради которого она умерла.

Гектор вызвал первых претендентов. Мальчики, ещё не постигшие премудрости взрослой жизни, но уже вкусившие кровь. Горячие, смелые, дерзкие. Рид с отчаянием узнавал в Рыцарях самого себя. С некоторыми судьба обходилась слишком жестоко.

В схватке один на один они стремились продемонстрировать незримому кумиру все возможности, показать, что способны на безумство и готовы исполнить любой приказ, даже самый фантастический. Мелькарт дал юнцам то, чего они так жаждали в переломную эпоху — идею, требующую борьбы. И они боролись. Рид с интересом наблюдал за сражением. Мальчиков хорошо обучили… Самая незначительная вещь становилась в их руках оружием, движения были отточены почти до совершенства. Им запретили убивать друг друга, но если бы Гектор позволил, Рыцари без зазрения совести уничтожили бы соперников — только ради того, чтобы снискать довольство Хозяина. Мелькарт это понимал, и чем дольше продолжались поединки, тем хлеще его прожигало тщеславие.

Из тридцати шести участников сначала осталось двадцать четыре, затем двенадцать. Двенадцать бойцов, удостоенных победы. Каждый был по-своему уникален. Кое-кто произвёл на Рида особое впечатление, и он вознамерился указать на счастливчиков, как внезапно Мелькарт спросил:

— Гектор, как зовут того рыжего парня?

— Аполлион Сандерс, — грек с подозрением покосился на начальника. — Он недавно в наших рядах.

— Сколько ему лет?

— Восемнадцать, если не ошибаюсь.

— Почему вы интересуетесь им? — Рид решил вмешаться. — Он проиграл в поединке!

И тут же пожалел, что сказал это. Тяжёлый взгляд Мелькарта чуть не придавил агента к стене.

— Хорошо, что ты это заметил, Картрайт. Потому что отныне обучать его будешь ты.

— Что?

— Аполлион Сандерс. Теперь ты его наставник. Я хочу, чтобы его боевые навыки были ничуть не хуже твоих.

— Но я думал…

— Ты не вернёшься во Францию. Рыцарей там возглавит другой человек.

Мелькарт резко поднялся со скамьи, подхватив трость, и Рид невольно отстранился.

— Завтра утром приведёте ко мне этого парня. А что касается участников состязания… Насчёт них я отдам распоряжения чуть позже.

Если Гектор и удивился, то никак не выдал себя. Рид тщетно пытался найти ответ на его суровом лице.

Объяснять причины своих поступков Мелькарт не собирался. Он всегда делал то, что считал нужным. И был убеждён в нерушимости своей воли. Двенадцать победителей вполне годились для уготовленной им миссии: совсем скоро они попробуют себя в роли палачей и только тогда смогут назваться настоящими Рыцарями. Мелькарту нравился момент инициации. Эти люди ещё не знали, в чём заключалась разница между помыслами о возмездии и совершённой казнью, между заурядным убийством и убийством во имя правосудия. Мелькарт наделил их полномочиями, также как Бог избрал архангела Михаила для низвержения Люцифера, и они уверовали в свою уникальность. Тамплиеры нового времени… Их не призывали на службу, они пришли сами, ведомые страстями, и подчинились тому, кто сделал их не просто людьми — сверхлюдьми. Поэтому Мелькарт не беспокоился о десятке самозванцев. Если кто-то всерьёз считал, что подражатели в масках собьют его людей с толку, то уже этой ночью истина откроется всем запуганным и растерянным.

Мелькарт находил нечто необычное в числе двенадцать и каждый раз составлял команду из двенадцати человек. Новичков присоединят к опытным бойцам, и в случае, если один или несколько птенцов струсят, захотят сбежать или сдаться полиции, старики предотвратят подобное прежде, чем те успеют шагнуть назад. Впрочем, таких прецедентов пока не было. Психику молодым Рыцарям вправляли задолго до отправления на рейд.

Гектор нашёл бывшего однокурсника за кипой документов в нежилом, до основания выбеленном кабинете. Мелькарт поднял на него слегка отстранённый взгляд.

