Бесплатный фрагмент - История Сочинителя

Послесловие для предисловия

Уже закончив эту книгу, мне захотелось вернуться к её началу.

Я могу представить, как непросто будет её читать.

Особенно тем, кто ещё не вызрел из религиозных догм или научных рамок.

Ибо здесь я именно сочинительствую — процесс, принципиально отличающийся от научных и религиозных методов, претендующих на знание о жизни.

Поэтому, если уж очень захочется, то всякий может прочесть её как нечто, вызывающее реакцию противления сказанному. Кто пожелает, может воспринимать образ Сочинителя художественным вымыслом, плодом моей фантазии, а всю историю о нём — долгим сном, рассказанным пробудившимся автором.

Я выполнил свою задачу — отразить элементы и некоторые особенности свободного творческого мышления. И если кому-то удастся его в себе развить, то он сможет находить ответы на многие так называемые «вечные вопросы».

Собственно — творческий способ мышления и есть Художественный Метод, возможностям которого во многом посвящена эта история. Только Художественность может соединить и «примирять» все противоречия жизни и из невозможного делать очевидное.

Я бы мог избежать этого термина — «Художественный Метод», назвать то же самое явление «художественным принципом», «окном в новый мир», ««энергией слияния образа и понятия»… Как принято говорить — «научный метод познания», «художественный», «исторический», «эмпирический»…

Художественность определили в узкие рамки искусства, но на самом деле — художественное освоение жизни и есть синтез научного, исторического и какого угодно знания. Художественный Метод — это метод сочинительский — вот на чём я хочу заранее сконцентрировать читателя.

По причине своей природной робости и скромности, я уделил мало места истории своего нынешнего биографического «я», но, надеюсь, читатель правильно оценит мою эгоистическую самоиронию.

Сегодняшняя общественная жизнь так же лжива, криклива и невежественна, как и всякая социальная жизнь во все времена.

Человечество вплотную приблизилось к Великому Переходу. Все виды творчества выполнили свои задачи по достижению художественного своеволия. Неосознанная эра творчества окончена. Наступила эпоха личной Авторской ответственности.

В течении последних веков человечество, как саранча, уничтожило тысячи невосстановимых на Земле видов, оно создало такую культуру, где свалены в одну музейную кучу: и замысловатые ночные горшки, и истинные редкие шедевры. Человечество запуталось в оценках искусства, ибо не понимает — что есть творчество и каково его значение.

Уже давно изжиты догматические религиозные формы творческого развития, но эти догмы по-прежнему уводят людское сознание от истинного предназначения человека.

А так называемые «сильно развитые цивилизации» извращают творческий процесс и используют его энергию для саморазрушения. И пусть бы, ибо давным-давно колесо человеческой истории запущено мировоззрением страха и невежества.

Ни один истинный Автор не получил во все времена от культуры тех субсидий, которые выделялись ею же для «развития культуры». Но не в том печаль.

Главное — кто-то ещё успевает истинно создавать своё и кто-то ещё примет посильное участие в Сочинительстве.

Для таковых эта книга (хотя «для себя» звучит гораздо точнее).

Многие, казалось бы, обычные понятия и выражения я беру в кавычки, часто по причине того, что они могли бы быть выражены другими словами и понятиями, а эти употреблены лишь для ассоциативной ясности…

Чтобы не создавать из этого послесловия вступительный манифест, я его заканчиваю и желаю всем успехов и плодотворного времяпровождения — что и сопутствовало мне при написании этой отнюдь не скромной Истории Сочинителя, написанной им самим.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Русская библия
Инстинкт веры

Трудно найти тональность для этой книги.

И я долго топтался на месте, прежде чем взялся за неё.

Да и события «новейшего» времени не благоприятствовали занятиям «вечными темами».

Снаружи меня сплошные проблемы, неустроенность, разлад, злость и рвачество.

Всё это проникало вглубь меня, раздражало, отвлекало, и делалось тревожно: страх, леность, нелепые заботы, болезни, разочарования, суета и всяческие страсти расчленяли мой разум, и не было возможности спокойно осмыслить пройденное.

Впрочем, причины моего бездействия заключались и в ином.

Пройдя несколько циклов познания, я обрёл именно творческое знание и собственное представление о мироздании и своей роли в нем. И уже две предыдущие мои книги писались не только для самоосознания, не как страстный интуитивный прорыв и даже не как утверждение себя в грядущем (все эти задачи мною уже так или иначе решались), а в некоторой степени и как попытка скорректировать творческий процесс — с осознанностью, что и я сам невольно на многое безответственно повлиял своими начальными творческими исканиями.

Творчество — самое могущественное оружие, самая колоссальная энергия, самая первоначальная сила. И без подготовительных рассуждений с присущей мне скромностью я заявляю, что мне удалось овладеть творческим процессом. Или завладеть.

Но, приобретя беспредельные возможности, я растерялся.

Ибо мысли мои всё ещё были в плену земного, человеческого, общественного.

Можно было как угодно проектировать общество, но любое моё движение несло за собой гигантские волнения. Пространство вслушивалось в мои фразы, и через какое-то время происходили перемены. Они были разными. И нужно было следить за каждым движением мысли, за малейшим оттенком чувств, за любым словом. А это практически невозможно. Отсюда ненужный страх — что сотворишь то, о чём потом пожалеешь.

И всё же однажды я сделал попытку подкорректировать творческий процесс в обществе осознано, подождал результатов, разочаровался в них, и замолчал. Такова одна из причин моего многолетнего бездействия.

Потом возникла идея этой Истории.

Конечно, в моих книгах изложена вся моя Идея (вернее — её суть), но и многое осталось «за кадром», а теперь пришло время разобраться со многими смыслами наедине с самим собой.

Поэтому я решил не искать никакой тональности и не заботиться о том, чтобы меня во всех моментах понимал любой читатель. Что-то будет более подробно выписано, а что-то — более кратко. Я пытался набросать план, но, как всегда со мной бывало, плана не вышло.

Всё сказанное мной будет исходить из моего основного «символа знания» — что я — Сочинитель (люди бы называли такое явление Богом, но понятие «бог» имеет узкое человеческое происхождение и давно искажает понимание жизни).

Когда-то я ужаснулся этому открытию. Потому что был воспитан в одной из глупейших и лицемерных систем. Чего мне стоило переосмыслить это открытие — одному мне известно.

Теперь же я отношусь к своему знанию спокойно, и, если миру суждено ещё простоять какое-то время, то, возможно, мои воззрения станут естественными и обыденными. Сегодня же никто не понимает, что творит.

Одни «мудрецы» полагают, что творчество сродни ремесленничеству, что искусство — это зеркало действительности, что великие художники, писатели, музыканты — это талантливые профессионалы, ублажающие потребителей красотой и фантазиями и зарабатывающие тем себе на жизнь.

Бесспорно, подавляющее большинство «творян» таковыми и являются. Но даже среди них встречаются те, кто своими деяниями влияет на историю и на будущее, не ведая, что творит.

Я не собираюсь ставить человечество с головы на ноги. Пусть себе стоит на голове. Другое дело — Авторы. Знание законов творческого процесса и задач творчества им никогда не помешает и, быть может, поможет им успеть достичь своих желаний.

Вот почему я взялся за это изложение — не только мне одному стоит поразмыслить, но и всем ушедшим и будущим художникам, поэтам, музыкантам, «богам», «полубогам», всему их воинству и всем их верноподданным…

Как известно, не было племени, которое бы не выдумало предмет поклонения. Сколько племён, столько и богов! А сколько их было!.. Что бы, кажется, не жить себе, как все твари — плодиться и умирать, не задумываясь: что за сила завертела всю эту вселенскую круговерть!?

Но только человек оказался религиозен. И это он увидел, что мир населён духами, это он почувствовал чьё-то незримое дыхание и уловил на себе чей-то пристальный взгляд. В нём развился некий орган Веры, который отныне не давал ему покоя.

Для меня теперь смешно ставить вопрос: есть Творец или его нет? Я — есть он. Но путь так долог и тернист, а я так изменчив во всех эпохах, что порою с трудом нахожу себя в прошлом.

Так где же я был на заре земного рождения?

Замечательный вопрос! Моё «я» так долго дробилось, что разорвана нить памяти, и, как каждый не помнит о моменте зачатия, рождения и младенчества, так и мне без памяти моей истории, моей науки, моей религии и моей культуры не восстановить моего становления.

Но почти всё, сказанное религией, историей, науками и культурой о моём появлении, не соответствует действительности. Дело в том, что и прошлое, как будущее, можно выдумать, и чем убедительнее выдумаешь, тем ближе будешь к истине, чем и сотворишь её.

Собственно, так ли уж важно и нужно знать, как ты выходил из материнского чрева, как кричал и корчился, как был мал и немощен?..

Но кто тебя породил? Кто твой отец? Кто мать? И если ты бесконечен и вечен, то причём тут отец и мать?

Именно — не причем.

Если посмотреть на природу животной и растительной жизни, можно увидеть сотни способов зачатия и рождения, можно увидеть, что не обязательно иметь «отца и мать»; и все эти способы — мои и могут быть использованы мною. Так что предыдущие вопросы становятся совершенно бессмысленными.

Важно знать иное:

Во вселенной материи ровно столько, сколько есть, и так называемое «духовное» не увеличивается и не уменьшается. Грубо: материя перетекает в энергию, энергия — в материю, и то и другое — разное качество одного и того же. Вопрос: где был «бог», когда Земля крутилась раскалённым шариком? Или по-другому: собирался ли «бог» воедино, в целое, являл ли своё лицо?

Какой приятнейший вопрос!

«Являл!» — говорят некоторые религии. Но сейчас не о том — являл ли он людям, а — где был, когда их не было (Вспомните печальную картину — «Демон сидящий». Или даже пусть «летящий», «хлопочущий», «занятой»…).

Так собирался воедино или нет?

Поистине — грандиозное поле для фантазий!

Гигантское (или маленькое) существо, сидящее (или витающее) среди скал, взирающее на пустынные (или бурлящие) пространства. Неописуемое глубочайшее одиночество!..

Кому хочется, пусть поверит в это. На то ему и инстинкт веры.

Но всё гораздо естественнее. Дух («я») становится энергией, и уже она творит то, что он захотел и задумал. Мне не скучно быть, допустим, плазмой или кометами, звёздами или существами… А собираться воедино? — бывало, но не часто…

Я хочу сказать: мои вымыслы — это моя память. И если есть легенды о многобожии — так оно и было, а если не было — то будет. Главное не в том — было или будет, а в том, чтобы выбрать и захотеть то, что выбрал.

Для того и растворялся я по всем временам и народам, чтобы творческое изобилие предстало перед моим «я», перед моим творческим выбором и хотением.

Беспамятство бросало человечество из стороны в сторону. Инстинкт веры и фантазия были даны ему.

И по крупицам воссоздавалось «лицо бога», лицо Сочинителя.

Я имею ввиду образ — со способом мышления, с особыми чувствами, с той творческой силой, что не даёт покоя. Это в общем-то жуткая вещь («жуткая» — для усиления) — когда чувствуешь, а потом и осознаёшь, что «кто-то в тебе сидит».

И чем больше ты развиваешься творчески, тем болезненнее рвётся наружу этот «кто-то». Ты словно кормишь его своим творчеством, словно мутантируешь, переходишь из одной оболочки в другую…

Такого «завидного жребия» мог бы достигать каждый, если бы ограниченность и фатальность тысячелетиями не принуждала бить в барабаны, плясать вокруг истуканов, стоять на коленях и т.п., гася и удовлетворяя инстинкт веры примитивным раболепствованием, не давая развития своевольным творческим возможностям. Впрочем, о чём печаль, своевольного творчества всё равно на всех не хватит…

Так кто в теремочке живёт?

То самое бессмертное чувство «я», не знающее забвения и праха. Оно есть реальный осколок «бога», и живёт он в каждом. Разве что одни его гасят в зародыше, а другие постоянно придушивают: чуть дадут вздохнуть — и снова за нежное горлышко. При этом не забывают величать себя художниками…

А были ли настоящие? В том-то и дело, что почти не было. Я знаю тех, кто открылся творческому процессу полностью, кто верил в себя и подошёл вплотную ко мне, кто мечтал обо мне, но так и не осознал своих возможностей.

А почему же я называю себя Сочинителем?

Потому что я осознал природу и механизм творчества и овладел Художественным Методом.

(Для какого-то поверхностного читателя мои рассуждения выглядят сумасшедшими. Не без этого, не без этого, господа. Я с улыбкой смотрю на ваше возмущённое сознание. И, поверьте, делаю солидные усилия, чтобы говорить подоходчивей — жалея именно ваш сумасшедший интеллект. Пиши я только для себя, обрывался бы на полу-фразе и на полуслове. Вот тогда-то вы меня и поискали бы. К вопросу о саркастической усмешке.)

Куда же вливался неугасимый инстинкт веры? В тексты, конечно.

С появлением письменности утверждались и религии. Помимо действующих основных религий существовали тысячи верований, создавших модели устройства вселенной. Всё начиналось с многобожия (это стоит запомнить).

Нет сомнения, что греки уловили и одновременно предложили более верный вариант картины мира — со всей иерархией и борьбой богов, с их соперничеством и страстями. И именно это мировоззрение создало основу для развития всей европейской философии и утвердило плацдарм для творческих фантазий.

Каждый народ потенциально мог стать основателем «мировой религии» — развей он письменность и продержись с ней несколько веков. Но одни народы завоёвывали другие, ничего не успевало отстаиваться, а потом и вовсе пошло насаждение веры одних другим, т.е. чужие верования вытесняли развитие собственных.

Языческими называются все религии, где приносились богам жертвы. А разве в теперешних не приносятся? Одно дело, когда убивают несколько людей или баранов, ублажая «бога», и другое, когда жертвуют «заживо» всего себя и свою «душу» некоей силе абсолютно все верующие. «Бог» стал един, а жертв сделалось множество. Полюса поменялись. Не лучше — не хуже.

Тексты фиксировали изречения «пророков», которыми овладевал инстинкт веры. Не будь текстов — религиозная мысль не получала бы развития, терялась в поколениях и гасла. Но религии использовались, как способы охмурения и организации толпы, и одновременно являлись тормозом развития мысли и творчества.

Из творческих текстов, где мысль развивалась и оживала, постепенно создали институты, преграждающие пути развитию творческой мысли. Ничего нельзя было прибавлять и переосмыслять. Восторжествовали фатальные догматы. Невежество начало своё шествие по миру.

Печально видеть, как христианство притащилось в Европу. Не пришедшим ещё к собственным религиям народам была навязана чужая мысль. «Обмен опытом» — это чудесно! Но к чему же догматы и табу? К чему насилие над мышлением — единственным, исходящим от родного языка? Разве непонятно, что произошло тотальное завоевание многих систем развития одной, насилие над национальным самосознанием и самобытным освоением языков?

На языческих «углях» многих народов возникло окаменевшее здание чужого мировоззрения — пусть во многом и верного, но не собственного. Но эти «угли» не везде погасли, и именно они питали развитие самобытного творчества, имеющего в своей основе свою национальную мечту.

Войны и завоевания нивелировали стержневую всемирную мысль, не дали ей развиваться в свободном многообразии. И какая агрессия против свободного творчества! Какая цензура! — до отрубания голов. Ох уж эти «благородные» крестоносцы! До чего же в мире полно дураков и жуликов!..

Это только кажется, что христианство — передовое и всемирное учение. В какой-то момент оно им было, но, к примеру, воздвигнутое на Руси в догму, оно скоро утратило своё развитие, тогда как верования древних славян наоборот сохранили свою потенциальную силу развития, и именно эта национальная энергетика явилась двигателем русской творческой мысли. Но об этом я ещё скажу подробнее.

Очень интересно, как там поживали фараоны и их жрецы, что у них там была за история, в кого веровали и на что надеялись. Но не возводить же египетские воззрения в закон для алеутов или чукчей. Хочет отдельно взятый китаец верить в Зевса — пожалуйста, но не всему же Китаю воздвигать Олимп и статуи Аполлону и Афродите.

Ну да ладно обо всех народах. Я о России. О её терниях к собственным текстам, проигнорировавшим навязанную религию. О её собственной Библии, Книге Книг и, если кому угодно, о её Новой Вере (не скажу религии, ибо нет мне нужды создавать новейшие институты).

Я не стану касаться вопроса — так ли уж по душе пришлась славянам заморская вера. Важно вот что: еврейские тексты (вернее мечты) «накликали» Иисуса, индусские — Будду, христианско-арабские — Мухаммеда. И всё это благодаря свидетельствам «пророков», их «видениям». Здесь я хочу указать, что именно тексты «программировали» будущее, подготавливали человеческое сознание к новому витку самоосознания. И когда инстинкт веры достигал критического накала, на зов предков являлся тот, кто мог совершить прорыв, взяв на себя дерзость по-своему объяснить мироздание.

Многие народы приняли уже «готовые истины». И кому было знать, что прорывы Будды, Иисуса, Мухаммеда — один из этапов, а не конечная истина. Религия формирует законы, символы веры и обещания вечной жизни за соблюдение заповедей и законов. Но китаец — не еврей, а русский — не индус. У них иные языки. В текстах прежде всего — Язык — как вершина выражения чувств, мыслей и устремлений конкретного народа.

С помощью языка и программировали будущее.

Но здесь я не стану более подробно углубляться в историю религий, а поинтересуюсь: не было ли в России «пророков», тех, кто создавал тексты и «предрекал» будущее? И не церковных «святых» имею ввиду, а тех, кто создавал так называемую русскую литературу.

И так же, как древние религиозные тексты, новейшая русская литература воссоздавала свою историю и свои законы, находила «символ веры», и предрекала чудеса, и искала «жизнь вечную».

Зародился новый виток самоосознания, и, отталкиваясь от древних верований и от углей непогасшей славянской мечты, русские тексты сделались новым фундаментом для осмысления мироздания и открытия «нового бога».

