Взгляд со стороны
Анастасия Мурзич
Где ты, — мой ржевский поезд, дизель, лазурь коптивший?
Где ты, — Петров и Водкин? Здесь — только Гойи, Гойи…
Я читаю вслух стихи Михаила Тенникова и — в который уже раз — убеждаюсь, что совсем не знаю его, этого человека по имени-фамилии: Михаил Тенников. Нет, не поймите меня неправильно, я читаю его стихи, но я не вижу за стихами человека, который живет рядом со мной, который дышит одним со мною прогорклым петербургским воздухом. Не вижу, и светло, по-детски, радуюсь этому странному факту. Мы уже давно смирились с автобиографиями в стихах. «Я», «Я!!!» — кричат нам откровенные поэты со страниц новомодных книжек и Интернет-порталов. «Я есть! Я пишу, и значит, я существую!». Это неплохо… Плохо, что мы забыли о законном праве на существовании лирических героев, о воображении, как таковом, о свободном движении свободного слова, не стреноженного безусловной реальностью.
Да, есть поэты, убедительно рассказывающие нам интересные и поучительные, лирические и трагические истории в стихах. Есть поэты, которые с помощью своего, так называемого, «творчества» изо всех сил стараются избавиться от пожара, бушующего в сердцах и умах. Есть даже такие, которые вырываются к звездным далям верхом на профессиональных, остроумных и возвышенных строчках. Есть разные поэты…
…и как с факелоносцем, на выдохе слова «ты»
зажигаются листья, и охристый дым над парком
застилает октябрь. Поэты, разинув рты,
семенят за пером, обольщаясь таким подаркам.
Все что надо теперь — обождать их безумный хор,
нискуситься на бисер, плюс — насморк простудных жалоб.
Но поэт Михаил Тенников — особенный поэт, его невесомые стихи живут особенной, самостийной жизнью. Михаил Тенников приоткрывает створку своей души (духа, сердца?) — и оттуда стихийным, искрящимся потоком — то бурным, то плавным и неспешным — струятся свободные слова. Слово вяжет слово, цепляет стальными спицами, петелька-крючочек… Сами слова пишут стихотворение. Слова, как андрогин, рождают свое продолжение — от самих себя…
…не марать листа. извини, что наги.
не в чернилах мы разлетимся градом…
Слова, не имеющие к человеку-Тениикову никакого отношения, чистые слова Тенникова-поэта! Я не против человечности, наоборот! Я люблю людей, как класс. Но в поэзии — а мы ведь сейчас говорим о поэзии — мне хочется видеть поэта в поэте. Не летописца собственных взлетов и падений, а проводника незамутненной литературной информации.
Ни один календарь не способен содрать листа
ни с себя самого, ни с деревьев, внутри которых
год венчает кольцо. Уповаю, что мысль чиста…
Но — пронзительна также, как авиарёв моторов…
Поэзия, в моем понимании, это не род деятельности, это не вид искусства, и даже не образ жизни. Настоящий поэт, по-моему — это медиум, это щедрый на самоотречение и сонный до мистического транса субъект. Да, он — проводник! Именно так я воспринимаю поэта Михаила Тенникова. Может быть, я ошибаюсь, но мне хочется думать, что я права, относительно него.
В его стихах мирно соседствуют сложные, несоединимые, парадоксальные, но всегда созвучные образы. Ультрасовременность и древность переплетаются органично и ненавязчиво, соединяются в стихотворение, но оно — никогда — не завершается, не обретает монументальной, законченной формы. Нет, все — недосказанность, все воздушное небытие. Не вакуум! Наоборот, насыщенное кислородом открытое пространство!
И даже любовная лирика Михаила Тенникова какая-то «не такая», незнакомая, не скомканная, не заляпанная чужими доисторическими (доистерическими) сравнениями. Неужели человек может так любить?! Так писать о своей любви? Нет! Только поэт! Только — Михаил Тенников.
…лицо — как подсолнух (иначе — магнит души)
поднимается к солнцу, не веря, что бог невидим.
…Непосильное бремя — люби, создавай, …круши.
И у двери встречай, из которой однажды выйдем —
Сложно представить себе того, кто живет среди людей, и при этом чувствует и пишет так:
не увижу с тех нежилых высот
моих рук разлет — то клюка в ночи
бьет по дереву что незримо нам
а ноге ступить — места нетути
вот и шлет язык в гости к римлянам
только письмами — да от нежити
Но ведь я его идеализирую? Да! Так нужно! Настоящего поэта нужно идеализировать. Настоящий поэт — это миф.
Сейчас я рисую крупными, грубыми мазками психологический портрет идеального поэта: он добрый, позитивный, жизнеутверждающий, целеустремленный, неравнодушный, очень умный и образованный, углубленный в себя, но легкий и увлекающийся. Вы согласны со мной, таким должен быть идеальный поэт?
Но разве такие бывают? Я не знаю. Никто не знает…
«Восприятие стихотворения всегда сенсуативно», — часто говорит Михаил Тенников. Что это значит? Это значит, что искренний читатель воспринимает (чувствует) искренние — чужие — стихи, как свои собственные. Если это настоящие стихи! Мне лично стихи Михаила Тенникова кажутся идеальными, невесомыми, и нездешними. Нечеловеческими! И мне это нравится.
Что же вы отметите в них? Что в них найдете? Что отдадите им?
Читайте их бережно, затаив дыхание, распахнув сердце и душу. Я вас уверяю, именно так они были написаны!
АКЕЛДАМÁ
…четырнадцать сов и шестнадцать чужих богинь;
на влажном песчанике — след от босой ноги,
как слепок моллюска. Глядит на зарю Лука
и звёзды следят за поклёвками кадыка.
