Бесплатный фрагмент - Испытание любовью

*

От судьбы не уйдешь (и не убежишь)…

С самого детства судьба благоволила Никите Самойлову, превратив его жизнь в подобие широкой дороги счастья, оказавшись на вершине которого Никита думал, что жизнь уже состоялась и теперь остается только размеренно и радостно катить по этой самой дороге счастья в безмятежное светлое будущее…

Но привычное уже благоволение судьбы неожиданно заканчивается, и широкая дорога счастья вдруг превращается для Никиты Самойлова в подобие кладбища несбывшихся надежд. Никита, конечно же, вступает в схватку с неожиданными напастями, думая вскорости возобновить свое благополучие. Но, оказывается, это были только цветочки, и волчьи ягоды безжалостных ударов судьбы еще впереди, оказывается, побывавший на службе в Армии не в одной горячей точке Никита Самойлов даже еще и не представлял себе, какой на самом деле, без лирический прикрас, может быть она, реальная жизнь.

Но все же, в результате разрешения непредсказуемой, круто замешанной на превратностях детективной интриги, жизненной ситуации, в конце то концов, одарит ли судьба Никиту Самойлова верой в то, что жизнь таки стоит того, чтобы жить?

*

— Снявши голову, по волосам не плачут.

(Народная Мудрость)

— Еще бы, безголовому плакать-то нечем. А посему, никогда не надо терять голову, особенно от счастья.

(Судьба Злодейка)

*

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Благоволение судьбы

1.

С самых первых моментов еще детского самоосознания душа Никиты Самойлова выбрала в качестве своего приоритета красоту, красоту всего окружающего: красоту закатов и восходов, красоту деревьев и ручьев, красоту всех времен года, красоту человеческих лиц, красоту вечерних городских улиц, поскольку Никита родился и жил, хотя и в небольшом провинциальном, но все же в городе — в общем, с самого раннего детства Никиты Самойлова мир открылся ему прежде всего своей красотой. И с возрастом пленение Никиты красотой только возрастало в ущерб таким качествам, как расчетливость или честолюбие и другие душевные (душевные?) свойства, необходимость которых все более возрастала в современном мире, все более погружающемся в совсем уж некрасивую откровенность безапелляционной борьбы за место под солнцем, когда это подсолнечное место определялось как вершина на груде сломанных судеб поверженных тобою конкурентов в схватке за успех, успех, который оправдывает все — победителей, как известно, не судят, а совсем наоборот — победителям только поклоняются. Вот как раз именно этого всеобщего преклонения перед победоносностью безапелляционного успеха любой ценой душа Никиты Самойлова никак не хотела и не могла воспринять — очень уж это было некрасиво.

Не удивительно, что в школе любимыми предметами Никиты Самойлова стали, естественно, рисование и музыка, как само собой разумеющееся прямое воплощение красоты, а также, например, литература и история, отражающие и описывающие красоту и великолепие человеческих отношений и эпохальных событий; а вот сухость математических и химических формул его не только не привлекала, но даже отторгала. Но Никита все же был, как никак, мальчиком, то есть несовершеннолетним мужчиной, и такой гуманитарно-девчоночий уклон был немного подозрительным и стеснительным для самого Никиты. А потому, дабы компенсировать такую ущербность приоритетов, школьник Никита Самойлов самоотверженно опаздывал на уроки и пререкался с учителями, смело в спорных ситуациях бросал вызов даже старшеклассникам, никогда не уходя от драки для подтверждения своей правоты, мужественно после своих подвигов показывая родителям свой дневник с неудовлетворительной оценкой учителями поведения их сына и добавляя устно к этим записям в дневнике, что родителей мужественного и стойкого Никиты снова вызывают в школу для беседы — и не мало мужественности требовалось Никите, чтобы стойко выдержать реакцию на все это родителей, которые никак не хотели по достоинству оценить истинное величие и героизм поведения их мужественного сына.

Еще одним результатом борьбы за восстановление в своих глазах своего мужского достоинства было то, что Никита Самойлов уже с третьего класса начал посещать спортивный клуб, где занимался не чем-нибудь, а постижением секретов мастерства в восточных единоборствах, уравновешивая таким образом тот факт, что со второго класса он уже посещал свою любимую художественную школу. Но и это, казалось бы, совсем уж грубое занятие оттачиванием мастерства эффективного мордобоя умудрилось открыться перед Никитой своей собственной своеобразной красотой — красотой и гармонией филигранных движений твоего, все более покорного тебе, тела, движений, которые чудесным образом приводят к победе над противником, который чисто физически может быть сильнее тебя многократно, что, в свою очередь, вдохновляло еще красотой и великолепием реальной возможности победы добра над злом, если добро таки с кулаками, но с кулаками добрыми и умными.

И где-то к классу пятому-шестому своеобразный, если можно так сказать, баланс между красивым и полезным проявился в том, что Никита Самойлов начал более всего увлекаться рисованием всяких средневековых рыцарских замков, крепостей, соборов и тому подобных вычурных строений, что вскорости привело ко всеохватывающему увлечению Никиты архитектурой, этой застывшей в камне музыкой, которая места обитания людей делала не только удобными, но и красивыми, вольно или невольно делая обитателей созданных творческой мыслью человека строений сопричастными нетленной красоте — и это на века. Не удивительно, что с тех пор главной целью Никиты стало вступление после окончания школы в архитектурный ВУЗ, да еще не в какой-либо ВУЗ, а именно в столичный Московский архитектурный институт. Естественно, все свои усилия с тех пор Никита посвятил этой своей главной цели, и естественно, что этой своей цели он достиг, став студентом Московского архитектурного института, именуемого еще Государственной академией, сразу после окончания школы успешно сдав экзамены в этот ВУЗ и с первого же раза пройдя по конкурсу — что касается знаний, то Никите и впрямь было чем похвастаться, и его экзаменаторы по достоинству это оценили.

Став студентом, Никита не умерил пыл в постижении своей будущей профессии и первые зачеты и сессии сдал на отлично, не бросив при этом своего спортивного увлечения, посещая теперь уже в Москве занятия восточными единоборствами. Но когда пришла его пора отдать свой долг Родине, то Никита не стал отлынивать и искать возможность откосить каким-то образом от Армии, а просто честно пошел служить, отдав таким образом дань красоте единственно возможного в таком случае поведения настоящего мужчины и гражданина — любые другие варианты представлялись Никите чересчур некрасивыми, хотя в случае лично с Никитой Самойловым, время, потраченное им на службу в Армии, возможно, и действительно было бы использовано более полезно для Родины, если бы это время было посвящено постижению его будущей профессии, но… Но Никита решил, что правильно будет именно так, и так было, наверное, и на самом деле правильно — по крайней мере, сам Никита никогда в жизни об этом своем решении не жалел.

Никита Самойлов, согласно его моральным и физическим качествам, для прохождения воинской службы был определен в войска специального назначения, и ему довелось побывать во многих горячих точках, где он в полной мере увидел истинное лицо войны. Пережив несколько смертей своих товарищей, самому Никите Самойлову, получившему за время армейской службы всего несколько легких ранений, удалось вернуться на гражданку живым и здоровым, да еще щедро обогащенным познанием величественной красоты самого возвышенного поведения человека, которое проявляется в самых нечеловеческих условия.

После службы в Армии, окончательно и бесповоротно повзрослев, Никита снова приступил к постижению своей любимой архитектуры, теперь уже совмещая учебу с непосредственной работой в строительной отрасли — он хотел к окончанию архитектурного ВУЗа получить не только диплом о высшем образовании, но и реальный опыт работы в любимой профессии. Никита, просто-напросто, в свободное от учебы время, особенно на каникулах, вкалывал простым рабочим на стройках, решив таким образом постичь свою будущую профессию с самых низов и с самых азов. Сначала он просто работал на многочисленных столичных стройках, где возводились стандартные многоэтажки, но потом судьба занесла Никиту в одну из бригад по строительству подмосковных дач, коттеджей, особняков и прочих сооружений, создаваемых по индивидуальному заказу каждого хозяина. И это не типовое, каждый раз особенное, строительство под нового заказчика так понравилось Никите, что с тех пор он не только стал подвизаться рабочим исключительно в этой отрасли столичных строек, но к окончанию института уже создал свою собственную бригаду, которая впоследствии, уже после получения Никитой диплома, превратилась в небольшую фирму по строительству подмосковных особняков для стремительно увеличивающегося числа богатых столичных заказчиков, которые могли себе позволить не только постройку подмосковного особняка, но и любые траты на любые прихоти архитектурной фантазии исполнителя их заказов, то есть Никиты Самойлова. А фантазии Никите было не занимать.

Чего, чего, а творческой фантазии у Никиты было хоть отбавляй. Именно всегда новому, своеобразному и неожиданному воплощению своей неудержимой творческой фантазии в каждой новой постройке Никита и был обязан своим успехом. И успех этот был таким же стремительным и неудержимым, как творческая фантазия зодчего Никиты Самойлова. Хотя современный неписаный кодекс успешности и приписывал достижение успеха исключительно хладнокровному и безжалостному восхождению по трупам уничтоженных конкурентов на вершину этого самого пресловутого успеха, Никите чаши сей чудесным образом удалось избежать — своим успехом он, как это ни удивительно, был обязан исключительно виртуозному воплощению в своих постройках своей неудержимой творческой фантазии, что делало каждое созданное им здание не только оригинально прекрасным, но еще и естественно вписывающимся в окружающую среду.

А еще щадящие расценки, которые делали очень выгодным знаменитое соотношение «цена-качество». А еще у Никиты Самойлова был своеобразный фирменный бонус: камины в создаваемых им особняках Никита делал сам лично собственными руками, не допуская к этому священнодействию никого — создание каминов стало для Никиты страстным увлечением, и каждый камин получался у него настоящим произведением искусства — это было здание в здании, это была душа большого здания, это был, что называется, настоящий домашний очаг. А еще… Одним словом, талант и обязательность Никиты Самойлова были должным образом оценены, и очередь из клиентов на постройку загородных особняков определялась на год вперед: только лишь начав собирать деньги на постройку загородного дома, какой-нибудь, начавший быстро богатеть, господин старался уже стать в очередь к Никите Самойлову. Если это не успех — то что же тогда успех?

И это был действительно успех, настоящий успех, причем не какой-либо успех, а успех красивый, истинно красивый. И Никита решил уже, что, наверное, чтобы не искушать судьбу, большего от судьбы требовать будет уже наглостью, а значит жизнь удалась, и будущее — только безоблачный и стремительный полет по уже проложенному автобану жизненного пути. Но судьба приуготовила Никите еще один сюрприз, такой себе зигзаг на, казалось бы, совершенно прямой жизненной стезе. Зигзаг судьбы этот был крутой и неожиданный, но насколько этот зигзаг был крут и неожидан, настолько же он был и великолепен, и красив. Никита влюбился. Нет, конечно же, в его жизни были девушки, женщины, отношения. К женской красоте, как и к любой другой красоте, Никита был не безразличен, очень даже не безразличен.

Еще в школе, в старших классах, подчиняясь настоятельному внутреннему требованию поддерживать своеобразный градус своей мужественности, Никита совсем не безуспешно приударял за девчонками, в девятом классе таки потеряв свое целомудрие по вине одной уже опытной в этом десятиклассницы, после чего Никита уже сам стал виновником потери целомудрия несколькими девочками — и нельзя сказать, чтобы девчонки были этим недовольны. Да это и не удивительно — Никита ведь был не только внутренне, но и внешне красивым юношей, симпатичным, рослым, физически развитым парнем, который, к тому же, и за словом в карман не лезет.

Да и уже во время своей учебы в институте у Никиты, само собой, было несколько более-менее продолжительных, более-менее обязательных связей с девушками, одна из которых даже провожала его в Армию, обещая его дождаться и быть ему верной целую вечность — хотя вечность эта, естественно, и поместилась в каких-нибудь полтора месяца, после которых эта девушка клялась в вечной любви уже другому парню. Но Никита по этому поводу совершенно не расстроился, поскольку к тому времени на этот счет у него не было уже совершенно никаких иллюзий, да и сам Никита в Армии не придерживался обета целомудрия, и частенько заглядывая в глаза смертельной опасности, позволял себе потом забыться в объятиях девушек, одну из которых он запомнил на всю жизнь: это была девушка, имени которой Никита даже не знал, он случайно освободил ее из рук похитивших ее бандитов, после чего эта девушка страстно бросилась в его разгоряченные недавним боем объятия. Имени этой девушки Никита даже не знал, но ее страстных объятий и поцелуев он не мог забыть никогда: назвать это любовью, конечно, было нельзя, но это была настоящая неподдельная страсть, сильная и красивая страсть, врезавшаяся в душу на всю жизнь.

После дембеля на гражданке, и во время учебы, и уже после окончания института отношения Никиты с противоположным полом шли своим привычным уже чередом, катились, так сказать, по накатанной дорожке: у него было достаточно много более или менее впечатляющих связей с женщинами, различий и градаций между которыми Никита, впрочем, никогда не делал. Не будучи Казановой, как впрочем, не будучи и схимником, с таким вот послужным списком любовных похождений Никита Самойлов являл собой обычный тип делового мужчины, для которого отношения с женщинами были хоть и необходимой, но все же не главной частью его жизни, главным для него было его возлюбленное строительное дело, это каждый раз новое творение как бы самостоятельно вырвавшейся из-под земли к небу и застывшей в воздухе изумительной симфонии из кирпича, бетона, стекла, дерева и пластика — вот это было для Никиты истинной и всеобъемлющей страстью и любовью.

Но и назвать Никиту таким уж полным циником в отношениях с прекрасным полом тоже было бы несправедливым. Нет, Никита относился к каждой своей новой пассии вполне, так сказать, ответственно и великодушно, не роняя ни на йоту мужского достоинства — можно сказать, отношения у Никиты с каждой женщиной были такими, которых заслуживала, на которые рассчитывала и которых хотела сама женщина, и ни одна женщина после расставания с Никитой не была на него в обиде, для всех своих бывших женщин Никита оставался другом. Вот с таким вот нормальным, обычным, прагматичным представлением о взаимоотношениях полов Никита Самойлов и подошел к тому моменту своей жизни, когда наконец-то решил, что пора уже задуматься о женитьбе. Да, да, Никита решил тогда жениться.

Не удивительно, что решение о необходимости женитьбы было для Никиты не следствием какой-то всепоглощающей любви, а просто прагматическим решением привести свою жизнь в порядок, подогнать, так сказать, все параметры своей жизнедеятельности под жизненные стандарты окружающего мира. А что, ведь Никите на ту пору стукнул уже тридцатник, дело он свое наладил надежно, материально был обеспечен более чем достаточно, имел прекрасную квартиру почти в центре Москвы, дачу, отличную машину и все такое прочее, оставалось только завести семью — и, вроде бы и так удавшаяся, жизнь станет еще более удавшейся, войдя в русло общих представлений об успешной удавшейся жизни. Да и мыкаться одиноким волком Никите, если честно, порядком поднадоело — хотелось уже наконец кинуть якорь, не болтаться уже бесцельно в жизненном море, прибиться к надежному домашнему очагу и зажить спокойной, размеренной, надежной семейной жизнью. Тогда как раз была весна, и Никита решил, что этой весной он обязательно должен наконец-то сделать решительный и бесповоротный выбор своей будущей жены, сделать ей решительное и бесповоротное официальное предложение руки и сердца и стать семейным человеком.

2.