Зарождалась новая Книга Книг, великая Русская Библия.

Творческое Начало

Творческое Начало есть первооснова и первопричина всему и всего. Оно есть — вся материя, т.е. все звёзды и всё живое. И оно же — пра-энергия, содержащаяся во всех вселенских процессах, в каждой форме и в каждом явлении. Творческое Начало всевластно и всевольно, всеобъёмно и всесильно.

Творческими процессами сотворены вселенная, Земля, звёзды, человек и всё живое. Творчество — ключ ко всем знаниям. Творчество дарует смерть и бессмертие. Творческий элемент существует в каждой клетке, в любых процессах: Творческое Начало — это процесс перехода энергии из формы в форму, от явления к явлению, из одного качества в другое. И каждое явление, всякая форма содержит в себе память и устремления Творческого Начала в любом своём проявлении и в любом элементе материи.

Мало кто из мыслителей, учёных и философов всерьёз занимался вопросом о творчестве, как о движущей силе вселенной, как о первопричине жизни, как о законе существования мира, как о Начале Начал.

Впрочем, до этой истины нужно было ещё доплыть, ибо человечество пошло извилистым путём и само создавало себе этот путь от идолов к многобожию, от многобожия к единому и всесильному Отцу, от Отца к «пророкам» и чудотворящему и бессильному Сыну — полубогу и получеловеку. А затем всё это плавание нужно было переосмыслить на протяжении веков. И тут Канты, Фейербахи, Гегели, Шопенгауэры, Ницше… И все они не увидели в человеке и во вселенной Начала всех Начал, процесса, выводящего человека из фатальности к своеволию и памяти. А что они могли?

Они не знали творчества художественного. Они занимались познанием философским — отделённым от естества, от чувств и эмоций. Без художественного опыта невозможно прийти к полноценным смыслам.

Вспомните, даже иудейский бог не философствовал, а творил: лепил из глины, создавал формы, выдумывал сюжеты, т.е. занимался художественным, а не умозрительным. И за этим занятием сам растворялся в своих творениях.

Но это всего лишь Образ.

На самом деле Творческое Начало вечно и первично. Оно само себе самоцель. Оно — всё то, что названо Богом, Разумом, Вселенским Сознанием, Космическим Мозгом, Информационным Полем. Оно вбирает в себя и суммирует опыт всех процессов и результаты человеческих мыслей и чувств. Оно готовит основу для будущих мыслей и миров. И не какой-то отвлечённый «бог» задумывает Новые миры, а человек-творец, т.е. уже не человек, в котором Творческое Начало развилось и проявилось наиболее ярко и жизненно.

И становится совершенно ясно, что философия потерпела поражение, зашла в тупик, так и не сумев объяснить основы и стремления Вселенной. Какие-то философские системы схематично отразили суть вселенной, но они опять же не вбирали в себя художественный принцип, содержащий цели и задачи творческого вселенского процесса.

Без опыта Художественности философия и не могла прийти к истинам. Образное мышление шире и глубже умозрительного. Наблюдатель может усвоить многое, но владеть наблюдаемым, познать его суть может только тот, кто живёт одномоментно и внутри и снаружи наблюдаемого, кто как бы играет с ним и с собой одновременно, кто использует многочисленные готовые формы для своих фантазий и переплавляет их в новые желаемые образы.

(Почему и случилось, что, пока Ф. Ницше бился в паутине сугубо философских умозрений, Ф. Достоевский приобрёл невиданную власть, занимаясь художественными опытами. А вопросы они поставили перед собой одни и те же.)

Для развития Творческого Начала человек получил «механизм» — художественное осмысление действительности. Но только открывая в себе Творческое Начало и познавая его, он сумеет им владеть — что равносильно «божественной» власти над миром.

Творческое Начало — это перетекание из формы в форму, когда одни вещества, взаимодействуя с другими, порождают новые.

Творческое Начало — это само движение, когда рождаются и летят планеты, несутся во вселенной микрочастички, течёт вода, дует ветер, плывут рыбы, растут деревья… когда в глубине человеческого мозга зарождаются образы и мысли, дарующие жизни новые формы и новое движение.

Вначале на Земле Творческое Начало проявлялось через столкновение стихий воды, огня и тверди, которые перемешивались воздушной стихией.

Но как же зародилась биологическая жизнь? Понятно, что Творческое Начало всюду — в том числе и в физическом, и в химическом — что есть составные части всеобщего процесса, а результат смешения стихий — микроэлементы и растворение их в мировом океанском «бульоне» — в таком изобилии, чтобы следующим результатом стало зарождение форм — биологических образований.

Опустим этот ликбез. Важно спросить: подобные этапы зарождения животного мира — это единственный способ во Вселенной? Я не стану утверждать наверняка, а лишь предлагаю: выдумайте иное. Так выдумал я.

А если кому-то по душе выдумка о трёх китах или о глине, то нам пока не по пути. Безудержная фантазия — это ещё не художественное творчество, а только одна из составляющих его. Нужны и исторические знания, и аналитическое мышление, и опыт, и расчёт…

Но куда же исчезло Творческое Начало, когда на Земле всё более-менее устоялось, когда животворящая часть пра-материи (что, собственно, и есть Творческое Начало) перешла в живые тварные формы (тварные — я подразумеваю, как творчески созданные). Это не вопрос, это ответ.

Наступил период, когда Творческое Начало бушевало повсюду.

Такого изобилия существ (форм) вам вряд ли доведётся увидеть. Это была гигантская куча-мала.

Растительный и животный миры поглощали друг друга миллионы лет подряд. Безостановочно.

Это ещё один этап Творческого Начала. Этап неосознанного творчества, оживление фантазий и форм наивных, неосознавших себя художников. Страхи и ужасы далёкого коллективного пра-разума. Суммарный результат неосознанного творчества. Ошибка и тупик мышления и воображения сгоревших до-земных пра-цивилизаций.

Первобытные творческие формы боролись друг с другом миллионы лет. Побеждали (утверждались) те «образы», которые наиболее развивали в себе Творческое Начало, что естествознание называет «приспособлением». На самом деле в отдельные виды изначально был заложен более сильный творческий импульс (страсть художника, его талант), и от этого вид сделался жизнеактивнее, найдя свою природную нишу.

Почему вымерли динозавры? Нужно понять, что динозавры — это реликтовое пра-вселенское неосознанное творчество. Этап неуправляемого инстинкта творчества. Гигантский неосвоенный творческий потенциал, безличностная живая материя. И вся эта безличностная творческая энергия динозавровой эпохи направлена на выживание и увеличение биоматерии. Вот почему они так огромны, так зубасты, по форме напоминают глыбы, скалы, бугры и холмы. В них нет выхода творческому развитию. Динозавры — это «проба пера», детство Творческого Начала. Динозавры — это грандиозная «эпопея без героя», процесс лепки форм, переходное состояние между движущимся и статичным, «движущиеся камни и скалы».

Постепенно из этой «неотёсанной» биомассы под воздействием изменяющейся среды вычленялись новые формы — из «куколки в бабочку». Формы перерождались физически и делались тем материалом, от которого затем вновь кусочек за кусочком откалывалось «ненужное» и из которого впервые сверкнули человеческие глаза. Можно было бы сказать, что это «бог» впервые взглянул на мир из глубин материи, из самого себя, если бы это запутанное понятие имело подходящий для данного явления смысл.

(…Мой последний динозавр облизал своего непонятного детёныша и умер, как художник, так и не понявший, что сотворил иной мир).

Конечно, то была мутация. Но что такое мутация? Она востребована изживанием возможностей формы, когда после длительного процесса штампования безличностных экземпляров в них начинает угасать творческий импульс и не происходит развития своевольного творчества, и одновременно пропорционально этому угасанию возрастает концентрация и активность своеволия первородного Творческого Начала.

Творческое Начало ищет новые формы и возможности самовоплощения, что выражается в природных и космических катаклизмах. Радиоактивность повышается (различными способами), происходит внешняя и внутренняя «бомбардировка» вида (формы), и вид перерождается (форма меняет свою структуру). Так от перепада температур графит становится алмазом, вода льдом, а остальное «пофантазируйте» сами.

Здесь самый момент задастся: сии процессы отображают переход от простого к сложному, эволюция ли это, прогресс? Ну какой же может быть прогресс, какая здесь эволюция, если Творческого Начала всегда и во все времена имеется ровно столько, сколько есть. Это людям трудно без себя (человека) представить, что «духа» при динозаврах было ни на грамм меньше, чем сейчас. Самопознание Творческого Начала («дух») выражалось иначе. И всё.

А для понимания последующего нужно всегда держать в голове мою схему:

Жизнь извечно движется по кругу, то есть никуда не движется, и в то же время беспрерывно устремлена в плюс бесконечность из минус бесконечности.

Нет только «да» или только «нет». И «да» и «нет» существуют одномоментно. Это мой дуализм. Это единственная моя голая философская схема. Она до сих пор потрясает меня своей грандиозностью. Ибо она никак не укладывается в человеческие мозги моих «современников». На схеме же выглядит это очень просто:

Круговорот жизни:

фатальность

своеволие стрела памяти и желания

При соединении этих двух противоположностей в целое вы получите меня. То есть — я был бесконечное число раз, но одновременно не был, но буду. Такая вот простая формула.

Итак, животный и растительный миры претерпели мутацию. И не единожды (История с динозаврами попросту более наглядный пример смены действующих лиц. Таких явлений гораздо больше, и они в том или ином масштабе протекают беспрерывно). И где-то там, в глухих дебрях среди тысяч тварей, суетилось и мычало крошечное существо — прапредок человека (до-человек).

Помню ли я себя им? Но память для меня равна моему принципу — Воображение Соображений и Соображение Воображений. А то, что я об этом воображаю, можно встретить на страницах моих книг.

Важно другое. Вымерли тысячи видов и остались те, которые мы имеем. Но и оставшегося изобилия хватает для моего восхищения. Планета удалась. Моё Творческое Начало на какой-то период самоудовлетворилось. Почти…

И вот племена созрели для Великого Перемещения. Начался спектакль сражений и войн народов. Художник и Музыкант ушли на второй план, пришла очередь Слову.

Я поясню: вначале во вселенной главенствовала музыка (Эпоха Звука), и мир создавался под её звучание. Твердь и вода, огонь и воздух, соединяясь, образовывали симфонию, и под её звучание сотворилась Земля. Известные великие композиторы не просто «прочувствовали» и «подслушали» все эти вселенские звуки и ритмы, они в буквальном смысле своей музыкой создавали космические миры, они творили прошлое, находясь в будущем (Вспомните схему).

А далее наступила Эпоха Форм. Вглядитесь в цветы, деревья, посмотрите на рыб, насекомых, животных — все они нарисованы, а уж затем их «оживило» вечное Творческое Начало. Нарисованы были и пейзажи — вот отчего их так много на такой маленькой планете, вот почему она так разнообразна восходами, закатами и ландшафтами.

Творческое Начало — это механизм, материализующий творческие образы и регулирующий их функционирование во времени, существующий во всех формах.

И когда вы видите, что паук виртуозно плетёт сети, а осьминог меняет цвет, птица вьёт гнёзда и т. д. — это всё выказывает присутствие Творческого Начала в каждом творении, в котором есть и я сам, рассеянный повсюду, это доказательство того, что я сам выбрал и что желал испытать, это есть история моего пра-выбора и пра-творчества.

Когда я впервые сообразил, вспомнил, что этот мир мною же нарисован, что каждая бабочка, вот этот сорт яблока, вот этот листок и т. д. скрупулезно вырисовывались тысячу раз рукой Художника — я стал всё определённее видеть все вехи собственного пути.

А, пронаблюдав Великое Перемещение народов, я познал новую эпоху -Эпоху Слова, длящуюся до меня самого. Она включает в себя несколько периодов. Один из первых — период Битв.

Звучала музыка, торжествовали формы, и скуден был ещё язык (не «скуден», а ложно направлен).

Но в мире уже жили мифы народов, фантастические проекты, взывающие к путешествиям и битвам, рисующие картины сражений богов и народов, вызывающие энергию действовать, желание острых ощущений и подвигов. Слепое Творческое Начало разрасталось и искало материального воплощения этих фантазий. И процесс пошёл, как говорил один «философ».

С той поры мне стало ясно, что будущее и прошлое принадлежит Слову и тому, кто им владеет, что Творческое Начало вышло на путь своего осознания в стремлении соединить своё личностное «Я» в единой форме — Сочинителе.

(Здесь необходимо пояснение возмущённому читателю, чтобы он не посчитал меня страдающим обычной манией величия. Это величие необычное. Издревле в человечестве зародилась как бы родовая линия. Это линия людей, в которых наиболее проявилось Творческое Начало, то есть моё Начало. Пример: лев рождается львом, как будто станок печатает деньги. Один сорт яблок копирует себя из поколения в поколение и т. д. Человечество тоже копирует определённые типы людей, допустим, «львов», «кошек», «касаток», «собак», и т. д. Моя линия — это линия Творческого Начала, она началась с той поры, когда некто первый заиграл на примитивном инструменте, нарисовал на песке или скале бегущую фигурку оленя, сосчитал три звезды, почувствовал в себе чьё-то присутствие… С той поры и началась эта эстафета. Судьбы и увлечения были разные, но «касатка» оставалась «касаткой», а Сочинитель — Сочинителем, то есть мною, воссоздающим и обретающим Творческое Начало.

И не нужно обижаться, раздражаться и думать о дискриминации. Я ещё ничего такого ужасного для нашего самолюбия не высказал, для всех найдётся надежда, и каждое движение души не останется незамеченным. Ибо — как я сам себя, рассеянного в вас, брошу? Если угодно, представляйте меня муравьиной семьёй, где тысячи крохотных муравьишек есть один организм, одно «Я» расчленённое на множество индивидуальных «я». И дайте мне псевдоним — Муравейник.)

Сами по себе войны не были ни плохи, ни хороши. Они явились результатом мифотворчества.

Тогда Творческое Начало хотя и жило во всех, но успевало развиваться в авторство в немногих.

Тогда и физически и психологически народы воспринимали себя как фатальный улей, по варианту муравейника, описанному выше. Были матки-вожди и были воины, строители, ремесленники и т. д.

Сценарий существования того или иного народа был «вчерне» готов, он и появился, именно этот народ, потому что для него были написаны либо «исторический роман», либо мифологическая история. Сценарии как бы загипнотизировали народы на определённые им судьбы (отсюда возникло ощущение фатальности жизни).

Убьют воина, на его место родится новый такой же воин. Кто-то получит в бою увечья. Больно. Но в те времена и боль воспринималась по-иному, не происходило осознание ощущений. Это как в детстве — сейчас больно, а через мгновение смешно.

Тогдашние люди отличались от теперешних и по своему физиологическому устройству. Не во многом, но этого незначительного отличия хватало для того, допустим, чтобы быстро забывать вчерашние ощущения и жить, что называется, только «сегодняшним днём». Почему многие племена и занимались бесконечными набегами.

(Подобных реликтовых индивидов и сейчас достаточно во всех человеческих типах. Перефразируя Пушкина, можно сделать такое, вечно злободневное, резюме: все мы грешим, но великие личности грешат не как все, по великому.)

Люди жили по муравьиному принципу, и воюющие племена и их вожди действовали чисто механически, марионеточно, заполняя сражениями «неисписанное» пространство. И чего бы, казалось, не сидеть на местах, не развивать государственность и культуру. Но нет, собирались в поход и покрывали гигантские расстояния, и гибли армиями, завоёвывая и вновь теряя завоёванное.

Историк отыщет множество объективных причин, из-за которых начинались войны. Но все эти причины — только внешняя сторона проблемы. Косяки рыб пересекают океаны, саранча сбивается в орды, и всё это движется по писанным законам «древнего» Творчества.

И народы жили по писанному. Кем и когда? Давным-давно пра-мною, многоликим и не познанным, подогреваемым огнём творчества, фантазирующим от жара этого огня всё новые и новые мифологические битвы, программирующим и гипнотизирующим судьбы, захватывающие воображение своей мнимой грандиозностью. Катастрофы и ужасы легче фантазировать, чем создавать поистине величественное и желанное (Это к вопросу о самокритике).

Человек был и остаётся животным. Неживотным может быть только «дух святой», не получающий никакой энергии.

Говорилось, что отличает человека от животного — изобретение орудий производства. Но это всё равно, если с важностью заявить, что у акулы есть зубы, а у птиц — крылья и крепкий клюв. Орудия производства — те же зубы и тот же клюв — для добывания пищи, для потребления.

Отличает же человека от животного — способность мозга фантазировать, создавать образы, извлекать звуки, выдумывать формы, то есть наибольшая, чем у животных, свобода развивать в себе Творческое Начало, некоторое проявление которого, кстати, названо «душой». Она есть у каждого изначально, но, как говорилось выше, её то придушат, то задавят и не дают развиться («душе» — Творческому Началу).

И понятно, что наибольшие возможности её становления имеют Авторы, а таковые уже не-человеки.

Такая вот цепочка:

Творческое Начало

Сочинитель

Автор

автор

Актёр

актёр

индивиды

творческие «эмбрионы»

Вот немного и определились с понятиями и с основными «представителями» творческой иерархии. Здесь схематично отражён процесс становления Сочинителя и обратное воздействие авторского творчества на природные и общественные процессы.

В любых, в том числе и древнейших, общественных системах имеет место лишь этот процесс развития Сочинителя. Само же человечество не развивается, а лишь принимает различные формы земного существования, материализующиеся как побочные результаты авторского развития.

Неуёмная творческая энергия существовала в человеке всегда, но она существует и во всей природе. Этой энергией строятся коралловые рифы, термитники, гнёзда, рождаются миллионы «излишних» рыб, зверей, извергаются вулканы, сыплются с деревьев никогда не прорастающие плоды.