Лука неподвижен. Он шепчет, слезу тая:
когда бы не жатва, когда бы не речь Твоя —
лечил рыбарей бы, да жён, да горластых чад…
Но подвиг иной уготовил Ты для врача.
…в низине, на ветви, в плену молодых лучей
висел ученик — из возлюбленных — казначей.
Тянул богачу потроха, свежевал пяту
внимательный сокол, а рядом — кричал петух.
Воистину — камень, заброшенный позже в Рим
шипел на рассвете слезой — угловат, незрим;
шипели слова, испаряясь что дождь скупой.
И мир отворялся бегущей к горе тропой…
…блестела Афина, мерцала впотьмах сова;
два лика монеты — одна на века молва,
два мужа, два сына, к суду — две больных души, —
один только трепет — как Он их судьбу решит.
…земля благодарна, корми её. Все дела —
изрёк кровопийца, которого смерть ждала;
но дальше участка неведомо — кто важней
Паллады немой, да совы в обороте к ней…
LEO
…дёготь и войлок. Родина;
пар, витражи, кутерьма.
Всё что ни станется — пройдено;
игры больного ума.
В той околесице суженый
(суженый, суженый ли?)
встречен дорогою суженной,
шпальной дорогой — вдали.
Двух циферблатов окружия
пульс не торопят уже;
свет выбирает оружие.
Прах оседает в душе…
DIE LETZTE EIFERSUCHT
…часы не спешат. Ты, сощурясь, смотришь
в планшет потолка, подсвеченный фарой
соседской телеги, как тени по́ три
шуршат на обоях фатеры старой.
Лежишь, одеяло измяв руками,
считаешь неведомое, обезумев,
и самый горячий обсценный камень
выпрыгивает из груди на зуммер.
Тебя ничего не тревожит, кроме
успехов молчания в аппарате
словесности.
Он — африканский Роммель,
фельдмаршал Тобрук, генерал-каратель.
…она не простая. Нет, не простая, —
ступает неслышно и шлейфом душит
знакомых ветров. А за нею стая —
их головы серы, прижаты уши.
Кивает она вожаку, что ближе
подходит, беззвучно садится подле.
И стая дорогу усердно лижет;
следы высыхают — вода ли, пот ли.
…так — каждую ночь, во сне раздевая
её — в конуре, что в гнезде орлином —
кричишь — будь же проклята мировая!
и голос летит над пустым Берлином.
Lighthouse keeper
…я не узнал его в рыхлой ночи́ сперва;
форму фигуры привычно делил на два
собственных имени. Впрочем, кому какой
толк от имён на скрещенье прямых рукой…?
Он поднимается в гору без счёту лет
и растворяется в свете — там, на скале,
где даже птица не пробует вить гнезда.
В час, когда ветер лют и не горит звезда
он зажигает свою, указуя кров
местоблюстителям чуда, ловцам даров,
бледного льна собирателям и ткачам.
…море гремело внизу. Человек молчал.
Мне показалось — звенели его шаги;
в тянущей мгле, где уже ничего, ни зги,
где и ключи и печати на все пути, —
он поднимается в гору. Чтобы спасти.
Гроза и старость
Г.Г.
…предвосхищая молнии провал,
посыпал ливень дробью затяжною;
глухой раскат во тьме торжествовал
над лопнувшей, как кожа — тишиною.
поросший лишаями за́ сто лет —
скучал гранит на синей вязкой глине,
и вспыхивал будильник на столе,
и был заложен шёлком Старший Плиний.
в кошачьем мраке выверенный шаг
опознавался скрипом половицы, —
когда змеиный след карандаша
уже, казалось — не возобновится.
порожний гнев на низость потолка
был гению — знакомо неминуем.
тем самым, над пятою — каблука
бесстыжую победу знаменуя…
Железнодорожное
А.М.
…балтийского ветра сырая взвесь
доносит прилива звук;
скажу что беззвёздно, что дико здесь
и мысли и существу.
В молочные сумерки лист упал,
а следом ещё, ещё,
и голой луны голубой опал —
меж ливневой тучи щёк.
…легко забываешь сложенья знак,
когда колеёй влеком;
и дюйм вырастает в саже́нь… Я знал —
союз забывать легко.
Где губ обезумевших немота,
где шпалы смолёной кость —
двойник воскресает, что жизнь мотал
мою — на земную ось.
Вокзалов содом, тепловозов клич,
и снова — ток в провода.
И волю — сковывает паралич.
В титане — кипит вода.
Довольно лишь веку дозволить скрыть
больного зрачка очаг —
двойник проявляет кошачью прыть,
хватается за рычаг.
И кажется, стали горячей визг
пронзает до мозжечка;
я слышу — летит на ковёр сервиз
в купе у проводника.
…глаза открываю — и тишина,
простыл наважденья след.
…ты мне не любовница, не жена;
сжимаю в руке билет…
тот северо-запад пустых тревог
вагоны уносят прочь.
И нету вины, что простить не смог.
И скорый врастает в ночь.
DUDD
…кадмий, краплак, капля охры, шунгит, сурьма —
лучший рецепт, чтобы тихо спорхнуть с ума
в сказочный сад, или комнату, — лодырь мой,
ангелы молкнут. Ты споришь с собой, с тюрьмой;
дрожь мастихина — а он не похож на медь
труб из окна, на плацу, — устоять, не сметь,
перетерпеть, — это просто, — не посягнуть…
Но — невозможно… И кровь не даёт уснуть.
