— Детка, как мы можем быть вдвоём в ночнике, где куча народу? — усмехнулся Денис, но заметив мой поникший взгляд, пояснил, — Да и Алекс со своей девчонкой нам помешать не могут. Просто поедем вместе. Алекс сегодня на машине, заберёт нас, да сядем за один столик. Пообщаемся, так же веселее будет.

— Ну раз ты так хочешь… — нехотя уступила я. Конечно, я была разочарована, да ещё как! Вот уже несколько дней я ждала случая поговорить со своим парнем. И разговор этот серьёзный, больше оттягивать его нельзя. Думала, что сегодня, когда мы останемся с Дэном вдвоём, наедине (ну и что с того, что народу вокруг много, им же до нас дела не будет!) и я наконец-то осмелюсь ему признаться в том, что ему давно пора знать. Вот уже как восемь недель как пора знать… А теперь неизвестно, удастся ли поговорить наедине. Этот его друг Алекс… Алексей. Мне он с самого первого взгляда не понравился, когда Дэн нас представил друг другу полгода назад. Мы тогда только встречаться начали, и Дэн как-то зашёл ко мне в колледж после занятий вместе с незнакомым парнем. Мало того, что он совсем оказался не в моём вкусе (мне больше светленькие и голубоглазые нравятся, такие, как Дэн. У них лица более открытые, что ли…), а друг его оказался темноволосым, кучерявым как цыган, да к тому же как цыган с тёмными глазами, и взгляд такой тяжёлый, оценивающий и прожигающий насквозь… Тоже цыганский какой-то. В общем, не понравился мне друг моего парня. Он на меня тогда посмотрел внимательно так, а потом отвернулся и внимания больше не обращал, как будто я пустое место. Потом мы с ним ещё пару раз пересекались, опять же, через Дэна, и он продолжал меня игнорить. А теперь, оказывается, подружка ещё его будет. Наверно, такая же высокомерная, как и он сам.

Дэн зашёл за мной в общагу ближе к десяти вечера. Я как раз успела сделать макияж и уложить феном волосы, когда в дверь постучали. Соседки мои с завистью проводили нас взглядами и пожелали хорошо развлечься, баба Женя на вахте тоже проводила нас взглядом, но сердитым.

— После одиннадцати никого не пускаю! — злорадно напомнила она.

На что мы совершенно не обратили внимания. Я уже несколько раз ночевала на квартире Дэна, которую он снимает вместе со своим приятелем. Но, правда, Алекса никогда там не заставала. Дэн просил его сваливать куда-нибудь на ночь. Вот и сегодня я планировала заночевать у Дэна. Мне его съёмная берлога нравилась. Двухкомнатная квартира в самом центре города, где можно часами принимать ванну и стирать бельё, чего нельзя сделать в нашей старенькой общаге, где одна душевая на весь коридор. Там особенно долго не побудешь — только чуть задержишься, как кто-нибудь начинает тарабанить в двери и напоминать, что время твоё на гигиенические процедуры вышло.

Во дворе стояла серая «тойота», за рулём которой уже сидел цыган (про себя друга Дэна я называла именно так, но, разумеется, об этом никто не знал). Рядом с ним находилась светловолосая миловидная девушка (ну конечно же, мы все тянемся к своим противоположностям), она приветливо улыбнулась мне и представилась:

— Привет, я Виолетта.

— Милана, — ответила я на её улыбку улыбкой, — Красивое у тебя имя. Очень.

— Спасибо, и у тебя тоже, — ответила девушка.

Цыган в ответ не сказал ничего, только ключами зажигания повернул и на газ нажал. Ехали на большой скорости, к этому времени пробки кончились, а ночные улицы заметно опустели. До ночного клуба добрались быстро, машину удалось припарковать почти у входа, что тоже удача. Прошли мимо двоих накачанных парней на входе, которые бросили на нас равнодушные взгляды. Только цыган немного задержался, потому что один из охранников его узнал.

— Привет, Лекс! Решил потусить? — шутливым тоном обратился к цыгану один из парней в чёрной форме охранника.

Мы с Дэном не стали останавливаться, а прошли дальше, чтобы успеть занять свободный столик. К моему большому разочарованию, цыган вернулся быстро. Мы сделали заказ. Парни взяли джин со льдом, а мы с Виолеттой коктейли (разумеется, алкогольные). Поговорили немного ни о чём. Цыган шутил, а Дэн оставался серьёзным, говорил мало. Он всегда у меня такой серьёзный, не то, что его друг. А когда зазвучала медленная музыка, я очень удивилась, когда цыган вместо своей девушки позвал на танец меня.

— А ты можешь с моей Виолеткой пообжиматься, — он подмигнул Дэну и нагло заржал. Я и с места не шелохнулась, но Дэн неожиданно меня попросил:

— Иди потанцуй.

— Я с тобой хотела… — я сделала попытку мягко возразить.

— Иди, я пока не хочу. Позже. Не капризничай, Мила.

И мне ничего не оставалось делать, как подняться и позволить цыгану сграбастать мою руку и потянуть меня в центр зала, где уже во всю шла дискотека. Цыган бесцеремонно облапал меня за талию (хотя нет, справедливости ради надо сказать, что слишком близко к себе не прислонил, держал на дистанции, но от этого мне, разумеется, лучше не стало). Мы танцевали какое-то время молча, а потом он, как всегда, начал говорить мне гадости. В этот раз ему не понравились мои ресницы, которые я накрасила новой тушью, придающей объём.

— Ресницы длиннющие, — заметил он, нагло уставившись мне прямо в лицо своими чёрными бездонными глазами, — Накладные да? Или нарастила?

— Свои, — резко ответила я.

— Не может быть. Не обманывай, — нагло заржал он, — Кстати, тебе не идёт так густо ресницы красить. Ты на куклу становишься похожа.

И если ещё до этого момента я его как-то терпела (с трудом, но терпела), то тут я разозлилась уже по-настоящему.

— Слушай, — со злостью прошипела я, — Иди-ка ко своей девушке и делай замечания насчёт внешности не мне, а ей. Мне мои ресницы нравятся, а тебе если нет, то не смотри на меня!

— Да ладно тебе, — совершенно спокойно отозвался он. Ему всегда доставляло огромное удовольствие вывести меня из себя. Он постоянно искал повод, чтобы троллить меня. За это я его и невзлюбила. А он, как ни в чём не бывало, продолжал, — Моя девчонка так вызывающе не красится, предпочитает всё натуральное.

— Что-то я не заметила, — огрызнулась в ответ, вспоминая, как ярко у Виолетты накрашены губы ярко-кровавой помадой.

— И одеваешься ты безвкусно, — продолжает он, а глаза его при этом смеются, нагло так…

На мне короткое платье пёстрой цветочной расцветки (ну не тёмные же мне носить!), и я не считала его вызывающим. Всё, что надо, было прикрыто.

— Мне нравится, как я одеваюсь, — сдержанно отозвалась я, — и платье моё нравится. Твоя девушка тоже в короткой юбке, вот ей и делай замечания.

— Моей девушке можно короткое, — возразил он.

— А мне почему нельзя?! — вспылила я, всё-таки не совладев с собой в очередной раз.

— Потому что у моей девушки ножки стройные, а у тебя нет.

Такого ответа я не ожидала даже от него. Я с силой двумя руками отпихнула его от себя. Он поддался легко, хотя, если бы захотел, и с места не сдвинулся. Резко развернулась и направилась назад к столику, так и не дождавшись окончания музыки.

Дэн неторопливо пил джин и смотрел, как на сцене выступают полуобнажённые девочки-танцовщицы. Судя по его полному стакану, Дэн попросил уже вторую порцию.

— Надо поговорить, Денис, — требовательно произнесла я, — Пойдём выйдем туда, где потише.

Он нехотя поднялся, а когда мы проходили мимо танцующих, я заметила, что Алекс уже преспокойно танцует в обнимку с другой девушкой, в то время как Виолетта продолжает скучать за столиком с бокалом коктейля в руках.

Мы вышли на веранду, открытые окна которой смотрели на набережную. Редкие порывы ночного ветра приносили прохладу с реки. И прикосновения холодного воздуха к горячим щекам было приятно.

— Денис… Мне нужно сказать тебе что-то важное, — собралась я духом и, смотря прямо в спокойное расслабленное лицо парня, произнесла, — Я беременна. Восемь недель уже.

Лицо Дениса моментально напряглось, стало как будто каменное.

— Ты говорила, что предохраняешься, — произнёс он. А я, силясь угадать по его интонации то, что он почувствовал, так и не смогла этого сделать.

— Иногда я забывала выпить таблетки вовремя… — тихо, виноватым тоном произнесла я.

— Милана! Как можно быть такой пустоголовой, — в голосе Дениса прозвучали обидные для меня интонации упрёка и раздражения. По сравнению с ними подколки Алекса звучали вполне дружелюбно. А мой парень продолжал, не щадя моих чувств, — Ты знала, что я не хочу детей! Я тебя предупреждал! Всё по-честному. А вот ты поступила со мной бесчестно. И, либо ты делаешь аборт и избавляешься от плода, либо мы расстаёмся. Выбирай, Милана.

— Но… у меня нет денег на аборт… Я узнавала, сколько это стоит. Нужно тридцать две тысячи… — я не узнавала своего голоса. Он звучал как-то жалко, испуганно, как у провинившегося перед строгими родителями ребёнка. И осознание этого стало для меня очень неприятным.

— Сколько? — переспросил Денис, хотя прекрасно всё расслышал, — У меня нет сейчас таких денег. Иди в женскую консультацию и делай аборт там.

— У меня нет городской прописки, — несмело напомнила я.

— Значит, езжай в свою районную больницу по месту прописки и делай аборт там.