Каждая древняя цивилизация — это почва для прорастания Сочинителя. Не всегда процесс завершается его появлением, но авторство не стоит на месте, и вот уже «отколосившийся» социальный проект заменяется новым, и вновь возникает почва для развития Сочинителя.

Когда-то человечество могло пойти совершенно иным путём, я его называю — Путь без Колеса. Физиономия Земли была бы совершенно иной, и гораздо быстрее человек достиг бы осознания Творческого Начала.

Но победило Колесо. Победили леность и излишество. Победил земной индустриальный Автор. И художественному творчеству пришлось с трудом пробиваться и доказывать свою значимость тысячи лет.

Творческое Начало в человеке развивалось посредством образно-понятийного Слова. Музыка и живопись — вспомогательное творчество, производные ипостаси от Слова. Художественное Слово — это естественное и полное развитие Творческого Начала, ибо оно вбирает в себя и звук, и форму, и образ, и краски, и понятие, и желания, и устремления.

Художнику нужны краски, холст, кисть. Музыканту — инструменты, исполнители. Владеющим Словом ничего не нужно. У них есть естественный орган — язык. Живопись как бы показывает «внешнее» развитие языка, а музыка — внутреннее.

Словом владеет Сочинитель, и потому музыка и живопись есть производные от процесса развития Творческого Начала и поиска желаний Сочинителя.

Музыка и живопись — это тоже язык, но чисто образный, беспонятийный (подобный знаковый системе глухонемых), передающий эмоции и чувства с помощью образов и звуков.

Музыка и живопись — вспомогательные функции творческого процесса, составные части художественного языка. Они отражают развитие Творческого Начала точно так же, как философия пыталась его осознать и отразить понятийностью, а наука — системами природных законов. Художественный Метод, о котором речь впереди, и есть моё открытие (вернее — знание), соединяющее вновь расчленённую художественность и понятийность воедино.

Осознанное Творческое Начало — есть единое полноценное знание естества жизни. Использование этого знания может влиять на саму жизнь, на её принципы, законы и основы.

Можно уловить ритмы Творческого Начала (музыка), отразить созданные им формы (живопись), познать некоторые законы его развития (философия и наука), но войти в творческий процесс всем своим существом, становясь личностным «Я» Творческого Начала, можно только владея художественным языком и Художественным Методом. Тогда знание о Творческом Начале и его процессе приходят как бы сами собой, являются тобой и в тебе содержатся.

В человечестве существовали как бы первые пра-сочинители, которые могли, используя пра-художественный метод, проникать в «сердцевину» Творческого Начала — это шаманы, жрецы, колдуны. Они привносили в Творческое Начало свои желания, но так как эти желания были заземлённые, утилитарные и попросту бытовые, то это вхождение (без внутреннего развития, без определения своих глубинных хотений и без творческой авторской жертвенности), оборачивалось земными бытовыми воплощениями желаний.

Многие наркотики также способствуют подключению к Творческому Началу, к его информационным возможностям. Но без авторского творческого развития человек ничего, кроме хаоса и демонстрации возможностей Творческого Начала, не может получить — в наркотическом состоянии он как бы спит и видит те же сны, только наиболее яркие и красочные. Он видит свои нереализованные возможности, неосвоенные пространства, он видит тот не пройденный творческий путь, для которого родился.

Те же, кто вступал на путь авторского развития — тот и обретал свой собственный мир и реализовывал свои желания, ибо достигал понимания, что он не просто человек — раб господа «бога», игрушка в чьих-то руках. Именно это рабское мировоззрение исказило весь творческий процесс и создало всю ту неразбериху в умах и поступках человеческих, которая наглядно демонстрируется историей и «современностью».

Но то, что имеем, то и выпьем.

Попытки Сочинительства

И всё же попытки представить нечто «неземное» существовали во все времена.

Безличностное (без авторского «я») мифотворчество создавало иерархические системы управления жизнью.

Я уже говорил, что тексты (затем мечты) «накликали» основателей верований.

Но именно мифологическое творчество породило эпоху земных завоеваний. Ибо драконы, чудища, «крутые боги» и борьба между ними трансформировались в земные формы и общественные процессы. Ужасы, страхи, агрессия, сконцентрировавшиеся в мифологическом творчестве, возвращались на Землю в виде природных и общественных катаклизмов и войн.

Человек ещё не встал на путь авторского жертвоприношения Творческому Началу. И почти формально совершал обряды жертвоприношения. То есть жертвы были реальные, но они лишь отражали необходимость иного истинного процесса жертвоприношения.

И вот в мифологическом творчестве и в историко-религиозных текстах стали всё чаще появляться люди-герои — образы жертвующих собой ради целей или вступающие в споры и в борьбу с чудовищами и даже «богами», или же «боги», нисходящие на землю в образах исключительных людей.

Естественно, что и подобные образы должны были так или иначе реализовываться.

И они реализовывались в лицах так называемых «пророков», учителей и всех, кто подключался к творческому процессу с очередной попыткой выразить Словом своё представление о жизни и свои желания. Таких попыток было не мало, широко известны лишь некоторые из них…

Сидел Сиддхартха, по прозвищу Будда, под деревом и рассказывал о Нирване, о том блаженном состоянии, куда после смерти душа устремляется, если того заслужит.

Под душой подразумевался «эмбрион» Творческого Начала.

Но не переселяется душа из тварей в человека и наоборот.

Попросту она изначально во всех наличествует — как потенциальная возможность, как «эмбрион», как первокирпичик всего живого.

Естественно, что при умирании льва, козы или неразвивавшегося творчески человека этот неразвившийся «эмбрион» Творческого Начала никуда не исчезнет (Будда не в обиде на мои поправки), он вновь станет той или иной жизнью, но эта частичка даже не тысячная часть «души», а только пылинка, которая есть в любой травинке и даже в той же морской песчинке.

Другое дело, если «эмбрион» развивался, но его развитие оборвалось на полпути, достигнув полуоформленности и каких-то смутных творческих желаний. Эти желания материализуются на Земле — в процессах социальных или природных, либо откладываются в памяти Творческого Начала (см. «Неземное»).

Будда великолепно прочувствовал и открыл в себе структуру Творческого Начала. Что ему помогло? Самоотречённость и жертвование себя Творческому Процессу. И, конечно же, Художественность Слова, когда и ритм, и образ (музыка и живопись) неразрывны с понятийностью и аналитичностью.

Тексты, «накликавшие» Будду, уже отличались от всех других именно тем, что в них произошло слияние не только исторических фактов с философскими вопросами (о смыслах бытия с историей богов и героев), но и с поэтическими образами и фантазиями. Здесь Слово пыталось соединить в себе и понятие, и чувства, и форму, и музыку. За эту художественную попытку творческое осмысление вознаградило создателей текстов «озарением» Будды.

Мировоззрение Будды не стоило бы загонять в религиозные рамки, а нужно было продолжать открывать «механизм» Творческого Начала, развивать его. Но (то, что имеем…) очень много «лишних людей» на свете и тех сценариев, что сотворили бессознательные Авторы. Чем и породили глупцов, хапуг и бездельников. Должен же был кто-то отыграть и отплясать в их тупиковых «спектаклях».

И эта религия, как и другие, пошла невежеству на службу. Несчастные находили в ней умиротворение, богатые с её помощью пасли их. Такова обратная сторона безответственности Авторов.

Попытка развивать Художественный Метод сорвалась — в Индии, а затем и во всём буддистском мире (конечно, никто тогда и не думал искать Художественный Метод — «механизм» достижения своеволия и желаемого, к нему пока одиноко стремилось своеволие самого Творческого Начала). Но не Будда потерпел поражение (ибо он Сочинительствовал), а законсервировавшие его.

Иисуса, как и Будду, я помню очень отчётливо. Какое-то время я как бы жил в нём. Такое случается (к вопросу о концентрации сочинительской функции в конкретном лице).

Сочинитель не мог ни появиться среди иудеев. Ибо они, как и индусы, соединили в Ветхом Завете философию, историю и поэзию. В Ветхом Завете «созрело» художественное Слово. Потому и получил этот народ небывалый творческий импульс, потому и выжил так долго, что у него была своя мечта и Книга. Творческое Начало сконцентрировалось в ней и искало выхода, дальнейшего своего развития и освоения творческих пространств.

«Бог избрал святой народ, к которому пошлёт своего мессию, чтобы дать своему народу бразды правления над всеми народами» — вот что вывели евреи из своих текстов.

Этот вывод — усталость евреев от столетних ожиданий улучшения участи, от постоянных биений по голове. Они исказили свою мечту. Глупая жажда земной власти — раб мечтает стать господином, чтобы иметь рабов. Мечта плебеев. Грёзы евреев. Впрочем, позже они воплотили свою мечту.

Как грибы после дождя объявлялись мессии. Их казнили. Власть Великого Рима не давала евреям покоя.

И Иисусу тоже. Вначале им руководило искушение попытаться организовать восстание и желание стать очередным «пророком».

Если кто-то считает, что он сказал нечто новое, то глубоко заблуждается. Но в нём интенсивно развивалось Творческое Начало, когда он взялся сочинять притчи. А все эти Нагорные проповеди, земные заповеди — багаж ученика, хорошо усвоившего уроки учителя.

В этом смысле Учитель Иисуса — равноценная ему фигура, один из Авторов его истории. А остальных авторов и до и после его смерти было так много, что никакая сила не смогла бы отклонить этот растиражированный сценарий. (К вопросу о том, что, когда Автор излагает прошлое, он тем самым и создаёт это прошлое. А жизнь Иисуса тиражировалась тысячелетиями, как и жизнь Будды).

История Иисуса — это обычная история заговора. Сам он не был его сценаристом, а лишь актёром.

Его история — одно из великолепнейших художественных произведений, как и жизнь Будды и Мухаммеда. Это воплощённые в историю человечества поэтические романы, художественные творения. Они были созданы в предыдущие круговороты жизни.

Вот почему он, реальный, так не хотел «испить чашу» и просил «бога» (своего Автора) пронести её мимо себя (ибо он вспомнил фрагмент из своей предыдущей жизни). Вот почему он, «Сын Божий», плакал, зная всё наперёд.

Тайные заговорщики пообещали ему, что он останется жив. Он грезил о своём будущем величии, но сомневался в успехе заговора. И от этого ощущение его двойственности. Он был полугероем и полуавтором, персонажем и жертвой, тем барашком, которым евреи задабривали «бога».

Но заговор не состоялся, что-то в последний момент сорвалось. Что же? Мне бы не хотелось воскрешать эту всемирную тайну. Но всё-таки придётся. Да и что скрывать, если дело случилось житейское и банальное.

Заговорщики, ещё не добившись своего, стали делить шкуру неубитого медведя, не поделили власть. Да и разногласий хватало, кто-то из первосвященников поддержал идею, кто-то нет. Евреи вообще склонны устраивать заговор в заговоре, что в полной красе проявилось позже, во время восстания против Рима. С той поры и закрепилось пожирание революции самой себя.

Из всей истории с Иисусом только Иоанн вынес замечательную истину: « Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (к вопросу, что Слово — Творческое Начало). Остальные евангелисты создали образцы новой художественной литературы. Они гениально повествовали о жизни Иисуса, о судьбе Сочинителя, они досочинили за него. Но вновь человечество не поставило именно сочинительство во главу угла.

Человечество перестраховалось. Вновь сработала защитная реакция, и бездарность, невежество, леность и жадность (плюс зависть) создали (вот где земная фатальность Творческого Начала) институт религии, утвердили стереотипы и взялись насиловать самобытные народы. Чем и похоронили попытки воскрешения Сочинителя.

А на кресте он действительно не умер и действительно явился к своим молодым ученикам сорокалетним, истощенным и усталым. Не явись он к ним, никто бы не стал фиксировать его историю, так бы и забылась она, как неведомы судьбы не менее замечательных не-человеков, совершавших прорывы сознания к истокам Творческого Начала.

Что с ним сталось? Куда он ушёл? Он многое осознал, многое переосмыслил, он бежал. Но я знаю, что он не перестал сочинять свои притчи, даже в уме, даже когда и рассказать было некому…

Нужно сказать, что история Иисуса не имела при его жизни большого размаха. Она крошечный эпизод, и не было никаких толп. И только Слово возвеличило и утвердило её в веках. И равноценно огромны — евангелисты и Иисус.

В его притчах — всё его представление о мире. «Верь в Отца небесного и его Сына, и так верь, чтобы не застал врасплох час суда, где одни получат ад, а другие — рай» — учение кажется наивным и пустым, если не понимать, какие именно смыслы вкладывались Сочинителем в эти слова.

Иисус «искусился» Актёрской ролью, поэтому не смог более полно выразить свое сочинительское представление о жизни. Но Творческое Начало в нём дало ему возможность прочувствовать структуру мира.

«Отец небесный» — есть Творец (поэт-создатель), а его «Сын» — стремление к Творцу. Вера в «Бога» — вера в силу творчества. «Час Суда» — достижение личностного «Я» Творческого Начала, осознание и освоение его Творческого Метода. «Ад» и «Рай» — каждый обретёт по степени развития в себе Творческого Начала.

Всё это интуитивное знание Иисуса вытекает из прочувствования творческого процесса и вхождения в него.

Иисус был учеником-Сочинителем, и потому говорил он художественно. Поэтому ему и удалось приблизиться к истине. И сегодня он может посмотреть другими глазами на самого себя и на свою историю.

«Верь в меня, — говорил он, — и тебе воздастся по вере». Верь в мои притчи, в моё творчество, то есть сочиняй и создавай сам.

А попы запретили сочинять и заниматься творчеством. Попы говорят: жди и молись, исполняй заповеди.

Что было Иисусу до банальных земных заповедей! «Не убий, не кради, не возжелай»… — это всего лишь социальный закон, известный любому первобытному племени. «Возлюби ближнего как самого себя» — защитная уловка секты Иисуса. Об этом говорили до него, а повторялось это для того, чтобы показать невинность, дружелюбность школы Иисуса. Не возлюбил же он сам фарисеев и книжников, торговцев у храма и первосвященников, да и от своих родственников отрешился. Под «ближним» он понимал тех, кто шёл за ним, своих учеников. Ну не ненавидеть же их!

Всё это такой ликбез, что мне и описывать невмоготу. По привычке — кому-то доказываю. Что белое — это белое, а не чёрное.

Не нужно умалять Иисуса, но и не стоит его фанатично возвеличивать и делать из него последнюю и единственную фигуру для подражания и для стремления. Не зафиксированных мировой историей попыток Сочинительства тысячи.

Ничего более, чем земное воцарение своего народа и локальное (а не мировое) «пришествие» к своему же народу, он поначалу и не желал. Это евангелисты художественно зафиксировали его путь и дали жизнь его образу. Это художественное Слово воскресило его из забвения.

А величие его в том, что он был одним из первых, кто соединил в своём сочинительстве попытку осмысления истории своего народа с его текстами, его поэзией и философией, кто попытался далее развить еврейскую мечту. И сочинительство дало ему понимание того, что существует некая программа, что есть грандиозный замысел, где ему уже давно отведена определённая роль.

Он был и Актёр и ученик-Сочинитель одновременно. И актёрская роль его угнетала. Вот отчего он так стремился к «Отцу» — Автору. Дабы слиться с ним и стать только им.

Я не стану углубляться в ещё один заговор — страдание о Иисусе — это заговор рода, история о происхождении Иисуса, о его отце и его семье, но она далека от задач моего изложения.

А чудеса были? Конечно, были. Такой неистраченный заряд развившегося Творческого Начала — и чтобы не проявился ещё как-нибудь?

Притчи способствовали его художественному развитию, они были редки, такой устный способ сочинительства не вмещал бушевавшую в нем энергию Творческого Начала. Да и народ был как бы «наэлектризован» от собственной Библии, от тягот, от бесконечного ожидания улучшения участи и воплощения «обещанной» мечты.

Творческое Начало имеет свойство проявляться через человека (когда его импульс не находит средств и способов для выражения в Слове, звуке, форме) совершенно неожиданно и фантастично. И тогда энергия материализуется стихийно. Но такие чудеса кругом и всюду могут и сейчас проделывать нереализовавшиеся в творчестве. Они и не знают, откуда в них это и почему.

Многие чудеса допридуманы повествователями — на то они и художники слова. А всё, что действительно было, сегодня может продемонстрировать любой экстрасенс, не ведающий, что творит.

Когда я вспоминаю Иисуса в себе, я вижу, как в нём, в моём и его «мы», поселилась энергия, желание прорваться из слепоты и убожества и достичь Нового мира и «воцариться» в нём. Для него это было опьяняющим, но и очень мучительным чувством, а для меня теперь, для моего и его «мы», бесконечно светлым и ясным.

Мухаммед. Замечательная история. « Все правоверные бедняки и богачи попадут в рай, и чего у них там только не будет!»

Если бы не он, быть бы нынешнему мусульманскому миру либо буддистским, либо христианским, либо и тем, и другим. Но Мухаммед усложнил историю человечества, сделал её запутаннее и разнообразнее.

Все три религии стали такими популярными, потому что в них была обещана вечная блаженная жизнь за веру и соблюдение обрядов. Любому — богач ты или бедняк, несчастен или счастливчик. Равенство. И ничего не нужно будет делать, никаких земных забот. Будь обещан такой рай, допустим, только многодетным женщинам, или великим учёным, или предприимчивым работодателям, или только безногим — осталась ли бы на Земле память об этих пророках? То-то и оно.

«Основатели» не лукавили. Жизнь действительно так устроена — любой может развить в себе творчество. Но о творчестве ли шла у Мухаммеда речь?

Сам он, конечно, был замечательным претендентом на роль Сочинителя. Фантазии его не имели границ. Творческое Начало в какие-то моменты просто извергалось из него, он видел в своём воображении удивительные миры, слышал чудесные голоса и сладкое пение, беседовал с архангелами и был избран «голосом бога».