Да, тогда была весна. И Никита на самом деле был в активном поиске той девушки, которая стала бы его женой, став при этом его незаменимой половинкой и надежной опорой на всю оставшуюся жизнь. Никита даже уже определил нескольких, наиболее вероятных кандидаток на, так сказать, пост своей будущей супруги. И в основе его поисков вовсе не было махрового, холодного меркантилизма, из-за которого браки и называют браками по расчету — для Никиты все же в будущем союзе со своей будущей женой главным была взаимная симпатия, которую, впрочем, можно было с определенной натяжкой назвать даже и любовью, ну определенного вида любовью, по крайней мере, такого вида любовью, представление о которой только и имел до того времени Никита. Но оказалось, как же он ошибался в своих представлениях о любви, вернее, оказалось, что Никита совершенно не имел никакого представления о том, что же оно такое на самом деле, эта пресловутая любовь.

Все случилось само собой, нежданно-негаданно. Совершенно неожиданно. Можно сказать, это неожиданно свалилось на Никиту с неба… Нет, не с неба — если быть точным, это свалилось на Никиту из-за спины. Да, именно из-за спины. Была весна, уже довольно зрелая позднеапрельская предмайская весна, когда первые бледно-зеленые побеги пробудившихся надежд стали уже наполняться густой темно-зеленой кровью желаний, которые в ритме соловьиного пенья бешено пульсировали в сердцах теплых ночей, пробуждая веру в то, что невозможное возможно. Конечно же, Никита, будучи не последним из ценителей истинной красоты, не мог, хотя бы в какой-то степени, не поддаться этой всепобеждающей весенней магии, и чувство, что его судьба ждет его уже вот-вот, возможно прямо за следующим поворотом, все более настоятельно убеждало Никиту в его счастливой планиде, которая уже идет ему навстречу.

Но все же это случилось неожиданно. Как-то утром, Никита Самойлов, как обычно, по дороге на работу, припарковав на минутку машину, выбежал к знакомому киоску, чтобы купить газету — что бы кто ни говорил об отмирании традиционных бумажных носителей информации в век компьютера, Никита все же никак не мог отказаться от бумажных книг и бумажных газет, от реальной полновесности реальной книги, от реального утреннего бумажного газетного хруста и запаха, которым пахла реальная актуальная информация. Выхватив газету из рук продавщицы, в руках которой он всегда оставлял сдачу, за что продавщица так и любила этого своего постоянного покупателя, Никита, стоявший до того спиной к своей, оставленной неподалеку, машине, делая левой ногой полушаг назад, разгибаясь и разворачиваясь передом по направлению к своей машине, вдруг почувствовал толчок в спину, довольно таки приличный толчок, как-будто кто-то, налетев на него сзади, хотел сбить противника с ног, но силы этого толчка все же было маловато для такой задачи — опыт неплохого мастера единоборств и спецназовца дал знать об этом Никите определенно и однозначно. Тут же в голове Никиты моментально вспыхнули воспоминания о бродивших в СМИ и будоражащих кровь новостях о покушениях на конкурентов, что, впрочем, было вполне естественным и обыденным для преобладающих видов бизнеса в том роде деловых отношений, которые господствовали в современном отечественном капитализме. И хотя Никита, вроде бы, пока что не замечал никаких признаков наезда на его личный бизнес, раздумывать было некогда — он автоматически мгновенно поставил на землю, перенеся на нее вес тела, левую ногу, которой начал было шаг, и которая все еще до того момента висела в воздухе, и резко начал круговое движение телом в сторону обратную тому движению, которое он делал до этого, так что тело нападавшего на Никиту сзади оказалось сбоку и немного впереди, при этом, развернувшись таким образом назад, своей правой рукой Никита из вне захватил шею нападавшего, а свою левую руку, подняв ее над спиной противника, занес для молниеносного удара куда-нибудь в печень, почки или хребет…

Да, сказать, что это было неожиданно — это ничего не сказать! Почти уже поверженным противником Никиты была девушка! Никита, конечно, слышал о девушках-киллерах, но в данном случае представление об именно этой девушке как о киллере было не очень правдоподобным: какое-то вычурно-броское пестрое платьице, роскошные белокурые волосы, которые Никита вместе с шеей девушки прихватил своей правой рукой, занеся левую для удара… Да и как бы она умудрилась убить Никиту — этим вот нежным толчком в спину? Никита резко отпустил шею девушки и повернулся к ней лицом, но повернулся, наверное, слишком резко и оказался слишком близко к незнакомке, поскольку выпрямившаяся уже к тому времени, виновница всей этой трагикомической «непонятки», столкнувшись лицом к лицу с Никитой, невольно отпрянула назад, беспомощно замахала руками и непременно упала бы навзничь на тротуар, если бы Никита не поддержал ее. Некоторое время опешившая девушка полулежала на руках Никиты, а опомнившись, резко оттолкнула своего «спасителя», но тут же снова беспомощно замахала руками и, чтобы не упасть, уже сама вцепилась руками за плечи Никиты. Держась так за плечи Никиты, она удивленно и беспомощно посмотрела вниз на свою ногу, одетую в туфельку со сломанным каблуком, несколько раз попытавшись стать на эту ногу, но каждый раз сломанный каблук безнадежно подгибался…

— Я… Я не знаю. Я так спешила. Мне на работу. Троллейбуса почему-то так долго не было. Я… А вы. Вы тут… — начала девушка сбивчиво пытаться что-нибудь объяснить с нотками испуга, удивления и беспомощности в голосе, переводя взгляд с Никиты на свой сломанный каблук.

И Никите наконец-то стала понятной вся суть этого происшествия, которое грозило стать трагедией, но, как это часто и бывает в жизни, обернулось комедией. Девушка просто очень спешила на работу, стремглав несясь по тротуару и тут вдруг налетела на Никиту, который как раз так неудачно и неловко подставился под эту стремительно спешащую на работу девушку. Выходит он сам же и был виноват в случившемся, подумал Никита: ну нет, все же решил он, если и соизмерять вину в случившемся, то, по крайней мере, эту вину надо все же разделить на двоих, пятьдесят на пятьдесят — так Никита в процентном отношении решил распределить вину между собой и незнакомкой. Но количественное определение процентного соотношения виновности никоим образом не помогало ликвидировать последствий происшедшего — Никита, как и девушка, долгим изучающим взглядом посмотрел на сломанный каблук ее туфельки. Да, каблук был таки довольно высоким — и тем более фатальными были последствия его отсутствия.

Никита перевел взгляд на раздосадованное лицо девушки, устремленное к туфельке-неудачнице, и сам потом снова посмотрел на пострадавшую туфельку. И тут Никита вспомнил, что рядом с его любимым газетным киоском, в котором он почти каждое утро покупал газеты, был магазинчик, где можно было приобрести обувь, причем обувь довольно приличную. Однажды услугами этого магазина Никита даже воспользовался сам, когда ему срочно надо было ехать на одну из загородных новостроек, где все прелести свеженачатой стройки отягощались недавно прошедшим ливнем, а у Никиты из обуви как раз не было ничего подходящего для такого случая, чего-нибудь типа кед или кроссовок — и он купил тогда в этом магазинчике довольно приличные кеды, которые, впрочем, после визита на стройку стали не очень приличными. Никита вспомнил, что там в магазине были отделы и мужской, и детской, и женской обуви, и хотя сам он заходил в этот магазин довольно давно, он решил, что в этом самом магазине навряд ли что-нибудь так уж кардинально изменилось.

— Ну что же, — стараясь вложить в свой голос как можно более успокаивающую нотку, обратился Никита к рассматривающей свою злополучную туфельку девушке, — вам теперь либо босиком, либо новые туфли…

— Что?.. — вскинула девушка растерянный взгляд на Никиту.

— Я говорю, — повторил свою попытку успокоительного тона Никита, — вам теперь, чтобы более-менее нормально ходить, надо либо разуться и идти дальше босиком, либо купить новые туфли. Третьего, как говорится, не дано…

— Третьего? — ее потрясение случаем и растерянность все еще мешали воспринимать адекватно слова собеседника.

— Ну да. Я говорю, туфли вам надо новые купить. Босиком же вы не пошлепаете на вашу работу, а в этой вашей теперешней, так сказать, распарованной на тапочек и туфельку, обуви вам будет хромать еще более неудобно, чем даже босиком, — старался Никита наиболее доходчиво объяснить свою мысль.

— Купить новые туфли? — в голосе незнакомки наконец-то послышались вкрапления здравомыслия.

— Ну да, вам надо купить новые туфли!

— Вы так думаете? — развела девушка руками и снова посмотрела на свои туфли.

— Я в этом уверен, — как можно более назидательно ответил Никита.

— Ну вообще-то, мне и эти нравились.

— А эти туфли вы потом сможете отремонтировать.

— Да? Отремонтировать? А знаете, сколько они стоят? А знаете, какая у меня зарплата? А вы, случайно, не знаете, где я прямо сейчас и прямо тут возьму деньги на новые туфли? — с какой-то детской обидой посмотрела она на Никиту.

— Случайно знаю, — спокойно ответил Никита и медленно похлопал ладонью правой руки по наглядно оттопыренному правому карману своих брюк, где явно угадывался прилично разбухший кошелек.

— То есть? — посмотрела девушка на демонстрирующую содержание его кармана правую руку Никиты.

— То есть я заплачу за ваши новые туфли, — объяснил Никита язык своих жестов нормальным языком.

— Ну да… — медленно смерила девушка саркастическим взглядом своего собеседника. — Интересно, а расплачиваться я чем с вами буду? Может, вы прям сразу и цену моей с вами расплаты за новые туфли назначите, — и сарказм в ее взгляде изменился презрением, которое резко начало переходить в отвращение.

— Ну что вы, что вы… — поспешил Никита отмести нелицеприятные для него предположения девушки. — Как вы могли такое подумать? Как вы вообще могли такое обо мне предположить? Что вы? Я ведь сам виноват в этом инциденте, сам должен и возместить вам убыток, да еще за шею вас прижал… Нечаянно… — добавил он извиняющимся голосом и увидел, что от его последних слов взгляд девушки немного потеплел, но все же оставался недоверчивым. — Хорошо! — он поднял вверх обе руки в знак примирительного решения. — Хорошо. Давайте решим так, что в этом происшествии мы с вами оба виноваты поровну, так сказать, пятьдесят на пятьдесят, и соответственно пропорции нашей виноватости разделим ваши убытки поровну. А поскольку вы в данный момент, как я понял, нужной суммой денег не располагаете, то я сейчас заплачу за ваши новые туфли полностью, а свою часть цены туфель вы отдадите мне когда-нибудь, потом, когда сможете, хотя это и необязательно. Фу-у-у-х… — выдохнул он натужно, как после тяжелого физического усилия. — Вот это я сказонул. Вот это я толкнул красноречивую фишку. Так я скоро вообще в адвокаты или в политики запишусь. Ну по крайней мере, вы то хоть все поняли? Я ясно все изложил?

— Более чем, — кивнула она головой, и в ее лице Никита не заметил и тени недоверия или враждебности. — А вы знаете, я согласна с вашими условиями, — посмотрела она на свои туфли. — Учитывая безвыходность ситуации… Но я обязательно отдам вам свою часть денег. Обязательно. Без всяких…

— Ну вот и хорошо, вот и договорились, — не дал ей закончить Никита.

— Ну да, договорились. Дело за малым. Как я понимаю, — посмотрела девушка на газетный киоск, в котором Никита только что купил газету, — в этом киоске под прилавком навряд ли спрятаны женские туфли.

— А-а-а! Если вы об этом, то это проще простого. Это намного проще, чем с вами договориться. Вот! — эпохальным Ленинским жестом указал Никита на расположенный совсем рядом магазинчик. — В этом самом магазинчике мы найдем, может быть, и не самую изысканную, но тем не менее довольно приличную обувь. Пожалуйста, — он взял своей рукой руку девушки и положил ее руку на свое плечо, а другой своей рукой обнял ее за талию, чем вызвал очередное инстинктивное резкое движение девушки, снова оттолкнувшей Никиту, что снова чуть не закончилось ее падением, которое снова же предотвратил Никита, снова подхватив своевольную незнакомку. — Да что же вы все падаете-то! — поставил он опять в вертикальное положение свою подопечную.

— А вы что все лезете?

— Я никуда не лезу. Я всего-навсего просто хотел вам помочь. Помочь дойти до магазина. Или вы, может, тогда просто пойдете босиком? Или как? Как вы поковыляете на вашем одном каблуке на две туфли? Давайте, опирайтесь рукой на мое плечо и пошли уже в магазин, — Никита снова положил руку девушки себе на плечо, а своей рукой приобнял ее за талию, и на этот раз она уже не стала привередничать. — Ну вот, вот так лучше, опирайтесь смело на меня, считайте меня просто своим костылем.

— Костылем?

— Ну да, костылем. К стати, раз уж мы с вами так близко сошлись, неплохо было бы познакомиться, Никита, — сделал он головой элегантный поклон, постаравшись поклониться как можно более аристократически. — Костыль Никита, — улыбнулся он и скосил взгляд на белокурое марево ароматных волос незнакомки.

— Хромоножка Света, — бросила она доверчивый взгляд из-под белокурого марева своих волос…

И взгляды их встретились. Ее глаза, оказывается, были голубыми, светло-светло голубыми, глубоко-глубоко голубыми — в водовороте их глубины… Как он раньше не замечал? Смотрел мимо глаз? Да разве можно смотреть мимо таких глаз? Ее какая-то застенчиво-невинная, доверчивая, углубленная беззащитными ямочками на щеках, улыбка властно увлекала все глубже и глубже… Аромат ее заурядных духов, оказывается, был тем самым райским ароматом первой женщины, против соблазна которого не смог устоять первый мужчина… Вот так вот, молча переглядываясь и все больше проникаясь друг другом, они дошли в обнимку до магазина, молча выбрали самые лучшие из бывших там женских туфелек, за которые Никита расплатился и которые обула девушка, а ее же пострадавшие туфли Никита молча положил в купленный им пакет и отдал его незнакомке. Они молча, переглядываясь, вышли из магазина, причем, как это ни удивительно, взявшись за руки, дошли до знаменательного места их столкновения и знакомства возле газетного киоска…

— Может подвезти? Я на машине, — нарушил наконец молчание Никита.

— Да нет, не стоит. Мне тут недалеко. Да и… — взмахнула она в сторону автомобильного затора на перекрестке рукой, в которой она держала пакет с туфельками, поскольку другая ее рука была все еще в руке ее провожатого.

— Ну да, — кивнул головой Никита.

— Ну пока, — девушка, повернувшись лицом к Никите, медленно делая назад шаг за шагом, потихоньку высвободила из его руки свою руку, которая, повиснув в воздухе, как бы делала прощальный жест, в то время, как сама девушка, все еще лицом к Никите, сделав еще несколько шагов назад, немного споткнулась, подвергнув свои новые туфли участи своих уже пострадавших туфель, но на этот раз все обошлось благополучно — девушка только немного для баланса взмахнула рукой и сохранила равновесие.

— Осторожно! — только и смог выкрикнуть Никита, хотя, согласно своему амплуа, мог бы, да и должен был бы, по крайней мере, сострить насчет очередного, чуть было не свершившегося, кульбита девушки и ее, так сказать, «удачливости».

На что девушка только улыбнулась, махнула на прощание рукой, повернулась спиной к Никите и быстрым шагом, чуть не переходящим в бег, устремилась на свою работу, на которую она опаздывала и теперь, наверное, уже таки опоздала.