— Денис… Я боюсь… У меня даже на наркоз денег нет…

— Значит, потерпишь без наркоза. Не ты первая. Подумаешь, какая неженка, — презрительно отозвался Денис.

Я смотрела на своего парня и не узнавала его. Ну да, мне нравилась его сдержанность в любой ситуации, но сейчас… Так же сдержанно и хладнокровно он предлагает избавиться от нашего с ним ребёнка. Ведь этот ребёнок и его тоже!

— Вот что, — произнёс Денис, так и не дождавшись моего ответа, — Как ты избавишься от ребёнка — это твои проблемы.

И он повернулся и пошёл обратно, туда, где доносилась громкая зажигательная музыка, а я… Стояла одна и чувствовала недоумение от того, что есть эта весёлая музыка и счастливые беспечные люди вокруг меня… И я глазам своим не верила, когда смотрела в его отдаляющуюся спину, что это тот человек, которого я люблю… И ведь знала, что аборт неизбежен, но когда шла сюда с ним, в душе моей наивной надежда жила — что обрадуется, что ребёночка оставить захочет… Дурочка какая…

Сколько я так стояла в полном оцепенении и прострации, не знаю. А когда, наконец, ко мне пришло понимание, что я ещё жива и что живому существу полагается что-то делать, то медленно побрела в затемнённый коридор, где нёс свою службу молодой охранник. Незаметной тенью я прошмыгнула мимо, открыла дверь туалета и скрылась в одной из тесных кабинок. Прислонилась лбом к холодному кафелю, совершенно не понимая, что делать дальше. Но мои слёзы решили это раньше меня, они полились по моим пылающим щекам быстрыми и крупными каплями, прожигая мокрыми дорожками моё лицо.

Глава вторая. Алексей

«Он смотрит на неё, как будто она… —

была странная пауза, — почти, как…

Действительно не знаю, как это выразить,

как будто он никогда не смотрел на девушку раньше,

и он не… как будто она самый лучший стейк,

а он голоден»

«Тени» Дженнифер Арментроут

Встреча с ней потрясла меня. Нет, не так. Она — потрясла меня, девушка эта. Посмотрел в глаза её цвета осеннего дождя и всё, пропал. Волосы эти цвета шоколада, губы нежные, трепетные ресницы как крылья бабочек, ножки стройные, а как голос её услышал, так и поплыл. Нежный такой, грудной, бархатный… И имя ещё это необычное — Милана. В общем, понял, что обалдел как подросток. И вида чтобы не показать, сразу троллить её начал. Дэн чтобы не догадался. Всё-таки девушка друга. Не по мужским это понятиям из-за девчонки друга предавать. Хотя… если бы она только раз благосклонно посмотрела или улыбнулась призывно, то я не то, что друга, родину бы предал ради неё.

И сейчас первую попавшуюся девушку танцевать позвал, даже не посмотрел толком, как выглядит. Девушку незнакомую в танце обнимаю, а сам за Миланой незаметно слежу. Вижу, как с Дэном пошла к выходу. В сторону туалета, наверное. Думать даже боюсь, что это значит. Минут через двадцать Дэн вернётся довольный как мартовский кот, удовлетворённый, а Милана задержится, чтобы заново нанести макияж и поправить одежду, будет выглядеть смущённо, понимая, что все догадались, чем они там в туалете занимались. Но Дэн пришёл раньше, один и не в настроении, водку себе заказал. Мне предложил, но я отказался. У меня с этим напитком отношения особые, водку я только на поминках пью и горе когда… А чтобы так, напряжение снять и повеселиться, так мне стакана пива бывает достаточно.

— Милана где? — первое что спросил, увидев друга, стараясь, чтобы голос меня не выдал.

— Там осталась, — неопределённо махнул рукой Дэн.

— Виолетта, ты с Дэном побудь немного. Обещаю, когда вернусь, всё моё внимание — только тебе одной, — как можно теплее обратился я к девушке, а про себя подумал, на кой чёрт вообще притащил её с собой? Она кивнула, но не очень при этом довольная.

Милану я нашёл в коридоре. Стоит возле дверей туалета, спиной к стене прислонилась, а сама бледная вся, лицо зарёванное, даже тушь под глазами растеклась жалкими тёмными пятнами, придавая ещё более беспомощный вид девушке. Меня увидела и сжалась вся, отвернуться попыталась. Но куда там! Я быстро и ловко за плечи её к себе развернул, в покрасневшие глаза смотрю, увернуться не разрешаю.

— Пусти… — тихо прошипела она и, как мне показалось, со злостью. Есть такая злость отчаяния, когда больше на себя злишься, чем на того, кто рядом оказался.

— Случилось чего? — напрямик спрашиваю, не могу вокруг да около ходить, когда ей так хреново, — С Дэном поссорились?

Она нехотя кивает, но сразу же торопится опровергнуть:

— Нет, не ссорились…

— Что тогда?

Смотрю на неё пристально, в глазах этих тёмно-голубых слёзы невыплаканные стоят и вдруг из глаз катиться начинают, да быстро так, каплями крупными, как дождь по стеклу… у меня дыхание спирает и понять не могу, то ли от жалости, то ли от восхищения красотой глаз её плачущих… А она вдруг обмякла в руках моих, длинные ресницы глаза закрыли, а из груди её всхлипы вырвались. Ещё секунда, и она уже не на шутку рыдает в моих руках. А я стою, держу её крепко так и молчу, ничего сказать не могу, только тепло её тела чувствую и аромат волос её, цветочный такой, лёгкий, крышесносный. И понимаю, что не надо так, как дурак блаженный стоять, а успокоить как-то надо… А руки сами её за тонкие плечики ещё крепче сдавливают. Своею жизнью что ли живут, руки эти… Она голову мне к плечу прислоняет, а я чувствую, что всё, с этого самого момента или всё окончательно разрушится и будет хуже дальше некуда или, наоборот, всё к лучшему переменится. Выбор только за мной. И я решаюсь.

— Маланья, реветь перестань, футболку мне обслюнявишь, — привычно ехидничаю я. Она, как я и ожидал, встрепенулась резко, отстраниться попыталась, но я, естественно, этого ей не дал.

— Не Маланья я…, — с детским наивным возмущением произносит она, но взгляд уже не стеклянный, искорки жизни в нём появились. А я в глаза эти ожившие смотрю, руку свою с её плеча поднимаю и в волосы её пальцы запускаю. И дыхание спирает от ощущения, какие они мягкие, шелковистые.

— Ну всё… всё…, — успокаивая, тихо говорю я и с удивлением замечаю, что она не сопротивляется моим прикосновениям, — Не реви больше. Хочешь, домой тебя отвезу?

— Да куда? — с отчаянием произносит она и снова начинает мелко дрожать, а я всю её чувствую, даже самое неуловимое колебание её тела, дрожь эту и то, как она сильно напряжена тоже чувствую, а она продолжает, — Общежитие уже закрылось. Не пустит меня туда никто. Негде мне ночевать…

Ну, ну, говори, девочка, только не молчи, — про себя думаю я и смотреть продолжаю прямо в глаза её.

— Пошли, к себе тебя отвезу, у нас переночуешь. Тоже мне, проблему придумала, — притворно ворчливо говорю я, а она отрицательно машет головой.

— Нет! Не могу. Дэнис туда придёт.

«Так всё-таки поссорились…», — с какой-то подлой радостью замечаю я.

— Дэнис только под утро придёт. Сделаем так — я тебя отвезу и вернусь. Мы пробудем здесь часов до четырёх. А ты спать ложись в моей комнате. Когда вернусь, на матрасе себе в гостиной постелю.

Она неуверенно кивает, а я тороплюсь закрепить эффект:

— Здесь меня подожди, я только предупрежу, что тебя отвезу, чтобы не потеряли. И не уходи никуда. Не на улице же тебе ночевать.

Она кивает, соглашаясь и, надо полагать, обещая ждать меня. Я возвращаюсь в зал, где орёт громкая музыка, и чувствую, как злость во мне закипает. Ну как так можно девчонку ночью одну оставить?! Подхожу к Виолетте. Она уже о чём-то бойко беседует с Дэном и оба смеются. Ага, самое время сейчас тебе, Дэн, смеяться. Наклоняюсь к Виолетте и в ухо ей говорю, чтобы услышала:

— Вернусь где-то минут через сорок. Милану домой отвезу и вернусь.

Она кивает, нисколько не удивившись. Что ж, тем лучше. Возвращаюсь назад и вижу, что Милана всё так же стоит у стены со слезами в глазах и смотрит потухшим, опять безжизненным взглядом, решительно беру её под руку и веду к выходу. Пойдём, девочка моя, оставаться тебе здесь не за чем. Да и мне, судя по всему, тоже.

В машине дверцу открываю, она садится безмолвно, послушно и даже как-то обречённо. Едем молча. Она смотрит застывшим как мёрзлое стекло, взглядом в одну точку перед собой, а я завязать разговор не пытаюсь. Так и приехали, на лифте так же молча поднялись. Я дверь ключом открыл и её вперёд пропустил, она прошла в прихожую, по пути взгляд на меня бросила, в котором благодарность промелькнула. Дотянулся до включателя и нажал на него. Загорелся свет, слишком яркий и резкий до боли в глазах.

— Ты проходи, можешь в ванну сразу. А я постель перестелю пока.

— Да не нужно… — слабо возражает она.

— Нужно, я на ней уже неделю как спал. По любому, менять пора, — и, наблюдая, как она, осторожно присев на корточки, чтобы короткий подол платья не задрался, расстёгивает босоножки, говорю, — Погоди, футболку тебе свою достану. Наденешь после душа, а можешь и ванну принять.

