Бесплатный фрагмент - Из темноты

Пролог

Тэтфилд, Западный Йоркшир, Англия, 1810 год

Ослепительная молния расколола небесный свод и выхватила из ночной темноты двоих крепко сложенных мужчин, несущих длинный осиновый ящик — неаккуратный и сколоченный в большой спешке. Тропинка, извилистая и размокшая от дождя, уходила все дальше в лес. Ноги путников то и дело проваливались в глубокие лужи, грязь хлюпала под подошвами их сапог, но мужчины не обращали на это внимания. Тот, что постарше, шел впереди, глядел прямо и держался уверенно, хоть лицо его и выражало крайнюю степень недовольства. Второй же, молодой и щуплый, семенил сзади, вцепившись в край ящика, и боязливо оглядывался по сторонам. Когда очередная вспышка распорола небо, он вздрогнул и зашептал молитву.

Восемнадцатилетний Олли Строуд был сыном обувщика. Два года назад он окончил церковно-приходскую школу в соседней деревне, а после устроился разнорабочим в мэрию и очень этим гордился. В городке с населением в четыре сотни жителей попасть в такое место считалось престижным.

Его спутником был Джереми Уиллерс, первый помощник градоначальника — человек спокойный и с безупречной репутацией. Работу свою он выполнял на совесть, умел держать язык за зубами, но мог ли добропорядочный Уиллерс знать, что именно последнее качество заведет его среди ночи в лесную чащу, куда даже днем мало кто рисковал соваться?

— Закопать в самой глуши, да так, чтобы никто не нашел. — Градоначальник бросил на стол увесистый мешочек, внутри которого звякнули монеты.

Уже давно стемнело, работники мэрии разошлись по домам, а улицы погрузились в темноту и тишину. Лишь в окне кабинета мистера Тарлетона дрожал мутный свет тлеющих в камине поленьев.

— А что родня? — спросил тогда Джереми, игнорируя набитый шиллингами мешочек.

Не то чтобы деньги его не волновали — скорее наоборот, но требование градоначальника было делом опасным, незаконным, да и чего уж там говорить, просто безбожным.

— А то сам не знаешь, что нет у нее никого, — огрызнулся он. — А ежели чего, сам все улажу. Сказано тебе: закопать проклятую ведьму. Вот и делай, что велено.

Впервые на своей памяти Джереми видел Тарлетона в таком состоянии. Градоначальник имел репутацию человека хладнокровного и рассудительного, но сейчас выглядел не на шутку встревоженным и даже испуганным. С чего бы это? Неужто он, джентльмен с юридическим образованием, бывший военный, верит в местные байки?

— А ее дом? — Джереми не унимался. — Что будет с ним?

— Если платят, вопросов не задают, — рявкнул Тарлетон, раздувая ноздри.

Казалось, еще чуть-чуть и из них повалит раскаленный пар.

— Слыхал такую мудрость?

Джереми молча кивнул. Выбора не было. Откажешься — погонят, как старую собаку, а ему еще жену и детей кормить.

— Вот и славно. — Тарлетон довольно сложил руки на груди. — А сейчас бери задаток, а как закончите, выдам остальное.

Наконец, зайдя в самую чащу, мужчины остановились под мертвым, наполовину сгнившим дубом.

— Думаю, можно и здесь, — выдохнул Джереми.

Жители Тэтфилда обходили эти места стороной. Старый дуб в городе именовали Деревом висельника, и какие только страшилки о нем не рассказывали! Джереми в подобную чепуху не верил, но признавал, что местечко это недоброе.

Он взялся за лопату и принялся копать могилу. Стоявший рядом Олли то и дело косился на гроб.

— Заколачивай пока. — Джереми, отбросил в сторону очередную порцию мокрой земли.

Олли достал инструменты и уже собрался было вбить первый гвоздь, как вдруг Джереми оставил лопату, подошел к гробу, отодвинул крышку и посветил внутрь керосиновой лампой.

— Вы чего?! — с неподдельным ужасом вскрикнул Олли.

Джереми не обратил на него внимания. Он должен был это увидеть. Внутри гроба без всякой обивки и убранства лежала молодая женщина, одетая в грязную нижнюю сорочку, ту самую, в которой ее и нашли. Растрепанные иссиня-черные волосы слиплись от грязи, лицо было перепачкано сажей и искажено посмертной гримасой боли. Но даже при всем этом холодные руки смерти не справились с красотой покойницы, которую в городке считали ведьмой. Джереми наклонился ближе.

— Заколачивайте! — в отчаянии закричал Олли, точно боялся, что покойница вот-вот схватит Джереми за горло и утащит с собой прямо в ад.

Когда с погребением было закончено, Олли воткнул в землю наскоро сделанный крест.

— Провались же ты в преисподнюю, чертова ведьма! — выдохнул Олли и перекрестился.

Очередной раскат грома разорвал ночную тишину, и черные небеса на миг озарила яркая вспышка молнии, ударившей в дерево неподалеку. Мужчины вздрогнули и переглянулись. По лесной опушке стелился густой туман и в свете керосиновой лампы приобретал зловещие очертания.

— Уходить надо, мистер Уиллерс. — Олли огляделся по сторонам и вытер мокрое от дождя лицо. — Свою работенку мы сделали, а теперь мэр пусть отдаст нам оставшееся.

Он выдернул из земли лопату.

— Как думаешь, она сама или… — Джереми покосился на свежую могилу.

Олли боязливо огляделся:

— Поди, сам дьявол пришел за своей слугой.

Они собрались уходить и двинулись в сторону тропы, ведущей из леса в город, когда Олли, опомнившись, начал искать что-то в карманах жилета из овчины.

— Ну, что еще? — проворчал Джереми, которому не терпелось скорее оказаться дома и забыть происходящее как страшный сон.

— Чуть не забыл, — словно не слыша его, проговорил самому себе Олли, — сейчас, сейчас… Где же это у меня было?

Наконец он достал из внутреннего кармана грязный папирусный сверток. Внутри оказался венок из чесночных головок и склянка с прозрачной жидкостью.

Бормоча под нос не то молитву, не то заклинание, Олли повесил венок на кособокий крест из пары осиновых веток, связанных бечевкой, а содержимое флакона разлил по холмику земли под ним.

— Это еще зачем? — удивился Джереми.

Олли усмехнулся.

— Вот пусть теперь попробует вылезти наружу!

Джереми покачал головой. Идиот да и только. Весь в папашу.

Прихватив лопаты и керосиновую лампу, мужчины зашагали по направлению к городу.

Очередная вспышка молнии озарила покосившийся крест, но миг спустя тьма вновь поглотила его.

Глава 1

Лондон, 1919 год

Молодая женщина в синем дорожном пальто стояла у края платформы, наблюдая, как грузчики заносят в вагон ее чемоданы. Темные, отдающие медью волосы, выбились из-под промокшей шляпки, вопреки моде украшенной одной только атласной лентой с поникшим от дождя бантом. В широко распахнутых карих глазах читалась паника, странным образом сочетающаяся с непоколебимой уверенностью.

Станция тонула в клубах паровозного дыма, сновали пассажиры, носильщики и вокзальные побирушки, стучали колеса тележек для багажа. Рядом прошел молодой мужчина в военной форме и случайно задел девушку плечом.

— Простите, мисс, — извинился он.

Она посмотрела на него и вздрогнула — всего на мгновение краем глаза Анна приняла его за другого. Сердце пропустило удар, а потом болезненно сжалось. Сколько еще она будет искать его в толпе, видеть знакомые черты в каждом военном? Когда это кончится и кончится ли вообще?

Бросив в ответ скомканное «все в порядке», Анна поспешила уйти.

Здравый смысл бился в истерике, размахивал сигнальной ракетой и ругался, как пьяный матрос. Сердце бешено колотилось о ребра — казалось, что еще секунда и оно проломит грудную клетку.

— Миссис Дафф, — стюард, видя состояние пассажирки, осторожно коснулся ее плеча, — ваш багаж уже в поезде.

Шел дождь, и пальто ее промокло, а зонт Анна оставила в прихожей.

— Ступайте в вагон, — она даже не взглянула в его сторону, — и приготовьте мне чай, я буду через несколько минут.

«Что я делаю? Что же я делаю?» — стучало в висках. Еще оставалось время, еще не поздно остановить это безумие и вернуться домой, принять ванну, налить стакан вина и, собравшись с мыслями, расставить все по местам. Анна повернулась к манящему теплом и светом залу ожидания. Нет! Если решилась, надо идти до конца. Одна только мысль о возвращении в пустой особняк, где из каждого угла смотрит прошлое, внушала ужас. В четырех стенах она точно сойдет с ума. Анна вздохнула и мысленно приказала себе собраться. Уильям не простил бы ей этой слабости. Она не хотела сдаваться, не имела права. Анна хотела жить, даже если сейчас не видела в этом никакого смысла.

Над перроном раздался третий и последний свисток. Пора. Анна еще раз обернулась, напоследок окинула взглядом пеструю толпу, которой не было до нее дела, и уверенно поднялась в вагон.

***

«…Теперь-то вы от меня не сбежите, леди Хасли!»

Он кружит ее на руках в опасной близости от края воды. Солнце застит глаза.

«…Властью, данной мне Святой Церковью, объявляю вас мужем и женой».

Кольцо матери Уильяма скользит по тонкому пальцу Анны, словно делалось специально для нее.

«Один… Два… Три… Улыбка!»

Уличный фотограф подает им знак, Анна тянется к мужу, чтобы поцеловать, но не успевает — вспышка ослепляет ее.

Уильям хватает ее на руки, и они смеются.

…Солнечные блики играют на стенках бокалов. Ледяное шампанское щекочет горло.

«За нас!»

Лодка задается на бок, и несколько капель падают на кружевные перчатки и розовую атласную юбку. Анна вскрикивает и смеется.

…Оркестр на набережной играет венский вальс, и музыка растворяется в объятиях окутанной бархатом майской ночи французской столицы. Занавеси открытой веранды ресторана колышутся от легкого ветра.

«Пришла телеграмма от подрядчика, — Уильям держит руку Анны, — с отделкой дома закончено. В спальне повесили голубые шторы, как ты и хотела».

…Сквер Ковент-Гардена залит солнечным светом, шуршит на деревьях прозрачная листва, слышится плеск воды. Они сидят на берегу пруда, и босые ноги Анны утопают в густой изумрудной траве.

…Поезд набирает ход, и она бежит, пытается успеть за ним, до последнего не отпускает руку Уильяма, тянущуюся к ней/протянутую к ней/… из окна. Ловит каждый взмах его ресниц, запечатывает в памяти. Состав ускоряется, и она, тяжело дыша, стоит на платформе среди других запыхавшихся и заплаканных женщин.

…Дождь. Туман.

Грохот выстрелов, брань командира и хлюпанье грязи под подошвами сапог. Окровавленные руки путаются в колючей проволоке, безуспешно пытаясь починить сорванное заграждение.

Выстрел.

Вода в луже окрашивается багряным.

Неподвижное, испачканное в грязи и крови лицо смотрит в небо.

Холодеющая рука намертво сжимает медальон с портретом.

…В ее ушах по-прежнему играет венский вальс.

Анна открыла глаза. За окном тянулся лес, окутанный сизым туманом. Чай в фарфоровой чашке давно остыл, и на поверхности уже блестела тонкая радужная пленка. В вагоне первого класса было жарко, и стекла запотели. Из соседнего купе доносились обрывки разговоров, то и дело прерываемые громким пьяным смехом. Кто-то прошел по коридору, остановился прямо напротив двери и открыл окно. Должно быть, военный, подумала Анна — звук шагов был четким, ритмичным, словно отбивал дробь. Через несколько секунд в купе проник запах табачного дыма, и, подумав, Анна тоже достала из ридикюля серебряный портсигар с выбитыми на нем инициалами W. D. Работа медсестры в полевом госпитале так или иначе накладывала отпечаток на каждого, и в случае Анны этим отпечатком оказалось пристрастие к табаку.

Мама, как и следовало ожидать, крайне не одобряла эту пагубную привычку, как и то, что через два года после начала войны Анна сделалась добровольцем Красного Креста.

— Ты испортишь свои прекрасные руки! — возмущалась тогда леди Хасли. — Будто не знаешь, что это визитная карточка добропорядочной леди!

Порой Анне казалось, что мать живет в каком-то своем идеализированном мире, и временами завидовала ее способности не замечать того, что происходило вокруг. Война казалась Беатрис чем-то далеким, и даже когда пришло известие о смерти ее племянника, кузена Анны, она так и не осознала масштабов катастрофы. Она, конечно, оплакивала Эммета, в котором не чаяла души, но его гибель виделась ей их личной, семейной трагедией. Может, причиной этому было то, что племянник скончался не от вражеской пули, а от пневмонии — грипп свалил его сразу, как он попал на фронт, и ни в одном сражении Эммет так и не поучаствовал. Анна, хоть ей и было стыдно за эти мысли, радовалась, что кузен тихо умер на больничной койке, не успев вкусить ужасов окопной жизни. Он почти не испытывал боли, его тело не изорвало в клочья осколками снаряда, не сожрали язвы от вечной сырости и не вспорол вражеский штык.

Анна до сих пор помнила тот день, когда в последний раз пыталась вразумить Эммета не бросать обучение в Оксфорде или хотя бы закончить учебный год. Они стояли на балконе ее дома и наблюдали, как рота новобранцев бодро марширует вдоль тротуара.

— Хорошенькое дело, — Эммет засмеялся, — моя сестра едет на фронт медсестрой, а я, значит, буду торчать за книгами.

— Да, но твоя сестра уже получила диплом, — напомнила Анна, понимая, впрочем, что отговорить Эммета не получится.

Тогда она и сама еще не могла знать, что ждет ее впереди, но оставаться дома, зная, что ее муж сражается где-то там, рискуя в любой момент угодить под пулю, было невыносимо.