«Ну вот, — подумал про себя Никита, — хоть бы опять не споткнулась… Стоп! — вдруг выкрикнул он молча сам себе во время этого своеобразного внутреннего диалога с самим собой, увидев как девушка постепенно скрылась в толпе прохожих. — Стоп! А как же я теперь ее снова увижу? Где же я теперь буду ее искать?..»

— Й-й-йо май-й-йо! Вот черт! — выкрикнул Никита уже в голос. — Вот это да! — и он со всего маху шлепнул себя ладонью по лбу, чем привлек неподдельное внимание своей знакомой продавщицы газетного киоска, внимание, которое возросло до такой степени, что продавщица даже привстала для лучшего наблюдения, когда Никита с криком «Й-й-йолы палы!» стремглав бросился вдогонку исчезнувшей уже девушке.

— Вы не видели девушку? Вы не видели недавно тут девушку? — растерянно спрашивал Никита у попадавшихся ему навстречу прохожих, за силуэтами которых только что исчезла светловолосая незнакомка. — Такая вот, — показывал он рукой ее примерный рост, — белокурая с голубыми глазами, — добавлял он, — в пестром таком платье с пакетом в руках, — уточнял он, но в ответ видел только удивленные взгляды да недоуменные пожимания плечами…

Исчерпав таким образом все возможности таки настигнуть исчезнувшую на его глазах незнакомку Светлану, Никита, обреченно опустив руки, медленно побрел назад к газетному киоску и к своей машине. Как же так, как же он мог! Ведь все складывалось как нельзя лучше. По законам жанра Никита обязательно ведь должен был получить номер телефона этой девушки или какой-либо другой контакт, позволяющий найти ее и связаться с нею — он ведь не зря оговорил пятидесятипроцентное участие девушки в оплате ее новых туфелек… Нет, конечно же, Никита никоим образом не надеялся получить часть потраченных им на туфли денег от незнакомки — он просто хотел таким образом получить возможность увидеть ее еще раз, и она согласилась с таким ходом событий, дело оставалось за малым — просто договориться об их встрече или взять, например, у нее телефон, адрес, узнать место работы или еще что-нибудь, позволяющее найти ее, и все. А вместо этого Никита, словно завороженный, помахал ей на прощание рукой и смотрел, как она уходит от него, не оставив о себе никаких сведений. Вот это, да! Вот это дал он маху!

Целый день Никита бродил сам не свой у себя на новой стройке, направо и налево раздавая невпопад всяческие невероятные, нелепые задания и вводя таким образом в состояние глубокого недоумения своих сотрудников, привыкших к совсем другому образу своего босса. Когда же Никита вечером приехал домой, то намереваясь включить микроволновку, он включил телевизор и, забыв об этом, долго сидел задумавшись о своей сегодняшней проблеме, а когда вспомнил о давно уже якобы включенной микроволновке, подумал, что там уже все сгорело, но к своему большому удивлению нашел микроволновку выключенной, зато телевизор включенным… Не заморачиваясь больше, Никита просто автоматически сделал себе бутерброд с колбасой и, медленно пережевывая его, сидел, задумавшись о незнакомке Свете с голубыми глазами и о своем глупом поведении.

Нет, Никита, конечно же, здраво рассудив, понимал, что эта девушка ходит на работу каждый день, что приезжает она, наверняка, каждый день одним и тем же троллейбусом на одну и ту же остановку и идет на работу тем же самым маршрутом, что и сегодня, что завтра, как и сегодня, тоже рабочий день… Это понятно. По крайней мере, логически, головой Никита это прекрасно понимал, но сердце постоянно подбрасывало ему всяческие подвохи, догадки типа того, что, например, эту девушку Свету за ее опоздание сегодня могли уволить с работы, и где ее потом искать, или, что она сама уволилась, или заболела, или… Да мало ли всяческих предположений может подбросить душа, обеспокоенная возможностью так нелепо потерять все то, что так неожиданно и так щедро было даровано судьбой: гибкий стан незнакомки, ее руки, своевольные белокурые волны ее волос, ее аромат, невозможной глубины голубые глаза, непревзойденная, какая-то застенчиво-наивная и в то же время задумчивая улыбка, ямочки на щеках… И все это он мог потерять из-за своего глупейшего поведения, словно бы он был не опытным состоявшимся тридцатилетним мужчиной, а едва оперившимся юношей, встретившим свою первую любовь. И похоже было, что эта сегодняшняя встреча действительно сделала Никиту снова неопытным юношей, томящимся сладкими муками первой любви, той самой первой, настоящей любви, которой Никите так еще и не удалось до того времени повстречать — по крайней мере, он теперь точно знал, что она все же существует, эта пресловутая любовь.

И он мог это все так вот запросто потерять, и потерять просто из-за своего глупейшего поведения, когда, казалось бы, все не могло не закончиться счастливо. Стараясь хоть таким образом удержать ускользающий своевольный образ незнакомки Светы, которую Никита мысленно уже назвал Светлячком, и следующее свидание с которой было столь же желанным, сколь и непредсказуемым, он с неистовостью одержимого схватил карандаш и ватман и начал лихорадочно испещрять его линиями, тенями и оттенками, стараясь как можно ближе к оригиналу изобразить лицо Светы-Светлячка, этот портрет своих грез. Но очаровательный овал ее лица, точеные линии носа, брови, надбровные дуги и, главное, глаза — все, такое знакомое, такое уже до боли родное, так врезавшееся в память, как-то строптиво убегало из-под карандаша и рассеивалось в тумане, так же точно, как от всяческих глупых страхов и предположений убегала и рассеивалась надежда снова встретить завтра своего Светлячка.

Проведя таким образом полночи за этими изнуряющими попытками поймать и запечатлеть убегающий образ этой до боли знакомой незнакомки и доведя кучу использованных, разорванных и скомканных ватманов до внушительных размеров, Никита решил все же попробовать хоть немного поспать и упал прямо так, не раздеваясь, на диван. Забываясь в коротких промежутках сна и снова просыпаясь, Никита только и мог, что стараться выгнать из памяти и забыть обрывки тех кошмаров, которые нахраписто лезли в его сны, пугая реальной возможностью потерять навсегда только что обретенную любовь. Так, например, во время одного из таких кошмаров Никите вдруг приснилась его бухгалтер Нина Савельевна, женщина добропорядочная и обязательная, женщина такого же почтительного возраста, как и внушительных габаритов, которая в этом сне почему-то уверяла Никиту, что это она и есть Светлячок, и все норовила доказать это, пытаясь обнять и поцеловать Никиту — и от соблазнительного искушения этих объятий Никите удалось убежать только убежав из сна и проснувшись.

После нескольких ночных часов в бесконечных коротких погружениях в кошмарные сны, Никита вдруг проснулся в леденящем душу испуге, что он все проспал, и уже совершенно поздно что-либо предпринимать, причем, что именно уже поздно и почему поздно предпринимать, он никак не мог сообразить. Но на всякий случай все же решил спать больше не ложиться, хотя было всего только пять часов утра. Приняв душ, переодевшись и позавтракав, Никита сел в машину и ранним утром, намного раньше своего обычного отъезда на работу, поехал к месту своего сегодняшнего возможного, такого желанного, свидания со Светлячком.

3.

Припарковав машину неподалеку от того самого газетного киоска, в котором он всегда покупал утренние газеты и где вчера столкнулся с девушкой своей мечты, Никита таки понял, что приехал он сюда рановато: на улицах было безлюдно, все конторы и магазины, в том числе и газетный киоск, были еще закрыты. Но зато, оказавшись сейчас тут ранним утром в одиночестве, Никита вдруг, вздохнув на полную грудь, на полную силу ощутил всепобеждающую жизненную мощь весеннего рассвета…

Все ночные переживания и страхи показались вдруг Никите такими мелкими, надуманными и глупыми: как он может ее потерять, да он найдет ее по этому непревзойденному запаху ее дешевых духов, по непередаваемому музыкальному звучанию каблучков ее новых, купленных им, туфелек, он перевернет весь мир и найдет ее в самой отдаленной, самой глубокой глубинке, он найдет ее среди неисчислимых миллиардов человеческих лиц, ведь на самом деле на этой Земле сейчас для него существует только она, его неотъемлемая половинка, без которой он уже никогда не сможет стать целым, каким он мог сам себя без нее чувствовать еще вчера, но сегодня без нее он может чувствовать себя только половинкой, никчемной, беззащитной, беспомощной половинкой, которая, без своей второй половинки сможет теперь только страдать и никогда не сможет жить — как же он может ее не найти?!.

Продавщица газетного киоска, придя на свое рабочее место, с удивлением увидела неподалеку своего постоянного клиента, пожелала ему доброго утра, но в дальнейшее общение входить не стала, поскольку, сопоставив по этому поводу вчерашние и сегодняшние события, поняла состояние своего постоянного газетного клиента. Сам же Никита не подумал о том, что скоротать время в ожидании появления незнакомки можно за чтением утренней газеты, поскольку всецело был поглощен своими мыслями о предстоящей встрече, и в конце-концов ему таки пришла в голову мысль, что ожидать появления Светлячка будет правильнее прямо на троллейбусной остановке, а не так вот, расхаживая по прилегающей к этой остановке территории.

Никита не дошел до остановки буквально несколько метров, когда возле нее остановился очередной троллейбус, и Никита почувствовал каким-то шестым или десятым чувством, что она была именно в этом троллейбусе, и предчувствие его не обмануло… Среди выходивших из троллейбуса появилась и вчерашняя, вырвавшая Никиту из обыденности, девушка — она, медленно выходя из троллейбуса, бросила поверх голов ожидавших на остановке взгляд в сторону газетного киоска, что не ускользнуло от Никиты, ободрив его уверенностью в том, что она, вольно или невольно, искала на вчерашнем месте их встречи его, Никиту, и она действительно искала взглядом так неожиданно вставшего вчера на ее пути незнакомца Никиту, и вскорости она его нашла: их глаза встретились, после чего они прошли навстречу друг другу еще несколько шагов…

— Света, — первым произнес имя девушки Никита, когда они приблизились друг к другу.

— Никита, — ответила она ему.

И этот взаимный обмен именами был равен целому шекспировскому диалогу взаимных признаний в любви. Они всего лишь обменялись двумя короткими словами, обозначавшими их имена, но сказали этим больше, чем могла бы изобрести самая пылкая фантазия поэта. Сблизившись, они простояли так еще некоторое время, продолжая свой, начатый двумя словами, диалог молча, но еще более красноречиво, чем любыми пылкими и пышными речами.

— А я как-то вчера вообще… — прервал первым молчание Никита. — Даже не знаю. Как-то совсем по-дурацки все вышло. Как-то незаметно попрощались. Смотрю, а ее уже нет. Вот только что стояла тут передо мной, потом пошла, пошла, а я только смотрю по-дурацки ей вслед, как завороженный, как парализованный… Потом вдруг смотрю — а ее уже нет, исчезла…

— А я тоже хороша, — продолжила и себе откровения о вчерашней истории Светлана, — обещала заплатить половину за новые туфли, — она бросила быстрый взгляд на свои, приобретенные вчера, туфли, — а сама помахала ручкой и ушла…

— А я потом вдруг опомнился, думаю, как же я теперь ее найду-то. Где же я теперь буду ее искать. Все, пропала, растворилась в толпе, как будь-то и не было ее никогда…

— А я прихожу на работу, начальник чего-то там насчет опоздания орет, а мне хоть бы что, пошла спокойно, переоделась, начала работу, и вдруг как по голове ударили — думаю как же это он меня найдет-то теперь, я же ему полцены за туфли обещала, и что же теперь? Что же он теперь обо мне подумает? Обманула. Ничего ведь о себе не оставила, ни телефона, ни адреса, ни… Ничего. Думаю, бросать работу и бежать сейчас искать его — тогда с работы уж точно выгонят, да и навряд ли он до сих пор стоит там и ждет…

Еще некоторое время они так обменивались воспоминаниями о своих вчерашних страхах больше никогда не увидеть друг друга, но слова их не имели никакого значения, произнесенные ими фразы совершенно утратили свое истинное значение и были на самом деле откровением о внезапно нахлынувшей стихии любви, о том, как Никита и Светлана никогда уже не смогут жить друг без друга. Потом Никита взял Светлану за руки, они оба умолкли и еще долго, смотря в глаза друг другу, продолжали молча это взаимное признание в любви.

— Светлячок, — нарушил вдруг Никита молчание, медленно поднял руку, погладил своевольные белокурые волосы Светы, нежно привлек ее к себе и обнял, она покорно положила голову ему на грудь и тоже его обняла.

— Никитушка, — прошептала Светлана самозабвенно, и Никита ощутил, что его, бросив в жар и обессилив, словно высоковольтным током, прошибла сладостная упоительная дрожь, так что его ноги даже начали было подгибаться в коленях.

4.

С тех пор Никита со своим Светлячком уже больше никогда не расставался. Да и каким это образом можно было бы разделить надвое одну большую, неделимую, всепоглощающую любовь. Сразу после их той знаменательной встречи на троллейбусной остановке, когда они, не произнеся, собственно, о любви ни одного слова, признались друг другу в этой любви самым откровенным образом, Никита и Светлана сразу же с головой нырнули в водоворот этого, вдруг поглотившего их, чувства, утонув в половодье сладостного обладания друг другом и забыв обо всем на свете: Светлана по настоятельному, хотя и нежному, требованию Никиты просто махнула рукой и больше уже не поехала на свою, теперь уже бывшую работу, Никита тоже на время перепоручил заботы о бизнесе своим заместителям — благо, все в его бизнесе было отлажено и работало как часы.

И они полностью, без остатка отдались волшебному хороводу нежности, объятий, признаний, поцелуев, восторгов… Весь мир перестал для них существовать, весь мир сосредоточился для них в их объятиях, весь мир состоял из них двоих, из Никиты и Светлячка, вернее из созданной слиянием их душ и тел одной великой, вечной и бесконечной, вселенской любви. Они, не замечая стремительно проносящихся мимо них минут, часов, дней, то жили взаперти на квартире или на даче Никиты, то ездили на природу, то ходили по театрам и ресторанам, то просто колесили подмосковными дорогами, просто отдаваясь движению вперед, несколько раз они летали самолетом в самые разные и самые неожиданные места мира, повинуясь вдруг возникшему желанию посетить именно это место…

Этот праздник беззаветного служения любви продолжался довольно долго, хотя сколько именно, ни Никита, ни Светлана, при всем желании, точно бы тогда не смогли определить, ведь течение времени тогда для них совершенно остановилось. Но как бы долго этот праздник любви ни продолжался, как и любой другой праздник, он все же завершился неминуемыми буднями, вернее будет сказать, что этот их праздник любви переместился исключительно в их души, став их вечным внутренним праздником, а внешние сумасбродства и вольности все же пришлось оставить: сам Никита снова вернулся к своим непосредственным обязанностям, взяв бразды правления своим бизнесом в свои собственные руки, Светлану же уговорив исполнять обязанности хранительницы домашнего очага, по крайней мере, пока они вдвоем не придумают для нее какое-нибудь иное занятие.