Она ничего не отвечает и ждёт, стоит послушно возле двери, потерянная такая вся, что обнять хочется и не отпускать больше никуда. Я прохожу в свою комнату, включаю свет, выдвигаю ящик комода, ищу футболки. Квартиру мы с Дэном снимает двухкомнатную, я занимаю спальню, она поменьше, а Дэн облюбовал гостиную и расположился там. Но сегодня ему предстоит потесниться. Футболку взял белую, самую новую, прихватил большое махровое полотенце и вернулся в коридор, отдал всё это ей и распахнул дверь в ванную. И пока она там была, сидел на кухне и терпеливо ждал, окно открыл, но курить не стал. Вовремя вспомнил, что бросаю, что нельзя мне срываться. Вместо сигареты в чайник воды налил и в розетку включил, банку с кофе достал, но, раздумав, назад убрал. Открыл холодильник и взял пакет молока, зелёный чай заварил. Ничего больше съестного не нашёл, в супермаркет завтра пора сходить, запасы пополнить. Но это я так, только краем сознания заметил, а сам чутко прислушивался к шуму воды в ванной и с тревогой гадал, не плачет ли она там снова? Всё-таки душ решила принять, не ванну, значит выйдет скоро. Чай в свою кружку налил и молоком щедро разбавил. Самое то на ночь — зелёный чай с молоком. Считается, что нервы успокаивает перед сном. Честно — не проверял, не знаю. Может оно и так, по крайней мере тёплое молоко лишним не будет.

Она вышла из ванной, и я, взглянув на неё, обалдел. В футболке моей, закрывающей её бёдра (жаль, что на ней моя футболка длинной оказалась), босая, волосы влажные, спутанные.

— Садись, чай пить будем, — сглотнув набежавшую слюну, произнёс я и сам услышал, как хрипло прозвучал мой голос. Собака Павлова, блин… Тело Миланы — мой безусловный рефлекс.

Она села за край стола, взяла в руки мою кружку.

— А я подумала, ты ушёл уже… — тихо произнесла и взгляд отвела.

— А я вот решил чаю выпить, — ровно так произнёс, почти светским тоном, как англичанин какой…

— Тогда почему себе чаю не налил? — резонно заметила она.

— Непременно налью, — всё так же ровно ответил я и достал из навесного шкафа ещё одну чашку.

Так мы и сидели, молча пили чай и избегали смотреть друг на друга. А когда чай был всё-таки допит, нам обоим ничего не оставалось, как встать из-за стола и распрощаться. Милана пошла в мою комнату, а я в прихожую.

Вернулся с Дэном и впрямь под утро. Пятый час уже был, когда мы в хату ввалили.

— Тихо… — произнёс предупреждающе, многозначительно посмотрел на пьяного Дэна и прижал палец ко рту, — В моей комнате Милана спит.

— В твоей? — заржал Дэн, а мне вдруг вмазать ему захотелось. Впервые с тех пор, как его знаю. А он продолжает пьяно ухмыляться, — А чего она делает в твоей комнате?

— Спит, — терпеливо повторил я и толкнул друга по направлению к дивану в гостиной, — И ты спать ложись.

Он послушался меня, тяжело бухнулся на диван прямо в одежде и ботинках, закрыл глаза, но через пару секунд их открыл и снова стал допытываться:

— А почему она здесь?

— А где ей быть? — честно, я старался быть спокойным и терпеливым, но только не тогда, когда дело касалось Миланы, — А куда ей ещё было пойти в час ночи? Ночевать под дверями общаги, чтобы какие-нибудь гопники её изнасиловали?

— Ладно… — согласился Дэн и снова закрыл глаза. А я осторожно приоткрыл дверь спальни, чтобы убедиться, что моя гостья всё ещё здесь и никуда не исчезла. Милана безмятежно спала в моей постели, шоколадные локоны разметались по светлой подушке. Красиво как, черт побери… Я очень осторожно, как только мог, прошёл на цыпочках и вынул из большого встроенного в стену шкафа матрас, одеяло и подушку, а потом так же тихо прикрыл дверь и вернулся в гостиную. Дэн уже вырубился, лежал и похрапывал. Нет, обычно он не храпит, только когда выпьет, что случалось с ним не так уж и часто. В общем, такого соседа терпеть вполне можно. Я бросил матрас на пол, а сам побрёл в ванну, снимая футболку по пути. В ванной меня ждал очень приятный сюрприз — моё полотенце, оставленное Миланой на стиральной машине, сохранило аромат её волос. Я принял душ и вытерся этим полотенцем, вдыхая слабый цветочный аромат как самый настоящий фетишист. А может и стал им по-настоящему. Не зря же меня так и тянет прикоснуться к Миланкиным вещам. «Так, стоп, парень», — сказал я сам себе, иначе дело зайдёт далеко. И я задержусь в этой долбаной ванне ещё на добрых полчаса и стану дрочить под душем, представляя тоненькие трусики, чуть показавшиеся из под моей рубашки на ней, когда она за чем-то так неосмотрительно наклонилась.

Почистил зубы мятной пастой, выключил воду в кране и вернулся в гостиную, широко распахнул окно, чтобы запах перегара, исходящий от Дэна, улетал в ночной воздух. Лёг на матрас. Так спать привычней, ещё когда с тёткой жил, часто летом на веранде спал, постелив на полу. Но уснул не сразу, некоторое время прислушивался к ночным звукам за окном, в голове мыслей не было, кроме одной — о ней, Милане. Так и уснул, не заметил, как из фантазий Милана стала сном.

Будильник прозвенел через три часа. Чертыхнувшись, я вскочил с матраса и стал собираться, бесцеремонно растолкав Дэна. Он тоже не хотел вставать. Если тренер заметит, что Дэн опять поедет на соревнования после ночной гулянки, на этот раз вылетит из первого состава сборной.

Но холодный душ и крепкий кофе творят с другом чудеса. О Милане не произнёс ни слова. И то хорошо. Я вернулся в свою комнату, оставил на комоде запасной ключ и с сожалением бросил взгляд на свою гостью. Девушка всё так же безмятежно спала, как и три часа назад. Её длинные тёмные ресницы чуть подрагивали. Я поспешил убраться, чтобы ненароком не разбудить.

Но когда я вернулся часа через полтора, Миланы в квартире уже не застал. Моя кровать аккуратно заправлена, футболка так же аккуратно сложена на подушке. Откровенно говоря, я торопился в надежде ещё застать девушку здесь. На тренировку не поехал, договорился с Матвиенко из второго состава, чтобы он меня заменил. Тренеру это не понравилось, но всё-таки разрешил Матвиенко поехать вместо меня. Я иронично хмыкнул, мол, Матвиенко, возможно, это твой счастливый шанс проявить себя, а сам сразу же рванул обратно и тачку Толику не отдал, хоть и обещал с утра на парковке возле стадиона оставить. Уже по дороге в машине позвонил Толяну, попросил его тачку до вечера. Он ответил, что бери, мол, не вопрос. Хорошо, когда есть такие друзья как Толян. И рванул в общагу. В какой комнате живёт Милана — не знаю, на вахте строгая бабулька оглядела меня любопытным взглядом, а я попросил проходившую мимо девчонку позвать Милану. Она кивнула в ответ и зачем-то мне кокетливо улыбнулась. Я не сдержался, подмигнул ей в ответ. Она снова улыбнулась и зацокала каблучками по лестнице. А я остался ждать под пристальным взглядом бабулечки-вахтёрши. Что она ни на шаг меня не пропустит в девчачье общежитие — это я сразу понял. Кремень, а не бабуля.

Милана появилась через пару минут и взглянула на меня удивлённо, что-то даже испуганное промелькнуло в её взгляде.

— Ты же должен был уехать… — растерянно произнесла она.

— Подменился и не поехал. Поговорить надо. Выйдем? — предложил я. Милана тоже бросила осторожный взгляд на вахтёршу, которая с невозмутимым видом вязала длинными спицами носок, и кивнула. Мы вышли во двор, под кронами тополей было ещё относительно свежо и прохладно. Милана свернула за угол, а я, ни на шаг не отставая, за ней.

— О чём хочешь поговорить? — тихо спросила она, поворачиваясь ко мне. А я стоял и тупо смотрел на неё, на волосы, стянутые в строгий узел на затылке, на тонкую девичью фигурку, прикрытую коротким ситцевым халатиком, на ножки в домашних тапочках, личико милое без макияжа. И такая домашняя, милая, она заводила меня больше, чем вчера на высоких каблуках, с макияжем, уложенными волосами и в вечернем платье. Я смотрел на неё и представлял её главной героиней порнороликов, просмотренных накануне. Её, милую девочку, а не итальянскую красотку с огромной грудью и длинными ногами. А она, конечно, ни о чём таком не подозревала, ведь не могла же она все мои грязные мысли читать, а то бы со стыда, наверное, сгорела и пощёчину мне влепила.

Итак, она стояла и терпеливо ждала, пока я её отымею глазами во всех мыслимых и немыслимых позах. Но всё-таки ей, видимо, это надоело, и она повторила свой вопрос:

— Что-то случилось?

— Это у тебя что-то случилось. Рассказывай, — потребовал я.

— С какой стати? — заупрямилась она.

— С той, что я не отстану. Что вчера случилось? — решительно напирал я.

Она отвела взгляд, а потом безвольно припала к обшарпанной давно небелёной стене общаги и продолжала хранить молчание. Но я из терпеливых. Стоял перед ней и упрямо ждал. Она смотрела себе под ноги, но вдруг подняла глаза и, видимо, на что-то решившись, отчаянно произнесла:

— Алексей… Ты можешь занять мне денег? Тридцать две тысячи…

Взгляд не отводит, а я продохнуть не могу. Вау! Она по имени меня назвала. Первый раз, наверное. Вчера точно не называла. И так мягко, так необычно красиво прозвучало это её «Алексей…», что если бы у меня денег не было, я бы почку продал, но достал бы для неё эти деньги. Но виду, конечно, не подал.

