Бесплатный фрагмент - История и тайны Северной столицы

От автора

Этот фотороман — о таинственном, загадочном и неимоверно интересном, — о том, чему был свидетелем сам, и о том, что дошло до меня в сказаниях предков.

Книга содержит несколько десятков фотографий и повествует об истории двух семей потомственных кладоискателей, — о вечной, как мир, истории отцов и детей. Она охватывает события, происходившие на описываемых землях на протяжении четырёх столетий, чем и объясняются хронологические сноски, встречающиеся в тексте.

Так уж получилось, что мой край — это северные предместья Града Петрова, — Сестрорецк и его окрестности: маленькие посёлки Разлив, Тарховка, Александровка, Горская… — бывшие некогда при Великом Императоре главным поставщиком оружия для армии и молодого флота России. Они являлись и северо-запапдным форпостом Государства Российского и никогда не попирались вражеским сапогом, — на протяжении всей Российской Истории.

Ныне же эти земли, площадь которых около 270-и квадратных километров, составляют северо-западную часть Большого Санкт-Петербурга, раскинувшись на северном берегу Финского залива. Теперь они образуют Курортный район города, значительную часть территории которого занимают леса, парки и лесопарки, что в сочетании с морским климатом, с чистейшим воздухом, напоённым лесными ароматами, с безграничными далями северных пляжей способствует, и немало, популярности этих благословенных мест.

Именно об этих местах, их драматической истории, о тайнах, которые будоражат умы не одного поколения петербужцев, и пойдёт моё повествование. Добавлю, что при написании книги широко использовался метод исторической реконструкции.

Тем, кто ещё не знаком с местом расположения Сестрорецка на карте, могу подсказать: друзья, вам, конечно же, хорошо известно, где находится Санкт-Петербург… Так вот, он — под Сестрорецком!

Все фотоснимки, помещённые в книге, сделаны мною и являются собственностью автора.

С уважением! — Валерий Пикулев

Часть 1. На сестрорецких берегах

Рассказать о небольшом городке, скромно приютившемся в тени Великого Санкт-Петербурга, — задача непростая. Более того, опасность соблазна скатиться к этакому, — ещё одному! — историческому справочнику заставила критически пересмотреть уже хорошо отработанные и обкатанные приёмы подобного жанра. А поэтому проект представляет скорее попытку исторической реконструкции важнейших событий, навсегда вернувших России её северо-западные земли, и, с другой стороны, — попытку связать воедино прошлое и настоящее края, страны и народа.

Глава 1. Времена допетровские…

Устье реки Сестры (её нынешнее название) стало обживаться аж с середины II тысячелетия до нашей эры. И обживаться начало оно… — и это, будто бы, подтверждают «археологические находки», сделанные в дюнах у западного берега нынешнего озера Сестрорецкий Разлив (всякие там черепки, скребки, пустые зажигалки, наконечники стрел из камня и консервные банки…) — так вот, обживаться начало устье реки Сестры ещё «древним человеком», как сказано в заключениях археологическиих экспедиций 1905 года.

Но, позвольте, — уже вовсю процветала Египетская цивилизация эпохи Среднего Царства, Островная Минойская цивилизация готовилась передать эстафету материковой Эллинской… а у нас — древний, «доисторический» человек! Что-то здесь, пожалуй… — но, оставим это на совести больших учёных и пойдём дальше.

А, дальше было так. С образованием Северной Руси, как части Государства Российского, Карельский, Ижорский, Спасский, Ровдужский погосты Водской пятины (короче, вся нынешняя Ленинградская область) издревле входили в состав земель Господина Великого Новгорода и открывали ему путь на Балтику!

Копорье (1237 г.), Корела и Тиверск (после 1293 г.), Ровдуж (ныне Сосново — 1480 г.) … — сеть этих новгородских крепостей покрывала всю территорию северо-западных русских земель, обеспечивая их защиту. Однако, с посягательством на эту исконно русскую территорию шведов, с возведением на ней Торгильсом Кнутссоном (шведским военачальником) крепости Выборг (1293 г.), начинается экспансия Швеции на восток.

Ореховецкий мирный договор от 1323 года, заключённый между Юрием Даниловичем (новгородским князем) и шведским королём Магнусом, определил по реке Сестре границу между Шведским королевством и землями Господина Великого Новгорода; ну а Столбовский мир (февраль 1617 года), подытоживший неудачную для России войну со Швецией (1614 — 1617 годы), полностью лишил Россию выхода к морю, образовав на территории нынешней Ленинградской области (от Выборга и до Луги!) шведскую провинцию Ингерманландию. В 1632 году на реке Неве возник и шведский город-крепость Ниеншанц. Таким образом, выход России к Балтийскому морю был наглухо закрыт.

И лишь после этого в шведских хрониках от 1643 года скромно упоминается о постоянной торговой ярмарке Systerbăck (что означает Сестра-река). Правда, по-фински это звучало как Siestar oja (Черносмородиновая река). — Вот и всё, что мы знаем о «шведском Сестрорецке». Далее начинается история Сестрорецка русского.

Глава 2. Конец шведской оккупации и основание Сестрорецка

Начало XVIII века. Разгар Северной войны (войны «синих» и «зелёных», как её окрестили в народе). Русские войска под водительством генерал-фельдмаршала Бориса Шереметева захватили во время весенней кампании 1703 года шведскую крепость Ниеншанц, стоявшую на месте впадения в Неву реки Охты. А уже 16 (27) мая 1703 года царь Пётр в устье Невы основал город Санкт-Петербург (вернее — Санкт-Петербургскую крепость). — И это на шведских-то землях, вошедших в состав России лишь в 1721 году (Ништадтский мир)! Немудрено, что шведы не оставили попыток вернуть отбитые русскими территории и стереть с лица королевства только что построенную ими крепость. И вот, одной из таких попыток суждено было открыть новую страницу в истории города на берегах реки Сестры.

Попробуем провести историческую реконструкцию тех давних событий. Итак, начало июля 1703 года…

Раннее летнее утро… Туман, ещё не успевший растаять под лучами едва выглянувшего солнца, как бы нехотя сползал с башни Выборгского замка, с его седых стен, с каменных домов города, обещая долгий жаркий день. Город просыпался. Однако, неугомонный Крониорт давно уж на ногах.

Ему, Абрахаму Крониорту, — 69-летнему генерал-майору армии Шведского королевства — этим утром предстояло выступить со своим отрядом в сторону Санкт-Петербургской крепости.

Самим Карлом, королём шведским — лично! — отдан генералу приказ, невыполнение которого грозило (и это Крониорту было ясно, как день!) неминуемой отставкой. Приказ был категоричен: выбить, наконец, этих наглых московитов, этого долговязого Питера с территории Королевства, разрушить только что возведённую ими крепость в устье Невы и обеспечить надлежащую охрану исконных шведских земель.

Для осуществления этого замысла под командование генерала поступал уже сформированный отряд в 4000 человек при 13-и орудиях. Цель экспедиции была доведена до всех чинов, включая нижние, и ясна и понятна каждому: дерзким, стремительным ударом смести ненавистных московитов! Поселение же и крепость, за неимением достаточных сил для их удержания, подвергнуть полному уничтожению. И то правда! — Настала же, наконец, пора урезонить этого Питера; мало Нарвы ему показалось, так здесь добавим, — выкинем нахалов с наших исконных земель! Ну а полковая казна весом в двести фунтов — более чем 1600 золотых гульденов и крон, обещанных в награду победителям, — весьма способствовала замыслу.

Отряд вышел, не таясь, можно даже сказать, беспечно. Да и чего, собственно, опасаться: неширокая дорога вдоль береговой линии, с одной стороны залив с топкими берегами, а с другой — одни озёра да болота. Московиты сюда не забираются, и носа не кажут. Если и ждать их, то много южнее, за рекой Сестрой…

Растянувшись на добрые три версты, колонна ползла по неширокой приморской дороге, повторяя её изгибы, подобно огромной синей змее. Уже довольно яркое солнце, наступающий зной летнего дня, колдобины, частенько попадавшиеся на пути… — всё это не слишком-то способствовало скорости её продвижения. Громыхали на выбоинах орудия, подпрыгивали на кочках, словно лягушки, зарядные фуры… среди которых был и тот, окованный железом сундук с полковой казной.

Всё бы ничего, да только… вот только полковая казна… — обитый железом деревянный ящик, содержимое которого составляли более чем 1600 золотых гульденов и крон (добрых двести фунтов весом!), — вот только эта гора золотых для награждения победителей вызывала головную боль генерала.

Несколько раз приходилось останавливаться: то поваленное ураганом дерево, то ложная тревога, вызванная каким-то шорохом в болотистом лесу, деревья которого подступали к самой дороге… — однако, 7 июля, вечером, отряд без особых приключений добрался до излучины реки Сестры. Здесь река, выгибаясь длинной петлёй к югу, снова затем поворачивала на север, чтобы вскоре сбросить свои воды в Финский залив. К тому же, в этих местах был мост, по которому и наметили переправу.

Генерал обстоятельно и неторопливо осмотрел занятый плацдарм. Вдоль прибрежной полосы реки тянулась гряда сплошных камней, — слизкие вершины валунов, через которые перекатывались пенистые волны Сестры, создавали серьёзное препятствие для переправы. Да, пересечь реку можно было только по мосту.

С более возвышенной, северной, стороны берег угрюм и неприветлив. Вековые деревья с подмытыми и обнажёнными корнями кое-где склонились над водой так низко, что, казалось, им и осталось-то всего лишь выбрать удобный момент для падения. Краснотальник в перемешку с чахлой ольхой и молодым березняком застилал весь нижний ярус леса, образуя почти непроходимые заросли.