О женитьбе же, в смысле официального оформления брака, тогда между Никитой и Светланой не было сказано ни одного слова, и вовсе не потому, что кто-то не хотел упоминанием об этих докучливых формальностях усложнять, отягощать или низводить с небес на землю эти феерические моменты любви, или что-то в этом роде, вовсе нет — просто то, что они были теперь вместе и это навсегда, было само собой разумеющимся для них обоих, то, что теперь они на всю жизнь стали единым целым, и их не разорвать никакими силами, было истиной как для Никиты, так и для Светланы, и как и когда это будет оформлено и закреплено на каких-нибудь бумажках — да какая разница, кому это интересно. Какая разница как и когда на земле будет закреплен брак, который уже так надежно закреплен на небесах. А на небесах их брак был закреплен надежно и бесповоротно. Конечно же, им обоим было вполне понятно, что никуда они не денутся от ЗАГСа и свадьбы, от этой, так сказать, формальной земной легализации их неразрывных небесных уз, но что толку говорить об этом заранее и тратить на это зря время и слова, вместо того, чтобы лишний раз сказать «я тебя люблю»?

Да, тогда об официальном оформлении их брака ни Никита, ни Светлана не говорили, зато много и охотно говорили о своей будущей жизни одной семьей, причем семья эта была в их мечтах, естественно, законно оформленной, легальной, так сказать, добропорядочной и уважаемой ячейкой общества, и семья эта была дружной, большой семьей, то есть семьей состоящей не только из мужа и жены, но и еще из детей, о количестве которых между Никитой и Светланой было много шуточных споров, но в одном они в этом отношении все же были всегда согласны — детей должно было быть много. О своих будущих детях они вообще очень любили говорить — нет, Светлана еще не могла, к сожалению, тогда обрадовать Никиту сообщением о зачатии их первого ребенка, но все же обязательность появления на свет их детей для них обоих была безоговорочной уверенностью. И о своих будущих детях они, шутя и не шутя, много говорили: обсуждали количество своих будущих детей, гадали сколько у них будет мальчиков и девочек, на кого они будут похожи, как они будут воспитываться, где будут учиться, и много всяких других подробностей — например, Никита часто любил в шутку поведать Светлане, как он, рассказывая детям о своей первой встрече с их матерью, признается, что при первой встрече он своей будущей жене а их матери чуть не оторвал голову, что, вообще-то, было почти правдой и всегда вызывало веселый смех, и после чего объятия и поцелуи становились еще более нежными и страстными, если эти объятия и поцелуи вообще могли быть еще более страстными и нежными, чем всегда.

Одним словом, если тогдашнее состояние Никиты назвать счастьем — то это ничего не сказать. Конечно же, нет такой единицы измерения, которой можно было бы измерить счастье, но если бы такая единица измерения и существовала, то измерительный прибор, которым в этих единицах попытались бы измерить счастье Никиты, зашкалило бы и разорвало вдребезги — счастье Никиты было безмерным.

Никита крепко стоял на ногах, занимаясь своим любимым делом, которое процветало и давало возможность жить более чем безбедно и воплощать в жизнь любые желания, а когда же Никита задумал жениться, ему тут же была дарована Светлана-Светлячок, его единственная и неповторимая, непревзойденная и всеохватывающая любовь, любовь с большой буквы. Чем он заслужил такую щедрость судьбы, Никита не знал, но его благодарность судьбе была безграничной, такой же безграничной, какими были его любовь и его счастье.

И такое счастье, которое выпало на долю Никиты, вообще-то, выпадая на долю одного из простых смертных, возносило его над всеми остальными смертными, делая его равным бессмертным, то есть богоподобным, а как нам повествуют многочисленные мифические истории, ревностные боги не любят утративших чувство меры и благодаря благосклонной судьбе, даровавшей им безмерное счастье, претендующих на место на Олимпе, дерзких смертных выскочек — всемогущие боги жестоко карают за такое. Не минула чаша сия и Никиту Самойлова. На достигшего вершины счастья, решившего, что жизнь уже удалась полностью и окончательно, и теперь оставалось только наслаждаться этой удавшейся жизнью, на уверенного в окончательной незыблемости своей счастливой планиды, на любимца судьбы Никиту вдруг обрушилось то, что сам Никита считал бесповоротно обошедшим его стороной и чего он никак не ожидал, особенно сейчас, на пике счастья. Никита считал, что все в его жизни уже окончательно свершилось, но оказалось, что все только начиналось. Вернее, ничего еще даже и не начиналось.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Щедротам судьбы
радоваться не спеши

1.

А благодарил Никита Самойлов судьбу не только за дарованное ему счастье небывалой любви и за успех своего дела, но и за то, что его бизнес вот уже долгое время миновала горькая доля многих и многих бизнесов, попадавших под каток взаимных претензий и разборок, в результате которых более слабые поглощались более сильными, которых в свое время поглощали еще более сильные. Рэкет, рейдерские захваты предприятий, разорение конкурентов с помощью всяких хитроумных схем, шантаж, просто физическое устранение конкурентов — это было все еще довольно распространенными методами ведения отечественного бизнеса: в каменных джунглях отечественного бизнеса выживали только самые сильные хищники. Да и как могло быть иначе в сфере еще не оперившихся и не ставших на ноги экономических отношений, развивающихся в обществе, которое было только в начале пути ко всеобщей победе справедливости, законности и порядка.

Так, например, несколько друзей и знакомых Никиты Самойлова пострадали в этой всеобщей бизнес-войне всех против всех, став жертвой более нахрапистых конкурентов, сам же Никита счастливым образом был вне этих разборок и наблюдал за ними со стороны. То ли бизнес Никиты Самойлова был настолько своеобразен и специфичен, что не представлял интереса для более сильных строительных корпораций, подвизавшихся в масштабном типовом строительстве стандартных многоэтажек, то ли этот его бизнес был слишком мелок для огромных компаний, то ли его бизнес не хотели разрушать, дабы и самим в свое время воспользоваться его уникальными возможностями (как говорится, не плюй в колодец…), то ли еще какие-то причины сыграли в этом свою роль, но от наездов Никиту Самойлова Бог пока что миловал. Пока что.

Как и огромная любовь, вдруг осчастливившая Никиту, беда свалилась на него тоже неожиданно. Надо же было случиться, чтобы огромная строительная фирма некоего господина Одинцова, имевшая заказы на строительство не только в России, но и за рубежом, вдруг заинтересовалась бизнесом Никиты Самойлова, бизнес которого по сравнению со строительной империей Одинцова был, что называется мизерным. Да и сам господин Одинцов, по слухам, в основном жил за рубежом, мало когда посещая родное Отечество — и что этого международного строительного монстра вдруг могло привлечь в небольшом, можно сказать, домашнем бизнесе Никиты Самойлова, было загадкой, загадкой прежде всего для Никиты, тем более, что сам господин Одинцов слыл довольно прогрессивным деятелем, поднаторевшим в Европах и Америках в деле чистоты и законности ведения дел. Но времени для разгадывания подобных загадок у Никиты не было, надо было действовать.

2.

А события разворачивались стремительно, очень стремительно. Все началось довольно тривиально. К Никите Самойлову пожаловали некие господа, которых скорее можно было бы назвать товарищами, поскольку им больше подошли бы вместо стильных костюмов комиссарские кожанки с маузерами, и эти самые господа-товарищи весьма настоятельно посоветовали Никите добровольно сделать его бизнес неотъемлемым структурным подразделением строительной корпорации Одинцова Михаила Яковлевича, в противном же случае, то есть в случае отказа Никиты от столь заманчивого предложения, его бизнес обещали все равно, уже не добровольно, без согласия Никиты переподчинить фирме Одинцова, но сам Никита в таком случае станет никем или даже, возможно, ничем. В случае же, если Никита Самойлов сам добровольно перейдет в подчинение строительной империи Одинцова, Никиту обещали оставить во главе его бизнеса, который в этом случае обещали оставить целостной структурной единицей внутри одинцовской корпорации, а сам же Никита при таком раскладе становился бы обычным, хотя и довольно высокопоставленным менеджером фирмы Одинцова, менеджером, который тогда уже не от своего собственного имени, а от имени господина Одинцова управлял бы своим собственным бизнесом, ставшим уже бизнесом чужим. Конечно, Никите, в случае его согласия, обещали всяческие блага покровительства, свободу действий и все такое. Но…

В общем, все было до боли узнаваемо и банально. Просто акулы бизнеса поглощали более мелкую бизнес-рыбешку. Почему? Да потому, что акулам хочется кушать, а питаются акулы не водорослями, а другой рыбкой, не брезгуя, впрочем, и человеком. Конечно, становиться никем, тем более ничем, Никите Самойлову не хотелось, но не хотелось ему и, потеряв свой собственный бизнес, становиться обычным клерком, подчиненным Одинцову. Ведь потерять свой собственный бизнес — было для Никиты равно утрате смысла жизни. Может быть, Никита и пользовался бы некоей свободой действий, став своеобразным князьком внутри империи Одинцова, но это все же была бы свобода дарованная кем-то, дарованная с барского плеча — собственно, для Никиты такая свобода была, возможно, даже хуже полного подчинения, при котором ты, по крайней мере, точно знаешь, что от тебя все равно ничего не зависит, что ты не имеешь права голоса, а значит, и вины на тебе никакой нет. Свобода — она либо есть, либо ее нет, а полу-свобода — это вечный компромисс с рабством, вечный договорняк со своей собственной совестью. Нет, Никите такие барские коврижки были и даром не нужны.

Никита решил бороться за созданное всей своей жизнью, своими способностями, своим умом, своей душой дело, которое стало частью, причем, может быть, даже главной частью его самого, и без чего Никита уже просто не представлял себе самого себя — без своего любимого дела, да еще отданного кому-то под угрозой «добровольно», Никита Самойлов уже не был бы тем Никитой, которого он знал сам и которого знали другие, это был бы совсем, совсем другой человек, причем явно не лучше теперешнего, а совсем наоборот. Даже если бы он и теперь оставался тем одиноким волком, который, правда уже подыскивал себе пару, и у него еще не было бы Светлячка, Никита даже в этом случае все равно не сдался бы без боя. Тем более сейчас, когда у него появилась не просто реальная претендентка на роль будущей жены, а его единственная и неповторимая половинка, с которой он уже полностью делил жизнь теперешнюю и мечты о жизни будущей, то есть о жизни их будущей общей семьи, благополучие и счастье которой зависело теперь от его стойкости, Никита решил не отступать ни на шаг и стоять до последнего.

Нет, конечно же, узнав о происшедшем от Никиты, который посчитал нечестным скрывать что-либо от своей половинки, Светлана сразу же уверила Никиту, что ей лично сейчас совершенно все равно, будет ли Никита самостоятельным хозяином своего бизнеса, или менеджером в бизнесе Одинцова, или простым рабочим на стройке, или вообще безработным — главное, чтобы они были вместе, а все остальное не важно и как-то решится. Главное для Светланы было, чтобы Никита был жив-здоров и они были вместе, все остальное для нее было совершенно не важно, и если Никите действительно будет угрожать реальная опасность, то есть реальная опасность его жизни, что было вполне возможным, то Светлана настаивала, даже требовала бросить все, послать все к черту — пусть этот Одинцов подавится этим бизнесом, который ему все равно выйдет когда-нибудь боком, а они с Никитой вдвоем начнут все сначала и как-то выкрутятся: руки ноги у них есть, голова тоже, слава Богу, на месте — ничего, не хуже других, выкрутятся, и все у них будет лучше прежнего.

3.

В общем, для Светланы главное было, чтобы они с Никитой были оба живы-здоровы и были вместе, все остальное для нее не имело значения, и Никита, конечно, был благодарен ей за такое отношение к их общей жизни, но все же решил отстаивать свое кровное дело до конца. Для начала он решил встретиться с господами-товарищами представителями корпорации Одинцова (контакты они, слава Богу, оставили) и постараться совершенно мирным образом убедить их в нецелесообразности такой реорганизации, как переподчинение фирмы Никиты Самойлова более крупному предприятию в лице корпорации Одинцова: небольшая своеобразная строительная фирма Никиты Самойлова, став одной из стандартных составных частей более крупного предприятия, полностью и бесповоротно утратит весь свой имидж. Ведь своеобразие и уникальность небольшой фирмы Никиты Самойлова как раз и зиждется на единственности, самостоятельности и независимости этой фирмы, поскольку фирма Никиты Самойлова — это не просто строительная фирма, дерущаяся за подряды по строительству загородных дач, строительная фирма Никиты Самойлова — это, скорее, нечто подобное художественной мастерской, или, например, подобие зодческой мастерской добрых давних, а то и древних времен, зодческих мастерских, которые, приняв предложение на возведение какого-нибудь дворца, собора, крепости или замка, не просто строили здание, а творили произведение искусства. И что же останется от своеобразия и уникальности фирмы Никиты Самойлова, если эта фирма станет рядовым подразделением корпорации Одинцова? Да ничего не останется! А ведь именно только благодаря своей уникальности и неповторимости фирма Никиты Самойлова и была настолько востребованным, популярным и прибыльным предприятием, что, наверное, и стало основной причиной заинтересованности господина Одинцова в этом уникальном, хотя и мелком, бизнесе Никиты — так что, нет никакого смысла господину Одинцову, присвоив себе бизнес Никиты Самойлова, погубить саму причину своей заинтересованности в этом бизнесе, то есть причину востребованности и прибыльности этого бизнеса Никиты, иными словами, нет никакого резона господину Одинцову губить курицу, которая несет золотые яйца.

Тем более, кроме всего прочего, если переподчинение бизнеса Никиты Самойлова фирме Одинцова состоится насильственным образом без согласия Никиты, то сам Никита, естественно, останется не у дел, а его сворованная фирма, став частью бизнеса Одинцова, останется без своего главного, может быть, единственного стержня, на котором эта фирма держалась — без Никиты Самойлова. В самом деле, вся фирма Никиты Самойлова в действительности была только приложением к сердцу, уму, душе, фантазии, предприимчивости и работоспособности своего хозяина Никиты, весь бизнес Никиты был лишь средством для воплощения его таланта — чего стоил весь этот бизнес хотя бы даже только без тех знаменитых каминов, которые в построенных его фирмой особняках Никита делал только собственноручно, создавая каждый раз действительно произведение искусства, собственноручно оформляя каждый камин оригинальной скульптурно-барельефной композицией, соответствующей духу и дизайну всего здания. Может быть, именно эти самые знаменитые камины собственноручной работы, эти души домов, эти настоящие домашние очаги и были главной причиной небывалого успеха бизнеса Никиты Самойлова — что же тогда оставалось от бизнеса Никиты Самойлова без самого Никиты Самойлова.? Вопрос, как говорится, риторический.

Такие и подобные им аргументы Никита и решил донести до представителей корпорации Одинцова на предстоящей встрече, о которой было договорено. Кроме того, Никита хотел заверить представителей Одинцова в том, что к самому господину Одинцову относится вполне уважительно как к пользующемуся славой бизнесмена, ориентированного на Европейские цивилизованные нормы ведения дел, и что Никита, вообще-то, совсем не против сотрудничества с господином Одинцовым, взаимовыгодного сотрудничества, рамки, параметры и сферы которого можно обговорить, и Никита даже сейчас готов сделать несколько заманчивых и выгодных для обеих сторон предложений. Вот с такими намерениями и надеждой на взаимопонимание Никита Самойлов и пришел на встречу в Московский офис Одинцовской корпорации. Самого Одинцова в это время, как впрочем, и вообще большую часть времени, в Москве не было, он был то ли в Париже, то ли в Лондоне, и Никиту встретили все те же господа-товарищи, представители фирмы господина Одинцова по Москве и Московской области, как они сами представились.