— С одним условием, — произнёс я, а она взгляд потупила, щёчки румянцем покрылись. Глупенькая моя, решила, что я интим потребую. Хотя, если честно, я совсем не против был бы воспользоваться такой ситуацией. Но издеваться над девушкой всё-таки не стал, сказал, — Ты расскажешь, зачем они тебе понадобились.

И вдруг она посмотрела на меня так отчаянно, что у меня внутри что-то оборвалось.

— Аборт сделаю, — прозвучал её приглушённый голос. Стоит, молчит и пытливо смотрит на меня. А я только сейчас понял, что она не невинная девочка, как я её вижу. Против воли вдруг представил, как она ножки свои тоненькие перед Дэном широко разводит, и в глазах потемнело. Лучше бы не представлял, идиот… Взгляд на неё метнул, не смог скрыть злости, а она это почувствовала, потому что вмиг осунулась, вжалась в стену эту грязную и обшарпанную и стоит, смотрит испуганно глазищами большими, а в них страх плещется.

— Ты хорошо подумала? — спрашиваю я, уже сделав над собой усилие и справившись с нахлынувшим гневом, — Других вариантов нет?

— Какие? — отчаянно спрашивает она, и вдруг с глаз этих опять бегут дорожки слёз. Она стоит спокойная вся внешне, а слёзы бегут. И это ещё хуже, чем вчера, когда у неё была истерика. И говорит дрожащим тихим голосом, — Что я буду делать одна, беременная, без денег и жилья?

— Так… — я собираюсь с мыслями, — Говори мне всё по порядку и с самого начала. Начни с жилья.

— Мне нужно комнату в общаге освободить, потому что я сессию не сдала… Экзамен по экономике на пересдаче снова провалила. Отчислили меня из колледжа. В деревню не поеду. Отца боюсь. Он мне этого не простит. И мачеха тоже не примет… Работу надо здесь искать и жильё…

— Понятно, — говорю я. Вижу, как тяжело ей говорить, поэтому останавливаю, — Когда выселяют?

— На той неделе ещё нужно было… Баба Женя разрешила пожить, пока абитуриенты не приедут. Но уже на днях они заселяться будут. Да… извини, забыла, вот ключи, — она достаёт из кармашка халатика ключи от квартиры и протягивает мне. А я осторожно беру её ладошку и сжимаю в кулачок.

— Себе оставь, — произношу, а сам крепче кулачок её сжимаю, как же прикасаться к ней приятно… — Вещи собирай, ко мне поедешь. Я тебя здесь подожду. Жить у меня будешь, это без вариантов.

Она ресницами заморгала, смотрит удивлённо так.

— Но там же Денис живёт…

— И что? Я тебе комнату свою отдам.

— Так тесно втроём…

— Поместимся, — упрямо отвечаю я.

— Денис будет против…

— Придётся ему потерпеть.

— Ты девушку захочешь привести…

— Не захочу, — перебиваю её, — Всё? Все аргументы исчерпаны?

— Как-то это неудобно… Втроём жить.

— Лиля Брик с мужем и Маяковским так жили, — не удерживаюсь я от иронии.

— Сравнил тоже! — возмущается она, но щёчки бледные порозовели, и во взгляде живость появилась, — Я же не Лиля Брик и ты не Маяковский.

— Знаешь, что, Маланья, разные ситуации бывают. Кому и как жить. Говорят — не суди, да не судимым будешь, — процитировал я слова Евангелия. И, как ни странно, на девушку это подействовало, она даже привычно не возмутилась, как я в очередной раз имя её по-деревенски исковеркал.

— Хорошо. Выхода другого у меня всё равно пока нет… Но я найду себе жильё, это только на время! — поспешила заверить она.

— Конечно, — спокойно согласился я, а сам подумал — чёрта с два я тебя отпущу, детка.

И она пошла собирать вещи. Вернулась минут через двадцать с одной небольшой сумкой. Я забрал из её рук сумку.

— Это все твои вещи? — удивился. Она кивнула. Мы сели в машину, я включил авторадио. Настроение у меня заметно поднялось, да и у Миланы тоже.

Проводил её до квартиры, а сам поехал наличку с карточки снимать. Хотел тачку подержанную купить, сто двадцать тысяч надо было накопить, у меня уже сорок набежало, но снял всё без сожаления. Если надо, то заново собирать начну. На днях на работу устраиваюсь. Меня тренером в спортклуб звали, я все экзамены сдал уже, оставалось на соревнования съездить и в деканате диплом получить. Я даже медкомиссию прошёл на днях, так что работа — это вопрос уже решёный. Постоянная зарплата — это всё-таки не стипендия и случайные заработки время от времени. Так что будет машина, но позже. Не всё и не сразу.

Прежде чем домой вернуться, вовремя вспомнил, что холодильник пустой, заехал в супермаркет. И пока бродил между полками, заваленными продуктами, решал, что же Милане купить. Что обычно любят девчонки? Сладости всякие, наверно. Мы с Дэном обходились малым. Пачка пельменей на ужин, утром овсянка из пакетика и кружка кофе, обедали в студенческой столовой. Поразмышляв немного, я взял два пакета молока, вспомнив, что Милана была не против этого напитка. Не зная, что она предпочитает, купил новую банку с кофе, какао и чай. Пусть сама выберет из этого. Пачку овсяного печенья, кусок сыра и ветчины, масло, пачка творога и сметаны, сахар, пачку геркулеса, пачку пельменей, пакет спелых груш и коробку мармелада — всё это распихал по пакетам и вернулся в машину.

Милана была дома и ждала меня. Она сидела, забравшись с ногами в кресло, и смотрела телевизор. Я скинул резиновые шлёпки (жара же, чтобы в кедах ходить), прошёл в кухню, забил холодильник продуктами и вернулся к моей девочке (ладно, не моей, но уже и не Дэна). Не стал испытывать её терпение, отдал деньги сразу.

— Я всё верну, — поторопилась сказать она.

— А куда ж ты денешься? — усмехнулся я, — Побудешь здесь одна до четверга. Мне в деревню к тётке надо съездить, кое-что забрать и ей в огороде помочь. Дэн тоже вернётся через три дня. К этому времени я подъеду. Одна с ним не останешься, не бойся, — опередив её вопросы, сказал я. Конечно, Дэн будет возражать, но, думаю, мы это переживём, — Осваивайся, занимай мою комнату. Вещи мои с комода сама на одну полку переложи, вторую себе забирай. Я уже не успеваю. Всё, пока.

Она кивнула в ответ, но когда я задержался в прихожей, она поднялась с кресла, подошла к дверному косяку и произнесла:

— Спасибо, Алексей.

Вот как это ей удаётся, так моё имя произносить, что у меня каждый раз сердце куда-то вниз ухает? Её «спасибо, Алексей» — и всё, мне продохнуть нечем. Взглянул на неё, и быстро бросив: «До скорого», поспешил исчезнуть. Лифта ждать не стал, побежал вниз по лестнице, присвистывая и перебирая в пальцах ключи от машины. Сейчас верну тачку Толяну, сяду на трёхчасовой автобус и уже через час буду в деревне, по-быстрому разгребусь там с теткиными делами, заберу тёплые вещи, и можно будет возвращаться. Быстрей бы, подумалось, быстрей бы вернуться к Милане.

Глава третья. Милана

«Когда я не могу уснуть, я думаю о тебе…»

Джоанна Рид

«Прошлой ночью в Нью-Йорке (Last Night)

Собираться в больницу было страшно. Но я не могла допустить даже на секунду, что мне придётся рожать от этого мужчины, проявившем ко мне такое холодное равнодушие. Я достала из комода недавно купленный халатик, бросила его в пакет, туда же положила тапочки, а в дамскую сумочку — свой паспорт и деньги. Страховой полис брать не нужно, так как клиника, куда я записалась на аборт, частная. Очень внимательно и аккуратно пересчитала деньги, которые привёз мне Алексей. Оплатить операцию попросили наличными.

Дальше я готовила своё тело, долго и тщательно мылась в душе, избавлялась от ненужных волосков, развела в большой пластиковой бутылке средство для опорожнения кишечника и, морщась от противной на вкус смеси, заставила себя выпить её. Я уже привыкла выполнять определённые действия со своим телом, втайне от Дэна я работала танцовщицей в ночном клубе трижды в неделю, по пятницам и выходным, и моё тело выставлялось на обозрение множеству незнакомых людей. И я научилась совершать гигиенические манипуляции отвлечённо, но регулярно. Может, кто-то меня и осудит, но как мне было жить? Отец за этот год не передал мне ни копейки денег, а прожить на стипендию просто невозможно. Дэн тоже деньгами не помогал, да я бы и не попросила…

Такси нанимать не стала, доехала на автобусе. Милая и доброжелательная медсестра провела меня в палату, попросила раздеться и надеть ночную рубашку, которая уже лежала на расправленной больничной кровати. Я переоделась, легла на кровать и укрылась одеялом, остро пахнущем кондиционером для белья. Работал кондиционер, и меня стало морозить. Но, возможно, морозило меня не только от холодного потока воздуха. Я всегда, с детства ещё боялась больниц. Бабушка меня уговаривала и подбадривала, когда нужно было идти на прививку или сдать анализы. А сейчас я одна, и некому успокоить меня и ободрить. Врач оказалась полноватой женщиной пятидесяти лет с короткой стрижкой, в очках на строгом лице. Но заметив, как от её резкого тона я теряюсь, немного смягчилась и сказала:

— Не тревожьтесь, будем работать.