В следующий понедельник после этого разговора Эммет уехал во Францию, а через месяц его мать получила письмо с известием о его смерти.

Два года спустя, стоило Анне прийти в себя, как на нее обрушился новый удар. Всего за шесть месяцев до объявления перемирия в бою под Кьеврешеном погиб ее муж.

— Не плачь, милая. Война будет короткой: ты и не заметишь, как все кончится. Скорее всего, я даже на фронт не попаду.

Она закрыла глаза и перенеслась в сентябрьское утро на вокзале Паддингтон. Было еще по-летнему жарко, и в воздухе пахло пылью и нагретым железом. Вокруг царила суматоха — солдаты в новенькой, еще не видавшей ни одного сражения форме, нарядно одетые женщины, провожающие своих мужей, братьев и сыновей, еще не знающие о том, какой ад ждет их впереди. Очень скоро эти мальчишки будут сидеть под дождем в окопах, падать под градом пуль, кашлять кровью от ядовитого газа, выплевывая собственные легкие, а к их родным полетят короткие и страшные письма: «Убит в сражении». Но в четырнадцатом году война казалась развлечением, и агитаторы, что отбирали добровольцев, обещали мальчишкам почет и вечную славу. «Англия будет гордиться вами! Вашему поколению выпал шанс поучаствовать в Великом Деле! Кто, если не вы?»

И где оно сейчас, это поколение? Лежит в братских могилах, разбросанных по всей Европе — без цветов и памяти, точно и не жили на свете.

Но Уильям, в отличие от многих, понимал, на что идет, и обманывал жену, говоря, что война будет недолгой и скоро он вернется домой. Анна поняла это, но слишком поздно. Таким уж человеком был ее Уилл — не мог оставаться в стороне, отсиживаясь в тылу. Он не искал славы, но не боялся и смерти.

«А меня? Меня ты оставить не боялся?

Когда пришло письмо с вестью о его смерти, она уже вернулась в Лондон — мама заболела и нужно было присматривать за ней.

Уильяма похоронили где-то там же, под Кьеврешеном, и Анна ни разу не была на его могиле. Через два месяца, ровно в тот день, когда было объявлено о перемирии, она получила его форму: грязную, с остатками засохшей крови и дырками от пуль. Беатрис тогда упала в обморок, Анна же не проронила ни слезинки. Застыла, как жена Лота, и не могла оторвать взгляд от жуткой бесформенной кучи на столе.

Долгими вечерами и ночами она утешала посеревшую от горя миссис Дафф, свою свекровь, отвечала на бесконечные письма и телеграммы с соболезнованиями, принимала посетителей, выслушивая одни и те же ничего не значащие слова. И только в короткие минуты одиночества могла дать волю слезам. Сидела, забившись в угол, обхватив колени, как одинокий испуганный ребенок.

Единственное, что спасало ее от безумия, — работа. Она всегда мечтала писать, сколько себя помнила, а три года назад в ее жизни произошло настоящее чудо — издательство «Хорнер и сыновья» приняло в печать «Пустошь», мистическую историю, написанную в традициях готического романа. Отличительной чертой этой и двух последующих книг стало то, что в финале Анна неизменно развенчивала любые мифы о потустороннем мире и вмешательстве иных сил в жизнь людей — в итоге получались своего рода детективные истории с торжеством разума над предрассудками в конце.

Уильям одобрял и поощрял увлечение жены, вопреки общественному мнению, не видя в этом ничего предосудительного.

Она не бросила это занятие и после его смерти. Работа над третьей по счету книгой помогала отвлечься, не упасть с головой в черную бездну отчаяния, когда казалось, что все уже потеряно. Возможно, ей следовало написать что-то светлое, дать себе самой надежду на лучшее, но Анна не могла. Да и читатели, что знали ее как «призрачного» автора, вряд ли бы оценили фривольный любовный роман.

Затушив сигарету, Анна посмотрела в окно купе. Неужели она и вправду сделала это? Поезд мчал ее в неизвестность, и она могла лишь догадываться о том, что ждет ее впереди.

***

Двумя неделями ранее

Прошло уже несколько месяцев, боль поутихла, и наступили серые, безрадостные дни. Она, как призрак, бродила по дому, ставшему вдруг пустым и холодным, пыталась чем-то занять себя, иногда даже выбиралась на ужины и коктейли, но… какая-то часть ее ушла безвозвратно, и Анна это чувствовала.

Город, который она когда-то любила всем сердцем, теперь казался ей клеткой. Прошло уже четыре месяца с момента заключения мира, но в Лондоне все еще праздновали победу. Реяли на крышах домов британские флаги, по вечерам на улицах распевали песни, щеголяли в военной форме позеры, отсидевшиеся в тылу и не участвовавшие ни в одном из сражений. На фонарных столбах висели плакаты и агитки с призывами добить «ненавистных бошей», а газетчики не уставали перетирать подробности выигранной войны.

Анне было тошно. Она не чувствовала ни радости, ни торжества, лишь непреодолимую потребность сбежать, укрыться там, где ее никто не найдет. Какое-то время она всерьез подумывала о том, чтобы продать особняк в Вестминстере и перебраться куда-нибудь к морю, быть может, в Гастингс или Брайтон, но потом…

В начале марта она коротала вечер в родительском доме, выслушивая рассказ матери о спиритическом сеансе. Будучи склонной к мистицизму, Беатрис оказалась легкой добычей для медиумов, коих с окончанием войны в Лондоне развелось больше, чем ворон. Анну это раздражало, но, понимая, что мать не переубедить, она смотрела на это развлечение сквозь пальцы, да и сил на споры уже не осталось.

В тот вечер Беатрис рассказывала ей что в очередной раз пыталась связаться с душой умершего супруга. Анна почти не помнила его, отец погиб, когда ей исполнилось четыре года: ноябрьским вечером он возвращался с очередного заседания в Палате лордов и угодил под колеса экипажа. Из-за дождя и тумана возница не заметил его, идущего вдоль дороги в черном пальто.

— Я видела отражение его лица в стеклянном шаре, — шепотом проговорила Беатрис, — представляешь?

— Угу, — кивнула Анна, решив, что завтра передаст адрес медиума знакомому констеблю.

Пусть разберется с любителем наживаться на чужом горе.

Война пробила брешь в английском обществе: более миллиона отцов, мужей и сыновей навсегда остались в развороченных снарядами траншеях, и, разумеется, нашлись те, кто видел в их смерти повод обогатиться. Анна понимала матерей и вдов: через месяц после гибели Уилла она и сама, отчаявшись, приняла участие в спиритическом сеансе. И Уильям действительно пришел к ней, вот только явился он в образе картавого ирландца, сидящего в тайнике под полом и оттуда же вещавшего.

Мама тем временем выдала еще несколько неопровержимых, по ее мнению, доказательств могущества экстрасенса, а после, как это часто бывало, завела речь о семейном проклятии. Беатрис Хасли происходила из древнего рода Тремейн, представители которого разбогатели еще в эпоху Тюдоров, но с начала девятнадцатого века в семье началось твориться черт знает что. По легенде, местная ведьма прокляла некую Луизу Тремейн и всех ее потомков по женской линии. Подробностей этой истории не знал никто, но то, что мужья женщин Тремейн в большинстве своем рано уходили из жизни, было фактом. Беатрис, будучи женщиной впечатлительной, верила в это непоколебимо, Анну же подобные байки раздражали. Да, иногда плохие вещи случаются с хорошими людьми, но видеть в этом руку темной силы для Анны было равносильно утрате контроля над собственной жизнью. Гораздо легче приписать вину иллюзорному духу, нежели признать, что каждый человек пишет свою историю самостоятельно.

Тот факт, что ее деда на охоте загрызли волки, отец угодил под колеса экипажа, а собственный муж погиб на войне, не казалось Анне убедительной причиной для веры в разного рода проклятия. Дедушка Кимбол, по рассказам, был одним из тех, кому и сам черт не брат — опасностей не боялся, а осторожность считал проявлением трусости, и неудивительно, что смерть настигла его раньше срока. Отец же стал жертвой трагического стечения обстоятельств, ну а Уильям… Анна до сих пор стискивала зубы при мысли о том, что командир предоставил ему шанс отсидеться в тылу, но тот выбрал окопы.

— Дорогая, ты меня слышишь? — Голос матери вырвал ее из воспоминаний.

Анна молча кивнула. Она давно уяснила, что спорить на эту тему бесполезно, и приготовилась терпеливо слушать, но Беатрис неожиданно заговорила о другом — две недели назад она получила известие о смерти дальней родственницы. В письме так же сообщалось, что Беатрис теперь единственная владелица имения Райдхайм, так как сестра ее от своей доли отказалась.

— Именно там все и началось, — прошептала Беатрис. — Нехорошее место.

— Прошу, мама, только не снова. — Анна вымученно потерла лоб. — Нет никакой порчи. И призраков не существует.

Тот шарлатан, к которому она приходила, клятвенно уверял, что видит, как Уильям стоит за ее спиной, но Анна не верила. Будь он рядом, она бы это почувствовала. Никто не знал Уильяма лучше, чем знала она.

— Медиум, кстати, подтвердил мои подозрения насчет этого. Особенно когда я сказала ему, что твой муж тоже…

— Довольно! — Анна и не заметила, как повысила голос.

Зачем она говорит о нем? Разве не видит, как тяжело ей это слышать?

— Трагедии случаются каждый день. — Анна пыталась сохранять спокойствие, но внутри уже ворочалась ярость. — А Уильям… — грудную клетку сдавила тупая боль. — Это война, мама, и на ней убивают. — Она покачала головой. — Извини, но я не верю ни в черта, ни в Бога.

— Анна! — набожная Беатрис, как и следовало ожидать, пришла в ужас.

— Что Анна? — Дочь потеряла контроль, щеки ее пылали. — Что Анна? Ты всегда знала, какая я, и всегда была недовольна. Ну, что ж… — Она вскочила с кресла и развела руками. — Прости, что не вышла такой, как ты хотела. Получила диплом, а не торчала за спицами и роялем, — Анна загибала пальцы, — замарала руки в госпитале, пишу книги…

Терпение Беатрис тоже исчерпало себя.

— Как ты со мной разговариваешь?!

— Я устала. — Анна тяжело опустилась в кресло и, игнорируя ее гневный взгляд, достала сигарету. — Я больше так не могу.

Они поругались. Снова. Домой Анна приехала взвинченная и натянутая, как струна. Швырнув мажордому пальто, взлетела на второй этаж и захлопнула дверь спальни так, что звякнули окна.

— Бетти! — Она позвала горничную, чтобы та помогла ей расстегнуть платье. — Бетти! Бетти!

Никто не отзывался. Служанка, не ожидавшая, что хозяйка вернется так скоро, очевидно, занималась своими делами где-то в другом конце дома. Анну охватила паника. Стиснув зубы, она безуспешно пыталась выпутаться из наглухо застегнутого платья, сорвала с волос цепочку, сломала ноготь…

Из зеркала на нее смотрело бледное, нервно подергивающееся лицо с перекошенным ртом и опухшими глазами.

— Проклятье!

Содержимое туалетного столика: духи, косметика, шкатулки — все полетело на пол. Раздался звон разбивающегося стекла. Следом пришла очередь безделушек.

Измотанная и дрожащая, Анна сидела в центре ею же учиненного погрома и беззвучно плакала. Сил не осталось. За дверью испуганная Бетти пыталась достучаться, но Анна велела ей убираться вон, пригрозив увольнением.

«Я должна уехать. Должна уехать», — стучало в висках. Она была готова хоть сейчас сорваться с места и бежать куда глаза глядят, главное, оказаться как можно дальше от этого дома и этого города.

…Через час, спустившись в гостиную, она извинилась перед бедной служанкой и даже обняла испуганную девушку, пообещав заодно прибавку к зарплате. Но Бетти и так не злилась — она, потерявшая на войне любимого, понимала состояние хозяйки.

— Почтовое отделение еще открыто?

Горничная посмотрела на часы:

— Осталось меньше часа.

— Тогда ступай быстрее и отправь телеграмму в Тэтфилд, местному юристу Винсенту Чейзу, — распорядилась Анна, протягивая ей короткую записку, — вот ее содержание.

Бетти пробежалась по строчкам, удивленно глянула на хозяйку, но спрашивать ни о чем не решилась — кивнула молчаливо и побежала к себе в каморку за пальто.

***

Позади осталась еще одна маленькая станция в неизвестной деревушке, и паровоз прибавил ходу. До прибытия в Тэтфилд оставалось чуть меньше трех часов, и с приближением к пункту назначения усиливалось и волнение. За три дня в дороге Анна так и не смогла решить для себя, правильно ли поступила, сбежав из Лондона, не предупредив ни мать, ни друзей. Подготовка к отъезду заняла у нее чуть больше двух недель: телеграмма юристу и ожидание ответа, покупка билета в один конец и сбор вещей… Бетти и мажордому под страхом увольнения было велено держать язык за зубами, и лишь в день отъезда Анна оставила матери записку, попросив работника почты доставить ее ей через неделю, когда Анна будет уже на месте. Если же до этого времени миссис Хасли вздумается нанести дочери визит, мажордом скажет, что она уехала в Брайтон, к подруге.

Анна прекрасно знала, какой будет реакция, и потому заранее все просчитала. Точно так же она знала, что мать ни за что не поедет в такую даль, а вот гневные письма и телеграммы полетят непременно. Наверняка еще и телефонный звонок закажет.

Решение уехать именно в старое родовое поместье пришло неспроста: графство находилось далеко от столицы, деревушка была совсем крохотной, и лучшей обстановки для того, чтобы взяться за новый роман, ей не найти. Райдхайм, надо думать, находится в унылом состоянии и, как написал ей мистер Чейз, «выглядит несколько мрачновато», но Анну это не пугало. В проклятия она не верила, призраков не боялась, а для житья имение было вполне пригодно — юрист по ее просьбе лично осмотрел дом и участок.