Но как только Никита начал излагать свои доводы, обоснования и предложения, то сразу же каким-то шестым чувством понял, что для господ-товарищей представителей Одинцова про Москве и Московской области доводы Никиты, как, наверное, и вообще любые доводы, противоречащие их твердолобой установке, были малоинтересны, то есть были «по барабану». А, как понял Никита, установка господ-товарищей представителей по Москве и Московской области была очень простой, проще не куда, и заключалась их установка в смысле, содержащемся в выражении «было ваше — стало наше». И все. Но даже поняв уже настроение своих визави по выражениям их лиц, по их коротким репликам, по взглядам, бросаемым как друг на друга, так и на него самого, Никита все же до самого конца вел свою линию, стараясь изо всех сил склонить чашу весов на свою сторону.

Но чаша весов в мускулистых, налитых свинцом мозгах представителей по Москве и Московской области держалась намертво — и в завершение переговоров эти господа-товарищи представители заявили Никите, что он сильно разочаровал господ-представителей, ибо они были уверены, что Никита Самойлов, ничтоже сумняшеся, пришел передать взлелеянный им бизнес господину Одинцову и занять с радостью и благодарностью место менеджера в корпорации этого самого господина Одинцова, а вместо этого Никита тут битый час выносит мозги (было бы что выносить) господам представителям всякими никому не нужными умными словами. В общем, было категорически заявлено, что Никите, только из глубокого к нему уважения, дают еще неделю, и если к истечению этого срока бизнес Никиты Самойлова добровольно не будет передан корпорации Одинцова, то передача этого бизнеса все равно состоится, но уже на принудительных, более жестких и менее благоприятных условиях для самого Никиты, ведь решение суда типа «было ваше — стало наше» уже лежит под сукном у одного «заряженного» судьи, и рейдерская машинка стоит на взводе — осталось только нажать на кнопку.

Да, честно говоря, хоть и довольно мало зная лично об Одинцове, Никита, взяв во внимание слухи, все же был намного более высокого мнения о пользующемся славой прогрессивного европейца Одинцове. А получается, вот оно как — сколько нашего волка европейскими хартиями ни корми… Ну да, выходит наивный идеалист в Никите был еще очень живуч. Чего только стоят эти со свинцовыми мозгами господа-товарищи представители по Москве и ее области, которым вместо брендовых костюмчиков более пошли бы комиссарские кожанки с маузерами или, еще лучше, рэкетирские спортивные костюмы с кастетами. Да, как говорится, провел переговоры на высоком уровне. Но как бы там ни было, дарованную ему недельную отсрочку Никита решил использовать для решительной борьбы за свое дело. Отступать и сдаваться он не собирался.

4.

А начал Никита со средств массовой информации, более известных широким кругам под короткой аббревиатурой СМИ — широкая огласка очень даже помогла бы Никите в его дальнейшей борьбе, да хотя бы когда дело дойдет до расследований и судов: и несколько газет, телеканалов и радиостанций с большим энтузиазмом согласились на предложение Никиты освещать, так сказать, в прямом эфире рейдерский захват чужого бизнеса. Далее Никита прошелся по своим друзьям и знакомым — мало ли кто бы чем, да хотя бы советом, помог — но, как говорится, дружба дружбой, а морочить голову чужими проблемами никому не хотелось, особенно, когда на горизонте маячит всемогущий Одинцов. Нет, все, конечно, сочувственно кивали головами, искренне пожимали руку, советовали не падать духом, желали успеха — но все это лишь для того, чтобы поскорее отвертеться от разговора с Никитой. Собственно, Никита ничего другого от этих товарищеских встреч и разговоров и не ожидал, хотя некоторые сведения, почерпнутые во время его коротких разговоров со знакомыми, все же были полезны.

А вот результат похода Никиты по правоохранительным органам его действительно разочаровал: какие-то отрешенные лица правоохранителей при разговоре, словно бы Никита рассказывал им неинтересные старые анекдоты, а не делал официальные заявления о преступлении, эти взгляды куда-то мимо и вдаль, эти неопределенные пожимания плечами, эти брошенные ненароком короткие фразы «да, конечно», «ну это никуда не годится», «конечно, надо во всем разобраться» — и все это от нетерпения поскорее выпроводить Никиту из очередного правоохранительного кабинета. Да, очевидно, Никита таки был довольно наивным, хотя и тридцатилетним мужчиной.

Но рук Никита все же не опускал и делал все возможное и невозможное, чтобы отстоять свое дело и, хоть он и не любил высоких слов, но внутренне понимал, что его борьба — это все же действительно борьба за справедливость, и он делал все возможное, чтобы эта справедливость восторжествовала. Никита на самом деле боролся как мог, а мог он, оказывается, все меньше и меньше: на четвертый день своей борьбы Никита понял, что из тех газет, телеканалов и радиостанций, которые пообещали поддержать Никиту, предав широкой огласке его дело, выполнили свое обещание всего несколько самых захудалых газетенок, да и то репортажи их о наезде на фирму Никиты Самойлова выглядели так, что невозможно было понять, порицают ли они поведение господина Одинцова или, наоборот, восхищаются им, как великим собирателем строительных дел русских…

На пятый день, после утраты надежды на СМИ, пришла очередь надежде на правоохранительные органы: из всех, посещенных им правоохранительных кабинетов, Никите приходили отписки о том, что по заявлению заявителя все необходимые меры принимались, принимаются и будут приниматься, поскольку меры по обеспечению мер, обеспечивающих меры обеспечивания мероприятий по обеспечению…

А тут еще Никита случайно обнаружил, что у него пропали учредительные документы! Вот так вот, просто взяли и пропали учредительные документы, пропали каким-то таинственным, неизвестным и непонятным образом — хотя, вспомнив «интеллигентные лица» представителей корпорации Одинцова по Москве и Московской области, Никита понял, что его документы пропали очень даже понятным, обычным, можно даже сказать, классический способом. Одинцовские старатели, как видно, были ребята ушлые, считавшие, что все средства хороши, а пословицу «не пойман — не вор» считавшие не имеющей никакого смысла, поскольку, если тебя даже и поймали, а у тебя есть бабки, чтобы откупиться от поймавших тебя, то какой же ты в таком случае вор, в таком случае ты, совсем даже наоборот, герой и большой молодец — и логика интерпретации этими лихими ребятами пословицы «не пойман — не вор» полностью распространялась на все параграфы, пункты и подпункты «Криминального кодекса».

А тут еще, узнав, ко всему прочему, об утрате Никитой его учредительных документов, нанятый Никитой адвокат отказался от ведения этого дела, ссылаясь на свою неимоверную занятость и посоветовав обратиться к другому, более свободному от дел адвокату. Одним словом, Никита понял, что он теперь остался лицом к лицу с огромным монстром один — то есть совершенно один. Сам! Но и оставшись один, в одиночку, Никита решил продолжать борьбу. Но…

5.

Но наступил шестой день борьбы. Хоть и говорится о том, что утро вечера мудреней, утро шестого дня борьбы Никиты было очень даже не мудреней. Хотя начиналось это утро довольно привычно, нормально начиналось: Никита собирался, как обычно в последнее время, по своим, определяемым логикой борьбы с Одинцовским наездом, делам, распределив точный график этих дел пока что до обеда. Светлана же отправилась за покупками в магазины. Никита, чтобы зря не расстраивать ее, пока что решил не посвящать Светлану во все подробности и перипетии последних, не очень благоприятных, событий, отговариваясь на расспросы Светланы по этому поводу общими неопределенными фразами типа «все в порядке», «все идет своим чередом» и «утро вечера мудреней».

Но утро шестого дня борьбы Никиты было, мягко говоря, не очень благоприятным, вернее сказать, утро это было одним из самых худших, если не самым худшим утром в жизни Никиты. Он как раз только выехал, направляясь к месту, где он решил завершить начатое вчера и намеченное на сегодня первым дело, когда ему позвонили: услышав звонок, Никита взял мобильный телефон и увидел, что там высветился какой-то неопределенный номер. Сначала решив не отвечать, Никита все же на пятом сигнале телефона ответил — голова его пока что не была сильно занята, поскольку предстоящее дело уже практически было решено, дорога была довольно свободной, утро было прекрасным, услышанная по телефону информация могла быть полезной. Одним словом, Никита ответил на этот неопределенный утренний телефонный звонок какого-то незнакомца.

Собственно, с этого утреннего звонка и началась несчастливая часть жизни Никиты, или наоборот, закончилась счастливая часть его жизни — хотя суть от этого не меняется. После того, как Никита ответил на телефонный звонок, из телефона послышался хрипловатый и какой-то холодный мужской голос, который не спеша и уверенно поведал Никите о том, кто кому в доме хозяин, почему выше лба прыгать бесполезно и в чем заключается правовая основа ведения отечественного бизнеса.

А поведал хрипловатый уверенный голос из телефона Никите о том, что Никите дали семь дней на оформление окончательной и бесповоротной передачи своего бизнеса в корпорацию Одинцова, сегодня шестой день из этих, отведенных ему, семи дней, но ни одного из шести прошедших дней Никита не использовал по назначению, то есть на оформление законной передачи своего бизнеса, а потратил все эти шесть дней совсем на другие, противоположные данному ему заданию, дела, пытаясь передачу своего бизнеса сделать невозможной. А посему, представители корпорации Одинцова по Москве и Московской области считают себя свободными от данного Никите слова не трогать его семь дней и сегодня, на шестой день, заявляют ему, что его, Никиты, женщина, то есть Светлана, у них, и ее, женщины Никиты, то есть Светланы, жизнь и здоровье теперь полностью зависят от правильного поведения Никиты. Правильное же поведение, по словам звонившего, заключалось в том, что Никита обязан был немедленно, то есть в буквальном смысле слова немедленно, прямо сейчас, без каких-либо оговорок и сантиментов, оформить передачу своего бизнеса фирме Одинцова, после чего, поскольку он сам «поднял волну», Никита был обязан «уматывать» из столицы хотя бы месяца на два, дабы «не путаться под ногами», «не мельтешить» и не «отсвечивать» пока «все не уляжется».

В случае же его неправильного поведения, которое заключалось в любом другом поведении, отличном от правильного поведения, Никите предстояло «получать свою женщину», то есть Светлану, «по частям, начиная с пальцев и ушей». Особо звонившим было оговорено предостережение ни в коем случае не вздумать обращаться в правоохранительные органы, ибо первыми, кто узнает об обращении Никиты в правоохранительные органы, будут они, представители корпорации Одинцова по Москве и Московской области — и тогда Никита безоговорочно может считать свою женщину стопроцентным трупом, каким вскорости после этого станет и сам Никита и «сможет встретиться со своей женщиной в мире ином» (в этом месте в словах незнакомца Никита явно расслышал насмешливую иронию). Если же Никита выполнит все, требуемое от него, правильно, то его женщину «не тронут и пальцем», и месяца через два Светлану, «живую и здоровую» и «не тронутую и пальцем» отпустят «на все четыре стороны» и Никита сможет, если, конечно, захочет, найти ее и вернуть себе.

Напоследок Никите было заявлено, что это было последнее его общение с представителями компании Одинцова и что с этой минуты любые контакты между ними и Никитой прекращаются, и что если господа представители Одинцова еще когда-нибудь узнают, что Никита то ли пытается про них что-то «нарыть», то ли хочет на них «выйти», то ли попытается с ними связаться напрямую или через кого-то, то есть если они узнают, что Никита пытается «мельтешить» и «отсвечивать» у них на горизонте, то Никита пожалеет о том, что он родился на свет. Одним словом, Никите настоятельно было рекомендовано всеми силами постараться никоим образом не попадаться на дороге процветания компании Одинцова. «Все. Время пошло», — прозвучало в завершение из телефона и до Никиты донеслись короткие гудки.

Сказать, что Никиту потрясло услышанное по телефону, — это ничего не сказать. Сдавленный побелевшей от напряжения рукой телефон словно бы прирос к уху. Никита во время выслушивания леденящей кровь речи несколько раз пытался что-то ответить этому доносившемуся из телефона голосу, но только беспомощно и беззвучно, словно рыба на берегу, открывал и закрывал рот — словно бы сдавленное холодной рукой ужаса, его горло не пропускало ни звука. Да и что бы он мог сказать?..

Обычно, если надо было срочно ответить или позвонить по телефону, то держа правой рукой телефон и разговаривая, Никита очень ловко управлялся свободной левой рукой с рулем, но сейчас его левая рука дрогнула и он едва не врезался во встречную машину, после чего припарковался, дослушал по телефону ультиматум, пока не пошли короткие гудки, бросил телефон на соседнее сидение, обхватил руль руками, упал головой на руки и долго так сидел, пытаясь что-то понять, сообразить и привести в порядок мысли. Но ничего не соображалось, и в голове все капризно и беспорядочно носилось и бегало от одной, только что казавшейся здравой и ведущей к выходу, мысли, которая оказывалась тупиком, к другой такой же, кажущейся здравой, но тут же превращающейся в тупик, мысли. Этот хаос тупикового мельтешения мыслей нарастал панической лавиной холодящего ужасом ощущения загнанности и бессилия, которое чугунными, прошибающими холодным потом, гирями смертельных предчувствий тянули на дно всеохватывающего и бесконечного отчаяния, а дно это оказывалось все глубже, и глубже, и глубже — но ведь у бездны дна не бывает!

Стараясь как-то выкарабкаться из этого, затягивающего в бездну отчаяния, панического водоворота загнанности и бессилия, Никита вышел из машины, несколько раз обошел машину, прошелся несколько раз по близлежащему тротуару туда и обратно… Боже, как же это могло произойти? Как это могло случиться? Вот, думал Никита, стоит сейчас утром тут в окружении многочисленных прохожих посреди огромного мегаполиса, столицы великой, могущественной страны, стоит он, Никита Самойлов, взрослый, здоровый, нормальный мужик, который прошел и огонь, и воду, и свинцовый град и много еще чего, нормальный мужик, который никогда в жизни ни перед кем и ни перед чем не прогибался и добился совершенно самостоятельно всего, чего только можно пожелать — и вдруг он, этот самый Никита Самойлов, в один миг оказывается нолем, то есть, абсолютным нолем, тем самым пресловутым нолем без палочки. Как же это так?

А она сейчас где-то там, его, Никиты, половинка, Света, Светлана, Светлячок, хрупкий цветик-семицветик, который взорвал жизнь фейерверком любви, о которой раньше Никита не мог даже и мечтать. И сейчас эта его лучшая, прекраснейшая половинка, этот хрупкий цветик Светлячок в грубых, холодных, циничных руках (Никита вспомнил хриплый, холодный голос в телефоне и слова об отрезанных пальцах и ушах) — в холодных, циничных руках безжалостных отморозков, для которых его цветик-семицветик Светлячок только предмет для шантажа, предмет, который можно выбросить, как ненужную ветошь, растоптать, как подвернувшуюся букашку, разбить, как пустую бутылку из-под пива. А он, полный сил, уважающий себя мужик, Никита Самойлов, он ничего, ничего, ничего не мог сделать.

Нет, конечно, первым порывом Никиты во время выслушивания телефонного ультиматума незнакомца было желание прямо сейчас, немедленно приобрести что-нибудь из так до боли знакомого стрелкового оружия и тут же кинуться в бой. Но кинуться куда? Поехать в Московский офис корпорации Одинцова и устроить там душераздирающий разнос? Или? Или Что? Или начать сейчас же, например, колесить по Москве и Подмосковью в поисках. Поисках чего? Понятно, что в поисках Светланы, но как, откуда, с чего начать эти самые поиски? Начать с каких-нибудь любых, первых попавшихся заброшенных развалин пригорода, где в сыром подвале могли бы прятать его Светика, или, наоборот, с какого-нибудь фешенебельного здания в центре Москвы, где его Светика могли бы прятать в одной из комфортных комнат?