Лесистая в низменной, болотистой восточной части, местность чуть возвышалась к западу, где леса почти не было. Несколько хижин финских земледельцев да тpи-четыpе узенькие полоски пахоты, ютившиеся на этой стороне её, возвещали о том, что сии неприветливые места, близ Систербэка, были давно обжиты и не чужды сохи землепашца. Однако, рухнувшие в реку замшелые стволы деревьев и создавали поначалу гнетущее ощущение запустелости и даже какой-то дикости.

Наступила ночь; переправу решили начать ранним утром.

И вот, наконец, порозовевшее небо возвестило близость рассвета. Над речной долиной по-прежнему висела гнетущая тишина. Опытный солдат и политик (и второй более, чем первый), Крониорт, после тяжёлого pаздумья, отдал команду начать переправу по мосту. Первыми на южный берег Сестры ступили королевские егеря в синих мундирах и тут же, рассыпавшись, залегли в кустах, заняв полукруговую оборону. Затем настала очередь гренадеров и кавалерийского корпуса, Полевой артиллерии, оставшейся на более возвышенном северном берегу до конечного момента, надлежало прикрывать переправу. Последним ждали подход генерала со своим окpужением и личной охраной, размещавшимися в целях безопасности немного западнее.

Нет, не знали солдаты его королевского величества, что многим из них уж никогда не придётся воротиться в родной дом: одним суждено будет сгинуть здесь, в этой речной долине, другим же… — Но это будет потом. А сейчас…

Артиллеристы выкатили ближе к мосту одно за другим все орудия и, как и подобает, заняли второй эшелон обороны, после егерей. Шведы, уже не таясь, начали потихоньку разбредаться в ожидании переправы, разминая лошадей, как вдруг…

А тем временем Пётр, упреждённый лазутчиками, в ночь на 8 июля — сам, лично! — уже подводил свои шесть полков: Преображенский, Семёновский гвардейские пехотные (под водительством генерал-майора Чамберса) и четыре драгунских (Баур, Рéнне, Кропотов, Малина) к той же самой излучине реки, но с юга.

И утром они встретились, шведы и русские… — «синие» и «зелёные»! Не дожидаясь отставшей пехоты, русские драгуны понеслись прямо к мосту, сминая засевших в кустах егерей! Ничто не могло остановить натиск лихих всадников, — ни свист ядер, ни визг картечи! — и только ржание осатаневших коней вливалось в грозный рёв боя!

Расстроенные, было, ряды егерей и артиллеристов мало-помалу овладели ситуацией, — сказалась многолетняя боевая выучка: Нарва, Ревель… — и ответные залпы шведов, вначале одиночные и хаотичные, стали более организованны и метки.

Трое канониров, составлявших расчёт одного из орудий, уже установили свою трёхфунтовую пушку, и седоусый бомбардир, неистово стуча кресалом по кремню, вновь начал разжигать затухший фитиль. Ветер относил искры в сторону, и солдаты, отойдя за толстый ствол старого дерева, попытались прикрыть своего товарища плащами. И, честное слово! — вовремя они отошли! — «У-р-раа!» — и всю батарею накрыло волной драгунской атаки!

О переправе на южный берег реки уже с самого начала не было и речи, а теперь и северная сторона, с прорывом на неё русских драгун, стала смертельно опасной. И неудивительно, что в этой суматохе никто даже и не вспомнил о сундуке с золотом, предназначенным для награды победителей. Да! — О золоте, конечно же, никому не пришло в голову позаботиться: заботились о собственных головах!

«Мерзавцы!» — Крониорту стоило больших трудов удержаться от рукоприкладства. Он еле cтоял на ногах, увлекаемый вышедшей из повиновения толпой. Не успев оправиться от первого потрясения, он вдруг побледнел, — в поле его зрения попала никем не охраняемая повозка, на которой находился заветный сундук с золотой казной! Вот когда ему пришлось пожалеть о чести, оказанной Королевским советом! Теперь ко всем злоключениям прибавилась ещё и эта обуза!

Кликнув адъютанта, неотступно следовавшего за своим генералом даже в этой кутерьме, Крониорт всего лишь указал ему на злополучную повозку и процедил сквозь зубы: — Золото!.. — но, ободрённый безупречной даже в таких лихих обстоятельствах выправкой своего верного помощника, немного успокоившись, добавил: — Выбери двоих верных людей, возьми лошадь, мушкеты… ружья по усмотрению и прикажи переправить золото через реку ниже по течению, к морю, чтоб закопали и приметили место. — Всё! Давай-давай, сынок, не теряй времени! — и генерал, подбодрив своего адъютанта довольно ощутимым ударом в плечо, направился к жалкой горстке оставшихся в строю канониров, которым предстояло снова прикрывать своих, теперь уже отступающих, товарищей.

С трудом отыскав лошадь и отдав её на попечение одного из отобранных им солдат, адъютант направился к повозке с полковой казной.

Тем временем русские, сцепившись со шведами в единую сине-зелёную лавину, хлынувшую на открытое пространство, продолжали бой. Вскоре, однако, сумев разъединиться с русскими, обезумевшая синяя волна шведов кинулась в надежде на спасение к ближнему лесу… где и полегла почти вся под ударами сабель русских драгун, не пожелавших обременять себя взятием пленных.

Генерал Крониорт, потеряв в этом страшном бою более половины своего отряда, спешно отступил к Выборгу; а за спрятанной казной шведы так и не воротились. И лежит золото Крониорта по сей день, где-нибудь, под одним из могучих дубов…

Итак, это случилось 8 июля (по старому стилю) 1703 года — событие, навсегда положившее конец шведской оккупации исконных русских земель по реке Сестре (что в 1721 году было закреплено Ништадтским мирным договором). С этого момента начинается русская история, — нет, ещё не Сестрорецка, — история поселения в устье реки Сестры.

Полковник Карл-Эвальд фон Рéнне за свои заслуги перед Отечеством получил должность Коменданта Санкт-Петербургской крепости, — первого в её истории! Отметим, что в XVIII веке Комендант крепости являлся и Комендантом Санкт-Петербурга. Он считался третьим лицом в городе — после Царя и Генерал-губернатора. Таким образом, Карл Рéнне стал и первым Комендантом будущей столицы Российской империи. А в 1704 году он первым в русской кавалерии удостоился и чина генерал-майора.

Итак, 8 июля 1703 года, открылась новая, — русская! — страница в истории сестрорецких берегов. Именно эти события, навсегда вернувшие России её древние северо-западные земли, и легли в основу нашего повествования.

Неугасавший интерес шведов к потерянным территориям, — вспомнить только экспедицию генерала Майделя и адмирала Анкерштерна к устью Невы летом 1705 года! — заставил Петра всерьёз укрепиться на этих землях, тем более, что они — последний рубеж обороны Санкт-Петербурга с севера. Поэтому, уже в 1706 году, невдалеке от устья Сестры, спешно сооружается гавань, пригодная к приёму и укрытию не только торговых, но и военных судов.

Попытки шведов вернуть хотя бы золото полковой казны, спрятанное Крониортом, также успехом не увенчались: с моря, похоже, было не подойти, а посуху… — ну, кто ж после стольких неудач отважится лезть на рожон, тем более, что местность обживалась русскими столь стремительно. И лишь много лет спустя… — Однако, всё по порядку.

Русские за освоение новых земель взялись весьма серьёзно и обстоятельно: в 1710 году сюда направляется геолого-топографическая экспедиция с целью составления карты местности и поиска залежей болотных руд. — Да, задумки у царя Петра были грандиозные!

После внушительной победы русского флота над шведами при Гангуте (27 июля 1714 года) у царя возникла мысль увековечить это событие: Пётр повелел построить две загородных резиденции — одну (парадную, под названием Петергоф) решено основать на южном берегу Залива, другую (рабочую) — на северном, в устье реки Сестры. 20 сентября 1714 года он лично обследовал это устье и остался весьма доволен. Сия дата и является Днём Рождения Сестрорецка! Здесь решено было построить Летний дворец и парк.

Дворцово-парковый ансамбль в «Дальних Дубках» (а были ещё «Средние Дубки» в посёлке Лисий Нос и «Ближние…» — в Лахте, что совсем близко от Санкт-Петербурга) создавался основательно и с размахом.

В период с 1714 по 1724 годы по проекту голландца Стефана ван Звитена был спроектирован и построен (1719 — 1724 годы) дворец, к сожалению, разобранный в 1781 году; и даже планировались фонтаны. Однако, напор воды с водохранилища на Сестре, образовавшегося после постройки плотины (1723 год), был столь незначителен, что от затеи с фонтанами отказались. Пришлось ограничиться посадкой молодых дубков (более двухсот из которых высадил сам Пётр), предназначенных по задумке царя для корабельного дела. Однако и здесь произошла осечка: дубки для этого оказались непригодны. Вместо же аллей с фонтанами прорыли каналы, по которым можно было плавать на лодках.

Забегая вперёд, отмечу не без гордости, что Сестрорецк расположен на самой северной в мире — в мире! — границе произрастания дубовых рощ. Отдельные дубы можно встретить и много севернее (в Канаде, на Аляске, в Швеции, в Норвегиии…), но вот, дубовые рощи… — А поэтому, думаю, здесь самое место насладиться завораживающими пейзажами «Дальних Дубков», раскинувшихся на северном побережье Финского Залива.

Глава 3. Сестрорецкий оружейный завод

Бремя затянувшейся войны коснулось и Сестрорецка, на долгие годы определив его судьбу. Летом 1721 года у плотины, образовавшей озеро Сестрорецкий Разлив (тогда же и посёлок стал называться Сестрорецком), по царскому указу, начали возводить оружейный завод, машины которого должна была приводить в движение вода с озера. Руководил строительством (с момента основания и до 1723 года) полковник Вильям Де-Геннúн, командовавший до этого олонецкими заводами. После Геннина, откомандированного на сибирские заводы, строительство продолжил полковник Матвей Вырубов. 27 января 1724 года завод был торжественно открыт.