На одной из станций Анна зашла в бакалейную лавку, купила отменный китайский чай в нарядно украшенной жестяной банке и упаковку южноамериканского табака — в благодарность мистеру Чейзу за проявленную любезность и скорость в выполнении ее просьбы. Юрист отчего-то виделся ей представительным седовласым мужчиной в немного старомодном костюме и непременно с трубкой во рту.

…Наконец вдоль путей мало-помалу стали появляться из темноты небольшие каменные и деревянные постройки, свидетельствующие о наличии поблизости станции. Паровоз сбавил скорость. В купе заглянул один из стюардов, сообщил, что багаж собран, и поинтересовался, не будет ли кто встречать Анну на платформе.

— Все в порядке, — успокоила она его, — меня будет ждать мой юрист, так что я в надежных руках.

Стюард робко улыбнулся и вдруг протянул Анне ее собственную книгу с просьбой подписать на память. Она тоже улыбнулась. «Пустошь», ее первый роман. Не самый лучший, но пришедшийся по вкусу читателям.

— Обожаю мистические истории, — шепотом признался парнишка. — Жаль только, что в конечном счете никакого призрака, как выяснилось, не существовало, — вздохнул он.

— Потому что их не бывает, — просто ответила Анна.

— А в Тэтфилд вы, наверное, приехали за вдохновением?

Прежде чем она успела ответить, раздался предупредительный свист, и поезд теперь ехал на инертном ходу.

Стюард вышел в коридор. Оставшись в одиночестве, Анна закрыла глаза и вдохнула полной грудью. На несколько секунд задержала дыхание и, размяв плечи, медленно выдохнула. Прихватив с верхней полки ридикюль и небольшую сумку с вещами первой необходимости, огляделась, проверяя, не забыла ли чего, и вышла из купе.

Кроме нее, желающих сойти в Тэтфилде не оказалось, точно так же как на платформе не было пассажиров, за исключением одинокой мужской фигуры в свете тускло мигающего фонаря.

Анна стояла у открытой двери вагона, ожидаясь полной остановки состава. Прохладный ночной ветер щекотал лицо и забирался под одежду, но холода она не чувствовала — апрель в этом году выдался теплее обычного.

Наконец поезд остановился, и мужчина на платформе быстрым шагом направился к единственной открытой двери вагона.

— Миссис Дафф. — Он протянул ей руку, помогая сойти, и Анна с удивлением обнаружила, что мистер Чейз был немногим старше ее самой, хотя лица его разглядеть она еще не успела. — Добро пожаловать в Тэтфилд.

Глава 2

Ловкие грузчики тем временем уже успели вынести ее багаж, судя по всему, перекидывая чемоданы из рук в руки прямо на ходу состава.

— Благодарю, что встретили меня на станции, — улыбнулась Анна, когда рассчиталась с носильщиком. — Надеюсь, это не доставило вам больших неудобств.

— Пустяки, — отмахнулся Чейз, — люблю иногда прокатиться ночью, а тут как раз случай представился.

Они вышли на свет, и она наконец смогла разглядеть его получше. Высокого роста, черноволосый, с карими глазами и неплохо сложенный, чего не скрывал даже светлый костюм-тройка, дорогой, но явно больше, чем следует. Твидовый жилет был застегнут на все пуговицы, галстук безупречно отглажен и завязан под самое горло. Очевидно, по роду занятий мистер Чейз хотел казаться солиднее, но этот строгий наряд лишь сильнее подчеркивал молодое, почти юное лицо. Исключением были глаза. Несмотря на улыбку, он глядел исподлобья, настороженно и будто бы даже с грустинкой. Так смотрят люди, которым пришлось многое пережить.

— О… — Анна посмотрела на груду вещей только сейчас поняла ошибку, которую допустила.

Она отпустила носильщиков, забыв о том, что багаж надо еще погрузить в машину.

— Я донесу. Здесь недалеко.

Мистер Чейз ловко подхватил два ее чемодана, Анна же понесла саквояж и дорожную сумку.

Вокзала как такового в Тэтфилде не было — одноэтажное здание из красного кирпича служило и станцией, и залом ожидания. Чуть поодаль стояла двухэтажная будка смотрителя. Они миновали арку и оказались на старом выщербленном плацу, что заменял парковку. В самом его конце, под фонарем Анна увидела автомобиль.

Уложив чемоданы и сумки на заднее сиденье, Винсент открыл ей пассажирскую дверь.

— До гостиницы отсюда минут пятнадцать, — сказал он, заводя мотор. — Вечером опять шел дождь, и дорогу размыло, так что нас немного потрясет. — Он немного виновато улыбнулся.

Ухабы волновали Анну в последнюю очередь. Ее клонило в сон, но вместе с тем она ясно ощущала, как нарастает тревога — прежде она никуда не отправлялась в одиночестве. Прошлое осталось в Лондоне, а что впереди — неизвестно.

— С домом все очень плохо, да? — Анна спросила об этом больше для того, чтобы нарушить молчание.

— Ну… в целом, да, — Винсент качнул головой, — но несколько комнат вполне пригодны для жилья.

Еще по дороге к машине она отметила его выправку и четкую строевую поступь, а увидев кожаные армейские перчатки на приборной панели, поняла, что перед ней бывший военный. Сколько же ему лет? Мистер Чейз выглядел даже моложе ее Уильяма, а тот ушел на фронт, едва отметив двадцать третий день рождения.

Воспоминания о муже отозвались болью, и Анна переключила внимание на дорогу, если это слово вообще было применимо к размытой грунтовой тропе с ямами через каждые несколько метров. Фары выхватывали из темноты черные лужи и стволы деревьев, живым коридором выстроившиеся по обеим сторонам дороги. Наверху застыл меж ветвей серебряный диск луны.

— Да, ночью здесь жутковато, — усмехнулся Винсент, заметив выражение ее лица, — но для вас это, наверное, то, что нужно.

— Читали мои книги? — Анна посмотрела на него.

— Нет, но наслышан. — Он тоже повернулся в ее сторону. — Моя домработница от вас без ума. «Пустошь» стоит у нее на одной полке с Библией.

Анна так и не поняла, что он имел в виду — похвалил или высмеял. Что ж, в любом случае она давно привыкла к общественному осуждению, а мистер Чейз, надо думать, типичный представитель сильной половины человечества, считающий, что женщине не место в литературе.

— Следите лучше за дорогой, — беззлобно посоветовала она.

— Нет, не подумайте, что хочу вас задеть, — Винсент, очевидно, решил, что пассажирка обиделась, — просто я не поклонник детективов.

— Что же вы любите?

— Диккенса, Теккерея, — принялся перечислять он, — Гиссинга.

— Вы реалист, — подытожила Анна.

Она начинала проникаться к нему уважением, а пустая беседа превращалась в интересный разговор.

— А вы нет? — спросил он и посмотрел на нее. — Миссис Труди говорила мне, чем заканчиваются ваши книги.

— Пожалуй, мне надо познакомиться с ней поближе, — Анна улыбнулась, — хотя я редко общаюсь с читателями.

Это было правдой. Она бережно собирала отзывы критиков и заметки в газетах, но на вопросы отвечала неохотно — ей было неудобно обсуждать с кем-то свои мысли. Будто кто-то сунул нос в ее личный дневник и теперь жаждет обсудить прочитанное. Анна понимала, что это выглядит странно, но ничего не могла с собой поделать.

— Вот уж не думала, что меня знают на другом конце страны, — пробормотала она.

Он усмехнулся.

— Женщина-писатель — это довольно необычное явление.

— И просто возмутительное? — подначила она, прищурившись.

Винсент пожал плечами.

— Я вырос с матерью-суфражисткой, так что мое мнение субъективно. Но если вам интересно, то я не вижу здесь ничего предосудительного. Гораздо хуже, когда женщина вообще не думает, — последнее он сказал уже без тени улыбки. — Вот и добрались. — Винсент, как показалось Анне, воспользовался случаем увести беседу в другое русло.

В желтом свете фар выцветший щит на ржавых цепях «Добро пожаловать в Тэтфилд» выглядел еще более жалко.

Как и все забытые Богом места, с наступлением темноты деревня погружалась в сон. На узких, петляющих улицах им не встретилось ни души, а в половине окон было темно. Но вот вдалеке обозначились рыжие огоньки гостиницы, единственной на все селение.

Анна решила, что первое время поживет в номере, до тех пор, пока нанятая Чейзом прислуга не приведет Райдхайм в относительный порядок.

Винсент остановил машину у крыльца и погасил фары.

— Сейчас вытащу ваши чемоданы.

Поблагодарив его, Анна зашла внутрь.

В небольшом холле с низким потолком было душно и пахло хлоркой. Обитые деревом стены украшали потрепанные чучела птиц и животных, над камином висело бутафорское ружье. Днем это помещение, очевидно, служило еще и в качестве паба, но сейчас столы пустовали. На облупившимся подоконнике, свернувшись калачиком, сопела трехцветная кошка.

— Могу я вам чем-нибудь помочь, мисс? — дремавший за стойкой мужчина, только сейчас заметил ее появление.

— Добрый вечер, — поздоровалась она. — Меня зовут Анна Дафф, и я заказывала у вас номер.

Улыбка тотчас исчезла с его лица.

— Дафф? — переспросил он. — Что-то не припоминаю.

— Я бронировала номер две недели назад. По телефону. Посмотрите у себя в записях. — Она приподнялась на цыпочках и посмотрела туда, где за стойкой лежал увесистый гроссбух.

Только этого не хватало. Больше всего на свете ей сейчас хотелось принять ванну и улечься в постель.

Управляющий посмотрел на нее, вскинул бровь и открыл журнал. Перевернул несколько страниц и удрученно покачал головой:

— Никак нет, мэм.

Спорить с ним у Анны не было ни сил, ни желания.

— Ладно, неважно, — отмахнулась она, — просто дайте мне любой номер. Можно даже без балкона.

— Сожалею, но свободных комнат нет, — отчеканил мужчина.

— Да здесь тихо, как в могиле! — Она видела, что он лжет, и недоумевала, что стало тому причиной. — Послушайте, — Анна выдохнула, понимая, что скандалом ничего не добьется, — я не знаю, что у вас тут произошло, и, честно говоря, не собираюсь выяснять, но я приехала издалека, устала и хочу спать. Мне негде ночевать, понимаете? — Переборов себя, она даже состроила ему глазки, но мужчина оставался невозмутим.

— Свободных комнат нет, мэм. Ничем не могу помочь.

Ей захотелось ударить его чем-нибудь тяжелым. Например, уродливым бронзовым купидоном, что каким-то образом очутился на стойке возле пепельницы.

— Какие-то проблемы? — в холл вошел Винсент и поставил на пол чемоданы.

— Здравствуйте, мистер Чейз. — Управляющий сухо кивнул. — Леди хочет снять у нас комнату, но, к большому сожалению, все номера заняты.

Винсент нахмурился.

— Что за бред, Керджесс? Я сам уточнял насчет номера в прошлую среду. Твоя жена все записала.

— Значит моя жена ошиблась, — неожиданно зло процедил хозяин и захлопнул гроссбух. — Простите, мистер Чейз, но ничем не могу помочь.

Потрепанный интерьер холла и видавшая виды одежда хозяина ясно говорили о том, что заведение переживало не лучшие времена. Анна уже перестала злиться — она не понимала, что происходит. Выходит, комнату действительно бронировали, но почему хозяин выглядит так, словно вот-вот схватится за нож?

— Пойдемте отсюда, миссис Дафф. — Винсент бросил на хозяина уничижительный взгляд и зашагал к выходу. — Сегодня останетесь у меня, миссис Труди о вас позаботится. Сейчас отнесу обратно ваши вещи.

В других обстоятельствах она бы ни за что не поехала среди ночи в дом незнакомого мужчины, но выбора не осталось. Не ночевать же ей на улице, в конце концов?

— Суеверный идиот, — пробормотал Чейз, подхватывая чемоданы.

Он толкнул дверь плечом и вышел на улицу. Уже на пороге Анна обернулась. Керджесс, оперевшись о край стойки, провожал ее хмурым взглядом.

— Не желаете объяснить, что это значит? — спросила она, когда села в машину.

Винсент, сжимая руль, хмурился и глядел на дорогу.

— Думаю, вы слышали байки о вашем поместье? — Он повернулся к ней.

Анна невесело усмехнулась.

— Моя мама вспоминает их с завидной регулярностью. — Она резко осеклась. — Постойте, постойте… Вы же не имеете в виду, что… — Анна нервно усмехнулась. — На дворе двадцатый век, неужели кто-то здесь еще в это верит?

— Скажите это им. — Винсент мрачно усмехнулся. — Они до сих пор живут в средневековье. А о вашем доме такие слухи ходят, что закачаешься.

Анна не знала подробностей легенды о семейном проклятии — мама говорила о ней урывками, сама не будучи в курсе. Известно было лишь то, что местная ведунья прокляла Луизу Тремейн и всех ее потомков, но как, за что и где — неизвестно.

— Деталей у нас в семье не знает никто, поговаривают лишь, что все женщины Тремейн обречены оставаться вдовами.

— Это так? — спросил Винсент, но тут же опомнился. — Простите, мне не следовало…

— Люди умирают каждый день, мистер Чейз, — вздохнула Анна, — и далеко не всегда по вине темных сил.

Пару минут они ехали в молчании. Анне до сих пор не верилось, что из-за местных страшилок ее среди ночи в буквальном смысле выгнали за порог. А ведь ей здесь еще жить! Но о возвращении в Лондон она не думала, во всяком случае, в ближайшее время. Сейчас ей вообще не хотелось думать — лишь искупаться и рухнуть в постель.

— Говоря о местных, вы сказали «они», — вспомнила Анна. — Вы не из Тэтфилда?

— Я вырос в Ливерпуле, а здесь всего второй год. Так что, как и вы, чужой, — рассмеялся Винсент.