— Пришёл спросить, что ты задумал.

Гектор решил пойти в наступление.

— Игра в молчанку затянулась, тебе не кажется?

— А я полагал, ты всё понял.

— Я понял, что сегодня ночью обещает быть жарко. Но не понял, где и с кем.

— Ибрагим Хассан не послушался моих советов. До него ещё не дошёл смысл послания, — Мелькарт методично постучал карандашом по столу. — Терпеть не могу глупцов. Просто ненавижу их.

— Ты собираешься его убить?

— Я? Боже упаси!

— Ладно, я неправильно задал вопрос…

— Ибрагим Хассан ничего не значит. Зарвавшийся мафиозник, которому скоро оборвут крылья. Он меня не интересует.

Мужчина вернулся к бумагам, но требовательный голос Гектора снова отвлёк внимание:

— Для кого ты стараешься?

— Что?

— Для кого ты устраиваешь сегодняшнее представление? Кто будет твоим зрителем?

— Я уже говорил. Все должны усвоить различия между Рыцарем Ночи и террористом. Мы не убиваем ради забавы. Наши жертвы — не простые люди. Надо сразу обесценить эти бездарные провокации.

Гектор внезапно отодвинул стул и сел напротив Мелькарта, обхватив спинку руками.

— Ты тоже считаешь меня глупцом? — как-то безэмоционально спросил грек.

— А вот теперь я не понимаю…

— Эти байки про высокие цели для Картрайта сочиняй. Его устраивают твои отговорки… и твоё молчание. Но не равняй его со мной.

— Рид Картрайт — не совсем мой человек. Поэтому я перед ним не распинаюсь.

— В смысле?

— Он достался мне по наследству вместе с компанией. Мог, конечно, уйти на все четыре стороны, но кое-что не позволило. И я никогда не ставил между вами знак равенства.

— То есть раньше он принадлежал Морреаф?

Мелькарт сжал челюсти при неосторожном упоминании о Виктории.

— Да. Картрайт был её агентом.

— И ты ему доверяешь?

На свой последний вопрос Гектор ответа не получил.

— Мне бы не хотелось развивать эту тему, — признался Мелькарт.

— Я вообще-то не о Картрайте собирался говорить.

— Тогда о чём?

— О тебе.

Тот приподнял брови в немом изумлении.

— И что же тебе не терпится узнать?

— Кто ты?

Несколько мгновений мужчины молча рассматривали друг друга. Гектор не отрывал взгляда от контрастных глаз собеседника. В тёмном обсидиане просквозило шутовство, будто Тессера принял услышанное за розыгрыш, но всё же… Грек не встречался с однокурсником много лет, достаточно долго не общался со странным талантливым мальчиком и пропустил момент, когда тот расправил крылья. Однако Гектор сумел уловить оттенок фальши. Наверное, закрепившаяся между ними связь сделала своё дело, или он просто оказался более проницателен, чем считал, но в итоге Гектор уверился в своих сомнениях. Мелькарт Тессера выдавал себя за другого.

— Кто ты?

— Нам всем хотелось бы знать, кто такой Александр Кроули.

Иллюминаты выразительно посмотрели на пустующее кресло. Весть о гибели Дамиена Гамарра не произвела бы на членов ареопага столь глубокого впечатления, если бы за час до своей кончины он не встретился с человеком, который был их первейшей целью. Официальный вердикт — сердечный приступ — не убедил никого в ордене. Тем более что у мёртвого не обнаружили перстень.

— А главное, как его найти? — добавила Хайди Форд.

Дородная американка с широким лицом и цепким взглядом была в ареопаге единственной женщиной лишь потому, что мужская половина рода основателей Соединённых Штатов трагически прервалась.

— Он покинул парижский отель сразу после происшествия, — ответил её немецкий коллега Ганс Виммер. — Кстати, с ним была Сьюзен Лиллард.

— Я думала, она больше не работает в Интерполе.

— Она и не работает. Мисс Лиллард вернулась из Шотландии как раз когда Его Светлость назначил Кроули своим заместителем.

— Его Светлость совсем рехнулся, — донеслось с другого конца зала.