Я долго ждала, когда настанет моя очередь идти в операционную. Других женщин, которые находились за перегородками из светло- бежевой плотной ткани, уже приводили после операций, а меня всё не звали. Мне было назначено на три часа дня, но стрелки часов уже были на полчетвёртого, когда меня наконец позвали. Я последовала за медсестрой в операционную, которая находилась сразу же, рядом с палатами.

В операционной играла тихая музыка, но что находилось там ещё, кроме операционного стола со скобами для ног, я так и не смогла разглядеть, взобралась на стол, раздвинула ноги и положила их на скобы.

— Ближе двигайтесь, — прозвучал голос медсестры.

Я пододвинулась ближе и почувствовала, как руки медсестры нетерпеливо обхватывают мои бёдра и тянут вперёд. Я услышала голос анестезиолога.

— Кладите, пожалуйста, руку сюда, — попросил он. Я повернулась на звук низкого бархатного голоса и встретилась взглядом с карими глазами молодого мужчины.

— Не бойтесь, — произнёс он и улыбнулся.

Чтобы не впасть в панику, я решила отвлечься разговором и спросила:

— А я не стану храпеть?

— А разве вы храпите? — шутливым тоном отозвался молодой врач-анестезиолог.

— А я не знаю… А разговаривать я стану во сне?

— А вы боитесь разболтать военные тайны? Вы не в ФСБ случайно работаете или в ЦРУ? — всё тем же шутливым тоном произнёс врач, вставляя мне в вену катетер, — Знаете пословицу — всё, сказанное в Чикаго, останется в Чикаго? Мы никому не расскажем ваших тайн. Вы уснёте и будете спать.

— А сниться мне будут кошмары? — я продолжала допытываться, услышав, как начинает хихикать медсестра.

— А вы представьте море и горячий песок. Думайте о приятном, — посоветовал парень.

— Хорошо, — согласилась я, — Тогда я буду думать о вас.

Он снова улыбнулся мне, а я снова тревожно спросила:

— А если меня наркоз не возьмёт?

— Вот это мне самому интересно! — уже откровенно засмеялся врач и стал медленно вводить в мою вену лекарство, — Ну как, кружится голова?

Я взглянула на темноволосого смуглого мужчину с насмешливыми чёрными глазами и увидела, что его лицо поплыло передо мной. Но подумать успела — хорошо, что он такой же смуглый, как Алекс, это добрый знак… А потом всё. Я упала в наркотический сон как в глубокую яму — быстро и неотвратимо.

А пришла в себя только через полчаса, когда меня всё тот же врач пробуждал от наркоза. Он помог мне дойти до палаты, бережно поддерживая за талию. Я чувствовала, какие тёплые у него руки, и это было так приятно. Меня качало, и у меня не получалось идти прямо. А когда добралась до кровати, упала на неё и снова закрыла глаза.

— Только не засыпайте! — услышала требовательный голос медсестры.

Но я всё-таки снова провалилась в сон. Но спала на этот раз недолго и поверхностно и через двадцать минут уже пришла в себя. И почувствовала, как меня начинает морозить. Я не заметила, как прошло полтора часа. Меня предупредили, что через два часа после операции я должна будет освободить палату. Но вставать так не хотелось. Я всё-таки сделала над собой усилие и начала собираться, переоделась в свои вещи, аккуратно заправила постель и вышла, чувствуя, как меня качает и мне плохо передвигаться прямо. Меня качало, как будто я шла по палубе корабля. Кое-как я дошла до аптеки, чтобы купить назначенный антибиотик. Хорошо, что аптека находилась рядом с больницей. И купив лекарство, села в мягкое кресло и вызвала по телефону такси. В аптеке тоже работал кондиционер, и меня начало знобить всё больше. А на улице закрапал мелкий дождь.

Такси приехало быстро, за рулём оказалась девушка. И это было хорошо. Я уже привыкла, что все мужчины так или иначе пытаются завладеть моим вниманием, а этого сейчас очень не хотелось. Эта же девушка с длиной косой, в строгой чёрной с белым мелким горохом блузке, сосредоточенно смотрела на дорогу и не разговаривала. Только раз, когда ей позвонили, и она ответила своему собеседнику:

— Я же предупреждала, животных мне не предлагать! — обернулась ко мне и поинтересовалась, не нужен ли мне котёнок. Я ответила, что нет. И девушка снова стала смотреть на дорогу. Дождь в это время усилился, стучал длинными иглами капель по стеклу, но солнце продолжало светить. Так и ехали, молча, смотря на длинные капли дождя и заходящее солнце.

Когда машина остановилась возле нужного подъезда, я рассчиталась с девушкой и стала подниматься на пятый этаж, останавливаясь на каждом пролёте и прислоняясь к стене. Голова кружилась, и мне хотела только одного — быстрее добраться до кровати и упасть на неё. В подъезде, нагретом за день солнцем, было душно. Но в этот раз я этому обрадовалась, мне было приятно чувствовать тепло и согреваться. Ключ попал в замочную скважину только со второго раза. Я прошла в прихожую, разулась, прошла сразу в комнату, переоделась в тёплую фланелевую ночную рубашку, укрылась тёплым одеялом и свернулась под ним, как маленький ребёнок. Из окна, открытого ещё утром, дул лёгкий ветерок, но я не стала закрывать окно. Дышать свежим ветряным воздухом было легко.

Так я и пролежала до утра, зарывшись в одеяло и мелко трясясь от озноба, даже зубы на ночь почистить не вставала. А ночью об Алексе думала. Вот как получилось… Помощи ждала от Дениса, а он бросил меня один на один с проблемой. Алекс же поступил так, как я и вовсе от него не ожидала. И если бы не он, не знаю, где бы сейчас была. В отчаянии метнулась бы к отцу в деревню, а он, узнав, что дочка ребёнка нагуляла, из дома бы выгнал, не пожалел бы точно. Ещё и Тоня, жена его, масла в огонь бы подлила. Думать о том, что было бы, стало невыносимо, и я снова стала думать об Алексее. Вдруг неожиданно для самой себя я почувствовала себя без него одинокой, такой маленькой потерянной девочкой. Беспомощной девочкой, которая дрожит под одеялом, всеми забытая и покинутая. Под утро я заснула и проспала часов до одиннадцати. А когда проснулась, выпила назначенные мне после операции антибиотики и заглянула в холодильник, осознавая, что если чего-нибудь не поем, меня вывернет наизнанку от лекарств. Ещё вчера пустой холодильник встретил меня забитыми доверху полками с едой. Невольно я улыбнулась. Надо же, Алекс подумал даже об этом… Есть ничего особенно не хотелось, но я понимала, что надо себя заставить. Заварила чай, отрезала тонкий ломтик сыра и взяла аппетитно-спелую грушу. Этого будет достаточно на завтрак, а может уже и на обед. Села за стол и стала пить чай, смотря в окно. Я и раньше приезжала сюда к Дэну, поэтому вид из окна мне был хорошо знакомым. Небольшой дворик с детской площадкой, парковка на углу, бабушки на скамейке у подъезда, всё как обычно. Но просидела возле окна недолго, вновь почувствовав слабость и ноющую боль внизу живота, вернулась в постель, по пути зашла в туалет, чтобы сменить прокладку, уже полностью пропитанную кровью.

Чувствовала я себя неважно и снова уснула. В постели провела весь день, только к вечеру немного полегчало, и уже не так сильно кровило. Я знала, что завтра возвращаются Дэн и Алекс, но не хотела этого. Реакции Дэна на новость о том, что я буду жить здесь, я боялась. Ясно ведь, что не обрадуется. А насчёт Алекса… Я не хотела, чтобы он видел меня в таком жалком виде. Мне бы ещё дня два хотя бы, чтобы тихо отлежаться, и я снова буду в норме. Но такого не случилось, увы…

Разбудил меня скрежет ключей в замочной скважине и хлопок двери. Я поднялась с кровати и вышла из спальни, чтобы посмотреть, кто из парней пришёл. Оказалось, что оба.

Дэн разбирал спортивную сумку, Алекс стоял рядом и что-то рассказывал ему. Я поняла, что он встретил Дэна на вокзале и привёз сюда. Первым заметил меня, конечно же, Алекс. Прежде чем что-то мне сказать, он очень внимательно оглядел меня сверху до низу. Я уже привычно приготовилась услышать его очередную подколку по поводу моей внешности, но он ничего такого на этот раз не сказал. Наоборот, первое, что произнёс, было:

— Как ты себя чувствуешь? Ты очень бледная.

Дэн обернулся на его слова и увидел меня. Улыбчивое лицо его сразу же стало напряжённым, каменным.

— Что она здесь всё ещё делает? — спросил он раздражённым тоном у Алекса так, как будто бы этого нельзя было спросить у меня самой напрямую. Я напряглась. Впрочем, подобной реакции я как раз и ожидала.

— Живёт она здесь, — совершенно спокойно отвечает Алекс.

— В смысле — живёт?! — со злым возмущением произносит Денис. На что Алекс всё-так же невозмутимо отвечает:

— А где ей ещё жить? — и невозмутимо проходит в кухню, открывает холодильник, достаёт бутылку с минеральной водой. Денис обращается уже напрямую ко мне, всё так же не сдерживая возмущения:

— Вон отсюда пошла! Мы, по-моему, обо всём уже поговорили и всё решили. Нахрен мне ребёнок этот сдался! И не пытайся меня разжалобить. Головой нужно было думать, тогда бы не залетела. Собралась и ушла обратно в свою общагу!

Сказать я ничего не смогла, предательские слёзы брызнули из глаз помимо моей воли. Такой откровенной грубой циничной реакции я всё-таки не ожидала.