— Это будет слишком личным, если я спрошу, что заставило вас уехать в эту глушь да еще и остаться здесь? — поинтересовалась она.

— Отнюдь нет, миссис Дафф, — ответил он. — Я хотел самостоятельности и не желал трудиться в конторе отца. А здесь мой прадед когда-то владел книжным магазином, вот я и решил открыть его заново, а получилось так, что еще и юристом сделался. Не пропадать же оксфордскому диплому.

Анна видела, что он не врал, скорее, недоговаривал, но лезть в душу не собиралась, зная, какую боль это может принести.

— А ваша супруга не будет против, когда вы заявитесь домой среди ночи да еще и с незнакомой женщиной?

— Я не женат.

Так она и думала. И хотя отсутствие обручального кольца ни о чем не говорило, Анна еще с первых минут знакомства поняла — перед ней холостяк. Не вдовец, не разведенный, а именно холостяк. И дело не в молодости — ее Уильяму было двадцать два года, когда они поженились, а самой Анне всего восемнадцать. Но ее новый знакомый выглядел как человек совершенно точно никогда не состоявший в браке, а в психологии Анна разбиралась.

— Приехали. — Винсент остановил машину.

По правую сторону Анна увидела небольшой особняк в два этажа. Мощенная булыжником тропинка упиралась в гранитное крыльцо с коваными перилами. Над дверью тускло мерцал фонарь.

Сказать, что она чувствовала себя некомфортно, — не сказать ничего. Все это было странно, неуместно, и от этого становилось тревожно. Быть может, ей и в самом деле стоило уехать в Брайтон? Хотя что теперь думать.

Винсент открыл дверь и отошел, пропуская ее вперед.

— Проходите, располагайтесь. Сейчас позову миссис Труди.

Недавно отремонтированный холл был чистым и довольно уютным, но в то же время чувствовалось отсутствие женской руки: ни ажурных салфеток, ни безделушек и фотографий на комоде, только самое необходимое.

В глубине дома послышались шаги, и через несколько секунд в холл вышла полноватая женщина с румяным добродушным лицом. На вид ей можно было дать около пятидесяти. Увидев Анну, женщина резко остановилась, но быстро взяла себя в руки:

— Добрый вечер, мисс. Позвольте, я отнесу ваше пальто в гардероб.

Она мельком с удивлением взглянула на хозяина, очевидно, не ожидая увидеть его в компании женщины, и Винсент поспешил внести ясность:

— Миссис Труди, познакомьтесь. Это Анна Хасли.

Домработница так и застыла на месте.

— Сама Анна Хасли?! — неверяще переспросила она. — Та самая?

Анна улыбнулась.

— Вообще-то моя фамилия Дафф. А Хасли — девичья фамилия, я взяла ее в качестве псевдонима.

— Вы уж простите меня, — затараторила миссис Труди, — мистер Чейз сказал, что вы остановитесь в гостинице, и я даже не думала…

— Увы, туда меня не пустили. Хозяин, очевидно, побоялся, что я наведу на него порчу. Вы-то, надеюсь, не из суеверных? — усмехнулась Анна.

Домработница важно подбоченилась:

— Я верю в торжество разума, — гордо объявила она. — Вы не думайте, у нас в Тэтфилде не все такие невежды.

— Надеюсь. Я планирую остаться здесь надолго и не хочу заработать репутацию ведьмы. Кстати, вы случайно не знаете, что там за история с проклятием?

— Ужин еще горячий. — Миссис Труди неожиданно сменила тему и направилась в кухню. — Сейчас накрою стол.

— Благодарю, но я не голодна.

Анна говорила правду. После всех этих событий она не могла думать ни о чем, кроме уютной постели.

— Миссис Труди, проводите миссис Дафф в комнату для гостей, — распорядился Винсент. — Она наверняка устала.

Анна посмотрела на него с благодарностью.

Гостевая располагалась на втором этаже между кабинетом и спальней хозяина. Небольшая, лаконично обставленная и безупречно убранная. Судя по тому, что постельное белье лежало в комоде вместе с одеялом, подушкой и пледом, пользовались ею нечасто.

— Я сейчас быстро управлюсь, — заверила миссис Труди, пока застилала матрас белой хлопковой простыней, — а вы пока ванну примите. Налево и до конца коридора. Последняя дверь справа, — проинструктировала женщина.

В комнату Анна вернулась минут через пятнадцать. Миссис Труди к тому времени уже ушла. Кровать была заботливо расстелена, подушка взбита, а на тумбочке, рядом с включенной лампой, стояли графин и стакан.

Перед тем, как улечься, Анна достала из ридикюля фотографию Уильяма.

— Ну, вот я и здесь.

Она очертила пальцем линию его подбородка и высокие скулы. Жаль, что нельзя делать цветные фото! Как здорово было бы вновь увидеть голубизну его глаз.

— Спокойной ночи. — Она поставила фото на тумбочку.

Интересно, как бы он отреагировал, если бы увидел ее сейчас? Наверняка отпустил бы какую-нибудь шуточку. Анна печально улыбнулась, вспомнив его слова во время последнего отпуска всего за месяц до гибели.

— Я, конечно, надеюсь вернуться домой, — сказал он, когда они, попивая вино, в обнимку лежали у камина среди наспех снятой одежды, — но, если какой-нибудь бош все же подстрелит меня, обещай, что заведешь любовника.

— Только ради тебя, — засмеялась она в надежде отогнать страх.

Уильям обнял ее покрепче и добавил с наигранной серьезностью:

— Но все же постарайся не целоваться ни с кем на похоронах.

Анна забралась под одеяло, думая о том, что завтра же отправится в Райдхайм и, если это окажется возможным, в тот же день переедет. Интересно, матушка уже заметила ее отсутствие? На этом мысли ее стали путаться, и через несколько минут она провалилась в глубокий сон.

Глава 3

Кап-кап.

Кап-кап.

Он поморщился и перевернулся на другой бок. Звук вонзался в мозг, и Винсенту казалось, что дождь стучит внутри его головы.

Кап-кап.

Кап-кап.

Он впился ногтями в простыню и стиснул зубы. Еще одна попытка сменить положение сорвала с его губ болезненный стон. На глазах невольно выступили слезы.

Кап-кап.

Кап-кап.

Он кое-как перевернулся на спину и уставился в потолок. Лицо пылало, на висках выступил пот. Тяжело дыша, Винсент откинул одеяло, медленно согнул правую ногу и до крови прикусил губу, чтобы не закричать. В бедро будто вонзился раскаленный штырь. Он снова поморщился, глубоко вдохнул, затем осторожно, опираясь ладонями о постель, приподнялся и взял с тумбочки стакан воды. За последний месяц это был уже четвертый или пятый рецидив — прежде так часто боль не возвращалась никогда. Влажность. Проклятая северная влажность. Доктор Кавендиш, что лечил его в Ливерпуле, пришел в ужас, когда узнал, что Винсент уезжает в Западный Йоркшир.

— Местный климат вас убьет! — заявил он тогда. — Тепло. Тепло и сухость, — раз за разом повторял Кавендиш, вбивая это в голову Чейза как таблицу умножения.

Винсент не послушал его, такой уж он был всю свою жизнь — самонадеянный, решительный и упрямый, как мул. Или осел — Кристиан чаще всего использовал именно это сравнение. Вспомнив о старшем брате, Винсент разозлился еще больше, и боль, ликуя, с удвоенной силой вцепилась в плоть, как изголодавшийся волк-одиночка.

Кап-кап.

Кап-кап.

Спасение находилось близко. Так близко, что Винсент, стиснув зубы, царапал ногтями живот. Протянуть руку, открыть верхний ящик, и боль уйдет. Пусть ненадолго, но у него будет несколько счастливых дней, а если совсем повезет, то и недель. Доктор Кавендиш говорил, что терпеть нельзя — вроде бы в такие моменты внутри мозга гибнут какие-то клетки и уже никогда не восстанавливаются. Когда их умрет слишком много, умрет и он. Винсент Чейз не хотел умирать, он хотел жить.

Вздохнув, он открыл верхний ящик, где терпеливо ждал своего часа его верный друг — серебряный футляр, обитый внутри алым бархатом, хранящий желанное и ненавистное содержимое. Привычным движением Винсент достал шприц, приладил чистую иглу и открыл пузырек с пожелтевшей этикеткой. Несколько секунд он в раздумьях держал шприц, пока наконец очередная вспышка боли не пронзила ногу. Винсент без труда, даже не включая свет, попал в вену и, прикрыв глаза, медленно ввел лекарство. Положил использованный шприц на тумбочку и откинулся на подушку. Ему казалось, что он чувствует, как яд разливается по телу, направляясь туда, к источнику боли, замораживая ее и заставляя разжать свою раскаленную хватку.

Через несколько минут стало легче. Нога больше не пульсировала, мышцы расслабились, прошла и испарина на лбу. В такие моменты Винсент ненавидел себя. Он яростно презирал всякую зависимость, считая ее проявлением слабости, и вот, словно в насмешку, сам сделался ее рабом.

Как глупо. Желание проявить себя, доказать, что он не трус, обернулось пулей в бедре. И дернул же его черт нарушить приказ командира и броситься в атаку. Тогда Винсенту казалось, что он держит все под контролем. Секунд пять. А потом он даже не сразу понял, что случилось — ноги просто перестали его слушаться, и, упав лицом в грязь, он еще несколько мгновений думал, что просто споткнулся. Вскочил, побежал, не обращая внимания на стекающую по ноге струйку крови. Наверное, просто царапина. А потом… Потом кто-то выключил свет, а когда мир вернул себе привычные звуки и краски, он уже лежал на больничной койке в полевом госпитале. И было больно. Очень больно. Настолько, что хотелось умереть. Если бы он мог кричать, то закричал бы, но голос пропал.

Гильзу вытащили, рану промыли и зашили, но проклятый немецкий «маузер» задел помимо артерии нервное окончание, на котором впоследствии образовался рубец, что уже третий год напоминал о себе. Прощальный подарок безымянного рядового за несколько секунд до того, как Винсент всадил пулю ему в глаз. Теперь тот бедняга лежит в земле, и ничто его больше не тревожит, а Винсент накачивает свое тело отравой, чтобы не сойти с ума от боли. Интересно, кому из них повезло больше?

Кавендиш утверждал, что причина таких вспышек не только в сырости: волнение и входящее нынче в моду понятие «стресс», что в общем-то одно и то же, провоцируют рецидивы. Если избегать этих раздражающих факторов, то есть все шансы дожить до старости, но когда он, Винсент Чейз, отличался благоразумием?

Теперь, когда боль ушла, он подумал, что такого «стрессового» произошло за последнее время, отчего приступы участились? Болезнь Джорджианы, будь она неладна, хотя сейчас Винсент вспоминал о ней без злобы и отчаяния; кризис в юридической фирме отца и раздражающие попытки Кристиана наладить братские отношения. Еще письма матери и Флер, в которых они умоляли его вернуться в Ливерпуль, зная, что этого не случится. Винсент представлял их, сидящих в полумраке у камина: леди Чейз, всхлипывая, просит дочь подать ей сердечных капель, Флер вздыхает и, опустив плечи, идет к ящичку с микстурами. В такие минуты Винсент чувствовал себя последним мерзавцем, но знал, что не вернется домой. Что бы они сказали, увидев его в таком состоянии? И это была еще одна причина, по которой он не хотел видеть их.

— Я с самого начала говорил тебе, что это плохая идея.

Это было первое, что сказал ему Кристиан, когда в шестнадцатом году Винсент вернулся в Ливерпуль, комиссованный с фронта. «К службе не годен», — стояла печать в его медицинской карте.

Родители и Флер, казалось, даже обрадовались такому повороту событий — Винсент дома, живой и почти не искалеченный и уж теперь-то наверняка одумается и займется семейным бизнесом.

Его невесты Джорджианы не было ни на вокзале, ни дома на ужине, который миссис Чейз устроила в честь возвращения сына. Не то чтобы он так сильно любил ее, но неприятно было осознавать себя брошенным.

В день его отправки на фронт на ней было лиловое платье и шляпа с искусственными цветами из фетра и атласа. Джорджиана плакала и клялась, что будет ждать его.

На следующий день после ужина в честь своего возращения Винсент узнал, что она теперь помолвлена с Кристианом. «Джорджиана и Кристиан» — даже имена их были созвучны друг другу. Мистер и миссис Чейз. Голубоглазая блондинка с кукольным личиком и холеный, словно выставочный кот, Кристиан, сверкающий, как новенький пенни. Правда, синяк под глазом и выбитый зуб немного испортили идиллическую картину, но помолвка от этого, конечно, не расторглась.

— Вот что война делает с людьми, — пробормотал Кристиан, выплюнув кровь, — превращает в зверей.

Через полтора месяца Винсент, послав к чертям старшего брата и юридическую контору, уехал в Тэтфилд. Больше они не виделись.

Кристиан и Джорджиана, очевидно, все же чувствовали за собой вину: писали письма и телеграммы, заказывали телефонные звонки. Но конверты нераспечатанными летели в камин, телеграммы оставались непрочитанными, а телефон он в конце концов выкинул. Номер того, что был в его новой конторе, никто не знал.

Полгода назад Винсент получил письмо от матери: скандал с помолвкой Кристиана распространился по Ливерпулю, и семейный бизнес стоял на грани краха. Плюс ко всему тяжело заболела Джорджиана, а денег на ее лечение не было. Винсент выслал им чек на сто фунтов и навсегда вычеркнул их из своей жизни. Через два месяца пришла телеграмма от Флер — она писала, что Джорджиана поправилась, а через семь месяцев станет матерью. «Да, я знаю, они с Кристианом поступили отвратительно, но тебе будет легче, если вы поговорите. Хотя бы в письмах». — «Мне это не нужно. Пусть живут счастливо, только подальше от меня».