Вскрытая глотка, Лютеции злой клыки,
кисть — не кинжал, — продолженье твоей руки;
там где ты есть, где хоть чёртом самим реком —
смерть лишь хохочет, любуясь твоим грехом…
***
…приходит голый человек — его я слышу плач,
его дыхание и крик, — волнительны, легки,
и смотрит голый человек — мой будущий палач —
на всё смущение моё, на тихий взмах руки.
…приходит тонкий человек — улыбчивый молчун, —
он жадно слушает рассказ и скоро пишет свой;
я не могу остановить — не смею, не хочу, —
его историй. И стою с поникшей головой.
Греметь ветрам сторожевым — раскатистой трубой;
я провожу по волосам — и тает в голове
новорождённая печаль, и сердца стук — другой,
и попирает тень мою свободный человек.
(Не человек — намёк, каприз, летучая строка);
я наполняю свой бокал и подношу к губам.
Но, лишь мгновение — и вот спешит издалека,
как отголосок первой, той — негромкая труба.
…приходит светлый человек — на сломанном лице
его усталость и любовь — и ясли и чигирь;
так мне становится легко — мне виден свет в конце
ночной пустыни. И зажглись на небе очаги…
…неслышной поступью идут — забвение и страх,
и с ними — бледный человек, — он тянет руки мне;
в его глазах, что мрак пустых, где сажей от костра
свербит зрачок — мне предстают отчаянье и гнев.
…и вот опять — они со мной, у ночи на краю,
а я гляжу поверх голов не лезу на рожон,
но первый — трогает плечо. И я осознаю,
что безоружен как душа. И также — обнажён.
RACHMANINOFF
А.
…утренний ливень, боксирующий с листом
чертополоха, что панчер — с потёртой лапой,
не выпускает наружу. Помимо слабой
радости от оживающих эустом —
нету страстей. Даже клад своего угла бы
не распечатал — коль не был один в пустом
дачном массиве. И не оступился кабы…
То не тоска — но капризы моих широт.
Подлый октябрь донимает простудой выю;
наши отечественные — суть мировые,
ибо планетой владеет больной народ, —
жирной землёй, где червяк деловито выел
сброшенный ветром густой перезревший плод,
где на кармане — девственность и чаевые…
я не скулю — только как мне теперь набрать
жалящих пчёл — ежечасных звонков по соте, —
их эфемерных, бесплотных, небесных сотен
их дождевых переливов и брызг добра,
скорых усердий..? Чем гимны слагать босоте —
лучше брезентом отчаянного «ура»
запеленать элефанта на эшафоте…
Вновь на тетрадных листах обитает боль —
в море чернильном, иссохшем ещё к восходу;
боль — это вирус, убивший саму охоту
к выздоровленью. С минорного ми бемоль
так не соскочишь… Играя этюд Кихоту
видишь столицу и всякий порожний ноль
бьёт единицу — разнузданности в угоду.
Значит письмо — исключительно долгий вдох;
выдохом — колокол. Солнце пронзает тучи
так далеко… Но неведомый добрый случай
всю мою жизнь после си возвращает в до.
Свет от звезды — обретённой, живой, падучей
лишь означает границу. Зовущий в Дом
не наказует страданьем. Пожалуй — учит…
Кровь Эдипа
…не убоись движения ветров,
камланий птиц над сумрачным сулоем,
седую бровь не вздёргивай хитро,
глумливо и с оскалиною злою.
Не отлучи зрачок от тишины,
от борзописи стариц и излучин,
от глубины, которой не нужны
все те, с кем был доселе неразлучен.
…гремящий хор, дымящийся очаг,
амфитеатр — поле после жатвы;
вот — маяка сырая каланча,
вот — царь являяет облик кровожадный.
…и сколько «нет» от срама до любви,
от мятых карт — до дерева иконы,
от полис прорежающих — ловитв
до подземелья с тенью Антигоны!
Шаги не стоят больше чем тропа,
и оглашает плач каменоломню —
плач по свободе — старого раба:
«…о, где она, была ль она..?
не помню…»
DZINTARS
…прощально отсвистел локомотив,
ведя состав вращенью супротив
планеты — моложавым командиром;
пронзительно-внезапна тишина,
мошна пуста, ладонь обожжена
открытым тиром.
Куда ни плюнь — повсюду хутора,
и медленно качается вчера
на лапах у глумливого сегодня.
И голосов звенящая роса
язык, в котором эти голоса —
ведёт, что сводня…
Дагерротип спешит запечатлеть
за горизонт осевшего на треть
причудливого облачного кряжа
густую тень. И — собственных теней
всё вьётся след, всё тянется — за ней
с пустого пляжа…
…мы на песке, мы суть извлечены
из белой недокормленной волны,
катящейся назад неторопливо —
упрямым солнцем. Грешная рука
освобождает ленно из песка
янтарь и пиво…
Смородина
…у выжженной реки — в полыни берега,
и как не нареки — всё слышится — пурга.
Что порезь, что стилет остра её слюда;
ей не хватает «нет». Ей нужно — «никогда».
Червеобразный нерв в кромешной глубине —
восторженность и гнев дрожат в его струне.
В безгласной глубине не дёрнется карась,
и теплется извне убогое — вчерась…
Сырою шерстью — в лёд, поддёвкою сырой —
удвой поток, полёт… А, может быть — утрой!
Вода её крепка, её вода — жнивьё,
и тянется рука, чтоб зачерпнуть её.
У света на краю — и звёзд наперечёт;
и нам гореть в раю пока она — течёт…
PRIVATEER’S NOTES
А.
…в среду — растает выловленная рыба,
не упреждая голодной утробы рыка
сфинкса в каюте. плаванье по Карибам —
это сафари, где каждый ловец — барыга.
это забвенье — к сущему и глаголу.