Продукция завода, — пушки (стройными рядами быстро заполонившие заводской двор), мушкетоны, пистолеты, сабли, палаши, шпаги… — тут же поступала на вооружение Флота и Армии, — теперь уже Императорских (возведение Петра I в чин Императора России произошло в Санкт-Петербурге, в Троицком Соборе на одноимённой площади, после победоносного завершения Северной войны, в октябре 1721 года). На заводе производилось и огромное количество пороха.

Сестрорецкий оружейный завод первоначально состоял из двух десятков цехов («оружейных фабрик»), станки которых приводились в движение от двадцати восьми водяных колёс, и по технической оснащённости не знал себе равных в тогдашней Европе.

На его территории была возведена и деревянная Петропавловская, — в честь Святых Апостолов Петра и Павла — церковь. А то как же: работному люду надо было где «преклонить колена» и вознести молитву Богу.

Глава 4. Главный мемориал в честь подводников России

И ещё одним достойным событием памятен для Сестрорецка 1721 год: испытание на озере Сестрорецкий Разлив первого в мире прообраза подводной лодки — «потаённого судна», сконструированного и построенного крестьянином Ефимом Никоновым из досок, медных листов, железных обручей и кожи. Испытания проводились в присутствии самого Петра.

По инициативе сестрорецких подводников это место и событие увековечены в 2000 году открытием маленькой деревянной часовни Святителя Николая Чудотворца, в фундамент которой были заложены капсулы с землёй, взятой со всех мест базирования и строительства подводных лодок России: из Санкт-Петербурга, Кронштадта, Севастополя, Оленьей губы, Видяева, Лиинахамари, Гремихи, Сормова, Комсомольска-на-Амуре, Северодвинска, Рыбачьего (Камчатка), Магадана, Гаджиева и Сан-Диего (место захоронения части экипажа лодки К-129, погибшей в 1968 году в Тихом океане).

Часовня Святителя и Чудотворца Николая посвящена памяти погибших моряков- подводников Российского флота. Заложена 17 сентября 2000 г. (архитектор Илья Надеждин), освящена 16 сентября 2001 г. и является действующей.

Здесь же, рядом, возвышается и храм в честь Святых Апостолов Петра и Павла. На территории храма установлены памятные доски со скорбным списком затонувших подводных лодок, а внутри храма — компьютеризированное информационное табло с фамилиями всех погибших подводников. Освящение места под строительство храма состоялось в июле 2002 года. Строительство затянулось на долгие годы и было завершено лишь в 2009 году.

Предыстория храма такова. Первая (деревянная) Петропавловская церковь в Сестрорецке была построена к 1725 гóду, на территории Оружейного завода. Но она, к сожалению, сгорела в 1730 году. Новую, каменную, Петропавловскую церковь возвели уже в 1781 году. На её строительство пошли материалы, оставшиеся от руин дворца Императора Петра I в дубовой роще. Но, церковь постигла та же печальная участь — она в 1868 году тоже сгорела.

Вскоре, в 1871 году, в центре города (ныне — площадь Свободы) заложили следующую по счёту Петропавловскую церковь, и тоже — каменную. На строительство храма пошли средства, предоставленные Императором Александром II и Синодом, а так же — собранные пожертвования. Церковь была торжественно освящена в июне 1874 года митрополитом Новгородским, Санкт-Петербургским и Финляндским Исидором (Никольским). Получив в 1924 году статус собора, эта церковь была, однако, закрыта (1931 год), а через три года и вовсе разобрана. Рядом с тем местом, где некогда возвышался храм, в 1963 году установили памятник Ленину.

Настал XXI век. Освящение места под постройку будущего, уже современного нам, храма состоялось 12 июля 2002 года, а его торжественная закладка была совершена 14 июня 2004 года. Проектирование (по проекту архитектора Е.Ф.Шаповаловой) и строительство храма затянулось на долгие 11 лет. Первое Богослужение состоялось 12 июля 2009 года, а его торжественное освящение совершил 11 октября 2009 года Патриарх Московский и Всея Руси Кирилл.

Глава 5. Военная слава Сестрорецка

Время шло, менялся и Сестрорецк. Весь XVII век город развивался как подсобная территория Оружейного завода: возрастала важность завода — поднимался и статус города. Так, с открытием и началом разработки залежей болотной руды на Дибуне-болоте, близ Чёрной речки, в 1735 году (для чего у мызы «Осиновая роща» построили Чернореченский чугунолитейный завод), в Сестрорецк были направлены со всех концов России рабочие-металлисты, и город заметно вырос. Интересно, что Сестрорецкий завод работал на местном металле более пятидесяти лет!

Сестрорецкий завод был известен не только своим великолепным оружием. По специальному указу императрицы Елизаветы Петровны в 1754 году на заводе стали чеканить медную монету (из негодных пушек); а из мастерских, производивших чеканку, сформировали «Монетную экспедицию». До 1766 года удалось выпустить медных монет на два миллиона рублей. Были и другие заказы: ажурные решётки для мостов Царского Села, знаменитый «Гольштинский глобус» (тот, что ныне в Кунсткамере, правда, восстановленный после пожара 1749 года), серебряная рака для останков Святого Благоверного князя Александра Невского, часы для Петропавловского собора (55,5 пудов весом), из меди и чугуна.

Известен и довольно странный заказ, чуть не положивший начало эры собственного Сестрорецкого рубля: заводу поручили чеканку рублёвых монет в два с половиной фунта весом! Правда, остановились на пробной партии, — медные монеты в килограмм весом хождения не получили, — тут же ставшей нумизматической редкостью. Коллекционеры до сих пор величают эту денежку «Сестрорецкой монеткой».

Забегая вперёд, отметим, что на Всемирной выставке в Париже 1867 года Сестрорецкий оружейный завод удостоился бронзовой медали, как лучшее и наиболее современное в Европе оружейное производство!

Глава 6. Приграничье России

В начале XIX века Сестрорецк вновь становится «приграничным» городом. Как же это случилось?

Напомню, что в сентябре 1721 года Ништадтский мир, увенчавший победу России в Северной войне, вернул Империи её исконные земли (в их состав вошёл и Выборг) — территорию, превышающую по площади Бельгию и Голландию, вместе взятые! Таким образом, все земли Карельского перешейка вошли в состав Российской Империи. Более того, в результате последней в истории русско-шведской (Финдяндской) войны 1808—1809 годов, в состав Российской Империи вошла и вся Финляндия (как Великое княжество Финляндское), что было закреплено Фридрихсгамским мирным договором. При этом «административная» граница Финляндии с остальной частью Российской Империи проходила западнее Выборга, который, не входил в состав Финляндского княжества. Однако, российский император Александр I, в чисто административных целях, приписал к Финляндии земли Карельского перешейка, вплоть до Петербурга (1811 г.). И с этих пор внутренняя (административная) граница между Великим княжеством Финляндским и остальной частью Российской Империи проходила по реке Сестре; а Сестрорецк вновь стал как бы «приграничьем».

Ну а далее исторически сложилось так. — В декабре 1917 года Ленин, «даровав» Финляндии независимость, «забыл» взять обратно земли Карельского перешейка, приписанные ей Александром I в чисто административном порядке. В марте 1940 года, в результате завершения войны с Финляндией, Советский Союз устранил историческую несправедливость, вернув эти свои исконные земли — Карельский перешеек. (А в 2014-м, как известно, Россия возвратила и свой Крым!).

Глава 7. Сестрорецкое эхо Крымской войны

Крым… Крымская война. Почему-то нам эта постыдная для России «Восточная война» 1853 — 1856 годов, — война, указавшая некогда Великой Империи её истинное (и далеко не первое!) среди европейских держав место, — преподносится как локальный военный конфликт между Францией (в союзе с Англией) и Россией из-за Крыма.

На самом же деле это была Вторая (после войны с Наполеоном) мировая война XIX столетия, охватившая почти весь Земной Шар: Российская империя, Североамериканские Соединённые Штаты, Эфиопия — с одной стороны, и Британия, Франция, Османская империя, Cардинское королевство, Австрия (да и при поддержке Пруссии) — с другой! Боевые действия в этой войне разворачивались не только в Крыму, а ещё и на Кавказе, в дунайских княжествах, на Чёрном, Азовском, Белом, Баренцовом, Балтийском морях… и на Камчатке! Не обошла стороной эта война и Сестрорецк.

Вот когда городу на реке Сестре понадобились земляные укрепления, возведённые ещё во время войны со Швецией в 1788 году! Они-то и помогли Сестрорецку выдержать бомбардировку англо-французского флота в июне 1854 года.

Оборона Санкт-Петербурга длилась целый год. 14 июня 1854 года англо-французская эскадра подошла к Сестрорецку с целью его захвата и предприняла обстрел укреплений на Дубковском мысу. Однако, благодаря ответным мерам с русской стороны, союзники так и не смогли высадить десант.

Захватить Сестрорецк неприятелю помешали не только земляные валы и укрепления, возведённые в 1788 году для защиты от шведов. Особую роль в обороне города сыграли морские мины, изобретённые отцом учредителя знаменитой премии — Эммануилом Нобелем, жившем в то время с сыновьями в Санкт-Петербурге и основавшем фирму «Э. Нобель и сыновья». — «Финляндский залив буквально кишит этими чёртовыми минами…» — бросил раздосадованный адмирал союзников Напье.