Винсент не лгал. К тому времени от его чувств почти ничего не осталось, лишь горьковатый привкус разочарования.

Он повернулся на бок и прислушался. За стенкой стояла тишина, очевидно, его гостья уже спала, да и неудивительно — после всего случившегося Анна выглядела измотанной и мало осознающей, во что ввязалась. Винсент не знал наверняка, что привело ее в Тэтфилд, но был уверен — миссис Дафф, как и он, бежала с поля боя. Она привезла с собой всего два чемодана и пару дорожных сумок, словно собиралась в большой спешке.

Когда месяц назад он осматривал Райдхайм, пришел в ужас — имение лет тридцать, если не больше, стояло покинутым, грязь и паутина затянули каждый угол, полы угрожающе скрипели, а электричество не работало, хоть он и обнаружил провода. Водопровод исторгал черную жижу, мебель изгрызли мыши. В тот же день он нанял рабочих, тех немногих, что согласились сунуться в «дьявольский особняк», и велел работать за семерых. За три недели дом, конечно, не вернул былое великолепие, но несколько комнат на втором и третьем этажах были вполне пригодны для жилья.

«Не удивлюсь, если она сбежит оттуда в первую же ночь», — подумал Винсент прежде, чем провалился в сон.

***

Проснувшись, Анна не сразу поняла, где находится. Зеленые портьеры вместо нежно-голубых, незнакомая мебель и зеркало почему-то стоит в другом углу… События минувшей ночи вихрем пронеслись в голове: ночь, станция, Винсент, гостиница… Она поднялась и, потирая виски, встала с кровати. Распахнула наглухо задернутые шторы, и в спальню хлынул солнечный свет. Она сощурилась. Окна гостевой комнаты выходили в небольшой палисадник с ухоженным газоном. У забора рос куст сирени. От калитки бежала вперед грунтовая дорога, та самая, по которой они и приехали. Еще несколько тропинок уводили в разные стороны. Сквозь кружево цветущих яблонь проглядывали соседние дома — на узкой улочке их было немного, но прошлой ночью в темноте Анне показалось, что дом вообще стоит на какой-то окраине. На соседнем участке копошилась возле клумбы пожилая леди и, увидев Анну, с любопытством прищурилась.

— Доброе утро! — Анна помахала старушке рукой и лишь потом поняла, что́ та, должно быть, подумала, увидев сонную молодую женщину в окне неженатого соседа.

В горле пересохло, а желудок урчал от голода — Анна вспомнила, как прошлой ночью отказалась от ужина. Что ж, пожалуй, будет не грех попросить у миссис Труди что-нибудь на завтрак.

Просить, впрочем, и не пришлось. Едва только Анна спустилась на первый этаж, как горничная, заслышав ее шаги, выглянула из арки, ведущей в столовую.

— Миссис Дафф! Доброе утро! — Женщина улыбнулась. — Ступайте скорее за стол, сейчас я вас как следует накормлю.

От аромата горячих блинчиков и свежесваренного кофе есть захотелось еще сильнее. Миссис Труди, несмотря на внушительное телосложение, порхала по комнате как бабочка, с ловкостью огибая углы и мебель.

— Мистер Чейз еще не спускался? — Анна неуверенно подцепила блинчик и обмакнула его в джем, думая о том, уместно ли завтракать раньше хозяина.

— Так он уж час как уехал в контору! — рассмеялась миссис Труди. — Уходит — еще темно. Приходит — уже темно. Так и живет, — вздохнула она, — нисколечко себя не жалеет! Ну точно мой супруг, упокой Господь его душу. — Горничная махнула рукой. — Мужчины, что с них взять? Упрямые, как черт знает кто. Вы кушайте, кушайте, а то худая, прямо жуть! Ветром унесет.

Анна задумалась. Конечно, они ни о чем не договаривались, но она планировала как можно скорее лично осмотреть Райдхайм и надеялась обсудить это с Винсентом.

— Далеко отсюда его контора?

— В центре городка. — Миссис Труди положила ей еще пару блинчиков. — Аккурат рядом с книжным магазином, которым так же владеет мистер Чейз, — гордо добавила она.

— Он ничего не просил мне передать?

Домработница растерянно покачала головой:

— Вроде бы ничего, миссис Дафф.

— Ну, ладно. — Анна улыбнулась и поднялась из-за стола. — Благодарю за завтрак, миссис Труди.

Она зашагала к выходу, но уже в арке обернулась:

— Не подскажете, как добраться отсюда до Райдхайма?

— Дело немудреное, — махнула рукой женщина, — прямо по дороге и до самой окраины. Имение-то на отшибе стоит… — Тут она будто опомнилась. — Подождите-ка! Уж не хотите ли вы сказать, что сунетесь туда в одиночку?!

— Именно это я и хочу сказать, — улыбнулась Анна. — И думаю, что местные призраки меня не тронут, все-таки я их родственница.

Миссис Труди, однако, не оценила ее шутки. Добродушное лицо горничной стало вдруг непривычно серьезным.

— Не пущу, — заявила она, уперев руки в бока, — а ну как ежели с вами беда приключится? Доски провалятся или перила треснут? Или чего доброго с потолка на голову кусок штукатурки ухнет? Что я тогда скажу мистеру Чейзу?

— Что я уже большая девочка и могу о себе позаботиться. К тому же он ведь не запрещал вам выпускать меня из дома? — Анна хитро прищурилась. — Так что формально никаких правил вы не нарушите.

Отчасти она понимала нежелание миссис Труди отпускать ее, но перспектива провести день в четырех стенах или бесцельно слоняться по деревушке ее не прельщала. Познакомиться с Тэтфилдом можно и позже, а сейчас ни к чему досаждать Винсенту своим присутствием — чем раньше она осмотрит дом, тем раньше съедет. А потом, конечно, пригласит его на праздник в честь переезда, да и сама наверняка будет захаживать в гости по выходным. В глубине души Анна понимала, что лукавит перед самой собой. В ней проснулся азарт, какое-то почти детское любопытство и жажда приключений. Последние месяцы ее существование было чередой серых безликих дней, и вот наконец она вновь начала проявлять интерес к жизни. Анна боялась упустить это внезапное чувство и потому торопилась.

Миссис Труди, очевидно, прочла это в ее глазах — вздохнув, покачала головой и сказала:

— Ох, что поделать! Не запирать же мне вас в спальне в самом-то деле. Только подождите немного, я кое-кого с вами отправлю.

Прежде чем Анна успела сказать, что в провожатом не нуждается, миссис Труди громко позвала:

— Верáса!

Из гостиной донесся цокот коготков по паркету, и через несколько секунд в столовую вбежала собака. Шотландский сеттер. Ее рыжая шерсть блестела на солнце. Увидев Анну, она замерла, принюхалась и, решив, что чужачка не представляет угрозы, осторожно вильнула хвостом.

— Не бойтесь, не укусит, — успокоила миссис Труди, — она у нас добрая девочка, правда, Вераса? Добрая и бесстрашная. — Горничная посмотрела на Анну и улыбнулась. — Ну что, мэм, от такой-то компании вы не откажетесь?

Глава 4

Анна не возражала. Животных она любила, да и все веселее, если рядом живое существо.

— Это собака мистера Чейза? — спросила она, поглаживая Верасу за ухом.

— Ага, — кивнула миссис Труди, — завел в прошлом году. Одно плохо: томится она здесь, порода-то охотничья, им бегать надо, а мистер Чейз в конторе своей пропадает. Правда, ходит иногда на лис да куропаток, ну и эту с собой берет, вот уж где ей раздолье!

Анна присела на корточки и ласково потрепала собаку по загривку:

— Добычи не обещаю, но поиски будут захватывающими.

Вераса радостно замотала хвостом.

Перед уходом Анны миссис Труди еще раз спросила, точно ли она не передумала насчет своего сумасбродного решения и не лучше ли дождаться мистера Чейза, и, получив ожидаемый ответ, демонстративно вздохнула.

— Я постараюсь вернуться к обеду.

Стрелка часов едва подобралась к девяти, и Анна полагала, что первичный осмотр имения не займет у нее много времени.

Для «экспедиции» она выбрала синюю юбку и голубую блузку из хлопка. Шляпку надевать не стала — все более или менее приличные остались в Лондоне, а с собой Анна привезла лишь дорожную и черную вдовью. Последний год этот цвет был ее неизменным спутником — глухие, застегнутые под самое горло платья и блузки прибавляли ей несколько лет, подчеркивая нездоровую бледность лица и опухшие глаза.

Сейчас же, смотрясь в напольное зеркало, Анна поняла, что возвращается к себе прежней. На щеках вновь появился здоровый румянец, а глаза уже не смотрели так пусто и отрешенно. Подумав, она распустила тугой пучок и заплела волосы в свободную косу.

— Так-то лучше. Ты же знаешь, я люблю, когда ты распускаешь волосы.

Она улыбнулась и, закрыв глаза, представила стоящего за спиной Уильяма. Ей даже показалось, что она чувствует его дыхание на своей шее. Анна открыла глаза и, глядя в зеркало, провела рукой по шее и плечу. Странное ощущение, будто рядом и впрямь кто-то был. Ах, если бы. Она слабо верила в загробную жизнь, но, если таковая все же существовала, Анна была уверена, что это не имеет ничего общего с тем, чему ее учили. В целом, она допускала существование Бога, но в ее понимании он был скорее олицетворением Вселенной, чем образом конкретного человека. Ее Бог не имел отношения ни к одной из религий. Анна усмехнулась. Хорошо, что на дворе прогрессивная эпоха — три-четыре века назад ей с подобными рассуждениями была бы одна дорога — на костер.

— Будьте осторожны! — крикнула миссис Труди, когда Анна была уже за калиткой.

Помахав домработнице, она поманила за собой Верасу:

— Ну что? Вперед, навстречу приключениям?

При свете дня Тэтфилд понравился ей куда больше. Узкие переулки тонули в зелени, дома́ из серого камня увивал плющ, на окнах и балконах пестрели цветы, а воздух пропитался духом самóй природы. После душного Лондона, где смог от заводов мешался с тяжелым запахом реки, от здешнего воздуха можно было опьянеть.

Редкие прохожие, что попадались ей на пути, глядели заинтересованно, некоторые даже оборачивались вслед. В местах, где все знают друг друга в лицо, появление чужака вызывает интерес — кто он, откуда и зачем пожаловал в эти края? Анна улыбалась в ответ, кивала головой в знак приветствия, а двоим, что показались ей особенно симпатичными, пожелала доброго утра.

Наконец грунтовая дорога увела ее за окраину деревушки, и дальше путь лежал через поля. Дорога оказалась неблизкой, но усталости Анна не чувствовала — ей нравились долгие прогулки. Глядя вокруг, она подмечала разные мелочи, которые потом можно использовать в книге и жалела, что не прихватила с собой блокнот. Работа писателем научила ее видеть необычное в обычном: витиеватые узоры на коре старого дуба; шелест ветра в траве, похожий на шепот сказочных обитателей полей; журчание воды и переливы солнца в ручье, что бежал под каменным мостом… Анна дышала полной грудью и чувствовала, что живет. Это место нравилось ей все больше и больше — возможно, она даже останется здесь навсегда. Уильяму бы здесь тоже понравилось. Они могли бы поселиться в Райдхайме, купить пару лошадей, объезжать окрестности по вечерам, устраивать пикники под дубом и гулять по лесу в погожие деньки. После войны они собирались купить небольшой коттедж где-нибудь на побережье, куда приезжали бы отдохнуть от столицы, а со временем, когда родятся дети, перебрались бы туда насовсем. Анна вздохнула и грустно улыбнулась собственным мыслям.

Где-то через четверть часа она вышла к небольшому перелеску, и дальше дорога сужалась до заросшей бурьяном тропинки. Если бы не примятая трава и следы ботинок на мокрой после дождя земле, Анна и не заметила бы ее. Окинув беглым взглядом свои дорожные туфли, явно не предназначенные для прогулок по лесу, Анна, подобрав юбку, бодро шагнула в заросли.

Подол цеплялся за высокую траву, ноги проваливались в грязь, и несколько раз Анна едва не упала, но отступать не собиралась. Вераса бежала впереди, припав носом к земле, выхватывая неподвластные человеческому обонянию запахи, изредка вскидывала голову и втягивала ноздрями влажный воздух. Стрекотали кузнечики, щебетали птицы. Когда Анна в очередной раз спотыкалась или проваливалась в рытвину, Вераса останавливалась и терпеливо ждала. Деревья и кусты здесь стояли близко друг к другу, ветки царапали лицо и одежду, но свет все равно находил дорогу сквозь молодую листву, и Анна щурилась от яркого утреннего солнца. Она преодолела еще пару десятков футов и неожиданно уперлась в проржавевшую от времени кованую изгородь, украшенную витиевато исполненными буквами «Т». Перелесок тянулся и по ту сторону ограды, но с уже более различимой тропой. Значит она почти на месте. Несколькими футами правее обнаружилась незапертая калитка, едва держащаяся на скрипучих петлях. Надо думать, один из запасных выходов. Анна шагнула за калитку поместья и двинулась дальше.

Среди кустов и деревьев наполовину скрытая плющом стояла мраморная статуя, изображавшая молодую женщину с печально опущенной головой. Анна подошла ближе. В изножье статуи была выгравирована надпись, но из-за прошлогодних листьев и травы разглядеть ее не удавалось. Анна присела на корточки и расчистила мусор. «Да будешь ты всегда». Несмотря на искусность работы, скульптура производила гнетущее впечатление — от нее буквально веяло тоской и болью утраты. Несколько секунд Анна задумчиво рассматривала изваяние и наконец пошла дальше. Задерживаться в этом месте ей не хотелось.

Заросли кончились так же неожиданно, как и начались — раздвинув ветки, она вышла на поляну, а подняв глаза, увидела возвышающийся футах в пятнадцати дом.