Мухаммед знал историю Иисуса и прочувствовал его значение. Но жизнь и быт у кочевников были совсем иными, чем у жителей берегов Иордана. Иные традиции. И уже существовало понятие о едином «боге», окружённом архангелами и никогда не могущем открыть человеку своё лицо. Так что «сын божий» народу Мухаммеда не подходил. Иисус стал для мусульман одним из «пророков».

Говорят, что Мухаммед употреблял наркотики. Ну и что? Мало их теперь употребляют? И что, многие после этого сочиняют или говорят с архангелами?

У народов Востока существует древний обряд обрезания, что в частности и послужило обособлению мусульман от остального христианского мира. И, как всегда, новое «учение» было дооформлено и утверждено сверху. Сначала, конечно, оно распространялось снизу и было гонимо. Но восточные правители живо сообразили, что его нужно только правильно оформить. И что теперь в текстах осталось от Мухаммеда — один Сочинитель ведает.

Ходила масса рукописей, десятки раз переизложенных. Взяли и выбросили, что не пришлось ко двору. То есть с водой выплеснули и ребёнка. Создали жёсткий закон, «Коран» называется.

Резолюция ортодоксов такова:

«Аллах един и всемогущ, желает, чтобы правоверные распространялись всюду, неверные — это нечистые и не люди вовсе, их нужно обращать в свою веру, не желающих обращаться — уничтожать, правоверные — это воины Аллаха, и за него (за завоевание новых территорий и очищение земли от неверных) готовы с радостью умереть и тут же оказаться в раю».

Не все, конечно, так трактуют тексты «Корана», но они действительно жутко туманны. Творческое Начало лишь тлеет в них. Настоящий облик Мухаммеда не виден верующим, замутнены его грёзы, и тот импульс, что пришёл к нему от очарования учением Христа, забыт и угас.

А он, Мухаммед, и грезил всего-то о том Царстве Небесном, где не было бы этих однотонных песчаных пейзажей, пыльных бурь, жажды, изнуряющего солнца, ледяных ночей, болезней и нищеты. Он видел цветущие сады, сочные плоды, много вкусной еды, прохладные источники, слышал пение птиц, речи мудрецов, красивые женщины были нежны и многочисленны, и не нужно было чего-то страшиться и о чём-то беспокоиться. Душа Мухаммеда болела «раем».

Его почитатели и слушатели просили, чтобы он узнал, что им делать, чтобы попасть в это сказочное место. И Мухаммед повторял слова архангела о том, что можно кушать, когда, сколько, как умываться, по сколько раз молиться, сколько иметь жён и т. д. и т. п. Он стал оракулом судебных споров, судией, судопроизводителем, юриспруденцией, последней инстанцией в разрешении конфликтов. Он заменил собой всю государственность. Он был и правительством, и парламентом. Он был ставленником «бога» на Земле. Он воплотил в своём лице мечту евреев и Иисуса (как мессии), но только не в пользу евреев.

Так действительно ли он подглядел некий иной мир? Скорее он его создал в воображении, чем и материализовал его частичку уже здесь на Земле. Не для себя и не для всех, конечно, но немало счастливчиков вкусило почти «райских» подов. Богатенькие — так уж точно.

Он подглядел чужую жизнь, создавал её же, и я надеюсь, что ему долго не надоест пребывать там, куда ему попасть так мечталось…

Остальные не сотворили себе даже этого.

Мухаммед — попытка Автора с помощью только голой фантазии создать иной мир. Такое неосознанное творчество — неразвитое стремление Автора одной пылкой мечтой прорваться к действительному всевластному Творческому Началу. Но на самом деле это возврат в пра-материю. И такие попытки осуществляются всего лишь на социальном уровне, сиюминутно, здесь на Земле, как частные островки чьих-то маленьких желаний, как бытовые конструкции псевдо-«рая». Это всё от усталости и болезненности Автора. Это всё из детских картинок о сытой и справедливой жизни.

Ученик Мухаммед попытался продолжить линию Сочинительства. Подобных ему было много, но так совпало, что его попытка Сочинительства была затребована временем для государственного устройства и объединения языческих племён.

Что поделаешь, если талантом всегда питаются хапуги, лентяи, жадины и бездари (плюс завистники)…

Грандиозному пра-авторскому сценарию нужно было объединить восточные народы, чтобы затем столкнуть мир в противоборстве ради осуществления неведомого пока вам Сюжета.

Свободная воля творчества

Такие понятия, как «душа», «бог», «любовь», «озарение», «вдохновение», «вера» и подобные им произошли от извечного ощущения человеком Творческого Начала, от прикосновения к этой единой жизненной сущности, которая пронизывает весь мир.

И прав был мой Гегель, отразивший мысль, что Разум познаёт сам себя. Только Гегель не имел опыта художественного творчества и занимался голым понятийным конструированием, что не могло дать полноценного представления о картине вселенной.

Законы диалектики Гегеля — голая схема некоторых процессов в Творческом Начале. Но можно сказать, что философы (и пра-философы) их просто выдумали, и проявления этих законов можно наблюдать там или здесь, а можно и отрицать вовсе, ибо они не есть нечто действительно всеобщее.

Если Разум познает самого себя посредством человека, то и у человека должны быть некий «принцип» и некое «средство» познания, перешедшие к нему от Разума и связывающие его с ним в единое целое. Раз у Разума есть «сверхжелание» и «сверхвозможности» познать себя, то эти «сверхвозможности» есть и у человека.

Законы диалектики Гегеля — это некоторые «механизмы» работы Творческого Начала, а философ, оперирующий ими, проявляет Творческое Начало, но не художественно (это значит — действительно и действенно), а лишь умозрительно.

Художественное — это сумма и понятийного, и воображаемого, и формотворческого, и поэтического Сочинительства. Именно в художественном проявляется и полноценно воссоздается Творческое Начало. Здесь оно приобретает особую власть.

Своими философскими исследованиями Гегель начертал лишь контуры схемы, сконструировал каркас — ничем не наполненный и, в сущности, показывающий один из вариантов многочисленных принципов жизни.

Так же религия со своими институтами, наука со своими законами и искусство со своими принципами. Все ветви познания претендуют на истинность, но они лишь часть истины, осколки, отражающие некоторые формы развития Творческого Начала.

И вновь: чем человек отличается от животного? Абсолютно ничем, кроме свободного инстинкта творчества.

Инстинкт творчества есть в любом живом существе. Отсюда — животные приобретают навыки и приспосабливаются. «Да это же инстинкт выживания вида!» — воскликнет эрудит. Да, инстинкт творчества иногда способствует выживанию вида, а иногда и наоборот. Выживание — это уже результат творческого процесса, ибо в каждом живом существе есть тот самый «эмбрион» Творческого Начала.

У животных инстинкт творчества фатальный. Человеку дана свобода творчества, не столько для земного выживания, сколько для самосоздания, для достижения желаемого путём познания и освоения Творческого Начала.

«Гонимый» свободным инстинктом (скорее это можно называть не инстинктом, а своевольной энергией), человек стал заниматься, казалось, совершенной нелепостью, тем, что совсем не способствует его выживанию: извлечением и соединением звуков, рисованием и созданием образов, которые нельзя ни съесть, ни выпить. И при этом ему не определено никаких рамок и границ, какие были определены животным — ради выживания и всё.

И при этом ему не были даны знания о смысле творчества, его задачах и целях. Вся эта «ненужность» названа искусством. А, назвав, успокоились. Ну, есть формы деятельности человеческого разума: религия, философия, наука — пусть будет и искусство.

Но всё дело в том, что настоящие результаты творчества нельзя называть искусством, их не мыслимо ставить в один ряд со всевозможными поделками.

Если философия — это способ жизни, то и медведь гениально философствует своей жизнью; если религия — это вера в бога, то и косяки рыб непоколебимо верят в предначертанный им свыше цикл жизни и исполняют предначертанное; если наука — это познание законов устройства жизни, то муравьи раньше всех знают, что будет дождь.

Но вот — искусство. Что это?

Искусством названы попытки освоения Творческого Начала, зримое отражение его самоосмысления, его стремление самовоссоздания. Понятие «искусство» замусорено хламом, не имеющим отношение к творчеству. Так полагаю я. А то, что говорят об искусстве другие, вы знаете.

Настоящие Произведения я называю шлаками. Шлаками того истинного творческого процесса, который пропылал в конкретной творческой личности (Настоящее творчество имеет ту же природу, что и ядерный взрыв или ядерная реакция, отчего все настоящие произведения (шлаки) содержат в себе «остаточную радиацию» от творческих «взрывов» или творческих «реакций». И так же, как радиация, творчество долго может воздействовать и заражать.).

Искусство наполнено имитаторским творчеством, что, собственно, псевдо-творчество, которое к шлакам, к процессу, отражающему творческое горение, отношение не имеет. Смысл и «результаты» творчества в ином — в тех формах, сущностях и принципах, которые явятся основой Нового мира и столкнуться в новом противоборстве.

Простейшее выражение (причина явления) религии — страх перед смертью, страх перед непознанным. Простейшее выражение науки — изобретательство. Простейшее выражение философии — самобытность, способ жизни. Простейшее выражение искусства — ремесленничество. Во всём этом простейшем всего только животный «эмбрион» Творческого Начала.

Настоящее искусство начинается тогда, когда творчество перешагивает рамки фатальности, «нужности», за пределы инстинкта выживания. Тогда оно вбирает все простейшие выражения религии, науки, философии и искусства ремесла. Тогда и начинается попытка Сочинительства.

Первыми Авторами, зародившими искусство, теми, кто пытался соединить формы проявления Творческого Начала (звук, форму, слово) воедино, были шаманы, жрецы, предсказатели и «пророки» (Вернее, они его не зарождали, просто у соплеменников осталась память о увиденных методах проникновения в Творческое Начало. Искусство — это кладбище памяти о творческих процессах в единицах). Именно через них в человечестве проявлялся свободный инстинкт творчества. С них началось вычленение человека из животного мира и обозначилась линия творческого не-человека. Линия Сочинителя.

Ритмы барабанов и бубнов, музыка, маски и фигурки, образы и краски, заклинание — как поэзия — всё это в целом было наглядным проявлением Творческого Начала, попыткой соединить его в волевое действие, завоевать с его помощью власть над хаосом природы, попытка стать соавтором «бога», то есть тем, кто имеет власть над уже сотворённым и желаемым.

И все эти «первобытные» попытки обрести земные желания часто увенчивались успехом. Прекращался или начинал идти дождь, приходила удача на охоте, отступали болезни и выигрывались сражения в бою. То были первые ещё не осознавшие себя не-человеки.

Затем явились жрецы, и так же, манипулируя энергией стихий и соединяя виды простейшего творчества, получали порой желаемое. И каждый вид творчества обретал новые формы и средства для выражения Творческого Начала.

Затем «эстафета» сочинительства перешла к «пророкам», к тем, кто освоил Слово и искал с его помощью смыслы. «Кладбищем» этих поисков и саморазвития явились основные религии и память об их основателях.

Но и горизонты и возможности для удовлетворения свободного инстинкта творчества становились всё шире и разнообразнее. И каждый вид творчества мог дать желающим всё ту же первородную колоссальную энергию, творческий заряд, несущий разрушение или новую жизнь.

Творчество наполняло собою человеческую историю, оставляя после себя искусство (кладбище памяти). Творческий процесс перетекал из вселенной в человека и в его способы творческого саморазвития (как энергия получившая средства и методы существования).

И на каких-то планетах угасали или замораживались иные и подобные земным жизни. И всё это потому, что здесь, на Земле, начался новый очередной период осмысления Творческого Начала, оно получило своё настоящее самовыражение и имя «я» (До этого был безымянный период, и ни одно существо не вычленялось из общей безличностной биомассы).

Но человечество не знало, чем владеет, и ещё долго художники лишь подражали природе, копировали её формы. Музыканты пытались создать гармонию в музыке, улавливая ритмы той же живой природы. Словотворчество летописало битвы и жизнь вождей.

То был этап якобы совершенствования искусств, но, как всегда, дерзкая фантазия, эта авангардная энергия творчества, прорывалась сквозь каноны, определённые культурой, и заставляла искать новые смыслы и формы для осуществления самой себя.

Фантазия — это порождение мечты, которая в свою очередь, рождена неудовлетворённостью существующим, раз и навсегда данным.

Неудовлетворённость бывает пассивной (отсюда грёзы, оторванные от реальности, не имеющие достаточной творческой энергии), агрессивной (не обязательно фантазии ожесточённые и озлобленные, а разрушительного свойства, без каких-либо целей) и интуитивной (когда мечта не теряет связь с развитием Творческого Начала). Так и протекает настоящий творческий процесс, когда созданные образы вступают в противоборство, и судьба человечества уже зависит от итогов этой борьбы.

Само искусство (готовые произведения) не есть цель, а шлаки от творчества. Важен сам авторский творческий процесс, самостоятельно и независимо распределяющий и видоизменяющий творческую энергию. И реальная борьба происходит не в залах музеев, и не в консерваториях, и не на страницах книг, а в столкновении земных и авторских желаний в Творческом Начале (можете назвать это «пространство» накопителем творческой деятельности, некоей сущностью, субстанцией — не суть важно).

Художники дезориентированы, они сходили с ума от бесконечной свободы творчества.

В них горел огонь, но они не знали — откуда он и зачем.

Творческий инстинкт развивался и ширился в них, он поглощал, пожирал самых открытых ему полностью. Таковым мучительно трудно ориентироваться в банальной общественной жизни и быть законопослушными гражданами.

Они большей частью души жили в иных мирах, они вычленялись в свои фантазии, раздваивались и становились «безумцами», не сумевшими охватить умом происходящее с ними и окружающую их действительность. Они так и остались — наполовину «полубогами», наполовину персонажами круто замешанной интриги.

Какие судьбы! Микеланджело. Боттичелли. Рембрандт…

Ради чего они пожертвовали своей «нормальной» человеческой судьбой? Ради творчества. Их судьбы — наглядное пособие для всей «философствующей» братии, для искателей «основ бытия», для смиренно верующих в дармовое «Царство Небесное».

Что может быть бескорыстнее творческой самоотдачи?

Страсть к женщине (или мужчине), любовь к родине, «делание денег», жажда власти, славы?

Все эти однобокие устремления — творческая несостоятельность, подмена самоотдачи настоящему инстинкту творчества на вторичные человеческие инстинкты — от нереализованности творческих способностей; это отрешение от творчества — когда начавшее уже развиваться Творческое Начало горит в тебе и ищет средства выражения себя; это бесцельное разбрызгивание творческих импульсов («эмбрион» набрав силу, не находит творческой реализации); и в то же время поклонение вторичным инстинктам есть принятие на себя определённой земной роли или программирование себя на выдуманную самим собою роль.

Раз есть такая жажда власти, славы, любовная страсть или патриотизм, то зачем добру (творческой энергии) пропадать даром — играй вволю — становись Гобсеком, императором, Отелло или Нероном.

Вот почему повсюду Наполеоны и наполеончики, не ведающие что творят. Они думают, что это они своевольно управляют, что это именно к ним в голову приходят мысли и чувства, и их распирает от собственных «величин». На самом деле они «шлаки» дурной или буйной фантазии, неосознанного вымысла. Они становятся самыми неживыми из живущих — они фатальны «от и до», и постепенно становятся отброшенными на уровень примитивного марионеточного существования Творческого Начала — в животное состояние (это и понятно — со временем в них полностью атрофируется личностное авторское развитие).

Все политики и вожди — творческие импотенты (а часто и сексуальные — об этой параллели с творчеством чуть позже), вот отчего они так придирчивы к одарённым людям, и либо заигрывают с ними, либо уничтожают их (зависть). Оставшаяся в них интуиция (творческий «зародыш») подсказывает им, что художественная жизнь — нечто настоящее, имеющее силу и власть (как угрозу социальной, одномоментной власти), но понятно, что все эти ощущения проистекают из бессознательных для них сфер. Не ходите, дети, в политику, не вступайте в партии и не влюбляйтесь в ущерб своему настоящему назначению!

Но сколько не предупреждай — мало кому пойдёт впрок, сытое место пусто не будет. Это и верно, нужно же кому-то вести жизнь чисто белковую, «работать на гумус» и отыгрывать написанное. Винить здесь можно только неосознанных и увлекающихся авторов (к вопросу о моей самокритичности).

Актёр и Автор

Многим художникам было невозможно осмыслить природу творчества ещё и потому, что они сами были полувыдуманы, то есть они параллельно существовали фатальными актёрами жизни.

Интеллектуалы долдонят и долдонят слова Шекспира: «Весь мир — театр, и все мы в нём — актёры».

«Ах, какая метафора!» — полагают они.

Действительно, я очень верно закрутил в своё время эту фразу. Но, что за смысл вложил в неё я, и как её трактуют умники?!

Умников цитировать не стану, скажу своё.

В этой фразе лишь часть моей мысли.

«В этом мире мы актёры» — наполовину правильно. «Весь мир — театр» — излишне поэтично, и поэтому неверно.

Шекспир напутал, потому что подзабыл то, что я ему объяснил. Придётся еще раз.

Во-первых, я ему говорил: «Вся жизнь — роман». Но он был заядлым театралом и потому изменил на «театр». Затем я объяснил, что есть Автор Актёрам, событиям и явлениям этого мира — это Творческое Начало, периодически то всемогущее и единое, то разрозненное и не всесильное, проявляющееся через Авторов-Сочинителей и просто авторов. Этого Шекспир не понял совсем.

Далее я сказал: «И каждый комик или трагик здесь воцарится может Автором!»

Шекспир рассмеялся и сказал, чтоб я этого больше никому не говорил. И к тому же остался недоволен неудачным построением фразы.

Вот так родилось это куцее шекспировское «крылатое выражение»: «Весь мир театр»… Не созрел тогда ещё Уильям до осознанности творческих процессов.

Художник по-прежнему оставался погружённым в непонимание назначений творчества.