это раздолье — и незачем быть пророком;
рыбный четверг прощает фиесту голым
аборигенам — он милостив к их порокам…
ультрамарин, напуганный визгом лезвий,
плещется тише. где взор устремлён в глубины —
только восторг, чьи лестницы скупо влезли
в капли чернил — для лёгкости голубиной,
только волна, что ласково бьётся в катер.
если не пьётся, амиго — прошёл экзамен;
на Косумель стелется синяя скатерть
и шепчут солёные губы — «…amen, amen»…
Chimera
А.
…что голос твой — отверстые уста,
что сумрак глаз — неотводимый взгляд, —
сердечный трепет, отнятый у ста
твоих рождений — тлением угля.
В иных — болота вяжущая зыбь,
где зелень — голодна и неясна;
а ты — живёшь и властвуешь в разы
сильнее наркотического сна.
Не силою — дыханием одним
ты рушишь озверелое «вчера»;
а я дружил — я скрещивался с ним,
как скрещивалась с Волгой немчура!
…продольная симметрия луны
проходит через облачный сезам;
ночь огорчает светом валуны,
доселе неизвестные глазам,
где столь же неизвестная земля
благодаря туману — высока.
И греческое имя корабля
срывается химерой с языка.
Песнь оборотня
Оле С.
…неужто — вновь? Ей-ей — оборочу;
гнусавый мир, запаянный в свечу;
о, лишь бы ты ни капли не седела!
Налью чифирь и запонку замкну, —
не на манжете, — время на кону —
такое дело —
на грубой коже — тёплой изнутри,
где капля пота резалась на три
и шерсть редела.
…то — за венцом шмелюга забасит,
то — рой блаженных… Боже упаси
тела их обязать напрасным гнётом;
когда ты можешь слова не макнуть
в елейный воздух — втаскиваешь нуть
с одним ошмётом.
…и флюгер пел — ты помнишь — на юру,
и осень жгла дубовую кору
червонным мёдом.
…казённый плащ затёрся о наждак;
кабы не хворь, не гиблая нужда,
не изморось на пожженных ресницах;
твой голос тут — фантом, а я ищу
его источник, в ком порабощу
глагол жениться.
…беги, беги! Единственный покой —
в обезоружьи. Сломанной рукой —
да не приснится —
что сломанным крылом, — и зла не трать, —
петли меж туч, окружности в тетрадь
не описать, не начертить, не вправить;
зачем ты здесь — ужели ты за мной?..
…Ной на горе и душный псковский зной
в сухой дубраве,
и немота, отчаянье, редут, —
я чувствую — за мной уже идут.
Ну да, пора ведь…
…запомни, как пронзителен минор
у пламени лампад или менор —
в грязи — или горячей терпкой нефти;
и, обратившись в тень поводырей,
я нюхаю — сквозняк чужих дверей
бумагу вертит.
…и наступает собственная тень,
и я рычу на восходящий день —
любовник смерти…
Из юго-восточных записок. Squeeze
К.С.
…немое вызревание плода,
личинки шёлк,
тягучих слов горячая руда —
а месяц, — жёлт, —
ворочается в тучах, — ятаган, —
и режет мрак;
ободранное сердце — донага —
вяжи, дурак.
И каждый всполох красного крыла
запомни днесь,
как то, что здесь — она с тобой была, —
любя — не здесь…
Пасхальное
…взлохмачен март стервозною метелью.
Наушничество родственно безделью, —
крупозный ветер в раковину уха
насыплет глухо
иным — неразличимую усталость,
но — прочим — речь друзей, чьих не осталось
ни праха, ни теней, ни поминаний —
лишь ветер — с нами.
Календари пропахли сургучами.
А так бывает, разве что — в начале,
где свет скользит ничтожную минуту
по ржи и нуту,
по камню, отверзающему пропасть.
И — ничего, похожего на робость,
среди людей. Незримо и не косно
схожденье в космос…
Обыденны весенние гримасы
вне городов. Натравливанье массы
порой приводит к литерным интригам,
к венцу — расстригам.
А ты — летишь домой из невозврата,
от похорон к сакральности парада,
молясь на чудеса — не без опаски —
апрельской пасхи.
В луче звезды рассветной — тусклой, рыжей —
сырую жесть просушивают крыши,
и время испаряется с базальта,
с песка, асфальта;
твой госпел чаячий — правдивый, резкий —
направит руку к краю занавески.
…и всё-то — звон. Былое бьётся насмерть —
для нас… Для нас ведь…
Стансы
И.П.
…вещает извилистый почерк
ручья по овражьему дну —
что стали, пожалуй, короче
минуты — на песню одну.
Что, собственно — дни на исходе,
в ночи же — черно, пустово;
что пульс — надрывается. Хоть и
ты — не ощущаешь его.
Какая-то тихая повесть
живёт в перекатах волны;
сестрица отчаянья — совесть —
читает урывками сны,
где — ни озаренья, ни бездны,
ни чувства — извечная тьма;
и, кажется, пращур небесный
смеётся и сходит с ума…
Маневры 17
Елене П.
…тягач опрокинул быт, замыкая травы
сургучом колеса — замер, осел, притих;
мы здесь — саранча. Но, старшие наши правы —
отеческий долг заставил сюда прийти.
Сытый локатор, конвульсия низкой цели,
арабская цифра вьётся ужом в часах, —
двигаясь маршем мы, кажется, повзрослели.
И верим теперь во взрослые чудеса.
Ветер дышит в курай. И, окропив равнину
смехом сапсана на партитуре зари,
гонит в беззвездие облачности рванину,
и бранью славянской над ковылём сорит.
…отданный нам приказ — исповедь инородца.