— Ну, ничего себе… — вырвалось у нее.

Своими размерами особняк мог вполне конкурировать с небольшим замком — по обеим сторонам от фасада выступали вперед два крыла с каминными трубами и еще одна виднелась где-то позади. Потемневшие каменные стены затянул вездесущий плющ, а окно небольшого мезонина на уровне третьего этажа и вовсе скрывалось за густой зеленью. Мутные, грязно-серые стекла резко контрастировали с новыми, поставленными по распоряжению мистера Чейза. Перед домом тут и там валялся строительный мусор, ящики с инструментами и несколько пивных бутылок.

Тропинка вывела Анну к боковой стороне дома и, посмотрев влево, она увидела покосившиеся парадные ворота с сорванным замком.

Вокруг царило безмолвие — лишь шорох гравия под ее ногами да ветер в молодой листве нарушали тишину. На фоне ослепительно голубого неба Райдхайм выглядел несокрушимой громадиной, древней и молчаливой. Он будто рассматривал новую хозяйку, глядя мутными глазницами старых окон, и Анна вдруг почувствовала себя песчинкой рядом с этим каменным монолитом.

Подумать только — когда-то здесь жили ее предки. Гуляли по этим тропинкам, сидели на скамейке у пруда и встречали гостей на парадном крыльце. Она не придавала значение своей родословной, не кичилась историей семьи, да что уж там говорить — не особенно ею интересовалась. Но сейчас, стоя перед лицом Райдхайма, ощутила причастность к чему-то древнему и очень могущественному. Чувство оказалось столь ярким, что по рукам и спине пробежали мурашки. Анна поежилась.

Вераса стояла рядом, настороженно принюхиваясь, глядя то на дом, то на Анну.

— Да, согласна, выглядит мрачновато, — согласилась та, — но мы же с тобой не трусишки, правда?

Внутренний двор еще хранил остатки былой роскоши — тут и там виднелись груды камней, некогда бывшие клумбами и цветочными куртинами, прямо по центру декоративный пруд с фигурами купидонов и античных героев — только теперь вместо чистой воды в нем застыла черная жижа с сухими листьями, ветками и прочим мусором.

Щербатая плитка дорожки, ведущей к дому, растрескалась, местами провалилась в землю, и на стыках плиток зеленела трава. Гранитные ступени крыльца сохранились лучше, но были усыпаны ветками и прошлогодней листвой, та же картина обнаружилась и на самом крыльце.

— Черт! — выругалась Анна, только сейчас понимая, что у нее нет ключей.

Безо всякой надежды на успех она потянула массивное бронзовое кольцо и с удивлением поняла, что дом не заперт. Возможно, ей стоит сделать выговор нерадивым рабочим, подумала Анна, чувствуя, как в груди разгорается азарт. Было бы глупо проделать такой путь, испортить туфли и юбку, а потом вернуться ни с чем. Вдохнув полной грудью, она потянула тяжелую, обшарпанную дверь из черного дуба.

***

— Да, да, я прекрасно вас понял, — повторил Винсент в трубку. — Нет, все в порядке, уверяю.

Он расхаживал по залитому солнцем кабинету, курил, а в другой руке держал телефонную трубку. Винсент стряхнул сигарету в пепельницу, но промахнулся и тлеющий пепел упал на поверхность стола.

— Черт, — вырвалось у него. — Простите, мэм, это не вам, — поспешно извинился он. — Конечно, я поговорю с ней, леди Хасли. — Винсент бросил пепел в пепельницу, но на крышке стола уже успел остаться след.

— Я передам миссис Дафф ваши слова. — Он с трудом удержался от смешка. — Сегодня за ужином и передам. Да, да, хорошо. — Винсент посмотрел на армейские часы и нетерпеливо вздохнул — разговор длился уже пятнадцать минут. — Не вполне понимаю, какое это имеет значение, но раз уж вы спросили: я не женат.

Дверь кабинета открылась, и заглянул его помощник — пожилой шотландец Мак-Грегор. Винсент махнул ему рукой, давая понять, что занят. Мужчина улыбнулся и понимающе кивнул.

— Думаю, это будет проблематично, мэм. — Винсент покачал головой.

Он затушил сигарету, открыл окно, и ветка черемухи тотчас улеглась на подоконник. В воздухе запахло тяжелой сладостью.

— Не уверен, что смогу «притащить вашу дочь на вокзал и запихнуть в поезд», но обещаю, что попробую. Доброго дня, леди Хасли! Рад был познакомиться.

Винсент положил трубку на рычаг и наконец перевел дух. Плюнув на формальности, уселся прямо на стол и достал еще одну сигарету.

— Выходит, эта дамочка и правда сбежала, — задумчиво проговорил он, обращаясь к портрету Анны Болейн, оставшемуся здесь еще от прошлого владельца.

Вторая жена Генриха VIII не вписывалась в интерьер, но Винсент так и не снял портрет — сначала было не до того, а потом просто привык к задумчивому взгляду карих глаз, смотрящих прямо в лицо, в каком бы углу комнаты он ни находился. Удивительно, но это не раздражало: женщина на холсте глядела с хитрецой, но явно без злого умысла, скорее ей было просто любопытно. Интересно, кто позировал Хатченсу, имя которого значилось в нижнем углу?

— Хотя почему это «сбежала»? — продолжал рассуждать Винсент. — Ей же не пятнадцать лет.

Тезка его гостьи, судя по лицу, разделяла эту точку зрения.

— Мистер Чейз?

Мак-Грегор беспрестанно роптал на возраст и плохой слух, умудряясь при этом быть в курсе всего и вся. Услышав, что начальник закончил разговор, юркий старик опять заглянул в кабинет:

— Был ваш привратник с посланием от экономки. Миссис Дафф отправилась в Райдхайм.

— Час от часу не легче, — вздохнул Винсент и спрыгнул со стола. — Вот не сидится же ей на месте! Почему бы не дождаться меня и не обсудить этот вопрос, как делают взрослые люди?

Мак-Грегор почесал лоб.

— Возможно, она очень похожа на вас, мистер Чейз, — предположил он.

— Что? — переспросил Винсент.

— Что? — Лицо старика приобрело самое невинное выражение. — Ладно, мистер Чейз, пойду на свое место, в книжный магазин. Сегодня еще столько дел, столько дел… — забормотал он себе под нос.

«Вот же старый прохиндей», — беззлобно размышлял Винсент, наблюдая через окно за ковыляющим к магазину шотландцем.

— Ну, что ж, — он снова обратился к венценосной соседке на холсте, — будем надеяться, она не сломает себе шею.

***

На Анну дохнуло пылью и тяжелым запахом старых вещей. Она закашлялась, а Вераса сердито чихнула.

В огромном холле царил полумрак, грязные стекла вяло пропускали свет, отчего казалось, что в воздухе курится легкая дымка. В окружении обитых темным деревом стен Анна почувствовала себя маленькой и беспомощной, но вместе с тем ее охватил благоговейный трепет — мрачное великолепие, еще не полностью утраченное, смотрело на нее из каждого угла. Потолок тянулся ввысь и на уровне третьего этажа венчался мутным стеклянным куполом; слева уводила на второй этаж широкая лестница, переходящая в галерею с балюстрадой.

Анна вспомнила, как в письме Винсент говорил о том, что лучшая из спален на втором этаже почти готова.

— Идем, осмотрим королевские покои. — Она позвала за собой Верасу.

Едва она сделала шаг, как за ними с оглушительным грохотом захлопнулась дверь.

— Черт! — Анна несколько раз повернула бронзовую ручку, но та не поддалась. — Ладно, с этим разберемся позже.

Она не боялась, но испытывала щекочущее нервы тревожное любопытство и прилив вдохновения — обстановка была в духе ее новой книги.

Старое дерево натужно скрипело под ее ногами, как дряхлый старик, ворчащий на все, что нарушает его привычный образ жизни. Перила и ступени, на которых она могла бы вытянуться в полный рост, покрывал толстый слой пыли, и Анна уже успела испачкать пальцы. Справа послышался едва различимый шорох и, повернувшись на звук, она увидела бьющуюся в серой паутине бабочку. Насекомое отчаянно махало крылышками в бессильной попытке выбраться, но липкие сети лишь сильнее обволакивали хрупкое тельце. Когда Анна, бережно освободив пленницу, положила ее на ладонь, бабочка в последний раз дернула поблекшими крыльями и затихла навеки.

Изъеденный временем ковер в галерее заглушал шаги, но в звенящей тишине они все равно казались неестественно громкими. И хотя банки с краской и прочие инструменты напоминали о недавнем присутствии здесь людей, запустение все равно брало верх. Время в доме точно застыло.

Анна заглянула в несколько комнат: их успели немного очистить от грязи, но окна еще не заменили, и оттого здесь царил вязкий сумрак. Из-за беспорядка и скопления разносортной мебели определить назначение этих помещений было трудно. От сложенных друг на друга коробок и сундуков пахло пылью и плесенью.

Она остановилась у порога последней комнаты на этаже. Изящные, с причудливым узором и золочеными ручками в виде тонких дамских пальчиков, двери ясно давали понять, что хозяйкой комнаты являлась женщина. Помедлив пару секунд, Анна тихонько толкнула дверь.

Солнечный свет ударил в глаза, и она зажмурилась. Огромная комната с арочными окнами от пола до потолка не уступала по размерам гостиной в ее лондонском доме. Анна увидела огромную кровать с расшитым золотом пологом, трюмо с зеркалом в раме из красного дерева и гардероб. У левого окна стояла расписная ширма, заглянув за которую, Анна обнаружила ванну на бронзовых ножках. Здесь не пахло затхлостью, и почудилось даже, что она чувствует тонкий, едва уловимый аромат духов. Новые окна впускали солнечный свет, и не было никаких следов пыли и грязи. Значит это и есть та самая спальня.

Анна огляделась. Что ж, более чем хорошо.

— Вераса!

Она только сейчас увидела, что собаки не было рядом.

— Вераса!

Снизу послышался отдаленный лай, и Анна спустилась на первый этаж. В холле она остановилась, прислушалась, пошла на звук и оказалась в маленькой комнате, предназначенной для хранения разной утвари. Возле стен лежали в беспорядке опрокинутые ведра, несколько швабр и метел, а из угла смотрела куча затянутого паутиной тряпья.

Вераса застыла около шкафа и словно не заметила появления Анны.

— Вот ты где, проказница.

Собака не отреагировала. Ощетинившись, не моргая, смотрела на облезлый, встроенный в стену гардероб и утробно рычала.

— Что с тобой, девочка? — Анна успокаивающе погладила собаку, но та не двинулась с места и лишь сильнее напряглась.

Несколько секунд Анна разглядывала шкаф, прикидывая, какова вероятность обнаружить там крысиное семейство, но все же решилась заглянуть внутрь. От влажности створки перекосило и, чтобы открыть их, пришлось заплатить сломанным ногтем. Наконец шкаф поддался. Анна раздвинула створки и нахмурилась. Внутри оказалась заколоченная крест-накрест дверь.

— Кажется, ты нашла потайной ход, Вераса.

Доски наполовину сгнили, а гвозди заржавели. Приглядевшись, она увидела болтающийся обрывок цепи. Вераса снова зарычала.

— Крысу учуяла? — Анна усмехнулась, но получилось это немного нервно.

Она подошла к двери и, прислонив ухо, прислушалась. Ничего. Вераса за ее спиной зарычала еще громче, но близко не подбиралась. Анна присела на корточки и заглянула в зияющую чернотой замочную скважину. Ничего не увидев, она придвинулась ближе. Взгляд выхватил из темноты смутные очертания неровных каменных стен и что-то похожее на ступени. «Подвал, наверное. Странно только, что в таком месте. Хотя гардероб, возможно, установили позже». Из скважины тянулся запах чего-то гнилого, и Анна брезгливо поморщилась.

Взламывать дверь в одиночку она не собиралась и решила, что завтра же поручит это рабочим — новая хозяйка должна иметь доступ к каждому углу в доме.

Анна уже собиралась встать, когда над головой ее нависла черная тень. Вскрикнув, она едва не упала, в последний момент ухватившись за ручку двери.

— Господи боже! Хотите, чтобы меня хватил удар? — пробормотала она, берясь за протянутую руку Винсента, и поднялась на ноги.

— То есть до завтра вы потерпеть не могли? — проигнорировав ее вопрос, хмуро поинтересовался он.

— Это мой дом. — Анна дерзко посмотрела ему в глаза.

Она наспех отряхнула подол и заправила за ухо выбившуюся из косы прядь.

— И я могу приходить сюда, когда мне угодно.

Винсент качнул головой.

— Ну, строго говоря, дом не ваш, а вашей матери, ведь именно на ее имя пришла бумага, — поправил он ее и многозначительно добавил: — Кстати, она звонила мне около часа назад.

Анна даже не удивилась.

— Значит Бетти проговорилась. — Она покачала головой. — Впрочем, это неважно. Взгляните лучше, что я нашла. — Она отошла в сторону, показывая ему заколоченную дверь.

— Выглядит довольно… хм… зловеще. — Винсент, сунув руки в карманы, разглядывал находку. — Как думаете, что там? — Он хитровато прищурился. — Камера пыток? Склеп?

— Я думаю о том, что завтра эти доски нужно убрать и увидеть все своими глазами.

— Странно… — Винсент постучал по облезлой поверхности двери. — Рабочие ничего о ней не говорили.

— Я бы и сама ее не нашла, если бы не Вераса. — Анна пожала плечами. — Вашей собаке она явно не понравилась.

— И вы хотите остаться здесь? — Он огляделся вокруг. — Сегодня?

— Еще не решила. — Голос Анны прозвучал уже не так уверено. — Как вы узнали, что я здесь?

— Миссис Труди передала. Беспокоится о вас. Входная дверь, кстати, была заперта. — Винсент помахал связкой ключей. — Как вы сюда забрались?