И к тому же для него уже была очерчена судьба. Вернее, несколько вариантов судьбы.

В какие-то моменты своей жизни он мог поступить своевольно и сделать решительный шаг к вычленению из готового варианта (фатальности). Что многие и делали, становясь на истинный творческий путь и пытаясь освоить Творческое Начало. Ибо они сами теперь были соавторами своей судьбы и Авторами иных судеб.

И такая раздвоенность — Актёр — Автор — их мучила.

Они то ясно ощущали себя букашками и пешками, то поднимались на ослепительные высоты в моменты творческих озарений, ощущая себя гениями и властителями мира.

Эти перепады ощущений не давали им покоя. Вдохновение невозможно было удержать постоянно — такое напряжение физически изматывало их. Кто-то, измученный, спивался, подогревая озарение вином, кто-то заболевал от истощения нервной системы, кто-то погибал от тоски перед «непостижимостью» жизни, кто-то в пылу погони за ускользающей и бесконечной фантазией превращался в фаната творчества и тоже сгорал, кто-то сдавался и становился ремесленником от искусства, другие делались изгоями, нищими, или же упорно вкладывали своё мастерство в уже усвоенные методы и формы.

Их нельзя винить, поздно жалеть.

Они были попросту иными людьми, и не людьми уже вовсе, а действительно нечеловеческими сущностями, частичками по имени «я», имеющими свой «вечный дом» и вольные в осуществлении своих желаний (к вопросу о пафосе).

Вся жизнь — Роман.

Почему не театр или кино? — Кажется, что именно здесь суммируются все виды творчества.

Театр скован временными рамками, пространством и местом действия. Актёры здесь бессильны выйти за пределы сцены. Театр отражает структуру фатальной, «рамочной» жизни, ту самую, в которой существует животный мир или природное явление. Актёрам не дано свободное творчество. Почему здесь и главенствует «вседержитель» и «диктатор» режиссер.

В кино, в отличии от театра, режиссер — полновластный автор (в театре соавторство — режиссер — драматург). Сценарист, композитор, художник, актёры, «натура» — всё это готовый материал для режиссёра кино. И казалось бы, что «вся жизнь — кино», что именно в нём Творческое Начало раскрыло свою структуру, достигло своего единства.

Конечно, как и театр, кино колоссально влияет на материальный земной мир, оно — квинтэссенция мёртвых искусств. Оно не преодолело Слова. Оно, как и все виды творчества, исходит от Слова и питается им, демонстрируя его глубину и возможности, фиксируя какую-то его часть, но ни как не само Слово. Преодолеть живое Слово невозможно.

Ибо Слово — это уже и музыка, и живопись, и театр, и кино, и поэзия. Оно не требует технических средств, оно проистекает из самой материи, оно естественный, природный «инструмент» человека. Это голос самой материи, живой способ развития Творческого Начала (подробнее о Слове позже).

Вот почему « вся жизнь — роман». Я добавлю: свободный, своевольный роман, не как форма жанра, а как художественное слово созидания (или осмысления) мира. Только здесь дано приложить энергию развитого Творческого Начала к созданию действительно живого Нового мира, а не иллюзорного (социального), как в кино.

Возможности кино полностью реализованы в творчестве Андрея Тарковского.

Он исчерпал весь идейный потенциал кино (Это звучит резко и бескомпромиссно. Но во всех видах искусства, с их пределами и ограниченными возможностями, дело обстоит именно так. Нельзя дважды написать одну и ту же историю с одним и тем же мастерством и с той же степенью самоотдачи и законченности. Скопировать можно. Здесь речь не идёт о жанровости, а о творческом методе Тарковского, включающим в себя формальные и идейные возможности кино. В принципе, метод этот — он сам).

Отныне кино носит прикладной характер. Тарковский дошёл до его границ. Поставил идейную точку. После него не осталось вершин. Можно сотни раз подниматься на Эверест с разных сторон — но вершина будет та же (Есть океан, а есть лужа — подобие океана. Так и с искусством, которое есть подобие творчества).

А Словотворчество — не искусство, и поэтому здесь нет пределов.

Слово содержит безграничные возможности выражений свободного инстинкта творчества. Для всех и каждого.

Слово (говоря о нём, я подразумеваю творческое развитие, волю Творческого Начала) даёт шанс вырваться за рамки актёра и от соавторства вычленяться в авторство (сотворчество, созидательство, «собожие» — к вопросу о трансформации понятия «бог»). Путь этот сложный и мучительный. Десятки вариантов судьбы («искушения») предлагает жизнь. И вновь страсть, желание успеха, известности, славы, власти, просто «нормальной, естественной» жизни. И тогда можно жить обычным персонажем, актёром, добросовестно отыгрывающим «мизансцены».

Чем жертвует художник (Автор)? Человеческой жизнью, вариантом человеческой судьбы.

Его судьба («игра») могла бы быть «прекрасной». Даже такой элементарный пример: допустим, он встречает ту, что словно «родилось для него» (искушение вариантом судьбы), и часть его творческой энергии готова влиться в этот вариант жизни. Но, чтобы его осуществить, он должен стать таким-то, а не таким, каким его формирует Творческое Начало, которое нужно «пригасить» в себе, изменить ему в угоду той, что сформирована данной культурой, или же иметь столько творческих сил, чтобы изменить и женщину. Не каждый способен. И здесь — либо принятие варианта судьбы, утрата свободного творческого развития, уход в актёрство, либо жертва самого себя творчеству.

То же случается и в искушениях славой, богатством…

Можно, конечно, периодически «изменять» свободному творческому развитию и вновь возвращаться к нему. Но «изменять» не часто и не надолго. Ибо «восставать из пепла» дано не каждому.

Вы спросите: как же художник и композитор могут стать Авторами, если это возможно только с помощью Слова? Вы верно уловили направление моих мыслей.

По большому счёту Автор (осознавшее себя Творческое Начало) может быть только в Слове.

К Авторству можно стремиться, как к «богу», становясь полноправным автором локальных «романов», либо соавтором Авторскому миру. Можно подражать ему. Но в действительности Сочинитель состоит (вбирает в себя) из судеб Творческих Начал (реализовавшихся, развивших в себе Творческое Начало) художников, композиторов и поэтов. Он вбирает в себя их творчество, ибо, став Сочинителем, он и есть они, он и есть их жизнь, их творческое развитие, результат их устремлений. Вспомните о линии Сочинителя, о Муравейнике, где нет индивидуального воина, а есть «линия Воина», «идея Воина». Цепочка чередований судеб творческих «я» и есть Автор. Сочинительская линия и есть возможность «слиться» с ним в целое.

Я говорил, что древнегреческая картина мира (олимпийская) и индуистское многобожие более верно отражают структуру Творческого Начала, ибо здесь показана система функционального устройства Творческого Начала. Боги являются как бы функциями — ремесла, земледелия, музыки, торговли, поэзии и других видов человеческой деятельности. Зевс — отец всем этим богам-функциям. Сочинительская функция принадлежит мифологическому Зевсу. А в целом Олимп и есть личностное своевольное Творческое Начало.

Кстати, вся эта мифология — отражение не только схемы Творческого Начала, но и создание той реальной истории, которая, если ещё не произошла, то случится. Этот грандиозный «сценарий» имеет огромную «неземную» энергетику и авторскую желаемость.

По этой схеме, возразите вы, никакой художник или музыкант не поднимется до «Олимпа», ведь места «первого композитора» и «первого живописца» заняты «богами» этих искусств.

Во-первых, не стоит ставить знак равенства между структурой Олимпа и устройством Творческого Начала. Во-вторых, это только боги Олимпа не допустили героев в своё бессмертие. У Творческого Начала именно такой «объём», какой ему могут предложить реализовавшиеся в творчестве. Оно может вобрать в себя ровно столько, сколько предложат, сколько есть и было от начала процесса и до его конца.

И получается, что я сам иду к себе и узнаю себя в каждом ко мне Приходящем (ещё одна моя незамысловатая формула).

Тысячи жертвенных соавторов, больших и малых, идут ко мне по моей родовой сочинительской линии.

Они устремлены войти в мою систему, заполнить её своими мечтами и желаниями, влиться в мой мир своим творческим опытом, отдав свой творческий огонь Новому миру, где будет так и по-другому, без этого, но с тем, потому что и затем, всюду и нигде — эта космическая вечная игра меня завораживает: когда нужно успеть хотя бы что-то выбрать из миллионов форм и мыслей, а что-то приговорить, преодолеть беспамятство, вернуть самого себя себе, посмеявшись над былыми страхами и заблуждениями… Ибо этот мир был сотворён не без изъянов и с большой степенью легкомыслия (к вопросу о самокритике).

Ну что же, мы все растём и порою становимся чуточку мудрее.

Авторы связаны, словно пуповиной, со своими персонажами, с теми, кто уже на Земле «добросовестно» исполнил свою роль. Вы знаете, что происходит с теми, кто выбрал сцену этой жизни? О нет, я не пугаю, я вас обрадую лирикой.

Вспомните мою схему «Круговорот жизни». Они вернуться ещё раз и вновь попытают своё творческое счастье, а я щедро рассыплю в этом мире горсти частичек свободного Творческого Начала, тех бессмертных песчинок-зародышей, что заново дадут шанс былым актёрам стать бесконечными соавторами.

Ведь, как известно, весь мир — роман, из романов состоит, романом заканчивается и романом начинается. И каждому действующему лицу предстоит ещё не раз быть прочитанным и выбрать между Актёрством и Авторством.

Историко-литературный музей

Я лишь бегло обрисовал структуру мира и обозначил основные понятия системы. Многое осталось за кадром.

Моя задача — через образы и понятия вызывать ассоциации и возбуждать Творческое Начало в каждом, показать толику возможностей «неземного» творчества, тех возможностей, которыми человечество всегда пренебрегало, идя на поводу у своих животных инстинктов. Далее, если возникнет желание, я буду кое-что дополнять к сказанному, дорисовывать схему, кое-что разжёвывать.

Но тот, кто ухватил главное, уже держит его за хвост и смеётся или негодует. На такой скорости трудно не выпустить хвост. Так, бывало, и я с трудом поспевал за ускользающей мыслью, и понимаю ваше состояние. Не будь этого понимания, я бы высказался в нескольких фразах и растаял, оставив вам «благую весть», не оставляющую никаких шансов.

Но я решил «вскрыть» Память прошлого и будущего. Почему? Потому что я в этот раз излишне привязчив.

А этот мир для меня одновременно и прекрасен, и отвратителен. В другом будет по-иному. Не в смысле зла и добра. Я одарю вычленившихся.

Но об этом позже.

Вернёмся к Русской Библии.

Итак, у некоторых народов сложились тексты.

Из этих текстов выросли основатели учений.

Учения распространялись в других народах. И затормозили развитие многих самобытных ростков осмысления мира. Тем более, навязанные учения лишь частично отражали действительную картину мира и не давали возможности познать настоящую истину.

Учения обросли паразитами, высасывающими из них остаточную творческую энергию, превращающими живой творческий процесс в мёртвые церковные музеи. Ах как бы мне хотелось непечатно высказаться по поводу этих поколений бездарных жадин, хапуг, вралей и лентяев (плюс завистников)! Но не будем умножать вульгарщину. Действительно, каждый получит по мере своего творческого состояния.

Религий на свете тысячи. Многие угасли, ибо исходили из ложных (чрезмерных) фантазий, отыграв некий возможный вариант судьбы своего этноса.

Под понятием «религия» я подразумеваю представления Авторов о структуре мироздания, и не более. Глубокое заблуждение, будто религиозное чувство (вера в высшую силу) находит своё успокоение и итог своим странствиям в религии. В сущности, религии — это «замороженные куски» творческого процесса, содержащие в себе «горстку» истинных мыслей и чувств.

Религиозное чувство есть ощущение в себе творческого «эмбриона», и это чувство устремлено к познанию Творческого Начала, к объединению творческого пространства в Сочинителе.

Консервируя достигнутые «высоты» познания, религии замораживали процессы развития творчества, и поэтому никогда не поднимались до «божественных истин». И ладно оболванивали бы самих себя. Гонения! Законы и запреты против свободного творчества! И наконец — желание навязать своё «откровение» соседним народам, всему миру.

Разве я этого хочу?

Ты прочтёшь, познаешь, и с меня довольно.

Свободные Авторы — «основоположники», расширившие пределы, набросавшие контуры пути к новому знанию и Новому миру, и — непробиваемое, бездарное религиозное невежество. «Мирское творчество — не от бога», — чудесный лозунг для хапуг, лентяев, жадин и бездарей (плюс завистников).

Угасшие религии порождали новые, от новых расходились разветвления, словно сложнейшая паутина опутывала человеческое мировоззрение, будто незримое дерево пускало всё новые корни во всемирный человеческий мозг. Творческое Начало искало и развивало тех, кто мог бы «плодоносить», кто мог бы вместить в себя его энергию, кто принёс бы ему жертву…

И взошёл новый этап. Когда авторское осмысление мироздания стало вычленяться из религий в свободное творчество. Здесь по-настоящему заявил о себе свободный инстинкт творчества.

Зародился поистине новый принцип познания и развития творческой энергии — Художественный.

Он и раньше тут и там мелькал в мире. Тысячи языков — и все они пытались достичь Художественности.

Средств выражения у Авторов было достаточно, но им не хватало свободы сознания. Были удачи и прорывы. Тогда Слово вбирало в себя и музыку, и смыслы, и образы. В некоторых библейских текстах, в текстах индусов, во многих других письменах — эпизодически. Но более ясно — в Евангелии.

Можно сказать, что Иисус породил своей историей художественный принцип. Это был как бы творческий конкурс — из многих текстов выбрали четыре лучших. Современная художественная литература началась именно тогда.

А «светский» художественный принцип заявил о себе во времена отказа от главенствования религиозного принципа познания мира. Это случилось в Европе (Мне возразят: а древнегреческий театр, а Гомер, а нибелунги, эпосы и т.д.? Всё это существовало ещё в рамках узкого религиозного сознания. И, конечно, были некоторые прорывы. И всё).

С «плутовского» ли романа всё это началось — не суть важно.

Но Случилось. Настал новый этап.

Творческие люди устали от религиозного вранья и религиозной софистики.

Развивавшиеся и усовершенствованные музыка и живопись обогащали Слово, и оно устремилось к своему развитию в «светской» литературе (Опять же, необходимо понять, что Слово не развивается в человеческом смысле, как не развивается всё человечество. В любом языке во все времена есть возможность достичь своеволия, т.е. обладания Словом, которое и есть своеволие. Говоря о развитии Слова, я лишь акцентирую внимание читателя на перемещение в те сферы человеческой деятельности, где появляется возможность обрести своеволие. Так в древности этого достигали шаманством, медитацией, заклинанием, астрологией, алхимией, ораторством, поэзией, философией и т.д.).

С этого момента многие авторы начали активно осмыслять жизнь и создавать её.

С этого момента свободы (пока ещё не осознанных возможностей) были разорваны путы фатального бытия, того жёсткого сценария, созданного предыдущими (пра-земными) творческими умами. То были пока первые шаги свободного творчества в замкнутый реальный мир, на сцену всё-таки ещё предопределённой пра-Авторами жизни, но уже с возможностями Выбора. С возможностью выйти из предопределённости и обрести новый метод познания Творческого Начала.

И вновь авторы Слова начали с простых форм: копирование действительности, описание увиденного. И вклинивалась Интрига — эта гениальная «мать» Художественности. И вклинивалось авторское «я» — основа и сущность Творческого Начала.

Этот поворотный этап человечество должно отметить поголовным вставанием и возносить хвалу Слову и Книге. Праздник Художественности. Праздник творчества. Мой своевольный Праздник.

Творческое Начало влилось в новый способ познания и тут же начало выдавать (возвращать) «черноту и грязь». Это как ребёнок — рисует, раскидывает рисунки, растёт и забывает о них. Рисует всё, что придёт в голову, что увидит, что услышит, дофантазирует и скопирует — всё что угодно.

Можно сделать образное пояснение — вначале Слово было у «бога», теперь оно всё больше и больше перетягивалось (как одеяло) к себе человеком. И уже человек на Земле изменял мир. Если вначале это делал «бог» (Творческое Начало) — уничтожал виды, менял ландшафт, пейзажи, то теперь это всё активнее «творил» человек. И ему, невежде, удавалось даже полностью уничтожить тот или иной вид животных, своротить гору или вырыть целое озеро. Поглощая и вытесняя животную и растительную биомассу, он заменял её собою, увеличиваясь численно, сохраняя биологический баланс.

Так что же? Становилось ли больше Творческое Начало, накапливался ли «дух»? Ни в коем случае.

Земное своеволие и умножение человеческих «я» просто притормозило процесс развития животного мира, произошла его заморозка. Как бы часть творческого потенциала из природы ушла в человека. Осталось только то, что осталось, реликтовые творческие формы животного и растительного мира, давно достигшие инстинктивного совершенства.

Но и того, что осталось, и теперь достаточно для моего восхищения возможностями творчества. Все животные — «замороженные» варианты самопознания Творческого Начала.

С того Праздника человечество приобрело невиданное ускорение процесса наполнения своеволием Творческого Начала. И именно художественное Слово активно создавало теперь «социум» для народов. Но оно искало новых художественных форм и желаний. И для этого нужен был язык. И не просто «разумный язык», а язык наиболее чувственный, со смысловыми нюансами, могущий выразить творческое «я», могущий вычленить это «я» из фатальной биомассы, мечтательный язык.

И в каких только языках не пробовало себя Слово. И много породило социальных глупостей. Но были успехи. Это когда в каком-либо народе, в носителях его языка оно находило выражение и обретало творческое могущество. Эта эстафета переходила от одного ученика-Сочинителя к другому, от народа к народу, из языка в язык.