В память о тех драматических событиях, в 1858 году в парке была возведена часовня в честь Святителя Николая и Святых Апостолов Петра и Павла. Разрушенная после 1920 года, ныне она восстановлена вновь.

Крымская война, столь неудачная для России, заставила правительство намного более серьёзно взглянуть на положение дел в стране. Стали приниматься срочные меры по укреплению обороноспособности, развитию мощного промышленного производства и строительству железных дорог на паровой тяге. Последнее обстоятельство отразилось и на жизни Сестрорецка.

Глава 8. Русский Биарриц

Железнодорожную колею Сестрорецк начал осваивать ещё и до Крымской войны. Вначале на конной тяге. В 1847 году от побережья Финского залива (от Дубковской пристани) к Оружейному заводу была проложена линия конно-железной дороги длиною почти в 3 километра. Просуществовала она, правда, недолго: во время урагана в сентябре 1853 года волны Финского залива её разрушили. Осенью 1871 года открылось движение на конно-железной дороге (6 вёрст), соединившей Сестрорецк с Белоостровом; однако и эта магистраль «протянула» лишь до 1886 года, став слишком убыточной. Хотели построить конку и из Петербурга (Старая Деревня), однако решили повременить маленько и строить уже на паровой тяге.

И вот, момент настал. В 1889 году только что созданное «акционерное общество Приморской Петербургско-Сестрорецкой железной дороги» избрало своим председателем талантливого и пробивного инженера Петра Александровича Авенариуса. Он, для лучшего управления делами, тут же строит себе усадьбу в посёлке Тарховка, — прямо рядом с колеёй будущей железной дороги. И 23 июля 1893 года первый участок этой дороги (от Новой деревни до Озерков) был открыт; 12 июля 1894 года дорогу уже продлили до Лахты, а 26 ноября — и до Сестрорецка. Это была одна из первых частных дорог в России. С 1894 года частная Приморская железная дорога, соединившая Сестрорецк с Петербургом, вступила в эксплуатацию.

Сестрорецкий железнодорожный вокзал. (Историческая реконструкция)

Не всё учёл, однако, предусмотрительный Авенариус: низкие цены за проезд, необходимость обслуживания паромной переправы в Лисьем Носу быстро подвели акционерное общество к банкротству. Ещё один шаг и… — и Председатель компании просит правительство выделить участок земли на побережье Финского залива, близ реки Сестры, для строительства бальнеологического курорта, который отвечал бы всем требованиям и не уступал курортам европейским. По задумке Авенариуса, курорт в Сестрорецке смог бы оживить железнодорожное сообщение и сделать его прибыльным. Министр государственных имуществ А.С.Ермолов, одним из первых понявший значение этого предприятия, лоббировал проект; и летом 1898 года Кабинет министров дал согласие.

Для строительства курорта было выделено около 60 гектаров государственной земли в безденежную аренду сроком до 1956 года (с последующим отчуждением всего имущества в государственную казну). При этом, за 2 года надлежало построить железнодорожную ветку от Санкт-Петербурга до Курорта и весь комплекс необходимых сооружений.

Курорт открыли точно в срок. Открытие состоялось 20 июня 1900 года в присутствии высоких гостей. Среди них: Министр земледелия и государственных имуществ А.С.Ермолов, Губернатор Санкт-Петербурга С. А. Толь, Главный командир Кронштадтского порта вице-адмирал С.О.Макаров. Были совершены молебен и освещение зданий Курзала, лечебницы и пансионата.

В Сестрорецке начался курортный бум. Строились дачи, появился санаторий «Сестрорецкий Курорт». Город из рабочего посёлка стал превращаться в дачную местность. Близость же к границе с Финляндией, некогда бывшей чужим государством, придавала поездкам в Сестрорецк особый привкус романтической авантюры. Этому способствовали и живописная природа, и морской климат. В Сестрорецке жили и творили Леонид Андреев и Корней Чуковский, Михаил Зощенко и Анна Ахматова… Выступали со стихами Игорь Северянин, Саша Чёрный, Сергей Есенин… Пел Фёдор Шаляпин. Сестрорецкий Курорт получил известность в Европе и его по праву стали величать — Русский Биарриц.

В Сестрорецком Курорте отдыхали и лечились правозащитник А.Ф.Кони, вдова Ф.М.Достоевского, Максим Горький, балетмейстер Михаил Фокин. Рядом с Курортом жила Анастасия Вяльцева, снимал дачу Собинов… В Курзале звучал симфонический оркестр графа А.Д.Шереметева под управлением Владимирова.

Деревянный Курзал был трёхэтажным и располагался между парком и пляжем берега Финского залива. Концертный зал вмещал до 1700 человек и обладал великолепной акустикой; его трёхэтажное здание венчал купол. В цокольном этаже концертного зала размещалась кухня ресторана, обладавшая самой большой в России кухонной плитой, рассчитанной на 20 поваров и несколько десятков их помощников. Ресторан Курзала имел три крытых зала, столики на террасе и был рассчитан на 2000 персон. В левом флигеле Курзала размещались библиотека, бильярдные и карточные комнаты. Перед курзалом, со стороны залива, устроили террасу с парадной лестницей, выложенной серым гранитом, спускавшейся на пляж.

От вокзала к Курзалу и далее, отделяя береговую эспланаду от естественного парка, шла крытая галерея длиной почти полкилометра. Со стороны залива она была застеклена, а со стороны парка имела открытые проёмы. В галерее стояли садовые скамейки для отдыха. Вдоль берега тянулась эспланада с фигурными дорожками, кустами и деревьями. Эспланада отделялась от пляжа линией железной дороги, шедшей от станции Курорт к гавани. За вход в парк курорта взималась плата.

Кроме Симфонического оркестра в Курзале и в парке играли духовые оркестры полков столичного гарнизона. На первом концерте исполнялись произведения Бетховена, Чайковского. Концерты давали четыре раза в неделю, и так десять летних сезонов подряд.

Во время Великой Отечественной войны Курзал сгорел при обстреле вражеской артиллерии. После войны на его месте был построен спортивный городок. В память об этом очаге культуры ежегодно выпускается Литературный альманах «Сестрорецкий Курзал».

Глава 9. Старейшее в Европе водохранилище

Повествуя о Сестрорецке, нельзя обойти вниманием и старейшее в Европе искусственное водохранилище — озеро «Сестрорецкий Разлив». Озеро, почти два века служившее верой и правдой укреплению оборонного потенциала России, будучи «энергетическим цехом» лучшего в Европе Оружейного завода, ныне являет собой — и по праву! — одну из самых крупных жемчужин в золотой короне Северной столицы России!

Таким образом, Сестрорецку, расположенному на живописнейшем перешейке между Финским заливом и озером, самой природой уготовано быть лучшим из пригородов Северной Пальмиры. Представьте себе очаровательный природный уголок, исключительно целебный климат — здесь воедино смешиваются три воздушных массива: морской, лесной, озёрный! — и это всего лишь в каких-то тридцати километрах от центра Санкт-Петербурга!

Извилистая дорожка, петляющая вдоль берега озера, тихие, заросшие камышом бухточки, вечнозелёные сосны… — и тишина! Ах, какая здесь тишина! — В будни, по вечерам! Меня иногда спрашивают досужие любители загранпутешествий: а бывал ли я хоть раз на Женевском озере? — Нет, не бывал. И не тянет! Никогда и нигде не был, кроме России. Зато почти каждый день бываю на моём «Разливе»! И не надоест!

Озеро не подавляет своими размерами: площадью в 12,2 квадратных километров, оно имеет максимальные длину в 5,5, ширину — в 4,5 километра; длина же его береговой линии — 20 километров. Глубина его тоже не столь велика: наибольшая, она составляет всего 5,5 метров. Напомню, что озеро заполнилось водой в 1723 году, после запруды рек Сестры и Чёрной.

История возникновения озера такова. В 1714 году царь Пётр принимает решение о строительстве плотины и создании водохранилища для фонтанов будущего дворца. В 1721 году на реке Сестре по проекту инженера Венедикта Бэера (одобренному Петром I) такая плотина была построена, и выше её образовалось водохранилище. Напора воды для подпитки фонтанов Летнего Дворца в парке оказалось недостаточно, а вот, для обеспечения действия машин строящегося Сестрорецкого оружейного завода — в самый раз! На том и порешили.

Завершилось строительство плотины под руководством Вильяма Де-Геннина, откомандированного с Олонецких заводов, уже в 1723 году.

Многократные прорывы деревянной плотины привели к тому, что в 1804 году на её месте, под руководством инженера-генерала Франца Павловича Де-Волана, возводится плотина каменная, двухпролётная. А в 1830 году была построена плотина-водосброс (для отведения воды во время ремонта завода) инженера Дестрема.

В 1863 году под руководством инженера Карла Гаусмана вступила в строй плотина Перепада, регулирующая уровень воды в озере. Плотина сохранилась без изменений до наших дней.

К концу XIX столетия Сестрорецкий оружейный завод перешёл на паровые двигатели, и водохранилище, как энергетическое гидротехническое сооружение, утратило своё значение. С 1963 по 2000 годы озеро «Сестрорецкий Разлив» было постоянным источником питьевого водоснабжения Сестрорецка, но теперь и в этом качестве оно не используется, уступив место централизованной водопроводной системе.

Теперь же озеро для петербуржцев приобрело другое значение, — в этом оно вполне готово поспорить с Женевским! — и представляет собой удивительной красоты ландшафтный заповедник. Впрочем, судите сами…

Глава 10. Шалаш вождя Революции

Рассказ об озере «Сестрорецкий Разлив» будет неполон, если не вспомнить ещё об одной странице нашей Истории.