— Эй, ты чего? — Алекс выглянул из кухни с бутылкой воды в руках и удивлённо взглянул на Дэна, а потом снова на меня, — А, понял… Дэн, ты не парься. Милана не к тебе пришла. Она в моей комнате жить будет, к тебе никаких претензий нет, так что расслабься. Милана, иди отдыхай, мы тебе мешать не будем. Сейчас перекусим, переоденемся и уедем.

Денис продолжал смотреть на меня со злостью и раздражением.

— Что ты Алексу наплела? Его разжалобить решила?

— Дэн, отстань от Миланы, — вступился Алексей, — Я сам её позвал, сам ключи дал. Тебя она напрягать не будет.

Денис резко развернулся к нему и вдруг рассмеялся. Алекс продолжал стоять невозмутимо, только крышку в бутылке открутил и глоток воды сделал.

— Так она теперь к тебе переметнулась? — с обидным ехидством произнёс Денис, — Хитрая сучка… А ты, оказывается, всё это время так и хотел мою девчонку трахнуть, да? Как, это у вас уже было, да? Прёт тебя от чужих баб? Сработал твой детдомовский комплекс неполноценности — носить ношеное, трахать траханое?

Я замерла в испуге, а вот Алексей даже не шелохнулся, аккуратно поставил бутылку с водой на тумбочку, прошёл мимо Дэна, ничего ему не сказав, и, распахнув антресоли, достал с верхней полки дорожную сумку, затем прошёл мимо меня в комнату, резко отодвинул ящик комода и начал собирать в сумку вещи.

— Эй, Алекс… Ты чего? — опешил Денис, а я метнулась за Алексеем в комнату, забилась в угол кровати и молча наблюдала за действиями парня. Денис показался в дверном проёме.

Алексей, сложив все свои вещи в сумку, встал, выпрямился.

— Знаешь, что, Дэн… Я думал, ты друг мне. Но друзья таких вещей не говорят.

— Алекс, да брось ты! Ну, не будем мы же из-за девки ссориться!

— Не будем, — спокойно согласился Алексей, — Если бы мне это сейчас сказал кто другой, я бы ему все зубы пересчитал. А ты типа друг…

Они стояли друг напротив друга и смотрели в глаза друг другу упрямо, со злостью. И здесь вмешалась я, пискнула из своего угла:

— Не надо! Не ссорьтесь! Я уйду. Мне бы только хотя бы день дайте, чтобы отлежаться. Я отлежусь и уйду…

— Вместе уйдём, — повернулся ко мне Алексей, заметил на полу в углу под шторами сумку с моими вещами, распакованную только наполовину, взял её, снова раздвинул ящики комода и начал складывать мои вещи в сумку. Денис, постояв немного, вышел, громко и демонстративно хлопнув дверями. В квартире наступила зловещая тишина. Алексей же невозмутимо продолжил собирать мои вещи.

— Всё, — наконец произнёс он, — Проверь, всё ли собрал. И сама собирайся. Я тебя на кухне подожду.

Перечить я не осмелилась. Безмолвной тенью проскользнула в ванную, забрала свою зубную щётку, пасту, полотенце и шампунь. Всё, больше я ничего распаковать и расставить здесь не успела, как чувствовала неладное. Когда проходила мимо кухни, то услышала, как Алекс с кем-то говорил по телефону и, судя по всему, о чём-то договаривался, потому что я услышала сумму «Двенадцать тысяч за месяц». Я вернулась в комнату, сложила вещи в сумку и закрыла молнию замка, когда меня окликнул голос Алексея:

— Маланья, иди обедать.

— Я не хочу, — отозвалась я.

Через пару секунд он сам появился в дверном проёме.

— Не скажу, что у меня аппетит разгулялся, но хотя бы раз в день надо поесть. Через «не хочу» пошли.

И я покорно поплелась за ним. Алекс включил чайник, достал из холодильника пакет молока, хлеб, сыр и ветчину и велел мне делать бутерброды. Я снова подчинилась, чувствуя себя виноватой в том, что он рассорился со своим другом, с которым дружил ещё с первого курса физкультурного техникума. И пока я делала бутерброды, он с кем-то снова переписывался по телефону. Отвлёк меня от чисто механических действий его голос:

— Хватит, — сказал он. И я опомнилась. Не думая, на автопилоте я наделала полную тарелку бутербродов. Алексей достал две кружки и банку с кофе. Мы пили кофе и жевали бутерброды молча, а потом он сполоснул кружки, поставил их в сушилку, убрал тарелку с оставшимися бутербродами в холодильник и произнёс:

— Пора идти. Я такси вызвал.

А я даже спрашивать не стала, куда. Находилась в таком отрешённом состоянии, что было всё равно, куда ехать, лишь бы не одной, а с ним. Он взял сразу три сумки, две своих и одну мою. У него вещей оказалось больше. Мы спустились в лифте, а возле почтовых ящиков Алекс задержался, достал из кармана джинсов ключ и бросил его в почтовый ящик с номером нашей квартиры (точнее, его и Дениса квартиры). А потом мы долго ехали в такси. Я почти не смотрела куда. Мне снова сделалось плохо, и я, закрыв глаза, задремала, не заметив, как прислонилась во сне головой к его плечу. А когда приехали, я поняла, что мы в районе аэропорта, поэтому и ехали так долго. Уже когда из такси вышли, я всё-таки спросила:

— Мы куда-то едем?

— Нет, мы здесь будем снимать квартиру. Пошли быстрее, хозяйка нас ждёт. Я час назад с ней договорился, она сдаёт дешевле, чем в центре и на долгое время.

Дом оказался старым, кирпичным, когда поднимались на четвёртый этаж, я останавливалась между пролётами, прислонялась к стенке и ждала, когда пройдёт головокружение. И Алекс тоже терпеливо ждал, ни слова мне не сказал. Так и стоял рядом с тремя сумками в руках и ждал, когда я снова смогу идти дальше. Нас встретила полная женщина лет шестидесяти в длинном тёмном платье, Алекс отдал ей деньги, а она ему ключи и предупредила, чтобы в квартире был порядок, и чтобы, самое главное, соседей внизу не затопили.

— Это самое главное, — повторила она уже в дверях, — Иначе им за ремонт придётся платить. Тогда я деньги с вас возьму.

Алекс заверил её, что никого мы не затопим и всё будет в порядке, и тогда она всё-таки ушла. А я сняла туфли и, даже толком не рассмотрев квартиру, легла на диван, поджав к животу ноги. Алексей распахнул дверцы шкафов, нашёл на одной из полок тёплое одеяло, заботливо укрыл меня им и ушёл в ванную. Я пролежала до вечера, Алексей не трогал меня, ничем не мешал. Сквозь чуткий сон я слышала, как он тихо с кем-то разговаривает по телефону, ходит босиком и что-то делает, но мне было всё равно. Вечером мне стало лучше, я проснулась, сходила в ванну, приняла душ и решила осмотреться. Квартира немного поменьше, чем та, которую снимал Алекс пополам с Дэном, но зато тоже две комнаты. Оказалось, что в маленькой спальне Алексей уже постелил мне постель. В шкафу нашлось постельное бельё, правда, старое и застиранное, но мы были рады и этому. Зато оно чистое и пахнет лавандой.

— Твоя спальная, моя гостиная, — произнёс он, — Ты имеешь право приводить своих друзей, а я своих, при этом не мешаем друг другу. Сделаем ещё один комплект ключей, хозяйка только один нам оставила. Готовить и убирать можем по очереди. Договорились?

Я кивнула.

— Платить тоже будем вместе, — ответила я, хотя денег на данный момент у меня было мелочью рублей триста, не больше, — Сколько мы должны платить?

— Двенадцать, — ответил Алексей.

— Это много, — вырвалось у меня.

— В центре дороже, больше двадцатки.

— Но отсюда на проезд до города ещё деньги уйдут.

— Немного. Не больше двух тысяч в месяц на автобусе. По любому, дешевле выходит. Или тебя так не устраивает? — насторожился Алекс, но я поспешила заверить:

— Нет, всё устраивает. Я буду искать работу и смогу заплатить за квартиру.

— За месяц я уже внёс плату. За следующий, если ты так настаиваешь, заплатим пополам.

— Да, и долг я тебе верну. Только не сразу весь, частями…

— Мне не к спеху, — отмахнулся Алекс, — Не переживай сейчас об этом.

И так вот получилось, что мы стали жить вместе как добрые соседи, чему и я, и Алекс впоследствии только радовались. Для меня это оказалось удобным во всех смыслах. В мою жизнь он не вмешивался, не спрашивал, где я пропадаю и с кем. Хотя, наверное, спросить ему хотелось. Но я как-то поняла, что он себя сдерживает. Но, справедливости ради, надо сказать, что я ни с кем и не гуляла. Я знала одно — мне нужны были деньги. Я устроилась официанткой в летнее кафе на набережной и работала с одиннадцати утра и до пяти вечера, а потом с пяти и до одиннадцати вечера меня сменяла моя напарница Ксения, а я на автобусе возвращалась домой. И если это был вечер пятницы, субботы и воскресенья, то к десяти вечера я спешила в ночной клуб. Работала там два часа, на сцену выходила четыре раза, каждое выступление длилось пятнадцать минут. Я танцевала в номере с пятью девочками, но один номер у меня был сольный. Приставаний со стороны посетителей не боялась. В зал нам было выходить запрещено, а им было запрещено проходить в наши гримёрки, и охранники за этим строго следили. Так что в этом плане я чувствовала себя в безопасности. За один вечер я получала столько, сколько в летнем кафе за неделю. Но приходилось тратиться на сценическую одежду — туфли, чулки, колготки, косметику, красивое бельё и сценический костюм, который следовало обновлять. К концу месяца я уже была в состоянии отдать половину квартплаты и одну третью долга. За квартплату Алекс деньги взял (всего шесть тысяч), а мои десять тысяч, положенные мною на кухонный стол, отодвинул обратно ко мне.