— Когда я пришла, все было открыто, а потом дверь захлопнулась. — Анна снова пожала плечами. — Ветер, очевидно.

— Ладно, раз уж я все равно здесь, то давайте отвезу вас домой. Заодно и пообедаем.

Он вопросительно посмотрел на нее, подставил локоть, и Анна, усмехнувшись, взяла его под руку.

Вместе они вышли на улицу. После тяжелого, пахнущего затхлостью дома свежий воздух показался Анне божественным нектаром, даже дышать стало легче. Когда дошли до пруда, Винсент остановился.

— Не возражаете, если я закурю?

Анна улыбнулась:

— Скажу спасибо, если угостите.

Он удивленно вскинул бровь, усмехнулся и достал из внутреннего кармана серебряный портсигар.

— Раньше, наверное, это был очень красивый пруд. — Анна присела на край каменной ограды и с сожалением взглянула на черную, затянутую ряской воду. — Надо будет расчистить со временем.

Винсент протянул ей сигарету и чиркнул зажигалкой.

— Значит вы действительно все решили?

— Именно. — Анна с наслаждением затянулась, выдохнула дым и посмотрела на особняк. — Мне нравится это место. Отмыть, покрасить, купить новую мебель, и все заиграет новыми красками. А еще здесь тихо и спокойно.

Ей не терпелось перебраться в особняк. Последние несколько месяцев работа над книгой стопорилась, а здесь, надо думать, дела пойдут веселее. Она уже представила, как сидит в кабинете за пишущей машинкой, в окружении старинных вещей, а за окном расцветает сад.

— Да уж… — Винсент, щурясь от солнца, покосился на дом. — Тишины тут хватает.

Он уже хотел убрать сигареты, но случайно разжал пальцы, и портсигар упал прямо в пруд.

— Черт бы его побрал, — выругался он и осекся. — Простите, вырвалось.

Анна с сожалением посмотрела на темное пятно в ряске.

— Надеюсь, там не слишком глубоко… — проворчал Винсент, снимая пиджак и закатывая рукава белоснежной рубашки.

Анна с сомнением поглядела на воду.

— Может, не стоит?

Но он уже улегся на край ограды и опустил руку в черную жижу.

— Это военный трофей, — Винсент поморщился, когда зачерпнул порцию вязкого ила, — счастливая вещь, если хотите. Вот дерьмо! — Он выдернул руку. — Простите, кажется, порезался. Там на дне что-то острое.

— Прекрасно, — фыркнула Анна, разглядывая его ладонь, — хотите заработать столбняк?

Рана была неглубокой, но сильно кровоточила. Винсента это, однако, не остановило — сунув руку обратно, он несколько секунд ворчал, скалился и наконец достал портсигар, а вместе с ним еще что-то блестящее.

Анна заглянула ему через плечо.

— Дайте-ка посмотрю.

При ближайшем рассмотрении находка оказалась серебряной заколкой. Часть застежки была отломана, и, судя по всему, именно об нее порезался Винсент. Стилизованная под ветку сирени, инкрустированная крошечными аметистами, которых сейчас почти не осталось, безделушка до сих пор хранила остатки былой красоты.

— Красивая штучка. — Винсент окунул ее в воду, чтобы смыть остатки грязи. — Хотите забрать?

— Пожалуй… Интересная вещица. — Анна повертела заколку в руке, любуясь переливами камней на солнце, и убрала ее в карман. — А теперь едемте домой. Надо обработать рану, пока вы не подцепили какую-нибудь заразу.

Глава 5

Миссис Труди, как и следовало ожидать, пришла в негодование, увидев их: Анну в перепачканной юбке и Винсента, зажимающего окровавленную ладонь. Домработница вызвалась обработать рану, но Анна заверила, что справится сама и попросила аптечку.

Они прошли в кабинет, где она усадила Винсента в кресло, а сама присела сбоку. Ловко, но бережно промыла рану спиртом, присыпала антисептиком и принялась накладывать повязку.

— Не туго? — спросила она, завязывая бинт.

— В самый раз. — Винсент улыбался, но смотрел на нее с удивлением. — Хорошо перевязываете, — похвалил он. — Где научились?

— В госпитале, — ответила Анна. — Я и швы накладывать умею. Хорошо, что в вашем случае этого не требуется.

— Вы были на войне?

Анна кивнула.

— Да, хоть и недолго. В шестнадцатом году ушла в Красный Крест, а через полтора года вернулась домой. Мама сломала ногу, и нужно было за ней присмотреть.

Их глаза встретились, и Анна увидела, что он смотрит на нее иначе. Значит все же воевал. Все это время она гадала, был ли Винсент из числа счастливчиков, отсидевшихся в тылу, или ему довелось понюхать пороха в траншеях.

— Северо-восточный фронт, Франция, — отчеканил он так, словно сдавал очередной рапорт, — одиннадцатый батальон.

Анна видела перед собой уже не юриста — офицера. Винсент неожиданно переменился в лице, а она будто снова перенеслась в госпиталь, и вместо уютного кабинета их окружали больничные койки, стук железных каталок по полу и едкий запах лекарств с примесью крови и гноя.

— Выходит, мы были почти соседями. — Анна сказала это больше затем, чтобы развеять наваждение.

— Бузенкур, — уточнил Винсент, — слышали о такой деревушке?

— Может быть.

За год работы, когда их то и дело швыряли с места на место, названия городов и деревень смешались.

Повисло молчание. Они не решались снова встретиться взглядами, но, свершив для себя открытие, интуитивно почувствовали друг друга на новом уровне — понять это могут лишь те, на чью долю выпали одинаковые испытания.

— И после войны приехали сюда?

Анна понимала, что ей, возможно, не следует задавать этот вопрос, но любопытство писателя оказалось сильнее.

— Через два месяца после того, как был комиссован. — Винсент похлопал себя по ноге. — Шальная пуля, чтоб ее.

Сказано это было легкомысленно и наигранно беспечно, но Анна видела, что ему тяжело.

— Простите, мне не следовало…

— Ерунда, — отмахнулся Винсент. — Тем более что, как говорит моя матушка, мне еще повезло.

— Вы тоже так считаете?

Она не ждала, что этот вопрос толкнет его на откровенность, но терпеливо и с интересом слушала рассказ Винсента. Он говорил о ранении, о брате и предательнице-невесте и, наконец, о том, как бросил контору в Ливерпуле и приехал сюда, в Тэтфилд. Анна не испытывала к нему жалости — Винсент был не из тех, кто вызывает это ужасное, унизительное чувство, и в какой-то мере она даже восхищалась им, как человеком, пережившим подлые удары судьбы.

— Даже не ужаснетесь? — усмехнулся он.

— А нужно? — Анна вскинула бровь. — О, боже, какой кошмар! — воскликнула она и театрально заломила руки. — Это ужасно, ужасно, голубчик! Ваша невеста просто Иуда в корсете!

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза и затем одновременно рассмеялись.

— А вы не похожи на прочих женщин. — Винсент открыл новую пачку сигарет и вынул две штуки. — Ну, так что? О себе я рассказал, теперь ваша очередь. — Он протянул ей сигарету. — Удовлетворите мое любопытство, миссис Дафф?

Она не привыкла откровенничать даже с близкими, не говоря уже о малознакомых людях, но неожиданно для себя испытала жгучую потребность выговориться, хотя рассказывать по большому счету ей было не о чем.

— Увы, моя жизнь не такая насыщенная, как у моих героев, — улыбнулась Анна. — Я родилась в Лондоне, где и провела всю сознательную жизнь. К сожалению или к счастью, но у меня нет ни братьев, ни сестер, хотя в детстве я завидовала подругам и мечтала о старшем брате. Но у меня был кузен, мой любимый Эммет, — при воспоминании о нем в ее глазах появилась грусть, — он умер от пневмонии через месяц после того, как уехал на фронт. Батшеба, его бедная невеста, так и не смогла этого пережить и ушла в монастырь.

По лицу Винсента она поняла, что он, должно быть, представил на ее месте Джорджиану в черно-белом монашеском одеянии.

— Но были и счастливые моменты, — продолжила Анна. — Я до сих пор с нежностью вспоминаю наши ежегодные поездки в Озерный край, где мама арендовала коттедж на летний сезон. В детстве я целыми днями пропадала там с крестьянскими детьми, к ужасу моей пожилой гувернантки. — Она усмехнулась. — Зато научилась лазать по деревьям и ловить ящериц, а две даже жили у меня в аквариуме целый месяц. Потом я выпустила их в сад, и они погрызли все корни у азалий и рододендронов. Ох, и досталось же мне тогда от матушки!

Невзирая на то, что их с матерью взгляды на жизнь сильно отличались, Анна без тени сомнения могла сказать, что детство ее было счастливым, и когда по окончании женской школы она изъявила желание поступить в Кембриджский колледж, баронесса не стала чинить препятствий. К тому времени Анна уже повстречала Уильяма, и главное чаяние леди Хасли было исполнено — избранник дочери происходил из благородной семьи и, что немаловажно, был единственным наследником родительского состояния.

Через три месяца знакомства они обвенчались в Лондоне, и в это же время увидела свет первая книга Анны, та самая дебютная «Пустошь».

— А меньше чем через год началась война. — Она произнесла это легко, будто рассказывала чужую историю, но Винсент все понял и виновато смутился.

— Не стоит продолжать, если не хотите об этом говорить.

— Что было дальше, вам хорошо известно, — ответила Анна. — Мама до сих пор уверена, что всему виной наше родовое проклятие. И это еще одна причина, почему я здесь: хочу доказать, что нет никакого злого рока. Хотя, да, — вздохнула она, — мужчины в нашей семье долго не живут.

— В газетах писали, что ваш отец погиб под колесами экипажа.

— Пьяный кучер, — вздохнула Анна. — Было темно и шел дождь, а папа возвращался из Палаты лордов позже обычного. Вышел из экипажа, не доезжая до дома, чтобы купить табака и заодно прогуляться. Он любил дождь.

Какое-то время они оба молчали, а потом Винсент неожиданно накрыл ее руку ладонью.

— Если вам так будет легче, то я тоже не верю во всю эту чушь, миссис Дафф.

— Прошу, зовите меня Анна.

Сухое и бездушное «миссис Дафф» вдруг показалось ей чудовищно неуместным.

Винсент посмотрел в окно:

— Отличный день для прогулки. Не хотите пообедать в ресторане?

— А он здесь есть? — Анна усмехнулась.

Как выяснилось через четверть часа, ресторан в Тэтфилде был, хоть и имел мало общего с лондонскими заведениями. Это скорее можно было назвать небольшим пабом, довольно уютным и обставленным в деревенском стиле кантри, как называли его американцы. Обитые деревом стены, клетчатые шторы, камин, потертые бархатные кресла возле него и чучела животных навевали ассоциации с охотничьим домиком, затерянным где-то в лесах.

Они заняли столик у окна и сделали заказ.

— Здесь все довольно скромно, но местная кухня вас приятно удивит, — заверил ее Винсент.

Прежде чем она успела ответить, к столику подошел мужчина, и Анна узнала в нем управляющего гостиницы. Кажется, его фамилия была Керджесс.

— Добрый день, мэм, — поздоровался он.

Анна сдержанно кивнула. Не то чтобы она злилась на него, но неприятный осадок от их первой встречи еще оставался.

— Вы уж простите, что я вчера так с вами… — пробормотал он.

— Не стоит извинений, — холодно ответила Анна. — Мистер Чейз любезно разместил меня в своем доме. Не желаете ли присесть?

Керджесс стушевался, ссутулился, но послушно опустился на предложенное место.

— К вам лично я никаких претензий не имею, — клятвенно заверил управляющий, — просто… ну, нехорошее это место. Нехорошее и все. И тревожить его не надобно.

Теперь он вызывал у Анны скорее жалость, нежели раздражение.

— Сегодня я осматривала дом и, как видите, ничего страшного со мной не приключилось. — Анна пожала плечами. — Тем более, как вы говорите, проклятие касается только нашего рода.

Керджесс расправил плечи, будто хотел еще что-то сказать, и в конце концов пробормотал смущенно:

— Ну, в общем, это… Простите меня, мэм. Я так-то не со зла. Доброго вам дня.

Официант принес заказ, и управляющий, не желая более мешать, ушел.

— Он в общем-то неплохой малый, — сказал Винсент, глядя ему вслед, — но, как я уже говорил, Тэтфилд — это деревня, и у них здесь свои понятия о жизни.

— Это я уже поняла… — протянула Анна. — Что ж, — она посмотрела на Винсента и ободряюще улыбнулась, — в любом случае я рада, что все разрешилось относительно благополучно. Я не планирую наживать тут врагов.

После обеда Винсент отвез ее к себе в контору — Анна, чувствуя угрызения совести, все-таки решилась перезвонить матери, хотя бы для того, чтобы успокоить баронессу.

— Я не хочу, чтобы ты оставалась в этом месте.

Ничего другого Анна и не ждала.

— Здесь довольно уютно, — возразила Анна, — сегодня я осматривала дом и участок, а Винс… мистер Чейз нанял рабочих, так что можешь не волноваться.

— Хорошенькое дело… — проворчала миссис Хасли в телефонную трубку. — Сбегаешь из города, никому ничего не сказав. Что, скажи на милость, я должна думать? Если хочешь, я сегодня же куплю билеты, и мы поедем в Италию. Ты ведь так любишь Калабрию! Снимем коттедж где-нибудь в Россано, а хочешь, отправимся в Монтекатини. О, какие там чудесные горы! А вино! — Леди Хасли не теряла надежды соблазнить дочь излюбленными развлечениями. — А может, Рим? В это время года он прекрасен…

— Мне нужно время, мама, — тихо сказала Анна, — а здесь мне хорошо и спокойно. К тому же надо писать новую книгу.

Она не могла видеть ее лица, но готова была поклясться, что матушка удрученно качает головой.