На берегах озера, летом, в июле — августе 1917 года, — вначале в сарае, у рабочего Сестрорецкого оружейного завода Н.А.Емельянова, а затем и в шалаше, на другом берегу, — скрывался от преследования Временного правительства вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин. — Об этом говорит нам и прекрасный музейный комплекс: «Шалаш В. И.Ленина».

На месте шалаша, в котором скрывался Владимир Ильич, в 1928 году был сооружён гранитный памятник, а рядом с ним (уже в 1964 году) построен величественный павильон из гранита, мрамора и стекла.

К 100-летию со дня рождения В.И.Ленина благоустроили и дорогу к музейному комплексу; теперь она представляет собой излюбленную трассу для местных велосипедистов и любителей пеших прогулок. В начале этой дороги установлен величественный монумент Владимиру Ильичу, на котором всегда можно увидеть букетик алых гвоздик. — Свежих!

В «совковые» времена, помнится, тоже можно было увидеть букетик цветов у подножия памятника вождю, — полевых, правда, увядших ромашек… да недопитую бутылку лимонада. Что ж, времена меняются, а вместе с ними — и система ценностей.

И ещё одна таинственная история будоражит умы здешних краеведов. Это история золотых слитков с того запломбированного вагона, с которым Ленин в 1917 году прибыл из Германии в Россию делать революцию. Ящики с золотыми слитками, покоятся будто бы, — правда или вымысел? — на илистом дне озера «Сестрорецкий Разлив», дожидаясь своего часа. Но, об этом как-нибудь, в другой раз…

Глава 11. Самая надёжная в мире винтовка

Электрификация Сестрорецка началась в октябре 1896 года с запуска небольшой электростанции фирмы «П. Феттер и Е. Генкель», обслуживавшей только Оружейный завод. К 1903 году, после возведения и других электростанций, в Сестрорецке было установлено около 2000 ламп накаливания и 130 фонарей, работавших по принципу вольтовой дуги. С 1913 года в Сестрорецк стала поступать электроэнергия от подстанции в Санкт-Петербурге (со Старой Деревни), принадлежавшей «Русскому обществу электрического освещения».

Оружейный завод тем временем продолжал свою активную деятельность. В период с 1894 по 1902 годы его руководителем был талантливый конструктор-оружейник генерал-майор Сергей Иванович Мосин.

16 апреля 1891 года был утверждён образец разработанной им «четырёхтактной винтовки со серединным магазином калибра 3 линии» (7,62 мм). Она получила название «Трёхлинейная винтовка образца 1891 года». На Всемирной выставке 1900 года в Париже российская «малокалиберная трёхлинейная штатная винтовка» завоевала Гран-При. Интересно отметить, что винтовка системы Мосина на протяжении многих лет являлась основным оружием русской пехоты. Состояла она и на вооружении Советской Армии, и по прочности и надёжности являлась лучшей винтовкой мира. Винтовка выпускалась в СССР до 1947года, а на вооружении находилась до середины 70-х годов. После Второй мировой войны винтовки и карабины Мосина производились по лицензии в Польше, Венгрии и Румынии.

С 1907 по 1918 годы на Оружейном заводе работали и изобретатели автоматического стрелкового оружия: Владимир Фёдоров, Василий Дегтярёв, Фёдор Токарев… Памятник русскому конструктору и организатору производства стрелкового оружия — Сергею Ивановичу Мосину — открыт в Сестрорецке 18 сентября 2001 года.

С 1918 по 1940 годы государственная (уже не административная) граница с Финляндией проходила в двух километрах от Сестрорецка. В этот период завод полностью перешёл на изготовление инструмента и стал называться Инструментальным. Его продукция славилась по всей России и экспортировалась в 50 стран мира.

В годы Великой Отечественной войны линия фронта проходила рядом с Сестрорецком: в сентябре 1941 года наши войска остановили здесь наступление финнов. На 39-м километре Приморского шоссе был остановлен танковый прорыв финской армии; именно здесь проходил рубеж сестрорецкой обороны, а в июне 1944 года отсюда наша Армия перешла в контрнаступление.

Глава 12. Начало Конца… или — конец Начала?

После окончания войны Сестрорецкий инструментальный завод стал крупнейшим предприятием в отрасли производства инструментов для машиностроения: свёрл, метчиков, плашек, фрез, слесарного инструмента. Продукция Сестрорецкого завода пользовалась спросом не только в Советском Союзе, но и во всём мире. Завод был градообразующим предприятием для Сестрорецка, на нём работали свыше 5 тысяч жителей, существовали целые рабочие династии.

Наступили новые времена. Тяжёлый каток Перестройки и последующего Развала прошёлся и по Сестрорецкому заводу, ставшему, кстати, к 2003 году уже единственным в России, выпускающим инструменты для электронной промышленности. Однако, в 2008 году начался процесс преобразования заводской территории в «многофункциональный общественно-деловой и жилой комплекс»; и 15 августа 2008 года был торжественно заложен «первый камень» в строительство этого комплекса. На проект «реновации» промышленных территорий планировалось выделить инвестиции объёмом около полумиллиарда долларов!

30 октября 2009 года оставшимся — «дежурным» — руководством был дан банкет «в честь» окончательного закрытия завода и увольнения всех рабочих. По этому случаю собравшиеся у заводских ворот сестроречане — и некоторые даже со слезами на глазах! — прикрепили к воротам две скорбные гвоздики. Ну а памятник Сестрорецкому Рабочему, открытый в сентябре 2011 года, оказался каким-то двусмысленным. А и то правда! — памятники людям при жизни ставят редко; они больше для памяти, — был, мол, такой когда-то, Сестрорецкий Рабочий…

Таким образом, город Сестрорецк, — «столица» северо-западных предместий Санкт-Петербурга, — история и судьба которого были тесно связаны с его славным Заводом на протяжении почти трёхсот лет, своего завода лишился. Означает ли это Конец города или Начало его Новой истории, — кто знает? Скорее, здесь уместнее вспомнить мудреца Черчилля: «Это ещё не конец. Это даже не начало конца. Но это, несомненно, — конец начала!»

Итак, читатель, начальный этап нашей истории подошёл к концу. А дальше… — Теперь же начинается сама история.

Часть 2. Юность отцов: казна генерала Майделя

Загадки и тайны старинных кладов… — как же вы будоражили наше детское воображение, волновали юношескую кровь, заставляя вновь и вновь перелистывать страницы пиратских романов, снова и снова разглядывать через увеличительное стекло еле заметные пометки на блеклых репродукциях старых разбойничьих карт!

Вы, послания далёкой старины, доверенные пожелтевшим листам древних манускриптов… — сколько лет, сколько десятилетий и веков пронесла над вами Река Времени, истирая вас в прах! — Лишь жалкие обрывки выплеснула она к нашим ногам, на зыбкий берег нынешних дней… лишь крохи тех мыслей и знаний, что занимали ум того, кто покрывал неровными строчками листы полуистлевшего теперь, — увы! — пергамента!

Что же скрывалось за этими тайнами? — Древние поверья предков, колдовские обряды? Или описания примет, по которым только и можно определить вожделенные места захоронений сокровищ, неизвестно кем и как добытых? И какою же силой должны обладать они… и до какой неизмеримой глубины должно было дойти отчаянье от невозможности хранить их более, — чтобы довериться почти невесомым листам тонкого пергамента в неизбывной надежде быть когда-нибудь и кем-нибудь воспринятыми!

А может, дело совсем и не в тайнах старинных кладов, а лишь в той поре нашей жизни, когда так хочется открывать и находить? — В нашем детстве, в юности нашей? И мы, кому удалось прикоснуться к этому… — остаёмся ли, огрубевшие душами, верными тем сокровенным мечтам, бередившим когда-то молодое сознание — верными тому источнику живой воды, который так легко замутить?!

Глава 1. Блики южных морей

Александровка, близ Сестрорецка

1966 год, лето

Море спокойно. Поверхность лагуны слегка рябит при дуновении легчайшего ветерка, бликуя и переливаясь зеленовато-голубыми оттенками. Солнце в зените и бьёт прямой наводкой. Пустынный пляж… Ни криков чаек, ни шумного всплеска случайной волны; и лишь угловатые тени кокосовых пальм вдали; да струится меж пальцев жёлтый горячий песок, обжигая кожу и навевая полуденный сон…

Силуэт бригантины с зарифленными парусами чётко рисуется на искристом фоне моря в лёгкой прозрачной дымке. Она стоит на якоре в трёх кабельтовых от берега. Наблюдатель в «вороньем гнезде» да одинокая фигурка вахтенного на баке, — вот и все признаки жизни…

Вдруг левый борт парусника окутался беловатым дымком. Мгновеньем позже донёсся приглушённый раскат пушечного выстрела. — Полдень! От борта отвалила шлюпка и, взяв курс на берег, стала медленно приближаться с каждым взмахом трёх пар вёсел, — вода, стекавшая с них при взлётах, сверкала на солнце расплавленным серебром.

Скучно, им там от безделья, вот и решили на песочке поваляться, не иначе как… Искупаться, что ли, ещё разок? Да подыматься лень; ну и акулы… Так и лежал бы себе, размышляя о пиратах, спрятавших где-то, на этих островах, свои несметные сокровища, о южных морях… о том, что завершилась наконец, эта нудная четвёртая четверть, а с нею и шестой класс, будь он неладен!

Шлюпка тем временем уже подошла к берегу, и её теперь невозможно было разглядеть сквозь заросли камыша. Вот-вот, казалось, нос её зароется в прибрежный песок. Ещё один хороший гребок, ещё один дружный взмах вёсел и…

И вдруг в камышах, с обеих сторон обступивших пляж, что-то и впрямь зашуршало… и на берег вылез обвешенный тиной Борька.