Языки многих народов послужили развитию художественного принципа. Можно сказать, что возникала поистине всенародная «религия» (путь к Творческому Началу). Но, как уже понятно, религиозные термины изжили своё буквальное значение, Творческое Начало «выветрилось» из них, и употребляю я их лишь в силу необходимости — ради ассоциаций с прошлыми эпохами развития Творческого Начала. Религии — это музеи этапов его становления.

Но вот: случилось так, что Творческое Начало путём проб и ошибок интуитивно вышло к истокам молодого Русского Языка.

Конечно, оно развивалось и в других языках параллельно и всё более накапливало творческую мощь. Но то были узко профессиональные или специфические опыты и успехи. Цель — свободное художественное познание, Художественный Метод — была достигнута в России.

Вот почему — Русская Книга (библия), вот почему я пишу эту историю на русском языке.

Летописи и жития святых формировали душу русского языка. И самое главное — определённого рода, мечтательные сказки. Жития создали основу для авторского «я». И в летописном «Слове о полку Игореве» есть зародыш авторского «я».

Замечательная вещь это «Слово». Откуда явилось? Почему так поэтично и душевно?

Именно задушевность проникла в русский язык. Русская задушевность — это особое желание, сформированное славянским «язычеством», воспитавшим самобытное чувственное восприятие мира, память о мечте и безымянных славянских опытах сочинительства.

«Слово о полку Игореве» — символ грядущих возможностей русского языка. Вот именно: не «сказание», не «повествование», а Слово.

Пушкин

Моё отношение к Пушкину (Пушка — выстрел, громогласное объявление о новом этапе, всё символично) неоднозначно.

Я презираю свинячий восторг его почитателей. Паразиты-литературоведы исказили его значение.

Не Пушкин породил новый язык, а язык востребовал Пушкина, влился в него, поселился в нём. Это эстафета Творческого Начала, перешедшая в Россию с Запада. Язык, который якобы впустил (ввёл) Пушкин в поэзию и литературу, уже существовал устно. Но Пушкин, Лермонтов и Гоголь были принесены ему в жертву (развитию Творческого Начала в русском языке). И этот заряд был так велик и силён, что Пушкина словно подхватило течение и вынесло на стремнину творческого процесса.

Я бы сказал, что Пушкин «шаманил», проникая посредством «нового» языка в пространство Творческого Начала. Его творчество неосознанно, он так и не пришёл к осознанности. Но он был здесь первым, и я всё понимаю.

Когда у него было истинное наитие, когда он «шаманил», то делал открытия. И величайшее интуитивное открытие — ощущение значения языка и проектирование его будущего.

«И вырвал грешный мой язык,

и празднословный и лукавый…

…и угль, пылающий огнём,

во грудь отверстую водвинул…

…глаголом жги сердца людей!»

Всё это стихотворение — программа, это голос Творческого Начала, воцарившегося в русском языке.

Не нужно думать, что Пушкин осознано программировал будущее. Если бы это было так, то и творчество его было иным, не таким поверхностным и распылённым.

Пушкин — интуитивист. Наитие ещё нужно осмыслить. Если к тебе пришло вдохновение, если ты уловил космические ритмы, то это ещё не твоё вычленившееся «я», не твоё авторство, а призыв к авторству, знак авторства.

В «Пророке» прозвучал лишь призыв к творчеству. Оно становится жизненным и Авторским не столько от неосознанного наития, сколько от усвоения Художественного Метода.

Пушкин, как и многие авторы, загнал себя в тупик. Он не реализовал себя в творчестве. Его коснулись «уста» Творческого Начала. Этот огненный «поцелуй» и послужил началом осмысления «русской идеи» и мечты Сочинителя.

Пушкин — это первое русское авторское «я» в мировой цепочке творческих сущностей. И у него была возможность Авторского развития — настоящая творческая реализация, которой он не воспользовался. Многие по себе знают чувство упущенных возможностей.

Он перенёс на русскую почву многие уже готовые творческие формы, результаты западного языкового процесса развития Творческого Начала. Он во всём себя пробовал. Это было его метание, оно не позволяло ему идти в глубину, в содержание, и отсюда поверхностная тематика, описательность простых человеческих страстей и ощущений (чем он так «дорог» недалёким почитателям его таланта).

Пушкин слепо растратил свой «уголь», но осуществил призыв «бога» «жечь глаголом (словом) сердца людей». Здесь он выполнил программу, но остался «под богом», в границах фатальной судьбы, не вычленившись в осознанного Автора.

Нужно сказать, что с творчеством шутки (безответственность) плохи.

И здесь я отвлекусь, чтобы предложить образный пример, провести аналогию Творческого Начала с радиацией. Ибо радиоактивность — это и есть чудотворный инструмент воздействия Творческого Начала, его реальное невидимое проявление, тот самый пра-творческий, пра-материальный способ (средство) изменения форм жизни.

Под воздействием доз радиации происходили мутации — мир населялся новыми видами. Так творило пра-творчество.

С переходом творческих процессов к человеку, он получил «радиоактивный элемент», то, что является творческим «эмбрионом» (скорее — «эмбрион» этот можно назвать ядерным мини-реактором в человеческом организме). Можно либо трансформировать творческую энергию, либо вовсе не включать «реактор». Когда он работает, то сила «радиоактивного излучения» может убивать, а может и преобразовывать. Всё зависит от оперирующего излучением, от его осознанности, от степени освоения Художественным Методом. Безответственность может быть опасна и для самого «источника излучения».

Она привела Александра Сергеевича к саморазрушению. Он смоделировал свою гибель.

Он получил огромный творческий заряд, вышедший в него из русского языка. Этот заряд и зажёг в нём «уголь пылающий», но разумения дано не было.

Пушкин не занялся поисками смыслов и ответов на вопрос «зачем?». Он распылился на более мелкие темы, «играл с огнём», сочиняя судьбы, как ему казалось, для героев, но на самом деле создавая вариант судьбы для себя. Неуправляемое творчество и поглотило его в своей пучине.

Но Пушкин — это первый «русский знак» к созданию русской библии, к объяснению законов развития Творческого Начала. И в других народах мы теперь увидим более ранние «знаки», но всё равно — первый Пушкин, ибо с него началась попытка Авторской Художественности.

Слава тебе, непознанный Александр Сергеевич, в котором я познавал самого себя (к вопросу о фамильярности)!

Лермонтов

Для развития русской литературы Пушкин наставил столбов с указателями, привнёс западные жанры, провозгласил темы, продемонстрировал литературное своеволие. Стремился овладеть художественным пространством полностью, но оставил без внимания системное творчество, основные глубинные вопросы и смыслы. Я могу упрекать его потому, что он принадлежит мне, а не критикам, потому что это моя «ветвь» развития, а не «пушкиноведов». Он предок Сочинителя, частица моей родословной.

Он и есть я, а кто меня лучше меня самого знает…

И умом Лермонтова была переосмыслена судьба Пушкина и вся светская бездарность.

Лермонтов пытался заполнить содержанием формы, соединить художественное и системное.

Творческая мощь, авторское самопожертвование поискам смыслов! Вот куда перешёл авторский творческий процесс от Пушкина, вот где язык нашёл новый шанс высказаться о мироздании, о себе (язык — равно Творческое Начало).

Лермонтов, этот мальчик, принял на себя непосильную ношу. Только я знаю, какие противоречия мучили его душу («радиоактивное излучение» — не забывать!).

Здесь необходимо отметить, что оба они, и он и Пушкин, были свободны от религиозности общепринятой. В чём одно из условий зарождения нового знания основ жизни. Они занимались «светским», свободным творчеством, и потому свободный инстинкт творчества проявлялся в них так широко и мощно.

Творчество Лермонтова погрузилось в поиски смыслов, и содержание стало порождать новые художественные формы. И хотя Пушкин был по натуре импровизатором, он не смог избавиться от консервативности в форме. Он их (формы) практически и не создал вовсе, Лермонтов же, а затем Гоголь, зародили именно русские литературные художественные формы. И в этом проявилась забытая «русская идея», с этого момента она обрела новое воплощение.

По силе Творческого Начала, по концентрации его энергии в Слове мало равных Лермонтову. Все известные «основоположники» разве.

Художественное было достигнуто им полностью. Он приобрёл то, о чём и не подозревал. Он получил власть, которой нет аналогов. И это были уже не контуры и схемы пути «основоположников» и «пророков» религий, а сам Путь, сама творческая сила мироздания. Используя религиозную терминологию, можно сказать, что Лермонтов был «богом», и, осознай он это, мы бы не имели то, что имеем. Правда, всё равно люди не поняли и не узнали бы, кто над ними и что проделывает.

Но эпоха неосознанной Художественности продолжалась. И творческая энергия была неуправляемой, своим излучением (сочинённым сценарием) она была направлена на своего создателя, во внутрь творца (неосознанная трансформация радиоактивного распада), на самоуничтожение.

С «маниакальным» упорством Лермонтов предрекал свою гибель (это ли не Иисус?). Здесь, как и Пушкин, он играл свою актёрскую роль, предначертанную ему предыдущей жизнью (уже имевшим когда-то место вариантом судьбы). Он не использовал свой шанс выйти за границы фатальности и был в этом совершенно пассивен.

Конечно, ещё не накопилась сумма знаний, ещё было только начало, ещё предыдущие сочинительские пра-сценарии имели достаточную энергию…

Но то, что имеем, тем и закусим.

Лермонтов соединил все формы развития Творческого Начала в Художественность. Здесь отразились все жизненные процессы: и содержание перетекало в форму, форма в содержание, образ становился понятием, понятие рождало образ, звучала музыка, играли краски, и во всё это проникало авторское «я», как волевое начало, способное приговорить или вознаградить. Вот в чём принцип обладания Художественностью, и вот где величие возможностей Русского Языка — «богоносца» (к вопросу об амбициях иудеев).

Стихийные опыты Лермонтова удались. Продолжалось вычленение развития Творческого Начала в Русский Язык, но сам Лермонтов был «под колпаком» у собственного творчества. Он обрёл личностное своеволие и мог избрать любой вариант судьбы, он обрёл неземную власть благодаря своей авторской жертвенности, но не знал об этом и потому неосознанно спроектировал саморазрушение.

Дело в том, что поэзия наиболее быстро развивало авторское «я». Именно с её помощью издревле концентрировалась властная авторская энергия. Ибо поэзия могла вбирать стержневой космический ритм. Но не были открыты истинные законы творчества и суть их назначения. Поэты невольно направляли творческое излучение на создание собственных вариантов судьбы, на проектирование жизненных ситуаций для самих себя.

Нельзя постоянно улавливать и долго удерживать в себе звучание космических ритмов (вдохновение), кто пытался это часто возбуждать в себе, тот уже не успевал контролировать и отслеживать энергетические процессы даже интуитивно.

Поэтическое творчество «пожирало» хозяев, как Зевс своих детей. Космический ритм не умещался в хрупкой человеческой форме, искал выход из неё, дабы иметь возможность материализовать стихийные образы и проекты авторского «я». А так как поэт занимался почти исключительно самим собой, создавал свой чувственный мир, фантазировал свою судьбу, то он и получал бумерангом свои же сценарии — обычно банальнейший конфликт, болезнь или упадок сил (мировая тоска — к вопросу), бегство, дуэли, гибель и т. п. варианты неосознанных творческих желаний. То был этап стихийного саможертвоприношения творческому процессу. Ведь даже огонь убивает или согревает. А что такое творческое излучение, вы уже знаете.

Не стоит сожалеть об этих жертвах и о смертельных результатах творческих опытов. Есть Муравейник и есть «линия муравья» — Сочинителя. Только на законах творчества возведена вселенная. Только творчество способно вознаградить жертвенных Авторов смыслом бытия. Вы ещё пока ничего не знаете о беспредельных возможностях Сочинителя.

Нет убийцы у Лермонтова. Он сам сочинил себе убийцу, он выдумал, а творческое излучение материализовало конфликт, приблизив развязку к земной судьбе авторского «я».

И ладно, если бы такое случилось с ним одним. Лермонтов набросал «печальный проект» грядущих поколений. Что он мог бы ещё «натворить», если бы остался жив, так и не осмыслив законы творчества… Одному мне известно.

Ко всему прочему, здесь сказался баланс равновесия, принцип самосохранения жизни — иначе неосознанность Лермонтова могла создать всё, что угодно.

Гоголь

Дорогу к овладению Творческим Началом можно представить как путь путешественника, вышедшего на поиски смысла жизни.

Он может пойти в любую сторону, выбрать удобные или непроходимые тропинки, утомиться, погибнуть или соблазниться.

В руководство ему даны знание о прошлом, свой жизненный опыт и наитие. Именно наитие имеет решающее значение. Если интуиция есть неосознанное знание, проистекающее из суммы знаний жизненного опыта, то наитие включает в себя и интуицию (неосознанность) и знание абсолютное, пришедшее как бы извне — абсолютно верное знание.

Откуда оно берётся? Оно приходит в результате подключения развившегося творческого «я» к осознанному (отвоёванному) пространству Творческого Начала, которое в свою очередь формируется из прорастаний, из творческого опыта многочисленных творческих «я». Именно так же, как имеет свойство накапливаться радиоактивность. Это новое творческое пространство расширяется жертвоприношениями (творчеством) Авторов. На Земле остаются их так или иначе «наэлектризованные» творческой энергией произведения. Но основная энергия (творческое «я») вливается в уже обособленное (вычленившееся) пространство Творческого Начала.

Наитие — это попытки скорректировать творческие процессы, желание их ускорить или же ввести в истинное русло. Это и стимуляция Авторов, да такая, что порой может сжечь или же послужить кривде. Но как так, если это абсолютное знание?

Дело в том, что наитие, как знание, существует не в форме понятия, не выражается языковыми фразами в готовом виде (очень редко), а приходит как смысл, знак, образ, а чаще — как вдохновение, то есть как состояние, в котором Автор попадает в резонанс творческим ритмам, пронизывающим вселенную, тем связующим нитям, что питают пространство Творческого Накопителя. В этом случае словно некто водит твоей рукой, «диктует» тебе. В этом ощущении трудно успевать соединять то, что накопилось в тебе от жизненного опыта и те знания, что рождаются в твоём мышлении от Творческого Начала.

Отсюда не всегда вытекает настоящее творчество, истинное. И авторам по наитию зачастую бывает трудно развиться. Необходимо ещё научиться овладевать соединением абсолютного знания со знанием «житейским» и трансформировать всё это в свой желаемый творимый мир.

Конечно, к такому пониманию не пришли ещё ни Чаадаев, ни Грибоедов, ни Батюшков, ни Пушкин, ни Лермонтов. Все они были теми путниками, что вышли на дорогу поиска смыслов. И творчество явилось им тем оружием, которым они вслепую прокладывали себе дорогу. Нужно было «нащупать» верный путь. Обрести понимание ответственности.

И с этой проблемой один на один столкнулся Гоголь.

Изначально ему было дано редкое качество, он был тем «нервным приёмником», который улавливал творческие ритмы.

Поэтический настрой он удачно влил в прозу. Авторское «я» быстро развивалось, но развивалось как бы совершенно бесхозно. От этого Гоголь породил целую плеяду типов людей — мелких и порочных, через какое-то время начавших шастать в реальной жизни. И нет ему равных в количестве созданных российских типов.

Он, можно выразиться, живописал русский этнос. Он создал (развил) всё будущее российское ничтожество — иногда жалкое, иногда очаровательное (подлец-милашка), иногда хамское, иногда подлое — но ничтожество. Это была трагедия Гоголя, и он её осознал.

Гоголь начинал в творчестве как шаловливый мальчик, он брал реальные черточки, частички от целого, и гиперболизировал их в величину, в целое. Это было забавно, смешно и… печально.

А когда он касался темы неких тайных сил, то так же по мальчишески вычленял из мрака страх и ужас и перевоплощал их в гигантскую мистическую силу, которая будто бы лежит в основе всего. Она и легла. И отсюда — вся последующая неразбериха с желанием не дать выйти этой силе из человека и противопоставить ей «веру в Бога».

Но откуда истоки творческих приёмов Гоголя?

Здесь нужно вспомнить о его главном «учителе» — Гофмане. Русская литература ещё не раз будет подпитываться от творчества иноземного.

Но Гофман — грандиознейший талант человечества. Это почти всё, чего достиг в художественности Запад. Это его вершина.

Были Данте, Шекспир, Сервантес, Рабле, Байрон и Гёте. Но истинного приближения к Художественному Методу западные языки достигли в немецком — в Гофмане. Это предел. И, заметьте, не полной Художественности, как в русском языке.

Гофман попытался соединить (и как ярко) в своём творчестве и музыку, и живопись, и смыслы. Отсюда родились причудливые образы. Но живого слияния у него не получилось, его авторское «я» не влилось в это единство. Немецкий язык не достиг таких возможностей, традиционно его идея была в другом — в понятийном развитии. Вот почему творчество Гофмана так холодно, так стеклянно и как бы состоит из отдельных частей.

В каждом языке есть своя мечта. Это «душа» языка.

Немецкий язык занимался анализом мироустройства, он стал как бы некой лабораторией, исследующей законы бытия и несущей в своей основе имперские, триумфальные замыслы. И можно сказать, что русский язык есть языковая мутация, возникшая в процессе смешения и слияния различных мечтаний, языковых идей и вобравшая в себя мечты Авторов и Сочинителей, создавших художественность в разных языковых структурах. Борьба этих идей и мечтаний внутри русского языка и создала феномен «загадочной русской души», «русскую идею» и все последующие социальные потрясения.

Усвоив гофмановскую неоформленную художественность (значит и не совсем Художественность), Гоголь дооформил её авторским «я». Так возникло особое гоголевское направление. Он обрёл «путь наития».

Его предшественникам этого не удалось. Не удалось и Лермонтову, ибо он ещё не вышел из границ жанроформирования, не успел.