— Демезон должен был обсудить это решение с нами, а не оставлять прощальных записок! Очевидно, что интересы ордена ничего для него не значили!

— Если мы не заберём у Кроули кольца с чипами…, — начал Ганс.

— То нам придётся смириться, — Хайди постаралась избежать недовольных взглядов.

— Я не желаю мириться! — рявкнул итальянец. — С каких пор мы стали трусливо поджимать хвосты?

— С тех пор, как нас начали убивать, синьор Бертони.

— Это был единственный раз. Кроули просто повезло!

— Как ему вообще удалось убить Дамиена?

— В любом случае, с нами такая история не повторится.

— Я готова выслушать его условия, — прерывая шквал выкриков, Хайди обратилась к огромному экрану. — Надеюсь, он не будет слишком банален!

— Пусть что угодно болтает! Мои люди уже вовсю ищут его, — Бертони угрожающе оскалился.

— И не только ваши…

— Ладно, дадим Стервятнику шанс себя проявить. Включите чёртов экран!

Кто-то нажал на пульт. Тревожный шум и беглые перешёптывания моментально стихли, стоило прожектору осветить знакомое лицо. Иллюминаты напряжённо вглядывались в карие глаза оппонента, стремясь обнаружить там что-то похожее на волнение. Но Александр Кроули был совершенно спокоен.

— Ты выразил желание встретиться со всеми нами, — Виммер решил первым завязать диалог. — С чем рядовой неофит по прозвищу Стервятник вздумал обратиться к ареопагу?

Уголки губ Александра дёрнулись.

— Я не вижу всех. Вас только одиннадцать.

— Дамиен Гамарра мёртв, — Бертони подался вперёд, обозлённый. — И кому как не тебе знать об этом!

— Кресло двенадцатого иллюмината пустует, — прокомментировал детектив, не удостоив итальянца вниманием. — Довольно любопытно. Ведь место умершего должен занять наследник, однако вы до сих пор не позаботились о принятии нового члена.

Ганс почувствовал рядом движение и обернулся. Сидевшая по правую сторону Хайди Форд прижала ладонь ко рту.

— О, на одного из вас снизошло озарение, — в голосе Александра послышались нотки иронии.

Все обратили удивлённые взгляды на женщину, которая продолжала с немым испугом смотреть на экран.

— Что происходит?

— Миссис Форд, вы в порядке?

— Что с вами?

Вопросы полились рекой.

Хайди зажмурилась и опустила голову, а потом посмотрела на Александра с тяжёлым, перекрывающим страх отвращением.

— Мы попустили осторожность, позволив тебе связаться одновременно со всеми. Очевидно, ты уже понял, что существование нашего рода под угрозой. У Гамарра нет наследников. Конечно, мы могли бы найти замену, но без перстня это проблематично. Вся база данных, все рычаги управления — в какой-то мелкой детали! Наверное, в этом заключается беда современных технологий… Потеряв диск или флэшку, человек становится совершенно беспомощным. И ты это прекрасно знал, когда срывал его с пальца.

— Браво, миссис Форд! А вы, оказывается, умнее их всех.

— Мой перстень ты не заберёшь! — Бертони помахал перед экраном рукой, демонстрируя матовый треугольный сапфир. — Если задумал убить нас, Стервятник, то хорошенько постарайся! У тебя очень мало времени!

— Я вовсе не хотел вам угрожать. Вот уже тринадцать лет как член ордена я действовал исключительно в ваших интересах. Я также не мог оспорить решение Его Светлости. Поверьте, я знал его гораздо лучше, чем вы. Хоть он мне и не нравился, бессмысленно ставить под сомнение его выбор. Вы все были пешками в руках искушённого игрока… А значит, и передать наследие он мог только тому, кто сам любит играть.

— Что ты несёшь?!

— Я не просто игрок. Я кукловод. В прямом смысле. Я превращаю мир в театр, а людей — в марионеток. Есть два пути: либо вы будете следовать моему сценарию, либо я вас уволю.