— … Не, раков здесь нету, — констатировал он, отвлекая Вениамина от сладостных грёз, — за раками на реку Сестру надо, а тут, на Разливе, нету их.

Ну и дёрнуло ж его со своими раками! В самом интересном месте прервать!

Шестой класс, надо сказать, завершён не как-нибудь, а с отличием! В этом, пожалуй, и заключена прелесть таких долгожданных летних каникул. Теперь и оттопыриться не грех на всю катушку, о пиратах помечтать, о кладах там… о южных морях!

Всего лишь позавчера Венька приехал со своими на лето, в их старинный каменный дом, — «родовое гнездо», как его прозвали домочадцы. Приехали налегке: всё необходимое для дачной жизни много лет находилось постоянно в доме и никогда на зиму не увозилось. В их добротном домике можно было б и зимовать, да не очень-то хотелось заморачиваться топливом на зиму, ну и «удобства» во дворе тоже не располагали. — А так, летом, жили они в Александровке уж много лет: жил и Веня с самого рождения, жили его родители, жили и бабушка с дедушкой… Вот, и в этом году приехали… и не как-нибудь, а на новеньком «москвичонке». Только въехали во двор, а Боб со своими уже здесь, — в нынешнем году они у тёти Ульяны сняли весь второй этаж, — улыбается, рот до ушей, и рожицы строит всякие.

Борька перешёл в шестой, и всего одна тройка! — уж больно хлестался. Да только не стал Веня со своими пятёрками… — пусть повыламывается. Они просто были рады встрече: снова можно вместе ходить в поле, на залив, на озеро! Эх! — Хорошая это штука, лето!

Соседка, тётя Ульяна, — хозяйка небольшой дружной семьи, — жила в своём доме постоянно и за имуществом Вениных стариков приглядывала, — ключи на зиму оставляли. Меж огородами границ не было. Кроме того, дедушка Вени очень дружил с её мужем, дядей Аликом. После войны им, переселившимся в эти места из-под Порхова (на землю предков, как любил поговаривать дядя Алик), он одолжил большую по тем временам сумму на обустройство и с возвратом долга не торопил. Ну и жили все вместе, наслаждаясь природой, воздухом и красотой человеческих отношений…

Посёлок же в ту пору восхищал глаз! Ещё и теперь в нём, испахабленном глухими заборами новороссов, можно отыскать следы былой красоты!

Расположенная под Ленинградом (ныне Санкт-Петербург), меж озером Разлив и Финским Заливом, Александровка была построена в середине XIX века самим Александром Стенбок-Фермором, скупившим под строительство дач земли от Ольгино до Тарховки. C тех пор она гордо носит его имя. Усадьба её владельца находилась неподалёку, в Тарховке. Если читающий эти строки, бросится искать Александровку на карте, то он скорее отыщет название маленькой железнодорожной станции «Александровская». Но посёлок, тем не менее, именуется жителями Александровкой.

Настоящим же достоянием Александровки в ту далёкую пору было не озеро и даже не залив, с берега которого в хорошую погоду можно различить форты, Кронштадт и даже Ораниенбаум… — а было широкое поле, отделённое от посёлка задёрнутым ряской Горским Ручьём и ещё не отданное «на растерзание» садоводам, чьи халупки, дачи и коттеджи в настоящее время образовали, по существу, Нью-Александровку.

Поле это, обрамлённое с двух сторон лесом, уже упомянутым ручьём, а с четвёртой — Левашовским шоссе (по которому проходит теперь окружная дорога, идущая по дамбе в Кронштадт), было не очень-то большим: километра четыре в длину и два в ширину. Но если взобраться на один из пригорков, раскиданных в живописном беспорядке по всему пространству (и теперь уже исчезнувших под лопатами садоводов), если окинуть восхищённым взором волнующееся море тимофеевки, всмотреться в бездонную синеву неба, отыскивая вмороженных в её ледяную глыбу жаворонков… — то можно было ощутить бесконечность! — Бесконечность пространства и бытия!

А если «опустить взор долу», то на редких картофельных грядках на склонах холмов можно разглядеть и важных чибисов с кокетливыми косичками, оглашавших окрестности своими пронзительно-писклявыми криками.

Особенно же неповторимо было поле в закатные часы, когда косые лучи заходящего солнца, придавая рельефность каждому кустику и былинке, создавали именно то настроение, в котором даже не слишком утончённый человек способен сочинять стихи!

А по вечерам, когда сумерки, сгущаясь, опускались на землю, оседая ночною росой на траве, когда туман лёгкой ленточкой начинал виться над болотцем, расстилаясь затем огромным слоистым покрывалом над засыпающим полем, — как хорошо в такие вечера выйти подышать влажной прохладой, подводя нехитрые итоги уходящего дня…

О нём-то, об этом поле, и пойдёт рассказ. Именно оно станет сценой тех драматичных и поистине таинственных событий, о которых речь дальше.

— … Боб! Так ты всё лето хочешь своих раков ловить?

— Скажешь тоже! Это я так. Вот, если б лодку достать, тогда можно заняться ловлей. Да только у дяди Алика нету, а чужую отвязывать, — пендалей надают! Борька с сожалением покосился на плескавшуюся в заводи лодку, привязанную цепью с замком к забетонированному в берег толстенному железному столбу.

У дяди Алика лодки, и правда, не было. Зато были другие странности, да ещё какие! — они-то и явились причиной этого повествования, но об этом чуть позже, а пока…

— Да-а! — поддакнул Венька, — с лодкой было бы куда интересней! Можно б и на залив отсюда махнуть, к островам… Там старинные пушки… и клад какой-нибудь спрятан! В пиратов поиграли бы… в острова с сокровищами! Вот было бы здорово!

— Верно мыслишь, старик! — вздохнул Борька, — вырасту, обязательно капитаном стану, дальнего плавания! Или куплю резиновую лодку.

На другой день, с утра, моросил мелкий противный дождик. Весь день, до вечера, — ни в поле выйти, ни к озеру смотаться! После обеда сидят Веня с Борькой на крыльце у тёти Ульяны и не знают чем бы заняться.

— Мне вчера отец из города книжку приволок, — «Остров сокровищ», — вот это да-а! — с восхищением произнёс Боря, — весь вечер читал. И сегодня буду.

— А мне дашь потом? — спросил Веня, дунув на головку одуванчика; маленькие парашютики тут же опускались, едва вылетев из-под навеса крыльца на дождик.

— Потом дам…

Они замолчали. Каждый о своём думал, — о своём острове сокровищ в южных морях. Вот бы туда, на бескрайний простор, где, — куда ни глянь, — изумрудные волны до горизонта! А на горизонте… — остров с пальмами и пиратскими сокровищами!

— А знаешь, Веник… — Борис разглядывал божью коровку на стебельке тимофеевки; она, спотыкаясь, доковыляла до кончика травинки, а затем, вдруг, расправив крылышки, полетела куда-то под дождём, на небо, «где её детки кушают котлетки», — так это… за кладами надо на другой берег Разлива смотаться, — он умолк, загадочно улыбаясь в предвкушении эффекта, который, по его мнению, должен был оказать на собеседника ещё не озвученный им остаток мысли, — … там раньше была финская территория, и на заброшенных хуторах, говорят, они много кладов зарыли.

— Туда на поезде придётся ездить; мне столько денег и не даст никто, — Веня с сожалением причмокнул, — разве что редиской торговать пойти вместе с Тонькой.

Борька хихикнул, вспомнив о Тоне. — Да-а! С ней бы мы наторговали!

У Олега и Ульяны Лутиных была единственная дочь, — Тоня. Трудолюбива. Однако, её отношение к нехитрому и в то же время нелёгкому деревенскому труду объяснялось не тягой к сельскому укладу, а желанием хоть чем-нибудь помочь родителям. И она помогала. Особенно ей удавалось торговать на местном рынке овощами, — даже тётя Ульяна, с её жизненным опытом, не смогла бы похвастать такой выручкой!

Прошлым летом у Тониной подружки по школе не ладилась торговля: уж и день кончается, а больше половины пучков редиски не проданы! И вот тогда-то сметливая Тонечка предложила ей свою помощь, — перевязала пучки, сделав их раза в два меньше, и цену убавила соответственно, раза в полтора… И через час у неё всё раскупили! Ну и половину выручки себе взяла, конечно же, — по справедливости. Мать подружки потом к тёте Ульяне «делиться радостью» приходила… и вернуть хотя бы часть денег.

— Не, старик, редиской не годится. Мы что-нибудь получше придумаем. Вот если… — Борька наморщил лоб и почесал под носом, — если б лодку самим построить! Построим и будем плавать по Разливу хоть каждый день, а заодно и рыбы наловим.

— Да не-е, лодки нам не построить, — возразил ему Венька, вытряхивая песок из сандалий, — её и конопатить надо и смолить… и домой с озера таскать… нельзя же лодку оставлять без номера, — стырют! А вот если плот… — он помолчал, надевая сандалии и что-то обдумывая, — … если построить плот, всего с десяток брёвен! — так его можно прямо на озере и держать, кому он нужен-то! Да и строить лучше у самого озера. — Подумаешь! — Связал брёвна верёвками да досочек приколотил гвоздиками, и готово!

— Верно мыслишь, старик! — тут же согласился Боб, что на него не было похоже: он всегда норовил поспорить и настоять на своём. А тут сразу и согласился. — Чудно! Ну да ладно, — согласился и хорошо. Значит, предложение и вправду стоющее оказалось.