А ведь Светлана таки у них в руках и ей каждую минуту угрожает реальная опасность, и то, приведет ли эта угроза опасности к реальной трагедии зависит сейчас только от его, Никиты, поведения — и если он сейчас реально начнет метаться по Москве в поисках возможности расправы со своими обидчиками и спасения Светланы, Светлану ведь и на самом деле могут убить, ведь этим конченным отморозкам убить человека — «как два пальца об асфальт». Конечно же, потом, наверняка убедившись в смерти Светланы, Никита всю оставшуюся, сколько бы ее ни осталось, жизнь посвятит мести — и Одинцову со всей его бандой мало бы не показалось, но какой в этом смысл, если Светика-Светлячка уже не будет в живых. Конечно, потом, если Светлану и впрямь убьют, то после сразу же наверняка настанет и его, Никиты, очередь — и его тоже, хотя это уже будет для них и намного сложнее, его, мстящего, вступившего в смертельную схватку с обидчиками, тоже каким-либо способом убьют, но это уже будет совершенно не важно, ведь жизни без Светлячка, тем более осознавая, что причиной ее смерти, хотя и отчасти, был он сам, Никита никак не представлял.

Еще можно было, например, кинуть клич своим бывшим армейским сослуживцам — Никита точно знал, что большинство из них с готовностью откликнутся на его зов. Но что бы это дало? Они что, всей толпой, разбившись на боевые подразделения, начали бы осуществлять облавы по Москве и Московской области, возбудив таким способом против себя не только отморозков Одинцова, но и правоохранительную систему государства. Главное, что это не принесло бы освобождения Светлане, а наоборот, принесло бы ей смерть. Да и любые, противоречащие продиктованным ему по телефону, его, Никиты, действия не принесут Светлане освобождения, а только лишь приблизят ее смерть, и даже то, что Никита сейчас стоял и предавался фантастическим рассуждениям о своих возможных действиях — это тоже каждую минуту приближало смерть Светланы.

И все это из-за его, Никиты, бизнеса, который, в сравнении с бизнесом Одинцова, был просто мизерным — в сравнении с бизнесом Одинцова бизнес Никиты был просто копеечным. И ради этой копеечной выгоды Одинцов готов был поставить на кон жизнь человека? И дело совсем не в том, большую или меньшую поимеет выгоду Одинцов, поставив на кон жизнь человека, а в том, что жизнь человека ставилась ни во что по сравнению с деньгами, и какая разница, большую или меньшую сумму денег выторгуют в обмен за эту, не имеющую в глазах Одинцова никакой ценности, жизнь, жизнь человека, жизнь его, Никиты, неотъемлемой половинки, жизнь его бесценного Светлячка, в любви с которой они мечтали подарить этому миру еще много жизней своих детей — но достоин ли этого был мир, этот жестокий бездушный мир?

И каким же подонком, оказывается, был этот Одинцов — эта европейски цивилизованная надежда отечественного бизнеса. Да пусть он подавится этим бизнесом — Никита отдал бы за Сетлячка не только свой теперешний не очень шикарный бизнес, а любую многомиллиардную транснациональную корпорацию, если бы она у него была. Никита отдал бы весь мир в обмен на то, чтобы с головы его Светлячка не упал ни один волос. Дело ведь не в потере бизнеса, а в том, что попрана, побеждена справедливость, в том, что растоптаны право, закон, достоинство человека, в том, что в это, казалось бы, цивилизованное время, вообще возможно такое.

Что же, все равно ничего он противопоставить сейчас не сможет этому «удару под дых», решил в конце концов, Никита — главное, чтобы Светлана была живой и здоровой. Пусть подавятся его бизнесом. Никита отдаст им свой бизнес в обмен на жизнь Светланы и выполнит все, что только от него ни потребуют, лишь бы она была живой и здоровой. Пусть подавятся. Никита выполнит все их требования, затаится на время, пока Светлану не отпустят, потом найдет ее, обеспечит ее безопасность, спрячет ее. А потом пусть уж эта сволочь Одинцов и его банда не взыщут, потом уж Никита найдет способ призвать к ответу каждого, кто хоть как-то был замешан в этом пакостном деле. В общем, утро вечера мудреней. Иного выхода, все равно ведь, нет.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Кого боится страх

1.

Как говорится, сказано — сделано. Как от него и требовали вымогатели, Никита Самойлов в обмен на жизнь своей любимой Светланы отдал свой бизнес во владение корпорации Одинцова, переоформив все документы в кратчайшие сроки. Средств на существование, причем на существование отнюдь не бедное, слава Богу, у Никиты оставалось достаточно — при каждом удобном случае Никита старался сэкономить и сэкономленные излишки в денежном виде отложить про запас или, так сказать, «на черный день». Все свои денежные излишки Никита распределил в надежных, в том числе и зарубежных, банках, и этих излишних денег накопилось уже довольно много, настолько много, что их общая сумма уже превышала стоимость всего его бизнеса, так что, хотя Никита и надеялся, что этот день никогда не наступит, «на черный день» было припасено достаточно. И вот этот самый пресловутый «черный день» наступил, правда, кто бы мог представить, что этот «черный день», будет настолько черным — но как бы там ни было, по крайней мере, встречать этот «черный день» можно было не нищим, а это намного облегчало дальнейшие планы.

Никита закрыл свою квартиру и дачу, сдал их под охрану, машину тоже надежно пристроил, попросив присматривать за своим имуществом одного товарища, который без лишних расспросов согласился. Никита запросто мог бы на эти два месяца полететь на какие-нибудь заокеанские острова, или провести эти два месяца в каком-нибудь европейском или американском мегаполисе, или скоротать эти два месяца летая то в мегаполисы, то на острова, благо средства ему это позволяли, но ему даже в голову не могла прийти мысль о таком увеселительном времяпрепровождении в то время, когда его Светлана жила под ежеминутной угрозой ее жизни.

Эти фатальные непереживаемые два месяца Никите надо было пережить таким способом, чтобы, хотя это и было практически невозможно, как можно больше отвлечься от этого самого переживания, от постоянных изнуряющих мыслей о том, что сейчас со Светланой и что надо бы сделать с ее мучителями. Эти мысли сами по себе доводили мозг и душу до закипания и, кроме всего прочего, могли подтолкнуть Никиту на спонтанные необдуманные поступки, которые могли бы только усугубить ситуацию, ведь единственным способом не усугубить ситуацию было только то, что ему настоятельно посоветовали похитители Светланы — «не мельтешить» и «не отсвечивать». А если бы Никита поддался своим провоцирующим на действия мыслям, то ситуация усугубилась бы до настоящей трагедии. Никите на эти два месяца надо было так занять себя, чтобы некогда было интересоваться не только состоянием Светланы, но даже вообще всем, касающимся Одинцова и его фирмы, дабы не выявить своего «мельтешения» и «отсвечивания», могущих спровоцировать похитителей Светланы на трагическое усугубление ситуации. Ничего, всему, как говорится, свое время. Пройдут эти два месяца, и Никита узнает все, что ему надо, а его враги тоже узнаю все, что им положено узнать — Никита уж постарается объяснить им это все как можно понятнее.

А пока что он придумал, как скоротать наиболее приемлемым образом эти бесконечные два месяца: Никита вспомнил свои студенческие годы, когда он стараясь постичь свою профессию наиболее доходчивым способом с самых азов, посвящал свое свободное от учебы время, особенно каникулы, работе в строительных бригадах — вот и сейчас он решил просто-на-просто устроиться простым рабочим в такую обычную строительную бригаду, которая отчалила бы на какую-нибудь наиболее дальнюю стройку, где можно было бы заняться наиболее тяжелой работой наибольшую часть суток. Благо, так же как и в архитектурных эмпиреях, в насущных азах строительного дела Никита был настоящим асом и умел делать все, от замеса цементного раствора и переноски кирпича до кладки стен из этого кирпича на этом цементном растворе — и уж в чем в чем, а в кладке кирпича Никита был настоящим виртуозом, такого каменщика, как он сам, Никита всегда сразу же взял бы на свою (теперь уже бывшую) фирму на условиях самого этого каменщика. А тут как раз и подвернулась такая оказия, в одну строительную бригаду, готовую уже выехать на одну из северных строек срочно требовалась пара стоящих каменщиков — Никиту сразу же взяли после того, как он продемонстрировал, как надо класть кирпич по-настоящему, «по-нашему»: «Вот это да, вот это оно, вот это по-нашему», — только и мог сказать прораб, которому было поручено набрать бригаду на эту стройку, когда увидел, как обратившийся к нему Никита Самойлов выполнил испытательное задание по кладке кирпича, выложив идеально ровненькую стеночку из положенного количества кирпича в три или четыре раза быстрее нормативного времени.

Тяжелая ежедневная шестнадцати-восемнадцати часовая физическая работа, особенно если этой работе в подмогу еще и полярный день — это именно то, что нужно было Никите. Никита пахал за троих. Его товарищи по работе, после выполненной нормы работы идя отдыхать, только искоса посматривали на остающегося выполнять еще одну норму, как они его прозвали, «Железного Никиту» да сочувственно перебрасывались предположениями о причинах такой рьяности своего товарища. «Видать приперло, что называется», «да, денег, наверное, нужно ему сейчас немеряно», «наверное, беда какая-то случилась, может быть, на операцию деньги нужны, не зря же он такой смурной ходит», «да, на операцию сейчас денег надо и впрямь немеряно», — на такие и подобные им предположения его коллег о причинах беспрерывной круглосуточной его работы сам Никита только улыбался, улыбался, конечно, только внутренне и горько, поскольку его окаменевшее от беды лицо давно уже забыло, что такое улыбка — стиснутые страданием зубы менее всего способствуют улыбчивости.

Так вот, стиснув зубы и накапливая холодную ярость, провел эти два долгих, самых долгих в его жизни, месяца Никита в ожидании, когда уже он, наконец, сможет покинуть место своего добровольного изгнания и ринуться на поиски. Хотя, на поиски кого и чего именно он ринется после истечения своей добровольной ссылки Никита не совсем понимал, и гадания и раздумья по этому вопросу как раз и занимали все его свободное от работы время, которого Никита небезуспешно старался оставлять как можно меньше. Ну, с Одинцовым и его бандой, допустим, все более-менее понятно. А вот со Светланой — да, да — с его родным, любимым Светлячком как раз все оказалось не так уж и легко. Ведь что Никита, собственно, знал о своей Светлане: то, что у нее самые голубые и самые глубокие глаза, что ее улыбка затмевает солнце, что у нее самые нежные в мире руки, что ее хрупкое тело — это часть его тела, что его Светлячок — это его, Никиты неотъемлемая половинка, без которой он уже никогда не будет целым, цельным человеком?

А еще Никита знал, что Светлана работала неподалеку того ларька, в котором Никита покупал газеты и где они со Светланой познакомились, что ездила Светлана на работу троллейбусом до остановки, на которой они встретились второй раз, что Светлана снимала где-то в Москве квартиру, что приехала она в Москву из какого-то далекого провинциального городка, название которого Никита никак не мог вспомнить…

Ах да, Никита же еще знал ее фамилию! Вот как раз с фамилией Светланы вообще все получилось очень даже интересно. Как-то однажды Светлана сказала Никите, что она Никитина — Никита на это среагировал в том смысле, что естественно она, Светлана, конечно же Никитина, а сам он, Никита, конечно же, Светланин, поскольку они оба принадлежат друг другу, как две половинки теперь уже одного единого семейного целого. Но оказалось, что Светлана имела в виду совсем другое, оказалось, что ее, Светланы, фамилия Никитина, Светлана Александровна Никитина — таково было официальное Ф. И. О. Светланы, поскольку у ее, Светланы, отца Александра была фамилия Никитин, то и у нее, его дочери, фамилия Никитина: «Что непонятно?», — спросила еще тогда после таких дотошных объяснений Светлана у Никиты, озадаченного таким невероятным обстоятельством.

Светлана призналась тогда, что она и сама была просто таки ошарашена, когда при их первой встрече Никита, знакомясь, сказал, что его зовут Никитой — Светлане, то бишь, Светлане Никитиной, тогда это показалось перстом Божим, что, впрочем, и подтвердилось впоследствии. Это неимоверное совпадение фамилии Светланы с ее, так сказать, реальным отношением к Никите стало предметом их постоянных добродушных подшучиваний друг над другом, когда, например, Никита частенько называл ее «моя Никитина», а она в ответ называла его «мой Светин».

Но вот это и было, собственно, всем, что Никита на ту пору знал о своей возлюбленной Светлане. А что ему надо было еще на ту пору знать о ней, кроме того, что Светлана его единственная и неповторимая, и что другой никогда не будет и другой ему не надо, что они сейчас вместе и вместе будут всегда, что Светлана всегда, всю жизнь будет вместе с ним, и что он всегда успеет узнать о ней в свое время все то, что ему в то время надо будет узнать: они оба были совершенно уверены в том, что будут вместе всегда, пока, как говорится, смерть не разлучит их — кто же знал, что смерть попытается это сделать так неожиданно рано, и самое главное сейчас для Никиты было — решительно воспротивиться этим трагическим намерениям смерти, которая избрала своим орудием одинцовских отморозков.

Да, хотя Никита полагал, что знал о своей Никитиной, о своем Светлячке совершенно все, по крайней мере знал все, что он хотел и что ему на ту пору интересно было знать о Светлане, знал он, оказывается, очень мало, да практически почти ничего не знал, если брать сейчас эти знания с точки зрения поставленной Никитой перед собой задачи найти Светлану — с такими знаниями о ней найти Светлану было намного труднее, чем знаменитую иголку в стоге сена. И это все, что Никита знал о самом близком ему человеке. И с этим надо было начинать поиски. Но это сейчас для Никиты было не главным — главным было, чтобы она была жива, главное, чтобы Светлана была живой, а уж Никита ее найдет, обязательно найдет.

Было предметом для раздумий Никиты и место начала его поисков Светланы, да и вообще место его входа после двухмесячного изгнания в, так сказать, обычную жизнь, хотя теперь уже эту жизнь, в любом случае, обычной не назовешь. И сколько бы он ни гадал по этому поводу, все его гадания приводили Никиту в Москву, как говорится, все дороги веду в Рим, и пускай этот Рим не Первый и даже не Второй, а Третий, Четвертому ведь все одно не бывать — и все дороги вели Никиту в этот самый Третий Рим, то бишь, в Москву. Перетерпев эти бесконечные два месяца своей добровольной каторги, Никита со всем размахом накопленной ярости предвкушая свою встречу с, оборванной похищением Светланы, теперь совершенно неизвестной новой жизнью, накрыв для своих, теперь уже бывших, коллег шикарный прощальный стол, покинул свою, ставшую уже для него небезразличной, строительную бригаду, не смотря на уговоры товарищей-строителей и увещевания прораба, обещавшего ему всяческие блага в случае, если Никита, такой «дельный, настырный, добросовестный и старательный работник», и дальше останется на стройке. Решение лететь в Москву было окончательным, вот только Никита не знал, как его встретит нынешняя Москва — то ли как притаившийся охотник, расставивший силки и ждущий, когда в капкан попадется Никита, или как-то иначе, но на гостеприимность столицы рассчитывать навряд ли приходилось, а вот к капкану надо было быть всегда готовым.

2.