— Большего бреда в жизни не слышал! — Бертони вырвался из-за стола и стремительно подошёл к экрану. — Ты сумасшедший, Кроули! Мы ни за что — ясно? — ни за что не признаем тебя! А теперь попробуй… уволить!

Слюна разъярённого иллюмината брызнула в подчёркнуто невозмутимое лицо детектива. Остальные молчали, ожидая ответа на брошенный итальянцем вызов. Александр отвернулся, взял что-то в руки, затем снова обратился к зрителям.

— В чём дело? — Бертони издал смешок. — Видимо, молоть языком только любим, на большее не годимся! Я так и знал!

Крик мужчины вдруг сменился протяжным хрипом. Через мгновение итальянец рухнул на пол, громко ударившись затылком о холодные плиты. Из приоткрытого рта потекла кровь.

Всё случилось так быстро, что никто из присутствующих не сумел сразу осмыслить ситуацию. Неверие переросло в ужас. Кто-то вжался в кресло, кто-то выскочил из-за стола. Виммер аккуратно, без резких движений подполз к лежавшему мужчине и нащупал пульс. Неутешительный вердикт «он мёртв» повлёк за собой шквал гробового молчания.

В мире существовали две вещи, которые представляли для иллюминатов опасность — собственное бессилие и смерть. Обе проникли в зал и придавили трёхсотлетний ареопаг к земле, что таила могилы уничтоженных врагов, сдвинутых с поля пешек и невинных жертв.

— Вы мои марионетки. Я дёргаю за ниточки, вы действуете. Будете сопротивляться, я вас сломаю. Подчинитесь моей воле, я сохраню вам жизнь. Это единственное условие.

— Не знаю, как тебе удаётся убивать на расстоянии, — Хайди, наконец, отцепила дрожащие пальцы от воротника блузки и поднялась с кресла. — Но я вижу, ты очень могущественный человек, Кроули. И мне совсем не хочется разделить участь коллеги. Признаться, раньше я считала тебя просто любимцем Фортуны… человеком, которому всегда везёт. Я ошибалась.

— Миссис Форд…, — раздался испуганный шёпот.

— Если позволишь, я буду работать под твоим началом, — продолжила женщина нетвёрдым, но ясным голосом. — Всё, что принадлежит мне, отныне твоё.

Хайди сняла перстень и положила на стол.

Под удивлённые взгляды иллюминатов Виммер последовал её примеру.

Несколько мучительно долгих минут члены ареопага оценивали невыгодность своего положения. Сомнения постепенно отступали при виде свежего трупа Бертони, и вскоре они присоединились к двум сдавшимся коллегам. Каждый стянул с пальца свой перстень и оставил на столе в знак признания нового главы ордена.

— Вы думаете, что потерпели поражение, — произнёс Александр. — На самом деле это не так.

— А что это тогда? — глухо спросил Виммер.

— Революция.

Массивные резные двери неожиданно распахнулись, заставив вздрогнуть весь ареопаг, и в зал прошествовали вооружённые люди в чёрных полумасках. Совершенно не готовые к подобным поворотам, иллюминаты совсем перестали понимать, что происходит. Тот факт, что здание давно было захвачено противником, а агенты перекуплены, жёстко перечеркнул их надежды. Огромный экран погас, а через мгновение перед ними предстал Александр Кроули, из плоти и крови. Детектив застыл на пороге, придирчиво обвёл взглядом просторное помещение с круглым столом по центру, подкинул яблоко, ловко поймал и надкусил. Затем плавно миновал всех, отодвинул пустующее напротив входа кресло и сел, вольготно откинувшись на спинку. Лицо Кроули оказалось бледнее, чем на изображении. Впрочем, слегка утомлённый вид нисколько не умалял ту внушительную энергию, которая захлестнула присутствующих при его появлении. Стервятник был ужасен в своём строгом сером костюме, с небрежно убранными волосами, но ещё ужаснее были глаза… Тёмные полосы бровей делали ярче плескавшееся в них зло.

— Прошу, садитесь, — мужчина приглашающе повёл рукой, и все как один поспешили занять места. Неизвестные в масках встали позади иллюминатов, и ни у кого не возникло сомнений, что за спиной каждого — его палач.