Гоголь преодолел эти границы (к вопросу о мировой непризнанности Гоголя — подобного опыта творческого своеволия в других языках просто не существовало, незнание метода авторской жертвенности — отсюда — просто не с чем сравнить, ибо Гоголь — и есть сам Художественный Метод).

Поистине, Гоголь стал «демиургом», одним из творцов человеческих типов, основ их чувствований и устремлений. Такое случалось и в других языках, но обычно на уровне политическом и социальном — как создание схем и идей, и если даже каких-то типов людей, то не таких жизненных и не в таком объёме.

Гоголь как бы загипнотизировал, заговорил Россию на определённое психосоциальное состояние.

То, чем он занимался, используя поэтическую ритмику, кропотливо создавая и оживляя каждую черточку характеров героев, их поступки, их устремления, придумывая то, чего не было на самом деле — это и есть попытка слияния образа и идеи, художественного и системного творчества в единое, в некий творческий волевой метод. А использовав таким образом энергию Творческого Начала, он стал осознавать свой поверхностный бессознательный подход к творчеству, он почувствовал, что делает не то, идёт, хотя и по наитию, но не в ту сторону.

И отсюда — в нем возникали мучительные вопросы «как?», «куда?».

Нужно было остановиться, нужно было расстаться с «мальчишеством», нужно было увидеть иные черты будущего. Гоголь остановился и ужаснулся содеянным.

Он постиг, что была только шаловливая игра с творческой энергией Художественности, игра, не оплодотворённая смыслом и целью. Гоголь стал «взрослым». И, не открыв творческих смыслов и целей, пришёл к готовым ответам на вопрос «куда?» — к православию, к музейной религии.

Его литературные предшественники были далеки от православия. Они, конечно, ничего, кроме устремлённости к свободе, и не противопоставили религии. И если в Пушкинском творчестве смыслы иногда зарождались от природной прозорливости, то Гоголю ничего такого дадено не было — кроме периодического обладания наитием в виде вдохновения и ощущения «божественного» присутствия в моменты писания.

Гоголь породил многих российских «уродов», ибо так вдохновенно и художественно обращался с действительностью, что материя просто не могла не подчиниться его творческой воле. Россия вступила в Гоголевский период, на лица и поступки людей легла Гоголевская тень.

Но и сам Гоголь успел кое-что осознать. Он понял, что в основном выдёргивал из действительности только карикатурные и глупые явления и черты, а нечто сокрытое, что не сразу заметишь, упускал. Ведь встречал же он в жизни красивых людей, знал об их искренних благородных устремлениях…

Но вся проблема в том, что безобразия человечества отражать легче, чем выделить достойный образ — ибо за ним стоит смысл и совершенно иное мировидение.

И, возможно, Гоголь хоть как-то, пусть наивно, выполнил бы трудную и новую для себя задачу, если бы его религиозность не отдалась церковному невежеству. Оно и укатало бедного Николеньку. Ибо настоящий художник должен держаться от религий как можно дальше, быть отделён от церквей в своё творческое государство.

Гоголь не мог не писать. А ему писать «светское» запретили.

Почему же он, такой истинно творческий, пошёл за советом к попам? Потому что он испугался того «божественного присутствия» в своём творчестве. Он не понимал — что это за сила.

Да и попытки создать «положительный» образ мучили его. Не мог он вложить в эту «положительность» смыслы.

А смыслы были рядом, в нём самом — в художнике и в других талантах, а не в тех, кто является пусть и замечательными, но всего лишь людьми — социальными актёрами, выполняющими ту или иную программу.

Своевольное Авторство — вот что похоронил Николай Васильевич, от чего отрёкся, приняв готовые «истины». Но его творчество произвело такой мощный взрыв, что осколки его рассыпались многочисленными талантами, и любопытнейший из них — Ф.М.Достоевский.

Достоевский

Я многое упускаю и даю очень общие характеристики, не желая перегружать искушенного читателя (неискушенные уже далече — к вопросу о равенстве человеков), и не стану анализировать творчество многих достойных литераторов. Все они так или иначе сотворили судьбу России, создав определённых типов и предложив конкретные проекты.

Творческое Начало бурлило на неосвоенных просторах русского языка. Оно приобрело здесь гигантскую силу, сломив границы фатальности, открыв способ (как путь к достижению «бога») самовыражения, открыв метод (закон) овладения пространством и материей. Такого развития Слово ещё нигде не достигало. Именно в России оно обрело своеволие (жертвенную Художественность).

И естественно, что от этого своеволия всюду зарождалась дерзость и появлялись дерзкие герои, дерзкие мысли. Этот процесс захватил многих авторов, но наиболее отчётливо он отразился в творчестве Достоевского.

Очень энергетическая глобальная фигура.

Если нарисовать образно, то я бы назвал его Отцом или Творцом философии злого Сострадания или Сострадающего зла. И ещё: представьте, будто он убил «бога», а затем поставил его мёртвого на пьедестал и заставил себя верить в него как в живого. И при этом загадочно и смиренно улыбался.

И не потому, что «плохой». А потому что боялся, думая, что все одинаковые, потому что хотел элементарно выжить, страшась самого себя и своих пугающих открытий.

Страсть поглощала его. Жадная и всевсасывающая. Страсть была его сутью. Он думал, что и все такие. Не знал, к примеру, что, если и есть страстные натуры, то далеко не такие умные как он.

«Бог умер. Нет теперь законов. Нечем сдерживать страсти. Значит, всё дозволено. Хаос, разврат, убийства…» — таким ему увиделся будущий мир без «бога».

Таким он его и живописал, идя от гоголевских приёмов, цепляя всё, что лежит на поверхности.

Сколько же в нем было мерзостного и гадкого, если его герой ради осуществления своих мечтаний, ради своей реализации непременно должен был убивать старуху, насиловать калеку, вешаться и стреляться, убивать отца, поджигать и плевать на святыни. Почему не обратное?

Потому что мировые традиции. Потому что отталкивался от приёмов Гоголя, и оказался в той же ситуации. С одним отличием — в Достоевском уже сформировалось Слово, насыщенное смыслом. В нем одновременно соединились природная страстность и ум, производящий идеи.

После Гоголя Творческое Начало само по себе («самозахватно») выразилось смыслом в Достоевском. Но ещё подсознательно.

Случился переворот в восприятии структуры мироздания. Достоевский ощутил себя «богом», ясно поняв, что никакого «бога» в церкви нет.

Но что делать с этим «богом» внутри себя, куда он тебя заведёт? И, своевольно используя своих героев, он стал душить и расстреливать этого несчастного «бога» внутри себя, своеволием пытаясь уничтожить своеволие.

И парадокс в том, что этими действиями он как бы заставлял кричать «бога», «выбивал» из него истину, стимулировал Голос самого Слова (Творческого Начала).

Поистине — вот кто поставил всё с ног на голову! Ну и баламут же ты, Фёдор Михайлович (к вопросу о панибратстве)!

Некоторые его герои очень точно сформулировали значимость человеческого «я» и переход воли «бога» к человеку. Своими теориями они открыли Новый Закон, Новую Эру — таких ясных мыслей на Земле давно уже не случалось. Разве что в мифологии древних — и то запутанно и туманно. Здесь же всё было сказано предельно ясно: из человечества прорастёт «бог», только человек может стать «богом».

Интересно, что эти теории бумерангом вернулись в немецкий язык к Ф. Ницше.

Вот поистине великий Филолог, очередная жертва творческому процессу. Какой они ему дали толчок, какую поэзию он от них почерпнул, получив из России импульс творческой энергии и нового знания. Правда, потом вся его поэтичность сослужила плохую службу Германии (и вновь — неосознанность!). Его творчество — ещё одна вершина немецкого языка. Он развил мысли Достоевского и стремился именно к осознанности. Но энергия Творческого Начала сожгла его изнутри — слишком велика была «доза облучения». Поэтому многие интуитивно открещивались от идей Достоевского, «не понимали» их, приписывали их его сумасшествию (инстинкт самосохранения).

Вообще, Федор Михайлович — наглядное пособие для желающих освоить метод Творческого Начала со знаком «минус». Я могу сказать, что это высшее проявление «грязного» творчества. Именно он явился главным архитектором будущего России. Именно он использовал Художественный Метод разрушительно и направил энергию Творческого Начала в грубые социальные слои.

В своем творчестве он уничтожил носителей истинных идей как заправский палач. А противопоставлял им простофиль из церковного мира. То есть из уже остывших, мертвых форм развития Творческого Начала.

Понимал ли он эти процессы? Наполовину. Это уже была полуосознанность.

Он сознательно создавал «положительность», используя старцев и религиозность с идеями сострадания и смирения. Не веря ни в старцев, ни в смирение. «Я останусь со Христом, нежели с истиной, если она даже вне Христа», — такое его кредо.

Оно и говорит об осознанности. Но если ты остаёшься сознательно с ложью, то и творчество твоё принесёт ложь, грязь и бедствия. Как бы ты не бурчал: «Красота спасёт мир!»

Я знаю, что Достоевский догадывался о своей авторской избранности, что он прочувствовал значимость своих дурных пророчеств. И всё же продолжал кривить душой.

Почему?

Во-первых, он когда-то был сломан и раздавлен аутодафе и тюрьмой — и потому был зол и мстителен. Во-вторых, он был порочно страстен и переносил свои пороки на всех людей. В-третьих, он писал ради денег и потому спешил, впускал в творчество то, над чем нужно было ещё поразмыслить. Обращаясь к «грязным» и «запретным» темам, он попросту завлекал читателя.

Но творческое развитие вынесло его на стремнину Творческого Начала. Он как бы «перетянул одеяло на себя» (большую часть энергии) и не оставил другим возможности осмыслить Творческое Начало по-иному.

Но то, что имеем, тем и закусим.

Никто не смог преодолеть «прогнозов» (проектов) Федора Михайловича.

Он запустил в будущее такую бесовскую стрелу, которую уже некому было сбить с курса. Он избрал колею мрачных прогнозов. Но он же и впервые открыл мне возможности художественного прорыва, законы того Метода, о котором я тут вам толкую.

А о том, что он «натворил», он очень сожалеет и переживает, услышав то, что я о нем думаю. Уж за это я ручаюсь. Ведь огонь Творческого Начала в не-человеке тогда ещё был как игрушка в руках у несмышленого и обиженного ребёнка. Пламя этого огня обожгло Русский Язык пониманием, что он действительно «великий» и «могучий». Нужно было ещё увидеть содеянное творческим своеволием, чтобы понять, что за «игрушка» была подарена человечеству, и начать делать попытки применить её для строительства действительно Новых миров.

Россия с той поры сделалась полигоном своеволия творчества. И печально, конечно, что именно «бесы» были рождены и выпущены гулять по российским просторам, а не, допустим, «ангелы с белыми крыльями». Что поделаешь, если актёры ждут своих ролей и играют то, что им предлагает режиссер — злодеев или героев. Всем всегда кушать хочется. И потому российскому народу пришлось 70 лет прожить под знаком Скорпиона, под Федором Достоевским.

Если другие народы жили всё ещё по воле «преданий старины глубокой» или используя прагматический метод социального программирования, то Россия посредством своевольной Художественности вышла из фатальных пра-Авторских объятий, вычленилась из круговорота предписанности в свободное творчество — и тут же оказалась в ловушке, в тупике — с ощущением «русской идеи» и с поиском «загадочной русской души». И с неведением истинного знания о процессах развития Творческого Начала.

Неужели и теперь кому-то непонятно, о каком творческом Методе, о какой основе основ веду речь?!

Тогда добавьте к своему пониманию, что — и «бог», и вы, и вселенная, и все судьбы и всё, что было и будет — ЕСТЬ ТВОРЧЕСТВО, И ТОЛЬКО ОНО ПРАВИТ МИРОМ, ПОЛИТИКАМИ И НАСЛАЖДЕНИЯМИ, И ТОЛЬКО ОНО МОЖЕТ ДАТЬ ПОЛНУЮ СВОБОДУ И ТО, ЧТО ВЫ ПОЖЕЛАЕТЕ

(к вопросу о раздражении на любого читателя, но с почтением к нему).

Толстой

Естественно — Лев. Хозяин просторов литературного прайда. Человек с такими амбициями не может носить другое имя.

И вновь трагедия. Трагедия упрямца и трудоголика. Лучше бы был алкоголиком. Меньше бы написал и что-нибудь да понял.

Эпопейничанием хотел переплюнуть Гомера, и Шекспира, и Гёте, и всех вместе взятых. И слава Христа не давала покоя. «Не хочу быть вольною царицей! Хочу быть!..» (забыл в своём месте отметить — сказки Пушкина — вот где его настоящее величие — нет ничего равного! Лучше бы остальное не написал, а побольше сказок!).

Но не-человек был ужасно совестливый. Получит желанную дворовую девушку, славу, всемирное признание, почёт и т. д. — давай совестится, переживать и сердится на ближних. Мол, чё это я такой тщеславный и лукавый?

Тщеславие его и в творчестве подвело. Эпоса решил натворить на все времена. Не было никаких исторических Болконских, Анн Карениных и т.д., а теперь (на новом витке) обязательно будут. И обязательно будут смотреть на небо под Аустерлицем и ложится под паровоз.

Толстой вообще — из копировальщиков действительности. И не будь в нём этой болезни нравственности, был бы заурядным известным фиксатором жизни.

Но что это за нравственность? К чему её ставить во главу угла? Она либо есть в человеке, либо её нет. Она либо возведена обществом в закон, либо нет. Как не наряжай свинью, она свиньей и останется.

Спас ли Лев Николаевич Россию своими проповедями о марали?

В творчестве он пошёл обратным путем, занимался прошлым — копируя природу и общество. Его фантазия не прорывалась в будущее. Он, словно заядлый кроссвордист, заполнял пространство языка гигантскими стилистическими конструкциями. И ненавидел собственные произведения.

Настоящему Сочинителю незачем десятки раз переделывать произведение. Этот факт показывает, что у Толстого не было истинных творческих прорывов, творческой жертвенности. Он во многом был ремесленником, трудягой, занимавшимся деланием житейских романов. Но живые судьбы всегда выше и сложнее их отражений на бумаге. Воображение и фантазия того, чего нет, есть элемент настоящего творчества. Объективностью и историей пусть занимаются историки.

Кто-то возразит: «Но он же отобразил мысли и настроения поколений, духовное развитие общества». Да, это развлечение для каких-то читателей. Но кому оно нужно по большому счёту? Греческая опера, гладиаторские бои — тоже были развлечениями. Я же говорю о другом. В творчестве Толстого почти полностью отсутствовало поисковое авторское «я».

Он развивал русский язык? А скорее — засорял, загромождал.

И дело даже не в объеме его романов. Его копирование — есть ярчайший пример «грязного» творчества. Одно тянется за другим, другое за третьим, третье за десятым — и в результате кто-то женился, кто-то умер, кто-то ещё что-то — так течёт бесконечная бытовая жизнь со своими страстями. Это всё равно, что, посмотрев спектакль, взяться его детально описывать (не без маленькой выдумки, конечно), максимально приближаясь к оригиналу. Или же заменять одни имена другими и выдать за самостоятельное. Грешно.

Это ещё Пушкин занёс с Запада этот копировальный метод. Толстой развил его до гигантизма и абсурда. И уже затем Запад взялся подражать Толстому.

Опять же дело не в объеме. Пусть себе. Толстой отпустил нить Художественности, удалил мечтательное авторское «я» из её ткани.

Замечательно, что в «Слове о полку…» наличествует фантастическая образность, и авторское «я», и желание найти смыслы, и собственная оценка происходящего. У Толстого же — приём авторской бесстрастности стал самоцелью. Но объективность в Художественности — ремесленнический примитивизм и авторская несостоятельность.

Потому всю жизнь и писал дневники, что не вкладывал своей сути в произведения. Заблуждался и лукавил — опять же по причине желания переплюнуть всех в эпическом.

И именно своими дневниками он замечателен. Но без Художественности они не дали ему возможность создать Новый мир, в них он лишь создал свой образ — непревзойденный образ Актёра жизни, оставшегося в Толстовском круговороте бытия.

Именно он отвоевал большую часть языкового пространства у метода Гоголя. Отчего после Достоевского Гоголевское творчество мелькало всё реже. Да и не каждому такая самоотдача была по силам.

Художественная фантазия — один из главных факторов в истинном творчестве. Именно с её помощью проектируется будущее и формируется авторская воля. Толстой так и не развил её. Он утверждал существующее.

Это центробежные земные защитные силы (инстинкт общественного выживания) проявились через его творчество. Ибо создание Новых миров (центростремительное движение к ядру Творческого Начала) грозит переменой существующих порядков, гибелью общественным, а то и природным системам. Понятная защитная реакция. Но от подобного творчества накапливается «грязь» человечества — мелкие бытовые личности и судьбы. Они так же фатальны и циклообразны, как рыбы, как повседневное бесконечное существование вне Авторского смысла.

И Достоевский, и Толстой — две крайности (один — вперёд, другой — назад), обе со знаком «минус». Толстой понимал лживость своего состояния и своих бесконечных трудов и всегда рвался убежать от самого себя. Эта раздвоенность измучила его.

Это Творческое Начало не давало ему покоя и требовало найти точку опоры. Но работоспособность — не наитие и даже не вдохновение. Сколько я прочёл добротно написанных книг, и только в нескольких из них встретил своё творческое «я». А у Толстого — только беспрерывные «объективные» истории о чьих-то актёрских жизнях.

Все эти человеческие судьбы так же фатальны, как судьбы «Му-Му» и «Каштанок». «Не бейте собак и людей, не давайте им страдать от голода и насилия», — такая «моральная цель», вставшая во главу угла толстовского творчества, не могла ему дать вычлениться в Сочинителя.

Творческое «я», как золото, редко встречается в чистом виде. И, как золото в пароде, оно вплавлено в тексты, и содержание его всегда различно.