Москва встретила его равнодушно — по крайней мере, Никите так показалось. Была уже осень, и рассыпавшаяся задумчивым, отрешенным листопадом, замкнувшаяся внутри своей глубокой ностальгии по ушедшему лету, осенняя грусть, казалось, была очень, очень далека как от проблем Никиты, так и от проблем окружавших его в аэропорту людей, суетливо куда-то спешащих, куда-то улетавших и откуда-то прилетевших, кого-то провожающих и кого-то встречающих…

Никита сел в такси и поехал из аэропорта к центру Москвы. Не доехав немного до самого центра Москвы, он вышел на одной из улиц, расплатился с таксистом и медленно пошел по улице — да, эти холодные каменные джунгли огромного мегаполиса теперь и впрямь были совершенно равнодушны к нему, одному из миллионной толпы здешних обитателей, а ведь еще недавно это все казалось Никите средоточием вселенской любви. Даже солнце казалось сейчас каким-то чужим, заблудшим в холодном обмане: быстротечное полуденное тепло осеннего солнца, неприкаянно блуждая по улицам и переулкам скупыми бликами света, было словно бы спасительной ложью, пытающейся скрыть жестокую правду о приближающихся звенящих, заплетающихся вьюгами, зимних кандалах мороза, уже маячивших в густых, темных, рваных облаках, время от времени затмевавших солнце. Вслед за этим скупым и неприкаянным, каким-то потусторонним осенним светом по холодным и равнодушным улицам Москвы блуждал и Никита, мысленно блуждая сладостно болящими тропами ушедшего счастья.

Но уже вскоре мыслям об утраченном счастье на смену пришли мысли о том, как это счастье вернуть. Никита забрал свою машину и приехал на ней к себе домой, в свою Московскую квартиру. К себе домой — какой же это сейчас жестокой насмешкой звучало по отношению к этой его сегодняшней неуютной холодной квартире, где каждый предмет безжалостно напоминал о канувшем в Лету счастье. Никита долго бродил комнатами своей квартиры, словно лабиринтом напоминаний о потерянной любви, а его мысли все глубже и глубже затягивались в воронку все разрастающегося и разрастающегося, пугающего вопроса, а что же будет, если он, например, не найдет Светлану. Что же он будет делать тогда сам в этой жестокой, холодной, одинокой вселенной, в которой нет любви, а есть только отчаяние?

Стараясь развеять свои черные обессиливающие мысли, Никита уверял себя, что он обязательно, обязательно найдет Светлану, но эти самоубеждения в том, что все будет хорошо, не очень-то убеждали, что все и правда будет хорошо, и он решил, инстинктивно подчиняясь мысли о том, что утро вечера мудреней, постараться забыться сном до этого спасительного мудрого утра. И сон в эту ночь к Никите таки пришел, правда только такой же сон, каким он был в основном все последнее время — то есть его сон снова был кошмарным погружением в темные, холодные глубины океана трагических предчувствий и отчаяния.

Но утро все же было более бодрым и обнадеживающим, чем вечер — ведь Никита, что ни говори, был намного более близко к своей цели: здесь, в столице, он был, как-ни-как, в средоточии всех средоточий, куда стекалась вся информация, и где под рукой были любые, предоставляемые цивилизацией возможности, используя которые он обязательно решит все вопросы, разыщет всех и вся и воздаст всем по делам их, то есть по заслугам.

В таком ободряющем настроении Никита и начал тем утром воплощать в жизнь свой, составленный пока что лишь в общих чертах, план. А для начала он решил устроиться на работу. Да, Никита решил устроиться каким-нибудь менеджером на какую-нибудь строительную фирму, коих в столице было не счесть. У Никиты, конечно, достаточно было денег, чтобы не только безбедно существовать, но и обеспечить любые поиски Светланы. Но Никита ведь будет заниматься поисками не только Светланы, но и ее похитителей, а эти его поиски одинцовских отморозков, если Никита будет вести расследование в одиночку, его врагам можно будет легко вычислить и открыть охоту уже на самого Никиту — вот он и решил устроить себе своеобразное прикрытие, устроившись на какую-нибудь строительную фирму менеджером, где сможет наряду с выполнением своих непосредственных должностных обязанностей запрашивать от лица этой фирмы любую интересующую его информацию и вести любые расследования, маскируя все это под выполнение своей менеджерской работы на фирме.

Кроме того, если за ним вели наблюдение Одинцовские соглядатаи, а они наверняка за ним следили, то устроившись на работу, Никита покажет, что в денежном отношении он совершенно несостоятелен и, даже чтобы в материальном смысле обеспечить поиски только Светланы, должен устроиться на работу и зарабатывать на эти поиски, не говоря уже о поисках похитителей Светланы, на что ушло бы намного больше денег. А еще своим устройством на работу простым менеджером Никита покажет, что совершенно смирился со своей судьбой, не желает ворошить прошлое и сводить с ним счеты, а согласен на обычную мирную, рутинную жизнь простого, заурядного клерка, и совершенным счастьем и исполнением всех его желаний будет воссоединение со своей любимой Светланой, поисками которой Никита и будет открыто и официально заниматься, тратя на эти поиски свою официальную зарплату, а неофициально под прикрытием работы в фирме, используя свои собственные накопленные им средства, будет вести поиски похитителей Светланы, а потом и совершать над ними расправу, вернее, воздавать им по заслугам.

Еще несколько доводов подталкивали Никиту именно на такой способ действий. Дело было за малым — найти работу. Вот тут-то, в смысле реального поиска работы Никита немного и побаивался некоторых трудностей, связанных с возможными опасениями его будущих возможных работодателей насчет бывших у Никиты проблем со всемогущим Одинцовым: мало ли чего, может быть, его возможные работодатели просто решат так, на всякий случай, от беды подальше, чтобы не навлекать на себя неприятности, перестраховаться и не связываться с Никитой Самойловым, конфликтовавшим со строительным императором Одинцовым.

3.

Но все же в конце концов Никита решил, что опасения по поводу связанной с его конфликтом с Одинцовым боязни работодателей взять Никиту на работу совершенно не оправданы. И времени прошло уже достаточно, и сам конфликт был довольно мелким, от которого Одинцову никакого ущерба не было, а даже наоборот, была только выгода, да и у самого Одинцова, и вообще по Москве за эти прошедшие с тех пор два месяца, наверняка, состоялось уже столько различных деловых стычек, конфликтов и бизнес-войн различной интенсивности и масштабов, что незначительный конфликт Никиты Самойлова с Одинцовым, скорее всего, уже померк и исчез с перечня актуальных тем, если этот конфликт вообще был когда-то таким уж актуальным и масштабным, чтобы сделать Никиту парией при приеме на работу в другие фирмы.

Одним словом, первым, к кому Никита решил обратиться по поводу работы, был его однокурсник по архитектурному институту Костя Седых, который возглавлял одну средней руки столичную строительную фирму.

Отец Кости Седых Николай Петрович был большой шишкой в строительной отрасли еще Советского Союза и своему единственному сыну, пошедшему к радости отца по проторенной строительной дороге, обеспечил все, чтобы эта дорога его наследника была широкой и без ухабин. Так что Костя Седых при помощи влиятельного отца сразу же после окончания института круто поднялся по строительной карьерной лестнице, стал владельцем довольно приличной строительной фирмы, и с тех пор благополучно процветал, поскольку, опять же, благодаря влиятельности и связям отца, Костю миновали любые неприятности, разборки, наезды и конфликты наподобие того, что случилось и с Никитой два месяца назад.

Вот как раз в том числе и на эту независимость Кости Седых от боязни стычек с любыми конкурентами, в том числе и с Одинцовым, Никита и рассчитывал, обращаясь к Косте насчет работы в его фирме. И Никита не просчитался. Как только Никита зашел в здание офиса строительной фирмы Кости Седых, нашел кабинет владельца этой фирмы, то есть Кости, сказал секретарше, что он Никита Самойлов, а та доложила о приходе Никиты своему шефу — Никиту сразу же пропустили к Косте.

— Никита, дружище! — среднего роста, но стройный и подтянутый, что делало его рост кажущимся выше, как всегда одетый с иголочки, идеально выбритый и подстриженный, в своей обычной порывистой манере Костя Седых вскочил из-за своего довольно солидного стола и ринулся навстречу Никите, вошедшему в кабинет. — Дружище, где же ты пропадал? Столько всяких слухов тогда ходило. А ты словно сквозь землю… Привет, — Костя протянул руку, стиснув протянутую в ответ руку Никиты, притянул его за руку к себе и порывисто обнял Никиту, похлопав его еще и дружески по спине. — Как ты, где ты, что ты? Рассказывай, — он выпустил Никиту из объятий и отошел немного назад, разглядывая своего нежданного гостя.

— Да что рассказывать, ты, наверное, и сам достаточно наслышан о моих прошлых делах.

— Ну да, ну да… Да ты садись, — пригласил Костя Никиту сесть в кресло напротив стола хозяина кабинета, и пока Никита садился, Костя и сам зашел за свой стол, сел в свое кресло и нажал на кнопку связи со свей приемной. — Ларисочка, сделай нам, пожалуйста, два кофе, — попросил он свою секретаршу. — Ты, я помню, никогда не отказывался от чашечки кофе, — обратился он уже к Никите.

— Не откажусь и сейчас, — улыбнулся в ответ Никита.

— Ну так что же все таки случилось тогда на самом деле? — не оставлял свои расспросы Костя. — Что только об этом ни говорили. У тебя был такой прекрасный, процветающий, такой уникальный бизнес. У тебя ведь был совершенно, абсолютно уникальный бизнес, который мог существовать только в единственном экземпляре и только под твоим личным руководством. У тебя был не бизнес, а творческая художественная мастерская по созданию великолепных, уникальных зданий, каждое из которых было настоящим произведением искусства. Не говоря уже о твоих совершенно шедевральных каминах в этих зданиях! Да что там говорить, каждый ведь мечтал, чтобы ему построил дом сам Никита Самойлов, загородный особняк работы Никиты Самойлова — это не просто красивый дом, это уже стало своеобразным статусом владельца такого дома. И вдруг, на тебе. Бизнес Никиты Самойлова присвоен Одинцовым, да еще, оказывается, с согласия самого Никиты? Не знаю, все были просто ошарашены, все были просто в шоке. Можно ведь сказать, что все мечтали о том, чтобы им построил дом Никита Самойлов. И вдруг, Никита Самойлов передает свой бизнес Одинцову? Почему? Почему ты отдал свое детище? Зачем? Зачем этот твой бизнес Одинцову? Ведь, поглощенный корпорацией Одинцова, твой, Никита, бизнес, можно сказать, исчез, исчез — и все. И мечты и надежды многих на то, что ты построишь им дом, тоже исчезли, исчезли вместе с исчезновением твоего бизнеса. Ведь место твоего, Никита, уникального бизнеса так и осталось не занятым, свободным. Нет даже и близко какой-нибудь фирмы, которая хотя бы попыталась занять место твоего, уничтоженного Одинцовым, бизнеса. И зачем это надо было тому же Одинцову — не понятно. Ну хотел бы Одинцов, например, поиметь нечто подобное твоему бизнесу внутри своей огромной корпорации? Так нет же, Одинцов просто-напросто растворил, переварил внутри своей империи твой бизнес — и все, превратил твой бизнес в ничто — и все. Конкурентом ты, Никита, Одинцову ведь никогда не был, да и не мог быть, слишком разные у вас весовые категории и сферы деятельности. Не знаю, не знаю, не знаю… — с выражением крайнего недоумения развел руками Костя. — Не знаю.

— Да я и сам не раз задавал себе подобные вопросы, — в ответ пожал плечами Никита. — Я и сам, честно говоря, до сих пор мало что понимаю по этому поводу. Но это слишком длинная, мутная и неблагодарная тема, и мне не хотелось бы сейчас развивать эту тему, — Никита и впрямь не хотел сейчас вдаваться в подробности и раскрывать все потайные пружины случившегося с ним, в конце концов, это было небезопасно, хотя бы даже и для Светланы, о судьбе которой он до сих пор ничего не знал. — И вообще, это уже в прошлом, и это уже никак не изменить. А надо жить сегодняшним днем. Давай оставим прошлое в прошлом, а будем думать о будущем. Знаешь, зачем я к тебе пришел?

— Интересно, — Костя облокотился на стол, подавшись всем телом к своему собеседнику. — Ну, ну. И зачем же?

— Я пришел проситься к тебе на работу.

— Что, что? На работу? Ты ко мне на работу?

— Вот именно, Костя, — повторил Никита, — я пришел проситься к тебе на работу. Костя, возьми меня к с себе на работу. Согласен на любую, которую ты предложишь, работу.

— Вот это да! — почти выкрикнул Костя. — Сам Никита Самойлов решил у меня работать! Ну и ну. Я, конечно же, согласен и с радостью возьму тебя на работу. Вот только… — задумался он. — На какую бы должность тебя пристроить. Если честно, я знаю в моей фирме только одну должность, которой ты, Никита, достоин. Но эта, действительно достойная твоих способностей, должность, к сожалению, уже занята и навряд ли в обозримом будущем освободится, и эта должность — это должность владельца и президента моей фирмы, и эту должность, увы, пока что занимаю я сам…

— Шутишь?

— Да какие там шутки. Таким не шутят, — возразил Костя. — Я действительно считаю тебя намного более достойным моей теперешней должности, чем я сам. И это не обсуждается.

— Но, если честно, должность типа ныне занимаемой тобой, Костя, в мои планы никоим образом не входит, и даже наоборот, совершенно для меня неприемлема, — полушутя-полусерьезно сказал Никита.

— Ладно, ладно… — задумался Костя. — Поставить тебя сразу моим заместителем или в высший эшелон правления компанией было бы тоже не совсем прилично, что ли, для этого ведь надо было бы кого-то отодвинуть, или хотя бы кого-то притормозить в карьерном росте. А люди у нас все заслуженные, проверенные-перепроверенные, все, как говорится, на своих местах, одна сплоченная команда, и было бы не очень справедливо вот так вот просто взять и сразу тебя поставить выше всех. С другой же стороны, поставить тебя простым менеджером самого нижнего звена тоже как-то не годится, совсем не годится.

— Да я согласен на любую… — хотел было вставить и свое слово Никита.

— Стоп, стоп! Тихо, — не дал ему договорить Костя. — Надо подумать. Надо подумать, — некоторое время он задумчиво молчал. — Стоп! Вот! — щелкнул он средним и большим пальцами. — А мы вот что сделаем. Ты у нас будешь совершенно отдельным, подчиняющимся только мне, менеджером, ты будешь совершенно особым руководителем, поскольку руководить будешь своей собственной фирмой.

— Собственной фирмой? Как это? Не понял, — недоуменно посмотрел на своего друга Никита. — Как это, собственной фирмой?

— А я тебе сейчас объясню, — Костя медленно положил обе руки ладонями вниз на стол. — Вот, знаешь, есть, например, государства, и государства бывают разными, бывает просто государство, так сказать, обыкновенное, простое, которое еще называют унитарным государством, а есть федерация или конфедерация, это когда в одном государстве объединено как бы несколько подгосударств…

— Вот ты мне сейчас еще объясни, что такое федерация и конфедерация, — перебил его Никита. — Я, как-никак, если ты помнишь, все же имею высшее образование, и не просто купил диплом в подземном переходе, а получил заслужено.