— Однажды я поклялся поставить орден на колени. Что ж, думаю, я достиг цели.

Александр вновь надкусил яблоко. Хруст перемежавшейся во рту сочной мякоти резал по нервам.

— Вы меня разочаровали. Вообще-то я не рассчитывал на быструю победу. Хотя с вашей стороны, конечно, разумнее было сдаться, нежели бороться. Противник, чей предел возможностей под вопросом… Знаете, с таким я и сам старался не связываться до поры до времени. Хотя это уже не важно. Предлагаю обсудить наше будущее.

— А у нас оно есть? — осмелился подать голос Виммер.

— Условие прежнее. Вы работаете исключительно на меня.

Иллюминаты молчали.

— У вас сложилось неправильное впечатление. Я вовсе не собираюсь распускать орден. Мне горько было наблюдать, как ваши люди впустую тратят время на мои поимки, вместо того чтобы приносить реальную пользу. Те, кого вы сейчас видите — это они в Париже устроили кровавую акцию. Рыцари Ночи… Вернее, актёры, нанятые покойным Гамарра на роль Рыцарей.

— Зачем они здесь? — спросила Хайди.

— Я решил, пора собирать собственную армию.

— Против кого? Мы ещё не вычислили, кто организовал эти национальные группировки, — мрачно добавил Виммер. — Есть подозрения на Мелькарта Тессера, но никаких доказательств.

— Мне не нужны доказательства, — ответил Александр. — Я уверен, что это Мелькарт Тессера.

— Почему?

— Потому что Его Светлость убил именно он.

— Начинайте.

Это было легко, всё равно что спускать собак. Гектор привык отдавать приказы, привык к покорному их выполнению и минутному удовольствию, однако на сей раз не испытал его. Из головы не выходили последние слова Мелькарта. Он догадывался, что разговор по душам успехом не увенчается; так и произошло. Мелькарт не снизошёл до признаний. «Больше не спрашивай об этом, никогда», — прозвучало и как предупреждение, и как угроза. Гектор впервые за многие годы знакомства задался вопросом, а знал ли он настоящего Мелькарта? Талантливый мальчик из университета, амбициозный, независимый, одинокий… Почему они вообще подружились, почему этот гордец позволил Гектору вволю наиграться в лучшего друга и старшего брата? К счастью, на тяготы раздумий времени катастрофически не хватало. Разведывательные операции на основе агентурных данных, составление плана по ликвидации, отработки действий, описанных с почти ювелирной точностью, и их донесение до умов подчинённых, — работы предстояло сделать немерено. Вдобавок следовало решить проблему с «чистым жильём» для боевиков, где они могли спрятаться на случай непредвиденного, а также проблему с перехватом управления и денежных потоков бизнеса Ибрагима Хассана после успешного окончания рейда. Хотелось верить, что утром всё встанет на свои места и через несколько часов зачатки страха погибнут вместе с клеймённым противником.

Люди Хассана предчувствовали удар, но не ждали его так скоро. Оккупированному кварталу не стоило надеяться на освобождение: нога британской полиции давно остерегалась туда ступать, а мусульманский патруль в два счёта был устранён хладнокровными Рыцарями.

Мафия отчаянно боролась за жизнь. Стрельбу, наверное, слышал весь северный Лондон. Псы великолепно справлялись с поставленной задачей. На долю секунды Гектор даже удивился тому, как быстро они взяли Ибрагима. Заложника вывели на тёмную улицу и показали камерам наружного наблюдения: зрители должны знать, что жертва отнюдь не случайна. Затем, под гром грязных ругательств на неизвестном арабском, бросили связанным в багажник. Машина сразу покинула район — по пути ей не раз поменяют номера, прежде чем она доберётся до точки. Гектор собирался отдать приказ об отступлении, но его взгляд задержался на одном из Рыцарей. Отделившись от группы, боевик застрял у входной двери, привлекая ненужное внимание, и вырисовывал кровью убитого какой-то знак.

«Что он творит?»