Сутулый язычник внемлет ей — со слезой,
не усекая, — за что ему честь бороться
с химерой брони, — уж лучше хлыстом с козой…
Сколь же он прав — в недалёком кощунстве данном;
веришь ему, что истине… Вот — собирай
мелочь страниц, и пакуй её чемоданом,
тем распрямляя двойную свою спираль.
И не икона, но — грубый лубок портрета
вытравил комнату в душный музейный зал;
тени длинны, подрагивает сигарета
и страшное утро смотрит тебе в глаза.
* * *
…рос ли тиран златоустом (сиречь — поэтом),
грезил Колхидою и золотым руном?..
Кто мы такие, чтоб сально судить об этом —
пыль на восходе, взъярённая табуном,
тень на закате — от тонкого стебля злака;
вещь, множа смерти, тянет с собою творца.
…пуск состоялся и бедный дикарь заплакал,
глаз проклиная, что всё это — созерцал.
…только теперь, уходя ещё дальше в степи,
наш караван из рептилий, несущих боль,
сделался точкой. И ужаса меры степень
можно означить сухого песка щепой.
Ты не заметишь, как небо капкан смыкает, —
избавь тебя бог — глядеть на горгоний лик!
…цель озверела. И прошлая жизнь стекает
пресною кровью в бездонный сосуд земли.
Пятое марта
прадеду
…означением горести пустовремённых судей —
воспаряет оркестр в своей симфонической сути,
не щадя репродуктор на жёлтой стене вокзала, —
овладевает толпой, — как партия приказала.
Пуще лютых гонцов с головами собак на сбруе,
нотный стан восстаёт и навечно покой ворует,
и слеза — что печать на потрёпанной челобитной,
где меняется речь — от восторженной до обидной.
Ты не скажешь, что вдруг — все же думали, ожидали;
только шёпот тревожный: он умер — а что же дале, —
соловей разольётся, иль голосом тусклым выпи
съёжит горло тоска — хоть горелого спирта выпей?..
Оттого — тишина горше звона на колокольне;
вызревают пути — кому скорый, кому окольный;
не крылатый мороз потроха клюёт неустанно —
но звенящая изморось в голосе Левитана.
…удлиняется день; вьют минуты поток, что ласты.
Громче прочих певцов — затянул свиристель горластый, —
не в кленовой сети, не в осушенной кроне граба, —
точно крови искал — у густого рябины краппа.
Размыкается круг и гремят по утру засовы
под напором ключей, меж которых один — басовый, —
говорит, что отныне не знает иной любви. Да
открывает собой — покаянный псалом Давида…
Middlelake
Оле С.
…твой мир ничуть не изменился —
хоть нарисуй, хоть опиши;
всё также гуси тянут Нильса
стезёй взросления души,
и свет по набережной длинной
течёт, впадая в сок реки;
и боги снова дружат с глиной —
хоть обратись, хоть обреки.
…ты сам себе — болезнь и лекарь,
огонь и дым, гора и низь, —
и сказка в теле человека —
хоть убеги, хоть обернись…
***
К.С.
…ни глаголом, ни локтем, ни медною лептой к мене —
не добраться до Фив, дабы почесть воздать Алкмене
за измену царю, коей жертвою — сам Алкид.
Полощи наши годы бельём, — паче спуск киселен, —
в молоке, убегающем прочь — в глубину расселин.
Среди поля считай вновь обретшие плоть — полки!
…это та же страна, непочатая месть которой
обернётся соседям — почуявшей голод сворой,
да разбоем крестовым от тлена бегущих скнип —
за блатняк на поминках, привычный расклад терпила,
за порожние муки побед, что в себе копила,
и за чистый эфир, оживлённый посредством книг.
Узнавай и недуг — святотатство да боголепство, —
где птенец — под венец, — деспотии хромое детство;
пуще сраму в церквах — говорит о любви Дамаск!
…ты прими — в нашу жизнь не войдешь, как заходят в воду,
как бревно протыкает единственный глаз уроду
и как смотрит звезда в обезлюдившие дома.
…всё иначе. Чума — то не вечная мука пекла,
не закон площадей, не отчаянный шелест пепла,
не паскудство ума, не гробов глуховатый стук —
это просто болезнь. Посмотри в изложенье шире —
то лишь знак за грехи обезумевшему транжире,
безобиден до срока — как свист и пожатье рук…
…приходила пора — оживали в пару овины;
кроме Спарты — кому на роду не любить Афины?
В каботажном купании — радостней взмах весла;
горизонт приземлён и трепещут в садах оливы…
Мы упрямо идём на свидание с прошлым — в Фивы,
сквозь извечные козни богов, коим несть числа.
…настоящее кратко, покуда молчит оракул;
на письме и на картах — чернильный узор каракуль,
меч стирает о ножны зазубренные края.
И, пока мы в пути, мы имеем в остатке — память,
для кого та земля прорастает весной хлебами,
и кому в полумраке свечою горит маяк…
Июнь 45
Деду
…беги скорей. Опять восход. Смотри же, —
в косом луче, — лес коротко острижен,
и воздух шевелится у земли.
Фагот шмеля добавлен в духовые
оркестра лета. Мы еще живые,
хоть и бледны, что крашеный говлит.
…едва ли стоим лучшего подарка;
природою воссозданная арка
из хаоса позеленевших крон —
подобна триумфальной, — заслужили…
Но, к трепету в пульсирующей жиле, —
неслышно приближается Харон.
…обнимемся, пускай неозерцаем
наш крепкий жест — стучащими сердцами,
и в завязи — пол-мира на мази;
ты знаешь, брат, ведь я уже не помню
как говорил — отстреливают ровню,
как нас тобой свинец притормозит.