Естественно, что и Толстой «вкрапил» в своё творчество личностное «я», но лишь с позиции нравственности — одной своей умственной частью, а всё остальное бесхозно рассеял в дневниках и в общении.

Потому из него и не получился Сочинитель, а лишь очередная копия Автора псевдо-жизни.

Чехов и Горький

Антоша Чехонте начал с весёлости.

Придумывал смешные рассказы, за них платили. Сколько он их начиркал — не счесть. От типов шёл. Смеялся над их пороками. Но не глуп был и искренен, и развивалась в нём Художественность.

Симпатичный, умный человек. А навалилось на него бремя творческое, грустен стал ему мир, несовершенен.

Главное прочувствовал — должен измениться человек физически. Но когда ещё это будет! А пока — Россия в грязи и в дураках. Персонаж эдакий — с мировой тоской внутри, но с импульсивной творческой энергией. Похоронщик уходящего мира.

Смыслов в нём почти не было. Идей почти не было. Хотя всё как бы знал, о любом мог блестяще высказаться. Людские судьбы, как медик анатомировал.

Чехов попал в период, когда Творческое Начало стало уходить от единичных авторов ко многим. «Одеяло» Творческого Начала разодралось на частички. И теперь каждый имел словно кусочек истины и было трудно развить в себе полноценную Художественность. Поэтому все были яркими, но не цельными, вспыхивали и гасли — то здесь, то там.

Начался ещё один период освоения языка — он должен был обогатиться разносторонними смыслами, впитать в себя творчество всех, кто пожелает. Оттенки чувств, эмоций, желаний, грёзы и мечты — все проявления человеческих «я».

Многое на себя перетянул и Горький.

Был жутким пессимистом. А когда почувствовал в себе творческий ритм — хотел взбодрить себя и воспел бурю и свободу. А потом и Человека с большой буквы. Имелся ввиду, конечно, не-человек. А Горького убедили, что это пролетарий.

Ох как он кликал и звал бурю! Как он любил своего грядущего Человека!

Но до чего же всё это было мутно и эмоционально. Всех отвлекала политика и ползающие революционеры.

Горький был исключительно талантлив, и авторское «я» в его творчестве порой проглядывало, но не было у него слуха. Испорчен был у него слух революционностью. Отсюда страдала Художественность. Мыслей и идей умных много, и все они сбились у него в конце концов в общую кашу. Запутался он в их лабиринте.

Не увидел он собственный Новый мир. Только кликушествовал. Не вгляделся в себя, в свои истинные желания. Метался между жанрами, побольше натворить хотел. Революционное движение решил летоописать, обвинить и унизить климов самгиных — тех, в ком шёл беспрерывный мыслительный процесс. Что они — перед «грядущей бурей»!

Всех знал, везде тусовался. Это тоже распыляло Художественность. Бытоописывать стал. «Новыми людьми», рабочими-революционерами своё творчество загрязнил.

Утратил Творческое Начало. Оно «ушло» из него ещё до революции. Ибо тогда было столько пытающихся «перетянуть одеяло», чтобы развить свой дерзкий «эмбрион» и заполнить своим творчеством пустоту!..

Блок, Маяковский, Есенин и другие

Ещё при жизни Толстого и Чехова творческий процесс начал дифференцироваться.

Единство нарушилось. Зарождалась русская понятийность, которую философией в классическом понимании трудно назвать, так как образность в ней занимала не последнее место. Вновь активно занялись чистой поэзией. Эксперименты в живописи, музыке, кино — всё это попытки найти новые средства для объяснения Творческого Начала.

Казалось, жизнь била ключом, но на самом деле все топтались на месте. Этот процесс раздирания ядра Творческого Начала способствовал лишь освоению последних закоулков языкового пространства. И мало кто делал попытки идти в истинном направлении.

Блок многое «предчувствовал», «пророчил». На самом деле он и символисты — это интуитивная попытка остановить, отклонить «бесовскую стрелу» Достоевского. Направить её разрушительную мощь в другую сторону. В сторону чистых образов и форм. Но каких? Здесь в голове был такой интеллектуальный туман — что кроме фантомов Вечной Женственности и Софии ничего не предлагалось.

Блок настолько запутался, настолько был «изъеден» космическими ритмами, и противоборством со «стрелой Достоевского», что потерял возможность обрести смысловую систему мироздания, что был готов принять социальные перемены за создание Нового мира.

Но хвала ему за то, что он хотя бы противостоял до революции «грязному» творчеству, пытался найти иной путь и принёс себя ему в жертву.

Его поэтическое авторское «я» заполнило его творчество — это была энергия ожившего творческого «эмбриона». Но я уже объяснял, как этот огонь поедает своего носителя.

Поэзия есть сконцентрированная сущность Творческого Начала, его «шаровая молния», плазменный протуберанец, выплеснувшийся из солнца гигантских творческих ритмов. Вот почему через поэзию мы наглядно видим гигантскую мощь Творчества, которой невозможно управлять без авторской жертвенности, ибо кто может повернуть вспять энергию взорвавшейся бомбы?..

Все поэты начала века играли с этими «взрывами», как мальчики играют со всем, что бухает и шандарахает.

Это был последний салют русской поэзии и одновременно её похороны, так как всякие формы имеют свои пределы.

Поэзия — это сконцентрированная попытка Сочинительства, ускоренный «ядерный распад», которым нельзя овладеть сознательно.

И если Блока подпитывал интеллект, который давал ему продержаться образованностью и знанием истории, то энергия творчества быстро испепелила дерзнувшего ею владеть Есенина.

Он так был открыт Творческому Началу, что вообще ничего не успел осмыслить. Без общего образования, без исторических знаний — Творческое Начало просто энергия, и если его «эмбрион» начинает развиваться в эдакой безинтеллектуальной (беспонятийной) форме — оно может связываться лишь с наитием в виде вдохновения. Такой поэт становится наркоманом вдохновения, если он не будет к нему подключаться (подпитываться), то скоро погибнет. Наитие же может предложить чаще всего только образ, если нет интеллектуальности. Вот отчего все стихи Есенина так образно написаны. Образ, конечно, имеет понятийность, но как бы не смысловую, а опять же образную — некая тавтология.

Есенин — действительно «последний поэт России», последний кусочек языкового пространства, заполненный Творческим Началом.

Последним мог быть Маяковский, если бы был так открыт и искренен, как Есенин. Маяковский также ухватил космический ритм и был достаточно образован, чтобы образ и понятие переходили друг в друга. Но он соблазнился должностью «трибуна революции». Он отдался государственному служению.

Примечательно, что именно он сделал попытки обрисовать грядущий мир. Пусть социальный, но грядущий и в чём-то фантастический. Правда, при этом он потерял творческий накал, разрушил своё лирическое «я» — и в сущности создал глупость. Но, потерпев крах, остался верен творчеству и не сделался сознательно продажным.

Вообще — эти жертвоприношения Творческому Началу должны были бы в конце концов породить и нового героя, и новый образ, и новые идеи, и новые формы — всё это ушло бы в романные попытки создания Новых миров.

Если бы вся предыдущая энергия безответственности не вылила накопившуюся творческую «грязь» на подмостки спектакля революции. Иначе и не могло. Кто противостоял революции? Кто развивал Творческое Начало с иным знаком? Умница Тургенев, разве. Некрасов и тот грезил бурлаками. Толстой и тот чуть ли не благословил революционеров. Все остальные, тихие лирики, ничего кроме оттенков чувств, не противопоставляли.

Конечно, смена строя была неизбежна. Но могла она обойтись и без «бесов». «Чёрное» творчество Достоевского не имело никаких преград.

И именно его схема сработала почти в чистом виде.

«Чёрное» творчество

Вот здесь стоит остановиться, чтобы подробнее рассмотреть влияние творчества на историю человечества.

Я говорил о развитии именно русского Художественного Метода в творчестве, который имеет неограниченные возможности (о них в отдельном месте скажу подробнее). Но само стихийное творчество может влиять на жизнь и другими способами. Особенно эффективно в древности, на первых порах развития Творческого Начала в человеке, когда ещё не были освоены основные виды творчества, а творческая энергия жила в развивающихся тогда религиях.

Но что нужно Творческому Началу? Какова его цель?

Естественно — творчество ради творчества. А если расшифровать, то — создание Новых миров и форм жизни и осуществление творческих желаний. Это грубо, но зато пока понятно.

И естественно, если кто-то начинает проектировать будущее, творческая энергия устремляется осуществлять, апробировать, материализовывать этот проект.

И вспомните о моём дуализме. Я его немного расшифрую: с одной стороны, мы повторяемся энное количество раз (не скажу — бесконечно), т.е. жизнь во вселенной сворачивается и разворачивается, и вновь динозавры, те же племена, те же войны, те же животные и тот же Наполеон… а с другой стороны — она вечно белый, неисписанный лист бумаги и идет не по кругу, а в неизведанное, и этот белый лист Сочинители вольны заполнить какими угодно схемами. Соединив эти две противоположные стороны, мы получаем основной вселенский Закон Творческого Начала, мой Закон.

Я предоставляю вам самим поразмыслить над результатом данного соединения, а пока — поговорим о «белом листе» и творчестве нехудожественных авторов. Первыми такими авторами были древнейшие астрологи. Они имели корни в предсказателях погоды, в шаманстве, в жрецах и врачевателях, но творчество таких было ещё достаточно локальным, не выходящим за рамки будущего одной личности или группы людей.

Затем появились верования в «богов». Но (очень важно) формировалась вера в загробную жизнь человека, а не верование в будущее человечества.

Конечно, в некоторых религиях делались прогнозы относительно будущего Земли, но пока достаточно специфические: летоисчислительные, чисто образные или предельно фантастические (например зороастризм, «Откровение Иоанна»).

И долго никому не приходило в голову делать глобальные социальные проекты для всех народов. А если бы кто-либо взялся за подобное — Творческое Начало мигом бы подключилось и взялось способствовать реализации проектов.

Астрология — это попытка иметь знание об основных ритмах вселенной, о круговороте жизни. И она же пытается выстроить прогноз будущего. Т.е. её задачи отражают стремление разрешить основной вселенский Закон Творческого Начала. Попытка осмыслить мой дуализм, соединить в своем разумении круг и стрелу.

Но никто не делал предсказаний дальше носа короля или его жалких интересов.

Никто, до М. Нострадамуса. То был первый масштабный социальный проект на Земле, и перед Мишелем лежал неисписанный белый лист будущего.

Я вновь делаю «сумасшедшее заявление»: некоторая часть человечества до меня жила «под Нострадамусом». Это он провел первые контуры фатальных социальных границ, это он властвовал над судьбами народов, запрограммировав социальные потрясения, землетрясения, войны, болезни и т. д.

Взявшись за это неизведанное занятие, он использовал наитие — и это помогло ему найти средства, дабы вызывать образы грядущего. Но не извне, как полагали до сих пор, а в большинстве изнутри, из ожившего в Мишеле «эмбриона» Творческого Начала. А если бы образы будущего приходили из уже сформировавшегося Накопителя Творческого Начала, Настердамус многое посвятил бы памяти о прошлом человечества. А раз он это не «видел», то наитие (и сам «эмбрион») служило ему лишь вдохновением и подсказкой в выборе средств для стимуляции создания образов и судеб. Он именно творил будущее народов.

А так как «написанное пером не вырубишь топором», то какая сила должна была изменить проект? Только ещё более подробное социальное проектирование. Но никому не приходило в голову заниматься таким творчеством.

Нострадамус — отправная точка своеволия человека. Своеволия полного. Это «захват» творческой власти. Здесь первый пример значения человека и его возможностей. Здесь явление «человекобога», имеющего власть над будущим.

И не забывайте, он использовал образный, поэтический язык — что и давало ему так надолго материализовать свой сценарий.

Социальное проектирование — пусть и не низший способ построения будущего, но и не художественный, чьи возможности не ограничены земным воплощением.

Но почему же Нострадамус создал такое мрачное, жестокое будущее? И мог ли иное?

Конечно, мог бы. Если полное своеволие, то власть создать всё, что пожелаешь.

Но откуда было ему знать, что у него именно такая неограниченная власть, если его сознание было ограничено? Зная «воинственную» историю и имея «актёрское» сознание, он мог лишь с пессимистической грустью подталкивать колесо будущего в ту же сторону, куда оно уже якобы катилось. А он, кстати, в тот момент, когда записывал свои «видения», мог изменить даже природу человека, не говоря уже о характере будущего развития человечества и социальных потрясений.

Но он всё так же, как мальчик, играл в войну и пугал ужасами.

После Нострадамуса его схема пополнялась конкретикой и частностями. Детально выписывались проекты каких-то народов и событий. То тут, то там занимались этим «предсказатели». Но основное русло было уже не изменить. Исписанный лист будущего не мог вновь стать белым.

Но последующие Авторы не утратили свободу своеволия. И все, конечно, создавали в основном «черные» сценарии, исходя из исторического опыта и ограниченности сознания. Неосознанность творческой энергии продолжалось бы долго, не будь развития Художественности в русском языке и моего открытия Художественного Метода.

А социальный метод Нострадамуса сегодня стал доступен почти всем авторам. Особенно легко его можно применять в проектировании политических ситуаций. Все удивляются: кто-то нечто написал, выдумал и вот тебе — сбылось! Не «выдумал», догадливые вы мои, а «сотворил» своими несложными извилинами. Такие частностные и глупые «чудеса» давно уже могут «сотворить» и дети.

Только самим же в этом «черном» творчестве предстоит жить. Так чего гордиться своим «пророчеством», если завтра можно получить от самого же себя колотушкой по своей «пророческой» голове. То-то и оно (к вопросу о раздражении на авторов бестселлеров).

Дополнение: нужно разделять художественных Авторов будущего и тех, кто создаёт частности в рамках уже запрограммированного, усиливающих и конкретизирующих земные проекты — это соавторы Автора (например: Нострадамус — Жуль Верн) и авторов шальных, типа детективщиков и политических романистов.

Но обо всём этом далее.

Булгаков

Россия барахталась в хаосе революции. Спектакль Ф. М. Достоевского имел аншлаг. Весь мир наблюдал это кровавое действо: невиданная доселе гражданская война. «Сострадательный» Фёдор мог быть доволен: его прогнозы сбылись.

В революцию одни русские авторы были рассеяны по миру, другие уничтожены. Творческое Начало утратило темпы развития и целостность, но не совсем.

Михаил Булгаков продолжил развитие Художественного Метода. Вокруг него многие взялись эпически (по-толстовски) отражать отгремевшую гражданскую войну. И лишь один он имел ясное творческое зрение и трезвый ум. И лишь один он своей сатирой уже в первые годы после революции активно взялся разрушать её фальшивые идеалы. Однажды таким способом пользовался Салтыков-Щедрин. Но тот в большей мере способствовал реализации проекта Достоевского, Булгаков же противостоял этому уже осуществившемуся сценарию. Он как бы неосознанно вклинивался в спектакль и мешал запрограммированному действию.

Во многом он шёл от Чехова и Гоголя. Художественность последнего развилась у Булгакова до сочинительских высот. И не только развилась, а наконец вышла на прямой путь к цели Творческого Начала — к попытке увидеть не просто новое социальное устройство, а совершенно иной мир, желаемый автором, созданный на совершенно иных, чем земные, принципах.

Замечательное событие!

Явление не-человека, творящего свою неземную судьбу. Своеволие Автора, изымающего себя-актёра из фатальной роли.

Впервые Художественный Метод был применён по назначению.

Представьте всех тех, кто тогда жил вокруг него, весь этот муравейник людских судеб, и заметьте среди всех ученика-Сочинителя, вырвавшегося из круговорота муравьиной суеты, возжелавшего для себя такого, чего никому доселе не приходило в голову, возжелавшего того, чего якобы не существует. И не просто отрицающего и критикующего эту жизнь, а выстроившего себе то желаемое, которое может осуществиться только как противоположность земным законам бытия.

Я вот всё толкую вам: метод, метод… Но проделайте всей своей жизнью тот путь, что проходит Сочинитель, войдите в творческий процесс, станьте самим творчеством — тогда вы до конца поймёте меня. В ином случае можете весь текст воспринимать как ненаучную гипотезу, как баловство ума — все актёры в свободные от роли часы сами жаждут развлечений.

Значение Булгакова не было достойно осмыслено. Та агрессивная фатальная система, в которой он находился, вообще умолчала о его явлении.

Материализованное Творческое Начало со знаком «минус» (анти-творчество) противилось зарождению и развитию Творческого Начала со знаком «плюс». Слово имеет в себе колоссальную творческую мощь, если оно содержит в себе Творческое Начало. А земное существование зиждется на равновесии: творческое самоосмысление вырывается вперёд и грозит гибелью уже состоявшимся проектам (устоям), а энергетика Творческого Начала этих проектов тормозит развитие «свежего» Творческого Начала до тех пор, пока не перетечет в него полностью. Инстинкт самосохранения социальных режимов.

Творчество Булгакова грозило уничтожением системе и её ценностям, той чудовищной культуре, которая обезобразила всё, что можно.

Но примечательно, что из этого жесткого противоборства родился Булгаковский смысл. Можно подумать, что, не будь такой жесткости, не случилось бы освоенная Булгаковым Художественность.

Я вас уверяю, что наоборот: не будь большевицкой революции — Художественность в России расцвела бы гораздо раньше. Ведь Творческое Начало было рассеяно, размыто большевиками, а то, что осталось — служило им как «грязное» творчество.

Но то, что налито, то и выпьем…

Хочу только заметить, что философия фатальности человеческих возможностей — абсолютная чушь со времени Нострадамуса (в социальном смысле) и со времени Троицы Пушкина — Лермонтова — Гоголя (в бытийном смысле). Попросту — религии и «житейская мудрость» унизили величие назначения человека, определили ему рамки, а философы искали истины не в природе творчества (т.е. в основе всего сущего), а в законах и формах уже материализовавшегося творчества. И с удовольствием повторюсь — нет ничего могущественнее творчества.