Приготовившись отвесить оплеух за самоуправство и задержку, Гектор приблизился. С каждым его шагом надпись на двери становилась отчётливей, и когда он, наконец, понял, что именно пытался изобразить человек в маске, все сомнения, преследовавшие в течение дня, заново вспыхнули, как факел. На доме, где только что свершилась воля Мелькарта, сиял красный дракон.

Глава 9. Призрак из прошлого

Трёхминутная видеозапись публичной казни Ибрагима Хассана оказалась на просторах всемирной паутины ранним утром и уже к полудню побила рекорды: её просмотрели около ста миллионов человек. Чтобы ни у кого не возникло жалости к осуждённому, закадровый голос перечислил все преступления главы арабской мафии, не забыв добавить про бессилие закона и плачевное состояние Европы. Ибрагим Хассан кончил свои дни на электрическом стуле, в окружении невозмутимых людей в чёрных масках.

— А они не сидят сложа руки, — произнёс Александр, щёлкая мышкой и перелезая с одного сайта на другой. Одобрение и поддержка зрителей выражались через анонимные комментарии, число которых неустанно возрастало. Толпа получила славное зрелище.

— Твой телефон снова звонит, — Сьюзен протянула детективу трубку.

Он лениво выслушал всё, что пытался донести встревоженный собеседник, не перебивая, после чего пообещал выйти на связь первым.

— Китайцы, — ответил Александр на вопросительный взгляд женщины. — Они полагают, настал их черёд.

— А разве Рыцарей волнуют не только мусульмане?

— Рыцарей будет волновать то, что угодно их кумиру. Дело не в вероисповедании и не в цвете кожи. Сейчас преступным организациям в открытую предлагают сдаться. Незавидная участь арабов должна послужить уроком. Боритесь — и умрите. Склонитесь — и живите. Иного выхода нет. Тот, кто мне позвонил, ещё надеется выбраться из тупика. Ищет сильного союзника… в лице Интерпола. То есть во мне.

Александр усмехнулся.

— Забавно. Я действовал также.

— Не сравнивай, — прошептала Сьюзен.

— Почему?

— Ты не такой как Мелькарт.

— Откуда ты знаешь?

С минуту детектив терпеливо дожидался ответа, но она молчала, задумчиво рассматривая его лицо.

— Я бы хотел познакомиться с Мелькартом, — вдруг добавил Кроули. — Мне бы он понравился. Наверное.

Мысленно Сьюзен не согласилась, но спорить с этим предположением не стала. Александр уткнулся в сеть, где успели появиться утренние новости. Дрожащая камера оператора прыгала по огромному дому мусульманского квартала, силясь показать что-то важное до полицейского ограждения, а корреспондент излагал всем известные факты. Трупы вывозили один за другим. Заинтересованных зевак оттискивали на соседнюю улицу.

— В Скотланд-Ярде ничего не добьются, — заключила Сьюзен. — Это не первый рейд Рыцарей. Они профессионалы. И потом, убили они не простых граждан, а короля наркобизнеса… который, к тому же, занимался торговлей людьми. Если кто и будет вопить, так это мафия. Полицейские только спасибо скажут.

— Есть и ещё одна причина. Рыцари могли избавиться от Хассана в любое время, но сделали это сразу после теракта в Париже. Они засняли смерть мафиозника для того, чтобы снискать поддержку народа, указать на истинные цели. Тогда никто не поверит подражателям. Все решат, что правительство снова устраивает провокации. Уверен, это видео предназначено для нас с тобой, Лиллард. Для иллюминатов. Я также уверен, что Мелькарт знает, кто стоит за подражателями, но у него пока нет возможностей напрямую связаться с орденом. Он пытается завязать общение через Интернет.

— Тогда почему он не представился? Почему не показал, с кем иллюминаты будут иметь дело? Я вижу только группу фанатиков с неудачным брендом, но не его самого.

— Да, я тоже удивлён. Может, Мелькарт не тщеславный? Или мы просто не заметили его послания?

— Я съезжу на место преступления.

— Нет. Не светись. Тебе рано появляться на сцене.

Сьюзен фыркнула.

— Кроули, скажи, для тебя правда весь мир — театр?