…да Бог-то с ним! Блаженствуй в тишине и
воображай, кому теперь нужнее
всё наше зло, добро и суета;
я счастлив, брат…
И хочется поверить,
что нам с тобой — распахивают двери,
и — что бессмертна эта красота…
2014—2017
Smooth aftertaste of the victory
…шумит весна, неся косноязычие
занудам, красноречие — педантам.
Дивертисмент играет, по обычаю,
в обритом парке — классика анданте.
Резьба теней, что плед — тепла и клетчата;
и — нету смерти майскому народу,
и утомлённость будничного вечера
не крайнего солдата бьёт — а роту.
Ещё дымятся гулкие развалины
кирпичных кирх, дрожа колоколами, —
в каких местах доселе не бывали мы —
решалось всё наречьем и делами.
…рёв дизеля и мин хлопки останние
корчуют обнажившиеся корни,
и лагеря последнее восстание
по времени — что ветхий пепел горний.
…поволжская гармонь и сумрак ельника;
меж готики — танкисты на привале, —
история святого понедельника,
в которую ещё — не наплевали…
Среди обезоруженного хаоса
заходит солнца тающее блюдце,
и нависает длительная пауза
во времени, где мёртвые — смеются.
Греческое прощание
Клаве Р.
…короткие слепящие лучи
от мачт аэродромных — до земли;
пожалуйста, ты только не молчи,
ты мне пиши, когда горю вдали,
когда не жду, (хотя — такого нет,
и не предвидится). А рыхлый лёд
с письмом звенит — как тысяча монет,
укрыв бронёй военный самолёт.
…ты говори со мной, возможно — вслух,
о песнях ветра в чёрных проводах,
о месте, что захватывает дух,
о том, что это строки — в никуда;
о марте, походящем на январь,
о доме и — о крошечной дыре
на третьем этаже, где всяка тварь
тебя облобызает в январе,
за тёплый кров бездомному зверью.
…я буду чуток — слышишь, я — смогу,
и жизнь моя, вплетённая в твою,
кричит о девальвации врагу.
…и, лишь конверт, что прячешь про запас —
попридержи, прошу — не посылай;
нам говорили — лучший среди нас —
приведший к смерти Трою — Менелай…
Insolvent reflections
Маме
…грядущих времён переменчивость,
минувшего дым городской —
рачито греховно повенчана
любовь моя с детской тоской.
Года, словно крупные бусины,
с оборванной ланки летят,
и страшное ждёт послевкусие
лакающих памяти яд, —
он крепок. И видно, что набело
лесная расшита елань;
да только вот, хватку ослабила
у горла — Господняя длань.
…так прежде, — заслушавшись клирика, —
воинственно тонок, безус —
я знал — как рождается лирика,
и птахой срывается с уст.
Дыхание бережно пряталось,
чудны были гром и покой,
и музыка ангела пятого
вела по бумаге рукой.
Бодались стаканы застольные,
хрустел у сорочек крахмал;
весёлые мы, непристойные…
И — я эту жизнь принимал.
…былого уныния — нетути
для трещины в старой кости,
но пальцы в молитвенной щепоти —
труднее ко лбу поднести.
Длиннее полночье атласное,
и медленней поступь зари;
иная ударная гласная —
в отчаянном крике «твори»!
…в тени от растущего облака
пронзителен шорох любой;
не бойся знакомого оклика,
то — вечность играет с тобой…
Невский пятачок
…не стелется песня за рвами —
лишь гильз в ручейке перелив;
здесь нас убивали и рвали —
на тесной полоске земли.
Вам — пахота — вроде кощунства,
но мы не в обиде ничуть;
забытые острые чувства
пронзают истлевшую грудь.
И, словно в нечаянной сказке,
затихшей на время войны, —
пробьётся подснежник из каски —
предвестник морозной весны.
Три письма на далёкий остров
ПИСЬМО ПЕРВОЕ
(отправитель — гностик)
…пиши сырые дневники —
пусть сохнут медленно чернила,
и оперённой тень руки
растёт из тёмного горнила.
Пусть изменяется строка,
слова в эфир перетекают,
и жизни всей — до сорока
постыдных лет — не предрекают!
…вода тиха. Встаёт нилас,
и ты крадёшься в город снова, —
где нет ни радости, ни ласк, —
где нет дыхания родного.
…возьми в ладонь обмылок — льда,
и — через солнца лучик глупый,
огонь крушений и труда —
раздуй холодной тонкой лупой!
…а день спустя ты будешь спать;
и снегопад, что суше мела,
твой сон начнёт переступать,
и биться в стёкла — очумело…
ПИСЬМО ВТОРОЕ
(отправитель — циник)
1
…я нахожу это место
славным
по
стечению
трёх
линий фортуны —
изобилия
юных,
смешных
дурёх,
ищущих здесь приключений,
известной близости центра
и —
что обнаружился курс
на уверенный
рост
цента, —
значит, ближайшее время стабильно арендной ценой;
всё это —
вместе взятое,
плюс — лубочный пейзаж
с луной
по вечерам и ночам доставляющий
с ветром —
сплетни, —
мне будет скрашивать всякий сезон.
Особенно — летний.
…сперва — напишу, как в парке волнуется бризом трава,
(кстати, когда ты прочтёшь письмо,
тебя будут звать — «вдова»)
так вот, о траве — её волны,
до усеченья косой
шумят, как лесное озеро,
враз
застигнутое
грозой,
шумят, как сама гроза —
откатываясь
за нагорье,
вниз швыряя разряд —
одним — на смех,
иным же — на горе…
2
…ещё здесь прекрасен пруд с островком из густой осоки;
в парках, подобных Гельвеции, множество невысоких
серых домов для хранения ветхого инвентаря
по уходу за флорой. Здесь нету мачт фонарей — горят
по ночам только звёзды. И бодрый с излучины ветер
сгоняет гуляк под навес кафе, в неоновом свете.