— У женщин денег не беру, — сказал он.

— Но это мой долг! Если ты не возьмёшь, то так и не накопишь на машину.

— Оставь себе и забудь. Купи на них себе новое платье, — с усмешкой ответил Алекс.

Мне стало неловко. А он, как ни в чём не бывало, вышел из кухни на балкон. Алекс и так все расходы в нашем совместном проживании взял на себя. Когда я устраивалась на работу, у меня было только триста рублей, и до первого аванса мне едва хватило их на дорогу утром до города и вечером обратно вернуться в район аэропорта. Так как в кафе еда дорогая, я там не тратилась, брала с собой йогурт или молоко, булочку или бутерброд. Мне хватало, к тому же в жару аппетита не было, больше воду пила. Завтракали дома и ужинали тоже. И опять же, еду покупал Алекс. Он на неделю загружал холодильник, а так как в первое время у меня денег не было, получается кормил меня Алекс. Он же всегда покупал бытовую химию. Как только я подумывала о том, что заканчивается стиральный порошок или средство для мытья посуды, так на следующий день на полке стояла новая пачка порошка или полная бутылка чистящего средства. Когда я получила первый аванс, то сразу отложила деньги на проезд, а на оставшиеся пришлось купить новый шампунь и кое-что из средств личной гигиены. Зарплата уходила на проезд, плату за квартиру и самые необходимые вещи. Деньги за выступления в ночном клубе я старалась откладывать, чтобы отдать долг Алексу и купить себе тёплые вещи на осень. Но теперь, получается, что долг возвращать мне не нужно.

Благодаря Алексу, денежный вопрос не стоял, соседом он тоже оказался совсем не обременительным. Во-первых, он аккуратный, никогда не забывает грязное бельё в ванне, а кладёт его в стиральную машину, носки вообще стирает только сам. Посуду за собой грязную никогда не оставляет, вещи не разбрасывает. Во-вторых, домой никого не водит. Как я поняла, постоянной девчонки у него нет, а если он с кем и встречается время от времени, то не на нашей общей жилплощади. Иногда к нему заезжает какой-нибудь приятель, но допоздна не задерживается, и никаких попоек. Об этом вообще речи нет. Алекс даже не курит, потому что ему нужно быть в хорошей физической форме. Он работает тренером в спортклубе и к тому же устроился ночным сторожем на молочном заводе. Но там он работает сутки через двое. Молочный завод от аэропорта совсем недалеко, всего пятнадцать минут на автобусе, а вот до города почти час. Поэтому Алекса я редко вижу дома, в основном рано утром или поздно вечером. И поговорить нам удаётся редко, о чём я очень жалею. Потому что один из таких вечерних разговоров с Алексом мне очень помог. Мы сидели друг напротив друга, Алекс на диване, а я уютно устроилась с ногами в кресле, работал телевизор, показывая местные вечерние новости, а в перерыве шла рекламная строка о наборе абитуриентов в какой-то вуз, Алекс посмотрел на меня и задержал взгляд.

— Маланья, а ты учиться больше не хочешь? — неожиданно спросил он. Теперь я разрешала ему звать себя так. Если ему нравится искажать моё имя, то — пожалуйста.

— Хотела… — несмело произнесла я, а он вдруг стал внимательным, даже звук в телевизоре убавил, — Я мечтала поступить в колледж искусств и культуры, но отец запретил, заставил идти в финансовый колледж. А это не моё, я ничего не понимаю в этом… Вот, после первого же года и исключили.

— На какое отделение ты хотела поступить? — продолжал интересоваться Алекс.

— Хореографическое, — несмело ответила я, ожидая, что он, как и мой отец, пренебрежительно рассмеётся. Но Алекс оставался серьёзным и продолжал внимательно смотреть на меня.

— Тебе надо учиться, Милана. Ещё не поздно попробовать поступить, набор ещё не закончился.

Я помолчала, его слова заставили меня задуматься. Я подняла взгляд и несмело спросила:

— Ты так считаешь, что нужно?

— Да, — последовал уверенный ответ.

Никто, никто не поддерживал меня в этом. Наоборот, моё увлечение танцами отец и мачеха считали несерьёзным. «Тебе надо получить нормальную профессию, — настаивал отец, — Будешь поступать в финансовое, это не обсуждается» И после девятого класса, как настояла тётя Тоня, моя мачеха, я подала документы в колледж финансов и торговли. И вот результат — учиться там не смогла. А танцевала я с детства. Сначала в детском саду музыкальный работник набрала группу, куда отобрала и меня, и занималась с нами ритмикой, потом я ходила на кружок в сельский дом культуры и мечтала, когда вырасту, стать преподавателем, как Инна Сергеевна, мой учитель и кумир. Больше всего мне нравились народные танцы. У нас в посёлке есть вокальный ансамбль из женщин, поющих народные песни в народных костюмах. Я и несколько девочек часто выступали с ними, ездили на концерты, где мы работали на подтанцовке. Мне ужасно нравились наши гастроли по сельским клубам и районным домам культуры, и я мечтала, когда вырасту, стать танцовщицей в ансамбле народных танцев, а ещё обучать маленьких детей ритмике как моя любимая Инна Сергеевна. Всего этого мне ужасно не хватало весь этот долгий год, когда я томилась в колледже финансов. Выступления в ночном клубе не в счёт. Я всегда с душой танцую, но танцы гоу-гоу совсем другое, не моё. Если бы не насущная необходимость зарабатывать деньги, то вовсе бы это не делала. В ночном клубе многие девочки выступают только из-за денег. Отец мне не передавал ни копейки, как я жила на стипендию — его не касалось. Осенью он привёз мне в общежитие мешок с картошкой, литровую банку мёда и пакет, заполненный морковью, луком и свеклой. Всё своё, всё с огорода. Но я не жаловалась, и этому была рада. Картошка закончилась уже в начале зимы, а овощи и того раньше. И мне пришлось думать о том, где брать деньги на еду. Я умела только танцевать, этим и стала зарабатывать. И вот сейчас Алекс мне предлагает осуществить свою давнюю мечту…

Той же ночью, лёжа в постели с телефоном в руках, я открыла сайт колледжа культуры и узнала всю необходимую информацию для поступления, а утром подменилась с Ксюшей и поехала подавать документы. Вечером, с пяти до десяти я работала за Ксюшу, а на следующий день после работы (я возвращалась домой в шесть, час тратился на дорогу, отдыхала четыре часа и ехала в ночной клуб в десять вечера последним автобусом) я репетировала своё выступление перед приёмной комиссией. Алекса в это время не было дома, и я была предоставлена сама себе.

После выступлений в клубе, которые заканчивались во втором часу ночи, некоторые девчонки брали одно такси на всех, которое по очереди развозило их по домам, некоторые приезжали на своих машинах. Мне не подходил ни тот, ни другой вариант. На такси ехать было очень далеко и дорого, поэтому я оставалась в гримёрке, где у нас стоит небольшой кожаный диванчик, и спала до утра. Я брала с собой одеяло, а утром заводила будильник. В шесть утра ехал первый автобус до порта, и я уезжала домой.

Перед Алексом мне ни в чём не нужно было отчитываться, что меня радовало. Только когда я пошла на вступительные испытания в колледж, сказала ему об этом. Он пожелал мне удачи, искренне пожелал. И я поняла, что мне это было необходимо. А когда я удачно выступила и меня приняли, то не удержалась, позвонила Алексу и сообщила ему об этом.

— А я в тебе не сомневался, Маланья, — ответил он, — Поздравляю, теперь ты студентка.

И эти слова прозвучали прекрасной музыкой в моём сознании.

Глава четвёртая. Алексей

«Утешает только самое простое.

Вода, дыхание, вечерний дождь.

Только тот, кто одинок, понимает это»

Эрих Мария Ремарк «Триумфальная арка»