Игнорируя её замечание, он принялся набирать номер своего знакомого из Ярда. Недостаток информации всегда доставлял проблемы. Пока Александр возился с телефоном, женщина пересела в кресло и начала заново просматривать новости. Скачущая камера мало что охватила: внешнюю территорию дома, множество служебных машин, забрызганную кровью парадную дверь…

— Стой, а это что? — спросил детектив, быстро приблизившись к экрану.

— Кровь убитых, — Сьюзен пожала плечами.

— Можешь увеличить?

Она расширила изображение и только потом поняла, чем заинтересовался Кроули.

— Это дракон? — удивилась Сьюзен. — Вроде похоже на дракона.

— Вот мы и нашли послание.

— Зачем они нарисовали дракона?

Следующие несколько минут Александр молча рассматривал кровавую картину, перебирая мысли и подцепляя в уме наиболее полезные сведения. Но чем глубже он проникал в дебри своего богатого сознания, тем сложнее было выпутаться из воспоминаний, как назло вырвавшихся совсем некстати. Какая-то часть него догадывалась об истинном значении надписи, но сопротивлялась признать. Потому что если детектив допустит этот неприятный вариант до права существования, предсказание шлюхи из грязной подворотни окажется единственной сутью его жизни.

— Я знаю, почему именно дракон, — донёсся до него голос Сьюзен. — Дракон очень популярен у китайцев. Видимо, поэтому китайская мафия с утра не даёт тебе покоя. Они справедливо полагают, что Рыцари их пометили.

Александр не стал отвергать предположение коллеги. Оно казалось разумным. И безопасным.

— Дай мне личное дело Мелькарта.

Сьюзен протянула приличной толщины папку. Взгляд Александра заметался по биографии политика.

Приют при католической церкви. Специальная школа. Раннее поступление в престижный университет. Общество не сомневалось в гении Мелькарта Тессера с самого его рождения. Однако ни в каких религиозных кружках или мероприятиях его не заметили, хотя строгое католическое воспитание составляло основу детства.

— Что-то не так?

— Всё плохо, — Александр отложил папку в сторону и сомкнул веки.

— Не объяснишь?

— Потом, — прозвучал глухой невнятный ответ. — Мне надо это осмыслить.

Генри Соул, тридцать два года, искусствовед, специалист по живописи. Это имя невозможно смешать с массой других жертв. Оно не забудется даже спустя два десятилетия.

Мужчину убили быстро. Наверное, ощутить приближение смерти он не успел. Один удар — и всё кончено. Александр осторожно передвигался по маленькому кабинету бывшего работника британской галереи, выискивая любые мелочи, которые могли бы послужить информацией. От обследования его отвлекла рука комиссара, внезапно опустившаяся на плечо.

— Теперь это твоё дело, — сообщило начальство. — Удачи!

Угловатый, вытянутый, как тростинка, юноша с копной соломенных волос и ещё не сошедшими прыщами с восторгом отнёсся к своей первой миссии — вступлением на долгий путь профессионального роста. Он лакомился процессом поиска убийцы. Обложившись документами, бессонными ночами анализировал сведения, копался в этой липкой паутине, как одержимый, пока однажды не снизошло озарение… От чего ответы таинственным образом превратились в вопросы. Генри Соул был убит по приказу знаменитого мецената Виктории Морреаф. Александр располагал лишь косвенными уликами, которые не убедили бы ни полицию, ни судью, ни алчную до скандалов общественность, однако холодный, невозмутимый до эмоций разум настаивал — это она. Отыскать киллера и вовсе не представлялось возможным: наёмные убийцы ели свой хлеб заслуженно.

Дело с большой вероятностью могли закрыть, и каждый раз, когда юношу настигала подобная мысль, его начинала бить колкая ярость. Александр Кроули никогда не проигрывал. Не кланялся сильным, не ломался под презрением и издёвками, не уступал трусости и отчаянию. Он знал, что нет ни единого шанса загнать богатейшую женщину мира за решётку — и всё равно решил идти до конца.