— Вот, вот, — удовлетворенно произнес Костя. — Вот и хорошо. Значит, вполне имеешь право возглавить одну из будущих конфедеративных частей моей фирмы. А задумка моя состоит вот в чем, — он снова немного подумал. — Я хочу с сегодняшнего дня свою компанию преобразовать в нечто подобное конфедерации из двух равноправных частей, одна часть будет управляться обычным порядком, а вторая автономная часть, будет полностью под твоим, Никита, личным руководством. Я, конечно, буду формально возглавлять полностью всю эту конфедеративную структуру, ну буду чем-то, вроде Английской королевы. Ты же в своей части моей компании будешь полным хозяином, я дам тебе полное право и свободу не только действий и принятия решений, но и полное право и свободу использования всех, финансовых, информационных, кадровых и всех других ресурсов моей фирмы. То есть у тебя, Никита, внутри моей компании будет фактически своя собственная фирма, в которой ты будешь полным хозяином. Приблизительно понятно?

— Да понятно то оно понятно, — с некоторым недоверием и сомнением в голосе произнес Никита. — Просто непонятно, зачем это все, вся эта морока нужна, Костя, тебе лично.

— Как это зачем? — искренне удивился Костя — Ну, самое главное, я просто хочу помочь своему закадычному другу и, зная его возможности и достоинства, предложить моему другу достойную его способностей и талантов работу. Но… — улыбнулся он. — Но, наверное, ты не очень хотел бы идти ко мне на такую, ради которой нужно перекроить всю мою компанию, особую работу только из-за моего к тебе дружеского расположения, и был бы совершенно прав. Поэтому я тебе еще скажу, что используя тебя именно так, как я только что тебе описал, в качестве самостоятельного хозяина внутри моей фирмы, я получу от твоей работы наибольший коэффициент полезного действия, то есть, КаПэДэ. Надеюсь, знаешь, как обладатель подлинного диплома о высшем образовании, что такое КаПэДэ?

— Ну, приблизительно, представляю себе, что это такое, — заметил в шутку Никита.

— Так, вот, — продолжил Костя, — я, как истинный капиталистический буржуй, который пойдет на все ради трехсот процентов прибыли, таким способом получу от твоей у меня работы наибольшую выгоду и прибыль. И я, как ненасытный буржуин, таким способом выжму из тебя все соки, вернее, ты, как добросовестный обладатель натурального диплома о высшем образовании, как воплощение всех возможных талантов и ответственный хозяин самостоятельной части моей компании, сам в мою пользу выжмешь из себя все соки, принеся мне наибольшие дивиденды. А кроме всего прочего, ты ведь, Никита, придешь ко мне на работу не сам, не один, ты придешь ко мне на работу вместе со всей своей собственной фирмой, которой и будешь руководить самостоятельно внутри моей компании…

— Стоп, — поднял руку Никита. — Вот с этого места помедленней и повразумительнее, пожалуйста. Я имею в виду твою мысль о моей собственной фирме, вместе с которой я приду в твою компанию. Растолкуй, будь добр, эту свою оригинальную мысль.

— Растолкую, обязательно растолкую. Почему же не растолковать, — с самодовольным видом откинулся Костя на спинку кресла. — Ты, Никита, что же, думаешь, что ты отдал свою фирму Одинцову? Ты что, серьезно думаешь, что Одинцов забрал твою фирму? Да он забрал у тебя только некоторые внешние признаки твоего бизнеса, такие как всякие активы, недвижимость и все такое, что сразу же, попав в компанию Одинцова, растворилось в этой компании и бесследно исчезло, так что, ничего он у тебя не забрал и не мог забрать, потому что не мог забрать самой сути твоего бизнеса. А суть твоего бизнеса, это и есть ты сам, вся твоя фирма, весь твой бизнес — это и есть ты сам, Никита Самойлов! И стоит тебе дать финансовые, информационные, кадровые и все другие, которые понадобятся, возможности, как ты за двадцать четыре часа вновь создашь, возродишь свою фирму, свой бизнес, свое дело, потому что все это сидит внутри тебя. И я даю тебе все возможные возможности и полную свободу действий, и говорю, по Никиты Самойлова велению и по моему прошению, бизнес Никиты Самойлова, возродись! Так что, бери все, что тебе нужно, и возрождай свою фирму прямо сейчас, и милости просим тебя вместе с твоей фирмой в нашу компанию. Понятно я тебе все растолковал, понятно теперь, что я имел в виду?

— Ну да, теперь понятно. Более чем.

— Конечно, — продолжал Костя, — я мог бы, раз я тебе такой друг, просто дать тебе денег и сказать, мол, иди, Никита Самойлов, возобновляй свой бизнес. И я уверен, что ты самостоятельно сразу же возобновил бы свое дело и начал бы снова процветать, но… Но, памятуя о твоей истории с Одинцовым, я тебе говорю, приходи, Никита, вместе со своим бизнесом в мою компания и процветай тут под эгидой нашей с тобой теперь общей компании. Я думаю, взяв во внимание мои, или вернее мои вместе с моим отцом, возможности, ты согласишься, что так будет надежнее.

— Конечно, соглашусь.

— И пусть только попробуют какие-нибудь Одинцовы и иже с ними позариться на наш, теперь уже общий с тобой, бизнес, — погрозил Костя кулаком, очевидно, какому-то невидимому злоумышленнику, — я им не завидую. А процветать мы теперь, Никита, будем вместе. Как говорится в официальных документах, сотрудничество будет взаимовыгодным. И это не просто формальные слова, наше с тобой сотрудничество действительно буде взаимовыгодным. Все убытки и прибыли, все эти дебеты с кредитами мы всегда ведь сумеем с тобой разделить по справедливости. Главное, доверять друг другу и быть друг с другом честными, честными до конца. А этого у нас с тобой не отнять. А процветать мы будем, обязательно будем. Я просто прямо сейчас начну рекламную кампанию. Представляешь, что начнет твориться, когда нашу бизнес-среду взбудоражит новость о том, что после кратковременного отсутствия к нам вновь возвращается сам Никита Самойлов вместе со своей фирмой по возведению непревзойденных загородных особняков! Представляешь? И не забыть еще обязательно упомянуть о твоих знаменитых каминах. Представляешь? Представляешь, какой это будет ажиотаж? Аншлаг! Какой у нас будет наплыв заказов. Да у нас не будет хватать времени, чтобы просто регистрировать все новые и новые заказы! И я тут ни грамма не преувеличиваю. Ну как тебе такое мое предложение, от которого ты не сможешь отказаться? Какой будет твой положительный ответ? По рукам? — Костя встал и протянул через стол руку Никите.

— По рукам, — тоже встав, малословный от переизбытка толпившихся в горле слов благодарности, только и смог сказать в ответ Никита и, протянув через стол и свою руку, крепко пожал истинно дружескую руку Кости.

И уже выйдя на улицу из Московского офиса компании Кости и садясь в машину, Никита, оглянувшись на только что покинутое им здание, теперь уже их общей с Костей, фирмы, не то чтобы с сожалением, а скорее с каким-то укором самому себе подумал о том, что зря он тогда, во время наезда Одинцова на его бизнес, не обратился к своему другу Косте Седых. А ведь хотел обратиться. Хотел. Но Никита тогда решил все же не отягощать жизнь Кости своими, чужими для других проблемами, да еще, возможно, и подставлять этими проблемами своего друга Костю под удар. Ведь Костя и впрямь был другом, а потому, думалось тогда Никите, как настоящему другу, Косте будет очень трудно отказывать Никите в помощи, а отказать, наверное, пришлось бы, поскольку эта помощь была чревата для Кости неприятностями, подобными тем, мягко говоря, неприятностям, которые постигли самого Никиту.

По крайней мере, именно так тогда рассуждал Никита, и в результате таких своих рассуждений решил не втягивать Костю в эти разборки и не обращаться к нему за помощью. И возможно зря. Может быть, если бы Никита тогда обратился к своему другу, то благодаря возможностям Кости, вернее, благодаря уходившим в глубины еще советского всемогущего госаппарата возможностям и связям отца Кости, удалось бы отстоять права Никиты. И дело совсем не в бизнесе. Бог с ним, с этим бизнесом. Как правильно сказал Костя, бизнес Никиты и есть сам Никита, и свой бизнес Никита всегда возродит с ноля за двадцать четыре часа. Бог с ним, с этим бизнесом. А вот Светлана — это да. Если бы Никита тогда обратился к Косте, то, возможно, им вдвоем и удалось бы отбиться от Одинцова, и тогда Светлане не пришлось бы страдать, и тогда Светлана была бы сейчас рядом с Никитой, и тогда, может быть, вместо того, чтобы замирать в ужасе от навязчивых гаданий о том, а жива ли еще Светлана, Никита мог бы, например, услышать от находящейся с ним рядом Светланы радостную новость о том, что они зачали своего первого ребенка…

Но что толку сейчас гадать о прошлом. Никита ведь тогда даже в самых страшных допущениях не мог бы себе представить, что Одинцовская братва настолько отмороженная, что способна на такое! Что толку сейчас бередить свои раны гаданиями об упущенных в прошлом возможностях. Сейчас главное сосредоточиться на поисках Светланы. Никита старался гнать подальше предательские сомнения в том, жива ли сейчас Светлана — она жива, обязательно жива, и он ее найдет, обязательно найдет. И задел для будущих поисков он сегодня сделал действительно очень даже неплохой — Никита еще раз посмотрел на здание своей новой фирмы и поехал домой.

4.

Если честно, то все эти последние два долгих, два бесконечных месяца после похищения Светланы, сам над собой горько посмеиваясь за такую свою детскую наивность, Никита жил с надеждой на то, что после назначенного срока похитители опустят Светлану и она тут же придет домой, то есть на квартиру к Никите. А вот дальше начинались другие тревоги: свои ключи от квартиры Никиты в последний свой выход по магазинам Светлана, конечно же, взяла с собой, а вот что случилось с этими ключами во время и после похищения Светланы — большой вопрос. Два месяца — большой срок. А вдруг она и впрямь как-то потеряла эти ключи? В таком случае Светлана придет на квартиру Никиты, никого там не застанет — и что дальше: Никита все же надеялся, если это и действительно будет так, то Светлана, временно как-то устроившись с жильем, будет таки время от времени наведываться на квартиру к Никите, будет пробовать узнавать что-нибудь у соседей, знакомых… Да сколько того времени может пройти от освобождения Светланы до приезда Никиты в Москву — по истечении двух месяцев отсутствия, он ведь сразу же махнет в Москву. А Светлану ведь, наверняка, как они и обещали, раньше, чем через два месяца после ее похищения не отпустят.

И не смотря на такое ясное понимание всех обстоятельств, сколько раз Никита хотел раньше этого двухмесячного срока сорваться и полететь в Москву к себе на квартиру, чтобы там дожидаться возможного и желанного прихода Светланы, но каждый раз, когда его подмывало совершить такое сумасбродство, Никита все же овладевал собой и терпеливо ждал окончания двухмесячного срока, чтобы не провоцировать своих врагов на роковые для Светланы действия.

Но только лишь долгожданный срок настал, Никита сразу же полетел в Москву с намерением немедленно с Московского аэропорта отправиться на свою квартиру в надежде встретить там Светлану. Но, уже очутившись в Москве, Никита не смог решиться сразу же ринуться к себе на квартиру из боязни никого там не встретить или каким-то образом узнать какие-то плохие новости — так влюбленный юнец боится признаться в любви из боязни быть отвергнутым своей возлюбленной. Никита тогда долго бродил улицами Москвы, после чего, забрав свою машину и приехав к своему дому, долго, до самого вечера, бродил уже вокруг своего дома, пока осенние сумерки не показали, что квартира Никиты таки пустует — в окнах Никиты так и не зажегся свет. Московская квартира Никиты, к его глубокому разочарованию, оказалась действительно пустой — пустой, холодной, одинокой, каждым своим уголком напоминающей о постигшем его горе.

Уже сидя в одиночестве в своей негостеприимной квартире, Никита придумал себе очередное терзание — а вдруг, подумал он, Светлана таки уже приходила, не застала Никиту дома и уехала к себе домой в свой маленький провинциальный городок, названия которого Никита никак не мог вспомнить и теперь уже сомневался в том, действительно ли Светлана таки произносила название этого городка. Где же тогда ее искать? Но в конце концов все же возобладал боевой настрой на решение всех проблем: Светлана обязательно отыщется, Никита обязательно ее отыщет — главное, чтобы Светлана была жива, только бы она была жива, а она жива, обязательно жива — иного Никита не позволял себе даже допускать.

А кроме отсутствия рядом с ним его любимого Светлячка, все складывалось как нельзя лучше — для главной сейчас задачи для Никиты,

поисков Светланы, все складывалось как нельзя лучше. Никита создал прекрасный задел: используя ресурсы компании Кости Седых, Никита буквально за несколько дней воссоздал, можно сказать, свою бывшую фирму по строительству загородных особняков — и сразу же посыпались заказы. Еще бы, ведь у Никиты был стимул — поиск Светланы, главным для Никиты было найти свою любимую Светлану, и этой главной задаче были посвящены все его усилия. Имея под рукой свою собственную фирму, находящуюся, к тому же под эгидой компании Кости Седых, было значительно, значительно легче искать не только Светлану, но и ее похитителей.

И когда первые усилия по приближению дня, когда он уже вновь воссоединится со Светланой и воздаст ее похитителям по заслугам, Никита уже сделал, как снова, в который уже раз, произошло совершенно неожиданное событие. Тогда было обыкновенное будничное утро, начало обыкновенного рабочего дня, сидя в своем кабинете в Московском офисе его общей с Костей компании, Никита перебирал заявки на все новые заказы на строительство загородных особняков, одновременно перебирая в уме свои возможные действия в поисках Светланы и ее обидчиков, как ему позвонил Костя. Ничего, собственно, необычного в этом утреннем звонке и не было, Костя частенько по утрам, хотя бы даже просто чтобы поприветствовать, звонил Никите, но все же нечто необычное, какая-то взволнованность, что ли, в голосе Кости, вроде бы, таки послышалась, да еще настоятельная просьба Кости обязательно прямо сейчас зайти к нему по делу — обычно встречи Кости с Никитой происходили как-то самопроизвольно, мимоходом, поскольку производственные процессы подчиненных им обоим частей компании, как и обещал Костя, происходили параллельно и были совершенно автономными и независимыми друг от друга. Естественно, Никита бросил все свои дела и поспешил на эту утреннюю встречу с Костей.

— Привет, — зайдя в кабинет Кости и закрыв за собой дверь, Никита направился к столу, за которым сидел хозяин кабинета. — Вызывали, господин начальник, — протянул он через стол руку для приветствия.

— Привет, — встал из-за стола Костя и пожал руку Никиты. — Вызывали, господин компаньон. Садись, — предложил он и сам тут же сел в свое кресло.

— И какая же причина столь раннего вызова? — поинтересовался Никита, усаживаясь напротив Кости.

— Причина? Да причина, собственно, обыкновенная, причина… — как-то рассеяно, но пытаясь собраться, ответил Костя. — Причина банальная. Мне тут поступил новый заказ на строительство загородного особняка. То есть не мне, собственно говоря, а тебе. Ну позвонили мне, а заказ, конечно же, тебе. Мне позвонили и попросили, чтобы ты…

— Костя, — Никита снисходительно перебил эти, начавшие зацикливаться, объяснения Кости, — я все уже понял. Тебе, как хозяину всей компании, поступил заказ на строительство загородного дома, чем тут, собственно, занимаюсь я. Я все понял. Слава Богу, это не единственный заказ, заказов таких поступает много. Скажем так, это не первый и не последний заказ, слава Богу. Ну и?..