Сегодня утром она спросила, не устаю ли я работать в ночную смену. И выглядела при этом моя малышка искренне обеспокоенной. Не скрою, мне приятна её забота, ещё как! С ней оказалось очень комфортно жить, уютно и спокойно, по-домашнему. Семьи у меня, настоящей семьи, где родители, братья, сёстры, бабушки, дедушки, породистый пёс и прочее, — у меня никогда не было. Родителей своих почти не помню, почти год провёл в детском доме (звучит так, как будто на зоне), пока тётка собирала необходимые документы, чтобы оформить опекунство и забрать меня. Потом жил с тёткой и её сожителем, но родителей они заменить мне не смогли, конечно, да и не пытались. Спасибо, что кровом поделились, за это я им благодарен. Отношения у нас всегда были отстранённые, я знал свои обязанности и выполнял их, потому что боялся попасть в детский дом снова. Не потому, что меня там били или жестоко обращались. Нет. Сдачи я уже тогда мог дать и за себя постоять мог тоже. Я не этого боялся. Боялся снова остаться один и никому не нужный. Это было страшнее побоев и жестокого обращения. Поэтому старался учиться в школе добросовестно, работал в огороде наравне с дядей Колей, сожителем моей тётки Вали, старался не грубить, как другие подростки грубят своим родителям. Никогда не понимал своих ровесников, если честно. Была бы моя мама и отец живы, слова поперёк сказать не посмел бы. Поэтому, наверно, и Милане ничего не говорю, когда поздно вечером она выходит из дома и пропадает до самого утра не понять где. Не каждый вечер, конечно, но, как я понял, все выходные, включая вечер пятницы. Я догадывался, что у неё кто-то есть, и она уезжает ночевать к нему. Я мог бы возмутиться и поскандалить, но знал, что ни к чему хорошему это не приведёт. Другие мужики меня, наверно, не поймут. А я вот не мог показать свою ревность и боль открыто. Ну, скажу я ей, что ревную её до чёртиков, запрещу шляться по ночам. И что дальше? Мы, естественно, поссоримся, скажем друг другу много обидных и злых слов на повышенных тонах. И она соберёт вещи и уйдёт к нему. Сделает она это тихо, когда меня не будет дома или громко хлопнет дверью — уже не важно. Важен сам факт того, что я останусь со своей ревностью и претензиями один. А зачем мне здесь находиться без неё? Поэтому я и молчал, и терпел. Я работал сутки через трое в ночную смену, а в спортклубе — каждый день. В понедельник ночью я на смене, вторник и среду я отдыхал, был дома с Миланой. По будням она всегда вечерами дома, жаль, что нам так редко приходится проводить вечера вместе. В четверг я опять был на смене, а в пятницу и субботу коротал вечера один без моей маленькой. В воскресенье ушёл на смену, но знал, что и её дома нет. Теперь я увижу мою девочку только в понедельник и во вторник вечером, и ещё в четверг. На один вечер больше, чем на прошлой неделе. Я бы мог её выследить, мою ночную беглянку, но только зачем? Увидеть её с парнем и испытать ещё большую боль, чем сейчас? На этот шаг я был не готов пойти. Мне нравилось чувствовать её присутствие рядом, видеть вещи её в нашей квартире, вдыхать её аромат. Мне нравится, что её светлое хлопковое платье небрежно брошено на спинку стула, в прихожей стоят её туфельки, а в ванной комнате её зубная щётка и полотенце, тонкий аромат её духов в её спальне, тушь для глаз, забытая на подоконнике. Мне всё это нравится. И мне не понравится, если этого всего здесь не будет. Она всегда возвращалась раньше меня и готовила ужин. Не суперсложные блюда, конечно, но вкусные. А главное, она меня ждала. А это очень дорого стоит, когда ты возвращаешься с работы домой и знаешь, что тебе готовят ужин и ждут. После смены на молокозаводе я всегда приносил полный пакет молочной продукции. У нас там при заводе есть свой магазинчик, и там всё вполовину дешевле, чем в супермаркетах, куда эту продукции возят на продажу. Я покупал по дешёвке пакеты с молоком, йогуртом, ряженкой, кефиром, сметану, сыр и творог. Милана любит молочку, особенно йогурт. И я беру ей йогурт с разными наполнителями. Она встречает меня, выглядывая из дверей кухни и обычно сообщает, что у нас на этот раз на ужин. Она часто печёт блинчики, оладьи и запеканки, иногда жарит котлеты или картошку, а иногда даже варит супы. На утро она тоже просыпается раньше меня, если ночует дома, варит кашу (не с пакетиков, как я, а настоящую, на молоке) или делает бутерброды, или мы едим творог со сметаной. И когда она не ночует дома, завтраки готовлю я. Милана всегда возвращается рано, в семь утра, а у меня уже готова яичница или омлет. Иногда я могу пожарить гренки, но кулинария — моё слабое место, я способен разогревать только полуфабрикаты и варить пельмени. Милана же отлично разнообразила моё ежедневное меню. А ещё она ужасная чистюля, каждый день что-то моет или чистит. Чаще бельё тоже стирает она, но по выходным это делаю я. Причём стираю и своё бельё, и моей малышки. В первый раз, увидев свои постиранные ажурные трусики на бельевой верёвке на балконе в обществе моих футболок и спортивных штанов, моя девочка испытала шок, но потом постепенно привыкла. Стирал я всегда свои вещи сам, даже у тётки когда жил. А мне нравилось, что её трусики и лифчики соседствуют с моими носками и штанами. Ещё я всегда приношу пакеты с едой из супермаркета. К этому у моей милой соседки претензий нет. Она призналась мне, что ей это делать тяжело. Как будто я сам бы не понял. Она же девочка, ей нельзя таскать тяжести. Да, так мы и жили, радуясь уютному соседству, но не посягая на личную жизнь друг друга.

Так проходило лето, а мы с Миланой ничего кроме работы не видели. В редкие минуты передышки я вспоминал, что было бы неплохо куда-нибудь сходить с моей крошкой — в кафе или хотя бы в кино, а ещё лучше на неделю увести маленькую на берег океана. Я предполагал, что радости её не будет предела, и уже представлял её в открытом купальнике, загорающей на белом песке. Но реальность разбивала мои сладкие фантазии, как тяжёлый булыжник разбивает хрупкое стекло. Я возвращался в реальность и вспоминал, что нужно крутиться как белка в колесе, чтобы устроить наш быт. На подержанную «тойоту» мне ещё копить и копить, а также думал о том, не взять ли нам с Миланой ипотеку и платить уже за собственное жильё, а не в карман чужой тёте. А пока ограничивался тем, что баловал мою девочку по мелочам, покупал ей фрукты, бижутерию, духи. Она подарки принимала, радовалась искренне, как ребёнок. Но в кафе идти отказалась категорично:

— Алекс, я работаю в кафе без выходных, и меня уже тошнит от этих столиков, подносов с едой, запаха кофе и всего прочего, что там ещё есть.

— Тогда сходим в кино, — не сдавался я сразу и силился вспомнить, — Что там сейчас показывают?

— Не напрягайся, не вспоминай, — капризничала моя маленькая, — Кино можно посмотреть и дома, и с большими удобствами. К тому же ноги отдохнут, за день отекли, не хочу ими шевелить даже.

И она падала на диван, а я рядом с ней, так и лежали, смотрели фильм под мерный шорох кондиционера, который мне пришлось купить и установить, так как Милана жаловалась на жару и духоту. И ничего нам больше было не надо. Действительно, ничего. Я смотрел фильм, иногда украдкой поглядывал на неё, вдыхал аромат её волос и безумно хотел прикоснуться к ней, ощутить нежную кожу под своими пальцами, тепло её тела. А потом она уходила в свою комнату, а моя подушка всю ночь хранила аромат её волос. Я зарывался в неё лицом и вдыхал.

В конце августа жара спала. Я продолжал жить в привычном режиме: дом — спортклуб — молокозавод — дом, а Милана засобиралась на занятия. Она купила себе ручки и тетрадки, хотя я не мог представить, зачем они понадобятся ей в её училище танцев, а она злилась и просила, чтобы я называл правильно «колледж искусств и культуры». Я соглашался, а на следующий день опять забывал, как это место называется правильно. В последние дни августа ей пришлось уволиться с работы, чему она немного огорчилась.

— Маланья, не расстраивайся, всё равно ты там копейки получала, — попытался утешить её, но сделал это, по-видимому, зря, потому что моя девочка вспыхнула и с обидой в голосе произнесла:

— Значит, вот какого невысокого мнения ты о моей работе.

— О твоей бывшей работе, — невозмутимо ответил я.

Она промолчала и спорить не стала, потому что волновалась о том, как пройдёт её первый день в колледже. Но боялась она напрасно. После первого дня занятий домой прибежала радостная, возбуждённая, стала мне за ужином рассказывать, как проходили занятия, я слушал, хотя мало что понимал в этом. Почти ничего и не понимал, но мне нравилось смотреть, как её глаза светятся, а голос звенит от радости. Такой она была особенно хороша.

Милана стала возвращаться домой раньше. На занятия уезжала в семь утра, а возвращалась к трём часам дня. Занималась она с восьми до двух, два часа на дорогу. Теперь ужин готовила только сама, не доверяя мне. Она и раньше была малоежка, а теперь и вовсе следила за своим питанием. Сказала, что в её училище это требуют. Теперь на ужин всё больше готовились супы и салаты. Милана наливала полную тарелку борща мне, а себе вдвое меньше. Чтобы я наедался, она запекала мясо специально для меня или поджаривала котлеты, но сама не ела. Она заботилась обо мне так, как никто до этого. Никто и никогда не делал что-то только для меня и специально для меня, а она делала и делала это легко, с радостью. По выходным же она продолжала исчезать вечерами, оставляя меня молча злиться в одиночестве.

Как-то раз в воскресенье утром, когда Милана только вернулась (непонять откуда) и принимала душ в ванной, в дверь постучали. Я открыл и впустил гостя. В тесную прихожую ввалился мужик с большим холщовым мешком, шумно поставил его на пол и громко поинтересовался:

— Миланка здесь?

Я кивнул, а он продолжил:

— Батька я её. Сюда зови, проходить не буду, разуваться долго.

Но из ванны уже выглянула Милана в тонком халатике и с тюрбаном из полотенца на голове. Она бросила испуганный и настороженный взгляд на пришедшего, а потом на меня. Я её взгляда не понял, а вот её отец сразу догадался, потому что сразу же произнёс:

— Вижу, что с мужиком живёшь, чего не предупредила? Ты девка взрослая уже, сама смотри, чтобы без глупостей. Приплод нам не нужен. Не примем.

Меня позабавила эта ситуация, а вот Милену, похоже, — нет. Щёки её покрылись румянцем, она опустила взгляд в пол, а её папаша не замечал этого, продолжал громким грубым голосом:

— Вот, мешок картошки привёз. И мёд ещё, — он достал из-под пазухи куртки литровую банку мёда, — Деньги дать не могу, извини, доча. Сами едва концы с концами сводим.

— Батя, не переживай, у меня есть деньги, — ответила Милана, — Проходи, сейчас завтрак приготовлю.

— Некогда, — категорично отказался наш гость, — Со знакомыми приехал, они ждать не станут, без меня уедут. Ну всё, доча, мне пора.

И он ушёл, а Милана растерянно посмотрела на меня и часто-часто заморгала, произнесла извиняющимся тоном:

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.