Пробраться в клуб к миллионерам было не так сложно, как преодолеть остальные препятствия. Не пожалел денег ни на фирменный костюм, взятый напрокат, ни на пару бокалов, стоивших чуть ли не всей его зарплаты. Влиться в компанию это не помогло: светские люди сразу различали оборотней. Александр старался делать вид, что их насмешки не имеют цены, и вскоре с его присутствием все свыклись. Викторию Морреаф детектив застал за игорным столом.

Мало кто из женщин соглашался составить партию в покер; она же выигрывала у мужчин приличную сумму… Облегающее ядовито-зелёное платье, бриллианты на шее, в ушах и на пальцах, изящно уложенные смоляные волосы не отвлекли внимание Александра от выражения глубокой и давней скуки на грубоватом лице. Её компаньоны отпускали шутки, смеялись, пытались флиртовать, но Виктория слушала всё это отстранённо, без интереса, изредка отвечая на более удачные фразы. Победа не вызвала у неё и толики удовлетворения. Александр следил за каждым жестом этой странной женщины, гадая, что же в ней не так. В какой-то момент он даже усомнился: а если не она желала смерти Генри Соулу? Какая причина сподвигла Викторию Морреаф избавиться от рядового искусствоведа? Но отступать было поздно, и он направился вслед за ней.

Виктория попросила у кого-то сигарету, прикурила и вышла на балкон. Седой дым плохо растворялся в летнем зное, и Александр едва сдержался, чтобы не чихнуть. Медленно приблизился, встал рядом и опёрся ладонями о перила. Воровато взглянул на женщину, не зная, как начать разговор.

— Вы наблюдаете за мной уже три часа, — вдруг произнесла она.

— Я пытаюсь решить загадку.

— И вы думали, я помогу найти ответ?

— Вы и есть ответ.

Виктория улыбнулась, отчего юноша слегка растерялся.

— А вы умеете знакомиться с дамами. Такой находчивый молодой человек…

— Меня зовут Александр Кроули. Я работаю в Скотланд-Ярде.

Виктория смотрела на него долго и пристально. Детектив не отвернулся, не разорвал зрительный контакт, изо всех сил сжимая пальцами острые перила. Плечи напряглись, словно в ожидании удара. Он понял, эта женщина догадалась о его намерениях, что было крайне неприятно. Александр будто угодил в капкан, то ли её, то ли свой собственный.

— Я пришёл сюда, чтобы сказать… Я знаю, это вы приказали убить Генри Соула.

— Как непрофессионально, мистер Кроули, — Виктория вздёрнула подбородок. — Предъявляете обвинения?

— Вы не спросите, кто такой Генри Соул?

— Зачем? Я с ним знакома. Генри Соул консультировал меня по поводу некоторых картин Уильяма Блейка. Очень толковый специалист.

— Поэтому он умер?

— Задайте этот вопрос преступнику.

— Я только что это сделал.

— И у вас есть доказательства моей вины?

— Нет, — Александр сглотнул. — Их нет. И не будет.

— Тогда почему вы здесь?

— Не в моих правилах отступать раньше времени, проигрывать без боя. Я сделаю всё возможное, чтобы расследование продолжалось.

— Упрямство не всегда полезно, мистер Кроули. Хотя в вашей профессии оно пригодится, — по детективу пробежался оценивающий взгляд. Пару мгновений в женщине происходила внутренняя борьба; она норовила бросить вызов скуке, вместе с тем опасаясь, что сделанная ею ставка окажется неверной, и тогда — дьявол сохрани! — вся импровизированная в извращённом уме игра прервётся в самом начале. К сожалению, Александр не понимал в тот вечер ход мыслей Виктории Морреаф, он был озабочен лишь неудобной ситуацией, в которую угодил по собственной горячности, и будущим позором.

— Давайте так, — улыбнулась Виктория. — Если сумеете определить мотив, если найдёте истинную причину убийства Генри Соула, я позволю вам надеть на меня наручники. Даже не обращусь к адвокатам. Дам вам полную свободу действий. Одно условие: установите мотив.

— В чём подвох?

— Никакого подвоха, мистер Кроули. Я сдержу слово. Проблема в том, окажетесь ли вы достаточно умны, чтобы в этом деле поставить точку.