3
но главная радость — данный
неоспоримый лимит
нахождения в этом раю.
Кухарка пускай клеймит
государство за слёзы
при
покупке медикаментов;
ей, скорее, потребен — импульс
(на латыни — momentum).
В то время, как я
вполне довольствуюсь годом,
что свыше
мне бросили костью…
Воет собака…
Хозяин вышел…
…Боже, позволь — когда цепи под пень
укоротят сосну —
я уже буду день, как ничей.
Только — Твой.
То есть — усну…
ПИСЬМО ТРЕТЬЕ
(отправитель — лирик)
…здравствуй! Ты напрягаешь врезное нутро замка
дерзким ключом, точно спиритуозом — печень;
раньше — мои позывные спешили внутрь — за МКАД,
со стороны лесов — в город, который вечен.
Нынче — всё изменилось. Замок — он стал навесным.
Дверь — деревянной. Дорог же — не стало вовсе;
суровый круговорот. В сарме — эмбрион весны, —
но, она быстро стареет. Значит — готовься
пить из ладоней влагу, что колет надвое зуб,
долго смотреть на поздний восход и на трубы
старых пустых посудин, и ветер солить в глазу,
и в шёпоте рвать потрескавшиеся губы.
…я расскажу, как в месте, где я и тружусь и сплю —
снег обладает способностью выжечь очи
даже если термометр напрочь забыл про плюс!
Здесь — очень долго и сильно желаешь ночи.
Ночь упраздняет необходимость в лишних словах.
Впрочем, ландшафт сам препятствует болтовне. Я
часто тебя вспоминаю, речь ущемив в правах
и осознавая, что тишина — главнее.
Порой — ты мне снишься. Но образы столь тяжелы
для восприятия, — после всенощных бдений, —
что кажется, сфера ночная хохочет из мглы,
звёзды на фирн отбрасывают свои тени…
…и, длинная жизнь, что досталась двоим, то — мошна,
и всё происходит с кем-то другим — не с нами.
Однако, я знаю о правде. И правда смешна.
…всё излечимо… Не смей
обольщаться снами.
_______
…паром качает пресных кровей волна.
В белое небо взлетает незлая ругань
местной шпаны. Меж ней и водой — она
спешит за письмом, — как стрелка спешит по кругу.
…волос седой, ничем не прикрытый здесь, —
видится лесой, заброшенной в ностальгию;
время легко. Но здание почты — весть
держит в секрете — в прекрасные дни такие…
…шаг невесом — вот, только что вскрыто дно;
в клочья конверты… Накал экономит лампа;
день умерщвлён, исправленный на одно
слово из бланка — под прессом синего штампа…
Неставшая
…неладна тоска — хоть напейся
тяжёлого злого вина;
а небо царапает песня —
о том, где твоя сторона…
…дыхания трудного посвист
ещё совершает круги
над тёплой постелью. Но, после —
растает в шептанье пурги.
Оставленный компас в квартире —
на стуле, у серой стены —
ещё говорит, что — четыре
на выбор — тебе стороны,
что музыка — то лишь огласка
желаний, родительский шов…
Но, что-то не нравится сказка,
в которой всё так хорошо.
И зубчик ядрёной помады
у зеркала в душной пыли…
…не надо, ты слышишь, — не надо!
Мы сделали всё, что могли!
Она не вернется оттуда,
оттуда, где кварц и шприцы —
жестокое чаянье чуда
рассеют врачи-мудрецы…
…улыбка на порченном фото
и колюще-режущий свет;
ты знаешь, наверное — вот он —
единственный верный ответ
на то, что ходила, смотрела,
смеялась, держалась, могла,
любила…
Вокруг её тела
сгущается рыжая мгла…
И зимней отрадою — месяц
жжёт облачной рвани бельё;
друзья собираются вместе.
Друзья вспоминают — её.
…но тих белый кокон пелёнок.
благое спускается в сон.
И дышит двухдневный ребёнок
с самим Божеством в унисон…
Размен
…первое — за. Чего ты добился до —
неинтересно, — реплики желтых вдов,
аурум дутый, цвета сблёванной шелухи;
полки на подходе — отеческие полки…
…пестуешь срам, гуляя со взрослым псом,
помнишь, что гюйс, где крест заслонён иксом,
дщерь каперанга в восемь вздёргивает на дом;
дом среди сосен… И шаг прерываешь на том.
…за это ты любишь ночь — темень и тишь —
ночью ты понят, даже когда молчишь.
…анализируя партии сыгранной блеф
вдруг — осязаешь, что — червь, хоть на публику — лев,
что бытие — двухцветно, как та доска,
что белое — точно звериный оскал,
а чёрное — всё же, какой-никакой, — режим.
…и будущий ход — совершенно непостижим…
…море грохочет. Раковины пусты.
Ухо кровит, безбожно стучит костыль.
паперть — в помёте и крошках. И бой наверху
колокольни — воздух смалывает в чепуху…
Flaming lullaby
Ш.Ю.
Кончилась баталия. На полу — ушат.
Франция с Италией картами шуршат.
…чистят пол от копоти; враг давно разбит, —
шестилетний, опытный полководец — спит.
Лишь один — не к лекарю, в ящики казарм;
страшно быть калекою — шепчут за глаза.
* * *
«…ночь ступает с грохотом лошади хромой,
оловянный, крохотный пехотинец мой.
Ведаешь что станется, кто слезу прольёт, —
что последний танец-то — бешеный полёт!