— И что за человек этот мистер Чейз? Он благонадежный? — спросила она обеспокоенно.

— Вполне. — Анна посмотрела на Винсента и улыбнулась. — Немного упрямый, но доверять ему можно.

— Я тут навела о нем кое-какие справки…

Анна и не сомневалась, что матушка уже развернула кипучую деятельность и совсем не удивилась.

— Хорошая семья, но этот скандал с его братом… О, просто ужас! Говорят, Джорджиана, эта девица, происходит из семьи торговцев текстилем. Какой ужасный мезальянс!

Они проговорили еще минут десять. Анне удалось более или менее успокоить мать, и леди Хасли, взяв с дочери обещание звонить не реже раза в неделю, наконец дала согласие прислать по почте все необходимые бумаги.

— Документы придут через неделю, — сказала она, положив трубку. — Ну, что? Я больше не взломщица?

***

Общими усилиями Винсент и миссис Труди уговорили ее подождать с переездом хотя бы несколько дней, пока не наберется минимальный штат прислуги. Анна была вполне самостоятельной, но даже в ее небольшом лондонском особняке служили дворецкий, экономка, повар и две горничные: одна убиралась по дому, а вторая заботилась о хозяйке. Впрочем, сама Анна считала это бессмысленной тратой денег, но выгнать сироту Бетти ей не позволяла жалость, да и мать настаивала, что положение благородной леди обязывает ее иметь личную горничную.

Что уж говорить о Райдхайме! Без мажордома, кухарки и как минимум трех домработниц ей не обойтись. А учитывая то, что она планировала остаться здесь надолго, понадобится еще и садовник, дабы привести в порядок территорию. Винсент говорил ей, что за домом находится огромный сад, упирающийся прямо в границу леса, но сейчас там хозяйничали крапива, чертополох и ядовитый плющ.

— Я в эти дебри даже не совался, — сказал он, когда вечером они сидели в кабинете.

На столике перед камином стояла бутылка вина.

— Дорожки провалились в землю, да и не разглядишь их за плющом… Хотя когда-то там, наверное, было очень красиво.

— Я всегда мечтала о большом саде, — улыбнулась Анна и откинулась на спинку кресла, — но в Лондоне с этим сложно. Поэтому иногда я выбиралась в Гайд-Парк, находила пустую скамейку где-нибудь в сквере и писала. — Она отпила вина. — Мне нравится исподтишка наблюдать за людьми, думать, предполагать… — После долгого дня ноги гудели, и Анна с наслаждением вытянула их. — Какую историю может рассказать каждый из них? Какие тайны он скрывает, о чем мечтает и чего боится?

То ли французское вино разбудило в ней желание поговорить, то ли за несколько месяцев она просто соскучилась по живому общению — Анна не думала о причинах, ей было уютно и спокойно.

— За мной тоже шпионите? — усмехнулся Винсент.

— А вы хотите попасть в мою книгу? — подзадорила она его.

— Интересные вы люди, писатели… — Он тоже вытянул ноги и долил им обоим вина. — Был у нас в батальоне один солдат, тоже писал понемногу. Сказки какие-то: не то про эльфов, не то про гномов… Странно, но в целом занимательно. Джон, кажется. А вот фамилию, хоть убейте, не помню. — Винсент задумался и будто бы обратился к самому себе: — Интересно, где он сейчас?

— Вы с ним дружили?

— Не то чтобы. Скорее неплохо ладили. Я старался особо не привязываться к людям, хватит и того, что трое друзей погибли у меня на глазах.

Война еще не отпустила его, это увидел бы и слепой. За внешней беспечностью скрывались глубокие раны — такие не затягиваются до конца и, как застарелые шрамы, напоминают о себе тупой, изнурительной болью, стоит только ненароком потревожить их. Анне захотелось приободрить его.

— Но вы живы. И вы здесь. Я не верю в судьбу, предназначение и прочее, но я верю в возможности. А жизнь — это возможность.

— Неужели я выгляжу настолько жалким? — спросил он, глядя на нее.

— Нет! Что вы, совсем нет! — Анна не ожидала, что ее слова так заденут его. — Я вовсе не хотела вас обижать. Простите, если сказала что-то не так. — Она извинилась, хотя и не считала себя виноватой.

— Ерунда, — отмахнулся он и посмотрел на часы. — Извините, но уже поздно, а в контору я прихожу к девяти.

Он встал с кресла и направился к двери.

— Винсент!

Анна подбежала к нему и взяла за руку.

— Я не хочу лезть к вам в душу, просто… Хотела приободрить только и всего.

— Все в порядке, — ответил он, но взгляд его оставался угрюмым. — Было очень приятно с вами поговорить, Анна. Доброй ночи.

Он ушел, оставив ее одну в полумраке кабинета. Опустившись в кресло, Анна залпом допила остатки вина и хотела плеснуть себе еще, но бутылка оказалась пуста. Подумав, она взяла недопитый бокал Винсента. Анна знала, что ни в чем не виновата, но вместе с тем понимала и Винсента — работая в госпитале, она вдоволь насмотрелась на таких, как он. Лечить тело непросто, но куда сложнее исцелить душу — это долгий, медленный и не всегда увенчивающийся успехом процесс. И кто ее за язык тянул? Сперва рассказала ему о том, как ей нравится подсматривать за чужими жизнями, затем полезла со своим сочувствием, и теперь Винсент наверняка решит, что она вплетет это в одну из своих книг. Неужто он и в самом деле думает, что она способна на такую подлость?

Возможно, ей следовало дождаться утра, думала Анна, поднимаясь по лестнице. Но она понимала, что не уснет, не объяснившись с ним.

— Винсент, я…

Захваченная размышлениями, Анна забыла постучать и, распахнув дверь, застыла на пороге, увидев его сидящим на постели и зажимающим в руке шприц.

Глава 6

Они испуганно смотрели друг на друга, и наконец Анна осторожно ступила в комнату.

— Что это? — спросила она, сощурившись.

— Обезболивающее, — бросил Винсент, готовясь воткнуть иглу в руку.

— Подождите… — Анна проворно подскочила к нему и села рядом. — Вы наркоман? — спросила она с подозрением.

Он мрачно усмехнулся:

— А сами-то как думаете? Кто у нас тут знаток человеческих душ? Вот и скажите, к каким выводам вы пришли.

За год, проведенный на фронте она повидала достаточно зависимых, чтобы определить у человека это пагубное пристрастие, и Винсент не был похож на морфиниста.

— Нога? — спросила она и ненавязчиво отвела в сторону его руку с зажатым шприцем.

Лицо Винсента немного смягчилось. Он кивнул.

— Раньше было легче. В Ливерпуле мне вообще не нужна была эта дрянь, — процедил он и злобно покосился на лекарство. — Врач говорит, что всему виной проклятая сырость.

Новая вспышка боли вгрызлась в нерв, и Винсент отвернулся, чтобы Анна не увидела выступивших на глазах слез, но все же положил шприц на тумбочку.

— Вы знаете, чем грозят такие инъекции?

— Уж поверьте, — угрюмо бросил он, — но, я думаю, что и вы знаете, какой невыносимой может быть боль.

— К сожалению, да, — сухо сказала Анна и, спеша отогнать тяжелые воспоминания, сменила тему: — Если позволите, могу осмотреть вашу ногу.

Винсент поднял голову и усмехнулся:

— Боюсь, для этого мне придется снять штаны.

Но Анна лишь фыркнула:

— За полтора года я увидела больше раздетых мужчин, чем любая проститутка за целую жизнь.

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.

— Интересно, чтобы сказала на это ваша матушка? — спросил он, пока расстегивал ремень и снимал брюки.

Анна видела, что каждое движение причиняет ему боль, и, присев на корточки, помогла избавиться от штанов. Никакого смущения она не испытывала — во-первых, Винсент был все же не совсем раздет, а во-вторых, Анна давно не стеснялась подобных вещей. Поначалу, оказавшись в сердце полевого госпиталя, она чувствовала себя ужасно — зрелище обнаженных, искалеченных тел, грязных и окровавленных, вызывало стыд и тошноту. Отмывая или перевязывая очередного беднягу, она зажмуривалась, отворачивалась, но очень скоро все это стало восприниматься ею как должное.

Круглый ребристый след от патрона на внутренней стороне бедра она увидела сразу. На первый взгляд шрам выглядел безобидно, но Анна знала о последствиях таких ранений.

— Ложитесь, — сама того не желая, она заговорила с ним, как будто он был одним из ее подопечных.

Винсент послушно устроил голову на подушке, но, когда Анна дотронулась до его ноги, напрягся.

— Сейчас станет легче, — пообещала она, — только прошу вас, расслабьтесь и постарайтесь не ударить мне коленом в челюсть.

— Уже бывало? — прищурился он с улыбкой, пока Анна перекладывала его ногу себе на колени.

— Нет, но один офицер как-то пытался укусить меня в приступе горячки, — вспомнила она.

— Любовной? — поддел ее Чейз.

— Увы, нет. — Анна покачала головой. — Брюшной тиф.

У нее был не такой уж большой опыт в подобных делах, но за время работы она успела кое-чему научиться у военных докторов. Осторожными движениями Анна принялась растирать ногу, не касаясь при этом самого шрама. Разогретые мышцы постепенно расслаблялись под ее пальцами, и дыхание Винсента возвращалось в привычный ритм. Он лежал, откинувшись на подушку, и боль на его лице сменялась умиротворением. Ноги у него были сильные, натренированные, что нечасто встречалось у мужчин его положения, по большей части предпочитающих малоактивный образ жизни. Возможно, раньше он занимался каким-нибудь спортом, например, играл в регби в Оксфорде. Анна улыбнулась, представив его носящимся по полю в форменном сине-черном джемпере и шортах до колена. В колледже она изредка посещала матчи, особенно когда играла команда Эммета — взмыленные, перепачканные в грязи после вчерашнего дождя, не знающие забот, исполненные стремлений, непобедимые и неповторимые. Каким беззаботным было то время и как быстро оно прошло!

— Лучше? — спросила Анна.

Винсент кивнул.

— Гораздо, — выдохнул он с облегчением и, поднявшись, посмотрел ей в лицо. — Спасибо.

— В следующий раз, если опять заболит, зовите меня, но ради Бога не прикасайтесь больше к этой дряни, — попросила она.

— Между лекарством и вашими руками я выбираю последнее, — сказал он и, поняв, как могут быть истолкованы его слова, уточнил: — Вы настоящий специалист.

Ей показалось, что Винсент хотел сказать что-то еще, но ничего не произошло. Пожелав ему спокойной ночи, Анна вышла из комнаты. Щеки у нее горели.

***

На следующее утро, они отправились в Райдхайм. Анна чувствовала себя неловко, из-за того, что Винсент тратит на нее рабочее время — в конце концов в обязанности юриста не входило сопровождение ее на стройку.

Рабочих было десять человек — семеро приехали из соседней деревни и лишь трое оказались жителями Тэтфилда. Увидев подъезжающую машину, они тотчас принялись изображать кипучую деятельность. Винсент, впрочем, быстро установил дисциплину — пятерых оставил в саду, расчищать мусор и валежник, остальных же отправил в дом, где выделил каждому закрепленный участок. Двоих определил в холле, третьего отправил красить столовую, четвертому приказал навести порядок в кабинете второго этажа, а последний по распоряжению Анны должен был взломать обнаруженную накануне дверь.

Нескольких ударов топора оказалось достаточно, чтобы разрубить сколоченные крест-накрест доски и сорвать обрывок цепи.

— Готово, мэм, — утирая пот, выдохнул рабочий.

Анна и Винсент переглянулись.

— Ну, что ж… — Она смело шагнула вперед и толкнула облезлую дверь.

Из черной глубины дохнуло сыростью и землей с примесью чего-то гнилого. Каменные ступени, покрытые плесенью, уводили вниз и терялись в непроглядном мраке. Винсент зажег керосиновую лампу и пошел первым.

— Осторожней, — предупредил он, обернувшись, — ступени очень скользкие.

Перила как таковые отсутствовали, и, чтобы не упасть, приходилось держаться за стены. С потолка тут и там капала вода, отдающая сточной канавой, и, чем глубже они спускались, тем сильнее становился запах плесени и земли. Но вот ступени кончились, и свет лампы выхватил из темноты большое помещение, заваленное старым хламом.

— Всего-то? — фыркнул Винсент. — А я надеялся увидеть как минимум скелет на цепях.

Анна не ответила. Стоя на земляном полу, она оглядывалась по сторонам, пытаясь понять, что именно показалось ей странным. На первый взгляд помещение выглядело как обычный подвал: стоящие вдоль стен стеллажи были забиты коробками и тряпьем, валялась в беспорядке дряхлая мебель и ржавые инструменты. Анна подошла к ободранному столу, цвет которого из-за пыли было невозможно определить. Среди поломанных вещей и пожелтевших бумаг ее внимание привлекла облупившаяся шарманка размером с ладонь. Взяв безделушку, Анна повернула рычажок. Тихо заиграла музыка.

— Занятная вещица. Удивительно, что спустя столько лет она все еще работает, — сказал Винсент, заглянув ей через плечо.

Прежде чем Анна успела ответить, на лестнице раздался топот, за ним звук удара и отменная брань.

— Простите великодушно, — пробормотал рабочий, потирая ушибленный зад, — ступени скользкие, как сукины дети, вот и оступился в недобрый час.

— Надеюсь, вы не слишком ушиблись, — хмыкнула Анна, — мистер…

— Хоббс, мэм, — радостно представился мужчина и, не дожидаясь разрешения, пожал ей руку. — К вашим услугам.

— Да… — проговорила она, незаметно вытирая перепачканную грязью ладонь. — Ваши услуги мне еще понадобятся. Может быть, вы найдете здесь работающий замок, чтобы установить его взамен сломанного?

— Как пить дать найду, мэм, — заверил Хоббс и нахально козырнул. — Уж об этом-то не переживайте.