А дождик так и проморосил весь день, до самого вечера. Зато на следующее утро погода выдалась изумительная! Но после затяжного дождя в поле идти не хотелось, — чего там в сырой траве мокнуть! Да и купаться с утра на озеро тоже неохота. И пошли Веня с Борькой прогуляться по посёлку, — так, пошататься, поговорить…

Побродили, пошатались и повернули к озеру, место присмотреть, где плот прятать. Но, как ни искали, а всё лучше камышовой бухточки ихней не найти. Остановились на ней. И, усевшись на корягу, как заправские искатели приключений, пустились в рассуждения…

Самое главное и, пожалуй, приятное заключалось в том, что их со строительством плота никто не гнал — впереди целое лето! Ну и вкусили они по полной всю прелесть обсуждения своих замыслов. — Ах, как хорошо, как приятно обсуждать проблемы, с решением которых тебя никто не торопит!

— … Ну, место для плота, пожалуй, мы и нашли, — задумчиво произнёс Борька, жуя травинку. — Теперь бы брёвен достать побольше, да покрупнее.

— Да погоди ты с брёвнами, — прервал его Венька, устраиваясь поудобнее на коряге, — сперва надо бы верёвками запастись, да гвоздями… — уж больно ему не хотелось заморачиваться с какими-то там брёвнами, когда можно начать с чего-то попроще. — С брёвнами потом… Эх! Вот в южных-то морях! Мы бы с тобой не такое отчудили!

— Да-а! В морях красота-а! — поддакнул Боб. — Вот когда в Севастополь переедем… — а, дело в том, что в Севастополе жила его бабушка и давно просила переехать к ней, в Крым, где внучку со здоровьем было бы полегче. Приятели умолкли, созерцая прелестную картину: мелкую рябь отражающую солнечные блики…

— … Ну, молоток и топорик мы у дяди Алика попросим, — продолжил Веня, воротившись с южных морей, — а вот кусачки надо, пожалуй, уже сейчас поиметь.

— А зачем кусачки, — спросил Боб, — он, надо сказать, не очень-то догадлив был: ну что с троечника возьмёшь!

— Как зачем? — А гвозди как выдирать? Не хватало ещё денег доставать на покупку! Мне их просто так не дадут: объяснять придётся… Вот из заборов и будем…

— Голова-то у тебя хорошая, да только не в ту сторону думает, — хихикнул Боб. — Ладно. Согласен!

В те простые времена подростки, вроде Боба и Веньки, не имели обыкновения располагать карманными деньгами. Это сейчас, в двадцать первом веке, можно услыхать странную речь гимназёров-третьеклашек о сотне-другой «деревянных», раздобытых на хлопушки… — но, честное слово! — жизнь тогдашней детворы не была скуднее от этого! Кто сейчас похвастается построенной самим подзорной трубой с тридцатикратным увеличением, через которую так интересно по вечерам заглядывать в чужие окна? Или… — взорванным пузырьком гремучего газа, полученного тайком от родителей разложением воды электрическим током от батарейки для карманного фонарика?! Да. Время идёт, мир меняется! Правда, не всегда к лучшему, пожалуй… — Ох, не всегда!

Решили: родителей в это дело посвящать ни к чему. Договорились так: Боря будет заниматься верёвками, — их много надо на плот, — а Веня должен обеспечить гвозди (ржавые кусачки он уже давно приметил у коровника дяди Алика).

Следующий день приятели провели за обсуждением конструкции плота. Для этого Боря притащил пачку листов, исписанных с одной стороны, — его отец никогда не выбрасывал черновики, не израсходовав свободных мест на них, — и пару заточенных карандашей, — и они принялись вычерчивать всякие-разные конструкции плотов, одна другой краше.

— Ну, сконструировать плот нам, положим, и удастся, да толку-то: всё равно без денег и разных инструментов его не построить, — задумчиво произнёс Борька, — вон ведь Кон-Тики… — на специальных верфях сооружали.

— В любом деле, — наставительно заметил Венька, — главное не средствá и не инстрýменты, — он сделал соответствующие ударения, как любил говаривать его дедушка, — а методы. — Вот взять, к примеру, весы, которые у тёти Ульяны в прихожей стоят. Сколько ни пытался, никак их уравновесить не мог, а Тонька на них торгует, да так лихо, — никогда в накладе не остаётся! Вот что значит знать методы: тогда и на неправильных весах можно взвешивать!

А дело в том, что у него что-то со здоровьем было не так: лет до двенадцати постоянно держалась повышенная температура — тридцать семь и три, и хоть лопни! Чувствовал себя прекрасно, а вот температура… Его и так и этак лечили, — одна ерунда! Водили к профессорáм даже.

— «Суб-фе-бри-ли-тет неясной теологии!» — говорили те профессора по-учёному, важно поправляя очки на носу и выписывая всякие-разные порошки и микстуры, от которых Веньку не бросало ни в жар, ни в холод. А температура держалась по-прежнему, ей всё было «до фени»!

Но вот как-то раз, уже отчаявшись видимо, повели его… — к доценту! Вениамин давно привык шастать по всяким там профессорам, но вот, доценты! — к доценту его вели впервые. Важная птица, видать, доцент! — И не ошибся!

Доцент Шахóвич, весёлый, кучерявый и добродушный толстяк, сразу понравился мальчику. Вместо всяких там дурацких учёных слов он с самого начала стал говорить дельные вещи:

«Это у него от перегрузки нервной системы, пройдёт… — и, потрепав Веню по голове, добавил (эти слова даже сейчас нельзя вспоминать без благодарности!): — Вы его… в школу не пускайте, подержите хотя бы одну четверть дома, — и пройдёт.»

Помнится, он шёл тогда от доцента, еле сдерживая радость: подумать только, всю длиннющую третью четверть просидеть дома! Да, доценты это… не прфессорá!

И вот, с лёгкой руки доцента Шахóвича, Вениамин всю третью четверть пятого класса провёл дома. Ходил в школу только писать контрольные работы, да поначалу, — к школьным товарищам, за домашними заданиями. Но вскоре эта дребедень ему наскучила, и он начал самостоятельно решать задачи «вперёд», для чего с большим интересом, — ведь никто его теперь не торопил! — освоил и алгебру, и геометрию, и физику за весь пятый и даже частично за шестой классы!

И когда учебники и задачники были проштудированы, и сам Киселёв, этот наш Великий Учитель, воспитавший не одно поколение нормальных людей, развёл руками, — на подмогу ему пришёл… Перельман: его «Живая математика» до сих пор была у Веньки настольной книгой! И вот, в этой чудесной книжке мальчика особенно поразила одна задача: как верно взвесить на неверных весах!

И с тех пор он понял, что в нашей жизни важнее всего не средства и какие-то там инструменты, а методы! Ведь, владея хорошим методом, можно и без особых средств делать настоящие дела! … А третью четверть Веня закончил, как и всегда, отличником; и температура, с лёгкой руки доцента Шаховича, пришла в норму.

Венька не смог удержаться от улыбки, вспоминая те светлые и, по-настоящему, счастливые деньки! Вернувшись к действительности, он продолжил:

— Так вот, главное в нашем деле, — найти такой метод постройки плота, что бы всё шло само собой, и ничего не надо было делать.

— Как это?… — Боря недоумённо взглянул на своего приятеля.

— А вот как: надо пошататься у магазина да натаскать ящиков и бочек всяких. А потом мы их свяжем да настелим досок, — плот и готов будет, и безо всяких там брёвен!

— Это ты, Веник, здорово придумал, ничего не скажешь! А ещё не худо было бы автомобильных камер натырить.

— Не худо… только где взять-то их?

— Найдём! — заверил Борька и быстро набросал конструкцию их плота.

На другой день ребята решили обойти все посёлки, от Лисьего Носа до Разлива, — в смысле ящиков, бочек разных, камер там… Вначале обследовали Александровку, да ничего путного не нашли. Затем, уже более для очистки совести, поглядели в Тарховке и в Горской, — тот же результат. В Лисий Нос и в Разлив переться расхотелось.

— Не, так нам плота не построить, — подвёл Борис итоги целого дня исследований, — похоже, его надо из брёвен, как все…

— Опять ты с брёвнами! — отмахнулся Венька. Ему уж больно-таки не хотелось «как все», — давай сперва подготовим всё остальное: гвозди там, верёвки, а потом уже… — На том и порешили.

Пять дней бродил Венька по Александровке и украдкой выдирал гвозди из заборов! Надёргал сотни две, уж и со счёту сбился! Причём, ржавые не брал. Это монотонное занятие быстро бы надоело ему, если… — если б в глазах не рябили блики южных морей, пальмы на таинственных островах, старые, пожелтевшие от времени и пролитого рома карты пиратов, на которых крестиками обозначены места кладов…

Эх! Ведать бы ему, во что воплотятся через много-много лет безмятежные мечты юности!

Гвозди старался добывать в отдалённых закоулках, где его не знали, да так разошёлся, что и не заметил как чуть было не влип! Домой прибежал взволнованный, запыхавшийся… К вечеру, он во всех подробностях рассказал свою историю Борьке:

— Тащу гвоздь, — Веня говорил об этом уже спокойно и даже пытаясь придать рассказу некую долю таинственности, — тащу и вдруг чувствую: кто-то меня сечёт! Медленно оборачиваюсь и вижу, — тут он выдержал паузу для солидности, но не заметив должной реакции со стороны друга, продолжил более спокойно, — … вижу, какой-то мужик стоит и наблюдает за мною с большим интересом и давно, похоже. «Ты чо ето делаешь?» — спрашивает. У меня тут же кусачки упали в канаву, а душа — в пятки! «Дяденька, помогите! — отвечаю ему жалобно так, — подержите-ка забор, пожалуйста! — говорю то ли со страху, то ли сдуру, — надо гвоздь этот получше заколотить, а то… а то он прохожих зацепить может… — а между забором и дорогой была сухая канава, почти с метр шириной. — Подержите здесь, а я… а я с другой стороны…» — Мужик вытаращил на меня глаза, но всё же ухватился за ограду. Сколько он держал её, не знаю, — схватив кусачки, я быстро повернул за угол и дал такого дёру, что… — Веня хихикнул в этом месте для приличия, но Борька оставался невозмутим.