Выходил из пекла ты — пеклу и принять;
отчего же беглого чувства не унять?
Кабану на вертеле — страшен ли ожог?
От стола в бессмертие — лишь один прыжок!
Комната — что выселки, — мой её, не мой;
если можешь — высеки пламя, милый мой!
Не нужна мне проповедь — нудные слова.
Чувствую — что гроба ведь я дождусь — едва…
Оттого причиною — танцевать и петь
и гореть лучиною, оловом кипеть!..»
* * *
…речь текла ловитвою. За окном — темно.
Кто-то — мудрой бритвою разрезал окно
и впускал, что гончую, ветер в полумрак.
…оборвавшись — кончилась детская игра.
…и штыком и пачкою — бьёт огонь теперь —
жар обои пачкает, пламя лижет дверь;
точно гений мщения мечется во мгле
шепчет о прощении — олову. Золе…
SLOE
А.С.
…кто пел в тебе, кто подле возлежал
в холодной лени,
кто принимал вязанье твоих жал,
как искупленье, —
той метрики тоска с поплывших строк —
считай, что свята.
…но, кажется — не выучен урок,
кольцо — не снято.
…ты алчешь дождь, увесистый такой —
шипастой гривой,
но облако — прольётся над рекой, —
легко, игриво,
а ты уснешь, достался чтобы сок —
небесным хворым —
кому твой тонкий страшный ободок
пришелся в пору…
Der Himmel uber Berlin
моему деду,
Варухину Александру Ивановичу
посвящаю
…термитник города разбрызгивал огонь.
Егорий пику не жалел и был неистов,
его глаза блестели вечностью, а конь
топтал внизу орду крещеных атеистов.
Неудержимый флот пропеллеры вращал,
и заплетался дикий свист в косу сирены;
в ночи являлось миру пиршество начал,
земля тряслась, горели факелом сирени.
…прошло достаточно, чтоб памятником стать
смогло сошествие бушующего гнева;
лесами почва научилась обрастать,
и снова радостно тяжёл рыбачий невод.
И только бронза изваяний помнит крик, —
что в эхе гроз — ещё таится лязг исчадий,
их стадный марш к местам сжигающихся книг, —
тогда — в пол-шаге от открытия печатей…
HIDE AND SEEK
И.П.
…не лист, впотьмах оторванный дождем,
мне служит воплощением тревоги,
не ствол, осиротевший до поры
дыхания приблизившейся Флоры, —
но — дом, где окон замкнутые шторы —
что символ с детства принятой игры,
в которой с потаеньем — одиноки,
и отысканья очереди ждём.
Тяжёлых капель в тающий чингил
перерожденье в серой жести крыши
похоже на удары каблучка
о древесину тёплого паркета;
здесь два зонта, оставленные кем-то
в прихожей, став добычею крючка
и спицами сплетясь — повисли. Ты же
спешишь за новой порцией чернил.
…мне кажется, страшней пустых домов —
возможны лишь обыденные судьбы
их постояльцев, вынесших скелет
с собой из шкафа, но оставив запах
сухих костей в неумолимых лапах
безвременья. Так месяцев и лет
их имена вычёркивают судьи
из бытия растущих вширь томов…
An escape of love
и памяти четвероного Друга,
умевшего любить бескорыстно.
…гудит костёр. В озябшем теле — дрожь.
В руках — пиала.
Расхожий ум — душе бросает: что ж,
она устала;
вас двое, только ты не беспокой
её напрасно
за всё тепло, ушедшее с рекой,
с потоком красным.
Вас двое. Но от этих мест — она,
в тоске воловьей,
продолжит путь — теперь уже одна.
Не прекословь ей.
…К тебе придут степные холода
и знак грамматик,
ты письма будешь слать ещё, — сюда, —
на автомате.
Однако ж — сколь безгласна пустота
на длинный зуммер;
ты разорвёшь набрякшие уста
глаголом — умер,
и дале, следом вывернешь карман,
изнанку гладя,
встряхнув вещей забытых закрома —
всё — на ночь глядя…
…гудит костёр вселенскою молвой,
огня разрядом —
вместилище её, как таковой —
во тьме, но рядом.
Она летит под звёздной шелухой,
над рыжей степью;
и ты — свой голос жертвуешь глухой
побегу с тенью.
Ты принимаешь тождество пути —
искомой цели,
и в этом шанс пытаешься найти,
покуда целен.
Она, меж тем, уже обнажена
пред Их престолом;
не будь твоей — небесная жена
мела б подолом…
Но совершенство глиняных телец
в платке из хлопка —
то лишь обман, открытый наконец,
жаль — поздно, робко…
Ты совершаешь действие рукой,
и жест — столь нежный, —
дрожанье кисти. В степь идет покой.
И свет безбрежный.
GOA
…жестокий полдень. Юг. Звенящий юг —
магнолии, зонты и всё такое;
контрасты белых поло, чёрных рук,
и обнажённость мнимого покоя,
где за движеньем — символа печать.
И жаркий день — явит в скулящем щене
неотвратимость заново начать, —
с себя, — весь цикл перевоплощений…
Дом, который…
А.С.
…плюшевые тени, тени нежные —
разлеглись на струганом полу;
а заря смотрелась в окна — прежняя, —
помнящая тёплую золу…
_______
…дом горел заупокойной свечкою,
хоть и заколочен был, и пуст —
жизнь людская, — горестною речкою, —
поминаньем скатывалась с уст…
нынче ж — в пору совершеннолетия —
пепелище солнцу помогло;
воздух теребит вокруг соцветия,
паутина бьётся о стекло.
снова тёмен быт в сырых окраинах,
поселенцы вновь невеселы, —
дом стоит. крестьяне ищут барина.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.