— Это что, а вот у меня… — и Боб рассказал, как добыл тем временем несколько длиннющих кусков верёвки. Особо не заморачиваясь, он срéзал их без затей и канители, один за другим, со столбов в поле, нимало удивив тем соседку: ведь, вчера же только новую верёвку для сушки белья натянула, и на тебе — нету!

Из этих кусков ребята связали верёвку длиной метров сто. В поле связывали, чтобы никто не заметил. Правда, клубок получился здоровенный, с футбольный мяч, — и им снова пришлось развязать верёвку на куски. Эти мотки и гвозди они тайком принесли домой и спрятали под крыльцом у тёти Ульяны.

Наконец, все подготовительные процедуры завершены, и настало время подумать о брёвнах. И тут-то стало ясно: как хорошо, как приятно, заниматься мелочами, оставляя главные дела напоследок! — Наверное, всем это доводилось испытывать. А теперь Боря и Венька даже и не знали, что придумать, за что взяться! С одной стороны — брёвна! С другой — тоже.

— Проблемка! Не сосны же валить! Да и как их до озера переть-то? — рассуждал вслух Борька. — Правда… — он потёр указательным пальцем под носом и, наморщив лоб, покосился на приятеля, — вот, Кон-Тики-то из тростника строили, и ничего, плыл.

— То Кон-Тики… — задумчиво произнёс Венька, — им же многие помогали, мастерские какие-то даже. Да и тростника здесь столько нету. Лишь брёвна и остаются. Да ещё и досок надо раздобыть, — возникла у него весьма своевременная мысль, — брёвна чтобы сколачивать. Плот без досок нельзя строить, это я во многих книжках читал. На одних верёвках плот будет неустойчив, любой моряк скажет!

С досками было проще: по соседству строили сарай, и скопилось много обрезков, которые собирали кому не лень, на дрова. За эту спасительную мысль приятели и ухватились, отдалив решение главной проблемы ещё на неделю, — уж очень не хотелось обременяться тяжёлыми задачами! А там время подскажет, ну а пока…

А пока набрали они досок и тоже спрятали их под крыльцом у тёти Ульяны.

Прошла ещё неделька, — лето в самом разгаре! Брёвен же всё нет. Эта незадача уже висела над головами наших друзей как грозовая туча, затмевая голубизну безмятежных мечтаний — даже блики южных морей стали не такими яркими.

Но вот, как-то раз… Прибегает к Веньке Боб и сходу, не переведя дух: — Ура! С брёвнами порядок! Айда в поле!

Ничего толком не понимая, побежал Венька за приятелем, а там, в поле… — Даже представить жутко! А дело в том, что поле пересекала старая телеграфная линия: рассохшиеся от времени её столбы уже давно требовали замены. И вот их начали менять! На всём протяжении линии, — от Горского Ручья, близ озера, и до полоски леса, темнеющей вдали, — уже стояли новёхонькие, чёрные, хорошо просмолённые столбы, а старые, заменённые, валялись тут же, рядышком. И так на всём пространстве!

Вениамин сразу же всё понял!

— Нам надо все старые столбы по линии перетащить к озеру, пока их не увезли.

— Сообра-жа-а-ешь! — удовлетворённо заметил Боб с растяжечкой.

Кое-где на линии ещё копошились рабочие, закрепляя опоры новых столбов, но подождать денёк-другой приятелям было не привыкать.

— Как только они умотают, мы тут же и начнём. — И они вскоре начали. После отъезда рабочих, прихватив пять поленьев, покруглее (из поленницы дяди Алика, заготовленной на зиму), отправились друзья в поле, к самому дальнему столбу, у леса.

План был до гениальности прост: подкладывая под столбы поленья, словно катки, последний столб (тридцатый по счёту), дотащить до предпоследнего… затем, уже два, — до следующего… И так все столбы приволочь на край поля, у перелеска, за которым шоссе и озеро. Удастся ли и как перетащить столбы через перелесок и шоссе (по которому иногда ходят машины — дорога к Шалашу Ленина, как никак!), — об этом они решили поразмыслить потом. А пока с охоткой взялись за дело.

На перетаскивание первого столба ушло часов пять. Попеременно подкладывая поленья, они, шаг за шагом, продвигали столб вдоль линии, — через колючие кусты можжевельника, ивняка… обливаясь пóтом под палящими лучами солнца, искусанные оводами и слепнями! Вряд ли стóит обсуждать картину, являемую нашими друзьями в то время, — два нагих пацана (одни трусы и тюбитейки, да сандалии), — но кому доводилось созерцать гравюры, изображавшие строительство пирамид в Древнем Египте, мог бы, пожалуй. составить некоторое представление… Не хватало лишь надсмотрщиков с кнутами, роль которых ребята с успехом выполняли сами, по совместительству.

— Фу-у! Наконец-то! — выдохнул Боб, когда последний столб с огромным трудом был дотащен до предпоследнего. Это радостное событие случилось во второй половине дня, после обеда. Вконец измотанные и бесконечно счастливые, приятели уселись на столб и решили произвести некоторые подсчёты.

— Пять часов на один перегон, — целый рабочий день! — Слышь? — мотнул головой Венька.

— А сколько же времени понадобится на все тридцать столбов? — задал Боб законный вопрос, — а ну-ка, математик, прикинь. — Вениамин задумался…

— Один столб должен пройти двадцать девять перегонов, — начал рассуждать он вслух, — другой уже двадцать восемь… — Это всё равно, что протащить один столб… четыреста тридцать пять перегонов! — выложил Вениамин минуты через три напряжённого счёта в уме. Выложил и сам изумился:

— Год и два месяца непрерывного труда!

— Ну-у! — только и протянул Борька.

— Вот тебе и ну!

Действительно, — закончится лето, а они будут тащить всего лишь третий столб! Пойдут осенние дожди, а им придётся возиться с пятым! Холмы в поле уже занесёт снегом, а можно будет похвастаться лишь семью!

— Похоже, мы не с того конца начали… — озабоченно произнёс Боря.

— Постой, постой… — просиял Венька, — ну ты, Боб, и молоток! Завтра же и начнём.

— Что начнём? — удивился Боря.

— Да с другого конца начнём, балбес! Ведь, сам же…

Он быстро прикинул: стащить второй столб к первому — один день. Третий — ещё два. Четвёртый… — За месяц мы восемь столбов соберём, а то и все десять, если поднатужимся! А августа нам за глаза хватит поплавать! — На том и порешили.

Однако, на другой день, да и на следующий, друзья так и не смогли выйти в поле. — У одного ломило все кости, да и другому было не легче. Лишь к вечеру третьего дня вышли они на улицу, — посидеть на скамеечке перед домом, обсудить свои дела.

Приятная усталость? Ну какая там усталость, да ещё и приятная! — ныло всё тело, особенно руки. Попробовал бы кто с непривыки-то брёвна целый день ворочать! Но зато через три дня работа закипела!

Теперь они уже не были новичками: теперь друзья тащили столбы, помогая верёвками! За один день второй столбик был притащен к первому, а третий находился на полпути! Ещё через три дня уже шесть столбов аккуратно были сложены вместе, и ребята уже начали примеряться как вязать из них плот. Работа спорилась, настроение прекрасное… и блики южных морей с новой силой заиграли буйством тропических красок! А через неделю добавилось ещё три столба.

Покрывшиеся, было, волдырями руки уже стали заживать, и на них теперь красовались твёрдые, как у настоящих матросов, мозоли. Кожа на плечах и спинах у мальчишек слезла от загара, но они словно и не замечали этого, — конечная цель была близка! Теперь пожалуй, настало время обсудить и вопросы переправки столбов через узкую полоску леса, к озеру. А пока…

— Ну что, Веник, если дело так и дальше пойдёт, нам удастся на плоту ещё в это лето поплавать! — заметил как-то не без удовольствия Боб, сидя на уже приличной горке телеграфных столбов. Он явно был в хорошем настроении и не скрывал этого.

— А что если мы и взаправду клад найдём на том берегу! — решил он развить свою мысль и насладиться по полной. — А, Вень? — Вот, найдём вдруг и всё тут! Что тогда с ним делать будем? — А?

— Да успокойся ты! Какой там клад?! — Лучше погляди-ка!

Борис тоже задрал голову к небу, где в это время, — а погода была что надо, лётная: ни единого облачка! — где два спортивных ЯК-18-х, словно выпендриваясь друг перед другом, выдавали такие штуки, что было чем полюбоваться!

Вот один из них, заложив мёртвую петлю и находясь уже в самой верхней точке её траектории, сделал вдруг вид, что вконец обессилел и… — Борька даже охнул тут! — начал заваливаться на крыло и, кувыркаясь по-всякому, падать камнем вниз с заглохшим мотором… и лишь у самой земли запустив двигатель, стремительной свечкой взвился ввысь! Другой же самолёт в это время летел вниз кабиной, будто забыв перевернуться, а затем, набрав высоту и совершив полукруг, тоже свалился вниз, кувыркаясь и будто передразнивая первого.

— Ух, ты-ы! Вот это да-а! — Боря восхищённо следил за двумя самолётами, пока они, спустившись друг за дружкой, не приземлились на аэродроме в Горской, скрывшись за редколесьем.

— Молодцы, ребята! — Веня тоже не смог удержать восторга. И то правда! — Мастерство лётчиков ДОСААФ (Добровольное Общество Содействия Армии, Авиации и Флоту), которому принадлежал аэродром, росло на глазах! А ведь было время…